Misterium. Цикл детективных романов. Книги 1-7 Юсси Адлер-Ольсен

        Серия переводных остросюжетных психологических детективных романов (иногда с примесью мистики), снискавших на родине в Дании славу бестселлеров; была открыта на волне успеха авторской серии шведского писателя Стига Ларссона - «Millennium», - и на суперобложках первых изданных книг было указано (возможно, ошибочно) аналогичное название. Затем книги были перепечатаны с верным наименованием серии "Misterium", но в некоторых источниках она до сих пор зовется «Millennium». Одни произведения на русском языке публикуются впервые, другие - уже ни раз переиздавались.
        Содержание:
        1. Женщина в клетке(Перевод: И. Стреблова)
        2. Охотники на фазанов(Перевод: Инна Стреблова)
        3. Тьма в бутылке(Перевод: В. Жиганова)
        4. Журнал 64(Перевод: В. Жиганова)
        5. Эффект Марко(Перевод: Вера Жиганова)
        6. Без предела(Перевод: Вера Жиганова)
        7. Селфи(Перевод: Вера Жиганова)
        

        Юсси Адлер–Ольсен
        Женщина в клетке

        Посвящается Ханне Адлер–Ольсен.
        Без нее бы источник иссяк

        Большое спасибо Ханне Адлер–Ольсен, Хеннингу Куре, Элисабете Веренс, Сёрену Шоу, Фредди Мильтону, Эдди Кирану, Ханне Петерсен, Мише Шмальстигу и Карстену Д. Д. за необходимые и глубокие замечания. Спасибо Гите и Петеру К. Раннес и Датскому центру писателей и переводчиков «Хальд» за спокойную обстановку, так необходимую во время работы над книгой. Спасибо Петеру Мадсену за иллюстрации к подарочному изданию и Петеру X. Олесену и Йорну Педерсену за ценные предложения. Спасибо Йоргену Н. Ларсену за помощь в сборе материала, Микаэлю Недергорду за сведения о влиянии условий барокамеры, и спасибо К. Ольсену и комиссару полиции Лейфу Кристенсену за поправки, касающиеся работы полиции. И наконец, также большое спасибо моему редактору Анне Кристине Андерсен за добрую и товарищескую помощь.

        Пролог

        Она в кровь стерла пальцы, царапая гладкие стены, и до того сбила костяшки, молотя кулаками по толстому стеклу, что уже не ощущала собственных рук. Не менее десяти раз она ощупью добиралась до стальной двери и, цепляясь ногтями за выступающий край, пыталась ее открыть, но дверь не поддавалась ни на миллиметр, и она только поранилась об острую кромку.
        Под конец, обломав все ногти, она отвалилась от двери и, тяжело дыша, опустилась на ледяной пол. Сердце отчаянно билось. На миг она застыла, уставившись широко раскрытыми глазами в кромешную тьму, потом закричала. Она кричала, пока не перестала себя слышать, а может, ей изменил голос.
        Тогда она запрокинула голову и снова ощутила ветерок, дувший откуда–то из–под потолка. Может быть, она достанет до того места, откуда он идет. Надо только разбежаться, подпрыгнуть и ухватиться за что–нибудь. А вдруг тогда удастся что–то сделать?
        Или это вынудит прячущихся за стеной негодяев войти. И тогда, наверное, получится ткнуть им в глаза пальцами и ослепить. Если она будет действовать быстро, то, наверное, сумеет выскочить.
        Облизав окровавленные пальцы, она села, засунув под себя руки ладонями к полу. Подняла невидящий взгляд и попыталась различить во тьме потолок. Вдруг он так высоко, что не допрыгнешь? Или там не за что уцепиться? Но попробовать надо, что еще остается делать?
        Сняв куртку, она аккуратно положила ее в углу, чтобы не попалась под ноги. Затем резко оттолкнулась и прыгнула вверх, вытянув руки как можно дальше, но обнаружила лишь пустоту. Повторив попытку несколько раз, она отошла к задней стене, секунду постояла, собираясь с силами, затем разбежалась и снова подпрыгнула, размахивая руками, будто ловя ускользающую надежду. Приземляясь после прыжка, она поскользнулась, упала и сильно ударилась плечом о бетонный пол, а головой о стену; из глаз посыпались искры, и она застонала от боли.
        Больше не пытаясь что–то предпринять, она осталась лежать на полу. Очень хотелось плакать, но она этого себе не позволила. Если тюремщики за стеной слышат ее, то могут принять слезы за сигнал капитуляции, но это не так. Сдаваться она не собирается.
        Она будет делать то, что в ее власти. Для них она - женщина в клетке, но степень ее внутренней свободы зависит только от нее. Она будет думать о том, что связывает ее с миром на воле и ограждает от безумия. Они никогда не заставят ее склонить голову. Она приняла это решение вопреки боли, которая пульсировала в плече и в опухшем глазу.
        Рано или поздно, но однажды она все равно отсюда вырвется.

        1

        2007 год
        Подойдя к зеркалу, Карл провел пальцем по шраму на виске. Рана зажила, но след от пули легко разглядеть под волосами, если присмотреться.
        «Да с какой стати кто–то будет присматриваться?» - подумал он, изучая свое отражение.
        Лицо его заметно изменилось: появились глубокие складки возле губ, круги под глазами, безразличие во взгляде. Нынешний Карл Мёрк стал непохож на прежнего детектива, для которого работа составляла смысл жизни, рослого, элегантного ютландца, при виде которого иные приподнимали брови и невольно улыбались. Впрочем, на кой черт ему это надо?
        Застегнув рубашку, он надел куртку, допил кофе и так хлопнул на прощание дверью, что остальные жильцы сразу поняли - хватит валяться в постели. Мельком глянув на дверную табличку, он отметил: пора наконец ее сменить. Вигга съехала отсюда давным–давно, можно сказать, в незапамятные времена. И хотя развод еще не оформлен, этот заезд уже позади.
        Карл повернулся и направился к Хестестиен. Если успеть на поезд, который отходит через двадцать минут, можно будет полчасика провести в больнице у Харди, а уж потом идти на работу - в полицейскую префектуру.
        Увидев за деревьями красное здание церкви, он напомнил себе: как же сильно ему тогда повезло! Всего на два сантиметра правее, и Анкер был бы сейчас жив. Всего на сантиметр левее, и убитым оказался бы сам Карл. Такой пустяк спас его от путешествия по зеленым полям и мимо хладных могил, до которых отсюда с полкилометра.
        Карл пытался представить себе это, но получалось с трудом. О смерти ему известно было не так уж много: только то, что она порой приходит нежданно, как удар молнии, и наступает великая тишина.
        Зато он много знал о том, какой жестокой и бессмысленной смертью иногда приходилось умирать людям. С этим ему доводилось сталкиваться нередко. Первую жертву убийства он увидел всего через три недели после окончания полицейской школы и запомнил это зрелище навсегда. Это была хрупкая маленькая женщина, которую задушил собственный муж. И потом еще много недель Карла преследовали ее потухшие глаза и застывшее лицо.
        За первым делом последовало множество других. Каждое утро он внутренне готовил себя к встречам с этими картинами: окровавленная одежда, восковые лица, дышащие холодом фотографии. Каждый день выслушивал, как люди врут и оправдываются. Каждый день приносил новое преступление, но постепенно Карл стал воспринимать их все более и более отстраненно. Двадцать пять лет службы в полиции, из них десять в отделе убийств, притупили его впечатлительность.
        Но однажды ему встретилось дело, которое пробило броню. В тот день его с Анкером и Харди послали в гнилой барак на немощеной, грязной улочке на Амагере,[1] где ждало очередное мертвое тело, в истории которого им предстояло разобраться.
        Как обычно, одного из соседей насторожила вонь. Казалось бы, ничего особенного - просто одинокий пропойца испустил дух, лежа в собственном дерьме, но тут обнаружилось, что из головы у него торчит гвоздь, всаженный при помощи строительного пистолета. Из–за этого гвоздя делом занялся отдел убийств полиции Копенгагена.
        Происшествие выпало на дежурство группы под началом Карла. В принципе, ни он сам, ни его помощники не возражали, хотя не обошлось без крепких выражений по поводу лишней нагрузки и медлительности других команд. Но кто же мог предвидеть фатальный исход этого выезда? Не прошло и пяти минут после того, как они вступили в полную трупной вони квартиру, как Анкер уже лежал на полу в луже крови, Харди сделал последний в жизни шаг, а в Карле навсегда погас огонек, без которого невозможно работать в отделе убийств.

        2

        2002 год

        Газеты–сплетницы обожали вице–председателя Демократической партии Мерету Люнггор: за острые реплики с трибуны фолькетинга,[2] за полное отсутствие трепетной почтительности к премьер–министру и его подпевалам. За женскую прелесть - дразнящие глаза и очаровательные ямочки на щеках. За молодость и ранний успех, а главное, за то, что давала пищу для различных догадок: отчего такая талантливая и красивая женщина до сих пор ни разу не была замечена в обществе мужчины.
        Мерета Люнггор поднимала тираж газет. Лесбиянка или нет, но она постоянно обеспечивала им стоящий материал.
        И прекрасно это понимала.
        - Почему ты не хочешь сходить куда–нибудь с Таге Баггесеном? - спросила ее секретарша. Обходя лужи, они на цыпочках пробирались к маленькой голубой «ауди» Мереты на стоянке во дворе Риксдага дворца Кристиансборг.[3] - Я–то знаю, многие рады были бы куда–нибудь тебя пригласить, а Баггесен вообще ума лишился. Сколько раз он подъезжал с приглашением? Наверное, ты уже потеряла счет записочкам на столе? Между прочим, он и сегодня одну принес. Мерета, дала бы ты ему хоть шанс!
        - Если хочешь, можешь забрать его себе, - сказала Мерета, укладывая на заднее сиденье стопку папок. - Марианна, ну на что мне сдался докладчик по вопросам транспорта от радикалов–центристов, ты можешь сказать? Что я ему - объездная дорога в Хернинге,[4] что ли?
        Мерета подняла взгляд и посмотрела на музей «Арсенал». Какой–то человек в белой куртке фотографировал здание. Может быть, он сфотографировал и ее? Мерета помотала головой. Ощущение, что за ней постоянно наблюдают, начинало ее раздражать. Просто паранойя какая–то! Надо что–то с этим делать.
        - Таге Баггесену тридцать пять лет, и он чертовски симпатичный. Пару килограммчиков ему, пожалуй, не мешало бы сбросить, зато у него есть вилла в Вейбю. Да, кстати, в Ютландии тоже, а то и несколько. Чего тебе еще надо?
        Взглянув на секретаршу, Мерета с сомнением покачала головой:
        - Да, ему тридцать пять, а он живет у маменьки. Ты, похоже, от него совсем голову потеряла, так что бери его себе! Пожалуйста, он твой!
        Взяв из рук секретарши еще одну стопку папок, она поместила их на заднее сиденье к остальным. Часы на приборной доске показывали 17.40. Она уже опаздывала.
        - Твой голос на вечернем заседании был бы не лишним, - заметила Марианна, но Мерета лишь пожала плечами:
        - Ничего, как–нибудь обойдутся без меня.
        С самого начала своей работы в парламенте она договорилась с председателем группы демократов, что после восемнадцати часов будет свободна, если только не назначат заседание комитета или голосование.
        - Без проблем, - ответил он тогда, прекрасно зная, сколько голосов привлекает Мерета.
        А раз так, то и сейчас нечего волноваться.
        - Ну, Мерета! Скажи уж, куда ты собралась? - снова спросила секретарша, шаловливо заглядывая ей в глаза. - Как его хоть зовут?
        Мерета только улыбнулась и захлопнула дверцу. Пора, кажется, заменить Марианну Кох кем–нибудь другим.

        3

        2007 год

        Начальник отдела по расследованию убийств Маркус Якобсен со стороны казался безалаберным человеком, но внешняя безалаберность нисколько не мешала ему работать. В его изощренном мозге все было аккуратно разложено по полочкам, а память не упускала ни одной детали, и даже спустя десять лет он без труда мог вспомнить любую мелочь.
        Вот только суета, когда в помещение набивалась куча сотрудников, выводила его из равновесия. Они толклись тут, еле протискиваясь между раскладными столами и горами канцелярских папок, - просто светопреставление какое–то.
        Он взял со стола свою щербатую кружку с портретом Шерлока Холмса и залпом допил остывший кофе, в десятый раз за утро вспоминая про полпачки сигарет в кармане. Черт бы побрал это проклятое распоряжение, из–за которого теперь даже во дворе нельзя устроить себе маленький перекур!
        - Послушай! - обратился Маркус Якобсен к своему заместителю Ларсу Бьёрну, которого попросил задержаться после окончания совещания. - Если мы ничего не предпримем, то это дело об убийстве велосипедиста в парке Вальбю доведет нас до ручки.
        Ларс Бьёрн кивнул.
        - И надо же было Карлу Мёрку именно сейчас вернуться и забрать у нас четырех лучших следователей! Все им недовольны, а кому сыплются жалобы? - Ларс потыкал себя пальцем в грудь, словно ему одному приходилось разгребать чужое дерьмо. - Вечно опаздывает на работу, гоняет своих людей, роется в делах, не отвечает на вызовы, в его конторе царит хаос. Нам уже жаловались из судебно–медицинской лаборатории, а ведь они с ним только по телефону поговорили. Из судебно–медицинской лаборатории, ты понимаешь? Нет, с этим пора что–то делать! Что бы там ни пережил Карл, это нельзя так оставить. Иначе отдел не сможет нормально работать!
        Представив себе Карла, Маркус приподнял брови. Вообще–то он хорошо относился к нему как к работнику, но этот вечно иронический взгляд и язвительные замечания кого хочешь могли довести до белого каления - Маркус знал это по собственному опыту.
        - Да уж, в этом ты прав. Только Харди и Анкер и могли с ним договориться. Впрочем, они и сами были со странностями.
        - Знаешь, Маркус, никто прямо этого не говорит, но вообще–то работать с Карлом - просто какое–то наказание. И не только сейчас это началось. Он не пригоден для работы в коллективе, где все друг от друга зависят. Почему ты вообще взял его сюда из Беллахоя?[5]
        - Ларс, он был и есть потрясающий сыщик. - Маркус твердо посмотрел в глаза Бьёрну. - Вот почему.
        - Ну да, ну да, я знаю, мы не можем просто взять и выставить его из отдела, тем более в нынешних обстоятельствах. Но тогда придется поискать какой–то другой выход.
        - Он всего неделю как вышел с больничного, и мы должны дать ему шанс. Может быть, надо его поберечь и найти ему что–то полегче?
        - Ты думаешь? В последние недели на нас свалилось столько новых дел, что я не знаю, как мы справимся. И некоторые из них, сам знаешь, особо сложные. Пожар на Америкавей - что это было: поджог или не поджог? Ограбление на Томгорсвей, когда был убит посетитель банка. Изнасилование и убийство в Торнбю, поножовщина с убийством в молодежной банде в районе Сюдхавн, убийство велосипедиста в парке Вальбю. Достаточно или продолжить? В придачу целая куча старых дел. Причем ко многим мы даже не нашли как подступиться. А тут такой начальник группы, как Мёрк! Нерасторопный, строптивый, всем недовольный, склочный, недоброжелательный с коллегами, он же вот–вот развалит весь отдел! Этот человек для всех нас прямо бельмо в глазу! Знаешь что, Маркус, пошли–ка ты его ко всем чертям, а сюда надо влить свежей крови. Я понимаю, что это жесткий подход, но вот тебе мое мнение.
        Начальник отдела убийств кивнул. Во время совещания он обратил внимание на настроение подчиненных: они показались ему угрюмыми, злыми и уставшими. Понятное дело, никому не нравится, когда тебя топчут ногами!
        Заместитель отвернулся к окну и, глядя на противоположную сторону улицы, сказал:
        - По–моему, я могу предложить подходящее решение. Возможно, профсоюз начнет артачиться, но едва ли.
        - Господи, Ларс! Не хватало мне только еще вступать в стычки с союзом! Если ты надумал понизить его в должности, они тотчас же за него вступятся.
        - А мы спихнем его путем повышения!
        - Ах вот как!
        Для Маркуса настал момент, когда требовалось проявить осторожность. Заместитель - великолепный сыщик с огромным опытом, на его счету множество раскрытых дел, но в области кадровой политики ему еще многому предстоит учиться. Просто взять и выпихнуть человека, с понижением ли, с повышением, - так дела не делаются.
        - Ты, значит, предлагаешь выпихнуть его наверх? И куда же? Кто, по–твоему, должен освободить для него место?
        - Я знаю, ты сегодня не спал почти всю ночь, а затем все утро был занят этим проклятым убийством в Вальбю, поэтому не мог следить за новостями. Но разве ты не слышал, что происходило в последние часы в Кристиансборге?
        Начальник отдела убийств помотал головой. На него действительно свалилась куча хлопот в связи с новым поворотом в деле об убийстве велосипедиста в парке Вальбю. До вчерашнего вечера у них имелась хорошая, надежная свидетельница, и было совершенно очевидно, что женщина рассказала еще далеко не все. Никто не сомневался, что расследование вот–вот перейдет в решающую фазу. И вдруг свидетельница замкнулась и замолчала как рыба. Кому–то из ее окружения, по–видимому, пригрозили - только этим можно было объяснить такую перемену. Они допрашивали ее до посинения, побеседовали с ее дочерьми и матерью, но никто ничего не пожелал сказать. Женщин явно запугали. Да, Маркусу действительно было в эту ночь не до сна, поэтому он не знал никаких новостей, кроме тех, что были вынесены в заголовки утренних газет.
        - Что? Опять Датская партия?
        - Она самая, - подтвердил заместитель. - Их докладчик по правовой политике снова выступила с предложением продлить соглашение о полиции и на этот раз получила большинство голосов. Оно принято, Маркус. Пив Вестергор добилась своего.
        - Быть этого не может!
        - Двадцать минут она резала с трибуны правду–матку, и правительственные партии ее, разумеется, поддержали, хотя для консерваторов это был нож острый.
        - Ну и?..
        - А как ты думаешь? Она привела четыре примера дел о тяжких преступлениях, положенных под сукно, которые, по ее мнению, общество не должно оставлять нераскрытыми. И в запасе у нее имелось еще много такого добра, скажу я тебе.
        - Черт знает что! Неужели она думает, полиция по своей прихоти бросает такие дела нераскрытыми?
        - Она намекала, что в делах определенного типа это может быть одной из причин.
        - Ерунда! Какого такого типа эти дела?
        - Среди прочего те, в которых речь идет о преступлениях, совершенных по отношению к представителям Датской партии и либералов. Имеются в виду дела, прогремевшие на всю страну.
        - Да она просто ненормальная!
        - Тебе так кажется? - Заместитель покачал головой. - Но это еще не все. Она назвала дела о пропавших детях, дела о политическом терроре и преступления, отличающиеся особой жестокостью.
        - Это же откровенная погоня за голосами!
        - А как же! Иначе она бы не выносила эти вопросы на заседание фолькетинга. Сейчас они занялись этим вместе - все партии собрались в Министерстве юстиции на переговоры. Принятые документы косяками летят в Министерство финансов. Если хочешь знать мое мнение, постановление будет принято в течение ближайших двух недель.
        - И в чем же оно должно заключаться?
        - В том, что будет создан новый отдел криминальной полиции. Она сама предложила назвать его отделом «Q»[6] в честь Датской партии. Не знаю, может быть, она пошутила, но так оно и будет. - Ларс кисло усмехнулся.
        - А его назначение? То же самое?
        - Да, на отдел возложены дела, «заслуживающие особого внимания», как они это назвали.
        - Заслуживающие особого внимания, - повторил Маркус и кивнул. - Узнаю лихой стиль Пив Вестергор. Звучит впечатляюще. И кто же, скажи пожалуйста, будет определять, какие дела заслуживают этого внимания? Она что–нибудь такое говорила?
        Заместитель только пожал плечами.
        - Ну ладно! - кивнул шеф. - Нам снова поручено делать то, что мы делали и раньше. Ну а дальше что? Что это значит для нас?
        - Этот отдел находится под патронатом государственной полиции, но чисто административно будет, по всей видимости, подчинен отделу убийств копенгагенской полиции.
        Начальник отдела убийств от неожиданности так и разинул рот:
        - Ну и дела! Что значит - «чисто административно»?
        - Мы планируем бюджет и пишем отчеты. Предоставляем конторский персонал и помещение.
        - Не понимаю! Это что ж - отдел копенгагенской полиции должен будет теперь заниматься еще и расследованием стародавних дел полицейского округа Йёрринга? Округа на это ни за что не пойдут. Они захотят иметь в отделе своих представителей.
        - Это не предусмотрено. Предполагается, что новый отдел снимет с округов часть нагрузки, а не добавит им новых задач.
        - То есть под крышей этого отдела будет создана еще и выездная бригада для расследования безнадежных дел? И все силами моих сотрудников? Ну уж нет! Не бывать этому!
        - Погоди, Маркус, ты сперва выслушай! Речь идет только о том, чтобы изредка, в виде исключения, выделять на несколько часов двух–трех человек. Это же так, мелочь!
        - Какая там мелочь!
        - Ладно, если хочешь, давай я скажу все своими словами, согласен?
        Начальник отдела только потер лоб. Разве он мог тут что–то поделать?
        - Маркус! На это выделяются деньги. - Ларс сделал паузу и многозначительно посмотрел на начальника. - Не очень много, но достаточно, чтобы оплачивать одну штатную единицу и заодно перекачать в наш отдел два–три миллиона. Это дополнительное финансирование, которое нам ничего не будет стоить.
        - Два–три миллиона? - Начальник подумал и кивнул. - Хорошо!
        - Неплохо придумано? Мы молниеносно откроем новый отдел. Они ожидают, что мы встанем на дыбы, а мы и не подумаем. Мы выдвинем встречное предложение и составим бюджет без уточнения задач нового отдела, а затем назначим Карла Мёрка его руководителем. Руководить ему особенно не придется, потому что он будет единственным работником. Причем от всех остальных он будет отодвинут на безопасное расстояние, уж это я тебе обещаю.
        Карл Мёрк во главе отдела «Q»! Маркус Якобсен представил себе эту картину. Отдел, который способен существовать на бюджет менее миллиона в год, включая разъезды, лабораторные исследования и все прочее. Если запросить для него пять миллионов в год, то за его счет отдел убийств можно увеличить на две следовательские группы. Пускай они преимущественно занимаются старыми делами. Может быть, не теми, которые поручены подразделению «Q», но чем–то в этом роде. Неопределенность, отсутствие четко прописанных задач - вот что тут главное. Гениально! Иначе не скажешь.

        4

        2007 год

        Харди Хеннингсен был самым рослым из всех сотрудников, которые когда–либо работали в полицейской префектуре. Согласно документам воинского учета, его рост составлял два метра семь сантиметров, хотя, скорее всего, он был еще выше. При всех задержаниях первым выступал Харди: когда он зачитывал задержанному его права, тому приходилось задирать голову. Обычно это производило сильное впечатление.
        В настоящий момент рост Харди из преимущества превратился в недостаток. У Карла создалось впечатление, что за все время пребывания в больнице тому ни разу не удалось расправить свои длинные ноги. Карл говорил сиделке, что надо бы убрать спинку в изножье кровати, но это, вероятно, было не в ее компетенции.
        Харди не разговаривал. Телевизор у него работал сутками напролет, в палату заходили люди, но он ни на что не реагировал. С тех пор как его привезли в Хорнбэк, в клинику спинномозговых травм, он только лежал пластом и пытался как–то жить: жевать пищу, немного подвигать плечами. Все, что ниже шеи, ему не повиновалось, и во всем остальном его парализованное, непослушное тело зависело от манипуляций сиделки. Пока его подмывали, кололи иголками, меняли мешочки для испражнений, он мог лишь смотреть в потолок. И почти ничего не говорил.
        - Сегодня, Харди, я первый день выхожу на службу, - сказал Карл, поправляя ему перину. - Работа над этим делом идет вовсю. Пока результатов еще нет, но они обязательно найдут тех, кто нас подстрелил.
        Тяжелые веки Харди даже не дрогнули. Он не удостоил взглядом ни Карла, ни трескучий, пустопорожний репортаж о выселении обитателей Молодежного дома.[7] Казалось, ему все одинаково безразлично. В нем не осталось даже злости. Карл понимал его, как никто другой. Хотя он и не показывал этого при Харди, ему тоже было на все это совершенно наплевать. Абсолютно до лампочки, кто в них тогда стрелял. Какая разница? Мало ли на свете подонков!
        Он коротко кивнул сиделке, которая вошла с новой капельницей. В прошлый раз она попросила его выйти, пока будет приводить в порядок Харди. Тогда Карл не послушался, и, очевидно, она этого не забыла.
        - Вы уже здесь? - неприветливо спросила она и посмотрела на часы.
        - Мне удобнее заходить перед работой. Вы что–то имеете против?
        Она снова взглянула на часы - поздновато, мол, на работу собираешься! Потом вынула из–под одеяла руку Харди и проверила катетер для капельницы на кисти.
        Отворилась дверь, и в палату вошла женщина–физиотерапевт. Ей предстояла нелегкая работа.
        Карл похлопал по простыне, под которой проступали очертания правой руки Харди.
        - Здешние барышни жаждут побыть с тобою наедине, так что я убегаю. Завтра приду пораньше, и мы сможем поговорить. Держись молодцом!
        Унося с собой больничный запах, Карл вышел в коридор и прислонился к стене. Рубашка прилипла к телу, и пятна под мышками расплылись еще шире. После той перестрелки ему не много было надо, чтобы утратить душевное равновесие.

        Как обычно, Харди, Карл и Анкер прибыли к месту убийства раньше всех, облаченные в белые одноразовые спецовки с масками–респираторами, перчатками и шапочками, как это было предписано для подобных случаев. Тело старика с гвоздем в голове обнаружили всего полчаса назад. От полицейской префектуры сюда было рукой подать.
        В тот раз с осмотром трупа пришлось подождать. Насколько было известно, начальник отдела убийств сидел на совещании у префекта полиции по вопросу структурной реформы, однако собирался присоединиться к ним как можно скорее, вместе с главным районным врачом. Никакие бюрократические мероприятия не могли помешать Маркусу Якобсену самолично явиться на место преступления.
        - Вокруг дома техники вряд ли найдут что–то интересное, - сказал Анкер, ковырнув землю носком ботинка.
        Почва была мокрая и рыхлая после ночного дождя.
        Карл огляделся. Возле армейского барака, проданного военным ведомством в числе других таких же в шестидесятые годы, почти не видно было следов, кроме тех, что остались от деревянных башмаков соседа покойного. В свое время эти бараки, вероятно, были в отличном состоянии, но давно потеряли привлекательный вид: стропила просели, толь на крыше потрескался, в обшивке стен не осталось ни одной целой доски, а сырость довершила дело. Сгнила даже табличка на двери, на которой черным фломастером было написано «Георг Мадсен». Вдобавок ко всему прочему, из щелей несло трупным запахом. Не дом, а смрадная трущоба.
        - Пойду потолкую с соседом, - сказал Анкер и направился к стоявшему в сторонке человеку, который терпеливо дожидался уже полчаса.
        Веранда его домика отстояла от барака всего метров на пять. Когда барак снесут, вид из окна определенно станет лучше.
        Харди легче всех переносил трупный запах: то ли оттого, что самая густая вонь на высоту его роста не поднималась, то ли обоняние у него было хуже, чем у остальных. На этот раз смрад стоял особенно жуткий.
        - Черт знает что, до чего тут воняет! - бурчал Карл, надевая в коридоре пластиковые бахилы.
        - Давай я открою окно, - предложил Харди и шагнул из тесной прихожей в боковую комнату.
        Карл прошел вперед в крошечную гостиную. Сквозь опушенные жалюзи в нее почти не проникало света, однако и этого хватило, чтобы разглядеть сидящую в дальнем углу фигуру с зеленовато–серым лицом, сплошь покрытым сморщенными пузырями. Из носа спускалась струйка красноватой жидкости, рубашка чуть не лопалась на распухшем туловище. Глаза были словно из стеарина.
        Надевая перчатки, Карл услышал за спиной голос Харди:
        - Гвоздь в голове забит при помощи газового строительного пистолета. Он лежит рядом на столе. Там же электрическая отвертка на батарейках, она еще не разрядилась. Надо будет выяснить, сколько времени она выдерживает без подзарядки.
        Они едва успели осмотреться в помещении, как к ним присоединился Анкер.
        - Сосед переехал сюда шестнадцатого января, - сообщил он. - То есть всего десять дней тому назад. При нем покойный, - тут он махнул в сторону трупа и огляделся, - ни разу не показывался из дома. Сосед расположился посидеть на веранде, наслаждаясь результатами глобального изменения климата, и оттуда почувствовал запах. Бедняга пережил большое потрясение. Наверное, нужно попросить районного врача, чтобы заглянул к нему.
        То, что случилось в следующий миг, Карл потом вспоминал очень смутно. Отчаявшись добиться четкого рассказа о событиях, его оставили в покое и решили, что он находился в бессознательном состоянии. Однако это было не так. На самом деле Карл помнил все даже слишком хорошо, только не хотел вдаваться в подробности.
        Он услышал, что кто–то вошел через кухонную дверь, но не придал этому значения. Может, виновата была эта вонь, а может, он подумал, что пришли техники.
        Спустя несколько минут он краем глаза заметил человека в красной клетчатой рубашке. Вошедший ворвался в комнату. Карл подумал, что надо выхватить пистолет, но рефлекс не сработал. Зато он ощутил ударные волны от выстрелов: первый поразил Харди в спину, и тот упал, опрокинув Карла и накрыв собой. Под тяжестью простреленного тела товарища у Карла хрустнул позвоночник и было сломано колено.
        Затем грянули новые выстрелы: пули попали Анкеру в грудь и скользнули по виску Карла. Он с полной ясностью помнил, как лихорадочно дышал лежавший на нем Харди, чья кровь пропитала его костюм и смешалась на полу с собственной кровью Карла. И, глядя на двигающиеся перед его глазами ноги убийц, он все время думал, что надо достать пистолет.
        Позади него на полу лежал Анкер и силился перевернуться. В маленькой комнатушке по другую сторону прихожей переговаривались убийцы. Через несколько секунд они вернулись в комнату. Карл слышал, как Анкер приказал им остановиться. Потом он узнал, что Анкер сумел выхватить пистолет.
        В ответ раздался еще один выстрел, и пол содрогнулся. Пуля попала Анкеру прямо в сердце.
        Все кончилось очень быстро. Преступники выбежали в дверь черного хода, а Карл остался лежать неподвижно. И когда прибыл главный врач района, Карл не подавал признаков жизни. Впоследствии врач и начальник отдела убийств говорили, что в первый миг приняли его за мертвого.
        Карл долго оставался в полуобморочном состоянии, в голове проносились отчаянные мысли. Медики проверили его пульс и уехали, забрав всех троих. Только в больнице он открыл глаза. Говорили, что у него был мертвый взгляд.
        Все подумали, что это от шока, на самом же деле от стыда.
        - С вами все в порядке? - спросил чей–то голос.
        Карл оторвался от стенки и увидел рядом мужчину лет тридцати пяти в медицинском халате.
        - Я только что побывал у Харди Хеннингсена.
        - Харди. Да. Вы его родственник?
        - Нет, коллега. Я был начальником Харди по следственной бригаде отдела убийств.
        - А, понятно!
        - Каков его прогноз? Харди встанет на ноги?
        Лицо молодого врача приняло отстраненное выражение. Ответ был ясен: Карла не касается, как идут дела пациента.
        - К сожалению, я не могу обсуждать положение больного ни с кем, кроме родственников. Вы должны понять.
        Карл схватил врача за локоть:
        - Я был с ним, когда это случилось. Вы это понимаете? Меня тоже ранили. Один из наших коллег погиб. Мы пережили это вместе, поэтому я хочу знать, встанет ли он на ноги? Вы можете мне это сказать?
        - Извините. - Доктор вырвался и оттолкнул руку Карла. - Наверное, вы сумеете служебным путем получить сведения о состоянии Харди Хеннингсена, но я не имею права ничего рассказывать. Будем каждый делать свою работу.
        Несмотря на молодость, он успел набраться солидных докторских манер: авторитетность в голосе, приподнятые брови. Ничего удивительного, но Карл тут же вспыхнул и с трудом сдержал желание врезать парню по башке. Вместо этого он схватил того за ворот и рывком притянул почти вплотную к себе.
        - Выполнять свою работу! - прошипел он. - Чем надувать щеки, давай–ка лучше убери с лица эту самодовольную мещанскую мину, дружок! Ты меня понял?
        Он так стиснул ворот доктора, что тот заметно занервничал.
        - Если в двадцать два часа твоя дочь еще не вернется домой, как положено, то бежать и разыскивать ее отправимся мы, и когда твою жену изнасилуют или твой поганый бежевый «БМВ» пропадет со стоянки, опять прибежим мы. Все это - наша работа, и тебя утешать тоже нам. Ты слышишь меня, жучок зачуханный? Еще раз спрашиваю: встанет Харди на ноги?
        Когда Карл наконец отпустил его ворот, доктор еще некоторое время пыхтел, пытаясь отдышаться.
        - Я езжу на «мерседесе» и не женат, - пробурчал он потом.
        До человека в белом халате дошло, в каком состоянии находится собеседник. Должно быть, в памяти всплыло что–то из курса психологии, затесавшегося между лекциями по анатомии. Наверняка его учили, что иногда юмор помогает разрядить ситуацию. Однако в случае с Карлом это не помогло.
        - Поди к министру здравоохранения, ублюдок, там увидишь, как выглядит настоящее высокомерие, - бросил Карл, отталкивая доктора. - Тебе еще многому предстоит научиться.

        На работе его уже поджидали сам начальник отдела убийств и Ларс Бьёрн. Это был тревожный сигнал, говоривший о том, что вопли обиженного доктора уже долетели до них, несмотря на толстые больничные стены. Карл бросил на старших коллег изучающий взгляд. Нет, пожалуй, больше похоже на то, что в их бюрократические мозги кто–то заронил очередную дурацкую идею. От него не ускользнул взгляд, которым они обменялись. Может, тут попахивает дружеской помощью товарищу, попавшему в трудную ситуацию? Уж не собираются ли они снова запихать его в больницу для бесед с психологом на тему правильного понимания и лечения посттравматического синдрома? Неужели его ожидает еще один специалист с проницательным взглядом, который полезет в потаенные мысли Карла, начнет копаться в сказанном и недосказанном? Зря стараются! Карл не собирался идти у них на поводу. Его проблема не из тех, которые решаются разговорами. Она давно уже назревала, и теперь чаша переполнилась.
        А пошли они все подальше!
        - Да, Карл, - произнес начальник отдела убийств, кивком указывая на пустующий стул. - Мы с Ларсом долго размышляли над твоей ситуацией, и, как нам кажется, мы с тобой во всех смыслах стоим на перепутье.
        Это уже походило на увольнение! Карл забарабанил пальцами по столу и возвел глаза к потолку, стараясь не встречаться взглядом с начальником. Значит, решил уволить? Так просто не выйдет!
        За окном над парком Тиволи клубились тучи, грозившие разразиться дождем. Если они уволят его, он сразу уйдет, не дожидаясь, когда сверху польет. Бегать к уполномоченному по правам с этим не стоит. Он отправится прямо в профсоюз на бульваре Ганса Христиана Андерсена. Увольнять хорошего работника через неделю после выхода с больничного, через два месяца после ранения, при котором он потерял двух товарищей из своей бригады, - этот номер у них не пройдет! Старейший в стране Союз полицейских покажет, что не зря существует столько лет.
        - Я понимаю, Карл, для тебя это неожиданность. Тебе требуется перемена обстановки, и все будет устроено так, чтобы наилучшим образом использовать твой выдающийся талант сыщика. Мы решили повысить тебя в должности, сделав начальником нового отдела. Он будет называться отдел «Q». На него возлагается задача расследовать зависшие дела, представляющие особый общественный интерес. Которые требуют, так сказать, приоритетного внимания.
        - Вот тебе на! - подумал вслух Карл и откинулся на спинку стула.
        - Да, тебе придется тянуть этот отдел в одиночку, но кто, кроме тебя, с этим справится?
        - Кто угодно! - отозвался Карл, глядя в стенку.
        - Постарайся выслушать! У тебя был тяжелый период, и эта работа просто создана для тебя, - вмешался заместитель.
        «Ты–то что в этом смыслишь, несчастный!» - подумал Карл.
        - Ты будешь действовать полностью самостоятельно. Мы посоветуемся с начальниками округов и отберем некоторое количество дел, и ты сам будешь решать, каким из них нужно отдать предпочтение, в каком порядке ими заниматься и как планировать работу. Мы откроем тебе счет на затраты по разъездам, и отчет ты будешь подавать только раз в месяц, - добавил шеф.
        - Начальники округов, говоришь? - Карл нахмурился.
        - Да, это охватывает всю страну. Поэтому ты не можешь оставаться среди прежних коллег. Мы создали здесь же, при префектуре, новое отделение. Уже идет подготовка твоего рабочего помещения.
        «Ловко они придумали, как избежать неприятных объяснений», - отметил Карл.
        - Вот как! И где же, позвольте спросить, находится это рабочее помещение? - поинтересовался он вслух.
        На улыбающемся лице шефа появилось смущенное выражение.
        - Где твой кабинет? Ну, в настоящий момент он располагается в подвале, но в дальнейшем, надеюсь, положение улучшится. Нужно сперва посмотреть, как пойдет дело. Если появится мало–мальски приличный процент раскрываемости, тогда будет видно.
        Карл снова устремил взгляд на облака. Значит, в подвале. То есть план состоит в том, чтобы расправиться с ним втихаря. Уморить его одиночеством, изолировать, как на необитаемом острове, чтобы он там впал в тоску и свихнулся. И какая разница, наверху или в подвале! Все равно он всегда будет делать все по–своему. Вот только сейчас он не мог поделать ровным счетом ничего.
        - Кстати, как там Харди? - спросил шеф после затянувшейся паузы.
        Карл перевел взгляд на начальника. За все это время тот впервые обратился к нему с вопросом.

        5

        2002 год

        По вечерам Мерета принадлежала себе. Возвращаясь домой, она на каждом светофоре словно бы сбрасывала часть всего того, что не подходило к ее истинной жизни, протекавшей за тисами Маглебю. Очутившись за поворотом, за которым открывались дремлющие просторы Стевнса,[8] и переехав мост через речку Трюгтевельде, она ощутила себя другим человеком.
        Уффе, как обычно, сидел на диване с остывшей чашкой чая на столике, озаренный светом телевизионного экрана, звук был включен на полную мощность. Поставив машину в гараж, Мерета направилась к задней двери и, проходя мимо окна, ясно увидела, как он там сидит - все тот же Уффе, тихий и неподвижный.
        Скинув туфли на высоком каблуке, она оставила их в подсобном помещении, забросила портфель на высокую печь нефтяного отопления, повесила в прихожей пальто и отнесла бумаги в кабинет. Затем сняла брючный костюм от «Филиппы К.»,[9] сложила его на стул возле стиральной машины, сняла с вешалки халат и сунула ноги в домашние тапочки. Теперь все было как надо. Ей не требовалось, как некоторым, едва переступив порог, смывать с себя остатки рабочего дня под душем.
        Порывшись в пластиковом пакете, Мерета достала с самого дна пачку конфет. Сунув одну в рот и повысив таким образом уровень сахара в крови, она ощутила готовность зайти в гостиную.
        И только тогда крикнула:
        - Привет, Уффе! Вот я и дома.
        Всегда один и тот же ритуал. Она знала, что Уффе увидел свет фар, как только она выехала из–за холма, однако все должно идти своим чередом.
        Она села напротив него и попыталась поймать его взгляд:
        - Ау, приятель! Ну что? Смотришь новости и любуешься на Трину Сик?
        Он сощурился так, что морщинки в уголках глаз разбежались до висков, но не оторвался от телевизора.
        - Ишь ты, заядлый болельщик! - Она взяла его за руку, как всегда, теплую и вялую. - Но Лота Мейлиде тебе нравится больше. Думаешь, я не знаю?
        На его лице стала медленно расплываться улыбка. Контакт был установлен. Да, где–то там, в глубине, жил прежний Уффе. И прекрасно знал, чего ему хочется в жизни больше всего.
        Мерета повернулась к телевизору, и они вместе посмотрели последние два сюжета новостей. В первом речь шла о требовании Совета по питанию о введении запрета на промышленное производство трансжирных кислот, во втором - о провальной маркетинговой кампании, которую при поддержке государства проводила компания по производству мяса птицы. Обе темы были Мерете досконально известны: работа над ними стоила ей двух бессонных ночей.
        Обернувшись к Уффе, она потрепала его за вихор; под волосами был заметен длинный шрам.
        - Пошли, лентяй! Пора чего–нибудь поесть.
        Ухватив свободной рукой одну из диванных подушек, она хлопнула его по затылку и не отстала, пока он не завизжал от хохота, отбиваясь руками и ногами. Тогда она отпустила его волосы, перепрыгнула через диван, будто горная коза, и помчалась на лестницу. Это был беспроигрышный прием. С громкими возгласами он, заливаясь хохотом от радости, кинулся за ней, наконец–то дав выход накопленной за время сидения энергии. Как два железнодорожных вагона, скрепленных стальным сцеплением, они с грохотом взлетели по ступенькам на второй этаж и ворвались в кухню. Скоро они устроятся перед телевизором и съедят то, что наготовила для них приходящая домработница. Вчера они смотрели мистера Бина, позавчера Чаплина. Сегодня снова на очереди мистер Бин. Коллекция видеодисков Мереты и Уффе в основном состояла из того, что любил смотреть Уффе. Обыкновенно, посидев перед телевизором полчаса, он засыпал. Когда это произойдет, она накроет его пледом и оставит спать на диване. Ночью он потом сам встанет и переберется в спальню. Там он возьмет ее за руку и, что–то пробормотав спросонья, устроится рядом с нею на двуспальной
кровати. Когда он окончательно заснет, она под его посапывание включит свет и начнет готовиться к предстоящему дню.
        Так повелось. И этот вечер и ночь пройдут так же. Потому что так нравится ее братику - милому, невинному мальчику. Бедному, бессловесному Уффе.

        6

        2007 год

        На двери действительно обнаружилась медная табличка с надписью «Отдел Q», но сама дверь была снята с петель и прислонена к трубам центрального отопления, которые тянулись через длинные коридоры подвала. На полу закутка, по–видимому отведенного под кабинет Карла, еще стояли десять полупустых ведер с краской, распространяя резкий запах. Под потолком проходили трубки четырех люминесцентных ламп, через некоторое время вызывающих зверскую головную боль. Зато стены были превосходные - если только отвлечься от цвета, в который они были покрашены. Более всего он подошел бы стенам больницы в какой–нибудь восточноевропейской стране.
        - Браво, Маркус Якобсен, - буркнул Карл и принялся осматривать свои владения.
        Последние сто метров длинного коридора были ему незнакомы - туда он еще никогда не заглядывал. В том конце коридора, где располагался его кабинет, не было ни души - а также дневного света, или воздуха, или чего–либо еще, способного отвлечь от воспоминаний об «Архипелаге ГУЛАГ». И вообще эту кишку так и хотелось назвать гнилым отстойником.
        Карл взглянул на два новеньких компьютера с ворохом проводов. Судя по всему, тут были две раздельные информационные сети: один компьютер подсоединен к внутренней сети, а другой к остальному миру. Он ласково похлопал по компьютеру номер два. Итак, сидя здесь, он может путешествовать по Интернету сколько вздумается. Никаких тебе стеснительных правил, обеспечивающих безопасность центральных серверов. Это уже кое–что! Он огляделся в поисках чего–нибудь такого, что можно использовать как пепельницу, и вытряхнул сигарету из пачки «Грён Сесиль». На пачке было написано: «Курение крайне опасно для вас и вашего окружения». Он снова огляделся: окружения особого не наблюдалось, а если пара мокриц околеет, не беда. Карл зажег сигарету и глубоко затянулся. Пожалуй, у должности начальника отдела есть свои преимущества!
        - Дела мы тебе пришлем, - пообещал на прощание Маркус Якобсен, однако на столе и на полках не было ничего - ни одного листочка.
        Вероятно, наверху сочли, что ему нужно время освоиться на новом месте, прежде чем погрузиться в бумаги. Но Карла это нисколько не волновало: ничего он не будет тут обустраивать, пока на него не снизойдет вдохновение.
        Он пододвинул конторское кресло и уселся, положив вытянутые ноги на край стола. В такой позе он провел почти все время на больничном. Первые недели только смотрел перед собой, смолил сигареты и старался не вспоминать, как лежал, придавленный тяжестью большого тела Харди, а в ушах у него стояли предсмертные хрипы Анкера. Потом он принялся странствовать по Интернету - без всякой цели и плана, просто чтобы заглушить все мысли. Тем же он собирался заняться и теперь.
        Карл взглянул на часы. Прежде чем идти домой, предстояло убить пять часов.

        Жил Карл в Аллерёде - так хотела жена. Они переехали туда за несколько лет до того, как она от него ушла и поселилась в садовом домике в Ислеве. А тогда она посмотрела карту Зеландии и быстро вычислила: если хочешь чего–то особенного, нужно иметь толстый кошелек, а так лучше уж Аллерёд. Хорошенький городок, есть метро, вокруг поля, до леса можно дойти пешком, множество уютных магазинчиков, кинотеатр, театр, разные кружки, а ко всему прочему еще и парк Рённехольт. Жена была в восторге. Тут можно за доступную цену купить жилье в панельном таунхаусе, в котором хватит места для них с мужем и для ее сына, а в придачу получить право пользоваться теннисными кортами, бассейном и общественным центром, проводя жизнь в окружении хлебных полей, торфяников и множества добрых соседей. Потому что она прочла, будто в парке Рённехольт люди внимательны друг к другу. В то время Карлу это не казалось преимуществом: кто же поверит в такую чушь! Но впоследствии оказалось, что это действительно так. Без друзей из парка Рённехольт Карлу вообще пришел бы каюк в материальном и моральном смысле. Сперва от него ушла жена, но
разводиться не захотела, а осталась жить в садовом домике. Потом она обзавелась любовником гораздо моложе себя и заодно дурной привычкой рассказывать о нем Карлу по телефону. Потом ее сын в самый разгар пубертатного возраста отказался жить с ней и вернулся к Карлу. И в довершение всего произошла перестрелка на Амагере, которая отняла у него последнее, за что он еще как–то держался: смысл жизни и хороших товарищей, которые с пониманием относились к нему, когда видели, что он встал не с той ноги. Нет, если бы не парк Рённехольт и люди, которые его там окружали, дело было бы совсем дрянь.

        Вернувшись к себе и поставив велосипед в сарай возле кухни, Карл сразу понял, что двое других жильцов тоже дома. Мортен Холланд, снимавший у него комнату в подвале, по обыкновению на полную мощность включил оперу, а у пасынка на втором этаже из окна вырывался оглушительный грохот скачанного из Интернета тяжелого рока. Более уродливого звукового коллажа невозможно было бы отыскать в целом свете.
        Вступив в этот ад, Карл раз–другой топнул, и звуки «Риголетто» в подвале тотчас же поутихли, словно приглушенные подушкой. Труднее было с мальчиком наверху. В три широких шага Карл поднялся по лестнице, без стука заглянул в дверь, не тратя зря времени на церемонии, и заорал что есть мочи:
        - Сколько можно, Йеспер, это же черт знает что! Звуковыми волнами высадило два окна на Сосновой поляне. Платить за них будешь сам!
        Такое мальчишка уже слышал от Карла не раз, поэтому согнутая над клавиатурой спина даже не шелохнулась.
        - Эй! - крикнул Карл ему в самое ухо. - Уменьши звук, или я перережу провод от модема!
        Громкость чуть–чуть убавилась.
        Внизу Мортен уже расставил на кухонном столе тарелки. Один из соседей по таунхаусу назвал его как–то суррогатной домохозяйкой, но это было неправильно. Мортен был не суррогатной, а самой лучшей из всех домохозяек, каких когда–либо доводилось встречать Карлу. Он делал все: ходил в магазин, стирал белье, готовил еду и убирал в доме, распевая при этом оперные арии. А еще платил за квартиру.
        - Мортен, ты был сегодня в университете? - спросил Карл, заранее зная ответ.
        Жильцу уже стукнуло тридцать три года, и последние тринадцать лет он прилежно занимался, изучая все, что угодно, кроме тех предметов, которые имели отношение к его трем специальным курсам. Результатом были поразительные познания во всех областях, кроме той, на изучение которой он получал государственное пособие и которая, как предполагалось, должна была впоследствии стать его профессией.
        Мортен повернулся, отгородившись от Карла мощной жирной спиной, и злобным взглядом уставился в булькающую на огне кастрюлю.
        - Я решил перейти на государствоведение.
        Об этом он уже говорил, так что переход был вопросом времени.
        - Черт возьми! Не лучше ли все–таки закончить сначала политологию?
        - На политологии большинство голосует за правительственные партии, это не по мне. - Мортен бросил в кастрюлю щепотку соли и принялся мешать.
        - Да ты–то откуда об этом знаешь? Ты же туда и не ходишь!
        - Вчера я там был. Рассказал своей группе анекдот про Карину Йенсен.
        - Подумаешь: политик начал на крайнем левом фланге и в конце концов перешел к либералам. Что тут такого уж страшного?
        - Я сказал, что она служит примером того, как за высоколобой внешностью может скрываться совершенно низколобая личность. Они не смеялись.
        Странностей у Мортена хватало. Это был вечный студент–переросток, почти бесполое существо с повадками старой девы. Его общественная деятельность ограничивалась замечаниями в адрес других посетителей магазинов по поводу их покупок или коротким обменом мнениями у прилавка с морожеными овощами насчет того, как лучше готовить шпинат - со сливками или без.
        - Ну и что, что они не смеялись! Мало ли какая могла быть причина. Я ведь тоже не смеюсь, а я, если хочешь знать, не голосую за правительственные партии.
        Карл покачал головой. Спорить с Мортеном было бесполезно. Но пока он прилично зарабатывает в пункте проката видеофильмов, не так уж и важно, учится он в университете или нет.
        - Так ты говоришь - государствоведение? Муторная штука, наверное.
        Мортен пожал плечами и кинул в кастрюлю несколько очищенных морковок. Он даже умолк ненадолго, что было для него очень необычно. Поэтому Карл сразу понял, в чем дело.
        - Звонила Вигга, - выговорил наконец Мортен немного встревоженным голосом и тотчас же отодвинулся подальше.
        В подобных случаях он обыкновенно добавлял: «Don't shoot me. I'm only the piano player».[10] Но сейчас этих слов не последовало.
        Карл воздержался от комментариев. Если Вигге что–то от него нужно, могла бы позвонить попозже, когда он придет с работы.
        - Кажется, она замерзла, в садовом домике холодно, - осмелился предположить Мортен, помешивая в кастрюльке.
        Карл обернулся. Из кастрюльки поднимался чертовски вкусный запах. Он давно уже не чувствовал такого хорошего аппетита.
        - Замерзла, говоришь? Взяла бы да запихала в печку парочку своих откормленных любовников.
        - О чем это вы? - послышалось с порога.
        Йеспер открыл свою дверь, и от какофонии, что вырвалась из комнаты за его спиной, задрожали перегородки в коридоре.
        Удивительно, что они вообще могли расслышать друг друга.

        После трех дней, проведенных за лазанием по Интернету и глазением в пустую стену, Карл успел до миллиметра изучить расстояние до своего отстойника, зато давно уже не чувствовал себя таким выспавшимся, как сейчас. Поэтому, поднимаясь в отдел убийств, он бодро одолел четыреста пятьдесят две ступени между подвалом и хоромами третьего этажа, где располагались его прежние сослуживцы. Он собирался потребовать, чтобы в подвале наконец завершили ремонтные работы и навесили дверь кабинета, чтобы при желании ею можно было хлопнуть. А кроме того, он хотел осторожно напомнить коллегам о том, что ему до сих пор еще не передали папки с делами. Это, правда, не горит, однако он не хотел бы потерять работу, даже не успев к ней приступить.
        Как он и ожидал, коллеги встретили его любопытными взглядами. Интересно же, стоит ли он на грани нервного срыва? Приобрел ли от пребывания в вечном мраке землистый цвет лица? Он готовился встретить вопросительные или злорадные взгляды, но для него все же стало неожиданностью, когда при его появлении по коридорам поднялось слаженное хлопанье всех дверей.
        - Что это тут происходит? - спросил он у парня, которого раньше никогда здесь не встречал. Тот распаковывал привезенную мебель.
        Парень протянул ему руку:
        - Петер Вестервиг из участка Центрального района. Я буду работать в команде Вигго.
        - В команде Вигго? Вигго Бринка? - удивился Карл. - Вигго - начальник оперативной группы? Значит, его назначили только вчера.
        - Да. А кто ты? - Парень сам взял и пожал руку Карла.
        Ответив коротким пожатием, Карл, ничего не сказав, стал осматриваться вокруг и обнаружил еще два незнакомых лица.
        - Тоже из команды Вигго?
        - Только тот, у окна.
        - Я смотрю, тут новая мебель.
        - Да, только что занесли. Ты, наверное, Карл Мёрк?
        - Был когда–то, - бросил Карл и шагнул к кабинету Маркуса Якобсена.
        Дверь была открыта, но и закрытая не помешала бы ему войти без спроса.
        - Никак у вас в отделе прибавилось народа? - спросил он без предисловий, прервав совещание.
        Обменявшись выразительным взглядом со своим заместителем и девушкой–секретаршей: дескать, что с него возьмешь? - начальник отдела убийств обратился к вошедшему:
        - Хорошо. Карл Мёрк явился из подземного царства. Продолжим через полчаса, - сказал он присутствующим и собрал в стопку разложенные на столе бумаги.
        Карл проводил мрачной улыбкой удаляющегося заместителя, который отплатил ему тем же. Вице–инспектор криминальной службы Ларс Бьёрн со своей стороны всегда поддерживал должную температуру в их прохладных отношениях.
        - Ну, Карл, как у тебя там внизу? Успел уже разобраться с очередностью дел?
        - Можно сказать, что да. По крайней мере, с теми из них, которые до меня дошли. А что тут у вас делается? - спросил Карл, ткнув пальцем себе за спину.
        - Да уж, тут действительно есть о чем рассказать! - Подняв брови, Маркус поправил Пизанскую башню - так подчиненные прозвали громоздившуюся у него на столе стопу из только что поступивших папок. - При таком количестве дел потребовалось образовать еще две новые следовательские группы.
        - Взамен моей? - криво усмехнулся Карл.
        - Да. Прибавив к ней еще две.
        Карл хмуро сдвинул брови:
        - Три группы. И откуда же, черт возьми, взялось на них финансирование?
        - Из дополнительных ассигнований в результате перерасчета, произведенного в связи с реформированием. Ты же понимаешь!
        - Понимаю ли я? Откуда мне, черт возьми!
        - Ты пришел с каким–то определенным вопросом?
        - Да. Но, пожалуй, это может и подождать. Сначала мне надо кое–что узнать. Зайду попозже.

        Все знали, что многие представители партии консерваторов связаны с деловыми кругами: они выступали дружным фронтом и действовали так, как было угодно организациям промышленников. Но эта партия, имея самую отлаженную систему поддержки, бог весть по каким причинам всегда привлекала в свои ряды деятелей из состава армии и полиции. Сейчас, насколько было известно Карлу, в числе депутатов Риксдага имелось по крайней мере двое таких. Один был ловкач, для которого служба в полиции являлась лишь способом проскочить впоследствии туда, куда ему надо, зато другой - порядочный старый вице–комиссар криминальной полиции, знакомый Карла по службе в городе Рандерсе. По своим убеждениям он не относился к рьяным консерваторам, а просто был родом из того округа, от которого его выбрали, к тому же работа в Кристиансборге неплохо оплачивалась. Поэтому Курт Хансен из Рандерса согласился баллотироваться в фолькетинг от Консервативной партии и в качестве члена комитета по вопросам права стал для Карла лучшим источником информации из области политики. Курт говорил не все, что знал, но легко заводился, когда попадалось
какое–то интересное дело. Карл и не догадывался, сколько любопытного узнает из разговора с ним.
        - Господин вице–комиссар Хансен, я полагаю? - сказал он, услышав знакомый голос в телефонной трубке.
        В ответ прозвучал добродушный басовитый смех:
        - Что поделаешь, Карл! С тех пор много воды утекло. Страшно рад слышать твой голос. Говорят, тебя ранили.
        - Пустяки, Курт. Ничего страшного. Я жив и здоров.
        - Двоим твоим товарищам потяжелее пришлось. Это дело как–то продвинулось?
        - Продвигается помаленьку.
        - Искренне рад. Мы тут как раз работаем над проектом закона, который на тридцать процентов повысит наказание за преступление против полицейского, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Думаю, это поможет. Надо же поддержать вас, стоящих на баррикадах!
        - Хорошее дело, Курт. Слышал, что вы, кроме того, поддержали копенгагенский отдел убийств, выделив ему дополнительные ассигнования.
        - Нет, такого, по–моему, не было.
        - Ну, если не отдел убийств, значит, какой–то другой отдел полицейской префектуры. Или это что–то секретное?
        - Какая тут может быть секретность, если речь идет об ассигнованиях? - Курт засмеялся тем благодушным смехом, каким смеются люди, обеспеченные солидной пенсией.
        - Так кому же вы там выделили ассигнования, можно узнать? Они были направлены в государственную полицию?
        - Да. Вообще–то этот отдел подведомствен Национальному центру расследований, но во избежание того, чтобы одни и те же дела дважды расследовались одними и теми же людьми, было решено организовать самостоятельный специальный отдел, административно приписанный к отделу по расследованию убийств. Он будет заниматься делами, заслуживающими особого внимания. Да ты и сам это, наверное, знаешь.
        - Ты имеешь в виду отдел «Q»?
        - Значит, вот как оно у вас называется? Отлично придумано!
        - Какая сумма на него ассигнована?
        - За точность не могу поручиться, но что–то от шести до восьми миллионов в год на ближайшие десять лет.
        Карл обвел взглядом светло–зеленые стены подвала. Ладно! Теперь понятно, почему Маркус Якобсен и Бьёрн так настойчиво стремились депортировать его на эту ничейную землю. От шести до восьми миллионов в год! И вся эта благодать застряла в загашниках отдела по расследованию убийств.
        Черт побери! Пускай не надеются, что это им сойдет с рук!

        Начальник отдела еще раз посмотрел на Карла, потом снял бифокальные очки. С таким же точно выражением он обычно разглядывал место происшествия со смазанными следами.
        - Говоришь, хочешь собственную служебную машину? Неужели я должен напоминать тебе, что в полиции Копенгагена никому не положено личного автомобиля? Обращайся в служебный гараж, и тебе, когда потребуется, будут выделять машину. Как и всем, Карл, так полагается по правилам.
        - Я работаю не в копенгагенской полиции. К вам я только приписан административно.
        - Карл, ты ведь понимаешь, что если поставить тебя в особое положение, это вызовет у остальных большое недовольство. Да еще предоставь в твое распоряжение шесть человек! Ты что, совсем спятил?
        - Я всего лишь хочу организовать отдел «Q» так, чтобы он мог выполнять поставленные задачи. Разве не для этого я назначен? Вы же понимаете, что для деятельности, охватывающей всю территорию Дании, требуются соответствующие силы. Так значит, вы не желаете выделить мне шесть человек?
        - Нет, черт возьми!
        - Четырех? Трех?
        Начальник отдела энергично замотал головой.
        - Выходит, я один должен выполнять всю работу?
        Начальник кивнул.
        - В таком случае вам должно быть ясно, что я не могу обойтись без постоянного доступа к служебной машине. Вдруг мне понадобится ехать в Ольборг или Нэствед? И работы у меня невпроворот. Я даже еще не знаю, сколько дел ляжет ко мне на стол. - Усевшись напротив шефа, Карл налил кофе в чашку, оставленную заместителем. - Но как бы там ни было, мне в любом случае требуется помощник. Такой, чтобы имел водительские права и выполнял разные поручения - послать факс и всякое такое. Убирать помещение. Я слишком занят, Маркус. Мы же хотим работать результативно. Фолькетинг ведь желает, чтобы от его денежек была отдача, да? Кажется, там было что–то вроде восьми миллионов? Действительно, немалые деньги!

        7

        2002 год

        Перечень всех обязанностей заместителя вице–председателя парламентской фракции демократов не мог бы вместить ни один еженедельник. С семи утра и до пяти вечера Мерете предстояли четырнадцать встреч с делегациями от различных групп. В качестве докладчика по вопросам здравоохранения она должна была провести собеседование с участием сорока человек; никого из них она не знала в лицо, но большинство будут ожидать, что она знает, кто они такие, чем занимаются, какие надежды возлагают на будущее и в каких областях науки работают. Если бы это совещание готовила Марианна, у Мереты была бы надежда как–то справиться с этой задачей, но ее новый секретарь Сёс Норуп оказалась не так расторопна. Зато она вела себя тактично и за месяц работы не позволила себе ни одного вопроса личного характера. Она была живым роботом, хотя и не обладала идеальной памятью.
        Организация, которая сейчас расположилась в зале заседаний, делала так называемый общий обход, встречаясь со всеми партиями Риксдага. До встречи с Меретой она уже побеседовала с правительственными партиями; сейчас настал черед крупнейших оппозиционных партий, а следовательно, и Мереты Люнггор. Группа находилась в довольно нервном состоянии, и в этом не было ничего удивительного, так как очень многих в правительстве беспокоил скандал в Фаруме и обвинения, выдвинутые его бургомистром против ряда министров.
        Делегация изо всех сил старалась посвятить Мерету в проблему возможного негативного влияния наночастиц на здоровье населения, растолковать ей все про магнитное управление переносом частиц в организме, работу иммунной системы, рассказать о молекулярных маркерах и исследованиях плаценты. Последнее было главной темой обсуждения.
        - Мы полностью отдаем себе отчет в том, какие в связи с этим возникают этические проблемы, - заявил возглавлявший группу докладчик. - Поэтому мы также знаем, что некоторые правительственные партии представляют интересы таких групп населения, которые будут не согласны с широкомасштабным сбором плаценты, но этот вопрос все равно придется вынести на обсуждение.
        Оратор был элегантным мужчиной сорока с лишним лет. Он уже давно сделал на этом поприще миллионы и являлся основателем пресловутого центра медицинских разработок «БейзикГен», который главным образом занимался проведением фундаментальных исследований для других, более крупных предприятий медицинской промышленности. Всякий раз, придумав что–то новенькое, он заявлялся с этой идеей к докладчикам фолькетинга по здравоохранению. Остальные члены группы были Мерете незнакомы, но она обратила внимание на молодого человека, который пристально смотрел на нее из–за спины оратора. К словам выступавшего он добавил лишь несколько фактов. Возможно, он присутствовал здесь в качестве наблюдателя.
        - Да, это Даниэль Хейл, лучший сотрудник нашей лаборатории. Звучит на английский лад, но на самом деле Даниэль коренной датчанин, - представил его руководитель группы после своего выступления, когда Мерета знакомилась с каждым в отдельности.
        Пожимая ему руку, Мерета мельком удивилась, как горяча его ладонь.
        - Даниэль Хейл? Я не ошиблась? - спросила она.
        Он улыбнулся. На секунду она отвела глаза. Как неудобно!
        Мерета посмотрела на своего секретаря - это лицо было самым привычным и успокоительным, на чем тут можно было остановить взгляд. Если бы на месте Сёс находилась Марианна, она бы понимающе улыбнулась ей из–за пачки документов, которые всегда держала в руке. Сёс не улыбалась.
        - Вы работаете в лаборатории? - спросила Мерета.
        Но руководитель группы не дал им поговорить, не желая терять ни одной из предоставленных ему драгоценных минут. Уже сейчас за дверью дожидалась следующая организация. Когда еще выпадет такой шанс, невозможно было сказать заранее. На кону стояли деньги и время, которое тоже дорого.
        - Даниэль - хозяин лучшей маленькой лаборатории во всей Скандинавии. Впрочем, с тех пор как ты обзавелся новыми зданиями, она уже и не маленькая, - сказал он, повернувшись к молодому человеку, который с улыбкой покачал головой. Улыбка у него была на загляденье. - Мы просим позволения оставить здесь этот доклад, - продолжал руководитель. - Может быть, госпожа докладчик по вопросам здравоохранения, выбрав время, захочет с ним внимательно ознакомиться. Для наших потомков чрезвычайно важно, чтобы мы уже сейчас отнеслись к этой проблеме со всем вниманием.
        В перерыве спустившись в Снапстинг,[11] Мерета не ожидала столкнуться с Даниэлем. Как ей показалось, он ее там поджидал. Все остальные дни недели она перекусывала у себя в кабинете, но в последний год у нее стало привычкой ходить по пятницам сюда, чтобы поесть в компании двух других членов комиссии по здравоохранению от партии социалистов и радикалов–центристов. Все три были решительные женщины, способные довести до белого каления представителей Датской партии. Уже то, что они открыто собирались в один кружок, для многих было бельмом в глазу.
        Даниэль в одиночестве сидел с чашечкой кофе на краешке стула, пристроившись позади колонны. Войдя в стеклянную дверь, Мерета сразу встретилась с ним взглядом и все время, пока была в столовой, уже ни о чем другом не могла думать.
        Когда женщины поднялись из–за стола, он подошел к ней.
        Она заметила, как вокруг зашушукались, но чувствовала себя словно загипнотизированной.

        8

        2007 год

        Наконец–то Карл остался более или менее доволен. Все утро рабочие возились у него в подвале. Сам он пережидал в коридоре, время от времени заваривая кофе на сервировочном столике и успев выкурить изрядное количество сигарет.
        И вот пол в так называемом кабинете начальника отдела «Q» украсился ковровым покрытием, ведерки с краской и прочее уложили в гигантские пластиковые мешки, дверь была возвращена на свое место в проеме, установлены телевизор с плоским экраном, электронная доска и простая доска для объявлений, полки заполнены его старыми юридическими справочниками, на которые кто–то, вероятно, мысленно уже наложил лапу. В кармане брюк звенели ключи от синего «Пежо–607», только что сданного разведывательным отделением полиции: оно не могло допустить, чтобы его работники разъезжали в составе королевского кортежа на машине с поцарапанным покрытием. Машина прошла только сорок пять тысяч километров и была передана в исключительное пользование отдела «Q». Подумать только, как шикарно такая красавица будет выглядеть на Магнолиеванген! Всего–то в двадцати метрах от окна его спальни.
        Со дня на день ему должны были прислать помощника. Во всяком случае, обещали. Карл велел освободить для него каморку на другой стороне коридора. Это помещение раньше служило для хранения списанных шлемов и щитов дежурного отряда, пришедших в негодность после беспорядков вокруг Молодежного дома, теперь же его оборудовали люминесцентными лампами и снабдили столом, стульями, шкафом для хранения ведер и швабр, которые Карл повыбрасывал из своего кабинета. Маркус Якобсен поймал Карла на слове и нанял уборщика, который должен был также выполнять всевозможные поручения, но поставил условие, чтобы тот также убирался и в остальной части подвала. Карл решил избавиться от подчиненного при первом удобном случае, и Маркус Якобсен наверняка об этом догадывался. Это была такая игра: кто возьмет верх и сможет что–то у другого выторговать. Так или иначе, а пока что Карл сидит в темном подвале, в то время как другие - наверху, с видом на Тиволи. Ты мне, я тебе - глядишь, и устанавливается баланс.

        В час дня наконец пришли две секретарши и принесли дела. Они сказали, что здесь представлены только выводы следствия, и если ему для полноты картины потребуются другие относящиеся сюда документы, он может их затребовать. Таким образом, у него хотя бы появились посредники, через которых можно было вести диалог со своим прежним местом службы. С одной из секретарш, которую звали Лиза, приветливой светловолосой девушкой с немного неровными зубками, он с удовольствием завел бы и не только деловые контакты.
        Он попросил обеих сложить свою ношу по краям стола и поинтересовался у светловолосой:
        - Лиза, скажи, мне только померещился мелькнувший в твоих глазах кокетливый блеск или ты всегда так потрясающе выглядишь?
        Темноволосая кинула на товарку такой взгляд, от которого сам Эйнштейн почувствовал бы себя дураком. Ей, вероятно, давно уже не приходилось слышать в свой адрес таких замечаний.
        - Карл, дорогой, - как всегда, ответила светловолосая Лиза. - Блеск моих глаз предназначен только для моего мужа и детей. Когда ты это наконец усвоишь?
        - Когда погаснет свет и вечная тьма окутает меня и весь мир, - ответил Карл. И это была не гипербола.
        Еще не успев свернуть за угол, за которым была лестница, темноволосая уже начала нашептывать что–то на ушко своей напарнице, видимо давая выход досаде.

        Первые два–три часа Карл даже не удосужился заглянуть в папки, но все же собрался с силами и пересчитал их: тоже ведь работа. Папок оказалось не меньше сорока, но он не торопился их открывать.
        «Спешить некуда. До пенсии еще двадцать лет», - сказал он себе мысленно и для начала сложил несколько пасьянсов «Паук»: когда сойдется, он и начнет просматривать первую стопку.
        На двадцать каком–то пасьянсе зазвонил мобильник. Взглянув на дисплей, Карл увидел незнакомый номер: какой–то там на тридцать пять - сорок пять, копенгагенский.
        - Слушаю, - сказал он, ожидая, что в ответ раздастся взволнованный голос Вигги. У той всегда находилась какая–нибудь добрая душа, которая давала свой телефон попользоваться. «Мама, да купи ты себе наконец мобильник! - возмущался Йеспер. - Это же просто с ума сойти можно: каждый раз просить соседей, чтобы тебя подозвали».
        Но и голос, раздавшийся в трубке, оказался совершенно незнакомым.
        - Здравствуйте! С вами говорит Бирта Мартинсен из клиники спинномозговых повреждений. Сегодня утром Харди Хеннингсен попытался втянуть себе в легкие стакан воды. С ним все в порядке, но он очень подавлен и спрашивал про вас. Не смогли бы вы сюда подъехать? Мне кажется, это бы ему помогло.

        Им с Харди позволили остаться наедине, хотя женщина–психолог, очевидно, очень хотела послушать их разговор.
        - Что, старина? Надоело все это? - сказал Карл и взял больного за руку.
        Рука не была полностью неподвижна, Карл и раньше это замечал. Сейчас последние фаланги среднего и указательного пальцев немного согнулись, словно Харди хотел притянуть его ближе к себе.
        - Что ты хочешь? - сказал Карл, склонившись над лежащим.
        - Карл, убей меня! - прошептал Харди.
        Карл выпрямился и посмотрел ему в глаза. У долговязого Харди глаза были небесно–голубые; сейчас их наполняло страдание, сомнение и горячая мольба.
        - К черту! - прошептал Карл. - Я этого не буду делать. Ты встанешь. Встанешь и будешь ходить. У тебя же есть сын. Ему надо, чтобы ты вернулся домой. Ты понимаешь?
        - Ему двадцать лет, он справится без меня, - прошептал Харди.
        Он был в полном сознании, с ясной головой, и свою просьбу высказал всерьез.
        - Не могу. Терпи, ты поправишься.
        - У меня паралич, и это не лечится. Сегодня вынесли приговор. Ни черта я не встану.
        - Как я понимаю, Харди Хеннингсен просил вас помочь ему уйти из жизни, - сказала женщина–психолог, надеясь вызвать Карла на откровенность.
        В ее уверенном взгляде читалось, что ей не требуется ответа. Она не сомневалась в своей правоте, поскольку с такими вещами сталкивалась не впервые.
        - Нет, не просил!
        - Вот как?
        - Тут совсем другое.
        - Не могли бы вы тогда поделиться со мной тем, что он сказал?
        - Да я бы с удовольствием. - Карл поджал губы и устремил взгляд на Хавневей. Вроде бы никто не смотрит. Даже странно.
        - То есть вы не хотите?
        - Вы бы покраснели, услышав это. Я не могу произнести такое в присутствии дамы.
        - А вы попробуйте!
        - Нет уж, лучше не буду.

        9

        2002 год

        Мерета много слышала про маленькое кафе на улице Нансена, со странными чучелами зверей, но до сих пор ни разу там не бывала. В «Банкроте» висело жужжание приглушенных голосов; дружелюбный взгляд теплых глаз и ледяной бокал белого вина - все обещало приятный вечер. Но едва она успела рассказать, что собирается на следующие выходные с братом в Берлин, куда они ездят один раз в год, и что жить они будут в районе Зоологического сада, как позвонила домработница и сообщила: на Уффе что–то нашло.
        На мгновение Мерета прикрыла глаза, чтобы справиться с разочарованием. Не так уж часто она позволяла себе принять приглашение на свидание. И тут, как назло, он все испортил!

        Через час она уже была дома, невзирая на слякоть и скользкие дороги. Без нее брата трясло, и почти весь вечер он проплакал. Такое иногда случалось, если Мерета задерживалась. Уффе не разговаривал, поэтому нелегко было догадаться, в чем дело. Порой могло даже показаться, что в нем вообще отсутствует человеческое сознание. Однако это было не так, Уффе все прекрасно сознавал. Домработница явно растерялась и так расстроилась, что позвала на помощь.
        Только когда Мерета отвела Уффе в спальню и надела на него любимую бейсбольную кепку, он перестал плакать. Но не успокоился до конца, взгляд его оставался тревожным. Она попробовала развлечь брата рассказом о кафе, полном посетителей, о необычных звериных чучелах. Рассказывая ему о своих мыслях и впечатлениях, она видела, как он успокаивается. Так она поступала, еще когда он был десятилетним. Его заставляло плакать нечто, всплывавшее из подсознания; там не было разницы между прошлым и настоящим, он по–прежнему оставался обыкновенным мальчиком, как до несчастья. Нет, не обыкновенным. Он был тогда удивительным мальчиком, чья голова была набита фантастическими идеями, и так много обещал в будущем. Но потом случилась беда.

        В следующие несколько дней на Мерету свалилось столько дел, что она совсем закрутилась. И хотя ее мысли порой были заняты совсем другим, работу за нее все равно никто не мог сделать. В шесть часов утра она отправлялась на службу, а после напряженного трудового дня кидалась скорее в машину, чтобы в шесть часов вечера быть уже дома. На то, чтобы все обдумать и разложить по полочкам, просто не оставалось времени.
        Поэтому когда в один прекрасный день она увидела вдруг на своем рабочем столе большой букет цветов, это отнюдь не помогло ей собраться и настроиться на рабочий лад.
        У новой секретарши был раздраженный вид. Она перешла сюда из ДСЮЭ,[12] и там, по–видимому, гораздо строже относились к разграничению частной жизни и работы. Марианна на ее месте пришла бы в неописуемый восторг и носилась бы с этим букетом, будто с полным набором королевских регалий. От новой секретарши, как видно, и впрямь не дождешься сочувствия в том, что касается личных дел. Но может, оно и к лучшему.

        Три дня спустя Мерете прислали телеграмму–валентинку. Валентинку она получала впервые в жизни, и это вызвало у нее чувство неловкости, тем более что четырнадцатое февраля миновало две недели назад. На открытке было изображение губ и надпись по–английски: «Люблю и целую Мерету». Секретарша вручила ей это послание с негодующим лицом.
        Внутри было написано: «Нужно поговорить!»
        Прочитав это, Мерета еще некоторое время держала открытку в руке и качала головой, глядя на нарисованные губы.
        Мысленно она унеслась назад, к тому вечеру в «Банкроте». Вспомнить об этом было приятно, однако она подумала, что со всей этой чепухой нужно как можно скорее покончить, пока это не зашло слишком далеко.
        Прикинув, что и как она скажет, Мерета набрала номер его телефона и стала ждать, когда заработает автоответчик.
        - Привет, это Мерета, - сказала она спокойным голосом. - Я долго об этом думала, но поняла, что ничего не получится. Работа и брат отнимают у меня слишком много времени. Тут, по–видимому, никогда ничего не изменится. Я искренне сожалею об этом. Прости!
        Затем она взяла со стола свой еженедельник и вычеркнула номер, по которому только что говорила.
        Тут как раз в кабинет вошла секретарша и остановилась у письменного стола.
        Когда Мерета подняла голову и взглянула на нее, та улыбалась такой улыбкой, какой Мерета никогда раньше у нее не видела.

        Он ждал, стоя без пальто на крыльце во дворе Риксдага. Холод был собачий, и по его лицу было видно, что он продрог. Несмотря на разговоры о парниковом эффекте, погода не позволяла долго находиться на улице. Не обращая внимания на фотографа, который только что вошел во двор с площади, он смотрел на нее с мольбой. Мерета попыталась увлечь его в помещение, тянула за собой, но у нее не хватало сил сдвинуть с места такого крупного мужчину.
        - Мерета! - тихо сказал он, беря ее за плечи. - Не делай этого! Я этого не вынесу.
        - Мне очень жаль, - сказала она и отрицательно качнула головой.
        Его взгляд вдруг изменился: в глазах опять проступило то темное, глубоко затаенное, что вызывало у нее беспокойство.
        Фотограф у него за спиной поднял камеру. Этого еще не хватало! Сейчас ей меньше всего хотелось, чтобы их сфотографировал репортер какой–то бульварной газетенки.
        - К сожалению, я ничего не могу поделать, - крикнула она на бегу, направляясь к своей машине. - Это совершенно невозможно.

        Когда за едой сестра вдруг начала плакать, Уффе взглянул на нее удивленно, да и только. Он так же неспешно, как всегда, подносил ложку ко рту, улыбался при каждом глотке, смотрел, не отрываясь, на ее губы, но сам был где–то далеко.
        - Черт побери! - воскликнула она сквозь слезы, стукнула кулаком по столу и бросила на Уффе недобрый взгляд.
        Ее душу заполняла досада. К сожалению, с некоторых пор это случалось все чаще.

        Проснувшись, она отчетливо помнила свой сон. Воспоминание было так живо, так драгоценно и так ужасно!
        Утро тогда выдалось дивное. Небольшой морозец и немного снежку - как раз столько, сколько требуется, чтобы поддерживать праздничное настроение. Жизнь в них так и играла. Мерете - шестнадцать лет, Уффе - тринадцать. Мама и папа после прошедшей ночи поглядывали друг на друга и мечтательно улыбались: с того момента, когда стали загружать вещи в багажник, и до тех пор, когда все это кончилось. Утро перед сочельником - чудесные слова, от которых в душе поднималась радость. Столько приятных ожиданий! Уффе говорил, что мечтает получить проигрыватель для компакт–дисков. Это было последнее в его жизни желание, которое он изложил на словах.
        Отправились в путь. Все радовались, дети смеялись. Там, куда они ехали, их с нетерпением ждали.
        Мерета и Уффе сели сзади. Брат был тогда на двадцать килограммов легче ее, он толкался и возился, как резвящийся щенок. Мерета в ответ тоже толкалась, сняла свою перуанскую шапочку и шлепнула его по голове. С этого момента шутливая борьба перешла допустимую грань, и на повороте лесной дороги Уффе совсем развоевался. Мерета обхватила его руками и попыталась заставить сидеть смирно. Он брыкался, визжал и вскрикивал, веселясь от души, и Мерета удерживала шалуна изо всех сил. Папа, улыбаясь, обернулся и протянул к ним руку; в этот миг Мерета и Уффе подняли головы и посмотрели вперед. Их машина совершала обгон. Прямо перед ними ехал «форд сиерра» красного цвета с серыми от соли боками: впереди мужчина и женщина средних лет, оба смотрят на дорогу, сзади тоже мальчик и девочка. Дети в обеих машинах стали строить друг другу рожи. Коротко стриженный мальчик был года на два моложе Мереты. Он поймал ее веселый взгляд, когда она отталкивала руку отца; она снова со смехом взглянула на мальчика и, только заметив, как изменилось выражение его лица, поняла, что ее отец потерял управление. На секунду в Мерету
впились полные ужаса голубые глаза чужого мальчика и тут же пропали.
        Скрежет металла о металл, одновременно вылетают раздавленные боковые стекла другой машины. Дети в той машине повалились на бок, а на Мерету полетел Уффе. Сзади раздался звон, впереди по лобовому стеклу разбежались трещины, полетели осколки. Которая из двух машин поломала придорожные деревья, Мерета не успела заметить, но тело Уффе швырнуло вперед, так что ремень безопасности чуть его не задушил. Затем раздался оглушительный грохот - сначала со стороны чужого автомобиля, затем их собственного. Кровь на обивке и передних стеклах смешалась с землей и снегом; ветка вонзилась в ногу Мереты. Сломанное дерево ткнулось в днище машины, и на секунду девочку подбросило. Грохот их машины, рухнувшей носом на шоссе, слился с пронзительным скрежетом со стороны «сиерры», которая врезалась в дерево и снесла его. Затем машина резко перевалилась на ту сторону, где сидел Уффе, и въехала в заросли на другой стороне. Одна рука у него торчала кверху, а ноги оказались зажатыми поверх вывернутого сиденья, где раньше находилась мама. Маму и папу она вообще не видела. Она видела только брата.
        Проснулась Мерета оттого, что сердце сильно колотилось - до боли в груди. Все тело заледенело и покрылось холодным потом.
        - Мерета, прекрати, - громко приказала она себе и сделала глубокий вдох, набрав в грудь столько воздуха, сколько могли вместить легкие.
        Схватилась за сердце и попыталась прогнать приснившееся видение. Только во сне она вспоминала случившееся с такой ужасающей ясностью. Когда все происходило наяву, она не замечала деталей - у нее оставалось только общее впечатление. Свет, крики, кровь и тьма, затем снова свет.
        Мерета еще раз перевела дыхание и повернулась. Рядом на кровати спал Уффе и дышал с присвистом. Лицо его было спокойно. По крыше тихонько шелестел дождь.

        10

        2007 год
        - Добрый день, меня зовут Ассад, - произнес незнакомец, протягивая Карлу волосатую цепкую руку.
        Карл не сразу вспомнил, где находится и кто это с ним говорит. Прошедшее утро не принесло ничего вдохновляющего; честно говоря, он мирно вздремнул, задрав ноги на стол и уткнувшись подбородком в грудь, со сборником кроссвордов судоку на животе.
        Спустив онемевшие ноги на пол, он уставился на возникшего перед ним смуглокожего мужчину. Тот выглядел старше Карла и определенно не был его земляком.
        - Ладно, Ассад, - лениво откликнулся Карл.
        Ассад так Ассад, какая разница!
        - Ты - Карл Мёрк. Так написано у тебя на двери. Мне сказали, что я буду тебе помогать. Это так?
        Прищурившись, Карл всесторонне обдумал услышанное. Помогать?
        - Да. Надеюсь, что так, - ответил он наконец.
        За что боролся, на то и напоролся! Сейчас до Карла впервые дошло, что и на него самого присутствие в конторе этого коренастого существа накладывает известные обязательства. С одной стороны, помощника нужно чем–то занять, а с другой - придется и самому в некоторой мере чем–то заниматься. Пожалуй, это было необдуманное требование! Теперь, когда на Карла пялится помощничек, он больше не сможет тянуть время. Раньше он думал, что все просто: сам он будет подремывать, отбывая положенные часы, а подчиненный пусть возится со всякими делами - тут ведь надо и полы помыть, и кофе заварить, и прибрать, и разложить что–нибудь по папкам. «Уж чем заняться, всегда найдется», - думал Карл еще недавно. И теперь вот этот тип сидит тут уже не первый час и пялится в пространство, то и дело зыркая на Карла своими глазищами: работа вся переделана и больше ничего нет. Даже специальная литература за спиной у Карла расставлена на полках по алфавиту, и все папки украсились номерами на корешках - бери и пользуйся! Со всеми этими делами помощник управился за два с половиной часа. И что дальше?
        «Моя бы воля, - подумал Карл, - отпустил бы его домой, и дело с концом».
        - Есть у тебя водительские права? - спросил он в надежде, что Маркус Якобсен упустил из виду это условие и тогда можно будет все переиграть по новой.
        - Я умею водить такси, и личный автомобиль, и грузовик тоже, и Т–пятьдесят пять, а также танк Т–шестьдесят два, и бронетранспортер, и мотоцикл двухколесный и с коляской.
        Тогда Карл надумал занять его чтением: пусть просвещается. Протянув руку, он вытащил с полки первую попавшуюся книгу: это оказался «Справочник криминалиста» за авторством инспектора полиции А. Хаслунда. Ладно, сойдет.
        - Когда будешь читать, Ассад, обращай внимание, как строится каждое предложение! Так можно многому научиться. Тебе приходилось читать по–датски?
        - Я читал все газеты, и конституцию, и все остальное.
        - Все остальное? - переспросил Карл.
        Да, нелегкая попалась задачка!
        - Может быть, ты и судоку любишь решать? - спросил он тогда и протянул Ассаду свой сборник.

        К концу этого дня у Карла разболелась спина: теперь он не мог свободно развалиться на стуле. Зато кофе, приготовленный Ассадом, оказался потрясающим: он победил сонливость, кровь быстрее побежала в сосудах, и под влиянием этих факторов Карл наконец принялся за папки.
        Некоторые дела он и без того знал вдоль и поперек, но большая часть пришла из других полицейских округов, а часть и вовсе относилась ко времени до его поступления в уголовную полицию. Объединяло их то, что на их расследование были затрачены значительные ресурсы и к ним было привлечено большое внимание средств массовой информации, а в ряде случаев дело касалось граждан, пользовавшихся широкой известностью. Кроме того, расследование всех этих дел в итоге привело в тупик, в котором терялись все следы.
        В грубом приближении их можно было рассортировать на три категории.
        Первая и самая большая включала дела об убийствах различных типов, где в ходе расследования были выявлены вероятные мотивы, но так и не удалось выйти на убийцу.
        Во вторую группу также входили дела об убийствах, но уже более сложного характера. Иногда трудности возникали с определением мотива, а порой присутствовало несколько жертв. Иногда до суда доходили пособники, но не главные преступники, и порой сам факт убийства был связан с каким–то элементом случайности. В этом типе дел удачный исход расследования иногда мог зависеть от удачного стечения обстоятельств: случайный прохожий, ставший свидетелем, средства передвижения, использованные в других преступлениях, донос, вызванный посторонними причинами, и тому подобное. Без удачи такие дела трудно поддаются раскрытию.
        И наконец, третья группа представляла собой мешанину из дел об убийстве или предполагаемом убийстве, связанном с похищением человека, изнасилованием, поджогом, разбойным нападением, вызвавшим смерть жертвы, где присутствовал элемент экономических преступлений, а также нескольких дел с политическим оттенком. Это были дела, в которых полиция потерпела неудачу, а также некоторые, в которых правовое сознание дало серьезный сбой. Младенец, исчезнувший из коляски, старик, задушенный в своей квартире. Владелец фабрики, тело которого было обнаружено на кладбище в Карупе, или, например, дело о женщине–дипломате в Зоологическом саду. Хотя все в душе Карла этому противилось, он вынужден был признать, что предвыборное рвение Пив Вестергор было не только борьбой за избирательские голоса: настоящего политика ни одно из этих дел и впрямь не могло оставить равнодушным.
        Он закурил новую сигарету и покосился на сидевшего напротив Ассада. Нечего сказать - спокойный человек. Если он способен, как сейчас, заниматься своими делами, то они, возможно, и сработаются.
        Карл уложил папки в три стопки и взглянул на часы. Если еще полчаса посидеть, сложив руки и закрыв глаза, то потом можно и по домам.
        - Что это за дела у тебя тут лежат?
        Слегка приподняв веки, Карл взглянул на Ассада сквозь ресницы. Держа в руке «Справочник криминалиста», помощник склонился над его столом. Судя по пальцу, заложенному между страницами, Ассад довольно–таки далеко продвинулся в изучении книги. Или просто картинки просмотрел, как многие делают.
        - Ты нарушил ход моих размышлений, - изрек Карл, подавляя зевоту. - Но раз уж так, то скажу: это дела, над которыми нам предстоит работать. Старые дела, от которых отказались другие. Понимаешь?
        - Очень интересно, - произнес Ассад, подняв брови и взяв из стопки верхнюю папку. - Никто не знает, кто это сделал, или вроде того, да?
        Вытянув шею, Карл взглянул на часы: еще нет и трех. Тогда он взял папку и посмотрел на нее:
        - Этого дела я не знаю. Что–то связанное с раскопками на острове Спрогё во время строительства моста через Большой Бельт. Они нашли в земле труп, и дальше стоп. За дело взялась полиция Слагельсе, но так ни до чего и не доковырялась.
        - Они не доковырялись? И это идет в первую очередь?
        Карл посмотрел на него с недоумением.
        - Имеешь в виду, с него ли мы начнем нашу работу?
        - Ну да. Оно будет первое?
        Карл нахмурился: что–то многовато вопросов.
        - Сначала я должен хорошенько ознакомиться со всеми делами, а потом уж решу, с чего начинать.
        - Это что - очень секретно? - спросил Ассад, аккуратно укладывая папку на место.
        - Эти дела–то? Да. В них вполне могут оказаться вещи, не предназначенные для посторонних глаз.
        У смуглого помощника сделался вид мальчика, которому отказались купить мороженое, но которому прекрасно известно, что если постоять так подольше, то это поможет. Взаимное разглядывание затянулось, и Карл наконец смутился.
        - Ну что? - спросил он. - У тебя какой–то конкретный вопрос?
        - Раз уж я тут работаю, то если я пообещаю, что буду хранить тайну и никому ничего не скажу, ты разрешишь мне посмотреть эти папки?
        - Ассад, это же не твоя работа!
        - Но другой–то у меня сейчас нет. Я дочитал до сорок пятой страницы, и в мою голову больше ничего не лезет.
        - Вот как?
        Карл огляделся, надеясь отыскать занятие если не для головы, то хотя бы для мускулистых рук Ассада, однако и сам видел, что делать тут нечего.
        - Ну ладно! Если ты клянешься всем святым, что ни под каким видом ни с кем, кроме меня, не будешь говорить о прочитанном, то изволь, если хочешь. - С этими словами он пододвинул к Ассаду крайнюю стопку. - Здесь дела трех разных категорий, так что смотри не перепутай. Я долго и тщательно продумывал систему их классификации. И помни: ни с кем, кроме меня, об этих делах не разговаривать!
        Карл повернулся к компьютеру, но вспомнил:
        - И еще одно! Это мои дела, и я очень загружен работой. Сам видишь, сколько их тут. Так что, пожалуйста, не рассчитывай, что я буду их с тобой обсуждать. Тебя взяли на работу, чтобы ты следил за чистотой и варил мне кофе. Когда тебе нечем заняться, я не против - читай, если хочешь. Но это не имеет никакого отношения к твоим рабочим обязанностям. Договорились?
        - Договорились. - Ассад постоял секунду, поглядывая на среднюю стопку. - Как я понимаю, в папках, которые лежат отдельно, особенные дела. Я возьму три сверху. Я не перепутаю стопки. Буду держать их в своей комнате. Когда они тебе понадобятся, ты только крикни, и я сразу их верну.
        Карл проводил взглядом удаляющегося помощника: три папки под мышкой и «Справочник криминалиста» наготове. Это зрелище внушало ему тревогу.

        Не прошло и часа, как Ассад снова вошел в кабинет, где оставшийся в одиночестве Карл думал о Харди. Бедняга! Ему теперь и жизнь не мила! В таких мыслях не было ничего конструктивного.
        Ассад положил на стол одну из папок:
        - Это - единственное дело, которое я сам помню. Оно случилось как раз тогда, когда я ходил на курсы датского языка, и мы читали о нем в газете. Оно показалось мне тогда очень интересным. И сейчас тоже.
        Он протянул папку Карлу, тот бегло взглянул на обложку:
        - Значит, ты приехал в Данию в две тысячи втором?
        - Нет. В девяносто восьмом. Но на курсы датского языка я ходил в две тысячи втором. Ты тогда занимался этим делом?
        - Нет, до структурной реформы такие дела проходили по ведомству разъездной бригады.
        - И к разъездной бригаде оно отошло потому, что все случилось в море?
        - Нет, это было потому… - Но тут Карл взглянул на внимательное лицо Ассада с выразительно двигающимися бровями и передумал вдаваться в объяснения. - Да, именно так.
        Зачем отягощать неподготовленный ум длинными экскурсами в область процедурного порядка полицейского ведомства?
        - Классная была девушка Мерета Люнггор, мне кажется, - сказал Ассад и бегло улыбнулся.
        - Классная? - Перед глазами Карла возник образ красавицы, брызжущей энергией. - Да, это уж точно.

        11

        2002 год

        Прошло несколько дней, а куча весточек на столе все росла. Стараясь не показывать своего раздражения, секретарша держалась с напускным дружелюбием. Несколько раз, думая, что Мерета не замечает, она подолгу ее разглядывала. Один раз спросила, не хочет ли та поиграть с ней в сквош, но Мерета отказалась: она больше не собиралась заводить приятельских отношений с подчиненными.
        После этого секретарша вернулась к обычному тону, сдержанному и официальному.
        В пятницу после работы Мерета забрала последние письма и, перечитав несколько раз, бросила в пластиковый мешок, который завязала и отнесла в мусорный бак. Чтобы с этим было покончено раз и навсегда.
        На душе было уныло и скверно.

        Домработница оставила на столе жаркое, и оно все еще было теплым, когда они с Уффе наконец набегались по комнатам. Рядом с огнеупорной латкой лежал конверт и сверху записка.
        «Не хватало только, чтобы она решила уволиться», - подумала Мерета и прочла записку: «Приходил человек с конвертом. Должно быть, из министерства».
        Мерета вскрыла конверт и обнаружила там бумагу, на которой было написано: «Удачной поездки в Берлин». И больше ничего.
        Рядом в нетерпеливом ожидании сидел над пустой тарелкой Уффе, его ноздри подрагивали от аппетитного запаха. Сжав губы, чтобы не расплакаться, Мерета стала накладывать ему еду.

        Восточный ветер задул сильнее, и волны так разгулялись, что брызги пены перелетали через борт. Уффе любил смотреть с прогулочной палубы на кильватерную струю по бокам корабля и на парящих над нею чаек. А Мерета радовалось, когда брату было хорошо. Как здорово, что они все–таки отправились в эту поездку, Берлин ведь такой чудесный город!
        Недалеко от них на палубе находилась пожилая пара, немного дальше, возле пароходной трубы, расположилось за столиком семейство с термосами и припасенными в дорогу сэндвичами. Дети уже поели, и Мерета улыбнулась им. Отец взглянул на часы и что–то сказал жене. Семья начала собирать вещи.
        Мерета помнила такие же путешествия с родителями. Это было очень давно. Она повернулась в другую сторону. Люди уже спускались на автомобильную палубу. Скоро они будут в порту Путтгарден, до прибытия осталось десять минут. Однако не все спешили собираться. Впереди, перед панорамным окном на носу, спокойно стояли двое мужчин и глядели на море, уткнувшись носом в шарфы. Один казался очень худым и изможденным. Видя, что они стоят в нескольких метрах друг от друга, Мерета подумала, что эти двое путешествуют не вместе.
        По внезапному наитию она вынула из кармана письмо и еще разок посмотрела на четыре написанных в нем слова, затем опять спрятала листок в конверт. Подержав в поднятой руке, посмотрела, как конверт трепещет на ветру, и отпустила. Тот взмыл вверх, а затем нырнул и улетел в открытый проем под прогулочной палубой.
        В первую секунду Мерете захотелось спуститься и подобрать его, но тут он вдруг выпорхнул из проема, заплясал над волнами, перевернулся несколько раз в воздухе и канул в белую пену. Уффе засмеялся: он все время следил за конвертом. Заливисто хохоча, он вдруг сорвал с головы бейсбольную кепку и швырнул ее следом.
        - Стой! - только и успела крикнуть Мерета, прежде чем кепка скрылась в волнах.
        Бейсболку Уффе получил в подарок на Рождество и очень ее любил. Не успела она исчезнуть из вида, как он уже пожалел о своем поступке: было видно, что он хочет прыгнуть за ней и вернуть свое сокровище.
        - Нет, Уффе, стой! - закричала Мерета. - Все, улетела, теперь не достанешь!
        Но Уффе уже занес ногу на металлический борт, высунулся за деревянные перила, перегнулся так, что уже едва удерживал равновесие.
        - Перестань Уффе, ее нельзя достать, - снова крикнула Мерета.
        Но Уффе был очень сильным, гораздо сильнее ее. И он даже не слышал. Для него существовали только кипящие волны, где исчезла подаренная на Рождество бейсболка - драгоценная реликвия в его незамысловатой, бедной впечатлениями жизни.
        И тогда она с размаху ударила его по лицу. Она никогда этого не делала и сама в испуге отдернула руку. Уффе ничего не понимал; потрясенный, он забыл про бейсболку и схватился за щеку. Много лет он не испытывал такой боли и даже не мог понять, что это такое. Посмотрев на сестру, он ударил ее в ответ. Ударил так, как никогда раньше.

        12

        2007 год

        И в эту ночь начальнику отдела убийств Маркусу Якобсену опять не удалось толком поспать.
        Свидетельница по делу об убийстве велосипедиста в парке Вальбю пыталась покончить с собой, приняв большую дозу снотворного. Какого черта она вздумала это сделать, было совершенно непостижимо, у нее же имелись дети и любящая мать. Кто мог запугать женщину до такой степени? Ей была предоставлена защита свидетеля, круглосуточная охрана и все такое. И откуда она вообще взяла эти таблетки?
        - Шел бы ты домой поспать, - сказал его заместитель, когда Маркус вернулся после обычного совещания у главного инспектора.
        - Пожалуй, стоит прилечь на пару часиков, - кивнул Маркус. - Но тогда вам с Баком придется съездить в Ригсхоспиталет[13] и попробовать добиться от этой женщины объяснений. И не забудь захватить с собой ее мать и детей, чтобы она их видела. Надо же как–то вернуть ее к действительности.
        - Или отвлечь от действительности, - сказал Ларс Бьёрн.
        Телефон был переключен на секретаря, однако раздался звонок.
        «Никого не соединять, кроме королевы и принца Хенрика», - гласило распоряжение, данное секретарше. Значит, это жена.
        - Да? - сказал Ларс в трубку.
        Когда он услышал голос собеседника, усталость навалилась на него пуще прежнего.
        - Это директор полиции, - сказал шепотом Ларс, прикрыв рукой трубку, а потом передал ее Маркусу и на цыпочках вышел из кабинета.
        - Да, Маркус, - раздался в трубке характерный голос. - Я звоню, чтобы рассказать тебе: министр юстиции и комитеты быстро провели работу. Так что дополнительные ассигнования приняты.
        - Приятная новость, - ответил Маркус, прикидывая, как можно поделить бюджет.
        - Ну, ты же знаешь официальный путь прохождения служебных бумаг. Сегодня Пив Вестергор и комитет Датской партии по вопросам права побывали на совещании в министерстве юстиции, и колеса завертелись. Начальник полицейского ведомства попросил начальника Государственной полиции попросить меня узнать, управились ли вы с организацией нового отдела.
        - Полагаю, что да. - Маркус нахмурился, представив усталое лицо Карла.
        - Вот и хорошо. Передам эту новость по инстанциям. И с какого же дела вы собираетесь начать?
        Такой вопрос как–то не вдохновлял на энергичные действия.

        В душе Карл уже совсем собрался домой: часы на стене показывали шестнадцать тридцать шесть, но его внутренние часы их значительно обгоняли. Поэтому звонок Маркуса Якобсена, предупредившего, что сейчас спустится, показался ему совсем некстати.
        - Я должен отчитаться наверх о том, над чем ты сейчас работаешь, - заявил Маркус.
        Карл тоскливо посмотрел на пустую доску объявлений и немытые кофейные чашки, выстроившиеся на столе для совещаний.
        - Ладно, Маркус. У меня еще есть двадцать минут, так что можешь зайти. Вообще–то у нас тут работы выше головы.
        Положив трубку и набрав полную грудь воздуха, он медленно выдохнул, встал и пошел по коридору.
        Ассад сидел в своей каморке. На его крошечном письменном столике стояли две фотографии в рамках, на каждой теснилось бесчисленное множество людей. Над столом красовался плакат с арабской надписью и экзотическим зданием - что это такое, Карл не смог сразу вспомнить. На крючке в двери висел коричневый халат того покроя, который исчез из обихода вместе с теплыми гамашами. Вдоль стены напротив двери были аккуратно расставлены в ряд орудия труда: ведро, швабра, пылесос и целый арсенал бутылок с моющими и чистящими средствами. На полке были разложены резиновые перчатки, маленький транзистор с кассетным проигрывателем, из которого чуть слышно лились звуки тунисского базара, рядом блокнот, бумага, карандаш, Коран и маленькая пачка периодики с арабской печатью. На коврике, расстеленном перед полкой, еле–еле могло поместиться коленопреклоненное тело. Все вместе выглядело весьма живописно.
        - Ассад, - заявил Карл, - появилась спешная работа. Через двадцать минут сюда придет начальник отдела убийств, надо быстренько приготовиться к его приходу. Мне бы хотелось, чтобы, когда он придет, ты мыл пол в другом конце коридора. Надеюсь, это тебя не слишком затруднит.
        - Я смотрю, Карл, ты уже привел все в систему, - сказал Маркус Якобсен, устало кивая на доску для объявлений. - Похоже, оправился?
        - Оправился? Ну да! Стараюсь по мере сил. Но должен предупредить, что для полного восстановления мне еще потребуется время.
        - Если это кризис, тебе поможет беседа со специалистом–психологом. Не стоит недооценивать пережитые душевные травмы, тебе ведь пришлось через такое пройти!
        - Думаю, в этом нет необходимости.
        - Ладно, Карл. Но если понадобится, ты только скажи.
        Маркус Якобсен повернулся к стене, на которой висел телевизор.
        - Тебе установили плоский экран, - сказал он, увидев сорокадюймовую картинку новостного канала ТВ–2.
        - Да, мы же должны быть в курсе происходящего в мире, - сказал Карл, мысленно помянув добром Ассада, который подсоединил эту штуковину за какие–то пять минут. Оказывается, он умеет и это. - Между прочим, там сейчас сказали, что свидетельница по делу об убийстве велосипедиста совершила попытку самоубийства.
        - Как? Что за черт! Неужели об этом успели раструбить? - Начальник отдела убийств был явно ошарашен и даже разволновался.
        Карл пожал плечами. После десяти лет на этой должности пора бы уже человеку привыкнуть к подобным неприятностям.
        - Я разделил дела на три категории. - Карл гордо указал на свои стоики. - Это сложные и неординарные дела. Я потратил не один день, чтобы вникнуть в них. Потребуется уйма времени.
        Начальник отдела убийств отвел глаза от экрана:
        - Ничего, сколько займет, столько и займет. Лишь бы получить результат. Если нужна будет помощь соседей сверху, ты только скажи, - попытался он улыбнуться, а затем спросил: - С каких дел ты решил начать?
        - Я уже работаю над несколькими, так сказать на первичном уровне. Наверное, первым будет все–таки дело Мереты Люнггор.
        - Действительно, это было странное дело, - оживился шеф. - Чтобы человек вот так вдруг исчез в течение нескольких минут на пароме Рёдбю–Путтгарден! И никаких свидетелей.
        - Да, в этом деле много странных обстоятельств, - согласился Карл, стараясь вспомнить хотя бы одно.
        - Сначала ее брата обвинили в том, что он выпихнул ее за борт, но потом это обвинение отпало. Ты нащупал какой–нибудь след, с которого можно начать?
        - Возможно. Я не знаю, где ее брат сейчас, так что сначала надо его найти. Но тут есть и другие нити, это сразу бросается в глаза.
        - Насколько я помню, из документов следует, что его поместили в заведение на севере Ютландии.
        - Это, конечно, так. Но может быть, сейчас он уже не там. - Карл попытался изобразить на лице задумчивость, подумав при этом: «Шел бы ты уже к себе в кабинет, господин начальник отдела!»
        Столько вопросов, а он едва успел на пять минут заглянуть в дело.
        - Он в учреждении, которое называется «Эгелю». Во Фредрикссунде, - донеслось со стороны двери.
        На пороге стоял Ассад, опираясь на швабру. С белозубой улыбкой, в зеленых перчатках и в халате до щиколоток, он был похож на какое–то инопланетное существо. Обернувшись, начальник отдела убийств в растерянности воззрился на экзотическое явление.
        - Хафез Ассад, - представился уборщик, протягивая руку в резиновой перчатке.
        - Маркус Якобсен, - ответил начальник отдела убийств, пожимая его руку.
        Затем он с вопросительным выражением на лице обратил свой взор к Карлу.
        - Это мой новый помощник. Ассад слышал мой разговор об этом деле, - пояснил Карл, бросив на того выразительный взгляд, который, однако, не произвел ни малейшего впечатления.
        - Ах так, понятно, - произнес начальник отдела убийств.
        - Да, вице–комиссар полиции Мёрк действительно трудился, не жалея себя. Я только немного помогал ему и был на подхвате, где можно. - Ассад расплылся в широкой улыбке. - Я только одно не могу понять: почему тело Мереты Люнггор так и не нашли? У нас в Сирии в море водится много акул, и они пожирают тела утопленников. Но раз у берегов Дании не плавает так много акул, то в конце концов ее должны были выловить. Мертвые тела всплывают, как воздушные шары, когда гниющие внутренности наполняют их газом.
        - Это так. - Начальник отдела убийств попытался улыбнуться. - Но Данию окружают морские просторы, и глубины здесь большие. Нередко случается, что утонувшего человека так и не удается найти. И уже несколько раз бывало, что люди, упавшие с пассажирских теплоходов во время рейса, навсегда пропадали, а их тела так и не находились.
        - Ассад! - Карл взглянул на часы. - Ты можешь уже идти домой. Так что до завтра!
        Помощник коротко кивнул и поднял с пола свое ведро. Погремев где–то инвентарем, он снова просунул голову в дверь, чтобы попрощаться.
        - Занятный тип этот Хафез Ассад! - сказал начальник отдела убийств, когда его шаги смолкли вдалеке.

        13

        2007 год

        В понедельник, когда Карл пришел на работу, его уже ждала в компьютере памятка от заместителя начальника отдела убийств: «Я проинформировал Бака, что ты начал заниматься делом Мереты Люнггор. Бак работал над ним в составе разъездной бригады под конец расследования, он кое–что знает. Сейчас на нем висит дело об убийстве велосипедиста, но он постарается при первой возможности потолковать с тобой».
        Подпись: Ларс Бьёрн.
        Карл фыркнул. «При первой возможности!» Что воображает о себе Бак? Самодовольный, самоуверенный, самовлюбленный! Бюрократ и «отличник» в одном лице! Наверняка он и от жены требует представить анкету в трех экземплярах, прежде чем снизойти до того, чтобы приласкать ее в постели!
        Так, оказывается, это Бак занимался расследованием дела, которое так и осталось нераскрытым. Заманчиво! Вот и появился стимул к работе - утереть нос Баку.
        Карл взял со стола соответствующую папку и попросил Ассада приготовить кофе.
        - Не такого крепкого, как вчера, - добавил он, вспомнив, как далеко отсюда до туалета.
        Из всех папок, какие Карл успел просмотреть, дело Люнггор было, кажется, самым подробным и всесторонне документированным. Копии всего: от отчетов о состоянии здоровья ее брата Уффе до выписок из допросов, газетных вырезок и бульварных очерков, парочки видеозаписей интервью Мереты Люнггор и подробных свидетельских показаний пассажиров парома, которые видели ее с братом на палубе. В деле были представлены фотографии той самой прогулочной палубы и ограждения, а также фотография, показывающая расстояние до воды. На том месте, где она исчезла, были взяты отпечатки пальцев. Имелись адреса многочисленных пассажиров, делавших снимки на борту парома линии «Скандлайнз». Имелась даже копия судового журнала, из которой можно было узнать, как отреагировал на случившееся капитан. Не было только ни одной зацепки, способной помочь в расследовании.
        «Надо посмотреть видеопленки», - подумал Карл, оторвавшись от чтения, и с тоской поглядел на свой DVD–проигрыватель.
        - Ассад, для тебя есть поручение, - сказал он, когда помощник вернулся с чашкой дымящегося кофе. - Поднимешься на третий этаж в отдел по расследованию убийств, войдешь в зеленую дверь и затем дальше по красным коридорам, пока не дойдешь до кармана, где…
        Ассад подал ему чашку, от которой еще издали неслись ароматы, чреватые тяжкими желудочными проблемами.
        - Карман? - спросил он, сдвинув брови.
        - Ну, вроде прихожей, где коридор расширяется. Подойди там к светленькой женщине. Зовут ее Лиза. С ней можно договориться. Скажи ей, что Карлу Мёрку нужна в подвал видеомашина. Мы с ней добрые друзья. - Карл подмигнул Ассаду, Ассад в ответ тоже подмигнул. - Но если там будет только темненькая, тогда ничего не надо, а просто возвращайся.
        Ассад кивнул.
        - И не забудь захватить с собой скарт–штекер, - крикнул Карл вслед помощнику, удалявшемуся по залитому неоновым светом коридору.
        - Там была только темненькая, - доложил Ассад, вернувшись. - Она дала мне две видеомашины и сказала, что мы можем их оставить себе. Она тоже хорошенькая, - с широкой улыбкой добавил он.
        Карл только покачал головой: должно быть, наверху произошла смена персонала.
        Первая видеозапись была взята из телевизионных новостей от 20 декабря 2001 года. Мерета Люнггор давала комментарий по поводу проходившей в Лондоне неформальной конференции по вопросам здоровья и климата, в которой она принимала участие. В интервью речь главным образом шла о ее беседе с сенатором Брюсом Дженсеном об отношении американцев к работе ВОЗ и к Киотскому протоколу, который, по ее мнению, позволял с оптимизмом смотреть в будущее.
        «Интересно, она вообще легко поддавалась на обман?» - подумал Карл.
        Но кроме этой, несомненно объясняющейся ее молодостью наивности Мерета Люнггор в остальном отличалась объективностью и трезвостью суждений, в чем далеко превосходила новоизбранного министра внутренних дел и здравоохранения, который рядом с ней имел вид гимназического учителя из фильма шестидесятых годов.
        - Настоящая дама, классная и красивая, - высказался с порога Ассад.
        Вторая видеозапись относилась к 21 февраля 2002 года. На ней Мерета Люнггор в качестве докладчика своей партии по вопросам окружающей среды комментировала запрос, направленный самодовольным критиком экологического движения Бьярке Эрнфельтом в комиссию, занимающуюся подтасовками в науке.
        «Это же надо было так назвать комиссию! - подумал Карл. - Чтобы в Дании и вдруг такая кафкианская штука!»
        В этот раз на экране предстала совершенно другая Мерета Люнггор: проще и менее похожая на политика.
        - Какая же она тут красивая, настоящая красавица, - сказал Ассад.
        Карл оглянулся на помощника: очевидно, в его системе жизненных ценностей женская красота занимала видное место и была важнейшим параметром оценки. Но и Карл мысленно согласился с Ассадом: вокруг Мереты витала совершенно особенная аура. Она излучала огромные снопы той мощнейшей притягательной силы, которую излучают женщины, чувствующие себя на высоте. Очень многообещающе, но и очень тревожно.
        - Она что, была беременна? - спросил Ассад.
        Судя по многочисленности его родни на фотографиях, это состояние женщины было ему очень знакомо по опыту.
        Карл достал сигарету и еще раз перелистал бумаги. Поскольку тело так и не нашлось, в деле отсутствовал отчет о вскрытии, который мог бы дать ответ на этот вопрос. Из статей в бульварных газетах следовало, что мужчинами она не интересовалась. Впрочем, это еще не значит, что она не могла быть беременной. Ознакомившись с материалами подробнее, Карл выяснил, что близких отношений Мерета не поддерживала вообще ни с кем - ни с мужчинами, ни с женщинами.
        - Должно быть, она тогда в кого–то влюбилась, - заключил Ассад. Отбросив сигарету, он придвинулся так близко, что почти уткнулся носом в экран. - Вон красные пятна на щеках. Посмотри–ка!
        Карл помотал головой:
        - По–моему, в тот день было всего два градуса тепла. У политиков, дающих интервью под открытым небом, часто бывает при этом чрезвычайно здоровый вид! Сам подумай, иначе зачем бы им соглашаться на такие условия?
        Однако Ассад был прав. Мерета настолько изменилась, что разница сразу бросалась в глаза. Очевидно, что в промежутке между этими двумя интервью что–то произошло. И никакие демарши Бьярке Эрнфельта, неуклюжего продажного лоббиста, чьей специальностью было уменьшать факты, связанные с природными катастрофами, до микроскопических размеров, наверняка не вызвали бы на ее лице такого нежного румянца.
        На секунду Карл уставился в пустоту. В каждом расследовании на каком–то этапе наступает момент, когда ты начинаешь жалеть, что тебе не довелось своими глазами увидеть жертву при жизни. На сей раз он наступил раньше обычного.
        - Ассад! Позвони–ка в это самое «Эгелю», куда поместили брата Мереты Люнггор, и договорись о посещении от имени вице–комиссара криминальной полиции Мёрка.
        - А кто это - вице–комиссар криминальной полиции Мёрк?
        Карл покрутил пальцем у виска. Дурак он, что ли?
        - Действительно, кто бы это мог быть?
        Ассад покачал головой:
        - Мне казалось, ты - вице–комиссар полиции. Разве не так это стало называться после реформирования?
        Карл тяжко вздохнул. Идиотская реформа полиции! Да начхать он на нее хотел!

        Через десять минут из «Эгелю» позвонил заведующий. Не скрывая своего удивления, он поинтересовался, в чем дело. Вероятно, Ассад добавил от себя что–то непредусмотренное. Но чего вы хотите от ассистента в резиновых перчатках и с пластиковым ведром? Все когда–то передвигались ползком, прежде чем научиться ходить.
        Карл перевел взгляд на помощника и, дождавшись, когда тот оторвется от своего судоку, ободряюще кивнул.
        За тридцать секунд Карл ввел заведующего в курс дела и получил короткий и ясный ответ: Уффе Люнггор вообще не разговаривает, так что вице–комиссару полиции нет смысла с ним видеться. К этому добавлялось и то обстоятельство, что, хотя Уффе Люнггор нем и замкнут в себе, официально он не объявлен недееспособным. И поскольку Уффе Люнггор не дал согласия на то, чтобы работники «Эгелю» отвечали на вопросы вместо него, то они не вправе делать какие–либо высказывания. Получался замкнутый круг.
        - Я знаю принятый порядок. Разумеется, я ни от кого не потребую нарушать врачебную тайну. Однако я ведь расследую дело об исчезновении его сестры и думаю, что Уффе с большой радостью согласится поговорить со мной.
        - Я ведь только что сказал - Уффе не разговаривает.
        - Из тех, кого мы расспрашиваем, мало кто хочет говорить, но мы как–то справляемся. Мы тут, в отделе «Q», очень хорошо схватываем невысказанные сигналы.
        - В отделе «Q»?
        - Да. В полицейской префектуре мы представляем элитную следственную группу. Когда мне можно приехать?
        В трубке послышался вздох. Доктор был умным человеком и понял, что собеседник обладает бульдожьей хваткой.
        - Я подумаю, что могу сделать. Вам позвонят, - пообещал он.
        - Что такое ты сказал этому человеку, Ассад, когда говорил с ним по телефону? - крикнул Карл, положив трубку.
        - Этому человеку? Что хочу говорить с главным начальником, а не с каким–то заведующим.
        - Заведующий и есть начальник, Ассад.
        Карл глубоко вздохнул, поднялся из–за стола, пошел в каморку и, глядя в глаза своему помощнику, спросил:
        - Ты не знаешь слова «заведовать»? Заведовать чем–то - это значит быть начальником.
        Они обменялись кивками в знак полного понимания.
        - Завтра заедешь за мной в Аллерёд, где я живу. Поедем по делу. Ты со мной?
        Ассад пожал плечами.
        - А с этим, - спросил Карл, показав пальцем на молитвенный коврик, - в поездке не будет проблем?
        - Это можно скатать в рулон.
        - Ага. А как ты узнаешь, в какой стороне Мекка?
        Ассад показал на свою голову, словно у него в височной доле находился вживленный GPS–навигатор.
        - А если тебе покажется, что ты не знаешь в точности, то есть еще вот это. - Он приподнял одну из газет на полке, и под ней обнаружился компас.
        - Ладно, - сказал Карл. Но, посмотрев на мощное скопление металлических труб, тянувшихся под потолком, добавил: - Тут в подвале компас непригоден.
        Ассад снова указал пальцем на свою голову.
        - Ах так! То есть ты полагаешься на свое ощущение. Значит, полная точность не обязательна?
        - Аллах велик. У него очень широкие плечи.
        Карл сделал понимающую мину. Конечно же! Какие могут быть сомнения!

        Когда Карл вошел в кабинет руководителя следственной группы Бака, на него тут же обратились четыре пары глаз, обведенных темными кругами. Не было никаких сомнений, что группа задыхалась от свалившейся на нее работы. На стене висела большая карта парка Вальбю, на которой были отмечены основные точки, связанные с расследуемым делом: место убийства, место обнаружения орудия убийства - старинной опасной бритвы, место, где свидетельница видела убитого в обществе предполагаемого убийцы, и, наконец, путь свидетельницы по территории парка. Все было замерено и проанализировано, но концы с концами не сходились.
        - Карл, нашу беседу придется отложить до лучших времен, - сказал Бак, поправляя рукав черной кожаной куртки, унаследованной от прежнего начальника отдела убийств.
        Эта куртка была его сокровищем, подтверждением его необыкновенных достоинств, и он редко ее снимал. Однако сейчас раскаленные батареи нагрели помещение до сорока градусов, а стало быть, Бак собирался вскоре выйти на воздух.
        Карл посмотрел на фотографии, прикрепленные к доске у него за спиной. Зрелище было достаточно неприглядное. По–видимому, тело было изувечено после смерти: на груди глубокие раны, половина уха отрезана. На белой рубашке кровью убитого был выведен крест. Карл подумал, что вместо кисти послужила отрезанная половина уха. Мерзлая трава возле велосипеда была примята, сам велосипед тоже, вероятно, топтали ногами: спицы переднего колеса были сильно погнуты. На земле лежал раскрытый портфель, валялись разбросанные учебники коммерческого училища.
        - До лучших времен, говоришь? Ладно! Но может быть, ты на минуточку все–таки оторвешься от мыслей о постигшей тебя смерти мозга и расскажешь мне, что твоя главная свидетельница сообщила о человеке, которого видела с убитым перед самым убийством? - спросил Карл.
        Все четверо присутствующих посмотрели на него так, словно он совершил святотатство.
        Бак, казалось, готов был убить его взглядом.
        - Это не твое дело. Поговорим позже. Хочешь верь, хочешь не верь, но у нас полно работы.
        - А как же! - Карл кивнул. - Это сразу видно по вашим гладким лицам. Разумеется, у вас полно работы. И кто–то из вас, конечно же, отправился сделать обыск в квартире свидетельницы после того, как она попала в больницу.
        Они переглянулись. Возмущенно, но в то же время и вопросительно.
        Значит, не додумались. И то хлеб.

        Когда Карл навестил Маркуса Якобсена, тот как раз успел расположиться в своем кабинете. Как всегда, вид у него был отличный: на голове аккуратный пробор, взгляд бодрый и внимательный.
        - Маркус, вы обыскали жилище свидетельницы после попытки самоубийства? - спросил Карл, указывая на папку с делом, лежавшую на столе.
        - Ты это в каком смысле?
        - Вы ведь, кажется, не нашли отрезанную половину уха жертвы?
        - Пока еще нет. А ты намекаешь, что она может находиться в жилище свидетельницы?
        - На вашем месте, шеф, я бы ее поискал.
        - Если бы она ее получила, то, уверен, избавилась бы от нее.
        - Так поищите в мусорных баках на дворе. И хорошенько посмотрите в туалете.
        - Там давно уже спустили воду.
        - Тебе же знакомо, наверное, как нечистоты все время всплывают, сколько их ни спускай?
        - Да, да, Карл. Пожалуй, и правда давай проверим.
        - Гордость отдела, господин маменькин сынок Бак не желает со мной разговаривать.
        - Так подожди немного. Твой–то дела никуда не убегут.
        - Я просто хочу, чтобы ты знал. Это препятствует моей работе.
        - Ну и занялся бы пока другими делами. Что я еще могу предложить? - Маркус взял шариковую ручку и постучал по столешнице. - И как там насчет твоего чудика? Я надеюсь, ты не посвящаешь его в расследование?
        - Что ты! В таком большом отделе, каким я руковожу, до него вряд ли нечаянно дойдут секретные сведения.
        Начальник отдела убийств отшвырнул ручку.
        - Карл, на тебе лежит обязательство хранить служебную тайну, а этот человек не полицейский. Так что не забывай!
        Карл кивнул. Как–нибудь он уж сам разберется, что и где ему говорить.
        - А откуда у вас вообще взялся этот Ассад? Из бюро по трудоустройству?
        - Не имею никакого представления. Спроси у Ларса Бьёрна. Или у него самого.
        - Между прочим, - Карл поднял указательный палец, - я хотел бы получить план подвальных помещений, точный и ориентированный по сторонам света.
        На лице Маркуса Якобсена едва заметно проступила усталость. Мало кто осмеливался обращаться к нему с такими странными требованиями.
        - Карл, план помещений ты можешь найти во внутренней сети. Нет ничего легче!
        - Вот здесь. - Карл ткнул пальцем в развернутый перед Ассадом план. - Тут у тебя эта стена, а вон там лежит твой молитвенный коврик. А здесь ты видишь стрелку, указывающую на север. Теперь можешь расположить свой коврик совершенно точно.
        Во взгляде подчиненного Карл увидел безграничное почтение. Похоже, они с Ассадом станут хорошей командой.
        - Без тебя звонили два человека. Обоим я сказал, что ты им непременно когда–нибудь перезвонишь.
        - И кто же это был?
        - Этот самый заведующий из Фредрикссунда, а еще женщина, у нее был голос как у машины, разрезающей металл.
        - Это Вигга. - Карл испустил глубокий вздох. - Моя жена.
        Значит, она уже разузнала его новый рабочий телефон. Конец миру и спокойствию.
        - Жена? У тебя есть жена?
        - Ой, Ассад! Это слишком сложно объяснить. Мы еще недостаточно хорошо с тобой знакомы.
        Ассад поджал губы и покивал. По его серьезному лицу скользнуло сочувственное выражение.
        - Скажи, а как ты попал сюда на работу?
        - Я знаком с Ларсом Бьёрном.
        - И как ты с ним познакомился?
        Ассад улыбнулся.
        - Целый месяц я каждый день ходил к нему в кабинет, чтобы он принял меня на работу.
        - Ты добивался от Ларса Бьёрна, чтобы он взял тебя на работу?
        - Ну да! Я люблю полицию.

        Вигге Карл позвонил, только когда очутился у себя дома в гостиной. Здесь витали запахи жаркого с овощами, которое под прочувствованное пение итальянских арий Мортен стряпал из того, что некогда было истинно пармской ветчиной из ближайшего гастронома.
        Вообще–то Вигга была вполне сносной женщиной - при условии, что в твоей власти было как–то дозировать общение с ней. В прошлые годы это условие было трудновыполнимым, но теперь, когда она от него ушла, между ними установились определенные правила игры.
        - Вигга, что за черт! - сказал Карл. - Ты ошибаешься, если думаешь, что твои звонки на работу меня радуют. Все заняты делом, и нам чертовски некогда.
        - Ну, Карл, миленький! Разве Мортен не говорил тебе, что я тут замерзаю?
        - А что тут удивительного! Это же садовый домик, его сколотили из чего попало: старых досок и ящиков, выброшенных за негодностью еще в сорок пятом году. Выход один - уезжать оттуда.
        - Но я не собираюсь снова переезжать к тебе!
        Он набрал в грудь побольше воздуха.
        - От души надеюсь, что нет. Было бы нелегко разместить тебя и твоих идущих, как на конвейере, юнцов в сауне внизу у Мортена. Уж наверное, для тебя найдется где–нибудь квартира в доме с отоплением.
        - Я придумала хорошее решение этого вопроса.
        Каково бы ни было это решение, оно наверняка обойдется недешево.
        - Вигга, наилучший способ решения - это развод.
        Все равно когда–нибудь это должно произойти. Она потребует с него половину стоимости дома, а за последние годы из–за бешеного роста цен на рынке жилья это составит весьма солидную сумму. Надо было самому подать на развод, пока цена этих домов была вдвое ниже. Но теперь поздно жалеть, а он, черт возьми, не намерен отсюда выезжать.
        Подняв глаза к трясущемуся потолку, над которым находилась комната Йеспера, Карл подумал: «Даже если из–за развода мне придется брать кредит, это все равно обойдется не дороже, чем я плачу сейчас». При разводе Вигге придется взять на себя часть расходов по содержанию сына. Карл был уверен, что во всем районе ни у кого нет таких больших счетов за электричество.
        - Развод? Нет, Карл, я разводиться не собираюсь. Однажды я это уже испытала. Сам знаешь, в этом нет ничего хорошего.
        Он потряс головой. Интересно, как она сама называла то положение, в котором они находятся вот уже несколько лет?
        - Карл, я хочу завести галерею. Свою собственную галерею.
        Отлично! Вот и приехали! Он представил себе метровые розовые пятна творений Вигги, заключенных в бронзовые рамы. Галерея? Превосходный выход, чтобы освободить больше места в садовом домике!
        - Галерею, говоришь? Причем с гигантской печкой для обогрева, как я себе представляю. Сиди в тепле и радуйся, глядя, как к тебе стекаются миллионы!
        Карлу было понятно, в чем изюминка этой идеи.
        - Да уж, язвить ты всегда был мастер! - Вигга засмеялась. Смех у нее был дьявольски хорош, перед ним Карл никогда не мог устоять. - Но это и правда потрясающе здорово! Если есть своя галерея, открываются огромные возможности. Неужели ты не понимаешь? И может быть, у Йеспера окажется знаменитая мать, разве не замечательно, если я прославлюсь?
        «Смотря чем прославиться», - мысленно отозвался Карл, но вслух произнес:
        - И ты, как я догадываюсь, уже подыскала помещение?
        - Карл, это такая прелесть! И Хугин[14] уже переговорил с владельцем.
        - Хугин?
        - Да, его так зовут. Он очень талантливый художник.
        - Вероятно, он талантлив больше по части простыней, чем каких–то иных полотен.
        - Ну, Карл! - Она снова засмеялась. - Не будь такой бякой!

        14

        2002 год

        Мерета ждала брата на ресторанной палубе. Перед тем как за ним захлопнулась дверь мужского туалета, она сказала ему, чтобы он поторопился. В кафетерии не осталось никого, кроме обслуживающего персонала, все пассажиры уже спустились к машинам на автомобильную палубу. «Лишь бы Уффе не застрял тут слишком надолго, хотя «ауди“ и стоит в заднем ряду», - подумала она тогда.
        Это была ее последняя мысль из прошлой жизни.
        Напали на нее сзади и так неожиданно, что она даже не успела вскрикнуть. Зато ясно увидела руку и тряпку, которую крепко прижали к ее носу и рту. А потом, уже более смутно, - как кто–то нажал на черную кнопку, открывавшую дверь к трапу вниз на автомобильную палубу. Под конец в памяти сохранились только далекие звуки и вид металлических стен трапа, перед глазами все закружилось, а затем наступила чернота.

        Бетонный пол, на котором она очнулась, был страшно холодным. Она приподняла голову и почувствовала в ней глухую пульсирующую боль. Ноги налились тяжестью, а плечи невозможно было оторвать от пола. С трудом Мерета заставила себя принять сидячее положение и попыталась сориентироваться в кромешной тьме. Подумала, не позвать ли на помощь, но не решилась. Вместо этого она несколько раз глубоко вдохнула, затем осторожно выставила вперед руки, чтобы понять, нет ли здесь чего–нибудь, но нашла только пустоту.
        Она долго сидела, прежде чем осмелилась встать на ноги, медленно и осторожно, готовясь сразу сделать выпад в ту сторону, где послышится хоть малейший шум. Бить надо резко, изо всех сил. Отбиваться руками и ногами. Чувства подсказывали, что она здесь одна, но можно было и ошибиться.
        Чуть погодя в голове прояснилось, и тут в душу, как болезнь, начал закрадываться страх. Ей стало жарко, сердце забилось резче и сильней. Невидящий взор Мереты заметался в окружающей тьме. Как и все, она начиталась и насмотрелась столько ужасов!
        Про женщин, которые пропадали бесследно.
        Затем, выставив перед собой руки, она вслепую сделала несколько шагов. В полу мог оказаться провал, бездонная пропасть, которая только и ждала, чтобы она упала туда и разбилась. Могли прятаться острые орудия или стекло. Но ноги ступали по твердому полу, а впереди ничего не попадалось. Потом она внезапно остановилась и замерла на месте.
        «Уффе, - подумала Мерета и почувствовала, как у нее задрожал подбородок. - Он был на борту, когда это случилось».

        Прошло, вероятно, несколько часов, пока она наконец мысленно нарисовала в уме план помещения. По–видимому, оно было прямоугольным, метров семи–восьми в длину и не менее пяти в ширину. За это время она ощупала холодные стены и на высоте человеческого роста обнаружила в одной из них застекленные окна, напоминающие огромные иллюминаторы. Она с размаху била по ним башмаком, но стекло не поддалось. Затем Мерета нашла края чего–то похожего на овальную дверь, однако без ручки. Тогда она исследовала всю стену в надежде обнаружить где–нибудь ручку или электрический выключатель, но поверхность повсюду была ровной и холодной.
        Затем она систематически обследовала пространство. Мелкими шажками по прямой линии продвигалась от стены к стене, поворачивала назад и, сделав один шаг в сторону, такими же мелкими шажками возвращалась обратно. Закончив, она пришла к выводу, что, кроме нее и сухого воздуха, здесь ничего нет.
        «Надо ждать там, где находится что–то похожее на дверь», - подумала она и решила сесть возле двери на полу, чтобы ее не могли увидеть через окна в стене. Как только кто–нибудь войдет, она схватит его за ноги и дернет, а потом попытается сильно пнуть по голове, несколько раз.
        Мускулы напряглись, кожа сделалась влажной. Возможно, это будет ее единственный шанс.
        От долгого сидения тело начало деревенеть, а ощущения притупляться. Отойдя в противоположный угол, Мерета присела на корточки и справила нужду. Надо запомнить, каким углом она для этого воспользовалась. Один угол для туалета. Другой - чтобы сидеть, поджидая, под дверью. Третий - чтобы спать.
        Замкнутое пространство наполнил сильный запах мочи. Однако за все время, что она тут пробыла, ей не давали пить, в последний раз она пила в кафетерии, а с тех пор уже миновало много, много часов. Конечно, она могла провести без сознания всего лишь два–три часа, но, возможно, это были сутки и больше. Мерета не имела понятия, сколько времени прошло. Правда, голода она не чувствовала, только жажду.
        Она встала, натянула брюки и попыталась вспомнить.
        Они с Уффе были последними, кто поднялся к туалетам. Точно так же они последними покинули прогулочную палубу. Когда они проходили мимо панорамного окна, стоявших там раньше мужчин уже не было. Мерета помнила, как, уходя, кивнула официантке, вышедшей из кафетерия, и как двое детей подбежали к кнопке, открывавшей дверь на нижнюю палубу. Вот и все. Она не заметила, чтобы кто–то к ней приближался. Она только подумала: хорошо бы Уффе не задерживался долго в туалете.
        О господи! Уффе! Что с ним сталось? Он так огорчился после того, как ударил ее. И так переживал, что пропала его бейсбольная шапочка. Когда он направлялся в туалет, у него все еще горели щеки. Как–то он там сейчас?
        Над головой послышался щелчок, и она вздрогнула. Затем ощупью направилась в тот угол, где находилась округлая дверь. Надо быть наготове, если кто–то войдет. Тут раздался еще один щелчок, и сердце заколотилось так, что казалось, вот–вот разорвется. Только когда наверху заработал вентилятор, нагнетающий воздух, она поняла, что можно расслабиться: щелкало какое–то реле или что–то подобное.
        Она потянулась к теплому потоку живительного воздуха. Чем еще она могла здесь утешиться?
        Так она и стояла, пока аппарат не прекратил работать. Когда ветерок утих, ей показалось, что только он и связывал ее с внешним миром. Крепко зажмурившись, она попыталась сдержать слезы и думать.
        Но и мысли не радовали. А что, если ее бросили здесь на веки вечные, заточили, чтобы она тут умерла? И никто не знает, где она находится, - ведь этого она и сама не знает. Это может быть где угодно. В нескольких часах езды от пристани. В Дании или в Германии, а то и гораздо дальше.
        Ее убьют голод и жажда. Она представила себе, как будет медленно умирать, как жизненные функции организма будут отключаться одна за другой. Придет сперва апатия, потом сон, а потом и смерть, которая наконец прекратит ее мучения.
        «Немногие будут по мне печалиться», - подумала она. Разве что Уффе. Он–то будет горевать. Бедный, бедный Уффе! Но ведь она не подпускала к себе никого, кроме брата, всех остальных держала на расстоянии и сама замкнулась в своем узком мирке.
        Напрягая все силы, Мерета старалась удержаться от слез, но ничего не получилось. Неужели жизнь припасла ей только вот это? Неужели это конец? Не дождавшись ни детей, ни счастья, не успев осуществить ничего из того, о чем мечтала все годы своего одиночества с Уффе? Не исполнив как следует того, что считала своим долгом со дня гибели родителей?
        Ее охватила горькая тоска и чувство бесконечного одиночества. Она плакала навзрыд, пока не устала.
        В темноте и одиночестве она думала об Уффе, который остался один в целом свете. В ее сознании это было самым ужасным, что могло случиться, и мысли об этом так захватили ее, что на какое–то время не оставили места ни для чего другого. Она умрет здесь одна, как бессловесная тварь, никто даже не узнает ничего. Уффе и все остальные будут жить в неведении. А выплакав все слезы, она вдруг поняла, что это, возможно, еще не все. Ее участь может оказаться гораздо страшнее. Что, если ей суждено погибнуть в мучениях? Вдруг судьба уготовила ей что–то столь ужасное, что даже смерть покажется избавлением, а сначала будет ужасная боль и зверские издевательства? Такое тоже бывало. Глумление, насилие и пытки. Возможно, сейчас за ней наблюдают чьи–то глаза. Камеры с инфракрасными сенсорами, следящие из окна. Злорадный взгляд. Подслушивающие уши.
        Она обернулась в сторону окна и попыталась придать лицу спокойное выражение.
        - Пожалуйста, сжальтесь надо мной, - беззвучно прошептала она в темноте.

        15

        2007 год

        Считается, что «Пежо–607» - один из самых бесшумных автомобилей. Однако лихорадочные усилия Ассада припарковать машину под окном спальни Карла полностью опровергли это мнение.
        - Убойно! - пробормотал Йеспер, наблюдая за процессом из окна.
        Карл даже не мог припомнить случая, чтобы пасынок когда–либо произносил такое длинное слово в столь ранний час. Однако он, черт возьми, попал в самую точку.
        - Я положил тебе записку от Вигги, - было последнее, что сказал ему Мортен, когда Карл уже выходил из дома.
        Не будет он читать никаких записок от Вигги! Перспектива получить приглашение на осмотр галереи, скорее всего в обществе узкобедрого мазилки по имени Хугин, ничуть его не привлекала.
        - Привет! - воскликнул Ассад, высунувшись из водительской дверцы.
        На голове его была верблюжья шапка непонятного происхождения, да и общий вид совершенно не подходил для личного шофера работника уголовной полиции, если только существует такая должность. Карл взглянул на небо. Оно было ясное и голубое, а температура воздуха вполне сносная.
        - Так я совершенно точно знаю, где находится «Эгелю», - заявил Ассад, указывая на GPS–навигатор, когда Карл уселся на пассажирское сиденье.
        Карл устало посмотрел на картинку дисплея. Крестик стоял на дороге, расположенной именно на таком подходящем расстоянии от Роскильде–фьорда, чтобы обитатели заведения не могли ненароком упасть в воду, зато взору заведующего, стоило ему только оторваться от бумаг, открывались все красоты Северной Ютландии. Заведения для душевнобольных часто устраивают в подобных местах - бог весть ради кого.
        Ассад тронулся и, выехав задом наперед из Магнолиеванген, остановился на Рённехольтпарквей лишь тогда, когда багажник машины очутился на лужайке по ту сторону дороги. Не успел ошарашенный Карл опомниться, как Ассад, переключив рычаг, устремился вперед на скорости девяносто километров в час по дороге, по которой разрешалось делать не больше пятидесяти.
        - Стой, чтоб тебя! - завопил Карл перед самым подъемом на круговой перекресток. Но Ассад только глянул лукаво, как бейрутский шофер такси, резко вывернул руль вправо, и вот уже они въехали на дорогу, ведущую к шоссе.
        - Быстрая машина! - крикнул Ассад Карлу и рванул вверх по пандусу.
        У Карла возникло желание надвинуть шапку на эту радостную физиономию - уж это поубавило бы его пыл.

        Заведение под названием «Эгелю» помещалось в здании с белеными стенами, превосходно подходившем своему назначению. Никто не вступал в него по доброй воле, и выйти из него было не так–то просто. Сразу становилось ясно, что здесь не пишут картины и не играют на гитаре. Сюда уважаемые люди с деньгами помещали слабых на голову представителей своего семейства.
        Обеспечение из частных средств, вполне в духе правительства.
        Кабинет заведующего соответствовал общему впечатлению, а сам заведующий - неулыбчивый, сухопарый и угрюмый субъект - был словно спроектирован тем же архитектором под стать общему замыслу.
        - Содержание Уффе Люнггора оплачивается из доходов Люнггоровского фонда, - ответил он на заданный Карлом вопрос.
        Карл взглянул на полку в кабинете. Там стояло довольно много папок, на которых тоже значилось что–то со словом «фонд».
        - Понятно. И как же был основан этот фонд?
        - Туда вложено наследство от родителей, погибших в той автомобильной катастрофе, которая сделала Уффе Люнггора инвалидом. И разумеется, также наследство после сестры.
        - Она была депутатом фолькетинга, так что вряд ли в ее случае речь может идти об очень больших средствах?
        - Нет, конечно. Но недавно было вынесено судебное решение о признании ее умершей, и выручка от продажи дома составила два миллиона. Слава богу, обошлось без лишних проволочек. Сейчас фонд располагает суммой в двадцать два миллиона, как вам, вероятно, уже известно.
        Карл слегка присвистнул - этого он не знал.
        - Двадцать два миллиона при пяти процентах годового дохода? Уж этого наверняка хватает на оплату пребывания здесь Уффе Люнггора.
        - Да, более или менее, если вычесть налог.
        Карл искоса посмотрел на собеседника:
        - И Уффе, если я правильно информирован, ни разу за все время пребывания здесь ничего не сказал по поводу исчезновения сестры?
        - Нет. Насколько мне известно, с момента автокатастрофы он вообще ни разу не произнес ни слова.
        - Делается ли что–нибудь, чтобы разговорить его?
        Тут заведующий снял очки и посмотрел на собеседника из–под кустистых бровей, воздев сей символ серьезности ввысь:
        - Люнггор был всесторонне обследован. У него остались рубцы от мозгового кровоизлияния в области речевого центра, что само по себе служит достаточным объяснением его немоты, но кроме того, пережитая авария нанесла ему глубокие психические травмы. Он тогда сильно пострадал. Вы об этом, наверное, знаете?
        - Да, я читал отчет.
        Конечно, это было не по правилам, но отчет прочитал Ассад и во время пути по ютландским дорогам успел весьма подробно изложить его содержание.
        - Пять месяцев пострадавший пролежал в больнице, у него были тяжелые кровоизлияния в печени, селезенке и легочной ткани, а также нарушения зрения.
        Заведующий слегка кивнул:
        - Все верно. В медицинской карточке записано, что зрение вернулось к Уффе Люнггору только спустя несколько недель. У него были тяжелые кровоизлияния в сетчатке глаз.
        - А как теперь? Все ли наладилось в физиологическом плане?
        - Судя по всему, да. Он очень крепкий молодой человек.
        - Сейчас ему тридцать четыре. Следовательно, в таком состоянии он пребывает уже двадцать один год.
        Бледный доктор снова кивнул:
        - Таким образом, вы же понимаете, что ничего от него не добьетесь.
        - И вы не разрешаете мне с ним увидеться?
        - В этом нет никакого смысла.
        - Он последний, кто видел Мерету Люнггор живой. Я бы очень хотел с ним пообщаться.
        Заведующий поднялся из–за стола и, как и предвидел Карл, повернулся лицом к фьорду:
        - Я думаю, что вам это не следует делать.
        Ну и субчик! Кажется, так бы взял и прихлопнул!
        - Вы считаете, что можете не допустить меня к нему, но я должен сказать вам, что вы не правы.
        - Это почему же?
        - Вам известно, как устроены полицейские?
        Заведующий обернулся к Карлу. Лицо у него было землисто–бледным, лоб нахмурен. Многолетнее сидение за письменным столом изнурило его силы, но голова осталась ясной. Он не понял, что посетитель хотел сказать, но сообразил, что молчание вряд ли пойдет на пользу.
        - На что вы намекаете?
        - Мы, полицейские, люди любознательные. Бывает, что какой–то вопрос, запавший в голову, внушает нам жгучее любопытство. Всего–то и надо, что получить на него ответ. В данном случае он лежит на поверхности.
        - И что же это такое?
        - Сколько денег идет на содержание ваших пациентов? Пять процентов от двадцати двух миллионов - разумеется, за вычетом налога, - это же, так сказать, пустячок. Получают ли пациенты за эти средства все, что следует, или цена оказывается завышенной, если учесть государственную дотацию? И для всех ли установлена одинаковая плата?
        Карл покивал сам себе и продолжал, якобы упиваясь светом над фьордом:
        - Если ты не получаешь ответа на вопросы, с которыми пришел, за одним вопросом возникают все новые. Таковы уж мы, полицейские. Как прицепимся, так уже не отстанем. Возможно, это такая болезнь, но к кому обратиться, чтобы вылечиться?
        Кажется, на лице заведующего проступила тень румянца:
        - По–моему, недоразумение между нами только усугубляется.
        - Тогда дайте мне повидаться с Уффе Люнггором. Если уж на то пошло - что в этом такого ужасного? Вы же, черт возьми, не держите его в клетке. Или как?

        Фотографии, хранившиеся в деле Мереты Люнггор, не давали полного представления о ее брате Уффе. По полицейским зарисовкам, сделанным во время предварительного допроса, и нескольким снимкам из прессы он производил впечатление очень подавленного юноши. Бледный молодой человек, именно такого вида, какого и следовало ожидать, зная его проблемы: задержка эмоционального развития, пассивность и умственная отсталость. Однако в действительности все оказалось иначе.
        Он сидел в приветливой комнате с картинами на стенах, а вид за окном ничуть не уступал тому, которым можно было любоваться из кабинета заведующего. Аккуратно застланная кровать, начищенные ботинки, чистая одежда и никакого признака казенщины. Да и сам Уффе Люнггор вовсе не походил на убогого дурачка: мускулистые руки, длинные светлые волосы, широкие плечи и, по–видимому, довольно высокий рост. Многие даже назвали бы его красивым.
        Заведующий и старшая сестра с порога наблюдали, как Карл ходит по комнате, но никто не смел останавливать его и делать замечания. В скором времени он еще вернется сюда, несмотря ни на что. Вернется более подготовленным и тогда уж поговорит с Уффе. Пока что с этим можно подождать. Сейчас стоило сосредоточиться на изучении некоторых предметов обстановки. Вот на стене улыбается с портрета сестра. Родители, обнявшись, глядят на фотографа. Рисунки на стенах, совершенно не похожие на ребяческие каракули, которые обычно можно встретить в таких помещениях. Радостные рисунки, без напоминаний о пережитом ужасе, лишившем его дара речи.
        - Есть еще рисунки? В каком–нибудь ящике? - спросил Карл, указывая на шкаф и комод.
        - Нет, - ответила сестра. - С тех пор как Уффе положили к нам, он ничего не рисовал. Эти он привез с собой из дома.
        - Чем Уффе занимается в течение дня?
        - У него много занятий. - Женщина улыбнулась. - Ходит на прогулки с персоналом, бегает в парке. Смотрит телевизор. Это он очень любит.
        Старшая сестра производила впечатление благодушной женщины. Значит, через нее и надо действовать в следующий раз.
        - И что же он смотрит?
        - Что попадется.
        - Он как–нибудь на это реагирует?
        - Иногда. Бывает, смеется. - Она весело тряхнула головой и улыбнулась еще шире.
        - Смеется?
        - Да, как младенец. Непроизвольно.
        Карл посмотрел на заведующего, застывшего с ледяным выражением на лице, а затем на Уффе. Взглядом тот следил за Карлом с момента его появления. Такое чувствуешь кожей. Казалось, он наблюдает за вошедшим, но если присмотреться внимательно, становилось понятно, что он делает это непроизвольно. Взгляд Уффе не был безжизненным, но увиденное не проникало в глубь его сознания. Карлу захотелось напугать его и посмотреть, как он тогда себя поведет, но с этим пока тоже можно подождать.
        Встав у окна, Карл попробовал поймать рассеянный взгляд Уффе. Эти глаза воспринимали окружающее, но явно не осмысливали его. За этим взглядом что–то было, но в то же время как бы ничего и не было.
        - Передвинься–ка на другую сторону, - сказал Карл своему помощнику, который ждал его, сидя за рулем.
        - На другую сторону? Ты не хочешь, чтобы я вел машину?
        - Мне бы хотелось, чтобы она какое–то время еще поездила. У нее есть АБС–тормоз и серворуль, и я был бы рад, если бы они уцелели.
        - И что значит то, что ты сейчас сказал?
        - Ты должен сидеть и внимательно следить за тем, чего я хочу от тебя, когда ты ведешь машину. На тот случай, если я еще когда–нибудь соглашусь пустить тебя за руль.
        Карл набрал на GPS–навигаторе следующее место назначения и, не обращая внимания на поток арабских слов, вырвавшихся из уст Ассада, залез на водительское сиденье.
        - Ты когда–нибудь водил машину в Дании? - спросил он через некоторое время уже на пути к Стевнсу.
        В ответ последовало красноречивое молчание.

        Нужный дом в Маглебю обнаружился на боковой дороге совсем на окраине, дальше начинались поля. Он оказался не крестьянским домишком и не одной из реставрированных господских усадеб, а добротным кирпичным зданием, построенным в те времена, когда фасад дома еще отражал его душу. Вокруг росли высокие тисы, но крыша горделиво возвышалась над ними. Если этот дом был продан всего за два миллиона, то кому–то крупно повезло на выгодную покупку, а кто–то остался внакладе.
        На медной табличке значилось: «Антикварная торговля», а ниже: «Петер и Эрлинг Мёллер–Хансен». Однако тот из владельцев, который отворил дверь, скорее уж походил на Росенстьерта[15] - тонкокожий, голубоглазый, щедро умащенный ароматными кремами.
        Он оказался гостеприимным хозяином и охотно отвечал на вопросы. Любезно приняв из рук Ассада шапку, он впустил посетителей в прихожую, наполненную ампирной мебелью и всяческими безделушками.
        Нет, с Меретой Люнггор и ее братом они не были знакомы. То есть не состояли в личном знакомстве, хотя большая часть вещей продавалась вместе с домом. Впрочем, они не представляли никакой ценности.
        Он угостил посетителей зеленым чаем в чашечках тончайшего фарфора и присел на краешек дивана, наискосок поставив ноги со сдвинутыми коленками, полный готовности по мере сил выполнить свои обязанности перед общественностью.
        - Такой ужас, утонуть как она! Я думаю, это страшная смерть. Мой муж однажды чуть было не утонул в водопаде в Югославии, и для меня это было жуткое переживание, могу вам сказать.
        Карл заметил недоумение, отразившееся на лице Ассада, когда хозяин произнес «мой муж», но ему достаточно было бросить на помощника выразительный взгляд, чтобы тот сдержался. Ассад, очевидно, еще многого не знал о том, какие разнообразные формы брачных отношений существуют в датском обществе.
        - Полиция собрала документы сестры и брата Люнггоров, - сказал Карл. - Но может быть, вам потом еще довелось обнаружить какие–нибудь дневники, письма или там факсы, или даже просто телефонные сообщения, которые, на ваш взгляд, могли бы пролить новый свет на это дело?
        Хозяин помотал головой:
        - Ничего не осталось. Была только мебель, - он обвел рукой комнату, - так, ничего особенного. И в ящиках тоже ничего интересного, кроме канцелярских принадлежностей и парочки сувениров. Альбомы с открытками, несколько фотографий и тому подобное. Мне кажется, как люди они ничем не выделялись.
        - Ну а соседи? Они знали Люнггоров?
        - Да что вы! Мы очень мало общаемся с соседями. Впрочем, они тут недавно живут. Вроде бы вернулись из–за границы. Нет, знаете ли, по–моему, Люнггоры ни с кем в городе не поддерживали знакомство. Многие вообще не знали, что у нее есть брат.
        - Значит, среди местных жителей вам не приходилось сталкиваться ни с кем, кто бы их знал?
        - Нет, почему же! Хелле Андерсен. Она присматривала за братом.
        - Это домработница, - вставил Ассад. - Полиция допрашивала ее, но она ничего не знала. Но было одно письмо - Мерете Люнггор. За день до того, как она утонула. Приняла письмо домработница.
        Карл поднял брови. Надо будет самому как–нибудь хорошенько прочитать дело.
        - Полиция нашла это письмо?
        Ассад помотал головой.
        Карл повернулся к хозяину дома:
        - Эта Хелле Андерсен живет в городе?
        - Нет. В Хольтуге за Гьёрслевом. Но она будет здесь через десять минут.
        - Здесь у вас?
        - Да. Мой муж болеет. - Хозяин опустил глаза в пол. - Он очень болен. Она придет помогать.
        «Везет дуракам!» - подумал Карл и попросил хозяина показать ему дом.
        Экскурсия по этому зданию была путешествием в мир изысканной мебели и живописных полотен в массивных золотых рамах, осевших здесь как следствие хозяйской профессии. Что до остального, то кухня была новенькой, все стены заново покрашены, полы отциклеваны. Если в доме и сохранилось что–то от времен Мереты Люнггор, то разве что серебряные амурчики, целившиеся из лука, на темном полу ванной комнаты.
        - Уффе! Ой, он был такой славный!
        Хелле Андерсен отличали грубые черты лица, траурные круги под глазами и пухлые красные щеки. Все остальные части ее тела скрывались под голубым халатом такого необыкновенного размера, какой вряд ли сыщется в магазине готового платья.
        - Это же просто глупость - подумать, будто он способен что–то сделать сестре! Я и полиции так сказала. Что они в этом полностью ошибаются.
        - Но были свидетели, которые видели, как он ударил сестру, - напомнил Карл.
        - Ну и что! Иногда, бывало, на него находило. Это ничего не значит.
        - Он ведь рослый и сильный. Может быть, он нечаянно столкнул ее в воду.
        Хелле Андерсен закатила глаза:
        - Да ни в коем случае! Уффе был сама доброта. Иногда он мог сорваться, так что и тебя иной раз доведет, но такое случалось не часто.
        - Вы готовили ему еду?
        - Да я все делала, что придется. Так, чтобы успеть к приходу Мереты.
        - А с ней вы встречались нечасто?
        - Иногда встречалась.
        - Но в последние дни перед тем, как она погибла, вы не виделись?
        - Виделись как–то. Однажды я вечером присматривала за Уффе. А тут он сорвался - как раз такой случай, как я говорила. И я тогда позвонила Мерете, чтобы она возвращалась, ну она и вернулась, слава богу, а то тяжелый выдался день.
        - Случилось что–нибудь из ряда вон выходящее?
        - Только то, что Мерета не вернулась к шести, как обычно, а Уффе этого не переносит. Он же не понимал, что мы так заранее договорились.
        - Она ведь была депутатом фолькетинга и, наверное, часто задерживалась?
        - Ну что вы! Только изредка, когда бывала в отъезде. Да и то разве на сутки или двое.
        - То есть она в тот день находилась в отъезде?
        Тут Ассад затряс головой. До чего же это, черт возьми, раздражает: все–то он, видите ли, знает!
        - Нет, она тогда ходила в ресторан.
        - Вот как! И с кем же, ты не знаешь?
        - Нет. Никто не знает.
        - А в отчете есть что–то об этом?
        Ассад кивнул:
        - Сёс Норуп, новая секретарша, видела, как она записывала название ресторана в свой еженедельник. И кто–то из персонала запомнил, что видел ее там. Только не запомнил с кем.
        «Похоже, в отчете есть много такого, что срочно нужно проработать!» - подумал Карл.
        - Ассад! А как назывался ресторан?
        - Я помню, он назывался «Банкрот». Это может быть так?
        Карл повернулся к домработнице:
        - Она пошла туда на свидание? У нее был поклонник?
        Женщина заулыбалась, на одной щеке у нее появилась глубокая ямочка:
        - Очень даже возможно. Только она об этом ничего не рассказывала.
        - А вернувшись домой, она ничего не говорила? Я имею в виду, после вашего звонка.
        - Не–е. Я ушла. Уффе тогда так развоевался.
        Из–за двери послышалось позвякивание, и в комнату вошел теперешний хозяин с таким торжественным видом, словно на чайном подносе, который он держал на вытянутых пальцах, лежали все чудеса гастрономического искусства.
        - Домашнее, - произнес он только, ставя перед гостями крошечные, похожие на пудинг печенюшки в серебряных формочках.
        Всплыли воспоминания детства. Не так чтобы приятные, но все же воспоминания.
        Хозяин раздал гостям угощение, а Ассад незамедлительно доказал, что оценил его по достоинству.
        - Хелле, в отчете сказано, что за день до исчезновения Мереты при вас принесли письмо. Не могли бы вы рассказать, как оно выглядело?
        Наверняка и это уже записано в отчете, но не помешает, если она повторит свои показания.
        - Это был желтый конверт - такой толстый, прямо как из пергамента.
        - Какой он был величины?
        Она показала руками - получалось, что формата А4.
        - На нем было что–то написано? Может быть, штемпель или фамилия?
        - Нет, ничего не было.
        - А кто его принес? Вы знали этого человека?
        - Вовсе даже нет. В дверь позвонили, я открыла. Там стоял человек, он мне его передал.
        - Немного странно, правда? Обыкновенно письма доставляются почтой.
        Она по–свойски дала ему легкого тычка:
        - А как же без почтальона! Только это было уже попозже. Кажется, тогда передавали «Радиогазету».
        - В двенадцать?
        Она кивнула.
        - Он дал мне письмо и ушел.
        - И ничего не сказал?
        - А как же! Сказал, что оно для Мереты Люнггор, и все.
        - Почему он не бросил письмо в почтовый ящик?
        - Наверное, это было что–то спешное. Видать, он хотел, чтобы она прочитала его сразу, как только придет домой.
        - Пусть так. Но ведь Мерета Люнггор–то, наверное, знала, кто его принес. Что она об этом сказала?
        - Чего не знаю, того не знаю. К ее приходу я уже ушла.
        Тут Ассад снова кивнул. Значит, и это было записано в отчете.
        Карл кинул ему самый свой профессиональный взгляд, который говорил: «По процедуре полагается повторять такие вопросы несколько раз». И пускай Ассад переваривает!
        - А я и не знал, что Уффе можно было оставлять одного, - подкинул он новый вопрос.
        - Можно, можно, - ответила она радостно. - Нельзя только поздно вечером.
        И тут наконец настал момент, когда Карл затосковал по своему креслу за столом в подвале. Много лет ему приходилось вытягивать из людей разные сведения, и у него уже руки устали от этой работы. Еще несколько вопросов, и пора сматываться. Дело Мереты Люнггор, похоже, изначально было дохлым висяком. Ну, вывалилась она за борт. Что ж, бывает.
        - И ведь чуть не опоздала. Хорошо, что я положила ей на стол, - сказала вдруг женщина.
        Карл заметил, как она на мгновение отвела глаза - не чтобы посмотреть на печенюшки, а именно отвела в сторону.
        - Что вы хотите сказать?
        - Ну, на другой–то день она уже умерла, так ведь?
        - Вы же сейчас не это подумали, верно?
        - Это.
        Ассад положил печенье обратно на стол. Значит, он, как ни странно, тоже отметил ее смущение.
        - Вы подумали о чем–то другом, я это по глазам вижу. Что вы имели в виду, когда сказали «чуть не опоздала»?
        - То, что сказала: что на следующий день она умерла.
        Карл поднял глаза на гордого своим кулинарным искусством хозяина:
        - Можно мне переговорить с Хелле Андерсен наедине?
        Хозяина не обрадовала эта просьба, как и домработницу. Она старательно разглаживала складки своего халата, но сделанного было уже не поправить.
        - Так скажите же мне, Хелле, - начал Карл, наклонившись в ее сторону, когда антиквар семенящей походкой удалился из комнаты. - Если вам известно что–то такое, что вы скрывали, то сейчас самое время об этом сказать. Вы меня слышите?
        - Ничего я больше не знаю.
        - У вас есть дети?
        Уголки губ у нее опустились. Какое это имеет отношение делу?
        - Ну, ладно. Вы открывали письмо, да?
        Она испуганно вскинула голову:
        - Ничего я не открывала!
        - Хелле Андерсен, это уже называется лжесвидетельством. Вам надолго придется расстаться с детьми.
        Для медлительной деревенской женщины ее реакция последовала неожиданно быстро. Руки вскинулись и зажали рот, ступни спрятались под диван, живот вжался - она резко отгородила свою территорию от опасного зверя из полиции.
        - Я не открывала его! - вырвалось у нее. - Я только посмотрела на свет.
        - Что в нем было написано?
        Ее брови почти вплотную сошлись над переносицей:
        - Господи! «Удачной поездки в Берлин» - только и всего.
        - Вы знаете, зачем она собиралась в Берлин?
        - Просто съездить для развлечения с Уффе. Они и раньше несколько раз туда ездили.
        - Почему это было так уж важно - пожелать ей удачной поездки?
        - Не знаю.
        - Кто мог знать об этой поездке, Хелле? Мерета ведь жила очень замкнуто с Уффе, насколько мне известно.
        Хелле пожала плечами:
        - Может, кто–то оттуда, из Кристиансборга. Почем мне знать!
        - Разве не проще было бы тогда написать по электронной почте?
        - Ну не знаю я ничего!
        По женщине было видно, что она запугана. Возможно, врет. Или просто легко приходит в волнение.
        - Наверное, это было от коммуны, - попыталась она увильнуть.
        Итак, этот след оборвался.
        - Там было написано: «Удачной поездки в Берлин». А еще что?
        - Больше ничего. Только это, честно!
        - И не было подписи?
        - Не было. Только это.
        - Ну а тот, кто его принес? Как он выглядел?
        Она прикрыла лицо руками.
        - Пальто шикарное, а так ничего, - послышалось из–под ладоней.
        - И больше вы ничего не разглядели? Так не пойдет!
        - Ну ладно. Так вот: он был выше меня ростом, хотя стоял на ступеньку ниже. Еще на нем был шарф зеленого цвета. Рот не весь был закрыт, но подбородок почти весь. Дождь шел, поэтому, наверное. Еще он был немного простужен - по крайней мере, если судить по голосу.
        - Он чихал?
        - Нет. Только голос был простуженный. С гнусавинкой.
        - А глаза? Голубые или карие?
        - Вроде бы голубые. Наверное. А может быть, серые. Я бы признала его, если бы встретила.
        - Сколько ему было лет?
        - Вроде как моего возраста.
        Будто это могло что–то прояснить!
        - И сколько же вам лет?
        Хелле бросила на него почти негодующий взгляд.
        - Только что исполнилось тридцать пять, - ответила она и потупилась.
        - А на какой машине он приехал?
        - Ни на какой, насколько я видела. Перед домом машин никаких не было.
        - Не пришел же он к вам пешком?
        - Нет. Я тоже так подумала.
        - Но вы не посмотрели, куда он отправился?
        - Нет. Ну надо же было накормить Уффе. Он у меня всегда что–нибудь ел, пока я смотрела по телевизору новости.

        По дороге в машине они разговаривали о письме. Ассаду о нем больше ничего не было известно: на этой стадии полицейское расследование остановилось.
        - Но чем, черт возьми, объясняется такое безразличие к сообщению, передать которое было для кого–то так важно? В чем был его смысл? Еще понятно, если бы это было письмо от подружки, пахнущее духами в конвертике с цветочками. Но тут, когда перед тобой анонимный конверт и никакой подписи?
        - Мне кажется, что эта Хелле мало чего знает, - продолжал Ассад, когда они свернули на дорогу, ведущую в Бьелькеруп, где находился местный отдел здравоохранения Стевнса.
        Подъезжая к нужным зданиям, Карл подумал, что для этого посещения неплохо было бы иметь в кармане постановление суда.
        - Подожди меня в машине, - сказал он Ассаду, на чьем лице отразилось разочарование.
        Спрашивая у встречных дорогу, Карл скоро нашел кабинет заведующего.
        - Да, - ответила хозяйка кабинета, после того как он предъявил полицейский жетон. - Он состоял у нас на домашнем обслуживании. Но в данный момент у нас некоторые трудности с архивом, где хранятся старые дела. Вы же знаете - коммунальная реформа.
        Итак, она не в курсе дела. Значит, нужно найти кого–то другого. Кто–то же должен знать про Уффе Люнггора и его сестру. Каждая крупица информации была сейчас на вес золота. Вдруг они много раз навещали его на дому и заметили что–нибудь такое, что помогло бы продвинуться в расследовании?
        - Мог бы я поговорить с лицом, на которое в свое время была возложена обязанность посещать больного?
        - К сожалению, она ушла на пенсию.
        - Можно узнать ее имя?
        - К сожалению, нет. Только мы, служащие ратуши, можем давать информацию по старым делам.
        - Неужели никому из служащих ничего не известно об Уффе Люнггоре?
        - Разумеется, есть те, кто знает. Но мы не имеем права выдавать информацию.
        - Мне прекрасно известно, что вы обязаны хранить тайну, и я знаю, что Уффе Люнггор не признан недееспособным. Но я не для того пустился в такую дальнюю дорогу, чтобы уехать отсюда ни с чем. Вы позволите мне посмотреть его медицинскую карточку?
        - Вы прекрасно знаете, что это невозможно. Если хотите, можете побеседовать с нашим юристом. Кроме того, папки с делами в данный момент недоступны. Уффе Люнггор в настоящее время не проживает в нашей коммуне.
        - Так значит, его личное дело передано во Фредрикссунд?
        - Об этом я не имею права давать информацию.
        Ну и начальница! Прямо не подступись!
        Выйдя из кабинета, Карл постоял немного в коридоре и огляделся по сторонам.
        - Извините, пожалуйста! - обратился он к идущей в его сторону женщине, которая показалась ему достаточно усталой для того, чтобы слишком артачиться. Снова достав полицейский жетон, он представился и спросил: - Не могли бы вы помочь? Мне нужно имя социального работника, который посещал на дому пациентов в Маглебю.
        - Спросите там, - ответила женщина, указывая на кабинет, из которого он только что вышел.
        Значит, потребуется решение суда. Придется звонить по телефону, ждать ответа, потом снова звонить. Даже думать об этом не хочется.
        - Я припомню вам этот ответ, когда потребуется моя помощь, - сказал он и раскланялся.

        Последнее место, куда он собирался заехать по пути, была клиника спинномозговых повреждений в Хорнбэке.
        - Ассад, я собираюсь ехать дальше на машине. Ты можешь вернуться домой поездом? Я высажу тебя в Кёге, а оттуда ты без пересадок доедешь до Центрального вокзала.
        Ассад кивнул, но взгляд его был безрадостным. Карл подумал, что не знает, где он живет. Надо будет как–нибудь спросить.
        Посмотрев на своего оригинального напарника, Карл сказал:
        - Завтра, Ассад, мы возьмемся за другое дело, это - изначально дохлый номер.
        Но даже такая перспектива не вызвала блеска в глазах Ассада.

        В клинике оказалось, что Харди перевели в другую палату. Вид у него был неважный: кожа истончилась, а в глубине голубых глаз затаился мрак.
        Карл дотронулся до плеча Харди:
        - Я подумал о том, что ты сказал в прошлый раз. Но это невозможно. Мне очень жаль, но я просто не могу, понимаешь?
        Харди ничего не ответил. Разумеется, он понял все слова, но в то же время не понимал Карла.
        - Слушай, может быть, ты согласишься помогать мне с моими делами? Я введу тебя в курс, и ты над ними подумаешь. Мне очень нужна дополнительная энергия, понимаешь, Харди? Меня все это как–то совершенно перестало волновать, но вместе с тобой мы хотя бы найдем над чем посмеяться.
        - Ты собираешься меня посмешить? - спросил Харди и отвернулся к стенке.
        Одним словом - поганый выдался день.

        16

        2002 год

        В темноте пропадало чувство времени, а вместе с чувством времени - привычные физические ритмы. День и ночь сливались воедино, как сиамские близнецы. На протяжении дня у Мереты осталась только одна точка отсчета - а именно щелчок за стеной герметической двери с округлыми краями.
        В первый раз, когда послышался искаженный динамиками голос, это стало для нее таким шоком, что, даже ложась спать, она все еще продолжала дрожать.
        Но она понимала, что если бы не этот голос, она умерла бы от голода и жажды. Вопрос был лишь в том, не лучше ли было бы умереть.
        Она уже заметила, что чувство жажды и сухости во рту начало проходить. Заметила, что усталость подавляла ощущение голода. Страх сменился тоской, а тоска ясным осознанием приближающейся смерти. Поэтому она спокойно лежала, дожидаясь, когда тело прекратит борьбу, и тут вдруг загремел голос, который показал ей, что она не одна и должна покориться чужой воле.
        - Мерета, - без предупреждения произнес женский голос. - Сейчас мы передадим тебе пластиковый контейнер. Скоро ты услышишь щелчок, в углу напротив откроется шлюз. Мы видели, что ты его уже обнаружила.
        Наверное, Мерета ожидала, что сейчас зажжется свет, потому что крепко зажмурилась, пытаясь справиться с волной внезапного испуга, который поразил ее, как удар молнии, докатившись до каждого нервного окончания. Но свет не зажегся.
        - Ты слышишь меня? - гаркнул голос.
        Она кивнула и тяжело перевела дыхание. Только сейчас она заметила, как продрогла.
        - Отвечай!
        - Да, я слышу. Кто вы? - спросила она, вглядываясь в темноту.
        - Как только услышишь щелчок, подойди к шлюзу. Не пытайся в него пролезть, из этого ничего не получится. Когда заберешь первый контейнер, за ним придет второй. Один с бачком, чтобы справлять в него нужду, второй с водой и пищей. Каждый день мы будем открывать шлюз и заменять старые бачки на новые. Ты поняла?
        - Что все это значит? - спросила она и прислушалась к гулкому эху своего голоса. - Меня похитили? Вы хотите получить деньги?
        - Вот первый контейнер.
        В углу загремело, и послышалось негромкое шипение. Мерета поплелась на звук и обнаружила, что в самом низу утопленной в стене овальной двери открылась щель, в которую пролез бачок величиной с корзину для бумаг. Когда она приняла его и поставила на пол, шлюз закрылся, а через десять секунд вновь открылся, на этот раз с чуть более высоким бачком, который, вероятно, был биотуалетом.
        Сердце бешено заколотилось. Если бачки были поданы так быстро один за другим, значит, с той стороны двери кто–то стоял у шлюза. Там стоял человек, совсем близко!
        - Не будете ли вы так добры сказать мне, где я нахожусь? - Мерета подползла на коленях и села так, чтобы находиться в точности под тем местом, где, как ей казалось, должен быть громкоговоритель. - Сколько времени я тут сижу? - Затем, чуть повысив голос, спросила: - Что вам нужно от меня?
        - В контейнере с едой лежит туалетная бумага. Новый рулон тебе будут давать раз в неделю. Для умывания пользуйся водой из канистры, которая находится в туалетном контейнере. Не забудь сразу вынуть оттуда канистру. В помещении нет стока для воды, так что мыться старайся над ведром.
        Она стиснула зубы, так что даже мышцы шеи напряглись. Остатки негодования боролись со слезами, губы задрожали, из носа потекло.
        - Что же мне, так и сидеть тут в темноте… все время? - сквозь слезы проговорила она. - Неужели вы не можете включить свет? Хотя бы на минутку. Пожалуйста!
        Тут снова раздался щелчок, шипение воздуха - шлюз закрылся.

        В последующие много, много дней она не слышала ничего, кроме шипения вентилятора, раз в неделю обновлявшего воздух в помещении, и ежедневного постукивания открываемого и закрываемого шлюза. Иногда промежутки тянулись бесконечно долго, а иногда казалось, что она едва успела прилечь после еды, как уже поступала следующая партия контейнеров. Еда, однообразная и безвкусная, стала единственным светлым пятном в ее физическом существовании. Она состояла из картошки, небольшой порции разваренных овощей и крошечного кусочка мяса. Каждый день одно и то же - словно за непроницаемой стеной, в мире, где было светло, для нее ежедневно подогревался неиссякаемый котел с этим варевом.
        Сначала она думала, что постепенно привыкнет к окружающей темноте и сквозь нее перед глазами начнут проступать отдельные детали помещения, однако ее ожидания не оправдались. Вокруг стояла непроницаемая тьма, в которой она чувствовала себя слепой. Одни лишь мысли могли озарить ее существование, но это было не так–то легко сделать.
        Долгое время она по–настоящему боялась сойти с ума. Боялась, что однажды утратит контроль над собой. И она вызывала в воображении картины мира, населенного людьми и полного света. Она искала спасения в тех закоулках сознания, которые остаются невостребованными в обычной жизни, когда люди заняты своими делами. И понемногу к ней возвращались воспоминания. Какие–то мгновения, когда ее обнимали чьи–нибудь руки. Слова, полные ласки и утешения. Но также воспоминания о минутах одиночества, об утратах и неустанной работе.
        Затем у нее выработался определенный ритм жизни, состоявшей из длительных периодов сна, еды, размышлений и бега на месте. Бег она продолжала до тех пор, пока от равномерного топота у нее не начинало болеть в ушах или пока она не валилась с ног от усталости.
        Через четверо суток на пятые она получала свежее белье, а ношеное бросала в биотуалет. Отвратительна была мысль, что до него будут дотрагиваться чужие руки. Однако верхнюю одежду ей не меняли, поэтому она старалась обращаться с вещами бережно. Аккуратно садилась на ведро. Собираясь поспать, ложилась на пол с осторожностью. Тщательно расправляла примятые складки, когда меняла белье, и отмывала чистой водой те места, которые на ощупь казались засаленными. Мысленно она порадовалась, что в день похищения была одета так основательно: в пуховую куртку, платок, блузу с футболкой под ней, брюки и толстые носки. Но с течением дней брюки все больше обвисали, а подметки стоптались и стали тонкими.
        «Надо будет бегать босиком», - подумала она и крикнула в темноту:
        - Не могли бы вы сделать потеплее? Какую–нибудь ручку повернуть?
        Но вентилятор под потолком с некоторых пор замолчал и давно уже не шумел.

        Свет зажегся во время обмена ведер, на сто девятнадцатый раз. Взрыв белого солнца хлынул ей в глаза таким ослепительным потоком, что она отшатнулась, крепко зажмурив веки; брызнули слезы. Свет обрушился на ее сетчатку, как бомбовый удар, голова резко заболела. Мерета невольно опустилась на колени и закрыла глаза руками.
        Только спустя несколько часов она осмелилась осторожно взглянуть в щелку между пальцами. Свет по–прежнему был для нее чересчур ярким. Она не решалась широко открывать глаза из страха, что уже ослепла или ослепнет, если слишком поспешно посмотрит на свет. Так и сидела, пока женский голос из громкоговорителя не испугал ее снова, вызвав новый прилив боли. Она стала будто чувствительный прибор, который зашкаливает от малейшего звука. При каждом слове ее будто пронизывал удар тока. Слова были ужасны.
        - С днем рождения тебя, Мерета Люнггор! Поздравляю с тридцатидвухлетием! Да, сегодня шестое июля. Ты находишься здесь вот уже сто двадцать шесть дней, и нашим подарком к дню твоего рождения станет то, что мы теперь целый год не будем выключать у тебя свет.
        - О господи! Нет, вы не можете так поступить со мной! - простонала она. - За что вы так со мной обращаетесь? - Она поднялась на ноги, не отводя рук от лица, и выкрикнула: - Если вы хотите замучить меня до смерти, то сделайте это прямо сейчас!
        Женский голос был холодным как лед и показался ей немного тише обычного.
        - Мерета, успокойся. Мы не собираемся тебя мучить. Напротив, мы хотим дать тебе шанс предотвратить дальнейшее ухудшение условий. Тебе нужно только самой ответить на вопрос: почему ты оказалась в таком положении? За что мы посадили тебя в клетку, как зверя? Найди ответ сама!
        Мерета запрокинула голову. Это было так ужасно! Не лучше ли промолчать? Забиться в угол, и пускай они говорят что хотят.
        - Найди ответ, Мерета, иначе ты сделаешь себе только хуже.
        - Я не знаю, за что вы требуете ответа! Это связано с политикой? Или вы вымогаете из кого–то деньги? Я же не знаю! Скажите мне!
        Голос, доносившийся сквозь слабое потрескивание, стал еще холоднее:
        - Ты не справилась, Мерета. Поэтому будешь наказана. Наказание не слишком жестокое, ты вполне его вынесешь.
        - Боже мой! Нельзя же так! - зарыдала Мерета, падая на колени.
        И тут же услышала, как знакомое посвистывание воздушной струи сменилось шипением. Затем почувствовала поступающий в помещение теплый наружный воздух. Он нес с собой запахи хлебного поля, пашни и зеленой травы. Неужели это наказание?
        - Мы закачиваем в твою камеру воздух, чтобы поднять давление до двух атмосфер. Посмотрим, сможешь ли ты дать ответ через год. Мы не знаем, какое давление может вынести человеческий организм, но увидим это со временем.
        - Господи Боже мой! - прошептала Мерета, почувствовав давление в ушах. - Не допусти этого! Не допусти!

        17

        2007 год

        Веселые голоса и звон бутылок, доносившиеся с парковки, заранее дали Карлу знать, что веселье в таунхаусе в самом разгаре.
        Часть его соседей давно сбилась в шайку фанатичных любителей гриля, считавших, что говядину необходимо держать над жаровней с коксом как можно дольше, чтобы уже невозможно было понять по вкусу, что это такое. Они собирались круглый год, при всякой возможности, и особенно любили устраивать свои сборища на террасе у Карла. Он ничего не имел против: они особо не дебоширили, а пустые бутылки всегда уносили с собой.
        Неизменно ведавший жаровней Кенн в знак приветствия облапил Карла за плечи, кто–то сунул в руки холодную банку пива, и, положив себе на тарелку подгорелый кус мяса, Карл направился в дом, затылком чувствуя провожавшие его доброжелательные взгляды. Когда он молчал, эти ребята никогда ни о чем не спрашивали, и за это он их тоже любил. Они привыкли к тому, что когда у него в голове ворочаются мысли об очередном расследовании, достучаться до него труднее, чем до какого–нибудь политика местного значения. Впрочем, на этот раз в голове Карла ворочались мысли не о расследовании, а о Харди.
        Его одолевали сомнения.
        Может быть, надо еще раз взвесить все «за» и «против». Уж он–то нашел бы способ убить Харди так, чтобы об этом ни одна собака не пронюхала. Пузырек воздуха в капельницу, или зажать ему рукой рот. Дело недолгое, потому что Харди не стал бы сопротивляться.
        Но сможет ли он это? Имеет ли право? Проклятая дилемма! Помочь или не помочь? И в чем в данной ситуации будет заключаться настоящая помощь? Скорее для Харди будет лучше, если Карл встряхнется и, отодрав задницу от стула, отправится к Маркусу требовать, чтобы тот вернул ему недоконченное дело, над которым он тогда работал. Если хорошенько подумать, Карлу, в сущности, до лампочки, с кем придется работать и что они на его счет скажут. Если бы знать наверняка, что Харди будет легче, если возьмут тех мерзавцев, стрелявших в них на Амагере, то он бы вполне это потянул. Лично его от этого дела тошнит. Если он найдет тех скотов, он их просто пристрелит, хотя кому, спрашивается, от этого будет прок? «Только не мне», - подумал он.
        - Карл, слушай! У тебя не найдется для меня сотняшки в дорогу? - прервал его размышления Йеспер.
        Пасынок явно куда–то собрался. Его приятели из Люнге уже знают, что если позовешь с собой Йеспера, вместе с ним приплывет пара бутылок пива. У Йеспера завелись в районе благодетели, готовые ящиками продавать пиво лицам, не достигшим шестнадцати лет. Пусть на несколько крон дороже - кого это волнует, если за выпивку все равно платит отчим?
        - Мне кажется или это уже в третий раз за нынешнюю неделю? - спросил Карл, доставая купюру из бумажника. - Завтра, что бы там ни было, пойдешь в школу, ладно?
        - Ладно, - ответил Йеспер.
        - А уроки сделал?
        - Да, да!
        Значит, не сделал. Карл нахмурился.
        - Ладно, Карл. Не трепыхайся! Я не собираюсь ходить в десятый класс в Энгхольме. Уж как–нибудь перейду в аллерёдскую гимназию.
        Слабое утешение. Это значит, что придется еще следить за его успеваемостью в гимназии.
        - Ну пока, будь здоров и не кисни! - бросил Йеспер на прощание, направляясь к сараю, где стоял велосипед.
        Но это было легче сказать, чем сделать.
        - Карл, что тебя гнетет - дело Люнггор? - спросил Мортен, собирая последние бутылки.
        Он никогда не уходил к себе, пока не наведет в кухне полный блеск. Мортен хорошо знал свои слабости - завтра его голова распухнет, словно нежное эго премьер–министра, и если он хотел что–то сделать, то следовало приступать прямо сейчас.
        - Меня беспокоит не столько дело Люнггор, сколько Харди. По свежим следам ничего не найдено, а теперь это уже никого не волнует, включая меня самого.
        - Но ведь расследование по делу Люнггор вроде бы благополучно закончено? - промямлил Мортен. - Она утонула, так ведь? О чем тут еще говорить?
        - Гм… Ты так считаешь? Так почему же она утонула, спрашиваю я себя? В море не штормило, качки не было, она, судя по всему, была совершенно здорова. С финансами у нее все было в порядке, она хорошо выглядела, ее карьера шла в гору. Может быть, ей было несколько одиноко, но рано или поздно она бы и это уладила.
        Карл покачал головой. Кого он хочет обмануть? Это дело очень даже интересовало его, как и любое другое, в котором возникало так много вопросов.
        Он закурил сигарету и взял банку пива, которую кто–то открыл, но так и не выпил. Пиво оказалось тепловатым и уже выдохлось.
        - Что мне больше всего не дает покоя, так это ее ум. Труднее всего разобраться в тех делах, где жертва умница вроде нее. Насколько я понимаю, для самоубийства у нее особых причин не было. Вражды к ней никто не питал, брат любил ее. Так почему же тогда она исчезла? Вот, например, ты, Мортен Холланд, разве утопился бы на ее месте?
        Карл посмотрел в воспаленные глаза Мортена.
        - Это несчастный случай, Карл. Разве у тебя никогда не кружилась голова, когда ты, перегнувшись через борт, глядел на волны? А если это все–таки было убийство, то я бы сказал, что это сделал либо ее брат, либо тут замешана политика. Разве она, как находящийся на взлете лидер демократов, да притом еще и писаная красавица, не могла нажить себе врагов? - Мортен наклонил голову и с трудом ее поднял. - Ее же все ненавидели - неужели ты не понимаешь! Ненавидели те из ее партии, кого она опередила в карьере, ненавидели в правящих партиях. Что ты думаешь - неужели премьер–министру и его компании нравилось смотреть, как она красуется на экране телевизора? Ты же сам сказал, что она была здорово башковитая.
        Мортен отжал тряпку и обтер кран над мойкой.
        - Все знали, что на следующих выборах она будет возглавлять коалиционный список. Ведь она привлекала голоса избирателей. - Он сплюнул в раковину. - Решено, в следующий раз не буду пить эту рецину! И где только Сюссер откопала такое пойло? Сил нет, как сушит горло!

        В Круглом дворе[16] Карл встретил нескольких коллег, которые направлялись домой. В дальнем конце за колоннадой серьезно совещался с одним из членов своей группы Бак. На Карла они посмотрели с таким выражением, точно он их оплевал и смертельно оскорбил.
        - Конгресс остолопов, - громко бросил он на всю колоннаду и повернулся к ним спиной.
        Объяснение он услышал от встреченного в вестибюле Бенте Хансена, раньше работавшего в его группе:
        - Карл, ты оказался прав. Отрезанная половина уха нашлась в сливной трубе в квартире свидетельницы. Снимаю шляпу перед тобой, старина!
        Отлично! Значит, появилось кое–что новенькое в деле об убийстве велосипедиста.
        - Бак со своими людьми только что ездил в Ригсхоспиталет, чтобы вытряхнуть из свидетельницы показания, - продолжал Бенте. - Но так ничего и не добились. От страха она вообще лишилась языка.
        - Значит, говорить надо не с ней.
        - Понятно, не с ней. Но с кем же тогда?
        - Сам подумай, что тебя могло бы скорее всего толкнуть на самоубийство: сумасшедшее давление с чьей–то стороны или если бы это было единственным способом спасти своих детей? Говорю тебе, это так или иначе связано с детьми!
        - Дети ничего не знают.
        - Конечно же нет. Зато, вероятно, знает ее мать.
        Карл возвел глаза к потолку с бронзовыми светильниками. Может, все–таки попросить разрешения поменяться делами с Баком? Глядишь, хоть что–то тронется с места и вызовет отзвук в этом громадном здании.
        - Слушай, Карл, я тут без тебя подумал и решил - нам надо дальше работать над этим делом.
        Ассад уже выставил на столе дымящуюся чашку кофе, а рядом с папками на листке оберточной бумаги были разложены пирожки. Очевидно, Ассад решил пустить в ход все возможные средства обольщения. Во всяком случае, он навел порядок в кабинете, а несколько папок выложил рядком на письменном столе словно для того, чтобы Карл прочитал их в определенной последовательности. Должно быть, возится тут уже часов с шести.
        - Что это ты мне тут подкладываешь? - спросил Карл, ткнув пальцем в бумаги.
        - А тут выписка из банковского счета Мереты Люнггор, из которого видно, сколько денег она снимала за последние шесть недель. Здесь нет никаких расходов за еду в ресторане.
        - За нее заплатили другие. Нет ничего сверхъестественного в том, что хорошенькая женщина ужинает даром.
        - Действительно, Карл! Ты сразу догадался. Значит, она позволила кому–то заплатить за себя. Я думаю, это кто–то из политиков или мужчина.
        - Ну конечно. Вот только трудновато будет выяснить, кто это был.
        - Да, Карл. Я очень хорошо это понимаю. С тех пор прошло пять лет. - Ассад потыкал в другую бумажку. - Вот список изъятых полицией вещей из ее дома. Я не вижу в нем календаря, про который рассказывала новая секретарша. Его нет. Может быть, в Кристиансборге остался какой–нибудь календарь, по которому можно узнать, с кем она собиралась пойти в ресторан.
        - Свой ежедневник она наверняка носила в сумочке, а сумочка исчезла вместе с хозяйкой.
        Ассад кивнул с досадой:
        - Ну и что, Карл! Можно же спросить секретаршу. Тут есть выписка из ее разъяснений. Тогда она не упомянула о человеке, с которым Мерета собиралась пойти в ресторан, поэтому я думаю, что нужно расспросить ее еще раз.
        - Выписка! Тоже мне! Сам сказал: прошло уже пять лет. Если она тогда при допросе не вспомнила ничего существенного, то уж теперь–то и подавно не вспомнит.
        - Ладно! Но там сказано, что она упомянула про поздравительную телеграмму с Днем святого Валентина, которую получила Мерета Люнггор, правда, с опозданием на несколько дней. Ведь это же можно проверить, не так ли?
        - Телеграмму уже не найти, а точная дата нам неизвестна. Это будет трудно сделать, тем более что мы даже не знаем, какая фирма ее передала.
        - Это была фирма «Телеграмз онлайн».
        Карл взглянул на Ассада. Неужели этот человек и впрямь кладезь талантов? Пока он ходил в зеленых перчатках, это особенно в глаза не бросалось.
        - Откуда ты знаешь?
        - Вот посмотри! - Ассад снова ткнул в листок. - Секретарша припомнила, что в телеграмме было напечатано «Люблю и целую Мерету», а еще там были губы. Красные раскрытые губы.
        - Ну и?
        - Ну так эта телеграмма была доставлена фирмой «Телеграмз онлайн». Они печатают на телеграмме свое название и алые губы.
        - Дай–ка посмотреть!
        Ассад нажал на клавишу пробелов в компьютере Карла, и на экране возникла домашняя страничка «Телеграмз онлайн». Действительно - вот она, телеграмма. В точности как говорил Ассад.
        - Ну хорошо. И ты уверен, что эта фирма рассылает такие телеграммы?
        - Очень даже уверен!
        - Но даты–то у тебя все равно нет. Было это до или после Дня святого Валентина? И кто ее заказал?
        - Мы можем запросить компанию, зарегистрирована ли у них дата отправки этой телеграммы во дворец Кристиансборг.
        - Все это уже сделали при первоначальном расследовании, так ведь?
        - В деле об этом нет записи. Больше ты там ничего не вычитал?
        Ассад тонко улыбнулся сквозь отросшую за утренние часы щетину. Довольно нахально.
        - Ладно, Ассад. Договорились. Свяжись с фирмой и проверь. У меня сейчас много работы, так что ты уж позвони из своего кабинета.
        Карл похлопал помощника по плечу и выпроводил за порог. Затем запер дверь изнутри, закурил сигарету, взял в руки папку с делом Люнггор и уселся поудобнее, положив ноги на стол.
        Делать нечего, придется все это прочесть.

        Дело было какое–то бестолковое и слишком уж бедное содержанием. Поиски велись где попало, без приоритетного направления. Ни одной дельной гипотезы выдвинуто не было. Мотив так и не определен. Если самоубийство, то почему? Единственное, что было известно: ее автомобиль стоял в заднем ряду, а сама Мерета Люнггор исчезла.
        Потом до следователей наконец дошло, что она была не одна. Из показаний свидетелей выяснилось, что там присутствовал молодой человек, с которым она ссорилась на прогулочной палубе. Этот факт был документально подтвержден фотографией, случайно сделанной супругами, ехавшими на пароме с частным шоп–туром в Хейлигенхафен. Снимок был опубликован, и тогда из ратуши Сторе Хединга пришло сообщение, что на нем изображен брат Мереты Люнггор.
        Карл и сам это хорошо помнил. Полицейские получили втык за то, что прошляпили существование брата.
        И снова возникли вопросы. Если виновен брат, то почему он это сделал? И где он вообще теперь?
        Сперва думали, что Уффе тоже выпал за борт, но спустя несколько дней он нашелся - в весьма запущенном виде, ничего не понимающий, заплутавшийся где–то на равнинах острова Фемарн. Обнаружили его бдительные немецкие полицейские Ольденбурга, сумевшие установить личность. Как его занесло в такую даль, осталось невыясненным. Сам он ничего не мог поведать следствию.
        Если он что–то знал, то скрыл это от всех.
        То, в какой жесткий оборот был взят затем Уффе Люнггор, лишний раз подтверждало тот факт, что полицейские в этом расследовании кругом облажались. Карл прослушал несколько пленок с записью допроса и убедился, что Уффе был нем как могила. Они пытались играть с ним в «доброго» и «злого» полицейского, но на него это никак не подействовало. На помощь привлекли двух психиатров. Затем был вызван психолог из Фарума, специализировавшийся по подобным случаям, и даже Карен Мортенсен, социальный советник из коммуны Стевнс, приняла участие в допросах, чтобы добиться от Уффе хоть чего–нибудь.
        Скверное дело.
        И немецкие, и датские власти проводили траление фарватера. Отряд военных ныряльщиков перенес свои учения в эти воды. Выловленного утопленника доставили в морозильную камеру, затем провели вскрытие. Рыбаки получили указание быть особенно внимательными к любым обнаруженным в воде объектам: предметам одежды, сумкам, ко всему, что бы им ни попалось на глаза. Однако никто не нашел ничего такого, что могло бы иметь отношение к Мерете Люнггор, и средства массовой информации совсем сорвались с цепи. Тема исчезновения Мереты Люнггор целый месяц продержалась на первой полосе. Были вытащены на свет снимки Мереты гимназических времен, сделанные на какой–то экскурсии, на которых она представала в облегающем купальнике. Попали в печать ее отличные оценки в университете, которые тут же сделались предметом анализа так называемых экспертов по вопросу жизненного стиля. Пошли в ход различные догадки, касающиеся ее сексуальной ориентации, и даже вполне порядочные журналисты не устояли на этот раз перед соблазном, последовав по стопам представителей желтой прессы. И главным открытием, из которого черпали вдохновение
газетные писаки, стало существование Уффе.
        Несколько человек из ее ближайшего служебного окружения несли всякую чушь вроде того, что они–де давно предполагали нечто подобное: видно было, ей есть что скрывать в личной жизни. Никто, конечно, не мог знать, что у нее имеется брат с ограниченными возможностями, но о чем–то в этом роде они догадывались.
        Когда шумиха вокруг этого дела начала утихать, на первых полосах появились снимки с места автомобильной аварии, в которой погибли ее родители, а Уффе стал инвалидом. В ход шло все что ни попадя. При жизни Мереты газеты извлекали из нее большую пользу, так могли ли они упустить те возможности, которые дала ее смерть? Ведущие утренних каналов с трудом сдерживали восторг. Война в Боснии, недовольные высказывания принца–консорта, неумеренное пристрастие бургомистра пригородной коммуны к красному вину, утонувшая политическая деятельница - депутат фолькетинга. Любая грязь! Лишь бы имелась хорошая картинка!
        В прессе появились снимки снятой крупным планом кровати в доме Мереты Люнггор. Непонятно, откуда взялись эти фотографии, но подписи были откровенные. Имелась ли между братом и сестрой любовная связь? Не она ли явилась причиной ее смерти? Почему в таком большом доме нашлась только одна кровать? То есть чтобы уж вся страна поняла, как это странно.
        Когда из этой истории больше ничего уже нельзя было выкачать, они кинулись в догадки по поводу оправдания Уффе. Применялись ли к нему в полиции жесткие методы? Можно ли это считать произволом властей? Или подозреваемый отделался слишком легко? Идет ли в этом случае речь о наивности правовой системы и неудовлетворительной работе следствия? Затем в прессу просочилось известие о том, что Уффе помещен в «Эгелю», и наконец все утихло. В летнее затишье 2002 года обсуждалась только погода, рождение принца и мировое первенство по футболу.
        Да уж, датская пресса знала–таки истинные интересы своих читателей. Тема Мереты Люнггор окончательно устарела.
        А через шесть месяцев расследование и вовсе прекратилось. У полиции было столько других дел!

        Карл взял два листа бумаги и на одном написал шариковой ручкой:
        Подозреваемые:
        Уффе.
        Неизвестный почтальон. Письмо о Берлине.
        Мужчина/женщина из кафе «Банкрот».
        Коллеги из Кристиансборга.
        Убийство с ограблением после разбойного нападения. Сколько денег в сумочке?
        Нападение по сексуальным мотивам.
        На другом листе Карл написал:
        Проверить:
        Служащая социального ведомства в Стевнсе.
        Телеграмма.
        Секретарши в Кристиансборге.
        Свидетели на шлезвиг–гольштейнском пароме.
        Подумав некоторое время над списками, он добавил внизу второго листка:
        Приемная семья после аварии / старые друзья по университету. Имела ли по натуре склонность к депрессии? Была ли беременна? Влюблена?
        Когда он закрыл папку с делом Люнггор, сверху позвонили и передали, что Маркус Якобсен просит прийти в конференц–зал.
        Проходя по коридору, Карл кивнул Ассаду, сидевшему в своей комнатке. Тот не отрывался от телефона и как приклеенный с серьезным и сосредоточенным видом слушал, что говорят в трубке. Сейчас в нем было не узнать того Ассада, который стоял на пороге в зеленых резиновых перчатках. Это был совершенно другой человек.

        В зале уже находились все, кто был причастен к расследованию дела об убийстве велосипедиста. Маркус Якобсен показал Карлу, на какой стул сесть за столом для совещаний, и Бак начал излагать:
        - Наша свидетельница Аннализа Квист давно уже просила дать ей охрану по закону о защите свидетелей. Теперь мы узнали, что ей угрожали и обещали заживо содрать кожу с ее детей, если она не будет молчать о том, что видела. Все это время она отказывалась давать показания, но по–своему проявляла готовность к сотрудничеству. Попутно она давала определенные намеки, из которых мы могли делать дальнейшие выводы, однако самое главное все же от нас скрывала. Затем последовали серьезные угрозы в ее адрес, вслед за чем она окончательно замкнулась.
        Даю краткое резюме: убитому перерезали горло в парке Вальбю, это произошло около двадцати двух часов. Было темно и холодно, поэтому место было безлюдным. И все же за пять минут до убийства Аннализа Квист увидела там преступника, разговаривающего с жертвой. Поэтому мы считаем, что речь идет об убийстве, совершенном в состоянии аффекта. Если бы убийство было заранее спланированным, появление Аннализы Квист, вероятно, помешало бы преступнику совершить задуманное.
        - Почему Аннализа Квист шла через парк пешком? Почему не ехала на велосипеде? Как она там оказалась? - спросил один из новеньких, который еще не знал, что у Бака вопросы задавать положено потом.
        Бак кинул на него недовольный взгляд:
        - Она возвращалась от своей подруги, у нее была проколота шина. Поэтому она отправилась через парк пешком. Мы знаем, что она увидела убийцу, поскольку вокруг места преступления имелись следы только двух человек. Мы проделали большую работу, изучая обстоятельства Аннализы Квист в поисках чего–то сомнительного. Чего–нибудь, что объясняло бы ее поведение во время допросов. Как мы знаем теперь, когда–то она была связана с рокерской средой, но нам также совершенно точно известно, что убийцу следует искать не в этой среде.
        Убитый является братом одного из самых активных рокеров округа Вальбю Карло Брандта и не имел никаких связей с криминальной средой, хотя и приторговывал по мелочи наркотиками на свой страх и риск. Из показаний этого Карло Брандта мы теперь знаем, что убитый был знаком с Аннализой Квист, а какое–то время состоял с ней в интимных отношениях. Расследованием этого вопроса мы также занимаемся. В любом случае это позволяет нам заключить, что, судя по всему, она знала и убийцу, и его жертву.
        Что же касается страхов свидетельницы, то ее мать призналась нам, что Аннализа подвергалась насилию, хотя и в умеренной степени в виде побоев, угроз и тому подобного, однако на нее это очень повлияло. Мать считает, что дочь сама в этом виновата, потому что слишком много вращается в среде посетителей питейных заведений и не очень разборчива в выборе кавалеров, которые провожают ее домой, но, насколько мы можем судить, в своем сексуальном и социальном поведении Аннализа не слишком отличается от большинства молодых женщин.
        Найденное в туалете у Аннализы ухо говорит нам о том, что убийца знает, кто она и где живет, но, как вам известно, мы еще не добились от нее, кто такой этот человек.
        Ее дети были отправлены в семью, проживающую к югу от Копенгагена, и это немного растопило ее упорство. В настоящее время уже не остается сомнений, что предполагаемую нами попытку самоубийства она предприняла, находясь под воздействием наркотических средств. Анализы подтвердили, что в желудке у нее находилась уйма всяких медикаментов в виде таблеток, вызывающих состояние эйфории.
        Почти все время этой речи Карл просидел с закрытыми глазами. Один только вид Бака, медленно продирающегося сквозь путаницу слов к цели, способен был довести его до кипения. Смотреть на это у него просто не было сил. Да и с какой стати ему это нужно? Он же не имеет к этому ни малейшего отношения. Его кресло стоит в подвале - вот о чем надлежало помнить! Начальник отдела убийств вызвал его наверх в виде поощрения за то, что он помог сдвинуть расследование с места. О чем тут еще говорить! От прочих соображений он уж лучше избавит окружающих.
        - Мы не нашли пузырька от лекарств, а это указывает на то, что, по–видимому, кто–то, предположительно тот же самый преступник, принес их с собой и насильно заставил ее проглотить, - сказал Бак.
        Надо же, до каких вещей он способен додуматься!
        - Таким образом, судя по всему, речь идет о неудавшемся покушении на убийство. Угрожая убить детей, он добился ее молчания, - продолжал Бак.
        Тут вступил Маркус Якобсен. Видя, как новенькие сгорают от нетерпения поскорее задать накопившиеся вопросы, он решил сам пойти им навстречу:
        - Аннализа Квист и ее дети в интересах расследования получат защиту свидетеля, - объявил он. - Для начала мы поселим их в безопасное место и скоро получим необходимые показания. Тем временем постараемся привлечь к расследованию отдел по борьбе с наркотиками. Насколько мне известно, она была сильно накачана синтетическим ТГК, затем, кажется, маринолом, который представляет собой самый распространенный вид гашиша в форме таблеток. У уличных наркодилеров это не часто встречается, так что давайте разберемся, где его тут достают. Насколько я знаю, там были обнаружены также следы «Кристалла» и метилфенидата. Совсем нетипичный коктейль.
        Карл мотнул головой. Да уж! На редкость разносторонний убийца! Одной жертве в парке зверски перерезает горло, а другую аккуратно кормит таблетками. Почему только коллеги не пожелали дождаться, когда жертва сама их выплюнет? Подняв веки, он пристально посмотрел в глаза начальнику отдела.
        - Карл, ты качаешь головой? Можешь предложить что–то лучше? У тебя есть новые креативные идеи, которые помогли бы следствию продвинуться? - Маркус улыбнулся - единственный из всех, кто находился в помещении.
        - Я только знаю, что если нажрешься ТГК, тебя вырвет, когда в тебя напихают еще какой–нибудь дряни. Так что парень, который заставил ее глотать таблетки, был хорошим специалистом в своем деле. Почему вы не хотите спокойно подождать, пока Аннализа Квист сама вам обо всем расскажет? Днем раньше, днем позже - это ведь уже не играет никакой роли. У нас и без того хватает дел. - Он обвел глазами коллег. - По крайней мере, у меня.

        В секретарской, как всегда, кипела работа. Лиза сидела за компьютером в наушниках и барабанила по клавишам, словно ударник рок–ансамбля. Карл поискал глазами новую секретаршу, которая подошла бы под описание Ассада. На звание брюнетки могла претендовать только одна из коллег Лизы, знаменитая своим сходством с Волчицей Ильзой[17] и откликавшаяся на обращение «фру Сёренсен». Карл прищурился. Как видно, Ассад разглядел за этой суровой миной нечто такое, чего не замечали остальные.
        - Лиза, нам внизу необходим фотокопировальный аппарат, - заявил Карл, дождавшись, когда она, улыбнувшись во весь рот, сделала перерыв и перестала выбивать дробь на клавиатуре. - Сумеешь провернуть это еще сегодня? Я знаю, что ниже этажом у ребят из НЦР как раз есть лишний. Он так и стоит нераспакованный.
        - Посмотрю, что тут можно сделать, - пообещала Лиза.
        Можно было считать, дело в шляпе.
        - Мне назначена встреча у Маркуса Якобсена, - раздался вдруг рядом звонкий голос.
        Карл обернулся и очутился лицом к лицу с незнакомой женщиной. Карие глаза, равных которым он еще не встречал. У Карла даже засосало под ложечкой. Женщина повернулась к секретаршам.
        - Вы - Мона Ибсен? - спросила фру Сёренсен.
        - Да.
        - Вас уже ждут.
        Женщины улыбнулись друг другу, Мона Ибсен отодвинулась, уступая дорогу, а фру Сёренсен встала, чтобы проводить ее к начальству. Сжав губы, Карл долгим взглядом провожал ее по коридору, пока она не скрылась за дверью кабинета. На ней была коротенькая шубка, еле–еле закрывавшая попку. Многообещающий вид. Но, судя по формам, женщина уже не молода. Почему он, черт возьми, заглядевшись на глаза, не рассмотрел ее лица?
        - Что это за Мона Ибсен? - небрежно спросил он у Лизы. - Связана с убийством велосипедиста?
        - Нет, она наш новый кризисный психолог. Будет прикреплена ко всем отделам полицейской префектуры.
        - Да ну? - спросил Карл и сам понял, как глупо это прозвучало.
        Подавив сосущее ощущение под ложечкой, Карл направился в кабинет Якобсена и без стука открыл дверь. Уж коли получать нагоняй, так хоть будет за что.
        - Извини, Маркус, - произнес он. - Я не знал, что у тебя посетители.
        Она сидела к двери боком, и Карл заметил нежную кожу и морщинки в уголках рта, скорее говорившие об улыбчивости, чем об унынии.
        - Я могу зайти попозже, если помешал.
        После таких почтительных извинений она повернулась к нему лицом. Ее рот был четко очерчен, форма полноватых губ - чисто лук амура. Возраст - явно за пятьдесят. Она чуть–чуть улыбнулась, и колени Карла, чтоб их нелегкая взяла, обмякли вдруг как ватные.
        - Карл, что тебе? - спросил Маркус.
        - Я только хотел сказать, чтобы вы спросили у Аннализы Квист, состояла ли она в интимной связи также и с убийцей.
        - Уже спрашивали. Не состояла.
        - Значит, нет? Тогда, мне кажется, вам нужно бы спросить у нее, чем занимается убийца. Не кто он по профессии, а чем занимается.
        - Само собой, мы и это уже сделали, но она ничего не говорит. Ты думаешь, у них были трудовые отношения?
        - Может, да, а может, нет. Но она, во всяком случае, так или иначе зависит от этого человека в связи с его работой.
        Якобсен кивнул. Это будет сделано только после того, как свидетельница и ее близкие будут устроены в безопасном месте. Но все–таки Карл смог взглянуть на эту Мону Ибсен.
        Это надо же - какие, оказывается, аппетитные бывают кризисные психологи!
        - Вот и все, что я хотел сказать, - заявил Карл и улыбнулся такой широкой, спокойной и жизнерадостной улыбкой, какую только мог изобразить, однако никакого отклика на нее не последовало.
        На секунду он схватился рукой за грудь: за грудиной вспыхнула резкая боль. Чертовски неприятное ощущение - будто захлебнулся воздухом.
        - Карл, с тобой все в порядке? - спросил шеф.
        - Так, пустяки! Отголоски былого. Все хорошо.
        Однако что–то было все же не так. Ощущение в груди было не из приятных.
        - Извините, Мона. Разрешите познакомить вас с Карлом Мёрком. Месяца два назад он попал в неприятнейшую историю с перестрелкой, в которой погиб один из наших сотрудников.
        Она слегка поклонилась, глядя на него. Он весь напрягся. Она немного прищурилась, проявляя, видимо, профессиональный интерес, но и то лучше, чем ничего.
        - Карл, это Мона Ибсен, наш новый кризисный психолог. Возможно, вам еще предстоит познакомиться поближе. Мы ведь очень заинтересованы в том, чтобы здоровье одного из лучших наших сотрудников полностью восстановилось.
        Он шагнул к столу и пожал ее руку. Познакомиться поближе? А как же! Это уж непременно!

        Засевшее в груди ощущение еще не прошло, когда Карл, спускаясь в подвал, столкнулся на лестнице с Ассадом.
        - Я наконец пробился, Карл, - сказал Ассад.
        Карл попытался отогнать стоявший перед глазами образ Моны. Это было нелегко сделать.
        - Куда пробился? - спросил он.
        - Я звонил в «Телеграмз онлайн» по крайней мере десять раз и пробился только пятнадцать минут назад, - стал объяснять Ассад, пока Карл собирался с мыслями. - Может быть, они сумеют нам что–то сказать о том, кто посылал телеграмму Мерете Люнггор. Во всяком случае, сейчас они над этим работают.

        18

        2003 год

        К повышенному давлению Мерета привыкла довольно быстро. Несколько дней у нее немного пошумело в ушах, и все прошло. Нет, главное было не давление.
        Страшнее всего был мерцавший над нею свет.
        Вечный свет оказался гораздо хуже, чем вечная тьма. Свет обнажил всю скудость ее жизни, уродство и холод. Леденящее белое пространство. Серые стены, резкие углы. Серые бачки, бесцветная еда. Свет принес ей осознание того, что из этой бетонной клетки не вырваться. Что отверстие в закругленной двери совершенно непригодно для побега, что этот бетонный ад - ее гроб и могила. Здесь она уже не могла спрятаться за опущенными веками, чтобы в любой момент мысленно ускользнуть из плена. Свет проникал к ней даже при закрытых глазах. Лишь когда ее окончательно одолевала усталость, она могла спастись во сне.
        И время стало тянуться бесконечно.

        Каждый день, покончив с едой, она облизывала запачканные пальцы и принималась твердить, устремив взор в пустоту: «Сегодня двадцать седьмое июля две тысячи второго года. Мне тридцать два года и двадцать один день. Я провела здесь сто сорок семь дней. Меня зовут Мерета Люнггор, и со мной все в порядке. Моего брата зовут Уффе, он родился десятого мая тысяча девятьсот семьдесят третьего года…» С этого она начинала, но иногда также повторяла имена родителей, иногда вспоминала других людей. Каждый божий день она проговаривала все это и множество других вещей. Вспоминала чистый воздух, запах других людей, звучание собачьего лая. Мысли тянули за собой другие мысли и позволяли ускользнуть из холодного плена.
        Она знала: однажды наступит день, когда она сойдет с ума. Это станет бегством от тяжелых мыслей, которые ходят по кругу. Она упорно боролась за себя и не собиралась сдаваться.
        По этой причине Мерета держалась подальше от двух иллюминаторов метрового диаметра, которые нащупала в темноте и к которым первое время часто подбиралась. Они располагались на высоте ее головы, и их зеркальные стекла скрывали все, что находилось снаружи. Спустя несколько дней ее глаза привыкли к свету; тогда она встала и подошла - с большой осторожностью, чтобы от неожиданности не испугаться собственного отражения. И вот, медленно поднимая взгляд, она наконец очутилась лицом к лицу сама с собой. Это зрелище болезненно поразило ее - до глубины души. Ее била дрожь, и Мерета на секунду невольно прикрыла глаза - так поразило ее отражение. Но не оттого, что сбылись ее худшие ожидания насчет собственного внешнего вида. Да, волосы были жирные и свалялись, как войлок, кожа - бледная, но не это главное.
        Худшее было то, что она увидела перед собой человека, полностью лишенного надежды. Обреченного на смерть. Незнакомку, одинокую в целом мире.
        - Ты - Мерета, - произнесла она тогда вслух и увидела со стороны, как произносит эти слова. - Это я там стою, - сказала она затем, желая в душе, чтобы это оказалось неправдой.
        Она ощущала себя отдельно от своего тела, и в то же время та, что стояла перед ней в зеркале, была ею. Есть отчего сойти с ума.
        Затем она отошла от иллюминаторов и присела на корточки. Попыталась запеть, но собственный голос показался чужим. Тогда она свернулась в позе зародыша и стала молиться. Дойдя до конца, начала сначала и молилась до тех пор, пока не вырвалась из безумного транса и отдалась во власть другого. И, отдыхая душой в мечтах и воспоминаниях, она поклялась себе, что никогда больше не подойдет к этому зеркалу.

        С течением времени она научилась различать сигналы своего тела. Замечала, когда желудок подсказывал, что еда запаздывает. Когда давление слегка менялось и когда ей лучше всего спалось.
        Интервалы между переменой контейнеров были всегда одинаковы. Мерета попробовала отсчитать секунды между сигналом желудка о том, что пришло время еды, и до ее появления - длительность этих промежутков колебалась в пределах получаса. Таким образом, у нее появилась точка отсчета времени при условии, что пища будет все время подаваться один раз в день.
        Знание этого факта было для нее утешением и проклятием. Утешением, потому что он давал ей хоть какую–то связь с привычками и ритмом окружающего мира. И проклятием - по той же причине. Снаружи шло время, наступало лето, осень, зима, а тут ничего не менялось. Она представляла себе летний дождик, смывающий с нее унижение и смрад. Мысленно она видела, как в день летнего солнцестояния горят костры, как зимой сверкает рождественская елка. Каждый день приходил со своими особенностями. Она помнила даты и знала, что они означают. Там, на воле!
        Так она сидела одна на голом полу, заставляя свои мысли устремляться к жизни, текущей снаружи. Это давалось нелегко. Часто живые картины так и норовили ускользнуть, но она их удерживала. Каждый день получал свое особенное значение.
        В день, когда Уффе исполнилось двадцать девять с половиной лет, она, прислонясь к холодной стене, представила себе, как гладит его по голове и поздравляет с праздником. Она решила мысленно испечь и послать ему пирог. Сперва нужно было купить необходимые продукты. Она не забыла надеть пальто, чтобы не замерзнуть на осеннем ветру. В кулинарном отделе она купила все нужное, выбрала то, что понравилось. Чтобы Уффе получил самое лучшее.

        Мерета считала дни, гадая, что задумали ее похитители и кто они такие. Иногда ей чудилось, что за темным стеклом мелькает еле заметная тень, и тогда она вздрагивала. Умываясь, старательно прикрывала свое тело, раздетая становилась к окнам спиной. Туалетное ведро она ставила к стене между иллюминаторами, чтобы никто не видел, как она на него садится.
        Потому что они там были. Если бы их не было, все не имело бы смысла. Одно время она обращалась к ним, пытаясь заговорить, сейчас уже перестала. Они все равно не отвечали.
        Она попросила дать ей гигиенические прокладки, они не дали. На пике менструаций туалетной бумаги не хватало, приходилось обходиться так.
        Она просила также зубную щетку, щетки тоже не дали, и это стало лишней заботой. Вместо щетки она массировала десны пальцем и пыталась чистить пространство между зубами, продувая сквозь них воздух, но в этом было мало проку. Дохнув себе в ладошку, она убеждалась, что изо рта пахнет все сильнее.
        Однажды Мерета вытащила пластинку из капюшона своей пуховой куртки. Она была пластиковая и достаточно твердая, но по толщине плохо годилась в качестве зубочистки. Мерета попыталась отломить от нее кусочек, а когда это удалось, начала обгрызать ее передними зубами. «Надо следить, чтобы кусок пластика не застрял в зубах. Самой тебе его никогда потом не вытащить», - напомнила она себе, чтобы не торопиться.
        Когда ей впервые за долгое время удалось наконец прочистить щели между зубами, она почувствовала большое облегчение. Эта щепочка стала ее драгоценностью. Надо тщательно беречь ее, как и оставшуюся часть пластинки.

        Голос заговорил с ней немного раньше, чем она рассчитывала. В свой тридцать третий день рождения Мерета проснулась с таким ощущением в животе, которое говорило ей, что сейчас, вероятно, еще ночь. Несколько часов она просидела, неотрывно глядя на зеркальные иллюминаторы и пытаясь предположить, что сегодня произойдет. Без конца взвешивала вопросы и ответы, успев перебрать все возможные имена, события и причины, но ни до чего не додумалась и знала ровно столько же, сколько год назад. Возможно, это что–то связанное с деньгами. Возможно, с Интернетом. Или какой–то эксперимент, попытка неведомого безумца узнать, что может выдержать человеческий организм и психика.
        Но она не собиралась безропотно принимать такие эксперименты. На это она никогда не пойдет.
        И все же раздавшийся голос застал ее врасплох. Желудок еще не заявил о том, что голоден. Она задрожала, но скорее от внезапной разрядки напряжения, чем от неожиданного звука.
        - Поздравляем, Мерета! - произнес женский голос. - Поздравляем тебя с тридцатитрехлетием. Мы видим, что у тебя все идет хорошо. Весь год ты была хорошей девочкой. С утра светит солнце.
        Солнце! Господи! Лучше бы ей этого не знать!
        - Ты подумала над вопросом? Почему мы держим тебя в клетке, как дикого зверя? За что тебе пришлось через это пройти? Ты додумалась до разгадки, Мерета, или нам снова придется назначить тебе наказание? Что же ты на этот раз должна получить: подарок или наказание?
        - Дай мне какую–нибудь подсказку, чтобы не начинать с пустого места! - воскликнула Мерета.
        - Ты не поняла правил игры. Нет, надо, чтобы ты догадалась сама. Сейчас мы передадим тебе ведра, а ты пока подумай, за что здесь оказалась. Кстати, мы приготовили для тебя небольшой подарочек и надеемся, что он тебе пригодится. У тебя очень мало времени на поиск ответа.
        На этот раз она впервые по голосу смогла представить себе говорящую. Это была уже немолодая женщина, далеко не молодая. Что–то в ее произношении свидетельствовало о том, что когда–то давно она училась в приличной школе. Некоторые звуки она произносила так, как это делают только хорошо образованные люди.
        - Для меня это не игра, - возразила Мерета. - Вы похитили меня и держите взаперти. Чего вам надо? Вы хотите денег? Я не знаю, как я, сидя здесь, могу вынуть для вас деньги из фонда. Неужели вы этого не понимаете?
        - Знаешь что, моя милая, - сказала женщина. - Не кажется ли тебе, что, если бы речь шла о деньгах, все было бы совсем иначе?
        Затем из люка послышалось шипение, и в нем показался первый бачок. Мерета втащила его к себе, ломая голову над тем, что ей еще сказать, как выиграть время.
        - Я же в жизни никому не сделала зла, я этого не заслужила, понимаете?
        В люке снова послышалось шипение, и показался второй бачок.
        - Это уже ближе к сути, дурочка! Ты именно заслужила!
        Мерета хотела было возразить, но женщина ее остановила:
        - Не говори больше ничего! Ты не справилась с заданием и сделала себе только хуже. Загляни–ка лучше в бачок. Ну как? Рада ты такому подарку?
        Мерета медленно подняла крышку, словно внутри пряталась кобра с раздутым капюшоном и ядовитой железой, до отказа наполненной ядом. Но то, что она увидела, было хуже.
        Это был электрический фонарик.
        - Спокойной ночи, Мерета, спи сладко! Давление у тебя внутри будет повышено еще на одну атмосферу. Посмотрим, поможет ли это освежить твою память.
        Сначала из шлюза наверху послышалось шипение, вместе с ним внутрь проникли запахи извне. Запах духов и напоминания о солнце.
        Затем вновь наступила тьма.

        19

        2007 год

        Фотокопировальный аппарат, который им прислали из НЦР - Национального центра расследований, как называлась новая разъездная бригада государственной полиции, был совсем новенький, и дали его только взаймы. Прекрасное подтверждение того, что они совсем не знали Карла: уж что к нему в руки попало, то пропало.
        - Ты сделаешь фотокопии всех документов, которые содержатся в деле, - сказал он Ассаду. - Пусть даже это займет у тебя целый день, я не против. А когда закончишь, поедешь в клинику спинномозговых повреждений и введешь в курс дела моего старого сослуживца Харди Хеннингсена. Он будет вести себя так, словно не замечает тебя, но ты не обращай внимания. Память у него слоновья, а слух как у летучей мыши.
        Внимательно рассмотрев все обозначения и клавиши на большущем аппарате в подвальном коридоре, Ассад спросил:
        - А как обращаться с этой штуковиной?
        - Тебе раньше никогда не приходилось делать фотокопии?
        - На такой штуковине и с такими значками не приходилось.
        Вот тебе и на! И это говорит человек, который за десять минут установил телевизор!
        - Господи, Ассад! Смотри: кладешь оригинал сюда и нажимаешь вот эту кнопку.
        «Оказывается, и я не такой уж отсталый», - подумал Карл.

        Как и следовало ожидать, мобильный телефон Бака решал, что вице–комиссар криминальной полиции Бак, к сожалению, не может ответить, так как занят в связи с расследованием убийства.
        Очаровательная секретарша с неровными зубками добавила в объяснение, что он и еще один сотрудник выехали в Вальбю на задержание.
        - Лиза, ты же дашь мне знать, когда этот балбес снова объявится? - попросил Карл.
        Через полтора часа он получил отмашку и без спросу ворвался в комнату для допросов, где у Бака и его помощника уже кипела работа. Арестованный в наручниках был самый обычный парнишка - усталый и насквозь простуженный.
        - Взяли бы уж платок да утерли горемыке нос, - сказал Карл, указывая на густые сопли, которые текли у того по лицу.
        Если даже они поймали того, кого надо, то сразу видно, что из этого парня никакими клещами не вытянешь ни слова.
        - Карл, ты что, не понимаешь по–человечески? - На этот раз лицо Бака побагровело, чего не так–то легко было добиться. - Изволь подождать! И никогда больше не прерывай коллегу посреди допроса. Договорились?
        - Пять минут, и я от тебя отстану, обещаю.
        Правда, болвану Баку понадобилось целых полтора часа, дабы объяснить Карлу, что он, Бак, был привлечен к расследованию дела Люнггор только на последнем этапе и потому ни черта о нем не знает. Но кто его просил разводить долгие разговоры вокруг да около?
        Но по крайней мере, теперь Карл узнал телефон Карен Мортенсен, вышедшей на пенсию социальной работницы из Стевнса, в ведении которой была карточка Уффе. А в придачу еще и телефон старшего полицейского инспектора Класа Дамгора, который в то время занимал начальственную должность в выездной следственной бригаде. Теперь он, по словам Бака, служил в полицейском округе Средней и Западной Зеландии. Почему было не сказать просто, что он работает в Роскилле?
        Кстати, другой начальник, который руководил следствием, уже успел умереть - после выхода на пенсию прожил всего два года. Вот так в Дании обстоит дело с пенсионерами из числа полицейских.
        Хоть сейчас - в Книгу рекордов Гиннесса.

        Старший полицейский инспектор Клас Дамгор оказался человеком совсем другого сорта, нежели Бак, - дружелюбный, приветливый, с интересом относящийся к собеседнику. О да! Он уже слышал про отдел «Q» и хорошо знает, кто такой Карл Мёрк. «Кажется, это вы тогда раскрыли дело об утонувшей девушке с Фемарна и о зверском убийстве в Северо–Западном округе, когда старушку вышвырнули из окна?» Да, о Карле Мёрке он весьма наслышан! Как же не помнить, если речь идет о заслуженном полицейском! Разумеется, он будет рад повидаться и поделиться сведениями с Карлом Мёрком, если он приедет в Роскилле. Дело Люнггор - очень печальная история, так что рад буду помочь, чем могу, в любое время, когда пожелаете.
        «Какой молодчина!» - успел только подумать Карл, прежде чем собеседник на другом конце провода сказал ему, что придется только подождать с этим три недельки, так как сейчас он с женой, дочерью и зятем отправляется на Сейшелы. А с поездкой надо поторопиться, пока острова не затопили тающие ледники, с хохотом заключил он.
        - Ну, как идет дело? - спросил Карл у Ассада, пытаясь оценить объем фотокопированных материалов.
        Ровные стопки вытянулись по всему коридору до самой лестницы - неужели в папках действительно набралось столько документов?
        - Ты уж извини, Карл, что это заняло столько часов, но там так много газет, что прямо беда.
        Карл еще раз взглянул на стопки:
        - Что же ты - копируешь газеты целиком?
        Ассад склонил голову набок, как виноватый щенок, собирающийся удрать. О господи, еще этого не хватало!
        - Ассад, послушай! Тебе надо копировать только те страницы, которые имеют отношение к делу. Мне кажется, что Харди совершенно не интересно, какой принц сколько настрелял фазанов во время охоты в Смёрумбавельсе, понимаешь?
        - Кто кого стрелял?
        - Неважно. Выбирай, что относится к делу, а остальные листы отбрасывай как ненужные. Ты здорово поработал.
        Оставив помощника за гудящей машиной, он позвонил пенсионерке из коммуны Стевнса, которая вела карточку Уффе. Вдруг она заметила что–нибудь такое, что послужит подсказкой?
        Судя по голосу, Карен Мортенсен была само обаяние. Карл живо представил себе, как она сидит в кресле–качалке и вяжет колпак для чайника. Ее голос был совершенно под стать тиканью борнхольмских[18] часов. Карл словно вернулся в детские годы, когда жил у родителей в Брёндерслеве.
        Но уже со второй фразы Карл понял, что жестоко ошибся. В ней все еще жил дух государственной служащей. Волк в овечьей шкуре!
        - Я не вправе высказываться по поводу дела Уффе Люнггора и других. Вам следует обратиться в отдел здравоохранения в Сторе Хединге.
        - Я был там. Послушайте меня, Карен Мортенсен. Я только пытаюсь выяснить, что случилось с сестрой Уффе Люнггора.
        - Суд признал Уффе невиновным по всем статьям, - отрезала она.
        - Да, да, я знаю и очень рад. Но Уффе может знать что–нибудь такое, что осталось невыясненным.
        - Его сестра погибла, так что какой теперь толк? От Уффе никто не услышал ни слова, он ничем не в силах помочь.
        - Скажите, а если я заеду к вам, вы разрешите задать несколько вопросов?
        - Не разрешу, если речь пойдет об Уффе.
        - Я просто ничего не понимаю! От людей, знавших Мерету Люнггор, я слышал, что она вспоминала о вас с величайшей признательностью. Говорила, что они с братом просто пропали бы, если бы не ваша неоценимая помощь в качестве государственной служащей. - Карен Мортенсен попыталась что–то вставить, но он ей не позволил. - Почему же вы не хотите помочь мне защитить память Мереты теперь, когда она сама уже не может этого сделать? Вы же знаете, что в глазах общественности она самоубийца. А вдруг люди не правы?
        На другом конце провода раздавалось только приглушенное бормотание радиоприемника. Женщина все еще мысленно переваривала слова о «величайшей признательности». Тут было над чем подумать!
        Сдалась она только секунд через десять.
        - Насколько я знаю, Мерета Люнггор никогда никому не рассказывала про Уффе. О его существовании знали только у нас в социальном ведомстве, - неуверенно вымолвила она наконец, к радости Карла. Лед тронулся!
        - Вы, разумеется, правы, и обыкновенно так и должно быть. Но тут ведь надо считаться с тем, что у них были какие–то родственники. Где–то в Ютландии, но тем не менее.
        Карл сделал театральную паузу, прикидывая, что еще сказать об этих воображаемых родственниках, если она захочет подробностей. Но Карен Мортенсен уже скушала приманку и была у него на крючке. Поняв это, он спросил:
        - Вы лично посещали Уффе на дому?
        - Нет, это делал специальный куратор. А я на протяжении многих лет вела его дело.
        - Как на ваш взгляд - состояние Уффе ухудшалось с годами?
        Женщина помедлила с ответом. Так она, чего доброго, сорвется с крючка. Надо не отпускать!
        - Я вас потому спрашиваю, что в последние годы он как будто стал более доступен для контактов, но я ведь могу и ошибаться, - продолжал Карл.
        - Так вы виделись с Уффе? - Она, похоже, удивилась.
        - Ну да, а как же! Очень обаятельный молодой человек. Улыбка просто ослепительная. Глядя на него, даже не верится, что с ним что–то не так.
        - Да, правда. Такое впечатление и раньше складывалось у многих. Однако при мозговых нарушениях так часто бывает. Это большая заслуга Мереты, что он окончательно не ушел в себя.
        - Вы считаете, была такая опасность?
        - Уверена. Но вы правы, что выражение лица у него бывало очень живое. Нет, я не думаю, чтобы с годами у него произошло ухудшение.
        - А как вам кажется - он вообще–то понимал, что случилось с его сестрой?
        - Нет, мне кажется, вряд ли.
        - Разве это не странно? Он же реагировал, если она задерживалась после работы. Я слышал, даже плакал.
        - Если хотите знать мое мнение, то он едва ли видел, как его сестра упала в воду. Я так не думаю. У него бы в таком случае сделалась истерика, и, как мне кажется, он бы сам тогда прыгнул за ней следом. А что до его реакции, то он ведь несколько дней блуждал где–то по Фемарну, и, наверное, все это время проплакал, пока искал ее, и дошел до полного душевного расстройства. Когда его нашли, он уже ничего не чувствовал, кроме простейших потребностей. Я хочу сказать, что он похудел на три–четыре килограмма и все это время, с тех пор как сошел с парома, ничего не ел и не пил.
        - Но могло быть так, что он нечаянно скинул сестру за борт? А потом понял, что сделал что–то нехорошее?
        - Знаете, господин Мёрк, я ведь так и думала, что вы этим закончите! - Карл почувствовал, что сидящий в ней волк уже показывает зубы, поэтому требовалась осторожность. - Но хотя мне и хочется, я не буду бросать трубку, а лучше расскажу вам одну историю, которая заставит вас призадуматься.
        Карл так и приник к телефону.
        - Вы ведь знаете, что Уффе видел, как разбились его родители? - спросила она.
        - Да.
        - По моему мнению, Уффе с тех пор потерял почву под ногами. Ничто не могло ему заменить тех уз, которые связывали его с родителями. Мерета старалась, но она все–таки не мать и не отец. В ней он видел старшую сестру, с которой они играли, и это так и осталось. Если он плакал, когда она задерживалась на работе, то скорее от обиды на подружку, которая его обманула. В глубине души он по–прежнему оставался мальчиком, который ждет возвращения папы и мамы. Что же касается Мереты, то все дети в какой–то момент перестают горевать об утрате товарища по играм. А теперь история, о которой я говорила.
        - Я слушаю.
        - Однажды я навестила их дома. Против обыкновения я не предупредила о своем приходе, решила просто заглянуть на минутку. Идя по дорожке через сад, я заметила, что автомобиля Мереты нет на месте. Она приехала спустя несколько минут, так как просто ездила за чем–то в магазин на перекрестке. Тогда он еще работал.
        - Магазин в Маглебю?
        - Да. Остановившись на дорожке, я услышала тихое бормотание под окнами гостиной, похожее на детский лепет, но это был не ребенок. Только подойдя вплотную, я увидела, что это Уффе. Он сидел на террасе перед кучкой песка и разговаривал сам с собой. Я ничего не разобрала из его слов, если это были слова. Но я поняла, что он делает.
        - Он увидел вас?
        - Да, сразу же, но не успел прикрыть то, что перед ним было.
        - А это было…
        - В песке на террасе была сделана дорожка, по обе стороны от нее он воткнул веточки, а посредине лежала деревяшка от детского строительного набора.
        - Ну и?..
        - Вы не поняли, что он сделал?
        - Стараюсь понять.
        - Песок и веточки изображали лесную дорогу. Деревяшка - машину, в которой ехали родители. Уффе сделал реконструкцию аварии.
        Вот это да!
        - Ну ладно. И он не хотел, чтобы вы это видели?
        - Он снес все одним движением. Это меня и убедило окончательно.
        - В чем?
        - В том, что Уффе помнит.
        Оба замолчали. Звуки радио на заднем плане внезапно усилились, будто кто–то прибавил громкость.
        - Вы рассказали об этом Мерете Люнггор, когда она вернулась домой? - спросил Карл.
        - Да, но она сказала, что я преувеличиваю значение увиденного. Что он часто играет вот так на полу с разными вещами, которые случайно попались ему под руку. Что он испугался при моем появлении, и отсюда такая реакция.
        - Вам казалось, он понял, что его застали врасплох. Вы рассказали ей об этом?
        - Да, но она сказала, что это был просто испуг.
        - А по–вашему, это было не так?
        - Испугаться он испугался, но тут было и другое.
        - То есть Уффе понимает больше, чем мы думаем?
        - Я не знаю. Знаю только, что он помнит аварию. Может быть, это единственное, что он по–настоящему помнит. Невозможно наверняка знать, помнит ли он что–то об исчезновении сестры. Нельзя даже сказать с уверенностью, помнит ли он вообще сестру.
        - Разве это не проверяли, когда исчезла Мерета?
        - С Уффе все сложно. Я пыталась помочь полиции вступить с ним в контакт, когда он сидел в камере предварительного заключения. Пыталась добиться от него, чтобы он вспомнил, что случилось на пароме. Мы повесили на стене фотографии палубы и поставили на столе игрушечные фигурки людей, модель парома и таз с водой, чтобы он мог поиграть. Я незаметно наблюдала за ним вместе с психологом, но он не стал играть с корабликом.
        - Он ничего не помнил, хотя с тех пор прошло всего несколько дней?
        - Не знаю.
        - Я был бы очень заинтересован в том, чтобы найти к нему подход и хоть чуточку разбудить его память. Хотя бы какие–то крохи, которые подсказали бы мне, что произошло на пароме. Опираясь на них, я бы знал, с чего начать.
        - Да, я вас понимаю.
        - Вы рассказывали полиции про эпизод с кубиком?
        - Да. Я рассказала одному из членов разъездной бригады. Некоему Бёрге Баку.
        Это кое–что объясняет. Кажется, Бака действительно зовут Бёрге.
        - Я прекрасно его знаю. Дело в том, что в отчете я не встретил упоминаний об этом. Вы не знаете, чем это объясняется?
        - Не знаю. В дальнейшем он меня в подробностях об этом не расспрашивал. Возможно, это записано в заключении психологов и психиатров, но я его не читала.
        - Я полагаю, что это заключение, вероятно, находится в «Эгелю», куда помещен Уффе.
        - Наверное, да, но не думаю, что оно прибавит много нового к тому, что вы знаете об Уффе. Большинство, как и я, решили, что история с деревяшкой была вызвана каким–то мимолетным просветлением. Что, по сути дела, Уффе ничего не помнит и, наседая на него, мы никак не продвинемся в расследовании дела Мереты Люнггор.
        - И тогда его выпустили из заключения.
        - Да, так и было.

        20

        2007 год
        - Просто не знаю, что нам теперь делать, Маркус. - Заместитель посмотрел на начальника с таким выражением, словно только что узнал о пожаре в его доме.
        - И ты наверняка знаешь, что журналисты не предпочтут поговорить со мной или начальником отдела информации?
        - Они настаивали на интервью с Карлом. Они беседовали с Пив Вестергор, и она посоветовала им обратиться к нему.
        - Что же ты не сказал, что он болен, или уехал на задание, или отказался встречаться? Ну, что–нибудь в этом роде. Нельзя же отдавать его на растерзание этой своры! Журналисты ДР[19] вцепятся в него мертвой хваткой.
        - Я понимаю.
        - Ларс, надо заставить его отказаться.
        - Эта задача скорее по плечу тебе.

        Спустя десять минут хмурый Карл Мёрк появился на пороге начальственного кабинета.
        - А, Карл! - начал Маркус Якобсен. - Ну, как успехи?
        Тот пожал плечами:
        - Могу сообщить, к твоему сведению, что Бак ни черта не знает о деле Люнггор.
        - Вот как? Странно! Но ты–то знаешь?
        Карл зашел в кабинет и плюхнулся в кресло:
        - Не жди от меня чудес.
        - Значит, у тебя нет ничего нового по этому делу.
        - Пока что нет.
        - Стало быть, мне лучше сказать журналистам из телевизионных новостей, что у тебя еще рано брать интервью?
        - Не буду я, черт возьми, давать никаких интервью!
        Душу Маркуса затопило облегчение, и вслед за ним на лице расплылась широкая улыбка.
        - Я тебя понимаю. Когда ты с головой погружен в расследование, хочется, чтобы не отвлекали. Нам, в отличие от тебя, приходится считаться с требованиями общественности, но в работе над такими старыми делами, как твои, человек имеет право вести расследование не торопясь, в спокойной обстановке. Я так и передам им. Ты имеешь на это полное право.
        - Не мог бы ты распорядиться, чтобы мне в подвал прислали копию личного дела Ассада?
        Этого только не хватало! Уж не считает ли Карл, что Маркус - его секретарь?
        - Ну конечно же! - тем не менее откликнулся начальник. - Я поручу это Ларсу. Ты доволен своим помощником?
        - Поживем - увидим. Пока что доволен.
        - Ты ведь не привлекаешь его к расследованию, могу я на это надеяться?
        - Разумеется, можешь! - При этих словах на лице Карла появилась улыбка, что было большой редкостью.
        - Так значит, все–таки ты посвящаешь его в дела?
        - Да ладно тебе! Сейчас, если хочешь знать, Ассад находится в Хорнбэке, знакомит Харди с кое–какими документами, с которых снял фотокопии. Против этого ты же ничего не имеешь? Сам знаешь, какая голова у Харди, иногда он нам может дать сто очков вперед. И так у него хотя бы будет чем заняться.
        - Ну, против этого, конечно, возразить нечего, - с надеждой ответил Маркус. - А как там Харди?
        Карл пожал плечами.
        Ничего другого Маркус не ожидал. Очень печально!
        Они обменялись кивками: аудиенция была закончена.
        - Ах да! Вот еще что, - обернулся с порога Карл. - Когда будешь вместо меня давать интервью «Новостям», то не говори, пожалуйста, что в этом отделе нас полтора человека. Как бы Ассад не обиделся, если услышит. А вместе с ним, я думаю, еще и те, кто выделял на это деньги.
        А ведь он прав! Вот уж, как говорится, связались на свою голову, а теперь выпутывайся!
        - Да, кстати, Маркус, еще одно!
        Подняв брови, Маркус посмотрел на лукавую физиономию Карла. Что еще он придумал?
        - Когда увидишь в следующий раз кризисного психолога, скажи ей, что Карлу Мёрку требуется помощь.
        Маркус снова обратил на Карла взгляд, в котором читалось: беда мне с тобой! А ведь с виду весело ухмыляющийся Карл ничуть не походил на человека, который находится на грани нервного срыва.
        - Да, меня изводят неотвязные мысли о смерти Анкера. Наверное, потому, что я так часто вижусь с Харди. Пускай она меня научит, как жить дальше.

        21

        2007 год

        На следующий день все засыпали Карла рассказами о телевизионном выступлении начальника отдела убийств Маркуса Якобсена. Рассказывали попутчики по электричке, сотрудники дежурного отдела и те люди с третьего этажа, которые сочли возможным снизойти до разговора с ним. Все посмотрели это выступление - за исключением одного только Карла.
        - Поздравляю! - крикнула ему одна из секретарш на всю Полицейскую площадь, другие же старательно обходили его подальше.
        Все это было очень странно.
        Сунувшись в дверь крохотного чуланчика, который служил кабинетом Ассаду, Карл был встречен такой улыбкой, от которой у помощника по всему лицу разбежались морщинки. Значит, Ассад хорошо осведомлен обо всех новостях.
        - Ну, ты обрадовался? - спросил тот и сам себе ответил энергичными кивками.
        - Чему я должен радоваться?
        - Ой! Маркус Якобсен столько хорошего говорил о нашем отделе и о тебе. Самые приятные слова от начала и до конца, чтобы ты знал. Вот и моя жена сказала: мы с тобой можем очень гордиться. - Ассад подмигнул Карлу. Дурная привычка! - И еще ты станешь комиссаром полиции.
        - Чего?
        - Сам спроси у фру Сёренсен! Она приготовила для тебя бумаги и велела, чтобы я не забыл тебе сказать.
        Но Ассад зря старался - из коридора уже слышалось цоканье каблучков приближающейся фурии.
        - Поздравляю! - выдавила она с усилием, одновременно одарив сладкой улыбкой Ассада. - Вот бумаги, которые тебе нужно заполнить. Занятия на курсах начинаются в понедельник.
        - Дивная женщина! - произнес Ассад, как только она целеустремленно направила свои стопы прочь из подвала. - О каких курсах она говорит, Карл?
        Карл вздохнул:
        - Не посидев за партой, нельзя стать комиссаром.
        - Тебя забирают отсюда? - Ассад скорчил разочарованную гримасу.
        - Никто меня ниоткуда не заберет.
        - Тогда я не понимаю.
        - Ничего, поймешь! Расскажи–ка мне лучше, как там все прошло у Харди!
        Глаза Ассада неожиданно округлились:
        - Мне там совсем не понравилось. Большой мужчина лежит под периной и даже не двигается. Потом пришла сестра и хотела меня выгнать. Но с этим ничего, уладилось. Она по–своему даже очень приятная женщина. - Он заулыбался. - Думаю, она это поняла по моему лицу, так что просто ушла.
        Карл воззрился на него в полном недоумении. Иногда Ассад доводил его до такого отчаяния, что хоть бросай все и беги на край света.
        - А Харди, Ассад? Я же спрашивал тебя о Харди! Что он сказал? Ты прочел ему что–нибудь из этих фотокопий?
        - Да. Я читал два с половиной часа, после этого он заснул.
        - Ну и дальше что?
        - Дальше он спал.
        Только могучий мозг Карла смог удержать руки от того, чтобы схватить Ассада за глотку и придушить.
        А тот улыбался:
        - Но я туда еще вернусь. Когда я уходил, сиделка попрощалась со мной очень вежливо.
        У Карла опустились руки:
        - Раз уж ты так хорошо умеешь ладить с дамочками, то давай–ка сходи наверх и подмажь на всякий случай секретарш.
        Ассад оживился. На его лице ясно читалось: это гораздо приятнее, чем торчать в подвале, обряженным в халат уборщика и зеленые перчатки.
        Карл посидел немного, глядя в пустоту. О чем бы он ни думал, на заднем плане все время крутилась мысль о разговоре с Карен Мортенсен, служащей отдела здравоохранения Стевнса. Существует ли какой–то способ достучаться до сознания Уффе? Можно ли пробудить его память? Не спрятано ли в ней то, что объяснило бы исчезновение Мереты Люнггор, и нельзя ли как–то это извлечь, если нажать на нужную кнопку? Можно ли использовать память об аварии, чтобы найти эту кнопку? Вопросов, которые требовали решения, становилось все больше и больше.
        Он окликнул своего помощника, бывшего уже на полпути к лестнице:
        - Ассад, еще одно поручение! Раздобудь мне все сведения, относящиеся к аварии, в которой погибли родители Мереты и Уффе. Решительно все. До ниточки. Фотографии, отчет дорожного патруля, вырезки из газет. Пусть секретарши тебе помогут. Я хотел бы получить это безотлагательно.
        - Безотлагательно?
        - Безотлагательно, Ассад, это значит поскорее. Есть такой парень по имени Уффе, с которым мне очень хотелось бы потолковать об этой аварии.
        - Потолковать? - повторил Ассад себе под нос.
        Вид у него сделался задумчивый.

        На время обеденного перерыва у Карла была назначена встреча, которую он с удовольствием пропустил бы. Накануне Вигга весь вечер приставала к нему, чтобы он пришел посмотреть на ее чудо–галерею. Находилась она на улице Нансена - не в закоулке каком–нибудь, зато и стоило это бешеных денег. Карл никакими силами не мог вызвать в душе ликование ввиду неизбежной перспективы вытряхнуть из кармана последние деньги, чтобы какой–то несчастный мазилка по имени Хугин выставлял свои произведения рядом с чертовыми картинами Вигги.
        Уходя из полицейского управления, он столкнулся в вестибюле с Маркусом Якобсеном. Тот шел ему навстречу бодрым шагом, не отрывая глаз от мозаичного пола, украшенного узором из свастик, и тем не менее тут же приметил Карла. Во всей полицейской префектуре не было человека столь приметливого, пусть внешне это и не проявлялось. Недаром Маркус Якобсен был их шефом.
        - Я слышал, Маркус, ты хвалил меня перед журналистами. Так сколько же дел мы, с твоих слов, уже разобрали в отделении «Q»? И мало того - одно из них, как ты сказал, уже находится на пороге раскрытия. Ты просто представить себе не можешь, до чего я рад это слышать! Вот уж и впрямь прекрасные новости!
        Начальник отдела убийств взглянул ему прямо в глаза. Этот взгляд тоже был одной из составляющих его авторитета. Он и сам знал, что переборщил с похвалами, и также знал, почему это сделал. Честь мундира - прежде всего! Деньги - лишь средство. А уж задачи определять самому шефу.
        - Ну, пока, - сказал Карл. - Мне надо спешить, чтобы успеть до завтрака раскрыть еще парочку дел. Да! - Уже возле выхода он обернулся. - Скажи, Маркус, на сколько разрядов в расписании ставок повысилось мое жалованье? - крикнул он через зал начальнику отдела убийств, который растаял за выкрашенными в бронзовый цвет стульями, расставленными вдоль стены. - И ты поговорил с кризисной психологиней?
        Выйдя на свет, Карл на секунду остановился, щурясь на солнце. Никто не будет решать за него, сколько побрякушек украсит его парадный мундир. Насколько Карл знал Виггу, ей уже все известно о его повышении, так что плакала прибавка к зарплате. И с какой стати ему еще ходить ради этого на курсы?

        Торговое помещение, которое она выбрала, когда–то служило магазином трикотажных изделий. В дальнейшем в нем располагалось издательство, печатное бюро, контора по импорту предметов искусства и магазин CD–дисков, и сейчас от прежней отделки остался только потолок из матового стекла. Общая площадь составляла не более тридцати пяти метров, как на глазок определил Карл. Широкое окно в сторону прохода, ведущего к озерам, вид на пиццерию, со стороны заднего двора - островок зелени и в довершение - соседство с кафе «Банкрот», где за несколько дней до гибели побывала Мерета Люнггор. Улица Нансена с ее уютными кафе и ресторанами - это вам не какая–нибудь захудалая улочка. Почти парижская идиллия!
        Карл обернулся и сразу увидел возле булочной приближающуюся парочку - Виггу и ее парня. Выход Вигги на улицу был таким же победоносным и красочным зрелищем, как вступление на арену матадора. В ее живописном одеянии артистически смешалась вся палитра цветов. Уж Вигга всегда умела выглядеть празднично, чего нельзя было сказать о хиловатом мужичонке, который своей черной облегающей одеждой и черными кругами на бледном как мел лице больше всего походил на одного из обитателей свинцовых гробов в фильмах про Дракулу.
        - Ми–илый! - крикнула она с другой стороны перехода через Алефельдсгаде.
        Это дорогого стоило, так что влетит в копеечку.

        К тому времени как тощее привидение закончило измерять это великолепие, Вигга довела Карла до нужной кондиции. С него причитается всего лишь две трети арендной платы, остальное она как–нибудь наскребет сама.
        - Мы тут будем грести деньги лопатой! - воскликнула она, широким жестом обведя помещение.
        «Ну да, - подумал Карл, - если не выгребать вон».
        Он уже вычислил, что придется выкладывать по две тысячи шестьсот крон в месяц. Пожалуй, не миновать ему чертовых курсов переподготовки.
        Чтобы изучить контракт, они устроились за столиком в кафе «Банкрот». Карл огляделся. Вот здесь побывала Мерета Люнггор, а всего через пару недель после этого исчезла с лица земли.
        - Кто владелец этого кафе? - спросил он девушку в баре.
        - Жан Ив. Вон он там сидит, - показала она на мужчину солидного вида: никакой развязной жестикуляции, ничего французского в облике.
        Карл поднялся и достал полицейский жетон.
        - Можно спросить, с каких пор вы владеете этим замечательным заведением? - спросил он, предъявив жетон.
        Судя по любезной улыбке хозяина, в этом не было необходимости. Но что толку от жетона, если все время держать его в кармане?
        - С две тысячи второго года.
        - Не припомните, с какого месяца?
        - А в связи с чем этот вопрос?
        - В связи с депутатом фолькетинга Меретой Люнггор. Она исчезла, если помните.
        Хозяин кивнул.
        - И она сюда приходила, - продолжал Карл. - Незадолго до того, как погибла. Это было при вас?
        Жан Ив помотал головой:
        - Это предприятие перешло ко мне от одного из моих друзей первого марта две тысячи второго года, но я помню, что его спрашивали об этом: не может ли он назвать кого–то, кто видел, с кем она сюда приходила. Однако такого человека не нашлось. Возможно, я бы и запомнил, будь это при мне.
        Карл тоже улыбнулся. Возможно, что и так - хозяин производил впечатление наблюдательного человека.
        - Но вы опоздали на месяц. Что поделаешь - бывает! - сказал Карл, пожимая руку владельцу кафе.
        Тем временем Вигга успела подписать все, что было разложено перед ней на столе. Она всегда очень щедро раздавала подписи.
        - Дай–ка мне посмотреть. - Карл вытянул бумаги из руки Хугина.
        Демонстративно разложив перед собой стандартный контракт, набранный мелким шрифтом, он уставился в него невидящим взглядом и подумал: «Столько людей ходят по земле, не подозревая, что с ними может случиться!»
        В этом зале холодным февральским вечером сидела Мерета Люнггор и глядела в окно. Ждала ли она от жизни чего–то совсем другого или еще тогда догадывалась, что несколько дней спустя канет в холодную пучину Балтийского моря?

        Когда Карл вернулся на рабочее место, Ассад был по уши занят наверху, общаясь с секретаршами. Карла это вполне устраивало. Встреча с Виггой и ее ходячим покойником выкачала из него все силы, и теперь ему было просто необходимо немного посидеть, задрав ноги на стол и погрузившись в царство целительных снов.
        Но не успел Карл так посидеть и десяти минут, как некий внутренний позыв вытолкнул его из медитативного состояния. Это ощущение хорошо знакомо всякому полицейскому - женщины называют его интуицией. Заговорил опыт, который не давал покоя подсознанию. Это было предчувствие того, что определенный ряд конкретных действий в итоге неизбежно приведет к определенному результату.
        Открыв глаза, Карл посмотрел на записки, прикрепленные магнитами к доске. Потом поднялся и вычеркнул на одном листке «Служащая социального ведомства в Стевнсе». В списке под заголовком «Проверить» осталось: «Телеграмма - Секретарши в Кристиансборге - Свидетели на шлезвиг–гольштейнском пароме».
        Телеграмма, полученная Меретой Люнггор, все–таки не могла пройти мимо ее секретарши. Кто в Кристиансборге вообще принял телеграмму–валентинку? Почему все так уверены, что это могла сделать только сама Мерета Люнггор? Ведь в тот момент она, кажется, была завалена работой, как никто другой из членов фолькетинга. Рассуждая логически, телеграмма должна была пройти через руки секретарши. Не то чтобы Карл подозревал секретаршу в том, что она непременно сует нос во все бумаги шефа, но все же…
        Вот что его встревожило!
        - Нам пришел ответ от «Телеграмз онлайн», - объявил показавшийся в дверях Ассад.
        Карл вскинул голову.
        - Они не могли сообщить, что в ней было написано, зато у них зарегистрировано, кто ее послал. Чудное такое имя. - Ассад посмотрел в записку и прочитал: - Таге Баггесен. Они говорят, что телеграмма была от кого–то из фолькетинга. Я только это хотел сказать.
        Передав листок Карлу, помощник уже повернулся, чтобы уйти, но добавил:
        - Мы собираем материал о той аварии. Меня ждут наверху.
        Карл кивнул, затем взял трубку и набрал номер фолькетинга.
        Ответила ему служащая секретариата радикального центра. Она говорила любезно, однако сказала, что, к сожалению, Таге Баггесен в отъезде, уехал на уик–энд на Фарерские острова.
        - Ничего, - успокоил девушку Карл. - Я свяжусь с ним в понедельник.
        - В таком случае хочу вас предупредить, что в понедельник Баггесен будет очень занят. Просто чтобы вы знали.
        Тогда он попросил соединить его с секретариатом «демократов».

        Там тоже трубку взяла секретарша, только очень усталая, и сказала, что вот так, с ходу, ничего не может ответить. Но если она, дескать, не ошибается, то последней секретаршей Мереты Люнггор была девушка по имени Сёс Норуп.
        Карл подтвердил, что именно так ее и звали.
        - Не то чтобы она была такой уж незапоминающейся, - продолжал голос в трубке, - просто тут очень недолго проработала.
        Тут вмешался голос другой секретарши, которая подсказала, что Сёс Норуп перешла сюда вроде бы из ДСЮЭ, а потом туда же вернулась, хотя ей предлагали остаться у преемника Мереты Люнггор.
        - Вобла была сушеная, - произнес кто–то еще, и это, по–видимому, освежило память остальных девушек в комнате.
        «Так и есть, - с удовлетворением подумал Карл. - Таких, как мы, положительных, надежных зануд люди запоминают надолго».
        Тогда он позвонил в ДСЮЭ, и - что бы вы думали! - все в секретариате хорошо помнили Сёс Норуп. Нет, она не вернулась на старое место. Куда–то ушла и как в воду канула.
        Положив трубку, Карл покачал головой. Как–то вдруг в его работе все пошло так, что с какого бы конца он ни принимался за дело, все нити приводили к бесследному исчезновению. У него совсем не вызывала восторга перспектива пускаться на поиски секретарши, которая, может быть, помнит что–то про телеграмму, которая, может быть, укажет на некую личность, которая, может быть, встречалась с Меретой Люнггор в кафе и, может быть, знает что–то о том, в каком настроении та находилась пять лет назад. Пожалуй, лучше уж разузнать, насколько Ассад с помощью здешних секретарш продвинулся в деле расследования той проклятой аварии.

        Следователи обнаружились в одном из вспомогательных помещений в окружении разложенных на столе факсов, фотокопий и разных бумажек. Впечатление было такое, словно Ассад открыл центр по работе с избирателями для участия в президентской кампании. Три секретарши трещали без умолку, а Ассад подливал чаю и старательно кивал при каждом новом повороте этой светской беседы. Удивительно результативный метод работы!
        Карл осторожно постучал по дверному косяку.
        - Похоже, вы собрали большое количество документов, - произнес он, кивая на бумаги.
        И почувствовал себя невидимкой: одна только фру Сёренсен удостоила его взглядом, хотя это и не доставило ему большой радости.
        Он молча удалился в коридор и впервые после окончания школы испытал что–то похожее на ревность.
        - Карл Мёрк, - раздался у него за спиной голос, который тотчас же заставил его забыть о горьком чувстве поражения и ощутить себя победителем. - Маркус Якобсен сказал, что вы хотели поговорить со мной. Назначим время для встречи.
        Обернувшись, Карл тут же поймал взгляд Моны Ибсен. Назначить встречу? Еще бы, черт возьми!

        22

        2003–2005 годы

        После того как на день рождения Мереты они выключили свет и увеличили давление, она проспала целые сутки. Ее совершенно сразило сознание того, что ее жизнью полностью распоряжается кто–то другой и что она, судя по всему, находится на пути к бездне. Лишь на следующий день, когда в шлюзе загремело ведро с едой, она открыла глаза и попыталась сориентироваться в обстановке.
        Подняв взгляд, она посмотрела на иллюминаторы: оттуда к ней проникал еле заметный свет. Значит, в помещении за стеклом загорелась лампочка. Мерете она давала не больше света, чем зажженная спичка, но это было хоть что–то. Встав на колени, она попыталась определить, где находится источник света, но за стеклом все было смутно. Тогда она повернулась в другую сторону и осмотрелась в своей камере. Света хватало, чтобы, привыкнув к нему, глаза через несколько дней начали различать отдельные детали.
        В первый миг она обрадовалась, но тут же себя одернула. Ведь как ни мало этого света, его тоже можно выключить.
        Кнопкой распоряжалась не она.
        Вставая, Мерета задела рукой лежавшую на полу металлическую трубку. Это был фонарик, который они ей передали. Она крепко сжала его в руке, стараясь упорядочить мысли. Фонарик означал, что рано или поздно они собираются выключить жалкие остатки света, которые проникали к ней из–за стекла. Иначе зачем было давать ей фонарик?
        В первый момент она хотела его включить - просто потому, что у нее имелась такая возможность. Искушение было велико - ведь в остальном у нее давно уже отняли право самой что–то решать. Однако она не стала этого делать.
        «У тебя есть глаза, Мерета, вот пусть они и работают», - остановила она себя и положила фонарик рядом с отхожим ведром к стене под иллюминатором. Если зажечь свет, то, погасив его, она надолго окажется в непроницаемой тьме.
        Это все равно, что пытаться утолить жажду морской водой.

        Ее опасения не оправдались, и слабый свет не погас. Она могла различать очертания комнаты и наблюдать за тем, как постепенно хирело ее тело. В таких условиях, напоминавших зимнюю ночь, она провела почти пятнадцать месяцев. Затем все опять радикально переменилось.
        В тот день она впервые различила за слепым стеклом какие–то тени.
        Она лежала на полу, вспоминая книжки. Так она поступала часто, чтобы отвлечь себя от мыслей о том, как бы она сейчас могла жить, если бы поступила как–то иначе. Думая о книжках, она переселялась в совершенно другой мир. Одно только воспоминание о сухости бумажных страниц под пальцами наполняло душу тоской. Запах целлюлозы и типографской краски. Сотни раз Мерета мыслями улетала в свою воображаемую библиотеку, отыскивая там единственную книжку на свете, которая в точности сохранилась у нее в памяти, без домыслов, привнесенных собственной фантазией. Не ту, которую ей хотелось бы вспомнить, не ту, которая произвела на нее наибольшее впечатление. Но единственную книжку, которая целиком сохранилась в ее измученном сознании вместе с воспоминаниями о радостных взрывах смеха.
        Эту книгу читала ей мама, и Мерета читала ее вслух братцу Уффе, и вот теперь, в потемках, она пыталась читать ее самой себе. Маленький философствующий медвежонок Пух стал ее спасательным кругом, защитой от безумия. Они все обитатели стометрового леса. Она как раз находилась в далекой медовой стране, когда на освещенное еле брезжущим светом окно вдруг надвинулось черное пятно.
        Мерета изо всех сил вытаращила глаза и затаила дыхание. Нет, ей не показалось. Впервые за долгое–долгое время она почувствовала, что слегка вспотела. На школьном дворе, в узких вечерних улочках незнакомых городов, в фолькетинге в самые первые дни - вот где ее посещало это же ощущение: будто где–то рядом посторонний человек, который подглядывает за ней исподтишка.
        «Эта тень хочет причинить мне зло», - подумала она и, обхватив себя руками за плечи, продолжала пристально следить за пятном. Оно постепенно увеличивалось и наконец застыло над нижним краем иллюминатора, будто тень человека, сидящего на высоком табурете.
        «Видят ли они меня?» - подумала Мерета и, напрягая зрение, посмотрела на стену у себя за спиной. Да, белая поверхность стены четко выделялась из тьмы, ее разглядел бы любой, кто не привык жить во мраке. А значит, и ее, Мерету, эти, снаружи, тоже могут видеть.
        Всего несколько часов назад она приняла из шлюза бачок с едой: она знала это совершенно точно, поскольку единственное событие ее жизни изо дня в день происходило регулярно и ритмы организма настроились на него. До прибытия следующего бачка осталось еще много, много часов. Тогда зачем они сейчас тут? Что им нужно?
        Очень медленно Мерета встала и пошла к окну. Тень за стеклом даже не шелохнулась.
        Тогда Мерета приложила ладонь к стеклу, закрыв ею черную тень, и стала ждать, глядя на свое полузаслоненное отражение. Так она простояла до тех пор, пока не усомнилась, стоит ли доверять собственному рассудку. Есть ли тень - или ее нет? Может быть, так, а может, иначе. Почему сейчас кто–то должен стоять за стеклом, если раньше никто в него не заглядывал?
        - Подите вы к черту! - крикнула она так, что эхо отдалось в теле, будто электрический разряд.
        И тут вдруг это произошло. Мерета отчетливо увидела, как тень за стеклом сдвинулась - немного вбок и немного назад. Чем дальше от стекла, тем больше она уменьшалась и становилась более расплывчатой.
        - Я знаю, что вы там! - крикнула Мерета; ее пробрал озноб, губы и все лицевые мышцы задрожали. - Убирайтесь отсюда! - прошипела она, наклонившись к стеклу.
        Но тень осталась на том же месте.
        Тогда Мерета села на пол, уткнулась в колени и обхватила голову руками. От одежды сильно тянуло затхлостью. Она носит эту блузу, не меняя, вот уже три года.

        Серые сумерки висели в помещении день и ночь, но это было лучше, чем полный мрак или никогда не гаснущий свет. Они давали выбор: можно было не замечать света или не замечать тьмы. Теперь она уже не закрывала глаз, когда хотела сосредоточиться, а позволяла мозгу самому решать, в каком состоянии ему удобнее отдыхать.
        Этот серый свет содержал множество оттенков - почти как во внешнем мире, где день может быть по–зимнему ясным, по–февральски темным, по–октябрьски серым, дождливо–пасмурным, сияющее–ярким и включать всю палитру красок. В этих стенах ее палитра ограничивалась черным и белым цветом, и она смешивала эти краски, смотря по настроению. Пока у нее был холст в виде этого серого цвета, ей еще не грозило безнадежное отчаяние.
        А Уффе, Винни Пух, Дон Кихот, Дама с камелиями и Смилла врывались в ее мысли, сыпали песок в песочные часы и засыпали им тени, встающие за стеклом. Благодаря им ей было гораздо легче жить в ожидании новых козней со стороны тюремщиков. Они все равно приходили, несмотря ни на что.
        И тени за стеклом стали обыденным явлением. Каждый день, через какое–то время после прибытия еды, в одном из окошек на стекле появлялась тень. Первые несколько недель она была маленькой и немного размытой, но скоро сделалась отчетливей и крупней, придвигаясь все ближе.
        Мерета знала, что из–за окна ее хорошо видно. В один прекрасный день они направят на нее прожектор и велят делать то или другое. Можно только догадываться, какую радость могли находить в этом скоты за окном - ей это совершенно не интересно!

        Незадолго до ее тридцатипятилетия за стеклом неожиданно возникла еще одна тень. Немного крупнее и не такая четкая, она явно возвышалась над первой.
        «Позади одного человека стоит второй», - подумала Мерета и ощутила новый приступ страха: теперь она оказалась в меньшинстве, противники имеют явное численное преимущество.
        Ей потребовалось несколько дней, чтобы свыкнуться с изменившейся ситуацией, но спустя некоторое время она решила бросить вызов своим тюремщикам.
        Ожидая, когда появятся тени, она легла на полу под окнами. Здесь они ее не увидят. Они придут, чтобы посмотреть на нее, но она не даст им этого сделать. Мерета не знала, сколько времени они будут ждать, чтобы она вышла из своего укрытия. В этом и заключался задуманный маневр.
        Когда ей во второй раз за день потребовалось сходить в туалет, она поднялась и прямо посмотрела в окно. За ним, как всегда, чуть брезжил слабый свет, но тени исчезли.
        Она повторяла этот сценарий три дня подряд. «Если они желают видеть меня, то пускай так и скажут», - думала Мерета.
        На четвертый день она держалась настороже. Залегла под окнами и терпеливо вспоминала свои книжки, судорожно сжимая в руке фонарик. Ночью она проверила, как он работает, и мощь света произвела на нее сокрушительное воздействие: стало дурно и заболела голова.
        Когда подошло привычное время появления теней, она немного запрокинула голову, чтобы увидеть стекла. Словно два грибовидных облака, тени внезапно появились в одном из иллюминаторов, придвинувшись к стеклу ближе обыкновенного. Они тотчас же заметили ее, так как оба несколько отстранились, но через минуту или две вернулись на прежнее место.
        В тот же миг Мерета вскочила на ноги, зажгла фонарик и направила луч прямо в стекло.
        Отраженный поток света заметался по противоположной стене, но какая–то его частичка проникла сквозь зеркальную поверхность, и в слабом лунном сиянии предательски высветились два темных силуэта. Направленные на нее зрачки сузились и снова расширились. Она заранее подготовилась к тому, что почувствует, если ей удастся осуществить задуманное, однако не представляла, что смутный вид двух этих лиц так остро врежется в сознание.

        23

        2007 год

        В Кристиансборге у Карла были назначены две встречи. До кабинета заместителя председателя Демократической партии его проводила долговязая женщина: она шла через путаницу коридоров так уверенно, что, по–видимому, давно изучила там все ходы и выходы не хуже, чем улитка извилины собственного домика.
        Биргер Ларсен был опытным политиком. Он сменил Мерету Люнггор на посту заместителя председателя партии через три дня после ее исчезновения и с тех пор выполнял роль соединительного звена, которому более или менее удавалось скреплять воедино два противоборствующих крыла этой партии. В этом смысле исчезновение Мереты Люнггор оставило чувствительный пробел. Старый лидер, недолго думая, выбрал себе в преемники даму с широкой улыбкой, оказавшуюся на деле дутой величиной. Ей впервые довелось выступать в роли докладчика по политическим вопросам, и ее назначение не обрадовало никого, кроме того, кто дал ей рекомендацию. Не прошло и двух секунд, как Карл уже догадался, что Биргер Ларсен с удовольствием предпочел бы карьеру на каком–нибудь скромном поприще в провинции, чем работу под началом этой самовлюбленной кандидатки в премьер–министры.
        Наверное, недалеко то время, когда решение будет зависеть уже не от него.
        - Я до сих пор не могу поверить, что Мерета покончила с собой, - сказал Биргер Ларсен, наливая Карлу остывший кофе, который вместо ложечки спокойно можно было помешивать пальцем. - Сколько нахожусь здесь, ни разу не встречал более жизнерадостного человека, чем Мерета. Хотя вообще–то, если подумать, много ли мы знаем о своих ближних? - добавил он, пожав плечами. - Много ли найдется среди нас таких, у кого не случалось в жизни какой–нибудь непредвиденной трагедии?
        Карл кивнул.
        - У нее были враги здесь, в Кристиансборге?
        Биргер обнажил чрезвычайно неровные зубы, пытаясь изобразить улыбку:
        - У кого же их нет? В перспективе Мерета была очень опасной женщиной для правительства: она могла подорвать влияние Пив Вестергор, перехватить у радикального центра пост премьер–министра. Да в сущности, для каждого, кто мысленно уже видел себя на том месте, которого бесспорно достигла бы Мерета, останься она здесь еще на несколько лет.
        - Как вы думаете, кто–нибудь тут пытался ей угрожать?
        - Ну что вы, господин Мёрк! Для этого мы в фолькетинге слишком умны!
        - Может быть, у нее с кем–то сложились такие личные отношения, которые могли обернуться ревностью? Вам не известно чего–нибудь такого?
        - Насколько я знаю, Мерета не стремилась заводить личные отношения. Она вся была нацелена на работу, работу и еще раз работу. Даже я, хотя мы с ней были знакомы еще со студенческих лет, был ей не ближе, чем она того желала.
        - А она не желала?
        - Вы о том, пытались ли за ней ухаживать? - Биргер Ларсен снова предъявил свои зубы. - Да, если вспомнить, я мог бы назвать человек пять или десять из здешних, которые, пожалуй, не прочь были бы обмануть своих жен ради десяти минут наедине с Меретой.
        - Включая вас? - Тут Карл позволил себе улыбнуться.
        - Ну как сказать! С кем не бывает! - Зубы спрятались. - Но мы с Меретой были друзьями. Я знал, где проходит черта.
        - Но кто–то, вероятно, не знал?
        - Об этом лучше спросить Марианну Кох.
        - Ее прежнюю секретаршу? - Они обменялись кивками. - Вы знаете, почему ее заменили на другую?
        - Ну, что сказать! Вообще–то не знаю. Они ведь несколько лет проработали вместе, но, возможно, на вкус Мереты, Марианна вела себя слишком фамильярно.
        - А где сейчас можно найти эту Марианну Кох?
        В глазах Биргера промелькнул веселый огонек:
        - Думаю, там, где вы десять минут назад с ней здоровались.
        - Она теперь ваша секретарша? - Отставив чашку, Карл ткнул пальцем в сторону двери. - И сидит у вас в приемной?

        Марианна Кох очень сильно отличалась от той женщины, которая провожала Карла наверх - миниатюрная, с густыми курчавыми черными волосами, обольстительный аромат которых долетал до собеседника через стол.
        - Почему вы не остались в секретарях у Мереты Люнггор до момента ее исчезновения? - поинтересовался Карл после нескольких вступительных фраз.
        Стараясь сообразить, она сдвинула бровки, на лбу у нее набежали морщинки.
        - Я сама не могла понять почему. По крайней мере, в то время я на нее даже очень обиделась. Потом стало известно, что у нее был брат, отставший в умственном развитии, за которым она ухаживала.
        - И что?
        - Ну, я подумала, что у нее есть возлюбленный, она была такая таинственная и так спешила после работы домой.
        Он улыбнулся:
        - И вы ей это сказали?
        - Ну да. Очень глупо, я это теперь понимаю. Но я–то считала, что между нами более близкие отношения, чем это было на самом деле.
        Девушка лукаво улыбнулась, так что на щеках появились ямочки. Если бы ее увидел Ассад, то так и застыл бы, не в силах оторвать глаз.
        - Кто–нибудь тут, в Кристиансборге, пытался за ней ухаживать?
        - Еще бы! Ей то и дело присылали записочки, но только один проявил серьезные намерения.
        - Вы не могли бы приоткрыть тайну, кто это был?
        Она опять улыбнулась. Перед ее любопытством не устояла бы никакая тайна.
        - Могу. Таге Баггесен.
        - Это имя мне приходилось слышать.
        - Он бы страшно обрадовался, если бы узнал. Он уже тыщу лет занимает пост докладчика от партии радикального центра.
        - А раньше вы кому–нибудь говорили об этом?
        - Говорила полиции. Но они не придали этому значения.
        - А вы сами?
        Она в ответ пожала плечами.
        - Ну а другие?
        - Других было много, но ничего серьезного. Она брала свое, когда ездила в отпуск.
        - Вы хотите сказать, что она вела себя легкомысленно?
        - Ой! Неужели это можно понять в таком смысле? - Марианна отвернулась от Карла, пытаясь удержаться от смеха. - Нет, этого у нее точно не было. Однако и монашкой она не жила. Вот только не знаю, с кем она удалялась в монастырь. Мне она не рассказывала.
        - Но ее интересовали мужчины?
        - По крайней мере, она очень смеялась, когда в бульварных газетах намекали на что–то другое.
        - Можно ли допустить такую мысль, что у Мереты Люнггор была причина отрезать прошлое и начать новую жизнь?
        - Вы хотите сказать, что она могла сбежать в Мумбаи и спокойно греется сейчас на солнышке? - Марианна посмотрела на него с возмущением.
        - Ну да. Куда–нибудь, где будет поменьше проблем. Такое возможно?
        - Это уже полный абсурд! У нее было такое чувство долга! Я знаю, что есть такой тип людей, которые разваливаются, словно карточный домик, и в один прекрасный день вдруг исчезают. Но только не Мерета! - Марианна замолчала и задумалась. - Однако мне нравится эта мысль: а вдруг Мерета жива?
        Карл кивнул. После исчезновения Мереты Люнггор не раз составлялся ее психологический портрет, но во всех случаях вывод был одинаков: Мерета Люнггор не могла просто сбежать. Даже бульварные газеты не принимали во внимание такую возможность.
        - Вы что–нибудь слышали про телеграмму, которую она получила в последний день своей работы в Кристиансборге? - спросил Карл. - Телеграмму–валентинку?
        Этот вопрос расстроил Марианну. Очевидно, она никак не могла пережить, что в последнее время не занимала в жизни Мереты Люнггор значительного места.
        - Нет. Полиция меня тоже об этом спрашивала, но я могу только, как и тогда, посоветовать обратиться с этим вопросом к Сёс Норуп, которая пришла на мое место.
        Карл посмотрел на Марианну, приподняв брови:
        - Вы на это обиделись?
        - Как же тут не обидеться? Мы с ней проработали два года без всяких осложнений.
        - А вы, случайно, не знаете, где сейчас Сёс Норуп?
        Она пожала плечами. Ее это совершенно не интересует!
        - А этот Таге Баггесен? Где его можно найти?
        Она нарисовала план, как пройти к нужному кабинету. Похоже, это будет довольно сложно.

        На то, чтобы разыскать вотчину радикального центра и добраться до Таге Баггесена, у Карла ушло не менее получаса, и это не было приятной прогулкой. Непонятно, как люди вообще могут работать в таком изолгавшемся окружении! В полицейской префектуре ты, по крайней мере, знаешь, чего ожидать. Там друзья и враги не стесняются показывать свое истинное лицо, но, несмотря ни на что, все вместе работают ради общей цели. А тут у них все наоборот. Все лебезят и обхаживают друг дружку, как лучшие друзья, но когда доходит до дела, каждый думает только о себе. Тут все главным образом сводится к денежным интересам и борьбе за власть, а результат для них - на последнем месте. Большим человеком тут считается тот, который других делает мелочью. Может, так было и не всегда, но сейчас именно так.
        Таге Баггесен не был исключением на общем фоне. Его поставили блюсти интересы своего отдаленного округа и политику партии в области транспорта, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять его истинное лицо. Он уже обеспечил себе жирную пенсию, а все, что попутно перепадало ему сейчас, шло на дорогие костюмы и выгодные инвестиции. Карл обвел глазами стены, на которых красовались дипломы турниров по гольфу и заснятые с высоты птичьего полета четкие виды его загородных вилл, разбросанных по всей стране.
        Карлу захотелось уточнить, в какой партии состоит хозяин, но Таге Баггесен отвлек его обезоруживающим похлопыванием по спине и гостеприимными мановениями рук.
        - Я бы посоветовал закрыть дверь, - сказал Карл, кивая в сторону коридора.
        Вместо ответа Баггесен посмотрел на него с благодушным прищуром. Этот финт, вероятно, не раз сослужил ему хорошую службу, например на переговорах по поводу шоссейных дорог в Хольстенбро, но с вице–комиссаром полиции, имевшим наметанный глаз на такие приемчики, это не возымело желаемого действия.
        - В этом нет необходимости. Мне нечего скрывать от товарищей по партии, - сказал Таге Баггесен и убрал гримасу с лица.
        - Мы слышали, что вы проявляли большой личный интерес к Мерете Люнггор. Между прочим, послали ей телеграмму, к тому же телеграмму–валентинку.
        От этих слов Таге слегка побледнел, но самоуверенная улыбка по–прежнему сидела прочно.
        - Телеграмму–валентинку? Что–то не припомню.
        Карл кивнул. На лице у собеседника было ясно написано: лжет. Конечно же, он помнит. Значит, можно переходить в наступление.
        - Я предложил вам закрыть дверь, потому что хочу спросить напрямик: это вы убили Мерету Люнггор? Вы же были в нее сильно влюблены. Наверное, она вам отказала и вы утратили над собой контроль? Это так?
        Каждая клеточка в самоуверенной башке Таге Баггесена лихорадочно заработала, соображая, как лучше поступить - поскорее захлопнуть дверь или довести себя до апоплексического удара. Лицо его налилось краской, соперничая яркостью с рыжими волосами. Он испытал потрясение и чувствовал себя голеньким. Об этом кричала каждая пора его тела. Карл давно научился читать ответ по поведению клиента, но такая реакция говорила о чем–то необычном. Если этот человек имел отношение к делу, то ему остается только написать чистосердечное признание, если же нет, значит, есть что–то другое, отчего его так корежит. Сейчас надо действовать аккуратно, а то его, того и гляди, кондрашка хватит. Во всяком случае, было совершенно очевидно, что ничего подобного Таге Баггесену еще никогда не приходилось слышать за всю свою жизнь, проведенную в высших сферах.
        Карл попробовал улыбнуться: при виде столь бурной реакции он поневоле как–то подобрел, словно в этом организме, взращенном на тучной ниве административной власти, проглянуло что–то человеческое.
        - Постарайтесь выслушать, Таге Баггесен! Вы посылали Мерете Люнггор записочки. Много записочек. Прежняя секретарша Мереты, Марианна Кох, наблюдала за вашими попытками с большим, скажу я вам, интересом.
        - Здесь все посылают друг другу записочки.
        Баггесен попытался небрежно развалиться в кресле, но так и не смог прислониться к спинке.
        - Значит, ваши записки был и не личного содержания?
        Тут депутат фолькетинга вылез из–за стола и тихонько закрыл дверь.
        - Я действительно питал сильные чувства к Мерете Люнггор, - произнес он с такой неподдельной печалью, что в душе Карла даже шевельнулось нечто вроде жалости. - Я очень тяжело переживал ее смерть.
        - Понимаю и постараюсь не затягивать разговор.
        Ответом на это была благодарная улыбка. Ну вот клиент и положен на обе лопатки.
        - Как нам совершенно точно известно, в феврале две тысячи второго года вы посылали Мерете Люнггор телеграмму–валентинку. Сегодня мы получили соответствующую справку от бюро телеграмм.
        У Таге Баггесена сделался совсем убитый вид. Воспоминания о прошлом жестоко его мучили.
        Он вздохнул:
        - Ведь знал же я, что она мной, увы, совершенно не интересуется в этом смысле! И уже давно это понимал.
        - И все равно не оставляли попыток?
        Таге молча кивнул.
        - И что же было написано в телеграмме? Постарайтесь на этот раз придерживаться истины.
        Политик склонил голову набок:
        - Обычные вещи. Что хотел бы повидаться с ней. Точно уже не помню. Это истинная правда.
        - И тогда вы убили ее за то, что она не захотела вас?
        Таге Баггесен сощурился и поджал губы. В тот миг, когда в глазах его проступили слезы, Карл уже склонялся к тому, чтобы его задержать, но тут Баггесен поднял голову и взглянул на него - не как на своего палача, который накидывает тебе петлю на шею, а как на духовника, готового выслушать твою исповедь.
        - Кто же будет убивать человека, ради которого стоит жить? - спросил он.
        Секунду они смотрели друг на друга, не мигая. Затем Карл отвел взгляд.
        - Вы не знаете, не было ли у Мереты здесь, в Риксдаге, врагов? Не политических противников - я говорю о настоящих врагах.
        Таге Баггесен отер набежавшие слезы:
        - У всех у нас есть враги, но вряд ли такие, каких вы имеете в виду.
        - Никого, кто мог бы покуситься на ее жизнь?
        Таге Баггесен помотал своей холеной головой:
        - Я бы очень удивился, если бы это было так. Ею все восхищались, включая даже политических противников.
        - У меня сложилось другое впечатление. По–вашему, она не занималась громкими делами, из–за которых у кого–то могли возникнуть такие проблемы, что стало важно остановить ее? Не было таких группировок, чьи интересы из–за нее оказывались под угрозой?
        Таге Баггесен снисходительно посмотрел на Карла:
        - Поспрашивайте представителей ее собственной партии. В политическом плане у нас с ней не было доверительных отношений, скорее уж напротив. Или вы располагаете какими–то конкретными сведениями?
        - Во всем мире политикам порой приходится жизнью платить за свои взгляды. Их могут ненавидеть противники абортов, фанатичные защитники животных, мусульмане и их оппоненты. Что угодно может стать причиной расправы. Спросите хотя бы в Швеции, в Голландии, в США!
        Карл сделал вид, будто собирается встать, и увидел на лице собеседника облегчение, однако понимал, что этому нельзя придавать особенное значение. Кто бы на его месте не обрадовался окончанию такого разговора!
        - Баггесен, - заговорил Карл снова. - Надеюсь, вы свяжетесь со мной, если вдруг наткнетесь на что–то такое, что мне следует знать. - Он протянул депутату визитку. - Если не ради меня, так ради себя самого. Я думаю, здесь мало найдется людей, кто испытывал бы к Мерете Люнггор такие же горячие чувства.
        Эти слова сразили Баггесена. Должно быть, слезы хлынули у него еще прежде, чем Карл успел затворить за собой дверь.

        Согласно данным госрегистра,[20] последнее местожительство Сёс Норуп находилось по тому же адресу, по которому проживали ее родители, - дом стоял в самом центре квартала «Ку–ку» района Фредриксберг. На медной табличке значились оптовый торговец Вильгельм Норуп и актриса Кая Бранд Норуп.
        Карл позвонил; за массивной дубовой дверью поднялся оглушительный трезвон, после которого послышался тихий голос: «Да, да. Уже иду».
        Показавшийся в дверях старичок, видимо, уже лет двадцать пять как находился на пенсии, однако, судя по куртке и шелковому кашне, еще не проел до конца свои сбережения. Болезненные глазки смотрели на Карла с таким выражением, словно это пришла старуха с косой.
        - Вы кто? - спросил он без предисловий и уже приготовился захлопнуть дверь перед носом незваного гостя.
        Карл представился, во второй раз за эту неделю вытащил из кармана жетон и попросил разрешения войти.
        - С Сёс что–нибудь стряслось? - подозрительно спросил старичок.
        - Ничего такого не слышал. А почему вы так решили? Она дома?
        - Если вы к ней, она тут больше не живет.
        - Кто это, Вильгельм? - послышался слабый голосок из–за двустворчатой двери гостиной.
        - Это не к нам, а к Сёс, моя радость.
        - Тогда ему не сюда, - раздалось в ответ.
        Оптовый торговец схватил Карла за рукав:
        - Она живет в Вальбю. Скажите ей, что мы просим ее зайти и забрать свои вещи, если она желает и дальше жить, как живет.
        - Это как?
        Старик не ответил. Сообщил адрес на Вальхойвай, а затем дверь захлопнулась.

        В небольшом доме, принадлежавшем жилищному товариществу, на домофоне значилось всего три фамилии. Когда–то здесь наверняка обитало шесть семей с четырьмя или шестью детьми в каждой, но теперь бывшие трущобы населяла избранная публика. Тут, в мансарде, Сёс Норуп нашла свою любовь - сорокапятилетнюю женщину, которая при виде полицейского жетона Карла скептически поджала бледные губы.
        Губы Сёс Норуп выглядели ненамного более свежими. Карл с первого взгляда понял, почему ни ДСЮЭ, ни кристиансборгский секретариат Демократической партии не стали рыдать после ее исчезновения. От нее веяло таким недружелюбием, какое не часто можно встретить.
        - Мерета Люнггор была несерьезной начальницей, - заявила она.
        - Отлынивала от работы? Я слышал совершенно другое.
        - Она предоставляла все на мое усмотрение.
        - Я бы расценил это как положительный момент.
        Карл посмотрел на собеседницу. Она производила впечатление женщины, которую всю жизнь держали на коротком поводке и которая из–за этого злилась. По–видимому, у оптового торговца Норупа и его, без сомнения, знаменитой в прошлом жены она сполна испытала, каково это - молча терпеть унижения, попреки и нотации. Горькая пища для единственного ребенка, в глазах которого родители - божества! Наверняка она их одновременно ненавидела и любила. Ненавидела за все, что они собой представляли, и любила за это же самое. Поэтому, став взрослой, она все время разрывалась между тягой к родным корням и стремлением бежать от них как можно дальше - так, по крайней мере, показалось Карлу.
        Он перевел взгляд на ее подругу, которая в свободном балахоне сидела тут же с дымящейся сигаретой в зубах, следя за тем, чтобы он не позволил себе лишнего. Уж она–то даст неуверенной Сёс Норуп твердые установки на всю дальнейшую жизнь, в этом можно было не сомневаться.
        - Я слышал, Мерета Люнггор была вами очень довольна.
        - Надеюсь.
        - Я хотел бы задать вам несколько вопросов о личной жизни Мереты. Могло ли быть так, что перед своим исчезновением она была беременна?
        Сёс Норуп поморщилась и отодвинулась от него.
        - Беременна? - произнесла она так, словно упомянутое положение было не лучше проказы и бубонной чумы, и обменялась с сожительницей выразительными взглядами. - Нет, уж этого точно не было.
        - А из чего это было видно?
        - Ну а как вы думаете? Если бы она была таким собранным человеком, как все вокруг считали, то вряд ли занимала бы у меня прокладки каждый раз, как у нее начиналась менструация.
        - Вы хотите сказать, что перед ее исчезновением у нее как раз началась менструация?
        - Да, за неделю до этого. При мне у нас это всегда бывало одновременно.
        Карл кивнул. Уж у Сёс с этим делом точно не было сбоев.
        - Вы не знаете, имелся ли у нее возлюбленный?
        - Об этом меня уже сто раз спрашивали.
        - Мне вы еще не отвечали.
        Сёс Норуп достала сигарету и постучала ею о край стола:
        - Все мужчины пялились на нее такими глазами, словно готовы были тут же повалить ее на стол. Ну откуда я могу знать, крутила ли она с кем–нибудь романчик?
        - В отчете сказано, что она получила телеграмму–валентинку. Вы знали, что телеграмма была от Таге Баггесена?
        Сёс закурила и выпустила густой клуб дыма:
        - Без понятия.
        - И вы не знаете, было ли между ними что–то или нет?
        - Было ли что–то между ними? С тех пор, если помните, прошло уже пять лет.
        Она пустила струю дыма прямо в лицо Карлу, и ее сожительница одобрительно усмехнулась.
        Карл слегка отодвинулся.
        - Послушайте! Через четыре минуты я уйду отсюда. Но до тех пор давайте будем вести себя так, будто мы хотим друг другу помочь, договорились? - Он пристально посмотрел в глаза Сёс Норуп, которая все еще пыталась скрыть недовольство собой, бросая на гостя сердитые взгляды. - Я буду называть вас Сёс, ладно? Обыкновенно я обращаюсь по имени к тем, с кем вместе курю.
        Она опустила руку с сигаретой на колени.
        - Итак, я спрашиваю вас, Сёс. Знаете ли вы о каком–либо эпизоде, случившемся перед самым исчезновением Мереты Люнггор, о котором следовало бы вспомнить? Сейчас я вам прочитаю целый список, а вы меня остановите.
        Он кивнул ей, но не получил ответа.
        - Телефонные разговоры частного характера? Желтые записочки, положенные кем–то ей на стол? Люди, которые обращались к ней не по служебному поводу? Коробки шоколадных конфет, цветы, новые кольца у нее на руке? Случалось ли ей вдруг заливаться краской, глядя перед собой в пустоту? Не стала ли она рассеянной в последние дни? - Он смотрел на Сёс, сидевшую перед ним, словно зомби. Ее бескровные губы ни разу не дрогнули. Еще один тупик. - Изменилось ли ее поведение, стала ли она раньше уходить домой, не выскакивала ли вдруг из зала заседаний в коридор, чтобы поговорить по мобильнику? Не стала ли позднее приходить на работу?
        Он опять взглянул на Сёс и ободряюще кивнул, словно надеясь, что это вернет ее к жизни.
        Сёс сделала новую затяжку и затушила сигарету в пепельнице:
        - У вас все?
        Карл вздохнул. Это значит - от ворот поворот! Чего еще можно было ожидать от этой тетери!
        - Да, у меня все.
        - Хорошо.
        Женщина подняла голову, и сразу же стало видно, что она привыкла разговаривать авторитетным тоном.
        - Я уже рассказывала полиции про телеграмму и про то, что она собиралась с кем–то идти в кафе «Банкрот». Я видела, как она записала это в свой ежедневник. Не знаю, с кем она собиралась встречаться, но на щеках у нее действительно появился румянец.
        - Кто это мог быть?
        Она пожала плечами.
        - Таге Баггесен?
        - Да кто угодно! Ей со многими приходилось встречаться в Кристиансборге. Был еще человек в одной делегации, который проявлял к ней особый интерес. Таких было много.
        - В делегации? Когда это было?
        - Тоже незадолго до того, как она исчезла.
        - Вы помните, как его звали?
        - Спустя пять лет? Нет, ей–богу, не помню.
        - Что это была за делегация?
        Она посмотрела на него раздраженно:
        - Что–то такое, связанное с иммунной защитой. Но вы не дали мне договорить. Мерета действительно получала цветы. Это несомненно был кто–то, с кем она поддерживала личные контакты. Я не знаю, какого рода и в чем там было дело, но все это я уже говорила полиции.
        Карл поскреб себе под подбородком. Где это было написано?
        - Кому, разрешите спросить, вы это рассказывали?
        - Не помню.
        - Может быть, Бёрге Баку из разъездной бригады?
        Она ткнула в его сторону вытянутым пальцем. «Бинго!» - говорил этот жест.
        Чертов Бак! Неужели он всегда так грубо отбирает, что писать, а что не писать в отчете?
        Он посмотрел на добровольно выбранную Сёс Норуп соседку по камере. Щедрой на улыбки ее нельзя было назвать. Сейчас она с нетерпением ждала, чтобы он поскорее убрался.
        Карл кивнул на прощание и собрался уходить. В простенке между окнами висели крошечные цветные портретные снимки и черно–белые фотографии ее родителей, сделанные в лучшие времена. Когда–то они, наверное, были красивы, но сейчас это трудно было разглядеть, так они были исчирканы и изрезаны. Он нагнулся поближе к маленьким рамочкам и по одежде и общим очертаниям узнал одну из газетных фотографий Мереты Люнггор. Ее лицо тоже оказалось скрыто под сетью мелких порезов. Оказывается, Сёс Норуп коллекционирует фотографии ненавистных людей! «Если немножко постараться, то и я, возможно, заслужу здесь почетное место», - подумал Карл.

        На этот раз Бак в виде исключения оказался в своем кабинете. Кожаная куртка на нем выглядела крайне помятой - несомненное доказательство, что он трудится не покладая рук, денно и нощно.
        - Карл, разве я не говорил тебе, чтобы ты не врывался без предупреждения? - Он хлопнул по столу блокнотом и сердито посмотрел на вошедшего.
        - Ну и напахал же ты в этом деле, Бёрге, - сказал Карл.
        Что уж там больше подействовало - обращение по имени или брошенное обвинение, но реакция была что надо. Все морщины на лбу Бака вздыбились до самой плеши.
        - Мерете Люнггор за несколько дней до смерти передали цветы, чего раньше, говорят, никогда не бывало.
        - Ну и что? - Взгляд Бака выражал крайнее презрение.
        - Мы ищем человека, который мог совершить убийство. Может быть, ты упустил это из виду? Вполне вероятно, что это был любовник.
        - Все это уже было проверено.
        - Но не отражено в отчете.
        Бак устало пожал плечами.
        - Карл, брось суетиться. Не тебе критиковать чужую работу. Мы носимся так, что земля под ногами горит, а ты тут только штаны просиживаешь. Неужели ты думаешь, я этого не знал! Я пишу в отчете то, что важно, и это мне решать, - сказал он и швырнул блокнот на стол.
        - Социальный советник Карин Мортенсен, наблюдая за игрой Уффе, заметила признаки того, что он помнит автомобильную аварию, а ты в отчете этот факт опустил. В таком случае он, возможно, помнит что–то, что произошло в тот день, когда пропала Мерета Люнггор. Но похоже, тут вы не добились особых успехов.
        - Карен Мортенсен, Карл. Ее зовут Карен, а не Карин. Ты хоть сам себя слышишь, когда говоришь? Нечего тут читать мне нотации по поводу тщательности!
        - В таком случае ты, вероятно, отдаешь себе отчет, какое значение могут иметь показания Карен Мортенсен?
        - Ой, да заткнись ты лучше! Все это мы уже проверили. Уффе ни черта ни о чем не помнит. Он же чокнутый!
        - За несколько дней до смерти Мерета Люнггор встречалась с каким–то мужчиной. Он появился в составе делегации, которая занималась исследованиями в области иммунной защиты. Об этом ты тоже ничего не указал.
        - Не указал. Но это проверялось.
        - Так значит, ты знал, что с ней установил контакт какой–то мужчина и что она на него положительно реагировала. И ведь секретарша Сёс Норуп тебе об этом рассказывала, как она говорит.
        - Ну да, черт возьми! Конечно же, я это знаю!
        - Почему об этом ничего не сказано в отчете?
        - Ну, не знаю! Наверное, потому, что, как выяснилось, этот человек умер.
        - Умер?
        - Да, сгорел в автомобильной аварии, на другой день после того, как исчезла Мерета. Его звали Даниэль Хейл, - произнес Бак с нажимом, чтобы показать Карлу, какая у него хорошая память.
        - Даниэль Хейл?
        За прошедшие годы Сёс Норуп это забыла.
        - Да. Какой–то тип, участвовавший в исследованиях плаценты и приходивший с делегацией, которая обращалась в Риксдаг с просьбой выделить средства. У него была лаборатория в Слангерупе.
        Бак сообщил это очень уверенно, значит, тут он опирался на проверенные сведения.
        - Если он умер только на следующий день, то вполне мог иметь отношение к исчезновению Мереты Люнггор.
        - Не думаю. В день, когда она утонула, он как раз вернулся из Лондона.
        - Он был влюблен в нее? Сёс Норуп намекала на такую возможность.
        - В таком случае он заслуживает сочувствия - она–то им не заинтересовалась.
        - А ты уверен, Бёрге?
        Определенно, Бак болезненно реагирует, когда его называют по имени. Надо это учесть и повторять почаще.
        - Не с этим ли Даниэлем Хейлом она ходила в «Банкрот»?
        - Карл, послушай наконец, что я тебе скажу! В деле об убийстве мотоциклиста есть женщина, которая нам кое–что сообщила, и мы сейчас идем по следу. В данный момент у меня дел невпроворот. Неужели это не может немного подождать? Даниэль Хейл умер, точка. Он был за границей, когда пропала Мерета Люнггор. Она утонула, и Хейл не имел к этому ни малейшего отношения.
        - Вы поинтересовались, не с Хейлом ли она была в кафе за несколько дней до своей смерти? В отчете об этом нет ни слова.
        - Послушай! Следствие пришло к выводу, что это был несчастный случай. Притом нас целых двадцать человек занималось этим делом. Спроси кого–нибудь еще! И иди отсюда, Карл!

        24

        2007 год

        Если бы Карл, в понедельник придя на работу, верил только слуху и обонянию, то решил бы, что вместо подвала полицейской префектуры очутился на одной из тесных улиц Каира. Никогда еще в этом почтенном здании не разносились такие сильные запахи жареного и экзотических пряностей и никогда еще оно не встречало своих посетителей звуками такой непривычной музыки.
        Представительница администрации, с большой охапкой папок возвращавшаяся наверх из архива, проходя мимо Карла, бросила на него возмущенный взгляд, который красноречиво говорил: через десять минут все в здании узнают, какое безобразие творится в подвале.
        Объяснение нашлось в крошечном кабинетике Ассада, где весь стол был заставлен тарелками с пирожками и блюдечками из фольги, на которых лежал рубленый чеснок, зелень и какие–то желтые веточки. Неудивительно, что у кого–то от этого брови полезли на лоб.
        - Ассад, что тут происходит? - закричал Карл, одновременно делая потише звук магнитофона.
        Помощник безмятежно улыбнулся. Очевидно, он не замечал, какая культурная пропасть разверзалась в этот момент у них под ногами, грозя разрушить прочный фундамент полицейского здания.
        Карл тяжело опустился на стул напротив.
        - Ассад, пахнет замечательно, но здесь полицейская префектура, а не ливанский гриль в районе Ванлёсе.
        - Карл, угощайся, и поздравляю тебя, с твоего позволения, господин комиссар! - сказал Ассад, протягивая треугольный пирожок из очень сдобного теста. - Это от моей жены. А дочки вырезали бумажные украшения.
        Проследив за движением его руки, Карл обвел глазами помещение и увидел яркие бумажные гирлянды, которые свисали с полок и светильников под потолком.
        Ситуация не из легких.
        - Вчера я и Харди кое–что отнес. Я уже почти дочитал ему все дело.
        - Угу… - произнес Карл, живо представив себе лицо сиделки при виде того, как Ассад угощает Харди египетскими рулетиками. - Ты навещал его в свой свободный день?
        - Он думает над делом. Он молодчина.
        Карл кивнул и откусил от пирожка. Завтра надо будет съездить к Харди.
        - Все, что нашлось насчет автомобильной аварии, я сложил у тебя на столе. Если хочешь, могу рассказать на словах.
        Карл снова кивнул. Чего доброго, Ассад еще и отчет напишет, не дожидаясь окончания расследования!

        В сочельник 1986 года в других районах Дании температура доходила до плюс шести, но Зеландии повезло меньше, и десять жителей страны из–за этого расстались с жизнью. Пятеро из них погибли на второстепенном шоссе на пути через лесной участок в Тибирке, и двое из них были родители Мереты и Уффе Люнггор.
        Они обогнали машину марки «форд сиерра» на отрезке дороги, который под воздействием ветра покрылся льдом, и это кончилось бедой. Никто не был признан виновным, и требования о компенсации не выдвигались. Это был просто заурядный несчастный случай, только последствия его нельзя было назвать заурядными.
        Машина, которую они обогнали, врезалась в дерево, и когда приехали пожарные, она уже тихо догорала. Машина родителей Мереты лежала вверх дном в пятидесяти метрах впереди. Мать Мереты вылетела, пробив лобовое стекло, и осталась лежать в кустах со сломанной шеей. Отцу повезло меньше. Он промучился десять минут, задавленный двигателем, который до середины воткнулся ему в живот, из груди торчала прошедшая насквозь ветка. Уффе, по–видимому, все время оставался в сознании, потому что, пока его вырезали из машины, он следил за происходящим удивленными, испуганными глазами. Он крепко держал сестру за руку и не выпустил ее, даже когда Мерету вынули и положили на дорожное полотно, чтобы оказать первую помощь.
        Отчет полиции был составлен просто и кратко, чего нельзя сказать о сообщениях газетных писак - слишком уж это был для них лакомый материальчик.
        Последствия для пассажиров другой машины оказались трагическими - более или менее невредимым остался только мальчик. Там погибла девочка и вслед за ней отец. Мать была на последних днях беременности, и они как раз направлялись в больницу. Пока пожарные пытались затушить огонь в радиаторе, женщина разрешилась двойняшками: голова ее лежала на мертвом теле мужа, а ноги застряли под сиденьем. Несмотря на все старания поскорее вырезать их всех из машины, один из младенцев умер, так что ко второму дню Рождества газетам был обеспечен текст для первой полосы.
        Ассад показал Карлу как местные листки, так и газеты национального масштаба. Во всех эта новость получила достойное место. Снимки были ужасными. Машина, столкнувшаяся с деревом, вспаханная поверхность шоссе, роженица, отправляющаяся в больницу, и рядом с ней сын–подросток. Мерета Люнггор без сознания на носилках посреди дороги, с кислородной маской на лице, и сидящий на снегу Уффе с испуганными глазами, крепко вцепившийся в ее руку.
        - Вот, - сказал Ассад, подавая Карлу две страницы бульварной газеты «Госсип» из папки, хранившейся у того в кабинете. - Лиза обнаружила, что потом, когда Мерету Люнггор выбрали в фолькетинг, газеты перепечатывали многие из этих фотографий.
        Похоже, каждый кадр, отщелкнутый за сотые доли секунды, в результате принес случайно оказавшемуся на месте фотографу солидный доход. Он же увековечил затем похороны родителей Мереты, на этот раз уже в цвете. Четкие, хорошо скомпонованные снимки юной Мереты, держащей за руку окаменевшего от горя брата, во время церемонии установки урн с прахом на кладбище Вестре Киркегор. Вторые похороны никто не запечатлел на пленке. Они прошли тихо и незаметно.
        - Что тут у вас, черт возьми, происходит? - неожиданно ворвался чей–то голос. - Это из–за вас по всему зданию вплоть до нашего этажа пахнет как в Рождество?
        Это был Сигурд Хармс - один из полицейских надзирателей со второго этажа. Он с недоумением разглядывал свисающие с ламп праздничные гирлянды, сверкающие всеми цветами радуги.
        - На, вот тебе, Сигурд–ищейка! - представил Карл, протягивая ему один из самых пахучих рулетиков. - То ли еще будет на Пасху, когда мы в придачу зажжем и курительные палочки!

        Сверху Карлу сообщили, что начальник отдела убийств просит до перерыва явиться в его кабинет. Предложив Карлу сесть, Маркус Якобсен продолжал с самым мрачным видом сосредоточенно читать какие–то бумаги.
        Карл собрался было извиниться за Ассада, заверив шефа, что стряпня уже прекращена и ситуация находится под контролем, но не успел открыть рот, как в дверь вошли двое из новеньких следователей и сели у стены.
        Карл мельком улыбнулся в их сторону. Вряд ли они пришли его арестовывать из–за парочки самосаров, или как там еще называются эти жареные пирожки!
        Дождавшись появления Ларса Бьёрна и Терье Плоуга, которым было передано дело об убийстве с помощью строительного пистолета, начальник отдела закрыл папку и обратился непосредственно к Карлу:
        - Хочу сообщить, почему я тебя вызвал. Сегодня утром произошло еще два убийства. Двое молодых ребят найдены убитыми в автомобильной мастерской в окрестностях Сорё.
        «Сорё? - подумал Карл. - Мы–то тут при чем?»
        - Оба найдены с двадцатипятимиллиметровыми гвоздями из строительного пистолета в черепе. Тебе ведь это наверняка что–то говорит?
        Карл повернулся к окну и поймал взглядом стаю пролетающих над соседними крышами птиц. Он чувствовал, как шеф сверлит его взглядом, но решил не поддаваться - никакого удовольствия он не даст ему из этого извлечь. То, что вчера случилось в Сорё, совсем не обязательно должно быть связано с амагерским делом. В наши дни строительный пистолет в качестве орудия убийства можно встретить даже в сериалах.
        - Может быть, ты продолжишь, Терье, - услышал он откуда–то издалека голос Маркуса Якобсена.
        - Да, мы убеждены, что тут действовал тот же преступник, который в бараке на Амагере убил Георга Мадсена.
        - Почему вы так считаете? - спросил Карл, мельком глянув на него, и снова отвернулся к окну.
        - Исходя из примет некоего человека, который, судя по всему, находился на месте преступления в момент совершения обоих убийств. Поэтому криминальный инспектор Стольц и полицейские из Сорё просят тебя сегодня выехать туда, чтобы сравнить приметы с тем, что ты видел.
        - Ни черта я тогда не видел. Я был без сознания.
        Терье Плоуг бросил на Карла взгляд, который тому очень не понравился. Уж он–то наверняка изучил отчет вдоль и поперек, так к чему теперь эти глупые вопросы? Или Карл не подчеркивал, что был без сознания с того момента, как получил пулей по виску, и до тех пор, как ему поставили капельницу? Не верят они ему, что ли? Какие у них могут быть для этого основания?
        - В отчете сказано, что еще до выстрелов ты заметил красную клетчатую рубашку.
        Рубашка! Так, значит, речь только об этом?
        - Что же мне, ехать опознавать рубашку? Можно было бы просто прислать фотографии.
        - У них свой собственный план, - вставил Маркус. - Все заинтересованы в том, чтобы ты туда поехал. Включая тебя самого.
        - Что–то мне не особенно хочется. - Карл посмотрел на часы. - Кроме того, время уже позднее.
        - Тебе что–то не хочется! Скажи–ка мне, Карл, когда у тебя назначена встреча с кризисным психологом?
        Карл надулся. Неужели нужно сообщать об этом при всем отделе?
        - На завтра.
        - В таком случае, по–моему, ты можешь сегодня съездить в Сорё, а завтра по свежим следам пойдешь и обсудишь с Моной Ибсен свою реакцию. - С дежурной улыбкой Маркус взял верхнюю папочку с самой большой стопки на столе: - И вот тебе, кстати, копия документов из ведомства по делам иностранцев относительно Хафеза Ассада. Изволь, пожалуйста!

        Вести машину досталось Ассаду. Прихватив на дорожку несколько пряных рулетиков и треугольничков, он покатил по шоссе Е20. Сидя за рулем, он имел вид веселого и довольного жизнью человека; улыбаясь, покачивал головой в такт музыке, звучавшей по радио.
        - Ассад, я получил твои бумаги из ведомства по делам иностранцев, но еще не успел их прочитать, - сказал Карл. - Не мог бы ты рассказать мне, что там написано?
        Идя на обгон грузовика, шофер на секунду отвлекся от дороги, чтобы кинуть внимательный взгляд на своего пассажира:
        - День моего рождения, место рождения и что я тут делаю? Ты об этом?
        - Почему тебе дали постоянное право на жительство? Это тоже там написано?
        Ассад кивнул:
        - Меня убьют, если я вернусь домой, - такое вот дело! Власти Сирии не очень любили меня, понимаешь!
        - За что?
        - У нас были разные взгляды, этого достаточно.
        - Достаточно для чего?
        - Сирия - большая страна. Люди иногда просто исчезают.
        - Ладно, ты уверен, что тебя убьют, если ты вернешься?
        - Именно так, Карл.
        - Ты работал на американцев?
        Ассад резко повернулся к нему:
        - Почему ты так говоришь?
        Карл отвернулся.
        - Сам не знаю. Я просто спросил.

        Когда он в последний раз был в старом полицейском участке Сорё на Сторгаде, тот принадлежал шестнадцатому округу рингстедской полиции. Сейчас он был отнесен к Южнозеландскому и Лолланд–Фальстерскому округу, но стены из красного кирпича ничуть не изменились, из–за барьера смотрели те же лица, и обязанностей ни у кого не убавилось. И какой был смысл переписывать людей из одной графы в другую?
        Карл ожидал, что кто–нибудь из здешних криминалистов попросит его еще раз описать клетчатую рубашку. Но нет! Все оказалось не так примитивно. В кабинете размером с чуланчик Ассада гостя встретили четверо полицейских с такими лицами, как будто каждый из них потерял в неприятном ночном происшествии близкого родственника.
        - Йоргенсен! - объявил один из них, протягивая Карлу руку.
        Рука оказалась холодна как лед. Наверняка этот Йоргенсен несколько часов тому назад смотрел в глаза тем парням, которые были убиты из монтажного пистолета. В таком случае он уж точно за эту ночь ни секунды не спал.
        - Хочешь осмотреть место преступления? - спросил один из ребят.
        - Это необходимо?
        - Там картина немного иная, чем на Амагере. Их убили в авторемонтной мастерской. Одного в гараже, другого в конторе. Стреляли с очень близкого расстояния, так как гвозди вошли очень глубоко. Их можно было обнаружить, только внимательно присмотревшись.
        Другой полицейский протянул фотографии размера А4. Все так. Из черепа торчит только верхний конец гвоздя, даже крови почти нет.
        - Видишь, оба были заняты работой. Руки грязные, одежда - рабочий комбинезон.
        - Пропало что–нибудь?
        - Ничегошеньки!
        Этого слова Карл не слышал уже много лет.
        - Какой работой они занимались? Дело было поздним вечером? Может, они подхалтуривали?
        Криминалисты обменялись взглядами. Очевидно, они сами ломали над этим голову.
        - На полу остались сотни разных следов. Похоже, там никогда не делали уборки, - вмешался в разговор Йоргенсен.
        Ему явно пришлось нелегко.
        - А теперь, Карл, приглядись вот к этому внимательно, - продолжил он, приподнимая покрывало на столе. - И не говори ничего, пока не сможешь ответить с полной уверенностью.
        Под покрывалом обнаружились четыре рубашки в крупную красную клетку. Они лежали на столе, словно четыре лесоруба, отправившиеся на вырубку.
        - Есть ли здесь похожая на ту, что ты видел на месте преступления на Амагере?
        Это было самое странное опознание, в каком Карлу приходилось участвовать. Нужно было ответить на вопрос: какая рубашка это сделала? Звучит прямо как розыгрыш. Он никогда не был специалистом по рубашкам. И своих–то не помнил.
        - Карл, я понимаю, что это трудно, когда прошло столько времени, - устало произнес Йоргенсен. - Но ты нам очень поможешь, если сделаешь это.
        - Да с чего вы, черт побери, взяли, что убийца будет ходить в той же рубашке спустя несколько месяцев? Небось и сами в своем деревенском захолустье иногда все же меняете одежонку.
        - Мы все проверяем. - Йоргенсен не обратил внимания на его тон.
        - И откуда у вас такая уверенность, будто свидетель, видевший предполагаемого убийцу издалека да к тому же ночью, сумел с такой точностью запомнить рубашку преступника, что его показания окажут серьезную помощь следствию? Да эти проклятые рубашки похожи одна на другую, как четыре капли воды! Они, конечно, отличаются, но есть же наверняка тысячи других похожих.
        - Человек, который их видел, работает в магазине одежды. Мы доверяем ему. Он очень точно нарисовал нам эту рубашку.
        - А того, кто был в нее одет, он не нарисовал? Так было бы лучше.
        - И его тоже, причем довольно неплохо, но все–таки хуже, чем рубашку. Ведь нарисовать человека и нарисовать рубашку - это, как–никак, не одно и то же.
        Карл взглянул на рисованный портрет, который положили перед ним поверх рубашек. Человек как человек. Если не знать, кто тут изображен, можно принять его за продавца копировальных аппаратов из Слагельсе: круглые очки, аккуратно выбритое лицо, простодушный взгляд и какие–то мальчишеские губы.
        - Не узнаю. А рост какой, по словам свидетеля?
        - Метр восемьдесят пять, не меньше.
        Затем они убрали рисунок и кивнули на рубашки. Карл тщательно рассмотрел каждую. На первый взгляд они были одинаковыми.
        Затем он закрыл глаза и постарался мысленно представить себе ту самую рубашку.
        - Ну и что было дальше? - спросил Ассад, когда они ехали назад в Копенгаген.
        - Ничего. По мне, так они все одинаковые. Я уже не могу в точности вспомнить ту проклятую рубашку.
        - Ты взял с собой фотографию, на которой она заснята?
        Карл ничего не ответил, думая о другом. Мысленно он видел лежащего на полу рядом с собой мертвого Анкера, над ним хрипел Харди. Как же он тогда сразу не выстрелил! Достаточно было просто обернуться, едва послышались шаги входящих в барак, и ничего этого бы не произошло. И вместо этого странного существа, Ассада, сейчас рядом за рулем сидел бы Анкер. А Харди! Харди не лежал бы, черт побери, прикованный к кровати на всю оставшуюся жизнь.
        - Карл, разве они не могли сначала просто прислать тебе снимки?
        Карл посмотрел на своего водителя. Иногда взгляд из–под этих широких бровей выражал такую дьявольскую невинность!
        - Конечно, Ассад. Разумеется, можно было и так.
        Он взглянул на дорожные указатели: всего несколько километров до Тострупа.
        - Сверни здесь!
        - А зачем? - спросил Ассад, двумя колесами заезжая за белые полосы.
        - Затем, что я хочу посмотреть на то место, где был убит Даниэль Хейл.
        - Кто?
        - Парень, который заинтересовался Меретой Люнггор.
        - Откуда ты об этом узнал?
        - Бак рассказал. Хейл погиб в автомобильной аварии. У меня есть отчет дорожной полиции.
        Ассад присвистнул так, словно погибнуть в автомобильной аварии мог только очень и очень невезучий человек.
        Карл взглянул на спидометр. Может быть, Ассаду все–таки следовало бы поменьше нажимать на газ, а то как бы им обоим тоже не пополнить эту статистику.

        Прошло пять лет с тех пор, как Даниэль Хейл погиб на дороге, ведущей в Каппелев, но и сегодня следы аварии были отчетливо видны. Здание, в которое врезалась машина, немножко подлатали и отмыли от копоти, но деньги, полученные по страховке, явно ушли на что–то другое.
        Карл бросил взгляд на дорогу впереди, где простирался довольно длинный открытый отрезок. Это как же не повезло человеку! Случись авария на десять метров ближе или дальше, он бы не врезался в это безобразное здание, а просто вылетел в открытое поле.
        - Надо же, чтобы такое невезение! Как ты думаешь, Карл?
        - Ужасное невезение!
        Ассад пнул пень от сломанного дерева, сохранившийся перед поврежденной стеной:
        - Он налетел на дерево, и дерево переломилось, как спичка, а затем врезался в стену дома, и машина загорелась?
        Карл кивнул и обернулся. Немного дальше, как ему было известно, на шоссе выходила проселочная дорога. Если он правильно запомнил то, что было написано в протоколе, то другая машина выехала как раз оттуда.
        - Даниэль Хейл ехал на своем «ситроене» с той стороны из Тострупа, - Карл махнул рукой на север, - и, по словам другого водителя, они столкнулись именно здесь. - Он показал на разделительные полосы. - Может быть, Хейл уснул. Во всяком случае, он заехал за разделительную полосу и столкнулся с другой машиной, после чего его отбросило прямо на дерево и об стену дома. Все произошло за какую–то долю секунды.
        - А что было с тем человеком, с которым они столкнулись?
        - А тот вылетел вон туда. - Карл указал на ровное поле, которое по воле ЕС несколько лет назад было переведено в разряд невозделываемых.
        Ассад присвистнул:
        - Так с ним, значит, ничего не случилось?
        - Ничего. Он ехал на каком–то жутком гигантском полноприводном тягаче. Ты, Ассад, сейчас в сельской местности.
        По выражению лица помощника было видно, что он прекрасно все понимает.
        - В Сирии тоже много полноприводных тягачей, - произнес он.
        Карл кивнул, не особенно вслушиваясь в сказанное:
        - Ассад, правда странно?
        - Что? Что он въехал в дом?
        - Что он умер на другой день после исчезновения Мереты Люнггор. Этот парень, которого Мерета только что повстречала и который, вероятно, влюбился в нее. Очень странно.
        - Ты думаешь, это могло быть самоубийство? Что он так огорчился, узнав, что она пропала в море? - Ассад посмотрел на Карла и слегка изменился в лице. - Вдруг он убил себя сам из–за того, что убил Мерету? Такое бывает.
        - Самоубийство? Нет. В таком случае он бы просто сам врезался в стену дома. Кроме того, он не мог убить Мерету. В то время, когда она исчезла, он летел в самолете.
        - О'кей! - Ассад снова потрогал выбоины на стене дома. - Тогда вряд ли это он принес письмо, где было написано «Удачной поездки в Берлин»?
        Карл кивнул, глядя на садившееся солнце:
        - Да, вряд ли.
        - Так что же мы тут делаем?
        - Что мы делаем? - Карл посмотрел вдаль на поля, на которых уже высовывались из земли первые сорняки. - Могу сказать тебе: ведем следствие, вот что мы делаем.

        25

        2007 год
        - Большое спасибо, что вы согласились устроить это для меня, и спасибо, что так скоро нашли время для встречи. - Карл дружески протянул Биргеру Ларсену руку. - Я ненадолго вас задержу. - Он обвел взглядом знакомые лица людей, сидевших перед ним в кабинете заместителя председателя партии демократов.
        - Да, Карл Мёрк. Я собрал тут всех, кто работал с Меретой Люнггор перед самым ее исчезновением. Некоторые вам, наверное, знакомы?
        Карл кивнул собравшимся. Да, некоторых он уже знал. Тут было несколько политиков, которые в следующие выборы могли, пожалуй, вытеснить нынешнее правительство. Надежда всегда есть. Политический лидер в юбке по колено, парочка менее заметных членов фолькетинга и несколько человек из секретариата, включая Марианну Кох. Она бросала на Карла ободряющие взгляды, и это напомнило ему о назначенном через три часа перекрестном допросе у Моны Ибсен.
        - Как вам, вероятно, уже говорил Биргер, я сейчас занимаюсь повторным расследованием исчезновения Мереты Люнггор перед окончательным закрытием дела. В связи с этим мне нужно знать все, что помогло бы мне понять, чем жила Мерета Люнггор в последние несколько дней и каково было в это время ее душевное состояние. Полиция тогда уже на очень раннем этапе расследования установила, что она упала за борт в результате несчастного случая, и, вероятнее всего, они правы в этом заключении. Если это так, то более точно нам обстоятельства выяснить не удастся. Прошло несколько лет, и тело давно уже ушло на дно.
        Все закивали. Вид у собравшихся был серьезный и даже опечаленный. Здесь были те люди из окружения Мереты Люнггор, на которых она могла положиться. Возможно, за исключением новой кронпринцессы.
        - Многое в нашем расследовании говорит в пользу несчастного случая, поэтому думать иначе - значит проявлять крайнюю придирчивость. Но что поделаешь, такие уж мы собрались недоверчивые скептики в отделе «Q», за это нас, как видно, туда и назначили.
        Слушатели слегка заулыбались. Хорошо - по крайней мере, они слушают.
        - Поэтому я хочу задать вам ряд вопросов и прошу вас говорить не колеблясь, если вам есть хоть что–нибудь сообщить.
        Большинство опять закивали.
        - Помнит ли кто–нибудь из вас, была ли у Мереты Люнггор встреча с какой–то группой, агитировавшей за исследования по изучению плаценты?
        - Да, я помню, - заговорила одна из работниц секретариата. - Была группа, которая собралась в поддержку запроса, направленного Билле Антворскоу из «БейзикГен».
        - Билле Антворскоу? Какой Билле Антворскоу? Тот, что ворочает миллиардами?
        - Да, тот самый. Он собрал группу и получил согласие на встречу с Меретой Люнггор. Они делали «общий обход».
        - Общий обход? Вместе с Меретой Люнггор?
        - Нет, - улыбнулась говорившая. - Мы так называем встречи делегаций, защищающих интересы какой–то организации, по очереди со всеми партиями. Эта группа пыталась собрать в свою поддержку большинство голосов фолькетинга.
        - Остался ли где–нибудь отчет об этой встрече?
        - Да, отчет должен быть. Я не знаю, был ли он распечатан, но можно поискать в компьютере прежнего секретаря Мереты Люнггор.
        - А он еще существует? - спросил Карл, не веря своим ушам.
        Женщина из секретариата улыбнулась:
        - Мы всегда оставляем старые жесткие диски, когда переходим на новую систему программного обеспечения. Когда мы перешли на Windows ХР, пришлось заменить по меньшей мере десять дисков.
        - Ваши компьютеры не объединены в сеть?
        - Сеть тоже есть, но тогда секретарь Мереты и еще несколько человек не были к ней подсоединены.
        - Паранойя, что ли? - Он улыбнулся девушке.
        - Может, и паранойя.
        - И вы попробуете раздобыть мне этот отчет?
        Она опять кивнула.
        Тогда Карл обратился к остальным присутствующим:
        - Одного из участников звали Даниэль Хейл. По слухам, они с Меретой почувствовали интерес друг к другу. Найдется ли среди вас кто–нибудь, кто способен это подтвердить или дополнить?
        Несколько человек начали переглядываться. Значит, опять в точку. Вопрос в том, кто захочет ответить.
        - Я не знаю, как его звали, но видела, как она разговаривала у нас в Снапстинге с каким–то незнакомым мужчиной. - На этот раз слово взяла политический лидер - волнующего вида телегеничная молодая женщина с твердым характером, которую со временем, вероятно, ожидал какой–нибудь важный министерский пост. - Она, кажется, очень обрадовалась, встретив его внизу. Когда Мерета потом за столиком разговаривала с докладчиками по здравоохранению от социалистов и радикального центра, то казалась несколько несобранной. Думаю, многие обратили на это внимание.
        - Потому что обычно Мерета вела себя иначе?
        - Думаю, тогда впервые случилось, чтобы Мерета отводила глаза. Да, это было очень необычно.
        - Мог ли этим человеком быть Даниэль Хейл?
        - Не знаю.
        - А кто–нибудь другой знает?
        Все замотали головами.
        - Как бы вы описали этого человека? - спросил Карл у говорившей.
        - Его наполовину скрывала колонна, но он был стройный, загорелый и хорошо одетый мужчина.
        - А возраст?
        Она пожала плечами:
        - Думаю, наверное, немного постарше Мереты.
        Стройный, хорошо одетый, немного постарше Мереты. Если бы не загар, описание подошло бы к любому из мужчин в этом кабинете, включая самого Карла, если отвлечься от пяти–или десятилетней разницы в возрасте.
        - Вероятно, после Мереты осталось довольно много бумаг, которые, как я себе представляю, нельзя было просто взять и передать ее преемнику, - сказал Карл, кивнув в сторону Биргера Ларсена. - Я имею в виду еженедельники, записные книжки, рукописные заметки и прочее в этом роде. Все это просто выбросили? Никто же не знал, не вернется ли Мерета.
        И опять отреагировала женщина из секретариата:
        - Что–то забрали полицейские, что–то выбросили. Не думаю, чтобы еще много осталось.
        - А как насчет ее еженедельника? Куда он делся?
        Она пожала плечами:
        - Во всяком случае, тут его не было.
        Здесь вмешалась Марианна Кох.
        - Уходя с работы, Мерета всегда забирала еженедельник с собой. - Нахмуренные брови девушки не допускали возражений. - Всегда, - подчеркнула она решительно.
        - Как он выглядел?
        - Самый обыкновенный еженедельник. Маленькая потертая книжечка в рыжевато–коричневом кожаном переплете. Планирование, встречи, заметки для памяти и телефоны - все под одной обложкой.
        - Насколько я знаю, его так и не нашли. Приходится предположить, что он утонул вместе с хозяйкой.
        - Я так не думаю, - тотчас же откликнулась секретарша.
        - И почему же?
        - Потому что Мерета всегда ходила с маленькой сумочкой и еженедельник в ней просто бы не поместился. Она почти всегда убирала его в кейс, а кейса точно не могло быть при ней на прогулочной палубе. Она же находилась в отпуске, так зачем ей было брать его с собой? В машине ведь его тоже не оказалось, да?
        Карл помотал головой - насколько он помнил, кейса там не нашли.

        Кризисную психологиню с хорошенькой попкой Карлу пришлось прождать очень долго, и в конце концов он почувствовал себя немного не в своей тарелке. Если бы она пришла вовремя, он бы пустил в ход свое врожденное обаяние, но сейчас, после двадцати минут мысленных репетиций своих реплик и соответствующих улыбок, сдулся, как воздушный шарик.
        Появившись наконец на третьем этаже, она не казалась отягощенной чувством вины, но все же попросила извинения. Как раз такая самоуверенность всегда заводила Карла. На нее–то он и клюнул в свое время с Виггой. На это и на ее заразительный смех.
        Мона Ибсен села за стол спиной к окну, и свет, лившийся с улицы Отто Мёнстеда, окружил ее головку сияющим ореолом. В легкой тени на ее лице проступали тонкие морщинки, губы у нее были чувственные и ярко–красные. Все в ней было классно. Он старательно смотрел ей в глаза, чтобы не пялиться на пышную грудь. Ни за что на свете ему не хотелось бы выходить из нынешнего состояния.
        Она стала задавать вопросы по поводу того, что случилось на Амагере. Уточняла время, события и их последствия. Спрашивала о том, что не имело значения, и Карл наддал жару для пущего эффекта. Чуть больше крови, чем на самом деле. Чуть громче выстрелы, чуть глубже вздохи. Она напряженно вглядывалась в него и брала на заметку важные моменты. Когда он дошел до рассказа о том, какое впечатление произвело на него зрелище одного убитого и другого раненого товарища и как скверно он с тех пор все еще спит, она отодвинула свой стул от стола, положила перед Карлом свою визитную карточку и начала собираться.
        - Что происходит? - спросил он, наблюдая, как ее блокнот исчезает в сумочке.
        - Думаю, вы сами себе должны задать этот вопрос. Когда будете готовы рассказать мне правду, тогда, пожалуйста, приходите.
        Он хмуро посмотрел на нее:
        - Что это значит? Все так и было, как я сейчас рассказал.
        Она прижала сумку к животу, выпуклому под облегающей юбкой:
        - Во–первых, я вижу, что вы превосходно спите. Во–вторых, весь рассказ сильно приукрашен. Но может быть, вы не подумали, что я заранее прочту отчет?
        Он начал было возражать, но она остановила его, приподняв руку:
        - В–третьих, я все по глазам вижу, когда вы упоминаете Харди Хеннигсена и Анкера Хойера. Не знаю почему, но когда вы говорите о своих коллегах, которым не повезло выйти из той переделки живыми и невредимыми, вы при одном воспоминании готовы совершенно расклеиться. Когда захотите рассказать мне правду, я с удовольствием снова встречусь с вами. А до тех пор ничем не могу помочь.
        Карл издал какой–то слабый звук, пытаясь возразить, но протест замер у него на губах. Вместо этого он кинул на Мону тот выразительный взгляд, в котором женщина угадывает желание, не зная о нем наверняка.
        - Одну секунду! - заставил он себя выговорить, прежде чем она успела захлопнуть за собой дверь. - Наверное, вы правы, хотя я сам этого не понимал.
        Лихорадочно соображая, что бы такое сказать, он увидел, что она уже повернулась, намереваясь уйти.
        - Не могли бы мы поговорить об этом за обедом? - вырвалось у него.
        И тут он увидел, что, можно сказать, попал пальцем в небо. Вопрос был так глуп, что она не удостоила его даже язвительным ответом, а лишь бросила на Карла взгляд, в котором читалась искренняя озабоченность.

        Билле Антворскоу недавно исполнилось пятьдесят. Он был завсегдатаем телевизионной программы второго канала «С добрым утром, Дания» и всех без исключения ток–шоу. Он принадлежал к числу так называемых авторитетных личностей, и в этом качестве за ним предполагалась способность судить обо всем на свете. Но так уж у нас повелось: кого датчане однажды признали, к тому относятся так серьезно, что дальше некуда. А этот человек вдобавок еще и хорошо смотрелся на экране: раскованные манеры, высокий рост, крутой волевой подбородок и энергетика, в которой дерзость уличного мальчишки сочеталась со сдержанным обаянием буржуазного воспитания. За рекордно короткий срок он сумел сколотить такое состояние, которое в скором времени обещало войти в число крупнейших в стране, а в придачу еще и запустил в интересах общества ряд отмеченных высокой степенью риска проектов в области медицины. Все это приводило завороженного датского зрителя в неописуемый восторг, вызывая безграничное преклонение.
        Что касается Карла, то он был к национальному герою равнодушен.
        Войдя в приемную, он сразу понял, что время будет ему отмерено скупо и что Билле Антворскоу очень занятой господин. На стульях вдоль стены сидело четверо делового вида мужчин, каждый из которых всем обликом выражал, что до остальных ему нет никакого дела. У каждого на полу стоял зажатый коленями портфель, на коленях же лежал раскрытый ноутбук. У всех было дел выше головы, и все заранее трепетали перед тем, что их ожидает за дверью кабинета.
        Секретарша встретила Карла официальной дежурной улыбкой: он вторгся в ее график без предупреждения и ей оставалось только надеяться, что больше это не повторится.
        Сам шеф приветствовал гостя своей характерной угловатой улыбкой и вежливо осведомился, бывал ли он прежде в этом районе Копенгагена, где располагаются новые конторские здания. Затем широко развел руки в сторону большого, во всю стену, окна, за которым взору представала гигантская мозаичная картина, запечатлевшая все разнообразие мира: корабли, порт, краны и небо; все эти красоты соперничали друг с другом, стараясь завоевать внимание наблюдателя.
        Действительно, по части видов подвальный кабинет Карла никак не мог с этим соперничать.
        - Вы хотели поговорить со мной о встрече в Кристиансборге двадцатого февраля две тысячи второго года. Она у меня тут, - сказал Билле, нажимая на клавиши компьютера. - Да ведь это же был настоящий палиндром! Надо же, как занятно!
        - Какой палиндром?
        - Двадцатое второго две тысячи второго. Дата! Одинаково читается с начала и с конца. Я пришел к моей бывшей жене в двадцать ноль два, вот оно здесь записано. Мы отметили это бокалом шампанского. «Once in a lifetime»![21] - воскликнул он с улыбкой.
        На этом развлекательная часть была закончена.
        - Вы хотели знать, с какой целью я встречался с Меретой Люнггор? - продолжал хозяин кабинета.
        - Да, если можно. Но сперва я хотел бы услышать о Даниэле Хейле. Какова была его роль в этой встрече?
        - М–да, занятно, что вы об этом заговорили. Он вообще–то не играл в этом никакой роли. Даниэль Хейл был у нас одним из главных специалистов по разработке разных видов лабораторной техники, и без его лаборатории и опытных специалистов значительная часть наших проектов тащилась бы где–нибудь в самом хвосте, не имея возможности вырваться вперед.
        - Но он не участвовал в разработке новых проектов?
        - Он не касался политической и финансовой стороны дела. Только технической.
        - Так почему же он присутствовал на той встрече?
        Лицо хозяина погрустнело, что говорило в его пользу:
        - Сколько помню, он тогда позвонил и попросился, чтобы его включили в группу. Какие причины он тогда приводил, я уже не помню. Вероятно, собирался вложить большие средства в новое оборудование, и для этого ему нужно было быть в курсе политической подготовки. Он был очень добросовестный сотрудник. Наверное, поэтому нам так хорошо вместе работалось.
        От внимания Карла не укрылось, что Билле Антворскоу похвалил самого себя. Некоторые деловые люди считают ниже своего достоинства выставлять напоказ собственные заслуги, но Билле Антворскоу не принадлежал к породе таких скромников.
        - Что представлял собой, на ваш взгляд, Хейл как человек?
        - Как человек? - Антворскоу помотал головой. - Не имею понятия. Поставщиком оборудования он был надежным и исполнительным, а как человека я его практически не знал.
        - Значит, частным образом вы не общались?
        Тут послышалось всем знакомое рычание, которое у Билле Антворскоу заменяло смех:
        - Частным образом? Да я ни разу не видел его до этой встречи в Кристиансборге! На это ни у меня, ни у него не было времени. Кроме того, Даниэля Хейла вообще нельзя было застать дома. Он никогда не сидел на месте, а все время куда–то мотался. Сегодня он в Коннектикуте, завтра уже в Ольборге. Взад–вперед без остановки. Если я сумел наскрести немного бонусных очков, то уж Даниэль Хейл, я думаю, оставил после себя столько, что хватило бы, наверное, на десяток кругосветных полетов для целого школьного класса.
        - Вы никогда не виделись с ним до этой встречи?
        - Ну да, ни разу!
        - Но ведь бывали же у вас совещания, обсуждения и переговоры об оплате и тому подобное.
        - Видите ли, этим у меня есть кому заниматься. Я знал реноме Даниэля Хейла, мы несколько раз переговорили с ним по телефону, а там уж все пошло по накатанному. В остальном взаимосвязи осуществлялись через моих и его служащих.
        - О'кей. Я бы очень хотел поговорить с кем–то из сотрудников вашего предприятия, кто в свое время работал с Хейлом. Это возможно?
        Билле Антворскоу вздохнул так глубоко, что даже конторское кресло под ним заскрипело.
        - Не знаю, кто еще тут остался от тех времен. Прошло пять лет, а в нашей отрасли такая текучка. Все так и смотрят, где откроются интересные перспективы.
        - Вот как!
        Неужели у него хватает идиотизма открыто заявлять о том, что он не способен удержать у себя работников? Что–то непохоже!
        - А вы не дадите мне адрес его предприятия?
        На это Билле только скривил рот. Для таких дел у него тоже, вероятно, существуют специальные люди.

        Построенные шесть лет назад здания имели такой вид, словно их возвели только на прошлой неделе. «Интерлаб АО» - было написано метровыми буквами на щите, который красовался рядом с фонтанами перед парковочной площадкой. Значит, лавочка по–прежнему работает и без капитана.
        В вестибюле на полицейский жетон Карла взглянули так, словно это какая–то штуковина, купленная в магазине шуточных сюрпризов, но через десять минут к нему все же спустился кто–то из секретарей. Карл сказал, что пришел по вопросу частного характера, и его сразу же провели из вестибюля в помещение с кожаными креслами и столами из березы, а также несколькими стеклянными шкафами с разными напитками. Очевидно, тут заграничные гости впервые знакомились с эффективной работой Интерлаба. Повсюду можно было видеть подтверждения высокого статуса лаборатории. Одна стена была сплошь украшена призами и дипломами со всего света, две другие - фотографиями проектов и планами зданий. Окна были только в стене, обращенной к оформленному в японском стиле подъезду, и через них в комнату вливались потоки солнечного света.
        Основателем фирмы был, по–видимому, отец Даниэля Хейла, но, судя по фотографиям на стенах, существовала она уже очень давно. Даниэль руководил предприятием недолго, но добился значительного подъема. Как видно, он занимался этим с любовью. Его, несомненно, тоже любили и правильно направляли. На одной фотографии отец и сын стояли рядом плечом к плечу, оба весело улыбались. Отец в пиджаке и жилетке символизировал старые времена, которым приходит конец. Сын, еще не доросший до начальственного поста, смотрел в объектив с широкой улыбкой на здоровом и чистом лице, готовый вложить свою лепту.
        За спиной послышались шаги.
        - Вы хотели о чем–то спросить. О чем же?
        Это оказалась пухленькая женщина в туфлях на низком каблуке. Она представилась начальницей отдела информации, а на планшетке, приколотой к отвороту жакета, Карл прочитал имя - Айно Хууринайнен. Финские имена вообще такие чудные.
        - Я хотел поговорить с кем–нибудь, кто часто сталкивался по работе с Даниэлем Хейлом в последний год его жизни. С кем–нибудь, кто хорошо знал его как частное лицо. Что он думает, о чем мечтает и все такое.
        Она посмотрела на него так, словно он ее изнасиловал.
        - Вы могли бы свести меня с таким человеком?
        - Я думаю, никто не знал его лучше, чем директор по продажам Нильс Бак Нильсен. Но боюсь, он не захочет говорить с вами о частной жизни Даниэля Хейла.
        - Почему же он не захочет? Разве ему есть что скрывать?
        Она снова взглянула на него так, точно он оскорбил ее до глубины души:
        - Ни Нильсу, ни Даниэлю нечего было скрывать. Но Нильс так и не оправился после смерти Даниэля.
        Карл уловил подтекст:
        - Вы хотите сказать, что они были парой?
        - Да, Нильс и Даниэль всегда были неразлучны во всех делах - на работе и в частной жизни.
        Карл повнимательнее заглянул в ее блекло–голубые глаза и подумал, что не удивился бы, если бы она сейчас сложилась пополам в пароксизме неудержимого хохота. Но этого не случилось. Она вовсе не шутила.
        - Я не знал, - произнес он после недолгой паузы.
        - Понимаю, - откликнулась она.
        - Не найдется ли у вас случайно лишней фотографии Даниэля Хейла, которой вы могли бы поделиться со мной?
        Она протянула руку и взяла со стеклянного подноса брошюру, лежавшую рядом с несколькими бутылками минеральной воды.
        - Вот, - произнесла она. - Первые десять - как раз то, что вам нужно.

        Вновь пробиться по телефону к Билле Антворскоу Карлу удалось лишь после долгих препирательств с его недовольной секретаршей.
        - Я тут отсканировал фотографию и хочу послать ее вам по электронной почте. Вы не против, если мы прямо сейчас потратим на это две минуты? - спросил он, представившись собеседнику.
        Антворскоу согласился и дал ему свой электронный адрес. Карл взялся за мышку и переслал файл.
        Это была превосходная фотография Даниэля Хейла, отсканированная из полученной брошюры. Стройный светловолосый мужчина, явно высокого роста, загорелый и хорошо одетый, как было отмечено в столовой Риксдага, не производил впечатления отъявленного педика. Возможно, у него были и другие наклонности. «Он мог заинтересоваться и женщиной», - подумал Карл и представил себе этого человека - раздавленного и сгоревшего на шоссе в Каппелев.
        - Да, сообщение пришло, - сказал Билле Антворскоу на другом конце провода. - Вот я открыл прикрепленный файл.
        Затем последовала пауза.
        - Ну и что вы хотите, чтобы я с этим сделал?
        - Можете подтвердить, что здесь изображен Даниэль Хейл? Это он участвовал во встрече в Кристиансборге?
        - Этот? Я никогда его раньше не видел.

        26

        2005 год

        Когда ей исполнилось тридцать пять, в помещение снова хлынуло море света из люминесцентных ламп на потолке. Лица за стеклом исчезли.
        На этот раз за армированным стеклом загорелись не все трубки.
        «Однажды им придется войти, чтобы поменять лампочки, иначе в конце концов наступит вечная тьма, - подумала Мерета. - Они по–прежнему подсматривают за мной исподтишка и не захотят лишиться этой возможности. Когда–нибудь они зайдут сюда поменять трубки. Они снизят давление, ничего не сказав, и тут я их подстерегу».
        В прошлый день рождения они опять увеличили давление, но ее это больше не волновало. Если она выдержала четыре атмосферы, то выдержит и пять. Она не знала предельной черты, но пока что предел не был достигнут. Как и в прошлом году, у нее несколько дней продолжались галлюцинации. Дальние участки помещения кружились перед глазами, но остальное она видела четко, пела песни, и на сердце у нее было легко. Реальность утратила значение. Только спустя несколько дней она опомнилась и ощутила шум в ушах. Сначала это были совсем слабые звуки, и она открывала рот, чтобы, насколько получится, выровнять давление, но через две недели шум в ушах стал постоянным. Это был пронзительный свист, какой бывает, когда на экране телевизора мерцает настроечная таблица. Звук стал выше, чище, но в сто раз мучительнее для нервов. «Это пройдет, Мерета. Ты привыкнешь к давлению. Просто нужно дождаться, и в одно прекрасное утро ты проснешься и поймешь, что он исчез. Это непременно пройдет, непременно пройдет», - твердила она себе, как заклинание. Но пустые заклинания всегда кончаются разочарованием. Прошло три месяца, а свист не
исчез, и Мерета почувствовала, что сходит с ума от бессонницы и постоянного напоминания: она живет в камере смертника и находится во власти своих палачей. Она начала обдумывать, как ей покончить с собой.
        Она давно поняла, что так или иначе для нее все кончится смертью. Выражение, которое она видела на лице женщины, не позволяло питать какую–то надежду. Колючий взгляд посылал недвусмысленный сигнал: ей отсюда не выйти, ни за что и никогда. Так лучше уж покончить с собой своими руками. Самой решить, когда это случится.

        Если не считать туалетного бачка и бачка с пищей, фонарика и двух кусочков пластинки из капюшона, один из которых служил ей теперь зубочисткой, двух рулонов туалетной бумаги и одежды, которая на ней, в комнате было совершенно пусто. Кругом гладкие стены. Здесь не имелось ничего, к чему она могла бы прикрутить рукав куртки, ничего, за что могла бы подвесить свое тело и на чем бы оно держалось, пока не наступит освобождение. У нее была только одна возможность - уморить себя голодом. Отказаться от однообразной пищи и жалких глотков воды, которыми они ее снабжали. Может быть, этого они и ждут. Может быть, она для них - предмет какого–то дикого пари. Во все времена случалось, что люди забавы ради мучили своих ближних. В любом пласте человеческой истории залегал толстый слой бесчувственного отношения к людям. И к нему непрерывно добавлялись новые отложения, это она узнала на собственной шкуре. Больше она не желала терпеть.
        Отодвинув бачок с пищей, Мерета подошла к иллюминатору и объявила, что больше не будет ничего есть. С нее, дескать, хватит. Она легла на пол, завернулась в лохмотья своей одежды и предалась мечтам. По ее подсчетам, сегодня было шестое октября, и она полагала, что выдержит так неделю. К тому времени ей будет тридцать пять лет, три месяца и семь дней. А если совершенно точно, она проживет двенадцать тысяч триста двенадцать дней, но полной уверенности в этом не было. У нее не будет надгробия. Нигде нельзя будет найти надпись с датами ее жизни. После ее смерти не останется ничего, что связало бы ее имя с пребыванием в этой клетке, где она провела последние долгие годы. Кроме ее убийц только она сама будет знать день своей смерти. И только ей самой он будет известен заранее с относительной точностью. Она умрет приблизительно 13 октября 2005 года.
        На другой день после того, как она объявила о своем отказе от пищи, ей крикнули снаружи, чтобы она поменяла бачки, но она не шевельнулась. Что они могут сделать, если она не выполнит приказание? Либо оставить бачки в шлюзе, либо забрать их оттуда. Ей до этого нет дела.
        Они действительно оставили бачки в шлюзе и так же делали в последующие несколько дней: забирали старый бачок и ставили на его место новый. Бранили ее. Грозились, что повысят давление в помещении, а затем сразу выпустят весь воздух. Но как они могут испугать ее смертью, если она сама хочет умереть? Войдут они к ней или нет - ей это безразлично. Она дала волю своим мыслям, позволила себе без оглядки бежать от действительности, погружаясь в образы и воспоминания, которые помогали забыть про звон в ушах. На пятый день все слилось и смешалось. Мечты о счастье, политическая деятельность, одиноко стоящий на палубе Уффе, несостоявшаяся любовь, так и не рожденные дети, мистер Бин и тихие вечера перед телевизором. Тело постепенно начало забывать о своих неудовлетворенных потребностях: уже легче стало лежать на полу, наступило удивительное спокойствие, а время все шло, и содержимое продовольственного бачка понемногу прокисало и портилось.
        Все было так, как надо. И тут вдруг она почувствовала, как у нее запульсировала десна.
        В своем замутненном состоянии она сперва восприняла это как вибрацию откуда–то извне, которая заставила ее чуть–чуть приоткрыть глаза, но не более того. «Если они войдут сюда, что они сделают?» - подумала она и снова погрузилась в тихую дрему. Но через несколько часов внезапно пробудилась от острой боли, которая словно ножом полоснула ее по лицу.
        Она не имела представления, в котором часу это было, не знала, наблюдают ли они за ней в окно, и закричала таким криком, какой еще ни разу не раздавался среди этих голых стен. Все лицо у нее раскалывалось от боли. Зубная боль билась во рту тяжелой кувалдой, и нечем было ее унять. Господи! Неужели это наказание за то, что она хотела самовольно уйти из жизни? Всего пять дней она за собой не следила, и так за это наказана! Она осторожно запустила в рот указательный палец и нащупала нарыв возле заднего коренного зуба. Этот зуб всегда был у нее слабым местом. Источник гарантированного дохода для дантиста: туда вечно что–то забивалось, и эту щель она ежедневно обрабатывала самодельной зубочисткой. Осторожно нажав на вспухшую десну, она почувствовала резкую боль, которая пронзила ее до мозга костей. Мерета согнулась пополам, отчаянно хватая воздух разинутым ртом. Только что ее тело пребывало в мирном спокойствии и вдруг очнулось, охваченное адской болью. Оно вело себя словно дикий зверь, пытающийся откусить собственную лапу, чтобы вырваться из капкана. Если боль - средство борьбы со смертью, то сейчас
она была живее, чем когда–либо.
        - Ой! - взвыла Мерета.
        Схватившись за зубочистку, она медленно засунула ее в рот. Осторожно попыталась нащупать, не застряло ли под десной что–нибудь, способное вызвать это воспаление, но едва острие коснулось десны, как мучительная боль вспыхнула с новой силой.
        - Давай, Мерета, надо проткнуть в ней дырку, - сказала она себе сквозь слезы.
        Она снова притронулась кончиком зубочистки к нарыву, и от этого то немногое, что оставалось у нее в желудке, чуть не вывернулось наружу. Надо было сделать прокол, но она не смогла. Просто не смогла, и все тут!
        Не справившись с этой задачей, она подползла к шлюзу посмотреть, что они ей сегодня прислали. Вдруг там найдется что–нибудь, что поможет хоть немного облегчить эту боль? Допустим, если прополоскать рот, боль утихнет?
        Она заглянула в ведро и увидела там такие привлекательные вещи, о которых прежде не смела и мечтать. Два банана, яблоко, кусочек шоколада. Полный абсурд! Значит, они решили раздразнить ее аппетит, заставить есть. А она не может! Не может и не хочет.
        Новый приступ боли чуть не свалил ее с ног. Тогда она вытащила из ведра все фрукты, выложила на пол и схватила канистру с водой. Сунув пальцы в воду, поднесла их к нарывающей десне, но холод не оказал ожидаемого действия. Вот боль, вот вода, но одно к другому не имело никакого отношения. Вода даже не утоляла жажду.
        Тогда она уползла обратно и улеглась под иллюминаторами, свернувшись в позе зародыша и моля Бога о прощении. Когда–нибудь тело устанет от борьбы, она это понимала. Последние дни ей придется провести в мучениях.
        Но и они пройдут.

        Сквозь туман до нее донеслись голоса. Они звали ее по имени. Требовали, чтобы она откликнулась. Приоткрыв глаза, она сразу же отметила, что нарыв успокоился, а ее обессиленное тело по–прежнему лежит возле туалетного ведра под окнами. Она посмотрела на потолок: высоко над головой одна из люминесцентных ламп слабо замерцала. Только что она слышала голоса? Это было на самом деле или ей только показалось?
        - Действительно, фрукты она забрала, - произнес в этот миг отчетливый голос, которого Мерета раньше не слышала.
        «Значит, это было на самом деле», - подумала она, но от слабости даже не испытала потрясения.
        Голос был мужской - не юношеский, но и не старческий.
        Она приподняла голову, но только немножко - так, чтобы сверху ее нельзя было разглядеть.
        - Мне отсюда видны фрукты, - произнес женский голос. - Они лежат на полу.
        Говорила та женщина, которая обращалась к ней один раз в год, ее голос Мерета не спутала бы ни с каким другим. Очевидно, люди за стеной пробовали с ней говорить, а потом забыли отключить переговорное устройство.
        - Она заползла под окна. Я уверена, она там, - продолжала женщина.
        - Думаешь, она умерла? Прошла ведь уже неделя? - спросил мужчина.
        Они разговаривали так естественно, но на самом деле это было неестественно. Речь шла о ней.
        - От этой гадины всего можно ожидать.
        - Давай выровняем давление и войдем посмотрим.
        - А с ней–то как тогда быть, ты об этом подумал? Все клетки ее тела приспособились к давлению в пять атмосфер. Чтобы она привыкла к меньшему давлению, потребуется не один день. Если открыть дверь сейчас, у нее не просто начнется кессонная болезнь, ее тут же разорвет в клочья. Ты же видел ее стул, как все расширяется. А моча - она же кипит и пузырится. Не забывай, она провела в барокамере три года.
        - Разве нельзя посмотреть и сразу же снова поднять давление, если мы увидим, что она еще жива?
        Женщина за стеной ничего не ответила. Но было уже ясно, что об этом не может быть и речи.
        Мерете было все труднее дышать. Она слышала голоса двух дьяволов. Если бы это было возможно, они бы заживо содрали с нее кожу, и снова зашили, и продолжали бы так бесконечно. Она попала в самый нижний круг ада. Там, где люди мучаются вечной мукой.
        «Попробуйте только зайти, скоты!» - подумала она, осторожно пододвигая к себе фонарик.
        От этого движения свист в ушах усилился. Она врежет фонариком в глаз первому, кто к ней приблизится. Ослепит мерзавца, который посмеет нарушить священные пределы ее камеры. Уж с этим она как–нибудь справится, перед тем как умереть!
        - Мы не будем ничего предпринимать до возвращения Лассе, понял? - сказала женщина тоном, не допускавшим возражений.
        - Но его придется ждать еще целую вечность. Она помрет гораздо раньше, - ответил мужчина. - Что же нам делать? Лассе будет в ярости.
        Последовало тяжелое и гнетущее молчание, словно стены надвинулись на нее, зажав, как пойманную блоху, которую вот–вот раздавят ногтями.
        Мерета еще крепче стиснула в руке фонарик и принялась ждать. И тут вдруг на нее, точно дубинка, снова обрушилась боль. Выпучив глаза, она вдохнула как могла глубже. Еще немного, и боль прорвалась бы наружу в невольном крике, но Мерета сдержалась. К горлу подступала тошнота, казалось, ее вот–вот вырвет, но она не издала ни звука. Только запрокинула голову, глотая слезы, скатывавшиеся на пересохшие губы.
        «Я их слышу, но они не должны слышать меня», - повторяла она себе снова и снова. Она хваталась за горло, проводила рукой у щеки, за которой сидел нарыв, раскачивалась взад и вперед и непрестанно сжимала и разжимала свободный кулак. Каждый нерв в организме отзывался на эту адскую боль.
        И крик вдруг вырвался. Он жил своей отдельной жизнью. Тело взяло свое. Глухой, утробный вой звучал и звучал, не переставая.
        - Слышишь? Она жива. Я так и знала.
        Затем в переговорном устройстве раздался щелчок.
        - Отойди от стены, чтобы мы тебя видели, - потребовал мерзкий голос женщины за стеной, и только тут они заметили, что у них что–то не в порядке.
        - Слушай, - сказала женщина. - Кнопка застряла.
        Она постучала по кнопке, но это не помогло.
        - Так ты, дрянь, значит, подслушивала, о чем мы тут говорим? - В хамской грубости ее тона ощущалась многолетняя привычка к жестокости и холодная бесчувственность.
        - Лассе починит, когда вернется, - сказал мужчина. - Он починит. Какое это имеет значение.
        Челюсть у Мереты болела так, что казалось, щека сейчас лопнет. Мерета старалась не обращать внимания, но ничего не могла с собой поделать. Надо встать. Что угодно, только бы подавить ответную реакцию организма на сигналы пульсирующей боли. Она встала на четвереньки, оттолкнулась руками, борясь с неодолимой слабостью, приподнялась и села на корточки. Боль во рту вспыхнула с новой силой, но кое–как она привстала, оторвав от пола одно колено.
        - Господи помилуй! Ну и вид же у тебя, красавица! - произнес холодный голос за стеной. Затем женщина расхохоталась, и этот хохот ранил Мерету, как град из скальпелей. - Да у тебя же зубы болят! - насмехалась женщина. - Надо же, вы только посмотрите - у этой грязной свиньи в клетке зубки болят.
        Резким движением Мерета повернулась к непроницаемому стеклу. Даже разомкнуть губы было убийственно трудно.
        - Погоди, ты мне еще заплатишь за это, - прошептала она и плотно прижалась лицом к стеклянной поверхности. - Ты мне еще заплатишь, вот увидишь!
        - Если ты не станешь есть, то в скором времени будешь гореть в аду, не успев отомстить, - прошипела женщина с другой стороны.
        Она словно играла, как кошка с мышью, и не закончила эту игру. Она хотела, чтобы добыча еще пожила - ровно столько времени, сколько она решила ей отвести, и ни часом больше.
        - Я не в состоянии есть, - простонала Мерета.
        - У тебя зуб нарывает? - спросил мужской голос.
        Она кивнула.
        - Управляйся с этим сама, как умеешь, - ответил он холодно.
        В иллюминаторе она увидела свое отражение. У несчастной женщины в зеркале щеки ввалились, а глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит. Верхняя часть щеки перекосилась от флюса, круги под глазами красноречиво говорили о ее болезненном состоянии. Сразу становилось видно, что она находится на грани смерти.
        Прислонившись спиной к окну, Мерета медленно соскользнула на пол и села. На глазах у нее проступили злые слезы, и одновременное ее осенило неожиданное открытие: ее тело может и хочет жить. Она возьмет то, что ей подали в бачке, и заставит себя это съесть. Боль убьет ее или не убьет - это покажет время. Во всяком случае, она не сдастся без борьбы, потому что дала мерзкой бабе за окном обещание и собиралась его сдержать. Придет время, и она отплатит мерзкой бабе той же монетой.
        На мгновение в ее теле воцарился покой - как в разоренной бурей местности в сердцевине урагана. И тут же снова вернулась боль. На этот раз Мерета заорала, не сдерживаясь, во всю глотку. Ощутила на языке крошки от пломбы, а пульсирующая боль распространилась по всей щеке и била уже в висок.
        Тут из шлюза послышалось шипение, и в отверстии показался новый бачок.
        - На! Мы послали тебе кое–что в качестве первой помощи. Бери, не бойся, - со смехом произнес женский голос.
        Мерета торопливо подползла на четвереньках, вытащила бачок из отверстия и заглянула внутрь.
        На самом дне, на кусочке марли, как положено для хирургических инструментов, лежали щипцы.
        Большущие щипцы. Большущие и ржавые.

        27

        2007 год

        Утро у Карла выдалось тяжелое. Дурные сны, а потом еще пререкания с Йеспером за завтраком выкачали из него последние остатки энергии; а затем, плюхнувшись в служебную машину, он обнаружил, что бензин в ней уже на нуле. Поход за три квартала по загазованному шоссе на участке между Нюмёллевай и Вэрлёсе также не способствовал пробуждению таких качеств, как обаяние, любезность и терпение.
        Усевшись наконец на свое место в подвале под полицейской префектурой и увидев перед собой лучащееся утренней бодростью лицо Ассада, он вдруг ощутил позыв подняться к Маркусу Якобсену и расколошматить там парочку стульев, чтобы его отправили в такое место, где за ним будут как следует присматривать и куда всевозможные житейские невзгоды проникают лишь в виде телевизионных новостей.
        Своему ассистенту он только кивнул. Если бы на минутку приглушить энергию Ассада, тогда, может быть, батарейки Карла успели бы как–то подзарядиться. Он покосился на кофеварку с пустой емкостью и принял из рук Ассада протянутую чашку.
        - Я не совсем понимаю, что к чему, - начал Ассад. - Даниэль Хейл, ты говоришь, мертв, но на встрече в Кристиансборге был не он. Тогда кто же?
        - Не знаю. Но Хейл не имеет к Мерете Люнггор никакого отношения. Зато тот, кто подменил Хейла, очень даже имеет.
        Карл отхлебнул мятного чая. Его вполне можно было бы пить, если бы Ассад положил сахара на четыре–пять ложечек меньше.
        - Но откуда же тогда этот парень знал, что тот миллиардер, который организовывал встречу в Кристиансборге, никогда раньше не видел Даниэля Хейла?
        - Действительно, откуда? Допустим, этот тип и Хейл встречались.
        Карл поставил чашку на стол и поднял глаза на доску объявлений, к которой приколол брошюру из «Интерлаб АО» и где на портрете можно было видеть ухоженную личность Даниэля Хейла.
        - Так значит, это не Хейл принес письмо, да? И совсем не с ним Мерета Люнггор была в «Банкроте»?
        - По словам сотрудников Хейла, он вообще в это время находился за границей.
        Обернувшись к своему помощнику, Карл спросил:
        - Что там говорится в полицейском протоколе об автомобиле Хейла после аварии, ты не помнишь? Был он в порядке? Обнаружились в нем какие–нибудь поломки, которые могли стать причиной аварии?
        - Ты про то, в порядке ли были тормоза?
        - Тормоза, рулевое управление, что угодно. Были ли признаки, что там что–то откручивали?
        Ассад пожал плечами:
        - Там трудно было что–то обнаружить, потому что машина горела. Но если я правильно понял то, что написано в протоколе, это была обыкновенная авария.
        Ну да, Карл помнил то же самое. Ничего подозрительного.
        - К тому же там не было свидетелей.
        Оба взглянули друг на друга.
        - Я помню, Ассад. Помню.
        - Только тот водитель, который на него наехал.
        - Да, именно.
        Карл в рассеянности снова отпил из чашки, и его передернуло. Не хватало только еще и к этому пристраститься. Нет уж, спасибо!
        Он подумал, что надо бы выкурить сигарету, но даже на это у него не хватило энергии. Надо же было такому случиться! Он как раз собирался закрыть дело и покончить с этой морокой, и тут вдруг всплывают новые весьма неожиданные обстоятельства! Перед его внутренним взором выросло непаханое поле работы, а ведь это всего одно дело, в то время как на столе громоздилось еще штук сорок–пятьдесят других таких же.
        - Карл, а как насчет свидетеля из другой машины? Может, нам поговорить с человеком, который столкнулся с этим Даниэлем Хейлом?
        - Я уже настропалил Лизу, чтобы она его разыскала.
        На лице Ассада проступило разочарованное выражение.
        - Для тебя я припас другое задание, - утешил его Карл, чем вызвал у своего помощника мгновенный приступ радости и широкую улыбку. - Ты поедешь в Хольтуг в округе Стевнс, еще раз встретишься там с домработницей Хелле Андерсен, покажешь ей фотографию Даниэля Хейла и спросишь, этот ли человек передал ей письмо.
        - Но ведь это же был не он, а другой человек, который…
        Карл жестом остановил Ассада:
        - Не он. Мы с тобой это знаем. Но когда она, как мы ожидаем, ответит «нет», ты спросишь, есть ли между этими людьми какое–то сходство. Нам же надо как–то выйти на этого типа. И еще одно: спроси, присутствовал ли при этом Уффе и видел ли он, хотя бы мельком, человека с письмом. И последнее, что тебе надо спросить: куда Мерета, придя домой, клала свой кейс. Он был черного цвета и с одной стороны поцарапан. Кейс раньше принадлежал их отцу и был при нем в машине, когда они попали в аварию. Эта вещь явно что–то значила для нее. - Карл снова поднял руку, не дав Ассаду открыть рот. - А затем ты поедешь к антикварам, которые купили дом Люнггоров в Маглебю, и спросишь у них, не попадался ли им где–нибудь такой кейс. И тогда уж, завтра, мы обо всем об этом поговорим, хорошо? Можешь забирать машину. Сегодня я буду ездить на такси, а домой вернусь поездом.
        Но тут Ассад выразительно замахал руками:
        - Да, Ассад?
        - Одну минуточку! Ладно? Я только хочу взять блокнот. А ты, уж пожалуйста, повтори мне все еще раз!

        Харди выглядел уже получше. Раньше казалось, что его голова просто впаяна в подушку, но теперь она приподнялась и стали видны тонкие жилки, бьющиеся на висках. Лежа с закрытыми глазами, он имел умиротворенный вид. Постояв над ним, Карл подумал, не лучше ли просто уйти. Часть прежней аппаратуры из палаты была вынесена, хотя дыхательный аппарат остался и продолжал качать воздух. Надо думать, все это было хорошим знаком.
        Карл осторожно повернулся и сделал шаг к двери, но тут его остановил голос Харди:
        - Почему ты уходишь? Не можешь смотреть на лежачего?
        Карл обернулся: Харди был все в том же положении.
        - Если хочешь, чтобы люди не уходили, покажи как–нибудь, что не спишь. Например, открой глаза.
        - Нет. Не сегодня. Сегодня мне неохота открывать глаза.
        И тотчас же огорошил Карла во второй раз.
        - Мне приходится так делать, чтобы один день хоть чем–то отличался от другого.
        - Понятно.
        - Завтра я решил смотреть только направо.
        - О'кей, - согласился Карл, но в глубине души ему стало очень больно от таких слов. - Харди, ты несколько раз разговаривал с Ассадом. Ничего, что я его тебе прислал?
        - Очень даже чего, - сказал Харди, почти не шевеля губами.
        - Ну, раз уж прислал, так что же теперь? И буду посылать его столько раз, сколько потребуется. Не возражаешь?
        - Только если он притащится с этими пахучими жареными штучками.
        - Непременно скажу ему.
        Из неподвижного тела, когда–то бывшего его товарищем Харди, вырвались звуки, которые при желании можно было принять за смех:
        - От этих штук меня потом так пронесло, как никогда в жизни. Сиделку довел до отчаяния.
        Карл попытался отогнать от себя эту картину. Слышать такое было тяжело.
        - Я скажу Ассаду, чтобы в следующий раз не пичкал тебя такими сильнодействующими угощениями.
        - Есть какие–нибудь новости в деле Люнггор?
        С тех пор как Харди парализовало, он впервые выразил к чему–то интерес. Карл почувствовал, как стало жарко щекам. Пожалуй, так недолго и заплакать.
        - Да, появились кое–какие новости.
        Он рассказал о развитии событий, связанных с именем Даниэля Хейла.
        - Знаешь, что я думаю? - спросил Харди, выслушав рассказ.
        - Ты подумал, что в этом деле появились зацепки, от которых можно танцевать.
        - Точно. За километр слышно: тут что–то нечисто. - Харди на миг открыл глаза, глянул в потолок и снова закрыл. - Ты не наткнулся, случайно, на какой–нибудь политический след?
        - На это ни намека.
        - Разговаривал с представителями прессы?
        - Ты о ком?
        - С каким–нибудь политическим комментатором в Кристиансборге. Они первые все разнюхивают. Или с кем–нибудь из бульварных газет? Например, Пелле Хюттестед из «Госсипа». Этот пустозвонный бочонок после увольнения из «Актуэльт» занялся выгребанием грязи из закоулков Кристиансборга, так что он на этих делах собаку съел. Спроси у него, и будешь знать больше.
        На лице Харди мелькнула улыбка и тотчас же пропала. «Скажу ему прямо сейчас», - подумал Карл и заговорил очень медленно, чтобы все дошло с первого раза:
        - Харди, в Сорё произошло убийство. Думают, это те же люди, что на Амагере.
        Харди даже бровью не повел.
        - Ну и?..
        - Те же самые обстоятельства, то же оружие, та же, очевидно, красная клетчатая рубашка, тот же круг лиц, то же…
        - Я спросил - «ну и?..»
        - Так я же и говорю.
        - Ну и мне–то какое до этого дело?

        В редакции «Госсипа» наступило затишье: очередной номер был собран, подготовка следующего еще только начиналась. Несколько журналистов, занимающихся светскими сплетнями, взглянули на Карла без всякого интереса: очевидно, не узнали. Тем лучше.
        Пелле Хюттестеда он обнаружил в уголке в компании старших товарищей по перу, впавших в непробудный сон, среди которых только он один задумчиво теребил свою рыжую, жиденькую, аккуратно подстриженную окладистую бороденку. Этого деятеля Карл отлично знал по отзывам: негодяй и проходимец, остановить которого могли только деньги. Непонятно было, отчего столько датчан обожали читать его напыщенную многословную брехню, чего нельзя было сказать о его жертвах. Судебные иски нескончаемой чередой сыпались на Хюттестеда, но главный редактор прикрывал мелкую сволочь, состоявшую у него на службе: статьи Хюттестеда поднимали тираж и главный редактор зарабатывал на нем бонусы. Подумаешь, велика важность, иной раз штраф заплатить!
        Бросив быстрый взгляд на полицейский жетон Карла, журналист снова повернулся к коллегам.
        Карл взял его за плечо:
        - Я сказал, что у меня есть к вам несколько вопросов.
        Журналист обернулся и посмотрел на него как на пустое место:
        - Вы не видите, что я на работе? Или хотите забрать меня в участок?
        Тогда Карл вытащил из бумажника единственную тысячную купюру, которую удалось отложить за несколько месяцев, и помахал у труженика пера перед носом.
        - О чем речь? - спросил тот, присосавшись к купюре взглядом.
        Возможно, он мысленно подсчитывал, сколько ночных часов в «Энди–баре» сможет провести на эти деньги.
        - Я занимаюсь расследованием исчезновения Мереты Люнггор. Мой сослуживец Харди Хеннингсен полагает, что вы, вероятно, знаете, имелись ли у нее причины опасаться кого–нибудь из среды политиков?
        - Опасаться кого–нибудь? Забавная формулировка! - произнес Хюттестед, непрестанно оглаживая волосинки на подбородке. - А почему вы об этом спрашиваете? Неужели в деле всплыло что–то новенькое?
        Перекрестный допрос повернулся в противоположную сторону.
        - Что–то новенькое? Нет, ничего такого. Но назрел момент, когда в некоторые вопросы пора наконец внести полную ясность.
        Хюттестед кивнул:
        - Спустя пять–то лет после ее исчезновения? Давайте лучше так: вы расскажете мне, что знаете, и тогда я расскажу, что знаю я.
        Карл снова помахал тысячей, чтобы направить внимание собеседника в нужную сторону.
        - То есть, как я понимаю, вы ничего такого не слышали, чтобы кто–нибудь был очень зол на Мерету Люнггор в то время?
        - Да все ненавидели эту бабенку. Если бы не ее классные сиськи, ее бы давно послали куда подальше.
        Сделав закономерный вывод, что собеседник не принадлежит к числу избирателей Демократической партии, Карл не удивился.
        - О'кей, - сказал он. - Стало быть, ничего не знаете.
        Он повернулся к остальным:
        - А кому–то из вас что–нибудь известно? Пускай это даже не имеет отношения к Кристиансборгу. Какие–нибудь слухи. Люди, появлявшиеся в ее окружении, когда там охотились ваши папарацци. Смутные ощущения. Хоть кто–то найдется среди вас, кому есть чем поделиться?
        Он обвел взглядом коллег Хюттестеда. Вероятно, половине из них можно было сразу поставить диагноз «смерть мозга»: пустые глаза и полное равнодушие. Может, среди тех, кто помоложе, еще сохранились какие–то признаки умственной деятельности и они что–то знают, если не по собственным наблюдениям, то хотя бы с чужих слов? Как–никак, недаром же это все–таки царство сплетен.
        - Говоришь, вас прислал Харди Хеннингсен? - раздался голос Хюттестеда, который подтянулся поближе к купюре. - Уж не вы ли его тогда так подставили? Я хорошо помню, что там был какой–то Карл Мёрк. Вас, кажется, так зовут? Это же вы использовали одного из товарищей как прикрытие, спрятались под Харди Хеннингсеном и притворились мертвым.
        По спине Карла продрало морозом, словно дохнуло полярным холодом. Откуда этот тип вывел такое заключение? Все внутреннее расследование проходило в закрытом режиме. Никто даже намеком не высказывал ничего, что могло навести на такие выводы.
        - Ты нарочно так говоришь, чтобы я схватил тебя за шиворот и размазал по стене и тебе было потом о чем написать статейку в следующий номер? - Карл надвинулся на журналиста, и Хюттестед быстро отвел глаза, сделав вид, что смотрит только на купюру. - Лучшего товарища, чем был Харди Хеннингсен, нельзя себе представить. Я бы отдал за него жизнь, если б мог. Ты это понял?
        Хюттестед послал своим коллегам торжествующий взгляд. Вот и готов заголовок для следующего номера, и Карл выбран жертвой. Вот уж чертово невезение! Не хватало только сюда еще фотографа, чтобы запечатлеть этот момент. Пока не поздно, надо отсюда убираться.
        - Дашь тысчонку, если я скажу, кто из фотографов специализировался на Мерете Люнггор?
        - А какой мне от этого прок?
        - Не знаю. Может, и пригодится. Или ты не полицейский? Можешь позволить себе разбрасываться подсказками?
        - И кто же это?
        - Попробуй поговорить с Йонасом.
        - С Йонасом? А как его дальше?
        Тысячная купюра маячила всего в десяти сантиметрах от жадных рук Хюттестеда.
        - Йонас Хесс.
        - И где его искать? Он сейчас здесь, в редакции?
        - Таких, как Йонас Хесс, у нас не берут в штат. Посмотри его по телефонной книге.
        Карл записал имя и молниеносным движением спрятал купюру в карман. Все равно этот дурак напишет о нем в следующем номере. Кроме того, Карл в жизни никогда не покупал информацию за деньги, а Хюттестед не настолько важная птица, чтобы ради него изменять своим принципам.
        - Ты готов был отдать жизнь за Харди Хеннингсена? - крикнул вслед удаляющемуся сквозь строй Карлу Хюттестед. - Что ж ты этого не сделал тогда?
        Адрес Йонаса Хесса Карл получил внизу у портье. Такси доставило его на Вайландс–алле и высадило возле крохотного оштукатуренного домика, занесенного песками времени в виде излишков общественного благосостояния: старых велосипедов, треснутых аквариумов и стеклянных баллонов, оставшихся как память о старинном домашнем пивоварении, истлевших кусков брезента, которые уже не прикрывали гнилых досок, кучи бутылок и всякого другого хлама. Очевидно, владелец домика был одним из тех многочисленных персонажей, которым требовалась помощь какой–нибудь из неимоверно размножившихся программ по обустройству жилища, заполонивших все телевизионные каналы. Здесь пригодилась бы помощь даже самого незаметного садового дизайнера.
        Валяющийся на земле велосипед и негромкое мурлыканье радиоприемника за немытыми окнами подсказывали, что внутри кто–то есть. Нажав на кнопку звонка, Карл упорно удерживал ее, пока палец не онемел.
        - Заткнись ты, что ли, и прекрати трезвонить! - послышалось наконец из дома.
        Дверь открыл человек с красным лицом, несущим все признаки сильного похмелья, и стал вглядываться в Карла, щурясь от слепящего солнца.
        - Черт, это сколько же сейчас времени? - спросил он и, отпустив ручку двери, снова скрылся в доме.
        Чтобы последовать за ним, вряд ли требовался судебный ордер. Вид у комнаты был такой, какой бывает в фильмах катастроф после падения кометы, расколовшей земной шар. Обитатель дома со вздохом облегчения плюхнулся на просиженный диван, схватил бутылку виски и отхлебнул прямо из горлышка, пытаясь в то же время краем глаза следить за Карлом.
        Опыт подсказывал гостю, что в лице этого субъекта ему достался далеко не идеальный свидетель.
        В надежде, что это поднимет ему настроение, он передал хозяину дома привет от Пелле Хюттестеда и в ответ услышал:
        - Он мне денег должен.
        Карл собрался было предъявить полицейских жетон, но передумал.
        - Я работаю в особом отделе полиции, который занимается неразгаданными делами, где пострадали люди, - проговорил он.
        Такое уж, наверное, никого не могло напугать. Хесс на секунду опустил бутылку. Возможно, эта фраза была слишком длинной для его понимания.
        - Я пришел по поводу Мереты Люнггор, - сделал Карл новую попытку. - Я знаю, что ты на ней, так сказать, специализировался.
        Хозяин дома попытался улыбнуться, но помешала кислая отрыжка.
        - Мало кто это знает, - отозвался он. - Ну и что там насчет нее?
        - Нет ли у тебя неопубликованных фотографий Мереты?
        Выдавив из себя подобие ухмылки, фотограф подался ему навстречу:
        - Заткнулся бы лучше, чем спрашивать глупости. Да у меня их, поди, все десять тысяч.
        - Десять тысяч! Это действительно много.
        - Слушай сюда! - Он выставил перед собой растопыренную пятерню. - По две–три пленки через день в течение двух–трех лет - это сколько получается снимков?
        - Наверное, куда больше, чем десять тысяч.
        Так прошел час, и Йонас Хесс благодаря тем калориям, которые как–никак содержатся в неразбавленном виски, приободрился настолько, что смог, не шатаясь, отвести Карла в свою фотолабораторию, размещенную в маленькой бетонной пристройке за домом.
        Здесь Карл попал словно в совершенно иной мир, чем тот, что он увидал в доме. Ему довелось побывать в разных фотолабораториях, но он еще никогда не встречал в них такой стерильной чистоты и такого порядка. Разница между обитателем дома и хозяином лаборатории прямо–таки поражала воображение.
        Йонас Хесс выдвинул металлический ящик и углубился в его недра.
        - Вот, - произнес он, протянув Карлу папку, на которой было написано: «Мерета Люнггор. 13/11.2001 - 1/3 2002». - Здесь лежат негативы, относящиеся к последнему периоду.
        Карл начал просматривать папку с конца. В каждом из пластиковых кармашков помещались негативы целой пленки, но в последнем лежало всего пять снимков. На них четко виднелась написанная аккуратным почерком дата: «1/3 2002 М. Л».
        - Ты фотографировал ее накануне того дня, когда она исчезла?
        - Да. Ничего особенного. Просто несколько снимков, сделанных во дворе Риксдага. Я поджидал в воротах.
        - Поджидал, когда она выйдет?
        - Она или еще кто–нибудь из фолькетинга. Если бы ты знал, сколько занятных эпизодов я видел на этой лестнице! Надо только ждать, и в один прекрасный день - вот оно!
        - Но в тот день, как я вижу, ничего забавного не случилось.
        Карл вынул из папки пластиковый кармашек и положил на стеклянную подставку с подсветкой. Значит, снимки были сделаны в пятницу, перед тем как Мерета уехала домой. Накануне ее исчезновения.
        Он нагнулся над негативами.
        Да, тут отчетливо видно - под мышкой у нее кейс.
        Карл покачал головой. Просто невероятно! Первый же снимок, и сразу то, что он искал! Вот оно доказательство - на негативе, белым по черному. Мерета уехала с кейсом. Тем самым - старым, потрепанным, с царапиной, все совпадало.
        - Можно мне взять это на время?
        Фотограф снова отхлебнул из горлышка и отер губы:
        - Я никогда не отдаю негативы из дома. Даже не продаю. Но мы можем снять копию. Я его просто отсканирую. Тебе ведь не обязательно идеальное качество.
        Он втянул в себя воздух, захохотал и отхаркнул мокроту.
        - Да, спасибо, копия меня вполне устроит. Счет можешь прислать на мой отдел. - Карл протянул фотографу визитную карточку.
        Тот посмотрел на негативы:
        - Нет, все правильно. В тот день не случилось ничего выдающегося. Но у Мереты Люнггор вообще ничего такого нельзя было поймать. Разве что летом в прохладную погоду торчащие под блузкой соски. За эти снимки мне неплохо заплатили.
        Снова харкающий смешок. Хозяин лаборатории направился к небольшому красному холодильнику, непрочно стоявшему на железных банках из–под химикалий. Достав бутылку пива, он сделал движение, словно предлагал гостю выпить, но опустошил емкость еще быстрее, чем Карл успел отреагировать.
        - Сенсацией стала бы фотография, на которой она была бы заснята с каким–нибудь любовником, - сказал Йонас, пытаясь найти, чем бы еще залить жажду. - За несколько дней до этого мне показалось, что я ее подловил.
        Захлопнув холодильник, он взял папку и пролистал кармашки немного вперед:
        - Ну, зато вот тут есть фотография Мереты, беседующей в кулуарах фолькетинга с несколькими представителями Датской партии. С этих негативов я даже снял контактные копии. - Он ухмыльнулся. - Я заснял это не ради того, чтобы увековечить беседующих, а ради той, что стоит на заднем плане. - Он указал на даму за спиной у Мереты. - В таком формате это не очень хорошо видно, но ты потом посмотри, когда получишь увеличение. Она же была по уши влюблена в Мерету Люнггор, эта ее новая секретарша.
        Карл наклонился, чтобы рассмотреть поближе. Да, это действительно была Сёс Норуп. Совершенно неузнаваемая - если сравнить с тем, какой она выглядела под бдительным оком своей сожительницы в Вальбю. В совершенно ином настроении.
        - Я, конечно, не знаю, было ли между ними что–нибудь или это только секретарша была не той ориентации. Может, этот снимок когда–нибудь и даст какой–то прибыток? - произнес он, переходя к следующему кармашку с негативами. Вот он! - Хесс ткнул влажным пальцем в пластиковую упаковку. - Я же помнил, что это было двадцать пятого февраля, в день рождения моей сестры. Я еще подумал, что сделаю ей какой–нибудь хороший подарок, если эта фотография окажется золотым дном. Вот, смотри.
        Он вынул пластиковый пакетик и положил на подсвеченную поверхность:
        - Вот они, те кадры, о которых я говорю. Тут она стоит на ступенях Кристиансборга и разговаривает с каким–то мужчиной. - При этих словах Хесс ткнул в верхнюю фотографию. - Взгляни на этот снимок. Тут же сразу видно, что она взволнована. Что–то такое в глазах, отчего сразу понимаешь, что ее затронуло.
        Он протянул Карлу лупу. И как можно что–то такое разобрать на негативе? Вместо глаз на нем два белых пятна.
        - Она заметила меня, когда я ее снимал, так что я сразу смылся. По–моему, она даже меня не разглядела. Я потом попробовал сфотографировать мужчину, но не удалось поймать его спереди, так как он направился со двора другим путем, в сторону моста. Но это, похоже, была случайная встреча - просто он как–то ненароком ее затронул. Многие бы на его месте постарались сделать то же самое, если бы им это сошло.
        - У тебя есть контактные копии этой серии?
        Хесс снова чуть не рыгнул, но удержался. Наверное, в горле у него все горело.
        - Контактные копии? С удовольствием сделаю для тебя прямо сейчас, а ты пока сбегай за пивом, а?
        Карл кивнул:
        - Только ответь мне сначала еще на один вопрос. Раз уж ты так мечтал заполучить снимок Мереты с каким–нибудь любовником, то, наверное, фотографировал ее и возле дома в Стевнсе?
        Хесс, не отрываясь, внимательно рассматривал предыдущие кадры:
        - Конечно. Сколько раз там бывал!
        - В таком случае ты должен был ее видеть в обществе брата–инвалида Уффе.
        - А как же! Много раз видел. - Хесс отметил крестиком один из кармашков с негативами. - Вот тут по–настоящему хороший снимок Мереты с этим мужчиной. Я могу дать тебе копию. Ты знаешь, кто он такой? Если да, то расскажи мне, когда придешь, ладно?
        Карл снова кивнул:
        - Но почему же ты тогда не сделал хороших снимков Мереты с братом, чтобы весь мир узнал, почему она всегда так спешит из Кристиансборга домой?
        - Я так не сделал, потому что у меня в семье тоже есть инвалид. Моя сестра.
        - Но ты же профессионал и зарабатываешь этим на жизнь.
        Хесс тупо посмотрел на Карла. Если сейчас не принести ему пива, то не дождешься никаких копий.
        - Знаешь что, - ответил фотограф, мутным взглядом уставившись в глаза Карлу. - Будь человек даже последним подонком, какие–то остатки самоуважения у него имеются. А ты что думал?

        От станции «Аллерёд» Карл отправился пешком по пешеходной улице и с огорчением убедился, что окрестности принимают все более убогий вид. Бетонные коробки, закамуфлированные под здания типа люкс, уже выглядывали из–за Квикли, и скоро старинные низенькие домики на той стороне улицы тоже исчезнут. То, что раньше как магнитом притягивало взгляд, превратилось в туннель из разукрашенного бетона. Еще два–три года назад он бы поклялся, что этого никогда не случится, и вот уже это безобразие вплотную подступило к его городку. Чиновники везде постарались - бесценные городские пейзажи загублены.
        Дома, в Рённехольте, компания любителей гриля снова развернула бурную деятельность, впрочем, погода этому способствовала. Сейчас было 18 часов 24 минуты 22 марта 2007 года - вот оно когда, оказывается, весна по–настоящему вступила в свои права!
        Мортен Холланд в честь сегодняшнего торжества облачился в свободное одеяние, которым прибарахлился в Марокко. В таком парадном наряде можно в два счета основать какую–нибудь новую секту.
        - Карл, ты как раз вовремя подоспел, - сказал он, щедро накладывая на тарелку жареные свиные ребрышки.
        Его соседка Сюссер Петерсен, похоже, изрядно наклюкалась, однако не роняла достоинства.
        - Все, скоро мое терпение кончится. Продаю все к черту и переезжаю отсюда. - И она как следует приложилась к своему бокалу с красным вином. - У нас в управлении мы тратим больше времени на заполнение идиотских формуляров, чем на помощь проживающим в городе гражданам. Карл, ты это знал? Пускай бы самодовольные господа из правительства сами так попробовали! Если бы им пришлось заполнять формуляры на каждый бесплатный обед и шоферов, и на бесплатное жилье, и на всякие надбавки и бесплатные поездки, и бесплатных секретарей, и вообще на каждый чох, у них не оставалось бы времени ни пожрать, ни поспать, ни на всякие там разъезды и вообще ни на что. Представляешь себе? Если бы премьер–министру пришлось пыхтеть над формулярами и ставить галочки, о чем он будет разговаривать с министрами, никакие бы совещания не могли состояться. В трех экземплярах, напечатанных на компьютере, который работает через день! Да если бы ему еще приходилось сначала посылать все на визирование какому–нибудь чиновнику, прежде чем выносить какой–то вопрос на обсуждение. Он вообще бы ноги протянул!
        Она захохотала, запрокинув голову. Карл кивнул. Скоро разговор перейдет на то, имеет ли министр культуры право затыкать рот средствам массовой информации, да и вообще - по какому праву кто–то там позволяет себе разорять больницы, всю налоговую систему, если на то пошло! И эти разговоры будут тянуться до тех пор, пока не кончится вино и мясо.
        Он приобнял Сюссер, потрепал по плечу Кенна и, забрав тарелку, удалился к себе наверх. В конечном счете они думают одинаково. Более половины населения мечтало, чтобы премьер–министр убрался куда подальше, и будет мечтать об этом завтра и послезавтра, и до того самого дня, пока не минуют все беды, по его вине свалившиеся на страну. А на это уйдут десятки лет.
        Но сегодня у Карла имелись другие заботы.

        28

        2007 год

        Карл проснулся в кромешной тьме. Было три часа ночи. Где–то в глубине сознания маячили красные клетчатые рубашки и монтажные пистолеты, а на переднем плане стояла отчетливая мысль, что у одной из рубашек в Сёре был тот самый, нужный рисунок. Пульс колотился бешено, настроение - на нуле, на душе скверно. Имелась одна вещь, о которой он даже не решался думать, но кто остановит кошмар, от которого простыни стали влажными и холодными?
        А тут в придачу этот низкопробный писака Пелле Хюттестед! Неужели теперь еще и он начнет в этом ковыряться? Неужели в одном из ближайших выпусков «Госсипа» появится заголовок, где пойдет речь о работнике криминальной полиции, который попал в грязную историю?
        Вот черт! При одной мысли об этом у Карла так свело живот, что до самого утра он так и не смог расслабиться.
        - Что–то у тебя усталый вид, - встретил его начальник отдела убийств.
        Карл только отмахнулся:
        - Ты позвал Бака?
        - Он будет здесь через пять минут, - ответил Маркус и, наклонившись вперед, продолжил: - Я смотрю, ты так и не подал заявление на курсы руководящего состава. Можешь не успеть к сроку!
        - Ну и что! Значит, попаду в следующий раз.
        - Карл, ты же знаешь, что у нас существуют определенные планы. Когда твой отдел сможет предъявить результат, тогда, естественно, в помощь тебе будут подключены твои прежние сослуживцы. Но какая от этого будет польза, если у тебя к тому времени не появится тех полномочий, которые дает звание комиссара полиции? Карл, тебе не приходится выбирать - ты обязан пройти курсы.
        - Оттого что я буду протирать штаны на курсах, я не стану лучшим следователем.
        - Ты начальник нового отдела, а к этой должности полагается звание. Либо ты идешь на курсы, либо будешь искать себе новую работу как следователь.
        Карл устремил взгляд на Золотую башню в парке Тиволи, которую несколько рабочих подготавливали к новому сезону. Прокатить бы его разика четыре или пять вверх и вниз на этой штуке, и Маркус Якобсен запросит пощады.
        - Я подумаю над этим, господин криминальный инспектор.
        Когда в кабинет вошел Бёрге Бак в своей неизменной кожаной куртке, накаленная атмосфера уже несколько охладилась.
        Карл не стал дожидаться, пока начальник отдела убийств произведет вступительные маневры.
        - Ну, Бак! И напортачили же вы в деле Мереты Люнггор! У вас была куча косвенных улик, которые подсказывали, что не все там так гладко, как выглядит. Что же вы всей командой их проморгали?
        Когда наконец их глаза волей–неволей встретились, Карл натолкнулся на стальной взгляд Бака. Нет, черт побери, на этот раз ты у меня так легко не отделаешься!
        - А теперь я хотел бы узнать, какие еще жгучие тайны ты держишь в себе по поводу этого дела, - продолжал Карл. - Есть ли кто–нибудь или что–нибудь такое, что создавало препоны на пути твоего расследования, Бёрге?
        В этот момент начальник отдела убийств явно подумал, а не надеть ли свои бифокальные очки, чтобы скрыться за ними, но нахмуренное лицо Бака заставило его вмешаться.
        - Если отвлечься от нескольких замечаний того рода, на какие способен один только Карл, - бросил Маркус Якобсен, предостерегающе поведя бровью в сторону означенного сотрудника, - то его вполне можно понять, поскольку он сейчас сказал нам, что покойный Даниэль Хейл - не тот человек, с которым Мерета Люнггор встречалась в Кристиансборге. Что, кстати, как справедливо считает Карл, полагалось бы установить еще в ходе предыдущего расследования.
        Куртка на плечах Бака пошла кожаными складками, но ничем другим он не показал своего напряжения.
        Но Карл уже держал его за горло и не собирался отпускать:
        - Это еще не все, Бёрге. Было ли тебе, к примеру, известно, что Даниэль Хейл был голубой и вдобавок находился за границей в то время, когда якобы мог состояться его предполагаемый контакт с Меретой Люнггор? Мне кажется, ты мог бы, по крайней мере, потрудиться показать фотографию Хейла секретарше Мереты Люнггор Сёс Норуп или руководителю делегации Билле Антворскоу, и сразу бы выяснил что тут что–то не сходится.
        При этих словах Бак медленно опустился на стул. Видно было, что у него голова пошла кругом. Конечно, через него с тех пор прошла куча других дел и нагрузка у работников отдела всегда была огромная, но все равно Карл его дожмет и положит на обе лопатки!
        - Ты и теперь еще считаешь, что в этом деле можно полностью исключить преступление? - спросил Карл, а затем обратился к начальнику. - А ты, Маркус, что на это скажешь?
        - Будем считать, Карл, что ты займешься расследованием обстоятельств, связанных со смертью Даниэля Хейла.
        - Оно и так уже ведется полным ходом.
        И снова Карл повернулся к Баку:
        - В хорнбэкской клинике спинномозговых повреждений лежит наш старый сотрудник, вдумчивый и пытливый. - Карл бросил на стол перед шефом фотографии. - Если бы не Харди, я бы никогда не вышел на фотографа, которого зовут Йонас Хесс, а значит, и не заполучил бы снимков, которые доказывают, во–первых, что Мерета Люнггор в последний день пребывания в Кристиансборге увезла домой свой кейс, во–вторых, что у нее была секретарша–лесбиянка, проявлявшая большой интерес к начальнице, и, наконец, что был человек, с которым Мерета Люнггор о чем–то беседовала на ступенях Кристиансборга за несколько дней до своего исчезновения. Эта беседа ее, по–видимому, очень взволновала. - Он указал на фотографию, где было видно лицо Мереты и как она отводит глаза. - Мужчину мы, правда, видим со спины, но если сравнить цвет волос, осанку и рост, то заметно большое сходство с Даниэлем Хейлом, хотя это и не он. - Карл положил рядом снимки Даниэля Хейла из брошюры, изданной предприятием «Интерлаб». - Так вот, я спрашиваю тебя, Бёрге Бак: не кажется ли тебе довольно странным, что кейс Мереты Люнггор исчезает где–то по дороге из
Кристиансборга в Стевнс, ведь вы его так и не нашли? И не кажется ли тебе также странным, что Даниэль Хейл погибает на следующий день после исчезновения Мереты Люнггор?
        Бак пожал плечами. Разумеется, ему тоже так показалось, но болван не хотел признавать этого вслух.
        - Ну, исчез кейс, - начал он. - Она могла его забыть по дороге на бензоколонке. Да где угодно. Мы искали у нее в доме, в машине на пароме. Мы сделали все возможное.
        - Ага, вот мы и подошли к этому! Забыла на бензоколонке, говоришь. Но возможно ли это? Насколько я могу судить по счету, она в тот день не снимала денег и не делала никаких покупок по пути домой. Не очень–то тщательно вы работали!
        Сейчас Бак уже еле сдерживался, чтобы не взорваться:
        - А я говорю, мы много сил потратили на поиски этого кейса.
        - Мне кажется, - укоризненным тоном вставил начальник, - мы с Баком оба поняли, что у нас впереди еще много работы.
        Начальник сказал «у нас». Что это значит? Никак они все собираются теперь раскапывать это дело?
        Карл взглянул на шефа. Нет, Маркус Якобсен, конечно, произнес эти слова, ничего такого не имея в виду. Потому что сверху ему не предоставят для этого никакой помощи. Карл очень хорошо знал, как работает эта лавочка.
        - Бак, спрашиваю тебя еще раз. Как ты считаешь, мы теперь в курсе всего, что было? Ты не написал в отчете о Хейле, не было там упомянуто и о наблюдениях Карен Мортенсен относительно Уффе Люнггора. Может быть, еще чего–то не хватает? Ты ничего не можешь сказать? Мне теперь нужна помощь, ты понимаешь?
        Бак сидел, опустив глаза, и потирал нос. Сейчас он другой рукой проведет по волосам. Можно было ожидать, что после всех намеков и обвинений, которые прозвучали в его адрес, он вскочит и закатит страшный скандал. Его можно понять: он же, как–никак, следователь с большой буквы и сейчас действительно дошел до точки кипения.
        Их общий шеф бросил Карлу выразительный взгляд, который означал «не торопи его», и Карл промолчал. Он был согласен с начальником отдела: Баку нужно дать передышку.
        Они помолчали минутку. Наконец Бак провел рукой по волосам и заговорил:
        - Тормозной путь. Я про тормозной путь после аварии, в которой погиб Даниэль Хейл.
        - И что с тормозным путем?
        Бак поднял голову.
        - Как записано в протоколе, на дороге не было следа тормозного пути ни от того ни от другого автомобиля. То есть ни малейших признаков того, что Хейл по невнимательности выехал на встречную полосу дорога. Бенц! - Бак резко хлопнул ладонями. - Ни тот ни другой не успели среагировать перед столкновением, так мы предполагали.
        - Да, именно так записано в полицейском протоколе. Почему ты об этом вспомнил?
        - Потом, спустя пару недель, я случайно проезжал мимо того места, вспомнил, что тут произошла авария, и остановился.
        - Да?
        - Как записано в протоколе, следов не осталось, однако было совершенно отчетливо видно, где это случилось. Там даже не спилили еще сломанное и обгорелое дерево и не заштукатурили стену, так что на земле еще оставались следы другого автомобиля.
        - Однако? Дальше, наверное, следует «однако».
        Бак кивнул:
        - Однако в двадцати пяти метрах оттуда в сторону Тострупа я обнаружил след. Он был уже довольно сильно затерт и вообще очень короткий - всего–то полметра в длину или около того. И я подумал: «А что, если это след от той аварии?»
        Карл старался представить себе описанную картину, но тут, как назло, вмешался шеф:
        - Он хотел свернуть, чтобы предотвратить аварию?
        Бак опять кивнул.
        - Ты хочешь сказать, что Хейлу грозило столкновение с чем–то, чего мы не знаем, но он затормозил и свернул в сторону? - продолжал Маркус.
        - Да.
        - А другая полоса оказалась не свободной?
        По описанию это было возможно.
        - В отчете сказано, что столкновение произошло на встречной полосе. - Карл поднял указательный палец. - А ты, как я понимаю, ведешь к тому, что дело не обязательно происходило так. Ты думаешь, что это могло случиться с ним на своей полосе, где никакого встречного движения быть не должно. Я правильно понял?
        С глубоким вздохом Бак ответил:
        - В какой–то момент я так подумал, но потом отбросил эту мысль. А сейчас вижу, что такая возможность все же была. Кто–то или что–то появляется на проезжей части, Хейл сворачивает, чтобы избежать наезда, и тут выскакивает встречный транспорт, который сталкивается с ним лоб в лоб на разделительной полосе. Возможно, и преднамеренно. Не исключено, что метров на сто дальше по встречной нашелся бы след ускорения. Возможно, встречный транспорт прибавил скорости, чтобы уж точно столкнуться с Хейлом, когда тот свернет в сторону разделительной полосы, чтобы избежать наезда на кого–то или на что–то.
        - А если этот кто–то оказался вышедшим на проезжую часть человеком и если этот человек и тот водитель, который столкнулся с Хейлом, были в сговоре, то это будет уже не несчастный случай, а убийство. А если так, то вполне обоснованным выглядит предположение, что исчезновение Мереты Люнггор является звеном той же цепи преступлений, - заключил Якобсен и сделал пометку в блокноте.
        - Да, похоже. - У Бака опустились уголки рта. Сейчас он чувствовал себя неважно.
        Тут Карл встал с места:
        - Свидетелей не было, так что больше мы ничего не узнаем. В данный момент мы ищем водителя.
        Он повернулся лицом к Баку, который съежился и весь ушел в свой кожаный футляр.
        - Я догадывался о том, что ты только что рассказал, Бак, и хочу тебе сказать - твой рассказ мне все–таки очень помог. Ты же зайдешь ко мне, если вдруг еще что–то вспомнишь?
        Бак кивнул. Его взгляд стал серьезным. Ведь тут речь шла не о его личном авторитете, а о работе, которую нужно исполнять как следует. Ну что ж! Это вызывает уважение!
        Того гляди, захочется потрепать его по плечу!
        - Карл, - сказал Ассад, - из Стевнса я привез хорошие и плохие новости.
        - Мне все равно, в каком порядке, - вздохнул Карл. - Так что давай выкладывай.
        Ассад уселся на край стола, только что не плюхнулся к нему на колени.
        - О'кей. Начну с плохого.
        Уж если он плохие новости сопровождает такой улыбкой, то от хороших должен будет вообще хохотать до упаду.
        - Тот человек, который столкнулся с Даниэлем Хейлом, тоже умер, - начал докладывать Ассад, внимательно наблюдая за реакцией Карла. - Лиза сказала так по телефону. Я записал все вот здесь. - Он указал на арабские закорючки, которые с таким же успехом могли означать, что завтра на Лофотенах будет дождь.
        Карл даже не снизошел до того, чтобы как–то отреагировать. Это было до отвращения типично. Разумеется же, этот человек погиб. Чего еще можно было ожидать? Что он окажется жив–здоров и радостно побежит делать признание, что выдавал себя за Хейла, убил Мерету Люнггор и затем прикончил Хейла? Нонсенс!
        - Лиза сказала, что он был оболтус и мелкая шантрапа. Говорит, он несколько раз отсидел в тюрьме за неосторожное вождение. А ты понимаешь, что такое оболтус и шантрапа?
        Карл устало кивнул.
        - Ладно, - сказал Ассад и начал зачитывать свои иероглифы.
        Надо будет ему как–нибудь сказать, чтобы он лучше вел записи по–датски.
        - Жил он в Скевинге в Северной Ютландии, - продолжал Ассад. - Его нашли мертвым в собственной постели с содержанием алкоголя не меньше миллиона промилле. Вдобавок он наглотался таблеток.
        - Вот как! И когда это было?
        - Довольно скоро после аварии. В заключении сказано, что все это произошло в результате аварии.
        - То есть из–за аварии он упился до смерти?
        - Да, по причине постдраматического стресса.
        - Пост–травма–тического стресса, - поправил Карл, который слушал, закрыв глаза и барабаня пальцами по столу.
        Возможно, на дороге во время столкновения находилось три человека, и в таком случае это, очевидно, являлось убийством. А если это убийство, то оболтусу из местной скевингской шантрапы было из–за чего напиваться до смерти. Но где же тогда, спрашивается, третье лицо, тот или та, кто выскочил на дорогу перед машиной Даниэля Хейла, если действительно там присутствовал кто–то третий? Может быть, он или она тоже на себя руки наложили?
        - Как звали этого человека?
        - Деннис. Деннис Кнудсен. Ему было двадцать семь, когда он умер.
        - У тебя есть адрес, где он жил? Остались ли у него родственники? Семья?
        - Да. Он жил у отца и матери. - Ассад улыбнулся. - В Дамаске тоже многие в двадцать семь лет живут у родителей.
        Карл приподнял брови. На этом форуме средневосточный опыт Ассада больше ничего не мог подсказать.
        - Ты говорил, у тебя есть и хорошая новость.
        Тут лицо Ассада, как он и предвидел, выразило предельное счастье. Вероятно, от гордости.
        - Вот! - Он пододвинул к Карлу черный пластиковый пакет, стоявший у его ног на полу.
        - Ну хорошо. И что же там у тебя? Двадцать килограмм зерен сезама?
        Карл встал, засунул руку в пакет и сразу же нащупал ручку. Вспыхнувшая догадка заставила его мгновенно похолодеть. Он потянул… Так и есть! Это оказался потертый кейс. Так же как на фотографии Хесса, на нем была большая царапина, причем не только на замке, но и на боковой поверхности.
        - Черт–те что! - воскликнул Карл и медленно опустился на стул. - Неужели еще и с календарем внутри?
        Когда Ассад кивнул, по коже у Карла побежали мурашки. Ощущение было такое, как будто он коснулся священного Грааля.
        Он не мог оторвать глаз от кейса.
        «Спокойно, Карл!» - приказал он себе, открыл замок и поднял крышку.
        Внутри было все: ее еженедельник в коричневом переплете, письменные принадлежности, мобильный телефон и к нему плоский зарядник, рукописные заметки на линованной бумаге, несколько шариковых ручек и пачка влажных салфеток. И впрямь священный Грааль!
        - Каким образом? - только и сказал Карл, уже прикидывая мысленно, нужно ли передать это сначала полицейским техникам для исследования.
        - Сперва я побывал у Хелле Андерсен, - донесся откуда–то издалека голос Ассада, - и ее, конечно, не было дома. А когда она пришла, я показал ей фотографию Даниэля Хейла, но она сказала, что не помнит такого лица.
        Карл не отрывал глаз от кейса и его содержимого. «Терпение, - говорил он себе мысленно. - Рано или поздно дойдет дело и до кейса».
        - Уффе присутствовал, когда приходил человек с письмом? Ты не забыл об этом спросить? - вставил он, чтобы вернуть Ассада к нужной теме.
        - Да. - Тот кивнул. - Она сказала, что он все время стоял с ней рядом. Он был очень заинтересован. Всегда выходил на звонки.
        - Был ли, на ее взгляд, человек с письмом чем–то похож на Хейла?
        Ассад наморщил нос.
        - Не очень, но немного - да. Мужчина с письмом был, кажется, помоложе, волосы у него были потемней и вид более мужественный. По поводу подбородка, глаз и всего такого она не могла ничего сказать.
        - И тогда ты спросил про кейс, да?
        Тут на лице Ассада снова появилась та же улыбка:
        - Да. Она не знала, где эта вещь. Она хорошо ее помнила, но не могла сказать, привезла ли Мерета ее домой в последний раз. Ее же тогда там не было, верно?
        - Ассад, давай уж о деле! Где ты его нашел?
        - Возле печки в подсобном помещении.
        - Ты побывал в Маглебю, в доме, где живут антиквары?
        Ассад кивнул:
        - Хелле Андерсен сказала, что Мерета Люнггор каждый день делает все одинаково. За прошедшие годы она обратила на это внимание. Всегда все одинаково. Обувь она скидывала в подсобном помещении, но сперва всегда заглядывала в окно. К Уффе. Каждый день она сразу переодевалась и оставляла вещи возле стиральной машины. Не потому что они грязные, а потому что они всегда там лежали. Она всегда надевала халат. И они с братом всегда смотрели одни и те же видеофильмы.
        - Ну а кейс? Что с кейсом?
        - Вот этого домработница, оказывается, не знала. Она никогда не видела, где Мерета его оставляет, но подумала, что, наверное, либо в прихожей, либо в подсобке.
        - Как же тебе, черт возьми, удалось обнаружить его в подсобке у печки, если вся команда разъездной бригады не сумела его там отыскать? Его было не видно? Где он там пролежал до сих пор? По моему впечатлению, эти антиквары довольно тщательно следят за уборкой. Что тебе послужило подсказкой?
        - Антиквары позволили мне походить там самому по всем нижним помещениям, а я просто прокрутил все это в голове. - Ассад постучал себя по лбу. - Я скинул башмаки и пальто и повесил пальто на крючок в подсобке. Я проделал это только в уме, потому что крючка там уже нету. А затем я представил себе в голове, что у нее могли быть вещи в обеих руках. Бумаги в одной и кейс в другой. И тогда я подумал, что она не могла снять пальто, пока руки у нее заняты, сперва надо было положить эти вещи.
        - И ближе всего оказалась печка?
        - Да, Карл. Прямо перед носом.
        - Почему же она после не забрала кейс в гостиную или в свой кабинет?
        - Сейчас я до этого дойду, Карл, через минутку. Я посмотрел наверх на печку, но там кейса не было. Но я на это и не рассчитывал. Но знаешь, Карл, что я там увидел?
        Карл только молча смотрел, дожидаясь, когда Ассад сам скажет.
        - Так вот! Что между печкой и потолком был целый метр пустого пространства.
        - Поразительно, - только и сумел сказать Карл.
        - И тогда я подумал, что она не положила кейс на грязную печку, потому что он ведь принадлежал ее отцу и был ей поэтому дорог.
        - Что–то я не совсем понял!
        - Она не положила его, а поставила на печку. Так, как ставят кейс на пол. Места ведь там было достаточно.
        - Она его поставила, а он свалился за печку.
        Улыбка Ассада подтвердила правильность его догадки.
        - Царапина на той стороне совсем свежая, посмотри сам.
        Карл закрыл кейс и перевернул обратной стороной. На его взгляд, царапина была не такой уж свежей.
        - Ну да. Я вытер кейс, он же там совсем запылился, так что теперь царапина потемнела. Но она была совсем свежая, когда я достал кейс.
        - Ассад, что же ты наделал! Неужели ты вытер кейс? Может быть, ты еще и трогал то, что лежало внутри?
        Помощник снова кивнул, но уже без прежнего энтузиазма.
        - Ассад! - Карл перевел дыхание, чтобы не высказаться слишком уж резко. - В следующий раз, когда ты найдешь что–то важное для расследования, ты уж, пожалуйста, ничего не лапай, ладно?
        - Не лапай?
        - Не трогай руками. Если так делать, то можно уничтожить важные следы, понимаешь?
        Ассад кивнул.
        - Я закрывал пальцы рукавом рубашки, - смущенно добавил он.
        - О'кей. Это была хорошая мысль. Так ты думаешь, что вторая царапина могла иметь такое же происхождение? - Карл еще раз перевернул кейс.
        Обе царапины были несомненно похожи. Значит, старая царапина появилась не во время аварии 1986 года.
        - Да. Я думаю, он не в первый раз падал с печки. Я обнаружил его за печкой, он там застрял между трубами парового отопления. Я его еле выдернул, для этого надо было приложить силу. Думаю, что и Мерета так сделала, я просто уверен в этом.
        - А почему же он не сваливался чаще, а только два раза?
        - Наверняка сваливался, потому что в подсобке сильный сквозняк, когда открывается дверь, но тогда он не проваливался в самый низ.
        - Возвращаюсь к предыдущему вопросу: почему она не взяла его с собой, когда пошла в комнаты?
        - Дома она не хотела думать о делах. Не хотела отвечать на звонки по мобильнику. Ты так не думаешь? - Брови Ассада поднялись так высоко, что глаза стали круглыми.
        Карл заглянул в кейс. Мерета Люнггор забирала его домой, и это было вполне логично. Тут лежал ее еженедельник, заметки, которые в каких–то случаях могли ей понадобиться. Но как правило, она брала домой кучу бумаг для прочтения, так что работы у нее хватало. У нее был телефон обычной проводной сети, которым могли пользоваться некоторые избранные. Мобильник предназначался для более широкого круга, его номер значился на ее визитке.
        - А ты не думаешь, что его можно было услышать из комнаты, когда он звонил в подсобке?
        - No way.[22]
        Карл и не подозревал, что Ассад знает английский.
        - И чем тут занята тесная мужская компания? - раздался вдруг сзади звонкий голос.
        Оба даже не слышали, как к ним вошла Лиза.
        - У меня тут для вас еще несколько дел. Их прислали из округа Южная Ютландия. - От Лизы по кабинету распространился аромат, который мог соперничать с курительными палочками Ассада, однако производил совершенно иное воздействие. - Они очень извиняются за задержку, но она случилась по болезни сотрудника.
        Она вручила папки сверхпредупредительному Ассаду и одарила Карла таким взглядом, который был способен сразить любого мужчину, как удар ниже пояса.
        Не в силах отвести взгляд от влажных губ Лизы, он задумался о том, сколько времени у него уже не было близких контактов с противоположным полом. Перед его мысленным взором отчетливо проступили розовые двухкомнатные покои бывшей жены. У нее там стояла в воде лаванда и свеча на подставке, а на лампу у кровати был наброшен ярко–красный платок, но лица женщины он не мог вспомнить.
        - Что ты сказал Баку, Карл? - спросила Лиза.
        Вынырнув из потаенного мира эротических фантазий, он увидел перед собой голубые глаза.
        - Бак? А что он там - ходит и всем жалуется?
        - Нет. Он отправился домой. Но его коллеги говорят, что после вашего разговора в кабинете шефа он вышел весь белый.
        Мобильник Мереты Люнггор Карл поставил на зарядку, понадеявшись, что батарейки еще живы. Усердные пальцы Ассада - хоть и через рукав - перещупали в кейсе все содержимое, так что Карл решил не обращаться к помощи техников. Сделанного не воротишь.
        Только на двух листках для записей виднелись какие–то строчки, прочие оставались пустыми. Записи относились преимущественно к вопросу о коммунальной помощи на дому и почасовому учету рабочего времени, то есть ничего интересного и в то же время весьма характерно для той действительности, которую покинула Мерета Люнггор.
        Затем Карл сунул руку в боковой кармашек из растянувшегося от времени эластика и достал три–четыре смятых бумажки. Первая бумажка оказалась квитанцией за куртку фирмы «Джек–энд–Джонс» от 13 апреля 2001 года, остальные же были сложенными гармошкой белыми листками формата А4, какие можно найти в школьном портфеле любого мальчишки. Исписанные карандашом довольно неразборчиво и, конечно же, без указания даты.
        Он направил свет настольной лампы на верхний листок и немножко его расправил. Всего восемь слов: «Мы можем поговорить о моем проекте налоговой реформы?» - и подпись в виде инициалов «ТБ». Можно предположить различную расшифровку, но, пожалуй, лучше всего подойдет Таге Баггесен. По крайней мере, так решил Карл.
        Он усмехнулся: Таге Баггесен хочет поговорить с Меретой Люнггор. Еще бы! Только не многого он добился своими разговорами.
        Карл расправил следующий листок, быстро прочел, и на этот раз содержание вызвало у него совсем другое чувство. Тон был уже гораздо более личным. Баггесена что–то мучило. На листке было написано: «Не могу представить себе, что будет, если ты это предашь гласности. Пожалуйста, не делай этого. ТБ».
        И вот Карл принялся за последний листок. Строки почти стерлись, словно его много раз вынимали из сумки. Он долго вертел записку, разбирая написанное слово за словом: «Мерета, я думал, что мы понимаем друг друга. Все это меня глубоко огорчает. Умоляю тебя, не говори никому, чтобы это не пошло дальше. Я намерен больше с этим не связываться».
        На этот раз внизу не имелось никаких инициалов, однако почерк, несомненно, был тот же самый.
        Он схватил телефонную трубку и набрал номер Курта Хансена.
        Ответила девушка из секретариата Консервативной партии. Она разговаривала вежливо, но сказала, что Курт Хансен, к сожалению, в данный момент занят, и предложила Карлу подождать. Судя по всему, до конца заседания осталось несколько минут.
        Не отнимая трубки от уха, Карл ждал, разглядывая разложенные на столе листки. Они пролежали в кейсе с марта 2002 года и, вероятно, были положены туда годом раньше. Может быть, речь в них идет о чем–то пустячном, а может, нет. Возможно, Мерета припрятала их, потому что позднее они могли приобрести важное значение - или нет.
        Несколько минут из трубки доносились чьи–то разговоры, затем в ней щелкнуло и раздался характерный голос Курта Хансена.
        - Карл, чем я могу тебе помочь? - без предисловий спросил депутат фолькетинга.
        - Как мне узнать, когда Таге Баггесен подавал свой законопроект налоговой реформы?
        - На кой черт тебе эти сведения? - рассмеялся Хансен. - Что может быть интересного в том, каково видение налоговой реформы у правых радикалов?
        - Мне нужно уточнить время некоторых событий.
        - Нелегкая задача. Таге Баггесен каждую секунду выдвигает новый законопроект. - Хансен снова засмеялся. - Ладно, шутки в сторону! Таге Баггесен занимает пост докладчика по вопросам транспорта по крайней мере уже пять лет. Почему он ушел с поста докладчика по налогообложению, я не знаю, но погоди минуточку.
        Карл продолжал держать трубку. На том конце слышалось бормотание.
        - Кажется, это было в начале две тысячи первого, еще при старом правительстве. Тогда он имел больше возможностей развернуться со своими глупостями. Мы предполагаем, что это было в марте–апреле две тысячи первого.
        Карл удовлетворенно кивнул:
        - Ладно, Курт. Это сходится с тем, что я думаю. Спасибо, старина. Если можешь, то переведи–ка меня прямо на кабинет Таге Баггесена, хорошо?
        Он подождал, пока через несколько гудков трубку не взяла другая секретарша, которая сообщила, что Таге Баггесен уехал в заграничную командировку: он должен посетить Венгрию, Швейцарию и Германию, чтобы ознакомиться там с сетью спортивных дорог. Назад он вернется в понедельник.
        Командировка? Сеть спортивных дорог? Пускай поищут другого дурачка, который в это поверит! Карл сразу понял, что это отдых. Просто отдых и ничего больше.
        - Мне нужен номер его мобильника. Будьте так добры дать мне его!
        - К сожалению, я не имею права.
        - Слушайте, вы тут разговариваете не с деревенским жителем с Фюна! Если понадобится, я за четыре минуты выясню номер его телефона. Только будет ли доволен Таге Баггесен, узнав, что секретариат заставил меня добывать его телефон официальным путем?

        В трубке сильно трещало, но по голосу Таге Баггесена можно было расслышать, что он далеко не в восторге от звонка.
        - У меня тут есть очень старые записки, по поводу которых мне срочно требуются разъяснения, - вкрадчиво начал Карл. Он уже знал, какая реакция возможна у его собеседника. - Ничего особенного, так, для порядка.
        - И что же именно? - Отрывистый тон проводил резкую черту между нынешним и предыдущим разговором.
        Карл поочередно прочитал вслух все записки. Когда он дошел до последней, Таге Баггесен, казалось, затаил дыхание.
        - Таге Баггесен? - спросил Карл. - Вы слушаете?
        И тут в трубке раздались гудки.
        «Как бы он, чего доброго, не кинулся с горя в реку», - подумал Карл, пытаясь вспомнить, какая река протекает через Будапешт. Записку он пришпилил к доске рядом со списком подозреваемых, а к пункту 3 приписал инициалы Таге Баггесена и слова «коллеги по Кристиансборгу».
        Едва он положил трубку, как телефон снова зазвонил.
        - Беата Лундгор, - представились на другом конце провода.
        Кто такая Беата Лундгор, Карл не имел ни малейшего представления.
        - Мы проверили жесткий диск Мереты Люнггор, и, к сожалению, я должна сообщить, что он стерт, и сделано это очень профессионально.
        Тут он припомнил: это одна из девушек, с которыми он разговаривал в секретариате «демократов».
        - Я думал, что вы не выбрасываете жесткие диски как раз потому, что хотите сохранить информацию, - сказал он.
        - Это так и есть, но, очевидно, никто не предупредил секретаря Мереты Сёс Норуп.
        - Как это понимать?
        - Это она стерла диск. И сделала об этом очень аккуратную надпись на обороте: «Отформатировано двадцатого марта две тысячи второго года, Сёс Норуп». Сейчас я держу его в руке.
        - Это же было через три недели после ее исчезновения.
        - Да, действительно так.
        Опять напортачили Бёрге Бак и его присные! Неужели в этом расследовании вообще ничего не делалось согласно правилам?
        - Можно, конечно, передать диск специалистам для анализа. Некоторые умеют извлекать уничтоженную информацию.
        - Да, разумеется, и это, наверное, уже было сделано. Одну минуточку.
        Порывшись где–то, она вернулась к телефону и с удовлетворением сказала:
        - Да, вот записка. В начале апреля две тысячи второго года уже пробовали восстановить утраченные данные. Здесь есть подробный отчет, почему это оказалось невозможным. Прочитать?
        - Нет, не нужно. Очевидно, Сёс Норуп умела делать это как следует.
        - Очевидно, да, - подтвердила Беата Лундгор. - Она из тех, кто все делает как следует.
        Карл поблагодарил и положил трубку.
        Несколько минут он сидел, уставясь на телефон, затем закурил сигарету, взял со стола потрепанный еженедельник Мереты Люнггор и раскрыл его почти благоговейно. Это чувство всегда появлялось у него, когда ему попадалась в руки ниточка, которая, как пуповина, восстанавливала живую связь с последними днями ныне покойного человека.
        Здесь, как и в записках, заметки были сделаны торопливым и неразборчивым почерком. Небрежно написанные печатные буквы, некоторые из них незаконченные, наезжающие одно на другое слова. Карл начал со встречи с группой, явившейся по вопросу исследования плаценты, которая состоялась 20 февраля 2002 года. Немного ниже на той же странице было написано «Банкрот 18.30». И больше ничего.
        В последующие дни не было почти ни одной незаполненной строчки. От такого количества записей прямо захватывало дух, но Карл не нашел ни одного намека, позволявшего соотнести их со сферой частной жизни.
        По мере приближения к последнему дню, проведенному Меретой на работе, Карл чувствовал, как им начинает овладевать отчаяние. Нигде никаких зацепок. Наконец он перевернул последнюю страницу. Пятница, 1.03.2002. Два совещания комиссии и одна встреча с группой, вот и все. Все прочее кануло в прошлое.
        Он положил записную книжку на стол и посмотрел на пустой кейс. Неужели он так и пролежал все пять лет за печкой, никому не нужный? Карл опять взялся за еженедельник и заново просмотрел все разделы. Кроме расписания на каждый день и размещавшегося в самом конце списка телефонов, Мерета ничем не пользовалась.
        Просмотр телефонной книжки Карл начал с первых строк. Можно было бы сразу начать с букв Д или X, но Карл гнал от себя вероятное разочарование. Среди имен на буквы А, Б и В девяносто процентов оказались ему знакомы. Эта телефонная книжка не шла ни в какое сравнение с его собственной, где преобладали имена таких людей, как Йеспер и Вигга, и многочисленных обитателей Рённехольтс–парка. Как легко можно было заметить, в частной жизни Мереты было очень мало друзей. Скорее, их не было вовсе. У этой красавицы имелся брат, ставший инвалидом из–за мозговой травмы, и уйма работы, вот и все.
        Добравшись до буквы Д, Карл заранее знал, что не встретит на этой странице телефона Даниэля Хейла. Мерета Люнггор заносила телефоны в записную книжку не на имя человека, как это делала Вигга, а на его фамилию. Разные люди поступают по–разному. Да и кто будет искать телефон премьер–министра Дании на букву Г, хотя его и зовут Гёран? Не считая, конечно, Вигги.
        И вдруг - вот оно, есть! Дойдя до страницы на букву X, Карл сразу же понял, что дело повернулось новой стороной. Раньше в нем говорили о несчастном случае, говорили о самоубийстве и в конце концов зашли в тупик. В ходе расследования встречались косвенные свидетельства того, что в деле об исчезновении Мереты Люнггор много неясностей, но эта страница просто кричала об этом! Весь еженедельник был заполнен наскоро сделанными записями. Почерк, которым были накорябаны эти буквы и цифры, был даже хуже, чем у Йеспера, и это ровным счетом ни о чем не говорило. Ее почерк не радовал глаз, она вовсе не была той аккуратисткой, какой представляешь себе такую политическую комету, как она. Но нигде в записях Мереты Люнггор ему ни разу не попалось признаков того, чтобы она, сделав запись, потом об этом пожалела! Ни разу нигде не встретилось ни единой поправки. Каждую запись она делала с полным сознанием, почему ей так нужно. Обдуманно и безошибочно. За исключением одного места в телефонном списке на букву X. Внешне ничто не подтверждало, что речь тут шла об имени Даниэля Хейла, но что–то в тех глубинах, которые
выручают полицейского в самых трудных случаях, подсказывало Карлу, что тут он попал в самую точку. Одно имя в книжке было густо замазано шариковой ручкой. Разглядеть, что там написано, было невозможно, но это имя Даниэля Хейла и рядом телефонный номер. Просто Карл это знал.
        Он улыбнулся. Значит, техники все–таки понадобятся! От них только требуется как следует и поскорей выполнить свою работу.
        - Ассад! - позвал Карл. - Зайди–ка, пожалуйста, ко мне!
        Из коридора послышался какой–то стук, что–то звякнуло, и на пороге показался помощник в зеленых резиновых перчатках и с ведром в руке.
        - У меня есть для тебя поручение. Пускай техники попробуют выявить, какой тут был номер. - Карл показал на зачеркнутую строчку. - Лиза объяснит тебе, как с ними связаться. Скажи им, что с этим надо поторопиться.

        Осторожно постучав в комнату Йеспера, Карл, разумеется, не получил ответа.
        «Как всегда, нет дома», - подумал он, памятуя о ста двенадцати децибелах, которые в противном случае артиллерийскими залпами обрушивались бы на дверь изнутри. Однако на этот раз Карл ошибся, что и обнаружилось, едва он открыл дверь.
        Йеспер таки находился у себя в комнате и в данный момент щупал через блузку грудь какой–то девушки, сидевшей с ним рядом на диване. При появлении Карла девушка издала пронзительный визг, от которого незваный гость едва не оглох, а сверкающий взгляд пасынка еще более подчеркнул всю серьезность данной ситуации.
        - Извините, - недовольно произнес Карл.
        Руки Йеспера вернулись из неловкого положения в нормальное, а щеки девушки стали такими же красными, как плакат с изображением Че Гевары позади них. Карл знал ее. Жила она в Седервангене, и ей было не больше четырнадцати лет, хотя с виду можно было дать все двадцать. Вероятно, так же выглядела в свое время ее мать, но с годами убедилась, что выглядеть старше своего возраста - не такое уж преимущество.
        - Карл, какого черта тебе тут надо? - вскричал Йеспер, вскакивая с дивана.
        Карл извинился еще раз и обратил внимание присутствующих на то, что сперва постучался, однако в доме уже с треском разверзлась пропасть, разделяющая разные поколения.
        - Вы не смущайтесь, продолжайте, на чем… остановились. Йеспер, у меня к тебе только один небольшой вопрос. Ты не помнишь, куда положил свои старые игрушки из «Плеймобиля»?
        Пасынок посмотрел на отчима так, словно готов был забросать его гранатами. Карл и сам понимал, что со своим вопросом явился не вовремя.
        Он виновато взглянул на девушку:
        - Понимаешь, они мне понадобились для следственной работы, хотя это и странно звучит.
        Переведя взгляд на Йеспера, Карл увидел, что глаза у того мечут молнии.
        - Скажи, нет ли у тебя пластиковых фигурок? Я бы их купил у тебя.
        - Карл, проваливай отсюда! Поди к Мортену. Может, он тебе что–нибудь и продаст, но только если ты придешь с тугой мошной.
        Карл нахмурил брови - при чем тут «тугая мошна»?

        В последний раз Карл стучался в дверь к Мортену года полтора назад. Хотя жилец запросто расхаживал по квартире, словно был домочадцем, его подвальная обитель была его крепостью. Все–таки платимые им деньги за квартиру являлись для Карла ощутимым подспорьем и причиной того, что он смотрел сквозь пальцы на те привычки Мортена, которые могли бы пошатнуть его статус. Поэтому Карл и старался сюда не соваться.
        Между тем все опасения оказались напрасными, так как внизу у Мортена царила вполне добропорядочная атмосфера - если не обращать внимания на чрезвычайно широкоплечих парней и грудастых девиц, смотревших с метровых плакатов. Все остальное выглядело как самая обыкновенная квартирка немолодых съемщиков где–нибудь в районе аллеи Принца Вальдемара.
        Услышав вопрос о судьбе игрушек из набора «Плеймобиль», Мортен потащил Карла в сауну. Изначально сауна имелась при всех домах Рённехольтспарка, но к настоящему времени в девяноста пяти процентах случаев была либо уничтожена, либо служила местом хранения всяческого хлама.
        - Вот, взгляни, пожалуйста! - Мортен с гордостью распахнул дверь.
        За ней открылось пространство, снизу доверху занятое полками, до отказа уставленными игрушками из тех, что несколько лет назад загромождали все блошиные рынки, потому что никак не могли дождаться своих покупателей. Фигурки из «киндер–сюрпризов», из «Звездных войн», черепашки–ниндзя и фигурки из набора «Плеймобиль». На этих полках разместилось не меньше пластиковых предметов, чем имелось во всем доме.
        - Видишь, вот две оригинальные фигурки из серии, которая продавалась на Нюрнбергской игрушечной ярмарке семьдесят четвертого года! - Гордый Мортен взял с полки две маленькие фигурки в шлемах. - Номер три тысячи двести девятнадцать с мотыгой и номер три тысячи двести двадцать с палочкой дорожного полицейского. Ни одна деталь не утрачена! - похвастался он. - Обалдеть можно, правда?
        Карл только кивнул. Более подходящего слова невозможно было придумать.
        - Не хватает еще только номера три тысячи двести восемнадцать, и тогда у меня будет полный набор всех профессий. От Йеспера я получил номера три тысячи двести один и три тысячи двести три. Смотри, это же просто чудо! Разве подумаешь, глядя на них, что Йеспер ими когда–нибудь пользовался?
        Карл помотал головой. Действительно, это явно были впустую выброшенные деньги.
        - И он продал их мне всего–то за пару тысчонок. Очень благородно с его стороны.
        Глядя на полки, Карл подумал, что будь его воля, он бы сказал Мортену и Йесперу пару теплых слов, припомнив те времена, когда он сам получал по две кроны в час за разбрасывание навоза, а жареная сосиска с двумя кусочками хлеба стоила одну крону и восемьдесят эре.
        - Ты не мог бы одолжить мне какие–нибудь из них до завтра? Вот эти, например. - Карл указал на семейство с собачкой и всем, что полагается.
        Мортен Холланд посмотрел на него так, как будто он сказал величайшую глупость:
        - Карл, ты с ума сошел? Это же номер три тысячи девятьсот шестьдесят пять выпуска двухтысячного года. Я собрал весь ящик с домом, балконом и всем, что туда входит.
        Мортен ткнул пальцем в сторону верхней полки. И впрямь, на ней красовался дом во всем блеске своего пластикового великолепия.
        - У тебя не найдется других, которые ты можешь одолжить? Только до завтрашнего вечера?
        У Мортена сделалось совершенно растерянное лицо. Наверное, примерно так же он смотрел бы на Карла, если бы тот спросил, нельзя ли дать ему пинка под зад.

        29

        2007 год

        Пятница обещала быть насыщенной. Ассад отпросился до двенадцати часов, чтобы пойти на собеседование в Обслуживание иностранных граждан, так теперь, политкорректности ради, именовалось Управление по делам иностранцев. Карлу же предстояло выполнить целый ряд разнообразных дел.
        Накануне вечером, когда Мортен ушел на свою смену в видеоцентре, Карл умыкнул из его сокровищницы семейку «Плеймобиля», и сейчас, когда он ехал по северозеландскому захолустью, пластиковые человечки укоризненно смотрели на него с соседнего сиденья.
        Дом в Скевинге, где было найдено тело неудачливого водителя Денниса Кнудсена, захлебнувшегося собственными рвотными массами, отнюдь не был идеалом красоты, как, впрочем, и все другие дома, попадавшиеся по дороге. Однако он все же выделялся в ряду остальных гармоническим сочетанием покосившейся террасы, газобетонных стен, крыши из листов тернита, к чему по фактуре и долговечности материала превосходно подходили подслеповатые окна в отслуживших свое рамах.
        Карл думал, что дверь откроет какой–нибудь крепыш, землекоп и бетонщик либо боевая подруга оного, но вместо этого увидел женщину лет под сорок, изящной наружности, с тем неопределенным налетом, который не позволял с первого взгляда сказать, была ли она секретаршей директора или работницей эскорт–сервиса какого–нибудь дорогого отеля.
        Войти? Да, пожалуйста! Родители? Нет, к сожалению, их уже нет в живых.
        Она представилась как Камилла и провела Карла в гостиную, в интерьере которой тон задавали рождественские настенные тарелки, треугольные амагерские полочки и коврики с длинным ворсом.
        - Сколько лет было вашим родителям, когда они умерли? - спросил Карл, стараясь не замечать уродливой обстановки.
        Она догадалась, почему он спрашивает: все вещи в доме принадлежали другой эпохе.
        - Моя мама получила дом в наследство от своей бабушки, так что вещи тут в основном еще прабабушкины. Мне все это досталось по наследству, недавно я развелась и теперь займусь ремонтом, если только удастся найти мастеров. Так что вам случайно повезло застать меня здесь.
        Карл снял рамочку, стоявшую на главном украшении комнаты - фанерованном ореховом секретере. На фотографии было запечатлено семейство в полном составе: Камилла, Деннис и родители. Снимали не менее десяти лет назад, и родители сияли улыбками на фоне шпалеры, воздвигнутой в честь серебряной свадьбы. «Поздравляем с двадцатипятилетием совместной жизни Греты и Хеннинга» - гласила надпись. Камилла была в обтягивающих джинсах, а Деннис в кожаной куртке и бейсболке с надписью «Castrol Oil». Одним словом, в Скевинге реяли флаги и царили радость и веселье.
        На каминной полке стояло еще несколько фотографий. Карл спросил, кто на них изображен, и догадался по ответам, что круг общения этой семьи был неширок.
        - Деннис обожал все, что быстро ездит, - сказала Камилла и провела гостя в комнату, которая некогда принадлежала покойному.
        Парочка лавовых ламп и музыкальный центр с мощными динамиками были тут чем–то вполне ожидаемым, но и в остальном эта комната представляла резкий контраст по отношению к остальному дому. Мебель в ней была светлая и все вещи подобраны друг к другу. Гардероб был новый и заполнен одеждой, развешанной на плечиках. Все стены покрывали аккуратно вставленные в рамочки дипломы, а наверху под потолком красовались на полке кубки, выигранные Деннисом на протяжении жизни. Карл насчитал приблизительно сто штук или больше - это впечатляло.
        - Да, - подтвердила Камилла, - Деннис во всем выигрывал, за что бы ни брался. Спидвей на мотоциклах, гонки на грузовиках, гонки на тракторах, ралли и автомобильные гонки всех классов. Он был талантлив. У него получалось все, чем бы он ни заинтересовался: он и писал, и в математике разбирался, и мог еще много чего. Очень печально, что он умер. - Она покивала, глаза ее затуманились. - Его смерть убила папу и маму. Он был чудесный человек и как сын, и как младший братишка.
        Карл посмотрел на нее с пониманием, хотя на самом деле ничего не понял. Тот ли это Деннис Кнудсен, о котором говорили Лиза и Ассад?
        - Я рада, что вы взялись за это дело, - добавила Камилла. - Жаль только, что мама и папа не дожили.
        Карл взглянул на нее, стараясь проникнуть в суть:
        - Что вы имеете в виду, говоря о деле? Автомобильную аварию?
        - Да, - кивнула Камилла. - Автомобильную аварию, а затем вскоре и смерть Денниса. Деннис и правда был не прочь выпить, но дурью раньше никогда не баловался, мы тогда так и сказали полиции. Это было совершенно исключено. Ведь он же работал с молодежью и предостерегал ребят, чтобы они не пробовали никакой гадости, но полиция не стала в это вникать. Для полиции имело значение только то, что его не раз штрафовали за неосторожное вождение, и, найдя в его спортивной сумке эти поганые таблетки экстази, они сразу решили, что все ясно. - Тут ее глаза сузились в щелочки. - Но здесь что–то не сходится, потому что Деннис никогда даже не прикасался к этой мерзости. Иначе он потерял бы скорость реакции при вождении. Он эту дрянь ненавидел.
        - Может быть, он соблазнился быстрым заработком, хотел продать их кому–то. Или сам решил попробовать. Если бы вы только знали, с чем нам, полицейским, приходится сталкиваться!
        Морщинки у нее вокруг рта вдруг проступили резкими складками:
        - Кто–то ухитрился его этим напичкать, и я хорошо знаю кто. Я еще тогда им сразу сказала.
        Карл вынул блокнот:
        - Вот как?
        Ищейка в его душе насторожилась и повела носом, принюхиваясь, учуяв след.
        - И кто же это был?
        Камилла отошла к стене, оклеенной обоями начала шестидесятых годов, и сняла с гвоздика фотографию. Похожий снимок когда–то сделал отец Карла, когда Карл выиграл кубок по плаванию в Брёндерслеве, с гордостью запечатлев на память успех сына. На карточке Деннису было не больше десяти–двенадцати лет. В костюме для картинга у него был молодецкий вид, и он прямо светился от гордости, держа в руке маленький серебряный щиток.
        - Этот вот. - Камилла ткнула пальцем в светловолосого парнишку, который стоял сзади, положив руку на плечо Денниса. - Не знаю почему, но они называли его Атомос. Они познакомились на картинге. Деннис был без ума от Атомоса, а Атомос был просто дрянь.
        - Так значит, их знакомство продолжалось и после того, как оба стали взрослыми?
        - Точно не знаю. Кажется, когда Деннису было лет шестнадцать–семнадцать, они разошлись, но в последние годы, насколько я знаю, снова встречались, потому что мама говорила об этом и была недовольна.
        - И почему же вы думаете, что этот Атомос имеет какое–то отношение к смерти вашего брата?
        Камилла с грустью посмотрела на карточку:
        - Просто он был нехороший человек с уродливой душой.
        - Странное выражение! Что вы имеете в виду?
        - Что у него сильно не в порядке с головой. Деннис считал, что я говорю ерунду, но это действительно было так.
        - А почему же ваш брат так с ним дружил?
        - Потому что Атомос всегда поддерживал увлечение Денниса автомобильным спортом. К тому же он был немного постарше. Деннис смотрел на него как на старшего.
        - Ваш брат задохнулся от собственных рвотных масс. Он проглотил пять таблеток, и содержание алкоголя в его крови составляло четыре целых и одну десятую промилле. Я не знаю его точного веса, но в любом случае он хватанул столько, что никому бы мало не показалось. Вы не знаете, были ли у него особые причины так напиться? Раньше с ним такого не случалось? Вы замечали в нем особую подавленность после аварии?
        Она взглянула на Карла с тоской:
        - Да, родители говорили, что эта авария очень сильно на него повлияла. Деннис был потрясающий водитель. Мало того что это вообще была первая авария в его жизни, а тут еще и погибший человек.
        - По моим сведениям, Деннис дважды сидел в тюрьме за неосторожное вождение, а значит, вряд ли был таким уж потрясающим водителем.
        - Ха! - воскликнула Камилла, бросив на Карла иронический взгляд. - Он никогда не был неосторожным. Если он и гонял по шоссе, то всегда смотрел, сколько впереди свободной дороги. Он никогда и не думал подвергать опасности чужую жизнь!
        Сколько нарушителей общественного порядка никогда не дошли бы до преступления, если бы их родственники вовремя обратили внимание на их поведение! Скольким идиотам удавалось остаться безнаказанными благодаря любящим родственникам! Сколько тысяч раз Карл все это уже слышал: мой брат, мой сын, мой муж ни в чем не виноваты!
        - Вы очень высоко ставите своего брата. Не кажется ли вам это немного наивным?
        Камилла взяла его за руку и так близко придвинулась к нему лицом, что ее челка щекотала его кожу.
        - Если ты по части следствия такой же слабак, как по части женщин, то можешь отсюда убираться! - прошипела она.
        Пожалуй, едва ли она могла быть директорской секретаршей, подумал Карл, отодвигаясь.
        - Мой брат ничего плохого не сделал, понял? - продолжала она. - И если ты хочешь продвинуться в том деле, над которым работаешь, то советую тебе обратить внимание на то, что ты сейчас получил. - С этими словами она поддала ему в пах и быстро отпрянула.
        Произошедшая метаморфоза застала его врасплох. Она снова стала пушистой и ласковой, открытой и вызывающей доверие. Чем же она занимается, если у нее такие профессиональные навыки!
        Нахмурясь, Карл шагнул в ее сторону:
        - Если ты еще раз посмеешь тронуть мой прибор, я проколю твои силиконовые бомбы и заявлю, что ты сопротивлялась задержанию и угрожала стукнуть меня одним из кошмарных кубков своего братца. Когда на твоих запястьях защелкнутся наручники и ты в ожидании врача будешь сидеть, глядя в белую стену арестантского помещения в Хиллерёде, ты будешь очень жалеть о том, что применила этот прием. Продолжим наш разговор или ты хочешь еще что–то добавить насчет моего мужского достоинства?
        Она не повела бровью. Даже не усмехнулась:
        - Я только говорю, что мой брат ничего плохого не сделал, а тебе придется в это поверить.
        У Карла опустились руки. Эту женщину ничем не проймешь.
        - Ладно. Но как мне отыскать вашего Атомоса? - спросил он, предусмотрительно отодвинувшись подальше от женщины–хамелеона. - Ты действительно ничего больше не можешь о нем вспомнить?
        - Он был на пять лет моложе меня, так что я им не интересовалась.
        Карл криво усмехнулся. Поразительно, как с годами меняются вкусы!
        - Какие–нибудь особые приметы? Шрамы, волосы, зубы? Нет ли в городе других людей, которые тоже его знали?
        - Не думаю. Он был из приюта где–то на севере в Тисвиллелейе.
        На секунду Камилла замерла в задумчивости, отвернувшись.
        - По–моему, приют назывался «Годхавн». - Она взяла фотографию в рамочке и протянула Карлу. - Если пообещаешь вернуть, то можешь взять с собой, чтобы показать в приюте. Авось они смогут ответить на твои вопросы.

        Остановив машину на звенящем от солнца перекрестке, Карл задумался. Отсюда можно направиться на север, в Тисвиллелейе, чтобы поискать кого–нибудь, кто помнил бы жившего там двадцать лет назад мальчика, которого называли Атомосом. Или можно повернуть на юг, чтобы в «Эгелю» поиграть в прошлое с Уффе. Ну а кроме того, можно съехать на обочину и, переключив мозги на режим автопилота, часок–другой вздремнуть. Последнее было особенно соблазнительно.
        Но с другой стороны, если вовремя не вернуть фигурки из «Плеймобиля» на полку Мортена Холланда, есть риск лишиться квартиросъемщика, а тем самым и значительной доли тех поступлений, которые обеспечивали материальное благополучие Карла.
        Поэтому он отпустил тормоз и повернул налево.

        В «Эгелю» было время завтрака. Припарковывая машину, Карл ощутил разлитые в воздухе ароматы тимьяна и томатного соуса. Заведующего он застал одного за длинным столом красного дерева на террасе перед рабочим кабинетом. Как и в прошлый раз, тот был воплощением аккуратности: на голове козырек от солнца, салфетка за воротом, изысканные движения, которыми он клал в рот маленькие кусочки лазаньи, лежащей в углу тарелки. Этот человек был не из тех, кто предается мирским усладам. Однако о подчиненных его нельзя было сказать то же самое: несколько административных работников и сиделок в десяти метрах от начальника вели несмолкаемую болтовню над наполненными доверху тарелками.
        Заметив показавшегося из–за угла Карла, все внезапно умолкли. Сразу же стало хорошо слышно в кустах хлопотливое порхание по–весеннему возбужденных пернатых строителей и доносившийся из окон столовой звон тарелок.
        - Приятного аппетита! - произнес Карл и, не дожидаясь приглашения, подсел за стол заведующего. - Я пришел спросить, не известно ли вам, чтобы Уффе Люнггор в игре воспроизводил аварию, которая стала причиной его инвалидности. Карен Мортенсен, социальный работник из Стевнса, наблюдала такое незадолго до исчезновения Мереты Люнггор. Вы знали об этом?
        Заведующий неторопливо кивнул и положил в рот очередной кусочек. Карл взглянул на тарелку. Очевидно, ему надлежало дождаться, когда законный монарх «Эгелю» соизволит вступить в разговор с одним из представителей простого народа.
        - Есть об этом запись в карточке Уффе? - задал Карл следующий вопрос.
        Заведующий снова кивнул, продолжая жевать так же неспешно.
        - Повторялось ли это затем снова?
        Заведующий только пожал плечами.
        - Так повторялось или не повторялось?
        Монарх только помотал головой.
        - Я хотел бы сегодня повидаться с Уффе наедине. Всего лишь десять–пятнадцать минут. Это возможно?
        На этот вопрос не последовало ответа.
        Карл подождал, пока заведующий не покончил с едой, утер рот матерчатой салфеткой и языком очистил зубы. Взяв стакан с ледяной водой, он сделал глоток и только тогда поднял взгляд на собеседника.
        - Нет. Вам нельзя видеться с Уффе наедине, - гласил ответ.
        - Можно узнать почему?
        Король удостоил вопрошавшего милостивого взгляда:
        - Не кажется ли вам, что ваша профессия довольно далека от нашей? - Не дожидаясь, что ответит на это Карл, он продолжил: - Мы не можем пойти на такой рискованный шаг, который способен оказать негативное воздействие на ход развития Уффе, вот почему.
        - Разве в его состоянии происходит какое–то развитие? Этого я не знал.
        Тут на стол легла чья–то тень. Обернувшись, Карл увидел старшую сестру, которая приветливо кивнула ему, тотчас же пробудив представление о более человеческом отношении, чем то, на какое был способен заведующий.
        Сестра властно взяла дело в свои руки:
        - Я сама этим займусь. Мы с Уффе как раз собирались отправиться на прогулку. Я могу проводить господина Мёрка.

        Карл впервые шел бок о бок с Уффе Люнггором, и теперь стало ясно, насколько тот высок ростом. Однако неуверенная осанка говорила о том, что он все время сидит сгорбившись за столом.
        Старшая сестра взяла пациента за руку, но он, по–видимому, не обращал на это внимания. Когда они дошли до рощицы на берегу фьорда, он отнял руку и сел на траву.
        - Он у нас любит смотреть на бакланов. Правда, Уффе? - спросила сестра, указав на колонию этих доисторических птиц, расположившуюся на полумертвых, загаженных деревьях.
        - У меня тут есть с собой одна вещь, которую я хотел бы показать Уффе, - сказал Карл.
        Она бдительно проследила, как он вынимает из пластикового пакета четыре человеческие фигурки и машинку из набора «Плеймобиль». Сестра быстро принимала решения, это он понял еще при первой встрече, но, возможно, все–таки была не настолько податливой, как он рассчитывал.
        Женщина поднесла руку к эмблеме медицинской сестры, стараясь, вероятно, придать своим словам больше веса:
        - Я знаю про тот эпизод, который описала Карен Мортенсен. Мне кажется, что повторить его снова - это не очень удачная идея.
        - Почему?
        - Вы хотите изобразить картину аварии и думаете, это пробудит в нем что–то живое?
        - Да.
        Сестра кивнула:
        - Мне это тоже приходило в голову. Но, честно говоря, я не уверена.
        Она было привстала, однако еще колебалась.
        Карл осторожно положил руку на плечо Уффе и присел рядом на корточки. Глаза Уффе, в которых отражался блеск волн, светились безмятежным счастьем. Карл хорошо понимал его. Кому же не захотелось бы раствориться в чудесном мартовском просторе, особенно когда он полон такой ясной голубизны, как сегодня.
        Затем Карл поставил на траву перед Уффе машинку из «Плеймобиля» и одну за другой рассадил по сиденьям фигурки. Папу с мамой спереди, а дочку и сына сзади.
        Сиделка следила за каждым его движением. Возможно, придется прийти сюда как–нибудь еще раз и повторить эксперимент. Но сейчас Карл хотел убедить ее, но крайней мере, в том, что злоупотреблять доверием не собирается, а напротив, видит в ней союзницу.
        - Тррр, - осторожно изобразил он звук мотора и стал возить машинку туда–сюда по траве перед Уффе, к великому смятению двух шмелей, кружащихся в танце над цветами.
        Карл улыбнулся, заглядывая Уффе в лицо, и разгладил следы, оставленные машинкой. Именно это, казалось, больше всего заинтересовало Уффе - примятая и снова выпрямившаяся трава.
        - Ну, Уффе, вот мы собрались и поехали - с Меретой, с папой и мамой. Ага, посмотри–ка, мы все тут. Смотри, как мы едем через лес! Видишь, как хорошо!
        Карл поднял взгляд на стоящую перед ним женщину в белом. Она была напряжена, и в морщинках вокруг рта залегла тень сомнения. Он должен следить за собой и не слишком увлекаться. Если он повысит голос, она вздрогнет. Женщина гораздо сильнее заинтересовалась игрой, чем Уффе, - тот просто сидел, впитывая глазами солнечный блеск и не обращая внимания на окружающее.
        - Осторожно, отец! - предостерег Карл тонким женским голосом. - Дорога обледенела, как бы не занесло! - На этих словах он подтолкнул машинку вперед. - Осторожно! Ту машину тоже занесло! Караул! Мы столкнемся!
        Он изобразил визг тормозов и скрип металла. Тут Уффе обратил внимание на представление. Затем Карл опрокинул машинку, и фигурки вывалились на землю.
        - Мерета, берегись! Берегись, Уффе! - воскликнул Карл тонким голосом.
        Сестра наклонилась и взяла его за плечо.
        - Я думаю, не надо, - сказала она, качая головой.
        Еще секунда, и она схватит Уффе за руку и уведет прочь.
        - Бабах! - гаркнул Карл и толкнул машинку; та покатилась по траве и перевернулась несколько раз, но Уффе не отреагировал.
        - По–моему, он не воспринимает. - Карл знаком показал, что представление завершено. - У меня тут есть карточка, которую я очень хотел бы показать Уффе. Вы не против? На этом я закончу и не буду вас больше тревожить.
        - Фотография? - переспросила она, глядя, как он вынимает пачку снимков из пластикового пакета.
        Положив на траву снимки, которые ему одолжила сестра Денниса Кнудсена, Карл протянул руку с брошюрой из предприятия Даниэля Хейла так, чтобы она оказалась перед глазами Уффе.
        Тот заметно заинтересовался - как обезьянка в клетке, после тысяч кривляющихся лиц увидевшая наконец что–то новое.
        - Уффе, ты его знаешь? - спросил Карл, внимательно вглядываясь в лицо больного.
        Единственным знаком могла стать любая мелочь, едва заметная дрожь ресниц. Если есть хоть малейшая возможность достучаться до затуманенного сознания брата Мереты, Карл должен внимательно следить, чтобы не упустить этот момент.
        - Он приходил к вам, когда вы жили в Маглебю? Не этот ли человек приносил вам с Хелле письмо? Ты его помнишь? - Карл показал на блестящие глаза Хейла и его светлые волосы. - Это он?
        Уффе смотрел на снимок без всякого выражения. Затем его взгляд переместился немного ниже и задержался на лежащих в траве фигурках.
        Карл проследил за его взглядом и заметил, как зрачки Уффе внезапно сузились, а рот приоткрылся. Он был так же очевидно потрясен, как если бы его внезапно ударили чем–то тяжелым.
        - Ну что, Уффе? Ты узнал его? Ты видел его раньше? - поторопился спросить Карл, быстро поднеся юбилейную фотографию с Деннисом Кнудсеном к его глазам. - Видел?
        Карл спиной почувствовал, как сзади встала сиделка, но ему уже было все равно. Он хотел еще раз увидеть, как сужаются зрачки Уффе. Было чувство, будто в руках у него наконец оказался ключ, только неизвестно, к какой двери он подходит.
        Но Уффе уже спокойно смотрел перед собой пустым рассеянным взглядом.
        - По–моему, пора остановиться, - раздался голос сиделки.
        Она осторожно придержала Уффе за плечи. Может быть, Карлу не хватило всего каких–нибудь двадцати секунд. Не исключено, что он достучался бы до Уффе, если бы они были с ним одни.
        - Вы не заметили его реакцию?
        Она покачала головой. Чертово невезение!
        Карл положил фотографию в рамке на землю, где лежали все остальные, привезенные из Скевинга.
        И в этот момент Уффе забеспокоился и пришел в движение. Сначала его словно ударило в корпус, и он резко выставил вперед плечи, будто в попытке прикрыть грудную клетку, затем дернулась правая рука и, согнувшись под прямым углом, прикрыла диафрагму.
        Сестра бросилась успокаивать Уффе, но тот не обращал на нее внимания. Его дыхание сделалось быстрым и поверхностным. Карл и сестра одновременно услышали это короткое дыхание, и женщина стала громко требовать, чтобы Карл перестал. Но в этот миг Карл и Уффе были одни. Уффе из своего мира нащупывал путь в мир Карла. Карл видел, как глаза больного медленно расширяются. Они распахивались, как механизм затвора старинной фотокамеры, вбирая в себя окружающее пространство.
        Уффе снова взглянул вниз, и на этот раз Карл проследил за его взглядом, пока тот не уперся в траву. Сейчас сознание Уффе полностью включилось.
        - Так ты действительно знаешь его? - спросил Карл и поднес к глазам Уффе фотографию, запечатлевшую Денниса Кнудсена на серебряной свадьбе его родителей.
        Но Уффе отмел ее в сторону, отмахнувшись, словно обиженный ребенок, и начал издавать звуки, похожие не столько на младенческое лепетание, сколько на те, которые можно слышать от задыхающегося астматика. Дыхание его стало почти свистящим, и сиделка крикнула Карлу, чтобы он уходил.
        Карл снова проследил за взглядом Уффе. На этот раз не могло быть никаких сомнений: тот смотрел на другую фотографию из принесенного Карлом набора. На снимок Денниса Кнудсена с его приятелем Атомосом, который стоял сзади, обнимая Денниса за плечи.
        - Что? Он вот так должен выглядеть? - сказал Карл, указывая на юного Денниса в костюме для картинга.
        Но Уффе смотрел на юношу за спиной Денниса. Карл ни у кого еще не встречал такого намертво впившегося взгляда. Казалось, мальчик на фотографии так завладел душой Уффе, словно эти глаза со старого снимка прожигали смотревшего насквозь, в то же время возвращая к жизни.
        И вдруг Уффе закричал - так страшно, что сиделка с силой оттолкнула Карла, опрокинув его на траву, и прижала Уффе к груди. Он так кричал, что в зданиях «Эгелю» поднялся переполох.
        От этого крика бакланы стаями поднялись в воздух, ветви деревьев опустели.

        30

        2005–2006 годы

        Три дня потребовалось Мерете, чтобы вырвать зуб, и это были трое суток сущего ада. Всякий раз ей приходилось делать над собой невероятное усилие, чтобы наложить щипцы на пульсирующую гадину: от нарывающей десны накатывали все новые волны боли и высасывали из нее последние силы. Чуть дернув щипцами в одну сторону, она ощущала, как этот рывок отдается во всем организме. Затем несколько секунд с бешено колотящимся от страха сердцем, и следующий рывок, и так до бесконечности. Несколько раз она пыталась дернуть посильнее, но силы и мужество изменяли ей, едва лишь ржавый металл прикасался к зубу.
        Когда она наконец достигла того, что из зуба хлынул гной и давление на миг ослабло, у нее брызнули слезы благодарности.
        Она знала, что снаружи за ней наблюдают. Тот, кого они называли Лассе, еще не приехал, и запавшая кнопка переговорного устройства находилась все в том же положении. За стеклом не разговаривали, но она слышала их шаги и дыхание. Чем больше она страдала, тем глубже становилось их дыхание, словно они испытывали сексуальное наслаждение, и это усиливало ее ненависть. Когда она наконец выдернет зуб, она подумает о дальнейшем. Уж она сумеет отомстить! Но сперва надо получить возможность вообще о чем–либо думать.
        Поэтому она снова накладывала щипцы и, ощущая во рту противный вкус железа, продолжала расшатывать зуб, ни разу не усомнившись в том, что эту работу надо довести до конца. Этот зуб причинил ей достаточно зла, с ним надо было разделаться.
        Она вытащила его однажды ночью, без свидетелей. Уже несколько часов до нее не доносилось признаков жизни из–за стены, и никто не слышал, как она от облегчения разразилась смехом. Вкус во рту, вызванный воспалением, показался омерзительным. Пульсирующие толчки, с которыми в рот выливалась кровь из раны, были приятны, как ласка. Она сплевывала в горсть и размазывала кровянистую массу сперва по одному окну, затем по другому. Когда кровь перестала течь, работа была закончена. Чистым остался только один маленький просвет на правом иллюминаторе размером двадцать на двадцать сантиметров. Теперь она лишила их удовольствия разглядывать беззащитную жертву, когда им угодно. Наконец–то она сама может решать, когда ей появляться в их поле зрения!
        Когда на следующее утро пришло время получать еду, Мерету разбудила брань женщины:
        - Эта скотина измазала стекла. Посмотри! Эта поганая свинья заляпала их дерьмом!
        Она услышала, как мужчина сказал, что это больше похоже на кровь, а женщина зашипела, как змея:
        - Это твоя благодарность за то, что мы дали тебе щипцы? Чтобы ты все измазала своей поганой кровью? Если такова твоя благодарность, ты за это заплатишь! Мы погасим свет и посмотрим, что ты тогда скажешь, дрянь! Тогда ты все–таки ототрешь свою грязь. Хорошо же! Сиди теперь голодная, пока не приберешь за собой!
        Она услышала, что они хотят вытащить ведро с едой обратно, но вовремя подскочила и сунула щипцы в карусельный затвор. Последнюю порцию им не удастся у нее отнять. Гидравлический механизм вытолкнул щипцы, но Мерета все же успела втащить к себе ведерко. Механизм с шипением повернулся, и дверца шлюза закрылась.
        - Сейчас тебе удался этот фокус, но завтра он у тебя уже не пройдет, - крикнула из–за стены женщина.
        Ярость в ее голосе была для Мереты утешением.
        - Я буду давать тебе испорченную еду, пока ты не протрешь стекла. Поняла? - прибавила ведьма.
        А затем люминесцентные лампы под потолком погасли.
        Некоторое время Мерета сидела, подняв глаза на слабо светящиеся бурые пятна зеркальных стекол и маленький незамазанный уголок, сквозь который пробивалось чуть больше света. Она заметила, что женщина пытается до него дотянуться, чтобы заглянуть внутрь, но Мерета специально оставила его повыше. Она попыталась припомнить, когда она вот так, всем своим существом, в последний раз испытывала такое упоительное чувство победы. Она знала - это продлится недолго, но в том времени, в котором она жила, только такие моменты придавали смысл ее существованию.
        А еще воображаемая месть и мечты о свободе. И о том, как в один прекрасный день она свидится с Уффе.

        В ту ночь Мерета в последний раз зажгла фонарик. Подойдя к чистому уголку на непроницаемом стекле, она посветила себе в рот. В десне зияла огромная дыра, но, насколько можно было разглядеть в этих условиях, с ней все было в порядке. То же самое показало прощупывание языком. Рана уже начинала заживать.
        Через несколько минут свет фонарика начал тускнеть, и Мерета, опустившись на колени, принялась изучать запирающий механизм люка. Она видела его уже тысячи раз, но сейчас, пожалуй, самое время запомнить его устройство. Кто знает, зажжется ли когда–нибудь еще освещение на потолке?
        Дверца шлюза имела закругленную и, по–видимому, коническую форму. Нижняя выемка - очевидно, затвор люка - в высоту была не более семидесяти пяти сантиметров, и здесь также щели почти не прощупывались. Внизу спереди была приварена металлическая втулка, которая удерживала дверцу в открытом положении. Мерета тщательно изучила ее, пока фонарик не погас окончательно.
        Оставшись в темноте, она стала обдумывать дальнейшие действия.
        Для нее было важно оставить за собой право распоряжаться тремя вещами. Во–первых, возможностью решать, когда и как ее будут видеть окружающие, и эту задачу она уже выполнила. Давно–давно, когда она только здесь очутилась, она тщательно обследовала всю поверхность стен вплоть до мельчайших подробностей в поисках того, что могло быть камерой наблюдения. Чудовища, которые заперли ее здесь, решили целиком положиться на зеркальные стекла И в этом был их просчет, потому что теперь она могла передвигаться по помещению, оставаясь для них невидимой.
        Во–вторых, она намеревалась позаботиться о том, чтобы сохранить рассудок. Случались дни и ночи, которые она проводила в беспамятстве, не сознавая себя. Бывали недели, когда ее мысли вращались по замкнутому кругу, но она ни разу не допустила их полной остановки. Поняв, к чему это приведет, она заставила себя вспомнить случаи, когда другие люди справлялись с той же задачей. Люди, которым пришлось провести в изоляции десятки лет. В истории и в литературе имелись такие примеры: Папийон,[23] граф Монте–Кристо и многие другие. Раз они смогли, то сможет и она. Мерета силком заставляла свои мысли обращаться к книгам и фильмам, к самым лучшим воспоминаниям из своей жизни и таким образом сумела это преодолеть.
        Потому что она желала остаться собой, Меретой Люнггор, до того самого дня, когда вырвется отсюда.
        И еще она желала сама решать, как ей умереть, когда наступит срок. Это было третьей задачей, которую она перед собой ставила. Женщина за стеной говорила, что у них все решает какой–то там Лассе. Но когда дойдет до дела, эта волчица наверняка сумеет взять решение в свои руки. Мерета уже наблюдала, как в приступе ярости та теряла над собой контроль, и это могло повториться. Если она всерьез намерена открыть шлюз и выровнять давление, то для этого достаточно будет мгновенного припадка безумия. И когда–нибудь это мгновение, наверное, наступит.
        Мерета провела в заточении почти четыре года, и для той женщины они тоже не прошли бесследно. Может быть, глаза глубже запали или голос изменился. В тех условиях, в каких находилась Мерета, ей трудно было точно определить возраст женщины, однако та прожила достаточно долго, чтобы потерять страх перед будущим. И это делало ее опасной.
        Между тем, насколько могла судить Мерета, эта парочка за стеной была не сильна в технике. Они даже не сумели справиться с застрявшей кнопкой, и, к ее счастью, вероятно, не знают иного способа выровнять давление в камере, кроме как через дверцу шлюза. Поэтому, если Мерета сделает так, чтобы они без ее согласия не могли открыть шлюз, у нее будет достаточно времени, чтобы покончить с собой. Орудие есть - щипцы. Она наверняка сумеет захватить щипцами артерию и перекусить ее, если те двое за стеной внезапно решат сбросить в камере давление. Мерета не очень представляла себе, что тогда должно случиться, однако предупреждение женщины, что Мерету от этого разорвет изнутри, было ужасным. Невозможно представить себе более страшную смерть. Поэтому, когда и как, она будет решать сама.
        Если же появится этот Лассе и возьмет дело в свои руки, то Мерете придется худо. Наверняка в камере кроме шлюза с карусельным затвором имеются другие каналы, по которым можно спустить давление. Не исключено, что для этого служит также вентиляционное устройство. Мерета не знала, для чего было предназначено это помещение, но обошлось оно явно недешево. Вероятно, его построили для чего–то ценного или значительного. Следовательно, здесь непременно должны быть антиаварийные устройства. Мерета уже заметила, что наверху торчат концы маленьких металлических трубок. Они были немногим больше мизинца, но, может быть, этого хватит? Возможно, через них в камеру закачивали свежий воздух, но этого она не знала. С таким же успехом эти приспособления могли служить для выравнивания давления. Но она точно знала, где находятся кнопки, при помощи которых этот Лассе захочет причинить ей вред.
        До тех пор она решила сосредоточиться на предотвращении наиболее очевидных непосредственных угроз. Для начала отвинтила донышко металлического фонарика, вынула из него батарейки и с удовольствием убедилась, что фонарик изготовлен из крепкого металла с острыми краями.
        Расстояние от края шлюза до пола составляло всего лишь два–три сантиметра, так что, выкопав ямку под втулкой, приваренной для удерживания открытой дверцы, она сможет потом при помощи поставленного в ямку фонарика не дать шлюзу открыться.
        Мерета стиснула фонарик в руке. Этот инструмент давал возможность хоть чем–то управлять в собственной жизни, это было невероятно приятное чувство. Нечто подобное она испытала, когда впервые приняла противозачаточную таблетку. Когда впервые взбунтовалась против приемной семьи и гордо вышла, ведя за собой Уффе.

        Расковырять бетон оказалось гораздо, гораздо труднее, чем она себе представляла. Первые два дня, пока у нее были еда и питье, прошли быстро, но когда бачок с хорошей едой опустел, силы быстро утекли из пальцев. Она и сама знала, что их хватит ненадолго, а пища, которую ей клали в бачок в последнее время, была совершенно несъедобной. Они отомстили ей за все. Из бачка воняло трупной гнилью. Каждую ночь Мерета, сидя на корточках, по пять–шесть часов подряд ковыряла фонариком бетонный пол под шлюзом, и это было очень изнурительно. Между тем тут нельзя было работать кое–как, и это составляло главную трудность. Нужна была ямка не шире фонарика, чтобы он входил в нее плотно и не падал. А поскольку фонарик был также единственным ее орудием, приходилось вдавливать его в пол, чтобы получить отверстие нужного диаметра, а затем тончайшими слоями выскребать из середины бетон.
        На пятый день она не прокопала и двух сантиметров, а под ложечкой так и горело.
        Ведьма за стеной ежедневно в одно и то же время повторяла свое требование: если Мерета не отчистит стекла, свет не зажжется и не будет свежей еды. Мужчина попробовал было вмешаться, но тщетно. И вот они снова стоят за окном и требуют, чтобы она сделала так, как они говорят. Темноту Мерета пережила бы, но живот нестерпимо сводило от голода. Если не поесть, она заболеет, а болеть не хотелось.
        Она подняла взгляд к стеклу, подернутому чуть заметно подсвеченной красноватой пленкой.
        - Мне нечем протереть стекла, если уж вам это так необходимо, - крикнула она наконец.
        - Так протри своим рукавом и мочой, а мы тогда включим свет и пришлем тебе еду, - потребовала женщина.
        - Тогда пришлите мне новую кофту.
        Тут женщина разразилась тем противным колючим смехом, который пронзал Мерету до мозга костей. Она так ничего и не ответила, а только хохотала, пока ей хватило воздуха, затем все стихло.
        - Не буду протирать, - сказала Мерета, но все же протерла.
        Времени на это ушло немного, но принесло чувство поражения.

        Теперь они снова приходили к окну, но им было не видно, что делает Мерета. Под дверью, где она сидела, был как раз слепой угол, который так же не просматривался снаружи, как и место вплотную под окнами. Если бы они вздумали прийти без предупреждения ночью, то услышали бы царапанье, но этого они не делали. В этом заключалось для нее преимущество того железного распорядка, которому следовали надзиратели. Мерета знала, что ночь принадлежит ей.
        Когда Мерета углубилась в бетон на четыре сантиметра, ее доселе столь предсказуемое существование радикально переменилось. Сидя под мерцающими люминесцентными лампами, она в ожидании еды вычислила, что скоро придет день рождения Уффе. Уже наступил май, пятый май с тех пор, как ее заперли в клетке. Май две тысячи шестого года. Сидя возле туалетного ведра, она чистила зубы и думала об Уффе. Словно наяву она видела, как там, на воле, в лазурных небесах сияет солнце. «Happy birthday to you!» - пропела Мерета сиплым голосом, представляя себе веселое лицо брата. Он там, на воле, и, где бы он ни был, у него все хорошо, в этом она не сомневалась. Конечно же, у него все хорошо! Она так часто это себе повторяла.
        - Да, Лассе, вот эта кнопка, - неожиданно раздался голос женщины. - Она запала и обратно не выскакивает, поэтому она там могла слышать все, что мы говорим.
        Видение ясного неба тотчас же пропало, сердце сильно забилось. Впервые Мерета услышала, как женщина обращается к человеку, которого они называли Лассе.
        - И давно? - отозвался приглушенный голос.
        Услышав его, она невольно затаила дыхание.
        - С тех пор, как ты в прошлый раз уехал. Уже месяца четыре или пять.
        - Вы говорили что–нибудь о себе?
        - Разумеется, нет!
        На мгновение повисла тишина:
        - Впрочем, скоро это уже будет все равно. Пускай ее слушает, что мы говорим. Во всяком случае, пока я не решу иначе.
        Эти слова обрушились на нее, как удар топора: «Скоро это уже будет все равно». Что будет все равно? Что он имел в виду? Что они задумали?
        - Пока тебя не было, она вела себя подло. Пыталась уморить себя голодом, а один раз заблокировала шлюз. Последней ее выходкой было измазать стекла собственной кровью, так что нам ничего не было видно.
        - Братишка говорит, у нее тогда болел зуб. Жаль, я этого не видел, - сказал Лассе.
        Женщина за стеной издала сухой смешок.
        Они же знают, что она тут и все слышит! Как они до такого дошли? Что она им сделала?
        - Что я вам такого сделала, злодеи? - крикнула Мерета во весь голос, поднявшись с пола. - Выключите у меня свет, чтобы я могла вас увидеть! Выключите свет, чтобы я могла видеть ваши глаза, когда вы так говорите!
        И снова послышался смех женщины.
        - Размечталась, девка! - крикнула она.
        - Хочешь, чтобы мы выключили свет? - Лассе коротко рассмеялся. - Ладно! Почему не выключить! Может быть, с этого–то все и начнется по–настоящему? Как знать, не ждет ли нас напоследок самое интересное?
        Это были страшные слова. Женщина начала было что–то возражать, но он оборвал ее несколькими резкими словами. Мерцающие лампочки над головой у Мереты внезапно погасли.
        Она остановилась, дрожа и стараясь привыкнуть к слабому свету, проникавшему из–за стены. Сначала спрятавшиеся там чудовища казались ей смутными тенями, но постепенно их очертания проступили четче: женщина в самом низу одного иллюминатора и возвышающийся над ней мужчина. Мерета подумала, что это должен быть Лассе. Медленно он подошел ближе. Очертания фигуры стали четче: широкие плечи, хорошее сложение. Совсем не такой, как второй мужчина - долговязый и тощий.
        Ей хотелось одновременно проклинать их и взывать к состраданию. Все, что угодно, только бы добиться объяснения, почему они так поступают с ней. Вот он явился, тот, от кого все зависит. Впервые она увидела его воочию, и это вызвало у нее необъяснимое возбуждение. Только он вправе решать, получит ли Мерета какое–то объяснение, она это чувствовала и готова была требовать того, что полагалось ей по справедливости. Но когда он приблизился еще на шаг и она увидела его, слова застряли в горле.
        Пораженная, Мерета не могла отвести взгляд от его губ. Увидела, как на них зародилась насмешливая улыбка. Увидела, как губы медленно растянулись и блеснули белоснежные зубы. Все детали собрались в единое целое, и догадка пронзила ее, будто удар тока.
        Она поняла, кто такой Лассе!

        31

        2007 год

        На лужайке в «Эгелю» Карл сразу же извинился перед сиделкой за произошедшее, сгреб в пластиковый мешочек фотографии и фигурки из «Плеймобиля» и под крики Уффе у себя за спиной направился быстрым шагом к парковке, где осталась машина. Уже заводя мотор, он заметил на склоне холма сиделок и санитаров, беспорядочной толпой спешащих на помощь. Как видно, всем дальнейшим следственным мероприятиям в «Эгелю» отныне раз и навсегда положен конец. Ну что ж! Все справедливо.
        Реакция Уффе оказалась неожиданно сильной. Теперь Карл знал, что брат Мереты не так уж замкнут в себе и по–своему осознает происходящее вокруг. Заглянув в глаза юного Атомоса на фотографии, Уффе испытал потрясение, в этом не оставалось никаких сомнений. И это было уже очень значительным шагом вперед.
        На перекрестке с проселочной дорогой Карл остановился и через установленный в служебной машине бортовой компьютер поискал в Интернете приют «Годхавн». На экране тотчас же всплыл номер телефона.
        Карл представился, и долгих объяснений не потребовалось. Очевидно, обитателям «Годхавна» обращения из полиции были не в новинку, так что сразу можно было приступить к делу.
        - Не волнуйтесь, - начал Карл. - Речь не о том, что кто–то из ваших обитателей что–то натворил. Я хочу справиться об одном мальчике, который жил у вас в начале восьмидесятых. Фамилии я не знаю, но его называли Атомосом. Вам это имя что–нибудь говорит?
        - В начале восьмидесятых? - переспросила дежурная. - Нет, я здесь не так давно. Но у нас имеются личные дела всех, кто тут жил, хотя вряд ли он значился как Атомос. Вы не знаете его фамилии?
        - К сожалению, нет, - ответил Карл и поинтересовался, глядя на расстилающиеся вокруг поля, усеянные золотистыми крапинками: - А нет ли там у вас кого–нибудь, кто работал бы еще с того времени?
        - Ну что вы! Среди постоянных служащих нет, я точно знаю. Э–э–э, разве что… есть у нас тут один пенсионер, Йон, который приходит раза два в неделю. Так привязан к ребятам, что не может без них, а они без него. Вот он точно в то время работал.
        - А сегодня его, случайно, нет на месте?
        - Йона–то? Нет, он уехал отдыхать. На Гран–Канарию за тысячу двести девяносто шесть крон. Как Йон говорит: кто же от такого откажется! Но в понедельник он уже возвращается, а я придумаю, как его выманить, чтобы сюда зашел. Он же всегда старается прийти, когда ребятам что–то надо. Они его любят. Попробуйте позвонить в понедельник, а мы уж постараемся.
        - А не могли бы вы дать мне его домашний телефон?
        - Сожалею, но не могу. У нас такой порядок - не давать частные номера наших работников. Никогда ведь не знаешь, кто позвонит!
        - Меня зовут Карл Мёрк, я же сказал это с самого начала. Напоминаю, я из криминальной полиции.
        Она рассмеялась:
        - При ваших возможностях вы наверняка и сами узнаете его номер, но я советую подождать до понедельника и еще раз позвонить нам. О'кей?
        Карл взглянул на часы: около часа дня. Еще можно успеть на работу и проверить мобильник Мереты Люнггор, если батарейка жива, что, правда, сомнительно после пяти лет. В противном случае нужно не забыть запастись новой.
        Далеко за холмами над полями крикливыми стаями взлетали чайки. Под ними что–то ехало, тарахтя мотором и вздымая тучи пыли от пересохшей земли. Вот показалась верхушка водительской кабины. Это был трактор - мощный «Ландин» с голубой кабиной неторопливо ехал через пашню. Кому смолоду пришлось потоптаться в деревянных башмаках по навозу, тот достаточно разбирается в таких вещах. «Значит, удобрения уже развезли в поле», - подумал Карл. Он включил зажигание и только собрался тронуться, как вдруг сильным порывом ветра в его сторону принесло этот запах, и он попал в кондиционер.
        В тот же миг Карл разглядел за плексигласовыми стеклами кабины водителя в кепке: тот сосредоточенно занимался своей работой, мечтая о невиданном урожае, который обеспечит себе к лету. Лицо у него было красное, и одет он был в клетчатую рубашку лесоруба. Самую что ни на есть лесорубскую клетчатую рубашку, как раз такую, какие Карлу уже приходилось видеть.
        «Черт!» - мысленно воскликнул Карл. Как же он забыл позвонить коллегам в Сёре, чтобы рассказать им о рубашке, которую он заметил на преступнике с Амагера! При этой мысли он вздохнул. Не хватало только, чтобы они опять в него вцепились. Как бы, чего доброго, не пришлось еще и ехать туда, чтобы снова показывать нужную рубашку!
        Карл набрал номер, попал на дежурного, и тот сразу же соединил его с уже знакомым ведущим следователем по фамилии Йоргенсен.
        - Говорит Карл Мёрк из Копенгагена. Кажется, теперь я могу подтвердить, что одна из предложенных рубашек идентична той, которая была надета на преступнике с Амагера.
        От Йоргенсена - никакой реакции. Хоть бы крякнул, что ли, или подал еще какой–нибудь знак, а то думай, как хочешь, жив он там или помер!
        Карл кашлянул, чтобы расшевелить его своим примером, но на другом конце провода по–прежнему молчали. Он уже забеспокоился, что, может быть, сам нечаянно отключился.
        - Понимаешь, в последнее время мне постоянно это снилось, - продолжал Карл. - И в голове всплыли отдельные сцены перестрелки и мелькнувшая рубашка. Теперь у меня все это ясно стоит перед глазами.
        - Ага, - наконец изрек Йоргенсен, прервав свое тревожно затянувшееся молчание. Мог бы, наверное, хоть как–то выразить радость по этому поводу.
        - Ты не хочешь услышать, на каком месте лежала та рубашка, о которой я думаю?
        - Ты хочешь сказать, что запомнил это?
        - А как по–твоему? Уж если я, с пулей в башке и придавленный парализованным телом в сто пятьдесят кило веса, залитый полутора литрами крови моих ближайших товарищей, сумел запомнить эту рубашку, то уж, наверное, способен как–нибудь вспомнить те чертовы шмотки, которые видел четыре дня назад!
        - Что–то в этом есть не совсем нормальное!
        Карл мысленно сосчитал до десяти. Вероятно, на Сторгаде в Сёре это выглядит ненормальным. Поэтому ведь он и очутился в отделе, где дел об убийстве в двадцать раз больше, чем у Йоргенсена.
        - Я, кстати, хорошо играю в «Мемори»,[24] - только и сказал Карл.
        Наступила выразительная пауза.
        - Ну… Если так… Тогда, конечно, мне очень интересно это услышать! - наконец был вынесен вердикт.
        Заткнись уж ты, деревенская задница!
        - Это та рубашка, которая лежала слева с краю, - сказал Карл. - То есть та, что ближе всего к окну.
        - О'кей, - ответил Йоргенсен. - На нее же очень уверенно указал и свидетель.
        - Прекрасно, я очень рад. Это все, что я хотел сказать. Я пришлю сообщение, чтобы у тебя было это также и в письменном виде.
        Работавший в поле трактор подобрался угрожающе близко. Брызги мокрого навоза разлетались из–под гусениц, шлепающих по жиже на радость хозяину.
        Карл поднял стекло со стороны пассажирского сиденья и хотел уже дать ходу.
        - Минуточку, не отключайся, - добавил Йоргенсен. - Мы тут взяли подозреваемого. А между нами, коллегами, могу даже сказать: мы почти на сто процентов уверены, что поймали одного из преступников. Когда ты мог бы приехать сюда для очной ставки? Как ты думаешь - например, завтра?
        - Очная ставка? Нет, я не могу.
        - Это как же?
        - Завтра суббота, мой свободный день. Сначала я высплюсь, потом встану, сварю себе чашку кофе и снова залягу в постель. Так может продолжаться целый день, заранее не скажешь. К тому же я не видел лица ни одного из преступников на Амагере и повторял это достаточно часто, как ты можешь убедиться, если читаешь отчеты. И в вещем сне он мне не являлся. Поэтому я не приеду. О'кей, Йоргенсен?
        Тут опять, господи прости, последовала пауза! С ним было хуже, чем с политиками, которые вставляют длинные промежутки в отвратительно тягучие фразы, перемежая их через слово всякими эканьями и меканьями.
        - О'кей это или не о'кей, тебе самому лучше знать, - наконец ответил Йоргенсен. - Он же твоих друзей загубил. Мы, между прочим, произвели обыск в доме подозреваемого, и многие из найденных вещественных доказательств свидетельствуют о том, что события на Амагере и в Сёре связаны между собой.
        - Это здорово, Йоргенсен, желаю удачи! Я буду следить по газетам.
        - Ты понимаешь, что тебе придется выступать свидетелем, когда начнется процесс? То, что ты опознал рубашку, - главное доказательство, устанавливающее связь между обоими преступлениями.
        - Да, да, я понял. Удачной охоты!
        Карл повесил трубку, чувствуя себя как–то нехорошо. Возможно, его замутило от мерзкой вонищи, которая неожиданно проникла в салон машины. Минуту он сидел тихо, пережидая, пока тяжесть, сдавившая грудь, немного отпустит. Затем ответил на приветствие деревенского жителя из плексигласовой кабины и тронулся с места. Отъехав на пятьсот метров, он сбавил скорость, открыл окно и постарался отдышаться. Схватившись за грудь, он согнулся, пытаясь расслабиться, затем съехал на обочину и принялся дышать как можно глубже. Ему случалось видеть такого рода панические приступы у других, но ощущения оказались чем–то сюрреалистическим. Карл приоткрыл дверцу, прижал ко рту сложенные лодочкой ладони, чтобы уменьшить нагрузку на легкие, а затем распахнул дверь.
        - Тысяча чертей! - воскликнул он и, согнувшись пополам, на подкашивающих ногах выбрался из машины на обочину.
        А неутомимый поршень все поддавал и поддавал в бронхи воздух.
        Затем Карл раскорякой плюхнулся на землю и полез в карман куртки за телефоном. Ну уж нет! Черта с два он согласится безропотно помирать от сердечного приступа.
        Рядом на дороге притормозила какая–то машина. Видеть его, сидящего на краю кювета, люди в ней не могли, зато, видимо, слышали.
        - Странно, - произнес женский голос, однако машина не остановилась.
        «Знай я их номер, я бы их, черт побери, проучил!» - успел только подумать Карл, а потом провалился в темноту.

        Очнулся он с прилипшим к уху телефоном и измазанным землей подбородком. Облизал губы, сплюнул, растерянно огляделся. Приложил руку к груди - боль там прошла еще не совсем - и убедился, что дела его не так уж плохи, бывает и хуже. Затем Карл с трудом поднялся на ноги и рухнул на переднее сиденье. Стрелки на часах еще не дошли до половины второго. Значит, он провалялся без памяти не так уж долго.
        - Что это было? - спросил он сам себя, чувствуя, что во рту все пересохло, а язык распух вдвое против обыкновенного.
        Ноги были холодны как лед, зато торс весь взмок от пота. С организмом творилось что–то неладное.
        «Ты сейчас отключишься!» - вопил ему внутренний голос, пока он усаживался на водительское место. И тут зазвонил мобильник.
        Ассад даже не спросил, как он себя чувствует. Впрочем, с какой стати ему было об этом спрашивать?
        - Карл, у нас проблема, - сразу заявил он, и Карл мысленно выругался. - Техники боятся убирать верхний слой с замазанной записи в телефонной книжке Мереты. Говорят, что номер и зачеркивание выполнены одной и той же шариковой ручкой и, хотя зачеркивание сделано по высохшей надписи, есть большой риск, что исчезнут оба слоя.
        Карл схватился за грудь. Сейчас ему казалось, что он никак не может выдохнуть. Больно было чертовски. Неужели это действительно сердечный приступ? Или ему только кажется?
        - Они говорят, что все это надо отправить в Англию. Там применяют какие–то компьютерные технологии в комбинации с химическими прогрессами. Ну, как–то так, мне сказали.
        Вероятно, он ожидал, что Карл его поправит, но Карлу сейчас было совершенно не до того. Крепко зажмурившись, он старался усилием воли прогнать отвратительные спазмы, которые сотрясали грудь.
        - Я думаю, все это займет слишком много времени. Они говорят, результаты придут через три–четыре недели. Ты согласен со мной?
        Карл попытался сосредоточиться, но у Ассада не хватило терпения дождаться его ответа.
        - Не знаю, стоит говорить тебе, но я считаю, что могу на тебя положиться, поэтому все–таки скажу. Я знаю одного человека, который может сделать то, что нам нужно. - Ассад сделал паузу в ожидании какого–то отклика, однако просчитался. - Карл, ты еще здесь?
        - Здесь, черт возьми, - глухо выдавил из себя Карл, после чего последовал глубокий вдох, от которого легкие раздулись до предела.
        Ой, черт, до чего же было больно, пока давление не упало!
        - Кто он такой? - спросил Карл, пытаясь расслабиться.
        - Нет, этого тебе не надо знать. Но этот человек большой умелец с Ближнего Востока. Я правда очень хорошо его знаю, он сумеет. Дать ему это поручение?
        - Минуточку, Ассад! Минуточку, мне надо подумать.
        Карл кое–как выбрался из машины и встал согнувшись, упершись руками в колени и наклонившись. Кровь снова прилила к голове. Лицо запылало, давление в груди ослабло. Ах, какое блаженство! Несмотря на висевшую вокруг вонь, воздух между живыми изгородями показался ему сладким и почти освежающим.
        Затем он выпрямился, радуясь хорошему самочувствию.
        - Да, Ассад, - сказал он в мобильник. - Теперь я здесь. Мы не можем сотрудничать с человеком, занимающимся изготовлением поддельных паспортов. Ты слышишь?
        - Кто сказал, что он занимается изготовлением поддельных паспортов? Я этого не говорил!
        - А чем же?
        - Просто он хорошо умел это делать в той стране, откуда приехал. Он умеет так удалять печати, что никто ничего не заметит. Наверно, сумеет удалить и чернила. Больше тебе ничего не надо знать. Он тоже не будет знать, для чего это нужно. Он работает быстро, и это ничего не будет стоить. Он должен мне за услугу.
        - Как быстро?
        - Если захотим, можем получить в понедельник.
        - Ну так отдай ему эту штуку, Ассад! Отдай ему.
        Из трубки послышалось какое–то бормотание. Вероятно, «ладно» по–арабски.
        - Карл, еще одно. Фру Сёренсен из отдела убийств наверху передает тебе, что та свидетельница по убийству велосипедиста понемногу заговорила. Я узнал, что она…
        - Ассад, не надо. Это дело нас не касается. - Карл снова сел в автомобиль. - Хватит нам наших собственных.
        - Фру Сёренсен не пожелала прямо сказать, но мне кажется, на третьем этаже хотят знать твое мнение. Только так, чтобы не обращаться к тебе напрямую.
        - Выведай у нее, что ей об этом известно. А сам сходи в понедельник утром к Харди и все ему расскажи. Я уверен, он заинтересуется этим больше, чем я. Возьми такси, и встретимся потом в префектуре, хорошо? А сейчас ты свободен. Будь здоров, Ассад! Передай от меня привет Харди и скажи, что я зайду к нему на той неделе.
        Карл прервал связь и посмотрел за окно. Там, похоже, только что побрызгала одинокая тучка, но дождя не было, он чуял это даже с закрытыми окнами. В меню значилось свинячье дерьмо a la carte,[25] как тому и следует быть весной.

        На столе Карла стоял громадный, щедро разукрашенный чайный агрегат и отчаянно кипел. Если Ассад рассчитывал, что керосиновая горелка будет только подогревать мятный чай, чтобы не остыл до прихода Карла, то ошибся в своих расчетах, потому что к этой минуте вода настолько выкипела, что у чайника уже потрескивало дно. Карл задул огонь, тяжело опустился на стул и снова почувствовал, как сдавило грудь. Известное дело: предостерегающий звоночек, потом облегчение. Потом, может быть, еще звоночек, а затем бац - и помер! Веселенькая перспектива для мужчины, которому до пенсии еще пилить и пилить.
        Он взял визитку Моны Ибсен и взвесил на ладони. Двадцать минут тесного контакта с ее нежным, теплым телом - и у него наверняка прошли бы все болезни. А вот поможет ли так же хорошо близкий контакт с ее нежным, теплым взглядом - это еще вопрос.
        Карл взял трубку и набрал номер. Пока он слушал гудки, в груди снова появилась тяжесть. Что это: жизнеутверждающее сердцебиение или, напротив, грозное предостережение? Поди разбери!
        Когда она ответила, назвав свое имя, он еле–еле смог продохнуть.
        - Карл Мёрк, - брякнул он неуклюже. - Теперь я готов исповедаться по полной программе.
        - В таком случае обращайтесь в церковь Святого Петра, - сухо ответила она.
        - Нет, честно. Вчера у меня, по–моему, был припадок страха. Мне нехорошо.
        - Тогда в понедельник, в одиннадцать. Позвонить вам для успокоительной беседы или продержитесь выходные?
        - Продержусь, - сказал он, но, кладя трубку, уверенности не чувствовал.
        Часы неумолимо тикали. Оставалось менее двух часов до возвращения Мортена Холланда после дневной смены в видеомагазине.
        Карл взял мобильник Мереты Люнггор с заправки и нажал кнопку включения. Загорелась надпись «Введите пинкод». Значит, батарейка еще работает. Добрый старый «Сименс» - там знают дело!
        Затем он набрал 1–2–3–4 и получил в ответ сообщение об ошибке. Тогда он попробовал наоборот: 4–3–2–1 - с тем же результатом. В запасе был последний подход, после чего останется только обращаться к специалистам. Открыв дело, Карл отыскал дату рождения Мереты Люнггор. С другой стороны, она с таким же успехом могла использовать день рождения Уффе. Полистав бумаги, он нашел и эту дату. Точно так же это могла быть комбинация из обеих дат или вообще что–то совсем другое. Карл выбрал сочетание первых цифр обоих дней рождения, начав с дня рождения Уффе, и потыкал в кнопки.
        Когда на экране появился улыбающийся Уффе в обнимку с Меретой, тяжесть в груди на секунду отпустила. Другой бы на месте Карла издал победный крик, но ему было не до того. Вместо этого он задрал ноги на стол.
        Преодолевая затруднение, вызванное неудобной позой, он открыл список входящих и исходящих звонков за период с 15 февраля до того дня, когда Мерета Люнггор исчезла. Их было немало. За расшифровкой некоторых из этих номеров придется обращаться в архивы телефонных компаний - с тех пор телефоны у людей могли поменяться и, возможно, не один раз. Хлопот хватало, но через час он имел представление о целостной картине. В течение этого периода Мерета Люнггор общалась по телефону только с коллегами и людьми, которые возглавляли группы, представляющие те или иные интересы. Тридцать из поступивших звонков были из ее секретариата, последний из них был сделан первого марта.
        Таким образом, фальшивый Даниэль Хейл звонил на ее стационарный телефон в Кристиансборге. Если вообще звонил.
        Вздохнув, Карл отодвинул ногой пачку бумаг, лежавшую в центре стола. Правая нога у него так и чесалась дать пинка под зад Бёрге Баку. Если старая следовательская группа и составляла список звонков, поступавших на рабочий телефон Мереты, впоследствии он был утрачен, так как в деле ничего подобного не нашлось.
        Что ж, эту работу придется в понедельник поручить Ассаду, пока сам Карл будет на лечебном сеансе у Моны Ибсен.

        В магазине в Аллерёде оказался совсем неплохой выбор игрушек «Плеймобиля», скорее даже напротив, зато и цены были немалые. Уму непостижимо, как только городские обыватели еще решаются обзаводиться детишками, подумал Карл. Он выбрал самый дешевый набор из тех, в которые входило более двух фигурок: полицейскую машину с двумя полицейскими за 269 крон 75 эре - и попросил выдать чек. Ведь Мортен Холланд наверняка пойдет менять покупку, Карл даже не сомневался.
        Придя домой и увидев в кухне Холланда, Карл тотчас же перед ним повинился. Вынул из пластикового пакета позаимствованные фигурки и протянул Мортену вместе с новой коробкой. Сказал, что ужасно сожалеет о своем поступке и никогда больше так не будет. Что во владения Мортена он в его отсутствие вообще больше ни ногой. И хотя он ждал, что Мортен будет недоволен, реакция его удивила. Карл никогда не видел, чтобы столь крупный, увесистый мужчина, показательный образец того, какой вред наносит излишек жиров в пище и малоподвижный образ жизни, так напрягся от злости. Оказалось, что подобное тело может прямо–таки трястись от возмущения и что для выражения своей обиды человек способен найти очень много разных слов. Пожалуй, он не просто наступил Мортену на больное место, а прямо–таки растоптал его по ламинату.
        Карл с досадой взглянул на пластиковую семейку на краю кухонного стола, жалея о том, что сделанного не вернешь, и тут тяжесть в груди возникла вновь, уже в совершенно иной форме.
        В пылу бурных заверений, что Карл может искать себе нового квартиросъемщика, Мортен не замечал, что у наймодателя возникли свои проблемы - пока Карл не повалился на пол в корчах. На сей раз болью в груди дело не ограничилось. Внезапно Карлу стало тесно в собственной оболочке: кожа, казалось, вот–вот лопнет, мускулы рвались от притока крови, а мышцы живота свело такой судорогой, что все кишки словно притиснуло к позвоночнику. Было не то чтобы больно, а просто невозможно дышать.
        И вот уж Мортен склонился над ним и, вытаращив поросячьи глазки, спрашивал, не принести ли стакан воды.
        «Стакан воды? - пронеслось у Карла в голове, между тем как ошалелый пульс вытворял что–то непотребное. - На кой черт мне вода?» Он хочет побрызгать на Карла из этого стакана, чтобы напомнить ощущения летнего дождя, или думает влить воду ему в рот сквозь стиснутые зубы, из которых сейчас вырывалось шипение сдавленных мехов?
        - Да, спасибо, Мортен, - заставил он себя сказать.
        Главное было, что они пошли друг другу навстречу, чтобы обрести взаимопонимание где–то на полпути в родной кухне.
        Когда Карл наконец сумел подняться и был пристроен в самом просиженном углу дивана, испуг Мортена сменился прагматическими соображениями. Уж если у такого рассудительного мужчины, как Карл, извинения сопровождаются проявлениями нервного расстройства, то можно верить, что они идут от души.
        - О'кей, Карл. Значит, мы договорились и поставим на этом крест, - сказал Мортен, глядя куда–то в пол.
        Карл кивнул. Он готов был согласиться на что угодно ради мира в доме, чтобы как–то скоротать оставшиеся часы перед тем, как Мона Ибсен примется копаться в его внутреннем мире.

        32

        2007 год

        Внизу книжной полки, за книжками, у Карла были припрятаны полупустые бутылки с джином и виски, до которых еще не добрался Йеспер, чтобы широким жестом устроить своим друзьям импровизированный праздник.
        Карл выпил обе почти до дна, после чего к нему пришел покой, и бесчисленные часы выходных дней, вместо того чтобы тащиться черепашьим шагом, пролетели в глубоком сне. За два дня он только три раза вставал, чтобы поискать в холодильнике остатки какой–нибудь еды. Йеспера все равно не было дома, а Мортен уехал навестить родителей в Нэстведе, поэтому удивляться странно составленному меню было некому.
        Когда наступил понедельник, пришел черед Йеспера расталкивать спящего Карла:
        - Ну, вставай же, что тут у тебя делается? Мне нужны деньги, чтобы купить еды, в холодильнике хоть шаром покати.
        Карл посмотрел на пасынка взглядом, который отказывался воспринимать окружающее, а тем более соглашаться, что время отдыха прошло.
        - Который час? - промычал он, а сам даже не сразу сообразил, какой нынче день недели.
        - Карл, давай, пора, а то я вообще не знаю, на сколько опоздаю.
        Карл взглянул на будильник, который Вигга из великой милости ему оставила. Сама она не считалась с тем, когда там кончается ночь.
        Как–то сразу взбодрившись, он раскрыл глаза. Было десять минут одиннадцатого. Оставалось меньше пятидесяти минут до того времени, когда ему полагалось предстать перед докторскими очами Моны Ибсен.
        - Вам иногда бывает трудно утром вставать? - предположила она, мельком взглянув на свои часики. - Я вижу, вы все еще плохо спите, - добавила она так, словно состояла в деловой переписке с его подушкой.
        Карл злился на себя. Жаль, он не успел принять душ перед тем, как опрометью выскочить из дома.
        «Надеюсь, от меня не воняет», - подумал он и чуть–чуть наклонил голову в сторону подмышки.
        Мона сидела перед ним спокойная, сложив руки на коленях - белые ручки, скрещенные на черных брюках. Волосы у нее были подстрижены неровно и показались ему короче, чем в прошлый раз, брови - чернее сажи. Все вместе такое, что оробеешь.
        Он рассказал о своем обмороке на полях Ларса Тюнскида, надеясь на сочувствие. Вместо этого она сразу взяла быка за рога:
        - У вас такое чувство, что в перестрелке вы подвели своих товарищей?
        Карл проглотил комок, забормотал что–то про пистолет, который можно было вытащить быстрее, про инстинкты, которые, видимо, ослабли за годы общения с преступниками.
        - Вы чувствуете, что подвели товарищей. Я в этом убеждена. В таком случае вы будете мучиться этим, пока не признаете, что события не могли развиваться иначе.
        - Все, что происходит, могло бы произойти по–другому, - сказал он.
        Она словно и не слыхала:
        - Вам надо знать, что Харди Хеннингсен тоже мой пациент. Поэтому я смотрю на эту ситуацию с двух сторон, и мне следовало бы заявить, что этим случаем я неправомочна заниматься. Однако, поскольку нет правил, регулирующих такие случаи, я спрашиваю вас: согласны ли вы разговаривать со мной, зная про это обстоятельство? Вы должны ясно понимать: я не могу распространяться о том, что мне рассказал Харди Хеннингсен, но, с другой стороны, и вы тоже защищены в силу моей обязанности хранить врачебную тайну.
        - По мне, так нормально, - неискренне сказал Карл. Если бы не этот пушок на щеках, если бы не губы, которые так и просились, чтобы их поцеловали, он бы сейчас встал и послал ее к черту. - Но с Харди я об этом поговорю, - добавил он. - Между мной и Харди не должно быть никаких тайн, это не годится.
        Она кивнула и выпрямила спину:
        - Вам когда–нибудь раньше приходилось попадать в такие ситуации, когда вы чувствовали, что управлять ими не в вашей власти?
        - Да.
        - Когда?
        - Да вот сейчас. - И он бросил на нее выразительный взгляд.
        Она не обратила внимания. Хладнокровная женщина.
        - Что бы вы отдали за то, чтобы Анкер и Харди оставались с вами? - спросила она и тут же подбросила еще четыре вопроса, которые наводили на Карла тоску.
        При каждом вопросе она заглядывала ему в глаза и записывала ответы в блокнот. Казалось, она хочет подвести его к самому краю - словно он должен неминуемо туда свалиться, прежде чем она сможет подать ему руку помощи.
        Она раньше Карла заметила, что у него потек нос. Затем, подняв взгляд, отметила у себя, что глаза у него подернулись влагой.
        «Надо смотреть не мигая, иначе потекут слезы», - сказал он себе, не в силах понять, что шевельнулось в душе. Он не боялся плакать и ничего не имел против, чтобы она это увидела, и не понимал только одного - почему это должно произойти именно сейчас.
        - Вы поплачьте, это ничего, - сказала она так по–житейски просто, как мать говорит переевшему младенцу, чтобы отрыгнул лишнее.

        Через двадцать минут сеанс закончился, и Карл встал с чувством, что душевным стриптизом сыт по горло. У Моны Ибсен же было довольное лицо; она пожала ему руку и назначила следующий сеанс, еще раз заверив, что последствия пережитой перестрелки вполне поддаются лечению и через несколько сеансов у него все встанет на свои места.
        Он кивнул, чувствуя, что в каком–то смысле ему уже лучше. Возможно, потому, что ее приятный запах заглушал его собственный, или потому, что ее рукопожатие было таким легким, ласковым и теплым.
        - Свяжитесь со мной, если у вас что–нибудь накипит. Неважно, будет ли это нечто значительное или какой–то пустяк. Возможно, это сыграет важную роль в нашей дальнейшей совместной работе. Тут никогда не угадаешь наперед.
        - В таком случае у меня уже есть вопрос, - сказал он, стараясь выставить на вид свои жилистые и, если верить другим, весьма сексуальные руки. Женщины их всегда раньше нахваливали.
        Она заметила его позерство и впервые за все время улыбнулась. За нежными губами Моны угадывались зубки белее, чем у Лизы с третьего этажа. Редкостное зрелище в наш век, когда от красного вина и напитков с содержанием кофеина у большинства женщин зубы подернуты налетом, как дымчатое стекло.
        - И о чем же?
        Карл мысленно собрался. Тут уж пан или пропал!
        - Вы уже заняты или нет?
        Он сам испугался, как грубо это прозвучало, но было поздно.
        - Да, извините. - Он потряс головой, не зная, как продолжать. - Я только хотел спросить, не согласитесь ли вы как–нибудь со мной пообедать?
        Улыбка застыла у нее на губах, потом белые зубки спрятались.
        - Думаю, вам нужно сперва поправиться, прежде чем пускаться в такие авантюры. И кроме того, следует более осмотрительно выбирать свои жертвы.
        Повернувшись к нему спиной, она взялась за ручку двери, ведущей в коридор, а он, провожая ее глазами, чувствовал досаду, пронимающую до глубины души. Черт знает что!
        - Если вы не относите себя к категории «осмотрительно выбираемых», - буркнул он ей в спину, - то просто не знаете, какое действие оказываете на лиц противоположного пола.
        Она обернулась, выставила руку и указала на палец с кольцом.
        - Ошибаетесь, я это очень хорошо знаю, - сказала она и, пятясь, удалилась с поля боя.
        А он так и остался стоять, понурившись и осознавая, как только что отличился. Тоже мне, сыщик называется! Он сам удивлялся, как мог упустить из виду такую простую вещь.

        Потом Карлу позвонили из приюта «Годхавн» и сообщили, что вышедший на пенсию воспитатель Йон Расмуссен появился на связи и завтра собирается в Копенгаген навестить сестру. Просил передать, что всегда мечтал побывать в полицейской префектуре, поэтому с удовольствием нанесет Карлу визит между десятью и половиной одиннадцатого, если это его устроит. Карл не может ему позвонить, так как этого не позволяют их правила, но может сообщить в приют, если что–то помешает их встрече.
        Только положив трубку, Карл вернулся к действительности. После осечки с Моной Ибсен у него в мозгу отключилась связь между двумя полушариями, и сейчас он только начинал собирать все воедино. Итак, к нему должен зайти воспитатель из «Годхавна», уезжавший на Гран–Канарию. Наверное, лучше все–таки сначала получить от старика подтверждение, что он знал мальчика по прозвищу Атомос, прежде чем вести гостя на экскурсию по полицейской префектуре. А вообще все паршиво!
        Карл вдохнул поглубже и попробовал выбросить из головы мысли о Моне Ибсен и ее кошачьих глазах. В деле Люнггор набралось множество разрозненных нитей, которые требовалось связать между собой, так что надо скорей приниматься за работу, пока его не начала терзать жалость к самому себе.
        Одной из первоочередных задач было показать домработнице Хелле Андерсен в Стевнсе фотографии, которые он привез из дома Денниса Кнудсена. Вдруг ее тоже удастся залучить в префектуру, прельстив экскурсией, которую проводит вице–комиссар криминальной полиции? Только бы снова не отправляться за речку Трюггевельде!
        Он позвонил домработнице по домашнему телефону и попал на супруга, который утверждал, что сидит на больничном с ужасной болью в спине, хотя голос его при этом звучал очень бодро. Он так сказал «Привет, Карл!», словно они вместе жили в бойскаутском лагере и ели кашу из одного котла.
        Разговор с ним был все равно что встреча с незамужней тетушкой. Как же, как же! Он бы с удовольствием позвал Хелле, кабы она была дома. Да вот беда, она, как всегда, с утра носится по клиентам и вернется только… Ой, надо же! Вон ее машина как раз подъезжает к дому! Ну да, она наконец–то, слава богу, обзавелась новой машиной. Сразу слышно разницу между двигателем в один и три и в один и шесть. По телевизору все правильно сказали, эти «сузуки» действительно всегда оправдывают ожидания автолюбителя. «А ведь здорово бы, понимаешь, если бы можно было продать старый «опель“ за хорошую цену», - продолжал лопотать старый трепач, между тем как на заднем плане уже послышался голос его жены, громко возвещавшей о своем прибытии: «Привет! О–о–оле–е–е! Ты дома? Уже сложил поленницу?»
        Повезло Оле, что этого вопроса не слышит никто из социальной службы!
        Кое–как отдышавшись и подойдя к телефону, Хелле Андерсен отвечала очень любезно. Карл поблагодарил ее за то, что она третьего дня была так предупредительна в разговоре с Ассадом, а затем спросил, может ли она принять по электронной почте отсканированные фотографии.
        - Сейчас? - спросила она, видимо собираясь объяснить, почему это не совсем кстати: - Я тут как раз принесла пиццу. Оле любит пиццу с салатом, а она становится несимпатичной, когда зелень совсем расплывется и потонет в сырной массе.
        Через двадцать минут она перезвонила, судя по голосу, дожевывая последний кусок.
        - У вас уже открыта электронная почта?
        - Да, - подтвердила Хелле. Она обнаружила там три новых файла.
        - Откройте первый. Что вы там видите?
        - Это он, тот самый Даниэль Хейл, которого мне недавно показывал на снимках твой помощник. Раньше я его никогда не видала.
        - Теперь второй. Ну, что вы скажете про этого?
        - Кто это такой?
        - Это я у вас и спрашиваю. Его зовут Деннис Кнудсен. Вы видели его раньше? Тогда он был на несколько лет старше, чем на фотографии.
        - Уж точно не в этой дурацкой шапчонке! - Ее, кажется, фотография рассмешила. - Нет, я раньше его не видела, могу сказать с уверенностью. Он похож на моего двоюродного брата Горма, только Горм вдвое толще.
        Должно быть, это у них семейное.
        - Ну а как насчет третьего снимка? Мерета на дворе Кристиансборга говорит с каким–то человеком. Он, правда, заснят сзади, но, может быть, вам это что–то напоминает? Одежда, волосы, осанка, рост, телосложение - что–нибудь такое?
        Последовала небольшая пауза. Это обнадеживало.
        - Ну, не знаю. Он же тут, как вы говорите, спиной повернулся. Но вроде я его все–таки видела. Вот только где?
        - Вообще–то это вы мне должны сказать.
        «Ну, давай же, Хелле, - поторапливал Карл мысленно. - Так ли уж много наберется эпизодов, с которыми это можно связать?»
        - Я понимаю, вы имеете в виду мужчину, который приходил передать письмо. Я хорошо разглядела его сзади, но тогда он был совсем по–другому одет, и все не так просто. Многое совпадает, вот только я не совсем уверена.
        - Тогда лучше не говори ничего, душенька, - подал голос как бы страдающий болью в спине любитель пиццы.
        Ну как тут удержаться - поневоле вздохнешь!
        - О'кей, - произнес Карл. - Осталась еще одна фотография, которую я хочу вам послать.
        Он нажал на кнопку мыши.
        - Я ее вижу, - послышалось через десять секунд из трубки.
        - Скажите, что вы видите.
        - Фотографию мужчины. По–моему, этот тот же человек, что на втором снимке. Деннис Кнудсен. Так ведь, кажется, его звали? Тут он еще мальчик, но его всегда узнаешь по странному выражению лица. Надо же, какие забавные щечки! Мальчишкой он ездил на карте, это точно. Смешно, но мой двоюродный брат Горм тоже занимался картингом.
        «Вероятно, до того, как набрал пятьсот килограммов», - так и хотелось вставить Карлу.
        - Посмотрите, пожалуйста, на другого мальчика, который стоит позади Денниса Кнудсена. Он вам никого не напоминает?
        На другом конце воцарилось молчание. Даже симулянт с якобы больной спиной не открывал рта. Карл не торопил женщину. Говорят, терпение - главная добродетель сыщика. Вот и докажи это на деле!
        - Даже как–то жутковато, - заговорила наконец Хелле Андерсен упавшим голосом. - Это же он! Я просто уверена, что это он.
        - Тот, кто приходил в дом и передал письмо?
        - Да.
        Снова последовало молчание, как будто она сейчас пыталась представить себе, как изменился этот мальчик под разрушительным воздействием времени.
        - Так это его вы разыскиваете? Считаете, он имеет какое–то отношение к тому, что случилось с Меретой? Мне надо его бояться?
        В ее голосе звучала неподдельная озабоченность. Возможно, на каком–то этапе у нее были для этого все основания.
        - Хелле, с тех пор прошло пять лет, так что вам нечего опасаться. Не волнуйтесь, пожалуйста. - В трубке послышался вздох. - Итак, вы считаете, что он и человек с письмом - одно и то же лицо. Вы совершенно в этом уверены?
        - Вроде бы так. Да, я совершенно уверена. У него же такой особенный взгляд. Разве вы не заметили? Ой, как посмотрю, мне прямо не по себе.
        «А это уже от пиццы», - подумал Карл, поблагодарил Хелле, положил трубку и откинулся в кресле.
        Перед глазами у него на папке лежал один из снимков желтой прессы, запечатлевших Мерету Люнггор. Сейчас Карл более, чем когда–либо с тех пор, как занялся этим делом, чувствовал, что нащупал связь между жертвой и виновником преступления. Да, впервые за все это время у него появилась уверенность в том, что он на правильном пути. Образно говоря, этот Атомос, оставив позади детство, вырос в человека, способного на дьявольское злодейство. Зло, жившее в нем, столкнуло его с Меретой Люнггор. Вопрос только в том, где и каким образом. Возможно, Карл никогда не сможет на него ответить, однако он горел желанием найти этот ответ.
        А женщины вроде Моны Ибсен могут спокойно носиться со своими обручальными кольцами.

        Затем Карл отправил фотографии на адрес Билле Антворскоу. Не прошло и пяти минут, как в электронной почте уже лежал ответ: да, один из мальчиков на фотографии очень похож на человека, который ходил с ним в Кристиансборг, но он не стал бы с полной уверенностью утверждать, что это одно и то же лицо.
        Карл остался доволен. Он был убежден, что Билле Антворскоу никогда не решится что–либо утверждать, не исследовав вопроса вдоль и поперек.
        Тут опять зазвонил телефон, но оказалось, что это не Ассад и не учитель из «Годхавна», как он подумал, а не кто иной, как Вигга, что стало для Карла полной неожиданностью.
        - Куда ты пропал? - обрушились на него знакомые интонации ее голоса.
        Карл попробовал расшифровать, каков смысл этого обращения, но не успел, как последовала целая тирада:
        - Презентация началась полчаса тому назад, и до сих пор ни единого посетителя. У нас десять бутылок вина и двадцать пакетов закусок. Если и ты не придешь, то я просто не знаю, что мне делать!
        - Это у тебя в галерее, что ли?
        В трубке засопели - еще немного, и она разревется.
        - Я не слыхал ничего ни о какой презентации.
        - Позавчера Хугин разослал пятьдесят приглашений.
        Она еще раз шмыгнула носом напоследок, и на свет снова явилась настоящая Вигга:
        - Ну почему никогда нельзя понадеяться на твою поддержку? Ведь ты тоже вложил в это деньги!
        - Может, спросишь об этом свое ходячее привидение, то есть Хугина?
        - Кого это ты назвал привидением? Хугина?
        - А что, у тебя там пригрелись и другие сокровища вроде него?
        - Хугин не меньше меня заинтересован, чтобы тут все сработало.
        Карл и не сомневался. Где ж этому красавцу еще выставлять свои намазюканные одним пальцем картинки с рекламой нижнего белья и корявые изображения, приглашающие отведать макдоналдовских «Хеппи милз», намалеванные самой дешевой краской для заборов.
        - Я просто хочу сказать, Вигга, что если даже этот Эйнштейн действительно удосужился опустить письма в субботу, то сейчас они валяются в почтовых ящиках и люди вынут их только вечером, когда придут домой с работы.
        - О господи, только этого еще не хватало! - простонала Вигга.
        Ну, значит, некий человек в черном сегодня будет спать на кушетке в одиночестве. Чем не повод для радости?

        Сигареты в пачке целыми часами прямо–таки взывали к Карлу, приглашая уделить им внимание, но стоило ему внять призывам и сунуть одну в рот, как в дверь постучали. Посетителем оказался Таге Баггесен, вежливо поскребшийся в открытую створку.
        - Да, - откликнулся Карл и выдохнул дым.
        Посетитель оказался под хмельком и внес с собой запах коньяка и пива.
        - Я извиняюсь, что в прошлый раз так резко прервал наш телефонный разговор. Мне надо было сперва подумать, коли все равно какие–то вещи выходят наружу.
        Карл пригласил его сесть и предложил чего–нибудь выпить, но депутат фолькетинга отрицательно помахал правой рукой, одновременно левой пододвигая себе стул. Действительно, ему уже хватит!
        - И о каких же вещах вы подумали? - небрежно поинтересовался Карл, будто у него и своих предметов для размышления было хоть отбавляй.
        - Завтра я ухожу с моего поста в фолькетинге, - поведал Баггесен, тоскливо обводя глазами кабинет. - Прямо от вас пойду к нашему председателю. Мерета предупреждала меня, что так и будет, если я к ней не прислушаюсь, но я не прислушался. Я все равно сделал так, как ни в коем случае нельзя было делать.
        Карл прищурился:
        - В таком случае лучше нам объясниться начистоту, прежде чем вы пойдете публично каяться.
        Государственный муж кивнул и понуро опустил голову:
        - В двухтысячном и две тысячи первом году я купил акции и получил прибыль.
        - Какие акции?
        - Да всякую там дрянь. А затем я обзавелся новым фондовым консультантом, и тот посоветовал мне инвестировать в оружейные заводы США и Франции.
        Вряд ли консультант из местного аллерёдского банка, где хранил свои деньги Карл, додумался бы посоветовать ему такой способ приумножения трудовых сбережений. Еще раз затянувшись напоследок, Карл располовинил сигарету. Да уж, как тут не понять: такая операция явно была не к лицу одному из лидеров пацифистской партии радикального центра.
        - Кроме того, два из своих домов я сдавал в аренду массажным клиникам. Сначала я действительно не разобрался, а потом узнал. Они находились в Стрёбю Эгеде, поблизости от того места, где жила Мерета, там пошли разговоры. У меня тогда было много дел начато. К сожалению, я проболтался о своих деловых проектах Мерете. Я был так влюблен, а она так равнодушна ко мне! Наверное, я надеялся, что она мной как–то заинтересуется, если узнает, что я такой воротила, но, конечно, ничего подобного. - Он потер затылок. - Она же была совсем не такая.
        Карл провожал глазами дымок, пока тот не рассеялся в воздухе.
        - И она просила вас прекратить эти дела?
        - Нет, не просила.
        - А что же?
        - Она сказала, что может нечаянно проговориться об этом при своей секретарше Марианне Кох. Так что смысл был понятен. Уж от нее–то это мигом стало бы известно всем. Мерета просто предостерегала меня.
        - А почему вообще она заинтересовалась вашими делами?
        - Да не интересовалась она! В том–то и дело, из–за того–то все и случилось. - Таге Баггесен вздохнул и подпер голову руками. - Я так долго к ней клеился, что под конец она только о том и думала, как бы меня отвадить. Ну вот она и добилась своего. Я уверен, если бы я не отвязался от нее, она бы разгласила сведения о моих делах. И я ее не укоряю. Что еще ей было делать?
        - То есть вы оставили ее в покое, но зато продолжили свои коммерческие дела?
        - Я разорвал контракт с массажными клиниками, акции же оставил. Продал их только спустя некоторое время после одиннадцатого сентября.
        Карл кивнул. Да, на этой катастрофе многие нажились.
        - Сколько же вы на этом заработали?
        Баггесен поднял голову:
        - Миллионов десять, не меньше.
        Карл прикусил губу.
        - И тогда убили Мерету, чтобы она это не разгласила?
        Депутат фолькетинга так и подскочил на месте, и Карл снова увидел на его лице то же выражение, которое уже замечал в прошлый раз.
        - Нет, нет! С какой стати мне было ее убивать? Ведь в моих делах не было ничего противозаконного. Подумаешь, великое дело! Все так поступали.
        - Тогда вам не удалось бы уйти из фолькетинга по собственному желанию, вас бы просто выгнали.
        Взгляд Баггесена растерянно заметался, потом остановился на списке подозреваемых на стене, среди которых были и его собственные инициалы.
        - Спокойно можете их вычеркнуть, - сказал он и поднялся со стула.

        Ассад явился на работу только около трех часов дня - значительно позже, чем можно было ожидать от человека при такой скромной должности и шатком положении. Карл на секунду задумался о пользе начальственного внушения, но сияющая физиономия помощника и написанный на ней энтузиазм перевесили, и Карл отказался от мысли нанести исподтишка такой удар.
        - И где ж ты столько времени пропадал? - спросил он только, показывая на часы.
        - Тебе привет от Харди. Ты же сам меня послал к нему.
        - Ты что, сидел у Харди семь часов? - Карл снова показал на часы.
        Ассад потряс головой:
        - Я рассказал ему все, что узнал об убийстве велосипедиста. И знаешь, что он сказал?
        - Он, наверное, сказал тебе, кто убийца.
        Ассад обратил на начальника потрясенный взгляд:
        - Ну ты и правда знаешь его очень хорошо! Да, так и было.
        - Имя он все–таки вряд ли назвал?
        - Имя? Нет. Но он сказал, что надо искать человека, который играл значительную роль в жизни детей. Что это, вероятно, или учитель, или воспитатель из внешкольного учреждения - кто–то, от кого они сильно зависят. Бывший муж свидетельницы, или врач, или кто–нибудь, кого дети очень уважают. Учитель верховой езды или что–нибудь вроде. Но это должен быть кто–то, кто имел дело с обоими детьми. Я сразу сообщил об этом на третьем этаже.
        - Вот как! - Карл поморщился. Надо же, как гладко он вдруг начал излагать! - Представляю себе, в какой неизъяснимый восторг это привело Бака.
        - Неизъяснимый, - повторил Ассад новое слово. - Может быть. Какое при этом у человека бывает лицо?
        Карл пожал плечами. Перед ним был прежний Ассад.
        - А что ты еще делал?
        Брови сирийца зашевелились, и Карл понял: у того припасено еще что–то.
        - Смотри, что у меня тут.
        Вытащив из пакета для вещественных доказательств потертый еженедельник Мереты, он выложил его перед Карлом.
        - Вот гляди сам: разве не здорово?
        Карл раскрыл телефонную книжку на букву X. Ничего не скажешь - классно сработано. Там, где раньше была густо замазанная строчка, сейчас отчетливо проступила слегка выцветшая запись: Даниэль Хейл 257720560. Просто сногсшибательно! Еще сногсшибательнее была та скорость, с какой его пальцы забегали по клавиатуре, чтобы проверить номер в телефонном регистре.
        Можно было, конечно, просто набрать этот номер. Но это, скорее всего, будет напрасный труд.
        - Там указано, что номер не существует. Позвони Лизе и попроси ее немедленно проверить. Скажи, что, возможно, он пятилетней давности. Мы не знаем, у какого он был оператора, но она сумеет это выяснить, я уверен. Поспеши, Ассад, - закончил Карл и похлопал своего помощника по твердокаменному плечу.

        Закурив сигарету, Карл начал подводить итоги.
        Мерета Люнггор встретила фальшивого Даниэля Хейла в Кристиансборге и, возможно, пофлиртовала с ним, а через несколько дней бросила. То, с какой тщательностью она вымарала его номер, было необычным и даже походило на некий ритуал. Какова бы ни была причина ее поступка, но встреча с так называемым Даниэлем Хейлом стала в жизни Мереты выдающимся событием.
        Карл попытался представить себе эту женщину. Красавицу политика, у которой, казалось бы, вся жизнь впереди, и вдруг неудачная встреча с неподходящим человеком. С обманщиком, строившим темные замыслы. Многие связывают его с мальчиком по прозвищу Атомос. Домработница из Маглебю считала, что этот мальчик и человек, доставивший письмо со словами «Удачной поездки в Берлин!», по–видимому, одно и то же лицо. А согласно показаниям Билле Антворскоу, Атомос впоследствии выдавал себя за Даниэля Хейла. Тот же мальчик, который, как утверждала сестра Денниса Кнудсена, имел большое влияние на ее брата в детстве и, судя по всему, много лет спустя подговорил Денниса совершить столкновение с автомобилем настоящего Даниэля Хейла, что привело к смерти последнего. Очень запутанно, но в то же время логично.
        Между тем набралось довольно много косвенных улик: например, странная смерть Денниса Кнудсена вскоре после аварии. Сюда же относится бурная реакция Уффе на совсем старую фотографию Атомоса, который, по всей видимости, встретился по прошествии лет с Меретой под именем Даниэля Хейла. И чтобы устроить эту встречу, он предпринял много усилий.
        И наконец, исчезновение Мереты Люнггор.
        Карл почувствовал первые признаки начинающейся изжоги; появилось даже желание выпить глоток варева, приготовленного Ассадом.
        Карл терпеть не мог ждать. Ну почему, черт возьми, нельзя поговорить с этим, будь он неладен, воспитателем из «Годхавна» прямо здесь и сейчас? Должно же у мальчика Атомоса быть имя и персональный номер! Что–то такое, что сохранилось за ним по сей день. Только и требовалось это узнать, но безотлагательно!
        Карл загасил сигарету, сорвал старые листки, относящиеся к расследованию, и пробежал глазами.
        Подозреваемые:
        Уффе.
        Неизвестный почтальон. Письмо о Берлине.
        Мужчина/женщина из кафе «Банкрот».
        Коллеги из Кристиансборга.
        Убийство с ограблением после разбойного нападения. Сколько денег в сумочке?
        Нападение по сексуальным мотивам.
        На другом листе Карл когда–то написал:
        Проверить:
        Служащая социального ведомства в Стевнсе.
        Телеграмма.
        Секретарши в Кристиансборге.
        Свидетели на шлезвиг–гольштейнском пароме.

        Приемная семья после аварии / старые друзья по университету. Имела ли по натуре склонность к депрессии? Была ли беременна? Влюблена?
        Возле пункта «неизвестный почтальон» он приписал в кавычках «Атомос в роли Даниэля Хейла». Затем вычеркнул инициалы Таге Баггесена, а внизу второго листка - вопрос о беременности.
        Кроме пункта три на первом листке еще оставались пункты пять и шесть. Даже небольшая сумма могла оказаться соблазнительной для больных мозгов грабителя, в то время как пункт шесть, в котором речь шла о сексуальном мотиве преступления, уже утратил актуальность ввиду открывшихся условий и временных рамок, связанных с пребыванием на пароме.
        Что касается пунктов, перечисленных на втором листке, по–прежнему отсутствовали свидетели, бывшие на пароме, приемная семья и товарищи по университету. Отчеты не вносили в этот вопрос никакой ясности, остальное же сейчас отпало за ненадобностью. Здесь определенно не было речи о самоубийстве.
        «Нет, с этими записками я не продвинусь вперед ни на шаг», - подумал Карл, посмотрел на них еще раз и выбросил в корзину для бумаг. Что–то же надо в нее кинуть!
        Потом он взял телефонный список Мереты и поднес к самым глазам. Работа, произведенная по инициативе Ассада, действительно была выполнена чертовски хорошо! Пятно пасты поверх надписи исчезло без следа. Просто невероятно!
        - Расскажешь мне, кто над этим поработал, - крикнул он Ассаду через коридор, но тот жестом остановил его.
        Тут Карл увидел, что его помощник слушает и кивает, прижав к уху трубку. Вид у него был мало сказать, что не оживленный, а даже напротив. Очевидно, найти абонента по старому мобильному номеру из записной книжки и впрямь было непростой задачей.
        - В мобильнике была сим–карта? - поинтересовался Карл, когда Ассад вошел со своей запиской и с укоризненным видом помахал ею, разгоняя дым.
        - Да. - Ассад протянул ему листок. - Мобильник был записан на семиклассницу, которая ходила в школу в Греве. Она подавала заявление о том, что телефон украли у нее восемнадцатого февраля две тысячи второго года из кармана пальто, которое висело за дверью классной комнаты. Заявление о пропаже было сделано не сразу, а спустя несколько дней, и никто не знает, кто украл телефон.
        Карл кивнул. Итак, абонент известен, но неизвестно, кто украл мобильник и затем им воспользовался. Все совпадало. Теперь он был уверен в том, что события связаны. Исчезновение Мереты Люнггор было не случайным. Этот человек познакомился с ней, как говорится, под надуманным предлогом и запустил цепочку событий, в результате которой красавица депутат фолькетинга бесследно исчезла. С тех пор прошло более пяти лет. Естественно, Карл предполагал самое худшее.
        - Лиза спрашивает, нужно ли дальше продолжать в этом направлении? - спросил Ассад.
        - В каком?
        - Надо ли ей запрашивать данные о разговорах, которые велись со старого телефона в конторе Мереты Люнггор с этим номером? - Ассад указал на записку, где рядом с номером 257720560 значились аккуратно выписанные печатными буквами имя и адрес девочки - Санна Йонссон, Тверсагер, 90, Греве Странд. Оказывается, Ассад умеет писать вполне разборчиво.
        Карл только покачал головой, коря свою забывчивость. И как он мог упустить из виду, что нужно сравнить списки телефонных разговоров? Пора обзаводиться записной книжкой, пока его окончательно не одолела болезнь Альцгеймера!
        - Ну конечно же! - начальственным тоном спокойно ответил он.
        Таким путем, возможно, получится установить последовательность телефонных переговоров, которая покажет, как завязывались и развивались отношения между Меретой Люнггор и фальшивым Даниэлем Хейлом.
        - Но знаешь что, Карл, на это уйдет несколько дней. У Лизы сейчас нет времени, и она говорит, что это будет довольно трудно, поскольку с тех пор прошло много времени. Едва ли вообще что–то выйдет. - Ассад выглядел печальным.
        - Давай уж скажи, кто у тебя есть, чтобы классно выполнить такую работу, - подбодрил Карл, взвешивая на ладони еженедельник Мереты.
        Но Ассад заупрямился. Карл только было хотел разъяснить ему, что не стоит напускать на себя таинственность, ибо это отнюдь не способствует сохранению рабочего места, как вдруг зазвонил телефон.
        Звонил заведующий «Эгелю». Из трубки Карла обдала волна возмущения:
        - Хочу сообщить вам, что Уффе Люнггор покинул наше заведение вскоре после безумной выходки, которую вы позволили себе с ним в пятницу. Мы не знаем, где он сейчас. Полиция в Фредерикссунде оповещена о происшествии, но если с ним случилось что–то серьезное, то я позабочусь о том, чтобы ваша, Карл Мёрк, карьера отныне была навсегда испорчена.
        С этими словами он бросил трубку, оставив Карла Мёрка в звенящей пустоте.
        Две минуты спустя сверху позвонил начальник отдела убийств и попросил зайти к нему в кабинет. Уснащать свою речь грозными выражениями ему не потребовалось, Карл достаточно хорошо разбирался в интонациях шефа.
        Раз уж надо идти наверх, то отчего не сходить сейчас - не все ли равно когда!

        33

        2007 год

        Кошмар начался с железнодорожного киоска на станции Аллерёд. Особо толстый пасхальный номер «Госсипа» поступил в продажу на день раньше обычного, и теперь всякий, кто что–то слышал о Карле, мог полюбоваться означенным вице–комиссаром криминальной полиции на фотографии, размещенной в нижнем углу первой полосы рядом с главной сенсацией номера - статьей о предстоящей женитьбе кронпринца на его французской любовнице.
        Несколько человек из местных, покупавшие сэндвичи и фрукты, от неловкости стушевались и прикинулись, будто их тут нет.
        «Полицейский угрожает журналисту!» - трубил крупный заголовок, а под ним мелкими буковками было написано: «Правда о смертоносных выстрелах».
        На лице киоскера проступило явственное разочарование, когда он понял, что сам Карл не собирался тратить деньги на новости о себе.
        «Нетушки!» - решил Карл. Не хватало еще помогать Пелле Хюттестеду зарабатывать на пропитание!
        В поезде люди со всех сторон глазели на него, и Карл снова почувствовал, как у него сдавило грудь.
        Не лучше было и в полицейской префектуре. Вчерашний день завершился для него тем, что в кабинете шефа ему пришлось выслушать разнос за бегство Уффе Люнггора, а сегодня его снова вызвали наверх.
        - Ну, чего уставились, шакалы? - облаял он по пути нескольких встречных, которые явно не испытывали к нему сочувствия.
        - Да, Карл. Вопрос в том, что мне с тобой делать, - встретил его Маркус Якобсен. - На следующей неделе мне, вероятно, следует ожидать заголовков, в которых будет написано, что ты психически терроризировал умственно отсталого инвалида. Ты же сам понимаешь, что начнет твориться в прессе, если Уффе Люнггор погибнет. Правда? - продолжал он, тыча пальцем в газету, где был напечатан снимок с угрюмым Карлом, сделанный каким–то фотографом несколько лет назад на месте преступления.
        Карл прекрасно помнил, как вытурил тогда представителей прессы из огороженного пространства и как на него злились журналисты.
        - Так вот я снова спрашиваю: что нам с тобой делать?
        Карл потянул к себе газету и с досадой проглядел текст, расположенный среди красно–желтых пятен заголовков. Уж на том, как смешать человека с грязью, бульварные писаки собаку съели - что умеют, то умеют!
        - Я вообще никак не высказывался об этом деле для «Госсипа», - заявил Карл. - Я только сказал, что охотно отдал бы жизнь за Харди и Анкера, вот и все. Не отвечай на это вообще ничего или поручи адвокату.
        Он швырнул газету на стол и встал. Ну вот он и дал правдивые показания в соответствии с истиной. И черт с ним, как с этим поступит Маркус! Уволит его, что ли? Если так, он добьется только появления еще нескольких хлестких заголовков.
        Шеф бросил на него безнадежный взгляд:
        - Звонили из ТВ–два. Криминальный журнал «Участок два» хочет получить от тебя интервью. Я сказал, пусть даже и не мечтают.
        - О'кей.
        Вероятно, у шефа не было другого выхода.
        - Они спрашивали, есть ли какая–то правда в том, что напечатали про тебя в «Госсипе» по поводу перестрелки на Амагере.
        - Понятно. Но я хотел бы знать, что ты на это ответил.
        - Что все это чушь собачья.
        - О'кей, с этим в порядке, - сквозь зубы произнес Карл. - А ты–то сам тоже так считаешь?
        - Карл, постарайся услышать, что я скажу. Ты же давно на службе. Сам, наверное, не раз видел, как кто–нибудь из твоих коллег оказывался загнанным в угол. Да вспомни хотя бы, как ты сам когда–то в первый раз выходил на ночное патрулирование своего участка в Рандерсе! Ты идешь, и вдруг тебе навстречу орава распоясавшихся хулиганов: им, видите ли, не понравилась твоя полицейская форма. Помнишь это чувство? А с годами случается сталкиваться с ситуациями еще в сто раз хуже. Я испытал это на себе, Ларс Бьёрн и Бак испытали, и еще множество старых служак, которые сейчас занимают другие места, тоже испытали. Твоя жизнь в опасности. Тебе угрожают топорами и молотками, железной арматурой, ножами, разбитыми пивными бутылками, дробовиками и другим стрелковым оружием. До каких пор тебя хватит это выдерживать, а когда нервы откажут? Кто это может знать! Заранее ведь тут ничего не предугадаешь, верно? Всем нам когда–нибудь приходилось облажаться. Если нет, значит, ты по–настоящему и не нюхал полицейской службы. Мы все время там, где от этого не скроешься, такая уж у нас работа.
        Карл кивнул и почувствовал, что камень в груди расположился как–то иначе.
        - Так какие же отсюда последуют выводы, шеф? - Он указал на газету. - Что ты на это скажешь? И что ты об этом думаешь?
        Начальник отдела убийств спокойно посмотрел на Карла, потом, не говоря ни слова, встал, открыл выходящее на Тиволи окно, нагнулся, провел газетой по собственному заду, словно подтерся, повернулся к окну и вышвырнул листки на улицу.
        Яснее невозможно было выразиться.
        Губы Карла невольно сложились в улыбку. Какому–нибудь прохожему подфартило бесплатно получить телевизионную программу!
        Он кивнул шефу. Вообще это было даже трогательно.
        - Я близок к тому, чтобы доложить по делу Люнггор кое–что новое, - сообщил он в качестве благодарности, ожидая, что шеф разрешит ему уйти.
        Начальник отдела кивнул. В этом жесте чувствовалось уважительное одобрение. В такие моменты, как сейчас, становилось понятно, за что его все так любят и почему ему удается вот уже тридцать лет удерживать рядом с собой красавицу жену.
        - Напоминаю тебе, кстати, что ты все еще не подал заявления на курсы руководящего состава, - добавил он. - И это надо сделать не позже завтрашнего дня, не забудешь?
        Карл кивнул, но это ничего не значило. Если шеф так настаивает на повышении квалификации, то надо будет сперва заглянуть в профсоюзную организацию.

        Четыре минуты, нужные на дорогу от кабинета начальника до подвала, Карл шел будто сквозь строй - сопровождаемый насмешливыми взглядами и неодобрительными гримасами. «Ты нас всех опозорил!» - читалось в глазах встречных. «Да подите вы все!» - думал в ответ Карл. Ну что им стоило его поддержать! Тогда, наверное, у него не было бы такого чувства, словно его грудь изнутри бодает здоровенный бык.
        Даже Ассад уже успел повидать эту статью, но он, по крайней мере, похлопал Карла по спине и высказался в том духе, что фотография на первой странице сделана хорошо, четко, но газета стоит слишком уж дорого. Ну что ж! Такой свежий взгляд - это тоже неплохо!
        Ровно в десять позвонили с вахты у входа.
        - Карл, к тебе тут посетитель, - холодно известил дежурный. - Ты назначал встречу некоему Йону Расмуссену?
        - Да, да, пропусти его, пускай идет.
        Через пять минут за дверью послышались неуверенные шаги, затем вопрос:
        - Здравствуйте! Тут кто–нибудь есть?
        Карл заставил себя выйти навстречу гостю и очутился на пороге лицом к лицу с живым анахронизмом в исландском свитере и бархатных брюках.
        - Йон Расмуссен. Это я работал воспитателем в «Годхавне», мы договаривались о встрече, - сказал анахронизм и протянул руку, устремив на Карла недоверчивый, настороженный взгляд. - Послушайте, это не ваша фотография напечатана сегодня на первой странице газеты?
        С ума сойти можно! Человеку в таком прикиде, казалось бы, и смотреть на подобную дрянь зазорно!
        Для начала они выяснили, что Йон Расмуссен помнит Атомоса, и договорились обсудить подробности до начала экскурсии. Это дало Карлу возможность отделаться ускоренным обходом первого этажа и беглым обзором внутренних дворов.
        Воспитатель производил впечатление чудака и, на взгляд Карла, мало соответствовал типу людей, которых могут терпеливо сносить социально неадаптированные малолетние шалопаи. Хотя, признаться, Карл не так уж много и знал о социально неадаптированных малолетних шалопаях.
        - Я непременно пришлю по факсу то, что у нас есть, я уже договорился в конторе, и это вполне решаемо. Дело в том, понимаете ли, что наберется не слишком много. Личное дело Атомоса куда–то пропало несколько лет назад, а потом, когда мы его нашли завалившимся за полку, в нем не досчитались по крайней мере половины документов. - Тут экс–педагог так затряс головой, что отвислая кожа под подбородком замоталась туда и сюда.
        - Почему его к вам отправили?
        Воспитатель пожал плечами:
        - Ну, знаете - проблемы на домашнем фронте, потом приемная семья, подобранная не самым удачным образом. Это дает соответствующую реакцию и иногда срывает резьбу. Вообще–то он был неплохой мальчик, голова у него хорошая, но ему в жизни было негде применить свои способности. Скверное сочетание! Это сплошь и рядом можно видеть в гастарбайтерских гетто. Нерастраченная энергия молодежи приводит к взрыву.
        - У него были преступные наклонности?
        - В каком–то смысле да, но только так, по мелочам. Он действительно был несдержанный, но, сколько мне помнится, в «Годхавн» попал не за какие–то насильственные действия. Нет, ничего такого я не помню, но ведь все это было двадцать лет назад, верно?
        Карл достал блокнот:
        - Сейчас я буду быстро задавать вопросы и хотел бы, чтобы вы отвечали коротко. Если ответа не знаете, переходим к следующему. Если что–то не сразу вспомнится, можно потом вернуться к пропущенному. Договорились?
        Воспитатель вежливо покивал Ассаду, который поднес ему только что приготовленное липкое, обжигающе горячее варево, налитое в хорошенькую чашечку с золотыми цветочками. Воспитатель с улыбкой принял ее, о чем скоро наверняка пожалеет, и перевел взгляд на Карла:
        - Да, согласен.
        - Настоящее имя мальчика?
        - Кажется, его звали Ларс Эрик, или Ларс Хенрик, или как–то похоже. Фамилия была из самых распространенных. Кажется, Петерсен, но это мы уточним, когда я пришлю факс.
        - Почему его называли Атомос?
        - Это было как–то связано с работой его отца. По–своему, отца он очень уважал. Тот умер за несколько лет до того, но, как мне кажется, он был инженером и выполнял какие–то работы вроде бы на мысе Рисё, где атомная станция. Но это, я думаю, можно потом проверить, когда будет известно имя и персональный номер мальчика.
        - У вас сохранился его персональный номер?
        - Да. Вообще–то он пропал вместе с другими документами из папки, но в нашей бухгалтерии учитывались дотации, поступавшие от коммуны и от государства, так что номер был снова записан в папку.
        - Сколько времени он у вас пробыл?
        - По–моему, года три или четыре.
        - Это долгий срок для его возраста?
        - И да и нет. Иногда так случается. Его никак не удавалось пристроить куда–нибудь. Он не хотел снова попадать в приемную семью, а родная семья не могла его принять домой.
        - Вы слышали что–нибудь, что с ним потом стало? Как у него сложилось дальше?
        - Случайно я повстречался с ним через несколько лет, и мне показалось, что у него все наладилось. Кажется, это было в Хельсингёре. Помнится, он работал стюардом или, может быть, штурманом - что–то в этом роде. Во всяком случае, он был в форменной одежде.
        - То есть, выходит, стал моряком?
        - Кажется, так. Что–то из этой области.
        «Надо раздобыть список экипажа шлезвиг–гольштейнского парома, - подумал Карл. - Интересно, наши его тогда затребовали?»
        Перед ним вновь встало виноватое лицо Бака, каким он видел его в четверг в кабинете шефа.
        - Одну минутку, - извинился Карл перед гостем и крикнул Ассаду, чтобы тот сходил к Баку и спросил, имелся ли список экипажа парома, с которого исчезла Мерета Люнггор, и если да, то где он теперь.
        - Мерета Люнггор? Речь об этом расследовании? - спросил воспитатель.
        Глаза у него по–детски загорелись надеждой, и он жадно отхлебнул из чашки сладкого чая, больше похожего на сироп.
        Карл одарил его улыбкой, давая понять, что счастлив услышать этот вопрос, но ничего не ответил и продолжил:
        - За мальчиком замечались признаки психопатии? Был ли он способен на проявления сочувствия?
        Воспитатель с тоской посмотрел на опустевшую чашку. Очевидно, он не принадлежал к числу тех, кто закалил свои вкусовые рецепторы при помощи микро-, макродиет.
        - У многих мальчиков, которых к нам направляют, присутствуют врожденные отклонения, - ответил он, приподняв седые брови. - Разумеется, некоторым из них ставят диагноз, но я не припомню, чтобы это имело место в случае Атомоса. Мне кажется, он был способен сочувствовать. Во всяком случае, за свою мать он часто переживал.
        - Для этого имелись причины? Она была наркоманкой или что–нибудь в этом роде?
        - Нет, что вы! Ничего подобного. Сколько я помню, она сильно болела. Поэтому–то ему так долго нельзя было вернуться домой к родным.
        Экскурсия после этой беседы получилась короткой. Йон Расмуссен оказался ненасытным исследователем и комментировал все, что попадалось ему на глаза. Будь его воля, они обошли бы всю префектуру, не оставив без внимания ни одного квадратного метра. Ни одна деталь не казалась ему не стоящей внимания, поэтому Карл притворился, будто в кармане у него лежит пейджер, который вдруг завибрировал.
        - Ах, простите! Это сигнал о том, что где–то произошло убийство, - сказал он с таким серьезным лицом, что воспитателю передалось его настроение. - Боюсь, что на сегодня нам придется расстаться. Спасибо вам, господин Расмуссен. Значит, я рассчитываю через пару часов получить факс. Итак, всего хорошего?

        Во владениях Карла более или менее наступила тишина. Перед ним лежала записка, в которой говорилось, что Баку ничего не известно о каком–либо списке экипажа. Чего еще можно было ожидать?
        Из каморки Ассада доносилось тихое бормотание: это он молился на коврике в уголке. Кроме этого, не слышно было ни звука. Карл чувствовал себя кораблем, потрепанным бурей: целый час телефон разрывался от звонков по поводу статейки из поганой газетенки. Позвонили все, начиная с директора полиции, который пожелал поддержать его добрым словом, до местных радиостанций, редакторов, газетных писак и всякой мелкой шушеры, вращающейся в сферах, близких к СМИ. По–видимому, фру Сёренсен с третьего этажа получала особое удовольствие, переключая на подвал всех без разбору, так что он наконец вырубил в телефоне звук и активировал кое–какие функции, касающиеся входящих звонков. Беда была лишь в том, что он всегда плохо запоминал номера, но, по крайней мере, так он обезопасил себя от дальнейших обращений.
        Первой весточкой, которая вывела его из состояния зимней спячки, стал факс от воспитателя Расмуссена.
        Йон Расмуссен, как и следовало ожидать, показал себя воспитанным человеком, поблагодарил за оказанный ему прием и похвалил Карла за то, что тот провел для него экскурсию, не пожалев времени. Далее шли документы, содержание которых, несмотря на краткость, дорогого стоило.
        Мальчика по прозвищу Атомос на самом деле звали Ларс Хенрик Йенсен. Персональный номер его был 020172–0619, то есть 1972 года рождения, а значит, сегодня ему должно быть тридцать пять лет. Следовательно, с Меретой они были приблизительно ровесниками.
        «С ума сойти, до чего обыкновенное имя - Ларс Хенрик Йенсен», - устало подумал Карл. Казалось бы, чего стоило Баку или кому–то еще из зубров во время первого следствия распечатать список команды шлезвиг–гольштейнского парома? Кто знает, возможно ли вообще его теперь раскопать?
        Карл нахмурился. Какой бы это был гигантский шаг вперед на пути следствия, если бы выяснилось, что этот человек работал тогда на шлезвиг–гольштейнском пароме. Надо надеяться, что это можно будет установить, запросив сведения в «Скандлайнз». Он еще раз проглядел факс и устремился к телефону, чтобы позвонить в управление компании.
        Но прежде чем он успел набрать номер, в трубке раздался голос. В первый миг Карл посчитал, что это Лиза с третьего этажа, но когда в его уши проник гладкий, как воск, бархатный голос Моны Ибсен, он невольно затаил дыхание.
        - Что у вас с телефоном? - спросила она. - Я даже не слышала гудка.
        Это он и сам хотел бы знать. Вероятно, его соединили с ней в тот момент, когда он взялся за трубку.
        - Я видела сегодняшний «Госсип».
        Карл молча выругался. Теперь еще и она! Если бы в этом паршивом еженедельнике знали, скольких читателей Карл привлек им в эту неделю, они бы навечно поместили его портрет в верхней части первой полосы сразу под логотипом!
        - Карл, это неординарная ситуация. Какое значение она имеет для вас?
        - Охотно соглашусь, что это, конечно, не самое приятное событие в моей жизни.
        - Нам нужно в ближайшее время встретиться.
        Почему–то ее предложение не показалось ему таким заманчивым, как в прошлый раз. Вероятно, по причине создающего помехи для нужных сигналов обручального кольца, которое уже нарушило четкую работу его внутренних антенн.
        - Мне представляется, что вы с Харди освободитесь в психическом плане тогда, когда будет пойман убийца. Вы с этим согласны?
        - Отнюдь нет, - ответил Карл, чувствуя, что дистанция между ними сохраняется. - Это вообще не имеет никакого отношения к тем идиотам. Такие, как мы с Харди, всегда живут рядом с опасностью. - Он постарался вспомнить тираду начальника отдела убийств, однако дыхание сексапильной дамы на другом конце провода не способствовало хорошей работе памяти. - Надо учитывать, что в прошлом у профессионала непременно есть масса случаев, когда все складывалось хорошо. Но когда–то неизбежно случается неудача.
        - Очень хорошо, что вы так говорите, - одобрила она.
        Значит, и Харди высказал что–то похожее.
        - Но знаете, Карл, вы недавно наговорили полной ерунды. Я надеюсь, мы с вами будем встречаться регулярно и постепенно приведем все в порядок. На следующей неделе в газетах такого уже не появится, и вам ничто не будет мешать.

        В управлении «Скандлайнз» к Карлу отнеслись очень внимательно, как всегда бывало при поисках пропавших людей. Архивную папку с делом Мереты Люнггор даже не пришлось долго искать, точно так же он незамедлительно получил ответ относительно списков экипажа, работавшего в тот злополучный день, - он давно уже был распечатан, и копия списка была передана разъездной следственной бригаде. Были опрошены все, кто работал на палубе и во внутренних отсеках, и, к сожалению, никто не мог сообщить ничего такого, что пролило бы свет на случившееся с Меретой Люнггор во время морского перехода.
        Карл готов был схватиться за голову. Куда только их угораздило подевать этот список? Использовали вместо кофейного фильтра? Черт бы побрал Бака с компанией и всех им подобных!
        - У меня тут есть один персональный номер. Не могли бы вы его проверить?
        - Сегодня, к сожалению, нет. Сотрудники на курсах в Департаменте учета.
        - О'кей. А список у вас составлен в алфавитном порядке?
        Оказалось, что нет. На первых местах должны быть капитан и его главные помощники, такой тут порядок. У моряков все четко знают свое место.
        - Нельзя ли проверить, есть ли в нем имя Ларс Хенрик Йенсен?
        Собеседница на другом конце издала усталый смешок. Очевидно, корабельные списки были огромной книжищей и к ней обращались нечасто.
        Наконец, когда Ассад уже поднялся с коврика после следующей молитвы, омыл лицо из маленького тазика в уголке, громогласно прочистил нос, а затем поставил на огонь очередную порцию переслащенной водицы, конторская служащая в управлении «Скандлайнз» завершила свои поиски.
        - Нет, - сказала она. - Ларса Хенрика Йенсена в списке нет.
        На том разговор был закончен.
        Неудача сильно огорчила Карла.
        - Что же ты так повесил голову? - с улыбкой спросил Ассад. - Не думай ты больше об этой дурацкой картинке в дурацком еженедельнике. Представь себе, что было бы, если бы ты переломал себе все ноги и руки, вот тогда было бы плохо.
        Ничего не скажешь - необычное утешение!
        - Я нашел, как звали того мальчика, Атомоса, - сказал Карл. - И предполагал, что он работал на пароме, с которого пропала Мерета Люнггор, но оказалось, нет. Вот почему у меня такой вид.
        Засим Карл получил аккуратно отвешенный хлопок по спине.
        - Но зато ты все выяснил про корабельный список. Ты молодец! - похвалил его Ассад тем тоном, каким хвалят ребенка, когда тот все сделал, посидев на горшке.
        - Да, только от этого вышло мало пользы. Ну ничего, как–нибудь справимся. В факсе из «Годхавна» был указан персональный номер Ларса Хенрика Йенсена, так что как–нибудь мы разыщем этого парня. Слава богу, в нашем распоряжении все нужные регистры!
        Чувствуя, как Ассад топчется у него за спиной, Карл набрал на клавиатуре номер, испытывая чувства мальчика, разворачивающего пакет с рождественским подарком. Момент установления личности преступника - это самое радостное событие в жизни полицейского.
        И вот - новое разочарование!
        - Что это значит? - спросил Ассад, указывая на экран.
        Карл бросил мышку и уставился в потолок:
        - Это значит, что персональный номер не найден. Попросту говоря, во всем Датском королевстве нет лица с таким номером.
        - А ты все правильно написал? В факсе все так?
        Карл сверил. Да, номер тот же самый.
        - Наверное, это неправильный номер.
        Ценное замечание!
        - Может быть, тут кто–то подправил. - Ассад взял из руки Карла листок и, наморщив лоб, стал вглядываться в номер. - Посмотри! Мне кажется, что одна или две цифры тут были подправлены. Что ты скажешь? Похоже, бумага тут и тут поцарапана? - Он ткнул пальцем в две цифры из последних четырех.
        Разглядеть это было трудно, но на копии, присланной по факсу, над этими двумя машинописными цифрами действительно проступала легкая тень.
        - Если даже переправлены только две эти цифры, Ассад, с ними уже возникают сотни разных комбинаций.
        - Ну и что? Фру Сёренсен напечатает эти номера за какие–то полчаса, если отправить ей это с букетом.
        Поразительно, как он втерся в доверие к этой гордячке!
        - Ассад, тут возможны еще и другие варианты. Если можно переправить две цифры, то можно изменить и все десять. Надо запросить из «Годхавна» оригинал и исследовать его более тщательно, прежде чем браться за подсчет вариантов.
        Не откладывая, Карл сразу позвонил в «Годхавн» и попросил прислать в полицейскую префектуру этот документ с курьерской почтой. Они ответили отказом: их ведомство не согласно расставаться с оригиналами документов.
        Тогда Карл объяснил, почему это так важно:
        - Судя по всему, вы на протяжении ряда лет хранили у себя поддельный документ.
        Такие инсинуации у них не прошли.
        - Я так не думаю. Мы бы это обнаружили при подаче сведений в органы управления для получения выплат, - гласил самоуверенный ответ.
        - Хорошо, но что, если документ был подделан гораздо позднее, когда клиент давно уже уехал от вас? Кто бы это тогда мог обнаружить, с учетом того, что новый персональный номер появился в ваших учетных карточках лет через пятнадцать после отъезда Атомоса.
        - И все же, боюсь, мы не можем выдать этот документ.
        - О'кей. Тогда нам придется действовать правовым путем. По–моему, с вашей стороны не очень любезно отказывать нам в помощи. Примите во внимание, что речь, возможно, идет о расследовании убийства.
        То ли это последнее соображение наконец возымело действие, то ли опасение получить судебное постановление, как и рассчитывал Карл. Нет, апеллировать к себялюбию человека гораздо более эффективно. Кому же захочется, чтобы на него навесили неприятные ярлыки? Во всяком случае, не чиновникам! Выражение «не очень любезно» было настолько смягченным, что действовало очень сильно. Это была та «тирания тихого слова», о которой любил говорить один из его преподавателей в школе полиции.
        - Сначала вам придется направить нам письмо с просьбой прислать оригинал, - сказана канцелярская работница.
        Итак, цель достигнута.
        - Так как же по–настоящему звали мальчика Атомоса? А мы знаем, за что ему дали это прозвище? - спросил Ассад позже.
        - Говорят, Ларс Хенрик Йенсен.
        - Ларс Хенрик. Необычное имя. Наверное, не много людей носят такое.
        «На родине Ассада, наверное, не много», - подумал Карл, ожидая очередного острого замечания.
        Ассад задумался, и на лице у него было какое–то новое, непривычное выражение. На секунду он вдруг превратился в совершенно другого человека. В каком–то смысле они с Карлом как бы сравнялись.
        - О чем ты думаешь? - спросил Карл.
        По глазам Ассада словно скользнула маслянистая пленка, они заиграли радужными гранями разных оттенков. Нахмурив брови, он взял папку с делом Люнггор, а в следующую секунду уже нашел то, что хотел.
        - Может ли это быть совпадением? - спросил он, указывая пальцем на одну из строчек лежавшего сверху документа.
        Прочитав имя, Карл только тут понял, какое открытие сделал Ассад. Где–то в глубинах сознания - там, где логика и рассудочные объяснения не ставят уму непреодолимых барьеров, где мысли живут вольно и свободно сочетаются друг с другом, именно там все вдруг расставилось по местам, и он понял, каким образом одно связано с другим.

        34

        2007 год

        То, что она испытала, взглянув в глаза Даниэлю - тому самому мужчине, к которому некогда чувствовала такое влечение, - стало для Мереты еще не самым большим шоком. Как, впрочем, и то, что Даниэль и Лассе оказались одним и тем же лицом. У нее подкосились ноги, но не только от этого. Самое страшное для нее было узнать, кто он на самом деле. Это вынуло из нее душу. Осталась только тяжесть ужасной вины, которая страшным бременем лежала на ней всю ее взрослую жизнь.
        Узнала она его даже не по глазам, а по их выражению. По тому страданию, отчаянию и ненависти, которые в одно мгновение заполнили жизнь этого мужчины. Вернее, мальчика, как она теперь поняла.
        Ведь Лассе было всего четырнадцать лет, когда он ясным морозным днем, посмотрев из окна машины, увидел в другой машине безрассудно жизнерадостную девочку, так самозабвенно дразнившую своего брата на заднем сиденье, что отвлекла этим отца. Отвлекла на те миллисекунды, когда руки и внимание не должны отрываться от управления машиной. Она отняла у него те драгоценные крохи сосредоточенности, которые спасли бы жизнь пяти человек, а троим покалеченным сохранили бы здоровье. Только Лассе и Мерета вышли из этой аварии почти невредимыми, и вот поэтому сведение счетов должно было произойти между ними.
        Она поняла это и покорилась судьбе.

        В последующие месяцы человек, который так привлек ее когда–то под именем Даниэля и которого она теперь возненавидела в качестве Лассе, каждый день приходил в соседнюю комнату и глядел на нее сквозь иллюминаторы. Иногда он молча рассматривал ее, словно какую–то виверру в клетке, которой вскоре предстояло вступить в смертельную схватку с целым полчищем кобр, иногда заговаривал с ней. Вопросы он задавал редко, для него в этом не было необходимости. Казалось, он заранее знает, что она ответит.
        - Когда ты посмотрела мне в глаза из окна вашего автомобиля, когда твой отец пошел на обгон, ты показалась мне самой красивой девочкой, какую я когда–либо видел в жизни, - сказал он однажды. - А в следующую секунду, когда ты рассмеялась мне в лицо и, не задумываясь, что ты творишь, продолжала дикую возню в машине, я тебя уже ненавидел. Еще за секунду до того, как мы перевернулись и моя сестренка сломала себе шею о мое плечо. Я слышал, как хрустнули кости, ты это понимаешь?
        Он пристально посмотрел на нее, стараясь заставить ее опустить взгляд, но она этого не сделала. Стыд она чувствовала, но и только. Ненависть была обоюдной.
        Затем он рассказал ей свою историю о мгновениях, перевернувших его жизнь. Как его мать рожала близнецов в искореженной машине и как его обожаемый отец, которым он восхищался до беспамятства, не сводил с него полного любви взгляда, пока не остался лежать мертвый с раскрытым ртом. О пожаре, пламя которого лизало придавленные сиденьем ноги его матери. О любимой младшей сестренке, такой прелестной и забавной, которую он придавил своим телом; о новорожденном, который как–то нелепо лежал с обмотавшей шейку пуповиной, и о другом из двойняшек, который на осколках стекла заливался криком, а огненные языки подползали к нему все ближе.
        Это было ужасно. Слушая этот рассказ, Мерета, терзаемая острым чувством вины, вспоминала их крики, как будто это происходило сейчас.
        - Моя мать не может ходить с тех пор, как пережила эту аварию. Мой брат не смог посещать школу, он так и не научился тому, чему учатся все другие дети. Жизнь всех нас разбита из–за тебя. Как ты думаешь, каково это, когда еще вчера у тебя был отец, очаровательная сестренка, а скоро должны были родиться два братика, и вдруг потерять всех, оставшись без ничего? Моя мама была очень ранимым человеком, но все же она порой так беззаботно смеялась, пока в нашу жизнь не ворвалась ты и она не потеряла все. Все!
        Женщина к тому времени тоже появилась в комнате, и было заметно, что его рассказ производит на нее сильное впечатление. Похоже, она плакала, Мерета не могла этого разглядеть.
        - Каково мне пришлось, по–твоему, в первые месяцы, когда я остался один в приемной семье, где все меня били? Это я–то, который всю жизнь встречал только любовь и ласку! Не было ни одной минуты, когда бы я не горел желанием ответить ударом на удар тому скоту, который добивался, чтобы я называл его папой, и все это время у меня перед глазами стояла ты, Мерета. Ты и твои красивые бесстыжие глаза, которые истребили все, что я любил. - Он сделал паузу, которая продлилась так долго, что следующие слова потрясли ее. - Ах, Мерета, я поклялся в душе, что отомщу тебе и всем им. Чего бы это ни стоило. И знаешь что? Сегодня мне радостно. Моя месть настигла всех вас, скотов, которые погубили нашу жизнь. Скажу тебе, чтоб ты знала: когда–то я думал убить и твоего брата. Но однажды я, внимательно наблюдая за вами, увидел, каким камнем на шее он висит у тебя. Как виновато ты смотришь, когда бываешь с ним рядом. Как он своим присутствием подрезал тебе крылышки. Так неужели же я сниму с тебя этот груз, отправив его на тот свет? И разве он тоже не был одной из твоих жертв? Поэтому я оставил его в живых. Другое дело
мой приемный папенька и ты, Мерета! Тебя - ни за что!

        В детский дом его отдали после того, как он в первый раз попытался убить приемного отца. Семья не рассказала властям, что он сделал и что глубокая рана на лбу мужчины была нанесена лопатой. Они сказали только, что мальчик не в своем уме и они боятся за него отвечать. Таким образом, они могли сменить его на нового мальчика, чтобы получать за него деньги.
        Но дикий зверь в душе Лассе уже проснулся. Больше он никому не позволит командовать собой и распоряжаться своей жизнью.
        После этого прошло пять лет, два месяца и тринадцать дней - дело о возмещении было закончено, и его мать почувствовала себя настолько оправившейся, что была в состоянии забрать домой уже почти взрослого Лассе и его брата, отделавшегося не очень тяжелой инвалидностью. Да, один из двойняшек обгорел так сильно, что его не смогли спасти, второй же выжил, несмотря на обмотавшуюся вокруг шеи пуповину.
        Пока мать находилась в больнице и в восстановительном центре, малыш был отдан на воспитание, но она взяла его к себе, когда ему еще не исполнилось трех лет. На лице и на груди у него оставались шрамы от ожогов, имелись нарушения моторики вследствие перенесенной гипоксии, но он был единственным утешением матери в те годы, пока она не забрала домой Лассе. В возмещение за разрушенную жизнь они получили полтора миллиона. Полтора миллиона за утрату отца, его процветающего предприятия, которое не могло обходиться без хозяйской руки, утрату младшей сестренки и едва родившегося младенца, в придачу к потерянному здоровью матери, ставшей неходячим инвалидом, и гибели материального достатка. Каких–то жалких полтора миллиона! После того как Мерета перестанет целиком занимать их внимание, месть обрушится также на страховщиков и адвокатов, которые мошеннически лишили их законного возмещения. Это Лассе обещал своей матери.
        Мерете же придется ответить за многое.

        Отпущенное ей время подходило к концу, Мерета это понимала, и это одновременно вызывало у нее страх и облегчение. Почти пять лет в таком отвратительном плену измотали ее до предела, и вот он подходит к концу. Когда–то этому пора было случиться.
        Накануне нового, 2007 года давление в ее камере было доведено до шести атмосфер, и только одна люминесцентная трубка под потолком еле заметно мерцала. В сопровождении матери и брата в комнату за стеной вошел празднично одетый Лассе и, поздравив ее сквозь непрозрачное стекло с Новым годом, прибавил, что наступление следующего года ей уже не придется отмечать.
        - Ведь, если хорошенько подумать, Мерета, нам давно известна дата твоей смерти, не так ли? Тут все очень логично. Прибавь те годы, месяцы и дни, которые прошли у меня в разлуке с семьей, к тому дню, когда я поймал тебя, как дикого зверя, потому что ты и есть дикий зверь, и ты узнаешь, когда тебе предстоит умереть. Ты будешь страдать в одиночестве ровно столько времени, сколько отстрадал я, но не более. Посчитай, Мерета! Когда настанет срок, мы откроем шлюз. Будет больно, зато все случится быстро и ощущения будут сильными. В жировой ткани у тебя скопился азот. Ты, конечно, очень худая, но учти, что воздушные карманы расположены по всему организму. Когда у тебя начнут раздуваться кости, а их обломки разлетаться по всему телу, когда ты почувствуешь пронзительную боль в плечевых и бедренных суставах, ты поймешь, что час твой пришел. Можешь сама рассчитать. Пять лет, два месяца и тринадцать дней, считая от второго марта две тысячи второго года. Сложи цифры, и узнаешь дату на своем надгробном камне. У тебя есть надежда на то, что тромбы в легких и в мозгу вызовут паралич, или что легкие разорвутся и ты
потеряешь сознание, или наступит мгновенная смерть, но не рассчитывай на это наверняка. Да и кто сказал, что я сделаю это моментально?

        Итак, ей предстояло умереть 15 мая 2007 года. До этой даты оставался девяносто один день, так как сейчас, по ее расчетам, было 13 февраля: после Нового года прошло ровно сорок четыре дня. Каждый день, начиная с новогоднего вечера, она проживала с мыслью о том, что сама положит этому конец, когда настанет время. Но до тех пор она старалась по возможности отгонять от себя мрачные мысли и, напротив, бережно хранить самые хорошие воспоминания.
        Так она мысленно готовилась к тому, чтобы покинуть мир живых. Много раз она брала в руки щипцы и разглядывала их острия или вынимала более длинную пластинку, раздумывая, не разломить ли ее пополам, а затем заточить кончики обеих половинок о бетонный пол так, чтобы они стали острыми, как иголки. У нее есть эти два инструмента на выбор. Она собиралась лечь на пол под иллюминаторами и проколоть себе артерии. Слава богу, на ее исхудалых руках они отчетливо проступали под кожей.
        Такими мыслями она утешала себя вплоть до нынешнего дня. Но сегодня, после передачи еды, за стеной послышались голоса Лассе и его матери: оба сердитые, словно между этими двумя разгорелась нешуточная перебранка.
        «Между мерзавцем и ведьмой не всегда царит нерушимая дружба и согласие», - подумала Мерета, оживившись.
        - Что же ты не можешь управиться со своей мамашей, Лассе? - крикнула она.
        Мерета, конечно же, понимала, что за подобную дерзость придется отвечать - ей ли было не знать старую ведьму!
        Но вскоре выяснилось, что она все–таки узнала ее еще недостаточно хорошо. Мерета думала, что ей на несколько дней как–то урежут питание, но никак не ожидала, что эти слова будут стоить ей свободы распоряжаться собственной жизнью.
        - Лассе, будь начеку! - послышался сварливый голос старухи. - Она старается нас рассорить. Не успеешь оглянуться, как она тебя оставит ни с чем. Гляди за ней в оба! У нее там есть щипцы. Как бы она ими не порешила себя в последний момент. Разве ты хочешь, чтобы верх остался за ней? Неужели ты ей позволишь?
        Последовало несколько секунд молчания, и вот уже над Меретой повис дамоклов меч.
        - Ты ведь слышала, что сказала моя мама? - раздался из динамика его холодный голос.
        Какой прок отвечать?
        - Отныне ты будешь держаться подальше от окон. Я желаю, чтобы ты была все время у меня на виду, понятно? Отнеси туалетное ведро к противоположной стене. Быстро! Если ты попытаешься либо уморить себя голодом, либо покалечить, спрятавшись в укромном месте, то знай, что тогда я уберу давление в камере раньше, чем ты успеешь отреагировать. Если ты где–нибудь уколешь себя, то кровь брызнет из тебя фонтаном. Ты взорвешься изнутри прежде, чем успеешь потерять сознание, это я тебе обещаю. Я поставлю видеокамеры, и отныне ты будешь у нас под наблюдением двадцать четыре часа в сутки. Мы направим на стекла несколько прожекторов и включим их на полную мощность. Имей в виду: я могу менять давление в камере с помощью дистанционного управления. Так вот. Можешь ложиться под топор сейчас - можешь позже. Хотя, кто знает, Мерета? А вдруг завтра мы тут все свалимся мертвые, отравимся той великолепной лососиной, которая ждет нас на ужин? Или в один прекрасный день явится принц на белом коне и спасет тебя. Никогда нельзя знать наперед. Так что терпи. Пока живу - надеюсь! Разве не так? Поэтому держись, Мерета. Но
выполняй правила.
        Она подняла взгляд на один из иллюминаторов. За ним можно было смутно различить очертания Лассе. Серый ангел смерти - вот он кто. Дрожащий силуэт за стеклом, находящийся в плену черных мыслей, что дурманят его больное сознание и, надо надеяться, будут терзать вечно.
        - Как ты убил своего приемного отца? Таким же изуверским способом? - громко спросила она, заранее ожидая, что он засмеется.
        Неожиданно к нему присоединились и два других голоса. Так значит, они собрались там все трое!
        - Я ждал этого четыре года, Мерета. А затем вернулся, прибавив двадцать килограмм веса и настолько отбросив всякое почтение, что одно это, казалось мне, должно было его убить.
        - Уж ты–то, поди, никакого почтения не добился, - ответила она с ехидной усмешкой.
        Она готова была бросить ему в лицо все, что угодно, лишь бы сбить с него спесь.
        - Я забил его насмерть. Как по–твоему: разве этого мало, чтобы заслужить уважение? Довольно примитивный способ, но так уж случилось. Я забивал его очень неторопливо. Чтобы насытить свою месть, мне нужно было отплатить ему только его же монетой.
        Ей стало тошно от его слов. Он же совершенно сумасшедший!
        - Ты такой же, как он, глупое, ненормальное животное! - прошептала она. - Жаль, что тебя не успели поймать еще тогда.
        - Поймать? Поймать, говоришь? - Он опять засмеялся. - Где же им было меня поймать! Было время жатвы. Его дрянная старая жнейка стояла в поле. Я запустил ее и бросил его в механизм. У старого дурака хватало всяких заскоков. Он выезжал в поле ночью, и никто не удивился, что он погиб именно так. Никто и не понял, что с ним случилось на самом деле.
        - И впрямь, Лассе, ты великий человек! Кого же ты еще убил? Есть у тебя еще кто–то на совести?
        Мерета не думала, что он ограничился только этим. И все же ее глубоко потрясло, когда она услышала, как он использовал Даниэля Хейла, чтобы подобраться к ней, занял место этого человека, а потом его убил. Даниэль Хейл не сделал Лассе ничего плохого - просто стал для него лишним свидетелем. То же самое относилось и к Деннису Кнудсену, его помощнику. Так уж вышло, что и этого тоже пришлось убить. Лассе говорил об этом совершенно невозмутимо.
        «Боже мой! - шептала она сама себе. - Сколько же людей пострадало из–за тебя, хотя ты об этом ничего не знала?»
        - Отчего же ты меня просто не убил, скотина? - крикнула она, глядя на иллюминатор. - У тебя же была возможность. Ты ведь сказал, что наблюдал за нами с Уффе. Почему ты просто не зарезал меня, когда залезал ко мне в сад? Ведь ты же залезал туда, правда?
        Наступила секундная пауза. Затем он произнес очень медленно - так, чтобы она могла прочувствовать всю глубину его цинизма:
        - Во–первых, это было слишком легко. Твои мучения должны были происходить у нас на глазах так же долго, как длились наши страдания. Кроме того, милая Мерета, я хотел до тебя добраться. Видеть тебя беззащитной. Я хотел, чтобы ты прочувствовала это до глубины души. Ты должна была полюбить этого Даниэля Хейла, чтобы затем научиться его бояться. Ты должна была отправиться в свою последнюю поездку с Уффе с ощущением, что по возвращении тебя ждет дело, которое еще не разрешилось. Чтобы ты знала: для меня в этом было особое удовольствие.
        - Ты просто болен, у тебя голова не в порядке!
        - Болен, говоришь? Для меня ничто не сравнится с тем днем, когда я узнал, что моя мать обращалась в Люнггоровский фонд за помощью, чтобы она могла после больницы вернуться к себе домой. И оттуда она получила отказ на том основании, что, согласно уставу фонда, он предназначен исключительно для оказания помощи прямым потомкам Лотты и Александра Люнггор. Она просила у вашего паршивого фонда всего лишь сто тысяч крон, а они отказали, хотя знали, кто она такая и что ей пришлось пережить! Поэтому ей еще несколько лет пришлось провести в лечебных учреждениях. Понимаешь теперь, за что она тебя так ненавидит, корова ты балованная? - Психопат за стеной расплакался. - Паршивые сто тысяч крон! Что для тебя и для твоего брата сто тысяч? Все равно что ничего!
        Она могла бы сказать, что ничего не знала об этом. Но долг был уже оплачен. Оплачен с лихвой.

        В тот же вечер Лассе и его брат установили камеры наблюдения и включили прожекторы. Две ослепительно яркие лампы превратили ночь в день, выставив темницу во всем ее фантастическом безобразии, которого раньше Мерета не могла себе даже представить. Подробности оказались жуткими. Смотреть в лицо собственному унижению было слишком ужасно, и первые сутки она предпочитала сидеть с закрытыми глазами. Место казни было выставлено напоказ, но приговоренная к смерти предпочла тьму.
        Потом они протянули провода к обоим иллюминаторам и подключили их к взрывателям, которые в случае так называемых чрезвычайных обстоятельств должны были вынести стекла. И наконец, притащили баллоны со сжатым кислородом и водородом, а также «горючими жидкостями», расставив их под дверью.
        Лассе объявил, что все готово. После того как Мерету разорвет изнутри, они собирались пропустить ее тело через компостную мельницу, а затем взорвать всю эту дрянь, чтобы она взлетела на воздух. Взрыв будет такой, что его услышат на много миль вокруг. На этот раз страховая компания не отвертится от выплаты. Такого рода несчастный случай нужно только хорошенько подготовить и надежно скрыть все следы.
        «Обещаю вам, что у вас ничего не получится», - мысленно ответила на это Мерета и стала продумывать план мести.
        Спустя несколько дней она уселась на корточки спиной к окнам и принялась выцарапывать щипцами черточки на бетонном полу. На эту работу потребуется несколько дней, а щипцы наверняка придут в негодность. Значит, чтобы проколоть вены, придется использовать зубочистку. Но ей это было все равно - какая разница, чем убить себя?
        Царапать бетон пришлось не два–три дня, а почти неделю, но борозды получились достаточно глубокими, чтобы пережить любые катаклизмы. Она присыпала их пылью и сором, скопившимся по углам. Букву за буквой. Когда сюда придут дознаватели страховой компании для установления причины пожара, то на пепелище они обязательно обнаружат хотя бы несколько слов, а затем наверняка докопаются и до всего смысла послания. Оно гласило:
        Лассе, владелец этого здания, убил своего приемного отца и Даниэля Хейла, а также одного из своих приятелей, а затем меня.
        Позаботьтесь хорошенько о моем брате Уффе и скажите ему, что его сестра все пять лет вспоминала о нем каждый день.
        Мерета Люнггор. 13.2.2007, похищенная и просидевшая в этом богом забытом месте со второго марта 2002 года.

        35

        2007 год

        Догадка осенила Ассада благодаря записи в протоколе дорожной полиции об аварии, в которой погибли родители Мереты Люнггор, случившейся в сочельник 1986 года. В нем упоминались трое погибших из второй машины: новорожденный ребенок, восьмилетняя девочка и водитель - Хенрик Йенсен, инженер и основатель фирмы под названием «Йенсенз индастриз». Однако тут у составителей протокола возникли некоторые сомнения, о чем свидетельствовал ряд вопросительных знаков на полях. Согласно сделанному от руки примечанию, это было «процветающее предприятие, производившее газонепроницаемые стальные контейнеры». Далее следовали заключенные в кавычки слова «гордость датской промышленности». Вероятно, это была цитата из чьих–то показаний.
        Да, память не обманула Ассада. Погибшего водителя второй машины звали Хенрик Йенсен. Сходство с именем Ларса Хенрика Йенсена очевидно - Ассаду нельзя было отказать в сообразительности.
        - Попробуй еще раз просмотреть старые газеты, - предложил ему Карл. - Может, там упомянуты имена выживших. Я не удивлюсь, если окажется, что мальчика из другой машины звали Ларс Хенрик в честь отца. Ну как? Есть там где–нибудь его имя? - Затем, устыдившись, что так распределил роли, Карл и сам потянулся за газетой. - Дай мне тоже часть статеек. Кстати, и этих тоже, - добавил он, махнув в сторону вырезок из утренних газет.
        Снимки, найденные среди фотографий лиц, не имевших отношения к происшествию и лишь стремившихся прославиться любыми средствами, были отвратительны. Море пламени, бушевавшего вокруг «форда сиерры», пожрало все без остатка, о чем свидетельствовал снимок почерневшего остова, в который превратилась машина. Просто чудом случайно проезжавшая мимо спасательная команда вытащила пострадавших, прежде чем все сгорели. Согласно протоколу дорожной полиции, пожарные не могли подоспеть вовремя из–за обледенения дороги.
        - Тут написано, что мать звали Улла Йенсен и у нее были переломы берцовых костей обеих ног, - сообщил Ассад. - Не могу сказать, как звали мальчика, тут не написано, они называют его просто старшим сыном Йенсенов. Но ему было четырнадцать лет, это здесь напечатано.
        - Это совпадает с годом рождения Ларса Хенрика Йенсена, если только можно хоть в чем–то доверять подделанному персональному номеру из канцелярии «Годхавна», - отметил Карл, продолжая изучать вырезки из утренних газет.
        Первая оказалась пустышкой. Репортаж помещался среди заметок о разных мелких происшествиях и незначительных скандалах. Девизом этой газеты было: печатаем без разбору все, что поднимает тиражи. Этот неувядающий рецепт, по–видимому, не давал сбоев, правда, сложно было сразу догадаться, какой из номеров вчерашний, а какой - пятилетней давности.
        Ворча, Карл начал листать следующую газету, и тут искомое имя прямо–таки бросилось ему в глаза. То самое, которое он и надеялся найти.
        - Ассад, вот оно! - воскликнул Карл, не спуская глаз с нужной строчки.
        В этот миг он был словно коршун, который стрелой падает вниз, чтобы схватить увиденную с высоты своего полета жертву. Потрясающая добыча! Тяжесть, сдавившая грудь, отступила, мышцы расслабились от облегчения.
        - Послушай, что тут пишут: «В автомобиле, в который врезалась машина оптового торговца Александра Люнггора, выжили жена Хенрика Йенсена Улла Йенсен, сорока лет, один из ее новорожденных близнецов, а также их старший сын Ларс Хенрик Йенсен, четырнадцати лет».
        Ассад выронил газетный лист. Темно–карие глаза сузились от заигравших вокруг веселых морщинок.
        - Ассад, подай–ка мне полицейский протокол с места аварии!
        Карл схватил протянутый документ. Вдруг там записаны все персональные номера? Скользнув пальцем по строчкам с описанием аварии, он обнаружил только два: номера обоих водителей, отцов Мереты и Ларса Хенрика.
        - Карл, если у тебя есть персональный номер отца, ты же, наверное, можешь быстро найти номер мальчика? Тогда мы сравним его с тем, который получили из «Годхавна».
        Карл кивнул. Вероятно, это будет совсем нетрудно.
        - Я сейчас посмотрю, какие данные можно найти о Хенрике Йенсене. А ты тем временем попроси Лизу проверить персональные номера. Скажи ей, что мы разыскиваем адрес Ларса Хенрика Йенсена. Если у него нет постоянного места жительства в Дании, то попроси узнать адрес матери. А если Лиза найдет его персональный номер, то пускай распечатает к нему все адреса, по которым он проживал после аварии. Захвати с собой наверх папку и постарайся сделать все поскорее.
        Войдя в Интернет, Карл поискал «Йенсенз индастриз», но поиск не дал никаких результатов. Затем он поискал «газонепроницаемые стальные контейнеры для атомных реакторов», в результате чего получил список различных предприятий, в частности во Франции и Германии. Затем он добавил «внутреннее покрытие для контейнеров», что, насколько он знал, означало примерно то же самое, однако и это не дало ничего нового.
        Он уже почти отчаялся, как вдруг ему попался файл, в котором говорилось о некоем предприятии в Кёге, причем там содержались слова «гордость датской промышленности» - те же, что он уже встречал в протоколе дорожной полиции. Очевидно, цитата была взята из этого текста. Карл помянул добрым словом полицейского, который так хорошо вник в материал. Можно спорить, что в конце концов этот сотрудник перешел в криминальную полицию.
        О «Йенсенз индастриз» ничего найти не удалось. Значит, в названии фирмы ошибка. Позвонив в отдел регистрации компаний, Карл узнал, что предприятий, зарегистрированных на имя Хенрика Йенсена с указанным персональным номером, не существует. Карл сказал, что так не должно быть, и получил три объяснения этой странности: предприятие может находиться в собственности иностранного владельца, оно может быть зарегистрировано под другим названием на имя другого владельца или находиться в составе холдинга и быть зарегистрировано под названием холдинговой компании.
        Карл взял шариковую ручку и вычеркнул в блокноте название фирмы. На данный момент «Йенсенз индастриз» представляло собой белое пятно на материке высоких технологий.
        Потом он закурил сигарету и, откинувшись в кресле, стал наблюдать, как струйка дыма рассеивается среди труб под потолком. В один прекрасный день пожарная сигнализация в коридоре возьмет след, поднимет страшный переполох и выгонит всех служащих из здания. Карл заулыбался и, затянувшись поглубже, выдохнул в сторону двери густое облако дыма. Разумеется, это положит конец его незаконному развлечению, но воображаемая картина стоящих на улице Бака, Бьёрна и Маркуса Якобсена, раздраженно и опасливо поглядывающих на окна своих кабинетов и хранилищ, в которых по стеллажам стоят километровые ряды архивированных кошмаров, была так хороша, что ради нее стоило рискнуть.
        И тут он вспомнил, что сказал Йон Расмуссен из «Годхавна»: отец Атомоса, то есть Хенрик Йенсен, вроде как имел дело с атомной станцией на Рисё.
        Карл отыскал нужный номер телефона. Возможно, это окажется тупиком, но если хоть кто–то знает про газонепроницаемые контейнеры для атомных реакторов, то в первую очередь такого человека следует искать на Рисё.
        Дежурный был предупредительно вежлив и соединил его с инженером по фамилии Матиасен, который, в свою очередь, перевел звонок на другого, по фамилии Стейн, который также перевел звонок на другого, по фамилии Йонассен. По мере того как его передавали из рук в руки, голоса становились все более старческими. Инженер Йонассен вообще представился Миккелем, и ему было очень некогда. Но раз нужно помочь полиции, он согласен уделить Карлу пять минут. Так в чем дело?
        - Вы спрашиваете, знаю ли я предприятие, которое здесь, в Дании, в середине восьмидесятых изготавливало внутренние покрытие для контейнеров? - выслушав вопрос, с некоторым самодовольством начал он. - Еще бы мне не знать! «Эйч–Джи индастриз» была в этой области одной из ведущих в мире.
        «Эйч–Джи индастриз»! Карл чуть не хлопнул себя по колену. Инициалы Хенрика Йенссена. Ну конечно же! Вот, оказывается, как просто! Могли бы и подсказать, когда он звонил в регистр компаний, черт бы их побрал!
        - Да, вообще–то компания Хенрика Йенсена официально называлась «Трабека холдинг», почему - не смогу сказать. Однако название знают сегодня во всем мире. Их стандарты до сих пор остаются признанными. Очень печальная была история: внезапная смерть Хенрика Йенсена, а затем крах компании. Но без его руководства двадцать пять сотрудников фирмы не справились, без его требовательности к качеству предприятие просто не могло продолжать свою деятельность. Вдобавок ко всему незадолго до этого там произошли большие изменения: переезд в другое место, строительство новых зданий, так что все очень неудачно совпало. Из–за этого были утрачены большие ценности и огромное ноу–хау. Если спросите мое мнение, то предприятие можно было бы спасти, если бы Рисё тогда вмешалось, однако в то время это не отвечало политике нашего руководства.
        - Где размещалась фирма?
        - Фабрика долгое время располагалась в Кёге, я и сам там бывал несколько раз, но потом, перед тем как случилось несчастье, они переехали в другое место, к югу от Копенгагена. Точно не знаю куда. Я могу поискать в своей старой телефонной книжке, она у меня где–то здесь. Подождете минутку?
        Минут пять Карл слышал, как его собеседник роется где–то рядом, используя свой, без сомнения, могучий интеллект для извлечения самых вульгарных слов из богатых запасов датского языка. Судя по голосу, он ужасно злился на себя. Ничего подобного Карлу уже давно не приходилось слышать.
        - Нет, - сказал он наконец, наругавшись. - К сожалению, не смог ее найти. А ведь я никогда ничего не выбрасываю! Но вы попробуйте спросить его вдову Уллу Йенсен. Она как будто еще жива и не такая уж старая. Она может рассказать все, что надо. Замечательная женщина! Жаль, что ей досталась такая судьба.
        - Действительно жаль, - согласился Карл, приготовившись задать заключительный вопрос.
        Но инженер так разговорился, что не мог остановиться.
        - Да, то, что они делали, было прямо–таки гениально придумано. Только сварка. Шва было вообще не видно, как ни просматривай рентгеновские снимки, сделанные при помощи самой лучшей аппаратуры. Разработанные ими методы обнаружения протечек были самыми прогрессивными в мире. Например, у них имелась барокамера для проверки прочности их изделий, в которой давление можно было поднять до шестидесяти атмосфер. Пожалуй, это самая большая барокамера, какую я когда–либо видел. И управлялась она самой современной аппаратурой. Уж если там контейнеры выдерживали проверку, то можно было не сомневаться, что оборудование атомной станции будет первоклассным. Вот как работали у Хенрика Йенсена! Во всем на самом передовом уровне.
        Слушая его, можно было подумать, что старик сам держит акции этого предприятия - так он разгорячился.
        - Вы, наверное, не знаете, где сейчас живет Улла Йенсен? - поспешил вставить Карл свой вопрос.
        - Чего нет, того нет. Но это указано в регистре населения. Наверное, она там, куда переехало предприятие. Не могли же ее оттуда вытурить, насколько я понимаю.
        - Так вы говорите, это где–то к югу от Копенгагена?
        - Да, точно. Именно там.
        И как можно сказать «точно, именно там», сообщая такие неопределенные данные, как «к югу от Копенгагена»?
        - Если вас интересуют такие вещи, я с удовольствием приглашу вас к нам. Хотите подъехать? - спросил Карла собеседник.
        Карл поблагодарил, но отказался, отговорившись тем, что сейчас находится в большом цейтноте. Принимая во внимание, что предприятие, подобное Рисё, вызывало у него лишь одно желание - переехать его тысячетонным катком, а затем продать расплющенные остатки подальше в Сибирь как материал для мощения дорог, принять любезное приглашение Йонассена значило бы злоупотребить и без того дефицитным временем.
        Когда Карл наконец положил трубку, Ассад уже две минуты ждал на пороге, когда шеф освободится.
        - Ну что? - спросил Карл. - Раздобыл нужное? Они там сверили персональные номера?
        Ассад помотал головой.
        - Мне кажется, тебе самому надо пойти наверх и договариваться с ними. Сегодня у них… - Он покрутил указательным пальцем у виска. - Совсем не то с головой.

        К Лизе в секретариате Карл подошел осторожно, крадучись вдоль стены, словно мартовский кот. Сегодня у нее и впрямь был неприступный вид: волосы, обыкновенно уложенные в живописно небрежную прическу, гладко прилизаны, облегая голову, как шлем мотоциклиста. За спиной Лизы грозно сверкала очами фру Сёренсен, из кабинетов доносились громкие голоса. Беда, да и только!
        - Что тут стряслось? - спросил Карл Лизу, поймав ее взгляд.
        - Сама не знаю. Не можем зайти ни в один государственный архив. Как будто везде разом переменились коды доступа.
        - Интернет вроде бы работает нормально.
        - А ты попробуй зайти в регистр персональных номеров или в налоговый и посмотри, что будет.
        - Так что тебе придется подождать, как всем остальным, - тусклым голосом объявила фру Сёренсен.
        Карл постоял немного, придумывая какой–нибудь выход, но махнул рукой - у него на глазах на экране монитора раз за разом выскакивало сообщение об ошибке.
        Он пожал плечами. Ну и черт с ним, не так уж это и спешно! Такой стреляный воробей, как он, всегда сумеет повернуть форс–мажорные обстоятельства себе на пользу. Раз электроника вздумала бастовать, значит, ему пока лучше засесть в подвале, задрать ноги на стол и часика на два погрузиться в глубокомысленный диалог с кофейными чашками.
        - Привет, Карл, - услышал он вдруг у себя за спиной. Это был начальник отдела, в белоснежной рубашке и с полосатым галстуком. - Хорошо, что ты здесь. Не мог бы ты сейчас пройти со мной в столовую? - По тону Маркуса было слышно, что это предложение не предполагает отказа. - Бак проводит брифинг, который, по–моему, и для тебя представляет некоторый интерес.

        В буфете толпилось человек пятнадцать. Карл оказался в заднем ряду, начальник отдела расположился сбоку, а несколько полицейских из отдела по борьбе с наркотиками, заместитель начальника Ларс Бьёрн и Бёрге Бак вместе со своим первым помощником - в центре, спиной к окнам. Особенно довольные лица были у ближайших сотрудников Бака.
        Затем Ларс Бьёрн предоставил слово Баку, и все уже знали, что тот сейчас скажет.
        - Утром мы произвели задержание по делу об убийстве велосипедиста. Задержанный в настоящее время совещается со своим адвокатом, и мы уверены, что еще сегодня получим письменное признание.
        Он улыбнулся и пригладил волосы. Это был его час.
        - Удостоверившись в том, что подозреваемый задержан, Аннализа Квист дала развернутые показания, которые стопроцентно подтверждают наши предположения. Речь идет об уважаемом и активно практикующем враче из Вальбю, который не только зарезал в парке распространителя наркотиков, но также приложил руку к мнимой попытке самоубийства свидетельницы и высказывал конкретные угрозы в отношении ее детей.
        Тут Бак кивнул своему ассистенту, передавая слово ему. Тот продолжил:
        - Во время обыска на квартире главного подозреваемого мы обнаружили более трехсот килограмм различных наркотических средств, регистрацией которых в настоящее время заняты наши техники. - Он остановился, пережидая поднявшийся шумок. - Нет никакого сомнения в том, что этот врач создал крупную и широко разветвленную сеть из своих коллег, которые обеспечили себе большие доходы путем продажи на сторону выдаваемых строго по рецепту различных медицинских препаратов, начиная от метадона до стесолида, валиума, фенобарбитала и морфина, а также путем импортирования таких препаратов, как амфетамин, зопиклон, ТНС или ацетофеназин. Кроме того, речь идет о больших партиях нейролептиков, снотворных и галлюциногенных препаратов. Подозреваемые не брезговали ничем. Похоже, что покупатели находились на все. В качестве главного дистрибьютера этих препаратов, распространяемых в основном среди посетителей дискотек, выступал человек, который был найден убитым в парке Вальбю. Мы полагаем, что он пытался шантажировать врача, и тот с ним расправился, однако убийство не было запланированным. Нечаянной свидетельницей стала
Аннализа Квист, знавшая врача. Именно благодаря этому обстоятельству ему так легко удалось ее отыскать и принудить к молчанию.
        Тут выступающий сделал паузу, и слово опять взял Бак:
        - Теперь мы знаем, что сразу после убийства врач наведался в дом к Аннализе Квист. Как специалист по болезням дыхательных путей, он был лечащим врачом детей Аннализы Квист, которые страдали астмой и по этой причине не могли обходиться без соответствующих лекарств. В тот вечер врач предпринял в квартире Аннализы Квист насильственные действия, заставив ее дать детям таблетки, которые вызвали у детей сильный спазм легочных альвеол, угрожавший их жизни. Тогда он сделал им укол, введя средство, снимающее спазм. Очевидно, когда дети на глазах матери посинели и перестали реагировать на ее слова, это стало для нее тяжелой психической травмой.
        Он обвел глазами присутствующих, которые слушали и кивали.
        - Затем врач объявил, - продолжал Бак, - что жизнь девочек теперь будет зависеть от ежедневных посещений его учреждения, где они будут получать спасительное средство. Таким образом он обеспечил себе молчание Аннализы Квист. Получить ее свидетельство нам удалось благодаря ее матери. Женщина была не в курсе ночного интермеццо, но знала о том, что ее дочь видела убийство. Она добилась от дочери ответа на следующий день, когда увидела ее потрясенное состояние. Единственное, чего не знала мать, это личность убийцы. Дочь ни за что не соглашалась его назвать. Поэтому когда мы по совету матери забрали Аннализу Квист на допрос, мы имели дело с женщиной в состоянии душевного кризиса.
        Сегодня мы также знаем, что врач вскоре повторно навестил Аннализу Квист и угрожал убить ее девочек, если она проболтается. Он использовал такие выражения, как «живьем сдеру с них кожу», и довел ее до того, что она согласилась принять смертельную смесь таблеток.
        Конец этой истории вы знаете: женщина попала в больницу, ее спасли, но она замкнулась и молчала, как устрица. Вы не знаете только того, что в ходе следствия мы получили огромную помощь от отдела «Q» под руководством Карла Мёрка.
        Бак повернулся к Карлу:
        - Ты не участвовал в следствии, но по ходу дела подсказал несколько ценных мыслей и соображений. За это я и моя группа хотим выразить тебе благодарность. Большое спасибо также и твоему помощнику, который был связующим звеном между нами и Харди Хеннингсеном, тоже высказавшим свое мнение. Хочу, чтобы вы знали - ему мы послали цветы.
        Карл даже растерялся. Кое–кто из старых сотрудников оборачивался в его сторону, стараясь выжать на своих каменных лицах подобие улыбки, остальные сидели не шелохнувшись.
        - Да, - добавил вице–инспектор криминальной полиции Бьёрн. - В этом деле многие приняли активное участие. Вас, ребята, - он кивнул в сторону двоих из отдела по борьбе с наркотиками, - мы тоже благодарим. Это же вы раскрыли цепочку врачей, торговавших из–под полы поганым порошком. Это гигантское дело, мы–то знаем. Зато мы тут в отделе убийств можем теперь заняться другими делами, и мы этому рады. Работы для крепких мужиков и тут у нас, на третьем этаже, предостаточно.
        Карл обождал, пока большинство присутствующих разошлись кто куда. Прекрасно понимая, как трудно было Баку решиться на такой шаг, Карл подошел к нему и протянул руку:
        - Бак, спасибо тебе, хотя я этого и не заслуживаю.
        Бёрге Бак на секунду замер, глядя на его протянутую руку, затем принялся собирать свои бумаги:
        - Не надо меня благодарить. Я бы никогда этого не сделал, если бы меня не заставил Маркус Якобсен.
        Карл кивнул. Их отношения вновь обрели полную ясность.

        В коридоре ширилась паника. Все канцелярские работники столпились под дверью начальника, все хотели на что–то пожаловаться.
        - Да, да, - обратился к ним Маркус Якобсен. - Мы еще не выяснили, в чем дело, но со слов директора полиции известно, что в данный момент ни к одному из общественных регистров нет доступа. Центральные серверы подверглись хакерской атаке, из–за которой изменились все коды доступа. Мы пока не знаем, кто это сделал. Не много найдется людей, способных совершить такое. Поэтому сейчас полным ходом идет работа по обнаружению виновников.
        - Не может быть, - произнес кто–то. - Как это возможно сделать?
        Начальник отдела убийств только пожал плечами. Он старался сохранять внешнее спокойствие, но оно явно не соответствовало тому, что он испытывал в душе.

        Карл сообщил Ассаду, что рабочий день закончен, поскольку сейчас все равно ничего нельзя сделать. Без данных из регистра персональных номеров невозможно проследить передвижение Ларса Хенрика Йенсена, так что придется набраться терпения.
        Подъезжая к клинике спинномозговых повреждений в Хорнбэке, Карл услышал по радио, что какой–то недовольный гражданин запустил вирусы в общественные регистры. Высказывалось предположение, что это кто–то из служащих центральных органов управления, пострадавший в результате коммунальной реформы, однако виновник пока не установлен. Специалисты по информатике пытались объяснить, как они умудрились не уберечь свои тщательно охраняемые данные, а премьер–министр назвал виновников «бандитами самого худшего сорта». Специалисты по безопасности в деле передачи информации трудятся в поте лица. Скоро все снова заработает, говорил премьер–министр. А виновника ждет долгий, долгий тюремный срок. Он уже чуть было не договорился до того, чтобы сравнить происходящее с нападением на Всемирный торговый центр, но вовремя спохватился.
        Первый его умный поступок за довольно долгое время.

        На столике возле кровати Харди действительно стояли цветы, однако букет был такой, что даже на самой захолустной заправочной станции наверняка нашлось бы что–нибудь получше. Однако Харди это было все равно, да он и не видел букета, так как в этот день его уложили лицом к окну.
        - Тебе привет от Бака, - сказал Карл.
        Харди бросил на него взгляд, который можно было бы назвать угрюмым, хотя на самом деле для него просто не удалось бы подыскать подходящего слова.
        - Какое я вообще имею отношение к этому несчастному?
        - Ассад передал ему твои слова, и они по твоей подсказке произвели задержание. Все оказалось правильно.
        - Да никому я ничего не подсказывал.
        - Ну как же! Ты сказал, чтобы Бак поискал среди медицинских работников, с которыми была связана Аннализа Квист.
        - О каком деле сейчас речь?
        - Об убийстве велосипедиста.
        Харди нахмурился:
        - Не понимаю, о чем ты. Вы толковали мне о дурацком деле Мереты Люнггор, а эта тетка–психологиня все талдычит о перестрелке на Амагере. Вроде бы и без того достаточно. Ни про какое убийство велосипедиста я вообще не слыхал.
        Тут уж нахмуриться пришлось Карлу:
        - Ассад не рассказывал тебе об убийстве велосипедиста? Ты в этом уверен? Харди, у тебя провалов в памяти не бывает? Ты не бойся, говори, если что.
        - Карл, да ну тебя! Еще ты будешь мне зубы заговаривать! Моя память - это же мой злейший враг, как ты не понимаешь? - огрызнулся Харди.
        Карл успокаивающе помахал рукой:
        - Прости, дружище! Видно, Ассад что–то напутал. Ну, вышло недоразумение. Бывает.
        Однако чутье ему подсказывало: тут кроется что–то совсем другое.
        Таких недоразумений не может и не должно случаться!

        36

        2007 год

        Утром Карл сел за завтрак осоловелый от недосыпания и с жуткой изжогой. Ни Йеспер, ни Мортен при его появлении не сказали ни слова. Но если для пасынка такое поведение обычно, то в случае Мортена это было зловещим знаком.
        Сбоку на столе аккуратно лежала нераскрытая газета; на первой странице красовалась статья о добровольном уходе Таге Баггесена с поста, который он занимал в комиссии фолькетинга, по причине, как было написано, плохого состояния здоровья. Карл читал, Мортен в это время сидел, согнувшись над тарелкой и весь погрузившись в процесс приема пищи, пока Карл, дойдя до страницы шесть, не замер, не в силах оторвать глаз от собственной крупной фотографии.
        Это был тот же снимок, который вчера напечатали в «Госсипе», но на этот раз он соседствовал со смазанной фотографией Уффе Люнггора, сделанной на улице. Снимки сопровождались текстом самого нелестного содержания.
        «Руководитель отдела «Q“, которому поручено расследование одного из указанных Датской партией «особо значимых нераскрытых дел“, недавно отметился в прессе исключительно неудачным образом», - говорилось в статье.
        Им не удалось выжать ничего нового из истории, напечатанной в «Госсипе», зато они взяли несколько интервью у персонала «Эгелю», где все дружно приписывали Карлу Мёрку использование жестоких методов и обвиняли в исчезновении Уффе Люнггора. Особенно рьяно против него выступала старшая сестра. В ее интервью присутствовали такие выражения, как «злоупотребил доверием», «психологическое насилие» и «манипулирование». Статья заканчивалась словами: «Ко времени подписания номера в печать никаких комментариев от полицейского руководства не было получено».
        Ни в одном спагетти–вестерне, пожалуй, не найдется такого черного злодея, как Карл Мёрк! Зная, как все было на самом деле, остается только сказать: здорово поработали ребята!
        - Мне сегодня идти на экзамен, - заставил его очнуться голос Йеспера.
        - По какому предмету? - Карл выглянул из–за газеты.
        - По математике.
        Это звучало неутешительно.
        - Ты подготовился?
        Парень пожал плечами и встал, даже не взглянув на ту батарею посуды, которую измазал маслом, вареньем и другими продуктами питания, поданными ему к завтраку.
        - Йеспер, погоди минутку! - окликнул его Карл. - Что ты этим хочешь сказать?
        Пасынок обернулся:
        - Что если не выдержу, меня могут не взять в гимназию. Too bad![26]
        Перед мысленным взором Карла возникло укоризненное лицо Вигги, и он выронил газету. Изжога, кажется, скоро станет нестерпимой до боли.

        Уже на подходе к парковке Карл услышал оживленные разговоры о вчерашнем сбое компьютерных сетей. Некоторые говорили, что вообще не представляют, чем теперь заниматься на работе: по должности им полагалось выдавать разрешения на строительство или субсидии на медицинские цели и они весь день проводили, не отрываясь от компьютера.
        По радио несколько бургомистров высказали свое отрицательное отношение к коммунальной реформе, которая косвенным образом привела к этому безобразию. Другие громко возмущались, что и без того хронически перегруженным работой служащим коммунальной администрации теперь придется еще хуже. Если тот негодяй, который нахально обрушил все регистры, посмеет заявиться в одну из многих, очень многих пострадавших ратуш, то оттуда ему придется прямым ходом отправиться в ближайший травмпункт.
        Между тем высказывания полицейской префектуры были обнадеживающими. Тот, кто запустил весь процесс, уже задержан. Когда обвиняемая, пожилая дама–программистка, даст в Министерстве внутренних дел требуемые объяснения и станет известно, как можно исправить нанесенный вред, информация будет доведена до сведения общественности. Осталось подождать несколько часов, и все снова наладится. Центральное управление, которым многие были так недовольны, восстановлено.
        Бедная пожилая дама!

        Как ни удивительно, Карлу повезло - ему удалось пройти в свой подвал, не встретившись по дороге ни с кем из коллег. Появившаяся в утренних газетах новость о стычке, которая произошла у Карла с психически больным обитателем лечебного заведения в Северной Зеландии, наверняка уже распространилась по всему гигантскому зданию вплоть до самых дальних углов.
        Теперь ему только оставалось надеяться, что проводимое по средам совещание Маркуса Якобсена с главным инспектором и начальниками других отделов не будет целиком посвящено этому животрепещущему вопросу.
        Ассада он застал на месте и тотчас же взял в оборот.
        Через несколько секунд помощник уже был в нокдауне. Ему пришлось узнать своего работодателя с совершенно новой стороны.
        - Да, Ассад, ты врал мне, - снова повторил Карл, сверля подчиненного взглядом. - Об убийстве велосипедиста ты в разговорах с Харди даже не упоминал. Все это были твои собственные идеи. Это, конечно, здорово, но мне–то ты говорил другое. Я такого не потерплю, ты понял? Такие вещи я не спускаю.
        И тут, глядя на широкий лоб Ассада, Карл вдруг ясно увидел, как у того в голове лихорадочно завертелись колесики. Что такое? Никак у него еще что–то на совести?
        - Не старайся напрасно! - так же жестко продолжал Карл. - Больше у тебя не получится вешать мне лапшу на уши. Кто ты вообще такой? Вот что я хотел бы узнать. И чем ты занимался, когда был не у Харди? - Ассад собрался что–то возразить, но Карл жестом остановил его. - Знаю, знаю, что ты был у него, но не так долго. Давай уж, говори! Что происходит?
        Молчание Ассада не могло скрыть его тревоги. Он старался сохранять спокойствие, но во взгляде мелькало что–то от загнанного зверя. Если бы они были врагами, Ассад сейчас, наверное, кинулся бы на него с кулаками.
        - Секундочку! - сказал Карл.
        Повернувшись к компьютеру, он открыл страничку «Google».
        - У меня есть к тебе несколько вопросов. Ты не против?
        Ответа не последовало.
        - Ты слышишь меня?
        Ассад что–то прошептал - не громче, чем жужжание включенного компьютера. Очевидно, это означало «да».
        - В твоем личном деле написано, что ты приехал в Данию с женой и двумя дочерьми в тысяча девятьсот девяносто восьмом году. В период с девяносто восьмого по двухтысячный год вы находились в сандхольмском лагере, затем ты получил статус беженца.
        Ассад кивнул.
        - Быстро!
        - Это тогда, Карл. Теперь все иначе.
        - Ты приехал из Сирии. Из какого города? В твоем деле это не сказано.
        Обернувшись, Карл увидел, что лицо помощника помрачнело, как никогда раньше.
        - Карл, ты меня допрашиваешь?
        - Считай, что так. Есть возражения?
        - Есть много такого, чего я не хочу рассказывать. Ты должен отнестись к этому с уважением. В моей жизни было много плохого. Это моя жизнь, а не твоя.
        - Понимаю. Но из какого ты все–таки города? Разве это так уж трудно сказать?
        - Я жил в пригороде Саб–Абара.
        Карл ввел название в строку запроса.
        - Он находится в глуши, где рядом ничего нет.
        - Разве я говорил тебе что–то другое?
        - Сколько, по–твоему, займет поездка из Саб–Абара в Дамаск?
        - День пути. Это больше чем двести километров.
        - День пути?
        - Там все долго. Сначала надо проехать через город, потом путь по горам.
        Действительно, судя по карте, это так и было. Более забытое богом место трудно себе представить.
        - Тебя зовут Хафез Ассад, или Хафез аль–Ассад - по крайней мере, так записано в документах Управления по делам иностранцев.
        Карл вел имя в Google и тотчас же его там нашел.
        - Не кажется тебе, что довольно неудобно носить такое имя?
        Ассад пожал плечами.
        - Имя диктатора, который правил Сирией двадцать девять лет! Твои родители состояли в партии Баас?
        - Да, это так.
        - Значит, тебя назвали в его честь?
        - Могу тебе только сказать: у нас в семье несколько человек носят это имя.
        Карл заглянул в темные глаза Ассада и понял, что с тем творится что–то неладное.
        - Кто стал преемником Хафеза Ассада? - быстро спросил Карл.
        - Его сын Башар, - не моргнув глазом, ответил помощник. - Карл, может, хватит уже? Это не принесет нам пользы.
        - А как звали второго сына, того, что погиб в автомобильной аварии?
        - Не могу сейчас вспомнить.
        - Не можешь? Странно! Здесь, между прочим, написано, что он был любимцем отца, тот его выделял. Его звали Басель. Мне кажется, в Сирии любой человек твоего возраста назвал бы это имя не задумываясь.
        - Да, верно. Его звали Басель. - Ассад кивнул. - Но я очень много чего забыл, Карл. Я не хочу это вспоминать. Я…
        Ассад замолчал, подыскивая слово.
        - Ты это вытеснил из памяти?
        - Да. Наверное, это так называется.
        «Ну, в таком случае я этим путем ничего не добьюсь», - подумал Карл.
        Следовательно, тут нужен подход с другой стороны.
        - Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты врешь. Зовут тебя совсем не Хафез Ассад, просто это было первое имя, какое пришло тебе в голову, когда ты подавал заявление с просьбой о предоставлении политического убежища. Верно? Воображаю, как посмеялся над этой шуткой тот, кто изготавливал для тебя фальшивые документы. Возможно, это был тот самый человек, который помог нам с телефонной книгой Мереты Люнггор. Я прав?
        - Карл, мне кажется, нам пора остановиться.
        - Откуда ты на самом деле приехал? Положим, к имени я уже привык, так что пускай остается как есть, хотя в действительности это же твоя фамилия. Да, Ассад?
        - Я сириец из Саб–Абара.
        - То есть из пригорода Саб–Абара?
        - Да. К северо–востоку от центра.
        Это звучало довольно убедительно, однако что–то не позволяло Карлу принять все за чистую монету. Десять лет назад, еще не имея опыта проведения допросов, он, возможно, и поверил бы. Но не сейчас. Инстинкт не соглашался. Что–то в реакциях Ассада было не так.
        - На самом деле ты же из Ирака? И в твоей истории есть что–то такое, за что тебя могут выслать туда, откуда ты приехал?
        Тут лицо Ассада снова изменило свое выражение, морщины на лбу разгладились. Возможно, он придумал лазейку, возможно, просто говорит правду.
        - Из Ирака? Ничего похожего! Это даже глупо, - ответил он обиженно. - Приходи ко мне и посмотри на мои вещи! Я привез с собой чемодан. Можешь спросить мою жену, она немного понимает по–английски. Или моих дочек. Тогда ты поймешь, что я говорю правду. Я политический беженец и пережил много страшного. Я не люблю об этом говорить. Так что, может быть, хватит тебе ко мне приставать? Я действительно бывал у Харди не так долго, как говорил, но до Хорнбэка очень далеко добираться. Я пытаюсь помочь брату переехать сюда, а на это тоже требуется время. Извини, Карл. Впредь я буду тебе говорить все как есть.
        Карл откинулся в кресле.
        - Только не понимаю, Ассад, каким образом ты так быстро вник в полицейскую работу. Я очень рад, что ты мне помогаешь. Ты прикольный парень, но вдобавок многое умеешь. Откуда это у тебя?
        - Прикольный? Это в смысле как у кораблей? - спросил Ассад с невинным видом.
        Да, он много чего умеет! Но возможно, это просто природные способности. Возможно, все сказанное им чистая правда. Или просто сам Карл с годами слишком привык ко всему придираться.
        - В бумагах почти ничего не сказано о твоем образовании? Где ты учился? - спросил Карл.
        - Да нигде особенно. - Ассад пожал плечами. - У моего отца была маленькая фирма по торговле консервами. Я все знаю про то, сколько времени может простоять банка очищенных томатов при температуре плюс пятьдесят градусов.
        Карл попытался улыбнуться:
        - И ты не удержался, чтобы не заняться политикой, и тут оказалось, что у тебя не то имя, так?
        - Да, что–то в этом роде…
        - И тебя пытали?
        - Да. Карл, я не хочу больше об этом. Ты еще не знаешь, каким я становлюсь, когда не выдержу. Я не могу об этом говорить. О'кей?
        - О'кей, - согласился Карл. - И впредь ты мне будешь рассказывать обо всем, чем занимаешься в рабочее время. Договорились?
        Ассад поднял большой палец.
        Карл, который до этого пристально смотрел в глаза помощнику, отвел взгляд, затем протянул руку с растопыренными пальцами, и Ассад звонко хлопнул ладонью о его ладонь.
        Вот и ладно.
        - О'кей, Ассад. Двинулись дальше по тексту. Перед нами стоит несколько задач, - начал Карл. - Нам надо отыскать этого Ларса Хенрика Йенсена. Скоро, я надеюсь, мы снова сможем войти в регистр персональных номеров, а тем временем надо постараться найти его мать. Ее зовут Улла Йенсен. Один человек с Рисё… - Карл видел, что Ассад собирается спросить, что это такое, но с этим можно пока подождать. - Один человек сказал мне, что она живет к югу от Копенгагена.
        - Улла Йенсен - это редкое имя?
        Карл покачал головой:
        - Теперь мы уже знаем, как называлась фирма ее мужа, так что имеется несколько возможностей. Сперва я позвоню в регистр компаний. Будем надеяться, что он доступен. А ты тем временем и поищешь Уллу Йенсен. Попробуй поискать на Брённбю, потом двигайся к югу. Валленсбэк, возможно Глоструп, Тоструп, Греве–Кильдебрённе. Не доходя до Кёге. Раньше там находилось предприятие ее мужа. Оно должно быть севернее.
        На лице Ассада было написано облегчение. Он направился в коридор, но, не дойдя до порога, вернулся и крепко обнял Карла. Его щетина была колючей, как гвозди, а одеколон дешевой подделкой, зато чувства были вполне искренними и настоящими.
        После того как повеселевший Ассад удалился, Карл немного посидел, чтобы дать себе успокоиться. Он испытал примерно то же самое, как если бы вернулась его прежняя команда.

        Оба ответа пришли одновременно. Регистр компаний идеально работал, пока остальные не действовали, а «Эйч–Джи индастриз» нашлась за пять секунд. Предприятие принадлежало холдингу «Трабека» - немецкой компании, сведения о которой можно было при необходимости уточнить. Имена владельцев не были представлены в Интернете, но их можно было выяснить у немецких коллег. Получив адрес, Карл крикнул Ассаду, что тот может уже не мучиться с этим заданием, но Ассад крикнул в ответ, что тоже нашел парочку вероятных адресов.
        Они сравнили полученные результаты: все было правильно. Улла Йенсен живет по адресу разорившегося предприятия на Стрёхусвай в Греве.
        Карл посмотрел по карте. Дом находился всего в нескольких сотнях метров от того места на дороге, где погиб Даниэль Хейл. Карл вспомнил, как стоял там рядом, разглядывая окрестности. Это была та самая дорога - дорога с мельницей.
        Он почувствовал прилив адреналина. У них есть адрес - всего двадцать минут, и они на месте.
        - Карл, не лучше ли сперва позвонить? - Ассад протянул записку с номером телефона.
        Карл удивленно посмотрел на помощника. Оказывается, все–таки не каждое его слово - золото!
        - Отличная идея, Ассад, если хочешь застать дом опустевшим.

        Изначально это, по–видимому, была обычная крестьянская усадьба с жилым домом, свинарником и служебными постройками, расположенными по сторонам мощеного двора. Прямо с дороги можно было заглянуть в окна - так близко к ней стоял дом. За этими белыми постройками виднелись еще три или четыре более высоких здания. Какие–то из них, судя по всему, никогда не использовались - во всяком случае, одно, высотой в десять–двенадцать метров, где вместо окон зияли пустые провалы. Непонятно было, как местные власти допустили такой ужас. Эта постройка совершенно закрывала вид на желтые поля рапса, чередующиеся с зелеными посевами такого удивительного цвета, который невозможно передать никакими искусственными средствами.
        Орлиным взором окинув местность, Карл не обнаружил никаких признаков жизни даже вблизи построек. Двор, как и все остальное здесь, имел запущенный вид: побелка на стенах облезла, возле дороги громоздились кучи хлама и строительного мусора. Кроме одуванчиков и цветущих плодовых деревьев, пышные кроны которых выглядывали из–за крыш, все остальное производило унылое впечатление.
        - На дворе не видно ни одного автомобиля, - сказал Ассад. - Кажется, тут давно никто не живет.
        Карл стиснул зубы, стараясь подавить досаду. Его интуиция тоже подсказывала, что Ларса Хенрика Йенсена тут нет. Чертово невезение!
        - Давай зайдем внутрь и посмотрим, что там делается, - предложил он, отъехав метров на пятьдесят и остановившись на обочине.
        Стараясь не поднимать шума, они вошли в усадьбу. Миновав зеленую изгородь, обошли дом сзади и попали в сад, в котором ягодные кусты и жимолость сражались за каждую пядь земли. Сводчатые окна жилого дома давно запылились и стали серыми, все здесь производило мертвенное впечатление.
        - Посмотри сюда, - позвал шепотом Ассад, прижавшийся носом к стеклу.
        Карл заглянул. В комнате тоже все выглядело безжизненно. Побольше масштаб и добавить заросли шиповника - был бы ни дать ни взять замок Спящей красавицы. Слой пыли на столе, на книгах, газетах и прочей бумаге. В углу - картонные коробки, свернутые в рулоны ковры.
        Похоже, судьба настигла эту семью на пике удачи.
        - Можно подумать, Ассад, несчастье случилось, когда они занимались переездом. То же самое сказал человек из Рисё.
        - Да ты посмотри туда, в глубину.
        Ассад указывал на дверной проем в другом конце комнаты. За дверью было светло и блестел вымытый пол.
        - Ты прав. Там совсем другое дело.
        Пройдя через огород, где над грядками с цветущим луком–резанцем жужжали шмели, они выбрались в угол двора с другой стороны дома.
        Карл подобрался к самым окнам. Все ставни были закрыты. За первыми окнами виднелась комната и стулья возле голых стен. Прижавшись лбом к стеклу, он отметил: этой комнатой несомненно пользовались. На полу валялись рубашки, одеяло и простыня на тахте были откинуты, а лежавшая сверху пижама определенно походила на те, которые он видел в одном из недавних каталогов.
        Карл перевел дыхание и инстинктивно схватился за пояс, где за долгие годы привык находить служебный пистолет. Но вот уже четыре месяца, как он ходит без оружия.
        - На этой постели недавно кто–то спал, - тихо сказал он, обернувшись к Ассаду, который остановился через несколько окон от него.
        - Тут также кто–то был совсем недавно.
        Карл подошел к нему и, встав рядом, тоже заглянул. Все верно. На кухне было чисто и прибрано. За дверью посредине стены опять виднелась запыленная комната, которую они только что видели с противоположной стороны дома. Эта комната стояла как склеп. Как святыня, в которую не должна ступать нога человека.
        А вот кухней пользовались совсем недавно.
        - Морозильник, кофе на столе, электрический чайник. А вон там, в углу, даже бутылки кока–колы, - сказал Карл.
        Он повернулся к свинарнику и зданиям позади него. Можно прямо сейчас, не дожидаясь ордера, заняться обыском, а потом мужественно принять выволочку, если выяснится, что для него не было оснований. А этого следовало ожидать, так как вряд ли получится обосновать необходимость провести обыск сию же минуту, а не отложить до завтра. Но вдруг именно завтра в доме и будет что–то интересное?
        Карл кивнул. Нет, наверное, лучше будет подождать и сделать все по закону, обычным проторенным путем. А потом глубоко вздохнул, не в силах выбрать между двумя возможностями.
        Пока он раздумывал, Ассад вдруг сорвался с места и помчался к дороге. От человека такого плотного сложения, казалось бы, трудно ожидать подобной прыти: двор он пересек в три прыжка и, выскочив на дорогу, уже махал выехавшему по своим делам трактористу.
        Карл двинулся к ним.
        - Да, - услышал он, подходя, слова тракториста, который остановился, не выключая мотора. - Мать и сын все время тут живут. Немного не по–людски, но почему–то она устроилась вон в том здании. - Он показал на самое дальнее из прилегающих строений. - Вроде бы и сейчас они должны быть дома. По крайней мере, сегодня утром я видел ее на улице.
        Карл показал свой жетон, после чего крестьянин выключил зажигание.
        - Сын - это ты про Ларса Хенрика Йенсена?
        Тракторист прищурил один глаз и задумался.
        - He–а. Его точно не так зовут. Долговязый парень, странный такой, не поймешь его. Вот черт, как его звали–то?
        - Значит, не Ларс Хенрик.
        - Не, не так.
        Карл уже понял, какая пойдет волынка: вроде бы да, а может, и нет, вроде бы точно, а может, совсем наоборот. Ему не раз приходилось вести такие беседы, и это была одна из тех вещей, которыми он был уже сыт по горло.
        - Так ты говоришь, вот это здание? - спросил он.
        Крестьянин кивнул и с силой высморкался.
        - А на что они живут? - спросил Карл, обводя рукой окружающий ландшафт.
        - Не знаю. Я арендую у них немного земли. Кристоферсен вон там тоже арендует. Еще у них есть поле под паром, за него они получают доплату. Ну и пенсия у нее есть. Да, еще к ним раза два–три в неделю приезжает машина с какими–то пластиковыми штучками, в которых что–то им привозят, наверное, для чистки, а заодно доставляют еду. Думаю, что дама, которая тут живет, и ее сын не бедствуют, - усмехнулся тракторист. - Тут же деревня, не город. Так что все свое.
        - Машина от коммуны?
        - Ну да! Какая, к черту, коммуна! Не–е, это, знаешь ли, вроде как пароходство, в общем, шут его знает, что–то такое. Там у них был значок, какой в телевизоре бывает на кораблях. Откуда он, я не знаю. Меня море там или плавание никогда не интересовали.

        Когда он снова поехал своей дорогой в сторону мельницы, Карл и Ассад стали разглядывать здания, высившиеся за свинарником. Странно, что, подъезжая сюда, они их не заметили, ведь те были весьма внушительных размеров. Вероятно, помешала густая зеленая изгородь, в этом году благодаря теплой погоде рано зазеленевшая.
        Кроме двора, окруженного с трех сторон домом и хозяйственными постройками, и большого недостроенного ангара сзади было еще три больших здания с плоскими фасадами, стоявших одно за другим на ровной, посыпанной гравием площадке, подготовленной, по–видимому, для асфальтирования. Сейчас она заросла сорняками и была сплошь зеленая, кроме одной довольно широкой дорожки, связывающей все здания.
        Ассад указал на две узкие колеи, протянувшиеся по дорожке. Карл и сам их уже заметил. По ширине они напоминали след велосипедных колес, но тянулись параллельно, то есть остались, вероятно, от инвалидного кресла.
        В тот самый миг, когда они приблизились к задней постройке, на которую указывал крестьянин, у Карла затрезвонил мобильник. Ругая себя, что забыл выключить звук, он поймал укоризненный взгляд Ассада.
        Звонила, конечно же, Вигга. Кто, как не она, мог напомнить о своем существовании в самый неподходящий момент! Когда Карл стоял в луже, которая натекла от разлагающихся трупов, она звонила, чтобы он не забыл купить сливок для кофе. Она умудрялась позвонить ему в тот момент, когда мобильник находился в кармане куртки, которая лежала под сумкой в служебном автомобиле, мчавшемся на бешеной скорости в погоне за подозреваемыми.
        Нащупав нужную кнопку, Карл выключил звук.
        И в этот миг встретился глазами с долговязым, худосочным молодым человеком лет двадцати. Голова у него была странная, такой вытянутой формы, что это казалось врожденным уродством, а все лицо было испещрено впадинами и шрамами, как это бывает после заживших ожогов.
        - Вам тут нечего делать, - произнес юноша не взрослым и не детским голосом.
        Карл предъявил свой жетон, но парень, видимо, не понял, что это значит.
        - Я полицейский, - дружелюбно сказал Карл. - Нам нужно поговорить с твоей матерью. Мы знаем, что она тут живет. Если ты будешь так любезен спросить ее, можно ли нам войти, я буду тебе очень благодарен.
        Молодой человек, казалось, не испугался ни жетона, ни появления двух незнакомцев. Видно, не такой уж он дурачок, как могло показаться на первый взгляд.
        - Ну, сколько мне еще ждать? - заговорил Карл, переменив тон на более грубый.
        Парень сдвинулся с места, словно его что–то толкнуло, и скрылся в доме.
        Прошло несколько минут. Пока тянулось ожидание, Карл, браня себя мысленно за то, что не удосужился взять служебный пистолет, которого ни разу не брал со времени своего ранения, ощутил в груди все нарастающую боль.
        - Ассад, держись у меня за спиной, - сказал он.
        Карл так и видел заголовки завтрашних утренних газет: «Полицейский в ходе перестрелки пожертвовал своим ассистентом. Третий день подряд вице–комиссар криминальной полиции Карл Мёрк из отдела «Q“ полицейской префектуры становится центральной фигурой очередного скандального происшествия».
        Локтем отпихнув Ассада, чтобы подчеркнуть серьезность своего распоряжения, Карл встал у двери вплотную к стене. Если хозяева выйдут с дробовиком или еще чем–нибудь в этом роде, то, по крайней мере, его голова не окажется готовой мишенью.
        Но тут на пороге снова показался молодой человек и пригласил их войти.

        Хозяйка сидела в глубине помещения и курила сигарету. Это была женщина неопределенного возраста: серое морщинистое лицо, изнуренный вид, но, судя по возрасту сына, ей могло быть не больше шестидесяти с чем–то. Тело в инвалидном кресле казалось скрюченным, ноги странно искривлены, словно переломанные и сросшиеся как придется ветки. Авария оставила на ней заметный след, превратив в жалкое и печальное зрелище.
        Карл огляделся. Помещение было просторным - метров сто пятьдесят или больше, но, несмотря на четырехметровые потолки, чувствовалось, что в нем было сильно накурено. Карл проследил взглядом за дымком, который спиралью поднимался к окошкам под потолком. В помещении стоял полумрак.
        Все размещалось тут вместе в одной комнате. Возле входной двери - кухонный угол, сбоку - двери туалетов. Основное пространство представляло собой гостиную, обставленную мебелью из «ИКЕА», бетонный пол был застелен дешевым ковровым покрытием до самого конца, где, по–видимому, находилось ее спальное место.
        Если не считать табачного дыма, вокруг царил порядок. Здесь она смотрит телевизор, читает журналы да и вообще живет с тех пор, как умер ее муж; обходится в основном собственными силами, хотя, впрочем, рядом сын, который помогает ей.
        Карл заметил, как Ассад неторопливо осматривает комнату. Его пронзительный взгляд, в котором вдруг появился какой–то демонический блеск, вникал во все, не пропуская ни одного предмета; иногда он на чем–то задерживался и словно впивался в отдельные детали. На лице у него было выражение глубокой сосредоточенности, руки расслабленно повисли, ноги точно вросли в пол по стойке «смирно».
        Хозяйка встретила гостей довольно любезно, но руку подала только Карлу. Представившись за себя и за Ассада, он успокоил ее: мы, дескать, ищем вашего старшего сына Ларса Хенрика, чтобы задать ему несколько рутинных вопросов. Нельзя ли узнать, где его сейчас можно видеть.
        Она улыбнулась:
        - Лассе сейчас ушел в рейс.
        Так значит, она называет его Лассе.
        - Сейчас его нет дома, но он вернется через месяц. Тогда я ему передам, что вы его искали. У вас найдется для него визитная карточка?
        - К сожалению, нет. - Карл попытался изобразить невинную улыбку, но женщина на это не клюнула. - Я пришлю свою карточку, когда вернусь в служебный кабинет. Непременно!
        Он снова попытался улыбнуться, и на этот раз момент был выбран лучше. Золотое правило гласит: сперва скажи что–то позитивное, затем улыбнись, тогда это произведет впечатление искренности. Если ты делаешь это в обратном порядке, улыбка может означать что угодно: вкрадчивость, заигрывание - то, что выгодно в данный момент говорящему. У этой женщины было достаточно жизненного опыта, чтобы разбираться в таких вещах.
        Сделав вид, что собирается уходить, он потянул за собой Ассада:
        - Так значит, договорились, фру Йенсен! Кстати, в каком пароходстве работает ваш сын?
        Она понимала, в каком порядке должны следовать реплика и улыбка.
        - Ох, если б я помнила! Так много разных компаний, на которые он работал! - Вот теперь она улыбнулась.
        Карлу часто доводилось видеть пожелтевшие зубы, но такие желтые ему попались впервые.
        - Он ведь, кажется, штурман?
        - Нет, он стюард. Лассе хорошо разбирается в продуктах питания.
        Карл мысленно вызвал образ мальчика, обнимавшего за плечи Денниса Кнудсена. Мальчика, которого называли Атомосом, поскольку его отец производил что–то для атомных станций. Когда это он успел приобрести знания о продуктах питания? Когда жил в приемной семье, где его воспитывали тумаками? В «Годхавне»? В раннем детстве у матери? Карл тоже много чего перепробовал в жизни, но не научился даже жарить яичницу. Если бы не Мортен Холланд, вообще бы пропал.
        - Как это замечательно, когда у детей все складывается хорошо! Ты тоже, наверное, с нетерпением ждешь возвращения брата? - Карл обернулся к изуродованному парнишке.
        Тот разглядывал гостей с явным подозрением, будто думал, что они явились что–нибудь украсть.
        Его взгляд переметнулся на мать, но она не повела даже бровью. Теперь парень уж точно ничего не скажет.
        - И где же ваш сын сейчас плавает?
        Женщина взглянула на Карла, и улыбка сползла с ее губ.
        - Лассе часто ходит в Балтийском море, но сейчас отправился, по–моему, в рейс по Северному. Бывает, что он уходит на одном корабле, а возвращается уже на другом.
        - Это должно быть какое–то крупное пароходство. Вы не помните, как оно называется? Вы не опишете мне логотип компании?
        - Нет, к сожалению, не могу. Я далека от таких вещей.
        Она снова поглядела на младшего сына. Парнишке все известно, это было видно по его лицу. Если бы она разрешила, он наверняка смог бы нарисовать этот чертов логотип!
        - Он ведь есть на машине, которая приезжает к вам несколько раз в неделю, - вставил Ассад.
        Момент был выбран неудачно. Взгляд паренька сделался очень тревожным, а женщина глубоко затянулась сигаретой и выпустила густое облако дыма, полностью скрывшее ее лицо.
        - Об этом мы ничего особенного не знаем, только так, понаслышке, от соседа, который вроде бы видел машину, но он мог и ошибиться.
        Карл потянул за собой Ассада.
        - Мы благодарим вас и откланиваемся на сегодня, - сказал он женщине. - Попросите вашего сына Лассе позвонить мне, когда он вернется. Мы переговорим, чтобы уж поскорей покончить с этим делом.
        Карл и Ассад направились к двери, и женщина в инвалидном кресле поехала вслед за ними.
        - Ханс, отвези меня на улицу, - обратилась она к сыну. - Хочется подышать свежим воздухом.
        Карл понял, что она будет следить за ними, не спуская глаз, пока они не покинут границ усадьбы. Если бы во дворе или за домами стояла машина, Карл подумал бы, что они хотят скрыть от него присутствие Ларса Хенрика, который где–то прячется. Но интуиция подсказывала другое: старшего сына действительно не было дома и женщина хотела, чтобы они поскорее отсюда убрались.
        - Просто удивительно, какие у вас тут постройки. Наверное, раньше здесь была фабрика?
        Она ехала за ними по пятам и попыхивала новой сигареткой. Сын катил коляску по дорожке, подталкивая сзади. Даже его изуродованное лицо выдавало сильное волнение.
        - У моего мужа была фабрика, производившая контейнеры для атомных станций, которые отвечали самым передовым требованиям технологии. После его смерти мы переехали сюда из Кёге.
        - Да, я помню эту историю. Глубоко вам сочувствую. - Карл махнул рукой на ровные стены двух ближайших строений. - Это сюда собирались перенести производство?
        - Да, сюда и в большой ангар. - Она обвела рукой строительную площадку. - Там сварочный цех, там - испытательная барокамера и монтажный цех в ангаре. То здание, где я живу, предназначалось под склад готовых контейнеров.
        - А почему вы не живете в доме? На вид это хороший дом, - спросил Карл и вдруг обнаружил, что рядом с одним из зданий выстроился целый ряд серовато–черных бачков, которые не вписывались в общую картину.
        Возможно, они остались от предыдущего владельца. В таких местах, как это, жизнь порой текла удивительно медленно.
        - Ой, знаете ли, там столько разных вещей, которые не годятся в современных условиях! Да еще и пороги в дверях, мне с ними не сладить! - Она похлопала по подлокотнику своего инвалидного кресла.
        Тут Карл почувствовал, что Ассад незаметно дергает его за рукав.
        - Вон там осталась наша машина. - Карл кивнул ему в другую сторону.
        - Я лучше пройду через зеленую изгородь и взгляну на дорогу, - сказал Ассад, но Карл видел, что все его внимание направлено на металлический лом, сваленный в кучу возле заброшенного бетонного фундамента.
        - Да, вся эта дрянь уже лежала там, когда мы сюда приехали, - сказала женщина с таким выражением, словно полконтейнера ржавого железа могло иметь какое–то значение при том удручающем запустении, в каком находился весь участок.
        Трудно было разобрать, из чего состоит этот хлам. Наверху кучи лежало несколько серовато–черных бачков. На них не было никаких надписей, однако там могло храниться какое–нибудь масло или большие порции продуктов питания.
        Знай Карл, что задумал Ассад, он бы его остановил. Но прежде чем он успел что–то сообразить, его помощник уже перебирался через кучи металлических прутьев, спутанных веревок и пластиковых груб.
        - Ах, простите, но мой приятель неисправимый коллекционер! Ассад, что ты там нашел? - крикнул Карл.
        Однако помощник ему не подыграл. Нацеленный на добычу, он уже ничего не видел и не слышал. Раскидывая ногой и переворачивая ржавые железяки, он выхватил что–то из кучи: это оказалась тонкая металлическая пластина. Подергав, он вытащил ее. Она была в полметра в ширину и не менее четырех в длину. Он перевернул свою находку. «Интерлаб АО» было написано на обороте.
        Ассад посмотрел на Карла, и тот взглядом выразил ему свое восхищение. Ай да молодец! И как только он ее углядел! «Интерлаб АО» - это же большая лаборатория Даниэля Хейла, переехавшая с тех пор в Слангеруп. Так значит, между этим семейством и Даниэлем Хейлом существовала непосредственная связь!
        - Компания вашего мужа, фру Йенсен, называлась ведь не «Интерлаб»? - спросил Карл, с улыбкой посмотрев на ее стиснутый рот.
        - Нет. Так называлась фирма, которая продала нам этот участок и несколько зданий.
        - Мой брат работает в «Ново».[27] Помнится, он как–то упоминал эту фирму, - сказал Карл, мысленно прося прощения у старшего брата, который в данный момент, вероятно, кормил норок в Фредериксхавне. - «Интерлаб»… Они как будто изготовляли энзимы или что–то в этом роде?
        - Это была исследовательская лаборатория.
        - Кажется, фамилия владельца была Хейл? Даниэль Хейл, да?
        - Да. Человек, который продал все это моему мужу, носил фамилию Хейл. Только это был не Даниэль Хейл, он тогда был еще совсем мальчиком. Их семья перенесла лабораторию на север, а после смерти старшего Хейла они переехали еще куда–то. А отсюда все начиналось. - Она повела рукой в сторону кучи железного хлама.
        Да, если «Интерлаб» начинал с этого, то он действительно проделал колоссальный путь, чтобы достигнуть нынешних высот!
        Карл внимательно наблюдал за женщиной, пока она говорила. Все в ней дышало замкнутостью, а тут вдруг такой поток слов! В ее поведении незаметно было ничего лихорадочного, скорее напротив. Казалось, она контролирует каждое слово. Она хорошо держала себя в руках и старалась показать, что ничего особенного не происходит. Это и наводило на подозрения.
        - Это ведь его не так давно убили? - вставил Ассад.
        На этот раз Карл с удовольствием пнул бы его в голень. Дома надо будет провести с ним серьезную беседу на тему, как важно держать язык за зубами.
        Карл еще раз обернулся на здания. Они словно подавали ему какие–то сигналы. Глядя на них, он ощущал, как у него усиливается изжога.
        - Разве Хейла убили? Ничего такого я не помню.
        Сказав это, Карл сердито сверкнул на Ассада глазами и снова повернулся к хозяйке усадьбы.
        - Знаете, я бы с удовольствием посмотрел, с чего начинался «Интерлаб». Было бы интересно рассказать это брату. Он так часто говорил о том, как хотел бы начать самостоятельное дело. Вы позволите нам посмотреть остальные строения? Частным образом, разумеется.
        Она улыбнулась ему с чрезмерной приветливостью. Значит, сейчас последует отказ. Она не хотела больше его терпеть. Поскорей бы уж, мол, ты убрался.
        - Ах, я бы с удовольствием. Но сын все запер на замок, и все ключи у него. Но когда будете с ним разговаривать, спросите заодно и об этом. Тогда вы сможете и брата с собой привести.

        Когда они проезжали мимо дома с поврежденной стеной, возле которого погиб Даниэль Хейл, Ассад сидел молча.
        - Да, в усадьбе что–то явно было не так, - произнес Карл. - Надо будет приехать туда с ордером от судьи.
        Но Ассад словно не слышал. Всю дорогу он сидел, устремив перед собой невидящий взгляд. Даже когда у Карла зазвонил мобильник и он потянулся за наушником, Ассад не вышел из оцепенения.
        - Да, - сказал Карл, ожидая услышать какой–нибудь острый выпад Вигги.
        Он знал, почему она звонит. Опять нехорошо получилось. Презентация была перенесена на сегодня. Чертова презентация! Карл действительно вполне обошелся бы без горстки жирных чипсов и бокала самого дешевого вина, не говоря уже о недоноске, с которым она связалась!
        - Да, это я, - произнес голос в трубке. - Хелле Андерсен из Стевнса.
        Карл снизил скорость и навострил уши.
        - Уффе пришел сюда, в старый дом. Я как раз была тут у них, и вдруг приезжает такси из Клиппинге, и он там сидит. Шофер раньше уже возил Мерету и Уффе, так что сразу узнал его, когда увидел на обочине шоссе у поворота на Леллинге. Он ужасно измотался и сейчас сидит тут на кухне и пьет воду стакан за стаканом. Что мне делать?
        Карл посмотрел на светофор. Повеяло тревогой. Хотелось развернуться в обратную сторону и вдавить педаль газа в пол.
        - С ним все в порядке?
        - Сама не знаю. - В голосе Хелле слышалась озабоченность, в нем не хватало обычной деревенской бодрости. - Он весь в грязище, как будто его пропустили через фановую трубу, а вообще какой–то он не такой.
        - Это в каком смысле?
        - Сел и сидит. Ну, как будто над чем–то сильно задумался. Оглядывается вокруг, словно не узнает кухню.
        - Неудивительно. Как он может ее узнать!
        Карл представил медные сковородки, которыми была сверху донизу увешана вся стена антикварской кухни. Хрустальные бокалы на полках, обои пастельных тонов, расписанные экзотическими плодами. Понятно, что Уффе тут ничего не узнавал.
        - Да нет! Я не про обстановку. Ну, не знаю, как вам объяснить. У него такой вид, точно ему тут страшно, но он все равно не хочет садиться в машину, чтобы ехать со мной.
        - И куда же вы собираетесь его отвезти?
        - В полицейский участок. Не позволю же я ему, прости господи, снова шляться по дорогам. Но он не соглашается ехать. Даже не согласился, когда его вежливо попросил антиквар.
        - Он что–нибудь сказал? Хоть словечко?
        Женщина на другом конце линии покачала головой - такое всегда чувствуешь:
        - Нет, ни звука. Но вот как–то так сел и сидит. Прямо как наш первый мальчик, когда ему не давали, чего он хочет. Помню как–то раз в супермаркете…
        - Хелле! Вы должны позвонить в «Эгелю». Уффе пропадает уже четвертый день. Их надо успокоить, что с ним все в порядке.
        Это было единственно правильное решение. Если он вмешается, все пойдет кувырком. Газетчики будет потирать свои черные от типографской краски ручонки.
        Впереди показались приземистые домики вдоль дороги на Старый Кёге. Старинный ларек мороженщика. Заброшенный магазин электротоваров, где ныне нашли приют несколько пышногрудых красоток, причиняющих много хлопот местному отделению полиции нравов.
        Посмотрев на Ассада, Карл подумал, не свистнуть ли погромче у него над ухом, чтобы проверить, есть ли жизнь в этом оцепенелом существе. Бывает же иногда, что человек умирает с отрытыми глазами посреди недосказанной фразы.
        - Эй, Ассад! Ты меня слышишь? - спросил он, не надеясь получить ответ.
        Карл протянул руку мимо впавшего в летаргию помощника, открыл бардачок и нащупал там полупустую пачку «Лаки страйк».
        - Карл, может быть, хватит? Вся машина провоняла табаком, - неожиданно бодро отреагировал на это Ассад.
        Ишь, чего захотел! Если ему мешает сигаретный дым, так шел бы домой пешком!
        - Давай–ка остановись прямо здесь! - продолжал Ассад, которому, очевидно, пришло в голову то же самое.
        Карл захлопнул дверцу бардачка и нашел небольшую площадку перед поворотом на одну из узких дорог, ведущих к пляжу.
        - Карл, что–то там было совсем неладно. - Ассад обратил на него взгляд своих темных глаз. - Я подумал над тем, что мы там видели. Что–то там было совсем не то.
        Карл медленно кивнул. От этого Ассада, кажется, ничего не скроешь.
        - В комнате у старушки было четыре телевизора.
        - Вот как? Я видел только один.
        - Три стояли в ряд на полу в углу за кроватью. Они были сверху прикрыты, но я увидел, как они светятся.
        Должно быть, у него глаз не только орлиный, но еще и совиный!
        - Три телевизора, накрытые покрывалом. Неужели ты мог это разглядеть с такого расстояния? Там же было темно как в могиле.
        - Они там стояли у стены на полу за спинкой кровати. Не очень большие. Скорее вроде… - Он задумался, подыскивая слово. - Вроде…
        - Вроде мониторов?
        Ассад торопливо кивнул:
        - И знаешь что? Я все больше и больше об этом думаю. Там стояло три или четыре монитора. Сквозь покрывало оттуда просвечивал серый или зеленый свет. Зачем они там стоят? Почему включены? И почему их прикрыли, как будто хотели, чтобы мы их не увидели?
        Карл устремил взгляд на дорогу, по которой в город ехали грузовики. Действительно - почему?
        - И потом, еще одна вещь…
        Дальше Карл уже плохо слушал, барабаня большими пальцами по рулю. Если сейчас поехать в полицейскую префектуру и выполнить все требуемые процедуры, они вернутся сюда не раньше чем через два часа.
        И тут снова зазвонил мобильник. Если это Вигга, он просто бросит трубку. С чего это она решила, что с ним можно связываться в любое время дня и ночи!
        Но позвонила Лиза.
        - Карл, Маркус Якобсен хочет, чтобы ты зашел к нему. Где ты сейчас?
        - Ему придется подождать. Я в дороге по делам следствия. Это по поводу газетной статьи?
        - Не знаю наверняка, но, возможно, именно поэтому. Ты же знаешь его. Он ходит такой молчаливый, когда о нас пишут что–то плохое.
        - Тогда сообщи ему, что Уффе Люнггор нашелся и сейчас в безопасности. И что мы как раз над этим работаем.
        - Над чем?
        - Над тем, чтобы заставить газеты написать обо мне и о нашем отделе что–то положительное.
        Затем он развернул машину назад, одновременно решая, включить ли мигалку.
        - Ассад, о чем ты начал только что говорить?
        - О сигаретах.
        - В каком смысле?
        - Сколько времени ты куришь одну и ту же марку?
        Карл поморщился. Действительно! А сколько времени вообще существует «Лаки страйк»?
        - Марку ведь так вдруг не меняют, правильно? И на столе у нее лежало десять красных пачек «Принца». Совсем новые пачки. И пальцы у нее были совсем желтые, а у сына - нет.
        - Ну и что ты этим хочешь сказать?
        - Она курила «Принц» с фильтром, а ее сын не курит, я в этом уверен.
        - Ну и что дальше?
        - Тогда почему же сигареты, которые лежали в пепельнице сверху, были без фильтра?
        Тут Карл понял - это выезд по тревоге!

        37

        В тот же день

        Работа шла медленно, так как пол был ровный, а люди, которые из–за стены контролировали действия Мереты при помощи монитора, не должны были ничего заподозрить по равномерному подрагиванию ее спины.
        Почти всю ночь она просидела спиной к камерам наблюдения, расположенным в середине комнаты, и затачивала пластинку, которую два дня назад разломала на две части. По иронии судьбы эта пластинка от куртки, поддерживавшая форму капюшона, должна будет послужить ей орудием, с помощью которого она покинет этот мир.
        Мерета положила обе палочки себе на колени и тщательно ощупала. Одна скоро станет острой, как шило, другой она придала форму пилки для ногтей с заточенным лезвием. Вероятно, когда настанет час, вторая больше подойдет. Пластиковым шилом она вряд ли сумеет проделать в артерии достаточно широкую дырку, а если дело пойдет слишком медленно, ее, пожалуй, выдаст кровь на полу. Мерета ни минуты не сомневалась, что, обнаружив это, они тотчас же опустят давление в камере, поэтому самоубийство должно быть исполнено быстро и эффективно.
        Умирать тем способом, который задумали они, она не хотела.
        Заслышав в переговорном устройстве голоса, доносившиеся откуда–то из коридора, она засунула обе палочки в карман куртки, а сама согнула плечи и замерла в таком положении. Лассе уже не раз заставал ее в подобной позе, и сколько бы он тогда ни кричал, она никак не реагировала, так что для него в этой картине не будет ничего необычного.
        Понурившись, Мерета продолжала сидеть, поджав под себя ноги и глядя на свою длинную тень, которая вырисовывалась в свете прожекторов, горевших у нее за спиной. Там на стене было ее настоящее «я» - резко очерченный силуэт до крайности опустившегося человека. Растрепанные волосы ниже плеч, изношенная куртка, висящая как на вешалке. Пережившее себя существо, которое вскоре исчезнет - как только погаснет свет. Сегодня четвертое апреля 2007 года. Ей оставалось жить еще двадцать один день, но она решила совершить самоубийство на пять дней раньше этого срока, десятого мая. В этот день Уффе исполнится тридцать четыре года, и она, вскрывая вены, будет думать о нем, мысленно посылая ему свою любовь и нежность и мечты о том, какой прекрасной могла бы быть жизнь. Его светлое лицо станет последним образом, который она унесет с собой. Образ Уффе, милого брата.
        - Сейчас дело пойдет быстро, - раздался в переговорном устройстве громкий голос женщины из–за стеклянной стены. - Лассе будет здесь через десять минут. Надо, чтобы все было готово к его приходу. Так что, сынок, соберись и не расслабляйся!
        В ее голосе слышалось лихорадочное возбуждение. За зеркальными окнами что–то загрохотало. Мерета взглянула в сторону шлюза, но бачки в нем не появлялись. Внутреннее чувство времени также подсказывало ей, что для этого еще рано.
        - Как же, мама! - крикнул ей в ответ тощий молодой человек. - Нам же надо поставить здесь другой аккумулятор. В той батарее, что тут стоит, нет тока. Если ее не сменить, мы не сможем устроить взрыв. Так мне недавно сказал Лассе.
        Взрыв? Мерету пробрал озноб. Неужели это случится прямо сейчас?
        Бросившись на колени и стараясь думать об Уффе, она принялась изо всей силы натачивать о гладкий бетонный пол свой самодельный пластиковый ножик. Возможно, у нее в запасе всего десять минут. Если сделать глубокий разрез, она, может быть, потеряет сознание минут через пять. Сейчас это самое главное.
        Пластинка слишком медленно принимала нужную форму. Мерета тяжело дышала и даже постанывала. Лезвие все еще было недостаточно острым. Она покосилась на щипцы, но они затупились, пока она выцарапывала в бетонном полу свое послание.
        - О–о! - прошептала она. - Хотя бы еще один денечек, и все было бы готово.
        Мерета отерла проступивший на лбу пот и поднесла руку ко рту. Не сумеет ли она перегрызть артерию, если постараться? Она попробовала укусить себя за запястье, но зубы лишь скользили по коже. Тогда она перевернула руку и попробовала вонзить в нее клыки, но для этого она чересчур исхудала. Мешала проступившая косточка, ее зубы оказались недостаточно острыми.
        - Чем она там занимается? - пронзительно закричала ведьма за стеной, уткнувшись лицом в окошко.
        Видны были только выпученные глаза, лицо же оставалось в тени, которую отбрасывала ее голова, освещенная сзади яркими прожекторами.
        - Открой шлюз на всю ширину. Сделаем это сейчас же, не откладывая, - приказала она сыну.
        Мерета посмотрела на фонарик, лежавший под ручкой шлюза. Бросив пластинку, она на четвереньках поползла от гримасничающей рожи в окне к шлюзу. Все существо ее безмолвно рыдало и молило о жизни.
        По переговорной системе она слышала, как мужчина за стеной гремит затвором шлюза, но тут она схватила фонарик и воткнула его в приготовленную ямку в полу.
        Послышался щелчок, и карусельный затвор заработал. С бешено колотящимся сердцем Мерета не отрываясь следила за дверцей шлюза. Если фонарик и ручка не выдержат, она пропала! От перепада давления ее тело взорвется, как граната.
        - Милый, милый Боженька, не дай этому случиться! - взмолилась она, отползая за пластинкой, слушая, как стучит ручка, наталкиваясь на фонарик.
        Она обернулась и увидела, как фонарик едва заметно пошатнулся. Затем раздался новый звук, которого не было раньше. Это напоминало звук заработавшего зума в фотокамере. Механическое жужжание исправно работающей аппаратуры, за которым последовал быстрый толчок в дверцу шлюза. Внешний затвор шлюза открылся, и теперь все давление удерживалось только внутренней перегородкой. От самой жуткой смерти, какую можно себе представить, ее теперь отделял только фонарик. Но фонарик больше не шатался. Возможно, дверца приоткрылась на какую–то сотую долю миллиметра, так как еле слышный свист выходящего из камеры воздуха усилился, перейдя в пронзительный свист.
        Через несколько секунд она почувствовала это на своем организме. Внезапно в ушах громко запульсировала кровь, и нос заложило, как бывает при начинающейся простуде.
        - Мама, она заперла дверцу! - послышался голос мужчины.
        - Так отключи механизм и снова включи, дурень! - рявкнула женщина.
        На секунду пронзительный свист сменился более тихим. Затем механизм снова включили, и звук опять стал звонче.
        Несколько раз они тщетно пытались привести в действие внутренний затвор, а Мерета тем временем продолжала точить пластинку.
        - Ее давно пора было убить. Ты понял? - крикнула за стеной старая чертовка. - Сбегай за кузнечным молотом, он стоит за домом.
        Мерета подняла взгляд на иллюминаторы. Несколько лет они были для нее решеткой темницы и в то же время защитой от нелюдей, засевших снаружи. Если стекла не выдержат, она в тот же миг погибнет. Давление выровняется за считаные секунды. Может быть, она умрет, не успев даже ничего почувствовать.
        Она положила руки на колени и приставила пластиковый ножичек к левому запястью. За последнее время она тысячи раз разглядывала эту жилку. Ее нужно проткнуть. Тоненькая жилка беззащитно вырисовывалась под нежной и прозрачной кожей.
        Стиснув нож в кулаке, Мерета закрыла глаза и нажала, но до жилки не достала. Было больно, но кожа осталась цела. Она посмотрела на след, оставленный лезвием, - широкий и длинный, он казался глубоким, но на запястье даже не проступила кровь. Самодельный ножик был недостаточно острым.
        Она схватила с пола пластиковую иглу. Широко раскрыв глаза, Мерета определила место, где кожа над артерией была тоньше всего. Затем надавила. Это оказалось не так больно, как она думала. Кровь окрасила острие, и Мерета сразу успокоилась. У нее отлегло от сердца, и она невозмутимо наблюдала, как из руки сочится кровь.
        - Да ты порезала себя, скотина этакая! - заорала женщина, колотя молотком по стеклу так, что по камере разнеслось гулкое эхо.
        Но Мерета отгородилась от нее и ничего не чувствовала. Она легла на спину, собрала на затылке отросшие волосы и устремила взгляд на последнюю, еще работающую люминесцентную трубку.
        - Уффе, прости меня, - прошептала она. - Я не могла больше ждать.
        Она улыбнулась представшему перед глазами образу, и он улыбнулся ей в ответ.
        Грохот молота по стеклу развеял вызванный мечтою образ. Мерета перевела взгляд на иллюминатор: стекло вибрировало от ударов, стало непрозрачным под сетью трещин, да и только. После каждого напрасного удара мужчина издавал стон бессилия. Затем он попробовал разбить другое стекло, но оно тоже не поддалось. Видно было, что тощие руки парня не привыкли к таким тяжелым орудиям. Интервалы между ударами становились все длиннее.
        С улыбкой она посмотрела на свое тело, безвольно вытянувшееся на полу. Так вот как выглядела Мерета Люнггор перед смертью! Еще немного, и ее тело будет расчленено и выброшено на помойку, но это ее уже не волновало. К тому времени душа ее будет свободна. Для нее настанут новые времена. Ей пришлось пережить ад на земле, и всю свою жизнь она провела в горести. Из–за нее пострадали другие люди. В иной жизни хуже этого уже ничего не может случиться, если только есть иная жизнь. А если там вообще ничего не будет, то чего же тогда бояться?
        Она скользнула взглядом вниз и обнаружила, что темно–красное пятно на полу было не больше ладони. Тогда она перевернула руку и посмотрела на проколотое место. Кровотечение почти остановилось. Несколько капель проступило на коже, они слились вместе и медленно начали сворачиваться.
        Между тем удары молота снаружи смолкли, и не слышно было ничего, кроме посвистывания воздуха в щели шлюза и громкого биения пульса в ушах. Эти удары сделались громче. Прислушавшись к себе, Мерета заметила, что голова заболела, а все тело и суставы заломило, как при начале гриппа.
        Тогда она снова взялась за иглу и глубоко вонзила ее в только что закрывшуюся ранку, даже подвигала иглой вверх и вниз и покачала во все стороны, чтобы расширить порез.
        - Мама, я пришел! - послышался новый голос.
        Это был Лассе. Затем в переговорной системе раздался испуганный голос его брата:
        - Я хотел поменять батарейку, но мама велела мне принести молот. Лассе, я не смог разбить стекло, хотя старался изо всех сил.
        - Молотом его не расколотишь, - ответил Лассе. - Твоих сил для этого мало. Надеюсь, ты не сломал детонаторы?
        - Нет, я смотрел, куда бить. Я правда очень старался.
        Мерета вытащила иголку из раны и посмотрела вверх на помутневшее стекло, по которому во все стороны разбегались трещины. Рана на запястье кровоточила теперь сильнее, но все же недостаточно. О господи, почему? Неужели она проколола не артерию, а вену?
        Тогда она уколола себя в другую руку. Резко и глубоко. Тут, слава богу, кровь потекла сильнее.
        - Мы не могли помешать полиции зайти на территорию усадьбы, - сказала вдруг ведьма.
        Мерета затаила дыхание. Увидела, как кровь вдруг вырвалась из раны и потекла быстрее. Полиция? Неужели сюда приходила полиция?
        Она закусила губу. Почувствовала, что головная боль усилилась, а сердце забилось слабее.
        - Они знают, что этот участок раньше принадлежал Хейлу, - продолжала женщина. - Один из них прикинулся, будто не слыхал о гибели Даниэля Хейла поблизости отсюда, но он солгал, Лассе, я поняла это по выражению его лица.
        Мерета почувствовала давление в ушах, как при посадке самолета, только оно усиливалось быстрей и сильней. Она попыталась зевнуть, но не смогла.
        - Зачем я им понадобился? Это имеет отношение к тому полицейскому, о котором писали газеты? Это тот, который заведует новым отделом? - спросил Лассе.
        Из–за пробок в ушах голоса доносились до Мереты словно откуда–то издалека, но она не хотела пропустить, что они говорят. Ей надо услышать все.
        - Лассе, я не знаю, - плачущим голосом отозвалась женщина из–за стены. - Не знаю! - то и дело повторяла она.
        - Почему ты думаешь, что они сюда вернутся? - продолжал он спрашивать. - Ты же сказала, что я ушел в рейс.
        - А как же! Они ведь знают, в каком пароходстве ты работаешь. Они слышали про автомобиль, который от них приезжает. Тот черный об этом проговорился, а полицейский–датчанин за это на него рассердился, это было сразу видно. Они наверняка уже знают, что ты уходил в море на несколько месяцев, а сейчас работаешь по снабжению. Они все выяснят, Лассе, я это знаю. И то, что ты несколько раз в неделю присылаешь сюда излишки съестного на машине от пароходства, - для этого ведь достаточно просто позвонить, и ты не сможешь этому помешать. Думаю, они уехали только за ордером на обыск. Они спрашивали, нельзя ли осмотреть участок.
        Мерета затаила дыхание. Так значит, полиция еще вернется? С ордером на обыск? Неужели они так думают? Взглянув на кровоточащее запястье, она крепко зажала вену ладонью. Кровь продолжала сочиться из–под большого пальца и медленно капала ей на колени. Она решила, что вновь откроет рану только тогда, когда будет уверена, что битва проиграна. Вероятно, они одержат верх, но пока что ее враги находились в затруднительном положении. Какое это было чудесное чувство!
        - На каком основании они собирались осматривать участок? - спросил Лассе.
        Мерета почувствовала, что давление в ушах нарастает. Ей уже почти не удавалось его выровнять, но она старалась держать рот открытым и вслушивалась в каждое слово. Сейчас добавилось еще и давление в бедре. И в челюстях.
        - Следователь–датчанин сказал, что его брат работает в «Ново» и поэтому ему хочется осмотреть место, где начиналось такое крупное предприятие, как «Интерлаб».
        - Какая ерунда!
        - Поэтому я и позвонила тебе.
        - Во сколько они тут были?
        - Всего двадцать минут назад.
        - В таком случае в нашем распоряжении, возможно, осталось меньше часа. А надо еще и собрать по кусочкам труп и куда–то спрятать. Мы не успеем, нужно же время, чтобы все прибрать и помыть. Нет, придется все отложить. Сейчас главное сделать так, чтобы они ничего не нашли и отстали от нас.
        Мерета приложила усилие, чтобы отогнать от себя слова «собрать по кусочкам». Неужели Лассе действительно говорил о ней? Как вообще можно быть таким мерзким циником?
        - Желаю вам, чтобы они приехали и поймали вас, прежде чем вы успеете удрать! - крикнула она. - Чтоб вам, мерзавцам, сгнить в тюрьме! Ненавижу вас! Слышите? Всех вас ненавижу!
        Она медленно поднялась с пола, глядя на расплывчатые тени за помутневшим окном.
        - Значит, ты теперь наконец поняла, что такое настоящая ненависть, - ледяным голосом заговорил Лассе. - Ты поняла это, Мерета? - крикнул он.
        - Лассе, ты ведь собирался взорвать сейчас это здание! Ты не забыл? - вмешалась женщина.
        Мерета напрягла слух в ожидании ответа.
        Повисло молчание. Лассе, вероятно, обдумывал, как поступить. Речь шла о ее жизни. Он обдумывал, как удобнее всего убить ее так, чтобы самому не попасться. Для него речь шла не о Мерете, на ней давно был поставлен крест. Речь шла только о них самих.
        - Нет, мама, при сложившихся обстоятельствах мы не можем это сделать сейчас, придется подождать. Они не должны заподозрить, что тут что–то неладно. Если мы сейчас все взорвем, весь наш план пойдет насмарку. Тогда мы не получим страховку. Нам придется исчезнуть. Навсегда.
        - Лассе, я так не могу, - сказала женщина.
        «Ну так и умри вместе со мной, старая ведьма», - подумала Мерета.
        С тех пор как она однажды заглянула в глаза Лассе на свидании в кафе «Банкрот», ей больше ни разу не доводилось слышать в его голосе такой нежности.
        - Знаю, мама, знаю, - ответил он ей.
        В это мгновение в его голосе появилось что–то почти человеческое, но затем он задал вопрос, от которого Мерета еще сильнее сжала рану на запястье:
        - Так ты говоришь, она заклинила люк?
        - Да. Разве ты не слышишь? Давление выравнивается слишком медленно.
        - Тогда я включу таймер.
        - Таймер, Лассе? Но с таймером сопла откроются только через двадцать минут. Нельзя ли сделать это как–то иначе? Она перерезала себе вены. Нельзя ли остановить вентилятор?
        Таймер? Разве они не говорили, что могут сбросить давление в любой момент, как только пожелают. Что она не успеет ничего над собой сделать, прежде чем они полностью откроют трубы? Так значит, они солгали?
        Мерета чувствовала, что она на грани истерики.
        «Держи себя в руках! - пронеслось у нее в голове. - Следи за своей реакцией, не уходи в себя!»
        - Что толку останавливать вентилятор? - с досадой возразил Лассе. - Ее проветривали только вчера, ей теперь хватит воздуха на целую неделю. Нет, я все–таки включу таймер.
        - Ну что, Лассе, никак у вас возникли проблемы? - крикнула Мерета. - Не срабатывает ваша дрянная машина?
        Он сделал вид, будто ему просто смешны ее слова, однако эта уловка не смогла обмануть Мерету: она отчетливо слышала, что ее издевка привела его в ярость.
        - Можешь не беспокоиться, - произнес он сдержанно. - Тут все сконструировано моим отцом. Эта испытательная барокамера - самая совершенная в мире. Здесь изготавливались самые лучшие в мире и самые надежные контейнеры. На большинстве таких предприятий в контейнеры закачивают воду и испытывают их на давление изнутри, а на папином заводе их проверяли и на внешнее давление. Учитывались все показатели. Таймер контролировал температуру и влажность в камере, учитывал все факторы для того, чтобы давление не выравнивалось чересчур быстро. Иначе в контейнерах при контроле качества обнаруживались трещины. Вот почему, Мерета, на это уходит определенное время. Только поэтому!
        Да они же все тут помешанные!
        - У вас действительно есть проблемы, - крикнула она. - Вы же сумасшедшие. Вы такие же обреченные, как я.
        - Проблемы? Я тебе покажу проблемы! - закричал он злобно.
        Она услышала за стеной какую–то возню, а затем быстро удаляющиеся шаги. Потом с другой стороны окна возникла тень, и из переговорной системы на Мерету обрушился оглушительный грохот. Цвет стекла снова изменился: оно побелело и сделалось совсем непрозрачным.
        - Если только ты не расколошматишь все здание в порошок, Лассе, то я оставлю тут столько визитных карточек, что все вам никогда не удастся удалить. Вам не уйти от расплаты. - Мерета засмеялась. - Ни за что не уйти! Уж я постараюсь.
        В следующую минуту она услышала еще шесть взрывов. Это были выстрелы из двух стволов разом. Но оба стекла выдержали.
        Вскоре затем Мерета почувствовала давление в плечевом суставе: не очень сильное, но было неприятно. А еще в лобной пазухе, в носовых пазухах и в челюсти. Кожа натянулась. Если это было следствием того минимального выравнивания давления, которое было вызвано свистящей струйкой в шлюзе, значит, когда давление будет полностью сброшено, ее ожидает нечто нестерпимое.
        - Полиция сейчас будет тут, - крикнула она. - Я это чувствую.
        Опустив взгляд, Мерета посмотрела на свою кровоточащую руку. Она хорошо понимала, что никакая полиция сюда не успеет. Скоро ей придется отнять палец от раны: через двадцать минут откроются сопла.
        По другой руке потекла теплая струйка: это предательски вскрылся первый прокол. Сбывались предсказания Лассе. Как только давление внутри организма повысится, кровь хлынет из нее фонтаном.
        Она чуть–чуть переменила позу, чтобы можно было прижать кровоточащую руку к колену, и у нее вырвался короткий смешок. Происходящее стало похоже на какую–то давно забытую детскую игру.
        - Мерета, я включаю таймер, - произнес снаружи голос Лассе. - Через двадцать минут откроются сопла и начнут снимать давление в камере. Примерно за полчаса давление будет доведено до одной атмосферы. За это время ты действительно можешь успеть сама покончить с собой, я в этом не сомневаюсь. Но я этого уже не увижу. Слышишь, Мерета? Я не увижу этого, так как стекла в окнах стали совершенно непрозрачными. А раз я ничего не увижу, значит, и другие тоже не смогут. Мы наглухо закроем камеру. У нас тут навалом гипсовых плит. А ты тем временем так или иначе умрешь.
        Потом раздался смех женщины.
        - Давай, братишка, помоги мне, - услышала Мерета голос Лассе.
        Сейчас он заговорил иначе. Свысока.
        Снаружи послышалась возня, и освещенность камеры стала уменьшаться. Затем они выключили прожекторы и загородили окна еще одним рядом плит. Под конец наступила полная тьма.
        - Спокойной ночи, Мерета! - донеслось из–за стены. - Гореть тебе вечно в геенне огненной.
        Затем он отключил переговорное устройство, и воцарилось безмолвие.

        38

        Тот же день

        На дороге Е–20 оказалась необычайно длинная пробка. Полицейская сирена выла так, что Карл в салоне чуть не сходил с ума, но люди в других машинах будто ничего не замечали: спокойно сидели, погруженные в свои мысли, или слушали включенное на всю мощность радио, ни на что вокруг не обращая внимания.
        Ассад от возбуждения барабанил пальцами по приборной панели, а последние несколько километров до съезда с шоссе они в основном двигались по запасной полосе. Остальным водителям приходилось потесниться, уступая им дорогу.
        Когда они наконец подъехали к усадьбе, Ассад показал рукой на другую сторону дороги:
        - Разве вон та машина была тут раньше?
        Карл заметил этот автомобиль, только когда перевел взгляд на грунтовую дорогу, ведущую в никуда. За кустами, метрах в ста от главной дороги, прятался серо–стального цвета внедорожник.
        - Не уверен, - сказал Карл, пытаясь не замечать мобильник во внутреннем кармане.
        Затем он все же вынул его и посмотрел на номер. Звонили из полицейской префектуры.
        - Да, Мёрк слушает, - сказал он, переведя взгляд на усадьбу.
        Все было как прежде. Никаких признаков паники или бегства.
        - Карл, все заработало, - раздался из трубки недовольный голос Лизы. - Все регистры снова доступны. Та женщина в Министерстве внутренних дел рассказала, как снять блокаду, и фру Сёренсен, как и просил Ассад, уже ввела в компьютер все возможные комбинации персонального номера Ларса Хенрика Йенсена. Поработать пришлось порядком, так что мне кажется, вы должны ей большой букет, но теперь она уже отыскала этого человека. Две цифры его персонального номера, как и предполагал Ассад, действительно были изменены. Он зарегистрирован в Греве на Стрёхусвай.
        Она назвала номер дома.
        Карл посмотрел на две чугунные цифры, глядевшие с фасада. Номер был тот самый.
        - Спасибо тебе, Лиза, - по возможности восхищенным тоном отозвался Карл. - Передай мою благодарность фру Сёренсен. Это была превосходная работа!
        - Но это еще не все.
        Карл набрал в грудь побольше воздуха, следя за тем, как черные глаза Ассада внимательно обшаривают местность. В том, как эти люди устроили свою жизнь, и впрямь было что–то странное.
        - Ларс Хенрик Йенсен не имеет судимостей, он стюард по профессии, - тараторила в трубке Лиза. - Работает в пароходстве «Меркони» и плавает в основном по Балтийскому морю. Я только что говорила с его работодателями. Ларс Хенрик Йенсен отвечает у них за кэтеринг большинства судов этой линии. О нем отзываются как о хорошем работнике. Кстати, там все называют его Лассе.
        Отвлекшись на минуту от разглядывания усадьбы, Карл спросил:
        - Лиза, у тебя есть номер его мобильника?
        - Есть только стационарный телефон.
        Она назвала номер, но он не стал записывать. Зачем? Позвонить и сообщить, что через две минуты они придут?
        - А мобильного нет?
        - По этому адресу есть только один, на имя Ханса Йенсена.
        О'кей. Значит, так зовут тощего молодого человека. Карл выслушал номер и поблагодарил еще раз.
        - Что там? - спросил Ассад.
        Карл пожал плечами и вынул из бардачка регистрационное удостоверение машины.
        - Ничего такого, чего бы мы еще не знали. Ну что, пошли?

        Тощий молодой человек сразу открыл на стук и впустил гостей в дом, ничего не говоря, словно только и ждал их появления.
        Хозяева явно хотели создать впечатление, будто пришельцы оторвали их от спокойного семейного обеда: на столе напротив двери, накрытом цветастой клеенкой, виднелась банка равиолей, которую они только что открыли. Если проверить, наверняка еда окажется совершенно холодной. Карла не обманешь таким фарсом для галерки!
        - У нас ордер на обыск, - сказал он, вытаскивая из кармана регистрационное удостоверение, и помахал им перед носом молодого человека.
        Тот вздрогнул при виде бумажки.
        - Можно нам здесь осмотреться? - спросил Карл, жестом направляя Ассада в сторону мониторов.
        - Очевидно, мой ответ не будет играть никакой роли, - сказала женщина.
        Она держала в руке стакан воды, и вид у нее был измученный. Воинственный огонек в глазах погас, но она не казалась испуганной, а, скорее, просто смирилась с обстоятельствами.
        - Вон те мониторы - для чего они у вас? - спросил Карл, указывая на зеленый свет, пробивавшийся сквозь накинутое покрывало.
        - А, этим Ханс занимается. Мы тут живем в деревне, на отшибе, и слышать приходится всякое. Вот и установили несколько камер - следить, что делается поблизости от дома.
        Но тут Ассад снял покрывало с мониторов и покачал головой:
        - Карл, экраны пустые, все три.
        - Ханс, позволь спросить: почему мониторы работают, если они ни к чему не подключены?
        Парнишка взглянул на мать.
        - Они всегда включены, - ответила она так, словно удивилась вопросу. - Ток поступает от распределительного щитка.
        - От распределительного щитка. И где же он находится?
        - Не знаю. Лассе знает. - Она бросила на Карла торжествующий взгляд.
        Вот он и зашел в тупик, так она думала. Пускай теперь, на здоровье, любуется глухой стеной!
        - В настоящее время Лассе не находится в рейсе, как нам сообщили в пароходстве. Где же он в таком случае?
        Она небрежно улыбнулась:
        - Если Лассе не в рейсе, значит, занят какой–нибудь дамой. В такие вещи он свою мать не посвящает, и правильно делает.
        Улыбка стала шире. Желтые зубы уже изготовились для укуса.
        - Пошли, Ассад, - сказал Карл. - Тут нам больше нечего делать. Осмотрим другие здания.
        Выходя за порог, он мельком взглянул на хозяйку, протянувшую руку за пачкой сигарет на столе. Улыбка исчезла с ее лица: значит, они выбрали правильный путь.
        - Ассад, с этой минуты мы все время будем следить за тем, что происходит вокруг. Начнем с этого здания, - сказал Карл, указывая на самое высокое. - Стой здесь и следи, что будет происходить возле других построек. Понял?
        Помощник кивнул.
        Едва Карл отвернулся, как за спиной у него раздался тихий, но очень характерный звук. Обернувшись, он увидел, что Ассад сжимает в руке складной нож с автоматически выбрасывающимся десятисантиметровым лезвием. Если правильно пользоваться этим оружием, противнику не поздоровится. А если неправильно, то не поздоровится всем.
        - Ассад, ты что? Это еще откуда?
        Тот пожал плечами:
        - Волшебный фокус. Потом он так же по волшебству исчезнет, обещаю.
        - Сейчас же чтобы этого не было!
        Ассад постоянно удивлял Карла, и, похоже, неожиданностям никогда не будет конца. Незаконное оружие? Ну как можно было додуматься до такой глупости!
        - Ассад, мы находимся при исполнении служебных обязанностей. Ты понимаешь? Это совершенно недопустимо, так что отдай–ка его мне.
        Та ловкость, с которой Ассад одним движением убрал лезвие, невольно наводила на серьезные размышления.
        Карл взвесил нож на ладони, потом под неодобрительным взглядом помощника спрятал в карман куртки. Даже его добрый старый скаутский нож весил значительно меньше.

        Большой ангар был возведен на бетонном основании, которое под действием воды и морозов уже пошло трещинами. Обветшавшие оконные проемы зияли пустотой, изготовленные из клееного дерева балки потолочного перекрытий тоже несли следы ветра и непогоды. Это громадное помещение стояло совершенно пустым, если не считать кучи железного хлама и полутора или двух десятков таких же бачков, какие Карл видел снаружи.
        Он пнул один бачок - тот завертелся волчком, и в нос ударило вонью. Когда бачок остановился, вокруг на земле осталась полоса вонючей жижи. Карл всмотрелся: никак там виднеются остатки туалетной бумаги? Он покачал головой. Бачки стояли тут под открытым небом, иногда под дождем. В таких условиях по прошествии некоторого времени все, что угодно, начнет вонять.
        Он взглянул на днище пластикового бачка и узнал выдавленный на нем логотип пароходства «Меркони». Наверное, в этих ведрах привозили сюда излишки пищевых продуктов.
        Вытащив из кучи железного лома солидный кусок арматуры, Карл вышел из помещения и, забрав с собой Ассада, направился к трем зданиям позади.
        - Стой здесь, - сказал он и начал осматривать висячий замок, ключ от которого имелся якобы только у Лассе.
        В прежней служебной машине находился целый набор всяких инструментов, с помощью которых открыть такую штуку было проще простого. Теперь же пришлось, стиснув зубы, выполнять черную работу.
        - Позови меня, если заметишь что–то необычное, - велел Карл Ассаду и, используя железяку в качестве рычага, засунул ее в скобу замка.
        Он не провозился и минуты, как к нему повернулся Ассад и спокойно взял у него из рук железяку.
        «Ладно, чем бы дитя ни тешилось, пускай попробует», - подумал Карл.
        Через секунду железная скоба бухнулась на землю к его ногам.
        В следующее мгновение он, бдительно осматриваясь и в самой глубине души слегка ощущая собственную неполноценность, уже входил в помещение.
        Внутри оно напоминало то, в котором жила Улла Йенсен, только вместо мебели посреди зала выстроился ряд разноцветных газовых баллонов для сварочного аппарата и метров на сто тянулись стальные стеллажи. У двери в самом дальнем углу лежали штабелем металлические пластины из нержавеющей стали. Больше ничего особенного не было видно. Карл присмотрелся к двери. Она никак не могла вести наружу, иначе он бы ее заметил раньше.
        Он подошел к двери и подергал: заперто. Однако латунная ручка блестела. Карл присмотрелся к замку фирмы «Руко»: местами замок тоже блестел, так что им явно пользовались.
        - Ассад, иди сюда и захвати с собой железку! - крикнул Карл.
        - Разве ты не велел мне стоять снаружи? - спросил Ассад, явившись на зов.
        Карл протянул ему железку и показал на дверь:
        - Ну–ка, покажи мне, что ты умеешь!

        Навстречу им пахнуло запахом каких–то тяжелых духов. Кровать, стол, компьютер, зеркало во весь рост, красный ковер «Вильтакс», раскрытый платяной шкаф с костюмами и двумя–тремя синими мундирами, умывальник со стеклянной полочкой и целой батареей лосьонов после бритья. Кровать была застелена, бумаги сложены аккуратной стопкой - ничто не указывало на нервное состояние хозяина.
        - Как ты думаешь, Карл, почему он запер дверь? - спросил Ассад, осматривая стол.
        Затем он опустился на колени и заглянул под кровать. Карл оглядел остальное. Ассад прав: здесь нет ничего такого, что нужно было бы прятать. Зачем же было запирать дверь?
        - Карл, здесь что–то есть. Иначе не было бы этого замка.
        Карл кивнул и полез в платяной шкаф. Снова запах духов. Все вещи им прямо пропитаны. Карл постучал по задней стенке, но ничего необычного не обнаружил. Ассад тем временем поднял ковер - никакого люка.
        Они осмотрели стены и потолок, и их взгляды одновременно сошлись на зеркале, одиноко висевшем посреди матово–белой стены.
        Карл простукал стену. Она производила впечатление капитальной.
        - Может быть, оно снимается, - подумал он вслух и попробовал сдвинуть зеркало, но оно, похоже, было приделано крепко.
        Тогда Ассад, прижавшись щекой к стене, заглянул за раму.
        - По–моему, оно подвешено с другой стороны. Там есть такой замочек.
        Он засунул палец за зеркало и открыл защелку. Затем взялся за край и потянул на себя. Зеркало качнулось в сторону, в нем проплыла панорама комнаты, а позади в стене открылся черный проем в человеческий рост.
        «В следующий раз, выезжая на дело, я хорошенько подготовлюсь», - подумал Карл. Перед его внутренним взором возник карманный фонарик, лежащий на бумагах в ящике письменного стола. Он протянул руку в поисках выключателя, а сам с тоской вспомнил свой пистолет. На секунду в груди возникла знакомая тяжесть.
        Карл перевел дух и прислушался. Нет, никого там, черт возьми, нет и не может быть! Как бы они, спрашивается, заперлись на висячий замок, который находится снаружи? Или брат или мать Ларса Йенсена собирались запереть его в этом тайном убежище, если сюда сунется полиция?
        Нащупав неподалеку от проема выключатель, Карл нажал на него, готовый отскочить в сторону, если кто–то там затаился. В первую секунду представшая их глазам сцена замерцала, затем загорелись люминесцентные лампы.
        И тут все стало ясно.
        Они напали на нужный след, в этом уже не оставалось сомнения.
        Карл почувствовал, как за ним бесшумно скользнул в открывшееся помещение Ассад. Вдоль стен были расставлены потертые стальные столы, над ними по стенам были развешаны доски. Карл подошел к ним. Перед его глазами пестрели фотографии Мереты Люнггор во всех возможных видах: начиная с первого выступления в парламенте и кончая идиллическими домашними сценами на тенистой лужайке в Стевнсе. Безмятежные мгновения, запечатленные человеком, который желал ей зла.
        Переведя взгляд на один из стальных столов у стены, Карл сразу же отметил, как систематично действовал этот Лассе, он же Ларс Хенрик, стремясь добиться своей цели.
        В первой стопке были собраны все бумаги из «Годхавна». Карл взял одну и увидел оригиналы документов, относящихся к Ларсу Хенрику Йенсену, - те, что пропали там несколько лет назад. На паре листов были представлены его первые неуклюжие попытки изменить персональный номер. Дальше у него стало получаться все лучше и лучше, а когда дошло до верхнего листка, он уже набил руку. Да, Лассе потрудился над документами, которые хранились в «Годхавне», и этим выиграл время.
        Ассад указал на следующую пачку. Там была переписка Лассе с Даниэлем Хейлом. Из нее явствовало, что «Интерлаб» еще не получил последнюю часть оплаты за строения, которые много лет назад были проданы отцу Лассе. В начале 2002 года Даниэль Хейл сообщал факсом, что намерен обратиться в суд. Иск составлял два миллиона крон. Даниэль Хейл сам торопил свою гибель, но откуда ему было знать, какая сила воли живет в его противнике? Не исключено, что именно этот иск запустил последующие события.
        Карл взял листок, лежавший сверху. Это была копия факса, отправленного Ларсом Йенсеном в день гибели Хейла. В ней содержалось сообщение и еще не подписанный контракт: «Я достал деньги. Мы можем поставить подписи и заключить сделку сегодня же у меня. Мой адвокат принесет все необходимые документы, предварительный вариант контракта я прилагаю в этом же факсе. Впишите свои комментарии и исправления и привозите документ с собой».
        Лассе все продумал и рассчитал. Если бумаги не сгорели вместе с машиной, то Лассе наверняка позаботился о том, чтобы они исчезли до приезда полиции и спасателей. Карл записал дату и час назначенной встречи. Все сходилось. Хейла хитростью заставили отправиться сюда, на место, где ему предстояло умереть. На дороге его поджидал Деннис Кнудсен, готовый нажать на газ.
        - Карл, и вот еще. - Ассад подал ему верхний листок следующей стопки.
        Это была вырезка из местной газеты, на которой внизу страницы было напечатано краткое сообщение о гибели Денниса Кнудсена: «Погиб вследствие передозировки наркотиков».
        Таким образом он вписался в статистику.
        Карл просмотрел следующие листки в этой кучке. Можно не сомневаться, что Лассе Йенсен пообещал Деннису Кнудсену хорошие деньги за устройство этой аварии. Также можно было не сомневаться, что выскочил перед автомобилем Даниэля Хейла брат Ларса Хенрика, Ханс, заставив тем самым водителя выехать на среднюю полосу. Все, как и было условлено, за исключением того, что Лассе так и не заплатил Деннису обещанную сумму и Деннис на него за это обиделся.
        В своем на удивление грамотном письме Деннис Кнудсен предъявлял Лассе Йенсену ультиматум: либо тот платит ему обещанные триста тысяч крон, либо Деннис как–нибудь задавит на дороге его самого.
        Карл вспомнил сестру Денниса. Да уж, милый у нее был братишка, которого она теперь так горько оплакивает!
        Он посмотрел на доску, где был представлен обзор несчастий, которые злая судьба обрушила на Лассе Йенсена. Автомобильная авария, отказ страховой компании выплатить возмещение. Отказ Люнггоровского фонда оказать ему материальную помощь. Мотивы, собранные воедино, выстраивались в отчетливую картину.
        - Как ты думаешь, все это свело его с ума и он спятил? - спросил Ассад, протягивая Карлу какой–то предмет.
        Тот взглянул и увидел маленький компактный мобильник фирмы «Нокиа» - новенький, красный. Сзади на нем было написано мелкими печатными буковками «Санна Йонссон», ниже нарисовано сердечко. Интересно, что сказала бы девочка, если бы узнала, что ее телефон все еще кому–то служит?
        - Все тут перед нами, - сказал Карл, кивнув на фотографии матери Ларса, с заплаканным лицом сидящей на больничной койке.
        Фотографии зданий «Годхавна» и какого–то человека, под которой красовалась жирная подпись «Приемный папаша - Сатана». Старые газетные вырезки с хвалебными отзывами об «Эйч–Джи индастриз», превозносившими отца Лассе Йенсена за новаторский прорыв, внесший огромный вклад в развитие датских высоких технологий. Там же имелось не меньше двадцати детальных снимков шлезвиг–гольштейнского парома. Были там расписания рейсов с указанием расстояний, числом лестничных пролетов на трапах, ведущих вниз на автомобильную палубу. Имелся также расписанный в две колонки поминутный план действий. Одна колонка - для Лассе, вторая - для его брата. Значит, они все–таки действовали там вдвоем.
        - Что это означает? - спросил Ассад, кивая на цифры.
        Карл не мог сказать это с уверенностью.
        - Возможно, они похитили ее и убили где–то в другом месте. Боюсь, что все объясняется так.
        - А что же тогда значит вот это? - снова спросил Ассад, указывая на последний стол, на котором лежало несколько скоросшивателей и подборка технических чертежей.
        Карл взял в руки первый скоросшиватель. Из него торчали бумажные разделители, на титульном листке стоял заголовок «Справочник по водолазному делу. Военное училище военно–морского флота. Авг. 1985». Он пролистал книжку, просмотрел заголовки: водолазная физиология, вентили, таблицы декомпрессии после всплытия, таблица подачи кислорода, закон Бойля, закон Дальтона.
        Сплошной волапюк!
        - Карл, разве стюарды должны знать водолазное дело? - спросил Ассад.
        Карл покачал головой:
        - Может, это просто его увлечение.
        Он перебрал сложенные в стопку бумаги и обнаружил какой–то рукописный справочник, написанный изящным косым почерком: «Руководство по испытанию контейнеров на давление. Хенрик Йенсен. «Эйч–Джи индастриз“. 10.11.1986».
        - Карл, ты сможешь это прочесть? - спросил Ассад, не отрывая глаз от текста. Сам он, очевидно, не мог.
        На первой странице было несколько диаграмм и схема трубопроводов. По–видимому, речь шла здесь о спецификации деталей, необходимых для изменения уже существующего устройства, вероятно перешедшего к «Эйч–Джи индастриз» от «Интерлаба» при покупке зданий.
        Карл пробежал глазами рукописную страницу, стараясь по возможности ухватить суть. Глаз зацепился за слова «барокамера» и «поместить».
        Подняв голову, он увидел перед собой висящий над стопкой бумаг снимок Мереты Люнггор крупным планом. В голове опять тревожно прозвучало слово «барокамера».
        При одной мысли об этом у него пробежал мороз по коже. Неужели? Сама мысль об этом была ужасна. Так ужасна, что он тотчас же покрылся испариной.
        - Карл, что такое? - встрепенулся Ассад.
        - Выйди во двор и внимательно смотри, что делается вокруг. Иди, Ассад!
        Помощник хотел повторить свой вопрос, но Карл уже занялся следующей стопкой бумаг.
        - Иди не задерживайся и следи хорошенько! Вот, возьми с собой! - Он сунул Ассаду кусок арматуры, которым они взломали дверь.
        Карл быстро пролистал стопку. Там было много математических выкладок, в основном написанных рукой Хенрика Йенсена, но встречались и другие почерки. Не попадалось только ничего похожего на то, что он сейчас искал.
        Он снова посмотрел на предельно четкую фотографию Мереты Люнггор. Судя по ее виду, она была сделана с близкого расстояния, хотя и незаметно для Мереты, потому что она смотрела немного в сторону от объектива. В выражении ее глаз было что–то особенное: столько живости и энергии, что это невольно каким–то образом передавалось зрителю. Но Карл был уверен, что Лассе Йенсен не поэтому вывесил тут ее фотографию. Скорее наоборот. По краям фотографии виднелось множество дырочек - казалось, ее много раз снимали и снова вешали на стенку.
        Одну за другой Карл вынул четыре кнопки, которыми была прикреплена фотография, снял ее с доски и перевернул.
        То, что значилось на обороте, мог написать только сумасшедший.
        Карл перечитал текст несколько раз: «Твои поганые глаза лопнут и вылезут из орбит. Эта дурацкая улыбка зальется кровью. Волосы твои истлеют, и мысли обратятся в пепел. Зубы сгниют. Никто не вспомнит тебя иначе как ту, кем ты и была на самом деле: шлюха, сука, бесовка, чертова убийца. Умри же такая, как ты есть, Мерета Люнггор».
        А ниже печатными буквами было приписано:
        6/7 2002: 2 атмосферы
        6/7 2003: 3 атмосферы
        6/7 2004: 4 атмосферы
        6/7 2005: 5 атмосфер
        6/7 2006: 6 атмосфер
        15/5 2007: 1 атмосфера
        Карл оглянулся через плечо. Ему показалось, что стены вокруг сдвигаются, чтобы его раздавить. Схватившись рукой за лоб, он стал думать изо всех сил. Она у них в плену, в этом он был уверен. Она где–то здесь, рядом. Тут написано, что они собирались убить ее через пять недель, пятнадцатого мая, но, по всей видимости, сделали это уже сейчас. Он чувствовал, что они с Ассадом спровоцировали это решение. И это произошло здесь, поблизости. Совершенно точно, что здесь.
        - Что делать? Кто может что–то знать? - спросил он себя, усиленно роясь в памяти.
        Он выхватил мобильник и набрал номер Курта Хансена, своего давнего сослуживца, который на старости лет оказался в фолькетинге от Консервативной партии.
        Пока в трубке раздавались гудки, Карл переминался с ноги на ногу. Ему казалось, что время исподтишка откуда–то смеется над ними всеми.
        Он уже совсем бы готов отключиться, как в трубке послышалось характерное покашливание Курта Хансена.
        Карл попросил его молча выслушать то, что он скажет, и соображать как можно быстрее. Не спрашивать, а только отвечать.
        - Что, по–моему, произойдет, если держать человека в течение пяти лет при давлении в шесть атмосфер, а затем сразу снизить давление? - задумчиво произнес Курт. - Ну и вопросец! Ситуация сугубо гипотетическая, полагаю?
        - Курт, просто ответь! Ты единственный, кто разбирается в таких вещах. Я не знаю никого другого с сертификатом профессионального водолаза. Скажи, что произойдет в таком случае с человеком?
        - Ну что произойдет! Умрет, разумеется.
        - Да, но через какое время?
        - Не имею представления. Но дело паршивое.
        - Как паршивое?
        - Внутри тебя все взрывается. Альвеолы взрывают легкие. Азот в суставах разрывает все ткани. Все органы, да вообще все внутренности расширяются, потому что в теле повсюду есть воздух. Тромбы, кровоизлияния в мозг, массивные кровотечения и даже…
        Карл перебил его:
        - Кто в этой ситуации способен помочь?
        Курт Хансен снова откашлялся. А вдруг он и сам не знает?
        - Это срочно надо?
        - Очень боюсь, что да.
        - Тогда звони на Хольмен.[28] У них там есть мобильная декомпрессионная камера - дрегеровский «Дуоком».
        Курт Хансен продиктовал номер телефона, Карл поблагодарил и закончил разговор.
        Чтобы объяснить положение дел людям из военно–морского ведомства, потребовались считаные секунды.
        - Поспешите, - попросил Карл. - Это ужасно срочно. Вам нужно взять с собой специалиста с дрелью и что там еще есть в этом роде. Я не знаю, с какими препятствиями вам придется иметь дело. И поставьте в известность полицейскую префектуру. Мне требуется подкрепление.
        - Думаю, я понял ситуацию, - сказал голос в трубке.

        39

        Очень осторожно они приблизились к последнему зданию. Пристально вглядывались, не видно ли на земле признаков недавней перекопки, всматривались в склизкие пластиковые бочонки, сваленные у стены, так напряженно, словно в них могла быть спрятана бомба.
        И это здание тоже было заперто на висячий замок. Ассад взломал его тем же железным прутом - похоже, это становится частью его повседневных служебных обязанностей.
        В первом помещении стоял сладковатый запах, напоминавший смесь одеколона в комнате Лассе и протухшего мяса. Или, скорее, это походило на запах, который чувствуется в зоопарке у клеток хищников в теплый весенний день.
        На полу лежало множество емкостей различной длины, сделанных из блестящей нержавеющей стали. Одни были не до конца оснащены измерительными приборами, другие полностью собраны. Бесконечные ряды полок на одной из стен свидетельствовали о том, что здесь предполагалось устроить крупномасштабное производство.
        Карл жестом пригласил Ассада пройти вместе с ним в следующую дверь и предостерегающе поднес палец к губам. Ассад кивнул и так крепко сжал железку, что костяшки на его руке побелели. Одновременно он немного пригнулся, словно старался помешать вероятному противнику целиться. Казалось, он делает это рефлекторно.
        Карл открыл следующую дверь.
        В помещении было светло. Лампочки за армированным стеклом освещали коридор, по одну сторону которого тянулись двери кабинетов без окон, а по другую располагалась еще одна дверь, ведущая в следующий коридор. Карл жестом приказал Ассаду осмотреть кабинеты, сам же вошел в узкий длинный проход.
        Зрелище было жутковатое. Казалось, тут на протяжении долгого времени нарочно пачкали стены и замусоривали пол. Совсем не так представлял свои будущие владения Хенрик Йенсен: трудно было вообразить инженеров в белых халатах посреди той обстановки, какая царила здесь теперь. Очень трудно.
        В конце коридора находилась дверь, открывая которую Карл из предосторожности сжал в кармане нож.
        Включив свет, он увидел, что это помещение служит складом: здесь стояли столики–каталки, лежали гипсовые панели, кислородные и водородные баллоны. Инстинктивно он потянул носом воздух. Пахло порохом, словно в этой комнате сравнительно недавно стреляли из огнестрельного оружия.
        - Никого нет ни в одном кабинете, - раздался позади голос Ассада.
        Карл кивнул. Здесь, судя по всему, тоже было пусто. Ничего, кроме того же жутковатого ощущения, которое охватило его в коридоре.
        Ассад вошел и огляделся.
        - Так что здесь его нет, Карл.
        - Сейчас мы ищем не его.
        - А кого же? - Ассад нахмурился.
        - Тсс! Ты слышал?
        - Что?
        - Прислушайся. Какое–то тоненькое посвистывание.
        - Посвистывание?
        Карл выставил руку, призывая его помолчал, и закрыл глаза. Похоже на доносящийся издалека звук вентилятора. Может быть, это шумела вода в трубах.
        - Такой звук бывает от воздуха, Карл. Когда проколота дырка.
        - Да, но откуда он идет?
        Карл стал медленно поворачиваться. Нельзя было понять, где находится источник звука. Помещение было не более трех с половиной метров в ширину и пяти–шести метров в длину, а между тем казалось, что звук идет отовсюду и одновременно ниоткуда.
        Слева от него стояло четыре ряда гипсовых панелей, в каждом ряду штук по пять. Еще одна замыкала этот ряд. Стена справа была пуста.
        Он поднял взгляд к потолку и увидел наверху четыре квадратные панели с маленькими дырочками; между ними располагались связки проводов и медные трубки, которые тянулись из коридора к нагромождению гипсовых плит.
        Ассад тоже это увидел:
        - Там что–то должно быть за плитами.
        Карл кивнул. Может быть, наружная стена, а может, и что–то другое.
        С каждой плитой, которую они убирали и перетаскивали к противоположной стене, звук как будто становился ближе.
        Закончив работу, они увидели перед собой стену, на которой под самым потолком висел большой черный ящик, а также обнаружился целый набор рубильников, измерительных приборов и кнопок. С одной стороны приборного щита находилась утопленная в стене двухсекционная дверь с закругленными краями, обшитая металлическим листом, с другой - два больших иллюминатора из бронированного стекла молочно–белого цвета, к которым изоляционной лентой были прикреплены провода, соединяющие два штыря. Возможно, как подумал Карл, детонаторы. Под каждым иллюминатором имелась установленная на штативе камера наблюдения. Для чего они служили и для чего предназначались детонаторы, догадаться было нетрудно.
        Под камерами лежали маленькие черные шарики. Карл подобрал парочку и понял, что это дробь. Он пощупал стекло и отодвинулся на шаг. По стеклу несомненно стреляли. Возможно, за ним находилось что–то, чего хозяева усадьбы не могли полностью контролировать.
        Он прижался ухом к стене. Писк исходил откуда–то оттуда. Не из двери, не из стеклянных иллюминаторов, но именно изнутри. Вероятно, это был звук очень высокой частоты, раз он мог проникнуть сквозь такую массивную преграду.
        - Карл, он показывает больше четырех бар.
        Карл посмотрел на манометр, по которому постучал Ассад. Так и есть! А четыре бара равны пяти атмосферам. Значит, давление в камере уже снизилось на одну атмосферу.
        - Ассад, я думаю, что Мерета Люнггор там.
        Его помощник замер, разглядывая округлую металлическую дверь:
        - Ты думаешь?
        Карл кивнул.
        - Стрелка манометра идет вниз.
        Ассад был прав. Даже видно было, как она движется.
        Карл поднял голову и посмотрел на множество кабелей. Тонкие проводки между детонаторами заканчивались в пустоте, их изолированные концы лежали на полу. Значит, кто–то собирался подсоединить к ним батарею или иное взрывное устройство. Так вот что они, вероятно, собирались сделать пятнадцатого мая, когда давление должно было опуститься до одной атмосферы, как значилось на оборотной стороне фотографии Мереты Люнггор!
        Карл огляделся, пытаясь понять, что тут к чему. Медные трубки шли прямо в камеру. Их было штук десять. Как тут разберешь, какие из них нагнетают давление, а какие его опускают? Если какие–то из них перерезать, есть большой риск еще сильнее ухудшить положение пленницы барокамеры. То же самое можно сказать и об электрических проводах.
        Карл перешел к дверце шлюза и осмотрел установленный рядом с ней щиток с переключателями. Тут сомнений не возникало, все было написано черным по белому рядом с шестью кнопками: «передняя дверь открыта», «передняя дверь закрыта», «внешний затвор шлюза открыт», «внешний затвор шлюза закрыт», «внутренний затвор открыт», «внутренний затвор закрыт».
        Обе створки двери были в положении «закрыто». Пускай так и остаются.
        - Как ты думаешь, зачем тут вот это? - спросил Ассад, уже почти готовый повернуть ручку маленького потенциометра из положения «выкл.» в положение «вкл.».
        Как хорошо, если бы тут сейчас был Харди! Уж в чем, в чем, а в кнопках он разбирался лучше всех.
        - Этот переключатель поставлен после всех остальных, - сказал Ассад. - И почему все остальные сделаны из чего–то коричневого? - спросил он, указывая на коробку из бакелита. - И почему только этот, единственный из всех, сделан из пластика?
        Это он верно заметил. Существует столько всяких выключателей разных типов и выпусков.
        - Я думаю, эта ручка должна либо останавливать процесс, либо она вообще не имеет никакого значения, - сделал вывод Ассад.
        Замечательно сформулировано!
        Карл набрал в грудь побольше воздуха. Прошло уже десять минут после его разговора с Хольменом, и неизвестно, сколько еще придется ждать. Если Мерета Люнггор сидит там, в камере, то надо предпринимать какие–то решительные действия.
        - Включи ее, - произнес Карл с недобрым предчувствием.
        В ту же секунду они услышали, как свист усилился до предела. У Карла оборвалось сердце: он было решил, что они еще больше спустили давление.
        Затем он посмотрел наверх и понял, что четыре квадрата с дырочками на потолке - это динамики переговорного устройства. Из них доносился свист, который звучал в камере, и эти звуки способны были свести с ума.
        - Что это такое? - крикнул Ассад, зажимая уши.
        Довольно трудно объяснить что–то человеку в таком положении.
        - По–моему, ты включил переговорное устройство, - во весь голос крикнул ему Карл, а сам поднял голову к квадратикам.
        - Мерета! Ты там? - громко спросил он три–четыре раза и затем напряженно прислушался.
        Сейчас он ясно расслышал, что это свистит воздух, проходящий через узкое отверстие. Он был похож на тот звук, который появляется, когда приготовился свистнуть. И звук этот лился непрерывно.
        Карл тревожно посмотрел на манометр. Стрелка опустилась почти до четырех с половиной атмосфер. Процесс шел быстро.
        Он снова позвал Мерету, на этот раз во все горло, а Ассад отнял руки от ушей и тоже позвал. Их общий крик, наверное, мог бы разбудить мертвого, подумал Карл, надеясь всей душой, что такой надобности еще нет.
        Вдруг в черной коробке под потолком что–то громко щелкнуло, и на мгновение в комнате наступила полная тишина.
        «Эта штуковина наверху управляет выравниванием давления», - подумал Карл и заколебался, не броситься ли ему в первое помещения в поисках чего–нибудь, на что можно было бы залезть, чтобы достать до этой коробки.
        И в этот миг из динамика послышались стоны. Такие звуки издают измученные животные или люди в момент глубокого кризиса или горя. Протяжный, монотонный жалобный стон.
        - Мерета, это ты? - снова крикнул Карл.
        Они замерли, и через секунду услышали звук, который истолковали как «да».
        Карл почувствовал, как к горлу у него подступил жгучий комок. За стеной находилась Мерета Люнггор. Пять лет она провела взаперти в беспросветной тоске. Вдруг она сейчас умирает, а Карл не знает, как ей помочь.
        - Мерета, что мы можем сделать? - крикнул он.
        И в тот же миг что–то с грохотом ударило в гипсовую плиту у противоположной стены.
        Карл тотчас же понял, что в гипсовую плиту стреляли из дробовика, и дробь разлетелась от нее рикошетом по всей комнате. В нескольких местах возникла пульсирующая боль, теплые струйки крови потекли из свежих ран. На какую–то десятую долю секунды, которая длилась бесконечно долго, он оцепенел, затем бросился на пол, сбивая с ног Ассада, который стоял позади с окровавленным плечом и соответствующим случаю выражением лица.
        Когда они упали, гипсовая плита рухнула вперед, и за ней показался стрелок. Узнать его было нетрудно. Если отвлечься от морщин, которые прибавились на лице за прошедшие годы от многочисленных забот и тяжких душевных переживаний, Лассе Йенсен оставался все тем же, каким они видели его на юношеских фотографиях.
        С дымящимся дробовиком в руках Лассе вышел из своего укрытия, глядя на произведенный им разгром с таким же холодным равнодушием, с каким обозревал бы залитый прорвавшейся трубой подвал.
        - Как вы напали на мой след? - спросил он, переламывая ружейный ствол и вставляя новые патроны.
        Он подошел к ним вплотную. Можно было не сомневаться, что он спустит курок, когда сочтет нужным.
        - Лассе, еще не поздно остановиться, - сказал Карл, приподнимаясь от пола, чтобы освободить прижатого под его туловищем Ассада. - Если ты сейчас остановишься, то отделаешься несколькими годами тюрьмы. Если нет, то получишь пожизненный срок за убийство.
        Злодей улыбнулся. Нетрудно было понять, почему женщины не могли перед ним устоять, но под этой маской скрывался дьявол.
        - Значит, вы многого еще не поняли, - сказал он, направив ствол точно в висок Ассада.
        «Это ты так думаешь», - мысленно ответил Карл, чувствуя, как рука Ассада скользнула к нему в карман куртки.
        - Я вызвал подкрепление. Сюда скоро прибудут мои коллеги. Отдай мне дробовик, Лассе, и все будет хорошо.
        Лассе помотал головой, не веря:
        - Я убью твоего напарника, если не ответишь. Как вы отыскали меня?
        Учитывая, в какое безвыходное он попал положение, Лассе держался слишком спокойно. Как видно, он совершенно безумен.
        - Благодаря Уффе, - ответил Карл.
        - Уффе?
        Лассе изменился в лице.
        Такая новость не укладывалась в ту картину мира, которую он себе создал и в которой он управлял всем ходом вещей.
        - Ерунда! Уффе ничего не знает, и он не говорит. Я следил за прессой в последние дни. Он ничего не сказал, ты врешь!
        Ассад наконец завладел ножом.
        К черту все предписания и правила применения оружия! Только бы Ассад успел первым!
        Из динамиков под потолком раздался какой–то звук, словно женщина в камере пыталась что–то сказать.
        - Уффе Люнггор узнал тебя по фотографии, - продолжал Карл, - на которой вы с Деннисом Кнудсеном засняты вместе еще мальчиками. Помнишь этот снимок, Атомос?
        Произнесенное вслух забытое прозвище обожгло Лассе, как удар в лицо. Было видно, что оно всколыхнуло в душе давние страдания.
        - Ну что ж! - кивнул Лассе, скривившись. - Значит, и это вам известно. Можно считать, вы знаете все. А раз так, то сами понимаете, придется отправить вас вслед за Меретой.
        - Не успеешь, подмога уже в пути. - Карл немного наклонился вперед, чтобы Ассад мог вынуть нож и размахнуться для удара.
        Вопрос был только в том, не успеет ли психопат раньше нажать на курок. Если он выстрелит в упор сразу из обоих стволов, то для Ассада и Карла это будет конец.
        Лассе больше не улыбался. Он уже оправился от неожиданности. Главный признак психопата: никакие доводы на него не действуют.
        - Не беспокойся, успею!
        Рука рванулась из кармана; щелкнула пружина, выбросившая лезвие ножа, и почти одновременно раздался звук, который производит лезвие, вонзающееся в живую плоть. Звук рвущихся жил, прокалываемых мышц. На ноге Лассе появилась кровь, и в тот же миг Ассад своей окровавленной левой рукой толкнул вверх ружейный ствол. Чисто рефлекторно Лассе нажал на курок, и оглушительный грохот выстрела перекрыл все остальные звуки, так что Карл вместе с Лассе, словно в немом кино, беззвучно повалился навзничь, а Ассад сверху бросился на психопата, держа нож наготове для следующего удара.
        - Нет! - крикнул Карл, сам не слыша своего голоса.
        Он попытался подняться и только тут ощутил на себе последствия угодившего в него выстрела. Глянув вниз, он увидел размазанную по полу кровь. Он схватился за ляжку и поднялся, зажав рану рукой.
        Окровавленный Ассад сидел на груди Лассе, приставив нож к его горлу. Карл ничего не слышал, но видел, как Ассад кричит на поверженного противника, а тот после каждой фразы плюет ему в лицо.
        Затем одно ухо постепенно начало слышать. Реле под потолком снова принялось выкачивать воздух из камеры, и на этот раз свист стал на тон выше. Или это обман слуха?
        - Как остановить эту дрянь? Как перекрыть вентили? Говори! - крикнул Ассад, бог знает в который раз.
        Ответом ему был очередной плевок. Только тут Карл заметил, что с каждым новым плевком нож сильнее вдавливается в шею Лассе.
        - Мне случалось перерезать глотку и не таким молодчикам, как ты! - крикнул Ассад и провел ножом по шее, так что из пореза потекла кровь.
        Карл не знал, что и думать.
        - Даже если б я знал, я бы все равно не сказал! - прошипел придавленный тяжестью Ассада Лассе.
        Карл посмотрел на ногу Лассе: там, куда его ткнул ножом Ассад, кровь текла, но не так сильно, как она хлещет из перерезанной артерии. Впрочем, и такая рана тоже небезопасна.
        Он поднял глаза к манометру: давление медленно, но верно снижалось. Куда, черт побери, запропастилось подкрепление? Неужели ребята из Хольмена не выполнили его просьбу оповестить полицию? Прислонившись к стене, Карл достал мобильник и набрал номер дежурного. Подкрепление требуется в течение нескольких минут, его коллег и бригаду скорой помощи ждет тут много работы.
        Карл даже не почувствовал, как его ударили по руке, только увидел, как мобильник полетел на пол, а рука плетью повисла вдоль тела. Он рывком обернулся - стоящее позади тощее существо со всего размаха опустило на голову Ассада ту железяку, которой они взламывали замок.
        Сириец повалился на бок, не издав ни звука.
        Затем братец Лассе шагнул вперед и ногой раздавил мобильник.
        - Боже мой! Ты серьезно ранен, сыночек? - услышал Карл у себя за спиной.
        В комнату въехала женщина в инвалидном кресле. На лице у нее были написаны все обиды, которые она претерпела за свою жизнь. Человека, лежавшего без чувств на полу, она не замечала, не видя ничего, кроме крови, которая стекала по штанине ее сына.
        Лассе с усилием поднялся и кинул злобный взгляд на Карла.
        - Пустяки, мама, - сказал он.
        Затем достал из кармана носовой платок, снял брючный ремень и при помощи брата перетянул свою рану.
        Женщина подъехала мимо них к манометру и, взглянув на него, крикнула, повернувшись к иллюминатору:
        - Ну, как ты там, дрянь несчастная?
        Карл посмотрел на лежащего на полу Ассада - тот хоть слабо, но дышал. Может, все–таки выживет! Он поискал глазами, нет ли на полу ножа. Похоже, Ассад закрыл его своим телом, и он обнаружится, когда тощий парень отойдет в сторону.
        Но тот, казалось, что–то почувствовал и обернулся к Карлу с выражением ребенка, который думает, будто Карл хочет что–то у него стащить или начнет драться. Такой взгляд происходит из одинокого детства, когда другие дети не понимали, как тяжко приходится существу недалекого ума. В руке же Ханс держал железяку и уже замахивался, метя в шею Карла.
        - Лассе, надо убить его? Да? Я запросто могу.
        - Не надо, перестань! - прикрикнула женщина, подъезжая поближе.
        - Сядь, полицейская свинья! - скомандовал Лассе, выпрямляясь во весь рост. - Ханс, поди принеси батарею. Мы взорвем дом. Это единственное, что мы сейчас можем сделать. Давай скорей! Через десять минут нас уже не должно тут быть.
        Он зарядил ружье, не спуская глаз с Карла, который сполз по стене и сел на полу спиной к шлюзу.
        Затем Лассе сорвал с иллюминаторов изоляционную ленту и снял прикрепленные там взрыватели. Быстрым движением он обмотал смертоносное сооружение из проводов и детонаторов вокруг шеи Карла, будто шарф.
        - Ты ничего не почувствуешь, так что не бойся. А вот с ней там, за стеной, все будет иначе. Так ей и надо, - холодно сообщил Лассе, подтаскивая газовые баллоны к стене барокамеры, возле которой сидел Карл.
        Тут воротился его братец с батареей и мотком провода.
        - Нет, Ханс, мы сделаем это иначе. Батарею мы унесем с собой, когда будем уходить. Только подсоедини вот здесь. - Лассе показал брату, как надо присоединить взрыватели на шее у Карла к удлинителю, а удлинитель к батарее. - Отрежь кусок подлиннее, чтобы хватило протянуть его на двор. - Да–да, - добавил он со смехом, заглядывая в глаза Карлу. - Ток мы включим со двора, и тогда взрыватели оторвут твою поганую башку, а одновременно взлетят на воздух газовые баллоны.
        - Ну а как до тех пор? С ним–то что делать? - спросил его брат, показывая на Карла. - Он же может разорвать провода?
        - С ним как? - Лассе усмехнулся и немного отодвинул батарею подальше от Карла. - Да, ты совершенно прав. Его я позволю тебе оглушить чуть погодя.
        И тут его тон резко изменился. С серьезным лицом он повернулся к Карлу:
        - Как ты напал на мой след? Ты говоришь - Деннис Кнудсен и Уффе. Я не понял! Почему ты связал их со мной?
        - Ты, дурень, наделал тысячу ошибок. Вот почему.
        Лассе немного отодвинулся, в глубине его глаз вспыхнуло что–то странное - скорее всего, отблеск безумия. Спокойно прицелиться, нажать на курок, и прощай, Карл! Они все поднимут на воздух и уж точно не дадут ему предотвратить взрыв. Как будто он не знал этого раньше!
        Карл спокойно смотрел на Ханса. Тот возился с проводами, но что–то у него не получалось. Как он ни раскручивал провод, тот снова собирался в кольца.
        В этот миг Карл почувствовал, как у его лодыжки дрогнула рука Ассада. Может быть, он ранен не так тяжело, как показалось сначала. Слабое утешение в сложившейся ситуации - еще немного, и они оба все равно будут мертвы.
        Закрыв глаза, Карл попытался вспомнить какие–нибудь значительные минуты своей жизни, но в голове царила пустота, и через несколько секунд он снова поднял веки. Даже в этом утешении ему было отказано.
        Неужели в его жизни так и не случилось ничего важного?
        - Давай, мама, тебе пора отсюда уходить, - раздался голос Лассе. - Выезжай на двор, подальше от наружной стены. Мы выйдем через минуту и тогда все вместе скроемся отсюда.
        Она кивнула. Заглянув напоследок еще раз в иллюминатор, она плюнула в стекло.
        Проезжая мимо сыновей, она бросила торжествующий взгляд на Карла и его лежащего рядом спутника. Если бы могла, она с удовольствием пнула бы их. Они так же, как раньше другие, отняли у нее все хорошее в жизни. Ничто постороннее не могло проникнуть в душное пространство ее мира, полного обиды и ненависти.
        «Тебе тут не хватит места, чтобы проехать, старая ведьма!» - подумал Карл, заметив неуклюже вытянутую поперек дороги ногу Ассада.
        Когда колесо приблизилось к его ноге, Ассад вдруг взревел, оттолкнулся руками от пола, поднялся и одним прыжком преградил женщине путь к двери. Оба брата, возившиеся у иллюминаторов, обернулись, Лассе поднял ружье, но Ассад пригнулся за коляской, схватил женщину за согнутые колени и ринулся с ней на противников, используя коляску как таран. Поднялся чудовищный шум: рев Ассада, визг женщины, свист из барокамеры и возгласы застигнутых врасплох мужчин, а затем беспорядочный грохот, когда они попадали от удара коляски.
        Женщина повалилась вверх ногами, Ассад же, перескочив через нее, бросился вперед за ружьем, которое Лассе пытался направить на него. Младший брат, очутившийся позади общей свалки, громко взвыл; Ассад, одной рукой схватившись за ствол ружья, другою несколько раз ударил Лассе в кадык. Пара секунд - и все было кончено.
        Ассад с ружьем в руке отступил назад, оттолкнул в сторону коляску, заставил подняться кашляющего Лассе и секунду смотрел ему в глаза.
        - Говори, как остановить эту дрянь! - потребовал он.
        Карл встал на ноги. На некотором расстоянии от себя он обнаружил лежащий у стены нож. Сняв с шеи намотанные провода с детонаторами, он пошел и взял его. Худосочный Ханс тем временем помогал своей матери подняться.
        - Ну, говори! Сейчас же! - приказал Карл, приставив нож к щеке Лассе.
        И одновременно по глазам Лассе оба поняли: он их не слушает. В его мозгу прочно засела одна–единственная мысль: Мерета Люнггор за стеной должна умереть. Умереть в одиночестве, медленной и мучительной смертью. Это было его целью. Потом придет неизбежное наказание. Но какое дело ему до того, что будет потом!
        - Карл, давай взорвем его и всю эту семейку, - сказал Ассад. Глаза его сузились и превратились в щелочки. - Все равно Мерете Люнггор там скоро придет конец. Для нее мы уже ничего не можем сделать. - Он показал на манометр, стрелка которого опустилась далеко за отметку четырех атмосфер. - Сделаем с ними то же, что они хотели сделать с нами. Мерете мы этим только окажем услугу.
        Карл посмотрел в глаза Ассада: в горячем взгляде сирийца вспыхнула искра злости. Нужно погасить ее, пока она не сожгла все вокруг.
        - Нет, Ассад, мы не можем. - Карл покачал головой.
        - Можем, еще как можем! - возразил Ассад.
        Протянув свободную руку, он медленно вытащил из руки Карла провода с детонаторами и обмотал их вокруг шеи Лассе. При этом Ассад бросил своему шефу выразительный взгляд: сейчас нужно довести Лассе до крайности, чтобы тот поверил в серьезность их намерений. Тот ничего не заметил, поскольку смотрел только на мать и брата, дрожавшего от страха за спинкой ее коляски: оба с мольбой глядели на него.
        Свою шкуру спасать Лассе не станет, но за жизнь родных будет бороться. Ассад понял это и не ошибся.
        Подняв руки безумца, он соединил изолированные концы с удлинителем, как это недавно сделал сам Лассе.
        - Сядьте в угол, - приказал Карл женщине и ее младшему сыну. - Ханс, возьми мать и посади к себе на колени.
        Младший сын испуганно посмотрел на Карла, подхватил старуху, как пушинку, и сел с ней в угол, спиной к стене.
        - Мы взорвем вас всех троих вместе с Меретой Люнггор, если ты не скажешь нам, как отключается твоя адская машина, - сказал Карл, прикручивая конец удлинителя к полюсу батареи.
        Лассе оторвал взгляд от матери и повернулся лицом к Карлу. В глазах у него горела ненависть.
        - Я не знаю, как ее остановить, - произнес он спокойно. - Мог бы узнать из справочника, но уже не успею.
        - Ты врешь и только тянешь время! - крикнул Карл, краем глаза примечая, что Ассад уже собирается ударить Лассе.
        - Пусть будет так! - сказал Лассе и со спокойной улыбкой повернулся к Ассаду.
        Карл кивнул: многолетний опыт подсказывал ему, что Лассе не соврал и действительно не может без справочника остановить машину.
        - Ты в порядке? - спросил Карл, повернувшись к Ассаду и придержав ружье за ствол.
        И успел в последний момент, так как Ассад уже примеривался, чтобы врезать Лассе прикладом по лицу.
        Бросив на начальника сердитый взгляд, Ассад кивнул. Заряд дроби в плече и удар по виску не нанесли ему существенного ущерба - этот человек был сделан из прочного материала.
        Карл осторожно забрал ружье у него из рук.
        - Мне трудно ходить, так что я подержу дробовик, а ты сбегай за справочником. Ты его видел - исписанная тетрадь в той комнате, лежит в самой дальней стопке. По–моему, как раз сверху. Возьми его и неси скорее сюда.
        Едва Ассад удалился, на лице Лассе появилась улыбка, и Карл ткнул его ружейным стволом под подбородок. Словно гладиатор, безумец взвешивал шансы своих противников, стараясь понять, с кем ему будет легче справиться, и явно выбрал Карла. И в той же мере Карлу было ясно, как тот ошибается.
        - Ты не посмеешь выстрелить в меня. - Лассе попятился к двери. - Тот бы мог, а ты нет. Я пошел, и ты не сможешь мне помешать.
        - Попробуй только! - Карл шагнул к нему и крепко схватил за глотку.
        Лассе снова пошевелился, и Карл приставил ствол ружья к его лицу.
        И тут вдали послышались полицейские сирены.
        - Беги! - крикнул сзади Ханс.
        И, вскочив с пола с матерью на руках, толкнул на Карла коляску.
        В ту же секунду Лассе бросился прочь. Карл хотел бежать за ним, однако нога не слушалась: он пострадал сильнее, чем его противник.
        Карл увернулся от коляски, которая врезалась в стену, и направил ружье на женщину и младшего брата.
        - Смотрите! - крикнул тощий парень, указывая пальцем на длинный провод, который потянулся за Лассе.
        На глазах у всех троих провод заскользил по полу. Убегающий по коридору Лассе, вероятно, пытался сорвать со своей шеи взрыватели; провод потянулся за ним, потом дернул за собой батарею. Она повалилась набок и потащилась за ним к порогу. Когда батарея доехала до угла и врезалась в дверной косяк, незакрепленный провод попал под батарею и задел другой полюс.
        Грохот взрыва из коридора донесся до них лишь в виде глухого хлопка, да пол содрогнулся.

        Лежа впотьмах на спине и слушая свист, Мерета пыталась так расположить руки, чтобы зажимать оба запястья одновременно.
        Очень скоро она почувствовала зуд, но ничего худшего не происходило. На миг у нее возникло ожидание чуда, и она крикнула в сторону потолочных сопел, что они не смогут причинить ей вреда.
        Что чуда не будет, она поняла, когда зашаталась первая пломба. В следующие минуты она думала, не лучше ли разжать пальцы и позволить крови вытекать, Не дожидаясь, когда боль в голове, в суставах и во всех внутренних органах усилится и разольется по всему организму. А когда она решилась это сделать, то уже не чувствовала собственных рук.
        «Надо перевернуться», - сказала себе Мерета и приказала телу повернуться на бок, но в мускулах уже не было никакой силы. В голове мутилось, возникли рвотные позывы, так что она чуть не задохнулась.
        Так она лежала, не имея сил пошевелиться и лишь ощущая нарастающие судороги - сначала в седалищных мышцах, затем в диафрагме и наконец в грудной клетке.
        «Это слишком медленно тянется!» - кричал внутренний голос, между тем как она пыталась высвободить намертво стиснутые артерии.
        Еще через несколько минут она провалилась в смутный полусон. Мысли об Уффе неудержимо ускользали. От воображаемых картин остались только мелькающие цветные пятна, вспышки света и крутящиеся формы.
        Когда выскочили первые пломбы, она начала протяжно и монотонно стонать, растрачивая на стоны последние остатки сил, но даже сама себя не слыша из–за свиста сопел над головой.
        И вдруг звук исчез - утечка воздуха прекратилась. На мгновение ей показалось, что помощь пришла. Снаружи послышались голоса. Они позвали ее, и Мерета перестала стонать. Затем голос спросил, здесь ли она. Все ее существо откликнулось: «Да, я тут!», и, может быть, она даже произнесла это вслух. Затем они заговорили об Уффе как об обычном мальчике. Она пыталась произнести его имя, но не смогла. Затем что–то грохнуло, и опять зазвучал голос Лассе, убив ее последнюю надежду. Мерета медленно вдохнула и почувствовала, как судорожно стиснутые пальцы разжались, отпуская запястья. Она не знала, течет ли еще кровь, не ощущала, становится ли ее боль сильнее или слабее.
        Под потолком опять засвистело.
        Потом под ней задрожала земля, обдало жаром и холодом одновременно. На мгновение она подумала о Боге и мысленно позвала Его. Затем у нее в голове что–то блеснуло.
        Краткая вспышка света, страшный грохот, а затем хлынул яркий свет.
        Дальше она уже ничего не помнила.

        Эпилог

        2007 год

        Все это получило самое широкое освещение в прессе. Несмотря на печальные обстоятельства, новое расследование дела Люнггор и полученные в его ходе результаты были признаны значительным достижением. Пив Вестергор, как инициатор создания нового отдела, осталась чрезвычайно довольна и грелась в лучах славы, одновременно пользуясь случаем раскритиковать в пух и прах всех, кто не разделял ее взглядов на общество.
        Что в конце концов совершенно отвлекло внимание от Карла. Все, что он в итоге получил, - три визита в больницу, извлечение дроби из ноги да психотерапевтический сеанс, предложенный Моной Ибсен и им отвергнутый.
        И вот они вернулись в свой подвал. На доске объявлений появилось два пластиковых пакетика с дробью: двадцать пять штук, добытых медиками из ноги Карла, и двенадцать - из плеча Ассада. Выкидной нож с десятисантиметровым лезвием лежал теперь в ящике письменного стола. Со временем все это добро, наверное, будет выброшено.
        Можно сказать, что с Ассадом они сработались: Карл не вмешивался в его дела, а тот вносил в подвальное существование дух беспечности. Три недели проведя в полном бездействии, уделяя внимание лишь сигаретам и кофе, который варил Ассад, да слушая заунывную музыку, Карл наконец протянул руку к стопке дел в углу стола и начал их перебирать.
        Работы было невпроворот.
        - Карл, ты не собираешься сегодня в Фелледспарк? - спросил Ассад, заглянув в дверь. - Ты же знаешь - Первое мая. Много народу на улицах, праздник, всюду флаги. Так ведь говорят?
        Карл нехотя поднял взгляд и кивнул.
        - Попозже разве что. Но ты, если хочешь, можешь идти.
        Карл взглянул на часы - двенадцать. В прежние времена за людьми признавалось право на короткий день.
        Но Ассад покачал головой:
        - Это не для меня. Там слишком много людей, с которыми я не хочу встречаться.
        Карл опять кивнул. Что ж, его дело.
        - Завтра рассмотрим эту стопку, - сказал он, похлопав по папкам рукой. - Договорились?
        Возле глаз Ассада разбежались морщинки, так что пластырь на виске чуть не отклеился.
        - Хорошо, Карл! - согласился он.
        И тут зазвонил телефон. Это была Лиза, и, конечно же, с обычным сообщением: начальник отдела убийств просит Карла подняться к нему в кабинет.
        Карл выдвинул нижний ящик письменного стола и вынул оттуда тоненькую пластиковую папочку. У него было такое чувство, что сегодня без нее не обойтись.
        - Ну, Карл, как дела?
        На этой неделе Маркус Якобсен уже в третий раз имел удовольствие задавать этот вопрос.
        Карл пожал плечами.
        - Что ты теперь расследуешь?
        Снова пожатие плечами.
        Начальник отдела убийств снял бифокальные очки и положил в бумажный развал на столе.
        - Прокурор внес сегодня предложение о соглашении с адвокатами Уллы Йенсен и ее сына.
        - Вот как.
        - Восемь лет матери и три года сыну.
        Карл кивнул: вполне ожидаемое решение.
        - Улла Йенсен, по–видимому, попадет в закрытое психиатрическое заведение.
        Карл еще раз кивнул. Наверняка скоро и сын последует за ней туда же. Разве может этот несчастный пережить тюремное заключение и остаться в здравом уме?
        - Слышно что–нибудь новое о Мерете Люнггор?
        Карл покачал головой:
        - Она все еще находится в искусственной коме, но хорошего ждать нечего. Вероятно, мозг непоправимо пострадал от множественных тромбов.
        Маркус Якобсен кивнул:
        - Ты и водолазы из Хольмена сделали все возможное!
        Шеф перебросил Карлу журнал: судя по обложке, по водолазному делу, только заголовок был написан как–то странно. Неграмотные они, что ли?
        - Все правильно, просто это норвежский журнал. Открой на четвертой странице.
        Карл окинул быстрым взглядом иллюстрации. Старая фотография Мереты Люнггор. Фотография герметической капсулы, которую водолазы пристыковали к двери шлюза, чтобы спасатель мог перенести женщину из барокамеры в мобильную декомпрессионную камеру. Ниже был помещен краткий текст, в котором разъяснялись функции спасателя и ход подготовительной работы в герметической капсуле, рассказывалось об устройстве барокамеры, о ее пристыковке, о том, как сначала давление в камере повысили, чтобы остановить кровотечение из ран женщины. Имелся план здания и чертеж мобильной камеры со спасателем внутри, который давал пострадавшей кислород и оказывал первую помощь. Далее размещались фотографии врачей перед огромной барокамерой в Ригсхоспиталете и старшего сержанта Микаэля Овергора, специалиста, который внутри барокамеры ухаживал за умирающей от кессонной болезни пациенткой. А в конце был крупнозернистый снимок Карла и Ассада, сделанный на пути в машину «скорой помощи».
        «Выдающийся пример взаимодействия экспертов военно–морского флота и вновь учрежденного отдела полиции, которым завершилось вызвавшее самые разноречивые предположения дело о розыске пропавшего человека в Дании» - гласил заголовок.
        - Да, - начал шеф отдела убийств, улыбнувшись самой обаятельной из своих улыбок, - в связи с этим к нам обратилось полицейское управление Осло. Они хотят подробнее ознакомиться с твоей работой, Карл. Осенью они направят к нам делегацию, и я прошу тебя оказать им хороший прием.
        Карл невольно скривился:
        - Мне некогда этим заниматься!
        Только еще не хватало, чтобы в его подвальных коридорах толпились норвежцы!
        - Ты же знаешь, нас всего два человека в отделе. А чему, кстати, сейчас равен наш бюджет, шеф?
        Маркус Якобсен ловко уклонился от прямого ответа.
        - Сейчас, когда ты снова выздоровел и вернулся на работу, тебе самое время подписать эту бумагу. - Он протянул Карлу то дурацкое заявление с просьбой принять его на курсы повышения квалификации для руководящего состава.
        - Не хочу, шеф. - Карл к нему даже не притронулся.
        - Но так надо. Почему ты не хочешь?
        «Сейчас у нас обоих одно на уме: как бы поскорее закурить», - подумал Карл.
        - Причин много, - сказал он. - Вспомни, например, о реформе социального обеспечения. Очень скоро для нас будет введен пенсионный возраст начиная с пятидесяти лет, в зависимости от занимаемой должности. Я не хочу быть полицейским, который трясется за свое место, и не хочу превращаться в канцелярскую крысу. Не нужно мне много подчиненных. Не хочу учить уроки, сдавать экзамены, стар я уже для этого. Не хочу заказывать новые визитные карточки и вообще не хочу никаких повышений. Вот почему, шеф.
        Начальник отдела убийств устало посмотрел на него:
        - Ты перечислил много такого, чего вовсе не будет. Однако если ты хочешь быть начальником отдела «Q», значит, надо идти на курсы.
        - Нет, Маркус. - Карл покачал головой. - Хватит с меня учиться, я больше не хочу. С меня хватает того, что приходится с пасынком заниматься математикой. Только он все равно провалится. Отдел «Q» по–прежнему так и будет возглавлять вице–комиссар полиции - вот мое последнее слово, а я так и буду ходить в прежнем чине.
        Он поднял руку и показал шефу пластиковую папку.
        - Маркус, видишь это? - Он вынул листок из папки. - Тут текущий бюджет отдела «Q» в том виде, в каком он был утвержден фолькетингом.
        С другой стороны стола послышался тяжелый вздох.
        Карл указал пальцем на итоговую строку: пять миллионов крон в год.
        - Насколько я понимаю, получается на четыре с лишним миллиона больше того, что тратится на содержание моего отдела. Я ведь не ошибся?
        Начальник отдела убийств потер лоб.
        - Что ты этим хочешь сказать? - с заметным раздражением спросил он.
        - Тебе ведь хочется, чтобы я забыл про эту бумажку, а мне хочется, чтобы ты забыл про приглашение на курсы.
        У шефа заметно изменился цвет лица.
        - Карл, это шантаж, - неестественно спокойным голосом ответил он. - Тут у нас так не принято.
        - Вот именно, шеф. - Карл вытащил из кармана зажигалку и поджег листочек с бюджетом отдела.
        Цифра за цифрой вся смета исчезла в пламени. Пепел он сбросил на одну из брошюрок, загромождавших письменный стол, а затем протянул зажигалку Маркусу Якобсену.

        Вернувшись в подвал, Карл застал Ассада в поклоне на молитвенном коврике: сейчас тот был недоступен ни для чего мирского. Карл написал записку и оставил ее на полу у дверей каморки.
        «Увидимся завтра», - было написано на листке.
        По пути в Хорнбэк он обдумывал, что скажет Харди об амагерском деле. Да надо ли вообще заводить этот разговор? В последние недели дела у Харди шли неважно: плохо было с отделением слюны и он с трудом мог говорить. Врачи сказали, что это поправимо. Хуже обстояло с его желанием жить.
        По этой причине его перевели в другую комнату с лучшим видом из окна: лежа на боку, он, вероятно, мог наблюдать, как где–то вдали по Эресунну проходят вереницы судов.
        Год назад они сидели в кафе на Баккене, обжираясь свининой в соусе с петрушкой и запивая ее из бутылки с большой золотой медалью, и Карл изливал душу, жалуясь на Виггу. Сейчас же он сидел у кровати Харди и не имел права жаловаться ни на что.
        - Полиции Сорё пришлось отпустить человека в рубашке, - брякнул он без обиняков.
        - Кого? - сипло переспросил Харди, ни на миллиметр не повернув головы.
        - У него есть алиби. Но все уверены, что он тот самый. Тот, кто стрелял в тебя, в меня и в Анкера и кто совершил убийство в Сорё. И все же им пришлось его отпустить. Мне очень жаль, что не могу сказать тебе ничего другого.
        - Плевать мне на это. - Харди закашлялся, как будто поперхнулся, а Карл, обойдя вокруг кровати, намочил под краном бумажную салфетку. - Какая мне радость, если даже они его поймают?
        - Мы поймаем и его, и остальных, кто в этом участвовал, - заверил Карл, отирая ему подбородок и выступившую в уголках рта пену. - Вижу, придется мне самому этим заняться. Не будут эти мерзавцы разгуливать на свободе, я этого не допущу!
        - Желаю повеселиться! - сказал Харди и помолчал немного, словно собираясь с силами. - Вчера приходила вдова Анкера, - выговорил он наконец. - Невеселая была встреча.
        Карл вспомнил непримиримое лицо Элисабеты Хойер. Со дня смерти Анкера они не разговаривали, даже на похоронах она не сказала ему ни слова. Узнав о гибели мужа, с первой же секунды она винила во всем Карла.
        - Обо мне говорила что–нибудь?
        Харди не ответил, лишь моргнул несколько раз, провожая глазами корабли за окном.
        - Ты по–прежнему отказываешься помочь мне умереть? - спросил он наконец.
        Карл только погладил его по щеке:
        - Харди, если бы я мог! Но нет, не могу.
        - Тогда помоги мне вернуться домой. Обещаешь? Я не хочу больше тут оставаться.
        - А что говорит твоя жена?
        - Она еще не знает. Я только сейчас решил.
        Карл представил себе Минну Хеннингсен. Они с Харди познакомились совсем юными. Сейчас их сын уже уехал из дома, а она все еще выглядит молодо. В сложившихся обстоятельствах у нее, наверное, своих забот хватает.
        - Карл, съезди к ней сегодня и поговори. Ты мне окажешь огромную услугу.
        Карл устремил взгляд на корабли. Скорее всего, Харди пожалеет об этой просьбе.

        Чтобы убедиться в своей правоте, Карлу хватило нескольких секунд.
        Когда Минна Хеннингсен открыла ему дверь, он обнаружил, что дом полон беззаботных гостей: там было шесть женщин в ярких нарядах, задорных шляпках и с планами весело провести вечер. Едва ли это соответствовало ожиданиям Харди.
        - Карл, сегодня Первое мая. Такая уж в нашем девчачьем клубе традиция. Не забыл?
        Он кивком поздоровался, и хозяйка быстро увела его на кухню.
        Весь разговор занял десять минут. Взяв Карла за руку, Минна пожаловалась, как трудно ей приходится и как она соскучилась по всему, что было раньше. Потом немножко всплакнула, уткнувшись ему в плечо, пытаясь объяснить, почему ей будет не справиться с уходом за Харди.
        Утерев слезы, она с робкой, заискивающей улыбкой спросила, не хочет ли он как–нибудь к ней заглянуть на обед. Ей, мол, нужно выговориться, но истинный смысл приглашения был столь очевиден, что его заметил бы и слепой.

        На бульваре набережной Карл встрепенулся - из Фелледспарка доносился гомон, там кипела жизнь. Похоже, народ просыпается после зимней спячки.
        Мелькнула мысль пойти туда и пропустить кружку пива в память о прошлом, но Карл отогнал ее и сел в машину.
        «Если бы я так не запал на эту дурочку Мону Ибсен и не будь Минна женой моего парализованного друга, я бы принял ее приглашение», - подумал он.
        И тут зазвонил телефон. Это оказался Ассад; он заговорил так быстро и возбужденно, что Карл поначалу не мог ничего разобрать.
        - Эй, эй, давай помедленнее! - попросил он. - Ты все на работе? Повтори еще раз, что ты там говоришь.
        - Звонили из Ригсхоспиталета, шефу передали сообщение. Я только что узнал от Лизы. Мерета Люнггор вышла из комы.
        - Когда это произошло? - Карл вытаращил глаза.
        - Сегодня утром. Я подумал, надо тебе позвонить, ты обрадуешься.
        Карл поблагодарил, отключил связь и еще долго смотрел на ожившие деревья в праздничном наряде светло–зеленых трепещущих ветвей. Казалось бы, надо радоваться всей душой, а у него не получалось. Может быть, Мерета так и пролежит овощем всю оставшуюся жизнь. У всего на свете есть своя обратная сторона, даже весна не вечна. И каждый ее новый приход приносит новую боль.
        «Да, - подумал он, - скоро снова начнет рано темнеть». И сам себя ненавидел за эту мысль.
        Он еще раз взглянул в сторону Фелледспарка и суровой громады Ригсхоспиталета, которая высилась за ним вдалеке. А потом снова, уже во второй раз за этот день, выставил под лобовым стеклом парковочную карточку и отправился в больницу. Девиз нынешнего майского праздника был «Дания - вновь на старте», а над народом, сидящим на траве с банками пива, разносилась прощальная речь Ютте Андерсон, изображение которой можно было видеть на гигантском экране.
        Уж как тут не ждать улучшений!
        Когда Карл и его друзья в молодости праздновали Первое мая, они в своих майках напоминали кузнечиков. За прошедшее время живой вес народных масс увеличился раз в двадцать, и население, вышедшее выразить протест, выглядело довольным и умиротворенным сверх меры. Правительство в изобилии снабдило его дешевым куревом, дешевой выпивкой, а также прочими вещами, нужными и ненужными. Народ на лужайке, возможно, и не согласен с правительством, но проблема эта лишь временная. Средняя продолжительность жизни растет не по дням, а по часам. Скоро им даже не придется завидовать спортивным достижениям более здоровых людей, о которых рассказывает Датское радио.
        Да уж, ситуация действительно под контролем!

        Внизу в проходе уже собралась группа журналистов.
        Завидев выходящего из лифта Карла, они все кинулись к нему, чтобы первыми задать свой вопрос.
        - Карл Мёрк! - крикнул один в переднем ряду. - Что говорят врачи о том, в какой степени пострадал мозг Мереты Люнггор? Вы это знаете?
        - Скажите, вице–комиссар, вы раньше уже навещали Мерету Люнггор? - спросил другой.
        - Эй, Мёрк! Как ты сам оцениваешь свою работу? Гордишься собой? - послышалось сбоку.
        Обернувшись на этот голос, Карл увидел красные глазки Пелле Хюттестеда. Остальные журналисты бросали на своего коллегу злобные взгляды, словно считали его недостойным звания журналиста.
        И это вполне соответствовало действительности.
        Карл ответил на несколько вопросов, но затем его внимание отвлекла нарастающая тяжесть в груди. Никто не спросил его, почему он пришел, да он и сам этого не знал.
        Он рассчитывал застать в отделении больше посетителей, но, кроме старшей сестры из «Эгелю», сидевшей в дальнем конце вместе с Уффе, не увидел ни одного знакомого лица. Мерета Люнггор представляла собой хороший материал для прессы, но как человек она была всего лишь история болезни. Двухнедельный курс интенсивного лечения в барокамере, осуществляемый специалистами по кессонной болезни, затем неделя в травматологическом отделении, затем отделение интенсивного лечения в нейрохирургическом, а теперь вот в неврологии.
        Решение вывести ее из комы - это пробная попытка, объяснила сестра, к которой Карл обратился с вопросом. Она призналась, что знает его: он тот человек, который отыскал Мерету Люнггор. Другого она бы выставила вон.
        Карл медленно направился к двоим посетителям, которые сидели на стульях и пили воду из кружек. Уффе держал свою обеими руками.
        Старшей сестре из «Эгелю» Карл слегка поклонился, не надеясь, что она ответит на приветствие, но она встала и протянула ему руку. Вид у нее был взволнованный, но она ничего не сказала, а просто села снова на место и продолжала смотреть на дверь больничной палаты, придерживая локоть Уффе.
        За дверью кипела какая–то суета. Врачи входили и выходили, кивали посетителям, проходя мимо. Через час подошла медсестра и предложила им чашку кофе.
        Карл никуда не спешил: вечеринки Мортена возле гриля все походили одна на другую. Попивая кофе, он посматривал на Уффе: тот сидел тихо, глядя на дверь, и даже когда мимо двери проходила сестра, его взгляд не менял направления.
        Встретившись глазами с женщиной из «Эгелю», Карл кивнул на Уффе и знаком поинтересовался, как его дела. В ответ она лишь улыбнулась и неопределенное качнула головой: не так чтобы плохо, но и не сказать, что хорошо.
        Прошло несколько минут, затем кофе возымел свое действие. А когда Карл вернулся из туалета, стулья в коридоре были пусты.
        Тогда он подошел и чуть–чуть приоткрыл дверь.
        В палате было совсем тихо. У изножья кровати стоял Уффе, рядом его провожатая, положив руку ему на плечо. Медицинская сестра записывала цифры с экранов измерительных приборов.
        Мерета Люнггор, с перевязанной головой, была почти не видна под простыней, натянутой до самого подбородка. Она лежала очень умиротворенная, губы ее были приоткрыты, веки слегка подрагивали. Гематомы на лице почти прошли, однако общее впечатление было удручающим. Если прежде все в ней дышало здоровьем и энергией, то сейчас она поражала болезненностью и хрупкостью. Белая как снег, истончившаяся кожа, темные круги под запавшими глазами.
        - Подойдите поближе, - предложила сестра, убирая в карман шариковую ручку. - Сейчас я снова ее разбужу. Но не ждите от нее непременно какой–то реакции. Она по–прежнему очень плохо видит, и у нее частичный паралич, вызванный тромбами. Вероятно, значительно нарушена также мозговая деятельность. Но она не так безнадежна, как можно подумать, судя по ее теперешнему состоянию. Мы надеемся, что со временем она сможет ходить, но пока неизвестно, насколько у нее восстановятся коммуникативные функции. Тромбов больше нет, но она все время молчит. Вероятно, афазия навсегда лишила ее дара речи, к этому нам, кажется, нужно быть готовыми. - Женщина кивнул сама себе. - Мы не знаем, что она думает, но нужно надеяться на лучшее.
        Подойдя к пациентке, она включила одну из многочисленных капельниц, которые висели над кроватью.
        - Ну вот! Еще немного, и, думаю, она придет в сознание. Если что–то понадобится, дерните, пожалуйста, за этот шнурок.
        С этими словами сестра убежала, деловито стуча каблучками, навстречу каким–то другим из своих многочисленных обязанностей.
        Трое оставшихся молча ждали, глядя на Мерету. Уффе - без всякого выражения, его спутница - печально поджав губы. Может быть, для всех было бы лучше, если бы Карл не вмешался в это дело.
        Прошла минута, и веки Мереты медленно–медленно начали подниматься. Было видно, что ей трудно смотреть на свет. Белки глаз покрывала сетка красно–коричневых жилок, и все же ее пробуждение так взволновало Карла, что он невольно затаил дыхание. Затем она снова опустила ресницы.
        - Иди, Уффе, - сказала старшая сестра из «Эгелю», - посиди рядом с Меретой.
        Он, по–видимому, понял, потому что сам направился к стулу и сел возле кровати, нагнувшись над нею так близко, что его волосы подрагивали от дыхания лежащей.
        Сначала он просто сидел, обратив на нее взгляд, потом приподнял край простыни, приоткрыв ее руку. Взяв ее в свою, он продолжал сидеть, разглядывая лицо Мереты.
        Карл подошел поближе и встал в изножье кровати рядом со старшей сестрой.
        Смотреть на безмолвного Уффе, держащего в своей ладони руку Мереты и прижавшегося щекой к ее щеке, было неописуемо трогательно. В эту минуту он походил на щенка, который потерялся было, но после неустанных поисков наконец нашел своих собратьев и снова притулился к их теплым родным бокам.
        Затем Уффе чуть–чуть отстранился, еще раз внимательно посмотрел на лицо Мереты, приник губами к ее щеке и поцеловал.
        Карл заметил, как по ее телу под простыней пробежала дрожь и сердечный ритм на электрокардиографе слегка ускорился. Он перевел взгляд на ближайший измерительный прибор: да, пульс действительно стал быстрее. Затем из ее губ вырвался глубокий вздох, и она открыла глаза. На этот раз голова Уффе заслоняла от нее свет, и первое, на что упал ее взгляд, было лицо брата, который с улыбкой склонялся над ней.
        Карл сам невольно вытаращил глаза, когда заметил, что ее взгляд с каждым мгновением становится все более и более осмысленным. Ее губы приоткрылись, затем дрогнули. Но между братом и сестрой возникло такое сильное напряжение, что оба не могли подать хоть какой–нибудь знак. Лицо Уффе на глазах наливалось краской, словно он задерживает дыхание. Затем он начал тихонько покачиваться взад и вперед, а из горла у него вырывались жалобные звуки. С еще более растерянным и подавленным видом он открыл рот, зажмурился и выпустил руку сестры, хватаясь ладонью за горло. Из его рта не вылетало ни звука, но было видно, что мысленно он кричит.
        Затем он с силой выдохнул и, казалось, готов был откинуться к спинке стула, отказавшись от борьбы, но тут в его горле опять родился звук, на этот раз более отчетливый.
        - Ммм, - замычал он и в изнеможении перевел дыхание. - Мммм…
        Теперь Мерета напряженно глядела на брата. Она несомненно понимала, кто перед ней находится. Глаза у нее заблестели.
        Карл едва не задохнулся. Сестра рядом с ним прижала ладони ко рту.
        - М–м–мерета, - со страшным усилием вымолвил Уффе.
        Он и сам был потрясен этим потоком звуков. Он быстро вздохнул, и на секунду у него отвисла челюсть. Женщина рядом с Карлом рыдала и, не глядя, схватилась за его плечо.
        Затем опущенная рука Уффе поднялась, и он снова поймал руку Мереты.
        Он пожимал эту руку, целовал ее, а сам дрожал, как в ознобе, точно его только что вытащили из проруби.
        И тут вдруг Мерета приподняла голову. Ее глаза были широко раскрыты, тело напряжено, пальцы свободной руки, словно сведенные судорогой, стиснуты в кулачок. Даже Уффе воспринял эти перемены как предвестие чего–то недоброго, а старшая сестра тотчас же бросилась дергать шнурок.
        И тут из уст Мереты вырвался глухой звук, а все тело сразу расслабилось. Глаза ее оставались раскрытыми, и она ловила взгляд брата. Затем она снова издала тот глухой звук, какой бывает, если дохнуть на заледеневшее окно. Теперь она улыбалась. Ее саму словно бы пробудил этот звук, вырвавшийся у нее откуда–то из самых глубин.
        Позади отворилась дверь, в комнату вбежала сестра, за ней молодой врач - оба встревоженные. Остановившись перед кроватью, они увидели спокойно отдыхающую Мерету Люнггор, держащую за руку брата.
        Проверив показания приборов, медики не обнаружили ничего страшного и вопросительно обернулись к Карлу и сестре из «Эгелю». Но не успели они задать вопрос, как из уст Мереты снова послышались звуки.
        Уффе подставил ухо к самому рту сестры, но ее голос услышали все, кто был в комнате.
        - Спасибо, Уффе, - сказала она и подняла взгляд на Карла.
        И Карл почувствовал, как боль в груди постепенно отступает.

        Примечания

        1
        Остров, на котором расположен один из районов Копенгагена. (Здесь и далее примечания переводчика.)
        2
        Датский парламент.
        3
        Во дворце Кристиансборг размещается датский парламент, который раньше назывался Риксдагом, и так, по старой памяти, называется один из внутренних дворов этого дворцового комплекса.
        4
        Датский город в западной части Ютландии.
        5
        Район Копенгагена.
        6
        В избирательном списке каждая партия обозначается какой–либо буквой алфавита.
        7
        Старинное здание бывшего Народного дома, предназначенное под снос и с 1982 года занятое молодежью левых взглядов. В 2007 году его обитатели были выселены с помощью полиции.
        8
        Мыс и коммуна в регионе Зеландия.
        9
        Шведская фирма готовой одежды, основанная Филиппой Кнутссон в 1993 г.
        10
        «Не стреляй в меня! Я всего лишь пианист» (англ.).
        11
        Шутливое название столовой фолькетинга («снапс» значит «водка»).
        12
        Датский союз юристов и экономистов, входящий в Центральную организацию работников умственного труда.
        13
        «Государственная больница» - название большой многопрофильной больницы в Копенгагене.
        14
        Имя одного из пары вещих воронов, спутников древнескандинавского бога Одина.
        15
        Популярный кукольный персонаж, изящный старинный кавалер в пудреном парике и с кружевным жабо.
        16
        Один из внутренних дворов здания полицейской префектуры Копенгагена.
        17
        Нацистка, отрицательный персонаж комиксов и фильмов.
        18
        Напольные часы, изготовлявшиеся на острове Борнхольм до начала XX века.
        19
        «Датское радио» - государственная компания, объединяющая средства массовой информации.
        20
        Государственный регистр населения Дании, в котором каждому гражданину присвоен персональный номер.
        21
        Такое бывает один раз в жизни (англ.).
        22
        Никоим образом (англ.).
        23
        Прозвище героя одноименной автобиографической книги Анри Шарьера, долгое время просидевшего в тюрьме по несправедливому приговору и неоднократно совершавшего побеги.
        24
        Название карточной игры на запоминание.
        25
        По выбору, по желанию, за отдельную плату (фр.).
        26
        К сожалению (англ.).
        27
        Датское предприятие, производящее инсулин.
        28
        База датского военно–морского флота в Копенгагене.

        Юсси Адлер-Ольсен
        Охотники на фазанов

        Посвящается трем грациям и железным леди Анне, Лене и Шарлотте

        Горячо благодарю Ханну Адлер-Ольсен за оказанную ею каждодневную поддержку и понимание. Благодарю также Элисабету Веренс, Фредди Мильтона, Эдди Кирана, Ханну Петерсен, Мишу Шмальстига и Хеннинга Куре за драгоценные и глубокие комментарии, а также Йенса Беринга за консультацию по логистике и Анну К. Андерсен за орлиное око и щупальца спрута. Благодарю также Гиту и Петера К. Раннес и Датский писательский и переводческий центр «Хальд» за оказанное гостеприимство в период, когда это было так необходимо, и Поуля Г. Экснера за обычную бескомпромиссность. Благодарю Карло Андерсена за разносторонние познания, в частности об охоте, и комиссара полиции Лейфа Кристенсена за то, что так щедро делился своим опытом и за внесенные им профессиональные уточнения.
        Благодарю вас, моих замечательных читателей, заходивших на мой сайт www.jussiadlerolsen.com и пожелавших мне новых творческих начинаний.

        Пролог

        Над вершинами деревьев прогремел новый выстрел.
        Крики загонщиков звучали все громче и ближе. Тяжелые удары пульса болезненно отдавались в барабанных перепонках, а сырой воздух разрывал легкие при каждом торопливом вдохе.
        «Бежать, бежать, не падать! Если упаду, мне уже не встать. Черт! Черт! Ну что же это такое, никак не освободить руки! Ох! Бежать, бежать! Тсс! Только бы они меня не услышали! Неужто услыхали? Неужели моя жизнь на этом кончится?»
        Ветки то и дело хлестали по лицу, оставляя кровоточащие царапины. Кровь смешивалась с потом.
        Вот уже крики послышались со всех сторон. И только тут появился страх смерти.
        Грохнуло еще несколько выстрелов. Рассекающие прохладный воздух пули просвистели так близко, что тело покрылось испариной и одежда мгновенно прилипла к нему.
        Еще минута или две, и они будут здесь. Почему руки за спиной никак не слушаются? Неужели липкая лента может быть такой крепкой?
        Хлопая крыльями, над деревьями взлетели вспугнутые птицы. За стеной елей отчетливей проступили движущиеся тени. Теперь до них оставалось каких-нибудь сто метров. Все стало отчетливей - голоса, кровожадный азарт охотников.
        Как они это сделают? Один выстрел, одна стрела - и конец? Так просто?
        Нет, нет! Этого им не хватит. Для таких негодяев это было бы слишком милосердно. У них наготове ружья и ножи. Они уже показали, как эффективно действуют их арбалеты!
        «Где же мне спрятаться? Где найти местечко? Успею ли я вернуться назад? Или нет?»
        Взгляд обшаривал почву, метался туда и сюда. Но лента, наклеенная на глаза, мешала толком что-то разглядеть, и ноги, спотыкаясь, снова пустились бегом.
        «Теперь я на себе почувствую, каково это - оказаться в их власти. Для меня они не сделают исключения, ведь только так они получают свое. Все будет по полной программе».
        И тут сердце заколотилось так сильно, что в груди стало больно.

        1

        Решившись выйти на Стрёгет,[1] она ступала, как по лезвию ножа. Наполовину закрыв лицо грязно-зеленым шарфом, она крадучись шла мимо витрин, внимательно оглядывая улицу. Задача заключалась в том, чтобы распознать кого нужно, оставаясь при этом неузнанной. Этого требовали ее демоны, и она вновь и вновь скользила по улицам, одинокая среди прохожих, с мертвыми глазами сновавших мимо нее туда и сюда.
        Кимми подняла взгляд на фонари, холодным светом заливавшие Вестерброгаде. Принюхалась, раздувая ноздри. Скоро наступят морозные ночи. Пора привести в порядок зимнее убежище.
        У пешеходного перехода к Центральному вокзалу столпилась кучка вышедших из Тиволи иззябших посетителей. Взгляд Кимми упал на женщину рядом, в твидовом пальто. Прищурившись, женщина оглядела ее, поморщилась и посторонилась, будто хотела отодвинуться подальше.
        «Спокойно, Кимми!» - подсказывало подсознание, но на нее уже нахлынула нарастающая ярость.
        Она окинула женщину взглядом сверху вниз, осмотрела матово блестящие колготки, потом туфли на высоких каблуках. И постаралась спрятать улыбку - эти каблучки не выдержат одного резкого пинка. Женщина грохнется и сама узнает, что от соприкосновения с мокрым тротуаром любой наряд приобретает весьма непрезентабельный вид. И больше не будет так морщиться!
        Кимми подняла взгляд и посмотрела женщине прямо в глаза. Подведенные веки, напудренный носик, укладка волосок к волоску. Взгляд невидящий и неприступный. Да уж, таких дамочек из высших слоев, пустых внутри, как пузырь, Кимми насмотрелась в свое время достаточно. Сама она когда-то была одной из них, как и ее подруги, и мачеха.
        Они были ей отвратительны.
        «Ну, сделай что-нибудь! - нашептывали голоса у нее в голове. - Неужели ты это стерпишь? Покажи ей! Давай же, действуй!»
        С другой стороны улицы на Кимми поглядывала кучка темнокожих подростков. Если бы не они, она толкнула бы эту женщину под сорок седьмой автобус, который как раз ехал мимо. Она отчетливо видела кровавое месиво под колесами, ощущала ужас толпы и собственное сладкое чувство справедливого возмездия.
        Но Кимми удержалась: в толпе всегда найдутся внимательные глаза. А еще ей мешало что-то в душе - страшные отголоски далеких дней.
        Подняв рукав к носу, она понюхала ткань. В чем-то эта фифа права: от рукава страшно воняло.
        Как только зажегся зеленый свет, Кимми ступила на мостовую, волоча за собой чемодан; колесики перекосило, так что он переваливался на ходу. Больше она не будет с ним таскаться, эту рухлядь давно пора выкинуть и заменить на новый.

        В здании вокзала, рядом с киоском, стоял газетный стенд - словно нарочно назло всем спешащим пассажирам и незрячим. По пути через город Кимми уже несколько раз попадались эти страницы, вывешенные на всеобщее обозрение; завлекательные заголовки вызывали у нее тошноту. Когда такие стенды попадались на пути, она отворачивалась и только бурчала себе под нос: «Скоты!» Но, невольно повернув голову, она мельком увидела первую страницу и содрогнулась от одного вида этого человека.
        Под фотографией было написано: «Дитлев Прам скупает частные клиники в Польше; общая сумма сделки составляет двенадцать миллиардов». Кимми сплюнула на пол и немного постояла, стараясь успокоиться. Она ненавидит Дитлева Прама. И Дитлева, и Торстена, и Ульрика. Ничего! Однажды она им покажет! Когда-нибудь она их сделает! Обязательно.
        Она усмехнулась, и встречный прохожий улыбнулся ей в ответ. Вот еще один дурачок, воображающий, будто ему известно, о чем думают другие!
        И тут она вдруг остановилась.
        В нескольких шагах впереди стояла на своем обычном месте Тина Крысятница: немного подавшись вперед и покачиваясь на нетвердых ногах, с грязными руками и набрякшими веками, вытянув перед собой раскрытую ладонь, в идиотской уверенности, что хоть кто-нибудь из толпы сунет ей десятку. Только наркоманы и способны стоять так часами. Придурки несчастные!
        Кимми хотела прошмыгнуть у нее за спиной к выходу на Ревентловсгаде, но Тина заметила ее.
        - Привет! Какого черта, Кимми! Привет! - прогнусавила она, на миг вынырнув из тумана, который окутывал ее сознание.
        Но Кимми не ответила. Тина Крысятница соображала, только сидя на любимой скамейке с банкой пива в одной руке и сигаретой в другой, сейчас от нее все равно не будет толку.
        А ведь она являлась единственным существом, с которым у Кимми сложились человеческие отношения.

        На улицах гулял пронизывающий ветер, и народ спешил поскорее добраться до дома. Кимми выглянула наружу: на стоянке такси перед выходом на Истедгаде напротив вокзала выстроились пять «мерседесов» с включенными моторами. Значит, когда понадобится, хотя бы одна машина там будет.
        Перейдя через дорогу, где в подвальчике располагалась тайская лавка, Кимми поставила чемодан возле окна. Она не раз оставляла здесь чемодан, и только однажды его стащили. Сегодня этого не случится: в такую погоду даже воры прячутся по домам. А впрочем, какая разница! В чемодане не было ничего, из-за чего стоило бы волноваться.
        Она не провела на вокзальной площади и десяти минут, как добыча сама приплыла в руки. Из такси вышла стройная красотка в норковой шубке примерно сорок четвертого размера и с чемоданом на хороших резиновых колесиках. Несколько лет назад Кимми охотилась исключительно на женщин сорок шестого размера, но от жизни бездомной бродяжки особо не разжиреешь.
        Женщина остановилась перед билетным автоматом в зале. Пока она разбиралась, что к чему, Кимми сперла чемодан и направилась к заднему выходу. Не успела хозяйка барахла и глазом моргнуть, как Кимми уже очутилась на Ревентловсгаде у стоянки такси.
        Дело мастера боится!
        На стоянке она уложила добычу в багажник ближайшего такси и велела шоферу покатать ее по улицам. Таксист взглянул на нее с подозрением и брезгливо сморщил нос, но Кимми вынула из кармана пальто толстую пачку стокроновых купюр.
        - Делай как сказано, и получишь парочку сотен на чай.
        Через час она вернется за старым чемоданом уже в новых шмотках и пахнущая духами незнакомой женщины.
        Небось тогда таксисту уже незачем будет морщиться!

        2

        Дитлев Прам был красивым мужчиной и прекрасно об этом знал. В бизнес-классе самолета всегда находились женщины, которые, послушав, какой у него «ламборджини» и как быстро он домчит их до своей резиденции в Рунгстеде, не отказывались от такого предложения.
        На этот раз он выбрал даму с пушистыми волосами и в очках в тяжелой черной оправе, которая придавала ей неприступный вид. Это его раззадорило, но завести с ней разговор не удалось. Он протянул ей журнал «Экономист» с фотографией атомной электростанции на обложке, но она отстранила подношение. Он заказал ей напиток, но она не стала пить. И когда самолет согласно расписанию приземлился в Каструпе, Дитлев понял, что напрасно потерял драгоценные девяносто минут полета.
        Такие неудачи его бесили.
        Он направился прямиком по застекленному переходу в Третий терминал и, приближаясь к эскалатору, увидел подходящую жертву: человека с неуверенной походкой, который двигался в том же направлении.
        Дитлев прибавил ходу и подошел к эскалатору в тот самый миг, когда старик поставил на него ногу. Достаточно сделать подножку, и тощий урод со всего маху упадет и врежется мордой в плексигласовое окно. Дитлев ясно увидел эту картину; его так и подмывало воплотить ее в жизнь, такой уж он был человек. Он, можно сказать, вырос на этом, как остальные члены его группы. Для него в этом не было ничего противного или постыдного. Во всем виновата та баба из самолета: могла бы не строить недотрогу, и тогда через час они с ней уже лежали бы в спальне у него дома.

        В зеркале заднего вида возник ресторан «Страндмёллекроен», перед глазами ослепительно засверкала знакомая морская гладь. Как раз в это время раздался сигнал мобильника. Дитлев посмотрел на дисплей: звонил Ульрик.
        - Кое-кто видел ее несколько дней назад, - начал тот, когда Дитлев отозвался. - На переходе через Бернсторфсгаде перед Центральным вокзалом.
        - Ясно. - Дитлев выключил проигрыватель. - Когда именно?
        - В понедельник. Десятого сентября. Около девяти вечера.
        - И что ты предпринял в связи с этим?
        - Мы с Торстеном сходили туда, но ее не нашли.
        - Торстен тоже там был?
        - Был. Но ты же знаешь, от него никакого толку.
        - Кому поручили это задание?
        - Ольбеку.
        - Хорошо. Как она выглядела?
        - Одета вполне прилично, как мне сказали. Похудела. Но от нее воняло.
        - Воняло, говоришь?
        - Да. Потом и мочой.
        Дитлев кивнул. Хуже всего в Кимми было даже не то, что она иногда вдруг исчезала на месяцы и даже годы. Главное, с ней вообще не угадаешь, чего ждать: то пропадает, то вдруг возникает, как привидение. Она представляла главную опасность в их жизни, единственную настоящую угрозу.
        - На этот раз мы ее поймаем. Ульрик, ты с нами?
        - А зачем еще, думаешь, я тебе позвонил?

        3

        Только войдя в неосвещенный подвал полицейского управления, где располагался отдел «Q», Карл Мёрк по-настоящему осознал, что лето прошло и отпуск закончился. Включив свет и кинув взгляд на свой письменный стол, загроможденный стопками папок с делами, он почувствовал острый приступ панического желания захлопнуть дверь и бежать отсюда куда глаза глядят. Не помог даже поставленный Ассадом посреди стола букет гладиолусов такого размера, что хватило бы перегородить какой-нибудь проспект не из самых широких.
        - С возвращением на работу, босс! - послышалось за спиной.
        Карл обернулся и встретился взглядом с искрящимися бодростью блестящими карими глазами помощника. Поредевшие темные волосы жизнерадостно топорщились во все стороны, облик выражал полнейшую, прости господи, готовность в очередной раз положить жизнь на алтарь полицейского управления!
        - Карл, ну надо же! - произнес Ассад, встретив тусклый взгляд шефа. - Даже не верится, что ты только вышел из отпуска!
        Карл покачал головой:
        - А мне, думаешь, верится?

        Наверху, на третьем этаже, только что опять все переменилось. Чертова реформа полиции! Пожалуй, скоро придется разыскивать кабинет начальника отдела убийств с GPS-навигатором. Карла не было каких-то три недели, и вот уже по крайней мере пять новых лиц уставились на него как на чудо морское! Сами-то они кто такие, черт возьми?
        - Карл, для тебя есть хорошая новость, - заявил начальник отдела убийств, пока тот озирал светло-зеленые стены нового начальственного кабинета.
        По общему впечатлению - нечто среднее между операционной и помещением для секретных совещаний антикризисной группы из триллера Лена Дейтона.[2] С фотографий на тебя смотрят погасшие глаза неопознанных трупов, рядом пестрая мешанина из карт, диаграмм, списков личного состава. Эффективность такая, что жить не хочется.
        - Хорошая новость, говоришь? Это не обещает ничего хорошего, - отозвался Карл, тяжело опускаясь на стул напротив шефа.
        - Скоро у тебя будут гости из Норвегии.
        Карл бросил на Маркуса хмурый взгляд исподлобья.
        - Мне сказали, что прибудет делегация из полицейского управления Осло в составе пяти человек, чтобы ознакомиться с отделом «Q». В следующую пятницу в десять. Помнишь? - Тут Маркус Якобсен с улыбкой подмигнул Карлу. - Между прочим, они с нетерпением ждут этой встречи.
        Карл отнюдь не разделял этого чувства.
        - В связи с этим я увеличил штат твоей группы на одну единицу. Ее зовут Роза.
        Карл содрогнулся.

        Выйдя от начальника отдела убийств, Карл постоял, пытаясь придать лицу нормальное выражение. Беда не приходит одна, как говорится. Всего пять минут, как пришел на работу, и нате вам: ты уже назначен в наставники к начинающей секретарше, а заодно и в гиды группе ротозеев из Осло. Эту радость ему уже давно обещали, но за время отпуска он об этом благополучно забыл.
        - Где тут у вас новенькая, которую направляют ко мне? - спросил он, остановившись у барьера, за которым сидели секретарши.
        Эта барыня фру Сёренсен даже не подняла головы от клавиатуры.
        Он постучал по барьеру. Никакого эффекта.
        Но тут кто-то тронул его за плечо.
        - Роза, вот он, собственной персоной, - сказали за спиной. - Позволь представить - Карл Мёрк.
        Обернувшись, он увидел перед собой два поразительно похожих лица и подумал, что изобретатель черной краски прожил жизнь не зря. Плоды его трудов были представлены здесь богато: черные как смоль волосы, очень короткие и всклокоченные, черные-пречерные глаза и одежда чернее ночи. Даже жутко смотреть.
        - Лиза, да что это с тобой, черт возьми?
        Самая симпатичная секретарша отдела убийств провела рукой по голове, еще недавно белокурой, и одарила его сияющей улыбкой:
        - Правда же, классно выглядит?
        Карл медленно кивнул и посмотрел на вторую девушку. Она стояла перед ним на высоченных каблуках и улыбалась такой улыбкой, которая способна любого сбить с ног. Затем вновь перевел взгляд на Лизу, которая была до ужаса похожа на новенькую. Поди узнай, кто тут с кого слизал новый имидж!
        - Так вот, это Роза. Пару недель назад она украсила собой наш секретариат, и теперь я передаю ее под твое покровительство. Прошу любить и жаловать!

        Карл ворвался в кабинет Маркуса, держа наготове все необходимые аргументы, но через двадцать минут ему стало ясно, что этот спор он заранее проиграл. У него есть неделя на подготовку к встрече делегации, а что касается девушки, то ее без всяких разговоров следует сейчас же препроводить к себе в отдел. Рядом с кабинетом Карла находилась кладовка, где хранились предупреждающие ленты и прочее оснащение для ограждения мест происшествия. Сейчас это помещение уже освободили и обставили соответствующим образом, сообщил Маркус Якобсен. Роза Кнудсен с этого дня зачислена в качестве нового сотрудника отдела «Q», и это не обсуждается.
        Какими бы мотивами ни руководствовался начальник отдела убийств, Карла это совершенно не интересовало.
        - Школу полиции она закончила с наивысшими баллами, но провалила практику вождения, а без этого никуда, какой бы ты ни был отличник по другим предметам. К тому же она, кажется, чересчур впечатлительна для полевой работы, но непременно хотела служить в полиции, закончила секретарские курсы и год проработала в отделении Центрального района. Последние две-три недели она замещала фру Сёренсен, но сейчас та вернулась, - сообщил Маркус Якобсен, в пятый раз вытаскивая и вертя в руках полную пачку сигарет.
        - А почему, позволь спросить, ты не отослал ее назад в Центральное отделение?
        - У них там какие-то свои внутренние заморочки. Нас это не касается.
        - О’кей.
        Так она еще и замешана в каких-то заморочках!
        - Во всяком случае, у тебя теперь есть своя секретарша, причем толковая.
        Это не утешало: толковыми Маркус называл практически всех.
        - Мне кажется, она очень милая, - попытался Ассад утешить Карла, когда тот вернулся в отдел «Q», залитый светом люминесцентных ламп.
        - Могу тебе сообщить, что в Центральном она ввязалась в какие-то заморочки, как сказал шеф. В этом ничего милого я не вижу.
        - Замо… Повтори, пожалуйста, это слово!
        - Неважно, Ассад. Забудь.
        Помощник кивнул и отпил из чашки глоток чего-то, сильно пахнущего мятой.
        - Карл, послушай. В том деле, что ты поручил мне, я без тебя не продвинулся ни на шаг. Я везде смотрел - и тут и там, но все папки пропали, пока наверху переезжали.
        Карл вскинул голову. Пропали? Какого черта! Ладно, значит, на сегодня есть чем заняться.
        - Ну да. Совсем пропали. Но потом я поискал на всякий случай тут и вот что нашел. Это очень интересно.
        Ассад протянул ему светло-зеленую папку и застыл, как соляной столп, с радостным выражением на лице.
        - Ты так и будешь стоять надо мной, пока я читаю?
        - Да, с удовольствием, - вежливо ответил Ассад и поставил свою чашку на стол Карла.
        Карл набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Затем открыл папку.

        Дело было по-настоящему старое. Точнее, датированное 1987 годом - в то лето Карл с товарищем отправился на поезде посмотреть копенгагенский карнавал и там учился танцевать самбу у рыженькой девушки, которая так прониклась жгучими ритмами, что для них ночь получила божественное завершение на одеяле за каким-то кустом в парке Конгенс Хаве. Ему тогда было двадцать с небольшим, и он никогда еще не чувствовал себя настолько сексуально просвещенным, как после этой встречи.
        Хорошее было лето! А еще его тогда перевели из Вейле в полицейский участок на Антонигаде.
        Убийства, очевидно, произошли через пару месяцев после карнавала - как раз тогда рыженькая танцовщица уплясала от него к другому ютландцу. И даже в те самые дни, когда он начал делать первые ночные обходы по тесным улицам Копенгагена. Даже странно, что он ничего не помнил об этом весьма необычном деле. В летнем домике в окрестностях озера Дюбесё в Рёрвиге обнаружили забитыми насмерть двоих молодых людей, брата и сестру, семнадцати и восемнадцати лет. Девушка пострадала сильнее, однако следы сексуального насилия отсутствовали, признаков ограбления тоже не было.
        Карл еще раз прочитал отчет о вскрытии, затем просмотрел газетные вырезки. Их было всего несколько, зато заголовки напечатаны самым крупным шрифтом.
        «Забиты до смерти» - сообщалось в «Берлигские тиденде», причем описание трупов было дано удивительно подробно для этой чопорной газеты.
        Оба тела лежали в комнате с камином. Девушка в бикини, ее брат - обнаженный, с зажатой в руке бутылкой коньяка. Парень был убит одним ударом в затылок, нанесенным тупым предметом. Впоследствии орудие убийства было найдено - это оказался плотницкий молоток, обнаруженный в зарослях вереска между озерами Флюндерсё и Дюбесё.
        Мотив убийства остался невыясненным, но очень скоро под подозрение попала группа подростков, учащихся частной школы-пансиона, которые находились в это время на участке огромного летнего дома, принадлежавшего родителям одного из ребят. Юнцы уже не раз устраивали драки в местном развлекательном центре «Ден Рунде», что приводило к нанесению тяжких телесных повреждений.
        - Ты дошел до того места, где описываются подозреваемые?
        Карл исподлобья взглянул на Ассада, но это не подействовало.
        - В отчете также сказано, что все они были из обеспеченных семей. Ведь, кажется, в эти самые золотые восьмидесятые, или как там называются эти годы, таких было немало?
        Карл кивнул. Он как раз добрался до этого места в тексте.
        Так и есть. Все отцы и сейчас были заметными персонами.
        Он несколько раз проглядел список компании юных правонарушителей. Мало того, что их отцы были известными и богатыми людьми. Со временем и сами молодые хулиганы стали такими же. Они родились с серебряной ложкой во рту и сумели превратить ее в золотую. Например, Дитлев Прам - хозяин ряда частных клиник, Торстен Флорин - известный дизайнер, Ульрик Дюббёль-Йенсен - биржевой аналитик. Все трое занимали верхние строчки в списке самых преуспевающих датчан, как прежде и четвертый их друг Кристиан Вольф, ныне покойный владелец судоходной компании. Из списка выпадали только двое: Кирстен-Мария Лассен, чье местонахождение в настоящее время не было никому известно, и Бьярне Тёгерсен, который сознался в убийстве тех двоих в летнем домике и ныне сидел в тюрьме. Происхождение он имел более скромное, чем остальные.

        Закончив чтение, Карл захлопнул папку и бросил на стол.
        - Я не понимаю, как это дело попало к нам, - сказал Ассад, как ни странно, без улыбки.
        - И я не понимаю. - Карл покачал головой. - Виновник уже найден и осужден. К тому же сам явился в полицию и сделал признание. Какие тут могут еще быть сомнения? Дело закончено и закрыто.
        - Так-то так, - согласился Ассад, покусывая губу. - Но он пришел с добровольной явкой только десять лет спустя.
        - И что из этого? На момент совершения убийства ему было только восемнадцать. Может, все эти годы его мучила совесть? Бередила душу?
        - Бере… что?
        - Бередить - беспокоить, тревожить, мучить, - со вздохом пояснил Карл, уже привыкший к тому, что в обязанности начальника отдела входит и обучение датскому языку сотрудников-иммигрантов. - Так говорят, когда нечистая совесть с годами не успокаивается.
        В голове у сирийца шла такая работа, что было прямо слышно, как вертятся колесики.
        - Над этим делом работала полиция Нюкёбинга в Зеландии и Хольбека. Занималась этим и разъездная бригада. Но я нигде не нашел сведений о том, кто направил к нам это дело. А ты?
        Карл кинул взгляд на первую страницу:
        - Действительно, об этом тут ничего не сказано. Очень странно!
        Если папку не переслали из того или иного округа, то кто же тогда мог это сделать? Да и вообще - зачем было поднимать старое дело, закончившееся приговором суда?
        - Может быть, тут есть связь с этим? - предположил Ассад и, поискав в папке, протянул Карлу выдержку из «Налогов и сборов».
        Заголовок гласил: «Годовой отчет». Адресатом значился Бьярне Тёгерсен, проживающий в коммуне Альбертслунд в государственной тюрьме Вридслёселилле. Убийца двоих молодых людей, брата и сестры.
        - Посмотри! - сказал Ассад, указав пальцем на громадную сумму, значившуюся в графе продажи акций. - Что ты на это скажешь?
        - Скажу, что он человек из богатой семьи и сейчас у него как раз полно досуга, чтобы заниматься финансовыми играми. Очевидно, у него это неплохо получается. А на что ты намекаешь?
        - На то, что он-то был не из богатой семьи. Он единственный среди этих ребят из частной школы учился на стипендию. Можешь проверить: он совсем не то, что остальные в этой группе. Вот, посмотри!
        Ассад пролистал папку обратно к началу. Карл пригорюнился, подперев рукой голову. С отпуском всегда так: не успеешь оглянуться, как он уже кончился!

        4

        Осень 1986 года

        Эти шестеро из второго класса гимназии были очень разными, но одна вещь их объединяла. После занятий они собирались в лесу или еще где-нибудь подальше от посторонних глаз, и никакой ливень не мог им помешать пустить по кругу чиллум. Все необходимое ждало их в дупле дерева, об этом заботился Бьярне: сигареты «Сесиль», спички, фольга и самая лучшая анаша, какую только можно было достать на рынке в Нэстведе.
        Сбившись в кружок, они торопливо затягивались на свежем воздухе, стараясь следить за тем, чтобы их потом не выдали зрачки. Главным для них был не кайф - это все служило лишь средством доказать, что им наплевать на все авторитеты. А для этого нет ничего лучше, чем курить дурь чуть ли не под дверью школы. Ради этого они и раскуривали чиллум назло учителям, похваляясь друг перед другом и фантазируя, что бы они сделали с ними, будь их воля.
        Так продолжалось целую осень, пока однажды Кристиан и Торстен едва не попались: этот запах не мог перебить никакой чеснок. С этого дня они решили лучше глотать дурь, потому что в этом случае ее нельзя унюхать.
        С этого времени все началось по-серьезному.

        Однажды их застали врасплох. Уже под кайфом, они стояли и трепались возле реки, спрятавшись за густыми кустами, с которых каплями стекал подтаявший иней. И тут из-за ветвей вынырнул один из младших учеников - белобрысый, полный амбиций несчастный отличничек, отправившийся за жучками к уроку биологии.
        В этот момент Кристиан как раз прятал дурь в дупло, Торстен, Ульрик и Бьярне веселились как припадочные, а Дитлев запускал руку под блузку Кимми. Она тоже хохотала как безумная. Дурь сегодня оказалась на редкость качественной.
        - Я все скажу директору, - крикнул мальчонка и даже не заметил, как моментально оборвался смех старшеклассников.
        Он был бойкий парнишка и привык всех задирать. К тому же они находились не в том состоянии, чтобы за ним гнаться, но вокруг росли густые кусты, а угроза была для них слишком страшной.
        Больше всех потерял бы в случае исключения Бьярне, поэтому Кристиан его и подтолкнул к пойманному сопляку. Он первым и ударил.
        - Тебе хорошо известно, что мой отец, если захочет, в два счета раздавит фирму твоего отца! - закричал мальчишка. - Вали отсюда, Бьярне, дрянь паршивая, а не то хуже будет. Отпусти, дурак!
        На секунду они замерли в нерешительности. Мальчишка уже много крови попортил другим ребятам. Раньше в этой же школе учились его отец, дядя и старшая сестра; его семья постоянно делала взносы в фонд школы, и такие, как Бьярне, зависели от этих взносов.
        Но тут вперед выступил Кристиан. Для него подобных проблем не существовало.
        - Если будешь молчать, получишь двадцать тысяч крон, - заявил он совершенно серьезно.
        - Двадцать тысяч! - презрительно фыркнул мальчишка. - Да я только позвоню отцу, и он даст мне вдвое больше!
        И плюнул Кристиану в лицо.
        - Черт тебя побери, паршивец ты маленький! Если скажешь хоть слово, мы тебя убьем!
        Раздался звук удара, мальчишка отлетел назад и упал на пень. Было слышно, как хрустнули сломанные ребра.
        В первую секунду он чуть не задохнулся от боли, но в глазах по-прежнему горело упрямство. Тут подошел Дитлев:
        - Сейчас мы можем тебя задушить, дело несложное. Или утопить в реке. Или можем отпустить и дать тебе двадцать тысяч крон, чтобы ты молчал. Если ты скажешь, что упал и ушибся, тебе поверят. Так что же ты выбираешь, паршивец?
        Ответа не последовало.
        Дитлев вплотную подошел к лежащему мальчишке и бросил на него изучающий взгляд. Его занимала реакция этого сопляка. Он занес руку для удара, но мальчик по-прежнему не реагировал. Тогда Дитлев изо всей силы хлопнул его по голове ладонью. Мальчик испуганно съежился, а Дитлев ударил снова. Он ощутил острое наслаждение и заулыбался.
        Потом он говорил, что никогда еще так не оттягивался, как от этого удара.
        - Дай я тоже! - Ухмыляясь, к потрясенному мальчику подошел Ульрик.
        Ульрик был самый крупный из них, и его кулак оставил на скуле мальчика ужасную ссадину.
        Кимми начала было возражать, но ее слова утонули в таком взрыве хохота, от которого взметнулись с веток все птицы в роще.
        Они сами отнесли мальчика в школу и позаботились о том, чтобы его забрала «скорая». Часть компании сомневалась, что из этого получится; но мальчик никого не выдал. После случившегося он так и не вернулся в школу. Ходили слухи, что отец забрал его к себе в Гонконг, но правда это или нет, так никто и не узнал.
        Несколько дней спустя они поймали в лесу собаку и забили ее до смерти.
        Однажды ступив на этот путь, они уже не могли с него свернуть.

        5

        Над фасадом с тремя широкими «дворцовыми» окнами красовалась надпись «Каракас». Вилла была построена на деньги, нажитые кофейной торговлей.
        Дитлев Прам сразу разглядел заложенные в этом здании возможности. Сюда еще парочку колонн да парочку стенок из зеленоватого стекла в два-три метра высотой. Прямые линии бассейнов с текущей водой и спускающиеся к Эресунну ровные лужайки с футуристическими скульптурами - и вид новенькой частной клиники обрел законченность. Она специализировалась на зубной хирургии и пластических операциях - не слишком оригинально, но чрезвычайно прибыльно как для Дитлева, так и для многочисленных индийских и восточноевропейских хирургов и дантистов, которых он нанял.
        Дитлев, его старший брат и две младшие сестры получили в наследство огромное состояние, которое их отец сколотил на биржевых спекуляциях и враждебных поглощениях, и Дитлев управлял своей долей очень удачно. Сейчас его империя включала шестнадцать клиник, еще четыре находились на стадии проектирования. Хорошо продвигался проект, после реализации которого на его счет будет перетекать пятнадцать процентов денег, зарабатываемых в Восточной Европе на операциях груди и подтяжках лица. К северу от Шварцвальда, вероятно, не оставалось ни одной обеспеченной женщины, которая не побывала бы на каком-то из операционных столов Дитлева Прама, исправляя ошибку, допущенную природой.
        Короче говоря, дела его шли отлично. Тревожила только мысль о Кимми. Вот уже год подсознание непрестанно сверлила мысль об этом убогом существе, и теперь Дитлев решил, что все, хватит.
        Он поправил на столе авторучку «Монблан» и снова взглянул на свои часы фирмы «Брейтлинг». Времени было предостаточно. До прихода Ольбека оставалось двадцать минут. Еще спустя пять минут появится Ульрик, а может, и Торстен придет.
        Дитлев встал и по коридорам, обшитым черным деревом, проследовал мимо стационарных и операционных помещений. На ходу он приветливо и доброжелательно кивал всем встречным, которые считали его принадлежащим к самым сливкам общества, а затем через вращающуюся дверь вошел в хозяйственное отделение. Оно располагалось в крайнем крыле с великолепным видом на сияющий холодной синевой морской простор Эресунна.
        Пожав руку дежурному повару и осыпав его такими похвалами, что тот даже смутился, Дитлев потрепал по плечу его помощников и скрылся в прачечной. Путем тщательных подсчетов он установил, что предприятие Берендсена «Текстиль сервис» могло производить стирку быстрее и дешевле, но завел собственную прачечную совсем из других соображений: она предоставляла в его распоряжение не только чистое белье, но и шесть филиппинок. Кто же станет на этом экономить какие-то жалкие кроны?
        При появлении хозяина смуглокожие женщины вздрогнули. Дитлева это всегда забавляло. Схватив за плечо первую попавшуюся, он тут же потащил ее в бельевую. У нее был испуганный вид, но дело свое она знала. Имея самые узкие бедра и самые маленькие груди из всех, она тем не менее была из них самой опытной. По сравнению с тем, через что она прошла в борделях Манилы, эту девушку не могли устрашить никакие прихоти, до которых сумел бы додуматься Дитлев.
        Встав на колени, она стянула с него брюки и занялась своим делом, а он только равномерно бил ее по плечам. Но, несмотря на все ее старания, он не получал с ней разрядки. Оргазма он достигал иным путем, а тут только накачивался адреналином в такт ударам, которыми осыпал ее плечи. Затем он поднял ее за волосы и, стянув с нее трусы, запустил туда руку, в то же время языком глубоко проникнув ей в рот.
        Когда он оттолкнул ее от себя и бросил на пол, оба уже получили все по полной программе и даже больше.
        Он привел в порядок одежду, засунул женщине в рот бумажку в тысячу крон и удалился, приветливо кивнув на прощание остальным прачкам. Они с облегчением проводили его глазами. Напрасно они радуются! Всю следующую неделю он был намерен посещать клинику «Каракас» и получать все, что следовало. Чтобы девицы почувствовали, кто тут хозяин.

        Частный сыщик выглядел препаршиво, и его пребывание в вылизанном до блеска кабинете Дитлева казалось совершенно неуместным. Сразу становилось ясно, что этот долговязый и худосочный тип всю ночь провел на улицах Копенгагена. Ну и что с того? Разве не за это ему платят деньги?
        - Ну, что там, Ольбек? - буркнул Ульрик. Он сидел рядом с Дитлевом, вытянув ноги так, что они торчали из-под стола. - Есть какие-нибудь новости об исчезнувшей Кирстен-Марии Лассен?
        «Он каждый раз так начинает разговор с Ольбеком», - подумал Дитлев, устремив досадливый взгляд в даль за панорамным окном. По морю ходили свинцовые волны.
        Черт побери! Когда это кончится! Мысль о Кимми ни на минуту не выходит из головы, сколько же можно терпеть! Когда они ее наконец поймают, она исчезнет по-настоящему. Уж он придумает, что тут сделать.
        Частный сыщик повертел шеей и подавил зевок:
        - Ее несколько раз видел сапожник из будки на Центральном вокзале. Она все время таскает за собой чемодан на колесиках. В последний раз на ней была клетчатая юбка из шотландки. В основном все та же одежда, которую описывала женщина в Тиволи. Но, по моим сведениям, Кимми появляется на вокзале нерегулярно. В ее жизни вообще нет никакого порядка. Я опросил там всех: железнодорожных служащих, полицейских, пьяниц, торговцев. Некоторые знают о ней, но никто не может сказать ни где она бывает, ни кто она вообще такая.
        - Направь туда целую группу, чтобы на вокзале наблюдали днем и ночью. Ведь когда-нибудь она опять появится.
        Ульрик встал со стула. Он был крупный мужчина, но словно бы становился меньше ростом, когда разговор заходил о Кимми. Возможно, он, единственный из них, был в нее когда-то по-настоящему влюблен. «Интересно, он все еще не может успокоиться, что так и остался единственным, кто ее не поимел?» - в тысячный раз подумал Дитлев, посмеявшись про себя своим мыслям.
        - Круглосуточное наблюдение? Это влетит вам в копеечку. - Ольбек потянулся к своему дурацкому рюкзачку за калькулятором.
        - Сейчас же прекрати! - рявкнул Дитлев, подавив желание запустить Ольбеку чем-нибудь в голову, и продолжил, откинувшись в кресле: - Брось болтать о деньгах, ты все равно ничего в этом не смыслишь! Сколько, по-твоему, это может стоить? Пару сотен тысяч? Как ты думаешь, сколько мы с Ульриком и Торстеном заработали за то время, что болтали тут о твоих дурацких почасовых расценках?
        После этой тирады он все же взял ручку и кинул ее через стол Ольбеку - метил в глаз, но промахнулся.
        Когда тощая фигура сыщика исчезла за дверью, Ульрик подобрал ручку «Монблан» и засунул в карман.
        - Что упало, то пропало! - со смехом сказал он.
        Дитлев не отреагировал, но пусть только Ульрик попробует проделать такое еще раз!
        - От Торстена были сегодня какие-нибудь известия? - спросил он.
        Ульрик резко помрачнел.
        - Да, сегодня утром он поехал в загородное имение в Грибсков.
        - Его разве не интересует, что тут делается?
        Ульрик пожал плечами. За последнее время он растолстел: вот что значит нанять повара, который особенно славится умением готовить foi gras![3]
        - Он сейчас немного не в форме.
        - Понятно. Придется нам управляться без него, - процедил Дитлев сквозь зубы.
        В один прекрасный день у Торстена окончательно сдадут нервы. Об этом надо помнить, потому что тогда он станет не меньшей угрозой, чем Кимми.
        - Ты же не сделаешь ничего Торстену? - Ульрик пристально взглянул на него. - А, Дитлев?
        - Ну разумеется, нет, старина. Это же Торстен!
        Секунду они сверлили друг друга взглядами исподлобья, как два хищника. Дитлев знал, что в упрямстве ему с Ульриком не тягаться. Фирму биржевого анализа создавал его отец, но только благодаря Ульрику она завоевала свою нынешнюю главенствующую позицию. Если уж он ставил себе какую-то цель, то всегда добивался своего, не гнушаясь никакими средствами.
        - Ладно, Ульрик, - прервал Дитлев молчание. - Подождем, пока Ольбек сделает свою работу, а там посмотрим, как дальше.
        Ульрик сразу расслабился.
        - Фазанья охота состоится? - спросил он с детским интересом.
        - Да. Бент Крум собрал всю команду. В четверг к шести утра в гостинице «Транекер». Пришлось пригласить местную шушеру, но это в последний раз.
        Ульрик засмеялся:
        - Думаю, вы припасли нечто особенное?
        - Да, - кивнул Дитлев. - Сюрприз уже ждет.
        На щеках Ульрика заходили желваки. Одна мысль о такой перспективе его заметно возбуждала. На лице было написано нетерпеливое волнение, взыграло его истинное «я».
        - Ну, Ульрик? Не хочешь пойти и посмотреть, как поживают в прачечной мои филиппинки?
        Ульрик вскинул голову, глаза его были прищурены. Иногда это означало - да, иногда - нет. Угадать было невозможно. Слишком уж много в нем жило самых разных наклонностей.

        6
        - Лиза, когда это дело попало ко мне на стол? Можешь сказать?
        Поправляя свою новенькую беспорядочную прическу, Лиза посмотрела на папку в руке Карла и опустила уголки губ: вероятно, это означало, что она не знает.
        Карл протянул папку фру Сёренсен:
        - А вы? Может быть, вы знаете?
        - Очень сожалею, - заявила та, за пять секунд пробежав глазами первую страницу.
        Во взгляде фру Сёренсен промелькнуло торжество, как всегда, когда у Карла возникали проблемы. Ее это радовало.
        Ни начальник отдела убийств, ни его заместитель Ларс Бьёрн, ни кто-то из следователей не смог ничего прояснить. Создавалось впечатление, что дело легло к нему на стол само собой, без посторонней помощи.
        - Карл, я позвонил в полицию Хольбека! - крикнул из своего закутка Ассад. - Они считают, что эта папка стоит на месте у них в архиве. Но они проверят, когда выберут время.
        Карл водрузил на середину стола свои башмаки сорок пятого размера:
        - А что говорят в Нюкёбинге?
        - Секундочку! Сейчас позвоню.
        Набирая номер, Ассад насвистел парочку строф какой-то меланхолической мелодии своей родины, причем, как показалось Карлу, задом наперед. Не сказать, чтобы так выходило лучше. Карл поднял взгляд на доску для объявлений. Там красовались четыре газетные вырезки с первых полос, трогательно единодушных в своих высказываниях: дело Мереты Люнггор блестяще раскрыто, новый отдел «Q», под руководством Карла Мёрка занимающийся особо важными делами, показал себя как успешное во всех отношениях начинание.
        Карл взглянул на свои усталые руки: они едва удерживали толстую папку с делом, попавшим к нему неведомым путем. В таких условиях слово «успешный» отзывалось во всем теле каким-то неприятным ощущением пустоты.
        Вздохнув, Карл еще раз просмотрел документы. Убийство двух молодых людей, совершенное с зверской жестокостью. Под подозрением оказались несколько отпрысков богатых семей, а спустя девять лет один из этой группы, причем самый бедный, объявляет себя виновным. Через неполных три года Тёгерсен уже выйдет на свободу - причем гораздо богаче прежнего, с кучей денег, заработанных на торговле акциями за время пребывания в тюрьме. Неужели заключенным разрешается заниматься финансовыми операциями? Даже подумать противно!
        Карл проштудировал копии протоколов допросов и в третий раз бегло просмотрел остальные бумаги из дела Бьярне Тёгерсена. Судя по всему, убийца раньше не был знаком со своими жертвами. Говорил, правда, что они несколько раз встречались, но это не подтверждалось никакими другими данными. Скорее, документы свидетельствовали об обратном.
        Он снова посмотрел на первую страницу. На ней было написано: «Полиция Хольбека». Почему не Нюкёбинга? Почему с ними не работала разъездная бригада? Сыщики из Нюкёбинга не справились с задачей или, наоборот, подобрались к разгадке слишком близко?
        - Ау, Ассад! - крикнул Карл, высунувшись в освещенный холодным светом коридор. - Позвони и спроси там, в Нюкёбинге, нет ли у них кого-нибудь в отделении, кто был бы лично знаком с убитыми.
        Внятного ответа не последовало - из каморки Ассада доносилось лишь бормотание.
        Карл встал и вышел в коридор.
        - Ассад, спроси, есть ли там в участке кто-то…
        Ассад жестом остановил его: телефонный разговор был у него в самом разгаре.
        - Да, да, да, - говорил он в трубку примерно с десяток раз.
        Карл тоскливо вздохнул и огляделся. На полочке прибавилось еще несколько фотографий в рамочках; в самой середине теперь красовалась одна, на которой были засняты две женщины. У первой был темный пушок над верхней губой, у второй целая грива черных волос, которые закрывали ей голову, как мотоциклетный шлем. Карл догадался, что это тетушки Ассада.
        Положив трубку, помощник кивнул на фотографию.
        - Это мои тетушки из Хамы. Та, у которой волосы, уже умерла.
        Карл ничего другого не ожидал.
        - Что сказали в Нюкёбинге?
        - Там тоже ответили, что не посылали нам никакого дела. Да они не могли этого сделать, потому что к ним оно не поступало.
        - Вот как! А в деле указано, что над ним работали вместе нюкёбингское и хольбекское отделения и разъездная бригада.
        - Нет, они говорят, что Нюкёбинг отвечал только за вскрытие, а затем дело было передано в другие руки.
        - Да? Довольно странно, мне кажется. Ты не знаешь, в Нюкёбинге есть кто-нибудь, кто состоял бы в личных отношениях с жертвами?
        - И да и нет.
        - Что это значит?
        - Убитые были детьми одного из ассистентов криминального отдела. - Ассад показал свои записи. - Его звали Хеннинг. Хеннинг П. Йоргенсен.
        Карл представил себе искалеченную и убитую девушку - постоянный кошмар всех полицейских. Только вообразить, что однажды это окажется твоя дочь!
        - Вот оно что! Печальный случай. Зато теперь мы знаем, почему дело возобновлено. За этим наверняка стоят какие-то личные отношения. Что еще?
        Ассад откинулся на спинку стула.
        - Но больше в отделении Нюкёбинга не осталось человека, который был бы в родстве с жертвами. Он зашел в оружейную комнату и разрядил служебный пистолет прямо сюда, - закончил сириец, потыкав коротким толстым пальцем себе в висок.

        Полицейская реформа принесла много удивительного. Округа получили другие наименования, сотрудники - новые звания, архивы переехали. В общем, теперь все только и занимались тем, что пытались сориентироваться и вновь обрести точку опоры. А те, кому это оказалось не под силу, и вовсе бросили службу, преждевременно выйдя на пенсию.
        Раньше это было для полицейских делом не шуточным. В среднем срок жизни по окончании изнурительной службы в полиции не доходит и до десяти лет. Хуже обстояло дело только среди журналистов, хотя, вероятно, в этой профессиональной группе причиной смерти становился в основном алкоголь.
        Карл знавал служащих криминального отдела, которые отдали концы, не прожив на пенсии и года. Но эти времена, слава богу, остались позади. Даже полицейские хотят посмотреть мир и дотянуть до того дня, когда внуки закончат школу. В результате многие покинули ряды защитников закона - например, Клас Томасен, который служил раньше в Нюкёбинге, а сейчас, изрядно растолстевший, стоял перед Карлом. «Тридцать пять лет отходить в сине-черном - этого человеку достаточно, - говорил он, кивая. - Потом тебе гораздо важнее дом и жена». Карл прекрасно его понимал, хотя в его случае насчет жены дело обстояло не так однозначно. Официально жена у Карла тоже имелась, но вот уже несколько лет, как она от него ушла, и вряд ли многочисленные любовники согласились бы вернуть ее к семейному очагу. Впрочем, ему и самому не приходило в голову этого требовать.
        За широкими двустворчатыми окнами расстилались поля, окружавшие Стенлёсе; перед домом Класа Томасена раскинулся ухоженный газон.
        - Очень красиво тут у вас, - высказал свое восхищение Ассад.
        - Спасибо, что согласились с нами встретиться, - сказал Карл. - Не много осталось людей, знавших Хеннинга Йоргенсена по работе в полиции.
        - Лучшего сослуживца и друга трудно себе представить. - Улыбка сбежала с лица Класа Томасена. - Мы тогда жили по соседству. Кстати, в том числе поэтому мы и переехали: просто не выдержали, когда его вдова заболела и лишилась рассудка. Слишком уж тяжелые воспоминания связаны с этим местом.
        - Как я понимаю, Хеннинг Йоргенсен заранее не знал, кого он найдет убитыми в летнем домике.
        Клас покачал головой:
        - Нас вызвал жилец соседнего дома. Он заглянул туда повидаться с хозяевами и нашел тела. Позвонил в участок, и я принял вызов. У Йоргенсена в тот день был выходной. Он приехал за своими ребятишками и застал перед домом полицейские машины. Назавтра кончались каникулы, и ребятам надо было идти на занятия в третий класс гимназии.
        - Вы были уже там, когда он подъехал?
        - Да. Вместе с техниками и начальником следственной группы. Начальника тоже нет уже в живых. - Томасен покачал головой. - Автомобильная авария.
        Ассад достал блокнот и сделал пометку. Не успеешь оглянуться, как помощник все научится делать сам. Карл решил, что этому следует радоваться.
        - Что вы увидели в летнем домике? В общих чертах?
        - Все окна и двери были нараспашку. Имелись различные следы ног. Башмаков мы так и не нашли, но они нанесли в дом песка, и мы сумели определить его происхождение - таким песком была посыпана терраса у родителей одного из подозреваемых. Затем мы вошли в комнату с камином и увидели на полу трупы.
        Томасен сел поближе к диванному столику и жестами подозвал обоих слушателей поближе.
        - Девушка была в таком виде, что даже не хочется вспоминать. Сами понимаете, я ведь ее знал.
        Тут подошла его немолодая жена и стала наливать гостям кофе. Ассад принялся было отказываться, но она не обратила внимания.
        - Никогда еще не видал такого избитого тела, - продолжал Томасен. - Девушка была такая маленькая и хрупкая. Даже непонятно, как она еще продержалась так долго.
        - Что вы имеете в виду?
        - Вскрытие показало, что она еще была жива, когда ее бросили. Прожила около часа. Кровь из печени скапливалась в брюшной полости, слишком сильное было кровотечение.
        - Убийцы сильно рисковали.
        - Какое там! Даже если бы она выжила, рассказать ничего бы не смогла - слишком обширные повреждения мозга. Это сразу было видно.
        Он отвернулся к окну. Карл по себе знал, каково это бывает: когда перед глазами всплывают подобные картины, поневоле отворачиваешься, стараясь отвлечься на что-то другое.
        - И убийцы это знали?
        - Знали. Когда лоб пробит насквозь, все сразу становится ясно.
        - А мальчик?
        - Он лежал рядом. С удивленным, но умиротворенным выражением лица. Такой был хороший мальчик! Я много раз встречался с ним - и дома, и в участке. Он хотел стать полицейским, как отец.
        Томасен посмотрел на Карла - у полицейского, много повидавшего, редко встретишь такой опечаленный взгляд.
        - И тут пришел отец и все это увидел?
        - Да, к сожалению. - Томасен покачал головой. - Он хотел забрать тела прямо оттуда. В отчаянии метался по месту преступления и, наверное, уничтожил много следов. Нам пришлось силой вытащить его из дома. Я до сих пор не могу себе этого простить.
        - И тогда вы передали дело хольбекскому отделению?
        - Нет. У нас его отобрали. Может быть, по пирожному?
        Томасен кивнул жене и взглянул на накрытый стол, но вид у него был такой, словно он ждет, что они откажутся, попрощаются и уйдут.
        - Так это вы переслали нам дело?
        - Нет, не я. - Хозяин поднес к губам чашку и покосился на заметки Ассада. - Но я рад, что расследование возобновилось. Каждый раз, когда я вижу по телевизору эту скотину Дитлева Прама, и Торстена Флорина, и этого биржевика, у меня на весь день настроение портится.
        - Похоже, у вас сложилось определенное мнение насчет того, кто в этом виновен.
        - Еще бы, можете не сомневаться!
        - А как же тогда осужденный, то есть Бьярне Тёгерсен?
        - Поверьте мне, эта чертова шайка богатеньких деток сделала все сообща. - Нога бывшего полицейского описывала круги под столом, но лицо оставалось спокойным. - Дитлев Прам, Торстен Флорин, биржевик и та девчонка, которая за ними таскалась. И эта дрянь Бьярне Тёгерсен тоже в этом участвовал, но все они действовали вместе. Включая Кристиана Вольфа, шестого в компании. И умер он не от какого-то там сердечного приступа. Если хотите знать мое мнение, его устранили остальные, потому что он перетрусил и ударился в панику.
        - А я слышал, Кристиан Вольф погиб от несчастного случая на охоте. Сам нечаянно выстрелил себе в бедро и истек кровью, потому что поблизости никого не оказалось.
        - Не верю этому ни на грош! Это убийство.
        - И на чем ваша теория основана? - вмешался Ассад и потянулся через стол за пирожным, внимательно глядя в лицо Томасена.
        Тот лишь пожал плечами: дескать, интуиция полицейского. Откуда Ассаду знать, что это такое, должно быть, подумал он.
        - А вам известно что-то такое, что нам надо знать в связи с этим делом? - продолжал Ассад. - Что-нибудь такое, чего мы сами бы не нашли?
        Клас Томасен пододвинул блюдо с пирожными поближе к гостю.
        - Вроде бы ничего…
        - Ну а кто знает? - Ассад отодвинул блюдо. - Кто подскажет нам следующий шаг? Если нам никто не поможет продвинуться, дело опять ляжет на полку.
        Поразительно острое замечание!
        - Я бы попробовал поговорить с женой Хеннинга, Мартой Йоргенсен. После гибели всей семьи она еще долго обивала пороги у следователей. Возможно, она вам чем-то поможет.

        7

        Над железнодорожным полотном висел серый туманный рассвет. За линией, над которой протянулась паутина электрических кабелей, уже давно гудели желтые автомобили почтового терминала. Народ ехал на работу, и электрички, сотрясавшие жилище Кимми, шли битком набитые.
        Все это могло бы стать прелюдией обыкновенного дня, но в душе у нее бушевали сорвавшиеся с цепи демоны. Они были словно видения лихорадочного бреда: зловещие и неуправляемые, незваные гости.
        Встав на колени, она попыталась помолиться, чтобы голоса умолкли, но у высших сил, как всегда, оказался неприемный день. Тогда она приложилась к бутылке, стоявшей возле ее импровизированной койки, а влив в себя полбутылки жгучей жидкости, решила не брать чемодан. Она и без того таскала с собой тяжелый груз ненависти, отвращения, ярости.
        Со времени смерти Кристиана Вольфа первым на очереди у нее числился Торстен Флорин. Мысль о нем всплывала очень часто.
        Лисья морда Торстена попалась ей недавно в газете: на снимке он гордо красовался в своем только что открывшемся после ремонта Доме мод на Индийской набережной в Старой гавани, похожем на стеклянный дворец. Реставрация этого здания принесла ему премию; там-то она и заставит его вернуться с облаков на землю.
        Морщась от боли в пояснице, Кимми слезла с продавленной, колченогой койки и понюхала у себя под мышками. Запах не слишком ощущался, так что с походом в бассейн при гостинице «ДГИ-бю» можно пока подождать.
        Сунув руку под койку, Кимми достала маленький ящичек и открыла крышку.
        - Ну, как ты спала, деточка? - спросила она, поглаживая пальцем крошечную головку, и как всегда подумала: «До чего у нее мягонькие волосики и длинные реснички!»
        Она нежно улыбнулась малютке, бережно закрыла ящичек и засунула его на прежнее место. Как всегда, это было для нее лучшей минутой после пробуждения.
        Перетряхнув кучку вещей, она выбрала самые теплые колготки. Проступившая на потолке сырость предупреждала, что осень нынче выдалась капризная.
        Одевшись, Кимми осторожно выглянула за дверь кирпичного домика, за которой тянулось железнодорожное полотно. От круглосуточно мчащихся по нему электричек ее отделяло меньше полутора метров.
        Рядом никого, и никто ее не увидит.
        Она выскользнула наружу, заперла дверь на ключ, застегнула пальто. Прошла мимо серо-стальной трансформаторной будки, которую изредка проверяли служащие Датских железных дорог, и вышла на асфальтированную дорожку, которая вела к решетчатой калитке, выходящей на улицу Ингерслевсгаде.
        Заполучить ключ от этой калитки было для нее когда-то недостижимой мечтой. До этого, чтобы попасть к железнодорожной сторожке, надо было идти по щебенчатой насыпи вдоль ограждения от самой остановки «Дюббёльсбро». Причем появляться можно было только ночью, чтобы никто не заметил. Из круглого домика приходилось убираться еще затемно, и поспать ей удавалось только три-четыре часа. Она знала: если ее хотя бы один раз тут застанут, то больше уже не пустят. Ночь стала ее верным спутником и хранителем, и так продолжалось до тех пор, пока однажды утром она не обнаружила табличку на калитке, выходящей на Ингерслевсгаде. На табличке было написано: «Лёгструп Хейн».
        Она позвонила на фабрику, представилась как Лили Карстенсен из хозяйственного управления Датских железных дорог и договорилась о встрече со слесарем перед калиткой. Ради такого повода она оделась в хорошо отглаженный брючный костюм и к приходу слесаря была по виду истинной железнодорожной служащей. За два экземпляра ключа она расплатилась наличными и теперь могла приходить и уходить когда угодно.
        Нужно было только соблюдать осторожность и следить, чтобы к ней не приставали демоны, тогда все будет в порядке.

        В автобусе, идущем в сторону станции «Эстерпорт», она непрерывно бормотала себе под нос и замечала, что все вокруг на нее смотрят. «Прекрати, Кимми», - приказала она себе мысленно, но губы не слушались. Иногда ей казалось, что она слышит себя со стороны, как будто это говорит кто-то другой. Так было и сегодня. Она улыбнулась маленькой девочке, но та в ответ скорчила ей рожу.
        Значит, сегодня все еще хуже, чем обычно.
        Кимми вышла, не доехав несколько остановок, провожаемая взглядом множества глаз. «Никогда больше не сяду в автобус», - сказала она себе. Слишком в нем тесно, лучше уж ездить на электричке.
        - Гораздо лучше! - произнесла она вслух и пошла вперед по улице Сторе Конгенсгаде.
        На улице почти не было прохожих и машин. В голове почти никаких голосов.
        Когда она дошла до здания на Индийской набережной, обеденный перерыв закончился. Парковка возле «Брэнд нейшнз», которая, согласно надписи на эмалированной табличке, принадлежала Торстену Флорину, была совершенно пуста.
        Кимми открыла сумочку и заглянула внутрь. Сумочку она стащила в вестибюле стеклянного дворца у какой-то девицы, которая так увлеклась, разглядывая себя в зеркале, что ничего не замечала вокруг. Эту фифу, как можно было узнать из медицинского полиса, звали Лиза-Майя Петтерсон. «Еще одна жертва нумерологии», - подумала Кимми, отодвигая гранату и доставая из портсигара ароматную сигаретку марки «Питер Джексон», которые курила Лиза-Майя. На сигаретах было написано: «Smoking causes heart diseases».[4]
        Расхохотавшись, Кимми закурила и глубоко втянула дым. С тех пор как ее выгнали из частной школы, она курила постоянно, а сердце бьется как ни в чем не бывало! Если она умрет, то явно не от сердечного приступа! В этом она была совершенно уверена.
        За два часа выкурив всю пачку, она растерла окурки каблуком на плиточном полу и поймала за рукав одну из молоденьких девчонок, которые время от времени выскакивали через стеклянную дверь из «Брэнд нейшнз», и спросила:
        - Вы не знаете, когда придет Торстен Флорин?
        Ответом было молчание и неодобрительный взгляд.
        - Не знаете? - повторила Кимми настойчивее и дернула девицу за рукав.
        - Отпустите меня! - крикнула девушка, а потом вцепилась в Кимми и начала выворачивать ей руку.
        Кимми сощурилась: она терпеть не могла, когда ее хватали за руку. И когда отказывались отвечать. И когда на нее смотрели. Поэтому она развернулась и с размаху двинула девчонку в скулу.
        Та так и брякнулась на пол, будто мешок. Это было приятно, однако нехорошо. Кимми знала, что так нельзя делать.
        - Ну, говори же! - потребовала она, нависая над испуганной девушкой. - Ты знаешь, когда придет Торстен Флорин?
        Услышав в третий раз дрожащее «нет», Кимми повернулась и ушла. Прежде чем явиться сюда еще раз, придется какое-то время переждать.

        Перед магазином фирмы «Якобс фулл хаусиз» она наткнулась на Тину Крысятницу. С пластиковой сумкой в руке Тина стояла под вывеской «Грибы по сезону». Первым клиентам она предоставляла услуги в свеженакрашенном виде: с густо подведенными глазами и ярким румянцем на щеках, последующим приходилось довольствоваться тем, что осталось от этой красоты. Сейчас помада на губах у нее размазалась - видимо, недавно Тина вытерла рот рукавом. Клиенты Тины, которых она обслуживала в прилегающих переулках, не пользовались кондомами. В жизни Тины давным-давно миновало время, когда она могла от них такое потребовать. Сейчас она вообще ничего уже не могла требовать.
        - Ой, Кимми! Здравствуй, дорогуша! Как я рада тебя повидать! - заговорила она и на ножках-палочках заковыляла навстречу. - А я искала тебя, дорогуша, - продолжала Тина, размахивая рукой с зажатой в ней сигаретой. - На Центральном вокзале какие-то люди тебя разыскивают. Ты это знаешь?
        Подхватив Кимми под руку, она потянула ее через дорогу, где перед кафе «Юрса» стояли скамейки.
        - Где ты пропадала все это время? Я прямо по тебе соскучилась! - С этими словами Тина вытащила из пластиковой сумки две бутылки пива.
        Пока Тина открывала бутылки, Кимми внимательно посмотрела в сторону Рыбного рынка.
        - И кто же обо мне спрашивал? - поинтересовалась она, отстраняя протянутую бутылку.
        Пиво - напиток простолюдинов, это твердо засело в ее сознании с детства.
        - Да так, какие-то мужчины.
        Лишнюю бутылку Тина поставила на землю под скамейку. Кимми знала, что Тина рада посидеть. В ее жизни это было главное удовольствие: в кармане деньги, в одной руке пиво, в другой сигарета, зажатая в пожелтевших пальцах.
        - Тина, расскажи мне все по порядку!
        - Ой, Кимми, ты же знаешь, память у меня так себе. Что поделаешь - героин! Так что тут у меня, - она постучала себя пальцами по лбу, - не очень-то в порядке. Но я про тебя ничего не сказала. Дескать, ни сном ни духом не ведаю, кто ты такая. - Тина засмеялась. - Они показали мне твою фотографию. Какая же ты была раньше красавица, дорогуша! Я тоже когда-то была хорошенькая, ей-богу, - добавила Тина, глубоко затянувшись. - Был один человек, он так и сказал. Его звали…
        Она замолчала, уставившись пустым взглядом в пространство. Имя вылетело у нее из головы.
        - Про меня только один человек спрашивал или их было несколько?
        - Их было двое. - Тина кивнула и отхлебнула из бутылки. - Но не одновременно. Один пришел ночью, перед самым закрытием вокзала. Наверное, часа в четыре. Так могло быть?
        Кимми пожала плечами: это неважно, главное, что искали ее двое.
        - Сколько возьмешь? - раздался голос над их головами.
        Прямо перед Кимми выросла какая-то фигура, но она никак не отреагировала. Это дело Тины.
        - Сколько возьмешь за оральный? - повторил мужчина.
        - Он у тебя спрашивает. - Тина толкнула Кимми в бок, ничуть не огорченная: на сегодня она уже заработала достаточно.
        Кимми подняла голову: перед ней, засунув руки в карманы, стоял ничем не примечательный мужчина с довольно несчастным видом.
        - Вали отсюда! - Она бросила на него злобный взгляд. - Вали отсюда, пока я не треснула тебя по башке.
        Он отодвинулся и поправил одежду. Затем криво улыбнулся, словно услышал что-то очень приятное.
        - Пятьсот. Получишь пятьсот, если сначала ополоснешь рот. Не хочу, чтобы ты меня обслюнявила. Договорились?
        Он вынул из кармана деньги и помахал у нее перед носом. Голоса в голове Кимми загалдели громче. «Ну, давай же!» - уговаривал один. «Он сам напросился!» - хором подхватили остальные.
        Она достала из-под скамейки бутылку, поднесла ко рту. Мужик над ней, не мигая, смотрел ей в глаза.
        А потом она откинула голову и выплюнула пиво прямо ему в рожу. Он так и шарахнулся от нее с оторопелым выражением на лице, возмущенно оглядел свое пальто и снова посмотрел ей в глаза. Она знала, с этой минуты он стал опасен. На Скельбекгаде нападения случались нередко. Тамил, раздававший на перекрестке бесплатную газету, вряд ли захочет в это вмешиваться.
        Поэтому Кимми поднялась со скамейки и шарахнула мужика бутылкой по башке; осколки разлетелись по мостовой до противоположного тротуара, где стоял покосившийся почтовый ящик. От уха веером разбежались ручейки крови, потекли на воротник. Мужчина застыл, тупо глядя на бутылочное горлышко, нацеленное в него. Вероятно, он лихорадочно соображал, как будет объясняться с женой, детьми, сослуживцами. А затем со всех ног припустил в сторону станции, уже зная, что ему понадобится доктор и новое пальто.
        - Я уже встречала этого дурака, - раздался рядом гнусавый голос Тины. Как завороженная, она глядела на растекающуюся по плиткам лужу. - Черт побери, Кимми! Теперь мне придется снова идти в «Альди» за новой бутылкой. Столько пива зря пропало! И надо же было этому кретину притащиться сюда, когда мы так хорошо тут сидели!
        Кимми отвернулась от убегающего мужика и выпустила бутылочное горлышко. Потом сунула руку за пояс, вытащила спрятанный под брюками замшевый кошелек и расстегнула. Газетные вырезки были довольно свежие: время от времени она обновляла их, чтобы знать, как эти лица изменились. Затем она развернула вырезки и показала Тине.
        - Может быть, обо мне спрашивал кто-то из этих? - Она показала на газетную фотографию с подписью: «Ульрик Дюббёль-Йенсен, глава Аналитического института биржевой деятельности, отказывается идти на поводу у буржуазных представлений».
        За прошедшие годы Ульрик стал большим человеком как в прямом, так и в переносном смысле.
        Сквозь облачко голубоватого сигаретного дыма Тина взглянула на вырезку и помотала головой:
        - Те двое были не такие толстые.
        - А этого не было?
        Вырезку из дамской газеты Кимми нашла в корзине для бумаг на Эструм Фаримагсгаде. Длинноволосый, гладковыбритый Торстен Флорин походил на голубого, но таковым не являлся: за это Кимми могла поручиться.
        - Этого я уже где-то видела. На ТВ-Дания или что-то в этом роде. Он, кажется, занимается модой?
        - Тина, это был он?
        Та хихикнула, словно услышала шутку. Значит, и не Торстен.
        Дитлева Прама Тина тоже отвергла. Кимми сложила свои бумажки, снова засунула кошелек под одежду и спросила:
        - А что эти люди говорили про меня?
        - Только что разыскивают тебя, дорогуша.
        - Если мы как-нибудь зайдем на вокзал и они там появятся, ты узнаешь их?
        - Они же не каждый день там бывают. - Тина пожала плечами.
        Кимми закусила губу. Теперь они подошли к самой сути, и надо действовать с осторожностью.
        - Если ты их снова увидишь, то расскажешь мне, слышишь? Хорошенько запомни, как они выглядят, лучше даже запиши, чтобы не забыть. - Кимми положила ладонь на коленку Тины, такую острую, что она, казалось, вот-вот прорвет ветхую штанину. - Если что-то узнаешь, то оставь записку вон за той желтой доской. - Она показала на вывеску с надписью «Аренда автомобилей. Дисконт».
        Тина закашлялась и закивала.
        - Я буду давать тебе тысячу крон на твою крысу каждый раз, как буду получать от тебя полезные сведения. Что скажешь на это? Тогда ты сможешь купить крыске новую клетку. Она ведь по-прежнему живет у тебя в комнате, да?

        Чтобы убедиться, что Тина не следит, куда она направилась, Кимми пять минут постояла возле парковки. Никто не знает, где она живет, и она старалась, чтобы и впредь это никому не стало известно.
        Начиналась головная боль, появился озноб. Кимми перешла дорогу, направляясь к своей калитке. В душе смешались злость и растерянность; живущим в ней демонам это наверняка не понравится!
        Только очутившись на узкой койке, с бутылкой виски в руке, она огляделась и почувствовала, как начала успокаиваться. Здесь, в этом скудно освещенном тесном пространстве, был ее настоящий мир, где она в безопасности. Ящичек под койкой, где лежит ее самое дорогое сокровище, плакат с играющими детьми на двери, портрет девочки, газеты на стене, которые она наклеила для тепла. Кучка одежды на полу, стопка газет в углу, две люминесцентные мини-лампы, работающие на батарейках, сменная обувь на полке. Что еще нужно? Всем этим она могла распоряжаться по своему усмотрению, а если захочется приобрести что-то новое - пожалуйста, она в состоянии это себе позволить.
        Виски начинал действовать. Кимми засмеялась и проверила три тайника в стене - она почти каждый раз делала это, возвращаясь в свой маленький домик. Сперва тайничок с кредитными карточками и новейшими выписками из банкомата, затем хранилище наличных.
        Она каждый день проверяла, сколько еще осталось. Кимми жила на улице уже одиннадцать лет, и тем не менее у нее оставалось один миллион триста сорок четыре тысячи крон. Если все и дальше так пойдет, она не потратит их никогда. Свои каждодневные потребности она обеспечивала сама, уводя чужие чемоданы и сумки. На питание уходило немного, да и спиртное стараниями заботящегося о здоровье народа правительства обходилось совсем недорого. Теперь можно спиваться за полцены - вот какая у нас стала чудесная страна!
        Кимми снова засмеялась, вынула гранату из сумки и засунула ее в третий тайник к остальным. Затем так аккуратно вставила на место вынутые кирпичи, что щелки вокруг них оказались почти незаметны.
        В этот раз страх напал на нее без предупреждения. Обыкновенно бывало не так: ее предупреждали всплывающие в голове образы. Руки, поднятые для удара. Иногда кровь и изуродованные тела. Иногда неожиданные воспоминания и давным-давно отзвучавший хохот. Обещания, которые потом были нарушены. Но на этот раз голоса не успели ее предупредить.
        Ее затрясло, внизу живота возникли судороги. За этим неизменно следовали тошнота и слезы. Она уже пробовала раньше заливать вспыхнувший пожар спиртом, но от этого становилось только хуже. В такие мгновения она с нетерпением ожидала наступления темноты, но ожидание длилось часами.
        Когда в голове все прояснится, она встанет. Пойдет на станцию «Дюббёльсбро». Спустится на эскалаторе на третий перрон и, пройдя в самый конец, будет ждать, когда промчится электричка, идущая без остановок. Протянув руки, она подойдет к самому краю перрона и произнесет:
        - Вам не уйти, скоты!
        Затем поступит так, как прикажут ей голоса.

        8

        Едва войдя, Карл сразу увидел посреди стола пластиковую папку.
        «Какого черта!» - подумал он и кликнул Ассада.
        - Это еще откуда взялось! - Когда помощник появился на пороге, Карл показал на пластиковую папку. - Ты знаешь?
        - Трогать не будем. - Ассад помотал головой. - Тут могут быть отпечатки.
        В кармашек была засунута записка; оба детектива пристально воззрились на нее. При помощи лазерного принтера на листе было напечатано: «Нападения банды учащихся частной школы-пансиона».
        Это был список ряда разбойных нападений с указанием времени, места и имен пострадавших. Похоже было, что инциденты происходили на протяжении длительного периода. Молодой человек на пляже в Нюборге, двое мальчиков-близнецов на площадке для боулинга, среди бела дня; супружеская пара на острове Лангеланн - всего не меньше двух десятков эпизодов.
        - Сейчас, Ассад, мы в первую очередь займемся выяснением того, кто нам подкладывает эти вещи. Позвони, чтобы позвать техников. Если в управлении найдется хотя бы один, он без труда обнаружит отпечатки пальцев.
        - С меня отпечатков не снимали, - произнес Ассад почти разочарованным тоном.
        Карл покачал головой. Интересно, почему? Что-то уж больно много странного набиралось вокруг устройства на работу этого сотрудника!
        - Ассад, отыщи адрес матери убитых. В последние годы она несколько раз переезжала и сейчас, вероятно, проживает не в Тисвилле, как значится в регистре населения, так что подойди к этому вопросу творчески. Хорошо? Обзвони ее соседей, номера телефонов записаны там. - Карл махнул на кучу бумажек, вываленных из кармана. - Может быть, они что-то знают.
        Затем он взял блокнот и составил список ближайших задач. Появилось знакомое ощущение, которое означало, что начато следствие по новому делу.
        - Карл, послушай! Перестань-ка ты тратить время на дело, по которому уже вынесен приговор! - Начальник отдела убийств Маркус Якобсен покачал головой, продолжая копаться в раскиданных по столу бумагах.
        За неделю - целых четыре сложных дела! Да плюс три заявления об отпуске и два больничных! Один из заболевших наверняка выбыл надолго. Карл знал, о чем сейчас думает начальник отдела убийств: кого с какого дела придется снять? Но это уж, слава богу, его проблемы!
        - Подумай лучше о гостях из Норвегии. Там все слышали о деле Мереты Люнггор, и их интересует, как ты выстраиваешь свою работу и как определяешь приоритетность задач. У них, кажется, у самих скопилось много старых дел, с которыми они хотели бы наконец разобраться. Если бы ты навел порядок в своих бумагах и заодно показал им пример скрупулезной датской работы, это помогло бы им в дальнейшей беседе с министром - они пойдут к ней на прием сразу от тебя.
        Карл понурил голову. Так значит, побывав у него, эти гости потом отправятся поболтать за чашечкой кофе с министром юстиции! С ней и без того трудно о чем-то договориться, а они еще насплетничают ей о его отделе! Этого еще не хватало!
        - Маркус, вот я и хочу навести порядок в своих бумагах. А для этого мне необходимо выяснить, кто подсовывает дела на мой стол. Иначе я никогда не разберусь с приоритетностью задач и мне будет нечего продемонстрировать норвежцам и министру. Как я могу управлять работой, если дела прилетают сами собой, будто осенние листья?
        - Да, да, Карл! Конечно же, это тебе решать. Но если ты возьмешься за дело с этими двоими, то, пожалуйста, не рассчитывай на наше содействие. У нас не хватает сотрудников даже для дел, по которым еще только предстоит найти виновных.
        - Будь спокоен. - Карл встал, собираясь уйти.
        Маркус наклонился к переговорному устройству:
        - Лиза, загляни на секундочку. Нигде не могу найти свой ежедневник.
        Карл посмотрел себе под ноги. Ежедневник шефа лежал на полу, просто свалившись со стола. Карл незаметно подтолкнул его носком башмака, чтобы книжка окончательно скрылась под тумбочкой. Может быть, тогда никто не узнает, когда у него планировалась встреча с норвежцами!
        Когда Лиза проходила мимо, он бросил ей дружеский взгляд. В прежнем образе она нравилась ему больше, но все-таки Лиза остается Лизой с любым цветом волос.
        «С нетерпением жду, когда мне можно будет перейти в ваш отдел», - просигналили ему из-за барьера ямочки на щеках Розы Кнудсен, глубокие, как Марианская впадина.
        Карл не смог ответить ей тем же. Тем более что у него вообще не было ямочек на щеках.

        В подвале его встретил Ассад, полностью готовый к работе: уже совершивший послеполуденную молитву, в куртке-ветровке и с кожаной папкой под мышкой.
        - Мать убитых близнецов живет сейчас в Роскилле у старой подруги, - сообщил он. - Если поторопиться, туда можно доехать за полчаса. Но кроме того, только что позвонили из Хорнбэка. Там неважные новости.
        Карлу тотчас же представилось парализованное тело долговязого Харди, вытянувшееся на кровати - лицом к Эресунну, а там множество парусников, что вышли в море, торопясь использовать последние деньки перед закрытием сезона.
        - Что там случилось? - с недобрым предчувствием спросил Карл.
        Прошел уже месяц с тех пор, как он последний раз навещал старого товарища.
        - Они сказали, что он очень часто плачет. Несмотря на таблетки и всякое такое, все равно плачет.

        Садовый домик в конце Фасанвей ничем не выделялся среди остальных. Надпись на медной табличке гласила: «Арнольд и Иветта Ларсен», под ней на картонке печатными буквами значилось «Марта Йоргенсен».
        На пороге их встретила хрупкая очаровательная старушка, при виде которой растроганный Карл невольно расплылся в улыбке.
        - Да, Марта живет у меня. Она переехала сюда после смерти ее мужа. Должна вам сказать, сегодня она неважно себя чувствует, - шепотом предупредила старушка, когда он вошел в коридор. - Доктор говорит, что у нее сейчас обострение.
        Из комнаты в прихожую доносился кашель. Больная сидела в кресле у окна, заставленного горшками с пожухлыми комнатными растениями. Перед ней стояла целая батарея пузырьков с лекарствами, и вошедших она встретила настороженным взглядом запавших глаз.
        - Кто вы такие? - спросила она, дрожащей рукой стряхивая пепел с тонкой сигары.
        Ассад моментально сориентировался. Подойдя, он безошибочно нашел среди груды выцветших шерстяных пледов руку Марты, взяв ее в свою и произнес:
        - Скажу только одно: то же самое было с моей матерью. Я понимаю, как вам нелегко.
        Мать Карла на месте этой женщины сразу бы отдернула руку, но Марта Йоргенсен этого не сделала. «И откуда Ассад это знает?» - подумал Карл, стараясь сообразить, какую роль в этом сценарии следует исполнять ему.
        - До прихода сиделки мы как раз успеем выпить по чашечке чаю, - с радушной улыбкой предложила Иветта.
        Слушая объяснения Ассада по поводу их визита, Марта всплакнула. Гости успели дождаться чая и откушать печенья, прежде чем она справилась с собой настолько, что смогла говорить.
        - Мой муж был полицейским, - произнесла она наконец.
        - Да, фру Йоргенсен. Это мы знаем, - впервые подал голос Карл.
        - Я получила копии дела от одного из его бывших сослуживцев.
        - Вот как? От Класа Томасена?
        - Нет, не от него. - Женщина закашлялась и глубоко затянулась сигарой, чтобы подавить приступ. - Мне передал их другой. Его звали Арне, но его уже нет в живых. Он собрал все документы, получилась целая папка.
        - Вы дадите нам ее посмотреть, фру Йоргенсен?
        Она схватилась за голову почти прозрачной рукой. Губы ее дрожали:
        - Нет, дать ее вам я не могу. У меня ее больше нет. - Женщина умолкла и закрыла глаза. Очевидно, ее мучила головная боль. - Я не помню, кто брал ее у меня в последний раз. Ее просматривало несколько человек.
        - Это не она? - Карл показал светло-зеленую папку.
        - Нет, та была больше. - Марта покачала головой. - Серая и гораздо толще этой. В одной руке не удержишь.
        - Может быть, есть какие-то другие материалы? Что-нибудь, чем вы могли бы с нами поделиться?
        - Иветта, как по-твоему, им можно сказать? - Она кинула взгляд на подругу.
        - Не знаю, стоит ли. Думаешь, надо?
        Больная перевела взгляд на двойной портрет, стоявший на подоконнике между кувшином с водой и статуэткой Франциска Ассизского:
        - Иветта, взгляни на них! Ну кому они навредили? - В голубых, глубоко посаженных глазах проступили слезы. - Мои детки! Неужели мы даже этого не можем для них сделать?
        Иветта поставила на стол коробочку шоколада.
        - Наверное, можем, - сказала она со вздохом и направилась в угол.
        Там громоздились свертки старой бумаги от рождественских подарков и других упаковочных материалов, как напоминание о былых временах, когда во многом ощущалась постоянная нехватка. Оттуда Иветта вытащила коробку фирмы «Петер Хан».
        - В последние десять лет мы с Мартой дополняли папку с документами следствия вырезками из газет. Ведь с тех пор, как умер мой муж, мы с ней остались одни и больше у нас никого не было.
        Ассад взял у нее коробку и поднял крышку.
        - Здесь есть несколько газетных вырезок о нападениях, по поводу которых так ничего и не было выяснено. А также вырезки о фазанобойцах.
        - Фазанобойцах? - удивился Карл.
        - Ну да! А как еще назвать таких людей?
        Иветта порылась в коробке и вытащила на свет образчик, иллюстрирующий эти слова. Действительно, слово «фазанобойцы» к ним вполне подходило. На большой фотографии из еженедельника все они красовались вместе: парочка представителей королевского окружения, разношерстные буржуазные типчики, а также Ульрик Дюббёль-Йенсен, Дитлев Прам и Торстен Флорин. В победоносных позах: у каждого зажато под мышкой ружье переломленным стволом книзу, нога выставлена вперед, а на земле рядами разложены убитые фазаны и куропатки.
        - Ого! - сказал Ассад.
        Что еще можно было к этому добавить!
        Они заметили, что Марта Йоргенсен зашевелилась, но не догадывались, во что это может вылиться.
        - Я этого не потерплю! - неожиданно воскликнула она. - Чтоб им всем сгинуть! Они убили моих детей и мужа. Будь они прокляты!
        Она попыталась подняться, но не удержалась на ногах и повалилась головой вперед; сильно стукнулась лбом о край стола, однако словно не заметила ушиба.
        - Смерть им! Пускай они тоже умрут! - прохрипела она, не поднимая головы от стола, и взмахнула руками, разбрасывая чашки.
        - Тише, Марта! - стала успокаивать ее Иветта, пытаясь усадить задыхающуюся подругу обратно в кресло.
        Когда больная наконец успокоилась, отдышалась и опять принялась за свою сигару, Иветта увела посетителей в соседнюю комнату, столовую. Она попросила извинения за поведение своей подруги и объяснила, что в этом виновата опухоль мозга, которая так увеличилась, что теперь уже невозможно предсказать реакцию Марты на то или иное событие. Раньше, мол, она такой не была.
        Гостям и не требовалось никаких извинений.
        - Однажды приходил какой-то мужчина. Он сказал Марте, что хорошо знал Лисбет. - Иветта приподняла вылезшие брови. - Это покойная дочь Марты, а мальчика звали Сёрен. Вы ведь и сами знаете? - Ассад и Карл кивнули. - Может быть, папку взял тогда этот друг Лисбет. Он пообещал Марте, что вернется и принесет папку. - Иветта бросила на обоих такой печальный взгляд, что им сразу захотелось обнять ее за плечи и утешить. - Наверное, придет, когда уже будет поздно.
        - А как его звали, этого человека? - спросил Ассад.
        - К сожалению, не знаю. Меня не было дома, когда он приходил, а Марта все забывает.
        - Вы не знаете, может быть, он был полицейским? - спросил Карл.
        - Мне так не кажется, но точно сказать не могу.
        - А почему он вот это не забрал? - Ассад указал на коробку с надписью «Петер Хан», которую держал под мышкой.
        - Но это же просто бумажки, которые Марта зачем-то вздумала собирать. Кстати, уже после того, как тот человек признался в убийствах. Я помогала ей собирать вырезки, раз ей так нравилось. Вероятно, тот, кто приходил, посчитал их неважными. Да так оно и есть на самом деле.
        Напоследок они спросили у Иветты о ключе от летнего домика и о том времени, когда произошло убийство. Но об этом Иветта сказала только, что с тех пор, во-первых, прошло уже двадцать лет, да к тому же и вспоминать о таком событии не очень-то приятно, так что она постаралась поскорее все это забыть.
        Затем пришла сиделка, и они распрощались.

        На прикроватном столике у Харди стояла фотография его сына - единственная вещь, напоминавшая, что у этого неподвижного тела с резиновой трубкой для отвода мочи и сальными, свалявшимися волосами когда-то в жизни было не только то, что могли ему дать аппарат искусственного дыхания, постоянно работающий телевизор и хлопочущая сиделка.
        - Долго же ты сюда собирался, - произнес больной, устремив взгляд на воображаемую точку, находящуюся на высоте примерно в тысячу метров над хорнбэкской клиникой спинномозговых травм. С этой высоты открывается настолько широкий обзор, что если однажды рухнуть оттуда всей своей тяжестью, то можно больше не проснуться.
        Карл попробовал найти подходящую отговорку, но бросил эти попытки. Вместо ответа он взял фотографию в рамочке и сказал:
        - Я слышал, Мадс поступает в университет.
        - И от кого же ты это слышал? Мою жену, что ли, трахаешь? - ответил Харди, даже не сморгнув.
        - Харди, что ты несешь? Я знаю, потому что… Ну, не помню, в полицейском управлении кто-то говорил.
        - А куда подевался твой маленький сириец? Никак его вышвырнули назад в песчаные барханы?
        Карл хорошо знал Харди. Все это была светская болтовня.
        - Ну ладно! Коли теперь уж я тут, скажи, что у тебя на уме. Впредь я буду приходить почаще, - пообещал Карл. - У меня был отпуск, ты же понимаешь.
        - Видишь на столике ножницы?
        - Вижу.
        - Они всегда там лежат. Сестры режут ими бинты и клейкую ленту, которой прикрепляются мои зонды и иглы. С виду они вроде бы острые, как тебе кажется?
        Карл посмотрел на ножницы:
        - Да, довольно острые.
        - Не мог бы ты взять их и воткнуть мне в шейную артерию? Я был бы очень тебе благодарен! - На лице Харди промелькнула усмешка. - В одном плече у меня вроде бы что-то дрожит. Кажется, это под самой плечевой мышцей.
        Карл наморщил лоб. Значит, Харди показалось, будто там что-то дрожит. Бедняга! Хорошо бы, если так!
        - Почесать тебе там?
        Карл отвернул угол одеяла и подумал, надо ли спустить пониже рукав или почесать через ткань.
        - Черт возьми, бестолковая ты башка! Не слышишь, что ли, что я сказал? Там дрожит. Ты что-нибудь видишь?
        Карл сдвинул рубашку. В прежние времена Харди всегда следил за тем, чтобы выглядеть привлекательным, ухоженным и загорелым. Сейчас его кожа, сквозь которую проступали голубые жилки, была белой, как творог.
        Карл прикоснулся к его руке выше локтя. Там не осталось ни одного мускула, на ощупь рука напоминала хорошо отбитый кусок мяса. Никакого дрожания он не почувствовал.
        - Я ощущаю твое прикосновение очень слабо, в одной крошечной точке. Возьми ножницы и потыкай в разных местах. Не слишком быстро, и я скажу тебе, где почувствую.
        Бедный Харди, парализованный от шеи и до ступней! Немножко чувствительности в одном плече, и все. А прочее - игра воображения отчаявшегося человека.
        Однако Карл потыкал ножницами, как велел Харди. Систематически прошелся от середины плеча вверх по всей окружности. Когда он добрался сзади почти до самой подмышки, Харди взволнованно задышал:
        - Карл, вот здесь. Достань шариковую ручку и пометь это место точкой.
        Карл и это выполнил. Как не сделать, если друг просит!
        - Повтори все еще раз. Попробуй меня обмануть, а я скажу тебе, когда ты попадешь в отметину. Я буду лежать с закрытыми глазами.
        Когда Карл дошел до сделанной отметины, Харди не то хохотнул, не то застонал.
        - Тут! - воскликнул он.
        Карл не поверил; его пробрал озноб.
        - Сиделке об этом ни слова! - предупредил Харди.
        - Но почему? - Карл нахмурился. - Ведь это же просто чудо! Хоть какая-то надежда! Может, им это как-то пригодится, они будут знать, на что ориентироваться.
        - Я поработаю над тем, чтобы увеличить это поле. Хочу вернуть хотя бы одну руку, понимаешь? - Тут Харди впервые за все время взглянул на прежнего сослуживца. - А для чего я воспользуюсь этой рукой, уже никого не касается. Ясно?
        Карл кивнул. Он согласился бы с чем угодно, лишь бы поддержать дух Харди и отвлечь от мысли о том, чтобы кто-нибудь взял ножницы и воткнул ему в шею.
        Под вопросом было только одно: появилась ли эта чувствительная точка возле плеча только недавно или она и всегда там была? Но об этом стоит помолчать: в положении Харди даже ложная надежда лучше, чем ничего.
        Карл поправил ему рубашку и закрыл его одеялом до подбородка, а потом спросил:
        - К тебе по-прежнему ходит та женщина-психолог?
        Перед его мысленным взором предстало обольстительное тело Моны Ибсен - как бальзам на душу.
        - Да.
        - И о чем же вы разговариваете? - спросил Карл, надеясь, что в этих разговорах мелькает его имя.
        - Она все топчется вокруг эпизода с перестрелкой на Амагере. Все копается в этом деле со строительным пистолетом. Не знаю, зачем ей это.
        - Наверное, для нее в этом что-то есть.
        - Знаешь что, Карл…
        - Не знаю.
        - Она добилась того, что я стал над этим задумываться, хоть и против воли. Ну какой в этом прок, кажется мне, но в то же время ведь в этом и заключается весь вопрос.
        - Что ты имеешь в виду?
        Харди посмотрел Карлу прямо в глаза - именно так они глядели на подозреваемого при перекрестном допросе. Этот взгляд не выражал ни подозрительности, ни доверия, он просто вселял тревогу.
        - Мы ведь тогда с тобой и с Анкером прибыли в садовый домик через восемь-десять дней после убийства хозяина, так?
        - Да, так.
        - У убийц было сколько угодно времени, чтобы уничтожить все следы. Более чем достаточно. Так почему же они этого не сделали раньше? Почему выжидали? Они же могли просто сжечь все к чертям собачьим. Убрать труп и пожечь все лишнее.
        - Да, в этом действительно есть что-то странное. Я и сам удивлялся.
        - Но почему же они вернулись в дом как раз тогда, когда мы там были?
        - Да, и это тоже непонятно.
        - А я уже перестал удивляться. Сначала удивлялся, а теперь нет.
        Харди попытался прокашляться, но не смог.
        - Может быть, Анкер сумел бы об этом что-то рассказать, если бы остался жив, - произнес он в конце концов.
        - Что ты хочешь сказать?
        Сам Карл уже несколько недель перестал вспоминать об Анкере. Не прошло и десяти месяцев с тех пор, как их суперколлега был застрелен у них на глазах в старой развалюхе, и вот он уже исчез из памяти, словно и не было! Бог весть, сколько будут вспоминать самого Карла, если с ним случится то же.
        - Карл, кто-то ждал нас возле того дома, иначе все случившееся никак не объяснишь. Я хочу сказать, что это было не обычное расследование. Один из нас был в этом замешан, причем точно не я. Может быть, это был ты, Карл?

        9

        Перед желтым фасадом ресторана «Транекер кро» собралось шесть внедорожников. Дитлев высунулся из окна автомобиля и дал знак следовать за ним.
        Когда они подъехали к лесу, солнце еще не поднялось, а загонщики уже скрылись за охотничьим заказником. Люди в машинах были знакомы со здешними порядками и спустя несколько минут выстроились перед Дитлевом - все в застегнутых куртках, держа ружья незакрытыми стволами вниз.
        Последним, как всегда, присоединился Торстен Флорин. Сегодня он блистал бриджами в мелкую клетку и облегающей охотничьей курткой - хоть сейчас на бал.
        Дитлев неодобрительно проследил за тем, как из багажника высаживали легавую, и только потом обвел глазами всех присутствующих. По крайней мере одного из собравшихся лично он не приглашал.
        - Кто ее пригласил? - спросил он шепотом, потянув за рукав Бента Крума.
        Будучи адвокатом Дитлева Прама, Торстена Флорина и Ульрика Дюббёль-Йенсена, Бент Крум координировал приготовления к охоте. Благодаря своим разносторонним дарованиям он не раз выручал их и теперь оказался в полной зависимости от более чем щедрого вознаграждения, которое они переводили на его счет каждый месяц.
        - Твоя жена, - шепнул в ответ Бент Крум. - Она решила, что Лиссан Йорт вполне может поехать на охоту вместе с мужем, тем более что и стреляет она лучше его.
        Лучше стреляет? Какое это, черт возьми, имеет значение! На охотах, которые устраивал Дитлев, никогда не было никаких женщин, и для этого имелись свои причины, о чем Круму было прекрасно известно. Чтоб ее, эту Тельму!
        Дитлев взял Йорта за плечо.
        - Мне очень жаль, старина, но сегодня мы не можем взять с собой твою жену. Отдай ей ключи от машины, - велел он, хотя понимал, что здесь не обойдется без проблем. - Пускай она едет в ресторан. Я могу туда позвонить и сказать, чтобы они открылись. И пусть она заберет с собой вашу необученную собаку. Сам знаешь, сегодня у нас охота нагоном, это нечто особенное.
        Отсылкой собаки некоторые были недовольны - придурки из якобы старинных семей, хотя на самом деле ни у кого из них не было даже приличного состояния. Как будто их кто-то спрашивал! Впрочем, может быть, они и не знают эту несчастную легавую.
        - Никаких женщин! - повторил Дитлев. - Поезжай отсюда, Лиссан!
        Раздавая всем оранжевые платки, он пропустил Лиссан и только буркнул, не глядя на нее:
        - Не забудь забрать псину.
        Не хватало еще, чтобы тут кто-то другой наводил свои порядки! Ведь это не обычная охота.
        - Если ты не допускаешь мою жену, я тоже отказываюсь, - попробовал было протестовать Йорт.
        Жалкий тип в потертой курточке! Неужели он до сих пор еще не понял, что значит перечить Дитлеву Праму? Разве это пошло на пользу его фирме? Разве он не оказался на краю банкротства, когда Дитлев передал свои заказы на покупку гранита в Китай? Или он добивается, чтобы Дитлев его еще раз наказал? Сам напрашивается!
        - Твое дело, поступай как знаешь.
        Дитлев повернулся к Йортам спиной и посмотрел на остальных.
        - Вы знаете правила. О том, что вы увидите сегодня, никто другой не должен знать. Это понятно?
        Все закивали. Ничего другого Дитлев и не ожидал.
        - Мы выпустили двести фазанов и куропаток, петушков и курочек. Так что дичи хватит на всех. - Он ухмыльнулся. - Для курочек сезон еще не настал, но кому какое дело?
        Он посмотрел на членов местного охотничьего общества. Эти будут держать язык за зубами. Все тут либо работали на него, либо были так или иначе связаны с ним деловыми отношениями.
        - Впрочем, что говорить о птице - птиц вы в любом случае настреляете. Гораздо интереснее другая добыча, которую я сегодня для вас припас. Что это будет, я не стану говорить заранее. Сами потом увидите.
        Обернувшись к Ульрику, Дитлев взял у того из рук горстку соломинок. Все лица повернулись к нему, все глаза с напряженным вниманием следили за каждым его движением.
        - Большинству из вас уже знакома обычная процедура: двое вытянут соломинки, которые будут короче других. Счастливчики оставляют дробовики и получают взамен карабины, заряженные патронами. Им не достанется куропаток, зато они могут рассчитывать на особенную добычу. Все готовы?
        Несколько человек побросали на землю сигары и затоптали их. Всяк по-своему выражал свою готовность начать охоту.
        Дитлев усмехнулся. Это те, кто относится к властям предержащим, и здесь они показывают себя во всей красе: ни с кем не считаясь и действуя по принципу «своя рубашка ближе к телу».
        - Кстати, обыкновенно охотники с карабинами делят добычу между собой, - добавил Дитлев. - Но решение принимает тот, кто ее подстрелил. Все мы знаем, что случится, если зверя уложит Ульрик.
        Все присутствующие, кроме Ульрика, расхохоталась. Все отлично знали, что Ульрик никогда не делится добычей - будь то портфель акций, женщина или подстреленный кабан.
        Дитлев нагнулся и поднял два футляра с карабинами.
        - Вот, смотрите, - сказал он, вынимая оружие. - Я отправил наши старые «зауэры» обратно в охотничий домик, чтобы испытать эти две чудесные штучки.
        Он поднял над головой один из новеньких карабинов «зауэр элегант».
        - Они уже пристреляны, держать их в руке одно удовольствие! Берите и наслаждайтесь!
        Не обращая внимания на реплики, которыми обменивались возмущенные Йорты, Дитлев протянул гостям зажатые в руке соломинки и вручил карабины двум счастливчикам, которым они достались по жребию.
        Одним из них оказался Торстен. У него был взволнованный вид, но вряд ли от мыслей об охоте. Надо будет потом с ним об этом поговорить.
        - Торстену это уж знакомо, но для Саксенхольта все удовольствие еще впереди, так что пожелаем им удачи! - Дитлев кивнул молодому человеку и поприветствовал его, как и всех остальных, приподняв свою карманную фляжку. Пижонский платочек на шее, прилизанные волосы - типичный ученик элитной школы и таким останется до конца своих дней! - Вы оба, единственные из всех, будете стрелять по главной дичи, поэтому отвечаете за то, чтобы все прошло как следует. Не забывайте, что вы должны стрелять, пока добыча не перестанет двигаться. Помните также, что тот, кто уложит добычу, получает право на главный сегодняшний приз.
        Отступив на шаг, он достал из внутреннего кармана конверт:
        - Здесь лежит купчая на превосходную трехкомнатную квартирку в Берлине с видом на посадочные полосы аэропорта Тегель. Но не волнуйтесь! Аэропорт скоро закроется, а перед самыми окнами у вас будут причалы для яхт.
        Вокруг раздались аплодисменты, и Дитлев с улыбкой раскланялся. Пропади она пропадом, эта квартира, из-за которой жена полгода его терзала, а когда выпросила, так и не сподобилась в ней побывать! Хотя бы со своим поганым любовничком съездила, и то нет! Так что долой эту дрянь!
        - Дитлев, моя жена уезжает, но собаку я беру с собой, - услышал он у себя за спиной, а обернувшись, увидел набычившегося Йорта.
        Было сразу видно, что тот решил торговаться, чтобы окончательно не потерять лицо.
        Оглянувшись через плечо, Дитлев поймал молниеносный взгляд Торстена. Никто не смеет перечить Дитлеву Праму! Раз он сказал, что нельзя брать с собой собаку, то пускай ослушавшийся пеняет на себя!
        - Коли уж ты настаиваешь, то будь по-твоему, - произнес Дитлев, старательно отводя взгляд от его жены.
        Не будет он цапаться с чужой бабой. Это дело касается только его и Тельмы.

        В подлеске стоял запах прелой земли, но развеялся, когда они вышли на поляну. В пятидесяти метрах, в ложбине, располагалась окутанная туманом рощица, за ней прогалина, заросшая кустами, а за ней лес, который раскинулся внизу, как море. Это было великолепное зрелище.
        - Растянитесь цепью, - скомандовал Дитлев.
        Все разошлись на расстояние семи-восьми метров друг от друга, и он удовлетворенно кивнул.
        Шум, который поднимали загонщики, доносился пока довольно слабо. Лишь некоторые из выпущенных фазанов поднимались в воздух и тут же, вспорхнув, опускались в кустарник. Дитлев ощущал нетерпеливое ожидание кравшихся рядом с ним охотников: благодаря этим вылазкам на рассвете многие из них стали прямо-таки адреналиновыми наркоманами. Они огребали миллионы, но только эти смертоубийственные развлечения давали им ощущение полнокровной жизни.
        С одной стороны от Дитлева шагал молодой Саксенхольт. Он был бледен от возбуждения, как и его отец, когда впервые принимал участие в охоте. Новичок двигался крадучись, устремив пристальный взгляд на собаку, и на рощицу впереди, и на опушку леса, до которой было несколько сотен метров. Ни на минуту не забывал, что меткий выстрел принесет ему награду - любовное гнездышко вдали от родительского надзора.
        Дитлев вскинул руку, и все замерли. Пес Йорта от возбуждения повизгивал и вертелся на месте, а балбес хозяин, как ни старался, не мог его утихомирить. Все происходило так, как и следовало ожидать.
        И тут перед носом собаки взлетели первые птицы. Грянули выстрелы, и послышалось, как шлепаются на землю тушки. Собака Йорта окончательно вышла из-под контроля. Раздалась команда «апорт», и она с высунутым языком ринулась вперед. В тот же миг одновременно взлетели сотни птиц, и охотники словно взбесились: выстрелы, отдававшиеся эхом от лесных зарослей, слились в оглушительный грохот.
        Именно это больше всего любил Дитлев - нескончаемые выстрелы. Нескончаемые убийства. Вспархивающие в небо пятнышки, создающие оргию красок. Медленное падение птичьих тел. Суетливые движения охотников, рьяно перезаряжающих ружья. Саксенхольт был в отчаянии - без дробовика он не мог принять участия в стрельбе, его взгляд лихорадочно метался между рощей и лесной опушкой, над кустарником. Откуда придет его добыча? И чем больше кровожадный азарт овладевал остальными, тем сильнее его рука сжимала карабин.
        Но вот собака Йорта вцепилась в глотку другому охотничьему псу. Тот отпустил добычу и с визгом отскочил. И один только Йорт этого не заметил: он заряжал ружье и стрелял, заряжал и стрелял, как автомат.
        Когда легавая Йорта в третий раз прибежала с добычей и снова стала кусаться, набрасываясь на других собак, Дитлев кивнул Торстену, который и сам уже следил за ней. Живые инстинкты и крепкие мускулы при полном отсутствии выучки - плохие свойства для охотничьей собаки!
        Дальше все вышло так, как и предвидел Дитлев. Остальные собаки обманули легавую и не подпустили больше к падающим на опушку птицам. Собака Йорта помчалась на поиски новой добычи и скрылась в лесу.
        - Теперь смотрите внимательно! - крикнул Дитлев двум стрелкам с карабинами. - Не забудьте, ставкой в игре служит полностью готовая квартира в Берлине! - Он рассмеялся и выстрелил из обоих стволов по новой стайке, поднявшейся с территории заказника. - Лучший охотник получает все!
        В этот момент собака Йорта уже выбегала из темного подлеска с новой птицей в зубах. Грянул одиночный выстрел Торстенова карабина, и пуля попала в собаку. Кроме Дитлева и Торстена, никто, казалось, не понял, что с ней случилось. Только Саксенхольт шумно вздохнул, и вся компания дружно расхохоталась - не исключая и Йорта, решившего, что выстрел ушел «в молоко».
        Ничего, скоро Йорт обнаружит своего пса с простреленным черепом - хохот прекратится, а хозяин, надо надеяться, усвоит полученный урок. Ведь Дитлев Прам сказал, чтобы никто не приводил на охоту плохо натасканных собак!
        Из лощины за рощей послышались новые звуки. Дитлев краем глаза отметил, как Крум покачал головой: значит, их адвокат видел, что Торстен застрелил собаку.
        - Смотрите, стрелять только при полной уверенности. Понятно? - тихо сказал Дитлев своим соседям по цепочке. - Загонщики покрывают не все пространство за рощей, так что я думаю, зверь появится оттуда. - Он указал на пышно разросшиеся кусты можжевельника. - Цельтесь примерно на метр выше земли по центру туловища. Тогда, если промахнетесь, пуля уйдет в землю.
        - Что это? - прошептал Саксенхольт, кивая на группу деревьев.
        Там вдруг затрепетали ветви, послышался треск сучьев под ногами бегущего зверя - сперва тихий, затем все громче и громче. Крики приближающихся загонщиков зазвучали пронзительней.
        И вот он выскочил.
        Выстрелы Саксенхольта и Торстена грянули одновременно, темный силуэт пошатнулся, но продолжал двигаться вперед странными скачками. Только когда он выскочил на открытое место, стало видно, что это за существо. Охотники разразились восхищенными воплями, а Саксенхольт и Торстен снова приготовились стрелять.
        - Стоп! - крикнул Дитлев, когда страус остановился метрах в ста и начал бестолково вертеться. - На этот раз цельтесь в голову. Стрелять по очереди. Саксенхольт, ты первый.
        Все замерли; молодой охотник поднял карабин и, затаив дыхание, спустил курок. Выстрел пришелся ниже, чем нужно, - пуля разорвала страусу шею, и голова откинулась назад. Толпа заревела от восторга, не удержался даже Торстен - хотя на что ему-то трехкомнатная квартира в Берлине?
        Дитлев заулыбался. Он ожидал, что птица рухнет на землю, но с полуоторванной головой та еще пробежала несколько шагов, прежде чем ноги зацепились за неровности почвы и мертвое тело рухнуло. Мгновение оно подергалось в судорогах, затем распласталось на земле. Это было бесподобное зрелище!
        - Заткнитесь! - простонал юнец под залпы, когда охотники принялись палить по следующей стайке фазанов. - Это же был страус! С ума сойти! Это надо же: я, черт возьми, застрелил страуса! Это же значит, сегодня вечером у «Виктора» все телки будут мои! Я даже знаю, какую выберу!

        В ресторане «Страндмёллекроен» все трое опрокинули по «егермейстеру» за счет Дитлева. По Торстену было видно, что ему надо хлебнуть для храбрости.
        - Что это с тобой? Ты прямо позеленел, - заговорил Ульрик, опрокинув залпом рюмку. - Никак не можешь пережить, что не тебе достался страус? Ты вроде бы уже настрелялся этих тварей.
        - Дело в Кимми. - Торстен повертел в руке свой стакан. - Шутки кончились. Сейчас кто кого: либо мы ее, либо она нас.
        И тоже выпил. Ульрик налил всем по новой и кивнул приятелям:
        - Ольбек уже получил задание. Скоро она будет в наших руках, так что не нервничай.
        Торстен достал из кармана спички и зажег стоявшую на столе стеариновую свечу. Он часто говорил, что нет более унылого зрелища, чем незажженная свеча.
        - Надеюсь, ты не воображаешь, что Кимми глупая бродяжка, которая шляется по улицам в грязном тряпье и сама дастся в руки бестолковому частному детективу? Ульрик, ее так просто не поймаешь! Мы ведь, черт возьми, говорим о Кимми, вы же сами ее знаете! Они ее не найдут, и в этом вся проблема. Нам это дорого обойдется, понимаете?
        Дитлев отставил стакан и возвел глаза к грубым балкам потолка:
        - Что ты хочешь сказать?
        Он терпеть не мог, когда Торстен впадал в такое настроение.
        - Вчера она несколько часов ждала в засаде перед Домом мод и набросилась на одну из наших моделей. На плитках осталось восемнадцать окурков. Кого она, по-твоему, поджидала?
        - Что значит - набросилась? - озабоченно спросил Ульрик.
        - Успокойся, все не так страшно. - Торстен мотнул головой. - Ну, врезала ей разок. Я дал девушке недельный отпуск и парочку путевок на выходные в Кракове. Полицию не вызывали.
        - Ты уверен, что это была Кимми?
        - Да. Я показал девушке старую фотографию.
        - Она точно ее узнала?
        - Точно, - раздраженно бросил Торстен.
        - Мы не можем допустить, чтобы Кимми схватила полиция!
        - Конечно же нет, черт возьми! И не можем допустить, чтобы она добралась до кого-нибудь из нас. Я уверен, она способна на все.
        - Думаете, у нее еще остались деньги?
        В это время в зал вошел заспанный официант, но Дитлев кивнул ему:
        - Нет, спасибо, у нас есть все, что нужно.
        Они подождали, пока официант, раскланявшись, вновь удалился.
        - Ну, какого черта ты спрашиваешь! Сколько ты тогда с нас собрал? Почти два миллиона, - с досадой напомнил Торстен. - Сколько, по-твоему, она тратит, живя на улице? Нисколько, а значит, у нее уж точно хватит денег, чтобы купить что угодно. Любое оружие. На улицах Копенгагена она раздобудет хоть гранатомет, уверяю тебя!
        Толстяк заерзал на стуле:
        - Может быть, стоило бы еще усилить группу Ольбека?

        10
        - Кого позвать? Ассистента криминальной полиции Хафеза Ассада? - Карл воззрился на телефонную трубку. Давно ли Ассад стал ассистентом криминальной полиции?
        Карл переключил звонившего на другую трубку и через секунду услышал, как на столе у Ассада ожил телефон.
        - Да! - раздался в чуланчике голос сирийца.
        Карл приподнял брови и покачал головой. Ишь ты - ассистент криминальной полиции! Что это он себе позволяет!
        - Звонили из Хольбека и сказали, что они все утро искали папку с делом о двойном убийстве в Рёрвиге. - Ассад поскреб заросшую щетиной щеку. Они с Карлом уже два дня сидели над папками, что объясняло его усталый вид. - И знаешь что? Папка просто исчезла. Ее точно ветром сдуло.
        - Значит, будем считать, кто-то ее стащил. - Карл вздохнул. - И не был ли это тот самый Арне, который дат Марте Йоргенсен серую папку с протоколами расследования? Ты не спросил их, помнят ли они, какого цвета была папка? Может, серая?
        Ассад помотал головой.
        - Ладно, это не имеет значения. Марта же сказала, что тот человек умер, с ним уже не поговоришь. - Карл прищурился. - И еще одну вещь я хочу заодно выяснить: Ассад, скажи, пожалуйста, когда это тебя произвели в ассистенты криминальной полиции? На мой взгляд, тебе бы следовало быть осторожнее и не выдавать себя за полицейского. Есть статья закона, которая очень строго оценивает такой поступок. Статья сто тридцать один, если тебе интересно знать. Ты рискуешь схлопотать шесть месяцев тюремного заключения.
        - Ассистент криминальной полиции?
        Ассад слегка откинул назад голову и затаил дыхание, схватившись рукой за грудь, словно удерживая заключенную в его сердце невинность, готовую излиться перед слушателем. Такого возмущенного выражения лица Карл давно не встречал. Его можно было сравнить только с реакцией премьер-министра на высказанные в прессе обвинения против датских солдат, которые якобы косвенно причастны к пыткам в Афганистане.
        - У меня и в мыслях такого не было! Наоборот, я сказал, что я ассистент ассистента криминальной полиции. Люди часто сами не понимают, что слышат, а потом путаются. - Ассад развел руками. - Разве я виноват?
        Час от часу не легче! Ассистент ассистента криминальной полиции! От таких штучек немудрено нажить язву желудка!
        - Мне кажется, было бы более корректно, если бы ты представлялся ассистентом вице-комиссара криминальной полиции или, еще точнее, ассистентом вице-комиссара полиции. Если тебе непременно нужен какой-то титул, я не против. Но только произноси его очень отчетливо. Понимаешь? А сейчас, если можно, спустись в транспортный отдел и приготовь к поездке нашу шикарную колымагу! Мы едем в Рёрвиг.

        За прошедшие годы домик, стоявший в окружении сосен, глубоко погрузился в песок. Сразу было видно, что со времени убийства здесь больше не жили. Тусклые стены, трухлявые балки - тоскливое зрелище.
        Мимо летних домиков тянулись следы колес. Стоял конец сентября, и, разумеется, вокруг не было ни души.
        Заслоняясь ладонями от света, Ассад заглянул в самое большое окно, тщетно пытаясь разобрать, что делается внутри.
        - Иди сюда! - позвал из-за дома Карл. - Ключ должен быть где-то здесь.
        Запрокинув голову, он внимательно вглядывался в темноту под навесом крыши. Двадцать лет ключ провисел у всех на виду на ржавом гвоздике над кухонным окном, в точности так, как говорила Иветта, подруга Марты Йоргенсен. Да и кому бы он понадобился? Кто захотел бы войти в этот дом? Даже ворам, промышляющим после окончания летнего сезона, было ясно, что взять здесь нечего. Дом всем своим видом говорил, что в него не стоит и залезать.
        Карл достал сверху ключ; старый замок открылся на удивление легко, и так же легко отворилась дверь.
        Он просунул голову внутрь, и на него тотчас же пахнуло затхлостью. В спертом воздухе пахло промозглой и душной сыростью, как в стариковских спальнях.
        Карл нащупал в узком коридорчике выключатель и убедился, что электричество отключено.
        - Вот! - пришел на помощь Ассад, сунув ему в лицо галогеновый фонарик.
        - Убери, фонарь нам не понадобится.
        Но помощник уже вступил в мертвое царство. Луч света выхватил покрашенные в скучные цвета лавки и голубые эмалированные кастрюльки. Здесь было не сплошь темно: солнечные лучи, проникавшие сквозь запыленные стекла, наполняли помещение слабым сероватым светом - как в ночной сцене из старого черно-белого фильма. Огромный камин, сложенный из крупных камней, широкие деревянные половицы, повсюду вдоль и поперек разложены шведские домотканые коврики. И прямо на полу по-прежнему лежит какая-то настольная игра.
        - Все как написано в отчете. - Ассад ткнул ботинком в коробку для игры.
        Когда-то она была темно-синей, сейчас стала черной. Игральная доска испачкана, как и обе лежавшие на ней фишки, которые во время борьбы слегка сдвинулись со своих мест. Карл решил, что розовая фишка, вероятно, принадлежала сестре; судя по ее положению, в тот день девушка соображала лучше, чем брат, и набрала больше правильных ответов. Возможно, парень переборщил с коньяком: на это также указывал отчет патологоанатома.
        - Это так и лежит здесь с восемьдесят седьмого года. Не думал, что эта игра уже тогда была.
        - Возможно, до Сирии она добралась позднее. Неужели она и там продается?
        Отметив мысленно, что Ассад примолк, Карл кинул взгляд на две коробочки для карточек с вопросами. Перед обеими лежало по одной вынутой карточке. Следовательно, это должны быть последние вопросы, которые эта жизнь поставила перед братом и сестрой. Очень грустно, если подумать.
        Карл обвел глазами пол. Следы убийства еще были отчетливо видны. На том месте, где обнаружили тело девушки, остались темные пятна. Совершенно очевидно, что это, как и пятно на игральной доске, были следы крови. Кое-где сохранились круги, которыми техники обвели отпечатки пальцев, но номера были стерты. Порошок, которым пользовались дактилоскописты, уже исчез, но это и понятно.
        - Они ничего не нашли, - вслух подумал Карл.
        - Что ты сказал?
        - Они не нашли никаких отпечатков пальцев, кроме тех, которые принадлежали жертвам и их родителям. - Он снова перевел взгляд на игру. - Как странно, что все это лежит на том же месте. Мне казалось, что техники забрали игру для более подробного изучения.
        - Верно! - Ассад кивнул и стукнул себя по лбу. - Ты правильно говоришь, Карл. Теперь и я вспомнил. Игра была представлена в деле Бьярне Тёгерсена, так что они действительно ее тогда унесли.
        Оба молча воззрились на доску. Ее здесь не должно было быть.
        Карл нахмурился, вытащил мобильник и позвонил в полицейское управление.
        - Нас ясно предупредили, Карл, что мы больше не должны работать по твоим запросам, - безрадостно ответила Лиза. - Ты вообще представляешь себе, как мы сейчас загружены? Может быть, ты что-то слыхал про полицейскую реформу? Если нет, могу тебе вкратце рассказать. А тут еще ты и Розу от нас забрал!
        Пускай бы оставили себе, если хотят!
        - Эй-эй, придержи немного! Это же я, Карл! Успокойся, пожалуйста, и послушай.
        - У тебя теперь есть своя секретарша, вот она пусть на тебя и работает. Спроси ее! Подожди минутку!
        Карл растерянно поглядел на мобильник в своей руке; из трубки послышался уже знакомый характерный голос, и он снова поднес ее к уху.
        - Слушаю, шеф. Чем могу служить?
        - Э-э… Кто это говорит? Роза Кнудсен?
        Ее хрипловатый смех кого угодно мог наполнить тревогой за свое будущее.
        Но делать нечего, и Карл попросил новую сотрудницу выяснить, нет ли где-нибудь среди предметов, относящихся к убийству в Рёрвиге, синей коробки с игрой «Тривиал персьют». Нет, где она может лежать, он не имеет ни малейшего представления. Да, о ее местонахождении возможны разные предположения. С чего начать поиски? Это уж ей самой решать. Главное, чтобы найти побыстрей.
        - Кто это был? - поинтересовался Ассад.
        - Твоя конкурентка. Гляди в оба, как бы она не оттеснила тебя обратно к зеленым перчаткам и швабре!
        Но Ассад его уже не слышал - присев на корточки рядом с игральной доской, он разглядывал пятна крови.
        - Карл, а тебя не удивило, что на доске так мало крови? Девушку же забили насмерть на этом самом месте! - Он указал на заляпанный коврик.
        Карл мысленно представил себе снимки места преступления и лежащие на полу трупы.
        - Да, - согласился он. - В этом ты прав.
        При том, какие повреждения ей нанесли и сколько крови она потеряла, на игровой доске осталось удивительно мало следов. Вот черт! Как же они не догадались захватить с собой папку с делом, чтобы сравнить то, что здесь, с фотографиями места преступления!
        - Я помню, что на этой доске было очень много крови. - Ассад ткнул пальцем в середину игральной доски.
        Карл опустился на корточки рядом с ним, осторожно подсунул палец под доску и приподнял. Так и есть! Она немного сдвинута. На полу под краем доски было видно несколько пятнышек крови. А уж это противоречит всем законам природы!
        - Ассад, это не та доска.
        - Действительно, не та.
        Карл осторожно вернул доску на место и осмотрел коробку. На первый взгляд на ней были следы порошка, которым пользовались дактилоскописты, но ведь это могло быть что угодно - картофельная мука, свинцовые белила.
        - Бог знает, кто положил тут доску, - заметил Ассад. - Ты знаешь эту игру?
        Ничего не ответив, Карл обвел глазами полки, подвешенные под потолком по всему периметру комнаты. Ему они живо напомнили те времена, когда всюду в ходу были сувениры вроде баварских пивных кружек с оловянными крышками и Эйфелевой башни из никеля. Здесь этого добра теснились сотни экземпляров: свидетельство того, что в доме обитала семья бывалых путешественников, изъездивших Европу на машине с жилым прицепом и хорошо знакомых с перевалом Бреннер[5] и дикими лесами Гарца. Перед мысленным взором Карла встал образ отца, и он чуть было не расчувствовался до слез.
        - Что ты там высматриваешь?
        - Сам не знаю. - Карл покачал головой. - Но что-то подсказывает мне, надо глядеть во все глаза. Не мог бы ты открыть окна? Впустим побольше света.
        Карл встал и еще раз принялся осматривать пол во всей комнате, нащупывая в нагрудном кармане пачку сигарет. Ассад тем временем гремел оконными запорами.
        Если не считать того, что трупы давно убрали, а игральную доску, наоборот, подложили, все прочее, кажется, осталось как было.
        Карл закурил, и в тот же миг зазвонил мобильник. Это была Роза.
        Игра по-прежнему на месте в архиве хольбекского отделения, сообщила она. Папка с делом исчезла, но игра там, где должна быть.
        Оказывается, девушка не совсем безнадежна!
        - Позвони еще раз, - сказал Карл, глубоко втягивая дым. - Спроси, как там с фишками и ломтиками.
        - Какими ломтиками?
        - Это треугольнички за правильные ответы, которые складывают в фишку. Их еще называют «ломтики торта». Спроси, какие ломтики лежат в обеих фишках. И все запиши, это важно. Неужто ты не знаешь игру «Тривиал персьют»?
        - «Тривиал»? - Тут она снова усмехнулась своим зловещим смешком. - Сейчас, дедушка, это называется «Всезнайка»!
        И на этом отключилась.
        Да уж, вряд ли между ними сложатся добрые отношения!
        Карл еще раз затянулся сигаретой, чтобы успокоить пульс. Интересно, не удастся ли как-нибудь обменять Розу на Лизу? Во всяком случае, та гораздо лучше украсила бы собой подвал, чем это удается тетушкам Ассада… И неважно, что у нее теперь панковская прическа!
        Тут в его размышления вторгся треск ломающегося дерева и звон бьющегося стекла, за которыми последовало какое-то арабское высказывание Ассада, явно не богословского характера. Зато эффект разбитое окно дало потрясающий: в комнату ворвался свет и озарил все углы паучьего царства. С потолка повсюду свисали гирлянды паутины, а все сувениры на длинных полках были покрыты таким толстым слоем пыли, что цвета стали неразличимы.
        Карл и Ассад припомнили события в том порядке, как они были описаны в полицейском отчете.
        Под вечер кто-то проник в дом через открытую кухонную дверь и убил парня одним ударом молотка - молоток впоследствии был найден в нескольких сотнях метров от дома. Убитый, по-видимому, даже ничего не почувствовал: смерть была мгновенной, как отмечалось в полицейских отчетах. Он даже не успел выпустить из руки бутылку коньяка.
        Девушка явно пыталась вскочить с пола, но нападавшие сразу накинулись и забили ее насмерть на том самом месте: на полу остались следы мозгового вещества, слюны, мочи и крови убитой.
        Затем, согласно предположению, высказанному в отчете, убийцы стащили с тела парня плавки, чтобы над ним поглумиться. Плавки так и не были найдены, но следователи усомнились, что во время игры в «Тривиал» сестра была одета в бикини, а брат сидел голый. Инцестуальные отношения были здесь совершенно исключены: у обоих имелись возлюбленные и с личной жизнью все обстояло хорошо. Оба партнера жертв провели в домике ночь перед нападением, а утром уехали в Хольбек в школу. Но эти двое у следствия никаких подозрений не вызвали: они предъявили алиби и вдобавок были потрясены и подавлены известием об убийстве.
        Тут снова позвонил телефон. Карл взглянул на номер на дисплее и опять сделал глубокую затяжку, стараясь запастись спокойствием.
        - Да, Роза, - ответил он.
        - Там очень удивились, когда я передала, что вы спрашиваете про ломтики торта.
        - Ну и?
        - Пришлось им этим заняться, раз надо.
        - Ну и?
        - В розовой фишке лежало четыре ломтика: желтый, розовый, зеленый и голубой.
        Карл опустил взгляд на лежавшую перед ним доску: здесь то же самое.
        - Голубая, желтая, зеленая и оранжевая фишки остались неиспользованными. Они лежали в коробке вместе с прочими ломтиками. Эти фишки были пустые.
        - Ну а коричневая?
        - В коричневой фишке лежали коричневый и розовый ломтики. Запомнили?
        Карл не ответил, молча глядя на пустую коричневую фишку на доске. Очень, очень странно.
        - Спасибо, Роза, - наконец сказал он. - Прекрасная работа.
        - Так что же? - спросил Ассад. - Что она говорит?
        - В коричневой фишке должны были лежать коричневый и розовый вкладыш. Но здесь она пустая.
        Оба задумались, глядя на фишку.
        - Ты считаешь, нам надо искать эти два недостающих вкладыша? - спросил Ассад и, присев на пол, заглянул под дубовый шкаф рядом с доской.
        Карл в очередной раз глубоко затянулся сигаретой. Зачем кому-то понадобилось положить сюда новую игру взамен настоящей? Совершенно очевидно, здесь что-то не сходится. И почему замок кухонной двери так легко открылся? Почему, в конце концов, кто-то принес к нему в подвал и подложил на стол это дело? Кто за всем этим стоит?
        - Когда-то они тут праздновали Рождество. Холодно, наверное, было. - Ассад вытащил из-под шкафа плетеное рождественское сердечко.
        Карл кивнул. Едва ли в самую суровую зиму тут было холоднее, чем сейчас. Все здесь дышало прошлым, дышало бедой. Кто теперь помнит те времена? Старушка, которая скоро умрет от опухоли в мозгу, а больше и никто.
        Он взглянул в сторону дверей в спальни. Вот там все они спали: отец, мать и дети. Карл поочередно заглянул в обе комнаты: как и ожидалось, там оказались кровати соснового дерева и тумбочки, покрытые клетчатыми салфетками. Комнату девочки украшали постеры поп-групп «Duran Duran» и «Wham», комнату мальчика - портрет Сьюзи Кватро, затянутой в кожаную одежду. В этих спальнях когда-то жило будущее, которое казалось светлым и долгим. А здесь, в гостиной, его жестоко и грубо отняли. Ось, вокруг которой вращалась эта жизнь, находится именно здесь, где он сейчас стоит. На границе между тем, на что человек надеялся, и тем, что на самом деле получил.
        - Карл, в кухонных шкафах еще есть спиртное, - крикнул Ассад из кухни.
        Значит, воры сюда не забирались.

        Глядя на дом снаружи, Карл испытывал какое-то тревожное чувство. Занимаясь этим делом, он словно пытался собрать разлитую ртуть - ядовитое вещество, которое опасно трогать и невозможно ухватить рукой. Что-то ускользающее и одновременно несущее вполне конкретную опасность. Столько лет уже прошло с тех пор, как это случилось! Человек сам пришел с повинной. Попавшая под подозрение группа учеников элитной школы по-прежнему находится на вершинах общества.
        «За что тут можно уцепиться? И зачем вообще этим заниматься?» - спрашивал он себя.
        - Сдается мне, надо бросать это дело, - заявил Карл, обернувшись к своему товарищу. - Хватит, поехали домой!
        После чего ткнул носком сапога в травянистую кочку и достал автомобильные ключи, всем видом показывая: с этим делом покончено. Но Ассад за ним не пошел: напротив, повернулся к разбитому окну гостиной с таким видом, словно за ним находилась какая-то святыня.
        - Не знаю, Карл, - сказал он. - Мы - единственные, кто еще может сделать что-то для убитых. Ты это понимаешь?
        Что-то сделать для мертвецов! Как будто этот восточный мудрец обладает властью проникать в прошлое!
        - Не думаю, что тут, на месте, мы как-то продвинемся дальше. Давай немного отойдем в сторону, - предложил Карл, снова закуривая.
        Вдыхать свежий воздух через зажженную сигарету - ничего лучше и не придумаешь.
        Несколько минут они молча шагали, обдуваемые встречным ветерком, приносившим запахи ранней осени. Впереди показался дом: судя по долетавшим звукам, по крайней мере один пенсионер еще не ретировался на зимние квартиры.
        На задах участка они и впрямь обнаружили краснолицего мужчину, подпоясанного ремнем под самой грудью.
        - Да, сейчас тут не много народу, но сегодня ведь еще только пятница, - заметил стойкий дачник. - Посмотрите, что будет завтра. В субботу и воскресенье все так и кишит людьми, и так будет продолжаться еще не меньше месяца.
        Увидел жетон Карла, хозяин участка разразился целым водопадом слов. Ему не терпелось поведать обо всем сразу одним длинным предложением: о кражах, утонувших немцах, лихачах на дорогах вокруг Рёрвига. Можно подумать, что бедняга, будто Робинзон Крузо, долгие годы провел без человеческого общения.
        Но тут Ассад схватил говорливого дачника за плечо:
        - Так это ты убил двоих ребят, которые жили по соседству на этой улице в доме, который называется «У рощи»?
        Далеко не молодой разговорчивый дачник так и задохнулся на полуслове: перестал мигать, глаза у него остекленели, как у покойника, рот раскрылся, губы посинели. У него даже не осталось сил схватиться за грудь. Старик зашатался, и Карл едва успел его подхватить.
        - Господи, Ассад! Какого черта ты тут творишь? - Карл торопливо распустил на старике ремень и расстегнул воротничок рубашки.
        Дачник очухался только минут через десять, и они показались Карлу очень долгими. Жена хозяина, прибежавшая из подсобного помещения, за все это время не проронила ни слова.
        - Нижайше прошу прощения за моего напарника, - сказал Карл потрясенному старику. - Он приехал по обмену в рамках иракско-датской программы повышения квалификации служащих полиции и пока что не овладел датским языком в достаточной мере. Порой его методы неприемлемы в наших условиях.
        Ассад промолчал. Возможно, пытался постичь смысл слова «приемлемый».
        - Я хорошо помню этот случай, - произнес дачник, немного успокоившись в объятиях жены и потратив еще три минуты на то, чтобы отдышаться. - Ужас что такое! Но уж если кого спрашивать, то обратитесь к Вальдемару Флорину. Он живет здесь рядом на Флюндерсёвей. Пятьдесят метров вперед и направо. Вы сразу узнаете дом по табличке.
        - Почему ты сказал, что я из иракской полиции? - спросил Ассад, запустив в море камешек.
        Словно не слыша, Карл смотрел на резиденцию Вальдемара Флорина, красующуюся на вершине холма. Тогда, в восьмидесятые годы, ее фото часто можно было видеть в газетах. Именно сюда съезжалась компания золотой молодежи устраивать очередную гулянку - легендарные празднества, на которых гости и хозяева ни в чем себе не отказывали. Ходили слухи, что всякий, кто осмеливался соперничать в роскоши с Флорином, наживал себе смертельного врага.
        Вальдемар Флорин всю жизнь славился бескомпромиссностью. Порой он действовал на грани дозволенного, но по каким-то неведомым причинам ни разу не совершил ничего противозаконного. По крайней мере, ни разу не был пойман. Возбуждалось лишь несколько исков о нарушении гражданских прав и о сексуальных домогательствах по отношению к женской прислуге - это в худшем случае. В торговле Флорин был настоящим кудесником. Он занимался недвижимостью, вооружением, продовольствием в рамках экономической помощи, совершал быстрые набеги на рынок нефтяных поставок в Роттердаме - и все ему удавалось.
        Ныне это осталось в области преданий. Хватка Флорина ослабла; все знали, что он преследует молоденьких девушек, но они стали избегать его с тех пор, как его жена Беата покончила с собой. В этом винили Флорина, и с этого времени никто не хотел с ним знаться: подобных вещей не прощают даже в этих кругах.
        - Карл, почему? - повторил Ассад. - Почему ты сказал, что я из иракской полиции?
        Карл взглянул на своего маленького помощника: на смуглых щеках проступила краска. Чем она была вызвана - возмущением или холодным бризом, дувшим со Скагеррака, - оставалось только гадать.
        - Никогда больше не задавай людям таких вопросов. Это считается угрозой. Как ты мог обвинить старика в том, чего он явно не делал? Зачем это было нужно?
        - Ты сам так поступал.
        - Ничего подобного. Не в таких случаях. Он мог концы отдать у нас на глазах!
        - Но при чем здесь иракская полиция?
        - К слову пришлось. Ладно, забудь об этом.
        Но, даже входя в гостиную Вальдемара Флорина, куда их наконец провели, Карл все еще чувствовал у себя на затылке пристальный взгляд Ассада. На всякий случай надо это запомнить.

        Вальдемар Флорин сидел перед панорамным окном, из которого открывался вид на улицу Флюндерсёвей, а за ней на бухту Хесселё и морские дали. Четыре стеклянные двери у него за спиной вели на каменную террасу и окруженный садом плавательный бассейн, который сейчас высох, как водохранилище в пустыне. Когда-то здесь кипела и шумела жизнь. Тут бывали даже члены королевской семьи.
        Сидя перед горящим камином и поставив ноги на скамеечку, Флорин читал книгу, рядом на мраморном столике стоял бокал виски с содовой. Картина была бы полна спокойствия и умиротворенности - если бы не разбросанные по всему ковру страницы, вырванные из книги.
        Карл несколько раз кашлянул, но старый финансист будто не слышал. Но вот он дошел до конца страницы, вырвал ее, бросил на пол к остальным и только после этого поднял глаза на вошедших.
        - Так знаешь наверняка, до какого места добрался, - пояснил он. - Кому обязан такой честью?
        Ассад посмотрел на Карла, выразительно поводя бровями. Некоторые его выражения он до сих пор затруднялся переварить.
        Карл предъявил полицейский жетон, и улыбка Флорина испарилась. Когда же Карл объяснил, что явился из копенгагенской полиции по поводу давнего убийства, хозяин и вовсе посоветовал ему убираться.
        В свои семьдесят пять лет старик напоминал надменного и кусачего хорька; во взгляде его таилась злость, готовая в любой момент прорваться, стоит только немножко его раздразнить.
        - Да, господин Флорин, мы явились без предупреждения, и если вы не желаете нас видеть, мы уйдем. Ради моего искреннего к вам уважения и восхищения я готов поступить так, как вам удобнее. Если вы предпочтете поговорить с нами, скажем, завтра утром, нас не затруднит приехать еще раз.
        - Что мне до вашей болтовни? - буркнул Флорин, но тем не менее Карл видел, что его изысканное красноречие не пропало даром. Ведь еще в школе полиции учили: все люди жаждут уважения, окажи им его - и они сделают все, чего ты хочешь.
        - Можно нам присесть, господин Флорин? Всего на пять минут.
        - И чего вы хотите?
        - Как по-вашему, Бьярне Тёгерсен действовал один, когда он в восемьдесят седьмом году убил брата и сестру Йоргенсен? Есть человек, который утверждает, что дело происходило иначе. Ваш сын не является подозреваемым, но, возможно, под подозрение попадают некоторые из его приятелей.
        Флорин так наморщил нос, словно собирался выбраниться, но вместо этого с размаху швырнул на стол остатки книги.
        - Хелен! - крикнул он, полуобернувшись. - Принеси еще виски!
        Затем закурил египетскую сигарету - не предложив гостям.
        - Кто этот человек и что такое он утверждает? - спросил Флорин. Его интонация подразумевала некую готовность к разговору.
        - Этого мы, к сожалению, не можем сообщить. Однако появились основания полагать, что Бьярне Тёгерсен не один совершил это убийство.
        - A-а, это убожество! - насмешливо прокомментировал Флорин, но продолжения не последовало.
        Вошла девушка лет двадцати в белом передничке и черном платье; она налила старику виски и воды, действуя привычно и ловко, будто ей очень часто приходилось проделывать эти операции. На гостей она даже не взглянула, а перед тем как удалиться, мимоходом погладила редеющую шевелюру хозяина. Видимо, Флорин ее хорошо вышколил.
        - Признаюсь честно, - сказал Вальдемар, пригубив бокал. - Я бы с удовольствием оказал вам содействие, но это было слишком давно, и мне кажется, лучше не ворошить прошлое.
        Карл не мог с этим согласиться.
        - Вы знали приятелей вашего сына, господин Флорин?
        Ответом была кривая усмешка:
        - Вы так молоды! - Вальдемар криво усмехнулся. - Вы можете этого не знать, но я был тогда слишком занят. Нет, я с этими ребятами не был знаком. Торстен познакомился с ними в школе.
        - Вас не удивило, что подозрение пало на них? Ведь все эти ребята были из приличных семей.
        - Удивило, не удивило! Почем я знаю! - Он искоса взглянул на Карла поверх бокала.
        Эти глаза много чего повидали, в том числе и противников посильнее Карла Мёрка.
        Старик отставил бокал:
        - Но в ходе следствия выяснилось, что некоторые из них отличались от остальных.
        - В каком смысле отличались?
        - Мой адвокат постоянно присутствовал на допросах всех шестерых в полицейском отделении Хольбека. Я об этом позаботился.
        - Бент Крум, кажется? - вмешался Ассад, но Вальдемар Флорин даже глазом не повел, как будто его и не было.
        Карл кивнул Ассаду - замечание попало в точку.
        - Вы хотели сказать, кто-то из них странно повел себя во время допросов? И кто же именно?
        - Наверное, вам лучше всего позвонить Бенту Круму и спросить у него, раз уж вы его знаете. Я слышал, у него по-прежнему превосходная память.
        - От кого слышали?
        - Теперь он поверенный моего сына. А также Дитлева Прама и Ульрика.
        - Вы сказали, что не были знакомы с друзьями сына, но похоже, что этих двоих вы все же знаете.
        - Я знал их отцов. - Старик вскинул голову.
        - А отцов Кристиана Вольфа и Кирстен-Марии Лассен вы тоже знали?
        - Поверхностно.
        - А отца Бьярне Тёгерсена?
        - Этого нет. Кто он такой, чтобы я его знал?
        - У него было предприятие по торговле лесом в Северной Зеландии, - вставил Ассад.
        Карл кивнул. Это он помнил и сам.
        - Послушайте-ка, - заговорил Вальдемар Флорин, устремив взгляд к стеклянному потолку, за которым видно было ясное небо. - Кристиан Вольф умер. Кимми исчезла и не появляется уже много лет. Мой сын говорит, что она слоняется по улицам Копенгагена, таская за собой чемодан. Бьярне Тёгерсен сидит в тюрьме. О чем тут еще толковать?
        - Кимми? Кирстен-Мария Лассен? Это о ней вы говорите? Так ее называют?
        Старик не ответил. Он только отпил из бокала и снова взялся за книгу. Аудиенция была закончена.

        Выйдя из дома, они увидели через окна веранды, как Вальдемар Флорин с сердитым лицом швырнул на стол безжалостно изуродованную книжку и схватился за телефон. Может быть, решил предупредить адвоката, а может, хотел справиться в охранной службе, нет ли у них надежной системы перехвата подобных гостей еще у калитки.
        - Он много чего знал, - заметил Ассад.
        - Да, возможно. С такими, как он, ничего нельзя утверждать наверняка. Они всю жизнь учились следить за тем, чтобы не сказать лишнего. А ты знал, что Кимми живет как бездомная?
        - Нет, об этом нигде ничего не написано.
        - Вот ее-то нам и надо найти.
        - Да, но сперва можно поговорить с остальными.
        - Может, и так.
        Карл посмотрел в морскую даль. Разумеется, надо поговорить с ними со всеми.
        - Но когда такая женщина, как Кимми Лассен, все бросает и отправляется на улицу, для этого должна быть какая-то причина. У подобных людей, Ассад, обыкновенно много очень болезненных воспоминаний, так что хорошо бы ее прощупать. Поэтому мы должны ее отыскать.
        Вернувшись к летнему домику, где оставался автомобиль, Ассад постоял, словно взвешивая все, что они узнали.
        - Карл, насчет игры я что-то не все понял.
        «Как будто прочитал мои мысли», - подумал Карл и сказал:
        - Сейчас мы снова пройдемся по всему дому. Я как раз хотел это предложить. Во всяком случае, надо будет забрать игру с собой, чтобы проверили отпечатки пальцев.

        На этот раз они обыскали все: хозяйственные постройки, лужайку за домом, покрытую пожухлой травой, ящик для газовых баллонов, но не узнали ничего нового и ни с чем вернулись в гостиную. Там Ассад принялся ползать по полу в поисках двух недостающих треугольников от коричневой фишки. Карл медленно обвел взглядом сувенирные полки и прочие предметы обстановки, потом снова взглянул на принадлежности для игры.
        На желтом среднем поле маленькие цветные пятнышки фишек сами бросались в глаза. Одна фишка с теми ломтиками, которые должны были в ней лежать, и другая, в которой фишки отсутствовали. Одна розовая и одна коричневая.
        И тут его осенило.
        - Вот еще одно рождественское сердечко. - Ассад извлек упомянутый предмет из-под края ковра.
        Но Карл не отозвался. Медленно нагнувшись, он поднял две карточки, валявшиеся рядом с коробкой для карт. Две карточки, каждая с шестью вопросами, помеченными соответствующим цветом.
        Сейчас его интересовали только два: отмеченные коричневым и розовым.
        Затем он перевернул карточки и посмотрел в ответы. И вздохнул с таким чувством, будто только что поставил мировой рекорд.
        - Ассад, посмотри-ка сюда, - сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал тихо и ровно. - И скажи, что ты видишь.
        Держа в руке сердечко, Ассад поднялся и через плечо Карла взглянул на карточки.
        - Что я должен видеть?
        - Не хватало одного розового и одного коричневого вкладыша. - Карл протянул Ассаду одну карточку, а сам продолжал рассматривать вторую. - Посмотри на «розовый» ответ на той карточке и «коричневый» на этой. Что там написано?
        - На одной написано «Арне Якобсен», а на другой «Йохан Якобсен».
        Оба посмотрели друг на друга.
        - Арне? Ведь так звали полицейского, который забрал папку из Хольбека и передал ее Марте Йоргенсен? Какая у него была фамилия? Не помнишь?
        Ассад приподнял брови, затем вытащил из кармана блокнот и перелистал записи, пока не дошел до беседы с Мартой Йоргенсен.
        Произнеся шепотом несколько непонятных слов, он поднял взгляд от блокнота.
        - Ты прав, его звали Арне. У меня это записано. Но Марта Йоргенсен не называла его фамилии.
        Он снова пробормотал что-то по-арабски и перевел взгляд на игральную доску:
        - Если Арне - это полицейский, кто тогда другой?
        Карл вынул мобильник и позвонил прямо в хольбекское отделение полиции.
        - Арне Якобсен? - переспросил дежурный. - Ну, это надо спрашивать у кого-нибудь постарше. Одну секунду, сейчас соединю.
        Через три минуты вопрос был решен, и Карл убрал мобильник.

        11

        Иногда это происходит в тот день, когда тебе стукнет сорок. Или когда ты заработаешь свой первый миллион. Или, в крайнем случае, когда твой отец выходит на пенсию и его дальнейшим уделом становится только решение кроссвордов. В этот день мужчина, как правило, впервые ощущает, что он наконец-то вырвался из патриархальной зависимости и ему больше не придется выслушивать наставительные замечания и чувствовать на себе критические взгляды.
        В случае Торстена Флорина все было не так.
        Торстен Флорин давно был гораздо богаче своего отца и оставил далеко позади четверых младших братьев и сестер. Даже в средствах массовой информации он мелькал гораздо чаще, чем отец. В Дании все его знали, все им восхищались, в особенности женщины, которых прежде так добивался его отец.
        Но, несмотря на все это, стоило ему только услышать в телефонной трубке голос отца, как ему делалось нехорошо. Он сразу же начинал ощущать себя трудным ребенком, существом подчиненным и презренным. В животе что-то сжималось, и это ощущение не исчезало, пока он не заканчивал разговор. Но просто бросить трубку, если ему звонил отец, он никогда не решался. Беседы эти продолжались недолго, но по их окончании Торстена гораздо дольше не оставляло чувство злости и бессилия.
        «Это судьба старшего ребенка в семье», - сказал об этом единственный приличный учитель в школе-пансионе, и Торстен возненавидел его за эти слова. Ведь если тот был прав, как он мог что-то изменить? Этот вопрос терзал его день и ночь. То же самое испытывали Ульрик и Кристиан. Это их и объединило - мучительная ненависть к отцам. И когда Торстен яростно избивал какую-нибудь беспомощную жертву или сворачивал шеи почтовым голубям симпатичного учителя, а по окончании школы ловил испуганные взгляды конкурентов, понявших, что он в очередной раз создал новую непревзойденную коллекцию, то думал при этом о своем отце.
        - Тупые свиньи! - вырвалось у него, когда отец положил трубку. - Свиньи тупые! - бросил он, с ненавистью глядя на многочисленные дипломы и охотничьи трофеи, развешанные на стенах.
        Если бы в соседней комнате в это время не находились дизайнеры, заведующий отделом закупок и большая часть лучших клиентов фирмы, то есть ее главных конкурентов, он бы выкрикнул это во весь голос. Вместо этого Торстен схватил старинный аршин, преподнесенный ему на пятилетие со дня создания фирмы, и стукнул по голове серны на стене.
        - Свиньи, свиньи, свиньи! - повторял он шепотом, продолжая наносить удар за ударом.
        Вспотев, он остановился и попытался навести порядок в мыслях. Голос отца и смысл сказанных им слов слишком его потрясли.
        Торстен поднял взгляд. За стенами дома, там, где лес подходил к морскому берегу, летало несколько голодных сорок. Они бойко галдели и расклевывали останки тех птиц, на которых Торстен ранее срывал свою злость.
        «Поганые твари!» - подумал Торстен и ощутил, что это поможет ему успокоиться.
        Затем он снял с крючка на стене охотничий лук, достал из спрятанного за письменным столом колчана несколько стрел, отворил ведущую на террасу дверь и принялся стрелять по птицам.
        Когда сорочий галдеж смолк, утих и яростный пожар в голове. Это средство ему всегда помогало.
        Потом он пересек лужайку, вынул стрелы из убитых птиц, ногой зашвырнул трупики к остальным на опушку леса, вернулся в кабинет и возвратил на место лук и стрелы. За стеной гомонили гости. Торстен набрал номер Дитлева.
        - У моего отца в Рёрвиге побывала криминальная полиция, - сразу начал он, когда Дитлев взял трубку.
        - Так, - задумчиво ответил Дитлев после паузы. - И что им было надо?
        Торстен набрал в грудь воздуха:
        - Они задавали вопросы по поводу брата и сестры в доме на озере Дюбесё. Ничего конкретного. Если только старый дурень не напутал, кто-то обратился в полицию и посеял сомнения относительно виновности Бьярне.
        - Кимми?
        - Не знаю. Они не сказали, кто это был.
        - Немедленно предупреди Бьярне. Понял? Сегодня же! Что еще?
        - Отец предложил полиции связаться с Крумом.
        На другом конце раздался характерный смешок Дитлева. Совершенно бесстрастный.
        - Из Крума они ничего не вытянут.
        - Нет, конечно. Но это значит, они снова начали копаться в этом деле.
        - У него были сотрудники хольбекского отделения?
        - По-моему, нет. Старик говорит, что они были из копенгагенского отдела убийств.
        - Вот черт! Твой отец узнал их фамилии?
        - Нет, этот самоуверенный дурак, как всегда, толком даже не слушал. Но Крум все выяснит.
        - Забудь об этом. Я позвоню Ольбеку, у него есть связи в полицейском управлении.

        Закончив разговор, Торстен некоторое время сидел, глядя перед собой и учащенно дыша. Его мозг был переполнен образами испуганных людей, моливших о пощаде и звавших на помощь. Вспоминалась льющаяся кровь, хохот остальных членов группы, потом обсуждения случившегося. Фотоархив Кристиана, вокруг которого они собирались вечер за вечером, накуриваясь до одури или накачивая себя амфетамином. В такие минуты он вспоминал все, что было, наслаждаясь этими воспоминаниями и ненавидя себя за это наслаждение.
        Он раскрыл глаза во всю ширь, стараясь вернуться к действительности. Через несколько минут бредовые видения отступили, оставив после себя эротическое возбуждение.
        Торстен потрогал себя и почувствовал, что оно тут как тут.
        Вот подлость! Почему он не может контролировать эти ощущения? Почему это без конца продолжается?
        Он встал и запер дверь, ведущую в соседние залы, из которых доносились голоса королей и королев датской моды. Глубоко вздохнув, опустился на колени, сложил ладони и склонил голову. Иногда это становилось непреодолимой потребностью.
        - Господи, Боже мой! - прошептал он несколько раз. - Прости меня! Потому что я ничего не могу с этим поделать.

        12

        За несколько секунд Дитлев Прам ввел Ольбека в курс дела и даже слушать не стал нытье этого идиота насчет нехватки помощников и многочисленных бессонных ночей. Его дело - молчать в тряпочку и радоваться, что ему платят сколько ни попросит.
        Затем Дитлев повернулся на вертящемся стуле и любезно кивнул доверенным сотрудникам, собравшимся за столом для совещаний.
        - Прошу прощения, - произнес он по-английски. - У меня возникли проблемы со старенькой тетушкой, которая постоянно убегает из дома. В такое время года, как сейчас, ее необходимо разыскать до наступления ночи.
        Гости любезно заулыбались: разумеется, семья - это главное.
        - Спасибо за предоставленные сведения. - Дитлев широко улыбнулся. - Я искренне благодарен за то, что нам удалось создать единую команду из лучших врачей Северной Европы. - Он хлопнул ладонями по столу. - Итак, приступим к делу! Станислав, мы готовы тебя выслушать.
        Его главный специалист по пластической хирургии кивнул и включил большой проектор. На экране возникло изображение мужского лица с прочерченными линиями. Вот здесь он собирается сделать надрезы, сообщил докладчик. Ему уже приходилось делать это раньше - пять раз в Румынии и дважды на Украине. За исключением одного случая, чувствительность лицевых нервов восстанавливалась при этом поразительно быстро. Таким образом можно провести подтяжку лица, используя вдвое меньше разрезов, чем обычно. Это все звучало так, словно не было никаких причин для беспокойства.
        - Вот смотрите, прямо здесь, в верхней части бакенбардов, удаляется треугольник, подтяжка делается в этом направлении, и все зашивается несколькими швами. Просто и красиво.
        - Мы послали описание этой операции в журналы, - добавил заведующий клиникой, показывая четыре европейских и одно американское издание - не из самых авторитетных, но достаточно солидные. - Публикации появятся еще до Рождества. Мы назвали эту методику «Коррекция лица по Станиславу».
        Дитлев кивнул. Проведение описанной операции должно принести много денег. У него работают толковые специалисты, суперпрофессиональные мастера скальпеля. Каждый из них получает в десять раз больше, чем коллеги на родине, но не испытывает угрызений совести. То же можно было сказать и о самом Дитлеве: он делает деньги за счет их работы, а они - за счет всех остальных. Чрезвычайно полезная иерархическая система, особенно при условии, что он сам занимает вершину пирамиды.
        Однако в данный момент Дитлев был недоволен. Одна неудачная операция из семи - это решительно неприемлемо. Он старался избегать ненужного риска, этому его научил опыт еще в частной школе. Угрозы попасть в неприятную переделку лучше избегать. Поэтому он собирался отвергнуть предложенный проект и уволить заведующего клиникой за то, что тот передал материал для публикации, не получив его санкции. По той же причине Дитлев сейчас вообще не мог думать ни о чем, кроме телефонного разговора с Торстеном.
        Тут у него за спиной запищало переговорное устройство. Он повернулся, протянул руку и нажал на кнопку.
        - Да, Бригитта, - сказал он.
        - К вам направляется ваша жена.
        Дитлев посмотрел на собравшихся. С неприятными разговорами придется подождать, а Бригитте поручить, чтобы задержала статьи.
        - Скажи Тельме, чтобы никуда не ходила, а подождала меня дома. Я сейчас приду. Совещание закончено.

        Клиника и вилла, где жил Дитлев с семьей, располагались в ста метрах друг от друга и были соединены извилистым застекленным переходом - можно было пройти через сад, не замочив ног и при том наслаждаясь видом моря и буковой рощи. Он подсмотрел эту идею в Луизиане; правда, там на стенах еще висели картины.
        О чем с ним собирается говорить Тельма, он знал заранее. И предмет разговора был не из тех, которые можно обсуждать при посторонних.
        - Я разговаривала с Лиссан Йорт, - вызывающе бросила Тельма. Ее взгляд был полон ненависти.
        - Разве ты не должна сейчас находиться в Ольборге у сестры?
        - Я не ездила в Ольборг, я была в Гётеборге и отнюдь не с сестрой. Лиссан говорит, что вы пристрелили ее собаку.
        - Что ты имеешь в виду, говоря «вы»? Могу сообщить тебе, что в нее попала случайная пуля. Собака была неуправляема и помчалась в самую гущу дичи. Я предупреждал Йорта. А что ты, кстати, делала в Гётеборге?
        - Это Торстен застрелил собаку.
        - Да, Торстен, и очень сожалеет. Может быть, купить для Лиссан новую собачонку? Все дело в этом? Сейчас же скажи, что ты делала в Гётеборге!
        Она нахмурилась. После пяти подтяжек морщины на лбу Тельмы Прам могла вызвать только очень сильная досада.
        - Ты подарил мою берлинскую квартиру этому убожеству Саксенхольту. Дитлев, мою квартиру! - Она выразительно ткнула пальцем в сторону мужа. - Это была ваша последняя охота! Понятно?
        Он шагнул вперед, заставляя ее попятиться.
        - Но ты же ведь никогда не пользовалась этой квартирой. Тебе ни разу не удалось затащить туда твоего любовника. - Он усмехнулся. - Не кажется ли тебе, что скоро ты будешь для него старовата?
        Тельма вскинула голову. Она на удивление хорошо справилась с унижением и стойко приняла этот удар:
        - Ты сам не знаешь, о чем говоришь. И ты даже не знаешь, с кем я была в Гётеборге. Неужели забыл послать за мной свою ищейку Ольбека? - Она расхохоталась.
        Дитлев был ошеломлен. Вопрос застал его врасплох.
        - Развод тебе дорого обойдется, - продолжала Тельма. - За ваши странные забавы с Ульриком и остальной компанией придется дорого платить, когда дело дойдет до адвокатов. Ты думаешь, я буду хранить эти секреты бесплатно?
        Он улыбнулся - она блефует!
        - Понятно, о чем ты сейчас подумал. Считаешь, я не посмею, потому что слишком хорошо при тебе устроилась. Но нет, Дитлев. За эти годы я очень изменилась. Ты мне совершенно безразличен. Мне все равно, если ты сгниешь в тюрьме. Посмотрим, как ты будешь обходиться без своих рабынь из прачечной.
        Он смотрел на ее шею, будто выбирая место для удара. Почуяв неладное, она отодвинулась подальше.
        Значит, если бить, то сзади.
        - Дитлев, ты болен на голову. Я всегда знала. Но раньше это было забавно, а теперь уже нет.
        - Ну так найди адвоката! Кто тебе мешает!
        Она улыбнулась улыбкой Саломеи, просящей у Ирода, чтобы ей поднесли на блюде голову Иоанна Крестителя:
        - И чтобы по другую сторону стола сидел Бент Крум? Нет уж, Дитлев, этого я не сделаю. У меня совсем другие планы. Я только жду подходящего случая.
        - Ты угрожаешь?
        Она запрокинула голову, обнажив беззащитную шею, словно показывая, что не боится его! Она над ним издевается!
        - Угрожаю, ты думаешь? - Из ее прически выбилась прядь волос, в глазах вспыхнул огонь. - Не собираюсь даже. Я нашла себе мужчину, и он ждет меня. Свои вещи заберу, когда мне это будет удобно. А ты о нем даже не догадывался. Это зрелый мужчина, Дитлев, вовсе не то, что ты думал. Мальчишка меня не удовлетворит.
        - Вот как! И кто же он?
        Она криво усмехнулась:
        - Франк Хельмонд. Что, не ожидал?

        Мысли вертелись спутанным клубком. Кимми. Полицейские, Тельма, а теперь еще и Франк Хельмонд. «Осторожность! - напомнил он себе. - Как следует все взвесить, прежде чем предпринимать какие-то шаги».
        Он задумался на секунду - не спуститься ли посмотреть, которые из филиппинских девушек работают в этой смене. Но тут им овладело неприятное чувство: Франк Хельмонд, сказала она. Жалкий политик местного уровня, холоп, существо низшего порядка. Это просто унизительно!
        На справочном сайте имелся адрес Хельмонда; впрочем, Дитлев и так его знал. Тот не стесняется выкладывать свои данные на всеобщее обозрение, хотя проживает на вилле, которая ему явно не по средствам, среди людей, которые никогда и не подумают голосовать за его лилипутскую партию.
        Подойдя к книжной полке, Дитлев вынул одну из толстых книг. В тайничке под обложкой лежали два пластиковых пакетика с кокаином.
        Первая дорожка стерла упорно стоявшее перед глазами лицо Тельмы. Вторая помогла расправить плечи, взглянуть на телефон и забыть о том, что рисковать - не в его привычках. Хотелось только одного - положить конец всей этой ерунде. Так отчего же не воспользоваться самым верным способом? Вдвоем с Ульриком. В темноте.
        - Может, я зайду к тебе, посмотрим фильм? - задал он вопрос, как только Ульрик снял трубку.
        На другом конце линии послышался довольный вздох.
        - Серьезно хочешь? - спросил Ульрик.
        - Ты дома один?
        - Да. Черт возьми, Дитлев, ты это серьезно?
        Ульрик уже возбудился.
        Это обещало шикарный вечер.

        Этот фильм они видели бессчетное число раз. Без него все было бы не то.
        Первый раз они посмотрели «Заводной апельсин», учась в школе-пансионе, еще во втором классе гимназии. Новый учитель, неправильно истолковавший принцип разностороннего культурного развития, показал своему классу этот фильм и еще один, «Если», в котором речь шла о бунте в английской частной школе. Показ был приурочен к теме «Британское кино шестидесятых годов», которую руководство сочло очень близкой для учеников частной школы, следовавшей британской традиции. Однако руководству выбор фильма по здравом размышлении показался крайне неудачным, поэтому новый учитель в учреждении не задержался.
        Но сделанного было уже не исправить. Кимми и Кристиан Вольф, который был новичком в ее классе, слишком прямолинейно восприняли идеи фильма и, следуя им, нашли новые пути для удовлетворения своей жажды свободы и мести.
        Инициатором стал Кристиан. Он был почти на два года старше, не признавал никаких авторитетов, и весь класс смотрел на него с восхищением. У Кристиана всегда были в кармане большие деньги, хотя это и шло вразрез с внутренними правилами школы. В друзья себе он выбрал Дитлева, Бьярне и Ульрика. У них было много общего: все они одинаково ненавидели школу и не признавали никаких авторитетов. А фильм «Заводной апельсин» еще больше сплотил компанию.
        Видеовариант фильма они много раз тайком смотрели в комнате Ульрика. Под впечатлением от увиденного они заключили союз и решили создать такую же банду, как в «Заводном апельсине»: безразличную к окружающему миру, живущую в постоянной погоне за острыми ощущениями и нарушениями общепринятых правил. Отчаянную и безжалостную.
        Следующей ступенью стало нападение на мальчика, который застал их за курением анаши. Лишь впоследствии, по инициативе склонного к театральным эффектам Торстена, они стали надевать маски и перчатки.

        Накачавшись кокаином, Дитлев и Ульрик сели в машину и помчались в Фреденсборг: оба в темных очках и длинных дешевых пальто, в шляпах и перчатках. Все это было их привычным одноразовым снаряжением, чтобы анонимно повеселиться. Голова казалась холодной и ясной.
        - Кого преследуем? - спросил Ульрик, когда они вышли в Хиллерёде и остановились на площади перед шафранно-желтым фасадом кафе «JFK».
        - Скоро сам увидишь, - бросил Дитлев, открывая дверь заведения.
        Внутри было шумно, как обычно по пятницам, изо всех углов неслись громкие голоса. Неплохое местечко для тех, кто любит джаз или хочет отдохнуть вдали от стеснительных правил. Дитлев ненавидел и то и другое.
        Франка Хельмонда они обнаружили в самом последнем зале. Толстячок стоял перед баром и яростно жестикулировал, беседуя с другим политиком такого же мелкого пошиба. Лысина его сверкала под люстрой. Для них этот выход в люди был чем-то вроде крестового похода.
        - Он может задержаться довольно долго, так что давай выпьем пока по кружке пива, - предложил Дитлев и направился в сторону другой стойки.
        Но Ульрик застыл на месте, расширенными зрачками уставившись на жертву из-под темных очков. Похоже, ему нравится увиденное, вон уже как бешено задвигал желваками!
        Дитлев хорошо знал Ульрика.

        Вечер выдался туманный и теплый. Выйдя из кафе, Франк Хельмонд долго простоял за дверью, беседуя со своим спутником, но наконец они разошлись. Франк поплелся по Хельсингёрсгаде, а они шли следом на расстоянии пятнадцати метров. В двухстах метрах отсюда находился полицейский участок, и это обстоятельство еще усиливало похотливое ожидание Ульрика, заставляя его тяжело дышать.
        - Подождем, пока не дойдем до переулка, - прошептал Ульрик. - Налево там будет лавка секонд-хенда. Так поздно по переулку никто не ходит.
        Впереди в тумане ковыляли сгорбленные старичок и старушка, направляясь в дальний конец пешеходной улицы. Таким давно пора бы лежать в постели! Правда, благодаря кокаину их присутствие нисколько не смущало Дитлева, а больше на улице не было ни души - все как на заказ. Лишь трое, которым вот-вот предстоит сыграть свои роли в хорошо подготовленном и уже не раз сыгранном спектакле.
        Влажный бриз дохнул в проход между фасадами и пронесся над головами. Между преследователями и Франком Хельмондом оставалось несколько метров.
        Ульрик протянул Дитлеву латексную маску, такую же надел сам. У него их была целая коробка; подобные продавались где угодно, так что никак нельзя было бы определить, где они куплены, но тем не менее Ульрик привез свой запас из-за границы. На этот раз он выбрал модели 20027 и 20028, и вот по улице идут двое пожилых мужчин с морщинистыми лицами: очень натурально выглядит и при этом никакого сходства с настоящим обликом.
        Как всегда, Дитлев ударил первым. Жертва пошатнулась и с тихим стоном стала клониться налево; Ульрик тут же схватил ее и затащил в переулок, где и сам нанес первые удары - три в лоб, затем один в шею. Бывало, что после этого жертва падала без сознания, но на этот раз Ульрик бил не так сильно: Дитлев заранее попросил об этом.
        Ослабевшая жертва уже не могла сопротивляться, только ноги беспомощно болтались; они проволокли тело по переулку метров десять и у Дворцового озера повторили сеанс избиения. Сперва легкие удары, на этот раз по корпусу, затем покрепче. Тут наконец несчастный, парализованный страхом, сообразил, что его убивают, и начал издавать слабые нечленораздельные звуки. Но кто его слушал? Все было видно по глазам.
        Дитлев ощутил, как по телу толчками пробегают жаркие волны. Ради этого все и затевалось. Эти чудные теплые потоки напоминали ему детство, солнечный родительский сад, то время, когда весь мир маленького ребенка пронизывали доброжелательные стихии. А когда это ощущение бывало достигнуто, Дитлеву приходилось держать себя в узде, чтобы не убить жертву.
        У Ульрика все обстояло иначе. Смерть как таковая его не интересовала. Его привлекал промежуток между силой и бессилием, в котором сейчас как раз находилась его жертва. Расставив ноги, он встал над замершим телом и сквозь прорези маски впился взглядом в глаза. Затем вынул из кармана нож и зажал так, что он почти весь скрылся в его большом кулаке. Мгновение казалось, что Ульрик мысленно решает, следовать ли указаниям Дитлева или действовать жестче. Затем их взгляды встретились.
        «Неужели и у меня такие же безумные глаза?» - подумал Дитлев.
        Но тут Ульрик опустил нож и прикоснулся им к шее лежащего. Провел тупой стороной лезвия по жилам, затем вдоль носа, по вздрагивающим векам. Франк часто задышал.
        Это была не игра кошки с мышью, а еще хуже: жертва не пыталась убежать. Она уже смирилась со своей судьбой.
        Дитлев кивнул Ульрику и перевел взгляд на ноги Франка. Скоро он увидит, как Ульрик полоснет ножом по живому. Ноги тогда дернутся от испуга.
        Вот оно! Вот ноги Хельмонда дернулись - в этом рывке бессилие жертвы выражалось ярче всего. Это было наивысшее, ни с чем не сравнимое наслаждение в жизни Дитлева Прама. Он увидел, как кровь брызнула на землю, но Франк Хельмонд не издал при этом ни звука. Надо отдать ему должное: он прекрасно исполнил свою роль жертвы.
        С сознанием хорошо выполненной работы два мистера Хайда покинули стонущего Хельмонда на берегу озера. Физически он это переживет, но в душе теперь мертв. Пройдет не один год, прежде чем он снова решится высунуться на улицу. А они могли отправляться восвояси, чтобы снова стать двумя экземплярами доктора Джекиля.

        К тому времени как Дитлев вернулся домой в Рунгстед, была глубокая ночь и голова мало-мальски прояснилась. Шляпы, перчатки, пальто и темные очки они с Ульриком бросили в огонь, нож спрятали в саду под камнем. Потом позвонили Торстену и уговорились с ним насчет прошедшего вечера. Торстен, конечно, бесился, что и понятно. Орал, что сейчас не время проделывать такие штучки, и они понимали, что он прав. Но Дитлеву было незачем извиняться перед Торстеном: тот прекрасно понимает, что они сидят в одной лодке. Если погорит один, то погорят все, какие тут могут быть разговоры! Остается только держать наготове подходящее алиби на случай, если пожалует полиция. В случае надобности он подтвердит, что Дитлев и Ульрик приехали к нему в одиннадцать часов вечера, после того как встретились в Хиллерёде в кафе «JFK» и выпили по кружке пива. Нападение произошло получасом позже, но кто докажет, что они в это время не были у Торстена? Возможно, кто-нибудь заметил их в баре, но разве он упомнит, во сколько они пришли и во сколько ушли? В Грибскове трое друзей пили коньяк, вспоминали былые дни, короче, приятно провели
вечер пятницы в дружеской компании, ничего особенного.
        Войдя в холл, Дитлев с удовлетворением отметил, что в доме темно, а Тельма уползла в свою нору. Сначала он пошел в каминную и выпил одну за другой три рюмки кипрской водки, чтобы пьянящее чувство удачно совершенной мести сменилось спокойствием и уравновешенностью. Потом отправился в кухню с намерением открыть баночку икры и полакомиться ею, вспоминая искаженное ужасом лицо Франка Хельмонда.
        Выложенный плиткой пол кухни был ахиллесовой пятой домработницы: именно он давал Тельме повод для недовольства каждый раз, как она приходила с инспекцией. Домработница, как ни старалась, никогда не могла угодить хозяйке; впрочем, кто мог бы угодить Тельме?
        На отдраенном полу сразу бросались в глаза странные отпечатки. Приглядевшись, Дитлев понял, что кто-то ходил тут в грязных ботинках: следы были не особо крупные, но и не маленькие. Это был явный непорядок, и Дитлев насторожился. Однако все было тихо: ни запахов, ни звуков. Бочком передвинувшись к полке с кухонными ножами, он выбрал самый большой, предназначенный нарезать филе для суши: если кто-нибудь нарвется на этот нож, ему несдобровать.
        Осторожно отворив дверь, Дитлев вышел в зимний сад. Тянуло сквозняком, хотя все окна были закрыты. Затем он заметил, что одна фрамуга разбита. Дыра была небольшая, но все же была!
        Он обвел взглядом плиточный пол. Здесь тоже кто-то наследил и оставил заметные разрушения. Разбросанные по всему полу осколки стекла говорили о том, что здесь побывал взломщик. Сигнализация не сработала, а значит, Тельма к тому времени еще не спала.
        Внезапно Дитлев ощутил панический страх.
        Возвращаясь в холл, он по пути взял на всякий случай еще один нож. Рукоятки ножей в обеих руках придавали уверенности. Его страшила не столько сила, которая могла на него обрушиться, сколько внезапность нападения, поэтому он выставил перед собой ножи на обе стороны и шел, озираясь на каждом шагу.
        Затем он поднялся по лестнице и очутился перед дверью, за которой находилась спальня Тельмы.
        Под дверью виднелась полоска света.
        Вдруг там кто-то стоит, поджидая его?
        Крепче сжав ножи, он осторожно отворил дверь. Из комнаты хлынул поток света. Тельма лежала на кровати - бодрая, сна ни в одном глазу.
        - Что ты еще задумал? - произнесла она, бросив на него взгляд, переполненный отвращением. - Пришел меня убивать?
        И вдруг, выхватив из-под подушки пистолет, направила ствол на Дитлева.
        Но остановил его не пистолет, а ее холодный презрительный тон. Он невольно выпустил из рук ножи.
        Он знал Тельму. Будь на ее месте другая, это можно было бы принять за шутку, но Тельма никогда не шутила. У нее просто не было чувства юмора, поэтому он застыл, боясь пошевелиться.
        - Что тут происходит? - спросил он, глядя на пистолет.
        По виду пистолет был настоящий и достаточно серьезный, чтобы заткнуть рот кому угодно.
        - Я обнаружил, что в доме побывали грабители, но сейчас уже никого нет, так что можешь положить эту штуковину на место, - сказал Дитлев, чувствуя, как тают последние остатки наркотического опьянения. - Откуда ты вообще, черт возьми, взяла этот пистолет? Ладно, будь душкой и отложи его в сторону. Скажи только, что тут случилось?
        Но Тельма даже не шелохнулась.
        Сейчас, лежа в неглиже на кровати, она показалась ему соблазнительной - какой не бывала уже многие годы.
        Он хотел шагнуть к ней, но она не позволила и только крепче стиснула в руке пистолет.
        - Ты избил Франка. Ты просто зверь. Не мог удержаться?
        Откуда она, черт побери, это узнала? И так быстро?
        - О чем ты? - ответил он, стараясь глядеть ей прямо в глаза.
        - Имей в виду, он выживет. И для тебя это ничем хорошим не кончится, ты понимаешь?
        Дитлев опустил взгляд себе под ноги, где лежали ножи. Зря он их бросил!
        - Совершенно не понимаю, о чем ты говоришь. Я ездил к Торстену и провел у него вечер. Спроси его сама, если хочешь!
        - Сегодня вечером тебя и Ульрика видели в Хиллерёде в «JFK». Мне этого достаточно, чтобы понять все остальное.
        В былые дни инстинкт подсказал бы ему какую-нибудь ложь, но сейчас он ощутил только то, что она загнала его в угол.
        - Да, я был там, - ответил Дитлев, не моргнув глазом. - Мы заезжали туда перед тем, как отправиться к Торстену. Ну и что?
        - Мне не нужна твоя болтовня. Подойди сюда и подпиши. Прямо сейчас, иначе я тебя застрелю.
        Она показала на несколько документов, лежавших в ногах кровати, а затем спустила курок. Пуля просвистела мимо Дитлева и засела в стене. Он обернулся, чтобы оценить размеры повреждения. Дыра получилась с ладонь взрослого мужчины.
        Тогда он кинул взгляд на лист, лежавший сверху. Увиденное ему не понравилось. Если он это подпишет, то она заработает по тридцать пять миллионов за каждый год из тех двенадцати, что они кружили один перед другим, как два хищных зверя.
        - Если ты подпишешь, мы не заявим на тебя. Так что давай, вперед!
        - Ты не подумала, что если вы заявите на меня, то в тюрьме я объявлю себя банкротом и вы не получите вовсе ничего?
        - Ты все подпишешь, голубчик! - Тельма презрительно расхохоталась. - Ты не хуже меня знаешь, что все делается не так быстро, и я как-нибудь получу свою долю до того, как тебя признают банкротом. Может быть, меньше этого, но все же достаточно. Я же знаю тебя, Дитлев! Ты - практичный человек. Зачем отказываться от своего предприятия и садиться за решетку, если можно откупиться с гораздо меньшими затратами? Так что подпишешь как миленький! А завтра ты пойдешь и устроишь Франка в свою клинику, ясно? Я желаю, чтобы через месяц он был как новенький и даже еще лучше.
        Дитлев покачал головой. Тельма всегда была сущая сатана, но рыбак рыбака видит издалека, как говорила маменька.
        - Откуда у тебя вдруг взялся пистолет? - спокойно спросил он, беря бумагу и ставя закорючку на первом листе. - Что случилось?
        Она смотрела, как он подписывает документ, и медлила с ответом, выжидая, когда бумага окажется у нее в руках.
        - Да, Дитлев, жаль, что вечером тебя не было дома. Иначе мне, наверное, не понадобилась бы твоя подпись.
        - Вот как? И почему же?
        - Какая-то заляпанная грязью женщина разбила окно и угрожала мне этой штукой. - Тельма помахала пистолетом. - А искала она тебя!
        Она снова расхохоталась, как что пеньюар сполз с одного плеча.
        - Я сказала ей, что если она заглянет еще раз, я с удовольствием впущу ее через парадную дверь и ей не придется бить стекла, чтобы уладить свои дела.
        Дитлев почувствовал, как у него мороз пробежал по коже.
        Кимми! После стольких лет!
        - Она дала мне пистолет и погладила по щеке, как будто я малое дитя. И удалилась через парадную дверь. Но не отчаивайся, Дитлев! Уверяю тебя, твоя приятельница обязательно как-нибудь еще вернется тебя навестить.

        13

        Начальник отдела убийств Маркус Якобсен потер лоб. Рабочая неделя начиналась хуже некуда. Четвертое заявление с просьбой об отпуске за четыре дня! Два человека из лучшей криминальной бригады ушли на больничный, а тут зверское убийство средь бела дня в самом центре города! В мусорном контейнере нашли тело женщины, избитой до неузнаваемости. Насилие становится все более жестоким, и, конечно же, все требуют немедленного расследования - газеты, общественность, директор полиции. Если гибнет женщина, тут такое начинается! Нынешний год вообще бьет рекорды по убийствам, ничего подобного не было уже лет десять, а полицейское руководство просто замучило совещаниями! Со всех сторон давление, а тут еще и Бак, черт его возьми, просится в отставку. Только этого еще не хватало!
        В прежние времена они с Баком взяли бы по сигаретке, покурили бы, прохаживаясь по внутреннему дворику, и тут же, конечно, решили бы все проблемы. Но прежние времена миновали, и теперь Маркус бессилен. Ему просто нечего предложить своим подчиненным. Зарплата маленькая, рабочая нагрузка большая, сотрудники сбиваются с ног и просто не имеют возможности как следует выполнять свою работу. И даже закурить с горя теперь нельзя! Черт знает что, а не жизнь!
        - Пошевели политиков, Маркус, - посоветовал его заместитель Ларс Бьёрн.
        Но слова его почти потонули в грохоте из коридора - там еще возились грузчики, чтобы все выглядело в соответствии с требованиями реформы. Сплошной камуфляж и украшательство!
        Маркус взглянул на своего заместителя, удивленно подняв брови, и улыбнулся такой же безнадежной улыбкой, как та, что в последние месяцы не сходила с лица Ларса Бьёрна.
        - Ну и когда же мне ждать тебя с заявлением об отпуске? Ты ведь еще сравнительно молодой человек. Может, и ты мечтаешь поменять работу? Твоя жена не хочет почаще видеть тебя у семейного очага?
        - Маркус, иди ты! Свою должность я променял бы только на одну - на твою.
        Это было сказано так спокойно и сухо, что впору испугаться.
        - О’кей. - Маркус кивнул. - Однако тебе придется подождать, потому что я раньше времени уходить не собираюсь. Мне, знаешь ли, моя должность тоже нравится.
        - В таком случае поговори с директором полиции и попроси ее выжать из политиков более приличные условия для нас.
        В дверь постучали, и прежде чем Маркус успел ответить, к его столу уже подходил Карл Мёрк. Что ж это за человек такой! Хоть бы однажды поступил по правилам, чисто для разнообразия!
        - Сейчас не могу, - сказал Маркус, прекрасно зная: Карл слышит только то, что хочет слышать.
        - Я только на секунду. - Карл едва заметным кивком поздоровался с Ларсом Бьёрном. - По поводу дела, над которым сейчас работаю.
        - Двойное убийство в Рёрвиге? Если бы ты мог хотя бы приблизительно сказать мне, кто вчера вечером избил женщину на улице Канникестреде, я бы тебя послушал. В остальном обходись без меня. Ты знаешь, что я думаю о вашем деле. По нему приговор уже вынесен. Выбери какое-нибудь другое, в котором виновник все еще остается на свободе.
        - В этом деле замешан один из наших.
        - Ну ладно. - Маркус безнадежно опустил голову. - И кто же?
        - Сотрудник криминальной полиции по имени Арне Якобсен лет десять-пятнадцать назад унес папку из хольбекского отделения. Тебе это что-нибудь говорит?
        - Хорошая фамилия, однако я не имею к этому ни малейшего отношения.
        - Могу сказать тебе, что он был лично заинтересован в этом деле. Его сын встречался с убитой девушкой.
        - И что из этого?
        - А этот сын по сей день работает в полицейском управлении. Я вызову его на допрос. Чтобы ты знал.
        - Кто это?
        - Йохан.
        - Йохан? Йохан Якобсен, наш мастер на все руки? Ну, это неправда!
        - Послушай, Карл! - вмешался Ларс Бьёрн. - Если ты хочешь вызвать одного из наших вольнонаемных служащих на допрос, то лучше, пожалуйста, назови это как-нибудь иначе. Если что-то пойдет не так, мне придется отвечать перед профсоюзом!
        - Погодите-ка вы оба! - Маркус понял, что сейчас разгорится перепалка, и обратился к Карлу: - В чем, собственно, вопрос?
        - В смысле, кроме того, что старый полицейский унес папку с документами следствия? - Карл так расправил плечи, что стал на четверть метра шире. - Вопрос в том, что его сын подбросил папку мне. Кроме того, Йохан Якобсен самовольно вторгся на место преступления и сознательно выложил там предметы, которые со всей очевидностью должны привести к нему, а я полагаю, что у него припасены еще какие-то материалы. Маркус, он знает об этом деле больше того, что есть меж небом и землей, если только можно так сказать.
        - Господи, Карл! Это же было двадцать с лишним лет назад! Неужели ты не можешь управлять своей лавочкой тихо и спокойно! Ведь наверняка найдется много более подходящих дел.
        - Ты прав, это старое дело. И именно его я выбрал для того, чтобы по твоему требованию развлекать скучную компанию из страны любителей коричневого сыра. Remember?[6] Так что уж позаботься, чтобы через десять минут Йохан был у меня в кабинете!
        - Но я не могу.
        - Почему не можешь?
        - Потому что Йохан на больничном. - Маркус посмотрел на Карла сквозь бифокальные очки, стараясь донести смысл своих слов до сознания собеседника. - И ты не будешь навещать его на дому, ты меня слышишь? У него и так вчера случился нервный срыв. Нам не нужны лишние неприятности!
        - С чего ты вообще взял, что это он подбросил тебе на стол старое дело? - снова вмешался Ларс Бьёрн. - Вы что, нашли на бумагах его отпечатки?
        - Нет. Вчера я получил результаты исследования, и отпечатков там не было. Я просто знаю, что это Йохан. Если он в понедельник не выйдет на работу, я отправлюсь к нему домой. А вы как хотите!

        14

        Йохан Якобсен жил в кооперативной квартире на Вестерброгаде наискосок от театра «У черной лошади» и бывшего Музея механической музыки, то есть точно на том месте, где в 1990 году происходила схватка между полицией и молодежью, незаконно захватившей пустующее здание. Карл очень хорошо помнил это время. Сколько раз приходилось ему в подобных случаях стоять в оцеплениях и бить дубинкой юношей и девушек, своих сверстников.
        Не самые приятные воспоминания молодости!
        Пришлось довольно долго звонить в домофон, прежде чем Йохан Якобсен нажал кнопку и впустил их.
        - Я не ждал вас так скоро, - встретил их хозяин и провел в гостиную.
        Да, действительно, из этого окна видны были старинные черепичные крыши «У черной лошади» и ресторана, который находился в помещении бывшего постоялого двора. Все так, как Карл себе и представлял.
        Гостиная была просторная, но вид ее не радовал. Явно ощущалось отсутствие женской руки: на серванте громоздились пирамиды тарелок с засохшим коричневым соусом, на полу валялись бутылки из-под колы. Повсюду пыль, жирные пятна и беспорядок.
        - Ах, простите! - воскликнул хозяин, убирая с дивана и журнального столика грязную посуду. - Месяц назад от меня ушла жена, - пояснил он, и щека его задергалась от тика, который они не раз наблюдали у него в полицейском управлении. Он моргал так, словно ветер швырнул ему в лицо тучу песка, который едва не попал в глаза.
        Карл кивнул. Жена ушла - это плохо. Он-то знал, каково это.
        - Знаешь, зачем мы пришли?
        Якобсен кивнул.
        - Стало быть, сразу готов признать, что это ты положил мне на стол папку с рёрвигским делом?
        Тот снова кивнул.
        - Но тогда почему же ты не отдал нам ее прямо в руки? - спросил Ассад, выпятив нижнюю губу. Ему бы сейчас кепи, как у Кастро, и он был бы вылитый Ясир Арафат.
        - А вы бы ее у меня приняли?
        Карл покачал головой: вряд ли. Дело двадцатилетней давности, по которому уже вынесен приговор! Йохан Якобсен все правильно понимал.
        - Вы хотите спросить, откуда у меня папка? Хотите спросить, какой у меня интерес к этому делу? Вы готовы потратить на это столько времени, сколько потребуется, чтобы разобраться? Вы пойдете на это? Карл, я видел, что твой стол и без того завален делами.
        - И потому ты положил в летнем домике дубликат игры «Тривиал персьют», чтобы навести нас на след. Причем не так давно, поскольку замок задней двери легко открылся. Я прав?
        Йохан кивнул.
        - Тебя интересует, хотим ли мы по-настоящему вникать в это дело, и я тебя понимаю. Но, действуя таким образом, наугад, ты рисковал, что из этого ничего не получится. А если бы мы не увидели ничего особенного в этой игре, не заметили бы имена на карточках?
        - Вы же пришли! - Йохан пожал плечами.
        - Я все-таки не очень понимаю, - вмешался Ассад, стоя у окна на Вестерброгаде. Против света его лицо казалось темным пятном. - Значит, ты не веришь признанию Бьярне Тёгерсена?
        - Если бы вы присутствовали при вынесении приговора, вы бы тоже не очень поверили. Все было заранее решено.
        - Конечно, - отозвался Ассад. - Что же в этом странного, если человек сам признался?
        - Что в этом деле показалось тебе необычным? - спросил Карл.
        Йохан смотрел в окно, стараясь не встречаться с ним взглядом, словно вид серого неба мог успокоить бурю в его душе.
        - Все они непрестанно ухмылялись, - ответил он. - И Бьярне Тёгерсен, и адвокат, и те трое с наглыми рожами, которые слушали, сидя на местах для публики.
        - Торстен Флорин, Дитлев Прам и Ульрик Дюббёль-Йенсен. Ты их имеешь в виду?
        Йохан кивнул; губы его дрожали.
        - Допустим, они все время ухмылялись. Но ты сам понимаешь, на этом обстоятельстве расследование не построишь.
        - Да, но теперь мне известно больше.
        - Дело было у твоего отца Арне Якобсена.
        - Да.
        - А ты где был в это время?
        - Учился в технической школе в Хольбеке.
        - Ты знал обоих убитых?
        - Да, - еле слышно пошептал Йохан. - Но Лисбет лучше, чем Сёрена.
        - Послушай-ка, ты, - неожиданно вмешался Ассад. - Я вижу по твоему лицу: Лисбет сказала, что больше тебя не любит. Йохан, разве не так? Ты стал ей не нужен. - Ассад нахмурился. - А когда она тебе отказала, ты ее убил, и теперь хочешь, чтобы мы сами до этого докопались, тогда тебя арестуют и тебе не придется кончать жизнь самоубийством. Так ведь, Йохан?
        Йохан заморгал, затем его взгляд застыл.
        - Карл, а без него никак нельзя? - сдержанно спросил он.
        Карл опечаленно покачал головой: подобные выпады стали входить у Ассада в привычку.
        - Ассад, ты бы не мог отойти в сторонку? Всего на пять минут. - Он указал помощнику на двустворчатую дверь за спиной хозяина.
        Но тут Йохан подскочил как ужаленный. Вид у него сделался испуганный - Карл хорошо разбирался в таких вещах.
        - Нет, только не там. Там слишком не прибрано, - сказал Йохан, загораживая собою дверь. - Ассад, посиди в столовой. Можешь выпить кофе на кухне, я только что сварил.
        Но Ассад тоже заметил состояние хозяина.
        - Нет, спасибо, я больше люблю чай. - Он протиснулся мимо Йохана и распахнул дверь.
        За дверью находилась комната с высокими потолками. Вдоль одной из стен сплошным рядом выстроились письменные столы, заваленные папками и бумагами. Но прежде всего внимание привлекал висевший на стене метровый фотопортрет молодой женщины с печальным взором - той, что была убита в Рёрвиге, Лисбет Йоргенсен. Это был настоящий летний снимок - темные тени на лице, растрепавшиеся волосы на фоне безоблачного неба. Он был бы ничем не примечателен, если бы не такие размеры и если бы не висел на таком видном месте. Но сейчас не заметить его было невозможно.
        При входе сразу становилось ясно, что это не просто комната, а святилище. Лисбет была здесь во всем. На одной стене газетные вырезки со статьями об убийстве и перед ними цветы, на другой - фотографии. Ее блузка, несколько писем и открыток. Счастливые и горестные времена - все вместе.
        Йохан не произнес ни слова. Он просто встал перед портретом и посмотрел так, словно сразу же утонул в ее взгляде.
        - Почему ты не хотел показывать нам эту комнату? - спросил Карл.
        Тот пожал плечами. Но Карл и сам понимал: в этом была вся душа Йохана, его разбитые мечты и все, чем он жил.
        - В ту ночь она с тобой порвала. Признайся, и так будет лучше для тебя самого, - настаивал на своем Ассад.
        - Та, кого я любил больше всех на свете, была зверски убита людьми, которые сейчас смеются над нами, так как принадлежат к самой верхушке общества. - Йохан обернулся и пристально посмотрел ему в глаза. - И если все берет на себя такая мелкая рыбешка, как Бьярне Тёгерсен, то объяснение этому может быть только одно - деньги. Иудины сребреники! Все дело только в этом.
        - И теперь этому должен быть положен конец. Но почему именно теперь?
        - Потому что теперь я снова один и ни о чем другом не могу думать. Неужели вы не понимаете?

        Йохану Якобсену было всего двадцать лет, когда Лисбет отказалась выйти за него замуж. Их отцы дружили, семьи часто ходили друг к другу в гости, и Йохан всегда любил Лисбет, сколько себя помнил. В ту ночь он был у нее, а ее брат со своей возлюбленной - в соседней спальне.
        У Йохана и Лисбет состоялся серьезный разговор, а затем они любили друг друга: с ее стороны это был прощальный жест. На рассвете Йохан ушел от нее в слезах, а позже в тот же день ее убили. На протяжении десяти часов он пережил величайшее счастье, сменившееся глубоким любовным страданием, а потом наступил истинный ад. Он так и не смог оправиться после событий этих суток. Он нашел новую девушку, женился, у них родились дети, и все равно он думал только о Лисбет.
        Когда отец на смертном одре рассказал ему, что выкрал для матери Лисбет следственное дело, Йохан на другой же день поехал к ней и забрал папку. С тех пор эти бумаги были его главным сокровищем, и Лисбет с каждым днем занимала в его жизни все больше места. Под конец она захватила ее целиком, и тогда жена ушла от Йохана.
        - Что ты имеешь в виду под словами «захватила целиком»? - спросил Ассад.
        - Я ни о чем другом не мог говорить. Думал об этом день и ночь. Обо всех этих вырезках, отчетах. Я только и делал, что перечитывал их снова и снова.
        - А теперь? Теперь ты хочешь со всем этим покончить, поэтому навел нас на след? - спросил Карл.
        - Да.
        - И что же ты намерен нам предложить? Вот это? - Карл обвел широким жестом горы бумаг.
        Йохан кивнул:
        - Если ты все просмотришь как следует, то поймешь, что это сделали дружки из школы-пансиона.
        - Ты говоришь о списке похожих нападений? Мы его уже видели.
        - Этот список - только часть, а полный у меня здесь.
        Йохан повернулся к столу, приподнял стопку газетных вырезок и вытащил лист формата А4.
        - Все началось вот с этого, еще до убийства в Рёрвиге. Этот парень учился в той же частной школе, как говорится в заметке. - Он указал на страницу из «Политикен» от 15 июня 1987 года. Заголовок гласил: «Трагический несчастный случай в Беллахой. Девятнадцатилетний молодой человек разбился насмерть при падении с десятиметрового трамплина для прыжков в воду».
        Йохан быстро прошелся по перечню дел, часть которых уже встречалась Карлу в списке, подброшенном в отдел «Q». По времени эти эпизоды разделяло три-четыре месяца, некоторые были со смертельным исходом.
        - Все это могли быть просто несчастные случаи, - заметил Ассад. - Какое отношение это имеет к ребятам из школы? Отдельные происшествия могут быть никак не связаны друг с другом. У тебя есть какие-то доказательства?
        - Нет. Найти их - ваша работа.
        Ассад помотал головой и отвернулся:
        - Если честно, то ничего такого тут нет. У тебя просто крыша съехала на этом деле. Мне тебя жаль. Тебе нужно обратиться за помощью к психологу. Не лучше ли пойти в полицейском управлении к Моне Ибсен, чем играть с нами в эти игры?

        По дороге в полицейское управление Карл и Ассад, погруженные каждый в свои мысли, не обменялись ни словом. От этого дела головы просто гудели.
        - Приготовь нам по чашке чаю, - попросил Карл, очутившись в подвале, и в сердцах задвинул подальше в угол пластиковые конверты с материалами Йохана Якобсена. - Только не клади туда тонну сахара, хорошо?
        Он водрузил ноги на стол, включил «Новости» по ТВ-2 и расслабился, полагая, что на сегодня важные события уже закончились.
        В следующие пять минут он понял, что надеялся напрасно.
        Зазвонил телефон; Карл сразу же снял трубку и возвел глаза к потолку, услышав в ней знакомый бас начальника отдела убийств.
        - Карл, я разговаривал с директором полиции. Она не видит оснований дальше раскапывать это дело.
        Карл сначала возразил спокойно, но, не добившись от Маркуса новых аргументов, почувствовал, как начинает наливаться жаром затылок.
        - Но какие у нее против этого доводы, если можно узнать?
        - Выбирая дело, ты должен сосредоточиться на тех, по которым не было вынесено судебного решения. Остальные можешь сдать в архив.
        - Мне решать, какие дела выбрать.
        - Если это не противоречит распоряжению директора полиции.
        На этом разговор закончился.
        - А вот и мятный чаек! Сахара совсем чуть-чуть! - раздался голос Ассада, и перед Карлом очутилась чашка такого густого сиропа, что даже странно, почему ложка в нем не стояла торчком.
        Он взял обжигающую, дымящуюся чашку и заглотнул ее содержимое одним духом. Кажется, он начинал привыкать к этому вареву.
        - Карл, не огорчайся! Отложим дело на пару недель, пока Йохан не вернется на работу. А потом потихоньку вытрясем из него всю правду. Вот увидишь, в конце концов он признается.
        Карл внимательно посмотрел на радостную физиономию помощника с будто приклеенной улыбочкой. Неужели этот самый человек всего полчаса назад был агрессивным и хмурым как туча из-за этого самого дела?
        - В чем признается? Что ты такое несешь, черт возьми?
        - В ту ночь Йоргенсен услышал от Лисбет, что она вообще не хочет его знать. Наверняка она сказала, что у нее есть другой парень, и тогда он утром вернулся и убил обоих. Если поднажать, то мы узнаем, что тот парень, брат Лисбет, тоже не поладил с Йоханом. Может, Якобсен вообще тогда был как сумасшедший.
        - Забудь об этом. Дело у нас забрали. Кроме того, мне в твою теорию совершенно не верится: больно уж кренделевато!
        - Кренделевато?
        - Да, черт побери! И речь не о выпечке! Если бы Йохан это сделал, он бы уже сто лет назад сломался.
        - Если сумасшедший, то не сломался бы. - Ассад выразительно постучал себя по макушке - единственному гладкому месту на голове.
        - Сумасшедший не додумается выложить такую подсказку, как карточки от «Тривиал персьют». Сумасшедший просто кинет на самом виду орудие убийства и повернет в другую сторону. Кстати, ты не слышал, что я сказал? Дело у нас забрали.
        Ассад безучастно глядел на плоский экран телевизора на стене, где шел репортаж о нападении на улице Сторе Канникестреде.
        - Нет, не слышал. И не хочу слышать. И кто, говоришь, забрал у нас это дело?
        О приближении Розы их заранее предупредил запах духов, а потом появилась и она сама - с целой охапкой конторских принадлежностей и несколькими пакетами из кондитерской, украшенными рождественскими гномами. Прилетела, ранняя пташка!
        - Тук-тук-тук! - сказала Роза и трижды стукнулась лбом о дверной косяк, поскольку руки у нее были заняты. - Кавалерия примчалась на помощь, тра-та-та-та! Замечательные булочки на всех!
        Ассад и Карл переглянулись: один с замученным видом, другой с радостно горящими глазами.
        - Привет, Роза! Добро пожаловать в отдел «Q»! - встретил ее подлый перебежчик. - Я уже все приготовил к твоему приходу, тебе понравится.
        Направляясь вслед за Ассадом в соседнюю комнату, Роза обернулась и бросила Карлу выразительный взгляд, говоривший: «От меня не отделаешься!»
        Ну, это еще посмотрим! Думает, за какую-то булочку он ей душу продаст? Бросив короткий взгляд на кучу бумаг в углу, Карл достал из ящика стола лист бумаги и написал:

        Подозреваемые:
        Бьярне Тёгерсен?
        Один или несколько других членов группы из школы-пансиона?
        Йохан Якобсен?
        Кто-то, связанный с группой из школы?
        Посторонний?

        Убогость данных приводила в отчаяние. Если бы не Маркус, Карл, наверное, сам порвал бы этот листок. Но дело обернулось иначе: он получил распоряжение бросить это дело и потому уже не мог так поступить.
        В детстве отец этим пользовался: приказывал Карлу ни в коем случае не пахать на лугу, и Карл бежал за плугом; настойчиво запрещал сыну идти в армию, и именно поэтому Карл подал заявление. При помощи этой уловки отец даже влиял на его выбор девушек: дескать, та или иная крестьянская дочка никуда не годится, и Карл начинал бегать именно за ней. Таким уж он уродился и таким оставался всю жизнь: никто не должен за него решать! И поэтому им так легко было управлять. Он это хорошо понимал. Неизвестно только, понимает ли это директор полиции. Тут трудно было что-то сказать.
        Но в чем, собственно, загвоздка? Откуда вообще директору полиции известно, что он работает над этим делом? Ведь об этом знала буквально горстка людей.
        Карл мысленно перебрал всех, кто мог быть источником информации: Маркус Якобсен, Ларс Бьёрн, Ассад, полицейские из хольбекского отделения, Вальдемар Флорин, старик из летнего домика, мать убитых… Уже немало. Карл остановился, устремив взгляд в пустоту. А ведь если хорошенько подумать, еще целая уйма наберется.
        Уже на этом этапе кто угодно мог пустить в ход некие рычаги, чтобы притормозить расследование. Когда в связи с убийством всплывают такие имена, как Флорин, Дюббёль-Йенсен и Прам, на пути быстро вырастает стена.
        Карл покачал головой. Ему действительно до лампочки, у кого какая фамилия и какие там могут быть интересы у директора полиции! Мы начали дело, и нас никто уже не остановит.
        Из кабинета Розы в коридор доносились какие-то новые звуки: энергичные взрывы смеха, которым вторил хохот Ассада. Можно подумать, у них там буйная вечеринка в разгаре и они отрываются по полной программе.
        Карл вытащил из пачки новую сигарету, закурил и на секунду задумался, глядя сквозь пелену дыма на лист бумаги. Затем начал писать.

        Задачи:
        Похожие убийства за границей в то же время? В Германии?
        Кто из старой следовательской бригады еще остается на службе?
        Бьярне Тёгерсен. Вридслёселилле.[7]
        Гибель ученика школы-пансиона в бассейне Беллахой. Несчастный случай?
        С кем из тогдашних учеников школы можно сейчас поговорить?
        Адвокат Бент Крум!
        Торстен Флорин, Дитлев Прам, Дюббёль-Йенсен: есть ли текущие дела? Жалобы в полицию с места работы? Психологические портреты?
        Розыск Кимми - Кирстен-Марии Лассен. С кем из родственников можно поговорить?
        Обстоятельства смерти Кристиана Вольфа!

        Задумчиво постучав карандашом по листку, он крошечными буквами добавил:

        Харди.
        Прогнать ко всем чертям Розу.
        Хорошенько и от души трахнуть Мону Ибсен.

        Взглянув на последнюю строчку, он почувствовал себя хулиганом-подростком, выцарапывающим на столе имена девчонок. Знала бы Мона, какие он испытывает ощущения, когда представляет себе ее попку и волнующуюся грудь! С трудом переведя дыхание, Карл достал из ящика резинку и принялся стирать свидетельства своих низменных помыслов.
        - Карл Мёрк! Я не помешала? - раздался в дверях голос, от которого вся кровь у него одновременно вскипела и застыла.
        Мозг послал пять команд: брось резинку, прикрой последнюю строчку, убери сигарету, долой дурацкую мину с лица, закрой рот!
        - Я не помешала? - повторила она.
        Он же, вытаращив глаза, изо всех сил сдерживал желание опустить взгляд.
        У нее глаза были все такие же карие. Мона Ибсен вернулась. Он чуть не умер с перепуга.
        - Зачем сюда приходила Мона? - с насмешливой улыбкой спросила Роза.
        Ей-то какое до этого дело!
        Остановившись на пороге, она вдумчиво жевала булочку с кремом, Карл же с трудом возвращался к действительности.
        - Да, Карл, что ей было надо? - с набитым ртом спросил Ассад.
        Карл еще никогда не видел, чтобы таким небольшим количеством крема удавалось так перемазать всю щетину.
        - Это я скажу тебе позднее.
        Он обернулся к Розе, надеясь, что она не заметит его пылающих щек:
        - Ну, как? Устроилась в своих новых апартаментах?
        - Подумать только! Неужели тебе это интересно? Спасибо, да. Мой кабинет просто идеальное место - для того, кто терпеть не может солнечный свет, приятные цвета на стенах и приветливые лица. Шутка, Ассад! - добавила она, ткнув упомянутого сотрудника локтем в бок. - Против тебя я ничего не имею!
        Да уж, перспективы сотрудничества самые радужные.
        Карл встал со стула и тщательно переписал подозреваемых на белую доску.
        Закончив, он снова обернулся к новенькой чудо-секретарше. Если у нее есть какие-то свои планы насчет проведения времени, то он быстро вправит ей мозги! Он заставит ее так пахать, что работа упаковщицы на маргариновой фабрике покажется ей райским отдыхом.
        - Дело, которым мы сейчас занимаемся, довольно сложное из-за лиц, которые могут быть к нему причастны, - начал он, глядя на булочку, от которой она, как белка, откусывала передними зубами маленькие кусочки. - Пускай Ассад вкратце введет тебя в курс. Затем я попрошу тебя разложить в хронологической последовательности бумаги из пластиковых папок и подобрать то, что к ним относится, из бумаг, которые лежат здесь на столе. Затем со всех сделаешь копии для себя и Ассада, за исключением вот этой папки, она пока подождет. - Карл отодвинул папку Йохана Якобсена и Марты Йоргенсен. - А когда с этим закончишь, проверишь все, относящееся к этому пункту. - Он указал на строчку про несчастный случай на десятиметровом трамплине в Беллахой. - Работы у нас много, так что ты уж поторопись. Дату этого несчастья найдешь в списке, который лежит сверху в красном пластиковом конверте. Лето восемьдесят седьмого, то есть в год рёрвигского убийства, где-то в июне.
        Он ожидал, что Роза будет ворчать, хотя бы одним словом выразит свое недовольство. А это станет хорошим поводом, чтобы подкинуть еще парочку поручений. Но она приняла все с поразительной невозмутимостью, только бросила безмятежный взгляд на недоеденную половину булочки и целиком засунула ее в рот. Похоже, она что угодно проглотит не поморщившись.
        - Как ты смотришь на то, чтобы тебе пару дней не приходить сюда в подвал? - обратился Карл к Ассаду.
        - Что-нибудь с Харди?
        - Нет. Надо, чтобы ты нашел Кимми. Пора нам составить свое собственное представление об этих ребятках из частной школы. Я займусь остальными.
        Ассад задумался, переваривая услышанное: ему предстоит искать бродяжку на улицах Копенгагена, в то время как его начальник будет рассиживать с богачами, попивая кофеек и коньяк. По крайней мере, именно так эта картина рисовалась Карлу.
        - Я не понимаю, так мы будем продолжать работу над этим делом? - заговорил Ассад. - Разве нам только что не сказали, чтобы мы в него не совались?
        Карл нахмурился. Лучше бы Ассад об этом помалкивал. Кто знает, насколько лояльно к ним относится Роза? Зачем ее вообще сюда послали? Он об этом никого не просил!
        - Да, еще, раз уж Ассад об этом заговорил: директор полиции запретила нам заниматься этим делом. Тебя это будет смущать?
        Роза пожала плечами:
        - Меня - нет. Но в таком случае в следующий раз булочки приносишь ты, - сказала она и принялась за пластиковые конверты.

        Получив соответствующие директивы, Ассад отправился куда глаза глядят. Два раза в день он должен был звонить Карлу на мобильник и отчитываться о ходе поисков Кимми. Ему был дан список следственных мероприятий: пообщаться с сотрудниками Государственного регистра, с полицией по наблюдению за порядком в Центральном районе Копенгагена, с социальными органами в ратуше, с людьми из приюта «Киркенс Корсхер» на Хиллерёдгаде и все такое прочее. Нелегкая задача для человека, еще не обвыкшегося в стране, тем более что единственным источником сведений о Кимми был Вальдемар Флорин. По его словам, она уже не первый год бродяжничает в Копенгагене, таская за собой чемодан. Конкретики не много, и то если такому человеку, как Флорин, вообще можно верить. А к тому же, учитывая скверную репутацию ее приятелей по школе, не факт, что Кимми еще жива.
        Карл раскрыл светло-зеленую папку и выписал оттуда персональный номер Кирстен-Марии Лассен. Затем поднялся и вышел в коридор, где Роза с какой-то раздражающей энергией пропускала через фотокопировальную машину пачки бумаг.
        - Нам надо поставить в коридоре столы, чтобы было куда складывать материалы, - сказала она, не поднимая глаз от работы.
        - Столы? Какой-нибудь особенной модели? - бросил он с иронической усмешкой и передал ей персональный номер. - Мне нужны все сведения об этой женщине. Последнее место жительства, госпитализации, если таковые были, социальные выплаты, образование, адрес родителей, если они еще живы. Оставь пока копирование. Эти данные нужны мне срочно. И все остальное. Спасибо.
        Роза выпрямилась во весь рост - благодаря шпилькам зрелище получилось особенно внушительное. Ее взгляд вонзился прямо Карлу в кадык, и он содрогнулся.
        - Через десять минут бланк заказа на столы будет у тебя, - сказала она сухо. - Я предпочитаю фирму «Маллинг Бек». У них имеются модели с регулируемой высотой, по пять-шесть тысяч за штуку.

        В полубессознательном состоянии Карл кидал в коляску товары, в то время как в его организме хозяйничали мысли о Моне Ибсен. Сегодня у нее не было на руке обручального кольца, это он заметил с первого взгляда. А еще при виде ее у него пересохло горло: если дальше так пойдет, скоро он будет говорить о женщинах в давно прошедшем времени.
        Черт знает что!
        Подняв взгляд, Карл попытался сориентироваться в огромном пространстве «Квикли». Прочие посетители тоже растерянно сновали вокруг, бестолково тыкаясь туда и сюда и не находя на привычном месте туалетной бумаги, поскольку теперь там была косметика. Это же может свести человека с ума!
        В конце пешеходной улицы уже заканчивали снос старой мануфактурной лавки, с конкурентом скоро будет покончено. Аллерёд утрачивал привычный облик, но Карлу это уже было почти безразлично. Если он не добьется Моны Ибсен, то пускай они хоть церковь снесут и построят на ее месте еще один супермаркет - ему уже все равно!
        - Что за чертовщину ты притащил из магазина? - спросил его квартирант Мортен Холланд, разбирая покупки.
        У Мортена, по его словам, тоже был тяжелый день: два часа изучения государствоведения и три часа работы в видеопрокате.
        - Я подумал, что ты захочешь приготовить чили, - заявил Карл и пропустил мимо ушей замечание, что тогда надо было купить мясо и фасоль.
        Оставив Мортена чесать затылок над продуктами, Карл поднялся на второй этаж. У Йеспера так разбушевалась «Ностальжи» на радиоволнах, что, казалось, еще немного, и децибелы вышибут дверь изнутри. Засев в комнате, Карлов пасынок под звуки ревущего «Led Zeppelin» шлепал компьютерных солдатиков, а его зомби-подруга сидела на кровати и в приступе неутоленной жажды общения рассылала по свету эсэмэски.
        Карл со вздохом подумал, что сам в свое время, очутившись вдвоем с Белиндой в чердачной каморке в Брёндерслеве, проявлял гораздо больше изобретательности. Да здравствует электроника! Лишь бы его самого не трогали.
        Затем он ввалился в свою спальню и невидящим взглядом уставился на кровать. Если Мортен через двадцать минут не позовет его обедать, то в этом раунде победа останется за постелью.
        Он лег, закинув руки за голову, и, глядя в потолок, представлял себе, как Мона Ибсен потягивается под периной. Если он сейчас же не возьмет себя в руки, то плохи будут его дела. Либо Мона Ибсен, либо парочка быстрых походов в какие-нибудь захудалые бордели, иначе остается идти добровольцем в полицейский корпус Афганистана. Лучше уж свинцовую пулю в лоб, чем дряблые редиски в штанах.
        Из комнаты Йеспера в стену обрушился совершенно жуткий звук - нечто среднее между завыванием гангстерского рэпа и грохотом от падения целой деревни жестяных домов. Что делать - пойти к нему и обругать или просто заткнуть уши?
        Карл выбрал остаться лежать, прижавшись ухом к подушке. Может быть, поэтому он подумал о Харди. Тот не может двигаться, не может даже лоб почесать. Ничего не может - только думать. Карл бы на его месте давно свихнулся.
        Он посмотрел на фотографию, на которой они с Харди и Анкером стояли, обняв друг друга за плечи.
        Трое чертовски хороших полицейских. Но во время последнего визита в больницу он узнал, что Харди думает иначе. Почему? Почему он думает, что Анкер имел какое-то отношение к засаде у хибары покойника с гвоздем в голове?
        Карл посмотрел на изображение Анкера. В их троице тот был меньше всех ростом, но взгляд у него самый твердый. Он умер почти девять месяцев назад, а этот взгляд так и стоит перед глазами. Неужели Харди действительно думает, что Анкер мог быть как-то связан с собственными будущими убийцами?
        Трудно было в это поверить. Карл помотал головой, потом скользнул взглядом по другим снимкам, запечатлевшим те дни, когда у них с Виггой еще все было хорошо, или крестьянскую усадьбу в Брёндерслеве. А вот и фото, сделанное Виггой, когда он впервые пришел домой в настоящей парадной форме.
        На секунду Карл зажмурился. В углу, где висела эта фотография, было темно, и все же он заметил: там что-то не так.
        Он отпустил подушку и встал. В это время Йеспер за стеной спустил новую свору жутких звуков. Карл подошел к фотографии. Сначала пятна показались ему похожими на тени, но, приблизившись вплотную, он разглядел, что это на самом деле.
        Трудно не узнать настолько свежую кровь. Тонкими струйками она стекала по стене, и как, черт возьми, он раньше этого не заметил? И что эта чертовщина значит?
        Карл позвал Мортена, выдернул из сладких грез цепеневшего перед плоским экраном Йеспера; один явился с недовольной, другой с обиженной физиономией. Но оба, когда Карл чуть ли не носом ткнул их в эти пятна, с негодованием отвергли инсинуации. Нет, Мортен к этому свинству не имеет никакого отношения!
        Йеспер тоже, черт побери, нет, как и его подруга, если Карл на нее подумал. У него что, тараканы в голове завелись?
        Карл еще раз взглянул на кровь и согласился.
        Если снарядиться должным образом, то можно за три минуты забраться в дом, найти место, которое часто попадается на глаза Карлу, брызнуть на него кровью и исчезнуть. Ловкому человеку нетрудно выбрать три минуты, особенно учитывая, что Магнолиеванген, да и вообще весь Рённехольтпарк с восьми до шестнадцати стоят пустые, словно все население ветром сдуло.
        Но если кто-то вообразил, будто эти детские шалости заставят Карла сбавить обороты и остановить расследование, это с его стороны большая глупость.
        А кроме того, рыльце у них так или иначе в пушку.

        15

        Хорошие сны снились ей, только если напьется. Это было одной из причин, почему она пила.
        А если не приложиться хорошенько к бутылке виски, результат всегда был предсказуем. После нескольких часов дремы, пронизанной неумолчным шепотом голосов, плакат с играющими детьми на двери наконец исчезал и она проваливалась в тяжелый сон, полный кошмарных видений. Проклятые картины только и ждали, когда она заснет. Воспоминания о мягких волосах матери, и вдруг - жесткое, каменное лицо. Воспоминания о девочке, старающейся спрятаться от всех в самых дальних углах похожей на дворец виллы. Страшные моменты. Стертые проблески, в которых мелькало лицо покинувшей ее матери. Холодные как лед объятия женщин, занявших ее место.
        Потом она просыпалась в холодном поту. К этому моменту сны, как правило, доходили до ее окончательного разрыва с добропорядочным обществом и его фальшивыми приличиями. Все это она мечтала забыть. И еще то, что последовало дальше.

        Накануне вечером она здорово напилась, поэтому утро началось сравнительно спокойно. Холод, кашель и пульсирующая головная боль - это она как-нибудь переживет. Лишь бы не одолевали мысли и голоса.
        Она потянулась, пошарила под койкой и извлекла коробку, где хранилась еда. Система была простая: начинать всегда с того, что лежит в коробке справа. Доев правую сторону, она поворачивала коробку на сто восемьдесят градусов и снова брала то, что справа. Таким образом можно было наполнять левую сторону новым продуктами из «Альди». Все по отработанной схеме. Она никогда не делала запасов больше чем на два-три дня, иначе продукты портились, в особенности если солнце палило, нагревая крышу.
        Она равнодушно доела йогурт - еда давно уже перестала ее интересовать. Затем запихала коробку обратно под койку, нащупала там ящичек, нежно погладила его и прошептала: «Да, да, моя радость. Маме надо в город. Я скоро вернусь».
        Потом она понюхала подмышки и поняла, что пора помыться. Раньше она время от времени делала это на вокзале, но теперь нельзя, раз Тина предупредила, что какие-то люди ее там разыскивают. Если уж идти туда, то лишь приняв особые меры предосторожности.
        Облизав ложку, она кинула пластиковый стаканчик в мешок для мусора на полу, обдумывая следующие шаги.
        Накануне вечером она побывала у Дитлева дома. Час провела на улице перед виллой, глядя на мозаику освещенных окон, пока голоса не дали ей зеленый свет. Дом был очень ухоженный, но по-больничному стерильный и такой же бесчувственный, как сам Дитлев. Да и как могло быть иначе! Она разбила стекло в одном окне и успела хорошо осмотреться, прежде чем, откуда ни возьмись, перед ней появилась женщина в неглиже. Пистолета она испугалась. Но выражение испуга немного сошло с ее лица, когда она узнала, что пистолет был предназначен для мужа.
        Тогда Кимми отдала пистолет женщине и сказала, чтобы та распоряжалась им, как ей вздумается. Женщина посмотрела на него, взвесила в руке и улыбнулась. Видно, она найдет ему применение. Все произошло так, как предсказывали голоса.
        И Кимми отправилась назад в город окрыленная, уверенная, что все ясно поймут смысл этой весточки. Она пришла по их души. Никто из них, где бы он ни был, не может больше чувствовать себя в безопасности. Она взяла их на мушку.
        Насколько она их знает, они вышлют за ней еще больше людей, которые будут искать ее на улицах. Эта мысль ее забавляла. Чем больше их будет, тем больше, значит, они насторожились.
        Уж она доведет их до того, что они вообще ни о чем другом не смогут думать!

        Когда Кимми мылась в душевой рядом с другими женщинами, самое худшее было не то, что она привлекает к себе внимание, и даже не любопытные взгляды, которые маленькие девочки бросали на длинные шрамы у нее на спине и животе. И не радость, которую явно испытывали женщины и дети от общего занятия. И даже не веселый гомон и хохот, доносящиеся из бассейна.
        Тяжелей всего для Кимми было видеть полные жизни тела женщин. Золотые кольца на пальцах, которым было кого ласкать. Груди, которые кого-то питают. Животы и лона, которые только ждут, чтобы понести плод. Именно это зрелище давало пищу ее голосам.
        Поэтому Кимми поскорей скинула одежду и побросала в шкафчик, не глядя на соседок, а пластиковые пакеты с чистой одеждой оставила на полу. Надо было спешить и все закончить раньше, чем глаза сами собой начнут осматриваться вокруг. Пока она в состоянии контролировать происходящее.
        Уже через двадцать минут она снова была на улице на мосту Титгенсбро, одетая в приталенное пальто, аккуратно причесанная и окруженная непривычным облаком духов, которыми пользуются женщины высших слоев общества. Внизу блестели рельсы, уходящие в здание вокзала. Давно уже она так не одевалась, и сейчас ей определенно было неловко в таком наряде. Сейчас она была вылитым подобием того, против чего боролась, но так было необходимо. Она медленно пройдет по перрону к эскалатору и обойдет здание вокзала, как любая такая же женщина. Если при первом обходе она ничего не заметит, то устроится в уголке вокзального кафе и посидит за чашкой кофе, время от времени поглядывая на часы. Она хотела выглядеть как женщина, ожидающая отправления поезда. Стройная и вылизанная, высокомерно взирающая на мир сквозь темные очки.
        Как женщина, которая знает, чего хочет от жизни.

        Просидев так час, она увидела тощую фигуру Тины Крысятницы. Та прошла мимо, пошатываясь и с бессмысленной улыбкой уставившись невидящим взглядом себе под ноги. Очевидно, только что зарядилась героином. Никогда еще Тина не казалась такой беззащитной и изможденной, но Кимми не шевельнулась, только проводила Тину взглядом, пока та не скрылась за углом «Макдоналдса».
        Именно благодаря этому Кимми заметила худощавого мужчину, который стоял у стены и разговаривал с двумя другими, одетыми в светлые пальто. При этом они не глядели друг другу в лицо, а все время озирались по сторонам, словно что-то высматривая, к тому же все трое были одеты почти одинаково. В голове у нее замигала красная лампочка.
        Кимми медленно поднялась, поправила очки и решительной походкой двинулась прямо в их сторону, твердо ступая на высоких каблуках. Подойдя ближе, она увидела, что всем троим около сорока лет. Глубокие борозды вокруг рта свидетельствовали о нелегкой жизни. Это были не те морщины, которые наживают деловые люди, засиживаясь до глубокой ночи при нездоровом электрическом свете за столами, где горой навалены документы. Нет, такие морщины появляются у тех, кто долгие часы при любой погоде проводит на воздухе.
        Когда до них оставалось всего несколько метров, все трое одновременно взглянули на нее. Она улыбнулась им, не открывая рта, прошла мимо в шаге от них и почувствовала, как они вдруг замерли в молчании. Когда она удалилась на несколько шагов, мужчины снова заговорили. Она остановилась и принялась рыться в сумочке. Одного из них назвали Ким. Имя на букву «К»!
        Больше не обращая на нее внимания, они договаривались о месте и времени встречи. Значит, она может спокойно ходить по городу. Приметы, по которым они ее ищут, совершенно не совпадают с теми, которые у нее имеются сейчас. Ну еще бы!
        Кимми обошла помещение вокзала, прислушиваясь к шепоту голосов; дойдя до киоска на другом конце, купила пачку «Фемины» и отправилась назад тем же путем. Теперь на месте оставался только один из мужчин - стоял, прислонясь к стене, явно приготовившись к долгому ожиданию. Все его движения были замедленными, только глаза непрестанно бегали. Это были именно такие люди, какими всегда окружали себя Торстен, Ульрик и Дитлев. Кули, которые на них трудятся, мелкая сволочь, способная на все ради денег. Готовая к таким услугам, о которых не пишут в рекламных объявлениях.
        И чем дольше она на них смотрела, тем больше верила, что доберется до негодяев, с которыми хотела покончить. Ее возбуждение все росло, и голоса в голове громко заспорили, перебивая друг друга.
        - Прекратите! - прошептала она, опуская глаза.
        При этом человек за соседним столиком вскинул голову от тарелки, пытаясь определить, на что направлен ее гнев. Ну, в этом пускай разбирается сам!
        «Прекратите!» - повторила она мысленно и опустила взгляд на первый попавшийся заголовок в газете. «Крепи свой брак» было написано там крупными буквами. Но она заметила только букву «К» - большое «К», вычурного вида. Опять это «К»!

        Его звали Коре, но в третьем классе гимназии его называли просто К. Когда во втором классе выбирали старосту на будущий, выпускной год, он набрал подавляющее большинство голосов. Он был как бог. О нем шептались девчонки в своих комнатках и в гимназическом дортуаре, а достался он ей, Кимми. После трех танцев в комическом балете настал ее час, и Коре позволил ей потрогать его там, где еще не касались ничьи пальцы. А Кимми уже знала собственное тело и тело мальчиков - об этом позаботился Кристиан.
        И Коре пропал, словно попался в капкан.
        Успеваемость замечательного старосты с этого дня начала падать, и все удивлялись, отчего этот способный и целеустремленный парень неожиданно запустил учебу. А Кимми наслаждалась - ведь это было из-за нее. Притяжение ее тела подорвало успехи образцового ученика!
        Коре двигался по хорошо накатанной дороге: его будущее было заранее продумано родителями, которых совершенно не интересовало, что за человек их сын. Главное было, чтобы он не выбился из колеи и вел себя в соответствии с требованиями своего круга.
        Угождай семье, добивайся успеха, вот тебе и смысл жизни. А о деньгах можно не беспокоиться - так они думали.
        Именно поэтому Коре стал первой жертвой, которую наметила себе Кимми. Она ненавидела все, что он воплощал собой, - награды за прилежание, призы за стрельбу по деревянной птице, победы на беговой дорожке, великолепные речи по торжественным поводам. Особенно ее раздражали его аккуратная стрижка и отглаженные брюки. Все это Кимми хотела уничтожить, снять скорлупу и посмотреть, что под ней.
        Покончив с Коре, она стала присматривать следующую жертву. У нее был богатый выбор. Она не боялась ничего и никого.

        Кимми сидела, почти не поднимая глаз от газеты, - если тот человек отойдет от стены, она это сразу почувствует. Десять с лишним лет жизни на улице обостряют инстинкты.
        И через час это чутье заставило ее насторожиться. В зале появился человек, который будто бы слонялся без цели - куда ноги несут, однако глаза его пристально обшаривали все вокруг. Это был не карманник, который напряженно высматривает открытую сумочку или брошенное на стуле пальто. Не напарник вора, который в следующий миг выставит вперед руку, между тем как другой проделает в это время грязную работу. Нет, всю эту публику она изучила досконально, и этот был на нее не похож.
        Этот невысокий, плотно сбитый человек был одет в поношенное толстое пальто с большими карманами. На первый взгляд вид его говорил о бедности, но Кимми приметила обман. Настоящие побирушки не смотрят на окружающих: они ищут мусорные бачки или объявление об очередной акции в сети фастфуда, смотрят на дорогу перед собой, заглядывают в углы, где может заваляться пустая бутылка. Они никогда не обращают внимания на лица и поведение людей. Вдобавок этот мужчина был смуглым, с густыми бровями, как турок или иранец. А где это видано, чтобы турок или иранец настолько опустился и бродил по улицам, как бездомный?
        Кимми следила за ним глазами, пока он не поравнялся с человеком у стены. Она думала, что эти двое обменяются какими-то знаками. Но нет, ничего такого не случилось.
        Тогда она решила подождать, мысленно упрашивая свои голоса не шуметь. Вскоре низкорослый вернулся на то же место, но и на этот раз между мужчинами ничего не произошло.
        Кимми тихонько встала, осторожно задвинула стул и на некотором расстоянии последовала за смуглым.
        Он шел не торопясь, иногда уходил из зала и оглядывал улицу Истедгаде, но ни разу не удалился настолько, чтобы она не могла наблюдать за ним с лестницы над строящимся туннелем.
        Не было никакого сомнения, что он кого-то ищет - возможно, ее. Поэтому она пряталась за углами и вывесками.
        Остановившись в третий раз у вокзальной почты, он опять принялся оглядывать зал и вдруг, обернувшись, уставился прямо на нее. Она не была к этому готова, поэтому мгновенно повернулась и направилась к стоянке такси, чтобы поскорее уехать. В этом он не мог ей помешать.
        Но произошло неожиданное - она вдруг наткнулась на Тину Крысятницу.
        - Привет, Кимми! - громко поздоровалась Тина, глядя на нее мутными глазами. - Я так и думала, что это ты, дорогая. Какая ты сегодня нарядная! В честь чего это?
        Она протянула к Кимми руки, словно хотела убедиться, что та - не обман зрения, но Кимми вырвалась, и Тина осталась стоять с протянутыми руками.
        Позади слышались торопливые шаги незнакомца.

        16

        В эту ночь трижды звонил телефон, но всякий раз, как Карл снимал трубку, на другом конце молчали.
        За завтраком он спросил Мортена и Йеспера, не замечали ли они в доме чего-нибудь необычного, но полусонные домочадцы отвечали только недовольными взглядами.
        - Может быть, вы вчера забыли запереть дверь и закрыть окна? - спросил Карл.
        Господи, как же достучаться до их дремлющего сознания!
        Йеспер пожал плечами: добиться от него толку в столь ранний час было не легче, чем выиграть в большой лотерее «Утопия». Но Мортен хоть что-то пробурчал себе под нос.
        После завтрака Карл обошел вокруг дома, но не углядел ничего необычного. Замок входной двери не был поцарапан, окна тоже в порядке. Ему наносили визит умелые взломщики.
        Потратив десять минут на обследование, он сел в служебный автомобиль, оставленный среди серых бетонных зданий, и вдруг почуял запах бензина.
        - О черт! - Карл мгновенно распахнул переднюю дверцу, боком вывалился на бетон парковки и покатился по ней.
        Найдя укрытие за фургоном, он замер, ожидая, что сейчас Магнолиеванген озарится вспышкой пламени и грохнет взрыв, от которого по всей улице вылетят стекла.
        - Карл, что случилось? - раздался рядом спокойный голос.
        Обернувшись, Карл увидел Кенна - своего соседа и партнера по частым гриль-вечеринкам. Несмотря на утреннюю прохладу, тот был в одной майке и не мерз.
        - Стой и не двигайся! - приказал Карл, всматриваясь в улицу Рённехольтспарквей.
        На ней не заметно было ни малейшего движения, разве что на подвижном лице Кенна удивленно шевельнулись брови. Возможно, когда Карл в следующий раз подойдет к машине, где-нибудь нажмут кнопку радиоуправления. Или будет достаточно одной искры от включенного зажигания.
        - Кто-то покопался в моей машине, - сказал Карл, перестав вглядываться в крыши зданий и сотни окружающих окон.
        В первую минуту он подумал вызвать полицейских техников, но отбросил эту мысль. Те, кто хотел его припугнуть, не оставляют после себя отпечатков пальцев. Надо было принять случившееся и ехать на поезде.
        И кто же он теперь, охотник или жертва? Похоже, что в данном случае то и другое одновременно.

        Едва Карл вошел в кабинет и снял пальто, как перед ним выросла Роза с черными как сажа ресницами.
        - Механики из транспортного отдела сейчас в Аллерёде, - сообщила она, выгнув брови дугой. - Говорят, с твоей машиной ничего серьезного, немного подтекает бензиновый шланг. Спрашивают, насколько это, по-твоему, представляет интерес?
        Скучающе, как в замедленной съемке, она опустила веки, но Карл сделал вид, что не заметил. За свой авторитет надо бороться с самого начала.
        - Карл, мне сейчас отчитаться в поручениях или подождать, пока пары бензина выветрятся из твоей головы?
        - Выкладывай, - сказал он, закурив и откинувшись в кресле. Авось механики сообразят забрать машину в управление.
        - Начнем с несчастного случая в плавательном бассейне Беллахой. Здесь мало что можно добавить. Парню было девятнадцать, и его звали Коре Бруно. - Роза выразительно посмотрела на Карла с улыбкой, от которой ямочки на щеках проступили еще сильней. - Бруно! Как тебе это нравится? - Кажется, она едва удержалась от смеха. - Он был хороший пловец и вообще спортивный парень. Родители жили в Стамбуле, но дедушка с бабушкой - в Эмдрупе, неподалеку от бассейна в Беллахой. Обыкновенно он проводил у них выходные. - Роза полистала свои бумаги. - В отчете его смерть названа несчастным случаем, произошедшим по вине самого Коре Бруно. На десятиметровом трамплине надо быть внимательнее.
        Роза сунула шариковую ручку в свою прическу, но вряд ли она там долго удержится.
        - С утра шел дождь, так что парнишка, вероятно, поскользнулся на мокрой доске, собираясь, как я думаю, продемонстрировать перед кем-то свою ловкость. Рядом с ним никого не было, и никто не видел, как это в точности случилось, но он упал на кафельный пол и голова его была развернута на сто восемьдесят градусов.
        Карл посмотрел на Розу. На языке у него уже вертелся вопрос, но она продолжила, не дожидаясь его реплики:
        - Да, еще: Коре учился в школе-пансионе вместе с Кирстен-Марией Лассен и остальными из той компании, но на год старше. Ни с кем из школы я пока не общалась, но могу это сделать.
        Тут Роза умолкла так же внезапно, как останавливается пуля, попавшая в бетонную стену. Карл еще не привык к такой форме общения.
        - Понемногу доделаем, что еще остается. Ну а как насчет Кимми?
        - Ты действительно считаешь, что она является важным членом этой группы? Почему?
        «Похоже, надо сосчитать до десяти!» - подумал Карл и задал следующий вопрос:
        - Сколько за это время исчезло девушек? Только одна. К тому же этой девушке, вероятно, хотелось бы изменить свой нынешний статус. Поэтому она меня особенно интересует. Если Кимми жива, она может знать ответы на многие вопросы. Как по-твоему?
        - Кто сказал, что она хочет изменить свой нынешний статус? Многих бродяг никакими силами нельзя загнать в дома.
        Если она так любит болтать, он этого просто не выдержит!
        - Роза, повторяю вопрос: что ты нашла относительно Кимми?
        - Знаешь что, Карл! Прежде чем мы перейдем к этому пункту, хочу сказать тебе: надо позаботиться о втором стуле, чтобы нам с Ассадом было куда сесть, когда мы приходим к тебе с докладом. Если расписывать все в подробностях, топчась на пороге, этого никакая поясница не выдержит.
        «Ну так и топталась бы где-нибудь еще!» - мысленно ответил Карл.
        - Ты же, наверное, уже присмотрела подходящий стул в каком-нибудь каталоге, - произнес он, затянувшись поглубже.
        Она не ответила, но Карл понял, что завтра тут, по всей видимости, уже будет стоять второй стул.
        - В регистрах населения о Кирстен-Марии Лассен не так много. Социальной помощи она, во всяком случае, никогда не получала. Ее исключили из третьего класса гимназии, и затем она продолжала образование в Швейцарии, но об этом у меня нет никаких сведений. В качестве последнего места пребывания указано, что она жила у Бьярне Тёгерсена на Арневанген в Брёнсхой. Я не знаю, когда она оттуда выехала, но мне кажется, прямо перед тем, как Тёгерсен явился в полицию с добровольным признанием. Так что, по-видимому, это произошло в мае-июле девяносто шестого года. А до этого, с девяносто второго по девяносто пятый, она проживала у мачехи, на улице Киркевей в Ордрупе.
        - У тебя, конечно, есть полное имя и точный адрес этой дамы?
        Не успел он договорить, как Роза протянула желтый листок.
        Женщину звали Кассандра Лассен. Такого имени он никогда не встречал.
        - А отец Кимми? Он жив?
        - Да, его зовут Вилли К. Лассен, он пионер в сфере программного обеспечения и живет в Монте-Карло с новой женой и новенькими детками. Где-то у меня на столе лежит эта справка. Он родился в тридцатом году, так что, можно сказать, это очень крепкий мужик. А может, просто жена кулема. - Тут Роза улыбнулась во все лицо и рассмеялась тем переливчатым смехом, который, как знал Карл, рано или поздно выведет его из душевного равновесия.
        - Я нигде не нашла сведений, чтобы Кирстен-Мария Лассен ночевала в каких-нибудь известных ночлежках, которые мы проверяем в первую очередь, - продолжала Роза, отсмеявшись. - Но она ведь могла снять комнату, а хозяева не сообщили об этом в налоговую службу. Моя сестра только этим и спасается, держит одновременно четверых квартирантов. Надо же на что-то кормить трех мальцов и четырех кошек, раз муж оказался подлецом и смылся из дома.
        - Думаю, Роза, тебе лучше не распространяться об этом передо мной. Как-никак я все-таки страж закона!
        Она замахала на него обеими руками. «Боже упаси! - говорил ее взгляд. - Только не выдавай меня, я все поняла!»
        - Но есть справка о госпитализации Кирстен-Марии Лассен: летом девяносто шестого года она попала в больницу «Биспебьерг». У меня нет ее истории болезни - у них там даже ради справки о том, что было вчера, надо перерыть целый архив. Я узнала только дату госпитализации и дату, когда она исчезла.
        - Исчезла из больницы? Во время лечения?
        - Не знаю наверняка, но там точно есть пометка, что она покинула больницу самовольно.
        - Как долго она там пробыла?
        - Дней девять-десять. - Роза полистала желтые листочки. - Вот. С двадцать четвертого июля по второе августа.
        - Второе августа! Это дата рёрвигских убийств. Прошло ровно девять лет.
        Роза растерянно выпятила нижнюю губу: видно было, она страшно злится на себя, что сама не сообразила.
        - В каком отделении она лежала? Психиатрии?
        - Нет. Гинекологии.
        - Так. - Карл побарабанил пальцами по столу. - Постарайся все же раздобыть историю болезни. Поезжай сама и предложи свою помощь, если понадобится.
        Она отрывисто кивнула.
        - А как у тебя с газетными архивами? Ты просмотрела сообщения?
        - Да, но из них мало что вынесешь. Судебные заседания восемьдесят седьмого года были закрытыми, и в связи с задержанием Бьярне Тёгерсена Кимми ни разу не упоминается.
        Он глубоко вздохнул. Только сейчас до него по-настоящему дошло: участники школьной группы ни разу не были публично упомянуты поименно. Они тихо и спокойно продолжали свое восхождение по социальной лестнице, пока не забрались на самую вершину. Формально они ни в чем не замешаны. Понятно, они хотят, чтобы все и дальше так оставалось!
        Но почему они просто не обратились к нему, чтобы объясниться, зная, что он занимается этим делом? Какого черта им вздумалось тогда запугивать его таким дилетантским и никуда не годным способом, что могло только возбудить подозрения и вызвать противодействие?
        - В девяносто шестом она исчезла, - заметил Карл. - А в средства массовой информации не подавали объявления о розыске?
        - Ее никто не разыскивал - ни так, ни через полицию. Семья ничего не сделала.
        Карл кивнул. Хорошенькая семейка!
        - Значит, в газетах о Кимми ничего нет. А как насчет светских приемов и прочего в этом роде? Неужели она не бывала на таких мероприятиях? Обыкновенно люди ее круга там болтаются.
        - Не имею представления.
        - Вот этим и займись! Поспрашивай в еженедельниках. Свяжись с «Госсипом». В их архивах чего только нет. Какая-нибудь подпись под картинкой или что-нибудь еще в этом роде наверняка попадется.
        Ее взгляд ясно выражал: она уже почти махнула рукой на такого безнадежного человека, как он.
        - Ее историю болезни уж точно придется искать долго. Так с чего же мне начинать?
        - С больницы, но и про еженедельники не забудь. Стервятники пера любят таких, как она. У тебя есть ее персональные данные?
        Роза протянула ему листок. Ничего нового: Кимми родилась в Уганде, братьев и сестер не имеет, в детстве меняла место жительства каждые два года: жила в Англии, США и Дании. Когда ей исполнилось семь лет, родители развелись, и, как ни странно, право воспитывать ребенка досталось отцу. День рождения у нее, кстати, в сочельник.
        - Карл, ты забыл еще спросить две вещи. По-моему, это нехорошо с твоей стороны.
        Он поднял глаза и посмотрел на Розу. Если смотреть снизу, она напоминала сейчас маленькую и толстенькую копию Круэллы де Виль в тот момент, когда та приготовилась похитить сто одного далматинца. Может быть, действительно не мешает поставить напротив еще один стул, чтобы немного изменить перспективу.
        - Что такое? - отозвался он, не особо интересуясь ответом.
        - Ты не спросил про столы. Которые там, в коридоре. Они уже пришли, но стоят в коробках несобранные. Нужно, чтобы Ассад мне помог.
        - Ради бога, если он в этом разбирается. Но его, как ты сама видишь, сейчас нет. Он на полевой работе, ловит мышку.
        - Ну а ты?
        Он медленно покачал головой. Собирать с ней столы? Еще чего не хватало!
        - О чем же еще я тебя не спросил? Уж скажи, будь любезна.
        Всем видом она выразила нежелание отвечать на этот вопрос, но все же произнесла:
        - Если мы не соберем эти столы, я не стану копировать всю остальную муть, которую ты мне надавал. Ты - мне, я - тебе!
        Карл сделал глотательное движение. Через неделю ее тут не будет! В пятницу пускай понянчится с чертовыми трескоедами из Норвегии, а потом ее коленкой под зад и вон отсюда!
        - А второе - я поговорила с налоговой службой. С девяносто третьего по девяносто шестой год Кирстен-Мария Лассен работала и получала зарплату.
        - Работала? - Карл чуть не подавился очередной затяжкой. - Где?
        - Два места работы с тех пор закрылись, но третье по-прежнему существует. Кстати, там она продержалась дольше всего. Это зоомагазин.
        - Она была продавщицей в зоомагазине?
        - Не знаю. Об этом тебе придется самому у них спросить. Магазин и сейчас находится по тому же адресу. Эрбекгаде, шестьдесят два, на Амагере. Фирма называется «Наутилус трейдинг».
        Карл записал адрес. С этим придется немного подождать.
        - Ну вот, это все. - Роза подняла брови, склонила голову и кивнула. - Чуть не забыла: не за что, Карл. Это тебе спасибо!

        17
        - Хотелось бы знать, Маркус, кто тормозит мое расследование.
        Начальник отдела убийств взглянул на Карла поверх бифокальных очков. Ясное дело, ему не хотелось отвечать на такой вопрос.
        - И в связи с этим ставлю тебя в известность, что в моем доме побывали непрошеные гости. Вот смотри. - Карл вытащил свою старую фотографию в парадной форме и показал на пятна. - Обычно это висит у меня в спальне. Сегодня кровь была довольно свежая.
        Начальник отдела убийств немного отстранился и внимательно посмотрел на снимок.
        - И что ты об этом думаешь, Карл? - То, что он увидел, ему не понравилось.
        - Что тут особенно думать! Кто-то хочет меня запугать.
        - Все полицейские за время службы наживают себе врагов. Почему ты это связываешь с тем делом, которым сейчас занимаешься? И как насчет твоих друзей и родственников? Не водится ли среди них шутников?
        Карл только иронически улыбнулся: ничего себе выдумал!
        - Мне трижды звонили ночью. У гадай, что было, когда я снял трубку: кто-нибудь там ответил?
        - И что же ты от меня хочешь?
        - Я прошу тебя рассказать, кто тормозит мое расследование. Но может быть, ты предпочитаешь, чтобы я сам позвонил директору?
        - Она придет сюда во второй половине дня. Тогда и подумаем.
        - Я могу на это рассчитывать?
        - Мы подумаем.
        Выходя из кабинета, Карл хлопнул дверью несколько сильнее обычного и сразу же нос к носу столкнулся с бледным спросонья Баком. Кожаная куртка, в которую тот обыкновенно был плотно застегнут, сейчас небрежно висела на одном плече. Оказывается, и такое бывает. Чудеса, да и только!
        - Ну что, Бак? Говорят, ты от нас уходишь? Наследство получил, что ли?
        Бак помолчал, словно прикидывал, каков общий итог их совместной работы - положительный или отрицательный. Потом немного повернул голову и сказал:
        - Сам знаешь, как у нас - либо ты чертовски хороший полицейский, либо чертовски хороший отец семейства.
        Карл уже хотел было похлопать его по плечу, но удовольствовался тем, что пожал руку:
        - Последний рабочий день! Желаю тебе удачи и семейного счастья, Бак! Хотя ты и ужасная зараза, но бывают, ей-богу, и похуже, так что если надумаешь вернуться, я буду только рад.
        На усталом лице Бака отразилось удивление - а может быть, это была растроганность. Внешние проявления эмоций у него были так малы, что их попробуй пойми.
        - Ну, особо вежливым ты никогда не был, но вроде сам по себе мужик ничего, - отозвался он, покачав головой.
        При тех отношениях, что сложились между этими двоими, сказанное было равносильно дифирамбам наивысшего разряда.
        За своим барьером стояла Лиза, а перед ней возвышалась гора бумаг ничуть не меньшая, чем та, что громоздилась у Карла в коридоре и ждала, пока ее разложат по столам, заказанным Розой… Он уже повернулся, на ходу кивнув Лизе, но Бак снова окликнул его.
        - Карл! - Бак обернулся, уже взявшись за ручку двери начальственного кабинета. - Тебе мешает не Маркус, как ты, наверное, думаешь. Это Ларс Бьёрн. - И добавил, подняв указательный палец: - Учти, я этого не говорил.
        Карл бросил взгляд в сторону кабинета заместителя. Как всегда, жалюзи на окнах, выходящих в коридор, были опущены, но дверь открыта.
        - Насколько я знаю, он на совещании у директора полиции, - сказал Бак на прощание. - Вернется только в три.

        Спустившись в подвал, Карл застал Розу в коридоре ползающей по полу на четвереньках, будто матерая белая медведица на льдине. Вокруг нее валялись ножки от столов, болты, отвертки и прочие инструменты, а под носом лежала куча листков с инструкциями по сборке.
        Она заказала четыре стола, регулируемых по высоте. Оставалось только надеяться, что в результате ее усилий получится тоже четыре штуки.
        - Роза, мы, кажется, договаривались, что ты поедешь в больницу?
        Не отрываясь от своего занятия, она махнула рукой на дверь его кабинета:
        - Там на столе у тебя лежит копия. - И снова погрузилась в схему сборки.
        Из больницы «Биспебьерг» прислали три листа факсов - с печатями, датой и теми сведениями, которые требовались Карлу. Кирстен-Мария Лассен. Госпитализация 24/7–2/8 1996. Половина текста была написана по-латыни, но смысл он уловил и позвал Розу.
        Из коридора донеслись сердитые восклицания, но потом секретарша все же предстала перед ним - уже на двух ногах и с растекшейся по лицу черной тушью.
        - Да?
        - Они отыскали историю болезни!
        Она кивнула.
        - Ты читала ее?
        Роза снова кивнула.
        - Кимми была беременна, и ее госпитализировали с кровотечением, начавшимся в результате падения с лестницы. Ей оказали помощь, с ней все было хорошо, однако ребенка она потеряла. И у нее имелись свежие следы побоев. Ты это читала?
        - Да.
        - Об отце там ни слова, как, впрочем, и о родственниках.
        - Другой информации не было. Здесь все, что известно.
        Карл снова заглянул в листки.
        - Когда ее госпитализировали, она была уже на пятом месяце. Через несколько дней опасность выкидыша, по мнению врачей, миновала, и тем не менее на девятый день это случилось. Проведенный осмотр показал, что в нижней части живота у нее имеются свежие следы побоев. - Карл ощупью вынул новую сигарету. - В это нелегко поверить.
        Роза отодвинулась от него на несколько шагов и, зажмурившись, принялась энергично отмахиваться от дыма. Ага, она противница курения! Замечательно. Значит, есть средство держать ее на расстоянии.
        - В полицию об этом не было подано заявления, - сказала Роза. - Но это мы уже и без того знали.
        - Тут нет записи о том, делалось ли ей выскабливание или что-нибудь такое еще. Но что значит вот эта запись? - Карл ткнул в строчку, расположенную ниже на странице. - Что-то насчет плаценты?
        - Я звонила и спрашивала. Это значит, что при выкидыше у нее, вероятно, вышла не вся плацента.
        - Какой величины бывает плацента в четыре месяца?
        Роза пожала плечами. Очевидно, в программу коммерческого училища это не входило.
        - И ей не было сделано выскабливания?
        - Нет.
        - Насколько мне известно, это может привести к фатальным последствиям. С инфекцией органов малого таза шутки плохи. Кроме того, у нее были следы от ударов тупым предметом. Тяжелое сочетание, как мне кажется.
        - Поэтому ее и держали в больнице. - Роза кивнула на его стол. - Ты видел тут записку?
        Это был желтый самоклеящийся листок - такой малюсенький, что найти его без микроскопа было нереально. «Позвони Ассаду», - было написано на этой бумажке.
        - Он звонил полчаса назад. Сказал, что, судя по всему, видел Кимми.
        У Карла екнуло в груди.
        - Где?
        - На Центральном вокзале. Он сказал, чтобы ты позвонил.
        - До вокзала всего четыреста метров. - Карл сорвал с вешалки пальто. - Я пошел!

        На дворе стоял конец сентября, но народ был одет по-летнему и сиял улыбками. Ну, поднялась температура немного за двадцать градусов - чему тут особенно радоваться? Правильнее было бы поднять голову, посмотреть, как там озоновый слой, и ужаснуться! Карл снял пальто и перекинул его через плечо. Спасибо парниковому эффекту! Не хватало только еще в январе ходить в сандалиях.
        Он вынул мобильник, набрал номер Ассада и понял, что батарейка села - второй раз подряд за несколько дней. Чертова игрушка!
        Войдя в здание вокзала, Карл осмотрелся, выискивая Ассада в толпе, но напрасно. Затем сделал круг среди моря чемоданов - также безрезультатно. Чертыхаясь, он глянул в сторону вокзального отделения полиции у спуска на Ревентловгаде.
        Теперь придется звонить Розе и спрашивать номер Ассада! Он так и слышал ее переливчатый издевательский смех.
        Полицейские в отделении не узнали его, так что пришлось показывать жетон.
        - Привет! Я Карл Мёрк. У меня отказал мобильник. Не дадите ли позвонить?
        Сотрудник, утешавший девочку, которая потеряла свою старшую сестру, махнул рукой в сторону старенького аппарата за барьером. Тысячи дней прошли с тех пор, как сам Карл, работая патрульным, утешал детей. Больно вспоминать!
        Он уже начал набирать номер, как вдруг сквозь приоткрытые жалюзи увидел Ассада возле лестницы к туалетам, наполовину заслоненного оживленной толпой гимназистов с рюкзаками. Неказистый, в потертом пальтеце, он стоял и осматривался.
        - Спасибо за помощь! - Карл положил трубку и направился в сторону Ассада.
        До него было всего метров пять-шесть, но вдруг произошло непредвиденное. За спиной сирийца вынырнул незнакомец и схватил его за плечо - смуглокожий человек лет тридцати, весьма недружелюбно настроенный. Он рывком повернул Ассада к себе и начал выкрикивать ругательства. Карл не понял слов, но выражение лица его помощника не оставляло ни малейших сомнений: слышал он что-то неприятное.
        Несколько девочек из числа гимназистов возмущенно посмотрели на них. «Плебеи! Кретины!» - говорили их нарочито презрительные мины.
        Вот незнакомец замахнулся, но Ассад ударил первым. Результат впечатлял: незнакомец зашатался и замер; учителя гимназистов зашептались между собой, прикидывая, надо ли вмешиваться.
        Но Ассад, не оглядываясь, мертвой хваткой вцепился в противника; тот принялся орать. Группа школьников отошла подальше, и Ассад заметил Карла. Резким движением он отпихнул незнакомца прочь от себя и жестом приказал убираться. Тот кинулся к лестнице на перрон, но Карл все же успел мельком увидеть его лицо: четко очерченные бакенбарды, блестящие волосы. Видный парень, в глазах горит ненависть. С таким не захочешь встретиться на узкой дорожке.
        - Что это было? - спросил Карл.
        - Так, просто один дурак. - Ассад пожал плечами. - Извини.
        - Что ты ему сделал?
        - Пустяки, Карл! Забудь! Он просто псих.
        Глаза Ассада блестели, взгляд так и рыскал по сторонам. Это был совсем не тот человек, который готовил мятный чай в подвале. Этому Ассаду было что скрывать.
        - Расскажешь, из-за чего все это, когда будешь в настроении.
        - Да не было ничего! Он живет со мной по соседству. - Ассад улыбнулся, хотя не очень убедительно. - Тебе передали, что я звонил? Ты же знаешь, что твой мобильник совсем сдох?
        Карл кивнул.
        - Как ты узнал, что видел именно Кимми?
        - Какая-то шлюха-наркоманка громко позвала ее по имени.
        - Где она теперь?
        - Не знаю. Уехала на такси.
        - О черт! Ты же поехал за ней?
        - Да, но она свернула за угол и там вышла. Когда я снова увидел эту машину, ее там уже не было. Всего на секунду опоздал.
        Вот так успех в одну секунду сменяется полным провалом.
        - Тот шофер сказал, что получил от нее пятьсот крон. Она запрыгнула в такси и крикнула ему: «Быстро на Гасверкевей. Сдачи не надо».
        Пятьсот крон за пятьсот метров! Отчаянный поступок.
        - Я, конечно, искал ее. Заходил в магазины, спрашивал, не заметили ли они кого-нибудь. Звонил в парадные.
        - Ты взял номер таксиста?
        - Да.
        - Вызови его для допроса. Тут что-то нечисто.
        Ассад кивнул и передал Карлу листок:
        - Я знаю имя и адрес той шлюхи-наркоманки. Взял в полицейском отделении. Тина Карлсен, снимает комнату на улице Гаммель Конгевей.
        - Молодец, Ассад! Но каким образом тебе удалось узнать это все у полицейских? Кем ты представился?
        - Я показал им удостоверение личности от полицейского управления.
        - Оно не дает тебе права получать сведения. Ты вольнонаемный.
        - Но все-таки получил. Было бы хорошо, если бы мне дали полицейский жетон, как у тебя, Карл, раз ты посылаешь меня на задания.
        - Прости, но это невозможно. - Карл покачал головой. - Ты сказал, что в отделении эту женщину знают. Ее задерживали?
        - А как же! Много раз! Она им уже вот как надоела - вечно тут шатается и попрошайничает у главного входа.

        Карл остановился, глядя на большое здание, прилегающее к театральному пассажу. На первых четырех этажах бесчисленные комнаты анфиладами, на самом верху - мансарды. Нетрудно догадаться, где снимает комнату Тина Карлсен.
        Дверь на шестом этаже отворил мужчина с грубым лицом, в изношенном синем халате:
        - Тина Карлсен, говоришь? Смотри сам, где она.
        Он проводил Карла через площадку в коридор, в который выходило пять-шесть дверей, и, почесывая седоватую бороду, ткнул в сторону одной:
        - Не очень-то приятно, что сюда ходит полиция. Что она натворила?
        Карл прищурился и окинул его неприветливым взглядом. Наверняка мужик зарабатывает большие деньги на сдаче своих дрянных комнатушек, а ему еще, видишь ли, неприятно!
        - Она важный свидетель по одному громкому делу. Так что попрошу вас оказывать ей всяческую поддержку. Понятно?
        Мужчина перестал чесать в бороде. Понял ли он? Да он вообще не имеет представления, о чем речь! Ну и ладно. Лишь бы подействовало!
        Стучаться им пришлось очень долго, но наконец Тина все же открыла. Вид у нее был совершенно убитый.
        В комнате висела та пронзительная вонь, какая бывает, когда подолгу не чистят клетки домашних питомцев. Карл еще слишком хорошо помнил тот период в жизни своего пасынка, когда на его письменном столе днем и ночью спаривались золотистые хомячки. Карл не успел оглянуться, как их количество учетверилось, и эта тенденция получила бы дальнейшее развитие, если бы Йеспер не утратил к ним интерес и животные не начали поедать друг друга. На протяжении нескольких месяцев в доме держалась стойкая вонь, пока Карл не сбыл зверюшек с рук, подарив их дому престарелых.
        - У тебя тут, я вижу, крыса, - сказал Карл, наклоняясь к противной твари.
        - Его зовут Лассо, и он совсем ручной. Хочешь, я выну его из клетки и дам тебе подержать?
        Карл попытался улыбнуться. Подержать? Эту мини-свинушку с голым хвостом? Уж лучше съесть порцию его корма!
        И тут он решил показать свой жетон.
        Тина взглянула без всякого интереса, однако проковыляла к столу и быстрым жестом, свидетельствующим о многолетнем навыке, прикрыла газеткой шприц и кусочек серебряной фольги. Конечно же героин.
        - Говорят, ты знакома с Кимми?
        Если бы ее застали с иголкой в вене, или схватили за руку на магазинной краже, или поймали за обслуживанием клиента на виду у всей улицы, Тина бы и бровью не повела. Но от этого вопроса она так и вздрогнула.
        Карл отошел к окну - из мансарды видны были облетевшие деревья вокруг озера Святого Йоргена. Это надо же, как наркоманке повезло с видом из окна!
        - Она из твоих лучших подруг, Тина? Говорят, вы с ней очень близки.
        Высунувшись через подоконник, он посмотрел на прогулочные дорожки вокруг озера. Нормальная девушка, живи она здесь, наверняка несколько раз в неделю делала бы там пробежку - и сейчас кто-то бегал вдоль берега.
        Затем Карл перевел взгляд вниз на Гаммель Конгевей. На автобусной остановке стоял человек в светлом пальто и, задрав голову, разглядывал дом. За свою многолетнюю службу Карлу уже доводилось сталкиваться с этим человеком. Его звали Финн Ольбек. В свое время эта тощая тень шастала в участок на Антонигаде, чтобы бесплатно выведать у Карла и его сослуживцев какую-нибудь полезную информацию для своей маленькой детективной конторы. В последний раз Карл видел Ольбека лет пять назад, и прошедшее время не сделало его лучше.
        - Тебе знаком вон тот тип внизу в светлом пальто? - спросил Карл. - Ты его раньше видела?
        Тина подошла к окну и, глубоко вздохнув, попыталась сфокусировать взгляд на стоящем там человеке.
        - Видела какого-то в таком пальто на Центральном вокзале. А кто это?
        Отходя от окна, она споткнулась о журнальный столик, и Карлу пришлось ее поддержать.
        - Я не знаю, можно ли с тобой говорить, - прогнусавила она. - Что такое натворила Кимми?
        Он отвел Тину к кровати, и она хлопнулась на тощий матрас.
        «Ладно, попробуем другой подход», - подумал Карл и огляделся в комнате.
        В безликой десятиметровой каморке почти ничего не было, кроме клетки с крысой и разбросанного по углам тряпья. Пачки пластиковых пакетов от «Ирмы», кровать с грубым шерстяным одеялом, умывальник с грязной мыльницей и старый холодильник, очень замызганное полотенце да кучка заколок. А еще голые стены и пустой подоконник.
        - Тебе хочется отрастить волосы, да? - Карл сверху посмотрел на сидящую Тину. - По-моему, тебе это очень пойдет.
        Она инстинктивно поднесла руку к затылку. Значит, он правильно понял, зачем тут заколки.
        - Но тебе идет и до плеч, как сейчас. У тебя красивые волосы, Тина.
        Она не улыбнулась, но в глазах ее на миг блеснула радость.
        - Я бы с удовольствием подержал крысу, но у меня аллергия на грызунов. Очень жаль, но я даже собственную кошку не могу держать на коленях.
        После этого Тину можно было брать голыми руками.
        - Я люблю эту крыску. Ее зовут Лассо. - Она улыбнулась, хотя улыбку ее уже нельзя было назвать белозубой. - Иногда я зову ее Кимми, но ей я этого не рассказывала. Это из-за крыски меня прозвали Тиной Крысятницей. Но мне даже приятно.
        Карл так не думал, но сочувственно кивнул.
        - Послушай, Тина, Кимми ничего не натворила. Мы просто разыскиваем ее, потому что одному человеку нужно с ней встретиться.
        - Понимаешь, я не знаю, где она живет. - На лице Тины отразилось сомнение. - Но ты скажи мне, как тебя зовут, и я, когда встречу ее, передам что надо.
        Карл снова кивнул. За годы противостояния с властями Тина научилась осторожности и не забывает о ней даже в наркотическом опьянении. Достойно восхищения и в то же время сильно мешает делу. Если она все расскажет Кимми, та может окончательно скрыться. Ушла же она от Ассада.
        - Вот что, Тина. Скажу тебе откровенно: отец Кимми серьезно болен, а если она узнает, что ее разыскивает полиция, то едва ли решится на встречу. Не могла бы ты просто сказать ей, чтобы позвонила по этому номеру? Не надо говорить про болезнь и полицию. Просто попроси ее позвонить.
        Он написал в блокноте свой номер и вручил листок Тине.
        - А если она спросит, кто это такой?
        - Скажи просто, что ты не знаешь, но что у меня для нее приятная новость.
        Веки Тины медленно опустились. Руки расслабленно лежали на коленях.
        - Тина, ты меня слышишь?
        - Я все сделаю. - Она кивнула, не открывая глаз.
        - Это хорошо. Я очень рад, что ты согласилась помочь. А теперь мне пора идти. Я знаю, что на вокзале за Кимми следил какой-то человек. Ты знаешь, кто это был?
        Она взглянула на него, не поднимая головы:
        - Просто какой-то тип. Он спросил меня, знаю ли я Кимми. Наверное, тоже хотел, чтобы она позвонила отцу.

        Спустившись на Гаммель Конгевей, Карл подошел сзади к Ольбеку и крепко схватил за плечо:
        - Что ты тут делаешь, старина? Давно не видались, верно?
        Глаза Ольбека выражали все, что угодно, но только не радость от нежданной встречи.
        - Жду автобуса, - сказал он, отворачиваясь.
        - Понятно.
        Карл немного постоял, наблюдая за Ольбеком. Странная реакция! Почему он солгал? Почему было прямо не сказать: «Я на работе. Веду слежку». Ведь им обоим известно, какая у него работа. Его ни в чем не обвиняют, и он не обязан говорить, кто его нанял.
        Однако же Ольбек себя выдал, тут не было никаких сомнений. Он прекрасно понимает, что столкнулся с Карлом на узкой дорожке. Автобуса он ждет! Надо же быть таким идиотом!
        - Ты много где бываешь по работе, так ведь? - сказал Карл. - А в Аллерёд тебя, случайно, не заносило? И не ты ли запачкал мне фотографию? Что скажешь?
        Ольбек обернулся и спокойно посмотрел Карлу в лицо. Этого типа хоть бей, хоть пинай - реакции никакой. Карл знал одного парня, у которого от рождения были недоразвитые лобные доли, так тот вообще не способен был разозлиться. Если душевные волнения и стресс связаны с одной и той же частью мозга, то у Ольбека эта часть отсутствовала.
        Карл попробовал снова - попытка не пытка!
        - Ольбек, и что ты тут делаешь? Может, скажешь? Разве ты не должен быть сейчас в Аллерёде и рисовать свастики над моей кроватью? Ведь мы с тобой сейчас занимаемся очень близкими делами. Разве нет?
        Выражение на лице Ольбека было далеко не любезным.
        - А ты все тот же старый хрен, ничуть не изменился! - не слишком любезно буркнул он. - Да, Мёрк? Я не понимаю, о чем ты говоришь.
        - Тогда чего же ты тут стоишь, уставясь на окна шестого этажа? Надеешься увидеть, как Кимми Лассен заглянет на огонек к Тине Карлсен? Ведь это же ты шатаешься на Центральном вокзале, расспрашивая о ней людей, так, приятель? - Карл еще ближе надвинулся на Ольбека. - Сегодня ты выяснил, что Тина Карлсен с шестого этажа связана с Кимми. Я прав?
        - Я не знаю, о ком ты говоришь. - На тощем лице Ольбека заходили желваки. - Я стою здесь, потому что одна пара захотела узнать, что их сын делает у мунистов[8] со второго этажа.
        Карл кивнул. Ольбек - скользкий тип, ему не сложно при необходимости состряпать подходящую легенду.
        - Хотелось бы посмотреть на твои рабочие записи по этому делу. Не в том ли причина, что кто-то из твоих работодателей очень хочет найти Кимми? Я так думаю, не знаю почему. Расскажешь добровольно, или мне затребовать твои документы?
        - Можешь забирать, что хочешь. Только не забудь получить судебный ордер.
        - Ольбек, старина! - Тут Карл так ловко двинул сыщика кулаком по спине, что лопатки у того стукнулись одна о другую. - Уж будь любезен, скажи своим работодателям, что чем больше они будут тревожить меня в частной жизни, тем настойчивей я буду ими интересоваться. Ты понял?
        - Я понял… Мёрк… у тебя мозги закисли… - с трудом выговорил Ольбек, едва удерживаясь от того, чтобы в открытую хватать воздух ртом. - Отвяжись от меня!
        Карл снова кивнул. Как жаль, что ему достался под начало самый маленький следовательский отдел в стране! Будь у него побольше людей, он был приставил к Финну Ольбеку круглосуточное наружное наблюдение: проследить за тощим привидением было бы очень полезно. Но кто будет этим заниматься? Роза?
        - Жди от нас весточку, - сказал Карл и свернул на улицу Водроффсвей.
        Скрывшись из виду, он припустил во весь дух по поперечной улице, сделал круг, обогнул здание страховой компании «Кодан» и вышел снова на Гаммель Конгевей со стороны Вернедамсвей. Очутившись на другой стороне улицы, Карл успел увидеть, как Ольбек, стоя на берегу озера, разговаривает по мобильнику.
        Возможно, его трудно вывести из себя, но вид у него был невеселый.

        18

        За годы работы биржевым аналитиком Ульрик обогатил нескольких инвесторов больше, чем кто бы то ни было из его коллег. Но в данной сфере деятельности богатство не создавалось благодаря случайной удаче - ключом к успеху была информация.
        Не нашлось бы такой отрасли, в которой он не завел бы связей, или такого концерна СМИ, в котором он не имел бы своих посредников. Ульрик действовал уверенно и осторожно; перед тем как оценить рентабельность акций отдельных предприятий, котирующихся на бирже, тщательно изучал их, используя все возможные для этого средства. Иногда он достигал таких результатов, что предприятия просили его забыть все полученные сведения. Ему было известно все о людях, которые совершили неудачную биржевую сделку или нуждались в финансовой помощи. В странах победнее это сделало бы Ульрика крайне опасным: там многие предпочли бы видеть столь осведомленного человека с перерезанным горлом. Но в милой Дании заведен мудрый порядок: если у тебя на кого-то что-то есть, то и у них есть что-то не менее компрометирующее на тебя, и если ты выдашь чужие грехи, они тут же, будто зараза, прилипнут к тебе. Благодаря этому практичному и полезному принципу все покрывали друг друга, даже тех, кого поймали за руку при попытке залезть в чужой кошелек.
        Никому ведь не захочется в тюрьму на семь лет за инсайдерскую сделку! И никто не станет рубить сук, на котором сидит.
        И среди этих сучьев на медленно разрастающемся денежном дереве Ульрик сплел настоящую паутину. Или, точнее сказать, сеть: это чудное понятие работает нужным образом только тогда, когда небольшое количество пауков имеет возможность тянуть соки из огромного количества попавших в нее мух. Улов Ульрика был особенно хорош. Люди, о которых пишут. Люди, которых уважают. Самые сливки. Сплошь такие, кто оторвался от своего фундамента и теперь вращался на самом верху, где не приходится делить место под солнцем со всякой шушерой.
        Это были те люди, с которыми отправляешься на охоту или рука об руку входишь в театральную ложу. Те, кто понимает правила игры и является в полном смысле своим человеком.
        С этой точки зрения Ульрик был важным звеном в группе выпускников элитной школы. Он был общителен, знаком со всеми, а за ним стояли друзья детства Дитлев Прам и Торстен Флорин. Они были сильной, но и весьма разнородной командой, и всех троих приглашали на все стоящие мероприятия, какие только происходили в городе.
        В этот вечер они начали свои развлечения с приема в центре города, в галерее, у которой были связи как с театральным миром, так и с королевским домом, а затем очутились среди парадных мундиров, медалей и рыцарских крестов на роскошном суаре; здесь произносились заранее подготовленные речи, написанные секретарями, которых сюда не позвали, в промежутках струнный квартет пытался приобщить собравшихся к творчеству Брамса, а шампанское и самовосхваления лились рекой.
        - Ульрик, правда ли, что я слышал? - спросил министр, чьи затуманенные алкоголем глаза пытались оценить расстояние до бокала. - Правда ли, что нынче летом Торстен на охоте убил из арбалета несколько лошадей? Вот так взял и застрелил в чистом поле?
        При этом он пытался допить остатки вина, задержавшиеся на дне слишком высокого бокала.
        - Знаешь, не надо верить всему, что говорят. - Ульрик подсобил ему в этом трудном деле, поддержав бокал. - Кстати, а почему ты не хочешь поохотиться с нами? Сам будешь знать, что там происходит.
        Министр кивнул: именно этого ему и хотелось. Ульрик это понимал и тоже был доволен: вот и еще одна жирная мушка попалась в его сеть!
        Соседка по столу давно уже пыталась поймать его взгляд; Ульрик обернулся к ней.
        - Ты сегодня очень красива, Исабель, - сказал он, дотрагиваясь до ее руки.
        Через час она узнает, во что ввязалась по своей воле.
        Он действовал по заданию Дитлева. Намеченная добыча не всегда попадалась на крючок, но на этот раз все складывалось удачно. Исабель сделает так, как они скажут. Она, судя по всему, готова на многое. Конечно, дело не обойдется без хныканья, но застарелая скука и неудовлетворенность сыграют им на руку. Возможно, приемы Торстена понравятся ей еще меньше, чем прочих, но уже были примеры того, что именно Торстен подчинял жертву. Из них троих он лучше всех разбирался в женской чувственности. Во всяком случае, после всего она будет молчать. Насилие - насилием, но с какой стати ей терять доступ к миллионам своего мужа-импотента?
        Ульрик погладил ее руку выше запястья и провел ладонью по гладкому шелковому рукаву. Ему нравилась эта прохладная материя, которую в основном носят женщины с горячей кровью. Потом кивнул Дитлеву, сидевшему наискосок от него за другим столиком. Это был условленный сигнал, но какой-то человек склонился к уху Дитлева и что-то нашептывал. Дитлев застыл с кусочком семги на вилке, не замечая ничего вокруг. Взгляд его был обращен в пустоту, морщины на лбу уползли вверх. Выражение лица говорило само за себя.
        Извинившись, Ульрик встал и, проходя мимо столика Торстена, похлопал его по плечу.
        Женщине придется подождать до следующего раза.
        Было слышно, как где-то сзади Торстен извиняется перед своей дамой. Затем он поцелует ей ручку - что естественно для подобного человека. Мужчина, одевающий дам, наверняка должен лучше всех знать, как их раздевать.
        В фойе все трое встретились.
        - Кто это был, с кем ты разговаривал? - спросил Ульрик.
        Дитлев потянулся к своей бабочке. Он все еще не оправился от услышанного.
        - Один из моих людей в «Каракасе». Пришел предупредить: Франк Хельмонд рассказал нескольким сиделкам, что это мы с тобой его отделали.
        Такого рода неурядицы больше всего злили Ульрика. Где же заверения Дитлева, что ситуация под контролем? Ведь Тельма же обещала, что они с Хельмондом будут молчать, если развод и пластическая операция пройдут гладко!
        - Вот дерьмо! - выругался Торстен.
        Дитлев посмотрел на них по очереди:
        - Хельмонд тогда еще не отошел от наркоза, никто не будет вслушиваться в его бред. - Он посмотрел себе под ноги. - Все уладится. Но есть еще одно. Моему человеку звонил Ольбек. Вы ведь тоже выключили свои мобильники?
        Он протянул им записку, и Торстен прочитал ее, заглядывая через плечо Ульрика.
        - Не понимаю, - сказал Ульрик. - Что это значит?
        - Ульрик, где сегодня твои мозги? - Торстен кинул на него пренебрежительный взгляд, и тот разозлился.
        - Там где-то поблизости показалась Кимми, - поспешно вставил Дитлев, стремясь предотвратить вспышку. - Ты этого еще не знаешь, Торстен, но ее сегодня видели на Центральном вокзале. Один из людей Ольбека слышал, как какая-то наркоманка окликнула ее по имени. Он увидел ее только со спины, но в тот день она уже перед ним мелькала. Была дорого одета и хорошо выглядела. Час или полтора она просидела за столиком кафе. Он тогда подумал, что женщина просто ждет поезда. Она даже прошла мимо них очень близко, когда он давал задание своим людям.
        - Черт побери! - воскликнул Торстен.
        Теперь ей наверняка известно, что они за нею следят. Это же Кимми!
        - Она снова скроется из вида, - сказал Ульрик.
        Это понимали все трое.
        Лисья мордочка Торстена стала еще острее:
        - Ольбек знает, где живет наркоманка?
        Дитлев кивнул.
        - Он ведь займется ею, не так ли?
        - Да, конечно. Вопрос только в том, не опоздал ли он. У нее уже побывала полиция.
        Ульрик помассировал себе шею. Конечно же, Дитлев прав.
        - Я только не понял, что сказано в конце. Надо ли это понимать, что полиции известно, где находится Кимми?
        Дитлев помотал головой:
        - Ольбек знает этого полицейского как облупленного. Если бы он выяснил что-то стоящее, то сразу забрал бы наркоманку в управление. Конечно, он может сделать это и позднее, надо иметь в виду такую возможность. Постарайся лучше вникнуть в верхнюю строчку, Ульрик. Как ты ее понял?
        - Что Карл Мёрк взял нас на мушку. Но это мы уже давно знаем.
        - Прочти еще раз. Ольбек пишет: «Мёрк увидел меня. Он следит за нами».
        - Ну, так в чем проблема?
        - В том, что теперь он связал и Ольбека, и нас, и Кимми, и старое дело в одно целое. Почему, Ульрик? Откуда он знает что-то об Ольбеке? Что ты такое натворил, чего мы не знаем? Вчера ты разговаривал с Ольбеком. Что ты ему сказал?
        - Да ничего особенного. Чтобы он припугнул полицейского - как всегда, если кто-то нам перебегает дорогу.
        - Ну и дурак же ты! - вырвалось у Торстена.
        - А когда ты собирался ввести нас в курс дела?
        Ульрик взглянул на Дитлева. После нападения на Франка Хельмонда его не оставляла эйфория; на следующий день он вышел на работу с чувством собственного всесилия. Зрелище напуганного до смерти, окровавленного Хельмонда было для него как глоток живой воды. Дела складывались отлично, помехи устранялись сами собой. Ему ли бояться жалкого полицейского, сующего нос в чужие дела?
        - Я только велел Ольбеку немножко надавить, - сказал Ульрик. - Подкинуть предостерегающий знак в такое место, где это произведет нужное впечатление.
        Торстен отвернулся от них, устремив взгляд на мраморную лестницу в конце фойе. Но и спина ясно выражала чувства, обуревающие его в данный момент.
        Ульрик откашлялся и рассказал, что произошло. Ничего особенного: парочка телефонных звонков и фотография, заляпанная цыплячьей кровью. Так, шутки в стиле магии вуду. И тут оба приятеля повернулись и посмотрели на него.
        - Позови Висбю, Ульрик! - приказал Дитлев.
        - А он здесь?
        - Полдепартамента здесь. И на что ты рассчитывал?

        Господин Висбю был заведующим секцией Министерства юстиции и давно стремился к более высокой должности. Несмотря на соответствующую квалификацию, на должность начальника департамента или судьи высшей инстанции он рассчитывать не мог и всеми правдами и неправдами стремился подыскать себе другое теплое местечко, прежде чем его настигнет старость и расплата за былые грехи.
        Однажды на охоте он договорился с Дитлевом, что за определенные услуги тот предоставит ему место своего адвоката: Бент Крум в скором времени собирался на покой, чтобы безраздельно посвятить себя радостям винопития и ничегонеделания. Конечно, на этой должности не найдешь славы и почета, зато здесь очень короткий рабочий день и необычайно высокое жалованье.
        Выбор оказался удачным: Висбю уже не раз сослужил им хорошую службу.
        - Нам еще раз понадобится твоя помощь, - сказал Дитлев, когда Ульрик привел упомянутого господина.
        - Прямо сейчас? - Тот принялся озираться, словно у люстры на потолке могут быть глаза, а у стен уши.
        - Карл Мёрк по-прежнему занимается этим расследованием. Его надо остановить, понимаешь? - Дитлев потрогал свой галстук с рисунком в виде ракушек, символ частной школы, блуждая взглядом по холлу.
        - Что мог, я сделал. - Висбю покачал головой. - Я не могу писать директивы от чужого имени, не привлекая внимания министра юстиции, который сразу начнет копать. Пока что это еще может сойти за случайную оплошность.
        - Тебе непременно надо действовать через директора полиции?
        - Косвенно, да. - Висбю кивнул. - В этом деле я больше ничем не могу помочь.
        - Ты понимаешь, что ты сейчас сказал? - спросил Дитлев.
        Висбю поджал губы. По лицу его Дитлев ясно видел, что он уже полностью спланировал свою жизнь. Жена ожидала каких-то изменений дома, хотела больше свободного времени, путешествий - того, о чем мечтают все.
        - Возможно, удастся отстранить Мёрка, - сказал Висбю. - Хотя бы на некоторое время. Это будет нелегко после дела Мереты Люнггор. Но всего год назад у него случился большой прокол в связи с перестрелкой на Амагере, и что-то подобное может ведь повториться. По крайней мере, на бумаге. Я этим займусь.
        - Я могу заставить Ольбека подать на него жалобу за нападение на улице, - сказал Дитлев. - Это сойдет?
        Заведующий секцией кивнул:
        - Нападение? Это неплохо! Но нужны свидетели.

        19
        - Маркус, я почти уверен, что в доме у меня позавчера побывал Ольбек, - сказал Карл. - Нужен ордер для проверки его повременных записей. Кто этим займется, ты или я?
        Склонив голову, начальник отдела убийств продолжал смотреть на лежавшие перед ним фотографии. У женщины, убитой на Канникестреде, вид был совершенно жуткий: лицо синее от кровоподтеков, глаза заплыли.
        - Я правильно догадываюсь, что это связано с твоим расследованием убийства в Рёрвиге?
        - Просто хочу узнать, кто нанял Ольбека, вот и все.
        - Ты больше не расследуешь это дело. Мы же об этом тебе говорили.
        С каких это пор старый черт стал говорить о себе «мы», будто самодержец? Карл набрал побольше воздуха:
        - Потому-то я к тебе и пришел. А вдруг выяснится, что заказчиками Ольбека были люди, которые проходили как подозреваемые в деле о рёрвигском убийстве? Неужели это для тебя не имеет значения?
        Маркус положил на стол бифокальные очки:
        - Во-первых, Карл, ты будешь делать то, что сказала директор полиции. По этому делу вынесено решение суда, наверху оно не считается заслуживающим внимания. Во-вторых, не разыгрывай передо мной дурачка! Неужели ты думаешь, что такие люди, как Прам, Флорин и этот биржевой аналитик, могли дать Ольбеку такое дурацкое задание? Если - я еще раз подчеркиваю - если это вообще были они. Оставь же меня наконец в покое! Через пару часов я встречаюсь с директором полиции.
        - Мне казалось, ты встречался с ней вчера?
        - Да, вчера и сегодня тоже. Все, уходи!
        - Черт возьми, Карл! - крикнул из своего кабинета Ассад. - Иди скорей, посмотри!
        Карл поднялся со стула. Ассад вернулся с вокзала таким же, каким все привыкли его видеть, но у Карла так и стоял перед глазами тот холодный взгляд, каким смотрел на Ассада мужчина, с которым сириец почти подрался. В этом взгляде светилась застарелая ненависть. И это, мол, пустяки, ничего особенного? Карл в этом сильно сомневался.
        Переступая через наполовину собранные столы, лежавшие поперек коридора, словно туши мертвых китов, он направился к Ассаду. Надо сказать Розе, что пора бы их отсюда убрать. А то придет кто-нибудь сверху, споткнется и разобьет нос, а Карлу отвечать.
        - Ну, что там такое?
        - Карл, у нас есть картинка. - Ассад встретил его сияющей улыбкой. - Просто есть картинка.
        - Какая картинка? Что на ней?
        Ассад нажал на клавишу, и на экране появилось изображение. Не очень четко, не анфас, но это была Кимми Лассен. Карл тотчас же узнал ее по старым фотографиям, хотя за прошедшее время она изменилась. В кадре промелькнула женщина примерно сорока лет с характерным профилем - прямой нос с чуть приподнятым кончиком, пухлая нижняя губа, впалые щеки и тонкие морщинки, заметные под макияжем. Она все еще была привлекательна, хотя и потрепана жизнью. Зная возрастные изменения, теперь можно будет обработать имеющиеся снимки и получить хорошие изображения Кимми, какой она стала сейчас.
        Не хватало только приемлемого обоснования, чтобы объявить розыск. Может быть, кто-то из родственников подаст заявление? Надо попробовать.
        - У меня был тогда новый мобильник, и я не знал, получилось ли видео. Вчера я просто нажал кнопку, когда она от меня убегала. Рефлекс, понимаешь! Вечером пытался получить на экране изображение, но что-то не вышло.
        Пытался получить! Он и это умеет?
        - Ну, Карл, что скажешь? Разве это не здорово?
        - Роза! - крикнул Карл в сторону коридора.
        - Ее тут нет. Отправилась на Вингерслев-алле.
        - Вингерслев-алле? - Карл недоуменно потряс головой. - Какого черта?
        - Разве ты не велел ей поискать газетные заметки о Кимми?
        Карл взглянул на фотографии в рамочках, с которых уныло смотрели престарелые тетушки Ассада. Скоро он сам станет таким же.
        - Когда вернется, дай ей эту картинку, чтобы она с ее помощью обработала старые снимки. Хорошо, что ты снял Кимми. Замечательная работа! - Карл похлопал помощника по плечу, надеясь, что тот в ответ не станет угощать его фисташковым печеньем. - Через полчаса у нас назначена встреча в тюрьме во Вридслёселилле. Поехали, что ли?

        На Эгон-Ольсенсвей, как теперь называлась старая Тюремная улица, Карл заметил, что его товарищ чувствует себя явно не в своей тарелке. Не то чтобы Ассад помрачнел или был недоволен, нет, он только притих и не сводил напряженного взгляда с башен у входа, будто боялся, что они рухнут и раздавят его.
        Карл ничего подобного не испытывал. Для него тюрьма Вридслёселилле была чем-то вроде надежного хранилища для самых отъявленных негодяев в стране. Там почти двести пятьдесят заключенных; если сложить их сроки, получится две тысячи человеко-лет. Просто ужас, сколько времени и жизненных сил переводится впустую, но при этом большинство сидельцев попали сюда вполне заслуженно. Таково было его твердое убеждение.
        Войдя в ворота, Ассад не произнес ни единого слова. Вдобавок он вывернул карманы, не дожидаясь, когда его об этом попросят, и все указания выполнял машинально. Очевидно, знал процедуру.
        - Нам сюда, направо, - сказал Карл, когда они выполнили все формальности, и показал на здание в глубине двора с белой табличкой «Для посещений».
        Здесь их уже ожидал Бьярне Тёгерсен, вероятно до зубов вооружившись отговорками. Через два-три года он выйдет на свободу, и проблемы ему не нужны.
        Выглядел Бьярне лучше, чем ожидал Карл. Одиннадцать лет тюрьмы неизбежно оставляют отметины - горькие складки у рта, мутный взор; глубоко засевшее понимание, что никому ты не нужен, в конце концов сказывается на внешности. Но тут перед ними сидел человек с ясными веселыми глазами. Худой, конечно, и настороженный, но притом на удивление жизнерадостный.
        Он встал и протянул Карлу руку. Никаких вопросов: очевидно, кто-то предупредил его, о чем пойдет речь. Такие вещи Карл сразу чувствовал.
        - Карл Мёрк, вице-комиссар полиции, - тем не менее представился он.
        - Мое время стоит десять крон в час, - с кривой улыбкой ответил заключенный. - Надеюсь, у вас что-то важное.
        С Ассадом он не поздоровался, но сириец и сам к этому не рвался и молча уселся верхом на стул поодаль от собеседников.
        - Работаешь в мастерской? - Карл взглянул на часы. Без четверти одиннадцать - действительно, рабочее время.
        - О чем будем разговаривать? - спросил Тёгерсен, чуть медленнее, чем нужно, опускаясь на стул. Еще один знакомый сигнал! Все-таки он немного нервничает. Это хорошо. - Я мало общаюсь с другими заключенными, поэтому не могу дать никакой информации, если вы за этим. А вообще-то было бы совсем неплохо заключить маленькую сделку, чтобы поскорее отсюда выбраться. - Он быстро улыбнулся, пытаясь разобраться, что таится за молчанием Карла.
        - Бьярне, двадцать один год тому назад ты убил двух человек, парня и девушку. Ты сам признался, так что эту сторону дела мы не будем обсуждать, но я сейчас веду розыск пропавшего человека, и будет хорошо, если ты согласишься мне кое-что о нем рассказать.
        Бьярне кивнул и приподнял брови, изображая смесь удивления и готовности помочь.
        - Я говорю о Кимми. У вас с ней ведь были очень дружеские отношения, как я слыхал.
        - Все верно. Мы с ней вместе учились в школе-пансионе и на какое-то время даже очень сблизились. - Бьярне улыбнулся. - Чертовски хорошенькая дамочка.
        После одиннадцати лет без секса он сказал бы так о любой женщине. По словам надзирателя, за все годы никто ни разу не навестил Бьярне. Карл и Ассад были первыми его посетителями за одиннадцать лет.
        - Давай начнем с самого начала. Не против?
        Бьярне пожал плечами и опустил глаза. Разумеется, он был против.
        - Почему Кимми выгнали из школы? Ты помнишь?
        Бьярне запрокинул голову и уставился в потолок:
        - Вроде бы у нее что-то там было с одним из учителей. А это запрещено.
        - Что случилось с ней после этого?
        - Ну, годик она пожила в Нэстведе, снимала квартиру. Работала в гриль-баре. - Он хохотнул. - Ее старики тогда ничего об этом не знали. Думали, что она по-прежнему в школе. Ну а потом все открылось.
        - Ее отправили доучиваться в Швейцарию?
        - Да. Она провела там четыре или пять лет. Сначала тоже в школе-пансионе, потом в университете. Как там его? - Он потряс головой. - Напрочь забыл! Но она училась на ветеринара, это точно. Ах да! В Берне. В Бернском университете.
        - Значит, она знала французский?
        - Нет, немецкий. Она говорила, там преподают по-немецки.
        - Она закончила курс?
        - Нет. Ей пришлось оттуда уйти, не знаю почему.
        Карл кинул взгляд на Ассада. Тот делал записи в блокноте.
        - А потом? Где она жила после?
        - Вернулась домой. Некоторое время жила в Ордрупе у родителей, то есть у отца с мачехой. А потом переехала ко мне.
        - Нам известно, что некоторое время она работала в зоомагазине. Немного странно для ветеринара из швейцарского университета.
        - Но она же не доучилась.
        - А ты на что жил?
        - Я работал у отца в лесоторговой фирме. Все это есть в полицейском отчете, вы же знаете.
        - Кажется, там еще говорилось, что в девяносто пятом году фирма перешла к тебе по наследству, а затем вскоре случился пожар. После этого ты числился безработным, так?
        - Это полная чушь! - вскинулся Бьярне. Оказывается, он способен по-настоящему обижаться. Как говаривал старый коллега Карла Курт Йенсен, ныне просиживающий штаны в фолькетинге: «У нелюбимого дитяти много разных выражений лица». - Меня никогда не обвиняли в этом пожаре. Да и что бы я от этого выиграл? Предприятие не было застраховано.
        «Вот тебе и раз!» - подумал Карл. Надо было выяснить это заранее.
        Он помолчал, глядя на стены, которые слышали тысячи отговорок и лживых заверений. В этом помещении он бывал сотни раз.
        - Какие у нее были отношения с родителями? Тебе это известно?
        Бьярне Тёгерсен потянулся, заметно успокоившись. Когда речь шла не о нем, разговор становился чем-то вроде светской беседы и он чувствовал себя в безопасности.
        - Черта с два! Ее старики - просто парочка сволочей. Отец, по-моему, вообще не бывал дома. А баба, на которой он женился, была вообще отпетая дрянь.
        - В каком смысле?
        - Ну, понимаешь, такая хищница, которая охотилась за богатым женихом. - Бьярне с удовольствием произнес эти слова, которые не были в ходу в его мире.
        - Они не дружно жили?
        - Да. Кимми рассказывала, они ругались так, что дым коромыслом.
        - Где была Кимми, когда ты убивал тех двоих?
        Неожиданный переход к этой теме поверг заключенного в оцепенение: его взгляд застыл на воротничке Карла. Если бы к телу Бьярне были прикреплены электроды, сейчас зашкалили бы все измерительные приборы.
        Секунду он молчал, словно вообще не собирался отвечать, затем сказал:
        - Она была вместе со всеми в летнем доме Флоринов. Почему ты спросил?
        - Они ничего не заметили, когда ты вернулся? Ведь твоя одежда, наверное, была вся забрызгана кровью.
        Карл тут же пожалел, что задал этот вопрос. Теперь допрос некоторое время будет идти на холостом ходу: Тёгерсен ответит, что сказал друзьям, будто спасал попавшую под машину собаку. Все это, черт побери, есть в отчете.
        - А ей как, здорово понравилось, что ты весь в крови? - раздался вдруг из угла голос Ассада.
        Бьярне Тёгерсен растерянно посмотрел на коротышку. Судя по выражению его лица, вопрос попал в самую точку. Кимми нравилась кровь - и неважно, откуда она взялась. Очень странно для человека, который собирался посвятить свою жизнь лечению зверюшек.
        Карл коротко кивнул Ассаду, тем самым давая и Бьярне понять, что он себя выдал.
        - Здорово понравилось? - повторил Тёгерсен, пытаясь сгладить впечатление. - Мне так не показалось.
        - Но ведь она переехала к тебе, - подхватил Карл. - Это же было в девяносто пятом году, верно, Ассад?
        Тот кивнул из угла.
        - Ну да. В девяносто пятом, двадцать шестого сентября. Мы до этого некоторое время встречались. Симпатичная дамочка, - повторил Бьярне.
        - Почему ты так точно запомнил дату? С тех пор прошло уже много лет.
        - Ну а что с тех пор происходило в моей жизни? - Бьярне развел руками. - Для меня это осталось одним из последних событий на воле.
        - Ах да, конечно. - Карл придал лицу любезное выражение, но тут же строго спросил: - Она забеременела от тебя?
        Тёгерсен поднял взгляд на часы. Его бледное лицо порозовело, и было видно, что свидание показалось ему бесконечно долгим.
        - Я не знаю.
        Карл собрался было вспылить, но удержался: сейчас не время.
        - Не знаешь? Это как? Неужели у нее были другие мужчины в то время, как вы жили вместе?
        - Конечно же нет! - бросил Бьярне, резко отвернувшись.
        - Так все же ты сделал ей ребенка?
        - Она же от меня переехала, так? Откуда мне знать, с кем она потом спала?
        - Выкидыш у нее случился приблизительно на девятнадцатой неделе. Тогда она все еще жила у тебя.
        Тут Бьярне вскочил и развернул стул. В тюрьме все усваивают эти вызывающие манеры: пройтись небрежной походкой по коридору центрального здания, расслабленно помахивать руками, на спортплощадке держать болтающуюся на губе сигарету. И наконец, этот приемчик: выслушивать дальнейшие вопросы, сидя на повернутом стуле, облокотившись на спинку и широко расставив ноги. «Валяй, спрашивай, пока не посинеешь! - говорила эта поза. - Мне до лампочки, все равно ты от меня ничего не добьешься!»
        - Да не все ли равно, кто это был? - спросил Бьярне. - Ребенок-то не родился.
        Он точно знает, кто был несостоявшимся отцом!
        - А потом она исчезла.
        - Ну да. Сбежала из больницы. Вот дура-то.
        - Такой поступок был в ее характере?
        - Мне-то откуда знать? - Бьярне пожал плечами. - До этого же у нее выкидышей вроде не было.
        - Ты ее искал? - вмешался Ассад.
        Бьярне Тёгерсен кинул на него взгляд: не твое, дескать, дело.
        - Искал? - повторил Карл.
        - Мы ведь тогда уже не жили вместе. Нет, не искал.
        - Почему вы разошлись?
        - Ну не сложилось. Не получилось у нас.
        - Она тебе изменяла?
        Тёгерсен снова посмотрел на часы. Прошла всего лишь одна минута.
        - Почему ты думаешь, что это она изменяла? - произнес он и принялся двигать головой, разминая шею.
        Пять минут они обсуждали его отношения с Кимми, но не достигли заметных результатов: Бьярне был скользок как угорь.
        Между тем Ассад постепенно подъезжал все ближе, при каждом вопросе немного сдвигая свой стул, пока не очутился около стола. Тёгерсена это явно нервировало.
        - Как можно заметить, тебе очень повезло на фондовой бирже, - сказал Карл. - Согласно твоей налоговой декларации, ты теперь состоятельный человек.
        Бьярне самодовольно напыжился: на эту тему он поговорил бы гораздо охотнее.
        - Не жалуюсь.
        - От кого ты получил первоначальный капитал?
        - Посмотри в моей налоговой декларации.
        - Я не ношу с собой твои налоговые декларации за последние двенадцать лет, так что, может быть, ты мне все-таки сам расскажешь?
        - Деньги я занял.
        - Отлично! Удачный ход, особенно учитывая то, что ты уже сидел за решеткой. Твои кредиторы и впрямь не боятся риска. Это кто-то из здешних наркобаронов?
        - Я занял у Торстена Флорина.
        «Бинго!» - воскликнул мысленно Карл. Было бы очень интересно взглянуть сейчас, какое лицо у Ассада, но вместо этого он смотрел на Бьярне Тёгерсена.
        - Вот как! Вы так и остались друзьями, несмотря на то что ты стал убийцей и много лет скрывал эту тайну! Совершил мерзкое преступление, в котором в свое время подозревали и Торстена. Вот это действительно настоящий друг! Но может быть, он был у тебя в долгу за какую-то услугу?
        Бьярне Тёгерсен понял, куда клонит Карл, и промолчал.
        - Так ты знаешь толк в акциях? - Подкравшись незаметно, как змея, Ассад уже придвинулся к столу вплотную.
        - Лучше, чем многие. - Тёгерсен пожал плечами.
        - Накопил уже целых пятнадцать миллионов крон, - мечтательно произнес Ассад. - И капиталец продолжает расти. Может, посоветуешь, как это делается? Ты даешь советы?
        - Как ты следишь за рынком, Бьярне? - вступил Карл. - У тебя же довольно ограниченные возможности для связи с миром?
        - Я читаю газеты, посылаю и получаю письма.
        - Так ты, наверное, знаешь стратегию «Купи и сохрани»? Или стратегию ТА-семь? Так, что ли? - спокойно спросил Ассад.
        Карл медленно обернулся лицом к нему. Что это он - на пушку берет или как?
        - Я держу нос по ветру и слежу за акциями KFX.[9] - Тёгерсен быстро улыбнулся. - Тогда уж точно не потеряешь все сразу. У меня выдался удачный период.
        - Знаешь что, Бьярне Тёгерсен? - заявил Ассад. - Поговорил бы ты с моим двоюродным братом. Он начал, имея пятьдесят тысяч крон, и вот уже три года прошло, а у него все те же пятьдесят тысяч. Ему было бы полезно с тобой пообщаться.
        - Думаю, твоему двоюродному брату лучше бросить это дело, - раздраженно буркнул Бьярне и обернулся к Карлу. - Послушайте, разве мы не о Кимми собирались говорить? Какое отношение это имеет к моим биржевым сделкам?
        - Ты прав, но позволь еще один вопрос для моего брата, - настойчиво продолжал Ассад. - Скажи, акции «Грундфос» считаются в KFX хорошими?
        - Да, неплохими.
        - Спасибо за справку. Я-то считал, что «Грундфос» вообще не котируются, но тебе лучше знать.
        «Туше!» - мысленно воскликнул Карл. Ассад же, не скрываясь, ему подмигнул.
        Нетрудно было представить, каково сейчас Бьярне Тёгерсену. Значит, эти деньги за него инвестирует Ульрик Дюббёль-Йенсен. Сам Бьярне Тёгерсен ни черта не смыслит в акциях, но когда он выйдет на свободу, ему будет на что жить. Ты мне, я тебе!
        Больше им, в сущности, ничего и не требовалось знать.
        - У нас есть фотография, которую мы хотели бы тебе показать, - сказал Карл и выложил перед Бьярни вчерашнюю добычу Ассада.
        Фотографию Кимми обработали при помощи фотошопа, и она стала совершенно четкой.
        Тёгерсен глядел на фотографию, а они - на него, ожидая, что он проявит какое-то любопытство. Всегда интересно посмотреть, как после стольких лет выглядит твоя давняя возлюбленная. Однако на такую сильную реакцию они никак не рассчитывали. Этот человек столько времени провел среди самых отпетых преступников Дании, среди потасовок, унижений, угроз, вымогательства, насилия всех видов; пройдя через все это, он выглядит на десять лет моложе своего возраста, однако сейчас побледнел как мертвец. Его взгляд заметался: он то отводил глаза, то снова возвращался к снимку, будто зритель на казни, который и не хочет смотреть, но против воли все равно смотрит. Бьярне переживал страшное внутреннее потрясение, и Карл отдал бы что угодно, чтобы понять суть происходящего.
        - Что-то ты не рад ее видеть, а ведь она совсем неплохо сохранилась, - заметил Карл. - Как по-твоему?
        - Даже удивительно. - Бьярне медленно кивнул и попытался выдавить улыбку, делая вид, что в нем говорит просто печаль. Но это было не так: его кадык ходил ходуном. - Откуда у вас ее фотография, если вы даже не знаете, где она находится?
        Казалось бы, естественный вопрос, но руки у него ужасно тряслись, дыхание прерывалось, глаза блуждали.
        Он испугался. Его реакцией на этот снимок была не радость и не печаль, а страх. При виде Кимми он перепугался до смерти.
        - Тебя просили подняться к начальнику отдела убийств, - сказали Карлу, когда они с Ассадом проходили мимо будки дежурного у входа в полицейское управление. - Директор полиции тоже там.
        Карл направился вверх по лестнице, на ходу подбирая доводы. Уж он сумеет за себя постоять. Кто же не знает директора полиции! Она ведь просто адвокат, продвигающийся к судейской должности!
        - А-га-а-а… - протянула из-за барьера фру Сёренсен, и это едва ли было способно его подбодрить.
        Карл не ответил.
        - Хорошо, что ты пришел! - приветствовал его начальник отдела убийств и пригласил сесть. - Мы как раз тут обсуждали эту историю. Дело выглядит неважно.
        Карл нахмурился и кивнул директору полиции, которая в компании Ларса Бьёрна пила чай. Неплохо они тут устроились.
        - Ты сам знаешь, о чем я, - добавил Маркус Якобсен. - Удивляюсь, что ты мне об этом не сказал при нашей утренней встрече.
        - О чем ты, я не знаю. О моем расследовании двойного убийства в Рёрвиге? Но при моем назначении было оговорено, что я сам буду выбирать себе дела. Так может, позволишь мне самому этим заниматься?
        - Черт возьми, Карл! Будь мужчиной и перестань увиливать! - Ларс Бьёрн приосанился и расправил узкие плечи, стараясь выглядеть посолиднее рядом с импозантной фигурой директрисы. - Мы говорим о Финне Ольбеке, владельце частного агентства «Детекто», которого ты вчера избил на Гаммель Конгевей. Тут у нас заявление его адвоката с изложением обстоятельств дела, можешь сам почитать.
        Избил? Заявление? Карл схватил бумаги и пробежал глазами первую страницу. Что они там затеяли? Черным по белому было сказано, что Карл напал на Ольбека с кулаками. И они тут верят в эту чушь?
        На документе стояла надпись «Сёлунд и Вирклунд». Надо же - бандиты столь высокого полета поддерживают вранье этой мелкой рыбешки!
        Время встречи на остановке было указано правильное, диалог тоже передан более или менее верно, только хлопок ладонью по спине превратился в жестокие удары кулаком по лицу и хватание за одежду. Приложены снимки повреждений. Вид у Ольбека на этих снимках был и впрямь неважный.
        - Эту отбивную заказали Прам, Дюббёль-Йенсен и Флорин! - возмутился Карл. - Говорю вам, они заставили его изобразить избиение, чтобы меня отстранили от дела.
        - Твое право так думать, Мёрк, но мы тем не менее должны на это отреагировать. Ты знаешь порядок и что положено делать, если поступает жалоба на насильственные действия со стороны полиции. - Директор посмотрела на него своим особенным взглядом, который немало помог ей подняться в те сферы, откуда действительно можно было на многое смотреть свысока. Этот взгляд на какое-то время нейтрализовал даже Карла. - Мы не хотим отстранять тебя. Ведь ты раньше как будто никого не избивал? Однако весной ты пережил печальное событие, которое не могло не сказаться на твоей психике. Возможно, эта травма сильнее, чем тебе кажется. Не думай, что мы этого не понимаем.
        Карл многозначительно улыбнулся: она сказала «раньше ты никого не избивал». Хорошо, что она так думает.
        Начальник отдела убийств посмотрел на него задумчивым взглядом:
        - Теперь, конечно, начнется расследование. И пока оно идет, у тебя будет время пройти интенсивный курс психотерапии, чтобы разобраться в том, что ты пережил за последние полгода. Тебе будет разрешено исполнять только чисто административные функции. Можешь приходить и уходить, как обычно, но мы обязаны, о чем я искренне сожалею, потребовать, чтобы ты сдал свой жетон и пистолет.
        Маркус протянул руку. Это означает полное отстранение!
        - Пистолет найдешь в оружейной комнате, - сказал Карл, отдавая жетон.
        Как будто это его остановит! Пора бы им уже это знать. Но может быть, этого они и хотели - чтобы он наломал дров, попался на служебном проступке. Неужели они ищут предлог избавиться от него совсем?
        - С адвокатом Вирклундом мы знакомы, и я передам ему, что ты больше не работаешь над этим делом, - сказала директриса. - Это должно его удовлетворить. Он хорошо знает своего клиента, вполне способного на провокацию, и никто не заинтересован, чтобы это дело дошло до суда. Одновременно это решает еще одну проблему: ты ведь не любишь, когда тебе приказывают, верно? - Она наставила на Карла указательный палец. - Но на этот раз придется подчиниться. И заодно хочу тебе сказать, Мёрк, что я не потерплю больше нарушений субординации. Надеюсь, ты меня понял. Дело закрыто, вынесен приговор суда, до твоего сведения доведено наше пожелание, чтобы ты занялся чем-то другим. Сколько раз тебе нужно повторять, чтобы ты услышал?
        Она кивнула и на секунду отвернулась к окну. Карл ненавидел такие вот заявления. И он бы вовсе не возражал, если бы эти трое сейчас встали и выскочили за окно.
        - А можно ли поинтересоваться, почему это дело непременно потребовалось затормозить? - спросил Карл. - От кого исходит эта директива? От политиков? И на каких основаниях? Насколько я знаю, у нас в стране все равны перед законом, в том числе и те, кого мы подозреваем. Или я что-то не так понял?
        Все трое посмотрели на него строго, как судьи инквизиции.
        В следующий раз они, наверное, бросят его в море, чтобы посмотреть, всплывет он или нет. А если всплывет, то, значит, он антихрист.
        - Карл, никогда не догадаешься, что у меня для тебя есть! - восторженно объявила Роза.
        Карл оглядел коридор: хваленые столы пребывали все в том же полусобранном состоянии.
        - Надеюсь, заявление по собственному желанию, - произнес он сухо и уселся в свое кресло.
        Она захлопала накрашенными ресницами, будто они вдруг стали тяжелее.
        - У меня два стула для твоего кабинета.
        Карл бросил взгляд на другую сторону стола: каким образом на оставшихся десяти квадратных сантиметрах она собирается разместить даже не один, а два стула?
        - С этим пока подождем, - сказал он. - А еще что?
        - А еще у меня две фотографии - одна из «Госсипа», другая из «Ее жизни», - сообщила Роза тем же тоном, но бросила ему на стол копии вырезок более резким движением, чем это принято делать.
        Карл взглянул на них без всякого интереса. Какое они имеют теперь к нему отношение, раз дело у него отобрали? Следовало бы попросить ее убрать все эту ерунду подальше, а затем пойти и отыскать какого-нибудь доброго человека, который наконец собрал бы эти чертовы столы.
        Затем Карл взял со стола копии.
        На одной фотографии Кимми была заснята в детстве. «Ее жизнь» опубликовала очерк о семье Лассен. Заголовок гласил: «Не бывает успеха без надежного домашнего тыла». Текст содержал гимн во славу красавицы жены Вилли К. Лассена, Кассандры Лассен, но фотография говорила другое. Лощеная тридцатипятилетняя пара: отец Кимми в сером костюме с узкими брюками и мачеха с ярким макияжем по моде конца семидесятых. Уверенные, жесткие лица. Стиснутая между ними малютка Кирстен-Мария не имела для них никакого значения, и казалось, что девочка затесалась сюда случайно. Но ей самой нелегко с ними приходилось - это было видно по большим встревоженным глазам.
        А вот на фото из «Госсипа» спустя семнадцать лет она уже имела совершенно другой вид.
        Из подписи следовало, что это январь 1996 года, то есть тот самый год, когда она исчезла. На снимке Кимми в компании приятелей отправилась по кабакам. Похоже, снято на углу перед «Электрическим пристанищем», но с таким же успехом это могло быть и возле «Летних туфелек», а скорее всего, перед кафе «Виктор». Здесь Кимми развеселая - обтягивающие джинсы, на шее боа, сама - пьяная в стельку. С глубоким декольте, несмотря на то что на тротуаре лежит снег. Лицо запечатлено в момент восторженного вопля, а вокруг известные персонажи, в том числе Кристиан Вольф и Дитлев Прам, все в пальто. Мягкий комментарий: «Золотая молодежь отрывается. У нынешнего сочельника появилась своя королева дня. Похоже, Кристиан Вольф, 29 лет, самый завидный холостяк в Дании, наконец нашел себе спутницу».
        - В «Госсипе» все вели себя ужасно любезно, - добавила Роза. - Может, отыщут для нас еще что-нибудь.
        Карл рассеянно кивнул. Если стервятники из «Госсипа» показались ей любезными, значит, она наивна не по годам.
        - В ближайшие два-три дня, Роза, ты закончишь сборку столов, хорошо? Все, что найдешь по этому делу, будешь складывать там, и я сам заберу, когда мне понадобится.
        Судя по выражению ее лица, ее это никак не устраивало.
        - Что там было в кабинете у Якобсена, шеф? - послышалось из-за двери.
        - Что было? Меня отстранили от работы, но велели находиться на рабочем месте. Если вам от меня что-то понадобится, напишите вопрос на листочке и положите на столе около двери. Говорить со мной об этом нельзя, иначе меня просто отправят домой. И еще, Ассад, помоги Розе собрать эти дурацкие столы! - Карл ткнул пальцем в сторону коридора. - И вынь из ушей наушники. Мои сообщения и указания будете получать вот на таких листочках. - Он продемонстрировал свой блокнот для заметок. - Потому что мне, к вашему сведению, можно заниматься только административной деятельностью.
        - Дрянь, а не порядок! - откомментировал Ассад. Более точно это вряд ли можно было выразить.
        - Кроме того, мне еще предписана психотерапия. Так что, возможно, я не все время буду находиться у себя в кабинете. Интересно посмотреть, каких идиотов они напустят на меня в этот раз.
        - А вот сейчас и увидим, - раздался голос из коридора.
        С недобрым предчувствием Карл посмотрел в сторону двери.
        На пороге появилась Мона Ибсен. Как всегда, в самый неподходящий момент!
        - На этот раз, Карл, мы пройдем более длительную процедуру.
        Протиснувшись в кабинет мимо Ассада, она протянула Карлу руку. Рука была теплая, ее не хотелось отпускать.
        Гладкая и без обручального кольца на пальце.

        20

        Как было условлено, Тина положила записку под унылый рекламный щит прокатных автомобилей - под нижний винт черной доски. Когда Кимми ее нашла, буквы уже начали расплываться от сырости. Непривычной к такому делу Тине нелегко было уместить на маленьком листочке так много букв, но Кимми уже привыкла расшифровывать такие произведения искусства:

        Привет! Вчера у меня была полиция - его звали Карл Мёрк - еще на улице тебя тоже ищет один - тот, с Центрального вокзала. Кто он, не знаю, - будь осторожна - увидимся на скамейке. Т. К.

        Кимми перечла это несколько раз и все время останавливалась, как товарный поезд перед шлагбаумом, натыкаясь на букву К. Эта буква врезалась ей в сетчатку и жгла, будто огонь, резала, будто лед. Откуда она здесь?
        Полицейского звали Карл, но его имя пишется через «С». Это неплохая буква, лучше, чем «К», хотя звучат обе одинаково. Карл не представляет опасности.
        Кимми прислонилась к красному «ниссану», который стоял под вывеской чуть не спокон веку. Сообщение Тины вызвало у нее ужасное чувство усталости. Как те демоны, которые хозяйничают в голове, высасывая жизненные силы.
        «Я не уйду из моего дома, - подумала она. - Они меня не заставят».
        Но как знать: вдруг беда уже случилась? Тина же явно говорила с теми людьми, которые ищут Кимми, и теперь они знают все, что знает Тина. Значит, она уже не та Тина Крысятница, которая опасна только для самой себя. Теперь она стала опасна и для Кимми.
        «Надо, чтобы она ни с кем не разговаривала, - подумала Кимми. - Надо будет сказать ей это так, чтобы она поняла».
        Она инстинктивно обернулась и увидела перед собой синюю нейлоновую куртку распространителя бесплатной газеты. А что, если его послали следить за ней?
        Теперь они узнали, где живет Тина. Очевидно, они также знают, что Тина и Кимми общаются. Что мешало им проследить за Тиной, когда та ходила к рекламному щиту, чтобы оставить записку? И прочитать записку?
        Кимми старалась удержать разбегающиеся мысли. Разве они в этом случае не забрали бы записку? Конечно забрали бы! Или нет?
        Она снова посмотрела на распространителя газет. Разве этот темнокожий человек, кое-как зарабатывающий на жизнь, раздавая занятым, спешащим и раздраженным людям кипы газет, не согласится выполнить поручение, чтобы получить лишний грош? Ему же только и надо проследить глазами ее путь по Ингерслевстаде и вдоль железнодорожного полотна! Только переместиться к спуску на станцию «Дюббёльсбро» - лучший наблюдательный пост трудно придумать. Оттуда он точно разглядит, куда она ходит. Отсюда до ее калитки и маленького домика всего метров пятьсот.
        Кимми закусила губу и плотнее укуталась в шерстяное пальто.
        Затем покосилась на распространителя газет и протянула ему пятнадцатитысячную купюру.
        - Вот держи. Теперь ты можешь спокойно идти домой, да?
        Только в старых фильмах можно увидеть черных людей, так выразительно выпучивших глаза, что белки блестят. Он смотрел на Кимми, словно худенькая рука этой женщины протягивала ему все его мечты - взнос за квартиру, маленькую лавочку, билет на родину. Жизнь под палящим солнцем среди других черных людей.
        - Сегодня четверг. Ты позвонишь на работу и скажешь, что придешь только через месяц. Ты понял, что я сказала?

        Туманная мгла спустилась на город, окутала и Энгхавепарк, и саму Кимми, будто пьяный угар. Все вокруг исчезло в белой пелене - сперва высотка в Конгенс Брюгхус, затем дома впереди, купол сцены в конце парка, фонтан. Влажная дымка пахла осенью.
        - Эти люди должны умереть, - произнес голос в голове у Кимми.
        В это утро она открывала тайник в стене и доставала из него гранаты. Глядя на дьявольские приспособления, она ясно видела всю картину. Поодиночке, одного за другим, чтобы оставшиеся тем сильнее испытали чувство страха и раскаяния.
        Она улыбнулась собственным мыслям и засунула ледяные кулачки поглубже в карманы пальто. Они уже ее боятся, это доказано. Теперь эти скоты бросят все силы на то, чтобы ее найти. Они подступали все ближе, несмотря на свою трусость.
        Вдруг она перестала улыбаться. Об этом последнем обстоятельстве она не подумала. Они же трусы! А трусы не станут ждать - они удерут, пока не поздно.
        - Мне надо поймать их всех вместе, - произнесла она вслух. - Надо как-то так устроить, иначе они сбегут. Я придумаю, как это сделать.
        В то же время голоса в голове требовали чего-то другого. Они очень упорные, и с этим ничего не поделаешь. От этого можно сойти с ума.
        Кимми встала с парковой скамейки и топнула, отгоняя окруживших ее чаек.
        Куда пойти?
        «Милле, Милле, милая Милле», - безостановочно звучало в душе, будто мантра.
        Плохой выдался день. Слишком много вопросов навалилось!
        Она опустила глаза и заметила влажный налет на туфлях, оставленный туманом. Мысли вернулись к буквам, которые стояли под запиской Тины: «Т. К.». Но откуда взялось это «К»?

        Это было во втором классе гимназии перед самыми каникулами, всего через пару недель после того, как Кимми дала отставку Коре Бруно, ввергнув его в уныние. Она объявила, что считает его посредственностью во всем: как в смысле талантов, так и личного обаяния. Он был просто убит.
        Перед этим Кристиан долго ее подначивал.
        - Слабо тебе, Кимми, - нашептывал он ей каждый день во время утреннего пения.
        Днем он при всяком удобном случае то толкал ее в бок, то похлопывал по плечу, когда они стояли своей компанией, и снова повторял:
        - Ну что, слабо?
        Но ей было не слабо. Они следили за каждым ее шагом и все время подзадоривали. Она вытягивала ноги в проход, так что юбка поднималась еще выше, играла ямочками на щеках, выходя отвечать урок к учительской кафедре. Носила тоненькие блузочки и говорила капризным голоском. Потребовалось две недели, чтобы разжечь желание у единственного из учителей, которого все в этой школе любили. Он так загорелся, что даже смешно было на него смотреть.
        Он был еще молод и недавно начал свою карьеру. Говорили, что он - лучший выпускник отделения датского языка Копенгагенского университета этого года. Он был совсем не похож на обычного учителя частной школы: помнил, какие разные люди живут за стенами этого мирка, и задавал ученикам нетипичные тексты для чтения. И вот Кимми пошла к нему и спросила, не согласится ли он стать ее репетитором перед экзаменом. И на первом же уроке он пал жертвой ее чар, измученный зрелищем этих форм, едва прикрытых тоненьким хлопчатобумажным платьицем.
        Его звали Клаус, причем «у» писалось как «v». Так случилось по недомыслию отца, увлекавшегося диснеевскими фильмами.
        Никто не смел открыто назвать его Клаусом Крикке,[10] однако захомутать его Кимми сумела. После трех занятий он перестал вести учет потраченных на нее часов. Он встречал ее в своей квартире уже наполовину раздетый, хватал в объятия и покрывал бесчисленными поцелуями, неустанно лаская ее обнаженную кожу. Он весь пылал неутолимой страстью, которая сжигала его разум, уже не думал о посторонних ушах, о чьих-то недобрых взглядах, о каких-то правилах и санкциях.
        Она собиралась сама рассказать обо всем ректору школы и заявить, что Клаус ее принудил. Хотелось посмотреть, что из этого получится - сумеет ли она и тут справиться с ситуацией?
        Однако план сорвался.
        Ректор вызвал к себе обоих вместе. Заставил посидеть в приемной у кабинета, мучаясь неизвестностью. Секретарша присутствовала в качестве дуэньи.
        С этого дня Клаус и Кимми больше не разговаривали.
        Что потом с ним стало, ей было неинтересно.

        Когда сама Кимми вошла к ректору, ей объявили, что она может собирать вещи: автобус на Копенгаген отправляется через полчаса. Школьную форму надевать не обязательно, и даже лучше этого не делать. С данной минуты она может считать себя исключенной.
        Прежде чем взглянуть в глаза ректору, Кимми долго разглядывала красные пятна, проступившие на его лице.
        - Ты, чувак… - Она сделала паузу, давая ему осознать, как невежливо она к нему обращается. - Может, мне и не поверишь, но он меня заставил. И желтые газетки с большой радостью поверят мне, а не тебе и не ему. Представляешь, какой скандал! Учитель изнасиловал ученицу, здесь у вас! Нравится тебе это?
        За молчание она потребовала самую малость - не сообщать о случившемся родителям. А из школы она уйдет хоть сейчас, это ей все равно. Ректор возмутился. Сказал, что школе неприлично брать деньги за услуги, которые она не оказывает. Кимми оторвала уголок от первой попавшейся на столе книжки и написала номер банковского счета.
        - Вот, - сказала она. - Можешь переводить деньги за обучение мне.
        Ректор глубоко вздохнул. Его сложившийся за десятилетия авторитет рухнул в один миг от одной маленькой бумажонки.

        От детской площадки доносились звонкие голоса. Кимми подняла взгляд и ощутила, как вместе с туманом на нее нисходит спокойствие.
        На площадке было только два ребенка с няней. Детишки бегали вперевалочку, играя в догонялки между лесенками и горками, которые имели по-осеннему заброшенный вид.
        Она вышла к ним из тумана и остановилась, разглядывая девочку. Та держала в руках какую-то вещь, а мальчик хотел ее отнять.
        И у нее была когда-то такая девочка!
        Кимми заметила, что при ее появлении встревоженная няня встала со скамейки: ведь она вынырнула из кустов в грязной одежде и с непричесанными волосами.
        - Вчера у меня был другой вид, посмотрела бы ты на меня тогда! - крикнула Кимми няне.
        Будь на ней вчерашние шмотки, в которых она прогуливалась на вокзале, та встретила бы ее иначе. Может быть, даже заговорила бы с ней. Выслушала бы ее.
        Но сейчас няня ничего не желала слушать. Она выскочила вперед и встала, раскинув руки, решительно перегораживая Кимми дорогу и одновременно подзывая к себе детей. Дети не слушались. Такие шалунишки никогда сразу не слушаются, неужели девчонка этого не знает? Кимми стало смешно, и она расхохоталась няньке прямо в лицо.
        - Да идите же вы сюда! - истерически закричала нянька, глядя на Кимми как на заразную.
        Тогда Кимми шагнула вперед и стукнула няньку: нечего делать из нее какое-то чудовище!
        Та упала и стала кричать, чтобы Кимми прекратила драться, а то, мол, я сделаю так, чтобы тебя размазали по стенке. За меня, дескать, есть кому заступиться.
        Тогда Кимми пнула ее в бок. Сперва один раз, потом еще, пока та не замолчала.
        - Поди сюда, малышка, и покажи, что это у тебя в ручке, - ласково позвала Кимми девочку. - Что там у тебя? Веточка?
        Но дети точно приросли к месту. Они ревели и, растопырив руки, звали Камиллу.
        Кимми подошла поближе. Девочка была такая славненькая, даже плачущая! С каштановыми волосиками, как у Милле.
        - Поди сюда, деточка, покажи, что у тебя в ручке, - сказала она снова и шагнула ближе.
        Сзади послышался свист; Кимми мгновенно обернулась, но не успела - что-то тяжелое сильно и резко ударило ее по шее.
        Она упала носом на дорожку, со всего маху ударившись животом о торчащий камень.
        Нянька, которую дети звали Камиллой, коршуном бросилась мимо нее к детям и подхватила их на руки. Настоящая девчонка из рабочего района Вестербро: обтягивающие брюки и растрепанные волосы.
        Подняв голову, Кимми увидела зареванные детские лица, глядящие через плечо няньки, - та бежала прочь, унося детей, и быстро скрылась за кустами.
        Такая же маленькая девочка, как эта, когда-то была у самой Кимми. Теперь она лежит дома в ящичке под койкой и терпеливо дожидается, когда Кимми придет.
        Скоро они снова будут вместе.

        21
        - Я хочу, чтобы на этот раз мы поговорили обо всем с полной откровенностью, - сказала Мона Ибсен. - В прошлый раз мы в этом плане особых успехов не достигли.
        Карл осмотрелся. Ее владения были украшены яркими постерами с изображениями красивых видов - пальмы, горы, растения. Парочка кресел благородного дерева, какие-то фикусы с резными листьями. Невероятный порядок во всем - ничего случайного, никаких лишних мелочей, способных отвлечь. И все же самый сильный отвлекающий фактор хозяйка кабинета не смогла устранить: уложенный на кушетку ради вскрытия душевных глубин, Карл способен был думать только о том, как бы он сейчас сорвал с этой женщины одежду.
        - Я постараюсь, - сказал он.
        Карл готов был сделать все, что она потребует, да и никаких других занятий у него сейчас не имелось.
        - Вчера вы с кулаками напали на человека. Можете объяснить мне почему?
        Он стал возражать, как и следовало, уверять в своей невиновности, но она смотрела так, словно не верила.
        - Для того чтобы нам продвинуться вперед, придется сначала вернуться к старым событиям. Вам это, может быть, покажется неприятным, но так нужно.
        - Давайте! - сказал он с кушетки, подглядывая из-под полуопущенных век, как вздымается от дыхания ее грудь.
        - В январе этого года вы были участником перестрелки на Амагере, мы об этом уже говорили. Вы помните точную дату, когда это случилось?
        - Двадцать шестого января.
        Она кивнула, словно это была какая-то особенно удачная дата.
        - Вы сами отделались тогда довольно легко, в то время как один ваш коллега, Анкер, погиб, а другой лежит в клинике парализованный. Что вы думаете об этом сейчас, восемь месяцев спустя?
        Карл посмотрел в потолок. Как он к этому относится? Он сам не знал. Просто этого не должно было случиться.
        - Мне, конечно, жаль, что так вышло.
        Перед глазами встал Харди, лежащий в клинике спинномозговых травм: тоскливые неживые глаза, стодвадцатикилограммовое неподвижное тело.
        - Вас это мучает?
        - Да, немного.
        Карл попытался улыбнуться, но она глядела в свои бумаги.
        - Харди сказал мне, есть подозрение, что преступники нарочно поджидали вас на Амагере. Вам он это говорил?
        Карл подтвердил.
        - А также он думает, что это вы или Анкер заранее их предупредили?
        - Да.
        - И как вам эта идея?
        Она устремила на него пристальный взгляд, и в ее глазах Карлу померещился эротический огонек. Интересно, сознает ли это она сама и насколько это ее волнует?
        - Может быть, он и прав, - ответил Карл.
        - И это, конечно, были не вы, насколько я понимаю.
        Какого ответа она от него может ожидать, кроме отрицательного? Неужели она считает людей такими уж глупыми и всерьез полагает, будто можно читать мысли по лицу?
        - Разумеется, не я.
        - Но если это был Анкер, значит, с ним что-то было очень не в порядке. Ведь так?
        «Я, может быть, и правда схожу по тебе с ума, - подумал Карл. - Но задавай уж нормальные вопросы, если хочешь, чтобы я участвовал в этой игре».
        - Да, конечно, - сказал он и услышал, что произнес это шепотом. - Мы с Харди должны принять к рассмотрению такую возможность. Когда важные персоны перестанут вставлять мне палки в колеса и с меня снимут это нелепое обвинение, мы за это возьмемся.
        - В полицейском управлении это дело называют «дело о строительном пистолете», поскольку в нем было использовано именно это орудие убийства. Ведь жертва была убита выстрелом в голову, да? Это выглядело как казнь.
        - Возможно. Я так глубоко не вникал и вообще с тех пор этим не занимался. Но у этого дела есть продолжение. В Соре таким же образом были убиты два молодых человека. Считают, что убийство совершили те же преступники.
        Она кивнула - разумеется, ей это известно.
        - Это дело мучает вас. Ведь это так, Карл?
        - Нет, я бы не сказал, что оно меня мучает.
        - А что же вас тогда мучает?
        Он схватился за край кожаной кушетки. Вот он - подходящий случай:
        - Меня мучает, что всякий раз, как я пытаюсь вас пригласить куда-нибудь, вы говорите «нет». Вот что меня мучает!

        От Моны он вышел, преисполненный радостного ликования. Она отругала его по первое число, засыпала градом вопросов, в которых так и слышалось недоверие и сомнения. Много раз он от злости чуть не вскакивал с кушетки, чтобы потребовать: поверь же мне наконец! Но сдерживался и лежал на месте как паинька, продолжая отвечать. В конце концов она, смущенно улыбаясь, согласилась пойти с ним в ресторан, однако лишь после того, как закончится курс лечения.
        Может быть, она думает, что такое неопределенное обещание поможет от него отвязаться, но ни к чему ее не обязывает, поскольку он будет числиться ее пациентом до скончания веков. Но Карл-то знал, что это не так и свое обещание ей придется выполнять.
        Он бросил взгляд вдоль улицы Егерсборг-алле и сквозь изуродованный центр Шарлоттенлунда. Пять минут ходу до электрички, полчаса езды, и он снова очутится в своем подвале, на новом канцелярском стуле, регулируемом по высоте. Не самая подходящая обстановка для того, в ком сердце поет! Хотелось что-то делать, а там, в подвале, это теперь в принципе невозможно.
        Дойдя до начала Линдегорсвей, он оглядел улицу. Почему бы не прогуляться немного? Карл вызвал на мобильнике номер Ассада и автоматически взглянул на указатель заряда. Батарейка оказалась наполовину пуста, а он ведь подзаряжал ее совсем недавно! Вот так сюрприз!
        В голосе Ассада слышалось удивление. Можно ли им вообще разговаривать?
        - Чепуха, Ассад! Просто не надо афишировать, что мы трудимся полным ходом. Послушай лучше, что я скажу. Не мог бы ты найти кого-нибудь из той школы-пансиона, кто согласился бы с нами поговорить? В большой папке есть школьные документы, можно узнать, с кем наша компания училась в одном классе. Либо найди кого-нибудь из учителей, который работал там в период с восемьдесят пятого по восемьдесят седьмой год.
        - Я заглядывал туда.
        Кто бы сомневался, черт возьми!
        - У меня тут есть несколько имен, но я еще посмотрю.
        - Хорошо. Будь добр, соедини меня с Розой.
        Прождав минуту, Карл услышал ее запыхавшийся голос:
        - Да?
        - Ты, полагаю, собираешь столы?
        - Да! - произнесла она в ответ, сумев вместить в это короткое словечко очень много: досаду, упрек, холодность, безграничную усталость и раздражение оттого, что ее оторвали от более важного дела.
        - Мне нужен адрес мачехи Кимми Лассен. Я помню, ты давала мне записку, но сейчас у меня нет ее при себе. Пожалуйста, без расспросов почему и зачем, заранее благодарен!
        Он остановился перед «Датским банком», разглядывая терпеливую очередь из хорошо сохранившихся дам и мужчин. Нечто похожее можно видеть в Брёндбю и в Тострупе в день получки, но там это было как-то понятнее. И с какой стати такие хорошо обеспеченные люди, как жители Шарлоттенлунда, тоже выстраиваются в очередь в банке? Неужели им некого послать, чтобы оплатить квитанции? Почему они не пользуются интернет-банком? Видно, не все он еще знает о привычках богатых людей. Может быть, они в день получки покупают на всю наличную мелочь акции, как бродяги с Вестербро - сигареты и пиво?
        «Всяк на свой лад живет», - подумал Карл. Взглянув на фасад аптеки, он заметил в окне здания вывеску адвоката Крума с уточнением «С правом выступать в Верховном суде». Подобный специалист должен не знать отбою от клиентов вроде Прама, Дюббёль-Йенсена и Флорина!
        Карл глубоко вздохнул. Пройти мимо этой конторы было то же самое, что отвергнуть все искушения, какие только упоминаются в Библии. Он так и слышал хохот врага рода человеческого. Если он позвонит в дверь, поднимется в контору и начнет расспрашивать Бента Крума, то не пройдет и десяти минут, как услышит в трубке голос директора полиции. И тогда конец отделу «Q» и Карлу Мёрку!
        Мгновение он колебался, пытаясь вернуть себя на стезю принудительной праздности и склоняя к благоразумному решению отложить беседу до более подходящего случая.
        «Умней всего - пройти мимо!» - думал Карл, а палец, словно живя собственной жизнью, в это время уже давил на кнопку домофона. Ну и плевать, если кто-то пытается тормозить его расследование! Бент Крум должен быть допрошен. И чем раньше, тем лучше.
        Покачав головой, Карл отнял палец от звонка. Как и прежде с ним бывало уже тысячу раз, он опять поддался дурацкой привычке все решения принимать самостоятельно. Низкий женский голос коротко предложил подождать. Через мгновение послышались шаги по лестнице и за стеклянной дверью появилась женщина - изысканного вида, с шалью авторской работы на плечах и в простенькой шубке: примерно на такую Вигга в период их совместной жизни готова была любоваться часами, замерев перед витриной «Биргер Кристенсен» на Стрёгет. Можно подумать, ей удалось бы в этой шубке выглядеть столь же шикарно! Как бы не так: если бы Вигга ее получила, то к настоящему времени эту шубку давно постигла бы печальная судьба других вещей: ее бы разрезали, перекроили и перешили до неузнаваемости, чтобы какой-нибудь из ее любовников-живописцев получил должным образом задрапированную модель для картины.
        Женщина отворила дверь и улыбнулась той белозубой улыбкой, которую можно купить только за хорошие деньги.
        - Очень сожалею, но я как раз собралась уходить. Мой муж здесь по четвергам не бывает. Может быть, вы договоритесь с ним на другой день?
        - Нет, я…
        Карл по привычке сунул руку в карман за жетоном, но там было пусто. Он хотел сказать, что работает над одним расследованием и от ее мужа требуется только ответить на несколько рутинных вопросов. Но сказал нечто другое:
        - Ваш муж на площадке для гольфа?
        - Насколько я знаю, мой муж не играет в гольф. - Она взглянула на него с недоумением.
        - Ну что ж, - тяжело вздохнул Карл. - Мне очень жаль, что приходится это сказать. Но нас с вами обоих обманывают. К сожалению, ваш муж сейчас проводит время с моей женой. И теперь я хочу наконец узнать, чего мне ждать дальше.
        Он старательно напускал на себя несчастный вид, одновременно наблюдая, как примет эту новость ничего не подозревающая женщина.
        - Извините меня. - Карл осторожно прикоснулся к ее локтю. - Мне очень жаль, что так вышло. Я поступил нехорошо. Еще раз простите.
        Затем он повернулся и двинулся в направлении Ордрупа, сам несколько пораженный тем, как пристали к нему негуманные методы Ассада. «Нехорошо поступил»! Это было еще очень мягко сказано!

        Нужный дом на Киркевей обнаружился прямо напротив церкви. Крытая стоянка для трех машин, две лестничные площадки, кирпичный дом для садовника, длинная каменная садовая ограда, недавно оштукатуренная, и сама вилла площадью метров в пятьсот-шестьсот - будто дворец. Столько латуни на дверях нет и на королевской яхте «Даннеброг». Назвать это скромным и непритязательным жилищем означало бы серьезно погрешить против истины.
        Карл с удовлетворением отметил, что за окнами бельэтажа движутся какие-то тени. Значит, шанс есть.
        Горничная, открывшая дверь, выглядела изможденной, но согласилась «сходить за Кассандрой Лассен и привести ее», если возможно. Он сперва удивился выражению «сходить и привести», но оказалось, что оно здесь подходит как нельзя лучше.
        Из гостиной сперва послышалась громкая и сердитая тирада, но потом раздался возглас: «Молодой человек, говоришь?»
        По виду хозяйки сразу становилось ясно: это дама из высшего общества, знававшая лучшие дни, чем сейчас, и более интересных мужчин, чем вице-комиссар полиции Карл Мёрк. Лощеных, стройных красоток из журналов вроде «Ее жизнь» Кассандра Лассен уже не напоминала: что ж, за тридцать лет многое может измениться. Японское кимоно было надето так небрежно, что шелковое белье под ним выглядело неотъемлемой частью ее туалета.
        При виде Карла она сразу же поняла, что перед ней настоящий мужчина, очевидно, это еще продолжало ее интересовать. Разговаривая, дама сильно жестикулировала, размахивая длинными ногтями прямо перед лицом собеседника.
        - Да заходите же скорей, - начала она, приближаясь к Карлу. От нее несло перегаром, впрочем, вполне благородного происхождения: Карл определил, что это было солодовое виски. Знаток, вероятно, назвал бы даже год и прочие подробности - густой запах вполне это позволял.
        Повиснув на руке у гостя, Кассандра повела его в ту часть бельэтажа, которую, понизив голос, назвала «my room».[11]
        Там Карл был усажен в кресло, очень близко придвинутое к ее собственному, так что его лицо оказалось прямо напротив ее набрякших век и отвислой груди. Историческое событие!
        Но такой интерес к гостю сохранялся лишь до тех пор, пока он не объявил ей, какое дело его сюда привело.
        - Вы хотели узнать что-то о Кимми? - Она прижала руку к груди, что должно было означать: либо ты сейчас же уйдешь, либо я больше не выдержу.
        Но в нем заговорило мужицкое упрямство ютландского крестьянина.
        - Я пришел, потому что наслышан о благородных манерах, принятых в этом доме. Что здесь всегда встретишь любезный прием, по какому бы делу ни пришел.
        Однако лесть не возымела действия. Тогда Карл взял со стола графин и наполнил бокал Кассандры, надеясь, что хоть это ее смягчит.
        - А что, девчонка еще жива? - спросила хозяйка без малейшего намека на сочувствие.
        - Да. Проживает на улицах Копенгагена. У меня есть ее фотография, хотите посмотреть?
        Она зажмурилась и отвернулась, будто он сунул ей под нос собачье дерьмо.
        Господи! Только этого ей не хватало для полного счастья!
        - Не могли бы вы мне рассказать, что подумали вы и ваш муж в восемьдесят седьмом году, узнав, что Кимми и ее друзья попали под подозрение в уголовном деле?
        Она снова прижала руку к груди, но на этот раз, кажется, стараясь собраться с мыслями. Затем выражение ее лица изменилось: здравый смысл вступил во взаимодействие с виски.
        - Знаете что, мой друг, честно говоря, мы были тогда не очень-то в курсе. Понимаете, мы много путешествовали. - Она повернулась к нему лицом и постаралась сориентироваться в обстановке. - Как говорится, путешествия - это эликсир жизни. Мы с мужем нашли множество замечательных друзей. Наш мир - дивное место. Как по-вашему, господин…
        - Мёрк. Карл Мёрк. - Он слегка поклонился. Такую черствость найдешь, пожалуй, разве что в сказках братьев Гримм! - Да, вы, наверное, правы.
        Ей незачем знать, что, кроме единственной туристической поездки на автобусе на Коста-Брава, где Вигга общалась с местными художниками, а Карл жарился на пляже с пенсионерами, он никогда особо не отдалялся от Копенгагена.
        - Вы думаете, были какие-то основания подозревать Кимми? - спросил он.
        Она поджала губы, вероятно, в попытке придать своему лицу серьезное выражение:
        - Знаете что? Кимми была никчемной девчонкой. Она даже дралась. Да, да! Когда была еще совсем маленькой! Колотила руками, как барабанными палочками, когда что-то было ей не по нраву. Вот так! - Женщина попыталась продемонстрировать, как это выглядело, отчего спиртной дух разнесся по всей комнате.
        «Какой нормальный ребенок не пытался это проделывать? - подумал Карл. - Тем более при таких-то родителях!»
        - Да что вы! И когда подросла, она вела себя так же?
        - Еще бы! Ужасная была девчонка! Какими только словами меня не обзывала! Вы себе представить не можете!
        Почему же, вполне мог.
        - И еще путалась с кем попало.
        - Путалась?
        Женщина принялась растирать руки, покрытые тонкими синими жилками. Только тут Карл разглядел, что ее суставы искорежены подагрой. Бокал уже был пуст - ну что же, у каждого свое обезболивающее.
        - Так вот, она вернулась из Швейцарии и стала кого попало водить в дом. Скажу напрямик: она могла спариваться, как животное, не позаботившись и дверь закрыть, даже если я была дома и могла пройти мимо! - Женщина покачала головой. - Нелегко мне пришлось, оставшись одной, господин Мёрк. - Она поникла и посмотрела на него помрачневшим взглядом. - Да, к тому времени Вилли, отец Кимми, уже забрал свои вещи и был таков. - Она вновь отпила из наполненного бокала. - Как будто я стала бы его удерживать! Этот старый… Вы тоже одиноки, господин Мёрк?
        Она кокетливо улыбнулась, показав потемневшие от красного вина зубы, и с ясным намеком повела плечами. Это выглядело карикатурно.
        - Да, одинок, - сказал он, принимая вызов, и посмотрел ей в глаза долгим взглядом.
        Медленно приподняв брови, она опять отпила из бокала; над его краем видны были только моргающие короткие ресницы. Давно уже на нее так не глядел ни один мужчина.
        - Вы знали, что Кимми была беременна? - спросил Карл.
        Кассандра набрала в грудь воздух и на секунду, казалось, ушла в себя. На лице у нее отражалась напряженная работа мысли. Но скорее ее покоробило слово «беременна», нежели мучили сожаления о несостоявшейся человеческой жизни. Ведь сама она, насколько было известно Карлу, детей не имела.
        - Да, - холодно произнесла она наконец. - Это так. Чего еще было ожидать от такой девчонки?
        - И что потом?
        - Потом она, конечно, потребовала денег.
        - И получила?
        - Только не от меня! - Забыв о флирте, Кассандра посмотрела на Карла с глубочайшим презрением. - Но отец дал ей двести пятьдесят тысяч крон и попросил больше к нему не обращаться.
        - Вы получали от нее какие-то вести?
        Она помотала головой. Ее взгляд говорил: и слава богу!
        - Вы знаете, кто был отцом ребенка?
        - Да, наверное, тот придурок, который сжег лесоторговое предприятие своего отца.
        - Вы говорите о Бьярне Тёгерсене? Тот, которого посадили за убийство?
        - Кажется, да. Уже не помню, как его звали.
        - Понятно.
        Это была отъявленная ложь. Сколько бы она ни выпила, такого не забудешь.
        - Кимми жила здесь еще некоторое время. Вам это нелегко далось, как вы сказали.
        Кассандра взглянула на него с изумлением:
        - Неужели вы думаете, что я стала бы долго терпеть этот сумасшедший дом? Нет уж, я предпочла переждать это время на море!
        - На море?
        - На Коста-Брава. В Фуэнхироле. Чудная терраса на крыше, выходит прямо на променад. Прекрасное место! Вы знаете Фуэнхиролу, господин Мёрк?
        Он кивнул. Там уж ее не мучила подагра, но вообще-то туда ездили те, кому не удалось по-настоящему разбогатеть и у кого вдобавок имелись скелеты в шкафу. Скорее, ей следовало выбрать Марбеллу - ведь у нее было состояние.
        - Как вы думаете, в доме еще остались какие-нибудь вещи Кимми?
        И тут в ней точно что-то надломилось. В привычном темпе она молча допила виски, а когда бокал опустел, мозги тоже отключились.
        - Кажется, Кассандре необходимо отдохнуть, - сказала горничная, молча простоявшая в углу все это время.
        Карл поднял ладонь, чтобы остановить ее. У него возникло подозрение.
        - Фру Лассен, вы разрешите мне осмотреть комнату Кимми? Ведь там, разумеется, все осталось так, как было при ней?
        Он действовал вслепую: это был вопрос из тех, что опытные полицейские держат про запас в ящичке с наклейкой «Стоит попробовать». Задавая их, вставляют слова: «Поскольку, разумеется».
        Такое начало всегда выручает на крутом повороте.

        Горничная увела владычицу сего царства на ее золоченое ложе, а Карл огляделся. Хоть Кимми и провела здесь детство, для детей такое жилище явно не было приспособлено. Ни одного уголка для игры. Слишком много безделушек, японских и китайских ваз - стоит разок взмахнуть руками, как сразу образуется страховой случай на сумму с шестью нулями. В этой неизменной атмосфере наверняка никогда ничего не менялось, и ребенок должен был чувствовать себя здесь как в тюрьме.
        - Да, - послышался с лестницы голос горничной. - Кассандра здесь только живет, а дом принадлежит дочери хозяина. Поэтому все наверху оставлено так, как было при ней.
        Так значит, Кассандра Лассен находится здесь только по милости Кимми! Если вдруг Кимми вздумает вернуться к образу жизни, нормальному для ее круга, Кассандре придется распрощаться с этим домашним музеем. Вот так превратности судьбы! Принцесса по доброй воле живет как уличная бродяжка, а злая мачеха шикует во дворце, помня, что ее в любой момент могут пинком под зад выставить отсюда! Вот почему Кассандра назвала Фуэнхиролу - Марбелла ей просто не по карману!
        - Только имейте в виду, там не прибрано, - сказала горничная, распахивая дверь. - Мы так решили - чтобы дочь, вернувшись, не могла обвинить Кассандру, что та сует нос в чужие дела. На мой взгляд, это было правильное решение.
        Карл кивнул, глядя на красную дорожку. Где еще нынче встретишь такую преданную прислугу, к тому же свободно говорящую по-датски!
        - Вы знали Кимми?
        - Ну откуда мне ее знать! Посмотрите на меня: разве похоже, что я служу тут с девяносто пятого года? - Горничная от души рассмеялась.
        А было вполне похоже.
        Входя в личные покои Кимми, Карл ожидал увидеть просто несколько комнат, но очутился словно бы в мансарде Латинского квартала в Париже. Небольшие окна в эркерах с балконной решеткой в наклонной стене были давно не мыты, но в остальном все выглядело очень мило. Если, по мнению горничной, это называется беспорядок, то при виде комнаты Йеспера она бы просто упала в обморок.
        Кое-где валялись какие-то тряпки, но и только. Хотя бы какая-нибудь бумажка на письменном столе или журнальном столике перед телевизором, хоть какое-то указание на то, что здесь когда-то жила молодая женщина!
        - Вы, конечно, можете осмотреть помещения, если нужно, господин Мёрк, но сперва я хотела бы взглянуть на ваш полицейский жетон. Ведь это же так положено, правда?
        Он кивнул и принялся рыться в карманах. Бдительная девица, ничего не скажешь! В конце концов ему попалась завалявшаяся визитная карточка, пролежавшая там, наверное, лет сто.
        - Виноват, но мой жетон остался в управлении. Прошу меня извинить. Я, видите ли, начальник отдела и редко хожу по адресам. Но вот, пожалуйста, моя карточка. Теперь вы знаете, кто я такой.
        Она прочитала номер и адрес и даже пощупала карточку, словно эксперт, умеющий распознавать подделки.
        - Одну минуточку! - сказала она и сняла трубку телефонного аппарата на письменном столе.
        Представившись как Шарлотта Нильсен, она спросила, знают ли они комиссара криминальной полиции, которого зовут Карл Мёрк. Затем стала ждать, переминаясь с ноги на ногу, пока ее переключали на другой номер.
        Потом снова задала тот же вопрос и попросила, чтобы ей описали внешность Карла Мёрка.
        Слушая, она посмеивалась, поглядывая на него, затем положила трубку, все еще продолжая улыбаться.
        Интересно, что она там услышала такого смешного? Можно поставить десять против одного, что отвечала ей Роза.
        Однако веселилась горничная недолго, предоставив ему искать ответы на свои вопросы в комнатах, которые ничего не могли рассказать о бывшей хозяйке.

        Карл обстоятельно обыскал помещение, по несколько раз обошел каждую комнату, и все это время горничная стояла на пороге, как часовой, и следила за ним, будто за голодным комаром, севшим на руку. Однако укуса так и не последовало: Карл не рылся в вещах и ничего не попытался прикарманить.
        Очевидно, Кимми расставалась с этим жилищем поспешно, но не теряя головы. Вещи, которые не должны попадаться на глаза чужим, наверняка отправились в мусорные баки - с балкона Карл видел их на мощеном дворе перед домом.
        На стуле возле кровати остались кое-какие вещи, но не из числа нижнего белья. По углам валялись туфли и какой-то хлам, но не было грязных носков. Она бросила то, что было ей не нужно, но не оставила никаких интимных деталей. И в этом был главный итог обыска: ничего личного.
        Не было даже украшений на стенах, которые могли бы что-то сказать о ее вкусах или взглядах. В маленькой, отделанной мрамором ванной комнате не осталось зубной щетки. Никаких тампонов в шкафчике или ватных палочек в мусорном ведре возле унитаза. Унитаз был абсолютно чист, в раковине не было видно следов зубной пасты.
        Покидая жилище, Кимми стерла малейшие отпечатки своей личности; существо женского пола, прежде здесь обитавшее, могло с равным успехом оказаться как южноютландской учительницей пения из Армии спасения, так и отвязной барышней с самым престижным почтовым адресом.
        Карл отогнул краешек покрывала на кровати, надеясь уловить сохранившийся там запах. Приподнял бумагу на письменном столе, чтобы проверить, не осталась ли там какая-нибудь записочка. Пошарил на дне пустой корзины для бумаг, заглянул в глубину кухонных ящиков, сунулся даже в угол под наклонной стеной. Ничего!
        - Скоро стемнеет, - объявила горничная Шарлотта, намекая, что пора бы ему убираться отсюда и поиграть в свои полицейские игры в каком-нибудь другом месте.
        - Здесь есть чердак? - с надеждой спросил Карл. - Какая-нибудь дверца или лесенка, которых я не заметил?
        - Нет, только то, что здесь.
        Карл посмотрел наверх. Значит, никакого чердака над квартирой.
        - Вот только еще разок обойду все напоследок.
        Затем он приподнял на полу все ковры в поисках незакрепленной половицы. На кухне заглянул под все рекламные плакаты с пряностями в поисках скрытого в стене тайника. Простучал все предметы обстановки, не пропустив ни одного гардероба, ни одного кухонного шкафчика. И опять ничего!
        Покачав головой, он мысленно сам над собой посмеялся: с какой стати тут что-то должно быть?
        Закрыв за собой дверь квартиры, он на секунду остановился на лестничной площадке: отчасти чтобы посмотреть, нет ли здесь чего-нибудь интересного, а когда ничего не нашлось, просто для того, чтобы отогнать неприятное ощущение. Что-то ему подсказывало: он чего-то не заметил.
        Тут зазвонил мобильник, и это вернуло его к действительности.
        - Это Маркус, - послышалось в трубке. - Карл, почему ты не у себя в кабинете? И почему там такой разгром? Весь коридор завален деталями какой-то мебели, а у тебя повсюду лежат желтые записочки. Где ты находишься? Ты забыл, что завтра у тебя гости из Норвегии?
        - Черт! - произнес он громче, чем нужно.
        Ну да! Он действительно про это забыл.
        - О’кей? - прозвучало с другой стороны.
        Карл хорошо знал эти «о’кей» и был сыт ими по горло.
        - Я как раз на пути в управление.
        Посмотрев на часы, он увидел, что уже начало пятого.
        - Можешь не спешить. - По голосу начальника отдела убийств было слышно, что он недоволен. - Гостей приму завтра я, им незачем видеть твой беспорядок.
        - И во сколько же они явятся?
        - Придут в десять, но ты можешь не беспокоиться. Я беру это на себя, а к тебе обратимся, если у них будут вопросы.
        Маркус Якобсен прервал разговор, а Карл еще некоторое время стоял, глядя на мобильник в своей руке. Раньше эти любители трески были ему до лампочки, но теперь все переменилось. Раз начальник отдела убийств сам решил их принять, то черта с два Карл ему это позволит!
        Выругавшись еще пару раз, он выглянул в окно на потолке, которое украшало импозантную лестницу. Солнце еще стояло высоко и ярко светило в стекла. Рабочий день уже кончался, но у Карла не было желания отправляться домой.
        Мысли еще не пришли в порядок, так что плестись через поля по Хестестиен к мясным котлам Мортена казалось рано.
        В глаза бросилась четкая тень от оконной рамы, и тут Карл ощутил, как помимо его воли на лбу образовалась глубокая морщина.
        В домах этой постройки оконные проемы обыкновенно бывают толщиной в тридцать сантиметров. Но тут он был заметно больше - по меньшей мере сантиметров пятьдесят. Значит, если он правильно понимает, в доме усиливали теплоизоляцию.
        Карл запрокинул голову и высмотрел трещину между потолком и наклонной стеной. Он проследил взглядом ход трещины по всему помещению и снова вернулся к исходной точке. Да, наклонная стена немного осела, первоначально стены дома не были так хорошо изолированы, это сразу видно. Добавлено не меньше пятнадцати сантиметров новой изоляции, и затем на нее были положены гипсовые плиты. Все аккуратно заштукатурено и покрашено, но со временем, как водится, образовались трещины.
        Тогда он повернулся и снова открыл дверь квартиры. Прошел прямо к внешней стенке и обследовал все наклонные поверхности. Тут тоже на стыке с потолком тянулись трещины, а так ничего примечательного.
        Щели и пустоты, разумеется, есть, но, судя по виду, туда ничего не запрячешь. Во всяком случае, изнутри.
        Он мысленно повторил про себя последние слова: «Во всяком случае, изнутри!» И тут его внимание привлекла балконная дверь. Он взялся за ручку, открыл дверь и вышел на балкон, где скат черепичной крыши образовывал живописный задник.
        - Не забывай, с тех пор прошло много времени, - прошептал он себе под нос и принялся ряд за рядом осматривать черепицу.
        Балкон располагался на северной стороне дома, и мох, вобрав в себя все питательные вещества, какие были в дождевой воде, разросся так, что покрыл почти всю крышу, будто театральную декорацию.
        Карл перевел взгляд на другую сторону от двери и тотчас же заметил отличие. Ряды черепицы лежали правильно и ровно, и с этой стороны тоже повсюду нарос мох. И только одно место выглядело иначе. Там, где перила балкона крепились к крыше, одна черепица выдавалась из общего ряда и готова была соскользнуть, будто с нее сбили крепежный шип и она держалась так, на честном слове. Карл поднял ее, и она легко поддалась.
        Он глубоко вдохнул сентябрьский воздух. Всем его существом овладело редко возникающее ощущение, что он держит в руках нечто особенное. Нечто подобное должен был почувствовать Говард Картер, когда, проделав маленькое отверстие в двери погребальной камеры, внезапно очутился в гробнице Тутанхамона. В ямке среди стекловаты лежал обернутый в полиэтиленовый пакет металлический ящичек размером с обувную коробку.
        У Карла сильно забилось сердце.
        Затем он позвал горничную:
        - Посмотрите на эту коробку.
        Она неохотно нагнулась и заглянула под черепицу:
        - Там коробка. Что это такое?
        - Не знаю. Но вы можете засвидетельствовать, что видели ее на этом месте?
        - Скажете тоже! - Она бросила на него сердитый взгляд. - Что я, слепая, что ли?
        Мобильником он сделал несколько снимков тайника, затем показал Шарлотте:
        - Вы подтверждаете, что сейчас я заснял этот тайник?
        Она уперла руки в боки: сколько можно приставать с вопросами!
        - Сейчас я выну эту коробку и заберу в отделение. - Это был уже не вопрос, а констатация факта, иначе она бы бросилась будить Кассандру Лассен и они подняли бы шум.
        Наконец он ее отпустил, и она ушла, качая головой. Чувствовалось, что ее вера в здравый смысл представителя власти навсегда пошатнулась.
        Карл подумал было позвать техников, но отказался от этой мысли, представив себе километры пластиковой ленты и толпу людей в белом. У них и без того дел хватает, а ему сейчас некогда ждать, так что обойдемся.
        Затем он надел перчатки, осторожно вынул из тайника коробку, вернул черепицу на место, прошел в комнату, поставил коробку на стол и открыл. Все это он проделал на одном дыхании, плавным бессознательным движением, и крышка поддалась без всяких усилий.
        Сверху лежал плюшевый медвежонок, величиной чуть больше спичечного коробка, светло-желтой масти, с вытершимся на мордочке и передних лапках ворсом. В прошлом, наверное, это было величайшее сокровище Кимми и ее лучший друг. А может быть, чей-то еще. Затем Карл вынул газетный листок, который лежал под мишкой. «Берлигские тиденде» от 29 сентября 1995 года, как значилось в уголке. День ее переезда к Бьярне Тёгерсену. Больше ничего интересного в газете не было - только длинный список рабочих вакансий.
        Он заглянул в коробку, надеясь обнаружить ждущие своего часа дневники или письма, способные поведать о былых мыслях и поступках, но нашел только пластиковые пакетики, в каких обычно складывают лишние марки или карточки с рецептами. Машинально достав из кармана пару белых хлопчатобумажных перчаток, Карл надел их и вынул из коробки сразу всю пачку.
        Зачем так тщательно прятать подобные вещи?
        Ответ пришел, когда он рассмотрел два нижних пакетика.
        - Черт возьми! - воскликнул Карл.
        Там лежали две карточки из игры «Тривиал персьют», каждая в отдельном пакетике.
        После пяти минут сосредоточенного размышления Карл достал блокнот и тщательно записал, в каком порядке лежали пакетики.
        Затем внимательно изучил каждый в отдельности.
        В одном лежали мужские наручные часы, в другом - сережка, в третьем - что-то похожее на резиновую повязку, в последнем - носовой платок.
        Четыре пакетика, кроме тех двух, в которых лежали карточки.
        Карл закусил губу.
        Всего пакетиков было шесть.

        22

        Лестницу в «Каракасе» Дитлев одолел в четыре прыжка.
        - Где он? - крикнул Дитлев секретарше и бегом бросился в том направлении, куда указывал ее палец.
        Франк Хельмонд лежал в палате один, уже подготовленный к операции. На вошедшего Дитлева пациент взглянул без всякой почтительности.
        «Странно, - подумал Дитлев, скользнув взглядом по накрытому простыней телу и забинтованному лицу. - Неужели этот идиот так ничему и не научился? Не думает, кто его побил и кто затем снова заштопал?»
        По большому счету они обо всем договорились. Лечение множественных глубоких шрамов будет сопровождаться легкой подтяжкой лица и отдельных участков кожи шейного и грудного отдела. Дитлев мог предложить липосакцию, хирургию и толковые руки. А учитывая, что Дитлев в придачу отдает Хельмонду жену и целое состояние, казалось бы, он имел полное право требовать если не благодарности, то, по крайней мере, выполнения определенных договоренностей и вежливого обхождения.
        Но Хельмонд уже проболтался. Некоторые сестры, надо полагать, начали задумываться над услышанным. Теперь придется их как-то переубеждать.
        И хотя пациент в то время еще не отошел от наркоза, слова все равно сказаны: «Это дело рук Дитлева Прама и Ульрика Дюббёля».
        Дитлев решил обойтись без вступительной речи. Судя по виду, Хельмонд не требовал особо деликатного обращения.
        - Тебе известно, как легко убить человека под наркозом так, чтобы никто ничего не узнал? - спросил Дитлев. - Сейчас тебя готовят к очередной операции, которая будет вечером, и я надеюсь, что у анестезиологов не дрогнет рука. Ведь я как-никак плачу им хорошие деньги за то, чтобы они делали свою работу как следует, верно? - Он показал на Франка вытянутым пальцем. - И еще одно на всякий случай. Я полагаю, мы с тобой обо всем договорились, ты выполнишь свои обязательства и будешь молчать. Иначе есть вероятность, что твои потроха пойдут в банк донорских органов для других людей, помоложе и получше тебя, а это все же было бы довольно неприятно.
        Дитлев щелкнул по капельнице, которая уже была поставлена Хельмонду.
        - Франк, я не злопамятен. Так что и ты, пожалуйста, будь сдержаннее. Договорились?
        Он резко толкнул кровать и пошел прочь. Если это не подействует, пусть идиот пеняет на себя.
        Дитлев с такой силой хлопнул дверью, что проходивший по коридору санитар, пропустив начальника, заглянул проверить, все ли там в порядке.
        А Дитлев прямиком отправился в прачечную. Чтобы избавиться от неприятного ощущения, вызванного самим фактом существования Хельмонда, ему требовались более решительные меры, чем одни словесные угрозы.
        Он еще не успел опробовать свое новейшее приобретение - девушку с Минданао, где, переспав с кем не следует, рискуешь потерять голову в прямом физическом смысле. На Дитлева она произвела приятное впечатление. Такие, как она, ему особенно нравились. Девушка не смотрела в глаза и вообще была полна сознания собственной ничтожности. В сочетании с физической доступностью это сразу зажигало его. И этот огонь требовал, чтобы его погасили.
        - Ситуация с Хельмондом у меня под контролем, - в тот же день сообщил Дитлев Ульрику.
        Не отрываясь от руля, тот удовлетворенно кивнул. Видно было, что он почувствовал облегчение.
        Дитлев глядел на мелькающий за окном пейзаж. На заднем плане проступал лес, и он чувствовал, как на него нисходит покой. В общем и целом неделя, полная неожиданностей, заканчивалась неплохо.
        - А что с полицией? - спросил Ульрик.
        - И это тоже. Карла Мёрка отстранили от дела.
        Перед домом Торстена они остановились на еловой аллее за пятьдесят метров от ворот и повернулись к камерам наблюдения. Через десять секунд ворота впереди плавно откроются.
        Въехав во двор, Дитлев вызвал на мобильнике номер Торстена и спросил:
        - Где ты сейчас?
        - Заезжай за хозяйственные постройки, там остановишься. Я в зверинце.
        - Он в зверинце, - сообщил Дитлев, чувствуя, как в нем нарастает нетерпение.
        Это была самая волнующая часть ритуала, и Ульрик уж точно сгорал в ожидании.
        Они не раз видели Торстена среди полураздетых моделей или в лучах прожекторов, принимающего восхищение выдающихся людей. Но никогда его облик не выражал такого наслаждения, как тогда, когда он перед охотой посещал свой зверинец.
        Следующая охота была назначена на будний день, через неделю. На этот раз приглашались только те люди, которые ранее выигрывали право застрелить особую добычу. Люди, которые получали на этих вылазках необыкновенные ощущения и материальные блага. Люди, на которых они могли положиться и которые были похожи на них.
        Не успел Ульрик поставить «лендровер» на стоянку, как из соседнего здания вышел Торстен в окровавленном резиновом фартуке.
        - Добро пожаловать!
        Он приветствовал их с широкой улыбкой - значит, там только что кого-то зарезали.

        С тех пор как они были здесь в последний раз, здание зверинца стало просторнее, длиннее и светлее благодаря множеству окон. Сорок рабочих, латышей и болгар, потрудились не зря, и «Голубиная роща» стала почти такой, какой Торстен хотел видеть ее еще пятнадцать лет назад, когда к двадцати четырем годам заработал свои первые миллионы.
        В помещении, освещенном галогеновыми лампами, было не меньше пятисот клеток.
        На ребенка посещение зверинца Торстена Флорина произвело бы большее впечатление, чем поход в зоопарк. Взрослого человека, более или менее нормально относящегося к животным, оно должно было шокировать.
        - Взгляните сюда, - сказал Торстен. - Варан с острова Комодо.
        Он сейчас испытывал наслаждение, не уступающее оргазму. И Дитлев его понимал. Опасный зверь, находящийся в клетке, стал бы выдающимся охотничьим трофеем.
        - Думаю, мы возьмем его в имение Саксенхольтов, когда там будет лежать снег. В их заказнике хороший обзор местности. А то эти черти большие мастера прятаться. Представляете себе картину?
        - Я слыхал, что эти твари ядовиты и их укус очень опасен, - заметил Дитлев. - Тут важно уложить с первого выстрела, пока на тебе не сомкнутся его челюсти.
        Флорин затрясся, как в ознобе. Да уж, он действительно приготовил им замечательную добычу! Интересно, когда?
        - А что на этот раз? - поинтересовался Ульрик.
        Флорин развел руками, предлагая им самим угадать его замысел.
        - Выбрано кое-что оттуда. - Он махнул в сторону целого ряда клеток с мелким глазастым зверьем.
        В зверинце царила больничная чистота. Здесь содержалось множество животных, чья пищеварительная система в общей сложности составляла километры и производила обмен веществ колоссального объема; тем не менее в просторном помещении не стоял пронизывающий запах мочи и испражнений. Это было заслугой отлично работающей бригады темнокожего обслуживающего персонала. В имении Торстена жило три семьи сомалийцев, которые подметали, готовили еду, вытирали пыль и чистили клетки на отлично. Но при гостях их никогда не было видно - зачем давать повод для лишних разговоров!
        В последнем ряду стояло шесть высоких клеток, в которых можно было различить сжавшиеся в комочек силуэты.
        Заглянув в первые две, Дитлев расплылся в улыбке. Хорошо сложенная шимпанзе агрессивным взглядом следила за дикой собакой динго в соседней клетке - та дрожала, поджимала хвост, с оскаленной морды капала слюна.
        Торстен просто кладезь идей, выходящих далеко за рамки того, что общество считает допустимым. Если в этот мир заглянут организации по защите животных, хозяина ждет тюремное заключение и миллионные штрафы. Случись это, его империя рухнет. Уважающие себя модницы, не смущаясь, наряжаются в звериные шкуры, но если шимпанзе погибнет от страха перед динго или с криками побежит через датский лес, спасая свою жизнь, этого они не одобрят.
        В последних четырех клетках сидели не столь экзотические создания - датский дог, громадный козел, барсук и лисица. Она одна жалась в углу, трясясь всем телом, в то время как остальные лежали на сене и смотрели оттуда так, словно смирились со своей судьбой.
        - Вы, конечно, думаете, в чем тут дело? Сейчас я вам объясню.
        Флорин засунул руки в карманы фартука и кивнул в сторону датского дога:
        - Посмотрите, его родословная насчитывает сто лет. Он обошелся мне в двести тысяч крон, но я считаю, что такой противной косоглазой твари не надо передавать свои гены следующему поколению.
        Как и следовало ожидать, Ульрик захохотал.
        - А вот это, скажу я вам, особенное животное. - Флорин кивнул на клетку номер два. - Вы, наверное, помните, что моим кумиром всегда был адвокат Рудольф Санд, который вел точный учет своих охотничьих трофеев на протяжении шестидесяти пяти лет. Легендарный был стрелок! - Флорин кивнул сам себе, барабаня пальцами по решетке. Животное попятилось и, наклонив голову, угрожающе выставило рога. - Санд настрелял пятьдесят три тысячи двести семьдесят шесть экземпляров дичи. Это точная цифра. И такой козел, как этот, стал его самым главным и самым великим трофеем. Это винторогий козел, еще известный как пакистанский мархур. Представьте себе, Санд двадцать лет охотился за мархуром, пока наконец после ста двадцати дней упорного преследования ему не удалось уложить огромного старого козла. Вы можете прочитать о его приключениях в Сети, очень советую. Такого успешного охотника еще поискать!
        - Так это мархур? - Улыбка Ульрика сама по себе могла бы убить.
        - Ну да, черт возьми! И всего на пару килограммов меньше весом, чем экземпляр Рудольфа Санда! На два с половиной, если быть точным, - радостно откликнулся Торстен. - Великолепный экземпляр! Вот что значит иметь связи в Афганистане. Да здравствует война!
        Они посмеялись и обратили взгляды на барсука.
        - А этот хозяйничал тут к югу от усадьбы, но на днях слишком близко подошел к одному из капканов. С этим озорником у нас вообще особенные, личные счеты.
        Значит, на этот раз не барсук станет добычей, подумал Дитлев. С ним Торстен однажды сам разделается.
        - А тут вот сам Хитрый Лис. Можете догадаться, что в нем особенного?
        Они долго рассматривали дрожащую лисицу - у нее был испуганный вид, но она все же стояла на месте, вытянув морду в их сторону, пока Ульрик не пнул решетку. Тогда лисица кинулась к нему так быстро, что ее челюсти щелкнули, цапнув за носок ботинка. Ульрик и Дитлев оба отшатнулись и только тут заметили пену на морде, безумие в глазах и тень смерти, которая уже легла на это животное.
        - Ну и ну, Торстен! Вот так дьявольская штука! Ты выбрал этого зверя, да? Нам ведь на него предстоит охотиться в этот раз? Я правильно угадал? Мы выпустим на волю бешеную лисицу в самый разгар болезни? - Ульрик благодушно рассмеялся, так что Дитлеву пришлось последовать его примеру. - Она знает лес вдоль и поперек, а вдобавок еще и бешеная. Прямо не могу дождаться, когда ты расскажешь об этом нашим гостям. Черт возьми, Торстен! Как же мы раньше до этого не додумались?
        Тут и Торстен рассмеялся; помещение наполнилось шорохом и повизгиванием животных, уползающих в самые дальние углы своих клеток.
        - Хорошо, что у тебя такие прочные башмаки, Ульрик! - хохотал Торстен, указывая следы укуса на сшитой по спецзаказу обуви фирмы «Вольверин». - Иначе пришлось бы нам сейчас ехать в хиллерёдскую больницу и там объясняться. А, как ты думаешь? И еще одно!
        С этими словами Торстен потянул их за собой в наиболее освещенную часть здания. Здесь располагался тир высотой в два метра и длиной в пятьдесят, четко промаркированный по всей протяженности. Три мишени: для стрельбы из лука, для ружей и третья с бронированной коробкой для пуль крупного калибра.
        Гости с уважением оглядели стены: звукоизоляция примерно в сорок сантиметров толщиной. Чтобы снаружи уловить хоть звук, нужен слух как у летучей мыши.
        - Здесь повсюду вделаны воздуходувные устройства, чтобы в стрелковой трубе можно было воспроизвести любую силу ветра. - Торстен нажал какую-то кнопку. - Вот такая сила ветра при стрельбе из лука требует корректирования на два-три процента. Вон там есть таблица. - Он указал помещенный на стене экран мини-компьютера. - На нем можно набрать любой тип оружия и любую силу ветра. Но сначала надо почувствовать на себе, как это ощущается кожей. Мы же не можем взять с собой в Грибсков всю эту технику!
        Ульрик вошел следом за Торстеном, но его плотно лежащие волосы не шевельнулись - в этом отношении Торстен носил на голове более эффективный индикатор.
        - Ну вот мы и подошли к главному, - продолжал хозяин. - Мы выпустим в лес бешеную лисицу. Вы сами видели, что она безумно агрессивна, и загонщики будут защищены прочными сапогами до паха. - Он показал на себе, до какого места их ноги будут прикрыты. - Опасности будем подвергаться мы, охотники. Я, конечно, позабочусь о том, чтобы под рукой была вакцина, но бешеная лисица может убить человека, просто закусав его до смерти. Например, если порвет бедренную артерию! Сами знаете, что тогда бывает.
        - Когда же ты расскажешь это остальным? - радостно спросил Ульрик.
        - Перед самым началом. Но сейчас главное, друзья. Смотрите!
        Нагнувшись, он скрылся за тюком соломы и вынырнул оттуда с оружием в руках. Дитлев с первого взгляда оценил его выбор - это был арбалет, к тому же с оптическим прицелом. После изменений, внесенных в закон об оружии в 1989 году, в Дании он стал вне закона, однако обладал потрясающей убойной силой и превосходным прицелом. Конечно, если уметь с ним обращаться. Кроме того, перезарядка требовала много времени. У охотника будет практически один выстрел, поэтому предстоящая охота сопряжена с неизвестностью и большим риском. Именно это и требовалось.
        - «Экскалибур релайер», выпущено специально к двадцатипятилетней годовщине основания фирмы. Произвели всего тысячу штук, и еще вот эти две. Лучше просто не бывает!
        Достав второй арбалет, Торстен вручил оба гостям.
        - Мы провезли его в страну в разобранном виде. Каждую деталь по отдельности. Я думал, что одна затерялась при пересылке, но вот вчера она пришла. - Торстен расплылся в ухмылке. - Целый год были в пути. Как вам это нравится?
        Ульрик потянул за тетиву. Она запела, как струна арфы, звонко и чисто.
        - Официально указано, что усилие натяжения до девяноста килограммов, но я думаю, на самом деле больше. А при болтах в двадцать два дюйма можно уложить даже крупное животное с расстояния метров восемьдесят. Сами посмотрите.
        Торстен взял один арбалет, опустил стремя и всунул в него ступню. Затем резко натянул тетиву и взвел курок - ясно было, что не в первый раз.
        Затем он достал из квера стрелу и осторожно вставил ее на место. Затем одно долгое, плавное и тихое движение - совсем не похожее на ту взрывную силу, с какой спустя секунду стрела устремилась к мишени и с расстояния сорок метров пробила ее насквозь.
        Они знали, что Торстен попадет в цель, но не думали, что стрела полетит по такой высокой дуге и ударит с такой силой.
        - Когда будете стрелять в лису, не забудьте занять позицию повыше. А не то стрела пробьет добычу навылет и попадет в кого-нибудь из загонщиков. Это если вы не попадете лисе прямо в лопатку. Это нежелательно - тогда она просто убежит.
        Торстен протянул им записку.
        - Вот вам адрес в Интернете, где сказано, как собирать арбалет и как им пользоваться. Советую внимательно просмотреть все видеоклипы.
        - Зачем? - Дитлев взглянул на адрес.
        - Затем, что счастливый жребий достанется вам.

        23

        Вернувшись в подвал, Карл увидел там собранный стол на шатучих ножках. Рядом с ним Роза, стоя на четвереньках, ругательски ругала очередной шуруп.
        «А задний вид у нее ничего», - мысленно одобрил Карл.
        Затем он скосил глаза на собранный стол и с тоской убедился, что там скопилось не менее двадцати желтых записок печатными буквами, выведенными характерным почерком Ассада. Пять из них сообщали о звонках Маркуса Якобсена - эти Карл сразу же и скомкал, а остальные сгреб в кучу и засунул в задний карман.
        Заглянув в чулан, который именовался кабинетом Ассада, он увидел на полу молитвенный коврик и пустой офисный стул.
        - Где он? - спросил Карл Розу.
        Не удосужившись ответить, она только ткнула пальцем куда-то за спину Карла.
        Он заглянул в свой кабинет и увидел там помощника, который сидел, удобно задрав ноги на море бумаг на столе. Он так углубился в чтение, что не замечал ничего вокруг, лишь кивал в такт музыке в наушниках. Перед ним на стопке дел, которые Карл отнес к первой категории - где отсутствует подозреваемый, - дымился стакан горячего чая. Зрелище было умилительное, пронизанное рабочим настроем.
        - Ассад, чем ты здесь занят? - воскликнул Карл.
        Сириец подскочил как подброшенный, причем газетные страницы, взмыв на воздух, плавно разлетелись по комнате, а содержимое стакана расплескалось по столу, оставляя на бумагах расплывающиеся пятна.
        В замешательстве Ассад кинулся рукавами вытирать стол. Карл успокаивающе потрепал его по плечу, и растерянность на лице помощника сменилось привычной плутоватой улыбкой, говорившей, что ему очень жаль, но он не виноват, зато у него есть очень интересные новости. И только тут он снял с головы наушники.
        - Карл, ты уж прости, что я тут сижу. Но у себя в кабинете я все время слышал ее.
        Он указал большим пальцем на коридор. Ругань и проклятия Розы неслись оттуда таким же нескончаемым потоком, как шум проходящих через подвал канализационных труб, по которым спускали все свое добро обитатели верхних этажей.
        - Кажется, ты собирался ей помочь?
        - Она желает сама, я уже предлагал.
        - Роза, зайди сюда на минутку! - позвал Карл, кидая в угол наиболее промокшую стопку бумаг.
        Секретарша предстала перед ними с недобрым взглядом и с отверткой, зажатой в руке так крепко, что аж костяшки побелели.
        - Роза, тебе я даю десять минут на то, чтобы расчистить место для твоих двух стульев, - распорядился Карл. - А ты, Ассад, поможешь их распаковать.

        Они сидели перед ним, как два школьника, и глядели во все глаза. Стулья были хорошие, хотя он сам выбрал бы со стальными зелеными ножками. Ничего, со временем и к этим можно привыкнуть.
        Он рассказал им о своей находке в доме в Ордрупе, а затем поставил на стол железный ящичек.
        На Розу это не произвело никакого впечатления, зато глаза Ассада, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит.
        - Если на двух карточках от «Тривиал персьют» обнаружатся отпечатки пальцев, принадлежащие кому-то из убитых в Рёрвиге, то, как мне подсказывает интуиция, и на других предметах найдутся отпечатки людей, ставших жертвой насильственных действий, - сказал Карл и выдержал паузу, пока не увидел по лицам своих слушателей, что они осмыслили сказанное.
        Потом выложил перед ними в ряд все шесть пластиковых пакетиков: с носовым платком, часами, сережкой, резиновым браслетом и те два, в которых лежало по карточке.
        - Какая прелесть! - произнесла Роза, разглядывая медвежонка.
        А чего еще можно было от нее ожидать?
        - Вы заметили, что тут самое интересное? - спросил Карл.
        - То, что карточки от игры лежат в разных пакетах, - немедленно ответила Роза. Значит, она следила за его мыслью - а ему-то казалось иначе.
        - Правильно, Роза, молодец! А это что значит?
        - По логике вещей выходит, что каждый пластиковый пакет представляет одно лицо, а не одно событие, - сказал Ассад. - Иначе карточки лежали бы в одном пакете. В рёрвигском убийстве было две жертвы, поэтому два пакетика. - Он широко развел руками и так же широко улыбнулся. - Получается, что один пластиковый пакетик - это один человек.
        - Вот именно, - подтвердил Карл.
        С Ассадом не пропадешь.
        Тут Роза сложила ладони и медленно поднесла их к губам - вероятно, это означало внезапное озарение или шок.
        - Так вы думаете, что речь может идти о шести убийствах?
        - Вот именно! - Карл грохнул кулаком по столу. - Шесть убийств!
        Все трое призадумались.
        Роза снова устремила взгляд на милого, трогательного медвежонка. Потертая игрушка как-то плохо подходила к прочему набору.
        - Да, - сказал Карл. - В этом малыше, может быть, заключен свой отдельный смысл, раз он не уложен в пакетик, как все остальные предметы.
        Все трое неподвижно смотрели на медвежонка.
        - Разумеется, мы не знаем наверняка, все ли предметы связаны с убийствами, но такая возможность существует. - Карл протянул руку через стол. - Ассад, дай-ка мне список Йохана Якобсена. Он на доске у тебя за спиной.
        Положив листок на стол, так чтобы Роза и Ассад могли его видеть, Карл указал на двадцать событий, которые отметил составитель списка.
        - Нет никакой уверенности, что эти дела имеют какое-то отношение к рёрвигскому убийству. Возможно, они вообще никак не связаны между собой. Но может быть, систематически изучив их, мы найдем хотя бы одно, которое можно будет соотнести с каким-то из этих предметов, и этого будет уже достаточно. Нам надо найти еще одно преступление, к которому имеет отношение группа учеников частной школы. Если мы его найдем, то дело в шляпе. Что скажешь, Роза? Возьмешь на себя эту задачу?
        Она опустила руки, и стало видно, что лицо у нее совсем неприветливое.
        - Знаешь, Карл, от твоих указаний можно сойти с ума. То мы не должны даже разговаривать об этом деле, а то вдруг работаем на всю катушку. То велишь мне собирать столы, то вдруг уже не надо. На что ориентироваться? Кто знает, что ты скажешь еще через десять минут?
        - Стоп, стоп, Роза! Ты что-то путаешь. Столы никто не отменял: ты их заказала, тебе и собирать.
        - Вообще-то так нехорошо: здесь двое мужчин, а я одна собирай!
        - Я же готов, если надо, - робко подал голос Ассад. - Я же тебе предлагал.
        Но Розу уже понесло:
        - Ты что, Карл, не понимаешь, каково это - разобраться со всей этой кучей железок? То и дело что-нибудь застревает!
        - Ты их заказала, и завтра же чтобы они стояли в коридоре! В собранном виде! У нас будут гости из Норвегии, ты забыла?
        Она отшатнулась, словно у него дурно пахло изо рта.
        - Ну вот опять! Гости из Норвегии? - Она обвела глазами кабинет. - Какие еще гости из Норвегии! Тут же вид как в лавке старьевщика! А в чулан Ассада вообще страшно заглянуть!
        - Так и займись этим!
        - Еще и этим? Не многовато ли поручений за один раз? Ты еще, может быть, потребуешь, чтобы мы остались тут на всю ночь?
        Карл наклонил голову набок: дескать, почему бы и нет, если надо! Но ответил иначе:
        - Не обязательно. Придем завтра пораньше, скажем, к пяти утра.
        - В пять утра! - Роза чуть не упала со стула. - Нет, вы только послушайте! Как-то у тебя, Карл, все не по-людски получается! - громко возмущалась она.
        Слушая ее, Карл прикидывал, кого бы в Центральном отделении спросить, как они вообще могли вытерпеть у себя такое чудовище больше недели.
        - Ладно, Роза, - попытался успокоить ее Ассад. - Это потому, что дело сдвинулось с мертвой зыби.
        - А ты, Ассад, лучше не мешался бы в добрую ссору! И вообще, следи за своей речью! - Она вскочила в ярости и повернулась к Карлу. - Вот он, - заявила она, ткнув пальцев в сторону Ассада, - пускай собирает столы. А я займусь остальным. И завтра я приду в половине шестого, когда начинают ходить автобусы. - С этими словами она схватила медвежонка и засунула Карлу в нагрудный карман. - А его хозяина ты сам будешь искать. Договорились?
        Пока за Розой с шумом не захлопнулась дверь, Карл и Ассад не поднимали глаз от столешницы. Эта женщина в решительности не уступала Ивонне из «Банды Ольсена».
        - Так как же насчет… - Ассад сделал паузу, взвешивая, правильно ли говорит. - Мы теперь официально работаем над этим делом?
        - Пока еще нет. Завтра будет видно. - Карл помахал пачкой желтых записочек. - Я вижу, ты хорошо поработал и зря времени не терял. Ты нашел кого-то из той школы, с кем можно поговорить. Кто это?
        - Я же этим и был занят, когда ты пришел.
        Наклонившись над столом, Ассад отыскал среди бумаг несколько фотокопий из бюллетеня выпускников школы-пансиона.
        - Я позвонил, но они не очень обрадовались, когда я сказал, что хотел бы поговорить с кем-нибудь о Кимми и кто еще был в этой компании. По-моему, им не понравилось это дело с убийством. Мне кажется, когда началось расследование, они хотели даже выгнать из школы Прама, Дюббёля-Йенсена, Флорина и Вольфа. - Ассад покачал головой. - Об этом я мало что выяснил. Но потом мне пришло в голову найти кого-нибудь, кто учился в одном классе с тем парнем, который разбился в бассейне в Беллахой. А кроме того, я еще нашел учителя, который работал в школе при Кимми и остальной компании. Может быть, он согласится с нами поговорить, потому что он там недолго проработал.

        Было уже восемь часов, когда Карл приехал в клинику спинномозговой травмы и, войдя в палату Харди, увидел там только пустую кровать.
        Поймав в коридоре первый попавшийся белый халат, он с недобрым предчувствием спросил:
        - Где он?
        - Вы родственник?
        - Да, - ответил Карл, наученный горьким опытом.
        - У Харди Хеннингсена появились осложнения в виде жидкости в легких. Мы перевели его сюда, где легче оказать помощь, - «Белый халат» указал на дверь с табличкой «Интенсивная терапия». - Долго не задерживайтесь, больной очень устал.
        Войдя в палату, Карл увидел, что Харди и впрямь стало хуже. Аппарат искусственного дыхания работал на всю катушку. Харди, с обнаженным торсом, полулежал в кровати, руки были вытянуты поверх одеяла, маска закрывала ему почти все лицо, из носа торчали трубки, вокруг стояли капельницы и аппаратура.
        Глаза у него были отрыты, но при виде Карла он от слабости даже не смог улыбнуться.
        - Здорово, дружище, - приветствовал его Карл, осторожно положив ладонь ему на плечо. Не потому, что Харди мог это почувствовать, а так просто. - Что случилось? Говорят, у тебя появилась жидкость в легких?
        Харди что-то сказал, но маска и гудение аппаратов заглушили его слова. Карл подставил ухо.
        - Повтори еще раз, - попросил он.
        - Желудочная кислота в легких, - глухо послышалось из-под маски.
        «Вот черт!» - подумал Карл и пожал парализованное плечо:
        - Давай поправляйся поскорее. Ладно?
        - Точка на плече увеличилась, - прошептал Харди. - Иногда она горит огнем, но я ничего никому не сказал.
        Карл знал почему, и ему это очень не нравилось. Харди надеялся дождаться, что к одной руке настолько вернется подвижность, что он сможет ее поднять, взять со столика ножницы, которыми режут бинты, и проткнуть себе артерию. Так что стоит ли разделять его радость, это еще вопрос.
        - У меня появилась проблема, и я к тебе за помощью, - сказал Карл, подвигая себе стул. - Ты гораздо лучше знаешь Ларса Бьёрна еще с прежних дней в Роскилле. Может, сумеешь объяснить, что там у меня происходит?
        Он вкратце рассказал Харди, как было приостановлено его расследование и что, по мнению Бака, это было сделано с подачи Ларса Бьёрна, которого поддержала директор полиции.
        - У меня даже отобрали жетон, - закончил Карл свой рассказ.
        Харди немигающим взглядом смотрел в потолок. Раньше он бы сразу попросил сигарету.
        - Ларс Бьёрн ведь всегда носит темно-синий галстук? - подумав немного, с трудом произнес Харди.
        Карл прикрыл глаза. Да, именно так - галстук был неотъемлемой частью Ларса Бьёрна и он действительно синий.
        Харди попытался прокашляться, но издал звук, напоминающий шипение выкипающего чайника.
        - Он бывший ученик частной школы, - раздался слабый голос. - На галстуке рисунок - четыре ракушки морского гребешка. Это галстук той школы.
        Карл замер. Несколько лет назад полиция расследовала случай изнасилования в этой школе, который едва не погубил репутацию заведения. Кто знает, к каким последствиям приведет нынешнее дело?
        Проклятье! Вот так совпадение! Ларс Бьёрн - выпускник этой самой школы. Если он участвует как активный игрок, то, конечно, на стороне своей альма-матер. Как же иначе! Говорят ведь: для школы-пансиона нет бывших учеников.
        Карл медленно кивнул. Вот как просто все оказалось.
        - Ладно, Харди! - Он побарабанил пальцами по простыне. - Ты просто гениальный сыщик, кто бы в этом сомневался!
        Он погладил старого приятеля по волосам. Они были влажные и точно неживые.
        - Ты не обижаешься на меня? - послышалось из-под маски.
        - О чем ты?
        - Сам знаешь. О деле с монтажным пистолетом. За то, что я сказал психологу.
        - Да ну тебя! Когда тебе станет получше, мы вместе распутаем это дело, хорошо? Я понимаю, что пока ты тут лежишь, в голову приходят странные мысли.
        - Не странные, Карл. Что-то ведь там было такое. И это что-то было связано с Анкером. Я все больше в этом убеждаюсь.
        - Мы с тобой во всем разберемся, когда придет время.
        Некоторое время Харди молчал, предоставив работать респиратору, а Карлу оставалось только наблюдать за тем, как поднимается и опускается его грудь.
        - Ты не окажешь мне одну услугу? - прервал Харди монотонное шипение.
        Карл невольно отпрянул, вжавшись в спинку стула. Посещая больницу, он больше всего боялся этого момента. Снова Харди будет просить, чтобы Карл помог ему умереть! Выражаясь красиво - совершил эвтаназию, прекратил страдания безнадежного больного. Но как ни выражайся, хорошего тут мало.
        - Нет, Харди. Не проси меня больше, не надо! Не сомневайся, я обдумал такую возможность. Мне действительно жаль, старина, но я просто не могу.
        - Карл, я не об этом. - Харди облизал пересохшие губы, словно для того, чтобы не застряли слова, которые он собирался произнести. - Я хотел спросить, не мог бы ты забрать меня отсюда к себе домой.
        Последовало душераздирающее молчание. Карл сидел как парализованный, не находя слов.
        - Я вот как подумал, - тихо продолжал Харди. - Может, тот парень, который живет у тебя, взялся бы за мной ухаживать?
        Отчаяние, которое слышалось в его голосе, было Карлу как нож в сердце. Но он едва заметно помотал головой. Мортен Холланд в роли сиделки? Дома у Карла? Прямо хоть плачь!
        - Карл, за уход на дому платят большие деньги. Я спрашивал. Каждый день к тебе несколько раз приходит сестра, так что с этим никаких трудностей. Тут тебе нечего бояться.
        Карл уставился в пол:
        - Мои домашние условия не очень для этого приспособлены. Дом совсем небольшой. А Мортен живет в подвале, что вообще-то запрещено.
        - Я мог бы лежать в гостиной.
        Голос Харди стал хриплым. Казалось, он отчаянно борется, стараясь сдержать слезы, но, возможно, виновато было его общее состояние.
        - Ведь гостиная-то большая. Я бы в уголку. Насчет того, что Мортен в подвале, никто и не узнает. Ведь, кажется, у тебя наверху три комнаты? Поставить в одной кровать, а он бы так и жил себе в подвале.
        Великан Харди умолял его - такой большой и в то же время такой маленький!
        - Ох, Харди!
        Слова застряли у Карла на языке. Картина стоящей у него в комнате громоздкой кровати, окруженной всевозможными аппаратами, была более чем пугающей. Новые трудности уничтожат последние остатки мира и согласия в его доме. Мортен съедет, Йеспер будет бурчать и ко всему придираться. Нет, при всем желании это совершенно невозможно.
        - Харди, твое состояние сейчас слишком тяжелое, чтобы мы могли ухаживать за тобой дома. - Карл сделал долгую паузу, надеясь что Харди придет ему на помощь, но тот упорно молчал. - Подожди, когда у тебя немножко восстановится чувствительность. А там посмотрим.
        Он смотрел в глаза Харди - тот медленно опустил веки. Погибшая надежда погасила в его взгляде последнюю искру жизни.

        Не считая тех лет, когда он был в отделе убийств зеленым новичком, Карл еще ни разу не являлся на работу так рано. Была пятница, но на хиллерёдском шоссе попадались длинные участки, совершенно свободные от автомобилей. В гараже народ лениво хлопал дверцами. На вахте стоял ароматный кофейный дух. Никто никуда не спешил.
        Спустившись в подвал, Карл застал совершенно неожиданную картину. В отделе «Q» его встретил протянувшийся вдоль коридора ровный ряд столов со столешницами, удобно установленными на уровне груди. Море бумаг было разложено маленькими стопочками, очевидно расположенными по какой-то сложной системе, над которой потом придется поломать голову. На стене висели три доски для объявлений с разными вырезками по делу. А на последнем столе, свернувшись в позе зародыша на узорном молитвенном коврике, сладким сном спал Ассад.
        Из кабинета Розы, расположенного дальше по коридору, доносились звуки, которые можно было счесть за прелюдию Баха, исполняемую громким свистом. Ни дать ни взять - органный концерт для продвинутых слушателей.
        Спустя десять минут оба сотрудника с дымящимися чашками уже сидели в помещении, которое еще вчера Карл называл своим кабинетом, а сегодня едва узнавал.
        Когда он, сняв куртку, повесил ее на спинку стула, Роза окинула его внимательным взглядом.
        - Красивая рубашка, Карл. И ты, я вижу, не забыл переложить в нее из старой игрушечного медвежонка. Это хорошо! - похвалила она, указав на выпяченный нагрудный карман.
        Он кивнул. Эта вещица будет напоминать ему, что нужно при первой возможности выставить Розу, переправив ее в другой, беззащитный отдел.
        - Что скажешь на это, шеф? - спросил Ассад, обводя широким жестом комнату. Этот вид порадовал бы любого поклонника фэн-шуй: чистые линии и такой же чистый пол, самому придирчивому глазу не за что зацепиться.
        - Мы позвали Йохана и попросили помочь. Вчера он вышел на работу, - пояснила Роза. - В конце концов, это же его стараниями все началось.
        Карл попытался влить некоторую теплоту в свою замороженную улыбку. В общем, он был доволен. Только еще не отошел от потрясения.

        Четыре часа спустя все трое сидели на своих местах, ожидая прибытия норвежской делегации. Каждому была отведена своя роль. К этому времени они обсудили перечень нападений и получили подтверждение, что отпечатки пальцев на карточках от «Тривиал персьют» соответствуют двум отчетливо сохранившимся отпечаткам убитого Сёрена Йоргенсена и одному, несколько менее отчетливому, отпечатку его сестры. Теперь перед ними стоял вопрос, кто унес карточки с места преступления. Если это сделал Бьярне Тёгерсен, то как тогда карточки оказались в доме Кимми в Ордрупе? Если же на месте преступления побывал кто-то еще кроме самого Тёгерсена, то возникает заметное расхождение с материалами официального следствия.
        Эйфория распространилась даже на кабинет Розы Кнудсен. Перестав издеваться над Бахом, она энергично принялась за поиски материалов о смерти Кристиана Вольфа. Ассад пытался разузнать, где теперь живет и работает К. Йеппесен, одно время преподававший датский язык в классе, где учились Кимми и компания.
        До прихода норвежцев скучать никому не пришлось.
        Когда стрелка передвинулась на десять минут одиннадцатого, Карл понял, к чему идет дело.
        - Они не придут, если я сам их не приведу, - сказал он и схватил свою папку.
        Выскочив на лестницу в ротонде, он бегом взлетел на третий этаж.
        - Они там? - крикнул он на бегу нескольким измученным коллегам, занятым распутыванием гордиевых узлов. Те кивнули.
        В столовой собралось не меньше пятнадцати человек. Кроме начальника отдела убийств там был его заместитель Ларс Бьёрн, Лиза с блокнотом для записей, несколько энергичных молодых людей в унылых костюмах - должно быть, из Министерства юстиции, как догадался Карл, и пять крепких парней в красочной одежде, которые, в отличие от остальных, встретили появление Карла приветливыми белоснежными улыбками. По крайней мере один плюс в пользу гостей из стольного града Осло!
        - А вот и Карл Мёрк! Какая приятная неожиданность! - воскликнул начальник отдела убийств, хотя подумал при этом совсем другое.
        Карл со всеми, включая Лизу, поздоровался за руку. Представляясь гостям, он особенно четко произнес свое имя, сам же ничего не понял из того, что они ему говорили.
        - Скоро мы продолжим экскурсию по нижним помещениям, - объявил Карл, сделав вид, что не замечает мрачных взглядов Бьёрна. - Но сначала я хочу изложить принципы, которыми руководствуюсь как глава вновь учрежденного отдела «Q».
        Он встал перед таблицей, которую они, по-видимому, только что разбирали, и спросил:
        - Как, ребята, вы все понимаете, что я говорю?
        Оглядев присутствующих, он отметил энергичные кивки норвежцев и синий галстук с ракушками на Бьёрне.
        В следующие двадцать минут он изложил ход расследования по делу Мереты Люнггор и, поняв по выражению лиц норвежцев, что они уже в курсе, завершил свое сообщение кратким обзором дела, над которым вел работу в настоящий момент.
        По растерянным лицам представителей Министерства юстиции было ясно, что они ничего не понимают. Значит, об этом деле они ничего не слыхали, решил Карл.
        Затем он обратился к начальнику отдела убийств:
        - В ходе расследования у нас только что оказались в руках несомненные доказательства того, что Кимми Лассен косвенно или непосредственно была связана с этими событиями.
        Карл изложил историю тайника, заверил всех, что выемка ящика производилась в присутствии заслуживающего доверия свидетеля. При этом он заметил, как лицо Ларса Бьёрна все больше мрачнеет.
        - Ящик Кимми могла получить от Бьярне Тёгерсена, с которым тогда жила! - вставил начальник отдела убийств.
        Такая возможность тоже обсуждалась в подвале у Карла.
        - Могла, но я так не думаю. Посмотрите на дату в газете: она вышла в тот самый день, когда Кимми, по словам Бьярне Тёгерсена, переехала к нему жить. Я думаю, она собрала улики в ящик перед переездом к Бьярне как раз потому, что не хотела, чтобы он это все видел, и свежую на тот момент газету постелила на дно. Но могут быть и другие объяснения. Я надеюсь, что мы найдем Кимми Лассен и сможем ее допросить. В связи с этим мы вносим предложение объявить ее в розыск и просим откомандировать нам в подкрепление несколько человек для наблюдения за окрестностями Центрального вокзала. Также требуется слежка за наркоманкой Тиной, а еще за господами Прамом, Дюббёль-Йенсеном и Флорином. - При этих словах Карл мстительно воззрился на Ларса Бьёрна, затем перевел взгляд на норвежцев. - Эти трое - бывшие учащиеся школы-пансиона, которые в свое время проходили как подозреваемые по делу о двойном убийстве в Рёрвиге. Очень известные в Дании люди, занимающие высокое положение в обществе и пользующиеся уважением сограждан, - пояснил Карл.
        Теперь и начальник отдела убийств тоже заметно нахмурился.
        - Видите ли… - Карл обратился непосредственно к норвежцам, которые так рьяно пили кофе, словно у них на родине мокко не видали со времен немецкой оккупации. - Как вам хорошо известно по опыту криминальной полиции и по вашей собственной потрясающей успешной работе в городе Осло, благодаря подобным случайностям иногда раскрываются преступления, в свое время оставшиеся нераскрытыми, или такие, о которых раньше никто даже не подозревал.
        Тут один из норвежцев поднял руку и с певучей интонацией задал вопрос, которого Карл не понял даже после нескольких повторений. Выручил один из чиновников, который перевел речь норвежца на датский язык:
        - Комиссар Трённес спрашивает, составлен ли список предполагаемых преступлений, которые, возможно, соотносятся с рёрвигским убийством.
        Карл вежливо наклонил голову. И как только этому типу удалось разобрать смысл этого птичьего щебетания?
        Благо ему было что ответить. Он достал из папки список Йохана Якобсена и повесил на доску:
        - Данная часть расследования происходила при участии начальника отдела убийств. - Карл с благодарной улыбкой взглянул на Маркуса, тот в ответ тоже вежливо заулыбался, хотя всем видом являл вопросительный знак. - Он предоставил в распоряжение отдела «Q» работу одного из вольнонаемных сотрудников. Без таких хороших коллег, как он сам и его служащие, и без дружной совместной работы разных специалистов невозможно было бы настолько продвинуться в расследовании за такое короткое время. Нельзя забывать, что это дело двадцатилетней давности и оно находится в нашей разработке всего лишь две недели. Спасибо тебе, Маркус.
        Приветственным жестом Карл поднял воображаемый бокал, прекрасно понимая, что рано или поздно это ему еще аукнется.

        Несмотря на все старания Ларса Бьёрна, Карлу без труда удалось заманить норвежцев к себе в подвал.
        Услужливый работник Министерства юстиции старательно переводил комментарии представителей братского народа. Он сказал, что они восхищаются скромностью и нетребовательностью датских коллег, для которых главное - это результаты, а не материальные ресурсы и личные удобства. Вероятно, эти восторги вызовут некоторое раздражение наверху.
        - Послушай, один парень сзади все время задает мне вопросы, а я ни слова не понимаю. Ты знаешь норвежский? - шепотом спросил Карл Розу, пока Ассад разливался соловьем, расхваливая и превознося до небес датскую полицию за ее интеграционную политику. Впрочем, и текущую каторжную работу он объяснял на удивление толково и с редким знанием дела.
        - Вот ключ к этому делу, который служит нам указателем в работе, - сказала Роза и вкратце пояснила содержание бумаг, которые привела в систему за ночь, причем сделала это на самом понятном и даже, можно сказать, красивом норвежском языке, какой когда-либо доводилось слышать Карлу.
        Скрепя сердце он вынужден был признать, что Роза не лишена некоторых достоинств.
        Когда они добрались до кабинета Карла, там на большом экране шла видеоэкскурсия по залитому солнцем Хольменколлену. Разумеется, это Ассад догадался в последнюю минуту приобрести диск с красотами Норвегии, и все были растроганы до слез. Когда через час гости соберутся на завтрак у министра юстиции, она будет просто таять от улыбок.
        Норвежец с неразборчивым именем, который, по всей видимости, был главным начальником, в прочувствованной речи, где упоминался братский народ, пригласил Карла в Осло. А если, мол, Карла не удастся уговорить, то, по крайней мере, просит его прийти на завтрак, а если у Карла и для этого не найдется времени, то он, по крайней мере, хочет дружески пожать ему руку, ибо это Карл заслужил.

        Проводив гостей, Карл посмотрел на своих помощников с выражением, отчасти похожим на теплое чувство благодарности. Они так хорошо познакомили норвежцев с работой отдела, что, по всей вероятности, его скоро вызовут на третий этаж и вернут жетон. А когда ему отдадут жетон, отстранение потеряет силу. А раз он уже не будет отстранен, ему больше не придется ходить на психотерапевтические сеансы к Моне. А раз не будет больше психотерапии, то будет обещанный ужин в ресторане. А раз ужин, то и всякое может быть.
        Он уже собрался было сказать им пару дружеских слов и, возможно, даже в порядке поощрения позволить сегодня уйти на час раньше.
        Но этому благому намерению помешал телефонный звонок.
        Это дали результат переговоры Ассада с гимназией Рёдовре, и Карлу по его просьбе позвонил некий преподаватель по имени Клаус Йеппесен.
        Да, конечно, он согласен встретиться с Карлом. Да, он действительно в середине восьмидесятых работал в школе-пансионе и очень хорошо помнит то время.
        Для него это был малоприятный период.

        24

        Тину она нашла в одном из подъездов на Дюббёльсгаде неподалеку от площади Энгхаве. Та сидела, забившись в самый дальний угол под лестницей, где было совсем темно, - грязная, избитая, изголодавшаяся по очередной дозе. Она находилась там уже почти сутки и, как сказала одна из бродяжек на площади, ни за что не соглашалась выходить.
        Когда Кимми заглянула под лестницу, Тина вздрогнула.
        - Господи! Неужели это ты, Кимми, голубушка! - воскликнула она с облегчением и бросилась к ней в объятия. - Привет, дорогая! Я так мечтала, чтобы ты пришла.
        Тина дрожала как осиновый лист, выбивая зубами дробь.
        - Что случилось? Почему ты там прячешься, почему у тебя такой вид? Кто тебя побил? - Кимми погладила подругу по распухшей щеке.
        - Ты же получила мою записку? - Отодвинувшись, Тина заглянула ей в лицо желтыми глазами, сплошь в красных прожилках.
        - Да, я ее видела. Ты молодец.
        - Так я получу тысячу крон?
        Кимми кивнула и отерла пот с ее лба. Лицо Тины выглядело жутко, один глаз заплыл, рот перекошен, всюду кровоподтеки и синяки.
        - Не ходи больше туда, куда ты раньше ходила. - Тина обхватила себя дрожащими руками за плечи, стараясь остановить озноб, но это не помогло. - Те мужчины приходили ко мне. Было очень плохо. Но теперь я останусь тут.
        Кимми хотела расспросить, что произошло, но в эту минуту скрипнула входная дверь. Один из жильцов возвращался домой - дневная добыча звякает в пакете, на обеих руках самодельные татуировки.
        - Чего тут расселись! - буркнул он злобно. - А ну пошли отсюда, вонючие шлюхи!
        Кимми поднялась с корточек и шагнула в его сторону.
        - Иди своей дорогой и оставь нас в покое!
        - А если не пойду? - Он выпустил из рук пакет и зажал его между колен.
        - Тогда я тебе так поддам, что не обрадуешься!
        - Ишь ты, какая бойкая! - Ему явно понравился такой ответ. - Вали отсюда, вонючка, со своей поганой наркоманкой или давай пошли ко мне. Ну, что скажешь? Пускай эта свинья торчит там сколько хочет, я не против, если ты пойдешь со мной.
        Он протянул руку к Кимми, но тут же получил удар в живот - ее крепкий кулачок вошел в жирное тело, как в тесто. Затем она врезала еще раз, прямо по его удивленной роже - мужчина грохнулся на пол, так что по всему подъезду пошел гул.
        - О-ой! - простонал он, уткнувшись носом в грязь.
        Кимми снова забралась под лестницу.
        - Кто приходил? Ты сказала, какие-то мужчины? Куда они приходили?
        - Это были те, с вокзала. Они пришли ко мне домой и стали бить, потому что я не хотела рассказывать про тебя. - Тина попыталась улыбнуться, но помешала распухшая щека. Она поджала под себя ноги. - Я так здесь и останусь. Плевать я на них хотела!
        - Они - это кто? Полицейские?
        - Эти-то? - Тина замотала головой. - Какие они полицейские? Полицейский был вежливый. Нет, просто какие-то мерзавцы, они хотят поймать тебя, потому что им за это платят. Берегись их!
        Кимми порывисто взяла тонкую руку Тины:
        - Они тебя били! Ты им что-нибудь сказала? Не помнишь?
        - Слушай, Кимми, мне нужна доза. Ты же понимаешь.
        - Будет тебе тысяча крон! Сказала ты им что-нибудь про меня?
        - Кимми, я же теперь боюсь выходить на улицу. Ты уж сходи за меня. Ты сходишь, Кимми? И еще бутылочку шоколадного молока и сигарет. И пару банок пива. Ну, ты знаешь.
        - Да, да, я все принесу. Только ответь мне, что ты им сказала?
        - Может, сперва принесешь?
        Кимми посмотрела на Тину. По ее лицу было видно, что она боится: вдруг она расскажет, что случилось, а Кимми потом не захочет дать то, что ей так нужно.
        - Тина, ну говори же!
        - Смотри, Кимми, ты обещала!
        Обе кивнули, и Тина продолжала:
        - Ну, стали они меня бить. И все били и не отставали. Я сказала, что мы встречались иногда на скамейке, и сказала еще, что много раз видела, как ты уходишь по Ингерслевсгаде, и что, мне кажется, ты где-то там живешь. - Она умоляюще посмотрела на Кимми. - Но ведь ты же там не живешь?
        - Еще что-нибудь ты сказала?
        - Нет, честное слово! - Голос Тины стал хриплым, дрожь усилилась. - Больше ничего.
        - И тогда они убрались?
        - Да. Может, они еще придут, но я уже больше ничего не скажу. Я же больше ничего и не знаю.
        В полумраке их глаза встретились. Тина старалась убедить Кимми, что говорит правду. Но нечаянно сказала лишнее.
        Значит, это было не все, и она знает еще что-то.
        - Чего еще ты мне не сказала?
        От ломки у Тины беспокойно задергались ноги, она сидела, съежившись, на полу, а ноги так и ходили ходуном.
        - Ну, только еще про Энгхавепарк. Что ты там иногда сидишь и смотришь, как играют детишки. Только это.
        Тина оказалась наблюдательнее, чем думала Кимми. Значит, она обслуживает клиентов не только у вокзала, а уводит подальше, где еще сохранились кусты.
        - А что еще, Тина?
        - Ой, ну, Кимми же! Как я тебе сразу тут вспомню! Я ни о чем не могу думать, кроме дури!
        - Ну а потом? Когда получишь свою дозу, тогда ты еще что-нибудь про меня вспомнишь? - улыбнулась Кимми.
        - Да, тогда, наверное, вспомню.
        - Вспомнишь, где я бываю и где ты меня видела? И как я выгляжу? Куда хожу за покупками? В какое время передвигаюсь по городу? Что я терпеть не могу пиво? Что разглядываю витрины на Стрёгете? Что я все время нахожусь в городе? Такие вещи?
        Тина, казалось, была рада, что ей подсказали:
        - Да, Кимми. Всякое такое. Вот этого я никому не скажу.

        По улице Кимми шла с большой осторожностью. На Истедгаде полно всяких проходов и закоулков, здесь никогда нельзя быть уверенной, что, пока ты идешь, в десяти метрах кто-нибудь не наблюдает за тобой.
        Теперь она знает, на что они способны. Вероятно, сейчас по ее следу пущено много ищеек.
        Поэтому ей придется все начинать с нуля. Она снова оказалась в положении, когда все старые пути для нее были отрезаны и нужно искать новые.
        Сколько раз уже в ее жизни наступали необратимые перемены, заставляя начинать все заново?
        «Не поймаете вы меня!» - подумала Кимми и подозвала такси.
        - Высади меня на углу Даннеброгсгаде.
        - Что за шутки? - Смуглая рука таксиста, лежавшая на спинке пассажирского сиденья, потянулась к ручке задней дверцы. - Можешь вылезать, - сказал он, открывая дверцу. - Ты думаешь, я повезу тебя триста метров?
        - Вот тебе двести крон. Счетчик можешь не включать.
        Это подействовало.
        Она выскочила на углу Даннеброгсгаде и мгновенно перебежала на Летландсгаде. На первый взгляд здесь никто за ней не следил. Затем она через проходной двор вышла на Литауэнспладс, а затем вдоль стены вернулась на Истедгаде, очутившись прямо напротив овощного магазина.
        - Несколько быстрых шагов, и я уже там, - сказала она себе.
        - А, это ты! Решила снова заглянуть? - поприветствовал ее хозяин лавки.
        - Махмуд тут, в заднем помещении? - спросила Кимми.
        Махмуд с братом сидели за занавеской, включив какой-то арабский канал. Всегда один и тот же, с привычной скучной картинкой.
        - Ну что? - спросил Магомет, тот из братьев, что меньше ростом. - Уже взорвала гранаты? А пистолет правда был хорош?
        - Не знаю, я его отдала. Мне понадобится новый. На этот раз с глушителем. А еще мне надо парочку доз хорошего героина. То есть по-настоящему хорошего, ты меня понял?
        - Прямо сейчас? Ты, дамочка, не в своем уме. Думаешь, только пришла, и тебе сразу все подадут на блюдечке! С глушителем? Да ты сама-то понимаешь, что ты говоришь?
        Она вытащила из кармана пачку денег - здесь было больше двадцати тысяч.
        - Я жду тебя там, в лавке. И больше ты меня никогда не увидишь. Договорились?
        Через минуту телевизор был уже выключен, и оба мужчины ушли.
        В лавке ей дали стул и предложили на выбор холодного чаю или колы, но она отказалась.
        Через полчаса появился парень, очевидно, какой-то родственник. Он явно не желал рисковать.
        - Заходи сюда, тогда поговорим! - велел он.
        - Я уже дала не меньше двадцати тысяч. Ты принес товар?
        - Минуточку, - сказал он. - Я тебя не знаю, так что подними руки.
        Она сделала, как было велено, и глядела ему прямо в глаза, пока он ощупывал ее. Начав снизу, он провел ладонью по внутренней стороне бедра и немного придержал руку, дойдя до паха. Потом он опытным движением ощупал ей живот, провел ладонью по спине, снова пошарил по животу, поднялся к груди, проверяя каждую складочку тела, снова скользнул по бокам к спине и вверх по шее до самых волос. Затем он ослабил хватку и еще раз проверил карманы и одежду. Закончив, немного задержал руки у нее на груди.
        - Меня зовут Халид, - сказал он. - Ты в порядке, на тебе нет микрофонов. И у тебя чертовски красивое тело.

        Первым, кто заметил скрытый в Кимми потенциал и сказал ей, что у нее чертовски красивое тело, был Кристиан Вольф. Это было до нападения в кустах возле школы, до того, как она соблазнила классного старосту, до скандала с учителем и исключения из школы. Он немного прощупал ее в прямом и переносном смысле и убедился, что у Кимми были особые задатки. При нормальном течении жизни они превратились бы в неподдельные чувства, но могли обернуться и эффективными взрывами сексуальной энергии.
        Ему стоило только погладить ее шейку и заявить, что сходит по ней с ума, как в награду он получил поцелуи взасос и все, о чем только может мечтать шестнадцати-семнадцатилетний мальчишка.
        И тогда Кристиан понял, что если хочешь секса с Кимми, ее не надо спрашивать. Надо просто ее завести.
        Этим приемом вслед за ним вскоре воспользовались Торстен, Бьярне и Дитлев. Один только Ульрик не понял подсказки. Вежливый и воспитанный, он всерьез полагал, что, добиваясь милостей девушки, за ней сначала нужно ухаживать, поэтому так их и не добился.
        Все это Кимми знала и понимала. Знала она и то, как бесится Кристиан от ревности, когда она начала кокетничать с ребятами, не входившими в их кружок.
        Некоторые девчонки говорили, что он за ней шпионит.
        Вот уж чему она совсем не удивлялась.
        Когда учитель и староста исчезли со сцены, а Кимми очутилась одна в своей квартире в Нэстведе, вся пятерка стала проводить у нее выходные. Все шло по накатанному: видеофильмы со сценами насилия, дурь, разговоры о нападениях. И когда наступали каникулы и всем полагалось отправляться по домам к родителям, они усаживались в ее светло-красную «мазду» и ехали куда глаза глядят. Очутившись в каком-нибудь парке или в лесу, они надевали перчатки и маски и брали первого встречного, кто попадется на дороге. Возраст и пол не играли роли.
        Если это был мужчина, который с виду мог за себя постоять, Кимми снимала маску и выходила вперед в расстегнутом пальто и рубашке, обхватив свои груди руками в перчатках. Кто же не остановится от такого ошеломительного зрелища!
        После они на глазок определяли, кто будет держать язык за зубами, а кому надо навсегда заткнуть рот.

        Тина посмотрела на Кимми таким взглядом, словно та спасла ей жизнь.
        - Он хорошего качества? - Закурив сигарету, она ткнула в порошок палец, потом попробовала на язык и взглянула на пакетик. - Качественный. Три грамма, да?
        Кимми кивнула.
        - Скажи сперва, зачем меня искала полиция?
        - Да так, ничего особенного. Интересовались насчет твоей семьи. Совсем не то, что у тех, других. Это точно, Кимми!
        - Насчет семьи? В каком смысле?
        - Что-то насчет того, что твой отец вроде бы заболел, а ты не захочешь с ним общаться, если узнаешь, что они тебя искали. Мне очень жаль, Кимми, что ты от меня услышала такую новость.
        Тина попыталась прикоснуться к ее плечу, но не сумела.
        - Мой отец? - От одного этого слова у Кимми появилось такое чувство, будто она проглотила какую-то отраву. - Разве он еще жив? По-моему, нет. Но если помрет, я только обрадуюсь.
        Если бы перед ней сейчас снова очутился тот жирный тип из подъезда, она бы так и пнула его в ребра - разок за папеньку, разок за себя.
        - Полицейский сказал, чтобы я тебе не говорила, а я вот сказала. Ты извини, Кимми!
        Тина бросила алчный взгляд на пакетик.
        - Как, ты сказала, звали полицейского?
        - Я уж не помню, да и не все ли равно? Разве я тебе не написала это в записке?
        - А откуда ты узнала, что он полицейский?
        - Я видела его жетон, попросила показать.
        Голоса, звучавшие в голове Кимми, уже нашептывали ей, что все это значит. Скоро она вообще перестанет слышать что-либо, кроме этих голосов. Полицейского послали за ней, потому что заболел ее отец? Да не могло такого быть! Подумаешь, полицейский жетон! Трудно ли Флорину и компании достать такую штуку?
        - Кимми, как тебе удалось раздобыть три грамма за тысячу крон? Может, он не очень чистый? Да нет же, конечно, чистый. Вот я дура!
        Тина взглянула на Кимми с умоляющей улыбкой - глаза полузакрыты, кожа прозрачная, и вся трясется.
        Поглядев на нее, Кимми тоже улыбнулась и отдала ей шоколадное молоко, картофельные чипсы, банки пива, пакетик с героином, бутылку воды и шприц.
        Дальше она уж как-нибудь управится и сама.

        Дождавшись сумерек, Кимми бегом одолела расстояние до железной калитки. Она уже решила, что должна сделать, и это приводило ее в страшное волнение.
        Следующие несколько минут она потратила на то, чтобы достать из тайников в стене деньги и кредитные карточки, выложила на кровать две гранаты, одну засунула в сумку.
        Затем она побросала в чемодан какие-то вещи, сняла с двери и стен плакаты и уложила их сверху. Под конец вытащила из-под кровати ящичек и открыла.
        Тряпичный сверточек совсем побурел и почти ничего не весил. Она схватила бутылку виски, поднесла ко рту и выпила до дна. На этот раз голоса никуда не исчезли.
        - Да, да, я сейчас, быстро! - сказала Кимми и, осторожно уложив сверточек на вещи в чемодане, прикрыла его одеялом. Ласково погладив его, она защелкнула замок.
        Чемодан она оттащила подальше от дома на улицу. Теперь все готово.
        Вернувшись, Кимми с порога внимательно оглядела комнату, чтобы навсегда запечатлеть в памяти столь долго ей служивший приют.
        - Благодарю, - произнесла она и, пятясь, вышла вон.
        Потом сорвала чеку с гранаты и швырнула ее в дверь, туда, где на кровати лежала вторая.
        Когда дом взлетел на воздух, она была уже за калиткой.
        Если бы она хоть чуть-чуть замешкалась, то летящие во все стороны обломки каменной кладки стали бы ее последним впечатлением в жизни.

        25

        Грохот взрыва долетел до кабинета начальника отдела убийств в виде глухого удара, от которого задрожали окна.
        Карл и Маркус переглянулись. Это явно была не новогодняя шутиха.
        - Вот черт! - сказал Маркус. - Надеюсь, никого не убило.
        Это был добрый человек, способный сочувствовать другим. Но сейчас его, вероятно, заботила не столько мысль о возможных жертвах, сколько численность личного состава.
        Он снова обернулся к Карлу:
        - Смотри не пытайся больше повторить со мной свой вчерашний номер! Я все понимаю, но чтобы в следующий раз ты сначала пришел ко мне и я не сидел потом, как дурак. Ясно?
        Карл кивнул: вполне справедливое требование. Затем он рассказал о причинах, по которым Ларс Бьёрн мог быть лично заинтересован в приостановке расследования.
        - Так что надо бы сейчас вызвать Ларса Бьёрна.
        Маркус Якобсен только вздохнул.

        То ли Ларс Бьёрн понял, что игра проиграна, то ли надеялся еще выкрутиться, но он впервые пришел без привычного галстука.
        Маркус Якобсен с ходу взял быка за рога:
        - Я только что узнал, Ларс, что распоряжения Министерства юстиции и директора полиции по поводу этого дела шли через тебя. Будь любезен, объясни мне, что и как там было, прежде чем мы начнем делать выводы!
        Бьёрн помолчал, потирая подбородок. Профессиональный военный по образованию. Безупречный послужной список в полиции. Подходящий возраст. Посещение занятий в Копенгагенском университете в свободное время - разумеется, по юриспруденции. Хороший администратор. Огромный круг контактов, вдобавок изрядный опыт работы в полиции. И вдруг такой ничем не оправданный дикий поступок, как политические интриги на работе! Как он дошел до того, чтобы нанести коллегам удар в спину, тормозить расследование, к которому сам, по сути дела, вообще не имел отношения? И ради чего? Из чувства солидарности к частной школе, которую окончил десятки лет тому назад? Ради старой дружбы? Ну что он, черт возьми, может сказать? Одно неверное слово, и с его карьерой будет покончено. Это понимали все трое.
        - Я хотел предотвратить фиаско, которое дорого обошлось бы нам с точки зрения затраченных ресурсов, - произнес Бьёрн и тотчас же пожалел о сказанном.
        - Если у тебя не найдется более убедительного оправдания, то дело твое плохо. Ты это понимаешь?
        Карл видел, как тяжело шефу было это выговорить. Как ни неприятен был заместитель начальника Карлу, он знал, что Маркус и Бьёрн превосходно сработались.
        Бьёрн вздохнул:
        - Вы, конечно же, заметили, что на мне сегодня другой галстук?
        Они кивнули.
        - В свое время я учился в этой школе.
        По лицам собеседников Бьёрн понял, что это им и без того уже известно.
        - И так уже было много неприятных разговоров в связи с изнасилованием, случившимся там пару лет назад. Поэтому раскапывание того старого дела принесло бы школе лишние неприятности.
        Но и это они уже знали.
        - К тому же старший брат Дитлева Прама был моим одноклассником. Сейчас он член правления общества друзей этой школы.
        А этого Карл, к стыду своему, не знал.
        - А его жена - сестра заведующего одной из секций Министерства юстиции. Этот заведующий секцией оказал директору полиции неоценимую помощь в деле проведения реформы.
        «История прямо как в романах Мортена Корка![12] - подумал Карл. - Еще немного, и выяснится, что все они - незаконные дети помещика с острова Фюн».
        - На меня давили с двух сторон. Ведь общество бывших учеников частной школы - это своего рода братство, и я, конечно, поступил неправильно. Но я думал, что заведующий секцией действует по указанию министра юстиции, и в какой-то степени я был не так уж не прав. Она действительно не хотела извлекать на свет это дело. Связанные с ним лица были не какие-то там безвестные людишки, и против них тогда даже не выдвигалось никаких обвинений. А к тому же по делу уже вынесено решение суда и виновный почти отсидел срок. По моим ощущениям, все хотели избежать пересмотра дела с целью поисков возможной судебной ошибки. Я сам не знаю, как сделал такое упущение, что не переговорил сначала с министром, но во время нашего вчерашнего завтрака все указывало на то, что она вообще ничего не знает о новом расследовании. Так что, как это ни печально, она здесь вообще ни при чем. Теперь я это понял.
        Маркус Якобсен кивнул. Теперь он был готов выполнить неприятную часть работы:
        - Ни о чем из этого ты, Ларс, меня не проинформировал. Ты только сказал, что директор полиции дала указание, чтобы отдел «Q» прекратил расследование. Но, как я теперь понимаю, ты же, скорее всего, и посоветовал директору дать нам такое распоряжение, после того как сам сообщил ей ложную информацию. Что ты вообще ей сказал? Что никакого дела нет и не было? Что Карл Мёрк копается в нем ради собственного удовольствия?
        - Я ходил к ней с заведующим секцией Министерства юстиции. Это он ее информировал.
        - А что, он тоже бывший ученик той школы?
        Ларс Бьёрн горестно кивнул.
        - На самом деле инициатива может исходить от Прама и других членов группы. Неужели ты, Ларс, не понимаешь, что все это началось с их подачи? По их инициативе брат Дитлева Прама обратился к тебе с просьбой, а заведующий секцией пытался прекратить расследование.
        - Да, я отдаю себе в этом отчет.
        Начальник отдела убийств кинул на стол шариковую ручку. Он был не на шутку сердит:
        - С этой минуты ты отстранен от работы. Изволь написать объяснительную, которую я смогу положить на стол министру. Не забудь указать в ней фамилию заведующего секцией.
        Никогда еще Ларс Бьёрн не имел такого жалкого вида. Карл даже пожалел бы его, если бы не считал редкостным пакостником.
        - Маркус, я хочу внести предложение, - вмешался он.
        В глазах Ларса Бьёрна вспыхнула едва заметная искра. Между ними давно сложилось взаимопонимание на основе старой доброй вражды.
        - Давай не будем никого отстранять. Нам же нужна рабочая сила, правда? Если мы раздуем это происшествие, вокруг него подымут шумиху. Пресса там, крик, шум. Ты добьешься, что у тебя под окнами будут толпиться орущие журналисты. А главное, те, за кем мы следим, насторожатся. Вот это уж совсем лишнее.
        Бьёрн только молча кивал, чучело несчастное!
        - Я хочу, чтобы Бьёрн работал со мной над этим делом. Надо организовать работу в ближайшие несколько дней - поиск материалов, слежку, всякое такое, что требует беготни. У нас появилась зацепка, а самим не справиться. Остается сделать небольшое усилие, и, возможно, мы раскроем еще несколько убийств. - Карл постучал пальцем по списку нападений, составленному Йоханом Якобсеном. - Я практически уверен.

        При взрыве здания возле железнодорожного полотна никто не пострадал, но «Новости» ТВ-2 и их вертолеты слетелись к месту происшествия, словно там во всю мощь бушевали семнадцать террористических группировок.
        Диктор новостной программы был в полной экзальтации, но ничем этого не выдавал: лучшая новость всегда та, которая подается с серьезным и озабоченным выражением. В первую очередь это относится к сенсациям, и потому работники полицейского управления в очередной раз вынуждены были отбиваться от журналистов.
        Карл следил за происходящим по телевизору в своем кабинете. Повезло, что это не имеет к нему отношения!
        - Ларс Бьёрн задействовал отдел розыска копенгагенской полиции. - В кабинет заглянула Роза. - Я переслала им портрет Кимми, а Ассад добавил к этому свои впечатления от встречи на Центральном вокзале. Тину Карлсен они тоже разыскивают. Она очутилась в самом центре урагана.
        - Каким образом?
        - Так ведь розыскной отдел находится на Скельбекгаде. Разве не там обыкновенно бродит Тина Карлсен?
        Карл кивнул и снова вернулся к чтению своих записей и указаний.
        Список задач казался нескончаемым. Тут важно было правильно расставить приоритеты.
        - Вот твои задания, Роза. Выполняй в том порядке, как записано.
        Взяв список, она прочитала вслух:
        - Один: найди полицейских, которые участвовали в расследовании рёрвигского убийства в восемьдесят седьмом году. Свяжись с хольбекским отделением полиции и разъездной группой на Артиллеривей. Два: найди одноклассников участников группы. Получи описание их поведения от очевидцев. Три: снова съезди в больницу в Биспебьерг. Найди там врача или сестру, работавших в то время, когда Кимми лежала в гинекологическом отделении. Четыре: детали, касающиеся смерти Кристиана Вольфа. Сделать сегодня. Заранее благодарю.
        Карл думал, что последнее добавление произведет успокоительное и примиряющее впечатление. Однако он ошибался.
        - Это же черт знает что! Оказывается, мне надо было прийти на работу не в половине шестого, а прямо к четырем утра! - закричала Роза. - Ты что, совсем с ума сошел? Разве ты сам не разрешил нам сегодня уйти на час раньше?
        - Так это когда было!
        - Ну так и что? - Она выразительно развела руками.
        - А то, что сейчас уже все изменилось. У тебя есть какие-то дела на выходные?
        - Чего?!
        - Роза, сейчас тебе наконец представилась возможность показать, из какого ты сделана теста, и получить представление о настоящей розыскной работе. И не забудь, что потом будут отгулы.
        Роза только фыркнула. Отпускать шуточки она и сама была мастерица.
        На пороге показался Ассад, и в это время ожил телефон. Звонил начальник отдела убийств.
        - Ты говорил, что снял для меня четырех человек из аэропорта! - возмущенно начал Карл. - А теперь хочешь сказать, что тебе их не дали?
        Начальник отдела убийств подтвердил это предположение.
        - Это никуда не годится! Нам необходимы люди для слежки за предполагаемыми фигурантами. Представь себе, что будет, если просочатся сведения о продолжении расследования! Как ты думаешь, где тогда окажутся господа Прам, Флорин и Дюббёль-Йенсен? Уж точно не тут поблизости. Скорее где-нибудь в Бразилии, причем завтра же.
        Карл глубоко вздохнул и потряс головой.
        - Я прекрасно сам понимаю, что у нас нет настоящего доказательства их причастности, но ведь косвенные улики, Маркус, косвенные улики-то точно есть!
        После разговора с Якобсеном Карл некоторое время сидел, уставив глаза в потолок, и безбожно ругался самыми скверными ругательствами, каким научился от одного парня из Фредриксборга на слете скаутов в 1975 году. Баден-Пауэлл[13] уж наверняка не одобрил бы таких выражений.
        - Ну что же сказал тебе Маркус? Нам же дадут помощников? - спросил Ассад.
        - Сказал, что сперва им надо расследовать дело о нападении на Канникестреде, а до тех пор лишних людей нет. А вдобавок надо еще разобраться со взрывом на территории железной дороги, - вздохнул Карл.
        Вздыхать он в последнее время даже привык. Постоянно не одно, так другое!
        - Давай-ка, Ассад, садись и подумаем вместе, есть ли толк в списке Йохана Якобсена.
        Карл повернулся к белой доске и стал писать:

        14/6 1986: Коре Бруно, ученик школы-пансиона, расшибся насмерть, упав с десятиметрового трамплина.
        2/8 1987: Убийства в Рёрвиге.
        13/9 1987: Нападение. Пляж в Нюборге. Поблизости пять молодых людей и девушка. Потерпевшая в шоке. Ничего не рассказывает.
        8/11 1987: Близнецы. Площадка для игры в мяч. Таппернойе. Два отрезанных пальца. Избиение.
        24/4 1988: Муж и жена. Лангеланн. Оба исчезли. Отдельные принадлежавшие нм предметы всплывают в Рудкёбинге.

        Переписав все двадцать случаев, он взглянул на Ассада:
        - Какой общий знаменатель у всех этих событий? Что скажешь?
        - Все они происходили по воскресеньям.
        - Да, я так и думал. А ты уверен?
        - Уверен.
        Очень логично. Разумеется, все происходило по воскресеньям. В другие дни у них не было бы возможности - по крайней мере, пока они учились в школе-пансионе. Жизнь там полна ограничений.
        - А кроме того, доехать до мест преступлений из Нэстведа можно за пару часов, - сказал Ассад. - Вот в Ютландии же нет никаких нападений.
        - Что еще привлекло твое внимание?
        - В период с восемьдесят восьмого по девяносто второй год никто из пострадавших не исчезал.
        - Что ты под этим подразумеваешь?
        - Да то, что тогда были только хулиганские нападения. Избиения и всякое такое. Но никого не находили убитыми, и люди не исчезали.
        Карл углубился в список. Его разработал вольнонаемный работник полицейского управления, имевший в этом деле личную заинтересованность. Откуда теперь знать, был ли его подход объективным? Ведь в Дании каждый год происходят тысячи насильственных преступлений!
        - Позови Йохана, - попросил Карл и начал листать бумаги.
        Сам он тем временем решил связаться с зоомагазином, в котором работала Кимми. Это поможет составить ее психологический портрет, узнать, о чем она мечтала, каковы были ее жизненные ценности. Может, удастся договориться на завтра пораньше, чтобы побывать там до встречи с учителем гимназии города Рёдовре, назначенной на более поздние утренние часы: вечером у них там состоится встреча выпускников. Она происходит всегда в последнюю субботу сентября и на этот раз приходится на двадцать восьмое число. Все просто, непринужденно, свои среди своих, как сказал учитель.
        - Йохан уже идет, - возвестил Ассад, продолжая изучать список на доске, и затем негромко добавил: - Так было, когда Кимми находилась в Швейцарии.
        - Как было?
        - В период с восемьдесят восьмого по девяносто второй год никого не убили и никто не исчез, - повторил Ассад, кивая сам себе. - Так было, пока Кимми жила в Швейцарии. По крайней мере, судя по списку.

        Выглядел Йохан неважно. Раньше он резво носился по полицейскому управлению, будто жеребенок по зеленому лугу, но сейчас больше напоминал животное, навсегда запертое в стойле, которому некуда стремиться и нечем себя занять.
        - Ты еще посещаешь психолога? - спросил его Карл.
        Тот подтвердил и добавил:
        - Она молодец и старается как может. Просто я неважно себя чувствую.
        Карл посмотрел на фотографию близнецов, висевшую на доске. Пожалуй, в плохом самочувствии Йохана нет ничего удивительного.
        - Когда ты отбирал дела для своего списка? - поинтересовался Карл. - И по какому принципу?
        - Здесь только те насильственные преступления за период с восемьдесят седьмого по девяносто второй год, которые были совершены в воскресенье и в которых сами жертвы не обращались в полицию, а место преступления находилось от Нэстведа на расстоянии не более ста пятидесяти километров.
        Судя по глазам Йохана, для него этих двух факторов было достаточно, чтобы быть уверенным в причастности подозреваемых.
        - Послушайте меня! Я очень много читал про частные школы-пансионы. Там желания и потребности отдельного ученика почти совсем не учитываются. В школе вырабатывается особенный ритм жизни, в котором на первом месте стоят учеба и прочие обязанности и для всего есть свое определенное время. И так всю неделю. Цель этой системы - воспитание дисциплины и духа товарищества. Отсюда я сделал вывод, что насильственные преступления, совершенные на протяжении учебного года в будние дни или в выходные, но до завтрака или после ужина, не представляют для меня интереса, так что ими я не занимался. Короче говоря, в эти часы группа была занята другими делами. Поэтому я отобрал случаи, произошедшие в воскресные дни после завтрака и до ужина. Преступления должны были происходить в этот отрезок времени.
        - Ты говоришь, они этим занимались по воскресеньям в дневное время.
        - Да, я так считаю.
        - И за такой промежуток времени можно было отъехать не больше чем на две сотни километров, чтобы успеть еще найти жертву.
        - В течение учебного года - да. Другое дело летние каникулы. - При этих словах Йохан опустил глаза в пол.
        Карл раскрыл календарь:
        - Но убийства в Рёрвиге тоже произошли в воскресенье. Это было случайное совпадение или для группы это что-то значило?
        Лицо Йохана сделалось очень печальным:
        - Думаю, это совпадение. Дело было в самом конце каникул, незадолго до начала занятий. Может быть, им казалось, что они не до конца насладились свободой. Не знаю. Они же были больные на всю голову.

        Далее Йохан пояснил, что список за последующие годы он составлял, руководствуясь интуицией. Карл вовсе не считал этот метод неправильным, но если уж работал, руководствуясь интуицией, то предпочитал полагаться на свою собственную. В результате он решил для начала ограничиться теми годами, когда Кимми находилась в Швейцарии.
        Когда Йохан отправился на собственное рабочее место, Карл еще раз внимательно просмотрел список и лишь затем позвонил в полицию Нюборга. Там ему ответил дежурный - судя по голосу, восьмидесятилетний старец - и сообщил, что братья-близнецы, на которых в 1987 году было совершено нападение на пляже, уже давно эмигрировали в Канаду. По сведениям, имеющимся в участке, они получили небольшое наследство и открыли станцию сельскохозяйственных машин. Никакие подробности о жизни этих мальчиков здесь не известны. Все-таки это было очень давно.
        Затем Карл уточнил дату, когда произошло исчезновение пожилых супругов на Лангеланне, и перевел взгляд на папку с делом, которую для него реквизировал Ассад. Это были учителя из Киля, они приплыли на яхте в Рудкёбинг, затем перемещались между Зеландией и Лоланном, останавливаясь в пансионах. В последний раз они нашли приют в Стоенсе.
        В полицейском отчете говорилось, что в день исчезновения их видели в гавани Рудкёбинга. Предположительно, они оттуда вышли в море и там яхта перевернулась. Но кто-то в тот же день заметил эту пару в Линнельсе Нор, а затем вблизи того места, где стояла у причала яхта, люди видели группу молодых ребят. Подчеркивалось, что это были приличные молодые люди - юноши в отглаженных рубашках и аккуратно подстриженные, не какая-нибудь местная шпана. Ходили слухи, что на яхте уплыли эти ребята, а не сами владельцы.
        В отчете упоминалось также несколько предметов, найденных на пляже в Линнельсе Нор, которые, по словам родственников, могли принадлежать пропавшим, но с уверенностью этого нельзя было утверждать.
        Карл просмотрел список вещей: пустой портативный холодильник без указания торговой марки, теплая шаль, пара носков и одна серебряная сережка с аметистом такой модели, что ее можно носить без замочка, просто продев в ухо.
        Описание было не слишком подробным - не более того, что можно ждать от младшего полицейского мужского пола. Однако описание полностью соответствовало той сережке, которая лежала перед Карлом в пластиковом пакетике рядом с двумя карточками от игры «Тривиал персьют».
        И как раз в тот момент, когда Карл сделал это поразительное открытие, в кабинет вошел сияющий Ассад, прямо-таки воплощение удачи.
        - Я только что узнал, что такие браслеты употреблялись в Беллахой. - Он показал на резиновый браслет в пластиковом пакете рядом с сережкой. - Чтобы знать, как долго человек пробыл в воде.
        Карл с трудом вынырнул из раздумий, сам потрясенный важностью своего открытия.
        - Такие браслеты используются повсюду, Ассад. Они и сейчас в ходу.
        - Да. Но когда Коре Бруно нашли на каменном полу, разбившегося насмерть, на нем такого браслета как раз и не было.

        26
        - Карл, он ждет наверху, на вахте, - объявил Ассад. - Мне оставаться тут, когда он придет?
        - Нет. - Карл покачал головой. У Ассада и без того много дел. - Будет хорошо, если ты принесешь нам две чашки кофе. Если можно, не слишком крепкого.
        Была суббота, в управлении стояла тишина, лишь изредка нарушаемая необычно слабым шумом воды в фановой трубе. Слушая, как Ассад что-то насвистывает, Карл быстренько просмотрел имеющиеся сведения о приближающемся госте.
        Манфред Слот, сорок лет. В школе-пансионе жил в одной комнате с покойным старостой класса Коре Бруно. Закончил школу в 1987 году. Служба в лейб-гвардии. Лейтенант запаса. Cand. merc. MBA.[14] В возрасте тридцати трех лет стал директором пяти предприятий. Занимал шесть управленческих должностей, в том числе одну общественную. Инициатор и спонсор ряда выставок современного португальского искусства. С 1994 года женат на Агостине Пессоа. Ранее занимал пост датского консула в Португалии и Мозамбике.
        Неудивительно, что он получил Рыцарский крест и несколько интернациональных орденов.
        - У меня есть только полчаса, - сразу заявил Манфред, едва пожал Карлу руку.
        Сел нога на ногу, откинув полы демисезонного пальто и слегка подтянув штанины, чтобы не испортить острую складку. Такого человека легко вообразить среди выпускников элитной школы, но гораздо труднее - в песочнице, играющего со своими детьми.
        - Коре Бруно был моим лучшим другом. Я знаю, что он отнюдь не был поклонником общественных открытых бассейнов, поэтому очень странно, что его нашли в Беллахой. Кому это надо - купаться в такой толчее? - искренне удивлялся господин Слот. - Кроме того, я никогда не видел, чтобы он прыгал с вышки, тем более десятиметровой.
        - Вы не считаете, что это был несчастный случай?
        - Да откуда же взяться несчастному случаю! Коре был рассудительный парень. Не стал бы он там наверху топтаться, когда всякому понятно, что упасть оттуда - верная смерть.
        - И самоубийства тоже не могло быть?
        - С какой стати? Мы же только закончили школу. Отец подарил ему к выпуску «бьюик регал лимитед». Ну, знаете эту модель с кузовом-купе?
        Карл осторожно кивнул: ему было известно только то, что «бьюик» - это автомобиль.
        - Он должен был ехать в США поступать на юридический в Гарвард. Так зачем ему было делать такую идиотскую вещь? Это вообще невозможно понять.
        - Несчастная любовь? - предположил Карл.
        - Вот еще! Да он любую мог получить, только позови.
        - Вы помните Кимми Лассен?
        Гость поморщился. Ее он вспоминал без всякой радости.
        - Коре огорчился, когда она его бросила?
        - Огорчился? Да он был в ярости. Ему совсем не понравилось, что его бросили. Кому это может понравиться? - Манфред улыбнулся белозубой улыбкой и пригладил зачесанные на плешь волосы - тонированные и недавно подстриженные.
        - И что же он собирался делать по этому поводу?
        Манфред Слот помолчал и стряхнул с пальто невидимые пылинки.
        - Я сегодня пришел сюда, поскольку, как мне думается, мы оба считаем, что его убили. Столкнули с высоты. Иначе зачем вам было бы разыскивать меня спустя двадцать лет?
        - Точно мы ничего не знаем, но это, конечно, одна из причин, по которой мы вновь занялись этим делом. И кто же, по-вашему, мог его столкнуть?
        - Не имею ни малейшего представления. У Кимми были какие-то ненормальные дружки из ее класса, все время вились вокруг нее. Она командовала ими как хотела. Красивая грудь, понимаете! - Он коротко, сухо рассмеялся. Смех его не красил.
        - Вы не знаете, Коре не пытался снова наладить с ней отношения?
        - Она уже закрутила интрижку с одним из учителей. Жалкий провинциал, у которого не хватило ума понять, что не надо связываться с ученицами.
        - Не помните, как его звали?
        - Он был там довольно недолго. - Манфред Слот покачал головой. - Вел, кажется, датский в двух-трех классах. Не из тех, на кого обращаешь внимание, если они работают не в твоем классе…
        Манфред поднял палец и задумался.
        - Ага, вспомнил. Его звали Клаус, да еще писалось это имя необычно. - Он хихикнул. Было видно, что он запомнил только имя без фамилии.
        - Клаус Йеппесен?
        Манфред вскинул голову, потом кивнул:
        - Да, действительно, Йеппесен!
        «Господи, неужели это не сон!» - подумал Карл. Вечером у него была назначена встреча с этим человеком.
        - Ассад, поставь кофе там. Спасибо тебе.
        Они переждали, пока за помощником не закрылась дверь.
        - Да уж, условия у вас, я смотрю, неважнецкие, - с презрительной усмешкой изрек посетитель. - Но хоть тут и убого, а прислуга у вас ходит по струнке.
        Он опять рассмеялся таким же смехом, и Карл живо представил себе, как он держался с туземцами в Мозамбике.
        Гость пригубил кофе, и, похоже, ему хватило одного глотка.
        - Ну так вот, - снова заговорил он. - Я-то знаю, что Коре все еще был зациклен на этой девице, как, впрочем, и многие другие. Так что, когда ее выгнали, иные были не прочь продолжать с ней шашни. Она тогда жила в Нэстведе.
        - Я не понимаю, как это вышло, что он погиб в Беллахой.
        - Когда мы сдали экзамены, он переехал к бабушке с дедушкой. Он и раньше жил у них в Эмдрупе. Очень милые и приятные старички, я тогда часто у них бывал.
        - Его родители жили не в Дании?
        Манфред Слот пожал плечами. Его собственные дети наверняка тоже учатся в школе-пансионе, чтобы он мог посвящать себя собственным делам. Ну и черт с ним!
        - Вы не знаете, никто из участников группы из второго класса не жил поблизости от бассейна?
        Манфред вдруг устремил взгляд куда-то сквозь Карла. Только сейчас он заметил строгость окружающей обстановки: папки со старыми делами, фотографии на доске, список потерпевших, в котором первым стояло имя Коре Бруно.
        Обернувшись и увидев, на что обращен взгляд Манфреда, Карл мысленно чертыхнулся.
        - А это что такое? - сурово спросил посетитель, указывая на список.
        - Да так, ничего особенного, - сказал Карл. - Эти дела не связаны между собой. Мы просто занимаемся сейчас тем, что приводим папки в хронологический порядок.
        Идиотское объяснение, отметил он про себя. Зачем выписывать дела на доску, когда с таким же успехом можно просто расставить папки на полках?
        Но Манфред Слот больше не стал задавать вопросов. Ему самому не приходилось заниматься нудной бумажной работой.
        - Да, дел у вас, видно, хватает, - только сказал он.
        Карл развел руками:
        - Поэтому-то для меня особенно важно, чтобы вы ответили на мои вопросы как можно точнее.
        - Так о чем вы спрашивали?
        - Жил ли кто-нибудь из их группы поблизости от Беллахой?
        - Да, Кристиан Вольф. - Манфред кивнул, даже не задумавшись. - У его родителей была там у озера шикарная вилла в стиле функционализма, которая перешла к нему, когда он выпихнул папашу из фирмы. Кажется, там все еще живет его жена со своим новым мужем.
        Больше ничего Карл от него не добился, однако и это уже неплохо.
        - Роза! - позвал он, как только в коридоре смолкли звуки шагов Манфреда, обутого в ллойдовские ботинки. - Что ты узнала о смерти Кристиана Вольфа?
        - Ну, здрасьте, Карл! - Она постукала себя по лбу блокнотом для записей. - У тебя что, Альцгеймер начинается? Ты дал мне четыре поручения, а этот значился у тебя четвертым в списке. Так что же, по-твоему, я могла об этом узнать?
        Карл действительно об этом забыл.
        - Когда ты сможешь что-то об этом рассказать? Поменяй задания местами.
        Роза уперла руки в боки, как итальянская матрона, собирающаяся отругать разлегшегося на диване бездельника мужа. Но затем неожиданно улыбнулась.
        - Ладно уж, будь по-твоему! Не могу вечно притворяться. - Лизнув пальцы, она принялась листать в блокноте. - Неужто ты действительно думаешь, будто все делается по твоему велению? Конечно же, я взялась за это задание в первую очередь. Оно же было самое легкое.

        Кристиан Вольф прожил всего тридцать лет и умер сказочно богатым человеком. Судоходную компанию, которой он владел, основал его отец, но Кристиан выдавил его оттуда и разорил. Говорили, что сын по заслугам отплатил отцу, от которого никогда не видел любви.
        Когда невероятно богатый холостяк женился на третьей дочери графа Саксенхольта, Марии, это стало сенсацией. Но их счастье, как потом писали, продлилось всего четыре месяца: свадьба состоялась в июне, а 15 сентября 1996 года Кристиан Вольф погиб на охоте от случайного выстрела.
        Об этой смерти без конца писали в газетах, может быть, потому, что она была такой нелепой. На эту тему было опубликовано гораздо больше статей, чем об автобусном терминале на Ратушной площади, и почти так же много, как несколько месяцев спустя о победе Бьярне Рииса на велогонке Тур де Франс.
        Рано утром Кристиан Вольф покинул свою загородную виллу на Лоланне, намереваясь через полчаса примкнуть к остальным охотникам. Но только два часа спустя его обнаружили совершенно истекшего кровью от страшной раны: пуля попала ему в бедро. В отчете о вскрытии было сказано, что смерть, судя по всему, наступила совсем незадолго до того, как его нашли.
        Это выглядело вполне убедительно. Карлу приходилось сталкиваться с подобными случаями.
        Все очень удивлялись, как столь опытный охотник мог так неудачно попасть под выстрел. Но несколько из участников охоты засвидетельствовали, что у Кристиана Вольфа была привычка носить ружье со взведенным курком: она появилась после того, как однажды он не смог уложить в Гренландии белого медведя. В тот раз у него настолько окоченели руки, что он был не в силах взвести курок, и решил, что больше с ним такого никогда не случится.
        Так или иначе, оставалось загадкой, каким образом он сам себе выстрелил в бедро. В заключении было сказано, что он споткнулся на борозде в поле и нечаянно спустил курок дробовика, который нес, небрежно зацепив одним пальцем. Реконструкция несчастного случая показала, что при определенном стечении обстоятельств такое могло случиться.
        Молодая жена не стала поднимать шума в связи с этим делом, и ходили слухи, что к тому времени она уже успела пожалеть о своем замужестве. Супруг был старше, между ними нашлось мало общего, к тому же наследство оказалось прекрасным бальзамом для ее душевных ран.

        Вилла стояла над самым озером. В окрестностях можно было найти не очень-то много усадеб такого же класса, и от одного ее присутствия все вокруг повышалось в цене.
        До падения рынка недвижимости вилла потянула бы на сорок миллионов крон, как прикинул Карл. Сейчас такой дом вообще вряд ли возможно продать. Кто знает, продолжают ли его обитатели голосовать за правительство, которое создало предпосылки для нынешнего положения дел. Впрочем, кого в этих кругах волнует перегрев экономики, возникший в результате дикого потребительского разгула! Зато им самим теперь и расхлебывать!
        Дверь открыл мальчик лет восьми или девяти, с насморочным голосом и красным распухшим носом, одетый в халат и домашние шлепанцы - весьма неожиданное явление среди громадного холла, в котором царствовали поколения крупных коммерсантов и финансистов.
        - Мне не велено никому открывать, - прогнусил он. - Мамы нету дома, она скоро придет. Она уехала в Люнгбю.
        - Ты можешь позвонить ей и сказать, что к ней пришли из полиции?
        - Из полиции? - Мальчик с недоверием посмотрел на Карла.
        Сейчас очень кстати пришлась бы длинная кожаная куртка а-ля Бак или как у начальника отдела убийств. Она укрепила бы доверие свидетеля.
        - Вот, гляди. - Карл показал полицейский жетон. - Спроси у мамы, можно ли мне подождать ее в доме.
        Мальчик захлопнул дверь. Полчаса Карл прождал на крыльце, разглядывая семенящих по тропинкам на другой стороне озера краснощеких граждан, оживленно размахивающих руками. Была суббота, и с утра проводился сбор пожертвований во Всемирный благотворительный фонд помощи нуждающимся детям.
        Во дворе остановился автомобиль, из него показалась женщина. Вид у нее был настороженный - одно подозрительное движение, и она ринется к задней двери, побросав свои покупки на крыльце.
        - Вы кого-то ищете?
        Наученный горьким опытом, Карл тотчас же вынул свой жетон.
        - Карл Мёрк. Отдел «Q». Ваш сын вам не звонил?
        - Мой сын болен и лежит в постели. - У нее вдруг сделалось озабоченное выражение. - Разве нет?
        Маленький обманщик так и не позвонил!
        Карл еще раз представился, и хозяйка неохотно впустила его в дом.
        - Фредерик! - крикнула она наверх. - Тут тебе колбаса.
        Женщина казалась простой и приветливой, совсем не такой, какой представляешь себе урожденную графиню.
        На лестнице послышались шажки, но смолкли, когда мальчик обнаружил в холле Карла. На опухшем от насморка личике отразился испуг: а что ему будет за то, что он не выполнил указаний полицейского? Мальчик явно был не готов отвечать за последствия своего неправильного поведения.
        Карл подмигнул ему: все, дескать, в порядке.
        - Ну что, Фредерик, лежишь в постели как положено?
        Мальчик медленно кивнул и, схватив французскую сосиску, мгновенно смылся. Должно быть, подумал, что с глаз долой - из памяти вон. Сообразительный мальчик!
        Карл сразу же перешел к делу.
        - Не знаю, сумею ли я чем-нибудь помочь, - дружелюбно сказала Мария. - Мы с Кристианом вообще-то даже не успели как следует познакомиться. Так что я не знаю, какие мысли у него тогда были в голове.
        - И вы вышли замуж во второй раз?
        - Да, я познакомилась с Эндрю в тот же год, когда умер Кристиан. Сейчас у нас трое детей: Фредерик, Сузанна и Кирстен.
        Простые, обыкновенные имена. Кажется, Карлу нужно отбросить свои предрассудки насчет символических ценностей господствующего класса!
        - И Фредерик - старший?
        - Нет. Он теперь у меня младший. Близнецам уже одиннадцать лет, - сказала она и, предвосхищая следующий вопрос, добавила: - Да, их биологический отец - Кристиан, но мой нынешний муж всегда относился к ним как к родным. Обе учатся в прекрасной школе-пансионе для девочек поблизости от имения родителей мужа в Истборне.
        Она произнесла это так просто, с таким непринужденным бесстыдством! Молодая женщина, удачно устроившая свои делишки. Как же она, черт побери, посмела так поступить со своими детьми? Одиннадцать лет от роду - и уже выдворены в английскую деревню на нескончаемую дрессировку!
        Карл взглянул на нее по-новому, вновь утвердившись в своих классовых чувствах.
        - Упоминал ли при вас Кристиан о некоей Кирстен-Марии Лассен? Кстати, занятное совпадение, одну из ваших дочерей тоже зовут Кирстен. Кристиан был очень хорошо знаком с этой женщиной. Обычно ее называли Кимми, и в свое время они вместе учились. Вам что-нибудь говорит это имя?
        На ее лицо будто опустилась невидимая вуаль.
        - И что там было? - спросил Карл, так и не дождавшись ответа.
        - Я просто не желаю об этом говорить, вот и все! - Она выставила перед собой обе ладони, будто отгораживаясь от его вопроса.
        - Может быть, вы думаете, у него был с ней роман, хотя вы в то время уже ждали ребенка?
        - Не знаю я, что там у него с ней было, и не хочу знать.
        Она встала, скрестив руки на груди: вот-вот попросит гостя удалиться.
        - Сейчас Кимми бездомная бродяжка. Живет на улице.
        Очевидно, эта новость Марию не утешила.
        - После встреч с ней Кристиан меня бил. Этого вам хватит? Я не знаю, зачем вы сюда явились, но теперь можете уходить.
        Как и ожидалось.
        - Я здесь потому, что расследую убийство, - сделал Карл последнюю попытку.
        Ответ последовал мгновенно:
        - Если вы считаете, что это я убила Кристиана, то придумайте что-нибудь получше. Хотя не скажу, что у меня не было такого желания.
        Покачав головой, она отвернулась к окну.
        - Почему муж вас бил? Он был садист? Пьяница?
        - Был ли он садистом? - Мария бросила взгляд в сторону коридора, чтобы убедиться, что оттуда не просунется в дверь детская головенка. - Уж это несомненно!

        Перед тем как сесть в машину, Карл быстро огляделся. Ну и гадкая же атмосфера царила в этом большом доме! Вот что может сотворить тридцатилетний мужчина с двадцатидвухлетней девушкой! Медовый месяц быстро превратился в каждодневный кошмар. Сначала были злые слова и угрозы, затем пошло все хуже и хуже. Он соблюдал осторожность, чтобы не оставлять следов, ведь вечером ей предстояло выходить к гостям и блистать в качестве хозяйки дома. Только ради этого он на ней и женился.
        Кристиан Вольф. Мужчина, в которого она влюбилась с первого взгляда, чтобы потом всю оставшуюся жизнь пытаться его забыть - его самого, его слова и поступки, и людей, которыми он себя окружал.
        Карл потянул носом воздух, принюхиваясь, не пахнет ли в машине бензином. Затем позвонил на работу.
        - Да! - коротко откликнулся Ассад. Никаких там «отдел „Q“» и «ассистент вице-комиссара полиции Хафез Ассад»! Одно только «да»!
        - Когда отвечаешь по телефону, надо называть свое имя и отдел, - сказал Карл, также не представляясь.
        - Здравствуй, Карл! Роза дала мне свой диктофон. Ну такой отличный! И она хочет сама поговорить с тобой.
        - Роза? Она все-таки вышла сегодня на работу?
        Послышался громкий голос и топот, отдававшийся гулким эхом, потом Роза взяла трубку.
        - Я разыскала тебе сиделку из «Биспебьерга», - бросила она сухо.
        - Это здорово.
        Комментариев с ее стороны не последовало.
        - Она работает сейчас в частной клинике в районе Арресё. - Далее Карлу сообщили адрес. - Когда я выяснила ее фамилию, ее оказалось нетрудно найти. К счастью, фамилия у нее редкая.
        - И где же ты ее отыскала?
        - Разумеется, в больнице «Биспебьерг»! Нарыла в шкафах со старыми архивами. Когда туда госпитализировали Кимми, сиделка работала в гинекологии. Я ей позвонила, и она сказала, что помнит, как это было. Она говорит, что это все запомнили, кто тогда там работал.

        «Самая красивая больница в Дании», - утверждал вебсайт, отысканный Розой.
        Глядя на белоснежные здания, Карл согласился с этим утверждением. Все здесь содержалось в идеальном порядке. Даже сейчас, в середине осени, зеленые лужайки были достойны Уимблдонского турнира. Удивительной красоты вид! Всего лишь несколько месяцев назад им наслаждалась монаршая чета.
        Пожалуй, поспорить с таким великолепием может разве что замок Фреденсборг.[15]
        Старшая сестра Ирмгард Дуфнер не вполне подходила к этому окружению. Она выплыла навстречу Карлу, как боевой корабль, приближающийся к берегу, и все встречные невольно сторонились, уступая ей дорогу. Стриженные под горшок прямые волосы, грузная поступь, от которой стонали полы.
        - Господин Мёрк, I presume![16] - произнесла она с широкой улыбкой и так тряхнула ему руку, словно хотела вытрясти все содержимое карманов.
        Память ее своей силой не уступала внушительной внешности - мечта любого полицейского.
        В больнице «Биспебьерг» она работала старшей сестрой отделения, в котором лежала Кимми, и хотя пациентка исчезла не в ее дежурство, это событие было окружено такими необычными и трагическими обстоятельствами, что, по ее словам, его невозможно было забыть.
        - Эта женщина поступила к нам со следами многочисленных побоев, мы думали, что она потеряет ребенка, однако она очень скоро пошла на поправку. Очень хотела сохранить ребенка. Через неделю мы уже готовы были ее выписать. Но однажды утром, - сестра поджала губы, - у меня в тот раз была вечерняя смена, у нее случился внезапный быстрый выкидыш. По словам доктора, создавалось впечатление, что она сама его вызвала. Во всяком случае, на животе у нее обнаружились большие синяки. Но в это трудно было поверить, ведь она так ждала этого ребенка. Однако в таких случаях никогда ничего не узнаешь наверняка. Когда женщина готовится стать матерью-одиночкой, тут намешано столько разных чувств, и не угадаешь, что ей взбредет в голову.
        - Вы не помните, чем она предположительно могла воспользоваться?
        - Кто-то говорил, что она могла взять в палате стул и бить себя по животу. Во всяком случае, ее нашли без сознания на полу, между ног у нее в луже крови лежал плод, а рядом валялся опрокинутый стул.
        Карл представил себе эту картину. Печальное зрелище.
        - И плод был уже настолько большой?
        - А как же! На восемнадцатой неделе он уже похож на настоящего человечка, ростом сантиметров в пятнадцать.
        - С руками и ногами?
        - Все, как полагается. Легкие и глаза еще неразвиты, а все остальное уже есть.
        - И плод лежал у нее между ног?
        - Ребенок и плацента вышли, как при естественных родах.
        - И с плацентой все было в порядке?
        Сестра кивнула:
        - Такие вещи не забываются. Запомнилось и то, что она украла плод. Мои коллеги оставили его накрытым простыней, пока занимались кровотечением. А когда после короткого перерыва вернулись, то оказалось, что пациентка и плод исчезли. Плацента же никуда не делась, и один из наших врачей смог определить, что она лопнула. Порвалась пополам.
        - Это случилось, когда произошел выкидыш?
        - Иногда так случается, но очень и очень редко. Возможно, виноваты были повреждения от ударов. Во всяком случае, если женщине не сделано выскабливание, это может иметь очень серьезные последствия.
        - Опасность инфекции?
        - Да. В прежние времена это считалось очень тяжелым осложнением.
        - А если это не сделано?
        - Тогда пациентка может умереть.
        - Могу сообщить, что она не умерла. Она и сейчас жива. Хотя жизнь ее и не слишком благополучна, ведь она стала бездомной.
        Сестра сложила мощные руки на коленях:
        - Очень жаль ее. Женщины часто не могут оправиться после такого несчастья.
        - То есть вы хотите сказать, что душевная травма от потери ребенка могла стать причиной того, что она выпала из общества?
        - Ой, знаете, в такой ситуации может быть что угодно. С этим часто приходится сталкиваться. У человека развивается страшный комплекс вины, и с этим ничего нельзя поделать.
        - Давайте попробуем собрать в единую картину все, что у нас есть по этому делу. Как вы на это смотрите? - Карл взглянул на Ассада и Розу. Видно было, что каждому не терпится о чем-то поведать, но пусть обождут. - Перед нами группа молодых парней. Все это сильные личности - в том смысле, что они всегда стоят на своем. И с ними одна девушка, которая, судя по всему, играет в их группе определяющую роль. Характер у нее заводной, она красива и затевает мимолетный роман с первым учеником класса Коре Бруно, который, как я полагаю, погиб не без помощи этой группы. Во всяком случае, один предмет из тайника Кимми Лассен указывает в этом направлении. В основе, может быть, лежала ревность, или это случилось во время драки, хотя также вполне возможно, что это был обыкновенный несчастный случай. Спрятанный в тайнике резиновый браслет может быть просто своего рода трофеем. Сам по себе он не доказывает виновность, хотя и наводит на подозрения. Группа по-прежнему держится вместе, даже после ухода Кимми из школы, и эти отношения прямым или косвенным образом приводят к убийству двоих, возможно, случайно
подвернувшихся молодых людей в Рёрвиге. Бьярне Тёгерсен признался в обоих убийствах, но, возможно, он только взял на себя вину одного или нескольких человек из группы. Все указывает на то, что в связи с этим признанием ему была обещана значительная денежная сумма. Бьярне принадлежал к сравнительно небогатой семье, его отношения с Кимми закончились, так что, возможно, для него это было тогда неплохим выходом из создавшейся ситуации. Во всяком случае, мы теперь знаем, что кто-то из группы был к этому причастен, поскольку в тайнике Кимми мы нашли предметы с отпечатками пальцев обоих убитых. Наш отдел «Q» начинает интересоваться этим делом вследствие возникшего у частного лица подозрения, что в деле Тёгерсена произошла судебная ошибка. От Йохана Якобсена мы получили список хулиганских нападений и исчезновений людей, к которым могла быть причастна эта группа. На основе этого списка мы можем убедиться, что в период, когда Кимми находилась в Швейцарии, происходили только хулиганские нападения, но не было ни убийств, ни исчезновений. В списке возможны неточности, но в основе своей выводы Йохана Якобсена
представляются вполне разумными. Возможно, через Ольбека до группы доходят слухи о том, что я занимаюсь этим делом, и мне начинают чинить препятствия.
        - Чинить? - Ассад поднял руку. - Ремонтировать? Так ты сказал?
        - Да, пытаются воспрепятствовать. Чинить препятствия - значит мешать что-то делать. И это указывает на то, что здесь кроется нечто большее, чем обычная забота богатых людей о своей репутации.
        Оба слушателя согласно кивнули.
        - Меня попытались запугать, предприняв соответствующие действия у меня дома, в моей машине и, наконец, на работе. Очевидно, за этими угрозами стоят люди из группы. Они воспользовались связями с бывшими соучениками, чтобы отстранить нас от дела, но эти козни мы преодолели.
        - Значит, нам остается только следить за тем, чтобы не поднимать лишнего шума, - пробасила Роза.
        - Именно. Мы получили возможность спокойно продолжать работу, и хорошо бы, чтобы группа об этом не узнала. Насколько нам известно, Кимми сейчас находится в таком положении, что нам выгодно ее допросить и узнать через нее, чем занималась группа в то время.
        - Карл, она ничего не скажет, - вставил Ассад. - Ты бы только знал, как она на меня посмотрела на Центральном вокзале!
        Карл скептически поморщился:
        - Ладно, давайте подумаем. Кимми Лассен, вероятно, не совсем в своем уме. Да и кто в здравом рассудке будет жить на улице, имея в Ордрупе целый дворец? Несколько раз она подвергалась физическому насилию, вследствие чего у нее при весьма странных обстоятельствах случился выкидыш. - Карл потянулся было за сигаретой, но под тяжелым взглядом черных от туши глаз Розы у него не поднялась рука вынуть пачку. - Мы также знаем, что один из членов этой группы, Кристиан Вольф, погиб спустя несколько дней после исчезновения Кимми Лассен. Но неизвестно, связаны ли эти события между собой. Однако сегодня я узнал от вдовы Кристиана Вольфа, что у него были садистские наклонности. В то же время она намекнула, что, возможно, у него был роман с Кимми Лассен.
        Его рука все же нашарила пачку - пока что все шло гладко.
        - Теперь нам известно, что преступление в Рёрвиге связано с несколькими другими. Кимми Лассен хранила предметы, которые определенно указывают как минимум на три нападения со смертельным исходом, а еще три предмета позволяют подозревать, что их было и больше. Итак, теперь мы попытаемся поймать Кимми, проследить за деятельностью других членов группы и разобраться с оставшимися задачами. Будут у вас какие-нибудь добавления к сказанному?
        При этих словах Карл закурил.
        - Я вижу, ты до сих пор носишь медвежонка в нагрудном кармане, - заметила Роза, косясь на сигарету.
        - Да. Еще что-нибудь?
        Оба помотали головой.
        - Ладно. Роза, у тебя есть что-то новое? Удалось что-нибудь выяснить?
        Роза следила за вьющейся над головой струйкой дыма. Скоро начнет махать рукой.
        - Не слишком много, но кое-что все же есть.
        - Звучит загадочно. Рассказывай!
        - Кроме Класа Томасена мне удалось разыскать только одного полицейского, который тогда участвовал в расследовании. Это некий Ханс Бергстрём, в то время он был в разъездной бригаде. Сейчас работает совсем в другой области, и вообще с ним невозможно разговаривать.
        Тут она наконец принялась отмахиваться от дыма.
        - Не бывает так, чтобы с человеком невозможно было разговаривать, - не выдержал Ассад. - Просто он на тебя обиделся, когда ты назвала его набитым дураком. - Ассад широко улыбнулся. - Да, да, я сам слышал!
        - Я закрывала трубку рукой, он не мог этого слышать. Не моя вина, что он не пожелал разговаривать. Сейчас он богатый, нажился на патентах. Кстати, я еще кое-что про него узнала. - Роза заморгала и опять принялась отмахиваться.
        - И что же это было?
        - Он тоже бывший ученик частной школы. Из него мы ничего не вытрясем.
        Карл зажмурился. Товарищеская взаимопомощь - это хорошо, но вот когда рука руку моет - это хуже всякой чумы.
        - С бывшими одноклассниками все то же самое. Никто не хочет с нами разговаривать.
        - Сколько человек тебе удалось разыскать? Они же, наверное, давно разлетелись кто куда. А девчонки сменили фамилии.
        Теперь Роза демонстративно махала руками, Ассад даже отодвинулся от нее. Это действительно выглядело угрожающе.
        - Если исключить тех, что живут по ту сторону земного шара и сейчас благополучно дрыхнут, я обзвонила большинство. Думаю, что пора остановиться. Они не желают говорить. И только один сразу же сказал без утайки, что они собой представляют.
        - Вот как! И что же он сказал? - На этот раз Карл выпустил дым в другую сторону.
        - Сказал, что все они были отчаянные ребята и творили в школе что хотели. Что в лесу и в школьном саду они курили марихуану. Ему они, наверное, даже нравились. Слушай, Карл, может быть, на время совещания ты уберешь свою никотиновую пыхалку?
        Он успел сделать десять затяжек. Остальное придется отложить до лучших времен.
        - Вот если бы нам поговорить с кем-нибудь из самой группы! - вставил Ассад. - Но это, наверное, не получится.
        - Думаю, если связаться с кем-то из них, дело ускользнет у нас из-под рук. - Карл загасил окурок в кофейной чашке, что явно привело Розу в возмущение. - Нет, связываться с ними мы подождем. Ассад, а что у тебя есть для нас хорошего? Как я понимаю, ты внимательно изучил список Йохана Якобсена. И что же ты высмотрел?
        Ассад высоко поднял черные брови. Сразу видно, припас нечто особенное и сейчас с наслаждением тянет время, чтобы они помучились.
        - Ну давай уж, говори, пряничек ты наш! - Роза стрельнула на него глазами из-под черных-пречерных ресниц.
        - Да, я нашел женщину, на которую было совершено нападение в Нюборге тринадцатого сентября восемьдесят седьмого года. - Ассад с загадочной улыбкой раскрыл свою записную книжку. - Ее имя Грета Сонне, ей пятьдесят два. Держит магазин одежды на Вестергаде, он называется «Миссис Кингсайз». Я не стал с ней говорить, потому что подумал, нам лучше всего туда съездить. Тут у меня полицейский отчет. Сверх того, что нам уже известно, там сказано не много.
        Однако по его лицу было видно, что и не мало.
        - Тогда ей было тридцать два года, и она пошла на пляж прогулять свою собаку. Собака вырвалась от нее и убежала на территорию санатория для детей, больных диабетом. Он назывался «Скэрвен», и она, как я понимаю, со всех ног бросилась ее ловить. Собака, надо думать, была кусачая. Какие-то молодые ребята поймали собаку и повели ей навстречу. Их было пять или шесть человек. Больше она ничего не помнит.
        - Вот подлецы! - воскликнула Роза. - Наверное, ее ужасно избили, с особой жестокостью.
        Да. Если только женщина не потеряла память совсем по другим причинам, подумал Карл.
        - Ее действительно очень жестоко избили. В отчете сказано, что ее били плеткой по голому телу и сломали ей несколько пальцев, а собаку нашли рядом мертвой. Следов там было до черта, но главный след оборвался. Люди рассказывали, что в Соммербю перед коричневым летним домиком у самой воды стояла красная машина среднего размера. - Ассад заглянул в свои записи. - Дом номер пятьдесят. Машина простояла там несколько часов. Кроме того, несколько автомобилистов сообщили, что как раз в то время, когда произошло нападение, они видели бежавшую вдоль обочины стайку молодых ребят. Была проведена проверка парома и проданных билетов, но это ничего не дало следствию. - Ассад с сожалением пожал плечами, как будто сам вел тогда это расследование. - Затем после четырехмесячного пребывания в психиатрическом отделении университетской больницы города Оденсе Грета Сонне была выписана, а расследование прекращено. Дело так и осталось нераскрытым. Вот и все!
        Ассад обаятельно улыбнулся, а Карл взялся руками за голову.
        - Ты замечательно это раскопал, но, честно говоря, не понимаю, чему тут радоваться?
        - Тому, что я нашел ее. - Ассад снова пожал плечами. - Можем оказаться у нее через двадцать минут. Магазины ведь еще не закрылись.

        Магазин под названием «Миссис Кингсайз» находился в шестидесяти метрах от Стрёгет и представлял собой модную лавку совершенно особого направления. Здесь даже самое бесформенное существо могло обзавестись сшитым на заказ облегающим вечерним платьем из шелка и тафты и иных дорогих тканей, которое красило бы свою владелицу.
        Грета Сонне была в этой лавке единственным нормально сложенным человеком - с рыжими от природы, сбрызнутыми лаком волосами. Она проворно и элегантно двигалась на фоне шикарной обстановки, то и дело поглядывая в сторону новых посетителей.
        Ей случалось иметь дело с трансвеститами и транссексуалами, но этот нормальный мужик и его низкорослый и полноватый, но вполне благополучный спутник явно не относились к этой категории.
        - Нам, правда, пора уже закрываться, - сказала она, бросив взгляд на часы. - Но если я могу быть вам чем-то полезна, то с удовольствием немного задержусь.
        - Мы охотно подождем закрытия, - ответил Карл, остановившись между двумя рядами висящих на плечиках роскошных одеяний. - У нас к вам несколько вопросов.
        Грета взглянула на протянутый жетон, и лицо ее сразу же сделалось серьезным, словно картины прошлого всегда только и ждут сигнала, чтобы всплыть.
        - Ну что ж, тогда я сейчас и закрою, - сказала она и распрощалась до понедельника с двумя помощницами средней округлости, пожелав им хороших выходных.
        После этого хозяйка попыталась изобразить на лице улыбку, но видно было, что она не ждет ничего хорошего.
        - Извините, что мы явились без предупреждения, однако сегодня нам все приходится делать в спешке. Но мы надолго вас не задержим.
        - Если вы по поводу магазинных краж в нашем квартале, то лучше бы вам, наверное, поговорить с теми, кто торгует на улице Ларса Бьёрна, они больше знают об этом, - заметила женщина, понимая, что речь пойдет о другом.
        - Пожалуйста, выслушайте нас. Я прекрасно понимаю, что вам тяжело вспоминать нападение двадцатилетней давности и, наверное, нечего добавить к тому, что вы уже рассказали. Поэтому отвечайте, пожалуйста, на наши вопросы просто «да» или «нет». Хорошо?
        Она побледнела, но держалась по-прежнему прямо.
        - Можно кивнуть или покачать головой, - продолжал Карл, не дождавшись ответа.
        Он взглянул на Ассада: тот уже держал наготове блокнот и диктофон.
        - После нападения вы ничего не могли вспомнить. И это до сих пор так?
        После короткой паузы, которая показалась всем вечностью, Грета наконец кивнула. Ассад шепотом зафиксировал это на диктофон.
        - Кажется, мы теперь знаем, кто это был, - шесть учащихся зеландской школы-пансиона. Вы можете подтвердить, что их было шестеро?
        На это она никак не реагировала.
        - Там было пятеро парней и одна девушка в возрасте восемнадцати-двадцати лет. По-видимому, они были хорошо одеты. Сейчас я покажу фотографию девушки.
        Карл предъявил копию снимка из «Госсипа», на котором Кимми Лассен стояла на улице у входа в кафе с парой ребят из группы.
        - Этот снимок сделан два-три года спустя, на нем она немного взрослее, но…
        Карл взглянул на Грету Сонне. Она его уже не слушала, а только смотрела на снимок, глаза ее так и бегали, останавливаясь то на одном, то на другом представителе золотой молодежи - завсегдатаях ночных развлекательных заведений Копенгагена.
        - Я совершенно ничего не помню и не хочу вспоминать это дело, - сказала она наконец, совладав с волнением. - Буду вам очень признательна, если вы оставите меня в покое.
        И тут вперед выступил Ассад:
        - В старых налоговых ведомостях я нашел записи о том, что в восемьдесят седьмом году вы внезапно разбогатели. До этого вы работали на молочной ферме, - Ассад заглянул в свой блокнот, - в деревне Хесселагер. А затем у вас появились деньги, семьдесят пять тысяч крон. Так, кажется? И тогда вы открыли магазин сперва в Оденсе, а затем здесь, в Копенгагене.
        У Карла от неожиданности брови поползли вверх. Откуда Ассад это узнал? Да еще и в субботу? И почему ничего не сказал по дороге? Времени для этого было достаточно.
        - Вы можете рассказать, откуда взялись эти деньги? - спросил Карл, обернувшись к Грете и еще не сумев прогнать с лица удивление.
        - Я… - начала было она, силясь вспомнить свое прежнее объяснение, но так и не смогла.
        Видимо, газетные снимки, которые все еще упорно стояли у нее перед глазами, вызвали в голове короткое замыкание.
        - Откуда ты, черт возьми, узнал про деньги? - спросил Карл, когда они вышли на улицу. - Сегодня ты же не мог проверить старые налоговые декларации!
        - Нет, конечно. Но я вспомнил одну пословицу, которую придумал мой отец. Если хочешь узнать, что твой верблюд стащил вчера на кухне, не обязательно распарывать ему брюхо, достаточно заглянуть в задницу.
        Ассад широко ухмыльнулся, а Карл помолчал, переваривая услышанное.
        - И это значит…
        - Зачем осложнять простое, в общем-то, дело? Я поискал в Интернете, нет ли в Нюборге человека по фамилии Сонне.
        - А затем позвонил ему и потребовал, чтобы тебе выложили всю правду о финансовых делах Греты?
        - Нет, Карл. Ты не понял пословицу. На самом деле надо подойти к истории с другого конца.
        Карл действительно ничего не понимал.
        - Сначала я позвонил людям, которые жили рядом с теми Сонне. Надо было выяснить, будет ли здесь вообще толк. А вдруг это не та семья? Или соседи живут там недавно?
        - Но тебе попались настоящие, старые соседи того самого Сонне?
        - Ну да! Не то чтобы прямо сразу, но оказалось, что они жили в одном подъезде, так что у меня было пять номеров на выбор.
        - И что?
        - Я вышел на фру Бальдер с третьего этажа. Она живет там уже сорок лет и знала Грету еще тогда, когда та ходила в плюсированной юбочке.
        - Плиссированной, Ассад. И что дальше?
        - Ну, эта дама все и рассказала. Что девочке ужасно повезло, какой-то анонимный богач с Фюна подарил ей деньги, семьдесят пять тысяч крон. Как раз столько ей требовалось, чтобы открыть магазин ее мечты. Фру Бальдер очень за нее порадовалась, и весь подъезд тоже. Как же не повезло бедной Грете, что на нее напали!
        - Да, это был хороший ход.
        Эти сведения открывали новый аспект дела. Группа поступала со своими жертвами двояко. Сговорчивым людям, по всей видимости запуганным до беспамятства на всю оставшуюся жизнь, как Грета Сонне, они платили за молчание. А если жертва упрямилась, ей ничего не давали.
        Она просто исчезала.

        27

        Карл жевал булочку, которую бросила ему на стол Роза. На большом экране шел репортаж о военном режиме в Бирме. Пурпурные одежды монахов действовали на публику, как красная тряпка на быка, так что сочувствие к датским солдатам, переживающим разные невзгоды в Афганистане, на время заметно остыло. Премьер-министр наверняка это должен только приветствовать.
        Через несколько часов Карлу предстояла встреча с одним из бывших преподавателей школы-пансиона, с которым, по словам Манфреда Слота, у Кимми был роман.
        И вдруг Карла посетило иррациональное ощущение, хорошо знакомое всем полицейским, которым приходилось вести следствие.
        Он уже беседовал с мачехой Кимми, знавшей ее с детства, но именно сейчас почувствовал, что подобрался к ней необычайно близко.
        Он устремил взгляд в пространство. Знать бы, где-то она сейчас…
        Картинка на экране снова сменилась: уже в который раз возникли кадры взорванного домика у железнодорожного полотна на Ингерслевсгаде. Движение там было остановлено, несколько линий электропередачи полетело ко всем чертям. Впереди виднелись желтые рельсоукладочные поезда Датских железных дорог. Значит, есть и разрушения железнодорожных путей.
        Затем появилось лицо полицейского инспектора, и Карл прибавил звук.
        - Нам известно только то, что будка некоторое время служила жилищем бездомной женщине. На протяжении последних месяцев путейские рабочие иногда видели, как она оттуда выходит, но мы не нашли никаких следов ни этой женщины, ни кого-либо еще.
        - Может ли в этом случае идти речь о преступлении? - спросила у него дама-репортерша тем преувеличенно заинтересованным тоном, какой используется, чтобы превратить заурядный репортаж в событие мирового масштаба.
        - Согласно сведениям, имеющимся у правления железной дороги, в здании не было ничего такого, что могло бы вызвать взрыв, тем более настолько мощный.
        Репортерша повернулась к камере:
        - Военные эксперты по взрывотехнике работали здесь несколько часов.
        Она снова обернулась к полицейскому:
        - Что они обнаружили? Известно это к настоящему моменту?
        - Э-э-э… В общем, в настоящий момент невозможно составить целостную картину, но были обнаружены осколки гранат того типа, который имеется на вооружении в нашей армии.
        - Так значит, дом взорван при помощи гранаты?
        Умеет же она тянуть время!
        - Возможно, да.
        - А женщина? О ней что-то еще известно?
        - Да. Она появлялась в этом квартале. За покупками ходила туда, в магазин «Альди». - Инспектор махнул рукой, показывая направление. - А туда иногда ходила помыться. - Он указал в сторону торгового комплекса. - Мы, конечно, обратимся к населению за дополнительными сведениями. Приметы известны не очень точно, но мы считаем, что речь идет о белой женщине в возрасте тридцати пяти - сорока пяти лет, ростом приблизительно в сто семьдесят сантиметров, обычного телосложения. Одежда может быть разной, но, вероятно, не очень опрятной, поскольку она живет на улице.
        Карл остолбенел. Нераскуренная половинка сигареты так и повисла у него на губе.
        - Это со мной, - сказал Карл и вместе с Ассадом прошел внутрь полицейского оцепления, за которым работали взрывотехники.
        На железнодорожных путях трудилось много народа, и ответить предстояло на множество вопросов. Было ли это попыткой устроить аварию поезда? Если да, то был ли целью тот состав, который проезжал в это время мимо будки? Вопросы и слухи так и носились в воздухе, и журналисты навострили уши, стараясь поймать их на лету.
        - Начнешь с той стороны, - сказал Карл, махнув за дом.
        Повсюду лежали обломки стен, мелкие и крупные вперемешку, щепки от деревянных дверей и брусьев, державших крышу, рваные куски кровельного железа. Местами от разлетавшихся обломков повалилась металлическая сетка ограды. У образовавшихся проемов толпились фотографы и журналисты, готовые кинуться вперед по первому знаку, если на земле обнаружатся трупы.
        - Где путейские рабочие, которые видали ее? - спросил Карл сотрудника управления.
        Тот показал ему кучку людей в светоотражающих костюмах, которые делали их похожими на спасателей. Как только Карл предъявил жетон, двое сразу начали говорить, перебивая друг друга.
        - Стоп! Погодите немного! - Он остановил их и, выбрав одного, приказал: - Начинай ты! Рассказывай, как она выглядела.
        У путейца был довольный вид: рабочий день закончится через час, а случившееся внесло в его жизнь приятное разнообразие.
        - Лица я не видел, но обычно она ходила в длинной юбке и непромокаемой куртке. Иногда, бывало, появлялась в чем-то другом.
        - Да. - Его товарищ кивнул. - А отправляясь в город, часто тащила за собой чемодан.
        - Какой чемодан? Черный? Коричневый? На колесиках?
        - Да, да, на колесиках. Большой такой. А цвет вроде бы бывал разный.
        - Да, - подтвердил второй. - Он верно говорит. Я, к примеру, видел как-то черный, а как-то зеленый.
        - Она все время озиралась на ходу, будто за ней кто-то гонится, - сказал первый.
        - Так оно, наверное, и было, - кивнул Карл. - Почему ей вообще позволили жить в будке, раз уж об этом все знали?
        - А нам-то что до этого! - Первый рабочий сплюнул на осколки. - При нашем правительстве некоторые люди не могут себя обеспечить. Не хотел я на нее доносить. - Он покачал головой. - На что мне это надо?
        Второй согласился:
        - У нас таких будок штук пятьдесят на перегоне до Роскилле. Подумайте только, сколько народу могло бы в них приютиться!
        Карлу не хотелось об этом думать. Два-три пьяных бродяги, и на путях воцарился бы хаос!
        - Как она проникала на железнодорожное полотно?
        Оба ухмыльнулись.
        - Отпирала замок и входила. - Один махнул рукой в ту сторону, где когда-то была калитка.
        - Вот как! А откуда у нее ключ? У кого-нибудь ключ пропадал?
        Оба выразительно пожали плечами, почти приклеив их к ушам, и только посмеивались. Остальные рабочие, стоявшие рядом, подхватили их смех. Нам-то, мол, откуда знать! Мы за калитки не отвечаем!
        - Еще что-нибудь? - спросил Карл, оглядывая лица.
        - Да, - заговорил еще один. - Я как будто бы видел ее на мосту Дюббёльсбро позавчера. Было уже довольно поздно, и я возвращался домой. - Он показал на один из автокаров, стоявших на рельсах. - Она маячила там наверху, глядя на пути. Прямо как Моисей - сейчас прикажет, чтобы воды расступились! Я даже подумал, не собирается ли она, чего доброго, прыгнуть под поезд, но нет, не прыгнула.
        - Ты видел ее лицо?
        - Видел. Это я сказал полиции, сколько ей, по-моему, лет.
        - От тридцати пяти до сорока пяти, так ты сказал?
        - Так. Но теперь, как подумаю, мне кажется, скорее тридцать пять, чем сорок пять. Тогда у нее просто вид был такой унылый, а от этого человек кажется старше, чем есть, верно?
        Карл кивнул и достал из кармана портрет Кимми, сделанный Ассадом. Копия, напечатанная на лазерном принтере, уже немного помялась, место сгиба потерлось.
        - Это она? - спросил Карл, сунув портрет под нос рабочему.
        - Черт возьми! Она самая! - На лице того отразилось удивление. - Вообще выглядела она совсем не так, но, ей-богу, это она и есть! Те же самые брови. У женщин не часто брови бывают такие густые. Это же надо! На снимке она выглядит гораздо лучше!
        Все сгрудились вокруг фотографии, и каждый вставлял свой комментарий. Карл же смотрел в другую сторону - туда, где лежали развалины будки.
        «Черт возьми, Кимми! Что же тут такое произошло?» - подумал он.
        Если бы он нашел ее на день раньше, следствие уже продвинулось бы далеко вперед.
        - Я точно знаю, кто она, - объявил Карл своим коллегам, которые столпились вокруг него и, казалось, только и ждали, когда наконец кто-то прояснит ситуацию. - Позвоните, пожалуйста, на Скельбэкгаде и сообщите в отдел розыска, что жившая здесь женщина - это Кирстен-Мария Лассен, известная как Кимми Лассен. У них уже есть ее персональный номер и все прочие данные. Если узнаете что-нибудь новое, то чтобы в первую голову позвонили мне.
        Повернувшись, чтобы идти, он вдруг остановился.
        - И еще одно. Чтобы этим стервятникам, - он кивнул в сторону журналистов, - не сообщать ее имя! Иначе это помешает ведущемуся сейчас расследованию. И передайте это всем остальным! Ясно?
        Карл посмотрел, что делает Ассад. Тот, чуть ли не ползая на коленях, копался в обломках. Как ни странно, техники не вмешивались: очевидно, они уже составили себе общую картину происходящего и отбросили мысль о террористическом акте. Оставалось только убедить в этом возбужденную ораву журналистов.
        Как хорошо, что не ему этим заниматься!
        Перепрыгнув через сорванную дверь - широкую, тяжелую, выкрашенную зеленой краской и наполовину покрытую белыми граффити, Карл пролез через щель рядом с калиткой, выходящей на улицу. На столбике сохранилась табличка с надписью «Гуннебро, Лёгструп Хейн» и множеством телефонных номеров.
        Карл достал мобильник и позвонил по нескольким номерам. Безуспешно. Чертов уик-энд! Он всегда ненавидел выходные! Просто невозможно работать - никого нет на месте!
        Надо будет поручить Ассаду пообщаться с ними в понедельник. Может, кто-то расскажет, каким образом Кимми обзавелась ключом.
        Карл уже собирался позвать Ассада - все равно после техников он ничего не найдет. Вдруг послышался звук затормозившей машины, и едва она успела остановиться, как из нее выскочил начальник отдела убийств. На нем, как у всех, была черная кожаная куртка, только чуть подлиннее, чуть более блестящая и, наверное, подороже, чем у остальных.
        «Какого черта ему тут понадобилось?» - подумал Карл и проследил, куда направится шеф.
        - Мертвых тел не обнаружено, - крикнул ему Карл.
        - Послушай, можешь ты прямо сейчас поехать со мной? - сказал Маркус, кивком поздоровавшись с коллегами и подойдя к Карлу. - Мы нашли наркоманку, которую ты искал. И она очень и очень мертвая.

        Полицейскому такое не в диковинку - скрюченный труп под лестницей, бледный и жалкий. Нечесаные волосы, разметавшиеся по остаткам фольги на грязном полу. Несчастное погибшее существо с опухшим от побоев лицом, не старше двадцати пяти лет.
        На белом пластиковом пакете валялась опрокинутая бутылка шоколадного молока.
        - Передозировка, - сказал врач, включив диктофон.
        Предстояло вскрытие, но судмедэксперт с первого взгляда оценил хорошо знакомую ситуацию. Из вены на лодыжке избитой девушки еще торчала игла.
        - Согласен, - сказал начальник отдела убийств. - Однако же…
        Он переглянулся с Карлом, и они кивнули друг другу. Значит, Маркус подумал то же самое. Да, передозировка. Но почему? Видно же, что наркоманка опытная.
        - Карл, ты заходил к ней. Когда это было?
        Карл обернулся и посмотрел на Ассада. Тот стоял рядом, улыбаясь своей обычной мирной улыбкой, на удивление спокойный, несмотря на тяжелую атмосферу в подъезде.
        - Это было во вторник, шеф, - подсказал помощник, даже не заглядывая в свой блокнот, что удивительно. - Во вторник, во второй половине дня, двадцать пятого числа.
        Чего доброго, сейчас уточнит: между пятнадцатью тридцатью двумя и пятнадцатью пятьюдесятью девятью или что-нибудь вроде! Если бы Карл своими глазами не видел, как у Ассада из раны текла кровь, подумал бы, что это робот, а не человек!
        - Уже давно. С тех пор много чего могло случиться, - заметил начальник отдела убийств.
        Присев на корточки, он наклонил набок голову и пристально всмотрелся в синяки на лице и шее женщины.
        Да, они действительно появились уже после ее встречи с Карлом.
        - Эти повреждения нанесены не прямо перед наступлением смерти. Все с этим согласны?
        - Я бы сказал, за день до этого, - высказался судмедэксперт.
        Сверху на лестнице послышались громкие шаги, и оттуда появился полицейский из прежней группы Бака. С собой он привел незнакомую личность, которую никто не пожелал бы иметь в числе своих родственников.
        - Это Вигго Хансен. Он только что рассказал мне вещи, которые вам наверняка будет интересно послушать.
        Приведенный полицейским громила покосился на Ассада и в ответ получил презрительный взгляд.
        - Ему что, тоже положено тут быть? - спросил он напрямик, выставив на всеобщее обозрение покрытые татуировкой предплечья: несколько якорей, свастик и ККК.[17] Ничего не скажешь - милый мальчик!
        Проходя мимо Ассада, он толкнул его выпирающим пузом. Карл сделал круглые глаза: не хватало только, чтобы его помощник дал сдачи!
        Но Ассад молча проглотил обиду: повезло морячку!
        - Вчера я видел эту свинью с другой такой же дрянной бабенкой.
        Он описал внешность второй женщины, и Карл вытащил изрядно захватанную копию фотографии.
        - Это была она? - спросил он, непроизвольно сжимая ноздри.
        В нос пахнуло запахом застарелого пота и мочи, смешанным с перегаром, которым несло из гнилой пасти пропойцы.
        Протерев заспанные глаза, которые никто не назвал бы прелестными, Хансен тряхнул двойным подбородком и кивнул:
        - Она накинулась на эту наркоманку с кулаками. Сами видите, сколько синяков! Я разнял их и вышвырнул другую шлюху. Уж такая наглая на язык! - произнес он, тщетно стараясь приосаниться.
        Ну и дурак же! Зачем ему понадобилось врать?
        Тут подоспел еще один из коллег и шепнул шефу что-то на ухо.
        - О’кей, - сказал Маркус Якобсен.
        Засунув руки в карманы, он посмотрел на стоящего перед ним идиота с тем выражением, которое означало, что в следующий миг тот может оказаться в наручниках.
        - Оказывается, ты, Вигго Хансен, наш старый знакомый. Общим счетом не меньше десяти лет за хулиганские нападения с применением силы и сексуальное насилие над одинокими женщинами. Итак, ты утверждаешь, будто видел, как эта женщина била покойную. Твой опыт не подсказывает, что не стоит вкручивать полиции такую чушь собачью?
        Пьяница сделал глубокий вдох и словно попытался отмотать пленку назад, до более подходящей мизансцены. Кажется, ему это действительно удалось.
        - А теперь просто скажи, как оно было на самом деле. Ты увидел их здесь вдвоем. Еще что-то было?
        Мужчина опустил голову. Его унижение было настолько ощутимо, что, казалось, его можно пощупать руками. Возможно, виной тому присутствие Ассада.
        - В котором часу это было?
        Он пожал плечами: от пьянства у него давно все в голове перепуталось. Для него с тех пор прошли годы.
        - Ты все это время пил?
        - Так, для настроения. - Хансен попытался улыбнуться, но зрелище вышло не из приятных.
        - Вигго признался, что прихватил отсюда несколько баночек пива, которые валялись под лестницей, - вставил полицейский, который привел его сверху. - И пару пакетиков с чипсами.
        У бедной Тины до пива с чипсами дело не дошло.
        Пьянчужку они попросили никуда сегодня не уходить из дома и воздержаться от употребления алкоголя. Остальные обитатели подъезда ничего не могли добавить.
        В конечном счете выяснилось только то, что Тина Карлсен умерла. Вероятно, умерла в одиночестве, не оставив на свете никого, кто стал бы ее оплакивать, кроме большой голодной крысы по имени Лассо, которую она иногда называла Кимми. Была женщина, осталась только цифра в статистике. Если бы не полиция, уже завтра о ее существовании никто бы не вспомнил.
        Перевернув окоченевшее тело, под ним техники обнаружили только темное пятно мочи.
        - Знать бы только, что она могла нам рассказать? - пробормотал Карл.
        Маркус кивнул:
        - Во всяком случае, поводов для поисков Кимми Лассен от этого не становится меньше.
        Вопрос был теперь только в том, будет ли от них толк.

        Ассада Карл высадил на месте взрыва и попросил послушать, не всплывут ли в ходе расследования какие-нибудь новые факты. Затем ему следует ехать в полицейское управление и посмотреть, не требуется ли Розе какая-нибудь помощь.
        - Я сам сначала наведаюсь в зоомагазин, а затем съезжу в гимназию Рёдовре! - крикнул Карл на прощание.
        А помощник уже рысцой направился к взрывотехникам и сотрудникам криминалистической лаборатории, которые так и кишели возле железнодорожного полотна.
        Зоомагазин под названием «Наутилус трэдинг» располагался на маленькой кривой улочке, которой наверняка скоро придет черед уступить место непродаваемым коробкам класса люкс, но пока он зеленым оазисом выделялся среди других довоенных зданий. По всему фасаду красовались огромные деревья с ярко-желтыми резными листьями, плакаты с изображением экзотических животных. Магазин оказался гораздо более крупным предприятием, чем Карл себе представлял, и, вероятно, вырос с тех пор, когда там работала Кимми.
        И конечно же, он был закрыт, подчиняясь субботнему затишью.
        Обойдя здание, Карл нашел с другой стороны в закоулке незапертую дверь с надписью «Приемка товара».
        Пройдя десять метров по коридорам, Карл очутился во влажном тропическом аду, где у него тотчас же взмокли подмышки.
        - Есть кто-нибудь? - взывал он через каждые двадцать секунд, пробираясь сквозь царство аквариумов и террариумов с ящерицами.
        В конце концов его путь привел в райские кущи, наполненные птичьим пением из сотен и сотен клеток. Вся эта красота раскинулась в огромном зале величиной с супермаркет среднего размера.
        На человеческое существо Карл наткнулся только в четвертом зале, где стояли клетки с мелкими и крупными млекопитающими. Существо было занято уборкой вольера, пригодного для парочки львов.
        Подойдя ближе, Карл почувствовал, как сквозь облака приторно-сладких ароматов потянуло запахом хищников. Значит, клетка действительно-таки львиная.
        - Извините, - обратился Карл к занятому уборкой работнику.
        Он говорил тихим голосом, но тем не менее в нем таилось, вероятно, что-то способное вызвать сердечный приступ, ибо человек в клетке внезапно выронил ведро и швабру да так и застыл посреди мыльной лужи - в резиновых перчатках по локоть, воззрившись на Карла так, точно тот явился, чтобы заживо его растерзать.
        - Извините, - повторил Карл, протягивая свой жетон. - Карл Мёрк. Отдел «Q» при полицейском управлении. Мне следовало позвонить и предупредить, но я случайно оказался рядом и вот зашел.
        Уборщику было на вид лет шестьдесят или чуть больше. Седая голова, морщинки вокруг глаз, глубоко врезавшиеся в кожу, - вероятно, от постоянных улыбок при виде милых пушистых зверюшек.
        - Нелегко убрать такую большую клетку, - произнес Карл, чтобы разрядить обстановку, и потрогал гладкие, как зеркало, блестящие прутья.
        - Да, и надо вычистить как следует. Завтра ее отправят к владельцу предприятия.
        Дело, по которому пришел, Карл изложил в соседнем помещении, где присутствие зверей ощущалось не так навязчиво.
        - Да, - сказал его собеседник. - Разумеется, я очень хорошо помню Кимми. Она ведь участвовала в развитии нашего дела. По-моему, она работала здесь года три, как раз в то время, когда мы расширялись, чтобы превратиться в импортную и посредническую фирму.
        - Посредническую?
        - Да. Если, например, какой-нибудь фермер, который разводит лам и страусов, решит свернуть свою деятельность, тут мы и приходим ему на помощь. Или если владелец зверофермы хочет перейти с разведения норки на шиншиллу. Обращаются к нам и небольшие зоопарки. У нас есть в штате свой зоолог и свой ветеринар. - И тут на его лице заиграли веселые морщинки. - Кроме того, мы самая крупная в Северной Европе оптовая фирма по торговле всеми типами сертифицированных животных. Доставляем всех - от верблюдов до бобров. Кимми и начала эту деятельность. В то время она была у нас единственным специалистом с университетским образованием по профилю.
        - Она ведь училась на ветеринара?
        - Ну да. И у нее был достаточный опыт работы в торговле, так что она разбиралась в происхождении животных, торговых путях и бумажной работе.
        - И почему же она ушла?
        - Это ведь, знаете ли, было очень давно. - Собеседник Карла покачал головой. - Что-то там произошло такое, еще когда с нами стал вести дела Торстен Флорин. Судя по всему, они и раньше были знакомы. Ну а потом она через него познакомилась с одним человеком…
        Карл быстро взглянул на продавца. Он производил впечатление надежного источника: толковый человек с хорошей памятью.
        - Торстен Флорин. Вы имеете в виду того модельера?
        - Его самого. Он необыкновенно увлечен животными. Можно сказать, самый главный наш клиент. - Продавец снова покачал головой. - Теперь-то он, наоборот, из клиента стал владельцем, поскольку приобрел контрольный пакет акций «Наутилуса», но тогда он обращался к нам как покупатель. Очень симпатичный и успешный молодой человек.
        - Вот оно что. Наверное, он и впрямь чрезвычайно любит зверюшек. - Карл обвел глазами длинный ряд решеток. - Так вы говорите, они и раньше были знакомы. В чем это выражалось?
        - Ну, я не присутствовал при том, как Флорин впервые тут появился. Вероятно, встретились, когда он получал счет. Выписывать счета было тогда делом Кимми. Но, судя по ее лицу, она не слишком обрадовалась встрече со старым знакомым. А что там было дальше, я не видел.
        - А тот знакомый Флорина, о котором вы упоминали, это был Бьярне Тёгерсен?
        Старик пожал плечами: не запомнил.
        - Она переехала к нему жить годом раньше, - сообщил Карл. - К Бьярне Тёгерсену. И в это время она как будто тут работала.
        - Гм. Может, и так. Она никогда не рассказывала о своей личной жизни.
        - Никогда?
        - Ну да! Я даже не знал, где она живет. Свои бумаги она оформляла сама, так что в этом я ничем помочь не могу.
        Продавец подошел к клетке, откуда на него доверчиво смотрели малюсенькие карие глазки.
        - А вот это моя любимица. - Он достал из-за решетки обезьянку размером с большой палец. - Она карабкается по моей руке, как по дереву. - Он поднял руку, и малютка повисла на ней, цепляясь за его кисть.
        - Почему Кимми уволилась? Она как-то объяснила свой уход?
        - Думаю, просто захотела чего-то нового. Без каких-то особых причин. Разве так не бывает?
        Карл шумно выдохнул, и обезьянка спряталась за пальцами хозяина. Что-то из этой беседы выходит мало толку.
        Тогда Карл включил «злого полицейского».
        - Думаю, вы знаете, почему она ушла! И я жду, что вы мне об этом правдиво расскажете!
        Продавец вернул обезьянку в клетку и снова обернулся к Карлу. Прежнее добродушие сменилось неприкрытой враждебностью, которую не могли замаскировать ни седина, ни белая борода. Взгляд стал решительным.
        - Мне кажется, вам пора идти, - заявил он. - Я старался быть любезным. С какой стати мне выслушивать обвинения, будто я вру?
        «Может быть, эта подойдет», - подумал Карл и изобразил на лице самую высокомерную усмешку.
        - Мне сейчас подумалось, - начал он, - интересно, когда эту фирму в последний раз проверяла инспекция? Не слишком ли тесно, с точки зрения действующих правил стоят здесь клетки? Хорошо ли работает вентиляция? И кстати, сколько животных умирает у вас при перевозке? А в самом магазине?
        Он принялся одну за другой пристально рассматривать клетки, в которых жались по углам дрожащие, испуганные существа, быстро дышавшие от страха.
        Продавец осклабился, показав отличные искусственные зубы. Угрозы его не испугали - фирме бояться нечего!
        - Если желаете узнать, почему ушла Кимми, спросите Флорина! В конце концов, это он тут начальник.

        28

        Царило субботнее затишье, и в «Радиогазете» новостное время поровну поделилось между сообщением о родившемся в зоопарке «Дождевой лес Раннерса» тапире и угрожающем заявлением председателя Консервативной партии о том, что он ликвидирует те регионы, которые сам же и учредил.
        Карл набрал на мобильнике номер, посмотрел на солнечные дорожки на водной глади и подумал:
        «Слава богу, есть еще что-то, чего они не могут затронуть».
        На другом конце Ассад взял трубку:
        - Шеф, где ты пропадаешь?
        - Еду в гимназию Рёдовре и только что миновал Зеландский мост. Есть какие-нибудь детали, относящиеся к Клаусу Йеппесену, которые мне следует знать заранее?
        Когда Ассад задумывался, было почти слышно, как скрипят шестеренки в его мозгу.
        - Он мучается фрустрацией.
        - Фрустрацией?
        - Ну да! Говорит медленно, вероятно, оттого, что его эмоции подавлены, он не позволяет себе свободно самовыражаться.
        - Свободно самовыражаться? А ты не знаешь выражения «вольный полет духа»? Он знает, о чем пойдет речь?
        - В основном да. Знаешь, Карл, мы с Розой тут полдня просидели над списком. Она хочет поговорить с тобой об этом прямо сейчас.
        Карл хотел ответить отказом, но Ассад уже не слушал. Карлу тоже не очень хотелось слушать, но громкий, как иерихонская труба, голос Розы поневоле привлек внимание:
        - Да, мы все еще здесь! Мы весь день просидели над этим списком и, кажется, нашли кое-что полезное. Будешь слушать?
        Господи! Ну а как она думала?
        - Да, спасибо. Говори, пожалуйста, - ответил Карл, чуть не опоздав при этом перестроиться в левый ряд для поворота на Фолехавен.
        - Ты помнишь там, в списке Йохана Якобсена, дело о супружеской паре, пропавшей на Лангеланне?
        Она думает, у него старческое слабоумие?
        - Да, помню, - терпеливо ответил Карл.
        - Хорошо. Они были из Киля, и оба исчезли. В районе Линнельсе Нор были найдены кое-какие вещи, которые могли им принадлежать, однако это не было доказано. Вот я с этим и повозилась, и кое-что удалось сделать.
        - В каком смысле?
        - Я разыскала их дочь. Она по-прежнему живет в Киле в родительском доме.
        - И что?
        - Не торопи меня, Карл. Можно же человеку немножко потянуть, после того как он проделал чертовски хорошую работу?
        До Розы донесся глубокий вздох - Карла это не обрадовало.
        - Ее зовут Гизела Нимюллер, она была неприятно поражена тем, как это дело ведется в Дании.
        - То есть как это понимать?
        - Насчет сережек. Ты их помнишь?
        - Роза, ну что ты мелешь! Мы говорили о них только сегодня утром!
        - Она связывалась с датской полицией еще одиннадцать-двенадцать лет назад и сказала, что теперь может уверенно опознать сережки, которые были найдены в Линнельсе Нор. Их носила ее мать.
        Тут Карл едва не врезался на полном ходу в «пежо» с четырьмя горланящими парнями.
        - Чего-чего? - крикнул он в трубку, одновременно изо всех сил нажимая на педаль тормоза. - Минуточку, - сказал он затем и остановился на обочине. - Если она тогда не могла их опознать, то откуда вдруг потом опознала?
        - Гизела Нимюллер была в гостях у знакомой семьи в Альберсдорфе в Шлезвиге. И там она увидела старые фотографии своих родителей, сделанные, когда они тоже приезжали на какой-то семейный праздник. И что, ты думаешь, было у ее матери на той фотографии? - радостно пробасила Роза. - Ну конечно же, эти сережки, черт возьми!
        Карл зажмурился и стиснул кулаки.
        «Йес!» - громко ликовал он в душе. Вот то же самое, наверное, чувствовал летчик-испытатель Чак Йегер, когда впервые прорвался сквозь звуковой барьер.
        - Вот это да! - Карл потряс головой. Это же настоящий прорыв! - Вот это да! Здорово, Роза! Просто здорово! Ты достала копию фотографии матери с этой сережкой?
        - Нет, но она сказала, что послала ее в полицию Рудкёбинга году эдак в девяносто пятом. Я позвонила им, и они сказали, что все старые архивы лежат сейчас в Свенборге.
        - Неужели она послала им оригинал фотографии? - Мысленно Карл молился, чтобы это было не так.
        - Именно.
        Вот черт!
        - Но у нее же, наверное, осталась копия? Или негатив? Или это есть у кого-то еще?
        - Нет. Она говорит, что нет. Отчасти потому, что она была в бешенстве. Ей с тех пор оттуда не было ни ответа ни привета.
        - Ты, конечно, сейчас же позвонишь в Свенборг.
        Она издала звук, который показался ему издевательским.
        - А то ты меня не знаешь, господин вице-комиссар полиции!
        На этом она бросила трубку.
        Не прошло и десяти секунд, как он снова позвонил ей.
        - Это ты, Карл! - раздался голос Ассада. - Что ты ей такое сказал? У нее какое-то странное лицо.
        - Неважно. Скажи ей только, что я ею горжусь.
        - Прямо сейчас?
        - Да, Ассад, прямо сейчас.
        Если только фотография, на которой исчезнувшая женщина снята с сережкой, отыщется где-нибудь в захоронениях свенборгской полиции и если эксперт с уверенностью сможет определить тождество сережек с фотографии, с пляжа в районе Линнельсе Нор и из тайника Кимми, тогда появится юридическое основание возобновить расследование. Черт возьми, наконец-то ему повезло! Это было двадцать лет назад, но все же! Флорину, Дюббёлю-Йенсену и Праму придется пройти долгий трудный путь, предписываемый судебным механизмом. Только бы поскорей отыскать Кимми, ведь металлический ящик был найден у нее. Это легче сказать, чем сделать, а смерть наркоманки отнюдь не упрощала задачу, но ничего - найдем!
        - Да! - послышался внезапно из трубки голос Ассада. - Она обрадовалась. Даже назвала меня песчаным червячком.
        Сириец так громко расхохотался в трубку, что чуть не оглушил Карла.
        Кто еще, кроме него, способен явное оскорбление посчитать комплиментом?
        - Карл, а у меня, знаешь, новости не такие хорошие, как у Розы, - сказал он, отсмеявшись. - Едва ли нам удастся еще раз побеседовать с Бьярне Тёгерсеном.
        - Ты хочешь сказать, что он отказался с нами встретиться?
        - Так отказался, что совершенно как бы недвусмысленно.
        - Неважно. Скажи Розе, чтобы постаралась раздобыть тот снимок. А завтра у нас будет выходной, уже совершенно точно.

        Свернув на Хенриксхольмский бульвар, Карл посмотрел на часы. Рановато, но, может быть, оно и к лучшему. Этот Клаус Йеппесен производит впечатление человека, который скорее придет раньше назначенного времени, чем опоздает.
        Гимназия Рёдовре оказалась скоплением приземистых зданий, словно выросших из-под асфальта и хаотически перетекающих одно в другое. Вероятно, заведение неоднократно перестраивали и расширяли в те годы, когда рабочий класс косяком потянулся в высшие школы. Тут крытый переход, там гимнастический зал, новые и старые корпуса из желтого кирпича, в которых молодежь западных районов готовили к приобретению привилегий, уже давно освоенных северными.
        Следуя указателям, Карл направился туда, где происходила встреча старых выпускников. Клауса Йеппесена он застал в коридоре перед актовым залом: с охапкой бумажных салфеток под мышкой, тот беседовал с несколькими очаровательными выпускницами прежних лет. Симпатичный парень, но, подчиняясь требованиям профессии, сам портит свою внешность бархатным пиджаком да еще и окладистой бородой. Гимназический учитель с большой буквы!
        Завидев Карла, он простился со своими собеседницами. В тоне, которым он бросил им: «Увидимся позднее!» - так и слышалась холостяцкая свобода. Мимо группок радостно общающихся старых выпускников, которые предавались ностальгическим воспоминаниям, Йеппесен повел Карла по коридору в учительскую.
        - Вы знаете, зачем я пришел? - спросил Карл.
        И услышал в ответ, что его коллега, не вполне свободно владеющий датским языком, приблизительно объяснил цель встречи.
        - Что вы хотите узнать? - спросил Клаус Йеппесен и предложил Карлу располагаться на одном из престарелых стульев, созданных на заказ.
        - Я хочу узнать все, что возможно, о Кимми и ее окружении.
        - Ваш коллега дал понять, что возобновлено расследование по старому делу о рёрвигском убийстве. Это действительно так?
        Карл кивнул:
        - И у нас есть серьезные основания полагать, что один или несколько членов группы виновны также и в других правонарушениях.
        - В правонарушениях? - При этих словах у Йеппесена раздулись ноздри, как будто ему не хватает воздуха.
        Он молча уставил взгляд в пустоту и даже не заметил, когда в дверь заглянула одна из его коллег.
        - Как ты, Клаус? Ничего? - спросила она.
        Он вздрогнул, словно пробудился от транса, и, не глядя, кивнул.
        - Я был безумно влюблен в Кимми, - начал он, когда они снова остались одни. - Я желал ее так, как никогда никого не желал. В ней был совершенный сплав ангела и дьявола. Такая нежная, юная, ласковая, как кошечка, и при этом очень властная.
        - Ей было семнадцать-восемнадцать лет, когда вы завели с ней роман. К тому же ученица вашей школы! Вероятно, это все же было не очень по правилам?
        - Знаю, что гордиться нечем. - Клаус взглянул на Карла, не поднимая головы. - Просто ничего не мог с собой поделать. Я до сих пор чувствую ее кожу. Понимаете? А ведь прошло двадцать лет.
        - Да. И те же двадцать лет назад она и еще несколько человек оказались под подозрением в деле об убийстве. Что вы об этом думаете? Как по-вашему - они могли сделать это сообща?
        - Кто угодно мог. - Клаус Йеппесен переменился в лице. - Разве вы не способны кого-то убить? Может, вам уже и приходилось? - Он отвернулся и продолжил, понизив голос: - Было несколько эпизодов, которые заставляли меня задуматься - и до, и во время нашего романа с Кимми. Особенно с одним мальчиком из школы, я это помню как сейчас. Такой был надутый дурак и зазнайка, так что, возможно, он получил по заслугам. Но обстоятельства были очень странные. Однажды он вдруг надумал уйти из школы. Говорил, что упал и расшибся в лесу, но я-то знаю, как выглядят синяки от побоев.
        - И какое это имеет отношение к нашей группе?
        - Не знаю, при чем тут группа, но после отъезда мальчика Кристиан Вольф каждый день про него спрашивал: куда он уехал, давал ли о себе знать, возвратился ли в школу?
        - Может, он просто интересовался судьбой товарища?
        Клаус обернулся и посмотрел на Карла. Это же учитель гимназии, в чьи умелые руки добропорядочные родители отдают своих детей, доверяют их воспитание! Человек, который проводит рядом с детьми годы! Так неужели с этим же выражением на лице этот человек встречает родителей, когда они приходят побеседовать об успехах своих детей? Если так, то наилучшим проявлением заботы о детях было бы немедленное их возвращение домой, прочь из этой школы. Нет, слава богу, не часто приходится видеть лица, настолько искаженные жаждой мести, ненавистью и враждой ко всему человечеству, как сейчас у этого учителя.
        - Кристиан Вольф никогда не проявлял интереса ни к кому, кроме собственной особы, - бросил Клаус с горьким презрением. - Поверьте мне, он был способен на все. Но мне кажется, он боялся, что придется отвечать за свои грешки. Поэтому он хотел убедиться, что мальчик исчезнет навсегда.
        - Приведите, пожалуйста, примеры! - попросил Карл.
        - Это он, уж поверьте, был заводилой в группе. В его душе горел огонь, который разжег сам дьявол, и он быстро распространял свой яд вокруг себя. Это он выдал меня и Кимми. Это по его вине и мне, и ей пришлось уйти из школы. Это он толкал ее к тем мальчикам, которых хотел побольней ударить. А когда она завлекала их в свои сети, он забирал ее у них. Она была его паучихой, но за ниточки дергал он сам.
        - Он умер. Вы это, наверное, знаете? Погиб от шальной пули.
        Клаус Йеппесен кивнул:
        - Возможно, вы думаете, что я рад его смерти. Отнюдь нет. Он слишком легко отделался.
        Из коридора донеся веселый смех, и на секунду Клаус словно очнулся. Но тотчас же на его лице проступил гнев и снова увлек в бездну.
        - Они напали на этого мальчишку в лесу, и ему пришлось бежать из школы. Можете сами у него спросить. Возможно, вы его даже знаете. Его зовут Кюле Бассет, сейчас он живет в Испании, но найти его нетрудно. Он владеет одной из крупнейших в Испании подрядческих фирм. И Коре Бруно убили они. Поверьте мне, - закончил он.
        - Нам эта мысль тоже приходила в голову, - согласился Карл, записав адрес фирмы. - Но почему вы так думаете?
        - Бруно приходил ко мне после того, как меня уволили из школы. Мы были соперниками, но теперь стали союзниками. Он признался, что боится Вольфа. Они были давно знакомы. Бруно жил по соседству с его дедом и бабкой, и Кристиан постоянно ему угрожал. Я мало что знаю, но этого достаточно. Вольф угрожал Коре Бруно, это факт. И Бруно погиб.
        - Вы говорите, словно знаете наверняка. Но ведь вы с Кимми уже расстались к тому времени, когда умер Бруно и когда произошло нападение в Рёрвиге.
        - Да, но еще до этого я видел, как шарахались, расступаясь в стороны, другие ученики, когда по коридору шла эта группа. Я видел, как они обращались с людьми, когда собирались вместе. Конечно, не с теми, с кем учились в одном классе, ведь первое, чему учат в этой школе, - чувство товарищества. И это они напали на мальчика, я это просто знаю, и все.
        - Откуда знаете?
        - В свободные дни Кимми несколько раз приходила ко мне ночевать. Она спала тревожно, словно что-то не давало ей покоя. Во сне она произносила его имя.
        - Чье имя?
        - Этого мальчика! Кюле!
        - Это был ужас от пережитого или ее мучила совесть?
        Клаус хохотнул. Это был хохот из бездны, защитная броня, а не дружески протянутая рука:
        - Нет, на муки совести это не было похоже. Отнюдь нет. Кимми была не такая.
        Карл подумал было, не показать ли игрушечного медвежонка, но отвлекся при виде выстроившихся в ряд кофеварок, которые шипели на стойке. Если так и было задумано, чтобы они работали все время школьной встречи, то под конец в них останется сплошной деготь!
        - Может, выпьем по чашке? - спросил он и не стал дожидаться ответа.
        Авось хоть чашка черного кофе вознаградит его за те сто часов, что пришлось провести, ни разу толком не поев.
        - Я не буду. - Йеппесен отмахнулся.
        - Кимми была плохим человеком? - спросил Карл, наливая кофе и нетерпеливо вдыхая его запах.
        Но ответа не услышал. А когда обернулся с поднесенной ко рту чашкой, с наслаждением упиваясь ароматами, которыми солнце напитало колумбийские кофейные плантации, то увидел только опустевший стул Клауса Йеппесена.
        Аудиенция была окончена.

        29

        Путь вдоль озера, от Планетария до Водроффсвей и обратно, она проделала десятью разными маршрутами. Она исходила все дорожки, соединяющие озеро с Гаммель Конгевей и Водроффсвей, но старалась не приближаться к автобусной остановке напротив Театрального пассажа. Там, как она полагала, должны стоять люди, которые ее высматривают.
        Иногда Кимми присаживалась отдохнуть на террасе Планетария, спиной к стеклянной стене, лицом к сверкающим на солнце струям фонтана, расположенного среди озера. Кто-то у нее за спиной громко восхищался прекрасным зрелищем, ее же оно не трогало. Кимми уже давно ничем таким не интересовалась. Ей было нужно только одно: увидеть тех, кто виновен в смерти Тины. Выйти на след своих ищеек - тех, кто выполняет задания этих мерзавцев.
        Кимми ни на минуту не сомневалась, что они снова вернутся сюда. Сделают то, чего так боялась Тина, и как выяснилось, недаром. Если они начали охоту на Кимми, то так просто от этого не откажутся.
        Тина была связующим звеном. Но Тины уже не стало.

        Когда прогремел взрыв и домик взлетел на воздух, Кимми быстро оттуда удрала. Может быть, ее заметили детишки, когда она пробегала мимо бассейна, но и только. Скрывшись за домами на Квегторвсгаде, она сбросила пальто и спрятала в чемодан, затем надела замшевый жакет и повязала голову черным платком.
        Через десять минут она уже стояла перед ярко освещенной стойкой отеля «Ансгар» на улице Кольбьернсенсгаде. Портье она предъявила португальский паспорт, найденный несколько лет назад в одном из украденных чемоданов. Сходство с женщиной на фотографии было не такое уж большое, но и снимок шестилетней давности, а люди ведь меняются со временем.
        - Do you speak English, mrs. Teixeira? - спросил любезный портье.
        Остальное уже было пустой формальностью.
        Заказав какой-то напиток, она посидела часок за столиком во дворе, и после этого все окружающие воспринимали ее уже как знакомую.
        Затем она проспала часов двадцать с пистолетом под подушкой, видя во сне лицо дрожащей Тины. Весь ее внутренний мир был сосредоточен на этом образе.
        А потом она отправилась к Планетарию и после восьми часов ожидания наконец увидела то, что искала.

        Это оказался худощавый, почти тощий человечек. Он с такой регулярностью смотрел то на окно шестого этажа, где жила Тина, то на вход в Театральный пассаж, словно движениями его головы управлял какой-то механизм.
        - Долго же тебе придется ждать, скотина поганая, - пробормотала Кимми, глядя на него со скамейки на Гаммель Конгевей перед Планетарием.
        Когда стрелки часов подошли к двадцати трем ноль-ноль, сыщика сменили. По всем признакам, сменщик был рангом пониже: как собака, которая очень хочет подойти к миске, но сначала принюхивается, проверяет, подпустят ли ее, он подошел к первому не сразу.
        Поэтому, решая, с кого начать в субботу вечером, Кимми остановила свой выбор на первом сыщике, который уходил. Она пошла за ним, держась на некотором расстоянии, и подоспела к автобусу, когда двери уже закрывались.
        Только тут она увидела, как у него отделана физиономия: нижняя губа разбита, шов на брови, багровая полоса сзади от уха и до шеи.
        Когда она вошла, он глядел в окно, до последней минуты высматривая на тротуаре свою жертву. Только когда автобус подъехал к Петер-Бангсвей, он позволил себе немного расслабиться.
        «Теперь у него кончилось рабочее время и можно передохнуть», - подумала Кимми. Дома его никто не ждет, это сразу видно по тому, как он держится. Полное безразличие. Если бы он направлялся в теплую комнату, где можно посидеть вдвоем, взявшись за руки, вместе повздыхать или посмеяться, если бы дома его ждала дочка или хотя бы щенок, его дыхание было бы более глубоким и свободным. А он сидит весь зажатый, точно что-то давит его. Нет, ему не к кому возвращаться домой. Не к кому спешить.
        Как будто она не знает этого по себе!

        Он вышел из автобуса возле ресторана «Дамхускро», не обращая внимания на афиши сегодняшней программы, - и сам понимал, что явился поздновато. Многие тут уже нашли друг друга и устремились к тому, что называется one night stand.[18] Когда он, оставив на вешалке пальто, вошел в просторный зал, его вид говорил, что он не строит никаких особенных надежд. Да и на что было надеяться человеку с такой физиономией? Он заказал себе бочкового пива, сел у барной стойки и стал исподтишка оглядывать столы, высматривая, не найдется ли там какой-нибудь женщины, способной им заинтересоваться.
        Кимми сняла платок и замшевый жакет, попросила гардеробщицу хорошенько приглядывать за ее сумкой и вошла в зал; при этом она самоуверенно расправила плечи, так что ее грудь подавала ясный сигнал для всякого, кто был еще в состоянии различать какие-либо сигналы. Не бог весть какой оркестр громко играл, танцующие парочки осторожно притирались друг к другу, но едва ли хоть об одной из пар на танцплощадке, осененной стеклянным небосводом, можно было сказать, что этот союз заключен на небесах.
        В сторону Кимми тут же устремились жадные взгляды; она почувствовала волну беспокойства, поднявшуюся за столиками и у барной стойки. У остальных женщин в этом зале было гораздо больше косметики на лицах и жира на боках.
        «Узнает он меня?» - подумала Кимми и, скользнув взглядом мимо множества умоляющих глаз, остановила его на худощавом сыщике.
        Как и остальные мужчины, он был весь внимание, готовый откликнуться по первому знаку. Небрежно опершись локтями на стойку и приподняв голову, он профессиональным взглядом старался определить, ждет ли ее кто-нибудь или можно попытать счастья.
        Когда она, проходя между столиками, улыбнулась ему, он наконец перевел дыхание. Даже не поверил своим глазам, но был рад без памяти - уж это точно.
        Не прошло и двух минут, как она уже топталась на танцплощадке с первым подвернувшимся кавалером.
        Но худосочный запомнил ее взгляд и то, что она его выделила: приосанился, начал поправлять галстук и попытался придать своей прохиндейской физиономии такое выражение, чтобы она в дымном воздухе зала смотрелась мало-мальски приятно. Потом прямо во время танца подошел к ней и взял за локоть, неловко приобнял и слегка привлек к себе. Она отметила, что пальцы у него неумелые. Его сердце отчаянно колотилось у ее плеча.
        Он оказался легкой добычей.
        - Ну вот и моя обитель, - произнес он и смущенно кивнул, приглашая ее в комнату.
        С высоты шестого этажа открывался вид на станцию метро, многочисленные автостоянки и улицы.
        Войдя в подъезд с маленьким лифтом, он указал на табличку с надписью «Финн Ольбек». А также заверил ее, что дом, хотя скоро намечен под снос, еще вполне надежный и крепкий. На шестом этаже он за руку вывел ее на висячий переход и провел по нему, как заботливый рыцарь даму по хлипкому мосту над бурным потоком. Он все время держался как можно ближе, чтобы добыча вдруг не передумала и не удрала. Его фантазия, подогреваемая восторженным чувством вновь обретенной уверенности, уже перенесла его в постель, где рукам воля и все, что должно, стоит.
        Он сказал, что она может выйти на балкон полюбоваться видом, а сам тем временем накрыл журнальный столик, включил лампы и музыкальный центр, откупорил бутылку джина.
        Кимми отметила, что впервые за десять лет оказалась наедине с мужчиной за закрытой дверью.
        - Откуда это у тебя? - спросила она, коснувшись рукой его лица.
        - Ах это! - Он приподнял выцветшие брови - наверняка отработал это движение перед зеркалом. Поди, думает, что это придает ему шарма. Какой уж там шарм! - Столкнулся на дежурстве с драчливыми парнями. Для них это кончилось печально!
        Еще одним наработанным жестом Ольбек насмешливо скривил губы. Да он же просто врет!
        - Где ты вообще работаешь? - наконец поинтересовалась она.
        - Я-то? Я частный сыщик, - ответил он, надеясь внести в беседу экзотический привкус тайны и опасности, но от его тона, увы, за километр несло лишь духом пьяных постельных откровений и неосторожных признаний.
        Глядя, как он размахивает бутылкой, она почувствовала, что у нее сжимается горло.
        «Спокойно, Кимми! - зашептали голоса. - Не теряй головы!»
        - Джин с тоником? - предложил он.
        - А не найдется ли у тебя виски?
        Казалось, его это удивило, но не вызвало недовольства. Женщина, предпочитающая виски, едва ли будет ломаться.
        - Ишь, как у тебя в горле пересохло! - отметил он, когда она лихо опрокинула стакан.
        Он налил ей еще и себе тоже подлил, чтобы не отставать.
        Когда она приняла еще три стакана подряд, он уже еле ворочал языком и плохо соображал.
        Не обращая на это внимания, она продолжала расспрашивать, над чем он сейчас работает. Когда он под влиянием алкоголя совсем осмелел, позволила ему ближе придвинуться к себе на диване.
        - Я разыскиваю одну женщину, которая может причинить вред многим людям. - С застывшей ухмылкой он поглаживал Кимми по бедрам.
        - Надо же! Как увлекательно! А чем она занимается - промышленным шпионажем? Работает девушкой по вызову или еще что-то в этом роде? - спросила Кимми и, демонстрируя безграничное восхищение, сама переложила его руку на внутреннюю сторону бедра.
        - Всем понемножку, - ответил он и попытался развести ей ноги.
        Глядя на его губы, она подумала, что ее вырвет, если он полезет целоваться.
        - И кто же она такая?
        - А это уже профессиональная тайна, лапочка! Этого я тебе не скажу.
        Он ей говорит «лапочка»!
        - Но кто заказывает тебе такую работу? - Сдерживая гадливость, Кимми позволила ему продвинуться немного выше. Он горячо дышал ей в шею, овевая запахом перегара.
        - Люди с самой верхушки, - зашептал он так, словно это признание поднимало его статус самца.
        - Может, перехватим еще по рюмочке? - предложила она, чувствуя, как его ладонь шарит по ее лобку.
        Он немного отодвинулся и взглянул на нее с кривой усмешкой, еще больше перекосившей его распухшую рожу. Ему было совершенно неважно, получит ли она какое-то удовольствие. Он думал совершенно о другом.
        - Сегодня мы не сможем этим заняться, - сказала она.
        Он переменился в лице.
        - У меня месячные, так что отложим до следующей встречи, хорошо?
        Разумеется, Кимми соврала, но на самом деле ей очень хотелось, чтобы это могло быть правдой. Месячных у нее не было вот уже одиннадцать лет. Остались только боли внизу живота, но они были не физического происхождения. Это была застарелая боль погибшей мечты.
        У нее случился выкидыш, она едва не умерла и после этого осталась бесплодной.
        Если бы не это, все сложилось бы совершенно иначе.
        Осторожно, едва касаясь шрама, одним пальчиком она погладила его брови, однако это не потушило разгоравшуюся злость и досаду.
        Ей были ясны его мысли. Оказывается, он притащил домой не ту бабу, а теперь она хочет, чтобы он с этим смирился! Какого черта она приплелась на вдовий бал, если у нее чего-то не так?
        Замечая, как меняется выражение его лица, Кимми взяла сумочку, встала, отошла к балконной двери, посмотрела на протянувшиеся внизу унылые ряды одинаковых жилых домов и высотки вдалеке. Почти нигде ни огонька, только холодный свет уличных фонарей над дорогой.
        - Ты убил Тину, - произнесла она тихим голосом и опустила руку в сумочку.
        Она слышала, как он с шумом пытается подняться с дивана. Еще секунда, и он бросится на нее! Соображал он сейчас плохо, но в нем уже пробудился инстинкт охотника.
        Кимми неторопливо обернулась и одновременно взвела курок пистолета с глушителем.
        Пытаясь выбраться из-за журнального столика, он увидел, что у нее в руке, и застыл, пораженный собственной недогадливостью. Его, профессионала, так провели! Ее даже позабавила смесь немого изумления и страха, написанная на его лице.
        - Ну да, - сказала она. - Не очень-то приятно по неведению притащить домой свой объект.
        Нагнув голову, он исподлобья вглядывался в ее черты, сравнивая то, что видел, с образом потрепанной уличной бродяжки, которую искал. Как он мог так низко пасть? Как могла ему показаться привлекательной переодетая бездомная нищенка?
        «Действуй! - нашептывали голоса. - Чего еще ждать! Он же их прислужник! Убей его!»
        - Если бы не ты, моя подруга была бы жива, - сказала Кимми.
        От выпитого у нее горело под ложечкой. Она взглянула на бутылку - золотистого цвета, наполовину полную. Еще глоточек, и голоса умолкнут, пожар погаснет.
        - Я никого не убивал, - произнес Ольбек, не сводя глаз с ее пальца на спусковом крючке.
        - Чувствуешь себя как загнанная в угол крыса?
        Вопрос был излишним. Да и кто стал бы отвечать, подтверждая очевидное?
        Ольбек избил Тину, вытряс из нее последние остатки уверенности и сделал беззащитной жертвой. Сделал так, что Тина стала опасной для Кимми. Сама Кимми послужила орудием, но Ольбек был той рукой, которая его направляла. За это ему теперь предстоит ответить.
        Ему и тем, чьи приказы он выполнял.
        - За всем стоят Дитлев, Ульрик и Торстен. Я же знаю, - сказала Кимми, думая только о бутылке и ее спасительном содержимом.
        «Не делай этого!» - подсказывал один из голосов.
        Но она все же протянула руку к бутылке, и тут он сорвался с места. Сначала Кимми только ощутила вибрацию воздуха, затем его руки сомкнулись на ней мертвой хваткой, и они оба полетели на пол.
        «Попробуй только затронуть мужское самолюбие, и наживешь себе врага на всю жизнь», - вспомнилось ей. Все так и вышло. Сейчас ей придется платить за его голодные взгляды и робкие ухаживания. За его пьяные откровения и обнаруженные уязвимые места.
        Он швырнул ее на радиатор парового отопления, так что она стукнулась о выступающие ребра головой, схватил с пола деревянную статуэтку и ударил ее по бедру. Это был тщательно вырезанный из дерева Гокке[19] в котелке и со всеми аксессуарами. Потом схватил Кимми за плечи и перевернул на живот, прижал ее грудью к полу и вывернул назад руку с пистолетом, но пистолет она не выпустила.
        Его пальцы впились ей в плечо. Но она столько раз встречалась с болью, что выдавить из нее крик было не так легко.
        - Хотела меня пристрелить! - вопил он, дубася ее кулаком по пояснице. - Но меня не проведешь!
        Наконец ему удалось выбить пистолет и отшвырнуть в угол. Запустив руку ей под юбку, он так дернул за трусики, что они порвались вместе с колготками.
        - Что ты морочила меня, дрянь? Нет у тебя никаких месячных! - рявкнул он. Затем снова перевернул ее на спину и ударил по лицу.
        Они смотрели друг другу в глаза, пока он колотил ее кулаками куда попало. Она чувствовала, как давят на нее его мускулистые ноги. Волосатые руки были покрыты вздувшимися, пульсирующими жилами.
        Он бил ее, пока она не устала отбиваться, почувствовав, что сопротивление напрасно.
        - Ну что, дрянь, хватит с тебя? - крикнул он, занеся над нею сжатый кулак, готовый продолжить избиение. - Или хочешь стать похожей на ту свою подружку?
        Он спрашивает, хватит ли с нее?
        С нее хватит тогда, когда она перестанет дышать.
        Это правило она усвоила, как никто другой.

        Лучше всех ее знал Кристиан. Только он угадывал момент, когда ею овладевало томительное напряжение - ощущение, как будто ты поднимаешься в воздух, в то время как желание, зарождающееся внизу в животе, волнами передавалось каждой клеточке тела.
        А когда они смотрели «Заводной апельсин», он показывал ей, к чему может привести желание.
        Кристиан Вольф единственный среди них уже имел сексуальный опыт. Он знал волшебные слова, которые надо говорить девушкам, и их самые сокровенные мысли. Знал, в какую сторону поворачивается ключик от пояса целомудрия. И неожиданно для себя Кимми вдруг оказалась среди других участников группы, которые похотливо посматривали на ее обнаженное тело, озаренное тусклым светом телевизионного экрана, на котором мелькали кадры фильма ужасов. Он показал ей и всем остальным, как можно получать два рода наслаждения одновременно. Как ходят рука об руку насилие и желание.
        Кристиан научил ее заманивать мужчин своим телом - исключительно ради охотничьего азарта. Но в его планы не входило, что когда-нибудь она сама захочет управлять событиями. И что если не с первого раза, то со временем у нее это получится.
        Вернувшись из Швейцарии, она уже владела этим искусством в совершенстве.
        Она ложилась в постель со случайными партнерами. Побеждала их и, победив, порывала отношения. Такими были ее ночи.
        Днем была сплошная рутина. Ледяная холодность мачехи. Животные на работе в «Наутилус трэдинге». Контакты с клиентами и выходные в обществе группы. Случайные нападения на тех, кто подвернется.
        И тут с ней сблизился Бьярне и внушил ей новые чувства. Наговорил, что она значит больше, чем есть на самом деле. Убедил, будто она что-то собой представляет, что она из тех, кто может дать что-то ему и другим. Что она не виновата в своих прошлых поступках и что ее отец - скотина. Чтобы она остерегалась Кристиана. Что прошлое давно умерло.

        Увидев, что она сдалась, Ольбек начал расстегивать брюки. Она слегка ему улыбнулась. Может, он подумает, что ей так нравится, что она все так и задумала. С ней все не так просто, как могло показаться с первого взгляда, и побои - часть ритуала.
        Но Кимми улыбалась потому, что знала - он обречен. Улыбнулась, когда он вынул свой член. Улыбнулась, когда почувствовала бедром, что он недостаточно тверд.
        - Лежи тихо, тогда все получится, - шепнула она, заглядывая ему в глаза. - Пистолет был игрушечный. Я хотела только напугать тебя. Но ты же это понял, да? - Она слегка приоткрыла рот, чтобы губы казались более пухлыми. - Думаю, я тебе понравлюсь, - сказала она, прижимаясь к нему.
        - Я тоже так думаю. - Он опустил взгляд в ее декольте.
        - Ты сильный. Чудесный мужчина. - Она прильнула к нему плечом и почувствовала, что он ослабил крепко сжатые ноги.
        Тогда она смогла высвободить одну руку и завести его руку к себе между ног. От этого он еще больше расслабился, и она другой рукой смогла взять его член.
        - Ты же ничего не расскажешь об этом Праму и остальным, да? - сказала она, обрабатывая его так, что скоро он начал ртом хватать воздух.
        Что-что, а про это он ни в коем случае не собирался им рассказывать.
        С ними шутки плохи. Это даже он знал.

        Кимми и Бьярне прожили вместе год, когда Кристиану надоело на это смотреть.
        Она поняла это однажды, когда он выманил всю группу на новое нападение, которое обернулось совсем не так, как бывало прежде. Кристиан утратил контроль над происходящим и в попытке вернуть его натравил остальных на нее.
        Дитлев, Кристиан, Торстен, Ульрик и Бьярне. Один за всех, все за одного!

        Все это вспомнилось ей слишком отчетливо, когда Ольбек, потеряв терпение, попытался овладеть ею силой.
        Она одновременно злилась и радовалась. Ничто не дает такой силы, как ненависть. Ничто так не проясняет мысли, как жажда мести.
        Собравшись с силами, она отползла к стене и приподнялась, чувствуя под собой деревянную статуэтку, которой он ее бил, и снова сумела поймать его полуопущенный член. Этого было достаточно, чтобы он остановился. Она снова принялась его обрабатывать, да так, что он чуть ли не плакал.
        Достигнув наконец желаемой цели, он едва смог перевести дух. За этот вечер он несколько раз испытал потрясающие ощущения. Его лучшие дни давно миновали, и он почти позабыл чувство близости с женщиной. В полуобморочном состоянии, весь взмокший, Ольбек лежал, уставясь невидящими глазами в потолок. Но там не имелось объяснений, каким образом Кимми вдруг ускользнула от него и теперь лежала, раскинув ноги и нацелив пистолет ему прямо в причинное место, где еще не спало напряжение.
        - Хорошенько запомни, скотина, что сейчас чувствуешь, потому что это с тобой в последний раз! - сказала она, поднимаясь на ноги.
        Ее переполняло презрение к нему и ощущение, что ее вываляли в грязи.
        То же самое она не раз переживала, когда ее предавали близкие люди. Когда отец ее бил за то, что плохо себя вела. Когда она рассказывала мачехе о ком-то, кто ей понравился, и в ответ получала пощечины. Когда родная мать, уже почти забытая, окончательно спиваясь, царапала ее, не понимая, кто перед ней. И наконец, когда Кристиан, Торстен и остальные сделали с ней то, что сделали. Они, которым Кимми больше всех доверяла.
        И она уже сама стремилась к ощущению грязи - жизнь выработала в ней зависимость, это чувство давало ей стимул двигаться дальше.
        - Вставай, - приказала Кимми, открывая дверь на балкон.
        Стоял тихий сырой вечер. Громкие голоса из жилых домов напротив эхом отдавались в бетонных ущельях.
        - Вставай!
        Она помахала пистолетом и увидела, как расплылась в ухмылке распухшая рожа Ольбека.
        - Так ведь это игрушка, - хмыкнул он и медленно двинулся к Кимми, расстегивая молнию на брюках.
        Она направила пистолет на статуэтку на полу и выстрелила. Послышался на удивление тихий хлопок, и в спину деревянного Гокке вошла пуля.
        Для Ольбека это стало неожиданностью. Он отпрянул, но она снова указала стволом на балкон.
        - Что тебе надо? - спросил он, очутившись снаружи, уже совсем другим, очень серьезным тоном, крепко ухватившись рукой за перила.
        Она выглянула за ограждение - темнота простиралась внизу, как бездна, способная поглотить все. Ольбек знал это и затрясся.
        - Расскажи мне все как есть, - велела Кимми, отступив от перил в тень.
        И он рассказал - медленно и обстоятельно. Доложил все свои наблюдения, четко зафиксированные профессиональной памятью. Чего уж тут скрывать? Это всего лишь работа, а сейчас речь шла о гораздо более важных вещах.
        Ольбек выкладывал все, в надежде спасти свою жизнь, а Кимми слушала, и перед глазами ее вставали лица старых друзей. Дитлева, Торстена, Ульрика. Ибо сказано: сильные должны сносить немощи бессильных. А также свои собственные. История подтверждает это на каждом шагу.
        И когда человеку, стоящему перед ней, стало больше нечего сказать, она заявила:
        - Выбирай одно из двух: либо прыгай, либо будешь застрелен. Отсюда лететь шесть этажей. Если прыгнешь, у тебя будет неплохой шанс выжить - внизу кусты. Их для того и сажают так густо.
        Ольбек замотал головой: этот вариант не годился. Он повидал многое и знал, что такое невозможно.
        - Там внизу нет никаких кустов. - Он выдавил жалкую улыбку. - Только бетон и трава.
        - Надеешься на пощаду? А Тину ты пощадил?
        Он ничего не ответил и замер, морща лоб и пытаясь убедить себя, что она шутит. Ведь только что она с ним занималась любовью. Ну или хотя бы чем-то вроде того.
        - Прыгай, или я выстрелю тебе в причинное место. После этого ты точно не выживешь, обещаю.
        Он сделал шаг вперед, полными ужаса глазами следя, как опускается пистолет и палец сгибается на курке.
        Если бы не алкоголь, от которого гудела голова, дело кончилось бы выстрелом.
        А сейчас он в отчаянной попытке перекинул свое тело через перила и повис над бездной, уцепившись за перекладину. Возможно, ему бы и удалось, раскачавшись, спрыгнуть на пятый этаж, но она ударила его по пальцам рукоятью пистолета с такой силой, что хрустнули кости.
        Потом снизу донесся глухой удар. Даже крика не было.
        Кимми вернулась в квартиру, взглянула на изуродованную деревянную фигуру, по-дурацки улыбавшуюся с пола, подобрала пустую гильзу и спрятала в сумочку.
        Выйдя из подъезда и захлопнув за собой дверь, Кимми ощущала удовлетворение. Стаканы, бутылки и прочие вещи, к которым прикасалась, она вымыла, а деревянного Гокке обвязала кухонным полотенцем и поставила, прислонив к радиатору.
        Как повара, готового к приему гостей.

        30

        В гостиной гремело, грохотало и ухало, словно среди многострадальной мебели Карла носилось стадо слонов.
        Опять у Йеспера праздник!
        Карл потер виски и принялся готовить подходящую к случаю тираду.
        Когда он распахнул дверь, грохот стал умопомрачительным. По углам дивана перед мерцающим экраном телевизора удобно расположились Мортен и Йеспер.
        - Что тут, черт побери, происходит? - воскликнул Карл, ошеломленный вездесущим громыханием и видом странно опустевшей комнаты.
        - Surround sound![20] - объявил Мортен с гордостью, немного приглушив звук при помощи пульта.
        Йеспер обвел рукой комнату, указывая на динамики, спрятанные за креслами и книжными полками. «Правда же, круто?» - говорил его взгляд.
        Итак, с покоем в семействе Мёрка покончено без остатка.
        Видя кислую мину Карла, домочадцы вручили ему банку тепловатого «Туборга» и в утешение сообщили, что установка получена в подарок от родителей приятеля Мортена, которым она не нужна.
        Умные люди!
        И Карла потянуло отплатить той же монетой.
        - Мортен, есть для тебя новость! Харди спрашивает, не согласишься ли ты здесь у нас за ним ухаживать. За плату, конечно. Его кровать встанет там, где сейчас стоит ваш шикарный динамик низкочастотных звуков. Динамик можно поставить за кроватью, заодно из него получится хорошая подставка под мешок для приемки мочи.
        Он отпил из банки, с удовольствием предвкушая, какой будет эффект, когда их мозги, в субботу слабо соображающие, осмыслят услышанное.
        - За плату? - переспросил Мортен.
        - Это что - Харди будет лежать здесь? - уточнил Йеспер, сделав губы вареником. - Ну мне-то без разницы. Если мне в ближайшее время не дадут жилье по молодежной программе на Гаммель Амтсвей, я пока перекантуюсь у мамы в садовом домике.
        Что-то верится с трудом!
        - А сколько он думает платить? - не успокаивался Мортен.
        И голова у Карла разболелась пуще прежнего.
        Проснулся он через два с половиной часа. На циферблате перед ним светилось: «воскресенье, 01:39:09», а в голове крутились серебряные сережки с аметистами и имена: Кюле Бассет, Коре Бруно и Клаус Йеппесен.
        В комнате Йеспера снова звучал нью-йоркский гангстер-рэп, а Карл чувствовал себя так, словно стал жертвой целого полчища гриппозного вируса. Сухая слизистая, песок под веками и каменная усталость во всем теле.
        Он долго боролся с собой, прежде чем набрался мужества, чтобы спустить ноги с кровати, и теперь раздумывал, поможет ли горячий душ прогнать хотя бы часть осаждающих его демонов.
        Вместо этого он включил радиобудильник и узнал из «Радиогазеты», что еще одна избитая женщина найдена мертвой в мусорном контейнере. На этот раз на Сторе Сёндервольстреде, но все обстоятельства в точности совпадали с происшествием на Сторе Канникестреде.
        Забавное совпадение двух сложных названий, когда оба начинаются со «сторе» и оканчиваются на «стреде», подумал Карл и стал вспоминать, есть ли еще похожие на территории того же отделения.
        Вот поэтому к тому моменту, как раздался звонок Ларса Бьёрна, он уже вполне проснулся.
        - Думаю, что хорошо бы тебе одеться и приехать ко мне в Рёдовре, - сказал Ларс Бьёрн.
        Пока Карл собирался привести убедительные аргументы против этой идеи, например, что Рёдовре - не их округ, и добавить что-то насчет заразы и опасности эпидемических заболеваний, Ларс Бьёрн обезоружил его сообщением, что частный детектив Финн Ольбек найден мертвым на траве под балконом своей квартиры, расположенной на шестом этаже.
        - Лицо более или менее в порядке, зато тело стало на полметра короче. Вероятно, он приземлился на ноги, и от удара позвоночник так и вбило ему в череп, - образно описал ситуацию Ларс Бьёрн.
        Как ни странно, это помогло от головной боли - или Карл просто о ней забыл.

        Ларса Бьёрна Карл застал перед задней стеной высотки. Граффити высотой в человеческий рост «Kill your mother and rape your fucking dog!»,[21] служившее фоном, отнюдь не прибавило бодрости его унылой фигуре.
        На лице Бьёрна было написано, что выезды в район западнее Вальбю Бакке - совершенно не его обязанность и он делает это только во искупление своего проступка.
        - Ларс, что это ты сюда явился? - спросил Карл, глядя на светящиеся окна нескольких зданий, расположенных в каких-то ста метрах за облетевшими деревьями по ту сторону Аведёре Хавневей.
        Это была гимназия Рёдовре, в которой он вчера побывал. Значит, вечер встречи несколько затянулся.
        У него было странное чувство. Всего шесть часов назад он сидел там и разговаривал с Клаусом Йеппесеном, а теперь вот буквально через дорогу от гимназии лежит разбившийся Ольбек. Что за чертовщина тут происходит?
        Бьёрн кинул на него мрачный взгляд:
        - Ты же помнишь, что против присутствующего здесь доверенного работника полицейского управления совсем недавно было выдвинуто обвинение в применении насилия по отношению к покойнику, которое едва не стоило тому жизни. Поэтому мы с Маркусом решили, что должны присутствовать тут в качестве наблюдателей, чтобы знать, что к чему. Но ты, Карл, может быть, и так это знаешь?
        Ну и тон! Да еще в такой темный, холодный сентябрьский вечер!
        - Если бы вы приставили к нему наружное наблюдение, как я вас просил, мы бы сейчас знали об этом немного больше, - огрызнулся Карл, пытаясь сообразить, где верх и где низ у бесформенной кучи, лежащей в траве в десяти метрах от него.
        - Его нашли вон те балбесы. - Бьёрн махнул на кучку ребят: мальчики-эмигранты в спортивных брюках с лампасами и бледные датские девчонки в обтягивающих джинсах. Видно было, не все из них считают, что это клёво. - Здесь детский сад рядом, они хотели забраться туда и побегать на игровой площадке. Да вот не получилось.
        - Когда это произошло? - спросил Карл у врача, который уже закончил осмотр.
        - Ну, сегодня довольно прохладный вечер, но он лежал поблизости от здания, защищенный от ветра, так что, наверное, полтора или два часа назад. - Тот взглянул на Карла усталыми глазами, в которых читалось желание поскорее вернуться к жене в теплую постель.
        - Я вчера был в гимназии Рёдовре, - обратился Карл к Бьёрну. - Около семи часов, чтобы ты знал. Беседовал с бывшим возлюбленным Кимми. Это абсолютно случайное совпадение, но ты запиши в протоколе, что я сам об этом сообщил.
        - Так, значит, ты там был! - Бьёрн вынул руки из карманов кожаной куртки и поднял воротник, а потом спросил, глядя в глаза Карлу: - Ты бывал когда-нибудь у него в квартире?
        - Нет. Утверждаю со всей определенностью, что я там никогда не был.
        - Ты совершенно уверен?
        «Совершенно уверен», - мысленно ответил Карл и почувствовал, что головная боль разгулялась на просторе во всю мощь.
        - Так точно, - сказал он наконец, не придумав ничего лучшего. - Уж больно это далеко. Вы уже были наверху в квартире?
        - Там сейчас ребята из полиции Глострупа и Самир.
        - Самир?
        - Самир Гази. Который переходит к нам вместо Бака. Он служил в полиции Рёдовре.
        Самир Гази? Ну вот у Ассада и появится родственная душа - человек, способный оценить тот сахарный сироп, который он называет чаем.
        - Ну как, нашлась прощальная записка? - спросил Карл, обменявшись крепким рукопожатием с человеком, в ком любой зеландский полицейский со стажем безошибочно узнал бы комиссара полиции Антонсена.
        Пара секунд в его тисках накладывала отпечаток на всю жизнь. Как-нибудь Карл ему скажет, что он может хорошо сэкономить на гидравлике.
        - Прощальная записка? Какое там! Можешь дать мне пинка под зад, если тут обошлось без посторонней помощи.
        - Почему ты так думаешь?
        - Тут почти нигде нет отпечатков пальцев - ни на ручке балконной двери, ни на стекле в кухонном шкафу. И на краю журнального столика нет. Зато нашлись очень четкие отпечатки на перилах балкона - конечно же, самого Ольбека. Но какого черта хвататься за перила, если ты решил спрыгнуть?
        - Передумал в последнюю минуту. Такое бывает.
        Антонсен тихонько хохотнул. Так он делал всегда, встречаясь со следователями чужого района - это была мягкая форма выражения превосходства, когда от этого невозможно удержаться.
        - На перилах осталась кровь - немножко, маленькая полоска. Вот погоди, сейчас мы спустимся и проверим его руки. Уверен, на них окажутся следы удара. Нет, тут точно дело нечисто!
        Направив нескольких техников в ванную, Антонсен подозвал симпатичного смуглокожего сотрудника.
        - Один из лучших моих людей, которого вы собираетесь у меня умыкнуть, - сказал он Карлу и Бьёрну. - Уж признайтесь, глядя мне в глаза, что это ваших рук дело!
        - Самир, - представился смуглый, протягивая руку Бьёрну.
        Значит, эти двое прежде не встречались.
        - Я только хочу сказать, что если вы не будете обращаться с Самиром как следует, то вам придется иметь дело со мной! - Антонсен потрепал своего сотрудника по плечу.
        - Карл Мёрк, - представился Карл, протягивая руку. Силой рукопожатия подчиненный не уступал шефу.
        - Да, он самый, - кивая, подтвердил Антонсен в ответ на вопросительный взгляд Самира. - Который раскрыл дело Мереты Люнггор и, как говорят, дал в морду Ольбеку, - добавил он с ухмылкой.
        Очевидно, и в этом участке Финн Ольбек не пользовался популярностью.
        - Вот эти щепки на ковре, - один из техников указал на микроскопические крошки перед балконной дверью, - судя по всему, лежат тут недавно. Вся пыль внизу, под ними.
        Опустившись на колени, криминалист в белой рабочей одежде стал внимательно изучать находку. Странные люди эти полицейские техники, но дело свою знают, этого у них не отнимешь.
        - Может быть, это щепки от деревянной биты или чего-нибудь вроде? - спросил Самир.
        Оглядевшись, Карл не увидел ничего примечательного, кроме деревянного Гокке, который стоял возле балконной двери, обвязанный кухонным полотенцем. Его товарищ Гёг был засунут в угол, как будто не имел к нему никакого отношения. Это было как-то неправильно.
        Карл нагнулся, снял полотенце и немного наклонил фигурку. Представшая глазам картина выглядела многообещающе.
        - Вы уж сами его поверните, но, насколько я вижу, со спиной у него не все благополучно.
        Сотрудники обступили Карла и стали рассматривать фигуру, стараясь по виду пулевого отверстия среди расщепленной и вмятой древесины определить калибр.
        - Сравнительно некрупный, - сказал Антонсен. - Пуля даже не прошла навылет, а застряла внутри.
        Техники кивнули.
        Карл тоже был согласен: наверняка двадцать второй калибр. Если надо, вполне может убить.
        - Кто-нибудь из соседей что-нибудь слышал? Крики или выстрелы? - спросил Карл, принюхиваясь к дырке.
        Все помотали головами.
        Странно, но, с другой стороны, и понятно. Многоэтажный дом в очень плохом состоянии, жильцов в нем почти не осталось. На всем этаже только два-три человека, на других наверняка та же картина. Эта краснокирпичная коробка доживала последние дни и вот-вот могла рухнуть под напором штормового ветра.
        - Запах довольно свежий, - заметил Карл, оторвавшись от фигуры. - Выстрел, кажется, сделан с расстояния два-три метра. Причем сегодня вечером. Как по-вашему?
        - Несомненно, - подтвердили техники.
        Карл вышел на балкон и посмотрел вниз. До земли было чертовски далеко.
        Он поднял взгляд на море огней в окнах приземистых зданий напротив. Сейчас из всех окошек выглядывали лица - любопытных всегда хватает, даже темной ночью.
        И тут у Карла зазвонил мобильник.
        Звонившая не представилась, да этого и не требовалось.
        - Карл, ты не поверишь! Ночная смена в Свенборге нашла сережку. Дежурный сразу вспомнил, где она у них лежит. Просто чудеса!
        Только одна женщина могла думать, что он готов выслушивать подобные новости в такое время суток. Голова уже опять просто раскалывалась.
        - Ты там не спал? - спросила Роза и, не дожидаясь ответа, сообщила: - Я уже еду в управление. Они пришлют мне фотографию по электронной почте.
        - Неужели нельзя было подождать до рассвета? Или до понедельника?
        - Есть какие-нибудь предположения, кто заставил его спрыгнуть с балкона? - спросил Антонсен, едва разговор закончился.
        Карл покачал головой. Это мог быть кто угодно из тех, кому шпионская деятельность Ольбека разрушила жизнь. Кто-нибудь, кто счел, что Ольбек слишком много знает. Но это мог быть и кто-то из группы. Предположений у Карла хватало, не хватало лишь доказательств, которые позволили бы их огласить.
        - Вы проверяли его офис? - спросил Карл. - Папки клиентов, расписание назначенных встреч, сообщения на автоответчике, электронную почту?
        - Мы послали туда людей, те говорят, что там ничего, кроме пустого сарая и почтового ящика.
        Карл нахмурился и огляделся комнату. Затем подошел к письменному столу в дальнем углу, взял одну из лежавших там визитных карточек Ольбека и набрал указанный номер детективного бюро.
        Не прошло и трех секунд, как в прихожей зазвонил телефон.
        - Ну вот мы и знаем, где в действительности его контора, - сделал вывод Карл. - Прямо здесь.
        Однако своим видом комната вовсе не напоминала офис: никаких скоросшивателей, канцелярских папок с квитанциями или еще чего-то в этом роде. Только издания книжного клуба, расставленные тут и там безделушки и целые полки компакт-дисков с записями Хельмута Лотти и других исполнителей того же пошиба.
        - Обыщите каждый сантиметр, - сказал Антонсен.
        На такое задание потребуется немало времени.

        Не успел Карл улечься в постель, чувствуя, что по всему телу вновь пошли гулять все симптомы гриппа, как ему опять позвонила Роза.
        - Карл, сережка та самая! - На этот раз она дала полную волю своим голосовым связкам. - Парная к той, что нашли в Линнельсе Нор! Теперь мы можем с полной уверенностью связать сережку из тайника Кимми с двумя лицами, которые пропали на Лангеланне. Правда, здорово!
        Конечно, это было здорово, но немного чересчур для его усталого организма.
        - Карл, это еще не все! Пришли ответы на некоторые запросы, которые я в субботу днем отправила электронной почтой. Ты можешь поговорить с Кюле Бассетом!
        Карл подвигал плечами и приподнялся в постели, упершись в спинку кровати. Кюле Бассет? Мальчишка, над которым они издевались в школе? Да, конечно… Еще как здорово.
        - Он может встретиться с тобой завтра после обеда. Нам очень повезло, потому что он редко бывает в офисе. А тут так удачно совпало, что в воскресенье во второй половине дня будет. Встреча может состояться в четырнадцать часов, так что ты как раз успеваешь на самолет в шестнадцать двадцать.
        Тут Карл подскочил на постели, словно в позвоночнике вдруг распрямилась какая-то пружина:
        - Самолет? Какой самолет? Роза, что ты выдумала, черт возьми!
        - Ну да. Он же в Мадриде. Ты ведь знаешь, что у него офис в Мадриде?
        - В Мадриде! - Карл выпучил глаза. - Этого еще не хватало! Не полечу я ни в какой Мадрид! Можешь сама слетать!
        - Карл, но я уже заказала билет. Ты летишь самолетом компании САС, рейс в десять двадцать. Встречаемся в аэропорту за полтора часа до вылета. Я уже договорилась.
        - Нет, нет, нет! Никуда я не собираюсь лететь! - Карл нервно сглотнул. - Вообще никуда.
        - Вау, Карл! Никак у нас аэрофобия?
        Она засмеялась, и стало ясно, что никакие отговорки не спасут.
        А она ведь угадала - у него действительно аэрофобия, насколько ему известно. Потому что единственный раз, когда Карл летал на самолете по случаю праздника в Ольборге, он, профилактики ради, оба раза, туда и обратно, заранее так напивался, что Вигга чуть не надорвалась, таская его на себе. А он потом еще две недели спустя хватался за нее во сне. А теперь за кого ему хвататься, скажите на милость?
        - У меня даже паспорта нет. Не полечу я, и все, сдавай билет обратно!
        Она снова засмеялась. Тридцать три несчастья в одном флаконе: головная боль, страх перед полетом и этот заливистый хохот в трубке!
        - Насчет паспорта я уже договорилась с полицейскими аэропорта, - заявила Роза. - Для тебя там завтра утром будет что-то оставлено. И не волнуйся, я дам тебе пару таблеток фризиума. Ты только постарайся быть за полтора часа у третьего терминала. Метро идет прямо до аэропорта. Ты успеешь туда и обратно за один день, так что даже зубную щетку с собой брать не придется. Кредитную карточку только захвати. Ладно?
        Она бросила трубку, и Карл остался один в темноте, не в состоянии сообразить, где он ошибся и после чего все пошло не так, как надо.

        31
        - Вот, прими две таблетки! - распорядилась Роза, сунув две штуки упомянутого средства Карлу в рот, а еще две положив в нагрудный карман, где уже лежал игрушечный медвежонок. - Это тебе на обратный путь.
        Растерянно озираясь, Карл искал глазами в зале аэропорта какого-нибудь начальника, который мог бы придраться к чему-нибудь в его внешности или документах и тем избавить от предстоящего кошмара. Роза дала ему подробное описание маршрута с адресом предприятия Кюле Бассета, а также мини-разговорник и наставление не принимать две оставшиеся таблетки, пока не сядет на обратный рейс. И еще много всякого, из чего он через четыре минуты не смог бы вспомнить и половины. Да и что запомнишь, когда не спал всю ночь, а в животе слабость и холодок, будто вот-вот начнется понос?
        - Таблетки могут вызвать сонливость, - предупредила Роза на прощание. - Но они очень хорошо помогают, можешь мне поверить. Тебя вообще ничего не будет волновать, даже если самолет свалится.
        Карл успел заметить, что она пожалела о своих последних словах. А потом, вооруженный временным паспортом и посадочным талоном, направился к эскалатору.

        Пока самолет еще только разбегался по взлетной полосе, Карл так взмок, что рубашка потемнела, а стельки стали скользкими. Таблетки начали действовать, но тем не менее сердце колотилось так, будто вот-вот его хватит инфаркт.
        - С вами все хорошо? - спросила Карла соседка и протянула руку.
        Затем он почувствовал, что у него перехватило дыхание, и какая-то сила не давала ему вдохнуть все то время, пока они поднимались на высоту десяти тысяч метров. Он не слышал ничего, кроме непонятного скрежета и толчков в корпусе самолета.
        Он отвернул клапан для поступления свежего воздуха и снова его закрыл. Откинулся на спинку. Проверил, на месте ли спасательный жилет. И отвечал: «Нет, спасибо» - каждый раз, как к нему подходила стюардесса.
        А затем вообще отключился.
        - Смотрите, под нами Париж, - однажды донесся до него голос женщины с соседнего сиденья, словно откуда-то издалека.
        Карл открыл глаза и снова ощутил, как на него навалился прежний кошмар, усталость, гриппозная ломота в костях. А уж потом различил руку, которая указывала на тень чего-то, что, по мнению хозяйки руки, было Эйфелевой башней и площадью Этуаль.
        На черта ему этот Париж! Карл кивнул с полнейшим безразличием. Скорей бы очутиться на земле!
        Соседка поняла и снова взяла его за руку. Карл так и держался за нее, пока вдруг не проснулся как от толчка - самолет приземлился в аэропорту Барахас.
        - Вы были почти без сознания, - сказала женщина, показывая ему табличку с указателем «Метро».
        Он похлопал по нагрудному карману, где лежал его маленький талисман, затем по внутреннему, где был бумажник, и равнодушно прикинул, действует ли в таких отдаленных местах карточка «Виза».
        - Все очень просто, - пояснила соседка. - Покупаете прямо здесь билет на метро и спускаетесь по эскалатору. Доезжаете до станции «Нуэвос министериос», пересаживаетесь на шестую линию и едете до «Куатрос каминос», затем по линии два до «Оперы», и потом всего одну остановку по линии пять, и вы на Кальяо. Оттуда всего сто метров до места вашей встречи.
        Карл огляделся в поисках скамейки, где можно было бы присесть и погрузиться в целительный сон, чтобы дать покой отяжелевшей, точно налитой свинцом, голове.
        - Я провожу вас, мне самому надо почти туда же. Я видел, как вам было плохо в самолете, - сказала какая-то добрая душа на чистейшем датском языке.
        Обратив взгляд в ту сторону, Карл увидел человека ярко выраженной азиатской наружности.
        - Меня зовут Винсент, - представился благодетель и двинулся вперед, катя за собой свой багаж.
        Нет, не таким представлял себе Карл спокойный воскресный день, ложась в кровать десять часов назад!

        После плавной езды в чуть покачивающемся вагоне метро Карл выбрался из лабиринта подземных переходов наверх и увидел перед собой айсберги монументальных зданий улицы Гран виа. Колоссальные строения в стиле неоимпрессионизма, функционализма, классицизма, как он потом опишет увиденное. Карл никогда не встречал ничего подобного. Шум, гам, запахи, жара и толпы спешащих куда-то темноволосых людей. Только один человек здесь вызвал у него родственное чувство: почти беззубый попрошайка, с целым каскадом разноцветных пластиковых крышек у ног, каждая из которых приглашала положить в нее подаяние. Во всех крышечках уже лежали монеты и бумажные деньги в валюте самых разных стран. Карл не понял и половины слов, но в глазах нищего блестела искра самоиронии. «Выбирай сам, - говорил его взгляд. - Можно дать на пиво, на вино, на водку или на сигареты, как тебе угодно».
        Люди вокруг улыбались, а один достал камеру и спросил, можно ли сфотографировать. Лицо нищего расплылось в широченной беззубой улыбке, и он выставил перед туристом плакатик с надписью: «Фотография - 280 евро».
        Это произвело впечатление не только на прохожих, но даже на измученного Карла. К собственному приятному удивлению, он ощутил, как дрогнули оцепеневшие лицевые мускулы, а затем разразился неудержимым хохотом. Такая самоирония превосходила всякое воображение. Нищий даже сунул ему в руку визитную карточку, на которой значился адрес домашней странички в Интернете. Карл покачал головой, улыбнулся и полез во внутренний карман, хотя вообще терпеть не мог уличных попрошаек.
        И в этот миг Карл вернулся к действительности, всем существом ощутив горячее желание сбагрить наконец куда подальше некую сотрудницу отдела «Q»! Он понял, что находится в какой-то чертовой чужой стране, где ничего не знает, напичканный таблетками, от которых перестали работать мозги. Внутри все гудит от защитной реакции иммунной системы, а в кармане пусто, хоть шаром покати! Всю жизнь он посмеивался, слушая рассказы о легкомысленных туристах, и вдруг нате - то же самое случилось с ним, вице-комиссаром полиции, всюду замечающим возможные опасности и подозрительных типов! Это же надо попасть в такое идиотское положение! Да еще в воскресенье!
        Итак, бумажник отсутствует. В кармане ничегошеньки. Двадцать минут в переполненном метро дорого ему обошлись - ни кредитки, ни временного паспорта, ни проездной карточки, ни блестящих монеток по пятьдесят эре, ни билета на метро, ни списка телефонов, ни медицинской страховки, ни авиабилета.
        Впору сесть рядом с продвинутым попрошайкой и тоже положить перед собой какую-нибудь емкость из ближайшей урны.

        В фирме, которой владел бывший мальчик из школы-пансиона, Карла отвели в свободную комнату с запыленными окнами, дали чашку кофе и оставили поспать. За четверть часа до этого его остановили в вестибюле дома 31 на Гран виа, где привратник довольно долго отказывался позвонить и убедиться, что Карлу назначена встреча, так как при нем не было никаких удостоверяющих личность документов. Этот молодец так и сыпал словами, которые невозможно было понять.
        - Кюле Бассет, - донесся голос издалека, стоило Карлу на минуту провалиться в сон.
        Он осторожно приоткрыл глаза, боясь обнаружить вокруг геенну огненную - так сильно у него трещала голова и ломило кости.
        В кабинете Бассета с гигантскими окнами ему дали еще чашку кофе. В голове немного прояснилось, и Карл разглядел перед собой человека лет тридцати пяти, по лицу которого было видно, что он знает себе цену. Это лицо говорило о богатстве, власти и огромном самомнении.
        - Ваша сотрудница ввела меня в курс дела, - заявил Бассет. По-датски он говорил с акцентом. - Вы расследуете ряд убийств, к которым, возможно, имеют отношения лица, напавшие на меня в школе-пансионе. Я правильно понимаю?
        Карл огляделся в огромном кабинете. Внизу на Гран виа толпы народа вытекали из магазинов вроде «Сферы» и «Лефетиз». Удивительно, что в такой среде Бассет вообще не забыл родной язык.
        - Возможно, мы имеем дело с целым рядом убийств, о которых еще не знаем, - сказал Карл, опрокидывая в себя кофе. По вкусу он был очень черный и вряд ли понравится его бунтующему организму. - Вы признаете, что были жертвой их нападения? Почему же молчали, когда против этой компании было возбуждено дело?
        - Я все сказал гораздо раньше. - Бассет засмеялся. - Обратился именно туда, куда следовало.
        - Куда же?
        - К моему отцу. Он школьный товарищ отца Кимми.
        - И каков был результат?
        Бассет пожал плечами и открыл серебряный портсигар, украшенный чеканкой. Оказывается, такие еще встречаются.
        - Сколько у вас времени? - спросил он, предлагая Карлу сигарету.
        - Самолет в шестнадцать двадцать.
        - Ого! - Бассет взглянул на часы. - В таком случае рассиживаться некогда. Возьмете такси?
        Карл глубоко затянулся - стало вроде полегче.
        - У меня небольшая проблема, - признался он и посвятил Бассета в ее суть, рассказав, как его обокрали в метро, оставив без денег, документов и авиабилета.
        Кюле Бассет нажал на кнопку переговорного устройства. Распоряжения он отдавал тоном отнюдь не любезным - так разговаривают с нижестоящими.
        - В таком случае я изложу это кратко, - сказал он потом, устремив взгляд на белое здание напротив. В глазах его появилось жесткое выражение, за которым, возможно, пряталось давнее страдание. - Наши отцы, мой и Кимми, договорились, что она будет наказана в свое время. Вот так мне повезло. Я знал ее отца, Вилли К. Лассена, да и сейчас с ним общаюсь. Его квартира в Монако в двух шагах от моей, и характер у него довольно-таки бескомпромиссный. Такого человека лучше не дразнить, скажу я вам. По крайней мере, так было в то время. Сейчас-то он смертельно болен.
        При этих словах Кюле Бассет улыбнулся. На взгляд Карла, это была довольно странная реакция.
        Карл поджал губы. Так значит, наркоманке Тине он по чистой случайности сказал правду! Впрочем, он не раз убеждался, что в жизни истина и фантазии нередко переплетаются самым причудливым образом.
        - А почему именно Кимми? - спросил он. - Вы почему-то упоминаете только ее, хотя все прочие были виновны в той же мере - Ульрик Дюббёль-Йенсен, Бьярне Тёгерсен, Кристиан Вольф, Дитлев Прам, Торстен Флорин.
        Бассет сложил руки, держа дымящуюся сигарету на губе.
        - А вы думаете, они сознательно выбрали жертвой меня?
        - Этого я не знаю. Я вообще не знаю никаких подробностей об этом эпизоде.
        - А я могу вам сказать. Мне от них досталось по чистой случайности, я уверен. И общий результат тоже был случайностью. Три сломанных ребра, - прижав руку к груди, он наклонился к Карлу через стол, - остальные отделились от ключиц, и несколько дней после этого я мочился с кровью. И если я вообще остался жив, то тоже по чистой случайности. С тем же успехом они могли забить меня до смерти.
        - Но почему ваша месть должна была пасть на именно Кимми Лассен?
        - Знаете, Мёрк, эти мерзавцы преподали мне важный урок. В каком-то смысле я им за него даже благодарен. Я понял, - каждое слово Бассет выделял ударом пальца по столу, - что нужно наносить удар при каждой возможности, не задумываясь, оправданно ли это, заслужено ли это. В деловом мире без этого никак. А самым подходящим оружием для меня стало давление на отца Кимми.
        - Я что-то еще не совсем понял. - Карл глубоко вздохнул и прищурился. Эта философия ему не понравилась.
        Бассет покачал головой: он и не ждал, что его поймут. Они были людьми с разных планет.
        - Я просто говорю, что если Кимми наиболее доступна для моей мести, она и станет мишенью. Просто у меня была возможность отомстить именно ей.
        - А до других вам дела нет?
        - Будь у меня такая возможность, я бы и их не помиловал. Но возможности такой у меня не было. Мы с ними, можно сказать, охотимся на разных участках.
        - Так по-вашему, Кимми не была у них главной? А кто же тогда был?
        - Разумеется, Кристиан Вольф! Но если бы все бесы были выпущены одновременно, то, думаю, я постарался бы держаться подальше от Кимми.
        - Как это понять?
        - В самом начале она вела себя сдержанно. Больше старались Флорин, Прам и Кристиан Вольф. Но когда они от меня отступили - у меня ведь пошла кровь из уха, и они, наверное, испугались, - тут налетела Кимми. - У Бассета раздувались ноздри, как будто он по сей день чуял их запах. - Понимаете, они ее натравливали. В особенности Кристиан Вольф. Они с Прамом науськивали ее, пока она не распалилась, и тогда они вытолкнули ее вперед. - У него сжались кулаки. - Сначала она легонько ткнула меня, а потом все сильней и сильней. Заметив, что мне больно, она выпучила глаза, стала дышать все быстрей и быстрей и бить все сильнее. Это она дала мне под дых, пнула со всего размаху.
        Бассет затушил сигарету в пепельнице, как две капли воды похожей на бронзовую фигуру на крыше противоположного дома. В ярком солнечном свете из окна сбоку Карл разглядел на его лице глубокие морщины - а ведь раньше тот казался молодым человеком.
        - Если бы Вольф не вмешался, она бы забила меня до смерти. Я в этом уверен.
        - А остальные?
        - Остальные… По-моему, они прямо не могли дождаться следующего раза. Вели себя как зрители на бое быков. Уж поверьте, этого я с тех пор достаточно нагляделся.
        В кабинет вошла секретарша, которая подавала Карлу кофе, - проворная, изысканно одетая девушка, черноволосая и чернобровая смуглянка. В одной руке она держала конверт, который протянула Карлу.
        - Now you have some euros and a boardingpass for the trip home,[22] - с приветливой улыбкой сказала она.
        Затем повернулась к своему шефу и вручила какой-то листок. Он прочитал записку в одну секунду, и содержание ее вызвало у него не меньшую ярость, чем у Кимми в его рассказе, - даже глаза выпучились.
        Тут же порвав листок в клочки, он обрушился на секретаршу с бранью: лицо стало зверским, все морщины резко обозначились. Девушка задрожала и потупилась от стыда - действительно, зрелище было не из приятных.
        - Глупая конторская мышь! - как ни в чем не бывало, со спокойной улыбкой обратился Бассет к Карлу, когда она закрыла за собой дверь. - Не обращайте внимания. Теперь вы доберетесь до Дании без проблем?
        Карл молча кивнул и постарался как-то выразить свою благодарность, но это далось нелегко. Кюле Бассет был ничуть не лучше своих давних обидчиков, ибо не имел способности сочувствовать и только что продемонстрировал это. Черт бы побрал его самого и всю эту братию, все они одинаковые скоты!
        - А как же наказание, которое должна была понести Кимми? - спросил наконец Карл. - В чем оно выразилось?
        - А, это! - Бассет рассмеялся. - Оно тоже пришло случайно. У нее произошел выкидыш, ее жутко избили, она сильно заболела и приползла за помощью к отцу.
        - И, надо думать, ей было отказано.
        Карл представил себе, каково было молодой женщине, когда родной отец отказался помочь ей в такой беде. Не эта ли печать никомуненужности уже лежала на лице маленькой девочки со снимка из старой статьи в «Госсипе», где она стоит между отцом и мачехой?
        - Да уж! Не больно было приятно, как я слыхал. Ее отец жил тогда в «Англетере», он всегда там останавливается, бывая в Дании. Туда она и явилась.
        - Он ее прогнал?
        - А чего еще она ожидала! Прогнал почти пинком под зад. - Бассет засмеялся. - Сначала кинул на пол несколько тысячных купюр, так что кое-что она от него получила, а затем «гуд бай, май лав, гуд бай».
        - Ей ведь как будто принадлежит дом в Ордрупе. Почему она не поселилась там?
        - Она попробовала, да встретила такой же прием. - Бассет с безразличным видом покачал головой. - Послушайте, Карл Мёрк! Если желаете узнать больше, надо обменять билет на более поздний рейс. В аэропорт ведь надо приезжать заранее, так что если хотите поспеть на рейс шестнадцать двадцать, то пора отправляться.
        Карл тяжело вздохнул. Уже сейчас он чувствовал, как вибрация самолета вытряхивает его душу в пятки. Вспомнив про таблетки в нагрудном кармане, он вынул медвежонка, нащупал на дне кармана лекарство, положил медвежонка на край письменного стола и отхлебнул кофе, чтобы их запить.
        Поверх чашки он скользнул взглядом по бумажному хаосу на столе - карманный калькулятор, авторучка… стиснутые кулаки Бассета с побелевшими костяшками. Подняв глаза к лицу собеседника, Карл увидел наконец истинное лицо человека, которому, может быть, впервые за долгое время пришлось вернуться к воспоминаниям о страшной боли. Причинять боль друг другу и самим себе люди большие мастера.
        Застывшим взором Бассет смотрел на невинную крошечную игрушку - толстопузого медвежонка. Казалось, вытесненные чувства в этот момент настигли его, как удар молнии.
        Затем он откинулся в кресле.
        - Вам знакома эта игрушка? - спросил Карл, не успев проглотить таблетки, и они застряли в горле где-то вблизи голосовых связок.
        Бассет кивнул и подождал, пока вновь вспыхнувшая злоба не поможет ему овладеть собой.
        - Да, в школе Кимми почему-то всегда носила его на запястье, на красной шелковой ленточке.
        На миг Карлу показалось, что Бассет сейчас заплачет, но его лицо снова окаменело. Перед Карлом вновь сидел хозяин, готовый в любую минуту раздавить какую-нибудь серую конторскую мышь.
        - Да, я его помню даже слишком хорошо. Он болтался у нее на руке, когда она колотила меня. Где вы его, черт возьми, откопали?

        32

        Проснувшись в воскресенье в отеле «Ансгар», она взглянула на часы - было уже почти десять. В изножье кровати все еще мерцал экран телевизора. Шла программа с повтором вчерашних вечерних новостей. Несмотря на большие силы, привлеченные к расследованию взрыва в районе станции «Дюббёльсбро», полиция до сих пор не выяснила причин происшествия, поэтому сейчас эта тема несколько отодвинулась на задний план. Теперь в центре внимания находилась бомбежка иракских мятежников американской авиацией и кандидатура Каспарова на должность президента, самым же главным событием стала смерть человека, выпавшего из ветхой красной высотки в Рёдовре.
        Как заявил представитель полиции, целый ряд обстоятельств указывает на убийство. В первую очередь то, что жертва цеплялась за перила балкона, но ее ударили по пальцам каким-то тупым твердым предметом. Возможно, тем пистолетом, из которого был произведен выстрел в деревянную статуэтку, находившуюся в квартире. Сведениями полиция делилась скупо: подозреваемых по делу еще не выявлено.
        Так они говорили.
        Кимми прижала к себе свой сверточек.
        - Милле, теперь они знают. Мальчики теперь знают, что я вышла их искать. - Она попыталась улыбнуться. - Как ты думаешь, они собрались вместе? Как по-твоему, Торстен, Ульрик и Дитлев обсуждают сейчас, что им делать, когда мамочка за ними придет? Страшно им, наверное?
        Кимми покачала сверток на руках.
        - А как же им не бояться после того, что они сделали нам с тобой, правда? И знаешь что: они боятся не зря!
        Оператор пытался снять крупным планом санитаров, которые вносили в машину труп, но было слишком темно.
        - Милле, знаешь что? Не надо было рассказывать остальным про наш тайник. Это я сделала напрасно.
        Внезапно хлынули слезы, и она отерла глаза.
        - Не надо мне было это рассказывать. Ну зачем я это сделала?

        Съехавшись с Бьярне Тёгерсеном, Кимми совершила святотатство. Если уж ей понадобилось с кем-то трахаться, то делала бы это тайком или со всей группой, прочее исключено. И тут вдруг такое нарушение основных правил! Мало того что она отдала предпочтение одному члену группы перед другими, вдобавок еще и выбрала стоящего на самой нижней ступени!
        Это был непорядок.
        - Бьярне? - обрушился на нее Кристиан Вольф. - Какого черта тебе понадобилось это ничтожество?
        Кристиан хотел, чтобы все оставалось по-прежнему. Чтобы они вместе продолжали свои разбойничьи вылазки, а Кимми в любое время была бы доступна для них для всех и ни для кого больше.
        Но, несмотря на угрозы и давление со стороны Кристиана, Кимми не уступала: она выбрала Бьярне, остальные же теперь пускай довольствуются воспоминаниями.
        Некоторое время группа продолжала обычный образ жизни. В среднем раз в месяц они встречались по воскресеньям, нюхали кокаин и смотрели фильмы о насилии, а затем выезжали на большом внедорожнике Торстена или Кристиана в поисках кого-нибудь, чтобы над ним поиздеваться и избить. Иногда они вступали в соглашение с жертвой и откупались деньгами за причиненные унижения и боль, иногда нападали сзади и вышибали дух, прежде чем человек успевал их заметить. А в редких случаях действовали так, чтобы жертва не оставалась в живых - как с тем стариком, который в полном одиночестве рыбачил на озере Эструм.
        Случаи этого рода им нравились больше всего - когда обстоятельства позволяли им довести дело до конца и давали возможность каждому из них сыграть свою роль.
        Но на озере Эструм все сложилось неудачно.
        Кимми видела, что Кристиан распалился, еще сидя в машине. Подобное с ним бывало и раньше, но на этот раз лицо у него сделалось как никогда злое и мрачное. Губы сжаты, глаза, наоборот, широко раскрыты. Подавляя разочарование, он стоял почти безучастно и только смотрел, как все прочие, в том числе Кимми в прилипшей к телу мокрой одежде, волокут жертву на глубокое место.
        - Возьми ее прямо сейчас! - крикнул Кристиан внезапно, когда она, присев на корточки, наблюдала из камышей, как труп погружается в воду.
        Ульрик медлил в нерешительности. Глаза у него заблестели при мысли о такой возможности, но в то же время он боялся не справиться с задачей. До отъезда Кимми в Швейцарию ему уже не раз приходилось отказывать себе в удовольствии овладеть ею, уступая место другим. Казалось, что этот коктейль из насилия и секса подходит ему меньше, чем остальным.
        - Ну, давай же, Ульрик! - принялись подзадоривать остальные.
        Бьярне ругался и говорил, чтобы они отстали, но Дитлев и Кристиан схватили его и не подпускали.
        Она отчетливо видела, как Ульрик расстегнул молнию на брюках и на этот раз, в виде исключения, оказался в нужной форме. Но не заметила, как Торстен подкрался сзади, сбил ее с ног и прижал к земле.
        Если бы не Бьярне, который ругался и вырывался из рук тех двоих, из-за чего у Ульрика перестало стоять, они изнасиловали бы ее тогда, за стеной рогоза.
        А в скором времени Кристиан начал систематически наведываться к ней. Он перестал обращать внимание и на Бьярне, и на прочих. Ему нужно было только овладеть ею, остальное его не трогало.
        Бьярне изменился: стал каким-то несобранным, перестал отвечать на ласки Кимми, как бывало прежде, а в ее свободные дни часто пропадал из дома. Стал сорить деньгами, которые у него неизвестно откуда появились. Разговаривал по телефону, когда думал, что она спит.
        Кристиан же обхаживал ее, где бы ни встретил. В зоомагазине «Наутилус», по пути на работу и обратно, дома у Бьярне, как только другие давали ему такую возможность и никто не мешал.
        Кимми же насмехалась над ним - над его зависимостью и выпадением из реальности.
        Скоро она заметила, что в нем нарастает ярость. Он стал смотреть на нее с такой злостью, что, казалось, готов был пронзить взглядом.
        Но Кимми не боялась его. Что он может сделать с ней такое, чего бы она не испытала уже много раз?

        В конце концов это произошло в марте, когда в ночном небе над Данией была ясно видна комета Хиакутаки. Торстен дал Бьярне телескоп, а Дитлев предоставил в его распоряжение яхту. Все было подстроено так, чтобы он засел там с запасом пива и наслаждался величественным зрелищем, а Кристиан, Дитлев, Торстен и Ульрик тем временем могли беспрепятственно проникнуть в его квартиру.
        Кимми так и не узнала, откуда они раздобыли ключ. Они явились к ней неожиданно - со зрачками размером с булавочную головку и покрасневшими от героина ноздрями. Ни слова не говоря, они набросились на нее, прижали к стене и сорвали платье.
        Она не произнесла ни слова. Ибо знала, что крики жертвы еще больше распаляют их - ведь ей не раз случалось это наблюдать. Все в группе ненавидели нытье, в том числе и сама Кимми.
        Они швырнули ее на журнальный столик, даже не освободив его от разных мелочей, и принялись насиловать. Ульрик уселся ей на живот и огромными ручищами развел колени. Сначала она пыталась молотить его по спине, но сквозь наркотический дурман и слой жира ее удары до него не доходили. Да и какой толк было сопротивляться? Она знала, что Ульрику это даже нравится. Избиение, издевательство, насилие - все, что только могло служить вызовом общепринятой морали. Для Ульрика не существовало никаких запретов, он испробовал решительно все. Одного он не мог добиться - чтобы возбуждение являлось, как у других, по первому зову.
        Кристиан же подошел и трахал ее, доказывая свою власть, пока глаза у него не побелели и на губах не появилась самодовольная улыбка. Дитлев стал вторым и, моментально закончив, впал в свою обычную судорожную трясучку. Затем к делу приступил Торстен.
        И в это время на пороге неожиданно показался Бьярне. Она видела его лицо: в глазах его постепенно проступало чувство унижения, он сломался перед единством группы и встал на сторону большинства. Она крикнула ему, чтобы он уходил, но Бьярне не ушел.
        Когда Торстен закончил, Бьярне последовал примеру остальных. Прочие громко возликовали.
        Глядя на его побагровевшее лицо, ставшее совсем чужим, она впервые ясно поняла, к чему ее привела такая жизнь.
        И тут она смирилась, закрыла глаза и уплыла в беспамятство.
        Последнее, что она услышала, был хохот парней, поднявшийся, когда Ульрик попытался повторить свой подвиг, но так и не смог.
        Это был последний раз, когда она видела всю группу вместе.

        Вот, деточка, сейчас мама покажет, что она тебе припасла.
        Распеленав завернутого в тряпочку человечка, Кимми постояла над ним, любуясь. Какое чудное божье творение! Эти маленькие пальчики на ручках и ножках! Эти крошечные ноготки!
        Затем она развернула пакетик и выставила содержимое над высохшем тельцем.
        - Милле, посмотри! Видела ты когда-нибудь что-то подобное? Именно это нам сегодня и нужно.
        Она дотронулась до маленькой ручки:
        - Правда же, мама горячая? Да, мама горячая! - ответила она сама себе и рассмеялась. - Мама всегда такая, когда ждет чего-то хорошего. Уж это ты знаешь.
        Кимми выглянула в окно. Был последний день сентября. Как тогда, двенадцать лет назад, когда она переехала к Бьярне. Только тогда не шел дождь, насколько ей запомнилось.

        Сделав свое дело, они оставили ее лежать на журнальном столике, а сами развалились на полу и принялись нюхать кокаин. Нанюхавшись почти до отключки, они хохотали так, что чуть не лопнули, а Кристиан похлопал Кимми по голым ляжкам - вероятно, в знак примирения.
        - Давай присоединяйся! - крикнул ей Бьярне. - Не будь такой недотрогой. Тут же все свои!
        - Все, конец! - огрызнулась она. - С этим покончено.
        Она видела, что они ей не верят. Считают, что никуда она от них не денется и приползет как миленькая. Но она знала, что ничего подобного. В Швейцарии же она обходилась без них, обойдется и теперь.
        Подняться ей удалось не сразу. Внутри все горело, ныли растянутые бедренные суставы, болела шея, давило унижение.
        Вернувшись домой в Ордруп, она вновь в полной мере испытала то же чувство.
        - Да ты вообще хоть что-нибудь можешь делать как следует? - издевательски приветствовала ее Кассандра.
        На другой день Кимми узнала, что фирма «Натилус трэдинг», где она работала, куплена Торстеном Флорином и работы у нее больше нет. Один из служащих, с которым они раньше были в дружеских отношениях, вручил ей чек и сообщил, что, к сожалению, она уволена: Торстен Флорин производит кадровые изменения. И если она чем-то недовольна, с жалобами нужно обращаться непосредственно к Флорину.
        Она отнесла чек в банк и там узнала, что Бьярне снял все деньги и закрыл счет.
        Их план состоял в том, чтобы ни в коем случае не выпустить ее из-под своего влияния.
        После этих событий Кимми несколько месяцев прожила в своей комнате в ордрупском доме. По ночам брала в кухне еду, днем спала. Лежала в постели, стиснув в руке игрушечного медвежонка и поджав под себя колени. Нередко Кассандра являлась под дверь и принималась орать, но Кимми не воспринимала окружающее.
        Она никому ничего не должна. И она была беременна.
        - Как же я обрадовалась, когда узнала, что ты должна у меня родиться! - Кимми улыбнулась малютке. - Я с первой минуты знала, что ты - девочка и тебя зовут Милле. Правда же, это просто чудо! И это так здорово!
        Она повозилась с малюткой и снова завернула тельце в тряпочку. Вся в белом, Милле была ни дать ни взять младенец Иисус!
        - Я так радовалась, что ты будешь у меня и мы будем жить с тобой в доме, как все люди! Как только ты бы родилась, мама нашла бы себе работу, а по вечерам забирала бы тебя из яслей, и мы бы все время проводили вместе.
        Кимми достала сумку, поставила ее на кровать и положила на дно одну из гостиничных подушек. Получилось тепло и уютно.
        - Да, мы бы с тобой жили в доме совсем одни, а Кассандра пускай бы убиралась куда хочет.

        Кристиан Вольф стал названивать ей за неделю до своей свадьбы. Мысль о том, что он будет связан какими-то обязательствами, и ее постоянные отказы доводили его до безумия.
        Это лето было ненастное, но радостное, и жизнь Кимми понемногу наладилась. Осталось позади все то страшное, чем они занимались прежде, теперь на ней лежит ответственность за живое существо, которое скоро родится.
        А прошлое умерло.
        И только когда в комнате Кассандры появились Дитлев Прам и Торстен Флорин, она поняла, насколько ошибалась. Их оценивающие взгляды напомнили ей, насколько опасны могут быть эти двое.
        - Тебя пришли проведать твои старые друзья, - щебетала Кассандра, вышедшая к гостям в самом своем прозрачном летнем платьице.
        Когда ее стали выпроваживать из ее владений - эта комната у нее называлась «my room», - она очень упиралась, но предстоящее объяснение не было предназначено для ее ушей.
        - Я не знаю, зачем вы явились, но требую, чтобы вы ушли, - заявила Кимми, прекрасно зная, что это будет лишь вступление.
        - Ты слишком прочно с нами связана, - сказал Торстен. - Мы не потерпим, чтобы ты вышла из нашей компании. Кто знает, что придет тебе в голову.
        - Вы что, воображаете, что я надумаю покончить с собой и оставлю нехорошие письма?
        - Например, это. - Дитлев кивнул. - Но мы подозреваем, что ты можешь придумать и кое-что другое.
        - Что, например?
        - Да не все ли равно? - сказал Флорин, наступая на нее.
        Если они снова захотят ее схватить, она швырнет в них одну из китайских ваз, что стоят по углам, весьма увесистую.
        - Для нас главное, чтобы ты была на глазах, рядом с нами. Ты же и сама без этого не можешь. Признайся, это так, - продолжал он.
        - Возможно, ты, Торстен, станешь отцом. - Кимми посмотрела на него с насмешливой улыбкой. - А может, ты, Дитлев.
        Вдруг она пожалела, что сказала это, но, глядя на их вытянувшиеся физиономии, подумала, что оно того стоило.
        - Зачем мне быть с вами? - Она положила руку себе на живот. - Или вы считаете, что это полезно ребенку? Я так не считаю.
        Она прекрасно понимала, что они подумали, обмениваясь взглядами. У обоих уже имелись дети, позади остались разводы и скандалы. Одним скандалом больше или меньше, для них не имело значения. Не давало покоя только то, что она взбунтовалась.
        - От этого ребенка ты должна избавиться, - неожиданно жестко произнес Дитлев.
        Она поняла, что ребенок в опасности. И выставила перед собой руку, показывая, чтобы они не приближались.
        - Лучше поберегитесь и не трогайте меня! Поняли? Даже не приближайтесь!
        Услышав, как изменился ее тон, они растерянно заморгали, и это было ей приятно.
        - Только посмейте меня тронуть! Чтоб вы знали: существует коробочка, которая может полностью разрушить вашу жизнь. Эта коробочка - моя страховка. Будьте уверены, что если со мной что-то случится, все ваши делишки выплывут наружу.
        Это было не совсем правдой. Кимми действительно хранила в тайнике некую коробку, но не собиралась ее никому показывать. Это были просто ее трофеи - по одной вещице на каждую отнятую жизнь. Как скальпы у индейцев, или бычьи уши у матадоров, или сердца принесенных в жертву у инков.
        - Какая такая коробочка? - спросил Торстен, сморщив свою лисью мордочку.
        - Я забирала с собой вещи с мест происшествий. Все, что мы совершили, можно выявить с помощью содержимого этой коробки. Если вы тронете меня или ребенка, то умрете за решеткой, это я вам обещаю.
        Она ясно видела, что Дитлев поверил, но Торстен сделал скептическую мину.
        - Назови хотя бы одну вещь.
        - Сережка женщины на Лангеланне. Резиновый браслет Коре Бруно. Помните, как Кристиан подобрался к нему и столкнул с трамплина? Тогда вы должны помнить, как он потом, выйдя из бассейна, ухмылялся, а в руке у него был этот резиновый браслет. Не знаю, как вам, а мне кажется, он вряд ли засияет от радости, когда услышит, что этот браслет хранится в коробке вместе с парой карточек от игры «Тривиал персьют» из Рёрвига.
        Торстен Флорин отвел глаза, будто хотел убедиться, что за дверью никто не подслушивает.
        - Нет, Кимми, - сказал он. - Я тоже не думаю, что он обрадуется.

        Кристиан пришел к ней однажды ночью, когда Кассандра напилась до положения риз.
        Он возник над кроватью Кимми и заговорил: медленно и отчетливо, подчеркивая каждое слово, так что они навеки врезались ей в память.
        - Кимми, скажи, где коробка, или я убью тебя прямо сейчас.
        А потом стал зверски избивать ее, пока она не обессилела так, что не могла и рукой шевельнуть. Бил по животу, в пах и в грудь так сильно, что в кровь разбил себе костяшки. Но она не сказала, где коробка.
        Наконец он ушел, выплеснув всю агрессию и уверившись, что никакой коробки не существует и все это одни выдумки.
        Очнувшись после обморока, она сама вызвала «скорую».

        33

        В середине дня Кимми проснулась с чувством пустоты в желудке, но без аппетита. Было воскресенье, и она все еще находилась в отеле. Часок сна дал ощущение, что все наконец разрешится и станет как надо. А иной пищи ей и не требовалось. Кимми повернулась к сумке со свертком, которая стояла рядом с ней на кровати.
        - Сегодня, дорогая Милле, ты получишь от меня подарок. Я подумала, что тебе подарить. Ты получишь самое лучшее, что было у меня в жизни, - моего мишку. Мама часто об этом думала, и вот сегодня она это сделает. Ты рада?
        Голоса притаились, выжидая, когда для них откроется лазейка. Но, коснувшись рукой того, что лежало в сумке, Кимми почувствовала, как к сердцу приливает тепло.
        - Да, теперь я спокойна, деточка. Совершенно спокойна. Сегодня ничто плохое нас не коснется.

        Когда ее доставили в больницу «Биспебьерг» с сильным кровотечением, персонал несколько раз принимался расспрашивать, как случилась такая беда. Один из докторов даже предложил вызвать полицию, но она отказалась: мол, упала с верхней ступеньки крутой и высокой лестницы, отсюда и следы. С некоторых пор у нее появились приступы головокружения, вот она и оступилась. Никто не посягал на ее жизнь, да и живет она лишь вдвоем с мачехой, так что это несчастный случай и не более.
        На следующий день сиделка ее успокоила, что для ребенка все как будто бы обошлось благополучно. И только когда ей передали привет от старых школьных товарищей, она поняла, что нельзя терять бдительности.
        В палате она лежала одна, и на четвертый день к ней пришел Бьярне. Конечно, его не случайно отрядили сюда. Во-первых, Бьярне в отличие от остальных не был известной личностью, а во-вторых, он один мог говорить с ней прямо.
        - Ты сказала, у тебя есть на нас улики. Это правда?
        Она не ответила, а только продолжала смотреть в окно на помпезные ветшающие здания.
        - Кристиан просит прощения за то, что так с тобой обошелся. Спрашивает, не хочешь ли ты перевестись в частную клинику. С ребенком ведь все в порядке?
        Кимми бросила на Бьярне сердитый взгляд, заставив его опустить глаза. Он же прекрасно понимал, что не имеет права задавать ей такие вопросы!
        - Скажи Кристиану, что больше я не позволю ему тронуть ни меня, ни того, что мне дорого. Ты понял?
        - Кимми, ты же знаешь Кристиана! От него так просто не отделаешься. Он говорит, что у тебя даже нет адвоката. А значит, ты никому не могла передать твою коробку. А еще он сказал, что переменил свое мнение и теперь верит, что у тебя действительно есть эти вещи. Что это вполне в твоем духе. Он даже улыбался, когда сказал мне это.
        Бьярне попытался изобразить нечто похожее на смех Кристиана, но попытка не удалась, и Кимми ему не поверила. Кристиан никогда не смеялся над тем, что представляло для него угрозу.
        - А на кого еще ты могла опереться, если у тебя даже нет адвоката? Друзей у тебя нет, никого, кроме нас, и мы все это знаем. - Бьярне дотронулся до ее локтя, но она отстранилась. - Мне кажется, лучше бы ты сказала, где коробка. Она у тебя в доме?
        - Ты что, считаешь меня за слабоумную? - Она резко обернулась к нему.
        Было видно, что он поверил.
        - Скажи Кристиану, что если он от меня отстанет, вы можете спокойно продолжать заниматься чем хотите, меня это не волнует. Я беременна, Бьярне. Неужели же вы до сих пор не сообразили? Пойми, если вещи из коробки выплывут на свет, для меня и ребенка в этом тоже не будет ничего хорошего. Коробка у меня лежит на самый крайний случай, когда не будет другого выхода.
        Вот последнего, наверное, лучше было не говорить - про крайний случай и безвыходное положение. Для Кристиана это была самая большая угроза.
        После визита Бьярне она перестала спать по ночам. Всю ночь держалась настороже, прикрыв одной рукой живот, а другой сжимая шнурок срочного вызова.

        В ночь на второе августа он явился, одетый в белый халат.
        Кимми задремала буквально на секунду, а проснулась, когда он уже зажал ей рот ладонью, а грудь придавил коленом.
        - Кто знает, куда ты скроешься, когда тебя выпишут? - прямо сказал он. - Мы хоть и приглядываем за тобой, но кто ж тебя знает! Скажи, где эта коробка, и тебя не тронут.
        Она ничего не ответила.
        Он сильно ударил ее в низ живота. Кимми по-прежнему молчала, и он стал бить снова и снова, пока у нее не начались схватки, ноги задергались и затряслась кровать.
        Он убил бы ее, если бы не повалился стул, стоявший рядом с кроватью. В глухой ночной тишине грохот показался чудовищно громким. Если бы палату не осветили вдруг фары кареты «скорой помощи» и он не очутился бы, как голый, во всем своем подлом убожестве. Если бы она вдруг не запрокинула голову и не лишилась чувств.
        Если бы он не подумал, что она уже умерла.

        Кимми не стала сообщать портье, что покидает отель насовсем. Оставив чемодан, взяла с собой только сумку, где лежали сверток и еще несколько вещей, и пешком дошла до Центрального вокзала. Было без нескольких минут два. Сейчас она, как обещала, съездит за мишкой для Милле. А затем доведет до конца начатое дело.
        Стоял ясный осенний день, и электричка, была битком набита радостной малышней с воспитательницами. Может быть, они возвращаются после похода в музей, а может, направляются в парк Дюрехавен. Вечером малыши вернутся к родителям разрумянившиеся и полные впечатлений от осенней листвы и оленьего стада, пасущегося в окрестностях охотничьего замка Эрмитаж.
        Когда они с Милле по-настоящему заживут вместе, у них все будет еще лучше, чем здесь. Там, на небесах, в царстве божьем, среди вечной красоты, они будут глядеть друг на друга и улыбаться.
        Во веки веков.
        Кимми несколько раз кивнула сама себе, устремив взгляд через казарменную постройку станции «Сванемёллен» в направлении больницы «Биспебьерг».
        Двенадцать лет назад она встала с больничной койки, взяла ребеночка, который лежал, прикрытый простынкой, на стальном столике в изножье кровати. Только на минутку ее оставили одну в палате: у какой-то женщины начались роды и протекали с тяжелыми осложнениями.
        Кимми оделась и завернула ребеночка в пеленку. Побывав в гостинице «Англетер» у отца, подвергшего ее такому унижению, уже через час она направлялась в Ордруп, тем же путем, что и сейчас. Тогда она хорошо понимала, что дома ей нельзя оставаться. Эти люди явятся за ней туда, и в следующий раз все кончится совсем плохо.
        Но она также понимала, что ей крайне необходима помощь, потому что кровотечение продолжалось и боль внизу живота была странной и очень страшной.
        Она хотела попросить у Кассандры еще денег.
        В тот день она в очередной раз почувствовала, что могут с ней сделать люди, у которых имя начинается на букву К.
        Со злобным выражением на лице Кассандра сунула ей в руку две тысячи. Две тысячи от нее и десять от отца - вот что получила Кимми от Кассандры и Вилли К. Лассена, своего так называемого отца. А этого было совсем недостаточно.
        А потом ей было сказано убираться из дома. Истекая кровью и прижимая к себе сверток, Кимми вышла на улицу и сказала себе: настанет день, когда все, кто над нею глумился и втаптывал в грязь, за это заплатят.
        Сперва Кристиан и Бьярне. Затем Торстен, и Дитлев, и Ульрик, и Кассандра, и отец.

        И вот она впервые за много лет подошла к дому на Киркевей. Здесь все оставалось как всегда. Наверное, по воскресеньям колокола на холме, как и прежде, созывают добропорядочную зажиточную публику на церковную службу, здания на улице всем своим видом кичливо кричат о богатстве хозяев. Дверь, как и раньше, закрыта для непрошеных гостей.
        Когда Кассандра отворила, Кимми сразу вспомнила не только это законсервированное лицо, но и выражение, которое привычно появилось на нем при виде падчерицы.
        Кимми не могла вспомнить, когда возникла между ними эта вражда. Наверное, еще тогда, когда Кассандра, применяя на практике свои несуразные понятия о педагогике, начала наказывать Кимми, запирая ее в темных шкафах, и читать ребенку длинные строгие нотации, половину слов в которых Кимми не понимала. Другое дело, что Кассандра и сама страдала от царившей в доме атмосферы холода и равнодушия. Это вызывало некоторое сочувствие, но не извиняло ее. Нет, Кассандра все-таки была сущая ведьма.
        - Тебе сюда нет хода! - прошипела Кассандра, пытаясь закрыть дверь.
        Точно так же, как двенадцать лет назад, когда Кимми стояла на пороге совсем раздавленная, убитая отчаянием, будто нищая, со свертком на руках.

        В тот раз ей было сказано, чтобы она убиралась ко всем чертям, и впереди ее действительно ждал ад. После жестоких побоев Кристиана и выкидыша Кимми находилась в ужасном состоянии; несколько дней она, вся скрюченная, бродила по улицам, но ни одна живая душа не попыталась прийти ей на помощь; наоборот, люди от нее шарахались.
        Потрескавшиеся губы, растрепанные волосы, сверток неприятного и подозрительного вида на руках, измазанных засохшей кровью, - при виде всего этого встречные старались обходить ее подальше. Люди не замечали, что перед ними больной человек, попавший в беду. Не понимали, что перед ними погибающая женщина.
        Она же принимала это как кару. Адские муки, через которые она должна пройти за свои злодеяния.
        Спасла ее наркоманка из Вестербро. Одну только высохшую до костей Тину не оттолкнуло зловоние, исходившее от свертка, и мокрота, засохшая в углах рта. Тина повидала много чего и похуже. Она привела Кимми в каморку на одной из улочек Южной Гавани, в которой жил такой же наркоман, когда-то бывший врачом.
        Благодаря таблеткам и выскабливанию удалось победить инфекцию и остановить кровотечение. Но после этого месячные уже никогда больше не приходили.
        Приблизительно через неделю, когда сверток перестал вонять, Кимми была в состоянии начать новую жизнь. На улице. Все прочее кануло в прошлое.

        Все в комнатах было пропитано тяжелыми духами Кассандры, из каждого угла выглядывали насмехающиеся призраки, вызывая ощущение застывшего кошмара.
        Кассандра взяла сигарету и зажала ее в губах; множество предыдущих сигарет уже стерли всю помаду. Рука у нее немного дрожала, но глаза сквозь дым внимательно следили за Кимми. Сразу было заметно, что мачеха чувствует себя неуверенно. Что в следующую секунду глаза у нее забегают. Что этой встречи она никак не ожидала.
        - Чего тебе тут надо? - спросила Кассандра.
        Те же самые слова Кимми услышала от нее и двенадцать лет назад.
        - Ты хочешь и дальше жить в этом доме? - вопросом на вопрос ответила Кимми, поставив сумку на пол.
        Откинув голову назад, мачеха немного подумала, руки расслабленно свесились, клубы дыма вьются над поседевшей головой.
        - Так ты за этим пришла? Чтобы вышвырнуть меня из дома, да?
        Кимми испытывала что-то похожее на моральное удовлетворение, наблюдая за тем, как эта женщина с трудом заставляет себя сохранять спокойствие. Ведь когда-то в ее власти было взять маленькую девочку за руку и вывести из мрачной тени равнодушной, холодной матери. Эта жалкая, ненавидящая себя, эгоцентричная женщина своим появлением внесла в жизнь Кимми страдания, постепенно убивая ее детскую доверчивость. Эта женщина наделила Кимми качествами, которые сделали ее такой, какой она стала: эмоциональной холодностью, злобностью, неспособностью сопереживать и сочувствовать.
        - Кассандра, у меня к тебе два вопроса. Для тебя будет лучше, если ты дашь на них краткие ответы.
        - И тогда ты уйдешь?
        Кассандра подлила себе из графина портвейна, за который, вероятно, принялась до прихода Кимми. Тщательно контролируя каждое движение, аккуратно поднесла рюмку ко рту и отхлебнула большой глоток.
        - Ничего не могу обещать.
        - И какие же это вопросы?
        Кассандра так глубоко затянулась сигаретой, что на выдохе наружу не вышло ни малейших следов дыма.
        - Где моя мать?
        - О господи! - Кассандра возвела взгляд к потолку, приоткрыв от удивления рот. - Так ты это пришла спросить? - И, резко повернувшись к Кимми, сказала: - Да она давно умерла. Вот уже тридцать лет, как ее, бедняжки, нет на свете. Неужели мы забыли тебе сказать? - Она снова посмотрела на потолок и удивленно хмыкнула, после чего посмотрела на Кимми - с жестким, безжалостным выражением. - Твой отец давал ей деньги, и она их пропивала. Достаточно тебе этого? Как странно, что мы не сказали тебе! Но теперь ты знаешь. Довольна?
        Это слово пронзило Кимми до глубины души.
        - А отец? Ты что-нибудь знаешь о нем? Где он сейчас живет?
        Кассандра ждала этого вопроса и заранее морщилась. Сама мысль об этом человеке вызывала у нее отвращение. Если кто и ненавидел Вилли К. Лассена, то это она.
        - Не понимаю, зачем тебе это! Да хоть бы он сгорел в аду - тебе не все ли равно? Или ты, дурочка, просто хочешь убедиться, что это так, чтобы порадоваться? Твой отец сейчас действительно мучается, как в аду.
        - Он болен?
        Может быть, полицейский тогда сказал Тине правду?
        - Болен? - Кассандра загасила сигарету и развела руками, растопырив перед Кимми пальцы с неухоженными ногтями. - У него рак, все болит, и он терпит адские муки. Сама я с ним не общалась, но слышала от других, что он мучается ужасно. - Сложив губы колечком, она выдохнула с такой силой, словно выпустила из себя дьявола. - Он не доживет до Рождества, и я только рада. Ты тоже?
        Поправив платье, она потянула к себе рюмку с портвейном.
        Значит, остались только трое: Кимми, малютка и Кассандра. Два чертовых «К» и маленький ангел-хранитель.
        Кимми подняла с пола сумку и поставила ее на стол рядом с графином.
        - Скажи мне, это ты впустила тогда ко мне Кристиана, когда я ждала мою малышку?
        Кимми приоткрыла сумку, и Кассандра проследила взглядом за ее руками.
        - Господи боже мой! Неужели у тебя в сумке это безобразное существо! - По глазам Кимми она прочитала, что это так и есть. - У тебя с головой не в порядке! Убери ее сейчас же!
        - Почему ты открыла дверь Кристиану? Почему ты позволила ему подняться ко мне? Ты же знала, что я беременна. Я говорила тебе, что хочу, чтобы меня оставили в покое.
        - Почему? Да какое мне было дело до тебя и твоего ублюдка! Чего еще ты могла ожидать?
        - И ты спокойно просидела в гостиной все время, пока он меня избивал? Ты же не могла не слышать ударов. Ты могла даже сосчитать, сколько раз он меня ударил. Почему ты не позвонила в полицию?
        - Я знала, что ты получаешь по заслугам.
        В голове у Кимми подняли крик ее голоса.
        Удары, темные чуланы, насмешки, обвинения. Все это загудело в голове, и надо было положить этому конец.
        Одним прыжком она подскочила к Кассандре, вцепилась в волосы, уложенные в высокую прическу, запрокинула назад ее голову и влила ей в рот остатки портвейна. От неожиданности выпучив глаза, Кассандра лишь таращилась в потолок. Портвейн попал в дыхательное горло, и Кассандра закашлялась.
        Кимми зажала мачехе рот и крепко держала в таком положении, как в тисках. Кашель усиливался, и глотательные движения делались все более судорожными.
        Кассандра вырывалась, хватая Кимми за руку, но где было справиться барыне, привыкшей сидеть дома и помыкать прислугой, с железной хваткой уличной бродяжки. В глазах Кассандры проглянуло отчаяние, желудок сжался, выбрасывая кислоту в дыхательное горло и пищевод, где уже и без того зрела катастрофа.
        Несколько судорожных вдохов через нос усилили панику в теле Кассандры; она забила руками, стараясь высвободиться, но Кимми не отпускала, перекрывая все возможности для поступления живительного кислорода. У Кассандры начались судороги, грудная клетка заходила ходуном, стоны захлебнулись.
        И вот она затихла.
        Кимми отпустила мачеху, и она упала там, где закончилась проигранная ею борьба. Кимми оставила все как есть. Пускай безгласные предметы - разбитая рюмка, сдвинутый во время борьбы столик и мокрый след в углу рта от вина, которое срыгнула покойная, расскажут, что здесь произошло.
        Кассандра Лассен вдоволь насладилась радостями жизни, которые и довели ее до смерти, - свидетельств тому хватает.
        Одни скажут: «Несчастный случай». Другие добавят: «Вполне предсказуемый».

        Именно эти слова сказал, как писали в газете, один из старых товарищей Кристиана Вольфа по охоте, когда его обнаружили в собственном имении на Лолланне с простреленной бедренной артерией. Несчастный случай, конечно, но вполне предсказуемый. Кристиан неосторожно обращался с дробовиком, и рано или поздно это должно было плохо кончиться.
        Но это был вовсе не несчастный случай.
        С первого дня, как Кристиан положил глаз на Кимми, он управлял ее поведением. Он заставлял ее и остальных участвовать в своих играх и использовал тело Кимми. Он побуждал ее вступать с кем-то в связь, а потом прекращать. Он вынудил ее заманить Коре Бруно в Беллахой обещаниями вернуться к прошлым отношениям. Дразнил ее, пока она не крикнула, чтобы Кристиан столкнул Коре с вышки. Он насиловал и избивал ее не раз, в конце концов погубив ребенка. Он много раз поворачивал ее жизнь, и всегда в худшую сторону.
        Прожив полтора месяца на улице, она увидела его фотографию на первой странице утренней газеты. Он улыбался: ему удалось провести несколько фантастически удачных сделок, и после этого он решил отдохнуть на Лолланне. «Никакой дичи, живущей в моих владениях, не уйти от моего меткого выстрела!» - заявил он репортеру.
        Тогда Кимми впервые украла чужой чемодан, нарядилась в безупречную одежду и отправилась на поезде в Сёллестед. Сойдя на этой станции, в сумерках она последние пять километров проделала пешком и вышла к имению.
        Ночь она провела в кустах, слыша доносящийся из дома громкий голос Кристиана. Наконец его молодая жена удалилась наверх. Он лег в гостиной и, проспав пару часов, встал свежий и готовый выместить свою злобу на фазанах и вообще на всем живом, что подвернется под выстрел.
        Ночь выдалась студеная, но Кимми не замерзла. Мысль о том, что кровь Кристиана скоро прольется в наказание за его грехи, согревала ее животворным теплом и поднимала настроение.
        Еще по школе она знала, что беспокойная одержимость Кристиана не дает ему спать, заставляя подниматься раньше всех. За несколько часов до начала охоты он обходил угодья, планируя взаимодействие загонщиков и стрелков. Спустя несколько лет после убийства Кимми как сейчас помнила чувство, которое испытала, наконец увидев показавшегося из ворот Кристиана Вольфа: чистого, элегантного, обутого в начищенные ботинки на шнуровке, прямо-таки идеал настоящего охотника в представлении высшего класса. Но что высший класс понимает в настоящих убийцах!
        Быстрым шагом она следовала за ним, прячась за живыми изгородями и вздрагивая порой от шороха в кустах или хрустнувшей под ногой ветки. Если бы он заметил ее, то выстрелил бы, не колеблясь ни секунды. А потом сказал бы, что сделал это нечаянно, подумав, что в кустах прячется косуля.
        Но Кристиан не услышал ее до последней секунды, когда она выскочила вперед и ударила его ножом в пах.
        Упав ничком, он корчился на земле, дико выпучив глаза и понимая, что лицо, которое смотрело на него сверху, это последнее, что ему суждено увидеть в жизни.
        Она взяла его ружье и просто дождалась, когда он изойдет кровью. Ждать пришлось недолго.
        Тогда она перевернула тело на спину, рукавами вытерла ружье, вставила его в руку покойнику и, направив стволом вниз, спустила курок.
        Согласно официальному заключению, Кристиан погиб от случайного выстрела и причиной смерти стало кровотечение вследствие разрыва бедренной артерии. Самый сенсационный несчастный случай года.
        Но для Кимми происшествие вовсе не было несчастьем. Ею тогда овладело чувство необычайного покоя.
        У других членов группы было не так хорошо на душе. Кимми словно исчезла с лица земли, а все оставшиеся понимали, что Кристиан не случайно погиб такой смертью.
        Эту смерть называли необъяснимой.
        Но мальчики из школы-пансиона на таком ответе не успокоились.

        Как раз в это время Бьярне сам явился в полицию с повинной.
        Быть может, он догадывался, что станет следующим, а может, вступил в соглашение с остальными - Кимми это было безразлично.
        Она следила за процессом по газетам и знала, что Бьярне взял на себя вину за рёрвигские убийства, так что впредь она могла жить спокойно, не волнуясь о прошлом.
        Она позвонила Дитлеву Праму и сказала, что если они тоже хотят жить спокойно, то должны заплатить ей определенную сумму денег.
        Они условились о способе передачи денег, и группа сдержала слово.
        Это было разумно. Таким образом они выиграли по крайней мере два-три года передышки, прежде чем их постигнет та же судьба.

        Взглянув на тело Кассандры, Кимми подивилась про себя, что не испытывает особого удовлетворения.
        «Это потому, что ты еще не все довела до конца», - подсказал один из голосов. «На полпути к райскому блаженству радоваться рано», - подхватил второй.
        Третий промолчал.
        Она кивнула, вынула сверток из сумки и поплелась наверх по лестнице, рассказывая малютке, как когда-то играла на этих ступенях и съезжала вниз по перилам, если никого не было поблизости. Как она все время, снова и снова, напевала одну и ту же песенку, когда ее не слышали отец и Кассандра.
        Отдельные эпизоды из жизни ребенка.
        - Полежи тут, деточка, пока мама пойдет и достанет мишку, - сказала она, бережно уложив сверток на подушку.
        Ее комната осталась прежней. Тут она лежала несколько месяцев, чувствуя, как растет живот. Сегодня она пришла сюда в последний раз.
        Открыв балконную дверь, Кимми в полутьме ощупью поискала расшатанную черепицу. Ага, вот она! Все там же, где ей помнилось. Черепица вынулась как-то уж очень легко - с той легкостью, с какой открывается недавно смазанная дверь. Кимми овладело недоброе предчувствие, мороз прошел по коже. Засунув руку в тайник, обнаружила, что он пуст, и озноб сменился внезапно нахлынувшим жаром.
        Взгляд Кимми лихорадочно метался по стене вокруг нужного места, хотя она уже поняла, что дальнейшие поиски бесполезны.
        Тайник был тот самый, но ящика в нем не оказалось.
        Все мерзкие «К» выстроились перед ней вереницей, голоса завыли и захохотали истерическим хохотом, осыпая ее бранью. Кюле, Вилли К. Лассен, Кассандра, Коре, Кристиан, Клаус и все остальные, с кем ей приходилось сталкиваться на жизненном пути. Кто теперь перешел ей дорогу и унес ящик? Неужели те, кому она собиралась заткнуть глотку этими доказательствами? Те, что еще остались в живых, - Дитлев, Ульрик и Торстен?
        Сотрясаемая дрожью, она услышала, как все голоса слились в один. Как сильно, прямо на глазах, забились вздувшиеся на руках вены.
        Такого с ней не случалось уже несколько лет - чтобы голоса объединились. В виде исключения все дружно твердили одно и то же.
        Эти трое должны умереть!
        В изнеможении Кимми прилегла на кровать рядом со сверточком. Все прошлые унижения и обиды разом нахлынули на нее - первые жестокие побои, которые нанес ей отец, дышащий перегаром ярко-красный рот матери, острые ногти, тычки, щипки, дерганье за тонкие детские волосенки.
        Когда ей случалось быть сильно побитой, она забивалась в угол, зажав в дрожащей руке игрушечного медвежонка. С ним можно было поговорить, и это давало ей утешение. Медвежонок был маленьким, но разговаривал как взрослый.
        - Кимми, не переживай. Просто они злые люди. В один прекрасный день они исчезнут. Вдруг раз - и нету.
        Когда она стала постарше, его тон изменился. Теперь мишка говорил ей, чтобы она никогда не смирялась с битьем. Уж коли дело дойдет до драки, то бей сама! Ни с чем не мирись.
        И вот медвежонок пропал. Пропало единственное напоминание о хотя бы кратких проблесках счастья, которые она видела в детстве.
        Кимми повернулась к сверточку и, снедаемая горьким раскаянием, стала его гладить, приговаривая:
        - Бедняжечка моя! Так и осталась ты без медвежонка. Прости меня, мне так жаль!

        34

        Как всегда, Ульрик обладал наиболее полной информацией о последних событиях: уж он, поди, не в пример Дитлеву, не потратил все выходные на упражнения в стрельбе из арбалета. В этом они никогда не походили друг на друга: Ульрик всю жизнь норовил выбрать путь полегче.
        Стоя лицом к морю, Дитлев посылал арбалетные болты в мишень. Вначале они улетали мимо, в морской простор, но в последние два дня редкая стрела не попадала точно туда, куда он метил. Сегодня был уже понедельник, и он только что всадил четыре стрелы в крест по центру мишени. Но тут зазвонил мобильник и отвлек его от этой забавы.
        - Кимми убила Ольбека, - сказал Ульрик. - Я услышал об этом в новостях, и уверен, что это она.
        На долю секунды эта новость ошеломила Дитлева. Это было словно последний звоночек.
        Он напряженно выслушал короткий и довольно бессвязный рассказ о падении Ольбека с балкона. Как следовало из туманных объяснений полиции, эту смерть нельзя было однозначно признать самоубийством. В переводе на человеческий язык это означало, что нельзя также полностью исключить версию об убийстве.
        Это была очень серьезная новость.
        - Мы должны встретиться все трое, ты согласен? - говорил Ульрик шепотом, словно Кимми уже выследила его и вот-вот окажется рядом. - Если мы не будем держаться вместе, она прикончит нас одного за другим.
        Дитлев взглянул на арбалет, который держал на весу за ремень. Ульрик прав. Отныне все изменилось.
        - Хорошо, - сказал он. - Пока что будем действовать, как договаривались. Завтра с утра едем на охоту к Торстену, а затем посовещаемся. Не забудь, что за десять с лишним лет она предприняла только два покушения. Я думаю, у нас еще есть время.
        Он повернулся к Эресунну и задумался, устремив взгляд в пространство. Не стоит прятать голову в песок. Сейчас решается, кто кого.
        - Ульрик, послушай, - сказал Дитлев. - Я позвоню Торстену и расскажу ему, а ты обзвони знакомых и разузнай, что сможешь. Свяжись, например, с мачехой Кимми и поставь ее в известность. Попроси, чтобы тебе сообщили, если кто-то что-то узнает. Любую мелочь. А сам, пока мы не встретимся, старайся лишний раз не выходить из дома, - добавил он, прежде чем положить трубку.
        Но не успел Дитлев сунуть мобильник в карман, как тот зазвонил снова.
        - Это Херберт, - произнес бесцветный голос.
        Старший брат Дитлева никогда ему не звонил. Когда полиция занималась расследованием рёрвигского убийства, Херберт с первого взгляда на братца обо всем догадался, но промолчал. Ни слова не сказал о своих подозрениях и не пытался вмешиваться, однако этот случай не улучшил отношений между братьями. Впрочем, особой любви между ними никогда и не водилось. Чувства в семействе Прам были не приняты.
        Но тем не менее в трудный момент Херберт не отвернулся от Дитлева. Скорее всего, боялся, что скандал очернит и погубит все, что составляло смысл его жизни, и страх победил все остальные соображения.
        Поэтому, стремясь приостановить начатое отделом «Q» расследование, Дитлев действовал через Херберта. По этому поводу тот ему и звонил.
        - Расследование в отделе «Q» снова идет полным ходом. Более детальной информации я не имею, так как мой знакомый из управления залег на дно. Но руководитель расследования Карл Мёрк уже знает, что я пытался повлиять на ход его работы. Сожалею. И постарайся без нужды не высовываться.
        Тут даже на Дитлева накатила паника.

        Торстена Флорина его звонок застал, когда тот выезжал со стоянки перед зданием «Брэнд нейшнз». Торстен только что узнал новость об Ольбеке и так же, как двое других, сразу подумал, что это дело рук Кимми. О том же, что Карл Мёрк и отдел «Q» снова работают на полных оборотах, ему еще было неизвестно.
        - Вот черт! Дело оборачивается все хуже и хуже, - прозвучал в трубке голос Флорина, полный досады.
        - Ты будешь отменять охоту? - спросил Дитлев.
        На другом конце последовало продолжительное молчание - красноречивее всяких слов.
        - Так не годится! Тогда лисица сдохнет сама по себе, - произнес наконец Торстен.
        Дитлев представил себе эту картину: наверняка Торстен все выходные наслаждался зрелищем мучений обезумевшего животного.
        - Ты бы видел ее вчера, - добавил тот. - Она окончательно взбесилась. Погоди-ка минутку и дай мне подумать.
        Дитлев хорошо знал Торстена. Сейчас в его душе идет борьба между инстинктом убийцы и здравым смыслом, благодаря которому он с двадцати лет управлял работой своего предприятия и постепенно разрастающейся империей. Скоро в трубке послышится тихое бормотание. Это была другая особенность Торстена: когда он сам не мог решить ту или иную задачу, про запас всегда оставался бог, к которому он обращался за помощью.
        Сунув в ухо гарнитуру, Дитлев взвел тетиву арбалета и достал новую стрелу. Мишенью он выбрал сваю, оставшуюся от купальных мостков. Только что на нее опустилась чайка и принялась чистить перышки. Дитлев спокойно рассчитал расстояние, учел направление ветра и спустил курок таким мягким движением, словно погладил щечку младенца.
        Птица ничего не заметила - просто свалилась, пронзенная стрелой, и теперь плавала возле сваи. А Торстен на другом конце линии все бубнил молитву.
        Этот прекрасный выстрел подтолкнул Дитлева к окончательному решению.
        - Торстен, мы справимся. Сегодня вечером ты соберешь всех сомалийцев и дашь им задание с этой минуты во все глаза следить, не появится ли Кимми. Покажи им ее фотографию и пообещай хорошую награду, если они что-то заметят.
        - Ладно, - согласился Торстен после секундного молчания. - Ну а как быть в поле на охоте? Нельзя же, чтобы там шатались Крум и целая толпа всяких придурков.
        - О чем ты говоришь? Пускай там будут все, кто хочет. Если она туда сунется, нам же выгоднее иметь как можно больше свидетелей, когда в нее попадут стрелы.
        Поглаживая арбалет, Дитлев смотрел на маленькое белое пятнышко, медленно погружавшееся в волны.
        - Да-да, - продолжил он тихо. - Пускай Кимми приходит, мы будем только рады. Согласен, Торстен?
        Ответа он не услышал, так как с террасы «Каракаса» его громко позвала секретарша. Она махала руками и показывала себе на ухо, насколько он мог разглядеть издалека.
        - Торстен, мне кажется, я тут кому-то понадобился, меня зовут. У видимся завтра на рассвете, хорошо? Take care![23]
        Они одновременно отключились, и в ту же секунду у Дитлева снова раздался звонок.
        - Вы опять отключили функцию, предупреждающую о новом звонке?
        Это говорила его секретарша с террасы клиники.
        - Зачем вы это делаете? Я же так не могу с вами связаться. У нас тут тревога. Здесь какой-то человек, назвавшийся вице-комиссаром полиции Карлом Мёрком. Он всюду суется и что-то вынюхивает. Что нам с ним делать? Вы сами с ним поговорите или как? Он не предъявлял судебного ордера, и я думаю, официального разрешения у него нет.
        В лицо дул влажный соленый ветерок, и больше Дитлев ничего не чувствовал. Уже двадцать лет щекочущее беспокойство и постоянно присутствующая на заднем плане опасность быть пойманным подпитывали его энергию. Но сейчас он не ощутил ничего, и это было нехорошим знаком.
        - Нет, - ответил он. - Скажи, что я в отъезде.
        Чайка окончательно канула в пучину.
        - Скажи, что я уехал. И позаботься, чтобы его выпроводили ко всем чертям.

        35

        Для Карла понедельник наступил через десять минут после того, как он лег спать.
        Все воскресенье он провел как в тумане. Обратный перелет из Испании в Данию он проспал как убитый, недовольные стюардессы еле добудились его и чуть ли не на руках вытаскивали из самолета, а затем пришлось вызвать электрокар, чтобы доставить пассажира в медпункт.
        - Так сколько вы приняли фризиума? - допытывались у него медики, но он уже снова заснул.
        Теперь же он, как назло, проснулся, едва успев лечь.
        - Где ты был сегодня? - спросил Мортен Холланд, когда Карл, как зомби, громко топая, на заплетающихся ногах ввалился на кухню.
        Прежде чем он успел сказать: «Нет, спасибо», перед ним на столе появился бокал мартини, и стало совсем не до сна.
        - Лучше бы ты нашел себе хорошую женщину, - принялся нудить Мортен.
        Потом явился домой Йеспер и тоже поделился добрыми советами насчет любви и женщин.
        В результате Карл усвоил, что фризиум хорош в малых дозах. Это до какого же состояния надо дойти, чтобы тебя начали учить жизни и любви шестнадцатилетний пасынок, корчащий из себя панка, и парень-квартирант с еще не до конца оформившимися гомосексуальными наклонностями. Не хватало только, чтобы в дело вмешалась Вигга, матушка Йеспера! Карл так и слышал, как она скажет: «Что это с тобой? Если у тебя что-то не ладится с метаболизмом, попей золотой корень. Он почти от всего помогает».

        Возле вахты Карл встретил Ларса Бьёрна. У того тоже вид был неважный.
        - Одолели чертовы трупы в контейнерах! - сказал Бьёрн.
        Кивнув дежурному за стеклом, они вместе вошли в колоннаду.
        - Вы обратили внимание на сходство названий Сторе Канникестреде и Сторе Сёндервольстреде? - спросил Карл. - Проверяли другие, похожие?
        - Да, на Сторе Страндстреде и Сторе Киркестреде установлено постоянное дежурство. Их патрулируют женщины-полицейские в гражданской одежде, так что, может быть, преступники на них клюнут. Кстати, должен сказать, что мы не можем выделить тебе дополнительных людей. Но ты это, наверное, и сам знаешь.
        Карл кивнул. В настоящий момент его это нисколько не волновало. Если в том, что он сегодня такой разбитый и голова чугунная, виноваты последствия перелета, то вообще непонятно, как людям пришло на ум летать самолетом, отправляясь на отдых. Это же не удовольствие, а настоящий кошмар!

        В подвале ему навстречу вышла улыбающаяся Роза. Ничего! Сейчас он ей покажет, как тут улыбаться!
        - Ну, тебе понравилось в Мадриде? - было первое, что она сказала. - Удалось выбрать время для танцев фламенко?
        Он даже не потрудился ответить.
        - Карл, ну ладно тебе! Скажи, что ты там повидал?
        - Что повидал? - Он посмотрел на нее из-под опухших век. - Эйфелеву башню и Париж сверху. Много ли увидишь с закрытыми глазами! Ничего не видал.
        Она приготовилась возражать. «Не может быть!» - читалось в ее взгляде.
        - Роза! Скажу тебе прямо: если ты еще раз такое устроишь, то можешь сразу попрощаться с работой в отделе «Q».
        Пройдя мимо нее, Карл направился к своему рабочему креслу. Насиженное место манило: достаточно вздремнуть часиков пять, задрав ноги на стол, и он станет как новенький.
        Но едва Карл вошел в свой кабинет, как раздался голос Ассада.
        - Что тут происходит?
        Карл только пожал плечами. Ничего особенного, просто он сейчас возьмет и развалится! Неужели не видно?
        - Роза переживает. Ты ей сказал что-то обидное?
        Карл готов был уже снова разозлиться, но тут заметил под мышкой у Ассада какие-то бумаги.
        - Что ты мне принес? - спросил он устало.
        Помощник уселся на один из уродливых металлических стульев, купленных Розой.
        - Кимми Лассен еще не найдена. Но розыск идет повсюду, так что это вопрос времени.
        - Есть новости с места взрыва? Нашли там что-нибудь?
        - Нет, ничего. Насколько я знаю, там все закончено. - Тут Ассад взял свои бумаги и воззрился в них. - Я связался с людьми из фирмы «Лёгструп Хейн». Они были очень-очень любезны. Им пришлось бегать по всему отделению, чтобы найти кого-нибудь, кто может рассказать про ключ от калитки.
        - Дальше, - буркнул Карл, не открывая глаз.
        - Одна из служащих вызывала слесаря и послала его на Ингерслевсгаде, чтобы помочь даме из управления железных дорог, которая заказала пару запасных ключей.
        - Ты узнал приметы дамы? Ведь это, наверное, была Кимми Лассен.
        - Нет, они не могли вспомнить, какой слесарь тогда приходил, поэтому я не получил словесный портрет. Я рассказал все это в отделении. Может быть, они тоже хотят узнать, кто имел доступ в дом, который взорвался.
        - Очень хорошо. Значит, эта нить, считай, оборвана.
        - Какая нить?
        - Неважно. Следующая твоя задача - собрать досье на каждого из трех членов этой группы: Дитлева, Ульрика и Торстена. Мне нужны самые разные данные - об уплате налогов, структуре фирмы, месте жительства, о браке и все такое прочее. Так что давай потихоньку принимайся за дело.
        - И с кого мне лучше начать? У меня уже есть кое-что на каждого из них.
        - Отлично. Еще что-нибудь есть для меня?
        - Там наверху велели тебе передать, что в мобильнике Ольбека значится много переговоров с Дитлевом Прамом.
        Ну а как же иначе!
        - Тоже хорошо. Значит, они имеют отношение к этому делу. Под этим предлогом мы можем к ним наведаться.
        - Под предлогом? А что такое предлог?
        Карл разлепил веки и увидел перед собой два карих глаза - каждый как сплошной вопросительный знак. Может быть, несколько часов индивидуальных занятий помогли бы понизить языковой барьер. А с другой стороны, в этом тоже есть риск: эдак он заговорит как заядлый чинуша!
        - А еще я нашел Клауса Йеппесена, - сказал Ассад, не дождавшись от Карла никакой реакции на свой вопрос.
        - Отлично, Ассад.
        Карл попробовал сообразить, сколько раз уже похвалил помощника. Хватит петь дифирамбы, а то загордится.
        - И где же наш учитель сейчас?
        - В больнице.
        Карл выпрямился на стуле. Это еще что значит?
        - Ну, понимаешь… - Ассад красноречивым жестом провел ребром ладони по запястью.
        - Черт возьми, этого еще не хватало! С чего это он вдруг? Выживет?
        - Да. Я съездил к нему. Еще вчера.
        - И что?
        - Да ничего особенного. Просто человек без хребта.
        Хребет? Как у Ольбека…
        - Он сказал, что уже много лет хотел это сделать.
        Карл помотал головой. Слава богу, с ним такого никогда не бывало. Из-за женщины! Досадный случай.
        - Он не хотел поделиться с нами чем-нибудь еще?
        - По-моему, нет. Но сестры все равно меня выставили.
        Карл слабо улыбнулся. К такому обращению Ассаду, пожалуй, уже не привыкать.
        Выражение лица сирийца вдруг переменилось:
        - Наверху, на третьем этаже, я увидел нового человека. По-моему, он из Ирака. Не знаешь, что он тут делает?
        - Знаю. - Карл кивнул. - Его взяли вместо Бака, перевели из Рёдовре. Вчера ночью я встретил его в высотке. Может быть, ты его знаешь. Зовут Самир. Фамилию я не запомнил.
        Ассад чуть-чуть приподнял голову. Полные губы приоткрылись, вокруг глаз собрались мелкие морщинки. Но он не улыбался. На секунду у него сделался рассеянный вид.
        - Угу, - произнес он затем тихим голосом и медленно кивнул несколько раз. - Вместо Бака. Так он, значит, тут остается?
        - Полагаю, да. А что? Что-нибудь не так?
        Тут напряжение исчезло с лица Ассада, и он посмотрел на Карла как ни в чем не бывало.
        - Карл, знаешь что? Ты бы как-нибудь помирился с Розой. Она же так старается и вообще… Очень милая девушка. Знаешь, как она сегодня меня назвала?
        Никуда не денешься, пускай уж рассказывает!
        - «Мой обожаемый бедуин». Правда, мило?
        Ассад сверкнул ослепительной улыбкой и восхищенно помотал головой.
        Улавливать иронию у него еще плохо получается.

        Карл поставил мобильник на зарядку и посмотрел на белую доску. Следующим шагом будет непосредственный контакт с одним или несколькими членами группы. Нужно будет взять с собой Ассада, чтобы был свидетель на случай, если они проговорятся.
        Еще есть в запасе их адвокат.
        Карл потер подбородок и недовольно скривился. Дернула же его нелегкая отколоть этот номер с супругой адвоката Бента Крума! Заявить ей, что у Крума роман с его женой! Надо же было додуматься до такой идиотской выходки! Этот поступок отнюдь не облегчал ему предстоящей задачи - договориться с Крумом о встрече.
        Взглянув на доску, на которой был записан телефон адвоката, Карл набрал номер.
        - Агнета Крум, - ответил голос в трубке.
        Карл откашлялся и заговорил на тон выше обычного: не тот случай, когда хочется, чтобы тебя узнавали.
        - Нет, - сказала она. - Нет, он здесь больше не живет. Если он вам нужен, то будьте добры звонить ему на мобильник.
        Она назвала номер. Голос у нее был грустный.
        Карл сразу же набрал новый номер и услышал автоответчик, который сообщил, что Бент Крум приводит в порядок свой катер, но его можно будет застать по этому же номеру завтра с девяти до десяти.
        «Ну нет уж!» - подумал Карл и снова позвонил адвокатской жене. Та сказала, что катер стоит в гавани Рунгстеда.
        Не то чтобы это его удивило.
        - Ассад, мы сейчас выезжаем, так что можешь собираться! - крикнул Карл через коридор. - Вот только еще сделаю один звонок, и поехали.
        Он набрал номер своего старинного коллеги и соперника из Центрального участка, Брандура Исаксена, полуфарерца и полуисландца, человека душой и телом такого же североатлантического склада. Его так и называли - хальмторвский ледяной человек.
        - Что тебе? - спросил он Карла.
        - Я хотел узнать о некоей Розе Кнудсен, которую перевели ко мне из твоего отделения. Я слыхал, что у вас там были с ней какие-то заморочки. Ты не мог бы сказать, в чем дело?
        Последовал такой громовый взрыв хохота, какого Карл никак не ожидал услышать.
        - Так это тебе ее передали? - продолжал Исаксен покатываться от смеха.
        Это не предвещало ничего хорошего, ибо случалось чрезвычайно редко - обычно от Исаксена трудно было дождаться хотя бы приветливого слова.
        - Сейчас расскажу тебе в общих чертах, - вымолвил он наконец. - Сначала она, паркуя свой «дайхатсу», побила три машины наших сотрудников. Потом поставила подтекающую заварочную кружку прямо на замечания шефа к поступившим за неделю отчетам. Поскандалила со всеми дамами в канцелярии. Поучала следователей. Вмешивалась в их работу, и в довершение, насколько мне известно, на рождественском корпоративе успела трахнуться с двумя сотрудниками. - Судя по голосу Исаксена, он так веселился, что чуть не падал со стула. - Так это тебе она досталась? Советую не давать ей спиртного.
        - Еще что-нибудь? - Карл с трудом перевел дух.
        - Да. Еще у нее имеется сестра-двойняшка. Они с ней не сильно-то похожи, но та по-своему тоже очень примечательная личность.
        - Вот как! И что же?
        - Когда она принимается звонить с работы сестре, тут такая начинается бабья трескотня! Короче говоря, она неуклюжая, весьма неуправляемая и временами страшно упрямая.
        Одним словом, ничего такого, чего бы Карл уже не знал, кроме разве что склонности к выпивке.
        Положив трубку, Карл задумался, глядя прямо перед собой и одновременно силясь расслышать, что происходит в кабинете у Розы.
        Затем он встал и неслышно прокрался в коридор. Ага, говорит по телефону!
        Он встал под самой дверью, одним ухом повернувшись к дверному проему.
        - Да, - тихо произнесла Роза. - Да, с этим нельзя не согласиться. Ой, ну да, конечно. Так вы думаете… Ну вот и прекрасно. - И еще много-много всего в этом роде.
        Возникнув на пороге, Карл устремил на нее строгий взгляд. Можно надеяться, это произведет впечатление.
        Она положила трубку через две минуты. Очевидно, впечатлил он ее не очень.
        - Это что же ты - с приятелями болтаешь? - язвительно спросил Карл.
        Но ее и это не задело.
        - С приятелями? - повторила она, переводя дух. - Ну, можно, наверное, и так сказать. С начальником канцелярии Министерства юстиции. Он позвонил, чтобы сказать, что они получили по электронной почте письмо из криминальной полиции Осло, в котором очень хвалят наш отдел и утверждают, что у тебя было самое интересное дело во всей Скандинавии за последние двадцать пять лет. И теперь они спрашивали меня, не знаю ли я, почему ты еще не на должности комиссара полиции.
        Карл проглотил комок в горле. Неужели они опять привяжутся к нему с этой ерундой? Да не хочет он снова садиться за парту! С Маркусом они уже давно перестали обсуждать тему повышения.
        - И что ты ответила?
        - Перевела разговор на другое. А что, по-твоему, я должна была им ответить?
        «Хорошая девочка», - мысленно похвалил ее Карл.
        - Роза, скажи-ка мне заодно еще одну вещь, пока я не забыл! Это ты тогда разговаривала по телефону с горничной из дома Кассандры Лассен? Помнишь, у меня тогда не оказалось с собой полицейского жетона, и она позвонила сюда за подтверждением моей личности.
        - Да, это была я.
        - Она попросила, чтобы ей описали мою внешность. Что ты ей тогда сказала, может быть, расскажешь?
        На ее щеках заиграли предательские ямочки.
        - Ну, сказала только, что если пришел мужчина с коричневым кожаным ремнем, в стоптанных башмаках сорок пятого размера, довольно неказистой внешности, то, по всей видимости, это ты. А если она увидит у него на темечке небольшую плешь, по форме похожую на задницу, то может не сомневаться.
        «Черт возьми, до чего же безжалостная женщина!» - подумал Карл, разглаживая волосы на затылке.

        Бент Крум обнаружился на дальнем конце одиннадцатого пирса. Он сидел в мягком кресле на корме катера, который явно стоил дороже, чем сам Бент Крум со всеми потрохами.
        - Это катер модели V-сорок два, - сказал мальчишка возле тайского ресторана на бульваре. Необыкновенно воспитанный ребенок.
        Нельзя сказать, чтобы адвокат Крум пришел в восторг, когда в его белоснежный рай вступил страж закона в сопровождении смуглокожего и несколько плешивого представителя альтернативной Дании. Однако ему не дали ни малейшего шанса профессионально выдвинуть протест.
        - Я разговаривал с Вальдемаром Флорином, - сразу же объявил Карл. - И он посоветовал мне обращаться к вам. Он считает, что вы лучше всех можете высказаться по семейным делам Флоринов. У вас найдется пять минут?
        Бент Крум поднял солнечные очки на макушку. Давно бы так! Никакого солнца в помине не было.
        - Хорошо, пять минут и ни минутой больше. Жена уже ждет меня дома.
        Карл широко улыбнулся. «Так уж и ждет!» - говорила его улыбка, и Бент Крум, этот стреляный воробей, тотчас же уловил ее значение. Может быть, это удержит его от лишнего вранья.
        - Вы с Вальдемаром Флорином присутствовали при том, когда молодых людей доставили в хольбекское полицейское отделение как подозреваемых в убийстве. Он намекнул, что кое-кто в группе особо выделялся, но счел, что вы лучше сможете обрисовать эту тему. Вы знаете, что он думает по этому поводу?
        Человек, загоравший на палубе, был очень бледен - явное малокровие. Как же его измотала необходимость изыскивать достойное юридическое прикрытие для всех творимых его хозяевами подлостей! Сколько раз уже Карлу приходилось подобное наблюдать! Нет людей, которые бы выглядели бледнее, чем полицейские, на которых висят нераскрытые дела, и адвокаты, у которых за плечами слишком много дел улаженных.
        - Особо отличались, говорите? Это можно сказать о каждом из них. Превосходные молодые люди, как мне представляется. Это подтверждается и всей их дальнейшей деятельностью. Вам так не кажется?
        - Н-да, - протянул Карл. - Я в этом не очень-то разбираюсь. Но один из них выстрелил сам себе в причинное место, другой зарабатывает на жизнь, накачивая женщин ботоксом и силиконом, третий демонстрирует вышагивающих взад и вперед по подиуму дистрофичных девчушек, четвертый сидит за решеткой, пятый помогает богатым наживаться за счет неинформированности мелких вкладчиков, и, наконец, последняя уже двенадцать лет живет на улице. Просто не знаю, что и сказать!
        - Полагаю, с вашей стороны очень неосторожно заявлять такое публично! - парировал Крум, уже готовый вчинить Карлу иск.
        - Публично? - удивился Карл, оглядывая обстановку из красного дерева, стекловолокна и хромированной стали. - Где еще найдется менее публичное место, чем это? - произнес он, с улыбкой разведя руками, как бы в виде комплимента. - Ну так как же насчет Кимми Лассен? Разве она ничем не выделялась? Разве она не играла в деятельности группы ведущую роль? Не могут ли Флорин, Дюббёль-Йенсен и Прам быть заинтересованы в том, чтобы она тихо и незаметно исчезла с лица земли?
        На лбу Бента Крума прорезались вертикальные морщины - не слишком приятное зрелище:
        - Должен вам напомнить, что она уже исчезла. Причем, хочу заметить, по собственной доброй воле.
        - Ты это записал? - Карл обернулся к Ассаду.
        Тот в подтверждение помахал поднятым карандашом.
        - Благодарю, - сказал Карл. - Это все.
        Они встали.
        - Как вы сказали? - всполошился Крум. - Записал? Что это значит?
        - Вы только что признали, что группа заинтересована в исчезновении Кимми Лассен.
        - Нет. Этого я никоим образом не признавал.
        - Разве не так, Ассад?
        Сириец энергично закивал, всячески выражая свою лояльность.
        - У нас имеются всевозможные доказательства того, что брат и сестра в Рёрвиге были убиты этой группой, - сказал Карл. - Я имею в виду отнюдь не одного только Бьярне Тёгерсена. До свидания, господин Крум, мы с вами наверняка еще увидимся. Кроме того, вам предстоит встреча с рядом лиц, о которых вы, возможно, слыхали, а возможно, и нет. Во всяком случае, все это очень интересные люди с хорошей памятью. Например, Манфред Слот, друг Коре Бруно.
        На это имя Крум никак не прореагировал.
        - Еще учитель из частной школы Клаус Йеппесен, не говоря уже о Кюле Бассете, с которого я вчера снял показания в Мадриде.
        Теперь уж Крум не остался безучастным.
        - Минуточку! - воскликнул он, хватая Карла за рукав.
        Карл неодобрительно взглянул на его руку, после чего адвокат мгновенно ее отдернул.
        - Да-да, господин Крум, - сказал Карл. - Мы знаем, что вы кровно заинтересованы в благополучии группы. Так, например, вы являетесь председателем правления частной клиники «Каракас». Одно уж это, вероятно, обеспечивает вам возможность так приятно проводить досуг, - добавил он, обводя рестораны вблизи причала и простор Эресунна.
        Можно было не сомневаться, что Бент Крум незамедлительно кинется звонить членам группы.
        Это подготовит их к разговору с Карлом, и, возможно, к моменту встречи с ним они достигнут нужной кондиции.

        В клинику «Каракас» Карл и Ассад вошли как два солидных господина, собирающихся подправить свою внешность и желающих ознакомиться с обстановкой, прежде чем решиться, например, на отсасывание излишнего жира. Разумеется, дежурный за стойкой в вестибюле пытался их остановить, но Карл целеустремленно направился в ту часть здания, где, очевидно, располагалась администрация.
        - Где Дитлев Прам? - спросил он секретаршу, наткнувшись наконец на табличку с надписью «Дитлев Прам. Генеральный директор».
        Она уже взялась за телефонную трубку, чтобы вызвать охрану, но тут он предъявил свой жетон и одарил ее такой улыбкой, которую нашла бы обезоруживающей даже чуждая иллюзий матушка Карла.
        - Уж извините, что мы так врываемся, но нам необходимо поговорить с Дитлевом Прамом. Если бы вы могли позвать его сюда, и он, и мы будем только рады.
        Но секретарша на это не клюнула.
        - К сожалению, сегодня он занят, - ответила она решительно. - Если хотите, я могу назначить вам время. Как насчет двадцать второго октября в четырнадцать пятнадцать? Подойдет?
        Значит, не вышло побеседовать с Прамом прямо сейчас, а жаль, черт возьми!
        - Спасибо, мы еще позвоним, - сказал Карл и удалился вместе с Ассадом.
        Можно не сомневаться, что секретарша, конечно же, предупредит шефа. Вон она уже вышла на террасу с мобильником в руке. Толковая девушка!
        - Нам сказали пройти сюда, - бросил Карл дежурному, когда они снова проходили через вестибюль, и махнул в сторону стационара.
        По пути их провожали внимательные взгляды, на которые оба отвечали вежливыми кивками.
        Пройдя через операционное отделение, они задержались посмотреть, не покажется ли где-нибудь Прам. Затем, миновав ряд одноместных палат, из которых в большинстве неслись звуки классической музыки, попали в служебное крыло, по которому ходили люди не столь ухоженной наружности, облаченные в форму попроще.
        Кивнув мимоходом поварам, визитеры наконец очутились в прачечной, где их встретила испуганными взглядами бригада женщин явно азиатского происхождения.
        Карл готов был поспорить, что если Прам узнает о его посещении этого полуподвала, то обязательно позаботится о том, чтобы через час даже духу этих прачек здесь не было.

        На обратном пути Ассад молчал и, лишь подъехав к Клампенборгу, обернулся к Карлу:
        - Куда бы ты пошел на месте Кимми Лассен?
        Карл пожал плечами. Кто же может знать? Кимми довольно-таки непредсказуема. Судя по всему, она отличается редким талантом находить неожиданные решения. Сейчас она может быть где угодно.
        - Во всяком случае, ясно, что ей очень хотелось навсегда избавиться от Ольбека и его слежки. Ведь не скажешь, что она и ее бывшие приятели теперь живут друг у друга за душой.
        - Живут душа в душу, так надо говорить.
        - В отделе убийств сказали, что в субботу вечером Ольбек побывал в каком-то заведении «Дамхускро». Я тебе уже говорил?
        - Нет. Но я слышал об этом.
        - А ушел он оттуда с женщиной, да?
        - Вот этого я не слышал.
        - Так вот: если она укокошила Ольбека, остальные в группе этому не обрадуются.
        Это было еще довольно мягко сказано!
        - А сейчас, значит, у нее началась с ними война.
        Карл устало кивнул. Он вдруг почувствовал, что последние несколько дней сказались не только на его голове, но и на всей нервной системе, включая моторику. Педаль газа показалась такой тугой, что еле поддавалась.
        - Ты не думаешь, что она захочет сейчас вернуться в тот дом, где ты нашел тайник, чтобы иметь под рукой доказательства против них?
        Карл медленно кивнул. Это открывало неплохие перспективы. Но не менее привлекательной выглядела идея свернуть на обочину и вздремнуть.
        - Так, может быть, нам поехать туда? - заключил Ассад.

        В Одрупе они застали запертую дверь и темные окна. Они несколько раз нажимали на звонок, потом проверили и набрали номер домашнего телефона. Было слышно, как за дверью раздаются звонки, но трубку никто не снимал. Словом, попытка оказалась неудачной. Но Карл не видел причин тревожиться: могут же у пожилой женщины найтись дела вне дома.
        - Ладно, пошли, - сказал Карл. - Ты поведешь, а я пока посплю.

        Когда Карл и Ассад возвратились в управление, Роза как раз собралась уходить. Все! Пора наконец домой! И до послезавтра ее могут не ждать. Она и так трудилась все выходные напролет: и вечером в пятницу, всю субботу и даже часть воскресенья. Она же все-таки не машина!
        Карл полностью разделял ее чувства.
        - Между прочим, - сказала она, - в Берне мне попался человек, который смог найти файл Кирстен-Марии Лассен.
        Значит, закончила работу по всему списку.
        - В Швейцарии она была хорошей студенткой. Сказали, что никаких фокусов не выкидывала. Единственное, с ее возлюбленным произошел несчастный случай на лыжной трассе и он погиб. В остальном же, как следует из ее личного дела, все у нее шло прекрасно.
        - Несчастный случай на лыжной трассе?
        - Да. И дама из канцелярии сказала, что это было немного странно. После об этом было много разговоров. Тот парень был очень хорошим лыжником. Не в его привычках было кататься по снежной целине, где на пути попадается столько скал.
        Карл кивнул: действительно, опасный вид спорта.

        Выйдя из управления на площадь, Карл встретил Мону Ибсен. Она шла с объемистой сумкой через плечо, но взгляд ее ясно сказал: «Нет, спасибо!» - еще прежде, чем Карл успел открыть рот.
        - Я серьезно подумываю, не забрать ли Харди к себе домой, - произнес он сдержанно. - Но мне кажется, я недостаточно представляю себе, как это может подействовать на психику и его самого, и моих домашних.
        Вероятно, ее не оставил равнодушной его усталый взгляд, потому что, когда он вслед за тем пригласил ее пообедать, чтобы обсудить последствия столь важного решения для всех участников, ответ оказался положительным.
        - Пожалуй, что могу, - сказала Мона и улыбнулась той самой улыбкой, которая била его под дых. - Все равно я тоже хотела поесть.
        Карл онемел от растерянности. Прямо потерял дар речи и только смотрел ей в глаза, надеясь произвести приятное впечатление.
        И вот, когда они провели час за столиком и Мона Ибсен как будто начала оттаивать, на него нахлынуло вдруг блаженное чувство облегчения. Организм немедленно воспользовался минутой слабости, и Карл моментально заснул, ткнувшись лбом в натюрморт из бифштекса и брокколи на тарелке.

        36

        В понедельник утром голоса молчали.
        Проснувшись с ощущением пустоты в голове, Кимми растерянно огляделась по сторонам и увидела свою старую комнату. В первый миг ей показалось, что ей тринадцать лет и она опять проспала. Сколько раз бывало, что Кассандра выталкивала ее на улицу, вместо завтрака снабдив лишь потоком брани! Сколько раз она потом, сидя в классе в ордрупской школе и слушая, как бурчит от голода живот, мечтала никогда больше не возвращаться домой!
        Затем она вспомнила вчерашнее - выпученные мертвые глаза Кассандры.
        И тут Кимми начала напевать свою старую песенку.
        Одевшись, она взяла свой сверточек и спустилась вниз, мимоходом бросив взгляд в гостиную, где лежала Кассандра, уселась на кухне и шепотом стала перечислять малютке, чего можно поесть на завтрак.
        В это время зазвонил телефон.
        Слегка передернув плечами, она сняла трубку.
        - Да, - произнесла Кимми манерным хрипловатым голосом. - Кассандра Лассен. С кем имею честь разговаривать?
        Голос в трубке она узнала с первого же слова.
        - Извините, если потревожил. Это говорит Ульрик Дюббёль-Йенсен, если вы меня помните. Нам кажется, фру Лассен, что к вам сейчас направляется Кимми. Поэтому мы просим вас соблюдать величайшую осторожность и непременно предупредить нас, как только она появится.
        Кимми выглянула в кухонное окно. Если они придут с этой стороны, она может спрятаться за дверью, и тогда они ее не увидят. Ножи в кухне Кассандры самого лучшего качества, прекрасно режут и мягкое мясо, и самое жесткое.
        - Думаю, вам надо быть чертовски осторожной, если она покажется, фру Лассен. Когда она будет звонить в дверь, вы в конце концов согласитесь открыть, впустите ее и задержите подольше. А сами звоните нам, мы тут же примчимся вам на помощь.
        Тут он даже хихикнул для убедительности, но Кимми ему не поверила: ничто не спасет Кассандру Лассен, когда придет Кимми. Это уже доказано.
        Он дал ей три мобильных номера, которых Кимми еще не знала, - свой, Дитлева и Торстена.
        - Огромное вам спасибо, что предупредили, - совершенно искренне поблагодарила она, записывая номера. - Можно узнать, где вы сейчас находитесь? Успеете ли вы в случае чего так скоро добраться до Ордрупа? Не лучше ли мне, если понадобится, позвонить в полицию?
        Она так и видела перед собой лицо Ульрика. Только полный крах на Уолл-стрит мог бы вызвать на нем такое озабоченное выражение. Полиция! Самое неподходящее явление в сложившихся обстоятельствах!
        - Нет, вряд ли стоит, я думаю. Разве вы не знаете, что полицию можно прождать целый час. Это если они вообще как-то отреагируют. Такие уж нынче времена, фру Лассен. Не то, что прежде! - Ульрик издал насмешливое хмыканье, как бы сомневаясь в эффективности сил правопорядка. - Мы находимся неподалеку от вас, фру Лассен. Сегодня мы на работе, а завтра будем в Эйльструпе у Торстена Флорина. Мы собираемся на охоту в грибсковской роще, которая входит в состав его имения, но все трое будем держать мобильники включенными. Звоните нам в любое время, когда бы ни понадобилось, и мы примчимся в десять раз быстрее полиции.
        В Эйльструпе у Флорина, стало быть. Кимми отлично знала, где это.
        И сразу все трое. Лучше и не придумаешь.
        Значит, ей меньше хлопот!

        Кимми не услышала, как открылась парадная дверь, но вдруг раздался громкий женский голос:
        - Здравствуй, Кассандра! Это я. Пора подниматься!
        Крик был такой, что разнесся по всему дому, даже стекла задрожали. Кимми оцепенела.
        В вестибюле было четыре двери. Одна вела на кухню, другая в туалет, где в это время находилась Кимми, третья в столовую, откуда можно было попасть в «my room», где лежал окоченевший труп Кассандры, и, наконец, четвертая, ведущая в подвал.
        Если этой женщине дорога жизнь, то ей следует выбрать любую из этих дверей, кроме той, что ведет в покои Кассандры.
        - Привет! - крикнула в ответ Кимми, натягивая трусы.
        Шаги за дверью остановились, и Кимми, выйдя в коридор, встретилась лицом к лицу с растерявшейся от неожиданности незнакомой женщиной.
        Судя по синему халату и переднику, в который начала облачаться пришедшая, это была социальная работница или нанятая уборщица.
        - Ну, здравствуйте еще раз! Я - Кирстен-Мария Лассен, дочь Кассандры. - Кимми протянула руку. - Кассандра, к сожалению, приболела, и ее положили в больницу, так что сегодня тут не нужно ничего делать.
        Но женщина все стояла, застыв в нерешительности, и Кимми сама взяла ее руку.
        Было ясно, что уборщица уже слышала это имя. Едва пожав Кимми руку, женщина тут же отдернула свою, глаза у нее были настороженные.
        - Шарлотта Нильсен, - холодно представилась она, поглядывая на дверь гостиной, перед которой стояла Кимми.
        - Думаю, мама вернется домой в среду или четверг. К этому времени я вам позвоню и скажу, когда прийти, - сказала Кимми и почувствовала, как слово «мама» обожгло ей губы.
        Этим словом она еще никогда не называла Кассандру, но сейчас без этого нельзя было обойтись.
        - Я вижу, тут вещи раскиданы. - Уборщица взглянула на брошенное на стуле в стиле Людовика XVI пальто Кимми. - Думаю, все-таки пройдусь по-быстрому по комнатам и приберусь немножко. Я же все равно прихожу на целый день.
        Встав в дверях, Кимми загородила ей путь в столовую.
        - Вы очень добры, но сегодня нам ничего не нужно, - сказала она и, взяв женщину за плечо, повела к вешалке.
        Шарлотта вышла, не попрощавшись, и брови у нее были заметно приподняты.
        «Пожалуй, надо как-то избавиться от старушонки», - подумала Кимми, выбирая между захоронением в саду и расчленением. Будь у нее или у Кассандры машина, она бы знала, куда отвезти тело. На севере Зеландии есть знакомое озеро, в котором найдется местечко еще для одного трупа.
        Она внезапно замерла, прислушалась к голосам и вспомнила, какое сегодня число.
        - О чем тут раздумывать? - спрашивали они. - Ведь завтра наступит день, когда все сойдется и разрешится на едином, более высоком уровне!

        Не успела Кимми ступить на лестницу, ведущую наверх, как из комнаты, которая у Кассандры называлась «my room», донесся звон бьющегося стекла.
        Ей хватило нескольких секунд, чтобы вбежать в гостиную и трезво оценить обстановку. Если бы не промах уборщицы, лежать бы ей сейчас рядом с Кассандрой с тем же навеки застывшим удивлением на лице.
        Мимо уха просвистел кусок железной трубы, которым Шарлотта расколошматила дверь.
        - Ты убила ее, психопатка несчастная! Ты убила ее! - со слезами на глазах выкрикивала домработница.
        Подумать только, что Кассандра, эта мерзкая дрянь, смогла внушить кому-то такую привязанность! Непостижимо!
        Кимми попятилась к камину и напольным вазам.
        «Хочешь бороться со мной? - подумала она. - Давай, я не прочь».
        Кроме силы исход схватки решает воля. Кимми знала это, как никто другой. Этими двумя составляющими жизни она овладела в совершенстве.
        Схватив статуэтку из латуни, в стиле ар-деко, она прикинула на руке ее вес. При правильном броске эти грациозно раскинутые острые руки запросто уложат любого. Такого удара не выдержит ни одна черепушка.
        Кимми прицелилась, метнула свое орудие и с удивлением увидела, как женщина отбила бросок своей железякой.
        Статуэтка глубоко врезалась в стену, а Кимми начала отступать к двери, намереваясь убежать по лестнице и скрыться наверху. Там остался пистолет, заряженный и со взведенным курком. Эта заносчивая дура, связавшись с Кимми, сама уготовила себе такой конец.
        Но Шарлотта не побежала за ней, до Кимми долетел только скрип паркета под ногами и стоны из комнаты.
        На цыпочках вернувшись к двери гостиной, Кимми заглянула в щелку: женщина, опустившись на колени, склонилась над бездыханным телом.
        - Что это чудовище сделало? - шептала Шарлотта и, кажется, даже плакала.
        Кимми наморщила лоб. Ни разу за все время, пока они с приятелями издевались над людьми, она не видела выражений горя. Она видела страх и ужас, но такое чувство, как горе, ей было знакомо только по собственным ощущениям.
        Она даже приотворила дверь немного пошире, чтобы лучше видеть происходящее, но тут женщина вскинула голову на скрип.
        В следующую секунду домработница бросилась на нее, размахивая поднятой трубой. Кимми захлопнула дверь и, вся еще во власти пережитого удивления, кинулась вверх по лестнице к своей комнате, где лежал пистолет. Пора положить этому конец! Кимми не собиралась ее убивать, только связать, чтобы обезопасить себя. Нет, она не станет в нее стрелять.
        Кимми почти одолела лестницу, но кричащая Шарлотта гналась за ней и на последних ступеньках запустила свою трубу ей в ноги. Кимми со всего размаху бухнулась на площадку.
        Через секунду она опомнилась, но было поздно. Крепко сбитая домработница уже стояла над ней, вдавив ей железную трубу в шею.
        - Кассандра часто вспоминала тебя, - сказала она. - Маленькое чудовище, так она тебя называла. Думаешь, я обрадовалась, увидев тебя в вестибюле? Думаешь, поверила, что ты пришла по-хорошему?
        Сунув руку в карман, она вытащила видавшую виды «Нокию»:
        - Тут приходил один полицейский. Карл Мёрк его зовут. Он ищет тебя. Ты это знала? У меня тут в телефонной книге записан его номер, он даже оставил мне свою карточку. Как думаешь - позовем его, чтобы он мог наконец с тобой поговорить?
        Кимми замотала головой. Попробовала изобразить удивление.
        - Но я же не виновата в смерти Кассандры! Мы с ней мирно беседовали, и вдруг она подавилась портвейном. Все случилось нечаянно. Это было так ужасно!
        - Как бы не так!
        Уборщица не поверила ее словам. Грубо придавив ногой грудь Кимми и крепко прижав ей горло железной трубой, она стала искать номер в телефонной книжке мобильника. Еще немного, и она проткнет Кимми горло.
        - А ты, дрянь, конечно же, не подумала ей помочь? - продолжала женщина. - Уверена, в полиции с интересом послушают, что ты скажешь. Только не думай, что это тебя спасет. У тебя же на лице написано, что ты сделала! - Она фыркнула. - А еще сказала, в больницу! Видела бы ты себя, когда ты это говорила.
        Она нашла номер, а Кимми вдруг снизу двинула ей ногой прямо в пах. Женщина согнулась пополам, давление на железную трубу ослабло, а Кимми пнула еще раз.
        Пока в мобильнике звучали гудки, Кимми не произнесла ни одного слова. Изо всей силы вдавив каблук в бедро противницы, она выбила из ее руки телефон, так что тот отлетел и ударился об стену, отползла назад и, воспользовавшись тем, что женщина ослабила хватку, высвободилась из-под железной трубы. Затем Кимми поднялась на ноги и вырвала у Шарлотты ее орудие.
        Не прошло и десяти секунд, как роли переменились.
        В первую секунду Кимми только пыталась отдышаться. Женщина перед ней старалась подняться, яростно сверля ее глазами.
        - Я ничего тебе не сделаю, - сказала Кимми. - Только привяжу к стулу. Этого хватит.
        Но женщина только затрясла головой и незаметно, убрав руку за спину, пыталась ухватиться за перила. Кимми поняла, что она ищет, от чего бы оттолкнуться. Глаза ее горели. Она не собиралась сдаваться.
        В следующий миг Шарлотта ринулась вперед, обеими руками вцепилась Кимми в шею и вонзила в нее ногти. Казалось, было даже слышно, как рвутся мышцы. Кимми отодвинулась к стене, а одну ногу согнула в колене и подняла до пояса, так что между ними образовалась преграда. Шарлотта спиной навалилась на перила, свесившись над каменным полом, до которого было пять метров.
        Кимми крикнула, чтобы она перестала сопротивляться, но та не слушала. И тогда Кимми с размаху ударила головой по ее лбу. В глазах у нее потемнело, посыпались искры.
        Потом она открыла глаза и заглянула за перила.
        Женщина лежала под лестницей на мраморном полу, как распятая, раскинув руки и скрестив ноги, затихшая и совсем-совсем мертвая.

        Минут десять Кимми просидела на гобеленовом стуле в вестибюле, глядя на разбитое, вывернутое, мертвое тело. Впервые в жизни она увидела жертву такой, какой та была на самом деле: как человека, наделенного собственной волей и правом на жизнь. Она удивилась, отчего такое чувство не возникало у нее раньше. И оно совсем ей не понравилось. Голоса бранили ее за такие мысли.
        И тут раздался звонок в дверь. Послышались голоса двоих мужчин: они нетерпеливо трясли ручку, а в следующее мгновение зазвонил телефон.
        - Если они обойдут дом с другой стороны, то увидят взломанную дверь. Будь готова бежать наверх за пистолетом, - уговаривала Кимми сама себя. - Нет, беги прямо сейчас.
        В несколько прыжков она бесшумно взлетела по лестнице, достала пистолет и стала ждать на площадке, направив оружие на входную дверь. Если эти двое войдут в дом, то обратно им выйти не суждено.
        Но они ушли. Она мельком увидела через лестничное окно, как двое удаляются, направляясь к машине.
        Один, долговязый, шагал широко; другой, маленький, семенил рядом, с трудом поспевая.

        37

        Ужасное завершение минувшего дня - лицо Моны, хохочущей до упаду при виде удивленной физиономии Карла, украшенной кружочками жареного лука. Он никак не мог прогнать этот образ; это было так же стыдно, как в гостях возлюбленной бежать в туалет, оттого что у тебя вдруг схватило живот.
        «Господи, как же быть после такого?» - думал Карл, закуривая первую утреннюю сигарету.
        Затем он сосредоточился на деле. Может быть, сегодня настал наконец день, когда он сможет представить прокуратуре недостающую информацию и получить ордер на задержание. Сережка из Линнельсе Нор, содержимое тайника - этого должно хватить для начала. Если этого мало, то есть еще установленная связь между Ольбеком и членами группы. Карлу было все равно, в каком качестве эти важные господа будут привлечены для допроса. А уж заполучив их на допрос, он наверняка добьется тех или иных ценных показаний.
        Дело, начатое с расследования двойного убийства, вполне может привести к раскрытию и других преступлений. Возможно, тоже убийств.
        Теперь требовалась непосредственная встреча с группой подозреваемых. Если задать им правильные вопросы, они впадут в панику и, возможно, даже расколются. И если не в условиях предварительного заключения, то хотя бы на их собственной территории.
        Самая трудная задача - правильно выбрать слабое звено. На ком сосредоточить тяжелую артиллерию? Самым подходящим для этого, разумеется, был бы Бьярне Тёгерсен, но за годы в тюрьме он научился отмалчиваться. К тому же спрятался за решеткой. Тёгерсен вообще не обязан с ними говорить по поводу дела, за которое уже получил приговор и отбывает срок. Чтобы заставить его говорить, нужны неопровержимые доказательства новых преступлений.
        Итак, если нельзя начать с него, то за кого же приняться? За Торстена Флорина, Ульрика Дюббёля или Дитлева Прама? От кого он сумеет чего-то добиться?
        Если серьезно, то для этого хорошо бы лично пообщаться со всеми тремя, но интуиция подсказывала Карлу, что сделать это будет непросто. Вчерашнее неудачное посещение частной клиники служило этому лишним подтверждением. Конечно же, Дитлев Прам с первой секунды знал о том, что к нему явилась полиция. Возможно, даже находился где-то поблизости, но, возможно, и нет. Однако, как бы там ни было, он знает, что они приходили.
        И будет держаться подальше.
        Нет, если Карл хочет поговорить с кем-то из этой тройки, надо захватить его врасплох, взять тепленьким. Вот потому они с Ассадом и выехали сегодня так рано.
        В первую очередь было решено наведаться к Торстену Флорину. Карл выбрал его не случайно. Во многих отношениях этот худосочный тип, обладатель столь немужественной профессии, производил впечатление самого слабого. Даже его высказывания в прессе по вопросам моды наводили на мысли о скрытых слабостях. Он во многом отличался от остальных приятелей.
        Итак, через две минуты Карл заберет Ассада возле аптеки «Триангель», а через полчаса, надо надеяться, они уже будут в Эйльструпе и захватят врасплох Флорина. Ему не увильнуть от встречи с незваными гостями.
        - Я собрал сведения о наших фигурантах, - заявил Ассад, усевшись на переднее сиденье. - Вот досье на Торстена Флорина. - Он достал папку из сумки. - Его дом, как мне кажется, настоящая крепость. Перед подъездом громадная стальная решетка. Я читал, что машины гостей впускают по одной. И это действительно так.
        Карл посмотрел на цветную распечатку, которую показывал Ассад. На ней было довольно трудно что-то разобрать, одновременно следя за поворотами на узкой, извилистой дороге, пересекавшей лесной массив.
        - Взгляни сюда. На аэрофотоснимке все очень хорошо видно. Вот здесь расположена усадьба Флорина. Кроме старого здания и вон того деревянного, - Ассад показал на карте, - видно и все остальное, и вот эту огромную постройку, и маленькие домики за ней, которые появились в девяносто втором году.
        Это действительно выглядело странно.
        - Тебе не кажется, что они уже на территории леса Грибсков? Неужели он получил разрешение на эту стройку? - спросил Карл.
        - Нет, они не в лесу. Между лесом Грибсков и его собственным маленьким лесом проходит противопожарное… Как ее? Как эта штука называется?
        - Противопожарная просека?
        - Ну да, наверное. Во всяком случае, это хорошо видно на аэроснимке. Смотри сам. Вот узенькая коричневая полоска. И кроме того, он поставил ограду вокруг всего своего участка, включая озеро и холмы.
        - Интересно, с чего ему это понадобилось. Боится, что ли, папарацци?
        - Это потому, что он любит охоту.
        - Да-да. Чтобы животные с его участка не перебежали в государственный лес. Бывают такие любители.
        В Вендсюсселе, где родился Карл, над такими деятелями смеялись. Но в Северной Ютландии, как видно, это не считают смешным.
        Они выехали на открытое место. За опушкой леса начались сжатые поля, еще покрытые коричневатым жнивьем.
        - Видишь вон тот швейцарский домик? - Карл показал на приземистое строение справа и продолжил, не дожидаясь ответа, так как дом отчетливо выделялся посреди моренной впадины: - Дальше за ним находится станция Кагеруп. Однажды мы нашли там девочку, которую считали погибшей. Она спряталась на лесопилке, потому что боялась собаки, которую привел домой ее отец.
        Карл покачал головой. В этом ли была причина? Теперь это объяснение почему-то показалось ему неубедительным.
        - Теперь надо свернуть сюда, - сказал Ассад, показывая на дорожный указатель, на котором было написано «Морум». - А затем наверху холма надо будет повернуть направо. Оттуда до ворот будет метров двести или триста. Позвонить ему, что мы едем?
        Карл покачал головой. Ну уж нет! Не хватало, чтобы он смылся, как вчера Дитлев Прам!

        Торстен Флорин и впрямь отгородился от внешнего мира основательно и надежно. «Голубиная роща» - гласила выполненная громадными латунными буквами надпись на гранитном валуне возле кованых ворот, возвышавшихся над оградой.
        Карл наклонился к микрофону, установленному на столбике на уровне груди.
        - Вице-комиссар полиции Карл Мёрк, - объявил он. - Вчера я говорил с адвокатом Бентом Крумом. Мы хотим задать несколько вопросов Торстену Флорину. Это займет всего минуту.
        Тем не менее прошло целых две минуты, прежде чем ворота медленно отворились.
        За оградой открылся широкий вид. Направо - озера и холмы, даже сейчас, осенью, украшенные пышной растительностью. Дальше тянулись цепочкой рощи, постепенно переходящие в лес, а вдали вставали мощные колонны вековых дубов леса Грибсков с почти облетевшими кронами.
        «Это сколько же тут гектаров!» - подумал Карл. При тех ценах на землю, какие действуют в этой местности, такие угодья должны стоить десятки миллионов.
        Когда они свернули к усадьбе, расположенной на самом краю леса, впечатление богатства только усилилось. Сама усадьба «Голубиная роща» радовала взгляд отреставрированными карнизами и блестящими черными крышами из глазурованной черепицы. Несколько комнат на фасаде имели выходы в сад. Вероятно, такие стеклянные двери располагались со всех четырех сторон. Сад и двор выглядели так ухоженно, что при виде их сняли бы шляпы даже королевские садовники.
        Позади главного здания стоял красный деревянный дом, очевидно, являющийся охраняемым памятником архитектуры. Он выглядел на несколько столетий старше остальных, составляя резкий контраст с громадной конструкцией из стали, которая высилась сзади. Впрочем, она тоже была красива - сплошная сверкающая сталь, как у оранжереи в Мадриде, которую Карл видел на плакате в аэропорту.
        «Кристалл-палас», эйльструпский вариант!
        Были еще маленькие домики на краю леса - целая деревенька с садиками, верандочками и вспаханными грядками, на которых, по-видимому, выращивались овощи. Сейчас там еще виднелись неубранные посадки зеленого лука и капустные кочаны.
        «Вот это размах так размах!» - подумал Карл.
        - Ишь, как здорово! - сказал Ассад.
        Среди этого ландшафта они не увидели ни одной живой души, пока не позвонили в дверь. На порог вышел Торстен Флорин - собственной персоной.
        Карл протянул руку и представился, но хозяин смотрел только на Ассада и стоял в дверях как скала, преграждая вход в свое жилище.
        За его спиной в вестибюле, в рябящей пестроте целого моря живописных полотен и блеске хрустальных люстр, изгибами поднималась парадная лестница. Довольно вульгарно для человека, сделавшего своей профессией утонченный стиль.
        - Мы хотели поговорить с вами о некоторых событиях, связанных, как нам кажется, с Кимми Лассен. Вы не согласились бы нам помочь?
        - О каких событиях? - сухо спросил Флорин.
        - Об убийстве Финна Ольбека, которое произошло в субботу ночью. Мы знаем, что между Дитлевом Прамом и Ольбеком неоднократно велись беседы. Он искал Кимми, это нам тоже известно. Кто-то из вас давал ему соответствующее поручение? А если да, то почему?
        - В последние несколько дней мне не раз приходилось слышать имя Финна Ольбека, но я понятия не имею, что это за человек. Если Дитлев с ним беседовал, то вам, вероятно, к нему и нужно обращаться. Всего хорошего, господа!
        Карл просунул ногу, не давая ему закрыть дверь:
        - Извините, еще минутку. С Кимми Лассен, кроме того, возможно, связано также нападение на Лангеланне и в Беллахой. Три убийства, как можно предположить.
        Торстен несколько раз моргнул, но лицо его сохраняло каменное выражение:
        - В этом я вам ничем не могу помочь. По этому поводу вам лучше всего поговорить с Кимми Лассен.
        - Вы, может быть, знаете, где она?
        Торстен покачал головой. Карл на своем веку повидал много странных выражений на лицах, но увиденное сейчас не смог расшифровать.
        - Это точно? - спросил Карл.
        - Совершенно точно. Кимми я не видал с девяносто шестого года.
        - У нас есть ряд доказательств, связывающих ее с этими происшествиями.
        - Об этом я уже слышал от моего адвоката. Ни ему, ни мне ничего не известно об упомянутых вами делах. Я вынужден просить вас удалиться. Мне сегодня очень некогда. Если еще как-нибудь соберетесь сюда зайти, то не забудьте захватить с собой судебное постановление.
        Улыбка Торстена была страшно вызывающей, и Карл настойчиво задал ему еще несколько вопросов. Затем Флорин отошел в сторону, и вперед выступили трое темнокожих мужчин, вероятно дожидавшихся за дверью. Двоим пришельцам пришлось выслушать множество угроз, в которых фигурировали все казни и кары небесные, начиная от прессы и судебного иска. Поэтому, отступив перед превосходящими силами противника, через две минуты они уже сидели в машине.
        Если прежде Карл считал Торстена Флорина слабым звеном, то сейчас был готов пересмотреть свое отношение к нему.

        38

        В день, когда была назначена охота на лису, Торстен Флорин, по обыкновению, пробудился под звуки классической музыки. Рядом послышались легкие быстрые шаги, и перед ним предстала молодая чернокожая женщина с обнаженной грудью, несущая серебряный поднос. Улыбка сияла на ее лице как приклеенная, но Торстен Флорин не обращал внимания на такие пустяки. Ему не нужна была ее привязанность или теплые чувства. Ему нужен был порядок, чтобы привычный ритуал исполнялся с точностью до мелочей. Так было у него заведено вот уже десять лет, и он намерен был сделать все, чтобы так продолжалось и впредь. Некоторым богатым людям это нужно для создания имиджа, но Торстен таким способом скрашивал будничное существование.
        Он взял салфетку, с наслаждением втянул ее запах, пристроил на груди и принял тарелку с четырьмя куриными сердцами, в полном убеждении, что без свежей убоины не проживет и дня.
        Заглотнув первое сердце не разжевывая, он произнес молитву, прося охотничьей удачи. Затем съел три оставшихся и подставил лицо умелым рукам женщины, которая ловко отерла его полотенцем, источающим аромат эфирных масел.
        Затем он жестом отослал из комнаты женщину и ее мужа, который ночью стоял на страже, и насладился зрелищем забрезжившей над лесом полоски рассвета. До начала оставалось часа два. В девять соберутся охотники. На этот раз они не станут искать добычу в рассветных сумерках. С бешеным животным можно иметь дело только при ярком свете дня.
        Торстен представил себе, как бешенство будет бороться в душе зверя с инстинктом выживания. Легко может случиться, что лиса прижмется к земле в ожидании удобной минуты, когда загонщики подступят к ней вплотную. Один укус кому-нибудь в пах - и человек погиб!
        Но Торстен знал своих сомалийцев: ни один из них не подпустит лису так близко. Он больше беспокоился за охотников. Нет, скорее волновался в ожидании, чем беспокоился: ведь большинство приглашенных были опытными людьми, много раз принимавшими участие в его играх, и обожали ходить по краю. Сплошь люди влиятельные, от которых зависят судьбы страны. Эти люди мыслят крупнее и шире, чем способен обычный человек, поэтому они сегодня и собрались здесь. Если бы не Кимми и не этот проклятый полицейский, если бы кто-то не разворошил и не поднял снова дела, которые давно пора похоронить, сегодня был бы совершенно замечательный день.

        В стеклянном зале стоял шум от множества зверья. Сомалийцы вытаскивали из угла клетку с лисой: в глазах ее горело безумие, она то и дело бросалась на решетку и вцеплялась зубами в прутья, как в живого врага. Глядя на эти зубы, Торстен думал о том, сколько там смертельно опасных бактерий, и его пробирал озноб.
        Черт с ней, с полицией, черт с ней, с Кимми, и прочими житейскими пустяками! Перед этим шагом на грань вечности, который обещает схватка с бешеным зверем, все остальное бледнеет.
        - Скоро, хитрый лис, тебе конец, - сказал Торстен, тряхнув решетку.
        Он огляделся - зал представлял собой божественное зрелище. Больше ста клеток с самыми разными животными! Последним поступлением стала клетка для крупных хищников из «Наутилуса». Она стояла на полу, а внутри расхаживала свирепая горбатая гиена, злобно поглядывая вокруг. Ее должны переместить в тот угол, где раньше стояла клетка с лисицей и с прочим редкостным зверьем, предназначенным для охоты. Материал для следующих охот был обеспечен до конца года. Торстен следил за этим.
        Тут он услышал, как в усадьбу въехали машины, и с улыбкой обернулся к дверям.
        Ульрик и Дитлев были точны, как всегда. Еще одна черта, отличающая избранных.

        Через десять минут все трое, собранные и бодрые, с арбалетами в руках, уже были в туннеле с мишенями. Ульрик пребывал в своем самом мазохистском настроении и задрожал от удовольствия, как только разговор зашел о Кимми, потому что никто не знал, где она сейчас. Может быть, он принял сегодня лишнюю дорожку белого порошка. Дитлев, напротив, находился в ясном сознании, взгляд его был живым и острым. Арбалет лежал на руке как влитой, словно ее продолжение.
        - Спасибо. Сегодня я отлично поспал. Что бы ни случилось, кто бы ни явился - хоть Кимми, хоть сто чертей, я готов! - ответил он на вопрос Торстена.
        - Это хорошо, - сказал Торстен.
        В данный момент он не хотел портить настроение товарищам новостями про Карла Мёрка и его копание в прошлом. Это можно отложить до окончания упражнений в стрельбе.
        - Хорошо, что ты ко всему готов. Это кстати.

        39

        Свернув на обочину, они остановились на несколько минут, чтобы спокойно обсудить визит в поместье. Ассад говорил, что нужно вернуться и сообщить о вещах из тайника Кимми: это пошатнет самоуверенность Торстена Флорина. Карл же не сомневался, что разговор об этом ящике нужно отложить до тех пор, когда у них будет на руках ордер на задержание.
        Ассад стал ворчать. Очевидно, терпение было вовсе не таким распространенным качеством в тех пустынных землях, где он провел детские годы, как это принято считать.
        Взглянув на дорогу, Карл увидел две машины, которые приближались со скоростью, несколько превышающей допустимый предел, - внедорожники с тонированными стеклами, из тех, на которые облизываются взрослые мальчики, разглядывая каталоги.
        - Вот черт! - воскликнул он, когда мимо промчалась первая.
        А потом завел мотор и повернул вслед за второй.
        Когда они достигли дороги, ведущей к «Голубиной роще», Карл был уже в двадцати метрах от последней машины.
        - Я уверен, что в первой сидит Дитлев. А ты рассмотрел, кто во второй? - спросил Карл, когда внедорожники въехали на посыпанную гравием аллею в имении Флорина.
        - Нет. Но я записал номера. Сейчас проверю.
        Карл потер щеки. Что, если все трое собрались у Флорина! Если это и вправду они, то когда еще у него появится возможность наблюдать всех троих вместе?
        А что ему это даст, если получится?
        Не прошло и минуты, как Ассад получил из автоинспекции нужные сведения.
        - Первая машина зарегистрирована на имя Тельмы Прам.
        Бинго!
        - А вторая принадлежит фирме «Биржевая аналитика».
        Еще раз бинго!
        - Ну вот, вся компания и собралась! - Карл посмотрел на часы.
        Еще не было и восьми - что эти типы затеяли в такую рань?
        - По-моему, Карл, нам надо бы за ними понаблюдать.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ну, ты же понимаешь - зайти на территорию и посмотреть, что они там делают.
        Карл покачал головой: порой этот парень бывает уж чересчур креативен!
        - Ты же слышал, что сказал Флорин, - начал он объяснять Ассаду, который только кивал и вращал глазами. - Нам нужен судебный ордер, а на основании имеющихся данных его нам не выдадут.
        - Не выдадут. Но чтобы его получить, нам ведь нужно знать больше?
        - Да, конечно. Но мы ничего не получим, если добудем данные путем незаконного проникновения на его территорию. Понимаешь, по закону такие сведения не принимаются во внимание. Мы не имеем права туда залезать.
        - А вдруг это они убили Ольбека, чтобы замести следы!
        - Какие следы? Закон не запрещает нанимать детектива и следить за кем-то.
        - Ну а если вдруг Ольбек отыскал Кимми и они там держат ее в плену? Такая возможность ведь не исключается, как ты любишь говорить? Теперь Ольбека больше нет, и только они это знают, если они ее поймали. Она - самый важный свидетель!
        По лицу помощника Карл видел, что тот припас еще более тревожные предположения. И не ошибся.
        - А что, если они прямо сейчас ее убивают? Мы обязаны войти! - горячился Ассад.
        Карл только тяжело вздохнул. С одной стороны, Ассад прав, но с другой - совсем наоборот.
        Оставив машину возле платформы «Голубиная роща» на дороге Ню Марумвей, Карл и Ассад пешком шли по лесным тропинкам, пока не достигли противопожарной просеки. Отсюда открывался вид на болото и лесной участок Торстена Флорина. Лес был густой и пышный. На дальнем краю обозримого пространства виднелись на холме ворота усадьбы, и туда им никак нельзя было идти: там все утыкано камерами наблюдения.
        Интереснее был двор усадьбы, на котором стояли сейчас два огромных внедорожника и откуда хорошо просматривались окрестности.
        - По-моему, на просеке всюду торчат камеры наблюдения, - сказал Ассад. - Чтобы попасть туда, надо идти в эту сторону.
        Он указал на болотистый участок, где ограда так глубоко провалилась в трясину, что торчали только верхушки столбов. Лишь здесь можно было перебраться незамеченными.
        Не слишком вдохновляющая перспектива!
        По другую сторону ограды им пришлось, как были, в насквозь мокрой и грязной одежде, залечь на землю и смотреть во все глаза. Трое приятелей появились во дворе, следом вышли несколько худощавых темнокожих людей, которые несли какие-то предметы, похожие на луки, или что-то в этом роде. Голоса приятелей доносились до лесной полосы, в которой прятались Карл и Ассад, но еле слышно - отчасти из-за расстояния, отчасти из-за легкого зябкого ветерка, который относил звуки в сторону.
        Затем хозяин и гости скрылись в главном здании, а их черные спутники удалились в сторону маленьких красных домишек.
        Десять минут спустя опять появились черные люди и зашли в большой стеклянный ангар. Через несколько минут они показались оттуда, неся клетку, и погрузили ее на пикап. Затем уселись в машину, некоторые забрались в кузов с клеткой, и машина уехала в лес.
        - Сейчас или никогда, - сказал Карл и побежал, потянув за собой слабо протестующего Ассада, по лесной полосе прямиком к маленьким домикам.
        Слышно было, что в домах есть люди: оттуда доносились невнятные разговоры на незнакомом языке, плач младенцев и звонкие голоса подросших детей. Тут жила целая небольшая община.
        Проходя крадучись мимо первого домика, они мимоходом посмотрели на табличку с целым списком экзотических имен.
        - И там то же самое, - шепнул Ассад, показывая на табличку на следующем доме. - Как думаешь: он тут держит настоящих рабов?
        Рабов Торстен, конечно, не может держать, но общая картина вызывала в памяти какую-нибудь латифундию в южных штатах Америки до Гражданской войны: господский дом, а вокруг скопление хижин, где ютятся чернокожие рабы.
        Неподалеку послышался лай.
        - А вдруг его имение охраняется собаками? - прошептал Ассад так озабоченно, как будто они уже его услышали.
        Карл взглянул на своего товарища с выражением, которое говорило: «Ничего страшного». Уж чему-чему, а этому его научил опыт, приобретенный на полях Вендсюсселя: при встрече с собаками, если только это не свора из десяти злобных бойцовых псов, человек всегда выйдет победителем. Как правило, достаточно одного хорошего пинка, чтобы расставить все по местам. Вот только плохо, что шума от них много!
        Они бегом преодолели открытый участок перед усадьбой и увидели, что со двора можно обойти дом с другой стороны.
        Через двадцать секунд они уже стояли перед дворцовыми окнами, уткнувшись носом в стекло. Но внутри ничего не происходило. Помещение напоминало классический офис с обстановкой из красного дерева. Все стены были сплошь увешаны охотничьими трофеями, и ничего такого, что давало бы что-то новое.
        Если поблизости имеется что-то странное, это нужно как можно скорее обнаружить.
        - Вон это там, ты видел? - прошептал Ассад, обернувшись и указывая на какой-то цилиндрический переход длиной метров сорок, тянущийся от большого стеклянного ангара прямо в лес.
        «Что бы это, черт возьми, могло быть?» - подумал Карл.
        - Пошли! - сказал он. - Надо проверить.

        Выражение на лице Ассада, очутившегося в ангаре, стоило бы увековечить! Карл почувствовал то же самое. Если «Наутилус» мог бы шокировать защитников животных, то здесь все выглядело в десять раз страшнее. Всюду клетки, десятки и сотни клеток с запуганным зверьем. На стенах сушатся окровавленные ободранные шкуры всех мастей и размеров. Тут можно было найти все - от хомяков до телят. Рядом заходились в лае бойцовые собаки. Должно быть, те самые, которых они недавно слышали. Какие-то жуткие крупные гады и зверюшки, похожие на норок. Домашние животные и дикие, экзотические - все вперемешку.
        Но это был отнюдь не Ноев ковчег. Совершенно наоборот - можно догадаться, что отсюда ни одна тварь живой не выйдет.
        Карл узнал клетку из «Наутилуса»: она стояла посреди зала и в ней сидела рычащая гиена. В углу кричала большая обезьяна, рядом хрюкал бородавочник и блеяли овцы.
        - Как думаешь: может где-то здесь быть Кимми? - спросил Ассад и шагнул в глубь зала.
        Карл скользнул взглядом по клеткам. Для человека они большей частью были слишком малы.
        - А это тут зачем? - спросил Ассад, указывая на ряд гудящих морозильных камер в боковом проходе.
        Он подошел к первому и открыл крышку.
        - Фу ты, какая мерзость! - воскликнул он, содрогнувшись от отвращения.
        Карл тоже заглянул внутрь: оттуда на него таращились выпученными глазами сложенные штабелем ободранные звериные туши.
        - В этих то же самое, - сообщил Ассад, подняв и снова захлопнув еще несколько крышек.
        - Наверное, в основном все это идет на корм, - сказал Карл, посмотрев на гиену.
        Здесь любая органика за считаные минуты исчезнет в голодных пастях. Страшная мысль, аж мороз по коже.
        За пять минут они убедились, что и в остальных клетках нет людей.
        - Посмотри, Карл! - позвал Ассад, показывая на трубу, которую они видели снаружи. - Это же тир.
        Он не ошибся. Если бы в управлении полиции имелась такая штука, там с утра до вечера не было бы отбоя от желающих пострелять. Все оборудовано по последнему слову техники, с воздуходувами и черт-те какими наворотами.
        - По-моему, лучше туда не ходить, - сказал Карл, когда Ассад двинулся по трубе к мишеням. - Если кто-то войдет, будет некуда спрятаться.
        Но Ассад его уже не слышал. Он обнаружил ряд больших мишеней.
        - Карл, что это тут такое? - громко спросил он, разглядывая одну из них.
        Карл оглянулся: все было спокойно, и он направился к Ассаду.
        - Это что, стрела, что ли? - Его напарник указал на металлический прут, конец которого торчал из центра мишени.
        - Да. Это называется болт. Такие используются для арбалетов.
        - Как ты сказал? - Ассад не понял. - Для чего? Браслетов?
        - Арбалет - это лук, который натягивается при помощи особого устройства. - Карл вздохнул. - Поэтому стрела летит с огромной силой.
        - Это я вижу. И бьет в цель очень точно!
        - Да, очень точно.
        А обернувшись, они увидели, что попались в ловушку.
        На другом конце тоннеля стоял, расставив ноги, Торстен Флорин, за ним - Ульрик Дюббёль-Йенсен и Дитлев Прам. Последний с заряженным арбалетом в руках, нацеленным в их сторону.
        «Врешь, не на таковских напали!» - подумал Карл и крикнул:
        - За мишень, Ассад! Быстро!
        Одним движением он выхватил из кобуры на плече пистолет и направил на стоящую перед ним троицу.
        Дитлев Прам выпустил стрелу.
        Карл успел услышать, как Ассад бросился на пол за мишенями; в тот же миг стрела вонзилась Карлу в правое плечо, и он выронил пистолет.
        Как ни странно, он даже не почувствовал боли. Стрела пронзила плечо насквозь и, отшвырнув назад, пригвоздила Карла к мишени; из раны наружу торчало только оперение.
        - Что же это вы, господа, ставите нас в такое положение? - произнес Флорин. - И что прикажете теперь с вами делать?
        Карл попытался успокоить бешено колотящееся сердце. Стрелу вытащили и побрызгали на рану какой-то жидкостью, от которой он едва не потерял сознание, но кровотечение уменьшилось.
        Положение было аховое. На лицах противников читалась отчаянная решимость.
        Ассад громко ругался, но их обоих вытащили на середину помещения и усадили на цементный пол, прислонив к одной из клеток.
        - Вы хоть понимаете, что за это бывает, когда так ведут себя с полицейскими, находящимися при исполнении служебных обязанностей? - кричал Ассад.
        Карл украдкой толкнул его ботинком, и тот на некоторое время притих.
        - Все очень просто, - сказал Карл, чувствуя, что каждое слово отзывается резкой болью во всем теле. - Вы нас сейчас же отпускаете. И тогда поговорим, как быть дальше. Вы ничего не выиграете, если будете нас держать в плену, и угрозы вам не помогут.
        - Послушайте! - заговорил Дитлев Прам, все еще держащий арбалет на изготовку. - Мы ведь не дураки. Мы знаем, что вы подозреваете нас в убийствах. Вы упомянули целый ряд эпизодов. Вы встречались с нашим адвокатом. Вы дознались о том, что Финн Ольбек был связан со мной. Вы решили, что знаете про нас все и что из этого вдруг появится так называемая истинная правда. - Он придвинулся вплотную к Карлу, касаясь сапогами его подошв. - Но эта правда затрагивает не одних нас. Если вам удастся убедить слишком многих в том, во что верите сами, из-за этого тысячи людей лишатся средств к существованию. Все не так просто, Карл Мёрк, как ты думаешь.
        Он обвел рукой помещение:
        - Громадные состояния окажутся под арестом. Этого не хотим ни мы, ни другие. Поэтому я говорю, как и Торстен: как нам с вами быть?
        - Надо сделать все чисто, - сказал дрожащим голосом самый крупный из них, Ульрик Дюббёль, глядя расширенными зрачками.
        Ясно было, что он имеет в виду. Но Торстен Флорин, как заметил Карл, не торопился с решением. Он медлил, соображая, как лучше.
        - Что скажете, если мы вас отпустим и вы оба получите по миллиону? Без последствий. Вы просто закрываете дело и получаете деньги. Как вам это?
        Разумеется, надо было соглашаться. А что еще оставалось? Что будет в противном случае, не хотелось даже думать.
        Карл взглянул на Ассада - тот только кивнул. Умница!
        - Ну а ты, Карл Мёрк? Ты тоже такой покладистый, как этот твой Мустафа? - продолжал Флорин.
        Карл твердо взглянул ему в глаза. И тоже кивнул.
        - И все же я чувствую, что этого недостаточно. Положим, мы удвоим сумму. По два миллиона каждому из вас за молчание. И чтобы все тихо. Договорились? - спросил Торстен Флорин.
        Оба пленника закивали.
        - Но сначала я хочу прояснить один вопрос. Отвечайте честно. Я сразу увижу, если солжете, и тогда договор не состоится. Понятно? Почему вы сегодня утром упомянули о какой-то супружеской паре на Лангеланне? Почему Коре Бруно - мне понятно, но откуда вдруг эта пара? Какое это имеет к нам отношение?
        - Один сотрудник нашего управления потратил несколько лет, изучая подобные дела, - ответил Карл. - И отыскал дело об исчезновении этой пары.
        - Но к нам это не имеет никакого отношения! - отрезал Флорин.
        - Ты хотел получить честный ответ. Тип нападения, место, способ, точное время - все сходится на вас.
        - Отвечай! - заорал Дитлев Прам, ударив Карла в раненое плечо прикладом арбалета.
        Карл не успел даже вскрикнуть, горло сразу стиснуло от невыносимой боли. Затем Прам ударил еще раз. И еще.
        - Отвечай на вопрос! Почему нападение на супружескую пару на Лангеланне вы связываете именно с нами? - орал Прам.
        Он уже приготовился ударить посильнее, но тут вмешался Ассад:
        - У Кимми хранилась одна сережка! Пара к той, что осталась на пляже. Она держала ее в коробке, и там лежали еще другие вещи от других людей, на которых вы нападали. Вы же и сами знаете.
        Если бы у Карла остались хоть какие-то силы, он самым недвусмысленным образом велел бы Ассаду придержать язык.
        Но теперь было поздно.
        Оба тут же поняли это по выражению лица Торстена Флорина. Случилось то, чего так боялись эти трое. Против них появились улики. Настоящие улики.
        - Полагаю, что и другие в полицейском управлении знают про эту коробку. Где она сейчас?
        Карл ничего не ответил, а только молча огляделся.
        От места, где они сидели, до выхода было метров десять. Оттуда до опушки леса еще по меньшей мере пятьдесят. Затем с километр через лес. А там уже начиналась громада грибсковского леса. Лучшего места, чтобы спрятаться, невозможно придумать. Беда только, что до него далеко, а рядом, как назло, ничего, абсолютно ничего, пригодного в качестве оружия. Над головой - трое мужчин с арбалетами. Ну что тут можно поделать?
        Решительно ничего.
        - Надо сделать это здесь и сейчас, и сделать чисто, - прогнусавил Ульрик Дюббёль. - Сколько раз можно повторять! Этим двоим нельзя верить. Они не похожи на других, которым мы давали деньги.
        При этих словах Прам и Флорин медленно повернулись и выразительно посмотрели на своего приятеля.
        «А вот это говорить не стоило», - было написано на их лицах.

        Пока троица совещалась, Карл и Ассад переглянулись.
        Ассад молча попросил прощения, и Карл его простил. Какое значение имела случайная оплошность, если в эту самую минуту трое закоренелых злодеев обсуждают, каким способом их обоих убить?
        - Значит, так и сделаем. Но времени у нас мало. Остальные будут здесь через пять минут, - сказал Флорин.
        Без лишних слов Ульрик Дюббёль-Йенсен и Дитлев Прам накинулись на Карла, а Торстен Флорин с арбалетом прикрывал их с расстояния нескольких метров. Все было сделано так ловко, что Карл не успел даже пальцем шевельнуть.
        Они заклеили ему рот широким скотчем, им же связали руки за спиной. Затем запрокинули ему голову и налепили клейкую ленту на глаза. Он немного извернулся, и лента закрепила его веки в приоткрытом положении. Сквозь крошечную щелку Карл наблюдал, как яростно сопротивлялся Ассад, отбиваясь руками и ногами; ему даже удалось с шумом повалить одного из противников, то есть Ульрика: получив ребром ладони по шее, он был на время полностью выведен из строя. Отшвырнув арбалет, Флорин поспешил на помощь Дитлеву. А пока они вдвоем пытались сладить с Ассадом, Карл поднялся и бросился бежать на свет в дверном проеме.
        Раненый и связанный, он сейчас ничем не мог помочь сражавшемуся другу. Сперва нужно было убежать.
        Громкие голоса за спиной твердили, что он все равно далеко не уйдет, работники его поймают и приведут назад, чтобы он вместе с Ассадом отправился в клетку к гиене.
        - Готовься к встрече! - крикнули ему вслед.
        «Психи ненормальные!» - мельком отметил Карл, едва видевший дорогу через узкую щелочку.
        Раздался шум машин, подъезжающих к воротам. Их было много.
        Если в машинах сидят люди, похожие на тех троих, живым ему отсюда не уйти.

        40

        Как только поезд тронулся, под ритмичный стук колес в голове у Кимми зазвучали голоса. Они не кричали, не требовали, но были настойчивы. Она давно к этому привыкла.
        Поезд был современного вида, плавных обтекаемых линий, совсем не похожий на красную электричку на Грибсков, на которой она когда-то много лет назад ехала сюда с Бьярне. Да, многое изменилось.
        А тогда было весело: они пили, нюхали дурь и развлекались всю дорогу, а потом Торстен с гордым видом повел их показывать свое новое приобретение: лес, болото, озеро и пашни. Идеальное место для охотника, осталось лишь позаботиться, чтобы подстреленная дичь не убегала в государственный лес. А так лучше и пожелать нельзя.
        Они с Бьярне потешались: что может быть смешнее взрослого человека, который с серьезным видом топает по лесу в зеленых резиновых сапогах с завязками! Но Торстен этого не замечал. Это был его лес, и он был хозяином всей дичи, какая только стоит того, чтобы на нее охотиться в датском лесу.
        За несколько часов они настреляли косуль и фазанов, а напоследок подстрелили еще и енота, которого сама Кимми достала через «Наутилус». Торстен очень оценил этот жест. Затем они в согласии с принятым ритуалом посмотрели в домашнем кинозале «Заводной апельсин». Под конец они еще выпили и употребили кокаина, отчего их совсем развезло и сил на поиски новых жертв не осталось.
        Тогда она побывала здесь в первый и последний раз, а помнила все так, словно это было вчера. Об этом позаботились ее голоса.
        - Сегодня они все трое тут соберутся. Слышишь, Кимми? Сегодня твой шанс, не упусти его! - непрестанно дудели они ей в уши.
        Внимательно оглядев своих попутчиков, она сунула руку в кожаную сумку и ощупала содержимое: граната, пистолет, глушитель, маленький рюкзачок и любимый сверточек были на месте. В кожаной сумке лежало все, что ей могло понадобиться.

        Сойдя на платформе «Голубиная роща», Кимми переждала, пока не разошлись прочие пассажиры - за одними приехали машины, другие отправились на велосипедах, оставленных возле станционного козырька.
        Один водитель спросил, не надо ли ее подвезти. Она только молча улыбнулась. Иногда улыбка может пригодиться.
        Когда платформа и дорога вновь опустели, Кимми соскочила на щебенку и пошла дальше вдоль полотна, пока не нашла на опушке место, где можно оставить сумку.
        Тогда она переложила вещи в рюкзачок, перекинула его за плечи, заправила штанины ковбойских брюк в высокие ботинки, а большую сумку спрятала под кустом.
        - Не бойся, деточка, мама вернется за тобой, - пообещала она сквозь гомон голосов, которые уговаривали ее поторопиться.
        По общественному лесу передвигаться было легко. Через несколько метров Кимми свернула с дороги, миновала какое-то маленькое предприятие и очутилась на тропинках, которые должны были вывести ее на зады Торстенова имения.
        Голоса подгоняли ее, но она знала, что торопиться незачем. Подняв взгляд, она посмотрела вверх, где на ветвях еще виднелись последние остатки пестрого убора, втянула носом воздух, чтобы ощутить силу и все оттенки осенних ароматов.
        Годы минули с тех пор, как она в последний раз делала это. Многие годы.
        Подойдя к просеке, Кимми обнаружила, что та стала шире. Кимми прилегла на опушке и принялась разглядывать изгородь, которая отделяла частный лес Торстена от общественного. За долгие годы на улицах Копенгагена она усвоила, что камеры наблюдения занимают немного места и их не сразу разглядишь. Не торопясь, Кимми внимательно присмотрелась к деревьям и к изгороди и обнаружила искомое. На ближайшем отрезке размещалось четыре камеры: две стационарные и две вращающиеся, с обзором на сто восемьдесят градусов. Одна из стационарных камер наблюдения была направлена прямо на нее.
        Кимми отползла в кусты и стала обдумывать ситуацию.
        Ширина просеки составляла примерно девять-десять метров. Трава аккуратно скошена до двадцати сантиметров высоты, так что получалась ровная открытая поверхность - во все стороны одно и то же. Оставалась только одна возможность незаметно перебраться через просеку, но не по траве - по деревьям, с ветки на ветку.
        На этой стороне просеки рос дуб, заметно выше бука напротив, и его мощные суковатые ветви длиной пять-шесть метров вытянулись над просекой в нужном направлении. У бука ветки были поменьше и потоньше. Прыгать с дуба придется метра на два вниз, одновременно метя вперед, чтобы опуститься на бук поближе к стволу, иначе ветки не выдержат ее веса.
        Кимми не слишком умела лазить по деревьям. Родная мать запрещала ей это делать, чтобы не портить одежду, а когда матери рядом не стало, у нее уже прошла охота.
        Большой дуб был красивым деревом - с развесистыми ветвями, сучьями и шершавой корой. Залезть на него оказалось нетрудно, даже приятно.
        - Ты тоже когда-нибудь это попробуешь, Милле, - тихо сказала Кимми.
        Только очутившись наверху, она усомнилась. Отсюда ее задача выглядела гораздо сложнее, чем с земли. Если она сорвется, это будет конец, она переломает себе руки и ноги, к тому же все это попадет на мониторы и ее поймают. Она окажется у них в руках, и тогда уже они смогут свершить над ней свое возмездие. Уж она-то их знает.
        Однако делать нечего, другого пути нет. Она посидела еще немного, стараясь рассчитать силу толчка. Затем осторожно поднялась и выпрямилась, держась за ветви у себя за спиной.
        Уже очутившись в воздухе, Кимми поняла, что оттолкнулась слишком сильно - ствол бука рванулся ей навстречу, и стало ясно, что сейчас она в него врежется. Пытаясь уклониться от встречи со стволом, она сломала палец, но не обратила внимания на боль: главное, что все остальное удалось сохранить в целости. Повиснув на дереве, она глянула вниз: в нижней части ствола у бука было гораздо меньше веток, чем у дуба.
        Карабкаясь по веткам, Кимми спустилась до самой нижней; до земли оставалось еще метра три или четыре. Она легла на ветку, повисла на ней, не думая о сломанном пальце. Перебирая руками, подобралась ближе к стволу, обхватила его одной рукой, отпустила другую и съехала вниз, до крови ободрав предплечья и шею.
        Взглянув на нелепо выставленный палец, Кимми одним рывком поставила его на место. По телу разлилась волна боли, но Кимми не проронила ни звука. Если бы это понадобилось, она могла бы и вовсе им пожертвовать.
        Затем она вытерла кровь на шее и скрылась в тени деревьев. Теперь она находилась с нужной стороны просеки.
        Лес тут был смешанный, это она помнила еще по прошлому разу: группы елок, полянки с недавно высаженными лиственными породами и большие участки, заросшие березой, терном, буками, отдельными дубами.
        Под покровом леса сильно пахло прелым листом. После пятнадцати лет на асфальте такое чувствуется особенно остро.
        Голоса понукали ее пуститься бежать со всех ног и поскорее покончить с задуманным. Теперь ведь она сама определяет условия схватки. Но Кимми их не послушала: она знала, что у нее есть время в запасе. Когда Торстен, Ульрик и Дитлев принимаются за свои кровавые игры, они не остановятся, пока не натешатся досыта. А это будет не скоро.
        - Я пойду по опушке вдоль просеки, - сказала она громко, чтобы заставить голоса подчиниться. - Этот путь длиннее, но в конце концов мы выйдем к усадьбе.
        Таким образом она и увидела темнокожих людей, стоящих в ожидании лицом к лесу, потом клетку с беснующейся лисой. Поверх штанин у мужчин были специальные щитки, закрывавшие ноги по всей длине.
        Кимми отступила поглубже в лес, выжидая, как будут развертываться дальнейшие события.
        Вот раздались первые крики, а через пять минут и первые выстрелы.
        Она очутилась на территории охоты.

        41

        Он бежал, откинув голову, но вместо земли под ногами с трудом различал лишь мелькание сухой листвы и предательских веток. Поначалу где-то сзади еще слышались яростные выкрики Ассада, потом вокруг стало тихо.
        Карл умерил шаг, подергал склеенные за спиной руки, надеясь их освободить. От тяжелого дыхания в носу все пересохло, шея затекла, но только так он хоть что-то мог перед собой видеть.
        Надо было как-то избавиться от ленты на глазах. Это в первую очередь. Еще немного, и они набегут со всех сторон - охотники из усадьбы, загонщики. Карл обернулся назад всем туловищем, но сквозь узкую щелку увидел только деревья и больше ничего. Еще через несколько шагов он наткнулся лицом на низко растущую ветку и упал навзничь.
        - Ох черт! - застонал он.
        Чертово невезение!
        С трудом поднявшись, Карл отыскал на уровне лица обломанную ветку. Затем вплотную придвинулся к стволу, зацепил за торчащий сучок ленту скотча, рядом с ноздрей, и плавным медленным движением начал приседать. Клейкая лента натянулась на затылке, но не сдвинулась: она приклеилась к векам слишком крепко.
        Карл потянул еще раз, стараясь держать глаза закрытыми, но веки снова потянулись за лентой, так что глаза закатились под лоб.
        - Черт, черт, черт! - выругался он и начал вертеть головой из стороны в сторону; ветка каждый раз царапала ему веко.
        Тут он услышал, как закричали загонщики. Они оказались ближе, чем он надеялся. Возможно, всего в нескольких сотнях метров отсюда, но в лесу было сложно определить расстояние. Тогда он поднял голову, снял повязку с зацепки и обнаружил, что усилия все же не пропали даром: теперь он хотя бы одним глазом более или менее что-то видел.
        Впереди была густая чаща. Свет проникал в нее неровно, сориентироваться Карл не мог. Одно это уже открывало для дальнейшей жизни и карьеры Карла Мёрка самые невеселые перспективы.

        Первые выстрелы раздались, когда Карл миновал ближайшую поляну. Загонщики были уже так близко, что Карлу ничего не оставалось, как броситься плашмя на землю. Насколько он это себе представлял, просека находилась впереди, недалеко от него, а за ней начинались тропинки, ведущие в глубь государственного леса. До того места, где он оставил свою машину, по прямой было всего семьсот-восемьсот метров, но какой ему от этого толк, если неизвестно, в какой это стороне?
        Он увидел, как в небо с шумом поднялись птицы, в кустах раздавались еще какие-то звуки. Животные обратились в бегство.
        «Если они с собаками, то найдут меня в два счета», - подумал Карл, и тут его взгляд упал на кучу листьев, которые ветер нанес в щель между двумя стволами.
        Когда из чащи выскочили две косули, он от неожиданности вздрогнул и, инстинктивно перекатившись к куче листьев, принялся зарываться в нее, извиваясь всем телом.
        «Теперь дыши ровно и как можно медленнее», - сказал он себе, очутившись в глубине пахнущей перегноем кучи. Только бы, черт побери, Торстен Флорин не снабдил своих загонщиков мобильными телефонами и не смог приказать им искать беглого полицейского, которого ни в коем случае нельзя упускать. О боже, только бы у них не было телефонов! Но может ли такое быть? Да разве такой человек, как Торстен Флорин, не догадается заранее принять соответствующие меры? Нет, это невозможно! Разумеется, загонщикам известно, кто он такой.
        Лежа под кучей листьев, Карл почувствовал, что рана снова открылась и рубашка стала клейкой от крови. Если загонщики с собаками, те его сразу учуют. А если он пролежит тут долго, то просто истечет кровью.
        Как же он, прости господи, может теперь помочь Ассаду? Если он против всякого вероятия все-таки выживет, а Ассад погибнет, то как он после этого сможет смотреть людям в глаза? Нет, этого Карл просто не мог допустить. Он уже потерял одного товарища. Можно даже сказать, подвел. Больше такое ни в коем случае не должно повториться. Он готов был сесть в тюрьму, расстаться с жизнью, попасть в ад, что угодно, только не это!
        Издалека слышались неуклонно приближающиеся шаги загонщиков. Они хохотали, кричали и четко знали, что от них требуется.
        Где-то неподалеку мчался сквозь кусты какой-то зверь: Карл слышал тонкое повизгивание и хруст ветвей. Вдруг эти звуки стихли, и Карл понял: зверь остановился и смотрит на него.
        Он сдул с глаз налипшие листья и встретился взглядом с лисой - она стояла перед ним, наклонив голову. Глаза у нее были налиты кровью, с морды капала пена. Она дышала с натугой и дрожала всем телом, как тяжелобольная.
        Заметив взгляд из-под листвы, лиса зашипела. Карл затаил дыхание; лиса оскалилась, зарычала и стала подползать, не поднимая головы.
        Но внезапно животное застыло на месте. Подняв морду, лиса обернулась, словно почуяла опасность, потом снова повернулась к Карлу. И вдруг, словно приняв решение, подползла, прижимаясь к земле, легла у него в ногах и, брызгая пеной, принялась носом зарываться в листву.
        И вот лиса затаилась под листьями, точно как и Карл. Она тяжело и быстро дышала.
        Тем временем неподалеку, в просвете между деревьями, показалась стайка куропаток. Вот они взлетели, вспугнутые загонщиками, раздались ружейные выстрелы. При каждом выстреле Карл чувствовал, как по телу пробегает дрожь, а ногами ощущал, как колотит лисицу.
        Он увидел собак, прибежавших собирать застреленных куропаток, а затем и силуэты охотников на фоне облетевшего подлеска.
        Их было человек девять-десять: у всех сапоги на шнуровке, брюки-гольф или бриджи. Когда они приблизились, он многих узнал в лицо - это были представители самых верхов общества.
        «Показаться?» - подумал Карл, но тут же отказался от этой идеи, увидев хозяина имения и обоих его приятелей, которые шли за ним по пятам, держа на изготовку арбалеты. Стоит кому-то из троих его заметить - стрелять будут без предупреждения. Потом скажут, что это вышло случайно. Остальные гости будут знать правду, но не выдадут: уж слишком крепко спаяна эта компания. Клейкую ленту с него потом снимут и представят все как несчастный случай.
        Карл задышал так же прерывисто, как лисица. Что будет с Ассадом? С ним самим?
        Они остановились в нескольких метрах от кучи листьев. Собаки зарычали, лисица в ногах у Карла задышала так, что это стало слышно. И вдруг она выскочила, с ходу бросилась на охотника, который оказался впереди других, и вцепилась зубами ему в пах изо всех сил, какие только были у такого некрупного зверя. Человек дико закричал, в крике его слышались страх смерти и мольба о помощи. Собаки стали бросаться на лису, но та свирепо оскалилась на них, затем, расставив лапы, помочилась и кинулась наутек. Дитлев Прам прицелился и приготовился стрелять.
        Карл не услышал, как просвистела в воздухе стрела; лишь взвыла вдалеке лисица да залаяли собаки.
        Собаки понюхали место, которое пометила лисица, одна из них сунулась носом туда, где животное перед этим пряталось. Карла они не учуяли - лисица перебила прочие запахи.
        «Господи, благослови этого зверя!» - подумал Карл, глядя, как собаки возвращаются к своим хозяевам и как в нескольких метрах от него на земле кричит и корчится в судорогах укушенный молодой человек. Остальные охотники склонились над ним, пытаясь что-то сделать с раной. Разорвав носовые платки, они перевязали пострадавшего и понесли на руках.
        Вернулся Дитлев - с окровавленным ножом в одной руке и лисьим хвостом в другой.
        - Отличный выстрел! - приветствовал его Торстен, затем обратился к остальным охотникам, стоявшим у него за спиной: - Вот так закончилась наша охота, друзья. Мне очень жаль. Вы ведь позаботитесь о том, чтобы немедленно доставить Саксенхольта в больницу? Я позову загонщиков, они его отнесут. Скажите, чтобы ему ввели вакцину против бешенства. На всякий случай, конечно. И проследите, чтобы всю дорогу кто-нибудь зажимал ему артерию, иначе мы его потеряем.
        Он крикнул что-то, обернувшись в другую сторону, и из леса вышли черные загонщики. Четверых он отправил с охотниками, а другим четверым велел остаться. У двоих из них были при себе охотничьи ружья - такие же, как у самого Флорина.
        Когда стонущего раненого унесли, трое товарищей по частной школе и четверо чернокожих работников собрались в кружок.
        - У нас мало времени, слышите? - сказал Флорин. - Этот полицейский всего на несколько лет старше нас. Не стоит его недооценивать.
        - Что будем с ним делать, когда увидим?
        - Представьте, что перед вами еще одна бешеная лиса.

        Растянувшись цепочкой, семеро мужчин отправились на поиски в другой конец леса. Карл прислушивался к их шагам, пока они окончательно не затихли вдали. Значит, дорога в усадьбу сейчас свободна - до тех пор, пока остальные черные работники не вернутся, чтобы довести дело до конца.
        «А теперь надо бежать», - подумал он, поднимаясь на ноги, и снова запрокинул голову, чтобы как-то различать дорогу в густых зарослях, насколько позволял приоткрытый глаз.
        «Может быть, в ангаре найдется нож. Может, я сумею перерезать путы. Может, Ассад еще жив. Еще жив…» - мелькало в голове, пока Карл, обливаясь кровью из раны на плече, продирался сквозь заросли.
        Ему было холодно, руки за спиной тряслись. Неужели он потерял столько крови, что ничего не сможет сделать?
        Неподалеку загудели моторы внедорожников, машины начали трогаться с места. Значит, уже недалеко.
        Едва он успел это подумать, как мимо самого уха просвистела стрела и с такой силой впилась в ствол дерева у него перед глазами, что вытащить ее оттуда не смог бы никто. Лицо обдуло ветерком от выстрела.
        Он обернулся всем туловищем, но ничего не увидел. Где они? Затем последовал еще один выстрел, разодравший кору рядом с ним.
        Крики загонщиков внезапно стали громче. «Беги, беги! - внушал внутренний голос. - Смотри не упади! Скорей за куст, снова за куст, только не будь мишенью. Где бы спрятаться? Спрятаться где?»
        Карл понимал, что его вот-вот схватят. И смерть будет нелегкой, ведь мерзавцы получают от этого удовольствие!
        Сердце в груди билось так сильно, что это было отчетливо слышно.
        Карл перепрыгнул через какой-то ручей, ботинки глубоко увязли в иле. Подошвы стали тяжелыми, как свинец, ноги подламывались.
        Бежать, бежать!
        В стороне он как будто заметил полянку - вероятно, ту самую, через которую они с Ассадом проходили на пути сюда, поскольку ручей остался позади. Значит, надо направо. Вверх и направо, теперь уже точно недалеко.
        Снова выстрел - и снова мимо. И тут вдруг Карл понял, что стоит во дворе усадьбы - совершенно один, с бешено колотящимся сердцем, в десяти метрах от раскрытых ворот стеклянного павильона.
        Он был на полдороге к воротам, когда следующая стрела вонзилась рядом с ним в землю. Но это не был случайный промах: его нарочно подгоняли таким образом, заставляя бежать.
        Тут все защитные механизмы выключились, как по команде. Карл остановился на бегу, постоял секунду, опустив глаза и ожидая, что сейчас они на него набросятся. Этот нарядный, мощенный брусчаткой двор станет местом его смерти.
        Глубоко вздохнув, он медленно обернулся. Позади стояли три приятеля с четырьмя загонщиками, а за ними собралась кучка чернокожих ребятишек, с любопытством таращившихся на беглеца.
        - Все в порядке, можете идти, - приказал Флорин, и его чернокожие помощники удалились, уводя детей.
        На дворе остались только Карл и эти трое. На потных лицах красовались насмешливые ухмылки, на арбалете Дитлева болтался лисий хвост.
        Охота закончилась.

        42

        Толкая пленника перед собой, они направились в зверинец. Карл смотрел под ноги: зал был ярко освещен, а он не хотел увидеть останки Ассада. Не желал становиться свидетелем того, что могут сделать с человеческим телом мощные челюсти гиены.
        Он вообще ничего не хотел видеть. Пусть делают с ним что угодно. Но глядеть на это он не согласен.
        Кто-то из них разразился утробным хохотом, приятели подхватили. Карлу эти звуки показались настолько отвратительными, что он невольно зажмурился, насколько позволял скотч.
        Как можно смеяться над мучениями и смертью человека? Что их сделало больными на всю голову?
        И тут он услышал другой голос, изрыгавший арабские ругательства. Не сказать, чтобы сами по себе эти гортанные звуки были особо приятны, но Карлу они усладили слух, будто ангельское пение, и наполнили такой радостью, что он даже забыл весь ужас своего положения.
        Ассад жив!
        Карл поднял голову, но не сразу увидел, откуда доносится голос, различил только прутья из нержавеющей стали и глядевшую исподлобья гиену позади них. Тогда он запрокинул голову и увидел под потолком клетки Ассада: с безумными глазами и исполосованными до крови руками, он висел там, как обезьяна, цепляясь за решетку.
        Только тут Карл заметил, что гиена охромела: похоже, у нее была перебита задняя нога, так что животное едва могло передвигаться и повизгивало при каждом шажке. Заметив это, трое перестали смеяться.
        - Свиньи поганые! - раздался сверху непочтительный возглас Ассада.
        Карл хотел улыбнуться под лентой, заклеившей рот: даже находясь на волосок от смерти, этот человек не сдавался!
        - Когда-нибудь ты все равно оттуда свалишься. И на этот раз зверь будет знать, что ты за птица, - прошипел Флорин.
        При виде того, что сотворил Ассад с одним из лучших экземпляров его зоосада, глаза у него засверкали ненавистью. Конечно, Ассад не может вечно висеть под потолком.
        - Не знаю, не знаю, - раздался голос Дитлева Прама. - Этот орангутан кажется мне довольно бесстрашным. Если он рухнет сверху на зверя всей тяжестью, тому несдобровать.
        - Ну так и к черту этого зверя, раз он все равно ни на что не годен! - бросил в ответ Флорин.
        - Так что же мы будем делать с этими двумя? - тихим голосом поинтересовался Ульрик. Вид у него был пришибленный: надо думать, заканчивалось действие кокаина, и он чувствовал себя уязвимым.
        Карл повернулся к нему. Если бы он мог говорить, то посоветовал бы отпустить их с Ассадом. Убивать их бессмысленно, бесполезно и опасно, ведь если завтра они не появятся на службе, Роза поднимет по тревоге все отделы. Здесь произведут обыск и что-нибудь наверняка найдут. Так что лучше им отпустить пленников и сматываться куда подальше, хоть на другой конец света, чтобы скрыться там навеки. В этом их единственный шанс!
        Но Карл не мог ничего сказать, рот у него был заклеен. Впрочем, они бы его и не послушали. Чтобы скрыть следы своих злодеяний, Торстен Флорин не побрезгует никакими средствами, даже если придется сжечь все дотла. В этом Карл убедился.
        - Посадим его в клетку к первому. Мне все равно, что будет, - тихо сказал Флорин. - Заглянем вечерком, и если к тому времени ничего не изменится, запустим к ним других зверей. Благо тут есть из чего выбирать.
        Когда Карла потащили к клетке, он начал издавать какие-то звуки и пинаться. Его просто так не возьмешь, он будет сопротивляться! На этот раз у них так гладко не пройдет.
        - Это еще что такое, Карл Мёрк? Ты чем-то недоволен?
        Дитлев Прам подошел к нему совсем близко, увернувшись от неуклюжих пинков, поднял арбалет и наставил на тот глаз, которым Карл мог что-то видеть.
        - Стой тихо!
        Карл хотел было снова пнуть его, чтобы покончить со всем этим разом, но тут Прам протянул руку к скотчу у него на глазах и сорвал повязку.
        Ощущение было такое, будто ему оторвали веки, а глаза выскочили из орбит и повисли на ниточке. Свет резко ударил в сетчатку, и на мгновение Карл ослеп.
        Затем он их увидел. Всех троих сразу. Они стояли в позах готовности к бою, и в глазах их ясно читалось, что эта схватка станет для Карла последней.
        И, несмотря на потерю крови и слабость, он снова стал пинаться, невнятно рыча заклеенным ртом, что они, мерзавцы, не уйдут от наказания.
        По полу мимо него вдруг стрелой мелькнула какая-то тень. Флорин тоже ее заметил. А затем они услышали, как что-то громко щелкнуло в дальнем конце зала, потом еще и еще. Мимо пробежали, устремляясь к свету, кошки, следом еноты и горностаи. Птицы, хлопая крыльями, взлетали к алюминиевым стропилам под крышей.
        - Что такое? - воскликнул Флорин.
        Ульрик и Дитлев молча провожали глазами коротконогую вислобрюхую свинью - она промчалась по проходу и скрылась за клетками. Дитлев Прам вдруг напрягся, в глазах у него появилось настороженное выражение, и он нагнулся за арбалетом, лежащим на полу.
        Карл отодвинулся. Он слышал все более частые щелчки, и все больше становилось звуков, производимых вырвавшимися на свободу животными.
        Хохотал висящий на решетке Ассад, бранились трое негодяев, и все громче становился топот разбегающихся зверей, хрюканье, тявканье, шорох крыльев в воздухе.
        За всем этим они не услышали, как появилась женщина, и обнаружили ее только тогда, когда она вышла на открытое пространство.
        Она возникла неожиданно - в ковбойских штанах, в одной руке держа перед собой пистолет с глушителем, в другой сжимая кусок мороженого мяса. Тоненькая, с рюкзачком на одном плече, она была очень изящна. Можно сказать, красавица. На лице умиротворенное выражение, взгляд ясный.
        При виде ее те трое онемели и застыли на месте, даже перестали замечать носившихся по залу животных, словно забыли об их существовании. Было ясно, что не пистолета они испугались, а самой идеи того, что воплощала эта женщина, - как чернокожая жертва перед лицом ку-клукс-клана, как вольнодумец перед инквизитором.
        - Здрасьте, - сказала она и кивнула каждому по очереди. - Дитлев, брось это.
        Она указала на арбалет и велела им отступить на шаг.
        Две гибкие выдры, перед тем как убежать на свободу, остановились возле людей, чтобы обнюхать ноги. Кимми улыбнулась при виде них.
        - Сегодня мы все вырвемся на волю. Ведь это чудесный день! Эй, ты! - обратилась она к Карлу. - Подтолкни ногой этот кожаный аркан ко мне.
        Она показала кончик ремешка, торчавший из-под клетки гиены.
        - Иди сюда, малышка, - ни на секунду не спуская глаз с троих мужчин, зашептала Кимми раненой гиене, которая тяжело дышала в клетке. - Иди сюда! На, вот тебе поесть.
        Просунув мясо за решетку с другой стороны клетки, она ждала, пока инстинкт голода возьмет верх над страхом животного. Когда гиена приблизилась, Кимми подняла аркан и осторожно просунула его в клетку, уложив так, чтобы лежащий на полу кусок мяса очутился в середине петли.
        Через какое-то время гиена, напуганная присутствием стольких людей, наконец решилась подойти.
        Едва она опустила голову, чтобы взять пищу, женщина потянула за ремешок, и петля оказалась на шее животного.
        В этот момент Дитлев Прам кинулся к дверям, остальные разразились возмущенными криками.
        Женщина подняла пистолет и выстрелила. Прам тяжело рухнул головой на бетонный пол и громко закричал от боли, а женщина с силой подтянула мотающее головой и вырывающееся животное к решетке и привязала там.
        - Дитлев, вставай! - спокойно сказала Кимми.
        Видя, что он не может подняться, она подошла к нему с двумя другими и велела им вернуться вместе с ним на прежнее место.
        Карлу приходилось видеть, как выстрелом останавливают убегающего человека, но ни разу не наблюдал такой чистой и эффективной работы: пуля разбила пополам коленную чашечку.
        Дитлев Прам побелел как полотно, но не проронил ни слова. Казалось, трое мужчин и женщина совершают какое-то ритуальное действо, не допускающее ни малейшего отступления от положенного порядка. Все происходило безмолвно, но так, словно каждый знал свою роль назубок.
        - Слава аллаху! - послышалось сверху, и Ассад спустил ноги с решетки.
        Упав на пол, он не мог двинуть ни одной конечностью, так как они уже давно одеревенели от неподвижности.
        - Торстен, вытащи его оттуда, - распорядилась женщина. Тот повиновался; она внимательно следила за каждым его движением. - А теперь вы трое заходите в клетку.
        - Ради бога, Кимми, меня-то за что? - шепотом взмолился Ульрик, с несчастным видом глядя на нее и стараясь разжалобить. - Я же никогда не делал тебе ничего плохого! Разве ты не помнишь?
        Но она и бровью не повела.
        - Давай заходи!
        - Уж лучше бы ты нас застрелила! - сказал Флорин, помогая Дитлеву забраться в клетку. - В тюрьме мы все погибнем.
        - Знаю, Торстен. Я слышу тебя.
        - Она же нас убьет! - заныл Ульрик. - Неужели вы не поняли?
        Дверь клетки щелкнула, закрываясь за ними; Кимми улыбнулась и зашвырнула пистолет как могла дальше.
        Слышно было, как звякнул металл о металл.
        Карл посмотрел на Ассада: тот сидел на полу, улыбался и растирал ноги. Не считая того, что с его ладоней капала кровь, можно сказать, что события развивались в самом благоприятном направлении.
        В этот момент трое мужчин в клетке заорали, перебивая друг друга.
        - Эй, ты! Хватай же ее! - крикнул один Ассаду.
        - Не верьте ей! - уговаривал Флорин.
        Но женщина даже не шелохнулась. Она смотрела на них, как будто перед ней разворачивалась сцена из старого, давно забытого фильма, который сейчас волей-неволей пришлось вспомнить.
        Затем она подошла к Карлу и сорвала скотч, освободив его рот.
        - Я знаю, кто ты, - только и сказала она.
        - А я знаю тебя, - отозвался Карл, наслаждаясь тем, что может наконец свободно вздохнуть.
        Троица в клетке умолкла. Затем Флорин подошел к прутьям.
        - Если вы, полицейские, сейчас же ничего не предпримете, то через пять минут в живых тут останется только она. Вы это понимаете? - Он по очереди заглянул в глаза Карлу и Ассаду. - Кимми куда хуже нас всех. Понимаете? Убийца - она, а не мы. Мы действительно нападали на людей, но мы их лишь избивали до беспамятства, а убивала только Кимми.
        Карл усмехнулся и покачал головой. Такая уж натура у этих непотопляемых вроде Флорина! Каждый кризис для них лишь начало очередного подъема. Такие никогда не признают себя побежденными, пока не пришла старуха с косой! Они борются, причем не гнушаясь никакими средствами. Разве они не пытались только что убить Карла? Разве не бросили Ассада на растерзание гиене?
        Затем Карл перевел взгляд на Кимми. Он ожидал увидеть улыбку, но не эту довольную, холодную гримасу. Она слушала, застыв, точно в трансе.
        - Вот-вот! Посмотри на нее! Разве она защищается? - подал голос Дитлев, лежавший на полу клетки и зажимавший ладонью ужасную рану. - Да чувствует ли она вообще хоть что-нибудь? Посмотри на ее палец - он болтается сам по себе, а она будто не замечает. Она вообще не знает жалости. На нашу смерть ей наплевать.
        В один миг перед внутренним взором Карла прошла череда кошмарных преступлений, совершенных этой группой. Возможно ли, чтобы все было так, как они говорят? Или это часть их защиты?
        И снова заговорил Флорин. Сейчас он был не король, не кукловод, дергающий за веревочки. Он был тот, что есть.
        - Мы отправлялись на дело по приказу Кристиана Вольфа. Понимаете? Мы находили жертвы по его указанию. И били их все вместе, пока не надоест. А эта женщина в это время стояла рядом и ждала своей очереди. Да, иногда, конечно, она тоже участвовала в избиении. - Флорин сделал паузу и кивнул сам себе, точно вспоминая эту картину. - Но убивала всегда только она, поверь нам. Кроме одного случая, когда Кристиан не поладил с ее бывшим любовником, Коре. А так убивала всегда она. Мы проделывали только подготовительную работу, и больше ничего. Убийцей была она. Только она. И ей это нравилось!
        - О господи! - простонал Ульрик. - Остановите же ее наконец! Как вы не понимаете! Торстен говорит правду.
        Карл почувствовал перемену в общей атмосфере и в себе самом. Он видел, как Кимми медленно расстегивает свой рюкзачок, но от охватившей его слабости ничего не мог сделать. Трое в клетке затаили дыхание; Ассад уже понял, что сейчас произойдет, и из последних сил пытался встать.
        И вот она нашла в рюкзаке то, что искала. Достала гранату и, сорвав чеку, зажала ее в руке.
        - Ты, дружок, ничего плохого не сделала, - сказала она, глядя в глаза гиене. - Но с такой ногой тебе не выжить. Ты же сама понимаешь.
        Она перевела взгляд на Карла и Ассада. Ульрик закричал, что ни в чем не виноват и готов понести заслуженное наказание, только, мол, помогите!
        - Если вам дорога жизнь, - сказала она, - отойдите подальше. Быстрее!
        Бормоча сам не зная что, Карл, как был, со связанными руками, отбежал в сторону. Пульс бился с бешеной скоростью.
        - Ассад, сюда! - позвал он.
        Тот ползком двинулся прочь от Кимми. Когда они оказались достаточно далеко, она сунула руку с гранатой в рюкзак, зашвырнула рюкзак сквозь решетку в самый дальний угол клетки и отскочила. Флорин сразу кинулся к нему, чтобы выкинуть за решетку, но в этот миг рюкзак взорвался. Все помещение обратилось в кромешный ад, наполненный криками испуганных животных и нескончаемым грохочущим гулом.
        Взрывная волна отбросила Карла и Ассада на кучу маленьких клеток; те свалились им на голову и послужили спасением, ибо в следующий миг на них обрушился целый водопад стеклянных осколков.
        Наконец пыль улеглась. Оглушенный криками животных, Карл ничего не слышал, но почувствовал, как его ногу под кучей железных обломков нащупала рука Ассада.
        Вытащив шефа и убедившись, что с ним все в порядке, сириец сообщил, что он тоже цел и невредим. Затем он освободил руки Карла от скотча.
        Их глазам предстало ужасное зрелище. Там, где раньше стояла клетка, остались искореженные железные прутья и разбросанные части тел. Отдельно торс, рядом оторванные руки и ноги. Остекленевшие глаза на мертвых лицах.
        Карл много чего повидал в жизни, но с таким еще не сталкивался. Раньше, когда он прибывал на место преступления в сопровождении техников, кровь на безжизненных телах уже успевала застыть. Здесь же еще видна была грань, отделяющая жизнь от смерти.
        - Где она? - спросил Карл, отвернувшись от того, что когда-то было клеткой из нержавеющей стали и тремя живыми людьми. Техническому отделу тут хватит работы.
        - Не знаю, - сказал Ассад. - Может, лежит там где-нибудь.
        Он помог Карлу подняться на ноги; руки болтались, будто не имели к нему никакого отношения, и он их совсем не чувствовал - не считая боли в раненом плече.
        - Давай выйдем отсюда, - предложил Карл.
        Вдвоем они направились к дверному проему, откуда лился свет.
        Там она их и ждала - с растрепанной, покрытой пылью головой и таким взглядом, в котором, казалось, соединилось все горе и страдание, какое только существует на свете.

        Чернокожим работникам они велели расходиться, успокоив, что с них никто не спросит за случившееся и бояться нечего, надо только позаботиться о животных и заняться тушением пожара. Над стеклянным зданием уже поднимались угрожающие клубы черного дыма; мужчины угрюмо смотрели на это, женщины прижимали к себе детей.
        Затем кто-то из них что-то крикнул другим, и работа закипела.
        Кимми добровольно пошла за Ассадом и Карлом, даже показала тропинку к противопожарной просеке и кнопки, открывающие калитку. В немногих словах она объяснила, как пройти по лесным тропинкам, озаренным неяркими проблесками солнца, чтобы выйти к железнодорожному полотну.
        - Делайте со мной, что хотите, - сказала она с самого начала. - Жить мне уже недолго. Я знаю свою вину. Мы пойдем на станцию. У меня там осталась сумка. Я все записала на бумаге. Там сказано все, что я помню.
        Стараясь идти с ней в ногу, Карл рассказал про найденный тайник и про неизвестность, с которой столько лет пришлось жить многим людям. Теперь правда выйдет наружу. Кимми слушала, как он говорил ей о горе людей, потерявших своих близких, о глубоких душевных ранах, которые остались у родителей, ничего не знающих о гибели своего ребенка, у детей, у которых без вести пропали родители. Он говорил ей о незнакомых людях, объясняя, что пострадали не только сами жертвы.
        Она просто шла впереди, вяло свесив руки; на лице у нее было замкнутое выражение, и казалось, все это не доходит до ее сознания. Сломанный палец торчал, как палка. По всему было видно, что убийство тех троих положило конец и ее жизни. Она сама так сказала.
        Такие люди, как она, в тюрьме долго не живут. Карлу это подсказывало чутье.

        К железнодорожному полотну они вышли метрах в ста от платформы. На этом участке рельсы тянулись по прямой, как линейка.
        - Я вам покажу, где моя сумка, - сказала Кимми, направляясь к кустам возле самого полотна.
        - Не поднимай, я сам понесу. - Ассад оттеснил ее в сторону.
        Взяв сумку, он пронес ее оставшиеся до платформы двадцать метров, далеко отставив руку, словно внутри таилось нечто очень опасное.
        Добрый старый Ассад!
        Дойдя до платформы, он расстегнул молнию и, невзирая на протесты хозяйки, перевернул сумку вверх дном. Внутри действительно оказалась тетрадка, и беглый осмотр подтвердил, что она густо исписана текстом с указанием мест, событий и дат. Просто невероятно!
        Потом Ассад взял маленький полотняный сверточек и потянул за кончик. Женщина охнула и схватилась за голову.
        То же самое сделал и Ассад, когда увидел содержимое свертка: крошечного мумифицированного человечка с пустыми глазницами, черной головкой и растопыренными пальчиками, одетого в крошечное кукольное платьице.
        Кимми кинулась к детскому трупику и прижала его к груди; они даже не пытались ей помешать.
        - Милле, родная моя! Все хорошо. Мама здесь, мама тебя больше никогда не оставит! - рыдала женщина. - Мы всегда будем вместе. Мама подарит тебе маленького мишку, и мы будем играть с тобой каждый день!
        Карлу ни разу не довелось пережить то безграничное чувство любви, которое овладевает человеком, когда он впервые держит на руках родное существо, только что появившееся на свет, однако сопереживать ему он был вполне способен. Глядя на Кимми, он почувствовал, как защемило сердце.
        Сунув раненую руку в нагрудный карман, он выудил маленького мишку, найденного в тайнике, и протянул Кимми.
        Она не проронила ни слова, только замерла, не сводя глаз с игрушки. Приоткрыла губы, склонила набок голову, скривила рот и так застыла: неясно было, то ли она радуется, то ли сейчас заплачет.
        Ассад стоял рядом с непривычно растерянным видом, нахмуренный и притихший.
        Наконец Кимми несмело протянула руку за медвежонком. Едва она ощутила его у себя на ладони, с нее мигом сняло судорожную напряженность; она облегченно вздохнула всей грудью и откинула голову.
        Карл вытер хлюпающий нос и поспешил отвести взгляд, чтобы не расплакаться. На глаза ему попалась группа пассажиров, ожидавших поезда, затем он взглянул на навес в конце платформы, где стоял его служебный автомобиль. С другой стороны приближался поезд.
        Затем он снова посмотрел на женщину. Ее дыхание успокоилось, она стояла прижимая к груди и младенца и игрушку.
        - Ну вот! - сказала она и вздохнула так, словно с этим вздохом сбросила с души годами давившую тяжесть. - Теперь голоса совсем замолчали. Они ушли!
        Кимми улыбнулась, хотя по щекам ее струились слезы; она подняла взгляд к небесам, весь ее облик излучал огромную, необъяснимую умиротворенность.
        - Ах, Милле, дорогая моя! Теперь есть только ты и я. Это и вправду сбылось.
        Сияя радостью облегчения, она закружилась в танце, держа на руках ребенка и словно не ступая по земле, а с каждым шагом воспаряя все выше и выше. До поезда оставалось метров десять; и вдруг ноги так же легко поднесли Кимми к краю платформы, и она ступила за край. В последний миг ошарашенный Карл встретился с ней глазами: в них сияли благодарность и умиротворение. Раздался предостерегающий крик Ассада, но было поздно.
        - Только мы с тобой, милая моя девочка, - сказала Кимми и откинула руку, будто крыло.
        А через секунду раздался отчаянный визг тормозов, но она уже исчезла.

        Эпилог

        В сумерках через железнодорожный переезд и по дороге к усадьбе потянулись целые колонны машин с синими мигалками. Вся местность заполнилась мельканием проблесковых маячков и завыванием пожарных и полицейских сирен. Повсюду виднелись полицейские жетоны, машины спасательной службы, понаехало море журналистов с камерами, толпа любопытствующих живой стеной окружила места, где работала кризисная помощь. На железнодорожных путях не покладая рук трудились полицейские техники и спасатели. Народу собралось столько, что не протолкнуться.
        У Карла еще не прошло головокружение, но рана в плече не кровоточила: о нем позаботились сотрудники Красного Креста. Зато душа болела по-прежнему, в горле стоял ком.
        Устроившись на скамейке под навесом платформы, он листал записки Кимми. В них безжалостно и с беспощадной честностью рассказывалось о деяниях группы. О нападении на брата и сестру в Рёрвиге, которые подвернулись группе чисто случайно. Они нарочно, чтобы унизить, раздели убитого мальчика. О братьях-близнецах с отрезанными пальцами. О супругах, пропавших в море. О Коре Бруно и Кюле Бассете. О длинной веренице животных и людей. Там было рассказано обо всем. И о том, что убивала их Кимми. Методы были различными. Очевидно, она много об этом знала. Было почти невозможно осознать, что все описанное проделывала та самая женщина, которая спасла их с Ассадом. Та самая, что исчезла под идущим составом вместе со своим ребенком.
        Закурив, Карл дочитывал последние страницы. Здесь речь зашла о раскаянии - не по поводу Ольбека, а насчет Тины. Кимми нарочно дала ей слишком большую дозу; в описании ужасных сцен проглядывала нежность, своего рода сочувствие и жалость, которых не внушали ей прочие жертвы. Кимми говорила «прощай» своей подруге, погружавшейся в последний кайф.
        Да уж, средства массовой информации душу бы продали за эту тетрадочку. А если бы стали известны подельники Кимми, то котировки акций на бирже упали бы ниже самой низкой отметки.
        - Возьмешь это с собой в управление и немедленно снимешь копии! - Карл вручил рукопись Ассаду.
        Тот кивнул. Эпилог драмы обещал быть бурным, но коротким. Из компании обвиняемых в живых остался только один, да и тот давно сидит в тюрьме; властям предстоит в основном известить несчастных родственников и честно распределить громадные суммы возмещения из наследия Прама, Флорина и Дюббёля-Йенсена, которые будут заявлены в судебных исках.
        Обнявшись на прощание с Ассадом, Карл отказался от помощи кризисного психолога, который было предлагал ему свое содействие. Слава богу, по этой части у него имеется свой персональный специалист.
        - Я еду в Роскилле, а ты с техниками в управление. До завтра, Ассад! Тогда обо всем и поговорим, хорошо?
        Ассад снова кивнул. Он и без того уже мысленно все расставил по полочкам.

        Дом на Фазанвей в Роскилле по-прежнему взирал на улицу мрачным фасадом: жалюзи опущены, внутри ни звука. По автомобильному радио рассказывали о бурных событиях в Эйльструпе и о задержании зубного врача, который, по мнению полиции, стоял за нападениями в центральном районе города. Его задержали при попытке нападения на женщину-полицейского в гражданской одежде на площади Николаи-пладс возле улицы Сторе Киркестреде. Интересно, на что рассчитывал этот кретин?
        Карл взглянул на часы и снова всмотрелся в темное здание. Он знал, что пожилые люди рано ложатся, но сейчас было еще только половина восьмого.
        Посмотрев еще раз на таблички с надписями «Арнольд и Иветта Ларсен» и «Марта Йоргенсен», он нажал на звонок. И не успел еще отнять палец от кнопки, как дверь открылась и на пороге показалась хрупкая женщина в тоненьком кимоно, поеживаясь от холода.
        - Да? - произнесла она заспанным голосом, растерянно вглядываясь в Карла.
        - Простите, фру Ларсен. Я Карл Мёрк, полицейский. Тот, что недавно к вам приходил. Вы помните меня?
        - Да-да, помню. - Она кивнула.
        - Я принес хорошую новость и хотел бы лично сообщить ее Марте. Мы нашли убийцу ее детей, и можно сказать, что справедливость восторжествовала в полной мере.
        - Ах! - Женщина вдруг вздохнула и прижала руку к груди. - Какая жалость! Я должна была позвонить. - Она улыбнулась, с грустью и словно бы извиняясь. - Я действительно очень сожалею, что из-за меня вам пришлось ходить напрасно. Но Марта умерла - в тот же вечер после вашего прихода. Разумеется, вы тут ни при чем, это не ваша вина. Просто у нее кончились силы.
        Она положила ладонь на руки Карла.
        - Но все равно спасибо! Я уверена, она бы несказанно обрадовалась.

        После этого Карл довольно долго сидел в машине, глядя на Роскилле-фьорд. От городских фонарей по воде протянулись длинные дорожки. При других обстоятельствах это зрелище могло бы принести в душу мир, но сейчас Карл не находил покоя.
        «Всегда надо все делать вовремя!» - непрестанно вертелось у него в голове. А то ведь потом вдруг оказывается, что время вышло и уже поздно.
        Если бы только это случилось на пару недель раньше, Марта Йоргенсен могла бы умереть в сознании, что погубителей ее детей больше нет на свете. Какое бы это принесло ей утешение! И Карлу было бы спокойно на душе от сознания, что она это знает.
        Все нужно делать вовремя.
        Он снова взглянул на часы и взял мобильник. Долго смотрел на кнопки, прежде чем набрать номер.
        - Клиника спинномозговых повреждений! - откликнулись в трубке. На заднем плане слышен был звук телевизора, включенного на полную мощность, доносились слова «Эйльструп», «Голубиная роща» и «Голубиное болото», а также «проведена акция по спасению большого числа животных».
        И здесь то же самое.
        - Это говорит Карл Мёрк, друг Харди Хеннингсена. Будьте добры, передайте ему, что я завтра приду.
        - Я бы с удовольствием, но он сейчас спит.
        - Хорошо, но, пожалуйста, скажите ему это сразу, как только он проснется.
        Кусая губы, Карл снова устремил взгляд на фьорд. Более серьезного решения ему не приходилось принимать еще никогда в жизни.
        И тут его начали одолевать сомнения, в груди защемило.
        Он перевел дыхание, набрал следующий номер и стал ждать. Секунды показались ему годами. Наконец в трубке раздался голос Моны Ибсен.
        - Здравствуй, Мона. Это Карл, - сказал он. - Прости, что в прошлый раз так получилось.
        - Да ну, какая ерунда!
        По ее голосу ему показалось, что она действительно так думает.
        - Я уже слышала, что сегодня произошло. Все телевизионные каналы только об этом и говорят. И тебя я там видела, даже не один раз. Ты серьезно ранен? Там все время об этом твердят. Где ты сейчас?
        - Сижу в машине и гляжу на Роскилле-фьорд.
        - С тобой все в порядке?
        - Нет. Не могу сказать, что со мной все в порядке.
        - Я сейчас же выезжаю к тебе. Пожалуйста, сиди там спокойно и никуда не двигайся. Оставайся на месте. Гляди на воду и постарайся успокоиться. Не успеешь оглянуться, как я приеду. Скажи точно, где ты находишься, и я скоро буду с тобой.
        Он вздохнул. Как же приятно это слышать!
        - Нет-нет! - сказал он и на секунду позволил себе улыбнуться. - Пожалуйста, не беспокойся за меня, я не в том смысле. Просто мне нужно обсудить с тобой одну вещь. Самому мне, кажется, тут не разобраться. Не могла бы ты приехать ко мне домой? Я был бы очень, очень рад.

        Он приложил все усилия: сплавил Йеспера, снабдив его деньгами на «Пиццерию ди Рома» и кинотеатр «Аллерёд», да так, чтобы хватило на двоих, а после кино еще и на шаурму в ларьке возле станции. Позвонил в видеосалон и попросил Мортена, чтобы тот после работы шел прямо к себе в подвал.
        Потом сварил кофе и вскипятил чайник. Прибрал диван и навел невиданную красоту на журнальном столике.
        Мона села к нему на диван, вся внимание, и, сложив руки, стала слушать. Ловила каждое слово и кивала, если пауза слишком затягивалась, но сама не произносила ни слова, пока он не выговорился полностью.
        - Ты хочешь ухаживать за Харди у себя на дому, но боишься.
        Наконец он замолчал.
        - Знаешь что? - спросила она.
        Как при замедленной съемке, Карл ощущал каждое свое движение. На то, чтобы всего лишь помотать головой, ему потребовалась целая вечность. Легкие раздувались, словно кузнечные мехи. Ему не хотелось знать, что она имела в виду, когда спросила: «Знаешь что?» Ему хотелось вечно сидеть здесь вот так, молча глядя на эти губы, которые ему до смерти хотелось целовать. Ведь если он даст ответ, ее аромат и внимательный взгляд, которые он сейчас ощущал как самую реальную реальность, очень быстро отойдут в область воспоминаний.
        - Нет, не знаю, - наконец нерешительно вымолвил он.
        Она дотронулась до его руки, потом склонилась к нему так близко, что их дыхание смешалось.
        - Ты просто замечательный человек! - сказала она.
        «Ты чудо!» - только успел подумать Карл, когда вдруг зазвонил телефон.
        Он не хотел снимать трубку, но Мона настояла.
        - Это я! - вонзился в ухо взволнованный голос его беглой жены Вигги. - Мне позвонил Йеспер. Говорит, что хочет переехать ко мне.
        Карл буквально рухнул с небес на землю.
        - Но это же совершенно невозможно! Он не может жить у меня! Нам нужно об этом поговорить. Я уже еду к тебе, буду через двадцать минут!
        Он хотел возразить, но не успел, Вигга уже положила трубку.
        Встретив манящий взор Моны, Карл только виновато улыбнулся.

        Юсси Адлер-Ольсен
        Тьма в бутылке

        Посвящается моему сыну Кесу

        Благодарности

        Выражаю сердечную благодарность Ханне Адлер-Ольсен за ежедневное вдохновение, поддержку и неоценимую помощь мудрыми советами. Спасибо также Элсебет Веренс, Фредди Мильтону, Эдди Кирану, Ханне Петерсен, Мику Шмальстигу и Карло Андерсену за необходимые и подробные замечания, Анне С. Андерсен за острый глаз и богатое разнообразие стиля. Отдельное спасибо Хенрику Грегерсену из газеты «ЛокальАвисен» (Фредерикссунд), Гитте и Петеру К. Раннес, а также Датскому Центру Авторов и Переводчиков «Хальд» совместно со Стивом Шайном за гостеприимство в особо интенсивные периоды творчества. Благодарю Бо Тистеда Симонсена, заместителя главы судебно-генетического отдела. Спасибо комиссару полиции Лайфу Кристенсену за щедро переданный опыт и поправки, касающиеся работы полиции. Инженеру Яну Андерсену и вице-комиссару полиции Рене Конгсгарту за разъяснительные занятия в стенах полицейского ведомства и полицейскому Кнуду В. Нильсену из копенгагенской Ассоциации помощи в организации похорон полицейских за предоставленный комфорт и оказанное гостеприимство.
        Спасибо вам, мои замечательные читатели, посетившие мой сайт www.jussiadlerolsen.dk и вдохновившие меня на дальнейшее творчество своими письмами на мой электронный адрес [email protected].

        Пролог

        Наступило уже третье утро, и запах смолы и водорослей начал въедаться в одежду. Под полом эллинга тихо плескалась ледяная каша, омывая сваи и пробуждая воспоминания о временах, когда все было хорошо.
        Он приподнял верхнюю часть тела с лежанки, состоявшей из бумажного мусора, ровно настолько, чтобы иметь возможность разглядеть лицо своего младшего брата, от которого даже во сне веяло холодом и болью.
        Скоро он проснется и примется с недоумением осматриваться вокруг. Обнаружит тугие кожаные ремни, стягивающие запястья и живот. Услышит стук цепи, которой прикован к стене. Увидит метель и свет, силящийся проникнуть сквозь просмоленные доски. И тогда он начнет молиться.
        Бесчисленное множество раз отчаяние вспыхивало во взгляде брата. Вновь и вновь молитвы о милости Иеговы доносились сдавленным хрипом из уст, плотно заклеенных лентой.
        Однако они оба знали, что Иегова не удостоит их ни единым взглядом, ибо они отведали крови. Крови, подмешанной похитителем в стаканы с водой, из которых он дал им попить, прежде чем рассказал, что в них содержится. Они испили воды с запретной кровью, и вот они осуждены навечно. А потому стыд жег их изнутри даже сильнее, чем жажда.
        «Как ты думаешь, что он с нами сделает?» - вопрошал взгляд младшего брата. Но откуда ему было знать ответ? Он лишь инстинктивно чувствовал, что скоро все кончится.
        Он вновь откинулся назад и в очередной раз осмотрел слабо освещенное помещение. Глаза его скользнули вдоль ригелей и сквозь запутанную паутину, отметив все выступы и неровности. Ветхие одно- и двухлопастные весла, висевшие на стенах. Прогнившие рыболовные сети, давным-давно принесшие свой последний улов.
        И вдруг он заметил бутылку. Солнечный луч мгновенно скользнул по бело-голубому стеклу и ослепил его.
        Она была так близко, и все-таки как же сложно было до нее дотянуться! Она торчала прямо позади него, зажатая между двумя досками, из которых был сложен пол. Он сунул пальцы в щель между досками и осторожно уцепился за горлышко. Воздух вокруг почти превратился в лед. Заполучив бутылку, он намеревался разбить ее и перерезать осколком ремень, сковывающий запястья, а как только ремень ослабнет, он онемевшими руками отыщет пряжку на спине и расстегнет ее, избавится от ленты, парализующей рот, скинет ремни, стягивающие талию и бедра, и, как только цепь, прикрепленная к кожаному ремню, падет, он бросится к брату и освободит его. Крепко прижмет его к себе и будет держать в своих объятиях до тех пор, пока их тела не перестанут дрожать.
        Затем он изо всех сил примется резать стеклом деревянную дверь. Посмотрим, сможет ли он выдолбить доски в местах, где крепятся петли. А если случится страшное и автомобиль приедет раньше, чем работа будет закончена, он будет поджидать этого человека - караулить его за дверью с разбитой бутылкой в руке. Вот что он собирался сделать, так он себе представлял.
        Он подался вперед, сложил ледяные пальцы за спиной и попросил прощения за свои злые мысли. Затем принялся дальше расцарапывать щель, чтобы заполучить бутылку. Он скреб и скреб до тех пор, пока бутылка не накренилась так сильно, что он мог взять ее.
        Он навострил уши.
        Неужели звук двигателя? Точно. Похоже на мощный мотор большого автомобиля. Но - приближается ли этот автомобиль к ним или просто проезжает мимо?
        На мгновение звук усилился, и он так яростно потянул за горлышко, что хрустнули суставы на пальцах. Однако звук стал затихать. Может быть, это ветряная установка, которая воет и грохочет где-то снаружи? Возможно, и что-то другое. Он так и не понял.
        Теплое дыхание просочилось через ноздри наружу и паром застыло в воздухе у самого лица. В данный момент он не испытывал особого страха. Чем больше он думал о Иегове и его милостивых дарах, тем лучше ему становилось. Сжал губы и продолжил дело. И как только бутылка наконец поддалась, он так яростно принялся колотить ею по доскам, что брат рывком поднял голову и в ужасе начал озираться.
        Он бил бутылкой по половицам снова и снова. Сложно было размахнуться ею руками, связанными за спиной, слишком сложно. В конце концов, когда пальцы уже были не в состоянии удерживать бутылку, он бросил ее, повернулся и тупо уставился на нее. Пыль в тесной каморке летела с ригелей вниз.
        У него не получилось разбить ее. Он просто был не в состоянии. Разбить какую-то ничтожную бутылку. Неужели это следствие того, что они пили кровь? Значит, Иегова их покинул?
        Он взглянул на брата, который медленно завернулся в подстилку и рухнул на лежанку. Он молчал. Даже не пытался ничего промычать губами, залепленными лентой.
        Потребовалось некоторое время, чтобы собрать все необходимое. Самым сложным оказалось растянуть цепь настолько, чтобы кончиками пальцев дотянуться до смолы, сочившейся из досок. Все остальное находилось в пределах досягаемости: бутылка, деревянная щепка от половицы, обрывки бумаги, на которых он сидел.
        Тогда он стащил один ботинок и так глубоко ткнул щепкой в запястье, что глаза невольно наполнились слезами. Минуту или две кровь капала на блестящий ботинок. Затем он выдрал большой кусок бумаги из подстилки, окунул щепку в кровь, повернул торс набок, потянув за собой цепь, таким образом, чтобы видеть то, что он пишет за спиной. Сконцентрировав все свои способности, он мелкими буквами поведал об их беде. Подписав сообщение, скатал листок бумаги и запихнул его в бутылку, не забыв затолкать в горлышко немного смолы. Он выпрямился и несколько раз убедился со всей тщательностью, что все сделано правильно.
        Едва закончив, он услышал глубокий звук гудящего двигателя. На этот раз сомневаться не приходилось. На секунду задержав взгляд на брате, он изо всех сил вытянулся в направлении света, пробивающегося сквозь широкую щель в стене - это было единственное отверстие, через которое можно было вытолкнуть бутылку наружу.
        Затем дверь отворилась и небольшая фигура вошла внутрь в облаке белых снежинок.
        Тишина.
        Раздался шлепок по воде.
        Бутылка была отпущена.

        1

        Карл проснулся, ожидая очутиться в более приятной обстановке.
        Первое, что он заметил, - это источник кислоты, прорвавшийся у него в пищеводе; а затем, открыв глаза, чтобы осмотреться в поисках чего-нибудь, что могло устранить дискомфорт, обнаружил на соседней подушке искаженное лицо женщины, изо рта у которой слегка подтекали слюни.
        «Проклятие, это же Сюссер», - пронеслось в его мозгу, и он попытался вспомнить, каких дров успел наворотить минувшей ночью. Прежде всего, Сюссер. Его не расстающаяся с сигаретой соседка. Балаболка предпенсионного возраста и мастерица на все руки из мэрии Аллерёда.
        Ужасная мысль промелькнула в его голове. Карл медленно приподнял одеяло, после чего со вздохом облегчения констатировал - несмотря ни на что, он все еще был в трусах.
        Карл выругался снова, спихивая жилистую руку Сюссер со своей груди. Такой головной боли у него еще не было с тех пор, как Вигга покинула дом.
        - Благодарю, обойдемся без подробностей, - предупредил он, встретив на кухне Мортена и Йеспера. - Только объясните мне, что эта дама забыла на моей подушке.
        - Старая ведьма весит целую тонну, - заметил его пасынок, поднося к губам только что открытый пакет с соком. Когда Йеспер научится пользоваться стаканом, не мог бы предсказать даже Нострадамус.
        - Извини, Карл, - сказал Мортен, - но она никак не могла найти ключи, а ты все равно уже вырубился, вот я и подумал…
        «Больше никаких гриль-вечеринок с Мортеном», - пообещал Карл сам себе и бросил взгляд в комнату на кровать Харди. С тех пор как две недели назад его старый коллега въехал в квартиру, ощущение домашнего уюта затрещало по швам. Вовсе не потому, что регулируемая по высоте кровать занимала четверть площади комнаты и частично загораживала вид на сад, и не потому, что висящая капельница или переполняющиеся мешки с мочой причиняли Карлу какое-то неудобство; даже не потому, что полностью парализованное тело Харди непрерывно испускало поток зловонных газов. Нет, причиной произошедшей перемены было чувство вины - за то, что у самого Карла обе ноги здоровые и он может перемещаться на них, когда и куда захочет. И еще ощущение, что он постоянно должен оправдываться за эту свою способность. Жертвовать чем-то. Все время что-то делать для обездвиженного мужчины.
        - Успокойся, - упредил его Харди, когда они несколько месяцев назад обсуждали плюсы и минусы его перемещения из специализированной клиники спинномозговых травм в Хорнбэке. - Здесь между твоими посещениями проходит целая неделя. Так тебе не кажется, что я могу иногда обойтись и без твоего непосредственного внимания, если переберусь к тебе?
        Но дело было в том, что Харди мог просто тихо дремать, как сейчас, и все же он присутствовал. Его присутствие отражалось на мыслях, на планировании дня, на словах, которые необходимо было тщательно взвешивать, прежде чем произнести вслух. Это было утомительно. А, что ни говори, в собственном доме невозможно испытывать постоянное утомление. К тому же добавлялись чисто практически вещи - стирка, смена белья, уход за внушительным телом Харди, закупка в магазинах, общение с медсестрами и представителями власти, приготовление еды. Конечно, с этим помогал и Мортен, но все же.
        - Как спал, дружище? - осторожно спросил он, подойдя к постели Харди. Старый коллега приоткрыл глаза и медленно улыбнулся:
        - Ну вот, отпуск и закончился. Добро пожаловать к штурвалу, Карл. Четырнадцать дней истекли, они были тяжелыми. Но мы с Мортеном справимся. Только передай привет парням от меня, ладно?
        Карл кивнул. Как же тяжело сейчас Харди! Если бы кто-нибудь мог поменяться с ним местами хотя бы на один день…
        Раздобыть бы где-нибудь один день для Харди.

        Помимо охранников в будке, Карл не встретил ни одной живой души. Весь персонал полицейского управления словно ветром сдуло. Коридор между колоннами по-зимнему серый и неприветливый.
        - Что, черт возьми, происходит? - закричал Карл, проходя в коридор подвала.
        Он ожидал шумного приветствия, рассчитывал ощутить резкий запах мятной жвачки Ассада или услышать, как Роза напевает какую-нибудь классическую мелодию, но все словно вымерло. Неужели они покинули судно, пока он пребывал в двухнедельном отпуске по случаю переезда Харди? Карл заглянул в комнатку Ассада и в недоумении осмотрелся - ни фотографий престарелых тетушек, ни молитвенного коврика, ни коробок с сахарным печеньем. Даже лампы на потолке были выключены.
        Он прошел по коридору и включил свет в своем офисе. Безопасные владения, где он уже раскрыл три дела и еще два оставил нераскрытыми. Место, в котором не действовал запрет на курение и где все старые дела, находящиеся на рассмотрении в отделе «Q», в целости и сохранности были аккуратно разложены по трем стопкам, согласно непогрешимой системе Карла.
        Он замедлил шаг, увидев перед собой совершенно неузнаваемый полированный стол. Ни пятнышка. Ни клочка. Ни единого плотно исписанного листа бумаги, на который можно было положить уставшие ноги, а затем выбросить в мусорное ведро. Ни одного файла. Словом, все ветром сдуло.
        - Роза! - закричал он настойчиво.
        Голос полетел по пустому коридору. Карл, прямо как Палле, один на целом свете.[24] Он оказался последним живым человеком, петухом, лишенным курятника. Королем, готовым отдать свое царство за коня. Он схватил телефон и набрал номер Лизы, сидящей на третьем этаже в отделе убийств.
        Прошло двадцать пять секунд, прежде чем трубку подняли.
        - Секретариат, отдел «А», - произнес голос фру Серенсен, самой ненавистной Карлу сотрудницы. Это была волчица Ильза[25] собственной персоной.
        - Фру Серенсен, - по-кошачьи мягко прозвучал его голос. - Это Карл Мёрк. Я сижу здесь в абсолютном одиночестве. Что случилось? Вы не знаете, где Ассад и Роза?
        Ей потребовалась какая-то миллисекунда на то, чтобы бросить трубку. Вот паразитка.
        Он встал и направился к месту дислокации Розы чуть дальше по коридору. Возможно, там удастся найти разгадку тайны исчезнувших материалов. Эта мысль казалась ему вполне логичной ровно до той мучительной секунды, когда он обнаружил, что на стене между офисами Ассада и Розы висело штук десять мягких оргалитовых плит с прикрепленными к ним делами, которые две недели назад лежали на его столе. Стремянка из полированной лиственницы отмечала место, где было приклеено последнее дело. Это было дело, которое им пришлось бросить. Уже второе подряд нераскрытое.
        Карл сделал шаг назад, чтобы получить полную картину бумажного ада. Что, черт возьми, делают его бумаги на этой стенке? Ассад и Роза совсем сошли с ума? Так, может, поэтому этих придурков выставили?
        Иначе быть не могло.

        На третьем этаже обстановка была такая же. Никого. Даже место фру Серенсен за стойкой зияло пустотой. Офис начальника отдела убийств. Офис заместителя. Кухня. Комната совещаний. Везде пусто.
        Что за чертовщина, подумал Карл. Может, была угроза взрыва? Или реформа полиции зашла настолько далеко, что сотрудников выгнали на улицу и приготовились продавать здание? Неужели новый министр юстиции рехнулся? A TV2 разогнали?
        Он почесал в затылке, снял трубку и позвонил вниз охранникам.
        - Карл Мёрк на проводе. Куда подевались отсюда все люди?
        - Большинство на собрании в Мемориале.
        - В Мемориале?! До 19 сентября еще больше, чем полгода. Зачем? Не на годовщину же интернирования датской полиции![26] Так что они там забыли?
        - Глава полиции пожелал обсудить с несколькими отделами подробности реформы. Извини, Карл, мы думали, ты в курсе.
        - Но я только что говорил с фру Серенсен…
        - Видимо, она переадресовала звонки на свой мобильный.
        Карл покачал головой. Всю жизнь они были недоумками. Не успел он переступить порог управления, как министр юстиции придумал что-то новенькое.
        Он уставился на мягкое и манящее кресло начальника отдела убийств. Здесь, по крайней мере, можно побыть с закрытыми глазами без свидетелей.
        Через десять минут он проснулся от того, что шеф положил ему на плечо свой кулак, мягкие смеющиеся глаза Ассада находились в десяти сантиметрах от его лица. Так, спокойствие кончилось.
        - Идем, Ассад, - он привстал с кресла, - живо пошли в подвал срывать бумаги со стены. Понял меня? Где Роза?
        Ассад покачал головой:
        - Мы не можем, Карл.
        Мёрк поднялся и заправил рубашку в брюки. Что он имел в виду? Конечно, они сейчас пойдут и сорвут. Разве не он сам определяет, что делать?
        - Идем. И Розу захвати. Сейчас же!
        - Подвал закрыт, - пояснил заместитель начальника Ларс Бьерн. - Осыпается асбест из изоляции труб. Приходили из инспекции по контролю за рабочими условиями. Такие вот дела.
        Ассад закивал:
        - Да, нам пришлось отнести вещи наверх, и нам тут не очень нравится. Но зато мы нашли отличное кресло для тебя, - добавил он, словно это известие могло кого-то утешить. - Да, остались только мы вдвоем. Роза не хочет сидеть наверху, так что она решила продлить себе выходные, но чуть позже подойдет.
        Наверное, такой же эффект можно было произвести, пнув его в самую болезненную часть тела.

        2

        Она сидела, уставившись на свет свечей, пока те не догорели и ее не окутала тьма. Он и прежде много раз оставлял ее в одиночестве, но только не в годовщину свадьбы.
        Глубоко вздохнула и встала. Она уже не замирала у окна в ожидании. Не писала его имя на стекле в образовавшемся от ее теплого дыхания круге.
        Когда они встретились с ним, ее активно предостерегали. Подруга выражала свое сомнение, мать высказывалась прямо. Он был слишком стар для нее. В его глазах сидели злые занозы. Человек, на которого нельзя положиться. Поступки которого нельзя предугадать.
        Поэтому она уже очень давно не виделась с матерью и подругой. От этого росло отчаяние, потребность в связи с ними стала огромна, как никогда.
        С кем ей поговорить? Рядом никого не осталось.
        Она смотрела на пустые прибранные комнаты, поджав губы, и на глаза наворачивались слезы.
        Услышав, что ребенок зашевелился, взяла себя в руки. Вытерла нос пальцем и сделала два глубоких вздоха. Если муж ей изменяет, пускай и он на нее не рассчитывает. В жизни наверняка есть еще много всего интересного.
        Муж проник в спальню беззвучно, лишь тень на стене разоблачила его. Широкие плечи, открытые объятия. Он лег и привлек ее к себе, не говоря ни слова. Теплый и нагой.
        Она ждала нежных слов и исчерпывающего объяснения. Наверное, боялась еле уловимого запаха другой женщины и отяжеленного муками совести промедления, но вместо этого он схватил ее, грубо повернул и в порыве страсти сорвал с нее одежду. Луна освещала его лицо и разжигала ее страсть. Теперь время ожидания, разочарований, тревог и сомнений ушло прочь.
        Последний раз он был таким шесть месяцев назад.
        Слава богу, это случилось снова.
        - Дорогая, тебе придется смириться с тем, что я уеду на некоторое время, - погладив малыша по щеке, неожиданно объявил он за завтраком, так рассеянно, словно речь шла о какой-то ерунде.
        Она нахмурилась и поджала губы, чтобы на мгновение подавить в себе намерение задать неизбежный вопрос, затем положила вилку на тарелку и уставилась на омлет с кусочками бекона. Ночь была долгой и все еще всплывала ощущением нежности в области живота, воспоминаниями о завершающих ласках и теплых взглядах, и до сего момента заставляла забыть о времени и пространстве. Но только до сего момента. Потому что в эту секунду в комнату пробралось бледное мартовское солнце, как непрошеный гость, и ясно осветило данность: ее муж куда-то собрался. Опять.
        - Почему ты не можешь рассказать мне, чем занимаешься? Я твоя жена. Я никому не скажу.
        Вилка в его руке застыла в воздухе. Взгляд начал мрачнеть.
        - Нет, на самом деле, - продолжала она. - Сколько времени пройдет, прежде чем ты будешь снова таким, как этой ночью? Мы вновь пришли к тому, что я понятия не имею, что ты делаешь и где на самом деле находишься мыслями, когда сидишь здесь.
        Он взглянул на нее чересчур проницательно:
        - Разве ты не знала с самого начала, что я не могу говорить о своей работе?
        - Знала, но…
        - Вот пускай так и будет.
        Он уронил вилку с ножом на тарелку и повернулся к сыну с неким подобием улыбки.
        Она дышала медленно и глубоко, но изнутри ее переполняло отчаяние. Это правда. Задолго до свадьбы он дал ей понять, что у него есть задания, о которых не принято говорить. Возможно, он намекнул на какую-то связь с разведкой, точно она уже не помнила. Однако, насколько ей было известно, люди, находящиеся на службе в разведке, вне работы жили вполне нормальной жизнью, а вот их с мужем семейную жизнь никак нельзя было назвать нормальной. Если, конечно, разведчики столь же усердно не тратили время на альтернативные задания типа супружеской измены, ибо в ее понимании все сводилось именно к этому.
        Она собирала тарелки и размышляла, не выдвинуть ли ему свой ультиматум прямо сейчас, рискуя вызвать гнев, которого она хотя и опасалась, но реальные масштабы которого пока себе не представляла.
        - Так когда я увижу тебя снова? - спросила она.
        Он с улыбкой посмотрел на нее:
        - Буду где-нибудь в районе следующей среды. Предстоящая работа займет восемь-десять дней.
        - Хорошо, вернешься как раз к своему турниру по боулингу, - язвительно заметила она.
        Он встал и со спины прижал ее к своему огромному телу, обхватив руками под грудью. Когда-то, чувствуя его голову на своем плече, она начинала трепетать. Но теперь отстранилась.
        - Да, - сказал он, - я точно успею вернуться к турниру. Так что совсем скоро мы с тобой освежим в памяти события минувшей ночи. Договорились?
        После того как он ушел и стих звук автомобиля, она еще долго стояла, скрестив руки, с рассеянным взглядом. Одно дело - жить в одиночестве. Другое - не иметь ни малейшего понятия о том, во имя чего ты должен платить такую цену. Шанс уличить такого человека, как ее муж, в какой-либо форме обмана, был минимальным, и она это знала, хотя никогда и не пыталась. Пространство его перемещений было огромным, а он был осторожным человеком, это демонстрировала вся их жизнь. Пенсии, страховки, двойная проверка дверей и окон, чемоданов и дорожных сумок, всегдашний порядок на столе - и никогда ни единого клочка бумаги или забытой квитанции в кармане или в ящике стола. Он был человеком, который не оставлял после себя лишних следов. Даже его запах сохранялся не больше пары минут после того, как он покидал помещение. И как же в таком случае уличить его в измене? Разве что нанять частного детектива, но откуда взять на него деньги?
        Она выпятила нижнюю губу и медленно выпустила изо рта вверх теплую струю воздуха. Этот жест всегда предшествовал у нее принятию важного решения. Прыжку через самую высокую перекладину, выбору платья на конфирмацию… Да, озвученному согласию стать женой своего теперешнего мужа, а также выходу на улицу, чтобы проверить, не окрасится ли жизнь в иные краски на мягком естественном свете.

        3

        Скажем прямо: крупный добродушный сержант Дэвид Белл любил выезжать за город, усаживаться на берег и созерцать, как волны разбиваются о выступающие из воды скалы. Далеко-далеко у деревушки Джон О?Гроутс, самой северной точки Шотландии, где солнце светило вдвое меньше по времени, но вдвое прекраснее. Здесь Дэвид родился, здесь же он и умрет, когда придет черед.
        Дэвид был прямо-таки создан для неистового океана. Так почему же он влачил свое жалкое существование на шестнадцать миль южнее, в полицейском участке на Банкхэд-роуд в городе Вик? Нет, ленивый портовый городок ничего не имел против него, он никогда не скрывал этого.
        Именно поэтому начальство отправляло именно его, когда необходимо было урегулировать какие-либо беспорядки в северных деревеньках. И Дэвид приезжал на служебном автомобиле и грозил возбужденным парням вызвать офицера из Ивернесса, после чего все успокаивалось. Здесь не желали, чтобы чужаки из города топтались во дворе, уж лучше лошадиная моча в «Оркней Скаллсплиттер». Было довольно обидно, что те, кто погружался на паром до Оркнея, проходили мимо.
        Но как только страсти были погашены, его ждали волны, и если сержант Белл и любил потратить на что-то время, то именно на них.
        И если бы не хорошо известная всем любовь к созерцательности Дэвида Белла, то бутылка так и сгинула бы к чертовой матери. Но сержант все-таки оказался в нужном месте в своей выглаженной форме; ветер теребил его волосы, фуражка лежала рядом на камне. И, таким образом, нашлось, кому извлечь бутылку из воды.
        Вот так все и случилось.

        Бутылка крепко застряла в траловой сети и немного поблескивала, хотя время и заставило ее изрядно поматоветь, и самый юный матрос на катере «БрюДог» сразу заметил, что она не совсем обычная.
        - Выкини ее обратно в море, Симус, - крикнул шкипер, увидев внутри листок. - Такие бутылки приносят несчастье. «Бутылочная чума», так мы прозвали это явление. Дьявол скрывается в чернилах, и только и ждет, чтобы его освободили. Неужели ты не знаком с подобными историями?
        Но юный Симус не знал никаких историй и предпочел передать бутылку Дэвиду Беллу.
        Когда сержант наконец-то вернулся в участок в Вике, один из местных пьянчужек успел разгромить два офиса; сотрудники уже утомились удерживать хулигана на полу. Вот почему Белл скинул пиджак и бутылка выскользнула из кармана. И вот почему он поднял ее и поставил на подоконник, чтобы сосредоточиться на процессе усмирения пьяного идиота, сев ему на грудную клетку и слегка перекрыв доступ воздуха. Но, как получается всегда, когда вы прижимаете подлинного потомка викингов в Кейтнессе, тут коса нашла на камень. И пьянчужка так основательно разделал Дэвида Белла под орех, что у того все мысли о бутылке растворились в четких голубых вспышках, которыми взорвалась его измученная нервная система.
        А потому всеми забытая бутылка так и простояла долгое время в ярко освещенном солнцем углу на подоконнике. Никто не замечал ее, никого не волновало, что конденсат, образовавшийся вследствие яркого солнечного света и скопившийся на стенках, не самым лучшим образом воздействует на бумагу, запрятанную внутри. Никто не взял на себя труд прочесть самую верхнюю строчку из полустершихся букв, а потому никто и не задумался, что конкретно имелось в виду под словом «ПОМОГИТЕ».

        Бутылка вновь попала в чьи-то руки только тогда, когда некий недоумок, считавший, что его несправедливо оштрафовали за неправильную парковку, распространил целое море вирусов по внутренней компьютерной сети викских полицейских участков. В подобных ситуациях обычно вызывали эксперта по информационным технологиям Миранду МакКаллоу. Когда педофилы шифровали творимый беспредел, когда хакеры заметали следы после осуществленных банковских операций, когда грязные на руку представители государственных органов чистили свои жесткие диски, все начинали молиться именно на эту женщину.
        Ее усаживали в офисе, сотрудники которого чуть не плакали, и обслуживали ее так, словно она королева. Постоянно наполненные термосы с горячим кофе, распахнутые настежь окна и радио, настроенное на волну «Радио Шотландия». О да, Миранду ценили повсюду, где она появлялась.
        Благодаря открытым окнам и развевающимся занавескам она заметила бутылку в первый же день своей работы.
        Какая аккуратненькая бутылочка, подумала она, перелопачивая бессчетные столбцы цифр, скрывавших вредоносные коды, и удивилась, обнаружив внутри какую-то тень. Поднявшись со своего места на третий день, вполне удовлетворенная проделанной работой и имея предположение о том, вирусов какого типа можно ожидать в будущем, она подошла к подоконнику и выудила бутылку, которая оказалась значительно тяжелее, чем предполагалось. Да к тому же теплая.
        - А что там внутри? - поинтересовалась она у сидевшей неподалеку секретарши. - Письмо?
        - Понятия не имею, - последовал ответ. - Однажды ее поставил туда Дэвид Белл. Мне кажется, чисто для прикола.
        Миранда посмотрела бутылку на свет. Кажется, на бумажке видны буквы? Сложно было разглядеть что-то из-за конденсата на внутренних стенках.
        Она покрутила ее и слегка наклонила.
        - А где этот Дэвид Белл? На службе?
        Секретарша покачала головой:
        - К сожалению, нет. Несколько лет назад его убили недалеко от города. Они преследовали угнанный автомобиль, и все закончилось весьма трагично. Ужасная история. Дэвид был милым парнем.
        Миранда кивнула, почти не слушая. Теперь она была уверена, что на бумаге что-то написано. Но ее привлекло даже не это, а то, что лежало на дне. Если поднести матовое стекло чуть ближе к глазам, создавалось впечатление, что там находилась коагулирующая масса перемешанной с водой крови.
        - Как вы думаете, можно мне забрать бутылку? У кого мне спросить?
        - Спросите Эмерсона. Он несколько лет работал с Дэвидом. Он, скорее всего, разрешит. - Секретарша повернулась лицом к коридору. - Эй, Эмерсон! - крикнула она так, что задрожали стекла. - Зайди-ка на секунду.
        Миранда поздоровалась. Это был плотный добродушный парень с придающей его лицу печальный вид линией бровей.
        - Можно ли вам забрать это? Да конечно, ради бога. Я, по крайней мере, не хочу иметь с ней ничего общего.
        - Вы о чем?
        - Наверняка это пустые домыслы, но Дэвид получил бутылку незадолго до своей гибели и говорил, что постарается ее откупорить. Ему дал ее рыбак, паренек из его родного городка, но спустя несколько лет после этого катер затонул вместе с тем самым мальчишкой и всем экипажем, и Дэвид подумал, что ради паренька он обязан посмотреть, что там внутри. Но Дэвид умер, так и не успев с ней ничего сделать, и это, наверное, дурной знак, правда? - Эмерсон покачал головой. - Так забирайте ее поскорее, с этой бутылкой не связано ничего хорошего.

        Тем же вечером Миранда сидела у себя в таунхаусе в пригороде Эдинбурга Грантоне и пристально рассматривала бутылку. Около пятнадцати сантиметров в высоту, бело-голубая, слегка уплощенная, с довольно длинным горлышком. Похожа на флакон из-под духов, но великовата. Видимо, бутылка от одеколона, и, вероятно, достаточно старая. Миранда постучала по стенке. Изготовлена из толстого стекла. Она улыбнулась. «Какую тайну ты в себе скрываешь, моя дорогая?» - произнесла она, сделала глоток красного вина и принялась штопором отковыривать то, чем было закупорено горлышко. Этот комок состоял из некоей субстанции, пахнущей смолой, однако длительное нахождение в воде привело к невозможности определить происхождение вещества.
        Миранда попыталась выловить клочок бумаги, но он был ветхим и влажным. Затем перевернула сосуд и ударила но дну, однако бумажка не сдвинулась ни на миллиметр. Тогда она отнесла бутылку на кухню и пару раз обрушила на нее топорик для рубки мяса. Это помогло - бутылка разбилась на множество синих кристаллов, которые разлетелись по столу, как колотый лед.
        Миранда посмотрела на листок, лежавший на разделочной доске, и почувствовала, как нахмурились ее брови. Она блуждала взглядом по стеклянным осколкам и глубоко дышала.
        Возможно, это была не такая уж и хорошая идея.
        - Да, - подтвердил коллега Дуглас из технического отдела, - это кровь. Никаких сомнений. Ты верно определила. Кровь и сконденсировавшаяся влага въелись в бумагу характерным образом. Особенно вот здесь, где почти полностью стерта подпись. Ну да, цвет и характер впитывания совершенно типичные.
        Он осторожно вытащил клочок пинцетом и снова посветил на него синим лучом. Следы крови по всей площади. Кровь высвечивается в каждой букве.
        - Надпись сделана кровью?
        - Несомненно.
        - И ты, как и я, считаешь, что заглавная строчка содержит просьбу о помощи. По крайней мере, похоже на то.
        - Да, я тоже так думаю. Однако сомневаюсь, что мы сможем восстановить что-то, помимо первой строки - письмо изрядно пострадало. Кроме того, ему, по-видимому, много лет. Теперь мы можем приступить к обработке и консервации, а затем, возможно, нам удастся восстановить время его написания. И, конечно, его стоит дать посмотреть эксперту-лингвисту - вероятно, он сможет определить, на каком языке оно написано.
        Миранда кивнула. У нее уже была одна версия.
        Язык, по ее предположению, был исландским.

        4
        - Карл, а вот к нам и пожаловал надсмотрщик за рабочими условиями, - Роза стояла в дверях и не думала двигаться с места. Возможно, она надеялась, что противоположные стороны разнесут друг друга в пух и прах.
        Это был некрупный мужчина в прилежно выглаженном костюме, он представился как Джон Студсгорд. Такой карлик, и столько власти. Если не брать в расчет плоскую коричневую папку под мышкой, он вполне вызывал доверие. Доброжелательная улыбка, рука, протянутая для рукопожатия. Однако первое впечатление улетучилось, как только он открыл рот.
        - При последней проверке в данном коридоре и в подвале были выявлены следы асбестовой пыли. Вследствие этого обстоятельства необходимо провести изоляцию трубы, чтобы сделать помещения пригодными для дальнейшей эксплуатации.
        Карл поднял глаза к потолку. Чертова труба! Единственная на весь подвал, и вся рассыпается.
        - Смотрю, вы тут обустроили офис, - продолжил зверек с папкой. - Надеюсь, вы согласовали это с соответствующей директивой полицейского управления и правилами пожарной безопасности?
        Он собирался расстегнуть свою папку, так как наверняка там у него уже была припасена пачка бумажек, дающих ответ на этот вопрос.
        - Какой офис? - переспросил Карл. - Вы имеете в виду помещение для отчетного архива?
        - Отчетный архив? - на мгновение мужчина растерялся, но затем продолжил наступление: - Я не знаю, как это у вас называется, но ясно вижу, что здесь проводится большая часть рабочего времени за занятиями, которые я бы назвал напрямую относящимися к выполнению трудовых обязанностей.
        - Вас смущает кофемашина? Так мы ее уберем.
        - Вовсе нет. Меня смущает все. Письменные столы, доски для заметок, полки, вешалки, ящики с бумагами, канцелярские принадлежности, копировальные аппараты.
        - Так! А вы знаете, сколько ступеней отсюда до третьего этажа?
        - Нет.
        - То-то. Может быть, вам также неизвестно, что наш отдел недоукомплектован и что мы потеряем половину рабочего времени, если будем скакать наверх всякий раз, когда необходимо сделать какую-то копию для архива? По-вашему, видимо, будет лучше, если по улицам будут разгуливать убийцы, чем мы будем выполнять свою работу?
        Студсгорд намеревался возразить, но Карл пресек его попытку, подняв руку.
        - Где асбест, о котором вы упомянули?
        Мужчина нахмурился.
        - Мы не обсуждаем, где и как. Мы обнаружили загрязнение асбестом, а этот материал провоцирует возникновение раковых опухолей. Его невозможно просто взять и стереть половой тряпкой.
        - Роза, ты присутствовала при проведении инспекции? - спросил Карл.
        Она показала пальцем в дальний угол коридора:
        - Они обнаружили какую-то пыль вон там.
        - Ассад! - Карл заорал так громко, что мужчина отступил на шаг назад. - Идем, Роза, покажешь мне.
        В это время Ассад выскочил из своего офиса.
        - Ассад, пошли. Возьми ведро, тряпку и свои чудесные зеленые резиновые перчатки. У нас есть задание.
        Они прошли пятнадцать шагов по коридору, когда Роза остановилась и показала на какую-то белую порошкообразную пыль под своими черными ботинками.
        - Вот! - констатировала она.
        Человек из Инспекции по контролю за рабочими условиями протестовал и пытался объяснить, что их действия будут бесполезны, что это не устранит вред, что здравый смысл и инструкции требуют, чтобы загрязнение было удалено регламентированным способом.
        Последнее возражение Карл отклонил:
        - Ассад, отныне, смыв дерьмо, не забудь вызвать ассенизатора. Нам нужно было возвести стену, которая отгородила бы загрязненную, по мнению Инспекции, зону от нашего отчетного архива. Мы ведь не хотим видеть возле себя этот хлам, правда?
        Ассад медленно покачал головой:
        - Какое помещение ты только что имел в виду? Архив?..
        - Ассад, давай уже, мой. Этот человек спешит.
        Чиновник одарил Карла враждебным взглядом.
        - Мы с вами свяжемся, - это было последнее, что он сказал, устремившись по коридору с крепко прижатой к животу папкой.
        «Свяжутся они!» Да уж, можно себе представить.
        - А теперь, Ассад, объясни мне, в чем тайный смысл того, что мои дела развешаны на стене? Надеюсь, что это копии.
        - Копии? Если ты хочешь, чтобы висели копии, я тут же все сниму, Карл. И ты получишь копии всего, чего только пожелаешь. Я обещаю.
        Карл сглотнул.
        - Ты, что, прямо мне в лицо утверждаешь, что там сушатся подлинники моих дел?!
        - Ну да. Но ты только взгляни на придуманную мной систему! Если она не кажется тебе великолепной, просто скажи. Все в порядке. Я не обижусь.
        Карл откинул голову назад.
        - Не обижусь, - повторил он. Четырнадцать дней отсутствовал на рабочем месте, а его подчиненные успели свихнуться от вдыхания асбестовой пыли.
        - Смотри, Карл, - сияя от радости, Ассад достал две катушки с лентой.
        - Ну да, вижу - ты откопал моток синей ленты и моток красной ленты с белыми полосочками. Теперь ты сможешь перевязать кучу свертков с подарками к Рождеству, которое наступит через девять месяцев.
        Ассад стукнул его по плечу:
        - Ха-ха, Карл. Отлично. Теперь я тебя узнаю.
        Карл покачал головой. Совсем невесело было думать, что его предстоящая отставка будет связана с определенным возрастом, до которого было пока довольно далеко.
        - Взгляни, - Ассад вытянул синюю ленту, оторвал кусочек скотча, прикрепил один конец ленты на одно из дел шестидесятых годов, протянул моток через множество страниц, перерезал ленту и второй конец приделал к делу восьмидесятых. - Не правда ли, чудесно?
        Карл соединил руки сзади на затылке, словно пытаясь удержать голову на месте.
        - Потрясающий шедевр, Ассад. Жизнь Энди Уорхола[27] прожита не зря.
        - Энди кого?
        - И что ты такое сделал, Ассад? Пытаешься связать эти два дела?
        - Ну да, представляешь, если два дела действительно связаны, можно это просто увидеть, - он снова показал на синюю ленту. - Вот тут! Синяя лента! - Он щелкнул пальцами. - Значит, эти дела могут быть связаны.
        Карл сделал глубокий вздох.
        - Ага! Тогда я, кажется, знаю, для чего нужна красная…
        - Ну да, на тот случай, если мы доподлинно знаем, что дела связаны. Правда, отличная система?
        Карл снова вздохнул.
        - Правда, Ассад. Однако в данный момент, кажется, у нас нет связанных между собой дел, и все же будет лучше, если они будут лежать у меня на столе, чтобы мы могли их просматривать, о?кей?
        Это не было вопросом, тем не менее последовал ответ:
        - Да, шеф, о?кей. - Ассад стоял и перекатывался с пятки на носок в своих стоптанных ботинках «Экко». - Тогда я через десять минут приступлю к копированию - верну тебе оригиналы и развешу копии.

        Маркус Якобсен вдруг как-то постарел. В последнее время на его рабочем столе скопилось много дел. В первую очередь разборки криминальных группировок и эпизоды с перестрелками в Нёрребро и прилегающей округе, а также несколько странных пожаров - поджоги с огромными экономическими потерями и, к сожалению, с человеческими жертвами. Причем все случились в ночное время. Если Маркусу в среднем удавалось поспать три часа в сутки на прошедшей неделе, это был максимум. Возможно, и стоило пойти ему навстречу, что бы при этом ни лежало на сердце.
        - Что стряслось, босс? Почему ты выцепил меня наверх? - поинтересовался Карл.
        Маркус возился с начатой пачкой сигарет, бедняга. Эту привычку он так и не смог преодолеть.
        - Карл, я понимаю, что у нас на этаже твоему отделу отведено не слишком много места, но, строго говоря, я все-таки не могу позволить тебе сидеть в подвале. А теперь еще позвонили из Инспекции по контролю за рабочими условиями и рассказали мне, что ты отказался выполнять директиву их человека.
        - Маркус, всё под контролем. Мы построим в середине коридора стену с дверью и тэ дэ. Так что вся грязь окажется изолирована.
        Круги под глазами Маркуса вдруг стали заметнее.
        - Вот это все я не желаю даже слушать, - заявил он. - А потому вы с Розой и Ассадом вновь переберетесь сюда. Я не хочу проблем с контролирующим органом. Проблем и так хватает. Ты в курсе, как мне сейчас не хватает времени. Только взгляни на это. - Он указал на новый крошечный экран на стене, в котором TV2 резюмировал последствия вражды группировок. Требование разрешить похоронной процессии в честь одной из жертв пройти по улицам Копенгагена привело к нешуточному огню. Сейчас полиции приходилось искать виновных и усмирять уличный переполох. Да уж, Маркуса Якобсена совсем придавили.
        - Хорошо, если ты переселишь нас сюда, следствием явится то, что ты в ту же секунду развалишь отдел «Q».
        - Не шантажируй меня, Карл.
        - И потеряешь восемь миллионов в год в виде грантов. Я не ошибаюсь, именно восемь миллионов было выделено отделу «Q»? Подумай хорошенько, действительно ли так высока цена бензина, заливаемого в то ржавое ведро, на котором мы потом разъезжаем, и, ах да, плюс, конечно, зарплата Розе, мне и Ассаду. Восемь миллионов. Вдумайся еще разок.
        Глава отдела по раскрытию убийств вздохнул. Он находился между лезвиями ножниц. Без этого гранта его собственный отдел лишится как минимум пяти миллионов в год. Хитроумное перераспределение. Чем-то напоминает выравнивание в коммунальной сфере. Своего рода легальный грабеж.
        - Принимаю ваши предложения по решению вопроса. Заранее благодарю, - наконец сказал он.
        - Где ты рассчитывал нас посадить? - спросил Карл. - В туалете? У подоконника, где вчера сидел Ассад? А может, у себя в офисе?
        - В коридоре есть место, - было видно, что Маркус Якобсен заранее скрючился, произнося эти слова. - В скором времени мы, вероятно, найдем другое место. Это ведь всегда предполагалось, Карл.
        - Ладно, отличное решение, договорились. Но мы хотим получить три новых рабочих стола.
        Карл спонтанно встал и протянул руку. Как-никак о чем-то договорились.
        Начальник слегка отстранился.
        - Минуточку, - сказал он. - Я чувствую в этом предложении какой-то подвох.
        - Подвох? Вы закажете три лишних стола, а когда придут из Инспекции по контролю за рабочими условиями, я пришлю Розу, чтобы хоть как-то украсить пустующие стулья.
        - Ни к чему хорошему это не приведет, Карл. - Маркус выдержал небольшую паузу. По-видимому, он сдался. - Но время покажет, как всегда говорит моя старая матушка. Присядь, Карл, у нас есть одно дело, на которое ты должен взглянуть. Помнишь коллег из шотландской полиции, которым мы помогали три-четыре года назад?
        Карл неуверенно кивнул. Неужели сейчас он невольно ввергнет отдел «Q» в пучину извлекаемых из волынки звуков, похожих на треск паяльного аппарата и рубленого хаггиса?[28] Только не это. Довольно было того, что иногда приходилось иметь дело с норвежцами. Но еще и шотландцы!..
        - Мы посылали им несколько проб ДНК, взятых у задержанного в Вестре шотландца, ты помнишь. Это было дело Бака. Таким образом, они раскрыли дело об убийстве. Теперь они прислали нам кое-что новенькое. Точнее, посылку прислал нам полицейский из Эдинбурга по имени Гильям Дуглас. В посылке письмо, которое они обнаружили в бутылке. Проконсультировавшись с лингвистом, они оказались перед фактом, что письмо, скорее всего, из Дании. - Он поднял с пола коричневую картонную коробку. - И хотят услышать от нас, как поступить с делом, если нам удастся что-то обнаружить. Так что, Карл, вперед!
        Он протянул коробку и сделал знак, чтобы ее забрали и ушли.
        - И что мне с ней делать? - спросил Карл. - Может быть, отдадим в Почту Дании?
        Якобсен улыбнулся.
        - Весьма остроумно, Карл. Так уж получается, что работники нашей почты не специализируются на раскрытии тайн; скорее уж, они их сами создают.
        - У нас там, внизу, сейчас полно работы.
        - Да-да, Карл, несомненно. Но все-таки изучите, это всего лишь маленькая вещица. К тому же она отвечает всем критериям отдела «Q»: старая, непонятная, и никто не желает к ней притрагиваться.
        Опять я получил одно из тех заданий, которые мешают мне прирасти голенями к ящику стола, подумал Карл, по дороге вниз прикидывая вес коробки.
        И все-таки - часом больше, часом меньше, это вряд ли каким-то образом отразится на дружественных отношениях между Данией и Шотландией.
        - До завтра я управлюсь, Роза мне поможет, - заверил Ассад, прикидывая в уме, в какой из трех стопок по системе Карла изначально лежало дело, которое сейчас он держал в руках.
        Карл заворчал. Коробка из Шотландии стояла перед ним на столе. Дурные предчувствия не покинули его, и аура, окружавшая картонную упаковку в таможенной клейкой ленте, определенно не предвещала ничего хорошего.
        - Так у нас новое дело? - с интересом спросил Ассад, приковав взгляд к коричневому параллелепипеду. - А кто открыл коробку?
        Карл воздел указательный палец к потолку и проорал в коридор:
        - Роза, иди уже наконец сюда!
        Прошло пять минут, прежде чем она появилась. Существовал некий тщательно отмеренный промежуток, за который до нее доходил сигнал о том, кто определял, что делать и, в особенности, когда. К этому уже привыкли.
        - Роза, что ты скажешь на то, чтобы получить свое первое самостоятельное дело? - Карл деликатно подтолкнул к ней коробку.
        Он не видел ее глаз, спрятанных под иссиня-черной челкой, но едва ли они светились от радости.
        - Наверняка что-то о детской порнографии или торговле людьми. Я угадала, Карл? Что-то, к чему ты сам не хочешь прикасаться. Так что мой ответ - спасибо, нет. Если у тебя у самого не хватает духа этим заняться, пускай наш маленький погонщик верблюдов повозит эту грязь по манежному кругу. А мне есть чем заняться.
        Карл улыбнулся. Ни ругани, ни хлопанья дверями. Она практически в прекрасном настроении. Он вновь подпихнул коробку.
        - Здесь письмо, которое долгое время пролежало в бутылке. Я его еще не видел. Мы можем хотя бы распаковать его вместе.
        Роза сморщила носик. Скептицизм был ее верным спутником.
        Карл отстранил картонные закрылки, стряхнул пенопластовые шарики, выудил бумажную папку и положил ее на стол. Затем еще порылся в пенопласте и обнаружил пластиковый пакет.
        - А тут что? - спросила она.
        - Полагаю, осколки бутылки.
        - Они ее разбили?
        - Нет, просто слегка разобрали на части. А в папке находится инструкция, по которой можно вновь ее собрать. Плевое дело для столь ловкой и рукастой девушки, как ты.
        Роза показала ему язык и прикинула вес пакета.
        - Не очень тяжелый. Какого размера она была?
        Карл протянул ей папку с делом:
        - Сама прочитаешь.
        Она оставила коробку на столе и вышла в коридор. После этого наступило спокойствие. Через час рабочий день заканчивается. Он сядет на поезд до Аллерёда, купит по дороге бутылку виски и порадует Харди и себя самого - одному бокал с соломинкой, а другому с кубиками льда. Вечер обещает быть тихим.
        Карл прикрыл глаза и не успел подремать и десяти секунд, как перед ним возник Ассад.
        - Я кое-что обнаружил, Карл. Идем, покажу. Прямо здесь, на стене.
        Душевное равновесие явно восстановится после нескольких секунд, проведенных вдали от окружающего мира, констатировал Карл сам себе, в каком-то изумлении опираясь на стену в коридоре, а Ассад тем временем с гордостью тыкал на одно из дел, висевших на доске.
        Карл заставил себя вернуться в реальность:
        - Повтори, Ассад. Я думал о чем-то другом.
        - Я говорю, не кажется ли тебе, что начальнику отдела убийств стоит немного поразмыслить вот об этом деле в связи с пожарами в Копенгагене?
        Карл убедился, что твердо стоит на ногах, и чуть приблизился к тому делу на стене, на котором располагался указательный палец Ассада. Дело четырнадцатилетней давности. Пожар с жертвой, возможно, поджог с целью убийства, в окрестностях озера Дамхус. Дело об обнаруженном трупе, настолько пострадавшем от огня, что ни время смерти, ни пол, ни даже ДНК не могло быть установлено. Еще больше усложнял дело тот факт, что не нашлось никаких пропавших без вести лиц, которых можно было соотнести с трупом. В конце концов, дело было прекращено. Карл прекрасно это помнил. Это было одно из дел Антонсена.
        - Ассад, а почему ты думаешь, что оно имеет какое-то отношение к пожарам, бесчинствующим сейчас?
        - Бесчинствующим?
        - Происходящим сейчас.
        - Потому! - воскликнул Ассад и указал на детализированную фотографию скелетных останков. - Это небольшое углубление на кости маленького пальца. Об этом есть кое-какая информация и вот тут. - Он открепил от доски папку с файлами и извлек страницу отчета. - Вот описание: «Как будто долгие годы на палец было надето кольцо, - говорится здесь, - углубление по всей окружности».
        - Ну и?
        - Но на маленьком пальце, Карл!
        - И что?
        - Когда я просматривал дела наверху, в отделе «А», все началось с обнаружения в первом пожаре трупа, у которого маленький палец вообще отсутствовал.
        - Ладно. Но это называется мизинец - понял? Одно слово, Ассад.
        - Да, а во втором пожаре у погибшего мужчины обнаружили канавку на маленьком пальце. Такую же, как и здесь.
        Карл ощутил, как его брови поднимаются все выше.
        - Думаю, тебе стоит пойти на третий этаж и доложить шефу отдела по убийствам все то, что ты сейчас рассказал мне.
        Улыбка растянулась у Ассада от уха до уха.
        - Я бы ни за что не заметил, если бы фотография все это время не висела на стене на уровне моего носа. Забавно, правда?

        Кажется, непроницаемая броня иссиня-черного высокомерия Розы с новым заданием дала небольшую трещину. По крайней мере, она не швырнула материалы ему на стол, а сначала отодвинула пепельницу, а затем бережно, почти благоговейно положила письмо на столешницу.
        - Почти ничего невозможно прочитать, - сказала она. - Очевидно, написано кровью, и постепенно кровь была растворена в сконденсировавшейся влаге и въелась в более глубокий слой бумаги. К тому же буквы довольно коряво написаны. Зато легко различить заголовок. Смотри, какой он четкий. «Помогите», написано наверху.
        Карл нехотя наклонился вперед и взглянул на то, что осталось от печатных букв. Возможно, когда-то бумага была белой, но теперь приобрела коричневый оттенок. Во многих местах недоставало небольших фрагментов по периметру - вероятно, они были утрачены, когда письмо после своего морского путешествия было наконец развернуто.
        - Какие исследования были проведены, есть там какая-то информация об этом? Где обнаружено? Когда?
        - Они нашли бутылку практически у самых Оркнейских островов. Она застряла в рыболовной сети. Говорят, в 2002-м.
        - В 2002-м?! То есть они явно не спешили передать его дальше.
        - Бутылку забыли на подоконнике. Потому-то там и образовалось столько конденсата. Она стояла прямо на солнце.
        - Шотландские недоумки, - проворчал Карл.
        - К письму прилагается довольно бесполезный ДНК-профиль. Также есть несколько ультрафиолетовых снимков. Они постарались подготовить письмо как можно лучше. Смотри-ка, вот попытка пословной реконструкции содержания письма. Здесь можно кое-что прочитать.
        Карл посмотрел на фотокопию и решил не озвучивать реплику о шотландских идиотах. Ибо, сравнив оригинал письма с более яркой и тщательно проработанной попыткой реконструкции того, что там могло бы быть написано, нельзя было не впечатлиться.
        Карл смотрел на записку. Вероятно, на протяжении веков многие пленялись идеей отправить сообщение в бутылке, которое извлекут и прочтут на другом конце земного шара, и желали таким образом дать жизнь новой удивительной истории. Но не в случае с данной конкретной бутылкой, почувствовал он. Данная ситуация была ужасающе серьезной. Тут не ребячья шалость, не сосуд-разведчик, пущенный в увлекательное плавание, никакой гармонии и синего неба над головой. Это письмо было именно тем, за что себя выдавало.
        Отчаянным призывом о помощи.

        5

        Когда он покидал ее, вся его обыденная жизнь оставалась позади. Он ехал двадцать километров на север от Роскиле к захолустной фермерской постройке, расположенной примерно посередине между их жилищем и домом на фьорде, вывозил из сарая фургон, парковал вместо него «Мерседес». Отпирал дверь, наскоро принимал ванну и тонировал волосы, переодевался, минут десять стоял у зеркала, готовясь к выходу, в шкафах отыскивал все необходимое и затем с багажом направлялся к светло-синему «Пежо Партнер», на котором осуществлял свои вылазки. Автомобиль был лишен каких-то особых примет - не слишком большой, не слишком маленький, номера не так чтобы жутко грязные, но в достаточной степени нечитаемые. Абсолютно анонимное транспортное средство, зарегистрированное на имя, которое он присвоил себе, когда приобретал свою ферму. Естественно, преследуя определенную цель.
        К этому моменту он был полностью готов.
        Несколько тщательных проверок в Интернете и государственных архивах, способы доступа к которым он изучил за прошедшие годы, предоставляли ему необходимую информацию о потенциальных жертвах. У него было при себе много наличных. На заправочных станциях и при въезде на мосты он расплачивался средними купюрами, а потому ему всегда удавалось избежать внимания камер видеонаблюдения. Он всегда старался держаться подальше от всего необычного.
        В этот раз областью его интереса стала Центральная Ютландия. Здесь сконцентрировалось множество религиозных сект, к тому же прошло уже несколько лет с его последнего набега на этот район. Да, он сеял смерть, не забывая об осторожности.
        В течение некоторого времени он наблюдал, но, как правило, ограничивался несколькими днями на одном и том же месте. В первый раз остановился у женщины в Хадерслеве, в последующие разы его приютила женщина в небольшом городке под названием Лённе. А потому риск быть узнанным в Виборгском округе, довольно отдаленном от этих населенных пунктов, был ничтожно мал.
        Он выбирал между пятью семьями. Две из них являлись приверженцами Свидетелей Иеговы, одна - семья христиан-евангелистов, одна - Хранителей Греха и одна - последователи Церкви Матери Божией. На настоящий момент он склонялся к последней. Он приехал в Виборг около восьми вечера, возможно, слишком рано, принимая в расчет его намерения и учитывая размеры этого города; но никогда невозможно знать наперед, что может случиться.
        Критерии для заведений, где он подыскивал себе женщин, подходящих на роль хозяек, оставались всегда одни и те же. Это должно было быть не слишком маленькое место, расположенное за пределами района, где все друг друга знают, не слишком облюбованное постоянными клиентами, не слишком запущенное, привлекательное для одинокой женщины определенного типа в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти пяти. Первое заведение, «Йулес Бар», оказалось чересчур тесным и мрачным, там было слишком много пивных бутылок и игровых автоматов. Следующий бар оказался поприличнее. Небольшой танцпол, набор достаточно разношерстных посетителей. То, что надо, если бы не гей, тут же примостившийся на ближайший стул. Даже если удастся найти здесь подходящую женщину, этот товарищ, несмотря на вежливый отказ, несомненно запомнит его, что совершенно не входило в его планы.
        Лишь с пятого раза он нашел то, что искал. Даже надписи над барной стойкой подтверждали правильность выбора. Изречения «Кто больше молчит, тот сильнее кусает», «Снаружи хорошо, а в „Терминале“ лучше» и особенно «Лучшие души города обитают здесь» задавали нужный тон.
        Довольно закрытый бар «Терминал» на улице под названием «Могильная», уже одиннадцать вечера, но народ разгорячен пивом «Ханкок Хойкер» и местным роком. Вот этих-то посетителей он и попробует на вкус до закрытия бара.
        Он выбрал отнюдь не юную женщину, сидевшую у входа в зал с игровыми автоматами. Когда он заходил, она в одиночестве танцевала на крошечном танцполе, размахивая руками. Весьма приличная, не самая легкая добыча. Она затеяла серьезную охоту. Из разряда желающих связаться с мужчиной, на которого можно положиться. С тем, кто окажется достоин просыпаться рядом с ней на протяжении всей оставшейся жизни. И она не рассчитывала найти его здесь. Она пришла сюда с подругами с работы после утомительного рабочего дня, именно так. Это было понятно сразу. Точь-в-точь то, что требовалось.
        В кабинке для курения стояли две ее фигуристые коллеги, то и дело вертелись и хихикали; остальная публика была неравномерно распределена между столиками. Видимо, посетители полностью обновлялись за небольшой временной интервал. В любом случае, как он успел понять, окружающие едва ли смогли бы описать его сколько-нибудь подробно спустя всего несколько часов.
        Он пригласил ее на танец после пятиминутного визуального контакта. Она оказалась не сильно пьяной. Хороший знак.
        - Говоришь, ты не из этих краев, - сказала она, остановив взгляд на его брови. - Что же ты делаешь в Виборге?
        От нее приятно пахло, взгляд был твердым. Легко можно было догадаться, что именно она желала услышать в ответ. Ему нужно было сказать, что он приезжает в этот город довольно часто. Что Виборг ему нравится. Что у него хорошее образование и он одинок. Вот это все он и выдал. Спокойно, тихо, по порядку. Да он бы мог сказать все, что угодно, лишь бы сработало.
        Спустя два часа они лежали в ее постели. Она - более чем удовлетворенная, а он - с уверенностью в том, что сможет прожить у нее несколько недель, прежде чем она станет задавать ему более навязчивые вопросы, чем обычно: действительно ли она ему нравится и настроен ли он на серьезные отношения.
        Он избегал пробуждать в ней лишние надежды. Держался застенчиво, так что она не могла знать, из каких глубин личности появляются на свет его запоздалые ответы.
        На следующее утро он встал в половине шестого, как и планировал, привел себя в порядок, осторожно покопался в ее вещах, узнав о ней много чего, прежде чем она начала потягиваться в постели. Разведена, как ему уже было известно. Взрослые дети, давно покинувшие родительский дом. И, само собой разумеется, сравнительно приличная и вполне ответственная должность в коммуне, которая, столь же само собой разумеется, отбирала у нее все силы. Ей было пятьдесят два года, и к настоящему моменту она оказалась готова ввергнуть свою жизнь в пучину приключений.
        Прежде чем поставить поднос с кофе и тостами на постель рядом с ней, он приоткрыл шторы, чтобы она могла оценить его улыбку и свежий вид.
        Затем она крепко прижалась к нему. Чувственно-уступчиво, с более явно очерченными ямочками на щеках, чем прежде. Она погладила его по щеке и хотела поцеловать шрам за ухом, но не успела до того, как он взял ее за подбородок и задал вопрос:
        - Мне лучше разместиться в отеле «Палас» или вечером снова прийти к тебе?
        Ответ был дан. Она снова нежно приникла к нему и сказала, где лежит ключ, а потом он отправился к фургону и покинул квартал таунхаусов.

        Выбранная им семья имела возможность срочно заплатить миллионный выкуп, который он намеревался у них потребовать. Возможно, потребуется продажа акций, несмотря на то, что сейчас не самое подходящее для этого время, но зато эта семья в высокой степени консолидирована. Несомненно, кризисный период затруднял осуществление прилично оплачиваемых преступлений, однако, если подходить к выбору жертв с особой тщательностью, всегда можно найти выход. Во всяком случае, он рассчитывал, что у этой семьи найдутся возможности и желание удовлетворить его требование, и сделать это без лишней огласки.
        Теперь с помощью своих наблюдений он хорошо изучил семью. Посетил их общину, после службы осторожно пообщался с родителями. Выяснил, сколько времени они являются членами секты, каким образом сформировалось их состояние, сколько у них детей и как их зовут, а также в общих чертах ознакомился с их распорядком дня.
        Семья жила на окраине Фредерикссунда. Пятеро детей в возрасте от десяти до восемнадцати лет. Все живут вместе и являются активными членами Церкви Матери Божией. Двое старших посещают гимназию в Виборге, остальные на домашнем обучении у матери, бывшей учительницы из «Твинда»[29] сорока с лишним лет, которая в отсутствие иного неизбывного жизненного наполнения посвятила себя Богу. Именно она заправляла в доме, захватив светскую и духовную власть. Ее муж, будучи на двадцать лет старше, являлся одним из самых успешных коммерсантов в районе. Несмотря на то, что он жертвовал половину дохода в пользу Церкви Матери Божией, что обязаны были делать все приверженцы секты, денег оставалось немало. Все дело было в машинопрокатной станции, представлявшей собой невиданную роскошь для его собственного поколения. Зерно продолжало расти, даже когда банки заходили в тупик.
        Единственной проблемой с данной семьей было то, что второй сын, который являлся приоритетным кандидатом, начал ходить на карате. Поводом нервничать являлся отнюдь не страх перед сколь-нибудь серьезной угрозой со стороны парнишки, а то, что он отсрочит выполнение плана.
        Ибо именно о четких сроках шла речь, когда начинало попахивать жареным. Всякий раз.
        Если не брать в расчет этот факт, в остальном второй сын и средняя дочка, четвертый ребенок по счету, обладали всем тем, что необходимо для успеха задуманного. Инициативные, они были наиболее выдающимися из детей и в большей степени, нежели остальные, задавали тон. Явно как зеницы ока для своей матери. Они являлись верными приверженцами Церкви Матери Божией, в то же время зачастую были склонны к бунту. Такие либо однажды занимают высшие посты в общине, либо подвергаются остракизму. Верующие и в то же время жизнерадостные. Идеальное сочетание.
        Возможно, нечто похожее на то, каким он сам когда-то был.

        Он припарковал фургон в некотором отдалении у изгороди между деревьями и сидел, не отводя от глаз бинокля, в моменты пауз в процессе домашнего образования наблюдая за детьми, когда они играли в саду рядом с фермой. У девушки, которую он выбрал, очевидно, было что-то припрятано в углу под деревьями. Что-то не предназначенное для чужих взглядов. Продолжительное время она стояла на коленях в высокой траве и копошилась там. Очередное подтверждение тому, насколько верен оказался его выбор.
        Она делает что-то, чему не придают значения ее мать и предписания Церкви Матери Божией, подумал он и кивнул сам себе. Господь всегда подвергает испытанию лучшую овцу в стаде, и эта Магдалена, двенадцатилетний подросток, не является исключением.
        Он провел еще несколько часов в фургоне, откинувшись на спинку сиденья и наблюдая за фермой, своим изгибом выдававшейся в Стангхеде. С помощью бинокля ему удалось ясно разглядеть модель ее поведения. Всякий раз, когда наступал очередной перерыв, она большую часть времени проводила в углу сада наедине с собой, а как только мать звала на следующий урок, что-то старательно прикрывала.
        В целом девочке-подростку из семьи, посвятившей себя Церкви Матери Божией и всему ее существу, надо было уважать и соблюдать много чего. Танцы, музыка, любые печатные издания, помимо собственных брошюр секты, алкоголь, общение с лицами, не принадлежащими этой церкви, домашние животные, телевизор, Интернет - все было под запретом, и наказание за нарушение запретов было суровым: изгнание из семьи и из общины.
        Он уехал, прежде чем два старших сына вернулись домой, с ощущением того, что семья вполне подходит ему. Теперь он собирался также еще раз пройтись по счетам фирмы и налоговым декларациям главы семейства, а следующим утром вновь выберется в укромное местечко у изгороди и, насколько представится возможным, проследит поведение избранных им детей.
        Скоро путь назад будет отрезан, и ему доставляла удовольствие эта мысль.

        Ее звали Исабель, женщину, приютившую его, но сама она едва ли была под стать своему экзотичному имени. Шведские детективы на полках, диски Анны Линнет. Она не съезжала на обочину с основного пути.
        Он взглянул на часы. Она может приехать домой через полчаса. А значит, есть время проверить, не поджидают ли его здесь неприятные сюрпризы. Он сел за письменный стол, включил ее ноутбук, слегка поворчал, когда на экране возник запрос пароля, сделал шесть-семь неудачных попыток, после чего приподнял картонную подстилку, под которой обнаружил маленькую бумажку со всевозможными паролями - от аккаунта на сайте знакомств и интернет-банкинга до электронной почты. Тут редко случался промах. Такие, как она, преимущественно пользуются датами рождений, именами детей или собак, номерами телефонов или просто рядом чисел, чаще всего нисходящим, а если и не так, то предпочитают на всякий случай записывать коды. Очень редко случалось, что листок лежал на расстоянии более полуметра от клавиатуры. Ведь вставать лишний раз никому не хочется.
        Он зашел в раздел переписки на сайте знакомств и с удовлетворением констатировал, что в его лице она нашла мужчину, которого искала уже давно. Возможно, несколькими годами младше, чем рассчитывала, но какая женщина будет против такого недостатка?
        Он просмотрел список контактов в «Аутлук Экспресс». Одно имя чаще других встречалось в почтовых папках. Его звали Карстен Йонссон. Брат или бывший муж, не так существенно. Гораздо важнее было то, что этот адрес принадлежал домену politi.dk.
        Этого только и не хватало, подумал он. Когда придет время, ему нужно будет остерегаться насильственных действий, а вместо этого говорить в ее адрес ругательства и разбрасывать повсюду грязное белье, ведь именно подобное поведение в ее анкете на сайте знакомств было описано как неприемлемое в другом человеке.
        Он взял небольшую флешку фирмы Blue Tinum и воткнул ее в USB-порт; «Скайп», гарнитура, адресная книга - всё в одном. Набрал номер мобильного телефона своей жены.
        В это время она обычно ходила по магазинам. Неизменно. Он попросит ее купить бутылку шампанского и положить в холодильник.
        После десятой попытки он нахмурился. Раньше никогда не случалось, чтобы она не отвечала. Если его жена и была к чему-то привязана, так это, несомненно, к мобильнику.
        Он снова набрал номер. И опять тщетно.
        Наклонился вперед и уставился в клавиатуру, лицо его начинало гореть.
        Он надеялся, что у нее найдется действительно хорошее объяснение. Ибо если вдруг обнаружатся прежде неведомые ему стороны ее личности, ему придется открыть совершенно новые грани своей собственной.
        А этого он ей не пожелал бы.

        6
        - Да, должен сказать, что наблюдение Ассада дало нам пищу для размышлений, Карл, - признался начальник отдела убийств, накидывая на плечи кожаную куртку. Спустя десять минут он будет стоять на углу одной из улиц в Северо-Западном квартале и изучать пятно крови, оставшееся после ночной перестрелки. Карл не завидовал ему.
        Мёрк кивнул:
        - То есть ты вслед за Ассадом считаешь, что существует связь между пожарами?
        - Одинаковые углубления в фалангах мизинцев у жертв двух пожаров из трех. Да, это определенно заставляет задуматься. Но давай посмотрим. В данный момент материал находится на судебно-медицинской экспертизе, так что скоро они дадут ответ. Но вот нос, Карл…
        Он слегка коснулся характерной выдающейся части своего лица. Не многие носы на протяжении веков совались в такое огромное количество нечистых дел. Да, Ассад и Якобсен явно правы. Тут прослеживалась связь. Он и сам это видел.
        Карл немного повысил градус бодрости в своем голосе. Это далось ему не так уж легко, учитывая, что часы показывали начало одиннадцатого утра.
        - Так значит, если я верно понял, мы передаем дело вам.
        - Да, пока да.
        Карл кивнул. Затем он направился прямиком в подвал и пометил старое дело о пожарах как закрытое для отдела «Q».
        Лишь бы приукрасить статистику.
        - Карл, иди сюда. Роза кое-что хочет тебе показать, - прогремело так, словно целая стая обезьян-ревунов с Борнео захватила нижний этаж. Ассад явно не страдал катаром горла.
        Он стоял с широкой улыбкой, держа в руках стопку ксерокопий. Причем не из журналов, насколько Карл мог судить. Скорее, это были увеличенные фрагменты какого-то изображения, которое в лучшем случае можно было назвать нечетким.
        - Смотри, что она придумала.
        Ассад указал в глубь коридора на перегородку, только что выстроенную рабочим для защиты их от асбеста; точнее, он указал на то место, где она должна была быть. Ибо в реальности и сама перегородка, и дверь в ней были напрочь залеплены множеством отксеренных страничек, тщательно скрепленных в одно целое. Если бы кому-то понадобилось пройти за перегородку, ему пришлось бы воспользоваться ножницами.
        Даже с расстояния в десять метров было понятно, что речь шла о гигантской копии записки из бутылки.
        «ПОМОГИТЕ» - гласила надпись посреди подвального коридора.
        - Всего шестьдесят четыре листа А4. Здорово, правда? Я как раз несу пять последних. Двести сорок в высоту и сто семьдесят в ширину. Много, да? Правда, она просто суперумная?
        Карл приблизился на пару метров, Роза лежала кверху попкой, готовая прикрепить в нижний угол страницы, принесенные Ассадом.
        Сначала Мёрк посмотрел на попку, а затем на полотно. Многократное увеличение масштаба имеет свои преимущества и недостатки, сразу понятно. Участки, где буквы въелись в бумагу, оказались невероятно размытыми, а вот другие области, изначально с практически нечитаемыми непонятными буквами, которые шотландские реставраторы попытались восстановить, вдруг обрели какой-то смысл.
        Короче говоря, теперь открылось как минимум двадцать дополнительных букв, которые можно было прочитать.
        Роза на секунду повернулась к нему, проигнорировав его приветственный жест, и выдвинула стремянку в центр коридора.
        - Залезай, Ассад. Теперь я скажу, где расставить точки, ладно?
        Она отодвинула Карла в сторону и заняла ровно то место, где он только что стоял.
        - Не очень нажимай, Ассад. Чтобы можно было стереть.
        Тот кивнул со стремянки, держа наготове карандаш.
        - Начни с «Помогите» перед «ен». Мне кажется, я вижу там три отдельных пятна. Ты согласен?
        Ассад и Карл смотрели на пятна, подобно фиолетовым барашкам-облакам расположившемся в непосредственной близости от букв «е» и «н».
        Наконец Ассад кивнул и поставил по точке у каждого из трех пятен.
        Карл отодвинулся чуть в сторону. Похоже на правду. Под четким заглавным словом «Помогите» действительно располагались три расплывчатых пятна, предшествовавшие двум видимым буквам. Морская вода и конденсат сделали свое дело. Три буквы, написанные кровью, давным-давно растворились и впитались в бумажную массу. Знать бы, какие именно…
        Мёрк мгновение наблюдал за сценой Розиного руководства над Ассадом. Утомительное занятие. Да и когда наконец оно будет завершено, к чему все это приведет? К бесконечным часам гаданий. И ради чего? Бутылке может быть несколько десятков лет. Кроме того, сохранялась возможность того, что это была всего лишь грубая шалость. Буквы казались настолько беспомощными, словно были написаны детской рукой. Несколько бойскаутов и маленькая царапина на пальце. Вот и готово. И все же?
        - Прямо не знаю, Роза, - осторожно начал он. - Может, стоит просто забыть об этом? В конце концов, у нас полно другой работы.
        Он прекрасно видел, какое действие оказала его реплика. Ее тело задрожало. Спина превратилась в трясущееся желе. Если заранее не знать, можно было подумать, что сейчас грянет хохот. Но Карл знал Розу, а потому отступил назад, всего лишь на один шаг, достаточный, однако, чтобы взрывная тирада из извергнутых с шипением бранных слов не сбила его с ног.
        То есть она недовольна его вмешательством. Он не настолько непонятлив.
        Карл кивнул. Как уже было сказано, полно другой работы. Он имел на примете по крайней мере пару важных дел, которые при удачном размещении полностью помогут скрыть лицо, пока он, воспользовавшись удобным случаем, примется реализовывать неудовлетворенную потребность в сне. А остальные тем временем пускай поиграют в бойскаутов.
        Роза зафиксировала его малодушное отступление, медленно повернувшись и вперив в него свои зрачки, разящие с феноменальной точностью.
        - Но выдумка замечательная, Роза. Действительно потрясающе, - поторопился выпалить Карл.
        Однако Роза не клюнула на этот подхалимаж.
        - У тебя есть два варианта на выбор, Карл, - прошипела она, пока Ассад вращал глазами, стоя на стремянке. - Либо ты заткнешься, либо я проваливаю домой. Я ведь могу прислать сюда свою сестру-близняшку, и тогда знаешь что?
        Карл покачал головой. Он был совсем не уверен, хочет ли знать.
        - Ну да, она явится с тремя детьми и четырьмя кошками, четырьмя постояльцами и полнейшей дрянью-мужем, да? Вот тогда в твоем офисе будет настоящее столпотворение. Таков твой ответ?
        Она уперлась кулаками в бока и наклонилась к нему.
        - Я не знаю, кто наплел тебе всю эту чепуху. Ирса живет вместе со мной, и у нее нет ни кошек, ни постояльцев.
        В ее глазах, обведенных черными тенями, так и горело: «Придурок!»
        Защищаясь, Мёрк поднял перед собой руки.
        Кресло из офиса кротко манило к себе.
        - Что там она говорила про свою сестру-близняшку, Ассад? Роза раньше угрожала подобным образом?
        Ассад сделал несколько шагов вверх по лестнице, ведущей на ротонду, и Карл успел почувствовать, как ноги его наливаются свинцом.
        - О, не воспринимай это так близко к сердцу. Роза подобна песку на верблюжьей спине - некоторым людям он попадает в задницу и зудит, а некоторым - нет. Все зависит от того, насколько ты толстокожий. - Он повернулся к Карлу, обнажив два белоснежных ряда безупречных зубов. Если чья задница с течением времени и покрылась броней из толстой кожи, то, несомненно, его.
        - Она рассказывала мне о своей сестре. Я запомнил, что ее зовут Ирса, потому что созвучно Ирме. Мне показалось, они не такие уж близкие друзья, - добавил Ассад.
        «Ирса? Неужели еще существуют люди с таким именем?» - думал Карл, пока они поднимались на третий этаж и его сердечные клапаны своим танцем словно издевались над ним.
        - Привет, парни, - раздался удивительно знакомый голос из-за загородки. Значит, Лиза вернулась в их ряды. Сорокалетняя Лиза с телом в отличной форме и мозговыми клетками под стать. Настоящая радость для всех органов чувств, чего не скажешь о фру Серенсен, которая мягко улыбнулась Ассаду и подняла голову, как потревоженная кобра, на Карла.
        - Лиза, расскажи господину Мёрку, как здорово вы с Франком съездили в Штаты, - старая карга зловеще улыбнулась.
        - В другой раз, - поспешно ответил Карл, - Маркус ждет.
        Он попытался потянуть Ассада за рукав.
        Черт бы тебя побрал, Ассад, думал Карл, пока инфракрасные губы Лизы, сияющей от радости, повествовали о целом месяце путешествий по Америке с почти увядшим мужчиной, который неожиданно возник, подобно бизону, в двуспальной кровати автокемпера. Эти картины Карл изо всех сил старался отогнать от себя, как и мысли о собственном вынужденном целибате.[30]
        Черт бы побрал фру Серенсен, думал он. Чертов Ассад и чертов мужик, подцепивший Лизу. И, наконец, чертовы эти «Врачи без границ»,[31] выманившие Мону, эпицентр его желания, в черную Африку.
        - Когда возвращается домой твой психолог, Карл? - поинтересовался Ассад у двери в комнату для брифингов. - Как там ее, Мона?..
        Карл проигнорировал издевательскую улыбку Ассада и открыл дверь в офис начальника отдела убийств. Здесь уже сидела большая часть отдела «А» и потирала глаза. Они провели несколько непростых дней в общественной трясине, но теперь догадка Ассада вытянула их на свет божий.
        Марку Якобсену понадобилось десять минут на информирование руководителей групп, и оба они с Ларсом Бьерном проявляли некоторый энтузиазм. Несколько раз даже упомянули Ассада, и все эти несколько раз на его довольное лицо обращались прищуренные глаза, за которыми разрасталось изумление перед тем фактом, что этот черножопый уборщик вдруг очутился среди них.
        Однако никто не посмел задать ни единого вопроса. Ведь, в конце концов, именно Ассад обнаружил, что между старыми и недавними пожарами действительно существует связь. У всех тел, обнаруженных на пепелищах, было углубление на нижнем участке фаланги мизинца левой руки, за исключением случая, когда мизинец отсутствовал вовсе. Причем оказалось, что патологоанатомы во всех делах внесли эти сведения в отчет, однако на совпадение просто не обратили внимания.
        Вскрытия указывали на то, что двое погибших носили на мизинцах кольца. Причем углубления в костях образовались не в результате перегрева металла колец при пожаре, утверждали судмедэксперты. Более вероятной версией являлось то, что сгоревшие носили кольца с ранней юности, поэтому те оставили след до самой костяной ткани. Возможно, эти кольца несли некую культурологическую функцию, подобно китайскому заключению ног в колодки, таково было одно из предположений; другое гласило, что это могло быть связано с каким-то ритуалом.
        Маркус Якобсен кивал. Да-да, нечто в этом роде. Ту или иную форму братства нельзя было исключать. Если кольцо однажды надевалось, потом его больше не снимали.
        Другое дело, что не на всех трупах эти пальцы уцелели. На то могло быть множество причин. Отрубание, к примеру.
        - Теперь осталось только выяснить, кто и зачем, - подвел итог заместитель начальника Ларс Бьерн.
        Почти все закивали, кое-кто вздохнул. Ну да, осталось только выяснить это, а что может быть проще?
        - Отдел «Q» проинформирует нас, если им удастся найти дополнительные параллельные дела, - сказал начальник, и один из детективов, который явно не будет участвовать в этом деле, хлопнул Ассада по плечу.
        И вот они вновь оказались в коридоре.
        - Ну, так что там у нас с Моной Ибсен, Карл? - продолжило чудовище ровно там, где остановилось. - Надеюсь, тебе удастся заполучить ее к себе домой, прежде чем твои шарики нальются, как пушечные ядра?

        В подвале в основном все оставалось по-прежнему. Роза поставила табурет перед стеной с сообщением из бутылки и теперь сидела на нем, настолько глубоко погрузившись в размышления, что складки на ее лице можно было увидеть практически со спины. Очевидно, она никак не могла продвинуться дальше.
        Карл поднял глаза на гигантскую копию. Совсем не простое задание. Отнюдь.
        Роза аккуратно обвела буквы красным спиртовым маркером. Вероятно, не самое разумное решение, но это дало лучший обзор, он сразу заметил.
        Кокетливым движением она провела изрядно перепачканными маркером пальцами с более-менее ровными ногтями по черным волосам, напоминавшим птичье гнездо, пригладив их. Чуть позже она, видимо, накрасит ногти черным лаком. Она имела такое обыкновение.
        - Какой смысл это дает? Здесь вообще есть хоть какой-то смысл? - спросила Роза, когда Карл попытался прочитать.
        Вот что получилось:

        ПОМОГИТЕ
        . ен….. вравл………. п… тили
        . ас… ати. и…. сно. ст. но…… у… ут. оп…..
        Бал….. - Челов…. р… 18……………. волос..
        …………… - У него……. прра…. к….
        … син….. гон Папа……. ммы… ним - Фр. д..
        ….. с Б -… урож…………. - .о… убъ… нас -
        …. rу……….. о………… rst……
        брат - Мы ехали….. час……. у… вад…..
        .. мы……… З…. пл…… хн… - …… е…
        ……… r… рю. г… - ……………..
        .. лет
        П…….

        Как уже говорили, крик о помощи, кроме того, упоминается какой-то мужчина, отец и прогулка. Подписано «П». И это все. Да уж, смысла тут маловато.
        Что все-таки произошло? Где, когда и почему?
        - Уверена, что это адресант, - сказала Роза, ткнув маркером в букву «П» в самом низу.
        Откровенной тупицей она не была.
        - Кроме того, я уверена, что это имя состоит из двух слов, в каждом из которых по четыре буквы, - добавила она и постучала по карандашной маркировке, сделанной Ассадом.
        Карл перевел взгляд с ее ногтей, испачканных маркером, на точки, поставленные на записке из бутылки. Кто знает, уместна ли сейчас проверка зрения? Почему это она так уверена, что тут два раза по четыре буквы? Потому что Ассад поставил несколько точек на нескольких пятнах? По его-то мнению, вариантов было множество.
        - Я сверила с оригиналом и обсудила с техническим специалистом из Шотландии. Мы полностью сошлись. Два раза по четыре буквы.
        Карл кивнул. Технический специалист из Шотландии, говорит. Прекрасно! Она могла с таким же успехом обсудить все с гадалкой из Рейкьявика в черно-белых одеяниях. На его взгляд, большая часть письма представляла собой всего лишь неразборчивую мазню, что бы кто ни говорил.
        - Я убеждена, что записка написана лицом мужского пола. Если исходить из того, что в подобной ситуации вряд ли кому-то придет в голову подписываться своим прозвищем, мне не удалось отыскать ни одного датского женского имени, которое начиналось бы на «П» и состояло из четырех букв. А если исключить датские, я смогла найти только следующие женские имена: Пака, Пала, Папа, Пеле, Пета, Пииа, Пили, Пина, Пинг, Пири, Поси, Прис, Пруэ.
        Она перечислила их за одну секунду, даже ни разу не заглянув в свои записи. Какая же она все-таки чудная, эта Роза.
        - Папа - какое-то странное имя для девочки, - проворчал Ассад.
        Она дернула плечом. Опять двадцать пять. Ни одного датского женского имени на «П» из четырех букв, она же сказала. Исключено.
        Карл посмотрел на Ассада, все лицо которого оказалось расчерчено многочисленными тиреобразными морщинками. Ни у кого не получилось бы думать столь пленительно наглядно, как у этого существа, отдающего себя без остатка.
        - В то же время и мусульманского имени быть не может, - изрек он чуть позже с чересчур напряженным видом. - По крайней мере, мне не приходит в голову ничего, кроме Пари, а это имя иранское.
        Карл удрученно скривился.
        - Угу. А иранцев в Дании днем с огнем не найдешь, правда? И все же зови этого человека Поул или Паул, какое это было бы облегчение! Тогда мы бы отыскали его как раз плюнуть.
        Тут морщины на лбу Ассада прорезались еще глубже.
        - Ты сказал плюнуть? А куда?
        Карл сделал глубокий вдох. Надо будет отправить своего младшего помощника к своей бывшей жене. Тогда он очень быстро выучит поговорки, от которых его огромные глаза полезут на лоб.
        Карл взглянул на наручные часы.
        - Ну ладно, пускай его зовут Поул, сойдемся на этом. Я пойду отдохну четверть часика, а вы пока найдете автора письма.
        Роза попыталась проигнорировать его тон, однако ноздри ее широко растопырились.
        - Ну да, Поул - явно хороший вариант. Как и Пиет, или Пеер, с двумя «е», конечно, Пэер, непременно через «э», или Петр. А также Пиит, Пиет или Пхил. Так много вариантов, Карл. У нас теперь мультиэтническое общество, вокруг столько новых имен. Пако, Паки, Палл, Паже, Паси, Педр, Пепе, Пере, Перо, Перу…
        - Черт, Роза, хватит уже. Тут тебе не именной регистр. И что ты имеешь в виду под Перу? Это, кажется, страна, а не имя…
        - …Пети, Пинг, Пино, Пиус…
        - Пиус? Да, не забудь про пап.[32] Они ведь…
        - Понс, Пран, Птах, Пакх, Пири.
        - У тебя всё?
        Она промолчала.
        Карл снова посмотрел на подпись на стене. Как бы там ни было, но сказать что-то помимо того, что сообщение было написано кем-то, чье имя начиналось на «П», не представлялось возможным. Но кем же был этот самый «П»? Вряд ли это Пиит Хайн.[33] Тогда кто?
        - Ведь имя может быть и двусоставным, Роза. Ты уверена, что между словами нет тире? - он показал на стершуюся область. - Так что тут вполне может быть написано Поул-Эрик или Пако-Паки или Пили-Пинг.
        Он попытался зафиксировать свой улыбающийся взгляд на лице Розы, но она была далека от такого рода заискиваний, ну и черт с ней.
        - Ну, тогда давайте оставим в покое гигантское письмо, пусть себе висит, а мы тем временем возьмемся за более конкретные задачи, а у Розы заодно появится время на то, чтобы выкрасить испорченные ногти в черный цвет, - подытожил Карл. - Никто ведь не мешает нам время от времени бросать взгляд на эту грязь, проходя мимо. Возможно, мимоходом на нас снизойдет озарение. Точно так же, как кроссворд спокойно лежит в туалете и дожидается следующего раза.
        Роза и Ассад взглянули на него с недоумением. Кроссворд в уборной? Очевидно, они так долго не сидели на унитазе.
        - Впрочем, нет, наверное, не стоит оставлять письмо висеть на перегородке, все-таки здесь бывают люди. Часть архива находится за дверью, как вам известно. Старые дела, наверняка вы в курсе?
        Он развернулся на сто восемьдесят градусов и отправился прямиком к своему офису с удобным креслом, которое давно ожидало его. Ему удалось преодолеть ровно два метра, прежде чем резкий голос Розы вонзился ему в спину:
        - Карл, повернись-ка сюда.
        Он медленно обернулся и увидел, что она стоит и указывает на свой труд.
        - Если ты считаешь, что у меня уродливые ногти, то я ничего не буду с ними делать, ясно? И еще - ты видишь слово на самом верху?
        - Да, Роза. На самом деле, это единственное, что я отчетливо вижу. Довольно разборчиво там написано: «Помогите».
        Она в предупреждающем жесте подняла перед ним разукрашенные черным маркером пальцы.
        - Отлично. Именно это слово тебе в первую очередь придет в голову прокричать во всю глотку, если ты посмеешь убрать хоть один листок, понял?
        Он избежал ее бунтующего взгляда и помахал напоследок Ассаду.
        Вероятно, скоро пора будет проявить свой характер.

        7

        Глядя на свое отражение в зеркале, она думала о том, что заслужила в жизни большего. С идеальной персиковой кожей она по-прежнему могла бы исполнять роль спящей красавицы в школе городка Тюрегод. Раздеваясь, она все так же приятно удивлялась виду своего тела. Только, осознавая все это, ей непросто было справиться с одиночеством, ох как непросто.
        Они слишком отдалились друг от друга. Он совсем перестал с ней видеться.
        Когда он возвращался, она все собиралась попросить, чтобы он больше не оставлял ее, что есть другие виды деятельности. Хотела как следует узнать его, понять, чем он занимается, и настоять на том, чтобы он просыпался с ней каждое утро.
        Все это она собиралась сказать ему.

        В прежние времена неподалеку от Тофтебаккена располагалась небольшая свалка, на территории, предназначавшейся для психбольницы. Теперь отсюда исчезли гнилые матрасы с опилками и проржавевшие ножки от кроватей, и на их месте образовался оазис с обширным видом на фьорд и самым шикарным жильем в городе.
        Здесь она любила стоять, скользя расфокусированным взглядом по светлой гавани с лодками и тенистой роще в направлении непрестанно меняющегося голубого фьорда.
        Пребывая в таком месте и в подобном состоянии, легко сбросить с себя ответственность за случайности, происходящие в жизни. Возможно, именно поэтому она согласилась на предложение вместе выпить кофе, поступившее от молодого человека, подъехавшего к ней на велосипеде. Он жил в том же районе, что и она, и прежде они не раз приветствовали друг друга кивком в «Фётексе». Теперь они стояли рядом.
        Она бросила взгляд на часы. Сына нужно было забирать только через два часа, так что времени оказалось предостаточно, да и что плохого в том, чтобы выпить чашечку кофе?
        Но она совершила ужасную ошибку.

        По вечерам она сидела, как старая дева, и раскачивалась на стуле. Прижимала руки к диафрагме и старалась унять мышечные сокращения. То, что она совершила, абсолютно неприемлемо. Неужели она действительно настолько выпала из действительности? Словно этот симпатичный мужчина ее загипнотизировал. Уже спустя десять минут она выключила мобильник и начала рассказывать о себе. А он все слушал.
        - Миа, красивое имя, - сказал он.
        Она так давно слышала свое имя, произнесенное вслух, что теперь оно прозвучало каким-то чужим. Ее муж никогда не называл ее по имени. Ни разу.
        Этот парень оказался таким простым. Он спрашивал ее напрямую и отвечал столь же бесхитростно. Он был солдатом, звали его Кеннет, у него были красивые глаза, и когда он на виду у двух десятков окружающих накрыл своей ладонью ее руку, это ничуть не показалось ей неуместным. Нежно притянул к себе через кофейный столик и не собирался выпускать.
        А она даже никак не воспротивилась этому.
        Затем помчалась в ясли, ощущая рядом его присутствие.
        Теперь ни поздний час, ни темнота не могли привести ее дыхание в нормальный ритм. Ей по-прежнему оставалось только кусать губы. Выключенный мобильник лежал на журнальном столике и с укором смотрел на нее. После кораблекрушения она попала на остров, лишенный какой бы то ни было точки обзора. Не у кого спросить совета. Некого молить о прощении.
        Как же быть дальше?

        Наступило утро, а она все еще сидела со спутанными мыслями, с вечера не успев даже раздеться. Вчера, когда она беседовала с Кеннетом, муж звонил ей на мобильный. Это она точно установила. Три пропущенных вызова, высветившихся на дисплее, неминуемо потребуют объяснения. Он позвонит ей и спросит, почему она не ответила, а после того, как она изложит свою лживую историю, он непременно разоблачит ее - этого она опасалась, как бы правдоподобно ни прозвучало объяснение. Он умнее, старше и опытнее, чем она. Он обязательно почувствует обман, и потому все ее тело уже тряслось от страха.
        Обычно он звонил без трех минут восемь, непосредственно перед тем, как они с Бенджамином выходили из дома, садились на велосипед и уезжали. Сегодня она хотела поступить иначе и выехать на несколько минут раньше. Он мог бы вогнать ее в стресс, но этого нельзя было допустить. С самого начала все пойдет по-другому.
        Она уже взяла сына на руки, когда телефон на столе предательски начал жужжать, завертевшись вокруг своей оси. Это маленькое, всегда доступное окошко в мир.
        - Привет, дорогой! - сказала она как ни в чем не бывало, чувствуя, как пульс отдается в барабанных перепонках.
        - Я пытался дозвониться до тебя несколько раз. Почему ты не перезвонила?
        - Я как раз собиралась, - вырвалось у нее. Ну вот, он ее уже подловил.
        - Ну конечно. Ты ведь уже собралась выходить с Бенджамином, я в курсе. Без одной минуты восемь. Я тебя знаю.
        Она задержала дыхание и осторожно поставила мальчика на пол.
        - Он сегодня немного приболел. Ты знаешь, с зелеными соплями не разрешают посещать ясли. Мне кажется, у него небольшая температура.
        Она медленно вздохнула, все тело умоляло о глотке кислорода.
        - Ну-ну.
        Ей совсем не понравилась последовавшая пауза. Он ждал, что она что-то скажет? Не упустила ли она что-либо из виду? Попыталась сфокусировать взгляд хоть на чем-нибудь. На каком-нибудь предмете за двойными рамами стекол. На колышущейся глади моря. На голых ветвях. На людях, спешащих на работу.
        - Я вчера звонил не один раз. Ты слышала, я уже говорил? - спросил он.
        - Да-да. Извини, милый, мобильный забарахлил. Мне кажется, скоро придется менять батарею.
        - Я заряжал его буквально во вторник.
        - Да, вот именно, в этот раз он разрядился очень быстро. Уже через два дня, что странно.
        - И ты сама его зарядила? Разобралась?
        - Ну да.
        Она позволила себе слегка беззаботно улыбнуться. Хотя это далось нелегко.
        - Оказалось проще простого. Я ведь много раз видела, как ты подсоединял зарядку.
        - Я думал, ты не знаешь, где лежит зарядное устройство.
        - Ну да.
        У нее задрожали руки. Он понял - тут что-то не так. В следующую секунду он спросит, откуда она взяла это проклятое устройство, а она и понятия не имела, где оно хранится.
        «Быстрее думай, быстрее!» - стучала у нее в голове одна фраза.
        - Я… - она повысила голос. - Нет, Бенджамин, не надо.
        Она ногой пихнула малыша, так что он заверещал. Затем сверкнула глазами и толкнула его снова.
        И к моменту, когда раздался вопрос - «Так где же ты нашла зарядку?», - ребенок наконец расплакался.
        - Давай созвонимся попозже, - обеспокоенно сказала она. - Бенджамин ушибся.
        Она захлопнула телефон, опустилась на корточки и сняла с мальчика комбинезон, целуя в щечку и шепча утешения:
        - Ну, ну, Бенджамин. Прости, прости, прости. Мама немножко потолкалась. Нe хочешь печеньку?
        Малыш всхлипнул, тут же простил ее, и в его грустных глазах выразилось горькое согласие. Она сунула ему в руки книжку с картинками, а сама пыталась прикинуть последствия свершившейся катастрофы: площадь их дома насчитывала триста метров, а зарядное устройство для телефона занимало пространства не больше, чем сжатый кулак.

        Спустя час на первом этаже не осталось ни единого ящика или полочки, ни одного предмета мебели, который бы не был подвергнут проверке.
        Тогда ей пришло в голову: а что, если у них только одно зарядное устройство и он забрал его с собой? У него такой же телефон, как у нее? Этого она не знала.
        Она кормила ребенка, нахмурив брови и смиряясь с мыслью, что так все и обстояло. Он забрал зарядку с собой.
        Она покачала головой и ложкой собрала остатки пищи с губ малыша. Нет, при покупке мобильного телефона всегда получаешь в придачу и зарядное устройство. Естественно. А потому где-то точно должна лежать коробка от телефона с руководством пользователя и, вероятно, новой зарядкой. Наверняка только не на первом этаже.
        Она взглянула на лестницу, ведущую наверх.
        В их доме были уголки, куда она почти никогда не заходила. Ни в коем случае не потому, что он ей запрещал, просто так уж повелось. Зато он никогда не появлялся в ее швейной комнате. У каждого из них были свои интересы и территории, как и время на собственные занятия. Просто у него всего этого было гораздо больше.
        Она взяла ребенка на руки, поднялась по лестнице и оказалась перед дверью в его кабинет. Если она обнаружит коробку с зарядным устройством в одном из его ящиков или шкафов, как потом объяснить, что она туда полезла?
        Она толкнула дверь.
        В противоположность ее собственной комнате, находившейся этажом выше, это помещение было лишено какой бы то ни было энергетики. Лишено непередаваемого ощущения красочности и творческих идей, которое она сама обожала. Здесь присутствовали только бежевые и серые плоскости, больше ничего.
        Она распахивала однообразные встроенные шкафы настежь и упиралась взглядом по большей части в пустоту. Если бы это были ее шкафы, из них обязательно посыпались бы омытые слезами дневники и безделушки, скопленные за сотни беспечных дней, проведенных с подругами.
        А на этих полках лишь стопками лежали книги, имеющие отношение к работе. О стрелковом оружии, о работе полицейских и так далее. Также целая куча книг о религиозных сектах - о Свидетелях Иеговы, о Детях Божиих, о мормонах и множестве других, о которых она раньше никогда не слышала. Как странно, подумала она на секунду, прежде чем встала на цыпочки, чтобы заглянуть на верхние полки.
        И вновь почти пусто.
        Взяв ребенка на руки, свободной рукой она принялась один за другим выдвигать ящики письменного стола. Кроме серого оселка, похожего на тот, которым ее отец точил нож для рыбы, ничего, что привлекло бы взгляд. Только бумага, печати и несколько нераспакованных коробок с дискетами, какими давно уже никто не пользовался.
        Заморозив в себе все чувства, она толкнула дверь. В данный момент она не узнавала ни своего мужа, ни саму себя. Все казалось сюрреалистичным и пугающим. Никогда раньше она не испытывала ничего подобного.
        Она почувствовала, как голова мальчика склонилась ей на плечо, и ее шеи касается ровное дыхание.
        - A-а, мой малыш. Заснул? - шептала она через мгновение, укладывая ребенка в детскую кроватку.
        Теперь нужно было не утратить контроль. Все должно идти своим чередом.
        Она взяла телефон и позвонила в ясли.
        - Бенджамин что-то засопливился, и я решила не приводить его сегодня к вам. Я только это хотела сказать. Простите, что поздновато позвонила, - механически сказала она и даже забыла поблагодарить, когда ей пожелали скорейшего выздоровления.
        Затем повернулась к коридору и вперилась взглядом в узкую дверь, соединявшую кабинет мужа с их спальней. При переезде она помогала ему перетаскивать наверх прорву коробок. Разница между их образами жизни пролегла пропастью. Она переехала из комнаты в общежитии с несколькими компактными предметами мебели из «Икеи», он же перевез сюда все то, что накопилось за двадцать лет, составлявших разницу в их возрасте. Поэтому мебель в гостиной принадлежала разным временам, и пространство за дверью было заполнено множеством картонных коробок, о содержании которых она понятия не имела.
        Она утратила мужество сразу, как только приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Ширина комнаты около полутора метров, но пространства в ней хватало ровно на четыре коробки в ширину и четыре в высоту. Как раз над последним рядом на противоположной стене проглядывало велюксовское окно. Около пятидесяти коробок в общей сложности.
        - В основном вещи моих родителей и бабушки-дедушки, - сказал тогда он. По прошествии некоторого времени их можно было выкинуть. У него не было братьев и сестер, с которыми пришлось бы считаться.
        Она окинула взглядом стену из картонных коробок и заранее отбросила свою идею. Не было никакого смысла прятать упаковку от телефона здесь. Это комната, в которой прошлое словно замкнулось в самом себе.
        И все же, подумала она и остановила взгляд на нескольких пальто с огромными воротниками, кучей наваленных сбоку на одной из коробок заднего ряда. Не выглядят ли они неестественно вздутыми в середине? Может, под ними что-то лежит?
        Потянулась к куче над коробками, но никак не могла достать. Тогда забралась на картонную гору, встала на колени и поползла вперед. Порывшись в куче пальто, с разочарованием констатировала, что под ними ничего не было. Вдруг колено провалилось внутрь одной из коробок.
        Проклятие, подумала она, теперь он узнает, что я тут шарила.
        Отодвинулась немного назад, расправила картонную крышку и увидела, что какое-либо повреждение отсутствовало.
        Из коробки выглянули какие-то газетные вырезки. Они были не слишком старыми, вряд ли их сложили сюда на хранение родители мужа. Немного странно, что муж собрал эти вырезки, но, быть может, они каким-то образом были связаны с его работой или забытым теперь интересом.
        - Бог с ними, - пробурчала она. С какой стати интересоваться статьями о Свидетелях Иеговы?
        Она немного полистала вырезки. Материал в них был не таким однородным, как можно было бы предположить. Наряду со статьями о всевозможных сектах там также попалась информация о курсах акций и биржевом анализе, об анализе ДНК и даже объявления пятнадцатилетней давности о продаже дач и загородного жилья в Хорнсхерреде. Вряд ли ему все еще это нужно. Может, как-нибудь предложить ему освободить эту комнату? Можно было бы обустроить там гардеробную. Кто бы не хотел иметь такое помещение у себя дома?
        Она соскользнула с коробок с охватившим ее чувством облегчения. Ей в голову пришла новая идея.
        Затем для пущей уверенности она еще раз оглядела этот картонный ландшафт, и вмятина в средней коробке совсем не показалась особо привлекающей внимание. Да нет, он ничего не заметит.
        И она прикрыла за собой дверь.

        Идея заключалась в том, чтобы купить новое зарядное устройство. Прямо сейчас. Она возьмет из своих сэкономленных на хозяйстве денег, о существовании которых он не знает, поедет на велосипеде в «Сонофон» на Альгэде и купит его. А когда муж вернется, она подкинет зарядку в песочницу Бенджамина, чтобы придать ей потертый и бывалый вид, положит в корзину в коридоре, где лежат шапки и варежки Бенджамина, и, когда муж вновь спросит, покажет ему.
        Конечно, он удивится, откуда она взялась, и, естественно, она изумится его удивлению. Тогда она выскажет предположение, что, раз эта вещь не их, возможно, ее у них кто-то оставил.
        Она припомнит, когда в последний раз они принимали гостей. Ведь несколько раз такое случалось, хотя и давно. Собрание собственников жилья. Медсестра. Да-да, гипотетически любой человек мог бы запросто забыть у них зарядное устройство, хотя это и выглядело странным - кто же берет с собой в гости зарядку от мобильника?
        Когда Бенджамин будет спать днем, она как раз успеет смотаться за зарядным устройством. Тихо улыбнулась, представив себе изумленное лицо своего супруга, когда он потребует предъявить ему зарядку, а она без промедления выудит ее из корзины с рукавицами. Несколько раз проговорила про себя фразу, чтобы придать ей необходимую убедительность и правильную интонацию.
        «Но разве она не наша? Как странно. Тогда, видимо, кто-то ее у нас забыл. Может, кто-то из присутствующих на крестинах».
        Ну да, объяснение очевидно. Настолько просто и незатейливо, что не подкопаешься.

        8

        Если у Карла когда-либо возникали сомнения в настойчивости Розы, теперь они улетучились без следа. Едва он позволил себе повысить свой уставший голос по поводу бесконечного проекта Розы по расшифровке письма из бутылки, как она выпучила глаза и заявила, что в таком случае пускай он сам берег и отчищает, и потрошит, и вообще запихнет себе в задницу осколки от этой долбаной бутылки.
        Он даже не успел ничего возразить, прежде чем Роза небрежно закинула сумку на плечо и смылась. Даже Ассад был шокирован и на мгновение застыл как отмороженный, впившись челюстью в четвертинку грейпфрута.
        Таким образом они на некоторое время застыли в тишине.
        - Кто ее знает, может, и впрямь пришлет сюда сестру, - медленно прозвучало одновременно с тем, как кусок грейпфрута шлепнулся Ассаду в руку.
        - Где твой молитвенный коврик? - проворчал Карл. - Если ты помолишься о том, чтобы этого не произошло, будешь мировым чуваком.
        - Чу…??
        - Очень хорошим мальчиком, Ассад. - Карл махнул ему в направлении гигантского письма. - А теперь давай уберем записку с двери, ее больше с нами нет.
        - Уберем?
        Карл с одобрением кивнул.
        - Ты прав, Ассад. Не мог бы ты снять эту прелесть и повесить ее на стену рядом с твоими замечательными делами со шнурками? Только оставь, пожалуйста, между ними несколько метров пустого пространства, ладно?
        Он уже долгое время сидел и с некоторым благоговением рассматривал необычное послание из бутылки. Несмотря на то, что оно успело побывать во многих руках и далеко не все одинаково бережно относились к тому, что вещица обладала потенциальной доказательной силой, он все же не преминул надеть свои хлопчатобумажные перчатки.
        Бумага была очень хрупкая. Сидя с ней наедине, как он в данный момент, испытываешь какое-то особое чувство. Маркус называл его нюхом, старина Бак - проницательностью, бывшая жена - интуицией, делая особый акцент на звуке «у». Но как, черт возьми, то ни назови, эта небольшая записка вызывала некий внутренний зуд. Подлинность так и перла из нее. Написана явно в спешке. Несомненно, на неровной поверхности. Кровью, непонятным инструментом. Может, ручкой, обмакнутой в кровь? Нет, не похоже. Линии неодинаковые - местами, казалось, нажимали слишком сильно, местами еле касались бумаги. Карл достал лупу и попытался изучить углубления и неровности, однако документ слишком пострадал. Там, где прежде были углубления, от влаги они могли вздуться, и наоборот.
        Мёрк вспомнил задумчивое лицо Розы и отложил письмо в сторону. Когда она придет утром, надо будет сказать ей, что она может потратить неделю на возню с ним. А потом нужно будет двигаться дальше.
        Он размышлял, не попросить ли Ассада заварить еще сахарной жижы, однако, исходя из раздающегося в коридоре грохота, заключил, что тот еще не закончил ворчание по поводу вынужденного скакания вверх-вниз и бесконечного перемещения стремянки. Может, Карлу стоит сказать ему, что наверху около шкафа у Ассоциации помощи в организации похорон есть парная лестница, но он не потрудился озвучить эту мысль. Все равно за час его помощник справится.
        Карл посмотрел на папку со старым делом о пожаре в Рёдовре. В очередной раз прочитав его, можно будет скинуть материалы шефу, который поместит их в архив на самую вершину настоящей альпийской горы дел, уже возвышающейся на его столе.
        Речь шла о пожаре в Рёдовре в 1995 году. Недавно отремонтированная черепичная крыша на белом хозяйском хранилище в Дамхусдалене вдруг развалилась пополам, пламя поглотило верхний этаж за считаные секунды.
        Когда пожар был потушен, обнаружили труп. Хозяин постройки не знал погибшего человека, однако несколько соседей подтвердили, что видели, как всю ночь в окнах на крыше горел свет. Поскольку тело так и не опознали, пришли к заключению, что это был бомж и что он неосторожно обращался с газом. Лишь после того, как организация «Природный газ в столичном регионе» заявила, что строение не было подключено к газопроводной трубе, дело пришлось передать в отдел убийств в отделение полиции Рёдовре, где оно и застряло в ящиках с документами вплоть до дня основания отдела «Q». Дело и тут могло продолжить свое незаметное существование, если бы Ассад не обратил внимание на выемку на нижней фаланге левого мизинца.
        Карл схватил телефон, набрал номер шефа, но вместо него услышал навевающий меланхолию голос фру Серенсен.
        - В общем, так, Серенсен, - начал он. - Сколько дел…
        - А, товарищ Мёрк? Я переключу вас на кого-нибудь, кто не поломает об вас пальцы.
        Однажды он подарит ей какое-нибудь смертельно ядовитое животное.
        - Да, слушаю, - раздался голос Лизы.
        Ну, слава богу. Значит, фру Серенсен не напрочь лишена сострадания.
        - Скажи, пожалуйста, в скольких из последних пожаров установлена личность сгоревших? Да, во-первых, сколько всего этих дел?
        - Ты имеешь в виду самые свежие? Всего три, и нам известно имя только одного погибшего, да и то нет стопроцентной уверенности.
        - Нет уверенности?
        - Да, мы узнали имя из медальона, который был на нем надет, но мы не знаем, кто это. Вполне можно допустить ошибку.
        - Хм. Повтори-ка, где произошли эти пожары?
        - Разве ты не читал дела?
        - Так, - он тяжело выдохнул. - У нас вот был один в Рёдовре в 1995 году. А у вас?
        - Один - в минувшую субботу на Стокгольмсгэде, второй - на следующий день после первого, в Эмдрупе, и последний - в Северо-Западном квартале.
        - Стокгольмсгэде, звучит замечательно. Тебе известно, какое из этих мест меньше всего пострадало?
        - В Северо-Западном, наверное. На Дортеавай.
        - Удалось найти какую-либо связь между пожарами? Кто владельцы зданий? Был ли недавний ремонт? Соседи видели свет в ночное время? Связь с террористами?
        - Я не в курсе. У нас занимаются этими делами несколько человек. Спроси у кого-нибудь из них.
        - Спасибо, Лиза. Но все-таки пока это не мое дело.
        Карл поблагодарил ее глубоким голосом, надеясь произвести некоторое впечатление, и положил папку на стол. Очевидно, они держат все под контролем, подумал он и тут же услышал в коридоре голоса. Видимо, снова пожаловали проклятые рыцари буквы закона из Инспекции по контролю за рабочими условиями, чтобы еще немного поругаться по поводу техники безопасности.
        - Да, он у себя, - услышал он предательское каркание Ассада.
        Карл следил за мухой, которая носилась по комнате. Если бы он мог правильно рассчитать время, то разнес бы ее в кашу прямо на инспекторе. Он встал на самом пороге с занесенной для удара папкой с делом о пожаре в Рёдовре. И тут в дверном проеме появилось не знакомое ему лицо.
        - Добрый день, - незнакомец вытянул вперед кулак. - Меня зовут Идинг. Заместитель комиссара полиции, Западный округ, Альбертслунд.
        Карл кивнул.
        - Идинг? Это имя или фамилия?
        Мужчина улыбнулся. Возможно, он и сам не знал.
        - Я пришел в связи с пожарами, случившимися на днях. Именно я помогал Антонсену в ходе расследования в Рёдовре в 1995 году. Маркус Якобсен хотел бы выслушать устный отчет и попросил меня обратиться к вам, чтобы вы представили меня своему ассистенту.
        Карл вздохнул с облегчением.
        - Вы только что с ним говорили. Вон он там, на лестнице.
        Идинг прищурился.
        - В коридоре?
        - Ну да. По-вашему, он недостаточно хорош? А ведь он в Нью-Йорке получил образование полицейского эксперта и прошел специальную подготовку в Скотланд-Ярде как аналитик ДНК-проб и фотографий.
        Идинг попался на удочку и с уважением кивнул.
        - Ассад, идем же, - закричал Карл, шлепнув папкой по мухе.
        Он представил друг другу Идинга и Ассада, потом спросил:
        - Закончил свое развешивание?
        Веки Ассада как-то чересчур тяжело опустились. Довольно красноречивый ответ.
        - Маркус Якобсен мне сказал, что оригинал досье из Рёдовре находится здесь, - сказал Идинг и протянул руку. - Вы, должно быть, в курсе, где оно.
        Ассад протянул указательный палец в направлении Карла, пока тот размахивал папкой.
        - Вон там, - сказал он. - Это все?
        Сегодня явно был не его день. Вот и с Розой приключилась эта дребедень.
        - Начальник отдела убийств поинтересовался об одной детали, которая вылетела у меня из головы. Можно мне пролистать несколько страничек?
        - Да пожалуйста, - отозвался Карл. - У нас сегодня дел по горло, так что мы заранее просим извинить нас.
        Он протолкнул Ассада через коридор и уселся за его рабочий стол под изящной репродукцией с какими-то руинами песочного цвета. Надпись на изображении гласила «Расафа».
        - У тебя в чайнике что-нибудь есть? - спросил Мёрк, указывая на самовар.
        - Можешь допить последний глоток, Карл. Потом я заварю себе свеженького.
        Он улыбался. А взгляд говорил «спасибо».
        - Когда этот чувачок провалит, нам с тобой надо будет прогуляться, Ассад.
        - Куда?
        - В Северо-Западный квартал, посмотрим на почти сгоревший дотла дом.
        - Карл, но это же не наше дело. Остальные расстроятся.
        - Да, поначалу, возможно. Но это пройдет.
        Казалось, Ассада не удалось убедить. Но вскоре выражение его лица изменилось.
        - Я обнаружил на стене еще одну букву, - сказал он. - И у меня есть очень неприятное подозрение.
        - Вот как! И?..
        - Я сейчас ничего не скажу. Ты просто рассмеешься.
        Прозвучало так, словно это было самой радостной новостью за день.
        - Спасибо, - в приоткрытую дверь заглянул Идинг и уставился на чашку с танцующими слониками, из которой пил Карл. - Я прихвачу это с собой наверх к Якобсену, ладно? - Он помахал несколькими документами.
        Оба кивнули.
        - И еще тебе привет от знакомого. Я только что встретился с ним в столовой наверху. От Лаурсена из Технического отдела.
        - Томас Лаурсен?
        - Да.
        Карл нахмурился.
        - Так он же выиграл десять миллионов в «Лотто» и подал в отставку. Он всегда говорил, что все эти мертвецы его достали. Что он тут делает? Неужто снова натянул форму?
        - К сожалению, нет. В противном случае Технический отдел оказался бы неплохо экипирован. Единственное, что он натянул на себя, так это фартук. Он работает в столовой.
        - Вот черт, - Карл представил себе массивного игрока в регби. Если только на фартуке у него нет какой-нибудь надписи типа «Выжиматель фарша», это должно выглядеть несколько странно. - А что стряслось? Он же инвестировал во все компании, в какие только можно было?
        Идинг кивнул.
        - Вот именно. А теперь они все сдулись. К его горю.
        Карл покачал головой. Какая награда за попытку проявить рационализм… Все-таки хорошо, что у него самого нет ни гроша.
        - И давно он здесь?
        - Говорит, около месяца. Ты разве никогда не бываешь в столовой?
        - Ты спятил? К этой полевой кухне ведет десять миллионов лестниц. Вероятно, ты заметил, что лифт сломан.

        Если каких-то предприятий и организаций и не было на шестистах метрах улицы Дортевай за все время ее существования, значит, и нечего о них толковать. Сейчас здесь располагались антикризисные центры, студии звукозаписи, автошколы, дома культуры, этнические ассоциации и так далее. Старый промышленный район, который, по-видимому, никто не мог извести, если только он как-нибудь полностью не сгорит, как оптовый склад К. Франдсена.
        Основные работы по разбору завалов на месте бывшей постройки закончились, чего нельзя было сказать о работе следователей. Множество коллег предпочли обойтись без приветствий. Карл расценил это как следствие зависти, которую он имел все причины возбуждать. Но он и сам проявил чрезмерное безразличие.
        Мёрк расположился в самом центре пожарища перед подъездом склада К. Франдсена и изучал ущерб, причиненный постройке. Нельзя сказать, что вся конструкция была достойна сохранения, но оцинкованная заборная сетка была совсем новой. Этот контраст бросался в глаза.
        - Я видел такое в Сирии, Карл. Когда керосинка раскаляется, бум… - Ассад закрутил в воздухе руками, как мельница, чтобы наглядно продемонстрировать взрыв.
        Карл осмотрел второй этаж. Такое впечатление, что крыша приподнялась, а затем упала на прежнее место. Широкие обгоревшие балки вылетели из-под карниза и застряли на полпути к шиферному покрытию. Велюксовские окна повылетали к чертовой матери.
        - Да уж, рвануло порядочно, - заметил он, размышляя над тем, что заставило людей добровольно остановиться в этом забытом богом и столь непривлекательном месте. Возможно, тут и скрывалось ключевое слово: добровольно ли?
        - Карл Мёрк, отдел «Q», - представился он, когда один из молодых следователей проходил мимо. - Можно нам подняться и взглянуть? Техники уже закончили?
        Парень пожал плечами.
        - Тут можно говорить об окончании только тогда, когда все это дерьмо будет снесено, - ответил он. - Только осторожней. Мы положили на пол доски, чтобы не провалиться, но никакой гарантии нет.
        - «Оптовая торговля К. Франдсена» - что именно они импортировали? - спросил Ассад.
        - Товары для типографий. Все абсолютно легально, - ответил работник криминальной службы. - Они понятия не имели, что у них на чердаке кто-то обосновался, все работники компании в шоке. Хорошо еще, что все это дерьмо не сгорело дотла.
        Карл кивнул. Подобные помещения должны быть расположены не менее чем в шестистах метрах от заправочных станций, как и в данном случае. Какое счастье, что местное пожарное отделение пережило очередной этап аутсорсинга[34] по инициативе ЕС.
        Как и предполагалось, второй этаж сгорел полностью. Оргалитовые пластины лохмотьями свисали с наклонных стен, перегородки топорщились, как ощетинившиеся иглы, напоминая железные конструкции в эпицентре взрыва. Обугленный мир хаоса.
        - Где лежало тело? - задал Карл вопрос пожилому мужчине, представившемуся следователем со стороны страховой компании. Страховщик указал на пятно на полу, явно свидетельствующее о месте нахождения трупа.
        - Взрыв был мощным и имел два залпа с очень маленьким интервалом, - объяснил он. - Первый инициировал пламя, второй поглотил из помещения кислород и разом вновь выбросил его в помещение.
        - Так, значит, это не был тлеющий пожар в общепринятом смысле, когда жертва задыхается угарным газом?
        - Нет.
        - Вы полагаете, человека сбила с ног первая волна, а потом он тихо и спокойно сгорел?
        - Я не знаю этого. Останков настолько мало, что нельзя ничего утверждать. Нам вряд ли удастся обнаружить остатки дыхательных путей жертвы, так что мы не сможем ничего сказать о концентрации сажи в легких и трахее. - Он покачал головой. - Трудно поверить, что тело могло так сильно пострадать за такое короткое время. То же самое я недавно сказал вашим коллегам в Эмдрупе.
        - Что именно?
        - А то, что я считаю, пожар был подстроен таким образом, чтобы скрыть тот факт, что жертва на самом деле погибла в совершенно другом пожаре.
        - Вы считаете, тело переместили? И что вам на это сказали?
        - Да, я думаю, они полностью были согласны со мной.
        - Так, значит, это убийство? Человека убивают, сжигают, а затем подкидывают в другой пожар…
        - Да, но мы ведь не знаем, что жертву сначала убили. Однако, по моему мнению, весьма вероятно, что ее переместили. Я не представляю, чтобы столь кратковременный, хотя и очень интенсивный огонь мог уничтожить труп до самого скелета.
        - А вы были на всех трех пожарищах? - поинтересовался Ассад.
        - Я мог бы, так как работаю сразу на несколько страховых компаний, но на Стокгольмсгэде ездил мой коллега.
        - А в остальных случаях помещения были подобны этому? - спросил Карл.
        - Нет, разве что все они пустовали. Потому версия о том, что жертвы были бомжами, естественно, лежит на поверхности.
        - Вы думаете, все эти пожары одинаковы? Что всякий раз погибших оставляли в пустом помещении, а затем поджигали? - снова включился Ассад.
        Страховщик спокойно посмотрел на необычного следователя.
        - Я полагаю, что во многих отношениях из этого можно исходить, действительно.
        Карл задрал голову и посмотрел на почерневшие своды.
        - У меня к вам есть пара вопросов. Затем мы оставим вас в покое.
        - Задавайте.
        - К чему два взрыва? Почему просто не дать этому дерьму сгореть своим чередом? У вас есть какое-либо предположение на этот счет?
        - Не могу придумать иного ответа, кроме как то, что поджигатель желал держать все под контролем.
        - Благодарю. Второй вопрос - можем ли мы вам позвонить, если у нас возникнут дополнительные вопросы?
        Страховщик улыбнулся и вытащил свою визитку.
        - Конечно. Меня зовут Торбен Кристенсен.
        Карл сделал вид, что ищет в кармане визитную карточку, хотя прекрасно знал, что ее не существует и в помине. Вот и еще одно задание для Розы, когда она объявится.
        - Не понимаю, - Ассад стоял неподалеку и чертил полоски по слою сажи на наклонной стене. Очевидно, он представлял собой тот тип людей, которые способны размазать крохотное пятно грязи со своего пальца по всей одежде и всему, что вообще их окружает. По крайней мере, в данный момент сажи на его голове и одежде хватило бы на то, чтобы покрыть тонким слоем небольшой обеденный стол. - Не понимаю, что значит, о чем вы там толкуете. Это все, конечно же, должно быть связано. В том числе и кольцо на пальце или отсутствующий палец, и трупы, и пожары, и всё-всё. - Затем он резко повернулся к страховщику: - Сколько получит за это от вас компания? Это же старый дерьмовый дом.
        Кристенсен нахмурился. Версия о страховом мошенничестве была донесена до него, однако это не означало, что он обязательно был с ней согласен.
        - Да, постройка не очень, и, тем не менее, компания имеет право на компенсацию. В данном случае мы говорим о страховании от огня. Плесень и гниль тут ни при чем.
        - Так сколько?
        - Хм… Навскидку, семьсот-восемьсот тысяч крон.
        Ассад присвистнул.
        - На плохоньком первом этаже можно выстроить что-то новое?
        - Как пожелает застрахованная компания.
        - Они также могут снести всё начисто, если захотят?
        - Да, конечно.
        Карл посмотрел на Ассада. Ну да, он что-то замыслил. Пока они спускались к машине, Мёрк понял, что, предприняв следующий шаг, они обретут внутреннего врага и что на этот раз врагом будут не преступники, а отдел убийств. Какой триумф, если удастся их опередить!
        Карл на прощание сдержанно кивнул коллегам, все еще стоявшим во дворе. Он не желал с ними разговаривать.
        То, что они хотят знать, могли бы и сами выудить. Ассад на мгновение остановился у служебной машины и теперь продирался через надпись граффити, сделанную зелено-бело-черно-красными буквами на отлично оштукатуренной стене. «Израиль, вон из сектора Газа. Палестина для палестинцев», - гласила она.
        - Они не умеют писать по-человечески, - прокомментировал он и полез в машину.
        «А ты умеешь?» - подумал про себя Карл. Черт возьми. Он завел мотор и взглянул на своего помощника, который сидел, уставившись на угловую панель. Тот был далеко.
        - Эй, Ассад, ты где?
        Но это не заставило его взгляд сдвинуться с одной точки.
        - Да тут я, Карл, - только ответил он.
        После этого на обратном пути в полицейский участок не было произнесено ни слова.

        9

        Окна в маленьком приходском помещении сияли, как металлические пластины. Значит, эти тупицы уже начали.
        В предбаннике он снял пальто, поздоровался с так называемыми «нечистыми» женщинами, которые из-за менструации вынуждены были слушать хвалебные песнопения снаружи, и проскользнул через двойные двери внутрь.
        Служба достигла той точки, когда атмосфера действительно накалялась. Он не раз присутствовал здесь раньше, и ритуал всякий раз повторялся. В данный момент священник стоял у алтаря в самодельном облачении и творил «утешение в жизни», как называлось это таинство. Вскоре все - дети и взрослые - поднимутся по его призыву, мелкими шажками приблизятся друг к другу и уткнут головы в свои невинные белые туники.
        Это приближение к алтарю вечером четверга было кульминационным событием недели. Сама Божья Матерь в лице священника протягивала церкви чашу и предлагала им хлеб. Затем все без исключения соберутся в зале Богоматери и примутся радостно плясать и бесконечными словесными каскадами возносить хвалу Матери Божьей, давшей жизнь Иисусу Христу с помощью Святого Духа. Они дадут волю многоголосию речей, станут молиться обо всех нерожденных детях, заключать друг друга в объятия и вспоминать ту нежность, которой одарила Богоматерь Господа, и все в этом духе.
        Так же, как и многое другое, что у них происходит, то есть полная галиматья.
        Он тихо пробрался в глубь помещения и встал у стены. Ему преданно улыбались. Мы рады всем, говорили эти улыбки. И вскоре, когда толпа впадет в экстаз, они будут благодарить его за то, что он пришел к ним в своем стремлении к Матери Божьей.
        Тем временем он приглядывался к выбранной им семье. Отец, мать и пятеро детей. В этих кругах редко у кого детей было меньше. За двумя старшими мальчиками стоял наполовину скрытый седовласый отец, а перед ними - три девочки, ритмично покачивающиеся из стороны в сторону, с распущенными развевающимися волосами. Впереди всех среди других женщин стояла мать - с приоткрытым ртом, закрытыми глазами и руками, свободно сцепленными на груди. В такой позе стояли все женщины. Далеко от окружающего мира, качаясь, охваченные порывом коллективного сознания, трепещущие в присутствии Богоматери.
        Большинство молодых женщин были беременны. У одной из них, которая вот-вот должна была родить, на тунике в районе груди проступали смазанные пятна от сочащегося молока.
        А мужчины смотрели на этих плодовитых женщин с самоотверженным восхищением. Ибо, за исключением менструального периода, женское тело почиталось величайшей святыней для приверженцев Церкви Матери Божьей.
        В этом собрании, культивирующем плодовитость, все взрослые мужчины стояли, сложив руки на уровне причинного места, а самые маленькие мальчики веселились и старались подражать им без малейшего понимания, насколько глубокое значение было в этом заложено. Они просто пели и повторяли то, что делали родители. Тридцать пять человек составляли одно целое. Это была сплоченность, подробно описанная в наказе Матери. Сплоченность в вере в Матерь Бога, на основе которой строилась вся жизнь. Он наслушался об этом до тошноты.
        У каждой секты своя недоступная, непонятная истина.
        Он изучал среднюю сестру, Магдалену, пока священник бросал хлеб стоявшим ближе к нему и толкал речи. Она глубоко погружена в свои мысли. Размышляла ли она о послании, заложенном в таинстве? Или о том, что запрятано дома в саду на лужайке? О дне, когда они посвятят ее в служанки Матери Божьей, о том, как разденут ее и обмажут свежей овечьей кровью? Или о том дне, когда ей выберут мужа и благословят ее лоно, дабы оно принесло плод? Догадаться было нелегко. Что вообще происходит в головах двенадцатилетних девочек? Об этом знают только они сами. Возможно, она была просто напугана, но тут было от чего напугаться.
        Там, откуда он пришел, через ритуалы проходили мальчики. Именно они должны были доносить свою волю и мечты до общины. Культивировать тело. Он помнил все это слишком хорошо. Все, все помнил.
        Но тут все крутится вокруг девочек.
        Он попытался поймать взгляд Магдалены. Неужели она и правда думала о своем сокровище в саду? Неужели это что-то подпитывало в ней более могущественные, чем вера, силы?
        Вероятно, сломить ее сложнее, нежели брата, стоявшего рядом с ней. А потому еще не было решено окончательно, кого из них двоих он выберет.
        Кого из них он убьет.

        Он прождал около часа, прежде чем пробраться в дом, пока семья не уехала на богослужение, и мартовское солнце висело уже над самым горизонтом. Всего пара минут потребовалась ему на то, чтобы расправиться с окном и вторгнуться в комнату одного из детей.
        Помещение, в которое он ворвался, принадлежало младшей девочке, он сразу это понял. Отнюдь не потому, что комната была выкрашена в розовый цвет или на диване лежали подушки с сердечками. Нет, тут не было кукол Барби или карандашей с плюшевыми медвежатами, под кроватью не стояли туфли с узкими ремешками на щиколотках. В этой комнате не было абсолютно ничего, что могло бы обозначить взгляд на мир и на себя, присущий среднестатистической десятилетней датской девочке. А понять, что это обитель именно младшей дочки, можно было потому, что крестильное платье все еще висело на стене, ибо так было принято в Церкви Матери Божьей. Крестильное платье представляло собой оболочку Богоматери, и эта оболочка хранилась и передавалась следующему новорожденному в семье. А пока этого не произойдет, самый младший изо всех сил должен был беречь это платье. Бережно чистить его каждую субботу перед часом отдыха. Отглаживать воротник и кружева на Пасху. И счастлив был тот член семьи, которому выпало заботиться об этом священном одеянии дольше остальных. Счастлив и потому особо удачлив, так говорилось.
        Он вошел в кабинет главы семейства и быстро нашел то, что искал. Документы, подтверждающие благосостояние семьи, ежегодные свидетельства, выявлявшие со стороны Церкви Матери Божьей оценку положения, которое занимал в общине человек. Наконец он отыскал список телефонов, который обеспечил ему свежие сведения о географическом распространении данной секты не только по стране, но и по всему миру.
        С последнего раза, когда он имел с ними дело, только в Центральной Ютландии к секте примкнуло около сотни новых членов. И эта мысль не внушала оптимизма.

        Просмотрев все комнаты, он выскользнул в окно, захлопнув его за собой. Вгляделся в угол сада. Магдалена выбрала для игры неплохое место. Его было почти не видно из дома и из остального сада.
        Он запрокинул голову и увидел над собой потемневшее небо. Скоро стемнеет, нужно поторопиться.
        Он прекрасно знал, где нужно искать, иначе ему бы ничего не удалось, ведь тайник Магдалены выдавала только ветка, торчавшая на краю дерна. Он улыбнулся, увидев это место, осторожно отодвинул ветку и приподнял кусочек дерна размером с ладонь.
        Углубление было выстлано изнутри желтым пакетом, на котором лежал сложенный лист цветной бумаги.
        Он извлек его и улыбнулся.
        А затем положил находку к себе в карман.
        В приходском домике он долго рассматривал эту длинноволосую девочку и ее брата Самуэля с упрямой улыбкой. Они спокойно стояли вместе с другими членами общины. С теми, кто и дальше мог продолжить жить в безвестности, и с теми, кто очень скоро обременится невыносимым знанием.
        Ужасающим знанием о том, что он намеревается с ними сделать.
        После песнопения сектанты сомкнулись вокруг него и принялись поглаживать его по голове и торсу. Таким образом они выражали свою радость по поводу его прихода к Богоматери. А кроме того, демонстрировали свое доверие к нему, и каждый испытывал восторг и причастность, ибо они должны были указать ему путь к вечной истине. Затем толпа отступила на шаг назад, и все воздели руки к небу. Вскоре они начнут гладить друг друга ладонями. Эти поглаживания продолжатся до того момента, пока один из них не упадет на пол и не позволит Матери Божьей взять свое трепещущее тело. Он знал, кто именно окажется в этой роли. Экстаз уже сочился из женских зрачков. Молодая некрупная женщина, чьей главной заслугой были трое прыгающих вокруг нее пухлых ребятишек.
        Когда это наконец произошло, он, как и все остальные, закричал, обратив лицо к потолку. Разница состояла лишь в том, что он удерживал в себе то, что окружающие изо всех сил старались выплеснуть наружу. Внутреннего дьявола.

        Когда члены общины прощались на лестнице, он незаметно выступил на шаг вперед и сделал подножку Самуэлю. Мальчик рухнул в никуда с верхней ступеньки.
        Когда Самуэль коснулся земли, его колени издали хруст. Похожий на хруст шеи в момент повешения.
        Все произошло так, как и должно было.
        Отныне он управлял ситуацией. Отныне все было предначертано.

        10

        Вернувшись вечером домой на Рёнехольтпаркен, когда мерцающие телевизоры рокотали в бетонных жилых блоках и на каждой кухне был различим силуэт хозяйки, Карл почувствовал себя немым музыкантом в симфоническом оркестре, лишенном нот.
        Он все никак не мог понять, почему так случилось, почему он ощущал себя настолько выключенным из окружающего мира. Если у бухгалтера с объемом талии в 154 сантиметра или у компьютерного нерда[35] с плечами не толще зубочистки получалось устроить свою личную жизнь, почему, черт возьми, он никак не мог с этим справиться?
        Карл осторожно помахал соседке Суссер, стоявшей в ледяном свете на своей кухне и что-то жарившей. Слава богу, она быстро убралась к себе после того неудачного утра в понедельник. Иначе неизвестно, что бы он мог наделать.
        Он устало посмотрел на дверную табличку, где их с Виггой имена были заклеены более поздними исправлениями. Дело не в том, что он чувствовал себя одиноким в обществе Мортена Холланда, Йеспера и Харди, вот и теперь из-за забора слышался какой-то шум. Тоже ведь своего рода личная жизнь.
        Вот только не совсем такая, о какой он мечтал.

        Обычно Карл еще с порога успевал почуять, какое его ожидает меню, однако то, что внедрилось ему в ноздри в данный момент, не было похоже на следствие кулинарных изысканий Мортена. По крайней мере, он надеялся, что чутье его не подвело.
        - Здоровенько! - прокричал он в гостиную, где имели обыкновение торчать Мортен и Харди. Ни души. На открытой террасе, наоборот, происходила некая активная деятельность. В самом центре под навесом он еле различил постель Харди с лекарствами и всеми прочими причиндалами, а вокруг стояла кучка соседей в пуховиках и поглощала колбаски-гриль и пиво. Судя по глупым выражениям их лиц, они тусовались уже несколько часов.
        Карл попытался было локализировать резкий запах и схватил с кухонного стола кастрюлю, содержимое которой больше всего напоминало консервы, разогретые до степени разложения на атомы. В высшей степени неприятно. Особенно принимая во внимание будущее этой самой кастрюли.
        - Что тут происходит? - поинтересовался он, выходя на террасу и не спуская глаз с Харди, который лежал и молча улыбался, накрытый четырьмя одеялами.
        - Ты знаешь, что у Харди на самой верхней части плеча появился участок, который реагирует на прикосновения? - спросил Мортен.
        - Ну да, он говорил.
        Мортен был похож на мальчика, которому в руки впервые попал порножурнал и он собирается открыть его.
        - А известно тебе, что у него появился слабый рефлекс в суставах среднего и указательного пальцев на руке?
        Карл покачал головой и посмотрел на Харди.
        - Что это такое? Неврологическое соревнование? В таком случае давайте обойдемся нижними провинциями, ладно?
        Мортен обнажил окрашенные красным вином зубы.
        - Карл, а два часа назад Харди слегка пошевелил запястьем. Дьявол, у него получилось! Я аж позабыл об обеде.
        Он восторженно раскинул руки, так что можно было разглядеть его тучную фигуру, словно собирался напрыгнуть на Мёрка с объятиями. По крайней мере, он мог попытаться это сделать.
        - Дай мне взглянуть, Харди, - сухо произнес Карл.
        Мортен откинул одеяло, обнажив тем самым белую, как мел, кожу Харди.
        - Давай, дружище, я посмотрю, - сказал Карл, а Харди прикрыл глаза и сжал зубы так, что у него заиграли желваки. Казалось, все без исключения импульсы тела были направлены через нервные стволы к запястью, находившемуся под пристальными взглядами. И лицевые мышцы Харди задрожали и трепетали еще долго, пока ему наконец не пришлось выдохнуть и оставить попытку.
        - Оххх, - отозвалась кучка людей вокруг Харди, сопровождаемого всеми возможными формами ободрения. Однако запястье не пошевелилось ни на миллиметр.
        Карл с утешением посмотрел на Харди и отвел Мортена к изгороди.
        - Тебе придется объясниться, Мортен. Для чего весь этот шум? Ты ведь отвечаешь за него, это твоя работа. Так что прекрати давать этому бедолаге напрасные надежды, и хватит делать из него цирковую обезьяну. А теперь я поднимусь и переоденусь для пробежки, а ты тем временем отправишь людей по домам и вернешь Харди на место. Договорились? Позже обсудим.
        Он не пожелал слушать никакие сомнительные объяснения. Объяснения пришлось применять для разгона оставшейся части народа.
        - Повтори, - говорил Мёрк полчаса спустя.
        Харди спокойно смотрел на своего старого товарища.
        - Это правда, Карл. Мортен не видел, но он стоял совсем рядом. Запястье дергалось. И у плеча немного почувствовалась боль.
        - Почему же ты не смог повторить?
        - Я не знаю точно, что именно сделал, но это произошло не случайно. Не просто судорога.
        Карл положил руку на лоб парализованного друга.
        - Насколько мне известно, это из области практически невозможного, но, допустим, я верю тебе. Только не представляю, что нам с этим делать.
        - Я знаю, - встрял Мортен. - У Харди в верхней части плеча еще сохраняется участок, не утративший чувствительность. Он и болит. Мне кажется, мы должны стимулировать это место.
        Карл покачал головой.
        - Харди, ты уверен, что это хорошая идея? Смахивает на какое-то сомнительное знахарство.
        - Да, ну и что? - согласился Мортен. - Я все равно постоянно здесь. Чему это может навредить?
        - Тому, что ты перепортишь все наши кастрюли. - Карл посмотрел в коридор. Снова одной куртки на вешалке не хватает. - А Йеспер не будет с нами ужинать?
        - Он в Брёнсхойе у Вигги.
        Странно. Что он забыл в этом холоднющем садовом домике? К тому же он терпеть не может нового возлюбленного Вигги. Не потому, что парень пишет стихи и носит большие очки, а скорее потому, что декламирует свои стихи и требует внимания.
        - А почему Йеспер там? Он ведь, дьявол его возьми, не забивает снова на занятия?
        Карл покачал головой. Всего несколько месяцев до экзамена. С такой идиотской системой оценок и поганой реформой гимназий ему просто нужно было немного почаще приходить, подольше задерживаться и делать вид, что он что-то учит. Иначе…
        Тут цепь мыслей прервал Харди:
        - Успокойся, Карл. Мы с Йеспером каждый день вместе занимаемся. Я проверяю его задания, прежде чем он отправляется к Вигге. Он все усваивает.
        Усваивает? Звучало поистине сюрреалистично.
        - А почему он все-таки у матери?
        - Она ему позвонила, - ответил Харди. - Ей жаль, Карл. Она устала от своей жизни и хотела бы снова вернуться домой.
        - Домой? Сюда?
        Харди кивнул.
        Более близкого к коллапсу состояния, вызванного шоком, Карл пережить не мог. Мортену пришлось ходить за виски два раза.
        Ночь была бессонной, а утро - тоскливым. В итоге Карл оказался намного более уставшим, когда наконец добрался до офиса, чем накануне вечером, когда ложился в постель.
        - Роза объявилась? - поинтересовался он, когда Ассад поставил перед ним тарелку с непонятными комками. Видимо, тут он должен был вдохновиться.
        - Я звонил ей вчера вечером, но ее не оказалось дома. Так сказала ее сестра.
        - Хорошо. - Карл отмахнулся от знакомой до боли и всегда находящейся поблизости мясной мухи и прикоснулся к одному из сиропных комков, лежащих на тарелке, но тот оказался крайне неподатливым. - А сегодня она придет? Сестра ничего про это не сказала?
        - Да, сестра Ирса придет, не Роза. Она уехала.
        - Что ты сказал?! Куда уехала Роза? А сестра… Она придет к нам?! Ты шутишь? - Мёрк размахивал своей мухоловкой. Подобные телодвижения требовали некоторых энергозатрат.
        - Ирса сказала, что периодически Роза уезжает на один-два дня, но это не имеет никакого значения. Роза вернется, она всегда возвращается, утверждает Ирса. А пока к нам придет Ирса и будет выполнять ее работу. У них нет лишних средств, чтобы упускать заработок Розы, сказала она.
        Карл дернул головой.
        - Ага! Не имеет никакого значения, что наш штатный сотрудник сматывается, когда ему приспичит. Просто чертовщина какая-то. Видимо, Роза ненормальная. - Он обязательно скажет ей это, когда она вернется. - А эта Ирса… Она ни за что не пройдет через пост охраны на проходной, уж я об этом позабочусь.
        - Ах, да. Я уже уладил все с охраной и Ларсом Бьерном, Карл. Все нормально, Ларсу все равно, лишь бы зарплата продолжала выплачиваться Розе. Ирса будет заменять Розу, пока та болеет. Бьерн даже рад тому, что мы нашли замену.
        - Уладил с Бьерном? И ты сказал, что она заболела?
        - Ну да, назовем это так, правильно?
        Да это же мятеж чистой воды!
        Карл взял трубку и набрал номер Ларса Бьерна.
        - Алло! - прозвучал голос Лизы.
        И что теперь?
        - Привет, Лиза. Разве это не номер Бьерна?
        - Да, я отвечаю на его телефон. Руководитель полицейской службы, Якобсен и Бьерн обсуждают ситуацию с личным составом.
        - Ты не могла бы переключить меня на него? Он мне нужен буквально на пяток секунд.
        - Наверное, речь идет о Розиной сестре?
        Его лицевые мышцы скукожились.
        - Ты ведь не имеешь к этому никакого отношения?
        - Карл, может, ты забыл, что за списки исполняющих обязанности отвечаю я?
        Да он вообще этого не знал.
        - То есть ты хочешь сказать, что Бьерн утвердил на место Розы замену, не согласовав со мной?
        - Ох, Карл, успокойся. - Она щелкнула пальцами на другом конце провода, словно хотела его разбудить. - У нас не хватает персонала. В данный момент Бьерн утвердит кого хочешь. Только посмотри, кто работает в других отделах.
        Даже ее смех не разрядил ситуацию.

        Компания «Оптовая торговля К. Франдсена» представляла собой акционерное общество с собственным капиталом в какие-то жалкие двести пятьдесят тысяч крон, но само оценивалось в шестнадцать миллионов. Одних только запасов бумаги по итогам последнего расчетного года хранилось на восемь миллионов, так что на данный момент они едва ли испытывали экономические трудности. Между тем проблема заключалась в том, что клиентами К. Франдсена были еженедельные и бесплатные газеты, а с ними финансовый кризис поступил довольно жестко. Насколько Карл мог судить, данное обстоятельство с большой долей вероятности нанесло неожиданный и ощутимый удар по кошельку господина К. Франдсена.
        Но по-настоящему интересно стало, когда подобная картина обозначилась в отношении предприятий, владевших помещениями, которые сгорели в Эмдрупе и на Стокгольмсгэде. Компания в Эмдрупе «Джей Пи Пи Беслэг А/С» имела годовой оборот в двадцать пять миллионов крон, и в первую очередь обслуживала строительные рынки и крупные лесопилки. Вероятно, предприятие процветало в последние годы, чего не скажешь о текущем моменте. Как и фирма на Эстебро, «Паблик Консалт», живущая за счет составления проектов для крупных архитектурных художественных студий и явно тоже столкнувшаяся с уродливой непробиваемой стеной под названием «низкая конъюнктура».
        Помимо достаточно сильного ущерба, нанесенного текущей финансовой ситуацией, ничего общего между тремя неудачливыми компаниями не нашлось. Ни общих собственников, ни общих клиентов.
        Карл барабанил пальцами по столу. А как обстояло дело с пожаром в Рёдовре в 1995-м? Может быть, там тоже фигурировала фирма, внезапно оказавшаяся за бортом? Сейчас пригодилась бы помощь Розы, черт бы ее побрал.
        - Тук-тук, - послышался шепот со стороны двери.
        А вот и Ирса, подумал Карл и бросил взгляд на часы. Четверть десятого. Обалдеть как вовремя.
        - Кто же в такое время приходит на работу? - сказал он, не поворачиваясь. Этому Мёрк обучился. Начальники, сидящие к тебе спиной, внушают почтение. Таких не проведешь.
        - А разве мы договаривались о встрече? - в нос прозвучал мужской голос.
        Карл развернул кресло, так что оно перекрутилось градусов на девяносто с лишком.
        Перед ним стоял Лаурсен. Старина Томас Лаурсен, полицейский-техник и игрок в регби, выигравший целое состояние и тут же проигравший его, который теперь работал в столовой на втором этаже.
        - Господи, Томас, что тебе надо у нас внизу?
        - Твой симпатяга ассистент спросил, не хочу ли я с тобой поздороваться.
        В этот момент в дверь просунулась плутовская голова Ассада. Что замыслил Ассад на этот раз? Неужели действительно начал наведываться в столовую? Неужели ему перестало хватать его переперченных фирменных блюд и «ужасов для желудка» домашнего изготовления?
        - Я ходил за бананом, Карл, - сказал Ассад и помахал желтой кривулькой. Ради банана тащиться на второй этаж?
        Карл кивнул. Ассад - что-то типа обезьяны. Он всегда это знал.
        Они с Лаурсеном приветственно стукнулись кулаками, и каждый надавил от себя. Весьма болезненная шутка с прежних времен.
        - Забавно, Лаурсен. Буквально недавно слышал о тебе от Идинга из Альбертелунда. Насколько я понял, ты добровольно вернулся на участок.
        Он помотал головой.
        - Да-а… Вообще-то сам виноват. Банк меня надул, заставив сделать заем для инвестирования, а это оправдано, только если у тебя есть какой-то капитал. И вот теперь у меня ни шиша.
        - Но у них у самих должно быть разрешение на покрытие долга, - со знанием дела изрек Карл. Он слышал об этом из новостей.
        Лаурсен кивнул. Вряд ли у него были какие-то сомнения в том, что Карл прав, но, как ни крути, вот он снова стоит перед ним. Последний человек в столовой. Приготовление бутербродов и мытье посуды. Один из самых искусных полицейских техников в Дании. Какая потеря!
        - Но я вполне доволен, - сказал он. - Я встречаюсь со множеством старых знакомых по работе, и при этом мне совсем не нужно идти вместе с ними на рабочее место. - Он устало улыбнулся, как в старые добрые времена. - Мне опостылела работа, Карл, особенно те моменты, когда я застревал и копался в расчлененках черт знает где всю ночь напролет. За пять лет не было ни дня, чтобы я не подумал о том, чтобы свалить. Так что деньги помогли мне выбраться из этого, пускай я потом и потерял их. Нет худа без добра.
        Карл кивнул.
        - Ты вот не знаешь Ассада, но я-то уверен, что он притащил тебя сюда совсем не для того, чтобы обсудить столовское меню и пригласить тебя хлебнуть мятного чайку со старым коллегой.
        - Он уже рассказал мне о письме из бутылки. Мне кажется, я более или менее в курсе. Можно взглянуть на письмо?
        Вот именно!..
        Томас расположился поудобнее, пока Карл бережно извлекал письмо из папки, а Ассад вальсируя вошел в кабинет, держа в руках стальной поднос с гравировкой, на котором стояли три крошечные чашечки. Собравшуюся компанию окутал аромат мяты.
        - Тебе обязательно понравится этот чай, - разливая из чайника, сказал Ассад. - Он отлично помогает от всего. В том числе и вот тут. - Он слегка почесал между ногами, сопроводив жест красноречивым взглядом. Чтобы не осталось никаких неясностей.
        Лаурсен включил настольную лампу и направил ее свет прямо на документ.
        - Нам известно, кто подготовил находку?
        - Да, лаборатория в Эдинбурге, Шотландия, - отозвался Ассад. Он вытащил схему расследования, прежде чем Карл успел сообразить, куда ее запихнул.
        - Анализ представлен вот здесь, - Ассад положил бумаги перед Лаурсеном.
        - Хорошо, - произнес Томас спустя несколько минут. - Насколько я вижу, расследование провел Гильям Дуглас.
        - Ты его знаешь?
        Лаурсен посмотрел на Карла с таким выражением лица, какое могло бы появиться у пятилетней девочки, у которой спросили, знает ли она, кто такая Бритни Спирс. Нельзя сказать, что взгляд выражал особое уважение, но он возбуждал любопытство. Черт его знает, кто такой этот Гильям Дуглас, известно только, что это парень, родившийся с противоположной стороны Ла-Манша.
        - Мне думается, мы вряд ли сможем тут что-то добавить, - сказал Лаурсен и поднял чашку с мятным чаем двумя крупными пальцами. - Наши шотландские коллеги сделали все, что было в их силах, чтобы сохранить бумагу и выявить текст всевозможными световыми и химическими способами. Было обнаружено минимальное присутствие следов типографской краски, однако, видимо, не предпринималось никаких попыток определить само происхождение бумаги. На самом деле большую часть физического исследования они оставили нам. Документ побывал на криминально-техническом анализе в Ванлёсе?
        - Нет, но мне и в голову не пришло, что техническое обследование еще не завершено, - попытался артачиться Карл. Это было его ошибкой.
        - Вот тут внизу написано, - Лаурсен указал на нижнюю строчку рапорта исследования.
        Почему они этого не заметили? Дьявол!
        - Роза вообще-то мне говорила, Карл. Но она сомневалась, что нам пригодится знание о том, откуда могла взяться бумага, - вмешался Ассад.
        - Ну, тем самым она совершила грубейшую ошибку. Дай-ка взглянуть. - Лаурсен поднялся и протиснул кончики пальцев в карман штанов. Нелегкое дело, когда твои накачанные ляжки стиснуты такими узкими джинсами.
        Карл прежде много раз видел лупы, подобные той, которую извлек Лаурсен. Небольшой четырехугольник, который можно разложить, чтобы установить на предмет исследования. Похоже на нижнюю часть небольшого микроскопа. Стандартное оборудование для коллекционера марок и других безумцев, но в профессиональном исполнении, с высококлассной линзой от «Карл Цейсс», поистине необходимая вещь для такого технического специалиста, как Лаурсен.
        Томас разложил ее на документе и теперь бухтел что-то про себя, потихоньку водя линзой над строчками. Очень тщательно - слева направо, строка за строкой.
        - Ты можешь разобрать еще какие-то буквы с помощью своей стекляшки? - поинтересовался Ассад.
        Лаурсен покачал головой, но промолчал.
        Когда половина записки была пройдена таким образом, Карлу приспичило покурить.
        - Я выйду на минутку, ладно?
        Коллеги почти никак не отреагировали.
        Он уселся на один из столов в коридоре и уставился на кучу простаивающей оргтехники. Сканеры, ксероксы и тому подобное. Это ужасно раздражало. В следующий раз надо будет дать Розе закончить дело, чтобы она не смылась в самом разгаре. Никудышное руководство.
        Именно в этот неподходящий момент самопознания он услышал с лестницы серию ударов, похожих на удары баскетбольного мяча, медленно и планомерно скатывающегося вниз по ступенькам, затем последовал грохот, как от тачки, у которой сдулось колесо. Перед ним возникла некая персона в образе кашляющей бабушки, вернувшейся с морской прогулки в Швецию. Тяжелые туфли на высоком каблуке, плиссированная юбка в шотландскую клетку и почти столь же яркая сумка-тележка, которую она тащила за собой, - все это кричало о 50-х годах XX века громче, нежели сами эти 50-е годы. А венчала эту дылду клонированная голова Розы с такой изящной блондинистой завивкой, какую только можно было вообразить. Это было все равно что находиться на сцене вместе с Дорис Дэй[36] и не иметь представления о том, где находится запасный выход.
        Когда такое случается, а у сигарет к тому же не оказывается фильтра, можно обжечь пальцы.
        - О, черт! - закричал он и бросил окурок на пол прямо перед красочной фигурой.
        - Ирса Кнудсен, - как ни в чем не бывало представилась она и протянула ему растопыренные пальцы с ногтями, покрашенными кроваво-красным лаком.
        Никогда он не думал, что близнецы могут так сильно быть похожи - и в то же самое время кардинально разойтись по противоположным сторонам единого родового древа.
        Карл собирался в первые же секунды продемонстрировать, кто тут главный, и тем не менее вдруг осознал, что отвечает на ее вопрос о том, где находится ее офис: она обнаружит свое место чуть дальше по коридору, напротив развевающихся на стене бумажек. Он позабыл все, что до этого собирался сказать. О том, кто он такой, о том, какую должность занимает, а затем позабыл высказать ряд внушений о том, что поведение сестер крайне недопустимо и этому как можно скорее должен быть положен конец.
        - Я думаю, меня пригласят на небольшой брифинг, как только я обоснуюсь. Скажем, через час? - такова была ее заключительная реплика.
        - Что это было? - спросил Ассад, когда Карл вернулся в офис.
        Карл бросил на него взгляд, полный бешенства.
        - Что это было?! На минуточку, это проблема. Твоя проблема! Через час ты введешь сестру Розы в курс дел. Ясно тебе?
        - Так это и есть Ирса, та, что прошла мимо?
        Карл подтвердил, прикрыв глаза.
        - Ты понял? Ты ее проинструктируешь.
        Затем он обратился к Лаурсену, который почти закончил просмотр документа:
        - Лаурсен, ты что-нибудь обнаружил?
        Техник, переквалифицировавшийся в варщика картошки, кивнул и выложил на небольшой кусок пластика нечто еле-еле видимое.
        Карл наклонил голову максимально близко к предмету. Ну да, ясно различима какая-то заноза размером с кончик волоска, а рядом - что-то круглое, крошечное и плоское, к тому же почти прозрачное.
        - Это деревянная щепка, - показал пальцем Лаурсен. - Я думаю, она откололась от кончика инструмента, которым написано письмо, так как она располагалась в направлении написания и была плотно вдавлена в бумагу. Вторая находка - рыбья чешуя.
        Он выпрямился из согнутого положения и повращал плечами.
        - Мы можем продвинуться дальше, Карл. Но нам придется отправить это в Ванлёсе, хорошо? Я не удивлюсь, если они довольно быстро смогут определить породу дерева, однако для того, чтобы установить вид рыбы по кусочку чешуи, тебе, видимо, придется обратиться к экспертам-океанологам.
        - Все вместе звучит очень любопытно, - вставил Ассад. - Какой способный у нас коллега, Карл!
        Способный? Он действительно это сказал?
        Карл поскреб себя по щеке.
        - Что еще ты можешь сказать относительно этого, Лаурсен? Есть еще что-нибудь?
        - Да я не понимаю, правша или левша написал эту записку, что, вообще-то говоря, странно, принимая во внимание высокую степень пористости бумаги. В таких случаях всегда прослеживается наклон в определенном направлении. Отсюда можно заключить, что письмо писалось при затруднительных обстоятельствах. Возможно, на неровной поверхности или даже со связанными руками. Может быть, человек просто не умел достаточно хорошо писать. Кроме того, держу пари, что бумагу использовали для заворачивания рыбы. Насколько я вижу, там есть остатки слизи, и это явно рыбья слизь. Ведь нам известно, что бутылка была пустая, так что никакие рыбные останки не могли проникнуть внутрь во время ее нахождения в воде. Что касается вот этих теней на бумаге, я не вполне уверен. Возможно, они ничего и не значат, бумага явно немного заплесневела, однако более вероятным представляется то, что эти пятна образовались в результате долгого пребывания в бутылке.
        - Как интересно! А что ты думаешь о письме в целом? Оно достойно изучения, или это просто шалость мальчишек?
        - Шалость мальчишек?.. - Ларусен слегка вывернул верхнюю губу, так что обнажились два кривоватых передних зуба. Такая мимика означала отнюдь не усмешку; скорее, то, что сейчас надо его внимательно выслушать. - Я вижу на бумаге углубления, которые говорят о дрожащем почерке. Щепка, представленная вашему вниманию, давала узкую и глубокую царапину, до тех пор пока не сломалась. В некоторых местах след проступает настолько остро, словно сделан на виниловой пластинке. - Он покачал головой. - Нет, Карл, не думаю, что это детская шутка. Похоже, письмо написано трясущейся рукой. И опять-таки, возможно, в силу окружающих обстоятельств, но, вполне может быть, что и из-за того, что человек был до смерти напуган. Да-да, я готов прямо заявить: здесь все серьезно. Но, конечно, никогда нельзя знать наверняка.
        Тут вмешался Ассад:
        - Раз ты так тщательно изучал буквы, не удалось ли тебе расшифровать еще что-нибудь?
        - Удалось, несколько штук. Но только до того места, где сломался кончик писчего инструмента.
        Тут Ассад протянул ему копию увеличенного письма, висевшего на стене.
        - Ты не мог бы дописать те из своих догадок, которых тут еще не хватает?
        Лаурсен кивнул и вновь приставил лупу к оригиналу. Порассматривав первые строчки еще несколько минут, он сказал:
        - Да, я предполагаю, что это так, однако голову на отсечение не дам.
        И он дописал цифры и буквы, так что теперь первые строки обрели следующий вид:

        ПОМОГИТЕ
        .ен… 6 ф. вравля 1996 н… по. тили
        .ас… сx…. ати. и… сно. ст. но. у.аут. опв… в
        Бал… у… - Челов… р… ом 18… ко… ем. волос..

        В течение некоторого времени они стояли и глазели на результат, пока Карл не прервал молчание:
        - 1996! То есть бутылка путешествовала в море целых шесть лет, прежде чем ее выловили!
        Лаурсен кивнул.
        - Именно так. В годе я почти уверен, несмотря на то, что девятки написаны зеркально.
        - Наверное, поэтому твои шотландские коллеги и не смогли это установить.
        Лаурсен пожал плечами. Наверняка.
        Рядом расположился Ассад, приподняв бровь.
        - Что такое, Ассад?
        - Оказалось, как я и думал. Еще худшее дерьмо, - изрек он, выделяя интонацией последние три слова.
        Карл с пристрастием посмотрел на письмо.
        - Если нам не удастся восстановить еще какие-нибудь буквы из второй части письма, нам придется очень, очень тяжело, - продолжил Ассад.
        Теперь Карл понял, что тот имел в виду. Из всех людей, живущих на Земле, именно он заметил главную проблему. Человек, который прожил в этой стране всего несколько лет. Практически невероятно.
        «Февраля», «похищены», «у автобусной остановки» - вот что должно было быть там написано.
        Значит, автор этого письма не умел писать.

        11

        Ирса, расположившаяся в офисе Розы, не слишком шумела, что было хорошим знаком. Ибо если бы она продолжила в том же духе, вылетела бы домой на третий же день, и Розе пришлось бы поскорее вернуться.
        Им же нужны были деньги, по словам Ирсы.
        Поскольку в архивах не нашлось никакой информации о похищении людей в феврале 1996 года, Карл взял папку с делами о пожарах и позвонил комиссару полиции Антонсену в Рёдовре. Лучше уж пообщаться с дубоголовой крысой из своей области, чем с таким конторским грызуном, как Идинг. Почему этот придурок не отметил ничего в старом полицейском рапорте касательно экономического состояния сгоревшего в Рёдовре предприятия, превосходило возможности его понимания. Карл считал это халатным отношением к своим обязанностям. Кроме того, газовщики ведь объяснили, что постройка не была подключена к газовой сети, тогда что же так мощно рвануло в этой развалюхе? Пока подобные вопросы висели в воздухе, полиция должна была расследовать и возможность поджога с целью убийства, и вообще ВСЁ принимать во внимание.
        - А, - произнес Антонсен, когда Карла с ним соединили, - имеем честь беседовать с Карлом Мёрком, специалистом по расчистке от пыли старых дел, - закудахтал он. - Ну как, вы уже обнаружили, кто убил «человека из Граубалле»?[37]
        - Ага, и убийцу Эрика Клиппинга[38] тоже нашли, - парировал Карл. - А вскоре, кажется, раскроем и еще одно из ваших старых дел.
        Антонсен засмеялся.
        - Я прекрасно понимаю, о чем ты. Говорил вчера с Маркусом Якобсеном. Ты хочешь узнать подробности о местном пожаре, случившемся в 1995 году. Рапорт не читал?
        Тут Карл позволил себе ввернуть пару ругательств, которые тупица Антонсен запросто мог бы отразить собственными образчиками, не менее смачными.
        - А как же. Такое впечатление, что этот рапорт словно кота за хвост тянули. Работа кого-то из твоих ребят?
        - О, Карл, какой вздор. Идинг постарался на славу. Чего тебе не хватает?
        - Информации о компании, пострадавшей в пожаре, что этот состряпанный на славу труд полностью игнорирует.
        - Да-да, я примерно это и подозревал. Но у нас хранится кое-что на месте. Спустя несколько лет в компании проводилась ревизия, завершившаяся заявлением в полицию. Из этого все равно ничего не вышло, зато нам удалось узнать о компании кое-какие дополнительные подробности. Мне можно переслать по факсу, или приползти к тебе на коленях и возложить к трону?
        Карл рассмеялся. Нечасто попадались люди, способные отражать его нападки настолько обезоруживающе.
        - Нет, я сам к тебе приеду, Антон. Можешь пока приготовить кофе.
        - Нет-нет, - завершил он разговор, и никаких «до встречи».
        Карл немного посидел, уставившись в экран на бесконечное обсуждение по каналу «ТВ2 Новости» бессмысленного убийства Мустафы Хсоунея, очередной случайной жертвы разборок между преступными группировками. Видимо, полиция разрешила провезти его тело по улицам Копенгагена. Наверное, кое-кто при виде этого подавится своей клубничной овсянкой, красно-белой, как датский флаг.
        Вдруг с порога донеслось какое-то ворчание:
        - Когда будут задания?
        Карл был шокирован. Обычно у них в подвале тихо никто не перемещался. Так что если самой каланче Ирсе удалось в какой-то момент беззвучно пробраться сюда, а уже в следующий момент орать, как бешеная антилопа, значит, у него пошаливали нервишки.
        Она отмахнулась от чего-то.
        - О, мясная муха, терпеть их не могу. Они препротивные.
        Карл проводил глазами насекомое. Бог его знает, где эта муха пряталась все это время. Он вывалил папку с делом на стол. Черт возьми, почему она не хлопнула?
        - Я готова. Хотите проверить? - спросила Ирса голосом, удивительно похожим на голос Розы.
        Хочет ли он проверить, каким образом она приготовилась? Вряд ли он желал чего-то меньше.
        Карл оставил муху в покое и повернулся к Ирсе:
        - Ты хотела бы чем-то заняться. Отлично. В общем-то, для этого ты и пришла. Тогда начни с звонка в Комитет контроля за предприятиями и запроси счета компаний «Оптовая торговля К. Франдсена», «Паблик Консалт» и «Джей Пи Пи Беслэг А/С» за последние пять лет, а также изучи их активы и краткосрочные займы. Ладно?
        Она посмотрела на него так, словно он сделал ей какое-то непристойное предложение.
        - Ну уж нет, можно я не стану выполнять это задание?
        Ничего хорошего этот ответ не предвещал.
        - Почему нет?
        - Потому что намного проще отыскать всю требуемую информацию в Интернете, к чему висеть на телефоне за двадцать минут до конца рабочего дня?
        Карл попытался проигнорировать, как его эго в один момент скрылось за плиссированными оборками ее юбки. Может, стоит дать ей шанс?
        - Карл, взгляни-ка, - с порога обратился к нему Ассад, немного отодвинувшись, чтобы пропустить Ирсу. - Я долго всматривался, - продолжил он и протянул Карлу копию письма. - Что ты скажешь? Сначала я долго думал о том, что в третьей строке упоминается Баллеруп, затем заглянул в путеводитель «Кракс» и просмотрел все улицы Баллерупа, обнаружив, что единственная, которая подходит по написанию к слову перед буквой «в», - это улица под названием Лаутрупванг. Действительно, парень написал «Лаутроп», через «о», но ведь он не очень грамотный.
        На секунду его взгляд остановился на мухе, носившейся кругами под потолком. Затем он посмотрел на Мёрка.
        - Так что скажешь, Карл? Как считаешь, может такое быть? - и указал на соответствующий фрагмент в копии.

        ПОМОГИТЕ
        В день.6 февравля 1996 нас похиттили
        Нас схватили у автобуссной остановки у Лаутропванг в
        Баллерупе - человек ростом 18. … ко… ем. волос..

        Карл кивнул. Выглядело действительно довольно правдоподобно. В таком случае оставалось как можно скорее порыться в архиве.
        - Ты киваешь. Значит, ты принял это. Ай, Карл, здорово, - воскликнул Ассад, перегнувшись через стол и поцеловав его в макушку.
        Мёрк отпрянул с настороженным взглядом. Он еще мог допустить сладости в сиропе и приторный чай. Но на эмоциональные порывы в свойственной обитателям Ближнего Востока концентрации он совсем не рассчитывал.
        - Итак, теперь нам известно, что это случилось либо 16, либо 26 февраля 1996 года, - сосредоточенно продолжал Ассад. - Мы также знаем, где; а также то, что похититель - мужчина, ростом более 180 сантиметров. Нам не хватает всего одного слова в последней строке, каким-то образом характеризующего его волосы.
        - Верно, Ассад. И еще какой-то мелочи в виде 65 процентов остального письма, - сказал Карл.
        Однако в общем и целом интерпретация выглядела весьма похожей на правду.
        Мёрк взял бумагу поднялся и вышел в коридор посмотреть на увеличенную копию письма. Полагая, что Ирса тем временем вовсю прочесывала счета пострадавших от пожаров компаний, он глубоко ошибался. Напротив, она стояла посреди коридора, абсолютно безразличная к происходящему вокруг, и впитывала в себя впечатление от содержания письма из бутылки.
        - Эй, Ирса, нам надо тут кое-что сделать, - сказал Карл, но она не сдвинулась с места.
        Хорошо знакомый с тем, насколько заразительным бывает поведение сестер, он пожал плечами и оставил ее в покое. Рано или поздно у нее заболит шея от долгого стояния в такой позе.
        Карл и Ассад встали рядом с ней. При внимательном взгляде на предложенную Ассадом трактовку и при сравнении ее с тем, что висело на стене с не таким уж большим количеством букв, возникали размытые и все же вероятные очертания букв, которые ранее были абсолютно нечитабельными.
        Да, действительно, все догадки Ассада выглядели достоверно.
        - Ну, вполне может так и быть. Не так уж по-дурацки смотрится, - заметил Мёрк и затем поручил Ассаду выяснить, не было ли все же в архиве заявления о каком-либо преступлении на улице Лаутрупванг в Баллерупе в 1996 году, которое тем или иным образом могло быть связано с похищением людей.
        Он наверняка справится с заданием ко времени возвращения Карла из Рёдовре.

        Антонсен сидел в своем небольшом кабинете и пригласил войти в совершенно невероятную духоту, насквозь пропитанную запахом трубочного табака и сигарилл. Никто никогда не видел, как он курит, и тем не менее он курил. Ходили слухи, что Антонсен оставался на работе после того, как все служащие расходились по домам, и пару раз затягивался в тишине и спокойствии. Год назад его супруга объявила, что он бросил курить. Однако это произошло только по ее мнению.
        - Вот описание предприятия в Дамхусдэлен, - с этими словами Антонсен протянул ему пластиковую папку. - Как ты можешь видеть по первой странице, речь идет об импортно-экспортной компании, чьи партнеры зарегистрированы на адреса в бывшей Югославии. Так что явно у фирмы настал непростой переходный период, когда на Балканах развернулась война и все сокрушила. На сегодня «Амундсен энд Муяджич А/С» - вполне процветающее предприятие, однако, когда случился пожар, они сидели на экономической мели. В тот момент ничто не подтвердило подозрений в отношении фирмы, да мы и до сих пор не изменили своего мнения. Но если тебе есть что добавить в этом деле, милости просим.
        - «Амундсен энд Муяджич». Муяджич - вроде югославская фамилия, верно? - уточнил Карл.
        - Югославская, хорватская, сербская… не все ли равно? Я думаю, сейчас у них не осталось ни Амундсена, ни Муяджича, но ты можешь сам заняться выяснением, если хочешь.
        - Весьма откровенно.
        Карл немного поерзал на стуле и посмотрел на своего давнего коллегу.
        Антонсен - правильный полицейский. Он был несколькими годами старше Карла и всегда значился на чуть более высокой ставке; и все же у них случались совместные удачные профессиональные вылазки, которые подтверждали, что они одного поля ягоды. Ни у кого, ни у единого человека не получалось сбить их с толку. Это были не такие люди, которых можно было заболтать или запросто похлопать по плечу или затеять в коридоре пустой треп. Если кто в личном составе и не был приспособлен к дипломатическим действиям, то именно эти двое. Именно поэтому Антонсен так и не стал начальником полиции, а Карл вовсе ничего не добился. Вполне закономерно.
        Но между ними встало кое-что, терзавшее Карла в данный момент, а именно - этот дурацкий пожар. Ибо, как и теперь, тогда тот же Антонсен находился у руля.
        - У меня складывается впечатление, - продолжил Карл, - что ключ к объяснению последних пожаров в Копенгагене можно отыскать в деле о пожаре в Рёдовре. Тогда было обнаружено тело с отчетливыми следами на фаланге мизинца, которые указывали на то, что жертва в течение многих лет носила кольцо. В точности такой же опознавательный знак отличает сгоревших в свежих пожарах. И вот я задаю тебе свой вопрос: Антон, ты можешь утверждать со всей честностью, что в тот раз дело было тщательнейшим образом расследовано? Я спрашиваю без обиняков; ответь мне, и я ничего не стану предпринимать, мне просто нужно знать. Ты был как-то связан с этой фирмой? У тебя было или есть что-то общее с компанией «Амундсен энд Муяджич А/С», и поэтому ты вел дело именно таким образом и с именно с теми людьми?
        - Ты обвиняешь меня в чем-то противозаконном, Карл Мёрк? - Его лицо вытянулось. Все добродушие куда-то улетучилось.
        - Да нет. Но я просто не понимаю, почему вы в тот раз не установили со стопроцентной точностью причину пожара и личность погибшего.
        - Так ты, значит, обвиняешь меня в невыполнении моих профессиональных обязанностей?
        Карл посмотрел ему в глаза.
        - Да, обвиняю. Так? Потому что мне нужно от чего-то отталкиваться дальше.
        Антонсен протянул Карлу банку белого «Туборга», и Карл так и просидел с ней в руке до самого конца беседы. Старый лис сделал из своей банки большой глоток, вытер рот и выпятил нижнюю губу.
        - Дело не вызвало у нас беспокойства, Карл, если отвечать напрямую. Пожар на чердаке и бомж, вот как все обстояло. И, если честно, оно действительно немного прошло мимо меня. Но не потому, что ты думаешь.
        - Тогда почему?
        - Потому что в тот момент Лола трахалась с одним из наших сотрудников, и я сидел в глубоком кризисе.
        - Лола?
        - Да, черт возьми. Послушай, Карл. Мы с женой прошли через это. Сейчас все так, как должно быть. Но я охотно признаюсь тебе в том, что мог бы больше внимания уделить тому делу.
        - Ладно, Антон, хорошо. Сойдемся на этом.
        Мёрк встал и посмотрел на курительную трубку Антонсена, похожую на корабль, застрявший в пустыне. Скоро она вновь отправится в плавание. В рабочее время или после.
        - Ах да, - окликнул его Антонсен, когда Карл уже был в дверях. - Еще кое-что. Помнишь, когда этим летом произошло убийство в высотке в Рёдовре, я сказал тебе, что, если ваше отделение плохо обойдется с ассистентом полиции Самиром Гази, я надеру вам одно место? Я слышал, Самир возвращается к нам. - Тут он взял трубку и слегка потер ее. - Почему он это делает, не знаешь? Он сам мне ничего не сказал, но, насколько мне известно, Якобсен был им вполне доволен.
        - Самир? Не-е, я не в курсе. Я его довольно плохо знаю.
        - Ну ладно. Тогда скажу тебе, что и в отделе «А» все удивлены, а вот я слышал, что тут каким-то образом замешан твой человек. Ты совсем-совсем не в курсе?
        Карл задумался. Почему тут должен быть как-то замешан Ассад? Он с первых дней держится подальше от этого человека.
        Настала очередь Карла выпятить нижнюю губу. А почему непременно Ассад?
        - Поспрашиваю, но я понятия не имею. Может, Самир просто захотел вернуться к лучшему в мире шефу, как тебе такая идея? - Он подмигнул Антонсену. - Большой привет Лоле.
        Мёрк обнаружил Ирсу ровно на том же месте, где оставил ее: посреди подвального коридора перед сделанной Розой гигантской копией письма из бутылки. Она замерла с задумчивым взглядом, приподняв одну ногу, как фламинго, в состоянии, близком к трансу. Если не обращать внимания на одежду, к ним словно вернулась Роза. Аж как-то не по себе.
        - Как дела с финансовой отчетностью из Комитета? - поинтересовался он.
        Ирса взглянула на него с отсутствующим видом, царапая себе лоб карандашом. Оставалось только догадываться, заметила ли она вообще его присутствие.
        Тогда Карл набрал побольше воздуха в легкие и снова попытался выдохнуть свой вопрос прямо ей на макушку. Это заставило женщину слегка вздрогнуть, но в целом ее реакция этим и ограничилась.
        Ровно в тот момент, когда он уже собирался, покачивая головой, отвернуться, пребывая в полном замешательстве, как ему - да обрушатся на него все силы ада, черт возьми! - поступить с этими в высшей степени странными сестренками, она наконец спокойно ответила, произнося отдельно каждое слово:
        - Я неплохо играю в скрэбл, разгадываю кроссворды, ребусы, справляюсь с айкью-тестами и судоку, у меня получается писать стихи и песни на конфирмацию, серебряную свадьбу, день рождения или в честь иной важной даты. Но вот тут произошла какая-то заминка. - Она обернулась к Карлу. - Вы можете оставить меня в покое еще на какое-то время, чтобы я имела возможность поразмыслить над этим жутким письмом?
        Может ли он? Она простояла тут в течение всего времени, которое требуется, чтобы доехать до Рёдовре и вернуться обратно, плюс еще до этого, и он должен оставить ее в покое? Строго говоря, Ирса должна бы была сложить все южные фрукты обратно в свою маленькую страшную грязную авоську из тележки и в своем шотландском тряпье, вместе с волынкой и всем прочим барахлом, проваливать в Ванлёсе или откуда там она прикатила, черт ее возьми.
        - Милая Ирса, - взял он себя в руки, - либо ты в течение ближайших двадцати семи минут предоставишь мне эти ничтожные счета, снабженные пометками, где мне нужно искать, либо я сейчас же любезно попрошу фру Лизу с третьего этажа выписать тебе зарплату за приблизительно четыре часа интенсивной работы. И в таком случае на пенсионные выплаты можешь не рассчитывать, ясно?
        - Закрой рот. Извини за грубость, но прозвучало столько слов. - Она широко улыбнулась. - Кстати, неужели я забыла тебе сказать, как тебе идет эта рубашка? У Брэда Питта есть похожая.
        Карл опустил глаза на клетчатый кошмар из «Квикли», вдруг почувствовав себя в этом подвале удивительно бесприютным.
        Он прошел назад в так называемый кабинет Ассада и обнаружил, что тот сидел, водрузив ноги на верхние ящики стола, с телефоном, вплотную прижатым к иссиня-черной щетине. Перед ним лежали десять шариковых ручек, которых теперь, естественно, Карл не досчитается в своих запасах, а под ними виднелись бумажки с какими-то именами, цифрами и арабскими каракулями. Он говорил медленно, четко и удивительно чисто. Его тело излучало авторитет и покой, в руке он крепко держал крошечный картонный стаканчик с ароматным турецким кофе. Если быть не в курсе, можно было принять его за туристического агента из Анкары, которому только что удалось заказать огромный самолет для перевозки тридцати пяти нефтяных шейхов.
        Он повернулся к Карлу и одарил его скомканной улыбкой. Очевидно, его тоже требовалось оставить в покое. Настоящая эпидемия.
        Может, в связи с обстоятельствами устроить себе профилактический сон в офисном кресле? В таком случае можно было бы за сомкнутыми веками просмотреть фильм о пожаре в Рёдовре и надеяться на то, что дело окажется раскрытым, как только распахнутся веки.
        Мёрк как раз успел усесться и задрать ноги, когда его привлекательный и способствующий продлению жизни план был прерван голосом Лаурсена:
        - Карл, а у вас осталось что-нибудь от самой бутылки?
        Карл заморгал.
        - Ах, от бутылки? - Перед его глазами мелькнул заляпанный жиром фартук Лаурсена, и он опустил ноги на пол. - Да, если для тебя в понятие «что-нибудь» входят три с половиной тысячи осколков размером с муравья, то у меня их целый пакет. - Он отыскал прозрачный пакет и поднял его на уровень глаз Лаурсена. - Ну, что? По-твоему, это «что-нибудь»?
        Тот кивнул и показал на один из осколков чуть крупнее остальных, лежащий на самом дне.
        - Я только что разговаривал с Гильямом Дугласом, шотландским техником; он посоветовал мне отыскать самый большой осколок бутылочного дна и провести ДНК-анализ крови, которая на нем осталась. Вот такой осколок. Ты сам видишь на нем кровь.
        Карл уже собирался попросить у него лупу, но все-таки смог увидеть и без инструмента. Крови было немного, и она казалась совершенно разбавленной.
        - Они что, не исследовали кровь?
        - Нет, он сказал, что они брали на анализ только фрагмент самого письма. И еще сказал, чтобы мы особо ни на что не рассчитывали.
        - Потому что?..
        - Потому что слишком скудный материал для взятия пробы и потому что прошло слишком много времени. А еще потому, что условия внутри бутылки и факт ее нахождения в морской воде в крайней степени неблагоприятны для сохранения наследственного материала. Тепло, холод, возможная примесь соленой воды. Меняющееся освещение. Все говорит о том, что ДНК не сохранилась.
        - А ДНК может изменяться, когда разрушается?
        - Нет, она не меняется, только разрушается. А учитывая все неблагоприятные факторы, к сожалению, так оно и произошло.
        Карл посмотрел на крошечное пятнышко на осколке.
        - А что, если они обнаружат целую ДНК? Что нам это даст? Мы не сможем идентифицировать никакое тело, потому что его нет в наличии. Мы не сможем сравнить полученный генный материал с материалом родственников - где мы их возьмем? Мы ведь даже не знаем, кто автор письма, так каким образом это нам поможет?
        - Возможно, удастся определить цвет кожи, волос, глаз. Разве это не помощь?
        Карл кивнул. Конечно, стоит попробовать. В отделении генной экспертизы Института криминологической медицины работали удивительные люди, Мёрк это знал. Он как-то слышал доклад заместителя заведующего отделением. Если кто-то и мог установить, что жертва являлась хромым шепелявым гренландцем из Туле, то именно они.
        - Забирай эту дрянь и отправляйся, - согласился Карл, хлопая Лаурсена по плечу. - Скоро я поднимусь к тебе за говяжьим филе.
        Лаурсен улыбнулся.
        - Тогда не забудь захватить его сам.

        12

        Ее звали Лиза, но она называла себя Рахилью. Семь лет она прожила с мужчиной, от которого никак не могла забеременеть. Бесплодные недели, а затем месяцы в глиняных мазанках в Зимбабве, потом в Либерии. Классы, переполненные детишками с улыбками цвета слоновой кости на коричневых лицах, а также сотни бесконечных часов переговоров с местными представителями НДПЛ,[39] и под конец встреча с «гориллос» Чарльза Тейлора. Мольбы о помощи и мире. Эта эпоха не была такой, против которой запросто мог ополчиться преподаватель, только что прошедший подготовку на «Необходимом Семинаре».[40] Слишком много было ловушек и злого умысла, но такова уж Африка.
        Когда ее насиловала целая группа солдат НДФЛ,[41] случайно проходящих мимо, ее возлюбленный даже не стал вмешиваться. Он вынудил ее справляться самостоятельно. Потому все и было кончено.
        В тот же вечер она стояла на избитых коленях на веранде и сжимала окровавленные руки, впервые за свою безбожную жизнь призывая Царствие Небесное.
        - Прости меня и оставь случившееся без последствий, - молилась она под грохочущим ночным непроглядным небом. - Оставь это без последствий и позволь мне обрести новую жизнь. Мирную жизнь с супругом и кучей ребятишек. Я прошу тебя об этом, дорогой Господь.
        Утром, когда она собирала чемодан, у нее начались месячные, и она поняла, что Господь услышал ее. Ее грехи были прощены.
        Ей на выручку пришли люди из небольшой общины, недавно основанной в соседнем государстве Берег Слоновой Кости в городе Данане. Их кроткие лица неожиданно встретились ей на дороге А701; они предложили ей пристанище после двухнедельных скитаний среди беженцев вдоль шоссе на Баобли и далее вплоть до границы. Люди, знакомые с великой нуждой и знавшие не понаслышке, что ране требуется время для исцеления. С этого часа ей открылся новый смысл жизни. Господь услышал ее, и Он указал ей, каким путем она должна направить свою жизнь.
        Спустя год она уже вернулась в Данию, избавленная от Дьявола и всех его деяний и готовая к поискам мужчины, который должен ее оплодотворить.
        Его звали Йенс, но вскоре он стал зваться Йошуа. Его тело было крайне соблазнительным для мужчины, в одиночестве живущего на машинопрокатной станции, унаследованной от родителей, и Йенс обрел блаженство путей Господних между ее раздвинутыми ногами.
        Вскоре община на окраине Виборга пополнилась двумя приверженцами, а спустя десять месяцев Рахиль родила первенца.
        С той поры Матерь Господня даровала ей новую жизнь и была к ней милостива. Результатом стали: Йозеф восемнадцати лет, Самуэль - шестнадцати, Мириам - четырнадцати, Магдалена - двенадцати и Сара - десяти. Всегда с интервалом ровно в двадцать три месяца.
        Да уж, поистине Богоматерь печется о рабах своих.

        Она уже не раз встречала этого новичка в Церкви Матери Божьей, и он одобрительно смотрел на нее и детей, когда они предавались хвалебным песнопениям. Они слышали лишь благие слова из его уст. Он производил впечатление искреннего и дружелюбного человека с глубокой душой. Довольно симпатичный мужчина, который вполне может привлечь в общину новую положительную женщину.
        Все складывалось хорошо, таково было общее мнение. Йошуа называл его порядочным.
        Когда тем вечером он в четвертый раз явился к ним в церковь, Рахиль абсолютно уверилась в том, что теперь он останется. Они предложили ему комнату у себя на хуторе, но он поблагодарил и отказался, сославшись на то, что остановился в другом месте и, между прочим, пытается найти себе дом для более длительного проживания. Но будет в их краях несколько дней и с удовольствием придет к ним в гости, если окажется неподалеку.
        Так, значит, он намеревался подыскать себе дом… Об этом тут же пошли разговоры в общине, особенно среди женщин. У него сильные руки, хороший фургон, и он мог бы принести большую пользу своим товарищам. Наверняка он богат и успешен, к тому же хорошо одевается и весьма обходителен. Возможно, потенциальный священник. Или миссионер.
        Они должны быть к нему еще более учтивы, чем обычно.

        Прошли всего одни сутки, а он уже стоял у них на пороге и стучал в дверь. К сожалению, неудачный момент, ибо хозяйке нездоровилось - в висках стучало в преддверии менструации. В данный момент ей хотелось только одного - чтобы дети сидели по своим комнатам, а Йошуа занимался своими делами.
        Однако Йошуа отворил дверь и усадил гостя на кухне за дубовый стол.
        - Подумай о том, что, возможно, у нас не так много шансов, - шепнул он, настаивая на том, чтобы она поднялась с дивана. - Всего на четверть часа, Рахиль, а потом снова ляжешь.
        С мыслью об общине, о том, насколько желанна для них свежая кровь, она встала, держась за низ живота, и вышла на кухню в твердой уверенности, что Богоматерь неспроста выбрала данный момент, чтобы подвергнуть ее испытанию. Она должна знать, что боль - только кара, наложенная Господом. Что тошнота - всего лишь пылающий песок пустыни. Она последователь церкви, а значит, ничто телесное не должно останавливать ее на этом пути.
        Вот в чем было все дело.
        А потому Рахиль встретила его с улыбкой на бледном лице и пригласила сесть и принять дары Господа.
        Он побывал в Левринге и Эльсборге, осматривая жилье, рассказывал он, окутанный испарениями, исходившими от чашки с кофе; послезавтра или в понедельник он собирается в Равнструп и Ресен, где тоже есть разумные варианты.
        - Господи Иисусе! - воскликнул Йошуа, поспешно извинившись перед женой, ибо она терпеть не могла, когда он всуе поминал имя сына Богоматери.
        - В Ресен? - продолжил он. - Это не по пути ли к плантациям Сьёрупа? Дом Теодора Бондесена, верно? В таком случае я могу позаботиться о том, чтобы вам он достался за нормальную цену. Пустует уже как минимум восемь месяцев. Если не больше.
        По лицу мужчины скользнуло странное выражение. Йошуа этого, конечно, не заметил, зато заметила она. Выражение довольно неуместное.
        - По дороге к Сьёрупу? - переспросил мужчина, рыская по комнате взглядом в поисках опоры. - Не знаю. Но я расскажу вам в понедельник, после того как взгляну на дом. - Он улыбнулся. - А где ваши дети? Занимаются?
        Рахиль кивнула. Он казался не слишком разговорчивым. Неужели она неправильно раскрыла его сущность?
        - А где вы сейчас живете? - уцепилась она. - В самом Виборге?
        - Да, в городе живет мой бывший коллега. Несколько лет назад мы вместе ездили. Теперь он пенсионер по инвалидности.
        - Вот как. Организм износился, как у многих других представителей вашей профессии? - спросила она и поймала его взгляд.
        Он вновь смотрел на нее добрыми глазами. Ответил не сразу, но, может, он просто сдержанный. По крайней мере, нельзя считать это дурной чертой.
        - Износился? Нет, не в этом дело. Лучше бы было так, если можно этого пожелать. Нет, мой товарищ Чарльз потерял руку в ДТП.
        Он ребром ладони показал, какую часть руки ему отрезали, и это заставило Рахиль ощутить приступ дурноты. Неприятные воспоминания. Он верно истолковал ее взгляд и опустил глаза.
        - Да уж, неприятная вышла история. Но он оправился. - Неожиданно поднял голову. - Кстати! Послезавтра в Виндерупе состоятся соревнования по карате. Я подумал спросить у Самуэля - может, он захочет поехать со мной? Хотя, возможно, ему рановато с его больным коленом… Как у него дела? Он ничего не сломал, упав с лестницы?
        Рахиль улыбнулась и взглянула на мужа. Вот оно, проявление сочувствия и заботы, которые проповедовала их церковь. «Возьми руку твоего соседа и нежно погладь ее», - так всегда говорил их священник.
        - Нет, - ответил муж. - Колено у него распухло, как ляжка, но через несколько недель он поправится. Так вы говорите, в Виндерупе? Там будет соревнование, на которое можно приехать? - Он провел рукой по подбородку; наверняка вскоре захочет расспросить подробности. - Мы можем спросить у Самуэля. Как ты думаешь, Рахиль?
        Она кивнула. Конечно, если они вернутся к часу отдыха, будет здорово. Может, и остальные дети отправятся с ним, если захотят?
        Выражение его лица вдруг приобрело оттенок извинения.
        - Ах да, мне бы доставило это огромное удовольствие, однако на переднем сиденье фургона можно разместиться только втроем, а сзади возить пассажиров запрещено. Но двоих я с радостью прихвачу. А остальных, может быть, в следующий раз. Как насчет Магдалены? Ей, случайно, не по вкусу такие развлечения? Она производит впечатление активной девочки. К тому же она, кажется, сильно привязана к Самуэлю?
        Рахиль улыбнулась, а вслед за ней и ее муж. Прекрасное наблюдение и отличный вопрос. Создавалось ощущение, что в этот момент между ними установился близкий контакт. Словно он знал, насколько близки ее сердцу всегда были именно эти двое. Именно они из пятерых ее детей были похожи на мать больше остальных.
        - Отлично, вот и договорились. Да, Йошуа?
        - Да, конечно, - улыбнулся муж. С ним легко можно было договориться, если только ему шлея под хвост не попадала.
        Рахиль хлопнула по руке гостя, плашмя покоившейся на столе. Удивительно, какой ледяной она была.
        - Я уверена, что Самуэль с Магдаленой с удовольствием поедут. Когда им надо быть готовыми?
        Он поджал губы и принялся высчитывать время на дорогу.
        - Соревнования начинаются в 11. Нормально, если я заеду к 10?
        Допив кофе, он собрал со стола чашки и сполоснул их, словно само собой разумеется. Затем улыбнулся хозяевам, поблагодарил их за гостеприимство и попрощался.
        Когда он ушел, божественный покой окутал дом.
        Боль внизу живота оставалась, но тошнота прошла.
        Как же чудесно чувство любви к ближнему! Наверное, это самый прекрасный дар Господа человечеству.

        13
        - У нас не все гладко, Карл, - сказал Ассад.
        Мёрк понятия не имел, о чем идет речь. Двухминутный сюжет на канале «Ди Эр Апдейт» про «зеленые» гуманитарные посылки, исчисляемые биллионами крон, и он погрузился глубоко в мир сновидений.
        - Что именно у нас не гладко, Ассад? - услышал Карл собственный голос откуда-то издалека.
        - Я обыскал всё и могу с уверенностью утверждать, что заявлений о похищении людей в этом районе не было никогда. Ни единого происшествия за все время существования улицы Лаутрупванг.
        Карл протер глаза. Действительно, не очень хорошая новость, он согласен. Если, конечно, сообщение из бутылки не было шуткой.
        Ассад стоял перед ним с пластиковой бадьей с арабскими надписями, до краев наполненной неопределенной субстанцией, из которой торчал видавший виды нож для чистки овощей. Он в предвкушении улыбнулся, отрезал кусочек и отправил его в рот. Над головой у него прожужжала недремлющая старая добрая муха.
        Карл поднял голову. Может, стоит потратить немного энергии на то, чтобы ее прихлопнуть…
        Он лениво повернул голову, чтобы отыскать взглядом собственное смертоносное оружие, и обнаружил его лежащим прямо перед собой на столе. Поцарапанная бутылка, сделанная из жесткого пластика, столкновения с которым гарантированно не перенесет ни одна муха.
        Осталось только хорошо прицелиться, успел подумать он за секунду до того, как швырнул бутылку и констатировал, что пробка была закручена не очень хорошо.
        Хлопок по стене заставил Ассада в изумлении посмотреть на белую массу, медленно стекающую на пол.
        И муха исчезла.
        - Очень странно, - пробурчал Ассад, не переставая тщательно жевать. - Я думал, что Лаутрупванг - это жилой квартал, а оказалось, это район с офисами и предприятиями.
        - И? - спросил Карл, прикидывая, что за дерьмо бежевого цвета содержалось в его бутылке и издавало такую вонь. Неужели ваниль?
        - Так вот, офисы и предприятия, - продолжал Ассад. - Что же делал там он, человек, утверждающий, что его похитили?
        - Может, работал? - предположил Карл.
        Эта фраза исказила выражение лица Ассада до гримасы, которую уместнее всего было бы назвать абсолютным скепсисом.
        - О, Карл. Если он не умел писать настолько, что даже был не в состоянии написать название улицы…
        - Вполне могло случиться, что он не обладал природной грамотностью, Ассад. Тебе знаком такой тип людей? - Мёрк повернулся к компьютеру и набрал название улицы. - Посмотри. Неподалеку от предприятий расположено множество учебных заведений, которые вполне могут предоставлять подобное образование иностранцам или молодым людям. - Он указал на один из адресов. - К примеру, Приходская школа Лаутрупа. Школа для детей с социальными и психологическими проблемами. К тому же все-таки это может оказаться забавой мальчишек. Вот увидишь, когда мы дешифруем остаток письма, вполне может случиться, что речь идет о том, чтобы досадить преподавателю или нечто в этом роде.
        - «Дешифруем» и «досадить», ты употребляешь столько странных слов, Карл… А что, если это кто-то из служащих одной из фирм? Там их полно.
        - Да. Но тебе не кажется, что фирма в таком случае заявила бы в полицию о пропавшем сотруднике? Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, но не будем забывать - никто никогда не заявлял ни о чем подобном, на что содержатся указания в письме. Кстати, не существует ли больше никаких Лаутрупвангов в стране?
        Ассад покачал головой.
        - Значит, ты говоришь, что ты не считаешь это настоящим похищением?
        - Ну да, что-то типа того.
        - Мне кажется, Карл, ты ошибаешься.
        - Хорошо. Ассад, послушай. Если даже предположить похищение, кто может утверждать, что похищенный не был выкуплен в срок? Ведь могло такое быть, правда? А потом все предалось забвению. В таком случае мы ведь не станем продолжать расследование, верно? Может быть, существовало всего несколько посвященных людей, которые знали о произошедшем.
        Ассад мгновение смотрел на него.
        - Да, Карл. Вообще-то это то, чего мы не знаем, но мы и не узнаем никогда, если ты говоришь, что нам стоит прекратить расследование.
        Он смылся из кабинета молча, оставив контейнер со своим клейстером и ножик на столе у Карла. Что, черт возьми, с ним случилось? Неужели реакция на неграмотность и иностранцев? Обычно он спокойно воспринимает намного более обидные вещи. Или настолько поглощен этим делом, что не в состоянии сосредоточиться ни на чем ином?
        Карл наклонил голову и прислушался к голосам Ассада и Ирсы, доносившимся из коридора. Жалобы, жалобы, жалобы. Ничего больше - сто процентов.
        Потом Мёрк вспомнил о вопросе Антонсена и поднялся:
        - Разрешите мне на секунду прервать ваше воркование?
        Он приблизился к двум своим сотрудникам, расположившимся перед огромной копией письма. Ирса стояла тут ровно с того момента, когда передала ему добытые счета акционерных обществ. В общей сложности уже четыре-пять часов за текущий день, не замечая ничего, кроме одной-единственной точки в тетрадке, брошенной ею на пол.
        - Воркование! Ты фильтруй мысли в мозгах, прежде чем их высказывать, - выдала Ирса и вновь обратилась к копии письма.
        - Ассад, послушай, комиссар полиции в Рёдовре получил ходатайство от Самира Гази. Самир хочет вернуться на их участок. Тебе что-то известно об этом?
        Ассад непонимающе посмотрел на Карла, но явно насторожился.
        - Почему мне должно быть что-то известно?
        - Ты ведь избегал Самира, верно? Может, то, что вы друг другу не понравились, сыграло какую-то роль? Я прав?
        Ему показалось, или он действительно выглядел обиженным?
        - Я не был знаком с этим человеком. Видимо, он просто желает вернуться на прежнее место работы. - Тут Ассад чересчур широко улыбнулся. - Может, ему пришлись не по душе напитки в булочной?
        - А, именно это я и должен сказать Антонсену, да?
        Ассад пожал плечами.
        - У меня есть еще несколько слов, - вклинилась Ирса, схватила стремянку и притащила ее на прежнее место. - Буду писать карандашом, чтобы потом легче было стереть, - прокомментировала она с предпоследней ступеньки. - Ну вот, теперь это выглядит так. Всего лишь предположение. Особенно после слов «У него» мне пришлось додумывать. Но три двухбуквенных слова подряд в одном предложении - не совсем обычно, так почему бы и нет? А еще автор письма имел большие проблемы с правописанием, но кое-где это даже помогает, так мне кажется.
        Ассад и Карл переглянулись. Разве они сами уже не говорили ей об этом?
        - Например, я абсолютно уверена, что вместо «урож» должно было быть написано «урожал», то есть имелось в виду «угрожал». - Она обвела взглядом свою работу. - А, да, еще я уверена, что слово «синии» - это «синий», но крючок от буквы «й» исчез. Ну, смотрите сами.

        ПОМОГИТЕ
        В день.6 февравля нас похиттили
        Нас схватили у автобуссной остановки у Лаутропванг в
        Баллерупе - человек ростом 18. с короткеми волосами
        …………. - У него шрам на прравом… у…
        … синии фургон Папа и мама знакоммы с ним - Фр. д… о.
        … с Б - … урожал нам … в … - он убъет нас -
        … рю… …. о…… рст…
        Брат - Мы ехали почти 1 час… … … у вады …
        … мы……… Здесь плоха пахнет - … е…
        ….р…. рю. г - ……
        Лет
        П… …
        - Что скажете? - спросила она, не глядя в их сторону.
        Карл несколько раз перечитал записку. И вынужден был признать, что выглядело вполне убедительно. Вряд ли это подстава для преподавателя или еще какой-то персоны, чем-то насолившей автору.
        Однако хотя крик о помощи и выглядел аутентичным, полной уверенности все же не было. Нужно дать на изучение эксперту. Если и он подтвердит подлинность письма, несколько фраз должны вызвать особую обеспокоенность.
        Там написано - «Папа и мама знакомы с ним». Такое вряд ли можно придумать. И наконец: «он убьет нас». Без какого бы то ни было «возможно».
        - Мы не знаем, где именно на теле у похитителя шрам, и это меня бесит, простите за мой французский, - добавила Ирса, запустив руки в свои золотые локоны.
        - Есть множество частей тела, состоящих из трех букв, - продолжила она. - Особенно если учесть, что он не умеет писать. Ухо, зуб, рот, шея, лоб, нос. Вам не кажется, что можно исходить из того, что шрам располагается где-то на голове? По крайней мере, мне не удается придумать ничего из трех букв, расположенного на туловище. Может, вы сможете?
        - Ну, - произнес Карл после небольшой паузы. - Ну, например, бок. Но ты права, помимо этого, видимо, не существует больше слов из трех букв, обозначающих часть тела. И все-таки вряд ли речь идет о торсе. Я думаю, шрам должен быть на открытом месте.
        - А что может быть за открытое место в январе месяце в этой стране-морозильнике? - спросил Ассад.
        - Он мог быть без одежды, - предположила Ирса и просияла. - Он мог быть маньяком. Возможно, поэтому и похищал людей.
        Карл кивнул. Вполне может быть. К сожалению.
        - Когда так холодно, открыта только голова, - продолжил Ассад, уставившись на ухо Карла. - Уши могут быть видны, если волосы не слишком длинные, там и мог быть шрам. А что насчет рта? Вообще, возможен ли шрам на рту? - Он, очевидно, попытался представить себе такую картину. - Да нет, никакого шрама, - подвел он итог. - Только не на рту. Не может такого быть.
        - Так, друзья, давайте пока остановимся. Мне кажется, у нас будет более ясная картина внешности преступника, если генетической экспертизе удастся обнаружить в бутылке какой-либо стоящий участок ДНК. Нам следует подождать, ибо это займет некоторое время. У вас есть предложения, каким образом мы можем продвинуться далее именно сейчас?
        Ирса повернулась к ним лицом:
        - Да, пришло время перекусить! Не хотите пряных булочек? Я прихватила с собой тостер!
        Когда коробка передач начинает шуметь, требуется долить свежего масла, а в данный момент отдел «Q» испытывал невероятные сложности с ускорением.
        Пришла пора поменять масло, подумал Карл и обратился к Ирсе и Ассаду:
        - Покопаемся немного в имеющемся у нас на данный момент наборе фактов и попытаемся посмотреть на вещи с новой стороны. Вы готовы?
        Они кивнули. Ассад, может, чуть помедлил - все-таки фраза была довольно сложной.
        - Отлично. Тогда, Ассад, ты возьмешь на себя счета акционерных обществ. А ты, Ирса, займешься обзвоном организаций в районе Лаутрупванг.
        Карл одобрительно кивнул про себя. Конечно же, такой свежий женский голос, как у нее, просто необходим, чтобы заставить офисных зануд лишний раз заглянуть в архив.
        - Заставьте руководство поспрашивать у старых работников, не припомнит ли кто-либо из них учеников или сослуживцев, которые вдруг без предупреждения перестали приходить на предприятие, - проинструктировал он. - И еще, Ирса, снабди их ключевыми фактами, чтобы они знали, что произошло в феврале 1996 года. Напомни им, что квартал тогда только что построился.
        Видимо, Ассад не выдержал несправедливости и поспешил убраться в свой кабинет. Несомненно, ему не понравилось распределение ролей. Но здесь решал Карл, так что ему пришлось смириться. К тому же дело о пожарах более материальное, и не менее важным было то, что им можно в гораздо большей степени прихвастнуть перед коллегами из отдела «А».
        Так что Ассад преодолел досаду и засучил рукава. Тем временем почта из бутылки пускай движется рысцой по ложному пути вместе с Ирсой.
        Карл подождал, пока она покинет его кабинет, и отыскал номер больницы спинномозговых травм в Хорнбэке.
        - Я хочу поговорить с главным врачом, только с ним, - заявил он, зная, что не имеет права ничего требовать.
        Прошло пять минут, прежде чем голос первого помощника главного врача наконец послышался из трубки. Нельзя сказать, что эскулап был особо рад.
        - Да, я прекрасно знаю, кто вы такой, - устало сказал он. - Предполагаю, вы по поводу Харди Хеннингсена?
        Карл кратко обрисовал ему ситуацию.
        - Так, - пробурчал себе под нос врач. Черт, почему голоса всех врачей вдруг приобретают этот противный назальный оттенок, стоит им только повыситься в должности на пару ступеней? - Вы хотите узнать, вероятно ли, чтобы нервные цепочки восстановились в случае, подобном Харди? - продолжил он. - Проблема с Хеннингсеном заключается в том, что он больше не находится под нашим ежедневным наблюдением, а потому мы не имеем возможности делать те измерения, которые должны. Вы забрали его домой по своей собственной воле, не забывайте об этом. Несмотря на все наши предупреждения.
        - Нет, если бы Харди остался у вас, вскоре его можно было бы считать мертвецом. По крайней мере, сейчас у него появилась хотя бы минимальная воля к жизни. Неужели это того не стоит?
        На другом конце провода повисло молчание.
        - Не мог бы кто-то из вас приехать и осмотреть его? - продолжил Карл. - Возможно, это даст повод оценить ситуацию по-новому. Я имею в виду, для нас с ним.
        - Вы говорите, он почувствовал какое-то движение в запястье? - наконец произнес человек в халате. - Мы и прежде отмечали движение в паре суставов на пальцах - возможно, он путает с этим… Могут быть просто рефлексы.
        - Тем самым вы утверждаете, что его поврежденный спинной мозг никогда не сможет функционировать лучше, чем в данный момент?
        - Карл Мёрк, мы не обсуждаем, сможет ли он когда-нибудь ходить, ибо этого не произойдет. Харди Хеннингсен навеки прикован к постели, парализованный ниже головы, так-то вот. А окажется ли он в состоянии ощущать что-то некоторыми участками этой самой руки - совсем другой вопрос. Не думаю, что нам следует ожидать чего-то большего, чем подобные слабые сокращения.
        - То есть никакого движения рукой?
        - Я себе этого не представляю.
        - И вы не осмотрите его у меня дома?
        - Я этого не сказал. - Он порылся в бумагах. Наверняка листал календарь. - Когда вам удобно?
        - Чем быстрее, тем лучше.
        - Посмотрим, что я могу сделать.

        Когда Карл чуть позже решил заглянуть к Ассаду, того на месте не оказалось. На столе лежала записка. «Вот цифры», - гласила она, а внизу стояла формальная подпись: «Всего доброго, Ассад».
        Неужели он действительно так сильно обиделся?
        - Ирса! - закричал Карл в коридор. - Ты не знаешь, где Ассад?
        Ответа не последовало.
        Если гора не идет к Мухаммеду, придется Мухаммеду идти к горе, решил Мёрк и ринулся к ней в кабинет.
        Он резко затормозил, едва просунув голову в дверь, как будто прямо перед ним мелькнула молния.
        Спартанский черно-белый шкаф Розы из Исландии превратился в нечто, достойное повторения не одной десятилеткой, помешанной на Барби-королевстве. Неимоверно много розового цвета, куда ни кинь взгляд, и огромное количество безделушек.
        Карл сглотнул и обратил взгляд на Ирсу:
        - Ты не видела Ассада?
        - Да, он ушел около получаса назад.
        - В честь чего?
        Она пожала плечами.
        - У меня готова половина отчета о лаутрупвангской истории, хочешь ознакомиться?
        Он кивнул.
        - Удалось что-нибудь обнаружить?
        Ирса сверкала своими по-голливудски накрашенными губами.
        - Ни черта. Кстати, тебе кто-нибудь рассказывал, что у тебя улыбка, как у Гвинет Пэлтроу?[42]
        - Разве Гвинет Пэлтроу не женщина?
        Она кивнула.
        Мёрк поспешил вернуться к себе в кабинет и набрал домашний номер Розы. Несколько дней, проведенные с Ирсой, - и тут будет полный сумасшедший дом. Ради сохранения отделом «Q» сомнительного знамени Розе придется как можно быстрее вернуться за свой рабочий стол.
        На этот раз он наткнулся на автоответчик.
        «Автоответчик Розы и Ирсы сообщает о том, что дамы отправились на аудиенцию к королеве. Как только прием окончится, мы перезвоним вам. Вы можете продиктовать свое сообщение, если ваше дело не требует отлагательств». Затем следовал звуковой сигнал.
        Кто из них двоих надиктовал эту фразу, Бог его знает.
        Затем Карл погрузился в свое кресло и затянулся. Кто-то сказал ему, что сейчас неплохо работается в почтовой службе доставки.
        Звучало как мечты о рае.

        Положение не улучшилось, когда спустя полтора часа он вошел к себе в гостиную и обнаружил, что врач склонился над кроватью Харди, а рядом стояла Вигга собственной персоной.
        Мёрк вежливо поздоровался с врачом и немного подвинул Виггу.
        - А ты что тут делаешь, Вигга? Если хотела повидаться, могла бы сначала позвонить. Ты знаешь, что я не люблю подобные спонтанные вторжения.
        - Карл, дорогой, - она погладила его по щеке с каким-то шипением. Поистине более чем настораживающий жест. - Я думаю о тебе каждый божий день, и я решила вернуться домой, - выдала Вигга довольно уверенно.
        Карл почувствовал, как вытаращились его глаза. Она действительно серьезно намеревалась устроить эту красочную оргию на грани развода.
        - Вигга, ты не можешь. Я совершенно в этом не заинтересован.
        Она несколько раз моргнула.
        - Но этого хочу я. А половина дома пока еще принадлежит мне, друг мой. Не забывай.
        Вот тут Карл и разразился приступом ярости, так что доктор вздрогнул, а Вигга расплакалась. Когда такси наконец-то отбуксировало ее прочь, он взял самый толстый маркер, какой только смог отыскать, и провел черную жирную черту на табличке с именем поверх слов «Вигга Расмуссен». Дьявол, давно было пора.
        И будь что будет.
        Результатом неизбежно явилось то, что большую часть ночи Карл провел в кровати, полусидя за бесконечными воображаемыми беседами с бракоразводными адвокатами, которые по локоть запустили руки в его кошелек.
        Это станет его разорением.
        Так что присутствие врача из клиники спинномозговых травм служило лишь малым утешением. Даже то, что он все же смог вполне отчетливо зарегистрировать, пускай и довольно слабую, активность в руке Харди. Как и то, что врач был приятно удивлен.

        На следующее утро Мёрк стоял в проходной полицейского участка в половине шестого. Оставаться в кровати дольше было бессмысленно.
        - Какая приятная неожиданность, Карл, что ты пришел в это время суток, - поприветствовал его охранник. - Уверен, что и твой помощник подумает так же. Только осторожней там, внизу, не напугай его.
        Карлу нужно было повторить еще раз.
        - Что ты имеешь в виду? Ассад уже тут? Сейчас?
        - Да. В последнее время он каждый день в это время приходит. Обычно без чего-то шесть, но сегодня около пяти. Ты разве не знал?
        Понятия не имел.

        Несомненно, Ассад уже успел помолиться в коридоре, ибо его молитвенный коврик еще лежал на полу, и в тот день Карл впервые его увидел. В остальном ничего необычного на территории помощника не было. Он обустроил там все по-своему.
        Карл ясно слышал, как Ассад с кем-то разговаривает в своем кабинете по телефону, причем его собеседник как будто туговат на ухо. Разговор вели на арабском языке, и общий тон не казался дружелюбным, хотя по этому языку иногда сложно было определить настрой.
        Мёрк сделал шаг к двери и увидел, как пар от кипящего чайника окутывает шею Ассада. Перед ним лежали какие-то записи на арабском, а на плоском экране мерцало не очень качественное изображение пожилого человека с усами и в огромных наушниках. Теперь Карл заметил, что и на Ассаде надета гарнитура. Значит, он разговаривает по «Скайпу». Вероятно, с кем-то из сирийской родни.
        - Доброе утро, Ассад, - поздоровался Мёрк.
        Он никак не ожидал такой бурной реакции. Слегка вздрогнуть - еще ладно, все-таки Карл впервые так рано пришел на работу; но это всеохватное потрясение каждого нервного окончания в теле помощника - нет, для Карла это оказалось абсолютно неожиданным. Ассад вздрогнул сразу всеми конечностями.
        Пожилой мужчина, с которым он разговаривал, встревожился и придвинулся ближе к экрану. Скорее всего, на своем мониторе он видел очертания Карла за спиной у Ассада.
        Мужчина поспешно произнес несколько слов, после чего прервал соединение. Ассад тем временем пытался прийти в себя, сидя на краешке стула.
        - Что ты тут делаешь? - сверкнул он глазами, словно его застукали погрузившим обе лапы в кассу с деньгами, причем размер кассы ощутимо превышал коробку из-под печенья.
        - Извини, Ассад. Я не собирался пугать тебя до смерти. Ты в порядке? - Карл положил руку на его плечо. Оно было мокрым и холодным от пота.
        Ассад кликнул мышкой на иконку «Скайпа», и картинка на экране сменилась. Может быть, он не хотел, чтобы Карл увидел, с кем именно он разговаривал.
        Карл в извиняющемся жесте поднял руки:
        - Не буду тебе мешать. Занимайся своими делами. Зайдешь ко мне попозже.
        Ассад за все это время не произнес ни слова. Что было очень-очень не похоже на него.
        Опустившись в офисное кресло, Карл уже почувствовал усталость. Всего несколько недель назад подвал под полицейским участком был в его полном распоряжении. Два сносных сотрудника и обстановка, которую в прежние времена можно было бы назвать уютной. Теперь Роза сменилась такой же странной особой, но странной по-своему, а Ассад стал сам не свой. На этом фоне сложно было оставаться в стороне от прочих жизненных неприятностей. Например, таких, как обеспокоенность тем, что произойдет, если Вигга потребует развода и половины имущества.
        И тут дерьмо.
        Карл поднял взгляд на плакат, повешенный им на доску несколько месяцев назад. Тот гласил: «Шеф королевской полиции». Должность как раз для него, подумал он. Ибо что может быть лучше работы с сотрудниками, которые кланяются и стелются, с рыцарским крестом, с дешевыми поездками и уровнем зарплаты, который даже Виггу заставит аплодировать? Семьсот две тысячи двести семьдесят семь крои, а еще откупные… На то, чтобы только произнести эту сумму вслух, уходит почти целый рабочий день.
        Обидно, что нельзя на нее податься, подумал он.
        В этот момент перед ним предстал Ассад:
        - Карл, может, сначала поговорим об этом?
        О чем? О том, что он трепался по «Скайпу»? О том, что Ассад так рано уже на работе? О том, что он перепугался?
        Очень странный вопрос.
        Карл покачал головой и посмотрел на часы. Оставался еще час до начала рабочего дня.
        - Так, Ассад, что ты так рано делаешь на рабочем месте - это твои личные дела. И я с пониманием отношусь к тому, что хочется поговорить с людьми, которых не так часто видишь.
        С него упал почти весь груз. Снова что-то странное.
        - Я просмотрел счета «Амундсен энд Муяджич А/С» из Рёдовре, «К. Франдсена» с Дортеавай, как и «Джей Пи Пи Беслаг» и «Паблик Консалт».
        - Хорошо. Ты обнаружил что-то, о чем хотел бы мне рассказать?
        Он скреб свои черные кудри на голове так зверски, что показался кусочек кожи на макушке.
        - Большую часть времени они функционируют как довольно солидные фирмы.
        - Да, и что дальше?
        - Но только не в месяцы, предшествующие пожарам.
        - Каким образом ты это установил?
        - Они берут кредиты. Значит, у них меньше заказов.
        - То есть становится меньше заказов, затем у них не хватает денег, и они занимают?
        Ассад кивнул.
        - Именно так.
        - А дальше что?
        - Что дальше, можно пока видеть только на примере Рёдовре. Остальные пожары слишком свежие.
        - И что там произошло?
        - Так, сначала случился пожар, затем они получили страховку и выплатили кредит.
        Карл потянулся за пачкой сигарет и закурил. Классика. Афера со страховкой. Но при чем здесь трупы с углублениями на мизинцах?
        - О кредитах какого рода идет речь?
        - Краткосрочные. На год. Для компании, сгоревшей в субботу - «Паблик Консалт», что на Стокгольмсгэде, - вообще всего на полгода.
        - Срок платежа истекает, а у них по-прежнему нет денег?
        - Насколько мне удалось установить, да.
        Мёрк выпустил струю дыма, так что Ассад отклонился назад и замахал руками. Карл проигнорировал этот жест. Тут его владения и его дым. Что ни говори, а разница между королем Саломоном и шляпником Йоргеном[43] все же имеется.
        - Кто предоставил им кредиты? - спросил он.
        Ассад пожал плечами.
        - Всегда разные организации. Копенгагенские банки.
        Карл кивнул.
        - Предоставь мне названия и узнай, кто за ними стоит.
        Ассад слегка приуныл.
        - Так, так, спокойно, Ассад, когда конторы откроются. Еще пара часов. Спокойствие.
        Однако этот призыв не заставил Ассада повеселеть, скорее наоборот.
        Как же раздражает это в обоих! С одной стороны, рот, как помело, а с другой - скрытое недовольство. Как будто они с Ирсой заразились друг от друга. Как будто это они раздавали задания. Если бы такое случилось, они бы заставили друг друга натянуть зеленые резиновые перчатки и натирать в подвале пол, пока тот не станет похож на зеркало.
        Ассад поднял голову и спокойно кивнул:
        - Я не буду тебя тревожить, Карл. Заходи сам, когда закончишь.
        - Ты о чем?
        Он подмигнул. На лице появилась кривоватая улыбка. В высшей степени сбивающая с толку трансформация.
        - У тебя ведь теперь руки развязаны, - выдал он и снова подмигнул.
        - Давай заново. О каком лешем, черт возьми, ты толкуешь, Ассад?
        - О Моне, конечно. Только не говори мне, что ты не знаешь, - она вернулась.

        14

        Как и сказал Ассад, Мона Ибсен вернулась. Вся сияя от тропического солнца и перенасыщенности событиями, которые оставили след в виде деликатных, но вполне очевидных морщинок у нее вокруг глаз.
        Тем утром Карл долго сидел у себя в подвале и подыскивал слова, которые изначально могли бы блокировать ее потенциальную оборону. Заставить ее посмотреть на него мягким, нежным взглядом, говорящим о готовности к сотрудничеству, если она вдруг решит заглянуть.
        Но этого не произошло. Единственным проявлением женского присутствия в то утро оказался грохот Ирсиной тележки, да еще момент, когда она - несомненно, с самыми добрыми намерениями - спустя пять минут после появления встала посреди коридора и своим невыносимым дискантом запищала: «Мальчики, кому булочки из „Нетто“?» Как тут не почувствовать себя в стороне от счастливой обстановки, непринужденно воцарившейся на верхних этажах?
        Несколько часов потребовалось Карлу на то, чтобы осознать - хочешь попытать счастья, придется подняться и самому пуститься на охоту.
        Расспросив народ, он застал Мону в отделении судебных слушаний за спокойной беседой с референтом. На ней была кожаная куртка и линялые джинсы «Ливайс», и она совершенно не производила впечатление женщины, оставившей позади большую часть жизненных соблазнов.
        - Здравствуй, Карл, - сказала она, не предполагая никакого продолжения. Ее взгляд был взглядом профессионала, приколачивающего семидюймовыми гвоздями, а в данный момент общего дела у них не было. Потому он только и смог, что улыбнуться, не произнеся ни единого слова.
        Остаток дня мог бы пройти впустую в проносящихся размышлениях на тему его выветрившейся без остатка чувственной сферы жизни, но у Ирсы были другие планы.
        - Кажется, мы напали на след в Баллерупе, - произнесла она с налипшими на передние зубы гренками и посмотрела на него, стараясь скрыть свой восторг. - В течение нескольких дней я настоящий ангел счастья. Точно как написано в моем гороскопе.
        Карл взглянул на нее с надеждой. В таком случае ее ангельские крылья пришлись бы как нельзя кстати, чтобы занести ее куда-нибудь повыше в стратосферу, ведь тогда можно будет посидеть в тишине и покое, лелея мысли о своем печальном уделе.
        - Вывернутым делом оказалось получить эти сведения, - продолжала она. - Сначала разговор со школьным инспектором из городской школы Лаутрупа, но он пришел на это место только в 2004-м. Затем - с учительницей, работающей со дня основания школы, но она ничего не знает. Потом - со сторожем, и ему ничего оказалось не известно, потом…
        - Ирса! Если эти рельсы в конце концов куда-то привели, пожалуйста, пропусти промежуточные маневры. У меня куча дел, - прервал Мёрк, потирая затекшую руку.
        - Ага, после я позвонила в Инженерную народную школу, и вот там-то кое на что напала.
        Рука наконец отошла.
        - Потрясающе, - воскликнул он. - Каким образом?
        - Очень просто. Там в администрации оказалась преподавательница, Лаура Манн, которая как раз сегодня вышла после больничного. Она и рассказала мне, что работает там с самого дня основания в 1995 году и что речь может идти лишь об одном случае, если ей не изменяет память.
        Карл выпрямился.
        - Да, о каком же?
        Ирса посмотрела на него, наклонив голову.
        - Ага. Интерес нарастает, парниша? - Она шлепнула его по волосатому предплечью. - Не терпится поскорее узнать?
        Что, черт возьми, происходит? По меньшей мере сотня сложнейших дел за все эти годы, и вот он сидит тут и играет в «почемучку» с какой-то случайной сотрудницей в салатовых колготках!
        - Какой случай она припомнила? - повторил свой вопрос Карл и слегка кивнул Ассаду, просунувшему голову в дверь. Тот выглядел бледновато.
        - Вчера звонил Ассад и интересовался тем же самым. Об этом другие сотрудники говорили за утренним кофе, и эта дама случайно услышала, - продолжала она.
        Ассад слушал с интересом, вновь приобретая человеческий вид.
        - Случай сразу же всплыл в ее голове, - рассказывала Ирса дальше. - У них тогда был один выдающийся ученик. Парень с каким-то синдромом. Он был достаточно молод, но настоящий монстр в области физики и математики.
        - Синдром? - Ассад непонимающе посмотрел на нее.
        - Ну да, что-то насчет феноменальных способностей в одной области и полного отсутствия таковых в другой. Не совсем аутизм, но нечто похожее. Как его там… - она нахмурилась. - Ах, точно, синдром Аспергера, вот чем он страдал.
        Карл улыбнулся. Стопроцентно, и у нее могло быть то же самое.
        - Так что там с этим парнем? - спросил он.
        - Он начал у них учиться, получил высшие оценки в первом семестре, а потом бросил.
        - Как это произошло?
        - Он пришел в последний день перед зимними каникулами вместе со своим младшим братом, чтобы показать ему школу, и после этого никто его не видел.
        И Ассад, и Карл прищурились. Вот оно.
        - И как же его звали? - спросил Карл.
        - Его звали Поул.
        У Карла все внутри похолодело.
        - Йес! - воскликнул Ассад и сделал жест рукой и ногой одновременно, словно марионетка.
        - Преподавательница сказала, что она помнит его очень хорошо, так как Поул Холт был ближе всех к Нобелевской премии из тех, кто когда-либо имел отношение к их заведению. Кроме того, она больше никогда ни до ни после не встречала в Инженерной народной школе учеников с синдромом Аспергера. Он был особенным.
        - И поэтому она его помнит? - спросил Карл.
        - Да, именно поэтому. И еще потому, что он был в числе самой первой группы.
        Полчаса спустя Карл повторил вопрос непосредственно в Инженерной народной школе и получил тот же ответ.
        - Да уж, такое не забывается, - улыбнулась Лаура Манн. - Наверняка и вы помните ваше первое задержание?
        Карл кивнул. Мелкий грязный пьянчужка, улегшийся прямо посреди Энгландсвай. Карл как сейчас видел соплю, пролетевшую по воздуху и приземлившуюся прямо на его значок полицейского, когда он пытался аккуратно погрузить этого идиота в автомобиль. Нет, первое задержание никак не забыть, это правда. Неважно, с соплями или без.
        Он посмотрел на женщину, сидящую напротив. Иногда можно было увидеть ее по телевизору, когда требовалось озвучить мнение эксперта об альтернативных источниках энергии. «Лаура Манн, к. т. н.» и множество титулов, написанных у нее на визитке. Карл порадовался, что у него самого нет визитной карточки.
        - У него была некоторая форма аутизма, верно?
        - Да, но в мягком варианте. Люди с синдромом Аспергера часто бывают очень и очень одаренными. Большинство называет их нердами. Типа Билла Гейтса. Своего рода Эйнштейны. Однако у Поула был и практический талант. Он вообще во многом был особый мальчик.
        Ассад улыбнулся. Он также отметил ее очки в роговой оправе и шейный платок. Да уж, подходящий преподаватель для Поула Холта. Нерд нерда видит издалека, как говорится.
        - Вы говорите, что Поул взял с собой сюда младшего брата 16 февраля 1996 года, а затем его никто не видел. А откуда вы знаете, что это было именно в тот день? - спросил Карл.
        - В первые годы мы вели протоколы встреч. Мы просто посмотрели, когда он перестал приходить. Он ни разу не появился после каникул. Хотите сами взглянуть в протоколы? Они у нас хранятся тут же, в соседней комнате.
        Карл посмотрел на Ассада. Тот не проявил особого интереса.
        - Да нет, спасибо, мы поверим вам на слово. Но ведь потом вы как-то связывались с семьей? Или нет?
        - Да, но они разговаривали как-то уклончиво. В особенности когда мы предложили приехать к ним домой и обсудить ситуацию с Поулом.
        - Так вы разговаривали с ним по телефону?
        - Нет. Последний наш разговор с Поулом Холтом состоялся здесь, за неделю до начала зимних каникул. Когда позже я звонила ему домой, отец ответил, что Поул не хочет подходить к телефону. И больше ничего нельзя было поделать. Ему только что исполнилось восемнадцать, так что мальчик должен был сам решать, что ему дальше делать в жизни.
        - Восемнадцать? Разве он был не старше?
        - Нет, он был очень молод. Стал студентом в семнадцать, так что рано выпустился.
        - У вас есть о нем какие-либо данные?
        Лаура улыбнулась. Естественно, она уже все подготовила заранее.
        Карл вслух зачитал, Ассад стоял сзади, заглядывая ему через плечо.
        «Поул Холт, дата рождения 13 ноября 1977 года. Математическо-физический класс гимназии Биркерёде. Средний балл - 9,8».
        Затем следовал адрес. Совсем недалеко отсюда. Максимум сорок пять минут езды.
        - Относительно скромные успехи, если мы говорим о гении, не так ли? - заметил Карл.
        - Согласна, но так уж получается, когда по всем естественно-научным дисциплинам сплошные 13 баллов, а по гуманитарным - одни семерки.
        - Вы говорите, у него были проблемы с датским языком? - подключился Ассад.
        Она улыбнулась.
        - По крайней мере, с письменной речью. Его доклады были далеки от совершенства в плане языка. Но так происходит часто. Да и устно он выражался довольно примитивно, если тема разговора его не захватывала.
        - Я могу забрать эту копию? - спросил Карл.
        Лаура Манн кивнула. Если бы не ее желтые пальцы и жирная кожа, он бы даже обнял ее.
        - Карл, фантастика! - провозгласил Ассад, когда они подходили к дому. - Мы получили задание и выполнили его в течение одной недели. Теперь мы знаем, кто является автором письма! Вот! А сейчас мы стоим перед домом его семьи! - Он с силой ударил по приборной панели, чтобы подчеркнуть их головокружительный успех.
        - Да, - согласился Карл. - Теперь будем надеяться, что все это было шуткой.
        - Если так, то как следует отругаем Поула.
        - А если нет, Ассад?
        Тот кивнул. Тогда перед ними открывалось новое поле для деятельности.
        Они припарковались у садовой калитки и тут же заметили, что фамилия на табличке была отнюдь не Холт.
        Когда они позвонили и спустя некоторое время им открыл некрупный мужчина на инвалидной коляске, уверивший их в том, что с 1996 года никто, кроме него, здесь не проживал, Карл ощутил тот самый непонятный инстинкт, который заставлял его поджимать губы и испытывать некое остервенение.
        - Случайно, не у семьи Холт вы купили этот дом? - поинтересовался он.
        - Нет, вообще-то я купил его у Свидетелей Иеговы. Хозяин дома был у них вроде священника. В большой гостиной было что-то типа зала собраний. Хотите пройти взглянуть?
        Карл покачал головой.
        - Так вы, значит, никогда не встречались с семьей, жившей тут прежде?
        - Нет, - ответил мужчина.
        После чего Карл и Ассад поблагодарили его и удалились.
        - Ассад, у тебя тоже внезапно возникло впечатление, что это нечто иное, чем детская забава?
        - Так, Карл. Только потому, что они переехали… - Он остановился посреди садовой дорожки. - Я, кажется, понимаю, о чем ты думаешь, Карл.
        - А что, нет? Разве способен парень такого склада личности, как у Поула, на нечто подобное? И неужели мальчишке из Свидетелей Иеговы вообще может прийти в голову такая проделка? Что скажешь?
        - Не знаю. Я только знаю, что они способны на ложь. Только вряд ли они лгут друг другу.
        - А у тебя нет знакомых из Свидетелей Иеговы?
        - Нет, но это характерно для множества религиозных людей. Члены общины защищают друг друга от окружающего мира всеми способами. В том числе и ложью.
        - Верно. Однако похищение людей - это слишком. Тут что-то не так. Думаю, любой из Свидетелей Иеговы со мной согласится.
        Ассад кивнул. Тут они сошлись во мнениях.
        И что же теперь?

        Ирса металась, как тысяча муравьев на единственной тропинке, туда-сюда между своим кабинетом и кабинетом Карла. В данный момент дело о похищении входило в ее компетенцию, и она хотела знать все и желательно в мельчайших подробностях. Как выглядит учительница Поула? Что говорила Лаура Манн о Поуле? Как выглядит дом, в котором они жили? Что еще им удалось выяснить о семье, помимо того, что они принадлежали к Свидетелям Иеговы?
        - Спокойно, Ассад уже работает с Государственным регистром. Скоро мы разыщем их.
        - Карл, ты не мог бы выйти в коридор? - попросила она и потащила его за собой к огромной копии на стене, где приписала снизу имя Поула и еще несколько мелких слов.

        ПОМОГИТЕ
        В день 16 февравля 1996 нас похиттили
        Нас схватили у автобуссной остановки у Лаутропванг
        в
        Баллерупе - человек ростом 18. с короткеми волосами
        …………. - У него шрам на прравой……
        … сини фургон Папа и мама знакоммы с ним - Фр. д… и
        … н. Б -… урожал нам… в… - он убьет нас -
        … рю…… о…… рст…
        Брат - Мы ехали почти 1 час……. у вады…
        … мы……… Здесь плоха пахнет -… е…
        ….р…. рю. г -…….
        Лет
        Поул Холт
        - Вот! Его похитили вместе с братом, - подвела итог Ирса. - Его зовут Поул Холт, и он пишет, что они были в пути почти час, и я еще думаю, что они направлялись к воде. - Она уперлась кулаками в свои узкие бедра. Она решительно готовилась высказать свое мнение. - Если мальчик страдал Аспергером или чем-то в этом роде, мне кажется, он не смог бы выдумать, что они направляются к воде. - Обернулась к нему. - Так?
        - Писать мог и его младший брат. По большому счету, мы ведь ничего об этом не знаем.
        - Нет, Карл, давай по-честному. Лаурсен нашел рыбью чешуйку на бумаге, на которой было написано письмо. Предположим, автор письма - младший брат. Неужто он поместил туда эту чешуйку, чтобы придать истории правдоподобие? И рыбью слизь - тоже?
        - Он тоже мог быть непростым парнем, как и его старший брат. Только по-своему.
        Тут она топнула ногой так, что эхо из ротонды разнеслось по всему подвалу.
        - Дьявол, Карл, послушай. Приведи в действие свое серое вещество. Где их похитили? - Она погладила его по плечу, чтобы немного смягчить жесткую интонацию. Карл обратил внимание на то, что в связи с этим с него слетело немного перхоти.
        - В Баллерупе, - ответил он.
        - Правильно, и что ты думаешь по поводу того, что похитили их в Баллерупе, и все-таки они ехали почти час, прежде чем достигли берега? Если они направлялись в Хунестед, то, черт возьми, дорога туда не может занять целый час. Сколько нужно времени, чтобы добраться до Йуллинге из Баллерупа? Я считаю, максимум полчаса.
        - Но они могли, к примеру, поехать в Стевнс, да? - Мёрк заворчал про себя. Никто не хочет добровольно запятнать свои интеллектуальные способности. И он в том числе.
        - ДА! - Тут Ирса снова топнула. Если бы под ними жили крысы, они бы все уже передохли. - Но если наше письмо из бутылки все насквозь придумано, - продолжала она, - зачем было так все усложнять? Почему бы просто не написать, что они ехали полчаса и приехали к воде? Так бы и написал мальчик, сочиняющий хорошую историю. Потому я и склоняюсь к тому, что это не выдумка. Карл, пора уже воспринять письмо всерьез.
        Мёрк глубоко вздохнул. Он просто не желал допускать ее до серьезного дела. Розу - возможно, но не Ирсу.
        - Да, да, - прошипел он. - Посмотрим, какие произойдут подвижки, когда мы разыщем семью.
        - Что тут происходит? - Голова Ассада выскочила из кабинета пигмеев. Очевидно, он хотел понять настроение коллег: ругались они или как? - У меня есть адрес, - сказал он и протянул ему бумажку. - С 1996 года они переезжали четыре раза. Четыре раза за тринадцать лет. Сейчас они живут в Швеции.
        Этого только не хватало, подумал Карл. Швеция, страна с самыми крупными на свете комарами и с самой гадкой на свете едой.
        - О боги, - произнес он вслух. - Наверняка они поселились где-нибудь ближе к северу, где пасутся дикие олени. Лулео, или Кебнекайсе, или что-то подобное?
        - Халлабро. Населенный пункт называется Халлабро и расположен в Блекинге. Около двухсот пятидесяти километров отсюда.
        Двести пятьдесят километров. К сожалению, довольно преодолимо. До свидания, ближайшие выходные.
        Карл попытался сопротивляться.
        - Хорошо. А их не окажется дома. А если позвонить заранее, их тоже не окажется дома. А если они все-таки окажутся дома, они наверняка говорят по-шведски, и кто в целом свете будет способен понять их болтовню, если мы приехали из Ютландии?
        Ассад прищурился. Может, на его взгляд, прозвучала одна-две лишних фразы.
        - Я звонил им. Они были дома.
        - Неужели? Ах, ну тогда их наверняка не окажется дома завтра.
        - Не-е, я ведь не сказал, откуда я им звоню. Я сразу бросил трубку.
        Поистине два сапога пара, если учесть пристрастие к звуковым эффектам.
        Карл потащился к себе в кабинет и позвонил домой. Дать краткий инструктаж Мортену на тему, что ему делать, если во время его отсутствия объявится Вигга. Кто знает, что ей придет в голову?
        Затем он проинструктировал Ассада о дальнейшем расследовании пожарных дел и контроле над Ирсой в ее работе.
        - Выдай ей список религиозных сект, на который можно ориентироваться. А потом поднимись к Лаурсену и попроси его позвонить в судмедэкспертизу и поторопить их с пробами ДНК, ладно?
        Затем он сунул в сумку свой служебный пистолет. От этих шведов никогда не знаешь, чего ждать. Тем более когда они имеют датские корни.

        15

        Следующей ночью он позаботился о том, чтобы хозяйка и временная любовница не испытала оргазма. За несколько секунд до того, как она запрокинула голову и начала жадно заглатывать воздух всей диафрагмой, он вытянул свои ловкие пальцы из ее влагалища и оставил ее лежать, дрожа от напряжения, с блуждающим взглядом.
        Он поспешно поднялся, оставив Исабель Йонссон в одиночестве решать, как лучше избавить тело от напряжения. Она пребывала в некотором замешательстве, да и было от чего.
        Над ее небольшим домиком в Виборге лунный свет пытался пробиться сквозь густой пух облаков. Он нагишом стоял на террасе и смотрел на небо, дым от сигареты вырывался из его ноздрей.
        Сейчас последует несколько часов в соответствии с отточенным образцом.
        Сначала ссора. Затем любовница потребует объяснений, почему он прервался и почему именно в тот момент. Она примется выспрашивать у него, потом ругать, потом снова выпытывать ответ, и он наконец ответит ей, после чего она попросит его собрать вещи, и он навсегда исчезнет из ее жизни.
        Завтра в десять часов утра он покинет Доллеруп Баккер вместе с детьми, расположившимися рядом на переднем сиденье автомобиля. А когда они удивятся тому, что он раньше времени свернул, он их оглушит. Он точно знал, в каком именно месте ему никто не помешает это сделать, уже заранее все продумано. Посреди густой рощи, которая скроет фургон и его грязное дело на несколько минут, пока он обездвижит детей и переместит их в кузов.
        Спустя четыре с половиной часа после этого, включая завтрак у его сестрицы на Фюне, он уже достигнет причала у Нордсковена в Йэгерсприсе. Таков был план. Всего лишь двадцать шагов сквозь кустарник до помещения с низким потолком и цепями. Двадцать шагов с двумя ссутулившимися фигурами перед собой.
        На этом коротком пути он и раньше слышал интимные мольбы о жизни. Придется выслушать их и теперь.
        Лишь после этого начнется эпопея с родителями.
        Он освободил легкие от дыма и бросил бычок на небольшую лужайку. Как ни крути, ему предстояла тяжелая ночь и не менее тяжелый следующий день.
        Его страшные предположения о том, что дома творится какой-то непорядок, который может перевернуть с ног на голову всю его жизнь, могут пока подождать. Если жена ему изменила, ей же хуже.
        Он услышал скрип двери и повернулся к недоуменному лицу Исабель. Халат только-только прикрывал дрожащее нагое тело. Через несколько секунд он объявит ей, что все кончено, потому что она слишком старая, но пока ей такое и в голову не могло прийти. Тело было возбуждающим и пикантным и излучало флюиды, пробуждающие ненасытность. Во многом жаль было разрывать эти отношения, но подобные мысли возникали у него и в предыдущие разы.
        - Ты стоишь на таком холоде раздетый - это называется «умно»? Холодрыга жуткая. - Она наклонила голову, но не сфокусировала на нем свой взгляд. - Может, все-таки объяснишь мне только, что произошло?
        Он встал напротив, взялся за воротник ее халата и холодно произнес, запахивая воротник на ее голой шее:
        - Ты для меня слишком стара.
        На мгновение она словно окаменела, готовая ударить или гневно закричать, выплеснув свое разочарование прямо ему в лицо. Ругательства вот-вот готовы были сорваться с ее языка, однако он знал, что она промолчит. Добропорядочная разведенная женщина, работающая в администрации коммуны, не устраивает сцен, когда перед ней на ее собственной террасе стоит голый мужчина.
        Что подумают люди? Это хорошо было известно им обоим.
        Когда ранним утром он проснулся, она уже собрала его барахло и запихнула в сумку. Никакого намека на утренний кофе; его встретил лишь шквал вполне адекватных вопросов, свидетельствующих о том, что она еще не совсем раскатана в лепешку.
        - Ты заходил в мой компьютер, - констатировала она, хорошо владея собой, хотя и угрожающе бледная. - Ты выискивал сведения о моем брате. В моем персональном разделе ты оставил после себя более пятидесяти очевидных следов вторжения. Так неужели ты не мог заодно взять на себя труд изучить, чем я занимаюсь в коммуне? Но ты не сделал этого - так не было ли это проявлением глупости и непредусмотрительности с твоей стороны?
        Он тем временем размышлял над тем, что ему придется воспользоваться ее душем, не обращая внимания на ее слова. Над тем, что семья, живущая близ Стангхеде, не отпустит своих детей с небритым мужчиной, провонявшим половыми секретами.
        И лишь когда она произнесла следующую реплику, он ощутил острую необходимость мобилизовать все чувства.
        - Я эксперт по хранению электронных данных в коммуне Виборг, причем эксперт с большой буквы. Именно я отвечаю за безопасность данных и компьютерные разработки. А потому, естественно, я узнала о твоих действиях. Для меня плевое дело прочитать архивные файлы в своем собственном лэптопе. А ты какого черта предполагал?
        Она посмотрела на него очень проницательно. Совершенно спокойная. Она уже преодолела первый кризис. У нее был козырь, который возносил ее над жалостью к самой себе, плачем и истериками.
        - Ты нашел мои пароли под подставкой для ручек, - продолжала она. - Но лишь потому, что я намеренно туда их положила. Я следила за тобой все эти дни, чтобы посмотреть, на что ты способен. Всегда странно иметь дело с мужчиной, который так мало о себе рассказывает. Очень странно. Понимаешь, обычно мужчины больше всего любят поговорить о себе, но ты, наверное, об этом понятия не имел. - Она криво ухмыльнулась, заметив усиление его бдительности. - «Почему же он никогда не выкладывает о себе никаких фактов?» - подумала я. Честно говоря, меня это заинтересовало.
        Он нахмурился.
        - А теперь ты считаешь, что знаешь обо мне все, потому что я молчал о своей личной жизни и проявлял любопытство относительно твоей?
        - О да, любопытство, можно в этом не сомневаться. Я еще могу понять, что тебе было интересно увидеть мой аккаунт на сайте знакомств, но зачем тебе что-то знать о моем брате?
        - Я думал, это твой бывший парень. Возможно, мне удалось бы понять, что у вас пошло не так.
        Она не повелась на это объяснение. Ей было плевать на его мотивы. Он совершил жестокую ошибку. Никуда не денешься.
        - К чести твоей, я должна отметить, что, несмотря ни на что, ты не опустошил мой электронный банковский счет, - продолжала она.
        Он попытался снисходительно улыбнуться этой грубости с ее стороны, намереваясь подобной мимикой предварить свой поход в душ, однако его план не осуществился.
        - Но знаешь, что? Мы стоим друг друга по части дурных поступков, - продолжала она. - Я ведь тоже покопалась в твоих вещах. И что же я обнаружила в карманах и сумке? Ровным счетом ничего. Ни водительского удостоверения, ни медицинской страховки, ни кредитной карточки, ни кошелька, ни ключей от машины. И, мой милый друг, что дальше? Как женщины всегда прячут свои пароли в совершенно очевидных местах, так и мужчины столь же гарантированно всегда кладут ключи от машины на переднее колесо, если им не хочется носить их с собой. Какой замечательный аккуратный шарик от боулинга у тебя на брелке! Ты и в боулинг играешь? Ты мне не рассказывал. На нем написана цифра «один». Неужели ты настолько преуспел?
        Тут он начал немного потеть. Уже очень давно из его рук не ускользал контроль над ситуацией. А ничего хуже быть не могло.
        - Ну, ну, поспокойней. Я положила ключи на место. И права. И документы на машину. И банковскую карточку. Всё-всё. Только успокойся. Всё лежит на своих местах в автомобиле. Отлично запрятано под резиновые коврики.
        Он посмотрел на ее шею. Она не была тонкой, придется ухватиться как следует. Это займет всего несколько минут, времени у него было предостаточно.
        - Действительно, я очень скрытная персона, - сказал он и придвинулся на шаг ближе, осторожно положив руку ей на плечо. - Послушай, Исабель. Я действительно сильно влюбился в тебя, но я не мог быть честен с тобой, понимаешь? Я ведь женат, у меня дети, и для меня все промелькнуло и скрылось. Потому мне пришлось поставить точку, ты понимаешь?
        Она высокомерно подняла голову. Раненая, но не побежденная. Она уже встречала женатых мужчин, лгавших ей, он мог бы поклясться головой. Он был уверен в этом так же, как и в том, что сейчас ему стоит позаботиться о том, чтобы стать последним в ее жизни мужчиной, который сумел ее провести.
        Она сбросила с себя его руку.
        - Не знаю, почему ты так и не открыл мне своего настоящего имени, и не знаю, почему все остальное, что ты рассказывал мне, было ложью. Ты пытаешься убедить меня, что это из-за того, что ты женат. Но, знаешь, я этому не верю.
        И она отодвинулась назад, словно прочитав его мысли. Словно была готова схватить оружие, которое уже лежало наготове.
        Чувствуя себя стоящим на одной льдине с бешеным белым медведем, ты просчитываешь варианты своего поведения. В данный момент он видел перед собой четыре варианта.
        Прыгнуть в воду и поплыть.
        Перепрыгнуть на другую льдину.
        Немного переждать, чтобы понять, сыт медведь или голоден.
        И, наконец, убить медведя.
        Все возможности имели свои преимущества и недостатки, и в данный момент он не сомневался в том, что четвертая была единственной приемлемой. Женщина, стоявшая перед ним, была задета и всеми средствами намеревалась защитить себя. Несомненно, из-за того, что он заставил ее влюбиться в себя всерьез. Ему стоило бы догадаться об этом раньше. Опыт подсказывал, что в подобных ситуациях женщины легко впадали в иррациональное поведение, а это зачастую имело фатальные последствия.
        Непосредственно сейчас он не мог охватить разумом все неприятности, которые она могла ему причинить, а потому ему необходимо было избавиться от нее. Увезти тело с собой в фургоне. Уничтожить, как и многих других до нее. Разломать ее жесткий диск, очистить дом от любых следов его присутствия.
        Он взглянул в ее красивые зеленые глаза и прикинул, сколько времени пройдет, прежде чем они утратят свой блеск навсегда.
        - Я написала своему брагу, что я познакомилась с тобой, - сказала она. - И он знает номер твоей машины, номер водительского удостоверения, твое имя, номер твоего удостоверения личности и адрес, стоящий в регистрационном документе на автомобиль. Вообще-то брат не занимается такими пустяками, но он принадлежит к числу любопытствующих натур. Так что, если вдруг окажется, что ты каким-то образом обворовал меня, он тебя разыщет. Договорились?
        На мгновение он словно оказался парализован. Естественно, он не разъезжал с документами или пластиковыми карточками, которые раскрывали его настоящее имя. Причиной подобной реакции было то, что никогда до настоящего момента никто не мог привязать его к чему бы то ни было, а уж тем более с участием полиции на заднем плане. В течение этого мгновения он не мог осознать, каким образом попал в данную ситуацию. Что он упустил, где ошибся? Неужели ответ заключался в простом факте - он забыл поинтересоваться у нее, чем она занимается в коммуне? Получается, так.
        И вот он в капкане.
        - Исабель, извини, - тихо произнес он. - Я зашел слишком далеко, я знаю. Извини. Но я без ума от тебя, поэтому так и произошло. Не думай о том, что я сказал тебе вчера. Я просто не знал, что мне делать. Сказать, что у меня есть жена и дети, или оскорбить тебя ложью? Я бы потерял свою семейную жизнь, если бы я остался с тобой, а я уже был готов на это. И все-таки я побывал в лапах соблазна. Настолько сильного, что я хотел знать о тебе все. Я просто не мог этому противостоять, понимаешь?
        Она презрительно смотрела на него, а он тем временем взвешивал, что же ему делать на льдине. Скорее всего, белый медведь не повалит его без какой бы то ни было причины. Если он сейчас скроется и больше никогда не объявится в этих краях, вряд ли она станет обременять своего брата просьбой найти какие-то сведения о нем. Зачем ей это? Если он убьет ее или куда-нибудь увезет, напротив, будет повод для расследования. Даже самая тщательная уборка не избавит жилище от всех до единого волосков, остатков спермы, отпечатков пальцев. Они создадут тот или иной профиль, хотя и не смогут обнаружить его в регистре. Он мог бы поджечь дом, но пожарные могут успеть приехать, кто-то может увидеть, как он уезжает. Слишком ненадежно. А у полицейского по имени Карстен Йонссон теперь есть номер его автомобиля. А значит, и описание самого средства передвижения. Да уж, возможно, она снабдила своего братца-полицейского и другими подробностями относительно его персоны.
        Он смотрел вдаль прямо перед собой, а она следила за каждым его движением. Несмотря на то, что он был мастером перевоплощений и старался не повторяться, в этих письмах могла содержаться абсолютно точная информация о его росте и комплекции, не говоря уж о более интимных частях тела. В общем, было совершенно неизвестно, что именно она рассказала, и именно в этом заключалась основная проблема.
        Он всмотрелся в ее жесткий взгляд, и его осенило, что она никакой не медведь. Она василиск. Смесь змеи, петуха и дракона. А стоило человеку встретиться взглядом с василиском, он тут же обращался в камень. Да-да, только повстречайся ему на пути, и тут же погибнешь от змеиного яда. Никому, кроме василиска, больше не дано такого умения - прокукарекать миру свою версию истины. Ни единому существу. И лишь увидев свое отражение в зеркале, это чудище погибнет. Это было ему прекрасно известно.
        А потому он сказал:
        - Несмотря на твои слова, Исабель, я буду думать о тебе. Ты красивая и замечательная, и мне жаль, что я не встретил тебя раньше. А теперь слишком поздно. Я сожалею и прошу меня простить. Я не хотел причинять тебе боль. Ты прекрасна. Извини.
        И он нежно погладил ее по щеке. Видимо, это сработало. По крайней мере, на мгновение ее губы задрожали.
        - Думаю, тебе нужно уйти. Я больше не хочу тебя видеть, - вот что она сказала, сама того не желая.
        Еще долго-долго она будет горевать о том, что все кончилось. Ведь именно таких переживаний очень не хватает в ее возрасте.
        В этот момент он и перепрыгнул на другую льдину. Ни василиск, ни медведь за ним не последовали.
        Она отпустила его, на часах еще не было семи.

        16

        По обыкновению, он позвонил жене около восьми. По-прежнему избегая конфликтных тем, живо рассказал ей о событиях, которые с ним никогда не происходили, и поведал о чувствах, которых в данный момент не испытывал. На пути из Виборга он остановился у супермаркета «Лёвбьерг» и наскоро умылся в туалете для клиентов, прежде чем отправиться далее к Хальд Эге и Стангхеде, где его ожидали Самуэль и Магдалена.
        Теперь ничто не могло его задержать. Погода прекрасная. Еще засветло он наконец покинет этот край.
        Семья встретила его запахом домашних булочек, возлагая на него большие надежды. Самуэль тренировался, несмотря на больное колено, Магдалена стояла, сверкая глазами, ее тщательно расчесанные волосы струились пушистыми прядями.
        Они уже были собраны.
        - Может, нам стоит сначала заехать в больницу и проверить колено Самуэля? Мы как раз успеем. - Он отправил в рот последний кусочек булки и посмотрел на часы. Без четверти десять.
        Он прекрасно знал, что они откажутся от его предложения. Приверженцы Церкви Матери Божьей не посещают больницы по пустякам.
        - Нет, спасибо, большое спасибо, у него обычный вывих. - Рахиль протянула ему чашку с кофе и показала на молоко, стоявшее на столе. Гость обслуживал себя сам.
        - Так, а где проводятся соревнования? - поинтересовался Йошуа. - Может, мы чуть позже к вам присоединимся, если будет время.
        - Не мели вздор, Йошуа, - пнула его Рахиль. - Ты прекрасно знаешь, когда у тебя есть время, а когда его нет.
        Видимо, времени не было никогда, насколько он мог судить.
        - В зале Виндерупа, - все-таки ответил он хозяину. - Их проводит клуб Буджуцукан. Возможно, информация есть в Интернете.
        Никакой информации не было, зато точно было известно, что в доме нет Интернета. Очередное дьявольское изобретение, так его называли служители Церкви Матери Божьей.
        Он схватился рукой за лицо.
        - Ой, извините, я сглупил. Конечно, у вас нет Интернета. Простите. Чертово детище. - Он постарался выглядеть виноватым и отметил про себя, что кофе у них без кофеина. В этом доме все предельно политкорректно. - В общем, в зале Виндерупа, - заключил он.
        Они махали на прощание. Вся семья выстроилась перед домом, взмахивая руками. Отныне им никогда не будет суждено пребывать в мире и терпимости, свойственной прежней жизни. Улыбающиеся люди, которые уже очень скоро поймут, что мировое зло не удержишь под контролем еженедельными богослужениями и отречением от божеств нового времени.
        И он не жалел их. Они сами выбрали, на какой путь ступить, и путь этот пересекся с его дорогой.
        Он посмотрел на двух детей, сидевших рядом с ним и махавших своей семье руками.
        - Вам удобно? - спросил он, когда они проезжали полоски по-зимнему голых полей с торчащими черно-коричневыми стеблями кукурузы.
        Просунул руку в пространство на боковой двери. Да, оружие лежало наготове. Мало кто заподозрит в этой вещице то, чем она является на самом деле. Точь-в-точь такая же форма, как у ручки дипломата.
        Он улыбнулся им, когда они кивнули. Им было удобно, и мысли проносились стремительно. Они не привыкли к большим переменам в своем спокойном образе жизни, полной ограничений. Впереди их ждало знаменательное событие.
        Нет, в дальнейшем вряд ли возникнут какие-то поводы для беспокойства.
        - Дорога на Виндеруп очень красивая, - сказал он и предложил им по шоколадному батончику. Да-да, запрещенное дома лакомство, с целью создать между ними ощущение общности. А ощущение общности способствует уверенности. А уверенность незаменима для спокойной рабочей обстановки.
        - Ах да, - сказал он, увидев их замешательство, - у меня еще есть с собой фрукты. Может, лучше угостить вас клементином?
        - Я, пожалуй, лучше съем шоколадку. - Магдалена обнажила полукруг зубов в обезоруживающей улыбке. Как и пристало девочке, прячущей свои секреты под слоем садового дерна.
        Потом он выразил восхищение вересковым ландшафтом и порадовался тому, что скоро насовсем переберется в этот район. А когда они добрались до перекрестка в Виндерупе, общее настроение вполне соответствовало его пожеланиям - расслабленное, доверительное и дружественное. Вот тут-то он и свернул.
        - Эй, наверное, ты рановато повернул, - заметил Самуэль, прильнув к стеклу. - Поворот на Хольстебровайен должен был быть следующим.
        - Да, я знаю. Но вчера, когда я ездил по округе и смотрел дома, я обнаружил этот прямой съезд на трассу 16.
        Он снова свернул через несколько сот метров после памятника Эрику Клиппингу. На указателе стояло «Хессельборгвайен».
        - Теперь нам нужно двигаться по этой дороге. Чуть медленнее, но напрямую.
        - Правда? - Самуэль прочитал табличку, мимо которой они проехали. «Движение военного транспорта по ответвляющимся дорогам запрещено». - А я думал, там тупик, - сказал мальчик и снова откинулся на спинку.
        - Нет-нет, мы только проедем желтый дом с левой стороны, потом будет заброшенная ферма, после которой мы опять свернем налево. Наверное, ты просто не знаешь эту дорогу.
        Он кивнул сам себе, когда они проехали на несколько сот метров вперед и между колеями уменьшился слой щебня. Начались сплошные поля и леса. Конечный пункт путешествия ожидал их за следующим поворотом.
        - Нет, смотри, - сказал мальчик и показал вперед. - Ты тут не проедешь. Думаю, вряд ли получится.
        Здесь он допустил ошибку, но вдаваться в долгие объяснения было незачем. А потому он сказал:
        - Вот черт, Самуэль. Ты прав. Поэтому нам сейчас придется разворачиваться. Извините. Но я был настолько уверен…
        Он развернул машину поперек дороги, выехав на обочину, и сдал назад в деревья.
        Едва мотор замолчал, он выхватил из боковой двери «Станган», снял его с предохранителя, приставил его к шее Магдалены и нажал курок. Дьявольское орудие, посылающее 1,2 миллиона вольт в тело жертвы и в мгновение ока парализующее ее. Крик от боли и дергание тела в не меньшей степени заставило Самуэля вздрогнуть. Как и сестра, он был застигнут совершенно врасплох. В его взгляде отражался страх, но в то же время и готовность к бою. В короткий миг, прошедший с того момента, когда сестра рухнула, и до момента, когда он понял, что на него направлено смертельное оружие, в организме мальчика пробудились все механизмы, способствующие выработке адреналина.
        Поэтому ему не сразу удалось отреагировать, когда мальчик отпихнул сестру, дернул за ручку двери и после щелчка вырвался из автомобиля. И поэтому удар электрошока не был столь сильным.
        Он выпустил в девочку еще один разряд и прыгнул за парнем, которому уже удалось немного удалиться от лесной дороги, поросшей низенькой травой, поджимая больное колено. Вопрос стоял лишь о количестве секунд, через которые наступит его очередь.
        Добравшись до елей, мальчик резко обернулся.
        - Чего ты хочешь? - прокричал он, призывая богов на помощь, словно из идеальных рядов еловых посадок сейчас же образуется группа ангелов, готовых к его защите. Он, хромая, сдвинулся чуть в сторону и схватил еловую палку с отвратительно острыми концами от обломанных веток.
        Вот вляпался, пронеслось у него в голове. Все-таки сначала надо было заняться парнем. Почему, черт возьми, он не слушается своих инстинктов?
        - Не приближайся, - ревел парень, размахивая у себя над головой палкой. Несомненно, он намеревался нанести удар. Парень будет бороться, он покажет все, чему успел научиться.
        Именно тогда он решил, что нужно заказать по Интернету «Тазер С2». С помощью этого орудия он будет иметь возможность поразить жертву электрошоком с расстояния в несколько метров. Иногда нельзя было терять ни секунды, и сейчас как раз был такой момент. До фермерского дома отсюда было всего несколько сотен метров. И хотя место выбиралось очень тщательно, все же сам фермер или лесник вполне могли сюда забрести. Через несколько секунд младшая сестренка настолько оклемается, что и она сможет сбежать.
        - Это тебе не поможет, Самуэль, - с этими словами он прыгнул навстречу ожесточенным движениям мальчика. Почувствовал, как палка обрушивается ему на плечо в то самое мгновение, когда прижал свой «Станган» к руке мальчика, и рев обоих слился в единый звук.
        Однако бой был неравным, и после следующего разряда парень свалился.
        Он посмотрел на то место на плече, куда пришелся удар Самуэля. Дьявол, по ветровке неровным пятном расползалась кровь.
        - Да, к следующему разу непременно приобрету «Тазер», - пробормотал он, затаскивая мальчика в кузов фургона и прикладывая к его лицу лоскут, пропитанный хлороформом. Всего через мгновение мальчик устремил пустой взгляд перед собой и окончательно потерял сознание.
        А через секунду то же самое произошло и с его сестрой.
        Затем он надел им на глаза повязки, по обыкновению связал им клейкой лентой руки, ноги и заклеил рты и уложил ничком вниз с заломленными руками на толстый коврик на полу.
        Он переодел рубашку, надел другую куртку и несколько минут внимательно смотрел на детей, чтобы удостовериться, что им не поплохеет, не стошнит и что они не захлебнутся собственной рвотой.
        Уверившись в их нормальном состоянии, он сел за руль.

        Сестра с мужем обосновались в небольшом фермерском доме на окраине Орупа. Беленьком и стоявшем у самой дороги. Всего в нескольких километрах от той самой церкви, где его отец нес свое заключительное призвание. Он сам мечтал поселиться здесь в последнюю очередь.
        - Откуда ты пожаловал к нам на этот раз? - без какого бы то ни было интереса спросил деверь, указывая на пару поношенных тапок, которые всегда стояли у входа и в которых вынуждены были шаркать все гости этого дома. Словно их полы хоть когда-нибудь представляли собой какую-то ценность.
        Он устремился на звук, доносившийся из гостиной, и обнаружил, что его сестра сидит, закутанная в плед, над которым поработало время и моль, и что-то напевает.
        Ева всегда узнавала его шаги, но всегда молчала. С последнего раза она сильно поправилась. Килограммов на двадцать как минимум. Тело ее расплылось во всех направлениях и вскоре полностью поглотило картинку той сестренки, которая, как ненормальная, носилась по саду священника.
        Они не поздоровались друг с другом. Так было всегда. Да и в доме их детства вежливые фразы не представляли особой ценности.
        - Я совсем ненадолго, - сказал он и уселся перед ней на корточки. - Как у тебя дела?
        - Вилли хорошо обо мне заботится, - ответила она. - Мы скоро будем обедать. Может, и ты с нами перекусишь?
        - Спасибо, не откажусь. А потом поеду.
        Она кивнула. В действительности ей было все равно. С той поры, как в ее глазах погас огонек, потребность слышать новости о своей родне и окружающем мире тоже притупилась. Может, так оно и должно было произойти. Может, поблекшие картины из прошлого чересчур переполняли ее чересчур волнительными воспоминаниями.
        - Я привез вам денег. - Он вынул из кармана конверт и вложил ей в руку. - Тридцать тысяч. Так что, может, вам хватит до моего следующего приезда.
        - Спасибо. Когда?
        - Через несколько месяцев.
        Ева кивнула и встала. Он хотел подать ей руку, но она справилась сама.
        На кухонном столе красовалась клеенка, видавшая лучшие времена в иные годы, с алюминиевым подносом с дешевым печеночным паштетом и кусками какого-то поджаренного мяса. Вилли знал в районе людей, добывавших на охоте больше, чем они были способны съесть, так что в калориях недостатка они не испытывали.
        Деверь по-астматически тяжко застонал, склонив голову на грудь и бормоча «Отче наш». И он, и сестра изо всех сил зажмурили глаза, однако всеми остальными органами чувств были прикованы к тому концу стола, где он сидел.
        - Ты еще не пришел к Богу? - спросила затем сестра, обратив на него белесый мертвенный взгляд.
        - Нет, - ответил он. - Отец вышиб его из меня напрочь.
        Тут деверь медленно поднял голову и злобно посмотрел на него. Когда-то он был чудесным парнем. Задиристым, охваченным мечтой о дальних плаваниях; намеревался посетить все самые отдаленные уголки света и повидать всех до единой ласковых женщин. Когда он повстречал Еву, она пленила его своей уязвимостью и прекрасными речами. Он всегда был приверженцем Христа, однако тогда не считал его своим лучшим другом.
        И только Ева научила его этому.
        - Говори о тесте с уважением, - сказал деверь. - Он был святым человеком.
        Он взглянул на сестрицу. Ее лицо абсолютно ничего не выражало. Если бы у нее был какой-то комментарий на этот счет, она бы его высказала, но никакой реплики не последовало. Естественно.
        - Ты полагаешь, наш отец сейчас в раю, я правильно понял?
        Деверь прищурил глаза. Это и являлось ответом. Не следовало и начинать этот разговор, неважно, брат ли он Евы или нет.
        Он покачал головой и отразил взгляд деверя. Безнадежный темный человек, подумал он. Если представление о рае с непременным присутствием туповатого и ограниченного священника третьего ранга было для него настолько важно, то нужно было от всего сердца поспособствовать его скорейшему переселению туда.
        - Хватит на меня так смотреть, - прервал он молчание. - Я оставил вам с Евой тридцать тысяч крон. И за эту сумму я требую, чтобы ты сдерживал себя на протяжении получаса, пока я здесь нахожусь.
        Он посмотрел на распятие, висевшее на стене над покривившимся лицом деверя. Оно было тяжелее, чем казалось на вид.
        Некогда он ощутил это на своем теле.

        Он почувствовал какие-то толчки в кузове по дороге на мост Сторебэльтсброен и остановился перед платежным терминалом, чтобы открыть дверцу и добавить хлороформа двум сопротивляющимся телам.
        Только когда внутри вновь воцарилось спокойствие, он продолжил путь, на этот раз со спущенными стеклами и раздражающим ощущением того, что последняя доза оказалась неконтролируемой.
        Когда он добрался до эллинга в Северной Зеландии, было еще слишком светло для перемещения детей. Со стороны моря скользили первые в этом году, но последние в этот день лодки, направляясь к пристаням в Люнэсе и Кигнэсе. Попадись хоть одна любопытная душа с биноклем, все пропало. Проблема заключалась в том, что в кузове фургона было слишком тихо, и это обстоятельство начало его беспокоить. Если дети умерли от передозировки хлороформа, многомесячные приготовления пойдут прахом.
        Спускайся уже, чтоб тебе пусто было, думал он, пристально следя за упрямым небесным колоссом, застрявшим на уровне горизонта, с горящими над ним облаками.
        Он достал мобильный телефон. Семья в Доллерупе уже начала беспокоиться по поводу того, что он еще не привез детей. Он обещал им приехать к часу отдыха - и не сдержал свое обещание. Он представил их себе в этот момент, сидящих в ожидании за обеденным столом с зажженными свечами, в туниках и со сложенными на груди руками. Это последний раз, когда мы на него положились, говорит в этот момент за столом мать.
        И как же мучительно она права.
        Он позвонил. Предпочел не представляться. Просто сказал, что требует миллион крон. Старые купюры в маленьком мешочке, который они должны выбросить из поезда. Он сказал им номер поезда, где и когда нужно сделать пересадку, на каком перегоне им следует присматриваться к свету стробоскопа и на какой стороне путей. Он будет держать его в руке, и прибор будет сиять яркими вспышками. Никакого промедления, у них один-единственный шанс. Когда они выбросят мешок, вскоре вновь увидят своих детей.
        И пусть не вздумают его обманывать. Впереди у них будут выходные и понедельник на обмен денег. А вечером в понедельник - тот самый поезд. Если денег не будет, дети погибнут. Если привлекут полицию, дети погибнут. Если поднимут шум, прежде чем передадут деньги, дети погибнут.
        - И помните, - говорил он. - Деньги вы заработаете вновь, детей же потеряете навсегда. - В этом месте он всегда давал родителям мгновение передохнуть. Справиться с шоком. - И, кроме того, помните, что вы не можете постоянно стоять на защите ваших остальных детей. Если я почую неладное, вы будете жить в постоянной опасности. Это, а также то, что вы не сможете отследить данный номер мобильного телефона, - вот единственное, в чем вы можете быть уверены.
        На этом он завершал. Все так просто. Спустя десять секунд телефон опустится на дно бухты. Он всегда забрасывал аппараты как можно дальше.

        Дети были бледные, как трупы, но живые. Он приковал их в низеньком эллинге на достаточном расстоянии друг от друга, снял с них повязки и проследил, чтобы не выдали обратно то, что он дал им выпить.
        После привычного сеанса с мольбами, рыданиями и страхами они немного поели, и он с чистой совестью заклеил им рты и уехал.
        Он владел этим местом уже пятнадцать лет, и, кроме него самого, никто никогда не приближался к постройке. Жилой дом, к которому относился этот сарай для хранения лодок, был скрыт за деревьями, и участок, прилегавший к сараю, всегда густо зарастал. Единственная точка, с которой можно было разглядеть этот маленький домик, находилась в море, да и тут были некоторые помехи. Кому бы захотелось забираться в вонючее месиво из водорослей, наросших на рыболовную сеть? Сеть, которую он натянул между стойками однажды, когда кто-то из его жертв бросил что-то в воду.
        Да, детишки могут тут пищать, сколько влезет. Их никто не услышит.
        Вновь бросил взгляд на часы. Сегодня против обыкновения он не станет звонить жене, когда возьмет курс на Роскиле. К чему давать ей намек на то, когда следует ждать его домой?
        Теперь он отправится на ферму у Ферслева, поставит фургон в сарай и помчится дальше на своем «Мерседесе». Менее чем через час он уже будет дома, так что время покажет, где она там шляется.
        На последних километрах перед домом он испытал какое-то внутреннее спокойствие. Что в самом деле зародило в нем сомнение относительно жены? Не вызвано ли оно собственным изъяном? Эти беспочвенные подозрения и дурные мысли не подпитываются ли всей той ложью, которую он сам производил на свет и за счет которой жил? Может, это следствие его собственной жизни под прикрытием?
        Нет, если говорить начистоту, нам хорошо вместе, такова была его последняя мысль перед тем, как он констатировал, что у въезда на их участок стоял прислоненный к иве мужской велосипед.
        И велосипед был не его.

        17

        Некогда их телефонные беседы по утрам заряжали ее энергией. Одного звука его голоса было достаточно, чтобы целый день обходиться без контактов с людьми. Лишь мысль о его объятиях придавала ей силы.
        Но она перестала испытывать эти ощущения. Волшебство исчезло.
        Утром позвоню маме и помирюсь с ней, пообещала она сама себе. День прошел, настало утро, а она так этого и не сделала.
        А что она могла ей сказать? Что ей жаль, что между ними распалась связь. Что она, видимо, заблуждалась. Что встретила другого мужчину, который заставил ее понять эту ошибку. Что он пленил ее речами, так что она больше ничего не слышала… Естественно, она не могла всего этого сказать матери, и тем не менее, такова была правда.
        Бесконечное пространство пустоты, в котором муж постоянно ее оставлял, теперь заполнилось.
        Кеннет гостил у нее не раз. Когда она отводила Бенджамина в детский сад, он уже стоял у ее двери. Несмотря на мартовскую прохладу, всегда в рубашке с коротким рукавом и узких летних брюках. Восьмимесячное пребывание с войсками в Ираке, а затем десять месяцев в Афганистане закалили его. Колючая зима внутри и снаружи обуздала привычку датских солдат к удобствам, так он говорил.
        Это влечение было непреодолимо, абсолютно. И одновременно преступно.
        Она слушала, как муж спрашивает про Бенджамина и беспокоится о том, выздоровел ли он после простуды. А также слушала, как он говорит в мобильный телефон, что любит ее и спешит вернуться домой. Что, возможно, он приедет раньше, чем рассчитывал. Однако теперь она не верила и половине того, что он говорил, вот в чем заключалась разница. Разница между той порой, когда его слова блистали, и настоящим, когда его слова всего лишь неприятно ослепляли.
        И она боялась. Боялась его ярости, боялась его власти. Если он решит выгнать ее, у нее даже нет ничего своего, уж он об этом позаботился. Да, может, кое-что и было, но по большому счету - ничего. Возможно, она лишится даже Бенджамина.
        Ведь у него была целая прорва слов на все случаи. Изощренных слов. Поверит ли ей хоть кто-нибудь, когда она скажет, что Бенджамину будет лучше с матерью? Но не она ли решила повернуть на попятную? Разве ее супруг не принес в жертву свою жизнь и теперь постоянно вынужден добывать для них пропитание вдали от дома? Она уже слышала их голоса. Людей из коммуны, из муниципалитета. Все эти блюстители нравов, которые со всей ответственностью подтвердят его мужественность и ее неправоту.
        Она просто знала это, и всё.
        Позвоню маме позже, решила она. Подавлю в себе весь стыд и расскажу ей обо всем. Она моя мать. Она мне поможет. Да-да. Решено.
        И время шло, и подобные мысли угнетали ее. Почему она испытывает такие чувства? Неужели из-за того, что всего за несколько дней она намного сильнее сблизилась с незнакомым мужчиной, чем когда-либо сближалась с собственным мужем? А ведь так и было. Все, что она знала о своем муже, это то, что ей удавалось узнать за те немногочисленные моменты, когда они оба присутствовали в доме. А помимо? Его работа, его прошлое, коробки на втором этаже - все это было абсолютным белым пятном.
        Однако одно дело - утратить чувства, и совсем другое - оправдывать эту утрату. Ибо разве он не был достаточно хорош, ее супруг? Не исключительно ли ее минутное замешательство блокировало перед ней всю перспективу?
        Вот такие мысли ее занимали. И вот почему она опять оказалась на втором этаже и теперь стояла, разглядывая дверь, ведущую к куче коробок. Может, ей сейчас стоит раздобыть какое-то знание? Прямо сейчас преодолеть грань? Ведь теперь у нее нет пути назад?
        Да, решающий момент настал.

        Она по очереди вытащила коробки и расставила их в коридоре в обратной последовательности. Когда она поставит их на место, они должны располагаться точно так же, как раньше, плотно закрытые, с закинутыми на них пальто. Она представляла себе свой план только таким образом.
        По крайней мере, на такое осуществление плана она надеялась.
        Первый десяток коробок, стоявший дальше всего под велюксовским окном, подтверждал слова мужа. Сплошь семейное старье, едва ли приобретенное им самим. Типичные объекты наследства, похожие на те, что оставили после себя ее дедушка и бабушка: фарфор, всевозможные бумаги и какие-то штуковины, шерстяные ковры, кружевные скатерти, сервиз на двенадцать персон и всякие там сигарные щипцы, каминные часы и прочие безделушки.
        Картина семейной жизни, которая давно закончилась и почти отошла в небытие. Точно как он ей описывал.
        Содержимое следующих десяти коробок добавляли некоторые подробности, накладывающие странный отпечаток на сложившуюся картину. Тут появились золоченые фоторамки. Альбомы для наклеивания вырезок и сами вырезки в увеличенном формате. Альбомы с вклеенными в них событиями и памятными заметками. Все, что отражало его детство, причем все с налетом лжи и замалчиваний, которые постоянно сопровождали его взгляд, обращенный назад на детские тропинки, как на неизменных попутчиков.
        Наперекор тому, что ее муж всегда утверждал обратное, вряд ли он был единственным ребенком в семье. У нее не осталось сомнения в том, что у него была сестра.
        На одной из фотографий ее муж стоит в тельняшке, сложив руки на груди, и смотрит в камеру печальным взглядом. Ему не больше шести-семи лет. Нежная кожа и густые волосы, расчесанные на пробор. Рядом с ним стоит маленькая девочка. С длинными косичками и невинной улыбкой. Возможно, она фотографируется впервые в жизни. Прекрасный небольшой портрет двух абсолютно разных детей.
        Она перевернула фото и увидела три буквы - «Ева». Там было написано еще что-то, но потом зачеркнуто ручкой.
        Она принялась просматривать фотографии и переворачивать их - везде эти зачеркивания.
        Ни имен, ни указаний на место. Все было вычеркнуто.
        «Зачем зачеркивать имена и названия?» - думала она. Ведь таким образом люди исчезают навсегда.
        Как часто она прежде сидела у себя дома и рассматривала старые черно-белые снимки людей, лишенные имен!
        - Это твоя прабабка, ее звали Дагмар, - изредка комментировала мать, но это нигде не было зафиксировано. А когда не будет на свете матери, откуда взять все эти имена? Кто у кого родился? И когда?
        Но у этой девочки было имя. Ева.
        Несомненно, сестра мужа. Те же глаза, тот же рот. На двух фотокарточках, где они были одни, она смотрела на брата восхищенным взглядом. Это было трогательно.
        Ева выглядела как совершенно обычная девочка. Светленькая и чистенькая, с распахнутым навстречу миру взглядом, который, помимо самого первого снимка, всегда вмещал больше обеспокоенности, нежели мужества.
        Когда брат, сестра и их родители были изображены на фото все вместе, они стояли так тесно, словно хотели защититься от остального мира. Они никогда не обнимали друг друга, просто прижимались очень близко. На этих нескольких фотографиях, где они присутствовали все вчетвером, расположение фигур было одинаковым. Впереди дети с расслабленно опущенными руками, позади сестры - мать, положив ладони на плечи девочки, а ладони отца покоятся на плечах сына.
        Словно эти две пары рук прижимали детей к земле.
        Она пыталась понять этого мальчика с глазами старичка, который потом стал ее мужем. Было трудно. Все-таки между ее и его жизнями пролегла огромная пропасть лет, теперь она ощущала это как никогда.
        Она запаковала коробки с фотографиями и открыла альбомы с вырезками, открывшие ей истину, что лучше бы им никогда не встречаться. Что на самом деле она была рождена, чтобы разделить судьбу с человеком, который жил через пять переулков oт нее. А не с тем, которого она увидела на этих снимках.
        Его отец был священником, он никогда об этом не говорил, но это было понятно по многим фотографиям. Неулыбчивый мужчина с глазами, выражающими надменность и власть.
        У матери мужа глаза были совсем не такие. Они вообще ничего не выражали.
        По этим альбомам она догадалась, почему. Отец семейства контролировал все. Тут хранились церковные брошюры, где он обрушивался на безбожников, проповедовал неравенство и угрожал людям, ведущим неправедный образ жизни. Памфлеты о том, что нужно хранить слова Божии в своем кулаке и выпускать их, лишь чтобы швырнуть в лицо неверующим. Эти тексты явно свидетельствовали, что ее муж рос в условиях, совершенно не похожих на ее детство.
        Слишком не похожих.
        С пожелтевших страниц этих текстов сочилась отвратительная атмосфера зацикленного прославления родины, мрачных взглядов, нетерпимости, глубокого консерватизма и безграничного шовинизма. Естественно, дело было не в муже, а в его отце. И все же она ощутила в тот момент и в последующие дни при воспоминании об этом, что проклятия прошлого породили в нем тьму, которая полностью исчезала лишь во время их занятий любовью.
        А это было неправильно.
        Вообще, с этим детством что-то было не так. Всякий раз, когда упоминалось какое-то имя или название местности, эти слова были вычеркнуты ручкой. Причем всегда одной и той же.
        Когда она спустится в библиотеку, нужно будет попробовать отыскать в «Гугле» дедушку Бенджамина. Однако для начала необходимо разобраться, кто он был такой. Ведь должно же хоть что-то в этих вырезках привести к его имени. А как только ей удастся найти хотя бы имя, возможно, еще реально обнаружить следы, оставленные этой выдающейся и далеко не благостной личностью. Пускай даже и в столь давние времена.
        Может быть, можно будет поговорить об этом с мужем. Может быть, тогда что-то прояснится.
        Затем она открывала множество обувных коробок, сложенных в одном из ящиков. На самом дне лежали всякие предметы, представлявшие определенный интерес, такие как зажигалка «Ронсон», которую она попробовала зажечь и которая удивительным образом работала безукоризненно, несколько запонок, нож для бумаги и кое-какие письменные принадлежности, которые находились в активном обиходе на протяжении какого-то периода времени.
        Содержимое остальных коробок раскрывало иной период. Вырезки, брошюры и политические памфлеты. Каждый ящик приоткрывал очередной фрагмент бытия ее мужа, а все вместе они складывались в картину бесчестного и ранимого человека, который в результате сформировался в зеркальное отражение и вместе с тем полную противоположность своего отца. Мальчик, неизбежно отправившийся по пути, противоположному тому, что предписывали полученные в детстве доктрины. Подросток, перешедший от реакции к акции. Мужчина на баррикадах, оказывавший поддержку всякому проявлению тоталитаризма, не связанному с религией. Тот, что устраивает потасовки на Вестеброгэде, когда собирались «бисетовцы».[44] Тот, что сменил тельняшку на шерстяной пиджак, пиджак - на армейскую куртку, которую, в свою очередь, заменил партизанским платком. И, наконец, вот он, тот, что натягивал этот платок себе на лицо, когда приходило время.
        Это был хамелеон, безошибочно определяющий, какой цвет примерить на себя и в какой момент. И только теперь она это поняла.
        Она секунду постояла, размышляя над тем, не убрать ли все коробки обратно, благополучно забыв обо всем, что она в них обнаружила. Ведь тут лежали вещи, о которых он сам явно не желал помнить.
        Не стремился ли он в каком-то смысле упрятать под колпак свою прежнюю жизнь? Да, именно этого он хотел. Иначе рассказал бы ей обо всем. Иначе не стал бы ничего зачеркивать.
        Но как ей теперь можно было остановиться? Не погрузившись с головой в его жизнь, она никогда не будет способна по-настоящему его понять. Она никогда не узнает, кем в действительности является отец ее ребенка.
        И она вновь обратилась к его жизни, аккуратно упакованной в коробки, стоящие в коридоре. Архивные папки в обувных коробках, обувные коробки в ящиках. Все хронологически упорядоченно.
        Она с нетерпением ожидала момента, когда он перестанет решать проблемы на баррикадах, и вот что-то заставило его изменить направление кардинально. Как будто бы однажды он успокоился.
        Каждому периоду соответствовала своя картонная папка, снабженная указанием года и месяца. Очевидно, один год он посвятил изучению юриспруденции. Другой - философии. Несколько лет путешествий по Центральной Америке, где, согласно другим брошюрам, он жил временной работой в отелях, на виноградниках и скотобойнях.
        По-видимому, лишь вернувшись домой, он постепенно начал становиться тем человеком, которого, как предполагалось, она знает. Вновь эти тщательно упорядоченные папки. Армейские брошюры. Кривые записи о школе сержантов, военной полиции и пограничном корпусе. На этом личные заметки и коллекция маленьких реликвий завершались. Ни разу никаких имен или указаний на местопребывание или личные отношения. Исключительно последовательные пространные зарисовки уходящих лет.
        Последнее, что могло дать какой-то намек на дальнейшие планы, была маленькая стопка проспектов на различных языках. О морском образовании в Бельгии. Листы, агитирующие за вступление в Иностранный легион, с прекрасными видами Южной Франции. Всевозможные копии бланков-заявлений о поступлении на обучение торговому делу.
        О том, какой именно путь он избрал для себя в итоге, ничего не говорилось. Только сведения о мыслях, характерные для него в определенные моменты жизни.
        В каком-то смысле все выглядело абсолютно хаотично.
        И пока она расставляла эту кипу коробок по местам, о себе заявил страх. Она знала, что он поступил на некую секретную работу - по крайней мере, так он говорил. И до сих пор как-то само собой разумелось, что эта работа на благо общества. Служба в разведке, служба полицейского под прикрытием или нечто подобное. Но откуда такая уверенность, что он трудится во благо? Разве у нее были какие-то доказательства?
        Единственное, что ей было известно, так это то, что у него никогда не было нормальной жизни. Он расположился где-то с краю. Его жизнь протекала на грани.
        И вот, перелопатив первые тридцать лет его жизни, она по-прежнему ничего о нем не знала.
        Наконец пошли коробки, стоявшие на самом верху. Какие-то она просмотрела предварительно, но не все. Теперь, когда она планомерно, одну за другой открывала и изучала их содержимое, возникал ужасающий вопрос: каким образом эти коробки могли стоять в столь доступном месте?
        А ужасал ее этот вопрос потому, что она прекрасно знала ответ.
        Коробки стояли там исключительно по той причине, что немыслимо было себе представить, что она станет в них копаться. Просто-напросто. Что могло являться лучшим свидетельством его власти над ней? Беспрекословное согласие с тем, что тут его владения. Что на них наложено табу.
        Подобную власть над кем-либо может иметь лишь человек, сам желающий ее применить.
        И она вскрывала коробки дальше, сосредоточенно и с большим беспокойством. Губы крепко сжаты, дыхание глубокое и обжигающее ноздри.
        Коробки были переполнены папками формата А4 на пружинке, всевозможных цветов, но все с неизменно мрачным содержимым.
        Первые папки свидетельствовали о периоде, когда он, очевидно, искал оправдания периоду своего безбожия. Вновь эти брошюры. Брошюры всевозможных религиозных движений, аккуратно вставленные в папки. Листовки, вещавшие о вечности и неизменном божественном свете, о верном способе постижения истины. Буклеты новообразованных религиозных общин и сект, все как одна претендовавшие на то, чтобы дать исчерпывающий ответ о человеческих бедствиях. Такие названия, как Сатья Саи Баба, Церковь Сайентологии, Церковь Божьей Матери, Свидетели Иеговы, Общество Вечников и Дети Бога, перемешивались с Семьей Тонгил, Школой Четвертого Пути, Миссией Божьей Святости и множеством других, о которых она не имела никакого понятия. И, независимо от ориентации церкви, каждая из них провозглашала себя единственным истинным путем к спасению, гармонии и любви к ближнему. Единственным истинным путем, столь же неоспоримым, как «аминь» в церковной проповеди.
        Она покачала головой. Чего он искал? Он, который мощно и властно отверг мрачную школу детства и христианские догмы. Насколько она знала, ни один из этих многочисленных вариантов не снискал благосклонности ее мужа.
        Нет, слова «Бог» и «религия» никак не являлись теми словами, которые легко могли проникнуть в их виллу красного кирпича под величественной тенью Роскильского собора.

        Забрав Бенджамина из детского сада и немного поиграв с ним, она усадила его перед телевизором - лишь бы цвета поярче да картинка не слишком статичная, и он был вполне доволен, - а сама отправилась на второй этаж, размышляя над тем, что все-таки пора остановиться. Убрать последние коробки, не заглядывая в них, и оставить в покое мучительную жизнь своего мужа.
        Двадцатью минутами позже она радовалась тому, что не уступила этой внезапной мысли. Теперь она сидела и всерьез думала о том, чтобы собрать вещи, открыть крышку банки с деньгами, оставленными на хозяйство, и найти подходящий поезд. Настолько она была потрясена.
        Она вполне рассчитывала на то, что в этих коробках окажутся вещи, имеющие отношение к тому времени и той жизни, частью которой являлась она сама, однако и подумать не могла, что она, очевидно, стала реализацией одного из его проектов.
        Во время их самой первой беседы он сказал ей, что стремительно влюбился в нее, она и сама как будто это чувствовала. Теперь она знала, что это была не более чем иллюзия.
        Ибо каким образом их первая встреча в кафе могла быть случайностью, когда у него хранились вырезки о соревнованиях по бегу с преодолениями препятствий, проходивших в парке Бернсторффа, когда она впервые оказалась на подиуме победителей? А это ведь было за много месяцев до их первой встречи. Откуда у него эти вырезки? Если он наткнулся на них позже, наверное, он показал бы их ей, разве нет? Помимо того, там лежали программы состязаний, в которых она участвовала задолго до этого. У него даже имелись ее фотографии, сделанные там, где она точно никогда не была с ним вместе. Получается, он не упускал ее из виду в течение долгого времени, предшествующего их так называемой первой встрече.
        Он лишь ждал подходящего момента для реализации своего плана. Она была выбрана, и это отнюдь не льстило ей, принимая во внимание последующее развитие событий. Совсем нет.
        Это вызывало у нее мурашки.
        Мурашки побежали у нее по спине и тогда, когда она открыла деревянный архивный ящик, лежавший тут же в коробке. На первый взгляд он не представлял собой ничего выдающегося - просто ящик со списками имен и адресов, которые ни о чем ей не говорили. И лишь подробнее изучив эти бумаги, она испытала неприятные эмоции.
        Почему эти сведения были так важны для ее мужа? Она не могла понять.
        К каждому имени из списка прилагалась отдельная страница, на которой в определенном порядке были представлены сведения о данной личности и семье в целом. Сначала - к какой религии они принадлежали. Затем - какой статус занимали в своей общине, и наконец - как долго являлись ее членами. За более личными фактами следовало множество подробностей о детях этой семьи. Их имена, возраст и, что вызывало наибольшее беспокойство, характерные особенности каждого. Например:
        «Виллерс Шу, пятнадцать лет. Не маменькин любимчик, однако отец к нему сильно привязан. Непокорный парень, не является постоянным участником собраний общины. Большую часть зимы страдает простудой и дважды был прикован к постели».
        Чего добивался ее муж подобными подробностями? И каким образом его касались семейные доходы? Неужели он был шпионом на службе у социальной администрации? Или он был приставлен проверять секты, существующие в Дании, на предмет инцеста, насилия или иных пороков? В чем вообще дело?
        Именно это «в чем дело» и являлось наиболее неприятным вопросом.
        Очевидно, он работал на территории всей страны, так что вряд ли находился на службе у государственных органов. По ее глубочайшему убеждению, он вообще не мог являться государственным служащим, ибо кому из них придет в голову хранить личную информацию такого рода у себя дома в картонных коробках?
        А что же тогда? Частный детектив? Или он нанят каким-то богачом для притеснения различных религиозных сообществ в Дании?
        Возможно.
        И она пребывала с сознанием этого «возможно» до тех пор, пока не обнаружила листок бумаги, в самом низу которого под сведениями о семье была надпись: «1,2 миллиона. Никаких отклонений».
        Она долго просидела, положив этот лист себе на колени. Как и в других случаях, речь шла о многодетной семье, связанной с религиозной сектой. Отличие от остальных заключалось лишь в этой последней строке, да в еще одной детали: рядом с одним из детских имен стояла галочка. Шестнадцатилетний мальчик, о котором было написано лишь то, что его любил весь свет.
        Почему напротив его имени стоит значок? Потому что его любили?
        Она кусала губы, лишенная каких бы то ни было планов и идей. Она знала только то, о чем кричало все внутри, - нужно бежать. Но было ли это верным решением?
        Возможно, все это будет обращено против него. Возможно, таким образом она обезопасит Бенджамина. Только пока она не знала, как.
        Она поставила на место две оставшиеся коробки с какими-то вещами, которым не нашлось применения в их общем доме, и наконец аккуратно положила сверху пальто. Единственным следом проявленной ею неаккуратности была вмятина на одной из картонных крышек, оставшаяся после поисков зарядного устройства для мобильника. А это сущий пустяк.
        Отлично, подумала она.
        Тут в дверь позвонили.

        В сумерках стоял Кеннет, в его глазах играл огонек. Как они и договаривались, он поступил точно так же, как в прошлые разы, - держал в руках свернутую свежую газету, готовый спросить, не им ли предназначалось это издание. А дальше сказать, что она валялась прямо на дороге, и заметить, что разносчики газет борзеют на глазах. Все это на тот случай, если она, отворив дверь, выражением лица просигнализирует об опасности или если против ожидания дверь откроет ее муж.
        На этот раз ей сложно было решить, что выразить лицом.
        - Входи, но только на минуту, - просто сказала она.
        Выглянула на дорогу. Уже в течение какого-то времени на улице царила темнота. Все было спокойно.
        - Что стряслось? Он едет домой? - спросил Кеннет.
        - Нет, не думаю. Он бы позвонил.
        - Тогда в чем дело? Тебе плохо?
        - Нет. - Она кусала губу. Чего она добьется, впутывая его во все это? Не лучше ли оставить его в неведении до поры и пока не вмешивать в то, что неизбежно произойдет? Кто сможет обнаружить между ними связь, если на время прервать контакт? Она кивнула про себя. - Нет, Кеннет, я сейчас сама не своя.
        Он замолчал и посмотрел на нее. Из-под светлых бровей выглядывали чуткие глаза, научившиеся выявлять опасность. С их помощью он тут же констатировал - тут что-то неладно. С их помощью он получил сигнал, что тут каким-то образом замешаны те чувства, которые он более не желал сдерживать. И в нем проснулся инстинкт самосохранения.
        - Скажи, что случилось, Миа? Не хочешь?
        Она втащила его в гостиную, где перед телевизором спокойно сидел Бенджамин, как могут сидеть только маленькие дети. Именно вокруг этого крошечного существа нужно было сконцентрировать все силы.
        Она хотела повернуться к нему лицом и сказать, чтобы он не волновался, но на некоторое время ей придется исчезнуть.
        Именно в эту секунду свет от фар «Мерседеса» ее мужа просочился сквозь палисадник.
        - Кеннет, тебе нужно уходить. Через заднюю дверь. Сейчас же!
        - Может…
        - Сейчас, Кеннет!
        - Хорошо, но мой велосипед стоит у входа. Что делать с ним?
        Она почувствовала, как у нее намокают подмышки. Может, сбежать вместе прямо сейчас? Просто выскочить через запасную дверь с Бенджамином на руках… Нет, она не решится. Она на такое не решится.
        - Я придумаю какое-нибудь объяснение, иди. Через кухню, чтобы Бенджамин тебя не увидел!
        Задняя дверь хлопнула за миллисекунду до того, как в замке зазвенел ключ и входная дверь открылась.
        Она сидела на полу перед телевизором, отведя в сторону ноги и крепко обнимая сына.
        - Ну вот, Бенджамин, - сказала она. - Пришел папа. Теперь нам будет намного веселее, правда?

        18

        Туманная мартовская пятница не добавляла прелести магистрали Е 22, ведущей к Сконе. Если убрать дома и указатели, можно было с таким же успехом подумать, что находишься посреди шоссе Рингстед - Слэгельсе. Довольно плоский, полностью освоенный ландшафт, напрочь лишенный какой-либо изюминки.
        И все же как минимум у пятидесяти его коллег из управления в глазах загорались рождественские огоньки, стоило только сложить губы для произнесения первого звука в слове «Швеция». По их мнению, непременное умиротворение снисходит на каждого незамедлительно при взгляде на пейзаж с полощущимся сине-желтым флагом. Карл выглянул в окно автомобиля и покачал головой. Видимо, он напрочь был лишен свойственного коллегам чувства. Этого особого гена, возбуждающего восторг, как только на палитре возникали слова «брусника», «картофельное пюре» и «колбаски».
        Лишь когда он добрался до Блекинге, ландшафт понемногу преобразился. Говорилось, что у богов от усталости уже тряслись руки, когда они распределяли по земле камни и, в конце концов, дошли до Блекинге. Пейзаж стал поприятнее, и все же… Много деревьев, много камней, целая пропасть между выпитой рюмкой водки и наступающей развязностью. Все-таки это Швеция.
        Почти нет шезлонгов и кемпинг-трейлеров «Кампариер», подумал Карл, доехав до Халлабро и миновав привычное заведение, представлявшее собой смесь ларька, автозаправки и автосервиса с акцентом на лакокрасочных работах. Далее он направился по Гамла Конгавэген.
        Дом симпатично смотрелся в этот спокойный час, потихоньку накрывающий город сумерками. Каменная кладка обозначала границу участка, и три светящихся окна указывали на то, что семью Холт не спугнул звонок Ассада.
        Он постучал в дверь потрескавшимся молоточком и не услышал в доме никаких признаков чрезмерной активности.
        Дьявол, подумал он, сегодня же пятница. Кто его знает, соблюдают ли Свидетели Иеговы шаббат? Если евреи соблюдали шаббат по пятницам, наверняка об этом есть свидетельства в Библии, которой Свидетели следуют так буквально.
        Он опять постучал. Может, они ему не открывают, потому что не смеют… Неужели во время шаббата запрещено любое движение? И в таком случае что ему теперь делать? Вышибить дверь? Не самая лучшая идея для местности, где у каждого под матрасом спрятано охотничье ружье.
        Он на мгновение остановился и огляделся. Городок тихо и спокойно утопал в сумерках, когда каждый предпочитает другим занятиям задрать ноги на стол, не думая о минувшем дне.
        «Интересно, можно ли в этом захолустье где-нибудь переночевать?» - подумал он, как вдруг за дверным стеклом зажегся свет.
        Мальчонка лет четырнадцати-пятнадцати просунул в дверную щель серьезное и бледное лицо и молча посмотрел на Карла.
        - Привет, - поздоровался Карл. - Мама или папа дома?
        Тогда мальчик так же молча закрыл дверь и запер ее на замок. Лицо его выражало спокойствие. Он отлично знал, что ему надо делать, и в круг этих обязанностей явно не входило приглашать в дом нежданных гостей.
        Затем прошло несколько минут, в течение которых Карл просто стоял, уставившись на дверь. Иногда подобное поведение помогало, при условии достаточного упорства.
        Несколько местных жителей, прогуливаясь при свете уличных фонарей, припечатывали его взглядами, словно вопрошавшими: «Кто ты такой?» В каждом городке есть подобные преданные ищейки.
        Наконец в стекле показалось мужское лицо, так что выжидательная тактика сработала и на этот раз.
        Это лицо, лишенное какого бы то ни было выражения, изучающе смотрело на Карла, словно глава семейства ожидал встретить определенного человека.
        Затем дверь открылась.
        - Ну-ну, - произнес он, ожидая, что Карл перехватит инициативу.
        Тут Карл вытащил свое удостоверение.
        - Карл Мёрк, отдел «Q», Копенгаген, - представился он. - А вы Мартин Холт?
        Тот с явным неудовольствием взглянул на удостоверение и кивнул.
        - Могу я пройти в дом?
        - О чем идет речь? - ответил он тихим голосом и на безупречном датском языке.
        - Может, поговорим об этом внутри?
        - Не думаю. - Он отодвинулся назад и хотел уже вновь захлопнуть дверь, но Карл ухватился за ручку.
        - Мартин Холт, могу я обменяться парой слов с вашим сыном Поулом?
        Хозяин на мгновение замешкался.
        - Нет, - произнес он. - Его здесь нет, так что не получится.
        - А где мне его найти, можно поинтересоваться?
        - Я не знаю. - Он пристально посмотрел на Карла. Чересчур пристально для такой реплики.
        - У вас нет адреса вашего сына Поула?
        - Нет. А теперь мы хотим, чтобы нас не беспокоили. У нас библейский час.
        Карл вытащил записку.
        - У меня тут выписка из государственного регистра народонаселения с информацией о том, кто проживал по вашему домашнему адресу в Грэстеде на 16 февраля 1996 года, когда Поул бросил Инженерную народную школу. Как вы можете заметить, это были вы, ваша жена Лайла и ваши дети - Поул, Миккелине, Трюггве, Эллен и Хенрик. - Он отвел взгляд от листа. - Исходя из персональных номеров, я предполагаю, что сейчас вашим детям тридцать один, двадцать шесть, двадцать четыре, шестнадцать и пятнадцать лет, соответственно. Верно?
        Мартин Холт кивнул и прогнал в дом мальчика, стоявшего позади и с любопытством выглядывающего из-за его плеча. Тот самый мальчик. Явно это был Хенрик.
        Карл проследил взглядом за мальчиком. У него был безвольный, мертвенный оттенок во взгляде, свойственный людям, которые самостоятельно решают только, когда им опорожнять кишечник.
        Карл поднял глаза на мужчину, который, вероятно, держал свою семью на коротком поводке.
        - Нам известно, что Трюггве и Поул были вместе в Инженерной народной школе в тот день, когда Поула видели там в последний раз. Так что, раз Поул здесь не проживает, может, я мог бы тогда поговорить с Трюггве? Всего пару минут?
        - Нет, мы с ним больше не общаемся. - Он произнес это абсолютно холодно и безэмоционально.
        Фонарь над входом освещал его серую кожу, какая характерна для людей, имеющих изнурительную работу. Слишком много дел, слишком много решений, и слишком мало позитивных событий. Серая кожа и тусклые глаза. И эти глаза были последним, что увидел Карл, прежде чем мужчина захлопнул дверь.
        Через секунду свет над входом и в прихожей погас, но Карл знал, что хозяин все еще стоит по ту сторону двери и ждет, пока он уйдет.
        Карл осторожно потопал на месте, так что могло показаться, что он спускается с крыльца.
        В тот же миг отчетливо послышалось, как мужчина за дверью начал молиться.
        «Удержи наши языки, Господи, от страшных неправедных слов, и праведных слов, не вполне соответствующих истине, и чистой правды беспощадной. Ради Иисуса Христа», - молился он по-шведски.
        Он отказался даже от своего родного языка.
        «Удержи наши языки» и «мы с ним больше не общаемся», сказал он. Черт возьми, что значат эти фразы? Им возбранялось говорить о Трюггве? Или он имел в виду Поула? Дело в том, что оба мальчика оказались изгнаны из-за того самого происшествия? Они оказались недостойны Царства Божьего? Все дело в этом?
        В таком случае это никоим образом не касалось государственного служащего при исполнении.
        «И что теперь?» - размышлял он. Может, все же стоит позвонить в полицейское управление в Карлсхамн и попросить их о помощи? Но каким образом он аргументирует свою просьбу, будь она неладна? Ведь семья не сделала ничего противоправного. По крайней мере, насколько ему было известно.
        Мёрк покачал головой, беззвучно сбежал по лестнице, сел в машину и, включив заднюю передачу, проехал чуть дальше до более удачного места парковки. Тут он открутил крышку своего термоса и констатировал, что содержимое было ледяным. Мило, подумал он, совсем не это имея в виду. Прошло как минимум десять лет с его последнего ночного выезда, причем тогда это было совсем не добровольное предприятие. Промозглые мартовские ночи в автомобиле без нормального подголовника и с холодным кофе в пластиковой крышке - совсем не к этому он стремился, поступая на работу в полицейское управление. И вот теперь он сидит здесь. Свободный от каких бы то ни было идей, если не считать идиотского въедливого инстинкта, подсказывающего, каким образом следует понимать человеческие реакции и к чему они могут привести.
        Этот мужчина из дома на пригорке реагировал неестественно, тут не могло быть сомнений. Мартин Холт вел себя слишком уклончиво, бесцветно и бесчувственно говоря о двух своих старших сыновьях, и в то же время не проявлял никакого интереса относительно того, что привело комиссара копенгагенской полиции в этот скалистый край. Чаще всего понять, что дело нечисто, можно по тому, что люди не задают вопросов и отказываются от излишнего любопытства. И данный случай подтверждал это.
        Карл посмотрел в направлении дома, скрытого за поворотом, и поставил чашку с кофе между коленей. Теперь он медленно прикроет глаза. Восстановительные пять минут сна - вот эликсир жизни.
        Всего на пару минут, подумал он и, проснувшись через двадцать минут, обнаружил, что все содержимое чашки уже вовсю охлаждает его гениталии.
        - Дьявол! - прорычал он, смахивая кофе с брюк. То же ругательство он повторил секундой позже, когда свет автомобильных фар скользнул от дома и двинулся в направлении Роннебю.
        Пришлось оставить в покое кофе, который впитывался в сиденье, и схватиться за ручку переключения скоростей. Темнота была, хоть глаз выколи. Едва обе машины оказались за пределами Халлабро, остались только звезды - и фургон впереди на фоне скалистого ландшафта Блекинге.
        Так они ехали десять-пятнадцать километров, пока фары не осветили кислотно-желтый дом, стоящий на холме настолько близко к дорожному полотну, что, казалось, при малейшем порыве ветра жуткое строение превратит дорожное движение в полнейший хаос.
        Во двор перед домом и свернул фургон - и простоял в течение десяти минут у въезда, прежде чем Карл вышел из машины на обочину и медленно стал подкрадываться к дому.
        Только теперь он заметил, что внутри автомобиля сидело несколько человек. Неподвижные и темные силуэты. Всего четыре фигуры разной величины.
        Он выждал несколько минут, потратив их на то, чтобы осмотреться. Если не считать цвета, прямо-таки светившегося в темноте, этот дом не представлял собой веселого зрелища. Мусор, какие-то старые железки и древние инструменты. Создавалось впечатление нежилого строения, которое предоставлено само себе уже много-много лет.
        Глубокая пропасть разделяет элегантный родовой дом в самом престижном квартале Грэстеда и этот медвежий угол, подумал Карл и проследил взглядом за конусами света от автомобиля, быстро выехавшего из Роннебю и скользнувшего к фронтону дома и припаркованному во дворе автомобилю. На секунду вспышка света осветила заплаканное лицо матери, молодую женщину и двух подростков на заднем сиденье. Все присутствующие в фургоне находились под сильным впечатлением от происходящего. Они сидели молча, с нервными и испуганными выражениями лиц.
        Карл подобрался к дому и прислонил ухо к гнилой дощатой стене. Теперь он видел, что только слой краски не давал дому развалиться на части.
        Внутри обстановка была накалена. Очевидно, двое мужчин затеяли отчаянную дискуссию, и единство мнений явно не вписывалось в создавшуюся ситуацию. Создавалось ощущение ожесточенного крика и непримиримой интонации.
        Когда они замолчали, Карл едва успел заметить мужчину, с силой хлопнувшего дверью и почти бросившегося на водительское место ожидающего фургона.
        Колеса взвизгнули, когда автомобиль семьи Холт задним ходом выехал на шоссе и умчался в южном направлении. А Карл сделал свой выбор.
        Этот вопиюще страшный желтый дом словно что-то шептал ему.
        А он слушал во все уши.
        На именной табличке было написано «Мамочка Бенгтссон», однако женщина, отворившая желтую дверь, никак не могла прозываться «мамочкой». Двадцати с небольшим лет, светловолосая, с кривоватыми передними зубами и весьма прелестная, как сказали бы в минувшие времена.
        Все-таки в Швеции что-то было.
        - Да, я исхожу из того, что мое появление здесь в той или иной степени ожидаемо. - Он показал ей свое удостоверение. - Я найду тут Поула Холта?
        Она затрясла головой, но улыбнулась. Если происходивший здесь только что скандал действительно был серьезным, значит, она держалась от него на расстоянии.
        - Ну, а Трюггве?
        - Войдите внутрь, - коротко ответила она и указала на ближайшую дверь. - Трюггве, вот он и пришел! - прокричала она в гостиную. - Я пойду прилягу, хорошо?
        Она улыбнулась Карлу так, словно они были давними друзьями, и оставила их наедине со своим парнем.
        Он был длинным и тощим, как голодный год, но чего можно было ожидать? Карл протянул руку и получил в ответ крепкое рукопожатие.
        - Трюггве Холт, - представился парень. - Да, мой отец предупредил меня.
        Карл кивнул.
        - А у меня создалось впечатление, что вы не общаетесь.
        - Это правда. Я изгнан. Я не разговаривал с ними уже четыре года, однако часто видел, как они проезжают мимо.
        Его глаза выражали спокойствие. Ни намека на то, что он сильно затронут создавшейся ситуацией или недавней руганью. Так что Карл сразу перешел к делу.
        - Мы нашли бутылку с письмом, - начал он и сразу же отметил волнение на самоуверенном лице юноши. - Да, скажем так, ее уже много лет назад выловили у берегов Шотландии, но мы в полицейском управлении Копенгагена получили ее всего восемь-десять дней назад.
        Тут произошла перемена. Причем потрясающая, и причиной ее стало словосочетание «бутылка с письмом». Словно именно оно накрепко застряло в голове парня и переполняло его изнутри. Возможно, он только и ждал момента, когда кто-нибудь произнесет его. Возможно, оно и являлось ключом ко всем ребусам, наполнявшим его существо. Вот какое действие оно возымело.
        Он закусил губу.
        - Вы говорите, что нашли письмо в бутылке?
        - Да. Вот оно. - Он протянул копию письма молодому человеку.
        За пару секунд Трюггве стал ниже на полметра, обернувшись вокруг своей оси и сметя на пол все, что попало под руку. Если бы не рефлекс Карла, то и он растянулся бы на полу.
        - Что там такое принесли? - раздался голос возлюбленной. Она появилась на пороге комнаты с распущенными волосами, в футболке, едва прикрывавшей нагие бедра. Девушка уже приготовилась ко сну.
        Карл показал на письмо. Она подняла его. Быстро пробежала взглядом и протянула парню.
        Затем в течение нескольких минут все молчали.
        Наконец оклемавшись, парень покосился на письмо так, словно оно являлось секретным оружием, которое могло в любой момент наброситься и разделаться с ним. Словно единственное противоядие против него - прочитать его снова, слово за словом.
        Подняв голову на Карла, он уже был не тот, что прежде. Спокойствие и уверенность в себе вытянуло из него сообщение из бутылки. Шея пульсировала, лицо покраснело, губы дрожали. Несомненно, нежданная почта вызвала в воспоминаниях крайне травматичные переживания.
        - О Боже, - тихо произнес он, закрыл глаза и провел ладонью по губам.
        Девушка взяла его за руку.
        - Ну-ну, Трюггве, перестань. Все давно закончилось, теперь все снова хорошо!
        Он вытер глаза и повернулся к Карлу.
        - Я никогда не видел этого письма. Я только видел, что оно писалось.
        Он взял письмо и вновь принялся читать, в то время как дрожащими пальцами то и дело притрагивался к уголкам глаз.
        - Мой брат был самым умным и самым прекрасным на свете, - проговорил он трясущимися губами. - Просто ему было сложно формулировать свои мысли. - Затем положил письмо на стол, сложил руки крест-накрест и слегка перегнулся посередине. - Это стоит признать.
        Карл хотел положить руку ему на плечо, но Трюггве покачал головой.
        - Давайте поговорим об этом завтра? - предложил он. - Сейчас я не смогу. Вы можете переночевать на диване. Я попрошу Мамочку постелить, ладно?
        Карл взглянул на диван. Коротковат, но очень удобно расположен.

        Мёрка разбудил звук свистящих по мокрому асфальту шин. Он распрямился из скрюченного положения и повернулся к окнам. Время определить сложно, но было еще довольно темно. Напротив в двух потертых креслах из «Икеи» сидели, держась за руки, двое молодых людей, поприветствовавших его кивками. Чайник уже стоял на столе, письмо лежало рядом.
        - Как вы знаете, его написал мой старший брат Поул, - приступил Трюггве, когда Карл после первых глотков проявил признаки жизни. - Он писал его связанными за спиной руками. - Взгляд Трюггве блуждал, когда он произносил эти слова.
        Связанными за спиной руками! Значит, предположение Лаурсена было близко к реальности.
        - Я не понимаю, как он смог, - продолжал Трюггве. - Но Поул был очень основательным человеком. Он прилично рисовал. В том числе и вот это. - Парень печально улыбнулся. - Вы даже не понимаете, как много значит для меня ваш приход. Что я сейчас держу в руках это письмо. Письмо Поула.
        Карл посмотрел на бумажку. Трюггве Холт приписал на копии еще несколько букв. Эти дополнения должны быть верными.
        Карл сделал большой глоток кофе. Если бы не его относительно хорошее воспитание, он схватился бы за горло и издал гортанные звуки. Этот кофе был жутко крепким. Чернющий кофеиновый яд.
        - А где Поул сейчас? - спросил он, сжав губы и сдерживаясь изо всех сил. - И почему вы написали это письмо? Нам бы очень хотелось это выяснить, чтобы заняться другими делами.
        - Где Поул сейчас? - Трюггве печально посмотрел на Карла. - Если бы вы задали мне этот вопрос много лет назад, я бы ответил, что он в раю вместе со ста сорока четырьмя тысячами остальных избранных. Теперь я просто скажу, что он мертв. Вот это самое письмо - последнее, что он написал в своей жизни. Последнее свидетельство его жизни.
        Он замолчал под тяжестью сказанного и на мгновение перевел дух. Затем произнес настолько тихо, что едва можно было расслышать:
        - Поула убили меньше чем через две минуты после того, как он бросил бутылку в воду.
        Карл выпрямился на диване. Он предпочел бы услышать это сообщение, имея на себе одежду.
        - Вы утверждаете, что его убили?
        Трюггве кивнул.
        Карл нахмурился.
        - Похититель убил Поула, а вас пощадил?
        Мамочка протянула свои тонкие пальцы к лицу Трюггве и вытерла слезы на его щеке. Он опять кивнул.
        - Да, этот урод пощадил меня, и за это я проклял его тысячу раз.

        19

        Если бы ему пришлось выделить в себе какую-то особенность, то это стала бы способность угадывать неискренность во взгляде.
        В моменты, когда вся семья собиралась перед большими тарелками, стоящими на кухонной клеенке, и произносила «Отче наш» с елейными выражениями лиц, он прекрасно знал, что отец незадолго до этого бил мать. Видимых подтверждений этому не было - он никогда не наносил удары непосредственно по лицу; несмотря ни на что, тут он соображал. Нужно ведь было учитывать, что они много общались с прихожанами. А мать подыгрывала ему и по обыкновению сидела с неимоверно ханжеским видом, внимательно следя, чтобы дети благопристойно вели себя за столом и съедали отмеренное количество картофелин с надлежащей порцией мяса. Однако за невозмутимо моргающими глазами скрывались страх, ненависть и внутреннее бессилие.
        Он всегда это замечал.
        Иногда и в глазах отца он отмечал печать этого фальшивого невинного взгляда, но гораздо реже. На самом деле выражение его лица почти всегда было одинаковым. Жизнь должна была наполниться более масштабными вещами, нежели ежедневное телесное наказание в виде расширения ледяных зрачков этого человека, пронизывающих до самых костей.
        Так обстояло дело со взглядами тогда, так же было и теперь.

        Едва переступив порог, он тут же заметил нечто чуждое в глазах своей жены. Она улыбалась - и слава Богу; но улыбка ее трепетала, а взгляд останавливался на пустом пространстве прямо перед его лицом.
        Если бы она не прижимала ребенка, расположившись на полу, возможно, он бы списал все на усталость или головную боль, но она сидела, обнимая мальчика, и казалась чужой.
        Явно тут было какое-то несоответствие.
        - Привет, - поздоровался он и втянул в себя домашний конгломерат запахов. Какой-то ароматный оттенок в этом привычном домашнем запахе показался ему незнакомым. Слабый привкус проблем и нарушенных границ.
        - Сделаешь чаю? - попросил он и погладил ее по щеке, такой горячей, словно у нее поднялась температура. - Ну, а как твои дела, дружище? - Он поднял на руки сына и посмотрел в его глаза - ясные, радостные и усталые. На лице тут же появилась улыбка. - А сейчас он выглядит вполне нормально.
        - Да. Но буквально до вчерашнего дня он жутко сопливился, а вчера неожиданно все кончилось. Ну, ты знаешь, как обычно бывает. - Она слегка улыбнулась, и даже это выглядело как-то неестественно. Как будто она постарела на много лет за несколько дней его отсутствия.

        Он сдержал свое обещание. Он любил ее столь же страстно, как и неделю назад. Однако на это потребовалось больше времени, чем обычно. Больше времени понадобилось ей, чтобы расслабиться и отделить тело от разума.
        Затем он привлек ее к себе и положил себе на грудную клетку. Раньше она запустила бы тонкие чувственные пальцы в волосы на его груди и гладила бы основание его шеи. Но сейчас она этого не сделала. Она сосредоточилась на том, чтобы восстановить дыхание и вести себя как можно тише.
        Поэтому он и спросил так прямо:
        - У въезда на участок стоит мужской велосипед. Ты не знаешь, откуда он там взялся?
        Она сделала вид, что уже спит.
        К тому же было совершенно неважно, что бы она ответила.
        Спустя несколько часов он лежал, положив руки за голову, и наблюдал мартовский рассвет - ленивый свет проскользнул по потолку, готовый к планомерному расширению своей территории миллиметр за миллиметром.
        В его голове воцарилось спокойствие. У них была кое-какая проблема, но он решит ее раз и навсегда.
        Когда она проснется, он соскоблит с нее весь налет лживости, слой за слоем.

        Серьезный допрос начался только тогда, когда она посадила малыша в манеж. В точности как она и предполагала.
        Четыре года они прожили, не сомневаясь во взаимном доверии, и вот настал другой момент.
        - Велосипед на замке, явно не краденый, - заметил он и посмотрел на нее нарочито нейтральным взглядом. - Как будто его тут не случайно поставили, как ты считаешь?
        Она выпятила нижнюю губу и пожала плечами. Откуда ей об этом знать, всем своим видом показывала она, но муж не смотрел на нее.
        Она почувствовала, как постепенно предательские капли пота скапливаются в подмышках. Скоро и лоб увлажнится.
        - Мы наверняка сможем выяснить, кому принадлежит велосипед, если только захотим, - констатировал он и снова посмотрел на нее. На этот раз склонив голову.
        - Думаешь? - Она пыталась показаться удивленной, а не застигнутой врасплох. Подняв руку ко лбу, сделала вид, что ее что-то смутило. Ну да, лоб уже мокрый.
        Он пристально уставился на нее. Кухня вдруг стала какой-то тесной.
        - А как мы можем это выяснить? - не сдавалась она.
        - Можно поспрашивать у соседей, не видели ли они, кто его сюда поставил.
        Она сделала глубокий вдох, точно зная, что на это он не пойдет.
        - Ну да, можно. Но, может, он в какой-то момент исчезнет сам по себе? Мы могли бы просто выставить его к дороге.
        Он слегка откинулся назад. Больше расслабился. Чего нельзя было сказать о ней. Она опять потрогала лоб.
        - Ты вспотела, - заметил он. - Что-то случилось?
        Она закусила губы и медленно выдохнула. Сохраняй самообладание, приказала она сама себе.
        - Да, меня слегка лихорадит. Видимо, Бенджамин меня заразил.
        Он кивнул и наклонил голову.
        - Кстати, а где ты нашла зарядное устройство? - спросил он.
        Она взяла очередную булочку и разломила ее.
        - В коридоре, в корзине с головными уборами. - Теперь она чувствовала большую уверенность. Нужно сохранять это ощущение и дальше.
        - В корзине?
        - Я не знала, куда мне ее деть после того, как я зарядила телефон, и я положила ее обратно.
        Он молча встал. Скоро он снова сядет и спросит, как вышло, что зарядка там оказалась. И тогда она скажет, как и собиралась, что, видимо, устройство пролежало там кучу времени.
        Тут она осознала свою ошибку.
        Велосипед, стоявший у ворот, портил всю историю. Муж свяжет два этих факта, таков уж он был.
        Она уставилась в гостиную, где Бенджамин стоял и возился с сеткой манежа, похожий на зверька, пытающегося выбраться на волю.
        И в этом они с ним были схожи.
        Зарядное устройство выглядело крошечным в руке ее мужа. Словно он мог раздавить его одним сжатием ладони.
        - Откуда оно взялось? - последовал вопрос.
        - Я думала, это твое, - ответила она.
        Он не отреагировал на ее ответ. Значит, свое он забрал с собой, отправляясь на задание.
        - Прекрати, я вижу, что ты лжешь.
        Она попыталась выразить возмущение своим видом. Это удалось без труда.
        - Абсолютно честно. Почему ты так говоришь? Если оно не твое, видимо, кто-то забыл. Наверняка оно лежало там с самых крестин.
        И тут она угодила в капкан.
        - С крестин?! Прошло уже полтора года. Тоже мне выдумала, крестины! - Он явно считал такое предположение смехотворным, но ему было не до смеха. - У нас было десять-двенадцать гостей. В основном престарелые тетушки. Никто из них не остался с ночевкой, и не у многих из них имеется мобильник, уж в этом я уверен на все сто процентов. А даже если и имеется, зачем тащить с собой на крестины зарядное устройство? Абсолютная бессмыслица.
        Она собиралась поспорить, но он остановил ее движением руки.
        - Нет, ты лжешь. - Он указал в направлении велосипеда. - Это его зарядное устройство? Когда он был тут последний раз?
        Реакция со стороны подмышечных потовых желез последовала незамедлительно.
        Он крепко схватил ее за предплечье, его рука была мокрой. Чего она только ни передумала, обнаружив содержимое коробок на втором этаже, но на окончательное решение повлияла эта жесткая и уверенная хватка, похожая на тиски. Сейчас он меня изобьет, подумала она. Однако он этого не сделал. Наоборот, развернулся, поняв, что она не собирается отвечать, и с силой захлопнул за собой входную дверь. Больше ничего не произошло.
        Она поднялась, чтобы удостовериться, что его тень проскользнет по садовой тропинке. Как только она будет уверена, что он ушел, то возьмет Бенджамина и сбежит. Через сад, к изгороди, отыщет подкоп, который вырыли дети бывших жильцов, и проползет сквозь него. Они будут у Кеннета через пять минут. Ее муж ни за что не догадается, куда они подевались.
        А потом она будет действовать оттуда.
        Однако тень на тропинке так и не появилась, более того - сверху раздался какой-то грохот.
        Боже, пронеслось у нее в голове, что он там делает?
        Она всматривалась в свое прыгающее и смеющееся дитя. Сможет ли она вместе с ним пробраться к изгороди, чтобы муж их не услышал? Открыты ли все еще были окна на втором этаже? А он, возможно, стоит у одного из них и поджидает, чтобы не упустить их из виду?
        Она закусила верхнюю губу и посмотрела на потолок. Что он делает наверху?
        Затем взяла свою сумку и опрокинула в нее банку с домашними сбережениями. Она не посмела выйти в коридор и взять комбинезон Бенджамина и свою куртку, но если Кеннет дома, ничего страшного.
        - Пойдем, маленький, - сказала она и взяла малыша на руки.
        Когда калитка была открыта, до изгороди можно было добраться максимум за десять секунд. Вопрос заключался в том, остался ли на прежнем месте тот подкоп. Она видела его в прошлом году. Тогда, по крайней мере, он был довольно широким…

        20

        Когда они с сестрой Евой были детьми, они жили в совсем другом мире. Когда отец запирался у себя в кабинете, в голове воцарялся покой. Тогда они могли заниматься своими делами у себя в комнатах, предоставив Богу заниматься всем остальным.
        Однако в другие моменты, когда их принуждали к непременному посещению библейских занятий или когда они стояли на богослужении в гуще воздетых к небесам рук и восторженных криков, среди взрослых людей, пребывающих в экстазе, они обращали взгляд вовнутрь и погружались в собственную реальность.
        У каждого из них были свои пути. Ева тайком рассматривала обувь и одежду присутствующих женщин и прихорашивалась. Аккуратно кончиками пальцев разглаживала плиссированные складки на юбке, пока они не проступали явно и не начинали лосниться. В душе она была принцессой, свободной от строгого надзора и жестоких слов. Или феей со светлыми легкими крылышками, которые при малейшем дуновении ветерка возносили ее над домашней серой действительностью и жесткими требованиями.
        Она напевала про себя по дороге домой, с очарованным взглядом и семеня крошечными шажками, и родители пребывали в спокойном убеждении, что она находится в надежных руках Господа и что эти оживленные движения являются своеобразной манерой преклонения.
        Но он понимал ее лучше. Ева мечтала о туфлях и платьях и о мире, построенном из боготворимых зеркал и нежных слов. Он был ее братом. Он просто знал об этом.
        Сам он мечтал о мире, состоявшем из смеющихся людей.
        Там, где они жили, никто не смеялся. Морщинки, появившиеся на лицах от улыбок, он видел только в городе и считал их уродством. Нет, в его жизни не было ни смеха, ни радости. С тех пор как ему исполнилось пять лет и его отец соборовал священника народной церкви, которого с ругательствами и проклятиями изгнал оттуда, он никогда не слышал его смеха. А потому его детской душе потребовались годы на то, чтобы понять - смех может сопровождать нечто иное, помимо торжества над горем ближнего.
        Когда он наконец это понял, то остался глух к наставлениям и издевательствам отца и научился остерегаться.
        У него появились секреты, приносившие ему радость, но одновременно и несчастье. Под кроватью, в самом дальнем углу под чучелом горностая хранились его сокровища. Журнал «Дом и Семья» с безумными рисунками и рассказами. Каталоги универмага «Дэллс»[45] с почти голыми девушками, которые смотрели прямо на него и улыбались. У него также имелись журналы с такими чудными названиями, что они вызывали у него смех. Старые потрепанные пестрые журналы с жирными пятнами и загнутыми страничками. «Полчаса юмора», «Даффи», «Скуби Ду». Журналы, которые возбуждали и провоцировали, но ничего не требовали взамен. Их можно было найти в соседском помойном ведре, выбравшись из окна после наступления темноты, и он частенько это проделывал.
        А затем всю ночь лежал под одеялом и усмехался про себя.
        Это происходило в тот период его жизни, когда он старался оставлять приоткрытыми все двери в доме, чтобы быть в курсе, где находится каждый член семьи. Период, когда он научился высматривать беспрепятственные пути, чтобы, не рискуя, пронести в дом свои трофеи.
        Период, когда он научился внимательно прислушиваться, как летучая мышь на охоте.

        С момента, когда он оставил свою жену в гостиной, и до момента, когда он увидел, как она пробирается через калитку с ребенком на руках, прошло максимум две минуты. Примерно на это время он и рассчитывал.
        Она не была глупой. Конечно, она молода, наивна, легко разгадать ее намерения, но глупой она не была. А потому она знала, что он заподозрил неладное, и по той же причине испытывала страх. Он отчетливо видел это по ее лицу и слышал по ее интонации.
        Теперь она хотела сбежать.
        Едва почувствовав, что он на безопасном расстоянии, она незамедлительно отреагировала. Вопрос заключался только во времени, и он это хорошо понимал. Именно поэтому он встал у окна на втором этаже и принялся топать ногами по половым доскам, остановившись лишь тогда, когда она почти добежала до изгороди.
        Да уж, как просто было найти подтверждение своим мыслям, и это подкашивало его изнутри, хотя он уже давно привык к человеческому обману. Да-да, к этому привыкаешь, ведь больше ничего не остается.
        Он посмотрел на женщину с ребенком. Жизнь ускользала от него. Скоро они скроются в подкопе.
        Изгородь прилично заросла, так что он еще мгновение подождал и лишь потом в два прыжка преодолел лестницу и бросился в сад.
        Она была заметной и сразу привлекала взгляд, эта молодая, красивая женщина в красном платье с ребенком на руках, так что преследовать ее было проще простого, даже несмотря на то, что она оказалась уже в самом конце улицы, когда он протиснулся сквозь кусты.
        У главной улицы она свернула и пробежала по боковому переулку, а затем скользнула в заросли бирючины, которыми был огорожен квартал вилл.
        Такого поворота он не ожидал.
        Тупая телка, подумал он, наставляешь мне рога на моей собственной территории?!

        В то лето, когда ему исполнилось одиннадцать, община отца установила в городе палатку у площади для выставки животных.
        - Раз уж огненные дьяволы это делают, - заявил отец, - то мы, свободная церковь, можем и подавно.
        Все утро они трудились над этим заданием. Работа была не из легких, но остальные дети тоже помогали. Когда в палатке был наконец положен пол, отец похлопал всех чужих детей по голове. Своих собственных детей он никак не поощрил, зато снабдил их новым занятием - установкой складных стульев. А стульев было много.
        Ярмарка открылась. Четыре желтых нимба светились над входом в палатку, путеводная звезда развевалась на центральной стойке. «Прими Иисуса в свои объятия - впусти его в себя», - гласила надпись на одной из стен.
        И явилась вся община и приветствовала устроенное мероприятие, что было, то было. Несмотря на обилие ярких брошюр, с которыми они с Евой повсюду носились и предлагали всем и каждому, к ним не подошел никто посторонний.
        Гнев и разочарование отца выплеснулись на мать, когда поблизости не оказалось свидетелей.
        - Проваливайте, дети, - шипел он, - и на этот раз сделайте все как положено.
        Они потеряли друг друга из вида на краю площади рядом с ларьком лавочника. Ева застряла, восхищенная кроликами, но он отправился дальше. Это был единственный способ, которым он мог помочь матери.
        «Возьмите у меня брошюру», - умоляли его глаза, но народ проходил мимо. Если кто-то возьмет брошюру, возможно, когда вечером они вернутся домой, мать избежит побоев. Тогда, возможно, она не проплачет всю ночь.
        И он стоял и выискивал дружелюбное лицо, которое может пожелать разделить свою набожность с другими. Прислушивался к голосу, обладающему той мягкостью, которую проповедовал Иисус.
        Тут-то он и услышал детский смех. Не тот, который слышал, проходя мимо школьного двора или осмеливаясь немного посмотреть детскую программу перед магазином электротоваров. Нет, они смеялись так, словно голосовые связки вот-вот лопнут, и весь мир обратит на них свое внимание. Он сам никогда не гримасничал подобным образом дома под одеялом, и это манило его.
        И сколько бы внутренний голос ни шептал ему о злобе и покаянии, он не мог пройти мимо.
        Это оказалась небольшая группка людей, собравшихся у лавочки. Взрослые и дети в прекрасном единении. Кривыми красными буквами на плакате из белого холста было написано: «Захватовающей видио-фильм заполцыны лиш сиводня», а на сколоченном из досок столе стоял телевизор, самый маленький из тех, что он когда-либо видел.
        Дети смеялись как раз над одной из мерцающих черно-белых сцен на экране, и он скоро засмеялся вместе с ними. Засмеялся так, что заболело в грудине и той части его души, которая в тот миг впервые показалась на свет во всем своем великолепии.
        - Такого, как Чаплин, больше нет, - произнес кто-то из взрослых.
        И все расхохотались над человеком, выделывающим разные пируэты и боксировавшим на экране. Смеялись над ним, когда он крутил свою трость и приподнимал черный цилиндр. Смеялись, когда он передразнивал толстых дам и мужчин с глазами, обведенными черной тушью. Он тоже смеялся над Чаплином до спазмов в животе, и нечто чудесное, неподконтрольное и нежданное открылось ему, и никто не дал ему за это подзатыльник, никто вообще не обратил на это внимания.
        Этот эпизод нелепым образом изменил его жизнь, как и жизни многих других людей.

        Его жена не оборачивалась. Она вообще мало что замечала вокруг, позволяя ногам нести себя и ребенка через квартал с виллами, словно ее маршрут и скорость диктовались некими невидимыми силами. А когда человек подобным образом поднимается над реальностью, какие-то мелочи могут привести к катастрофе. Как болт, развинтившийся в крыле самолета, как капля воды, замкнувшая реле в легком, сделанном из железа.
        Он заметил голубя, усевшегося на дерево над женой и сыном, когда они собирались перейти дорогу; не укрылся от его внимания и сгусток птичьего помета, слетевший вниз и шлепнувшийся, как будто привидение оставило отпечаток пальца на кафельной плитке. Он увидел, как малыш показывает пальцем на это пятно, и жена опускает глаза. Ровно в тот момент, когда она вышла на дорогу, из-за поворота вывернула машина и направилась прямо на них с убийственной точностью.
        Он мог бы закричать. Криком или свистом предупредить ее. Но он промолчал. Момент был для этого неподходящий. Испытываемые в данный момент чувства к этому не располагали.
        Тормоза автомобиля засвистели, тень за лобовым стеклом вжалась в руль, и мир замер.
        Он увидел, как его ребенок и жена дрожат от страха и медленно крутят головами. А тяжелый автомобиль накренился вбок, оставив на асфальте следы от шин, как уголь на бумаге.
        Жена так и осталась стоять, впечатанная в сточную канаву, когда машина помчалась дальше, а он сам застыл с повисшими плетьми руками в полуметре от изгороди. Чувство уязвимости мешалось со странной формой опьянения; то же самое он ощущал, когда впервые совершил убийство. Он предпочел бы не испытывать его сейчас.
        Он выпустил из легких сжатый воздух, по телу расплывалось тепло. Он стоял чуть дольше, чем следовало, ибо Бенджамин успел заметить его, повернув голову и собираясь уткнуться лицом в шею матери. Он явно был испуган, потому что мать отреагировала на происходящее очень бурно. Но поднятые домиком брови и дрожащие губы тут же расслабились, когда он увидел своего папу, поднял руки и засмеялся.
        Тогда она обернулась и заметила его, и выражение шока на ее лице, появившееся за секунду до того, только укрепилось.
        Через пять минут она сидела перед ним в гостиной, отвернувшись в сторону. «Ты добровольно вернешься домой, - сказал он ей. - Иначе ты больше никогда не увидишь нашего сына».
        И теперь ее взгляд был полон ненависти и отвращения.
        Если он захочет выяснить, куда она направлялась, он вытянет из нее это признание.

        Для них с сестрой изредка наступали чудесные моменты.
        Когда он останавливался в определенном месте спальни, ему оставалось десять коротких шагов до зеркала. Ступни широко расставлены, голова крутится из стороны в сторону, трость вращается в воздухе. Десять шагов, преодолев которые он становился другой персоной в зеркальном мире отражений. Там он не был мальчиком, лишенным товарищей по играм. Не был сыном человека, перед которым трепетал и лебезил весь городок. Не был и избранной овцой в стаде, которая призвана сеять вокруг слово Божье и разить им людей, как громом. Он был маленьким бродягой, заставлявшим всех смеяться, в том числе и себя самого.
        - Меня зовут Чаплин, Чарли Чаплин, - говорил он и дергал губами под воображаемыми усами, а Ева от смеха чуть не падала с родительской кровати. Она точно так же реагировала и раньше, когда он проделывал этот свой номер, однако этот раз оказался последним.
        С тех пор она никогда не смеялась.
        Через секунду он ощутил хлопок по плечу. Одного движения указательным пальцем было достаточно, чтобы дыхание замерло, а в горле пересохло. Когда он обернулся, отец уже был готов нанести удар в грудь. Вытаращенные глаза из-под густых бровей. Ни звука, помимо хлопка от удара, и еще нескольких последовавших за ним.
        Когда у него пылали все внутренности, а желудочная кислота обжигала горло, он отступил на шаг назад и с непокорством посмотрел отцу в глаза.
        - Ну-ну, теперь, значит, тебя зовут Чаплин, - прошептал его отец, вперившись в него таким взглядом, который он приобретал в Страстную Пятницу, подробно описывая путь Иисуса Христа на Голгофу. Вся мировая печаль и боль легла на подставленные им плечи - сомневаться в этом не приходилось, несмотря на то, что он был всего лишь ребенком.
        Потом отец ударил снова. На этот раз размахнувшись рукой со всей силы, иначе он бы не достал. Он уж точно не собирался ни на шаг подходить к непокорному ребенку.
        - Как тебе в голову пришла эта бесовщина?
        Он посмотрел вниз, на ноги отца. Отныне он будет отвечать только на те вопросы, на какие хочет. Отец может бить сколько угодно, он все равно будет молчать.
        - Значит, не хочешь отвечать. Тогда придется тебя наказать.
        Он подцепил его за ухо, отвел в свою комнату и с силой толкнул на кровать.
        - Будешь сидеть тут, пока мы не придем и не выпустим тебя, ясно?
        Он не ответил и на этот раз. Отец некоторое время стоял с удивленными глазами и приоткрытым ртом, словно детское упрямство предвещало приближение часа суда и всепоглощающий потоп. Потом взял себя в руки и приказал:
        - Возьми все свои вещи и выложи в коридор.
        Сначала он даже не понял, чего хочет отец, но тот уточнил:
        - Кроме одежды, обуви и постельного белья. Все остальное.

        Он унес ребенка с глаз жены и оставил ее сидеть в одиночестве в полосках бледного света, падающего ей на лицо от жалюзи.
        Без ребенка она никуда не денется, он прекрасно это понимал.
        - Он спит, - сказал он, спустившись со второго этажа. - Скажи мне, что происходит?
        - Что происходит? - Медленный поворот головы. - Разве не я должна задать этот вопрос? - спросила она мрачно. - Что у тебя за работа? Чем ты зарабатываешь столько денег? Ты делаешь что-то противозаконное? Шантажируешь людей?
        - Шантажирую? С чего ты взяла?
        Она отвернулась.
        - Неважно. Просто отпусти нас с Бенджамином. Я больше не хочу здесь оставаться.
        Он нахмурился. Она задавала вопросы. Она выдвигала требования. Неужели он где-то недоглядел?
        - Я спросил: с чего ты взяла?
        Она пожала плечами.
        - А почему бы и нет? Тебя никогда нет дома. Ты ничего не рассказываешь. Твои коробки после переезда стоят запертые в одной-единственной комнате, словно какая-то святыня. Ты лжешь о своей семье. Ты…
        Не он прервал ее. Она умолкла сама. И опустила глаза на пол, не в состоянии собрать в кучу все те слова, которые никогда не должны были сорваться с ее губ. Пораженная собственной самоуверенностью.
        - Ты рылась в моих коробках? - тихо спросил он, но внутри под кожей уже огнем горело признание.
        Значит, она знает про него то, чего знать не должна.
        Если он от нее не избавится, он пропал.

        Отец проследил, чтобы все вещи из комнаты были свалены в кучу. Старые игрушки, книги Ингвальда Либеркинда[46] с иллюстрациями животных, всякие мелочи, которые он собирал. Удобная ветка для чесания спины, горшок с крабовыми клешнями, окаменевший морской еж и болотный огонек. Всё в кучу. Когда он закончил, отец отодвинул кровать от стены и перевернул ее на бок. Там, под сплющенным горностаем, лежали его сокровища. Журналы, комиксы, а с ними и все моменты беспечности.
        Отец быстро все это изучил. После чего отложил журналы отдельно и принялся считать. После каждого журнала он слюнявил кончики пальцев и считал дальше. Каждый экземпляр озвучивался. Очередное число - очередной удар.
        - Двадцать четыре журнала. Я не стану спрашивать, откуда они у тебя взялись, Чаплин, это меня не интересует. Сейчас ты повернешься ко мне спиной, и я ударю тебя двадцать четыре раза. И впредь я не желаю видеть подобное безобразие у себя дома, ясно?
        Он не ответил. Просто взглянул на груду журналов и мысленно попрощался с каждым из них.
        - Не отвечаешь? Придется удвоить наказание. Чтобы научился отвечать к следующему разу.
        Но он так и не научился. Несмотря на красные полосы вдоль всей спины и яркие кровоподтеки на шее, он не издал ни звука, когда отец вправлял ремень в штаны. Даже не всхлипнул.
        Труднее было удержаться от плача десятью минутами позже, когда ему было приказано сжечь во дворе все свое добро.
        Вот что оказалось самым трудным.

        Она, ссутулившись, смотрела на коробки. Слова вылетали из уст ее мужа непрерывным потоком, пока он тащил ее за собой по лестнице, но она не собиралась ничего говорить. Вообще ничего.
        - Сейчас мы разберемся с двумя вопросами, - сказал он. - Отдай мне свой мобильник.
        Она вынула его из кармана, прекрасно зная, что в телефоне не найдется ответа ни на один вопрос. Кеннет научил ее стирать список вызовов.
        Он включил телефон и посмотрел на дисплей, так ничего и не обнаружив, что обрадовало ее. Обрадовало то, что он ошибся. Что теперь он намеревался делать со своим подозрением?
        - Наверное, ты научилась редактировать список вызовов, я прав?
        Она промолчала. Вытащила телефон у него из руки и положила обратно в карман.
        Затем он указал на тесное помещение с коробками.
        - Выглядит аккуратно. Ты хорошо поработала.
        Она перевела дух с облегчением. Он и тут не сможет обнаружить никаких доказательств. И, наконец, отпустит ее.
        - Но недостаточно, как видишь.
        Она моргнула несколько раз, пытаясь охватить взглядом сохранность помещения в прежнем виде. Неужели пальто лежат не там? Или вмятина в коробке так и не выправилась?
        - Взгляни на эти линии. - Он наклонился и указал на небольшой участок на передних частях двух коробок. Узкая линия по краю одной коробки и узкая линия по краю другой. Почти стыкующиеся друг с другом, но все же не совсем.
        - Когда вытаскиваешь такие коробки, а потом ставишь их обратно, они встают друг на друга несколько кривовато, сама видишь. - Тут он показал на две другие линии, которые тоже не стыковались. - Ты вытаскивала коробки и запихивала обратно, все просто. И ты расскажешь мне, что обнаружила в них, понятно?
        Она покачала головой.
        - Ты ненормальный. Это всего лишь картонные коробки, какой мне в них интерес? Они стоят тут ровно с того момента, как мы въехали. Они просто просели, каждая в своей степени.
        Отлично, пронеслось у нее в голове, удачное объяснение.
        Но он замотал головой. Значит, для него недостаточно удачное.
        - Ладно, тогда проверим, - сказал он и прижал ее к стене.
        «Не двигайся с места, иначе будет хуже» - казалось, говорили его ледяные глаза.
        Она осталась в коридоре, а он между тем принялся извлекать коробки из середины. В таком ограниченном пространстве особо ничего не предпримешь. Скамеечка рядом с дверью в спальню, ваза на мансардном подоконнике, шлифовальный аппарат под наклонной стеной.
        «Если я стукну его скамейкой прямо по шее, то…»
        Она сглотнула и сцепила руки. С какой силой нужно ударить?
        Тем временем ее муж показался в дверном проеме и с грохотом поставил коробку к ее ногам.
        - Ну, посмотрим вот сюда. Скоро мы раз и навсегда узнаем, шарила ты в них или нет. Согласна?
        Она внимательно наблюдала, как он открывает крышку. Эта коробка стояла в самом низу и в самой середине. Две полоски картона оставалось до могильного ящика, вмещающего в себе его самые сокровенные тайны. Вырезка с ее изображением в Бернстоффспаркене. Деревянная архивная шкатулка с множеством адресов и сведений о семьях и их детях. Он точно знал, где она стоит.
        Она закрыла глаза и постаралась успокоиться. Если есть на свете бог, то сейчас он должен ей помочь.
        - Я не понимаю, зачем ты вытаскиваешь все эти старые бумаги. Какое я к ним имею отношение?
        Он встал на одно колено, вытащил первую стопку вырезок и отложил в сторону. Он не хотел, чтобы она увидела их сейчас, пока он еще явно не обнаружил ее вину. Она совсем сбила его с толку.
        Затем он осторожно извлек архивную шкатулку. Ему даже не потребовалось ее открыть. Уронил голову и тихо-тихо произнес:
        - Почему ты не могла просто оставить мои вещи в покое?
        Что он заметил? Что она не учла?
        Она вперила взгляд ему в спину, затем перевела на скамейку и вновь обратила на его спину.
        Какое значение имеют эти бумаги в деревянной шкатулке? Почему он сжал руку так, что побелели суставы?
        Она дотронулась до шеи и ощутила бешеное биение пульса.
        Он обернулся к ней, прищурившись. Этот взгляд был ужасен. Отвращение достигло такой концентрации, что она едва могла дышать.
        До скамейки все-таки оставалось три метра.
        - Я не рылась в твоих вещах, - сказала она. - Почему ты так думаешь?
        - Я не думаю, я знаю.
        Она сделала небольшой шаг к скамейке. Он никак не отреагировал на это движение.
        - Смотри! - Он повернул к ней шкатулку передней стенкой. Там не на что было смотреть.
        - Куда я должна смотреть? - спросила она. - Там ничего нет.
        В снегопад во время оттепели можно наблюдать, как снежинки испаряются в полете к земле. Как вся их красота и легкость впитывается в воздух, где они и завершают свой путь, и волшебное мгновение заканчивается.
        Такой вот снежинкой ощущала она себя, когда он сгреб руками ее ноги и дернул на себя. Падая, она увидела перед глазами собственную растворяющуюся жизнь, и все, что она знала, рассыпалось в порошок. Она даже не почувствовала, как ее голова хлопнулась об пол, только ощущала, что он по-прежнему крепко держит.
        - Вот именно, на шкатулке ничего нет, а должно быть! - прорычал он.
        Она заметила, что из виска сочилась кровь, но боли не было.
        - Я не понимаю, о чем ты, - услышала она сама себя.
        - На крышке лежала нитка. - Он наклонил голову близко-близко к ней, продолжая крепко держать ее. - А теперь ее тут нет.
        - Отпусти меня. Дай мне подняться. Она, скорее всего, слетела вниз сама. Когда ты вообще последний раз залезал в эти коробки? Четыре года назад? Чего только ни произошло за эти четыре года! - Она собрала весь воздух в легких и закричала что есть мочи: - ДА ОТПУСТИ ЖЕ МЕНЯ!
        Но он не собирался ее отпускать.
        Она видела, что расстояние до скамейки все увеличивается, когда он тащил ее в комнату с коробками. Видела полоску крови, тянущуюся по полу. Слышала его проклятия и пыхтение, когда он поставил ногу ей на спину и прижал ее к полу.
        Она хотела закричать снова, но без воздуха не могла.
        Затем он убрал ногу, резко и жестко поднял ее под мышки и втащил в комнату. И она лежала там, блокированная коробками, истекающая кровью и парализованная.
        Возможно, она и успела бы отреагировать, если бы могла предвидеть то, что произошло. Только зафиксировала, как его ноги быстро отступили на пару шагов и как коробка поднялась высоко над ее головой.
        А затем тяжело опустилась ей на грудь.
        На мгновение из нее улетучился весь воздух, однако инстинктивно она немного повернулась набок и положила одну ногу на другую. Затем на нее полетела вторая коробка, которая прижала предплечье к ребрам и обездвижила ее. За второй последовала третья.
        В общей сложности три коробки - это слишком, слишком тяжело.
        Она еле различала дверной проем и коридор там, где кончались ее ноги, но и этот вид скрылся, после того как он водрузил стопку коробок ей на голень и в довершение поставил еще один штабель на пол у самой двери.
        Он проделал все это молча. Молча же захлопнул дверь и надежно запер ее снаружи.
        Она даже не успела позвать на помощь. Да и кто мог бы ей помочь?
        «Он хочет оставить меня тут?» - подумала она. Диафрагма двигалась от дыхательных движений в грудной клетке. Она могла видеть лишь полосы света от велюксовского окна у себя над головой да коричневые картонные поверхности.
        Когда наконец наступила полная темнота, у нее в заднем кармане зазвонил телефон.
        Он звонил и звонил, пока не перестал.

        21

        За первые двадцать километров дороги к Карлсхамну Карл выкурил четыре сигареты «Сесиль», чтобы справиться с периодическими приступами дрожи, одолевавшими его после жуткого утреннего кофе у Трюггве Холта. Если бы они закончили допрос накануне, он сразу же отправился бы домой и в данный момент лежал бы в своей тепленькой постельке с газетой на животе, вдыхая обеими ноздрями ядреный запах оладьев Мортена.
        Мёрк принюхался к собственному несвежему запаху изо рта.
        Субботнее утро. Через три часа он будет дома. А пока что остается только держаться.
        Карл едва настроился на «Блекинге Радио», как затрезвонил вальс в исполнении хардангерфеле.[47]
        - Ну и что? Ты где, Калле?[48] - поинтересовался голос на другом конце провода.
        Мёрк вновь взглянул на часы. Девять часов. Запахло жареным. Когда последний раз его пасынок поднимался в такую рань в субботу?
        - Йеспер, что стряслось?
        Парень был расстроен.
        - Я больше не желаю оставаться у Вигги. Возвращаюсь домой, ладно?
        Карл приглушил звуки польки.
        - Домой?! Эй, Йеспер, послушай. Только что Вигга поставила мне ультиматум. Она тоже хочет вернуться домой, а если меня это не устроит, она потребует продать дом, чтобы смыться со своей долей. И где, черт возьми, ты тогда будешь жить?
        - Но она же не может так поступить?
        Карл улыбнулся. Поразительно, насколько плохо мальчик знает свою маму.
        - В чем дело, Йеспер, почему ты хочешь домой? Устал от дыр в крыше садового домика? Или, может, вчера пришлось самому мыть посуду?
        И снова улыбнулся. Подколы отлично помогали сокращениям диафрагмы.
        - До гимназии Аллерёда отсюда охренеть как далеко. Час на дорогу в один конец. Это сумасшествие. И Вигга постоянно плачет. Мне надоело это слушать.
        - Плачет? Как это? - Карл пожалел о таком вопросе - как можно было спрашивать такую глупость? - Нет, Йеспер, забудь. Я не желаю ничего об этом слышать.
        - Господи, Калле, не в том смысле! Она плачет всякий раз, когда в хозяйстве не оказывается мужика, и сейчас его как раз не оказалось. Просто кошмар какой-то!
        Сейчас не оказалось мужика? А что же случилось с поэтом, обладателем очков в роговой оправе, будь он неладен? Нашел себе музу с более толстым кошельком? И которая способна хоть иногда закрывать рот?
        Карл посмотрел на промозглый пейзаж. GPS-навигатор советовал ехать через Рёдбю и Брекне-Хоби, дорога была извилистой и слякотной. Одному черту известно, сколько в этой стране деревьев!
        - Поэтому она и стремится обратно в Рённехольтпаркен, - продолжал парень. - Там у нее будешь хотя бы ты.
        Карл покачал головой. Дерьмовый комплимент получился.
        - Хорошо, Йеспер. Ни при каких обстоятельствах Вигга не вернется домой. Послушай: я готов выложить тысячу, если ты ее отговоришь.
        - Ну ладно. А как это сделать?
        - Как? Найди ей какого-нибудь мужика, мальчик, неужели ты не справишься сам? Две тысячи, если ты устроишь это в ближайшие выходные. А еще в этом случае тебе можно будет вернуться, иначе никак.
        Двух зайцев одним выстрелом. Карл был весьма доволен собой. Парень на другом конце провода оказался совершенно растерян.
        - И еще одна вещь. Когда вернешься, я больше не желаю слышать никакого брюзжания по поводу того, что у нас живет Харди. Если тебе не нравится запах булочной, можешь оставаться в степном домике.
        - Что-что?
        - Ты понял? Получишь две тысячи, если уладишь все в эти выходные.
        На мгновение Йеспер замолк. Новой мысли нужно было пройти через подростковый фильтр привычной лени и упрямства, смешанных с изрядной долей похмельной тупости.
        - Ты говоришь, две тысячи, - наконец произнес он. - Хорошо, я дам объявление.
        - Ну-ну.
        Карл сомневался в таком методе. Он уж скорее представил бы себе, что Йеспер соберет в летнем домике разорившихся художников, чтобы они собственными глазами увидели, какую чудесную и совершенно бесплатную студию могут заполучить вместе с потрепанной хиппушкой в придачу.
        - И что же ты намерен писать в объявлении?
        - Да кто его знает, Калле. - Он на секунду задумался. Тут явно нужен был особый подход. - Что-то типа: «Привет. У меня симпатичная мама, которая ищет симпатичного парня. Унылым беднякам и убогим неудачникам просьба не беспокоиться». - Он рассмеялся.
        - Ну-ну. Возможно, тебе придется еще раз продумать все хорошенько.
        - Отлично! - Йеспер вновь с похмелья хрипло рассмеялся. - Чувак Калле! Можешь отправляться в банк за деньгами. - И он положил трубку.
        Карл слегка рассеянно посмотрел поверх приборной панели на пейзаж, состоявший из красных домиков и пасущихся на моросящем дожде коров.
        Никакие современные технологии были не в состоянии устранить основополагающие элементы жизни.

        Харди встретил Карла жалкой унылой улыбкой, когда тот вошел в гостиную.
        - Где ты был? - тихо спросил он, пока Мортен вытирал картофельное пюре с уголков его рта.
        - А-а-а, ездил в Швецию. Доехал до Блекинге, там и переночевал. Утром предстал перед основательным полицейским участком в Карлсхамне и постучал в запертую дверь. Они, кажется, работают еще хуже, чем мы. Пиши пропало, если преступление совершается в субботу.
        Он позволил себе ироничную улыбку, однако Харди это совсем не показалось веселым.
        На самом деле все происходило не совсем так, как рассказывал Карл. У двери участка висел домофон. «Нажмите „Б“ и изложите свою проблему», гласила надпись на табличке, располагавшейся рядом. И он попытался, но не понял ни черта, когда дежурный ему ответил. Потом мужчина перешел на так называемый английский язык с жутким шведским акцентом, из которого Карл опять ничего не понял.
        После чего он уехал.
        Карл похлопал своего могучего квартиранта по плечу.
        - Спасибо, Мортен. Давай теперь я покормлю. А ты не сделаешь мне чашку кофе? Только, пожалуйста, не очень крепкого.
        Карл проследил взглядом, как бомба, представлявшая собой зад Мортена, проследовала в сторону кухни. Он, что, на протяжении последних нескольких недель питался исключительно сливочным сыром? Его зад больше напоминал пару тракторных покрышек.
        Мёрк повернулся к Харди.
        - Ты сегодня какой-то грустный. Что-то случилось?
        - Мортен медленно и верно меня убивает, - прошептал Харди, тяжело дыша. - Он насильно кормит меня весь день напролет, как будто больше нечем заняться. Жирной пищей, от которой я постоянно сру. Я не понимаю, чего он хочет, он ведь сам потом убирает дерьмо. Ты не мог бы попросить его оставить меня в покое? Хотя бы на время? - Он затряс головой, когда Карл поднес к его рту очередную ложку. - И еще целый день эта его болтовня. Я схожу с ума. Пэрис Хилтон, и закон о престолонаследии, и выплата пенсий, и прочее говно. Какое мне дело до всего этого? Темы пролетают по воздуху жирным, безразличным, нефильтруемым потоком.
        - А ты сам ему не можешь сказать?
        Харди закрыл глаза. О?кей, он, очевидно, уже пробовал. До Мортена не так легко было достучаться.
        Карл кивнул.
        - Конечно, Харди, я с ним поговорю. А в остальном как дела? - Он задавал этот вопрос крайне осторожно, ибо тот относился к разряду вопросов, расположенных в самом центре минного поля.
        - У меня фантомные боли.
        Карл увидел, как кадык Харди совершает глотательные движения.
        - Дать тебе воды? - Он вынул бутылку из держателя на краю кровати и аккуратно вставил изогнутую трубку в уголок рта Харди. Если Харди и Мортен поссорятся, кто будет делать все это в течение дня? - Ты говоришь, фантомные боли. А где именно?
        - Мне кажется, в коленях. Точно невозможно сказать. Но болит так, словно кто-то стучит по мне стальной щеткой.
        - Ты хочешь укол обезболивающего?
        Харди кивнул. Мортен сделает ему инъекцию.
        - А что с чувствительностью в пальце и плече? Ты все еще можешь пошевелить кистью?
        Уголки рта у Харди опустились. Это был красноречивый ответ.
        - Насчет фантома. Ты, случайно, не сотрудничал с полицией Карлсхамна по какому-нибудь делу?
        - Что? Какое отношение это имеет к фантомным болям?
        - Никакого. Просто ассоциация. Мне нужен полицейский художник, чтобы составить фантомный портрет убийцы, то есть фоторобот. У меня в Блекинге есть свидетель, который может его описать.
        - И?
        - Да, мне нужен художник здесь и сейчас, а идиотские шведские полицаи так же торопятся закрыть свои местные полицейские участки, как и мы. Как я уже сказал, сегодня в семь утра я стоял перед огромным желтым зданием на улице Эрика Дальсберга в Карлсхамне и глазел на табличку: «Закрыто по субботам и воскресеньям. Открыто с 9.00 до 15.00 по будним дням», вот так.
        В субботу закрыто!
        - Ага. И что я могу с этим поделать?
        - Ты можешь попросить своего товарища из Карлсхамна оказать отделу «Q» из Копенгагена услугу.
        - А кто, черт возьми, сказал, что он еще работает в Карлсхамне? Прошло по меньше мере шесть лет.
        - Тогда он наверняка уже в другом месте. Я могу поискать его, только скажи, как его зовут. Наверняка он до сих пор шведский полицай; он ведь настоящий зубрилка, правда? А ты всего-навсего попросишь его снять трубку и позвонить эксперту по составлению фотороботов. Едва ли может быть что-либо проще. Или ты сам не сделал бы этого для нашего шведского коллеги, если бы тот вдруг попросил?
        Потяжелевшие веки Харди не предвещали ничего хорошего.
        - Работа в выходные обойдется слишком дорого, - произнес он. - Если вообще рядом с твоим свидетелем найдется хоть один специалист, который пожелает этим заняться.
        Карл взглянул на чашку кофе, которую Мортен поставил на прикроватный столик. Если не знать, что это такое, можно было бы подумать, что он взял кувшин масла и выпарил его во что-то еще более темное по цвету.
        - Хорошо, что ты пришел, Карл, - сказал Мортен. - Теперь я могу уйти.
        - Уйти? А куда ты собрался?
        - Поеду на погребальное шествие в честь Мустафы Хсоунэя. Оно начинается в два часа у станции Нёрребро.
        Карл кивнул. Мустафа Хсоунэй - очередная невинная жертва борьбы за гашишный рынок между байкерами и бандами беженцев.
        Мортен поднял руку и помахал флагом, вероятно, иракским. И откуда только он его взял?
        - Когда-то я учился в одном классе с парнем, который жил неподалеку от Мьелнепаркена, где Мустафа был застрелен.
        Другой, наверное, промолчал бы, имея такой сомнительный аргумент для солидарности. Но Мортен не таков.
        Они лежали почти рядом: Карл - в уютном уголке, задрав ноги на журнальный столик, а Харди - на больничной койке со своим длинным парализованным телом, повернутым на бок. Глаза его закрылись в тот момент, когда Карл включил телевизор, а печальные очертания рта, казалось, медленно сгладились.
        Они походили на пожилую супружескую чету, которая наконец-то после дневных забот попала в неизбежное общество новостей и нагримированных телеведущих. Благополучно дремлющую субботним вечером. Для довершения картины им не хватало только держаться за руки.
        Карл приподнял отяжелевшие веки и констатировал, что телегазета, которую он смотрел, неожиданно оказалась последней в этот день. Значит, пора было укладывать Харди на ночь и самому отправляться в постель.
        Он пялился на экран, где похоронная процессия Мустафы Хсоунэя медленно двигалась по Нёрреброгэде, преисполненная спокойствия и размеренности. Тысячи молчаливых лиц проходили мимо камеры, и на катафалк из окон падали розовые тюльпаны. Беженцы всевозможного сорта, но не меньше и этнических датчан. Многие держались за руки.
        Ведьмовской котел сейчас перестал бурлить. Война группировок - это не всеобщая война.
        Карл про себя кивнул. Хорошо, что Мортен пошел туда. Там явно не так много народу из Аллерёда. По крайней мере, он-то сам не пошел.
        - Вон стоит Ассад, - услышал он тихий голос Харди.
        Карл посмотрел на него. Неужели он все это время бодрствовал?
        - Где?
        Он обратил взгляд на экран и в тот же миг заметил круглую голову Ассада, торчавшую из толпы, заполонившей тротуар. В отличие от остальных, тот смотрел не на катафалк, а на шествующих за ним людей. Его голова делала еле заметные движения из стороны в сторону, словно он был хищником, выслеживающим жертву из густой чащи. Он был серьезным. Затем картинка исчезла.
        - Какого черта? - сказал Карл, скорее сам себе.
        - Он напоминает сотрудника ПЕТа,[49] - проворчал Харди.

        Карл проснулся в собственной постели около трех ночи с бешено колотящимся сердцем, одеяло как будто весило двести килограммов. Самочувствие хреновое. Похоже на молниеносно возникшую простуду. Словно толпа вирусов поселилась в нем и поразила симпатическую нервную систему.
        Мёрк принялся глотать воздух и схватился за грудь. «С чего у меня вдруг паника?» - подумал он и не сразу обнаружил свою руку.
        Распахнул глаза в черное пространство.
        Я уже испытывал это раньше, констатировал он и воскресил в памяти свой кошмар, а пот тем временем совсем приклеил футболку к телу.
        В тот раз это была стрельба по ним с Анкером и Харди на Амагере, этот эпизод словно лежал бомбой и тикал.
        Неужели снова то же?
        «Пройди в голове весь эпизод от начала до конца, тогда одержимость отступит», - советовала Мона во время сеансов психологической помощи.
        Карл сцепил руки и припомнил, как затрясся пол, когда Харди ранили, а ему самому пулей поцарапало лоб. Ощущение тела на теле, когда Харди в падении увлек его за собой и перепачкал кровью. Героическая попытка Анкера остановить бандитов, хотя он сам был тяжело ранен. И вот последний роковой выстрел, навеки поразивший сердце Анкера, вбив его в грязные половые доски.
        Мёрк прокручивал это в голове множество раз. Вспоминал свой стыд из-за того, что сам ничего так и не предпринял, и удивление Харди, почему так произошло.
        И сердце Карла вновь заколотилось.
        - Вот ведь дьявол! - проворчал он несколько раз, зажигая свет и затягиваясь.
        Завтра надо позвонить Моне и сказать, что у него снова проблемы. Он позвонит и произнесет это как можно очаровательнее, добавив щепотку бессилия. Возможно, тогда она согласится на нечто большее, чем консультация. Ведь надеяться никогда не запрещено.
        Карл улыбнулся при этой мысли и втянул дым глубоко в легкие. Потом закрыл глаза и снова ощутил, что сердце ведет себя, как гидравлический бурильный молот. Он действительно болен, или как?
        Обеспокоенный Карл поднялся и проковылял на первый этаж. Не лежать же ему в самом деле наверху в одиночестве в ожидании сердечного приступа.
        Здесь он и рухнул. И здесь же очнулся вновь, когда Мортен со следами нарисованного на лбу иракского флага принялся трясти его.

        Движение бровей дежурного врача говорило о том, что Карл упустил время. Вердикт был краток: переутомление.
        Переутомление! Редкостное оскорбление, после которого последовали типичные замечания врача относительно имевшего место стресса, а затем две таблетки, погрузившие Карла в страну снов, где он пробыл до самой обедни и даже больше.
        Когда он пробудился в воскресенье в половине второго дня, голова его пухла от ужасных картин, зато сердце билось нормально.
        - Тебе надо позвонить Йесперу, - сообщил Харди со своего ложа, когда Карл наконец притащился вниз. - Ты в порядке?
        Мёрк пожал плечами.
        - В моей башке крутятся какие-то образы, от которых я не в состоянии избавиться, - ответил он.
        Харди попытался улыбнуться, а Карл готов был проглотить свой язык. Вот что хреново в том, что Харди всегда рядом. Нужно хорошенько подумать, прежде чем открывать рот.
        - Я тут подумал насчет Ассада, - сказал Харди. - Карл, а что ты вообще про него знаешь? Может, тебе стоит встретиться с его семьей? Не пришло ли время нанести ему визит?
        - Почему ты вдруг об этом заговорил?
        - А разве это не нормально - интересоваться своими сослуживцами?
        Сослуживцами?! Ассад, значит, теперь его сослуживец?
        - Харди, я знаю тебя, - сказал он вслух. - У тебя что-то на уме. О чем ты думаешь?
        Тот скривил губы в некоем подобии улыбки. Всегда приятно, когда тебя правильно понимают.
        - Я имею в виду лишь то, что я вдруг увидел его по телевизору с другой стороны. Как будто я его не знаю. А ТЫ знаешь Ассада, как ты считаешь?
        - Лучше спроси меня, знаю ли я что-нибудь вообще. Кто кого, черт возьми, знает в действительности?
        - Тебе известно, где он живет?
        - На Хаймдальсгэде, кажется.
        - Кажется?
        Где он живет, какая у него семья? Какой-то перекрестный допрос, ей-богу. А ведь, увы, Харди прав. Он все еще ни черта не знает про Ассада.
        - Так я должен позвонить Йесперу, говоришь? - перевел он тему.
        Харди слегка качнул головой. С этой эпопеей с Ассадом он явно еще не закончил. И зачем только ему это понадобилось?
        - Ты звонил, - через мгновение говорил он Йесперу по мобильнику.
        - Можешь идти в кассу, Калле.
        Карлом неожиданно овладел моргательный рефлекс. Парень звучал чертовски уверенно.
        - Карл! Меня зовут Карл, Йеспер. Если ты еще раз назовешь меня Калле, я тут же прикинусь глухим. Я тебя предупредил.
        - Хорошо, Калле. - Он почти явно засмеялся в трубку. - Посмотрим, услышишь ли ты сейчас. Я отыскал для Вигги бедолагу.
        - Так. А он точно достоин двух тысяч, или она избавится от него на следующий день, выплеснув вместе с водой из ванны, как этого прощелыгу-поэта? Если так случится, можешь распрощаться со своими деньжатами.
        - Сорок лет. Владелец «Форда Вектры», магазинчика и девятнадцатилетней дочки.
        - Ну, ну, ну. И где же ты его подобрал?
        - Я приклеивал объявление в его магазине. Это было самое первое объявление.
        Ладно. Можно считать, эти деньги достались ему легко.
        - А почему ты думаешь, что Вигга западет на господина Маринованная Сельдь? Неужели он похож на Брэда Питта?
        - Калле, ты мечтатель. Если только после того, как Питт целую неделю проспит на солнце.
        - То есть он черный?
        - Не скажу, что черный, но офигенно близко к тому.
        Карл задержал дыхание, пока с непогрешимой точностью излагалась оставшаяся часть истории. Мужчина - вдовец с застенчивыми карими глазами. Как раз то, что надо Вигге. Так что Йеспер притащил его на участок, кандидат похвалил картины Вигги и внезапно признал летний домик самым уютным жилищем, которое когда-либо в жизни ему доводилось видеть. Итак, сделка была заключена. По крайней мере, на данный момент они договорились пообедать в ресторане в центре города.
        Карл покачал головой. Он должен быть доволен, как сам черт, а вместо этого в животе у него появилось неприятное ощущение.
        Когда Йеспер закончил, он медленно закрыл мобильник и обратил взгляд на Мортена и Харди, которые смотрели на него, как две уличные собаки в ожидании подачки.
        - Скрестите пальцы - кажется, мы на время спасены. Йеспер познакомил Виггу с идеальным мужчиной, так что кое-что свидетельствует о том, что мы еще можем пожить в такой компании.
        Тут Мортен раскрыл рот и осторожно хлопнул руками.
        - Боже, скажи-ка на милость! - воскликнул он. - И кто же этот белый принц Вигги?
        - Белый? - Карл попытался улыбнуться, но вышло чересчур натянуто. - Согласно Йесперу, Гюркамаль Сингх Панну является самым темным индусом к северу от экватора.
        Ему показалось, или он действительно услышал вздох облегчения, исходивший от них обоих?

        Вся внешняя часть района Нёрребро окрасилась в сине-белые цвета и изобиловала в тот день опечаленными лицами. Никогда прежде Карлу не доводилось видеть сразу такое количество фанов «Футбольного клуба Копенгаген», высыпавших на тротуары и напоминавших переваренное яблочное пюре. Флаги волочились по земле, банки с пивом оказалось непомерно тяжело донести до рта, кричалки смолкли, кое-где сменившись разочарованным бормотанием, висевшим над городом, подобно крику боли, исходящему от степных антилоп гну, загнанных насмерть стаей львов.
        Их футбольные кумиры проиграли «Эсбьергу» со счетом 0:2. После четырнадцати побед на собственном поле - поражение от команды, за целый год не выигравшей ни единого матча в гостях…
        Город был подавлен.
        Карл припарковался где-то в середине Хаймдальсгэде и огляделся вокруг. С тех пор как он патрулировал эту улицу, тут, как кротовые норы, выросло множество магазинчиков, принадлежавших эмигрантам. Жизнь кипела в них даже по воскресеньям.
        Он отыскал на дверной табличке имя Ассада и нажал на кнопку. Лучше уж остаться с носом, чем получить отказ по телефону. Если Ассада не окажется дома, он отправится к Вигге, чтобы проверить, что теперь у нее на уме.
        За истекшие двадцать секунд так никто и не ответил.
        Мёрк сделал шаг назад и посмотрел на балконы. Постройка, совсем не характерная для гетто. На самом деле здесь было удивительно мало параболических антенн и совсем не было сохнущего белья.
        - Вы хотите войти? - раздался бодрый голос позади него, и светловолосая девушка из тех, что одним только взглядом сразу парализуют голосовые связки, отворила дверь.
        - Спасибо, - буркнул он и проскользнул в бетонную коробку.
        Он нашел нужную квартиру на третьем этаже и обнаружил, что, в отличие от исписанных вдоль и поперек табличек на дверях двух его арабских соседей, имя Ассада стояло на двери в гордом одиночестве.
        Карл пару раз нажал на кнопку звонка, зная заранее, что приехал напрасно. Тогда он наклонился и широко распахнул крышку над прорезью, предназначенной для почты.
        Квартира казалась пустой. Помимо рекламы и нескольких конвертов с прозрачными окошками, не было ничего, если не считать двух потертых кожаных кресел в дальнем углу.
        - Что ты тут делаешь?
        Карл повернул шею и уперся взглядом в свободные спортивные штаны белого цвета с лампасами.
        Выпрямившись, Карл уткнулся в бодибилдера с коричневыми ляжками на месте плечей.
        - Я хотел навестить Ассада. Вы не знаете, он был сегодня дома?
        - Шиа? Нет, не было.
        - А что насчет его семьи?
        Парень слегка наклонил голову.
        - Ты уверен, что с ним знаком? Не ты ли, наглая рожа, врываешься в наши квартиры? Что ты там высматривал в ящике? - Он прижал Карла своей непробиваемой грудью.
        - Эй, погоди, Рэмбо. - Мёрк ткнул рукой в переплетающиеся мышцы пресса качка и пошарил у себя в кармане. - Ассад - мой друг, как, впрочем, и ты, если ты прямо здесь и сейчас ответишь на мои вопросы.
        Парень уставился на полицейское удостоверение, которое Карл сунул ему в лицо.
        - Да какой придурок вообще захочет иметь в друзьях чувака с таким страшным удостоверением? - сказал он, обиженно поджав губы, и уже собрался отворачиваться, но Карл поймал его за руку.
        - Может, вы все-таки ответите на мои вопросы? Это не…
        - Можешь подтереть свою бледную задницу своими же тупыми вопросами, придурок.
        Карл кивнул. Через три с половиной секунды он покажет этому переросшему любителю протеинового порошка, кто тут придурок. Может, парень и широк в плечах, но все-таки не до такой степени, чтобы противостоять парочке крепких трясок за воротник и угрозе задержания за оскорбление полицейского при исполнении.
        Тут сзади послышался голос.
        - Эй, Билаль, что ты делаешь? Разве ты не видел его удостоверения?
        Карл обернулся и увидел еще более широкоплечего парня, основным занятием которого явно также являлось поднятие тяжестей. Своеобразная демонстрация спортивного барахла со всех магазинных полок сразу. Если эта огромная тишотка[50] была куплена в обычном магазине, то это должен быть магазин с немыслимым разнообразием ассортимента.
        - Ох, простите моего брата, он употребляет слишком много стероидов, - сказал он и вытянул вперед кулак размером с провинциальный городок средней величины. - Мы не знакомы с Хафез эль-Ассадом. На самом деле я видел его всего-то пару раз. Такой забавный шароголовый парень с круглыми глазами, да?
        Карл кивнул и расслабился.
        - Нет, правда, - продолжал парень. - Я думаю, он здесь не живет. По крайней мере, точно не с семьей. - Он улыбнулся. - Не очень-то удобно было бы разместиться в одной комнате, правда?

        Еще пару раз тщетно набрав номер Ассада, Карл вылез из машины и сделал глубокий вдох, прежде чем крикнуть в глубину садовой дорожки, где располагался летний домик Вигги.
        - Привет, ангел мой, - встретила она его.
        Из крошечных динамиков в гостиную лилась музыка, подобной которой он никогда прежде не слышал. Так звучат ситары? Или эти звуки издают какие-то бедные животные, которых истязают?
        - Что там происходит? - спросил он с непреодолимым желанием заткнуть уши руками.
        - А правда, очаровательно? - Она проделала несколько танцевальных па, которые сложно было назвать уместными, имея хоть какое-то самоуважение. - Гюркамаль дал мне послушать диск. И обещал еще несколько.
        - Он здесь?
        Глупый вопрос, учитывая, что в доме всего две комнаты.
        Вигга великолепно улыбнулась.
        - Он у себя в магазине. Его дочка пошла на керлинг, так что она не может сейчас присматривать за делом.
        - Керлинг?! Я не ослышался? Да уж, сложно найти более типичный для Индии вид спорта.
        Она слегка пнула его.
        - Ты сказал - для Индии. Я бы сказала - для Пенджаба. Ибо он приехал именно оттуда.
        - Ах, вот как. То есть он пакистанец, не индус.
        - Нет, индус. Но тебе не стоит забивать этим голову.
        Карл тяжело опустился в продавленное кресло.
        - Вигга, это невыносимо. Йеспер скачет туда-обратно, ты угрожаешь то одним, то другим… Я уже перестал понимать, кому я сам принадлежу в собственном доме.
        - Ха, так всегда и бывает, когда ты все еще женат на женщине, которой принадлежит половина имущества.
        - Вот и я о том же. Может, мы нормально все уладим и я выкуплю дом?
        - Нормально? - Она произнесла это слово с такой интонацией, что оно прозвучало отвратительно.
        - Да. Если бы мы с тобой составили закладную, скажем, на двести тысяч, я мог бы выплачивать тебе по две тысячи ежемесячно. Разве это не здорово?
        Можно было видеть, как ржавый механизм у нее внутри сдвинулся с места и принялся производить подсчеты. Когда речь шла о кронах и эре, Вигга запросто могла просчитаться, но когда на кону оказывались числа с большим количеством нулей, она справлялась превосходно.
        - Милый друг, - приступила она, а значит, этот раунд был проигран. - Такие вещи не решаются за вечерней чашкой чая. Возможно, когда-нибудь. Возможно, когда будет предложена сумма гораздо крупнее. Но кто знает, что ожидает нас в этой жизни?
        Тут она совершенно некстати рассмеялась, и полная неразбериха вновь вернулась на круги своя.
        Карл хотел собраться с силами и сказать, что они могли бы нанять адвоката, чтобы помочь разобраться в их ситуации, однако так и не осмелился.
        - Но, Карл, знаешь что. Мы ведь одна семья, и мы должны поддерживать друг друга. Я в курсе, что вам с Харди, Мортеном и Йеспером нравится жить в Рённехольтпаркене, и было бы непростительным грехом разрушать вашу идиллию. Я все понимаю.
        Он уже видел по ней, что через секунду последует удар под дых.
        - Поэтому я решила пока оставить тебя и остальных в покое.
        Легко было сказать. Ну, а что будет, когда этот «Куркумаль» устанет от ее непрестанной болтовни и носков домашней вязки?
        - Но и ты в свою очередь должен оказать мне услугу.
        Такая фраза, произнесенная именно этими устами, могла означать совершенно непреодолимые проблемы.
        - Мне кажется… - успел вымолвить он, прежде чем был прерван.
        - Моя мама очень хочет, чтобы ты навещал ее. Она так часто тебя вспоминает, Карл, ты по-прежнему ее любимчик. А потому я решила, что ты будешь заглядывать к ней раз в неделю. Договорились? Можешь начать прямо с завтрашнего дня.
        Карл в очередной раз сглотнул. Вот что и впрямь может способствовать абсолютному пересыханию мужского горла. Мать Вигги! Эта совершенно особая бабенка, которой понадобилось четыре года на то, чтобы сообразить, что Карл и Вигга поженились. Женщина, живущая в твердом убеждении, что Господь создал мир исключительно для ее удовольствия.
        - Да, да, Карл, я прекрасно знаю, что ты думаешь. Но она уже не так невыносима. Только если ей не перечить.
        Карл тяжело вздохнул.
        - Не знаю, получится ли каждую неделю, Вигга. - Он заметил, как черты ее лица молниеносно стали резче. - Но я постараюсь.
        Она протянула ему руку. Так у них повелось, что он давал ей пять всегда, когда был вынужден соглашаться на то, что для нее являлось временным урегулированием ситуации.

        Мёрк припарковался в переулке у болота Уттерслев и почувствовал себя очень одиноким. У него в доме наверняка кипела жизнь, но это была не его жизнь. На работе он тоже думал о другом. У него не было никакого хобби, спортом не занимался. Карл терпеть не мог тусоваться с плохо знакомыми людьми и не испытывал настолько сильной тяги к алкоголю, чтобы напиваться для бодрости духа в пивных барах.
        И вот мужчина в тюрбане навострил лыжи и сразил наповал его почти бывшую жену за более короткое время, чем требуется, чтобы взять напрокат порнофильм.
        Его так называемый сослуживец не проживает по тому адресу, который он указал, так что и с ним тоже не потусуешься.
        Ясный пень, ему было хреново.
        Карл медленно втянул воздух болотистой местности между вытянутых губ и вновь почувствовал, как по рукам побежали мурашки, а пот прошиб его насквозь. Неужели ему сейчас опять станет ни до чего? Уже второй раз за одни сутки.
        Он болен?
        Карл взял мобильник с пассажирского сиденья и долго смотрел на номер, выбранный из записной книжки, значившийся под именем «Мона Ибсен». Насколько опасное предприятие?
        Просидев так двадцать минут и ощущая, как учащается сердцебиение, Мёрк набрал номер в надежде на то, что воскресный вечер не является табу для сотрудника психологической помощи.
        - Здравствуй, Мона, - тихо произнес он, когда из трубки донесся ее голос. - Это Карл Мёрк. Я…
        Здесь он собирался сказать, что ему плохо. Что ему нужно поговорить. Но он не успел.
        - Карл Мёрк! - воскликнула она, явно не слишком расположенная к контакту. - А я после возвращения домой как раз ждала твоего звонка. Так что ты как раз вовремя.

        Сидеть на диване у нее в гостиной, насквозь пропитанной женским ароматом, - это ощущение было сравнимо с тем, когда он во время школьной поездки в Тольне Баккер[51] стоял позади деревянных бараков, а длинноногая девочка засунула свою руку глубоко ему в штаны. Дьявольское замешательство, и в то же время дерзкое прикосновение к запретному и возбуждение.
        А Мона не какая-нибудь там конопатая дочка булочника с Альгэде, это явственно следовало из реакций его тела. Всякий раз, когда с кухни доносились ее шаги, он ощущал угрожающие удары в районе нагрудного кармана. Дьявольски неприятно. Того и гляди лишишься чувств.
        Они обменялись любезностями и немного обсудили его последний приступ. Выпили по бокалу «Кампари Сода», затем, воодушевившись, еще по паре. Поговорили о ее поездке в Африку и оказались головокружительно близки к поцелую.
        Возможно, именно мысль о том, что вот-вот произойдет, спровоцировала чувство паники.
        Мона принесла блюдо с какими-то небольшими треугольничками, которые назвала легким ужином, но как можно было думать о еде, когда они оказались один на один, а на ней настолько сногсшибательно обтягивающая блузка?
        Давай же, Карл, подумал он. Если мужик по имени Гюркамаль, который плетет из своей бороды косички, может, то ты тем более.

        22

        Он заблокировал свою жену в темнице из тяжелых коробок, в которой она должна была оставаться, пока все не окончится. Она слишком много знала.
        В течение нескольких часов он слышал царапанье по полу, доносящееся сверху, а вернувшись с Бенджамином домой, - и сдавленный стон.
        И только сейчас, когда он сложил все вещи мальчика в автомобиль, в чулане воцарилась полная тишина.
        Он поставил в магнитолу диск с детскими песенками и улыбнулся сыну в зеркало заднего вида. Когда они проедут около часа, настанет покой. Так всегда действовала на него поездка по югу Зеландии.
        Голос сестры в телефоне звучал заспанно, но она резко оживилась, стоило ему упомянуть, сколько он собирался им платить за заботу о Бенджамине.
        - Да, ты все правильно услышала, - сказал он. - Три тысячи крон в неделю. Я буду изредка наведываться и проверять, что вы делаете это как положено.
        - Заплати нам за месяц вперед, - ответила она.
        - Хорошо, договорились.
        - И, кроме того, ты будешь платить нам, как обычно.
        Он кивнул про себя. Он ожидал услышать это требование.
        - Я ничего не меняю. Успокойся.
        - На сколько положили твою жену?
        - Не знаю. Посмотрим, что будет дальше. Она действительно серьезно больна. Возможно, надолго.
        Ева ни в какой форме не выразила сочувствия или сожаления. Она была не такой.
        - Ты должен пойти к отцу, - строго приказала мать. Ее волосы были растрепаны, платье перекручено на талии. Значит, отец снова до нее добрался.
        - Зачем? - спросил он. - Мне нужно прочитать Послания к Коринфянам к утренней молитве, отец сам так сказал.
        В детской наивности он полагал, что она спасет его. Вступится за него. Отстранит от удушающих объятий отца и хотя бы в этот единственный раз предоставит ему оправдание. Чаплин - это всего-навсего игра, которую он полюбил. От этого никому нет никакого вреда. Ведь и Иисус тоже играл, когда был ребенком, они же знали это.
        - Сейчас же отправляйся к нему! - Мать сжала губы и толкнула его в шею. Этот толчок столько раз предшествовал побоям и унижению.
        - А я расскажу, что ты пялишься на нашего соседа, когда он снимает в поле майку, - заявил он.
        Она встрепенулась. Они оба понимали, что это нехорошо. Что даже малейшая вспышка свободы и мерцание иной жизни были прямой дорогой в ад. Они слышали об этом в общине, из обеденных молитв и из каждого слова, запечатленного в черной книжице, которая вечно была наготове в кармане отца. Сатана прятался во взглядах, которыми обменивались люди. Сатана скрывался в улыбке и в любой форме прикосновений. Вот что было написано в книжице.
        Нет-нет, совсем нехорошо, что мать глазела на соседа, однако отцовские руки постоянно были распущены, они никому не позволяли извлечь пользу из сомнения.
        И мать сказала то, что навсегда разделило их с этого момента.
        - Ах ты, дьяволово отродье, - холодно прозвучало из ее уст. - Поскорей бы Сатана забрал тебя туда, откуда ты явился. Пусть пламя чистилища спалит твою кожу и наделит тебя вечной болью. - Она кивнула. - Да, ты выглядишь напуганным, но Сатана уже овладел тобой. Отныне мы не станем больше о тебе заботиться.
        Она распахнула дверь и толкнула его в пропахшую портвейном комнату.
        - Подойди сюда, - приказал отец, обматывая спасательный пояс вокруг запястья.
        Шторы были задвинуты, так что сквозь них просачивалось совсем мало света. За письменным столом стояла Ева, в своем белом платье похожая на соляной столб. Видимо, он не бил ее, так как руки не были подняты и она была в состоянии контролировать свой плач.
        - Так ты все еще играешь в Чаплина, - лаконично проговорил он.
        В тот же миг он догадался, почему Ева избегает смотреть в его сторону.
        Теперь будет действительно тяжело.
        - Вот документы Бенджамина. Лучше пусть они будут у вас, раз он пока будет жить у вас. На случай болезни.
        Он протянул деверю всякие свидетельства.
        - Ты считаешь, он может заболеть? - с волнением спросила сестра.
        - Это маловероятно. Нет, Бенджамин крепкий и здоровый мальчик.
        Он уже понял по глазам деверя - тот хочет больше денег.
        - Мальчики в возрасте Бенджамина едят очень много, - сказал он. - Одни только подгузники обойдутся в тысячу крон в месяц, - добавил он. Если кто-либо решился поставить это под сомнение, они бы тут же нашли доказательства в «Гугле».
        И деверь потер руками, как скупой Скрудж из «Рождественской истории». Дополнительно пяти тысяч крон единоразово будет вполне достаточно, сообщали эти движения.
        Однако деверь их так и не получил. Все равно они промелькнули и исчезли в кармане проповедника, из тех, кто с презрением относится к тому, какая община и за что платит.
        - Если возникнут какие-то проблемы с тобой или с Евой, наш договор будет пересмотрен, понятно вам? - предупредил он.
        Деверь нехотя согласился, а сестра уже была далека отсюда. Нежная кожа малыша была тщательно прощупана неумелыми пальцами.
        - Какого цвета у него сейчас волосы? - спросила она невидящим взглядом, полным блаженства.
        - Такого же, как у меня в его возрасте, если ты, конечно, еще помнишь, - ответил он, отметив, как ее тусклые глаза потупились.
        - И избавьте Бенджамина от своих чертовых молитв, понятно? - изрек он напоследок, перед тем как расстался с деньгами.
        Он видел, как они кивнули, но их молчание ему не понравилось.
        Через двадцать четыре часа на него свалятся деньги. Миллион крон чудесными подержанными купюрами.
        В этом он абсолютно не сомневался.
        Теперь он отправится к эллингу и проверит, что дети в более-менее нормальном состоянии, а утром, когда произойдет обмен, он снова приедет сюда и убьет девочку. Парня он накачает хлороформом и в ночь на вторник выкинет на поле неподалеку от Фредерикса.
        Он проинструктирует Самуэля, что тот должен сказать родителям, чтобы они знали, что именно им всегда будет необходимо иметь в виду. Что убийца его сестры имеет сообщников и постоянно будет в курсе, где находится семья. Что у них достаточно детей для того, чтобы он поступил так же опять, и чтобы они не чувствовали себя в безопасности. Если у него возникнет малейшее подозрение, что они кому-то о чем-то рассказали, это будет стоить им еще одного ребенка. Все это должен был поведать им Самуэль. У этой угрозы не было временных рамок. Кроме того, они должны знать, что он маскируется. Того человека, которого, как они считают, они знают, в действительности не существует, и в своих маскировках он никогда не повторяется.
        Всякий раз это действовало. У семей была их вера, в которой они искали утешения и в нее погружались с головой. Мертвых детей оплакивали, а живых оберегали. История об испытаниях Иова служила им якорем.
        А в кругу знакомых объяснение исчезновению ребенка сводилось к изгнанию. В данном конкретном случае в такое объяснение было несложно поверить, ибо Магдалена была особенной и чересчур уж блестящей, а в их кругу это не считалось преимуществом. Родители скажут, что ее взяла на воспитание другая семья. Тогда община не будет сильно беспокоиться, и он будет в безопасности.
        Он улыбнулся про себя.
        Вот и еще на единичку меньше станет число тех, кто ставит Бога превыше человека и отравляет мир.

        Крах семьи священника случился зимним днем, всего через несколько месяцев после пятнадцатилетия сына. В предшествующие месяцы с его телом начало происходить что-то странное, необъяснимое. Его начали преследовать греховные мысли, о которых предупреждала община. Случайно он увидел женщину в узкой юбке, которая за чем-то наклонилась, и тем же вечером при воспоминании об этом у него произошло первое в жизни семяизвержение.
        Он обнаружил, как пятна пота стали молниеносно расползаться под мышками, а голос распространился во всех направлениях сразу. Шейные мышцы напряглись, волосы затопорщились по всему телу, темные и жесткие.
        Он вдруг ощутил себя кротовьей норой, вздыбившейся посреди гладкого поля.
        Только сильно постаравшись, он слабо узнавал себя в тех мальчиках общины, которые подверглись подобной трансформации раньше его, однако не догадывался, в чем дело. Ни в коем случае это не являлось темой, которую можно было затрагивать в доме, обозначаемом отцом как «богоизбранный».
        В течение трех лет отец и мать обращались к нему, только когда была крайняя необходимость. Они не обращали внимания на его старания, никогда не замечали, когда он выкладывался в полную силу во время общих молитв. Для них он был лишь отражением Сатаны по имени Чаплин, вот и все. Чем он занимался и что придумывал, не имело значения.
        И община провозгласила его иным, одержимым и собиралась на молитвы о том, чтобы остальные дети не последовали его примеру.
        Лишь Ева оставалась в стороне. Его младшая сестренка, которая от случая к случаю предавала его и под давлением отца докладывала, как он клеветал на собственных родителей и насколько не желал подчиняться им и слову Божию.
        После этого священник взял на себя вторую миссию - сломать сына. Бесконечные приказы без какой-либо цели. Ежедневная порция издевательств и брани, побои и психологический террор на десерт.
        Поначалу в общине нашлось несколько человек, у которых он находил утешение, но затем и этому пришел конец. В тех кругах гнев и проклятия Бога сгущались над людским милосердием, и в подобной тени набожный человек выигрывает как перед лицом Бога, так и перед своим собственным.
        Они повернулись к нему спиной и решили не вмешиваться. В конце концов, ему ничего не осталось, как подставить вторую щеку.
        В точности как предписывала Библия.
        И в сердцевине этого дома теней, где нельзя было даже дышать, их с Евой связь медленно зачахла. Сколько раз она забывала попросить у него прощения? А он, в свою очередь, сколько раз оставался к ней глух?
        В итоге у него не осталось больше и сестры, а в тот зимний день все совсем испортилось.
        - Твой голос похож на поросячий визг, - заявил отец перед тем, как они уселись за обеденный стол. - Да ты и выглядишь не лучше. Как свинья. Только посмотри в зеркало, какой ты безобразный и неотесанный. Принюхайся своим уродливым рылом, и ты обнаружишь, как сильно от тебя воняет. Иди и отмойся хорошенько, скверное ты существо.
        Именно так начинались унижения и приказания. Вот так коварно. Небольшими порциями. Планомерной вереницей. Такие мелочи, как приказ пойти помыться, постепенно разрастались до неимоверных размеров, и вскоре все стало предсказуемым. Завершив свою тираду, отец наверняка потребует отмыть все стены в комнате, чтобы избавиться от вони.
        Почему бы сразу не перейти к сути?
        - Я выскребу свои стены дочиста хоть щелоком, еще прежде чем ты закончишь раздавать свои сумасшедшие указания, понятно? Но все-таки чисти их сам, старый пень, - кричал он.
        Тут отец начинал потеть, и в диалог вмешивалась матушка. Кто он вообще такой, чтобы подобным образом разговаривать с отцом?
        Она попытается толкнуть его в угол, он хорошо знал ее. Станет орать, чтобы он убирался из их жизни, пока он, наконец сытый по горло всем этим абсурдом, не хлопнет дверью и не пропадет на полночи. Подобную тактику она часто применяла весьма удачно, когда ситуация накалялась, но теперь у нее ничего не выйдет.
        Он ощутил, как напряглось его обновленное тело. Как участился пульс в шейной артерии и потеплели мышцы. Если отец подойдет со своими стиснутыми кулаками слишком близко, пускай почувствует его в деле.
        - Исчадие ада, оставь меня в покое, - предупредил он. - Я ненавижу тебя, как чуму. Чтоб подохнуть тебе от кровохаркания, потаскун несчастный. Держись от меня подальше.
        Видеть лицемерного человека, являвшегося их отцом, который столкнулся с потоком слов, подаренных человечеству дьяволом, оказалось для Евы чересчур. Робкая фиалка в переднике, погрязшая во всевозможных повседневных заботах, подпрыгнула и затрясла его изо всех сил. Пускай не разрушает их жизнь дальше, он уже и так достаточно натворил, орала она своему брату, пока мать пыталась расцепить их, а отец подскочил к шкафу под раковиной и выхватил оттуда пару бутылок.
        - А теперь отправляйся наверх и щелоком дочиста отскребай стены, как ты сам предложил, Чаплин-Дьявол, - прошипел он с мертвенно-бледным лицом. - А если ты этого не сделаешь, уж я позабочусь, чтобы ты не поднимался со своей кровати нескольких суток подряд, ясно тебе?
        После этого отец плюнул ему в лицо и пихнул в руки одну из бутылок, а затем с презрением принялся наблюдать, как плевок стекает по его щеке.
        Тогда он отвинтил крышку у бутылки и перевернул ее, так что разъедающая жидкость пролилась на пол.
        - Черт тебя дери, что ты творишь, недоумок? - заорал отец и попытался вырвать бутылку у него из рук, так что отрава брызнула во все стороны.
        У отца вырвался глубокий рев, сотрясающий все вокруг, однако по громкости ничто не могло сравниться с визгом, изданным Евой.
        Она тряслась всем телом, руки ходили ходуном у лица, словно она никак не решалась дотронуться до него. За считаные секунды щелок проник ей в глазницы и лишил возможности смотреть на мир.
        И пока комната переполнялась рыданиями матери, воплями Евы и его собственным ужасом от сознания содеянного, отец стоял и смотрел на свои руки, вздувающиеся волдырями от щелока, а лицо его стало из красного синим.
        Он вдруг вытаращил глаза, схватился за грудь, накренился вперед, хватая губами воздух с изумленным и безбожным выражением на лице. И когда он наконец рухнул на пол, жизнь его, какой они ее знали, была кончена.
        - Господи Иисусе Христе, Господь Отец Всемогущий, предаюсь в руки Твои, - прохрипел отец с последним вздохом и испустил дух. Скрестив руки на груди и с улыбкой на губах.
        Он мгновение стоял, глядя на улыбку на застывшей предсмертной маске отца, мать призывала божью милость, а Ева верещала.
        Жажда мести, державшая его на плаву последние годы, вдруг осталась без подпитывающего источника. Отец умер от сердечного приступа с улыбкой и именем Господа на устах.
        Не об этом он мечтал.
        Всего пять часов спустя семья распалась. Ева с матерью отправились в больницу Оденсе, а он - в детский дом. Об этом позаботились члены общины, такова оказалась его награда за жизнь вдали от Господа.
        Теперь ему оставалось лишь отплатить той же монетой.

        23

        Вечер был ошеломительным. Тихим и темным.
        За фьордом еще мелькало несколько огоньков парусников, на клочке луга южнее дома шелестела трава, готовая к наступлению весны. Скоро выгонят на выпас коров, близилось лето.
        Именно в Вибегордене оно ощущалось лучше всего.
        Он любил это место. Когда придет время, он возведет стену из красного кирпича, снесет эллинг и расчистит вид на воду.
        У него отличный сельский домик. Именно здесь он хотел бы встретить старость.
        Он открыл наружную дверь, зажег переносной фонарик, висевший на столбе, и опустошил большую часть десятилитровой канистры в бак генератора.
        Обычно, когда он подбирался к данному этапу и дергал за пусковой шнур, у него возникало приятное ощущение, что он проделал свою работу отлично.
        Он включил электрическое освещение и погасил фонарик. Перед ним стоял старый огромный нефтяной бак, свидетель давних дней, и вот в очередной раз сейчас он будет пущен в ход.
        Он потянулся к верхней части бака и приподнял металлическую крышку, предварительно выкрутив ее. Ну вот, сухой внутри и в отличном состоянии, а значит, последний раз был опустошен правильно. Все шло так, как и должно было.
        Затем он взял сумку, стоявшую на полке над дверью. Содержимое ее обошлось ему в более чем пятнадцать тысяч крон, оно было на вес золота. С этим «Ген ЭйчПиТи 54 Найт Вижн» ночь превращалась в день. Боевые очки для ночного применения, точь-в-точь такие, какими солдаты пользуются на войне.
        Он застегнул ремни на голове, опустил ночные очки на глаза и включил. После чего вышел на вымощенную плиткой дорожку, покрытую жижей из живых и мертвых слизняков, и спустил резиновый шланг, торчащий из подвала дома, в море. С помощью этих очков он без затруднений различал эллинг, притаившийся между кустарником и камышами; да, на самом деле он отлично видел все на своем участке. Серо-зеленые постройки и лягушек, в испуге отпрыгивающих в сторону при его приближении.
        Если не считать тихого плеска воды и гудения генератора, все было спокойно, когда он со шлангом в руках вошел в море.
        Самым слабым звеном во всей цепочке был этот генератор. Раньше он работал бесперебойно в течение всего процесса, однако спустя несколько лет уже через неделю начинал пронзительно скрипеть, так что теперь приходилось дополнительно приезжать сюда, чтобы запустить его заново. На самом деле неплохо бы поменять его.
        Водяной насос, напротив, был замечательным. Прежде приходилось вручную набирать бак водой, теперь необходимость в этом отпала. Он удовлетворенно кивнул и прислушался к равномерному журчанию в шланге, сопровождавшемуся фоновым шумом генератора. Всего полчаса требовалось на то, чтобы наполнить бак водой из фьорда, но времени было предостаточно.
        Вот тут-то он и услышал какие-то звуки из домика на сваях.
        После приобретения «Мерседеса» ему ничего не стоило застать врасплох своих пленников. Машина была дорогая, но комфорт и бесшумный мотор оправдывали немалую цену. Теперь он мог подобраться вплотную к эллингу, уверенный, что дети, запертые внутри, не догадываются о его приближении.
        Так было и на этот раз.
        Самуэль и Магдалена представляли собой особый случай. Самуэль - потому что он напоминал ему самого себя, каким он был когда-то: изворотливым, строптивым и вспыльчивым. Магдалена была почти полной его противоположностью. Первый раз наблюдая за ней через потайное отверстие в стене домика, он был потрясен, до какой степени она напомнила ему о запретной влюбленности и о том, к чему эта влюбленность привела. О событиях, которые резко изменили всю его жизнь. Да-да, он вспоминал очень отчетливо ту девушку, когда смотрел на Магдалену. Те же потупленные глаза, то же мученичество, такая же тонкая кожа, на которой проступали тонкие вены.
        Дважды до этого момента он подкрадывался к лодочному домику и отковыривал кусок смолы, прикрывающий потайной глазок.
        Прижав голову вплотную к отверстию, он имел возможность разглядеть все, что происходило внутри. Дети находились на некотором расстоянии друг от друга: Самуэль чуть глубже, Магдалена у самой двери.
        Магдалена много, но тихо плакала. Когда ее хрупкие плечи начинали дрожать в тусклом свете, брат дергал свой кожаный ремень, чтобы привлечь ее внимание и чтобы она нашла утешение в его теплом взгляде.
        Он ее старший брат, и готов был на все ради того, чтобы освободить ее от стягивающих ремней, вот только он ничего не мог поделать. Поэтому Самуэль тоже плакал, но не показывал этого. Сестра не должна была видеть его слез. Он на мгновение отворачивался, овладевал собой, а затем опять обращал взгляд на нее, пытаясь даже паясничать - кивать головой и резко вздрагивать торсом.
        В точности они с сестрой, когда он подражал Чаплину.
        Он слышал, как Магдалена смеялась с заклеенным лентой ртом. Смеялась совсем недолго, после чего страх и ужас от осознания действительности вновь возвращались. Тем вечером, в последний раз придя утолить их жажду, еще издалека он услышал тихую песню девочки.
        Он приложил ухо к доскам домика. Несмотря на ленту, можно было ощутить чистоту и свет, исходивший от ее голоса. А слова были ему знакомы. Они преследовали его все детство, и он ненавидел каждое из них.
        «Не скрой от меня лица Твоего; не отринь во гневе раба Твоего. Ты был помощником моим; не отвергни меня и не оставь меня, Боже, Спаситель мой!»
        Он осторожно отодвинул смоляную затычку и приблизил прибор ночного видения к отверстию.
        Ее голова была наклонена вперед, плечи опустились, так что она выглядела еще меньше, чем была на самом деле. Медленно ее тело поворачивалось из стороны в сторону в такт с псалмом, который она пела.
        Закончив, она села и резко втянула ноздрями воздух. Как и наблюдая за мелкими запуганными животными, можно было почти ощутить, как тяжело приходилось сердцу справляться со всем происходящим. Мысли, жажда, голод, страх перед грядущим. Он обратил свой зеленый взгляд на Самуэля и сразу заметил, что тот не был придавлен к земле подобно своей сестре.
        Напротив, он сидел у наклонной стены, непрерывно раскачиваясь верхней частью туловища. И на этот раз не кривлялся.
        И вот теперь он услышал, что это было. Прежде он считал, что звук издает неисправный генератор.
        Было очевидно, чем занят мальчик. Явно он перепиливал кожаный ремень перекладинами наклонного потолка. Изнурительно работал, чтобы ремень поддался.
        Возможно, он обнаружил на перекладине небольшой выступ, об который можно было перетереть ремень. Или какой-то нарост.
        Теперь он лучше разглядел лицо мальчика. Кажется, он улыбается? Неужели он настолько продвинулся, что есть повод для улыбки?
        Девочка кашлянула. Последние ночи выдались сырыми, и это подорвало ее здоровье.
        Тело немощно, подумал он, когда она откашлялась скованными лентой устами и вновь принялась напевать.
        Он испытал настоящий шок. Этот псалом являлся неизменным атрибутом его отца на всех похоронах.
        «Будь рядом со мной! Вечер опустится на землю, вскоре тьма накроет свет, не оставляй меня! Когда помощь и утешение ближнего бессильны, Ты, спаситель безутешных, будь рядом со мной! Скоро истечет короткий век моей земной жизни, весь блеск и радость мира ускользнут от меня, все приготовится к низвержению и горестной перемене, но Ты, неизменный, будь рядом со мной!»
        Он с отвращением отвернулся и направился к сараю. Снял с гвоздя две добротных цепи в полтора метра каждая и извлек из ящика под верстаком два висячих замка. Последний раз он отметил, что кожаные ремни, обмотанные вокруг детей, выглядели слегка изношенными, они ведь использовались уже долго. А если Самуэль так интенсивно работал над ними, нужно было позаботиться об укреплении.
        Дети в замешательстве посмотрели на него, когда он включил свет и пробрался внутрь. Мальчик, сидевший в углу, в очередной раз дернул свои узы, но это ни к чему не привело. Он брыкался и яростно противился, когда цепь обматывалась вокруг его тела и пристегивалась к той, что торчала из стены. Однако сил для настоящего сопротивления уже не осталось. Дни, проведенные в голоде и скованном положении, сделали свое. Сидя со скрещенными ногами на полу, он выглядел довольно жалко.
        Как и все остальные жертвы.
        Девочка немедленно прекратила пение. Его присутствие вытянуло из нее всю энергию. Может быть, она верила в то, что старания брата не пройдут напрасно. Теперь она понимала, что все было зря.
        Он наполнил чашку водой и оторвал ленту от ее рта.
        Она пару раз захлебнулась, затем вытянула шею и открыла рот. Несмотря ни на что, рефлексы выживания еще действовали.
        - Не торопись, Магдалена, - прошептал он.
        Она подняла голову и на мгновение посмотрела в его глаза. С недоумением и страхом.
        - Когда мы будем дома? - спросила она трясущимися губами. Никакого бурного протеста. Лишь этот простой вопрос. И просьба дать еще воды.
        - Через день или два, - ответил он.
        В ее глазах стояли слезы.
        - Я хочу домой к маме и папе, - заплакала она.
        Он улыбнулся ей и поднес к ее губам чашку.
        Возможно, она почувствовала то, что творилось у него внутри. Во всяком случае, она перестала пить, на мгновение взглянула на него ясными глазами и повернулась лицом к брату.
        - Самуэль, он убьет нас, - дрожащим голосом произнесла она. - Я это знаю.
        Он повернул голову и посмотрел на мальчика в упор.
        - Самуэль, твоя сестра в замешательстве, - тихо сказал он. - Естественно, я не собираюсь вас убивать. Все будет хорошо. Ваши родители состоятельные люди, а я совсем не чудовище.
        Он вновь обратился к Магдалене, которая сидела понурившись, словно уже оказалась лицом к лицу со своей кончиной.
        - Я много знаю о тебе, Магдалена. - Он погладил ее волосы тыльной стороной ладони. - Я знаю, ты хотела бы, чтобы тебе разрешили подстричься. Ты хотела бы иметь возможность принимать больше самостоятельных решений. - Засунул руку во внутренний карман и извлек наружу бумажный сверток. - Я хочу кое-что тебе показать. Узнаёшь?
        Он заметил, как ее передернуло, хотя она и постаралась скрыть свою реакцию.
        - Нет, - только и вымолвила она.
        - Да-а, Магдалена, прекрасно узнаешь. Я наблюдал за тобой, когда ты сидела в уголке сада и смотрела на свой тайник. А ты часто это делала.
        Она отвернулась. Ее невинность была поставлена под сомнение. Теперь она устыдилась.
        Он держал лист бумаги перед ее головой. Это была страничка, выдранная из журнала.
        - Пять знаменитых женщин с короткими волосами, - сказал он и прочитал: - Шэрон Стоун, Натали Портман, Холли Берри, Вайнона Райдер и Кира Найтли. Некоторых из них я не знаю, но все они актрисы, да? - Взял Магдалену за подбородок и повернул лицом к себе. - Почему же тебе запрещено на них смотреть? Неужели из-за того, что у них короткие волосы? Потому что такие прически нельзя носить приверженцам Церкви Божьей Матери? - Он кивнул. - Ну да, я понял, именно поэтому. А ты тоже хотела бы такую прическу, да? Ты мотаешь головой, но я все-таки думаю, что хотела бы. Но послушай, Магдалена. Разве я рассказал твоим родителям про твою тайну? Нет. Так, выходит, не такой уж я и плохой, верно?
        Он слегка отстранился, достал из кармана складной нож и раскрыл его. Всегда чистый и наточенный.
        - Вот этим самым ножом я могу одним махом отрезать твои волосы.
        Он схватил прядь ее волос и отхватил, от чего девочка вздрогнула, а ее брат принялся тщетно дергаться и вырываться, чтобы прийти ей на помощь.
        - Вот так!
        Она вела себя так, словно он вонзил нож в ее плоть. Короткие волосы являлись беспрекословным табу для девушки, всю свою жизнь прожившей с религиозной догмой, говорившей о том, что волосы священны, и это все помнили.
        Она рыдала, пока он заклеивал ей рот. Штаны и бумага под ней промокли насквозь.
        Он обратился к ее брату и повторил процедуру с отклеиванием ленты и питьем из чашки.
        - А ведь и у тебя, Самуэль, есть свои тайны. Ты засматриваешься на девушек, не принадлежащих к общине. Я видел, как ты глазеешь на них по дороге домой из школы вместе со старшим братом. Разве тебе это разрешено? - спросил он.
        - Я уничтожу тебя, как только смогу, и Бог мне поможет, - ответил мальчик, прежде чем его губы оказались вновь заклеены. Больше делать было особо нечего.
        Ну да. Выбор сделан верно. Избавиться надо от девчонки. Именно она, несмотря на свои мечты, была переполнена всеохватным благоговением. Именно в ней религия укоренилась глубже всего. И из нее, возможно, могла бы вырасти новая Рахиль или Ева.
        А что еще ему нужно было знать?
        Успокоив детей тем, что он вернется и освободит их, как только отец ему заплатит, он отправился в сарай и обнаружил, что нефтяная бочка переполнена. Он остановил насос, скатал шланг, воткнул штепсель нагревателя в генератор, погрузил нагреватель в генератор и включил. По опыту он знал, что щелочь действовала намного быстрее, когда вода имела температуру выше двадцати градусов, тем более что сейчас еще могли случиться ночные заморозки.
        Он достал канистру щелочи с полки в углу и отметил, что в следующий раз придется привезти очередной запас. Затем перевернул канистру вверх дном и целиком вылил в резервуар.
        После убийства девочки и погружения трупа в бочку тело растворится за несколько недель. Потом останется только пройти вброд около двадцати метров в глубь фьорда со шлангом в руках и вылить содержимое бочки в воду. Только дождаться бы мало-мальски ветреного дня, чтобы все дерьмо унесло подальше от берега.
        Две промывки бочки, и все следы будут уничтожены.
        Исключительно вопрос химической реакции.

        24

        В кабинете Карла стояла невероятная парочка: Ирса с кроваво-красными губами и Ассад с такой воинственной щетиной на подбородке, что, пожелай он чмокнуть кого-нибудь в щечку, его несбритая растительность могла бы считаться оружием.
        Ассад выглядел ужасно недовольным. Карл даже не мог припомнить, чтобы он когда-нибудь излучал такое неодобрение, как сейчас.
        - Надеюсь, Ирса ошибается! Неужели мы не заполучим этого Трюггве к нам в Копенгаген? А как же отчет?
        Карл прищурился. Образ Моны, открывающей дверь спальни, то и дело возникал на его сетчатке и выдергивал из действительности. На самом деле он все утро не мог думать ни о чем ином. Так что пускай Трюггве и прочие глупости обождут, пока его разум не прояснится.
        - Так-так, что? - Карл выпрямился в офисном кресле. Уже давно его тело не переполнялось такой нежностью. - Трюггве? Нет, он все еще в Блекинге. Я попросил его приехать в Копенгаген, предлагал даже приехать за ним, однако он не посчитал это для себя возможным, так он сказал; не мог же я его заставить. Не забывай, Ассад, он в Швеции. Если он отказывается приехать добровольно, мы не можем заполучить его сюда без помощи шведской полиции, а для подобных шагов пока рановато, правда?
        Он рассчитывал на скромный кивок со стороны Ассада, но ничего подобного.
        - Я напишу заявление Маркусу, ладно? А там посмотрим. А помимо этого, я не представляю, что мы можем предпринять прямо сейчас. Речь идет о деле тринадцатилетней давности, которым никто никогда не занимался. Нам необходимо предоставить Маркусу Якобсену право решить, кому принадлежит данное дело.
        Ассад наморщился, Ирса поддержала его. Неужели он действительно имеет в виду, что отдел «А» должен честно заниматься своей работой?
        Ассад посмотрел на наручные часы.
        - Мы сейчас же поднимемся и проясним ситуацию. По понедельникам Якобсен приходит рано.
        - Хорошо, Ассад. - Карл выпрямился. - Но для начала давай обсудим кое-что между собой.
        Он бросил взгляд на Ирсу, которая стояла, покачивая бедрами, в ожидании какого-то решения.
        - Мы с Ассадом, Ирса. - Показал на свои глаза. - С глазу на глаз, если так понятнее.
        - А. - Пару раз моргнула. - Мужской разговор, - отрезала она и оставила их в облаке духов.
        Мёрк вперился в Ассада, стянув брови к самому основанию носа. Возможно, это поспособствует тому, что собеседник сам все выложит, однако Ассад смотрел на него так, словно в следующий момент был готов предложить ему глоток растворенного в воде порошка от изжоги.
        - Ассад, вчера я приходил к тебе домой. На Хаймдальсгэде, 62. Тебя там не оказалось.
        На щеках Ассада проступили легкие морщинки, которые он тут же каким-то чудесным образом превратил в лукавую сеточку.
        - Обидно. Надо было позвонить перед приходом.
        - Я пробовал. Но ты не отвечал на мобильный, Ассад.
        - В любом случае, Карл, это здорово. Может, как-нибудь в другой раз получится.
        - Ага, но только не там, да?
        Ассад кивнул и попытался слегка смягчить тему.
        - Ты имеешь в виду, что мы можем встретиться где-нибудь в городе? В каком-нибудь уютном местечке?
        - Можешь захватить с собой жену, Ассад. Мне бы очень хотелось с ней познакомиться. И с твоими дочками.
        Тут Ассад прищурил один глаз. Как будто ему меньше всего на свете хотелось тащить с собой жену куда-то в свет.
        - Ассад, я поговорил кое с кем на Хаймдальсгэде.
        При этих словах у помощника прищурился второй глаз.
        - Ведь ты там не живешь, уже давно. А что касается твоей семьи, они вообще никогда там не жили. Ну и где же ты обитаешь?
        Ассад развел руками.
        - Там очень маленькая квартира, Карл. Мы не могли там жить.
        - А разве ты не должен был уведомить меня о переезде и отказаться от этой маленькой квартирки?
        Ассад, казалось, призадумался.
        - Да, Карл, ты прав. Так и следовало мне поступить.
        - И где же ты сейчас живешь?
        - Мы сняли дом, теперь это дешево. У многих одновременно оказалось по два дома. Рынок недвижимости таков, ты понимаешь.
        - Ладно, замечательно. Но, Ассад, - где? Мне нужен адрес.
        Ассад приуныл.
        - Карл, мы снимаем нелегально, иначе будет слишком дорого. Поэтому - нельзя ли сохранить наш прежний адрес в качестве почтового?
        - Ассад, где?
        - Хорошо. В Хольте, Карл. Небольшой домик на Конгевайен. Но не мог бы ты заранее звонить? Моя жена не любит тех, кто заявляется без предупреждения.
        Мёрк кивнул. К этой теме он еще как-нибудь вернется.
        - Еще один вопрос. Почему на Хаймдальсгэде мне сказали, что ты шиит? Разве не ты говорил мне, что приехал из Сирии?
        Ассад вывернул наизнанку свою пухлую нижнюю губу.
        - Ну да, и что?
        - В Сирии вообще есть шииты, Ассад?
        Густые брови моментально взлетели на самую середину лба.
        - А как же, Карл, - улыбнулся он. - Мусульман-шиитов ты можешь отыскать повсюду.

        Спустя полчаса они стояли в зале для брифингов вместе с пятнадцатью по-понедельничному бурчащими коллегами, обступившими Ларса Бьерна и начальника отдела убийств Маркуса Якобсена.
        Никто не пришел сюда, чтобы повеселиться, это было ясно.
        Именно Маркус Якобсен пересказал всем рассказ Карла, ибо такова была процедура в отделе «А». В случае возникновения вопросов народ задавал их по ходу дела.
        - Младший брат убитого Поула Холта, Трюггве Холт, рассказал Карлу Мёрку, что семья была знакома с похитителем, точнее говоря, с убийцей, - вещал Маркус Якобсен, излагая дело так, словно находился в самой гуще расследования. - Одно время убийца регулярно посещал молитвенные собрания, которые отец семейства, Мартин Холт, устраивал для местных приверженцев Свидетелей Иеговы, и все полагали, что этот человек собирается вступить в общину.
        - У нас имеется портрет мужчины? - поинтересовалась вице-комиссар полиции Бента Хансен, одна из прежних коллег Карла по команде.
        Заместитель Бьерн покачал головой.
        - Нет, но у нас есть описание его внешности, а также его имя - Фредди Бринк. Имя, несомненно, фальсифицированное, отдел «Q» уже это проверил, и не удалось обнаружить никого, соответствующего предполагаемому возрасту. Мы попросили коллег из Карлсхамна прислать к Трюггве Холту специалиста по составлению фотороботов. Посмотрим, что это нам даст.
        Начальник отдела стоял у белой доски и тем временем выписывал ключевые слова.
        - Итак, он похитил мальчиков 16 февраля 1996 года. Это была пятница, день, когда старший брат Поул пригласил своего младшего брата Трюггве в Инженерную школу в Баллерупе. Упомянутый Фредди Бринк поджидал их в своем голубом фургончике и порадовался, что они случайно повстречались так далеко от Грэстеда. Он предложил подвезти их домой. К сожалению, Трюггве не смог описать фургон более детально, вспомнив только то, что спереди он был округлый, а сзади угловатый.
        Мальчики сели на переднее сиденье, а чуть позже они остановились на безлюдной стоянке, и он поразил их ударами электрошока. У нас нет сведений о том, как именно, но, очевидно, воспользовавшись какой-то моделью «Стангана». Затем их затолкали в кузов, уткнув лица в тряпки, видимо, смоченные хлороформом или эфиром.
        - Можно мне только заметить, что Трюггве Холт не вполне уверен в том, что дело происходило именно так, - вставил Карл. - Он ведь находился в полубессознательном состоянии от удара током, а в последующем информация, которую он мог получать от своего старшего брата, была весьма ограниченна, поскольку их рты были заклеены лентой.
        - Да, - продолжил Маркус Якобсен. - Но, если я правильно понял, Поул дал понять своему младшему брату, что они ехали около часа. Впрочем, на это нам не следует особо полагаться. Поул страдал особой формой аутизма и не вполне правильно оценивал окружающую действительность, хотя и был невероятно одаренным ребенком.
        - Наверное, у него был синдром Аспергера? Я обратила внимание на дословное содержание письма и на тот факт, что Поул указал точную дату в той ужасной ситуации, в которой он оказался. Разве это не типично? - заметила Бента Хансен, не выпускавшая из рук карандаша с блокнотом.
        - Возможно. - Начальник кивнул. - После поездки на машине мальчиков бросили в эллинг, где стоял резкий запах смолы и зацветающей воды. Это было очень маленькое помещение, где можно было стоять, только сильно сгорбившись. Оно не предназначалось для весельных лодок и яхт, скорее для складирования каноэ и каяков. Там они находились в течение четырех-пяти дней до убийства Поула. Временные рамки указаны со слов Трюггве, но нам не стоит забывать, что ему тогда было всего тринадцать лет и он был чрезвычайно напуган. Поэтому большую часть времени он проспал.
        - А какие-либо указания на место у нас имеются? - поинтересовался Петер Вестервиг, один из парней команды Вигго.
        - Нет, - ответил шеф. - В тот момент, когда мальчиков вводили в домик, у них на глазах были повязки. Однако, несмотря на то, что они ничего не видели снаружи, Трюггве утверждает, что они слышали глухой гул, похожий на работу ветряной установки. Этот звук доносился до них часто, но время от времени он становился тише. Вероятно, громкость его зависела от направления ветра и погодных условий.
        Начальник на мгновение задержал взгляд на пачке сигарет, лежавшей на рабочем столе. Пока что для обретения новой порции энергии ему не требовалось большего. Ну и хорошо.
        - Нам известно, - продолжил он, - что этот домик находился на самом берегу, вероятно, даже стоял на сваях, так как волны плескались непосредственно под деревянным полом. Дверь располагалась на расстоянии полуметра от земли, так что можно было пробраться в помещение с низким потолком ползком. Трюггве считает, что строение действительно было сооружено для хранения каяков и каноэ, так как внутри еще находились двухлопастные весла. Кроме того, он думает, что оно было построено не из того сорта дерева, которое обычно связывают со скандинавской традицией, потому что древесина была более светлой и другой плотности, однако об этом мы кое-что узнаем чуть позже. Лаурсен, наш старый добрый товарищ из технического отдела, обнаружил занозу, вдавленную в письмо из бутылки и отколовшуюся от куска щепки, которую Поул использовал в качестве писчего инструмента. В настоящий момент она находится на экспертизе. Возможно, это поможет нам установить породу дерева, из которой был построен лодочный домик.
        - Каким образом убили Поула? - раздался голос из заднего ряда.
        - Этого Трюггве не знает. В тот момент ему на голову надели матерчатый мешок. Он слышал какой-то шум, а когда мешок был снят, брата уже не было.
        - Откуда он тогда знает, что брата убили? - продолжал расспрос тот же голос.
        Маркус сделал глубокий вдох.
        - Звуки оказались более чем красноречивыми.
        - Какие звуки?
        - Стоны, потасовка, глухой удар и тишина.
        - Удар тупым предметом?
        - Скорее всего, да. Продолжишь с этого места, Карл?
        Все обратили взгляды на него. Это был всего лишь жест со стороны шефа, причем отнюдь не всеми из собравшихся одобренный. Была бы их воля, они предпочли бы, чтобы Мёрк был выдворен из помещения и забился бы подальше в какое-нибудь захолустье. За прошлые годы им хватило его по горло.
        Карлу было все равно. Где-то в самом центре его гипофиза все еще бурлили отзвуки сумасшедшей ночи. Блаженные ощущения, которые, судя по тухлым мордам собравшихся, испытывал только он один.
        Мёрк откашлялся.
        - После того, как брат был убит, Трюггве проинструктировали, что именно он должен рассказать своим родителям: Поул убит, и их знакомец не преминет совершить очередное убийство, если они проболтаются кому-нибудь о случившемся.
        Он поймал взгляд Бенты Хансен. Она единственная отреагировала на его слова. Карл кивнул ей. Она всегда была нормальной теткой.
        - Да уж, произошедшее должно было оказаться ужасной травмой для тринадцатилетнего парнишки, - продолжал Карл, обратившись непосредственно к ней. - Позже, когда Трюггве вернулся домой, он узнал, что преступник связывался с родителями перед совершением убийства и требовал выкуп в миллион крон. Деньги, которые они, между прочим, честно заплатили.
        - Они заплатили? - удивилась Бента Хансен. - До или после убийства?
        - До, насколько мне известно.
        - Я абсолютно не понимаю, что к чему, Карл. Ты не мог бы вкратце разъяснить? - попросил Вестервиг. В их кругах редко кто честно признавался в том, что он чего-то не понимает. Достойно всяческого уважения.
        - Охотно. Семья знала, как выглядит убийца, он ведь участвовал в их собраниях. Скорее всего, они с высокой степенью точности могли бы идентифицировать его самого и его автомобиль, как и массу других вещей. Однако преступник обезопасил себя от их похода в полицию, причем очень просто и жестоко.
        Несколько человек стояли облокотившись на стену. Мысли их уже обратились к делам, лежавшим у них на столах. Байкеры и шайки эмигрантов к настоящему моменту совершенно обнаглели. Меньше суток назад на Нёрребро случилась очередная перестрелка, уже третья за неделю, так что служащим отделения было чем заняться. Теперь даже «Скорая» не осмеливалась выезжать в тот район. Угрозы так и сыпались со всех сторон. Несколько коллег раскошелились на облегченные бронежилеты, и даже сейчас парочка сотрудников надела их под обычную одежду.
        В каком-то смысле Карл понимал их. Какое им дело до бутылки с письмом 1996 года, когда им и так не продохнуть? И в то же время - разве не сами они виноваты в своей сумасшедшей загруженности? Разве не большая часть собравшихся здесь людей голосовала за партии, погрузившие страну во все это дерьмо? Реформа полиции и провальная политика интеграции… То-то, сами и виноваты. Бог его знает, вспоминал ли об этом кто-то из них в два часа ночи, сидя в служебном автомобиле, в то время как жена мечтала о мужчине, к которому можно прижаться.
        - Похититель выбирает семью со множеством детей, - продолжал Карл, стараясь найти лица, достойные его обращения. - Семью, которая во многих смыслах живет в изоляции. Семью со множеством укоренившихся традиций и строго ограниченным образом жизни. В данном конкретном случае состоятельная семья связана со Свидетелями Иеговы. Не самая зажиточная, но в достаточной степени. Затем преступник выбирает двоих детей, которые так или иначе обладают особым статусом. Похищает их обоих, а как только требуемая сумма выплачивается, убивает кого-то из детей. Отныне семья понимает, что он способен на все. После чего убийца припугивает их тем, что в любой момент может убить еще одного ребенка без какого бы то ни было предупреждения, если у него появится хоть малейшее подозрение о том, что они посвятили в случившееся полицию или общину или пытаются разыскать его. Второй ребенок возвращается в семью, которая беднеет на миллион крон, но сохраняет остальных детей в целости и сохранности. И семья молчит о своем горе. Они молчат, дабы избежать претворения в жизнь угроз со стороны убийцы. Молчат, дабы получить возможность
вновь жить более или менее нормальной жизнью.
        - Но ребенка не вернуть! - вмешалась Бента Хансен. - А как насчет окружающих? Кто-то ведь должен заметить, что ребенок вдруг пропал?
        - Верно, кто-то должен заметить. Однако мало кто в столь узком кругу обеспокоится, если окружающим скажут, что ребенка отдалили от себя по религиозным причинам, хотя зачастую подобное решение выносится особым советом. Именно объяснение об исключении пользуется наибольшим доверием в определенных религиозных сектах. Кстати, в некоторых из них даже запрещено иметь контакты с изгнанником, а потому никто и не пытается. Община всегда солидарна в таких вопросах. Убитый Поул Холт был провозглашен изгнанным своими родителями. Якобы они отослали его от себя для того, чтобы он привел мысли в порядок, и на этом все вопросы были пресечены.
        - Хорошо, а вне общины? Кто-то извне должен был обеспокоиться.
        - Да, можно предположить такое. Однако чаще всего подобные общины не имеют контактов с внешним миром. Вот тут-то и проявился дьявольский расчет в выборе жертв именно из этой среды. В действительности, лишь школьный наставник Поула впоследствии связался с семьей в данном случае, да и это ни к чему не привело. Нельзя ведь заставить человека вернуться за парту, если он не желает, правда?
        В этот момент можно было услышать, как пролетит муха. Теперь все осознали.
        - Да уж, мы прекрасно знаем, что у вас на уме, ибо и у нас бродят те же мысли. - Заместитель начальника Ларс Бьерн оглядел собравшихся. По обыкновению он пытался выглядеть более значимым, чем являлся на самом деле. - Когда о столь серьезном преступлении никто так и не заявляет и когда оно совершается в таком закрытом сообществе, значит, вполне возможно неоднократное повторение подобных случаев.
        - Это какое-то сумасшествие, - послышалось от одного из новичков.
        - Да, добро пожаловать в полицейскую префектуру, - отреагировал Вестервиг, но осекся под взглядом Якобсена, перерезавшим его пополам.
        - Я должен подчеркнуть, что нам не стоит делать окончательных выводов прямо сейчас, - сказал шеф, - но в любом случае мы закрыты для прессы, пока не узнаем подробностей. Договорились?
        Все закивали, Ассад - с особым рвением.
        - То, что происходило с семьей с тех пор, ясно показывает, какую власть имел над ней убийца, - сказал Маркус Якобсен. - Карл?
        - Да. По словам Трюггве Холта, семья переехала в Лунд уже через неделю после его освобождения. С этого момента всем членам семьи запрещалось упоминать Поула.
        - Наверное, это было непросто для младшего брата, - вставила Бента Хансен.
        Карл вспомнил лицо Трюггве. Что верно, то верно.
        - Параноидальный страх семейства перед воплощением угроз преступника проявлялся всякий раз, когда они слышали датскую речь. Они переселились из Сконе в Блекинге и переезжали еще два раза, прежде чем обрели покой по своему теперешнему адресу в Халлабро. Однако все домочадцы получили от отца строгий наказ не впускать в дом никого, говорящего на датском языке, и не иметь дело ни с кем вне общины.
        - И Трюггве воспротивился этому? - спросила Бента Хансен.
        - Да, и сделал это по двум причинам. Во-первых, он не желал молчать о Поуле, которого очень любил и который косвенным образом пожертвовал жизнью ради него. И к тому же он полюбил девушку, не принадлежащую к Свидетелям.
        - И потому его исключили, - добавил Ларс Бьерн. Прошло уже много времени с момента, как он в последний раз слышал свой собственный, измененный насморком голос.
        - Да, Трюггве исключен, - подтвердил Карл. - Вот уже три года как. Он переселился на несколько километров южнее, укрепил отношения с девушкой и поступил на работу ассистентом по продаже леса в Белганет. Семья и община не общаются с ним, хотя место его работы расположено близко к родительскому дому. Контакт случился лишь однажды, после того как я обратился к ним. И отец тогда был готов на все, лишь бы заставить Трюггве молчать, и тот согласился, насколько я понял. И он молчал, но ровно до того момента, когда я показал ему письмо из бутылки. Оно дожало его. Или, скорее, наоборот. Оно вернуло его в реальность, можно так сказать.
        - После случая с похищением убийца когда-нибудь давал им о себе знать? - спросил кто-то.
        Карл покачал головой.
        - Нет, и, я думаю, этого никогда не случится.
        - Почему?
        - Прошло тринадцать лет. Неужели ему больше нечем заняться?
        В комнате вновь воцарилась поразительная тишина. Единственное, что можно было услышать, - это периодическая болтовня Лизы, доносившаяся из смежной комнаты. Кто-то ведь должен был отвечать на телефонные звонки.
        - Карл, а есть хоть какие-то свидетельства о том, что имели место похожие случаи? Вы исследовали вопрос?
        Карл с благодарностью посмотрел на Бенту Хансен. Она была единственным человеком в комнате, с которым у него на протяжении всего времени не было серьезных расхождений во мнениях, и, видимо, единственной из собравшихся, кто никогда не нуждался в самоутверждении. Настоящий кремень, лучше не скажешь.
        - Я попросил Ассада и Ирсу, заменяющую Розу, связаться с обществами, которые оказывают поддержку людям, исключенным из различных сект. Возможно, таким образом нам удастся кое-что узнать об изгнанниках или о сбежавших детях, некогда принадлежавших каким-либо общинам. Это очень тонкий след для продвижения в деле, но если мы обратимся в общины напрямую, то вообще ничего не узнаем.
        Несколько человек посмотрели на Ассада, который словно только что поднялся с постели. Причем поднялся полностью одетый, надо заметить.
        - Может, вам следует передать дело нам как профессионалам, которые понимают в этом толк? - произнес кто-то.
        Карл поднял руку вверх.
        - Кто это сказал?
        Один из собравшихся выступил вперед. Задира Пасгорд. Невероятно способный малый, но из числа тех, кто рвется вперед на интервью, распихивая всех локтями, когда репортеры оказываются тут как тут. Видимо, метил в начальники через несколько лет. Пусть провалится пропадом.
        Карл прищурился.
        - Хорошо. Раз ты такой умный, может, будешь так любезен поделиться с нами своими выдающимися знаниями о сектах и религиозных сообществах Дании, для которых может представлять угрозу человек, убивший Поула Холта? Будь добр, назови нам несколько. Хотя бы пяток.
        Парень было заартачился, но кривая улыбка Якобсена довлела над ним.
        - Хмм! - Он оглядел помещение. - Свидетели Иеговы. Баптистов вряд ли можно назвать сектой, тогда - Семья Тонгил… сайентологи… сатанисты и Отчий Дом. - Он победно посмотрел на Карла и кивнул остальным.
        Карл постарался выглядеть впечатленным.
        - Отлично, Пасгорд. Понятное дело, баптистов нельзя назвать сектой, но едва ли стоит называть так и сатанистов, если, конечно, не подразумевать конкретное движение Церковь Сатаны. Так что придется тебе подыскать замену. Слабо?
        Парень опустил уголки рта, а все обратили взгляды в его сторону. Все крупные мировые религии пронеслись у него в голове и были отброшены. Можно было практически наблюдать за тем, как слова формировались на его беззвучных губах. Наконец раздалось: «Дети Господа», - что вызвало спорадический всплеск аплодисментов.
        Карл последовал примеру остальных и немного похлопал.
        - Очень хорошо, Пасгорд, давай на этом и завершим препирательства. В Дании множество сект и сектоподобных свободных церквей, и невозможно держать в голове все их названия сразу. Естественно, это нереально. - Он обратился к своему помощнику: - Правда, Ассад?
        Невысокий крепышок потряс головой.
        - Да, для начала придется изучить вопрос.
        - Ты изучил?
        - Пока не совсем до конца, и все же могу добавить пару названий, если надо. - Ассад посмотрел на начальника отдела убийств, который чуть заметно кивнул. - Хорошо. Тогда, мне кажется, стоит назвать квакеров, Общество Мартинуса, Церковь Троицы, Сатья Саи Баба, Церковь Матери, евангелистов, Дом Христа, уфокосмологов, теософов, кришнаитов, Трансцендентальную Медитацию, шаманистов, Общество Эмина, Стражей Греха, Ананда Марга, движение Йеса Бертельсена, последователей Брахмы Кумариса, Школу Четвертого Пути, Слово Жизни, Ошо, Новый Век; можно еще Церковь Преображения, Провозвестников, В Свете Мессии, Золотой Круг, а также, возможно, Внутреннюю Миссию. - Он сделал глубокий вдох, чтобы восстановить дыхание.
        На этот раз никто не аплодировал. Все поняли, что у экспертизы может быть много граней.
        - Да. - Карл слегка улыбнулся. - Есть множество религиозных сообществ. И многие из них поклоняются лидеру или группе лидеров таким образом, что вскоре автоматически превращаются в замкнутые анклавы. При соблюдении определенного ряда условий в них действительно можно выделить несколько зажиточных членов, которые служат приманкой для такого психа, как тот, что убил Поула Холта.
        Шеф отступил на шаг назад.
        - Теперь вы в курсе событий, окончившихся убийством. Вероятно, не в нашем полицейском округе, но очень близко. И никто не имел ни малейшего понятия о том, что произошло. Пускай эти слова будут последними на этом собрании. Карл со своими помощниками продолжает расследование дела. - Он обратился к Мёрку: - Обращайтесь за помощью, когда сочтете необходимым. - Якобсен повернулся к Пасгорду, равнодушно-инертные веки которого уже нависли над холодными глазами. - А тебе, Пасгорд, я скажу, что твое рвение достойно подражания. Отлично, что ты считаешь нас экипированными для подобного задания, и все же мы у себя на третьем этаже постараемся для начала справиться с текущими делами. А их ведь тоже предостаточно, правда? Как ты считаешь?
        Идиот кивнул. Любая другая реакция с его стороны выглядела бы еще более идиотски.
        - Да, и все-таки, если ты полагаешь, что мы лучше справились бы с делом, чем отдел «Q», нам следует над этим задуматься. Допустим, мы могли бы пожертвовать одним человеком ради этого. И тут, Пасгорд, я вынужден указать на тебя, раз ты выказываешь такую заинтересованность.
        Карл почувствовал, как его нижняя челюсть слабеет, а воздух так и распирает легкие. Но это же бред - неужели им придется работать с этим выскочкой?
        Маркус Якобсен разрешил дилемму за одно мгновение.
        - Я так понял, что в бумаге, на которой написано письмо, была обнаружена рыбья чешуйка. Так вот, Пасгорд, не мог бы ты заняться выяснением, во-первых, того, что это за рыба, а во-вторых, где именно она обитает в часе езды от Баллерупа? - Начальник отдела убийств игнорировал выпучившиеся глаза Карла. - И, наконец, Пасгорд, не забудь, что это место с большой долей вероятности находится вблизи ветряка или чего-то, издающего похожий звук, а также то, что этот самый источник звука должен был существовать там и в 1996 году. Все понятно?
        Карл облегченно выдохнул. Пусть Пасгорд забирает это задание на здоровье.
        - У меня нет времени, - ответил тот. - Мы с Йоргеном собирались обойти все подъезды в Сундбю.
        Якобсен обратил взгляд на крепыша, стоящего в углу. Тот кивнул. Отлично.
        - Значит, Йоргену пару дней придется справляться одному, - сказал Якобсен. - Договорились, Йорген?
        Крепыш пожал плечами. Он не был особо вдохновлен. Семья, стремившаяся поскорее раскрыть нападение на своего сына, тоже вряд ли будет довольна.
        Якобсен вновь обратился к Пасгорду:
        - Два дня тебе хватит на то, чтобы справиться с подобной мелочью, правда?
        Таким образом шеф утвердил назидание: «Не плюй против ветра».

        25

        Случилось самое страшное, и Рахиль была повержена.
        Сатана объявился в их кругу и наказал их за легкомыслие. Как могли они позволить абсолютно незнакомому человеку увезти с собой обоих ее любимцев, да еще и в этот святой день? Накануне они должны были все вместе сидеть за чтением Библии и готовиться к блаженному спокойствию духа, как и в любой шаббат? Они должны были сложить руки во время часа покоя и принять снисходящий на них дух Богоматери, несущий с собой умиротворение.
        А теперь? Теперь десница Господа простерлась над ними подобно молнии. Они покорились всем соблазнам, которым противостояла всевышняя Дева Мария. Лесть, дьявольские наряды, пустословие.
        Вот явилось и наказание. Магдалена и Самуэль пребывают во власти грешника, минули ночь и полдня, и они ничего не могут поделать.
        И Рахиль отчетливо ощутила унижение. В точности как тогда, когда ее насиловали и никто не пришел ей на подмогу. Но тогда она могла что-то предпринять, теперь же нет.
        - Ты должен раздобыть эти деньги, Йошуа, - кричала она своему мужу. - Ты обязан!
        Он выглядел плохо. Белки его глаз и лицо сравнялись по цвету.
        - Но у нас их нет, Рахиль. Я позавчера уплатил добровольный налог, ты же знаешь. Миллион с хорошим процентом, как обычно. - Он уронил голову на руки. - Как мы всегда делаем, во имя Иисуса. В точности, как у нас заведено!
        - Йошуа, ты слышал, что он сказал по телефону. Если мы не достанем деньги, он их убьет.
        - Тогда придется нам обратиться к общине.
        - НЕТ! - Она выкрикнула это так громко, что их младшая дочка заплакала в гостиной. - Он забрал наших детей, и именно ты вернешь их обратно, понятно? Если ты проговоришься, мы их больше не увидим, я абсолютно уверена.
        Он поднял взгляд на нее.
        - Откуда ты знаешь, Рахиль? Может, он врет. Может, нам просто стоит обратиться в полицию.
        - В полицию! Да что ты можешь знать? Вдруг этот мелкий кошмарный человек состоит на службе у Дьявола? Ты точно уверен, что он не узнает об этом? Ручаешься?
        - Ну ладно. Но наши друзья? Члены общины будут молчать. Если мы объединимся с ними, то сможем достать деньги.
        - А что, если он уже поджидает тебя у кого-нибудь, когда ты явишься за помощью? Что, если у него в нашей среде имеются сообщники, о которых мы не знаем? На протяжении некоторого времени он так сблизился с нами, при том что мы не видели его подлинного лица. Как же тогда узнать, что и остальные не подобны ему? Как, Йошуа?
        Она взглянула на младшую дочку, которая стояла, уцепившись за дверной косяк, и смотрела на них покрасневшими глазами.
        Он должен был найти какое-то решение.
        - Йошуа, тебе придется найти какое-то решение, - произнесла она и встала из-за обеденного стола. Подойдя к малышке, встала перед ней на колени и прижала ее голову к себе.
        - Сара, не отчаивайся. Богоматерь оберегает Магдалену и Самуэля. Просто молись, и твои молитвы им помогут. А если все-таки случится что-то нехорошее, потому что мы поступили так, как не нужно было поступать, мы получим прощение от молитвы. Так что тебе остается только молитва, мое сокровище.
        Она заметила, как девочка забеспокоилась при слове «прощение». Как ее глаза заблестели после этого слова. Она хотела что-то сказать, но уста не повиновались ей.
        - Что такое, Сара? Ты хочешь о чем-то рассказать маме?
        Уголки рта у Сары поползли вниз, а губы задрожали. Что-то было не в порядке.
        - Что-то про того человека?
        Девочка кивнула, у нее тихо потекли слезы.
        Рахиль неосознанно задержала дыхание.
        - Что такое, скажи мне?
        Малышка испугалась строгой интонации, но рот наконец раскрыла.
        - Я делала кое-что из того, что вы мне запрещали.
        - Что же, Сара, ответь.
        - Я рассматривала фотоальбом в час покоя, пока вы все сидели на кухне с библиями. Прости, мама. Я знаю, что это было дурно.
        - Ах, Сара. - Голова ее упала. - Это всё?
        Дочка покачала головой.
        - И на фотографию человека, забравшего Магдалену и Самуэля, я тоже смотрела. Поэтому все случилось? Мне нельзя было на него смотреть, раз он оказался Дьяволом?
        Рахиль втянула воздух в самую глубину легких. Она не знала ответа.
        - Там есть его фотография?
        Сара всхлипнула.
        - Да, перед домом для сбора общины, когда все собрались на венчание Йоханнаса и Дины.
        Неужели он действительно оказался запечатлен на той фотографии?
        - Где этот снимок? Покажи мне, Сара. Сейчас же!
        Она с шумом вытащила альбом и указала на фото.
        Уф, думала Рахиль, для чего оно может пригодиться? Пустое.
        Она с отвращением посмотрела на снимок. Вытащила его из держателя. Погладила дочку по волосам и успокоила ее, сказав, что та прощена. Затем взяла фотографию и бросила ее на стол перед своим неподвижным мужем.
        - Вот, Йошуа, это твой противник, - указала на голову, видневшуюся в последнем ряду. Голова была совсем крошечной, он словно специально пристроился подальше, спрятавшись за впереди стоящими, и не смотрел в объектив фотоаппарата. Его голову можно было принять за чью угодно, если не приглядываться. - Завтра утром как можно раньше ты пойдешь в налоговую инспекцию и скажешь им, что твой страховой взнос был уплачен по ошибке. Что нам необходимо получить эти деньги обратно, иначе мы разоримся. Ты понял, Йошуа? Утром все сделаешь.
        Утром в понедельник Рахиль глядела в окно на поднимающееся за церковью Доллерупа солнце. Длинные дрожащие лучи в жемчужной дымке, во всем своем величии протянутые Богом. Как могла эта безграничная красота взвалить на нее такой тяжкий крест? И как осмеливалась она, Рахиль, задаваться подобным вопросом? Она ведь прекрасно знала - пути Господни неисповедимы.
        Рахиль вытянула губы, чтобы не разрыдаться, вновь сложила руки и прикрыла глаза.
        Всю ночь она молилась, как делала не раз и прежде, обволакиваемая умиротворяющими объятиями общины, однако теперь на нее не снизошло умиротворения. Ибо настало время испытаний, роковой час Иова, и боль не покидала ее.
        Когда солнце погрузилось в гущу облаков и Йошуа уехал в коммуну, чтобы искать поддержки в своем желании вернуть добровольный взнос, поступивший от «Машинопрокатной станции Крогха», силы оказались почти на исходе.
        - Йозеф, тебе придется остаться дома после гимназии и присмотреть за сестрами, - попросила она старшего. Ей было необходимо отвлечься от Сары и Мириам, чтобы собраться.
        Когда Йошуа вернется, он - Господь позаботился об этом - принесет с собой деньги. Они договорились, что он обратится с чеком в «Вестюск Банк» и попросит раскидать всю сумму, сделав переводы на соответствующие счета в «Нордеа», «Дэнске Банк», «Юске Банк», «Спарекассен Кронюлланд» и «Альминели Бранд Банк». В итоге конечная сумма сложится из наличных выплат из каждого банка примерно по сто шестьдесят пять тысяч крон, и все это можно было проделать без каких бы то ни было затруднений. Если Йошуа где-нибудь выдадут новые купюры, их можно будет запачкать или помять и перемешать их с купюрами из других банковских отделений. Таким образом они гарантировали, во-первых, получение всей суммы денег, а во-вторых, то, что дьявол, похитивший их детей, не заподозрит их в том, что купюры меченые.
        Рахиль заказала билеты с местами на вечерний междугородний поезд, прибывающий в Оденсе в 19:29, и далее на скорый поезд до Копенгагена, и принялась ждать мужа. Она рассчитывала, что он придет в двенадцать-час, но он явился уже в половине одиннадцатого.
        - Йошуа, деньги у тебя? - спросила она, хотя с первого взгляда поняла, что денег у него не было.
        - Все не так просто, Рахиль. Но я предполагал это, - ответил он слабым голосом. - В коммуне готовы попытаться нам помочь, однако счет принадлежит налоговым органам, а там разбираются небыстро. Это ужасно.
        - Ты настаивал, Йошуа, да? Ты ведь настаивал? У нас нет в запасе и дня. Банки работают до четырех. - Теперь она пришла в отчаяние. - Что ты им сказал? Скажи мне.
        - Я сказал, что мне нужны деньги. Что это была ошибка с моей стороны, то, что они оказались выплачены. Что у меня проблемы с компьютером и я не смог вовремя заметить неполадку. Что переводы на наши счета произошли по ошибке, и что из моего компьютера пропали все фактуры, на что я сначала не обратил внимания. Потом сказал, что сегодня ко мне обратились несколько поставщиков и что мы потеряем самых важных из них, если не заплатим им немедленно. Что поставщики находятся под сильным давлением финансового кризиса и вынуждены просить свои жнейки обратно, чтобы продать их клиентам, которые, в свою очередь, желают приобрести их с большими скидками. Я сказал, что мы утратим наши лизинговые преимущества и что это обойдется нам слишком дорого. Что настоящий момент критичен и для нас.
        - О господи. Неужели обязательно было так все усложнять, Йошуа? Зачем?
        - Я смог додуматься только до этого. - Он тяжело опустился на стул и положил на стол пустой портфель. - Мне тоже тяжело, Рахиль. Я не могу думать так, как обычно. Я не спал всю ночь.
        - Мой Бог… Что же нам теперь делать?
        - Придется нам обратиться к общине. Что еще?
        Рахиль сжала губы и представила себе Самуэля и Магдалену. Бедные невинные детки, что такого они могли натворить, чтобы заслужить столь горькую участь?

        Они удостоверились, что настоятель их общины у себя дома, и, едва успели накинуть верхнюю одежду, собираясь идти к нему, как в дверь позвонили.
        Что до Рахили, она бы не открыла, но ее супруг имел не такую ясную голову.
        Они не были знакомы с женщиной, стоявшей в дверях с папкой в руке, и совершенно не желали с ней разговаривать.
        - Исабель Йонссон. Я из коммуны, - представилась она и вошла в прихожую.
        При этих словах у Рахиль затеплилась надежда. Наверняка эта женщина принесла с собой бумаги, которые им нужно подписать. Она все уладила. Значит, муж у нее не так уж и глуп.
        - Проходите. Мы можем сесть на кухне, - сказала она с облегчением.
        - Я вижу, вы куда-то собираетесь. Так что не буду вас сейчас задерживать. Могу зайти к вам завтра, если вас это устроит больше.
        Рахиль почувствовала, что тучи сгущаются, когда они устраивались за кухонным столом. Значит, она пришла не за тем, чтобы помочь им получить деньги обратно. В таком случае она же должна понимать, как они заняты. Почему бы не перенести свое дело? «Не буду вас сейчас задерживать», - сказала она. Почему она так сказала?
        - Я являюсь IT-экспертом группы, консультирующей предприятия. Как я поняла от коллег из мэрии, у вас серьезные проблемы с информационной системой. Поэтому меня направили сюда. - Она улыбнулась и протянула свою визитку. На ней было написано: «Исабель Йонссон, IT-консультант, коммуна Виборга». В данный момент они нуждались в ее услугах в последнюю очередь.
        - Понимаете, - обратилась к ней Рахиль, поняв, что супруг явно не собирается брать на себя инициативу. - Это невероятно мило с вашей стороны, однако сейчас мы не готовы этим заниматься, у нас очень много дел.
        Она рассчитывала, что ее слова возымеют должное действие и женщина встанет, но вместо этого она сидела, уставившись перед собой, словно ее пригвоздили к столу. Словно она любой ценой стремилась осуществить общественное право вмешаться, и она действительно должна была помочь, но только не сейчас.
        Тогда Рахиль поднялась сама и строго посмотрела на мужа.
        - Пойдем, Йошуа. У нас куча дел. - Она обернулась на женщину. - Если вы позволите.
        Однако женщина так и не сдвинулась с места. Только теперь Рахиль заметила, что она вперилась взглядом в фотографию, которую отыскала Сара. В фотографию, которая все еще лежала на обеденном столе и напоминала им о том, что в любой толпе может притаиться Иуда.
        - Вы знаете этого человека? - спросила женщина.
        Взгляды супругов выразили недоумение.
        - Какого? - спросила Рахиль.
        - Вот этого, - женщина поставила палец на место на снимке под головой злодея.
        Рахиль почуяла неладное. Так же, как в тот кошмарный вечер в поселке неподалеку от Баобли, когда солдаты спросили ее про дорогу. Интонация, само положение… Но вот только так не должно было быть.
        - Вам придется покинуть нас, - сказала Рахиль, - мы очень заняты.
        Однако женщина не пошевельнулась.
        - Вы знаете его? - только и повторила она.
        Ах, вот как. На них натравлен еще один дьявол. На этот раз в ангельском обличье.
        Рахиль сложила руки и встала прямо перед женщиной.
        - Я знаю, кто ты, и тебе лучше уйти. Думаешь, я не понимаю, что нечестивец подослал тебя? Так что ступай своей дорогой. Ты ведь в курсе, что нам нельзя терять ни секунды.
        И в тот же миг она почувствовала, как в ней что-то надломилось. Как она больше не в состоянии сдержать слез. Как злость и бессилие поразили ее до самого основания.
        - УХОДИ! - закричала она, закрыв глаза и прижав руки к груди.
        После чего женщина поднялась и вплотную приблизилась к ней. Взяла ее за плечи и принялась трясти, пока их взгляды не встретились.
        - Я не понимаю, о чем вы говорите, но доверьтесь мне. Если кто и ненавидит этого человека всей душой, то, несомненно, я.
        И Рахиль открыла глаза, и Рахиль прозрела. За спокойным взглядом этой женщины тлела ненависть. Горячая и глубинная.
        - Что он натворил? - спросила женщина. - Скажите, что он вам сделал, и я расскажу все, что о нем знаю.

        Женщина знала его, и отнюдь не с хорошей стороны, это было очевидно. Вопрос состоял в том, насколько это может быть полезно для них. А Рахиль сомневалась. Только деньги могли помочь, и скоро будет уже поздно.
        - Что ты знаешь? Говори быстрее, иначе мы уйдем.
        - Его зовут Мэдс Фог. Мэдс Кристиан Фог.
        Рахиль покачала головой.
        - Нам он представился как Ларс. Ларс Сёренсен.
        Женщина медленно кивнула.
        - Допустим. Вообще-то совершенно необязательно, что хоть какое-то из этих имен имеет отношение к его реальному имени. Он назвался третьим, Миккелем Лаустом, когда мы с ним знакомились. Но я видела кое-какие его документы. У меня есть его адрес, и этот дом принадлежит Мэдсу Кристиану Фогу. Я думаю, таково его настоящее имя.
        Рахиль начала задыхаться. Неужели Матерь Божья услышала их молитвы? Она пристально посмотрела в глаза женщине. Можно ли ей доверять?
        - О каком адресе вы говорите? Где? - Голова Йошуа стала сине-белой. Он утратил всяческую способность понимать, это было очевидно.
        - В Северной Ютландии, недалеко от Скиббю. Место называется Ферслев. Адрес лежит у меня дома.
        - Откуда вы все это знаете? - Голос Рахили дрожал. Она была готова поверить, но можно ли?
        - Он жил у меня до прошлой субботы. Я выгнала его в субботу утром.
        Рахиль прикрыла рот рукой, чтобы не допустить гипервентиляции. Какой ужас! То есть от нее он отправился прямо к ним.
        Она глянула на часы с жутким беспокойством, однако заставила себя выслушать, каким образом этот человек воспользовался женщиной, находившейся перед ней. Как он завоевал ее своей якобы замечательной сущностью. Как в мгновение ока сменил личину.
        На все, что излагала женщина, Рахиль только понимающе кивала, и когда женщина наконец завершила свой рассказ, Рахиль посмотрела на своего мужа. На некоторое время он приобрел отсутствующий вид, словно пытался представить себе все случившееся в иной перспективе, но затем кивнул. Да, нужно рассказать ей обо всем, так говорил его взгляд. Их объединяло общее дело.
        Тогда Рахиль взяла Исабель за руку.
        - То, о чем я собираюсь вам рассказать, не передавайте больше ни единой душе, договорились? По крайней мере, не сейчас. Вы узнаете об этом лишь потому, что, я думаю, вы можете нам помочь.
        - Если речь идет о каких-то криминальных связях, я не могу ничего гарантировать.
        - Именно. Но мы не преступники. А преступник - мужчина, которого вы выгнали. И это… - Она сделала глубокий вдох и только теперь заметила, как дрожал ее голос. - И произошло самое плохое, что только могло для нас произойти. Он похитил двоих из наших детей, и если вы проговоритесь кому-то об этом, он их убьет. Вы понимаете?

        Прошло двадцать минут. Никогда еще за свою жизнь Исабель так долго не находилась в состоянии шока. Теперь она понимала, как обстояли дела на самом деле. Мужчина, который жил у нее и которого она в течение непродолжительного душевного периода рассматривала в качестве возможного кандидата в спутники жизни, оказался монстром, который, очевидно, был способен на все. Теперь она осознала. Что давление его рук на ее шею ощущалось чересчур сильно, чересчур уверенным жестом. Что его объятия могли закончиться фатально, повези ей чуть меньше. И она ощутила сухость во рту, вспомнив тот момент, когда проговорилась ему, что собрала о нем кое-какие сведения. А если бы он тут же решил бы прикончить ее? Если бы она не успела сказать, что сообщила эти сведения своему брату? Если бы он обнаружил, что она обманывает его? Что она никогда не посвящала брата в поражения своей личной жизни?
        Исабель не смела даже подумать об этом.
        Она смотрела на этих людей, пребывающих в состоянии шока, и сострадала им. О, как же она ненавидела этого человека! И Исабель заключила пакт сама с собой - чего бы это ни стоило, он не должен ускользнуть.
        - Я помогу вам, хорошо. Мой брат работает в полиции. Правда, в отделении, контролирующем безопасность движения, но мы можем попросить его разослать объявление о розыске. Это прекрасная возможность. Мы можем распространить данную информацию по всей стране за считаные секунды. У меня есть номер его фургона. Я могу описать все, что его касается, довольно точно.
        Но ее собеседница покачала головой. Она бы с радостью согласилась на это, но не смела.
        - Я уже говорила о том, что вы не должны никому рассказывать, и вы пообещали, - сказала Рахиль. - Осталось четыре часа до закрытия банков, и до этого времени нам необходимо раздобыть миллион крон наличными. Мы больше не можем оставаться здесь.
        - Послушайте меня. Путь к его жилью займет меньше четырех часов, если мы отправимся сейчас же.
        И вновь хозяйка дома закачала головой.
        - Почему вы думаете, что он отвез детей туда? Это было бы самым глупым поступком с его стороны. Мои дети могут сейчас находиться в любом уголке Дании. Он даже мог перевезти их через границу. Ни единая душа больше не контролирует передвижения. Вы понимаете, о чем я говорю?
        Исабель кивнула.
        - Да, вы правы. - Она посмотрела на хозяина. - У вас есть мобильный телефон?
        Мужчина достал из кармана мобильник.
        - Вот.
        - И он полностью заряжен?
        Он кивнул.
        - А у вас, Рахиль?
        - Да, - ответила та.
        - Может быть, нам лучше разделиться? Йошуа попробует достать деньги, а мы вдвоем отправимся в Зеландию. Прямо сейчас!
        Супруги мгновение сидели, уставившись друг на друга. Не очень гармоничная пара, но она очень хорошо их понимала. У нее самой не было детей, что само по себе было печально. Каково это - признавать, что ты, возможно, вот-вот потеряешь детей, которые были тебе ниспосланы? Каково это - самому выносить решение?
        - У нас нет этого миллиона, - нарушил тишину муж. - У нас есть намного больше, но мы не можем просто пойти в банк и заставить их выдать нам деньги, а тем более наличными. Это было возможно год или два назад, когда времена были иные, но теперь уже нет. Поэтому нам придется отправиться к нашей общине, и это весьма рискованный, но, видимо, единственный шаг, который мы можем предпринять, чтобы получить деньги. - Он решительно посмотрел на нее. Дыхание его было неровным, губы приобрели синий оттенок. - Если только вы не поможете нам. Я думаю, вы могли бы, если бы захотели.
        В этот момент Исабель впервые увидела человека в мужчине, известном в качестве управляющего своим предприятием. Один из крупнейших налогоплательщиков коммуны Виборг.
        - Позвоните своему начальнику, - продолжал он с печальным взглядом, - и попросите его позвонить в налоговую инспекцию. Скажите, что мы сделали взнос по ошибке и просим немедленно перевести деньги обратно на наш счет. Вы можете это сделать?
        Неожиданно брошенный мяч оказался теперь у нее в руках.
        Когда Исабель пришла на работу тремя часами раньше, она была совершенно выбита из колеи. Несобранна и меланхолична. Жалость к себе всегда была для нее движущей силой. Теперь же она никак не могла вызвать в себе подобных чувств, хотя и собиралась, ибо в этот момент могла все и хотела всего сразу. Пусть бы даже это стоило ей работы. Пусть это стоит ей чего бы то ни было.
        - Я поеду вместе с вами, - сказала она. - Я буду торопиться изо всех сил, и все-таки это займет какое-то время.

        26
        - Да, Лаурсен, - в заключение сказал Карл бывшему сотруднику технической полицейской службы. - Теперь мы знаем, кто написал письмо.
        - Уф, жуткая история. - Лаурсен сделал глубокий вдох. - Ты говоришь, что у тебя появились кое-какие вещи, принадлежащие Поулу Холту; если на какой-то из них содержится генетический материал, мы, естественно, можем, по крайней мере, попробовать установить, действительно ли письмо написано его кровью. А этот факт, в свою очередь, принимая во внимание слова брата о том, что он точно убит, будет являться основанием для предъявления обвинения, если найдется подозреваемый. Однако дело без трупа всегда представляет собой сомнительную затею, ты и сам прекрасно знаешь.
        Он взглянул на прозрачные полиэтиленовые пакеты, которые Карл извлек из ящика.
        - Брат Поула Холта рассказал мне, что у него до сих пор хранится множество вещей старшего брата. Они были очень привязаны друг к другу, и Трюггве забрал с собой эти вещи, когда покидал дом. Я попросил его предоставить вот это в наше распоряжение.
        Лаурсен обернул носовым платком свою огромную лапищу и приступил к изучению предметов.
        - Вот это, скорее всего, нам не пригодится, - сказал он, откладывая в сторону сандалии и рубашку. - А вот это - вполне возможно.
        Он тщательно осмотрел кепку. Абсолютно непримечательный головной убор с синим козырьком, на котором было написано: «Иисус крут!»
        - Поулу нельзя было появляться в ней перед родителями. Но он любил эту кепку, сказал Трюггве; днем прятал ее под кроватью, а ночью спал с ней.
        - Ее надевал кто-то помимо Поула?
        - Нет. Естественно, я спросил об этом у Трюггве.
        - Хорошо. Значит, у нас есть образцы его ДНК. - Толстым пальцем Лаурсен показал на несколько волосков, прилипших к внутренней стороне кепки.
        - Офигенно, - произнес Ассад, проскользнув за их спинами с пачкой каких-то бумаг. Он сиял, как неоновая подсветка, и вряд ли причиной этого было присутствие Лаурсена. Бог его знает, что он там обнаружил.
        - Спасибо, Лаурсен, - сказал Карл. - Я подозреваю, наверху у тебя хватает работы с котлетами, но наши дела продвигаются гораздо быстрее, когда ты помогаешь нам своими полезными связями.
        Карл протянул ему руку. Нужно будет на днях вскарабкаться наверх в столовую и просветить новых коллег Лаурсена о том, с каким чудесным парнем они работают бок о бок.
        - Ну, - произнес Лаурсен, глядя в пустое пространство. Затем высокопарно взмахнул рукой и словно схватил какой-то невидимый предмет. Улыбнувшись, на мгновение замер со сжатым кулаком и сделал жест, напоминающий бросок мяча об землю, резко ударил ногой об пол и вновь улыбнулся. - Ненавижу этих дряней, - с этими словами он поднял ступню, и все увидели огромную мясную муху, раздавленную в плоскую лепешку.
        После чего он ушел.
        Ассад потер руки, как только звук шагов Лаурсена смолк.
        - Оно постоянно ускользало, словно смазанное машинным маслом. Карл, посмотри-ка сюда. - Он хлопнул на стол стопку бумаг и указал на верхний лист. - Вот то общее, что называется у пожаров, Карл.
        - Что общее?
        - То общее, что называется.
        - Имена нарицательные, Ассад. Это устоявшееся словосочетание. Какие имена нарицательные?
        - Вот. Я сообразил, что к чему, когда изучал счета «Джей Пи Пи». Они заняли деньги у банкирской фирмы под названием «Ар Джей Инвест», и это очень важно.
        Карл затряс головой. Чересчур уж много аббревиатур, на его взгляд. Что за «Джей Пи Пи»?
        - «Джей Пи Пи» - та реквизиционная фирма, что сгорела в Эмдрупе?
        Ассад кивнул и вновь произнес название фирмы, после чего выглянул в коридор:
        - Эй, Ирса, ты идешь? Я собираюсь показать Карлу, что мы отыскали.
        Карл почувствовал, как у него проступают морщины. Неужто опять эта чудаковатая каланча Ирса занималась чем угодно, но только не тем, что ей было поручено?
        До него донесся громкий топот по коридору, способный породить комплекс неполноценности у целого полка американских морских пехотинцев. Как можно было так греметь, имея всего каких-то пятьдесят пять килограмм веса?
        Она проскользнула в дверь и показала какие-то бумаги, прежде чем угомониться.
        - Ассад, ты уже сказал про «Ар Джей Инвест»?
        Ассад кивнул.
        - Именно они одолжили деньги «Джей Пи Пи» незадолго до пожара.
        - Я это уже сказал, Ирса.
        - Хорошо. У «Ар Джей Инвест» куча денег, - приступила она. - В данный момент портфель их займов насчитывает более пятисот миллионов евро. Недурные успехи для фирмы, зарегистрированной всего лишь в 2004 году, правда?
        - Пятьсот миллионов - у кого их сегодня нет? - выразил скепсис Карл.
        Возможно, в связи с этой репликой ему стоило продемонстрировать им дыру в своем шерстяном кармане.
        - Да, но в 2004 году у «Ар Джей Инвест» их не было. Они сами одолжили деньги у «Эй Ай Джей Лтд.», которая в свою очередь обзавелась стартовым капиталом путем займа в 1995 году у «Эм Джей Эй Джи», но и та брала деньги в «Ти Джей Холдинге». Заметил, что их все связывает между собой?
        Она принимала его за дурака?
        - Нет, Ирса. Кроме буквы «Джей». И что же она означает?
        Карл улыбнулся. Этого она точно не знает.
        - Джанкович, - хором выдали ответ Ирса и Ассад. Ассад разложил перед ним бумаги из стопки. Все четыре компании, пострадавшие от пожаров, после которых обнаружились трупы, лежали перед Карлом во всем своем блеске. Годовые отчеты с 1992 по 2009 год. И во всех четырех название фирмы, финансирующей займы, было подчеркнуто красным маркером. Названия всех кредиторов содержало в себе букву «Джей».
        - Вы пытаетесь уверить меня в том, что, так или иначе, за всеми этими краткосрочными займами, к которым прибегали компании незадолго до того, как их недвижимость поражал огонь, стоит одна и та же банкирская фирма?
        - Да! - опять хором.
        Он рассмотрел отчеты внимательнее. Абсолютный прорыв.
        - Хорошо, Ирса, - смягчился он. - Тогда собери все сведения, какие сможешь, об этих банкирских фирмах. Как расшифровываются все эти сокращения, вы знаете?
        Ирса криво улыбнулась, как голливудская звезда, знающая наперед исход событий кинокартины.
        - «Ар Джей» - Радомир Джанкович, «Эй Ай Джей» - Абрам Илия Джанкович, «Эм Джей» - Милиса Джанкович, и «Ти Джей» - Томислав Джанкович. Трое братьев и сестра.
        - Хорошо. Все находятся в Дании?
        - Нет.
        - Где же тогда?
        - Можно сказать, что уже нигде, - ответила она, задрав плечи до самых ушей.
        В этот момент Ассад и Ирса напоминали учеников с общей тайной, заключавшейся в том, что у них в сумке была припрятана пара килограммов взрывпакетов.
        - Нет, если называть вещи своими именами, Карл, - вклинился Ассад, - все четверо умерли много лет назад.
        Естественно, они умерли. Чего еще можно было ожидать?
        - Когда развязалась война, их узнали в Сербии, - вновь перехватила инициативу Ирса. - Четверо родственников, которые всегда славились поставками оружия и неплохо получали за свои услуги. Дьявольское занятие приносило неплохую прибыль. - Она издала какое-то хрюканье, которое должно было подчеркнуть шутку, и Ассад воспользовался моментом.
        - Да, преуменьшение содействует пониманию, как говорится, - припечатал он.
        Более неуместную фразу было сложно себе представить.
        Карл взглядом изучал квохчущую Ирсу. Где, черт возьми, это странное существо отыскало все эти сведения? Неужели она и сербский знает?
        - Наверняка вы придете к тому, что любое, даже в высшей степени сомнительное имущество стекалось в ссудные кассы к нам на Запад, я так думаю, - высказался Карл. - Теперь вы оба послушаете, что я скажу. Если все именно так и обстоит, я считаю, нам нужно будет передать это дело кому-нибудь из коллег, обитающих наверху, которые обладают большей компетенцией в сфере экономических преступлений.
        - Сначала взгляни вот на это, Карл, - Ирса принялась копаться в своей стопке. - У нас есть фотография этих братьев и сестры. Старая, но все же.
        Она положила перед Мёрком фото.
        - Хорошо, - согласился он и проникся впечатлением, производимым четырьмя откормившимися быками. - Могучая семейка, должен признаться. А они, случайно, не были борцами сумо?
        - Приглядись внимательнее, Карл, - настаивал Ассад. - И ты увидишь, что мы имеем в виду.
        Мёрк проследовал за взглядом Ассада, направленным на нижний край фотографии. Четверо кровных родственников мило пристроились рядышком за столом, накрытым белой скатертью, с хрустальной посудой. Все как на подбор положили руки на край стола, словно получив инструкцию от строгой матери, оставшейся за пределами снимка. Четыре пары мощных рук - у каждого на левом мизинце по кольцу. Причем кольца у всех глубоко вдавлены в кожу.
        Карл поднял глаза на помощников, этих двух более чем странных особей, ни одна из которых и близко не подступала к тем ужасающим постройкам, - и вот теперь они вывели дело на совершенно иной уровень. Дело, которое никогда всерьез им не принадлежало.
        Какой-то сюрреализм от лукавого.
        Часом позже планы Карла по распределению заданий вновь были нарушены. Позвонил заместитель начальника Ларс Бьерн. Кто-то из его сотрудников заходил в архив и случайно услышал диалог между Ассадом и новенькой. Что у них происходит? Неужто они обнаружили связь между делами о пожарах?
        Карл кратко поведал суть дела, причем зануда на другом конце провода бурчал что-то через каждое слово, чтобы продемонстрировать свое внимание.
        - Не будешь ли ты так любезен отправить Хафеза эль-Ассада в Рёдовре, чтобы он поставил в известность Антонсена? Мы впредь будем заниматься городскими пожарами, но раз уж у вас такие успехи по старому делу, завершите расследование сами, - вот что сказал заместитель.
        Спокойствию пришел конец.
        - Честно говоря, думаю, Ассаду не захочется.
        - Ну, тогда займись этим сам.
        Чертов Бьерн, он слишком хорошо его знал.
        - Карл, ты ведь несерьезно? Ты шутишь, так? - Сквозь однодневную щетину Ассада проглянули знаменитые ямочки, которые, впрочем, быстро исчезли.
        - Ты возьмешь служебный автомобиль, Ассад. Но осторожней со скоростью на шоссе до Роскиле. Дорожная полиция со своими леденцами сегодня начеку.
        - Если я сейчас о чем-то и думаю, так только о том, что все это большая глупость. Либо мы берем все дела, связанные с пожарами, либо не берем никакие. - Он энергично кивнул.
        Мёрк не отреагировал. Только протянул ему ключи от машины.
        Как только поток непонятных проклятий и ругательств Ассада смолкнет вместе со звуком его шагов по ступенькам, Карл нехотя усядется и примется вслушиваться в серенады, которые напевает Ирса чуть дальше по коридору с использованием пяти пронзительных октав. В такие минуты понимаешь, как, оказывается, можно скучать по частым приступам угрюмости, свойственным Розе. Интересно, чем теперь занята эта дамочка, будь она неладна?
        Он с трудом поднялся и вышел в коридор.
        Ну конечно. Ирса опять стояла как вкопанная, уставившись на огромное письмо, висевшее на стене.
        - Ирса, твоя почта опоздала, - сказал он. - Трюггве Холт уже предоставил нам свою расшифровку письма. Тебе не кажется, что у него выходит это лучше? И еще - ты не считаешь, что мы и так уже знаем достаточно? Что еще тут может быть написано, что может помочь расследованию? Наверное, ничего, да? Так что отправляйся к себе и займись чем-то более разумным, как мы уже договаривались.
        Только когда он закончил свою реплику, она перестала напевать.
        - Карл, пойди сюда. - Она потянула его в свой розовый рай и усадила за стол Розы, где лежала копия интерпретации Трюггве. - Смотри. По поводу первых строк мы едины.

        ПОМОГИТЕ
        В день 16 февравля 1996 нас похиттили
        Нас схватили у автобуссной остановки у Лаутропванг в
        Баллерупе - человек ростом 18. с короткеми волосами
        - Идем дальше?
        Карл кивнул.
        - Затем Трюггве предлагает следующее:

        Темные глаза но синии - У него шрам на прравом……
        - Да, и нам все еще неизвестно, где у него шрам, - вставил Карл. - Трюггве этого не заметил, и с Поулом они об этом не говорили. Но именно на такие вещи обращал внимание Поул, по словам Трюггве. Мелкие изъяны у других людей, быть может, сглаживали его собственные. Но продолжай.
        Она кивнула.

        ездит в синим фургоне Папа и мама знакоммы с ним - Фредди и
        что-то на Б - он урожал нам мы получили электрошок - он убъет нас
        - Да, все выглядит вполне правдоподобно. - Карл поднял глаза на потолок. Очередная гнусная муха сидела там и всем своим видом издевалась над ним. Он пригляделся. Кажется, у нее на крыле крошечное пятно замазки? Он робко качнул головой. Ну точно, так и есть. Та самая муха, в которую он запустил замазкой. Где эта сволочь пряталась все это время?
        - Кроме того, мы сошлись на том, что Трюггве присутствовал при происходящем и находился в сознании, - продолжала неутомимая Ирса. - В данном фрагменте письма говорится об опознавательных знаках похитителя, и, объединив его с описанием, данным Трюггве, мы получим неплохой набор примет. На настоящий момент нам не хватает лишь фоторобота, обещанного шведами. - Она указала на следующие строки. - Я отнюдь не так уверена относительно следующих предложений. Вопрос в том, действительно ли там написано то, что мы думаем. Карл, попробуй прочитать вслух.
        - Прочитать вслух? Ты и сама в состоянии.
        Она принимает его за придворного артиста?
        Ирса хлопнула его по плечу и добавила остроты, ущипнув за руку.
        - Давай, Карл. Так ты лучше почувствуешь текст.
        Он смиренно покачал головой и откашлялся. Вот ведь полоумная бабенка.

        Он обмотал голову тряпкой сначала мне, а потом моему
        брату - Мы ехали почти час и теперь у вады
        Близко есть ветринная мельница
        Здесь плоха пахнет - Таропитес приежайте
        Мой брат Трюггве - 13 лет а я Поул
        18 лет
        Поул Холт

        По окончании чтения она чуть слышно щелкнула кончиками пальцев.
        - Прекрасно, Карл. Да, я прекрасно понимаю, что Трюггве уверен почти во всем, но вот по поводу мельниц - не может ли это быть еще что-то? И, соответственно, другие слова. Подумай, вдруг за этими точками скрывается нечто большее, чем можно додуматься.
        - Поул и Трюггве вообще не обсуждали звук, вряд ли у них бы это получилось с заклеенными лентой ртами, но Трюггве припомнил, что время от времени до них доносился низкий жужжащий звук, - сказал Карл. - Кроме того, по словам Трюггве, Поул хорошо разбирался в технике и звуках. Но если подытожить, звук мог исходить от чего угодно.
        Карл увидел перед собой Трюггве, когда тот, заплаканный и молчаливый, второй раз читал письмо из бутылки, едва забрезжил шведский рассвет.
        - Письмо произвело на Трюггве огромное впечатление. Он не раз повторил, что все содержание типично для его старшего брата. Например, там нет ни единого знака препинания, кроме пары тире, и Поул всегда писал так, как будто он говорит. При чтении этого письма словно слышался голос самого Поула.
        Карл прогнал от себя образ Трюггве. Когда парень оправится от пережитого, нужно будет постараться привезти его в Копенгаген.
        Ирса нахмурилась.
        - А ты вообще догадался спросить у Трюггве, стояла ли ветреная погода, пока они сидели в лодочном сарае? Ты или Ассад справлялись в архивах? Интересовались в Институте метеорологии?
        - В середине февраля месяца? А разве в это время не всегда ветрено? Для вращения лопастей ветряка нужно не так уж и много.
        - Да, но все-таки. Вы проверяли?
        - Адресуй свой вопрос Пасгорду, Ирса. Именно он занимается вопросом ветряных мельниц в деле. А сейчас у меня для тебя есть другое задание.
        Она уселась на край стола.
        - Я знаю, что ты собираешься сказать. Теперь я должна заняться беседами с представителями организаций, поддерживающих сектантов-изгнанников, я угадала? - Она пододвинула к себе сумку и выудила из нее пакет чипсов. И не успел Карл сформулировать свой ответ, как пакет был надорван, а все содержимое едва не рассыпалось вокруг.
        Как же жутко все это раздражает.

        Вернувшись в свой кабинет, Мёрк отыскал погодный архив Датского института метеорологии и обнаружил, что в нем зафиксированы наблюдения начиная с 1997 года. Тогда он позвонил в Институт, представился и задал свой простой вопрос, рассчитывая получить на него столь же немудреный ответ:
        - Вы не могли бы мне подсказать, какая погода стояла в ближайшие несколько дней после 16 февраля 1996 года?
        Прошло всего несколько секунд, прежде чем ему ответили.
        - 18 февраля 1996 года на Данию обрушилась сильнейшая снеговая буря, практически изолировавшая страну на три-четыре дня. Даже датско-немецкая граница была закрыта, настолько мощным оказался шторм, - просветила его женщина на другом конце провода.
        - Правда? И на территории Северной Зеландии было то же самое?
        - По всей стране, но хуже всего дело обстояло на юге. В северной части, несмотря ни на что, многие дороги были открыты для проезда.
        Какого черта они не поинтересовались вопросом погоды раньше?
        - То есть вы утверждаете, был сильный ветер?
        - Да, буря разыгралась поистине зверская.
        - А как обстояли дела с ветряками на протяжении этого периода?
        Женщина выдержала небольшую паузу.
        - Вы имеете в виду, не был ли ветер слишком сильным для производства энергии?
        - Ну да, именно это я и имел в виду. Вы полагаете, на эти дни ветряки были приостановлены?
        - Я, конечно, не эксперт по ветряным мельницам, но отвечаю утвердительно. Естественно, на те несколько дней пришлось отказаться от ветряков. В противном случае они могли бы слететь со своих опор.
        На этих словах Карл извлек из пачки сигарету и поблагодарил даму. Что же слышали дети, находясь в эллинге? Отчасти, конечно, можно объяснить звук снежной бурей. Они сидели внутри домика и замерзали, но не имели возможности выглянуть наружу. И в связи с этим - знали ли они в принципе о бушующей непогоде?
        Карл отыскал мобильный номер Пасгорда и набрал его.
        - Слушаю, - отозвался мужской голос, звучавший весьма неприветливо, хотя было произнесено всего одно слово. Он был мастером фонтанировать дерьмом.
        - Карл Мёрк беспокоит. Ты изучил погоду тех дней, когда были похищены дети?
        - Еще нет. Занимаюсь этим.
        - Расслабься. В течение последних трех дней их затворничества из пяти бушевал снежный шторм.
        - Посмотрим.
        Посмотрим куда? Типичная для Пасгорда реплика.
        - Забудь про ветряки, Пасгорд. Ветер был слишком сильным.
        - О?кей, но ты говоришь о трех днях из пяти. А что насчет первых двух?
        - Трюггве сказал мне, что жужжащий звук продолжался все пять дней. Последние три, возможно, он был чуть тише. Это объясняется бурей. Она заглушила звук.
        - Да, может быть.
        - Мне просто показалось, тебе лучше быть в курсе.
        Карл молча ликовал. Пасгорд, несомненно, рвал и метал в связи с тем, что не он первый сделал это открытие.
        - Тебе нужно искать какой-то иной источник звука, - продолжал Карл. - И все же это глухое жужжание. А как насчет рыбьей чешуи? Что-то удалось выяснить?
        - Успокойся уже. В данный момент она лежит под микроскопом в отделении аквабиологии в Институте биологии.
        - Под микроскопом?
        - Да, или какой там еще дребеденью они занимаются. Уже сейчас я могу сказать, что она принадлежит форели. Но вот морской форели или же фьордовой - пока еще вопрос открытый.
        - А разве это до такой степени разные рыбы?
        - Разные? Неа, думаю, вряд ли. Фьордовая форель, видимо, та же морская, но она больше не хочет плавать, поэтому остается на одном месте.
        Уф, подумал Карл. Ирса, Роза, Ассад, Пасгорд… Не много ли для одного вице-комиссара полиции?
        - И последнее, Пасгорд. Я думаю, тебе нужно позвонить Трюггве Холту и поинтересоваться у него, помнит ли он, какая погода была в течение тех дней, которые они провели в заключении.
        Через секунду после того, как он положил трубку, раздался телефонный звонок.
        - Антонсен, - только и произнес голос. Одна только интонация вызывала беспокойство.
        - Твой помощник и Самир Гази только что подрались у нас в участке. Если бы мы не являлись полицейскими, пришлось бы набирать 112. Не будешь ли добр сейчас же приехать к нам и забрать своего отвратительного дьяволенка?

        27

        В тех редких случаях, когда Исабель Йонссон просили рассказать о своем происхождении, она всегда говорила, что выросла в красочной стране «Таппервэар».[52] Воспитывалась парой прекрасных родителей, обладателей «Воксхолла»[53] и дома из желтого камня. У них было обычное образование и взгляды, редко расходящиеся со взглядами заурядных обывателей. Обеспеченное детство, абсолютно лишенное бактерий и в вакуумной упаковке. Всей небольшой семьей они охотились за редкими товарами. Локти, свешивающиеся с края стола, карты для бриджа в шифоньере. Покивав головами, родители пожелали удачи и пожали детям руки, когда Исабель сдала свой последний выпускной экзамен, а ее брат отправился в армию, несмотря на то, что имел белый билет.
        Тяжко наработанные модели поведения мало-помалу выветривались из ее жизни только в тех случаях, когда она, вся взмокшая от пота, бросалась в объятия того или иного опытного мужчины или когда, как сейчас, находилась за рулем своего лакированного «Форда Мондео» 2002 года выпуска. Максимальная скорость обозначалась отметкой «двести пять», но ее автомобиль был способен на двести десять, которые беспрепятственно и развил, когда они вместе с Рахилью выскочили с шоссе номер 13 на хайвей Е 45.
        Навигатор предвещал им прибытие в районе половины шестого, однако ей наверняка удастся сократить расчетное время.
        - У меня есть предложение, - сказала она Рахили, сжимавшей в руках мобильный телефон. - Пообещай, что ты не расстроишься.
        - Я постараюсь, - прозвучал тихий ответ.
        - Если мы не обнаружим злодея или твоих детей по адресу в Ферслеве, ничего не останется, как отдать ему то, что он потребовал.
        - Ну да, мы с вами ведь уже обсуждали.
        - Если, конечно, нам не удастся получить больше времени.
        - Что вы имеете в виду?
        Исабель игнорировала вереницу жестов, состоящих из средних пальцев, лавируя между участниками движения, не переключая свет фар с дальнего на ближний и не сбавляя скорости.
        - Я имею в виду… именно сейчас тебе нельзя срываться, Рахиль. Я имею в виду, что мы не знаем, в безопасности ли находятся твои дети, несмотря на то, что мы предоставим ему выкуп. Понимаешь?
        - Я думаю, они в безопасности. - Рахиль акцентировала каждое слово. - Если мы дадим ему эти деньги, он их освободит. Он не посмеет поступить иначе - мы знаем о нем слишком много.
        - Подожди, Рахиль. Именно об этом я и говорю. Если вы отдадите ему выкуп и получите обратно детей, что сможет удержать вас от обращения в полицию после этого? Понимаешь, о чем я?
        - Я уверена, что через полчаса после получения денег он уже окажется за границей. И ему будет наплевать, что мы сделаем потом.
        - Думаешь? Но он совсем не глуп, Рахиль. Мы обе это прекрасно знаем. Бегство из страны не дает никакой гарантии. Большинство преступников все равно рано или поздно попадается.
        - Что же тогда? - Рахиль беспокойно заерзала на сиденье. - Может, ты чуть сбавишь? - попросила она. - Если нас остановят за превышение скорости, тебя лишат водительских прав.
        - Ну, в общем, верно. В таком случае место за рулем можешь занять ты. У тебя ведь есть права?
        - Да.
        - Ну и отлично, - успокоилась Исабель, обгоняя хромированную «БМВ», набитую парнями-эмигрантами в бейсболках, повернутых козырьками назад.
        - Мы не можем ждать, - продолжала она, - ибо вот о чем я хотела сказать: мы не знаем, что он предпримет, если получит деньги, но мы также не знаем и того, что он предпримет, если не получит их. А потому нам необходимо постоянно на шаг опережать его. Мы должны вести, а не он. Понимаешь?
        Рахиль так яростно затрясла головой, что Исабель увидела это, хотя взгляд ее был прикован к дороге.
        - Нет, абсолютно серьезно.
        Исабель облизала губы. Если случилось что-то дурное, в этом была ее вина. Но в данный момент она, напротив, чувствовала, что все ее теперешние слова и поступки не просто на вес золота, но чрезвычайно востребованного золота.
        - Если окажется, что ублюдок действительно проживает по адресу, куда мы сейчас едем, нам удастся приблизиться к нему намного плотнее, чем он мог представить себе в самых жутких кошмарах. Он примется изо всех сил рыться в своей психопатической башке, чтобы обнаружить, где он совершил ошибку. А это заставит его сильно усомниться в вашем следующем шаге, верно? От чего он станет более уязвимым, а именно это нам и надо.
        Они обогнали полтора десятка автомобилей, прежде чем Рахиль ответила:
        - Поговорим об этом чуть позже, хорошо? А сейчас я бы лучше хотела просто немного посидеть.
        Исабель на мгновение взглянула на нее, когда они выскочили на мост через Малый Бельт. С губ Рахили не сорвалось ни единого звука, но если присмотреться, можно было заметить, что они постоянно шевелились. Глаза ее были прикрыты, руки сжимали мобильник так сильно, что суставы побелели.
        - Ты действительно веришь в Бога? - спросила Исабель.
        Прошло несколько секунд; видимо, прежде чем открыть глаза, ей нужно было завершить молитву.
        - Да, действительно. Я верю в Богоматерь и в то, что она заботится о таких несчастных женщинах, как я. Поэтому я молюсь ей, и она услышит меня, я убеждена.
        Исабель нахмурилась, но кивнула и замолчала. Любое слово сейчас было бы неуместно.

        Ферслев расположился посреди лоскутного одеяла угодий рядом с Исефьордом и во многом представлял собой беспечную идиллию, не очень соответствующую их новому знанию о том, что скрывает этот провинциальный уголок.
        Исабель заметила, как сердце забилось быстрее по мере приближения к обозначенному адресу. И когда они еще издалека увидели с дороги едва различимый за множеством деревьев дом, Рахиль взяла ее за руку и попросила остановиться. Лицо ее побелело, она непрерывно терла щеки, как будто хотела ускорить кровоток. Лоб блестел от пота, а губы были крепко сжаты.
        - Остановись здесь, Исабель, - сказала она, когда они подъехали к изгороди, выкарабкалась из машины и опустилась на колени в канаве у обочины. Ей было дурно. Она стонала после каждого рвотного спазма. Так продолжалось до тех пор, пока желудок полностью не освободился.
        - Ты в порядке? - спросила Исабель ровно в тот момент, когда мимо промчался черный «Мерседес».
        Как будто и так не было понятно - все-таки ее спутницу рвало, но такова уж общепринятая форма вопроса.
        - Ну вот, - произнесла Рахиль, боком пристроившись на пассажирском сиденье и вытерев уголки рта тыльной стороной ладони. - Что теперь?
        - Подъедем прямо к дому. Он думает, что мой брат-полицейский проинформирован. Так что если негодяй находится в доме, он отпустит детей, как только увидит меня. Никак иначе поступить он не посмеет. Лишь бы у него самого была возможность скрыться.
        - Нам нужно поставить машину так, чтобы он не чувствовал себя в западне, - заметила Рахиль. - Иначе мы рискуем, что он пойдет на какой-либо отчаянный поступок.
        - Нет. Я думаю, ты ошибаешься. Напротив, мы поставим машину прямо посреди дороги. Так что ему придется отступать в луга. Если он будет иметь возможность ретироваться на автомобиле, есть риск, что дети окажутся вместе с ним.
        Казалось, что у Рахили вновь подступил приступ дурноты, но она сделала пару глотательных движений и пришла в себя.
        - Я понимаю, Рахиль. Для тебя непривычна подобная ситуация, равно как и для меня. Мне тоже сейчас совсем несладко. И все же мы это сделаем.
        Рахиль посмотрела на нее влажными, но холодными глазами.
        - Я пережила в своей жизни гораздо больше, чем ты думаешь, - произнесла она неожиданно жестким тоном. - Да, мне страшно, но не за себя. Лишь бы ничего не испортить.

        Исабель поставила машину поперек проселочной дороги, после чего они вылезли и встали посреди двора под деревьями, ожидая, что произойдет дальше.
        С крыши доносилось гурканье голубей, сухая дикая трава по периметру двора шелестела, колеблемая слабым бризом. Помимо этого, единственным звуком, свидетельствующим о жизни, было их собственное глубокое дыхание.
        Окна фермы казались черными. Возможно, они были запачканы, возможно, были завешаны чем-то изнутри, чтобы невозможно было заглянуть внутрь. Вдоль стены стоял старый ржавый садовый инвентарь, краска на срубе облупилась во многих местах. Место выглядело мертвым и необитаемым. Тревожный знак.
        - Пойдем, - позвала Исабель, направляясь прямо к входной двери. Она громко постучалась с некоторым интервалом. Отступила на шаг в сторону и пробарабанила суставами пальцев по стеклу, однако за стеной никто не пошевелился.
        - Святая Богоматерь. Если они находятся внутри, возможно, они каким-то образом пытаются вступить с нами в контакт, - сказала Рахиль, выходя из транса. Затем с поразительной решительностью схватила мотыгу со сломанным черенком, лежавшую на брусчатке около стены, и с силой размахнулась ею, нанеся удар по стеклу рядом с дверью.
        Стало очевидно, что ее повседневная жизнь была наполнена тяжким бытом, когда она затем вскинула мотыгу на плечо и высадила окно. Все ее действия указывали на то, что она приготовилась применить орудие против мужчины, если он окажется внутри вместе с ее детьми. Приготовилась дать ему понять, что ему следует тщательно взвесить свой очередной шаг.
        Исабель держалась за ней, пока они продвигались по дому. Кроме четырех-пяти газовых баллонов, в ряд выставленных в коридоре, и скудной мебели, стратегически расставленной перед щелями между шторами, чтобы помещение хотя бы немного выглядело жилым, на первом этаже больше ничего не было. Только пыль на полу и всех гладких поверхностях. Ни бумаги, ни рекламы и еженедельных газет, ни кухонной утвари, ни постельного белья, ни пустой тары. Не было даже туалетной бумаги.
        В этом доме никто не проживал - и не собирался.
        Они обнаружили крутую лестницу на второй этаж и осторожно поднялись по ней, вплоть до последней ступеньки тщательно выверяя шаги.
        Их встретил мягкий мазонит на всех стенах и обои всех возможных цветов и расцветок. Перегородки были тонкими, как бумага. Настоящая оргия стилей и кричащая нехватка денег. В трех комнатах оказался всего один предмет мебели - облупленный светло-зеленый шкаф с полуоткрытой дверцей.
        Приглушенный послеполуденный свет проник в комнату и осветил ее, едва Исабель раздвинула шторы.
        Он был здесь совсем недавно, потому что в одежде, развешанной на вешалках, она опознала ту, что он носил, живя у нее. Замшевая куртка, светло-серые «ранглеры» и рубашки от «Эсприт» и «Морган». Явно не та одежда, которую можно было бы рассчитывать увидеть в столь убогом месте.
        Рахиль затрясло, и Исабель понимала ее. Один только запах его лосьона после бритья вызывал приступ дурноты.
        Она взяла одну из рубашек и быстро осмотрела ее.
        - Одежда нестираная, так что теперь у нас есть образец его ДНК, если он вдруг нам понадобится, - с этими словами она указала на волосок, обнаруженный под воротником рубашки. Судя по цвету, волос точно не ее. - Идем, большую часть барахла возьмем с собой, - продолжала она. - Хотя я и не рассчитываю, но, может, найдем что-нибудь в карманах.
        Забрав вещи, Исабель сверху рассмотрела сарай и двор. Прежде она не заметила следов на гальке, усыпающей двор, однако сверху они были хорошо различимы. Перед дверью в сарай тянулись две полоски из небольших вдавленных камешков, и полоски эти выглядели весьма свежими.
        Она задернула шторы.
        Они не стали убирать после себя осколки стекла у входа. Хлопнув дверью, наскоро огляделись. Ничего необычного не обнаружилось - ни в огороде, ни на лугу, ни в гуще деревьев. Так что они сосредоточились на замке, висящем на воротах сарая.
        Исабель указала на мотыгу, так и лежащую у Рахили на плече. Рахиль кивнула. На то, чтобы сбить замок, ушло не более пяти секунд.
        Обе женщины чуть не задохнулись, как только ворота распахнулись.
        Прямо перед ними стоял фургон. Голубой «Пежо Партнер» с абсолютно верно оформленными регистрационными номерами.
        Рахиль принялась тихо молиться.
        - О, не допусти, чтобы в этой машине лежали мои мертвые дети, милостивая Богоматерь! Не допусти, чтобы они были там! Не допусти!
        Исабель совершенно не сомневалась - хищник улетел со своей жертвой в когтях. Она взялась за ручку задней дверцы и открыла кузов. Он никогда не утруждал себя запиранием машины на замок, настолько уверенно ощущал себя в своем убежище.
        Затем она дотронулась до крышки радиатора. Еще теплый. Почти горячий.
        После чего она вышла во двор и принялась вглядываться сквозь деревья в дорогу, на обочине которой выворачивало Рахиль. Либо он уехал этим путем, либо направился вниз к воде. В любом случае в данный момент он находился совсем близко.
        Они опоздали. На всего ничего.
        Рахиль задрожала. Все мысли, которые она перемалывала на протяжении их долгой дороги, все страдания, которые не выразить словами, вся боль, выразившаяся в чертах ее лица и движениях тела, - все это сконцентрировалось в едином крике, заставившем голубей взмыть в воздух на трепещущих крыльях и скрыться в кустарнике, огораживающем двор. Когда крик смолк, из ее носа текло ручьем, а уголки рта побелели от пены. Она осознала, что их единственный козырь побит.
        Похитителя не оказалось по имеющемуся у них адресу. Дети не нашлись. Несмотря на все мольбы.
        Исабель тихо кивнула ей. Ужасно.
        - Рахиль, мне очень жаль об этом говорить, но мне кажется, я видела его автомобиль, пока тебя рвало, - осторожно сказала она. - «Мерседес». Черный. Один из сотен миллионов.
        Долгое время они стояли молча, и свет на небе постепенно начал блекнуть.
        Что теперь?
        - Вы с Йошуа не должны отдавать ему деньги, - наконец прервала молчание Исабель. - Вы не должны разрешать ему диктовать условия. Нам нужно выиграть время.
        Рахиль посмотрела на Исабель так, словно та была грешницей, плюющей на все, во что она верила и что почитала.
        - Выиграть время? Я не знаю, о чем ты говоришь, и даже не уверена, что хочу знать.
        Рахиль взглянула на часы. Они подумали об одном и том же.
        Скоро Йошуа сядет на поезд в Виборге с мешком, набитым купюрами, и в глазах Рахили это было единственно возможное развитие событий. Деньги будут переданы, и дети будут освобождены. Миллион - это много, но они как-нибудь справятся. Несмотря ни на что. И пускай Исабель не ставит палки в колеса этого механизма. Рахиль обозначила эту позицию со всей очевидностью.
        Исабель вздохнула.
        - Послушайте, Рахиль. Мы обе с ним встречались, и он самый жуткий человек, с которым только можно иметь дело. Подумайте о том, как он обманул нас обеих. О том, что все его слова и фразы были настолько далеки от истины, насколько только можно себе представить. - Она взяла Рахиль за руки. - Вашу веру и мою детскую очарованность он использовал как орудия. Обнаружил именно те сферы, где мы наиболее уязвимы. Обманул наши самые сокровенные чувства. А мы поверили ему. Понимаете? Мы доверились ему, а он обманывал, да? Вы не можете этого отрицать. Знаете, как сильно я хочу покончить с этим раз и навсегда?
        Естественно, Рахиль знала, она не была глупой. Однако ей не нужна была катастрофа. Она не стремилась сокрушить в пыль свою слепую веру, Исабель видела это. А потому Рахили пришлось проникнуть в такие глубины, откуда вели свое происхождение все первобытные инстинкты, чтобы обрести свободный полет мысли и полностью отмести земные аргументы и понятия. Жуткое путешествие к познанию. И Исабель проделала его вместе с ней.
        Когда Рахиль вновь открыла глаза, было ясно - теперь она поняла, насколько близко к пропасти стоит. Что ее детей, возможно, уже нет среди живых. Что так и обстояло дело с самого начала.
        Сделав глубокий вдох, она хлопнула Исабель по рукам, выразив так свою готовность.
        - Что ты придумала?
        - Мы сделаем так, как он просил, - ответила Исабель. - Когда замигает стробоскоп, мы сбросим с поезда мешок, как нам и было приказано, только без денег. И когда он подберет и откроет его, то обнаружит там вещи из этого дома, что послужит доказательством нашего визита.
        Она наклонилась, подняла с земли амбарный замок и фонарь и взвесила на руке.
        - Мы положим в мешок два этих предмета и кое-что из его одежды, а еще записку, в которой оповестим его о том, что напали на его след. О том, что мы знаем о его убежище, что нам известно имя, под которым он действует, и мы держим это место под наблюдением. Что мы готовимся напасть на него; вопрос только в том, сколько нам понадобится времени. Мы напишем, что он получит свои деньги, однако пусть подумает над тем, как гарантировать нам получение детей взамен. До этого - никакого выкупа. Нам нужно оказать на него давление, иначе диктовать станет он.
        Взгляд Рахили опустился.
        - Исабель, - сказала она, - мы с тобой находимся в Северной Зеландии, держа в руках замок и ворох его одежды, ты еще не забыла? Мы не успеем к отправлению поезда из Виборга. Нас не окажется в поезде на перегоне между Оденсе и Роскиле, когда он включит свой стробоскоп. - Затем она посмотрела на Исабель в упор и буквально прокричала ей в уши все свое разочарование: - Как мы выбросим ему этот несчастный мешок? КАК?
        Исабель взяла ее за руку. Рука оказалась ледяной.
        - Рахиль, - спокойно сказала она. - Мы успеем. Сейчас отправимся в Оденсе и встретимся с Йошуа на перроне. У нас море времени.
        В следующий момент Исабель увидела Рахиль, которую она еще не знала. Это была не мать, потерявшая детей, и не крестьянка, живущая в Доллеруп Баккер. В ней не осталось ничего провинциального, ничего заурядного. Она стала иной. И с такой Рахилью Исабель была не знакома.
        - Вы не думали, почему он хочет, чтобы мы совершили пересадку именно в Оденсе? - спросила Рахиль. - Ведь существует масса других вариантов, правда? Я уверена - потому что за нами следят. Кто-то поставлен на станции в Виборге, и еще кто-то - в Оденсе. - Затем этот странный взгляд исчез. Рахиль обратила его внутрь. Она была в состоянии задавать вопросы, но не в состоянии сразу же принять ответ на них.
        Исабель на мгновение задумалась.
        - Нет, не думаю, что это так. Он лишь стремится ввергнуть вас в стресс. Я уверена, что он действует в одиночку.
        - Почему ты так уверена? - Рахиль даже не посмотрела на нее.
        - Он такой человек. Все держит под мощнейшим контролем. Он точно знает, что именно он сделает и когда. К тому же он обладает удивительным даром все просчитать. Пробыв в баре всего несколько секунд, он смог выбрать меня в качестве своей жертвы. Спустя несколько часов довел меня до оргазма в тот самый момент, когда было нужно. Готовил завтрак и произносил слова, которые западали мне в голову на целый день. Каждое движение было звеном его плана, и он осуществлял этот план виртуозно. Он не может работать с подельниками. К тому же тогда и выкуп маловат. Он не станет ни с кем делиться.
        - А если ты ошибаешься?
        - Вот именно - что тогда? Разве не все равно? Это ведь мы выдвигаем ультиматум сегодня вечером, а не он. Мешок просто засвидетельствует то, что мы действительно были в его укромном уголке.
        Исабель оглядела полузаброшенные владения. Кто он такой, этот изворотливый человек? Почему шел на такие поступки? Ведь с таким сочетанием внешности, блестящего ума и манипуляторских способностей он мог найти себе применение где угодно.
        Понять было сложно.
        - Едем? - предложила Исабель. - Пока можете позвонить мужу и ввести его в курс дела. А потом подумаем, что изложить в письме, которое мы опустим в мешок.
        Рахиль затрясла головой.
        - Я не знаю. Я боюсь. Я вполне понимаю твои намерения, но не раздавит ли это похитителя окончательно? Не может ли он просто бросить свою затею и улизнуть? - Ее губы завибрировали. - А что тогда будет с моими детьми? Не скажется ли это каким-то образом на Магдалене и Самуэле? Возможно, он прирежет их или совершит еще что-нибудь ужасное. Ходят такие страшные слухи… - Из глаз ее потекли слезы. - А если он это сделает, что тогда сможем сделать мы, Исабель? Как мы тогда поступим, ответь мне?

        28
        - Черт возьми, Ассад, что стряслось в Рёдовре? Я никогда прежде не слышал, чтобы Антонсен так возмущался.
        Ассад дернул стул.
        - Карл, не принимай слишком близко к сердцу. Просто произошло недоразумение.
        Недоразумение?! В таком случае можно сказать, что и Великая французская революция разразилась по чистому недоразумению.
        - Тогда не объяснишь ли мне, каким образом это недоразумение вылилось в то, что два здоровых мужика покатились по полу датского отделения полиции, измолачивая друг друга в фарш?
        - Куда?
        - В фарш означает «в голову». Да ты и сам, будь неладен, в курсе, по каким именно частям тела ты колотил Самира Гази. Приди в себя, Ассад. Мне нужно членораздельное объяснение. Откуда вы друг друга знаете?
        - А мы и не знакомы вовсе.
        - Ай-ай, Ассад, так дело не пойдет. Абсолютно незнакомого человека никто не станет колотить ни с того ни с сего. Если тут замешана борьба за главенство в семье, или брак по принуждению, или чертовы понятия о чести, выкладывай все начистоту. Нам необходимо расставить все по местам, иначе тебе нельзя будет здесь работать. Не забывай, что Самир полицейский, а вот ты - нет.
        Ассад наклонился в сторону Карла с печальным выражением лица.
        - Я могу хоть сейчас уйти, если ты так хочешь.
        - Я искренне надеюсь от твоего лица, что наша с Антонсеном старая дружба удержит его от мысли просить меня о таком решении. - Карл перегнулся через стол. - И все же, Ассад, когда я тебя о чем-то спрашиваю, ты должен отвечать. И, хочешь ты или не хочешь, я все равно чувствую, что здесь что-то нечисто. Возможно, настолько нечисто, что будет иметь более серьезные последствия для твоего пребывания в этой стране, чем потеря этой обалденно фантастической работы. Это, если хочешь знать, мое мнение.
        - Тогда, может, установишь за мной слежку? - ответил он. Слово «обиженный» было бы чересчур мягким описанием его выражения лица.
        - Тут есть какая-то связь с вашими прежними пересечениями? Например, в Сирии?
        - Нет, не в Сирии. Самир - иракец.
        - Значит, ты согласен с тем, что у вас с ним какие-то счеты? Но при этом вы друг с другом не знакомы?
        - Да, Карл. Может, хватит расспросов?
        - Возможно. Но если ты не желаешь, чтобы я расспрашивал о вашей с Самиром Гази стычке, тебе все-таки придется самому сказать на эту тему пару слов, которые успокоили бы меня. Кроме того, отныне при любых обстоятельствах держись от Самира подальше.
        Ассад некоторое время сидел, уставившись перед собой, прежде чем кивнул.
        - Я виноват в смерти одного из родственников Самира. Я не хотел, чтобы так вышло, Карл, поверь. Да-да, ведь тогда я не знал.
        Карл на секунду закрыл глаза.
        - То есть ты уже успел совершить преступление в Дании?
        - Нет, Карл, я тебя гарантирую.
        - Тебе, Ассад. «Я тебе гарантирую».
        - О?кей, именно это я и делаю.
        - Значит, все случилось уже давно?
        - Да.
        Карл кивнул. Может быть, когда-нибудь Ассад сам расскажет подробности.
        - Никто не хочет взглянуть? - Ирса просочилась в дверь без предупреждения; в кои веки раз она выглядела весьма серьезно, протягивая им какую-то бумажку. - Пришло факсом из полиции Роннебю две минуты назад. Итак, вот как он выглядит.
        Она выложила факс перед ними. Это не был фоторобот, похожий на те, что составляют, комбинируя между собой на компьютере различные фрагменты лиц. Это была чистая работа. Поистине хорошо проделанная - с тенями и прочими мелочами. Аккуратное цветное изображение мужского лица, которое в целом можно было назвать гармоничным, но при ближайшем рассмотрении все же выявлялись некоторые несоответствия.
        - Он похож на моего двоюродного брата, - сухо заметила Ирса. - Свиновода из Рандерса.
        - Именно таким я никак себе его не представлял, - признался Ассад.
        Да и сам Карл тоже. Короткие бакенбарды. Темные усы, резко и аккуратно обнажавшие верхнюю губу. Волосы чуть светлее усов, с ровным пробором, густые брови, почти сходившиеся на переносице, чуть полноватые губы правильной формы.
        - Нужно иметь в виду, что этот рисунок может довольно отдаленно напоминать оригинал. Помните, что Трюггве было всего тринадцать лет, когда все произошло, а с тех пор прошло почти столько же времени. К этому добавьте то, что мужчина стопроцентно изменился с тех пор. Но как бы вы определили возраст этого человека?
        Они уже собирались высказать свои предположения, но Карл оборвал их.
        - Присмотритесь повнимательнее. Усы, возможно, чуть старят его. Напишите свои варианты вот здесь.
        Он вырвал два клочка бумаги из блокнота и протянул их своим помощникам.
        - Только подумайте - он убил Поула Холта! - воскликнула Ирса. - Такое впечатление, будто он убил кого-то из наших знакомых.
        Карл записал свое число и забрал две оставшиеся бумажки. На двух было написано двадцать семь, на третьем - тридцать два.
        - Ассад, мы решили, что ему двадцать семь. Почему ты считаешь, что он старше?
        - Исключительно на основании вот этого. - Он поднес палец к линии, косо протянувшейся над правой бровью. - Это отнюдь не морщинка, вызванная частым смехом.
        Он указал на собственное лицо, широко улыбнувшись и продемонстрировав почти сомкнувшиеся уголки глаз.
        - Посмотрите. Они тянутся прямо к щеке. А взгляните теперь.
        Он вывернул рот уголками вниз и стал выглядеть так же, как выглядел только что при допросе Карла.
        - Вот тут не появилась ли полоса? - Он указал на точку у брови.
        - Ну да, однако ее не так просто заметить, - согласилась Ирса, копируя мимику Ассада и ощупывая кожу в непосредственной близости от бровей.
        - Это потому, что я веселый человек. Чего не скажешь об убийце. С подобной морщинкой либо рождаются, либо она появляется, потому что человек мало радуется. И на проявление ее требуется время. Моя мать была не особо жизнерадостной, и у нее эта штука появилась в пятьдесят.
        - Может, ты прав, а может, и нет, - подытожил Карл. - Но мы сошлись на том, что его возраст близок к нашим догадкам. Примерно так оценил его и Трюггве. Итак, сейчас, по-видимому, ему сорок - сорок пять лет, если он еще жив.
        - А мы не можем отсканировать это изображение и немного состарить его? - предложила Ирса. - Компьютерная техника позволяет это сделать?
        - Конечно. Но программа может пойти в неверном направлении, и портрет окажется еще более вводящим в заблуждение, чем сейчас. Давайте лучше оставим как есть. Довольно приятный мужчина. Типаж чуть привлекательнее среднестатистического, довольно мужественный вид. Но в то же время невыразительный и немного консервативный конторщицкий стиль.
        - Мне кажется, он похож на солдата или полицейского, - добавила Ирса.
        Карл кивнул. Этот тип мог быть кем угодно. Самый распространенный случай.
        Он посмотрел на потолок, проклятая муха снова была тут как тут. Может, заставить ведомство потратиться на специальный противомушиный спрей? Разве это не окажется более предпочтительным, чем тратить на насекомое пулю?
        Он поежился и остановил взгляд на Ирсе.
        - Ты сделаешь копию фоторобота и разошлешь по всем полицейским округам. Не надо объяснять, каким образом?
        Она пожала плечами.
        - И еще, Ирса, прежде чем отправлять сообщение, дай мне посмотреть на текст.
        - Какой текст?
        Мёрк вздохнул. Во многих вещах Ирса была потрясающе способной, и все-таки она не Роза.
        - Тебе нужно описать ситуацию. Сообщить о том, что мы подозреваем этого человека в совершении убийства, и о том, что мы хотели бы знать, если вдруг кому-то известно, что человек с такой внешностью когда-либо был замечен в том или ином противоправном действии.
        - И что дальше, Карл? Какая тут связь, у тебя есть какие-нибудь предположения? - Ларс Бьерн нахмурил лоб и протянул начальнику отдела фото четырех Джанковичей.
        - Что дальше? То, что, если вы намереваетесь и дальше расследовать ваши дела о поджогах, вам следует в регистре преступников поискать сербов с такими же кольцами, как у этих здоровяков. Возможно, кое-кого вам удастся отыскать в датских архивах, но, будь я на вашем месте, незамедлительно связался бы с полицией Белграда.
        - Ты считаешь, что трупы, обнаруженные на пожарищах, принадлежат сербам, связанным с семьей Джанковичей, и что кольца указывают на эту родственную связь? - уточнил шеф.
        - Именно так. И я полагаю, они чуть ли не родились с этими кольцами, если в мизинцевой кости даже наблюдаются некие искривления.
        - Получается целый криминальный союз, - заключил Бьерн.
        Карл взглянул на него с глуповатой улыбкой. Удивительная быстрота реакции для столь тяжкого понедельника.
        Маркус Якобсен, сидящий рядом с Бьерном, жадно смотрел на пачку сигарет, лежащую на столе.
        - Да, можно расспросить наших сербских коллег. Если дело и правда обстоит так, как ты предполагаешь, членом данного союза нужно было родиться. Тебе известно, кто сейчас заправляет этими предприятиями, выдающими займы? Четверых основателей уже нет в живых, насколько я понял.
        - Ирса работает над выяснением этого вопроса. Теперь это акционерное общество, но мажоритариями по-прежнему являются люди с фамилией Джанкович.
        - То есть сербская мафия, выдающая ссуды.
        - Да. Нам известно, что погоревшие фирмы в тот или иной момент являлись должниками этой семейки. Чего мы не знаем, так это зачем было оставлять в огне трупы. И данный вопрос мы со всей деликатностью передаем вам. - Карл улыбнулся и протянул через стол еще одну фотографию. - А вот предполагаемый убийца Поула Холта и похититель его младшего брата. Прекрасный парень, правда?
        Маркус Якобсен взглянул на фото, как на многие другие. В свое время он повидал фотографий убийц в избытке.
        - Я так понимаю, Пасгорд сегодня совершил пару подвижек в этом деле, - сухо произнес Якобсен. - Все-таки хорошо, что вы получили небольшую подмогу.
        Карл нахмурился. Черт его пойми, о чем он?
        - Какие подвижки? - спросил он.
        - А, он тебе еще не сообщил? Значит, сейчас он все излагает в рапорте.

        Через двадцать секунд Карл появился в кабинете Пасгорда. Мрачная комнатка, которую фотография его небольшой семьи, состоявшей всего из трех человек, должна была делать светлее, но вместо этого лишь подчеркивала, насколько мало общего с домом имеет кабинет государственного служащего.
        - Что происходит? - поинтересовался Карл, пока Пасгорд продолжал стучать по клавиатуре.
        - Еще две минуты, и вы получите рапорт, после чего я развяжусь с этим делом.
        Звучало уж как-то чересчур многообещающе, и тем не менее ровно через две минуты Пасгорд развернул офисное кресло и сказал:
        - Ну вот, теперь можешь прочитать с экрана, прежде чем я выведу на печать. Так что исправь сам, если что-то покажется тебе недостаточно ясным.
        Пасгорд и Карл пришли в префектуру примерно в одно и то же время, однако, несмотря на то, что Карл никогда не старался никому угодить, чаще всего именно ему доставались более выгодные задания. Выдающееся бельмо на глазу для такого жополиза, как Пасгорд.
        А потому кислая улыбка Пасгорда являлась всего лишь легким отголоском невероятного умиротворения, разливающегося у него по внутренностям, пока Карл читал рапорт. Затем повернулся к нему.
        - Хорошая работа, Пасгорд, - собственно, вот и все, что он сказал.
        - Ассад, ты сегодня торопишься домой или сможешь поработать еще несколько часов?
        Сто к одному, что он не посмеет отказать.
        Ассад улыбнулся. Он явно воспринял это предложение как любезность. Теперь можно было продолжить работу с текстом. Все дискуссии о Самире Гази и реальном адресе проживания Ассада были заморожены.
        - Ирса, поедешь с нами. Я отвезу тебя домой. Все-таки нам нужно проехать по этой дороге.
        - Ну нет, только не через Стенлёсе, упаси боже. Я не хочу. Нет уж, я поеду на поезде. Я люблю ездить на поездах. - Она застегнула пальто и закинула на плечо аккуратную маленькую сумочку из имитации крокодиловой кожи. Ее одежда явно была инспирирована старыми английскими фильмами, как и коричневые дорожные туфли на массивных каблуках средней высоты.
        - Сегодня ты не поедешь на поезде, Ирса, - констатировал Мёрк. - По дороге я собираюсь проинструктировать вас обоих, если вы не против.
        С некоторой неохотой она залезла на заднее сиденье, почти как королева, которую поглотила привычная для нее карета, запряженная четверкой лошадей. Скрестила ноги и поставила сумочку на колени. Вскоре под пожелтевшей от сигаретного дыма крышей разлился аромат парфюма.
        - Пасгорд получил ответ из Отделения аквабиологии, с чем связано несколько любопытных фактов. Во-первых, теперь достоверно определено, что чешуйки принадлежат сорту фьордовой форели, которую, как следует из названия, чаще всего вылавливают во фьордах на пограничной территории между пресной и морской водами.
        - А слизь? - поинтересовалась Ирса.
        - Возможно, от синих устриц или креветок. Точно не было установлено.
        Ассад кивал с переднего пассажирского места, раскрыв первую страницу краксовской карты Северной Зеландии. Через мгновение он ткнул пальцем в середину обзорной карты.
        - Ага, вот они. Роскиле Фьорд и Исефьорден. Ого! А я и не знал, что они сливаются у Хундестеда.
        - Боооже, - донеслось сзади, - неужели вы собирались перебираться через каждый из них по отдельности? Вот уж вы бы измотались.
        - Верно. - Карл бросил на нее взгляд в зеркало заднего вида. - Но у нас припасен знакомый моряк из местных, который как раз живет в Стенлёсе. Ассад, ты наверняка помнишь его по делу о двойном убийстве в Рёрвиге. Томасен. Тот, что знал отца убитых.
        - А, точно. Его звали как-то на «К». У него еще такой огромный живот.
        - Именно. Его зовут Клэс. Клэс Томасен из полицейского участка в Нюкёбинге. У него во Фредерикссунде пришвартована лодка, и он знает фьорды в округе, как карманы собственных штанов. Он проведет нас вокруг. У нас осталось несколько часов до того, как стемнеет.
        - Так мы поплывем? - робко спросил Ассад.
        - Да, нам это необходимо, если мы собираемся найти эллинг, расположенный у самой воды.
        - Карл, я как-то не в восторге от этой затеи.
        Мёрк предпочел не услышать этой реплики.
        - Помимо указания на то, что это место обитания фьордовой форели, у нас есть дополнительная подсказка - нам следует вести поиски эллинга во фьордовых устьях. Хотя я и признаю это с большой неохотой, но Пасгорд проделал действительно отличную работу. Оставив аквабиологов работать с образцами, он с утра отправил бумагу в технический отдел, чтобы исследовать те тени, о которых упоминал Лаурсен. И, действительно, там обнаружились следы типографской краски. В ничтожно малом количестве, и всё же.
        - Я думала, шотландцы проверили подобные вещи, - заметила Ирса.
        - Ну, в первую очередь они изучили не столько саму бумагу, сколько написанные на ней буквы. Но когда технические специалисты в очередной раз проштудировали лист к сегодняшнему утру, оказалось, что остатки типографской краски разбросаны по всему куску.
        - Просто краска, или там что-то написано? - не унималась Ирса.
        Карл про себя улыбнулся. Однажды они с еще одним пареньком застряли на рыночной площади в Брёндерслеве, уставившись на отпечаток подошвы. Слегка смазанный дождем, он все же явно отличался от остальных. Они обнаружили, что по краю подошвы были вырезаны какие-то буквы, и лишь спустя некоторое время догадались, что отпечаток оставался на земле в зеркальном отражении. Там было написано: «ПЕДРО». Вскоре была выдумана история про то, что на машиностроительном заводе «Педерсхоб» один из рабочих опасался, что у него украдут единственную пару рабочих ботинок. И впредь, когда мальчишки запирали свою одежду в шкафчиках открытого бассейна на другом конце города, они всегда вспоминали о бедняге Педро.
        Отсюда брал начало интерес Карла к детективным расследованиям, и вот теперь он в каком-то смысле вернулся к истокам.
        - Типографская краска обнаружена в виде надписи в зеркальном отражении. Та бумага, в которой обнаружились рыбьи следы, - чистая. То есть, видимо, в течение некоторого времени на ней лежала газета, которая и успела «полинять».
        - Бооже. - Ирса наклонилась вперед настолько, насколько могли позволить сложенные крест-накрест ноги. - И что там написано?
        - Да оно нечитабельно, так как буквы слишком крупные, прочитать не получилось. Но, насколько я понял, они высказали догадку, что, по крайней мере, там было название газеты «Фредерикссунд Авис», являющейся, как я проверил, бесплатно распространяемым изданием.
        Он рассчитывал, что в этом месте Ассад взорвется от восторга, но тот промолчал.
        - Вы не поняли? Это же неимоверное сужение географии наших поисков, если допустить, что данный кусок бумаги хранился в пределах местности, где эту газету бесплатно опускают в почтовые ящики. В противном случае нам пришлось бы охватить всю береговую линию Северной Зеландии. Вы хоть представляете себе, сколько это километров?
        - Нет, - сухо послышалось с заднего сиденья.
        Он и сам не представлял.
        Тут у Карла зазвонил мобильник. Он взглянул на дисплей и растаял.
        - Мона, - произнес он совершенно преобразившимся тоном. - Я рад, что ты позвонила.
        Отметил, что Ассад на соседнем сиденье приосанился. Возможно, он уже не считает своего шефа совершенно потерянным человеком.
        Карл попытался пригласить ее куда-нибудь на вечер, но она звонила не ради этого. Ну, на этот раз он повел себя более галантно, заметила она и рассмеялась, от чего пульс Карла помчался галопом. В данный момент у нее в гостях один коллега, который с удовольствием поговорил бы с Карлом о его травмах.
        Карл нахмурился. Ах вот как! Он бы с удовольствием поговорил? Какое собачье дело коллегам Моны до его травм? Он с таким усердием приберегал их для нее одной…
        - Я отлично чувствую себя, Мона, так что это совсем ни к чему, - сказал он вслух и представил себе ее теплый взгляд.
        Она вновь засмеялась.
        - Да-да, насколько я могу слышать, твое настроение немного улучшилось после того, как мы провели вместе ночь, Карл, но ведь до этого тебе было совсем не здорово, правда? А я не могу быть твоей круглосуточной скорой помощью.
        Мёрк приуныл еще больше. И вновь затрепетал от одной только мысли. Чуть не спросил у нее, почему, но сдержался.
        - Хорошо, договорились. - Он чуть было не прибавил «моя милая», но заметил в зеркале заднего вида внимательный, пристальный взгляд Ирсы и овладел собой. - Твой коллега пускай приходит завтра. Но мы очень загружены, так что всего на минутку, ладно?
        Они не договорились о встрече в домашней обстановке. Вот черт! Надо будет постараться уладить этот вопрос завтра. По крайней мере, он на это надеялся.
        Захлопнув мобильник, Карл адресовал Ассаду натянутую улыбку. Глядя на свое отражение в зеркале не далее как утром, он ощущал себя настоящим Дон Жуаном. Сейчас же все было не настолько однозначно.
        - О, Мона, Мона, Мона, когда придет тот день, когда я посмею взять тебя за руку! Когда мы сможем наконец укрыться где-нибудь вдвоем! - лилось сзади пение Ирсы.
        Ассад встрепенулся. Если он вдруг не слышал раньше, как она поет, то для него настал момент истины. Ее голос во время пения представлял собой особую статью.
        - А я и понятия не имел, - пробурчал Ассад. На секунду он обернулся назад и одобрительно покивал. Затем вновь притих.
        Карл покачал головой. Идиотизм! Теперь Ирса в курсе дел с Моной, а значит, в курсе все. Возможно, не следовало брать трубку.
        - Только подумайте, - вновь подала голос Ирса.
        Карл посмотрел в зеркало.
        - Подумать о чем? - он приготовился к контратаке.
        - О Фредерикссунде. Представьте себе, что он убил Поула Холта неподалеку от Фредерикссунда! - Ирса уставилась перед собой.
        Уфф, значит, шашни Карла с Моной уже вылетели у нее из головы. Да уж, он понимал, что она имеет в виду. Фредерикссунд находился неподалеку от места ее проживания.
        Зло не делает различия между городами.
        - Итак, теперь вы будете пытаться отыскать эллинг в устье одного из фьордов, - продолжала она. - Сама мысль о том, что все может оказаться правдой, ужасает. Но все-таки почему ты решил, что это место не лежит сильно южнее? Там тоже иногда читают местные газеты.
        - Ты права. По той или иной причине газету могли забрать с собой из окрестностей Фредерикссунда. Но мы же должны с чего-то начать, и данный выбор вполне логичен. Правда, Ассад?
        Его сосед промолчал. Вероятно, у него уже началось какое-то подобие морской болезни.
        - Здесь! - скомандовала Ирса, показывая на тротуар. - Высади меня здесь.
        Карл взглянул на навигатор. Осталось проехать всего ничего по улицам Бювай и Эйнар Тюгесенс Вай, и начнется Сандалпаркен, где она жила. Почему он должен остановиться именно тут?
        - Ирса, всего несколько секунд, и мы будем на месте. Это меня нисколько не затруднит.
        Он почувствовал, что она собирается вежливо отказаться. Наверняка скажет, что ей нужно заскочить в магазин, но ведь она вполне может отправиться за покупками и позже.
        - Ирса, если ты не против, я на секунду зайду. Хочется поздороваться с Розой и перекинуться с ней парой слов. - Карл прекрасно видел, как лицо Ирсы нахмурилось, и повторил, лишая ее инициативы: - Всего на мгновение.
        Мёрк остановился у дома номер 19 и выскочил из машины.
        - Ассад, подожди меня здесь, - бросил он и открыл перед Ирсой дверь.
        - Мне кажется, Розы нет дома, - предположила она, поднимаясь по лестнице, с выражением лица, которого он не замечал у нее прежде. Более мягкое и расслабленное, чем когда-либо. Чем-то оно напоминало лицо студента, покидающего экзаменационную аудиторию с зачетной оценкой.
        - Постой тут, Карл, - попросила Ирса, отпирая дверь в квартиру. - Может, она еще не встала с постели. В последнее время у нее это часто.
        Мёрк поглядел на дверную табличку, пока Ирса звала Розу. На табличке стояло одно слово: «Кнудсен».
        Ирса крикнула в коридор еще несколько раз и вернулась к двери.
        - Нет, Карл. Очевидно, ее нет. Может, вышла в магазин. Передать ей что-нибудь?
        Карл слегка толкнул дверь, просунув ногу в прихожую.
        - Да нет… Знаешь что, а напишу-ка я ей записку. У тебя не найдется клочка бумаги?
        С опытом и сноровкой, натренированной годами, он все глубже вторгался в частные владения. Как улитка, неприметно перемещающаяся скользящими движениями. Невозможно было заметить ни единого отчетливого шага; оставалось лишь признать, что было преодолено расстояние во много метров и теперь этого человека просто так не выставишь вон.
        - У нас тут некоторый беспорядок, - извинилась Ирса, не успевшая снять пальто. - Роза устраивает бедлам, когда у нее такое настроение. В особенности когда она целый день сидит одна.
        Ирса оказалась права. Весь коридор был завален верхней одеждой, упаковками и стопками старых журналов.
        Карл заглянул в гостиную. Если это комната Розы, то она далека от представлений Карла о том, как должно выглядеть жилище помешанной на хардкоре девицы с панковской шевелюрой и переполненной желчью. Нет-нет, если кто и отвечал за тутошнюю обстановку, это мог быть только типичный хиппи, только что вернувшийся из паломничества в Непал с полным рюкзаком всякого хлама. Карл не видел ничего подобного с момента связи с девушкой из Вро. Кадильницы, огромные стальные и медные блюда с изображениями слонов и всевозможных вуду-худу-фигурок. Батик на стенах, воловьи шкуры на стульях. Для полной телепортации в середину семидесятых не хватало только порванного в клочья американского флага. Все это изобилие было щедро приправлено жирным слоем пыли. Помимо стопок брошюр и журналов абсолютно ничто не свидетельствовало о том, что сестры Ирса и Роза являлись творцами этого анахронического бардака.
        - Нуу, не такой уж тут и беспорядок, - протянул Карл, скользя взглядом по грязным тарелкам и пустым коробкам из-под пиццы. - А сколько у вас метров?
        - Восемьдесят три. Помимо общей гостиной, у каждой есть своя комната. Но ты прав, здесь еще не очень запущено. Поглядел бы ты на наши комнаты.
        Ирса рассмеялась, однако на самом деле скорее всадила бы ему в спину топор, чем позволила бы приблизиться к их сокровенным убежищам еще на десять сантиметров. Именно такое сообщение она только что послала ему невербальным способом. Его опыта общения с женщинами вполне хватало для успешной дешифровки.
        Карл сканировал взглядом гостиную в попытке отыскать хотя бы несколько предметов, резко выделяющихся на общем фоне. Хочешь разоблачать человеческие тайны - всегда делай ставку на выделяющиеся вещи.
        Он быстро нашел таковые. Лысая голова из пенопласта, на подобные обычно вешают шляпы или парики, и фарфоровая чаша, наполненная до краев пузырьками от пилюль. Мёрк на шаг приблизился, чтобы разглядеть названия препаратов и на чье имя они были выписаны, но тут появилась Ирса и протянула ему бумагу.
        - Карл, можешь присесть сюда и написать свою записку. - Она указала на стул, свободный от грязной посуды. - Я передам ее Розе, когда она вернется.
        - Да уж, Карл, у нас в запасе не более полутора часов. Так что в следующий раз постарайтесь приехать пораньше.
        Карл кивнул Клэсу Томасену и уставился на Ассада, сидевшего на лодочном кокпите, словно мышь, загнанная в угол. В ярко-красном спасательном жилете он выглядел совершенно беспомощным, как нервный ребенок в преддверии первого школьного дня. Абсолютно не надеясь на то, что полноватый пожилой шкипер, попыхивающий курительной трубкой и лихо крутящий штурвал, каким-то образом сможет спасти его от верной смерти, наверняка уготованной ему пятисантиметровыми волнами.
        Карл опустил глаза на карту, лежащую под пластиком.
        - Полтора часа, - повторил Клэс Томасен. - А что конкретно мы ищем?
        - Нам нужен эллинг, стоящий у самой воды, однако он может быть изолирован от общедоступных путей, и его, возможно, почти нельзя разглядеть со стороны моря. Думаю, в первую очередь нам стоит пройти от моста Кронпринца Фредерика до Кульхусе. Как ты считаешь, мы можем успеть больше?
        Полицейский в увольнении выпятил нижнюю губу и задержал на ней трубку.
        - Мы ведь с вами не на скоростном катере, а на корабле тихоходном и преисполненном достоинства, - пробурчал он. - Всего семь узлов в час. Но я думаю, нашего приятеля это вполне устраивает. Что скажешь, Ассад? Как там дела?
        В данный момент обычно очень смуглая кожа Ассада приобрела такой вид, словно он окунулся в перекись водорода. Путешествие давалось ему нелегко.
        - Ты говоришь, семь узлов. Это около тринадцати километров, так? - уточнил Карл. - Значит, мы не успеем добраться до Кульхусе и вернуться засветло. А я надеялся, что мы доплывем до противоположной стороны Хорнсхерреда, до самого Орё и обратно.
        Томасен покачал головой.
        - Я могу попросить свою жену подобрать нас в Дальбю Хусе на другом берегу, но дальше мы не успеем. Да и то последнюю часть пути придется преодолевать в сумерках.
        - А как же лодка?
        Клэс пожал плечами.
        - Пустяки. Если мы сегодня не найдем то, что надо, завтра я могу ради удовольствия отправиться дальше. Ты ведь знаешь: старый полицейский не ржавеет от встречного ветра.
        Видимо, он сам придумал эту поговорку.
        - Еще кое-что, Клэс. Два брата, сидевшие в этом эллинге, слышали какое-то низкочастотное жужжание. Похожее на звук ветряной мельницы или нечто подобное. Это тебе ни о чем не говорит?
        Томасен вытащил трубку изо рта и посмотрел на Карла глазами английской легавой.
        - Тут много судачили по поводу того, что местные прозвали инфразвуком. Все сходится, раз эта дискуссия началась еще в середине девяностых.
        - И что за инфразвук?
        - Именно какое-то жужжание. Очень низкий и очень назойливый звук. Долгое время думали, что источником является завод Стольвэльсе в Фредериксвэрке, но вскоре его реабилитировали, так как на некоторое время завод закрылся, а звук не прекратился.
        - Завод Стольвэльсе… Он, случайно, находится не на полуострове?
        - Да, конечно, но инфразвуки могут фиксироваться на большом расстоянии от источника. Некоторые утверждают, что звук ощущается чуть ли не в двадцати километрах. По крайней мере, жалобы поступали и из Фредериксвэрка, и из Фредерикссунда, и даже с другого берега фьорда из Йэгерсприса.
        Карл уставился на воду, приобретшую пятнистую раскраску от капель дождя. Все вместе складывалось в ужасную картину. Дома, расползшиеся по густым зарослям, скрытые буйной растительностью и густыми лугами. Молчаливые лодки на неподвижной воде. Чайки, сбивающиеся в стаи, когда их оказывалось довольно много. И весь этот сырой приторный пейзаж на фоне непонятного низкого жужжания. За фасадами этих прелестных домиков живет какой-то спятивший народ.
        - Если неизвестен источник звука и ареал его распространения, то нам ни к чему заострять на нем внимание, - заметил Карл. - Я собирался исследовать расположение ветряков на данной территории, но весь вопрос в том, идет ли в принципе речь о ветряке. Многое свидетельствует о том, что подобные ветряки в те дни в Дании простаивали. Как-то все затруднилось.
        - Может, тогда отправимся по домам? - послышалось из каюты.
        Карл в очередной раз посмотрел на Ассада. Неужели это тот самый человек, который опрокинул на пол и измял Самира Гази, тот, который способен пинком вышибить дверь и который однажды спас Карлу жизнь? В таком случае за последние пять минут он сильно деградировал.
        - Ассад, тебя тошнит? - спросил Томасен.
        Ассад покачал головой. Это демонстрировало, сколь мало знал он о страдающих морской болезнью и об их маленьких радостях.
        - Вот, - Карл протянул ему один из биноклей. - Дыши ровно и следи за движением лодки. Постарайся разглядеть береговую линию.
        - Я не встану со скамейки.
        - Хорошо. Ты можешь смотреть на берег сквозь стекло.
        - Я думаю, вы спокойно можете пропустить береговую линию в этом месте, - сказал Томасен, направляя лодку прямо к центру фьорда. - Здесь небольшой песчаный пляж, а поля иногда подходят вплотную к воде. Если мы хотим удачных поисков, нам стоит подобраться поближе к Нордсковену. Вот здесь густой лес примыкает к морю, но там тоже живет много народу, так что сомневаюсь, что и в этой части лодочный домик может скрыться от посторонних глаз.
        Он указал на проселочную дорогу, тянувшуюся строго по линии с севера на юг по восточному берегу фьорда. Городки сменялись плоскими сельскими пейзажами, а те, в свою очередь, - вновь городками. По крайней мере, на этой стороне фьорда едва ли мог скрываться убийца Поула Холта.
        Карл взглянул на карту.
        - Если придерживаться утверждения о том, что фьордовая форель водится вблизи фьордовых устьев, и место не находится здесь, в Роскиле Фьорде, видимо, его следует искать на другой стороне Хорнсхерреда в Исефьордене. Но где именно? Судя по карте, не могу сказать, что вариантов много. По берегам сплошняком тянутся сельскохозяйственные угодья. Где тут втиснуться лодочному сарайчику? И на другом берегу в окрестностях Хольбэксидена или у Одсхерреда - навряд ли, так как в таком случае путь от места похищения в Баллерупе займет гораздо больше часа. - Он вдруг засомневался. - Или я ошибаюсь?
        Томасен пожал плечами.
        - Не-ет, не думаю. Как раз около часа и будет.
        Карл сделал глубокий вдох.
        - Тогда остается надеяться, что теория о местной газете, «Фредерикссунд Авис», верна, иначе нам придется очень-очень непросто.
        Он сел на скамью рядом со страдающим Ассадом, дрожащим мелкой дрожью, с серо-зеленым лицом. Его двойной подбородок непрерывно сотрясался от приступов тошноты, но бинокль оставался плотно прижатым к глазницам.
        - Напои его чаем, Карл. Моя жена расстроится, если его стошнит на сиденье.
        Карл пододвинул корзину и без вопросов налил чаю.
        - Держи, Ассад.
        Тот чуть отстранил бинокль, взглянул на чай и покачал головой.
        - Карл, меня не вырвет. Все, что у меня отрыгивается, я снова глотаю.
        Карл вытаращил глаза.
        - Да-да, так же поступают, когда едут на дромадерах по пустыне. В той местности желудку тоже приходится несладко. А если тебя вырвет, ты потеряешь много жидкости. В пустыне это глупо. Вот так…
        Карл похлопал его по плечу.
        - Хорошо, Ассад. Только не забывай об эллинге. Чтобы я мог заниматься своими делами.
        - Я даже не пытаюсь разглядеть эллинг, ибо мы все равно его не найдем.
        - В каком смысле?
        - Я думаю, он очень хорошо спрятан. И не обязательно между деревьями. Он вполне может оказаться под каким-нибудь земляным или песчаным холмом, или под домом, или у зарослей кустарника. Он ведь не такой уж высокий, не забывай.
        Карл вооружился вторым биноклем. Его коллега пребывал в не совсем здравом уме. Что ж, придется поработать самому.
        - Но если ты высматриваешь не сарай, то что, Ассад?
        - То, что жужжит. Ветряк или еще что-нибудь. В общем, то, что может издавать такой жужжащий звук.
        - Это нереально.
        На мгновение Ассад посмотрел на него так, словно неимоверно утомлен его обществом. Затем обильно срыгнул, так что Карл на всякий случай немного отступил. Разделавшись с очередной порцией, поступившей из желудка, он произнес почти шепотом:
        - Карл, ты знал, что рекорд по сидению прислонившись спиной к стене составляет двенадцать с чем-то часов?
        - Нет… - Мёрк почувствовал, как весь превратился в вопросительный знак.
        - А знал ли ты, что рекорд по неподвижному стоянию составляет семнадцать лет и два месяца?
        - Не может быть!
        - И тем не менее. Его поставил индийский гуру, он стоял даже по ночам во сне.
        - A-а. Нет, Ассад, я этого не знал. А что ты хотел этим сказать?
        - Всего лишь то, что некоторые вещи кажутся сложнее, чем есть на самом деле, а некоторые - проще.
        - Ну?! И?
        - Значит, мы найдем источник жужжания, и больше не будем обсуждать.
        К черту доводы.
        - Ну ладно. И все-таки я не верю в то, что он простоял семнадцать лет, - не унимался Карл.
        - О?кей. А знаешь что, Карл? - Ассад серьезно посмотрел на него и срыгнул опять.
        - Нет.
        Ассад приблизил бинокль к глазам.
        - Это твое дело.

        Они прислушивались - и слышали жужжание моторных лодок и рыбацких трейлеров, мотоциклов, проносящихся по проселочным дорогам, одномоторного самолета, производящего аэросъемку территории, чтобы налоговые органы могли обосновать местному населению новые поборы и таксы. Но ничего похожего на непрерывный звук, как и ни единого звука, который мог бы возмутить Союз Борцов с Инфразвуками.
        Супруга Клэса Томасена подобрала их в Хунестеде, а сам Томасен пообещал спрашивать у всех подряд, не знают ли они поблизости домика, похожего на описываемый. Лесник из Нордсковена был на очереди первым, заверил он, затем шли разные морские клубы. Лично он намеревался продолжить поиски на следующий день, ибо как раз обещали солнечную и сухую погоду.
        Ассад все еще выглядел не лучшим образом, когда они отправились к югу на машине.
        В подобной ситуации можно было понять жену Томасена. Сам Карл тоже хотел бы избежать рвотных масс на чехлах своего автомобиля.
        - Скажи, если почувствуешь, что тебя вот-вот стошнит. Хорошо, Ассад?
        Тот кивнул с отсутствующим видом. Видимо, он не вполне владел собой.
        Карл повторил свою просьбу, когда они проезжали Баллеруп.
        - Может, мне стоит немного передохнуть, - отозвался Ассад спустя несколько минут.
        - Хорошо. Подождешь меня пару минут, пока я выполню кое-какое поручение? Нам придется проехать через Хольте. А потом я отвезу тебя прямо домой.
        Ответа не последовало.
        Карл посмотрел на дорогу. Уже стемнело. Вопрос заключался в том, пожелают ли вообще его впустить.
        - Понимаешь, я хотел бы навестить мать Вигги. Я договорился с Виггой. Ты не против? Она живет недалеко в доме престарелых.
        Ассад кивнул.
        - Я и не знал, что мать Вигги жива. Как она? Симпатичная?
        Ответить на этот вопрос, при всей его незамысловатости, оказалось настолько непросто, что Карл почти проехал на красный светофор у Багсвэрд Ховедгэде.
        - Карл, когда ты вернешься, не мог бы ты высадить меня на остановке? Все-таки тебе нужно в северном направлении, а отсюда ходит автобус прямо до моей двери.
        Да уж, Ассад прекрасно справлялся с сохранением анонимности - как собственной, так и своей семьи.
        - Нет, вы не можете посетить фру Альсинг сейчас, для нее это слишком позднее время. Приходите завтра до двух, а лучше всего около одиннадцати, в это время она наиболее бодрая, - ответил ночной сторож.
        Карл извлек свой полицейский значок.
        - Я пришел не только по личному делу. Это мой помощник Хафез эль-Ассад. Мы отнимем не больше минуты.
        Социальный работник с удивлением взглянул на значок, а затем на существо, которое стояло рядом с Карлом, слегка покачиваясь. Подобные посетители вряд ли являлись привычными для персонала Баккегордена.
        - Но я полагаю, сейчас она спит. В последнее время она часто недосыпает.
        Карл взглянул на часы. Десять минут десятого. Для матери Вигги это почти что начало дня - что ему тут вешают лапшу на уши? Работа официанткой в копенгагенских ночных заведениях на протяжении более пятидесяти лет не может пройти даром. Нет уж, до такой степени выжить из ума она бы никогда не смогла.
        Вежливо, но все же неохотно их провели вниз к жилым комнатам и оставили перед дверью Карлы Маргреты Альсинг.
        - Когда соберетесь уходить, сообщите, - сказала сотрудница. - Персонал находится вон там.
        Они застали Карлу в море шоколадных конфет и заколок. С длинными растрепанными седыми волосами, в небрежно накинутом кимоно, она напоминала голливудскую актрису, чья карьера не оправдала ее собственных ожиданий. Карла сразу узнала Карла и артистично откинулась назад, успев произнести его имя и сказать о том, как чудесно, что он стоит перед ней. У Вигги манеры взялись не с потолка.
        Ассада она не удостоила даже взглядом.
        - Кофе? - предложила Карла и плеснула из чайника без крышки в чашку, явно использованную по назначению не раз и не два. Карл огородил себя, но понял всю опрометчивость своего поступка. Тогда он обернулся к Ассаду и протянул чашку ему. Если кому-то сейчас и нужен был холодный настоявшийся кофе, то именно ему.
        - Ну, тут приятно, - заметил Карл и оглядел мебельный пейзаж. Золоченые рамы, мебель красного дерева, кованые украшения и парча. Во всем этом никогда не было недостатка в высокопарной сфере деятельности Карлы Маргреты Альсинг. - На какие занятия вам хватает времени? - поинтересовался он, приготовившись прослушать лекцию о том, как трудно стало читать и насколько дурными стали телевизионные передачи.
        - На какие занятия? - В ее взгляде появилось отстраненное выражение. - Да, помимо того, чтобы периодически видоизменять вот это…
        Она остановилась посреди предложения, пошарила у себя за спиной под подушкой и извлекла оттуда оранжевый фаллоимитатор со множеством мыслимых и немыслимых нашлепок.
        - …скоро можно будет вообще ни черта не делать.
        Карл хорошо слышал, как позади него задрожала чашка у Ассада в руках.

        29

        С каждым часом силы постепенно уходили. Она пыталась кричать во все горло, когда смолк звук автомобильного мотора, однако после каждого опустошения легких вновь набрать в них воздух оказывалось все сложнее. Коробки были слишком тяжелыми. Мало-помалу дыхание становилось все более поверхностным.
        Она немного повернула правую руку перед собой и слегка поскребла ногтями коробку у своего лица. Один лишь звук шуршащей бумаги давал какую-то надежду. Значит, хоть что-то она еще могла.
        Она пролежала так несколько часов, и сил на крик совсем не осталось. Теперь нужно было просто выжить.
        Возможно, он еще сжалится над ней.
        Спустя пару часов она в подробностях воскресила в памяти ощущение, когда тебя вот-вот задушат. Тут смешивались чувство паники и бессилия и в некоторой степени также облегчение. Не менее десяти раз в жизни она испытала это ощущение. Легкомысленный и недалекий отец усаживался на нее, когда она была совсем крошкой, лишая ее воздуха.
        - Ты сможешь освободиться? - всякий раз смеялся он. Для него это было просто игрой, но для нее - настоящим кошмаром.
        Она любила своего отца, поэтому никогда не протестовала.
        И вдруг в один прекрасный день он исчез. Игры кончились, но облегчение осталось. «Сбежал с какой-то бабенкой», - сказала тогда мать. Ее замечательный, милый папа сбежал с бабенкой. Теперь он возился с другими детишками.
        Повстречав своего будущего мужа, она растрезвонила всем и каждому, что он напомнил ей отца.
        - Вот уж чего ни в коем случае тебе не пожелаю, Миа, - ответила на это ее мать.
        Слово в слово.

        Теперь, пролежав целые сутки парализованная коробками, она знала, что умрет.
        Она слышала его шаги по ступенькам. Он немного постоял перед дверью в комнату, прислушиваясь, а затем ушел.
        Надо было простонать, подумала она. Возможно, в этом случае он решил бы положить всему конец.
        Левое плечо совсем перестало болеть. Как и рука, она онемела. Но бедро, на которое приходился основной вес, причиняло ей мучения каждую секунду. В первые часы она обильно потела, охваченная приступом клаустрофобии, но сейчас потеть перестала. Единственной телесной жидкостью, которую она могла зафиксировать, была тонкая струйка теплой мочи, стекавшая по бедру.
        Так она и лежала, в луже собственной мочи, пытаясь хоть немного повернуться, чтобы давление на правую коленку, на которой стояли коробки, перераспределилось на бедро. Это ей не удалось, но появилось остаточное ощущение. Точно как в тот раз, когда она сломала руку и имела возможность почесать только внешнюю сторону гипса.
        И она принялась думать о днях и неделях, когда они с мужем были счастливы вместе. Первое время, когда он стоял перед ней на коленях и ласкал так, как она желала.
        И вот он ее убил. Просто так убил, бесчувственно и без малейшего колебания.
        Сколько раз он убивал людей прежде? Она не знала.
        Она ничего не знала.
        Она сама была ничто.
        «Кто вспомнит обо мне, когда я умру?» - подумала она и распрямила пальцы на правой руке, как будто собиралась приласкать своего малыша. Бенджамин не в счет, он еще слишком мал. Конечно, мама. А спустя десять лет, когда мамы уже не будет в живых? Кто же вспомнит обо мне? Никто, кроме того, кто отнял у меня жизнь? Никто, кроме него. Да еще, может, Кеннета.
        Помимо самого факта смерти, это было хуже всего. Именно эти мысли заставили ее попытаться сглотнуть, несмотря на пересохший рот, заставили ее истерзанную диафрагму сотрясаться в бесслезных рыданиях.
        Всего через несколько лет ее позабудут.

        Изредка звонил мобильник. Виброзвонок в заднем кармане давал ей надежду.
        После того как звонок замолкал, она в течение часа или двух лежала и прислушивалась к звукам с улицы. А вдруг внизу стоит Кеннет? Вдруг он заподозрил неладное? Он ведь должен был почувствовать. Он же видел, какая дрожь ее охватила, когда они виделись в последний раз.
        Она немного поспала и, дернувшись, проснулась, совершенно не чувствуя своего тела. Осталось только лицо. Теперь она вся превратилась в лицо. Сухие ноздри, зуд вокруг глаз, моргание в сумраке. Вот все, что от нее осталось.
        Затем она осознала, от чего именно она проснулась. Это был Кеннет или всего лишь ее сон? Она закрыла глаза и внимательно прислушалась. Кто-то находился в доме.
        Задержав дыхание, она снова принялась слушать. Ну да, это Кеннет. Она открыла рот, совершая вдох. Он стоял под окном у входной двери и кричал. Звал ее по имени, так что его слышал весь квартал, и она почувствовала, как улыбка растягивает ее губы, и собрала все оставшиеся силы для самого последнего, спасительного крика. Крика, который призовет к действию стоявшего внизу солдата.
        И она закричала так сильно, как только могла.
        И настолько беззвучно, что даже сама ничего не услышала.

        30

        Солдаты приехали в поцарапанном джипе поздним вечером, и один из них прокричал, что местные последователи Доу[54] спрятали оружие в сельской школе, и она должна показать, где именно.
        У них была лоснящаяся кожа, и они остались непроницаемо холодны к ее уверениям о том, что она не имеет никакого отношения к режиму Самуэла Доу и знать не знает ни о каком оружии.
        Рахиль, а точнее Лиза, как звали ее тогда, и ее возлюбленный слышали выстрелы в течение всего дня. Ходили слухи о том, что арьергард тейлоровских «гориллос» шел в кровавое и мощное наступление, поэтому они уже приготовились к бегству. Кто захочет дожидаться, чтобы узнать, пощадит ли новый кровожадный режим людей с их цветом кожи?
        Возлюбленный отправился на второй этаж за охотничьим ружьем, и солдаты кинулись на нее, когда она попыталась вынести несколько школьных книг в пристройку. В тот день погорело много домов, она лишь хотела обезопасить себя.
        А они оказались тут как тут, те, что весь день напролет убивали и убивали, желающие освободиться от мучительных разрядов, наэлектризовавших их тела.
        Они перекинулись парой реплик, которых она не поняла, но язык взглядов был красноречивее. Она оказалась в неправильном месте. Слишком молодая и слишком доступная девушка в пустом школьном кабинете.
        Изо всех сил она отпрыгнула в сторону и вскочила на подоконник к открытому окну, где и была схвачена за локти. Они втащили ее обратно и несколько раз как следует пнули ногами, пока она не затихла, лежа на полу.
        Какое-то мгновение перед ее лицом мелькали три головы, а затем сверху навалилось два тела.
        Чувство собственного превосходства и самоуверенность заставили третьего солдата отставить к стене свой «Калашников», пока он помогал двум товарищам раздвигать ей ноги. Они зажимали ей рот и по очереди вторгались в ее плоть, не переставая истерично хохотать. Она конвульсивно втягивала воздух через слипшиеся ноздри и в какой-то момент услышала, как в соседней комнате вздыхает ее парень. Она опасалась за него. Боялась, что солдаты его услышат и совершат скорую расправу.
        Но он стонал совсем тихо. Помимо стонов, не проявляя никакой реакции.
        Когда пять минут спустя она лежала на пыльном полу, уставившись на доску, где они всего два часа назад писали предложения «я умею прыгать», «я умею бегать», ее любимый скрылся вместе со своим оружием. Хотя ему не составило бы труда пристрелить потных вояк, валявшихся с расстегнутыми ширинками рядом с ней и пытающихся отдышаться.
        Ее парень был рядом, когда все было хорошо. Когда жизнь шла сама собой и ярко светило солнце. Но не тогда, когда она волочила искромсанные тела на свалку и прикрывала их пальмовыми листьями или когда отмывала стены от остатков плоти и крови.
        В том числе и поэтому ей надо было уходить.
        Все случилось за день до того, как она открылась Богу и искренне раскаялась в своем грехе. Но обещания, данного ей самой себе в тот вечер, когда она стянула с себя одежду и сожгла ее, в тот вечер, когда до боли отмывала свое лоно, она не забыла никогда.
        Если Дьявол еще когда-нибудь попадется на ее пути, она возьмет все в свои руки.
        И если при этом ей придется нарушить заповедь Господа, пусть это останется между ней и Им.

        Пока Исабель давила на педаль газа и переключала взгляд между дорогой, навигатором и зеркалом заднего вида, Рахиль перестала потеть. Ее губы больше не дрожали. Биение сердца пришло в норму. В какой-то миг она припомнила, каким образом страх может перейти в гнев.
        Ужасное воспоминание о дьявольском дыхании и пожелтевших глазах солдат НПФЛ, не знавших пощады, поселилось в ней и заставило крепко сжать челюсти.
        Она смогла действовать тогда - значит, сможет и теперь.
        Повернувшись к Исабель, Рахиль сказала:
        - После того, как мы передадим вещи Йошуа, я сяду за руль. Исабель, ты согласна?
        Та покачала головой.
        - Не надо, Рахиль, моя машина тебе незнакома. Тут куча всего вышедшего из строя. Фары. Ручной тормоз слабенький. Автомобиль в целом очень чуткий.
        Она назвала еще какие-то неисправности, но для Рахили это не имело значения. Возможно, Исабель просто не верила в то, что эта святая, сидящая рядом, способна подменить ее за рулем. Что ж, значит, скоро она поумнеет.
        Они встретились с Йошуа на перроне в Оденсе, он весь посерел и выглядел довольно жалко.
        - Мне не нравится ваш план!
        - Понимаю, Йошуа, но Исабель права. Мы так и поступим. Он должен знать, что мы дышим ему в спину. У тебя с собой навигатор, как мы договаривались?
        Он кивнул и посмотрел на нее покрасневшими глазами.
        - Мне насрать на деньги.
        Она решительно взяла его за руку.
        - Деньги тут ни при чем. Больше ни при чем. Ты просто последуешь его инструкциям. Когда он мигнет стробоскопом, выбросишь мешок, а деньги оставишь в спортивной сумке. А мы тем временем будем, насколько удастся, следовать за поездом. Тебе не нужно ни о чем думать, просто ориентируй нас о местоположении состава, когда мы будем звонить, хорошо?
        Он кивнул, но в душе явно так и не согласился.
        - Отдай мне сумку с деньгами, - сказала Рахиль. - Я тебе не доверяю.
        Йошуа покачал головой. Значит, она была права. Она знала заранее.
        - Отдай их мне, - закричала Рахиль, но он все равно отказался.
        Тогда она отвесила ему пощечину, звонкую и ощутимую, прямо под правый глаз, и выхватила сумку. Прежде чем он успел понять, что произошло, сумка была передана в руки Исабель.
        Затем Рахиль схватила пустой мешок и бросила в самый низ рубашку с волосами, принадлежавшую похитителю. Амбарный замок и письмо, написанное Йошуа, положила сверху.
        - Вот. И сделай так, как мы договорились. Иначе мы больше не увидим детей. Поверь мне, я знаю.

        Ехать наравне с поездом оказалось сложнее, чем думала Рахиль. Преимущество сохранялось на выезде из Оденсе, однако уже у Лангескоу они начали отставать. Оповещения Йошуа были беспокойными, и комментарии Исабель во время сопоставления по GPS положения автомобиля с местонахождением поезда становились все более нервными.
        - Давай поменяемся местами, Рахиль, - проквакала Исабель, - у тебя не хватает нервов.
        Редко когда слова оказывали настолько молниеносное воздействие на Рахиль. Она со всей силы вдавила педаль газа в пол, и примерно через пять минут стучащий мотор находился на пределе своих возможностей, только его звук и можно было слышать.
        - Я вижу поезд! - с облегчением крикнула Исабель в месте, где шоссе Е 20 пересекалось с железнодорожной веткой.
        Она взяла мобильный телефон, и уже через несколько секунд на другом конце послышался голос Йошуа.
        - Йошуа, смотри налево, мы чуть впереди. Но на следующем участке автодорога делает большой крюк, так что скоро впереди окажешься ты. Мы попробуем нагнать состав ближе к мосту, но это будет непросто. Тем более что нам еще предстоит преодолевать шлагбаум при выезде с моста. - Несколько секунд слушала его комментарии. - Он тебе не звонил? - спросила она, прежде чем отключить связь.
        - Что он ответил? - переспросила Рахиль.
        - Он еще не разговаривал с преступником. Но не похоже, что Йошуа в нормальном состоянии, Рахиль. Он отказывается верить в то, что мы успеем. Он пробурчал что-то насчет того, что, может, и неважно, успеем мы или нет. Только бы похититель понял наше письменное послание.
        Рахиль поджала губы. Неважно, считает он. Абсолютно неважно. Они обязаны оказаться там, когда свет стробоскопа, который включит преступник, озарит поезд. Они обязаны быть там, чтобы этот негодяй, похитивший ее детей, понял, на что она готова пойти.
        - Рахиль, ты молчишь, - прервала ее мысли Исабель, сидевшая рядом, - но ведь он сказал правду. Мы не успеваем. - Женщина за рулем вновь вперилась глазами в спидометр. Прибавлять газ уже не было никакой возможности. - А что ты собираешься делать на мосту через Большой Бэльт, Рахиль? Там полно камер и движение очень плотное. И что делать, когда на противоположном берегу нам придется стоять в очереди на оплату проезда?
        Рахиль молча обдумывала вопросы, не переставая мигать дальним светом на полосе обгона.
        - Тебе не стоит беспокоиться об этом, Исабель, - наконец произнесла она.

        31

        Исабель охватил страх. Страх от безумной езды Рахили и собственного тотального бессилия как-то повлиять на нее.
        Всего каких-то две-три сотни метров, и они окажутся перед шлагбаумом контрольного поста на выезде с моста через Большой Бэльт, а Рахиль все не снижала скорость. Через пару секунд им нужно ехать не более тридцати километров в час, а сейчас на спидометре сто пятьдесят. Впереди с грохотом рассекал ландшафт поезд, в котором ехал Йошуа, и женщина намеревалась догнать его.
        - Надо снижать скорость, - крикнула она, когда перед ними возникли платежные терминалы. - ТОРМОЗИ!
        Но Рахиль сидела, крепко сжав руль, и пребывала в собственном мире. Она должна была спасти своих детей.
        А что произойдет помимо этого, ей было неважно.
        Они увидели, как постовые из терминала для грузового транспорта отчаянно им жестикулируют, несколько машин впереди резко свернули в сторону.
        С жутким грохотом они протаранили шлагбаум; в облаке обломков женщин откинуло в сторону, а затем вперед на лобовое стекло.
        Будь ее старичок «Форд Мондео» на пару лет помоложе или хотя бы подвергнись он модернизации, бросок туловищ вперед был бы остановлен подушками безопасности. «Они неисправны. Может, стоит заменить?» - спросил у нее механик, но это было непомерно дорого. Долгое время Исабель жалела, что отказалась, но точно не сейчас. Если бы подушки мгновенно надулись перед их лицами при такой скорости, пришлось бы совсем худо. Теперь же единственным напоминанием о непозволительной порче государственной собственности являлась вмятина на радиаторе да уродливая трещина, медленно распространившаяся вдоль всего лобового стекла.
        Позади развернулась кипучая деятельность. Если еще не успели известить полицию о том, что автомобиль, зарегистрированный на ее имя, снес шлагбаум у моста через Большой Бэльт, значит, кто-то спал как убитый.
        Исабель тяжко вздохнула и в очередной раз набрала номер Йошуа.
        - Мы только что проехали мост! А вы где?
        Он сообщил им координаты по GPS, которые она сравнила с их собственным местонахождением. Совсем близко.
        - Мне как-то не по себе, - признался Йошуа. - Мне кажется, мы делаем что-то не так.
        Она постаралась успокоить его, насколько могла, но, кажется, это не сильно помогло.
        - Звони, когда заметишь свет стробоскопа, - сказала Исабель и захлопнула мобильник.
        Слева прямо перед съездом под номером 41 они увидели поезд. Жемчужная цепочка огоньков, скользящая по темному ландшафту. Там, в третьем вагоне сидел человек, чье сердце пребывало в сильнейшем стрессе.
        Когда уже наконец Дьявол, будь он проклят, выйдет на связь с ними?
        Исабель прижимала к себе телефон, пока они с шелестом преодолевали участок автобана между Хальссковом и съездом номер 40. Никакого голубого мерцания не было и в помине.
        - Полиция остановит нас у Слэгельсе, можешь не сомневаться, Рахиль. Зачем ты снесла шлагбаум?
        - Сейчас ты видишь вон там наш поезд. Но не видела бы, снизь я скорость и остановись хотя бы на двадцать секунд. Вот зачем!
        - В данный момент я не вижу поезда. - Исабель посмотрела на карту, лежащую у нее на коленях. - К черту, Рахиль! Состав делает крюк и заезжает в Слэгельсе. Если убийца станет давать условленный знак на участке между Форлевом и Слэгельсе, у нас не будет ни единого шанса. Если только мы не съедем с автобана СЕЙЧАС ЖЕ!
        Рывок, и съезд номер 40 остался далеко позади. Исабель завертела головой, кусая губы.
        - Рахиль, если это то, что я думаю, вероятно, через мгновение Йошуа увидит сигнальный свет. Осталось три пересечения железнодорожных путей с проселочными дорогами, прежде чем покажется Слэгельсе. Прекрасное место для скидывания мешка. Однако прямо сейчас мы не можем покинуть автобан, ведь мы только что проехали мимо съезда.
        Она видела, что вновь задела Рахиль за живое. Во взгляде Рахили опять появилось отчаяние. И явно в последнюю очередь она хотела бы услышать звонок телефона в следующие несколько минут.
        Вдруг она резко затормозила и свернула на обочину.
        - Я дам задний ход.
        Она совсем сошла с ума? В глазах Исабель появилась готовность к катастрофе, она пыталась привести пульс в норму.
        - Послушай, Рахиль, - как можно спокойнее начала она. - Йошуа справится один. Нам необязательно присутствовать при моменте сброса мешка. Йошуа прав. Мерзавец все равно свяжется с нами, увидев, что именно лежит в мешке, - говорила Исабель. Но Рахиль не реагировала на слова. У нее в голове был совсем иной план, и Исабель ее понимала.
        - Я сдам задним ходом по обочине, - повторила Рахиль.
        - Не делай этого.
        Она не слушала.
        Исабель вывернула ремень безопасности и обернулась назад. Ей в лицо понеслись тысячи автомобильных фар.
        - Ты обезумела, Рахиль? Ты убьешь нас. Как это поможет Магдалене и Самуэлю?
        Но Рахиль не отвечала. Она молча слушала звук визжащего двигателя и задним ходом летела по обочине.
        В этот момент Исабель разглядела синие огни, поднявшиеся над цепочкой холмов в четырех-пяти сотнях метров позади.
        - СТОП! - закричала она, и Рахиль отпустила педаль газа.
        Рахиль подняла взгляд на синий свет и тут же осознала всю проблему. Коробка передач отчаянно сопротивлялась, когда она прямиком переключилась с задней скорости на первую. За считаные секунды они разогнались до ста пятидесяти километров.
        - Молись, чтобы Йошуа не позвонил нам в ближайшие несколько минут и не сказал, что он скинул мешок. Тогда, возможно, мы и успеем. Но ты должна свернуть на 38-м съезде, не на 39-м, - еле ворочала языком Исабель. - Есть риск, что у 39-го нас уже ждет полиция. Возможно, они уже там. Поезжай до 38-го, а там свернем на проселочную дорогу, которая тем более ближе к железной дороге. До самого Рингстеда рельсы проложены по сельской местности вдали от автобана.
        Она натянула ремень и приклеилась взглядом к спидометру на следующие десять километров. Мерцающие синим светом машины, следующие за ними, явно не намеревались двигаться с таким риском, как они. И она понимала, почему.
        Когда они подъехали к 39-му съезду, ведущему к Слэгельсе Си, дорога из города вся осветилась синими мигалками. Значит, через мгновение полиция Слэгельсе окажется там.
        К сожалению, она была права.
        - Вон там, чуть дальше, Рахиль. Прибавь газу, если можешь, - крикнула она и набрала номер Йошуа. - Где ты сейчас?
        Но Йошуа молчал. Означало ли его молчание, что он уже скинул мешок, или подразумевало еще худший вариант? Что негодяй находится в поезде? Такая возможность прежде не приходила ей в голову. Могло ли такое быть? Что все эти сигнальные знаки и бросание мешка из окна поезда являлись не более чем отвлекающими маневрами? Что теперь он завладел мешком и уже узнал, что никаких денег в нем нет?
        Она обернулась и взглянула на спортивную сумку с деньгами, лежащую на заднем сиденье.
        В таком случае каким образом мерзавец намеревался поступить с Йошуа?

        Они подъехали к съезду 38 ровно в тот момент, когда на противоположной полосе показались голубые мигалки от вереницы машин со спецсигналами. И Рахиль даже не прикоснулась к педали тормоза, когда на визжащих колесах они вылетели на шоссе 150 в миллиметре от легковой машины. Если бы не маневр с целью уклонения со стороны водителя, случился бы полный тарарам.
        Исабель почувствовала, как у нее по спине струится пот. Женщина рядом с ней не просто безумно отчаянна. Она в принципе безумная.
        - На этой дороге ты не скроешься, Рахиль. Как только полицейские окажутся на шоссе, им не составит труда следовать за твоими габаритками, - кричала она.
        Рахиль покачала головой и так плотно прижалась в еще вихляющийся перед ними автомобиль, что они почти сцепились бамперами.
        - Нет, - спокойно сказала она и выключила фары, - не теперь.
        Прекрасная идея. Даже хорошо, что автоматическое включение габаритных огней вышло из строя.
        В заднем стекле автомобиля, находящегося в нескольких метрах перед ними, они отчетливо увидели пожилую пару. Словосочетание «панический страх» слишком мягко описывало осуществляемые ими лихорадочные жесты.
        - Сверну, как только смогу, - сказала Рахиль.
        - Только не забудь включить фары.
        - Оставь это мне. Следи за навигатором. Когда будет ближайший поворот, ведущий не в тупик? Нам нужно сворачивать отсюда, сзади я вижу полицию.
        Исабель оглянулась. Верно. Мигалки уже приближались. Всего в четырех-пяти сотнях метров, у самого съезда с автобана.
        - Туда, - крикнула Исабель. - Где указатель.
        Рахиль кивнула. Световые конусы от едущей впереди машины осветили указатель. Ведбюсёндер.
        Она вдавила тормоз в пол и свернула с выключенными фарами в кромешную темноту.
        - Ну, хорошо, - выдохнула и на холостом ходу проехала мимо сарая и еще нескольких строений. - Переждем позади двора, чтобы они нас не обнаружили. Позвонишь Йошуа еще раз?
        Исабель обернулась на ландшафт, освещенный синим мерцанием, похожим на зловещую ауру. Затем снова набрала номер Йошуа, уже с недобрыми предчувствиями.
        Раздалось несколько гудков, прежде чем он вышел на связь.
        - Да, - только и сказал.
        Исабель кивнула Рахили, давая понять, что Йошуа взял трубку.
        - Ты избавился от мешка? - спросила она.
        - Нет. - Голос у него был беспокойным.
        - Что-то случилось, Йошуа? Рядом с тобой кто-то есть?
        - Помимо меня в отсеке сидит еще один человек, но он занят работой в наушниках. Все нормально. Мне просто как-то нехорошо. Я постоянно думаю о детях, о том, как все ужасно, - выговорил он усталым задыхающимся голосом. Ничего удивительного.
        - Попробуй успокоиться, Йошуа. - Она знала, что сказать легче, чем сделать. - Скоро все кончится. Где сейчас находится поезд? Продиктуй мне GPS-координаты.
        Он прочитал.
        - Мы выезжаем из города.
        Она легко вычислила местоположение. Поезд вряд ли был очень далеко.
        - Пригнись, - скомандовала Рахиль, когда полиция промчалась по шоссе, с которого они свернули. Как будто кто-то мог заметить их с такого расстояния.
        Но через мгновение остановят пожилую пару. И старички расскажут, как ненормальные женщины, преследующие их с выключенными фарами, неожиданно свернули с шоссе. И тогда полиция вернется.
        - Эй, я вижу поезд, - крикнула Исабель.
        Рахиль подскочила.
        - Где?
        Исабель указала в южном направлении, поодаль от шоссе. Лучшего пожелать было нельзя.
        - Вон! Съезжай!
        Рахиль включила фары, за пять секунд трижды выжала газ, одним махом преодолела два изгиба шоссе в какой-то деревеньке, и вдруг где-то впереди световые конусы, исходящие от галогеновых фар «Мондео», уткнулись в цепочку огоньков состава.
        - О Боже, я вижу сигнальное мигание стробоскопа! - в диком возбуждении орал в трубку Йошуа. - О, Отец наш Господи, спаси нас и защити!
        - Он увидел? - вмешалась Рахиль. Она услышала его крик в трубке.
        Исабель кивнула, и Рахиль с облегчением уронила голову на грудь.
        - О, единородная Матерь Божья! Окружи нас своим священным светом и укажи нам путь к своему величию! Прими нас как своих детей и согрей нас теплом своего сердца! - Она тяжело вздохнула и набрала в легкие побольше воздуха, сильнее вдавливая педаль газа в пол.
        - Вижу свет прямо впереди, открываю окно, - слышалось из трубки. - Все, кладу телефон на сиденье. Господи, Господи…
        Йошуа пыхтел неподалеку от трубки. Издавал звуки, напоминающие пыхтение старика, которому осталось преодолеть несколько последних в своей жизни шагов. Слишком много всего нужно было успеть, не запутаться во множестве мыслей.
        Взгляд Исабель быстро скользил по темноте. Она пока не видела никакого мигающего луча. Видимо, в данный момент его закрывал собой поезд.
        - Рахиль, впереди наше шоссе пересекается с путями дважды. Я уверена, что он находится на той же дороге, что и мы, - орала она, а Йошуа в трубке ворочал мешок, пытаясь вытолкнуть его в окно.
        - Готово, - крикнул он.
        - Йошуа, ты видишь его? Где он? - спросила Исабель.
        Он опять взял в руки телефон. Голос звучал ясно и отчетливо.
        - Да, я видел его машину. Он стоит перед зарослями, где дорога пересекается с рельсами.
        - Посмотри в окно с противоположной стороны. Рахиль сейчас мигнет дальним светом. - Она дала знак Рахили, наклонившейся к стеклу в попытке разглядеть что-нибудь сквозь проносящийся состав. - Йошуа, ты нас видишь?
        - Да! - прокричал он. - Вижу вас у моста. Вы как раз направляетесь туда, где мы сейчас проезжаем. Вы будете там через…
        Она услышала, как он застонал. Затем раздался звук упавшего на пол мобильника.
        - Я вижу свет стробоскопа, - кричала Рахиль.
        Исабель погнала машину через мост и дальше по узкой сельской дороге. Всего несколько сотен метров, и они окажутся там.
        - Что он делал, Йошуа? - спросила Исабель, но ей не ответили. Видимо, мобильный упал и отключился.
        - Святая Богоматерь, прости мне мои дурные поступки, - бормотала рядом Рахиль, пока они в повороте проносились мимо домов и скотного двора, а потом и мимо одинокого строения, стоявшего поблизости от путей. И вот наконец в свет их фар попал автомобиль. Он стоял на повороте чуть поодаль, всего в нескольких сотнях метров, всего в пятидесяти метрах от железной дороги, а за машиной расположился и сам мерзавец, уставившийся в открытый мешок. На нем была ветровка и светлые брюки. Его можно было принять за заблудившегося туриста.
        В тот самый момент, когда дальний свет направился в его сторону, он поднял голову. С такого расстояния невозможно было разглядеть выражение его лица, но наверняка в его голове пронеслось десять тысяч мыслей. Что делала его одежда в этом мешке? Может быть, он уже видел и письмо, положенное сверху. По крайней мере, точно заметил, что в мешке не было денег. А теперь эти фары, приближающиеся с сумасшедшей скоростью.
        - Я сейчас разнесу его вдребезги, - закричала Рахиль, а человек тем временем бросил мешок в машину и запрыгнул сам.
        Им оставались считаные метры, когда колеса сорвались с места и понесли его к автобану на полном ходу.
        У него был темный «Мерседес», точно такой, как Исабель заметила проносившимся мимо у хутора в Ферслеве. Все-таки она видела именно его, пока Рахиль рвало в канаве.
        Впереди дорога ныряла в густой лес, и звук мотора и несущегося впереди автомобиля летел вдоль чащи. «Мерседес» был более новым, чем «Форд». Держаться за ним будет непросто, да и к чему?
        Исабель взглянула на Рахиль, крайне сосредоточенно вцепившуюся в руль. Что, черт возьми, у нее на уме?
        - Оторвись от него, - крикнула она. - Скоро полицейские позади нас вызовут подкрепление. И тем самым помогут нам. Наверняка мы запрем его. Рано или поздно они перекроют дорогу.
        - Алло, - послышалось из мобильника, лежавшего у нее в руке. Незнакомый голос. Мужской.
        - Да. - Глаза Исабель сосредоточились на красных огнях, мчащихся прямо перед ними, но все остальные органы чувств сжались при звуке этого голоса. Все жизненные разочарования и неудачи при каждом удобном случае будили в ней дурные предчувствия. Почему это не Йошуа?
        - Кто вы? - жестко спросила она. - Вы в сговоре с негодяем? Да?
        - Простите, но я не понимаю, о чем вы говорите. Это вы только что разговаривали с мужчиной, владеющим этим телефоном?
        Исабель почувствовала, что лоб у нее стал ледяным.
        - Да, я.
        Она заметила, как Рахиль дернулась на водительском сиденье. «Что случилось?» - выражало вопрос все ее тело, одновременно она старалась удерживать автомобиль ровно на узкой асфальтовой дороге, а расстояние, отделяющее их от преступника, все увеличивалось.
        - Я боюсь, он потерял сознание, - сказал голос в трубке.
        - Что вы говорите? Вы кто?
        - Я сидел рядом с ним и работал, когда это случилось. Я очень сожалею о том, что должен это сказать, но я практически уверен, что он мертв.
        - Эй! - заорала Рахиль. - Что происходит? С кем ты говоришь?
        - Спасибо, - поблагодарила Исабель человека из мобильника и захлопнула крышку телефона.
        Она посмотрела на Рахиль, а потом на деревья, с огромной скоростью сливавшиеся над ними в единую серую массу. Если бы с опушки на дорогу выбежало какое-нибудь животное или если бы оказался слишком толстый слой скользких листьев на асфальте, они вылетели бы в кювет. Как нечего делать. Как осмелиться озвучить Рахили то, что она только что услышала? Кто знает, какова окажется ее реакция? У нее несколько секунд назад умер муж, и она как ненормальная неслась по ночной дороге.
        Исабель часто впадала в удрученное состояние, оглядываясь на свою жизнь. Одиночество накрыло ее тенью, и утомительные зимние вечера часто способствовали тягостным мыслям. Сейчас от подобного настроения не осталось и следа. Ибо теперь, когда жажда мести тяжким грузом легла ей на плечи, когда она отвечала за жизни двух детей, теперь, когда их похититель, воплощенный сатана, несся впереди в непосредственной близости, Исабель точно знала, что хочет жить. Она знала, что сколь бы ни был ужасен этот мир, она обязательно найдет в нем место для себя.
        Вопрос заключался в том, найдет ли для себя место Рахиль.
        Рахиль повернулась к ней.
        - Ответь мне, Исабель, что произошло?!
        - Я думаю, твоего мужа сразил удар. - Едва ли у нее получилось бы сообщить новость мягче.
        Однако Рахиль почувствовала, что предложение повисло в воздухе, и Исабель это видела.
        - Он умер? - крикнула Рахиль. - Боже, это правда, Исабель? Ответь мне честно.
        - Я не знаю.
        - Скажи мне прямо! Иначе… - Ее взгляд стал диким. Машину слегка повело.
        Исабель потянулась рукой к Рахили, но остановилась.
        - Следи за дорогой, Рахиль, - сказала она. - В данный момент речь идет только о ваших детях, верно?
        Эти слова отозвались дрожью в Рахили.
        - НЕЕЕТ! - завопила она. - Нет, это неправда. О, Матерь Божья, скажи, что это не так!
        Разрыдавшись, она сжала руль, с ее губ капала слюна. На мгновение Исабель решила, что Рахиль сдастся и остановится, однако та откинулась на спинку сиденья и изо всех сил надавила на газ.
        Линдебьерг Люнге, гласил указатель, показавшийся на обочине, но Рахиль не снижала скорость. Дорога изогнулась дугой между несколькими домиками, после чего они вновь оказались в лесу.
        Теперь мерзавец ощутил настоящее давление, это было видно. На повороте его автомобиль завихлял, и Рахиль заорала, чтобы, да простила ее Мария, Матерь Божья, за намерение нарушить седьмую заповедь, но она собиралась убить человека из благих побуждений.
        - Ты ненормальная, Рахиль, ты несешься со скоростью почти двести километров, это смертельно опасно! - заорала Исабель, на секунду подумав, что нужно выдернуть ключ зажигания. «Господи, нет, тогда заклинит руль», - пронеслось у нее в голове, и, вцепившись пальцами в сиденье, она приготовилась к худшему.
        Когда они в первый раз воткнулись в едущий впереди «Мерседес», голова Исабели полетела вперед, а затем в жутком рывке откинулась обратно. Но «Мерседес» продолжал ровно двигаться.
        - О?кей, - ревела за рулем Рахиль. - Значит, это тебя не впечатляет, черт тебя возьми. - Тут она грохнула по его бамперу второй раз, да с такой силой, что разлетелась решетка радиатора.
        На этот раз Исабель напрягла шейные мышцы, однако не учла сильный натяг ремня безопасности.
        - ОСТАНОВИСЬ ЖЕ! - приказала она и незамедлительно ощутила боль в груди. Но Рахиль не слушала. Она была далеко отсюда.
        «Мерседес» перед ними съехал на обочину и на какую-то секунду завихлял, однако тут же выправился на ровном участке, где дорога немного освещалась желтым светом, исходящим от большого хутора.
        И наконец это случилось.
        В момент, когда Рахиль намеревалась опять ударить по задней части машины, мужчина резко увел «Мерседес» на левую часть дороги и надавил на тормоза так, что завизжали шины.
        Их машина промчалась мимо, и неожиданно они оказались впереди.
        Она увидела, что Рахиль пришла в панику, скорость вмиг стала невероятной, так как теперь она не гасилась толчками о впереди едущий автомобиль. Передние колеса повело в сторону, она выправила их, слегка затормозила, но недостаточно, и тут же сбоку раздалось лязгание металла, заставившее Рахиль инстинктивно затормозить сильнее.
        Исабель в ужасе повернулась к выбитому стеклу и задней двери, наполовину вдавленной в сиденье, и в эту секунду «Мерседес» ударил по ним сзади еще раз. На нижнюю часть лица подонка падала тень, но глаза было видно четко. Словно по нему скользнул проясняющий луч. И все детали встали на свои места.
        Все то, что не должно было случиться, уже случилось.
        И он наконец ударил по ним в третий раз, от чего Рахиль утратила контроль над машиной, а затем была только боль и последний взгляд на мир вокруг, стремительно погружающийся во тьму.
        Когда все стихло, Исабель обнаружила, что она висит вниз головой на ремне безопасности. Рядом лежала безжизненная Рахиль, вывернутый руль торчал из-под ее окровавленного тела.
        Исабель попробовала повернуться, но тело не слушалось. Она покашляла - кровь текла из носа и из горла.
        Странно, что мне не больно, подумала она на миг, после чего все тело взорвалось тысячей болевых импульсов. Исабель хотела закричать, но не могла. Я умираю, решила она и снова закашляла кровью.
        Исабель заметила, что к машине приближается какая-то фигура. Шаги по битому стеклу были быстрыми и решительными и не предвещали ничего хорошего.
        Она попыталась сфокусировать взгляд, но кровь, струящаяся изо рта и носа, ослепляла ее. Моргая, она испытывала такое ощущение, словно под веками находилась наждачная бумага.
        Только когда он приблизился настолько, что она могла его услышать, она почувствовала, что у него в руках какой-то металлический предмет.
        - А, Исабель, - сказал он. - Уж с тобой-то я ожидал повстречаться сегодня в последнюю очередь. Зачем ты вмешалась? Вот и результат.
        Он опустился па корточки и заглянул в боковое окно, видимо, чтобы понять, как ему будет удобнее ее добить. Она попыталась повернуть лицо, чтобы разглядеть получше этого человека, но мышцы ей не повиновались.
        - Есть люди, которые тоже тебя знают, - простонала она и ощутила стреляющую боль в челюсти.
        Он улыбнулся.
        - Никто меня не знает. - Обошел вокруг машины и внимательно посмотрел на тело Рахили с другой стороны. - О ней мне можно не беспокоиться. Отлично. А она запросто могла бы стать настоящей угрозой.
        Неожиданно он поднялся. Исабель услышала вой сирен. Синие отблески на его ногах заставили его отступить на несколько шагов.
        Затем ее глаза закатились.

        32

        Запах жженой резины постепенно усиливался, и он решил завернуть на стоянку перед самым Роскиле. Отодрав от кузова помятый правый щиток, обошел вокруг машины, чтобы оценить масштаб повреждений. Естественно, она не выглядела как новая, и все же он удивился, насколько незаметны последствия ударов.
        Когда все немного утрясется, нужно будет привести автомобиль в порядок. Все следы, все без исключения, можно удалить. Нужен только механик в Киле или в Истаде, как получится.
        Он закурил и взял письмо, лежавшее в мешке.
        Обычно этого ключевого момента он всегда ждал с нетерпением. Встать где-нибудь в темноте неподалеку от пролетающих мимо машин, сознавая что вот он в очередной раз выполнил то, что планировал. Деньги лежат в мешке, а значит, можно вернуться к эллингу и завершить дело.
        На этот раз все было не так. Он до сих пор не мог опомниться от ощущения, охватившего его, когда он стоял посреди шоссе и смотрел в мешок с письмом и собственной одеждой.
        Они обманули его. Денег не было, вот что самое паршивое.
        Он представил себе исковерканный «Форд Мондео» и подумал - хорошо, что эта святая крестьянка получила по заслугам. Но вот Исабель его беспокоила.
        С самого начала такой ход событий был следствием его собственной ошибки. Если бы он последовал своему инстинкту, то Исабель была бы покойницей еще там, в Виборге, когда разоблачила его.
        Но в то же время кто мог предположить, что между Рахилью и Исабель может возникнуть какая-то связь? Все-таки расстояние между Фредериксом и виборгским домом Исабель довольно приличное. Что, черт возьми, он проглядел?
        Он глубоко вдохнул сквозь сигарету и как можно дольше удерживал дым в легких. Ни копейки, и все из-за нелепой ошибки. Из-за непростительного промаха и совпадения, объяснение которому указывало только на Исабель. В данный момент он не знал, жива она или мертва. Было бы у него лишних десять секунд у того проклятого автомобиля, он бы всадил ей в затылок домкрат.
        Тогда он был бы уверен.
        А теперь оставалось надеяться на то, что природа возьмет свое. Авария была действительно ужасной. «Мондео» врезался прямо в дерево, а затем перевернулся как минимум десяток раз. Пронзительный скрежещущий звук металла, разбивающегося об асфальт, не успел смолкнуть к тому моменту, когда он вылезал из своего «Мерседеса». Как же пассажиркам было выжить после такого?
        Он потрогал пульсирующую шею. Чертовы бабы. Почему они просто не последовали его указаниям?
        Щелчком он отбросил окурок к изгороди, открыл дверь со стороны пассажирского сиденья, сел в машину, поставив мешок к себе на колени, и вытряхнул содержимое.
        Амбарный замок от сарая в Ферслеве. Кое-какая его одежда из шкафа и письмо. Вот и всё.
        Он перечитал письмо. Несомненно, нужно было немедленно как-то реагировать. Те, кто его написал, знали слишком много.
        Однако они считали себя в безопасности, и то была их ошибка. Они убедили себя в том, что роли поменялись и теперь они могут его шантажировать. Теперь они с большой долей вероятности мертвы, но ему, конечно, еще предстоит это проверить.
        Значит, сейчас угрозу для него представлял только муж Рахили, Йошуа, да еще, возможно, брат Исабель, полицейский.
        Возможно. Роковое слово.
        Он некоторое время сидел, размышляя о ситуации, свет галогеновых фар от потока машин, проносившихся по шоссе, волнами озарял навес на стоянке.
        Он не опасался, что патрульные машины разыскивают его. Он был уже в нескольких сотнях метров от места происшествия, когда полиция туда добралась, и, хотя он наткнулся на пару несущихся навстречу полицейских машин, прежде чем выехать на шоссе, никто не проявил интереса к еле ползущему по шоссе одинокому «Мерседесу».
        Конечно, они обнаружат на автомобиле Исабель следы от столкновений, только чьи? Каким образом они когда-либо смогут выйти на него?
        Нет, сейчас в первую очередь нужно было подумать о муже Рахили. О Йошуа. И выцарапать деньги. Кроме того, необходимо позаботиться об устранении всех обстоятельств, которые могут натолкнуть преследователей на его след. Придется возрождать свое предприятие с самых основ.
        Он вздохнул. Выдался плохой год.
        Он планировал совершить подобным образом десяток дел, прежде чем залечь на дно. И до сих пор ему все удавалось. Миллионы, добытые в первые годы, были разумно размещены и приносили хорошую прибыль, а затем наступил финансовый кризис и разорил его акционные портфели.
        Даже похититель и убийца подвергся действию механизма свободного рынка и теперь вынужден был начинать все с начала.
        - Черт, - бурчал он себе под нос, когда перед ним открылось новое положение дел.
        Если его сестрица не получит привычных денег, у него обнаружится дополнительная проблема. Она могла вспомнить кое-какие делишки времен юности. И имена, которым ни в коем случае нельзя всплывать.
        Очередная проблема.

        Когда он вернулся из детского дома, мать уже нашла себе нового мужа, которого старейшины общины выбрали ей среди вдовцов. Трубочист, две дочки - ровесницы Евы, «представительный мужчина», как назвал его новый священник, не имеющий никакого представления о действительности.
        Поначалу отчим не устраивал побоев, но когда мать отказалась от снотворного и уступила ему в постели, его темперамент вырвался наружу.
        - Да обратит Господь на тебя свой лик и дарует тебе успокоение. - Этими словами он обычно завершал порку своих девочек.
        И фраза эта звучала частенько. Стоило одной из них отступить от слова Господа, на истинное толкование которого идиот наделил себя монопольным правом, он тут же наказывал свое кровное потомство. Обычно проступки совершали не они, а их сводный братец. Забывал сказать «аминь» или позволял себе улыбку во время обеденной молитвы. Редко что-то более серьезное. Но трогать этого рослого сильного парня он не осмеливался. Пока тот сам его не трогал.
        Затем следовало мужицкое раскаяние, и вот тут наступал настоящий кошмар. Родной отец никогда не утруждал себя подобными вещами. Он всегда был последователен. А отчим гладил дочек по щекам и просил прощения за свою вспыльчивость и за их злобного брата. Потом он отправлялся в кабинет, нацеплял на себя мантию, которую отец называл священнической ризой, и просил Господа защитить этих ранимых и невинных девочек, ангелов во плоти.
        Что касается Евы, он никогда не удостоил ее ни единым словом. Ее невидящие белесые глаза вызывали у него отвращение, она и сама это заметила.
        Никто из детей не понимал его. Не понимал, почему он наказывает собственных дочерей, если при этом ненавидит пасынка и презирает падчерицу. Как не понимал и того, почему не вмешивалась мать и почему Господь демонстрировал такую злобу и вопиющую несправедливость, заставляя этого человека так поступать. Одно время Ева оправдывала отчима, но и этому пришел конец, когда следы от побоев стали настолько жестокими, что она смогла почувствовать их на ощупь на телах своих сводных сестер.
        Ее брат терпел. Он просто подготавливал решающую расправу которая должна была свершиться, когда меньше всего ждали.
        Их было шестеро в доме: четверо детей, муж и жена. Теперь остались только они с Евой.

        Он достал из бардачка пластиковую папку, содержащую всевозможные сведения о семье, и быстро нашел телефон Йошуа.
        Сейчас он позвонит ему и откроет глаза на действительность. Сообщит о том, что его жена и сообщница обезврежены и что на очереди его дети, если деньги не будут выброшены в новом оговоренном месте в течение двадцати четырех часов. Он собирался известить Йошуа о том, чтобы он считал себя мертвецом, если о похищении сообщилось кому-то, помимо Исабель.
        Легко можно было представить себе румяное лицо этого добродушного парня. Мужичонка будет сломлен и подчинится.
        Таков был опыт.
        Он набрал номер и прождал целую вечность, прежде чем трубку взяли.
        - Да, алло, - прозвучал голос, который ему сложно было связать с Йошуа.
        - Могу я поговорить с Йошуа? - попросил он, одновременно заметив несколько лучей от фар, проскользнувших сзади него на стоянку.
        - А с кем я разговариваю? - поинтересовался голос.
        - Разве это не номер Йошуа? - спросил он.
        - Нет. Наверное, вы ошиблись.
        Он взглянул на экран мобильника. Да нет, все верно. Что там произошло?
        И тут он сообразил. Имя!
        - Ах да, простите. Я сказал - Йошуа, так мы все его называем, но ведь на самом деле его зовут Йенс Крогх. Извините, я совсем позабыл. Так можно с ним поговорить?
        Он сидел в тишине, глядя перед собой. Мужчина на другом конце провода молчал. Это было не к добру. Кто он такой, черт возьми?
        - Так-так, - наконец произнес голос. - А с кем я говорю?
        - Его деверь, - наобум выпалил он. - Можно его к телефону?
        - Нет, я сожалею. Вы говорите с ассистентом полиции Лайфом Синдалем из полиции Роскиле. Вы представились его деверем. Как ваше имя?
        Полиция? Этот идиот замешал и полицию? Неужели он совсем рехнулся?
        - Полиция? С Йошуа что-то случилось?
        - Я не имею права ничего вам сообщать, пока вы не скажете мне ваше имя.
        Вот так переплет. Что теперь?
        - Меня зовут Сёрен Гормсен, - на ходу придумал он. Таково было правило. Всегда называть полиции оригинальное имя. Они доверяли такому имени. Потому что легко могли его проверить.
        - Хорошо, - ответили ему. - Вы можете описать нам своего деверя, Сёрен Гормсен?
        - Да, конечно. Он рослый мужчина. Почти лысый, пятьдесят восемь лет, всегда одет в жилетку оливкого цвета и…
        - Сёрен Гормсен, - прервал его полицейский. - Нас вызвали, так как Йенс Крогх был обнаружен в поезде без признаков жизни. Рядом с нами находится кардиолог, и я с сожалением должен сообщить, что только что было вынесено заключение о том, что ваш деверь мертв.
        Слово «мертв» висело в воздухе, пока он не решился задать свой вопрос.
        - О нет, какой ужас. А что произошло?
        - Мы не знаем. По словам одного из пассажиров, он просто упал.
        «Может, это ловушка?» - пронеслось у него в голове.
        - Куда вы его повезете? - спросил он вслух.
        Он услышал на заднем фоне разговор полицейского с врачом.
        - За ним приедет «Скорая». Судя по всему, потребуется произвести вскрытие.
        - То есть вы отвезете Йошуа в больницу Роскиле?
        - Да, мы сойдем с поезда в Роскиле.
        Он поблагодарил, выразил сожаление и выбрался из машины, чтобы стереть из мобильного телефона всю информацию и выкинуть его в кусты. Чтобы его не удалось выследить по телефону, в случае, если это была засада.
        - Эй, - раздалось у него за спиной. Он обернулся и увидел нескольких мужчин, высаживающихся из только что припарковавшегося автомобиля. Литовские номера, поношенные спортивные костюмы и тощие лица, не предвещавшие ничего хорошего.
        Они направились к нему с очевидным намерением. Сейчас они повалят его на землю и обшарят карманы. Явно они зарабатывали себе на жизнь подобным промыслом.
        Он поднял руку в предупреждающем жесте и указал на мобильник.
        - Вот! - крикнул он им, резко бросил телефон одному из парней, отпрыгивая в сторону, и ткнул каблуком в пах второму, так что костлявое тело сложилось в падении, а из рук выскользнул складной нож.
        Не прошло и двух секунд, как он схватил нож и пырнул скрючившегося на земле молодца пару раз в живот, а второго - в бок. Затем подобрал свой мобильный и зашвырнул его вместе с ножом как можно дальше в кусты.
        Жизнь научила его наносить удар первым.
        Оставив двух окровавленных выродков на произвол судьбы, он нашел на навигаторе железнодорожный вокзал Роскиле.
        Через восемь минут он уже прибыл туда.
        «Скорая» немного постояла, прежде чем из нее выбрались люди с носилками. Он проскользнул мимо вереницы любопытных взглядов, устремленных на тело Йошуа, угадывающееся под одеялом. Увидев полицейского в униформе, следующего за носилками с курткой и сумкой Йошуа в руках, удостоверился: Йошуа мертв, а деньги потеряны.
        - Вот же дьявол, - непрерывно бормотал он, направив курс своего «Мерседеса» на Ферслев, где на протяжении многих лет находился его конспиративный адрес. Его адрес, его имя, его фургон - все, что обеспечивало безопасность его существования, - было нераздельно связано с этим домом. И вот все кончено. Исабель знала регистрационный номер автомобиля и передала его своему брату, а владелец машины был привязан к этому адресу. Просто отныне это было небезопасно.
        Когда он проехал поселок и, миновав перелесок, подъехал к хутору, пейзаж дышал покоем. Скромное население поселка давно погрузилось в состояние сладкой дремы, которому потворствовал экран телевизора. Лишь вдалеке на хуторе за полями светилось несколько окон в хозяйском доме. Видимо, оттуда и доносился какой-то шум.
        Он установил, каким образом Рахиль и Исабель проникли в гараж и дом, обошел постройки и забрал лишние детали - вещи, которые могли уцелеть при пожаре: маленькое зеркальце, коробку с швейными принадлежностями, аптечку. Затем, задним ходом выкатив фургон из сарая, объехал вокруг дома и въехал в большую дверь гостиной, откуда открывался прекрасный обзор полей.
        Звук бьющегося стекла вспугнул нескольких птиц, но и только.
        Потом он прошелся по дому с карманным фонариком. Отлично, про себя одобрил он, увидев фургон, задняя часть которого стояла прямо на ламинате на спущенных задних колесах. Перешагнул через битые стекла, открыл заднюю дверь кузова, достал канистру с запасом топлива и равномерно облил бензином помещение от гостиной до кухни, коридор, а затем и второй этаж. После чего открутил крышку бензобака, сорвал штору, один конец которой бросил в бензин на полу, а второй засунул в отверстие бензобака.
        На мгновение он остановился посреди двора и огляделся, прежде чем поджег оставшуюся штору и кинул в бензиновую лужу в коридоре, растекшуюся вдоль газовых баллонов.
        Он уже на всех парах мчался по шоссе на своем «Мерседесе», когда бензобак фургона взлетел на воздух с оглушительным грохотом. Через полторы минуты дойдет очередь до баллонов с газом. Взрыв оказался настолько мощным, что можно было увидеть, как разлетается крыша.
        Лишь миновав городской торговый центр и вновь получив свободный обзор полей, он съехал в сторону и оглянулся.
        Хутор трещал за деревьями, взмывающие в небо искры напоминали громадный костер в ночь на Ивана Купалу. Теперь его было видно на много километров вокруг. Скоро пламя доберется до ветвей и расплавит все без остатка.
        В данном случае ему нечего было бояться.
        К моменту приезда пожарных останется только констатировать, что спасти ничего не удалось. Обзовут произошедшее хулиганской выходкой мальчишек. Подобные случаи не так уж редки в сельской местности.

        Он остановился перед дверью в комнату, где лежала его жена, придавленная коробками, и с некоторой смесью грусти и удовлетворения в очередной раз удостоверился, что внутри царит мертвенная тишина. Им хорошо было вдвоем. Она была красивой, покладистой, отличной матерью, все вполне могло окончиться иначе. И вновь ему некого было винить в том, что этого не случилось. В следующий раз, прежде чем найти себе спутницу жизни, он позаботится о том, чтобы вычистить все, что хранится в этой комнате. Прошлое осело на всей его жизни до настоящего момента, но от будущего оно не получит ни капли. Он предпримет еще пару похищений, продаст дом и отойдет от этих дел как можно дальше. Возможно, к тому времени он научится жить.
        Несколько часов он пролежал на угловом диване в размышлениях о том, какие перед ним стояли задачи. Вибегорден с лодочным сараем можно оставить, тут все в порядке. Но вот дому в Ферслеве придется искать замену. Нужен небольшой домишко вдали от проезжих дорог. Место, куда не суются местные. Лучше всего, чтобы бывший хозяин слыл в районе отщепенцем. Престарелый пьянчужка, живущий сам по себе и не докучающий окружающим. Наверное, на этот раз нужно будет переместиться южнее. Он даже присмотрел несколько удачно расположенных домиков, объезжая округ Нествед, однако опыт показывал, что конечный выбор был совсем не прост.
        Хозяин хутора в Ферслеве был идеален. Никто им не интересовался, а сам он интересовался кем бы то ни было еще меньше. Большую часть своей жизни проработал в Гренландии, и, кажется, в Швеции у него имелась какая-то подруга, сказали ему в городе. «Кажется». Это чудесное неопределенное слово «кажется» тогда и подтолкнуло его. Говорили, что этот человек жил на средства, заработанные в прошлой жизни. Называли его чудаком и тем самым подписывали ему смертный приговор.
        Прошло уже более десяти лет с тех пор, как он убил этого «чудака», после чего старательно избегал оплаты любых конвертов с прозрачными окошками, время от времени падавших в щелку для писем. Через несколько лет его отключили от электричества и ассенизации, и с тех пор к нему никто никогда не приходил. Паспорт и водительские права на мужское имя, снабженные новыми фотографиями и приемлемой датой рождения, справил ему фотограф с Вестебро. Прекрасный и умеющий держать слово человек, для которого изготовление подделок стало настоящим искусством, ставшим в один ряд с проделками учеников Рембрандта, подстрекаемых своим учителем. Настоящий художник.
        Имя Мэдс Кристиан Фог сопровождало его уже десять лет, и вот теперь и с ним нужно было распрощаться.
        Он вновь превратится в просто Чаплина.

        Шестнадцати с половиной лет он влюбился в одну из своих сводных сестер. Она была такая хрупкая, такая воздушная, с узким высоким лбом и тонкими венами, проступающими на висках. Ничего общего с грубым генетическим материалом отчима или коренастостью его собственной матушки.
        Он желал целовать и обнимать ее, тонуть в ее глазах и с головой погружаться в нее, прекрасно зная, что это запрещено. В глазах Господа они были кровные брат и сестра, а око Господа охватывало весь их дом.
        В итоге он в одиночестве предавался греховному занятию под одеялом, а то и забирался под самую соломенную крышу и по вечерам тайно подсматривал в ее комнату сквозь щели между потолочными досками.
        Там однажды и застукали его, как говорится, на месте преступления. Он лежал и глазел на красавицу в тонкой ночной рубашке, как вдруг она на мгновение подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Шок оказался настолько сильным, что он резко откинул голову назад прямо в стропила, и торчащий гвоздь пропорол правое ухо почти насквозь.
        Все услышали, как на чердаке он заорал от боли, и пошло-поехало.
        Сестрица Ева в порыве страха перед Богом наябедничала матери с отчимом. Чего ее невидящие глаза не могли узреть, так это вызванной кощунством злобы, граничащей с ненавистью, которая прорвалась из обоих родителей.
        Сначала они допрашивали его, угрожая вечным проклятием, но он не желал ни в чем признаваться. В том, что он пялился на свою сводную сестру. В том, что он хотел увидеть предмет своих воздыханий без одежды. Как проклятия могли заставить его признаться? Он и так слышал их слишком часто.
        - Ну, ты сам напросился, - заорал отчим, напрыгивая на него сзади. Возможно, он и не имел превосходства в силе, но полицейский захват оказался неожиданным и жестким, как сталь, парализовав руки и шею.
        - Принеси крест, - кричал он супруге. - Выбей дьявола из этого одержимого тела. Бей его, пока вся нечистая сила не будет изгнана!
        Он увидел, как распятие поднялось над ее безумными глазами, и ощутил ее гнилое дыхание, когда удар обрушился на него.
        - Во имя величия Твоего! - заорала она и вновь занесла распятие. Над верхней губой у нее собрались капельки пота, а отчим еще сильнее сдавил тело, не переставая стонать и до бесконечности нашептывать «Во имя Всемогущего».
        Нанеся два десятка ударов по плечам и предплечьям, мать отступила. Тяжело дыша от утомления.
        С этого момента пути назад не было.
        Сводные сестры, рыдая, стояли рядом. Они все слышали и выглядели глубоко шокированными. Ева же, напротив, сделала вид, что ничего не заметила, хотя, несомненно, слышала, что происходит. Она как ни в чем не бывало продолжала что-то писать вслепую, но скрыть озлобленное выражение лица ей все-таки не удалось.
        Тем же вечером он подкинул по несколько снотворных пилюль в кофе матери и отчиму. А ночью, когда они заснули глубоким сном, он растворил в воде содержимое всего пузырька. Пришлось потратить немало времени на то, чтобы перевернуть их с живота на спину и влить им в горло месиво из снотворного и воды. Но время - единственное, чего у него хватало в избытке.
        Он вытер пузырек, зажал его в пальцах отчима, взял два стакана, прислонил к стеклу пальцы ненавистных родителей и, поставив сосуды на ночные столики по бокам кровати, плеснул в них немного воды и закрыл за собой дверь.
        - Что ты там делал? - раздался голос рядом.
        Он вгляделся во мрак перед собой. Здесь Ева обладала преимуществом, заключавшимся в том, что она была подругой темноты и имела слух такой же тонкий, как у собаки.
        - Ничего, Ева. Хотел только попросить прощения, но они уже крепко спят. Думаю, приняли снотворное.
        - Надеюсь, им хорошо спится, - только и сказала она.
        На следующее утро обнаружились трупы. В небольшом городке скандал, связанный с самоубийцами, оказался огромным. А Ева промолчала. Возможно, уже тогда она смекнула, что данный случай, а также то обстоятельство, что брат был виновен в ее слепоте и по-своему молча переживает это, обезопасят ее от жизни в бездействии и нищете.
        Что касается сводных сестер, они обрели вечный покой спустя пару лет. Держась за руки, вошли в море, и море приняло их с радостью. Таким образом они освободились от всех болезненных воспоминаний. Чего нельзя было сказать о нем с Евой.
        С тех пор как умерли родители, прошло уже более двадцати пяти лет, а по-прежнему множество людей в порыве фанатизма многообразными путями приходят к неверному толкованию словосочетания «любовь к ближнему».
        Нет, черт с ними со всеми. Он ненавидел их больше, чем кого бы то ни было. Будь прокляты те, кто рассчитывает возвыситься над остальными с помощью Бога.
        Они все должны быть стерты с лица земли.

        Он отстегнул от связки ключи от фургона и от хутора и, оглядевшись, выбросил в соседский мусорный ящик, запихнув под лежащий сверху мешок.
        Затем прошел к своей калитке и опустошил почтовый ящик.
        Реклама сразу отправилась в мусорную корзину, остальное он бросил на стол в гостиной. Несколько конвертов с прозрачными окошками, две утренние газеты и небольшой листок, написанный от руки, с логотипом боулинг-клуба.
        Естественно, в газетах ничего не освещалось, они еще не успели взять в оборот новость. А вот региональное радио, напротив, уже в курсе. Небольшой сюжет о двух литовцах, поранивших друг друга в ходе ссоры, затем история о дорожном происшествии с женщинами. Сказали не так уж много, но этого оказалось достаточно. Сведения о месте, где произошел несчастный случай, возраст женщин, то, что они разбились вдребезги после нескольких часов безумной гонки, в ходе которой снесли шлагбаум на выезде с моста. Имен не называлось, однако допускалась возможность причастности скрывшегося с места преступления водителя.
        Он вышел в Интернет и принялся искать подробности случившегося. На сайте одной из утренних газет сообщалось дополнительно, что после ночных приключений обе женщины находятся под угрозой смерти и что все пребывают в недоумении по поводу их сумасшедшего броска через пролив Большой Бэльт. Ссылались на врача из травматологического центра при Королевской больнице, который весьма пессимистично высказывался об их состоянии.
        И все же эти обстоятельства сильно взволновали его.
        Он нашел в Интернете видеосюжет о травматологическом центре, о его деятельности и местоположении, а также изучил схему расположения зданий больницы. Теперь он был подготовлен.
        Нужно было как можно скорее как следует разузнать подробности о состоянии пострадавших женщин.
        Напоследок он взял со стола небольшой листок с логотипом боулинг-клуба и номером, обведенным в кружок, и прочитал его.
        «Я заходил, но не застал никого дома. Командный турнир в среду перенесен с 19.30 на 19.00. Не забудь про шар победителя! Или, может, у тебя и так хватает шаров? Ха-ха. Разве вы не вдвоем придете? Снова ха-ха! Удачи, Папа», было написано на бумажке.
        Он поднял глаза наверх, где лежала его жена. Если пару дней подождать, то можно будет отвезти тело в эллинг и отделаться от всех трех трупов сразу. Несколько дней без воды, и дети умрут сами по себе. Пускай же так и будет, таков был выбор их родителей.
        Абсолютно идиотский. Столько хлопот, и никакого результата.

        33

        Он слышал, что ночью внизу велась какая-то активность, но в то же время дежурный врач не приходил.
        - У Харди в легких скопилась вода, - сообщил Мортен. - Ему трудно дышать. - Он выглядел обеспокоенно. Казалось даже, что его обычно веселое полное лицо осунулось.
        - Что-то серьезное? - спросил Карл. Было бы очень грустно.
        - Врач хочет на несколько дней положить Харди в больницу на обследование, чтобы они проверили сердце и прочее. И еще опасаются воспаления легких. Это безумно опасно в ситуации Харди.
        Карл кивнул. Конечно, не стоит давать им шанса.
        Он погладил товарища по волосам.
        - Поддайся только на эту гадость, Харди, и тебе будет намного хуже. Почему вы меня не разбудили?
        - Я сказал Мортену, чтобы он перестал, - прошептал тот с печальным взглядом. Еще более печальным, чем обычно. - Вы ведь возьмете меня обратно, когда меня выпишут?
        - Разумеется, старина. Без тебя тут вообще делать нечего.
        Харди слабо улыбнулся.
        - Наверное, Йеспер так не думает. Когда он придет вечером домой, ему понравится, что гостиная будет выглядеть как прежде.
        Вечером? Карл совершенно позабыл об этом.
        - Ну вот, меня тут уже не будет, когда ты вернешься с работы, Карл. Мортен отвезет меня в госпиталь, так что я буду в надежных руках. Как знать, может, я еще вернусь в один прекрасный день? - Он попытался улыбнуться, хватая воздух ртом. - Карл, у меня кое-что никак не идет из головы.
        - Да, говори.
        - Помнишь дело Бёрге Бакса, когда обнаружили труп проститутки под мостом Лангебро? Было похоже на несчастный случай по пьяни, возможно, даже самоубийство, но это не так.
        Да, Карл отлично помнил. Чернокожая женщина чуть старше восемнадцати. Она была абсолютно голая, если не считать сплетенного из медной проволоки кольца на щиколотке. Не особо обращающая на себя внимания деталь, многие африканки носят подобные безделушки. А вот многочисленные следы от уколов на руках, напротив, очень даже обращали на себя внимание. Типичная шлюха-наркоманка, что не совсем свойственно африканским женщинам с Вестебро.
        - Ее прибил сутенер, верно? - предположил Карл.
        - Нет. Скорее, тот, кто продал ее сутенеру.
        Теперь Мёрк вспомнил.
        - Это дело напоминает мне о вашем текущем деле с обугленными трупами, обнаруженными на пожарищах.
        - Ах, вот как. Из-за медного браслета на щиколотке?
        - Именно. - Он два раза тяжело опустил веки. Равносильно киванию. - Девушка больше не хотела работать. Она хотела домой, но не заработала достаточного количества денег, так что ничего не вышло.
        - И ее убили.
        - Да, африканки верят в вуду, а эта девушка не верила, и вся система оказалась под угрозой. Ее нужно было убрать.
        - И на нее надели браслет, чтобы напомнить другим проституткам о том, что восстание не останется безнаказанным - ни против шефа, ни против вуду.
        Харди опять дважды опустил веки.
        - Да. Кто-то вплел в браслет перья и волосы, и прочую ерунду. Остальные африканские девушки поняли намек.
        Карл промокнул уголки рта. Харди абсолютно верно все уловил.

        Якобсен стоял спиной к Карлу и смотрел в окно. Он часто стоял в такой позе, когда хотел сосредоточиться.
        - По твоим словам, Харди считает, что трупы, обнаруженные на пожарищах, принадлежат людям, взыскивающим деньги. Что каждый из них отвечал за контроль над выплатой долга одной из трех компаний, но они плохо справлялись со своими обязанностями. Деньги не поступали в соответствии с планом, и потому их убили.
        - Да. Союз вынес наказание в назидание другим взыскателям. А компании, совершившие займы, избавлялись от своего долга в отношении заимодавца путем страхового возмещения, следующего за пожаром. Двух зайцев одним выстрелом.
        - Если эти сербы забирали страховое возмещение, оказалась бы пара компаний, у которых не хватило бы денег на восстановление, - заметил Якобсен.
        - Да.
        Начальник отдела убийств кивнул. Простые объяснения зачастую приводят к простым решениям. Зверский способ, действительно, однако восточноевропейские группировки и жители Балкан никогда не отличались сентиментальностью.
        - Карл, ты знаешь, я думаю, мы разовьем данную теорию. - Он кивнул. - Я немедленно свяжусь с Интерполом. Они должны помочь добиться ответа от сербской стороны. Передай Харди спасибо. Кстати, как он? Обустроился у тебя дома?
        Карл помотал головой. Обустроился? Сильно сказано.
        - А, кстати, вот что. - Маркус Якобсен остановил его уже в дверях. - Сегодня к вам заглянут из инспекции по контролю за рабочими условиями.
        - Хорошо. А откуда ты знаешь? Я считал, что их визит должен быть неожиданностью.
        Шеф улыбнулся.
        - Черт возьми, мы ведь полиция, правда? Мы-то все знаем.
        - Ирса, поднимайся наверх и посиди сегодня на третьем этаже, хорошо? - сказал Карл.
        По-видимому, Ирса не расслышала.
        - Должна поблагодарить тебя за записку, которую ты вчера у нас оставил. От имени Розы, - сказала она.
        - А. И каков ее ответ? Скоро она вернется?
        - А она ничего не ответила.
        Видимо, ждать более подробного ответа было бесполезно.
        Мёрк буравил Ирсу взглядом.
        - А где Ассад?
        - Он сидит в своем кабинете и обзванивает изгнанных членов различных сект. Я взяла на себя группы по поддержке.
        - И много их?
        - Нет. Наверное, скоро подключусь к Ассаду и стану звонить бывшим рядовым сектантам.
        - Отличная идея. А где вы их ищете?
        - В старых газетных вырезках. Их полным-полно.
        - Отправляясь на третий этаж, прихвати Ассада с собой. Скоро заявится инспекция.
        - Кто?
        - Инспекция. Насчет асбеста.
        Ее табло как-то помутнело.
        - Але! - Карл щелкнул пальцами. - Ты спишь?
        - Сам ты «але». Разреши мне высказаться напрямую, Карл. Я понятия не имею ни о каком асбесте. Ты, случаем, не перепутал меня с Розой?
        Роза? Неужели?
        Боже мой, скоро он вообще перестанет понимать, кто есть кто и кто есть где.
        Трюггве Холт позвонил Карлу в тот момент, когда он размышлял, не поставить ли в центр комнаты стул, дабы пристукнуть муху, как только она опять усядется на свое любимое место в центре потолка.
        - Вы удовлетворены фотороботом? - спросил Трюггве.
        - Да, а вы?
        Он подтвердил.
        - Я связался с вами, потому что датский полицейский Пасгорд без конца названивает мне. Я уже рассказал ему все, что я знаю, так что не могли бы вы передать ему, что он ужасно назойлив? Пусть оставит меня в покое.
        С удовольствием, подумал про себя Карл.
        - А можно сначала я задам вам несколько вопросов, Трюггве? - спросил он вслух. - А потом позабочусь о том, чтобы от вас отстали.
        Парень явно не пришел в восторг от этой идеи, но отказаться не смог.
        - Мы сомневаемся по поводу ветряков, Трюггве. Вы не могли бы чуть подробнее описать звук?
        - Как я его опишу?
        - Насколько низким он был?
        - Я понятия не имею. Что я должен сказать?
        - Настолько низкий? - Карл прогудел некий звук.
        - Да, кажется, что-то похожее.
        - Но это было не так уж низко.
        - Ну да, но он и не был очень низким. Иначе я бы сразу так и сказал.
        - А металлический призвук слышался?
        - Что значит «металлический»?
        - Мягкий был звук, или все-таки что-то резкое в нем было?
        - Не помню. Наверное, резковатый.
        - Похоже на работающий мотор, верно?
        - Да, возможно. Но он не прекращался в течение всего времени.
        - И не становился тише от бури?
        - Может, чуть стихал, но не сильно. Послушайте, все то же самое я уже выложил Пасгорду. Большую часть, по крайней мере. Вы не можете поговорить с ним? Я уже не выдерживаю мыслей об этом деле.
        Обратись к психологу, подумал Карл про себя, а вслух сказал:
        - Я вас понимаю, Трюггве.
        - Я позвонил еще и по другому поводу. Мой отец сегодня в Дании.
        - Так, - Карл потянулся за блокнотом. - Где именно?
        - Встречается с представителями местного филиала Свидетелей Иеговы в Хольбеке. Как-то связано с его желанием переехать на новое место. Мне кажется, вы его напугали. Он не хочет обсасывания этого давнего события.
        Так вы с ним заодно, мой милый друг, подумал Карл.
        - Хорошо. А что могут Свидетели Иеговы из Дании поделать с его желанием?
        - Что они могут поделать? Они могли бы, к примеру, послать его в Гренландию или на Фарерские острова.
        Карл нахмурился.
        - Трюггве, а откуда вы знаете? Вы опять общались с отцом?
        - Нет, знаю от Хенрика, моего младшего брата. И, пожалуйста, никому не говорите, иначе ему придется худо.
        После этого телефонного разговора Карл немного посидел, а потом взглянул на часы. Через час и двадцать минут придет Мона со своим въедливым суперпсихологом. И зачем вообще она решила навязать ему эту встречу? Неужели она рассчитывала, что он вдруг подпрыгнет, как весенний зайчик, со словами: «вуаля, наконец-то я перестал просыпаться в поту от того, что мой старый сослуживец был подстрелен у меня на глазах и я палец о палец при этом не ударил»?
        Мёрк покачал головой. Если бы не Мона, он постарался бы умерить страсть к расспросам, питаемую этим психиатром-любителем.
        В дверь тихонько постучали. Явился Лаурсен с небольшим пакетом.
        - Кедр, - произнес он единственное слово и бросил ему пакет с щепкой из бутылочной почты. - Тебе нужно искать эллинг, построенный из кедра. Как ты думаешь, сколько подобных строений было возведено в Северной Зеландии к моменту похищения? Не так уж и много, смею тебя заверить, потому что тогда все строили из дерева, пропитанного водоотталкивающим составом. Ибо происходило это до того, как «Силван» и прочие строительные компании поведали всей Дании, что это вчерашний день.
        Карл взглянул на кусочек. Кедр?!
        - А кто сказал, что сарай построен из того же материала, что и щепка, которой писал Поул Холт? - возразил он.
        - Никто. Однако вероятность существует. Думаю, тебе стоит пообщаться с лесопромышленниками в округе.
        - Отличная работа, Томас. Но с момента возведения этого строения могла пройти целая человеческая жизнь. Да, по-видимому, даже больше. В Дании даже отчеты хранятся всего пять лет. Никакой лесопромышленник или строитель не сможет ответить на вопрос, кто покупал кедровые доски даже десять лет назад, что уж говорить о двадцати. Такое возможно только в кино. Но не в реальности.
        - Тогда я мог бы и не хлопотать, - улыбнулся он. Как будто этот лукавец не знал, что в голове его бывшего коллеги уже бешено завертелись мысли. Каким образом использовать данную информацию? Как?
        - Кстати, доложу тебе, что в отделе «А» существенно продвинулись, - продолжал Лаурсен.
        - Каким образом?
        - Они заставили расколоться хозяина одной из недавно погоревших компаний. Сейчас он сидит в одной из комнат для допросов и трясется от страха. Думает, что те, у кого он занял деньги, собираются его пристукнуть.
        Карл немного переварил информацию.
        - Считаю, что у него есть все основания этого опасаться.
        - Ладно, Карл. На некоторое время я пропаду. Записался на курсы.
        - Ага. Наверное, хочешь научиться готовить для общепита? - При этих словах Мёрк засмеялся чуть громче, чем следовало.
        - Да. А как ты догадался?
        Карл заметил особый блеск в глазах Лаурсена, который прежде был свойствен ему на месте преступлений, где обнаруживали трупы и сновало бесчисленное количество людей в белых халатах. Болезненный блеск, который должен был остаться у Лаурсена в прошлом, вновь появился.
        - Что стряслось, Томас? Тебя уволили?
        Он еле заметно кивнул.
        - Это не то, что ты думаешь. Просто столовая не окупается. Тут работает восемьсот человек, и никто из них не хочет у нас питаться. И вот столовую закрывают.
        Карл нахмурился. Он и сам не относился к числу элиты, представители которой после длительного периода лояльности к столовой вознаграждаются дополнительным кружочком лимона на рыбном филе. И всё же, раз прикрывали буфет, обжираловку, тошниловку, рабочую столовую, едальню или как там еще можно назвать помещение с нагромождением узких столов и наклонным потолком, об который то и дело норовишь треснуться головой, - значит, дела были плохи.
        - Закрывают? - переспросил он.
        - Да. Но начальник префектуры требует, чтобы столовая существовала, так что объявили аутсорсинг. Лоне и все прочие, включая меня, будут намазывать бутерброды до тех пор, пока кто-нибудь именем либерализма не повергнет нас в пучину безработицы или не заставит круглосуточно резать салаты.
        - И ты решил сбежать уже сейчас?
        На суровом лице появилась кривая улыбка.
        - Сбежать? Нет, черт возьми. Я согласился ходить на курсы, дабы иметь право участвовать в отборе. Такая вот бодяга.
        Мёрк проводил Томаса Лаурсена и на третьем этаже обнаружил Ирсу жарко спорящей с Лизой о том, кто симпатичнее - Джордж Клуни или Джонни Депп. Провались они оба ко всем чертям.
        - Вот где кипит работа, - недовольно бросил он и наткнулся на Пасгорда, который буквально галопом несся от кофемашины к своему кабинету.
        - Спасибо за проделанную работу, - сказал Карл уже в кабинете, - можешь считать себя свободным от этого дела.
        Парень посмотрел на него с подозрением. Он всегда представлял, что окружающие обладают таким же задором, как и он сам.
        - Только еще одно задание, Пасгорд, и ты с Йоргеном вместе продолжишь тревожить колокольчики на входных дверях в Сундбю. Постарайся, пожалуйста, вызвать отца Поула Холта в префектуру на допрос. Мартин Холт в данный момент должен находиться в региональном представительстве Свидетелей Иеговы в Хольбеке. Улица Стенхусвай, 28, если ты вдруг еще не в курсе. - Он взглянул на часы. - Мне будет удобно устроить допрос ровно через два часа. Он, несомненно, станет сопротивляться, но все-таки речь идет об убийстве, и он является главным свидетелем.
        Карл повернулся на каблуках. Он уже представил себе, как возмутится полиция Хольбека. Вторгнуться в святая святых Свидетелей Иеговы! Боже всевышний! Однако Мартин Холт наверняка последует добровольно. Из двух зол худшим все же представлялось признаться единомышленникам из Свидетелей Иеговы во лжи относительно изгнания своего сына. Одно дело - обманывать людей, не принадлежащих секте, и совсем другое - лгать посвященным.
        Мёрк отыскал Ассада за письменным столом в коридоре перед кабинетом Якобсена. Убогий компьютер из тех, от которых отказались уже лет пять назад, стоял на столе и жужжал. Зато ему предоставили относительно новый мобильный телефон для связи с внешним миром. Да уж, поистине чудесная обстановка.
        - Как успехи, Ассад?
        Тот поднял руку. Явно ему нужно было кое-что дописать, изложить спокойно и по порядку мысли, прежде чем они исчезнут. Мёрк отлично знал это по себе.
        - Странно, Карл. Когда я разговариваю с людьми, сбежавшими из какой-либо секты, они думают, что я собираюсь завлечь их в другую. Думаешь, это из-за моего акцента?
        - У тебя есть акцент? Я и не замечал раньше.
        Ассад поднял блеснувшие глаза.
        - A-а, ты издеваешься. Я ведь понимаю. - Тут он предостерегающе поднял вверх указательный палец. - Меня не проведешь.
        - В любом случае это занятие ничего нам не даст, - сказал Карл и кивнул. Тут уж точно не было вины Ассада. - Но, может быть, просто тут и нечего искать. Несмотря ни на что, мы ведь не можем с уверенностью сказать, что похититель совершил другие преступления помимо данного, правда?
        Ассад улыбнулся.
        - Ха, снова пытаешься подловить меня, Карл. Конечно же, он совершил не одно преступление. Я отлично вижу по твоим глазам, что ты это знаешь.
        И он был прав. В этом деле едва ли оставалось место сомнению. Миллион крон - большая сумма денег, но все-таки не настолько. Если только не промышлять таким способом себе на жизнь. Естественно, убийца совершил не одно только это преступление. Почему бы и нет?
        - Продолжай, Ассад. Сейчас все равно нечем больше заниматься.
        Добравшись до стойки, за которой Лиза и Ирса без стеснения продолжали свою шовинистическую болтовню о том, как должны выглядеть настоящие мужчины, он тактично постучал.
        - Как я понял, Ассад в одиночестве обзванивает отпавших сектантов, а потому, Ирса, у меня есть для тебя новое задание. А если у тебя, Лиза, такое большое желание потрепаться, то и ты можешь нам помочь, согласна?
        - Нет, Лиза, ты не можешь, - послышался брюзгливый голос фру Сёренсен из дальнего угла. - Господин Мёрк работает в другом отделе. В твоих должностных обязанностях не прописана работа на него.
        - На самом деле здесь можно поспорить, - ответила Лиза и одарила его взглядом, которому наверняка научил ее муж во время их жаркого путешествия по США. Видела бы этот взгляд Мона. Тогда, возможно, она чуть активнее стала бы бороться за свою новую добычу.
        В попытке самообороны он направил взгляд на красные губы Ирсы.
        - Ирса, посмотри, нельзя ли найти этот эллинг на аэрофотоснимке. Проверь все снимки, предоставленные регистрами собственности в коммунах Фредерикссунд, Хальснэс, Роскиле и Ляйре. Наверняка они есть на их сайтах, в противном случае попроси выслать по электронной почте. Хорошие снимки, сделанные с воздуха и в хорошем разрешении, относящиеся к прибрежному ареалу до самого Хорнсхерреда. Да, и когда приступишь, запроси также карты, где обозначены все ветряные установки региона.
        - А мне казалось, мы сошлись на том, что они были остановлены из-за шторма.
        - Правильно. Но все же необходимо проверить.
        - Ну, с этой ерундой она справится на раз-два, - вмешалась Лиза. - А что у тебя припасено для меня? - Она обратила на него взгляд, пронизывающий до самого нутра.
        Что, черт возьми, он должен ответить на ее двусмысленный вопрос? У всех на глазах! Изящные ответы громоздились в его голове один на другой.
        - Уф. Может, ты поинтересуешься у технической администрации этих же коммун, выдавали ли они разрешение на постройку эллингов на береговой линии до 1996 года? И если давали, то где конкретно.
        Она покачала бедрами.
        - И всё? Как-то негусто. - Затем повернулась к нему своей в высшей степени привлекательной аккуратной попкой, обтянутой джинсами, и отправилась к телефону.
        Теперь добраться до нее было сложно.

        34

        Провинция Гильменд была для Кеннета синонимом ада. Песчаная пустыня - его ночным кошмаром. Одна поездка в Ирак и две в Афганистан - более чем достаточно.
        Ежедневно ему приходили электронные письма от боевых товарищей. Многочисленные слова о дружбе и чудесных временах, и ничего о том, что творилось на самом деле. Все просто хотели выжить. Из этого и исходили.
        Потому он решил для себя, что с прошлым покончено. Куча хлама на обочине. Блуждания во тьме. Блуждания днем. И бомб хватало. Глаза, прикованные к биноклю. Удача не входила в число попутчиков, с чьим существованием приходится считаться.
        А потому теперь он сидел в своем маленьком доме в Роскиле и пытался заглушить прежние эмоции, позабыть прошлое и жить дальше.
        Однажды он убил человека, но никому не рассказывал об этом. Это произошло в ходе кратковременной стычки. Даже его товарищи не успели заметить. Труп чуть поодаль остальных - его рук дело. Совсем молодой юноша, ранение в трахею. Единственное, что могло являться ужасным опознавательным знаком воина-талиба, - это лишь легкий пушок на щеках и подбородке.
        Нет, он никому об этом не рассказывал, в том числе и Миа. Едва ли подобные вещи будут вертеться на устах, когда задыхаешься от любви.
        Впервые увидев Миа, он понял, что она приведет его к безоговорочной капитуляции.
        Она заглянула в самую глубину его глаз, когда он взял ее за руку. В тот момент все и произошло. Полная и безоговорочная капитуляция. Таящееся до поры томление и надежда вдруг обнаружили себя. И они слушали друг друга со всей полнотой души и знали, что их встреча повторится.
        Она дрожала, рассказывая, когда ожидает возвращения мужа. И была готова к новой жизни.
        Последний раз они виделись в субботу. Он пришел неожиданно и, как они договаривались, держал под мышкой газету.
        Она была одна, но очень взволнованна, и попросила не допытываться у нее, что произошло. Явно не предполагая, что случится в течение дня.
        Если бы у них было еще несколько секунд, он уговорил бы ее уйти с ним. Собрать все необходимые вещи, взять на руки Бенджамина и покинуть дом.
        Он убежден, она согласилась бы, если бы в этот момент ее муж не заехал в ворота участка. А в его собственном жилище у них оказалось бы предостаточно времени на распутывание узлов, оставшихся от неудавшейся прошлой жизни.
        А вместо этого ему пришлось уйти, потому что она попросила. Через заднюю дверь. Прочь во тьму, подобно трусливому псу. Даже не забрав велосипед.
        С тех пор мысли о данном поступке не отпускали его ни на секунду.

        Прошло три дня. Наступил вторник, и с момента странного поведения он успел побывать у ее дома уже не раз. Вполне могло случиться, что он наткнулся бы на мужа Миа. Неприятности могли возникнуть совершенно спонтанно. Однако он больше не испытывал страха по отношению к другим людям, только по отношению к себе. Ибо - как он поступит с этим человеком, если выяснится, что тот обидел Миа?
        Но дом оказался пуст, когда он вернулся. Как и в дальнейшем. И все-таки предчувствие его не отпускало. Да-да, некий мощный инстинкт укоренился в нем. Такой же инстинкт охватил его, когда один из сослуживцев показал на улицу, на которой вскоре были убиты десять местных жителей. Он просто знал, что им нельзя ступать на эту улицу, как знал и то, что этот дом заключает в себе тайны, которые никогда не выйдут на свет без его помощи.
        И вот Кеннет стоял перед входной дверью и звал ее по имени. Если бы они собирались ехать куда-то отдыхать, она предупредила бы его. Если бы она потеряла к нему интерес, ее блестящий взгляд потупился бы.
        Она не потеряла к нему интереса, просто куда-то пропала. Не отвечала даже на мобильный. Несколько часов подряд он думал, что она не смеет взять трубку, потому что муж находится где-то поблизости. Потом он убедил себя, что муж забрал у нее телефон и уже знал, кто звонит.
        «Если он знает, где я живу, пусть только заявится», - говорил Кеннет сам себе. Эта борьба будет неравной.
        Настал следующий день, и только тогда он впервые почувствовал, что ответ следует искать в третьем направлении.
        Ибо он расслышал звук, удививший его, и это был именно тот странный звук, который умел различать не умерший в нем солдат. Очень слабый звук, способный в следующую секунду изменить все вокруг. Звук, который может означать смерть, если его никто не услышит.
        Именно такой звук он услышал, стоя перед домом и набирая номер ее мобильного.
        За каменной стеной еле-еле звонил телефон.
        Он захлопнул мобильный и вновь прислушался. Тихо.
        Он опять набрал номер Миа и притаился на мгновение. Послышался звук. Ее телефон, на который он только что позвонил, лежал где-то наверху за мансардным окном и опять откликнулся.
        Некоторое время он пребывал в раздумьях.
        Конечно, сохранялась возможность, что она оставила телефон намеренно, но он сомневался. Миа называла это устройство спасательным тросом, связывающим ее с остальным миром. Вряд ли спасательный трос захочется так запросто выпустить из рук.
        Кеннет знал об этом более чем достаточно.
        После того раза он побывал там еще однажды, и опять слышал звонок телефона из комнаты за наклонным окном над входной дверью. Ничего нового. К чему же это не покидающее его подозрение о том, что что-то не так?
        Ищейка ли проснулась в нем, и теперь предчувствовала опасность? Или солдат? А может, просто любовь, не допускающая возможности, что он остался за скобками в жизни возлюбленной?
        И, невзирая на все вопросы, невзирая на все варианты ответов, недоброе предчувствие его не покидало.
        За шторами дома напротив притаилась пожилая пара и следила за ним. Как только он принялся звать Миа, они оказались тут как тут. Может, спросить у них, не видели ли они, что произошло.
        Они открыли не сразу и не особенно обрадовались, увидев его на пороге.
        - Может, пора оставить в покое семью, живущую напротив? - спросила женщина.
        Кеннет попытался улыбнуться и продемонстрировал, как сильно трясутся его руки. Как он боится и как сильно нуждается в помощи.
        Они рассказали, что в последние дни муж несколько раз приезжал домой - по крайней мере, судя по стоящему перед домом «Мерседесу», - а жену с ребенком они уже давно не видели.
        Он поблагодарил их, попросил посматривать за тем, что происходит, и дал номер своего телефона.
        Когда дверь за ним захлопнулась, Кеннет уже знал, что они не позвонят. Она ведь не приходилась ему женой. Что бы ни случилось.
        Он в последний раз набрал ее номер, и в последний раз телефон зазвонил наверху.
        «Миа, где ты?» - думал Кеннет про себя со все нарастающим беспокойством.
        Со следующего дня он станет проходить мимо дома по нескольку раз. И если не произойдет ничего, что сможет его успокоить, он отправится в полицию.
        Вовсе не потому, что у него были конкретные доказательства.
        Просто больше ничего предпринять он не мог.

        35

        Упругая походка. Морщины, идеально распределенные по лицу и подчеркивающие мужское начало. Кричаще дорогая одежда.
        Гениальное сочетание элементов, заставившее Карла почувствовать себя кошачьим недоноском.
        - Это и есть Крис, - представила она мужчину и одарила Карла чересчур кратким объятием. - Мы с Крисом были вместе в Дарфуре. Крис - специалист по военным травмам и более-менее постоянно работает на «Врачей без границ». Правильно я говорю, Крис?
        Она сказала «были вместе в Дарфуре». Не «работали вместе в Дарфуре». Не нужно быть психологом, чтобы понять разницу. Мёрк уже ненавидел этого идиота, провонявшего туалетной водой.
        - Я более-менее в курсе вашей проблемы, - приступил он и обнажил чересчур ровные и чересчур белоснежные зубы. - Мона подтвердила у своего начальства, что ей нужно сообщить обо всем мне.
        «Подтвердила у своего начальства - какой бред! - подумал Карл. - А как насчет спросить меня?»
        - А вы не будете против?
        А, вот теперь он все-таки поинтересовался. Посмотрел на Мону, ответившую ему милой наигранной улыбкой. Вот ведь черт.
        - Разумеется, нет, - ответил Карл. - Я абсолютно уверен, что Мона для всех делает все, что в ее силах.
        Он ответил улыбкой на улыбку парня, и Мона заметила это. Весьма своевременно.
        - Мне предоставили тридцать часов, чтобы помочь вам встать на ноги. Как я понял от вашего шефа, вы ценитесь на вес золота.
        Мёрк чуть посмеялся. Значит, к настоящему моменту этот тип уже много чего успел узнать.
        - Вы говорите, тридцать часов? - Неужели ему предстоит больше суток провести вместе с этим Королем Морковкой? Этот тип словно гвоздь проглотил.
        - Да, давайте посмотрим, насколько тяжела ваша травма. Но в большинстве случаев тридцати часов хватает за глаза.
        - Вот как!
        Черт, да они шутят.
        Они сели напротив него. С уст Моны не сходила чертовски милая улыбка.
        - Когда вы думаете об Анкере Хойере и Харди Хеннингсене, вместе с вами находившимися в загородном доме на Амагере, где в вас стреляли, какое первое чувство у вас появляется? - приступил мужчина.
        У Карла по спине побежали мурашки. Какое чувство?
        Транс. Заторможенность. Окоченевшие руки.
        - Что это случилось давным-давно, - ответил он.
        Крис кивнул и продемонстрировал, каким образом он приобрел лукавые морщинки в уголках глаз.
        - Будь начеку, верно, Карл? Но меня предупредили. Я просто хотел убедиться, что дело обстоит именно так.
        Громы небесные, что же, ему предстоит боксерский матч? Будет любопытно.
        - Вы в курсе, что супруга Харди Хеннингсена подала заявление о разводе?
        - Нет, Харди мне ничего не сказал.
        - Насколько мне удалось понять, у нее есть определенная симпатия к вам. Однако вы отклонили ее попытки к сближению. Вы приходили поддержать ее, так я понял ее слова. И подобный поступок приоткрывает в вас кое-какие качества, запрятанные чуть глубже толстокожего фасада. Что вы на это скажете?
        Карл нахмурил лоб.
        - Какое отношение ко всему этому имеет Минна Хеннингсен? Скажите мне начистоту, вы ходите по моим друзьям и за моей спиной расспрашиваете их? Мне плевать.
        Парень повернулся к Моне.
        - Вот видишь. В точности как я предполагал. - Они обменялись улыбками.
        Еще одно неверное слово, и он обмотает язык этого мерзавца вокруг его шеи пару-тройку раз. Будет весьма неплохо смотреться по соседству с золотой цепочкой, торчащей из V-образного выреза.
        - Ты хочешь обидеть меня, Карл, верно? Утереть мне нос, как я заметил, пнуть меня ко всем чертям. - Крис посмотрел прямо в глаза Мёрку, которого почти поглотила их синева. Затем взгляд его изменился. Он посерьезнел. - Успокойся, Карл. Я действительно на твоей стороне, а тебе ведь и вправду нехорошо, я знаю. - Он поднял руку и остановил его. - Спокойно. Если в данный момент ты размышляешь над тем, кого в этой комнате мне больше всего хочется трахнуть, то открою секрет - это ты.
        У Карла на секунду отвисла челюсть.
        «Успокойся», - сказал он. Конечно, знание о том, каково этому бедняге, отчасти примиряло с ним, но успокоиться совершенно он не мог.
        Они распрощались, обсудив расписание предстоящих встреч, и Мона склонилась к нему близко-близко, так что он почувствовал, как под ним подкашиваются ноги.
        - Увидимся сегодня вечером у меня? Как насчет часиков десяти? Сможешь улизнуть из дома, или тебе нужно побыть с твоими мальчиками? - прошептала она.
        Перед внутренним взором Карла предстала картина обнаженного тела Моны, наслаивающаяся на изображение возмущенной рожи Йеспера.
        Насколько потрясающе однозначен выбор!
        - Ну вот, я так и думал, что обнаружу в подвале людей, - произнес зверек с папкой, протягивая свою маленькую руку офисного недомерка. - Джон Студсгорд, Инспекция по контролю за рабочими условиями.
        Этот человек принимает его за ненормального? С его последнего визита едва успела пройти неделя.
        - Карл Мёрк, - представился он. - Вице-комиссар полиции, отдел «Q». Чем обязан?
        - Да, во-первых, я насчет асбеста в подвале. - Он указал в коридор в направлении импровизированной перегородки. - Во-вторых, данные помещения не признаны пригодными для использования в качестве размещения работников префектуры, а вы вновь сидите здесь.
        - Послушайте, Студсгорд, давайте говорить начистоту. С тех пор как вы приходили сюда в последний раз, на улицах города случилось десять перестрелок. Двое погибших. Наркоторговля укрепляет свои позиции. Министр юстиции отправил в увольнение двести служащих, которых нам теперь остро не хватает. Две тысячи граждан потеряли работу, налоговая реформа ударила по беднякам, школьные учителя страдают от проделок учеников, молодых парней убивают в Афганистане, люди вынуждены идти на продажу собственности, пенсии страшно обесценились, банки терпят крах, если не обманывают вкладчиков… А премьер-министр тем временем только треплется и пытается найти себе новое занятие на деньги налогоплательщиков. Так какого черта вы обеспокоены тем, сижу я здесь или на сто метров дальше в каком-нибудь другом подвальном помещении, где разрешено все на свете? Разве вам не… - тут он глубоко вздохнул, - до одного места, где именно я сижу, лишь бы делал свою работу?
        Студсгорд терпеливо стоял и выслушивал тираду. Затем он открыл папку и выудил оттуда какой-то листок.
        - Можно мне здесь присесть? - спросил он и показал на один из стульев с противоположной стороны стола. - Конечно, мы с вами не собираемся игнорировать тот факт, что мне нужен отчет, - сухо произнес он. - Вполне возможно, что вся страна сошла с рельсов, но тем более хорошо, что хоть кто-то остается на верном пути.
        Карл тяжело вздохнул. Определенный смысл в этих словах был.
        - Хорошо, Студсгорд. Простите, что я был излишне эмоционален. Я просто в глубоком стрессе. Конечно, вы правы.
        Офисная малявка с удивлением задрала голову.
        - Я с удовольствием стану с вами сотрудничать. Вы можете рассказать мне, что нам следует сделать, чтобы признать данные комнаты годными к размещению сотрудников?
        Инспектор положил ручку на стол. Сейчас последует долгая лекция о том, почему это невозможно, а также о том, в насколько большой степени перегруженность городских больниц связана с плохой рабочей обстановкой на предприятиях.
        - Очень просто. Вы должны попросить вашего начальника сделать заявление на эту тему. После чего с проверкой придет другой инспектор и выдаст необходимые указания.
        Карл дернул голову вперед. Этот человек поистине удивителен.
        - Вы не могли бы помочь мне с этим заявлением? - выпалил Мёрк. Более покорно, нежели предполагал.
        - Хорошо, тогда придется залезть в сумку еще разок, - улыбнулся Студсгорд и протянул Карлу бланк.
        - Как все прошло с инспекцией? - поинтересовался Ассад.
        Карл пожал плечами.
        - Я сыграл на опережение, и он абсолютно присмирел!
        Сыграл на опережение? Было очевидно, что данная формулировка не сильно облегчила Ассаду понимание. «Как это связано с гонками?» - видимо, размышлял он.
        - А у тебя как дела, Ассад?
        Тот кивнул.
        - Ирса дала мне контакты одного человека, которому я позвонил. Раньше он был членом Церкви Иисуса. Ты знаешь Церковь Иисуса?
        Карл покачал головой. Немногим больше, чем просто название.
        - Они какие-то странные, как мне показалось. Они верят в то, что Иисус вернулся на Землю в космическом корабле и принес с собой из всевозможных миров жизнь, которую мы, люди, теперь должны расположить среди нас.
        - Распространить, вот что ты имеешь в виду, Ассад.
        Тот пожал плечами.
        - Так вот, он рассказал, что в последние годы многие добровольно покинули эту секту. Что было много шума по этому поводу. Но, насколько он в курсе, никого не изгнали насильно. А кроме того, он рассказал, что слышал о супружеской паре, по-прежнему являющейся приверженцами церкви, ребенок которых был исключен. Это случилось пять-шесть лет назад.
        - И что особенного заключается в этой информации?
        - Мальчику было всего четырнадцать лет.
        Карл представил себе своего пасынка Йеспера. У того имелось уже ого-го какое собственное мнение в возрасте четырнадцати лет.
        - Хорошо, допустим, это странно. Но я вижу, что тебя беспокоит еще кое-что, Ассад.
        - Не знаю, Карл. Просто, что называется, нутром чую. - Он постучал себя по пухлому пузу. - Ты знал, что в действительности в Дании происходит чрезвычайно мало исключений из сект, не считая Свидетелей Иеговы?
        Карл пожал плечами. Быть исключенным или подвергнуться остракизму - какая разница? К примеру, он знал людей, которых не особо жаловали в его собственной набожной семье. Как назвать подобное явление?
        - И все же в той или иной форме это происходит, - ответил он по некотором размышлении. - Формально или неформально.
        - Вот именно, неформально. - Ассад поднял указательный палец в воздух. - Секта Церковь Иисуса весьма фанатична и угрожает своим членам чем ни попадя, но они никого не исключают, как мне удалось установить.
        - И что дальше?
        - Отец и мать сами изгнали своего ребенка, рассказал мне человек, с которым я побеседовал. Община ругала родителей за их поступок, но они остались непреклонны.
        Их взгляды встретились. Теперь и Карлово нутро заволновалось.
        - Ассад, у тебя есть адрес этих людей?
        - Есть старый адрес, по которому они больше не проживают. Лиза в данный момент ведет поиски.

        Без четверти два Карлу позвонили с КПП. Полиция Хольбека только что привезла на допрос мужчину по просьбе Карла - что с ним делать? Это был отец Поула Холта.
        - Присылайте его ко мне, но позаботьтесь о том, чтобы он не сбежал.
        Через пять минут в коридоре появились два слегка дезориентированных полицейских в зеленой униформе, а перед ними стоял мужчина.
        - Вас оказалось не так просто отыскать, - сказал один из них на диалекте, с головой выдающем западноютландское происхождение говорящего.
        Карл кивнул им и жестом пригласил Мартина Холта сесть.
        - Будьте добры, присаживайтесь. - Затем он обернулся к полицейским. - Если вы дойдете до противоположного конца нашего небольшого помещения, там можно обнаружить моего помощника. Он с радостью угостит вас чашечкой чая, кофе я бы не рекомендовал. Я рассчитываю, что вы побудете здесь, пока я не закончу допрос. Потом можете забрать Мартина Холта.
        То ли упоминание о чае, то ли предвкушение спокойного ожидания, кажется, легло им на душу, выражаясь по-ютландски.
        Мартин Холт выглядел несколько иначе, чем на пороге своей входной двери в Халлабро. От его тогдашнего упрямства не осталось и следа. Сейчас он был запуган.
        - Каким образом вы узнали, что я в Дании? - была первая произнесенная им фраза. - Вы следите за мной?
        - Мартин Холт, я могу себе представить, через что вы и ваша семья прошли за последние тринадцать лет. Вы обязаны знать, что наш отдел глубоко сочувствует вам, вашей супруге и вашим детям. Мы не желаем вам зла, вы и так изведали его сполна. Но вы также должны знать, что мы не остановимся ни перед чем в своем стремлении задержать человека, убившего Поула Холта.
        - Поул не погиб. Он находится где-то в Америке.
        Если бы он знал, сколь многое в его поведении выдает ложь, он бы лучше промолчал. Сжатые руки. Голова, откинувшаяся назад. Пауза перед тем, как он выговорил слово «Америка». Все это, плюс еще четыре-пять признаков, на которые Карл научился реагировать за многие годы работы с соотечественниками, которые не смогли решиться выложить правду.
        - Вы когда-либо думали о том, что другие могут оказаться в такой же ситуации? - спросил Карл. - А убийца Поула по-прежнему разгуливает на свободе. О том, что он мог убить других людей, как до, так и после Поула?
        - Я же сказал - Поул в Америке. Если бы я с ним общался, я мог бы сказать, где именно. Могу я идти?
        - Послушайте, Мартин Холт. Давайте на секунду забудем про мир вокруг. Я знаю, что у вас есть свои догмы и правила, но я также знаю и то, что если бы вам представилась возможность избавиться от меня раз и навсегда, вы бы непременно ею воспользовались. Я прав?
        - Вы можете позвать сюда полицейских. Произошло большое недоразумение. Я пытался растолковать вам это еще в Халлабро.
        Карл кивнул. Мужчина все еще боялся. Тринадцать лет, прожитых в постоянном страхе, закалили его против всего того, что могло пробить дыру в стеклянном колоколе, под который он посадил себя и свое семейство.
        - Мы разговаривали с Трюггве, - признался Карл, выкладывая перед мужчиной фоторобот. - Как видите, у нас уже есть портрет преступника. Я бы хотел, чтобы вы дали свою интерпретацию событий. Возможно, это продвинет нас дальше. Мы знаем, что вы чувствуете угрозу со стороны этого человека. - Он так резко ткнул пальцем в изображение, что Мартин Холт вздрогнул. - Я уверяю вас, что ни один посторонний человек не знает, что мы преследуем его. Так что не волнуйтесь.
        Мужчина оторвал взгляд от изображения и посмотрел Карлу в глаза. Голос его дрожал.
        - Думаете, мне будет просто объяснить наблюдателям из числа Свидетелей Иеговы, почему у них на глазах меня забрали в полицию? Неужели нельзя было обойтись без посторонних? Не особо-то вы тактичны.
        - Вы могли бы впустить меня в свой шведский дом и таким образом избежать подобных проблем. Я проделал длинный путь, надеясь на помощь в поисках убийцы Поула.
        Холт опустил плечи и снова взглянул на изображение.
        - Довольно похоже, - сказал он. - Только глаза у него были не такие темные. Больше мне вам нечего сказать.
        Карл поднялся.
        - Я должен вам показать кое-что, чего вы не видели раньше. - И он попросил мужчину последовать за ним.
        Из кабинета Ассада донесся смех. Этот узнаваемый громыхающий западноютландский хохот, изначально выдуманный, видимо, затем, чтобы заглушать шум катерного мотора во время шторма. Да уж, Ассад умел развлечь любого. Значит, Карлу можно было не спешить.
        - Взгляните, сколько у нас нераскрытых дел, - с этими словами он указал Мартину Холту на стену с упорядоченной системой, придуманной Ассадом. - За каждым из них стоит какое-то ужасное событие, и горе, явившееся их следствием, наверняка не так уж сильно отличается от вашего.
        Он посмотрел на Мартина Холта, но тот оставался тверд, как камень. Эти дела не имели к нему никакого отношения, эти люди не приходились ему братьями и сестрами. В общем, все происходящее за пределами Свидетелей Иеговы было настолько ему чуждо, что даже и вовсе не существовало.
        - Мы могли бы выбрать любое из этих дел, понимаете? Однако занялись именно делом о вашем сыне. И я покажу вам, почему.
        Мужчина неохотно прошел последние несколько метров, подобно приговоренному к смерти, приближающемуся к эшафоту. Карл указал на гигантскую копию письма из бутылки, сделанную Розой и Ассадом.
        - Вот почему, - лаконично произнес он и отступил на пару шагов назад.
        Мартин Холт долго стоял, читая письмо. Его глаза так медленно двигались по строкам, что в каждый момент можно было понять, в каком именно месте он читает. А дочитав до конца, он снова вернулся в начало. Несгибаемая фигура постепенно дала трещину. Человек, для которого принципы были превыше всего. И в то же время он пытался защитить оставшихся детей с помощью замалчивания и лжи.
        Вот он стоит и внимает словам своего мертвого сына. Настолько же беспомощные, насколько проникающие в самую душу. Внезапно Холт отпрянул назад, вскинул руки и схватился за стену. Если бы не стена, он рухнул бы на пол без сознания. Ибо услышал мольбы своего сына о помощи, громкие, как иерихонские трубы. И эту помощь он не смог ему дать.
        Карл подождал некоторое время, пока Мартин Холт тихо плакал. Затем мужчина подошел к письму и осторожно положил на него ладонь. Его руки задрожали от прикосновения, пальцы очень медленно скользили от слова к слову, насколько он смог дотянуться.
        Потом его голова чуть склонилась на сторону. Тринадцатилетняя боль высвободилась наружу.
        Он попросил стакан воды, когда Карл предложил ему вернуться в свой кабинет.
        После этого он рассказал все, что ему было известно.

        36
        - Итак, войска вновь в сборе, - раздалось в коридоре мычание Ирсы за секунду до того, как ее голова просунулась в дверь Карла. Видимо, она очень торопилась добраться до подвала, так как ее кудряшки торчали во все стороны.
        - Скажите, что вы меня любите, - прочирикала она и хлопнула на стол перед Карлом пачку аэрофотоснимков.
        - Ирса, неужели ты нашла дом? - во всю глотку заорал Ассад из шкафа с принадлежностями для уборки.
        - Нет. Я нашла множество любопытных объектов, но только не эллинг. Фотоархив расположен в том порядке, в каком я предпочла бы рассматривать строения подробнее, будь я на вашем месте. Я обвела в кружок постройки, которые показались мне подходящими.
        Карл взял стопку и посчитал страницы. Пятнадцать листов и, по ее словам, ни одного эллинга. Вот ведь дьявол.
        Он посмотрел на даты. Большинство снимков сделано в июне 2005-го.
        - Так, - буркнул он, - Ирса, эти фотографии сделаны спустя девять лет после убийства Поула Холта. За это время злополучный сарай могли снести семнадцать раз.
        - Семнадцать раз? - вклинился Ассад. - Нет, Карл, это невозможно.
        - Просто такое выражение. - Карл глубоко вздохнул. - А других снимков у нас нет?
        Ирса несколько раз моргнула. Видимо, это означало - ты что, издеваешься надо мной?
        - Знаешь что, господин криминальный вице-инспектор, - сказала она. - Если сарай за это время снесли, какое в таком случае нам до него вообще дело, а?
        Мёрк покачал головой.
        - Нет, Ирса, дело до него есть. Вполне может быть такое, что убийца по-прежнему владеет данным строением, а значит, вполне может случиться, что там мы его и подловим, правда? Так что отправляйся-ка наверх к Лизе и поищи более старые фотографии.
        - Вот этих вот пятнадцати кусочков? - Она указала на стопку.
        - Нет, Ирса. Нам нужны снимки ранее 1996 года с территории всей береговой линии в районе фьордов. Кажется, совсем несложно понять.
        Она тряхнула кудряшками и, ковыляя в спортивных тапочках к выходу, выглядела уже не столь заносчивой, как прежде.
        - Ей будет сложно выполнить работу столь же прилежно, - заметил Ассад, размахивая в воздухе рукой, как будто обжегся. - Ты заметил, как ее задело то, что она сама не подумала про даты?
        Карл услышал жужжание и проследил за тем, как муха села на потолок. Очередной раунд издевательств.
        - Заткнись, Ассад, она прекрасно справится.
        Тот помотал головой.
        - Да уж, Карл. Неважно, насколько мягко ты приземлился на кол, твоя задница все равно будет болеть, когда ты встанешь.
        Карл нахмурился. Бог его знает, можно ли было понять, к чему эта наглядная картинка.
        - Скажи мне, - вырвалось у него. - У тебя все пословицы про задницу?
        Ассад заулыбался.
        - Я знаю еще парочку других. Но они неприличные.
        Ладно. Если это является примером сирийского юмора, ему придется забыть про смех, если он вдруг будет иметь несчастье быть приглашенным в эту страну.
        - О чем тебе рассказал Мартин Холт в ходе допроса, Карл?
        Мёрк открыл блокнот. Там было написано немного, но то, что было, оказалось весьма полезным.
        - Мартин Холт, вопреки моим ожиданиям, вполне симпатичный человек, - начал Карл. - Ваше гигантское письмо повергло его ниц.
        - То есть он согласился рассказать о Поуле Холте?
        - Да. Рассказывал без перерыва в течение получаса, с трудом владея своим голосом. - Карл достал сигарету из нагрудного кармана и немного помял ее в пальцах. - Дьявол, как ему необходимо было выговориться! Годами он не рассказывал никому о своем старшем сыне. Это причиняло чудовищную боль.
        - Что там у тебя написано?
        Карл спокойно закурил, подумав о нескрываемой никотиновой зависимости Якобсена. Зачастую люди оказываются на таких заоблачных высях, что перестают владеть собой. По крайней мере ему это не грозит.
        - Мартин Холт сказал, что наш фоторобот вполне ничего, но глаза преступника чересчур близко расположены. Усы слишком густые. А волосы чуть меньше прикрывают уши.
        - То есть нам надо переделать его? - спросил Ассад, отмахиваясь от дыма.
        Карл покачал головой. Интерпретация Трюггве ничуть не хуже, чем его отца. Каждый видит своими глазами.
        - Самым важным пунктом в рассказе Мартина Холта оказалось то, что он смог точно сказать, каким образом и в каком месте похититель получил выкуп. Все случилось путем примитивного сбрасывания мешка из поезда. Этот человек подал сигнал светом стробоскопа, и…
        - Что такое стробоскоп?
        - Что это такое? - Карл затянулся посильнее. - Ну, источник мигающего света, как на дискотеках. Он мигает яркими вспышками.
        - А-а! - Ассад улыбнулся. - И кажется, словно вокруг тебя все движутся какими-то рывками, как в старых фильмах. Я понял.
        Карл присмотрелся к сигарете. Как будто в ней ощущается привкус какого-то сиропа.
        - Холт смог дать точное указание на место, где состоялся перехват денег. На перегоне между Слэгельсе и Сорё прямо у железной дороги. - Карл достал карту и показал. - Непосредственно вот здесь, между Ведбюсёндер и Линдебьерг Люнде.
        - Наверное, неплохое место, - заметил Ассад. - Близко к железной дороге и не так уж далеко от шоссе, так что можно быстренько смотаться.
        Карл скользнул взглядом дальше вдоль железнодорожных путей на карте. Да, Ассад прав. Место прекрасное.
        - А каким образом похититель обеспечил присутствие отца Поула в этом месте? - спросил Ассад.
        Карл достал пачку сигарет и пристально изучил ее. Черт его знает, есть ли на дне следы патоки.
        - Ему было дано указание сесть на конкретный поезд, направляющийся из Копенгагена в Корсёр, и следить за мигающим знаком. Он должен был сидеть в купе первого класса с левой стороны, а заметив свет, выбросить мешок с деньгами из окна.
        - Когда ему сообщили о том, что Поул убит?
        - Когда? Он получил телефонную инструкцию о том, где ему можно забрать детей. Но когда они с женой туда приехали, на поле лежал один Трюггве. Его каким-то образом лишили сознания, видимо, при помощи хлороформа. И именно Трюггве рассказал родителям о том, что Поул мертв, а также о том, что они могут лишиться еще кого-то из детей, если каким-то образом распространят информацию о похищении. Помимо ужасного сообщения о смерти Поула, огромное впечатление на Мартина Холта и его жену произвел Трюггве, пребывающий в глубочайшем шоке после пережитого.
        Ассад задрал плечи к самым ушам, и, видимо, по его телу побежали мурашки.
        - Если бы это были мои дети… - Он провел по горлу указательным пальцем и уронил голову на сторону.
        Карл не сомневался в том, что его помощник был способен на такое. Он вновь перевел взгляд на сигаретную пачку.
        - И, наконец, Мартин Холт рассказал мне еще одну вещь, которая может оказаться для нас полезной.
        - Какую, Карл?
        - На брелоке с ключами от машины у похитителя висел маленький шарик от боулинга с цифрой один.
        На столе Карла зазвонил телефон. Наверное, звонит Мона, чтобы поблагодарить Карла за оказанную любезность.
        - Вице-комиссар полиции Мёрк, - прогремел в трубке голос Клэса Томасена. - Карл Мёрк, я лишь хочу сообщить, что мы с моей супругой воспользовались прекрасной утренней погодой и проплыли всю оставшуюся часть маршрута. По нашим оценкам, со стороны моря не заметно ничего подходящего, однако в некоторых местах на берегу наблюдается довольно густая растительность, так что мы отметили сомнительные места.
        Опять же, ничто не мешало им попытать старой доброй удачи.
        - Как по-вашему, какой из участков наиболее вероятный? - спросил Карл, гася сиропную сигарету об пепельницу.
        - Уф. - Было слышно, как на другом конце провода разжигается носогрейка. Видимо, он еще стоял на пирсе в одежде для морских прогулок. - Скорее всего, нам следует сосредоточиться на Эстскове неподалеку от Сёндербю, а также на Боунэсе и Нордсковене. Были еще кое-какие участки, сильно заросшие по берегу, однако, как я уже говорил, мы не обнаружили ничего, стопроцентно подходящего под описание. Сегодня я поговорю с лесником из Нордсковена. Посмотрим, даст ли это какие-то результаты.
        Карл отметил три упомянутые территории и поблагодарил Клэса. Пообещал передать привет нескольким прежним коллегам Томасена, которые, видимо, уже давным-давно не работали в префектуре, но говорить об этом было необязательно. На этом обмен любезностями окончился.
        - Ничего, - констатировал Карл, поворачиваясь к Ассаду. - Ничего конкретного от Томасена, но он указал вот на эти три района как наиболее вероятные. - Обозначил их на карте. - Посмотрим, приготовит ли нам Ирса что-то более удобоваримое, чем раньше, а затем сопоставим сведения. А пока можешь продолжить свою работу.

        Впереди ожидалось полчаса ободряющего отдыха с задранными на стол ногами, но щекочущее ощущение в ноздре вдруг вернуло его обратно в реальность. Карл покачал головой, открыл глаза и обнаружил себя в эпицентре орды сине-зеленых блестящих мух, рыщущих в поисках чего-то помимо сахарного великолепия на сигаретной пачке, куда можно было бы отложить яйца.
        - Черт возьми, - произнес он и хлопнул себя по бокам, так что пара штук рухнула на пол вверх всеми своими шестью лапками.
        Ну всё, довольно.
        Карл уставился в мусорную корзину. Последний раз он выбрасывал туда что-то несколько недель назад, и мусор все еще лежал внутри, но органических остатков, которые могли бы соблазнить плодовитых насекомых, там не было.
        Карл выглянул в коридор. Там летала еще одна муха. Черт его знает, может, оживает что-то из экзотической еды Ассада? Например, пришла в движение его тахини, или в воняющем розовой водой лукуме закопошилась привнесенная извне жизнь?
        - Не знаешь случайно, откуда взялось столько мух? - с некоторым оттенком обвинения спросил Карл, не успев толком очутиться в каморке Ассада.
        Внутри стоял резкий запах. Совершенно не похожий на привычный сладковатый аромат. Скорее напоминало послевкусие забав с зажигалкой «Зиппо».
        Ассад поднял руку. Он держал у уха трубку и выглядел глубоко сосредоточенным.
        - Да, - несколько раз повторил он в телефон. - Однако нам необходимо приехать и увидеть все своими глазами.
        Последнюю фразу Ассад произнес чуть более низким голосом, чем обычно, и с чуть более значительным видом. Затем договорился о времени приезда и положил трубку.
        - Я спрашиваю, не знаешь ли ты, откуда взялись мухи, - повторил Карл и указал на пару насекомых, облюбовавших чудесный постер с дромадерами и чертовой кучей песка.
        - Карл, я так думаю, что нашел одну семью, - сказал он.
        На его лице появилось выражение, близкое к скептическому. Как у человека, который смотрит на свой лотерейный билет и приходит к выводу, что все цифры на нем совпадают с номером, выигравшим десять миллионов крон. Или как у человека, который с чувством, граничащим с болью, вынужден признать, что мечта всей его жизни вот-вот исполнится.
        - Одну кого?
        - Семью, которая, как мне кажется, побывала в когтях нашего похитителя.
        - Это те самые, из Церкви Христа, о которых ты говорил?
        Ассад кивнул.
        - Их отыскала Лиза. Новый адрес, новая фамилия, но это они. Она проверила по регистру гражданского населения. Четверо детей; младшему, Флеммингу, пять лет назад было четырнадцать.
        - Ты напрямую спросил, где мальчик?
        - Нет, это показалось мне не очень осторожным.
        - А что мы, по твоим словам, должны приехать и увидеть своими глазами?
        - А, я только сказал матери, что представляю налоговую инспекцию и что нам кажется странным, что их младший сын, который, видимо, единственный из их семьи не эмигрировал, не позаботился о подаче налоговой декларации, хотя ему уже давно исполнилось восемнадцать.
        - Ассад, так дело не пойдет. Мы не можем выдавать себя за чиновников, которыми не являемся. Кстати, откуда ты взял про налоговую декларацию?
        - Ниоткуда. Сам придумал. - Ассад потрогал кончик своего носа.
        Карл покачал головой. И все-таки Ассад шел по правильному пути. Если люди не совершили никакого преступления, то налоговый орган едва ли мог заставить их волноваться и потерять голову.
        - Куда и когда мы должны ехать?
        - В город под названием Тёллёсе. Она сказала, что муж вернется к половине пятого.
        Карл взглянул на часы.
        - О?кей, поедем вместе. Прекрасная работа, Ассад, ты действительно здорово поработал. - Он на миллисекунду улыбнулся, а затем указал на мушиное пиршество на постере. - Так ответь мне - у тебя тут хранится что-то, что эти дьяволы могут принять за свое жилище?
        Ассад развел в стороны короткие руки.
        - Понятия не имею, откуда они взялись, - сказал он и показал на крошечное одиночное насекомое, намного уступающее размером мясной мухе. Хрупкое, бессмысленное создание, неожиданно встретившее свою смерть между двумя его жилистыми коричневыми ладонями.
        - Получай! - возликовал Ассад, вытирая руку о лист блокнота. - Я обнаружил их в огромном количестве вот здесь, - он указал на свой молитвенный коврик и с сожалением прочитал написанный в глазах Карла смертный приговор своему сокровищу. - Карл, но там вряд ли осталось много насекомых. Этот коврик принадлежал еще моему отцу, и я так дорожу им… Утром перед твоим приходом я вытряхивал его. Вот там дальше, за дверью, где асбест.
        Карл за уголок перевернул коврик. Спасательная операция произошла действительно в последний момент. По крайней мере, от половичка осталось мало что помимо бахромы.
        На секунду Карл в подробностях представил себе полицейские архивы, хранящиеся в асбестовом царстве. Бог его знает, удастся ли спасти зафиксированные на бумаге деяния хотя бы парочки преступников, если вдруг прожорливой моли придется по вкусу пожелтевшая от времени бумага?
        - Ты чем-то брызгал ковер? Мне кажется, он пованивает.
        Ассад улыбнулся.
        - Керосином. Отличное средство.
        Видимо, запах его ничуть не смущал. Возможно, таково одно из неоспоримых преимуществ тех, кто вырос в районах, где под землей пузырится нефть. Если вообще это актуально для Сирии.
        Карл покачал головой и покинул зловонное помещение. Значит, в Тёллёсе через два часа. То есть еще есть время на раскрытие мушиной загадки.
        С минуту он молча постоял в коридоре. Глухое жужжание доносилось откуда-то из щели между трубой и потолком. Он поднял глаза и вновь наткнулся взглядом на свою помеченную замазкой муху. Черт, она, кажется, повсюду.
        - Карл, ты что делаешь? - раздалось за спиной кваканье Ирсы. - Пойдем со мной. - Она потянула его за рукав.
        Она отпихнула на самый край прорву пузырьков с лаком для ногтей, средством для размягчения кутикул, жидкостью для снятия лака, лаком для волос и многими другими химическими препаратами, стоящими на ее рабочем столе.
        - Смотри, - сказала Ирса. - Вот они, твои аэрофотоснимки, и могу тебя заверить, что это была пустая трата времени. - Она задрала брови и стала похожа на его старую сварливую тетушку Адду. - Абсолютно одно и то же на протяжении всей береговой линии. Ничего нового под солнцем.
        Карл проследил, как муха с жужжанием нырнула в дверной проем и пустилась кружиться под потолком.
        - То же самое с ветряными турбинами. - Ирса отодвинула в сторону чашку, наполовину наполненную кофе, от которого по периметру внутренней стенки остался ровный след. - Если ты утверждаешь, что низкочастотные звуковые волны могут распространяться в радиусе до двадцати километров, нам это совершенно не поможет. - Она указала на ряд крестиков, отмеченных на карте.
        Мёрк прекрасно понимал, что она имеет в виду. Они жили в стране ветряных турбин. Их было здесь слишком много, и они никак не могли помочь сузить район поисков.
        Быстро пронесшись у него перед глазами, муха уселась на край кофейной чашки. Дрянь со следами замазки. Она и вправду летала повсюду.
        - Сгинь, - отреагировала Ирса и, повернувшись почти в противоположную сторону, щелчком сбила муху в чашку длинным кроваво-красным ногтем. - Лиза обзвонила коммуны, - продолжала она как ни в чем не бывало, - и те не выдают никаких разрешений на постройку лодочных сараев в районах, на которых мы сконцентрировались. Охранные постановления и так далее, ты понимаешь, о чем я.
        - Насколько далеко в прошлое ушли изыскания Лизы? - спросил Карл, следя за барахтаньем мухи в кофеиновом аду. Сложно поверить, насколько Ирса может быть эффективна. Он весь день пытался…
        - До самой коммунальной реформы 1970 года.
        1970 год! Целое поколение сменилось с тех пор. Теперь, по крайней мере, можно было спокойно двигаться дальше, забыв о поисках поставщика кедровой древесины.
        Карл с некоторой грустью глядел на мушиные предсмертные судороги, констатируя, что данная проблема решена.
        Вдруг Ирса ожесточенно хлопнула ладонью по одному из снимков, лежащему на столе.
        - Мне кажется, надо искать здесь!
        Карл взглянул на обведенный ею дом в Нордсковене. Надпись гласила - Вибегорден. Очевидно, добротный дом, стоящий недалеко от лесной дороги, но никак не сарай для хранения лодок, насколько он мог судить. Он действительно располагался в идеальном месте за надежным забором у самого фьорда, и все же. Это был не эллинг.
        - Я знаю, что ты сейчас думаешь, но искомое может прятаться вот тут, - с этими словами она постучала по зеленому участку за домом.
        - Дьявол! - воскликнул Карл. Вокруг них вдруг появилось сразу несколько мух. Ирса потревожила их стуком по столу.
        Он мощно ударил по столу кулаком, в результате чего воздух ожил.
        - Что ты делаешь? - возмущенно закричала Ирса и прихлопнула пару мух на коврике для мыши.
        Карл нырнул вниз и заглянул под стол. Ему редко доводилось видеть столько живности на такой скромной площади. Если бы все эти мухи объединили свои силы, они запросто смогли бы приподнять мусорную корзину, которая их породила.
        - Что, черт возьми, у тебя в корзине для мусора? - поинтересовался он, не скрывая своего потрясения.
        - Понятия не имею. Я ею не пользуюсь. Это что-то от Розы.
        Ладно, подумал Карл. Теперь, по крайней мере, он узнал, кто из сестер не имел привычки прибираться, если кто-нибудь вообще когда-либо заморачивался наведением порядка.
        Мёрк посмотрел на Ирсу, которая с яростным выражением лица давила мух обеими кулаками с поразительной меткостью. Теперь у Ассада будет полно работы по расчистке.

        Спустя две минуты Ассад уже был тут как тут при своих зеленых резиновых перчатках и с большим черным мешком для мусора, предназначенным для мух и содержимого мусорной корзины.
        - Отвратительно, - прокомментировала Ирса, посмотрев на мушиные ошметки на своих пальцах, и Карл был склонен с ней согласиться.
        Она подвинула к себе одну из бутылочек с растворителем, смочила ватный шарик и принялась отчищать руки. Вскоре у них пахло, как на заводе по производству лаков для покрытия кораблей после длительной мортирной атаки. Карл искренне надеялся, что инспекция по трудовым условиям не вздумает нанести им еще один визит за сегодняшний день.
        Именно в этот момент Мёрк заметил, как лак для ногтей исчезает с указательного и среднего пальцев правой руки Ирсы, а точнее, он заметил то, что скрывалось под лаком.
        Секунду он сидел отвесив челюсть, но тут обнаружил, что Ассад уже вылез из мушиного ада под столом и перехватил его взгляд.
        Теперь они оба замерли с выпученными глазами.
        - Пойдем, - сказал Карл и выпихнул Ассада в коридор, как только тот завязал мешок. - Ты тоже видел?
        Ассад кивнул, скривив рот так, словно у него в районе брюшной полости началось тотальное восстание.
        - У нее под лаком перепачканные черным маркером ногти Розы. Недавние следы от спиртового маркера. Ты видел их?
        Ассад снова кивнул.
        Невероятно. А они до сих пор ни на секунду ничего не заподозрили.
        Если только всеобщая мода на ногти с черными крестами не охватила всю страну, сомнений быть не могло.
        Ирса и Роза - один и тот же человек.

        37
        - Посмотрите, что у меня для вас есть, - с этими словами Лиза протянула Карлу огромный букет роз, завернутый в целлофан.
        Мёрк отложил телефонную трубку. Что еще за чертовщина?
        - Лиза, никак ты делаешь мне предложение? Как вовремя ты оценила мои качества по достоинству…
        Она состроила глазки.
        - Нам доставили эту прелесть в отдел «А», но Маркус считает, что букет по праву должен достаться вам.
        Карл нахмурился.
        - За что?
        - О, Карл, ладно тебе. Ты прекрасно знаешь.
        Он пожал плечами и покачал головой.
        - Они отыскали последний мизинец с углублением по периметру кости. Обследовали пожарище еще раз и обнаружили палец в куче пепла.
        - И в связи с этим нам преподносят цветы? - Карл почесал в затылке. Может, розы тоже отыскали на пепелище?
        - Нет, не в этой связи. Но пускай расскажет сам Маркус. Данный букет прислал Торбен Кристенсен, страховщик. Полицейское расследование сэкономило его фирме кучу денег.
        Она ущипнула Карла за щеку, подобно дядюшке, который не умеет по-другому выражать свое одобрение, и провальсировала обратно.
        Карл вытянул шею в сторону. Он не мог отказать себе в удовольствии проследить за красивой попкой.
        - Что тут происходит? - спросил Ассад из коридора. - Нам уже скоро выезжать.
        Карл кивнул и набрал номер шефа.
        - Ассад тут интересуется, почему розы достались нам? - сразу приступил он к делу, едва заслышав голос начальника отдела убийств.
        За репликой последовала реакция, которую можно было истолковать как выражение радости.
        - Карл, мы допросили владельцев всех трех компаний, пострадавших от огня, и теперь у нас на руках три исчерпывающих объяснения. Вы оказались абсолютно правы. Они были вынуждены взять кредиты под высокие проценты, а когда не смогли выплачивать их, коллекторы оказали давление и потребовали погашения основной суммы. Преследования, телефонные угрозы. Жесткие угрозы. Сборщики долгов становились все отчаяннее, но что толку? Фирмы, имеющие проблемы с ликвидностью, не могут обратиться в другое место за деньгами в долг.
        - А с коллекторами что случилось?
        - Мы не знаем, но наша теория состоит в том, что организаторы их ликвидировали. Сербская полиция сталкивалась с подобными вещами и раньше. Большие бонусы предназначались для сборщиков, которые вовремя возвращали деньги, и нож - для тех, кто не справлялся с обязанностями.
        - Неужели они не могли просто поджигать строения, не убивая своих наемных работников?
        - Могли, но другая теория заключается в том, что они посылали самых неудачливых коллекторов в Скандинавию, так как здешний рынок имеет репутацию более простого для проворачивания подобных операций. А когда дело кончалось неудачей, им необходимы были наглядные примеры, на которые не могли не обратить внимание в Белграде. Нет никого хуже для денежных мешков, чем неумелые коллекторы или тот, кого нельзя контролировать и на кого нельзя положиться. Так что убийства, изредка имеющие место то тут, то там, помогают поддерживать дисциплину.
        - Хм. Они избавлялись от плохой рабочей силы в Дании. А случись так, что преступников поймают, естественно, наиболее выгодно, чтобы это произошло в правовом государстве, где наказание окажется более мягким, сдается мне.
        Якобсен в одобрительном жесте поднял большой палец.
        - Ну вот, Карл, - подвел итог шеф. - Безусловно, на сегодня нам удалось доказать, что в рассмотрении у страховых компаний есть несколько дел, по которым невозможно требовать полной компенсации. А это большие деньги. Поэтому страховщик послал нам розы. А кто заслужил этот букет больше вас?
        Явно это признание далось боссу нелегко.
        - Отлично. Значит, у вас освободился народ для других задач, - заметил Карл. - Так что, думаю, они должны спуститься ко мне и помочь.
        На другом конце провода послышалось что-то похожее на смех. Вероятно, такое предложение в планы шефа не входило.
        - Да-да, Карл, конечно, нам еще есть чем заняться в связи с данными делами. Нам осталось найти виновных. Но ты прав. У нас, кроме всего прочего, еще и конфликт группировок на повестке дня - не стоит ли нам направить «освободившийся», как ты говоришь, народ на его разрешение?
        Ассад стоял в дверях, когда Карл положил трубку. Видимо, он наконец-то прочувствовал датский климат. По крайней мере, такого толстого пуховика Карлу никогда ни на ком не доводилось увидеть на улице в марте месяце.
        - Я готов, - сказал Ассад.
        - Две минуты, и я тоже готов.
        Карл набрал номер Брандура Исаксена. Его прозвали «соломенная сосулька», имея в виду довольно существенный недостаток в нем шарма. Это был человек, знающий все о том, что происходит на «Стейшн Сити», полицейском участке, где работала Роза, до того как ее перевели в отдел «Q».
        - Да, - Исаксен был лаконичен.
        Карл объяснил ему суть своего звонка, и еще прежде чем он закончил, его собеседник в голос рассмеялся.
        - Не знаю уж, что конкретно с Розой не так, но она действительно странновата. Слишком много пила, отправилась на санную прогулку с молодыми курсантами полицейской академии… В общем, безумная дамочка с зудом во всех местах сразу. А почему ты интересуешься?
        - Да просто так, - сказал Карл и положил трубку. Затем вошел под своим именем на сайт Регистра народонаселения. «Сандалпаркен, 19» - написал он рядом с окошком для имени. Полученный ответ исключал ка-кую-либо ошибку. «Роза Мария Ирса Кнудсен» - стояло под номером социального страхования.
        Карл покачал головой. Оставалось надеяться, что в один прекрасный момент перед ним не предстанет еще и Мария. Двух версий Розы было более чем достаточно.
        - Ой, - вырвалось у Ассада, стоявшего за его спиной. Он тоже все видел.
        - Ассад, позвони ей прямо сейчас.
        - Ты ведь не обрушишься на нее прямо сейчас, Карл?
        - Ты ненормальный? Лучше уж прыгнуть в ванну с ядовитой коброй, - ответил Мёрк. Признаться Ирсе в том, что они знают, что она на самом деле Роза? Вот тут-то и начнется настоящий сумасшедший дом.
        Когда парочка вернулась, Ирса уже полностью снарядилась. Пальто, варежки, шарф и шляпа. У каждого из этих двоих сложилось свое собственное понимание того, каким образом можно выиграть у носителей паранджи соревнование по максимальному покрытию тела одеждой.
        Карл взглянул на часы. Отлично. Конец рабочего дня. Ирса собралась домой.
        - Я хотела тебе сказать… - Она запнулась, увидев в объятиях Карла букет. - Ого, что это у тебя за такие красивые цветы?
        - Передай этот букет Розе от нас с Ассадом, - сказал Карл и протянул ей великолепие. - Пожелай ей скорейшего выздоровления. Передай, что мы надеемся в ближайшее время ее снова увидеть. Можешь также сказать, что эти розы для Розы. Мы действительно очень много о ней вспоминаем.
        Ирса замерла и мгновение стояла молча, а пальто медленно сползало у нее с плеча. Своего рода победа, можно так сказать.
        На этом закончился рабочий день.
        - То есть она и правда больна? - спросил Ассад на одном из поворотов шоссе на Хольбек.
        Карл пожал плечами. Он много в чем являлся специалистом, но единственный хорошо знакомый ему случай раздвоения личности представлял собой трансформацию, на которую был способен его пасынок, за десять секунд превращаясь из милого улыбчивого паренька, просящего в долг сотню крон, в желчного выродка, не желающего прибираться в своей комнате.
        - Мы никому не скажем, - только и ответил он.
        Оставшуюся часть пути каждый провел в своих мыслях, пока не показался знак с указателем на Тёллёсе. Город, прославившийся своей железнодорожной станцией, заводом, производящим яблочный сок, да велосипедистом с нечистой совестью, обладателем желтой майки лидера в гонке «Тур де Франс».[55]
        - Еще чуть-чуть, - сказал Ассад и указал в направлении центральной улицы, являвшейся неоспоримым центром Тёллёсе, главной артерией провинциального городка. Правда, в данный момент пульс на ней был не так уж заметен. Возможно, местные жители застряли в узких проходах «Нетто» или куда-нибудь переехали. Полное ощущение города, знавшего лучшие времена.
        - Напротив завода, вон там, - Ассад показал на виллу из красного кирпича, излучающую жизнь не больше, чем дохлый дождевой червь на фоне зимнего пейзажа. Дверь отворила женщина полутора метров ростом, с глазами еще больше, чем у Ассада. Едва взглянув на черную щетину сирийца, она в испуге отпрянула в коридор и позвала мужа. Видимо, читала о квартирных кражах и почувствовала себя потенциальной жертвой.
        - Я слушаю вас, - произнес мужчина, явно не собираясь предложить чашку кофе или хотя бы проявить элементарную любезность.
        Лучше поработаю еще по линии налоговых органов, подумал Карл и спрятал удостоверение полицейского поглубже в карман.
        - У вас имеется сын, Флемминг Эмиль Мэдсен, который, по нашим сведениям, некоторое время уклоняется от налогов. При этом он не состоит на учете в социальных службах и даже в школе. Поэтому мы решили приехать сами, чтобы обсудить этот вопрос с ним лично.
        Тут встрял Ассад:
        - Господин Мэдсен, вы торгуете овощами. Флемминг работает у вас?
        Карл понял тактику. Сразу загнать отца семейства в угол.
        - Вы мусульманин? - спросил мужчина. Вопрос оказался довольно неожиданным, отличный ответный ход. На этот раз, видимо, Ассаду мат.
        - Я думаю, это личное дело моего коллеги, - ответил Карл.
        - Только не в моем доме, - сказал мужчина и приготовился захлопнуть дверь.
        Так что Карлу все же пришлось достать удостоверение.
        - Хафез эль-Ассад работает вместе со мной над раскрытием целого ряда убийств. Если сейчас вы только посмеете отвернуться с малейшим оттенком презрения, я задержу вас на месте за убийство вашего собственного сына Флемминга пять лет назад. Что вы на это скажете?
        Мужчина ничего не ответил, но явно был потрясен. Причем потрясен не как человек, обвиненный в том, чего он не совершал, а как тот, кого уличили во всамделишной вине.
        Они прошли в дом, где им было указано на стол красного дерева, о каком полвека назад мечтала любая семья. Клеенки поверх столешницы не наблюдалось, зато в избытке лежали тканевые салфетки.
        - Мы не совершали ничего запретного, - сказала женщина, теребя шейный крестик.
        Карл осмотрелся. По меньшей мере три десятка обрамленных фотографий детей всех возрастов размещались на полках дубового гарнитура. Дети и внуки. Улыбающиеся создания с высоким небом над головами.
        - Это ваши остальные дети? - спросил Карл.
        Хозяева кивнули.
        - Они все эмигрировали?
        Вновь кивок. Не особо разговорчивые люди, сделал вывод Карл.
        - В Австралию? - вклинился Ассад.
        - Вы мусульманин? - повторил вопрос мужчина. Что за проклятое упорство. Неужели он опасался, что один лишь взгляд на представителя иной религии обратит его в камень?
        - Я тот, кем меня сотворил Господь, - ответил Ассад. - А вы? Вы тоже?
        Глаза ссохшегося мужчины превратились в щелочки. Возможно, он привык, что дискуссии подобного рода происходили на порогах чужих домов, но не в его собственном жилище.
        - Я спросил - ваши дети эмигрировали в Австралию? - повторил Ассад.
        В этот момент кивнула женщина. Значит, у нее имелась голова на плечах.
        - Вот, - Карл выложил перед ними фоторобот похитителя.
        - Во имя Иисуса, - прошептала женщина, перекрестившись, а ее муж сжал губы и коротко произнес:
        - Мы никогда никому ничего не говорили.
        Карл прищурился.
        - Если вы считаете, что мы каким-то образом с ним связаны, то ошибаетесь. Но мы напали на его след. Вы поможете нам поймать его?
        На секунду у женщины перехватило дыхание.
        - Простите нам жесткие методы, - сказал Карл. - Просто нам было необходимо вытащить вас на свет. - Он постучал пальцем по изображению. - Можете ли вы подтвердить, что именно этот человек похитил вашего сына Флемминга и, вероятно, кого-то еще из ваших детей, и что он убил Флемминга, получив крупный выкуп?
        Мужчина побледнел. Вся мощь, которая концентрировалась в нем годами и держала его на плаву, мигом покинула его. Все силы противостоять горю, лгать своим единоверцам, бежать от всего, изолировать себя, попрощаться со всеми остальными детьми, утратить свое состояние… И, наконец, силы жить с сознанием того, что убийца их ненаглядного Флемминга по-прежнему разгуливает на свободе и не спускает с них глаз.
        Все это в одночасье ушло.

        Некоторое время они сидели в машине молча, прежде чем Карл нарушил тишину:
        - Мне кажется, я еще никогда не встречал настолько измотанных людей, как эти двое.
        - Мне кажется, им действительно поплохело, когда они извлекли из ящика фотографию Флемминга. Думаешь, они в самом деле не смотрели на нее ни разу с тех пор, как его увезли? - произнес Ассад, стягивая с себя пуховик. Значит, все-таки ему стало жарко.
        Карл пожал плечами.
        - Не знаю. Но в любом случае они не хотели рисковать, чтобы кто-то пронюхал, что они по-прежнему любят мальчика. Они ведь сами его выгнали.
        - Нюхал? Карл, я не понимаю, о чем ты.
        - Пронюхать. Как собака вынюхивает будущие трофеи.
        - Трофеи?
        - Проехали, Ассад. Просто они хранили в тайне свою любовь к сыну. Остальные не должны были ничего заметить. Они ведь не знали, кто друг, а кто враг.
        Ассад некоторое время сидел молча, разглядывая коричневые поля, под поверхностью которых кипела жизнь.
        - Карл, как ты думаешь, сколько раз он это проделал?
        Как, черт возьми, ответить? У Мёрка не была ответа на этот вопрос.
        Ассад тер свои сине-черные щеки.
        - Мы все-таки должны поймать его. Правда, Карл? Просто обязаны.
        Карл стиснул зубы. Да, просто обязаны. В тот день от пары из Тёллёсе они получили очередное имя - на этот раз преступник называл себя Биргером Слотом. И в третий раз нашли подтверждение уточненной примете. Нужно было искать человека с более широко посаженными глазами. Мартин Холт оказался прав. На все остальное - усы, волосы, взгляд - можно было не обращать внимания. Мужчина с резкими чертами лица, и в то же время какая-то неопределенность. Единственное, что они знали о нем на все сто процентов, - это то, что в двух случаях он заполучал свои деньги в одном и том же месте. На небольшом перегоне между Сорё и Рингстедом, и они уже знали, где. Мартин Холт описал место очень точно.
        Они будут там максимум через двадцать минут, но уже стемнело. Обидно.
        Во что бы то ни стало нужно будет заняться этим прямо с утра.
        - Что будем делать с нашими Ирсой и Розой? - поинтересовался Ассад.
        - Ничего особенного. Просто попытаемся с этим жить.
        Ассад кивнул.
        - Она, наверное, как трехгорбый верблюд, - выдал он.
        - Что?
        - Так говорят там, откуда я родом. Вещь-для-себя. Трудно оседлать, но забавно смотреть.
        - Трехгорбый верблюд… да, довольно уместно. По крайней мере, звучит более приемлемо, чем шизофреник.
        - Шизофреник? Там, откуда я приехал, так называют того, кто стоит на трибуне и улыбается, а сам тем временем кому-то сильно гадит.
        Снова очень к месту.

        38

        Звук был неотчетливым и летел откуда-то издалека. Как завершение сна, который все же никак не кончится. Как голос матери, который сложно вспомнить.
        - Исабель. Исабель Йонссон, проснитесь! - гремело где-то, словно голова оказалась чересчур большой для усвоения этих слов.
        Она чуть повернула тело и ощутила нечто иное, чем гнетущие объятия сна. Смутное чувство парения между тем, что было, и тем, что есть.
        Кто-то потряс ее за плечи. Мягко, аккуратно, но несколько раз.
        - Исабель, вы очнулись? - спросил голос. - Старайтесь дышать глубоко.
        Она почувствовала, как какие-то щелчки проплывали мимо ее лица, но конкретно определить их источник она не могла.
        - Вы попали в аварию, Исабель, - сказал кто-то. Это она и сама каким-то образом знала.
        Разве это не только что произошло? Ощущение вихря, и выродок, приближающийся к ней в темноте. Кажется, так?
        Ее укололи в руку. Это реальность или только ее воображение?
        Вдруг она ощутила, как кровь хлынула в голову. Как разум сконцентрировался и мысли преобразовали хаос в порядок. Но она не желала такого порядка.
        Наконец она осознала. Он! Мужчина! Она смутно его помнила. У нее перехватило дыхание. Почувствовала, как пульсирует горло и как потребность откашляться вызвала приступ удушья.
        - Исабель, успокойтесь, - произнес голос. Она ощутила, как ее кто-то берет за руку и сжимает ее. - Мы сделали вам укол, чтобы вы слегка проснулись. Всего-навсего. - Чья-то рука снова сжала ей кисть.
        «Да! - говорило все ее тело. - Сожми руку в ответ, Исабель. Покажи, что ты жива, что ты еще здесь».
        - Вы получили тяжелые травмы, Исабель. Вы находитесь в реанимации Королевской больницы. Вы понимаете, что я говорю?
        Она задержала дыхание и изо всех сил постаралась кивнуть. Осуществить малейшее движение. Просто чтобы дать о себе знать.
        - Хорошо, Исабель. Мы видим. - Ей вновь сжали руку.
        - Мы зафиксировали ваше тело, так что у вас не получится двигаться, если вы попробуете. У вас множественные переломы, но вы поправитесь. Прямо сейчас мы очень заняты, но когда у персонала будет чуть посвободнее со временем, к вам придет медсестра и подготовит вас к переводу в другое отделение. Исабель, вы понимаете меня?
        Она слегка дернула шейными мышцами.
        - Хорошо. Мы понимаем, что сейчас вам сложно общаться, но спустя некоторое время вы вновь сможете говорить. У вас повреждения челюсти, поэтому мы на всякий случай зафиксировали ее.
        Теперь Исабель почувствовала, что что-то сдавливало ей голову. К бедрам были прикреплены какие-то мешки, словно ее закопали в песок. Она попыталась открыть глаза, но они не слушались ее.
        - По вашим бровям я вижу, что вы пытаетесь открыть глаза, Исабель, но нам пришлось надеть вам повязку. У вас в глазах было очень много осколков стекла. Но вы сможете видеть - через пару недель солнце вновь будет светить для вас.
        Через пару недель! Что же все-таки стряслось? Откуда взялся этот хруст в сопротивляющемся любому движению теле? Почему сейчас она ничего не может?
        «Давай же, Исабель, - расползался шепот по ее телу. - Какой ужас произошел? Что именно случилось? Мужчина, да. А конкретнее?»
        И тут она подумала, что реальность - это очень много разных вещей сразу. Возлюбленный, который у нее так и не появился, но жил у нее в мечтах. Канат, прикрепленный к потолку спортзала, до конца которого она так и не смогла доползти. А кроме того, реальность была и тем, что еще не произошло. И еще давление в висках. Такое конкретное ощущение.
        Исабель медленно вдохнула и вняла всем этим раздражителям, которые все вместе складывались в ее сознание. Сначала появился дискомфорт, затем беспокойство и, наконец, трепет, вместе с которым в ее сбивчивый ход мыслей вошли отдельные лица, звуки и слова.
        Она опять обратила внимание на рефлекторный вздох, сопровождавший осознание.
        Дети.
        Мужчина, он же похититель.
        И Рахиль.
        - Хм-м-н-н-н, - услышала она изданный ею же самою звук, раздавшийся из-за стиснутых зубов.
        - Да, Исабель!
        Она почувствовала, как рука разжалась и теплый поток воздуха скользнул по лицу.
        - Что вы сказали? - Лицо склонилось совсем близко.
        - А-а-э-э-х.
        - Кто-нибудь понимает, что она говорит? - спросило какое-то лицо, слегка отдалившись.
        - А-а-р-г-ль.
        - Вы говорите про Рахиль?
        Она издала краткий звук. Да, именно.
        - Так вы называете женщину, с которой вместе вы к нам поступили?
        Опять тот же краткий звук.
        - Рахиль жива, Исабель! Она лежит рядом с вами, - произнес другой голос откуда-то от изножья. - Она пострадала сильнее вас. Намного сильнее. Не знаю, справится ли, но сейчас она жива, и кажется, у нее сильный организм. Мы надеемся на лучшее.

        Прошел один час или одна минута, а может, и целый день с того момента, как к ней приходили, настолько эластичным стало для нее время.
        Рядом тихо работала медицинская аппаратура и едва слышно билось ее собственное сердце. Под собой она ощущала какую-то сырость, в комнате было тепло. Возможно, именно то, что ей кололи, вызывало ее странное самочувствие. А может, причина заключалась в ней самой.
        В коридоре гремели каталки, раздавались какие-то голоса.
        Исабель понятия не имела, время обеда сейчас или глубокая ночь.
        Она издала бурчащий звук, но ничего не произошло. Тогда сосредоточилась на интервалах между ударами сердца и пульсированием в среднем пальце, на который был надет какой-то напальчник. Исчислялись эти интервалы секундами или миллисекундами, она не понимала.
        Но одну вещь она знала точно. Звуковой сигнал, издаваемый аппаратом, транслирующим биение сердца, был подключен не к ней, это ясно. С ударами ее сердца звуки не совпадали. Для понимания этого ее сознания хватало.
        Мгновение Исабель лежала, затаив дыхание. Один из аппаратов издавал короткие звуковые сигналы. Бип, бип. Другой издавал звук, похожий на тихое хлюпанье. Свист внезапно прерывался, после чего как будто следовало преодоление воздушного давления, как при закрывании автобусной двери.
        Она слышала этот звук и раньше. В течение бесконечных часов, проведенных у постели матери, пока не отключили искусственное дыхание и не оставили ее с миром.
        Значит, пациент, с которым она делила палату, не мог дышать самостоятельно.
        И пациентом являлась Рахиль. Разве не так ей сказали?
        Она очень хотела перевернуться. Открыть глаза и преодолеть тьму. Посмотреть на человека, борющегося за свою жизнь.
        «Рахиль, - сказала бы она, если бы могла. - Рахиль, мы справимся», - добавила бы она, сама не веря своим словам.
        Возможно, ради этого Рахили и не стоило бы приходить в сознание. Теперь она вспомнила все слишком хорошо.
        Что ее муж мертв.
        Что двое ее детей ждали своей участи непонятно где. И что у похитителя не было больше причин оставлять их в живых.
        Все это было ужасно, и она не могла ничего поделать.
        Исабель почувствовала, как какая-то жидкость сочится в области глаз. Более густая, чем слезы, и все же текучая. Ощутила, как бинты, которыми была обмотана голова, вдруг тяжестью легли на веки.
        «Неужели я плачу кровью?» - подумала она и постаралась не поддаваться горю и отчаянию. Ибо - что за прок от ее рыданий? Нет, они принесут с собой лишь боль, которую ничто из того, что ей уже дали, не смогло унять.
        Исабель услышала, как тихо открылась дверь, и почувствовала, как воздух и звуки из коридора просочились в безмолвную комнату.
        Послышались шаги по жесткому полу. Сдержанные и нерешительные. Даже чересчур нерешительные. Наверное, обеспокоенный врач, который теперь стоял и наблюдал за сердцебиением Рахили? Или медсестра, прикидывающая, в какой момент аппарат искусственной вентиляции перестанет справляться с работой?
        - Исабель, ты не спишь? - прошептал голос сквозь неумолкающий гул аппаратов.
        Это поразило ее. Почему, она и сама не знала.
        Исабель слегка кивнула, но, видимо, недостаточно.
        Почувствовала, как ее взяли за руку. В точности как когда в детстве ее отодвигали в сторону на школьном дворе. Или когда она стояла перед танцевальной школой и не смела переступить порог. Тогда эта самая рука давала ей утешение, как и сейчас. Теплая, нежная и щедрая. Рука ее брата. Ее замечательного старшего брата и защитника.
        Именно в тот момент, когда она поняла, что наконец может чувствовать себя в полной безопасности, ее охватила потребность закричать.
        - Ну-ну, - сказал брат. - Плачь, Исабель. Выплачь все, что накопилось. Все образуется. Вы обе справитесь - и ты, и твоя подруга.
        «Справимся ли мы?» - думала она, стараясь овладеть голосом, языком, дыханием.
        «Помоги нам, - хотелось сказать ей. - Обыщи мою машину. Ты найдешь его адрес у меня в бардачке. По навигатору ты поймешь наш маршрут. И это будет главной операцией в твоей жизни».
        Она готова преклониться перед Всевышним Господом Рахили, если он позволит ей обрести речь всего на одно мгновение. Не более чем на один вздох. Но она лежала онемевшая, слушая собственные хрипы, - слова растворялись в беспорядочных согласных звуках, согласные сливались в какой-то свист и пузырились слюной между зубами.
        Почему она не позвонила брату, когда еще было время? Почему не поступила так, как следовало поступить? Считала себя сверхчеловеком, которому под силу остановить самого Дьявола?
        - Исабель, хорошо, что не ты была за рулем. Однако, видимо, тебе не избежать правового расследования, хотя едва ли тебя признают виновной в побуждении к опасному вождению, повлекшему за собой несчастный случай. Тем не менее теперь тебе, видимо, придется подумать о новом автомобиле, - пытался брат смягчить ситуацию легким смехом.
        Но поводов для смеха не было.
        - Что случилось, Исабель? - спросил он, совершенно не считаясь с тем фактом, что она пока не ответила ни на один вопрос.
        Она слегка поджала губы. Возможно, он что-то поймет.
        Тут откуда-то из-за кровати, на которой лежала Рахиль, раздался мрачный голос:
        - Мне жаль, господин Йонссон, но вы больше не можете оставаться в палате. Исабель сейчас переведут. Может, вам можно будет пока побыть в кафе на первом этаже. Через полчаса, наверное, вам можно будет вернуться.
        Исабель не узнала в этом голосе ни один из тех, которые она уже слышала в тот день. Однако когда голос повторил просьбу и ее брат наконец поднялся и, сжав ей руку, заверил, что придет чуть позже, она знала, что это не к добру.
        Ибо тот самый голос, который теперь остался солировать в палате, хорошо был ей знаком.
        Некоторое время Исабель думала, что ради этого голоса она будет жить.
        Теперь она знала, что никогда в жизни она не заблуждалась столь глубоко.

        39

        Карл провел ночь у Моны, и тело его было как следует вымотано. На этот раз она не ждала от него сладостных речей или заверений в том, что она для него единственная и неповторимая. Она просто это знала, стягивая через голову блузку и освобождаясь от нижнего белья с безумным изяществом. После чего Карлу потребовалось полчаса на то, чтобы понять, где он находится, а затем еще полчаса, чтобы прикинуть, выдержит ли он еще один раунд.
        Мона была иной, чем та женщина, что отправлялась в Африку. Внезапно она стала близкой и ощутимой. Мелкие морщинки вокруг глаз, вытягивавшие из него весь дух, когда они начинали сгущаться. Неровности по краю губной помады вот-вот растянутся в улыбку, которая спутает все его мысли.
        Если в принципе существует на свете моя женщина, то она передо мной, подумал он, когда она вновь приблизилась к нему, горячо дыша, и нежно его погладила.

        Следующим утром, когда Мона разбудила Карла, она уже была полностью одета и готова к новому рабочему дню. Чувственная, улыбающаяся и легко парящая. Какие еще доказательства нужны, когда одеяло прибивает тебя к кровати, а ноги словно налиты свинцом? Эта женщина целиком и полностью его покорила.
        - А что с тобой, собственно, стряслось? - поинтересовался Ассад, когда они столкнулись у служебного автомобиля.
        Карл не был в состоянии ответить. Как можно было что-то говорить, когда тело до сих пор напоминало тушеную говядину, а мошонка пульсировала, как зубной абсцесс?
        - Сейчас будет Ведбюсёндер, - вымолвил Ассад после получаса тупого глазения на разделительную полосу.
        Карл перевел взгляд с навигатора на небольшую группу домов и хуторов, затем оглядел ландшафт, сплошь состоящий из полей. Несколько домов, приличное асфальтовое шоссе. В разной пропорции сгруппированные деревья и кустарники. Совсем неплохое место для получения выкупа.
        - Нужно подъехать вон к тому строению, - Ассад указал вперед. - Переедем через мост, там надо будет смотреть в оба.
        Как только неподалеку от железнодорожного моста показался первый хутор, Карл узнал местность, описанную Мартином Холтом. Дома по обе стороны дороги. Железнодорожное полотно справа за домами. Чуть поодаль несколько отдельно стоящих зданий, а затем прямая дорога наперерез железнодорожным путям. Позади узкий перелесок, затем более густая растительность на повороте. Там и находилось место, где по крайней мере две жертвы похитителя сбросили из окна поезда мешки с выкупом.
        Полицейские припарковали машину у выезда на узкую эстакаду, не выключая фары, чтобы остальные водители могли разглядеть их в туманном утреннем свете. Карл не без труда выкарабкался из машины и раздумывал, не ободриться ли сигаретой, а Ассад тем временем уже разглядывал налипшие ему на ноги пучки травы.
        - Мокровато тут, - произнес он, обращаясь скорее к самому себе. - Сыровато. Недавно прошел дождь, но не такой уж и сильный. Взгляни, - указал на следы, оставленные колесами. - Смотри. Машина доехала вот досюда тихо и спокойно, - опустился на корточки. - А вот здесь он как следует газанул, словно вдруг заторопился.
        Карл кивнул.
        - Ну да, или колеса просто-напросто забуксовали на мокрой почве.
        Карл прикурил и огляделся. Они познакомились с двумя мужчинами, которые скинули мешки с выкупом из окна поезда на вот этом лугу, но ни один из них не видел автомобиля. Они видели лишь мигающий свет.
        В обоих случаях поезд ехал с востока, так что мешок мог приземлиться где угодно, вплоть до отдельно стоящего дома в нескольких сотнях метров от места, где они сейчас находились. Дом выглядел недавно отремонтированным, и, возможно, теперешние хозяева заселились в него уже после 2005 года, когда отец Эмиля Флемминга Мэдсена скинул тут свой мешок. Как бы то ни было, вряд ли тут можно увидеть что-то, что продвинет их расследование, таково было ощущение.
        Карл сцепил руки на затылке и потянулся, сигаретный дым в уголке его рта смешался с влагой, выжимаемой из почвы мартовским теплом. Аромат Моны все еще сидел у него в ноздрях. И как же тут, черт возьми, можно нормально думать? Как тут вообще можно думать о чем-либо, кроме того, чтобы увидеть ее снова?
        - Смотри, Карл. Вон от дома отъезжает автомобиль, - Ассад показал в направлении отдельно стоящего дома. - Может, остановим его?
        Карл бросил окурок и втоптал его в асфальт.
        Она выглядела напуганной, женщина, сидевшая за рулем, когда парковала машину прямо за мигающим полицейским автомобилем.
        - Что случилось? - спросила она. - У меня что-то не так с фарами?
        Карл пожал плечами. Откуда ему знать?
        - Мы интересуемся этим участком земли. Он принадлежит вам?
        Женщина кивнула.
        - Да, до деревьев. А что такое?
        - Здравствуйте, меня зовут Хафез эль-Ассад, - представился Ассад и протянул ей в окно свою волосатую руку. - Вы никогда не видели, чтобы кто-то выбрасывал здесь что-нибудь из поезда?
        - Нет, а когда кто-то должен что-то выбросить? - выразила она недоумение. Взгляд ее заблестел чуть оживленнее. Так, значит, речь не о ней.
        - Не один раз. Возможно, несколько лет назад. Вы не замечали никакого автомобиля, который стоял тут в ожидании?
        - Ничего не знаю про несколько лет назад. Мы только недавно въехали. - Она облегченно улыбнулась. - Да-да, только что закончили строительство. Вы еще можете видеть с другой стороны строительные леса. - Она показала, где именно, и взглянула на Карла; видимо, ей показалось, что он больше смыслит в строительных лесах, чем Ассад.
        Карл хотел уже было поблагодарить ее. Отступить, подобно таможеннику, и дать ей возможность продолжить свое путешествие. Взять очередную сигарету и продолжить думать о Моне.
        - Но не далее как позавчера, когда произошла эта жуткая авария у Линдебьерг Люнге, здесь как раз останавливался какой-то автомобиль, - продолжала женщина.
        Карл понимающе кивнул. Отсюда и следы от колес.
        Выражение ее лица изменилось.
        - Я слышала, там была какая-то погоня. И пассажирки одной из машин серьезно пострадали. Мой деверь - двоюродный брат одного из спасателей. Он сказал, что они вряд ли выживут.
        Да уж, подумал Карл, езда за городом может быть по-настоящему опасной. Что еще, черт возьми, делать людям помимо того, что вдавливать в пол педаль газа?
        - А как выглядела машина, которая здесь остановилась? - спросил Ассад.
        Уголки губ у женщины опустились.
        - Мы видели только задние красные огни, затем и они погасли. Нам как раз хорошо видно это место из окон гостиной, когда мы сидим и смотрим телевизор. Мы с мужем решили, что они остановились, так как им приспичило поцеловаться.
        Она покачала головой. Видимо, это означало, что здесь нет ничего запретного, ведь и она сама была не чужда подобным порывам.
        - Но потом вдруг автомобиль уехал, - продолжала она свой рассказ. - Мы увидели свет фар другого автомобиля, но и он тоже быстро скрылся из поля нашего зрения. Мой муж потом предположил, что одна из этих двух машин вскоре и разбилась. Он у меня всегда так драматично настроен.
        - Вы утверждаете, что дело происходило в понедельник? - Карл взглянул на следы. Тот, кто здесь остановился, выбрал стратегически правильное место во многих отношениях. Отличный обзор. Близко к железной дороге. И, случись что-то неожиданное, через секунду можно очутиться на шоссе. - Вы упомянули несчастный случай, - продолжил он задавать вопросы. - Где, вы говорите, это произошло?
        - С противоположной стороны от Линдебьерг Люнге. Моя сестра когда-то жила в нескольких сотнях метрах от этого места. - Она чуть качнула головой. - Теперь-то она перебралась в Австралию.
        Женщина сказала, что ей как раз нужно ехать в том направлении, так что они могут следовать за ней.
        По лесу она ехала не более пятидесяти километров в час, и Карл буквально следовал по пятам.
        - Может, выключишь синюю мигалку? - спросил Ассад через несколько километров.
        Карл с досадой покачал головой. Да уж, почему бы и нет? И о чем он только думал? Кортеж, двигающийся со скоростью черепахи, представлял собой поистине комическое зрелище.
        - Вон, смотри, - Ассад показал на кусок дорожного полотна, где солнце наконец-то высушило утреннюю сырость.
        Карл тоже увидел. Следы от тормозного пути на встречной полосе, и через десять метров такие же, но уже на их половине дороги.
        Ассад наклонился к лобовому стеклу и прищурился. Вероятно, прямо сейчас у его напарника в голове формировалась схема автомобильной погони. Он уже заранее начал крутить воображаемый руль и давить резиновые коврики.
        - А вон еще, - крикнул Ассад и кивнул на новые следы, свидетельствующие об экстренном торможении.
        Затем автомобиль перед ними остановился и женщина вышла наружу.
        - Вот тут все и произошло, - сказала она, показывая рукой на совершенно ободранный ствол дерева.
        Они обошли участок, обнаружив немного битого стекла и несколько глубоких борозд в асфальте. Жестокая и довольно непонятная авария. За подробными разъяснениями лучше обратиться к коллегам из Департамента дорожного движения.
        - Поехали, - скомандовал Карл.
        - Ну как, Карл? Давай теперь я сяду за руль?
        Карл взглянул на сослуживца. Свежие воспоминания о рискованном обращении с педалью газа отнюдь не говорили в пользу темнокожего помощника. Совсем наоборот.
        - Сначала давай разберемся с Департаментом дорожного движения, - сказал он и забрался на переднее сиденье.

        Карл не знал человека, к которому попало дело о несчастном случае и который отвечал за проведение измерений, но тот явно был совсем не глуп.
        - То, что осталось от машины, мы отвезли на Конгстедсвай, чтобы изучить более внимательно, - сказал коллега. - Мы обнаружили лаковое покрытие от другой машины в некоторых местах столкновения, однако пока неизвестно, о каком именно лаке идет речь. Темная краска, вероятно, антрацит, но трение в момент удара, конечно, могло изменить оттенок.
        - А пострадавшие? Они живы?
        Мёрк получил два номера из регистра народонаселения. Таким образом, он мог проверить это самостоятельно.
        - Значит, вы считаете, что в аварии участвовал второй автомобиль? - уточнил Карл.
        Коллега на другом конце провода засмеялся.
        - Нет, я не считаю. Я точно знаю. Просто пока об этом еще не заявлено официально. Есть явные свидетельства автомобильной погони на участке дороги по крайней мере за два с половиной километра до места аварии. Неслись быстро и не обращая внимания ни на что. Будет чудом, если эти две женщины еще живы.
        - И никаких следов от скрывшегося водителя?
        Мужчина подтвердил.
        - Спроси у него про женщин, - шепнул Ассад, сидевший рядом.
        Он спросил. Кто они? Кем приходятся друг другу? И все такое прочее.
        - Так, - приступил к ответу мужчина на другом конце провода. - Получается, эти две женщины приехали из района Виборга, так что как-то странновато, что они разбились на проселочном шоссе среди пеньковых полей Южной Зеландии. По нашим данным, в тот день они успели побывать на мосту несколько раз, но даже не это самое странное.
        Карл понял, что парень приберег самое «вкусное» напоследок. Типично для дорожных полицейских. Таким образом криминалистам яснее можно дать понять, что не у них одних интересная работа.
        - А что же?
        - Самое странное тут то, что незадолго до этого они проломили шлагбаум на мосту через Большой Бэльт, а затем делали все возможное, чтобы избежать встречи с полицией.
        Карл вновь посмотрел на дорогу. Жуткая, дьявольская история.
        - Могу я попросить вас переслать мне рапорт, чтобы я прямо сейчас изучил его у себя в автомобиле?
        - Прямо сейчас? Сначала я должен согласовать со своим начальством.
        После чего он положил трубку.
        Пять минут спустя они читали составленный в полиции отчет о путешествии, проделанном женщинами, и это было явно не заурядное чтение. Четыре раза зафиксированы камерами наблюдения, каждая по два раза, и все это за один день. Прорыв шлагбаума при выезде с моста Большой Бэльт. Опасное вождение на трассе Е 20. Преследуемы сразу несколькими патрульными машинами на одном направлении. Предположительно, приличный участок пути они проделали с выключенными фарами, и в конечном итоге гонка завершилась фатальным несчастным случаем на лесной дороге.
        - Зачем они поехали из Виборга в Зеландию, обратно на Фюн, а затем вновь в Зеландию, и все это в сумасшедшей спешке, скажи на милость, Ассад?
        - Я понятия не имею, Карл. В данный момент я изучаю вот это. - Сириец указал на перечень фиксирующих скорость камер, в объектив которых попали женщины. Там присутствовали такие отдаленные друг от друга местности, как шоссе Е 45 южнее Вайле, Е 20 между Оденсе и Нюборгом, затем вновь Е 20, но уже к югу от Слэгельсе.
        Затем палец Ассада скользнул несколькими строками ниже. Карл посмотрел на название, которое смущало Ассада. Видимо, женщин также зафиксировала экспериментальная камера, установленная на сельской территории. Он, по крайней мере, никогда не слышал о городе под названием Ферслев. Они промчались по нему на восьмидесяти пяти при допущенных пятидесяти.
        Если перечислить все нарушения и учесть, что за рулем находились два водителя по очереди, то в тот день две эти дамы как минимум лишились водительских прав.
        Карл набрал «Ферслев» на навигаторе и теперь разглядывал карту. Городок находится совсем рядом со Скиббю. Примерно на полпути между Роскиле и Фредеркссундом.
        Палец Ассада переместился на карту и медленно скользнул наверх к Нордсковену. Ровно в то место, где, по предположению Ирсы, мог находиться эллинг. Как странно.
        - Набери Ирсу, - попросил Карл, заводя машину. - Скажи ей, что она должна добыть сведения об этих двух женщинах. Продиктуй ей их номера из регистра населения и попроси поторопиться. И еще попроси перезвонить нам и рассказать нам, куда их госпитализировали и в каком они состоянии. Все эти обстоятельства не дают мне покоя.
        Он слышал, что Ассад разговаривал, но на мгновение выключился из происходящего. Картина бешеной гонки этих двух женщин по стране не выходила у него из головы.
        Видимо, они накачались наркотиками, шептал его въедливый разум. Наркоманы или, по крайней мере, наркокурьеры. Что-то типа того, стопроцентно под кайфом.
        Он кивнул сам себе. Естественно, иначе быть не могло. Иначе они не неслись бы как бешеные. Кто вообще сказал, что тут замешан еще один водитель? Почему это не мог быть очередной объятый ужасом бедняга, на которого налетели ничего не чувствующие идиотки с наркотиками в крови? Бедняга, который испугался и поспешил убраться с их пути побыстрее.
        - Хорошо, - услышал он голос Ассада, закончившего разговор.
        - Ты попросил ее? Она поняла, что ей надо делать?
        Он пытался поймать неимоверно задумчивый взгляд Ассада.
        - Эй, Ассад. Что ответила Ирса?
        - Ирса? - Ассад встрепенулся. - Я не знаю. Я вообще-то с Розой говорил.

        40

        Он был недоволен. Крайне недоволен.
        Еще не прошло и двух суток после аварии, а в новостях по радио сообщали, что одна из пострадавших уже идет на поправку. У второй женщины шансов было мало, но кто из них кто, не уточнялось.
        Как бы то ни было, ему необходимо было предпринять какие-то меры.
        Днем ранее он собрал кое-какую информацию о новой потенциальной семье, а затем подумывал отправиться в Виборг и вторгнуться в жилище Исабель, чтобы избавиться от ее компьютера. Но какой был в этом смысл, если она уже успела передать все сведения своему брату?
        К тому же оставался вопрос о том, насколько осведомлена Рахиль. Рассказала ли Исабель обо всем ей?
        Несомненно, рассказала.
        Нет уж, женщин надо было убрать, это он точно знал.
        Он обратил взор к небу. Поединок с богом продолжается, так уж повелось. С тех самых пор, когда он был совсем маленьким мальчиком.
        Почему бог просто не оставит его в покое?
        Он собрался с мыслями, включил компьютер, отыскал номер травматологического центра при Королевской больнице и дозвонился до секретаря, который не сообщил ничего нового.
        Обе женщины переведены в отделение интенсивной терапии.
        Мгновение смотрел в блокнот.
        Отделение интенсивной терапии. Палата ITA 4131. Телефон 35 454 131.
        Три небольшие детали, означавшие для него жизнь, а кое для кого - смерть. Как легко все можно подстроить - неважно, кому принадлежали глаза, взиравшие на него со всемогущих небес.
        Он набрал номер отделения в «Гугле», и чуть ли не первым в списке оказался сайт клиники интенсивной терапии при Королевской больнице.
        Лаконичная страница. Чистая и вылизанная, как сама Королевская больница. Первый клик по кнопке «Практическая информация», второй - по кнопке «Информация для родственников», файл pdf - и вот он получил брошюрку, содержащую всю требуемую информацию. Взглянул в конец страницы. Пересменок - с 15.30 до 16.00. Вот к этому времени и надо постараться туда попасть. Когда там больше всего суматохи.
        Далее это замечательное руководство повествовало о том, что посещение и присутствие родственников является большим утешением и поддержкой для пациентов. Он заулыбался. С этого момента он заделался в родственники. Он купит букет цветов, это ведь так утешает! И отрепетирует соответствующее выражение лица, чтобы всем стало очевидно, насколько он взволнован.
        Он продолжил чтение. Дальше - больше. Там говорилось о том, что родственники и близкие друзья пациента, находящегося в отделении, принимаются круглосуточно.
        Близкие друзья - круглосуточно!
        На минуту он задумался. Наверное, будет лучше представиться близким другом, это сложнее проверить. Близкий друг и знакомый Рахили. Один из членов общины. Он изобразит прекрасный певучий центральноютландский диалект, который послужит объяснением его долгого отсутствия. Пока не отпадет надобность. В конце концов, он приехал издалека.
        Дополнительные сведения также содержались в брошюре для родственников. В какое время нужно ожидать в комнате для посетителей. Где можно выпить кофе или чаю. Беседа с врачами возможна только в дневные часы. Кроме того, в книжице было множество чудесных фотографий обустройства палат, точные указания, чего можно ожидать от измерительного оборудования и различных приборов для мониторинга состояния пациента.
        Он рассмотрел фотографии этих аппаратов и узнал, что можно совершить убийство мгновенно и тут же покинуть палату. В момент смерти пациента, находящегося в отделении интенсивной терапии, обычно все приборы отключаются. И персонал, находящийся в комнате мониторинга, узнает обо всем сразу и тут же примчится. Попытки реанимировать человека начнутся всего через несколько секунд. Там работали профессионалы, как и должно быть.
        Значит, ему предстоит не только быстро убить пациенток, но убить наверняка, чтобы воскресить мертвых не осталось ни единого шанса, а самое главное - важно, чтобы сразу не возникло подозрения, что смерть была вызвана искусственно.
        Он провел полчаса перед зеркалом. Углубил морщины на лбу, надел новый парик, подкорректировал область вокруг глаз.
        Закончив приготовления, он остался доволен результатом. Перед ним был человек, сраженный горем. Пожилой мужчина в очках, с седеющими волосами и нездоровой кожей. Очень далеко от реальности.
        Он открыл зеркальную дверцу шкафчика с медикаментами. Выдвинул один из ящиков и извлек четыре пластиковых контейнера.
        Совершенно обычные шприцы, которые продаются в аптеке без рецепта. Абсолютно заурядные иглы, которыми тысячи наркоманов тыкают себя ежедневно с благословения общества.
        Больше ему ничего не требовалось.
        Только наполнить шприц воздухом, быстро воткнуть в вену и вдавить поршень. Смерть не заставит себя ждать. Он мог запросто успеть побывать в двух палатах и расправиться с обеими женщинами, прежде чем прозвучат сигналы тревоги. Главное - правильно все рассчитать.

        Он искал отделение 4131. Информационные постеры и лифт почти у самой двери, по его предположениям. В схематичном плане Королевской больницы утверждалось, что, зная только номер отделения, вы тем самым знали и номер входа, этажа и блока.
        Подъезд 4, 13-й этаж, 1-й блок. Так должно было быть. Но лифт ходил только до 7-го этажа.
        Он взглянул на часы. Близился пересменок, нельзя было терять ни минуты.
        Он обогнал пару калек и очутился у информационной стойки, расположенной у главного входа. Человеку за стеклом явно пришлось отвлечься от более интересной работы, но он сообщил полезные сведения и проявил доброжелательность.
        - Нет-нет, номер расшифровывается иначе. Подъезд 41, 3-й этаж, блок 1. Спуститесь к 3-му подъезду и поднимитесь на лифте.
        Он указал направление и протянул в окошко листок с обведенными ручкой нужными номерами. На листке было написано: «Пациент лежит в палате…», а затем следовали цифры.
        Идеальное сопровождение к месту преступления. Всего-то!
        Он вышел на 3-м этаже и тут же обнаружил перед собой табличку «Отделение интенсивной терапии 4131». Внутрь вела закрывающаяся двойная дверь с белыми шторками. Тому, кто не в курсе, обстановка чем-то напоминала похоронное бюро.
        Он улыбнулся. В каком-то смысле так оно и было. Если атмосфера внутри соответствует той, что царит снаружи, где ему не повстречалось ни души и повсюду стояли пустые тележки с решетками, это то, что ему надо.
        Он распахнул двери.
        Отделение было небольшим, но производило впечатление просторного. Чего он не предвидел, так это рабочей обстановки в недрах отделения. Он рассчитывал на глубокую сосредоточенность и тихую работу персонала, но дело обстояло совсем иначе. По крайней мере, в тот момент.
        Возможно, время все же было выбрано не настолько удачно, как он ожидал. Он миновал две небольшие комнаты для посетителей и направился к регистратуре, представлявшей собой красочную изогнутую тумбу, пройти мимо которой было никак нельзя.
        Секретарь кивнула ему, ей нужно было разложить документы у себя на столе.
        Тем временем он огляделся.
        Врачи и медсестры были повсюду. Некоторые из них находились в больничных палатах, другие сидели в небольших кабинетах с компьютерной аппаратурой перед палатами. То и дело кто-то целеустремленно проходил по коридору.
        Возможно, дело в пересменке, подумал он.
        - Я пришел в неподходящее время? - с типичным ютским диалектом спросил он у секретаря.
        Она взглянула на наручные часы, а затем дружелюбно посмотрела на него.
        - Возможно, придется немного подождать. Кого вы ищете?
        В этот момент лицо его стало принимать все более беспокойное выражение, которое он отрепетировал заранее.
        - Я друг Рахили Крогх.
        Она наклонила голову.
        - Рахиль? Здесь нет Рахили Крогх, вы, наверное, имеете в виду Лизу Крогх? - Она посмотрела на свой монитор. - Вот у меня написано - Лиза Карин Крогх.
        Проклятие, о чем он только думал? Рахиль - это имя для посвященных членов общины, отнюдь не реальное. Он же прекрасно это знал.
        - Ах да, простите. Да, Лиза, конечно. Понимаете, мы члены общины, в которой называем друг друга библейскими именами. Лизу у нас зовут Рахилью.
        Выражение лица секретаря слегка изменилось. Она не верила его словам, или у нее было какое-то предубеждение против религиозных людей? Может, через секунду она пожелает увидеть документ, удостоверяющий его личность?
        - Да, я ведь и с Исабель Йонссон тоже знаком, - поспешил добавить он, прежде чем она успела предпринять этот шаг. - Мы дружим все втроем. Их доставили сюда вместе, насколько я понял из слов ваших коллег из травматологического центра. Это правда?
        Она кивнула. У нее получилась улыбка сквозь зубы. Но все же.
        - Да, - подтвердила она. - Они обе лежат вон там. - Она указала на палату и назвала номер.
        В одной палате. Лучшего нельзя было пожелать.
        - Вам придется немного подождать. Исабель Йонссон переводят в другое отделение, наш врач и медсестры заняты подготовкой этого перевода. К тому же у Исабель Йонссон сейчас другой посетитель, так что вам нужно подождать, пока он уйдет. Мы бы хотели, чтобы в палате находился только один гость единовременно. - Она указала на комнату, находящуюся ближе всего к выходу. - Он сидит там. Возможно, вы с ним знакомы.
        Тревожные сведения.
        Он быстро повернулся в сторону комнаты для посетителей. Действительно, там в одиночестве сидел мужчина со сложенными на груди руками. На нем была полицейская форма. Вероятно, брат Исабель. Точно он. Такие же высокие скулы, та же форма лица и носа. И его присутствие не предвещало ничего хорошего.
        Он посмотрел на секретаря с выражением надежды.
        - Исабель, наверное, уже лучше?
        - Насколько мне известно, да. В противном случае от нас обычно не переводят в другие отделения.
        Она сказала «насколько мне известно». Конечно, она знала это точно. Не знала только, когда именно произойдет перевод, а произойти он мог когда угодно.
        Как неудачно. Да еще и братец здесь ошивается…
        - А можно мне тогда поговорить с Рахилью? Она в сознании? Простите, я имел в виду, с Лизой.
        Она покачала головой.
        - Нет, Лиза Крогх все еще без сознания.
        Он склонил голову и тихо спросил:
        - Но Исабель-то в сознании?
        - Я не знаю, спросите у медсестры. - Секретарь показала в сторону светловолосой, очень уставшей женщины, которая проходила мимо с несколькими папками под мышкой. После чего переключилась на другого посетителя, подошедшего к стойке. Аудиенция закончилась.
        - Ой, извините. - Он остановил медсестру, помахав рукой. На ее бейдже стояло «Метте Фригорд-Расмуссен». - Вы не могли бы мне подсказать, Исабель Йонссон в сознании? Мне можно поговорить с ней?
        Возможно, это был не ее пациент, возможно, не ее дежурство, а может, и вовсе не ее рабочий день, или она просто вконец вымоталась, но факт тот, что она взглянула на него узкими щелочками глаз и процедила сквозь сжатые зубы:
        - Исабель Йонссон? А, да. Она… - На мгновение замерла, устремив взгляд вверх. - Да, она в сознании, однако находится под сильным действием лекарств, и у нее сильно повреждена челюсть, так что она не в состоянии нормально говорить. Да, на самом деле, она пока совсем не может общаться, но скоро сможет.
        Затем она натянуто улыбнулась ему, он поблагодарил ее за информацию и отпустил семенить навстречу остатку явно непростого дня.
        Исабель не могла общаться. Наконец-то хорошая новость. Надо было воспользоваться ситуацией.
        Он сжал губы и выскользнул из комнат ожидания в коридор. Скоро ему нужно будет быстро ретироваться отсюда. Он предпочел бы воспользоваться лифтом, без суеты и спешки, но если существовали иные возможности, необходимо знать и о них.
        Он прошел несколько палат, в которых лежали люди в крайне тяжелом состоянии, а врачи и медсестры спокойно и размеренно делали свою работу. В комнате мониторинга сидели несколько человек в халатах и сосредоточенно смотрели на экраны, тихо переговариваясь. Тут осуществлялся контроль за всеми пациентами.
        Мимо прошел санитар и, кажется, на секунду удивился, что делает здесь этот мужчина. Они улыбнулись друг другу, и он продолжил путь.
        Стены в отделении были цветными. Яркие краски и картины с сильной энергетикой. Попадались даже витражи. Все вокруг излучало жизнь. Смерть здесь не приветствовали.
        Он завернул за угол по окончании красной стены и обнаружил, что параллельно проходу, который он только что миновал, шел еще один коридор. По левую руку располагались крошечные комнатки для отдыха персонала. По крайней мере, рядом с дверями были прибиты таблички с именами и названием должностей. Он повернул голову направо, ожидая, что, продолжая идти прямо, вновь выйдет к ресепшен, однако при ближайшем рассмотрении в конце оказался тупик. Зато обнаружился еще один лифт. Возможно, это и был самый удобный путь к отступлению.
        На внутренней стороне двери, ведущей в комнату с постельным бельем и всякими расходными материалами, висел халат. Видимо, он предназначался в стирку, в любом случае этого добра в кладовке хватало.
        Он сделал шаг в сторону, взял халат, перекинул его через руку и немного подождал, прежде чем вновь отправиться к ресепшен. На обратном пути он кивнул уже встречавшемуся ему санитару и нащупал в кармане куртки шприцы.
        Конечно, они все еще были на месте.

        Он уселся на синий диван в самой маленькой и первой по счету комнате ожидания, так что полицейский, находящийся в большом зале позади, даже не поднял головы. Ровно через пять минут полицейский встал и подошел к ресепшен. Два врача и несколько помощников только что покинули палату, где лежала его сестра, а новые сотрудники уже распределялись по своим ответственным постам.
        Смена дежурных шла полным ходом.
        Полицейский кивнул секретарше, и она кивнула в ответ. Ну да, ясно, брат Исабель Йонссон может войти.
        Он проследил взглядом за мужчиной, пока тот не скрылся в палате.
        Сейчас явится санитар или медсестра. Не лучший момент для развертывания деятельности.
        Раз Исабель действительно настолько очухалась, что ее уже можно переводить, нужно постараться убрать ее первой. Возможно, времени ни на что иное и не хватит.
        Главное - иметь в распоряжении достаточно времени. Значит, нужно постараться поскорее выпроводить братца, хотя это и рискованно. Ему совсем не нравилась мысль о приближении к этому человеку. Может быть, Исабель что-то рассказала ему; по крайней мере, она сама это утверждала. И, возможно, этого «чего-то» окажется более чем достаточно. Поэтому нужно, по крайней мере, прикрыть лицо, прежде чем подойти к мужчине.
        Он подождал, пока секретарша начала собирать свои вещи, тем самым уступая пост свежим силам, потом натянул халат.
        Момент настал.

        Войдя, он не сразу узнал женщин, но в дальнем углу сидел полицейский и разговаривал с сестрой, держа ее за руку. Значит, женщина, лежавшая ближе к двери, опутанная бинтами, зондами и проводами от капельницы, - это Рахиль.
        За изголовьем ее кровати возвышалась стена современной аппаратуры, издающей гудение и мигающей огоньками. Лицо было закрыто почти целиком, как и тело. Под покрывалом угадывались серьезные повреждения и невосстановимый ущерб.
        Он посмотрел на Исабель и ее брата. «Исабель, что произошло?» - только что спросил брат.
        Затем он двинулся в проход между стеной и кроватью Рахили и наклонился.
        - Мне жаль, господин Йонссон, но вы больше не можете оставаться в палате, - сказал он, склонившись над Рахилью и потянув ее веки вверх, как будто проверял состояние ее зрачков. Она, кажется, действительно была абсолютно без сознания.
        - Исабель сейчас переводят, - продолжал он. - Может, вам можно будет пока побыть в кафе на первом этаже. Мы сообщим вам, куда именно перевели вашу сестру, когда вы вернетесь. Вы не могли бы прийти сюда через полчаса?
        Он услышал, как мужчина поднимается и говорит сестре что-то на прощание. Человек, привыкший подчиняться приказам.
        Он коротко кивнул полицейскому, не поворачиваясь анфас, когда тот поравнялся с дверями, постоял с минуту, глядя на женщину, лежавшую внизу. Интересно, сможет ли она хоть когда-нибудь представить для него какую бы то ни было угрозу?
        Именно в этот момент Рахиль открыла глаза и пронзила его взглядом до глубины души, словно находилась в полном сознании. Глаза ее были пустыми, но она смотрела настолько пристально, что этот взгляд сложно было игнорировать. Затем веки снова опустились.
        Он на мгновение замер, ожидая повторного движения, но ничего не произошло. Вероятно, он стал свидетелем какого-то рефлекса. Прислушался к звуковым сигналам, издаваемым подключенным к телу оборудованием. Сердцебиение за последнюю минуту явно участилось.
        Затем он повернулся к Исабель, чья грудная клетка вздымалась и опускалась все быстрее. Значит, она знала, что он тут. Она опознала его по голосу, но каким образом это могло ей помочь? Челюсть была обездвижена, а глаза закрыты бинтом. Она была прикована к койке капельницами и приборами, но во рту у нее все же не стояло никаких датчиков и аппарата искусственной вентиляции. Вскоре она сможет говорить. Угроза ее жизни уже отступила.
        Как парадоксально, что все эти признаки жизни превратятся для нее в смерть, подумал он, приближаясь и уже нащупывая на руке вену, которая сильно пульсировала.
        Он вытащил шприц из кармана, извлек из упаковки иглу и вставил ее в канюлю. Затем до предела выдвинул поршень, наполнив емкость шприца воздухом.
        - Тебе надо было довольствоваться тем, что я смог тебе дать, Исабель, - произнес он и отметил, что ритм ее дыхания и сердцебиения продолжал учащаться.
        Плохо дело, подумал он и переместился на другую сторону, вытащив из-под ее руки поддерживающую подушку. В комнате мониторинга могли заметить реакцию Исабель.
        - Успокойся, - сказал он. - Я не причиню тебе никакого вреда. Я пришел сказать, что ничего не сделаю с детьми. Я хорошо о них забочусь. Когда ты поправишься, я дам тебе знать, где они находятся. Поверь мне. Речь шла лишь о деньгах. Я не убийца. Именно это я пришел сказать.
        Он обнаружил, что дыхание по-прежнему было интенсивным, но сердцебиение немного успокоилось. Отлично.
        Затем он посмотрел на показатели оборудования, подключенного к телу Рахили. Отдельные звуковые сигналы слились в одно непрерывное гудение. Видимо, ее сердце сошло с ума.
        Теперь надо торопиться, промелькнуло у него в голове.
        Он грубо схватил руку Исабель, нашел пульсирующую вену и воткнул шприц. Игла вошла без малейшего сопротивления.
        Пациентка никак не отреагировала. Вероятно, она была настолько накачана медикаментами, что он мог бы исполосовать ей руку вдоль и поперек без какой бы то ни было реакции с ее стороны.
        Он попытался надавить поршень, но тот не поддавался. Значит, он промахнулся мимо вены.
        Он вытащил шприц и воткнул иглу опять. На этот раз Исабель вздрогнула. Теперь она знала о его намерениях. О том, что ничего хорошего ее не ждет. Частота сердечных сокращений вновь возросла. Он сделал еще одну попытку опустошить шприц, но поршень не желал двигаться. Проклятие, придется искать другую вену.
        В этот момент дверь распахнулась.
        - Что здесь происходит? - закричала медсестра, переводя взгляд с аппаратов, подключенных к Рахили, на чужака в медицинском халате, прижимавшего шприц к руке Исабель.
        Он спрятал шприц в карман и оказался на ногах, прежде чем женщина успела понять, что к чему. Он расправился с ней, на мгновение изо всех сил сдавив ей горло, так что она сразу осела на пол у раскрытой двери.
        - Позаботьтесь о ней, она потеряла сознание. Я думаю, переутомление, - крикнул он медсестре, бросившейся из комнаты мониторинга к палате, заметив тревожные сигналы на аппаратах, подключенных к пациенткам.
        На мгновение отделение стало похожим на муравейник. Люди в белом наполнили коридор и столпились у входа в палату, а он тем временем поспешил к лифту.
        Все сорвалось, и это был второй раз, когда секунды сыграли в пользу Исабель. Еще каких-нибудь десять секунд, и он наконец поймал бы правильную точку и вкачал в вену воздух. Всего десять секунд. Проклятые десять секунд. Большей неудачи невозможно было себе представить.
        У него за спиной раздались неистовые крики, когда он распахнул створки двери. У лифта сидел худощавый мужчина с темными кругами под глазами, ожидая консультации в отделении пластической хирургии. Он слегка кивнул, увидев белый халат. Такую реакцию вызывала эта униформа в больничных стенах.
        Он вызвал лифт и принялся искать глазами пожарную лестницу, когда тот подошел. Затем кивнул нескольким мужчинам в халатах и посетителям с печальными лицами, стоящим внутри, и отвернулся к стенке, чтобы никто не заметил, что у него нет бейджа.
        На первом этаже прямо перед лифтом он чуть не наткнулся на брата Исабель.
        Ему явно тут больше ничего не светило.
        Двое мужчин, с которыми беседовал полицейский, явно являлись его коллегами. Ну, возможно, что темнокожий и нет, но датчанин - точно. Все выглядели очень серьезно.
        Да и он сам, черт возьми, ощущал себя в том же духе.
        Снаружи он увидел вертолет, парящий высоко над зданием. Вот и очередная работка для травматологического центра.
        Приземляйся поскорее, подумал он про себя. Чем больше несчастных случаев, тем меньше ресурсов для заботы о тех, которые его милостью сейчас являлись пациентами этого заведения.
        Он снял халат лишь тогда, когда оказался под тенью деревьев на стоянке, где была припаркована его машина.
        Парик полетел на заднее сиденье.

        41

        Не успели они с Ассадом спуститься в подвал, как Карл уже заприметил кое-какие перемены, причем не в лучшую сторону. В самом низу лестницы в ротонде лежали картонные коробки, всякая рухлядь и дрянь. Вдоль стен было выставлено множество стальных стеллажей, и доносившийся из глубины коридора шум давал понять, что это отнюдь не последнее звено в глобальной уборке.
        - Что за наваждение! - воскликнул Мёрк, бросив взгляд в коридор.
        Где дверь в асбестовый ад? Куда делась, будь она неладна, перегородка, которую они только что поставили? Неужели ею когда-то и были все эти пластины, прислоненные к их схеме дел и увеличенной копии письма из бутылки?
        - Что тут происходит? - закричал он, когда Роза высунула голову из своего кабинета.
        Слава тебе господи, она, по крайней мере, выглядела самой собой. Черные, как смоль, короткие волосы, белая порошкообразная пудра и толстенный слой теней для век. Чудесный пронзительный взгляд, так хорошо им знакомый.
        - Они освобождают подвал. А стенка мешалась, - заявила она равнодушно.
        Именно Ассад вспомнил, что нужно поприветствовать ее возвращение.
        - Приятно снова видеть тебя, Роза. Ты выглядишь… - Он запнулся на мгновение, стараясь подыскать правильное слово. Затем улыбнулся. - Ты выглядишь замечательно, когда похожа сама на себя.
        Возможно, не совсем та фраза, которую предпочел бы Карл.
        - Спасибо за розы, - сказала она. Ее резко очерченные брови чуть поднялись ко лбу. Вероятно, эта мимика свидетельствовала о некотором эмоциональном всплеске.
        Карл слегка улыбнулся.
        - Тебе спасибо. Мы скучали. Не то чтобы Ирса что-то делала не так, - поспешил он добавить. - Но все-таки. - Он указал жестом в коридор. - То, что удалили стенку, свидетельствует о том, что Инспекция по контролю за рабочими условиями снова к нам заявится, - сказал он. - Что тут вообще происходит? Ты говоришь, они освобождают подвал. Что ты имеешь в виду?
        - Все нужно убрать. Кроме нас. Архив, склад изъятых вещей, почтовый архив и архив ассоциации, оказывающей помощь при похоронах. Полицейская реформа, знаете ли. Переливают из пустого в порожнее.
        Значит, тут будет отличное место.
        Карл повернулся к ней.
        - Что у тебя для нас есть? Кто эти две женщины, пострадавшие в аварии? И в каком они состоянии?
        Она пожала плечами.
        - А, вы об этом. Я еще не дошла до этого дела. Сначала мне нужно было убрать барахло Ирсы. Это не срочно?
        Карл заметил протестующий жест Ассада где-то на заднем фоне. «Осторожней, или она снова взбрыкнет», - означала его поднятая рука. Карл досчитал в уме до десяти. Чертова бабенка. Неужели опять не сделала то, о чем он ее просил? Снова собирается работать в прежнем стиле?
        - Роза, прости меня, пожалуйста, - сказал он, преодолевая себя. - Впредь мы постараемся как можно точнее доводить до твоего сведения, что именно нам требуется. Не будешь ли ты так любезна найти для нас информацию? Да - и это довольно-таки срочно.
        Роза слегка кивнула Ассаду, поднявшему кверху большой палец, и качнула головой, не находясь, что ответить.
        Ну, наконец-то они научились ее обуздывать.
        - Кстати, Карл, через три минуты у тебя встреча с психологом. Ты, случайно, не забыл? - она взглянула на часы. - Да уж, времени у тебя маловато, а мне еще нужно передать тебе привет и кое-что сказать.
        - Что ты имеешь в виду?
        Она протянула ему листок с адресом.
        - Если ты побежишь, то как раз успеешь. Я должна передать тебе привет от Моны Ибсен. И сказать, что она очень гордится тем, что ты согласился на сеансы.
        Прямое попадание. И не осталось никакого выхода.

        Улица Анкера Хегора находилась через одну улицу от префектуры, но этого оказалось достаточно, чтобы Карл ощутил себя так, словно у него в глотке установили вакуумный насос, который теперь упорно работал, заставляя его легкие схлопываться. Если таким образом Мона хотела оказать ему услугу, то ей придется немного повременить.
        - Я рад, что вы пришли, - поприветствовал его психолог по имени Крис. - Сложно было найти?
        Что ему ответить? Что ему пришлось преодолеть аж две улицы? Департамент иммиграции, где он успел побывать около трех тысяч раз.
        Но вот что тут делает психолог?
        - Шутки в сторону, Карл. Я прекрасно знаю, что вы в состоянии найти то, что нужно. А теперь вы, вероятно, думаете о том, что я делаю в этом здании. Но у нас в Департаменте иммиграции существует множество заданий, для выполнения которых привлекается психолог. Наверняка вы и сами понимаете.
        Этот человек чрезвычайно неприятен. Он что, выуживает у него мысли?
        - У меня в распоряжении всего полчаса, - сразу обозначил Карл. - У нас на повестке дня срочное дело.
        И это, кстати, не было ложью.
        - Хорошо. - Крис сделал пометку в своем блокноте. - В следующий раз, пожалуйста, постарайтесь рассчитывать на пребывание здесь в течение всего оговоренного времени, ладно?
        Он выудил какую-то папку, на копирование которой потребовалось, вероятно, не менее пары часов.
        - Вы знаете, что это такое? Вас просветили?
        Карл покачал головой, но у него была одна идея.
        - Я вижу, у вас есть какое-то предположение. Тут все основные сведения о вас и, кроме того, все документы по делу, которое окончилось стрельбой по вам и вашим коллегам на садовом участке Амагера. В этой связи должен вам признаться, что я обладаю кое-какой информацией, которой, к сожалению, не могу с вами поделиться.
        - Что это значит?
        - У меня есть рапорты Харди Хеннингсена и Анкера Хойера, вместе с которыми вы расследовали данное дело. И, похоже, вы глубже вникли в дело, чем они.
        - Ага. Я так не считаю. Почему они так написали? Мы с первого дня работали над расследованием все вместе.
        - Да, такова одна из тем, с которой мы разберемся чуть подробнее в ходе наших сеансов. Я думаю, у вас, может, есть некая зацепка, мысли о которой вы отогнали от себя или просто не желаете обнародовать.
        Карл покачал головой. Что это за чертовщина? Его в чем-то обвиняют?
        - У меня нет никакой зацепки, - отрезал он, раздражение разливалось теплом по его лицу. - Абсолютно обычное дело. Не считая того, что нас подстрелили. На что вам все это сдалось?
        - Карл, знаете, почему вы так остро реагируете на упоминание о том эпизоде спустя столько времени?
        - Думаю, что и вы реагировали бы так же, если бы оказались на волоске от гибели, в то время как двум вашим лучшим друзьям не удалось так удачно выбраться из переделки.
        - То есть Харди и Анкер были вашими лучшими друзьями?
        - Они были моими боевыми товарищами, да. Моими дорогими коллегами.
        - Я думаю, это имеет большое значение.
        - Возможно. Я не знаю, согласились бы вы на то, чтобы в вашей гостиной жил калека, а вот я согласился. Разве после этого вы не признаете, что я хороший друг?
        - Вы не поняли. Я уверен, что вы во многом порядочный парень. Естественно, у вас совесть не на месте по отношению к Харди Хеннингсену, и я прекрасно понимаю, что вы обязаны были оказать ему дополнительную поддержку. Но была ли эта дружба настоящей и в тот период, когда вы вместе работали? Вы уверены?
        - Да, я считаю, что да. - Свихнуться можно, до какой степени раздражал этот человек.
        - Вскрытие показало, что в крови у Анкера Хойера содержался кокаин. Вы знали об этом?
        Здесь Карл не выдержал и уселся на что-то мягкое позади себя, что должно было представлять собой кресло. Нет, этого он не знал.
        - Вы тоже принимали кокаин, Карл?
        Почему-то эти светло-голубые глаза, цепляющиеся за него, были какими-то совсем неприятными. Он флиртовал с Карлом совершенно неприкрыто даже при Моне. Милые гейские подмигивания, поджатые губы, которые в то же время улыбались. Крис вел себя так, что создавалось впечатление, будто он готовился перейти к допросу с применением пыток.
        - Кокаин? Видит Бог, нет. Я ненавижу эту дрянь.
        Психолог поднял руку.
        - Хорошо, тогда пойдем в другом направлении. У вас был контакт с женой Харди, прежде чем она вышла за него замуж?
        Опять предстоит разговор о ней? Мёрк посмотрел на парня, который просто сидел в ожидании ответа, как статуя.
        - Да, - признался Карл. - Она была подругой моей девушки. Так они с Харди и познакомились.
        - У вас не было интимных отношений?
        Карл улыбнулся. Он тщательно все обсасывал. Каким образом все эти расспросы должны помочь ему справиться с ощущением сдавленности в области грудной клетки, сложно было понять.
        - Вы медлите. Каков ваш ответ?
        - Признаюсь, это самая странная форма терапии, в которой мне когда-либо доводилось участвовать. Когда вы пустите в ход пытки?.. Нет, ничего, кроме обжиманий-целований.
        - А что входит в понятие обжимания-целования?
        - Боже, Крис, хватит. Несмотря на то, что вы гей, наверняка вы можете себе представить взаимные ласки гетеросексуалов.
        - То есть вы…
        - Нет, Крис, честно. Я не собираюсь озвучивать вам подробности. Мы целовались и занимались легким петтингом, но не трахались. Так пойдет?
        Этот ответ психолог тоже зафиксировал, после чего вперился своими светло-голубыми глазами в Карла.
        - Вернемся к делу, которое мы называем делом о строительном пистолете. Из замечаний Харди Хеннингсена следует, что, возможно, вы состояли в контакте с людьми, которые затем в вас стреляли. Это так?
        - Черт возьми, нет. Видимо, он неправильно понял.
        - Хорошо. - Крис одарил Карла выражением лица, созвучным доверительности. - Просто-напросто, Карл, если ты засыпаешь, почесывая задницу, твои пальцы будут вонять, когда ты проснешься.
        Боже милостивый. Неужели он снова принялся за свое?
        - Ну как, уже исцелился? - поинтересовалась Роза, встретив его в коридоре. При этом ее улыбка была, кажется, чуть шире, чем следовало.
        - Очень смешно, Роза. Когда я в следующий раз туда пойду, ты как раз можешь записаться на курсы этикета.
        - Ах, так. - Она уже притаилась в окопе и приготовилась к обороне. - Только не жди, что я буду доброжелательной и политкорректной одновременно.
        Доброжелательной? О боги…
        - Что там тебе удалось узнать про двух женщин, Роза?
        Она назвала имена, адреса и возраст. Обе женщины среднего возраста. Никаких связей с преступным миром, совершенно обычные люди.
        - Я еще не связывалась с отделением интенсивной терапии Королевской больницы. Позвоню туда немного погодя.
        - Забыл спросить - а кому принадлежала машина, в которой они совершили свой безумный вояж?
        - Ты разве не читал рапорт об аварии? Автомобиль принадлежал Исабель Йонссон, но за рулем находилась вторая, Лиза Карин Крогх.
        - Ну да, знаю. Обе женщины принадлежат традиционной церкви?
        - Ты сегодня как-то хаотично задаешь вопросы, тебе не кажется?
        - Так они приверженцы обычной церкви?
        Она пожала плечами.
        - Роза, выясни, пожалуйста, этот вопрос. И если нет, выясни, какую религию они исповедуют.
        - Может, ты принимаешь меня за журналиста?
        Мёрк уже собирался было вспылить, но осуществлению этого намерения помешал чудовищный вопль и крики со стороны почтового департамента.
        - Что там случилось? - встревожился Ассад.
        - Понятия не имею, - ответил Карл. Он только успел увидеть, что в конце коридора стоял мужчина, подняв над головой боковину стальной полки, и к нему из ниши в коридоре бросился полицейский в униформе. Затем стальная боковина обрушилась, и полицейский отскочил назад. В этот момент нападавший заметил троицу из отдела «Q», без промедления повернулся и кинулся прямо на них, выставив вперед стальную деталь. Роза отпрянула назад, но Ассад остался тихо ждать рядом с Карлом.
        - Ассад, может, предоставим заняться им нашим охранникам? - произнес Карл, а мужчина принялся выкрикивать что-то неразборчивое.
        Но Ассад не ответил. Он наклонился и выставил руки вперед, как борец. К сожалению, его поза не испугала нападающего, о чем он вскоре вынужден был пожалеть. Ибо в тот самый момент, когда человек уже собирался занести свое орудие над головой и приготовиться к удару, Ассад отпрыгнул вбок и ухватился за стальную полку обеими руками. Эффект оказался совершенно неожиданным.
        Предплечья агрессора хрустнули в локтевых суставах, так что полка перевернулась назад и с силой опустилась на плечи мужчины, при этом довольно отчетливо послышался треск какой-то кости.
        Видимо, ради предосторожности Ассад завершил предпринятую контратаку, носком ботинка грубо пихнув поверженную гору мускулов прямо в живот. Это зрелище было не из приятных. Да и звуки, которые издал отчаянный нарушитель порядка, вряд ли кому-то захотелось услышать снова. Никогда еще Карлу не приходилось наблюдать, чтобы за столь короткое время было так жестко переломано столько костей.
        Человек лежал на боку и извивался от ударов, нанесенных в область брюшной полости, и от боли, причиняемой сломанной ключицей, когда к месту инцидента подоспело еще несколько полицейских.
        Только тут Карл заметил наручники, свисавшие с правого запястья злоумышленника.
        - Мы только что доставили его к 4-му входу и собирались препроводить в полицейский суд, - объяснил один из полицейских, застегивая наручники. - Ума не приложу, каким образом этот молодец высвободился из наручников, но затем он через люк для грузов прыгнул в почтовый архив.
        - Но сбежать ему все же не удалось, - констатировал другой полицейский. Карл был с ним знаком. Превосходный стрелок.
        Охранники похлопали Ассада по плечу. Их не волновало то, что тот наверняка поспособствовал перемещению задержанного вместо зала суда в больницу на госпитализацию.
        - Что это за парень? - поинтересовался Карл.
        - Это? Судя по всему, тот самый, что за последние две недели укокошил трех сербских коллекторов.
        Лишь сейчас Мёрк заметил кольцо, глубоко врезавшееся в кожу на мизинце.
        Он бросил взгляд на Ассада. Но и на этот раз тот не выглядел особо удивленным.
        - Я прекрасно все видел, - прозвучал голос у Карла за спиной, в то время как полицейские в униформе вновь потащили серба туда, откуда он сбежал.
        Карл обернулся и увидел Вальде, одного из отставных офицеров, который теперь занимался Похоронным объединением. Заместитель председателя, насколько Карл был в курсе.
        - Вальде, какого черта ты торчишь здесь в среду? Разве вы не по вторникам собираетесь?
        Тот усмехнулся и почесал бороду.
        - Верно, но вчера мы все вместе отмечали день рождения Янника. Семьдесят лет, знаешь ли. Тут уж можно немножко и нарушить традиции. - Он обратился к Ассаду: - Приятель, черт побери, я бы не отказался еще раз глянуть. Где ты научился подобным штукам?
        Ассад пожал плечами.
        - Молниеносная реакция и мгновенное действие. Ничего особенного.
        Вальде кивнул.
        - Пойдем к нам. Ты заслужил рюмку «Гаммель Дэнск».[56]
        - «Гаммель Дэнск»? - Ассад озадачился.
        - Вальде, Ассад не пьет спиртного, - вмешался Карл. - Он мусульманин. Но вот я бы не отказался.

        Они собрались там все. Большинство составляли старые сотрудники дорожной полиции, но присутствовал и инженер Янник, и один из прежних водителей начальника полиции. Хлеб, курево, черный кофе и «Гаммель Дэнск». Пенсионеры чертовски хорошо чувствовали себя в префектуре.
        - Карл, ты оправился после всего случившегося? - поинтересовался один из них, парень, который время от времени контактировал с полицейским округом Гладсаксе.
        Карл кивнул.
        - Ужасно то, что случилось с Харди и Анкером. Вообще, жуткое дело в целом. Тебе удалось его раскрыть?
        - К сожалению, нет. - Мёрк отвернулся к окну, расположенному над столами. - Вам повезло, что у вас есть окно. Мы бы тоже не отказались.
        Он заметил, что все пятеро коллег разом наморщили лбы.
        - Что такое? - спросил он.
        - Да, извини. Но тут есть окна во всех подвальных комнатах, - ответил один из приятелей.
        - Только не у нас, - заметил Карл.
        Инженер Янник поднялся.
        - Я здесь работаю уже тридцать семь лет, и мне знаком каждый закоулок в этом скопище хлама. Может, покажешь мне этот подвал прямо сейчас? Мне уже скоро уходить.
        Последовало очередное краткое подкрепление «Гаммель Дэнском».
        - Вот, - спустя пару минут Карл показывал на стену, где висел его плоский экран. - И где же окно?
        Инженер слегка наклонился в сторону.
        - А вот это как называется? - Он показал прямо на стену.
        - Э-э… стена?
        - Гипсокартон, Карл Мёрк. Это чертов гипсокартон. Гипсовые панели установили мои люди, когда мы использовали комнаты под склад запасных частей. Тогда тут повсюду стояли полки. И тут, и дальше, где сидит твоя милая секретарша. Те самые полки, которые потом пошли на изготовление защитных шлемов и забрал для членов боевого отряда и которые сейчас везде валяются. - Он рассмеялся. - Карл Мёрк, какой ты непроницательный, черт возьми. Мне проделать дырку, чтобы ты имел возможность смотреть на улицу, или ты сам справишься?
        Обалдеть.
        - А что с другой стороны? - Он показал жестом на скромную комнатку Ассада.
        - Вот это? А это и не офис вовсе, Карл. Это чулан. Естественно, там нет окон.
        - Хорошо. Я думаю, мы с Розой обойдемся. Возможно, чуть позже, когда они закончат чистку подвала, Ассаду тоже найдется другое местечко.

        Инженер покачал головой и посмеялся про себя.
        - Какого черта вы тут понастроили? - Он указал на остатки перегородки, занимавшие все место от стены Ассада со схемой актуальных дел и до самого кабинета Розы.
        - Мы соорудили перегородку из-за труб, из них сыпался асбест. И Инспекция за соблюдением рабочих условий подняла шум.
        - Значит, вон те трубы. - Инженер показал на потолок, обращаясь к выходу и спеша вернуться к своему «Гаммель Дэнску». - Вы можете просто убрать их к чертовой матери. Все трубы, имеющие отношение к отоплению, находятся еще ниже. А вот у этих вообще нет никакой функции.
        Его смех эхом прокатился по большей части подвала.
        Карл еще не закончил ругаться, когда объявилась Роза. Может, на этот раз она справилась с заданием?
        - Карл, они обе живы. Жизнь одной, Лизы Карин Крогх, по-прежнему под угрозой, а другая идет на поправку, это уже ясно.
        Мёрк кивнул. Отлично. Значит, им необходимо отправиться в больницу и побеседовать с ней.
        - И относительно их религиозной принадлежности: Исабель Йонссон является членом традиционной церкви, а Лиза Крогх - так называемой Церкви Богоматери. Я поговорила по телефону с их соседом из Фредерикса. Видимо, это какая-то странная организация, что-то типа секты, очень замкнутой. По словам супруги соседа, Лиза Крогх заманила в эту общину и своего мужа. И они взяли себе другие имена. Мужчину теперь зовут Йошуа, а женщину - Рахиль.
        Карл тяжко вздохнул.
        - Но и это еще не все, - покачала головой Роза. - Наши коллеги из Слэгельсе обнаружили в кустах неподалеку от места трагедии спортивную сумку. Очевидно, она с силой была вышвырнута из автомобиля. И что же, вы думаете, в ней было? Миллион крон старыми купюрами.
        - Я все слышал, - раздался за спиной у Карла голос Ассада. - Аллах всемогущий!
        Вот уж действительно «Аллах всемогущий», точнее не придумаешь.
        Роза наклонила голову.
        - А кроме того, я получила информацию, что в понедельник вечером муж Лизы Карин Крогх умер в поезде, направлявшемся из Слэгельсе в Сорё. Примерно в то же время, когда его жена попала в аварию. Вскрытие показало сердечный приступ.
        - Черт возьми! - воскликнул Карл.
        Все эти обстоятельства не лезут ни в какие ворота. Всевозможные дурные предчувствия толпились в его голове. Словно окатили из ушата ледяной водой.
        - Прежде чем поднимемся к Исабель Йонссон, давай проведаем Харди, - предложил Карл. Он извлек из бардачка жезл, которым тормозили нарушителей дорожного движения, и положил перед лобовым стеклом. Отличный способ отогнать охранников стоянки от автомобиля, когда паркуешься не по правилам.
        - Думаю, тебе лучше подождать снаружи, хорошо? У меня есть несколько вопросов к нему.
        Карл нашел Харди в палате с обещанным видом. Огромные окна давали прекрасный обзор облаков, которые отсоединялись друг от друга, как кусочки пазла, упавшего на пол.
        Харди заверил, что у него все хорошо. Из легких откачали жидкость, обследование скоро завершится.
        - Но они не верят мне, когда я говорю, что могу пошевелить запястьем, - пожаловался он.
        Карл не стал комментировать эту реплику. Если у Харди навязчивая идея, то он не собирается лишать его глубокой убежденности.
        - Харди, сегодня я побывал на приеме у психолога. Не у Моны, а у маленького засранца по имени Крис. Он сообщил мне, что ты кое-что написал обо мне в рапорте, который мне не показал. Не припомнишь такого?
        - Я только написал, что ты лучше был знаком с обстоятельствами дела, чем мы с Анкером.
        - А почему ты так написал?
        - Потому что так и есть. Ты знал старика Георга Мэдсена, труп которого мы обнаружили.
        - Харди, нет. Я совершенно не знаком с Георгом Мэдсеном.
        - Знаком-знаком. В другом деле он проходил у тебя в качестве свидетеля, я вот только не помню, в каком именно, но это точно.
        - Харди, ты что-то перепутал. - Мёрк покачал головой. - Ну да ладно, черт с ним. Я здесь по другому поводу. Хотел взглянуть, как ты. И привет от Ассада, он тоже здесь.
        Харди поднял брови.
        - Прежде чем уйти, Карл, пообещай мне кое-что.
        - Говори, старина, и посмотрим, что я смогу сделать.
        Харди несколько раз сглотнул, прежде чем начать говорить.
        - Ты должен позволить мне вернуться к тебе в дом. Если ты мне не пообещаешь, я умру.
        Карл посмотрел ему в глаза. Если на свете существовал человек, который был способен силой воли ускорить свой отход в иной мир, то он был перед ним.
        - Конечно, Харди, - тихо произнес он.
        Только бы Вигга подольше задержалась у своего тюрбаноносца Гюркамаля.

        Они стояли у входа номер три, как вдруг двери распахнулись и из здания вышел один из бывших инструкторов Карла в полицейской академии.
        - Карстен! - воскликнул Мёрк и выставил вперед пятерню. Старый знакомый улыбнулся, узнав его.
        - Карл Мёрк, - добавил он после еще нескольких секунд размышлений. - Я вижу, ты повзрослел с годами!
        Карл улыбнулся. Карстен Йонссон. Еще один перспективный сотрудник, попавший в отдел дорожной полиции. Еще один человек, знавший, каким образом выстоять в этой системе.
        Они немного поболтали о старых добрых временах, о том, как нелегко быть полицейским, и протянули друг другу руки на прощание.
        Странным образом рукопожатие Карстена Йонссона отозвалось в Карле особым ощущением, прежде чем мозг успел осознать причину такой реакции. Тревога и смутная догадка замедлили все процессы организма. Сначала это ощущение, а затем ожидание озарения. И оно не заставило себя долго ждать. Ну конечно. Слишком ровно все стыкуется, чтобы быть простым совпадением.
        Парень кажется опечаленным, размышлял Карл. Вышел из лифта, доставляющего в отделение интенсивной терапии. Его фамилия Йонссон. Естественно, все связано, подвел он итог своим раздумьям.
        - Скажи, Карстен, ты здесь из-за Исабель Йонссон? - спросил он.
        Тот кивнул.
        - Да, это моя младшая сестра. У тебя какое-то дело к ней? - Он непонимающе качал головой. - Разве ты не в отделе «А» работаешь?
        - Нет, уже нет. Только не волнуйся. У меня есть к ней несколько вопросов.
        - Мне кажется, тебе придется непросто. Ее челюсть обездвижена, и она находится под сильным действием медицинских препаратов. Я только что оттуда, и она не произнесла ни единого слова. Меня попросили выйти, так как ее собираются переводить в другое отделение. Мне предложили полчаса посидеть в кафетерии.
        - Ладно. Тогда, думаю, нам лучше успеть до перевода. Приятно было повидаться с тобой, Карстен.
        Другой лифт известил о своем прибытии сигналом, из него вышел человек в халате, бросив на них мрачный взгляд.
        После чего они поднялись наверх.

        Карл бывал в этом отделении не раз. Люди, которые, к своему несчастью, попадаются на пути идиотам с оружием, часто оказываются здесь. Таково логическое следствие тяжких преступлений.
        Здесь работали замечательные люди. Возможно, именно тут он желал бы очутиться, если ему станет совсем плохо.
        Они с Ассадом открыли двери и уставились на толпу больничного персонала.
        Вероятно, речь здесь шла о более чем серьезной чрезвычайной ситуации. Не самое удачное время для визита, сразу понял он.
        У стойки Карл показал свое удостоверение и представил Ассада.
        - Мы пришли, чтобы задать Исабель Йонссон несколько вопросов. Боюсь, что это чрезвычайно безотлагательно.
        - А я боюсь, что это не представляется возможным в данный момент. Лиза Карин Крогх, которая лежит в палате с Исабель Йонссон, только что скончалась, и сама Исабель чувствует себя не лучшим образом. Кроме того, у нас произошло нападение на медсестру. Возможно, кто-то хотел убить двух пациенток, пока не можем сказать точно. Медсестра еще не пришла в сознание.

        42

        Они сидели в комнате ожидания уже в течение получаса, все отделение интенсивной терапии стояло на ушах.
        Карл поднялся и подошел к стойке. Они просто не могли ждать дольше.
        - У вас есть информация о скончавшейся Лизе Карине Крогх? - спросил он у секретарши, показав ей полицейское удостоверение. - Мне нужен ее домашний телефон.
        Через минуту он держал в руке лист бумаги. Достал мобильный и вернулся к Ассаду, у которого коленки стучали, как барабанные палочки.
        - Оставайся тут и следи за происходящим, - распорядился он. - Я буду у лифтов. Позови меня, когда можно будет войти в палату. Хорошо?
        Затем он позвонил Розе.
        - Я бы хотел получить сведения, соответствующие данному номеру телефона. Имена и регистрационные номера проживающих по адресу. Ладно? И еще, Роза: прямо сейчас. Это ясно?
        Она слегка поворчала, но ответила, что посмотрит, что можно сделать.
        Карл вызвал лифт и спустился на первый этаж.
        За все время он по меньшей мере пятьдесят раз проходил мимо кафетерия, не останавливаясь. Слишком жирный печеночный паштет, слишком крутые цены для его зарплаты государственного служащего, скорее напоминавшей милостыню. И в этот раз ничего не изменилось. Голод имел место, но на уме у него было иное.
        - Карстен Йонссон! - заорал он и увидел, как светловолосый мужчина вытянул шею, чтобы понять, откуда кричат.
        Он попросил Карстена следовать за ним и по дороге рассказал, что произошло в отделении с момента, когда его попросили спуститься вниз и подождать.
        После этого бравый полицейский стал выглядеть не так уж и браво. На его лице отразилась обеспокоенность.
        - Секунду, - извинился Карл, когда у выхода на третьем этаже у него зазвонил телефон. - Иди в палату, Карстен. Если что, зови меня.
        Он присел на колено у стены, плечом удерживая мобильный у уха, и положил свой блокнот на пол.
        - Да, Роза, что тебе удалось разузнать?
        Она назвала адрес и семь имен с соответствующими им регистрационными номерами. Отец, мать и пятеро детей. Иосиф восемнадцати лет, Самуэль шестнадцати, Мириам четырнадцати, двенадцатилетняя Магдалена и десятилетняя Сара. Мёрк все тщательно записал. Что-то еще?.. Покачал головой и захлопнул телефон, так и не ответив ей.
        Будоражащие воображение сведения.
        Пятеро детей остались без матери и отца, при этом двое из них несомненно находятся в смертельной опасности. Та же схема, что и в других случаях. Преступник наносит удар по многодетной семье, привязанной к некой секте. Отличие состояло лишь в том, что на этот раз едва ли оставался шанс, что он пощадит одного из похищенных детей, как обычно поступал. Зачем ему это теперь?
        Карл застыл на грани жизни и смерти, и все инстинкты в нем обострились. Задача заключалась в том, чтобы предотвратить новые убийства, а то и уничтожение всей семьи целиком. Нельзя было терять время, но что он мог сделать?
        Помимо детей погибшей женщины и секретарши, принявшей убийцу и направлявшейся сейчас домой с выключенным мобильником, единственная живая душа, которая могла ему помочь, находилась за этими самыми дверями. Незрячая, немая и в состоянии фатального шока.
        Убийца сегодня был тут. Медсестра видела его, но она по-прежнему находилась без сознания. Ситуация более чем безнадежная.
        Мёрк взглянул на свой блокнот и набрал номер дома во Фредериксе. В подобные моменты его работа отвратительна.
        - Иосиф, - ответили в трубке. Карл посмотрел в блокнот. Старший из детей. Слава богу.
        - Иосиф, добрый день. Ты говоришь с вице-комиссаром полиции Карлом Мёрком из отдела Q полицейского управления Копенгагена. Я…
        На этом месте трубку положили.
        Карл с минуту постоял, обдумывая свою ошибку. Ему не надо было представляться таким образом. Стопроцентно, полиция уже побывала у них и успела рассказать о смерти отца. Иосиф со своими братьями и сестрами пребывал в состоянии шока, несомненно.
        Он наклонил голову и посмотрел на пол. Каким образом можно пробиться к этому мальчику здесь и сейчас?
        Затем он позвонил Розе.
        - Бери с собой свою сумку, - скомандовал он. - Лови такси. И быстро приезжай в Королевскую больницу.
        - Да, ситуация очень прискорбная, - признал врач. - Буквально позавчера у нас в отделении дежурил полицейский, так как в одной из палат лежали пострадавшие в ходе разборок бандитских группировок. Если бы полицейский сегодня еще был здесь, ничего бы не произошло. Как выяснилось, к сожалению, вчера вечером мы отправили двух последних преступников на дальнейшие процедуры.
        Карл внимательно слушал. У врача было приятное теплое лицо. Никакого подвоха.
        - Естественно, мы прекрасно понимаем, что полиция желает как можно быстрее установить личность преступника, и мы со своей стороны очень хотели бы помочь в этом, однако положение пострадавшей медсестры остается, к сожалению, таково, что мы обязаны ставить ее интересы превыше всего. Возможно, она получила повреждение шейного позвонка и находится в состоянии болевого шока. Таким образом, вам придется повременить с ее допросом по крайней мере до завтрашнего дня. Однако будем надеяться, что скоро мы установим связь с секретаршей, которая сегодня видела злоумышленника. Она проживает в Исхойе, так что если она направилась прямиком домой, наверняка минут через двадцать уже будет там.
        - Ее уже ожидает наш человек, чтобы не терять времени. Но как насчет Исабель Йонссон? - Карл вопросительно посмотрел на брата Исабель, ответившего кивком. Он не возражал против того, что вопрос последовал от Карла.
        - Да. Ясное дело, она очень взволнованна. Ее дыхание и сердцебиение по-прежнему нестабильны, но, по нашему мнению, случившееся может помочь ей вступить в контакт со своим братом. Через пять-десять минут наши обследования закончатся, и он сможет войти к ней.
        Карл услышал грохот со стороны входной двери. Сумка Розы зацепилась за шторку.
        «Проходи, а нам надо бежать», - одним жестом проинформировал Карл Ассада и Розу одновременно.
        - А зачем я вам тут понадобилась? - поинтересовалась Роза. Весь ее вид говорил о том, что в последнюю очередь она желала очутиться в отсеке с лифтом перед отделением интенсивной терапии. Видимо, с больницами у нее были связаны какие-то неприятные воспоминания.
        - Перед тобой стоит трудная задача, - сказал Карл.
        - Какая? - Она уже приготовилась отказаться.
        - Ты должна позвонить мальчику и сообщить ему, что он обязан помочь нам прямо сейчас, иначе погибнут его родные брат и сестра. По крайней мере, мне так думается. Его зовут Иосиф, и ему восемнадцать лет. Позавчера у него умер отец, а мать отправили сюда в реанимацию. Ему это уже известно от полиции Виборга. А вот того, что его мать только что скончалась в этой самой палате, он пока не знает. Крайне неэтично говорить ему об этом по телефону, однако, возможно, это окажется необходимым. Теперь, Роза, вперед. Он просто должен ответить на твои вопросы. Неважно, что.
        Она выглядела ошеломленной. Несколько раз пыталась возмутиться, но слова застряли между страхом и необходимостью. Ведь она видела по Карлу, насколько это срочно.
        - А почему я? Почему не Ассад или ты сам?
        Мёрк объяснил, что мальчик бросил трубку.
        - Нам нужен нейтральный голос. Красивый и мягкий женский голос, как у тебя.
        Если бы он высказался подобным образом о ее голосе при иных обстоятельствах, то не удержался бы от смеха. А сейчас для смеха не было ни единого повода. Ей просто нужно было это сделать.
        Карл снабдил ее всеми необходимыми сведениями и попросил Ассада отступить на несколько шагов вместе с ним.
        Он впервые видел, что у Розы трясутся руки. Возможно, Ирса справилась бы лучше. Почему-то чаще всего именно самый закаленный оказывается самым ранимым.
        Они смотрели, как она медленно говорила. Осторожно подняла руку, словно желала помешать мальчику нанести удар. Несколько раз поджимала губы и поднимала глаза к потолку, чтобы не разрыдаться. Нелегко было смотреть на нее, находясь на расстоянии. Столько всего рушилось в этот момент… Только что она сообщила мальчику, что жизнь его и его братьев и сестер уже никогда не будет такой, как прежде. Карл прекрасно понимал, с чем ей приходилось справляться.
        Затем она открыла рот и принялась сосредоточенно слушать, вытирая глаза. Задышала глубже. Задавала вопрос за вопросом, не торопила мальчика на другом конце провода с ответами и спустя несколько минут помахала Карлу, еще держа трубку.
        - Он не хочет разговаривать с тобой, только со мной. Он очень, очень расстроен. Но ты можешь задать вопросы.
        - Роза, вы оба прекрасно справились. Ты спросила о том, о чем мы договаривались?
        - Да.
        - У нас есть описание и имя этого человека?
        - Да.
        - Что-то, что может вывести нас на него?
        Роза покачала головой.
        Карл провел рукой по лбу.
        - Ага, тогда, думаю, мне больше нечего спрашивать. Дай ему свой телефон и попроси перезвонить, если он вдруг что-то вспомнит.
        Она кивнула, и Карл вновь отошел.
        - Никаких полезных сведений, - с этими словами он прислонился к стене. - Дело серьезное.
        - Но мы должны поймать его, - ответил Ассад.
        Он несомненно опасался того же, чего и Карл. Что они не успеют, прежде чем дети погибнут.
        - Мне нужно немного прийти в себя, - сказала Роза по окончании разговора и невидящим взглядом уставилась в пространство, словно впервые разглядела изнанку мира и больше не желала ничего видеть.
        Она замерла с таким отсутствующим видом довольно надолго; слезы стояли в уголках ее глаз, и Карл пытался усилием воли заставить секундную стрелку на своих часах замедлить ход. Несколько раз она сглотнула.
        - Все, я готова, - наконец произнесла Роза. - Преступник прячет двух детей. Самуэля, шестнадцать лет, и Магдалену, двенадцать. Он похитил их в субботу, и мать с отцом пытались собрать выкуп. Исабель Йонссон хотела им помочь. Только Иосиф не в курсе, каким образом она оказалась замешана; эта женщина впервые появилась у них в понедельник. Больше он ничего не знает. Мать с отцом особо не распространялись.
        - А как насчет похитителя?
        - Иосиф описал преступника, изображенного на фотороботе. Ему за сорок, и, может, он чуть выше среднего роста. В походке ничего выдающегося. Еще Иосиф предполагает, что он красит волосы и брови и, несомненно, прекрасно разбирается в вопросах теологии. - Она вновь уставилась в пустое пространство. - Если только я увижу это уродливое животное, я… - Она не закончила фразу. Но выражение на ее лице было более чем красноречиво.
        - Кто приходил к детям? - спросил Карл.
        - Кто-то из их общины.
        - Как Иосиф воспринял сообщение?
        Роза замахала рукой у себя перед лицом. Об этом она не хотела говорить. По крайней мере, не сейчас.
        - И еще он сказал, что этот человек не умеет петь, - продолжила она, в то время как ее черные, как ночь, губы завибрировали. - Он слышал, как чудовище пело на собраниях, и это звучало ужасно. Он ездил в фургоне. Не на дизеле, я уточнила. По крайней мере, по его словам, по звуку не похоже на дизельный двигатель. Голубой фургон без опознавательных знаков. Иосиф не знает регистрационного номера и не запомнил модель. Он не особо интересуется автомобилями.
        - Это все?
        - Преступник представился Ларсом Сёренсеном, но как-то Иосиф назвал его по имени, и тот отреагировал не сразу, поэтому мальчик думает, это не настоящее его имя.
        Карл записал имя в блокнот.
        - А как насчет шрама?
        - Он не заметил. - Роза вновь поджала губы. - Так что, видимо, шрам не очень бросается в глаза.
        - Больше ничего?
        Она покачала головой, печально опустив брови.
        - Спасибо тебе, Роза. До завтра. Можешь ехать домой.
        Роза кивнула, но осталась на месте. Ей явно требовалось больше времени на то, чтобы собраться с мыслями.
        Карл повернулся к Ассаду.
        - Получается, Ассад, единственная надежда у нас - пациентка, лежащая в палате.

        Они тихо зашли в тот момент, когда Карстен Йонссон приглушенно разговаривал с сестрой. Медсестра прощупывала запястье Исабель. На экране отображался нормальный сердечный ритм. Значит, она наконец успокоилась.
        Карл бросил взгляд на кровать, стоявшую рядом. Белая простыня с проступающими под ней очертаниями тела. Отнюдь не мать пятерых детей и не женщина, скончавшаяся, так и не избавившись от чувства тягостного горя. Просто очертания под простыней. Переломное мгновение в автомобиле - и вот она лежит здесь. Все кончено.
        - Можно нам подойти ближе? - спросил он у Карстена.
        Тот кивнул.
        - Исабель хотела бы поговорить с нами, но нам проблематично ее понять. У нас нет возможности воспользоваться сенсорным экраном, так что медсестра попробует аккуратно освободить пальцы ее правой руки от перевязки. У Исабель переломы обоих предплечий и нескольких пальцев, поэтому вряд ли у нее получится держать карандаш.
        Карл посмотрел на женщину, лежащую на кровати. Форма подбородка такая же, как у брата, больше ничего нельзя было понять об этом искалеченном человеке.
        - Добрый день, Исабель Йонссон. Я вице-комиссар полиции Карл Мёрк, отдел «Q» полицейской префектуры Копенгагена. Вы понимаете то, что я говорю?
        Она что-то промычала, и медсестра кивнула.
        - Я должен кратко изложить вам причину моего сегодняшнего визита к вам…
        И он рассказал о письме в бутылке, о похищениях и о том, что он уверен теперь, что данный случай аналогичен предшествующим. Все присутствующие заметили, как его слова отразились на показателях абсолютно всех медицинских приборов.
        - Исабель, мне жаль, что вам приходится все это слушать. Я прекрасно понимаю, что вы и так получили сполна - и, тем не менее, это совершенно необходимо. Я правильно понимаю, что вы вместе с Лизой Карин Крогх оказались замешаны в деле, похожем на дело о письме в бутылке, о котором я только что вам рассказал?
        Она еле заметно кивнула и промычала фразу, которую ей пришлось повторить несколько раз, прежде чем ее брат обратился к ним:
        - Мне кажется, она говорит, что женщину зовут Рахиль.
        - Правильно, - подтвердил Карл. - Она взяла себе другое имя, под которым была известна в своей общине. Мы в курсе.
        Последовал легкий кивок.
        - Верно ли то, что вы с Рахилью в понедельник пытались спасти ее двоих детей - Самуэля и Магдалену, и именно в связи с этими обстоятельствами попали в аварию?
        У нее задрожали губы. Она вновь слабо кивнула.
        - Исабель, сейчас мы попробуем дать вам в руку карандаш. Ваш брат поможет вам.
        Медсестра пыталась закрепить карандаш в руке, но пальцы не слушались. Медсестра посмотрела на Карла и покачала головой.
        - Значит, пока все-таки трудно, - констатировал ее брат.
        - Разрешите мне попробовать, - раздался голос сзади. Ассад сделал шаг вперед. - Простите. У моего отца возникла афазия, когда мне было десять лет. Тромб, вот так-то. И со словами было покончено. Только я его понимал. До самой его смерти.
        Карл нахмурился. Значит, Ассад тогда разговаривал по «Скайпу» не с отцом.
        Медсестра встала, освободив место Ассаду.
        - Спасибо. Простите, Исабель. Меня зовут Ассад, я из Сирии. Я ассистент Карла Мёрка, и сейчас мы с вами будем разговаривать. Карл будет спрашивать, а я буду слушать ваши ответы, договорились?
        Последовал незначительный кивок.
        - Вы видели, что за автомобиль в вас врезался? - приступил Карл. - Марка, цвет? Старый или новый?
        Ассад вплотную приблизил ухо к ее губам. Его глаза оживленно следили за каждым свистящим звуком, доносившимся сквозь стиснутые зубы женщины.
        - «Мерседес», темный. Не очень новый, - транслировал он.
        - Вы не могли бы вспомнить регистрационный номер, Исабель? - продолжал Карл. Если бы она смогла, появилась бы какая-то надежда.
        - Номера были грязные, она с трудом видела их в темноте, - ответил Ассад после существенной паузы. - Но с большой вероятностью номер заканчивался на 433, хотя Исабель не уверена в тройках. Это вполне могут быть восьмерки или восьмерка и тройка.
        Карл задумался. 433, 438, 483, 488. Всего четыре комбинации. Еще допустимо.
        - Карстен, ты понял? - обратился он к брату пострадавшей. - Темный «Мерседес» не самой последней модели с регистрационным номером, заканчивающимся на 433, 438, 483 или 488. Чем не задание для комиссара дорожной полиции?
        Тот кивнул.
        - Конечно. Правда, Карл, мы наверняка быстро получим сведения о том, сколько не совсем новых «Мерседесов» разъезжает с этими цифрами на своих номерах, но цвет машин мы не отслеживаем. К тому же, «Мерседес» не такая уж редкость на датских дорогах. Их может оказаться довольно много.
        Он был прав. Одно дело - разыскивать автомобили, другое - обыскивать их владельцев. Это потребует намного больше времени, чем было в их распоряжении.
        - Исабель, вам известны какие-нибудь еще сведения, которые могут нам помочь? Какое-нибудь имя или еще что-то?
        Женщина опять кивнула. Она отвечала медленно, и явно это давалось ей с большим трудом. Несколько раз они слышали, как Ассад шепотом просил ее повторить.
        Так им стали известны имена, всего три штуки: Мэдс Кристиан Фог, Ларс Сёренсен и Миккель Лауст. Если добавить к ним четвертое, известное им по делу Поула Холта - Фредди Бринк - и пятое из дела Флемминга Эмиля Мэдсена - Биргер Слот, - в общей сложности в их распоряжении было одиннадцать имен и фамилий. Ничего хорошего это не сулило.
        - Думаю, что его настоящее имя не имеет к этим никакого отношения, - сказал Карл. - Если мы хотим отыскать его истинное имя, все это следует отбросить.
        Тем временем Ассад продолжал прислушиваться к попыткам Исабель им помочь.
        - Она говорит, что одно из имен было на его водительских правах. И еще она знает, где находится его пристанище.
        Карл выпрямился.
        - У нее есть адрес?
        - Да. И еще, - ответил Ассад после очередного момента концентрации. - У него был голубой фургон. И номер фургона она помнит.
        Потребовалась ровно минута - и все сведения были записаны.
        - Я приступлю, - Карстен Йонссон поднялся и вышел.
        - Исабель утверждает, что преступник проживает в одном из городов Зеландии, - продолжил Ассад и опять обратился к лицу женщины: - Исабель, только я не совсем понимаю, что за название. Оно заканчивается на «-лёв»? Не так? Вы говорите «-слев»?
        Он кивнул после ответа Исабель. Название города заканчивалось на «-слев». Первую часть Ассад не мог расслышать.
        - Мы прервемся, пока Карстен не вернется, хорошо? - обратился Мёрк к медсестре.
        Та одобрила это предложение. Пауза пришлась как нельзя кстати.
        - А я думал, вы собираетесь переводить Исабель, - выразил недоумение Карл.
        Медсестра снова кивнула.
        - Принимая во внимание обстоятельства, думаю, мы подождем несколько часов.
        В дверь постучались, и вошла женщина.
        - Карла Мёрка просят к телефону. Он здесь?
        Карл поднял вверх указательный палец и получил радиотелефон.
        - Слушаю.
        - Добрый день. Меня зовут Беттина Бьельке. Вы искали меня, как я поняла. Я секретарь отделения интенсивной терапии, блок 4131. Именно я дежурила предыдущую смену.
        Карл жестом подозвал Ассада, чтобы он тоже слышал разговор.
        - Нам необходимо знать приметы человека, который посещал Исабель Йонссон незадолго до пересменка. Не полицейского, а второго посетителя. Вы не могли бы его описать?
        Ассад слушал прищурившись. Окончив разговор, они переглянулись, качая головами.
        Описание человека, покушавшегося на жизнь Исабель Йонссон, полностью совпадало с внешностью мужчины, вышедшего из лифта на первом этаже, когда они разговаривали с Карстеном Йонссоном. С проседью, около пятидесяти лет, желтая кожа, легкая сутулость и очки. Довольно далеко от образа подтянутого высокого парня сорока с небольшим с густой шевелюрой, который нарисовал им Иосиф.
        - Значит, он хорошо замаскировался, - констатировал Ассад.
        Карл кивнул. Они не узнали его, несмотря на то, что видели его фоторобот раз сто, не меньше. Несмотря на широкое лицо. Несмотря на сросшиеся брови.
        - Боже милостивый, - вырвалось у Ассада, стоявшего рядом.
        Очень мягко сформулировано. Они видели его, могли его потрогать, могли арестовать его; они могли бы спасти жизнь двум детям, лишь протянув руку и схватив его за рукав.
        - Мне кажется, Исабель хочет еще что-то вам сказать, - позвала их медсестра. - А потом, думаю, нам все-таки придется прервать беседу. Больная очень устала. - Она показала на медицинские приборы. На них отражалось гораздо меньше активности, чем прежде.
        Ассад подошел к Исабель и приблизил голову к ее губам на минуту или две.
        - Да, - сказал он и кивнул. - Конечно, я скажу. - Повернулся к Карлу. - На заднем сиденье разбившегося автомобиля должна была лежать кое-какая одежда преступника. С его волосами. Что ты на это скажешь, Карл?
        Карл ничего не сказал. Возможно, это и хорошо для долгосрочной перспективы, но не здесь и не сейчас.
        - И еще Исабель говорит, что на брелке с ключами от автомобиля у него висит сувенирный шар от боулинга с цифрой один.
        Карл выпятил нижнюю губу. Шар для боулинга! Значит, он сохраняется у него до сих пор. По меньшей мере тринадцать лет он носит этот шарик на связке ключей. Видимо, тот имеет для него какое-то особое значение.
        - У меня есть адрес, - это был голос Карстена Йонссона, который вернулся в палату с листком в руках. - Город Ферслев к северу от Роскиле. - Он протянул листок с адресом Карлу. - Собственника зовут Мэдс Кристиан Фог, одно из имен, которое Исабель упоминала.
        Карл поспешно поднялся.
        - Значит, мы сейчас же отправляемся туда, - сказал он и жестом позвал за собой Ассада.
        - Ну-у… - нерешительно произнес Карстен Йонссон. - В такой спешке, к сожалению, нет нужды. Мне также сообщили, что в понедельник вечером туда был осуществлен экстренный выезд. Насколько я понял сведения, озвученные дежурным пожарной части Скиббю, дом полностью сгорел.
        Сгорел! Чудовище вновь оказалось на шаг впереди.
        Карл тяжко выдохнул.
        - Не знаешь, то место, о котором ты говоришь, находится у воды?
        Йонссон вытащил из кармана айфон и набрал адрес в навигаторе. Через мгновение он отрицательно покачал головой и, протянув телефон Карлу, показал на точку. Нет, эллинг находился не здесь. Ферслев располагался в нескольких километрах от моря.
        Конечно, тут его быть не могло. Но в таком случае где же?
        - И все-таки, Ассад, нам стоит отправиться туда. Там могут быть люди, знакомые с этим человеком.
        Затем он обратился к Карстену Йонссону:
        - Ты обратил внимание на мужчину, вышедшего из лифта, в который мы сели после нашей встречи на первом этаже? С проседью и в очках. Он и покушался на твою сестру.
        Йонссон выглядел шокированным.
        - О боже! Нет, я не обратил внимания. Ты уверен?
        - Разве ты не упоминал о том, что тебя выгнали, потому что якобы твою сестру должны были переводить? Именно он и попросил тебя удалиться. Ты не запомнил его?
        Карстен покачал головой и очень расстроился.
        - Нет, мне жаль. Он стоял, склонившись над Рахилью. Я ничего не заподозрил. Он был в халате.
        Все посмотрели на тело под простыней. Жуткая история.
        - Да уж, - Карл протянул Карстену руку. - Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах, но хорошо, что ты здесь оказался.
        Они обменялись рукопожатиями.
        У Карла промелькнула кое-какая мысль.
        - Эй, Ассад, Исабель, еще один вопрос. Якобы у него есть заметный шрам. Вы не знаете, где именно?
        Он взглянул на медсестру, сидящую рядом и качающую головой. Исабель уже крепко спала. К ответу на этот вопрос придется вернуться позже.
        - Карл, нам нужно сделать три вещи, - сказал Ассад, когда они вышли из палаты. - Мы должны объехать и осмотреть все места, которые отметила для нас Ирса. Возможно, стоит подумать о том, что нам сказал Клэс Томасен. Поехали? И еще насчет боулинга. Нужно обойти с фотороботом все заведения, где есть боулинг, и расспросить людей, проживающих рядом со сгоревшим домом.
        Карл кивнул. Он только сейчас обнаружил, что Роза еще стояла у лифта, прислонившись к стене. То есть далеко она не ушла.
        - Роза, тебе плохо? - спросил он, когда они подошли ближе.
        Она пожала плечами.
        - Не очень приятно было сообщить мальчику о матери, - тихо произнесла она. Судя по черным полоскам от подводки для глаз, пересекающим щеки, она расстроилась всерьез.
        - Эх, Роза, как жаль, - отреагировал Ассад и осторожно обнял ее, так они стояли некоторое время, пока Роза не отстранилась, вытерев нос длинными рукавами и посмотрев в глаза Карлу.
        - Мы ведь поймаем этого урода, правда? Я не поеду домой. Скажи мне, что я могу сделать, чтобы показать этому ублюдку, что его ждет.
        Ее глаза сверкнули. Роза вновь стала собой.
        Проинструктировав Розу о том, каким образом ей следует сосредоточиться на заведениях с боулингом, расположенных на территории Северной Зеландии, а именно - разослать по ним факс с фотороботом и всеми известными им именами, которые могли иметь отношение к преступнику, Карл вместе с Ассадом отправились к машине и настроили навигатор на Ферслев.
        Время близилось к вечеру. Обычно конторские крысы четко соблюдают режим работы. К сотрудникам отдела «Q» это не имело отношения. По крайней мере, не в тот день.
        Они приехали на место недавнего пожара, когда солнце уже почти зашло. Еще полчаса, и стемнеет.
        Пожар был очень сильный. Выгорел полностью не только жилой дом, от которого остались лишь внешние стены, но и сарай, и всё в радиусе тридцати-сорока метров от главного дома. Деревья торчали законченными тотемными столбами, а кусок поля, примыкающий к дому, сгорел вплоть до соседского участка с озимыми. Неудивительно, что были вызваны пожарные бригады из Лайре, Роскиле, Скиббю и Фредерикссунда. Здесь могла развернуться настоящая катастрофа.
        Они несколько раз обошли дом. Кузов автомобиля в гостиной заставил Ассада воскликнуть, что это напомнило ему о Ближнем Востоке. Карл никогда не видел ничего подобного.
        - Ассад, здесь мы ничего не найдем. Он стер за собой все следы. Предлагаю отправиться к ближайшему соседу и разузнать об этом Мэдсе Кристиане Фоге.
        У Карла зазвонил мобильный. Это была Роза.
        - Хотите услышать о моих успехах? - поинтересовалась она.
        Он даже не успел ответить.
        - Баллеруп, Торнбю, Глоструп, Гладсаксе, квартал Нордвест, Рёдовре, Хиллерёд, Вальбю, Аксельторв и «Ди Джи Ай Бюэн» в Копенгагене, Брюгген на Амагере, Центр Стенлёсе, Хольбек, Тоструп, Фредерикссунд, Роскиле, Эльсинор, а также Аллерёд, где ты сам живешь. Это все заведения с боулингом, расположенные на интересующей тебя территории. Я всем им отправила по факсу материалы, через две минуты начну обзванивать. Созвонимся чуть позже. Уж я прижму их к стенке, не волнуйтесь.
        Бедные люди, работающие в перечисленных боулинг-центрах…

        У семьи, проживающей на хуторе в нескольких сотнях метров от сгоревшей усадьбы, ужин был в самом разгаре. Изобилие картошки со свининой и прочих яств, явно из собственного хозяйства. Крупные люди с широкими улыбками. Нужды тут не испытывали.
        - Мэдс Кристиан? Нет, сказать честно, я уже несколько лет не видел этого старого ворчуна. У него возлюбленная в Швеции, так что он наверняка туда слинял, - просветил их хозяин. Один из тех, кто присягнул на верность клетчатой рубахе лесоруба.
        - Ну, видим изредка, как с грохотом проезжает его уродливый голубой фургон, - вставила жена. - Ах да, и «Мерседес». Он заработал деньги в Гренландии, так что, наверное, может себе позволить. Как освобожденный от налогов, ну вы в курсе. - Она улыбнулась. Налоговые льготы, очевидно, были темой, в которой она знала толк.
        Карл поставил оба локтя на массивный стол. Если они с Ассадом сейчас же не найдут места, где можно перекусить, эта вылазка закончится весьма скоро. По крайней мере, запах вырезки почти побудил его к нападению на чужое имущество.
        - Вы сказали «старый ворчун». Говорим ли мы об одном и том же человеке? - решил уточнить Карл, чувствуя, как рот наполняется слюной. - Мэдс Кристиан Фог, верно? По нашим сведениям, ему не более сорока пяти лет.
        Муж с женой хором рассмеялись.
        - Черт его знает, может, это его племянник, - предположил хозяин. - Но подобные вещи вы ведь можете узнать, посидев за компьютером всего пару минут, или я не прав? - Он кивнул сам себе. - Вполне возможно, что он кому-нибудь сдает жилье - помнишь, Метте, мы как-то с тобой обсуждали это?
        Жена кивнула.
        - Да, судя по тому, что как только приезжает голубой фургон, «Мерседес» сразу уезжает. Потом снова долгое время ни слуху ни духу, а потом вдруг объявляется «Мерседес» - и тут же уезжает голубой фургон. - Она покачала головой. - Все-таки Мэдс Кристиан Фог староват для такой суматохи, всякий раз думаю я про себя.
        - Мы предполагаем, что Фог - вот этот человек, - сказал Ассад и выудил из кармана фоторобот.
        Пара посмотрела на рисунок без малейшего признания.
        Нет, это не Мэдс Кристиан. Ему уже должно быть около восьмидесяти, как они думали, и он менее чистоплотный. А этот выглядит почти идеально и весьма благородно.
        - Ладно. А пожар? Вы видели его? - поинтересовался Карл.
        Собеседники улыбнулись. Своеобразная реакция.
        - Если хотите знать мое мнение, - ответил мужчина, - его, наверное, видели в самом Орё, даже в Нюкёбинге.
        - Да уж. В таком случае, может, вы видели, как кто-нибудь подъезжал к дому или, наоборот, уезжал оттуда тем вечером?
        Пара покачала головами.
        - Не-ет, - улыбнулся муж. - К тому моменту мы уже спали. Не следует забывать, что мы здесь, в провинции, раненько встаем. Не то что некоторые копенгагенцы, которые способны продрыхнуть аж до шести утра.
        - Нам необходимо заехать на заправку, - заявил Карл, когда они подошли к служебному автомобилю. - Я вот-вот упаду от голода. А ты нет?
        Ассад пожал плечами.
        - Да нет, я немного подкрепился вот этим. - Он полез в карман и протянул Карлу два пакетика с ближневосточной спецификой. Судя по изображению на упаковке, содержимое составляли в основном финики и инжир. - Не хочешь попробовать? - предложил он.
        Карл с удовлетворением вздохнул, усевшись за руль и пережевывая сухофрукты. Чертовски вкусно.
        - Как ты думаешь, что же произошло с человеком, который там жил? - Ассад махнул в сторону пожарища. - По-моему, ничего хорошего.
        Карл кивнул и сглотнул.
        - Считаю, нам нужно привлечь к поискам побольше народу. Если будут искать достаточно тщательно, я думаю, им удастся обнаружить скелет парня, которому сейчас было бы около восьмидесяти, если бы тот был жив.
        Ассад задрал ноги на приборную панель.
        - Золотые слова. И что же теперь, Карл? - продолжил он.
        - Я не знаю. Нужно позвонить Клэсу Томасену и спросить, удалось ли ему побеседовать с представителями парусных клубов и с лесником в Нордсковене. А еще можно, наверное, связаться с Карстеном Йонссоном и попросить его выяснить, не попал ли какой-нибудь темный «Мерседес» в поле зрения одного из «скворечников», фиксирующих скорость поблизости. Как попали Исабель и Рахиль.
        Ассад кивнул.
        - Но, может, они найдут этот «Мерседес» по регистрационным номерам. Может, нам повезет, хотя Исабель Йонссон и не вполне уверена.
        Карл завел мотор. Теперь он сомневался, что все будет просто.
        В следующий момент у него зазвонил мобильный. «Неужели нельзя было этому случиться тридцатью секундами раньше?» - подумал он и включил нейтралку.
        Звонила Роза, и она была встревожена.
        - Я обзвонила все боулинг-центры, но нигде не знают человека, чей фоторобот мы выслали.
        - Дерьмово! - выругался Карл.
        - Что такое? - спросил Ассад, спуская ноги на пол.
        - Но это еще не все, Карл, - продолжала она. - Естественно, у них не числится никто с перечисленными именами, помимо Ларса Сёренсена, парочка которых мне попалась.
        - Естественно, не числится.
        - Но я разговаривала с одним бдительным товарищем из Роскиле. Он оказался новичком и подозвал к телефону одного из старых игроков, которые в это время как раз разминались. Сегодня вечером у них соревнования. Ему показалось, что фоторобот похож сразу на нескольких его знакомых, но он отреагировал на другое.
        - Да, Роза. На что?
        Эта чертовка оказалась настоящим специалистом по выуживанию сведений.
        - Мэдс Кристин Фог, Ларс Сёренсен, Миккель Лауст, Фредди Бринк и Биргер Слот. Он чуть не рассмеялся, услышав эти имена.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Так вот, он не знает, что это за люди, но в команде, в которой он будет играть сегодняшним вечером, есть и Ларс, и Миккель, и Биргер. И, кстати, он сам оказался Ларсом. И еще был один Фредди, с которым они вместе играли несколько лет назад в другом боулинге, но он уже слишком стар. Мэдса Кристиана не обнаружилось, и все же. Как ты считаешь, эти факты нам могут пригодиться?
        Карл положил половинку финика на приборную панель. В этот момент он проявил бдительность. Уже было ясно, что преступник вдохновляется именами людей из своего ближайшего окружения. Имена переставлялись местами, буква «Кей» преобразовывалась в «Си», имена и фамилии перемешивались. Наверняка психолог отыскал бы более глубокие причины для этого, но Карл называл это отсутствием изобретательности.
        - И еще я поинтересовалась, не знает ли он случайно кого-нибудь с мини-шариком от боулинга с цифрой «один» на ключах, и он снова засмеялся. По его словам, у всех игроков их команды имелся такой шарик. Очевидно, они играют вместе в разных клубах многие годы.
        Карл сидел, уставившись на свет фар. Совпадение имен, и этот шарик от боулинга.
        Он посмотрел на навигатор. Сколько отсюда до Роскиле? Километров тридцать пять?
        - Эй, Карл, думаешь, это оно? Но Мэдса Кристиана не было среди перечисленных им людей.
        - Верно, Роза. Это имя взято из совсем другого источника, и мы уже знаем, кто этот человек. И, черт возьми, конечно же, я считаю, это оно. Черт возьми, Роза, я считаю, оно самое. Дай мне адрес этого боулинг-центра.
        Она зашуршала страницами на заднем плане; Карл тем временем показал Ассаду на навигатор, чтобы тот был готов записать.
        - Да… Отлично, Роза. Я перезвоню тебе чуть позже. - Вновь обратился к Ассаду: - Кёбенхавнсвай 51, Роскиле, - и с этими словами нажал на педаль газа. - Ассад, поскорее введи этот адрес в навигатор, будь он проклят.

        43

        «Хорошенько подумай, - много раз повторял он самому себе. - Поступай правильно. Никакой поспешности, о которой потом придется жалеть».
        Он вырулил на проселочную улицу. Кивнул в ответ людям, поздоровавшимся с ним, и въехал в ворота, ощущая на плечах тяжесть надвигающейся катастрофы.
        Он действовал открыто. Так что зоркие глаза ястребов могли видеть все его действия с огромного расстояния. Едва ли эпизод в Королевской больнице мог пройти неудачнее.
        Взглянул на качели, висевшие на веревках. Менее трех недель назад он повесил их на эту березу. Предвкушение летнего времени, когда они будут раскачивать малыша, оборвалось. Он подобрал из песочницы маленький красный совочек и ощутил, как его охватывает грусть. Чувство, не испытываемое им с детского возраста.
        На секунду он присел на садовую скамейку и закрыл глаза. Несколько месяцев назад здесь пахло розами и женским теплом. Он почти ощущал тихую радость, охватывающую его, когда детская ручонка обвивалась вокруг его шеи, когда легкое дыхание сына касалось его щеки.
        «Хватит!» - приказал он сам себе и покачал головой. Это уже прошлое. Как и многое другое.
        В том, что его жизнь стала тем, чем она стала, виноваты только его родители. Родители и отчим. Но с тех пор он отомстил неоднократно. Сколько раз он наносил сокрушительные удары мужчинам и женщинам, точно таким же, как эти три человека! Так о чем тут сожалеть?
        Нет, в любом поединке жертва неизбежна. Так что ему придется с этим жить. Он бросил пластмассовый совочек в траву и встал. Впереди ждут новые женщины. Ведь Бенджамину нужна достойная мать. Если бы он заполучил все свои активы и удачно реализовал их, они могли бы отлично устроиться где-нибудь в мире, до тех пор пока не настало бы время продолжить миссию и зарабатывать деньги.
        А теперь ему приходилось иметь дело с реальностью.
        Исабель выжила и уже выздоравливала. Ее брат является полицейским и присутствовал в больнице во время его визита. Тут заключалась самая большая угроза. Теперь он знал этих людей. Они создадут собственную миссию, которая будет состоять в его поисках. Однако у них ничего не получится, уж он позаботится об этом.
        Медсестра, которую он повалил, запомнит его. Впредь всякий раз, сталкиваясь лицом к лицу с незнакомым человеком, обладающим странным взглядом, она будет отступать. Шок от удушения засядет в ней очень глубоко. Ее доверие к людям отныне подорвано. Он станет последним человеком на свете, которого она позабудет. Всегда помнить о нем будет и секретарша. Но этих двух он ни в коей мере не боялся. В конце концов, они понятия не имеют о его истинной внешности.
        Он встал перед зеркалом и рассматривал свое лицо, стирая грим.
        Он обязательно справится. Кому, как не ему, быть осведомленным о людской наблюдательности? Если все лицо изрыто глубокими морщинами, люди замечают только морщины. Если жестокий взгляд прячется за очками, тебя ни за что не узнают без очков. Будь у тебя уродливая огромная бородавка, народ стопроцентно заметит ее, но, как ни странно, не придадут значения, если ты от нее вдруг избавишься.
        Определенные вещи маскируют, иные - нет, но ясно одно: лучше всего маскирует то, в чем выглядишь совершенно заурядно, ибо заурядное в облике сложнее всего заприметить. И именно в заурядностях он был большим специалистом. Обозначь морщины в нужных местах, наложи тени на лицо и вокруг глаз, зачеши волосы в другую сторону, немного поманипулируй с бровями, цветом кожи и состоянием волос, обозначь возраст и степень здоровья, и результат, скорее всего, окажется ошеломительным.
        Сегодня он предстал как господин «кто угодно». Они запомнят его возраст, диалект и темные очки. Узкие или пухлые у него губы, округлые или острые скулы, - этого они не вспомнят. Поэтому он был уверен в себе после этой вылазки. Естественно, они не забудут о произошедшем и вспомнят некоторые черты его лица, но не узнают его, увидев в реальной жизни.
        Нет-нет, пускай начинают расследование, какое им вздумается, им все равно толком ничего не известно. Дом в Ферслеве и фургон уничтожены, он действовал по горячим следам. Исчезновение простого человека, живущего на одной из обычных улиц в Роскиле. Мужчины, живущего в одной из миллионов вилл в этой маленькой стране.
        Спустя несколько дней, когда Исабель заговорит, они наверняка узнают, чем занимался этот человек все эти годы, но так и не узнают, кто он такой. Об этом знал лишь он сам, и нужно, чтобы так было и впредь. Однако обсуждения истории в СМИ не избежать. Причем подробного и обстоятельного. Они захотят предупредить потенциальных жертв, а следовательно, нужно будет на какое-то время приостановить свою деятельность. Вести скромный образ жизни на накопленные средства и подыскивать себе новые точки базирования.
        Он оглядел свой аккуратный дом. Несмотря на то, что жена поддерживала порядок и исправно вела хозяйство, как и несмотря на то, что они вкладывали немалые деньги в ремонт, момент для продажи был не самый подходящий, учитывая кризисные времена, однако продать дом было необходимо.
        По собственному опыту он знал - решив исчезнуть, нельзя довольствоваться сожжением пары мостов. Новый автомобиль, новый банк, новое имя, новый адрес, новый круг общения. Сменить нужно было всё без исключения. Только приготовьте хорошее объяснение для окружающих, чтобы они поняли, почему ты решил исчезнуть, и все получится. Новая работа за границей, приличные деньги, хороший климат… Каждый поймет. И никто не удивится.
        Короче говоря, ни единого поспешного и иррационального поступка.

        Он остановился в дверном проеме перед горой ящиков и несколько раз громко позвал жену. Простояв несколько минут и не дождавшись никаких признаков жизни с ее стороны, отвернулся и ушел.
        Это его удовлетворило. Усыпив любимого питомца, мало кто потом долго убивается; примерно то же он испытывал в настоящий момент. Теперь всё в прошлом. Почти то же самое.
        Вечером, по окончании турнира по боулингу, он загрузит труп в машину, отвезет в Вибегорден и все уладит. Жена и дети должны быть уничтожены. И как только их тела растворятся и нефтяной бак очистится спустя пару недель, все будет в порядке.
        Его теща получит от дочери слезливое прощальное письмо. Из письма станет понятно, что плохие отношения между матерью и дочерью повлияли на принятое решение об эмиграции, и что как только раны будут исцелены, с ней свяжутся.
        А когда неизбежно наступит время, когда теща начнет беспокоиться, а возможно, даже выскажет некие подозрения, он вернется домой и заставит ее написать собственную предсмертную записку. Ему не впервой пичкать человека снотворным.
        Но для начала он уничтожит коробки, отремонтирует и продаст автомобиль и выставит дом на продажу. Затем отыщет в «Гугле» комфортабельный коттедж на Филиппинах, заберет Бенджамина, уверит сестру, что та по-прежнему будет получать от него деньги, а потом через всю Европу доберется до Румынии в какой-нибудь старенькой развалюхе, которую можно будет бросить на любой улице, зная, что вскоре ее разберут по винтику.
        Билеты на самолет, выписанные на новые имена, никому не скажут ничего о том, кто они такие в действительности. Нет-нет, никто не заподозрит ни в чем маленького мальчика и его отца, направляющихся из, скажем, Софии в Манилу. Подозрения могли бы возникнуть, если бы они ехали в обратную сторону.
        Четырнадцать часов полета - и вот оно, будущее.

        Он вышел в коридор и взял сумку для боулинга «Эбонит». В ней лежало оборудование, предназначенное для триумфа, - в победах не было недостатка на протяжении многих лет. Если ему и придется скучать по чему-то из прошлой жизни, то именно по этому.
        На самом деле никто из товарищей по команде его не волновал. Несколько из них были настоящими идиотами, которых он с удовольствием заменил бы другими. Все они являлись простыми людьми, с незамысловатыми идеями и примитивным образом жизни. С обычной внешностью и обычными именами. Да они могли быть кем угодно, главное - тот факт, что они занимали тот престижный уголок в общей классификации, куда попадали лишь набиравшие в среднем более двухсот двадцати пяти баллов. Звук десяти кеглей, одновременно падающих в аппарат, был звуком успеха, и так воспринимали его все шестеро.
        Вот тут и заключалась вся тонкость.
        Команда выходила на дорожку, чтобы завоевать ее. Поэтому он приезжал туда на каждый турнир. Приезжал ради самого турнира и, естественно, ради Папы, его особого друга.
        - Эй! - крикнул он, подойдя к барной стойке. - Сидите тут? - Как будто они собирались сидеть в другом месте.
        Товарищи по команде подняли руки, и он хлопнул каждого по ладони.
        - Что пьете? - поинтересовался он. Это был своеобразный пароль-приветствие для собравшихся. Как и товарищи, перед соревнованием он предпочитал минеральную воду. Чего не скажешь о противниках. И это было их ошибкой.
        Несколько минут они обсуждали слабые и сильные стороны команды, против которой им предстояло играть, а также о том, как оценивают они свои шансы на победу в чемпионате, назначенном на Вознесение.
        И наконец он произнес это вслух:
        - Обстоятельства так сложились, что вам придется подыскать вместо меня другого игрока к предстоящему соревнованию. - Развел руками в извинительном жесте. - Я сожалею, парни.
        В глубине их взглядов читалось сожаление о предательстве. Некоторое время все молчали. Свен более яростно, чем обычно, переваливал во рту жевательную резинку. Они с Биргером не скрывали своей злости. Оно и понятно.
        Нарушил молчание Ларс:
        - Рене, как-то неприятно это слышать. Что случилось? Опять из-за жены? Как обычно?
        Все поддержали высказанное предположение.
        - Нет. - Он позволил себе усмехнуться. - Нет, на самом деле сейчас причина не в ней. Нет-нет. Меня назначили управляющим директором в совершенно новую компанию в ливийском Триполи, специализирующуюся на выработке солнечной энергии. Но не волнуйтесь, я вернусь через пять лет, дальше мой контракт не продлят. И тогда вы, конечно, возьмете меня в команду старичков, а?
        Никто не засмеялся, да он и не рассчитывал на смех. То, что он делал, называлось святотатством. Наихудшее, что можно было сотворить против команды непосредственно перед началом состязаний. Ибо слова, засевшие в головах товарищей, отнюдь не способствовали верному направлению пускаемых шаров.
        Он сожалел о неудачном моменте для сообщения новости, однако про себя понимал, что лучшего момента и быть не могло.
        Он уже был одной ногой за пределами сообщества. Как он и хотел.
        Да-да, он прекрасно знал, каково им сейчас. Боулинг был их отдушиной. Ни у кого из них в перспективе не маячил пост директора в зарубежном филиале. Теперь, когда он создал определенную дистанцию, они чувствовали себя, как мыши в ловушке. Однажды и он испытал подобное ощущение, но это было давным-давно.
        Теперь котом стал он.

        44

        Уже трижды она видела утренний свет, проникающий сквозь коробки, и знала, что больше не увидит его.
        Иногда она плакала, но больше плакать не могла. Даже на это у нее не осталось сил.
        Когда она пыталась открыть рот, губы не разлеплялись. Язык присох к нёбу. Наверное, уже сутки миновали с тех пор, когда у нее перестало хватать слюны для того, чтобы изредка сглатывать.
        Теперь о смерти она думала как об избавлении. Вечный сон, и никакой боли. Никакого одиночества.
        «Пусть тот, кто стоит на пороге смерти, тот, кто знает, что она наступит через мгновение; пусть тот, кто наблюдает, как решающий миг, в который все исчезнет, обрушивается на него, пусть он поведает о жизни», - однажды так ее муж презрительно процитировал своего отца.
        Ее муж! Сам никогда не живший, как осмелился он оспорить эти слова? Возможно, она сама через секунду умрет - судя по всему, так, - но она, по крайней мере, жила. Она-то точно жила. Разве нет?
        Она пыталась вспомнить, когда именно, но все слилось. Годы превратились в недели, отдельные воспоминания перемещались во времени и пространстве, сливаясь в невероятные комбинации.
        «Сначала умрет мозг, теперь я знаю», - думала она.
        Перестала замечать собственное дыхание. Оно стало настолько неглубоким, что она даже не чувствовала дрожания воздуха в ноздрях. Дрожали лишь пальцы свободной руки. Пальцы, которыми в предыдущие дни она процарапала дыру в коробке и нащупала что-то металлическое. В течение некоторого времени она пыталась выяснить, что это могло быть, но так и не смогла.
        Пальцы снова задрожали, словно эти движения регулировались струнами, тянущимися от самого Господа. Они трепыхались и бились друг об друга, как крылья летней бабочки.
        «Господи, ты чего-то хочешь от меня? - вопрошала она. - Таково наше первое соприкосновение, прежде чем ты заберешь меня к себе?»
        Про себя она улыбалась. Она никогда прежде так сильно не приближалась к Богу. И не ощущала ни страха, ни одиночества, а только усталость. Давление коробок практически больше не замечалось. Только усталость.
        И вдруг боль кольнула в груди. Спазм оказался настолько болезненным, что она дико выпучила глаза в темноту. «Вот и кончился день. Мой последний день», - пронеслось у нее в голове за долю секунды.
        Мгновение она слышала собственный стон, мышцы грудной клетки стянулись к сердцу. Пальцы свело судорогой, лицевые мускулы онемели.
        «О, как больно. О, Господи, дай мне умереть», - умоляла она снова и снова, пока предвестники смерти не ушли после спазма, едва ли не более сильного, нежели тот, с которого начались.
        В следующие секунды она была уверена, что сердце остановилось. Действительно ожидала, что темнота придет раз и навсегда и поглотит ее. Затем ее губы разлиплись в отчаянной попытке сделать последний вздох. И этот вздох укоренился крошечной точкой в ее нутре, где сохранились последние капли инстинкта самосохранения.
        Она почувствовала биение пульса в висках. И в голени. Тело еще слишком сильное, чтобы просто так сдаться. Бог еще не завершил свои испытания.
        И ужас перед Его следующим шагом заставил ее молиться. Короткая молитва о том, чтобы не вернулась боль и чтобы все произошло поскорее.
        Она услышала, как муж открыл дверь и позвал ее, но время, когда она была еще в состоянии произнести ответ, давно прошло. Да и к чему это?
        Она ощутила, что указательный и средний пальцы с дрожью выпрямляются, повинуясь каким-то рефлексам, и проникают в проделанное в коробке отверстие, расположенное чуть выше; что кончик ногтя касается той самой металлической штуковины, обнаруженной раньше. Предмет оставался все таким же гладким и непонятным, пока она с приходом очередной судороги, от которой все пальцы выпрямились и окоченели, не почувствовала, что на ровной холодной поверхности есть небольшая выпуклость в форме буквы V.
        Мгновение она пыталась размышлять рационально. Пыталась разделить ощущения, чтобы нервные импульсы от кишечника, приостановившего свое функционирование, от клеток, умоляющих о влаге, от кожи, лишившейся осязательной способности, не нарушали целостности образа, который, как она предчувствовала, ей необходимо было разгадать. Образа металлического предмета с крошечной буквой V.
        Она слегка задремала. Вновь это ничто, продолжающее разрастаться в ее голове. Пустота, возвращающаяся к ней через все более короткие временные интервалы.
        И вот на нее обрушился поток образов. Изображения гладких предметов, кнопка вызова меню с ее мобильного телефона, циферблат часов, зеркальце из ящичка в ванной комнате - все эти вещи появились откуда ни возьмись и вразнобой замелькали перед ней. Все гладкое, на что она когда-либо в своей жизни обращала внимание, боролось за место в ее сознании и жаждало быть признанным. И вот возникло то, что нужно. Предмет, которым ей самой не доводилось пользоваться, но который мужчины с гордостью извлекали из карманов во времена ее детства. Вот и ее муж в давно ушедшие времена отдал должное этому символу статуса, и вот она лежала тут - зажигалка «Ронсон» с гравировкой V, заброшенная на самое дно коробки, быть может, единственно ради того, чтобы сейчас она ее обнаружила. Ради того, чтобы натолкнуть ее на кое-какие мысли, даже, возможно, ради того, чтобы подсказать неожиданное и бесповоротное решение для окончания ее скупо отмеренной жизни.
        «Если бы у меня получилось достать и зажечь ее, конец пришел бы быстро, - подумала она. - И все, чем он обладает, сгорело бы вместе со мной».
        Она улыбнулась где-то в глубине души. Эта мысль оказалась парадоксально жизнеутверждающей. Если все сгорит, по крайней мере, она оставит после себя след. Она могла бы посадить в его жизни занозу, от которой ему никогда не удастся избавиться. Он потеряет то, ради чего совершал свои злодеяния.
        Какое прекрасное возмездие.
        Она затаила дыхание и принялась вновь скрести по картону ногтями, осознав, насколько тяжелым оказалось это занятие. Безумно тяжелым. Каждым движением ей удавалось отковырять по крошечному кусочку картона. Как осе, подтачивающей поверхность их садового стола. Она представила себе, как бумажная пыль летит ей в лицо. Частицы размером с булавочную головку, собранные воедино, если пальцы справятся, вероятно, поспособствуют тому, что зажигалка проскользнет сквозь отверстие и, если ей повезет, окажется у нее в руке.

        В конце концов, когда отверстие увеличилось до такого размера, чтобы зажигалка продвинулась в него на несколько миллиметров, она совсем обессилела.
        Закрыла глаза и представила себе Бенджамина. Подросшего, умеющего говорить и уверенно передвигающегося. Красивый мальчик, бежавший ей навстречу. Шикарный кожаный мяч в руках и озорные глаза. Как же хотела она увидеть такую картину! Его первое полноценное связное предложение. Его первый день в школе. Когда он впервые посмотрит ей в глаза и признается в том, что она лучшая мама на свете.
        Возможно, эти эмоции вызвали некоторое увлажнение глаз, но что поделать. Эмоции были связаны с Бенджамином. Мальчиком, который должен жить без нее.
        Бенджамин, ему ведь предстоит жить вместе с… ним.
        «Нет!» - пронеслось у нее по внутренностям. А что толку?
        Но эта мысль не покидала ее, становилась все более и более навязчивой. Он будет жить с Бенджамином - такова будет ее последняя мысль в момент, когда наконец остановится сердце.
        И пальцы вновь выпрямились, и ноготь среднего пальца вновь прикоснулся к картонному уголку, над которым находилась зажигалка, и она опять принялась скрести этим пальцем, пока не сломался ноготь. Так она лишилась своего единственного инструмента. И впала в дрему, но все еще отказывалась смириться.

        Крики с улицы послышались одновременно с очередным звонком мобильника в заднем кармане. Теперь он звучал тише. Скоро батарейка совсем сядет. Она знала эти признаки.
        Донесся голос Кеннета. Возможно, муж еще находится в доме. Возможно, сейчас он откроет дверь. И Кеннет поймет, что что-то не в порядке. Возможно…
        Пальцы слегка пошевелились. Это была доступная ей реакция.
        Но входная дверь так и не открылась. Никакого конфликта не будет. Она слушала звонящий телефон, звук становился все слабее. Зажигалка медленно, но верно выскользнула из своего хранилища и опустилась ей на руку. Лежала и покачивалась у нее на большом пальце. Одно неосторожное движение, и зажигалка соскользнет с руки и исчезнет под туловищем.
        Она пыталась игнорировать крик Кеннета. Старалась не обращать внимания на то, что вибрация телефона в заднем кармане становилась все слабее. Небольшое движение указательного пальца, и у нее получится.
        Уверившись в том, что зажигалка лежит как надо, она извернула запястье, насколько могла. Возможно, всего на один сантиметр, но этого оказалось достаточно. Несмотря на то, что безымянный палец и мизинец не подавали признаков жизни, она верила в успех задуманного.
        Она нажала изо всех сил и, как только крышка откинулась, услышала, как тихонько начал сочиться газ. Но он шел слишком слабо.
        Каким образом нажать посильнее, чтобы проскочила искра?
        Она постаралась направить все оставшиеся силы к верхней фаланге большого пальца. Последнее усилие воли, призванное продемонстрировать внешнему миру, как прожила она свои последние часы и как умерла.
        И она надавила. Ничто в ней не выходило за пределы этого нажатия. И, как падающая звезда, перед ней во тьме мелькнула искра, зажгла газ, и все сразу стало ясно.
        Она повернула запястье на тот единственный сантиметр, остававшийся до картона, и предложила пламени лениво лизнуть боковину коробки. Затем расслабила пальцы и принялась наблюдать, как узкое синее пламя желтеет и ширится. Довольно медленно оно огненной полоской добиралось до самого верха, по мере продвижения наверх оставляя за собой черный след копоти. То, что только что, казалось, загорелось, погасло. Словно полоска пороха, направленная в ничто.
        Через мгновение слабенький огонек достиг верхнего слоя и там потух. Осталась лишь полоска ярко-красных остывающих тлеющих искр на боковине коробки. А потом пропала и она.
        Она слышала, как он кричал, и понимала, что все кончено.
        Сил на то, чтобы еще раз привести в действие зажигалку, совсем не осталось.
        Она закрыла глаза и представила себе Кеннета, который стоял на улице перед домом. Каких чудесных братишек и сестренок он мог бы подарить Бенджамину. Какую прекрасную жизнь - ей…
        Она вдохнула запах дыма, и в ее голове понеслись иные образы. Поход на озеро. Празднование Ивана Купалы совместно с парнями на пару лет постарше. Аромат гуляний на центральной площади Витроллеса, когда однажды они с братом и родителями отправились в кемпинг-тур.
        Запах усилился. Она открыла глаза и обнаружила желтый блеск, смешивающийся со сверкающим голубым свечением на самом верху кучи коробок.
        В следующий миг языки пламени добрались до нее.
        Все вокруг горело.
        Она слышала, что практически все жертвы пожаров погибали от отравления угарным газом и что, желая спастись, необходимо под слоем дыма пробираться ползком по полу.
        Она хотела бы умереть от отравления угарным газом. Это выглядело милосердной и безболезненной смертью.
        Проблема состояла в том, что она не могла ползти, а дым поднимался вверх. Пламя расправится с ней раньше, чем она задохнется. Она сгорит заживо.
        И ее охватил страх.
        Последний, ярко выраженный страх.

        45
        - Карл, туда! - Ассад указал на здание, покрытое штукатуркой охристого цвета, находящееся в процессе реставрации и примыкающее к улице Кёбенхаунсвай.
        «Приносим извинения за задержку открытия», - гласил плакат над дверью. Отсюда внутрь точно не попасть.
        - Карл, поехали дальше к площади Ро, а потом сразу направо. Придется объезжать строительную площадку, - произнес Ассад и жестом указал на темный район в глубине нового здания.
        Они запарковались на слабо освещенной и почти заполненной стоянке перед боулинг-центром. Там стояло не менее трех темных «мерседесов», однако ни по одному из них нельзя было сказать, что он недавно поучаствовал в аварии.
        «Неужели можно так быстро отремонтировать машину?» - недоумевал про себя Карл. Сомнительно. Затем он подумал о служебном пистолете, оставшемся в сейфе в префектуре. Вероятно, нужно было захватить его с собой, но кто мог утром предвидеть подобное развитие событий? День получился длинным и сумбурным.
        Он взглянул на здание.
        Кроме доски с несколькими огромными кеглями на пышной задней стене, ничто не свидетельствовало о том, что в здании располагается боулинг-центр. Как и внутри, где они уперлись в лестничную площадку, заставленную стальными шкафами, похожими на ячейки вокзальной камеры хранения. Кроме шкафов, их встретили голые стены, несколько дверей, лишенных вывесок, и лестница, ведущая вниз и разукрашенная в цвета шведского флага. Весь этаж выглядел абсолютно вымершим.
        - Придется спуститься в подвал, я так считаю, - сказал Ассад.
        «Благодарим за ваш визит - ждем вас снова в боулинг-центре Роскиле - возвращайтесь за очередной порцией спорта, развлечения и азарта», - было написано на двери.
        Неужели эти три слова действительно относятся к боулингу? По мнению Карла, можно было запросто стереть последнюю фразу. Для него боулинг не вязался ни со спортом, ни с развлечением, ни с азартом. А ассоциировался лишь с дряблыми ягодицами, разливным пивом и трудно перевариваемой пищей.
        Они направились прямиком к стойке регистрации, где правила внутреннего распорядка, пакеты со сладостями и напоминание поставить парковочный диск составляли обрамление для человека, стоявшего внутри и разговаривающего по телефону.
        Карл огляделся. Бар был переполнен. Спортивные сумки в каждом углу. Небольшие группки развернули активную деятельность на восемнадцати-двадцати дорожках. Очевидно, таким образом проходил турнир. Множество мужчин и женщин в свободных брюках и разнообразных однотонных рубашках поло с клубными логотипами.
        - Мы хотели бы поговорить с Ларсом Бранде. Вы с ним знакомы? - спросил Карл, когда мужчина за стойкой положил трубку.
        Тот указал на одного из сидящих в баре.
        - Вон он, с очками, поднятыми на макушку. Если крикнете «Кукла», увидите его.
        - Кукла?
        - Да, так мы его называем.
        Они подошли к мужчинам и заметили несколько взглядов, оценивающих их обувь, одежду и намерения.
        - Ларс Бранде? Или лучше называть вас Куклой? - спросил Карл, протягивая руку. - Я Карл Мёрк из отдела «Q», полицейская префектура Копенгагена. Можно обменяться с вами парой слов?
        Ларс Бранде улыбнулся и подал руку.
        - Ах, да, я совсем забыл. Да, только что один из наших товарищей по команде сообщил, что решил покинуть нас, прямо перед чемпионатом, так что я думал совсем о другом.
        Он слегка хлопнул сидящего рядом мужчину по спине. Вероятно, это и был тот наглец.
        - Это ваши товарищи по команде? - спросил Карл, кивнув в сторону пяти остальных.
        - Лучшая команда Роскиле! - ответил мужчина и поднял вверх большой палец.
        Карл кивнул Ассаду. Тот должен был остаться и следить за компанией, чтобы никто не ускользнул. Рисковать было нельзя.

        Ларс Бранде был высоким, жилистым, но довольно худощавым мужчиной. Черты лица выдавали в нем человека, занимающегося сидячей работой внутри помещения, что-то типа часовщика или стоматолога, однако кожа выглядела обветренной, а руки казались непропорционально большими и загорелыми. Весьма противоречивое общее впечатление.
        Они встали у задней стенки и немного понаблюдали играющих, после чего Карл приступил к делу:
        - Вы разговаривали с моей помощницей Розой Кнудсен. Я понимаю, что вас позабавило совпадение имен и наш вопрос относительно брелка в виде шара для боулинга. Однако должен предупредить вас, что речь идет отнюдь не о пустяках. Мы выполняем очень срочное и ответственное задание, и все, что вы скажете, может оказаться на страницах протокола.
        Собеседник вдруг переменился в лице. Очки словно зарылись поглубже в волосы.
        - Меня в чем-то подозревают? О чем идет речь?
        Он явно был потрясен. Весьма странно, хотя до этого он не вызывал у Карла никаких подозрений. Почему человек так уступчиво вел себя с Розой, если у него нечиста совесть? Нет-нет, это не имеет абсолютно никакого значения.
        - Подозревают? Нет. Я просто хотел бы задать вам несколько вопросов, договорились?
        Парень посмотрел на часы.
        - Ну, не совсем. Через двадцать минут у нас игра. Понимаете, мы должны все вместе привести в порядок оборудование. Нельзя ли отложить вопросы на потом, хотя мне, конечно, хотелось бы узнать, в чем дело?
        - Сожалею. Давайте подойдем к судейскому столу.
        Он в замешательстве посмотрел на Карла, но все же кивнул.
        Судьи подтвердили общепринятый распорядок, однако когда Карл показал им полицейское удостоверение, стали сговорчивее.
        Мимо ряда столиков они вновь прошли назад, как раз в этот момент из динамиков прозвучало сообщение:
        - Из практических соображений изменен порядок выступления команд, - произнес один из судей и назвал новые команды, которым следовало готовиться к игре.
        Карл бросил взгляд в сторону бара, откуда на них уставились пять пар глаз, серьезных и удивленных, а позади стоял Ассад и с бдительностью гиены следил за всеми пятью затылками. Один из этих людей был тем, за кем они охотились, Карл был в этом уверен. Пока все они находятся здесь, дети в безопасности. Если они еще живы.
        - Вы хорошо знаете своих игроков? Насколько я понимаю, вы капитан команды.
        Собеседник кивнул, не глядя на Карла.
        - Мы играли вместе еще до того, как открылся этот центр. Тогда мы играли в Рёдовре, но тут ближе. Да, тогда у нас было еще несколько игроков, но те из нас, кто живет ближе к Роскиле, решили продолжать здесь. И, конечно, я знаю их очень хорошо. В особенности Куба, вон того, с золотыми часами. Это мой брат, Йонас.
        Карлу показалось, что мужчина занервничал. Он что-то знает?
        - Куб и Кукла - какие-то странные прозвища, - отвлекся Карл. Возможно, небольшое дружелюбное отвлечение разбавит гнетущую атмосферу. Было чертовски необходимо заставить мужчину раскрыть все карты как можно быстрее.
        Ларс Бранде кривовато усмехнулся - значит, реплика сработала.
        - Наверное. Но мы с Йонасом пчеловоды, так что, может, не такие уж и странные, - ответил он. - В нашей команде у каждого есть прозвище. Вы понимаете, в этом что-то есть.
        Карл кивнул, хотя и не понимал.
        - Я заметил, что вы все довольно крупные парни. Может, вы все состоите в родственных связях?
        В таком случае они прикрывали бы друг друга любой ценой.
        Собеседник вновь улыбнулся.
        - Да нет, только мы с Йонасом. Но это правда, мы все чуть выше среднего роста. Видите ли, длинные руки обеспечивают хороший размах. - Он рассмеялся. - Нет, на самом деле это случайность. Об этом как-то особо не задумываешься.
        - Чуть позже я попрошу предоставить мне ваши регистрационные номера, но для начала спрошу вас напрямую: вы не в курсе, есть ли у кого-то из вас судимость?
        Мужчина был совершенно потрясен. Возможно, только сейчас он начал осознавать, что все происходящее реальность.
        Он глубоко вздохнул, а затем ответил:
        - Мы не знаем подобных вещей друг о друге.
        Очевидно, это было не совсем так.
        - Не могли бы вы мне сказать, сколько из вас ездят на «Мерседесе»?
        Ларс покачал головой.
        - Мы с Йонасом не ездим. А на чем ездят остальные, вы можете у них сами спросить.
        Все-таки он кого-то прикрывал…
        - Но вы должны знать, кто на чем ездит. Разве вы не частенько выбираетесь все вместе на соревнования?
        Бранде кивнул.
        - Да, но мы встречаемся только здесь. У некоторых здесь в шкафах хранятся причиндалы для игры, а у нас с Йонасом есть «Фольксваген»-«горбушка», в который можно влезть вшестером. Вскладчину передвигаться дешевле.
        Ответы звучали естественно, однако мужчина явно выгораживал себя.
        - А кто есть кто из остальных игроков команды, не могли бы вы мне обрисовать? - Но он перебил сам себя: - Или нет, сначала расскажите мне, как у вас появились брелки-шарики, которые всегда при вас. Такие часто встречаются? Можно ли приобрести подобные сувениры во всех боулинг-центрах?
        Ларс отрицательно покачал головой.
        - Только не такие. На наших написано «1», потому что мы отлично играем. - Он улыбнулся. - Обычно на них ничего не пишут, ну или пишут номер, соответствующий размеру используемого шара. Но «1» никогда не встретишь, потому что такого маленького размера нет. В свое время один из игроков купил их в Таиланде. - Он вытащил свой брелок и показал шарик. Маленький, темный и потертый. Ничего особенного, кроме выгравированной единички. - Такие есть у нас и кое у кого из предыдущей команды, - продолжил он рассказ. - Я думаю, всего он купил десяток.
        - А он - это кто?
        - Свен. Тот, что в синем блейзере. Вон он, жует свою жвачку, похожий на галантерейщика. Как-то он туда ездил.
        Карл взял указанного парня на мушку. Как и остальные, тот не спускал глаз со своего товарища по команде, обсуждающего что-то с полицейским.
        - Хорошо. Раз вы одна команда, тренируетесь тоже вместе? - Мёрк подумал, что полезно было бы знать, не пропадает ли кто-то из них время от времени.
        - Да, мы с Йонасом, иногда к нам присоединяются другие. Это скорее ради удовольствия. Раньше мы частенько собирались, но теперь нет. - Он опять улыбнулся. - Да, помимо того, что несколько человек тренируются непосредственно перед соревнованиями, в целом мы вообще не много тренируемся. Может, и следовало бы, но, черт возьми, если и так можешь почти за каждый подход набрать больше двухсот пятидесяти баллов, в чем проблема?
        - У кого-нибудь из вас есть заметный шрам, не припомните?
        Бранде пожал плечом. Значит, придется проверить каждого.
        - Как вы думаете, нам можно вон там посидеть? - Карл показал в направлении ресторанной секции, где стояло несколько столов с белыми скатертями.
        - Уверен, что можете.
        - Тогда я пойду, присяду там. Не могли бы вы попросить вашего брата подойти ко мне?

        Йонас Бранде явно был в замешательстве. О чем вообще речь? Почему это настолько важно, что пришлось менять программу турнира?
        Карл не ответил ему.
        - Где вы находились сегодня днем между 15.15 и 15.45, можете объяснить?
        Мёрк посмотрел на его лицо. Мужественное. Примерно сорок пять лет. Не его ли они видели у лифта в Королевской больнице? Не его ли лицо на фотороботе?
        Йонас Бранде чуть наклонился вперед.
        - Вы говорите, между 15.15 и 15.45… Не думаю, что точно могу ответить.
        - Ну ладно. Вообще-то у вас отличные часы, Йонас. Неужели вы нечасто смотрите на них?
        Совершенно неожиданно он рассмеялся.
        - Да, конечно, смотрю. Но я снимаю их, когда работаю. Такие стоят больше тридцати пяти тысяч крон.
        - То есть вы утверждаете, что между 15.15 и 15.45 вы работали?
        - Да, это я могу точно сказать.
        - Почему в таком случае вы не можете ответить, где вы находились?
        - А, да я просто не помню, был я в мастерской и чинил ульи или ремонтировал в сарае шестеренку для нашего подвеса.
        Вряд ли он был самым успешным из братьев. Или как раз он и был?
        - Вы много продаете нелегально?
        Йонас и сам не ожидал, что разговор примет такой оборот. Причем не потому, что Карла это волновало. Такими вещами занимался другой отдел. Он лишь хотел получить представление о человеке, находящемся перед ним.
        - Йонас, вы были осуждены? Предупреждаю, что проверить мне будет не сложнее, чем сделать вот так, - тут он щелкнул пальцами.
        Парень потряс головой.
        - А другие из вашей компании?
        - Почему вы спрашиваете?
        - Как насчет других?
        Он слегка дернулся.
        - Я думаю, что Гоу Джонни, Газовый Вентиль и Папа.
        Карл чуть откинул голову назад. Что за дурацкие имена.
        - А кто это?
        Йонас Бранде прищурился, глядя на мужчин, сидящих в баре.
        - Биргер Нильсен, лысый, он пианист в таверне, поэтому мы его зовем Гоу Джонни. Газовый Вентиль сидит рядом с ним, это Миккель. Он работает в Копенгагене мотомехаником. Мне кажется, ничего такого особого они не натворили. У Биргера было что-то связанное с нелегальным спиртом в заведении, а у Миккеля - с крадеными машинами, которые он продавал дальше. Но это было уже много лет назад, почему вы интересуетесь?
        - А третий, которого вы назвали? Папа, кажется, так? Наверное, это Свен, тот, что в синем блейзере?
        - Да. Он католик. Насчет него я плохо знаю. Наверное, что-то с Таиландом.
        - А кто же ваш последний игрок? Тот, с которым сейчас беседует ваш брат. Не он ли покидает команду?
        - Да, это Рене. Он у нас лучший игрок, так что мы в большой заднице. Рене Хенриксен, как давнишний защитник нашей футбольной сборной, поэтому мы называем его Тройкой.
        - Ага, наверное, потому что у Рене Хенриксена была майка с номером три?
        - По крайней мере, в какой-то момент.
        - Йонас, у вас есть при себе какие-нибудь документы? С вашим регистрационным номером?
        Йонас послушно вытащил бумажник и извлек оттуда водительские права. Карл записал номер.
        - Ну и, наконец, вы не в курсе, кто из вашей команды ездит на «Мерседесе»?
        Он пожал плечами.
        - He-а, мы ведь обычно встречаемся…
        У Карла не было времени выслушивать это еще раз.
        - Спасибо, Йонас. Попросите, пожалуйста, Рене подойти сюда.

        Они смотрели друг на друга ровно с того момента, как он поднялся из-за стола в баре, до момента, когда сел перед Карлом.
        Очень опрятный мужчина. Не то чтобы в нем было что-то особенное, но ухоженный и с твердым взглядом.
        - Рене Хенриксен, - представился он и приподнял брюки над коленями, прежде чем сесть. - Со слов Ларса Бранде я понял, что проводится какое-то расследование. Не потому, что он что-то сказал, я просто сам почувствовал. Что-то со Свеном?
        Карл внимательно посмотрел на него. Если им хоть немного повезло, то перед ним человек, которого они разыскивали. Может, лицо чуть узковато, но юношеский жирок мог и подтаять за истекшие годы. Нечто в его глазах вызывало у Карла приступ чесотки. Мелкие морщинки вокруг глаз были не теми морщинками, которые проявлялись во время смеха.
        - Со Свеном? Вы, наверное, имеете в виду Папу? - улыбнулся Карл, сам того не желая.
        Парень поднял брови.
        - Почему вы спросили, имеет ли это отношение к Свену? - поинтересовался Карл.
        Выражение лица собеседника изменилось. Но отнюдь не на настороженное и готовое к обороне. Скорее наоборот. Он принял какой-то виноватый вид, который обычно появляется, когда человека уличают в невежестве.
        - Ох, - произнес он. - Это была моя ошибка, я не должен был говорить о Свене. Давайте начнем сначала?
        - Хорошо. Вы покидаете команду. Что, переезжаете? - спросил Карл.
        Снова этот взгляд, словно ты сидишь перед ним голый.
        - Да, мне предложили работу в Ливии. Я буду управлять возведением огромного зеркального сооружения в пустыне, которое будет генерировать электричество через один-единственный центральный блок. Абсолютно революционное предприятие, но вы, быть может, что-то об этом слышали?
        - Интересно. А как называется компания?
        - Ах да, это такая рутина. - Он улыбнулся. - Пока что есть только регистрационный номер акционерного общества. До сих пор не могут разобраться, давать фирме арабское или английское название, но вам для справки скажу, что компания в данный момент называется «773 Пи Би 55».
        Карл кивнул.
        - А сколько человек из вашей команды ездят на «Мерседесе», помимо вас?
        - Кто сказал, что у меня «Мерседес»? - Он покачал головой. - Насколько мне известно, только Свен ездит на «Мерседесе», однако обычно он приходит сюда пешком. Ему совсем недалеко.
        - Откуда вы знаете, что у него «Мерседес»? Йонас и Ларс дали мне понять, что вы никогда не ездите с ними на «Фольксвагене»-«горбушке».
        - Абсолютно верно. Но мы со Свеном встречаемся помимо турниров. Уже несколько лет. Да, правильнее было бы сказать «встречались». Потому что за последние два-три года я у него не бывал, вы понимаете, почему. Но прежде - да. И он наверняка не сменил автомобиль за последнее время, насколько мне это известно. У пенсионеров по инвалидности не так много средств, чтобы бросать их на ветер.
        - А что вы подразумевали, говоря о Свене, что я «понимаю, почему»?
        - Его поездки в Таиланд, конечно. Разве мы не об этом говорим?
        Реплика прозвучала как отвлекающий маневр.
        - Что за поездки? Я не из отдела по борьбе с наркотиками, если вы это имеете в виду.
        Теперь мужчина выглядел совсем выбитым из колеи, однако это могло быть показным.
        - Наркотики? Да нет, - поспешил он откреститься. - Черт возьми, я совсем не собираюсь его подводить. Видимо, я сам что-то не то о нем напридумывал себе.
        - Не будете ли вы так любезны поделиться тем, что вы себе напридумывали? В противном случае мне придется доставить вас на допрос в полицейский участок.
        Он наклонил голову в сторону.
        - Господи упаси, нет уж, благодарю. Я имел в виду, что однажды Свен признался мне в том, что его частые поездки в Таиланд связаны с организацией местных женщин для сопровождения в Германию грудных детей, выбранных для усыновления заранее согласованными бездетными супружескими парами. Он отвечал за оформление всех документов и сам признавал, что это благое дело, однако мне кажется, недостаточно щепетильно отслеживал, откуда брались эти дети. Только это я и имел в виду. - Рене тряхнул головой. - Он отличный игрок в боулинг, с ним приятно играть, но после того как я узнал про детей, я перестал у него бывать.
        Карл взглянул на человека в синем блейзере. А не служило ли это прикрытием для Свена, в то время как он занимался совершенно другими вещами? Вполне вероятно. «Держись близко к правде, но не слишком», - этого правила придерживалось большинство преступников. Возможно, он не бывал ни в каком Таиланде. А на самом деле являлся похитителем, которому нужно было предъявить какое-то алиби друзьям по команде на те периоды, когда проворачивал свои мерзкие делишки.
        - Вы не в курсе, кто из вашей команды поет хорошо, а кто плохо?
        Вопрос заставил мужчину податься вперед с отрывистым смехом.
        - Нет, не скажу, чтобы нам доводилось много петь.
        - А как насчет вас самих?
        - О, я пою довольно прилично. В прошлом мне довелось испытать свой голос в качестве служителя церкви во Флёнге. Когда-то я даже пел там в церковном хоре. Может, вы хотите услышать?
        - Нет, спасибо. Что скажете про Свена - он хорошо поет?
        Собеседник покачал головой.
        - Понятия не имею. Но скажите, разве ради этого вы сюда пришли?
        Карл сделал попытку улыбнуться.
        - У кого-нибудь из вас есть заметный шрам? Не припомните?
        Мужчина пожал плечами. Нет, пока Карл не мог его отпустить. Просто не мог, и всё.
        - У вас есть при себе какое-нибудь удостоверение личности? Чтобы там был ваш регистрационный номер?
        Мужчина не ответил. Просто запустил руку в карман и выудил небольшой кошелек, в котором не оказалось ничего, кроме пластиковой карточки. Подобная была у Ларса Бьерна из префектуры. Явно символ статуса, понимал бы он в этом что-нибудь.
        Карл записал персональный номер. Сорок четыре года. Вполне соответствует их предположению.
        - Повторите-ка мне еще разок, как называется ваша компания?
        - «773 Пи Би 55». А что такое?
        Карл пожал плечами. Если бы он сам взял с потолка такое безумное название, спустя две минуты уже позабыл бы его. Тут всё в порядке.
        - Самый последний вопрос. Чем вы занимались сегодня между тремя и четырьмя часами дня?
        Собеседник призадумался.
        - Между тремя и четырьмя… Сидел в парикмахерской на Аллехельгенсгэде. Завтра мне предстоит важная встреча, так что я должен презентабельно выглядеть.
        Парень провел рукой по виску, чтобы продемонстрировать прическу. Действительно, стрижка выглядит довольно свежей. Но на всякий случай лучше связаться с парикмахерской, как только они закончат свои дела здесь.
        - Рене Хенриксен, я бы хотел попросить вас сесть вон за тот белый столик в углу. Возможно, чуть позже мы с вами еще побеседуем.
        Рене кивнул и заверил, что он, конечно, с удовольствием поможет, чем сможет.
        Так говорят почти все, когда общаются с представителями полиции.
        Затем Карл подал знак Ассаду, чтобы тот пригласил к нему мужчину в синем блейзере. Нельзя терять ни секунды.

        Этот человек совсем не был похож на пенсионера по инвалидности. Плечи теснились в куртке, и это не был эффект, вызванный толстыми накладными плечиками, модными в восьмидесятые годы.
        У него было заметное лицо, мышцы челюсти играли всякий раз, когда он стискивал зубами свою жвачку Широкая голова. Густые, чуть сросшиеся брови. Коротко подстриженные волосы, сутуловатая осанка. Человек этот явно имел в своем багаже больше ресурсов, чем могло показаться на первый взгляд.
        От него пахло нейтрально, но хорошо. Вялый взгляд, темные круги под глазами, от которых глаза казались посаженными ближе, чем было на самом деле.
        Совершенно целостный образ и внешний вид. К нему стоило присмотреться.
        Садясь за стол, парень кивнул Рене Хенриксену, устроившемуся в углу.
        В некотором смысле это казалось искренним.

        46

        Будучи еще совсем не старым, он осознал, что может контролировать свои чувства, так что они были совсем незаметны окружающим.
        Жизнь в доме приходского священника ускорила этот процесс. Жизнь проходила не в свете Господа, а в его тени, и чувства чаще всего истолковывались неверно. Радость принимали за легкомысленность, а злость - за неприязнь и упрямство. И всякий раз, когда его неверно понимали, за это еще и наказывали. Поэтому он держал чувства в себе. Так было выгоднее всего.
        Еще в ту пору этот навык помогал ему. Когда несправедливость пригибала его к земле, когда наваливались разочарования.
        А потому никто не знал, что происходит у него внутри.
        Это же спасало его и сегодня.
        Настоящим шоком стал неожиданный приход двух полицейских. Действительно шоком. Но он не показал этого.
        Он увидел их сразу, как только они вошли в холл боулинг-центра. Это были ровно те же двое мужчин, которые в тот день беседовали с братом Исабель в Королевской больнице на первом этаже у лифта, когда он сам торопился смыться оттуда. Эту странную парочку так просто не забудешь.
        Вопрос заключался в том, узнали ли также и они его.
        Ему казалось, что нет. Ибо в таком случае вопросы, заданные ему, были бы более навязчивыми. Полицейский смотрел бы на него совсем иначе.
        Он огляделся по сторонам. Отсюда было два выхода, если вдруг припрет. Вниз в комнату с оборудованием, через заднюю дверь, а затем вверх по пожарной лестнице мимо смешного стула без ножек, который кто-то поместил туда, чтобы показать, что этим путем на улицу не выберешься. Или еще можно было пройти мимо ассистента полицейского. Там между холлом и выходом находились туалеты, а потому вполне естественно было бы двинуться в том направлении.
        Однако в таком случае темнокожий увидит, как он проскользнет мимо дверей туалета. Он будет вынужден оставить машину, потому что, как обычно, автомобиль был припаркован на некотором расстоянии, на крытой стоянке у площади Ро. Ему просто-напросто не хватит времени выехать со стоянки. Они перекроют ему дорогу.
        Нет уж, выбирая этот вариант, ему придется оставить «Мерседес» на стоянке, а самому бежать со всех ног. И, несмотря на то, что он знал множество лазеек в своем городе, не факт, что он успеет ими воспользоваться. Совсем не факт.
        Самым безопасным было бы, если бы фокус внимания полицейских оказался направлен подальше от него. А потому, если он желал уйти и в то же время остаться хозяином ситуации - а это было непременным условием, - необходимо было прибегнуть к более радикальным средствам.
        Одно было ясно: нужно держаться подальше от этих людей, которым удалось выслеживать его на протяжении столь долгого времени. К чему бы это ни привело, будь они прокляты.
        Явно они подозревали его. Иначе к чему задавать вопросы о «Мерседесе» и его вокальных способностях, да к тому же еще переспрашивать название компании, которое он сам выдумал? Хорошо еще, что он запомнил номер.
        Как-то раз ему доводилось показывать полицейскому фальшивое водительское удостоверение и называть вымышленное имя, под которым он на протяжении многих лет участвовал в деятельности клуба, и блюститель порядка нормально воспринял это. Если разобраться, им ничего не известно.
        Проблема заключалась в том, что они в самом что ни на есть буквальном смысле собирались загнать его в угол. Только что сообщенная им ложь может быть проверена как нечего делать, и, что хуже всего, у него скоро иссякнут все вымышленные имена и пристанища, и он не сможет просто так скрыться. Он находился в помещении, где тут же все заметят, если он предпримет попытку к бегству.
        Он посмотрел на Папу, сидящего перед детективом и яростно жующего жвачку, похоже, старавшегося оправдать себя самого.
        Этот человек являлся вечным жертвенным животным, его историей он не раз пользовался в качестве ролевого образца. Именно такой персонаж, как Папа, представлял собой воплощение среднестатистического человека из данной среды. Вот так нужно выглядеть, если не хочешь привлекать к себе лишнее внимание. Совершенно обычно, как и он сам. Да, они и вправду во многом похожи. Такая же форма черепа, рост, телосложение, вес. Оба аккуратисты. Внешность, заслуживающая доверия, можно даже сказать, слегка скучноватая. Человек, умеющий за собой ухаживать, в то же время не переусердствуя. Именно Папа натолкнул его на идею применять макияж, чтобы казалось, что глаза расположены чересчур близко друг к другу, а брови срослись. А если немного поработать над щеками, они будут казаться шире, совсем как у Папы.
        Да-да, именно эти черты он несколько раз воссоздавал на своем собственном лице.
        Однако, помимо этих особенностей, у Папы была еще одна, и именно ею он теперь собирался воспользоваться против него.
        Свен ездил в Таиланд несколько раз в год, и отнюдь не ради природных красот.
        Детектив отправил Папу за соседний столик. Тот весь побледнел и, судя по выражению лица, был глубоко и искренне поражен.
        Затем сразу настал черед Биргера, после чего неопрошенным остался только один человек из команды. Времени на пустую трату не оставалось, ибо допросы скоро завершатся.
        Он встал и подсел за стол к Папе. Если бы полицейский попытался остановить его, он бы все равно сел рядом. Промычал бы что-нибудь о методах полицейского государства, а как только дело дойдет до дальнейшего обмена репликами, спокойно направился бы к выходу со словами, что они могут пообщаться с ним дома. У них ведь был его регистрационный номер, а значит, адрес им будет совсем несложно отыскать, если у них возникнут дополнительные вопросы.
        И это был выход. Не могут же они просто взять и арестовать его без предъявления конкретного обвинения. А конкретных доказательств у них совершенно точно не имелось. Ибо, хотя многое и изменилось в этой стране, все-таки граждан не задерживали, не обладая железными основаниями для обвинения, а Исабель явно еще не успела им их предоставить.
        Основания могут последовать, да, они последуют наверняка, но пока их не было. Он видел состояние Исабель.
        Нет, у них нет доказательств. Никакого трупа нет, об эллинге им не известно. Скоро фьорд поглотит все его злодеяния.
        Если разобраться, ему только нужно держаться в тени в течение нескольких недель, а затем уничтожить свои следы.
        Папа злобно посмотрел на него. Руки его были сжаты, мышцы на шее напряжены, дыхание участилось. Совершенно правильная реакция, весьма полезная в данной ситуации. Если дело сделано верно, все благополучно разрешится через три минуты.
        - Что ты им рассказал, ублюдок? - прошептал Папа, как только он подсел.
        - Ничего такого, что ему уже не было известно, Свен, - шепнул он в ответ. - Уверяю тебя, вероятно, он и так все знает. Более того, ты числишься у них в регистре уже давно, не забывай.
        Он заметил, что дыхание собеседника становится все более и более напряженным.
        - Но тут ты сам виноват, Свен. Педофилы никогда не пользуются успехом, - произнес он чуть громче.
        - Я не педофил. Ты ему сказал об этом? - интонация поползла вверх.
        - Он обо всем знает. Они тебя выследили. Им известно, что у тебя полно детской порнухи на компьютере.
        Руки Свена побелели.
        - Этого он знать не может. - Фраза была произнесена под контролем, однако чуть громче, чем он сам желал. Он огляделся.
        Вот, все идет хорошо. Детектив смотрел на них, на что он и рассчитывал. Проницательный парень этот полицейский. Он явно поместил их друг напротив друга, чтобы посмотреть, к чему это приведет. Они оба находились под подозрением. Совершенно ясно.
        Он повернул голову в сторону бара и убедился в том, что коллеги детектива с этой точки он не видит. А значит, и сам он выпал из поля зрения второго полицейского.
        - Полиции прекрасно известно, что ты не из сети загружаешь детское порно, Свен, а получаешь картинки от своих приятелей на флешках, - сказал он обычным голосом.
        - Но это неправда!
        - Но именно так он мне сказал, Свен.
        - Почему он расспрашивает всех вас, если дело касается меня? А ты тоже уверен во всей этой ерунде? - На мгновение он даже позабыл о своей жвачке.
        - Он стопроцентно опросил других людей из твоего окружения, Свен. Теперь он ведет допрос в этом заведении на всеобщем обозрении, чтобы ты явно скомпрометировал себя.
        Свена трясло.
        - Мне нечего скрывать. Я не делаю ничего, чего не делали бы другие. В Таиланде такие порядки. Я не причиняю детям никакого вреда. Я просто провожу с ними время. Никаких действий сексуального характера. В тот момент, когда я нахожусь с ними.
        - Свен, я-то знаю, ты ведь сам рассказывал, однако он утверждает, что ты торгуешь детьми. Что на твоем компьютере есть кое-что. Что ты торгуешь фотографиями и самими детьми тоже. Тебе не сказали? - Он нахмурился. - Тут действительно что-то такое замешано, Свен? У тебя столько дел, когда ты приезжаешь, ты ведь сам говорил.
        - Он говорит, что я ими ТОРГУЮ?! - Свен произнес эту фразу слишком громко и снова огляделся. Затем он попридержал себя. - Так он поэтому у меня интересовался, насколько мне удается заполнение всяких анкет? Поэтому спрашивал о том, как я могу позволить себе так часто путешествовать, имея всего лишь пенсию по инвалидности? Рене, все это внушил ему ты. Я не получаю никакой пенсии по инвалидности, как, он мне признался, ты ему сказал, и я просветил его. Я продал свой бизнес, как ты знаешь.
        - Он на тебя смотрит. Нет, не оглядывайся. Будь я на твоем месте, Свен, я бы спокойно встал и ушел. Мне кажется, они не станут тебя останавливать.
        Он сунул руку в карман и, не вынимая, разложил ножик. А затем медленно вытащил.
        - Когда придешь домой, уничтожь все, Свен. Все, что может тебя скомпрометировать, хорошо? Это добрый совет от хорошего друга. Имена, контакты, старые билеты на самолет - избавься от всего этого, понятно? Иди домой и сделай это. Поднимайся и иди. Прямо сейчас, иначе гнить тебе в тюрьме. Разве тебе не известно, как поступают заключенные с такими, как ты?
        Папа на мгновение выпучил на него глаза и как-то сразу успокоился. Затем он отодвинул свой стул и встал. Сообщение дошло до адресата.
        Он последовал за Папой и протянул ему руку словно хотел обменяться рукопожатиями. Стиснув рукоять ножа, тыльной стороной руки вверх, он держал оружие лезвием к себе.
        Папа нерешительно взглянул на руку товарища и улыбнулся. Все его сомнения улетучились. Этот бедняга был не в силах совладать со своим вожделением. Религиозный человек, сражавшийся со своим позором и проклятиями, обрушившимися на его плечи со стороны всей католической церкви. И вот перед ним стоит его друг и протягивает ему руку. Он желает ему лишь добра.
        В тот самый миг, когда Папа собирался пожать протянутую ему руку, «благодетель» набросился на него, всучил ему нож, сильно сжав его пальцы вокруг оружия, так что Папа, сам того не желая, крепко ухватился за рукоять, а затем дернул руку ничего не понимающего Папы на себя так резко, что его кольнула в бедро неглубокая, но весьма ощутимая боль. Не сказать, чтобы боль была очень сильной, но со стороны выглядело именно так.
        - Что ты делаешь? А, а! - заорал «приятель». - У него в руках нож, берегитесь! - прокричал он, еще раз как следует дернув Папу за руку. Две раны отличнейшим образом запечатлелись у него на боку. Сквозь майку-поло уже неслабо проступила кровь.
        Детектив вскочил с места, так что его кресло опрокинулось. Все, кто находился в их части зала, обернулись на шум.
        В тот же момент он оттолкнул от себя Папу, который предпочел сразу по стенке двинуться к выходу, обнаружив кровь у себя на руках. Он пребывал в шоке. Все произошло очень быстро. Он не успел осознать случившегося.
        - Проваливай, проклятый убийца, - прошептал «пострадавший», отступив в сторону.
        Папа в приступе паники разразился воплем, опрокинул несколько столов и бросился к дорожкам.
        Было очевидно, что провокатор знает боулинг-центр как свои пять пальцев, и теперь ему нужно только проникнуть в отделение с механизмом для выстановки кеглей и выбежать прочь из здания.
        - Осторожней, у него нож! - снова крикнул он, посетители расступались перед беглецом.
        Он видел, как Папа угодил на дорожку под 19-м номером, а невысокий темный полицейский кинулся за ним из бара, как хищник. Борьба будет неравной.
        Затем он шагнул к стойке с шарами и взял один.
        Когда ассистент полицейского догнал Папу в самом конце дорожки, тот, как ненормальный, принялся размахивать ножом. У него словно случилось короткое замыкание. Но ассистент бросился ему на ноги, и они оба звучно повалились на желобы для шаров между двумя крайними дорожками.
        Старший полицейский уже был на полпути к борющимся, однако шар, запущенный на крайнюю дорожку лучшим игроком команды, оказался быстрее.
        Отчетливо раздавшийся звук, возвестивший о попадании шара в висок Папе. Словно кто-то раздавил пачку чипсов. Хруст.
        Затем из руки Папы на дорожку выскользнул нож.
        Множество взглядов переместилось с безжизненного тела на метателя шара. Те, кто был свидетелем перепалки, знали, что шар запустил именно он. Несколько из них поняли также, почему он опустился на колени и остался в стороне.
        Все произошло именно так, как планировалось.

        Детектив выглядел потрясенным, когда он подошел и помог ему подняться на ноги.
        - Тут дело обстоит серьезно, - сказал он. - Судя по всему Свен не выживет после пролома черепа. Так что молитесь, чтобы специалисты «Скорой помощи» сделали свою работу хорошо.
        Он посмотрел на дорожку, где Папе уже готовились оказать первую помощь.
        «Молитесь, чтобы специалисты „Скорой помощи“ сделали свою работу хорошо», - сказал полицейский, но этого делать он как раз не собирался.
        Один из врачей обыскал карманы Папы и передал содержимое темнокожему ассистенту. Люди из полиции явно основательно подошли к своей работе. Совсем скоро двое этих полицейских вызовут подмогу и примутся выуживать всевозможные сведения. Проверят имена и регистрационные номера Папы и его самого. Проверят алиби. Позвонят в парикмахерскую, где его никогда и в помине не было. Пройдет некоторое время, прежде чем они укрепятся в своем подозрении, и это время - всё, что было в его распоряжении.
        Детектив стоял рядом с ним нахмурившись, и было слышно, как скрипят его мысли. Затем он посмотрел прямо ему в глаза.
        - Мужчина, которого, возможно, вы убили, похитил двух детей. Вполне может оказаться, что он уже убил их, но если нет, они умрут от голода и жажды, если мы в ближайшее время не найдем их. Сейчас мы отправимся к нему домой и произведем обыск, но, быть может, вы окажете нам помощь? Вы не знаете, нет ли у него какого-нибудь летнего домика или чего-то подобного в какой-нибудь удаленной местности? Может быть, лодочный эллинг?
        Ему удалось скрыть шок, вызванный этим вопросом. Откуда этот полицейский знает, что существует эллинг? Это совершенно застало его врасплох. Черт возьми, откуда он узнал?
        - Сожалею, - владея собой, произнес он. Он посмотрел на еле дышащего человека, лежащего на полу. - Мне действительно очень жаль, но я ничего не знаю.
        Полицейский покачал головой.
        - Несмотря на обстоятельства, у вас никак не получится избежать возбуждения дела по этому поводу. Вы, наверное, сами понимаете.
        Он медленно кивнул. Зачем спорить с очевидным? Он ведь старался показать свою уступчивость. Тем быстрее они утратят бдительность.
        Темнокожий ассистент подошел к ним, качая головой.
        - Вы что, совсем не в себе? - принялся он возмущаться, глядя прямо ему в глаза. - Он не представлял для меня никакой опасности. Почему вы взялись за этот шар? Вы понимаете, что в итоге вы натворили?
        Он только замотал головой в ответ и поднял окровавленные руки.
        - Но этот человек совсем спятил. Я ведь видел, как он собирался вонзить в вас нож. - Он опять схватился за бедро и зажмурился, чтобы они видели, как ему больно, а затем посмотрел на помощника обиженно и сердито. - Вы бы лучше поблагодарили меня и радовались, что я так метко пустил шар.
        Полицейские переглянулись.
        - Скоро прибудет местная полиция, можешь пока подготовить для них промежуточный рапорт, - сказал главный. - Мы позаботимся о том, чтобы вас побыстрее осмотрели. Сюда уже едет вторая «Скорая». Не делайте резких движений, и кровь остановится. На первый взгляд, мне кажется, ранение не из серьезных.
        Он кивнул и немного отступил.
        Настало время для следующего шага.
        Из динамиков прозвучало несколько сообщений. Высказался совет судей. Мероприятие отменялось из-за насильственных действий.
        Он взглянул на своих товарищей по команде; те сидели с пустыми глазами и рассеянно внимали приказу полицейского всем оставаться на месте.
        Ну вот, теперь у полиции полно работы. Все произошло стремительно. Им придется многое объяснить своему начальству, прежде чем закончится ночь.
        Он встал и спокойно прошел вдоль стены к врачам, работающим в конце 20-й дорожки. Кивнув им, быстро наклонился и взял нож. Уверившись в том, что никто не смотрит на него, скользнул в узкий проход и далее в отделение с механизмом.
        Менее чем через двадцать секунд он уже оказался на стоянке у пожарной лестницы и направился на крытую парковку у площади Ро.
        Когда синяя мигалка «Скорой» замаячила где-то в конце Кёбенхаунсвай, «Мерседес» уже выехал на дорогу.
        Всего три светофора, и его след простыл.

        47

        Кошмарная заваруха. Просто чудовищная, иначе не скажешь.
        Он позволил двум людям сесть за один стол, и все пошло вкривь и вкось.
        Карл качал головой. Какое-то наваждение. Он действовал чересчур жестко, чересчур целенаправленно, но откуда ж ему было знать, что все пойдет не так? Он просто хотел ввести их в состояние стресса.
        Любой из мужчин мог оказаться похитителем, и как узнать, кто именно?
        В этом и заключался основной вопрос. Каждый из них по-своему был похож на изображение на фотороботе. Поэтому Мёрк хотел понаблюдать, как они поведут себя под давлением. Ведь он был настоящим специалистом по выявлению людей, отягченных виной. По крайней мере, так он считал.
        А теперь вот все пошло вкривь. Единственный человек, который мог рассказать ему, где находятся дети, лежал на носилках но дороге в больницу, и это была его, Карла, ошибка. Просто ужасно.
        - Смотри-ка, Карл.
        Мёрк повернул голову к Ассаду, держащему в руке бумажник Папы. Он выглядел безрадостно.
        - Да, Ассад, что такое? Я смотрю, ты ничего не нашел. Адреса там нет?
        - Нет. Адреса нет, но есть кое-что иное, и это нельзя назвать хорошей новостью, Карл. Взгляни! - Он вручил Карлу чек из «Квикли». - Обрати внимание на время.
        Карл на секунду опустил взгляд на бумажку и почувствовал, как пот скапливается у него за шиворотом.
        Ассад был прав. В очередной раз находка не сулила ничего хорошего.
        Это был чек из «Квикли», расположенного в Роскиле. Квитанция на совершенно заурядные товары. Билет лото, «Берлингске Тидене» и «Стиморол». Чек пробит в тот же день, в 15.25. Минута в минуту в тот самый момент, когда в Королевской больнице в Копенгагене было совершено покушение на Исабель Йонссон. Более чем в тридцати километрах от данного магазина.
        Если этот чек принадлежит Папе, то похититель не он. А почему это должен быть чей-то еще чек, если он лежит в его кошельке?
        - О, проклятие! - простонал Карл.
        - Ребята из «Скорой» обнаружили у него полпачки «Стиморола», когда я попросил опустошить карманы, - подтвердил Ассад, оглядываясь с мрачной миной. Вдруг выражение лица сирийца изменилось, оно словно стало более открытым. - А где Рене Хенриксен? - воскликнул он.
        Карл осмотрел зал. Черт, куда он подевался?
        - Туда! - крикнул Ассад, указывая в направлении узенького прохода, ведущего в помещение, где обслуживались и ремонтировались автоматы для расстановки кеглей.
        Карл заметил на стене полосу около пяти сантиметров шириной. Точно на высоте талии. Это явно была кровь.
        - Черт возьми! - выругался он и бросился через дорожки.
        - Осторожней, Карл, - предостерег сзади Ассад. - Нож исчез с дорожки, он забрал его с собой.
        «Пожалуйста, пускай он окажется здесь», - пронеслось в голове у Карла, когда он вбегал в комнату шириной в несколько метров с аппаратами, инструментами и каким-то мусором. Но в помещении было слишком тихо.
        Мёрк пронесся мимо вентиляционной трубы, лестницы и стола из тикового дерева, на котором стояли аэрозольные баллончики и клей, и вдруг очутился перед запасным выходом.
        С нехорошим предчувствием он взялся за ручку, слегка потянул ее и уставился в чернеющую пустоту, куда вела пожарная лестница.
        Мужчина исчез.

        Ассад вернулся через десять минут, вспотевший и ни с чем.
        - Я обнаружил пятно крови у крытой стоянки, - сказал он.
        Карл медленно выдохнул. Эти минуты были ужасны. Только что он получил сообщение от дежурного из полицейского управления.
        - Нет, к сожалению. Человека с таким регистрационным номером не существует, - сказал дежурный.
        Не существует человека с таким регистрационным номером! Никакого Рене Хенриксена не существует в помине, а именно его они разыскивали.
        - Хорошо, Ассад, спасибо, - устало поблагодарил он. - Я вызвал патруль с собаками, скоро приедут. Может, им будет за что зацепиться. Как ни крути, это наша единственная надежда.
        Он обрисовал Ассаду ситуацию. У них не было никакой информации о человеке, называющем себя Рене Хенриксеном. Серийный убийца разгуливал на свободе.
        - Найди номер инспектора полиции Роскиле. Его зовут С. Дамгорд, - попросил Карл. - Я пока созвонюсь с Маркусом Якобсеном.
        Прежде он уже пытался связываться со своим шефом по домашнему номеру. Телефон начальника отдела убийств не отключался ни днем, ни ночью. Таков был неизменный уговор. «Насилие никогда не спит в таком городе, как Копенгаген, поэтому тогда я должен спать?» - всегда говорил он.
        И все же, услышав, ради чего его оторвали от вечернего отдыха, Маркус не был счастлив.
        - Карл, мать твою. Тебе придется разыскать номер Дамгорда. Роскиле - это не мой округ.
        - Маркус, я понимаю, и Ассад сейчас как раз пытается узнать номер Дамгорда, но один из именно твоих подчиненных угодил в эту передрягу.
        - Вот как. Никогда в жизни не думал, что такие слова можно услышать от Карла Мёрка. - Фраза прозвучала так, словно он обрадовался.
        Карл отогнал от себя эту мысль.
        - Скоро прибудут журналисты, - сказал он. - Что мне делать?
        - Поставь в известность Дамгорда, а потом постарайся взять себя в руки. Ты позволил преступнику ускользнуть; изволь теперь позаботиться о том, чтобы снова его изловить. Привлеки местных, верно я говорю? Спокойной ночи, Карл, и удачной охоты. С остальным разберемся завтра.
        Мёрк ощутил какое-то давление в груди. Попросту говоря, они остались вдвоем с Ассадом, и начинать им нужно было с нуля.
        - Это личный телефон инспектора полиции Дамгорда, - сказал Ассад. Оставалось только набрать номер.
        Слушая гудки, Карл чувствовал, как увеличивалось давление в грудной клетке. Нет, черт возьми. Только не сейчас!
        «Это Дамгорд. К сожалению, сейчас меня нет дома. Пожалуйста, оставьте сообщение», - прозвучал в автоответчике голос полицейского.
        Карл в злости захлопнул мобильный. Чертов инспектор полиции Роскиле вообще когда-нибудь бывает доступен?
        Он вздохнул. Значит, не остается ничего иного, как довольствоваться местными жителями, которые попадутся им на пути. Возможно, кто-то из них и знает, каким образом остановить это представление. Нужно постараться позаботиться об этом, пока все журналисты Зеландии не оказались на пороге, где уже пристроилась парочка местных стервятников и фотографировала направо и налево. О боги!
        Слухи в мультимедийном обществе распространялись быстрее, чем развивались сами события. Сто пар глаз явились свидетелями эпизода, у той же сотни человек имелись при себе мобильные телефоны. Естественно, эти мусорщики не заставили себя долго ждать. Он кивнул парочке местных следователей, которым позволили пройти внутрь.
        - Карл Мёрк.
        Показал им удостоверение, и оба явно узнали имя, никак не прокомментировав его. Он обрисовал им ситуацию. Это далось ему нелегко.
        - Мы ищем мужчину, который может переодеться до неузнаваемости, мужчину, имени которого мы не знаем и чей «Мерседес» является для нас единственной отправной точкой. Звучит, как практически невыполнимое задание, - высказался один из полицейских. - Сейчас мы снимем отпечатки пальцев с его стакана с минералкой. Будем надеяться, это немного поможет. А что насчет рапорта? Напишем его сейчас?
        Карл похлопал своего коллегу по плечу и посмотрел вдаль.
        - Это подождет. Со мной-то вы всегда можете связаться. Если возьмете на себя опрос персонала, я займусь четырьмя оставшимися игроками команды.
        Они нехотя отпустили его. Он был прав.
        Карл кивнул значительно потрясенному Ларсу Бранде. Исчезли сразу два человека. Поножовщина со смертельным исходом. Его команда распалась. Люди, которых, по его мнению, он хорошо знал, предали его, что совершенно непростительно.
        Да уж, он был потрясен, как и его брат, как и пианист. Все трое сидели молча с печальными лицами.
        - Нам необходимо знать, кто такой на самом деле Рене Хенриксен. Подумайте хорошенько. Вы можете помочь нам? Любые сведения. Есть у него дети? Как их зовут? Он женат? Где он работал? Чем занимался? Приносил ли выпечку из какой-то определенной булочной? Думайте!
        Трое игроков не обнаружили никакой реакции, в то время как четвертый, механик по прозвищу Газовый Вентиль, слегка пошевелился. Могло показаться, что он тронут случившимся не так сильно, как остальные.
        - На самом деле иногда я удивлялся, почему он никогда не рассказывает о своей работе, - сказал он. - Как бы то ни было, все остальные хоть как-то упоминали о своем деле.
        - Да, и?
        - Ну вот, он казался побогаче, чем мы все, а значит, у него, видимо, была хорошая работа, правильно? После соревнований обычно угощал большим количеством пива, чем мы. Да, у него, безусловно, денег было побольше. Только взгляните на сумку.
        Он указал под барный стул, стоящий за его спиной.
        Карл резко откинулся назад и вперился взглядом в странную сумку, состоящую из множества отделений на молнии.
        - Это «Эбонит Фастбрейк», - просветил механик. - Как вы думаете, сколько стоит эта вещица? Как минимум тринадцать сотен. А теперь взгляните на мою. Это если не говорить о его шарах, которые…
        Но Карл уже не слушал его. Просто невероятно. Почему они раньше об этом не подумали? Сумка все это время стояла на месте.
        Он отпихнул барный стул и вытащил сумку. Она напоминала настоящий чемоданчик на колесах, только с множеством различных отделений.
        - Вы уверены, что она принадлежит ему?
        Механик кивнул, слегка удивившись, что его слова были восприняты так серьезно.
        Карл кивнул коллегам из Роскиле.
        - Мне нужны резиновые перчатки, быстро! - крикнул он.
        Один из них протянул ему пару перчаток.
        Карл открывал синюю сумку и чувствовал, как капли пота стекают у него по лбу и падают на нее. Ощущение было такое, словно он проникал в давно заброшенное захоронение.
        Первое, что он увидел, был разноцветный шар. Тщательно отполированный и очень современный. Затем запасная обувь. Небольшая банка с тальком. Пузырек с маслом перечной мяты.
        Он показал пузырек игрокам команды.
        - Для чего он использовал вот это?
        Механик взглянул на предмет.
        - Это был его персональный ритуал. Каждый раз перед началом нашего выступления он капал в ноздри по одной капле этого вещества. Видимо, думал, что таким образом получает дополнительный кислород. Как-то помогает сконцентрировать внимание. Но попробуйте сами - это сущий яд.
        Карл тем временем просматривал другие отделения. Еще в одном лежал шар, остальные оказались пустыми. Вот и всё.
        - Можно и мне взглянуть? - попросил Ассад, когда Карл отступил назад. - Как насчет передних отделений, ты их открывал?
        - Как раз собирался, - ответил Карл, мысленно перенесясь уже в другое место. - Вы не знаете, где он купил эту сумку? - куда-то в воздух задал он свой вопрос.
        - Через Интернет, - хором ответили три голоса.
        В Сети, черт возьми. Будь она проклята.
        - А обувь и все остальное? - не сдавался он. Ассад тем временем достал из кармана ручку и принялся тыкать ею в отверстия одного из шаров.
        - Мы всё всегда покупаем в Интернете, так дешевле, - ответил механик.
        - Вы никогда не говорили на какие-нибудь личные темы? О детстве, юности, о том, в какой момент вы начали играть? О вашем первом преодолении двухсотки?
        Выдайте уже хоть что-нибудь, придурки. Это просто нереально.
        - He-а, на самом деле, мы говорили лишь о том, что нам делать здесь и сейчас, - продолжал механик отвечать на вопросы. - А по окончании игры обсуждали, как все прошло.
        - Вот, Карл, - вклинился в беседу Ассад.
        Карл посмотрел на комок бумаги, протянутый ему Ассадом. Бумага была совершенно измятой и плотной, словно деревяшка.
        - Это лежало на самом дне отверстия для большого пальца, - прокомментировал Ассад.
        Карл уставился на него в упор. Он ощущал полную бессмыслицу сказанного. На дне отверстия для большого пальца, так сказал Ассад?
        - Ах да, - подключился к разговору Ларс Бранде. - Все верно. В своих шарах Рене укорачивал отверстия для большого пальца. Пальцы у него были коротковаты, при этом он имел навязчивую идею о том, что палец непременно должен соприкасаться с дном. Он утверждал, что это дает ему возможность лучше почувствовать шар в момент закручивания.
        Тут встрепенулся и его брат Йонас.
        - У него существовало много ритуалов. Масло перечной мяты, укорачивание отверстия для большого пальца, цвет шаров… К примеру, он напрочь отказывался играть красными шарами. Говорил, что они отвлекают его внимание от кеглей, когда он вытягивает руку вперед.
        - Да, - добавил пианист. Это были первые его слова. - Еще, прежде чем приступить к разбегу, он по три-четыре секунды стоял на одной ноге. Надо было прозвать его не Тройкой, а Аистом. Мы частенько шутили по этому поводу.
        Они немного усмехнулись, но довольно быстро остановились.
        - Вот это из второго шара, - Ассад протянул Карлу второй бумажный комок. - Я постарался быть очень аккуратным.
        Карл разгладил оба комка, положив их на барную стойку. Затем посмотрел на Ассада. Какого черта он делал бы без него?
        - Карл, похоже на квитанции. Квитанции из банкомата.
        Карл кивнул. Теперь кое-кому из банковских работников придется поработать сверхурочно.
        Чек из «Квикли» и две квитанции из «Дэнске Банк». Три невзрачных, незаметных документа.
        И вот они вновь на верном пути.

        48

        Он равномерно дышал. Именно так ему удавалось избежать проявления защитных механизмов тела. Как только адреналин будет впущен в вены, сердце забьется быстрее, а это было бы совсем некстати, к тому же бедро и так уже сильно кровоточило.
        Он обдумал ситуацию.
        Перво-наперво, ему удалось сбежать. Он пока еще не понимал, каким образом им удалось подобраться к нему вплотную, но это он проанализирует позже. В данный момент главное заключалось в том, что картина, отражающаяся в зеркале заднего вида, никоим образом не намекала на преследование.
        Вопрос состоял в том, каков будет следующий шаг со стороны полиции.
        По дорогам разъезжали тысячи «Мерседесов» такого же типа, как тот, в котором он сидел. Одних только списанных и выкупленных такси была целая прорва. Однако, если они перекроют дороги в районе Роскиле, им ничего не стоит остановить все «Мерседесы».
        А потому ему нужно как можно скорее двигаться вперед. Только бы успеть доехать до дома. Забросить труп жены в багажник, отыскать три коробки с наиболее жестким компроматом и забрать их с собой. Запереть дом и отправиться к дому на берегу фьорда.
        На следующие несколько недель там будет его пристанище.
        Если придется выбираться на улицу, надо будет наносить макияж. Он всегда протестовал против совместных фотографий, когда команда выигрывала кубки, и в большинстве случаев ему удавалось избегать фотографирования. И все же при достаточном усердии они отыщут снимки с ним. Тут можно не сомневаться.
        Поэтому изоляция в Вибегордене на несколько недель во всех смыслах была хорошей идеей. Избавится от трупов и уедет прочь.
        Дом в Роскиле придется бросить, а Бенджамин должен остаться у своей тетушки. Когда придет время, он вновь заберет его к себе. Провалявшись два-три года в полицейских архивах, дело порастет мхом.
        Он предусмотрел подобную ситуацию и на этот случай припрятал на хуторе Вибегорден кое-какие вещи. Новые документы, некоторое количество денег. Не так чтобы купаться в роскоши, но вполне достаточно для того, чтобы умеренно жить в отдаленном уголке мира и в конце концов заняться каким-нибудь новым делом.
        Он снова посмотрел в зеркало заднего вида и рассмеялся.
        Они спросили, умеет ли он петь.
        - Конечно же, уме-е-е-ею! - пропел он, так что в салоне зазвенело. Он засмеялся, подумав про собрания приверженцев Церкви Богоматери во Фредериксе. Нет уж, все запомнят, если будешь фальшивить. Именно поэтому он так и поступал. В итоге люди думали, что они знают о нем кое-что примечательное, но на самом деле ничего подобного.
        Ибо реальность состояла в том, что его певческие способности были больше, чем просто хорошие.
        Однако кое о чем ему необходимо позаботиться в ближайшем будущем. Нужно найти пластического хирурга, который сможет удалить шрам за правым ухом. В том месте, где гвоздь чуть не проткнул ему череп, когда его застукали за подглядыванием за сводной сестрой. Откуда вообще они узнали об этом шраме? Неужели в какой-то момент он нанес недостаточное количество косметики? Он всегда старательно маскировал шрам с тех самых пор, как однажды убитый им впоследствии мальчик поинтересовался, как появился этот шрам… Как там звали парнишку? Скоро он перестанет отличать их одного от другого.
        Он отвлекся от подобных мыслей и переключился на события, развернувшиеся в боулинг-центре.
        Им не удастся обнаружить отпечатки пальцев на стакане с минералкой, как они наверняка рассчитывают, потому что он стер их салфеткой, пока они допрашивали Ларса Бранде. Как не удастся обнаружить их на столах и стульях - он старался быть предельно осторожным.
        На мгновение он улыбнулся сам себе. Нет-нет, он прекрасно позаботился обо всем.
        Только теперь он вспомнил про сумку для боулинга. И про то, что на шарах, лежащих в ней, есть его отпечатки пальцев. Вспомнил о том, что в отверстия для больших пальцев засунуты квитанции, которые могут вывести их на адрес в Роскиле.
        Он глубоко вздохнул и все же решил успокоиться, чтобы кровотечение не усилилось.
        Ерунда, убеждал он сам себя. Квитанции они не найдут. По крайней мере, если и найдут, то не сразу.
        Нет, времени было полно. Возможно, они доберутся до его дома в Роскиле через сутки или двое. Сейчас ему требовалось не более получаса.
        Он свернул на свою улицу и увидел на лужайке перед домом молодого человека. Он стоял и звал Миа.
        Очередной сюрприз.
        Нужно будет расправиться с ним побыстрее, подумал он и решил припарковаться в одном из боковых переулков. Нащупав в бардачке окровавленный нож, извлек его наружу. Затем медленно проехал мимо собственного дома, повернув голову в противоположную сторону. Парень своими призывными воплями напоминал мартовского кота. Неужели она и впрямь предпочла ему этого мальчишку?
        В этот момент он заметил, что пожилые старики, живущие напротив, стояли у окна и подглядывали в щелку между шторами. Они оставили позади себя многие годы, но не любопытство.
        Он ускорился.
        Он ничего не мог сделать. Слишком много свидетелей для нападения на молокососа.
        Они могли обнаружить в доме труп, вполне. Но что это меняло в конечном счете? И все же полицейские подозревали его в серьезных вещах. Он не знал, в каких именно, но в чрезвычайно серьезных.
        Возможно, они нашли по дороге коробку с брошюрами о продаже летних домиков, но как можно было это использовать? Ведь они ничего не знали. Никаких документов, которые указывали бы на то, какой именно дом он решил приобрести в свое время.
        Нет-нет, с этой стороны он не чувствовал никакой обоснованной угрозы. Документы на хутор Вибегорден лежали в коробке вместе с деньгами и паспортами. Он не ощущал никакого давления.
        Только бы поскорее остановить кровотечение и без проблем добраться до Вибегордена. И все будет в полном порядке.

        Нашел аптечку и полностью разделся до пояса. Раны оказались глубже, чем он предполагал. В особенности та, что была нанесена последней. Он рассчитал силу давления на руку Папы, но не ожидал, что тот окажет столь слабое сопротивление.
        Отсюда и сильное кровотечение. По той же причине некоторое время придется пожертвовать на то, чтобы удалить следы с водительского сиденья «Мерседеса», прежде чем его продавать.
        Он откопал шприц и ампулу с анестетиком и промыл раны.
        Несколько секунд сидел, разглядывая гостиную. Он очень надеялся, что они не найдут Вибегорден. Именно там он чувствовал себя дома в наибольшей степени. Вдали от мира, вдали от мирского мошенничества и обмана.
        Приготовил нитку с иголкой. Всего через минуту он сможет тыкать в плоть вокруг раны совершенно безболезненно.
        «Теперь у меня есть еще пара шрамов для пластического хирурга», - со смехом подумал он.
        Закончив, взглянул на то, что получилось, и опять засмеялся. Мягко говоря, далеко от идеала, но, тем не менее, кровь была остановлена.
        Поверх ран закрепил пластырем марлевые компрессы и прилег на диван. Сейчас он немного придет в себя и отправится на расправу с детьми. Чем быстрее он это сделает, тем быстрее растворятся трупы, а значит, тем быстрее он сможет исчезнуть.
        Каких-то десять минут, и он пойдет в сарай за молотком.

        49

        Через двадцать минут они знали, кто снял деньги и где он жил. Звали его Клаус Ларсен, и жил он так близко, что до его улицы можно было добраться менее чем за пять минут.
        - О чем ты думаешь, Карл? - спросил Ассад, когда они въехали на круговое движение на улице Короля Вальдемара.
        - Я думаю, как удачно, что за нами едут наши коллеги, у которых при себе служебное оружие.
        - Полагаешь, оно все-таки может пригодиться?
        Он кивнул.
        Они свернули на жилую улицу и увидели примерно в ста метрах впереди человека, стоявшего перед домом в полутьме от уличных фонарей и что-то выкрикивавшего.
        Это точно был не тот, кого они искали. Этот был моложе, более худощавый и пребывал в совершенном отчаянии.
        - Скорее! Помогите! Там пожар! - заорал он, когда они бегом направились к нему.
        Карл увидел, как автомобиль с коллегами, следующий за ними по пятам, затормозил, и они вызвали пожарных; но пожилая пара, стоявшая на тротуаре напротив в халатах, уже сделала это.
        - В доме кто-то есть, вы не знаете? - крикнул Карл.
        - Думаю, да. С этим домом происходит что-то странное. - Парень задыхался. - Я приходил сюда несколько дней подряд, но дверь никто не открывал, а когда я звонил своей подруге, я слышал, как ее телефон звучит наверху, но она не брала трубку. - Он жестом показал на мансардное окно и с тревогой схватился за лоб. - С чего там сейчас пожар?
        Карл смотрел на пламя, четко обозначившееся в окне второго этажа прямо над входом.
        - Вы не видели, чтобы недавно в дом входил какой-либо мужчина? - спросил он.
        Парень отрицательно покачал головой, он не мог стоять на месте.
        - Я выломаю дверь, все-таки я это сделаю! - кричал он в отчаянии. - Прямо сейчас, хорошо?
        Карл взглянул на своих коллег. Те кивали.
        Это был крупный и сильный парень. Он обладал прекрасной физической подготовкой и знал, что делает. Он разбежался и, едва достигнув двери, подпрыгнул и со всей силы стукнул по замку каблуками. Жестко приземлившись, он громко простонал и выругался - дверь была цела и невредима.
        - Слишком прочная, мне не хватает сил. - Он в панике оглянулся на патрульную машину. - Помогите же мне! Я думаю, Миа в доме! - орал он.
        В следующий момент раздался громкий звук удара. Карл повернулся на звук и увидел, как Ассад исчезает в проеме выбитого в гостиной окна.
        Карл бросился туда же, парень последовал за ним. Это было эффектно - и оконная рама, и двойное стекло были похоронены под запасным колесом, которым Ассад пробил дыру.
        Они запрыгнули в дом.
        - Вот сюда, - кричал парень Карлу с Ассадом, увлекая их за собой в коридор.
        На лестнице было не так уж и дымно, чего не скажешь о втором этаже, где уже невозможно было разглядеть собственную руку, вытянутую вперед.
        Карл натянул ворот рубашки себе на рот и попросил других сделать то же самое. Он слышал, как Ассад кашлял на лестнице у него за спиной.
        - Ассад, спускайся! - крикнул он, но тот не слушал его.
        Они услышали, что пожарные уже близко, однако это не утешило молодого парня, ощупью пробиравшегося вдоль стены.
        - Я думаю, Миа внутри. Она говорила, что всегда носит мобильник с собой, - кашляя, произнес он в густом дыму. - Послушайте, что сейчас произойдет. - Судя по всему, парень набрал какой-то номер, потому что спустя несколько секунд в нескольких метрах от них раздался слабый звонок мобильного.
        Парень вскочил и потянулся к двери. Затем они услышали, как мансардное окно за стеной взорвалось из-за жара.
        В тот же миг к ним с кашлем поднялся коллега из Роскиле.
        - У меня с собой небольшой огнетушитель, - выкрикнул он. - Где горит?
        Они обнаружили, что парень сорвал с петель дверь в комнату, и пламя встало перед ними стеной. Огнетушитель зашипел, но эффект оказался незначительным, несмотря на то что пламя было сбито вниз, давая возможность заглянуть в комнату.
        Картина предстала не очень приятная. Пламя охватило потолок и множество картонных коробок, нагроможденных внутри помещения.
        - Миа! - крикнул парень с отчаянием в голосе. - Миа, ты здесь?
        В ту же секунду в оконный проем с улицы ударила струя воды, и на них пошел пар.
        Бросившись на пол, Карл почувствовал жгучую боль в руке и плече, которыми он инстинктивно закрыл лицо. Снаружи донеслись крики, затем зашипела пена.
        Все произошло за считаные секунды.
        - Давайте откроем окна, - прокашлял сбоку полицейский из Роскиле.
        Карл вскочил на ноги и ощупью пробрался к двери, полицейский тем временем отыскал вторую дверь.
        Когда дым на втором этаже рассеялся, он увидел комнату, в которой начался пожар. В дверном проеме на скользком полу стоял молодой человек и лихорадочно отшвыривал коробки в коридор. Многие из них еще тлели, но этот факт его не останавливал.
        Именно в этот момент Карл наткнулся на безжизненное тело, лежащее рядом с лестницей. Это был Ассад.
        - Осторожней, - предупредил он и оттолкнул одного из полицейских в сторону. Затем прыгнул на ступеньку ниже, взял Ассада за ноги, подвинул к себе и взвалил на плечи.
        - Помогите ему, - прорычал он двум спасателям на лужайке перед домом, и на Ассада надели кислородную маску.
        «Черт, только бы помогли», - повторял про себя Мёрк снова и снова, а крики со второго этажа становились все громче.
        Он не видел, как из дома вынесли молодую женщину. Заметил ее только тогда, когда ее положили на носилки рядом с Ассадом. Она лежала, вся скованная судорогой, словно уже произошло трупное окоченение.
        Потом вынесли молодого мужчину. Он был черным от копоти, большая часть волос сгорела, но лицо затронуто не было. Он рыдал.
        Карл отошел от Ассада и подошел к парню. Тот выглядел так, словно мог рухнуть в любой момент.
        - Вы сделали все, что могли, - выдавил из себя Карл.
        Парень принялся хохотать и плакать одновременно.
        - Она жива, - сказал он и опустился на колени. - Я почувствовал, что у нее бьется сердце.
        За спиной у Карла послышался кашель Ассада.
        - Что происходит? - закричал он, размахивая руками и ногами.
        - Лежите смирно, - попросил спасатель. - У вас отравление дымом, это может быть смертельно опасно.
        - Нет у меня никакого отравления дымом. Я упал на лестнице и стукнулся башкой. В таком дыму даже слоновью задницу не увидишь.

        Прошло десять минут, прежде чем женщина открыла глаза. Кислород и капли, которые дал ей врач «Скорой», явно помогли.
        Тем временем пожарные закончили свою работу, Ассад, Карл и полицейские из Роскиле обыскали дом, но не обнаружили никаких следов документов, относящихся к Рене Хенриксену, он же Клаус Ларсен. Как и никакой информации касательно дома у воды. Единственное, что они обнаружили, это документы на дом, в котором они находились в данный момент, но там было указано третье имя. «Бенджамин Ларсен», значилось в них.
        Затем полицейские проверили, привязан ли «Мерседес» к этому адресу. Но снова напрасно. У этого человека было просто невероятное количество узких лазеек.
        В гостиной они увидели несколько свадебных фотографий. Она с улыбкой и огромным букетом, он - стильный и невыразительный. Значит, женщина, лежащая на носилках, все-таки его жена. Имена написаны были и на входной двери. Миа и Клаус Ларсен.
        Бедная Миа.
        - Хорошо, что вы здесь оказались, когда мы приехали, иначе все было бы совсем ужасно, - сказал он молодому парню, который залез в «Скорую» и держал женщину за руку. - Кем вы приходитесь этой женщине? Кто вы?
        Он ответил, что его зовут Кеннет, и замолчал. Значит, дальнейшими расспросами займутся коллеги.
        - Кеннет, вам придется ненадолго удалиться. Я безотлагательно должен задать Миа Ларсен несколько вопросов. - Он вопросительно посмотрел на врача, поднявшего вверх два пальца.
        У него было всего две минуты.
        Карл сделал глубокий вдох. Возможно, сейчас их последний шанс.
        - Миа, - приступил он. - Я полицейский. Сейчас вы находитесь в надежных руках, так что можете больше ничего не опасаться. Мы разыскиваем вашего мужа. Все это - его рук дело?
        Она молча кивнула.
        - Нам необходимо знать, владеет ли ваш муж каким-либо домом или участком вблизи воды. Может, летний домик… Вам что-нибудь об этом известно?
        Она сжала губы, потом еле слышно произнесла:
        - Возможно.
        - Где именно? - Карл пытался владеть собой.
        - Не знаю. Брошюры в коробках наверху. - Она кивнула в сторону открытой двери «Скорой» в направлении дома.
        Невыполнимая задача.
        Карл обратился к полицейским из Роскиле и объяснил, что именно им следует искать. Дом с лодочным сараем где-то на берегу фьорда. В случае обнаружения такой листовки или чего-то похожего в одной из коробок, которые Кеннет выбросил в коридор, им было наказано незамедлительно оповестить об этом Карла. В коробках, которые стояли в комнате, на тот момент можно было не искать. Они стопроцентно были хорошо запакованы.
        - Миа, вы знаете вашего мужа под какими-либо другими именами, нежели Клаус Ларсен? - наконец спросил он.
        Она отрицательно покачала головой. Затем подняла руку и очень-очень медленно потянулась к голове Карла. Она дрожала от напряжения, выполняя это движение, и наконец мягко положила ладонь Карлу на щеку.
        - Отыщите Бенджамина, пожалуйста… - Затем рука ее соскользнула вниз, глаза закрылись от переутомления.
        Карл вопросительно посмотрел на молодого мужчину.
        - Бенджамин - это их сын, - ответил он. - Единственный ребенок Миа. Ему всего лишь полтора года.
        Карл вздохнул и слегка сжал руку женщины. Какие же страдания принес ее муж в мир! И кто теперь его остановит?
        Он встал и дал врачам проверить обожженную руку и предплечье.
        Доктор предупредил, что в ближайшие несколько дней Мёрк будет испытывать жуткую боль. Ничего не поделаешь.
        - Ассад, ты в порядке? - спросил он, когда пожарные свернули свои шланги, а «Скорая» скрылась за поворотом.
        Его помощник бешено вращал глазами. Если не считать легкой головной боли и сажи повсюду, он в полном порядке.
        - Ассад, он сбежал.
        Тот кивнул.
        - Что нам остается делать?
        Помощник пожал плечами.
        - Уже стемнело, но я думаю, нам нужно поехать к фьорду и посмотреть на места, которые Ирса обвела кружками.
        - Эти снимки у нас с собой?
        Ассад кивнул и взял с заднего сиденья картонную папку. Все аэрофотоснимки побережья фьорда. Всего пятнадцать штук. Не так уж мало.
        - Как ты считаешь, почему нам не перезвонил Клэс Томасен? - спросил Ассад, когда они уселись в машину - Он вроде собирался переговорить с лесовиком.
        - Ты имеешь в виду, с лесником?.. Да, собирался. Видимо, еще не успел.
        - Может, мне позвонить ему и узнать?
        Карл кивнул и протянул Ассаду мобильник.
        Сирийцу удалось дозвониться не сразу. Ясно, что было что-то не так. Захлопнув телефон, он мрачно посмотрел на Карла.
        - Клэс Томасен очень удивился. Еще вчера он сказал Ирсе, что лесник из Нордсковена подтвердил - действительно, эллинг когда-то стоял на дороге, ведущей к лесной тропинке… - Он сделал паузу, подивившись слову «тропинка», затем продолжил: - И попросил Ирсу передать эти сведения нам. Я думаю, это произошло в тот момент, когда ты подарил ей розы. Она забыла нам сказать.
        Он сказал - забыла? Как вообще такое могло случиться? Настолько важная информация. Неужели эта женщина совсем ненормальная?
        Мёрк пресек дальнейшие размышления на эту тему. Черт возьми, кому тут пожалуешься?
        - Где находится этот сарай, Ассад?
        Тот разложил карту на панели инструментов и показал точку. Круг был обведен два раза. Хутор Вибегорден на улице Дюрнесвай в Нордсковене. Место, которое Ирса отметила сама. Просто непостижимо.
        Но откуда они могли знать, что она попала в яблочко? И откуда им было знать, что будет такая катастрофическая нехватка времени? Что в этот самый момент происходило очередное похищение?
        Карл покачал головой. Но новое похищение произошло, и в результате… Он не осмеливался закончить эту мысль.
        Ибо все факты указывали на то, что двое детей теперь находились в той же ситуации, что и Поул и Трюггве Холт тринадцать лет назад. Двое детей в крайней опасности! В этот самый момент!

        50

        Оказавшись в Йэгерснрисе, они свернули у красного павильона с надписью «Скульптура и живопись» и попали в лес.
        Мокрая от дождя дорога была вполне приличной до самого щита, гласившего, что «Любое несанкционированное движение авто- и мототранспорта запрещено». Чудесный выбор местности, если не хочешь, чтобы кто-либо помешал тебе в твоих занятиях.
        Они ехали медленно. Навигатор показывал, что до дома еще довольно далеко, но галогеновые фары автомобиля прекрасно освещали впереди лежащий ландшафт. Если впереди окажется открытый промежуток дороги с видом на фьорд и примыкающий к дому, фары придется выключить. Через несколько недель на деревьях появится густая листва, но пока что спрятаться было особо негде.
        - Карл, вон дорога под названием Бадэвай. Тебе пора гасить фары. Скоро будет открытый промежуток.
        Карл показал на бардачок, и Ассад извлек оттуда электрический фонарик. После чего фары были выключены.
        Они медленно покатились, ведомые светом фонарика. Вполне достаточно для того, чтобы не сбиться с курса.
        Полицейские еле различали болотистую местность, примыкающую к фьорду. Возможно, изредка попадались даже коровы, лежащие в траве. Потом слева от дороги показалась небольшая трансформаторная станция. Проезжая мимо, они услышали негромкое гудение.
        - Может, она и издавала тот самый звук? - предположил Ассад.
        Карл отверг эту версию. Нет, звук слишком слабый. Тот, что был тогда, видимо, уже смолк.
        - Вон, Карл. - Ассад указал на черный контур, который через мгновение оказался живой изгородью, тянущейся от дороги до самой воды. И хутор Вибегорден находился непосредственно за нею.
        Припарковав машину на обочине, они некоторое время стояли, собираясь с мыслями.
        - О чем ты думаешь, Карл? - спросил Ассад.
        - О том, что мы обнаружим. А еще о пистолете, оставшемся в префектуре.

        За изгородью стояла ограда, а за оградой растянулся небольшой перелесок, спускавшийся к самой воде. Владение скромное, но расположено просто прекрасно. Здесь были все возможности для того, чтобы жить счастливой жизнью. Как и для того, чтобы скрывать самые мерзкие поступки.
        - Смотри! - Карл посмотрел в направлении, которое указал Ассад, и увидел, очертания небольшого строения совсем близко к воде. Какой-то сарай или беседка.
        - И вон еще, - Ассад махнул в сторону деревьев. Между ними пробивался очень слабый свет.
        Они продрались сквозь ветви кустарника и уперлись взглядами в дом красного кирпича, расположенный в глубине зарослей. Облупившийся и немного ветхий на вид. В двух окнах, выходящих на дорогу, горел свет.
        - Значит, он дома? Как ты считаешь? - прошептал Ассад.
        Карл промолчал. Как им узнать?
        - Чуть дальше за домом есть въезд, я так думаю. Может, нам стоит посмотреть, стоит ли там «Мерседес».
        Карл покачал головой.
        - Стоит, будь уверен.
        Вдруг из глубины сада послышался низкий гул. Похожий на звук моторной лодки, спешащей к дому по водной глади. Тихое низкое жужжание в некотором отдалении.
        Карл прищурился. Гул не умолкал.
        - Звук исходит от сарая в задней части сада. Ассад, ты видишь?
        Тот хмыкнул. Он видел.
        - Тебе не кажется, что эллинг может находиться в кустах рядом с сараем? Тогда он полностью выдается в воду, - предположил Ассад.
        - Возможно. Но я боюсь, что он может быть внутри. А также боюсь предположить, чем в данный момент занят хозяин, - ответил Карл.
        Тишина, окутывавшая главный дом, как и странный звук, исходивший от сарая, вызывали у него озноб.
        - Ассад, мы должны туда войти.
        Боевой товарищ кивнул и передал ему выключенный фонарь.
        - Возьми вместо оружия, Карл. Я положусь на свои руки.
        Они пробрались сквозь заросли, царапающие обожженную руку Мёрка. Если бы рубашка и куртка не были влажными и прохладными от моросящего дождя, ему пришлось бы останавливаться и подавлять в себе болевой шок.
        Приблизившись к сараю, они услышали более отчетливый звук - монотонный, низкий и настойчивый. Он напоминал шум двигателя на низких оборотах с только что замененным маслом.
        Под дверью виднелась узенькая полоска света. Значит, внутри что-то происходило.
        Карл жестом показал на дверь и крепко сжал в руках тяжелый фонарь. Если Ассад резким толчком вышибет дверь, он ворвется внутрь, готовый нанести удар. И они увидят, что за ней скрывается.
        Несколько секунд они неподвижно переглядывались, после чего Карл подал знак. Сильный пинок в дверь, и она распахнулась, а Карл уже в следующее мгновение бросился внутрь.
        Оглядевшись, он опустил руку с фонарем. Никого. И ничего, кроме табурета, кое-каких инструментов на верстаке, большого нефтеналивного бака, нескольких шлангов да генератора, который стоял на полу и рычал, представляя собой анахронизм тех времен, когда вещи делались на века.
        - Чем так воняет, Карл? - шепотом спросил Ассад.
        Да, вонь тут стояла сильная, и Карлу был знаком этот запах. Хотя он встречался с ним давным-давно. Много лет назад, когда сосновую мебель и двери обрабатывали кислотой. Этот сырой, промозглый запах, от которого склеивались ноздри. Запах каустической соды. Запах щелочи.
        Он повернулся к баку, в голове у него проносились жуткие картины. Придвинул табурет. С дурными предчувствиями поднялся на табурет и приоткрыл крышку бака. «Всего один клик на кнопку фонаря, и я получу шок», - подумал он и направил световой конус в глубину бака.
        Однако ничего не увидел. Внутри была только вода, да на внутренней стенке резервуара висел нагревательный элемент около метра длиной.
        Вычислить, для чего использовался этот бак, труда не составляло.
        Карл выключил фонарь, осторожно спустился и посмотрел на Ассада.
        - Я думаю, дети все еще в эллинге. Возможно, даже живые.
        Выйдя из сарая, они внимательно осмотрелись и немного постояли, давая глазам привыкнуть к темноте. Через три месяца в это время суток будет светло, как днем. Но теперь они видели только смутные силуэты, проступающие в воздухе между ними и фьордом. Неужели у воды в низких зарослях действительно скрыт эллинг?
        Карл сделал жест рукой, чтобы Ассад следовал за ним, на протяжении следующих нескольких метров под ногами ощущались большие скользкие слизняки. Сирийцу это явно не очень нравилось.
        Наконец они добрались до кустарника. Карл слегка наклонился вперед и отодвинул в сторону ветку. Прямо перед ним в полуметре над землей располагалась дверь. Он дотронулся до толстых досок, из которых она была сколочена. Те оказались гладкими и сырыми. Пахло смолой - видимо, ею замазывали щели между досками. Той самой смолой, которой Поул Холт запечатал бутылку со своим посланием.
        Совсем рядом послышался плеск воды - то есть этот дом стоял непосредственно на море. Несомненно, на сваях. Это же эллинг!
        Они оказались в нужном месте.
        Карл взялся за ручку, но дверь не поддалась. Затем он нащупал стержень, плотно вставленный в задвижку. Осторожно поднял его, после чего цепь упала. Значит, самого выродка тут не было, сто процентов.
        Он медленно приоткрыл дверь и сразу услышал тихое сдержанное дыхание. Запах гнилой воды, мочи и фекалий ударил ему в лицо.
        - Тут есть кто-нибудь? - прошептал он.
        Прошло несколько секунд, прежде чем раздался сдавленный стон.
        Он включил фонарь, и представшая его глазам картина оказалась поистине душераздирающей.
        На расстоянии двух метров друг от друга в собственных испражнениях сидели две склонившиеся вниз фигуры. Мокрые штаны, слипшиеся волосы. Две небольшие живые кучки, давно сдавшиеся.
        Мальчик посмотрел прямо на него своими большими дикими глазами. Придавленный крышей, ссутулившийся, в наручниках и на цепи. Рот у него был заклеен лентой, которая слегка оттопыривалась от дыхания. Весь его вид взывал о помощи. Карл посветил фонарем в сторону и увидел девочку, навалившуюся на цепь, которая ее сковывала. Голова повисла у нее на плече, как будто она спала, но это было не так. Глаза ее были открыты и морганием реагировали на свет, она просто была не в состоянии поднять голову - настолько истощена она была.
        - Мы пришли к вам на помощь, - сказал Карл, взобрался на дощатый пол и ползком проник внутрь. - Ведите себя потише, и все будет хорошо.
        Он взял телефон, набрал номер и через мгновение соединился с полицией Фредерикссунда. Объяснил суть дела и попросил помощи. И убрал телефон.
        Мальчик опустил плечи. Разговор помог ему расслабиться.
        Тем временем внутрь забрался Ассад. Он стоял на коленях под навесом и отклеивал ленту с девочкиного рта. Он уже освободил ее, когда Карл начал освобождать мальчика. Тот помогал, чем мог. Промолчал, когда была резко сорвана клейкая лента. Наклонился в сторону, чтобы Карлу было легче расправляться с пряжкой кожаного ремня, застегнутой у него на спине.
        После этих операций дети чуть отодвинулись от стены, но совсем освободиться не давала цепь, прикрепленная к их талиям и пристегнутая к другой цепи, накрепко вделанной в стену.
        - Он вчера обмотал нас и пристегнул. До этого цепь держалась на одном только кожаном ремне. Ключи у него, - прохрипел паренек.
        Карл бросил взгляд на Ассада.
        - Я видел в сарае лом. Принесешь его, Ассад? - попросил он.
        - Лом?
        - Да, черт побери!
        Карл видел по выражению лица Ассада, что он прекрасно понимает, что такое лом. Просто не хотел снова пробираться через слизняков и всеми возможностями старался предотвратить это испытание.
        - Держи фонарь, я сам схожу.
        Он вылез из эллинга. Нужно было сразу взять с собой этот лом. В любом случае хорошее оружие.
        Мёрк снова заскользил по месиву из живых и мертвых слизняков, и вдруг заметил слабый свет в окнах главного дома, выходящих на фьорд. Раньше света не было.
        Он замер и с минуту прислушивался.
        Нет, нигде не слышно абсолютно никакой активности.
        Затем он прошел к сараю и осторожно отворил дверь.
        Лом лежал прямо перед ним на верстаке под молотком и гаечным ключом. Подняв молоток, Карл отпихнул ключ в сторону и вздрогнул, когда ключ свалился на пол, звякнув металлом. Он немного постоял в тусклом свете и прислушался. Затем взял лом и проскользнул в дверь.
        Все с облегчением встретили его. Создавалось ощущение, что каждое движение со стороны Карла и Ассада с самого первого момента, когда они открыли дверь эллинга, являлось чудом само по себе. И это было вполне объяснимо.
        Затем полицейские аккуратно выбили цепи из стены. Мальчонка тут же отполз от наклонной стены, но девочка осталась неподвижно лежать и стонать.
        - Что с ней? - спросил Карл. - Обезвоживание?
        - Да. Она на последнем издыхании. Мы пробыли тут очень долго.
        - Ты выносишь девочку, Ассад, - скомандовал Карл. - Придерживай наручники, чтобы те не гремели. А я помогу Самуэлю.
        Он почувствовал, что мальчик напрягся. Повернул свою грязную голову к нему и уставился так, словно Карл был самим дьяволом во плоти.
        - Вы знаете мое имя, - подозрительно сказал мальчик.
        - Я полицейский. Я много чего о вас знаю, Самуэль.
        Мальчик откинул голову назад.
        - Откуда? Вы разговаривали с мамой и папой? - спросил он.
        Карл тяжело вздохнул.
        - Нет, не разговаривал.
        Самуэль отдернул руки и чуть сжал кулаки.
        - Тут что-то нечисто, - сказал он. - Вы не полицейский.
        - Полицейский, Самуэль. Хочешь посмотреть на мое удостоверение?
        - Как вы узнали, где мы? Ведь это же невозможно.
        - Мы проделали большую работу, чтобы отыскать вашего похитителя, Самуэль. Пойдем. У нас нет времени, - настаивал Карл. Ассад уже вытащил девочку из эллинга.
        - Если вы из полиции, почему у нас нет времени? - Мальчик выглядел очень-очень напуганным. Явно сам не свой. Подобная реакция объясняется шоком.
        - Нам пришлось отрывать вас от стены, Самуэль. Разве это не достаточное доказательство? У нас не было ключа.
        - Что-то случилось с отцом и матерью? Они не заплатили? Что с ними? - Он тряс головой. - Что с моими мамой и папой? - повторил он, на этот раз слишком громко.
        - Ш-ш-ш, - прошипел Карл.
        Снаружи донесся приглушенный звук. Затем Ассад поскользнулся на садовой тропинке.
        - Что-то стряслось? - прошептал Карл, затем обратился к Самуэлю: - Пойдем. У нас совсем нет времени.
        Мальчик с подозрением разглядывал Карла.
        - На самом деле вы ведь ни с кем не говорили сейчас по телефону, да? Вы вытаскиваете нас, чтобы убить, верно? Разве я не прав?
        Карл покачал головой.
        - Сейчас я выберусь наружу, и ты убедишься, что все в порядке, - сказал он и выскользнул на свежий воздух.
        В следующий момент Мёрк услышал какой-то звук и почувствовал сильный удар в затылок, потом все вокруг потемнело.

        51

        То ли от шума снаружи, то ли от боли в бедре, причиняемой раной, которую он сам зашил, - в общем, он вздрогнул и проснулся, принявшись тут же озираться в комнате.
        Затем он вспомнил, что произошло, и взглянул на часы. Прошло почти полтора часа с тех пор, как он прилег.
        Еще не очухавшись от сна, он вытянулся, не слезая с дивана, и перекатился на бок, чтобы посмотреть, как дела с кровотечением. Удовлетворенно кивнул, довольный своей работой. Раны выглядели сухими и закрытыми. Очень хорошо для первого раза.
        Встав, он потянулся. На кухне у него были припасены пакеты с соком и консервы. Стакан яблочно-гранатового сока и тунец с хлебцем наверняка немного восстановят его после кровопотери. Небольшой перекус, а потом надо спешить к эллингу.
        Включив на кухне свет, он на мгновение всмотрелся во тьму на улице. Затем опустил рольставни. Чтобы не осталось ни единого шанса увидеть свет в окнах с моря. Безопасность превыше всего.
        Затем остановился и нахмурился. Что за звук? Как будто упал металлический предмет. На секунду он замер. Снова тишина. Может быть, прокричала какая-то птица? Но кричат ли птицы в это время суток?
        Он приоткрыл ставни и посмотрел в том направлении, откуда, как ему показалось, послышался звук. Прищурился и затих.
        Вскоре он увидел. В темноте сложно было различить, кому принадлежал нечеткий движущийся силуэт черного цвета, но то, что он действительно был, это точно. Прямо перед сараем. А потом исчез.
        Он рывком отпрянул от окна.
        Сердце вновь забилось быстрее, чем ему хотелось бы.
        Он осторожно выдвинул кухонный ящик и выбрал длинный и узкий филейный нож. Если правильно нанести удар, шансов выжить не останется. Слишком длинное и узкое лезвие.
        Потом он натянул брюки и босиком прошмыгнул в темноту.

        Теперь звуки со стороны эллинга стали отчетливыми. Как будто кто-то забрался внутрь и раскидывал там вещи. Слышались грубые удары по дереву. Он остановился и прислушался. Теперь он понял, что там происходило. Справлялись с цепями. Кто-то выкорчевывал болты, которыми он прикрепил цепи к стене.
        Кто-то?
        Если это полицейские, ему предстоит столкнуться с более совершенным, чем у него самого, оружием, однако он лучше знал местность. Именно он имел преимущество в темноте.
        Проходя мимо сарая, он сразу заметил, что щель под дверью шире, чем должна быть. Ну да, дверь приоткрыта, а он закрывал ее, когда заходил проверить температуру в баке, в этом он был уверен.
        Он бросился внутрь и принялся размышлять. Он знал этот сарай как свои пять пальцев. Если внутри кто-то есть, он прирежет этого кого-то в мгновение ока. Прицелится в мягкую точку под грудиной и пырнет один раз. Он мог бы проделать это много раз в течение нескольких секунд, и медлить не собирался. Или они, или он. Так что он выставил лезвие перед собой и принялся внимательно осматривать пустое пространство.
        Кто-то тут побывал. Скамейка стояла криво, в инструментах порылись. Гаечный ключ валялся на полу. Так вот, значит, что за звук он слышал…
        Он сделал шаг в сторону и обнаружил на верстаке молоток. Этот инструмент был для него более привычен. С ним он управлялся, как с родным, и применял его много раз.
        Затем он направился по садовой дорожке к воде, слизняки продавливались сквозь пальцы. Проклятые твари. Когда будет время, нужно постараться избавиться от них.
        Он чуть наклонился вперед и разглядел тусклый свет, пробивавшийся сквозь щель в маленькой двери эллинга. Изнутри доносились слабые голоса, но он не слышал, кто и о чем говорил. Впрочем, это было совершенно неважно. Когда те, кто находится внутри, выйдут, они пойдут по этой самой тропинке. Нужно было лишь подскочить к двери и закрыть задвижку, чтобы запереть их. Они не успеют освободиться до того, как он притащит из машины канистру с бензином и подожжет строение.
        Допустим, горящая постройка будет видна на всю округу, но разве у него была альтернатива? Нет, он подожжет эллинг, соберет все документы и деньги и как можно быстрее отправится к границе. Вот как надо поступить. Тот, кто не в состоянии верно рассчитать время на реализацию своих планов, должен потерпеть поражение.
        Он заткнул филейный нож за пояс и шагнул к двери, но в тот же миг обнаружил, что дверь открылась и на пороге появилась пара ног.
        Он молниеносно отскочил в сторону. Значит, придется нападать на них, когда они выйдут.
        Он следил за фигурой, спустившей ноги на землю, вскоре из эллинга показалось и туловище.
        - Что случилось с моими мамой и папой? - неожиданно громко произнес мальчик, пока что находившийся внутри, в ответ послышалось шиканье.
        Именно в этот момент маленький темнокожий помощник полицейского на руках вынес девочку и сделал шаг в его направлении. Тот же темнокожий тип, что приходил в боулинг-центр. Тот, что повалил Папу на дорожку. Как все это согласовывалось?
        Каким образом они разузнали об этом месте?
        Он повернул молоток в воздухе и плоской стороной обрушил его на шею ассистенту, так что тот беззвучно повалился, а на него рухнула и девочка. Она смотрела на него безразличным взглядом. Она уже давно примирилась со своей судьбой. Потом закрыла глаза. На шаг дальше от смерти, просто нужно немного подождать. Она все равно бессильна.
        Преступник поднял глаза и стал выжидать, когда появится товарищ полицейского-мигранта. Вскоре на пороге показались ноги полицейского, он пытался убедить мальчика в том, что все в порядке.
        - Я выйду, и ты увидишь, что все хорошо, - сказал он.
        Затем последовал удар. Детектив медленно осел на землю.
        Преступник положил молоток и уставился на двух поверженных мужиков. Несколько секунд он прислушивался к шуму деревьев и стуку дождя по плитке. Мальчик в эллинге, судя по всему, не терял бдительности, в остальном все было спокойно.
        Тогда он поднял девочку, одним движением засунул ее обратно в эллинг, захлопнул дверь и задвинул щеколду. Затем выпрямился и огляделся. Если не считать протестов со стороны мальчишки, в остальном в округе стояла тишина. Никаких машин со спецсигналами. Никаких нежелательных звуков. По крайней мере, пока.
        Он сделал глубокий вдох. Что теперь его ожидало? Явится ли сюда подкрепление, или пара этих одиноких ковбоев хотела произвести впечатление на начальство своей храбростью? Во что бы то ни стало ему необходимо было это знать. Если два этих человека планировали справиться с ситуацией сами, он мог продолжить реализовывать свой план, в противном случае нужно было сваливать. В любом случае ему необходимо избавиться от всех четверых, когда он будет знать чуть больше.
        В один прыжок он снова очутился у сарая и отцепил моток бечевки, висящий над дверью. Ему и раньше доводилось связывать людей. Это не займет много времени.
        В недрах эллинга кипело яростное возмущение, пока он связывал двух мужчин, находящихся без сознания. Мальчишка бесновался и орал, что он должен их выпустить. Что родители не заплатят выкуп, пока они не вернутся домой. Какой непробиваемый парень. Прекрасная попытка. Затем он принялся колотить в дверь ногами.
        Злодей посмотрел на засов. Он приделал его много лет назад, но дерево по-прежнему выглядело свежим. Оно спокойно выдержит удары.
        Он оттащил мужчин чуть подальше от эллинга, чтобы свет из сарая попал на их лица. Затем перевернул того, что покрупнее, и усадил на плитку в скорченной позе. Сев перед ним на корточки, несколько раз жестко ударил его по лицу.
        - Эй ты, очнись! - приказывал он, нанося удары.
        Наконец это подействовало. Сперва полицейский повращал белками глаз и несколько раз моргнул, после чего обрел способность видеть.
        Они уставились друг на друга. Роли поменялись местами. Он уже был не тем человеком, который сидел за белой скатертью в боулинг-центре и отчитывался о своем местонахождении в тот или иной период времени.
        - Ты подонок, - прогнусавил полицейский. - Мы доберемся до тебя. Сюда едет полиция. У нас есть твои отпечатки пальцев.
        Он заглянул прямо в глаза полицейскому. Тот явно еще не отошел от удара. Зрачки реагировали слишком медленно, когда он отодвинулся в сторону. Лицо детектива озарилось светом из сарая. Возможно, именно поэтому он был так удивительно спокоен. Или этот человек полагал, что ему слабо разом прикончить их всех?
        - Полиция, говоришь. Отлично, - ответил он детективу. - Даже если твои слова и правда, то пусть едут. Отсюда просматривается весь фьорд до самого Фредерикссунда. Мы увидим синие мигалки, когда они будут на мосту Кронпринца Фредерика. И у меня будет полно времени сделать все, что мне захочется, прежде чем они окажутся здесь.
        - Они едут с юга, от Роскиле, и ты не увидишь ни черта, придурок, - возразил детектив. - Освободи нас и сдайся добровольно, и через пятнадцать лет будешь на свободе. Если ты нас убьешь, то и сам станешь мертвецом, это я тебе гарантирую. Тебя пристрелят мои коллеги или получишь пожизненный срок и сгниешь в тюрьме. Убийцы полицейских в нашей системе не выживают.
        Мерзавец улыбнулся.
        - Ты несешь вздор и нагло врешь. Если ты не ответишь на мои вопросы, окажешься в баке, стоящем в сарае, через… - он посмотрел на часы, - … скажем, через двадцать минут. И ты, и дети, и твой товарищ. А еще знаешь что? - Он склонился вплотную к лицу Карла. - Потом я исчезну.
        Доносившиеся из эллинга звуки ударов стали громче. Более мощные и с металлическим оттенком. Он инстинктивно бросил взгляд на землю, куда кинул молоток, прежде чем поднять девчонку.
        Инстинкт его не обманул. Молотка на том месте не оказалось. Пока он не видел, она подобрала инструмент. Он сам затолкал ее внутрь вместе с молотком. Этого только не хватало. Выходит, не до такой уж степени она далека от реального мира, как он представлял себе, маленькая пройдоха.
        Он медленно вытащил нож из-за пояса. Значит, вот каким образом придется доводить дело до конца.

        52

        Как это ни странно, Карл не испытывал страха. Вовсе не потому, что он сомневался в том, что представшему перед ним человеку хватит безумия, чтобы убить его без колебаний, но потому, что все казалось совершенно мирным. Облака, летящие в небесах и заслоняющие собой луну, тихий плеск воды и ароматы. Даже гудение генератора у него за спиной как-то умиротворяло, странное дело. Возможно, он еще не совсем оправился после удара. По крайней мере, дикий стук в голове заглушал даже боль в руке и плече.
        Мальчик снова заколотил по двери позади него. В этот раз еще сильнее, чем раньше.
        Мёрк взглянул на человека, только что вытащившего нож из-за пояса.
        - Наверное, ты хотел бы узнать, как мы тебя нашли, правда? - произнес он, замечая, что связанные за спиной руки уже не столь скованны.
        Он всмотрелся в дождь. От сырости бечевка растягивалась. Значит, нужно просто потянуть время.
        Взгляд преступника был каменным, но губы отреагировали вздрагиванием.
        Да, он прав. Если этот ублюдок и хотел что-то узнать, то именно как они его выследили.
        - Был такой мальчик по имени Поул. Поул Холт, помнишь его? - спросил Карл, смачивая бечевку в луже под собой. - Это был особенный мальчик, - продолжил он, работая руками за спиной.
        Затем Мёрк смолк и посмотрел на преступника. Он совсем не спешил продолжать свой рассказ. Неважно, поддастся бечевка или нет, но чем больше он потянет время, тем дольше они продержатся в живых. Он улыбнулся про себя. Применительно к допросам абсолютно неэффективный метод. Какая ирония.
        - И что там с этим Поулом? - заинтересовался человек, сидевший перед ним.
        Карл рассмеялся. Промежутки между ударами в эллинге увеличились, но удары стали более прицельными.
        - Ну да, много времени прошло с тех пор, правда? Но ты помнишь… Девочка, которая сейчас находится в эллинге, тогда еще даже не родилась. Или, может, ты никогда не думаешь о своих жертвах? Нет, конечно, не думаешь. Понятное дело, не думаешь.
        В этот момент выражение лица негодяя изменилось настолько, что Карла охватил озноб.
        Рывком злодей подскочил с земли и поднес нож к шее Ассада.
        - А теперь ты будешь отвечать мне быстро и прямо, иначе через секунду увидишь, как парень захлебнется в собственной крови, ясно?
        Карл кивнул и дернул бечевку. Преступник не шутил. Он повернулся к эллингу и крикнул:
        - Самуэль, ты будешь страдать, прежде чем умрешь, если сейчас же не положишь молоток. Поверь мне!
        На секунду удары замолкли. Слышно было, как внутри плачет девочка. Затем снова раздался стук.
        - Поул бросил в воду послание в бутылке. Наверное, тебе нужно было выбрать иное место для изолирования людей - уж точно не дом, стоящий на воде, - заметил Карл.
        Собеседник нахмурился. Послание в бутылке?
        Теперь бечевку можно было порвать. Одна из нитей уже поддалась.
        - Бутылку выловили несколько лет назад в Шотландии, и в конце концов она очутилась у меня на столе, - рассказывал Мёрк, не переставая шевелить запястьями.
        - К твоему несчастью, - заметил преступник, однако интереса не потерял.
        Было ясно, о чем он думал. Какой вред могло ему нанести письмо в бутылке? Никто из сидящих в этом эллинге детей за все время не имел никакого понятия о том, где именно он находился. Каким образом послание в бутылке могло здесь что-то изменить?
        Карл заметил, что ноги Ассада начали дергаться. «Ассад, лежи. Продолжай спать. Ты все равно ничем не поможешь», - повторял он про себя. В данной ситуации им поможет, только если он сможет растянуть веревку настолько, что сумеет высвободиться. Но не факт, что это произойдет. Совсем не факт. Парень был сильным, бессовестным и держал в руке отвратительный длинный нож. К тому же удар в затылок явно поспособствовал медлительности Карла. Нет, особой надежды не было. Если бы он позвонил коллегам из Роскиле, которые поехали бы с южного направления, возможно, и оставался бы какой-то шанс. Но полиция Фредерикссунда, в которую он обратился, не могла подобраться незаметно, тут мерзавец был прав. Как только машины со спецсигналами въедут на мост, их тут же станет видно. Едва ли пройдет пара минут, прежде чем это произойдет, и тогда все будет кончено, он прекрасно это понимал. Веревка все еще стягивала руки.
        - Убирайся, Клаус Ларсен, если можно тебя так называть. У тебя еще есть время, - попытался убедить его Карл.
        Тем временем звуки от ударов по двери эллинга неожиданно приобрели более глубокий оттенок.
        - Ты прав, меня зовут совсем не Клаус Ларсен, - отозвался преступник, нависнув над безжизненным телом Ассада. - И вы даже не догадываетесь о моем настоящем имени. Сдается мне, что вы с твоим приятелем решились этим вечером на соло. Так зачем мне бежать? Почему ты считаешь, что я вас боюсь?
        - Проваливай, как бы тебя ни звали. Пока еще не поздно. Смывайся и начинай новую жизнь. Мы будем разыскивать тебя, но, возможно, со временем ты изменишься. Как тебе такой вариант?
        Еще одна веревка на запястьях ослабла.
        Мёрк посмотрел прямо в глаза этому человеку и заметил, что на его одежде засияли отблески синего света. Полиция едет через фьорд. Значит, настал конец.
        Карл выпрямился и поджал под себя ноги. Мужчина поднял голову и взглянул в направлении синего свечения, приводящего весь окружающий ландшафт в состояние вибрации. Затем занес нож над беззащитным телом Ассада. В тот же миг Карл бросился вперед и воткнулся головой в ноги преступника. Тот повалился, все еще держа нож в руке, схватился за бедро и посмотрел на Карла с таким выражением, которое тот посчитал последним, что видит в своей жизни.
        Наконец веревка совсем ослабла. Карл сбросил ее и развел руки в стороны. Две голые руки против ножа. Что толку? Он осознал, насколько ему не по себе. Как бы Мёрк того ни желал, убежать он не мог. Какой бы заманчивой ни казалась мысль о гаечном ключе на полу сарая, он был не в состоянии нормально координировать свои движения. Все вокруг сжималось и расширялось одновременно.
        Он, покачиваясь, отступил на два шага. Тем временем мужчина успел подняться и нацелить на него свой нож. Сердце застучало, в голове бешено пульсировало. На мгновение Карл увидел перед собой прекрасные глаза Моны.
        Он крепко встал на ноги. Садовая дорожка была скользкой; он снова почувствовал, как месиво из слизняков липнет к ботинкам. Карл остановился и принялся ждать. Отблесков синих мигалок, несущихся по мосту, уже не было видно. Через пять минут полицейский патруль будет на месте. Если он продержится хотя бы мгновение, возможно, тем самым спасет детские жизни.
        Мёрк посмотрел на ветви деревьев, нависающие над тропинкой. «Если бы я мог дотянуться до них и подняться вверх», - подумал он, отступая еще на шаг.
        В следующую секунду негодяй кинулся вперед с яростным выражением на лице, целясь лезвием ножа прямо Карлу в грудь.
        И тут он споткнулся о подставленную ногу, едва ли доросшую до сорокового размера. Короткая нога Ассада протянулась над слизняковой массой и дотянулась как раз до лодыжки нападающего. Тот повалился не сразу, но лишь поскользнувшись босыми ногами на образовавшейся клейкой каше. Раздался хлопок, когда его щека ударилась о плитку. Карл бросился вперед и принялся пинать его ногой в живот, пока тот не отпустил нож.
        Мёрк схватил оружие, с трудом приподнял преступника и посмотрел ему в глаза, поднеся нож к сонной артерии. Ассад у него за спиной принялся барахтаться, пытаясь подняться, но потом его начало тошнить, и он снова свалился. Поток арабских проклятий вылетал у него изо рта вместе с желчью. Звучало это не очень приятно. Значит, не так уж сильно он пострадал от удара.
        - Ты можешь сбежать, - произнес мужчина. - Я больше не желаю видеть твою рожу.
        Внезапно он сделал рывок вперед головой, совершив попытку самоубийства, но Карл вовремя заметил это и придвинул нож к себе, так что рана на шее мерзавца оказалась поверхностной.
        - Я подумал, - произнес мужчина, из шеи которого уже заструилась кровь, - ты ведь все равно этого не сделаешь. Ты не посмеешь.
        Но он ошибался. Если он предпримет очередную попытку, Карл не станет отодвигать нож. Ассад со своим затуманенным взором станет свидетелем того, что человек сам виновен в своей смерти. Пусть попробует. В таком случае у системы правосудия будет меньше мороки.
        Удары со стороны эллинга стали еще громче. Карл бросил взгляд за спину преступника и увидел, как дверь отскочила, словно на пружине. После чего мерзавец заслонил ему весь обзор.
        - Мог бы и не рассказывать мне о том, как вы меня нашли. Мог бы подождать до суда, - сказал он. - Сколько там, ты сказал, я получу? Пятнадцать лет. Я переживу этот срок.
        Он откинул голову и расхохотался. Возможно, через мгновение он насадит свою голову на нож. Пусть будет так.
        Карл сжал пальцы на рукоятке, прекрасно понимая, что это будет омерзительно.
        Затем раздался звук, как будто раздавили яйцо. Короткий негромкий звук, после которого мужчина опустился на колени и беззвучно опрокинулся на землю. Карл взглянул на Самуэля, представшего перед ним с молотком в руке, на щеках его блестели полосы от слез. Он изнутри выбил замок молотком. Как, черт возьми, пацан раздобыл инструмент?
        Карл опустил глаза, бросил нож и склонился над человеком, валявшимся на земле в конвульсиях. Он еще дышал, но это продлится недолго.
        Мёрк стал свидетелем настоящей казни. Преднамеренного убийства. Ведь этот человек был у него под контролем. И мальчик явно это сознавал.
        - Брось молоток, Самуэль, - приказал он и взглянул на Ассада. - Это была в чистом виде самооборона, ты ведь согласен, Ассад?
        Тот откинул голову назад и выпятил нижнюю губу. Ответил он отрывочно, скорчившись в рвотном спазме:
        - Ну конечно, мы ведь всегда едины во мнениях, Карл, разве нет?
        Мёрк наклонился над негодяем, валявшимся на скользкой плитке с открытым ртом и выпученными глазами.
        - Черт бы вас побрал, - прошептал преступник.
        - Скоро черт приберет тебя, - ответил Карл.
        Из леса донесся звук полицейских сирен.
        - Если ты сознаешься во всем, что ты совершил, смерть будет легче, - шепнул Карл. - Сколько человек ты убил?
        Он моргнул.
        - Много.
        - Сколько?
        - Много.
        Его тело сдавалось, голова свесилась на сторону, открыв жуткую рану на затылке. А заодно и красноватый шрам, тянущийся вдоль всей задней части уха. Изо рта послышалось булькание.
        - Где Бенджамин? - поспешил спросить Карл.
        Веки умирающего медленно закатились.
        - Он у Евы.
        - Кто такая Ева?
        Он снова моргнул полузакрытыми глазами, на этот раз очень медленно.
        - Моя сестра-уродина.
        - Ты должен назвать мне имя. Мне нужна фамилия. Какое твое настоящее имя?
        - Настоящее имя? - Он улыбнулся и произнес свои последние слова: - Меня зовут Чаплин.

        эпилог

        Карл утомился. Пять минут назад он швырнул папку с делом на кучу подобных папок, возвышающуюся в углу.
        Распутано, завершено, прочь из системы.
        С тех пор как Ассад повалил на пол подвала серба, много воды утекло. Люди Маркуса Якобсена занялись тремя новыми пожарами, однако старое дело о пожаре в Рёдовре, приключившемся в 1995 году, висело на отделе «Q». Просто война бандитских группировок слишком занимала обитателей третьего этажа.
        Немало людей было отправлено под стражу, как в Сербии, так и в Дании; не хватало только пары признательных показаний. Видимо, они их так никогда и не получат, повторял Карл из раза в раз. По крайней мере, те сербы, которых они поймали, лучше потомятся пятнадцать лет в датской тюрьме, нежели пойдут на конфликт с теми, кто заварил эту кашу.
        Остальное зависело от прокурора.
        Мёрк потянулся и подумал на несколько минут прикорнуть в свете плоского экрана, с которого дикторы новостей «TV2» мололи всякую чушь о министрах, которые не в состоянии сесть на велосипед, не рухнув и не переломав себе кости.
        Тут зазвонил телефон. Гореть изобретателю этого аппарата в аду.
        - У нас тут наверху посетители, Карл, - раздался в трубке голос Маркуса. - Поднимитесь-ка к нам. Все втроем.
        Стояла середина июля, а дождь лил уже десять дней подряд. Солнце, похоже, впало в спячку. И с какой стати им тащиться на третий этаж? Наверху наверняка так же темно, как и у них в подвале.
        По дороге наверх Карл ни словом не обратился ни к Розе, ни к Ассаду. Проклятые каникулы. Йеспер торчал дома целыми днями, вместе со своей подружкой. Мортен отправился на велопрогулку с неким Пребеном, и их прогулка затянулась. Тем временем для Харди была нанята сиделка, а Вигга разъезжала по Индии с человеком, прячущим под своим тюрбаном волосы полуметровой длины.
        А он сидел здесь, пока Мона со своим отпрыском приобретала восхитительный загар в Греции. Если бы хоть Роза с Ассадом тоже ушли в отпуск, он действительно мог бы закинуть ноги на стол и провести рабочий день в компании Тур де Франс.
        Нет, он ненавидел отпуск. В особенности когда отпуск был не у него.

        Мёрк взглянул на пустующее рабочее место Лизы на третьем этаже. Наверное, снова рассекает со своим горячим муженьком на автофургоне. Если бы вместо нее отправилась фру Сёренсен, наверняка было бы полезнее. Разве немного флирта в автофургоне не расшевелит даже такую мумию, как она?
        Карл еле заметно, чисто из вежливости, жестом поприветствовал старую каргу и тут же опустил руку. Весьма тонко. Вот уж кто непрестанно держал нос по ветру, унылая бабенка…
        Открыв дверь кабинета Маркуса Якобсена, он обнаружил незнакомую женщину.
        - Вот, - сказал Маркус со своего кресла, - Миа Ларсен с мужем пришли поблагодарить тебя.
        Карл заметил мужчину, стоявшего чуть поодаль. Его-то он знал. Этот парень кричал тогда перед горящим домом в Роскиле. Кеннет, который вытащил женщину. Неужели та бедная встревоженная страдалица и женщина, стоящая сейчас перед ним с робким взглядом, - одно и то же лицо?
        Роза и Ассад протянули руки, Карл нерешительно последовал их примеру.
        - Простите, - извинилась молодая женщина. - Я понимаю, что вы очень заняты, но мы хотели лично сказать вам спасибо за то, что вы спасли мою жизнь.
        Мгновение они молча смотрели друг на друга. Карл понятия не имел, что ему сказать.
        - Ответ «не за что» кажется мне неуместным, - прервал молчание Ассад.
        - Да, и мне, - подхватила Роза.
        Остальные только посмеялись.
        - Сейчас вы в порядке? - спросил Карл.
        Она глубоко вздохнула и закусила губу.
        - Мне бы хотелось узнать, как те двое ребятишек. Кажется, Самуэль и Магдалена?
        Морщины у Карла на лбу слегка поползли вверх.
        - Я буду честен и скажу, что никогда не узнаешь всей правды. Двое старших братьев покинули дом, и я думаю, что Самуэль в порядке. Что касается Магдалены и ее оставшихся сестры с братом, о них заботится община, такие слухи до меня дошли. Возможно, это и хорошо, я не знаю. Детям тяжело потерять своих родителей.
        Миа кивнула.
        - Да, я понимаю. Мой бывший муж принес много зла. Если я как-то могу помочь девочке, надеюсь, мне предоставят такую возможность. - Она попыталась улыбнуться, но не успела, так как на языке уже крутилась следующая фраза. - Детям тяжело потерять своих родителей, но и матери тяжело потерять своего ребенка.
        Маркус Якобсен положил руку ей на плечо.
        - Следствие по делу еще продолжается, Миа. Полиция не покладая рук проверяет сообщенные вами сведения. Так что, вероятно, у этих действий в конечном итоге появятся свои плоды. В нашей стране невозможно куда-нибудь запрятать ребенка навсегда.
        На слове «навсегда» голова ее упала на грудь. Видимо, Карлу стоило сформулировать свою мысль несколько иначе.
        Беседу подхватил молодой человек.
        - Просто знайте, что мы вам благодарны, - сказал он, глядя на Карла и Ассада. - То, что неизвестность выбивает Миа из колеи, - совсем другой вопрос.
        Бедняги. Почему бы попросту не быть честным по этому поводу? Прошло уже четыре месяца, а мальчика так и не нашли. На расследование не выделили достаточных ресурсов, а теперь время уже упущено.
        - Нам известно не так уж много, - решил внести ясность Карл. - Сестру вашего бывшего мужа звали Ева, это мы знаем. Но как насчет фамилии? Кстати, какая фамилия была у вашего мужа? Она может оказаться абсолютно иной. Да и его настоящего имени мы не знаем. В действительности нам ничего не известно о его прошлом. Только то, что отец Евы и вашего мужа был священником. В этом отношении можно констатировать, что Ева - не такое уж необычное имя для дочери пастора. Ну, хорошо, еще мы знаем, что этой женщине должно быть около сорока лет, вот и всё. Фотография Бенджамина вывешена во всех полицейских участках, а недавно мои коллеги проинформировали все социальные службы страны, чтобы те тоже следили за ходом дела. Вот что мы имеем на данный момент.
        Миа кивнула. Было ясно, что женщина не хотела воспринимать это сообщение как нечто, ослабляющее ее надежду. Естественно, она этого не хотела.
        Затем молодой мужчина вытащил из-за спины букет роз и рассказал, что Миа каждый божий день повсюду ищет церковную брошюру или вырезку из газеты с фотографией отца ее бывшего супруга. О том, что это стало ее главным занятием в жизни, и если ей удастся что-то откопать, они будут первыми, кто об этом узнает. После чего он протянул цветы Карлу и поблагодарил их всех.
        Когда эти двое посетителей покинули управление, Мёрк с букетом в руках некоторое время стоял неподвижно, ощущая неприятный привкус во рту. Не меньше сорока алых роз. Он предпочел бы их не принимать.
        Карл покачал головой. Нет, они не могут стоять у него на столе, это совсем никуда не годится. Но и у Розы с Ирсой им не место. Никогда не знаешь, каковы окажутся последствия.
        Мёрк швырнул букет на рабочее место фру Сёренсен, когда они проходили мимо.
        - Спасибо, Сёренсен, за то, что вы держите оборону, - обронил он и оставил ее в состоянии недоумения и молчаливого протеста.
        Спускаясь по лестнице в подвал, они переглянулись.
        - Я знаю, о чем вы думаете, - сказал Карл и кивнул.
        Теперь они должны были выслать письма во все без исключения датские учреждения и представляющие власть организации, потенциально могущие иметь какую-то информацию о ребенке возраста Бенджамина и с похожей внешностью, который вдруг внезапно появился там, где его не должно было быть. На самом деле письмо с той же самой информацией, которую полиция уже распространила по своим каналам ранее. Только на этот раз с небольшой дополнительной припиской, в которой выражается просьба к главам организаций взять это дело под личный контроль. В этом случае задача гарантированно окажется приоритетной и как можно быстрее будет направлена в нужное русло.

        За последние две недели Бенджамин выучил не менее пятидесяти новых слов, и Ева за ним едва поспевала. Но разговаривали они друг с другом немало, просто вдвоем, ибо Ева полюбила парнишку больше всего на свете. Теперь они стали небольшой семьей, и ее муж испытывал такие же ощущения.
        - Когда они наконец приедут? - спрашивал Вилли в десятый раз за день. Он уже несколько часов был очень занят. Нужно было пропылесосить, испечь хлеб, переделать кучу мелких дел с Бенджамином. К предстоящей встрече все должно было быть идеально.
        Ева улыбнулась. Как же сильно этот ребенок изменил всю их жизнь!
        - Они уже приехали, насколько я могу слышать. Не посадишь Бенджамина мне на колени, Вилли?
        Она почувствовала мягкую щечку мальчика рядом со своей щекой.
        - Сейчас придут тети, которые скажут нам, можем ли мы оставить тебя у себя, - прошептала она ему на ушко. - Я думаю, мы сможем. Ты хочешь остаться с нами, малыш? Хочешь быть с Евой и Вилли?
        Он прижался к ней.
        - Ева, - сказал и улыбнулся.
        Потом она почувствовала, что он показывает в направлении коридора, откуда послышались голоса.
        - Пришел кто-то, - прокомментировал мальчик.
        Она обняла его и слегка поправила на нем одежду. Вилли сказал, что ей лучше закрыть глаза, чтобы вид был не слишком пугающий. Затем сделала глубокий вдох, произнесла молитву и прижала мальчика к себе.
        - Все будет хорошо, - шепнула она.

        Голоса были доброжелательные, и она их знала. Именно эти люди должны были утрясти формальности, и они уже приходили раньше.
        Обе женщины подошли к ней и пожали ей руку. Приятные, теплые ладони. Сказали несколько слов Бенджамину и сели чуть в стороне.
        - Итак, Ева, мы изучили ваши обстоятельства и должны признаться, что для нас вы не самые типичные кандидаты. Скажем сразу, что мы решили не принимать во внимание вашу инвалидность по зрению. У нас и ранее были случаи, когда мы давали незрячим людям согласие на усыновление, и что касается дееспособности и основных требований, тут мы не видим никаких препятствий.
        Ева почувствовала, как у нее внутри словно забил источник. Они сказали, никаких препятствий. Значит, все ее молитвы помогли.
        - Мы были впечатлены тем, сколько средств вам удавалось откладывать из вашего регулярного дохода; тем самым вы доказали, что вы способны контролировать свою жизнь лучше, чем большинство людей. И кроме того, Ева, мы заметили, что вы очень сильно похудели за довольно короткое время. По словам Вилли, двадцать пять килограммов примерно за три месяца. На самом деле, это потрясающе. И вы прекрасно выглядите.
        Ее охватила волна тепла. Кожа затрепетала. Даже Бенджамин это заметил.
        - Ева красивая, - сказал малыш. Она чувствовала, как он машет пришедшим дамам. Вилли говорит, когда он так делает, это выглядит очень-очень мило. Да благословит Господь этого ребенка.
        - Вы прекрасно тут все обставили. Мы видим, что у вас очень подходящий для воспитания ребенка дом.
        - Они также учли, что Вилли удалось получить неплохую работу, - вступила вторая женщина, обладательница чуть более мрачного и пожилого голоса. - Ева, как вы думаете, не будет ли для вас проблемой то, что он теперь проводит дома не так много времени?
        Она улыбнулась.
        - Вы сомневаетесь, что я одна справлюсь с Бенджамином? - Снова улыбнулась. - Я ослепла, будучи уже почти взрослой девушкой. Но мне кажется, среди зрячих едва ли найдутся многие, кто видит столь же зорко, как я.
        - Что вы имеете в виду? - поинтересовался более мрачный голос.
        - Разве тут не идет речь о том, чтобы чувствовать потребности своего ближнего? Я обладаю такой способностью. Я знаю, что нужно Бенджамину, прежде чем он сам понимает это. По голосам людей я определяю, что они чувствуют. Вы, например, в данный момент радуетесь. Мне кажется, ваша душа улыбается. У вас недавно произошло какое-то очень радостное событие?
        Они немного посмеялись.
        - Да, раз уж вы сами сказали про это. Сегодня утром я стала бабушкой.
        Ева поздравила женщину и ответила на множество практических вопросов. Несомненно, несмотря на свою инвалидность и их с Вилли возраст, их рекомендуют для дальнейшего прохождения процедуры. А им только этого и надо было. Раз они дошли до данного этапа, дальше все будет хорошо.
        - Пока что мы обсуждаем одобрение вас как приемной семьи. До тех пор пока мы не в курсе, что произошло с вашим братом, естественно, мы не можем предпринять никаких дальнейших шагов. Однако, принимая во внимание ваш возраст, мы можем рассматривать данный этап в качестве подготовительного этапа усыновления.
        - Как долго вы не получали вестей о брате? - спросила первая женщина. Она задавала этот вопрос уже раз пять в ходе двух собеседований.
        - С самого марта месяца, когда он оставил нам Бенджамина. Мы боимся, что мама мальчика умерла от болезни. По крайней мере, судя по словам моего брата, у нее было что-то серьезное. - Ева перекрестилась. - Он был темной лошадкой, мой брат. Если мать Бенджамина умерла, я опасаюсь, что и он последовал за ней на небеса.
        - Мы так и не смогли выяснить, кто является матерью Бенджамина. В свидетельстве о рождении ее персональный номер невозможно прочитать. Как вы считаете, может, оно где-то подмокло?
        Ева пожала плечами.
        - Да, наверняка. Так оно выглядело, когда оказалось у нас в руках, - отозвался из угла ее муж.
        - Скорее всего, родители Бенджамина просто совместно проживали. По крайней мере, судя по страховому номеру вашего брата, он никогда не был женат. Его местонахождение вообще очень сложно определить. Мы видим, что несколько лет назад он пытался попасть в войска специального назначения, однако с этого момента все сведения о нем канули в Лету.
        - Да, - Ева кивнула. - Как я уже говорила, он был темной личностью. Он не рассказывал нам почти ничего о своей жизни.
        - И тем не менее он доверил вам Бенджамина.
        - Да.
        - Бенджамин и Ева, - произнес мальчик и спустился на пол. - Она слышала, как он заковылял по ковру. - Моя машинка. Она большая. И красивая.
        - Да, мы видим, что он развивается, - сказал мрачный голос. - Он действительно опережает свой возраст.
        - Да, он похож на деда. Тот был очень мудрым.
        - Ну да, Ева, мы прекрасно знакомы с вашими корнями. Вы дочь священника. Насколько мне известно, ваш отец был пастором неподалеку от этих мест. И пользовался большой популярностью, как я поняла.
        - Отец Евы был потрясающим человеком, - заметил Вилли из глубины комнаты.
        Ева улыбнулась. Он всегда так говорил, хотя никогда с ним не встречался.
        - Мой мишка, - снова перебил их Бенджамин. - Мой мишка хоро-оший. У него есть синий бантик.
        Все рассмеялись.
        - Наш отец дал нам прекрасное христианское воспитание, - продолжила Ева. - Мы с Вилли решили воспитать Бенджамина в таком же духе, если власти разрешат нам оставить его. Взгляды на жизнь, присущие моему отцу, будут для нас путеводной звездой.
        Она почувствовала, что им это понравилось. Молчание казалось согретым теплотой.
        - Но перед усыновлением вам еще предстоит пройти подготовительные курсы в течение двух выходных, прежде чем Совет по усыновлению подключится к процедуре и примет окончательное решение. Никто не знает, как там пойдут дела, но можно сказать наверняка, что фундаментальные вопросы существования, я думаю, вы разъясните ему лучше, чем большинство других людей, так что…
        Она заметила, что что-то прервало их. Казалось, будто вся теплота вдруг разом улетучилась из комнаты. Даже Бенджамин перестал суетиться.
        - Смотри, - сказал он. - Синий огонек. Мигает синий огонек.
        - По-моему, во дворе остановилась полицейская машина, - сказал Вилли. - Видимо, какая-то авария.
        Ева предполагала, что что-то стряслось с ее братом. И думала так, пока не услышала голоса с улицы и протесты рассерженного мужа.
        Затем она услышала звук шагов в гостиной, потом две дамы поднялись и отошли в глубь комнаты.
        - Это он, Миа Ларсен? - спросил незнакомый ей мужской голос.
        В ответ что-то прошептали. Она не разобрала слов. Кажется, мужчина объяснял что-то двум дамам, с которыми она только что мирно беседовала.
        Из коридора послышалась брань мужа. Почему он не войдет к ней?
        Затем заплакала молодая женщина. Сначала вдалеке, потом ближе.
        - Господи, что там происходит? - крикнула Ева из комнаты.
        Бенджамин подобрался к ней. Взял ее за руку и задрал на нее одну ногу. Она посадила его себе на колени.
        - Ева Бремер. Мы из полиции Оденсе, приехали сюда с матерью Бенджамина, которая хотела бы забрать его домой.
        Она затаила дыхание. Умоляла Бога, чтобы они все вдруг исчезли из ее дома. Умоляла его, чтобы пробудил ее от кошмара.
        Они приблизились к ней, и незнакомая женщина заговорила с ребенком.
        - Привет, Бенджамин, - звучал ее дрожащий голос. Голос, которого не должно было быть здесь. Пускай убирается отсюда. - Не узнаешь маму?
        - Мама, - ответил Бенджамин. Казалось, он испугался и вскарабкался ей на самую шею. - Мама, - повторил он и задрожал. - Бенджамину страшно.
        В комнате воцарилась полная тишина. Ева слышала только дыхание мальчика. Дыхание ребенка, которого она любила больше собственной жизни.
        Затем она ощутила другое дыхание. Столь же глубокое и испуганное.
        Она прислушалась и почувствовала, как ее руки задрожали за спиной малыша.
        Она слушала это дыхание и наконец услышала свое собственное.
        Три человека с тяжелым дыханием. Пребывающие в шоке и страхе перед предстоящими секундами.
        Она прижала к себе ребенка посильнее. Задержала дыхание, чтобы не расплакаться. Она держала его так близко, что они почти слились в единое целое. Затем ослабила свои объятия. Взяла его маленькую ручку и крепко держала в своей руке. Мгновение боролась со слезами, но все-таки вытянула вперед ладонь с крошечной ладошкой малыша. Ненадолго застыла в молчании, а потом как будто издалека услышала собственные слова:
        - Вы, случайно, не Миа?
        В ответ прозвучало осторожное «да».
        - Проходи, Миа. Добро пожаловать к нам, и давай знакомиться.

        Юсси Адлер-Ольсен
        Журнал 64

        Посвящается моим родителям, Карен-Маргрет и Хенри Ольсену, а также моим сестрам, Элсебет, Марианне и Виппе

        Благодарности

        Теплая признательность Ханне Адлер-Ольсен за ежедневное вдохновение, ободрение и мудрую профессиональную помощь.
        Также выражаю благодарность Фредди Мильтону, Эдди Кирану, Ханне Петерсен, Мику Шмальстигу и Карло Андерсену за необходимые и подробные замечания, Анне С. Андерсен за острый глаз и неоценимую помощь.
        Отдельное спасибо Нильсу и Марианне Хорбро, Гитте и Петеру К. Раннес, а также Датскому Центру Авторов и Переводчиков «Хальд» за оказанное гостеприимство.
        Благодарю комиссара полиции Лайфа Кристенсена за щедро переданный опыт и поправки, касающиеся работы полиции.
        Спасибо АО «Сунд энд Бэльт», архиву Датского радио, Марианне Фрюд, Курту Редеру, Бирте Фрид-Нильсен, Улле Юде, Фриде Торуп, Гюрит Кабер, Карлу Равну и Сес Новелла за вклад каждого из них в мое исследование «Женского дома» на Спрогё.

        Пролог
        Ноябрь 1985 года

        Она расчувствовалась в совершенно неожиданный момент. Между пальцами – прохладная тонкая ножка фужера с шампанским, вокруг – шелест голосов, рука мужа обнимает за талию. Помимо периода влюбленности, лишь считаные мгновения из детства могли сравниться с ощущениями, испытываемыми ею в эти секунды. Лепет бабушки, внушающий чувство безопасности. Приглушенный смех, доносящийся сквозь дрему. Смех тех, кого уже давно нет на свете…
        Тут Нэте сжала губы, чтобы не позволить чувствам овладеть собой. Иногда такое случалось.
        Приосанившись, она взглянула на палитру ярких платьев и безупречно прямые спины. На ужин в честь датских лауреатов Большой Скандинавской премии по медицине народу собралось немало. Ученые, врачи, сливки общества. Среда, для которой она не была рождена, но в которой с годами чувствовала себя все более комфортно.
        Сделав глубокий вдох, Нэте собралась удовлетворенно выдохнуть, как вдруг за скоплениями высоких причесок и мужчинами с туго завязанными галстуками-бабочками заметила слишком пристально устремленный на нее взгляд. Такой откровенный взор, плохо поддающийся определению и приводящий в трепет, мог принадлежать лишь одному человеку. Инстинктивно она метнулась в сторону, подобно затравленному животному, ищущему убежища в зарослях. Положила ладонь на руку мужа и попыталась улыбнуться, блуждая глазами меж нарядных тел сквозь мутноватый свет канделябров.
        Какая-то женщина, рассмеявшись, запрокинула голову назад, тем самым открыв обзор до дальней стены зала.
        Именно там он и стоял.
        Его фигура возвышалась над всеми, как маяк. Даже несмотря на сутулость и кривые ноги, он был громаден; глаза его скользили по толпе, как прожекторы.
        Нэте вновь почувствовала пронизывающую глубину этого внимательного взгляда, четко осознав, что, не отреагируй она немедленно, вся ее жизнь рухнет в считаные секунды.
        – Андреас, – произнесла женщина, взявшись за горло, уже пересохшее от волнения. – Давай уйдем. Мне что-то нехорошо.
        Большего и не требовалось. Ее муж сдвинул темные брови, кивнул окружающим и повернулся к выходу, подхватывая ее под руку. За такую отзывчивость она и любила его.
        – Спасибо, – поблагодарила Нэте. – Я сожалею, но у меня снова болит голова.
        Андреас кивнул. Слишком хорошо он знал все по себе. Долгие темные вечера в гостиной в моменты приступов мигрени…
        Их объединяло в том числе и это.
        Они уже дошли до массивной лестницы праздничного зала, когда перед ними неожиданно оказался высокий мужчина.
        Он заметно постарел, насколько она могла заметить. Прежде сверкающие глаза теперь потускнели. Волосы изменились до неузнаваемости. Двадцать пять лет сделали свое дело.
        – Нэте, неужто ты здесь? В последнюю очередь я рассчитывал встретить в таком обществе тебя, – быстро сказал он.
        Она потянула своего мужа прочь, но это не остановило преследователя.
        – Ты что, не помнишь меня, Нэте? – раздался сзади голос. – Да нет, помнишь… Я Курт Вад. Ты прекрасно помнишь меня.
        Он настиг их на полпути вниз.
        – Наверное, ты личная шлюха директора Росена… Каких высот достигла, подумать только!
        Она попыталась потащить мужа за собой, однако Андреас Росен не привык поворачиваться спиной к проблеме. Тем более в таком случае.
        – Вы не могли бы оставить мою жену в покое? – негромко произнес он, сопроводив свою реплику взглядом, предвещающим гнев.
        – Так-так. – Нежеланный гость отступил на шаг назад. – Значит, ты завлекла Андреаса Росена в свою сеть, Нэте. Отличная работа. – Затем последовало дополнение, незначительное для стороннего человека, но значимое для нее. – Данный факт каким-то образом полностью ускользнул от моего внимания. Я не так часто появляюсь в высоких кругах, знаешь ли. И желтых газетенок не читаю.
        Словно в замедленной съемке, она увидела, как ее муж презрительно качает головой, и почувствовала, как он хватает ее за руку и тянет за собой. На мгновение к ней вернулась способность дышать. Звуки их шагов отзывались эхом, будто призывая: «Давай уйдем поскорее». Они уже добрались до самого гардероба, но навязчивый голос вновь прогремел за спинами:
        – Господин Росен! Вероятно, вам неизвестно, что ваша жена потаскуха. Просто-напросто девка со Спрогё[57], которая не особо разбирается, перед кем раздвигать ноги. Как неизвестно вам и то, что ее недоразвитому мозгу недоступна разница между правдой и ложью, и…
        Ее запястье дернулось, когда муж неожиданно обернулся туда, где несколько гостей уже пытались утихомирить человека, нарушившего ход торжества. Пара подоспевших молодых врачей угрожающе нацелились на грудь высокого мужчины, так что нежелательность его присутствия здесь проявилась со всей очевидностью.
        – Андреас, не надо! – закричала Нэте, когда тот направился в сторону группы, обступившей ее преследователя, но муж не слушал. Альфа-самец уже приступил к определению своей территории.
        – Я не знаю, кто вы такой, – сказал он. – Но советую вам впредь не показываться в обществе, пока вы не научитесь вести себя прилично.
        Худощавый тип вытянул голову над крепко схватившими его мужчинами, и внимание всех присутствующих у гардероба сосредоточилось на его пересохших губах. Там были дамы за прилавком, державшие меховые воротники пальто, те, кто проходил мимо, личные водители, ожидавшие перед дверями-вертушками…
        И вот наконец была произнесена фраза, которая ни в коем случае не должна была прозвучать.
        – Господин Росен, а вы спросите у Нэте, где ее стерилизовали. Спросите, сколько абортов за свою жизнь она успела сделать. Спросите, каково ощущать себя на пятый день в одиночной камере. Выслушайте ее ответы, а потом уже говорите о моем поведении. На это есть более компетентные люди, Андреас Росен.
        Курт Вад высвободился из толпы и развернулся, негодуя.
        – Я ухожу! – прокричал он. – А ты, Нэте, – он протянул в ее сторону трясущиеся пальцы, – поскорее отправляйся в ад, где тебе самое место!
        По помещению разнесся гул, после чего раздвижные двери вслед за ним сомкнулись.
        – Это был Курт Вад, – прошептал кто-то позади них. – Однокашник сегодняшнего лауреата, и больше ничего положительного о нем сказать нельзя.
        Вот она и оказалась в ловушке. Вот и настало разоблачение.
        Взгляды собравшихся изучали ее, пытаясь сосредоточиться на деталях, способных выявить ее истинную сущность. Слишком глубокое декольте? Вульгарные движения бедер? Может, что-то не так с губами?
        Подавая пальто, гардеробщица обдала ее почти ядовитым теплым дыханием, словно говоря: «Ты нисколько не лучше меня».
        Но это длилось недолго.
        Нэте отвела глаза и взяла мужа – своего любимого мужчину – под руку.
        Теперь она не смела поднять на него взгляд.

        Нэте слушала мягкий ровный шум двигателя.
        Они не сказали друг другу ни слова; каждый сидел уставившись в прорезаемую автомобилем осеннюю темень. Туда-сюда мелькали стеклоочистители.
        Возможно, он ждал опровержений, но она не могла их предоставить.
        Возможно, Нэте ждала, что муж пойдет навстречу. Поможет ей преодолеть неловкость. Просто взглянет на нее и скажет, что все это не имеет значения. Что намного важнее те одиннадцать лет, что они провели вместе. Важнее, чем тридцать семь, прожитых ею раньше.
        Но он включил радио, и музыка создала ощущение отстраненности. Стинг сопровождал их продвижение на юг Зеландии, а Шаде и Мадонна стали спутниками маршрута по Фальстеру и Гульдборгсунну. Ночь проходила под нежные звуки голосов молодых исполнителей. Такова оказалась единственная связь между ними.
        Все остальное исчезло.
        За несколько сотен метров до деревушки Бланс и в паре километров от центра муж свернул и остановил машину в поле.
        – Ну, так расскажи мне обо всем, – произнес он, вперившись в окружающую тьму.
        Отнюдь не теплая фраза. Он даже не смягчил свои слова ее именем. Просто – «ну, так расскажи мне обо всем».
        Нэте прикрыла глаза, умоляя его понять, что тут замешаны более глубокие обстоятельства, все объясняющие, что человек, который обвинял ее, также виновен в ее несчастьях. Но, как бы то ни было, сказанное верно, полушепотом призналась она.
        Все так и есть.
        В этот всепоглощающий болезненный момент она слышала лишь его дыхание. Затем муж повернулся к ней с мрачным взглядом.
        – Так, значит, вот почему у нас с тобой нет детей, – сказал он.
        Она кивнула. Сжала губы и призналась – да, так и было. Да, она виновна во лжи и замалчивании. Увы, юной девушкой Нэте была отправлена на Спрогё, но совершенно незаслуженно. Все случилось в результате цепочки недоразумений, злоупотреблений и подлогов. Исключительно поэтому. Да, она делала аборты и была стерилизована, однако тот жуткий человек, которого они только что встретили…
        Андреас положил ладонь ей на плечо, и от этого жеста повеяло таким холодом, что женщина вмиг умолкла. Затем он включил скорость, ослабил педаль сцепления, проскользнул через городок и помчался вдоль лугов и темных вод.
        – Мне очень жаль, Нэте. Но я не могу простить, что на протяжении долгих лет ты заставляла меня жить в слепой надежде на то, что мы можем стать родителями. Просто не могу, и всё. И что касается остального, я испытываю отвращение к тому, что услышал.
        Потом он на мгновение прервался, и она ощутила покалывание в висках и в шее.
        Муж качнул головой. Столь же надменно, как когда общался с людьми, по его мнению, недостойными уважения. Столь же заносчиво, как когда он пренебрегал какими-нибудь идиотскими рекомендациями.
        – Я соберу вещи, – отчетливо произнес он. – У тебя будет неделя, чтобы подыскать себе другое жилье. Из Хавнгорда можешь взять все, что захочешь. Ты не должна испытывать нужду.
        Нэте медленно отвернулась, уставившись на воду. Затем чуть опустила стекло и почувствовала запах водорослей, носимых иссиня-черными волнами. Они словно стремились поглотить ее целиком. И чувство одиночества и отчаяния, знакомое ей по дням, проведенным на Спрогё, где такое же укачивающее море соблазняло положить конец безрадостной жизни, вновь вернулось.
        «Ты не должна испытывать нужду», – сказал он, словно это имело какое-то значение.
        Значит, он действительно ничего не знал о ней.
        На мгновение Нэте увидела дату на часах – 14 ноября 1985 года. Повернувшись к мужу, женщина почувствовала, как дрожат ее губы.
        Его темные глаза в полутьме зияли дырами. Андреаса Росена интересовал лишь очередной поворот да лежащая впереди дорога.
        Тогда она медленно потянулась рукой к рулю. Схватилась за него ровно в тот момент, когда он собрался оказать сопротивление, и дернула как можно резче…
        Огромная мощь двигателя растрачивалась вхолостую, когда дорога под ними исчезла. Металлический скрежет летящего через бурелом механизма заглушил последние вопли протеста, исходившие от мужа.
        Соприкосновение с морем было сравнимо с чувством возвращения в родной дом.

        Глава 1
        Ноябрь 2010 года

        Карл Мёрк услышал о ночных событиях из новостей на полицейской радиостанции по дороге из таунхауса в Аллерёд. При нормальных обстоятельствах едва ли что-то вызвало бы у него меньший интерес, чем работа коллег из отдела по борьбе с преступлениями сексуального характера, но именно этот случай он воспринял как нечто особое.
        Собственница эскорт-агентства подверглась нападению и была облита серной кислотой в собственной квартире на Энгхэвевай, персоналу ожогового отделения Королевской больницы пришлось нелегко. Теперь разыскивались свидетели, но пока безрезультатно.
        К допросу уже привлекли шайку подозрительных литовцев, однако на исходе ночи стало ясно, что лишь один из подозреваемых может стать обвиняемым, но и к нему не смогли подкопаться – не хватало доказательств. При госпитализации пострадавшая заявила, что не может определить виновного, и в итоге пришлось освободить всю банду.
        Неужели ранее не было слышно ни о чем подобном?
        На площади Полиции по дороге на парковку он встретился с Соломенной Сосулькой, Брандуром Исаксеном из «Стейшн-Сити».
        – Ну что, выбрался пораздражать окружающих? – проворчал Карл мимоходом, как вдруг придурок, к сожалению, остановился, словно слова полицейского прозвучали для него приветствием.
        – На этот раз они добрались до сестрицы Бака, – холодно сказал Исаксен.
        Карл взглянул на него затуманенными глазами. О чем, черт возьми, он толкует?
        – Жаль, – промычал он, – от этого-то не убудет.
        – Так ты слышал о нападении на Энгхэвевай? Она выглядит совсем неважно, – продолжил Исаксен. – Врачи Королевской больницы всю ночь трудились. Так, значит, ты знаком с Берге Баком?
        Карл отклонил голову назад. Берге Бак?.. Знакомы ли они? Вице-комиссар полиции из отдела А, выпросивший увольнение и несвоевременно отправившийся на пенсию? Этот лицемерный ублюдок?
        – Мы с ним были примерно такими же близкими друзьями, как я с тобой, – произнес Карл.
        Исаксен мрачно кивнул. Да уж, в симпатии друг к другу их нельзя было заподозрить.
        – А сестру Берге, Эстер Бак, ты тоже знаешь? – поинтересовался он.
        Карл взглянул на колоннаду, по которой семенила Роза с огромной, как чемодан, сумкой, болтающейся на плече. О чем эта дама думает, будь она неладна? Провести отпуск в офисе?
        Он заметил, что Исаксен следит за его взглядом, и отвел глаза.
        – Никогда не встречался с Эстер. Но она содержит бордель, верно? – ответил Карл. – Проститутки – сфера скорее твоей компетенции, нежели моей, так что оставь меня наконец в покое.
        Исаксен выдавил:
        – Тебе придется смириться с тем, что Бак неожиданно объявится в отделении и вмешается в дело.
        Карл сомневался. Разве Бак ушел из полиции не из-за того, что ненавидел свою работу и терпеть не мог приходить на участок?
        – Ему будет оказан радушный прием, – ответил он. – Но только не у меня в подвале.
        Исаксен провел пальцами по своим черным, как смоль, слежавшимся после сна волосам.
        – Ну нет, конечно. Ты там у себя внизу наверняка по горло занят шашнями с нею, верно?
        Он качнул головой в сторону Розы, уже скрывшейся на лестнице.
        Карл затряс головой. Пускай Исаксен отправляется ко всем чертям со своим вздором. Шашни с Розой! Уж лучше уйти в монастырь в Братиславе.
        – Карл, – обратился к нему охранник на посту спустя полминуты. – Психолог Мона Ибсен оставила для вас кое-что.
        Он с ликующим видом протянул ему через дверь серый конверт.
        Полицейский с удивлением взглянул на него. Может, в конверте и вправду важные новости?
        Охранник сел на место.
        – Я слышал, что Ассад пришел уже к четырем утра. Готов поспорить, он нашел прекрасное время для обделывания в подвале своих делишек. Он что, готовит план террористического захвата полицейского управления, или как? – Парень рассмеялся на мгновение, но замолк, заметив свинцовый взгляд Карла.
        – Спроси у него сам, – отчеканил тот, подумав о женщине, задержанной в аэропорту лишь за то, что та произнесла слово «бомба».
        Вот уж поистине оговорка, достойная занять место на первых полосах.
        Впрочем, тут дело могло обстоять намного хуже.

        Уже с последних ступеней винтовой лестницы Мёрк понял, что у Розы день удался. Тяжелый запах гвоздики и жасмина пахнул ему в лицо и заставил вспомнить старушку из Восточного Брендерслева, щипавшую за задницу каждого мужчину, не обращавшего на нее внимания. Когда Роза источала подобный аромат, у него начиналась головная боль, причем отнюдь не из-за ее едких замечаний.
        Ассад выдвинул теорию о том, что она получила эти духи в наследство, однако кто-то из окружения сказал, что подобные тошнотворные смеси по-прежнему доступны в особых индийских магазинчиках, хозяевам которых безразлично, придет ли к нему этот покупатель хотя бы еще раз.
        – Эй, Карл, иди-ка сюда! – прокричала она из своего кабинета.
        Мёрк вздохнул. Что теперь будет?
        Он проковылял мимо бедлама Ассада, засунул нос в клинически стерильную комнату Розы и сразу заметил гигантскую сумку. Прежде она висела у девушки на плече. Насколько Карл понял, не только Розины духи сулили беспокойный день. В пользу этого говорила еще и огромная кипа бумаг, торчащих из сумки.
        – Гм, – осторожно хмыкнул он, указывая на бумаги. – Это что такое?
        Она уставилась на него обведенными черной подводкой глазами, взгляд коих предвещал большие проблемы.
        – Кое-какие старые дела. Они лежали на полицейских столах в течение всего прошлого года, хотя должны были добраться до нас в первую очередь. Тебе наверняка знакомо такое разгильдяйство.
        Последнюю фразу Роза сопроводила невнятным звуком, который мог быть интерпретирован как смех.
        – Эти папки были по ошибке переданы в Национальный центр расследований. А я просто их оттуда забрала.
        Карл поднял брови. Навалилась куча дел – так с какой стати она улыбается?
        – Да-да, знаю, что ты сейчас думаешь. Плохие новости, правда, – опередила она его. – Но ты еще не видел вот эту папку. Она не из НЦР, а уже лежала на моем кресле, когда я пришла.
        Роза протянула потрепанную картонную папку. Очевидно, девушка рассчитывала, что Карл тут же примется листать ее, но ошибалась. Дурные новости как-то не принято воспринимать до утренней затяжки, к тому же всему свое время. Он, черт возьми, только что вошел.
        Мёрк покачал головой, прошел к себе в кабинет, бросил папку с делом на стол, а пальто повесил на стул в углу.
        В офисе стоял затхлый дух, лампа мерцала чересчур интенсивно. Среду всегда сложнее всего было пережить.
        Прикурив сигарету, Мёрк поплелся к каморке Ассада, где все вроде бы выглядело, как раньше. Молитвенный коврик разложен на полу, в воздухе висела плотная завеса пропитанного миртом водяного пара. Транзистор настроен на нечто напоминающее своим звучанием брачные крики дельфинов вкупе с церковными песнопениями, записанными на катушечный магнитофон с ослабленным приводным ремнем.
        Стамбул к вашим услугам.
        – Доброе утро, – поздоровался Карл.
        Ассад медленно повернул голову. Рассвет над Кувейтом, должно быть, был менее ярок, нежели покрасневший нос бедняги.
        – Боже всемогущий, Ассад, что с тобой?! – выпалил Карл, отступая на шаг, сбитый с толку представшей его глазам картиной. Вероятно, грипп прочно овладел этим телом, все симптомы налицо.
        – Началось вчера, – прохрипел тот. Глаза у парня слезились похлеще собачьих.
        – Сейчас же отправляйся домой, немедленно, – отодвигаясь, приказал Карл.
        Дальнейшее обсуждение не предполагалось. И все-таки Ассад не послушался.
        Мёрк вернулся в зону безопасности и задрал ноги на рабочий стол, впервые в жизни мечтая о том, чтобы совершить чартерный тур на Канары. Четырнадцать дней под зонтиком с полуодетой Моной под боком – просто великолепно! И пусть грипп бушует на улицах Копенгагена, сколько ему вздумается.
        Он улыбнулся своим мыслям, достал маленький конвертик от Моны и вскрыл его. Одного аромата было достаточно. Нежный и чувственный, сама суть Моны Ибсен. Густой и едкий запах парфюма Розы с ним не сравнится.
        «Мой милый» – так начиналось письмо.
        Карл улыбнулся. С тех пор как он лежал в больнице Брендерслева с шестью швами на боку и с куском слепой кишки, замаринованным в банку, никто не обращался к нему так сладко.

        Мой милый,
        Сегодня к 19.30 ко мне на жареного гуся, согласен?
        Не забудь про костюм и захвати бутылочку красного вина. А я позабочусь о сюрпризах.
        Целую, Мона

        Карл ощутил, как тепло разливается по его щекам. Какая женщина!
        Прикрыв глаза, он сделал глубокую затяжку и попытался представить себе, что стоит за словом «сюрпризы». И улыбнулся в предвкушении чего-то волнующего.
        – Чему ты тут лыбишься с закрытыми глазами? – прогремело позади него. – Ты не собираешься заглянуть в папку, что я тебе дала?
        Роза стояла в дверях, сложив руки и склонив голову набок. И она не собиралась уходить, не дождавшись его ответа.
        Карл разогнал рукой дым и потянулся за папкой. Уж лучше сделать, как она хочет, иначе эта женщина будет стоять тут, пока не обратится в камень.
        Внутри оказалось десять выцветших листов из суда Йорринга. Уже по первой странице он понял, что это такое.
        Каким образом, будь оно неладно, данное дело очутилось на кресле Розы?
        Мёрк быстро пробежал первую страницу, уже заранее зная, в каком именно порядке последует изложение материала. Лето 1978 года. Мужчина утонул в реке Неррео. Владелец большого машиностроительного завода, страстный рыболов, vip-клиент всевозможных клубов со всеми вытекающими последствиями. Четыре пары свежих следов у складного стула для рыбалки. Поношенная сумка. Из снастей ничего не пропало. Катушек и удочек при нем обнаружено более чем на 500 крон. Прекрасная погода, никаких аномалий при вскрытии. Ни сердечной недостаточности, ни тромба. Обычное утопление.
        Не будь глубина реки в этом месте около трех четвертей метра, с самого начала констатировали бы несчастный случай.
        Однако отнюдь не смерть вызвала интерес Розы, как понял Карл. И не то, что дело так и не было раскрыто, а потому, естественно, лежало теперь у них в подвале. А тот факт, что к делу был приложен целый ряд фотографий, причем на двух из них была запечатлена почти полная копия Карла.
        Полицейский вздохнул. Утопленника звали Биргер Мёрк, и это был его собственный дядя по линии отца. Веселый и щедрый человек, которым восхищались и его сын Ронни, и сам Карл, а потому частенько куда-нибудь с ним выбирались. Так произошло и в тот день, когда они намеревались познакомиться с тайнами и хитростями рыболовного дела.
        Однако две копенгагенские девицы в ходе своего велотура по Дании в этот момент приближались к своей цели, Скагену. На них были тонкие майки, непристойно прилипшие к телу от пота.
        Вид белокурых вертихвосток, мучительно преодолевающих очередной холм, так сильно поразил Карла и его кузена Ронни, что они побросали удочки и пустились со всех ног через луг вслед за нимфами, подобно телятам, впервые в жизни очутившимся на траве.
        Когда спустя два часа они вернулись к реке, надолго запомнив девчонок в плотно прилипших к телу майках, Биргер Мёрк уже был мертв.
        Полиция Йорринга совершала множество допросов и выдвигала большое количество разных криминальных гипотез, чтобы продвинуться в расследовании дела. И, несмотря на то, что те две молодые копенгагенки, являвшиеся единственным алиби для молодых людей, никогда так и не были обнаружены, Ронни и Карла освободили от дальнейшего судебного преследования. Отец Карла на протяжении нескольких месяцев пребывал в злости и отчаянии, однако иных последствий дело не имело.
        – Карл, а ты тогда был весьма недурен… Сколько тебе было? – донесся от дверей голос Розы.
        Он уронил папку на стол. Это не тот момент жизни, о каком ему хотелось бы вспоминать.
        – Сколько? Мне семнадцать, Ронни – двадцать семь. – Он вздохнул. – У тебя есть какие-то идеи насчет того, почему это дело сейчас всплыло?
        – Почему?! – Она стукнула себя по лбу костяшками пальцев. – Эй, принц-очаровашка, проснись! Это ведь как раз то, чем мы занимаемся, правда? Роемся в старых нераскрытых делах об убийствах!
        – Ну да. Но, во-первых, дело дяди было квалифицировано как несчастный случай, а во-вторых, оно ведь не само по себе выросло у тебя на кресле, верно?
        – Может, мне стоит поинтересоваться в полиции Йорринга, почему оно очутилось у нас именно теперь?
        Карл поднял брови. А почему бы и нет?
        Она развернулась на каблуках и зацокала по направлению к своим владениям. Сигнал был принят к сведению.
        Карл уставился в пространство. Почему дело вдруг вернулось, будь оно проклято? Как будто и так из-за него уже не возникло массы проблем.
        Мёрк в очередной раз взглянул на снимок с собой и Ронни и кинул папку на стопку с прочими делами. Прошлое осталось в прошлом, надо жить настоящим, тут уж ничего не поделаешь. Тем более что четыре минуты назад он прочитал записку Моны, где она назвала его «мой милый». Надо все-таки правильно расставлять приоритеты.
        Улыбнувшись, Карл выудил из кармана мобильник и с досадой уставился на крошечные кнопочки. Если он решит послать Моне сообщение, ему потребуется десять минут на набор текста, а решит позвонить – придется примерно столько же прождать, пока она возьмет трубку.
        Вздохнув, он приступил к написанию эсэмэски. Несомненно, технология изготовления мобильных клавиатур была изобретена пигмеем с пальцами не толще спагетти, а потому нормальный среднестатистический скандинав ощущает себя за этим занятием бегемотом, играющим на флейте.
        Изучив результат своих усилий, Карл со вздохом пропустил целую череду опечаток. Мона ведь поймет смысл: жареный гусь нашел отклик в его сердце.
        Не успел он отложить мобильник, в дверь просунулась голова.
        По сравнению с последней встречей космы были подстрижены и кожаная куртка поистрепалась, но человек, запакованный в нее, остался таким же изворотливым, как и был.
        – Бак?! Какого лешего ты тут делаешь? – машинально воскликнул он.
        – А ты как будто не в курсе, – ответил мужчина, чьи глаза красноречиво выдавали недостаток сна. – Я просто-напросто вне себя. Вот какого!
        Он тяжело опустился на стул напротив, несмотря на протестующие жесты Карла.
        – Моя сестра Эстер уже никогда не будет такой, как прежде. А подонок, плеснувший кислоту ей в лицо, отсиживается где-то в подвальном магазинчике на Эскильдсгэде и ухохатывается до смерти. Вероятно, ты понимаешь, что бывшему сотруднику полиции отнюдь не льстит то, что его сестра содержит бордель, но неужели ты считаешь, что ублюдку так просто сойдет с рук то, что он натворил?
        – Понятия не имею, зачем ты пришел, Бак. Поговори с людьми в «Сити» или, по крайней мере, с Маркусом Якобсеном, или с кем-то еще из начальников, если ты недоволен ходом дела. Я не занимаюсь делами, связанными с применением насилия или с вопросами морали, ты прекрасно знаешь.
        – Я пришел, чтобы попросить вас с Ассадом отправиться туда и выбить признание из недоумка.
        Карл ощутил, как морщины собираются у него на лбу ближе к линии волос. Он совсем спятил?
        – У тебя появилось новое дело, наверняка ты уже успел его прочесть, – продолжал Бак. – И оно пришло к тебе от меня. Несколько месяцев назад я получил это дело от одного старого коллеги из Йорринга и сегодня ночью подложил Розе.
        Карл разглядывал парня, не зная, как отреагировать. Насколько он мог судить, варианта было всего три.
        Подняться со своего места и засветить бедняге в глаз – первый вариант.
        Дать пинка под зад – второй.
        Но Карл предпочел выбрать третий.
        – Да, папка лежит тут, – подтвердил он, указав в направлении бумажного ада в углу письменного стола. – А почему ты не отдал ее непосредственно мне в руки? Наверное, так было бы поприличнее.
        Бак слегка улыбнулся.
        – Когда правила приличия, соблюденные нами в отношении друг друга, приводили к какому-то результату?.. Ну уж нет. Я просто хотел удостовериться, что еще кто-то увидит это дело, чтобы оно вдруг «случайно» не затерялось, чуешь?
        Тут два первых варианта вновь всплыли на поверхность. Хорошо, что этот идиот больше не имеет права заходить сюда ежедневно.
        – Я придержал папочку до подходящего момента. Понимаешь?
        – Конечно. И до какого момента?
        – Мне нужна твоя помощь!
        – Только не думай, что я прошибу череп предполагаемому преступнику только по той причине, что ты помашешь у меня перед носом делом тридцатилетней давности. И знаешь почему?
        Затем Карл принялся поднимать палец на каждый пункт последовавшего высказывания.
        – Во-первых! Дело устарело. Во-вторых! Это был несчастный случай. Мой дядя утонул. По-видимому, ему стало плохо и он упал в воду, таково заключение следователя по данному вопросу. В-третьих! Когда это произошло, ни меня, ни моего брата там не было. В-четвертых! В отличие от тебя, я порядочный полицейский и не стану колошматить подозреваемых направо и налево.
        Карл на мгновение замер, неловко выговорив последнее предложение. Насколько ему было известно, за Баком ничего подобного не числилось. По крайней мере, выражение его лица сейчас на это указывало.
        – И в-пятых! – Карл выставил вперед всю пятерню и сжал руку в кулак. – Если я и стану размахивать молотком, то разве что перед физиономией некоего гражданина, который строит из себя полицейского, хотя больше им не является.
        Вызванные улыбкой морщинки на лице Бака расправились.
        – Ладно. Тогда скажу тебе, что один из моих бывших коллег из Йорринга пристрастился ездить в Таиланд. Четырнадцать дней в Бангкоке со всеми прелестями.
        «И каким боком это меня касается?» – подумал Карл.
        – Мой коллега узнал любопытные сведения от твоего кузена Ронни, любителя напиваться до беспамятства, – Бак и не думал останавливаться. – И знаешь, что, Карл? Когда он набирается по полной, то начинает много болтать.
        Карл подавил глубокий вздох. Ронни – известный недотепа. Неужели у него снова проблемы? Они виделись последний раз не менее десяти лет назад на дурацкой конфирмации в Оддере, где Ронни надрался в баре сполна и принялся приставать к официанткам. Не очень удачно, конечно. Впрочем, стоит заметить, что одна из официанток оказалась довольно сговорчивой, да к тому же еще и младшей сестрой конфирманта. Скандал был вполне банальный, но, тем не менее, его надолго запомнили в оддерской части семейства. Да уж, Ронни никак нельзя было отнести к маменькиным сыночкам…
        Карл в знак протеста замахал рукой. Какого черта ему до выходок Ронни?
        – Отправляйся к Маркусу и вешай ему лапшу на уши, если хочешь. Но ты его знаешь. Он скажет тебе то же самое, что и я. Негоже нападать на подозреваемых и шантажировать бывших коллег столь старыми историями.
        Бак откинулся на спинку стула.
        – В том самом баре в Таиланде твой братец при свидетелях похвалялся тем, что укокошил своего отца.
        Карл прищурился. Звучало не слишком правдоподобно.
        – Да-да, пускай так. Значит, видимо, он пропил все мозги… Ну и доноси на него, если хочешь. Я точно знаю, что он не мог утопить отца. Потому что он был вместе со мной.
        – Вот он и утверждает, что ты тоже принимал участие. Симпатяга у тебя кузен.
        В тот момент, когда Карл поднялся с кресла и весь его вес переместился в район торса, морщины со лба сдвинулись к переносице.
        – Иди-ка сюда, Ассад, – басом заорал он прямо в лицо Баку.
        Не успело пройти и десяти секунд, а больной парень уже стоял в дверях, шмыгая носом.
        – Ассад, мой дорогой гриппозный друг, будь добр, покашляй на этого идиота. Просто сделай глубокий выдох.

        – Роза, что у нас там есть еще интересненького в стопке с новыми делами?
        Она выглядела так, словно собиралась схватить всю груду бумаг и запихнуть в его объятия, однако Карл хорошо ее знал. Что-то уже привлекло ее внимание.
        – Дело о хозяйке девушек по вызову, которая подверглась нападению минувшей ночью, ассоциируется у меня с делом, только что пришедшим из Кольдинга. Оно лежало в той стопке, что я принесла из НЦР.
        – Ты знаешь, что эта «хозяйка девушек по вызову» – сестра Бака?
        Роза кивнула.
        – Лично с ним не знакома, но слухи тут расползаются быстро. Не он ли только что заходил? – Она схватила верхнюю папку и вскрыла выкрашенными черным лаком ногтями. – Слушай внимательно, Карл, иначе тебе самому придется штудировать это дерьмо.
        – Да-да, – отозвался Карл, скользя взглядом по ее гладкому кабинету в серо-белых тонах. Он уже начал скучать по розовому аду, царившему тут при Ирсе, фиктивной сестре-близняшке Розы.
        – Дело о женщине по имени Рита Нильсен с «творческим псевдонимом», – Роза жестом нарисовала в воздухе воображаемые кавычки, – Луиза Чикконе[58]. Под ним она действовала в восьмидесятые, когда устраивала так называемые, – тут снова возникли воздушные кавычки, – «эротические танцы» в ночных клубах в районе Треканта[59]. Несколько раз осуждалась за мошенничество, затем за содержание публичных домов и сутенерство. Владела эскорт-агентством в Кольдинге в семидесятые-восьмидесятые, после чего словно сквозь землю провалилась где-то в Копенгагене в восемьдесят седьмом году. В ходе расследования летучий отряд первым делом отправился к воротилам секс-бизнеса центральной Ютландии и Копенгагена – разбираться в ее исчезновении, – однако спустя три месяца дело было закрыто с пометкой о том, что, вероятнее всего, речь идет о самоубийстве. В тот период появилось множество новых важных задач, так что тратить усилия на данное дело представилось нецелесообразным, гласил отчет.
        Роза отложила папку на стол и состроила кислое выражение лица.
        – Закрыто, как явно будет закрыто и сегодняшнее дело Эстер Бак. Может, тебе тут попадались люди, пребывающие в ярости от желания прищучить негодяя, сотворившего такой кошмар с бедной женщиной?
        Карл пожал плечами. Единственная ярость, с какой он имел дело утром, отражалась на физиономии его пасынка Йеспера, когда Карл разбудил его в семь часов и заставил своим ходом добираться в Гентофт на курсы по подготовке к экзаменам.
        – Как мне кажется, в деле не было ни единого намека на суицидальный исход, – продолжала она. – Рита Нильсен села в свой шикарный белый «Мерседес 500 SEC» и покинула дом в прекрасном настроении! А спустя два часа словно провалилась сквозь землю, и всё.
        Роза вытащила фотографию и бросила перед ним. На снимке была машина, наехавшая на бордюр, с полностью подчищенным салоном.
        Ну и тачка… Только на то, чтобы обеспечить такой радиатор, по меньшей мере половине дрянных девчонок с Вестебро пришлось изрядно поизвиваться в своих убогих искусственных мехах. Совсем не похоже на его собственный подержанный служебный автомобиль.
        – Последний раз ее видели четвертого сентября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, а судя по кредитной карте, можно проследить маршрут дамы от жилища в Кольдинге начиная с пяти утра: улица Фюна, где она заправила машину, далее паром через Большой Бэльт и к Копенгагену, где в киоске на Нёрреброгэде она купила сигареты в десять часов десять минут. После этого никто Риту не видел. Ее «Мерседес» обнаружили по прошествии нескольких дней на Капельвай, большая часть автомобильного интерьера была обчищена. Кожаные сиденья, запасное колесо, автомагнитола, радио и так далее… Даже руль сняли. Осталось только несколько кассет и книг в бардачке.
        Карл почесал подбородок.
        – В то время не так много заведений принимали кредитные карты, и едва ли этим мог похвастаться киоск на Нерребро. К чему весь этот геморрой с кредиткой? Ей явно пришлось засовывать свою карту в автомат, а затем еще вводить код, и все только ради какой-то несчастной пачки сигарет… Это требует большого терпения.
        Роза пожала плечами.
        – Возможно, она не доверяла наличным. А может, не любила прикасаться к деньгам… Или ей нравилось держать деньги в банке, а остальные пускай платят проценты… Или у нее была купюра в пятьсот крон, которую продавец не мог разменять, и…
        – Хватит, хватит. Довольно. – Карл замахал руками. – Только скажи мне: на чем основывается версия о самоубийстве? Она была неизлечимо больна, или бизнес плохо шел? Может, поэтому она покупала сигареты по кредитке?
        Роза пожала плечами. На ней был серый и слишком грубый свитер; видимо, его связала Ирса.
        – Хм, хороший вопрос. Действительно, странновато. Рита Нильсен, она же Луиза Чикконе, была состоятельной дамой и, судя по ее завидному выстраданному послужному списку, не относилась к разряду дамочек, каких пнешь, они и свалятся. Ее «девочки» из Кольдинга называли хозяйку железной леди и настоящим борцом. Она бы скорее уничтожила все население земного шара, чем саму себя, по словам одной из них.
        – Хм-м! – Некое предчувствие появилось у Карла, и, хотя это и раздражало его, интерес все же был пробужден.
        Вопросы возникали своим чередом. Например, сигареты. Неужели человек станет покупать курево непосредственно перед тем, как совершить самоубийство? Ну да, возможно, чтобы успокоить мысли и все системы организма…
        Дьявол! Жернова уже пришли в движение в его голове, а кто просил об этом? Стоило ему только сделать первый шаг и вот теперь придется смириться с чрезмерным количеством работы.
        – В отличие от большинства наших коллег ты считаешь, что мы имеем дело с преступлением? Если на то пошло, есть ли хоть что-то, что указывало бы на умышленное или непредумышленное убийство? – Он позволил своим вопросам немного повисеть в воздухе. – Помимо того, что дело не закрыто, а приостановлено, чем ты руководствуешься?
        Роза пожала плечами в своем грузном свитере. Значит, у нее не было никаких доводов.
        Карл взглянул на папку. Фото Риты Нильсен на первом же листе под скрепкой выражало неиссякаемую энергию. Худощавая нижняя часть лица, слишком широкие скулы. Глаза, излучавшие протест и боевой дух. Она наверняка класть хотела на тюремную пластинку, прикрепленную к ее груди. Явно не впервые фотографируется для полицейского архива… Нет, такую женщину не испугаешь тюремным заключением. Она была ярко выраженным борцом, как сообщили потаскушки из ее стойла.
        С какой стати ей кончать с собой?
        Мёрк подвинул папку к себе и открыл, проигнорировав кривую усмешку Розы.
        Ну вот, эта дылда дала-таки ход очередному делу.

        Глава 2
        Ноябрь 2010 года

        Зеленый фургон прибыл ровно в 12.30, в точности как было заказано.
        – Господин Вад, сегодня мне предстоит побывать еще в пяти точках Зеландии, – сказал водитель, – в связи с чем я надеюсь, что все готово.
        Микаэль был прекрасным человеком. Десять лет службы без единого лишнего вопроса. Приятные манеры, ухоженный и вежливый. «Чистым линиям» нельзя было и пожелать лучшего представителя среди населения. Именно такой человек пробуждал у других желание вступить в ряды партии. Тихий, надежный, с теплым взглядом голубых глаз. Светлые вьющиеся волосы всегда аккуратно уложены. Он оставался спокойным даже в самых критических ситуациях, как, например, месяц назад во время беспорядков в Хадерслеве на одном из собраний учредителей. Тогда девять демонстрантов, поднявших полные ненависти транспаранты, узнали, что людей, у которых сердце на правильном месте, не проведешь так просто.
        Именно благодаря таким людям, как Микаэль, к появлению полиции все было кончено и улажено.
        Нет, с этими протестантами они уж точно больше не встретятся на своем пути.
        Курт Вад открыл дверь старого сарая, отодвинул кусок старой обшивки над небольшой морозильной камерой и набрал на появившемся перед ним дисплее девятизначный код, как проделывал до этого не раз. Затем немного подождал. Задняя стенка отозвалась знакомым щелчком, и центральная часть отодвинулась в сторону.
        В недрах гигантского темного помещения хранилось все то, о чем не догадывался никто, кроме его единомышленников. Морозильная камера с человеческими эмбрионами, полученными в результате незаконных абортов, архивные шкафы, членские списки, ноутбук, каким он пользовался на конференциях, и, кроме того, старые записи времен его отца – на них строилась вся деятельность «Чистых линий».
        Курт открыл морозильник, вытащил ящик с пластиковыми пакетами и сразу же передал водителю.
        – Тут эмбрионы. Нам самим придется их кремировать. Надеюсь, морозилка в машине еще не забита полностью.
        Водитель улыбнулся.
        – Да нет, как ни странно, там еще полно места.
        – А вот курьерская почта для наших. Сам посмотришь, для кого именно.
        – Ладно, – ответил водитель, внимательно изучая подписи на конвертах. – К сожалению, во Фреденсборг раньше следующей недели я не попаду. Буквально вчера я объехал всю северную часть Зеландии.
        – Неважно. Лишь бы ты попал в Орхус. Ты ведь будешь там завтра?
        Водитель кивнул и посмотрел в пластмассовый ящик.
        – От них-то я избавлюсь… У нас есть еще эмбрионы, которые нужно доставить в крематорий Глострупа?
        Курт Вад прикрыл раздвижную дверь камеры и направился к морозилке, расположенной в предбаннике. Этот резервуар был открыт для обозрения.
        – Да, вот тут, – ответил он, приподняв крышку морозилки и извлекая оттуда еще один ящик. – Документы на материал находятся здесь. – Он протянул водителю бумаги. – Есть все, что нужно.
        Водитель снабдил каждый мешок соответствующим документом.
        – Все в порядке, никто не скажет ни слова, – согласился он и понес все хозяйство к фургону. Распределив содержимое каждого ящика по двум мини-холодильникам, разложил корреспонденцию по ячейкам соответствующих организаций, надел фуражку и попрощался.
        Курт Вад поднял руку в прощальном жесте, когда фургон покатился вниз по Брендбюэстервай.
        «Как здорово, что даже в моем возрасте можно послужить важному делу», – подумал он с удовольствием.
        «Ого, ни за что не поверишь, что тебе восемьдесят восемь», – повторяли люди снова и снова – и были правы. Глядя на свое отражение в зеркале, он и сам видел, что ему запросто можно было бы дать лет на пятнадцать меньше, и точно знал, как ему это удавалось.
        «Секрет успешной жизни заключается в том, чтобы жить в гармонии со своими идеалами» – таков был девиз его отца. В мудрости этих слов Курт убедился на собственном опыте. Конечно, тут имелись свои сложности. Главное, чтобы голова была в порядке, тогда и телу тоже будет недурно.
        Курт прошелся по саду и вошел в дом с противоположной стороны, в период собственной врачебной практики он всегда так поступал. Когда в клинике начал работать его преемник, передняя часть дома перестала принадлежать Курту, так уж повелось. Он знатно потрудился для создания партии. Нет-нет, период, когда он отбирал людей и совершал убийства, давно прошел. Теперь преемник делал это столь же успешно и усердно.
        Вад вытащил кофемашину и принялся стряхивать с мерной ложечки кофе, чтобы его оказалось ровно столько, сколько нужно, не больше и не меньше. В последнее время желудок у Беаты стал слишком чувствительным, так что подобная пунктуальность была принципиальной.
        – А, Курт, ты на кухне?
        В дверях появился его последователь, Карл-Йохан Хенриксен. Как и Вад, он также любил носить свежевыстиранный и накрахмаленный халат. Ибо неважно, насколько враждебен ты по отношению к своим пациентам, но свежевыстиранный и накрахмаленный халат гарантирует, что они воспринимают тебя как авторитета, которому спокойно можно доверить свою жизнь. Наивные идиоты…
        – Какое-то легкое беспокойство в желудке, – с этими словами Хенриксен достал из шкафа стакан. – Горячие каштаны с маслом под бокал вина бесподобны, пока ты их ешь, но не после.
        Он улыбнулся, налил в стакан воды и высыпал пакетик с порошком «Самарин».
        – Приезжал водитель, Карл-Йохан, так что оба морозильника пусты. Можешь спокойно приступать к их наполнению.
        Курт улыбнулся своему ученику, ибо его слова были излишни. Возможно, Хенриксен работал даже более эффективно, чем сам Вад.
        – Да, я уже приступил. Сегодня еще три аборта. Два плановых и один другого характера, – улыбнулся Хенриксен в ответ, в то время как содержимое стакана весело зашипело.
        – И кто же это?
        – Сомалийка из Тострупгорда от Бента Люнгсё. Пришлось сказать, что близнецы, – заключил он, после чего сдвинул брови и отпил из стакана.
        Да, Карл-Йохан Хенриксен тоже был как нельзя более подходящим человеком. Как для партии, так и для «Секретной борьбы».

        – Тебе сегодня нездоровится, моя милая Беата? – осторожно спросил он, входя в комнату с подносом. Несмотря на то что она так сильно исхудала и свойственная ей в молодости красота и сильный дух давно покинули ее, Курт боялся даже подумать о том, что однажды, быть может весьма скоро, ему придется жить без Беаты.
        «Только бы она дожила до того дня, когда мы произнесем ее имя с парламентского подиума и выразим нашу благодарность за вклад в общее дело», – подумал он и взял легкую, как пушинка, руку дамы в свою.
        Наклонившись, Курт осторожно поцеловал ее и заметил, как рука дрожит в его ладони. Большего ему и не требовалось.
        – Вот, моя любимая, – сказал он и поднес чашку к ее губам, аккуратно подув на содержимое. – Не слишком горячий и не слишком холодный. В точности как ты любишь.
        Она вытянула впавшие губы, которые так нежно целовали его и их двух сыновей в моменты, когда им это больше всего требовалось, и отпила медленно и беззвучно. По ее глазам было видно, что кофе пришелся по вкусу. В этих глазах, видевших так много, утопал его собственный взгляд в те редкие минуты, когда его одолевало сомнение.
        – Беата, сегодня я буду выступать на телевидении. С Лёнбергом и Касперсеном. Нас бы с радостью пригвоздили к стенке, если бы могли, но они не смогут. И сегодня мы пожнем плоды многолетней работы и наберем голоса. Много-много голосов людей, думающих так же, как мы. Возможно, журналисты считают нас тремя старыми пердунами. – Он рассмеялся. – Ну да, мы и есть старые пердуны. Но они считают, что мы недостаточно ясно мыслим. Что мы можем попасться на какой-то чуши и нелогичности рассуждений. – Он погладил ее по волосам. – Я включу телевизор, чтобы ты тоже могла все видеть.

        Якоб Рамбергер был опытным и прекрасно подкованным журналистом. Если знать, как сложно плести сеть намеков и двусмысленностей, какая содержится даже в самых безобидных политических интервью последнего времени, становится понятным, что таким и должен быть хороший журналист. Умный репортер боится телезрителей больше, чем работодателей, а Рамбергер был умным и кое на что способным. Пронзал своим жалом политиков самого высокого уровня у всех на глазах и разделывал под орех бюрократов, рокеров, бизнесменов, безответственно ведущих свое дело, и криминальных авторитетов.
        Поэтому Курт предвидел, что именно Рамбергер будет проводить интервью, но на этот раз ему в кои-то веки не удастся никого отделать, что пробудит резонанс в маленькой Дании.
        Рамбергер благовоспитанно поздоровался с гостями студии за кулисами, где его коллеги готовили выпуск новостей, но, едва пожав друг другу руки, они оказались по разные стороны баррикад.
        – Вы буквально недавно сообщили Министерству иностранных дел, что Рене Линьер набрал необходимое количество подписей для участия в грядущих выборах в фолькетинг[60], – приступил журналист после краткого и не слишком лестного представления гостей. – Я бы хотел поздравить вас, но сразу же задать вопрос – может ли Рене Линьер, по вашему мнению, предложить датскому избирателю то, что еще не было предложено существующими партиями?
        – Вы говорите о датском избирателе в мужском роде, хотя прекрасно знаете, что в электорате преобладают женщины, – улыбнулся Курт Вад и кивнул в направлении камеры. – Нет, если честно: есть ли у датских избирателей иной выбор, кроме старых партий?
        Интервьюер выразительно посмотрел на него.
        – Ну, не сказать, чтобы напротив меня сидели юнцы. Средний возраст – семьдесят один год, а вы, Курт Вад, мощно перещеголяли эту цифру со своими восьмьюдесятью восемью. Итак, положа руку на сердце: не кажется ли вам, что вы лет этак на сорок-пятьдесят припозднились для того, чтобы попытаться влиять на датскую политику?
        – Насколько я понимаю, самый влиятельный человек Дании на десять лет старше меня, – парировал Вад. – Все датчане закупаются в его магазинах, топят свои жилища его газом и приобретают товары, экспортируемые на его судах. Когда вы подрастете настолько, чтобы позвать этого замечательного человека к себе в студию и будете иметь возможность поиздеваться над его возрастом, пригласите меня снова и задайте тот же вопрос.
        Журналист кивнул.
        – Я лишь имел в виду, что мне сложно себе представить, как среднестатистический датчанин может доверить право представлять свои интересы человеку на одно-два поколения старше себя. Вы ведь не покупаете молоко, если у него на месяц просрочен срок годности, верно?
        – Нет, как и явно недозревшие фрукты, подобные политикам, управляющим нами в данный момент. Думаю, стоит отвлечься от продовольственных метафор, господин Рамбергер. Мы втроем вовсе не претендуем на места в парламенте. В нашей программе четко прописано, что, как только собраны подписи, мы созываем учредительное собрание и на форуме избираем кандидатов для участия в выборах в фолькетинг.
        – При ближайшем изучении вашей программы становится ясно, что она исходит в первую очередь из моральных норм, идей и идеологии, отсылающей к временам, возврат которых был бы нежелателен. К политическим режимам, сознательно притеснявшим всевозможные меньшинства и слабых граждан общества. Умственно отсталых, представителей нацменьшинств, социально незащищенных граждан…
        – Ну, тут заключается серьезная ошибка, поскольку такое сравнение неправомерно, – вступил в беседу Лёнберг. – Напротив, наша программа говорит о том, что мы, основываясь на принципах ответственности и гуманности, собираемся рассматривать каждый случай индивидуально и остерегаться использовать по отношению к сложным вопросам привычные штампы, ведь после этого проблемы невозможно обсуждать серьезно и со всей глубиной. Поэтому мы выбрали такой простой слоган: «Изменение к лучшему». Отсюда следуют совсем не те выводы, на какие вы указали.
        Журналист улыбнулся.
        – Звучит замечательно, но все-таки вопрос заключается в том, сможете ли вы когда-либо продвинуться настолько далеко, чтобы получить влияние. Это отнюдь не мое личное утверждение, ибо газеты неоднократно писали о вашей программе, которую соблазнительнее всего сопоставить с нацистской идеологией в отношении учения о расах. Закоснелые догмы, описывающие мир как обиталище различных рас, пребывающих в постоянной вражде друг с другом. Существование высших и низших рас, причем высшая…
        – Да-да, причем высшая раса будет уничтожена, если произойдет смешение с представителями низших, – перебил Касперсен. – Я смотрю, что и газетные корреспонденты, и вы, господин Рамбергер, прибегли к помощи «Гугла» и почитали кое-что о нацизме, – продолжал он. – Однако наша партия не проповедует дискриминацию, несправедливость и антигуманизм, что было свойственно и до сих пор свойственно нацистам и подобным им объединениям. Напротив, мы лишь утверждаем, что не нужно поощрять жизнь, если у нее нет шансов когда-либо стать более или менее достойной. Должны быть введены строгие правила для врачей и обычных граждан, регулирующие, в каких масштабах необходимо подвергать людей принудительной стерилизации. Необходимо причинять как можно меньше страданий семьям, а также точно определить величину государственных расходов. Ведь политики часто вмешиваются во все подряд, абсолютно не понимая, какими могут быть последствия своего вмешательства…
        Это была длительная дискуссия, после чего последовали звонки от обычных граждан. Были затронуты всевозможные темы: принудительная стерилизация преступников и тех, кто по причинам психического или умственного недоразвития не в состоянии заботиться о своем потомстве, социальные инициативы, лишающие многодетные семьи целого ряда пособий, введение уголовных наказаний для тех, кто пользуется услугами проституток, закрытие государственных границ, запрет на въезд эмигрантам без высшего образования и многое другое.
        И дискуссия оказалась жаркой. Дослушав до конца, многие из зрителей пришли в необычайную ярость. Однако примерно такая же часть испытывала противоположные эмоции.
        Сегодняшний эфир оказался бесценным.
        – Будущее именно за людьми с нашей волей и силой убеждения, – высказался Касперсен после передачи по дороге домой.
        – Так-то оно так, но ничто не стоит на месте, – отозвался Лёнберг. – Будем надеяться, что сегодня мы положили хорошее начало.
        – Это точно, – рассмеялся Касперсен. – По крайней мере ты, Курт, точно положил начало.
        Курт понял, что тот имел в виду. Журналист спросил, верно ли, что на протяжении долгих лет работы неоднократно возникали скандалы в связи с различными обстоятельствами его деятельности. Вад разозлился, но не подал виду. Как ни в чем не бывало, он ответил, что, если врач с умелыми руками и мудрой головой ни разу в своей жизни не нарушил этических норм, он недостоин называться продолжением руки Господа.
        Лёнберг улыбнулся.
        – Да уж, ты отлично парировал нападки Рамбергеру.
        Вад мрачно сказал:
        – Я дал ему глупый ответ. Мне еще повезло, что он не стал расспрашивать про конкретные случаи. Нам постоянно следует быть начеку в отношении фактов, слышите? Если пресса получит малейший шанс, она сделает все, чтобы перекрыть наше продвижение наверх. Имейте в виду, что у нас нет друзей за пределами собственных рядов. Ситуация в данный момент ровно такая же, как у Партии прогресса или у Партии Дании, никто их ни во что не ставит. Нам лишь надо надеяться, что пресса и политики предоставят нам такие же возможности для развития, как в свое время получили эти две партии.
        Касперсен нахмурился.
        – Я абсолютно уверен, что в следующий раз мы пройдем в фолькетинг, и ради этого все средства хороши. Вы понимаете, что я имею в виду. Даже если нам придется пожертвовать работой в «Секретной борьбе», оно того стоит.
        Вад смерил его взглядом. В каждом социуме имеется свой Иуда. Касперсен славился своей работой в качестве адвоката на судебных процессах и был известен как местный политик, так что его организационный опыт обеспечивал ему надежное место среди них. Однако с того самого дня, когда он принялся считать сребреники, с ним было покончено. Курт Вад должен был что-то предпринимать, учитывая текущее положение дел.
        Никто не должен прикасаться к функционированию «Секретной борьбы» до тех пор, пока он лично не даст добро.

        Она сидела перед экраном телевизора, где он усадил ее перед своим уходом; сиделка только переодела даму и давала питье, когда требовалось.
        Курт немного постоял в стороне, наблюдая за нею. Свет от люстры с подвесками падал бриллиантовыми отблесками на ее волосы. У Беаты был мечтательный вид, в точности такой же, как когда она танцевала для него в первый раз. Возможно, возлюбленная вспомнила те времена, когда вся жизнь еще ожидала ее впереди…
        – Ну как, видела передачу, ангел мой? – спросил он очень тихо, чтобы не испугать ее.
        Беата на мгновение улыбнулась, но взгляд ее по-прежнему был где-то далеко. Моментов просветления в ее теперешней жизни было не так много. Мозговое кровотечение сильно повлияло на восприятие этой женщиной окружающего мира, и все же Курт чувствовал, что, возможно, она что-то еще понимает.
        – Сейчас я уложу тебя, Беата. Тебе уже давно пора спать.
        Мужчина приподнял на руках хрупкую фигуру. Когда они были молоды, он подхватывал ее, как пушинку. Затем настало время, когда его сил перестало хватать на то, чтобы носить зрелую и довольно упитанную женщину, но теперь Курт снова поднимал ее, как пушинку. Возможно, ему следовало бы радоваться, что он может это сделать, но он не радовался, и, положив ее на кровать, мужчина вздрогнул. Как быстро она закрыла глаза… Не дожидаясь даже, пока голова окажется на подушке.
        – Я вижу, любимая моя, жизнь угасает. Скоро настанет наш черед.
        Вновь спустившись в гостиную, Вад выключил телевизор, подошел к гарнитуру времен графини Даннер[61] и налил себе коньяку.
        – Я проживу еще десяток лет, Беата, обещаю тебе, – сказал он самому себе. – К моменту нашей с тобой новой встречи все наши планы будут выполнены, а мечты – воплощены.
        Он кивнул и осушил бокал одним глотком.
        – И никто, мой друг, никто нам не помешает.

        Глава 3
        Ноябрь 1985 года

        Первое, что она почувствовала, было какое-то инородное тело в носу. И еще голоса над нею. Приглушенные, но уверенные голоса. Гулкие и нежные.
        Глаза ее закатились за веки, словно пытаясь обнаружить во тьме суть всего происходящего. Затем она провалилась, укутавшись во мглу и тихое дыхание. Мозг ухватился за картинки летних деньков и беззаботных игр.
        И вдруг боль возникла в середине позвоночника и отдалась ниже.
        Голова толчком откинулась назад, всю нижнюю часть тела пронзила долгая болезненная судорога.
        – Мы дали ей еще пять разрядов, – произнес голос, удаляясь в туман и оставляя ее в том же вакууме, где она была прежде.

        Нэте была желанным ребенком. Поздний ребенок и единственная девочка в семье. Несмотря на скромный достаток родителей, она ни в чем не нуждалась.
        У матери были прекрасные руки. Одинаково подходящие как для ласк, так и для домашней работы. И Нэте стала ее любимицей. Миловидная девочка в клетчатом платье принималась за все, что имелось в небольшом фермерском хозяйстве.
        Когда ей было четыре года, отец привел во двор жеребца и улыбнулся, когда ее старший брат вывел их кобылу.
        Парни-близнецы рассмеялись, когда под жеребцом вытянулся пенис, а Нэте отскочила назад, едва огромное животное забралось на их прекрасную Молли и принялось совершать крупом толкательные движения.
        Она хотела было закричать, чтобы они прекратили, но отец беззубо засмеялся и сказал, что скоро у них будет еще одна тягловая скотина.
        Так Нэте поняла, что зачастую начало жизни столь же драматично, как и конец, и что надо учиться искусству наслаждаться в полной мере между этими двумя крайностями.
        – Он прожил замечательную жизнь, – всегда говорил ее отец, перерезая горло дергающемуся поросенку.
        И то же самое сказал в отношении матери Нэте, когда та лежала в гробу всего тридцати восьми лет от роду.
        Именно эти слова звучали в голове Нэте, когда она наконец проснулась на больничной металлической койке и в замешательстве принялась озираться в темноте.
        Вокруг нее мигали лампочки и работало какое-то оборудование. Она не узнавала ничего.
        Затем женщина повернулась. Совсем немного, однако эффект оказался ошеломительным – шея резким толчком откинулась назад, а легкие наполнились воздухом, отчего в голосовых связках возникла сильная боль.
        Она не восприняла крики как свои собственные, ибо боль в ногах заглушила все чувства. И тем не менее женщина закричала.
        Тусклый свет со стороны неожиданно распахнувшейся двери скользнул по ее туловищу. Неожиданно вспыхнули огни в люминесцентных лампах, ослепив Нэте. Чьи-то решительные руки принялись работать с ее телом.
        – Успокойтесь, Нэте Росен, – произнес голос, затем последовала инъекция и очередные успокаивающие слова, однако на сей раз она никуда не провалилась.
        – Где я? – спросила женщина, когда нижняя часть туловища растворилась в мягкой теплоте.
        – Вы в больнице Нюкобинг Фальстера. И находитесь в надежных руках.
        На мгновение Нэте увидела, как медсестра поворачивает голову к своему коллеге и собирается что-то сказать.
        Именно в эту секунду она вспомнила, что произошло.

        Кислородный шланг из ее носа вытащили, волосы зачесали назад. Словно ей надлежало привести себя в порядок перед тем, как выслушать окончательный приговор. О том, что жизнь закончилась.
        Трое докторов стояли у изножья кровати, когда главный врач с серыми глазами под подстриженными бровями сообщил ей новость.
        – Ваш муж погиб на месте, фру Росен, – таковы были первые слова, сошедшие с его уст.
        – Мы сожалеем, но таковы факты, – добавил он после большой паузы. – Вероятно, Андреас Росен был убит двигательным блоком, наполовину сместившимся на водительское сиденье. Вместо того чтобы оказать помощь ему, что было уже в принципе невозможно, спасатели сосредоточились на том, чтобы вытащить вас, – и спасательная бригада выполнила свою работу великолепно.
        Он произносил эти слова так, словно они должны были вызвать у нее радость.
        – Мы сохранили вам ногу. Возможно, вы будете слегка прихрамывать, но все-таки это лучше, чем ампутация.
        В этом месте она перестала слушать.
        Андреас погиб.
        Он мертв, и ее бездыханное тело не лежит рядом с ним, и теперь она должна продолжать жить без него. Его одного Нэте любила искренне и с полной отдачей. Он один помог ей почувствовать себя полноценной личностью.
        И этого человека она убила собственными руками…
        – Пациентка сейчас задремала, – сказал один из докторов.
        Однако он ошибался. Нэте лишь ушла в себя. Туда, где смешались чувства отчаяния и поражения, перепутались все причинно-следственные связи, и лицо Курта Вада пылало так ясно, словно подсвеченное огнем преисподней.
        Если бы не он, все в ее жизни сложилось бы иначе.
        Если бы не он и кое-кто еще…
        Нэте подавила в себе желание закричать и разразиться рыданиями. Она пообещала сама себе, что так просто не умрет, что все эти люди должны осознать, чего они ее лишили.
        Она слышала, как врачи покидают комнату. Они уже забыли о ней. Теперь все их внимание сосредоточилось на следующей палате.

        После похорон матери обстановка в доме стала более холодной, Нэте была тогда очень восприимчивой пятилетней девочкой. К божьему слову и молитвам надлежит обращаться лишь по воскресеньям, говорил отец. И Нэте выучилась словам, с которыми другие девочки знакомятся много позже. Коллаборационистов, сотрудничавших с немцами и ремонтировавших для них оборудование в Оденсе, называли в той среде «гнусным сучьим отродьем», а тех, кто выполнял их поручения, – «вонючими задницами».
        В их доме лопату называли лопатой, а мошонку – мошонкой.
        А хочешь разговаривать культурно – поищи другое место.
        Так что в первый же свой день в школе Нэте узнала, что такое пощечина.
        Шесть десятков учеников выстроились перед школьным зданием, Нэте была в первом ряду.
        – Твою мать, сколько тут детей! – громко изумилась она – и тем самым пробудила не угасающее с той поры негодование и гнев своей первой учительницы и ощутила действенность ее правой руки.
        Чуть позже, когда краснота на щеке сменилась синяком, девочка по настоянию нескольких третьеклассников деревенской школы, готовящихся к конфирмации, поделилась с ними рассказами своих старших братьев о том, что можно двигать крайнюю плоть назад и вперед, пока из члена не брызнет.
        В тот же вечер она в рыданиях сидела в комнате для прислуги, пытаясь объяснить отцу, откуда взялись кровоподтеки на ее лице.
        – Наверняка ты сама виновата, – изрек отец.
        На этом беседа закончилась. Он был на ногах с трех часов утра и уже утомился. Отец жил в таком режиме, с тех пор как старший сын получил работу в Биркельсе, а близнецы отправились на заработки в Виде Сэнде.
        Затем время от времени из школы на Нэте поступали жалобы, однако отец никогда не относился к ним всерьез.
        И маленькая Нэте ничего не понимала.

        Спустя неделю после несчастного случая одна из молодых медсестер подошла к кровати и спросила, нет ли у нее кого-то из знакомых, с кем можно было бы связаться.
        – Мне кажется, вы единственная из пациентов отделения, кого никто не навещает, – сказала она.
        Естественно, медсестра просто пыталась разговорить Нэте, однако в результате женщина еще сильней замкнулась в себе.
        – Нет, у меня никого нет, – ответила она и попросила дать ей возможность полежать в покое.
        Тем же вечером пришел молодой адвокат из Марибо, представившийся куратором имущества мужа и уведомивший о том, что скоро ей придется подписать некоторые бумаги, чтобы начался суд по вопросам наследства. Ее состояние он во внимание не принимал.
        – Нэте, у вас уже есть идеи, как вы будете развивать бизнес вашего супруга? – спросил адвокат, словно данная тема не раз обсуждалась между ними ранее.
        Она покачала головой. Как он может задавать ей такие вопросы? Она работала лаборанткой. Познакомилась со своим мужем на его собственном предприятии – он уже давно им владел, – вот и всё.
        – Вы сможете присутствовать на похоронах завтра? – спросил адвокат затем.
        Нэте закусила губу. Она почувствовала, как останавливается дыхание и вместе с ним замирает весь мир. Как свет на потолке стал вдруг слишком резким.
        – На похоронах? – Больше она ничего произнести не смогла.
        – Да. Сестра вашего мужа Тина позаботилась об организации похорон совместно с нашим адвокатским бюро. Указания вашего супруга предельно ясны, а потому отпевание и все прочие процедуры состоятся в церкви Стоккемарке завтра в 13.00. В соответствии с его желанием провести церемонию без пышности, присутствовать будут лишь самые близкие люди.
        Больше слушать она не могла.

        Глава 4
        Ноябрь 2010 года

        Новый телефон в кабинете Ассада был поистине уникальным. Как пражские куранты, он принимался трезвонить с максимальной громкостью, и если хозяина не оказывалось на месте, чтобы снять трубку, приходилось выслушивать множество тактов, прежде чем он наконец прозвонится. Два раза Карл попросил Ассада убрать эту штуку, однако тот возразил, что казенный телефон тоже звонит громко, а раз уж у него нашлась эта вещица, почему бы не пользоваться ею?
        «Друзья – самые злейшие враги», – подумал Карл, когда телефон в очередной раз позвонил и пришлось поднимать ноги, которые так удобно лежали на выдвинутом нижнем ящике письменного стола.
        – И все-таки тебе наконец придется сменить этот чудовищный аппарат! – заорал он, в то время как Ассад что-то мычал у себя в офисе.
        – Ты слышал, что я только что сказал? – спросил Мёрк, когда шмыгающая носом шарообразная голова появилась в дверях.
        Ассад не ответил. Возможно, нежелательный вопрос спровоцировал его внезапную глухоту.
        – Звонил Бак, – вместо этого заявил Ассад. – Он говорит, что стоит на Эскильсгэде перед квартирой на подвальном этаже, где живет тот самый литовец, напавший на его сестру.
        – Что ты такое мелешь? Берге Бак? Дьявол, надеюсь, ты бросил трубку?
        – Нет, он сам бросил трубку, но перед тем успел сказать, что если мы не приедем, то тебе же будет хуже, Карл.
        – Мне? Так почему же он тогда звонит тебе?
        Ассад пожал плечами.
        – Я был здесь ночью, когда он приходил и положил папку с делом на стол Розы. Его сестра подверглась нападению, ты ведь знаешь?
        – Безусловно.
        – Он сказал, что знает, кто ее обезобразил, на что я ему ответил, что надо действовать решительно.
        Карл взглянул в темные покрасневшие от лихорадки глаза Ассада. Что, черт возьми, случилось с его башкой? Чем же она набита?
        – Боже мой! Он больше не полицейский. По-датски это называется самосуд – то, в чем он хочет нашего участия. Уголовное преступление! Ассад, знаешь, что потом последует? Дармовые харчи на протяжении довольно долгого периода времени, а когда в один прекрасный день ты покинешь каменный мешок, у тебя на столе вообще не будет никакой еды. Прощай, друг.
        – Понятия не имею, о каком мешке ты толкуешь и к чему сейчас разговоры про еду. Мне вообще в горло ничего не лезет, когда я так сильно пристыжен.
        Карл покачал головой.
        – Простужен, Ассад. Это называется – простужен.
        Неужели у него и словарный запас застудился?
        Карл потянулся к телефону и набрал номер начальника отдела убийств. И тут ему ответил странно гнусавящий голос, обычно весьма властный.
        – Да-да, – ответил он, когда Мёрк проинформировал его о звонке Берге. – Бак явился ко мне к восьми утра и потребовал вернуть его на прежнюю работу. Минуто…
        Карл насчитал восемь чихов, прежде чем бедняга вновь взял трубку. Еще один инфицированный участок, куда Карла теперь не затащить и дюжине диких жеребцов.
        – Проблема в том, что, видимо, Бак прав. Литовец Линас Версловас был осужден за аналогичное преступление в Вильнюсе, и нет никаких сомнений в том, что он получает доходы от сексуального бизнеса. Просто пока что мы не можем это доказать, – продолжил он.
        – Хорошо. Я четко слышал по полицейскому радио, как она заявила, что не может указать на обидчика, и наверняка она то же самое сказала своему брату.
        – Нет, он утверждает, что ему она не говорила такого. Однако в прошлом у дамы были какие-то проблемы с Версловасом, Бак точно знает.
        – А теперь наш Берге «бывший» Бак стоит где-то на Вестебро и строит из себя полицейского.
        В трубке опять послышалась серия чихов.
        – Так что, Карл, можно было бы отправиться туда и остановить его. Все-таки мы должны быть благодарны прежнему коллеге.
        – Неужели? – возмутился Мёрк, но Маркус Якобсен снова выпал из беседы.
        Даже начальник отдела убийств может спасовать, захлебываясь соплями.
        – Что такое, Карл? – из-за спины поинтересовался Ассад, словно еще не понял, что к чему.
        По крайней мере, какое-то время он уже стоял поблизости, укутанный в свой большой пуховик.
        – Я предупредил Розу, что нас не будет несколько часов, но она ничего не слышит. У нее на уме одна Рита Нильсен.
        Удивительный человек этот Ассад! Как он вообще рассчитывает выйти в по-ноябрьски слякотную копенгагенскую погоду в таком состоянии? Может, у него что-то не то с генами? Или пыль пустыни закалила его тело так, что оно больше не реагирует на холод и ветер?
        Карл вздохнул и стащил со стула пальто.
        – Только один вопрос, – обратился он к коллеге по дороге из подвала наверх. – Почему ты так рано пришел? Кто-то мне сказал, что чуть ли не к четырем утра.
        Мёрк ожидал конкретного ответа типа: «Я разговаривал со своим дядей по «Скайпу», раннее утро для него наиболее удобно», – но никак не умоляющего взгляда, какой излучают глаза человека, которого собираются подвергнуть всем мыслимым мучениям.
        – Разве не все равно? – хотел отвертеться Ассад, но с Карлом такие уловки не проходили.
        Фраза «разве не все равно» – отговорка, к ней прибегают люди, когда им совсем не «все равно». Более дурацкой фразы, если не считать выражений «мне в лом» и «и что дальше?», Карл не знал.
        – Если ты хочешь перевести нашу беседу на несколько иной уровень, Ассад, тебе придется вынуть затычки из ушей. Когда я о чем-то спрашиваю, значит, мне это не «все равно».
        – Я не понял, что мне надо вынуть?
        – О, бог мой, просто ответь мне, Ассад, – раздраженно ответил Карл, продевая в пальто руку. – Почему ты приходишь в такую рань? Это как-то связано с твоей семьей?
        – Да, связано.
        – Послушай. Если у тебя какие-то разборки с женой, то дело твое. Или если ты хочешь поговорить со своим дядей, или кто он там тебе, через компьютер, то вряд ли необходимо делать это, когда петухи еще не пропели, верно? А если уж есть такая необходимость, у тебя разве нет дома компьютера?
        – Карл, какая связь между мной и пением петухов?
        В этот момент вторая рука Мёрка застряла в рукаве.
        – Проклятие, Ассад, существует такая поговорка… У тебя дома нет компьютера?
        Он пожал плечами.
        – Нет, в данный момент нету. Сложно объяснить… Ну что, может, отправимся к Баку?

        В незапамятные времена, когда Карл натягивал белые перчатки и приступал к утреннему патрулированию в этой части Вестебро, из облезлых окон свешивались люди и дразнили его на сленге копенгагенских низов, говоря ему что-то типа «пускай вонючий ютский легавый надевает деревянные башмаки и проваливает обратно в свой навоз». Прежде они его здорово задевали, но теперь он скучал по тому времени. Сейчас он стоял посреди района, бездарные архитекторы коего очаровали безмозглых местных политиков проектами столь уродливых и вонючих бетонных блоков, что их теперь ненавидят даже неквалифицированные рабочие. Да, добрые старые времена уже не вернуть. В таких закоулках люди могли согласиться жить, только если у них не было иного выхода. Просто-напросто. А все те, кто проживал здесь раньше, теперь сидели в еще менее привлекательном Исхое и мечтали перебраться обратно.
        Нет уж, если хочешь полюбоваться на добротные кирпичные здания с карнизами и закопченными дымоходами, отправляйся к черту на кулички и броди по переулкам Истедгэде. А вот если хочется посмотреть на бетонные скорлупы, тренировочные штаны с отвисшими задницами или непроницаемые лица, ты пришел в правильное место. Здесь процветали нигерийские сутенеры бок о бок с восточноевропейскими аферистами. Здесь развились благодатные условия для самых постыдных и причудливых форм преступности.
        Берге Бак дольше кого-либо другого из отдела убийств проработал в этих кварталах, а потому знал все здешние тонкости, и одна из них заключалась в том, чтобы ни за что и никогда не оказываться здесь одному без поддержки напарника.
        Карл и Ассад стояли под проливным дождем и озирали унылые пустынные улицы. Никакого Бака тут не было. Видимо, уже угодил в ловушку.
        – Он сказал, что дождется нас, – произнес Ассад, указывая на лестницу в подвальное помещение, где располагался полностью разоренный магазинчик с матовыми стеклами.
        – Ты ручаешься за адрес?
        – За бомбу можно ручаться, Карл?
        «Видимо, Ассад снова не понял выражение», – подумал Карл, читая выгоревшую на солнце табличку, прикрепленную к дверному стеклу и гласившую: «Каунас Трейдинг/Линас Версловас». Звучит вполне невинно, однако подобные фирмы, как правило, умирают столь же быстро, как и рождаются, и зачастую их хозяева меняются чаще, чем сваи причала в Хиртсхальсе.
        По дороге Ассад зачитывал цитаты из досье Линаса Версловаса. Его несколько раз доставляли в полицейское управление, но всякий раз ему удавалось выпутаться. Описывался он как абсолютно безжалостный психопат с невероятной способностью убеждать глупых и наивных восточноевропейцев за какие-то мизерные деньги брать на себя вину за его выходки. Тюрьма Вестре была буквально нафарширована такими людьми.
        Карл схватил ручку двери и толкнул ее; колокольчик над дверью затрезвонил, как только дверь скользнула вперед. За нею было небольшое помещение, совершенно пустое, если не считать смятой бумаги и упаковок, оставленных на полу последним хозяином.
        Из задней комнаты донесся какой-то приглушенный звук, похожий на удар кулаком, однако привычного вскрика не последовало.
        – Бак! – крикнул Карл. – Ты здесь? – Он положил руку на кобуру пистолета, приготовившись выхватить и снять с предохранителя оружие.
        – Я в порядке, – послышалось из-за поцарапанной фанерной двери.
        Карл осторожно толкнул ее и незамедлительно оценил представшее его глазам зрелище.
        Оба мужчины были здорово отделаны, однако худощавому и жилистому литовцу явно пришлось хуже. Кровоподтек обрамлял вытатуированного дракона, обвивавшего шею Линаса. Можно сказать, придавал ему объемность.
        Карл почувствовал, как его лицо скорчивается в гримасе.
        – Какого черта ты делаешь? Ты с ума сошел, чувак?
        – Он пырнул меня. – Бак кивнул на пол, где валялся нож с окровавленным лезвием.
        Проклятый нож-«бабочка», тот, что открывается одним взмахом руки. Карл ненавидел это дерьмо. Если у кого-то была при себе такая штука, он лучше сразу заплатил бы полмиллиона крон, чем связываться с таким человеком, будь это в его власти.
        – Ты в порядке? – спросил Мёрк.
        Бак кивнул.
        – Поверхностная рана предплечья, обошлось. Я всего лишь уклонялся, так что в рапорте можешь отметить как самооборону, – разъяснил он и с такой силой вдарил кулаком литовцу в переносицу, что даже Ассад вздрогнул.
        – Проклятие! – исказившимся голосом заревел побледневший парень.
        Тем временем Карл шагнул вперед и вмешался.
        – Вы видели! Я ни хрена не сделал. И когда он ворвался сюда – тоже. Он сразу стал меня избивать. И что мне оставалось? – не успокаивался литовец.
        Едва ли старше двадцати пяти – и уже по уши в дерьме.
        Далее последовала еще парочка рубленых фраз из уст юнца о том, что он абсолютно ни при чем. Что не знает ничего ни о каком нападении в борделе и что уже тысячу раз говорил об этом полиции.
        – Ну, Бак, идем. Живо! – скомандовал Карл, на что тот отреагировал очередным ударом кулака, после чего его противник повалился на стол.
        – Ему не сойдет с рук то, что он изуродовал мою сестру! – Берге повернулся к Карлу, дрожа от негодования. – Ты знаешь, что она, скорее всего, ослепнет на один глаз? Что половина ее головы превратится в один сплошной шрам? Этот урод пускай убирается отсюда, ясно, Карл?
        – Бак, если ты не прекратишь, я вызову людей из Сити. И ты получишь по полному, когда они прибудут, – предупредил Мёрк, не собираясь шутить.
        Ассад покачал головой.
        – Сейчас, – он обошел Карла, схватил Бака и рванул его прочь, так что кожаная куртка затрещала по швам.
        – Уберите от меня этого черномазого идиота! – заорал литовец, когда Ассад схватил и потащил его к двери в задней части комнаты.
        Литовец сыпал угрозами насчет того, что всех присутствующих поубивают, если они сейчас же не провалят. Что их животы будут вспороты, а головы отрублены. И угрозы следовало воспринимать всерьез, коль уж они исходили от столь криминального типа. Да одних угроз самих по себе было предостаточно, чтобы посадить его за решетку.
        Тогда Ассад крепко схватил литовца за ворот, так что тот лишился возможности выкрикивать протесты, распахнул дверь задней комнаты и впихнул его внутрь.
        Бак с Карлом переглянулись, когда Ассад пинком ноги захлопнул за собой дверь.
        – Не убивай его, понял? – крикнул Карл на всякий случай.
        Тишина за дверью говорила сама за себя.
        Бак заулыбался, и Карл понял почему. Ведь теперь он лишился всех своих инструментов. Ни тебе щеголяния пистолетом, ни звонков в «Стейшн-Сити». По крайней мере, он не станет подставлять своего помощника, и Бак прекрасно это знал.
        – Брюзга ты, Карл.
        Бак кивнул, задрав рукав и осмотрев рану на предплечье. Пара стежков, возможно, все-таки понадобится. Он вытащил из кармана очень несвежий носовой платок и перевязал рану. Карл бы этого делать не стал, впрочем – его дело. Получит заражение крови – вот и научится сдерживать свои эмоции.
        – Но мне хорошо известно твое прошлое, Карл. Вы с Анкером лучше кого бы то ни было умели вышибать дерьмо из таких свиней. Вы с ним были великим дуэтом. Если бы Харди не попал в ваш тандем, все могло бы окончиться худо. Так что не надо изображать из себя обиженного.
        Мёрк покосился на дверь в заднюю комнату. Чем там занят Ассад, будь он неладен? Затем снова вернулся к Баку.
        – Ни черта ты не знаешь. Понятия не имею, на чем строятся твои догадки, но имей в виду, что ты ошибаешься.
        – Я немного поинтересовался у твоих знакомых. Удивительно, что вам удалось избежать наказания за превышение должностных полномочий. Наверное, Карл, вас оставили в покое, так как вы демонстрировали прекрасные результаты во время ведения допросов. Возможно, поэтому…
        Он опустил рукав.
        – Я хочу вернуться в управление. И, думаю, ты можешь мне в этом помочь, – продолжал он. – Я в курсе, что Маркус против, но я также в курсе, что твое слово имеет для него определенный вес. Понятия не имею почему.
        Карл покачал головой. Интуиция была его врожденным свойством, тогда как характерной чертой Бака, напротив, являлось полное отсутствие такого качества.
        Он сделал несколько шагов вперед и открыл дверь в заднюю комнату.
        Представшая его глазам картина оказалась крайне миролюбивой. Литовец сидел на краю стола и смотрел на Ассада, как загипнотизированный. Его прежде озлобленное и искаженное гневом лицо теперь было серьезно, как могила. С лица была смыта кровь, плечи опустились.
        Он встал по кивку Ассада, прошел мимо Бака с Карлом, не глядя в их сторону и не говоря ни слова, поднял с пола спортивную сумку, подошел к шкафу и вытянул один из ящиков. Достал оттуда одежду, обувь, некоторое количество наличных и швырнул все в сумку как попало.
        Ассад молча стоял на расстоянии нескольких метров и наблюдал за парнем, все еще с красным носом и влажными – как у собаки – глазами. Не сказать, чтобы его вид мог кого-то особо устрашить.
        – Теперь можно мне забрать?.. – спросил литовец и показал на свои вещи.
        Полицейский отдал две фотографии и кошелек.
        Линас открыл кошелек и просмотрел все отделения. Огромное количество денег и пластиковых карт.
        – Отдай мне права, – добавил он, но Ассад отрицательно покачал головой. Очевидно, они уже обсуждали данный вопрос.
        – Тогда я уйду, – сказал литовец.
        Берге Бак уже собрался возразить, однако Ассад махнул рукой. У него все было под контролем.
        – У тебя есть тридцать часов, и ни секундой больше. Ясно? – спокойно произнес Ассад, и парень кивнул.
        – Какого дьявола, чувак?! Погоди! Ты не можешь позволить ему взять и уйти! – заорал Бак, но замолчал, когда Ассад повернулся к нему и спокойно сказал:
        – Он теперь в моей власти, Бак, неужели ты не видишь? Так что выкинь его из головы, понял?
        Берге на мгновение побледнел, но вскоре нормальный цвет лица вернулся к нему. Ассад произнес весьма неожиданную фразу, и Бак оказался выбитым из колеи. Ситуация выскользнула из его рук, и он примирился с этим.
        Последнее, что они увидели, когда литовец открыл дверь и исчез в первом помещении, была татуировка дракона, да еще он едва не потерял один ботинок. Перевоплощение было кардинальным. Шелуха слетела. Остался лишь паренек двадцати пяти лет, и он удирал со всех ног.
        – Можешь передать своей сестре, что ваша месть свершилась, – прохрипел Ассад. – Больше вы его никогда не увидите. Гарантирую!
        Карл нахмурился, но промолчал до тех пор, пока они не очутились на тротуаре перед служебным автомобилем.
        – Что там произошло, Ассад? – поинтересовался он. – Что ты с ним сделал? И почему именно тридцать часов?
        – Я просто жестко взял его за грудки и назвал кое-какие имена. Имена людей, которые будут натравлены на него и всю его семью, если он сейчас же не уберется из страны. Сказал, что мне все равно, что он там совершил, но что он должен спрятаться очень хорошо, иначе его отыщут. – Ассад кивнул. – Но они все равно смогут, если захотят.
        Берге взглянул недоверчиво. Ему Ассад давно казался подозрительным.
        – Есть лишь одна вещь, к какой эти ребята относятся с уважением. Русская мафия, – сказал Бак. – И пожалуйста, не пытайся меня убедить, что ты сказал ему что-то в таком роде. – Он подождал ответа от Ассада, но тщетно. – Значит, ты дал ему уйти, придурок.
        Тот слегка наклонил голову и посмотрел на Бака покрасневшими глазами.
        – Я уверен, ты можешь сказать своей сестре, что теперь все хорошо… Не пора ли нам возвращаться, Карл? Мне просто необходима чашка горячего чая.

        Глава 5
        Ноябрь 2010 года

        Карл лениво переводил взгляд с рабочей папки, лежащей на столе, на висящий на стене телевизор с плоским экраном, но пока не решил, чем нужно заняться в первую очередь. В новостях на TV-2 министр иностранных дел ковыляла на своих шпильках, пытаясь выглядеть компетентно, в то время как журналисты подобострастно кивали и склонялись перед ее свирепым взглядом. Прямо перед ним на столе лежала папка, пробуждающая воспоминания об утоплении его собственного дяди в 1978 году.
        Выбор был сродни выбору между чумой и холерой.
        Мёрк почесал за ухом и закрыл глаза. Что за напряженный день! А так хочется хоть когда-нибудь расслабиться…
        Метровая полка с новыми делами, причем за два из них уже принялась Роза. Больше всего ее заинтересовало дело о Рите Нильсен, хозяйке публичного дома, пропавшей в Копенгагене. Уже одно это не предвещало ничего хорошего. Не говоря уже об Ассаде, сидящем на другом конце коридора и сморкающемся каждые пять секунд, так что бактерии из его каморки целыми полчищами устремлялись наружу. Он едва стоял на ногах, и тем не менее около полутора часов назад ему удалось припереть к стенке злостного закоренелого преступника настолько действенными угрозами, что тот ретировался сломя голову с полными ужаса глазами. Как это у него получилось? Даже его прежний напарник Анкер, который удивительным образом умел вызывать у людей мурашки, был младенцем по сравнению с Ассадом.
        И вот еще то проклятое дело давно минувших дней… Почему его двоюродный братец Ронни в тайском баре вякал что-то про то, что смерть его отца не была несчастным случаем, если Карл точно знал – это самый что ни на есть несчастный случай? И зачем Ронни сказал, что он сам убил отца, если это полная чушь? Ведь они с Карлом стояли бок о бок и пялились на две пары копенгагенских сисек, следовавших по Йоррингвайен, когда все произошло, так что Ронни никак не мог быть убийцей. А теперь Бак с полной убежденностью рассказывал, что Ронни утверждал, будто Карл даже был соучастником…
        Мёрк покачал головой, выключил телевизор, транслирующий пустоголовую, самодовольную и вспыльчивую даму – министра иностранных дел, – и взял телефонную трубку.
        Это действие вылилось в четыре бесполезных звонка по четырем разным номерам. Один из звонков был посвящен сводке из Народного регистра и, как и остальные три звонка, тоже ни к чему не привел. Ронни обладал удивительной способностью постоянно пропадать где-то.
        Пускай тогда Лиза отыщет ему этого несчастного, в какой бы дыре он ни находился.
        Прошло полминуты гудков, прежде чем Карл с раздражением поднялся со своего места, чувствуя, как осточертело ему все это. С какой стати секретари наверху не отвечают на телефонные звонки?
        По дороге на третий этаж он повстречался с несколькими сотрудниками с покрасневшими носами и кислыми минами. Черт возьми, как разбушевался грипп!.. Мёрк проходил мимо, загораживая лицо рукой. «Прочь, прочь, гриппозный дьявол», – бормотал он про себя, сдержанно кивая чихающим и кашляющим коллегам. У них были такие блестящие глаза и такие истерзанные выражения на лицах, словно мир для них вот-вот рухнет.
        Наверху, в отделе убийств, напротив, было тихо, как в могиле. Как будто все убийцы, на каких сотрудники отделения когда-либо надевали наручники, теперь объединились, дабы отомстить стражам порядка применением бактериологического оружия. Неужели отдел реализовал свое название на практике? Они что, все скопытились, раз здесь все словно вымерло?
        По крайней мере, за стойкой не было сексапильной Лизы с кокетливыми движениями флиртующего фламинго и, что еще более странно, не было и фру Серенсен, этой кислой каланчи, поднимавшейся со своего места исключительно ради посещения туалета.
        – Куда все провалились? – заорал Мёрк, так что задребезжали переплетные машины.
        – Господи, Карл, заткнись, – прохрипел какой-то голос из-за открытой двери в середине коридора.
        Он просунул голову в неряшливый кабинет с грудами бумаг и нагромождениями старой мебели, по сравнению с которым его собственный офис в подвале можно было считать люксовой каютой на круизном лайнере, кивнул голове, торчащей из-за вороха бумаг, и успел задать вопрос, прежде чем Терье Плуг поднял на него свою жутко простуженную физиономию.
        – Скажи, где все? Здесь буйствует эпидемия гриппа?
        Ответ оказался красноречивее некуда. Пять отборнейших чихов, сопровождающихся покашливанием и раздутием ноздрей.
        – Ладно! – крикнул Карл с усиленным ударением и отступил назад.
        – Ларс Бьерн в зале для брифингов с одной из групп, а Маркус на выезде, – донеслось до него сквозь шмыганье носов. – Раз уж ты пришел, Карл, скажу тебе, что у нас появился новый след в деле о строительном пистолете. Я как раз собирался тебе позвонить.
        – Слушаю.
        Карл задумался. Столько времени прошло с тех пор, как их с Анкером и Харди подстрелили в ветхой лачуге на Амагере. Неужели он так никогда и не сможет избавиться от мыслей об этом?
        – Деревянный барак, где вас подловили после того, как вы обнаружили тело Георга Мэдсена со строительным пистолетом в башке, снесли сегодня утром, – сухо поведал Плуг.
        – Отлично, давно пора было.
        Карл сунул руки в карманы. Ладони были мокрыми.
        – С ним как следует поработали бульдозерами, так что верхний слой почвы был тщательно прочесан.
        – Допустим. И что там обнаружили? – спросил Мёрк.
        Он уже с трудом слушал. Чертова переделка.
        – Деревянный ящик, сколоченный гвоздями «Паслод», а внутри мешок с частями тела в очень разном состоянии. Они нашли ящик около часа назад и оповестили полицию. Техники и Маркус уже на месте.
        Черт возьми. Теперь их с Харди в ближайшее время точно не оставят в покое.
        – Практически нет никаких сомнений в том, что убийство Георга Мэдсена и еще двух парней в Соре, также убитых гвоздезабивателем, каким-то образом связано с телом, обнаруженным в ящике, – сказал Терье Плуг, вытирая влажные уголки глаз носовым платком, который надлежало бы сжечь под надзором специалистов.
        – А на чем строится это предположение?
        – На том, что в череп трупа был вбит довольно длинный гвоздь.
        Карл кивнул. Как и в других трупах. Разумный вывод.
        – Я хочу попросить тебя поехать на место находки через полчаса.
        – Меня? Что мне там делать? Это больше не мое дело.
        Судя по выражению лица Терье Плуга, Карл с таким же успехом мог сказать, что отныне он будет носить исключительно розовые свитера из верблюжьей шерсти и заниматься только теми делами, где фигурируют трехногие далматинцы.
        – У Маркуса на этот счет имеется иная точка зрения, – коротко сказал Плуг.
        Естественно, это было и его дело в том числе, о чем ему ежедневно напоминал заметный шрам на виске. Метка Каина, свидетельствовавшая о трусости и охватившей его нерешительности в самый ответственный момент жизни.
        Карл блуждал взглядом по стенам кабинета Плуга, увешанным фотографиями улик с мест преступлений. Их было достаточно, чтобы наполнить коробку для переезда среднего размера.
        – Хорошо, – наконец согласился он. – Но я поеду туда сам, – добавил он на октаву ниже обычного своего тембра.
        Уж по крайней мере гораздо хуже просто сидеть в этом насквозь гриппозном отделении. Так что лучше уйти.
        – Что ты здесь забыл? – раздался из-за стойки голос фру Серенсен, когда несколько мгновений спустя Карл проходил мимо секретарского отдела, вспоминая события того самого трагического дня – смерть Анкера и серьезное ранение Харди, приведшее к инвалидности.
        Ее голос прозвучал мягко и даже почти дружелюбно – это не предвещало ничего хорошего, так что Карл медленно повернул голову в ее сторону, прочистил горло и приготовился дать отпор.
        Она стояла всего в нескольких метрах, но расплывалась в его глазах.
        И отнюдь не потому, что оделась как-то иначе, чем обычно. Фру Серенсен по-прежнему была похожа на невзыскательную и недалекую обывательницу. У нее были пересушенные черные и теперь довольно короткие волосы. Глаза дамы блестели, как лакированные туфли на придворном балу, однако хуже всего то, что на ее щеках расплылись два небольших красных пятна. Они не только свидетельствовали об отличном кровообращении, но и предупреждали, что женщина больна.
        – Рада тебя видеть, – произнесла фру Серенсен.
        Весьма неожиданно, будь она неладна!
        Карл промычал что-то. А кто бы посмел отреагировать как-то иначе?
        – Вы не знаете, где Лиза? Она тоже болеет? – осторожно спросил он, готовый к ее язвительной усмешке.
        – Она в комнате для брифингов, стенографирует, но чуть позже ей нужно будет спуститься в архив. Передать ей, чтобы заскочила к тебе?
        Карл сглотнул. Она сказала «заскочила»? Неужели он слышал, как волчица Ильза, то есть фру Серенсен, употребила слово «заскочить»?
        После недолгого замешательства он криво улыбнулся и уверенно направился к лестнице.

        – Да, шеф, – прошмыгал Ассад. – О чем ты хотел со мной побеседовать?
        Мёрк зажмурился.
        – Все очень просто, Ассад. Ты должен мне рассказать, что в точности произошло в задней комнате на Эскильдсгэде.
        – Что произошло? Просто чувак наконец-то открыл уши.
        – Понятно, Ассад, но почему? Кем и чем ты ему угрожал? Вряд ли прибалтийца-уголовника можно напугать сказками Андерсена, верно?
        – Ну… они тоже бывают довольно страшными. Вот, например, там, где было про яблоко с ядом…
        Карл вздохнул.
        – «Белоснежку» написал не Андерсен, ясно? Кого ты пригрозил на него натравить?
        На мгновение Ассад стушевался. Затем сделал глубокий вдох и посмотрел Карлу прямо в глаза.
        – Я лишь сказал ему, что раз у меня есть его водительское удостоверение, я могу отправить его по факсу тем, с кем я работал раньше. Я сказал, что он должен отправляться домой к своей семье и вместе с ними убираться подальше, ибо если к моменту визита моих знакомых в доме еще кто-либо останется или он сам еще не покинет Данию, то дом будет подорван.
        – Подорван? Думаю, что нам не стоит больше никому про это рассказывать, ясно? – Карл выдержал искусственную паузу, но Ассад не моргнул. – И тот человек поверил тебе? – продолжал он. – Но почему? Кому ты хотел послать факс и кого так испугался литовец?
        Ассад вытащил из кармана сложенный лист бумаги. «Линас Версловас», – было написано наверху. Затем размещалась довольно схожая с оригиналом, но совсем не лестная фотография, некоторые краткие сведения и какая-то абракадабра на не знакомом Карлу языке.
        – Я добыл информацию о нем, прежде чем мы отправились «на беседу», – пояснил Ассад, нарисовав в воздухе жестом знак кавычек. – От друзей, живущих в Вильнюсе. Они могут отправиться в полицейский архив в любой момент.
        Карл нахмурился.
        – Ты утверждаешь, что получил сведения от работников литовских спецслужб?
        Ассад тряхнул головой, так что с кончика носа упала капля.
        – И эти люди зачитали тебе перевод содержания по телефону?
        С носа Ассада слетела очередная капля.
        – Ага. Вероятно, речь шла не об особо приятных делах, могу предположить. А потом, значит, ты пригрозил этому Линасу Версловасу тем, что тайная полиция, или как там ее называют, подвергнет репрессиям его семью? У него действительно имелись основания в это поверить?
        Ассад пожал плечами.
        Карл протянул руку через стол и подвинул к себе пластиковую папку.
        – Твое дело из управления по делам иммигрантов лежит у меня ровно с того дня, как ты здесь появился, Ассад. И вот наконец у меня дошли руки до его подробного изучения.
        Мёрк почувствовал, как тяжелый взгляд пары черных глаз уставился ему в макушку.
        – Насколько я вижу, Ассад, все сведения о твоем прошлом до мельчайшей детали ровно те же самые, что ты мне уже рассказывал. – Он поднял взгляд на помощника.
        – Да, и что, Карл?
        – Ничего другого тут нет. В том числе и информации о том, чем ты занимался, прежде чем приехал в Данию. Ни сведений о том, чем ты заслужил право на пребывание в этой стране, ни о том, по чьему распоряжению столь быстро было удовлетворено твое ходатайство о предоставлении убежища. Как нет и дат рождения твоей жены и ваших детей, и вообще ничего о твоей гражданской жизни. Одни имена, этим все ограничивается. Здесь содержится довольно нетипичный и неполный набор сведений. Можно даже подумать, что кто-то покопался в бумагах и кое-что подкорректировал.
        Ассад вновь пожал плечами. Очевидно, это движение плечами выражало множество оттенков значений.
        – Теперь ты утверждаешь, что у тебя имеются друзья в литовских спецслужбах, готовые по первому твоему звонку оказать тебе помощь, прибегнув к угрозам и раскрытию конфиденциальной информации. Знаешь, что, Ассад…
        Помощник снова пожал плечами, однако на этот раз взгляд его стал более настороженным.
        – Это означает, что ты можешь делать то, чего не может даже начальник полицейской разведки.
        Опять движение плечами.
        – Вполне возможно, Карл. Но что ты хочешь этим сказать?
        – Что я хочу сказать? – Мёрк выпрямился и швырнул папку на стол. – А вот что: кто за тобой стоит, будь он сто раз неладен? Вот что мне очень хотелось бы знать и о чем я не имею возможности прочитать здесь!
        – Карл, послушай, разве нам тут с тобой плохо работается? Зачем тогда копаться в прошлом?
        – Потому что сегодня ты сам преступил все возможные границы.
        – И что?
        – Черт тебя побери… Почему ты не можешь просто-напросто рассказать мне, что работал на сирийские спецслужбы и наворотил столько всякого дерьма в прошлом, что они перережут тебе глотку, если ты вернешься домой? Рассказать, что здесь ты сотрудничал с внутренней или с внешней разведкой или с кем-то из других бандитов и что им не пришло в голову ничего лучше, кроме как предоставить тебе возможность работать в нашем подвале за сущие гроши? Почему не рассказать это все мне?
        – Конечно, Карл, я бы с удовольствием, если бы то, что ты только что сказал, было правдой. Но ты почти во всем ошибся. Да, я когда-то работал на Данию, и именно поэтому я тут, и по той же самой причине не могу ничего рассказать. Возможно, когда-нибудь смогу.
        – Значит, у тебя друзья в Литве… А где еще, можешь открыть? Вполне возможно, это сослужит нам добрую службу в следующий раз, если я буду в курсе, правда?
        – Обязательно открою, когда будет нужно. Но до определенной ступени.
        Карл опустил плечи.
        – Это называется – до определенной степени. – Он попытался улыбнуться своему простуженному ассистенту. – Но впредь не надо делать того, что ты сделал сегодня, сначала не дав мне намека, договорились?
        – Не дав чего?
        – Не подмигнув мне. Сначала предупреди меня, а потом уже действуй, ясно?
        Тот выставил нижнюю губу вперед и кивнул.
        – И еще. Можешь наконец сказать мне, чем ты занимаешься в управлении в такую рань? Мне не полагается знать? И почему мне нельзя навестить тебя на Конгевайен? А почему я стал свидетелем твоей разборки с человеком, который, по-видимому, тоже приехал с Ближнего Востока? Почему вы с Самиром Гази из Редовре каждый раз впиваетесь друг другу в глотку, стоит вам увидеться?
        – Извини, не могу сказать.
        Ассад произнес это так, что Карла задело. Прозвучало оскорбительно. Словно отказ товарища от протянутой руки. Словно недвусмысленное указание на то, что, несмотря на дружбу, Карл для него на втором плане. Он совершенно не был в курсе того, где пребывает Ассад после того, как покидает ворота управления. Мёрк был по горло сыт этой его конфиденциальностью.
        – Даже не предполагала, что обнаружу, как вы тут вдвоем мило сидите и беседуете, – донесся знакомый голос из коридора.
        Остановившись на пороге, Лиза соблазнительно улыбнулась и подмигнула коллегам. Как не вовремя…
        Карл взглянул на собеседника. Тот принял расслабленную позу и сменил выражение лица на восхищенное.
        – Ох, бедняжка, – Лиза сделала несколько шагов вперед и нежно погладила Ассада по иссиня-черной щеке. – Ты тоже простудился? У тебя так слезятся глаза… А ты заставляешь его работать, Карл. Неужели не видишь, насколько парень беспомощен? – Она повернулась к Карлу с укоризной в ее синем взоре. – Плуг просил тебе передать, что они ждут тебя на Амагере.

        Глава 6
        Август 1987 года

        Лишь дойдя до самого конца Корсгэде и сев на скамейку под каштанами перед дверью дома с видом на озеро Пеблинге, она ощутила себя полностью свободной от осуждающих взглядов жителей большого города и темницы собственного тела.
        На городских улицах 80-х годов преобладали красивые и подтянутые тела, только что она в этом убедилась, и именно теперь ей было сложно вписаться в их компанию. Особенно сегодня.
        Прикрыв глаза, Нэте потрогала голень и осторожно потерла. Положив кончики пальцев на шишковатые наросты, мысленно обратилась к своей привычной мантре: «Я нормальная», «я совершенно нормальная», но сегодня эта фраза казалась совсем бессмысленной, независимо от того, где сделать ударение. Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз бормотала эти слова.
        Нэте нагнулась вперед, сложила руки на коленях и прижалась лбом к рукам, при этом принялась делать движения ступнями, словно выбивая ими легкую барабанную дробь. Обычно это помогало справиться с омерзительной стреляющей болью.
        Поход в универмаг «Дэллс» и возвращение на Пеблинге Доссеринг требовало усилий и причиняло боли. Болела сломанная берцовая кость из-за давления на ступню. С каждым шагом стреляло в голеностопном суставе, ведь нога стала короче. Неприятно отдавалось в бедре, из-за того, что оно брало часть дополнительной нагрузки на себя.
        Ей было очень больно, но не это самое страшное. Проходя по Нёррегэде, женщина смотрела прямо перед собой, стараясь не хромать, прекрасно зная, что это у нее не получится. Двумя годами ранее она была привлекательной и изящной, а теперь ощущала себя собственной тенью.
        Однако тени прекрасно живут во тьме, думала она до этого момента. Большой город сглаживал недостатки лучше, нежели открытое пространство. Именно поэтому Нэте два года назад перебралась в Копенгаген. Подальше от стыда, скорби и пронизывающего холода, исходящего от местных жителей Лолланда.
        Она переехала из Хавнгорда, чтобы позабыть обо всем, и тут случилось это.
        Нэте сжала губы, когда мимо нее проходили две молодые женщины с детскими колясками. Их лица светились от счастья. Они радостно щебетали о чем-то.
        Она отвела взгляд и уставилась сначала на одного из местных бродяг, наверняка внебрачного ребенка, а затем на плавающих в озере птиц.
        Проклятая жизнь. Три четверти часа назад какие-то двадцать секунд в лифте универмага «Дэллс» потрясли ее до самых основ. Большего и не требовалось. Только двадцать секунд.
        Нэте закрыла глаза и представила себе все вновь. Шаги в направлении лифта на пятом этаже. Нажатие кнопки. Облегчение, что не придется ждать более пары секунд, прежде чем откроются двери.
        Но именно тот момент надолго запомнился ей.
        Она вошла не в правильный лифт. Если бы Нэте выбрала лифт в противоположном конце отдела, то могла бы продолжать свою прежнюю жизнь. Она попала бы под защиту авторитетов Нерребро.
        Женщина покачала головой. Теперь все изменилось. С тех самых роковых секунд существование последних остатков Нэте Росен было прервано. Она оказалась мертва, изгнана, уничтожена. Теперь она вновь стала Нэте Германсен. Девушка со Спрогё красноречиво заявила о своем воскрешении.
        Со всеми вытекающими последствиями.

        Спустя восемь недель после несчастного случая ее выписали из больницы, не устраивая особой сцены прощания, и в течение нескольких месяцев Нэте в одиночестве жила в Хавнгорде. Адвокаты работали не покладая рук, так как наследство было приличное; иногда им даже удавалось заметить сидящих в засаде по канавам или в кустарнике фотографов. Когда в автомобильной аварии разбивается одна из наиболее видных фигур датского бизнеса, необходимо продавать эту новость на первые полосы – а что может способствовать успеху продаж больше, нежели изображение вдовы на костылях и с убитым горем лицом? Однако Нэте задернула шторы и предоставила обществу возможность неистовствовать без ее участия. Она прекрасно знала, что думают люди. Дамочка, проделавшая путь от исследовательской лаборатории до постели шефа, по их мнению, не заслуживала того места, где оказалась. Окружение в течение долгого времени пресмыкалось перед ней якобы исключительно из-за ее богатого мужа, не из-за чего больше.
        Это ощущалось до сих пор. Даже кое-кому из сиделок не удавалось скрывать презрение; впрочем, таких она быстро заменяла другими.
        За долгие месяцы рассказы о роковой аварии Андреаса Росена обросли изрядным количеством слухов и свидетельств очевидцев. Стало раскрываться прошлое Нэте, и когда ее повезли в полицейский участок в Марибо, провинциальные жители стояли у окон и улыбались. К этому моменту все в городке уже были в курсе, что жители дома, расположенного напротив места аварии, заметили какую-то потасовку в салоне автомобиля непосредственно перед тем, как машина проломила бурелом и полетела в воду.
        Но Нэте не сдалась и не призналась в грехе ни обществу, ни высшей инстанции. Лишь самой себе.
        Нет-нет, ее не смогли застать врасплох, ибо она давным-давно научилась держаться, даже если бушевала буря.
        И ей удалось избежать неприятностей.

        Она медленно разделась, стоя у окна с видом на озеро, и спокойно опустилась на стул перед зеркалом в спальне. Шрам внизу живота теперь, когда лобковые волосы сильно поредели, стал более заметен. Почти не видимая глазу узенькая бледно-лиловая полоска, обозначившая границу между счастьем и падением, между жизнью и смертью. Шрам, оставшийся после стерилизации.
        Нэте принялась тереть свой бесплодный обвисший живот, стиснув зубы. Она терла его до тех пор, пока кожа не покрылась потом, ноги задрожали, а дыхание усилилось и мысли смешались.
        Всего четыре часа назад она сидела на собственной кухне, держа в руках каталог из универмага, и влюбилась в розовый джемпер с пятой страницы.
        «Каталог весна 1987», – дразнила надпись. «Модный вязаный узор», – гласил заголовок на одной из следующих страниц. Она посмотрела на это розовое чудо взглядом, чуть затуманенным кофейными парами, и подумала, что такой джемпер с фигурной вязкой в комплекте с блузкой от «Пинетта» с подплечниками немного приободрит ее для вступления в новую жизнь. Ибо, несмотря на то, что горе огромно, впереди еще много лет жизни, и Нэте все-таки хочет их прожить.
        Именно поэтому около двух часов назад женщина очутилась в лифте с новой покупкой и ощущала большую радость. Ровно один час пятьдесят девять минут назад лифт остановился на четвертом этаже, и вошел высокий мужчина, встав настолько близко к ней, что она даже ощутила его запах. Он не удостоил ее взглядом, но зато Нэте посмотрела на него. Она рассматривала его, затаив дыхание и беспомощно вжавшись в угол, с горевшими от гнева щеками и надеялась, что он не обернется и не увидит ее лица в зеркале.
        Он явно был человеком, довольным миром и самим собой. У него все в шоколаде, как говорится. И настоящее, и будущее, даже несмотря на его довольно преклонный возраст.
        Подонок.
        Один час пятьдесят восемь минут и сорок секунд назад он вышел на третьем этаже, оставив в лифте задыхающуюся Нэте со сжатыми в бессилии кулаками. Время для нее исчезло. Она так и каталась вверх-вниз, не реагируя на встревоженные вопросы посетителей универмага. Успокоить сердцебиение и вернуть мысли на место ей было ох как непросто.
        Когда Нэте оказалась на улице, пакета у нее не было. Кому понадобится розовый джемпер и блузка с плечиками там, куда она собиралась отправиться?
        И вот теперь женщина сидела на пятом этаже в своей квартире, обнаженная, с опозоренной жизнью и запятнанной душой, и размышляла, кому и каким образом ей мстить.
        На мгновение Нэте улыбнулась. Возможно, это не она так несчастна, вдруг пришло ей в голову. Возможно, сама судьба позволила нечистому пересечь ей путь в почти счастливый момент ее жизни.
        Такие мысли проносились у нее в голове в первые часы после того, как Курт Вад в очередной раз вторгся в ее жизнь.

        С приходом лета являлся и кузен Таге. Невозможный парень, с которым не могли справиться ни школа, ни улицы Аксена. «Слишком много мышц и слишком мало мозгов» – так говорил ее дядя, но Нэте любила, когда он приезжал. С ним было не скучно, долгие недели проносились, словно часы. Кормить кур она еще могла, но для всего остального была маловата. А Таге, кажется, нравилось пачкать пальцы в навозе, так что на это время свинарник и небольшой коровник становились его владениями. Только в период, когда у них гостил Таге, она ложилась в постель, не ощущая боли в руках и ногах, и потому Нэте его любила.
        Возможно, любила даже чересчур.
        – Кто научил тебя этим глупостям? – ворчала учительница после школьных каникул.
        Да, именно после летних каникул Нэте чаще всего попадало, ибо любимые слова Таге типа «трахаться», «дрючиться» и «ванька-встанька» казались слишком грубыми для чопорной учительницы.
        Именно подобные слова да веснушчатая беспечность Таге заложили первые камешки на пути к Курту Ваду.
        Ох, какие скользкие камешки…

        Она поднялась с унитаза и принялась одеваться, а список тем временем уже формировался у нее в голове. От раздумий Нэте покраснела, у нее собрались морщины на лбу.
        Есть люди, которые не заслуживают права жить. Они смотрят только вперед и никогда не оглядываются. Она знала кое-кого из таких. Вопрос состоял лишь в том, как отомстить…
        Нэте вышла в длинный коридор и прошла до самой последней комнаты, где стоял стол, унаследованный ею от отца.
        Не менее тысячи раз она принимала за этим столом пищу, а рядом ел отец. Молчаливый, удрученный, уставший от жизни и от боли. Изредка он поднимал глаза и пытался улыбнуться ей, но даже это не придавало ему сил.
        Если бы не дочь, он бы задолго до того, как все случилось, нашел себе веревку и повесился – настолько его замучили подагра, одиночество и пустота в мыслях.
        Нэте погладила краешек старого стола, где всегда лежала его рука, а затем скользнула пальцами к середине, где с того самого дня, как она сюда переехала чуть менее двух лет назад, занял место коричневый конверт. Он был помят и истрепан от бесчисленного количества открываний и просмотров содержащихся в нем документов.
        «Фрекен Нэте Германсен, лаборант, Технический колледж Орхуса, Хальмстадгэде, Орхус Норд», – было написано на конверте. В почтовом отделении красным цветом подписали номер дома и индекс. Она не уставала благодарить за это служащих почты.
        Женщина осторожно провела пальцем по марке и штампу с датой. Минуло почти семнадцать лет с тех пор, как оно упало в ее почтовый ящик. Целую жизнь назад.
        Затем она открыла конверт, вынула и расправила письмо.

        Дорогая Нэте,
        Помню, как ты с улыбкой махала нам на прощание из поезда на станции в Бредебро. Это было довольно сложно, но мне все-таки удалось приподнять завесу над всем, что происходило с тобой впоследствии.
        Знай, что все, что мне теперь известно о твоей жизни за минувшие шесть лет, порадовало меня настолько искренне, что я даже не могу описать это.
        Теперь-то ты поняла, что ты нормальная, правда? Что с любыми сложностями можно справиться и что для тебя тоже есть место в мире. Да и какое! Я так горжусь тобой, милая Нэте! Аттестат с лучшими оценками. В техническом колледже Обенро ты стала лучшей в классе подготовки лаборантов, и вот теперь скоро получишь специальность лаборанта биологического направления в Орхусе – просто великолепно! Наверное, ты ума не приложишь, откуда мне все это известно. Сообщу забавную новость – АО «Интерлаб», компания, где ты работаешь с 1 января, была основана моим старым другом Кристофером Хале. Больше того, его сын Даниэль – мой крестник, так что мы регулярно видимся; последний раз встречались в первое воскресенье Адвента[62], на наших ежегодных семейных посиделках, посвященных вырезанию рождественских сердец и лепке хвороста.
        Я поинтересовался у своего друга, чем он занимался в последнее время, и, представь, он только что пересмотрел невероятное количество заявок и показал мне ту, что выбрал. Да-да, можешь себе вообразить, с каким удивлением я обнаружил на ней твое имя. И, прости бестактность, но я прочитал эту заявку с изложением твоего жизненного пути. И, признаюсь честно, проронил слезу радости. Ну вот, Нэте, не смейся над старческой сентиментальностью, но просто знай, что мы с Марианной невероятно рады за тебя. Ты с уверенностью можешь выпрямить спину и прокричать всему миру ту короткую фразу, какую мы разучили вместе много лет назад – «я совершенно нормальная»!
        ПОМНИ об этом, девочка моя!
        Мы желаем тебе удачи и счастья в твоем дальнейшем продвижении по жизни.
        Искренне твои,
        Марианна и Эрик Ханстхольм
        Бредебро, 14 декабря 1970 года

        Она трижды перечитала письмо и все три раза уделила особое внимание словам: «Теперь-то ты поняла, что ты нормальная».
        – Я нормальная! – громко произнесла она после, представив себе смешливое лицо Эрика Ханстхольма. Впервые она услышала это предложение в двадцать четыре года, а теперь ей пятьдесят. Столько лет прошло! Надо было созвониться с ним в свое время.
        Нэте глубоко вздохнула, наклонила голову и вгляделась в наклонный почерк, прописные буквы и небольшие кляксы, которые оставляла ручка, когда он делал паузы в письме.
        Затем вынула из конверта другую бумагу и какое-то время рассматривала ее со слезами на глазах. С тех пор она получила множество дипломов и прошла немало экзаменов, но этот был самым первым и самым главным в ее жизни. Его сделал Эрик Ханстхольм, спасибо ему!
        «ДИПЛОМ», – гласил заголовок, написанный аккуратными печатными буквами, а ниже в четыре строчки на весь лист: «Того, кто в состоянии прочитать это, нельзя назвать неграмотным».
        Вот и все содержание бумаги.
        Нэте вытерла глаза и сжала губы. Как бездумно и эгоистично, что она так с ним и не связалась… Как бы сложилась ее жизнь, если бы не он и не его жена Марианна? А теперь уже слишком поздно. «Смерть после продолжительной болезни», – гласил некролог трехлетней давности.
        «После продолжительной болезни», что бы это ни значило.
        Она писала Марианне Ханстхольм, чтобы выразить соболезнование, но письма вернулись обратно. Возможно, ее тоже уже нет на свете, подумала тогда Нэте. И кто же теперь остался среди ее знакомых, помимо тех, кто разрушил ей жизнь?
        Никого.
        Нэте сложила письмо и диплом и сунула обратно в конверт. Затем подошла к подоконнику, взяла оловянную тарелку и положила на нее коричневый конверт.
        Когда она подожгла его и дым волнами заструился к оштукатуренному потолку, она впервые после аварии избавилась от чувства стыда.
        Подождав, пока погаснут угольки, Нэте перетерла их в порошок. Отнесла тарелку к подоконнику в гостиную, на какое-то мгновение замерла перед растением с липкими волосками. Теперь оно пахло не так резко.
        Затем высыпала пепел в цветочный горшок и повернулась к бюро.
        На верхней полке этого занятного предмета интерьера лежала стопка конвертов с прилагающимися к ним листами разноцветной писчей бумаги. Разновидность подарков для хозяйки, столь же неизбежных, сколь неизбежны ароматические свечи с манжетами. Она отсчитала шесть конвертов, после чего устроилась за письменным столом и написала на каждом по имени.
        Курт Вад, Рита Нильсен, Гитте Чарльз, Таге Германсен, Вигго Могенсен и Филип Нёрвиг.
        По одному имени на каждый из периодов, когда жизнь ее устремлялась в ложном направлении.
        Будучи написанными, эти имена совсем не казались какими-то значительными. Они словно были ее подчиненными – люди, которых можно стереть из своей жизни единственным росчерком пера. Однако в реальности дело обстояло совершенно не так. Имена эти абсолютно не были пустым звуком. И суть заключалась в первую очередь в том, что эти люди, если они еще были живы, разгуливали на свободе точно так же, как Курт Вад. Даже если не углубляться в ее прошлое и всю ту мерзость, какую они сотворили в ее жизни.
        Но Нэте должна заставить своих врагов взглянуть на содеянное. Причем совершенно особым образом.
        Итак, женщина сняла телефонную трубку и набрала номер Национального регистра населения.
        Ее первая фраза звучала так: «Добрый день, я Нэте Германсен. Не могли бы вы подсказать мне, каким образом я могу отыскать нескольких человек, чьи адреса в моей записной книжке, кажется, уже устарели?»

        Глава 7
        Ноябрь 2010

        Ветер был переменчивым, и еще издалека Карл ощутил повисший в сыром осеннем воздухе запах трупа.
        За парой бульдозеров с опущенными ковшами стояли люди из отдела убийств в белых одеждах и беседовали с судебными экспертами.
        Значит, дело уже раскрутилось, раз появился «Фальк» и санитары из судмедэкспертизы.
        Терье Плуг стоял с папкой под мышкой неподалеку и попыхивал трубкой, а Маркус Якобсен дымил сигаретой, но это мало помогало. Бедняга, погребенный весьма неподобающим образом, давным-давно разложился, а такие трупы воняют довольно сильно. Поэтому большинство присутствующих зажали себе носы.
        Карл подошел ближе, зажав ноздри, и взглянул на ящик, все еще находившийся в земле, но практически полностью выкопанный и с открытой крышкой. Он оказался не таким большим, как предполагал Карл. Всего три четверти метра в ширину, длину и высоту, однако для того, чтобы вместить грамотно разделанное тело, этого оказалось более чем достаточно. Он был прочным, сколоченным из старых лакированных половых досок с пазами и гребнями. Совершенно очевидно, ящик мог бы пролежать в земле долгие годы, прежде чем начать гнить.
        – Почему они не зарыли этого человека прямо в землю? – спросил Карл, стоя на краю ямы. – И почему именно здесь? – он жестом обвел окружающую территорию. – Мест вокруг много, правда?
        – Мы поднимались наверх и осмотрели половицы, выломанные из барака. – Начальник отдела убийств прижал носовой платок поплотнее к воротнику кожаной куртки и показал в направлении кучи досок, брошенных позади строительных рабочих в оранжевых комбинезонах. – Так что теперь нам практически доподлинно известно, где именно ящик опустили в подпол, – продолжал Маркус Якобсен. – Это произошло почти в самом углу у южной стены. Там поработали циркулярной пилой сравнительно недавно, по словам техников, не более пяти лет назад.
        Карл кивнул.
        – Так. То есть жертву убили и расчленили где-то в другом месте, а затем перенесли сюда.
        – Да, судя по всему, – подтвердил шеф, поморщившись от сигаретного дыма, повисшего над головой. – Возможно, угроза Георгу Мэдсену, чтобы он в большей степени владел собой, нежели тот несчастный, который тут лежит.
        Терье Плуг согласился.
        – Техники говорят, ящик поместили в прорезанное пилой отверстие в полу гостиной. Насколько я могу судить из предварительного рапорта, – он указал на план помещений у себя в журнале, – этот участок располагался ровно под стулом, где вы нашли Георга Мэдсена с гвоздем в черепе. Там, где вас застигли врасплох.
        Карл выпрямился. Как ни крути, день получился напряженный. Было очевидно, что впереди их ждут сотни часов исследовательской работы и перелопачивания событий, про которые Карл предпочел бы забыть. Будь его воля, он бы немедленно исчез отсюда. Махнул на площадку для гриля близ Каструпа и умял бы пару жареных колбасок с хлебом и кетчупом. В тишине и спокойствии выждал три-четыре часа, а потом отправился домой и переоделся, чтобы успеть к Моне на жареного гуся.
        Плуг уставился на него так, словно прочитал мысли.
        – Ладно, – выдавил из себя Мёрк. – Значит, нам известно, что бедолагу убили где-то в другом месте и, вероятно, похоронили под полом гостиной Георга Мэдсена, при полной его осведомленности. Каких же подробностей нам не хватает?
        Карл почесал щеку и ответил себе сам:
        – Ах да. Нам неизвестно, кто убийца, и мы не знаем причины преступления? Какая ерунда! Ты ведь запросто справишься с этими вопросами, Плуг, не так ли? – проворчал он, ощущая, что дискомфорт только укрепляет свои позиции.
        Здесь, на этом черном участке земли, он едва не распрощался с жизнью всего пару лет назад. Именно отсюда врачи «Скорой» вынесли труп Анкера и искалеченное тело Харди. Здесь Карл предал своих друзей и лежал парализованный на полу, похожий на испуганное животное, в то время как вершилась короткая расправа над его товарищами. И когда этот ящик буквально через мгновение наконец окажется в руках судмедэкспертов, все материальные свидетельства о тех событиях будут стерты с лица земли. Всё – и хорошее, и плохое – разом.
        – Скорей всего, Георг Мэдсен знал о том, что должно произойти, однако если захоронение трупа должно было послужить ему предупреждением, можно с большой долей уверенности сказать, что он не прислушался к угрозе.
        Карл устремил взгляд мимо Маркуса Якобсена на открытый ящик.
        Череп лежал боком на одном из черных мешков для мусора. В них были упакованы другие части тела. Судя по размерам черепа, отметинам на челюсти и переломанной сросшейся переносице, речь шла не просто о мужчине, но о человеке, прошедшем через многое. И вот теперь он лежал перед ними, беззубый, с разложившимся скальпом, так что волосы почти все облезли, а сквозь склизкую массу гнили виднелся пронзивший голову крупный оцинкованный гвоздь. Гвоздь, видимо схожий с теми, что обнаружили в голове Георга Мэдсена и двух механиков из автомастерской на Сорё.
        Шеф отдела убийств снял защитный костюм и кивнул фотографам.
        – Через пару часов мы изучим ящик в судмедэкспертизе, после чего станет ясно, можно ли зацепиться за что-то, чтобы установить личность убитого, – подытожил он, направляясь к своему автомобилю, припаркованному неподалеку на гравийной дорожке. – Плуг, ты пишешь отчет! – крикнул он напоследок.
        Карл отступил на пару метров и попытался отогнать от себя трупный запах, глубоко втянув дым чадящей трубки Плуга.
        – С какой целью меня сюда затащили, Терье? – спросил он. – Ты хотел посмотреть, сорвусь ли я?
        Плуг отреагировал на вопрос мрачным взглядом. Ему явно было абсолютно наплевать, сорвется Карл или нет.
        – Насколько я помню, соседний барак находился довольно близко, – сказал он, указывая в направлении еще одного пустыря. – Наверняка сосед должен был видеть или слышать, как в соседнюю постройку втаскивали такой большой ящик, а потом еще и принялись выпиливать циркулярной пилой дыру в полу жилища Георга Мэдсена, как думаешь? Ты не помнишь, что сосед говорил по этому поводу?
        Карл улыбнулся.
        – Дорогой Плуг. Во-первых, сосед мог проживать там в течение всего десяти дней к моменту убийства Георга Мэдсена и не знать этого человека. Насколько я и технические специалисты можем судить по зловонным останкам, труп пролежал под землей не менее пяти лет, то есть в течение трех лет до убийства Георга Мэдсена, – и с какого рожна соседу знать что-то об этом? И вообще, разве не ты отвечал за расследование, после того как меня отправили в больницу? Ты сам беседовал с соседом?
        – Нет, мужчина свалился с сердечным приступом чуть позже в тот же день и умер неподалеку на тротуаре, когда мы собирались уезжать. Видимо, убийство и все связанные с этим обстоятельства, равно как и присутствие кучи полицейских, слишком сильно потрясли его.
        Карл покачал головой. Вот как! Получается, не так уж мало жизней на совести этого ублюдка со строительным пистолетом…
        – Ты, кажется, был не в курсе. – Плуг вытащил из заднего кармана записную книжку. – Видимо, ты также не знаешь о том, что в последнее время мы получили информацию о целом ряде схожих убийств в Нидерландах. В мае и сентябре прошлого года, в Шидаме, одном из районов многоэтажек поблизости от Роттердама, были обнаружены двое мужчин, также приконченных с помощью гвоздезабивателя. Нам прислали множество фотографий оттуда.
        Он раскрыл папку и указал на снимки двух мужских черепов. В это время двое полицейских натягивали оградительную ленту вокруг места находки.
        – В их виски были засажены девяностомиллиметровые гвозди «Паслод», как и в головы жертв, обнаруженных здесь, в Зеландии. Сегодня я пришлю тебе копии материалов. Пора мне вернуться к работе. Скоро ожидается рапорт из судмедэкспертизы.
        «Ладно, – подумал Карл, – мозгам Харди будет над чем потрудиться».

        Он обнаружил Лизу перед кабинетом Розы со сложенными на груди руками, поддакивающей Розиным мыслям вслух о мире в целом и о жизни в подвале в частности. До него донеслись фрагменты фраз про «кошмарные условия», «ужасное настроение коллег» и «забавные манеры шефа», и он был абсолютно согласен со всем, пока до него не дошло, что Роза говорит о нем самом.
        – Кх-кх, – откашлялся он в надежде, что это одернет Розу, но она не удостоила его даже взглядом.
        – Чудо Господне собственной персоной, – бесцеремонно заявила она, протягивая ему какие-то бумаги. – Взгляни-ка на заметки, какие я сделала в деле Риты Нильсен, и поблагодари судьбу за то, что в этой дыре еще остались сотрудники, которые бдят на рабочем месте, пока кое-кто другой прохлаждается где-то под открытым небом.
        О боже. Вот, значит, до чего дошло? То есть скоро опять объявится ее близняшка Ирса…
        – Ты поднимался наверх и искал меня, – сказала Лиза, когда Роза скрылась в кабинете.
        – Я тщетно пытался найти своего кузена Ронни и подумал, что…
        – А, вот в чем дело. – На секунду она не смогла скрыть разочарования. – Бак в двух словах рассказал нам, что там за история. Я сделаю все, что смогу.
        Она одарила его ядовитой улыбкой и прошествовала к архиву.
        – Погоди минуту, Лиза, – остановил ее Карл. – Что за чертовщина стряслась у вас там с Серенсен? Она вдруг стала такой… да, я чуть было не сказал доброжелательной.
        – Она пошла на НЛП-курсы.
        – НЛП-курсы? Что за…
        В этот момент у Карла зазвонил мобильник. «Мортен Холланд», – оповестил дисплей. Какого черта понадобилось его квартиранту именно сейчас?
        – Да, Мортен, – сказал он, кивнув Лизе.
        – Я не помешал? – осторожно спросил звонящий.
        – Разве айсберг помешал «Титанику»? А может, Брут помешал Цезарю? Выкладывай, что случилось? Что-то с Харди?
        – Ну, в некотором смысле. Вообще-то с «Титаником» вышло неплохо, ха-ха! Но Харди хотел бы с тобой поговорить.
        Он услышал, как трубка приблизилась к подушке Харди. У Мортена и Харди появилась одна дурная привычка. Прежде его коллеге было вполне достаточно вечерних бесед между ним и Карлом на краю кровати, когда Карл приходил с работы, но теперь Харди перестало это устраивать.
        – Слышишь меня? – Карл отчетливо увидел перед собой крупного бородатого мужчину, пока Мортен держал телефонную трубку у уха Харди.
        Полуприкрытые глаза, морщины на лбу и пересохшие губы. В голосе ощущалось скрытое волнение. Значит, уже поговорил с Терье Плугом.
        – Звонил Плуг, – сказал он. – Ты ведь уже знаешь, о чем идет речь, правда?
        – Да.
        – Хорошо, так и о чем же идет речь?
        – Речь идет о том, что люди, подстрелившие нас, – хладнокровные убийцы, и насилием и властью они пытаются удерживать порядок в собственных рядах.
        – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду другое.
        Дальше последовала пауза. Не из приятных. Из тех, что обычно предвещают стычку.
        – Знаешь, что я думаю? Я считаю, что Анкер был по уши вовлечен в это дерьмо. Он знал, что в бараке находится труп, еще до того, как мы туда отправились.
        – Ага. И на чем строятся твои догадки, Харди?
        – Я просто чувствую. Он во многих отношениях изменился в тот период. Начал тратить больше денег, поменялся в личном плане… И все пошло не так.
        – Что ты имеешь в виду?
        – Он ходил к соседу, чтобы допросить его, до того как мы вошли в дом Георга Мэдсена. Однако каким образом мы могли знать заранее, что обнаружим там тело?
        – Ведь именно сосед обратился в полицию.
        – Карл, черт возьми! Сколько раз прежде случалось, что подобные обращения на поверку оказывались вызваны убийством животных или просто неверно воспринятыми звуками из радио или телевизора? Анкер всегда проверял, не ложная ли тревога, прежде чем запускать расследование. Но только не в тот день.
        – Почему ты рассказываешь мне об этом сейчас? Мог бы и раньше поделиться со мной своими мыслями.
        – Помнишь, мы с Минной приютили Анкера, когда его вышвырнула жена?
        – Нет.
        – Это был недолгий период, но парень явно влип по полной. Он нюхал кокаин.
        – Да, я узнал об этом, когда мне рассказал тот вонючка Крис, психолог, которого натравила на меня Мона. Но тогда я не знал.
        – Он принимал участие в драке однажды вечером, когда выбрался в город. На его одежде была кровь.
        – И?..
        – Много крови. И потом он выбросил испачканную одежду.
        – И теперь ты усмотрел взаимосвязь между обнаруженным сегодня трупом и данным эпизодом?
        Снова последовала длинная пауза. Харди слыл одним из лучших сыщиков, когда еще был в силе. «Знание и интуиция» – так он объяснял сам. Дьявольская интуиция.
        – Харди, посмотрим, что скажет вскрытие.
        – У черепа из ящика не было зубов, да?
        – Да.
        – И труп почти разложился?
        – Что-то в таком роде. Не то чтобы совсем в жижу, но почти.
        – Значит, мы так и не узнаем личность трупа.
        – Ну, что ж поделать, Харди.
        – Ты можешь так говорить, Карл, ведь не ты лежишь с трубкой в кишечнике и пялишься в потолок изо дня в день, правда? Если Анкер был замешан в преступлении, то отчасти и он виноват в том, что я здесь валяюсь. Поэтому я позвонил тебе, Карл. Так что теперь не спускай глаз с этого гребаного дела. И если Плуг будет тянуть резину, пообещай своему прежнему соратнику, что надерешь ему уши, слышишь?
        Когда Мортен Холланд извинился и прервал телефонный разговор, Карл обнаружил, что сидит на краю своего кресла с Розиными бумагами на коленях. Каким образом он очутился в своем кабинете, у него не было ни малейшего предположения.
        Мёрк закрыл глаза и попытался представить себе Анкера. Черты лица бывшего коллеги уже почти стерлись из памяти.
        Как же теперь вспомнить зрачки Анкера, ноздри, интонацию и все остальное, напоминавшее о том, что сослуживец злоупотреблял кокаином?

        Глава 8
        Ноябрь 2010 года

        – Ты уже взглянул на пометки Розы, сделанные в деле Риты Нильсен?
        Карл поднял голову и едва сдержался от смеха. Перед ним стоял Ассад и махал небольшой стопкой бумаг. Очевидно, он нашел средство от насморка, ибо из ноздрей у него торчало по большому клочку ваты. Поэтому его довольно забавный акцент стал еще забавней.
        – Какие пометки, где? – спросил Карл, подавив улыбку.
        – В деле о женщине, пропавшей в Копенгагене. Хозяйке борделя Рите Нильсен. – Он бросил на стол стопку фотокопий. – Роза собирается сейчас сделать пару звонков, а мы пока должны просмотреть вот это, так она сказала.
        Мёрк взял копии и показал пальцем на тампоны.
        – Если ты сейчас же не вытащишь затычки, я не смогу сосредоточиться.
        – Тогда у меня потекут сопли, Карл.
        – Пускай текут. Главное – чтобы на пол. – Он удовлетворенно кивнул, когда ватные тампоны очутились в мусорном ведре, и посмотрел на бумаги. – Какие пометки?
        Ассад наклонился к нему и пролистал несколько страниц вперед.
        – Вот, – показал он на многочисленные строки, выделенные красным цветом.
        Карл пробежал страницу глазами. Там описывалось проведенное полицией исследование состояния обнаруженного «Мерседеса» Риты Нильсен, а пометки Розы относились к нескольким предметам, найденным в бардачке. Путеводитель «Поездка по Северной Италии», несколько пастилок «Лакерол», пачка бумажных носовых платков, пара брошюр о Флоренции и, наконец, четыре кассеты Мадонны.
        «Очевидно, в то время Мадонну сложно было сбыть в воровской среде Нерребро», – подумал Карл и заметил, что предложение «Футляр от альбома «Кто эта девушка?» найден без содержимого» Роза выделила дополнительной жирной чертой. «Занятная формулировка», – подумал Карл. «Найден без содержимого»… Такая фраза допускала различные толкования.
        – Ладушки, – наконец изрек он. – Действительно, сенсационная новость, Ассад. Обнаружена кассета Мадонны без содержимого. Ну что, проинформируем прессу?
        Сириец непонимающе посмотрел на него.
        – Там на следующей странице тоже кое-что есть. Да, страницы лежат слегка в обратном порядке…
        Он указал на еще несколько пометок. На этот раз речь шла о телефонном сообщении от 6 сентября 1987 года о пропаже Риты Нильсен. Принято от Лоны Расмуссен из Кольдинга, которая у нее работала – отвечала на телефонные звонки и принимала заказы на девушек по вызову. Она удивлялась, что хозяйка не вернулась в Кольдинг в субботу, как планировалось. Ниже отмечалось, что Лона издавна засветилась в полиции связью с проститутками и наркодилерами.
        Фраза, выделенная в этом фрагменте, гласила: «По свидетельству Лоны Расмуссен, на воскресенье у Риты Нильсен было запланировано что-то важное, поскольку тот день и несколько последующих были перечеркнуты косыми красными линиями в ее ежедневнике, находившемся в массажной клинике, «проститутской конторе», как ее называет Лона».
        – О’кей, – многозначительно произнес Карл, продолжая читать документ. – Значит, у Риты Нильсен были запланированы какие-то встречи на дни, последовавшие за ее исчезновением. Причем следствие проверило эти сведения и не смогло уяснить, с кем женщина хотела встретиться.
        – Мне кажется, сейчас Роза пытается найти Лону Расмуссен, – прогнусавил Ассад.
        Карл вздохнул. Все произошло двадцать три года тому назад. Судя по номеру страхового свидетельства Лоны, ей сейчас должно быть семьдесят с лишним – довольно солидный возраст для дамы с таким прошлым. Да даже если, несмотря на мизерный шанс, старуха все еще жива, чем она может помочь спустя столько лет?
        – Смотри, Карл, – Ассад снова перевернул страницу и прочитал еще одно предложение, немного невнятно из-за соплей. – «При обыске квартиры Риты Нильсен на десятый день после ее исчезновения обнаружили кошку, настолько ослабленную, что пришлось прибегнуть к ее усыплению».
        – Какой ужас, – прокомментировал Карл.
        – Да, и вот еще, – Ассад указал на нижнюю часть страницы. – «Ничто из найденного не свидетельствует о преступлении; в личных бумагах, дневниках и прочем не обнаружилось никаких указаний на серьезный кризис. Жилище Риты Нильсен произвело впечатление аккуратного, однако оно несколько несерьезно обставлено для ее солидного возраста: множество безделушек, чересчур большое количество фотографий Мадонны, вставленных в рамки. В целом ничто не говорит о возможности самоубийства и уж тем более убийства».
        И вновь Роза выделила жирным одну фразу: «большое количество фотографий Мадонны, вставленных в рамки».
        Почему акцент именно на этом? Карл вытер нос. Неужели и у него потекло? Да нет, вроде ничего нету… Черт возьми, нельзя простужаться. Ведь Мона ждет…
        – Не знаю, почему Роза считает, что все, связанное с Мадонной, так важно, – сказал он. – Но вот трагедия с кошкой любого заставит задуматься.
        Ассад кивнул. Легенды о незамужних женщинах и их домашних питомцах определенно нельзя считать преувеличением. Если у тебя есть кошка, ты позаботишься о ней, прежде чем предпринять столь решительный шаг, как самоубийство. Или заберешь ее с собой, или заранее пристроишь животное в хорошие руки.
        – Я надеюсь, наши коллеги из Кольдинга задумывались об этом, – заметил он, однако Ассад покачал головой.
        – Нет. Согласно официальной гипотезе, она, вероятно, покончила жизнь самоубийством, поддавшись внезапному порыву, – буркнул он.
        Карл кивнул. Конечно, и такое было возможно. Ведь она находилась вдали от своего дома и кошки. Всякое может случиться…
        Голос Розы прогремел по коридору:
        – Идите-ка сюда, оба. И побыстрее!
        Какого лешего?! Женщина, кажется, начала командовать ими… Может, хватит уже указывать, какими делами им заниматься? Если она собирается постоянно говорить в таком тоне, то стоит как следует ответить ей, чтобы эта тупица вновь впала в депрессию и превратилась в Ирсу. Пускай «близняшка» Розы не столь находчива, полной дубиной ее тоже не назовешь.
        – Идем, Карл, – сказал Ассад и потянул его к двери.
        Видимо, он был выдрессирован лучше.
        Роза стояла посреди своего кабинета, во всем черном с ног до головы, как трубочист, и держала в руке телефонную трубку, абсолютно безразличная к прищуренному порицающему взгляду Карла.
        – На связи Лона Расмуссен, – прошептала она. – Вам необходимо слышать, что она расскажет. Объяснения позже.
        Затем Роза положила трубку на стол и включила громкую связь.
        – Ну вот, Лона, теперь ко мне пришли мой шеф, Карл Мёрк, и его помощник, – произнесла она. – Не могли бы вы повторить то, что только что мне рассказали?
        Ну ладно, хоть назвала его шефом. Значит, все-таки в курсе, за кем решающее слово в их отделе, и то хорошо. Карл одобрительно кивнул ей. Несмотря ни на что, Розе удалось связаться с Лоной Расмуссен. Совсем недурно.
        – Да-а, – протяжно прозвучало из телефона. Унылый хриплый голос, как у закоренелых наркоманов.
        Впрочем, не такой уж и старческий. Просто очень севший.
        – Вы меня слышите?
        Роза подтвердила.
        – Так вот, я только сказала, что она обожала свою дурацкую кошку, и одна из шлюх, не помню точно, как ее звали, однажды должна была присмотреть за ней, но забыла. Рита адски разобиделась на нее. Когда Рита уезжала надолго, я кормила животное какими-то консервами, но если она покидала дом на день-два, кошка оставалась одна. Ну да, она слегка засирала все вокруг, а хозяйка потом все убирала.
        – То есть вы утверждаете, что Нильсен никогда не оставляла свою любимицу, не найдя кого-то, кто бы позаботился о ней? – подсказала Роза.
        – Вот именно! Тут кроется странность. Я понятия не имела о том, что кошка находится в квартире, к тому же у меня не было ключа. Хозяйка не дала мне никаких указаний, иначе я знала бы о том, что бедное существо умирает от голода, понимаете?
        – Да, Лона, понимаем. Но еще одна вещь, которую вы мне раньше сказали, – не повторите ее еще разок? Что касается Мадонны.
        – Она тащилась от нее. Действительно ее обожала.
        – Вы сказали, что Рита была в нее влюблена.
        – Да, черт возьми. Она предпочитала об этом не говорить, но мы все об этом знали.
        – То есть Рита Нильсен была лесбиянкой? – вмешался Карл.
        – Ого, я слышу мужской голос, – хрипло усмехнулась она. – Ну, Рита трахалась со всем, что способно ползать и ходить. – Тут она резко прервалась, и в строгом Розином кабинете раздались звуки, исходящие от человека, пытающегося утолить бездонную жажду. – Если хотите знать мое мнение, думаю, она никогда никому не отказывала, – продолжила Лона через пару очередных глотков. – Если только тогда, когда делала это за деньги, а у бедняка, или кто бы там ни был, не оказывалось ни гроша.
        – Так вы не считаете, что Рита совершила самоубийство? – продолжил опрос Карл.
        В ответ последовал долгий сиплый приступ смеха, вылившийся во фразу:
        – Дьявол с вами, конечно, нет.
        – И у вас нет никаких предположений относительно того, что могло произойти?
        – Понятия не имею. Странно все это. Но скорее всего что-то, связанное с деньгами, хотя на счету у нее было полно, когда суд по правам наследства наконец-то освободил жилье. Да уж, кажется, прошло проклятых восемь лет…
        – Она завещала все свои средства и квартиру организации «Защита кошек», верно? – вставила Роза.
        «Опять про кошек, – подумал Карл. – Нет, эта женщина не позволила бы своей кошке умереть с голоду».
        – Да, правда. Я бы не отказалась воспользоваться парой миллионов из тех средств, – прозвучало чуть более приглушенно на другом конце провода.
        – Ладно, – сказал Карл. – Обрисуем ситуацию. Рита отправилась в Копенгаген в пятницу, и у вас сложилось впечатление, что уже в субботу она вернется обратно. Поэтому вам не нужно было присматривать за ее кошкой. Затем вы решили, что она переночевала в ночь с субботы на воскресенье у себя дома в Кольдинге. Позже Рита так и не появилась. Возможно, вы должны были ухаживать за кошкой, но не знали наверняка, находится ли животное в квартире, так?
        – Да, что-то в таком роде.
        – А прежде случалось нечто подобное?
        – Бывало. Она любила отлучаться на несколько дней. Ездила в Лондон или еще куда. Ходила на какие-нибудь мюзиклы, ей это нравилось. Кто бы мог подумать, верно? Но ведь она могла себе позволить…
        Последние фразы были совсем нечеткими, и Ассад сосредоточился, прикрыв глаза, словно его атаковала песчаная буря. Однако Карл прекрасно все слышал.
        – Еще одна простая вещь. В Копенгагене в последний день, когда ее видели, Рита купила сигареты по кредитной карте. Вы не знаете, почему она не купила их за наличные? Сумма довольно маленькая…
        Лона Расмуссен рассмеялась.
        – Как-то раз налоговый инспектор обнаружил у нее дома в ящике сто тысяч крон. Она не смогла объяснить, откуда у нее такие деньги. Можете себе представить, что было потом. С тех пор все ее деньги переместились в банк, и она никогда не снимала оттуда ни единой лишней кроны. Все покупалось по кредитной карте или по карте «Дайнерс клаб»[63]. Существовало много магазинов, где Рита не могла этого сделать, но она просто от них отказалась. Ей не хотелось вновь попасться. И она не попалась.
        – Хорошо, – ответил Карл. – Значит, тут всё в порядке. Жаль, что вам не достались ее деньги, – посочувствовал он, причем вполне искренне. Возможно, подумал, что Лона может умереть в любой момент.
        – Да, но мне досталась ее мебель и все, что было в квартире, так как «Защита кошек» не пожелала это все забирать. И для меня это было как нельзя кстати, так как мои собственные вещи представляли собой сплошную рухлядь.
        Мёрк вообразил себе обстановку ее квартиры.
        Затем они поблагодарили собеседницу и отключили соединение. Она всегда с радостью ответит на любые вопросы, заверила Лона в конце разговора.
        Карл кивнул. Значит, в ее жизни происходит мало чего интересного.
        Роза одарила их долгим взглядом, убедившись, что они все поняли. Здесь было стоящее дело, и его надлежало основательно исследовать.
        – Роза, что еще? – спросил Карл. – Выкладывай.
        – Ты ведь не такой уж знаток Мадонны? – ответила она вопросом на вопрос.
        Карл на мгновение устало посмотрел на нее. Молодым девушкам, таким как Роза, очевидно, кажется, что, едва перевалив за тридцатник, человек становится весьма ограниченным, а как только ему исполняется сорок, уже стареет. Почему же они, черт возьми, перестают воспринимать человека после пятидесяти, шестидесяти и так далее?
        Мёрк пожал плечами. Несмотря на возраст, естественно, он знал о Мадонне многое. Но Розе совсем не следует знать, как одна из подружек доводила его песней «Меркантильная девушка», или как перед ним на одеяле танцевала голая Вигга, эротично крутя бедрами и напевая: «Папа, не надо наставлений, у меня большие проблемы, папа, не надо наставлений, я потеряла сон». Определенно, такие эпизоды своей жизни не хочется раскрывать кому бы то ни было.
        – Ну, кое-что я знаю, – возразил Карл. – Она, кажется, ударилась в религию в последнее время?
        Роза совсем не казалась впечатленной.
        – Рита Нильсен основала свой центр с девушками по вызову и массажную клинику в Кольдинге в 1983 году и называла себя Луизой Чикконе, представляясь так в местных злачных местах. Тебе о чем-то это говорит?
        Ассад поднял указательный палец.
        – Чикконе, я пробовал. Это паста с мясом, да?
        Она бросила на него негодующий взгляд.
        – Настоящее имя Мадонны – Мадонна Луиза Чикконе. Лона Расмуссен рассказала мне, что в массажной клинике звучали исключительно ее пластинки и что Рита Нильсен всегда пыталась копировать прическу и макияж Мадонны. В момент исчезновения у нее были вьющиеся обесцвеченные волосы, вдохновленные прической Мэрилин Монро, как у Мадонны во время турне с программой «Кто эта девушка?». Смотрите сами!
        Она кликнула мышкой, и на мониторе возникло в высшей степени пикантное фото Мадонны в ажурных чулках, облегающем черном трико. В расслабленной руке она непринужденно держала микрофон. Модный макияж эпохи 1980-х, темные брови, отцвеченные светлыми волосами. Да уж, Мёрк прекрасно помнил. Словно это было вчера. А ведь прошла целая эпоха…
        – Точь-в-точь так она и выглядела, уверила меня Лона Расмуссен. Темные тени для век и кроваво-красные губы. Такова была Рита Нильсен, когда пропала. Немолодая, скорее молодящаяся, и тем не менее на нее приятно было смотреть, так она сказала.
        – У-ух! – промолвил Ассад, только это он и смог выговорить, зато метко и кратко.
        – Я знаю содержание бардачка в автомобиле Риты, – продолжала Роза. – У нее были все альбомы Мадонны на кассетах. В том числе и саундтрек к «Кто эта девушка?», несмотря на то что сама кассета отсутствовала, потому что, скорее всего, она находилась в украденной магнитоле. Да еще брошюры о Флоренции и «Поездка в Северную Италию». Все эти предметы настолько согласуются друг с другом, что мне пришла в голову одна мысль. Взгляните.
        Она кликнула по иконке на рабочем столе, и перед ними вновь замаячила та самая фотография Мадонны. Точно такая же, если не считать целого ряда дат, в виде перечня размещенных внизу странички, и Роза указала на них.
        – Четырнадцатое и пятнадцатое июня, стадион «Нишиномия», Осака, Япония, – вслух прочитал Ассад.
        Более японское произношение сложно было представить. Просто адское.
        – Да, согласно источникам, стадион называется «Нишиномия», но это не столь важно, – надменно заметила Роза. – Взгляните в самый низ списка, там вся суть.
        Карл услышал, как Ассад вновь прочитал вслух:
        – Шестое сентября, стадион «Комунале», Флоренция, Италия.
        – Ладно, – сказал Карл. – И в каком это году? Предположу, что в восемьдесят седьмом?
        Она кивнула.
        – Да, то самое воскресенье, которое в календаре Риты Нильсен было выделено красными косыми линиями. Если вам интересно мое мнение, скажу, что она собиралась побывать на концерте Мадонны, завершающем ее турне «Кто эта девушка?». Я более чем уверена. Рита торопилась домой из Копенгагена, чтобы собраться и отправиться на выступление своего идола во Флоренции.
        Ассад и Карл переглянулись. Брошюры, ситуация с кошкой, увлечение певицей – все сходилось.
        – А мы можем проверить, заказывала ли она билеты на самолет из Биллуна на шестое сентября восемьдесят седьмого года?
        Она взглянула на него с разочарованием.
        – Уже пробовала – настолько устаревшие данные у них в системе не хранятся. В квартире тоже не удалось ничего найти, так что можно предположить, что билеты на самолет и билет на концерт были у нее при себе в момент исчезновения.
        – Значит, вряд ли мы имеем дело с самоубийством, – кратко заметил Карл, легонько похлопывая Розу по плечу.

        Мёрк читал заметки Розы о Рите. Очевидно, для Розы было относительно легкой задачей проследить былые заслуги Риты Нильсен. С самого своего детства эта женщина находилась под бдительным наблюдением со стороны властей, настроенных по отношению к ней более чем скептически. Вовлечены были все учреждения без исключения. Органы попечительства, органы надзора за психически нездоровыми гражданами, полиция, система здравоохранения и пенитенциарная система. Родилась 1 апреля 1935 года у проститутки, продолжившей свои уличные похождения, пока дочь воспитывалась какими-то родственниками из представителей низшей ступени общества. Магазинное воровство в пять лет, мелкие преступления на протяжении всего своего шестилетнего образования. Учебно-исправительное заведение, дом для трудных девушек-подростков, вновь криминальная среда. Впервые привлечена к ответственности в возрасте пятнадцати лет, в семнадцать забеременела, затем последовал аборт и переход под надзор за социально неблагополучными гражданами и лицами, страдающими психическими отклонениями. К тому моменту о ее семье давным-давно ничего не было слышно.
        Спустя небольшой период нахождения на попечительстве вновь занялась проституцией и даже провела какое-то время в «келлерском учреждении» в Брайнинге. Поставлен диагноз: легкая степень слабоумия. После нескольких попыток бегства и неоднократных эпизодов насилия помещалась в женский дом на Спрогё в период с 1955 по 1961 год. Еще одна попытка семейного попечения, однако после серии преступлений Рита исчезла из поля зрения властей в период с лета 1963 года вплоть до самой середины 70-х, в течение которого она, видимо, зарабатывала в качестве танцовщицы в крупных европейских городах.
        Затем женщина создала массажную клинику в Ольборге, возглавила дом терпимости и тем самым избавилась от финансовых проблем. По всей видимости, Рита кое-чему научилась, ибо ей удалось сколотить состояние на бордельном бизнесе и содержании девушек по вызову без особого вмешательства властей. Она платила налоги и оставила после себя наследство в три с половиной миллиона крон. В пересчете на современные деньги сумму можно увеличивать втрое.
        Карл задумался, читая эти сведения. Если Рита Нильсен была слабоумной, то он знал еще по крайней мере несколько человек, которых можно было бы так обозвать. Тут он угодил локтем в лужу на своем столе и обнаружил, что у него из носа подкапывало, так что можно было уже наполнить чашку.
        – Проклятие! – воскликнул Мёрк, откидывая голову назад и пытаясь нащупать пальцами предмет, в какой можно было бы высморкаться.
        Спустя две минуты он вышел в коридор, помешав Розе и Ассаду. Они занимались прикреплением ксерокопий актов по делу Риты к меньшей из двух настенных досок.
        Карл взглянул на вторую доску, простирающуюся от закутка Ассада до самого кабинета Розы. На ней располагалось по одному листу бумаги на каждое нераскрытое дело, доставленное к ним с самого момента создания отдела Q. Многие дела были соединены друг с другом в хронологическом порядке цветными ленточками, что указывало на возможную связь между ними. Эту довольно простую систему придумал Ассад. Синие ленты между делами, в каких, по его мнению, обнаруживалось нечто общее, красно-белые ленты между делами, действительно связанными друг с другом.
        В настоящий момент на доске было представлено несколько синих лент, но ни одной красно-белой.
        Несомненно, Ассад старался исправить такое положение вещей.
        Карл скользнул взглядом по всем делам. В конечном итоге все вылилось в по меньшей мере сотню листов. Всякая всячина, в том числе полно материалов, которым вообще тут не место. Это было все равно что найти в стоге сена иголку и нитку, а затем пытаться вставить нитку в иголку в условиях кромешной темноты.
        – Я пошел домой, – заявил он. – Видимо, я подцепил то же дерьмо, что у тебя, Ассад, будь оно неладно. Если вы намерены оставаться тут и дальше, думаю, вам стоит запросить газеты за тот период, когда исчезла Рита Нильсен. Предлагаю заняться временным отрезком с четвертого по пятнадцатое сентября восемьдесят седьмого года. Посмотрим, что тогда происходило, а то я уже ни хрена не помню.
        Роза стояла, покачивая бедрами.
        – Может, ты рассчитываешь, что мы сейчас молниеносно докопаемся до чего-то, что не смогли раскопать в свое время полицейские в ходе кропотливой работы?
        Она употребила слово «кропотливый». Забавно звучит из молодых уст.
        – Не-а. Я рассчитываю только на то, что сейчас проведу несколько часов у себя в кровати, а потом отведаю жареного гуся.
        С этими словами Мёрк вышел.

        Глава 9
        Август 1987 года

        Мать всегда говорила Нэте, что у нее хорошие руки. По ее мнению, не было никаких сомнений в том, что однажды Нэте получит признание именно благодаря ловкости своих рук. Наряду с умной головой, изящные руки являлись важнейшим инструментом, которым Бог одарил человека, и ее отец нашел им прекрасное применение, оставшись один с дочерью.
        Когда падали столбы, держащие изгородь, именно Нэте поднимала их; она же сбивала кормушки, когда они приходили в негодность. Она сколачивала и разбирала вновь любые вещи, если в том была нужда.
        И именно эти умелые руки стали ее проклятием на Спрогё. Они стирались в кровь, едва поля начинали колоситься. Руки работали весь день напролет, взамен же она не получала ничего. По крайней мере, ничего хорошего.
        Затем настал благоприятный период, когда ее руки обрели покой, и вот теперь им снова приходилось трудиться.

        Она аккуратно измерила заднюю комнату в квартире тем же сантиметром, каким пользовалась во время шитья. Метр за метром комната была размечена по длине, ширине и высоте. Оконные и дверной проемы были вычтены из общего метража. И вот она составила список. Инструменты, краска, штукатурка, силикон, рейки, гвозди, тяжелый пластик в рулонах, уплотнитель, стекловата, панели для пола, гипсокартон из расчета на двойное покрытие.
        В строительном магазине на Рюэсгэде в Нерребро ей пообещали доставить все необходимое на следующий день, что ее более чем устраивало, ибо ждать она больше не могла.
        А когда все принесли в квартиру, комната была изолирована и отделана в дневные часы – пока сосед снизу был на работе, а сосед сбоку отправлялся за покупками или выгуливал вокруг озер свою маленькую тибетскую засирательницу ковров.
        Никто не должен был слышать, чем она занималась на пятом этаже в квартире слева. Никто не должен видеть ее с молотком или пилой в руках. Никто не должен задавать лишних вопросов, ибо она уже два года прожила в этой квартире анонимно и так рассчитывала прожить до самого конца своих дней.
        Независимо от того, что она собиралась делать.

        Когда комната была наконец готова, Нэте отошла на порог и с удовлетворением посмотрела на свою работу. Пришлось помучиться, чтобы изолировать и обшить потолок. Но это была самая важная часть работы, не считая дверей. Пол пришлось поднимать и прокладывать двойным слоем пластика и стекловаты. Она поправила дверь, чтобы можно было открывать ее внутрь, несмотря на то что на полу лежал ковер.
        Кроме разницы в высоте пола по сравнению с коридором, ничто не бросалось в глаза. Комната готова. Зашпаклеванная и свежевыкрашенная, с толстым уплотнителем в дверной и оконных рамах, обставлена в точности так же, как и прежде. Картины на стенах, всякие безделушки на подоконниках; в центре, естественно, обеденный стол с кружевной скатертью и шесть стульев без подлокотников, помимо ее собственного, стоящего во главе стола.
        Затем Нэте повернулась к растению, стоящему на подоконнике, и осторожно растерла один из листиков между пальцами. Запах был резкий, но не сказать, что неприятный. Ибо именно он, запах белены, ассоциировался у нее с безопасностью.

        Все девушки Спрогё перешептывались о Гитте Чарльз, когда та приплыла к ним на почтовой лодке в разгар лета 1956 года. Кто-то говорил, что она училась на медсестру, но дело обстояло совсем не так. Сиделка – возможно, но не медсестра, ибо, помимо директрисы, никто из персонала на острове не имел никакого образования, и Нэте это прекрасно знала.
        Девушки шептались главным образом потому, что наконец появился кто-то красивый. Как кокетливо она поводила руками, как стремительно и широко шагала. Говорили, что Гитта похожа на Грету Гарбо. Она действительно была какой-то особенной. И уж точно отличалась от злобных престарелых сучек – либо старых дев, либо разведенок, либо вдов, вынужденных искать себе работу в качестве персонала в этом адском месте.
        Гитта Чарльз была прямая, как струна, блондинка, в чем проявлялось ее сходство с Нэте, с красиво уложенной прической, приоткрывающей пушок на шее, чего не позволяла себе даже директриса. Женственная и живая, она воплощала в себе все, чего хотели достичь Нэте и многие другие девушки.
        Да, все бросали завистливые, а некоторые даже и похотливые взгляды на Гитту, однако вскоре выяснилось, что за утонченной внешностью скрывается сущий дьявол. И девушки стали держаться от нее подальше. Все, кроме Риты.
        Устав от общества Риты, Чарльз, как ее называли, обратила взгляд своих голубых очей на Нэте. Пообещала ей помощь в повседневной работе, покровительство, а также, возможно, и шанс выбраться с острова.
        Весь вопрос заключался лишь в том, в какой степени Нэте окажется способной ублажить Чарльз. А если она на свой страх и риск проболтается о том, как они вдвоем проводят время, то Нэте придется перестать пить что бы то ни было, ибо в любую жидкость может оказаться подмешанной белена, предупредила Гитта Чарльз.
        Именно так Нэте узнала о белене и ее страшных свойствах.
        – Hyoscyamus niger[64], – произнесла Чарльз таинственно и протяжно, дабы подчеркнуть всю серьезность.
        Одно лишь название вызвало у Нэте мурашки.
        – Говорят, к ее помощи прибегали ведьмы, чтобы долететь до Брокена[65], – продолжала она. – А когда женщин отлавливали, священники и палачи давали им настой из этой травы, чтобы притупить их чувства во время пыток. Поэтому белену называют ведьмовским зельем, так что тебе следует быть поаккуратнее с ней, я тебя предупреждаю. Не лучше ли подчиниться мне?
        В результате Нэте попала в рабство на долгие месяцы, и этот период во всех отношениях оказался для нее наиболее ужасным из всего времени, проведенного на Спрогё.
        Вглядываясь в море, она видела не только путь к свободе – морские волны могли утянуть ее на дно. Вниз, во тьму, где никто не найдет ее и не причинит боли.

        Семена белены оказались единственным, что Нэте захватила с собой, когда наконец покинула остров Спрогё. Четыре года тяжких трудов и мучений, вот и всё.
        Много позже, уже получив диплом лаборанта, она услышала о раскопках, проведенных на месте некоего аббатства, где удалось обнаружить и вырастить семена белены, пролежавшие в земле сотни лет. Нэте немедленно посеяла в цветочный горшок собственные семена, после чего поставила горшок в солнечное место.
        Вскоре из горшка, подобно птице феникс, вытянулось крепкое зеленое растение и кивнуло ей, как старый друг, который в течение долгого периода пребывал в отъезде, а теперь вновь вернулся.
        Несколько лет растение возвышалось над землей Хавнгорда, а сейчас в горшке на подоконнике мансарды в Нерребро рос уже потомок потомков того самого первого растения. Всех предшественников Нэте высушила и припрятала вместе с одеждой, в какой теперь ходила с момента переезда.
        Это были реликвии из другого времени. Измельченные листья, стручки с семенами, высушенные стебли и скрюченные остатки того, что некогда представляло собой прекраснейшие белые цветы с темными прожилками и огоньком красного глазка в серединке. С этого растения Нэте собрала два мешка органического материала, и она точно знала, как применить его.
        Возможно, в свое время именно наличие белены со всеми ее скрытыми тайнами сподвигло ее отучиться на лаборанта. Возможно, именно это растение заставило ее с энтузиазмом взяться за изучение химии.
        По крайней мере, получив расширенное знание о веществах и их действии на человеческий организм, она вдруг поняла, насколько чудесный и убийственный инструмент природа взрастила на земле Спрогё.
        После нескольких попыток ей наконец удалось изготовить настои из трех основных компонентов растения на собственной кухне на пятом этаже, а затем она испробовала действие веществ на себе в крайне маленьких, мягких дозах.
        Гиосциамин привел к основательному запору и сухости во рту, вызвал легкие отеки на лице и в ротовой полости, а также несколько участил сердцебиение, но серьезного вреда здоровью не нанес.
        Скополамина Нэте опасалась куда сильнее. Она знала, что всего 50 миллиграммов этого вещества представляли собой смертельную дозировку. Даже в небольших дозах скополамин оказывает сильное снотворное действие и приводит к эйфорическим состояниям. Неудивительно, что во время Второй мировой войны его применяли в качестве сыворотки правды. Ведь в подобном наркотическом состоянии становится совершенно безразлично, что говорить и о чем думать.
        И наконец, атропин. Такой же бесцветный кристаллический алкалоид, как и другие содержащиеся в растениях семейства пасленовых. Возможно, Нэте не была столь осторожна с приемом этого настоя, но данное вещество вызвало нарушения зрения, сильное затруднение речи, лихорадку, покраснения и зуд кожи, а также галлюцинации, которые едва не привели ее в бессознательное состояние.
        Несомненно, что коктейль из трех таких компонентов является смертельным ядом, если добиться достаточно высокой концентрации. И Нэте знала, что достичь этого возможно путем заваривания смеси, похожей на крепкий чай, а затем выпаривания из настоя 95 % воды.
        И вот она стояла, держа в руках большую бутылку с экстрактом опасного вещества; все окна в квартире запотели, и тяжелый воздух с ароматом горечи висел во всех помещениях.
        Оставалось лишь подобрать правильную дозу для конкретного организма.

        Нэте не включала компьютер своего мужа ровно с момента переезда. Да и к чему? Писать некому и не о чем. Ни счетов, ни деловой переписки. Нет нужды ни в каких вычислениях или редактуре текстов. То время безвозвратно ушло.
        Однако в тот четверг в августе 1987 года она включила компьютер. В теле покалывало, под ложечкой сосало. Нэте внимала шуму компьютерных вентиляторов и глядела на медленно пробуждающийся зеленый экран.
        Как только письма были написаны и отправлены, пути для отступления не осталось. Цель жизни скоро будет достигнута. Этого она и желала.
        Нэте написала несколько черновиков письма, которое намеревалась отправить. Окончательный вариант выглядел следующим образом:

        Дорогой (ая)…
        Прошло много лет, с тех пор как мы виделись в последний раз. С гордостью могу сказать, что жизнь моя сложилась наилучшим образом.
        За этот период я много размышляла о своей судьбе и пришла к выводу, что все произошло именно так, потому что иначе быть не могло. Впрочем, понимаю, что сама я – человек трудный.
        А потому все былые поступки, чьи-то резкие слова и сложности в отношениях с кем-либо перестали терзать меня. Я прихожу в состояние чрезвычайного умиротворения, когда оглядываюсь назад и понимаю, что все закончилось, а теперь настало время примирения.
        Как Вы, возможно, знаете из прессы, несколько лет я была замужем за Андреасом Росеном и оставшееся после него наследство превратило меня в довольно состоятельную женщину.
        По воле судьбы я нахожусь под постоянным наблюдением врачей и, к сожалению, признана неизлечимо больной, в связи с чем времени у меня осталось не так уж много.
        Поскольку по своей природе я не смогла оставить наследников, я решила поделиться своим изобилием с людьми, каких встретила на моем жизненном пути, независимо от сложностей в наших отношениях.
        По этому случаю я хотела бы пригласить Вас в свое жилище по адресу: Пеблинге Доссеринг, 32, Копенгаген
        В ПЯТНИЦУ 4 СЕНТЯБРЯ 1987 ГОДА В …ЧАСОВ
        Там будет присутствовать мой адвокат. Он поможет перевести на Ваш счет десять миллионов крон. Конечно, Вам предстоит оплатить налоги с этого подарка, но обо всем позаботится адвокат, Вас это не должно беспокоить.
        Уверена, что потом мы сможем побеседовать о нашей сумасбродной жизни. К сожалению, мое будущее мало что может мне предложить, но зато я смогу скрасить Ваше, и это доставит мне радость и обеспечит душевный покой.
        Надеюсь, что Вы здоровы, бодры и готовы к встрече со мной. Как я уже упомянула, я буду чрезвычайно рада.
        Понимаю, что срок очень короткий, но, какие бы планы на пятницу у Вас ни были, я уверена, что Вы найдете возможность приехать ко мне.
        Прошу Вас принять данное приглашение и прибыть точно к назначенному часу, так как и у меня, и у моего адвоката в этот день предусмотрены также другие дела и встречи.
        К настоящему письму прилагаю чек на две тысячи крон в счет компенсации Ваших расходов на данную поездку.
        С нетерпением жду встречи с Вами. Надеюсь, она будет способствовать нашему примирению и взаимному прощению.

        С самыми добрыми пожеланиями,
        Нэте Германсен
        Копенгаген, четверг, 27 августа 1987 года

        «Замечательное письмо», – подумала она и скопировала текст в шесть файлов, вписав в каждую копию индивидуальное имя и время, распечатала и подписала их. Аккуратно, быстро и уверенно. Никто из этих шести людей никогда не видел у нее такой подписи.
        Шесть писем. Курт Вад, Рита Нильсен, Гитта Чарльз, Таге Германсен, Вигго Могенсен и Филип Нёрвиг. В какой-то миг она хотела написать также двум своим братьям, которые еще были живы, но затем отказалась от этого. Ведь тогда они были очень молоды и недостаточно хорошо знали ее. К тому же они были в море, когда все случилось, а Мэдс, их старший брат, уже умер. Нет, нельзя упрекать их.
        Поэтому теперь перед ней лежало шесть конвертов. На самом деле, их должно быть девять, но время распорядилось по-своему, и смерть трижды опередила ее собственную расправу.
        Смерть забрала ее школьную учительницу, главного врача и директрису со Спрогё. Они втроем избежали расправы. Эти трое так запросто получили помилование. Им просто повезло. Ибо все они совершали неправедные поступки и страшные ошибки, и притом каждый шел по жизни с незыблемой уверенностью в том, что делает все верно. Что его жизнь и профессиональная деятельность приносит пользу не только обществу, но и тем несчастным, на которых направлена непосредственно.
        И именно это мучило Нэте. Не выразить словами, как сильно терзало.

        – Нэте, выбирайся оттуда! – завопила учительница.
        Увидев колебания девочки, она схватила ее за мочку уха и протащила вокруг всего школьного здания, так что пыль поднималась за ними столбом.
        – Чертово чудовище. Глупый, неразумный ребенок, как ты смеешь? – заорала она и ударила Нэте по лицу костлявой рукой.
        А когда девочка в слезах закричала, что не понимает, почему ее бьют, учительница ударила снова.
        Она огляделась, лежа на земле; над ней нависло яростное лицо. Подумала о том, что теперь у нее все платье в грязи, и о том, что отец теперь расстроится, так как наверняка платье стоит недешево. Девочка пыталась отвлечься на яблоневые цветы, опадающие с деревьев, на песню жаворонка, летевшего где-то в вышине над всеми людьми, на беззаботный смех школьных товарищей, доносившийся с противоположной стороны школы.
        – Все кончено, больше не хочу тебя знать, чумазое отродье, слышишь? Безбожная развратная потаскуха…
        Однако Нэте не понимала ее. Она играла с мальчиками, и они попросили ее задрать платье, а когда она, рассмеявшись, послушалась их, представив тем самым на обозрение огромные розовые трусы, унаследованные от матери, они все вместе искренне расхохотались. И ведь действительно было забавно. Но ровно до того момента, пока не вмешалась сердитая учительница, так что все разбежались, и осталась одна Нэте.
        – Ах ты, маленькая шлюха! – закричала она, и Нэте прекрасно знала значение этого слова, а потому в очередной раз ответила, что никакая она не шлюха, а та, кто обвиняет ее в этом, сама и есть шлюха.
        Тут-то учительница и пришла в ярость.
        Именно поэтому она так сильно и ударила Нэте позади школы да вдобавок еще и швырнула ей в лицо гравием, а потом завопила, что отныне Нэте больше не является ученицей школы, а если ей когда-нибудь еще выпадет такая возможность, она научит это мелкое ничтожество отвечать, как положено. Судя по поведению девочки, повторяющемуся изо дня в день, она не заслуживает от жизни ничего хорошего. А то, что Нэте позволила себе только что, не исправить никогда во веки вечные. Она и сама убедится.
        Да так оно и оказалось.

        Глава 10
        Ноябрь 2010

        Оставалось три с половиной часа до того, как он должен заявиться к Моне с гладко зачесанными волосами, в накрахмаленной рубашке и быть похожим на мужчину, с каким захочется провести ночь, полную страсти.
        Карл уныло взглянул на свое серое лицо, отражающееся в зеркале заднего вида, паркуя служебный автомобиль у дома в Аллерёде. Сложно представить более невыполнимую задачу.
        «Пара часиков в горизонтальном положении явно помогут», – подумал он за секунду до того, как заметил Терье Плуга, пересекавшего стоянку.
        – Что там еще стряслось, Плуг? – крикнул Карл, вылезая из машины.
        Тот пожал плечами.
        – Да все то же дело о строительном пистолете. Мне необходимо было услышать версию Харди.
        – Ты слышал ее не менее пяти раз.
        – Да, но с продвижением этого дела у него могли появиться какие-нибудь свежие мысли.
        Очевидно, Плуг что-то нарыл. Он был одним из самых дотошных сотрудников в управлении. Никто, кроме него, не потащился бы с радостью за тридцать пять километров только ради того, чтобы найти какую-нибудь небольшую зацепку.
        – И они появились?
        – Наверное.
        – Что, черт возьми, ты имеешь в виду под словом «наверное»?
        – Спроси у него сам, – с этими словами Терье отсалютовал двумя пальцами у виска.

        Как только Мёрк вошел, ему навстречу бросился Мортен Холланд. С таким постояльцем было очень непросто проникнуть в дом незамеченным.
        Мортен посмотрел на часы.
        – Хорошо, что ты сегодня рано, Карл. Просто очень хорошо. У нас тут столько всего произошло… Я даже не уверен, что все запомнил.
        Он запыхался, стараясь как можно быстрее выпалить свои короткие фразы. В данный момент Карлу было это абсолютно некстати.
        – Давай поговорим с тобой позже, – произнес Мёрк.
        Толстяк, не обратив внимания на его слова, продолжал своим неприятным голосом:
        – Я целый час общался по телефону с Виггой. Тут тоже полная неразбериха, позвони ей не откладывая в долгий ящик.
        Голова Карла накренилась вперед. Если он еще не заболел по-настоящему, то теперь уж заболеет наверняка. Может быть, его жена, с которой он уже несколько лет не живет вместе, оказывает такое укрепляющее воздействие на его иммунную систему?
        – И что она сказала? – устало поинтересовался он.
        Мортен только отмахнулся. Пускай Карл сам все выясняет.
        – Помимо того что Терье Плуг только что приходил, еще что-то случилось? – заставил себя спросить Мёрк.
        Лучше пусть он узнает все до того, как окончательно заболеет.
        – Да, звонил Йеспер с подготовительных курсов. Говорит, у него украли бумажник.
        Карл покачал головой. Что за пасынок! Почти три года проучился в гимназии Аллерёда – и вылетел оттуда как раз перед двумя выпускными экзаменами. Сплошные неудовлетворительные оценки. И вот теперь второй год учится на подготовительных курсах в Гентофте. Протестные метания между летним домиком Вигги и таунхаусом Карла в Аллерёде, девушки в его комнате меняются каждые пару дней, нескончаемые вечеринки, шум и постоянные хлопоты… Но ничего не поделаешь.
        – Сколько было денег у него в бумажнике? – поинтересовался Карл.
        Мортен потупился. Неужели так много?
        – Пускай сам выпутывается, – отрезал Мёрк и вошел в гостиную. – Привет, Харди, – тихо поздоровался он.
        Возможно, хуже всего было то, что больничная койка оставалась неподвижной, когда он приходил. Что его приветствовало лишь едва заметное шевеление простыни, или из одеяла поднималась рука, чтобы Карл мог ее пожать.
        Он, по обыкновению, погладил своего парализованного товарища по лбу и встретился взглядом с голубыми глазами, мечтавшими увидеть что угодно помимо того, что находилось вокруг.
        – Смотришь новости DR, – констатировал он, кивнув на плоский экран в углу комнаты.
        Уголки рта Харди опустились вниз. А чем еще ему заниматься?
        – Только что приходил Терье Плуг, – сказал он.
        – Да, я встретил его на улице. Он намекнул, что у тебя есть кое-какие мысли по поводу дела, я правильно его понял? – Карл немного отступил, почувствовав, что в носу защекотало, но желание чихнуть ушло само собой. – Извини, я лучше буду держаться немного на расстоянии. Кажется, черт побери, я заболеваю. У нас в управлении почти все болеют.
        Харди попытался улыбнуться. С некоторых пор он не желал высказывать свое мнение по поводу слова «болеть».
        – Плуг чуть подробнее рассказал мне о сегодняшнем обнаружении трупа.
        – Да уж, тело в плачевном состоянии. Расчленено и сложено в небольшие пакеты для мусора. Естественно, процесс разложения был немного замедлен благодаря пакетам, и все же я бы назвал его сильно прогрессирующим.
        – Плуг говорит, они нашли мешок поменьше, который, видимо, оказался в некоем подобии вакуума, – сказал Харди. – Предполагают, что в нем находился теплый воздух, быстро охладившийся. В любом случае, мясо в нем сохранилось хорошо.
        – Ну да. Тогда там с большой долей вероятности содержатся хорошие образцы ДНК. А значит, мы сможем чуть ближе подойти к разгадке. Думаю, нам с тобой обоим это необходимо.
        Харди посмотрел на него в упор.
        – Я сказал Плугу, чтобы они попробовали установить, не принадлежит ли жертва иной этнической группе.
        Карл склонил голову и почувствовал, как из носа вновь полилось.
        – Откуда такое предположение?
        – Анкер рассказывал, что участвовал в драке с каким-то гребаным иностранцем в тот вечер, когда пришел домой в перепачканной кровью одежде. В то время он жил у нас с Минной. И это не было похоже на одежду, испачканную в ходе драки, точно тебе говорю. По крайней мере, я такой драки не видел в своей жизни!
        – Но при чем тут дело о трупе в пакетах?
        – Вот именно, такой вопрос я и сам себе задаю. Но, кажется, Анкер был не так прост. Мы с тобой уже как-то обсуждали.
        Карл кивнул.
        – Вчера обсуждали, Харди. Сейчас мне нужно отправиться в постель и прикорнуть на пару часиков, дабы чувствовать себя лучше. Вечером я иду к Моне на жареного гуся с сюрпризом, так она сказала.
        – Отлично проведешь время, – произнес Харди.
        И голос его дрогнул.

        Карл тяжело опустился на кровать и задумался о шляпном лечении. Насколько ему было известно, к этому лечению до сих пор прибегал его отец, когда тому нездоровилось.
        «Ложись на кровать с изножьем, – говорил он. – Повесь шляпу с одной стороны изножья и время от времени прикладывайся к бутылке спиртного; она непременно должна стоять на прикроватном столике. Пей до тех пор, пока не увидишь по шляпе с обеих сторон изножья. Гарантирую, что на следующее утро ты будешь абсолютно здоров – либо тебе уже ничего не поможет».
        Да, лечение действительно всегда срабатывало – но если через два часа предстоит садиться за руль? Если он не хочет, чтобы от него несло спиртом? Ибо, конечно же, вряд ли Мона будет прыгать от счастья, увидев его в подобном состоянии.
        Он пару раз вздохнул и пожалел сам себя. Затем потянулся за бутылкой виски «Талламор Дью» и сделал пару глотков. Хуже не будет.
        Затем набрал на мобильнике номер Вигги, тяжело вздохнул и принялся ждать, затаив дыхание. Обычно это оказывало успокаивающее воздействие.
        – А-а, классно, что ты позвонил, – защебетала Вигга, таким образом давая понять, что черт на свободе.
        – Оставь, Вигга. Я слишком уставший и больной для пустого трепа.
        – Ты болеешь!.. Ну, тогда давай пообщаемся в другой раз.
        О боже! Очевидно ведь, что она хочет поговорить именно сейчас.
        – Что-то насчет денег? – предположил Мёрк.
        – Карл! – Ее голос звучал чересчур взволнованно, поэтому Карл по-быстрому глотнул еще виски. – Гюркамаль сделал мне предложение.
        В ту же секунду Карл испытал на себе – ви?ски очень сильно обжигает слизистые, попадая в нос. Он пару раз кашлянул, вытер кончик носа, не обращая внимания на то, что из глаз хлынуло ручьем.
        – Вигга, это уже называется двоебрачие. Ты замужем за мной, неужели забыла?
        Здесь она рассмеялась.
        Карл вскочил с кровати и поставил бутылку.
        – Повтори еще разок! Так вот каким способом ты решила потребовать развода? Неужели ты думаешь, что я, сидя в эту священную среду у себя дома на кровати, способен спокойно воспринять твое сокрушительное для меня известие? Вигга, у меня, черт возьми, нет средств на развод, ты прекрасно знаешь. Я не смогу сохранить дом, где я живу, если сейчас нам придется делить имущество. Дом, где живет твой сын и, кроме того, еще два постояльца. Ты ведь не станешь требовать его, Вигга. Вы с твоим Гюркамалем можете просто съехаться, зачем непременно жениться?
        – Наш Ананд Карадж[66] состоится в Патиале[67], где живет его семья. Разве не здорово?
        – Вигга, погоди. Ты не слышала, что я сказал? Ты себе представляешь, как я сейчас должен уладить процесс развода? Разве мы не договаривались, что должны считаться друг с другом, когда все зайдет настолько далеко? И при чем тут какой-то «ананд карадж», о каком ты упомянула? Я совсем ничего не понимаю.
        – Ананд Карадж, дурачок, во время которого мы склонимся над священной книгой «Гуру Грантх Сахиб», чтобы общественность официально признала наш брак.
        Карл бросил молниеносный взгляд за стенку спальни – там все еще висели несколько маленьких ковриков, оставшихся с того времени, когда Вигга бредила индуизмом и балийскими таинствами. Осталась ли на свете религия, какой она еще не успела полностью отдаться за все эти годы?
        – Я абсолютно не понимаю, Вигга. Неужели ты на полном серьезе хочешь, чтобы я отвалил три-четыре сотни тысяч ради того, чтобы ты вышла замуж за мужчину, способного притеснять тебя целыми днями, с волосами полуторакилометровой длины, спрятанными под тюрбаном?
        Она рассмеялась, как школьница, отстоявшая свое желание проколоть уши.
        Если будет продолжаться в том же духе, скоро он потеряет сознание. Карл потянулся за бумажным носовым платком, лежащим на тумбочке, и высморкался.
        – Я смотрю, ты совсем ничего не знаешь об учителе Гуру Нанаке[68]. Сикхизм проповедует равенство, медитацию и честное зарабатывание средств на жизнь. А также то, что нужно делиться с бедняками и высоко ценить труд. Тебе не удастся отыскать более чистого образа жизни, нежели тот, что практикуют сикхи.
        – Отлично. Если они непременно должны делиться с бедными, не может ли твой Куркумаль начать с меня? Скажем, двести тысяч крон, и мы квиты.
        Снова нескончаемый смех.
        – Не волнуйся, Карл. Ты одолжишь деньги у Гюркамаля, а потом передашь их мне. Рента твоя совсем невысока, так что про это даже не думай. А что касается стоимости дома, я поговорила с риелтором. В данный момент таунхаус в Рённехольтпаркене в подобном состоянии стоит миллион девятьсот тысяч, из них шестьсот тысяч мы еще должны выплатить, так что ты отделаешься только половиной из оставшихся миллиона трехсот, и – сохранишь все свое имущество!
        Половина! Шестьсот пятьдесят тысяч!
        Карл откинулся назад и захлопнул мобильник.
        Шок как будто вытеснил вирус из организма. Сердце у него сильно застучало.

        Он почувствовал ее аромат, еще прежде чем открылась дверь.
        – Проходи, – сказала Мона и потянула его за руку.
        Счастье длилось еще три секунды, пока женщина не направилась в гостиную и не подтолкнула его к фигуре в облегающем и чересчур коротком черном платье. Она зажигала свечи, нагнувшись над столом.
        – А вот Саманта, моя младшая дочь, – представила фигуру Мона. – Она с нетерпением ждала встречи с тобой.
        Взгляд, последовавший со стороны этого клона матери, только лет на двадцать моложе, не выражал такой уж бурной радости. Напротив, она быстро скользнула глазами по его залысинам на висках, слегка неуклюжей фигуре и галстучному узлу, который внезапно оказался слишком тугим. Зрелище явно не впечатлило ее.
        – Привет, Карл, – поздоровалась она, и даже в этих словах выразилась нехилая порция неприязни по отношению к легкой добыче мамы.
        – Привет, Саманта, – ответил он, попытавшись обнажить зубы в подобии восторженного выражения.
        Чего там Мона наплела о нем, если разочарование на лице ее дочери проявлялось настолько явно?
        Ситуация отнюдь не улучшилась, когда в комнату ворвался какой-то мальчик, бросился Карлу в колени и швырнул в них пластиковый меч.
        – Я опасный грабитель, – орал белокурый монстр по имени Людвиг.
        Обалдеть, какое чудодейственное влияние все это оказало на простуду. Если сегодня ему предстоит еще разок испытать какое-нибудь шоковое состояние, он полностью выздоровеет.
        Стремясь произвести впечатление, с первым блюдом Мёрк справился с улыбкой, чему выучился по многочисленным фильмам с участием Ричарда Гира, однако когда на арене появился гусь, Людвиг вытаращил глаза.
        – У вас что-то капает в соус, – с этими словами он показал пальцем на нос Карла, тем самым вызвав возмущение Моны.
        Когда мальчик принялся молоть какой-то вздор о шраме на виске гостя и называть его отвратительным, а к тому же еще и отказался верить в то, что у полицейского имеется настоящий пистолет, Карл созрел для контрнаступления.
        «Господи, – мысленно произнес он, воздев глаза к потолку, – если ты сейчас же не поможешь мне, через десять секунд одному мальчику не поздоровится».
        Чудом, спасшим его, оказалось не бабушкино понимание того, что ситуация накаляется, и не воспитательные меры молодой матери. Им оказалось жужжание в заднем кармане, предвещающее, что спокойствия ему этим вечером не видать.
        – Прошу прощения, – извинился Карл, протянув руку к двум женщинам, а второй рукой полез за мобильником. – Да, Ассад, – ответил он, увидев номер, высветившийся на экране.
        В данный момент Мёрк был готов ответить на любой звонок и даже прерваться ради любой ерунды, способной принести пользу. Ибо ему надо было линять отсюда.
        – Извини за беспокойство, Карл. Но не можешь ли ты мне сказать, какое количество людей в Дании ежегодно добавляется к числу без вести пропавших?
        Загадочный вопрос, на который можно дать столь же загадочный ответ. Превосходно.
        – Думаю, тысячи полторы… Ты где сейчас?
        Всегда удобная фраза.
        – Мы с Розой до сих пор у себя в подвале. Карл, а сколько из этих полутора тысяч к концу года так и не удается найти?
        – Всегда по-разному. Не более десяти человек.
        Карл поднялся из-за стола, постаравшись принять чрезвычайно занятой вид.
        – В деле есть какие-нибудь подвижки? – спросил он.
        Тоже неплохая реплика.
        – Не знаю, – ответил Ассад. – Сам мне скажи. Потому что только за ту неделю, когда пропала бордельерша Рита Нильсен, без вести пропали еще двое, а еще один человек – на следующей неделе, и никого из них так никогда и не нашли. Тебе это не кажется довольно странным? Четверо за такой короткий срок, что скажешь? Примерно столько же, сколько обычно за полгода.
        – Боже всемогущий, я выезжаю сейчас же!
        Фантастическая финальная реплика – даже Ассад, вероятно, слегка удивился. Когда в последний раз он реагировал настолько молниеносно?
        Карл обратился к собравшейся компании:
        – Прошу меня простить! Наверное, вы успели заметить, что я сегодня выгляжу несколько отсутствующе. Отчасти по причине чрезвычайно сильной простуженности, так что искренне надеюсь, я никого не успел заразить. – Он шмыгнул носом, дабы не быть голословным, и осознал, что нос был абсолютно сухим. – Хм-м… а отчасти из-за того, что в данный момент на нас висят четыре пропажи без вести и невероятно жестокое убийство на Амагере, и мы должны немедленно расследовать эти дела. Мне действительно очень жаль, но я должен покинуть вас. В противном случае все может пойти наперекосяк.
        Он уставился на Мону. Она приняла встревоженный вид.
        – То самое старое дело, каким ты когда-то занимался? – спросила она, проигнорировав его комплименты относительно прекрасно проведенного вечера. – Будь осторожен, Карл. Неужели ты еще не осознал, насколько глубоко оно на тебя влияет?
        Он кивнул.
        – Да, и оно в том числе. Но не беспокойся за меня, я не собираюсь ни во что влезать. Я в порядке.
        Женщина нахмурилась. Дьявол, что за дерьмовый вечер! Сделано два шага в обратном направлении. Дурацкое знакомство с семейством. Ее дочка возненавидела его. Он возненавидел ее внука. Также откушал совершенно невкусного гуся и капнул соплями в соус, а кроме того, теперь Мона вновь вспомнила о том проклятом деле. Теперь она непременно снова натравит на него псевдопсихолога Криса.
        – В полном порядке, – добавил он, прицелившись в парнишку сложенными в форме пистолета пальцами и с улыбкой спуская курок.
        В следующий раз нужно будет заранее расспросить Мону о том, сюрприз какого рода она для него припасла.

        Глава 11
        Август 1987 года

        Таге услышал стук крышки почтового ящика и принялся ругаться. С тех пор как он повесил табличку «Не для рекламы, спасибо», письма ему приходили только от налоговых органов, а от них никогда не приходилось ждать ничего хорошего. Почему их так выводили из себя убогие гроши, которые он присваивал себе, залатав шину, прочистив свечи зажигания или отремонтировав карбюратор мопеда, он никогда не понимал. Может, они предпочли бы видеть его стоящим с протянутой рукой в кассе взаимопомощи в Миддельфарте или им бы больше понравилось, если бы он ходил на воровской промысел в коттеджный поселок у пляжа Скоруп, как другие парни, с какими они вместе пили?
        Он потянулся за винной бутылкой, стоящей между кроватью и ящиком пива, служившим вместо тумбочки, и проверил, не переполнилась ли бутылка за ночь, затем поднес к промежности и помочился в нее до самого верха. Обтерев руки о пододеяльник, Таге поднялся. Он уже устал от того, что эта фифа Метте Стамме жила у него, так как уборная находилась как раз позади ее комнаты в жилом доме. Здесь же, в мастерской, построенной перед домом, прогнили половицы и свистел ветер, а зима вот-вот придет, и оглянуться не успеешь.
        Таге осмотрелся. Страницы из старых журналов «Раппорт»[69] с потертыми краями и голыми девушками с пятнами смазочного масла на груди. Ступицы, колеса, запчасти от мопедов лежали повсюду и подтекали, оставляя на бетонном полу въедающиеся круги и полосы от моторного масла. Нельзя сказать, что подобным жилищем гордились бы многие, но зато оно целиком принадлежало ему.
        Таге протянул руку наверх и нащупал на полке пепельницу, полную недокуренных окурков. Выбрав лучший, неторопливо затянулся, пока жар не преодолел последние десять миллиметров и не придвинулся вплотную к пальцам, обожженным маслом, и вытащил окурок изо рта. Затем взял трусы, ступил на холодный пол и направился к двери. Сделав всего один шаг, он как раз мог дотянуться до почтового ящика. Это был превосходный ящик, сколоченный из досок ДСП; крышка у него была раза в два толще, словно ее приладили на заре времен.
        Сначала Таге хорошенько оглядел улицу. Чтобы потом никто не явился к нему с жалобами на то, что он оказался посреди Брендерупа с отвисшим животом в заляпанных серыми пятнами трусах, – он не хотел повторения. «Узколобые бабы, которые не выносят вида мужчины в самом расцвете сил» – так он имел обыкновение называть их в беседе со своими приятелями в пивной. Его излюбленное словечко. «Узколобый». Оно звучало до одури интеллигентно.
        Новое письмо, к большому удивлению, оказалось упаковано не в конверт с прозрачным окошком, какие приходили от налоговиков или из коммуны; это был самый обычный белый конверт с почтовой маркой. Такие письма он не получал уже многие годы.
        Таге приосанился, как будто в этот самый момент за ним следил отправитель письма или, скорее, как будто само письмо обладало глазами и могло оценить, достоин ли получатель прочитать заключенное в нем сообщение.
        Почерк был незнакомый, но зато его имя было написано изящными завитками, элегантно простертыми по бумаге, и это пришлось ему по душе.
        Таге перевернул конверт и почувствовал, как адреналин немедленно хлынул в кровь. Словно влюбленный, он ощутил прилив тепла к щекам, а глаза выкатились из орбит, как у затравленного зверя. Уж от кого, а от Нэте он письма не ожидал. От Нэте Германсен, его кузины. С адресом и всеми причиндалами. От этой женщины он никогда в своей жизни не рассчитывал получить весточку. И не без оснований.
        Таге сделал глубокий вдох и на мгновение задумался, не положить ли письмо обратно в ящик. Как будто ветер, ненастье или даже сам почтовый ящик был готов поглотить конверт, буквально вырвать из рук, чтобы Таге не пришлось узнать содержание письма.
        Такие чувства он испытывал.

        Благодаря опыту, полученному на ферме отца, старший брат Нэте, Мэдс, узнал, что, подобно остальным живым существам, люди делятся на две группы – самки и самцы. А зная это, можно было не знать больше ничего, ибо все остальное сложится само собой. Между двумя группами распределялись все тайны мира – война, семья, работа и то, что происходит внутри дома. Все сферы жизни были разделены так, что либо одна, либо другая часть человечества занималась ими.
        И вот Мэдс собрал во дворе своих младших братьев, сестер и кузена, спустил штаны и показал на свой половой орган.
        – Если у тебя есть такая штуковина, ты принадлежишь одному полу. А если вместо нее щель – то другому. Вот так все просто.
        И братья вместе с Таге рассмеялись, после чего Нэте тоже спустила трусы, чтобы таким довольно детским способом продемонстрировать солидарность и понимание.
        Особенно понравилось это Таге, так как там, откуда он приехал, переодевались всегда в темноте и, по правде сказать, он никогда толком не понимал, в чем заключается различие между мужчиной и женщиной.
        Это было первое лето, проведенное мальчиком у своего дяди. Намного интереснее жарких дней в порту Ассенса и узеньких переулках, где они вместе с другими пацанами играли между нагромождениями ящиков размером с Эйфелеву башню и мечтали однажды отправиться в дальнее плавание.
        Они хорошо проводили время вместе с Нэте. Близнецы тоже оказались хорошими друзьями, но Нэте все равно была лучше, несмотря на то, что на восемь лет младше его. С нею было так легко… Она смеялась, как только он задирал верхнюю губу. С готовностью участвовала в самых нелепых проделках, стоило только позвать ее.
        Впервые в жизни Таге кто-то смотрел на него с восхищением, и ему это очень нравилось. Поэтому он выполнял всю тяжелую работу, какую требовали от Нэте.
        Когда Мэдс и близнецы покинули небольшую ферму, девочка осталась с отцом. Летние деньки она проводила в обществе Таге, и он хорошо помнил, насколько тяжко ей пришлось. Особенно из-за периодической травли со стороны односельчан и непредсказуемого настроения отца, а также его сложного, а иногда даже несправедливого отношения.
        Они с Нэте не были влюблены друг в друга, а просто были близкими друзьями. Им предстояло полностью осознать, что человечество составляют два типа людей и они порой вступают друг с другом в сложные и запутанные отношения.
        Поэтому именно Таге обучил Нэте, каким образом люди размножаются; он же, быть может, сам того не желая, взял у нее всё…

        Он тяжело опустился на кровать и посмотрел на бутылку, стоящую на токарном станке, размышляя, что будет лучше – хлебнуть вишневой настойки до или после прочтения письма.
        Тем временем он услыхал из гостиной возню и отхаркивание своей квартирантки Метте. Как правило, подобные звуки не ассоциируются с женщиной, но он к ним уже привык. Неплохо было лежать с нею под одеялом холодным зимним днем, но представителям коммуны пришло в голову, что у них серьезные отношения, и их лишили социальной помощи.
        Таге взвесил письмо на ладони и вытащил из конверта. Это был замечательный лист бумаги с цветочками, сложенный вдвое. Он ожидал снова увидеть рукописный текст, однако, развернув письмо, обнаружил, что оно четко написано на машинке. Мужчина быстро читал его, чтобы поскорее избавиться от мучений, и созрел для глотка вишневой настойки, когда дошел до места, где было написано, что она подарит ему десять миллионов, если он к определенному времени прибудет в определенное место в Копенгагене. Таге выпустил письмо из рук, и оно скользнуло на бетонный пол, при этом из конверта выпал второй листик.
        И тут мужчина увидел, что к нему скрепками прикреплен чек, а на чеке стоит его имя и сумма в две тысячи крон.
        Так много денег давно не попадало ему в руки – единственное, о чем он мог сейчас думать. Все остальное казалось нереальным. Какие-то миллионы, болезнь Нэте… Все остальное!
        Две тысячи крон, черным по белому! Даже в бытность свою моряком Таге не получал столько в конце месяца. И когда трудился на прицепном заводе до того, как тот переехал в Нёрре-Обю и избавился от пьянчужки.
        Он отсоединил чек и слегка подергал его.
        Да, самый что ни на есть настоящий.

        Нэте была веселой, а Таге полон сил. Когда к единственной фермерской корове привели быка, она спросила, есть ли у него такой же ствол, а когда Таге продемонстрировал свое достоинство, она завопила от восторга, словно это была одна из шуток, отвешенных ее братьями-близнецами. Даже целуясь с ним, она оставалась бесшабашной и беззаботной, и Таге был счастлив. Он подбирался к ней, желая попробовать совокупиться, ибо его мысли о Нэте всегда были связаны с такими темами, несмотря на то, что она оформилась как женщина совсем недавно. Красивая солдатская форма коричневого цвета, пилотка, заткнутая за лямку, тонкая талия – и вот, благодаря быку с коровой, вступившим в неизбежный ежегодный ритуал, его внешний вид подействовал на нее в нужном направлении.
        Нэте считала Таге взрослым и правильным, и когда он попросил ее раздеться на чердаке и осчастливить его, не стала колебаться. Да и зачем? Ведь все утверждали, что так все и происходит между самцом и самкой.
        И поскольку ничего страшного не произошло, они случайным образом подтвердили то, чему уже были обучены: ничто не может сравниться с тем блаженством, какое может дать близость их тел.
        В пятнадцать лет девушка забеременела. И хотя она сама была счастлива и сказала Таге, что теперь они будут вместе на всю жизнь, он напрочь отказался от отцовства. Он закричал, что если даже действительно является отцом ее отпрыска, то это приведет к беде, потому что Нэте несовершеннолетняя, а значит, его могут обвинить в уголовном преступлении. А он не собирается за решетку.
        Отец не долго верил объяснениям Нэте. Он жестоко поколотил Таге, но тот все равно продолжал все отрицать. Его собственные сыновья тоже увиливали от расспросов, поэтому пришлось поверить парню.
        С тех пор Таге никогда не встречался с Нэте. До него доходили кое-какие слухи про нее, и иногда он испытывал сильное чувство стыда.
        В конце концов он предпочел обо всем забыть.

        Таге готовился в течение двух дней. Погружал руки в смазочное масло, растирал и скоблил до тех пор, пока растрескавшаяся кожа не стала розовой и приятной на взгляд. Брился несколько раз в день, пока снова не стал гладким и лоснящимся. В парикмахерской Таге встретили как блудного сына, но стрижка, мытье и обильная обработка туалетной водой были произведены с такой дотошностью, на какую способны только настоящие специалисты. Зубы он полировал пищевой содой, пока не закровоточили десны. После чего отражение Таге в зеркале стало напоминать эхо былых времен. Если ему причитается десять миллионов, он должен принять их подобающим образом. Пускай Нэте увидит его таким, словно он прожил достойную жизнь. Она должна увидеть в нем того парня, который однажды заставлял ее смеяться, и подойти к нему с гордостью.
        Он сильно переживал. Каким образом ему на пятьдесят восьмом году жизни подняться со дна и выглядеть состоявшимся человеком? Ведь на него будут направлены пристальные и, возможно даже, враждебно настроенные взгляды.
        По ночам Таге мечтал, что его уважают, ему завидуют, что вернулись былые времена. Черт его знает, зачем вообще жить в этом жалком обществе, какое смотрит на него, как на чумной бубон. Черт его знает, зачем жить в населенном пункте с менее чем полутора тысячами жителей, где даже железная дорога зачахла, а настоящей гордостью города считалась прицепная фабрика. Давным-давно она переехала, а на ее месте образовалась новая народная школа с убогим названием «Северная народная школа мира».
        Таге отыскал самый большой мужской магазин в Богенсе и приобрел там прекрасный блестящий костюм с синеватым отливом. Продавец, криво улыбнувшись, назвал его последним писком моды. С учетом громадной скидки костюм стоил ровно столько, чтобы от записанной в чеке суммы осталось некоторое количество крон на бензин для мопеда и билет из Эйбю до Копенгагена.
        Триумфальный момент его жизни настал, когда Таге взгромоздился на свой «ВелоСолекс» и помчался по городу. Никогда еще взгляды, обращенные в его сторону, не были такими приятными для него.
        Никогда еще Таге не был настолько готов принять свою судьбу, какой бы она ни была.

        Глава 12
        Август 1987 года

        На протяжении 1980-х Курт Вад с большим удовлетворением наблюдал, как консервативные настроения все больше охватывали общество, и вот теперь, в конце августа 1987 года, почти все средства массовой информации предсказывали победу на выборах буржуазному крылу.
        Это было благодатное время для Курта Вада и его единомышленников. Партия прогресса яростно ополчилась против иностранцев, и постепенно все больше и больше христианских общин и национальных объединений группировались вокруг опытных агитаторов-популистов, которые умело размахивали над головой кнутом, ополчившись против морального разврата и разложения, не выказывая ни малейшей мягкости и сентиментальности по отношению к общепринятым принципам прав человека.
        Концепция основывалась на том, что люди не рождаются равными и для равенства и с этим надо смириться и принять как должное.
        О да, время было просто прекрасное для Курта Вада и отстаивания его целей. Постепенно фолькетинг и определенные общественные движения стали позитивно относиться к партии. Одновременно хлынули потоки вложений в любимое детище Курта, компанию «Чистые линии». Над ней он упорно трудился с целью развить ее в партию со множеством локальных объединений и представительством в Кристиансборге. С этими переменами в сфере морали словно произошел возврат к 30-м, 40-м, 50-м годам; по крайней мере, было очень далеко от отвратительных 60-х или 70-х, когда молодежь с шумом выходила на улицы и проповедовала свободную любовь и социализм. Тогда убогие личности из самых низов общества возвысились, а асоциальное поведение объяснялось виной государства и самого общества.
        Нет-нет, теперь все обстояло иначе. Теперь, в 1980-е, каждый превратился в кузнеца собственного счастья. И некоторые ковали его весьма успешно, что было заметно, ибо каждый божий день в «Чистые линии» Курта поступали добровольные взносы от порядочных граждан и общественных фондов.
        Результат не заставил себя долго ждать. Сейчас в городском офисе «Чистых линий» сидело уже целых две конторщицы, занимающиеся распределением счетов и рассылкой материалов. А по крайней мере четыре из девяти местных представительств еженедельно увеличивались на пять человек.
        Наконец-то обширно распространились протестные настроения против гомосексуалистов, наркоманов, несовершеннолетних преступников, а также против промискуитета, дурной наследственности, иммигрантов и беженцев. К тому же объявился СПИД, напомнив о том, что в религиозных кругах обозначалось как «перст Господень».
        В использовании подобных настроений не было нужды в 1950-е годы, ведь в то время имелись значительно более удобные средства для манипуляции обществом.
        Но, как уже было сказано, сейчас настали прекрасные времена. Идея, лежащая в основе «Чистых линий», распространялась с молниеносной быстротой, хотя никто не озвучивал ее прямым текстом: дурная кровь не должна смешиваться с хорошей.

        Общество, стоявшее на страже чистоты крови и моральных ценностей населения и нации, сменило три названия, с тех пор как Курт основал его в ожесточенной борьбе за расовую чистоту и повышение морали в среде простых граждан. В 1940-е оно называлось «Комитет против разврата», затем было переименовано в «Сообщество датчан», и вот наконец преобразовалось в «Чистые линии».
        Причем то, что задумывалось в голове практикующего фюнского врача, а затем усовершенствовалось его сыном, уже отнюдь не являлось частным делом. На данный момент организация насчитывала две тысячи членов, они с радостью платили немалые взносы. Добропорядочные граждане, начиная от адвокатов, врачей и полицейских, заканчивая воспитателями и священниками. Эти люди в своей повседневной жизни встречались со множеством неприемлемых вещей и обладали пониманием, что нужно что-то делать с этим, и были способны на активные действия.
        Доживи отец Курта до сегодняшних дней, он бы гордился тем, как сильно сын продвинул его идеи, гордился бы и тем, как он управляет организацией, какую на протяжении долгих лет они называли просто «Секретной борьбой». В ее недрах Курт вместе со своими верными единомышленниками совершал не самые чистые дела, стремясь легализовать свои действия с помощью партии «Чистые линии». Эта организация брала на себя смелость делить детей на заслуживших право жить и не заслуживших такого права.
        Курт Вад только что завершил запись телефонного интервью для радио об основных официальных идеях «Чистых линий», когда жена положила перед ним на солнечную полосу посреди дубового стола целую пачку писем.
        Обычно в такой куче конвертов чего только не было.
        Анонимные письма Курт тотчас же швырял в мусорное ведро. Примерно треть. Затем отсортировывались привычные угрозы и гневные письма. Их отправителей он тщательно записывал, а потом отправлял имена конторщицам в архив организации. Если они со временем замечали, что какие-то имена повторялись слишком часто, Курт звонил лидерам местных представительств, а те впоследствии заботились о том, чтобы впредь подобная корреспонденция пресекалась. Существовало множество способов борьбы, ибо у многих людей имелись кое-какие грешки, которым было бы нежелательно всплывать, а на районных адвокатов, врачей и священников можно было отыскать целые архивы компромата. Кто-то назвал бы это шантажом; Курт предпочитал говорить о самообороне.
        Кроме того, среди отправителей были люди, желающие быть принятыми в организацию, и в отношении их следовало проявлять особую бдительность. Необходимо было убедиться в их лояльности, поэтому стоило тщательно проверять источники. Именно поэтому Курт Вад сам просматривал всю подобную корреспонденцию.
        Наконец, оставались наиболее типичные образчики писем, содержащие в себе весь спектр эмоций – от преклонения до нытья и гнева.
        В этой последней небольшой стопочке Курт Вад обнаружил письмо от Нэте Германсен. Он не смог удержаться от улыбки, увидев имя отправителя. За многие годы деятельности Курту редко доводилось встречать столь низких личностей. К счастью, ему удалось поставить ее на место. Аж дважды за свою жизнь он пресек аморальное поведение этой женщины и ее пагубное влияние на общество. Жалкая шлюшка…
        Но чем же на этот раз побеспокоит его эта убогая женщина? Слезами или руганью? В действительности ему было все равно. Для него Нэте Германсен была пустым местом – что раньше, что сейчас. Тот факт, что она осталась одна в целом свете после того, как ее дурацкий муж погиб в автокатастрофе тем самым вечером, когда он последний раз столкнулся с нею, вызывал у него лишь пожатие плечами.
        Едва ли она заслуживала большего.
        Курт отбросил нераспечатанный конверт в стопку, предназначенную для архива, к остальным безразличным для него письмам. Но тут в нем пробудилось любопытство. Ровно так же, как тогда, много лет назад.

        Впервые он услышал о Нэте, когда председатель школьной комиссии пришел в кабинет к отцу Курта с сообщением о девушке, упавшей в ручей у мельницы и истекавшей кровью.
        – Возможно, речь идет о выкидыше, на это многое указывает, – заметил председатель. – Если до вас дойдут слухи, что тут замешан кто-то из школьников, не стоит верить. Кроме того, с ней произошел несчастный случай, и если вас, доктор Вад, позовут к ней в дом, имейте в виду: все, что окажется похоже на следы насилия, – всего лишь следствие падения в ручей.
        – Сколько девушке лет? – поинтересовался отец Курта.
        – Чуть больше пятнадцати.
        – В таком случае беременность нельзя считать нормальной вещью, – констатировал он.
        – Да и девушка сама не совсем нормальная, – засмеялся председатель. – Ее вышвырнули из школы несколько лет назад из-за различных беспорядков. Склонность к развратным действиям с мальчиками, невоздержанность на язык, простота нравов и мыслей, насилие по отношению к школьным товарищам и классной даме…
        При этих словах отец Курта понимающе кивнул головой.
        – А-а, одна из этих, – сказал он. – Слабоумная, могу предположить.
        – Именно, – согласился председатель.
        – А среди благополучных школьников, которых этот недалекий ребенок чуть не отправил на скамью подсудимых, нет ли кого-либо, кого господин председатель знает лично?
        – Есть, – ответил тот, взяв одну из сигар, рядком лежавших в ящике в центре стола. – Один из мальчиков – младший сын золовки моего брата.
        – Вот как, – отозвался отец Курта. – Да уж, значит, можно смело сказать, что тут столкнулись разные общественные слои, так?
        В тот момент Курту было уже тридцать лет, и он потихоньку начал перенимать практику своего отца, однако такие пациентки, как Нэте, ему до сих пор не встречались.
        – Чем она занимается? – спросил Курт, получив в ответ кивок одобрения.
        – Кажется, помогает отцу на ферме по хозяйству.
        – А он кто? – поинтересовался Вад-старший.
        – Если я не запамятовал, его зовут Ларс Германсен. Мужик. Из очень простых.
        – Знаю его.
        Конечно, знал. Ведь он помогал девочке появиться на свет.
        – Ее папаша немного странноват, а после смерти жены еще больше тронулся. Во всех отношениях весьма замкнутый и чудной тип. Неудивительно, что девочка пошла в том же направлении.
        Вот так все и случилось.
        Как и ожидалось, доктора Вада позвали на ферму, где он удостоверился, что девушка оступилась и упала в речку, после чего ее унесло течением и наконец прибило к веткам и камням у самого берега. Если она и говорила что-то иное, то это нужно было списать на шоковое состояние и бред. Прискорбно, что она потеряла много крови.
        – А не беременна ли она? – спросил доктор у ее отца.
        Курт присутствовал при беседе, как и на всех остальных вызовах своего отца в последнее время, и хорошо запомнил, как внезапно побледнело лицо того человека и как долго он мотал головой.
        – Даже не стоит вызывать полицию, – заявил доктор.
        Никто не решился досконально разобраться в этой ситуации.

        Вечером ожидались очередные мероприятия, связанные с деятельностью организации, и Курт Вад радовался. Через десять минут он встретится с тремя самыми активными членами «Чистых линий». Они тесно контактируют с представителями правого крыла, а также имеют прекрасные связи с должностными лицами в Министерстве юстиции и Министерстве внутренних дел. Когда-то эти лица пессимистично взирали на текущий курс развития государства, в частности, на способы решения проблем иммиграции и воссоединения семей. Их приверженность к делу партии объяснялась просто и логично, как и для всех остальных партийцев: уже сейчас появилось чересчур много чужеродных элементов, проникших в страну. Нежеланных индивидов низшего сорта.
        «Угроза датской идентичности», – звучало повсюду, и Курт был согласен с этим на все сто процентов. Проблема заключалась в генах, и людям с раскосыми глазами или коричневой кожей никак не было места на прекрасной упорядоченной картине, изображающей светловолосых девушек и юношей с крупными сильными телами. Тамилам, пакистанцам, туркам, афганцам, вьетнамцам. Как и любую другую примесь, их нужно было остановить, причем максимально эффективно. Без колебаний.
        Тем вечером они долго обсуждали, к каким средствам можно прибегать в работе на «Чистые линии». После ухода двоих собеседников остался один, его Курт знал лучше остальных. Прекрасный человек, врач, как и он сам, с хорошей доходной практикой в северной части Копенгагена.
        – Мы уже не раз говорили о «Секретной борьбе», – сказал тот и внимательно посмотрел на коллегу, прежде чем продолжить. – Я ведь знал твоего отца; именно он посвятил меня в мои обязанности, когда я встретился с ним во время моей стажировки в больнице Оденсе. Отличный был человек. Я многому научился от него в плане профессии и этической сферы.
        Они кивнули друг другу. Курт был очень рад, что отец дожил до шестидесятидвухлетия своего сына. Он умер всего три года назад, девяноста семи лет от роду, пресытившись своим веком; как быстро неслось время…
        – Твой отец велел мне приходить к тебе, если я хочу проявить активность, – произнес гость и выдержал долгую паузу, словно дальше начинались сложные вопросы и подводные камни.
        – Мне весьма приятно, – наконец прервал паузу Курт. – Но позволь спросить, почему ты решил заговорить об этом именно сейчас?
        Гость поднял брови и немного помедлил, прежде чем ответить.
        – По нескольким причинам. И наш сегодняшний разговор – одна из них. К нам в Северную Зеландию также приезжает множество чужаков, зачастую – иммигрантов. Они находятся в родственных отношениях друг с другом и тем не менее порой вступают в браки. Как мы прекрасно знаем, не так уж редко от такого скрещивания получается нездоровое потомство.
        Курт кивнул: все верно. В любом случае, дети-то у них получаются.
        – И поэтому я бы хотел кое-что предложить.
        Курт вновь кивнул. Еще один понятливый и порядочный человек в их стане.
        – Ты отдаешь себе отчет в том, что твои будущие действия, какими бы они ни были, нельзя обсуждать ни с кем, помимо людей, одобренных нами?
        – Да, я уже думал об этом.
        – Не всё из того, чем мы занимаемся в «Секретной борьбе», выдержит критику общества, но ты, очевидно, и так в курсе. Для нас многое поставлено на карту.
        – Да, понимаю.
        – Если ты окажешься не в состоянии держать язык за зубами или не станешь исполнять свою работу в достаточной мере усердно, партии придется задуматься о твоей ликвидации.
        Гость кивнул.
        – Да, мне все понятно. Я справлюсь с такими условиями, уверен.
        – Значит, теперь ты готов к посвящению в процедуру обработки женщин, чья беременность, по нашему мнению, должна быть прервана и которых впоследствии мы можем подвергнуть стерилизации?
        – Готов.
        – У нас есть специальная терминология и лексика, какой мы пользуемся в данном контексте. Имеются списки адресов, а также специально разработанные методы абортирования. Как только мы расскажем тебе обо всем, ты станешь полноправным членом, понимаешь?
        – Да. Что я должен сделать, чтобы меня приняли?
        Курт пристально посмотрел на него. Было ли у него достаточно воли? Останется ли взгляд доктора столь же невозмутимым, если тот столкнется с лишением свободы и бесчестьем? Сможет ли он выдержать внешнее давление?
        – Твои родственники не должны ничего знать, только если они сами не принимают активное участие в наших делах.
        – Жена не интересуется моей работой, так что не волнуйтесь, – улыбнулся гость.
        Курт и ждал, что он при этих словах улыбнется.
        – Хорошо. Тогда пройдем в совещательную комнату, оставь здесь одежду. Ее и твое тело нужно проверить на предмет подслушивающих устройств. Затем ты должен будешь написать несколько фактов о себе, о которых ты предпочел бы умолчать перед кем бы то ни было, кроме нас. Уверен, что у тебя, как и у большинства людей, есть свой скелет в шкафу, не так ли? Думаю, что-то связанное с твоей медицинской деятельностью.
        Гость кивнул. Далеко не всем была свойственна такая хладнокровность.
        – Я прекрасно понимаю, вам нужен компромат, дабы иметь рычаг давления на меня, если я вдруг струшу.
        – Ну да, наверняка что-то найдется?
        Гость опять кивнул.
        – Сколько угодно.
        Затем, как только Курт обыскал его и убедился в том, что доктор подписался под своей исповедью, последовали обязательные строгие внушения о лояльности и молчании, о сути деятельности и основных идеях «Секретной борьбы». Поскольку все это никоим образом не отпугнуло мужчину, Курт снабдил его краткой инструкцией о том, каким образом может быть спровоцирован спонтанный аборт без возбуждения подозрения, и, наконец, о том, какие сроки необходимо соблюдать между операциями, чтобы не привлечь внимание главного районного врача и полиции.
        После слов благодарности и прощания Курт остался сидеть в своем кабинете с грандиозным ощущением, что он в очередной раз послужил на благо страны.
        Налив себе коньяку и перебравшись за дубовый стол, Вад попытался вспомнить, сколько раз сам проделывал аналогичные операции.
        Таких случаев насчитывалось множество. В том числе и случай Нэте Германсен.
        Его взгляд снова упал на ее письмо, лежавшее на самом верху стопки, и он прикрыл глаза, погрузившись в прекрасные воспоминания о самом первом и наиболее запомнившемся случае.

        Глава 13
        Ноябрь 2010 года

        Было что-то загадочное в больших, словно чьи-то светящиеся глаза, окнах полицейского управления в сумерках ноябрьского дня. Здесь всегда находились кабинеты, где работали над неотложными делами.
        Ведь именно сейчас в городе творились беззакония. Тут побили какую-то шлюху, там товарищи напились и устроили поножовщину, вот группировки сошлись стенка на стенку, а у кого-то вытащили бумажник…
        Карл провел здесь тысячи часов, когда уличные фонари вовсю горели, а добропорядочные граждане тихо и безмятежно спали.
        Если бы не ряд неловких ситуаций за обеденным столом Моны… Если бы вместо того неудачного обеда он сидел на краю ее кровати, глубоко заглядывая подруге в карие глаза… Если бы все сложилось таким образом, он бы ни за что в жизни не полез проверять, кто звонит ему в столь поздний час. Но таким образом не сложилось, и звонок Ассада оказался практически спасательным кругом.
        Вот почему Карл так быстро отреагировал на него и теперь спускался в подвал. Качая головой, он взглянул на Розу с Ассадом, устремившимся навстречу.
        – Какого черта вы тут торчите? – бросил Мёрк, протискиваясь к своему кабинету. – Ассад, ты в курсе, что работаешь уже девятнадцать часов подряд?
        Он посмотрел через плечо. Роза казалась очень уставшей.
        – А с тобою что стряслось? Почему ты до сих пор тут? Может, вы рассчитываете заграбастать себе к выходным и пятницу? – ворчал он, бросив пальто на кресло. – Почему дело Риты Нильсен не может подождать до завтра?
        Ассад приподнял свои густые брови; обнажилась такая сильная краснота его глаз, что Карл даже начал переживать за парня.
        – Вот газеты, которые мы просмотрели, – с этими словами сириец водрузил стопку газет на край письменного стола.
        – Не слишком тщательно, – добавила Роза.
        Если Карл правильно ее понимал, это было преуменьшением. Он заметил улыбку Ассада. Они стопроцентно пропахали все газеты вдоль и поперек, пока не кончились страницы. Конечно же, именно так они и поступили. Первым делом изучили досье на всех разыскиваемых в сентябре 1987 года лиц, хранящиеся в поисковом отделе, а затем и газеты. Он их хорошо знал.
        – За этот период в данном районе не обнаружилось никаких свидетельств о разборках в среде наркодилеров, как и эпизодов насилия, – констатировала Роза.
        – А может, кто-нибудь поразмыслил над тем, на каком расстоянии Рита Нильсен могла оставить свою машину? Или, возможно, вовсе не она припарковала «Мерседес» на Капельвай? – спросил Карл. – Может, нам вообще нужно искать не в Копенгагене? Если автомобиль припарковала не Рита, то исчезнуть она могла где угодно на пути от парома через Большой Бэльт.
        – Да, это было принято во внимание, – ответила Роза. – Но, понимаешь, в соответствии с полицейским рапортом, продавец киоска на Нёрребро очень хорошо ее запомнил и описал, когда к нему пришли с расспросами о кредитной карте. Рита действительно была на Нёрребро в то утро.
        Карл поджал губы.
        – Есть мысли о том, почему она в такую рань выехала из дома?
        Ассад кивнул.
        – Стопроцентно из-за договоренности о встрече, так мне кажется.
        Мёрк согласился. Именно время ее выезда смущало его. Из дома редко уезжают в пять часов утра без очень серьезной на то причины, в особенности люди такой профессии, какая была у Риты Нильсен. Нет, едва ли ее ранний выезд был связан с субботним режимом работы столичных заведений. Что за причина могла быть, если не какая-то встреча тем утром в Копенгагене?
        – Либо она с кем-то встретилась, и тогда он более осведомлен об обстоятельствах исчезновения, нежели мы, либо Рита так и не добралась до встречи, однако в таком случае ее исчезновение кто-нибудь бы да заметил, – рассуждал Карл. – Как вы считаете, о том, что женщина объявлена в розыск, было достаточно широко освещено?
        – Достаточно широко? – Ассад бросил взгляд на Розу, которая также выглядела непонимающей.
        За истекший день они вконец вымотались.
        – Ну да, по крайней мере, достаточно для того, чтобы людям, какие должны были связаться с нею до или после исчезновения, стал известен сей факт, – ответила Роза. – Наши коллеги в течение трех дней ходили по домам. Об этом написали все газеты и местные журналы. О ее розыске было объявлено и по телевидению, и через местные радиостанции, но никто не отреагировал, кроме того самого владельца киоска.
        – И поэтому ты склоняешься к тому, что кто-то знал об исчезновении Риты, но не хотел сообщать… А значит, предполагаешь, что он и являлся причиной ее пропажи, верно?
        Роза стукнула каблуками и отдала честь.
        – Так точно, ваше преосвященство.
        – Ну, хватит. И еще вы утверждаете, что за те дни число людей, навсегда пропавших без вести, было необычайно велико. Так, Ассад?
        – Да, и мы даже отыскали имя еще одного человека, которого так и не удалось найти, – добавил тот. – Мы запросили газеты за всю неделю целиком, чтобы точно удостовериться, нет ли там упоминаний еще о ком-то, отсутствующем в списке, полученном из полиции.
        Карл вернулся к своей последней реплике.
        – Итак, у нас обнаружилось… пять исчезнувших человек, включая Риту? Пятеро бесследно пропавших за две недели, верно?
        – Да, по всей стране за те четырнадцать дней объявлено в розыск пятьдесят пять человек, и спустя десять месяцев пятеро из них так и не нашлись. И не нашлись до сих пор, по прошествии уже двадцати трех лет, – подтвердила Роза. – Думаю, можно считать это рекордом по количеству пропавших граждан за столь короткий период.
        Карл попытался оценить темные круги под ее глазами – являлись ли они следствием усталости, или тушь просто размазалась в течение дня?
        – Дай-ка взглянуть, – с этими словами Мёрк принялся водить пальцем по Розиному списку. Затем взял ручку и вычеркнул одно из имен. – Ее можно пропустить, – сказал он, указав на возраст женщины и обстоятельства исчезновения.
        – Ну да, мы тоже думали, слишком стара, – кивнул Ассад. – Я согласен. Хотя сестра моего отца еще старше – ей на Рождество исполнится восемьдесят пять, – но до сих пор способна колоть дрова весь день напролет.
        «Сколько слов ни о чем», – подумал Карл.
        – Слушай, Ассад, старуха была не в себе и пропала из дома престарелых, так что не думаю, что она особенно увлекалась колкой дров. Что насчет остальных из списка? Вы проверили их? Есть ли какая-либо связь между ними и исчезновением Риты Нильсен?
        Они оба заулыбались. Черт, какие хитрые у них были улыбки!
        – Рассказывайте. Что там?
        Ассад толкнул Розу в бок – видимо, зацепку обнаружила она.
        – Адвокат Филип Нёрвиг из юридической фирмы «Нёрвиг энд Сёндерсков» в Корсёре, – приступила она. – За день до важнейшего гандбольного матча своей дочери-подростка Нёрвиг сообщил ей, что, к сожалению, ей придется отправиться на соревнования с матерью, хотя уже давным-давно обещал дочери, что будет сидеть на трибуне. О причине не сказал ничего, кроме того, что ему необходимо пойти на чрезвычайно важную встречу в Копенгагене и ее невозможно перенести.
        – И он пропал?
        – Да. Утром в Хальсскоу сел на поезд и спустя полчаса должен был прибыть на центральный вокзал Копенгагена. И всё. Провалился сквозь землю.
        – Кто-нибудь видел, как он сходил с поезда?
        – Да. Несколько человек, знавшие его, сели в Корсёре на тот же поезд. Он работал со многими организациями в Корсёре, так что в округе знаком был со многими.
        – Что-то начинает проясняться, – констатировал Карл, не обращая внимания на непрестанное вялое капанье из носа. – Пропал известный адвокат из Корсёра. Да-да, об этом кое-что писали… А позже его, случайно, не выловили из одного из копенгагенских каналов?
        – Нет, он исчез без вести, – отозвался Ассад. – Видимо, ты вспомнил про кого-то другого.
        – Ассад, а данное дело уже висит на нашей доске для объявлений?
        Тот кивнул. Значит, наверняка между ним и делом Риты Нильсен уже протянута красная ленточка с белыми полосками.
        – Роза, я смотрю, у тебя есть кое-какие полезные заметки. Что там имеется касательно Нёрвига?
        – Родился в тысяча девятьсот двадцать пятом году, – только и успела она выпалить.
        – В двадцать пятом, вот дьявол! – не сдержался Карл. – Значит, в восемьдесят седьмом ему стукнуло уже шестьдесят два… Довольно-таки старый отец для девочки-гандболистки подросткового возраста.
        – Дослушай до конца, прежде чем перебивать, Карл, – выразила недовольство уставшая Роза.
        Она утомленно прикрыла глаза; казалось, еще немного – и заснет прямо перед ними.
        – Родился в двадцать пятом году, – повторила она. – Получил диплом юриста в Орхусе в пятидесятом. С пятидесятого по пятьдесят четвертый – адвокат-поверенный на фирме «Лаурсен энд Бонде» в Валленсбэке. Независимый адвокат – с пятьдесят четвертого года в Корсёре, с шестьдесят пятого представляет интересы клиентов в верховном суде. В пятидесятом году женился на Саре Юлии Эневольдсен, развелся в семьдесят третьем. Двое детей от первого брака. Затем в семьдесят четвертом году женился на своей секретарше, Миа Хансен. От второго брака есть дочь Сесилия, родилась в том же году.
        Здесь Роза выразительно глянула исподлобья. Ну вот, все встало на свои места. Поэтому и староват для отца. Вновь история о сексуальной связи с секретаршей. Видимо, Филип Нёрвиг был человеком, знающим, чего он хочет.
        – Его кандидатуру несколько раз выдвигали на пост председателя местных спортивных организаций, избирался трижды. Эту должность Нёрвиг занимал наряду с работой в приходском совете вплоть до восемьдесят второго года, когда был вынужден покинуть свои посты по обвинению в злоупотреблении доверием в ходе осуществления адвокатской практики. Дело дошло до суда, однако за отсутствием существенных доказательств осужден он не был. Все же Нёрвиг потерял множество клиентов, и к тому моменту, когда спустя пять лет адвокат исчез, его водительские права оказались аннулированы после освидетельствования на предмет содержания алкоголя в крови, а уровень активов спустился до минусовой отметки.
        – Хм-м. – Карл выпятил нижнюю губу и подумал, что сейчас ему не помешала бы сигарета – как для ободрения тела, так и для повышения эффективности мыслительного процесса.
        – Нет, Карл. Не хочу, чтобы ты сейчас курил, – заявила Роза.
        Он с удивлением взглянул на нее. Какого лешего?..
        – Понятия не имею, к чему ты клонишь. – Он откашлялся, ибо к этому моменту у него уже и в горле запершило. – Скажи-ка, Ассад, не найдется ли в твоем самоваре чайку?
        Карие глаза на мгновение вспыхнули, но тут же потухли.
        – Нет. Но могу принести немного моего прекрасного кофе. Хочешь?
        Карл сглотнул. Теперь грипп точно будет изгнан прочь в преисподнюю.
        – Только не очень крепкий, – сказал он, умоляюще глядя на коллегу.
        В прошлый раз кофе Ассада обошелся ему в полрулона туалетной бумаги. Больше рисковать не хотелось.
        – Итак, значит, единственное, что связывает два этих дела, – то, что люди пропали при аналогичных в некотором роде обстоятельствах, – подвел Карл итог. – Они оба в тот день направлялись в Копенгаген. Мы не знаем, зачем туда понадобилось ехать Рите Нильсен, но Нёрвиг вполне четко озвучил, что собирался на какую-то встречу… Не так уж много зацепок, Роза.
        – Еще ты забыл про время. Они исчезли в один день и почти в одно и то же время. Как-то странно.
        – Сомневаюсь, что я в достаточной мере убежден. Что там с оставшимися двумя из списка?
        Она опустила глаза в бумагу.
        – Есть еще Вигго Могенсен, о нем нам ничего не известно. Он просто исчез. Последний раз его видели в порту Лундеборга, оттуда он выплыл в своей посудине в направлении Большого Бэльта.
        – Он был рыбаком?
        – Люди заметили маленькую лодку, где и сидел Вигго. Раньше у него был катер, но сломался. Наверняка какое-нибудь евросоюзовское дерьмо.
        – И удалось найти эту его лодку?
        – Да, в Варнемюнде[70]. Ее стащили два поляка, утверждавшие, что, прежде чем они присвоили лодку, она долгое время пролежала в Йуллинге. В любом случае они не считали себя ворами.
        – Что сказали люди в порту Йуллинге?
        – Сказали, что все совсем не так. Никакой лодки не было в помине.
        – Но не сперли же поляки у мужика лодку, выкинув его самого за борт?
        – Нет, с августа по октябрь восемьдесят седьмого года они находились на заработках в Швеции. То есть их не было в Дании, когда он исчез.
        – Какого размера была лодка? Она могла где-нибудь простоять незамеченной?
        – Когда-нибудь мы узнаем и это, – донеслось со стороны двери, где появился Ассад с симпатичным подносом, весьма удачно отчеканенным под серебро.
        Мёрк с ужасом воззрился на размер чашки. Чем она меньше, тем ядренее содержимое. А эта была довольно маленькой.
        – Будь здоров, Карл, – произнес Ассад.
        Его глаза по-прежнему были сильно воспалены. Карл опустошил чашку одним глотком, подумав про себя, что кофе не так уж и плох, и это ощущение сохранилось у него ровно на четыре секунды. После чего реакция охватила все тело целиком, словно он хлебнул смеси касторового масла с нитроглицерином.
        – Хорошо, правда? – приободрился Ассад.
        Неудивительно, что его глаза были красными.
        – Неплохо, – фыркнул Карл. – Давайте на некоторое время оставим в покое Вигго Могенсена. Чутье мне подсказывает, что не стоит смешивать это дело с делом Риты Нильсен. Кстати, Ассад, случай с Вигго Могенсеном представлен на нашей доске?
        Ассад покачал головой.
        – Установлено, что, скорее всего, здесь шла речь о несчастном случае. Довольный по жизни человек, любивший принять на грудь. Не сказать, что алкалоид, скорее гуляка.
        – Алкоголик, Ассад. Это называется алкоголик. И не спрашивай меня почему. Что у вас еще есть? – Он посмотрел в листок Розы, одновременно пытаясь подавить дискомфорт, возникший в тот момент, когда кофе попал в желудок.
        – Вот еще имеется дамочка, – с этими словами Роза указала на имя. – Гитта Чарльз, как здесь написано. Родилась в тридцать четвертом году в Торсхавне. Дочь торговца Алистера Чарльза. Родители развелись вслед за банкротством отца, наступившим сразу после войны. Отец уехал обратно к себе в Абердин, а Гитта с младшим братом и матерью переехала в Вайле. Какое-то время посещала медсестринскую школу, однако бросила учебу и оказалась в заведении для слабоумных в Брайнинге. Затем стала работать медсестрой в разных уголках нашей страны и в конце концов остановилась на одной из больниц Самсё.
        Роза медленно кивнула, просмотрев текст дальше.
        – У многих людей, в один прекрасный день пропадавших без вести, подобная биография, – прокомментировала она. – Слушайте. В период с семьдесят первого по восьмидесятый работала в больнице городка Транебьерг на Самсё и, видимо, весьма успешно там закрепилась, несмотря на то что несколько раз напивалась на рабочем месте. Ей оказали помощь в лечении от алкогольной зависимости, и все шло хорошо, пока однажды даму не застали за кражей медицинского спирта. Этот инцидент продемонстрировал, что у нее неконтролируемая тяга к алкоголю, и вскоре Гитту уволили. Спустя несколько месяцев ее взяли на работу в центр социальной помощи. Она объезжала на велосипеде пожилых и больных людей, проживающих на острове, и замечательно заботилась о них ровно до того дня, когда оказалось, что Гитта приворовывает у стариков, после чего ее вновь уволили. С восемьдесят четвертого года вплоть до своего исчезновения она не работала и жила на пособие по безработице. Просто черт знает что такое, а не карьера.
        – Самоубийство?
        – Такая версия допускается. Женщину видели на пароме, направляющемся в Калундборг, а потом заметили, что она сошла с него, вот и всё. Она была неплохо одета, но с нею никто не разговаривал. В итоге дело положили в долгий ящик.
        – Значит, и оно отсутствует на нашей доске, Ассад?
        Сириец затряс головой.
        – Как причудлив мир, – сказал он.
        Что верно, то верно. Кстати, как ни странно, у Карла появилось ощущение, что простуда отступила, а кишечник тем временем завернулся узлом и умолял о пощаде.
        – Минуточку, – выпалил Мёрк, устремившись в коридор в направлении туалета.
        Мелкие шажки, стиснутые ягодицы. Проклятие, чтобы он еще раз отведал этой гадости…
        Карл устроился на унитазе, приспустив штаны и уткнувшись лбом в колени. Каким образом можно выдать так быстро то, что ты так долго уплетал? Это была одна из тех загадок, разгадку которой он не хотел бы узнать.
        Вытерев пот со лба, Карл попытался думать о чем-нибудь другом. Слава богу, новое дело давало пищу для мыслей, только начни. Рыбак с Фюна. Медсестра. Шлюха из Кольдинга. Адвокат из Корсёра. Если вообще что-то связывало все эти дела вместе, пропади они пропадом… Статистика действительно казалась странноватой, но могло ли так случиться, что в одни и те же выходные бесследно исчезли целых четыре человека совершенно независимо друг от друга?.. А почему бы и нет? Таковы уж случайные совпадения. Проявляются именно в тот момент, когда меньше всего на них рассчитываешь.
        – Карл, мы кое-что нашли, – послышалось с внешней стороны кабинки.
        – Ассад, секунду, я сейчас выйду, – отозвался Мёрк, совершенно не собираясь выходить.
        Фигушки он поднимется с места, до тех пор пока не уймется резь в животе. Нельзя рисковать.
        Карл услышал, как дверь в коридор хлопнула, и на мгновение перевел дух, пока перистальтические движения утихли на некоторое время. Они кое-что нашли, сказал Ассад.
        И Карл принялся думать так, что практически слышался скрип мозговых извилин. Он чувствовал – здесь было что-то не то, вот только никак не мог понять, что именно. Ясно одно – отнюдь не Гитта Чарльз пробудила это чувство. Но что же?
        Все-таки на одну вещь, общую для всех четырех случаев, он обратил внимание, и это был возраст пропавших. Рита Нильсен – пятьдесят два года. Филип Нёрвиг – шестьдесят два. Гитта Чарльз – пятьдесят три. Вигго Могенсен – пятьдесят четыре. Не сказать, чтобы это был типичный возраст для бесследного исчезновения из жизни. До этого, когда человек необуздан, молод, эмоционален, – да. И после, когда накапливаются болезни, одиночество, разочарование в жизни, – тоже вполне. Однако эти люди не были ни молодыми, ни старыми, все они находились в некоем промежуточном возрасте, и все же из этого наблюдения не сделаешь никакого вывода. Как уже было отмечено, статистика – штука непростая.
        Мёрк застегнул ремень спустя полчаса с ощутимой болью в пятой точке, потеряв как минимум пару килограммов.
        – Ты делаешь слишком крепкий кофе, – с этими словами он упал на офисное кресло.
        Ассад рассмеялся довольно непочтительно.
        – Мой кофе тут ни при чем. Просто у тебя то же самое, что и у нас всех. Кашляешь, чихаешь, срешь как из пулемета, и, наверное, красные глаза тоже… Болезнь развивается в течение двух суток, но у тебя пошло быстрее. Все в управлении переболели, кроме Розы, сдается мне. Она продемонстрировала железное здоровье, как у верблюда. Ей можно закидывать водородные бомбы и Эболу прямо в пасть, а она будет только становиться толще.
        – А где Роза сейчас?
        – Пошла кое-что посмотреть в Интернете. Через секунду вернется.
        – Так что вы нашли? – Карл сомневался в верности Ассадовых объяснений желудочных проблем, ибо стоило ему бросить взгляд в кофейную чашку, все ощущения вернулись обратно. В связи с этим он, к удивлению Ассада, прикрыл чашку листом бумаги.
        – А, да, что касается Гитты Чарльз. Она работала в заведении для слабоумных. Вот что мы обнаружили.
        Карл наклонил голову.
        – И?.. – выразил он недоумение и услышал стук каблуков по коридору.
        Широко зевая, в кабинет ворвалась Роза.
        – Итак, у нас есть связь между Ритой Нильсен и Гиттой Чарльз. И связь вот где, – она ткнула пальцем в центр черно-белой распечатки карты Дании.
        «Спрогё», – гласила надпись.

        Глава 14
        Август 1987 года

        Она сидела на скамейке, устремив взгляд в сторону бункера на Корсгэде. Вероятно, осталось не так много времени до того момента, когда наркоман пройдет мимо нее со своим зверем.
        Собаку звали Сатана, и это имя подходило животному. Накануне Сатана напала на кокер-спаниеля, и лишь своевременное вмешательство парня в тяжелых сабо заставило пса отвязаться. Естественно, наркоман угрожал побоями и тем, что натравит собаку на защитника кокера, но все обошлось. Вокруг собралось слишком много свидетелей, присутствовала и Нэте.
        Нет, псина не заслуживает того, чтобы разгуливать в городе, подумала Нэте, а потому ей пришло в голову решить одним способом сразу две проблемы.
        Вареная колбаса, брошенная в конце Корсгэде под старым бетонным бункером, оставшимся с военных времен, была напичкана довольно большим количеством экстракта белены. Жадная зверюга не сможет устоять перед искушением, ибо колбаса лежала ровно там, где она обычно что-то вынюхивала. Попади в челюсти к такой собаке что-нибудь съестное, ни один человек на Земле не сможет ее остановить. Нэте не сильно опасалась, что хозяин пса попытается рискнуть сделать это, ибо он явно не так ревностно, как другие владельцы, уберегал своего питомца от рыскания по отходам.
        Нэте пришлось прождать всего несколько минут, прежде чем она увидела, как задыхающийся зверь волочит своего хозяина по тропинке вдоль Пеблинге Доссеринг. Менее чем через десять секунд чудовище учуяло запах добычи и жадными движениями отправило колбасу к себе в пасть.
        Насколько она могла разглядеть, псина даже не пыталась жевать.
        А когда животное с хозяином прошли мимо, женщина спокойно поднялась со скамейки, засекла время на часах и, прихрамывая, отправилась вслед за ними.
        Она знала, что наркоману слабо? обойти все четыре озера, надолго его не хватит. Прогулка вокруг озера Пеблинге занимает примерно четверть часа в хорошем темпе, чего наверняка окажется достаточно, учитывая сильнейшую концентрацию зелья.
        Уже на мосту Королевы Луизы стало очевидно, что собака утратила координацию. По крайней мере, наркоман неоднократно дергал за поводок, в результате чего упрямое животное закрутило мордой во все стороны.
        На противоположном конце моста парень потащил собаку на тропинку поближе к озеру и принялся орать на нее, словно проблема заключалось всего лишь в непослушании, однако замолчал, когда собака зарычала и оскалилась на него.
        Замерев, они стояли друг против друга в течение одной или двух минут, а Нэте тем временем заняла место у помпезных перил моста и делала вид, что смотрит на озеро и Озерный павильон.
        Однако в действительности ее внимание было приковано к другой картине. Краем глаза она видела, как собака тяжело уселась и принялась в замешательстве озираться, словно перестала понимать, где земля, а где небо. Язык вывалился из ее пасти, что являлось одним из симптомов.
        «Сейчас она нырнет в воду, чтобы попить», – подумала Нэте, но зверь остался на месте. Этот этап уже миновал.
        Только когда псина улеглась на бок, фыркнула и замерла, недоумок на другом конце поводка осознал, что ей совсем плохо.
        С выражением, свидетельствующим о глубоком замешательстве и бессилии, он потянул поводок и закричал: «Сатана, пошли!» Но Сатана никуда не пошел. Вареная колбаса с беленой сделала свое дело.
        Все заняло десять минут, как и планировалось.

        Целый час Нэте сидела и слушала классическое радио «П2», так как эта радиостанция способствовала душевному спокойствию и настраивала на рефлексию. Теперь она прекрасно убедилась в эффективности белены и больше не беспокоилась по этому поводу. Оставался вопрос в том, получится ли у приглашенных людей соблюсти обозначенные временные рамки. По крайней мере, в том, что они клюнут на наживку, она не сомневалась. Как бы то ни было, десять миллионов – очень много, а кто во всем Королевстве Дания не был в курсе, что она обладает ими, и даже еще бо?льшими деньгами? «Да нет, они стопроцентно клюнут», – подумала Нэте, когда по радио начался новостной выпуск.
        Новости оказались не особо интересными. Министр по делам церкви находился с визитом в ГДР, только что начался суд над израильтянином, выдавшим тайну о ядерном оружии…
        Нэте встала, чтобы пойти на кухню и приготовить обед, когда услышала имя Курта Вада.
        Она задрожала, словно в нее вонзили какой-то острый предмет. Затаила дыхание, как будто это было единственное средство, способное помочь.
        Голос был тем же, что и много лет назад. Надменный, чистый и уверенный. Но вот тема оказалась новой.
        – «Чистые линии» пропагандируют гораздо более широкий спектр решения проблем, нежели простое вмешательство в мягкотелое общественное отношение к теме иммиграции. Кроме того, нас беспокоит рождаемость в среде низших и наиболее слабых социальных групп, так как дети, рожденные от обездоленных родителей, часто рождаются слабоумными, становятся наркоманами или обладают дурной наследственностью, усугубленной асоциальными тенденциями. Отсюда возникает огромный пласт проблем. Наше общество вынуждено бороться с ними ежедневно, на борьбу уходят миллиарды крон, – говорил он, не давая журналисту вставить слово. – Только подумайте, сколько удастся сэкономить, если преступники лишатся возможности иметь потомство. Конечно, данная мера вскоре фактически изживет себя. Тюрьмы обезлюдеют. Или, например, если мы избавимся от сумасшедших расходов на безработных иммигрантов, которые в погоне за комфортом обеими руками залезают в казначейство и перетаскивают к нам все семейство. Школы переполнены детьми, не понимающими ни нашего языка, ни наших обычаев. Подумайте о том, что будет, если многодетные семьи, живущие за счет
пособия и вынуждающие своих детей голодать и холодать, вдруг лишатся права производить на свет столько потомства. Сами они не в состоянии обеспечить детей. Речь идет о…
        Нэте тяжело опустилась на стул и вгляделась в кроны каштанов.
        Все в ней перевернулось. Кто он такой, чтобы сметь решать, кто годится для жизни, а кто нет?
        Курт Вад, конечно.
        На мгновение она почувствовала приступ тошноты.

        Нэте стояла перед своим отцом. Она еще никогда не видела, чтобы его лицо было таким мрачным. Мрачным и расстроенным.
        – Я защищал тебя все твои школьные годы, ты осознаешь это, Нэте?
        Женщина кивнула. Конечно, она прекрасно знала. Множество раз их приглашали на беседу в класс. Отец парировал угрозы инспектора и классной дамы, прилежно выслушивал все жалобы и извинялся от ее имени. Да-да, ему следует научить ее бояться Бога и следить за словами, какие она употребляет. И, конечно же, ему необходимо направить Нэте на правильный путь, если уж говорить о распущенном поведении дочери.
        Но она никогда не понимала, почему в таком случае он сам позволял себе грубо ругаться, а также плохо говорить о том, что касается отношений между полами, в то время как все и вся на хуторе утверждали обратное.
        – Они говорят, что ты глупая и невоздержанная на язык и развращаешь всех вокруг, – сказал отец. – Тебя выгнали из школы, и теперь мне придется приглашать специальную даму, чтобы обучала тебя дома. Если бы ты хоть научилась читать… но ты не смогла даже этого. Повсюду на меня смотрят с негодованием. Я – тот самый фермер, чья дочь позорит весь город. Священник, школа – все осуждают тебя, а тем самым и меня. Ты не прошла конфирмацию, а теперь, ко всему прочему, еще и беременна, и утверждаешь, что виновник – твой кузен…
        – Но так и есть. Мы вместе.
        – Да нет же! Таге говорит, что у него с тобой ничего не было. Так кто же это в таком случае?
        – Таге и я – вместе.
        – Нэте, встань на пол на колени!
        – Но…
        – Встань!
        Она сделала, как он просит, и увидела, как отец тяжелой походкой подошел к сумке, лежащей на столе.
        – Вот, – он высыпал горкой перед ней на пол плошку рисовых зерен. – Ешь! – Затем поставил рядом кувшин с водой. – И пей!
        Она огляделась. Взглянула на портрет матери, улыбчивой и стройной, в свадебном платье. На стеклянный шкаф с посудой, на настенные часы, давным-давно остановившиеся. И ничто в этой комнате не могло ее утешить, ничто не могло помочь ей.
        – Скажи, Нэте, с кем ты трахалась. Или ешь.
        – Только с Таге.
        – Вот! – прорычал отец и трясущимися руками запихнул ей в рот первую горсть риса.
        Рис резал горло, несмотря на то, что она пила как можно больше. А следующая горсть причинила еще большую боль. Эти крошечные острые и твердые зерна, сахарной головой возвышающиеся на полу…
        Когда отец закрыл лицо ладонями, зарыдал и принялся умолять ее, чтобы она призналась, кто ее обрюхатил, девушка резко вскочила, так что кувшин с водой разлетелся на кусочки. Четыре шага по направлению к полуоткрытой двери, и Нэте оказалась на улице. И там, на воле, она обрела уверенность, ловкость и легкость. Улица была ее стихией.
        Она слышала позади себя крики отца, все отдалявшиеся, однако это не остановило Нэте. А остановила ее боль в диафрагме, когда рисовые зерна начали впитывать желудочный сок и размокать. Когда желудок раздулся, заставив ее запрокинуть голову и жадно хватать ртом воздух.
        – Это Та-а-аге! – пронеслось над тростником и речным потоком, несущим свои воды мимо нее.
        Затем она упала на колени и что было силы прижала кулаки к низу живота. Стало немного легче, однако желудок продолжал растягиваться; тогда она попыталась отрыгнуть и вставила в горло палец, но ничто не помогало.
        – Это Таге, мама, скажи отцу! – плакала она, обратив глаза к небу.
        Но отреагировала на ее фразу не мама, а пятеро парней с удочками.
        – Нэте-Грохалка! – крикнул один из них.
        – Нэте-Грохалка, Нэте-Грохалка! – подхватили остальные.
        Она закрыла глаза. Все казалось ей чужим в собственном теле. В грудной клетке и в животе. Органы, о существовании которых она никогда не догадывалась. Она впервые почувствовала сильное пульсирование в глазу, отзывавшееся в своде черепа; в этот момент она впервые ощутила запах собственного пота. Ныла каждая клеточка тела – организм стремился вернуть здоровое состояние. Дыхание перехватило. Нэте не могла даже закричать, не могла и ответить парням, когда они спросили, не приподнимет ли она подол, чтобы им было получше видно.
        Через свою глупую просьбу они разоблачили собственную сущность: сущность маленьких, глупых, невежественных мальчиков, прошедших конфирмацию, которые всегда поступали так, как требовали от них отцы, и никак иначе. И то, что она не отвечала, не просто вызвало у них гнев, но и неловкость, довольно неприятное для них чувство.
        – Она шлюха! – заорал один. – Нужно сбросить ее в реку и отмыть хорошенько.
        Парни без предупреждения схватили Нэте за ноги, за плечи, за живот и кинули как можно дальше в реку.
        Все услышали глухой звук, когда она в падении наткнулась животом на камень, а потом увидели, как Нэте взмахнула руками и вода между ног девушки стала окрашиваться кровью.
        Но никто ничего не сделал. То есть, конечно, кое-что они сделали. Всей гурьбой. А именно – убежали. А из ледяной воды разнесся крик.
        И этот крик принес определенную пользу, ибо на звук пришел отец, вытащил дочь из воды и отнес домой. Сильные руки, вдруг ставшие нежными. Он тоже видел кровь и понял, что она больше не в состоянии за себя постоять.
        Дома отец уложил Нэте в постель, охладив живот тряпкой, и попросил прощения за свою вспыльчивость, однако она не ответила ему. Стреляющая боль в голове, животе и желудке не позволяла это сделать.
        Больше он ни слова не упомянул о том, кто отец ребенка, ибо никакого ребенка уже не существовало. У матери Нэте тоже случались выкидыши, тут не было секрета, и симптомы не оставляли сомнений. Даже Нэте знала.
        Вечером, когда лоб девушки стал раскаленным, отец позвал доктора Вада. Спустя час тот приехал вместе со своим сыном Куртом, по-видимому, не удивившись состоянию Нэте. Он лишь повторил то, что уже слышал, – что она споткнулась и упала в ручей, убедившись собственными глазами, что так все и было на самом деле. Неприятно, что у девушки открылось кровотечение, сказал он и спросил отца, не беременна ли она, даже не потрудившись проверить сам.
        Она наблюдала за лицом отца, парализованная стыдом и растерянностью. Тот отрицательно покачал головой.
        – Это ведь было бы незаконно, – тихо произнес отец. – Так что, естественно, нет. Не нужно вызывать полицию. Всего лишь несчастный случай.
        – Ты поправишься, – сказал сын доктора, как-то чересчур медленно погладив Нэте по руке, при этом кончиками пальцев легонько прикоснулся к ее груди.
        Тогда она впервые встретилась с Куртом Вадом и уже тогда ощутила дискомфорт от его присутствия.
        Потом отец пристально посмотрел на дочь и, наконец, решился на то, чтобы разрушить ее и свою собственную жизнь.
        – Я больше не могу тебя содержать, Нэте. Придется найти тебе приемную семью. Завтра поговорю с комитетом.

        Она долго просидела нахмурившись на стуле посреди гостиной, уже после того как интервью с Куртом закончилось. Даже «Фюнская весна» Карла Нильсена и прелюдии Баха не могли ее успокоить.
        Этот негодяй заполучил время в радиоэфире. Его пытались прервать провокационными вопросами, но он упорно гнул свою линию в течение всего отведенного времени, и это звучало совершенно омерзительно.
        Все, за что Вад боролся тогда, не только не было разрушено, но и укрепилось в такой мере, что она ужаснулась. Со всей прямотой он объявлял цель своей деятельности и общественной работы, которая, совершенно очевидно, всплыла из другой эпохи. Эпохи, когда люди повторяли «хайль», щелкнув каблуками, и убивали себе подобных во имя безумной веры в то, что некоторые представители человеческого рода лучше, чем другие, и в то, что им принадлежит право сортировать человечество на полезных и ненужных особей.
        Ради всего человечества она должна наказать негодяя. Как можно скорее.
        Дрожа всем телом, Нэте отыскала номер его телефона, который пришлось набирать несколько раз, прежде чем получилось набрать без ошибок.
        Лишь на третий раз линия оказалась свободна – значит, многие слышали его интервью, раз произошел такой всплеск телефонной активности. Оставалось надеяться, что люди так же ненавидели Курта за его деятельность, как и она сама.
        Между тем его голос отнюдь не свидетельствовал об этом, когда он наконец снял трубку.
        – Курт Вад, «Чистые линии», – вальяжно и невозмутимо произнес он.
        После того как Нэте представилась, он разгневанно поинтересовался, как вообще она смеет его отвлекать своими письмами – и вот теперь еще и телефонным звонком.
        Женщина чуть было не бросила трубку, но собрала последние силы и абсолютно спокойно сказала:
        – Я смертельно больна и хотела только сказать, что смирилась с тем, что между нами произошло. Я послала письмо, в котором сообщила, что вам или связанным с вами организациям может быть перечислена крупная сумма денег. Не знаю, прочитали ли вы мое письмо, однако в любом случае считаю, что вам необходимо это сделать и тщательно взвесить то, что там написано, ибо времени осталось не так много.
        Затем она спокойно положила трубку и бросила взгляд на пузырек с ядом, чувствуя приближение мигрени.
        Оставалось всего пять дней.

        Глава 15
        Ноябрь 2010 года

        Карл заснул, навалившись на стену кабинета, а когда пробудился, обнаружил перед своим лицом пару пытливых глаз и жесткую щетину.
        – Вот, – сказал Ассад, размахивая стаканом с дымящимся кипятком.
        Мёрк резко отдернул голову, тут же ощутив, что шею словно сжали тисками. Проклятие, как же отвратительно пахнет чай…
        Оглядевшись, Карл вспомнил, до какой поздней ночи они засиделись, и ему непреодолимо приспичило домой. Он свесил голову набок, и мерзкий запах из-под мышки тотчас дал о себе знать.
        – Настоящий чай из Ракки, – хрипло прокомментировал Ассад.
        – Ракка, – повторил Карл. – Довольно неблагозвучно. Ты уверен, что это не название болезни? Что-то, связанное со скоплением слизи в горле, нет?
        Ассад улыбнулся.
        – Ракка – прекрасный город на берегу Евфрата.
        – Евфрат… Кто слышал о чае с Евфрата? И в какой же он произрастает стране, осмелюсь спросить?
        – В Сирии, конечно. – Ассад насыпал в чашку две ложки сахара и протянул Карлу.
        – Насколько мне известно, в Сирии не выращивают чай.
        – Травяной чай. Ночью ты так сильно кашлял…
        Карл напряг шейные мышцы, однако это не помогло. Скорее, наоборот.
        – А где Роза, она отправилась домой?
        – Нет. Бо?льшую часть ночи она провела в туалете. Дошла очередь и до нее.
        – Вечером она вроде еще не болела.
        – А потом вот заболела.
        – А теперь она где?
        Хоть бы была подальше, подумалось Карлу.
        – Она в Королевской библиотеке, изучает литературу про Спрогё. В те отрезки времени, что Роза провела не в туалете, она сидела и копалась в Интернете. Вот тут кое-что есть… – Он протянул Карлу несколько скрепленных листов.
        – Нельзя ли мне сначала немного подкрепиться?
        – Конечно. Пока будешь читать, угощайся вот этим. Оттуда же, откуда и чай. Они очень-очень-очень вкусные.
        «Вероятно, в этой фразе одно или пара «очень» лишние», – подумал Карл, вперившись взглядом в упаковку с арабскими письменами и изображением печенья, которое даже матрос, потерпевший кораблекрушение, не сразу решится отведать.
        – Спасибо, – буркнул он и поспешил в уборную освежиться дезодорантом, надеясь на несколько иной завтрак.
        У Лизы с третьего этажа наверняка припасены в ящиках какие-нибудь лакомства.
        Так что, вероятно, стоило к ней заглянуть.

        – Хорошо, что зашел, – обрадовалась Лиза, обнажив кривоватые передние зубы в обезоруживающей улыбке. – Я отыскала твоего кузена Ронни, и, должна сказать, это оказалось очень нелегко. Он меняет места жительства, словно пижаму.
        Карл представил себе две свои застиранные ночные футболки, чередующиеся друг с другом, и тотчас попытался выкинуть такое сравнение из головы.
        – И где же Ронни сейчас? – спросил он, стараясь быть более тактичным, чем хотелось.
        – Снимает квартиру в Ванлёсе, вот его мобильный. Это предоплаченная телефонная карта, просто чтобы ты знал.
        Дьявол! Мимо Ванлёсе он проезжал каждый день. Воистину мир тесен.
        – А где наши громы и молнии, неужто тоже приболела? – он показал в сторону места фру Серенсен.
        – Нет, как и меня, ее не так легко сбить с ног, – Лиза обвела руками опустевшие офисы. – Не то что слабаков мужского пола. Ката на курсах по нейролингвистическому программированию. Сегодня последний день.
        Хм. Не может быть, чтобы ее звали Ката.
        – Ката – это фру Серенсен?
        Лиза кивнула.
        – На самом деле, Катарина, но она сама сказала, что предпочитает, чтобы ее называли Ката.
        Карл побрел к лестнице в подвал. Здесь, на третьем этаже, делать было нечего.

        – Ты прочитал мои распечатки? – набросилась Роза на Карла, не успел он войти. Выглядела она не очень хорошо.
        – К сожалению, не успел… Кажется, тебе лучше отправиться домой.
        – Чуть позже. Нам кое о чем надо поговорить.
        – Да, я так и думал. Что-то связанное со Спрогё?
        – Гитта Чарльз и Рита Нильсен находились там в одно и то же время.
        – Ну и… – Он отреагировал так, словно не понял смысла сказанного, но на самом деле прекрасно понял.
        Отлично проделанная работа, как ни крути.
        – Они могли быть знакомы, – продолжила Роза. – Гитта Чарльз была в числе персонала, а Рита числилась воспитанницей.
        – Что ты подразумеваешь под словом «воспитанница»?
        – Видимо, ты не слишком много знаешь о Спрогё, верно?
        – Я знаю, что это остров между Зеландией и Фюном; мимо него проходит мост через Большой Бэльт и его видно с парома, когда плывешь через Большой Бэльт. Посреди острова стоит маяк. Там холм и куча травы.
        – Ну да, и несколько зданий, правда?
        – Точно. После того как в непосредственной близости от острова построили мост, постройки стало четко видно, в особенности со стороны Зеландии. Они желтого цвета, да?
        Тут вмешался Ассад – на этот раз аккуратно причесанный, но с исцарапанным лицом. Видимо, нужно прикупить ему новую бритву.
        Роза склонила голову набок.
        – Ты, наверное, знаешь о женском доме, находившемся там, да?
        – Ну да, конечно. Что-то связанное с женщинами фривольных нравов, которых помещали туда на определенный срок, так?
        – Да, типа того. Я вкратце расскажу, а ты, Карл, послушай, да и тебе, Ассад, не помешает.
        Она подняла указательный палец вверх, как школьная учительница. Вот она, Роза, в своей стихии.
        – Все началось в тысяча девятьсот двадцать третьем году с Кристиана Келлера, стоявшего во главе датской системы попечительства. В течение целого ряда лет он руководил учреждениями для слабоумных, в том числе и Брайнингом. Потом они стали именоваться «келлерскими учреждениями». Он принадлежал к числу врачей, которые, слепо веря в собственную непогрешимость, считают себя вправе оценивать и отбирать людей, неспособных занять так называемое «правильное» место в датском обществе. Учреждение на Спрогё открыли для практического воплощения его теорий. Это были евгенические[71] и социально-гигиенические представления того времени о «дурном наследственном материале», а также случаи рождения детей-дегенератов, ну и прочий подобный бред.
        Ассад улыбнулся.
        – Евгеники! Вот-вот, я прекрасно знаю, что это такое. Когда у мальчиков отрезают яички, чтобы они пели писклявым голосом. Их было огромное количество в прежних ближневосточных гаремах.
        – Ты имеешь в виду евнухов, – поправил его Карл и только тут заметил его хитроватое выражение лица.
        Как будто бы он не знал.
        – Да я просто пошутил. Я ознакомился ночью с данным вопросом. Слово «евгеника» происходит из греческого языка и означает «хорошее происхождение». Учение о том, как проводить разделение людей, основываясь на этническом и социальном происхождении. – Он дружелюбно хлопнул Карла по плечу.
        Несомненно, он знал гораздо больше о данной теме, чем Карл.
        Затем улыбка Ассада исчезла.
        – И знаешь, что? Я ненавижу евгенику, – заявил он. – Ненавижу, когда кто-то считает себя более человеком, чем других. Расовое превосходство, ты в курсе. Разделение людей на более и менее ценных особей. – Он вперился взглядом в Карла.
        Ассад впервые затронул такую тему.
        – Но ведь именно о том идет речь, когда мы говорим о человеке, правда? – продолжил он. – Ощущай свое огромное превосходство над остальными, и тогда всё в порядке. Ведь к этому же все стремятся?
        Карл кивнул. Стало быть, Ассад ощутил дискриминацию на собственной шкуре.
        – То, что тогда совершалось, было чистой воды шарлатанством, – продолжила Роза. – В действительности врачи не знали ни шиша. Если женщина вела себя асоциально, она тут же попадала под пристальное внимание. В особенности те из них, кто отличался фривольностью нравов. Говорили о низком уровне сексуальной нравственности и обвиняли таких женщин в распространении венерических заболеваний и рождении умственно неполноценных детей. Дабы избавиться от нежелательных личностей, их ссылали на Спрогё без какого-либо суда и на неопределенный срок. Врачи воспринимали это как свое право и свой долг, так как сами были нормальными, а женщины выбивались из нормы.
        Роза на мгновение прервалась, чтобы придать следующему предложению больше веса.
        – На мой взгляд, там были просто узколобые, до одурения самодовольные врачи-выскочки. Они спешили предложить свои услуги, если церковный приход желал избавиться от женщины, попиравшей принципы буржуазной морали. В каком-то смысле уподобляли самих себя Богу.
        Карл кивнул.
        – Или дьяволу, – добавил он. – Но я-то, честно признаюсь, считал, что женщины на острове были слабоумные. Конечно, сей факт не оправдывает обхождение, которое они там получали, – поторопился он сказать. – Возможно, даже наоборот.
        – Тсс, – презрительно цыкнула Роза. – Да, их называли слабоумными. Возможно, так и выходило, исходя из результатов дурацких и примитивных тестов на интеллект, применяемых врачами. Но как назвать тех, кто позволял себе называть слабоумными женщин, проживших всю жизнь в нищете? Подавляющее большинство действительно были социальными отщепенцами, пускай; но с ними обходились как с преступниками или с низшими существами. Конечно, были там и слабоумные, и умственно отсталые, но далеко не все. Насколько мне известно, никогда еще до сих пор глупость в Дании не считалась уголовным преступлением, в противном случае не так много сейчас разгуливало бы на свободе бывших членов правительства. Иначе говоря, они совершали абсолютно неприемлемое преступление против человечности. Вряд ли Суд по правам человека и «Эмнести Интернэшнл» дали бы им медаль за их поступки. Но, черт возьми, нечто подобное до сих пор происходит в нашей стране. Только подумайте обо всех тех, кого пристегивают ремнями. Кого таблетками доводят до бессознательного состояния. О тех, кому отказывают в гражданстве, потому что они не могут ответить
на идиотские вопросы. – Последнюю фразу Роза практически выплюнула со слюной.
        «Ей нужно выспаться, а может, у нее просто месячные», – подумал Карл и полез в карман за печеньем Лизы. Он предложил ей попробовать, но она отказалась. Ах да, у Розы проблемы с желудком, вспомнил Мёрк. Тогда он предложил Ассаду, но и тот не захотел. Ну и слава богу, самому больше достанется.
        – Послушай дальше. Известно ли тебе, что женщины не могли покинуть остров? Жуткое место, настоящая преисподняя. К обитателям там относились как к ненормальным, но не проводилось никакого лечения, потому что это была не больница. В то же время Спрогё не считалось и тюрьмой, а потому женщины пребывали там в течение неопределенного срока. Некоторые сидели почти всю жизнь, не имея контактов с семьями и другими людьми за пределами острова. И все бесчинства происходили аж вплоть до шестьдесят первого года… Черт возьми, Карл, беззакония продолжались уже на твоем веку, понимаешь? – Несомненно, чувство справедливости Розы было ущемлено не на шутку.
        Мёрк собирался возразить, но ведь она права. Все происходило уже при его жизни, и Карл был удивлен.
        – Ладно, – кивнул он. – И Кристиан Келлер депортировал таких женщин на Спрогё, так как считал, что они не были приспособлены к нормальной жизни, верно? И поэтому там очутилась Рита Нильсен?
        – Именно так. Я читала о них всю ночь напролет. О Келлере и его последователе, Вильденскове из Брайнинга. Они управляли всем этим делом с двадцать третьего по пятьдесят девятый год; спустя два года заведение было закрыто, и на протяжении практически сорока лет пятьсот женщин томились на острове, не зная, сколько им там еще предстоит находиться. И, уверяю тебя, жизнь там была трудная. Грубое обращение, тяжелая работа. Плохо обученный персонал, считавший «девушек», как их называли, недолюдьми, жестоко подгонял, ругал и следил за ними днем и ночью. Существовали также карцеры – к ним прибегали, если девушки проявляли непослушание. Изоляция в течение нескольких дней. А если кто-то хотел получить надежду на освобождение с проклятого острова, то первым делом бедная женщина должна была подвергнуться стерилизации. Принудительная стерилизация! Карл, их лишали половой жизни и половых органов. – Она откинула голову в сторону и пнула стену. – Какой кошмар!
        – Роза, ты в порядке? – поинтересовался Ассад, осторожно положив ладонь ей на руку.
        – Самое жуткое злоупотребление властью, какое только можно вообразить, – выдала она с таким выражением лица, которого Карл у нее до сих пор не видел. – Быть обреченной провести всю жизнь на необитаемом острове, где можно просто-напросто сгнить. Мы, датчане, ни черта не лучше тех, кого ненавидим больше всего, – прошептала она. – Мы такие же, как те, кто бросает камни в женщину, изменившую мужу, как нацисты, убивавшие умственно отсталых и инвалидов. Разве то, что происходило на Спрогё, нельзя сравнить с советскими так называемыми психиатрическими лечебницами для диссидентов или с румынскими лечебными заведениями для умственно неполноценных? Конечно, можно, потому что мы нисколько не лучше!
        Затем она отвернулась и исчезла в направлении туалета. Вероятно, желудочное волнение еще не совсем улеглось.
        – Уф, – вздохнул Карл.
        – Да, сегодня ночью она была слишком взволнованна, работая над историей острова, – тихо произнес Ассад, не желая, чтобы Роза его услышала. – На самом деле, мне показалось немного странным ее поведение. Возможно, вскоре она пришлет Ирсу на свое место.
        Карл зажмурился. Время от времени у него возникало подозрение, особенно явственное сейчас.
        – Думаешь, Роза сама подверглась подобному лечению, или на что ты намекаешь, Ассад?
        Тот пожал плечами.
        – Я только сказал, что в ней что-то свербит, словно в ботинок попал камень.

        Некоторое время Карл смотрел на телефон, прежде чем снять трубку и набрать номер Ронни.
        Прослушав достаточное количество гудков, он сбросил, подождал двадцать секунд и набрал снова.
        – Алло, – прозвучал уставший голос, испорченный возрастом, алкоголем и ненормальным режимом сна.
        – Привет, Ронни, – сказал Мёрк.
        Ответа не последовало.
        – Это Карл.
        Вновь никакой реакции.
        Тогда он повысил голос, затем еще немного повысил, после чего услышал какую-то активность в ответ в виде хрипа и влажного кашля. В пепельнице у него сейчас лежат наверняка не меньше шестидесяти окурков.
        – Кто вы? – наконец оформилась фраза.
        – Карл, твой кузен. Привет еще раз, Ронни.
        Очередной приступ кашля в телефоне.
        – Черт побери, какое нынче время суток? Сколько времени?
        Карл взглянул на часы.
        – Четверть десятого.
        – Четверть десятого! Да ты совсем спятил, парень! Я не слышал тебя десять лет, а теперь ты звонишь в девять утра! – И он шмякнул трубку.
        Ничего нового под солнцем. Карл представил себе Ронни. Конечно, абсолютно голый, не считая носков – с ними он никогда не расставался. С невероятно длинными ногтями, подбородок оброс щетиной. Высокий крупный мужик, который, неважно, в какой точке мира находился, лучше всего ощущал себя в ночи или сумерках. Если он полюбил ошиваться в Таиланде, то уж точно не ради улучшения цвета лица.
        Не прошло и десяти минут, как он перезвонил.
        – Что это за номер, Карл? Откуда ты звонишь?
        – Из своего кабинета в полицейском управлении.
        – О боже…
        – Я кое-что слышал о тебе, и нам нужно поговорить, ладно?
        – Что ты обо мне слышал?
        – Что ты болтаешь о гибели своего отца в неких сомнительных заведениях по всему миру и вмешиваешь меня.
        – Кто это говорит, будь он проклят?
        – Другие полицейские.
        – Значит, они ненормальные.
        – Можешь приехать сюда?
        – В полицейское управление?! Ты, видимо, шутишь. Скажи, ты совсем спятил на старости лет, с последней нашей встречи? Нет уж, если тебе приспичило встретиться, это должно быть офигенно важно.
        Спустя мгновение он предложит какую-нибудь дорогую забегаловку. Причем платить должен будет Карл, и там обязательно будет алкоголь.
        – Можешь пригласить меня на пиво с бутербродами, скажем, в «Зал Тиволи», прямо рядом с тобой.
        – Не знаю такое заведение.
        – Сразу за «Рио Браво», да знаешь ты. На углу Стормгэде.
        Если придурок в курсе, что Карл знает «Рио Браво», какого черта не предложить встретиться там?
        Они договорились о встрече, после чего Мёрк некоторое время размышлял над тем, что скажет идиоту, чтобы до того дошло наверняка.
        «Видимо, Мона», – подумал он, когда телефон снова зазвонил. Взглянул на часы. Половина десятого, вполне может быть она. От одной лишь мысли Карл почувствовал внезапную слабость.
        – Да-а, – произнес он, однако это оказалась не Мона, и голос был отнюдь не таким сладким.
        Словно обухом по голове.
        – Карл, можешь подняться к нам? – спрашивал Томас Лаурсен.
        Он был самым талантливым техником из Западного полицейского округа до тех пор, пока пресыщенность работой и огромный выигрыш в лотерею, который он затем потерял на неудачных инвестициях, не остановили его. Теперь он стал прекрасным менеджером в столовой на пятом этаже, насколько доходило до Карла по слухам. Мёрк уже давно собирался заскочить к нему. Так почему не прямо сейчас?
        – Томас, о чем речь?
        – О вчерашнем трупе на Амагере.

        Единственное, что напоминало о прежнем из тех времен, когда полицейское руководство еще не приняло решение о ее модернизации, было удивительно плохо организованное пространство.
        – Все хорошо? – спросил Карл у крупного мужчины.
        Вместо ответа тот как-то неопределенно хмыкнул.
        – Не думаю, что смогу заплатить за «Феррари», которую буквально вчера себе выписал, – сказал он с улыбкой и потащил Карла на кухню; улыбка его исчезла. – Знаешь ли ты, насколько громогласны бывают те, кто приходит сюда пообедать? – тихо сказал он. – Я вот не знал, пока не стал тут работать.
        Он откупорил банку «Пилзнера» и протянул Карлу.
        – Послушай, если я скажу тебе, что слышал тут разговоры о том, что вы с Баком в контрах относительно дела на Амагере, это имеет под собой какие-то основания?
        Карл сделал глоток. Надо приготовиться услышать много чего нового.
        – Не совсем, а что такое?
        – По крайней мере, вчера Бак намекнул кое-кому из бывших коллег, что ты как-то подозрительно легко избежал нападения в том самом бараке на Амагере, где убили Анкера, а Харди сделали инвалидом. Что ты просто хотел, чтобы все выглядело так, словно и на тебя покушались. Что ранение, какое ты получил в висок, не могло лишить тебя сознания, и что можно было запросто симулировать его.
        – Вот ведь дьявол… Видимо, он разболтал все здесь, еще до того как я принялся помогать ему с делом его сестры… Вонючая неблагодарная задница. И кто же перенял эстафету по распространению слухов?
        Лаурсен покачал головой. Видимо, не скажет. Здесь наверху, наверное, каждый мог безнаказанно болтать все, что ни попадя. Однако замолкал, если слухи касались его самого.
        – Многие здесь так думают о тебе, Карл. Но, боюсь, есть кое-что еще.
        – А что еще? – Мёрк отставил пиво на холодильник. От него не должно вонять пивом, когда он через пару мгновений будет стоять перед начальником отдела убийств и отчитываться.
        – Вчера судмедэксперты обнаружили в кармане трупа много интересного. Например, монету, попавшую в складку. Одна крона, если точнее. Ну да, они нашли целых пять датских монет, но эта была самая новая.
        – И какого она оказалась года?
        – Не такая уж и старая. Две тысячи шестого. То есть труп пролежал в земле максимум четыре года. Но там было и еще кое-что.
        – Понятно. Что еще?
        – Две монеты были завернуты в пищевую пленку, и на них обнаружены отпечатки пальцев. Отпечатки правых указательных пальцев двух разных людей.
        – Удалось ли понять чьи?
        – Да. Они оказались довольно отчетливыми и прекрасно сохранились, так что, сдается мне, монеты не просто так были завернуты в пленку.
        – Кому принадлежат эти отпечатки?
        – Один – Анкеру Хойеру.
        Карл выпучил глаза. На мгновение увидел перед собой недоверчивое лицо Харди. Услышал его раздраженный голос, когда тот говорил о кокаиновой зависимости Анкера. Лаурсен вновь протянул Карлу пиво, после чего остановил на нем взгляд бегающих глаз.
        – А второй отпечаток, Карл, твой.

        Глава 16
        Август 1987 года

        Курт Вад мгновение помедлил, взвешивая письмо Нэте в своей руке, и вскрыл его с совершенно незаинтересованным видом, словно там была реклама от очередной фармацевтической компании.
        Нэте была первой, с кем удалось провернуть незаконную операцию, но с тех пор такие операции исчислялись многими десятками. Так к чему сейчас было заморачиваться этой крестьянкой? Каким образом ее мнение и мысли могли его заинтересовать?
        Курт несколько раз прочитал письмо и отложил его с улыбкой.
        Жалкая тварь, она рассуждала о благотворительности и прощении, он такого не ожидал. Разве можно верить хоть единому слову из того, что она написала?
        – Прекрасная уловка, Нэте Германсен, – произнес он вслух, – но я должен тебя проверить.
        Он толкнул верхний ящик стола, так что раздался негромкий щелчок из угла. Затем слегка отодвинул столешницу, которая сразу отъехала в сторону, обнажив полость примерно в сантиметр глубиной, где хранилась его незаменимая записная книжка с адресами и телефонами.
        Курт открыл одну из первых страниц, набрал номер и представился.
        – Мне нужен кое-какой личный номер, ты не мог бы помочь? А именно – номер Нэте Германсен, возможно, она представлена фамилией мужа, Росен. Живет по адресу Пеблинге Доссеринг, 32, пятый этаж, Нёрребро, Копенгаген. Да-да, она, точно. Помнишь ее? Да, у нее был умный муж, хотя я считаю, в последние годы жизни рассудительность покинула его в некоторых делах… Уже нашел номер? Отлично.
        Вад записал личный номер Нэте Росен и поблагодарил, напомнив собеседнику, что ответная услуга будет оказана с величайшим удовольствием, как только понадобится. Такова уж суть братства. Затем он еще немного порылся в своей записной книжке, нашел еще один телефон, набрал его и положил на место книжку, опять задвинув столешницу до щелчка.
        – Свенне, привет, это Курт Вад, – поздоровался он, когда трубку взяли. – Мне необходимы кое-какие сведения о Нэте Росен, ее личный номер у меня есть. По имеющейся у меня информации, в данный момент женщина проходит лечение в одной из больниц, и мне бы хотелось подтвердить данный факт… Да, вероятно, в Копенгагене. Сколько времени понадобится на выяснение? Ну, если бы ты сегодня сообщил, я был бы очень рад. Постараешься? Договорились. Огромное спасибо.
        Потом откинулся на спинку кресла и перечитал письмо. Оно было удивительно складно сформулировано и выверено на наличие каких бы то ни было орфографических ошибок. Даже пунктуация была безупречна, а потому у него не оставалось сомнений, что ей кто-то помог. Страдающая дислексией, ограниченная, практически без школьного образования. Как будто она была способна его обмануть…
        Он криво усмехнулся. Первое, что приходило на ум, – ей помогал адвокат. Разве там не было упомянуто, что адвокат будет присутствовать на встрече, если Курт примет приглашение?
        Вад громко рассмеялся. Он ведь не собирается никуда идти.
        – Курт, ты что, смеешься наедине с самим собой?
        Он повернулся к жене и слегка качнул головой.
        – У меня просто прекрасное настроение, – сказал он, обняв супругу, когда она приблизилась к столу.
        – Иначе и быть не может, друг мой. Тебе ведь все удалось.
        Курт Вад кивнул. Он действительно чувствовал полное удовлетворение.

        После того как отец оставил работу, Курт унаследовал всю его практику и клиентуру, истории болезней пациентов с незапамятных времен и различные картотеки «Комитета против разврата» и «Сообщества датчан». Важнейшие для Курта документы – сущий яд, попади они в неправильные руки. И все же они были не настолько опасны, как работа, возглавленная им, – работа на «Секретную борьбу».
        Она заключалась не только в том, чтобы отыскивать беременных, чьи дети не заслуживали появиться на свет. Это была кропотливая работа по вовлечению в свой круг опытных профессионалов. Людей, которые ни за что в жизни не рискнули бы разгласить идеи, лежащие в основе тайного сообщества.
        Спустя несколько лет место работы Курта на Фюне стало отличным координационным центром «Секретной борьбы», однако постепенно, по мере все большей концентрации абортов в столичном регионе, он решил покончить с прошлым и перебраться в Брёндбю. Не то чтобы это был какой-то особо интересный пригород Копенгагена, но зато лежал практически в эпицентре событий. Неподалеку от центральных больниц, а значит, от наиболее профессиональных врачей и специалистов с огромным опытом, а также, что немаловажно, совсем близко к возможной клиентуре сообщества.
        Здесь же, в пригородной коммуне, он познакомился со своей женой Беатой в середине 1960-х годов. Прекрасная женщина, да к тому же еще и медсестра, с прекрасными генами, преисполненная глубоким патриотизмом и позитивным настроем. Она чрезвычайно помогала Курту.
        Еще до свадьбы Вад посвятил ее в свою работу, рассказав, к чему в конечном итоге ведет «Секретная борьба». Возможно, он ожидал какого-то протеста или, в лучшем случае, настороженного отношения к данной работе, однако, вопреки его ожиданиям, она проявила понимание и даже определенную инициативу. Да, в действительности именно жена обеспечила им связи с медсестрами и акушерками. Не менее двадцати пяти рекрутеров, как она сама их называла, Беата привлекла в организацию всего за один год, и с этого момента дела пошли в гору. Она же придумала и название «Чистые линии» и высказалась за усиление политической деятельности «Секретной борьбы» наряду с практической работой.
        Идеал женщины и матери.

        – Беата, смотри-ка…
        Он протянул ей письмо Нэте и дал дочитать до конца, не прерывая. Она читала письмо с улыбкой. С той самой обаятельной улыбкой, какую унаследовали от нее два их замечательных мальчика.
        – Сильно! И что ты ей ответил? – поинтересовалась она. – В этой болтовне есть какой-то смысл? У нее действительно имеются такие деньги?
        Курт кивнул.
        – Несомненно. Однако у нее на уме явно не желание меня озолотить, будь уверена.
        Он встал и отодвинул штору, скрывавшую всю заднюю стену комнаты, обнажив пять огромных шкафов из темно-зеленого металла, которые он берег как зеницу ока уже многие годы. Через месяц будет готов большой пожарный шкаф в старом сарае, пока что служащий подсобкой, и тогда он все перенесет туда. Никому помимо посвященных делать там было нечего.
        – Я до сих пор помню номер, – смеясь, сказал он и выдвинул ящик из второго шкафа. – Вот, – он бросил жене серо-белую папку.
        Курт уже давным-давно не извлекал ее, а зачем? Однако, увидев обложку, он все же откинул голову назад и на секунду задумался.
        Шестьдесят три предыдущих медицинских журнала с историями болезни были их с отцом совместными делами, но вот это было исключительно его дело. Первое дело, свершенное им самостоятельно на благо «Секретной борьбы».
        На нем красовалась надпись «Журнал № 64».
        – Она родилась восемнадцатого мая тридцать седьмого года. То есть всего на неделю старше меня, – сказала супруга.
        Он засмеялся.
        – Да, однако разница состоит в том, что тебе пятьдесят, а дашь тридцать пять, а ей тоже пятьдесят, но она наверняка похожа на шестидесятипятилетнюю старуху.
        – Я смотрю, Нэте побывала на Спрогё… Каким образом она научилась так складно формулировать мысли?
        – Может, ей помогли? Думаю, не без этого.
        Курт привлек жену к себе и сжал ей ладонь. Его слова звучали неуверенно. По сути, Беата и Нэте были на редкость похожи, и именно этот тип женщин он предпочитал. Светловолосые голубоглазые северянки с округлыми формами и прекрасными пропорциями, с гладкой кожей и нежными губами. Такие женщины вызовут восторг у любого мужчины.
        – Ты говоришь, есть основания полагать, что она вряд ли стремится тебя озолотить. Но почему? В твоем журнале написано, что ей сделали выскабливание в пятьдесят пятом году, тут нет ничего такого серьезного.
        – У Нэте Германсен всегда в запасе несколько личин, и она имеет обыкновение выставлять наружу наиболее подходящую для конкретных обстоятельств. Конечно, это следствие глупости, психопатических склонностей и деформированной самооценки. Естественно, я умею управляться с такими людьми, но все-таки приму соответствующие меры предосторожности.
        – Какие?
        – Я послал запрос через общество. Таким образом мы узнаем, действительно ли она настолько больна, как хочет казаться, судя по письму.

        Уже на следующее утро Курт Вад получил ответ на свой вопрос, и его догадки подтвердились.
        Человек с данным личным номером не был занесен ни в журналы официальных лечебных заведений, ни частных клиник, с тех пор как Нэте вместе со своим мужем попала в аварию в ноябре 1985 года. После пребывания в больнице Нюкёбинг Фальстера да еще пары контрольных визитов в ту же самую больницу и Королевский госпиталь никаких сведений зарегистрировано не было.
        Так какого черта в таком случае добивалась Нэте Германсен? Почему она соврала о своей болезни? Явно она стремилась завлечь его в свои сети благородными словами и правдоподобными объяснениями причин того, что происходит в данный момент. Но что собиралась предпринять Нэте, если он попадется на ее уловку? Его ожидает какое-то наказание? Или это попытка заставить его скомпрометировать себя? Неужели эта женщина не понимает, что он чрезвычайно осторожный человек?
        Она думает, что поставит рядом с ним диктофон и выведает все его тайны и планы?
        Курт рассмеялся.
        Да Нэте просто тупая корова, если рассчитывает подловить его.
        Как она рассчитывает доказать, что он когда-то подверг ее операции? Все уже давно опроверг адвокат Нёрвиг.
        Курт рассмеялся своим мыслям. Менее чем за десять минут он мог вызвать кучку рослых националистически настроенных датских парней, привыкших скручивать хулиганов в случае необходимости. Если он примет приглашение и в пятницу явится к Нэте Германсен, предупредив громил, еще надо будет поглядеть, кто окажется наказанным и кто по-настоящему удивится.
        Курт не мог остановиться. Идея выглядела очень заманчивой, однако на тот же день было намечено первое заседание локального филиала организации в Хадстене, так что развлечению приходилось предпочесть более важные задачи.
        Он пихнул письмо через край стола в мусорную корзину, подумав, что в следующий раз, когда она предпримет нечто подобное, он раз и навсегда покажет ей, кто здесь главный и какие последствия это влечет за собой.
        Войдя в свой кабинет для консультаций, Курт довольно много времени потратил на то, чтобы надеть докторский халат и хорошенько расправить его; униформа особо убедительно демонстрировала окружающим его авторитет и могущество.
        Затем он сел за стеклянный стол, взял в руки календарь и принялся просматривать список встреч. День выдался не сильно напряженный. Направление на аборт, три консультации о планировании беременности, еще одно направление на аборт, затем единственное мероприятие на благо «Секретной борьбы».
        Первая пациентка, вошедшая к нему в кабинет, оказалась странноватой и совершенно подавленной девушкой. Лечащий врач сказал, что она здоровая, хорошо воспитанная студентка, желавшая сделать аборт из-за измены парня и последовавшей депрессии.
        – София? – уточнил он и улыбнулся ей.
        Она поджала губы, уже готовая расплакаться.
        Вад молча посмотрел на нее. Приятные голубые глаза, узкий высокий лоб. Красивая форма бровей и ушей, плотно прижатых к голове. Худые, сильные и изящные руки.
        – Твой возлюбленный тебя бросил, и тебе от этого грустно, София. Ты очень любила его, насколько я могу судить.
        Она молча кивнула.
        – Потому что он был хороший симпатичный парень?
        Снова кивок.
        – Однако, возможно, он не так уж умен, раз избрал столь простое решение – избежать проблем?
        В ответ последовало возражение, как он и предполагал.
        – Нет, он совсем не глупый. Он учится в университете, куда собираюсь поступать и я.
        Курт Вад склонил голову.
        – Ты не слишком рада произошедшему, София, верно?
        Она повесила голову и снова затрясла ею, принявшись плакать.
        – В данный момент ты работаешь в обувном магазине своих родителей; разве тебе не нравится твоя работа?
        – Нравится. Но это лишь временно. Проблема в том, что мне надо подумать и об учебе.
        – София, что говорят родители о твоем желании сделать аборт?
        – Ничего. Говорят, что я имею право сама принимать сложные решения. Они не вмешиваются. По крайней мере, в негативном смысле.
        – А ты уже твердо решилась?
        – Да.
        Курт встал, опустился в кресло рядом с ней и взял ее за руку.
        – София, послушай. Ты здоровая и крепкая молодая женщина, и жизнь ребенка, от которого ты стремишься избавиться, полностью зависит от твоего решения. Уверен, что если ты передумаешь, то сможешь обеспечить ему достойную жизнь. Ты не хочешь, чтобы я позвонил домой, твоим родителям, и узнал о том, каково в действительности их отношение к ситуации? Мне кажется, у тебя замечательные родители, они просто не хотят принуждать тебя что-либо делать; может, мне стоит послушать их мнение? Что ты на это скажешь?
        Она вскинула голову, словно он заговорил о чем-то необыкновенно серьезном. Настороженная, готовая к протесту и очень-очень сомневающаяся.
        Курт Вад промолчал. Он знал: именно в этот момент важно сдержаться.

        – Как прошел день, Курт? – поинтересовалась Беата, наливая мужу дополнительные полчашки чая.
        Она называла такую его привычку three o’clock tea. В подобные моменты становилось особо очевидным удобство совмещения жилого дома и рабочего места под одной крышей.
        – Хорошо. Утром мне удалось отговорить красивую и умную молодую женщину от аборта. Она сдалась, когда я убедил ее, что родители поддержат любое ее решение. Что она спокойно может завести ребенка и с присущим ей рвением продолжить работу в семейном магазине, что они помогут ей воспитывать ребенка и это никаким образом не повлияет на учебу.
        – Отлично.
        – Да, просто прекрасная девушка. Настоящая скандинавка. У нее родится чудесный ребенок на благо Дании.
        Жена улыбнулась.
        – А теперь? Видимо, сейчас тебе предстоит заняться кое-чем другим. В зале ожидания сидят люди. Доктор Лёнберг направил их?
        – А ты точно видела? – Курт улыбнулся. – Ну да. Лёнберг по-прежнему отлично работает на организацию. Пятнадцать случаев всего лишь за четыре месяца. Ты вовлекла в нашу систему чрезвычайно эффективных людей, дорогая.

        Спустя четверть часа дверь, ведущая из зала ожидания в приемный кабинет, отворилась. Курт сидел и изучал направления. На мгновение он поднял глаза на пациентов и благосклонно кивнул, сопоставляя представшую его глазам картину с тем, что вычитал из бумаг.
        Описание было кратким, но весьма красноречивым.
        «Мать, Камилла Хансен, тридцать восемь лет, пятая неделя беременности, – гласила запись. – Шестеро детей от четырех разных мужчин. На социальном обеспечении. Пятеро из шестерых получают специальное образование, старший в настоящее время учится в институте. Отец будущего ребенка, Джонни Хууринайнен, двадцать пять лет, трижды привлекался к суду за кражи, наркозависим от метадона. Образование обоих родителей ограничено средней школой. На протяжении последних недель Камилла Хансен жалуется на боли при мочеиспускании. Причина – хламидиоз, о чем пациентке сообщено не было. Я рекомендую прерывание».
        Курт кивнул сам себе. Действительно прекрасный человек во всех отношениях, этот Лёнберг.
        Затем он поднял голову на странную пару.
        Словно насекомое, функционирующее исключительно как механизм размножения, восседала будущая мать, страдающая избыточным весом, насквозь прокуренная, с сальными растрепанными волосами, и рассчитывала на то, что он поможет ей родить очередное абсолютно никчемное чадо, подобных которому у нее уже насчитывается шесть штук. Что он позволит новым существам, содержащим в себе дурной генетический материал от двух недочеловеков, появиться на улицах Копенгагена. Но Курт надеялся сделать кое-что другое.
        Он улыбнулся им, после чего на паре тупых лиц обнажились совершенно гнилые зубы. Неужели они не могли прилично выглядеть, хотя бы когда улыбались? Поистине жалкое зрелище.
        – Камилла, у вас какие-то трудности во время мочеиспускания, верно я понимаю? Давайте посмотрим?.. Джонни, вы пока можете побыть в зале ожидания. Уверен, моя супруга принесет вам чашечку кофе, если вы желаете.
        – Мне бы лучше колы, – ответил парень.
        Курт улыбнулся. Конечно, можно и колы. Через пять-шесть стаканов с колой он получит свою Камиллу обратно. Она слегка расстроится из-за того, что врачу пришлось прибегнуть к выскабливанию, и будет пребывать в блаженном неведении о том, что такая необходимость возникла у нее в последний раз.

        Глава 17
        Ноябрь 2010 года

        Оправившись от шока, полученного от сообщения о том, что монета с отпечатками его пальцев находилась в компании с гниющим трупом, Мёрк пожал Лаурсену руку и попросил держать его в курсе, если вдруг обнаружатся еще какие-нибудь факты. Любые относящиеся к делу. Новые технические улики, какие отдел захочет утаить от него, или высказывания людей, которые вдруг случайно проговорятся о чем-то. Карл желал быть в курсе всего.
        – А где Маркус? – спросил он у Лизы на третьем этаже.
        – Обсуждает что-то с несколькими сотрудниками, – как ни в чем не бывало ответила она. Ему показалось, или она действительно избегала смотреть ему в глаза? Может, у него уже началась паранойя?
        В следующее мгновение женщина подняла голову и заигрывающе посмотрела на него.
        – Ну как, Карл, удалось вчера разделаться с гусем? – сказала она, сопроводив свои слова такой издевательской усмешкой, какую цензура вырезала бы из любого фильма пятидесятых годов.
        Уф, если ее занимает вопрос, удалось ли Карлу оттянуться накануне вечером под одеялом, значит, слухи о монете с его отпечатками пальцев еще не стали темой номер один в разговорах отдела.
        Мёрк ворвался в комнату для совещаний, не обращая внимания на три десятка глаз, уставившихся на него.
        – Извини, Маркус, – обратился он к выздоравливающему бледному мужчине с изумленно задранными бровями, причем так громко, что слышно было всем присутствующим. – Но есть тут кое-какие дела, и о них надо позаботиться, прежде чем процесс выйдет из-под контроля.
        Он повернулся к людям на стульях. Большинство мучились от последствий диареи и насморка последних пары дней. Отощавшие, красноглазые и довольно агрессивные на вид.
        – Здесь бродят слухи о моем участии в перестрелке на Амагере. Мне приписывают то, к чему я не имел никакого отношения, уверяю вас. Больше не желаю слышать ничего относительно этой темы, поняли? У меня нет ни малейшей догадки, почему в кармане обнаруженного там трупа оказались монеты с нашими с Анкером отпечатками пальцев. Однако если вы основательно пораскинете своими воспаленными от лихорадки мозгами, видимо, все же придете к такому выводу – вас хотели заставить найти эти монеты сразу после обнаружения трупа. Вам пока что все ясно?
        Он оглядел собравшихся. Нельзя было назвать реакцию на его тираду особенно оживленной.
        – Так вот. Вы ведь согласитесь со мной, что захоронить тело спокойно могли в другом месте? Например, можно было просто закопать его в землю, однако его не зарыли. Значит, вся эта галиматья указывает на то, что обнаружение трупа само по себе не имеет важного значения, и те, кто совершил преступление, стремились навести следователей на ложный след, верно?
        Ни на одном лице по-прежнему не выражалось согласия – впрочем, как и протеста.
        – Черт возьми. Да, я прекрасно понимаю, вы задавались вопросом, что за чертовщина произошла тогда на Амагере во время стрельбы и почему я с тех пор не принял участия в расследовании данного дела. – Мёрк посмотрел прямо на Терье Плуга, сидевшего в третьем ряду. – Так вот, Плуг, причина того, что я не желаю больше думать о случившемся тогда, заключается просто-напросто в том, что мне стыдно за то, что произошло в тот день, ясно? И не потому ли Харди сейчас лежит в моей собственной гостиной, а не у вас дома? Это мой личный способ борьбы. Я не избегаю его теперь, но вполне возможно, что в тот момент я не поступил так, как должен был.
        Пара человек заерзали на стульях. Сигнал того, что в конце концов до них дошло? С другой стороны, может, они страдали от геморроя. От должностных лиц при исполнении можно было ожидать всего.
        – И последнее. Как вы думаете, черт возьми, каково это, когда в одно мгновение два лучших друга истекают перед тобой кровью и вдобавок в тебя самого только что выстрелили? И, напомню, попали. Думаю, вам стоит задуматься. Последствия шока оказывают негативное влияние на психику.
        – Никто тебя ни в чем не обвиняет, – сказал Плуг.
        Наконец-то хоть какая-то реакция.
        – И вообще, в данный момент мы обсуждаем другое.
        Взгляд Карла скользнул по помещению. Кто знает, чем они занимались… Большинство из них ненавидели его от всего сердца. Неприязнь была взаимной.
        – Ага! В таком случае, я считаю, нужно держать свой дурацкий язык за зубами и думать, прежде чем что-либо высказать вслух, вот что!
        Он хлопнул дверью, так что затряслось все здание, и не останавливаясь устремился к рабочему столу, усевшись за который принялся искать спички, чтобы закурить проклятую сигарету, дрожащую в уголке рта.
        В кармане трупа нашлась монета с его отпечатками пальцев, а он понятия не имеет, как и почему она там очутилась… Что за откровенная чушь!
        «Почему? Почему? Почему?» – крутилось у него в голове. Теперь уклониться от дела не представлялось возможным. Черт, какое у него дурное предчувствие в связи с данными обстоятельствами…
        Карл сделал глубокий вдох сквозь сжатые зубы и вновь почувствовал, как учащается пульс и становится громче сердцебиение. «Думай о чем-нибудь другом», – внушал он сам себе. Он ведь не собирается грохнуться в обморок от высокого давления. От этого умирали люди, находящиеся в более хорошей форме, нежели он. «Думай о чем-нибудь другом», – мысленно скомандовал Мёрк сам себе и закрыл глаза.
        Ему захотелось выплеснуть всю скопившуюся злость на одного из тех, кто начал первым распускать слухи, – на Бака.
        – Я непременно позабочусь о том, чтобы ты понял: подобное дерьмо со сплетнями не пройдет с Карлом Мёрком, – произнес он вслух, отыскивая телефонный номер.
        – Что ты делаешь? Ты же разговариваешь сам с собой, – констатировал Ассад из дверей, сильно наморщив лоб.
        – Не бери в голову. Я просто должен как следует вставить Баку за ту грязь, какую он обо мне распространяет.
        – Ясно. Только сначала, Карл, думаю, тебе стоит послушать вот что. Я только что звонил одному человеку по имени Нильсен из полицейской академии и немного поговорил с ним о Розе.
        Обалдеть как вовремя. Мёрк в который раз не на шутку рассердился на постоянную нацеленность Ассада на работу.
        – Ну говори уже, если настолько срочно… Что он сказал?
        – Так вот. Когда Роза пришла сюда в первый раз, помнишь, Маркус Якобсен просветил нас, что она не стала полицейским, так как провалилась на экзамене и водила машину из ног вон плохо?
        – Из рук вон плохо, Ассад. Ну да, что-то в этом роде…
        – Она действительно продемонстрировала ужасные навыки вождения. Нильсен сказал, что она перевернулась на повороте и разбила в лепешку три хороших автомобиля.
        Впечатленный Карл кивнул.
        – Вот как! Три автомобиля, говоришь?
        – Да, тот, в каком сидела сама, машину инструктора по курсам экстремального вождения и еще один автомобиль, случайно оказавшийся рядом.
        Мёрк попытался представить себе эту картину.
        – Эффектное зрелище, это точно. В таком случае придется не давать ей ключи от нашей служебной машины, – пробурчал он.
        – Карл, у меня еще не всё. Роза приплела сюда свою Ирсу. В тот момент, когда машины валялись днищами вверх.
        Карл почувствовал, как у него опускается челюсть. Почти бессознательно он пробормотал:
        – Аллилуйя и джекпот.
        Хотя не имел в виду ни то ни другое. Если Роза прямо на курсах перевоплощалась в свою сестру Ирсу, то тут уж не до шуток, у нее явно были проблемы с восприятием реальности. Женщина находилась не в ладах с действительностью.
        – Ну ладно, не особо приятная ситуация… И как же поступили преподаватели полицейской академии?
        – Пригласили психолога пообщаться с нею. К тому моменту она снова стала Розой.
        – Боже правый, неужто ты обсуждал это с ней? Надеюсь, что нет.
        Ассад разочарованно посмотрел на него. Конечно, нет.
        – Более того, Карл. Она работала конторщицей на «Стейшн-Сити», прежде чем перебраться сюда. Помнишь, что говорил о ней Брандур Исаксен?
        – Слабовато. Что-то типа того, что Розе приглянулся автомобиль коллеги и она уничтожила какие-то важные документы.
        – Да, и еще насчет спиртного.
        – Также она переспала с парочкой сотрудников на рождественской вечеринке, где алкоголь лился рекой. Брандур, старый пуританин, предупредил меня, что нужно избегать предлагать ей спиртное.
        Карл на мгновение с грустью подумал о Лизе в прежние времена, еще до того как она повстречалась со своим Франком. Ей бы не помешало дать немного алкоголя на рождественской вечеринке… Он мысленно улыбнулся.
        – Ну, видимо, Исаксен завидует тем, на кого Роза обрушила свои женские чары, правильно? То, что она сделала на рождественской вечеринке, – это личное дело ее и тех парней, но никак не Брандура, мое или чье бы то ни было еще.
        – Да, Карл, я ничего не имею против рождественских вечеринок и прочих ее дерзких выходок. Но зато уверен, что тогда она вновь становилась Ирсой. Я поговорил с несколькими людьми со «Стейшн-Сити», и все они прекрасно помнят это. – Брови Ассада взлетели вверх.
        «Подумай только» – видимо, означала его мимика.
        – По крайней мере, она переставала быть Розой, потому что, по их словам, говорила совершенно другим голосом и вела себя тоже совсем иначе. Возможно, это была какая-то третья личина, тут они не совсем уверены, – заключил Ассад, придав лицу обычное выражение.
        Вот именно относительно такой информации следовало помалкивать. Третья личина, господи!
        Карл осознал, что тирада, заготовленная им для Берге Бака, куда-то испарилась. Черт возьми, а он ведь ее заслужил…
        – Тебе известно что-то по поводу того, почему Роза так поступает? – спросил он.
        – Карл, она не проходила лечение в больнице, если ты об этом. Но у меня есть телефон ее матери, так что можно спросить у нее.
        – Матери Розы?
        Он совсем не глуп. Зрит прямо в корень проблемы.
        – Отлично! А почему тебе самому этого не сделать?
        – Потому что… – Сириец умоляюще посмотрел на Карла. – Потому что я просто не хочу. Если Роза вдруг узнает, пускай лучше обрушит свой гнев на тебя, ладно?
        Карл пожал плечами. Будь что будет.
        Он взял у друга телефон, жестом показал, чтобы Ассад исчез, набрал номер и принялся ждать. Это был один из старых телефонных номеров, начинающихся на 45. Люнгбю или Вирум, насколько он мог судить.
        Может, день был и никудышный, но по крайней мере трубку на другом конце сняли.
        – Ирса Кнудсен, – донеслось из трубки.
        Карл не мог поверить своим ушам.
        – Гм-м, Ирса?! – На секунду он засомневался, но в этот момент услышал из коридора, как Роза зовет Ассада. Значит, она еще на рабочем месте. – Да, простите, – продолжил он. – С вами говорит Карл Мёрк, начальник Розы. Вы ее мать?
        – О нет, – она рассмеялась каким-то утробным смехом. – Сестра.
        О проклятие, так, значит, сестра по имени Ирса все-таки существует? Голос был похож на голос Розиной версии Ирсы, но все же звучал несколько иначе.
        – Сестра-близнец?
        – Нет. – Ирса вновь засмеялась. – Среди нас нет близнецов, мы просто-напросто четыре сестры.
        – Четыре?! – Возможно, он отреагировал слишком эмоционально.
        – Ну да. Роза, я, Вики и Лиза-Мари.
        – Четыре сестры… и Роза старшая… я не знал.
        – У нас разница всего в один год. Отец с матерью пытались не откладывать это дело в долгий ящик, однако осознав, что мальчик все никак не получается, мамуля решила завязать. – Она завершила фразу хрюкающим смехом, столь характерным для Розы.
        – Простите, на самом деле я звонил, чтобы поговорить с вашей мамой. Это возможно? Она дома?
        – Сожалею. Мама не была дома три года. Квартира ее нового мужа на Коста-дель-Соль, очевидно, нравится ей больше, – хихикнула Ирса.
        По всей видимости, забавная она была девчонка.
        – Ладно, тогда перейду сразу к делу. Можно ли рассчитывать на конфиденциальность? Я имею в виду, что Роза не должна знать о моем звонке.
        – О, нет-нет!
        – Что ж, то есть вы собираетесь все рассказать Розе? Мне будет крайне жаль.
        – Нет, не собираюсь. Мы давно не виделись с нею. Но расскажу остальным. У нас нет тайн друг от друга.
        Беседа получалась какой-то странной, совершенно неожиданной.
        – Ладно. Тогда я хотел бы поинтересоваться, не страдает ли Роза от каких-либо психических проблем или расстройства личности? Вы не в курсе, может, она проходила соответствующее лечение?
        – Лечение не лечение, даже как-то не знаю, что ответить. Она приняла бо?льшую часть таблеток, прописанных нашей матери, когда умер отец. И понеслась с катушек – и унюхивалась, и напивалась, так что через кое-какое лечение потом все же прошла. Не знаю только, помогло ли.
        – Помогло в чем?
        – В том, что она отказывалась быть Розой, когда на нее находили приступы. Предпочитала превращаться в одну из нас или еще в кого-нибудь постороннего.
        – Тем самым вы подтверждаете, что она больна, верно?
        – Больна!.. По правде говоря, не знаю. Но у нее точно не все дома.
        Карл уже и сам это понял.
        – И она всегда такой была?
        – Насколько помню, да. Но после смерти отца стало хуже.
        – Ясно. На это были какие-то причины?.. Ох, простите, наверное, прозвучало как-то жестко. Гибель вашего отца сопровождалась какими-то особыми обстоятельствами?
        – Да. Он погиб в результате производственной травмы. Его затянуло в механизм, так что пришлось сразу запаковать останки в брезент. Один мой друг говорит, что спасатели передали его в руки судмедэкспертов со словами: «Сможете ли вы извлечь из этого хоть что-нибудь?»
        Она говорила удивительно спокойно. Почти цинично.
        – Очень жаль. Ужасная смерть. Прекрасно понимаю, что трагедия в огромной степени повлияла на всех вас. И все же, насколько я понял, именно Роза совсем расклеилась…
        – Тем летом она получила временную работу в офисе того же прокатного предприятия и видела, как брезент с телом перетаскивали на асфальт. Так что, да, именно Роза оказалась под наиболее сильным впечатлением.
        Жуткая история. Кто бы не сошел от такого с ума?
        – И вдруг она расхотела быть Розой – просто расхотела, и всё. Она преображалась в панка, на другой день – в элегантную даму или кого-то из сестер. Не знаю, действительно ли она больна, однако ни Лиза-Мари, ни Вики, ни я не хотим общаться с ней, когда она вдруг резко меняется и становится кем-то из нас; думаю, вы понимаете.
        – А как вы думаете, почему она так изменилась?
        – Я уже говорила. У нее не все дома. Наверняка вы тоже заметили, иначе вряд ли позвонили бы.
        Карл кивнул. Роза была не единственной представительницей данного семейства, способной к дедукции.
        – Позвольте задать еще пару вопросов. Вы блондинка с вьющимися волосами, любите розовый цвет и носите плиссированную юбку?
        На другом конце провода раздался гогот.
        – Чертовка, она уже все успела рассказать… Да, блондинка, с вьющимися волосами, верно. И цвет назвали верный. Например, в данный момент у меня розовый лак для ногтей и розовая помада. Но вот плиссированную юбку я не надевала уже давным-давно.
        – А юбку в шотландскую клетку?
        – Да, будучи подростком, после конфирмации я носила ее.
        – Ирса, если вы пороетесь в шкафу, или куда там еще вы ее засунули, думаю, обнаружите, что такой юбки у вас давно уже нет.
        Затем Карл с улыбкой опустился на кресло. Об оставшихся двух сестрах он почти ничего не знал, но если в один прекрасный день они объявятся в подвале в виде карикатуры в Розином исполнении, Ассад поможет с ними справиться.

        «Зал Тиволи» действительно находился напротив «Рио Браво», однако это был никакой не «зал». По крайней мере, Мёрк никогда прежде не слыхал, чтобы залом называли подвал с высотой потолков два двадцать.
        Кузен Карла расположился в самом конце помещения рядом с окном и в удобной близости от туалета. Когда Ронни устраивался в подобном заведении, он только и делал, что удалялся в уборную, дабы мочевой пузырь поспевал справиться с деятельностью, имеющей место на другом конце его всепоглощающего тела.
        Ронни поднял руку, словно Карл был не в состоянии его узнать. Разумеется, он постарел, к тому же прилично поправился, но в остальном сохранился таким, какой был. Напомаженные волосы – не в стиле бесподобных рок-н-ролльщиков 1950-х годов, а в стиле какого-нибудь промасленного тенора из аргентинской «мыльной оперы» для малоимущих обитательниц провинции. «Убожество» – так описала бы этот стиль Вигга. Кроме всего прочего, он был облачен в плотную блестящую куртку а-ля мафиози и джинсы, которые не подходили к прочей одежде, да и самому Ронни не шли. Огромная задница и тонкие ножки. Наверняка это произвело бы прекрасное впечатление на неаполитанскую кокетку, но только не на Карла. И остроносые ботинки с пряжками… Короче говоря, перебор!
        – Я уже заказал, – с этими словами Ронни указал на две пустые пивные бутылки.
        – Я так полагаю, одна из них предназначалась для меня, – сказал Карл, а Ронни покачал головой.
        – Еще парочку! – заорал он, подавшись к Мёрку. – Рад снова тебя видеть, братец. – Он потянулся к ладоням Карла, но тот вовремя успел отстраниться. Там присутствовали другие посетители. Они, чего доброго, еще распустят какие-нибудь сплетни.
        Карл пристально посмотрел на Ронни и заявил:
        – Я знаю, что ты рассказал Берге Баку в недрах тайского бара.
        – Ну да, – сказал Ронни. – И что такого?
        Он даже не пытался отрицать.
        – Ронни, ты слишком много пьешь. Может, мне похлопотать в главном управлении и устроить тебе «Миннесоту»?[72] Да, и не думай, что я возьму на себя расходы. Однако, если ты продолжишь направо и налево трепаться о том, что укокошил своего отца, и приплетать к этому меня, вполне может случиться, что ты абсолютно бесплатно будешь обезврежен путем помещения в одну из наших замечательных тюряг.
        – Вряд ли, у дела уже вышел срок давности. – Ронни улыбнулся пожилой даме, которая принесла тарелку и два пива.
        Вяленая треска.
        Карл бегло взглянул на меню. Рыбное безобразие стоило сто девяносто пять крон. Явно самое дорогое блюдо, и пускай Ронни сам платит, будь он трижды проклят.
        – Спасибо, но пиво не для меня, – заявил Карл, сдвинув обе бутылки в сторону кузена, чтобы не возникло вопросов, кому поднести счет. – У убийств в Дании нет срока давности, – сухо сказал он, не обращая внимания на то, что официантка вздрогнула при этих словах.
        – Старина, – продолжил Ронни, когда они вновь остались наедине, – доказать ничего нельзя, так что успокойся. Отец был ублюдком. Вполне возможно, он был любезен с тобой, но никак не со мной. А походы на рыбалку устраивались лишь ради того, чтобы произвести благоприятное впечатление на твоего отца. И ни хрена он не рыбачил. Как только мы помчались за девчонками, ехавшими по дороге, он вознамерился устроиться поудобнее на своем складном стульчике в компании с куревом и водочкой. И ср… он хотел на рыбу. Большую часть своего «улова», – Ронни жестом нарисовал в воздухе пару кавычек, – он приносил из дома. Разве ты не знал?
        Полицейский покачал головой. Это никак не вязалось с образом дяди. Карл его любил, тот научил племянника многому.
        – Нет, Ронни, ты что-то путаешь. Рыба была свежепойманной, и отец не был пьян, вскрытие показало абсолютно точно. Почему же ты мелешь вздор?
        Ронни сдвинул брови и поджал губы, прежде чем ответить.
        – Карл, ты был уже большим мальчиком. Ты видел лишь то, что хотел видеть. И, насколько могу судить, так и не вырос. Не хочешь слышать правду – плати и убирайся.
        – Ну-ну, все-таки позволь мне услышать. Расскажи, как ты убил своего отца, и о моем присутствии при этом действе тоже.
        – Вспомни плакаты, висевшие у тебя в комнате.
        Что за дурацкий ответ?
        – Какие плакаты?
        Он рассмеялся.
        – Только не заставляй меня поверить в то, что я помню, а ты нет.
        Карл глубоко вздохнул. Кузен тронулся умом от выпивки.
        – Брюс Ли, Джон Саксон, Чак Норрис. – Он изобразил пару движений каратиста. – «Поу-поу», «Выход Дракона», «Кулак ярости»… Такие вот плакаты, Карл.
        – Из фильмов про каратистов?! Они висели у меня совсем недолго. К тому времени я их давно убрал. Что ты имеешь в виду?
        – Джит Кун До-о-о! – неожиданно заорал он, так что треска кусками полетела из его рта, а сидящие за соседними столиками посетители чуть не выронили из рук чашки. – Помнишь свой боевой клич, Карл? Ольборг, Йорринг, Фредериксхавн, Нёрресундбю. Если фильм с участием Брюса Ли шел в каком-то из этих городов, ты оказывался тут как тут. Неужели не помнишь, чувак? Ты собирался посмотреть какой-то фильм, «запрещенный к просмотру детьми», и стоял перед билетной кассой. Значит, это произошло не сильно раньше, верно? Кажется, возрастные ограничения распространялись на лиц до шестнадцати, а когда погиб отец, тебе было семнадцать.
        – О чем ты болтаешь, Ронни? При чем тут фильм?
        Тот вновь перегнулся через стол.
        – Ты обучил меня удару ребром ладони, Карл. Увидев девушек на дороге, ты больше не оглядывался назад. Именно в тот момент я ударил отца в шею. Несильно, но вполне достаточно. Ты когда-то объяснял мне, как нужно ударить, чтобы не сломать шею жертве, но причинить значительный вред. Я упражнялся дома на овцах, так что прицелился ровно в сонную артерию, ударил и пнул пяткой, вот и всё!
        Карл увидел, что на краю стола дергается скатерть. Только бы он не решил продемонстрировать описываемый прием сейчас.
        – Отодвинься немного, а то плюнешь рыбой мне на одежду, – попросил он. – Знаешь что, Ронни? Это полный бред, просто чушь! Я попрощался с дядей, и потом мы ушли с тобой одновременно. Неужели ты настолько травмирован его смертью, что тебе приходится выдумывать всякое вранье, чтобы спокойно жить дальше? Ты стал жалким.
        Собеседник улыбнулся.
        – Думай, что хочешь. Десерт будешь?
        Карл помотал головой.
        – Если еще когда-нибудь услышу, что ты говоришь о тех событиях в подобном духе, я покажу тебе «Джит Кун До».
        Затем Карл поднялся и оставил приятеля наедине с остатками рыбы и, очевидно, серьезными размышлениями о том, как он будет выкручиваться со счетом. По крайней мере, до десерта дело точно не дойдет.

        – Срочно к Маркусу Якобсену, – оповестил Карла постовой по возвращении.
        «Если сейчас он покажет мне нос, я не на шутку расстроюсь», – подумал Мёрк, поднимаясь по лестнице.
        – Сразу перейду к делу, Карл, – приступил Маркус, прежде чем успел закрыть дверь кабинета. – Спрошу тебя как есть. Ты знаешь, кто такой Пит Босвелл?
        Мёрк нахмурился.
        – Нет, мне это имя ни о чем не говорит, – ответил он.
        – Только что мы получили анонимную информацию о трупе, обнаруженном на Амагере.
        – Так… Терпеть не могу анонимную информацию. И что там?
        – О том, что жертва – англичанин, Пит Босвелл, двадцать девять лет, негр родом с Ямайки. Исчез осенью две тысячи шестого года. Остановился в отеле «Тритон»; сотрудник торговой компании, зарегистрированной под названием «Кандалу Воркшоп». Торговля индийскими, индонезийскими и малазийскими предметами искусства и мебелью. Тебе о чем-либо это говорит?
        – Абсолютно ни о чем.
        – Весьма странно, ибо информация также гласит о том, что ты, Анкер Хойер и Пит Босвелл встречались в тот день, когда он пропал.
        – Встречались? – Карл нахмурился. – Какого черта мне встречаться с человеком, импортирующим мебель и безделушки? У меня все время одна и та же мебель, с тех пор как я въехал в свой таунхаус. На новую нет денег. А если бы даже и были, то я отправился бы за нею в «Икею», как и многие другие граждане. Черт возьми, к чему ты клонишь, Маркус?
        – Вот-вот, я и сам себе задаю тот же вопрос… Ну давай поглядим. Анонимные сообщения приходят, как правило, не один раз, – сказал он.
        Ни слова о несвоевременном появлении Карла на совещании.

        Глава 18
        Август 1987 года

        Гитта Чарльз напоминала картину, которая в свое время увлекла создателя, однако теперь стояла со стертой подписью в углу у перекупщика. В Торсхавне одно лишь имя заставляло ее ощущать свою особенность, и уже взрослой девушкой она пообещала себе, что, если когда-нибудь в ее жизни появится жених, она не откажется от своего имени. Девочка по имени Гитта Чарльз была сильной и стойкой. Будучи взрослой, она часто вспоминала себя маленькой. Обо всем, что было до того, как она выросла, не стоило и говорить.
        Когда отец становится банкротом, мир рушится и исчезают надежды на будущее – по крайней мере, так произошло с Гиттой, ее матерью и младшим братом.
        В Вайле они нашли безопасную, однако незавидную замену своей прежней жизни – квартиру, лишенную вида не только на гавань, но и вообще на море, – и вскоре семейство превратилось в трех отдельных человек, каждый из которых пошел своим путем, безразличный к другим. С шестнадцати лет – а это было тридцать семь лет назад – она не видела ни мать, ни брата, что ее вполне устраивало.
        «Они и понятия не имеют о том, насколько все тут поизносилось», – подумала Гитта, как можно глубже втягивая дым от сигареты. С самого понедельника у нее не было во рту никакого пойла, и это сводило ее с ума. Вовсе не потому что она страдала от алкогольной зависимости, совсем нет. Однако небольшой толчок, легкий сквознячок в мозгу и кратковременное жжение на языке всегда словно вырывали Гитту из небытия. И если на книжке было немного денег – а сейчас, в конце месяца, их там не было вовсе, – можно было поблаженствовать пару дней в компании с одной-единственной бутылкой джина. Большего женщине и не требовалось, так что пьяницей назвать ее было нельзя. Просто она была немного расстроена.
        Гитта на мгновение задумалась о том, не проехаться ли ей на велосипеде до Транебьерга – вдруг там окажется кто-то из старичков, обитателей дома призрения, еще помнящих ее. Может, повезет выпить чашечку кофе, да вот еще стопку вишневого бренди, ликера или портвейна… Женщина закрыла глаза и почти почувствовала на губах вкус алкоголя.
        Да, всего одна рюмочка хоть чего-нибудь, и дожидаться социального пособия будет куда как легче. Проклятие, как редко оно выплачивается…
        Гитта пыталась выпросить еженедельную выплату пособия, однако социальные работники вычислили этот фокус. Если выплачивать деньги каждую неделю, уже спустя пару дней она заявится с протянутой рукой и пустым карманом, а если выплачивать ежемесячно, то придет лишь под конец месяца. Весьма практично, она и сама это понимала. Не так уж она была и глупа.
        Гитта посмотрела в сторону поля и разглядела почтовый автомобиль. Он катился от церкви Нордбю по улице Моруп Киркевай. В то время года такое случалось нечасто. Туристы исчезли, братья, которые в скором времени завладеют всем островом, были поглощены разборками на машинопрокатных станциях, а все остальные ждали выпуска теленовостей и прихода весны.
        Вот уже почти два года она живет в фермерской пристройке, а хозяин ни разу так и не заглянул к ней. От одиночества Гитта пристрастилась к бутылке. Во многом она была воплощением островного жителя. Годы, проведенные на Фарерах, на Спрогё и вот теперь на Самсё, оказались для нее намного лучше лет, проведенных в больших городах, где все наступали друг другу на пятки и в то же самое время никому не было дела до остальных. Нет, острова словно созданы для таких, как она. Здесь можно лучше контролировать происходящее.
        Вот почтовый фургон остановился у их двора; почтальон вышел из машины с письмом в руке. Фермер получал почту нечасто. Он принадлежал к типу людей, которым хватало рекламы из морупского «Бругсена», и местные жители, видимо, об этом знали.
        Гитта была поражена. Неужели почтальон бросил письмо в ее ящик? Перепутал, наверное?
        Едва фургон уехал, она укуталась в халат, влезла в тапочки и достала почту.
        Подпись на конверте была сделана от руки, подобного письма она не получала в течение многих лет.
        Сделав глубокий вдох в предвкушении и перевернув конверт, Гитта ощутила удивление и недоумение. У нее перехватило дыхание.
        На конверте было написано – «Нэте Германсен».
        Она перечитала имя и обратный адрес несколько раз, села за кухонный стол и потянулась за сигаретой. Долго сидела и смотрела на письмо, воображая содержание.
        Нэте Германсен! Сколько же воды утекло!

        Поздним летом 1956 года, спустя ровно полгода после своего двадцатидвухлетия, Гитта отправилась на почтовой лодке от Корсёра к Спрогё, переполненная ожиданиями, но практически не обладая информацией о месте, ставшем ее домом на многие годы.
        Она лично побеседовала с главным врачом из Брайнинга, чтобы понять, подойдет ли для нее это место, и он смотрел на нее сквозь толстые очки в роговой оправе мудрым и ободряющим взглядом. Молодая, здоровая и полноценная девушка обязательно преуспеет в подобном месте, сказал он, и Гитта начала здесь работать.
        Она знала, что такое душевнобольные. Среди них попадались представители довольно крутого нрава, но в основном с ними было легко справиться. Говорили, что там, на острове, проживали не такие тупые девушки, как в ее отделении в Брайнинге, и это вдохновляло Гитту.
        Они высыпали на набережную стайкой в своих клетчатых длинных платьях, широко улыбаясь и нетерпеливо махая руками, и ей тогда пришло в голову лишь то, что у них жуткие волосы и чересчур широкие улыбки. Тогда же она узнала, что женщину, которую она должна была заменить, ненавидели больше остальных. Что девушки считали дни до того момента, когда появится почтовая лодка и увезет ее прочь.
        Возможно, именно поэтому они встретили Гитту объятиями и восторженным писком.
        – У-ух, ты мне нравишься! – воскликнула одна девушка.
        Она была в три раза крупнее остальных и обняла медсестру так, что та в течение нескольких дней ходила вся в синяках. Ее звали Виола, и восторг, проявленный этим пышным телом, довольно скоро Гитте надоел.
        Стало быть, ее ждали и радостно приветствовали.
        – Я изучила ваши документы из Брайнинга. Кажется, вы предпочитаете именоваться медсестрой. Для вашего сведения: я не поддерживаю подобное обозначение, но не буду против того, чтобы оно за вами закрепилось. У нас нет обученного персонала, так что, возможно, мы немного прибавим вам работы, если остальным служащим покажется, что им есть на кого равняться. Так и договоримся?
        В кабинете директрисы улыбаться было не принято, однако во дворе стояла кучка нерешительно улыбающихся девушек и украдкой поглядывала в сторону ее окна. Они с кривляниями жались друг к дружке и были похожи на смешных кукол.
        – Ваши документы превосходны, однако хочу предупредить, что ваши распущенные волосы могут способствовать возникновению нежелательных стремлений у девушек, так что прошу убирать их под сетку, пока находитесь среди них. Я позаботилась о том, чтобы вашу комнату привели в порядок и помыли, и рассчитываю, что впредь вы будете следить за чистотой самостоятельно. Вы знаете, мы здесь более щепетильны в подобных вещах, нежели там, откуда вы приехали. Всегда чистая одежда, в том числе и на девушках, и утренняя гигиена является непременным условием.
        Она выжидающе посмотрела на нее. Гитта кивнула.

        Впервые она заметила Нэте, когда спустя несколько часов ее провели сквозь столовую воспитанниц к находящейся рядом столовой персонала.
        Одна из девушек сидела у окна и так пристально глядела на воду, словно для нее существовала на свете лишь эта субстанция. Ни другие девушки, которые сидели вокруг и о чем-то щебетали, ни крупная Виола, бурно поприветствовавшая Гитту, ни еда на столе не могли вывести ее из абсолютно спокойного состояния. На ее лицо падал свет и формировал тени, казалось, они выдают ее сокровенные мысли. И пускай на короткий миг, но она полностью захватила Гитту.
        Когда директриса представляла медсестру девушкам, они аплодировали, махали руками и выкрикивали свои имена, стараясь привлечь внимание. Лишь Нэте и еще одна воспитанница, сидевшая напротив, реагировали совсем иначе. Нэте повернула голову и посмотрела Гитте прямо в глаза. Она была погружена в себя, будто какая-то невидимая стена скрывала ее от проникновения извне. Вторая девушка озорным взглядом скользила вверх и вниз по фигуре Гитты.
        – Как зовут ту тихую девчушку, которая смотрела в окно? – поинтересовалась она чуть позже, усевшись за стол вместе с остальными хозяевами заведения.
        – Не знаю, кого вы имеете в виду, – ответила директриса.
        – Ту, что сидела напротив заигрывающей.
        – Вы имеете в виду, напротив Риты? А, вы говорите про Нэте, – отозвалась соседка по столу. – Она всегда сидит в том углу и пялится на море и чаек, бросающих мидий. Однако если вы думаете, что она тихоня, то сильно заблуждаетесь.

        Гитта вскрыла письмо Нэте Германсен и прочитала его, ощутив дрожание рук. Дойдя до места, где та обещала подарить Гитте десять миллионов крон, она принялась хватать губами воздух и вынуждена была отложить письмо. В течение нескольких минут женщина бродила по крошечной кухне и не смела посмотреть в сторону письма. Она поправила банки из-под чая, протерла стол кухонным полотенцем и тщательно вытерла руки об себя, прежде чем вновь обратить взгляд на письмо. Там было написано – десять миллионов крон. А дальше говорилось про то, что к письму приложен чек. Гитта схватила конверт и убедилась в том, что это правда. В первый раз она его не заметила.
        Затем женщина тяжело опустилась на стул и оглядела убогую комнату, чувствуя, как дрожат губы.
        – От Нэте, – произнесла она несколько раз сама себе, прежде чем снять халат.
        Чек на две тысячи крон. Это намного больше, чем стоили билеты на паром и поезд до Копенгагена и обратно. Она не сможет обналичить его в банке Транебьерга, ибо им она задолжала большую сумму, однако сможет продать его фермеру за полторы тысячи. А потом как можно быстрее отправится на велосипеде в продуктовый магазин в Морупе.
        Гитта не справится в этой ситуации без сколь-нибудь осязаемой помощи. А ассортимент бутылок в «Бругсене» был более чем обширным.

        Глава 19
        Сентябрь 1987 года

        Нэте собрала брошюры, аккуратно разложенные на кофейном столике, и переложила на подоконник. Красивые брошюры, где рекламировались симпатичные трехкомнатные апартаменты в Санта-Понса, Андрач и Порто-Кристо, несколько таунхаусов в Сон-Вида и Польенса, плюс один пентхаус в Сан-Тельмо. Разумные цены и большой выбор. Снова вернулись мечты, настало время для их осуществления.
        В период суровых датских зим она стремилась уехать подальше, и Майорка казалась прекрасным местом. На фоне живописного пейзажа она станет пожинать плоды трудов своего мужа и достойно встретит старость.
        Да, через два дня, когда все будет кончено, она закажет билет до Пальма-де-Майорка и отправится на поиски пристойного жилья. Спустя неделю ее уже и след простынет.
        Нэте вновь вытащила список с именами и просмотрела его, в подробностях представляя, как все будет, ибо ничто нельзя было пускать на самотек.
        Список был следующим:

        Рита Нильсен 11.00–11.45
        Уборка: 11.45–12.30

        Таге Германсен 12.30–13.15
        Уборка: 13.15–13.45

        Вигго Могенсен 13.45–14.30
        Уборка: 14.30–15.00

        Филип Нёрвиг 15.00–15.45
        Уборка: 15.45–16.15

        Курт Вад 16.15–17.00
        Уборка: 17.00–17.30

        Гитта Чарльз 17.30–18.15
        Уборка: 18.15-

        Она кивнула, представив себе появление каждого из приглашенных. Ну вот, все выглядело абсолютно выверенно.
        Как только очередной гость переступит порог ее квартиры, Нэте нажмет на кнопку отключения домофона. Когда визитер больше не сможет сопротивляться, она вновь включит домофонную связь. Если кто-то из жертв объявится и позвонит в дверь раньше назначенного часа, она попросит вернуться точно к оговоренному времени. Если кто-то, напротив, опоздает, она передвинет его в конец очереди и предложит прогуляться до Озерного павильона и пообедать за ее счет. Им придется подстраиваться под нее, обстоятельства и вознаграждение не оставляли им иного выхода.
        А на случай, если они вдруг наткнутся друг на друга у входной двери, она приняла соответствующие меры предосторожности, назначив им время в такой последовательности, чтобы следующие друг за другом по списку люди никогда в своей жизни не пересекались. То есть, возможно, Курт Вад и Гитта Чарльз и были знакомы по больничной и лечебной практике, однако вероятность того, что такой человек, как Курт Вад, не соблюдет указанное время тютелька в тютельку, была крайне мала.
        – Хорошо, что я оставила Гитту на конец, – вслух произнесла Нэте.
        С нею никогда не знаешь, удастся ли соблюсти временные рамки. Она, видимо, никогда не заморачивалась подобными вещами… Да, план был прекрасный, и времени было вдоволь.
        Никто из жильцов подъезда не впустит внутрь чужака, если только гость не пришел к ним самим, это абсолютно точно. Вороватые наркоманы с площади Блогорд успели продемонстрировать не один пример того, что следует опасаться незнакомцев.
        Когда наконец все будет сделано, в ее распоряжении окажется весь вечер и вся ночь, чтобы завершить задуманное.
        Единственное, чего ей не хватало, – удостовериться в полной непроницаемости помещения. И это необходимо было сделать.
        Нэте взяла сумку для продуктов, вынула из ящика с инструментами отвертку, вышла на лестничную площадку и опустилась на колено перед входом.
        Резьба на одном из винтов, которыми была прикручена табличка с именем, стерлась, однако после некоторых усилий ей все же удалось избавиться от него и снять табличку. Она положила ее в сумку, а затем спустилась на улицу.
        Первым делом в мастерскую по ремонту ключей и обуви на Блогордсгэде, а затем в москательную лавку на Нёрреброгэде, решила женщина.
        – Попробую успеть, – сказал человек за прилавком, взглянув на табличку Нэте. – Однако мне понадобится не менее часа для изготовления новой. Сначала мне надо поставить набойки на обувь.
        – Я вернусь через полтора часа. А вы постарайтесь, чтобы почерк был таким же и фамилия написана верно.
        «Вот и всё», – подумала она, выйдя из мастерской. На домофоне у внешней двери по-прежнему было написано «Нэте Росен», но тут она исправит все сама с помощью самоклеящейся этикетки и чернил. Отныне ее зовут Нэте Германсен, соответствующие документы уже подписаны и отправлены. Наверное, жильцы удивятся, ну и бог с ними.
        – Мне нужно вещество с очень сильным запахом, – обратилась она к продавцу москательной лавки на Нёрреброгэде. – Я учитель биологии и завтра хочу устроить детям урок на тему обоняния. У меня дома есть кое-что с приятным запахом. Теперь вот ищу что-нибудь с резким и въедливым.
        Продавец криво улыбнулся ей.
        – Могу посоветовать вам скипидар, гидрат аммиака и керосин. И еще один совет – сварите пару яиц и прихватите с собой бутылочку уксуса. У детишек точно слезы брызнут из глаз.
        – Спасибо. И еще, пожалуйста, формалин. Четыре-пять флаконов.
        Они посмеялись, полиэтиленовый пакет с покупками оказался у нее в руках, и процесс был запущен.
        Через два часа была прикручена новая табличка с именем «Нэте Германсен». На двери, за которой вскоре свершится месть, не должна была фигурировать фамилия «Росен».
        Войдя в квартиру, она прошла на кухню, взяла восемь глубоких тарелок и отнесла в дальнюю комнату.
        На обеденном столе для безопасности были разложены газеты. На них Нэте расставила тарелки и налила в каждую ароматную или вонючую жидкость: одеколон, лавандовую воду, скипидар, керосин, бензин, уксус, спирт и, наконец, гидрат аммиака.
        Когда последнее вещество оказалось в тарелке, в ноздри Нэте ударил настолько резкий запах, что ей даже сделалось больно.
        Она оставила бутылки на столе и как можно быстрее выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь.
        – О-ох, – застонала женщина, устремившись в ванную, и принялась вновь и вновь окунать лицо в холодную воду.
        Как же ужасна была смесь запахов всех этих веществ, и как же тяжело было избавиться от них! Создавалось ощущение, что через ноздри они проникали прямо в мозг.
        Она проковыляла по всем комнатам и везде широко распахнула окна, чтобы испарения, вырвавшиеся наружу из герметичного помещения и пропитавшие ее одежду, побыстрее улетучились.
        Спустя час Нэте закрыла окна, поставила пузырьки с формалином на нижнюю полку кухонного шкафа рядом с ящиком с инструментами, покинула квартиру и устроилась на скамейке на берегу озера.
        Легкая улыбка затаилась в уголках ее рта.
        Несомненно, у нее все получится.

        После часа ожидания она была готова вернуться. Ноздри прочистились, одежда хорошо продулась мягким августовским ветерком. Нэте охватило ощущение благополучия и умиротворения.
        Если, вопреки ожиданиям, хоть малейший запах просочится в коридор или в другие комнаты, ей придется трудиться всю ночь. Задача была ясна: она не знала, сработает ли план с формалином, а потому помещение должно быть абсолютно герметичным. В противном случае она не сможет позволить себе отправиться на Майорку, а ей так этого хотелось.
        Переступив порог подъезда, женщина остановилась и принюхалась. Слабый аромат духов… ощущается даже легкий запах соседской псины… но ничего больше. По крайней мере, обоняние ее никогда не подводило.
        Это упражнение она проделывала на каждом лестничном пролете – результат оставался тем же. Очутившись на пятом этаже, Нэте опустилась на корточки перед дверью своей квартиры, широко открыла клапан для почты и глубоко вдохнула.
        Улыбнулась. По-прежнему ничего.
        Тогда она вошла в квартиру навстречу тому самому свежему воздуху, который устремился в помещение час назад. На мгновение замерла, отключив зрение и всецело сосредоточившись на обонянии – единственном виде чувственного восприятия, какое в данный момент помогало ей отличить поражение от успеха. Тем не менее она ничего не почувствовала.
        Проведя еще час в квартире, где не ощущалось ни малейшего следа испарений, Нэте наконец вошла в герметичный отсек в конце коридора.
        Не прошло и секунды, как из глаз у нее хлынули слезы. Словно во время атаки нервно-паралитическим газом, резкое зловоние вторглось в каждую пору ее незащищенной кожи. Закрыв глаза и крепко зажав рукой рот, она ощупью пробралась к окну и распахнула его настежь.
        Словно утопленник, Нэте высунула голову наружу и принялась глотать воздух, разразившись сильнейшим приступом кашля, которому, казалось, не будет конца.
        Спустя четверть часа содержимое всех восьми тарелок было выброшено в унитаз и смыто несколько раз. После чего она вновь широко открыла все до единого окна квартиры и тщательно отмыла посуду. С наступлением вечера Нэте констатировала, что испытание пройдено успешно.
        Женщина постелила на стол в герметичной комнате белую скатерть, достала шикарную фарфоровую посуду и накрыла стол. Хрусталь, серебро и аккуратные рассадочные карточки.
        Все должно было выглядеть торжественно, ибо у нее намечался настоящий праздник.
        Затем взглянула на кроны каштанов – листья уже начали желтеть. Хорошо, что она скоро уедет.
        Прежде чем отправиться спать, Нэте не забыла закрыть окна в подготовленной комнате, после чего распределила прозрачный силикон по краю оконных рам и с удовлетворением посмотрела на свою работу.
        Пройдет много-много времени, прежде чем окна вновь откроются.

        Глава 20
        Ноябрь 2010 года

        Мрачные зловещие тучи сгустились у Карла над головой: дело о строительном пистолете с подозрениями Харди и отпечатками пальцев на монетах, свадьба Вигги со всеми последствиями для его кармана, прошлое Ассада, причуды Розы, идиотская болтовня Ронни и абсолютно провалившийся вечер Святого Мартина. Никогда раньше столько всего не обрушивалось на него одновременно. Он не успевал прийти в себя, а на него с ревом уже неслось очередное бедствие. Нет, такая куча проблем абсолютно не способствовала тому, чтобы в целом неплохой полицейский успешно раскрывал таинственные преступления. Любопытно, можно ли надеяться на то, что кто-нибудь создаст отдел, основной задачей которого станет решение собственных проблем?
        Карл глубоко вздохнул, взял сигарету и включил новости на ТV-2. Зрелище других людей, заплывших жиром гораздо-гораздо больше его самого, всегда приносило ему некоторое облегчение. Лишь один взгляд на экран – и ты вновь отстранен от реальности. Пятеро взрослых мужиков, обсуждающих экономические взгляды правительства, что может быть бессмысленнее? Ведь эти разговоры все равно ни к чему не приведут.
        Карл взял в руки бумагу, которую Роза положила на полицейский рапорт, пока он был у начальника отдела убийств. Какая-то жалкая половинка листа – неужели это действительно все, что ей удалось раскопать про Гитту Чарльз, медсестру с острова Спрогё?
        Он прочитал текст, но нисколько не воодушевился.
        Несмотря на то что Роза постаралась расспросить всех и каждого, никто в доме престарелых на Самсё не помнил ничего о Гитте Чарльз, как и о фактах воровства у пожилых людей, навещаемых Гиттой. Ничего не удалось выяснить и о ее пребывании в больнице Транебьерга, так как больницу уже закрыли, а персонал уволили. Мать давно умерла, а брат эмигрировал в Канаду, где и скончался несколько лет назад. Единственной реальной ниточкой, протянутой к ней, оказался некий мужчина. Он сдавал девушке комнату на улице Моруп Киркевай на острове Самсё двадцать три года назад.
        Описание, данное Розой хозяину жилья, было весьма выразительным. «Мужчина тугодум или же просто упрям, как баран. С тех пор как его квартиранткой перестала быть Гитта Чарльз, он сдавал крошечную квартирку площадью двадцать один метр полутора-двум десяткам людей. Он помнил ее прекрасно, но не сообщил ничего выдающегося. Он – типичная деревенщина, у кого ботинки в дерьме и ржавые тракторы на заднем дворе. Такие обычно считают, что зарабатывать хорошие деньги возможно только нелегальным путем».
        Карл отложил записку и принялся за изучение результатов полицейского расследования по делу Гитты Чарльз, лежавших внутри папки. Эти материалы тоже оказались довольно скудными.
        Картинка на экране успела пару раз поменяться. Какое-то мелькание между двумя крупными народными собраниями в конгресс-зале и несколько пожилых лиц, улыбающихся всем и вся.
        Журналист, комментирующий сюжет, не проявлял особого уважения к тем, о ком рассказывал.
        – Теперь, когда после многочисленных попыток партии «Чистые линии» наконец удалось набрать необходимое количество подписей для участия в следующих выборах в фолькетинг, можно задать вопрос: достигла ли датская политика своего дна? Со времен Партии прогресса на места в фолькетинге не претендовала партия со столь специфическими установками и столь неоднозначного толка, по мнению многих, достойного осуждения. Сегодня на учредительном собрании основатель партии Курт Вад, неоднократно оклеветанный и фанатичный врач, специалист по вопросам фертильности, представил общественности своих кандидатов в фолькетинг. Среди новых кандидатов наблюдается целый ряд видных и прекрасно образованных личностей с выдающейся карьерой. Реальный прогресс для Партии прогресса. Средний возраст кандидатов – сорок два года, что идет вразрез с расхожими утверждениями о том, что «Чистые линии» – удел стариков. Так, основателю партии Курту Ваду на сегодняшний день восемьдесят восемь лет, а многие члены исполнительного комитета давно пенсионеры.
        На экране появился высокий мужчина с белыми бакенбардами. Он выглядел гораздо моложе восьмидесяти восьми. «Курт Вад, врач, основатель партии», – гласила подпись.
        – Ты видел мою заметку и полицейский рапорт об исчезновении Гитты Чарльз? – ворвалась в кабинет Роза.
        Карл повернулся к ней. После разговора с ее настоящей сестрой Ирсой было сложновато относиться со всей серьезностью к внешнему виду Розы. Что, если она снова изображает кого-то еще?
        – Э-э… да, слегка просмотрел.
        – Не так уж много можно добавить к полицейскому рапорту, какой мы первым делом получили от Лизы. У полиции не было абсолютно никаких зацепок по ее делу, женщину просто объявили в розыск. Припомнили ее пристрастие к алкоголю, и хотя прямо нигде не говорится, что она была алкоголичкой, вполне логичной кажется версия, что она могла скончаться где-нибудь в дороге, пребывая в состоянии опьянения. Поскольку у нее не было ни родственников, ни коллег, ее дело быстро подверглось забвению. Вот так.
        – Тут упоминается о том, что ее видели на борту парома, направлявшегося в Калундборг. Есть ли версия о том, что она свалилась за борт?
        На лице Розы появилось раздражение.
        – Нет, видели, как она сходила с парома, и я уже сказала об этом раньше. Наверное, ты не очень внимательно читал рапорт, верно?
        Последнюю фразу Карл решил пропустить мимо ушей. Он был мастером отвечать вопросом на вопрос.
        – А что сказал хозяин об ее исчезновении? – спросил он. – Он должен был удивиться, что ему не поступила очередная арендная плата.
        – Но он не удивился, потому что за аренду платили непосредственно органы социального обеспечения, ибо в ином случае все деньги она пропивала, так сказали. Нет-нет, хозяин не такой простак, он даже не собирался сообщать властям об ее исчезновении; его это особо и не волновало – лишь бы денежки текли. А сообщил лавочник. Он рассказал, что Гитта приходила к нему тридцать первого августа с полутора тысячами крон в кармане и с каким-то налетом чванства в своем поведении. Лавочнику она сказала, что получила в наследство кучу денег и теперь едет в Копенгаген их получать, а он в ответ расхохотался, на что она обиделась.
        Карл откинулся на спинку.
        – Говоришь, в наследство? В этом утверждении есть хоть доля правды?
        – Нет, я узнавала в суде по делам наследства. Никакого завещания.
        – Гм. Это было бы чересчур просто…
        – Так вот, я все же нашла кое-что интересное.
        Роза взяла со стола папку и принялась копаться где-то в середине материалов.
        – Вот. Лавочник заявил об ее исчезновении спустя неделю, потому что она вложила ему в ладонь купюру в пятьсот крон со словами, что, если через неделю она не вернется богаче на десять миллионов крон, деньги его. А если привезет богатство, то он должен вернуть ей бумажку и угостить чашечкой кофе с рюмкой водки. Так что лавочнику терять было особо нечего, верно? Вот именно поэтому он и согласился на спор.
        – Десять миллионов! – Мёрк присвистнул. – Отлично, видимо, она пребывала в стране грез.
        – Абсолютно. Но слушай дальше. Спустя неделю обнаружив в гавани ее велосипед, лавочник слегка насторожился.
        – Да, оно и понятно. У него ведь все еще хранились ее денежки. А она была совсем не похожа на даму, способную выбросить пятьсот крон, – прокомментировал Карл.
        – Именно. Вот как написано в рапорте: «Лавочник Лассе Бьерг выразил мнение, что, если Гитта Чарльз и впрямь не заполучила десять миллионов, навсегда распрощавшись со своей прежней жизнью и начав новую, с ней произошло нечто ужасное». А далее следуют фразы, которые я запомнила наизусть: «Ибо пятьсот крон были огромной суммой для Гитты Чарльз. С чего бы ей добровольно расставаться с такими деньгами?»
        – Для начала следует отправиться на Самсё и поговорить с ним и с хозяином квартиры, а также немного изучить окрестности, – заключил Мёрк.
        «Таким образом можно будет немного абстрагироваться от происходящего».
        – Карл, этим ты ничего особо не добьешься. Лавочник находится в доме престарелых и сильно поврежден в рассудке; с хозяином я разговаривала, он совершенно пустое место, а имущества Гитты больше нет и в помине. Этот придурок распродал все на блошином рынке спустя совсем короткое время. Таким образом, он в итоге всеми вещами и распорядился.
        – То есть совершенно тупиковый след.
        – Тупиковее некуда!
        – Итак, что же у нас имеется? На данный момент известно, что два человека, знакомые друг с другом, таинственным образом пропали в один день. Гитта Чарльз и Рита Нильсен. Первая женщина вообще не оставила после себя ничего, во втором случае у Лоны Расмуссен, бывшей сотрудницы Риты, по-прежнему хранятся некоторые ее личные вещи, однако это никак не способствует продвижению расследования. – Тут он собирался вытащить из пачки сигарету, однако пальцы застыли в воздухе под ледяным взглядом Розы. – Можно было бы отправиться к Лоне Расмуссен и покопаться в наследстве, но кто же согласится тащиться ради этого в Вайле?
        – А она живет уже не в Вайле, – возразила Роза.
        – А где же?
        – В Тистеде.
        – Еще более далекая дыра.
        – Да, но все же это не Вайле.
        Карл вытащил сигарету и хотел уже закурить, как вдруг обнаружил Ассада. Тот проскользнул в кабинет, уже отмахиваясь от дыма, которого пока не существовало и в помине. Черт побери, какие вдруг все стали нежные!
        – Вы разговаривали по поводу Гитты Чарльз? – спросил Ассад.
        Оба кивнули.
        – Я еще ничего не добился в отношении рыбака Вигго Могенсена, – продолжил сириец, – но с Филипом Нёрвигом готово. Договорился встретиться с вдовой. Она по-прежнему проживает в частном доме в Хальсскове.
        Карл отклонил голову назад.
        – И когда состоится встреча? Если не прямо сейчас…
        Веки Розы тяжело опустились на зрачки. Она выглядела очень уставшей.
        – Карл, посмотри на ходики. Тебе не кажется, что мы и так здесь уже достаточно долго торчим?
        Мёрк посмотрел на Ассада.
        – Значит, завтра?
        Коллега вытянул вверх большой палец.
        – Мне можно будет взять машину?
        Как бы не так.
        – Карл, у тебя мобильник звонит, – Роза указала на вибрирующий на столе аппарат.
        Мёрк взглянул на дисплей, где высветился незнакомый номер, и поднес трубку к уху. Из нее прозвучал не слишком приветливый женский голос:
        – Здравствуйте, я говорю с Карлом Мёрком?
        – Да, это я.
        – В таком случае я хотела бы попросить вас приехать в «Зал Тиволи» и оплатить счет, оставленный вашим кузеном.
        Карл досчитал до десяти.
        – С какой стати я должен платить?
        – У меня здесь имеется упаковка от бутерброда с целым романом на обороте. Зачитаю. «Сожалею, но мне необходимо убегать, чтобы успеть на мой рейс. Мой кузен Карл Мёрк, вице-комиссар полиции, отдел по расследованию убийств, главное полицейское управление, пообещал приехать сюда и оплатить данный счет. Вы его знаете. Он сидел вместе со мной за столом. Карл попросил меня приложить номер своего мобильного телефона на тот случай, если он окажется занят в ближайшее время, чтобы вы могли договориться, когда и каким образом кузен вам заплатит».
        – Что? – воскликнул Мёрк.
        На большее ему не хватило сил.
        – Эту бумажку мы обнаружили на столе, когда подошли поинтересоваться, не желает ли он заказать еще что-нибудь.
        Ощущение, возникшее у Карла в эту секунду, лучше всего можно было бы описать словом «абсурд». Словно ты новоиспеченный бойскаут и начальник дозора уговорил тебя полтора километра шлепать под проливным дождем, чтобы принести какую-нибудь ерунду.
        – Скоро буду, – сказал он, твердо решив по пути домой заехать в Ванлёсе, чтобы нанести визит вежливости гражданину по имени Ронни Мёрк.

        Жилье, которое снимал Ронни, не особо впечатляло. Даже какой-нибудь захудалый задний двор выглядел более импозантно. Ржавая железная лестница на фоне голого фасада, выход на обшарпанную бетонную платформу и стальная дверь высотой в полтора этажа. Напоминало вход в операторскую заброшенного кинотеатра. Карл пару раз толкнул дверь и услышал изнутри какой-то крик, спустя полминуты заскрипел замок.
        На этот раз кузен был одет более гармонично. Он был в одном нижнем белье, декорированном шипящими драконами.
        – Я уже откупорил пиво, – с этими словами Ронни втащил Карла в провонявшее благовониями помещение, освещенное частично торшерами с круговыми водопадами на абажурах, а частично – пестрыми лампами из рисовой бумаги с довольно эротичными рисунками.
        – Это Майя, так я привык ее называть, – сказал он и указал на азиатку.
        Таких худеньких женщин можно было бы уместить внутри Ронни три-четыре штуки.
        Женщина даже не обернулась. Она стоя размахивала своими тонкими руками над кастрюлями, наполняя воздух ароматом пригородов Паттайи с добавлением пары столовых ложек древесного угля из Аллерёда.
        – Ну да, она занята. Скоро ужин, – он уселся на раздолбанный диван, замаскированный похожим на саронг[73] куском ткани цвета карри.
        Карл сел напротив и взял бутылку пива, которую Ронни поставил на столик из эбонитового дерева.
        – Ты должен мне шестьсот семьдесят крон, плюс – объяснить, как ты можешь еще жрать после всего того, что поглотил в «Зале Тиволи».
        Ронни улыбнулся и хлопнул себя по животу.
        – Он хорошо натренирован, – заявил кузен, что побудило тайку обернуться, продемонстрировав самую белоснежную улыбку, какую Карлу доводилось встречать. Далеко не двадцать пять лет, и совсем не гладкое, словно зеркало, лицо, как обычно у женщин, привозимых из Таиланда. Была она довольно зрелая, с умными глазами.
        «Один – ноль в пользу Ронни», – пришло в голову Карлу.
        – Это ты меня пригласил. Я же сказал по телефону. Ты вызвал меня на встречу посреди рабочего дня, а это стоит денег, да ты и сам знаешь.
        Карл сделал глубокий вдох.
        – Вызвал? В рабочее время? Осмелюсь спросить, Ронни, чем же ты занимаешься? Нанялся профессиональным растягивальщиком маек размера S?
        Тело тайки затряслось над кастрюлями в беззвучном смехе. Ронни широко улыбнулся. Кроме того, что она обладает чувством юмора, по-видимому, еще и понимает датский язык.
        – Будь здоров, Карл, – сказал Ронни. – Рад очередной встрече.
        – То есть можно не рассчитывать получить обратно шестьсот семьдесят крон?
        – Не-а. Но ты можешь отведать самого вкусного «том-кха-кай», какого только можно пожелать.
        – Звучит как-то токсично.
        Тайка снова рассмеялась.
        – Это всего лишь кокосово-куриный суп с чили, кафир-лаймом и калганом, – пояснил кузен.
        – Ронни, послушай, – Карл вздохнул. – Хорошо, сегодня ты развел меня на шестьсот семьдесят крон, бог с ними. Тебе это удалось в последний раз. Но в данный момент я пытаюсь разобраться с множеством проблем, и наша сегодняшняя беседа меня беспокоит. Ронни, ты пытаешься каким-то образом меня шантажировать? Если так, то предупреждаю, что менее чем за пять минут тебе с твоей мини-Майей придется выбирать между районным судом и возвращением в вашу Питтипанну[74], или откуда вас там принесло.
        Тут женщина обернулась и принялась что-то кричать Ронни на тайском языке. Он пару раз помотал головой и совершенно неожиданно рассердился, выразительно сдвинув брови. Затем обратился к Карлу.
        – Хочу тебе сообщить: во-первых, это ты обратился ко мне сегодня утром с просьбой, а во-вторых, моя жена, Май-Инг-Тахан Мёрк, только что исключила тебя из списка желанных гостей.

        Не прошло и минуты, как Карл очутился за дверью. Видимо, у этой женщины был прекрасный опыт разгона толпы с помощью активного размахивания кухонной утварью.
        «Что ж, Ронни, наши пути вновь разошлись», – подумал он с мучительным ощущением, что вскоре они сойдутся снова. Затем почувствовал, как в кармане завибрировал мобильник, и понял, что звонит Мона, прежде чем посмотрел на дисплей.
        – Привет, дорогая, – сказал он, стараясь звучать построже – ровно настолько, чтобы не напроситься на очередное приглашение.
        – Если хочешь еще раз попытаться познакомиться с моей дочкой и Людвигом, у тебя есть шанс завтра, – сказала она.
        Видимо, Мона провела большую работу среди своих близких.
        – Конечно, – отреагировал Мёрк с большей готовностью, чем требовалось.
        – Отлично. Завтра в семь у меня. И еще, пока не забыла: завтра в три у тебя встреча с Крисом в его кабинете. Ты бывал там раньше.
        – Неужели? Что-то не припомню такого, – соврал он.
        – Но тем не менее это так. И знаешь, Карл, тебе действительно нужно пойти. Я уверена.
        – Но завтра я буду в Хальсскове.
        – Ради бога, только не в три часа.
        – Мона, я в порядке. Я больше не переживаю из-за дела о строительном пистолете.
        – Я поговорила с Маркусом Якобсеном о твоем сегодняшнем истерическом припадке в зале для совещаний.
        – Истерический припадок?
        – А мне нужно быть абсолютно уверенной в том, что мужчина, которого я избрала себе в любовники, в психическом отношении пребывает в полном порядке.
        Карл задумался над подходящим ответом, однако в голову ему ничего путного не приходило. Чтобы наилучшим образом выразить охватившие его в данный момент чувства, вероятно, ему не помешала бы парочка латинских высказываний, если бы он их знал.
        – Ситуация такова, что тебе придется нелегко в ближайшее время. Я должна сказать, что в ящике с трупом обнаружили еще кое-что, и Маркус Якобсен попросил донести до тебя изменения в деле.
        У него внутри все сжалось.
        – Под трупом нашли бумагу. Фотокопия, запакованная в полиэтилен. На снимке убитый Пит Босвелл стоит между тобой и Анкером, обняв вас за плечи.

        Глава 21
        Ноябрь 2010 года

        – Карл, ты выглядишь уставшим; давай я сяду за руль? – предложил Ассад на следующее утро.
        – Я действительно устал, но нет, ты не сядешь за руль. По крайней мере, пока я нахожусь в машине.
        – Плохо спалось?
        Мёрк промолчал. Спал он отлично – правда, всего пару часов, потому что остальная часть ночи была посвящена размышлениям. Накануне вечером Маркус Якобсен переслал ему по электронной почте фотографию убитого, стоявшего плечом к плечу с Карлом и Анкером, тем самым подтвердив слова Моны.
        «Сейчас технический отдел работает над выяснением, фальшивка этот снимок или нет. Лучше бы оказалась фальшивка – ты ведь согласен со мной?» – писал шеф.
        Конечно, как же иначе. Естественно, лучше бы она оказалась подделкой, ибо именно таковой она и была. Кто знает, возможно, Маркус Якобсен пытался вызвать его на что-то типа исповеди…
        Он никогда и рядом не стоял с убитым, знать не знал этого человека – и все-таки эта чушь стоила ему нормального сна. Если технический отдел не докажет поддельность снимка, отстранение Карла от должности окажется не за горами. Кто не был знаком с методами Маркуса Якобсена?
        Карл смотрел на пробку впереди, играя желваками. Если бы он подумал хорошенько, они бы выехали на полчаса позже…
        – Много машин, – заметил Ассад.
        Этот человек был чрезвычайно наблюдательным.
        – Да. Если проклятая пробка скоро не рассосется, мы будем в Хальсскове только к десяти.
        – Но ведь у нас впереди целый день, Карл.
        – Как бы не так! Мне нужно вернуться к трем.
        – А-а, но тогда мне кажется, нужно выкинуть это устройство, – он показал на навигатор. – Мы удаляемся от шоссе, но ничего не выгадываем при этом. Я сам буду показывать дорогу, Карл. Буду следить по карте.
        В результате они въехали в ворота дома, где жила вдова Филипа Нёрвига, на целый час позже, чем намеревались. По радио как раз начинался одиннадцатичасовой выпуск новостей.
        – Многолюдная демонстрация перед домом Курта Вада в Брёндбю, – говорил диктор. – Организованная акция со стороны низших слоев общества началась с целью показать, насколько антидемократические принципы проповедуют «Чистые линии». Курт Вад заявляет…
        На этом Карл выключил двигатель и ступил на усыпанный гравием двор.

        – Если бы не Герберт…
        Вдова Филипа Нёрвига кивнула в сторону своего ровесника семидесяти с небольшим, который вошел в гостиную, чтобы поприветствовать их.
        – …то мы с Сесилией не смогли бы остаться жить в этом доме.
        Карл вежливо поздоровался с мужчиной, приготовившимся сесть.
        – Прекрасно понимаю, что для вас тогда было тяжелое время, – кивнул он.
        Явно преуменьшение, ибо ее муж не только обанкротился, но еще и исчез в самый разгар этого бардака.
        – Я спрошу у вас прямо, Миа Нёрвиг. – В этом месте он на секунду засомневался. – Ведь вы по-прежнему Нёрвиг?
        Она почесала тыльную сторону ладони. Вопрос вызвал у нее смущение.
        – Да, мы с Гербертом не женаты. Когда Филип исчез, я обанкротилась, так что мы не могли просто так взять и пожениться.
        Карл попытался понимающе улыбнуться, но ему был абсолютно безразличен семейный статус как таковой.
        – Можно ли предположить, что ваш супруг просто сбежал от всего, не выдержав груза навалившихся проблем?
        – Только если вы не имеете в виду, что он совершил самоубийство. Филип был слишком труслив для такого поступка.
        Ее слова звучали жестковато, однако, возможно, в действительности она предпочла бы, чтобы Филип повесился где-нибудь на дереве в саду. Наверное, это было бы лучше полной неопределенности в том, что с ним произошло.
        – Нет-нет, я имею в виду, что он в прямом смысле слова сбежал. Что каким-то образом отложил немного денег и осел в какой-нибудь глухомани.
        Женщина взглянула на него с удивлением. Неужели такая версия никогда не приходила ей в голову?
        – Невозможно. Филип ненавидел путешествовать. Время от времени я упрашивала его поехать куда-нибудь недалеко – ну, что-то типа автобусного тура в Гарц, например. Всего на несколько дней. Но нет, он не соглашался. Филип терпеть не мог новые места. А иначе, вы думаете, зачем бы ему организовывать свою практику в этой дыре? Потому что отсюда всего два километра до места, где он вырос. Вот зачем!
        – Допустим. Но возможно, учитывая обстоятельства, поездка стала для него насущной необходимостью. Травяные степи Аргентины или горные села на Крите живительно влияют на людей, у которых возникли проблемы на родине.
        Она фыркнула и покачала головой. Ей явно казалось это совершенно немыслимым.
        Тут вмешался мужчина, названный Гербертом.
        – Простите, что встреваю, но пропавший человек был одноклассником моего старшего брата. А тот всегда говорил, что Филип – настоящее воплощение слабака. – Он выразительно взглянул на свою сожительницу, явно намереваясь укрепить свои позиции в качестве гораздо лучшего партнера, нежели его предшественник. – Однажды, когда их класс должен был ехать на Борнхольм, Филип отказался, заявив, что из речи тамошних жителей непонятно ни слова, так что ему там делать нечего. И хотя учителя были чрезвычайно недовольны, он все же настоял на своем. Филипа никогда нельзя было вынудить к тому, чего он не желал.
        – Гм, не похоже на характеристику слабака… Впрочем, ситуации бывают разные. Ладно, отложим эту теорию. Не самоубийство, не бегство за границу. Значит, остается только несчастный случай и убийство. К чему вы больше склоняетесь?
        – Я думаю, его погубило то проклятое общество, членом которого он являлся, – высказалась вдова, не спуская глаз с Ассада.
        Карл тоже повернулся к нему, удивленно подняв черные брови. На его лбу образовались морщины.
        – Кажется, не стоит об этом говорить, Миа, – вмешался с дивана Герберт. – Мы же ничего не знаем.
        Карл уставился на пожилую женщину.
        – Я не совсем понимаю. Какое общество? В полицейских материалах по делу нет ни слова ни о каком обществе.
        – Действительно, прежде я никогда о нем не говорила.
        – Так-так. Может быть, слегка приоткроете завесу – на что вы намекаете?
        – Конечно. Общество называлось «Секретная борьба».
        Ассад вооружился блокнотом.
        – «Секретная борьба», какое литературное название… Звучит почти как добрый старый детектив из серии про Шерлока Холмса. – Мёрк попытался улыбнуться, однако внутри у него пробудились совершенно иные чувства. – И что это за «Секретная борьба»?
        – Миа, мне кажется, не стоит… – попробовал возразить Герберт, но фру Нёрвиг не обратила внимания.
        – Мне не так много известно, потому что Филип никогда ничего не рассказывал – видимо, ему запретили. Но теперь по прошествии многих лет я услышала кое о каких делах и делишках. Имейте в виду, я была его секретарем, – отвечала она, игнорируя протестующие жесты своего сожителя.
        – О каких делах и делишках? – не унимался Карл.
        – О том, что некоторые люди заслуживают право иметь детей, а некоторые – нет. О том, что время от времени Филип помогал проводить принудительные операции стерилизации. Он уже много лет делал это к тому моменту, как меня взяли на работу в ту же компанию. Когда приходил Курт, они часто вспоминали об одном старом деле. Видимо, первом совместном проекте, они называли его «дело Германсен». В последующие годы Филип также отвечал за контакты с врачами и другими адвокатами. Он управлял целой сетью.
        – Ну, допустим. Но ведь это вполне отвечало духу времени, разве нет? Я имею в виду, с чего бы вашему мужу что-то угрожало в связи с работой на тайное общество? На протяжении долгого времени стерилизовали довольно много умственно неполноценных женщин, с одобрения и благословения властей…
        – Да, но часто они стерилизовали и принудительно помещали в лечебницы совсем не слабоумных. Просто таким образом легче всего было устранить их. Цыганок, например. И матерей многодетных семейств, находящихся на социальном пособии, или проституток. Когда деятели «Секретной борьбы» заманивали таких женщин в свои консультационные кабинеты, пациентки зачастую выходили оттуда с перевязанными маточными трубами и уж наверняка без плода в чреве, если он там был.
        – Мне необходимо все повторить. Вы утверждаете, что ими проводилось серьезное, радикальное и, как я понял, абсолютно незаконное вмешательство в женскую половую систему, причем зачастую без ведома самой пациентки?
        Миа Нёрвиг взяла чайную ложку и помешала в чашке. Впрочем, совершенно напрасно, так как кофе был холодным и без сахара. Таков был ее ответ. Дальше им предстояло браться за дело самим.
        – А осталось ли что-то от деятельности «Секретной борьбы»? Записи, картотеки, журналы, отчеты?..
        – Нет, прямых свидетельств нету, но у меня сохранились папки с делами Филипа и кое-какие вырезки в его старом кабинете в подвале.
        – Думаешь, это каким-то образом поможет разыскать твоего мужа? – заволновался сожитель. – Может, не стоит ворошить давно минувшие дела?
        Миа Нёрвиг промолчала.
        Тут Ассад поднял руку. Выражение его лица было болезненным.
        – Простите, нельзя ли воспользоваться уборной?

        Карл не любил сам ковыряться в стопках старых бумаг, у него имелись помощники. Но когда один помощник сидел на унитазе, а второй охранял тылы на рабочем месте, ему все же приходилось действовать самому.
        – Где будем искать? – спросил он у женщины, стоявшей посреди кабинета и нерешительно осматривающейся, словно она попала в незнакомое место.
        Затем Мёрк вздохнул, заглянул в пару архивных ящиков и обнаружил там бесчисленное количество подвесных папок, набитых до предела. Их было огромное множество, и если было необходимо просмотреть все, то он действительно предпочел бы уклониться от такого занятия.
        Она пожала плечами.
        – Я не заглядывала в шкафы много лет. Признаться, не люблю спускаться сюда после исчезновения Филипа. Конечно, я думала выкинуть архив, но ведь тут конфиденциальные документы, поэтому уничтожать их пришлось бы в соответствии с общепринятыми стандартами, а это дополнительная забота. Так что лучше уж запереть дверь и забыть о них, в доме и так места хватает.
        Она на секунду замолчала и вновь огляделась.
        – Да уж, непростое занятие, – сделал очередную попытку Герберт. – Может, мы с Миа как-нибудь сами все потихоньку просмотрим? А если удастся обнаружить нечто, представляющее для вас интерес, то мы вам перешлем, а? Вы только скажите, что следует искать.
        – А, теперь вижу, – воскликнула Миа Нёрвиг, указывая на большой шкаф с дверцами-жалюзи светлого дерева, до отказа набитый ящиками с конвертами, визитными карточками и формулярами.
        Она повернула ключ, и жалюзи скользнули вниз с шипящим звуком, словно лезвие гильотины.
        – Вот, – женщина показала на синюю тетрадь формата А2 на спиральке. – Ее вела первая жена Филипа. А после семьдесят третьего года, когда Филип и Сара Юлия развелись, сюда перестали добавляться вырезки. Они лежали неприкрепленные.
        – Насколько я понял, вы заглядывали сюда?
        – Ну да. Позже я стала складывать сюда статьи, которые Филип просил выреза?ть из газет.
        – А что именно вы хотели показать? – спросил Карл, заметив, как в комнату вошел Ассад, выглядевший теперь не бледнее, чем способен выглядеть человек арабского происхождения, – возможно, помогло посещение туалета.
        – Ассад, все нормально? – спросил Карл.
        – Легкий рецидив. – Он осторожно нажал на живот, показывая тем самым, что еще побаливает.
        – Вот, вырезка от восьмидесятого года, и у меня на уме вот этот человек, – фру Нёрвиг протянула газетную вырезку. – Курт Вад. Я его просто не переваривала. Когда он сюда приходил или когда Филип разговаривал с ним по телефону, его словно подменяли. После этих бесед он мог стать вдруг очень грубым. Нет, «грубый» – неправильное слово; он становился жестким, словно камень, как будто по жизни вообще не испытывал никаких чувств. Он мог потом необычайно холодно разговаривать со мной или с нашей дочерью, причем без единого повода. Как будто становился другим человеком, потому что обычно он был чрезвычайно любезным. Тогда мы ссорились.
        Карл посмотрел на статью. «“Чистые линии”» учреждают филиал в Корсёре», – гласил заголовок, ниже располагалась фотография. Филип Нёрвиг в клетчатом твидовом пиджаке, человек рядом с ним в элегантном черном костюме с плотно повязанным галстуком.
        «Филип Нёрвиг и Курт Вад провели встречу с большим авторитетом», – прочитал он подпись к снимку.
        – Вот черт побери! – не сдержался Карл и примирительно посмотрел на хозяев. – Ведь это о нем в последнее время столько говорят… Да-да, теперь я припоминаю название «Чистые линии».
        На фотографии была запечатлена чуть более молодая версия Курта Вада, чем та, что он видел по телевизору днем ранее. Черные, как смоль, бакенбарды. Высокий и статный красавец в самом расцвете сил, а рядом – хрупкий человек с острыми, как бритва, складками на брюках и натянутой улыбкой; создавалось впечатление, что она редко появлялась на его лице.
        – Да, это Курт Вад, – кивнула женщина.
        – Сейчас он, кажется, пытается протащить «Чистые линии» в Кристиансборг?
        Женщина опять кивнула.
        – Да уж, он и раньше пытался. Однако теперь, кажется, ему удастся, и это ужасно, потому что он недобросовестный и властолюбивый человек с нездоровыми идеями. В любом случае, его идеи не должны получить распространения.
        – Миа, ну ты ведь ничего не знаешь, – вновь вмешался Герберт.
        «Какой-то он чересчур назойливый», – подумал Карл.
        – Да нет, знаю, – с легким раздражением ответила Миа. – И ты прекрасно знаешь! Ты столь же пристально следил за прессой, как и я. Только вспомните, что в свое время писал Луис Петерсон, мы уже говорили на данную тему. Курт Вад вместе со своими единомышленниками на протяжении многих лет связан с жуткими делами об абортах, которые он сам называл необходимыми выскабливаниями, а также о стерилизации. И о вмешательстве в свой организм бедные женщины даже понятия не имели.
        Здесь Герберт запротестовал гораздо активнее, чем можно было ожидать.
        – У моей жены… ну, то есть у Миа навязчивая идея о том, что Вад виновен в исчезновении Филипа. Вы понимаете, скорбь может быть слишком…
        Мёрк нахмурился и пристально поглядел на него. Между тем Миа Нёрвиг и не думала останавливаться, словно аргументы друга уже давно потеряли какую-либо силу.
        – Через два года после того, как был сделан снимок, после многих тысяч часов, потраченных Филипом на «Чистые линии», они выставили его. Вот он… – она указала пальцем на Курта Вада, – лично явился сюда и исключил Филипа без малейшего предупреждения. Они утверждали, что он воспользовался доверенными ему денежными средствами, но это неправда. Они лгали, что Филип якобы злоупотребил доверием компании; он даже помыслить о таком не мог. Он просто был не очень силен в цифрах.
        – Миа, я не думаю, что тебе следует настолько уверенно связывать исчезновение Филипа с Куртом Вадом и теми событиями, – заметил Герберт несколько мягче. – Думай о том, что он еще жив.
        – Я больше не боюсь Курта Вада, я не раз говорила тебе! – Ее яростный выпад сопровождался вспыхнувшим на щеках румянцем, несмотря на то, что ее лицо было обильно напудрено. – Не лезь в разговор, Герберт. Позволь мне продолжить, хорошо?
        Тогда он отступил. Было очевидно, что им еще предстоит беседа за закрытыми дверями.
        – Герберт, а может, и вы являетесь членом «Чистых линий»? – спросил Ассад из своего угла.
        Мужчина вздрогнул и предпочел не отвечать на вопрос. Карл вопросительно взглянул на коллегу, а тот показал на диплом, висящий в рамке на стене. Мёрк подошел ближе. «Почетная грамота, – было написано там. – Присуждается Филипу Нёрвигу и Герберту Сёндерскову, юридическая фирма «Нёрвиг энд Сёндерсков», за вклад в учреждение стипендии в Корсёре в 1972 году».
        Сириец прищурился и осторожно кивнул на сожителя Миа Нёрвиг. Карл ответил столь же сдержанным движением головы. Прекрасное наблюдение со стороны Ассада.
        – Вы также адвокат, Герберт? – спросил Карл.
        – Ох, это громко сказано, – ответил мужчина. – Но когда-то работал адвокатом. Вышел на пенсию в две тысячи первом году. До этого вел судопроизводство в Верховном суде.
        – И в свое время были компаньоном Филипа Нёрвига, верно?
        Он глухо пробормотал:
        – Да, мы превосходно сотрудничали, пока не решили разойтись в восемьдесят третьем году.
        – То есть после обвинений в отношении Филипа Нёрвига и его разрыва с Куртом Вадом, насколько я могу судить, – сделал вывод Карл.
        Герберт Сёндерсков нахмурился. Этот чуть сгорбленный пенсионер имел многолетний опыт отвода обвинений от своих клиентов и теперь воспользовался им для собственной защиты.
        – Естественно, меня не касалось то, что там стряслось у Филипа; разрыв между нами произошел скорее из практических соображений.
        – Ну да, чрезвычайно практических… В итоге вы заполучили и его жену, и его клиентуру, – сухо заметил Ассад.
        Возможно, чересчур смелое утверждение.
        – А на момент его исчезновения вы были хорошими друзьями? И, кстати, где вы находились, когда все произошло?
        – А-а, вот куда вы теперь клоните… – Герберт Сёндерсков повернулся к Карлу. – Думаю, вам стоит предупредить вашего помощника, что за всю жизнь у меня было множество контактов с полицейскими и я отразил немало подобных шпилек и нападок. Я не обвиняемый и никогда им не был, ясно? А кроме того, в то время я был в Гренландии. Там я практиковал в течение полугода и вернулся домой, когда Филип уже пропал. Примерно через месяц. И, само собой разумеется, у меня имеются доказательства.
        Лишь после этого высказывания он обернулся к Ассаду, дабы убедиться, что его контратака вызвала соответствующее виноватое выражение на лице нападающего, однако его ожидания не оправдались.
        – Вот как… А тут еще к тому же и жена Филипа Нёрвига освободилась, да? – невозмутимо продолжал Ассад.
        Странным образом Миа Нёрвиг оставила грубости полицейского без комментариев. Может, у нее самой мелькала та же мысль?
        – Помилуйте, что вы себе позволяете! – Герберт Сёндерсков вдруг как-то резко состарился, однако энергия, некогда бившая в нем ключом, по-прежнему проявлялась. – Мы впускаем вас в свой дом и гостеприимно принимаем, а потом слышим подобные вещи… Если полиция действительно работает сейчас таким образом, думаю, мне стоит потратить пять минут на поиски телефона полицейского руководства. Как там вас зовут? Кажется, Ассад? А фамилия?
        «Придется мне смягчить создавшуюся ситуацию», – подумал Карл. Потому что и так много неприятностей обрушилось на него в последние дни.
        – Простите, Герберт Сёндерсков, мой ассистент перегнул палку. Нам одолжили его из другого отдела, где привыкли иметь дело с менее изысканной клиентурой. – Он обратился к коллеге: – Подожди, пожалуйста, в машине. Я скоро приду.
        Ассад пожал плечами.
        – Ладно, шеф. Не забудь только проверить, нет ли в этих ящиках чего-нибудь по поводу Риты Нильсен. – Он указал на один из картотечных шкафов. – По крайней мере, там значатся буквы «Л – Н». – После чего отвернулся и, пошатываясь, вышел из комнаты такой походкой, словно двадцать часов подряд не слезал с лошади или еще не полностью завершил свои унитазные дела.
        – Ладно, – сказал Мёрк, обратившись к Миа Нёрвиг. – Это верно. Мне бы хотелось получить возможность взглянуть, нет ли здесь каких-либо сведений о женщине, которая исчезла в тот же день, что и ваш супруг. Ее звали Рита Нильсен. Вы позволите?
        Не получив ответа, он выдвинул ящик с буквами «Л – Н» и посмотрел туда. Нильсенов оказалась целая пропасть.
        Герберт Сёндерсков неожиданно подошел сзади и захлопнул ящик.
        – Боюсь, что здесь я должен сказать «стоп». Материалы конфиденциальны, и я не могу позволить нарушить анонимность клиентов. Так что извольте удалиться.
        – Тогда я получу ордер, – Карл достал из кармана мобильный телефон.
        – Пожалуйста. Но сначала покиньте помещение.
        – Не могу удовлетворить вашу просьбу. Если папка с делом Риты Нильсен находится тут в данный момент, возможно, через час ее уже не окажется на месте, кто знает… Папки имеют свойство вдруг оживать и обзаводиться ногами.
        – Если я требую, чтобы вы ушли, вы уйдете, вам ясно? – холодно потребовал Герберт Сёндерсков. – Вполне возможно, что вы раздобудете ордер на обыск, но всему свое время. Я знаю закон.
        – Герберт, это ерунда.
        Женщина дала понять своему сожителю, кто в доме хозяин и кто при удобном случае может отправить друга к телевизору, чтобы тот уселся и принялся мечтать о любимом блюде, которое она, если захочет, не приготовит ему целую неделю. Вот доказательство того факта, что совместное проживание является формой человеческого взаимодействия, влекущей за собой огромный потенциал для различного рода манипуляций.
        Миа Нёрвиг вновь выдвинула ящик и продемонстрировала профессионализм, приобретенный путем многолетнего листания папок.
        – Вот, – она вытащила дело. – Самое близкое к Рите Нильсен. – Она показала папку Карлу. На ней было имя Сигрид Нильсен.
        – Ясно. Благодарю. Ну вот, теперь мы знаем. – Карл кивнул Герберту, тот послал ему злобный взгляд. – Миа Нёрвиг, не будете ли вы так любезны посмотреть, может, там отыщутся папки с именами Гитты Чарльз или Вигго Могенсена? А потом я наконец оставлю вас в покое.
        Двумя минутами позже он закрыл за собой дверь. В шкафах не обнаружилось никаких сведений ни о Гитте Чарльз, ни о Вигго Могенсене.

        – Сдается мне, этот человек не вспомнит о тебе добрым словом, Ассад, – пробурчал Карл в машине, когда они направлялись обратно в Копенгаген.
        – Верно. Но когда такой человек впадает в истерику, он начинает вести себя как голодный дромадер, жрущий чертополох. Он продолжает жевать и жевать, никак не осмеливаясь проглотить. Ты видел, как он раскипятился? Мне он кажется очень странным.
        Карл бросил на него взгляд. Даже в профиль было заметно, что напарник улыбается от уха до уха.
        – Ассад, скажи-ка честно, ты был в туалете?
        Он усмехнулся.
        – Нет, я порылся у них в гостиной и нашел кучу фотографий. – Он задрал рубашку до самого потолка и засунул руку за ремень – довольно глубоко, почти до неприличия. – Вот, – выудил какой-то конверт. – Я нашел его в спальне в шкафу Миа Нёрвиг. Он лежал в картонной коробке, в каких частенько хранятся всякие любопытные вещицы. Я прихватил весь конверт, потому что это показалось мне менее подозрительным, чем взять что-то выборочно, – он открыл свою находку.
        Идиотская куриная логика.
        Карл съехал на обочину и взял в руки первый снимок.
        На нем была представлена группа людей, празднующих какое-то счастливое событие. Бокалы с шампанским высоко подняты в направлении фотографа, все излучают улыбки.
        Ассад ткнул пальцем в центр снимка.
        – Вот стоит Филип Нёрвиг, но не с Миа, а с другой женщиной. Думаю, будет справедливо предположить, что со своей первой женой. А теперь взгляни вот сюда, – он слегка сдвинул палец к краю. – Вот Герберт Сёндерсков и Миа, и тут они не такие старые, как сейчас. Тебе не кажется, что уже тогда он был к ней неравнодушен?
        Карл кивнул. По крайней мере, рука Сёндерскова обнимала Миа за плечи.
        – Карл, посмотри на оборот.
        Он перевернул карточку. «4 июля 1973 года, пятилетний юбилей конторы «Нёрвиг энд Сёндерсков».
        – Взгляни на еще одно интересное фото.
        Сириец протянул Карлу снимок. Матовый и явно сделанный непрофессионалом. Свадебная фотография Миа и Филипа Нёрвиг перед мэрией Корсёра. Она – с замечательным круглящимся животом, Филип – с торжествующей улыбкой, резко контрастирующей с угрюмым лицом Герберта Сёндерскова, стоящего несколькими ступеньками выше.
        – Карл, ты понял, что я имею в виду?
        Он кивнул.
        – Филип Нёрвиг трахнул подружку Герберта Сёндерскова. То есть секретарша спала с ними обоими, но трофей в итоге достался Нёрвигу.
        – Да. Нужно будет проверить, действительно ли Сёндерсков отсутствовал, когда пропал Нёрвиг, – предложил Ассад.
        – Можно. Но думаю, что он действительно отсутствовал. Меня куда больше заинтересовало, почему он так защищает Курта Вада, которого так сильно и явно ненавидит Миа… А ведь, честно говоря, Вад говорит действительно не особо приятные вещи, верно? Мне кажется, женская интуиция в отношении исчезновения мужа, мысли об обстоятельствах коего не покидают Миа Нёрвиг, требует более тщательного обсасывания.
        – Более тщательного чего?
        – Изучения, Ассад. Более тщательного изучения. Можно загрузить Розу, если она, конечно, пожелает.

        Когда они достигли щита с рекламой «Макдоналдса», который зазывал проезжающих по шоссе мимо Кальструпа, Роза перезвонила.
        – Ты же не думаешь, что я по щелчку пальцами отчитаюсь тебе обо всех перемещениях этого ублюдка Курта Вада? Ему не меньше миллиона лет, а он, черт возьми, не сидит сложа руки, уж поверь мне.
        Голос женщины повысился до того предела, когда разумнее было вмешаться и немного успокоить ее.
        – Нет-нет, Роза. Только предоставь мне информацию об основных направлениях. К деталям мы вернемся позже, если возникнет такая необходимость. Просто скажи мне, существует ли какой-нибудь источник информации, суммирующий данные о его жизни. Какая-нибудь статья или что-то вроде того… Хочется узнать, замешан ли Курт Вад в каких-либо темных делишках в связи со своей работой. Что говорит пресса? Я так понимаю, на него была направлена кое-какая критика…
        – Если хочешь получить критику на Курта Вада, поговори с журналистом по имени Луис Петерсон. Он действительно разносил его в пух и прах, поверь моим словам.
        – Да, верю, это имя я сегодня уже слышал. А в последнее время он что-нибудь писал?
        – М-м… нет. Последний раз лет пять-шесть назад, а потом, по-видимому, завязал.
        – Так, может, история изжила себя?
        – Не думаю. По крайней мере, многие другие журналисты пытались попрекнуть Курта Вада за то, чем он занимался. Но именно Луису Петерсону удалась парочка самых громких заголовков.
        – Хорошо. Где живет журналист?
        – В Хольбэке. А зачем тебе?
        – Дай мне, пожалуйста, его номер, и я буду очень благодарен тебе.
        – Эй, что там стряслось? Что ты сказал?
        Карл думал было пошутить, но отказался от этой идеи. Не придумал ничего подходящего.
        – Я сказал, что буду очень тебе благодарен.
        – Да ладно! – прокричала она и продиктовала телефон. – Если хочешь пообщаться с ним прямо сейчас, ты найдешь его в «Вивальди», Альгэде, сорок два, где он находится в данный момент, по словам его жены.
        – Откуда ты знаешь? Неужели звонила ему домой?
        – Да, звонила! А ты думал, с кем ты разговариваешь? – тут она бросила трубку.
        – Вот дьявол! – Карл показал на экран навигатора. – Ассад, набери, пожалуйста, Альгэде, сорок два, Хольбэк; мы едем в столовую. – Он представил себе выражение лица Моны, когда позвонит ей и сообщит, что ему пришлось отменить встречу с ее дружком-психологом Крисом.
        Она точно не обрадуется.

        Почему-то он представлял себе небольшой ресторанчик из тех, куда никогда не проникает дневной свет. К подобным заведениям потрепанные журналисты по неизвестной причине питают особое пристрастие. Однако кафе «Вивальди» таковым не являлось, скорее наоборот.
        – Разве ты говорил не о столовой? – спросил Ассад, когда они вошли в самый красивый дом на главной улице с башенкой и прочими причиндалами.
        Карл оглядел большой переполненный зал и лишь тут сообразил, что понятия не имеет, как выглядит тот, кого он ищет.
        – Позвони Розе и попроси описать Петерсона, – обратился он к Ассаду, рассматривая помещение.
        Чистые матовые стекла, лепнина на потолке, со вкусом оформленное освещение, симпатичные стулья и скамьи, множество деталей.
        «Готов побиться об заклад, это он», – подумал Мёрк, зацепившись взглядом за человека, возвышавшегося из кучки парней средних лет, сидевших в приподнятой на ступеньку центральной части зала. Типично пресыщенные глаза, отпечаток некоторой потасканности на лице, взгляд вечного охотника.
        Карл посмотрел на Ассада, кивавшего в мобильник Розе.
        – Ну что? Вон тот? – Он показал в направлении намеченной фигуры.
        – Нет. – Ассад быстро изучил разношерстный ассортимент потребляющих салат подружек, влюбленных парочек с переплетенными над чашками капучино пальцами и одиноких посетителей с газетой перед носом и полным бокалом пива. – Думаю, вот, – он указал в направлении рыжеватого молодого парня, сидевшего на красной скамейке в углу у окна и игравшего в нарды со своим ровесником.
        «Никогда бы на него не подумал, будь я даже семи пядей во лбу», – заметил про себя Карл.
        Они подошли вплотную к двум приятелям, которые тем временем продолжали передвигать на доске фишки, и, поскольку так и не были замечены, Карл учтиво кашлянул и сказал:
        – Луис Петерсон, мы можем с вами поговорить?
        Он поднял на них глаза на десятую долю секунды, что заставило его выйти из состояния глубокой концентрации и очутиться в реальности.
        Менее чем за секунду журналист приметил различие между двумя стоявшими перед ним мужчинами, что не помешало ему признать в обоих полицейских. Затем вновь обратил взгляд на игровое поле и после пары поспешных ходов попросил партнера сделать небольшой перерыв.
        – Ибо я думаю, Могенс, что эти двое встали здесь не для подслушивания.
        «Удивительно, насколько он расслабился», – подумал Карл, в то время как второй парень кивнул и скрылся где-то в толпе с другой стороны приподнятой центральной площадки.
        – Я больше не работаю с полицией, – заявил он, неторопливо покручивая ножку бокала с белым вином между пальцами.
        – Ага. Но мы вышли на вас, потому что вы много писали о Курте Ваде, – пояснил Карл.
        Собеседник улыбнулся.
        – А, ясно, вы из полицейской внутренней разведки… Давненько вы ко мне не наведывались.
        – Нет, мы из отдела убийств полиции Копенгагена.
        В этот момент выражение лица парня посредством всего лишь одной морщинки изменилось со слегка высокомерного на чрезвычайно внимательное. Не обладая многолетним опытом, такую перемену было сложно заметить, но у Карла опыт имелся. Журналисты, гонящиеся за сенсациями, так не реагируют. Он, напротив, должен был просиять. Мысль о хорошо оплачиваемых строках в крупных ежедневных изданиях всегда пряталась за словами об убийстве. Однако в данный момент собеседник не казался настроенным таким образом, и этим было все сказано.
        – Как я уже говорил, мы пришли, чтобы побольше узнать о Курте Ваде, о котором вы столько писали. Вы можете уделить нам десять минут?
        – С удовольствием, но я не писал о нем уже пять лет. Я утратил к этому интерес.
        «Неужели, мой дорогой друг? Почему же тогда ты не менее трех десятков раз прокрутил свой бокал между пальцами?» – подумал Карл.
        – Я вас разоблачил, – соврал он. – Вы не получаете дотации, так на что же вы живете, Луис?
        – Работаю в одной организации, – сказал он, пытаясь понять, насколько Карл владеет информацией.
        Именно поэтому Мёрк кивнул.
        – Да, мы в курсе. Вы расскажете нам о ней?
        – Ха. Для начала вы могли бы мне рассказать, например, что за убийство вы расследуете?
        – Разве я сказал, что мы расследуем убийство? Нет, кажется, пока нет. Верно, Ассад?
        Тот замотал головой.
        – Успокойтесь, – сказал он. – Мы не подозреваем вас ни в чем.
        Это было правдой, но собеседника почему-то сильно затронуло.
        – А в чем и кого вы тогда подозреваете? И вообще, можно взглянуть на ваши документы?
        Карл поднял свой жетон так высоко, что все сидящие неподалеку могли насладиться его видом.
        – Мой вы тоже хотите увидеть? – вызывающе спросил Ассад.
        Нет, ему оказалось вполне достаточно одного, и Луис Петерсон красноречиво помотал головой. Наверное, пора было изготовить для Ассада какой-нибудь документ. Любой. Да хотя бы визитную карточку с некоторым количеством полицейской символики.
        – Мы расследуем сразу четыре дела о пропаже людей, – признался Карл. – Вам о чем-нибудь говорит имя Гитты Чарльз? Она была медсестрой и проживала на Самсё.
        Парень покачал головой.
        – Рита Нильсен? Вигго Могенсен?
        – Нет, – он вновь покачал головой. – А когда они пропали?
        – В начале сентября восемьдесят седьмого года.
        Журналист улыбнулся.
        – Мне тогда было двенадцать лет.
        – Ну да, тогда, конечно же, вы тут ни при чем, – улыбнулся Ассад в ответ.
        – А имя Филип Нёрвиг вам о чем-то говорит?
        Петерсон откинул голову на спинку сиденья, сделав вид, что крепко задумался. Но обдурить Карла было сложно. Парень прекрасно знал, кто такой Филип Нёрвиг, и сей факт высветился на нем, как неоновая реклама.
        – К вашему сведению, он был адвокатом из Корсёра, жил в Хальсскове. Бывший активный член «Чистых линий», исключен в восемьдесят втором году, но вам тогда было, вероятно, около семи лет, так что и это не на вашей совести, – продолжил Карл с улыбкой.
        – Нет, его имя вообще ни о чем мне не говорит… а что, должно?
        – Ну, вы ведь исписали множество колонок про «Чистые линии» – и что, ни разу не наткнулись на Нёрвига?
        – Хм, возможно… Я не уверен.
        «Почему же ты так нервничаешь, мой дорогой друг?» – подумал Карл.
        – Ладно, мы проверим в газетных архивах. Полиция частенько зачитывается газетными статьями, что, полагаю, вам и так известно.
        Журналист уже не выглядел таким огненно-рыжим.
        – А что вы успели написать по поводу «Секретной борьбы»? – задал вопрос Ассад. Совсем не обязательно было спрашивать это именно сейчас.
        Парень затряс головой, что означало «ничего», и он явно не лгал.
        – Вы же понимаете, что мы проверим это, Луис Петерсон? И еще скажу вот что – язык вашего тела сообщил нам, что вы знаете гораздо больше, чем пожелали нам рассказать. Не знаю, что именно – возможно, совершенно невинные сведения, – но в таком случае, мне кажется, вам стоит выложить их здесь и сейчас. Вы работаете на Курта Вада?
        – Луис, ты в порядке? – забеспокоился его дружок Могенс, приблизившись к столу.
        – Да-да, я в норме. Просто господа сыщики пребывают в некоем заблуждении. – Затем он повернулся к Карлу и совершенно спокойно сказал: – Нет, я не имею ничего общего с ним. Я работаю в организации под названием «Бенефис». Независимая организация, которая финансируется за счет добровольных пожертвований. Моя задача – сбор сведений об ошибках датских, в том числе и правительственных, партий, совершенных за последнее десятилетие, и здесь есть над чем поработать.
        – Да уж, не сомневаюсь, вам предстоит огромная работа… Благодарю, Луис Петерсон, прекрасно, теперь нам не придется копаться в этом. А для кого вы собираете упомянутые сведения?
        – Для всех, кто захочет на них посмотреть. – Он приосанился. – Знаете, мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь. Если вы хотите знать о Курте Ваде подробнее, можете почитать о нем. У вас, очевидно, имеются мои статьи, но с тех пор я занимаюсь другими вещами. Так что если у вас нет конкретных вопросов относительно четырех дел об исчезновении людей, спешу заметить, что сегодня у меня выходной.
        – Удивительный ход разговора, – заметил Карл спустя пять минут, когда они вышли на улицу. – А я всего лишь хотел сжатого изложения сведений о пресловутом Курте Ваде… Проклятье, почему Петерсон так нервничал?
        – Я расскажу тебе чуть позже, Карл. Потому что в данный момент он названивает кому-то почем зря. Так что не оборачивайся. Он следит за нами через стекло. Может, стоит попросить Лизу выяснить, кому он звонит?

        Глава 22
        Сентябрь 1987 года

        Тем утром Нэте проснулась с жуткой головной болью. Она не знала, были ли виновны в том эксперименты с пахучими веществами на обеденном столе в герметичной комнате, проведенные накануне, или осознание того, что в этот решающий день своей жизни она менее чем через двенадцать часов убьет шестерых человек.
        Зато прекрасно знала, что, если не примет лекарство против мигрени, все пойдет прахом. Возможно, ей хватило бы и двух таблеток, но она приняла три, а затем в течение часа или двух сидела, уставившись на часы, пока мозговые капилляры не пришли в норму и глаза не перестали болезненно реагировать на свет.
        Затем женщина поставила чайные чашки на буфет красного дерева, стоящий в гостиной, аккуратно разложила серебряные ложечки и разместила бутыль с экстрактом белены таким образом, чтобы было удобно брать ее и наливать содержимое в чашки гостям, как только настанет нужный момент.
        В десятый раз она повторила бой часов и в ожидании устроилась на кресле с тикающими за спиной напольными курантами. Завтра во второй половине дня самолет унесет ее на Майорку, и отблески поросшей медянкой Вальдемосы замелькают у нее в глазах, прогоняя прошлое вместе со всеми демонами.
        Но прежде нужно было наполнить погребальную камеру.

        Приемная семья, которую отец подыскал для Нэте после самопроизвольного аборта в речке, приняла ее как изгоя; такое отношение к ней сохранилось и впоследствии.
        Ее каморка располагалась отдельно, каждодневные работы отнимали много сил, а единственным моментом, когда она пересекалась с семьей, был прием пищи, протекавший в тягостном молчании. В тех редких случаях, когда Нэте все же открывала рот, на нее шикали, несмотря на то, что девушка изо всех сил старалась говорить прилично. Даже дочь и сын хозяев, ее ровесники, плохо относились к ней. Она являлась чужачкой, и они обращались с Нэте так, словно имели над ней неограниченную власть. Минимум действий и полное отсутствие добрых слов. Требовательности, угрюмости и понуканий хватало в избытке.
        Всего двадцать километров отделяло жилье приемной семьи от ее родного дома – час езды на велосипеде. Однако у Нэте не было велосипеда, а потому всякий день она тешила себя надеждой на то, что когда-нибудь к ней заглянет отец. Но он так и не приехал.
        Однажды, когда она прожила в приемной семье почти полтора года, ее позвали в гостиную, где с ее приемным отцом разговаривал сельский полицейский. Он улыбался, однако, как только заметил Нэте, выражение его лица переменилось.
        – Нэте Германсен, я с сожалением вынужден сообщить вам, что в прошлое воскресенье ваш родной отец повесился в собственном доме. В связи с этим администрация приняла решение о том, что эта достойная семья станет вашим постоянным опекуном. Значит, теперь они имеют над вами полную власть вплоть до достижения вами двадцати одного года. Думаю, вам стоит радоваться этому. Тем более что отец оставил после себя исключительно одни долги.
        Вот как кратко он все рассказал. Никаких соболезнований или информации о похоронах.
        Они только кивнули ей. Жизнь Нэте рухнула. Аудиенция была окончена.
        Она рыдала в поле, а девушки и парни перешептывались между собою – так происходит всегда, когда кто-то не принадлежит их кругу. А временами Нэте чувствовала себя настолько одинокой, что это даже причиняло физическую боль. Иногда настолько сильную, что у нее пылала вся кожа.
        Ах, если бы хоть кто-нибудь дал ей немного ласки, просто погладил бы по щеке! Но Нэте научилась обходиться без внешнего участия.
        В те выходные, когда в городе устраивали парк аттракционов, другие девушки уехали на автобусе, даже не предупредив ее. Вот почему она оказалась на обочине сельской дороги с двумя кронами в кармане, задрав вверх большой палец.
        Остановившаяся машина выделялась не только своим исцарапанным кузовом и продавленными сиденьями. Водитель улыбался.
        Значит, он, видимо, не в курсе, кто она такая.
        Мужчина представился Вигго Могенсеном и сказал, что приехал из самого Лундеборга. Сзади в кузове лежала копченая рыба для лавочника, торгующего с лотка на рынке. Два переполненных ящика, источающие аромат моря и дыма. Чувство неведомого приключения.
        Когда другие девушки увидели ее среди каруселей и тиров с мороженым в руке в обществе приятного молодого человека, их глаза приобрели такое выражение, какого она никогда не замечала у них раньше. Позже Нэте поняла, что они ей завидовали, но в тот момент она оказалась заворожена происходящим, поэтому не обратила на них внимания.
        День выдался теплым и напоминал летние деньки, проведенные вместе с Таге, а Вигго так живо рассказывал о море и свободной жизни, что Нэте практически ощущала себя там. И растущее ощущение счастья согревало ее, и развязывало руки Вигго в большей степени, нежели любые иные обстоятельства.
        Поэтому она позволила ему положить руку ей на плечо, когда он повез ее домой. Поэтому смотрела на него с надеждой и пылающими щеками, когда он остановил машину в роще и привлек ее к себе. И поэтому она совершенно не чувствовала опасности, когда он натянул презерватив со словами, что так все будет просто прекрасно и абсолютно безопасно.
        Однако от его уверенности не осталось и следа, когда он обнаружил, что презерватив порвался. Нэте спросила, могла ли она забеременеть, видимо, надеясь на отрицательный ответ и уж по крайней мере на то, что он заберет ее к себе домой.
        Однако он ничего не сказал, а она все-таки забеременела, о чем вскоре прознали девушки.
        «Если тебя выворачивает в зерно, значит, в твоем пузе застрял нежеланный колосок», – крикнула ей одна из них. И они рассмеялись так, что платки полетели на землю.
        Спустя полчаса Нэте стояла перед приемной матерью, которая дрожащим голосом угрожала ей сожжением на костре и полицией, если она не избавится от плода.
        В тот же день на хутор вызвали такси, и сын хозяйки куда-то умчал. Они не хотели, чтобы их сына обвиняли в том безобразии, какое Нэте притащила в дом. А она принялась утверждать, что это был порядочный молодой человек из Лундеборга, они познакомились на рынке. Однако оправдания не помогли, ибо девушки, видевшие ее с ним, утверждали, что, напротив, он является известным пройдохой и пихает свое мужское достоинство девушкам под юбку исключительно ради собственного удовольствия, и ничего более.
        В результате разговора был выдвинут ультиматум: либо она отправляется к сельскому доктору и избавляется от грязи, либо семья обращается в попечительскую службу, чтобы довести дело до полиции и других представителей власти.
        – Ты ведь уже избавлялась от плода, – заявила приемная мать без малейшего сострадания, а затем приемный отец посадил ее в машину и привез к дому врача.
        По окончании процедуры Нэте должна была вернуться домой на автобусе, ибо этот человек не мог позволить себе ожидать в течение целого дня. Он не пожелал ей ни удачи, ни благополучного исхода – правда, несколько примирительно улыбнулся. Возможно, от радости.
        Нэте никогда не понимала, о чем он думает.

        Она долго просидела в зеленой комнате ожидания, то раскачиваясь из стороны в сторону, то стуча коленками друг об друга. Запах камфорных капель и медикаментов вызывал дурноту и страх. Страх перед медицинскими инструментами и каталкой охватил ее, и медленно потащились долгие минуты, наполненные лечением кашля и больных конечностей у пациентов за закрытыми дверями. Она слышала голос врача, и он был мрачным и тихим, но отнюдь не успокаивающим.
        Когда подошла ее очередь – а она была последней пациенткой, – врач, оказавшийся моложе, чем она ожидала, взял ее руку и ласково поздоровался с нею. Именно благодаря столь хорошему обращению Нэте избавилась от одолевавшей ее неуверенности. А когда он добавил, что хорошо ее помнит, а затем поинтересовался, нравится ли ей в новой семье, она молча кивнула и полностью доверилась ему.
        Нэте не удивилась, когда он отослал секретаря домой и запер дверь на замок. Однако слегка изумилась, почему перед нею оказался не отец, а сын, смотревший на нее так, словно они много раз встречались. Ведь они виделись всего однажды, когда старый врач посетил ее после аборта.
        – Нэте, ты удостоилась большой чести стать моей первой гинекологической пациенткой. Отец передал мне свою практику, так что теперь ты можешь называть «доктором» меня.
        – Ну да, но мой приемный отец звонил вашему отцу, господин доктор… Вы знаете, что нужно делать?
        Он постоял с минуту, изучая ее глазами, что девушку совершенно не волновало. Затем подошел к окну, задернул шторы и повернулся к ней с взглядом, говорившим, что он затеял что-то серьезное.
        – Да, знаю, – наконец сказал он, усевшись напротив, и его взгляд подействовал на нее расслабляюще. – К сожалению, в данный момент ситуация обстоит таким образом, что в нашей стране невозможно искусственно прерывать беременность просто так, по желанию пациентки, так что ты должна радоваться, что я обладаю таким же милосердием, как мой отец. Но ты ведь и так все понимаешь? – Он положил руку ей на колено. – Как понимаешь и то, что мы с тобой оба попадем в беду, если о нашей сегодняшней встрече станет кому-либо известно.
        Она молча кивнула и дала конверт. Помимо пяти монет по две кроны, лежавшие у нее в кармане, все ее сбережения за минувшие два года да купюра в сто крон, которой снабдила ее приемная мать. Всего четыреста крон. Она надеялась, что этого будет достаточно.
        – Нэте, давай подождем немного с этими вопросами. Для начала уложим тебя на каталку. Можешь оставить нижнее белье на стуле.
        Она сделала, как попросил доктор, и взглянула на ножки каталки, подумав, что не сможет забраться так высоко. И даже хихикнула, несмотря на страх. Происходящее казалось нереальным и нелепым.
        – Опа, – он поднял ее ступни на стремена, и Нэте оказалась на кушетке с голым животом, поражаясь тому, что прошло уже столько времени и пока еще ничего не произошло.
        На мгновение она приподняла голову и увидела, как он стоит мрачный и пристально изучает что-то между ее ног.
        – Теперь лежи спокойно, не двигайся, – приказал доктор, виляя бедрами, словно только что расстегнул штаны и хотел их скинуть.
        В следующую секунду девушка поняла, что именно так и было.
        Сначала она почувствовала прикосновение его волосатых ляжек, затем ощутила легкое щекотание, а потом резкий толчок в промежность, сотрясший ее тело, словно самострел.
        – Ох, – вскрикнула она, когда мужчина отстранился, чтобы в следующее мгновение вновь грубо войти в нее, потом еще и еще.
        При этом доктор крепко держал ее колени, так что она не могла ни сжать ноги, ни вывернуться из-под него. Он молчал, только пялился ей в промежность, выпучив глаза.
        Она попыталась протестовать, но дыхательное горло сжалось. Тут он навалился на нее всем своим весом, лицом к лицу. Тусклые мертвенные глаза. Было совсем не так, как с Таге или Вигго. Совсем иначе. Один только его запах вызывал у нее приступ тошноты.
        Прошло немного времени, прежде чем она увидела, как он поднял свои полузакатившиеся глаза к потолку, а из глотки у него вырвался рев.
        Потом он застегнул штаны и медленно погладил ей болезненную скользкую промежность.
        – Ну вот, теперь ты готова, – сказал он. – Вот так все и происходит.
        Нэте закусила нижнюю губу. В это мгновение в ней поселился стыд – и с тех пор не покидал ее. Казалось, что ее тело и дух не могут совпасть. Она почувствовала себя несчастной, озлобленной и очень-очень одинокой. Девушка смотрела, как он готовит обезболивающую маску, и подумала, что ей лучше исчезнуть. Затем появился сладковатый запах эфира, расширивший ноздри. И, погружаясь в туман, она мельком подумала о том, что, когда все окончится, она потратит свои лишние десять крон на железнодорожный билет в Оденсе и отыщет там организацию под названием «Поддержка матерей». Нэте слышала, что они помогают несчастным. И за то, что сотворил Курт Вад, он обязан заплатить.
        Так было положено начало катастрофе длиною в жизнь.

        Последующие дни несли поражение за поражением. Сотрудницы из «Поддержки матерей» сначала проявили большое радушие, предложили чаю, держали ее за руку и вели себя так, словно действительно собирались помочь. Однако, когда она рассказала им об изнасиловании, последующем аборте и заплаченных ею деньгах, их лица приобрели совершенно иное выражение.
        – Прежде всего тебе следует знать, Нэте, что ты выдвинула сейчас перед нами весьма серьезные обвинения. А кроме того, мы не понимаем, почему сначала ты добровольно идешь на аборт, а потом приходишь сюда. Тут одно не согласуется с другим, и мы вынуждены передать дело властям, пойми нас правильно. Мы должны сохранять безупречную репутацию.
        Нэте думала рассказать им, что так пожелала ее приемная семья. Что они совершенно не хотели, чтобы девушка, оставленная на их попечение, демонстрировала жуткое поведение и аморальный пример их родным детям, а также девушкам и парням, работающим на ферме. Однако Нэте этого не сказала, так что она все же проявила лояльность по отношению к своей приемной семье. И эта лояльность была далека от взаимности, как она поняла позже.
        Вскоре в учреждение явились двое полицейских в униформе и попросили ее следовать за ними. Она должна была дать показания в полицейском участке, однако сначала хотели нанести визит в больницу, дабы убедиться, что Нэте говорит правду. Когда все эти процедуры закончатся, она может остаться ночевать в городе под бдительным контролем со стороны «Поддержки матерей».
        Ее тщательно обследовали и констатировали, что действительно имело место недавнее гинекологическое вмешательство. Мужчины, облаченные в докторские халаты, поковырялись в ее внутренностях пальцами, а женщины с медсестринскими нашивками затем наспех обтерли ее.
        Ей задали вопрос, она честно ответила. Лица вокруг были очень серьезными, а в углу звучал беспокойный шепот.
        Ей казалось, что врачи и медсестры на ее стороне, и поэтому Нэте не на шутку испугалась, когда в полицейской комнате для допросов ее встретил свободный и улыбающийся Курт Вад. Видимо, он по душам побеседовал с теми двумя полицейскими в униформе, и наверняка стоявший рядом с ним мужчина, представившийся Филипом Нёрвигом, уже был готов привнести в ее жизнь множество проблем.
        Они попросили девушку занять место и кивнули двум женщинам, вошедшим в помещение. Одну она знала по «Поддержке матерей», вторая не представилась.
        – Мы поговорили с господином доктором Вадом и получили подтверждение того факта, что вам было произведено выскабливание матки, – начала вторая женщина. – В нашем распоряжении имеется журнал доктора Вада.
        Затем она положила на стол перед ней какую-то папку. На первой странице было написано что-то неразборчивое, а затем номер – 64, только это она и поняла в тот момент.
        – Да, вот ваш больничный журнал, который Курт Вад завел, когда вы покинули его клинику, – подтвердил адвокат. – Из него становится понятно, что вам было произведено выскабливание после сильных нерегулярных кровотечений и что данное состояние, видимо, связано со спонтанным абортом, случившимся у вас почти два года назад. Кроме того, тут написано, что, несмотря на свой юный возраст, вы вступали в беспорядочные половые связи с незнакомыми мужчинами, каковую информацию подтвердили также ваши приемные родители. Это правда?
        – Я не знаю, что такое выскабливание, но я точно знаю, что доктор делал со мной неправильные вещи. – Она сжала губы, чтобы хоть как-то сдерживать их дрожь.
        По крайней мере, плача они от нее не дождутся.
        – Нэте Германсен, я, как вы уже знаете, являюсь адвокатом Курта Вада и вынужден вас просить проявлять осторожность в отношении обвинений, которые вы не можете доказать, – сказал адвокат Нёрвиг с серьезным лицом. – Вы заявили, что доктор Вад искусственно прервал вашу беременность, однако врачи больницы в Оденсе не обнаружили никаких свидетельств этого. Курт Вад – добросовестный и чрезвычайно талантливый врач, и его предназначение – помогать людям, а не совершать незаконную деятельность, каковой является аборт. Вам сделали выскабливание, но ведь для вашего же собственного блага, правда?
        Он сделал шаг вперед и наклонился, почти задев ее своей головой, однако Нэте не испугалась сильнее, чем уже была напугана.
        – Он навалился на меня и принялся трахать меня, а я кричала, чтобы он оставил меня. Вот такая произошла хренотень.
        Она оглянулась. Это было все равно что разговаривать с деревьями в лесу.
        – Думаю, стоит поостеречься от употребления подобных слов, – заметила женщина из «Поддержки матерей». – Так ты только усугубляешь свою ситуацию.
        Адвокат многозначительно кивнул. Нэте он совсем не нравился.
        – А кроме того, вы утверждали, что доктор Вад набросился на вас, – продолжал он. – И господин доктор Вад любезно ответил на это обвинение, что анестезия подействовала на вас слишком сильно, а в подобных случаях могут начаться галлюцинации. Вам знакомо такое слово, Нэте?
        – Нет, но какая разница? Он совершил то, чего не должен был совершать, до того как дал мне маску.
        Тут все переглянулись.
        – Нэте Германсен, если даже в такой ситуации кому-то придет в голову совершить преступление против своего пациента, наверное, благоразумнее было бы подождать, пока пациент не лишится сознания, правда же? – вмешалась женщина, которую она раньше не видела. – Имейте в виду, что вам очень сложно поверить. В особенности теперь.
        – Однако именно так все и было. – Нэте посмотрела вокруг и только теперь осознала, что из присутствующих никто не был на ее стороне.
        Тогда она встала, снова ощутив дискомфорт внизу живота и почувствовав, что трусы ее намокли.
        – Я лучше отправлюсь домой, – сказала она. – На автобусе.
        – Боюсь, что не так все просто, Нэте. Либо вы забираете свои обвинения обратно, либо мы вынуждены просить вас остаться, – сказал один из полицейских.
        Он сунул ей под нос какую-то бумагу, прочитать которую она не могла, и указал на нижнюю строчку.
        – Подпишитесь вот здесь, и можете идти.
        Легко им было говорить. Ведь она не умела читать и писать.
        Взгляд Нэте скользнул со стола на высокого мужчину, сидевшего напротив. В глазах Курта Вада промелькнуло нечто похожее на доверительное выражение, когда их взгляды встретились, однако она совсем не желала этого.
        – Он сделал именно то, о чем я рассказала, – настаивала девушка на своем.
        Ее попросили сесть за стол в углу, а остальные принялись что-то обсуждать сообща. В особенности женщины взялись за дело со всей серьезностью. Курт Вад несколько раз отрицательно покачал головой, когда к нему обратились. Наконец он поднялся и пожал каждому руку. Ему надо было идти.
        Два часа спустя Нэте сидела на кровати в маленькой комнатке в каком-то доме; она даже не знала, где находится. Ее оповестили, что дело закончится довольно быстро и ей назначат адвоката в качестве консультанта. А также, что приемная семья пришлет сюда ее вещи.
        Значит, они не хотели возвращения дочери на ферму.

        Прошло несколько недель, прежде чем обвинительный акт в отношении Курта Вада оказался в суде, однако власти не теряли времени даром. В особенности Филип Нёрвиг наловчился опровергать любые доводы защиты, и судебные инстанции радостно ему внимали. Они подвергли проверке ее интеллектуальные способности, привлекли свидетелей и многочисленные документы.
        Всего лишь за два дня до слушания дела Нэте познакомилась с адвокатом, назначенным ее юридическим консультантом. Ему было тридцать пять лет и он был довольно хорош собой – вот и все, что можно было о нем сказать.
        Только оказавшись в зале суда, девушка окончательно поняла, что никто не пожелает ей поверить и что дело приняло чересчур серьезный оборот, чтобы быть проигнорированным.
        Ни один свидетель даже не пытался посмотреть в ее сторону, давая показания, и атмосфера в зале суда была довольно холодная.
        Ее первая школьная учительница, мерзкая и убогая, поведала о задранных юбках, нецензурной брани, тупости, лени и общей распущенности, а священник, который конфирмовал ее одноклассников, – о нечестивости и дьявольских наклонностях Нэте.
        Уже после этого было сделано заключение: «слабоумие в совокупности с антиобщественным поведением».
        Учитывая настолько сильно проявленные асоциальные наклонности, Нэте сразу посчитали морально развратной и умственно отсталой представительницей низшего слоя общества. От общения с нею лучше всего было бы оградить само общество. Ее признали лживой и хитрой, несмотря на скудное образование и воспитание. «Распущенная и поверхностная личность», – повторялось снова и снова. Ни единого смягчающего или положительного слова. Ее попрекали тем, что она подстрекала других к непокорности, даже к бунтам, и что ее омерзительные эротические наклонности изо дня в день доставляли огромные неприятности, а теперь, по достижении Нэте половой зрелости, представляли прямую угрозу для окружающих. Когда выяснилось, что она набрала всего лишь 72,4 балла по результатам теста Бине – Симона[75], все окончательно уверились в том, что Курт Вад подвергся сомнительной клевете и лживым наговорам, несмотря на свои добрые намерения.
        Она возразила, заявив, что вопросы в тесте были глупыми, и добавила, что дала Курту Ваду ровно четыреста крон, чтобы тот прервал беременность. Ее приемный отец заверил всех присутствующих с трибуны для дачи показаний, что такую огромную сумму она скопить не могла. Нэте была шокирована. Либо он лгал, либо супруга не сообщила, что внесла свою лепту в эту сумму. Поэтому девушка крикнула, что можно спросить у его жены, правда ли это, однако жены среди присутствующих не было, как не было и особого желания докопаться до истины.
        Затем выступил председатель приходского совета, у родственника которого был сын, участвовавший в расправе над Нэте на речке. Он заявил, что интернат или еще какое-нибудь исправительное учреждение будет более правильным заведением для размещения такой девушки, нежели очередная приемная семья. Это было понятно уже тогда, когда она спала с кем ни попадя, а потом спровоцировала аборт, бросившись на острые камни, сказал он. Несмываемое пятно на его благочинном приходе.
        Пункты обвинения против Курта Вада отклонялись судом один за другим. Лишь мельком глянув на Филипа Нёрвига, она поняла, что тот находится в ударе и ее случай наверняка один из наиболее успешных в его практике судебных заседаний. С лица Курта Вада, вполне вызывающего доверие, все это время не сходила кривоватая усмешка.
        В один из последних ледяных февральских дней суд взвесил все «за» и «против» и принес Курту Ваду свои сожаления о том, что пришлось ему пережить из-за этой лживой и асоциальной девчонки.
        Направляясь к выходу мимо Нэте, доктор кратко кивнул ей, чтобы суд видел его великодушие. Но в уголках его глаз затаилось презрение. Он чувствовал свой триумф. Практически в тот же самый момент судья обратился к представителям властей с просьбой передать этого семнадцатилетнего несовершеннолетнего ребенка в ведомство по надзору за слабоумными, чтобы они позаботились о том, дабы исправить эту испорченную личность и направить на праведный путь достойного человека во имя общего блага.
        Прошло два дня, и Нэте отвезли в учреждение Келлера в Брайнинге.
        Главный врач сообщил ей о том, что не считает ее душевнобольной и напишет в приходской совет – если она действительно не сумасшедшая, ее должны выписать из его заведения.
        Однако так не случилось.
        Об этом позаботилась Рита.

        Глава 23
        Ноябрь 2010 года

        Общенациональный съезд был праздником для «Чистых линий», и Курт оглядел собравшихся с гордостью. У него даже слезы навернулись на глаза.
        Сейчас, когда настала зима его жизни, наконец-то удалось собрать достаточно сил для образования политической партии – и вот перед ним стоят две тысячи порядочных датских граждан, улыбаются и аплодируют ему. А значит, можно надеяться на будущее страны его сыновей… Ах, если бы Беата могла сейчас стоять рядом!
        – Слава богу, тебе удалось остановить этого журналиста, прежде чем тот завершил свою грязную тираду, – сказал ему впоследствии один из председателей местных филиалов организации.
        Курт кивнул. Готовясь сражаться за мысли и идеи, порождающие врагов и сопротивление, важно иметь в наличии сильных мужчин, способных вмешаться, когда того потребует ситуация. На этот раз все обошлось и без них, но на будущее – а это явно понадобится – у него имелись люди для грубого дела.
        Нет, в этот раз ситуация разрешилась быстро, и оставшаяся часть съезда прошла в полной гармонии, с прекрасными презентациями предвыборной платформы «Чистых линий» и кандидатов от партии на выборы в фолькетинг.
        – Вы намереваетесь создать фашистскую партию, Курт Вад, верно? – выкрикнул журналист, пробиваясь сквозь толпу с диктофоном, направленным на Курта.
        Тот покачал головой и улыбнулся, так и нужно было реагировать, когда народ слишком приближался.
        – Нет, конечно, нет, – бросил он в ответ. – Но давайте с вами побеседуем при более спокойных обстоятельствах. Тогда я наставлю вас на путь истинный и расскажу обо всем, что вы захотите узнать.
        Он бросил взгляд на охранников, прежде чем те успели схватить этого человека; они отступили, и толпа вновь поглотила журналиста. Нужно защищаться от идиотов и смутьянов, но нельзя нападать на журналистов при исполнении, придется научить их этому.
        – Кто это был? – спросил он у Лёнберга, когда они закрыли за собой двери старого зала заседания.
        – Ничего особенного. Сотрудник «Свободной прессы», собирает компромат по тылам. Зовут Сёрен Брандт.
        – Тогда я его знаю. Следи за ним в оба.
        – Мы так и делаем.
        – Я имею в виду серьезную слежку.
        Лёнберг кивнул, Курт хлопнул его по плечу и отворил дверь в малый зал собраний. Здесь уже собрались около сотни привилегированных членов, ожидавших его.
        Вад поднялся на небольшую трибуну и осмотрел верных сторонников, которые чинно сидели в креслах и приветствовали его аплодисментами.
        – Ну что же, господа, – начал он. – Тут у нас собралась элита, игнорирующая запрет на курение?
        Большинство присутствующих широко заулыбались, а кто-то встал с места и протянул ему сигару из кожаного футляра.
        Курт Вад улыбнулся и отказался, махнув рукой.
        – Спасибо, но нужно заботиться о своем здоровье. Как бы то ни было, нам уже не по сорок.
        Все непринужденно рассмеялись. Как замечательно находиться среди них. Они посвященные. На них всегда можно положиться. Талантливые люди, они хорошо трудились на благо «Секретной борьбы», большинство – на протяжении многих лет. То, что ему предстоит сейчас им сказать, вряд ли найдет отклик.
        – Национальный съезд проходит прекрасно. Если такое восторженное приятие нашей партии отражает взгляды большой части датского населения, думаю, мы вправе рассчитывать на приличное количество мандатов на следующих выборах.
        Все встали и принялись выкрикивать слова одобрения и аплодировать.
        Через несколько секунд Курт успокоил их жестами и продолжил:
        – Мы, собравшиеся здесь, заложили основу самой сущности «Чистых линий». Именно мы все эти годы стояли на баррикадах и проделали всю необходимую работу. Мы сражались на фронте в войне за мораль и благоразумие. Мы не выпячивались и не кричали об этом направо и налево. «Великой чести добивается тот, кто желает ее исключительно во имя Божие» – так всегда говорил мой отец.
        Присутствующие вновь зааплодировали.
        Курт на мгновение улыбнулся.
        – Благодарю. Отец был бы счастлив присутствовать здесь. – Затем он опустил голову и посмотрел на тех, кто сидел в первых рядах. – Наша работа по стерилизации и прерыванию беременности у женщин, не способных дать достойное потомство на благо нашей страны, имеет долгие богатые традиции. Все присутствующие знают, что безразличие к социальным проблемам родины не способствует ничему хорошему. – Он поднял обе руки в знак уважения к собравшимся. – Мы, присутствующие в этом зале, никогда не проявляли безразличия. – Отдельные люди опять зааплодировали. – И вот теперь из наших основополагающих идей и мыслей родилась партия. Она будет стремиться политическими способами воссоздать общество, где работа, которую мы осуществляли подпольно и против которой было направлено законодательство, в ближайшем будущем могла бы осуществляться открыто, стать узаконенной и превратиться в общепринятую практику.
        Кто-то закричал:
        – Верно! Верно!
        – Но пока, боюсь, нашей группе придется приостановить свою деятельность.
        Его слова вызвали некоторое беспокойство. Многие застыли на местах с чадящими сигарами между пальцами.
        – Вы сами видели, как журналист пытался скомпрометировать нас в зале для заседаний. Подобных ему будет еще много, и наша основная задача заключается в том, чтобы не дать им собрать против нас никаких фактов. А потому деятельность, какую мы ведем в нашем кругу, должна быть на некоторое время приглушена. – Послышалось перешептывание, оно смолкло, как только он поднял руку. – Сегодня утром мы узнали о том, что один из наших верных товарищей, Ханс Кристиан Дюрманд из Сёндерборга… да, я смотрю, многие из присутствующих знакомы с Хансом Кристианом лично, покончил с жизнью.
        Он обратил взгляд вниз на лица коллег. На некоторых выразился ужас, на других появилась задумчивость.
        – Мы знаем о том, что в последние две недели Ханс Кристиан являлся объектом тщательных расследований со стороны системы здравоохранения. Так случилось, хотя и нельзя было этого допускать, что один из абортов с последующей стерилизацией был выполнен им настолько неаккуратно, что девушке пришлось обратиться за помощью в больницу Сёндерборга. Ханс Кристиан взял на себя всю ответственность и немедленно уничтожил все свои журналы и личные бумаги, после чего избрал кардинальный вариант. – В зале зазвучал шепот, однако Курт не мог его расслышать. – Если бы членство Ханса Кристиана в «Секретной борьбе» было обнаружено, можно представить себе последствия. Он, само собой разумеется, тоже о них знал. Наша работа в «Чистых линиях» могла пойти насмарку.
        Все надолго примолкли.
        – Нельзя, чтобы настолько явно демонстрировались наши слабые стороны, ведь деятельность партии «Чистые линии» должна быть позитивно воспринята народом, – заявил он.
        Впоследствии многие подошли к нему и сообщили, что, несмотря на его увещевания, они намерены продолжать тайную работу, но при этом непременно переберут все свои бумаги, чтобы ничто не могло скомпрометировать их дело. Именно этого и добивался Курт. Безопасность прежде всего.
        – Ты собираешься на похороны Ханса Кристиана? – поинтересовался после заседания Лёнберг.
        Курт улыбнулся. Прекрасный человек – этот Лёнберг. Всегда начеку в отношении слабых мест в чужих рассуждениях, в том числе и самого Вада.
        – Конечно, нет, Вильфрид. Но мы будем скучать по нему, верно?
        – Ну да. – Лёнберг кивнул.
        Несомненно, ему было нелегко убедить одного из их верных старых товарищей принять снотворное. Совсем не легко.

        Когда Курт вернулся домой, Беата уже спала.
        Он включил айфон, подаренный сыном, и обнаружил множество сообщений.
        «Подождут до завтра», – решил Вад. Сейчас он слишком устал.
        На минуту он присел на край кровати и посмотрел на лицо Беаты, чуть прищурив глаза, словно желая смягчить суровые следы времени. Она все еще была красива в его глазах, и он сделал это по большей части для того, чтобы не видеть, насколько женщина стала хрупкой.
        Затем поцеловал ее в лоб, разделся и прошел в ванную.
        Под душем Курт становился стариком. Только здесь он не мог игнорировать распад своего организма. Глядя на нижнюю часть тела, Курт замечал, что его икры превратились в ничто, видел бледную голую кожу, некогда покрытую густыми черными волосами. Мыло уже не скользило по животу, как раньше, руками он едва мог достать до спины.
        Он запрокинул голову и, стараясь смыть уныние, направил жесткие струи себе в лицо.
        Стареть было нелегко, еще сложнее было терять былой авторитет. Да, собравшиеся чествовали его сегодня, но чествовали как человека, отступившего на второй план. Как человека, отдавшего все, что только было можно. Манекен, восседающий на троне, и ничего более. С этого дня другие будут выступать от имени партии. Он мог консультировать, конечно, однако генеральное собрание указало на тех, кто будет представлять партию, а откуда знать, будут ли они всегда следовать его советам?
        «Всегда», – повторил он про себя. Как странно звучит это слово, когда тебе восемьдесят восемь лет… Каким ограниченным временным промежутком вдруг может оказаться это «всегда»…
        Курт смахнул воду с торса и постарался не поскользнуться на полу, когда из заднего кармана брюк, лежавших на крышке унитаза, зазвонил айфон.
        – Да, – ответил он на вызов, тем временем вода стекала на коврик.
        – Это Герберт Сёндерсков. Я пытался дозвониться до вас целый день.
        – Ладно, – сказал он. – Давно я тебя не слышал, друг мой. Прости, но мой мобильный телефон был отключен сегодня. Мы проводили учредительное собрание в Тострупе.
        Собеседник поздравил его, между тем голос его был отнюдь не радостным.
        – Курт, сегодня к нам приезжала полиция в связи с несколькими делами о пропаже без вести, в том числе и Филипа. Карл Мёрк из полицейского управления. Миа упомянула твое имя в нескольких контекстах. В том числе в свете «Секретной борьбы».
        Курт на мгновение затих.
        – А что Миа об этом знает?
        – Не так много. По крайней мере, от меня – ничего. И точно не от Филипа. Просто набралась каких-то фактов там и сям. Упомянула Луиса Петерсона. Она не пожелала промолчать, хотя я ее и уговаривал остановиться. В последнее время она стала слишком своевольной.
        Печальные новости.
        – Что именно она сказала?
        Курт замерз, как ледышка; волосяные фолликулы сжались, и волосы на теле вздыбились щеткой.
        Он выслушал повествование Герберта Сёндерскова без каких-либо комментариев по ходу. И только по окончании отчета позволил себе высказаться.
        – Ты не знаешь, сыщик связывался с Луисом Петерсоном?
        – Я хотел проверить, но у меня нет мобильного номера Луиса. Ведь в Интернете его не найти.
        Повисла долгая пауза, в течение которой Курт пытался предположить дальнейший ход событий. Дела обстояли совсем неважно.
        – Герберт, еще никогда наша работа не была настолько серьезно скомпрометирована, а потому попытайся понять то, о чем я сейчас тебя попрошу. Вам с Миа надо отправиться в путешествие, слышишь? Я возмещу все расходы. Вы должны отправиться на Тенерифе. В западной части острова есть высокие скалы под названием Акантиладо де Лос Хигантес. Они очень крутые и расположены прямо на берегу.
        – О боже, – тихо прозвучало в ответ.
        – Герберт, послушай! Другого выхода не существует. Все будет похоже на несчастный случай, слышишь?
        Из трубки донеслись лишь тяжкие вздохи.
        – Герберт, речь идет о твоем брате, о тебе самом, о множестве твоих друзей, прекрасных коллег и знакомых. О годах напрасной работы и политическом крахе. Судьбы множества людей будут разрушены, если Миа не остановится. Я имею в виду бесконечные судебные иски, длинные сроки тюремного заключения, бесчестие и банкротство. Все наши труды по постановке организации на ноги будут обречены. Тысячи часов и пожертвования, исчисляемые многими миллионами крон. Сегодня у нас прошло генеральное собрание «Чистых линий», в следующий раз мы пройдем в фолькетинг. И вы с Миа поставите все под угрозу, если ты ничего не предпримешь.
        По-прежнему те же тяжкие вздохи в ответ.
        – Ты вообще позаботился о том, чтобы уничтожить картотеки Филипа, как мы договаривались? Все документы из архива пропали?
        Собеседник не ответил, и это привело Курта в ужас. Значит, придется самим заняться этим и убрать все материалы.
        – Курт, я не смогу. Может быть, мы просто отправимся путешествовать и пропадем, пока все не утрясется? – попросил Герберт, как будто бы не знал, что в этом не было никакого смысла.
        – Пожилая пара с датскими паспортами – о чем ты говоришь, Герберт? Ты сумасшедший. Как вам удастся затеряться в толпе? Полиция стопроцентно вас разыщет. А если даже и не разыщет, то это сделаем мы.
        – О боже! – снова прозвучало из трубки.
        – У тебя есть двадцать четыре часа. Завтра можешь купить путевки в «Стар тур», а если не окажется мест или рейсов, отправитесь регулярным рейсом в Мадрид, а оттуда – внутренним рейсом на Тенерифе. Когда прибудешь туда, каждые пять часов фотографируй место своего нахождения и отправляй мне по электронной почте, чтобы я мог отслеживать ваши передвижения. И больше не желаю ничего слышать об этом, ясно?
        Ответ последовал с промедлением.
        – Ты не сможешь так поступить.
        Затем соединение было прервано.
        – Мы вас проверим, – сказал Курт сам себе. – И вынесем проклятую картотеку из дома и сожжем.
        Он проверил по айфону список последних вызовов. Герберт сказал правду – он действительно названивал Курту с половины первого каждые полчаса, и к тому же было пропущено еще пятнадцать вызовов от Луиса Петерсона.
        Можно было поклясться всеми богами, это не предвещало ничего хорошего.
        Полицейское расследование исчезновения Филипа Нёрвига ни капли его не беспокоило, он не имел к данному делу никакого отношения. Волновало лишь то, что Миа наговорила полицейским.
        Или он в свое время не предостерегал Филипа от этого дьявола в юбке? А затем и Герберта?
        Разве нет?

        Прошло полчаса нарастающего отчаяния и тщетных попыток дозвониться на мобильный номер Луиса Петерсона, и вот молодой журналист перезвонил сам.
        – Да, простите, я отключал телефон после каждого звонка вам, чтобы меня не могли выследить, – объяснился он. – Я просто не хочу рисковать, чтобы Карл Мёрк и его жуткий помощник мне названивали.
        – Сориентируй меня вкратце о произошедшем, – попросил Курт, сразу получив желаемое. – Где ты сейчас находишься?
        – Сижу на стоянке неподалеку от Киля.
        – И куда ты направляешься?
        – По своим делам.
        Курт кивнул.
        Попрощавшись, он оделся. Сон подождет.
        Старик поднялся на второй этаж в совмещенную с мастерской кухню. Выдвинул ящик из-под панели с инструментами, вынул пластмассовый лоток с винтами, поставил на верстак и вытащил старую «Нокиа», лежавшую под ним. Подключив к телефону зарядное устройство, поскоблил карту предоплаты, включил телефон и набрал номер Касперсена. Всего лишь через двадцать секунд в трубке прозвучал ответ:
        – Курт, уже поздно. Почему ты звонишь с этого номера?
        – Проблема, – сказал Вад. – Запиши номер и перезвони мне со своего такого же. Ровно через пять минут.
        Касперсен послушался, молча выслушав Курта.
        – У нас есть кто-нибудь на примете в полицейском управлении, на кого мы можем положиться? – в завершение спросил Курт.
        – Никого. Но есть один человек в «Стейшн-Сити», – ответил Касперсен.
        – Свяжись с ним и скажи, что мы хотим остановить одно полицейское расследование. Любой ценой. Заверь, что оплата будет щедрой. Лишь бы угомонить Карла Мёрка.

        Глава 24
        Ноябрь 2010 года

        Заезжая на полицейскую парковку, Карл взглянул на часы. «Дворники» беспощадно скребли лобовое стекло. 15.45, на каких-то несчастных три четверти часа он опоздал на встречу с психологом Крисом. Наверняка вечером Мона будет ворчать на него. Какого дьявола все так безрадостно?
        – Нам лучше захватить его с собой, – заметил Ассад, вынимая из кармана на двери складной зонтик.
        Мёрк выключил двигатель. «Я как-то не в настроении делить зонт с кем бы то ни было», – подумал он было, пока не оказался у выхода из бетонного гаража и не обнаружил, что кто-то, видимо, вынул затычку из неба, так что теперь ничего не видать дальше десяти метров.
        – Зайди под зонт, ты только что переболел, – закричал Ассад.
        Карл с подозрением посмотрел на зонтик в веселый горошек. Какие небесные силы могут заставить половозрелого мужчину приобрести такую безвкусицу? Да к тому же еще и розового цвета…
        Он залез под эту гадость и, пошатываясь, пошел с Ассадом через лужи. Вскоре из стены дождя возник коллега, направлявшийся им навстречу с подлой улыбкой, словно подозревал их в чем-то ином помимо исключительно рабочих отношений. В высшей степени компрометирующем.
        Карл высунулся из-под зонта, выпятив вперед подбородок. Он не относится к тем мужчинам, которые пользуются зонтом, как и к тем, кто обедает с голым торсом в сельской местности.
        – Ох, Карл, ты весь вымок насквозь, – заметил охранник, когда тот пронесся мимо с таким звуком, какой, вероятно, бывает у старого вантуза.

        – Роза, не могла бы ты проверить, кто стоит за организацией «Бенефис»? – обратился Мёрк к коллеге, проигнорировав ее иронические замечания о перевернутой ванне и выброшенном на берег ките.
        Он кое-как вытер одежду туалетной бумагой и дал себе слово приобрести пару сушилок для рук с потоком теплого воздуха. Такое устройство в два счета вернуло бы ему нормальную температуру тела.
        – Ассад, ты уже поговорил с Лизой? – поинтересовался он, изведя три четверти рулона, пока друг разворачивал молитвенный коврик в своей кладовке.
        – Погоди. Первым делом молитва.
        Карл взглянул на часы. Ну да, скоро половина сотрудников полицейского участка отправится по домам, в том числе и Лиза. Кто-то ведь должен был соблюдать рабочее время.
        Он резко приземлился на свое кресло и набрал ее номер.
        – Алло-о-о, – пропел голос, явно принадлежавший фру Серенсен.
        – М-м-м… Лиза?
        – Нет, она на гинекологическом обследовании. Это Ката, Карл.
        Вот уж действительно, Мёрк мог бы обойтись и без подробностей.
        – Понятно. Вы проверили, кому Луис Петерсон звонил около трех часов?
        – Да, друг мой.
        Она сказала «друг мой»? Что, черт возьми, за курсы она посещает? Курсы глобального подхалимажа?
        – Он звонил Курту Ваду в Брёндбю. Тебе нужен его адрес?

        Две попытки позвонить Луису Петерсону не принесли иного результата, кроме сообщения о том, что в данный момент абонент находится вне доступа. А чего еще можно было ожидать? И тем не менее Карла позабавило бы обескуражить Петерсона вопросом, зачем он звонил человеку, с которым, по его собственным словам, его ничто не связывало.
        Он со вздохом посмотрел на доску и на клочке бумаги отыскал мобильный номер Криса-психолога. Мёрк не горел желанием заносить этот номер в свою записную книжку, но все же теперь лучше воспользоваться им, чем тащиться в такую дрянную погоду на улицу Анкер Хегорд.
        – Крис ля Кур, – ответили из трубки.
        Что за идиотская фамилия?
        – Карл Мёрк.
        – Карл, у меня сейчас нет времени с вами разговаривать, я жду пациента. Перезвоните мне завтра с утра пораньше.
        Проклятие. Значит, сегодняшний вечер у Моны снова окажется коту под хвост.
        – Простите, Крис, – поторопился он сказать. – Мне жутко жаль, что сегодня я не смог прийти к вам, но я был слишком занят на работе. Пожалуйста, примите меня в понедельник во второй половине дня. Мне это необходимо.
        Последовавшая пауза вселяла ужас, как временной интервал между словами «вы приняты на работу» и «вы уволены». Несомненно, сей самоуверенный любитель одеколона передаст все Моне.
        – Хм, вы так считаете? – наконец вымолвил он.
        Карл уже собирался было спросить: «Что именно?» Но вовремя понял.
        – Абсолютно. Думаю, ваше лечение будет для меня чрезвычайно полезно, – заверил он, при этом больше думая о доступе к телу Моны, щедрой во всех отношениях, нежели о психологическом воздействии на свои замысловатые мозговые извилины.
        – Хорошо, пускай будет понедельник. В три, как сегодня, договорились?
        Карл посмотрел на потолок. Ну да, а что еще оставалось?
        – Спасибо, – и он положил трубку.
        – У меня для тебя две новости, Карл, – прозвучало за спиной.
        Мёрк ощутил запах духов, прежде чем она успела сказать что-то еще. Словно в воздух устремился бурный поток едкого вещества и обволок его. Весьма сложно было это игнорировать.
        Карл оглянулся на Розу, стоявшую в дверях с кипой газет под мышкой.
        – Что у тебя за духи? – спросил он, прекрасно осознавая, что следующая ее реплика может быть весьма язвительной, если Розе покажется, что ему не понравился ее парфюм.
        – Духи? А, это Ирсины.
        На том и порешили. Нельзя было так скоро предать Ирсу забвению.
        – Во-первых, я проверила Герберта Сёндерскова, с которым вы встретились в Хальсскове. Как он и утверждает, он не мог иметь непосредственного отношения к исчезновению Нёрвига, так как находился в Гренландии с первого апреля по восемнадцатое октября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года, юридически представляя метрополию.
        Карл кивнул, чувствуя в пищеварительной системе какие-то неприятные ощущения.
        – Во-вторых, «Бенефис» является исследовательским институтом, финансирующимся из частных фондов. Помимо политических аналитиков, работающих там внештатно, имеется один штатный сотрудник, а именно Луис Петерсон. Они работают портфельным методом, то есть составляют краткие заметки, в которых занятым политикам очень просто и быстро ориентироваться. В высшей степени популистский, тенденциозный и, по моему мнению, лживый материал.
        «Не сомневаюсь», – подумал Карл.
        – Кто стоит за этой организацией?
        – Лизелотте Сименс. Она – председатель правления, а ее сестра – директор.
        – Хм, мне это ни о чем не говорит.
        – Как и мне. Но я слегка пошерстила ее прошлое. Сказать по правде, пришлось углубиться аж на двадцать пять лет назад, проследив ее различные адреса по национальному регистру, прежде чем я сумела обнаружить, что с чем связать.
        – И оказалось?..
        – Тогда она проживала в Хеллерупе под одной крышей с довольно известным врачом-гинекологом по имени Вильфрид Лёнберг, ибо он был отцом этих двух сестер. Весьма любопытный факт!
        – Так-так. – Карл слегка подался вперед. – И почему же?
        – Потому что Вильфрид Лёнберг также является одним из основателей «Чистых линий». Ты никогда не видел его по телевизору?
        Карл попытался вспомнить, но бурчащий живот мешал ему думать.
        – Ладно. А что ты собираешься делать с газетами?
        – Мы с Ассадом вновь прочешем период, в течение которого исчезли все эти люди, но теперь хотим использовать другие газеты. Нужно удостовериться, что учтены все случаи.
        – Прекрасная работа, Роза, – сказал Мёрк, пытаясь прикинуть расстояние до туалета в прыжках.
        Спустя десять минут он стоял перед Ассадом совершенно бледный.
        – Я поеду домой. Мой желудок просто невыносим.
        «Сейчас он скажет: “Что ты сказал?”» – подумал Карл.
        Однако вместо этого сириец запустил руку под стол, выудил оттуда зонтик и протянул со словами:
        – У дромадера есть такая проблема – он не может кашлять и испражняться одновременно.
        Леший его знает, о чем он.

        По дороге домой Карл изо всех сил давил на педаль газа, ибо желудок расстроился совершенно. Если бы его остановил кто-то из коллег из отдела дорожного движения, он бы сослался на форс-мажорные обстоятельства. Мёрк даже подумывал приладить на крышу синюю мигалку, потому что минуло несколько десятилетий с тех пор, как он последний раз наложил в штаны, и, по статистике, это не должно было повториться.
        Поэтому он был готов выломать входную дверь, обнаружив ее запертой. Какой негодяй вздумал закрыть ее на замок?
        После пяти спасительных минут, проведенных на унитазе, Карл наконец обрел покой. Через два часа он должен был предстать перед Моной с начищенными зубами и превратиться в массовика-затейника для ее монструозного внука.
        Харди не спал, когда Карл вошел в гостиную. Он лежал и смотрел на дождь, хлещущий из переполненных сточных желобов.
        – Дерьмовая погода, – сказал бывший напарник, заслышав шаги Карла. – А я бы все-таки дал миллион за то, чтобы выйти на улицу хотя бы на двадцать секунд.
        – Ну, Харди, привет, что ли. – Карл сел на край кровати и приветливо улыбнулся товарищу. – Теперь во всем какая-то невезуха. Я только что подцепил жуткий желудочный грипп из-за этой погоды.
        – Правда? И за это я тоже не пожалел бы миллиона.
        Мёрк улыбнулся и проследил за взглядом Харди. На одеяле лежало открытое письмо, и полицейский сразу же узнал адрес отправителя. Подобное письмо он и сам рассчитывал вскоре получить.
        – Ага. Значит, государственные органы признали ваш с Минной развод, насколько я могу судить… И как ты к этому относишься?
        Харди сжал губы и старался смотреть куда угодно, но только не на лицо Карла, выражающее сострадание. Поистине душераздирающий момент.
        – Позволь ничего не отвечать, – произнес он спустя минуту глубокого молчания.
        Карл понимал его лучше кого бы то ни было. У них был прекрасный брак. Возможно, лучший из всего его окружения. Через несколько месяцев они бы сыграли серебряную свадьбу, но пуля помешала.
        Мёрк кивнул.
        – Минна сама принесла?
        – Да, вместе с нашим сыном. Они вполне справляются.
        Естественно, Харди все понимал. Почему жизнь его возлюбленной должна останавливаться только потому, что остановилась его собственная жизнь?
        – Ирония заключается в том, что сегодня у меня появилась новая надежда.
        Карл почувствовал, как его брови самопроизвольно взмыли ко лбу. Он извиняюще улыбнулся, но слишком поздно.
        – Я прекрасно знаю, что ты думаешь. Что я дурак и не хочу смотреть действительности в глаза, но полчаса назад Мика сделал кое-что, и, откровенно говоря, мне от этого стало чертовски больно. По крайней мере, Мортен вообще затанцевал на полу.
        – Что еще за Мика?
        – Ах да, последнее время ты не так уж часто бываешь дома… Если ты не в курсе, кто такой Мика, то лучше спроси у Мортена сам. Только сначала постучись. Они сейчас перешли к личным делам. – Он издал какой-то булькающий звук, который стоило расценивать как смех.

        Карл стоял у полуподвальной комнаты Мортена тихо, как мышь, пока не послышался приглушенный смех, давший ему сигнал постучать в дверь.
        Затем осторожно вошел внутрь. Вид дряблого Мортена, находящегося в тесном контакте с неким Микой, мог ужаснуть кого угодно.
        Двое мужчин стояли перед открытой дверью, ведущей в помещение, где раньше была сауна, мило обнимая друг друга за плечи.
        – Привет, Карл. Я тут показываю Мике мою коллекцию фигурок из «Плеймобиля».
        Мёрк и сам ощущал, насколько глупо он выглядел. Неужто Мортен Холланд и впрямь осмелился пригласить темноволосого красавца домой, чтобы продемонстрировать ему свою коллекцию?! Это больше было похоже на одну из тех уловок, к которым он и сам некогда прибегал, чтобы заманивать дам в свои сети.
        – Привет, – Мика протянул руку, намного более волосатую, чем грудь Карла. – Мика Йохансен. Да, я тоже коллекционер, как и Мортен.
        – А-а-а, – буркнул Карл, напрочь лишившись способности произносить согласные.
        – Ну, только Мика собирает не фигурки от «Плеймобиля» или сюрпризы из киндеров, как я, но смотри, что он мне подарил.
        Мортен протянул Карлу картонную коробочку с надписью «3218-А Строитель». И, вполне ожидаемо, внутри оказался синий человечек в красной каске с неким предметом, видимо представлявшим собой огромную метлу.
        – Да, прекрасный, – Карл вернул коробку.
        – Прекрасный?! – Мортен улыбнулся и крепко обнял своего гостя. – Он не прекрасный, Карл, он просто потрясающий! Теперь у меня полное собрание фигурок рабочих с семьдесят четвертого года, когда все только началось, и до сего момента. И упаковка как новая… Просто невероятно.
        Карл никогда не видел своего квартиранта таким сияющим с тех пор, как он въехал почти три года назад.
        – А что же вы собираете? – спросил он у Мики, на самом деле совершенно не желая об этом знать.
        – Я коллекционирую старые публикации о центральной нервной системе.
        Карл тщетно пытался подобрать соответствующее случаю выражение лица, и темноволосый Адонис улыбнулся.
        – Да, странный объект коллекционирования, я знаю. Но теперь я дипломированный физиотерапевт и сертифицированный акупунктурщик, так что не так уж и странно.
        – Мы познакомились две недели назад, когда у меня заболела шея. Помнишь, Карл, я не мог пошевелить головой?
        Неужели когда-нибудь было такое, чтобы Мортен шевелил головой? Видимо, это прошло мимо него.
        – Ты говорил с Харди? – спросил Мортен.
        – Да, поэтому я сюда и спустился. Он упомянул о чем-то, что причинило ему, мягко говоря, жуткую боль. – Он обратился к Мике: – Неужели вы воткнули ему в глаз иголку?
        Он попытался было посмеяться, но никто его не поддержал.
        – Нет, просто я ткнул его в те нервы, которые, видимо, функционируют.
        – И он отреагировал?
        – Еще бы! – отозвался Мортен.
        – Мы должны заставить Харди сесть, – продолжил Мика. – У него сохраняется чувствительность во многих частях тела. Точка на плече, две точки у основания большого пальца… Что очень обнадеживает.
        – Обнадеживает? Каким образом?
        – Я уверен, что никому из нас не понять, насколько напрягается Харди, чтобы стимулировать эти ощущения. Однако многое указывает на то, что если он продолжит свои усилия, то сможет двигать большим пальцем.
        – О, большим пальцем! И что отсюда следует?
        Мика улыбнулся.
        – Все, что угодно. Контакт, работа, передвижение, возможность двигаться самому.
        – Вы сейчас имеете в виду электрическую инвалидную коляску?
        Далее последовала пауза, во время которой Мортен очарованно взглянул на свою добычу, а у Карла потеплела кожа и участилось сердцебиение.
        – Да, и многое другое. У меня есть связи в области здравоохранения, а за Харди явно стоит бороться. Я абсолютно убежден, что в будущем его жизнь изменится кардинальным образом.
        Мёрк погрузился в молчание, чувствуя, что пространство словно навалилось на него. Он не понимал, где находится и куда направить свой взгляд. Если говорить кратко, он был потрясен, как ребенок, вдруг понявший мир. Такое ощущение было ему почти неведомо, и он не нашел ничего лучше, как сделать шаг навстречу и притянуть к себе Мику. Он хотел поблагодарить его, но слова застряли в горле.
        Затем почувствовал похлопывание по спине.
        – Да, – сказал этот слетевший с небес ангел. – Я понимаю, что вы чувствуете, Карл. Очень, очень серьезные эмоции.

        Слава богу, была пятница, а потому магазин игрушек на площади в Аллерёде еще вовсю работал. Самое время приобрести какую-нибудь ерунду для внука Моны, только не то, чем можно драться.
        – Привет, – чуть позже поздоровался Мёрк с мальчишкой, стоявшим в коридоре у Моны и выглядевшим так, словно он был вполне в состоянии драться с кем угодно без каких бы то ни было вспомогательных средств.
        Карл протянул ему подарок и увидел, что рука демоненка бросилась за добычей, как кобра в момент нападения.
        – Отличные рефлексы, – прокомментировал он Моне, в то время как мальчик скрылся со своим трофеем, и привлек ее к себе настолько близко, что между ними не удалось бы протиснуться и травинке. Она необычайно приятно пахла и выглядела чрезвычайно аппетитно.
        – Что ты ему подарил? – спросила Мона, целуя Карла.
        Но он уже забыл обо всем, ведь ее карие глаза были рядом.
        – М-м… кажется, игрушка называется «Флэт болл». Его можно сжать, как блин, а потом он разбухает в шар. На нем можно установить время… по-моему.
        Женщина посмотрела на него несколько скептически, как будто бы уже представила себе, что Людвиг найдет новой игрушке такие применения, о каких Карл не мог даже помыслить.
        Теперь дочь Моны Саманта оказалась более подготовленной и пожала ему руку, не бросая взгляды на нелестные части его тела.
        У девушки были глаза матери. Как только кто-то посмел сделать из такой богини мать-одиночку, не мог он взять в толк. Эта мысль сохранялась у Карла ровно до того момента, пока Саманта не открыла рот.
        – Надеюсь, сегодня у вас ничего не капнет в соус, – съязвила она и разразилась совершенно неуместным хохотом.
        Карл попытался принять участие в веселье, однако особого резонанса ее смех у него не вызвал.
        Они отправились к столу, и полицейский принял боевую готовность. Четыре таблетки, приобретенные в аптеке, положили конец кишечным коликам, и голова была совершенно свежая.
        – Людвиг, – сказал он, – как тебе «Флэт болл»?
        Мальчик не ответил. Возможно потому, что рот его был набит парой горстей картофеля фри.
        – Первым же броском он вышвырнул мяч в окно, – ответила мать бесенка. – После еды пойдешь подбирать во двор, ясно, Людвиг?
        Мальчик промолчал. Так что все же какое-то влияние можно было на него оказать.
        Карл обратил взгляд на Мону; та лишь пожала плечами. Видимо, гость еще находился в процессе проверки.
        – А когда в тебя выстрелили, из дырки в голове вытекло хоть немного мозгов? – поинтересовался мальчишка, прожевав еще две горсти фри и показав пальцем на шрам на виске у Карла.
        – Самая малость, – ответил Мёрк. – Так что теперь я всего лишь в два раза умнее нашего премьер-министра.
        – Значит, не так уж вы и умны, – проворчала его мать, сидевшая рядом.
        – У меня хорошие математические способности, а у тебя? – проявил очередное любопытство ребенок, впервые посмотрев на Карла своими ясными глазами.
        Видимо, между ними устанавливался контакт.
        – Выдающиеся, – соврал Карл.
        – Ты знаешь штуку про тысячу восемьдесят девять?
        Подумать только, он назвал такое огромное число; сколько ему, интересно, лет? Неужели пять?
        – Возможно, Карл, тебе понадобится листок бумаги, – вступила в диалог Мона и из ящика бюро за спиной достала блокнот и карандаш.
        – Так, – прокомментировал мальчик. – Придумай любое трехзначное число и запиши его.
        Трехзначное. Откуда, черт возьми, пятилетний набрался таких слов?
        Кивнув, Карл написал 367.
        – А теперь переверни его.
        – Перевернуть. В каком смысле?
        – Ну, теперь ты должен написать семьсот шестьдесят три, верно? Ты уверен, что у тебя не вытекло больше серого вещества, чем ты думаешь? – не вытерпела очаровательная мамаша.
        Карл послушно написал 763.
        – Теперь вычти меньшее число из большего, – приказал белокурый гений.
        763 минус 367. Карл загородился ладонью, чтобы никто не увидел, что он по-прежнему вычитал так, как его научили в третьем классе.
        – Что получилось? – Глаза Людвига просияли.
        – М-м, триста девяносто шесть, да?
        – Теперь переверни это число и сложи его и триста девяносто шесть. Что теперь получилось?
        – Шестьсот девяносто три плюс триста девяносто шесть, ты имеешь в виду? Что получится?
        – Ну да.
        Карл принялся складывать, прикрывая этот маневр рукой.
        – Получилось тысяча восемьдесят девять, – изрек он после некоторого замешательства в вычислениях.
        Парень рассмеялся, когда Карл поднял голову. Он и сам прекрасно знал, какой изумленный у него был вид.
        – Проклятие, Людвиг… То есть не имеет значения, с какого числа я начну, в любом случае получится тысяча восемьдесят девять?
        Мальчик выглядел разочарованно.
        – Ну да, разве я не говорил? Но только если ты начнешь, например, со ста двух, после первого вычитания у тебя получится девяносто девять. Тогда придется писать не девяносто девять, а ноль девяносто девять. Число обязательно должно быть трехзначным, не забудь.
        Карл медленно кивнул.
        – Умный мальчик, – сухо сказал он и улыбнулся маме. – Конечно, в мать.
        Та промолчала. Видимо, он был прав.
        – Саманта – возможно, один из самых одаренных математиков нашей страны. Однако есть свидетельства того, что Людвиг будет еще талантливее, – сказала Мона, протягивая Карлу лосося.
        Так-так, мать и сын – два сапога пара. Пятнадцать частей – талант, десять частей – порох в заднице, шестнадцать – непочтительность, вот так смесь. В их семью будет непросто войти.

        Еще пара интеллектуальных задачек, и испытания закончились. Очередная двойная порция картошки, закушенная тремя ложками мороженого, и чертенок притомился. Они попрощались, и Мона предстала перед ним, сверкая глазами.
        – Я договорился с Крисом на понедельник, – поспешил сказать Карл. – Позвонил и извинился за то, что сегодня не получилось. Но с самого утра, Мона, у меня действительно был очень насыщенный день.
        – Не волнуйся, – с этими словами она так тесно прижала его к себе, что он почти закипел. – Думаю, ты вполне готов к гимнастике на простынях, – сказала она и запустила руку туда, где здоровые мальчики шарят целыми днями напролет.
        Карл медленно втянул воздух сквозь зубы. Какая же она зоркая, эта женщина… Возможно, передалось от дочери. После обязательных вступительных маневров, закончившихся тем, что Мона удалилась в ванную «прихорошиться», Карл восседал на краю кровати с пылающими щеками, опухшими губами и в слишком тесных трусах. Тут у него зазвонил телефон.
        Проклятие, высветился рабочий номер Розы.
        – Да, Роза, – сказал он несколько угрюмо. – Давай покороче, потому что я тут занят важным делом, – добавил он, замечая, как его достоинство потихоньку сникает.
        – Карл, это принесло плоды.
        – Что принесло плоды, Роза? Почему ты до сих пор на работе?
        – Да мы оба здесь. Привет, Карл! – прогремел голос Ассада на заднем плане.
        У них там что, народные гулянья в подвале?
        – Мы обнаружили еще одно исчезновение. О нем заявили спустя месяц после остальных, поэтому поначалу мы его не нашли.
        – Так-так, и ты сразу же связала его с остальными? Почему?
        – Его обозвали «делом о ВелоСолекс». Мужчина сел на свой мопед и поехал из Брендерупа, что на Фюне, на железнодорожную станцию в Айбю. Там он припарковал мопед на велосипедной стоянке, и с тех пор его больше никто не видел. Он исчез.
        – Какого, ты говоришь, числа это произошло?
        – Четвертого сентября восемьдесят седьмого года. И это еще не всё…
        Карл бросил взгляд на дверь ванной, из-за которой послышался голос его эротической дивы.
        – Давай побыстрее, что там еще?
        – Его фамилия Германсен. Таге Германсен.
        Карл нахмурился. И что?
        – Да, Германсен! – крикнул Ассад в трубку. – Не помнишь? Миа Нёрвиг упомянула это имя в связи с первым делом, общим у ее первого мужа и Курта Вада.
        У Мёрка удивленно сдвинулись брови.
        – Ладно, – ответил он. – Посмотрим. Прекрасная работа. А теперь отправляйтесь домой, оба.
        – До встречи в управлении? Скажем, в девять утра? – эхом прозвучал голос Ассада.
        – О-ох, завтра суббота… Тебе не знакомо такое понятие, как выходные?
        В телефоне загрохотало – видимо, сириец взял трубку в свои руки.
        – Послушай. Раз мы с Розой можем работать в Шаббат, то и ты вполне в состоянии съездить в субботу на Фюн, правда ведь?
        Вопрос не подразумевал ответа. Это был намек. Кроме того, они с Розой наверняка уже твердо приняли решение.

        Глава 25
        Сентябрь 1987 года

        Рита бросила взгляд на озеро Пеблинге, расслабленная, переполненная надеждами и безумно нуждающаяся в порции никотина. Выкурив две сигареты, она подойдет к зданию с серыми каменными стенами, позвонит в домофон, откроет тяжелую коричневую дверь и ступит на лестницу навстречу будущему. И все начнется.
        Она улыбнулась сама себе и одарила улыбкой парня, пробегавшего мимо в спортивном костюме и ответившего ей дерзким взглядом. Несмотря на ранний подъем, Рита ощущала себя прекрасно. Превосходно.
        Она засунула сигарету в рот, заметив, как парень остановился впереди в двадцати метрах и принялся разминаться, не спуская глаз с ее расстегнутой куртки и большой груди.
        «Не сегодня, мой мальчик. Возможно, в следующий раз», – сообщил ее взгляд, пока она прикуривала.
        В данный момент в центре ее внимания находилась Нэте, и она была значительно интереснее, нежели мальчишка с банальными пошлыми мыслями. С тех пор, как Рита вскрыла письмо, вплоть до сегодняшнего утра, когда она запрыгнула в машину и направилась в Копенгаген, один вопрос непрерывно крутился у женщины в голове. Зачем Нэте понадобилось вдруг увидеть ее? Разве они не договорились давным-давно больше не пересекаться? Разве сама Нэте не настояла на этом раз и навсегда, когда они встретились в последний раз?
        – Это ты виновата в том, что я попала на этот чертов остров. Это ты соблазнила меня тогда, – передразнила Рита свою давнишнюю подругу между двумя затяжками, пока спортсмен пытался разобраться, что к чему.
        Рита рассмеялась. В общем и целом, конечно, это было нездоровое время, те холодные дни 1955 года, проведенные в учреждении для слабоумных.

        В тот день, когда Нэте попала в восточно-ютландское учреждение в Брайнинге, четверо из воспитанников затеяли драку, и здание с высокими потолками было переполнено криками, воплями и жуткой суматохой.
        Рите нравились дни, когда происходили хоть какие-то события. Ей нравилось наблюдать за бескровной потасовкой. Тем более что сотрудники заведения проявляли себя настоящими асами.
        Она стояла у самого входа, когда полицейские привели Нэте, поместив ее между собой, и всего лишь короткого взгляда Риты оказалось достаточно, чтобы понять – привели девушку такую же, как и она сама. Влажные глаза, выражающие ужас перед увиденным безобразием. Но не только. В глазах читалась и злоба. Новенькая – настоящая жестокая тварь, по впечатлению Риты.
        Злоба Рите тоже была по душе, ибо это чувство являлось для нее ежедневной движущей силой. Когда она воровала, когда опорожняла кошелек полного идиота и когда расталкивала сумасшедших, стоявших на ее пути. Она прекрасно понимала, что злоба ни к чему не ведет, но самого по себе ощущения было вполне достаточно. Поселив ее в своем организме, можно было творить все, что угодно.
        Новенькой подыскали комнату всего в двух дверях от комнаты Риты, и уже за ужином она решила обработать эту девочку. Во что бы то ни стало, им необходимо стать друзьями и союзниками.
        Она прикинула, что эта Нэте на пару лет младше. Одна из тех наивных и плохо приспособленных девчонок, явно смышленых, но пока еще не узнавших достаточно о жизни и человеческом естестве, чтобы понять, что все в мире – игра. Но теперь-то Рита научит ее этому.
        Как только она устанет от постоянного сидения за штопкой носков и первые стычки с персоналом вызовут кое-какие проблемы, она придет к Рите искать утешения. И получит его. Не успеет бук покрыться листвой, они вдвоем сбегут отсюда, пообещала себе Рита. Пересекут Ютландию, а затем из Белых Песков на одном из рыболовных судов переправятся в Англию. Несомненно, рыбаки позаботятся о двух симпатичных девчушках в бегах. Кому ж не захочется приютить таких, как они, под своей палубой? Вот уж они раскачают им лодки[76]…
        Прибыв в Англию, девицы выучат английский и устроятся на работу, а когда достигнут определенных успехов, следующей их остановкой будет Америка.
        Да, у Риты план уже был наготове. Для осуществления не хватало только напарницы…

        Не прошло и трех дней, как у новенькой наметились кое-какие проблемы. Она задавала слишком много вопросов, только и всего. А так как она сильно отличалась от всех убогих людей со Спрогё, ее вопросы расценивались как вызов.
        – Веди себя спокойно, – сказала ей как-то Рита в коридоре. – Пускай они не догадываются о том, насколько ты умна, толку от твоего ума здесь мало. Молча делай так, как они говорят.
        Затем взяла Нэте за руку и подтянула к себе.
        – Ты освободишься отсюда, я тебе обещаю, но сначала вопрос: ждешь ли ты какого-либо посетителя?
        Она помотала головой.
        – И тебе не к кому пойти, если когда-нибудь тебя выпустят?
        Очевидно, деваха была потрясена таким вопросом.
        – Что значит «когда-нибудь»?
        – Ну ты же не думаешь, что вот так вот просто можешь уйти отсюда? Я понимаю, конечно, что домики здесь красивенькие, и все же это тюрьма. И хотя ты можешь наслаждаться видом на фьорд и луга, тут во всех бороздах разложена колючая проволока. И тебе ее никогда не преодолеть без моей помощи, будь я проклята.
        Нэте совершенно неожиданно хихикнула.
        – Здесь нельзя ругаться, – тихо сказала она и ткнула Риту локтем в бок.
        Все-таки она оказалась девчонкой что надо.

        Выкурив две сигареты, Рита посмотрела на часы. 10.58 – пора взглянуть своему будущему в глаза.
        На мгновение она решилась было крикнуть молодому человеку, стоявшему у дерева, чтобы тот подождал ее возвращения, но потом представила себе прекрасные волосы и округлые формы Нэте – и передумала. Ведь член можно заполучить в любой момент. Стоит только щелкнуть пальцами в любом уголке мира и в любое время суток.
        Рита не узнала голос Нэте, прозвучавший в домофоне, но решила не придавать этому значения.
        – Нэ-э-э-те-е, как приятно вновь слышать твой голос! – закричала она, толкая дверь, когда в домофоне раздалось шипение.
        Возможно, Нэте болеет. По крайней мере, по голосу похоже.
        Мимолетное сомнение исчезло, как только хозяйка отворила дверь и посмотрела на нее так, словно эти двадцать шесть лет были простым дуновением ветра и все обиды между ними забыты.
        – Проходи, Рита, ты замечательно выглядишь. И спасибо за то, что ты так пунктуальна, – сказала Нэте.
        Она провела ее в гостиную и усадила. Все те же крупные белые зубы и полные губы. Те же голубые глаза, способные выражать и страсть, и злобу; таких Рита не встречала больше ни у кого.
        «Пятьдесят лет, и все та же красота», – подумала Рита, пока Нэте стояла у буфета и разливала в чашки чай. Прекрасные стройные ноги в обтягивающих брюках. Облегающая блузка, спускающаяся на крутые бедра, и упругие, как никогда, ягодицы.
        – Ты держишься молодцом, красавица. Не могу поверить, что ты болеешь чем-то неизлечимым… Скажи, что это не так. Что это была лишь уловка, чтобы заманить меня в Копенгаген.
        Нэте повернулась к ней с чашками в руках и теплом во взгляде, но не ответила. Все та же прежняя молчаливая игра, прямо как тогда.
        – Я и не думала, Нэте, что ты когда-нибудь захочешь увидеть меня, – продолжила Рита, оглядевшись.
        Не сказать, чтобы квартира была богато обставлена. По крайней мере, не так, как подобает обладательнице многих и многих миллионов, по сведениям Риты.
        – Но я много думала о тебе, можешь себе вообразить, – сказала она, покосившись на две чашки.
        И улыбнулась – две чашки, а не три.
        Затем она повернулась к окнам – никакого адвоката не было и в помине. Ожидалось приятное времяпрепровождение.

        Из Риты и Нэте получилась прекрасная команда, что сразу заметили наставники.
        – Нам не хватает персонала в детском отделении, – сказали они и всучили им ложки.
        И спустя несколько дней девушки принялись кормить совершеннейших дебилов, больших детей, прицепленных к батареям, так как те не могли самостоятельно сидеть за столом. Невероятно неблагодарная работа, которая выполнялась чуть поодаль, так что печальное зрелище никому не бросалось в глаза. Однако впоследствии обязанности им расширили – они должны были следить за идеальной чистотой детских лиц, а в благодарность за помощь на них повесили столь же безупречный уход за другим концом пищеварительной системы воспитанников.
        Риту воротило от такой работы, ибо она была родом из тех мест, где дерьмо становилось видимым лишь в те редкие моменты, когда стоки переполнялись после проливного дождя. Нэте же, напротив, подтирала зады и выжимала подгузники так, словно занималась этим всю свою жизнь.
        – Дерьмо, оно дерьмо и есть, – как-то сказала она. – Я и выросла-то среди него.
        А затем рассказала про коровий навоз, свинячьи экскременты, лошадиный помет и изнурительные дни, так что обязанности, выпавшие на ее долю в этом учреждении, могли показаться каникулами по сравнению с той работой.
        Однако Нэте прекрасно понимала, что она отнюдь не на каникулах. Это было видно по кругам под ее глазами и слышно, когда она проклинала врача, признавшего ее слабоумной по итогам своего безумного IQ-теста.
        – Можно подумать, что хоть кто-то из врачей здесь, в Брайнинге, знает, какая разница между подъемом в четыре утра на дойку летом и зимой, – ворчала девушка, когда изредка неподалеку мелькал какой-нибудь белый халат. – Знаком ли ему запах в стойле, когда у какой-нибудь из коров начинается воспаление матки, которое не пройдет просто так? Едва ли. Так пускай и не выставляют меня дурочкой, только потому что я не знаю, как зовут короля Норвегии.
        Почистив детские рты и задницы в течение двух недель, они получили возможность приходить в детское отделение, когда сами захотят, и Рита приступила к подготовке своего крестового похода.
        – Нэте, скажи, а ты была у главврача? – спрашивала она каждое утро. – Или, может, беседовала с кем-то из других врачей? Ты вообще уверена, что главный медик отправил свою рекомендацию в приходской совет? Был ли он на твоей стороне? – Вопросы сыпались, как артиллерийские снаряды.
        И спустя неделю Нэте это надоело.
        В один прекрасный день после обеденного перерыва она оглянулась вокруг на косоглазые лица, кривые спины, короткие ноги и блуждающие глаза. Наконец до нее дошло.
        Нэте превратилась в одну из тех, за кем сама и ухаживала, но она этого не желала.
        – Я бы хотела поговорить с главврачом, – обратилась она к медсестре.
        Та прошла мимо, качая головой. Повторив попытки еще несколько раз и поняв, что никто не хочет ее слушать, Нэте встала и закричала в полную силу.
        Здесь опыт Риты пришелся как нельзя кстати.
        – Если будешь продолжать в том же духе, в конце концов ты поговоришь с начальником. Только до этого тебе придется провести несколько дней привязанной к кровати, а тебе будут что-то такое колоть, чтобы ты помалкивала. Так что имей это в виду.
        Нэте запрокинула голову назад, чтобы прокричать свое послание с еще большей мощью, но Рита сдержала ее.
        – Единственные способы отсюда выбраться для нас – побег и стерилизация. Знаешь, как быстро они отбирают тех, кого следует подвергнуть стерилизации, а кого отпустить? Мне известно, что главный врач вместе с психологом на прошлой неделе отобрали пятнадцать девушек за десять минут. Как думаешь, скольких из них отпустили? Нет, когда к делу привлекается Министерство социального развития, будь уверена, большинство отправят в больницу Вайле. А потому, Нэте, я снова задаю тебе вопрос: за пределами данного учреждения есть ли кто-то, кого тебе будет не хватать? И если нет, то давай сбежим вместе после того, как накормим детей ужином.
        События последующих четырнадцати дней можно перечислить довольно быстро.
        В тот же день они украли пару белых блузок и юбок и вышли через ворота, как остальные сотрудники. Прячась в кустарнике, час за часом они уходили все дальше от учреждения. На следующее утро разбили окно в доме фермера, пока все работали в хлеву, нашли кое-какую одежду, немного денег и исчезли.
        До Силкеборга они добрались в коляске «Нимбуса» и впервые были обнаружены полицией, когда ловили машину по дороге к Виборгу.
        Быстрый бег по лесным тропкам – и девушки вновь оказались в безопасности. В течение трех суток они жили в охотничьей сторожке и питались консервированными сардинами.
        Рита подлизывалась к подруге каждую ночь, прикасалась к ее белоснежной коже и клала руку на грудь, но Нэте отстраняла ее, говоря что-то типа того, что так могут делать только два разных человеческих типа, а потому противоестественно возлежать с представителями своего типа.
        На третий день начался ледяной ливень и закончились консервы. Три часа они простояли у дороги, прежде чем шофер холодильного грузовика сжалился над двумя вымокшими насквозь девушками и позволил им немного обтереться ветошкой у себя в кабине. Естественно, шофер пялился на них, зато доставил беглянок до самых Белых Песков.
        Там они действительно отыскали предприимчивого владельца парусника. Мужчина изъявил большую готовность взять их с собой на промысел. А если они окажутся в достаточной степени сговорчивыми, он с радостью согласился поспособствовать их дальнейшему продвижению в открытое море с каким-нибудь одиноким британским экипажем. По крайней мере, так он пообещал.
        Мужчина попросил их приготовиться, так как желал посмотреть товар лицом, но Нэте отрицательно замотала головой, и ему пришлось удовлетвориться одной только Ритой. Позабавившись с нею несколько часов, он позвонил своему брату, полицейскому из Нёрре Сниде.
        Они осознали, что произошло, только когда два верзилы из полиции Рингкёбинга защелкнули на них наручники и отвели в патрульный автомобиль.
        Наутро вернувшись в келлерское заведение в Брайнинге, Рита и Нэте наконец получили возможность побеседовать с главврачом.
        – Вы мерзкая и неблагонадежная девушка, Рита Нильсен, – сказал он. – Вы не только злоупотребили доверием персонала, но и малейшими способами добиваетесь собственного блага. У вас отвратительный характер, вы глупы, лживы и сексуально озабочены. Если я позволю такой асоциальной личности, как вы, разгуливать на свободе, вы станете затеивать сексуальные отношения с кем ни попадя, и вскоре общество вынуждено будет заботиться о недочеловеках, которых вы расплодите. Поэтому сегодня я написал заявление о том, что вам должно быть оказано исключительно принудительное лечение, причем настолько длительное, что сопротивляться ему будет абсолютно бесполезно.
        Чуть позже Рита с Нэте оказались на заднем сиденье черного «Ситроена» с запертыми дверями. На переднем сиденье лежало направление от главного врача. Конечным этапом значился Спрогё. Их отправляют на остров изгнанниц.
        – Мне не стоило тебя слушать, – рыдала Нэте, когда они пересекали Фюн. – Это все из-за тебя.

        – Нэте, чай что-то крепковат, – заметила Рита после первого глотка. – А кофе у тебя, случайно, не найдется?
        Лицо женщины в одно мгновение приняло какое-то странное выражение. Как будто Рита протянула и тут же отняла подарок, а ведь Нэте уже почти его взяла. Здесь было не только разочарование. Нечто большее.
        – К сожалению, у меня в доме нет кофе, – сказала Нэте слабым голосом, словно рушился ее мир.
        «Сейчас она предложит заварить новый», – подумала Рита, про себя поражаясь, насколько серьезно та относилась к своей роли хозяйки.
        Однако Нэте ничего не предложила. Она просто сидела, как будто окружающий мир предстал перед ней в замедленной съемке.
        Гостья покачала головой.
        – Пустяки. Если у тебя найдется немного молока, мы можем слегка разбавить. Наверняка это поможет, – успокоила она хозяйку, удивившись облегчению, показавшемуся на ее лице.
        – Конечно, – Нэте прямо-таки помчалась на кухню. – Одна секунда, сейчас несу! – крикнула она.
        Гостья взглянула на буфет, где стоял чайник. Почему она не поставила его на стол? Правда, быть может, не полагалось по этикету… В таких вещах Рита ни черта не смыслила.
        На мгновение она подумала, не попросить ли рюмочку ликера, или что там стояло в небольшом графине рядом с чайником, но хозяйка уже прибежала обратно с молочником и подлила в чашку молока с улыбкой, казавшейся гораздо более напряженной, нежели было уместно в данной ситуации.
        – А сахару? – спросила она.
        Гостья отрицательно помотала головой. Нэте вдруг сильно забеспокоилась, как будто бы им предстояло какое-то серьезное занятие, и это пробудило у Риты любопытство. Необходимо ли пройти через особую церемонию, прежде чем Нэте наконец протянет ей руку и выразит свою заинтересованность и радость от того, что Рита приняла ее приглашение? Или тут нечто иное?
        – Ну, а где же адвокат, упоминаемый в твоем письме? – поинтересовалась Рита с подходящей случаю улыбкой.
        С улыбкой, на которую не было отвечено, да она и не ждала этого.
        Ха, как будто бы она еще не раскусила Нэте. Никакого адвоката не было, никаких десяти миллионов она тоже не получит, и Нэте совсем не больна.
        Но играть нужно было правдоподобно, если эта поездка стоит всех хлопот.
        «Осторожнее, у нее явно что-то на уме», – подумала Рита и кивнула, когда Нэте объяснила, что адвокат запаздывает, но будет с минуты на минуту.
        Смешно. Такая красивая и богатая, и в то же время такая бесхитростная…
        – Кто выпьет залпом? – вдруг рассмеялась Нэте, поднимая чашку.
        «Что за чертова смена настроения?» – в замешательстве подумала Рита, в то время как в ее памяти неожиданно всплыли картины из прошлого.
        Как было тогда здорово! Неужели Нэте еще помнит? В редкие моменты девушек оставляли без присмотра во время обеда, и некому было их утихомирить. Они сидели в столовой и притворялись, как будто на свободе, сидят где-нибудь на лужайке зоосада с полными до краев пивными бокалами и делают все, что им вздумается.
        «Кто выпьет залпом?» – вскрикивала Рита, после чего они опрокидывали в себя стаканы с водопроводной водой. И все смеялись, кроме Нэте, сидевшей в углу и смотревшей в окно.
        Черт побери, неужто она действительно помнила эти моменты?
        И Рита улыбнулась ей, предчувствуя замечательный день вопреки всему. Затем поднесла чашку к губам и осушила одним глотком.
        – Так я же, так-растак! – прокричали они хором, громко рассмеявшись, и Нэте отошла к буфету, чтобы налить еще.
        – Мне больше не надо, спасибо, – все еще смеясь, остановила ее Рита. – Только подумать, ты помнишь это, – озвучила она свои мысли и повторила их боевой клич. – Да уж, там можно было дать жару…
        Затем она припомнила пару историй о проделках на острове, в которых оказались замешанными она и еще несколько девушек. И кивнула сама себе. Как ни странно, атмосфера в квартире способствовала пробуждению множества воспоминаний, и, как ни странно, не все из них были плохими.
        Хозяйка поставила свою чашку на стол, и в это мгновение ее смех принял совершенно иную тональность, словно за весельем скрывалось нечто более важное. Однако прежде чем Рита успела отреагировать на перемену, Нэте пристально посмотрела на нее и очень спокойно сказала:
        – Честно говоря, уверена, что если бы не ты, я могла бы прожить нормальную жизнь. Если бы ты оставила меня в покое, я бы никогда не оказалась на Спрогё и быстро обучилась, как следует себя вести в исправительном учреждении. Если бы ты не разрушала все на своем пути, врачи поняли бы, что я нормальная, и отпустили бы меня. Они бы осознали, что не я асоциальна, но мое происхождение. Что у них нет причин опасаться меня. Почему же ты не позволила мне просто существовать?
        «Ах вот как все обернулось», – подумала Рита. Значит, Нэте задумала свести счеты с прошлым? В таком случае она неправа, и прежде чем повернуть колеса обратно к Кольдингу, нужно не только заставить эту гребаную тварь в десятикратном размере оплатить расходы на поездку, но и вставить ей по самые уши.
        Рита откашлялась. Она собиралась заявить о том, что чай – совершеннейшее дерьмо, и еще о том, что ей никогда бы не удалось выбраться из Брайнинга или со Спрогё, не подвергнувшись стерилизации, и что она просто маленькая сучка, которой следовало нести всю ответственность за собственные поступки, – но именно в этот момент во рту у нее совершенно пересохло.
        Она взялась за горло. Ощущения были очень странные, похожие на приступы аллергии на морепродукты или пчелиный яд. Кожа вдруг покрылась потом, как от крапивных ожогов, свет вызывал резь в глазах.
        – Что за чертовщина была подмешана в твой чай? – простонала она и в замешательстве огляделась.
        У нее жгло пищевод, и это было совсем дурно.
        К ней приблизилась фигура хозяйки. Голос ее был приглушенным и мягким.
        – Рита, ты в порядке? – прозвучало у нее в ушах. – Может, тебе лучше прислониться к спинке стула? Иначе, боюсь, ты можешь упасть. Знаешь, пожалуй, я вызову врача. Возможно, у тебя инсульт. У тебя совершенно сумасшедшие зрачки.
        Рита задыхалась. Медная кухонная утварь, расставленная на полках напротив, заплясала, сердцебиение в груди усилилось, затем совсем замедлилось.
        Она вытянула свинцовую руку в направлении возникшей перед ней фигуры. На долю секунды Рита была похожа на какое-то животное, вставшее на задние лапы и занесшее когтистую лапу.
        Затем рука рухнула вниз – сердце в одно мгновение остановилось.
        И образ перед ней исчез, как исчез и свет.

        Глава 26
        Ноябрь 2010 года

        С первыми лучами солнца она разбудила его. У нее были самые очаровательные в мире ямочки на щеках.
        – Карл, тебе пора. Ты едешь на Фюн вместе с Ассадом!
        Поцеловав его, Мона полностью открыла жалюзи. Ее тело явно полегчало после ночных безумств. Ни слова о его четырех побегах в туалет, ни единого застенчивого взгляда после бесчисленных нарушений ее телесных границ. Она являлась женщиной, всецело предающейся блаженству независимо ни от кого, и продемонстрировала, что принадлежит ему.
        – Вот, – Мона поставила рядом с ним поднос.
        Какое ароматное блаженство! А посреди яств лежал ключ.
        – Он твой, – она налила ему кофе. – Он требует заботливого обращения.
        Карл взял его в руки. «Каких-то два с половиной грамма, а означает дорогу в рай», – подумал он.
        Перевернув пластмассовую штуковину, на которой висел ключ, Мёрк прочитал печатные буквы: «Ключ любовника».
        Не сказать, чтобы этот брелок привел его в восторг.
        Он выглядел слишком потасканным.

        Четырежды они звонили Миа Нёрвиг, и все четыре раза оказались напрасными.
        – Сейчас посмотрим, есть ли кто-нибудь дома, – сказал Карл, когда служебный автомобиль приблизился к Хальсскову и мосту Большой Бэльт.
        Они нашли дом приготовленным к зимней спячке, подобно каравану. Жалюзи на окнах, пустой гараж. Попытавшись открыть кран садового шланга, Карл обнаружил, что они даже перекрыли воду.
        – И ничего не видать, – заметил Ассад, просунув нос между двумя планками жалюзи с задней стороны дома.
        «Проклятие», – подумал Карл.
        Рыбка сорвалась с крючка.
        – Можем взломать дверь, – коллега выудил из кармана складной нож. Для него не существовало никаких запретов.
        – Ради бога, положи его обратно в карман. Заедем на обратном пути. Может, они еще вернутся.
        Правда, сам Мёрк в это не верил.

        – Вон Спрогё, – Карл показал вперед между стальными проводами моста Большой Бэльт.
        – Не так уж он плохо и выглядит, как раньше, – заметил его коллега, задрав ноги на уровень бардачка.
        Неужели нельзя сидеть в машине по-человечески?
        – Свернем здесь, – сказал Мёрк, когда они поравнялись с островом и достигли съезда сразу после основного моста, и съехал с дороги к шлагбауму, производившему впечатление наглухо закрытого. – Остановимся тут.
        – Хорошо, а дальше что? Тебе придется давать задний ход на автобане на мосту – ты уверен, что это хорошая идея?
        – Я включаю аварийку, когда сдаю назад, так что меня вполне можно объехать. Идем. Если бы мы сначала позвонили и попросили разрешения приехать, день прошел бы впустую.
        Не прошло и двух минут, как события начали развиваться. К ним подошла коротковолосая женщина, облаченная в кислотно-оранжевую куртку со светоотражающими полосами и в весьма элегантных туфлях на высоких каблуках. Сочетание, определенно наводящее на некоторые размышления.
        – Вам нельзя здесь находиться. Сейчас же уезжайте! Мы на секунду приоткроем шлагбаум, чтобы вы могли продолжить движение к Фюну или развернуться обратно к Зеландии, только, будьте добры, помедленнее.
        – Карл Мёрк, отдел Q, – сухо представился Карл, протягивая свой жетон. – Это мой ассистент, мы расследуем убийство. У вас есть ключи от шлагбаума?
        Это возымело кое-какое действие, но все же и дама обладала здесь властью, так что она отступила на несколько шагов и приложила ухо к рации. А после кратких переговоров вновь обратилась к ним с выражением чиновничьей ответственности, тяжко возлегшей на ее плечи.
        – Держите, – она протянула Карлу рацию.
        – Карл Мёрк, отделение Q, полицейское управление Копенгагена. С кем имею честь говорить?
        Человек на другом конце представился. Видимо, большая шишка из связной администрации моста Большой Бэльт, расположенной в Корсёре.
        – Вы должны понимать, что вы не можете въехать на остров, не пройдя предварительной процедуры согласования, – кратко объяснил он.
        – Ясно. Точно так же не-полицейский не имеет права применять свой пистолет против массового убийцы, верно? Так уж устроен мир. Я прекрасно понимаю вашу позицию. Однако в данный момент дела обстоят таким образом, что у нас прорва работы и мы находимся в ходе расследования чрезвычайно неприятных вещей, которые, по-видимому, уходят своими корнями на Спрогё.
        – Например?
        – Этого я вам сказать не могу. Но вы можете позвонить директору полиции Копенгагена, и на согласование у вас уйдет ровно две минуты.
        Небольшое преувеличение, ибо иногда требовалось четверть часа лишь на то, чтобы дозвониться до приемной директора, так как в настоящее время они были по уши завалены работой.
        – Хорошо, думаю, что именно так я и поступлю.
        – Ах, как здорово, благодарю вас, мы неимоверно счастливы, – произнеся эти слова, Карл выключил рацию и протянул ее обратно, оповестив даму в оранжевой куртке: – Он дал нам двадцать минут. Надеюсь, вы успеете провести нас по окрестностям за это время. Еще нам бы очень хотелось узнать, что известно вам о той эпохе, когда на острове находилось женское исправительно-воспитательное учреждение.

        От прежней обстановки практически ничего не осталось – благодаря многочисленным перестройкам, объяснила провожатая.
        – На самой окраине острова находился небольшой домик под названием «Свобода», где женщинам разрешалось проводить дневные часы в течение недели. Таковы были их каникулы. На самом деле когда-то это была карантинная станция для чумных моряков; теперь постройку снесли, – продолжила она и повела их в закрытый двор, посреди которого стояло огромное дерево, бросая тень на булыжник.
        Карл оглядел четыре крыла, окружавшие их.
        – Где жили девушки? – спросил он.
        Она показала наверх.
        – Там, где маленькие окошки в крыше. Но тут уже все перестроили. Сейчас здесь проходят всякие конференции и так далее.
        – А чем они тут занимались? Они могли сами выбирать?
        Женщина пожала плечами.
        – Думаю, вряд ли. Выращивали овощи, собирали зерно, ухаживали за животными… Вон там была швейная комната, – она махнула в сторону восточного крыла. – Сумасшедшим хорошо давалось рукоделие.
        – Девушки были сумасшедшими?
        – Да, по крайней мере, так говорят. Но все-таки, вероятно, не все. Хотите взглянуть на карцерную камеру? Она сохранилась.
        Карл кивнул. С превеликим удовольствием.
        Они прошли через столовую, обитую длинными голубыми деревянными панелями, с прекрасным видом на море.
        Дама обвела рукой помещение.
        – Здесь принимали пищу только воспитанницы. Персонал ел в соседней комнате. В заведении ни в коем случае не допускали смешения. А в другом крыле здания жили директриса и ее заместитель, но там все полностью переделано. Пойдемте наверх.
        По крутой лестнице она привела их в более скромную обстановку. По одну сторону узкого коридора с полом из мозаичного бетона тянулся длинный умывальник, по другую располагалось множество дверей.
        – У них было не слишком-то просторно, учитывая, что жили они по двое в каждой комнате, – заметила женщина, заглядывая в одну из комнат с низким потолком и наклонной стенкой.
        Затем она отворила дверь в удлиненную мансарду, набитую старой мебелью, полками, вешалками и множеством номеров.
        – Тут девушки могли хранить то, для чего не хватало места в комнате.
        Женщина попросила их вновь выйти в коридор и показала на маленькую дверку неподалеку, оснащенную двумя тяжелыми задвижками.
        – Вот и карцер. Сюда сажали девушек, если они плохо себя вели.
        Карл прошел сквозь низкую деревянную дверь, очутившись в каморке настолько тесной, что здесь можно было улечься в одном-единственном направлении.
        – Да, тут их могли держать в течение нескольких дней или дольше. Иногда девушек даже привязывали, а если какая-то воспитанница оказывалась чересчур непокорной, кололи инъекции. Это было совсем не весело.
        Мягко сказано. Карл обернулся на Ассада. Тот стоял, нахмурив брови, и выглядел неважно.
        – Ты в порядке?
        Тот медленно кивнул.
        – Просто я насмотрелся в свое время на подобные отметины.
        Он указал на внутреннюю сторону двери, где новый слой краски призван был скрыть глубокие борозды.
        – Карл, это следы попыток выбраться отсюда, будь уверен.
        Он шатаясь вышел из каморки, на мгновение замер и прислонился к стене.
        Возможно, когда-нибудь Ассад расскажет, что с ним стряслось тогда.
        Внезапно запиликала рация их провожатой.
        – Да, – выражение ее лица изменилось за две секунды. – Ладно, я передам. – Она заткнула рацию за пояс с чрезвычайно оскорбленным выражением лица. – Приветствую вас от лица моего шефа и передаю вам его слова о том, что он не дозвонился до начальника полицейского управления и что кто-то из моих коллег на мониторах слежения увидел, как мы ходим по округе. Вы должны исчезнуть отсюда. И как можно быстрее.
        – Сожалею. Вы скажете, что я вас обманул. Но все равно благодарю, мы успели увидеть достаточно.

        – Ассад, ты в порядке? – спросил он у напарника после долгого молчания во время пересечения Фюна.
        – Да-да, не беспокойся. – Тот выпрямился в сиденье. – Тебе следует свернуть на съезде номер пятьдесят пять, – сказал он, ткнув пальцем в карту на навигаторе.
        Неужто болтунишка сам до этого додумался?
        – Через шестьсот метров поверните направо, – прозвучало из навигатора.
        – Ассад, совсем не обязательно мною руководить. Навигатора вполне хватает.
        – Тогда мы окажемся на триста двадцать девятом, направление на Хиндевад, – невозмутимо продолжил помощник. – Отсюда всего десять километров до Бренерупа.
        Карл вздохнул. Это прозвучало, как будто им непременно предстояло преодолеть лишний десяток километров.
        После беспрерывных комментариев с интервалом в двадцать секунд Ассад наконец указал на пункт назначения.
        – А вот и дом, где жил Таге, – оповестил он, на две секунды опередив навигатор.
        Дом – это было громко сказано. Скорее черненый деревянный барак, прилепленный к нагромождению каких-то остатков строительных материалов, начиная от газобетона и заканчивая асбестовыми пластинами с наслоениями от фундамента и обветренной крышей из волнового шифера. «Нельзя сказать, что он служит городу украшением», – подумал Карл, вылезая из машины и подтягивая штаны.
        – Ты все еще уверен, что она нас ждет? – спросил он, звоня в дверь уже в пятый раз.
        Ассад кивнул.
        – Да-да, милая женщина для телефонного разговора, – заверил он. – Немного заикалась, но в плане нашей договоренности все должно быть в порядке.
        Карл кивнул в ответ. «Милая женщина для разговора», – этот человек способен изменить датский язык.
        Не успев добраться до ступеней, они услышали кашель – ну хоть какое-то свидетельство жизни.
        В воздухе предбанника стояла смесь запахов хронического бронхита, кошачьей шерсти и концентрированного алкогольного духа. Несмотря на очевидную убогость и полнейшую непригодность места к человеческому проживанию, пожилая персона по имени Метте Шмаль перемещалась по помещению с такой грацией, словно являлась хозяйкой Хаврехольма.
        – Ну да, м-м-мы с Таге же не б-были женаты, но ад-двокат понимал, что если я присматриваю за домом, вполне с-справедливо будет передать его м-мне. – Она закурила сигарету, явно не первую за сегодняшний день. – Сумма вылилась в д-десять тысяч к-крон, и это были ог-громные деньги в д-девяностом, к-когда дом наконец б-был закончен.
        Карл огляделся. Если память ему не изменяла, десять тысяч в то время стоила видеокамера, причем для видеокамеры действительно было дороговато, чего явно нельзя сказать о доме. С другой стороны, кто бы не предпочел лучше приобрести видеокамеру, нежели такую кучу разномастного строительного хлама?
        – Вот его к-к-омната, – тут она легонько пнула в сторону парочку кошек с облезлыми хвостами. – Я сюда ник-когда не захожу. Это было бы к-как-то неправильно.
        Женщина толкнула дверь, обклеенную старой рекламой различных смазочных масел, и они очутились в духоте, намного превосходящей ту, из которой только что вышли.
        Не кто иной, как Ассад, отыскал дверь наружу, он же обнаружил источник вони. В углу рядом с постелью стояли пять винных бутылок с остатками мочи. Судя по виду сосудов, некогда они были наполнены до краев, так как само стекло совершенно утратило прозрачность благодаря веществам, оставшимся после испарения жидкости.
        – Ах да. К-конечно, нужно было их вык-кинуть, – женщина швырнула бутылки в заросли сорняков перед домом.
        Они стояли в комбинированной мастерской по ремонту велосипедов и мопедов. Множество инструментов и старого барахла, а посреди всего этого стояла кровать; постельное белье на ней приобрело примерно тот же цвет, что и закапанный маслом пол.
        – Таге не сказал вам, куда он собирался в тот день?
        – Нет. Н-неожиданно он стал каким-то ск-крытным.
        – Ладно. Можно осмотреть помещение?
        Она сделала жест рукой, обозначавший, что ее жилище было полностью в их распоряжении.
        – Да, с т-тех пор как местная п-полиция сюда наведалась, б-больше никого никогда тут не бывало, – сказала она и одернула покрывало, пытаясь смягчить общее впечатление.
        – Замечательные плакаты, – Ассад показал на девушек из «Раппорта».
        – Да уж, их сделали еще до силикона, бритвенных станков для женщин и татуировочных игл, – проворчал Карл, устремившись к стопке бумаг, возвышавшейся на упаковке для яиц, заполненной шариками из подшипников.
        Как-то сложно было поверить в то, что хоть что-то из всего этого бедлама сообщит нечто новое о судьбе Таге Германсена.
        – Таге когда-нибудь упоминал о человеке по имени Курт Вад? – спросил Ассад.
        Хозяйка покачала головой.
        – Так-так. О ком он вообще говорил, не припомните?
        Она снова покачала головой.
        – Ни о к-ком. В основном его занимали Клайдер-Флоратты, Пухи и СКО.
        Сириец выглядел озадаченно.
        – Это марки мопедов, Ассад. Врум-врум-м-м, ну ты знаешь, – пояснил Карл, покрутив воображаемую рукоятку газа на средстве передвижения.
        – Он оставил какие-нибудь деньги? – продолжал Карл.
        – Ни г-гроша, нет.
        – У него были враги?
        Женщина рассмеялась и зашлась в приступе кашля. Прокашлявшись и вытерев глаза, она посмотрела на Карла весьма красноречиво.
        – А к-как вы сами полагаете? – Обвела рукой комнату. – Тут вам не об-биталище богемы.
        – Может, кто-то хотел забрать его жилище, однако после исчезновения никто так и не объявился – значит, видимо, мотива для устранения парня не было? Вам не приходит на ум никакой мотив, Метте Шмаль?
        – Аб-бсолютно ник-какого.
        Мёрк обратил внимание на то, что Ассад шарил по страницам «Раппорта». Может, он решил прихватить журналы с собой?
        Обернувшись, Карл наткнулся на конверт, протянутый коллегой.
        – Он висел вон там. – Ассад показал пальцем в направлении булавки, воткнутой в плиту из целотекса над одной из обнаженных девушек. – Осталась дырка. Конверт был приколот двумя булавками, взгляни сам.
        Карл зажмурился. Если Ассад говорил, значит, так оно и было.
        – Потом одна булавка выпала, и конверт наполовину свесился за плакат, продолжая держаться на второй булавке.
        – И что там с этим конвертом? – спросил Карл, взяв его в руки.
        – Он пустой, но ты прочитай, что написано сзади.
        Карл прочитал. «Нэте Германсен, Пеблинге Доссеринг, 32, 2200 Копенгаген Н».
        – Вот именно, Карл. А теперь переверни и посмотри на почтовый штемпель.
        Карл перевернул – надпись стерлась, но еще можно было разобрать.
        «28/81987» – стояло на штемпеле. Всего на неделю раньше исчезновения Таге.
        У Карла не было полной уверенности, что это имело какое-то значение, так как вполне естественно было бы обнаружить некие предметы, связанные с моментом, непосредственно предшествующим исчезновению их обладателя. Разве бывает так, что человек избавляет свое жилище от всех указаний на дату, прямо перед тем как пропасть без вести? Для этого нужно иметь особые причины. Может быть, даже знать, что пропадешь…
        Карл взглянул на Ассада. Тысяча мыслей роились в его голове, это было заметно.
        – Позвоню-ка я Розе, – пробормотал он, набирая номер телефона. – Она должна услышать об этом конверте. Непременно.
        Затем Мёрк обвел взглядом мастерскую. Если имелся конверт, вполне вероятно, где-то было и письмо. Возможно, оно скрывалось за плакатом или под кроватью, а может, в корзине с мусором. Им необходимо исследовать как можно тщательнее.
        – Метте Шмаль, а вы вообще знаете, кто такая Нэте Германсен?
        – Нет. Но, м-может, это кто-то из родственников…

        После часа бесплодных исследований наследия Таге и сорока пяти минут езды по Фюну они вновь оказались на огромном мосту, связавшем Фюн с Зеландией, чьи пилоны упирались в самые небеса.
        – Снова дерьмовый остров, – Ассад махнул в сторону Спрогё, проступающий перед ними из тумана. Некоторое время он молча смотрел туда, а затем обратился к Карлу: – А что, если Герберт Сёндерсков и Миа Нёрвиг все еще отсутствуют дома?
        Мёрк бросил взгляд на остров. Тот выглядел вполне умиротворенно, лежал посреди воды и предоставлял возможность для дополнительной опоры моста. Маяк, белым столбом возвышающийся над зеленым холмом, приятные постройки желтого цвета, защищенные от ветра, зеленеющие луга и дикий кустарник.
        «Преисподней» назвала этот остров Роза, и Карл резко ощутил, как зло просачивается сквозь ограждения шоссе и перед ними встают призраки прошлого с язвами на душах и шрамами на бесплодных чревах. Неужели датское государство действительно санкционировало – да что там говорить, прямо-таки приветствовало – подобное насилие со стороны врачей и медицинского персонала? Такое сложно было себе представить. И тем не менее… Были ведь известны примеры фанатично избирательного отношения к социуму и в современной Дании. Просто-напросто примеры эти еще не настолько созрели, чтобы превратиться в скандалы.
        Мёрк покачал головой и прибавил газу.
        – Ассад, что ты там сказал?
        – Я спросил – а что, если Герберт Сёндерсков и Миа Нёрвиг еще не вернулись домой?
        Карл повернул голову к помощнику.
        – В таком случае, я надеюсь, твой карманный нож у тебя лежит там же, где обычно.
        Ассад кивнул, так что тут они достигли взаимопонимания. Теперь им нужно было во что бы то ни стало попасть в картотеку и посмотреть, в чем заключалось дело Германсен, упоминаемое Миа Нёрвиг. Неважно, с судебным постановлением или без оного. Все равно они его не получили, хотя и пытались.
        У Карла зазвонил мобильный, и он включил громкую связь.
        – Да, Роза. Ты где?
        – После звонка Ассада отправилась в управление, там несравненно более интересно, нежели в Стенлёсе. И вот я немного продвинулась в нашем деле. – Голос у нее был чрезвычайно взволнованный. – И, черт побери, какая неожиданность! Только вообразите – Нэте Германсен до сих пор живет по этому адресу в Нёрребро, ну не здорово ли?
        Ассад поднял вверх большой палец.
        – Допустим. Но она, должно быть, теперь совсем старушка.
        – Наверняка. Я еще не проверяла этот адрес, но вижу, что в течение некоторого периода времени она была зарегистрирована там под именем Нэте Росен. Замечательная фамилия, правда? Можно задуматься над приобретением такой и для себя. Роза Росен, так меня будут звать, разве не прекрасно звучит? А может, дама просто-напросто согласится меня удочерить… Вряд ли она окажется хуже моей матери.
        Ассад улыбнулся, Карл воздержался от комментариев. Официально ему было ничего неизвестно о семейных взаимоотношениях Розы. Если всплывет то, что он разузнавал о личной жизни коллеги от ее настоящей сестры Ирсы, будет совсем плохо.
        – Хорошо, Роза. Воспользуемся твоими сведениями чуть позже. Пока проверь, пожалуйста, какая у нас имеется о ней информация, ладно? Мы сейчас направляемся в Хальссков взглянуть на картотеку Нёрвига. Еще есть какие-нибудь новости?
        – Да, я чуть подробнее подобралась к деятельности Курта Вада. Связалась с журналистом Сёреном Брандтом; у него накоплено кое-что в связи с партией, за которой стоит Курт Вад.
        – «Чистые линии»?
        – Ну да. Правда, сдается мне, его частная жизнь далека от чистоты линий… В общем и целом не слишком приятный господин. В прошлом известен кое-какими заявлениями и делами, но, что удивительно, ни разу не дошло до вынесения судебного приговора.
        – Ты к чему ведешь?
        – Да много всего разного, но я пока еще в процессе. Сёрен Брандт обещал прислать еще кое-какие материалы. Пока что продираюсь сквозь старые протоколы по делам, и на вашем месте я бы радовалась, ибо не сказала бы, что это мое любимое занятие.
        Карл кивнул. И не его тоже.
        – В связи с Куртом Вадом упоминается старое дело об изнасиловании, его закрыли. Чуть позже было три разных дела, возбужденных Организацией юридической помощи гражданам. В шестьдесят седьмом, семьдесят четвертом и последнее в девяносто шестом году. Несколько раз обвинялся в высказываниях расистского характера. Обвинялся в подстрекательстве к дискриминации, в нарушении права частной собственности, а также неоднократно в клевете. И все отклонено, причем по большей части без надлежащего обоснования, по мнению Сёрена Брандта. Как правило, обоснованием являлось отсутствие доказательств.
        – В убийстве обвинения были?
        – Напрямую нет, но косвенно были. Множество обвинений в принудительных абортах. Это не убийство?
        – Ну-у, вполне возможно. По крайней мере, его вина явно усугубляется, если женщина не давала своего согласия.
        – Так вот, в любом случае мы имеем дело с человеком, который в течение всей своей жизни проводил четкую грань между так называемыми недочеловеками и добропорядочными гражданами. Прекрасный профессионал, когда хорошие люди искали у него помощи при бесплодии, и совершеннейшая противоположность, когда к нему приходили так называемые недочеловеки с проблемами, возникающими в ходе беременности.
        – И что же происходило в таком случае? – Карл получил намек от Миа Нёрвиг, и теперь, возможно, всплывут кое-какие подробности.
        – Как уже было сказано, ни единый судебный процесс этого не доказал, но представители здравоохранения неоднократно вторгались в его медицинскую практику с проверками по заявлениям о том, что он удаляет плоды у беременных женщин без их согласия и зачастую даже без их ведома.
        Карл заметил, как Ассад дернулся на соседнем сиденье. Неужели когда-нибудь кто-нибудь осмелился обозвать его недочеловеком?
        – Спасибо, Роза. Обсудим дальше, когда мы вернемся в управление.
        – Погоди, Карл. Еще кое-что. Один из столпов «Чистых линий», а именно Ханс Кристиан Дюрман из Сёндерборга, только что совершил самоубийство. Именно поэтому я вышла на журналиста Сёрена Брандта. В своем блоге он написал, что, вероятно, можно проследить связь между давнишней деятельностью Курта Вада и поступком Дюрмана.
        – Тупой ублюдок, – произнес Ассад, и в его устах ругательство приобрело двойную силу.

        Дом в Хальсскове оказался таким же пустым, как и утром, а потому Ассад уже запустил руку в карман и направился на задний двор, но Карл остановил его.
        – Погоди, останься в машине, – сказал он и пошел к бунгало на противоположной стороне проселочной дороги.
        Там полицейский продемонстрировал свой жетон. Соседка испуганно вытаращилась. Время от времени жетон оказывал на людей такое действие, в иных случаях плевать на него хотели.
        – Нет-нет, понятия не имею, где Герберт и Миа.
        – Вы с ними в хороших отношениях?
        Она немного оттаяла.
        – Да-да, мы прекрасно общаемся. Бридж раз в две недели, ну, вы понимаете…
        – И у вас совсем никаких предположений о том, куда они могли отправиться? На отдых, к детям, на дачу?
        – Нет. Ничего такого. Изредка они уезжают куда-нибудь, и тогда мы ухаживаем за их цветами, если к ним временно не перебирается дочка. Такая вот услуга за услугу получается, если вы понимаете, о чем я. У нас ведь тоже есть цветы, за ними надо ухаживать во время наших отлучек.
        – Ставни закрыты; значит, они уехали больше чем на пару дней.
        Она взялась за шею.
        – Вот мы и беспокоимся. Вы считаете, тут замешан некий криминал?
        Мёрк покачал головой и поблагодарил ее. Теперь эта миниатюрная дама будет недоумевать, что они делают на заднем дворе соседского дома, и по крайней мере уж точно не спустит с них глаз.
        Подойдя к машине, Карл обнаружил, что Ассада уже след простыл, а через несколько секунд ставни гостиной с задней стороны дома были открыты, как и окно, скрытое за ними. Ни следа, ни царапины. Ассад явно практиковал такие проделки прежде много раз.
        – Спускайся в подвал, Карл, – крикнул он из дома.

        Слава богу, картотечные шкафы еще стояли на месте. Так что, вполне возможно, исчезновение хозяев вовсе и не было связано с визитом накануне.
        – Германсен! Вот что нам необходимо отыскать первым делом, – проинструктировал он Ассада.
        Через двадцать секунд коллега уже предстал перед ним с подвесной папкой в руках.
        – На букву «Г», естественно. Чего тут трудного? Но тут значится совсем не Таге Германсен.
        Он протянул папку Карлу, который тут же извлек из нее журнал. «Курт Вад против Нэте Германсен», – было написано на обложке, а ниже – дата судебного разбирательства, имевшего место в 1955 году, штемпель судебного округа и логотип адвокатской компании Филипа Нёрвига.
        При кратком просматривании текста по акту дела обращали на себя внимание слова «обвинение в изнасиловании» и «утверждение об оплате прерывания беременности», которые только и являлись доказательной базой, выдвинутой самой Нэте Германсен. Дело завершилось оправданием Курта Вада, это было видно из документов, однако там не содержалось никакой информации о том, что случилось впоследствии с девушкой.
        У Карла вдруг снова зазвонил телефон.
        – Роза, в данный момент мне не слишком удобно разговаривать.
        – Погоди. Только послушай: Нэте Германсен являлась одной из воспитанниц на Спрогё. Она находилась там с пятьдесят пятого по пятьдесят девятый год. Ну, как тебе?
        – Могу сказать, что у меня было предчувствие, – признался Мёрк, взвешивая журнал на руке.
        Он был довольно легким.

        Четверть часа спустя они перегрузили журналы в багажник полицейского автомобиля.
        Захлопнув крышку багажника, полицейские увидели приближающийся к ним с холма зеленый фургон. Взгляд Карла привлек не сам фургон, а то, что тот вдруг снизил скорость.
        Мёрк замер и уставился на машину, а водитель тем временем, видимо, колебался и никак не мог решить, стоит ли ему совсем остановиться или, наоборот, ускориться.
        Водитель смотрел на дома, мимо которых двигался. Возможно, искал номер, однако номера домов были вполне четко обозначены на этой улице; тогда что вызывало у него такие трудности?
        Проезжая мимо Карла, водитель отвернулся, так что можно было видеть его почти белые волнистые волосы.

        Глава 27
        Сентябрь 1987 года

        Он ощущал себя настоящим королем, наблюдая, как Зеландия проносится мимо окон поезда. «Счастье не за горами», – подумал он и сунул парню в купе крону.
        Да, это был поистине королевский момент, прямо-таки день коронации. День, когда можно позволить себе самые смелые мечты.
        Он представил себе, как Нэте прикасается к своим волосам и чуть застенчиво приглашает его войти. Он уже практически держал дарственный документ в своих руках. Бумагу, по которой ему переходило десять миллионов крон, к большому удовольствию налоговой службы и на его собственное вечное счастье.
        Однако едва он оказался перед вокзалом Копенгагена и осознал, что ему предстоит отыскать улицу Нэте и добраться до нее менее чем за полчаса, его охватил страх.
        Он приоткрыл дверь такси и поинтересовался у шофера, во сколько примерно ему обойдется поездка. И когда озвученная цена оказалась на несколько крон больше, чем он рассчитывал, он попросил подвезти его хотя бы на то расстояние, на какое у него хватало средств. Затем высыпал монеты на ладонь шоферу, проехал около семисот метров и был высажен на площади Вестебро с напутствием о том, что кратчайший путь пролегает через театральный пассаж, а затем галопом вдоль озер.
        Таге не привык нагружать свое тело, а потому сумка, висевшая на плече, сильно била его по бедру, пот просачивался через обновки и расплывался на пиджаке темными пятнами под мышками.
        «Ты опаздываешь, ты опаздываешь, ты опаздываешь», – звучали его торопливые шаги, а мимо сновали прохожие всех возрастов.
        В легких хрипело от уймы выкуренных сигарет. Каждая выпитая бутылка пива и порция виски с содовой слабостью отзывалась в ногах.
        Мужчина расстегнул пиджак и взмолился богу, чтобы только успеть, и когда оказался на месте, было 12.35. Пятью минутами позже назначенного.
        Поэтому в его глазах стояли слезы благодарности, когда Нэте впустила его, и он протянул ей приглашение, где значилось время встречи.
        В этой чудесной квартире Таге почувствовал себя убогим. Он оказался жалким перед лучшим другом в своей жизни, представшим ему в виде зрелой женщины с распростертыми объятиями. И чуть не разрыдался, когда она спросила, как он поживает и не желает ли выпить чашечку чая, а двумя минутами позже предложила еще.
        И он хотел бы сказать ей так много, если бы резко не почувствовал дурноту. Таге хотел сказать, что всегда любил ее. Что стыд от того, что он предал ее, почти уничтожил его. Он хотел опуститься на колени и попросить прощения, если бы только не приступ тошноты. Она подступила настолько неожиданно, что он не сдержался и отрыгнул на свой новый прекрасный пиджак.
        Нэте спросила его, как он себя чувствует и не дать ли ему воды или еще чаю.
        – Не слишком ли здесь жарко? – простонал он, пытаясь сделать вдох поглубже, но легкие его не слушались. И пока она ходила за водой, он схватился за сердце, поняв, что сейчас умрет.

        Нэте мгновение смотрела на фигуру, скрючившуюся на стуле в своем уродливом костюме. С годами Таге растолстел явно сильнее, чем ей думалось. Одна только верхняя часть туловища чуть не опрокинула ее, когда женщина наклонила тело к себе, чтобы подхватить труп под руки.
        «О боже, – подумала она, взглянув на качающийся маятник напольных часов, – это займет у меня слишком много времени».
        Тогда она отпустила тело, уронив его. Когда нос и лоб Таге ударились об пол, раздался хруст. Только бы на звук не прискакали соседи снизу…
        Затем Нэте встала на колени и так сильно толкнула труп Таге, что тот перекатился на бок и оказался посреди ее бухарского ковра. Женщина дотащила ковер вместе с телом до порога, за которым тянулся коридор, и с отчаянием посмотрела на него. Проклятие, почему она об этом не подумала заранее? На полу коридора лежала ковровая дорожка, и перетащить тело на нее совершенно не представлялось возможным, несмотря на то, что оно уже валялось на ковре. Слишком неподъемная тяжесть. Она потянула труп изо всех сил, и ей удалось затащить его в коридор, но затем сдалась.
        Нэте закусила губу. Уже Рита доставила ей достаточно хлопот, подумала она. Хорошо, конечно, что бывшая подруга была не такой тяжелой, но почему-то ее труп оказался слишком непокорным. Словно между каждой соседней парой ребер висело по руке и ноге. Ей пришлось постоянно прерываться и вновь складывать руки на живот, а в конце концов и вовсе связать их, чтобы действовать дальше.
        Она с отвращением взглянула на Таге. Как он был далек от того паренька, с каким она некогда резвилась, – с этим-то нынешним потертым потным лицом и дряблыми руками…
        Рывком она посадила тело и наклонила торс к ногам, словно Таге был младенцем. Это способствовало продвижению вперед еще на полметра.
        Нэте посмотрела на коридор. В таком темпе как минимум десять минут уйдет на то, чтобы доставить его в герметичную комнату, но если она теперь остановится, будет только хуже.
        Значит, нужно опять положить его голову на пол. Пнуть через его собственные плечи. Затем повторить упражнение по приведению тела в сидячее положение, склонить вперед и опять перекувырнуть через плечи. Необходимо только толкать с такой силой, чтобы движение происходило по возможности плавно. Но это было не так просто, и больные нога, бедро и спина Нэте напрягались вовсю, так что женщина испытывала невыносимую боль.
        Когда наконец она впихнула Таге в комнату с обеденным столом и семью стульями вокруг, ей пришлось отказаться от намерения усадить его на стул рядом с трупом Риты, сидящим перед соответствующей табличкой. Голова его была склонена на плечо, и верхней частью туловища привязана к спинке стула.
        Нэте посмотрела сверху на Таге, лежавшего с распахнутыми глазами и скрюченными пальцами. Зрелище было неприятное. До конца дня нужно будет все же затащить его на положенное место.
        Вдруг кое-что вызвало у нее удивление. Нагрудный карман на кошмарном блестящем пиджаке Таге был оторван. Неужели этот небольшой кусочек ткани отсутствовал все это время? Она заметила бы…
        На часах было уже 13:40, через пять минут ожидался Вигго.
        Женщина прикрыла дверь в комнату и обозрела коридор, нигде не обнаружив куска материи. Возможно, его действительно не было с самого начала, а она просто не обратила внимания сразу. Ведь она не сводила глаз с лица Таге ни на секунду, ровно с того момента, как он уселся на стул.
        Тогда Нэте глубоко вздохнула и отправилась в ванную – привести себя в порядок. Она посмотрела на свое вспотевшее лицо в зеркале с удовлетворением – ведь пока она со всем справлялась. Концентрат белены действовал, как надо, план осуществлялся. Конечно, могло так случиться, что вечером, когда все будет проделано, у нее изменится настроение. Может быть, ей захочется увидеть этих людей в своей гостиной совершенно не в том состоянии, в каком Нэте хотелось видеть их сейчас. Возможно, хотя она изо всех сил постарается этого избежать, она полностью так и не избавится от мысли о том, что были люди, которые любили их и связывали с ними свои мечты…
        Только сейчас не стоит об этом думать. Иначе все пропало.
        Женщина забрала волосы в сетку и подумала о тех, кто еще должен прийти. Неужели Вигго так же поздоровел, как Таге? В таком случае лучше бы ему явиться точно в указанное время. Она даже не смела представить себе, что произойдет в противном случае.
        В тот момент, когда отравительница вспомнила о масштабах тела и весе Курта Вада, ей бросилось в глаза, что пальто Риты еще висело на вешалке в коридоре.
        Она схватила его и кинула на кровать к Ритиной сумочке, как вдруг из кармана пальто выпали сигареты.
        Секунду Нэте смотрела на них.
        «Дурацкое курево», – подумала она. Ритины дурные привычки всегда обходились ей дорого.

        Глава 28
        Ноябрь 2010 года

        – Спешу сообщить, что сантехник запретил вам пользоваться мужским туалетом в нашем коридоре до самой среды, когда он придет с проверкой, – заявила Роза, уперев руки в боки. – Видимо, вчера кто-то наглухо закупорил слив туалетной бумагой. Кто бы это мог быть?
        Она отвернулась от Ассада и уставилась прямо Карлу в глаза, подняв брови к угольно-черным волосам.
        Тот развел руками в недоумевающем жесте. На международном языке жестов это означало – откуда ему знать. На его же собственном языке это означало, что Розу это никаким боком не касается и что он не склонен обсуждать собственные туалетные привычки и проблемы с пищеварением с подчиненным ему сотрудником противоположного пола. Вот так.
        – Так что когда будете пользоваться дамской уборной, либо мочитесь сидя, либо опускайте после себя круг.
        Карл нахмурился. Как-то чересчур интимно все это звучало.
        – Проверь всю информацию по Нэте Германсен, какую только можно, и представь мне в виде списка. Но для начала дай номер журналиста Сёрена Брандта, – был его ответ.
        Если она собиралась его смутить, то пускай занимается этим когда угодно, только не в его выходной день. Должны же быть хоть какие-то границы, в самом деле!
        – Я как раз только что разговаривал с Брандтом, – сообщил Ассад, засунув голову в дымящуюся чашку с некой субстанцией, воняющей карамелью.
        – Ты только что беседовал с Сёреном Брандтом, я верно понял? – Мёрк нахмурился. – Надеюсь, ты ему не рассказал, что мы сперли журналы?
        Ассад убрал руки за спину.
        – Думаешь, дромадеры моют ноги в том водоеме, из которого пьют?
        – Так ты рассказал?
        Помощник вздохнул.
        – Ну да, но только самую малость. Я сказал, что у нас есть кое-что про Курта Вада.
        – И?..
        – Да, и кое-что про того Лёнберга из «Чистых линий».
        – Так-так… А у нас действительно есть кое-что про него?
        – Ну да, нашлось под буквой «Л». Нёрвиг вел несколько его дел.
        – К этому мы еще вернемся. И что тебе ответил Сёрен Брандт?
        – Сказал, что слыхал о «Секретной борьбе». Оказывается, он общался с первой женой Нёрвига, и та рассказала, что в течение многих лет медсестры и врачи направляли беременных женщин из необеспеченных кругов на гинекологическое обследование к людям из этого сообщества. Причем эти беременные не знали, на что их посылают, и зачастую дело оканчивалось абортом. У Сёрена Брандта есть некоторые материалы по этому поводу, и он с готовностью обменяет их на копии того, что имеется в нашем распоряжении.
        – Боже всемогущий! Ассад, ты понятия не имеешь, что ты творишь. Нас выпрут отсюда ногами вперед, если официально станет известно о том, что мы добыли доказательства путем совершения кражи со взломом… Дай мне его телефон.
        Карл набрал номер с дурным предчувствием.
        – Верно, буквально только что я беседовал с вашим коллегой, – подтвердил Сёрен Брандт после нескольких вводных фраз.
        Голос его звучал молодо и амбициозно. Это было самое плохое.
        – Насколько я понимаю, Ассад обсудил с вами некую сделку.
        – Да, я очень рад. У меня не хватает связей между лицами, стоящими за «Чистыми линиями» и «Секретной борьбой». Только представьте себе, что мы сумеем остановить этих полоумных людей, прежде чем они заполучат власть…
        – Простите, Сёрен Брандт, но я боюсь, что Ассад пообещал вам слишком много. Мы собираемся предоставить материалы генеральному прокурору.
        Журналист рассмеялся.
        – Генеральному прокурору? Полная чепуха. Но вы достойны уважения за то, что дорожите своим местом. Такие должности не падают с деревьев в современной Дании. Однако не волнуйтесь, даже семь миллионов тягловых лошадей не заставят меня исповедаться.
        Чем-то он напоминал Карлу самого себя.
        – Послушайте, господин Мёрк. Народ вокруг Курта Вада настроен воинственно. Они без колебаний убивали нерожденных детей. Они располагают хорошо развитой системой уничтожения собственных следов. Их финансовые фонды насчитывают миллионы крон, чтобы нанимать подходящих сообщников, и с этими сообщниками никто не захочет скрещивать шпаги. Вы думаете, в данный момент я проживаю по адресу, указанному в Регистре народонаселения? Ни в коем случае. Я оберегаю себя, ибо они не гнушаются абсолютно никакими средствами, если кто-то примется сеять сомнения в их непотребном взгляде на человечество или в политике, которую они проводят, будьте уверены. Возьмите, например, врача Ханса Кристиана Дюрмана. Ведь его заставили наглотаться снотворного, если вы спросите мое мнение. И я держу язык за зубами, понимаете?
        – До тех пор пока вы не обнародуете всю грязь, не так ли?
        – Именно. И я готов даже оказаться за решеткой, чтобы защитить свои источники, будьте уверены. Лишь бы сокрушить Вада вместе с его сворой.
        – Хорошо. В таком случае я скажу вам, что мы расследуем ряд дел об исчезновении людей. По-видимому, они связаны с женщинами, отправленными в свое время на Спрогё. Можно ли предположить, что Курт Вад как-то в этом замешан? Я понимаю, прошло уже пятьдесят лет, но, возможно, вам что-то известно…
        Он услышал, как человек в трубке засопел, после чего наступила тишина.
        – Вы еще здесь?
        – Да-да, – послышалось из трубки. – Мне нужно немного собраться. Тетка моей матери была одной из воспитанниц на Спрогё, и она рассказывала отвратительные истории. Не именно про Курта Вада, но про ему подобных. Я ничего не знаю о том, имел ли он к этому безобразию какое-то отношение, но, уверяю вас, для меня не оказалось бы неожиданностью, если б имел.
        – Хорошо. Я беседовал с журналистом Луисом Петерсоном, он некогда написал несколько критических статей о Курте Ваде. Вы с ним знакомы?
        – Понаслышке – да. И с его опусами, конечно. Он является воплощением всего того, против чего борются порядочные журналисты. Петерсон был фрилансером и действительно выискивал кое-что интересное, но, очевидно, Курт Вад наставил его на «путь истинный» и вовлек в «Бенефис», весьма узко нацеленное новостное бюро, причем явно на неплохое жалованье. И мало-помалу критические статьи иссякли.
        – А вы также получали подобные предложения?
        Сёрен Брандт усмехнулся.
        – Пока нет, но от этих гиен никогда не знаешь, чего ждать. По крайней мере, на вчерашнем собрании «Чистых линий» мне удалось хорошенько позлить Курта Вада и Лёнберга.
        – Вы только что упомянули Лёнберга. Что вам о нем известно?
        – Правая рука Курта Вада и его любимчик. Отец теневого президента «Бенефиса», соучредитель «Чистых линий», отличался особой активностью в период «Секретной борьбы». Да, вот на него, я считаю, вам стоит обратить непосредственное внимание. Они вместе с Куртом Вадом – реинкарнации Йозефа Менгеле[77] в чистом виде.

        Они заметили зарево от пожара задолго до того, как подъехали к дому. Лучшего фона для такой картины, чем темный ноябрьский вечер, нельзя было и представить.
        – А такой дорогой район, – заметил Ассад, кивая на настоящие патрицианские виллы.
        Дом Лёнберга не сильно отличался от других, попавшихся им по дороге, белый и возвышающийся к небу дворцовыми окнами и глазурованной черепицей. Только он стоял чуть глубже остальных зданий, так что проезд по хрустящей гравием дорожке оказался далеко не бесшумным.
        – Что вы делаете на моем участке? – послышался голос.
        Они обогнули изгородь и увидели пожилого мужчину в коричневом пальто и тяжелых садовых перчатках.
        – Вам тут нечего делать, – злобно сказал он и встал перед пылающей топливной бочкой, куда подкладывал бумаги из стоящей рядом тачки.
        – Должен заметить, что операции подобного рода не разрешается проводить на открытом воздухе, – заявил Карл, пытаясь на расстоянии идентифицировать характер сжигаемых бумаг.
        Несомненно, это были отчеты и документы, связанные с той гадостью, какую проповедовал Лёнберг и его единомышленники.
        – Ха, и где же это написано? Вроде бы засухи в данный момент не наблюдается?
        – Нам придется прибегнуть к звонку в пожарное отделение Гентофта, чтобы уточнить местные нормативы по сжиганию мусора. – Мёрк обернулся к напарнику. – Ассад, займешься?
        Мужчина вскинул голову.
        – О, черт возьми, этого всего лишь старые бумаги. Разве кому-нибудь это может доставить неудобства?
        Карл достал жетон.
        – Вполне могу себе представить, что кое-кого побеспокоит тот факт, что вы уничтожаете материалы, которые, вероятно, могли бы прояснить массу вопросов, связанных с вашей с Куртом Вадом деятельностью.
        То, что произошло в следующие секунды, Карл не смог бы вообразить в своих самых невероятных фантазиях, а именно – что человек возраста и комплекции Лёнберга окажется способен настолько быстро и решительно все проделать.
        Одним прыжком он подхватил всю кипу бумаг с тачки, высыпал в бочку, схватил пластиковую бутылку с бензином, стоявшую на газоне, открутил пробку и бросил емкость поверх всего этого хозяйства.
        Эффект оказался потрясающим, Карл с Ассадом отступили на несколько шагов, когда огненный столб с треском взвился в небо, почти достигнув кроны огромного красного бука, возвышающегося посреди сада.
        – Ну вот, – сказал мужчина. – Теперь можете звонить пожарным. И во сколько мне это обойдется? Штраф пять тысяч крон? Или десять? Думаете, мне это не по карману?
        Он уже собирался развернуться и направиться к дому, но Карл остановил его.
        – Лёнберг, а ваша дочь Лизелотте в курсе того, что возглавляет такие непотребства?
        – Лизелотте? Непотребства? Если вы о ее должности председателя «Бенефиса», то таким постом она может только гордиться.
        – Да что вы, неужели? Может, она гордится также и абортами, проведенными «Секретной борьбой», или, может, вы ей об этом не рассказывали? Она разделяет ваши уродливые взгляды на человечество? Сочувствует убийствам невинных детей? Всем этим она тоже, наверное, гордится, или, может, ничего об этом не знает, так ведь обстоит дело?
        Лёнберг посмотрел на Карла с таким холодом во взгляде, который не мог растопить жар от горящего пламени.
        – Понятия не имею, о чем вы. Если хотите предъявить мне что-то конкретное, можете послезавтра позвонить моему адвокату. Офис открывается в понедельник в половине девятого. Его зовут Касперсен, если вам нужна эта информация. В телефонной книге можно найти его номер.
        – Ага, – прорезался сзади Ассад. – Касперсен. Мы знаем его из телевизора. Один из «Чистых линий», верно? Его телефон мы как раз очень хотели бы узнать, спасибо большое.
        Смелое заявление смягчило надменное выражение лица мужчины.
        Карл поклонился ему и почти прошептал на прощание:
        – Спасибо за все, Вильфрид Лёнберг. Думаю, теперь мы увидели и услышали больше чем достаточно. Передавайте привет Курту Ваду и скажите ему, что мы собираемся навестить одну из его давних знакомых на Нёрребро. Кажется, в свое время было у него некое «дело Германсен», не так ли?

        Нёрребро превратилось в настоящую зону военных действий. Строительство, ведущееся здесь ускоренными темпами, порождало много социальных проблем: преступность, насилие, ненависть… Совсем не так обстояли дела прежде, когда районная социальная работа первым делом заключалась в предоставлении помощи трудолюбивым рабочим вести приличный образ жизни. Лишь прогуливаясь вдоль озер, можно было наблюдать былое величие района во всей красе.
        – Озера по-прежнему лучшее место в городе, – всегда утверждал Антонсен из Рёдовре; да так оно и было.
        С берега были видны замечательные и привлекающие взгляд здания, выстроившиеся в ряд, оттененные каштанами, за ними – спокойные воды, где повсюду плавали стаи лебедей. Нельзя и представить себе, что всего в ста метрах отсюда находилась площадка стычек между группировками рокеров и иммигрантов и что с наступлением темноты следовало обходить это место стороной.
        – Думаю, она дома, – сказал Ассад, указывая на мансардные окна на самом верху.
        Карл кивнул. Как и в других окнах этого серого здания, там горел свет.
        – Нэте Германсен, это полиция, – сказал Карл, вплотную приблизившись к домофону. – Я бы хотел подняться и задать вам несколько вопросов. Вы не могли бы открыть дверь?
        – Какие вопросы? – прозвучало из домофона.
        – Ничего особенного. Обычная проверка.
        – А, по поводу недавней перестрелки на Блогордсгэде? Ну да, да, я прекрасно слышала выстрелы. Но, пожалуйста, будьте добры отойти на шаг и показать свой полицейский жетон, чтобы я увидела. Я не впускаю в подъезд кого попало.
        Карл сделал знак Ассаду, чтобы тот остался у двери, а сам отступил назад в проход между крошечными садиками обитателей первого этажа, чтобы его лицо оказалось освещено.
        Через мгновение он увидел, как открывается одно из окон и из него высовывается маленькая голова.
        Карл поднял жетон как можно выше.
        Спустя тридцать секунд домофон благосклонно зашипел.
        Преодолев бессчетное число ступеней, требующих то и дело останавливаться и переводить дух, и оказавшись на пятом этаже, они обнаружили дверь настежь распахнутой, так что эта дама едва ли была из пугливых.
        – О-ох, – воскликнула она, когда Карл переступил порог коридора с легким запахом плесени и темное лицо Ассада показалось из-за его спины.
        Значит, она все же испугалась. На ее реакцию, возможно, повлияла жестокость иммигрантских группировок из Нёрребро.
        – Простите, но вам не следует бояться моего ассистента. Он – самый порядочный человек на Земле, – соврал Карл.
        Ассад протянул ей руку.
        – Добрый день, Нэте Германсен. – Он отвесил поклон, как школьник на выпускном вечере. – Хафез эль-Ассад, но зовите меня просто Ассадом. Чрезвычайно рад встрече с вами.
        Женщина замешкалась, но все же подала руку.
        – Не хотите ли по чашечке чая? – предложила она, проигнорировав отрицательное мотание головой Карла и поспешный кивок Ассада.
        Гостиная была похожа на большинство гостиных в старушечьих квартирах. Живое сочетание тяжелой мебели и сувениров, накопленных за долгую жизнь. Бросалось в глаза лишь отсутствие семейных фотографий в рамках. Карл припомнил краткое описание жизни Нэте Германсен, предоставленное ему Розой. Причин для отсутствия этих портретов было предостаточно.
        Она вошла с чаем на подносе, слегка прихрамывая, но весьма красивая, несмотря на свои семьдесят три года. Блондинистые волосы, явно подкрашенные, довольно элегантная прическа. Было очевидно, что деньги оказали существенное влияние на ее в целом никчемную жизнь. Как правило, деньги делают свое дело.
        – Какое красивое платье, – заметил Ассад.
        Она промолчала, но все-таки налила ему первому.
        – Речь идет о перестрелке на Блогордсгэде на прошлой неделе? – поинтересовалась она и села между ними, пододвигая к Карлу блюдо с печеньем.
        Тот вежливо отказался и чуть приосанился в каминном кресле.
        – Нет, речь идет о том, что в восемьдесят седьмом году пропало несколько человек. Они так и не нашлись, и мы очень надеемся, что вы… – Он остановился. – Мы ведь можем обратиться к вам с просьбой?
        Она кивнула. Возможно, с некоторой неохотой, сложно было определить.
        – И мы очень надеемся, что с вашей помощью подойдем к разгадке этой тайны чуть ближе.
        Несколько мелких морщин возникло у нее на лбу.
        – Ну-у, если я каким-то образом могу помочь.
        – Нэте, у меня в руках находится сжатая выписка из части вашей биографии. И я вижу, что жизнь ваша была совсем не проста. Я должен сообщить вам, что мы, взявшись за расследование этих дел, были чрезвычайно потрясены тем, какому обхождению подверглись вы и подобные вам женщины.
        При этих словах она подняла одну бровь. Ей было неприятно? Наверняка.
        – Да, простите, что я ворошу тот период, но большинство из пропавших без вести людей, видимо, были связаны со Спрогё, и я вернусь к этому чуть позже. – Он отхлебнул чаю, чуть горьковатого на его вкус, но все равно лучше, чем клейкое пойло Ассада. – В первую очередь, мы оказались здесь, так как расследуем исчезновение вашего кузена Таге Германсена в сентябре 1987 года.
        Она склонила голову набок.
        – Кузен Таге! Он пропал? Да, я не пересекалась с ним целую вечность, так что мне прискорбно это слышать. Я не знала.
        – Так-так. С утра мы побывали в его небольшой мастерской в Брендерупе на Фюне и там обнаружили вот этот конверт.
        Карл вытащил конверт из файла и продемонстрировал ей.
        – Да, все верно. Я приглашала Таге в гости. Теперь понимаю, почему он так и не ответил…
        – У вас случайно не сохранилось копии письма? В компьютере или хотя бы распечатка?
        Нэте улыбнулась.
        – Ох, нет, точно нет. Оно было написано от руки.
        Мёрк кивнул.
        – Вы находились на Спрогё одновременно с медсестрой по имени Гитта Чарльз. Вы ее помните?
        Вертикальные морщины на лбу вновь заявили о себе.
        – Да, помню. Из того, что там было, я не забыла ничего.
        – Гитта Чарльз тоже исчезла в эти дни.
        – Да уж, действительно странно…
        – Да, и Рита Нильсен.
        Женщина чуть вздрогнула. Лоб разгладился, но плечи ее поникли.
        – Рита? Когда?
        – Последнее, что о ней известно, – Рита купила сигареты в киоске всего в паре сотен метров отсюда на Нёрреброгэде четвертого сентября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года утром в десять минут одиннадцатого. Кроме того, на Капельвай нашелся ее «Мерседес». Совсем недалеко, верно?
        Пожилая женщина сжала губы.
        – Но это все ужасно… Рита в тот день навестила меня. Четвертое сентября, правильно? Ну да, прекрасно помню, все происходило поздним летом, но не помню точную дату. Тогда я подошла к тому периоду своей жизни, когда мне необходимо было устроить очную ставку с прошлым. Двумя годами ранее я потеряла мужа и не могла двигаться вперед. Поэтому я и пригласила Риту и Таге.
        – Так, значит, Рита у вас побывала?
        – Ну да, побывала. – Нэте показала рукой на стол. – Мы сидели и пили из этих самых чашек. Она пробыла у меня около двух часов. Было немного странно, но приятно встретиться с ней снова, я отчетливо помню. Мы расставили все по местам, ну, вы понимаете. Нельзя сказать, что мы всегда были хорошими подругами во время пребывания на Спрогё…
        – Впоследствии ее довольно упорно разыскивали. Почему вы не обратились к властям, Нэте Германсен?
        – Но это просто ужасно; что же могло с нею случиться?
        На мгновение хозяйка дома уставилась в пространство перед собой. Если она не ответит на поставленный вопрос, тут что-то нечисто.
        – Так почему я не обратилась к властям? – переспросила она. – Ну, потому что я просто не могла. На следующий день я отправилась на Майорку, чтобы купить дом, я точно помню, и около полугода вообще не читала датскую прессу. Зиму я провожу в Сон Вида. И единственная причина, почему я сейчас нахожусь дома, состоит в том, что у меня возникли кое-какие проблемы с камнями в почках. Предпочитаю решать эти проблемы в Дании.
        – У вас есть какие-нибудь документы на этот дом?
        – Конечно. Только скажите мне прямо. Мне кажется, я чувствую, что в данный момент меня допрашивают. Если вы в чем-либо меня подозреваете, скажите сразу.
        – Нет, Нэте Германсен. Но мы должны прояснить некоторые вопросы, в частности, почему вы не отреагировали на поиски Риты Нильсен. Мы можем посмотреть документы на дом?
        – Значит, хорошо, что они хранятся уже не на Майорке, – немного обиженно заметила она. – А то они лежали у меня там вплоть до прошлого года, тут же постоянно происходят кражи… Нужно как-то себя обезопасить.
        Нэте точно знала, где они лежали. Выложив их перед Карлом, она указала на дату покупки.
        – Я купила дом тридцатого сентября восемьдесят седьмого года, но перед этим три недели были потрачены на поиски и обсуждение сделки. Владелец намеревался меня облапошить, но ему не удалось.
        – Однако…
        – Ну да, после четвертого сентября прошло много времени, я понимаю, но так уж вот получилось. Возможно, у меня где-то еще хранятся билеты на самолет; я бы не удивилась. Тогда бы вы убедились, что меня действительно не было дома. Конечно, я не смогу отыскать их так быстро…
        – Меня устроил бы штемпель в паспорте или какой-либо иной документ, – сказал Карл. – Наверняка у вас сохранился старый паспорт, а там, скорее всего, есть и штемпели, которые служат доказательством?
        – Наверняка, но боюсь, вам придется прийти как-нибудь попозже. Я поищу.
        Мёрк кивнул. Она явно говорила правду.
        – Как вы относились к Гитте Чарльз, Нэте? Вы могли бы описать?
        – Зачем вам это знать?
        – Да, вы правы, вопрос, наверное, неверно сформулирован. Дело в том, что по поводу Гитты Чарльз у нас чрезвычайно мало сведений. По-видимому, никто из знакомых с ней людей не дожил до сегодняшнего дня, а потому нам очень сложно понять, что за человек она была и возможные причины ее исчезновения. Вы можете дать ей характеристику?
        Было очевидно, что дама в затруднении. «Как может заключенный говорить хорошо о тюремщике?» – видимо, так можно было сформулировать ее дилемму.
        – Она отвратительно вела себя по отношению к вам, поэтому вы не можете ответить так просто? – вмешался Ассад.
        Нэте Германсен кивнула.
        – Да, это нелегко.
        – Потому что Спрогё был жутким островом, верно? А она была одной из тех, кто удерживал вас там, да? – продолжал Ассад, не спуская глаз с тарелки с печеньем.
        Собеседница вновь кивнула.
        – На самом деле, я уже много лет не думала о ней. Как и о Спрогё. Там творилось настоящее безумие. Они изолировали нас от мира и перерезали нам маточные трубы. Нас называли слабоумными, я даже не знаю почему. И, хотя Гитта Чарльз была не самой плохой, все же она никоим образом не способствовала моему освобождению оттуда.
        – С тех пор вы с ней не общались?
        – Нет, слава богу.
        – Есть еще Филип Нёрвиг. Его вы помните?
        Она слабо кивнула.
        – Он тоже пропал в тот день, – сказал Карл. – По словам его супруги, кто-то пригласил его в Копенгаген. Вы утверждаете, что тогда вступили в фазу жизни, когда вам нужно было устроить очную ставку с прошлым. Филип Нёрвиг ведь каким-то образом виновен в вашем несчастье, верно? Виновен в том, что дело против Курта Вада имело для вас неблагоприятный исход. Значит, он принадлежал к числу тех, с кем вы желали побывать на очной ставке, Нэте? Приглашение, которое он получил, было от вас?
        – Да нет. Я приглашала только Риту и Таге, больше никого. – Она покачала головой. – Не понимаю. Столько людей одновременно, и со всеми я была знакома… Что же могло случиться?
        – Вот именно поэтому мы, из отдела Q, и вмешались. Старые дела, дела под особым контролем – такова наша сфера деятельности. И столько одновременных дел о пропаже без вести, неким способом связанных друг с другом, – не вполне естественное совпадение, вы и сами понимаете.
        – Мы занялись расследованием вокруг деятельности врача Курта Вада, – добавил Ассад.
        Немного раньше, чем планировал Карл, но таков уж был его помощник.
        – И тут много пересечений с исчезнувшими людьми, – продолжил Мёрк. – В первую очередь, с Нёрвигом.
        – Курт Вад! – Она вздернула голову, как кошка, заметившая стайку птиц в пределах досягаемости своих когтей.
        – Да, мы в курсе, что он, вероятно, стоял у истоков вашего горя. В одном из журналов Нёрвига мы прочитали, как он отклонил ваши обвинения против него и обратил их против вас самой. Мне прискорбно вновь вытаскивать это на поверхность, но все же – если вы знаете что-нибудь о связи между исчезновениями и его персоной, мы были бы вам премного благодарны.
        Нэте кивнула.
        – Постараюсь вам помочь.
        – Бесспорно, ваше дело стоит одним из первых в цепочке дел Курта Вада, где он отклонился от истины и добился собственной победы, несмотря на то, что был виноват. Если теперь Курту Ваду будет предъявлено обвинение, вполне возможно, что нам придется призвать вас в качестве одного из многих свидетелей. Как вы относитесь к такому?
        – Стану ли я свидетельствовать против Курта Вада? Нет, уверена, что не стану. То время для меня прошло. Справедливость нагонит его и без моего соучастия. Несомненно, дьявол уже притаился где-то в ожидании и потирает руки.
        – Мы прекрасно вас понимаем, Нэте, – заверил Ассад, намереваясь налить себе очередную чашку.
        Карл жестом остановил его.
        – Ну что ж, мы рассчитываем услышать от вас что-либо в ближайшее время, Нэте Германсен. Спасибо за угощение.
        Потом он кивнул коллеге, давая понять, что аудиенция окончена. Если они немного поторопятся, то можно будет успеть заглянуть домой, переодеться, а затем проверить, как работает его новый ключ от покоев Моны.
        Ассад поблагодарил хозяйку. Мимоходом он отправил в рот очередное печенье, похвалил его, а затем вдруг поднял кверху указательный палец.
        – Эй, Карл. Там же был еще один человек, о котором мы не расспросили. – Он обернулся к Нэте Германсен. – Рыбак из Лундеборга тоже исчез тогда же. По имени Вигго Могенсен. Вы, случайно, не пересекались с ним? На лодке ведь от Спрогё до Лундеборга рукой подать.
        Она улыбнулась.
        – Нет, вот о нем уж я точно никогда не слышала.

        – Карл, ты выглядишь таким продумчивым… Что крутится у тебя в голове?
        – Задумчивым, Ассад, а не продумчивым. Но ведь есть над чем задуматься, тебе не кажется?
        – Ну да, конечно. Я и сам никак не могу разложить все по полочкам. Если не принимать во внимание Вигго Могенсена, дело распадается на две части: Рита, Гитта, Курт Вад, Нёрвиг и Нэте – это одна; отсюда выпадает кузен Таге, ибо, насколько нам известно, он никоим образом не связан со Спрогё, а значит, вторая часть – Таге и Нэте. То есть она единственная, кто имеет какое-то отношение ко всем этим людям.
        – Да, Ассад, вполне может быть, но мы не можем знать наверняка. Возможно, Курт Вад тоже. Вот в этом мы и должны теперь тщательно разобраться. По крайней мере, идея коллективного самоубийства и версия о комбинации необъяснимых синхронных несчастных случаях теперь вычеркнуты из моего конспекта.
        – Карл, повтори-ка еще разок. Ты сказал «синхронный» и «конспект»?
        – Неважно, Ассад. Мы вернемся к этому чуть позже.

        Глава 29
        Спрогё, 1955 год
        Копенгаген, сентябрь 1987 года

        На набережной стояла кучка девушек, махавших им руками, словно Рита и Нэте являлись их долгожданными подругами. Они стояли толпой, как дети, хлопая в ладоши, смешливые и чистенькие, и Нэте не понимала их реакции.
        Чему, черт возьми, они улыбаются? Лодка из Нюборга была ведь не спасительным плотом. Никаким не Ноевым ковчегом, приплывшим, чтобы забрать их всех и отвезти в безопасное место. Как раз наоборот, судя по тому, что она слышала. Эта лодка была их проклятием.
        Нэте посмотрела через поручни на размахивающие руки и маяк на высоком холме, на группу зданий с красными крышами, желтыми стенами и множеством окон, которые, словно глаза, обозревали ландшафт и жалкие человеческие фигуры. Дверь, состоящая из мелких окошек, отворилась, и некрупная, но осанистая фигура вышла на середину лестницы и взялась за перила. Может, это был адмирал, наблюдающий, как его флот в целости и сохранности заходит в гавань, или, точнее, королева Спрогё, следившая за тем, чтобы все шло как положено? Та, что определяла здесь все без исключения…
        – У вас есть сигареты? – вот что первое крикнули девушки.
        Одна уже забралась на причал и устроилась на деревянных мостках с протянутой рукой. Если ожидался какой-то лакомый кусок, она претендовала на него первая.
        Девушки обступили вновь прибывших с гусиным гоготанием. Имена сыпались в воздух, руки тянулись установить контакт.
        Нэте с беспокойством посмотрела на подругу, та, напротив, чувствовала себя уверенно. У Риты были сигареты, и они проложили ей дорогу на самую вершину иерархии. Она подняла пачки над головой и, продемонстрировав угощение, быстро спрятала его в карман. Так что не было ничего удивительного в том, что все внимание досталось ей.

        Нэте поселили в комнате под самой крышей. Одно-единственное окошко в наклонном потолке было ее связью со свободным миром. Стояла промозглая погода, и ветер проникал сквозь щели оконной рамы. Две кровати да скромный чемоданчик девушки, что делила с ней комнату. Если бы не распятие и две небольшие картинки с изображениями неизвестных ей кинозвезд, комнатушка вовсе не отличалась бы от тюремной камеры.
        Комната располагалась бок о бок с другими такими же каморками; сразу за дверью находился ряд умывальников, в которых девушки мылись.
        Все свое детство Нэте проработала в сарае с навозом, но никто не смог бы назвать ее нечистоплотной, так как она привыкла усердно тереть руки жесткой щеткой, а все остальное тело мочалкой.
        «Черт возьми, ты самая чистая девушка на свете», – всегда говорил Таге.
        Однако здесь процесс умывания происходил в дикой суматохе, и трудно было совершить данное действо как положено. Все девушки стояли у раковин одновременно и умывались с голыми торсами, имея на все про все пять минут. Опять те же самые мыльные хлопья, что и в Брайнинге, – от них волосы становились жесткими, как солдатская каска, и примерно такими же красивыми; к тому же после такой процедуры от тела исходил запах еще хуже, чем до мытья.
        Остаток дня проходил под бой курантов, в строгом распорядке, с криками, ходьбой строем и непременными понуканиями. Так что Нэте возненавидела все, что было связано с этим местом, и по возможности держалась в одиночестве. Так было в ее приемной семье, так оказалось и здесь. Преимущество заключалось в том, что на острове она могла оплакивать свою долю в спокойствии и мире, но на всем тут лежала всепоглощающая печаль. Отсюда она не выберется никаким способом. Возможно, какая-то добрая душа из числа персонала – или хорошая подруга – и могла бы неким образом скрасить такое существование, но женщины, присматривавшие за ними, были грубыми и авторитарными, а Рита занималась своими делами. Она не бездействовала, она жульничала и извлекала для себя выгоду, так что мало-помалу продвинулась на верхушку системы и наконец взошла на трон, как королева весьма узкого круга подданных.
        Кровать рядом с Нэте принадлежала простодушной девушке, постоянно болтавшей о детях. Кто-то подарил ей куклу, и она повторяла вновь и вновь, что если будет хорошо заботиться о ней, то в один прекрасный день у нее появится и свой собственный ребенок. С этой нормально поговорить было невозможно, в то время как многие другие воспитанницы были довольно смышлеными. Одна, например, очень хотела читать, но персонал только подсмеивался над ней. «Это роскошь», – говорили они и отправляли ее на работу.
        Нэте тоже работала. Она попросилась в конюшню, но ничего не вышло. Пока Рита бо?льшую часть дня проводила в прачечной, кипятила белье и болтала с другими девушками, Нэте стояла на кухне, чистила овощи и драила кастрюли. Уставая и начиная работать медленнее, то и дело глядя в окно, она подвергалась нападкам со стороны не только персонала, но и других воспитанниц. И когда одна из них однажды пригрозила ей ножом и толкнула на пол, Нэте ответила на угрозы броском в лицо раскаленной крышкой и пинком котелка. Именно из-за этого у нее состоялась первая беседа с директрисой.
        Контора и директриса были друг другу под стать. Холод и четкая упорядоченность. Шкафы с архивными папками с одной стороны, подвесные полки с другой. В архивах размещались рядами судьбы, каждую из которых было удобно в любой момент вытащить, взвесить, оценить и выкинуть вон.
        – Говорят, ты творишь беспорядки на кухне, – сказала директриса, подняв указательный палец.
        – Ну так переведите меня в конюшню, и я больше не буду творить беспорядков, – отвечала Нэте, следя за пальцами, постукивающими напротив по столу. Эти руки и пальцы были окном в мир. По ним можно было прочитать ее мысли, говорила Рита, а той было виднее, ведь она являлась здесь частым гостем.
        В нее вперились холодные глаза.
        – Нэте, ты должна понять одно. Речь не идет о предоставлении вам неких привилегий, призванных облегчить вашу жизнь. Речь идет о том, чтобы дать вам понять, что, несмотря на ваши дурные характеры и пустые головы, даже из того, что не служит к развлечению, можно извлечь большую выгоду для себя. Вы здесь для того, чтобы научиться вести себя по-человечески, а не по-звериному, как было раньше. Понятно?
        Нэте тихонько покачала головой, едва ли отдавая себе в этом отчет, но директриса заметила это движение, и пальцы на столе замерли.
        – Я могла бы расценить это как дерзость, Нэте, и все же предпочту списать на твое скудоумие, недалекость и тупость.
        Она выпрямилась в кресле. Верхняя часть ее туловища была сбитой и нескладной. Явно не та женщина, на какую оборачиваются мужчины.
        – Я перевожу тебя в рукодельную комнату, пускай несколькими месяцами раньше, чем нужно, но на кухне тебя больше не будет.
        – Ладно, – сказала Нэте, потупившись.
        Рукоделие едва ли будет хуже, подумала она, но ошиблась.
        Сама работа была довольно сносной, невзирая на то, что девушка толком не умела ни подшивать простыни, ни плести кружева. Самым ужасным было вынужденное тесное общение с воспитанницами. Сидеть в помещении, переполненном их болтовней и склоками. Сейчас они могли быть лучшими подругами, а через мгновение превращались в злейших врагов.
        Нэте прекрасно знала, что на свете существует многое, о чем она не имеет ни малейшего понятия: места, события, самые обыкновенные вещи… Однако она не умела читать и привыкла к крохам информации о мире, которые изредка узнавала от кого-нибудь. Но ей еще не приходилось сосуществовать с таким количеством людей. Как же они все любили болтать!
        В общем, у нее прекрасно получалось отключаться, но только не в комнате для рукоделий. И тривиальные глупости, какими девушки наполняли пространство, сводили ее с ума. По десять часов ежедневно.
        – Милая, сладкая Грета, не подкинешь-ка сюда вон ту катушку? – просила, к примеру, одна из них, а эта самая Грета сердито кричала в ответ:
        – Ты считаешь меня своей прислужницей, слюнявая тварь?
        Таким образом интонации могли меняться каждую секунду. И все, кроме Нэте и девушки, подвергшейся всеобщим нападкам, смеялись, гневные слова летели над столами, пока они вновь не примирялись, начиная пересказывать друг другу одни и те же истории.
        Девушки сетовали на нехватку сигарет, перешептывались о симпатичных мужчинах на лодках и рассказывали друг другу жуткие истории о враче с ножом из Корсёра. Больше тем для разговора не было.
        – Я сойду с ума на этом проклятом острове, – как-то шепнула она Рите во дворе перед обедом.
        И та, оглядев ее с ног до головы, словно Нэте представляла собой товар у бакалейщика на полке, сказала:
        – Попробую добиться, чтобы нас поселили вместе. Тогда и попытаюсь тебя немного развеселить.
        В тот же вечер соседку Нэте повезли в больницу Корсёра. Говорили, что она будто бы слишком близко подошла к котлу в прачечной и что сама виновата. Что она глупая и неуклюжая и всегда думает о своей кукле. Ее крики были слышны в швейной и ткацкой комнатах. В общем, Нэте посетило дурное предчувствие.

        После того как Рита переехала в комнату Нэте, смех на короткий период вернулся в ее жизнь. Смешные истории звучали еще смешнее из уст Риты, тем более она прекрасно их запоминала. Однако общество новой соседки имело свою цену, и в первую же ночь Нэте узнала, что это за цена.
        Она протестовала, однако Рита была сильной и принудила ее, и после того, как она заставила Нэте задыхаться от наслаждения, та смирилась со своим положением.
        – Держи рот на замке. Если об этом станет известно, тебе конец. Ясно?
        И Нэте было все ясно.
        Рита не только была физически сильной, но и обладала гораздо более сильным, чем Нэте, духом. Несмотря на то что девушке не нравилось пребывание на острове, она предчувствовала новую жизнь, причем прекрасную. Рита знала наверняка, что когда-нибудь все будет по-другому, и, работая над достижением цели, лучше, чем кто бы то ни было, устраивала свою текущую жизнь.
        У нее была самая хорошая работа, она первой садилась за стол, в свое удовольствие курила сигареты за прачечной, развлекалась с Нэте по ночам, а во все остальное время являлась королевой среди девушек.
        – А откуда ты берешь свои сигареты? – время от времени интересовалась Нэте.
        Она так и не получила ответа на свой вопрос вплоть до одной весенней ночи, когда тайком увидела, как Рита поднимается с кровати, натягивает одежду и осторожно проскальзывает в дверь.
        «Сейчас на весь дом затрезвонит сигнализация», – подумала Нэте, так как в каждую дверь был вмонтирован небольшой штифт. Он выскакивал, когда открывалась дверь, и звенел колокольчик, призывающий персонал, после чего следовали крики, пощечины и побои, а затем и прогулка в одну из комнат для размышлений – карцер. Однако колокольчик не зазвонил, потому что Рита зажала его кусочком металла.
        Когда соседка немного продвинулась по коридору, Нэте поднялась с постели и рассмотрела изобретение девушки. Это была всего лишь особым образом согнутая металлическая штучка, заходящая в отверстие со штифтом, когда открывалась дверь. Вот так просто все оказалось.
        Нэте потребовалось менее десяти секунд на то, чтобы одеться и с выпрыгивающим из груди сердцем выскользнуть вслед за Ритой. Стоило раздаться скрипу половицы или завизжать дверной петле, и все силы ада обрушились бы на девушек, однако Рита двигалась осторожно.
        Добравшись до двери на улицу, Нэте обнаружила, что та не заперта – Рита и тут нашла нужную отмычку.
        На некотором расстоянии впереди она увидела, как фигура подруги молниеносно проскользнула мимо курятника и далее к полям. Словно соседка знала наизусть в этой темени каждый камень и все затопленные канавки.
        Несомненно, Рита направлялась к «Свободе» – так девушки называли небольшой домик на самой западной точке острова. Именно там самым примерным воспитанницам разрешалось проводить дневные часы в период так называемой выходной недели. В давние времена это строение называлось «чумным домом», так как туда сажали зараженных чумой моряков на карантин, и Нэте той ночью увидела, что чумным домом оно оставалось и до сих пор.
        Рядом с домиком на берег было вытащено несколько небольших лодок с сетями и ящиками с рыбой, а внутри «Свободы» мерцал свет от пары керосиновых ламп.
        Как можно осторожнее Нэте подобралась вплотную к домику, заглянула в окно, и открывшееся зрелище потрясло ее. С одной стороны небольшого обеденного стола лежали несколько блоков сигарет, с противоположной стороны стояла Рита, наклонившись и упершись руками в столешницу, а ее голый зад был так сильно отставлен назад, что мужчина, расположившийся позади, мог беспрепятственно вонзать в ее плоть свой половой орган.
        За ним ожидали своей очереди еще двое мужчин. Их лица раскраснелись, они не отрывали глаз от действа. Это были три рыбака, и того, что стоял справа, Нэте знала очень хорошо.
        Это был Вигго.

        Она сразу узнала голос Вигго, прозвучавший в домофоне, и на этот раз принялась ожидать его с колотящимся сердцем, прислушиваясь к шагам на лестнице. Открыв дверь, Нэте уже поняла, что ей предстоит дело потруднее, чем предыдущие два раза.
        Он мрачно поздоровался и проскользнул в коридор, словно уже бывал здесь раньше. Вигго все еще оставался красивым мужчиной, который был способен пробудить чувства, как тогда в парке аттракционов. Прежде обветренная кожа истончилась, волосы поседели и были шелковистыми на вид.
        Настолько мягкими, что она подумала запустить в них свои пальцы, когда он будет мертв.

        Глава 30
        Ноябрь 2010 года

        Проснувшись, Карл почувствовал некоторое замешательство. Он не помнил, какой сегодня день и почему спальня напоминала базар в парке Геллеруп. Похоже, к нему в комнату вторглись одновременно амбре от сиропной жижи Ассада, вонь от протухшей шаурмы и спертый дух медицинских кабинетов.
        Он дотянулся до наручных часов и констатировал, что уже двадцать пять минут десятого.
        – Проклятие! – заорал Мёрк и выскочил из постели. – Почему никто меня не разбудил?
        Йеспер опоздал, и он сам тоже. Потребовалось пять минут на то, чтобы смыть с себя вчерашний пот и натянуть более-менее чистую одежду.
        – Йеспер, поднимайся! – заорал он и принялся ломиться в его комнату. – Ты опоздаешь, и не на кого будет пенять!
        Затем он сунул ноги в ботинки и сделал очередную попытку осады комнаты своего пасынка, прежде чем слететь на первый этаж, почти не касаясь ступенек.
        – О-ой, Карл, ты куда? Неужто на утреннюю службу? Еще только десять, – как ни в чем не бывало отозвался Мортен, стоявший у плиты в пижаме и любимом фартуке, похожий на собственную пародию.
        – Карл, доброе утро, – донеслось из гостиной. – Неплохо ты вздремнул.
        По-утреннему свеженький Мика, одетый в белые одежды с пят до головы, встретил его улыбкой. Перед ним на своей кровати лежал совершенно голый Харди, а на прикроватном столике стояли два дымящихся блюда с водой, которую Мика вовсю размазывал отжатой тряпкой по безжизненному телу.
        – Мы тут решили чуток освежить Харди. А то он уже сам чувствует, что провонял кислятиной. Мы устроили ему камфорно-ментолатумную ванну, дабы уничтожить запах. Что скажешь, Харди?
        – Скажу «доброе утро», – произнесла голова, сидящая поверх бледного, тощего, долговязого тела.
        Карл нахмурился, и ровно в ту самую секунду, когда со второго этажа донесся рев Йеспера, провозглашавший Мёрка самым тупым идиотом на свете, мысли прояснились, и он вспомнил, какое сегодня число.
        «Черт возьми, а ведь и правда – какое дерьмище, сегодня ведь воскресенье!» – подумал он, подпер голову рукой и поинтересовался, имея в виду запах:
        – Что тут вообще происходит, Мортен? Ты собрался открывать кафе для дальнобойщиков?
        Полицейский закрыл глаза и попытался вспомнить дурацкий разговор с Моной накануне вечером.
        – Нет, к сожалению, ребенок не может остаться с ней, потому что она собирается к Матильде, – сказала подруга.
        – Матильда? – переспросил Карл. – А кто это?
        А спустя секунду уже готов был сам себе накинуть петлю на шею за этот глупый вопрос.
        – Моя старшая дочь, такие вот дела, – ответила Мона с прохладой, после чего он проворочался в постели до самого рассвета.
        Вот ведь черт возьми. Разве ему когда-нибудь говорили что-то о том, что вторую дочь зовут Матильда? Да вроде нет. Вот и стряслась беда…
        Карл прекрасно слышал бормотание Мортена, не слышал только, что именно тот ответил.
        – Повтори-ка, – попросил он.
        – Это же завтрак, – повторил Мортен. – Прекрасная домашняя кухня для всех проголодавшихся, в том числе и для парочки влюбленных парней.
        Его ресницы бешено затрепетали при слове «влюбленные».
        «Когда же он перестанет говорить о своем сокровенном?» – подумал Карл.
        Мортен расставил еду на столе.
        – Добро пожаловать. Кусочки чеснока на ломтиках копченой бараньей колбасы и овечьего сыра. Овощной сок и напиток из шиповника с медом.
        «Боже всевышний», – подумал Карл. Лучше вернуться в кровать.
        – Сегодня начнем заниматься с больным, – возвестил Мика. – Мы стремимся к тому, чтобы ощутить боль, верно, Харди?
        – О да, было бы замечательно, если бы это случилось, – ответил Карл. – Но мы ведь не ждем чересчур многого?
        – Я вообще ничего не жду. Я просто надеюсь, – произнес Харди.
        Мёрк обернулся и поднял вверх большой палец. Он ведь не будет тут сидеть и жалеть сам себя, раз другу приходится настолько тяжко.
        – Позвони Вигге, – вмешался Мортен.
        Так. Все-таки не жалеть себя не получалось.

        Карл размышлял над утренним бутербродом с колбасой, совершенно игнорируя раздраженное выражение лица Йеспера. Ситуация с Виггой была неприятной. На самом деле он уже даже почти перестал думать об этом, как вдруг ему в голову пришло настолько логичное, простое и пробуждающее оптимизм решение, что он благовоспитанно поблагодарил Мортена за завтрак, хотя ему редко приходилось пробовать более отвратительное сочетание продуктов.
        – Хорошо, что ты позвонил, – сказала Вигга.
        Как ни странно, голос ее звучал несколько встревоженно. Учитывая, что она привыкла считать, что мировая ситуация подстраивается под нее. Но ведь не его вина в том, что она решила организовать свою новую свадьбу, еще не разведясь с ним, бывшим.
        – Ну, так что ты скажешь, Карл? Был в банке?
        – Вигга, кстати, доброе утро. Нет, не был. На это не было причины.
        – Так-так. Только не убеждай меня, что ты в состоянии выплатить шестьсот пятьдесят тысяч, не прибегая к банковскому кредиту. Видимо, Харди пришел тебе на выручку?
        Карл рассмеялся. Резкие интонации скоро исчезнут.
        – Я согласен на твои шестьсот пятьдесят тысяч, Вигга. Всё в порядке. Половина разницы кредита твоя.
        – Го-осподи, Карл… – Она была потрясена.
        Мёрк еле сдерживался от хохота. Основное потрясение ей еще предстояло испытать.
        – И у нас с тобой имеется еще один объект для взаимного расчета, я тут сегодня подумал.
        – Для взаимного расчета?
        – Ну да, дорогая Вигга. Вполне возможно, тебе близка эпоха хиппи, но вся страна давно уже не живет цветочным ароматом и любовью. Идет десятилетие эгоизма. Не забывай, что теперь все делается исключительно ради собственного блага.
        Он наслаждался тишиной, воцарившейся на другом конце провода. Подумать только, оказывается, она способна быть молчаливой. Новое ощущение, испытанное Карлом, можно было сравнить лишь с двумя сочельниками подряд.
        – Ну, слушай. Во-первых, пять-шесть лет Йеспер прожил у меня. Три года средней школы вылились в копеечку, имей в виду, и абсолютно неважно, закончил он ее в итоге или нет. Да и курсы по подготовке к экзаменам, которые он в данный момент посещает, тоже кое-что стоят. Но давай попросту исходить из восьмидесяти тысяч в год, и ни один суд не посчитает это перебором.
        – Эгей, – прервала она, словно они уже перешли к рукопашной. – Я ведь выплачивала за Йеспера две тысячи крон в месяц.
        Пришел черед Карла растеряться.
        – Что ты говоришь? Очень надеюсь, у тебя имеются доказательства, ибо я не видел ни единой кроны.
        И снова наступила ее очередь замолчать.
        – Да-да, Вигга, – продолжал Карл. – Видимо, мы подумали об одном и том же. Твой чудесный сынок присваивал все себе.
        – Исчадие ада, – только и прокомментировала она.
        – Итак, Вигга, послушай. Что сделано, то сделано. Мы должны жить дальше. Как бы то ни было, в скором времени ты выйдешь замуж за своего Куркумаля в Карристане. Давай я выплачу тебе шестьсот пятьдесят тысяч, а ты мне – шесть раз по сорок тысяч за последние годы обучения Йеспера в начальной школе, за три года гимназии и предстоящие два года курсов по подготовке к экзаменам. Впрочем, если за последний пункт ты платить не желаешь, существует альтернатива – выплати мне только сто пятьдесят тысяч, а на время курсов забери сынулю к себе. Выбирай сама.
        Тишина говорила сама за себя. Значит, у Гюркамаля с Йеспером, видимо, сложились не особо дружеские отношения.
        – И наконец, есть еще твое собственное имущество. Я тут глянул в Интернете, что подобный летний домик можно продать за пятьсот тысяч крон, то есть я могу рассчитывать на двести пятьдесят. В итоге я должен выплатить тебе шестьсот пятьдесят тысяч, минус двести сорок, минус двести пятьдесят, остается сто шестьдесят, ну и плюс, конечно же, половина движимого имущества. Можешь сама прийти и выбрать, что хочешь.
        Он оглядел обстановку, перед тем как громко рассмеяться.
        – Не может быть, – запротестовала она.
        – Могу прислать в Ислев калькулятор, если твой Куркумаль не справляется с такими большими суммами, – добавил он. – К тому же можешь больше не платить Йесперу по две тысячи ежемесячно, он уже и так обогатился. А я позабочусь о том, чтобы юноша сдал свои несчастные экзамены.
        За репликой последовала довольно длительная пауза, на радость компании мобильной связи.
        – Нет, я отказываюсь, – выдавила Вигга.
        Карл кивнул. Естественно.
        – Помнишь прекрасного адвоката с Люнгбю Ховедгэде, которая помогала нам при сделке по приобретению дома?
        Вигга хмыкнула.
        – Теперь она допущена к практике в Верховном суде. Так что можешь отправить свои требования непосредственно ей. И еще не забывай: Йеспер мне не родной. Если возникнут какие-то проблемы, получишь сына обратно со всеми его причудами. И уравнение останется тем же.
        Деньги снова ручьем потекли в телефонную компанию. Бывшая прикрыла ладонью трубку, по крайней мере, доносившиеся до него голоса звучали неразборчиво.
        – Ладно, Карл. Гюркамаль соглашается, значит, и я тоже.
        Да благословит господь этого чудесного сикха! Пусть борода его растет как на дрожжах…
        – Но одно условие должно выполняться, как раньше, – заявила она с некоторой резкостью в голосе. – Наш старый договор о матери. Мы договаривались о том, что ты будешь ездить к ней хотя бы раз в неделю, а ты не ездишь. Сейчас я требую письменного соглашения. Если ты не побываешь у нее пятьдесят два раза за год, каждое пропущенное посещение обойдется тебе в тысячу крон, ясно?
        Карл представил себе тещу. Многим доходягам из дома престарелых жить оставалось немного, но Карла Альсинг, казалось, была бессмертной. Вигга вовлекала его в весьма суровый компромисс.
        – В таком случае у меня будет двенадцать недель отпуска, – сказал он.
        – Двенадцать недель! У тебя мания величия, и ты воображаешь себя депутатом фолькетинга? Ни один простой человек не имеет двенадцатинедельного отпуска! Пусть будет пять!
        – Десять, – не сдавался он.
        – Нет, все равно слишком много. Давай сойдемся на семи, и ни днем больше.
        – Восемь, иначе дойдет до адвоката из Люнгбю.
        Снова пауза.
        – Ну хорошо, согласна, – прозвучал ответ. – Но каждое посещение не меньше часа, причем первое состоится сегодня же. И еще – мне не нужна половина твоей движимой рухляди. Неужели ты считаешь меня настолько сумасшедшей, что я пожелаю забрать себе страшное радио восемьдесят второго года выпуска, когда у Гюркамаля есть стереосистема объемного звучания «Самсунг» с шестью колонками? Забудь об этом.

        Просто чудесно. Да, практически невероятно. Он уладил все таким образом, что сможет развестись с Виггой ценою всего каких-то сто шестьдесят тысяч крон. И такие деньги у него даже имелись.
        Взглянув на часы, Карл обнаружил, что, видимо, неплохо было бы позвонить Моне, независимо от того, насколько удался им с Матильдой вчерашний вечер. Однако, когда она наконец ответила, было непохоже, что она особо обрадовалась.
        – Я тебя разбудил? – спросил он.
        – Нет, не меня. Ты разбудил Рольфа.
        Что еще за Рольф, будь он неладен? Мёрка охватило такое ощущение, словно его одолели все воскресные депрессии за целый год. Совершенно неподконтрольное низвержение.
        – Рольф? – осторожно повторил он с нехорошим предчувствием. – Кто это?
        – Карл, не бери в голову. Поговорим об этом как-нибудь в другой раз.
        Поговорят ли?
        – Зачем ты позвонил? Чтобы извиниться за то, что не знаешь, как зовут мою дочь?
        Мона была одурительно хладнокровна. Пускай он получил от нее заветный ключ, но кто сказал, что она не может открыть дверь своим собственным ключом кому-нибудь другому? Например, человеку по имени Рольф? Эта мысль лишила новость, какую он собирался сообщить, бесспорного положительного эффекта.
        «Значит, нового дружка зовут Рольф, будь он проклят», – подумал Карл, пытаясь прогнать из головы образ накачанного торса, обладатель которого забил мяч в его ворота.
        – Нет, не потому. Я позвонил, чтобы рассказать, что сегодня мы с Виггой достигли согласия по поводу развода. Позвонил сказать, что скоро я буду свободным мужчиной.
        – Вот как, – отреагировала она без особого энтузиазма. – Рада за тебя, Карл.
        Именно он прервал их разговор, и он же теперь сидел на краю своей кровати, расслабленно держа в руке мобильный телефон.
        Какое жесткое падение с горных вершин.
        – Что ты тут уселся такой надутый, Калле?[78] – сказал из коридора Йеспер.
        Самая глупая фраза, какую мог только придумать этот прыщ в данный момент.
        – Мы с твоей матерью разводимся, – ответил он.
        – Ну и что, черт возьми?
        – Да, черт возьми, что? Видимо, тебе это ни о чем не говорит, Йеспер?
        – Нет, каким боком развод касается меня?
        – А я расскажу тебе, дорогой друг. Он касается тебя ровно тем боком, что две тысячи крон, присваиваемые тобой в течение нескольких последних лет ежемесячно, накрылись с этой самой секунды. Вот каким боком! – Карл хлопнул в ладоши, чтобы парень наглядно представил себе, как захлопнулась его касса.
        Забавно, что этот известный изобретатель-индивидуалист не смог придумать ни единого возражения. Лишь громыхнул всеми дверями в доме, какими только было можно.

        В своем унынии Карл подумал, что вполне мог бы раз и навсегда покончить с обязанностью посещать свою будущую экс-тещу.
        Он прекрасно видел мужчину в сине-сером костюме, топчущегося у двери машины посреди парковки, но если не считать того, что этот мужчина отвернулся, когда Карл проходил мимо, в остальном он выглядел точно так же, как множество других молодых людей, в воскресный день ожидающих выхода своей девицы из бетонной коробки. Кроме того, Карлу было плевать на все и вся, ибо он только что разбудил Рольфа, вызвав раздражение у Моны.
        Он преодолел все пятнадцать километров до Баккегордена в Баусверде, не обращая внимания ни на пробки, ни на слякотные обочины. И когда сотрудница интерната открыла дверь в здание, он едва удостоил ее взглядом.
        – Я к Карле Альсинг, – угрюмо оповестил он другую работницу из отдела для престарелых умалишенных.
        – А, так она спит, – прозвучал ответ, и это как нельзя лучше устраивало Карла.
        – В последнее время миссис Альсинг доставляет столько хлопот, – продолжало строгое создание. – Она курит в комнате, несмотря на строжайший запрет курения во всем нашем заведении. Мы понятия не имеем, откуда она берет свои сигарки. Может, вы знаете?
        Карл поклялся в своей непричастности. Он не был в интернате уже несколько месяцев.
        – Ну ладно, но буквально на днях у нее изъяли целый блок сигарет. Это настоящая проблема. Скажите ей, пускай пьет свои никотиновые таблетки, когда ощущает тягу. Ей они не причинят никакого вреда, если не считать вреда для кошелька.
        – Обязательно скажу, – согласился Мёрк, в действительности даже не слушая, о чем идет речь.
        – Карла, привет, – поздоровался он с тещей, не рассчитывая на ответ.
        Женщина, отработавшая официанткой в ночном Копенгагене на протяжении двух поколений, лежала в кимоно на диване с закрытыми глазами, проветривая свои впалые ляжки, которые Карл, конечно же, видел раньше, но не настолько обнаженные.
        – О, бог мой, – удивленно ответила она, открывая глаза с таким кокетливым морганием, какое не смог бы повторить даже Бэмби.
        – Э-э, я Карл, твой зять.
        – Мой прекрасный большой сильный полицейский… Ты пришел меня навестить? Как замечательно!
        Мёрк хотел было сказать что-то насчет того, что отныне он будет посещать ее довольно регулярно, но, как обычно, оказалось чрезвычайно сложно вставить слово в обществе женщины, научившей Виггу изъясняться настолько длинными предложениями, что оставалось поражаться, как только она не теряла сознание от нехватки воздуха.
        – Хочешь сигаретку? – предложила она, вытаскивая из-под подушки пачку «Адвоката» и одноразовую зажигалку.
        Вскрыв пачку с глубоким профессионализмом, старушка предложила закурить.
        – Карла, тут нельзя курить. Откуда у тебя сигареты?
        Теща наклонилась к нему, так что кимоно приоткрыло вид на красоты верхней части тела. Для одного раза было как-то чересчур.
        – Я оказываю услуги садовнику, – с этими словами она ткнула его локтем в бок. – Интимные, знаешь ли. – Снова последовал тычок локтем.
        Было трудно понять, что уместнее – перекреститься или преклониться перед старческим либидо.
        – Да-да, я прекрасно помню, что следует принимать никотиновые таблетки, так мне сказали. – Она достала целый пакет таблеток и засунула одну в рот. – Мне начали давать никотиновую жевательную резинку, но мне не понравилось. Она склеивает вставную челюсть, и та выпадает. Так что жвачку заменили таблетками.
        Старуха вытащила из пачки сигарету и прикурила.
        – А вообще-то, Карл, знаешь, мне так нравится жевать таблетки и курить одновременно!

        Глава 31
        Сентябрь 1987 года

        – Нет, спасибо, я не любитель чая, – сказал Вигго, когда Нэте уже собиралась налить чашку.
        Она в ужасе повернулась к нему. Что теперь?
        – А вот от чашечки кофе я бы не отказался. Несколько часов, проведенных в транспорте, изнуряют и делают эту потребность насущной.
        Нэте взглянула на часы. Проклятие, уже второй раз высказано желание выпить кофе. Почему, скажите на милость, она не предусмотрела этого заранее? Почему-то посчитала, что все пьют чай, вот беда… Чай с шиповником, с мятой, любой травяной чай – какой только вид чая люди не употребляли! И отлично – ведь чай прекрасно маскировал настой белены. Но в то же время кофе тоже вполне для этого подходил. Так почему же она не позаботилась о том, чтобы прикупить в «Ирме» баночку «Нескафе»?
        Нэте положила руку на губы, чтобы он не слышал, насколько тяжелым стало ее дыхание. Что теперь делать? Времени на то, чтобы сбегать на Нёрреброгэде за кофейными зернами, вскипятить воду, сварить кофе, а затем залить в него необходимое количество зелья, просто не было.
        – И немного молока, – донеслось из-за стола. – Мой желудок уже не столь вынослив, как когда-то, – добавил Вигго и рассмеялся тем самым смехом, который некогда заставил Нэте ему открыться.
        – Минутку.
        Женщина побежала на кухню и поставила чайник на плиту. Отворив кладовку, она обнаружила, что права – кофе не было у нее ни в каком виде. Затем взгляд Нэте упал на ящик с инструментами, который она тут же приоткрыла и отыскала молоток.
        Если придется его использовать, бить нужно будет с большой силой, и без крови не обойдется. Возможно, ее окажется даже слишком много, а это недопустимо.
        Поэтому Нэте решительно положила кошелек на стол, направилась к входной двери, вышла из квартиры и сделала несколько шагов в направлении соседской квартиры.
        Она лихорадочно нажала на кнопку звонка и принялась считать секунды, в то время как за дверью зарычал тибетский мастиф. Конечно, она могла бы обернуть разбитую молотком голову полотенцем и сломать гостю шею. По крайней мере, это лишило бы его сознания, так что затем можно было спокойно залить ему в горло неразбавленный концентрат белены…
        Нэте раздумчиво покачала головой. Идея ей не нравилась, но больше ничего не оставалось. Однако едва она развернулась и направилась к своей квартире, дабы осуществить задуманное, соседская дверь распахнулась.
        На самом деле Нэте никогда не обращала внимания на соседку, и теперь, когда они стояли друг напротив друга, она рассмотрела усталые губы и скептический взгляд за очень толстыми стеклами очков.
        Потребовалось какое-то время, прежде чем Нэте осознала, что эта женщина не знает ее. Вполне естественно, ведь они всего лишь пару раз здоровались на лестнице, а у той к тому же еще и такое слабое зрение.
        – Простите, я ваша соседка, Нэте Германсен, – представилась она, не спуская глаз с собаки, которая пристроилась у ног соседки и непрерывно рычала. – У меня закончился кофе, а ко мне буквально на секунду зашел приятель, так, может быть…
        – Мою соседку зовут Нэте Росен, – ответила женщина с большой подозрительностью. – Так написано у нее на двери.
        Нэте глубоко вздохнула.
        – Да, простите. Германсен – моя девичья фамилия, и меня теперь снова так зовут. И табличка на двери изменилась.
        Пока соседка на мгновение подалась вперед, чтобы рассмотреть на двери доказательство сказанному, Нэте приподняла брови, чтобы выглядеть более надежно и благовоспитанно, как и подобает настоящему соседу. Однако внутри у нее вовсю бушевало отчаяние.
        – Естественно, я заплачу, – поспешила заверить она, стараясь сдержать дыхание, открыла кошелек и вытащила оттуда двадцатикронную купюру.
        – К сожалению, у меня нет кофе, – сказала женщина.
        Нэте попыталась улыбнуться, поблагодарила соседку и отвернулась. Значит, придется воспользоваться молотком.
        – Но у меня есть немного «Нескафе», – прозвучал голос у нее за спиной.

        – Уже иду, – крикнула Нэте из кухни, наполняя молочник.
        – У тебя симпатичная квартира, – раздался голос Вигго с кухонного порога.
        Она чуть не уронила чашку с кофе, когда гость протянул руку. Никак не предполагалось, что он возьмет чашку именно сейчас. До того, как она добавит туда настоя из белены.
        Нэте не выпустила из рук чашку и прошмыгнула мимо.
        – Нет, позволь мне самой. Заходи и присаживайся, – настояла она. – Нам надо обсудить множество вопросов до прихода адвоката.
        Женщина слышала, как Вигго пошел за ней следом и остановился в дверях гостиной.
        Она оглянулась на него и почувствовала, как в ней все сжимается, когда он наклонился к нижней дверной петле и принялся что-то выковыривать оттуда. Она сразу поняла, что это такое. Кусок ткани. Блестящий и отдающий в синеву. Вот где порвался пиджак Таге…
        – Ты не знаешь, что это? – с улыбкой спросил он, протягивая тряпочку.
        Нэте покачала головой и поставила молочник на буфет рядом с бутылкой, наполненной экстрактом белены. Не прошло и двух секунд, как зелье было добавлено в кофе, теперь можно было подлить туда и молока.
        – Сахар положить? – спросила она, поворачиваясь к нему с чашкой готового кофе.
        Вигго стоял в двух шагах от нее.
        – Ты тут что-то полировала?
        Она слегка улыбнулась.
        – Господи, конечно, нет. Как можно что-то полировать при помощи такого клочка?
        Он нахмурился, и ей это не нравилось.
        Затем мужчина сделал шаг к окну и на свету вновь принялся рассматривать кусочек материи. Слишком долго и пристально.
        Именно в этот момент чашка у нее в руках задребезжала.
        Он обернулся к ней, обнаружив источник звука.
        – Нэте, ты, кажется, нервничаешь, – сказал он, глядя на ее руку. – Что-то не так?
        – Да нет, а что тут может быть не так?
        Нэте поставила кофе на журнальный столик рядом с креслом.
        – Присаживайся, Вигго. Нам нужно с тобой поговорить о причине, по которой я попросила тебя сегодня прийти, и у нас, к сожалению, не так уж много времени. Пока ты пьешь кофе, я расскажу, что тебя ждет.
        Может, он наконец усядется и перестанет разглядывать этот клочок?
        Вигго взглянул на нее.
        – Мне кажется, Нэте, ты как-то неестественно себя ведешь, я прав? – спросил он, наклонив голову, однако она жестом вновь попросила его сесть.
        Неужели действительно так заметно? Нужно лучше контролировать свои реакции…
        – Да, извини, – ответила она. – Как тебе известно, я не совсем здорова.
        – Сожалею, – сказал Вигго без всякого сочувствия и опять протянул ей кусок материала. – Взгляни. Тебе не кажется похожим на нагрудный карман? Как, спрашивается, кусок нагрудного кармана мог застрять в нижней дверной петле?
        Женщина взяла лоскут и вгляделась в него. Что она могла ответить?
        – Понятия не имею, сама удивляюсь.
        Нэте чересчур быстро перевела взгляд на гостя. «Что варится у него в голове? Что он знает?» – думала она.
        Вигго нахмурился.
        – Наверное, Нэте, ты немного встревожена? Уверен, что так.
        Он взвесил лоскут на ладони, вперившись в нее взглядом, и морщины на лбу проступили еще более явственно.
        – Я пришел на полчаса раньше, Нэте, и поэтому мне пришлось подождать под каштанами и выкурить пару сигарет. И, знаешь, что случилось?
        Она медленно покачала головой. Вигго продолжал хмуриться.
        – Я заметил чрезвычайно тучного мужчину. Он промчался мимо в самом ужасном костюме, какой я когда-либо видел, а я повидал немало уродливых костюмов за всю свою жизнь. Так вот, костюм был сшит ровно из такого же материала. Весьма примечательная ткань, согласна? И этот мужчина позвонил в домофон внизу. Мужчина, облаченный в точно такой же материал. – Он протянул ей предательский клочок ткани. – Довольно странное совпадение, да, Нэте?
        Он сам утвердительно кивнул в ответ на свой вопрос. Затем выражение его лица изменилось.
        И в этот момент она поняла, что следующий вопрос станет для нее фатальным.
        – Мы должны были строго придерживаться обозначенного времени, и ты написала, что это из-за того, что у тебя назначены на сегодня другие встречи. Я понял, что ты ждала других гостей. И поэтому у меня к тебе следующий вопрос: может быть, человек в уродливом костюме – один из твоих гостей? В таком случае, почему я не видел, как он вышел из подъезда? Ведь сейчас он вряд ли скрывается где-то здесь?
        Было ясно, что малейшее вздрагивание или неуверенное движение будет исчерпывающим ответом на его вопросы, поэтому она лишь улыбнулась, уверенно поднялась, вышла в кухню, открыла кладовку, склонилась над ящиком с инструментами и взяла молоток.
        Нэте не успела обмотать его полотенцем, потому что Вигго уже стоял позади нее и повторял свой вопрос.
        Это послужило сигналом к тому, чтобы она плавно повернулась к нему и взмахнула молотком, после чего орудие с треском поразило гостя прямо в висок.
        Вигго рухнул, словно тряпочный, абсолютно безжизненно. Крови оказалось совсем немного. Увидев, что мужчина еще дышит, она взяла с журнального столика приготовленный кофе.
        Он слабо закашлял, когда она раскрыла его рот и налила внутрь теплую жидкость. Но кашлять ему пришлось недолго.
        Несколько секунд Нэте сидела и внимательно смотрела на него. Если бы Вигго не существовало на этом свете, все было бы иначе. Да, в общем, его больше и не существовало…

        Стыд и отвращение, вызванные увиденным той ночью в «Свободе», переполняли Нэте настолько, что она была не в состоянии скрыть это.
        Рита пару раз интересовалась у нее, что случилось, но Нэте замыкалась в себе. Лишь в темноте под одеялом, когда девушка уже почти засыпала, между ними происходил контакт. Точнее, та форма контакта, которой требовала Рита в обмен на свою дружбу.
        Как будто Нэте нужна была эта дружба…
        Ее выдал один-единственный взгляд во время забоя скота.
        Кто-то из девиц, облаченных в комбинезоны для работы на скотном дворе, только что принес из загона поросенка, предназначенного для рук мясника, расположившегося посреди двора, и Рита вышла на крыльцо прачечной, чтобы поучаствовать в развлечении. Нэте как раз вышла из рукодельной комнаты сделать глоток свежего воздуха, Рита же почувствовала ее присутствие и повернула голову в сторону подруги, так что их взгляды пересеклись как раз над визжащим животным.
        Атмосфера в швейной мастерской совсем допекла Нэте. Это был один из тех дней, когда рыдания застревали в горле и тоска по иной жизни выливалась в непреодолимую горечь. Поэтому взгляд, посланный ею соседке, оказался необдуманным. А взгляд, последовавший от Риты, был полон подозрений и настороженности.
        – Теперь ты наконец скажешь мне, что происходит? – в тот же вечер раскричалась Рита в их комнате.
        – Ты трахаешься за сигареты, я сама видела. И еще знаю, зачем тебе вот это, – с этими словами она засунула руку под Ритин матрас и выхватила оттуда металлическую штуковину, которая блокировала сигнализирующее устройство в дверной раме.
        Если соседка вообще могла быть когда-нибудь шокирована, то такой момент наступил.
        – Если услышу, как ты распускаешь тут слухи про меня, тебе же будет хуже. – Она погрозила пальцем. – Если ты когда-нибудь предашь меня или бросишь в беде, будешь жалеть об этом всю жизнь, ясно? – заявила она, сверкая глазами.
        Так и случилось.
        Впоследствии Рита претворила свои угрозы в жизнь, и для обеих девушек последствия оказались колоссальными. Потребовалось более четверти века на то, чтобы наконец свершилась месть Нэте, – и вот теперь Вигго и Рита сидят в герметичном пространстве в виде двух безжизненных тел.
        Каждый перевязан в пояснице веревкой, лишенный былого блеска в глазах.

        Глава 32
        Ноябрь 2010 года

        Ровно после того момента, когда двое полицейских повстречались с Гербертом Сёндерсковом, Миа Нёрвиг и Луисом Петерсоном, кажется, все пошло наперекосяк. Тщательно выстраиваемая в течение многих лет сеть безопасности вот-вот готова была рухнуть намного быстрее, чем рассчитывал Курт Вад.
        Он всегда понимал, что его деятельность требует особой точности и сдержанности, именно поэтому его глубочайшим убеждением было, что в случае появления на горизонте какой бы то ни было угрозы ему с его окружением будет относительно просто устранить опасность на корню. И чего уж он никоим образом не мог предположить, так это того, что ему в шею станет дышать давным-давно минувшее.
        Однако же, что именно раскапывали двое этих полицейских? Что-то связанное с исчезновением людей, по словам Герберта Сёндерскова. И почему же он не удосужился выяснить у Герберта все подробности, пока у него еще была такая возможность? Неужели старческое слабоумие дает о себе знать? Он надеялся, что нет. А теперь они с Миа как сквозь землю провалились. Герберт не прислал ни единой фотографии, подтверждающей их местонахождение, как приказал Курт, а это могло означать лишь одно…
        Нет, как бы то ни было, он должен был предвидеть. Должен был знать заранее о том, что этот убогий канцелярский служащий Герберт не имеет достаточно мужества, чтобы совершить необходимый поступок, когда возникнет критическая необходимость.
        Курт сделал небольшую паузу в своих размышлениях и покачал головой. Он снова проявил слабость: позволил своим мыслям свободно катиться куда придется. Раньше подобного с ним не случалось. Нужно быть поосторожнее. Ибо кто вообще сказал, что у Герберта недостаточно мужества для того, чтобы убить Миа? Ведь существовало множество других способов избавиться от проблемы, нежели то, что он непосредственно приказал сделать. Возможно, когда-нибудь в какой-нибудь придорожной канаве обнаружат гниющие трупы Герберта и Миа рука об руку. Ибо – разве не самоубийство было бы лучшим решением в их ситуации? По крайней мере, и сам Курт был не так уж далек от этой мысли, тем более если весь надвигающийся хаос закрутится главным образом вокруг его собственной персоны. Так что он знал некоторые замечательные и безболезненные способы покинуть этот мир.
        И что будет потом? Он уже стар, Беата больна. Его сыновья – прекрасно устроенные в жизни и свободные люди. Так не идет ли речь в первую очередь о «Чистых линиях»? О том, чтобы остановить распутство и пошлость, угрожающие датскому обществу? Разве данная партия не является главным делом его жизни? Партия и «Секретная борьба»…
        Нет, ему предстоит оборонять свои идеалы в течение того короткого периода, какой у него остался. Потому что наблюдать, как дело жизни разрушается до самых основ, – все равно что никогда не существовать на свете. Как будто уходишь из мира бездетным, не оставив никакого следа после себя. Получится, что все многолетние мысли и ценности оказались бесполезными. Что все риски и разумные амбиции были напрасны. Эта мысль была для Курта невыносима, и она пробудила в нем решимость к борьбе. Любое средство будет оправданно в его намерении избежать того, чтобы полицейские расследования помешали «Чистым линиям» пробиться в фолькетинг. Абсолютно любое.
        Именно поэтому мужчина принял необходимые меры предосторожности и запустил цепочку смс-сообщений, которые поручали всем членам «Секретной борьбы» неукоснительно выполнить резолюцию после общего собрания: все должно быть сожжено! Все записи, заметки, вся корреспонденция. Всё! Документация за пятидесятилетний период работы должна была с пламенем и дымом устремиться к небесам в тот же день.
        Своих собственных архивов Вад не опасался. Они в полной безопасности хранились в потайной каморке в сарае. Там же лежала подробная инструкция для Микаэля, как следует поступить с архивом после его смерти. Курт уже обо всем позаботился.
        «Хорошо, что я инициировал сжигание», – подумал он чуть позже тем же субботним вечером, когда зазвонил его стационарный телефон.
        Звонил Касперсен.
        – Я поговорил с нашим контактным лицом из «Стейшн-Сити» и раздобыл кое-какую информацию о полицейских, побывавших у Нёрвига. Информация не слишком обнадеживающая…
        Далее он рассказал, что вице-комиссар полиции Карл Мёрк и его ассистент Хафез эль-Ассад привязаны к так называемому отделу Q копенгагенского полицейского управления. Впрочем, последний, по всей видимости, не имеет специального полицейского образования, зато имеет невероятную интуицию, о которой уже начали ходить слухи в высших полицейских кругах.
        Курт покачал головой. Араб! Господи, как ненавистна ему была мысль о том, что цветной будет совать нос в его дела… Уже одно только это!
        – В общем и целом, по сведению нашего контакта, этот отдел Q под руководством Карла Мёрка с ужасным названием «Отдел по делам особой важности» может представлять довольно существенную угрозу. Ибо, хотя наше контактное лицо с неохотой признает это, они работают более эффективно, чем большинство других отделов. Обнадеживает тот факт, что они в основном функционируют автономно, и потому другие отделы вряд ли в курсе их текущей работы.
        Сказанное Касперсеном внушило Курту опасения и заставило всерьез задуматься. Не в последнюю очередь его взволновало то, что особенностью отдела Q явно было поднимать всякую грязь из прошлого.
        Касперсен сказал, что задал вопрос о степени уязвимости тех двух сотрудников, и человек из «Стейшн-Сити» упомянул, что над Карлом Мёрком в данный момент нависло неприятное дело, которое в худшем случае обернется для него освобождением от должности, однако, по мнению того же самого лица, сейчас это дело находится в чрезвычайно компетентных руках в управлении, в связи с чем им не так просто будет манипулировать. Но даже если и можно попытаться это сделать, на отстранение от должности уйдет не менее недели, а ведь столько времени у них в распоряжении не было. Возможно, удастся разузнать об обстоятельствах устройства на работу Хафеза эль-Ассада и обнаружить там кое-какое нарушение. На него можно будет сделать упор, но ведь и это займет время. Опять-таки времени-то у них и не было…
        К сожалению, контакт был прав. Если что-то предпринимать, то прямо сейчас.
        – Касперсен, попроси человека из «Стейшн-Сити» прислать мне на электронную почту пару фотографий этих легавых, – завершил Курт беседу.

        Он только что открыл почту и теперь пристально изучал лица двух мужчин. Они натянуто улыбались, словно фотограф бросил какую-то шутку, или просто выражали высокомерие. Они очень разные, как день и ночь. Неопределенного возраста; вероятно, Карл Мёрк все же чуть старше своего ассистента, однако Курту сложно давалось определение возраста у арабов.
        – Вам, идиоты, не удастся остановить нас, – произнес он и хлопнул ладонью по экрану ровно в тот момент, когда зазвонил мобильный.
        На связи был водитель.
        – Да, Микаэль, ты перенес картотеку Нёрвига в дом?
        – Я сожалею, но вынужден ответить отрицательно, господин Вад.
        Карл нахмурился.
        – Что ты имеешь в виду?
        – То, что два человека в темно-синем «Пежо-607» меня опередили. И я бы не удивился, если б оказалось, что они из полиции. По темпу работы их можно легко опознать.
        Курт покачал головой. Нет-нет, это не шло ни в какие ворота, невозможно было допустить такое.
        – Араб и белый? – спросил он, уже зная ответ.
        – Вынужден признать, что вы правы.
        – Опиши их.
        Он рассматривал лица на мониторе, пока Микаэль вел свой рассказ. У него зоркий глаз, у этого парня. И в данный момент разворачивалась настоящая катастрофа, потому что все сходилось.
        – Сколько они забрали с собой?
        – Простите, но я не знаю. Однако четыре шкафа картотеки, которые вы мне описали, оказались пусты.
        Новости были просто ужасающие.
        – Ладно, Микаэль. Мы должны заполучить тех двоих любым способом. А если не удастся, нам придется стереть их с лица земли, ясно?
        – Да, я должен заручиться поддержкой нескольких товарищей, чтобы как следует подготовиться.
        – Хорошо. Выясни, где живут легавые, и не спускай с них глаз круглые сутки, чтобы мы могли их взять, как только представится возможность. Когда наступит соответствующий момент, звоните мне, чтобы получить добро, договорились?

        Касперсен явился к Курту через несколько часов. Никогда еще он не выглядел настолько обеспокоенным. Это был беспардонный адвокат, который обычно, не моргнув глазом, лишал мать-одиночку с пятью детьми последних грошей и передавал деньги ее бывшему мужу, подозреваемому в бытовом насилии.
        – Боюсь, Курт, что раз Миа Нёрвиг и Герберт Сёндерсков сейчас отсутствуют и не в состоянии подать заявление в полицию, нам будет чрезвычайно сложно предпринять какие-то шаги по конфискации украденных архивных материалов. Микаэль ведь не смог сфотографировать момент совершения преступления?
        – Он приехал слишком поздно. Иначе, видимо, уже прислал бы нам улики, как думаешь?
        – А соседка ничем не смогла помочь?
        – Нет; сказала только, что у нее были два полицейских из Копенгагена. Но, естественно, она сможет опознать их, если возникнет необходимость. С ними ведь не должно возникнуть осложнений?
        – Конечно, нет. Однако прежде, чем мы дойдем до этапа конфискации, материалы наверняка успеют просочиться в самые глубины полицейского управления, не сомневайся. У нас ведь нет никаких прямых доказательств того, что именно они являются ворами.
        – Отпечатки пальцев?
        – Нет, точно не пойдет. Они же накануне побывали дома у Нёрвига абсолютно законным образом. К сожалению, наука пока еще не дошла до того, чтобы определять точное время, когда именно были оставлены отпечатки пальцев.
        – В таком случае выход у нас, видимо, остается несколько более радикальный, нежели хотелось бы. Я уже практически запустил машину. Осталось только дать сигнал.
        – Курт, ты имеешь в виду убийство? В таком случае, боюсь, я откажусь от участия в дальнейшей беседе.
        – Успокойся, Касперсен, я не собираюсь вмешивать в дело тебя. Но ты должен понимать, что предстоящий период времени будет более жестоким и тебе, вероятно, придется взять кое-что на себя.
        – Что ты имеешь в виду?
        – То, что сказал. Если все закончится, как можно предположить сейчас, станешь во главе политической партии и вступишь в наследство в отношении недвижимости на Брёндбюостервай, понятно? Все должно пройти бесследно, а под этим я подразумеваю в том числе и то, что я, само собой разумеется, не собираюсь участвовать в даче показаний, если вдруг до этого дойдет. Жребий брошен.
        – Курт, не дай бог. В первую очередь нам нужно попытаться забрать папки, не так ли? – ответил Касперсен.
        Он следовал золотому правилу адвокатов. О том, что не подлежит дискуссии, не стоит и упоминать.
        – Я свяжусь с человеком из «Стейшн-Сити». Будем исходить из того, что в данный момент времени бумаги находятся в полицейском управлении. По моим сведениям, отдел Q находится в подвале, ночью там никого нет, так разве не проще простого будет человеку из «Стейшн-Сити» получить доступ к архивам Нёрвига?
        Курт посмотрел на него с облегчением. Если все пройдет удачно, проблемы будут решены.
        В подобном состоянии ума он пребывал недолго, ибо несколькими мгновениями позже ему позвонил Вильфрид Лёнберг, который возбужденным голосом рассказал о том, что двое полицейских явились к нему в частные владения.
        Курт включил громкую связь, чтобы Касперсен тоже мог слышать. Для него также многое было поставлено на карту.
        – Они выросли передо мною за одну секунду без всякого предупреждения. А я в тот момент как раз сжигал бумаги. Если бы я не оказался достаточно проворен и не бросил бы в огонь все разом, наша игра была бы проиграна. Остерегайся их, Курт. Не успеешь ты оглянуться, они окажутся у тебя или еще у кого-нибудь с передовой. Необходимо в очередной раз предупредить народ.
        – Зачем они явились к тебе?
        – Понятия не имею. Думаю, просто хотели на меня посмотреть. И пришли-то как раз вовремя… Теперь они в курсе, что что-то происходит.
        – Я немедленно организую новую цепь смс-оповещений, – сказал Касперсен и отошел в сторону.
        – Они тщательно подошли к делу, Курт. На самом деле, я думаю, в первую очередь они охотятся за тобой, но, поверь, они и обо всем остальном знают больше, чем надо. Они мало говорили конкретно, помимо того что назвали «Бенефис» и упомянули некую Нэте Германсен. Это имя тебе о чем-то говорит? Они собирались отправиться на Нёрребро, чтобы с нею побеседовать. Вероятно, они уже на пути к ней.
        Курт вытер лоб. Воздух вокруг вдруг стал каким-то сухим.
        – Да, я прекрасно знаю, кто такая Нэте Германсен, и меня удивляет, что она до сих пор жива… впрочем, это поправимо. Давай посмотрим, как все будет развиваться в ближайшие двадцать четыре часа. Принимая во внимание твои последние слова, похожие на правду, вероятно, речь идет лично обо мне. Не знаю почему, да и не хочу знать.
        – О чем ты? Наверняка ты в курсе.
        – Я говорю лишь о том, что прежде чем мы успеем оглянуться, все будет кончено. Позаботьтесь о «Чистых линиях», остальное возьму на себя я.
        После того как Касперсен ушел, явно обремененный мыслями о событиях последних дней, Курт перезвонил Микаэлю и проинформировал его, что если они поторопятся, то могут застать полицейских на Пеблинге Доссеринг. Оттуда и можно будет установить слежку.
        Полтора часа спустя Микаэль отзвонился и сообщил, что, к сожалению, они опять опоздали, но на парковке перед домом Карла Мёрка был размещен человек, констатировавший, что Мёрк вернулся домой. Правда, Хафезу эль-Ассаду удалось улизнуть. Квартира, заявленная в регистре народонаселения в качестве адреса его проживания, оказалась пустующей.

        Ранним утром воскресенья Курт вызвал дежурного врача. Глубокие вздохи и прерывистое дыхание Беаты, лежащей рядом с ним в кровати, в последние часы усугубились.
        – Да, Курт Вад, – сказал врач, хорошо известный своей успешной практикой в Видовре. – То, что вы и сами понимаете, исходя из своего медицинского опыта, и в чем вы уже признались мне по телефону, я, к сожалению, вынужден подтвердить – вашей супруге осталось не так много времени. Сердце совершенно изношено, так что сейчас счет идет на дни, если не на часы. Вы уверены, что не хотите вызвать «Скорую»?
        Вад пожал плечами.
        – А какой смысл? – сказал он. – Нет, я буду с нею до последнего. Но все равно спасибо.
        Когда они остались одни, он лег в постель рядом с нею и нащупал под одеялом ее руку. Эту миниатюрную ручку, которая так часто гладила его по щеке. Любимую маленькую ручку…
        Курт взглянул в сторону балкона на рассвет и на мгновение пожелал иметь собственного бога. Тогда он мог бы помолиться про себя за свою любимую и за последние дни. Ибо еще три дня назад он был готов к данной неизбежности, как и готов был жить после этого дальше. Но теперь все изменилось.
        Мужчина посмотрел на стакан со снотворным. Сильнодействующие крошечные таблетки, легко глотаются. Процедура займет не более двадцати секунд. На мгновение он улыбнулся сам себе. Еще минута, конечно же, потребуется на то, чтобы принести стакан воды.
        – Как считаешь, мне лучше принять их сейчас, моя милая? – прошептал он и прижал к себе ее руку.
        Ах, если бы она только могла ответить… Как же было одиноко!
        Курт нежно погладил ее тонкие волосы. Как часто он восхищался ими, когда она причесывалась перед зеркалом, и свет заставлял их блестеть… Как быстро пронеслась жизнь…
        – О, Беата… Я любил тебя всем сердцем. Ты была и остаешься светом моей жизни. Если бы я мог еще раз прожить свою жизнь рядом с тобой, я бы непременно это сделал. Каждую секунду. Если бы ты только могла проснуться хоть на мгновение, чтобы услышать меня, мой дорогой, милый друг…
        Затем он повернулся к ней и прижался к слабо дышащему, увядшему, но самому восхитительному телу, какое он когда-либо видел.

        Было почти двенадцать, когда Курт проснулся. Какой-то звон отозвался у него в затылке.
        Он слегка приподнял голову и без облегчения обнаружил, что грудь Беаты все еще слабо вздымалась. Разве не могла она просто умереть, не вынуждая его смотреть на агонию?
        Вад покачал головой от этой мысли.
        «Крепись, Курт», – подумал он про себя. Как бы то ни было, Беата не должна умереть в одиночестве. Просто не должна, и всё.
        Мужчина посмотрел на улицу сквозь двери балкона. Было по-ноябрьски серо и ветрено, шумели нагие ветки сливы.
        «Неприятный день», – подумал он и потянулся к двум своим мобильным. Что же его разбудило?
        Сообщений не было. Тогда Вад тронул дисплей стационарного телефона и обнаружил на нем номер, не сразу опознанный.
        Нажатием на определенную кнопку он активировал функцию автоматического перенабора номера, а спустя несколько секунд понял, что лучше бы этого не делал.
        – Сёрен Брандт, – прозвучал из трубки голос, который он совершенно не желал слышать.
        – Нам не о чем с вами говорить, – холодно произнес Курт.
        – А я думаю наоборот. Я бы хотел поинтересоваться, читали ли вы в моем блоге о самоубийстве Ханса Кристиана Дюрмана?
        Человек на другом конце провода замолчал на мгновение, чтобы дать ему ответить на поставленный вопрос, но ответа так и не получил.
        Проклятый ублюдок и проклятый Интернет…
        – Я поговорил со вдовой Дюрмана, – продолжил журналюга. – И она весьма озадачена поступком своего мужа. У вас есть какие-нибудь комментарии на этот счет?
        – Абсолютно никаких. Я плохо знал его. И, послушайте хорошенько, я пребываю в глубокой скорби. Моя супруга находится на смертном одре. Если вы проявите хоть немного порядочности и теперь оставите меня в покое, мы могли бы побеседовать в другой день.
        – Мне очень жаль. Я, помимо прочего, получил информацию о том, что вы находитесь в центре внимания полиции в связи с неким делом о пропаже без вести. Но я так понимаю, что вы и это откажетесь комментировать, я прав?
        – Какая пропажа без вести? – Курт никак не мог взять в толк, о чем шла речь, причем слышал об этом уже не в первый раз.
        – Ну, такова тема вашего общения с полицией. Но, насколько я успел понять, они проявляют большую заинтересованность в обмене со мной сведениями о вопиющей преступной деятельности «Секретной борьбы». И в связи с этим задам вам последний вопрос: входит ли в ваши с Вильфридом Лёнбергом намерения протащить в программу «Чистых линий» такие вещи, как, например, принудительные аборты?
        – О-ох, избавьте меня от подобной клеветы. Можете не сомневаться, я улажу все дела с полицией. И если вы опубликуете что бы то ни было без соответствующей документации, вам обойдется это в копеечку, обещаю вам.
        – Договорились. Документации у меня на данный момент предостаточно, но благодарю вас за предоставленные комментарии. Теперь у меня есть кое-что для трансляции в виде прямой речи.
        После этого он положил трубку. Он положил трубку… Курт был в ярости.
        О какой документации могла идти речь? Неужто сведения из картотеки Нёрвига действительно распространились настолько стремительно? Нужно будет устроить этому подонку Брандту веселую жизнь.
        Он взял в руки засекреченный мобильный и набрал номер Касперсена.
        – Что там с ночным посещением полицейского управления?
        – Боюсь, ничего хорошего. Наш человек проник туда без проблем, однако, спустившись в подвал, был остановлен тем самым Хафез эль-Ассадом. По-видимому, он там ночует.
        – Проклятие! Ты думаешь, он сторожит картотечные папки?
        – Боюсь, что да.
        – Касперсен, почему ты не позвонил и не сказал об этом мне?
        – Я звонил. Утром – неоднократно. Не на тот номер, с какого ты звонишь мне сейчас, на другой.
        – Я временно не пользуюсь своим айфоном. В целях безопасности.
        – Но я звонил и на стационарный телефон.
        Курт протянул руку и дотронулся до дисплея. Все верно. Перед разговором с Сёреном Брандтом зарегистрировано несколько пропущенных вызовов. С восьми утра Касперсен звонил практически каждые двадцать минут. Неужели он и правда так крепко заснул под боком у Беаты? И будет ли это их последний в жизни совместный сон?
        Вад прервал разговор и посмотрел на Беату, задумавшись.
        Уничтожить придется всех троих, иного выхода просто не было. Араба, Карла Мёрка и Сёрена Брандта. За Нэте Германсен он возьмется как-нибудь в другой раз – она не представляла собой настолько серьезную угрозу, как остальные.
        Курт набрал номер Микаэля на засекреченном мобильном.
        – Мы можем выследить Сёрена Брандта?
        – Думаю, что да. В данный момент он находится на даче в Хёве, улица номер пять.
        – Откуда нам это известно?
        – Мы наблюдаем за ним ровно с того момента, когда он прервал генеральное собрание.
        Курт улыбнулся. Впервые за день.
        – Прекрасно, Микаэль, очень хорошо. А что насчет Карла Мёрка? Вы проверили его местонахождение?
        – Проверили. Сейчас он подходит к парковке перед своим домом. Наш человек следит за ним. Отличный специалист, бывший сотрудник полицейской разведки. Но я до сих пор не знаю, где араб.
        – Ну, об этом я могу тебе рассказать. Он находится в подвале полицейского управления. Так что поставь там человека на наблюдательный пункт у почтового офиса, пусть будет начеку, когда объект покинет здание. И еще, Микаэль…
        – Да.
        – Когда ночью дома у Карла Мёрка все заснут, должен произойти несчастный случай. Тебе ясно?
        – Пожар?
        – Да. Пускай начнется на кухне. Взрыв, много дыма. И скажи нашим людям, пусть позаботятся о том, чтобы скрыться незамеченными.
        – Я, наверное, сам всем займусь.
        – Хорошо. Продумай прикрытие получше и побыстрее уходи оттуда.
        – Непременно. А что с Сёреном Брандтом?
        – На него натрави своих собак прямо сейчас.

        Глава 33
        Ноябрь 2010 года

        Карл проснулся от того, что кто-то его основательно тормошил.
        Приоткрыв глаза, он обнаружил склонившуюся над ним расплывающуюся фигуру. Собираясь подняться с кровати, он ощутил головокружение и вдруг непонятным образом оказался на полу рядом с постелью. Вокруг явно творилась какая-то галиматья.
        Затем Мёрк с удивлением услышал свист ветра, доносившийся из распахнутого окна, и почувствовал запах газа.
        – Я разбудил Йеспера, – крикнул кто-то в коридоре. – Его рвет, что мне делать?
        – Поверни парня на бок. Ты открыл окно? – прокричал в ответ черноволосый мужчина, стоявший рядом с Карлом.
        Полицейский ощутил несколько пощечин.
        – Карл, постарайся посмотреть на меня. Сфокусируй на мне свой взгляд, понимаешь? Ты в порядке?
        Тот кивнул, совсем не уверенный в этом.
        – Ты должен спуститься вниз. Здесь все еще слишком много газа. Ты можешь сам идти?
        Он медленно поднялся на ноги, шатаясь вышел в коридор и взглянул на лестницу, представшую перед ним длинным, бесконечным склоном. Лишь когда Карл оказался на стуле рядом с открытой дверью в сад, контуры и формы постепенно стали проясняться и обретать смысл.
        Он уставился на возлюбленного Мортена, стоявшего рядом.
        – Черт возьми, – прогнусавил Карл. – Ты еще тут? Ты что, переехал ко мне?
        – Думаю, мы все должны порадоваться этому, – сухо прозвучало с постели Харди.
        Мёрк обратил туповатый взгляд в сторону кровати.
        – Что тут произошло?
        На лестнице раздался грохот, и Мортен втащил в комнату Йеспера, который выглядел значительно хуже, чем когда вернулся домой после двухнедельного нон-стопа на острове Кос.
        Мика показал на кухню.
        – Кто-то проник в дом с весьма дурными намерениями.
        Карл с трудом поднялся и прошел в кухню.
        Он сразу заметил на полу большой газовый баллон, из новых, пластиковых. Такого у него не было, ибо старые добрые баллоны, стоявшие в саду рядом с барбекю, никогда его не подводили. И почему вдруг к контроллеру одного из них подсоединен кусок шланга?
        – Откуда все это взялось? – поинтересовался Мёрк.
        Он все еще не оправился от ошеломления, а потому не в состоянии был вспомнить имя парня, стоявшего рядом.
        – Этих предметов тут не было около двух часов ночи, когда я решил проверить состояние Харди, – ответил тот.
        – Харди?
        – Да, он сильно отреагировал на вчерашнее лечение. Потливость, головная боль… Хороший знак, что он настолько чувствителен к моей стимуляции. Благодаря ему мы все остались живы.
        – Нет, Мика, жизнь нам спас ты, – крикнул с постели больной.
        А, точно, вот как его зовут. Мика.
        – Объясни-ка, – сказал Карл, бездумно повинуясь инстинкту полицейского.
        – Я проведывал Харди каждые два часа со вчерашнего вечера. И рассчитывал продолжать свои наблюдения в течение суток или двух, чтобы точно установить, что с ним происходит. Полчаса назад у меня зазвонил будильник, я проснулся и почувствовал запах газа, что показалось мне довольно странно для подвала, а поднявшись на первый этаж, я чуть не потерял сознание. Я перекрыл баллон, открыл окна, а потом обнаружил, что на плите стоит кастрюля, а из нее валит дым. Заглянув туда, я увидел, что она совершенно сухая, если не считать капли оливкового масла на самом дне, а сверху лежит подгоревший рулон бумажных полотенец. То есть бумага-то и чадила.
        Он махнул в окно.
        – В ту же секунду я вышвырнул рулон на улицу. Приди я мгновением позже, бумага бы уже загорелась.

        Карл кивнул своему коллеге из пожарно-технического отдела Эрлингу Хольму. Строго говоря, здесь был не его округ и не его компетенция, но Карл не пожелал вмешивать сюда полицию Хиллерёда, а Эрлинг жил всего в пяти километрах от него, в Люнге.
        – Карл, все было тончайше продумано. Двадцать-тридцать секунд – и бумага заполыхала бы вовсю и воспламенила бы газ. А насколько я могу судить по весу баллона, утечка действительно произошла серьезная. По моим подсчетам, с таким большим контроллером и мощным шлангом на все про все потребовалось бы минут двадцать. – Он покачал головой. – Поэтому злоумышленник не включил плиту на максимум. Он рассчитал все таким образом, чтобы весь дом наполнился газом, прежде чем произойдет взрыв.
        – Не так уж сложно понять, что могло бы произойти потом, Эрлинг, правда?
        – Ну да, вероятно, отделу Q пришлось бы подыскивать себе нового начальника.
        – Взрыв был бы большим?
        – И да и нет. Но он был бы эффективным: все комнаты в доме, все имущество враз было бы охвачено пламенем.
        – Наверное, мы с Йеспером и Харди к тому моменту уже умерли бы от отравления газом.
        – Вряд ли. Газ не токсичен. Но головной боли избежать не удалось бы. – Он усмехнулся. Какой-то неприятный юмор у этих пожарных. – Вы бы сгорели в одно мгновение, а из подвала вообще не удалось бы никому выбраться. А самое жуткое в этой истории вот что – вовсе не факт, что нам, техническим специалистам, удалось бы доказать, что за пожаром стоит какой-то криминал. Мы бы совершенно точно локализировали источник огня, то есть обнаружили бы газовый баллон и загоревшуюся кастрюлю, однако с таким же успехом это мог бы оказаться несчастный случай. Следствие беспечности, столь часто проявляемой в нашу эпоху гриля. Честно признаюсь: думаю, преступнику удалось бы избежать наказания.
        – Пусть окажется иначе.
        – Есть у тебя какие-нибудь идеи, кто это мог сделать, Карл?
        – Да. Кто-то с отмычкой. С внешней стороны на замке видны следы. Кроме этого, я ничего не знаю.
        – Какие-то подозрения?
        – О, их всегда в избытке…
        Карл поблагодарил Эрлинга и убедился, что все обитатели его жилища в порядке, прежде чем наскоро обошел соседей, чтобы поинтересоваться, слышали ли они какой-нибудь шум. Большинство из них выглядели сонными и проявили раздражительность, а кто бы повел себя иначе в пять утра? Но в целом почти все перепугались и выразили свое сочувствие. Только не оказали никакой помощи в идентификации личности преступника.

        Не прошло и часа, как принеслась Вигга с волосами, торчащими во все стороны, и Гюркамалем в неизменном тюрбане, с крупными белыми зубами и длинным шлейфом бороды.
        – Боже, – простонала она. – С Йеспером все в порядке?
        – Да, если не считать того, что он облевал весь диван и кровать Харди и впервые за долгое время выразил потребность увидеться с матерью.
        – О, господи, бедняжка… – Ни слова о самочувствии Карла.
        Таким образом обозначилась четкая разница между будущим экс-супругом и родным сыночком.
        Ее хныканье касательно отпрыска отошло на второй план, когда раздался звонок в дверь.
        – Если это та самая сволочь явилась с очередным газовым баллоном, – крикнул Харди, – скажите, что у нас еще кое-что осталось в первом. Пускай объявляется не ранее следующей недели.
        «Что, черт возьми, Мика сотворил с этим человеком?» – подумал Карл и открыл входную дверь.
        Девушка, представшая перед ним, была совершенно бледной от недосыпа, с фиолетовыми кругами под глазами; губу ее украшал пирсинг. Ей было не более шестнадцати.
        – Привет, – поздоровалась незнакомка и махнула рукой в направлении дома соседа Кенна, стоящего напротив, чуть не вывихивая себе от смущения конечность. – В общем, я девушка Петера, мы зависли в одном из молодежных клубов, так что мне пришлось ночевать у него, потому что сама я из Блоустрёда, а автобусы так поздно уже не ходят. Мы вернулись несколько часов назад, и Кенн спустился к нам в подвал, после того как вы побывали у него и пытались выяснить, не заметил ли он ночью чего-нибудь странного у вашего дома. Он рассказал нам, что случилось, и мы ответили, что кое-что мы видели, когда возвращались домой; тогда Кенн попросил меня пойти к вам и все рассказать.
        Карл поднял брови. Учитывая такой поток слов, нельзя было назвать ее такой уж сонной.
        – Так. Ну говори, что ты такое видела?
        – Я видела мужчину у вашей двери, когда мы проходили мимо дома. Я спросила у Петера, знает ли он его, но он был слишком занят другими вещами, чтобы смотреть по сторонам. – Она хихикнула.
        Карл насторожился.
        – Как выглядел мужчина? Ты обратила внимание?
        – Да, он ведь стоял у двери, там довольно хорошо освещено. Создалось впечатление, что этот странный тип возится с замком, но он не оборачивался, так что лица я не видела.
        Карл почувствовал, как у него чуть обвисли плечи.
        – Парень был довольно высокий и, судя по всему, неплохо сложен, в очень темной одежде. На нем было пальто или длинная ветровка. И черная шапка, примерно как у Петера. А из-под шапки немного виднелись очень светлые волосы. Почти белые. А еще рядом стояла какая-то бутылка или что-то типа того.
        «Очень светлые волосы», – сказала она, вот и всё, но и этого оказалось вполне достаточно.
        Если Карл не ошибался, светловолосый пособник Курта Вада, которого он видел в Хальсскове, обладал множеством талантов, помимо вождения фургона.
        – Спасибо, – поблагодарил Карл. – У тебя глаз-ватерпас, и я не могу не порадоваться этому. Хорошо, что ты к нам зашла.
        Девчонка застенчиво переминалась с ноги на ногу.
        – Может, ты успела заметить, были ли на нем перчатки?
        – Ах да, – согласилась она, прекратив беспорядочные движения. – Правильно. Были. С отверстиями на суставах.
        Карл кивнул. Значит, его коллегам не придется снимать с газового баллона отпечатки пальцев. Оставалось только выяснить, где был куплен баллон, в целесообразности чего Мёрк сильно сомневался, ибо явно в обращении находился не единственный подобный экземпляр.
        – Если тут всё в порядке, я поеду в управление, – сказал он в следующее мгновение, войдя в гостиную, но Вигга бросилась к нему.
        – Сначала только подпиши вот здесь. Одна копия для тебя, вторая – для администрации, а третья – для меня, – сказала она, положив все три листка на обеденный стол.
        Каждый из них был озаглавлен «Договор о разделе имущества».
        Карл наскоро прочитал документ. Именно то, о чем они договорились днем ранее. Значит, он избавлен от этой работы.
        – Отлично, Вигга. Ты все правильно поняла. В плане денег, посещений твоей матери и так далее. Властям наверняка будет приятно узнать, что ты предоставляешь мне право на восьминедельный отпуск. Весьма щедро с твоей стороны. – Он язвительно рассмеялся и поставил подпись рядом с ее каракулями.
        – И еще свидетельство о расторжении брака, – с этими словами она пододвинула ему более официальный документ, под ним он также расписался.
        – Спасибо, мой бывший любовник, – почти фыркнула Вигга.
        Сладко сказано, однако слово «любовник» совсем некстати заставило его вспомнить о Рольфе Моны. Разочарование еще не переосмыслилось им, потому что Мона была не кто попало. Ему потребуется время.
        Он фыркнул про себя. «Бывший любовник», так назвала его Вигга. Не мелковато ли прощальное слово для столь бурного и экзотического брака, который прожили они с Виггой? Ему так показалось.
        Она передала бумаги улыбчивому Гюркамалю. Тот, как по команде, протянул руку Карлу и кивнул.
        – Спасибо за жену, – сказал он со смешным акцентом.
        Таким образом, сделка состоялась.
        Вигга улыбнулась.
        – Ну вот, с документами все улажено; теперь ставлю тебя в известность, что на следующей неделе я переезжаю к Гюркамалю в продуктовую лавочку.
        – Ну да, там наверняка будет теплее, чем на летней даче. По крайней мере, я надеюсь на это, – ответил Карл.
        – Потому что я буквально накануне вечером продала свой летний домик за шестьсот тысяч, и, думаю, вправе оставить себе те сотни тысяч, полученные сверх стоимости, указанной в нашем договоре. Что скажешь?
        Карл потерял дар речи. Значит, Куркумаль действительно обучил ее деловой хватке быстрее, чем способен бегать дромадер, выражаясь терминологией Ассада.

        – Хорошо, что я на тебя наткнулся, Карл, – сказал Лаурсен, повстречавшись с Мёрком на лестнице. – Не поднимешься со мной?
        – Конечно. Правда, я вообще-то собирался зайти к Маркусу Якобсену…
        – Я только что из кабинета шефа, он просил принести ему туда еды. Он проводит совещание. У тебя все в порядке? – спросил Лаурсен по дороге на верхний этаж.
        – Отлично. Если не считать того, что сегодня понедельник, что моя почти уже бывшая жена меня обобрала, возлюбленная трахается с другим, все имущество отравлено газом, а дом чуть не взорвался минувшей ночью, плюс ко всему еще все это дерьмо, навалившееся на меня в управлении, – да, в остальном все в порядке. По крайней мере, хоть понос кончился.
        – Ну и хорошо, – отреагировал на эту тираду Лаурсен, поднимавшийся на три ступеньки впереди. Он не расслышал ни хрена. – Теперь послушай, – сказал он, когда они устроились в примыкающей к кухне комнате посреди холодильников и всевозможных овощей. – Дело о фотографии с тобой, Анкером и жертвой строительного пистолета продвинулось. Снимок где только не успел побывать на анализе, и могу тебя утешить тем, что большинство экспертов считают его цифровой компиляцией нескольких разных фото.
        – Ну да, именно это я все время и говорил. Тут явный заговор. Возможно, он исходит от того, кого я когда-то потревожил. Ты-то знаешь, насколько мстительны могут быть обезвреженные нами бандиты. Некоторые могут годами сидеть в тюрьме и замышлять свою месть, так что такое иногда случается. По крайней мере, я не знаю никакого Пита Босвелла, которого пытаются на меня повесить.
        Лаурсен кивнул.
        – Фотография абсолютно лишена пикселей. Создается впечатление, что на ней слились мельчайшие компоненты. Я никогда не видел ничего подобного.
        – И что это означает?
        – Тут-то и кроется проблема. Потенциальные границы между скомбинированными снимками не видны. Возможно, это несколько фотографий, склеенных между собой, а затем перефотографированных до бесконечности – например, каким-нибудь поляроидом, – а потом самую последнюю фотографию взяли и пересняли аналоговой пленочной камерой и после этого проявили. Однако компиляция могла быть замутнена в фоторедакторе на компьютере после сканирования, а затем уже выведена на фотобумагу. Они не знают. Они не могут определить происхождение бумаги.
        – Бо?льшая часть твоих слов для меня полная тарабарщина.
        – Конечно, сегодня есть множество возможностей. Ну да, точнее, и несколько лет назад было, когда Пит Босвелл еще числился в рядах живых.
        – Но ведь, кажется, все хорошо, разве нет?
        – Гм, именно поэтому я привел тебя сюда. – Лаурсен протянул Мёрку пиво, от которого тот отказался. – Все же официального заключения пока нет, и на самом деле далеко не все сотрудники технического отдела согласны в том, что фото скомпилировано. Все, что я сказал, еще ничего не доказывает, – лишь то, что фото весьма странное. Некоторые считают, что кто-то пытался удалить доказательства компиляции снимка.
        – Так что же все это означает? Они по-прежнему надеются выставить меня за дверь? Ты пытаешься предупредить меня об отстранении от должности?
        – Нет. Я пытаюсь сказать, что данное дело требует времени. Однако, думаю, лучше Терье сам тебе все объяснит. – Он выглянул в столовую. – Терье Плуг здесь? Да, каждый день в одно и то же время, если у него нет срочных дел… Один из моих завсегдатаев, так что будь с ним вежлив.
        Карл нашел Терье в самом дальнем углу.
        – Мы играем в прятки? – спросил он, подсаживаясь к нему и располагая свои локти в непосредственной близости от в высшей мере политкорректной тарелки с овощами.
        – Карл, хорошо, что ты пришел. В последнее время тебя непросто застать. Лаурсен рассказал тебе о снимке?
        – Да. И очевидно, я еще не оправдан.
        – Оправдан? Насколько мне известно, тебя пока еще ни в чем не обвинили, или я ошибаюсь?
        Мёрк покачал головой.
        – Нет, официально – нет.
        – Ну и хорошо. Дело вот в чем: следователи, занимающиеся убийствами в механической мастерской в Сорё, плюс те, кто расследует убийства в голландском Шидаме, плюс я скооперируемся на несколько недель, а может, и месяцев, чтобы сопоставлять все улики, рассказы очевидцев и факты в многочисленных делах, где фигурирует строительный пистолет.
        – А сейчас ты скажешь, что я должен быть вызван в качестве свидетеля.
        – Пока нет.
        – Меня в чем-то обвиняют, ведь так?
        – Карл, успокойся. Мы прекрасно понимаем, что кто-то хочет втоптать тебя в грязь, поэтому никто тебя ни в чем не собирается обвинять. Но когда мы дойдем аж до выработки совместного рапорта, я бы очень хотел, чтобы ты дал свою оценку.
        – Ага. И это невзирая на отпечатки пальцев на монетах, странные фотографии и подозрения Харди о том, что Анкер каким-то образом связан с черным человеком, а я, возможно, был знаком с Георгом Мэдсеном?
        – Вот именно, Карл. Я уверен, что ты выиграешь больше остальных, если дело будет расследовано со всей тщательностью.
        Он похлопал коллегу по тыльной стороне ладони. Еще немного, и можно было растрогаться.

        – Максимум усилий и честности проявлено со стороны полиции, чтобы все происходило как должно, и я думаю, Карл, следует уважать Терье за это, – сказал начальник отдела убийств.
        В угловом офисе еще воняло творениями Лаурсена из «меню дня». Неужто фру Сёренсен настолько помягчела, что даже позволила грязным тарелкам стоять в кабинете Маркуса Якобсена более пяти минут после того, как была положена последняя вилка?
        – Ну да, это все прекрасно, – кивнул Карл. – И слегка действует на нервы, ибо, признаюсь откровенно, меня уже все достало.
        Маркус кивнул в ответ.
        – Да, я говорил с Эрлингом из пожарных техников. Я слышал, тебе нанесли неожиданный ночной визит.
        – Ничего серьезного не случилось.
        – Ну, ничего себе!.. Но почему все-таки это произошло, Карл?
        – Потому что кто-то захотел убрать меня подальше. По крайней мере, не думаю, что под прицелом был один из моих отвергнутых жильцов. – Он попытался улыбнуться.
        – Карл, кто?
        – Явно кто-то из шайки Курта Вада, того, что стоит за «Чистыми линиями».
        Шеф кивнул.
        – Мы его беспокоим. Поэтому я и пришел. Я бы хотел попросить разрешения на прослушивание его телефона, а также Вильфрида Лёнберга и Луиса Петерсона.
        – Боюсь, Карл, что не смогу предоставить тебе разрешение.
        Мёрк пару раз попытался спросить почему, проявил некоторую сварливость, затем добавил гнева и, наконец, разочарования, – однако ничто не помогло. Единственное, чего он добился, так это увещевания проявлять осторожность и просьбы сообщать непосредственно Маркусу, если произойдет что-то необычное.
        «Необычное» – как странно это слово звучит в данном кабинете.
        Карл поднялся. «Необычное?!» Интересно, что бы он сказал, если б узнал, что внизу в слабо освещенном офисе отдела Q лежит стопка архивных материалов, которые они присвоили себе столь необычным даже для такого отдела способом?

        На этот раз оба трудоголика помахали ему из фронт-офиса, когда он спустился ниже.
        – Привет, Карл, – приторно поздоровалась Лиза, а спустя десятую долю секунды с точно такой же интонацией приветствовала его фру Сёренсен.
        Те же слова, та же интонация, та же улыбка и открытое выражение лица.
        Поистине резкая перемена.
        – Оу… Ката! – воскликнул он и обратился непосредственно к личности, еще совсем недавно способной заставить бывалого следователя совершить длинный обход только для того, чтобы не пересечься с ней. А тем более Карла. – Вы не расскажете мне, в чем заключаются курсы по нейролингвистическому программированию, какие вы посещали? О чем там говорили? Оно заразно?
        Она задрала плечи, и движение это, видимо, должно было выражать восторг от заданного вопроса, затем улыбнулась Лизе и как-то подозрительно близко пододвинулась к Карлу.
        – Итак, Нейролингвистическое Программирование, – таинственным голосом приступила фру Сёренсен к объяснению, словно собиралась поведать об арабском шейхе-соблазнителе. – Не так уж и просто адекватно растолковать его суть, но могу привести пример.
        Она приосанилась, и Карл подумал, что сейчас ему все станет понятно.
        Подойдя к своей сумке, фру Сёренсен вытащила кусок мела. Странный предмет для дамской сумки. Разве мел не привычнее видеть в кармане брюк какого-нибудь здорового мальчугана? Куда, черт возьми, делись гендерные различия?
        Ката наклонилась, начертила на полу два круга – еще несколько недель назад у нее самой вызвало бы обморок, сделай это кто-нибудь другой, – и нарисовала в одном из них минус, а в другом – плюс.
        – Вот так, Карл. Позитивный круг, с плюсом, и негативный. Теперь встань для начала в первый, а затем перейди во второй и произнеси одно и то же предложение. В негативном круге ты должен произнести его так, будто говоришь с человеком, которого не перевариваешь, а в позитивном круге – как будто с тем, кому очень симпатизируешь.
        – Так в этом и состоит обучение? Ну, я и так в состоянии разобраться.
        – Тогда мы тебя слушаем, – вступила Лиза.
        Она сложила руки под своей прекрасной грудью и подошла поближе. Кто бы выдержал такое испытание?
        – Возьми что-нибудь простое. Например, скажи: «Кажется, ты подстриглась, да?» Первый раз скажи благожелательно, а после – грубо.
        – Не понял, – соврал он, взглянув на короткие стрижки обеих дам. Это будет чересчур легко. Потому что прическа фру Сёренсен не обладала таким же очарованием, если можно так выразиться.
        – Ну ладно, я продемонстрирую позитивную фразу, – сказала Лиза. – А Ката потом произнесет негативную.
        «Лучше бы наоборот», – подумал Карл, и его нога невольно скользнула по начерченному кругу.
        – Кажется, ты подстриглась, да? – Лиза не могла удержаться от смеха, произнося фразу. – Вот так говорят тому, кто нравится. А теперь ты, Ката.
        Она рассмеялась, но затем остановилась.
        – Кажется, ты подстриглась, да? – Она выглядела очень грозно, почти как прежде.
        После чего обе взорвались от смеха. Идиллия настоящих подруг.
        – Ну допустим. Поистине удивительная разница. Но при чем тут курсы?
        Фру Сёренсен взяла себя в руки.
        – С помощью подобных упражнений человек учится понимать, каким образом действует на окружающих людей мельчайшими нюансами интонации, и отчасти осознавать эффект высказанных слов и интонаций. И не менее важно – осознавать побочный результат, возникающий для него самого.
        – Разве это не то же, что можно вкратце сформулировать так: то, что ты говоришь, вернется к тебе?
        – Именно. А ты знаешь, Карл, какое действие ты сам оказываешь на людей? Вот чему учат тебя эти курсы.
        «Господи, я научился такому лет в семь», – подумал он.
        – Иногда твои высказывания оказываются очень жесткими, – продолжала фру Сёренсен.
        «Спасибо за комплимент, и главное – именно ты его высказала», – подумал Мёрк.
        – Спасибо вам за то, что вы мне об этом говорите, – так он отреагировал, тем временем готовясь покинуть дамское общество. – Я подумаю над вашими словами.
        – Попробуй выполнить упражнение, Карл. Войди в один из кругов, – не отступала Ката.
        Она опустила глаза, чтобы указать ему, с какого следует начать, и обнаружила, что Мёрку удалось полностью стереть линии носком ботинка, пока они увлеклись ролевой игрой.
        – Упс, – сказал Карл. – Мне действительно ужасно жаль. – Он отстранился от них. – Доброго дня, дамы. Желаю вам и впредь не унывать.

        Глава 34
        Сентябрь 1987 года

        Когда она стояла у окна и смотрела на улицу, ненависти в ней немного поубавилось. Как будто удар в висок Вигго и его предсмертное слабое дыхание, после того как она вылила ему в рот настой белены, вытеснили какой-то осколок у нее из головы.
        Взгляд Нэте скользнул по Пеблинге Доссеринг и большому количеству людей, наслаждавшихся бабьим летом. Она внимательно наблюдала за тем, как простые граждане проходили мимо каждый со своей жизнью и судьбой и наверняка со своими тайнами и скелетами в шкафу.
        И губы женщины задрожали. Эта картина подействовала на нее неожиданным образом. Ведь и Таге, и Рита, и Вигго являлись для Господа такими же людьми, а теперь вот они погибли от ее руки…
        Она прикрыла глаза и представила себе ожидающее ее зрелище. Лицо Вигго было таким напряженным и пылающим, когда она открыла ему дверь. Таге был так благодарен ей. Подходила очередь Нёрвига, адвоката, который отказался выслушать ее в тот момент, когда она больше всего в этом нуждалась, который настолько ревностно оберегал добрую репутацию Курта Вада, что поставил под угрозу ее жизнь.
        Однако имела ли Нэте право сделать с ним то же самое, что он некогда сделал с нею? Имела ли право украсть его жизнь?
        Вот какие мысли и сомнения одолевали ее, когда она разглядела у озера перед своим домом худощавого мужчину.
        Несмотря на то что минуло уже более тридцати лет, ошибки быть не могло. Все тот же провинциальный твидовый пиджак с кожаными пуговицами. Все та же коричневая папка под мышкой. Видимо, он совершенно не изменился, и тем не менее по движениям его тела женщина почувствовала, что что-то было в нем не так, как прежде.
        Адвокат прогуливался под каштанами, вглядывался в озеро и отклонял назад голову. Затем достал из кармана носовой платок и несколько раз поднес руку к лицу, словно вытирал пот или слезы.
        Только тут она заметила, что пиджак ему великоват; что и пиджак, и териленовые брюки собираются в уродливые складки на плечах и коленях соответственно. Костюмчик, прикупленный в лучшие времена для более весомой фигуры. На мгновение ей стало жаль Нёрвига, в ту секунду ничего не подозревавшего, но одной ногой уже ступившего на эшафот.
        А что, если у него есть любящие дети? Внуки, быть может?
        Одно только слово «дети» заставило ее сжать руки и непроизвольно заморгать чаще. А вот у нее были ли любящие дети? И кто же виновен в этом?
        Нет, нужно взять себя в руки и не расслабляться. Уже вечером следующего дня она оставит эту жизнь позади, но ничего не выйдет, если она не довершит начатое. В письменной форме Нэте уверила человека, адвоката по профессии, что он получит десять миллионов крон, и такой человек явно не даст ей уклониться от выполнения своего обещания.
        По крайней мере, точно не Филип Нёрвиг.

        И вот он стоял перед нею, совсем не такой высокий, каким она его запомнила, и смотрел на нее взглядом провинившегося щенка, исподлобья. Словно встреча с ней перевернула в нем все, и первое впечатление стало для нее жизненно важным.
        Тогда, когда он солгал перед судом и заставил ее произнести глупые слова, его взгляд явно был холоднее и суровее. Ни на мгновение он не позволил себе моргнуть или поддаться на ее эмоциональный выпад. Он остался глух к ее рыданиям и слеп к слезам.
        Неужели сейчас тот самый бескомпромиссный взгляд так жалко потупился, когда она впустила этого человека в квартиру? Неужели тот же непримиримый голос теперь так заискивающе поблагодарил ее?
        Нэте предложила ему чаю, и он с благодарностью согласился, попытавшись поднять взгляд и посмотреть ей в глаза.
        Она протянула ему чашку и наблюдала, как Нёрвиг молча осушил ее. На мгновение он нахмурился.
        «Наверное, пришлось не по вкусу», – решила она, однако он протянул ей чашку и попросил добавки.
        – Да уж, простите, Нэте Германсен, мне необходимо подкрепиться перед тем, как многое вам сказать.
        Затем он поднял голову, так что она оказалась на одном уровне с ее головой, и принялся говорить все то, что было совершенно лишним. Время для таких слов было давно упущено.
        – Когда я получил письмо… – Он прервался. – Простите, можно на «ты»?
        Она кивнула. Он не отказывался от тыканья раньше, так к чему сейчас менять свои привычки?
        – Когда я получил письмо, Нэте, неожиданно я столкнулся с тем, что меня уже давно мучило. С тем, что я очень хотел бы исправить, если это вообще представляется возможным. Кроме того, я бы хотел признаться, что приехал сюда, в Копенгаген, дабы спасти себя самого и свою семью. Деньги имеют большое значение, не буду лукавить, но я пришел также, чтобы извиниться. – Он откашлялся и сделал очередной глоток. – В последние годы я часто вспоминал ту отчаявшуюся девушку, пытавшуюся найти у суда помощь, прежде чем ее принудительно отправили в Брайнинг. Я вспоминал о тебе, Нэте. И думал о том, что заставило меня пресечь все нападки, направленные тобой против Курта Вада. Ведь я прекрасно понимал, что твои слова могут быть правдой. Ложь о том, что ты умственно отсталая и опасная, совершенно не вязалась с той девушкой, что сидела на свидетельской стороне и боролась за свою жизнь.
        Нёрвиг на секунду опустил голову. Когда он вновь поднял ее, его бледная кожа стала еще более бесцветной.
        – Я позабыл о тебе сразу после окончания дела. Ты напрочь выбыла из моих воспоминаний и из моей жизни вплоть до того дня, когда я прочитал о тебе в прессе. О том, как ты вышла замуж за Андреаса Росена и превратилась в одаренную и красивую женщину. – Он кивнул ей. – Да-да, я сразу же узнал твое лицо – не так уж много времени прошло с момента нашей последней встречи. И мне стало стыдно.
        Гость опять приложился к чаю, а Нэте посмотрела на часы. Через несколько секунд подействует яд, но сейчас она совсем не хотела этого. Неужели время не могло остановиться? Ведь теперь она получила покаяние. Зачем позволять ему пить отраву? Он же раскаялся, это очевидно…
        Женщина отвела взгляд, пока адвокат продолжал свою речь. Зло, которое вот-вот должно было свершиться, предстало со всей очевидностью, когда она увидела доверчивый взгляд этого человека. Нэте абсолютно не рассчитывала, что в ней могут пробудиться подобные чувства. Совершенно не рассчитывала.
        – На тот момент я долгое время проработал с Куртом Вадом, защищая его интересы в суде, поэтому был под влиянием его персоны. Да, я признаю это, но, к сожалению, я не обладаю столь же сильной волей и личностью от природы, как он. – Нёрвиг затряс головой и отпил еще. – Однако, увидев тебя на обложке журнала, я решил пересмотреть свои старые дела и поступки. И знаешь, что я понял?
        Он не ждал от нее никакого ответа, как не ждал и того, что хозяйка медленно поднимет на него глаза и покачает головой.
        – Я понял, что на протяжении долгих лет мною злоупотребляли и вводили в заблуждение, – и именно в тот момент пожалел о многом содеянном. Знаешь, мне было очень сложно признать свои ошибки. Однако, просматривая свои дела и папки, я обнаружил, что Курт Вад не раз вводил меня в заблуждение своею ложью, замалчиваниями и искажением фактов. Что он систематически эксплуатировал меня.
        Он протянул ей чашку, на мгновение заставив усомниться в том, что она успела капнуть в чай экстракт белены.
        Нэте налила ему еще одну чашку и только тогда увидела, как он начал потеть, а дыхание его становилось тяжелее. Очевидно, сам адвокат этого не замечал. Слишком много всего накопилось у него на сердце.
        – Жизненная миссия Курта Вада заключается в том, чтобы причинять вред людям, которых он считает недостойными делить мир с ним и другими так называемыми добропорядочными и нормальными датчанами. Мне стыдно говорить, но это привело к тому, что он лично провел более пятисот абортов против желания и без ведома самих беременных; и я думаю, что на его совести столько же вмешательств в организм женщин, повлекших за собой пожизненное бесплодие.
        Он посмотрел на нее так, словно сам провел операции.
        – Боже, это ужасно, но, как бы то ни было, сейчас я должен рассказать обо всем. – Затем последовал вздох облегчения – многие годы мужчине не удавалось выговориться. – На протяжении своей работы в организации «Секретная борьба» – а я несколько лет администрировал ее – Курт имел контакты с десятками врачей, исповедующих те же взгляды и обладающих той же решимостью, что и он сам. Едва ли можно представить себе масштабы подобной деятельности.
        Нэте попыталась – и, к сожалению, смогла без особых усилий.
        Тут Нёрвиг сжал губы, пытаясь собраться с силами, слезы стояли у него в глазах.
        – Я помог погубить тысячи нерожденных младенцев. – Он всхлипнул и продолжил дрожащим голосом: – Разрушить жизни стольких же ни в чем не повинных женщин… Я потратил свою жизнь на порождение горя и страдания, Нэте…
        Тут голос мужчины сорвался, и он замолчал. Поглядел на нее, явно мечтая о прощении, и Нэте уже не знала, что ей сказать или сделать. За нейтральным внешним видом внутри она еле-еле выдерживала это испытание. Было ли справедливым то, что она сделала с ним? Было ли?
        На мгновение ей захотелось взять его за руку. Чтобы продемонстрировать прощение и помочь спокойно отойти в бессознательное состояние. Однако Нэте не посмела. Возможно, потому, что ей стало стыдно. Возможно, просто рука не поднялась.
        – Несколько лет назад я пожелал рассказать о своем знании. Мне было очень трудно, однако Курт Вад помешал осуществиться обнародованию фактов и отнял у меня все. Адвокатскую практику, честь, чувство собственного достоинства. В то время у меня был компаньон, его звали Герберт Сёндерсков, и Курт подговорил его распространить сведения, которые уничтожили бы меня навсегда. Я рассорился с ними обоими и угрожал раскрыть правду о «Секретной борьбе», и тогда они анонимно сообщили полиции, что я вел некие махинации со счетами своих клиентов. Им запросто удалось выдать эту клевету за чистую монету. Ведь именно у них в руках были все документы, контакты и, что немаловажно, средства.
        В этот момент его голова опустилась, глаза начали блуждать.
        – Герберт, ублюдок… Он всегда преследовал мою жену. Именно он предупредил меня, что, если я раз и навсегда не закрою рот по поводу деятельности «Секретной борьбы» и не угомонюсь, они позаботятся о том, чтобы упрятать меня за решетку. – Он качнул головой. – А у меня ведь есть дочка, которая умрет со стыда, если это случится, так что я оказался парализован. Вад был опасен, он и до сих пор опасен, Нэте… Послушай, что я тебе скажу: держись от него подальше.
        Он подался вперед, все еще продолжая говорить, но уже совсем неразборчиво. Что-то насчет отца Вада, считавшего себя богом. Что-то о безумных, самодовольных и невероятно циничных людях.
        – Жена простила мне банкротство, – вдруг сказал он необычайно отчетливо. – И потому я благодарю Бога за то, что он проявил… – Мгновение он подбирал нужное слово, закашлявшись и пытаясь сглотнуть, – …милость и я встретился с тобой сегодня, Нэте. И отныне обещаю Господу остаться с ним навеки. С твоими деньгами, Нэте, я и моя семья…
        Он упал вперед, так что локоть ударился о подлокотник. На секунду создалось впечатление, что его сейчас стошнит, раздался звук отрыжки, и он вытаращил глаза, но затем вдруг снова выпрямился.
        – Почему их тут так много собралось? – Теперь он выглядел напуганным.
        Нэте попыталась что-то сказать, но у нее не получилось выдавить из себя ни слова.
        – Почему они все так смотрят на меня? – прогнусавил Нёрвиг, стремясь взглядом к свету, падающему из окна.
        Он рыдал, протягивая руки и щупая пустое пространство перед собой. Нэте рыдала вместе с ним.

        Глава 35
        Ноябрь 2010 года

        Еще никогда Ассад и Роза не были настолько похожи друг на друга. Черные, как уголь, лица и практически полное отсутствие «гусиных лапок».
        – Ненормальные, – прокомментировала Роза. – Нужно выстроить их в ряд и заставить поглощать чертов газ, пока они не взлетят на воздух и не скроются из виду. Как же подло сжечь заживо пятерых людей только для того, чтобы закрыть тебе рот, Карл! У меня просто в голове не укладывается…
        – Им удалось это ровно вот настолько, – Ассад сконструировал из большого и указательного пальцев ноль. – Итак, теперь мы знаем, что находимся на верном пути. У этих подонков и впрямь куча грязи под коврами.
        Он постучал кулаком по ладони. Если бы между кулаком и ладонью попали пальцы, им пришлось бы несладко.
        – Мы доберемся до них, Карл, – продолжал он. – Будем работать день и ночь и в конце концов прикроем проклятую партию и пресечем деятельность «Секретной борьбы» и все задумки Курта Вада.
        – Договорились. Только боюсь, что это окажется не так уж легко и совершенно небезобидно. Думаю, неплохая идея – остаться вам здесь на ближайшие несколько дней. – Мёрк улыбнулся. – Так или иначе, вы ведь все равно будете тут торчать.
        – По крайней мере, неплохо, что я остался здесь в ночь с субботы на воскресенье, – добавил Ассад. – Потому что и сюда один деятель успел добраться. На нем была полицейская униформа, но когда я вышел из своего кабинета, он испытал некоторый шок.
        «Ну конечно, а кто бы не испытал, столкнувшись с сонным взглядом Ассада в такое время суток?» – подумал Карл.
        – Что он хотел и откуда взялся, ты выяснил?
        – Он бормотал какую-то чушь. Что-то насчет ключа от архива и прочий вздор. Искал что-то у нас, я в этом уверен. Направлялся в твой кабинет.
        – Мы явно имеем дело с весьма разветвленной организацией. – Карл обратился к Розе: – Ты спрятала папки, добытые у Нёрвига?
        – Они в мужском туалете, и поэтому я не упущу случай напомнить вам опускать после себя сиденье в дамском туалете, если уж вам непременно нужно мочиться стоя.
        – Зачем? – спросил Ассад.
        Вот и попался нарушитель.
        – Ассад, если бы ты только знал, сколько раз мне приходилось вступать в данную дискуссию, то ты предпочел бы прохлаждаться в скаутском лагере где-нибудь на Лангеланне.
        Сириец выглядел совершенно озадаченно. И Карл прекрасно понимал его.
        – Ну ладно, так и быть, объясню. Значит, ты не опускаешь после себя сидушку. – Роза подняла вверх палец. – Во-первых. Все сидушки отвратительны с нижней стороны, они вонючие и перепачканы брызгами мочи и дерьма. Зачастую весьма сильно. Во-вторых, когда в туалет заходит женщина, ей приходится трогать сидушку, прежде чем усесться на унитаз. В-третьих, это омерзительно, потому что руки оказываются уже перепачканными бактериями, когда ты сидишь и готовишься к вытиранию. Абсолютно антигигиенично. Правда, может, ты никогда не слышал о заболеваниях тазовых органов? В-четвертых, приходится мыть руки дважды исключительно из-за вашей лени. Разумно ли? Нет! – Она уперлась кулаками в бока. – Если вы опускаете сиденье сразу после того, как помочились, вы ведь все равно моете руки… ну, надеюсь.
        Ассад постоял с минуту, глубоко задумавшись.
        – То есть ты считаешь, лучше, если я буду поднимать сидушку перед тем, как пописать? Ведь мне тогда придется вымыть руки, прежде чем начать, иначе у меня будут грязные пальцы?
        Счет на пальцах вновь продолжился.
        – Пункт первый. Именно поэтому вам, мужчинам, лучше бы тоже мочиться сидя. Пункт второй. Если вы для этого слишком круты и мужественны, вспомните о том, что довольно много мужчин с нормально устроенным пищеварительным трактом сами периодически вынуждены садиться на унитаз, и сидушку приходится опускать; тем самым я предполагаю, что наверняка ср… вы все-таки не стоя.
        – Но нам ведь не приходится ее опускать, если перед нами в туалете была дама! Она уже опущена, – ответил Ассад. – И, Роза, знаешь что? Думаю, отыщу-ка я свои прекрасные зеленые резиновые перчатки и вычищу мужской туалет вот этими самыми двумя друзьями. – Он поднял вверх обе ладони. – Им ничего не стоит поднять сидушку и залезть в канализационную трубу. Они не столь изнеженны, фру Уязвимость.
        Карл увидел, как щеки Розы зарумянились и что она приготовилась устроить нешуточный разнос, и инстинктивно выставил вперед руку между вступившими в конфликт сторонами, дабы положить конец затянувшейся дискуссии. Слава богу, сам он был вымуштрован в этом плане еще дома. Но дома у них поверх туалетного сиденья имелась к тому же еще и оранжевая крышка.
        – Мне кажется, пора нам перейти к повестке дня, ребятки, – вмешался Карл. – В моем доме была совершена попытка поджога. У нас в подвале побывал какой-то человек, охотящийся за хранящимися здесь материалами. Вообще-то, Роза, не так уж и сложно попасть в туалет, где ты спрятала бумаги Нёрвига; так разве хорошая идея держать материалы там? Не думаю, что табличка «туалет не работает» помешает этим воришкам проникнуть туда, если они пожелают поискать как следует, ты согласна?
        Роза вытащила из кармана ключ.
        – Конечно, но, может, помешает вот это… А если ты говоришь о безопасности, я как-то не рассчитываю проводить в управлении больше времени, чем необходимо. Не так уж здесь и уютно. В моей сумочке есть предметы для самообороны, так что пускай только попробуют.
        Карл подумал о перцовом баллончике и электрошокере, в крайней степени неприятной вещице, на которую у нее явно не имелось разрешения.
        – Ага. Но все-таки будь поосторожней, Роза.
        Она усмехнулась на его слова, что уже само по себе являлось оружием.
        – Я просмотрела документы, принесенные от Нёрвига, и занесла в свою базу данных имена всех персон, привлекавшихся к суду. – Роза выложила на стол перед Карлом несколько скрепленных вместе листиков бумаги. – Вот список. Обрати, пожалуйста, внимание, что многие протокольные материалы снабжены подписью уполномоченного адвоката Альберта Касперсена. Для тех из моих слушателей, кто с ним незнаком, поясню: он является одной из ключевых фигур в «Чистых линиях» и, более того, ожидается, что вскоре он поднимется на самый верх партийного аппарата и станет, вероятно, председателем партии.
        – Ясно. То есть он работал у Нёрвига? – предположил Карл.
        – Да, в фирме «Нёрвиг и Сёндерсков». Когда партнерство распалось, он поступил на работу в некую адвокатскую контору в Копенгагене.
        Карл опустил глаза на страницу. Роза сделала четыре колонки для каждого из дел. Одна – с именем обвиняемого по делу, которого защищала адвокатская контора, вторая – с именем жертвы, и, наконец, две последние с указанием даты и сути дела соответственно.
        Колонка «Суть дела» изобиловала жалобами на злоупотребления тестом на интеллект и общую медицинскую небрежность, в подавляющем большинстве случаев – на неудачные или даже избыточные гинекологические процедуры. В колонке с именами можно было обнаружить как заурядные датские фамилии, так и звучавшие на иностранный манер.
        – Я выбрала несколько дел и изучила их довольно подробно, – сказала Роза. – Несомненно, мы столкнулись с самым систематизированным бардаком, какой я когда-либо видела. Чистой воды дискриминация и господский менталитет. Если это всего лишь верхушка айсберга, то сообщество виновно в огромном количестве преступлений против женщин и нерожденных детей.
        Она показала на пять имен, фигурировавших чаще остальных. Курт Вад, Вильфрид Лёнберг и еще три.
        – На сайте «Чистых линий» указано, что четверо из них по-прежнему являются влиятельными членами партии, а пятый умер. Как вам, господа?
        – Если такие звери получат право голоса в Дании, Карл, будет война, уж поверь мне, – прорычал Ассад, проигнорировав адский звук, каким уже десятый раз за утро привлекал к себе их внимание его идиотский телефон.
        Мёрк пристально посмотрел на коллегу. Дело сильнее обычного затронуло его чувства; да и вообще так можно было сказать про обоих помощников. Словно нацелилось прямо в их сердца. Совершенно ясно, что его друзья имеют свои душевные раны, и все-таки Карлу казалось странным, что расследование настолько задело Ассада за живое и что он настолько сильно потрясен выясненными фактами.
        – Если эти типы избежали обвинений в депортации женщин на остров, – продолжал сириец без остановки, сомкнув черные брови над переносицей, – обвинений в уничтожении совершенно здоровых плодов и в стерилизации множества женщин, значит, они могут безнаказанно делать все, что угодно. Вот что я имею в виду. И совсем никуда не годится, если при этом они еще и заседают в фолькетинге.
        – Ассад, Роза, послушайте меня. В первую очередь мы расследуем исчезновение пятерых людей, верно? Рита Нильсен, Гитта Чарльз, Филип Нёрвиг, Вигго Могенсен, Таге Германсен. Все они пропали примерно в одно и то же время и с тех пор так никогда и не объявились. По всей видимости, произошло преступление. Мы установили общие знаменатели, такие как женское учреждение на Спрогё и Нэте Германсен, с одной стороны, а с другой стороны, множество вещей, связанных с Куртом Вадом и его деятельностью, которая несомненно вызывает тысячи вопросов. Возможно, следует копать глубже в его идеях и наработках, а возможно, и нет. Но все же наша основная цель – раскрыть дела о пропажах без вести, остальное следует передать в Национальный центр расследований или в службу внутренней полицейской разведки. Такое огромное дело не по силам троим людям, к тому же оно в высшей степени опасное.
        Ассад явно был недоволен.
        – Карл, ты сам видел царапины на двери карцера на Спрогё. Ты сам слышал то, что Миа Нёрвиг рассказывала о Курте Ваде. Ты можешь ознакомиться вот с этим списком. Нам стоит встретиться со старым негодяем и обсудить с ним весь тот кошмар, который остается на его совести. Другого я предложить не могу.
        Карл поднял руку. Довольно своевременно телефонный звонок прервал накалявшуюся атмосферу. По крайней мере, так ему казалось, пока он не увидел, что звонит Мона.
        – Да, – сказал он в трубку более прохладно, чем намеревался.
        Даже жар в ее голосе ничего не изменил.
        – Мне показалось, ты куда-то пропал. Ты потерял ключ?
        Карл прошел чуть глубже по подвальному коридору.
        – Нет, просто я не хотел приезжать и беспокоить тебя. Вполне могло случиться, что Рольф еще нежился у тебя в спальне.
        Нельзя сказать, что наступившая пауза оказалась неприятной, но печальной, пожалуй. Существовало столько всяческих способов сказать той, от кого ты без ума, что не хочешь делить ее ни с кем. А результатом чаще всего бывает ссора. Мёрк считал секунды и уже собирался положить трубку в приступе разочарования, когда его барабанная перепонка чуть не лопнула от приступа громоподобного хохота.
        – Вот так насмешил! Какой же ты милашка, Карл… Ты приревновал к псу, милый мой. Матильда оставила мне на попечение своего керн-терьерчика, пока она на своих курсах в интернате.
        – К псу? – Тут нервно-паралитический газ со свистом вылетел из баллона. – А с какой стати, когда я позвонил, ты выдала мне фразу «не бери в голову, обсудим как-нибудь в другой раз»? Я испытал довольно неприятные чувства.
        – О-ох, мой друг… Когда же ты, наконец, поймешь, что, если женщине, которая еще не провела как минимум полчаса перед зеркалом, звонит ее возлюбленный, она совершенно не готова к разговорам с ним?
        – Сдается мне, сейчас ты намекаешь, что опять проверяла меня?
        Мона рассмеялась.
        – Карл, а ты опытный полицейский. Вот и еще одна загадка прояснилась.
        – Я выдержал испытание?
        – Возможно, обсудим вечером. Когда Рольф будет лежать между нами.

        Они свернули с Роскилевай на Брёндбюостервай со скоплениями высоток, возвышающихся по обе стороны улицы.
        – Я знаю Брёндбю Норд довольно хорошо, – заметил Ассад. – А ты, Карл?
        Карл кивнул. Сколько раз он патрулировал этот район? По слухам, Брёндбюостер когда-то был динамичным городом с тремя площадями, которые могли предложить все, что душе угодно. Сперва тут были прекрасные кварталы, населенные богатыми гражданами, а затем один за другим выстроились огромные торговые центры – «Рёдовре», «Глоструп», «Видовре», «Билка» в Исхое и Хундиге, – и вдруг целый город оказался опустошен. Массовое закрытие бутиков, исчезновение добротных некогда успешно торгующих магазинов, и теперь не осталось практически ничего. Возможно, на данный момент Брёндбю являлся коммуной с наиболее запущенной деловой жизнью в стране. Где пешеходная улица, где большой торговый комплекс? Где кинотеатр и культурный центр? Сейчас здесь проживали только граждане, имевшие машину, либо те, кто предъявлял низкие требования к городской инфраструктуре.
        Это было заметно и на площади Брёндбюостер, и на площади Нюгорд. Помимо футбольной команды «Брёндбю», гордиться жителям района было особо нечем. Проще говоря, весьма скромная коммуна, то же самое можно сказать и о Брёндбю Норд.
        – Да, Ассад, я тоже достаточно хорошо тут ориентируюсь. А почему ты спросил?
        – Я уверен, что не многим беременным женщинам из района Брёндбю Норд удалось избежать просеивания сквозь дискриминационное сито Курта Вада. Видимо, это походило на отбор, проводимый врачами из концентрационных лагерей, когда приходил очередной состав с евреями, – заметил Ассад.
        Может, сравнение и было жестковатым, но Карл все же кивнул, глядя на мост, пересекавший железнодорожные пути. Чуть дальше виднелся старый город с сельскими постройками. Оазис в асфальтовых джунглях. Ветхие дома с покрытыми соломой крышами и настоящие – не привитые – плодовые деревья. Здесь было где расправить плечи и устроить барбекю.
        – Нам нужно на улицу Вестрегэде, – сказал Ассад, глядя на навигатор. – Улица Брёндбюостервай односторонняя, так что придется доехать до Парк Алле, развернуться и ехать обратно.
        Мёрк взглянул на знаки. Да, вполне соответствует.
        Едва оказавшись на сельской улице, он заметил тень грузовика, несущегося сбоку из переулка. Прежде чем Карл успел среагировать, грузовик с оглушительным грохотом врезался в правый бок «Пежо», так что машина потеряла управление и была отброшена на тротуар, где остановилась, наткнувшись на живую изгородь. В одно мгновение мир вокруг превратился в нагромождение битого стекла, хруст искореженного металла и щелчки от подушек безопасности, которые немедленно надулись. Затем все остановилось. Они услышали шипение мотора и крики людей, находившихся за изгородью. Других звуков не было.
        Они посмотрели друг на друга с недоумением и в то же время с облегчением, когда подушки схлопнулись.
        – И что теперь мне делать с моей изгородью? – поинтересовался пожилой господин, едва они выкарабкались из автомобиля.
        Ни слова об их самочувствии. Слава богу, они были в порядке.
        Карл пожал плечами.
        – Спросите в своей страховой компании, я не эксперт по восстановлению изгородей.
        Он оглядел оказавшихся поблизости свидетелей.
        – Кто-нибудь видел, что произошло?
        – Да, грузовик промчался по односторонней улице Брёндбюостервай и скрылся по Хойстенс-Бульвар, насколько я заметил, – сказал кто-то из пешеходов.
        – Он ехал со стороны Брёндбютофтена. Думаю, он стоял там в течение некоторого времени, но что именно это был за грузовик, понятия не имею, помимо того, что он был синего цвета, – добавил второй.
        – Нет, серого, – возразил третий.
        – Я так понимаю, никто из вас не успел заметить номер, – сказал Карл и принялся осматривать повреждения.
        Он мог бы позвонить в отдел дорожной инспекции и тем самым тут же раскрыть все карты. Проклятие. В таком случае, по его предположениям, им с Ассадом придется возвращаться на электричке.
        И, если Карл был прав в иных своих предположениях, вряд кто из людей, работавших в Брёндбютофтене, пойдет им навстречу и расскажет, заметил ли что-то странное в связи с происшествием.
        Совершенно очевидно, это было покушение. Никакой не несчастный случай.

        – Господи, дом Курта Вада находится прямо напротив полицейской академии! Что может быть лучшим прикрытием для теневого бизнеса, Ассад? Кому бы могло прийти в голову искать что-то недобросовестное здесь?
        Сириец указал на табличку, прикрепленную к желтой кирпичной стене рядом со входом.
        – На табличке не его имя, Карл. Тут написано – «кандидат медицинских наук, хирург-гинеколог, Карл-Йохан Хенриксен».
        – Да, Курт Вад продал свою практику. Тут два звонка, Ассад. Может, попробуем верхний?
        За дверью раздался приглушенный звук, напоминающий миниатюрный Биг-Бен. После того как никто не отреагировал на неоднократные попытки позвонить в оба звонка, они прошли в ворота между фасадом дома и старой постройкой типа конюшни из желтого известняка, покрытой черепицей времен еще Вальдемара Победоносного[79].
        Садик был небольшим, вытянутым в длину, обнесенным белой беленой и плотной изгородью из деревянных жердей; аккуратные клумбы и какая-то ветхая пристройка на стойках.
        Они прошли в самую середину участка и обнаружили, что из-за термостекла помещения, которое можно было назвать каминной гостиной, за ними наблюдает пожилой мужчина. Несомненно, это был Курт Вад.
        Он покачал головой, после чего Карл приложил к стеклу полицейский жетон, но старик снова покачал головой, явно не собираясь пускать их в дом.
        Тогда Ассад поднялся на порог и подергал дверь, пока она не отворилась.
        – Курт Вад, – сказал он в открытую дверь. – Можно нам войти?
        Мёрк посмотрел на старика сквозь стекло. Тот подошел с каким-то недовольным высказыванием, однако полицейский не услышал, что именно он сказал.
        – Большое спасибо, – ответил Ассад и просочился в гостиную.
        «Дерзко», – подумал Карл и последовал за ним.
        – Это вторжение. Мне придется попросить вас удалиться, – запротестовал мужчина. – Моя жена лежит наверху при смерти, и у меня нет никакого настроения принимать гостей.
        – У нас у всех настроение не очень-то, – прокомментировал Ассад.
        Карл взял его за локоть.
        – Нам жаль это слышать, господин Вад. Мы будем кратки.
        Затем без приглашения уселся в большое кресло с высокой спинкой, отделанное дубом, несмотря на то что хозяин дома продолжал стоять.
        – Кажется, вы прекрасно понимаете, зачем мы здесь, ибо с утра успели расставить нам множество ловушек. Кратко подытожу…
        Карл выдержал небольшую паузу, чтобы оценить реакцию Вада на прозрачные намеки на два покушения, однако реакции никакой не последовало. Он был решительно настроен на их немедленный уход.
        – Если не брать во внимание некоторую осведомленность о вашей деятельности в различных объединениях и партиях, мы пришли в основном, поскольку заинтересованы выяснить, может ли быть ваше имя связано с целой серией дел об исчезновении людей в начале сентября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Прежде чем задать вам конкретные вопросы, спрошу у вас: может, вы сами хотели бы нам что-нибудь сказать?
        – Да. Вам следует немедленно уйти.
        – Я не понимаю, – сказал Ассад. – Голову даю на отсечение, только что вы сами пригласили нас войти.
        Он выдал это, не моргнув глазом. Весьма напористо, почти агрессивно. Карлу, видимо, придется взять его на короткий поводок.
        Старик собирался уже заворчать, но Мёрк поднял вверх руку.
        – Как я сказал, всего несколько коротких вопросов. А ты пока помолчи, Ассад.
        Он осмотрелся. Дверь в сад, еще одна дверь в помещение, похожее на обеденную гостиную, и еще одна закрытая двойная дверь. Все три двери обиты тиковой фанерой. Типичная деталь, характерная для шестидесятых годов.
        – Кабинет Карла-Йохана Хенриксена находится за этими дверями? Сейчас там закрыто?
        Курт Вад кивнул. Он был начеку и держал язык за зубами, понял Карл, но ярость еще могла прорваться, если вопросы будут поагрессивнее.
        – То есть от входной двери существует три возможных маршрута – по лестнице на второй этаж, где находится ваша жена, налево в консультацию и направо через обеденную гостиную, а затем, вероятно, в район кухни.
        Вад снова кивнул. Вероятно, удивившись высказанным наблюдениям, он все же предпочел молчать.
        Мёрк еще раз осмотрел дверь в комнату.
        «Если и стоит ожидать нападения, видимо, оно произойдет из двойной двери, ведущей в консультационный кабинет», – прикинул Карл, стараясь не упускать это направление из виду и подвинув руку поближе к кобуре с пистолетом.
        – О каких исчезновениях идет речь? – наконец спросил старик.
        – Одно касается Филипа Нёрвига; с ним, как мне известно, вы какое-то время сотрудничали.
        – Вот как… Мы не виделись в течение двадцати пяти лет. Но вы упомянули о нескольких исчезновениях. Кто еще?
        Ну вот, он сам начал задавать вопросы, значит, общая атмосфера перестала быть столь напряженной.
        – Люди, так или иначе связанные со Спрогё, – ответил Карл.
        – Но я никоим образом не связан со Спрогё. Я родом с Фюна, – заметил старик с ухмылкой.
        – Да, и тем не менее вы способствовали отправке на этот остров женщин, вы являлись главой организации, периодически – и, видимо, с помощью прекрасно отработанного механизма – помещавшей туда женщин с пятьдесят пятого по шестьдесят первый год. Кроме того, данная организация фигурирует в огромном количестве дел о принудительных абортах и насильственной стерилизации.
        Вад улыбнулся шире.
        – Может, хотя бы по одному из этих дел есть приговор суда? Нет, нету. Чистейшей воды дым без огня… Ах да, господи помилуй, неужто речь идет о парочке слабоумных со Спрогё? Я никак не возьму в толк, каким образом все это соприкасается с вашим расследованием. Может, вам на самом деле лучше побеседовать с Нёрвигом?
        – Нёрвиг пропал без вести в восемьдесят седьмом году.
        – Ну да, вы уже сказали… Но, возможно, у него была на то своя причина. Может, именно он стоит за всем тем, чем вы сейчас занимаетесь. Вы считаете, что хорошо поискали его?
        Невиданная заносчивость.
        – Карл, я не желаю больше выслушивать этот нонсенс. – Ассад обратился непосредственно к Курту Ваду: – Вы ведь знали, что мы к вам едем? Вы даже не вышли к двери, чтобы взглянуть, кто позвонил. Потому что вы знали и то, что грузовик, высланный вами, не смог нас остановить. Вот ведь дерьмо так уж дерьмо, верно?
        Ассад приблизился к нему вплотную. Это заходило уже слишком далеко. Существовало множество деталей, которые нужно было непринужденно выманить у Курта Вада. А таким образом он лишь замкнется и замолчит.
        – Нет, Карл, подожди, – сказал Ассад, увидев, что Карл собирается вмешаться. Затем он ухватил старика, как минимум на полторы головы выше себя, за талию и толкнул в кресло, стоявшее в углу рядом с камином.
        – Вот так, теперь мы в большей степени вас контролируем. Минувшей ночью вы пытались сжечь Карла и его друзей – и, слава богу, вам это не удалось. А предыдущей ночью предприняли попытку совершить кражу в полицейском управлении. Кроме того, вы сожгли документы. Вокруг вас есть много людей, чьими руками совершаются эти нечистоплотные действия. Неужели же вы думаете, что я буду вести себя с вами доброжелательнее, чем вы ведете себя по отношению к нам? Если так, то вы глубоко ошибаетесь.
        На Ассада по-прежнему смотрел улыбающийся и хладнокровный Курт Вад. Это могло привести в бешенство кого угодно.
        Карл поддержал агрессивный настрой Ассада.
        – Курт Вад, не знаете ли вы случайно, куда подевался Луис Петерсон?
        – Кто-кто?
        – А-а, предпочитаете играть в игры… Значит, вы не знаете своих сотрудников из «Бенефиса»?
        – Что за «Бенефис»?
        – Лучше расскажите, почему Луис Петерсон кинулся вам перезванивать, сразу после того как мы засыпали его кучей вопросов о вас в одном из кафе Хольбэка.
        Улыбка старика слегка выдохлась. Карл заметил, что и от Ассада не скрылась эта перемена. Впервые, когда они упомянули конкретный факт, связанный непосредственно с Куртом Вадом, он отреагировал. Сработало.
        – И почему перед этим вам звонил Герберт Сёндерсков? По моей информации, тоже вскоре после того как мы посетили их с Миа Нёрвиг дом в Хальсскове. Есть какие-нибудь комментарии на этот счет?
        – Никаких. – Курт Вад тяжело опустил руки на подлокотники.
        Знак того, что с этой секунды он замкнулся.
        – «Секретная борьба!» – не унимался Карл. – Любопытный феномен, о котором в скором времени предстоит услышать датской общественности. Что скажете на эту тему? Вы все же как-никак основатель, не так ли?
        Ответа не последовало. Его руки лишь плотнее вжались в подлокотники.
        – Если вы признаете свою причастность к исчезновению Филипа Нёрвига, может случиться, что мы сосредоточимся на прочей ерунде типа политических партий и тайных лож.
        Интересна была реакция Вада на его слова. Ибо, как бы незначительна ни оказалась, она станет руководством для Карла в выборе дальнейшей стратегии в отношении этого скрытного типа – по крайней мере, так подсказывал опыт. Он воспользуется возможностью выдать себя и тем самым уберечь партию, или же предпочтет спасать себя самого? Карл склонялся к последнему.
        Однако Вад вообще никак не отреагировал, что сбивало с толку.
        Карл взглянул на Ассада. Заметил ли его ассистент, что дело о Нёрвиге в представлении Курта Вада совсем не являлось альтернативой делу о «Секретной борьбе»? Что упоминание о менее масштабном преступлении не было использовано, чтобы скрыть более масштабное? Настоящие профессиональные криминальные авторитеты не преминут совершить подобный обмен, однако Вад и не думал идти на сделку. Так, может, он и впрямь не имеет никакого отношения к тем проклятым пропажам без вести? Нельзя было исключать такую возможность. Или он гораздо более влиятелен, чем предполагает Карл?
        В данный момент, по крайней мере, они ни капли не продвинулись.
        – Касперсен ведь все еще работает на вас? Так же, как и в период, когда вы вместе с Лёнбергом и другими членами «Чистых линий» разрушали жизни невинных людей?
        На эти вопросы Вад тоже не отреагировал, и Ассад готов был взорваться.
        – Ты вообще хоть знаешь, как по новым правилам пишется название этой организации, идиот? – так и взорвался он.
        Карл отметил про себя, что, несмотря на всю кажущуюся невинность данного выпада, Курт был глубоко раздражен. По крайней мере, последний вопрос, заданный Ассадом, вызвал намного более глубокую реакцию, чем вся беседа, вместе взятая. Лингвистическая поправка со стороны этой агрессивной жалкой обезьянки – чересчур провокационно для него, и это было заметно.
        – Как зовут вашего водителя, того светловолосого, подкинувшего мне газовый баллон? – наступал Карл.
        И наконец:
        – Вы помните Нэте Германсен?
        Старик выпрямился.
        – Я должен просить вас удалиться. – Он вновь перешел на рельсы формальности. – Моя супруга умирает, и я вынужден просить вас уйти, дабы проявить уважение к последним часам, которые мы проведем вместе.
        – Видимо, такое же уважение, какое вы проявили по отношению к Нэте, когда вышвырнули ее на остров; такое уважение, какое вы оказали женщинам, оказавшимся вне вашего вырожденного извращенного вкуса и чьих детей вы убили, прежде чем они появились на свет? – произнес Карл с той же ухмылкой, какая только что была на лице у Вада.
        – Не смейте сравнивать эти вещи. – Курт встал. – Ох, как я устал от вашего лицемерия… – Затем он повернулся к Ассаду. – Может, ты тоже рассчитываешь расплодить жалких тупых черномазых детей и назвать их датчанами, убогий ты человечишко?
        – А, вот оно и полезло, – улыбнулся сириец. – Выродок, как он есть. Жуткий выродок Курт Вад.
        – Убирайся, обезьяний хвост! Проваливай к себе на родину, недочеловек! – Старик повернулся к Карлу. – Да, я отсылал асоциальных тупых девчонок с явно аномальными сексуальными наклонностями на Спрогё. Девок стерилизовали, да, и вы должны сказать мне спасибо сейчас, ведь их потомки могли бы наводнить улицы города, как крысы, а вам с вашими коллегами было бы не совладать с их криминальным поведением и примитивными инстинктами… Черт возьми вас обоих. Если б я был помоложе…
        Он выставил вперед кулаки, и Ассад приготовился к отпору. В такой обстановке Курт Вад казался более дряхлым, чем на экране телевизора. Он производил почти комическое впечатление – старикашка, пытающийся выпрямиться и строящий из себя мачо посреди гостиной с секретером и хаотичным смешением стилей, говорившим о долгой жизни хозяина жилища. Но Карл видел его насквозь. Ничего комического в нем не было, и дряхлость относилась исключительно к телу этого человека. Ибо мозг был истинным оружием Вада, и разум его был непреклонен, холоден и наполнен исключительно злом.
        Поэтому Мёрк схватил своего помощника за воротник и потащил его к двери.
        – Однажды до него доберутся, Ассад, успокойся, – сказал он, когда они бежали по Брёндбюостервай к железнодорожной станции.
        Однако коллега не успокаивался.
        – Доберутся! Ты говоришь «доберутся», а не «доберемся». Я не знаю, кто его остановит. Курту Ваду восемьдесят восемь лет, Карл. Никто не тронет его прежде Аллаха, если этого не сделаем мы.

        В электричке они почти не разговаривали, каждый был погружен в собственные мысли.
        – Ты заметил, насколько высокомерен этот сукин сын? У него в доме даже нет сигнализации, – в какой-то момент сказал Ассад. – Думаю, в самое ближайшее время нам стоит пробраться к нему в кабинет, потому что в противном случае он успеет уничтожить важные материалы. Уж это точно!
        Он не уточнял, кому именно «придется пробираться».
        – Я не разрешаю тебе входить к нему тайком, – ответил на это Карл. – Одного взлома в неделю более чем достаточно.
        Больше говорить не требовалось, да и не было сказано.
        Не прошло и пяти минут после их возвращения в управление, как Роза уже явилась к Карлу с факсом.
        – Вот это лежало в аппарате, когда я пошла проверить; адресовано Ассаду, – сказала она. – Из Литвы, насколько я могу судить по номеру. Совершенно отвратительная картинка, правда? Не знаете, зачем ее нам прислали?
        Карл бросил беглый взгляд на страницу и весь похолодел.
        – Ассад, иди-ка сюда, – крикнул он.
        На этот раз все происходило не так быстро, как обычно. День выдался тяжелый.
        – Да что случилось? – спросил сириец, когда наконец дополз до кабинета Карла.
        Мёрк показал на факс.
        – Эту татуировку сразу узнаешь, правда, Ассад?
        Ассад взглянул на вытатуированного дракона, рассеченного надвое на почти оторванной от тела голове Линаса Версловаса. Лицо выражало страх и недоумение. Чего, к сожалению, нельзя было сказать о лице Ассада.
        – Да, нехорошо, – согласился тот. – Но только я к его убийству не имею никакого отношения.
        – То есть ты утверждаешь, что ни прямо, ни косвенно не причастен?
        Карл ударил по факсу. У него тоже нервы были на пределе, что в общем-то неудивительно.
        – По поводу «косвенно» никогда нельзя быть уверенным. По крайней мере, сознательно я этого не делал.
        Мёрк пошарил в кармане в поисках сигарет. В данный момент они были ему просто необходимы.
        – В самом деле, Ассад, мне очень хотелось бы так думать, но с какого перепугу литовская полиция, или кто там прислал эту гадость, считает, что необходимо поставить тебя в известность?.. Где моя зажигалка, будь она неладна, ты случайно не видел?
        – Я не знаю, зачем ставить меня в известность. Но могу позвонить и спросить у них прямо. – Последняя фраза звучала чересчур уж саркастично.
        – Знаешь что? Думаю, следует оставить это на потом. А в данный момент, считаю, тебе лучше отправиться домой, или как там это у тебя называется, и немного отвлечься. Ибо у меня создается ощущение, что ты можешь выйти из себя в любой момент.
        – Странно, что ты сейчас не испытываешь таких же эмоций. Но раз ты считаешь, что так будет лучше, я пойду.
        Ассад не показывал этого, но в действительности злился намного сильнее, чем Карл когда-либо за ним замечал.
        Он ушел. Зажигалка Карла провокационно торчала у сирийца из заднего кармана.
        Ничего хорошего ожидать не приходилось.

        Глава 36
        Сентябрь 1987 года

        Когда голова Нёрвига упала на грудь, жизнь Нэте замерла.
        Сама Смерть только что стояла и смотрела на нее, звала за собой, к адскому пламени, но теперь удалилась.
        Еще никогда Нэте не чувствовала ее настолько близко. Даже когда умерла мать. Даже когда она лежала на больничной койке и ей сообщили, что муж погиб в автокатастрофе.
        Она встала на колени перед стулом, где сидел Филип Нёрвиг с открытыми заплаканными глазами, уже не дыша.
        Женщина протянула дрожащие руки вперед и попыталась прикоснуться к его скрюченным судорогой пальцам, стараясь подыскать слова, которые никак не приходили на ум. Возможно, она лишь хотела сказать «прости», но и этого не получилось.
        «У него есть дочка», – подумала Нэте, почувствовав, как завибрировала диафрагма, и эти вибрации отозвались в остальном теле.
        У него есть дочка. Эти безжизненные руки больше никогда не коснутся ее щеки…
        – Держись, Нэте! – вдруг громко крикнула она, осознав, к чему это приведет ее. – Ублюдок, – прорычала она, глядя на тело. Ему не следовало приходить с покаянием и верить в то, что после этого ее жизнь улучшится. Наверное, он хотел лишить ее возможности отомстить? Сначала лишил ее свободы и материнства, а теперь хотел еще и отнять у нее ее триумф.
        – Иди сюда, – пробормотала она, просунув руки ему под мышки, и в тот же момент почувствовала ударившую ей в нос вонь. Очевидно, в последние секунды перед смертью он освободил кишечник, и теперь времени у нее оказалось еще меньше.
        Нэте посмотрела на часы. Четыре. Спустя четверть часа настанет черед Курта Вада. И хотя после него еще должна была прийти Гитта, все же этот человек призван был стать венцом ее трудов.
        Стащив Нёрвига со стула, она обнаружила, что под ним на сиденье расплылось большое коричневое смердящее пятно. Адвокат оставил свой последний отпечаток на ее жизни.

        Обернув ему живот полотенцем и оттащив тело в герметичную комнату, Нэте лихорадочно принялась оттирать сиденье стула, не забыв распахнуть настежь все окна гостиной и кухни. Ни пятно, ни запах никуда не делись, и к моменту, когда часы показывали 16.14, каждый уголок квартиры и каждая безделушка вопили о том, что тут творилось что-то жуткое.
        В 16.16 перепачканный стул был поставлен в угол герметичной комнаты, а место, где он только что находился, зияло пустотой. На секунду она подумала переместить туда стул с кухни, но отказалась от этой мысли. А других стульев у нее не было.
        «Курта Вада можно усадить на диван рядом с буфетом, пока я буду смешивать настой белены с чаем, – решила она. – Я буду стоять спиной и прикрывать собой процесс. Другого пути нет».
        Время шло, Нэте выглядывала из окна каждые двадцать секунд, но Курт Вад так и не пришел.

        Мучительная изоляция Нэте длилась уже более полутора лет к тому моменту, когда в один прекрасный день посреди дворовой площади оказался мужчина, который фотографировал вид, открывавшийся на море. Вокруг него столпилась группа воспитанниц. Они перешептывались и переглядывались, осматривая его с ног до головы, словно он являлся рыночным товаром, но мужчина был могучим и крупным и никак не реагировал на случайные прикосновения, когда девушки пододвигались слишком близко. Славный малый, как выразился бы ее отец. Румяные щеки, как у настоящего фермера, волосы, сияющие здоровьем, без намека на перхоть.
        Четыре женщины из числа персонала оберегали его, и когда поведение девушек стало чересчур навязчивым, растолкали воспитанниц и прогнали заниматься оставленными делами.
        Между тем Нэте отошла за дерево посреди двора и продолжила наблюдать. Мужчина стоял и осматривался, а затем достал блокнот и записал свои впечатления.
        – Можно мне поговорить с кем-нибудь из девушек? – спросил он у одной из воспитательниц, на что все они рассмеялись и ответили, что если ему дорога его честь, то лучше бы ему поговорить с ними.
        – Я к вашим услугам, – с этими словами Нэте вышла из-за дерева и шагнула к группе общавшихся с улыбкой, какую ее отец назвал бы «жемчужной».
        Она уже видела по глазам воспитательниц, что ее ожидает наказание, и даже поняла, насколько серьезным оно будет.
        – Возвращайся к работе, – бросила ей Ласка, самая маленькая представительница персонала, помощница директрисы.
        Она попыталась смягчить свой тон, но Нэте-то все понимала. Это была обиженная на весь свет женщина, как и остальные. Из тех, у кого не осталось ничего в жизни, кроме жестоких слов и поджатых губ. «Из тех, кого не пожелает ни один мужчина, – всегда говорила Рита, – из тех, кому доставляет удовольствие наблюдать, как окружающие мучаются больше, чем она сама».
        – Нет, погодите, – возразил журналист. – Я бы все-таки хотел с нею поговорить. Она выглядит довольно миролюбиво.
        Ласка фыркнула, но промолчала.
        Он сделал шаг навстречу.
        – Я приехал из журнала «Фоторепортаж». Вы могли бы уделить мне немного времени?
        Нэте быстро кивнула, несмотря на то, что в нее вперились четыре пары ожесточенных глаз.
        Он оглянулся к персоналу.
        – Всего десять минут у моста. Несколько вопросов и пара фотографий. Вы можете стоять поблизости и вмешаться, если я окажусь не в состоянии защитить себя сам. – Журналист рассмеялся.
        Когда они отошли, одна из наставниц отделилась от остальных по знаку Ласки и направилась к конторе директрисы.
        «У тебя всего одно мгновение», – подумала Нэте и отправилась впереди журналиста в проход между постройками, ведущий к пристани.
        День выдался особо солнечным. У мостков причала стояла моторная лодка, на которой приплыл журналист. Она видела рулевого и раньше, поэтому улыбнулась и помахала ему рукой.
        За то, чтобы оказаться на этой лодке и совершить морскую прогулку к большой земле, Нэте отдала бы несколько лет своей жизни.
        – Я не слабоумная и совсем не такая ненормальная, как многие другие, – быстро сказала она журналисту, обернувшись. – Меня изнасиловал врач, Курт Вад, после чего я была отправлена на остров. Вы можете найти его контакты в телефонной книге.
        Журналист рывком повернул голову в ее сторону.
        – Вот как… Ты говоришь, что тебя изнасиловали?
        – Да.
        – Врач по имени Курт Вад?
        – Да. Можете проверить по протоколу судебного заседания. Это было дело, которое я проиграла.
        Он медленно кивнул, но ничего не записал. Почему, скажите на милость?
        – А тебя как зовут?
        – Нэте Германсен.
        Имя он все же записал.
        – Ты говоришь, что абсолютно нормальная, но я знаю, что все вы, кто находится на этом острове, имеете какой-то диагноз. Какой у тебя?
        – Диагноз? – Она впервые слышала это слово.
        Он улыбнулся.
        – Нэте, ты можешь назвать мне третий по величине город Дании?
        Она отвернулась к насыпи с плодовыми деревьями, прекрасно понимая, что сейчас произойдет. Еще три вопроса, и клеймо в его глазах ей обеспечено.
        – Я знаю, что это не Оденсе, потому что Оденсе – второй по величине, – все же попыталась она.
        Он кивнул.
        – Наверное, ты с Фюна?
        – Да, я родилась в нескольких километрах от Ассенса.
        – Может, ты мне расскажешь что-нибудь про дом Ханса Кристиана Андерсена в Оденсе? Какого он цвета?
        Нэте покачала головой.
        – Вы не могли бы забрать меня отсюда? Я расскажу вам много такого о здешней жизни, чего вы никогда не узнаете. Многие вещи, о которых вы и не предполагаете.
        – Например?
        – Кое-что о персонале. Если кто-то проявляет к нам доброжелательность, их быстро отсылают обратно на материк. Если мы не подчиняемся, нас избивают и бросают в одну из штрафных комнат.
        – Штрафные комнаты?
        – Ну да, карцеры. Помещение, где есть только кровать, и всё.
        – Да, но тут вроде как никто и не обещал праздничного времяпрепровождения, верно?
        Нэте покачала головой. Журналист не понял этого жеста.
        – Мы можем отсюда выбраться только после операции по стерилизации.
        Он кивнул.
        – Да, я в курсе. Это делается для того, чтобы вы не могли дать жизнь детям, о которых впоследствии не сможете заботиться. Тебе не кажется это весьма гуманным?
        – Гуманным?
        – Ну да, человечным.
        – Почему я не имею права рожать детей? Чем мои дети хуже остальных?
        Мужчина посмотрел на Нэте сверху вниз, а затем взглянул на трех наставниц, следовавших за ними на расстоянии нескольких шагов и пытавшихся подслушать их беседу.
        – Покажи, какая из них устраивает побои, – попросил он.
        Нэте обернулась.
        – Все трое, но та, что меньше всех ростом, наносит удары с наибольшей жестокостью. Норовит попасть в шею, так что потом несколько дней не можешь повернуть голову.
        – Ясно… Послушай, я смотрю, сюда торопится сама директриса. Расскажи мне еще что-нибудь. Например, что вам запрещено делать?
        – Персонал прячет все приправы. Соль, перец, уксус и тому подобные вещи выставляются, только когда приезжают гости.
        Он улыбнулся.
        – Ну ладно, сойдет. Еда вроде ничего, я сам пробовал.
        – Самое неприятное то, что они нас ненавидят. Мы им безразличны. Они относятся ко всем нам одинаково и не хотят нас слушать.
        Он рассмеялся.
        – Тебе стоит познакомиться с нашим шеф-редактором. Ты только что описала его в точности.
        Нэте услышала, как наставницы позади нее расступаются, и последнее, что она заметила, прежде чем директриса схватила ее за руку и потащила прочь, было, как человек в лодке закурил сигарету и поправил удочку.
        Ее не поняли – по крайней мере, поняли неверно. Все молитвы оказались тщетны. Она не более чем клочок травы.

        Сначала Нэте валялась в штрафной комнате и рыдала. Но поскольку это ни к чему не привело, девушка принялась кричать что было сил, чтобы они выпустили ее, затем стала пинать и царапать дверь. Устав от этого грохота и треска, к ней явились две наставницы, запихнули ее руки в рукава смирительной рубахи и привязали к кровати.
        На протяжении многих часов Нэте лежала в рыданиях и разговаривала с блеклой белой стенкой, словно та могла вдруг рассыпаться и предоставить ей желанную свободу. Наконец дверь отворилась, и вошла директриса; за нею по пятам следовала усердная маленькая Ласка, помощница.
        – Я поговорила с господином Уильямом из «Фоторепортажа», и ты можешь радоваться, что ни одна из рассказанных тобою небылиц не будет напечатана.
        – Я не рассказывала ему небылицы. Я никогда не лгу.
        Нэте не заметила руки, которая со свистом пронеслась в воздухе и ударила ее по губам, однако ко второму удару успела приготовиться, когда Ласка отвела руку и занесла ее снова.
        – Довольно, фрёкен Йесперсен. Обойдемся без этого, – остановила ее директриса. – Я привыкла к подобным оправданиям.
        Затем она вновь посмотрела на Нэте. Возможно, несмотря ни на что, обычно именно в ее глазах было больше всего тепла из всех функционеров, но в данный момент взгляд у нее был ледяной.
        – Я звонила Курту Ваду и поставила его в известность о том, что ты по-прежнему настаиваешь на грубой и необоснованной лжи в отношении его. Думаю, тебе было бы интересно узнать его мнение о том, как мне следует с тобой поступить; так вот, он ответил, что для такого непреклонного и лживого ума, как твой, никакая длительность наказания не будет преувеличением. – Она похлопала Нэте по руке. – Он отнюдь не настаивал на этом, но все-таки намекнул. Для начала посидишь тут недельку, а там посмотрим на твою реакцию. Если будешь послушной и перестанешь орать, завтра снимем с тебя смирительную рубашку. Что скажешь, Нэте? Договорились?
        Нэте чуть натянула ремень.
        Молчаливый протест.

        «Куда он подевался?» – думала Нэте. Неужели Курт Вад и впрямь решил избежать встречи? Он стал настолько высокомерным, что даже перспектива получить десять миллионов крон не смогла выманить его из лисьей норы? Как бы то ни было, она не ожидала, что он не придет.
        В отчаянии женщина покачала головой. Такого не должно было случиться. Тело тщедушного адвоката все еще растерянно взирало на нее, когда она прикрыла глаза, однако Нёрвиг являлся всего лишь лакеем Курта Вада, и если она не пощадила даже мелкую сошку, то уж его хозяина никак нельзя оставлять в живых.
        Закусив губу, Нэте бросила взгляд на английские часы, маятник которых неумолимо отсчитывал время.
        Может, ей придется отправляться на Майорку, не завершив дело? Нет, она прекрасно понимала, что этого допустить нельзя. Поймать в сети Курта было важнее всего.
        – Ну приди же, приди, приди, ублюдок! – повторяла Нэте, схватив вязанье и принявшись набирать петли с молниеносной скоростью.
        И с каждым разом, когда спицы стукались друг об друга, ее взгляд в окно на дорожку вдоль озера становился все более внимательным.
        Не ему ли принадлежит вон та крупная фигура у бункера?.. Нет. Не он ли позади нее?.. Опять не он.
        «Что же мне теперь делать?» – подумала Нэте.
        И тут в дверь позвонили. Не в домофон, а непосредственно в дверь квартиры. Она вздрогнула, отбросила вязанье и быстро осмотрела, всё ли в порядке.
        Да, экстракт готов. Грелка примостилась на чайнике. Бумаги с фиктивным логотипом фиктивного адвоката лежали на кружевной скатерти рядом с диваном. Она раздула ноздри. Насколько можно судить, все следы предсмертной вони от Нёрвига улетучились.
        Женщина подошла к двери с мыслью, что в такой момент дверной глазок оказался бы весьма кстати. Сделала глубокий вдох и направила взгляд вверх, приготовившись встретиться с глазами Курта Вада, как только дверь распахнется.
        – Ну, вот я и кофе немного отыскала… Зрение у меня слабое, поэтому не сразу нашла, – произнес голос откуда-то с точки, расположенной на полметра ниже, чем рассчитывала Нэте.
        Соседка протянула ей полупустую упаковку в синюю клеточку, при этом постаравшись изо всех сил заглянуть поглубже в коридор квартиры. И верно – что может быть более увлекательного, чем проникнуть в тайный мир соседей?
        Однако Нэте не пригласила ее.
        – Большое спасибо, – она взяла упаковку. – Я бы обошлась и растворимым, но настоящий кофе, конечно, несравненно лучше. Можно я заплачу вам сейчас? На ближайшие пару недель мне придется уехать, так что я не смогу вернуть вам кофе.
        Женщина кивнула, и Нэте поспешила в гостиную за кошельком. На часах было 16.35, а Курт Вад все не шел. Если он позвонит в дверь, нужно немедленно избавляться от соседки. Если только представить себе, что по телевизору или в газетах промелькнет какая-либо информация о них… Именно такие личности, как эта соседка, просиживают у тупого «ящика» дни напролет. Нэте, действительно, частенько слышала звуки работающего телевизора после часа пик, когда затихало дорожное движение.
        – У вас тут хорошо, – раздался за спиной соседкин голос.
        Нэте обернулась со стремительностью юлы. Женщина прошла вслед за ней и теперь стояла в комнате, с любопытством озираясь. В особенности ее внимание привлекли документы на столике и раскрытые окна.
        – Спасибо, мне тоже очень нравится, – согласилась Нэте, протягивая ей десять крон. – Большое вам спасибо за помощь, так любезно с вашей стороны.
        – А где же ваш гость? – поинтересовалась та.
        – О, у него сейчас кое-какие дела в городе.
        – Может, выпьем по чашечке кофе, пока вы его ждете? – предложила назойливая женщина.
        Нэте покачала головой.
        – К сожалению, вынуждена отказаться. В другой раз обязательно. Сейчас мне нужно разобраться с кое-какими документами.
        Она доброжелательно кивнула соседке, не скрывавшей своего разочарования, взяла ее под локоть и проводила к лестничной площадке.
        – Большое спасибо за вашу щедрость, – сказала Нэте напоследок и закрыла дверь.
        С полминуты она постояла, прислонившись спиной к двери в ожидании хлопка соседней двери.
        А что, если соседка вновь объявится, когда придут Курт Вад или Гитта Чарльз? Что же, ее тоже придется прикончить в придачу?
        Нэте покачала головой, вообразив, как к ней незамедлительно явится полиция и примется задавать вопросы. Это будет совсем уж рискованно.
        – О боже, не дай ей вернуться, – тихо произнесла Нэте.
        Вовсе не потому, что она рассчитывала на помощь высших сил. Нет, обращения к Небу никогда не достигали цели. Таков уж был ее опыт.

        Вынести четвертый день на воде и черном хлебе было невозможно. Мир Нэте вдруг стал слишком тесен; в нем не осталось места ни плачу, ни мольбам, которые она обращала к Богу в предыдущие дни и в особенности ночи.
        Так что кричала девушка о том, что ей невыносимо тесно, молила об освобождении, в первую очередь призывая свою мать.
        – Мама, приди и помоги мне. Я прижмусь к тебе и буду умолять остаться со мной навеки, – причитала она в протяжном завывании.
        Ах, если бы снова посидеть у своей матери в небольшом фермерском садике, занимаясь чисткой бобов. Как бы она…
        Нэте смолкла, когда в дверь принялись стучать и орать, чтобы она заткнулась. Причем не персонал, а кто-то из девиц со второго этажа. И по коридору разнесся звон колокола, так как девушки стали покидать свои комнаты, тем самым приводя в действие сигнал тревоги, а затем ор, крики и привычный шум сменились резкими увещеваниями директрисы, и суматоха у двери карцера улеглась.
        Менее чем через двадцать секунд Нэте втолкнули поглубже в каморку. Она с визгом откинула голову, когда ее пронзила длинная игла, и комната растаяла перед глазами.
        Когда пленница очнулась с туго связанными кожаным ремнем руками, у нее больше не было сил кричать.
        Так Нэте пролежала весь день, а когда ее решили покормить, отвернулась и принялась думать об убежище на острове за поросшим сливовыми деревьями холмом и солнце, свет которого разбивался листвой и кустарником на искрящиеся пучки лучей.
        И у нее всплыли воспоминания о пролежнях на сене в сарае, остающихся после их с Таге любовных игрищ.
        Она пыталась перевести мысли на воспоминания о детстве, потому что ей все время мерещилось надменное лицо Курта Вада.
        Нет, о нем думать она не станет. Этот подлый ублюдок разрушил ее жизнь, и Нэте никогда не выбраться отсюда той же, какой была прежде, теперь она это осознала. Жизнь промелькнула у девушки перед глазами, и всякий раз, когда вздымалась грудь, ей хотелось, чтобы дыхание остановилось навечно.
        «Я больше никогда не стану есть», – сказала она сама себе. Курт Вад – дьявол, он искалечил ее жизнь.
        Когда в течение нескольких дней Нэте отказывалась принимать пищу и перестала даже испражняться, пригласили врача с материка.
        Он, видимо, воображал себя ангелом-хранителем, по крайней мере называл себя «помощником страждущих», однако вся помощь ограничилась воткнутым в руку шприцем и поездкой в больницу Корсёра.
        Здесь ее содержали под наблюдением и немедленно отворачивались, как только пациентка принималась умолять их проявить милосердие и благосклонно поверить в то, что она обычная девушка, попавшая в беду.
        Лишь однажды в комнате оказался человек, готовый ее выслушать, но в тот момент Нэте была настолько накачана лекарствами, что проспала почти целые сутки подряд.
        Это был мужчина лет двадцати с небольшим, навещавший миниатюрную тугоухую девушку. Ее положили с утра, и теперь она была за занавеской у противоположной стены напротив изножья. Нэте слышала, что у нее лейкемия, и, несмотря на то, что она понятия не имела, что это такое, поняла, что девушка скоро умрет. В полубессознательном состоянии Нэте сумела понять это по глазам родителей, когда те отвернулись от своего дитяти. Во многом она завидовала ей. Покинуть скорбный мир в окружении любящих людей – разве ж не благодать? Да к тому же еще молодой доктор скрашивал ее последние дни чтением книг или слушанием, как читает она сама…
        И Нэте прикрыла глаза и слушала, как он спокойным голосом помогал тонкому чистому голоску формировать слоги, слова и предложения, чтобы они обретали смысл, причем в таком темпе, что даже Нэте в своем затуманенном состоянии могла следовать за чтением.
        А когда они закончили читать историю, молодой человек сказал, что на следующий день снова придет.
        Уходя, он тепло улыбнулся Нэте.
        Улыбка запала ей в сердце, и тем вечером она даже согласилась немного поесть.
        Спустя два дня девушка умерла, а Нэте готовилась к отправке на Спрогё, более молчаливая и сдержанная, чем обычно. Даже Рита оставила ее ночью в покое, но она в тот момент была озабочена совершенно иными проблемами. Вернее, все они.
        Потому что на той же лодке, на какой Нэте привезли обратно на остров, приехала и Гитта Чарльз.

        Глава 37
        Ноябрь 2010 года

        Сидя на краю двуспальной кровати, уставившись на почти прозрачные веки своей возлюбленной, которые скрывали ее глаза на протяжении уже трех суток, он имел достаточно времени для того, чтобы от души проклясть события последних дней.
        Все рушилось на его глазах. Аппарат безопасности, разработанный для устранения препятствий, совершил фатальную ошибку, а люди, раньше молчавшие, теперь широко открыли рты.
        Создавалось ощущение, что в самый разгар триумфа «Чистых линий» к ним проникли всяческие несчастья, жаждущие добраться до него и его жизненных принципов, подобно голодным псам.
        Почему им не удалось остановить двух полицейских ищеек? Это должно было случиться во что бы то ни стало. Микаэль, Лёнберг и Касперсен пообещали сделать все возможное – и все же не сумели…
        Лицо жены чуть вздрогнуло, почти незаметно, но сердце у Курта екнуло.
        Он посмотрел на свою согнутую руку, гладившую щеку Беаты, и неожиданно ощутил прилив сил. Рука скользила по коже возлюбленной, между признаками ее и его старения не было особой разницы. Но через несколько часов она будет мертва, а он – нет, и эту разницу между ними он вынужден принять, если, конечно, хочет жить дальше. Правда, в данный момент Курт как раз этого не хотел. Но он обязан жить. У него еще были кое-какие нерешенные задачи, а сразу после их разрешения можно подыскать надгробный камень и заказать каменщику выгравировать сразу два имени.
        Услышав неприятный звук, Вад обратил взгляд на тумбочку. Звук исходил от айфона, а не от засекреченного телефона, каким он теперь предпочитал пользоваться. Старик рассерженно взял в руки мобильник и открыл входящее сообщение.
        Ссылка от Герберта Сёндерскова.
        «Значит, он все-таки выполнил задание, хорошо», – подумал Курт. По крайней мере, одна из разболтавшихся личностей ликвидирована. Вот так бы и со всеми…
        Он нажал на ссылку и подождал появления картинки. И подскочил на месте от предательского сообщения.
        Улыбающийся Герберт вместе с такой же улыбающейся Миа махали ему на фоне великолепного буйного пейзажа. Над фотографией располагался короткий текст: «Ты нас никогда не найдешь».

        Скопировав файл на ноутбук, Курт открыл изображение на весь экран. Снимок был сделан всего десять минут назад, небо над супружеской парой было совершенно красным от заходящего солнца. За спинами у них виднелись пальмы, а еще дальше можно было различить темнокожих людей и открытый синий океан.
        Затем Курт открыл приложение айфона «Планета» и нажал на «Глобус», посредством которого наглядно демонстрировалось актуальное на данный момент положение солнца относительно земли. Единственным тропическим местом земли, где закат произошел десять минут назад, оказалась южная оконечность Мадагаскара. Остальная часть закатной оси была представлена океаном, ближневосточными пустынями и умеренными регионами бывшей советской империи.
        Так как они стояли спиной к заходящему солнцу, то, видимо, находились в западной части острова. Остров, конечно, большой, и все же не настолько, чтобы считаться колыбелью забвения. Если послать Микаэля на юг Мадагаскара и попросить узнать что-либо о двух пожилых седовласых скандинавах, он обнаружит их в кратчайшие сроки. Деньги – всегда хорошее подспорье. Нанять нужных людей, чтобы избавиться от предателей, можно в любом месте земного шара.
        Первая хорошая новость за день.
        Вад улыбнулся и снова почувствовал прилив сил. «Ничто не мучает больше, чем неуверенные решения и бездействие», – всегда говорил отец. Он был умным человеком.
        Чуть отклонив лишенный гибкости торс назад, Курт посмотрел на дорогу и тренировку молодых полицейских ассистентов, развернувшуюся под липами напротив. С неудовольствием он обнаружил, что часть молодежи, совершающая мнимые задержания мнимых преступников, имела коричневую кожу.
        Лежащая на столе «Нокиа» зазвонила.
        – Это Микаэль. Мы с одним из наших помощников, имя которого вам знать необязательно, семь минут назад зафиксировали, что Хафез эль-Ассад покинул полицейское управление и теперь спускается по лестнице с моста Тиетген на один из перронов вокзала. Как прикажете с ним поступить?
        Как им поступить, разве не очевидно?
        – Следуйте за ним. Если будет возможность сделать это незаметно для окружающих, возьмите его. Не отключай мобильный, чтобы я мог быть в курсе происходящего. И позаботьтесь о том, чтобы он ни в коем случае не обнаружил ваше присутствие.
        – Нас двое, мы прикроем друг друга в случае необходимости. Будем держаться на расстоянии от него, не беспокойтесь.
        Курт улыбнулся. Вторая хорошая новость за день. Возможно, все еще обойдется.
        Он вернулся в постель и прилег рядом с умирающим телом, вдавив «Нокиа» в подушку под своим ухом. Здесь сталкивались два бескомпромиссных и очень разных мира. Жизнь и смерть, проще говоря.
        Пролежав несколько минут и ощутив, что дыхание Беаты почти замерло, он услышал в трубке шепот:
        – Мы в электричке, направляющейся в Тоструп. Возможно, он приведет нас к своему истинному месту жительства. Мы сидим в разных концах вагона рядом с дверями, так что гарантирую: парень никак не проскользнет мимо.
        Курт похвалил его, а затем повернулся к жене и положил пальцы ей на шею. Пульс все еще прощупывался, но очень слабый и капризный, как сама смерть.
        На мгновение он прикрыл глаза и предался грезам о румяных щеках и звонком смехе, прогоняющем прочь все волнения. «Невозможно поверить в то, что она когда-то была молода», – подумал он.
        – ВОТ! – довольно громко прозвучало из мобильника.
        Курт встрепенулся.
        – Парень вышел на Брёндбюостер. Уверен, что он направляется к вам, Курт.
        Неужели прошло так много времени? Вад стряхнул с себя минутное забытье и принял полусидячее положение, приложив телефон к уху.
        – Держитесь на расстоянии, здесь я сам позабочусь о нем. Только будьте осторожны – парни из полицейской академии проводят свои занятия прямо напротив. Носятся, изображая нарушителей и полицейских…
        Курт улыбнулся. Гостю будет оказан теплый прием.
        Он хотел сказать Беате, чтобы она немного потерпела, он скоро вернется, но тут увидел, что глаза ее раскрыты, а шея запрокинута назад.
        На несколько секунд он затаил дыхание, а затем принялся жадно хватать воздух, глядя на тусклые мертвые глаза возлюбленной. Они были направлены в ту сторону, где он только что лежал, словно в последний момент Беата пыталась его увидеть. А он проспал, и это было ужасно. Его не оказалось рядом, когда она нуждалась в нем…
        Курт почувствовал слабую пульсацию в районе диафрагмы. Затем она распространилась по всему телу с неуправляемой скоростью и достигла грудной клетки, сжав горло судорожным шоком, вылившимся в какой-то гортанный звук. Его лицо исказилось почти до боли, и протяжный практически неслышный вой добавился к рыданиям.
        Так он просидел несколько минут, держа тело за руку, затем прикрыл ей глаза и поднялся не оборачиваясь.
        Биту, которой его сыновья отбили тысячи теннисных мячей, Курт нашел в кладовке рядом с гостиной. Он взвесил снаряд в руке, одобрив его солидный вес, затем вышел во двор и притаился за углом сарая.
        С улицы доносились громкие крики и веселые советы – там курсанты полицейской академии полным ходом осуществляли свои мечты по отделению зерен от плевел. Курт собирался теперь заняться тем же самым. Он собирался ударить Хафеза эль-Ассада по шее, если получится, а затем быстро перетащить тело в дом. А когда игрища на улице завершатся и опустится тьма, придут два помощника и помогут ему затащить тело в бокс…
        В кармане загудел мобильный.
        – Да, – прошептал он. – Вы далеко?
        – Стоим на развилке Вестрегэде и Брёндбюостервай. Он исчез.
        Курт нахмурился.
        – Что?
        – Парень устремился к веренице красных таунхаусов и пропал.
        – Поторопитесь явиться сюда. Пусть каждый идет своей дорогой.
        Пожилой мужчина захлопнул телефон и огляделся. Он находился в безопасности, стоя в углу двора, за спиной у него была стена в человеческий рост, примыкавшая к Твэргэден. Араб мог войти лишь одним способом – через въезд вдоль сарая. Так что он был готов к его приходу.
        Не прошло и пяти минут, как Курт услышал осторожные шаги. Кто-то ступал по плитам и метр за метром подходил все ближе.
        Курт крепче сжал биту и прислонился вплотную к углу. Он дышал медленно и глубоко, пока не показалась голова гостя. За долю секунды до удара человек отклонился назад.
        – Курт, это я, – прозвучал голос, совсем не похожий на голос араба.
        После чего фигура появилась целиком. Один из помощников. Микаэль время от времени прибегал к его услугам, когда готовилось крупное мероприятие.
        – Придурок, – прошептал Курт. – Отойди. Ты спугнешь его. Иди обратно на улицу и смотри, чтобы он тебя не увидел.
        Некоторое время он продолжал стоять с выскакивающим из груди сердцем и проклинал идиотов, какими, по-видимому, себя окружил. «Давай же, глупый маленький араб», – призывал мысленно Курт. Тем временем полицейская тренировка на другой стороне улицы закончилась. «Давайте уже покончим с этим».
        Он не успел додумать мысль до конца, как услышал глухой стук в стену за своей спиной, а затем боковым зрением увидел, как через стену перекинулась пара рук.
        Прежде чем Курт занял удобное положение, человек уже перебрался во дворик. Словно кошка, он приземлился на корточки перед Вадом, посмотрев на него взглядом, достигшим цели.
        – Нам надо поговорить, – вырвалось у Ассада, прежде чем Курт замахнулся битой и опустил ему на голову.
        Крепкий араб резко откатился в сторону и тут же вскочил, опершись на руку. Ровно в тот момент, когда бита с глухим звуком врезалась в плитку, полицейский подпрыгнул и крепко вцепился в торс Курта.
        – Мы идем в дом, ясно? – прошептал Ассад. – На улице рыщет множество ваших гиен.
        Он сжал горло Курта так, что тот почти перестал дышать. Старик хотел позвать на помощь, но даже на это воздуха ему не хватало.
        Араб резко втолкнул его на дорожку и хотел отшвырнуть на лужайку перед задней дверью дома. Еще пара секунд, и ему бы удалось, однако быстро приближающиеся шаги и показавшаяся затем фигура Микаэля, который теперь уставился на них, заставила нападавшего вновь с силой сжать жертву, так что Курт едва не потерял сознание; однако почти сразу тиски были ослаблены.
        Курт повалился головой в траву и услышал позади себя какую-то возню, удары и ругательства на двух языках.
        Он с трудом выпрямился и, шатаясь, отправился к воротам гаража, где лежала бита. Едва подняв ее, вновь обнаружил араба перед собой.
        Старик инстинктивно поглядел на лужайку, где уже без сознания валялся Микаэль.
        «Проклятье, да кто же он такой?»
        – Бросьте биту, – приказал Хафез эль-Ассад так, что ослушаться его было невозможно.
        Бита упала с глухим стуком. Курт оцепенел.
        – Что вы хотите? – спросил он.
        – Я знаю людей, подобных вам, намного лучше, чем вы думаете, и вам не ускользнуть, – заявил араб. – Я хочу знать все о вашей деятельности. При этом я уверен, что все нужные документы находятся в этом доме, несчастный убийца.
        После чего он жестко схватил его за запястье и потащил за собой.
        Они успели добраться до задней двери, как раздался хлесткий звук, после чего голова араба откинулась в сторону, а тело осело вниз.
        – Так-то, – прозвучал голос сзади.
        Это был помощник Микаэля.
        – Больше он, вероятно, не поднимется.

        Прошло совсем немного времени между звонком Курта своему преемнику в клинику и поворотом защелки на двери первого этажа.
        – Спасибо, Карл-Йохан, что ты так быстро приехал, – поблагодарил он и отвел его в спальню.
        Карл-Йохан Хенриксен совершил то, что полагалось, и, снимая стетоскоп, серьезно посмотрел на старика.
        – Мне очень жаль, но она ушла на вечный покой.
        Дрожащими руками он написал свидетельство о смерти, казавшись при этом более потрясенным, чем даже сам Курт.
        – Что ты теперь намерен делать?
        – У меня есть договор с одним из наших сторонников, отличным гробовщиком из Карлслунда. Только что я с ним говорил, отправлюсь к нему вечером. Завтра пойду к священнику. Беата упокоится в старой части кладбища у самой церкви Брёндбюостер.
        Старик взял свидетельство о смерти, прослушал соболезнования Карла-Йохана Хенриксена и протянул ему руку.
        Таким образом завершилась долгая, почти вечная глава жизни.
        Вот уж поистине насыщенный день.
        Взглянув на жену, Вад обнаружил, что она почти окоченела. Как же скоротечно бытие…
        Затем он прибрал спальню, привел в порядок Беату, взял ключи от машины, зашел в сарай, открыл бокс и увидел, что темное тело, лежавшее на бетонном полу, все еще дышит.
        – Ну, продолжай в том же духе, жалкий арабишка. Если ты не подохнешь к моему приходу, придется тебе помочь.

        Глава 38
        Сентябрь 1987 года

        Чем ближе Гитта подъезжала к Копенгагену, тем четче оформлялся ее план.
        Десять миллионов – большие деньги, но у Нэте их несравненно больше, а когда тебе всего пятьдесят три года, как Гитте в данный момент, десяти миллионов на оставшуюся жизнь оказывается совершенно недостаточно. По крайней мере, с таким отношением к деньгам, как у нее, и с такими мечтами, какие она лелеяла. Если проявлять осторожность и впредь столько не пить, она легко может прожить еще три-четыре десятка лет, а тут, даже ничего не смысля в бухгалтерском деле, становилось ясно, что десятью миллионами не ограничишься.
        В связи с этими обстоятельствами план Гитты заключался в том, чтобы попытаться завладеть всем, что принадлежало Нэте, – движимым и недвижимым. Средство и способ она пока не придумала, это зависело от ситуации. Лучше всего было бы, если б Нэте по-прежнему легко поддавалась манипуляции. Однако если она действительно была настолько больна, как сообщила, дело заключалось лишь в том, чтобы использовать ее, пока еще возможно. Всю эту ерунду с завещаниями и подписями она в состоянии уладить.
        Если же вдруг окажется, что у Нэте другое мнение, можно будет пустить в ход более жесткое средство. Сейчас Гитта этого совсем не желала, но при необходимости и отказываться не собиралась. Прежде она не раз отправляла неизлечимо больных людей к Создателю гораздо раньше, чем было предназначено им судьбой.

        Именно Рита Нильсен впервые обнаружила слабость Гитты к женскому полу. Когда она приближалась к Гитте со своими мягкими губами и взмокшей челкой, у той пересыхало во рту. Естественно, подобные вещи были запрещены, но если Рита была возбуждена, Гитта могла в любое время приказать ей отправиться с нею на болота. Именно она устанавливала правила игры.
        А потому было восхитительно и приятно, что фрёкен Нильсен оказывалась более чем податливой. Как и то, что это мягкое тело искало удовлетворения, и Гитта могла его предоставить.
        Это тянулось ровно до тех пор, пока Рита ее слушалась, но однажды вечером, когда она поднялась и натянула на грудь блузку, с подчинением было покончено.
        – Я хочу выбраться отсюда, и ты должна мне помочь, – заявила она. – Скажешь директрисе, что я исправилась, и рекомендуешь отпустить из нашего заведения, поняла?
        К подобной интонации из уст девушек со Спрогё Гитта не привыкла и совсем не желала с ней мириться. Как только наставница приходила в ярость, девушки разбегались в разные стороны, и так должно было продолжаться и дальше. Они восхищались новой сотрудницей и опасались вспышек ее гнева.
        Никто не злоупотреблял штрафными комнатами больше, чем Гитта. Никто не давал такого жару, как она, когда кто-то из девушек проявлял дерзость. А остальные наставницы считали это замечательным качеством и стремились подражать ей, ведь она являлась медсестрой и вела себя как подобает.
        Гитта на мгновение задумалась о том, чтобы ударить Риту за дерзость, но колебалась слишком долго и вдруг получила энергичную пощечину. У нее прервалось дыхание, и наставница повалилась на спину. Что позволяет себе эта примитивная шлюха?!
        – Ты прекрасно понимаешь, что я могу полностью разрушить твою жизнь. Я с легкостью опишу каждую деталь твоего тела, причем в присутствии директрисы, если ты откажешься мне помочь, – спокойно сказала Рита, возвышаясь над ней. – Я расскажу надзирательнице, как ты принуждаешь меня ощупывать тебя, и после моего описания твоего тела она запросто поймет, что я не вру. А потому ты отправишь меня обратно на материк. Я прекрасно знаю, что такое решение принимают врачи, но и ты вполне справишься.
        Гитта проследила глазами за вереницей гусей, пролетавших над верхушками деревьев, и слабо кивнула.
        Рита попадет на материк, но только когда будет удобно самой Гитте.
        Ни днем раньше.

        На следующее утро Гитта посильнее натерла себе щеки и яростно постучала в дверь надзирательницы, после чего предстала взгляду женщины, сидевшей за столом, тут же ужаснувшейся от неожиданности.
        – Господи! Что стряслось?
        Гитта затаила дыхание и слегка повернулась, чтобы надзирательница имела возможность рассмотреть не только то, что ее белый халат был изорван в клочья, но и то, что на ней не было нижнего белья.
        Наставница вкратце описала, как непредсказуемая, сексуально невменяемая психопатка Рита Нильсен сорвала с нее одежду прямо за прачечной, повалила на землю и раздвинула ей ноги.
        Она говорила нарочито взволнованным голосом и стыдливо потупилась в пол, повествуя о нападении и тщетных попытках обороняться.
        – В связи с этим я хотела бы посоветовать заключить Риту Нильсен в штрафную комнату на десять суток и, кроме того, лишить ее всех привилегий, – заключила она, предчувствуя по барабанящему пальцу и полному ужаса взгляду надзирательницы, что все так и будет исполнено.
        – Затем мы должны рассмотреть вопрос о стерилизации и последующей отсылке с острова. Ее сексуальная озабоченность настолько чрезмерна, что я уверена – она станет большим бременем для общества, если не принять меры.
        Пальцы надзирательницы сжались. Ее глаза внимательно изучали перемазанную грязью шею Гитты.
        – Конечно, Гитта Чарльз, – только и сказала она, поднимаясь из-за стола.

        С Ритой предстояло еще много возни, однако все обвинения в адрес Гитты были отклонены, и сама девица явно была потрясена тем, что ей не просто не удалось подчинить любовницу, а придуманная уловка оказалась обращена против нее самой. Настоящим блаженством было оказаться на месте Гитты в те минуты.
        – Естественно, ты знаешь до мелочей все тело Гитты, в точности как сама утверждаешь, – ответила Рите надзирательница. – Ведь ты же и напала на нее… Нет, мой дорогой друг. Повинуясь своей недалекой и порочной натуре, ты стараешься перевернуть ситуацию с ног на голову, но меня не проведешь. Ну чего еще можно ожидать от девушки с такими скудными умственными способностями и отвратительным прошлым?
        Разговоры о нападении вскоре разнеслись далеко. Еще до истечения дня в хлеву, курятнике, в полях, и во всех уголках заведения уже говорили об этом. Рита орала и вопила в комнате, и получила явно больше одной инъекции, а многие коллеги Гитты, да даже и кое-кто из воспитанниц, злорадствовали.
        Когда ее выпустили, она побыла на воле всего ничего, так как оказалась дерзкой и невоздержанной на язык, и спустя неделю вновь попала в штрафную комнату, и орала, привязанная, как одержимая.
        – Нэте Германсен хорошая девушка, не пристало ей делить комнату с этим чудовищем, – сказала Гитта надзирательнице.
        После чего они вынесли все вещи Риты, предоставив Нэте комнату в полное ее распоряжение.
        В результате Нэте изменила свое мнение о соседке, что сразу заметила молодая наставница. Именно Нэте инициировала общение – наивно, совершенно сознательно и с большой надеждой.
        Девушкам поручили скатывать с лодки бочки с углем. Одна из воспитанниц оступилась, вывихнула ногу и завыла, как собака, на которую наехал велосипед. Все бросились врассыпную, несмотря на то, что наставницы выкрикивали ругательства и наносили удары, и посреди всей этой неразберихи Нэте и Гитта оказались вдруг лицом к лицу.
        – Меня поместили сюда по ошибке, – прошептала Нэте с ясными глазами. – Я не дурочка и прекрасно вижу, что таковыми являются многие здешние девушки; но я в то же время и не грязная потаскуха, ведущая беспорядочную половую жизнь, как говорят. Нельзя ли пересмотреть мое дело?
        Она была очень привлекательна. Полные губы, крепко и ладно сложена, как никто на острове. Гитта хотела завладеть ею, причем уже давно, – и вот теперь представился такой случай.
        Вокруг раздавались шлепки и крики; видно было, что Нэте с отвращением относится к происходящему бесчинству. Гитта взяла ее за руку и прошла с нею несколько шагов к дому. Вдруг дрожь пробежала по телу девушки, будто это прикосновение и внимание являлись ключом ко всему. Наставница вытерла ей слезы и увлекла за собой на Скворцовую пустошь, иногда говоря утешительные слова.
        Все было очень невинно, и уже спустя десять минут Нэте полностью ей доверилась.
        – Я постараюсь сделать все, что в моих силах, но не могу ничего обещать, – сказала Гитта.
        Никогда еще Нэте не видела такой искренней улыбки.

        Правда, все оказалось не настолько легко, как ожидала Гитта. Несмотря на все беседы во время их прогулок на пустошь, Нэте, судя по всему, не собиралась отдаваться.
        Косвенным образом на подмогу Гитте пришла кошка по прозвищу Мики, принадлежавшая жене смотрителя маяка.
        Жесткое соперничество двух котов в курятнике смотрителя на протяжении нескольких ночей не давало спать всему семейству, причем животных никаким образом не удавалось изловить. В связи с этим смотритель послал своего помощника в поля и луга на сбор сухой белены, дабы с помощью дыма от этой травы одурманить всех обитателей курятника, а затем поймать одного из котов и свернуть ему шею.
        Немного травы попало в лужу, где она и пролежала, превратив воду в настой, до той поры, пока кошка Мики не соблазнилась ароматом и не попробовала хлебнуть из лужицы. Многие потом наблюдали, как она скакала по деревьям в течение часа, а затем легла перед кладовкой и испустила дух, перевернувшись пару раз с живота на спину.
        Все, кроме жены смотрителя, изрядно повеселились при виде такой картины, а Гитта таким образом узнала о редкой траве, произрастающей на Спрогё и оказывающей такое странное воздействие на тех, кто примет ее в свой организм.
        Она выписала с материка несколько книг на эту тему и вскоре обладала достаточными знаниями для собственных экспериментов.
        Обретение власти над жизнью очаровывало Гитту. Вскоре она использовала яд на одной из дерзких девушек. Наставница обмакнула сигарету в экстракт травы и затем высушила. А в один прекрасный день девушка совершенно случайно обнаружила ее в кармане своего клетчатого платья…
        Все прекрасно слышали, как она визжала и выкрикивала что-то невразумительное за Валом – так называлась каменная кладка, отмечавшая границу между Зеландией и Фюном, где она имела обыкновение курить в одиночестве, – и никто не удивился, когда она вдруг притихла.
        Естественно, девушка выжила, но впредь перестала быть столь бойкой на язык и упертой. Слишком уж в ней укоренился страх смерти.
        «Отлично, – подумала Гитта, – теперь у меня есть то, чем можно пригрозить Нэте».
        Угрозы смерти и безумия, а также сознание того, чего в действительности хотела от нее Гитта, настолько шокировали Нэте, что она даже не могла плакать. Словно все мировое зло вселилось в ее ангела спасения, и мечты Нэте о возвращении к нормальной жизни оказались повержены.
        Гитта прекрасно понимала ее реакцию, и это ее более чем устраивало. Она заверяла ее, что до тех пор пока Нэте будет ублажать Гитту, та станет усердно добиваться у надзирательницы пересмотра дела. Таким образом Нэте оказалась сговорчивой на довольно долгий период времени, и, как бы Гитте ни тяжко было признаться, она впала в зависимость от подруги. Ведь именно эти отношения помогали ей выносить замкнутый образ жизни в окружении злобных, мстительных и неприятных женщин. Да, их отношения привели к тому, что она не могла желать иной жизни.
        Лежа рядом с Нэте в высокой траве, молодая наставница могла забыть обо всем остальном и свободно вздохнуть в темнице.

        Естественно, Рита в итоге встряла между ними, с чем Гитте пришлось столкнуться чуть позже.
        В тот самый день, когда Риту наконец вызволили из одиночной камеры, надзирательница засомневалась.
        – В отношении стерилизации мне нужно проконсультироваться с главным врачом, – сказала она. – Скоро он будет на острове, тогда и посмотрим.
        Однако до посещения главврача ждать было еще долго, а Рита воспользовалась этим временем для осуществления мести – она открыла Нэте глаза и рассказала ей, что на Гитту Чарльз нельзя полагаться и что единственным выходом остается побег.
        Девушки вступили в противостояние с наставницей.

        Глава 39
        Ноябрь 2010 года

        – Карл, я звоню ему уже пятнадцатый раз, он не отвечает. Уверена, он отключил мобильный. Но зачем? Ассад никогда так не делал… – Роза выглядела искренне взволнованной. – Да и ты тоже хорош. Перед самым уходом он мне сказал, что ты обвинил его в убийстве того литовца Версловаса.
        Карл покачал головой.
        – Роза, совсем нет; просто факс с фотографией тела вызывает некоторые вопросы. Такой факт на любого бросил бы тень.
        Она встала перед ним, уперев руки в боки.
        – Послушай, мне плевать на твои подозрения. Но если Ассад утверждает, что не имеет никакого отношения к тому, что циничный психопат Линас Версловас лишился возможности творить свои гадости, то это правда, ты так не считаешь? Проблема в том, что ты давишь на нас, Карл, и совершенно не берешь в расчет наши чувства. Вот что с тобою не так.
        Упс, ну и логика… Она снова вывернула ситуацию наизнанку. В расследованиях такой принцип может быть полезным, но он ужасно неудобный, если дело касается личных отношений. Могла бы избавить его от подобных нападок…
        – Да-да, Роза. Насколько я понял, вы с Ассадом самостоятельно прекрасно справляетесь с реакцией на ущемление чувств и давление. Однако прости, пожалуйста, в данный момент у меня нет времени на философию любви к ближнему. Мне нужно подняться наверх и получить разнос от Маркуса Якобсена.

        – Совершенно не поддается восстановлению? И ты пришел просить новый автомобиль? – Начальник отдела убийств безнадежно посмотрел на него. – Карл, у нас ноябрь. Ты когда-нибудь слышал о таком понятии, как бюджет?
        – Как ни странно, почти ничего не слышал. Финансирование отдела Q, кажется, составляет восемь миллионов в год? Куда ж они, черт возьми, деваются?
        Плечи Маркуса Якобсена поникли.
        – Карл, мы снова будем поднимать этот разговор о деньгах? Ведь ты в курсе, что деньги делятся между отделами.
        – Ну да, деньги моего отдела, а мне достается примерно пятая часть, верно? Довольно дешево обходится датскому государству этот отдельчик в подвале, как считаешь?
        – Но ты все-таки не получишь новый автомобиль, так как средств у нас на счету уже нет. Ты и представить себе не можешь, сколько в данный момент на нас висит сложных дел.
        Карл не ответил на его реплику, и, кстати, он очень даже хорошо представлял. Правда, что толку…
        Маркус принял новую порцию никотиновой жвачки. Курить он стал меньше, однако, возможно, именно количество потребляемой жвачки повлияло на необычайную энергичность, характеризующую его в последние несколько суток, после того как улеглась эпидемия простуды.
        – По-моему, у нас в отделе дорожного движения есть еще один «Пежо-607», – сказал он. – Ты мог бы пользоваться им вместе с кем-нибудь на пару, до следующего бюджетного года. Согласен, Карл?
        – Нисколько.
        Маркус глубоко вздохнул.
        – Ладно, вываливай свою историю. У тебя есть пять минут.
        – Пять минут не хватит.
        – Постарайся.
        Четверть часа спустя Маркус уже вовсю дымил в потолок.
        – Вы вломились к Нёрвигу и совершили кражу из картотеки; ворвались в дом публичного человека, когда его жена находилась при смерти, и совершили еще сотни две столь же сомнительных вещей…
        – При смерти? Да, но мы ведь не знаем, так ли оно на самом деле. Неужели ты сам никогда не пользовался отговоркой про похороны несуществующей тетки, когда тебе приспичило устроить выходной?
        Здесь шеф чуть не подавился жвачкой.
        – Бог свидетель, не пользовался, и я искренне надеюсь, что и ты не пользовался на протяжении своей службы… Но послушай, Карл, эти архивы должны быть немедленно перемещены ко мне. А когда вернется Ассад, можешь передать ему, чтобы он убирался из управления так же быстро, как устроился сюда. И сейчас же бросьте это дело! В противном случае вы наделаете проблем, на решение которых у меня совершенно нет времени.
        – Вот как… Но если мы бросим дело, в следующем году ты не досчитаешься шести целых восьми десятых миллиона.
        – Поясни.
        – Зачем вообще нужен отдел Q, если мы бросаем дела?
        – Карл, я лишь пытаюсь донести до тебя, что ты ступил на тонкий лед, и отнюдь не преувеличиваю. Если ты не можешь тихо и спокойно, не выходя из-за своего рабочего стола отыскать железные доказательства преступной деятельности Курта Вада и других лидеров «Чистых линий», держись от них подальше. И вот еще что, Карл. Впредь никакого прямого контакта с Куртом Вадом, ясно?
        Мёрк кивнул. Значит, вот как все воспринято… То есть тут просто политика?
        – Мы отвлеклись от разговора об автомобиле, – уперся он.
        – Да-да, я все улажу. Иди и принеси архивы.
        Карл отпинал все без исключения стенные панели по дороге к фронт-офису. Дерьмовый вышел разговор.
        – Не бери в голову, – успокоила его Лиза, протягивая какой-то документ черноволосому кудрявому парню в зимней полицейской куртке.
        Тот обернулся и кивнул Мёрку. Знакомое лицо…
        – Самир! – воскликнул Карл.
        Поистине, перед ним стоял злостный враг Ассада.
        – Ну что, есть вам чем заняться у себя в Рёдовре? – спросил он. – Или Антонсен наконец ушел на пенсию, прихватив с собою все дела?
        Он единственный рассмеялся после своей не слишком удачной шутки.
        – Спасибо, у нас все в порядке. Только вот понадобилось обменяться кое-какими документами, – парень взвесил на руке стопку бумаги.
        – Самир, наконец я с тобой встретился… Из-за чего произошла ссора между вами с Ассадом? Да, и не надо говорить, что все нормально. Расскажи все, как есть. Понимаешь, мне надо знать.
        – Зачем? В любом случае ничего особенного, потому что, наверное, вы и сами убедились, насколько он неадекватен.
        – Неадекватен? Что ты имеешь в виду? Вроде бы нет, о чем ты?
        – Спросите у него сами. Но он не от мира сего, я сказал ему об этом, и он, видимо, не вытерпел.
        Карл взял парня за локоть.
        – Послушай, Самир, я не знаю, что он там может вытерпеть, что нет, но у меня есть твердое убеждение, что ты в курсе. И если ты или Ассад сами ничего не расскажете, вполне может случиться, что мне придется выбить это из тебя, когда придет время.
        – Договорились, Карл Мёрк. Попробуйте.
        Самир высвободился и исчез в конце коридора.
        Лиза смотрела на товарища с сочувствием и обеспокоенностью.
        – Не расстраивайся так из-за машины. Все образуется.
        Как же легко в отделении распространялись слухи…

        – От Ассада по-прежнему ничего?
        Роза покачала головой. Теперь она разволновалась не на шутку.
        – Почему ты так беспокоишься за него?
        – Потому что за последнее время я несколько раз наблюдала у него трясучку. Прежде я такого с ним не припомню.
        Карл понимал, о чем говорит Роза. Она довольно проницательна.
        – Нам приказали перенести архивы Нёрвига на третий этаж.
        – Тогда, думаю, тебе стоит приступить к работе.
        Мёрк склонил голову набок, чтобы не нарушать кровоток.
        – Роза, на что ты дуешься?
        – Не обращай внимания. У тебя же нет времени на глупую философию любви к ближнему.
        В течение нескольких секунд он сохранял хладнокровие, а затем спокойно сказал, что, если она не поспешит заняться идиотскими папками, ему придется отправить ее домой и попросить прислать вместо себя Ирсу. И он действительно так и сделал бы.
        Роза нахмурилась.
        – Знаешь что, мне кажется, ты действительно не особо умен.
        Карл услышал, как она принялась разбирать папки, а сам тем временем стал названивать Ассаду, дергая под столом ногами. Черт возьми, еще эта проделка сирийца с зажигалкой… Если он в ближайшее время не закурит, ноги сведет страшная судорога.
        – Счастливо оставаться, – неожиданно раздалось из коридора.
        Карл обернулся на дверь и успел заметить, как Роза мелькнула мимо в пальто и с розовой сумкой, перекинутой через плечо.
        Так и было.
        Неужели она так не вовремя решила уйти? Проклятие! При мысли о последствиях Мёрку захотелось расплакаться. Значит, завтра она пришлет вместо себя свое второе «я», Ирсу. В лучшем случае…
        На столе заворчал мобильник. Звонила Лиза.
        – Мы уладили все с машиной. Выходи на парковку у Национального центра расследований; я вышлю человека, он покажет тебе автомобиль и передаст ключи.
        Карл кивнул. Хорошая новость оказалась как нельзя кстати. Оставалось лишь найти Ассада. Роза встревожила его.
        Десятью минутами позже Мёрк стоял на парковке, недоуменно озираясь. Никакой машины, никакого человека с ключом. Нахмурившись, он уже собрался перезвонить Лизе, как вдруг чуть дальше мелькнул свет фар.
        Карл подошел поближе и увидел сидевшую на пассажирском сиденье Розу с блестящей сумкой на коленях; автомобиль оказался меньше, чем карман его брюк.
        Он в очередной раз сглотнул, шокированный одним только бешеным цветом машины, напомнившим ему о том, что голубой сыр, который он два месяца назад сунул в холодильник, до сих пор там лежит.
        – Что это за чертовщина? И что ты там делаешь, Роза? – заорал он в водительскую дверь.
        – Это «Форд Ка», а ты собираешься за Ассадом, верно?
        Мёрк кивнул. Перед проницательностью этой женщины можно было постоянно снимать шляпу.
        – И я тоже. Вот какую машину Маркус Якобсен одолжил тебе до конца года. – Тут она едва сдержалась от приступа смеха, но серьезность довольно быстро вернулась к ней. – Садись же, Карл. Скоро совсем стемнеет.

        После прогулки по крытой галерее они стояли на коленях перед почтовой щелью квартирной двери на Хаймдальсгэде, и, в точности как и предполагал Карл, внутри не оказалось ни мебели, ни Ассада.
        В последний свой визит сюда он наткнулся на обильно татуированных братьев с иностранными именами и бицепсами, похожими на кокосовые орехи. Сегодня ему пришлось насладиться обычным шумом домашней ссоры и криками на языке, который вполне мог оказаться как сербохорватским, так и сомалийским. Веселенький квартальчик.
        – Он уже давно переселился в дом на Конгевайен, и не спрашивай меня почему, – сказал Карл, садясь в шляпную коробку на колесах.
        Они доехали до нужного района, не проронив ни слова, и встали перед выбеленным домом, влипнувшим в опушку, где шоссе на Биструп вливалось в Конгевайен.
        – Видимо, здесь его тоже нет, Карл, – констатировала Роза. – Ты уверен в правильности адреса?
        – Во всяком случае, он сам мне его дал.
        Как и Роза, Мёрк уставился на табличку с двумя стопроцентно датскими женскими именами.
        Возможно, они сдавали жилье Ассаду в субаренду. У кого только не было знакомых, владевших парой домов и обнищавших, когда рынок недвижимости испытал кризис!.. Славные дни, когда министры финансов думали задницей, а банки стремились нажиться на этом, еще не совсем закончились.
        Всего через десять секунд в проеме двери возникла черноволосая женщина. Она заверила их, что если бы знала какого-нибудь бесприютного Ассада, то позволила бы ему на несколько дней обосноваться на ее диване за хорошую плату и приятные слова. Однако ни она, ни ее подруга такого знать не знали.
        Снова тупик.
        – То есть ты даже понятия не имеешь, где проживают твои сотрудники, Карл? – съерничала Роза, когда они уселись в машину. – А я-то думала, ты подвозишь Ассада до дома и так далее… Сдается мне, тебе совсем нет дела до него.
        Мёрк переваривал оскорбление.
        – Ага. Ну а тебе что известно про семью Ассада, фру Всезнайка?
        Она в прострации смотрела в лобовое стекло.
        – Не так уж и много. Поначалу он что-то рассказывал про жену и двух дочерей, но довольно давно. Честно признаться, мне кажется, он больше не живет с ними.
        Карл медленно кивнул, он тоже о таком думал.
        – А что насчет друзей? Он что-нибудь говорил про друзей? Вполне может быть, что живет у кого-то из них…
        Она покачала головой.
        – Можешь считать это ерундой, но у меня есть предчувствие, что у Ассада нет дома.
        – Что заставляет тебя так считать? – поинтересовался Карл.
        – Мне кажется, в последнее время он частенько ночует в управлении. Думаю, выходит по ночам на пару часиков для вида, но у нас же не существует почасового контроля, так что сложно понять, правда?
        – А как быть с одеждой? Он ведь не ходит в одной и той же одежде изо дня в день, верно? Где-то у него должна быть какая-то база.
        – Можно проверить его ящики и шкафы на работе – может, там все и хранится. А где постирать, можно найти в городе; периодически я вижу, как он приходит с какими-то мешками, сейчас вот припоминаю… Просто я всегда считала, что там у него странная снедь из иммигрантских лавочек.
        Карл вздохнул. Неважно, что там на самом деле было, это им сейчас все равно не поможет.
        – Он наверняка просто удалился перебеситься. Проверь, скорее всего, он уже вернулся в управление. Попробуй позвонить, Роза.
        Она задрала брови с обычным выражением, говорившим «почему бы тебе самому это не сделать?», но все же позвонила.
        – Карл, а ты знал, что у него на новом телефоне стоит автоответчик? – спросила она, прижимая мобильный к уху.
        Мёрк покачал головой.
        – И что он говорит?
        – Говорит, что в данный момент Ассад на задании, но точно рассчитывает вернуться до шести вечера.
        – А сейчас сколько?
        – Почти семь. Должен быть на месте час назад.
        Карл достал свой телефон и набрал номер охранного поста в управлении.
        Нет, они не видели Ассада.
        «На задании», – заявлял он по автоответчику. Как-то странно… Роза убрала телефон и провела рукой по лицу.
        – Ты думаешь то же, что и я? Он запросто мог пойти на очередную глупость.
        Карл сидел, провожая глазами автомобильные фары, проносившиеся по оживленному шоссе.
        – Да уж, я тоже этого опасаюсь.

        Они оставили карликовый автомобиль на Твэргэден напротив полицейской академии. В двадцати пяти метрах на углу идиллической сельской улицы находилось жилище Курта Вада. Насколько они могли различить издалека сквозь плетеную изгородь, в гостиной было темно.
        – Выглядит не очень гостеприимно, – заметил Карл.
        – Мне ничего не кажется, – ответила Роза. – Я только рада тому, что мы вооружены, ибо моя интуиция мигает мне всеми возможными предупреждающими знаками.
        Карл похлопал по служебному пистолету.
        – Да, лично я чувствую себя прекрасно оснащенным. А у тебя что в сумке?
        Он указал на отвисшую розовую вещицу. Роза явно отобрала ее у своей настоящей сестры Ирсы.
        Она промолчала, но замахнулась сумкой и со всей силы ударила по зеленому мусорному баку, который кто-то из жителей выставил перед воротами.
        Оценив степень повреждений, нанесенных дамской сумкой баку, валявшемуся теперь в четырех метрах от въезда на участке бедолаги, в то время как мусор разлетелся во все стороны, они стремительно скрылись.
        Прежде чем в прихожей у главного входа включился свет, полицейские успели обогнуть участок.
        – Ради всего святого, Роза, скажи мне, что у тебя в сумке? Кирпич? – прошептал Мёрк перед въездом на участок Курта Вада на Брёндбюостервай.
        – Нет. Всего лишь собрание сочинений Шекспира в кожаном переплете.

        Минутой позже Карл уже второй раз за день стоял в саду и вглядывался в каминную гостиную Курта Вада. Правда, сейчас на безопасном расстоянии от него заняла позицию Роза, изучавшая обстановку. Видимо, она очень давно не выезжала на задания и очень переживала, но вокруг и впрямь была темнота, хоть глаз выколи. Даже звезды над маленьким провинциальным городком ушли на покой.
        Карл подошел к дому и потянул входную дверь. Она оказалась заперта, но рама была не очень крепкая. «Что бы Ассад сделал в такой ситуации?» – подумал Мёрк и толкнул дверь так, что косяк треснул. Затем крепко ухватился за дверную ручку из нержавеющей стали, собрался с силами, сделав два глубоких вдоха, одной ногой уперся в каменную стену и дернул с такой силой, что в плече раздался хруст и он сам вместе с ручкой прокатился по каменной лестнице и угодил в траву. Черт возьми, как больно…
        – Прекрасно, – прокомментировала Роза, констатируя, что дверь вместе с замком нисколько не пострадали, а вот на оконном стекле образовались множественные трещины – не только продольные, но и поперечные.
        Она подняла ногу в сапоге и мягко надавила на стекло.
        Это подействовало. Стекло провалилось в гостиную с довольно слабым звоном, а Карл принялся считать секунды в надежде на то, что Ассад оказался прав в своих наблюдениях относительно отсутствия в доме сигнализации. По крайней мере, ему совершенно не хотелось объяснять группе быстрого реагирования, что устройство сработало из-за того, что стекло само собой взяло и выпало из дверного проема в комнату.
        – Почему не срабатывает сигнализация? – прошептала Роза. – В доме ведь находится врачебный кабинет.
        – Не сомневайся, в самом кабинете она есть наверняка, – также шепотом отозвался Карл.
        «Это предприятие кажется совершенно бессмысленным. К чему врываться в дом, где совершенно очевидно нет Ассада?» – подумал он.
        Неужто женская интуиция и его побуждала к этому? Или тут все дело в желании показать негодяю Курту, где раки зимуют?
        – Что дальше, Карл? – вновь шепнула Роза.
        – Я бы хотел проверить, что происходит на втором этаже, ибо сдается мне, тут попахивает какой-то тайной. Возможно, удастся обнаружить что-то, что поможет понять события, произошедшие в моем доме. Сегодня утром Курт Вад прикрывался историей о том, что наверху умирает его жена. Но только если бы это было так, не должен ли он быть дома в данный момент? Кто же оставляет умирающую супругу в темном доме? Никто. Нет-нет, явно у него наверху припрятано нечто, что он желает скрыть от внешнего мира, так подсказывает мне шестое чувство.
        Мёрк включил карманный фонарик и осветил себе путь через гостиную и прихожую, где находился главный вход в дом и жалюзи с цветочным рисунком скрывали происходящее внутри от любопытных глаз. Он дернул дверь в консультационный кабинет – все оказалось в точности, как он предполагал. Дверь была не только массивная – она, несомненно, была снабжена стальными пластинками и небольшими хитроумными приспособлениями, готовыми поднять тревогу, если дверь попытается открыть нежданный гость.
        Карл поднял взгляд на встроенную лестницу с угловым шкафом на пролете. С обеих сторон тянулись округлые перила, пол был выстлан серой дорожкой, уходящей дальше за угол. Лестницу полицейский преодолел в несколько прыжков.
        Наверху оказалось не столь презентабельно, как внизу. Множество встроенных шкафов вдоль длинного мрачного коридора да комнаты с противоположных сторон, выглядевшие так, словно их совсем недавно покинули дети домочадцев. На наклонных стенах сохранились постеры с кумирами, по-прежнему стояли дешевые диванчики с цветочной обивкой.
        Он заметил слабый свет, просачивающийся из-под одной из дверей в самом конце коридора со шкафами. Выключив фонарик, Карл схватил Розу за руку.
        – Возможно, Курт Вад тут, но я сомневаюсь в этом, – прошептал он так близко к Розе, что его губы даже прикоснулись к ее уху. – Наверняка он бы объявился, когда мы испортили ему дверь в сад, хотя кто знает. Возможно, он из тех, кто притаится внутри с дробовиком в руках; похоже на него. Отойди за мою спину и приготовься в любой момент броситься на пол.
        – Если он здесь и не вооружен, как ты объяснишь ему наше присутствие?
        – Экстренным вызовом, – прошептал он и помолился про себя, чтобы позже ему не пришлось повторять такое объяснение Маркусу Якобсену.
        Затем приблизился вплотную к обитой тиковым шпоном двери, на мгновение затаил дыхание, в то время как рука скользнула поближе к пистолету.
        «Раз, два, три», – посчитал он про себя, вышиб дверь одной ногой, а второй оттолкнулся и оказался в безопасности за стеной.
        – Курт Вад, мы получили экстренный вызов от вас, – произнес полицейский своим обычным голосом, отметив, что свет в комнате мерцал, как от свечи.
        Он осторожно вытянулся, так что голова чуть показалась из-за дверного косяка, прекрасно понимая, что, возможно, это не самое умное действие, и обнаружил некрупную фигуру, лежавшую на покрывале. Нижняя часть тела была прикрыта белой простыней, а руки сжимали увядший букет. Фигура освещалась крошечным ночником, который оставил супруг.
        Роза вошла в комнату. Наступила полная тишина. Смерть всегда оказывала странное воздействие.
        Мгновение они стояли, взирая на покойную, после чего Роза еле слышно вздохнула.
        – Наверное, это ее свадебный букет, – сказала она.
        Карл в очередной раз сглотнул.

        – Давай-ка убираться отсюда, Роза. То, что мы только что совершили, – полный идиотизм, – сказал Карл, когда они очутились в саду перед выбитой дверью.
        Он поднял дверную ручку с земли, тщательно вытер своим носовым платком и бросил обратно.
        – Надеюсь, ты не слишком много успела полапать в доме руками и не наставила везде своих отпечатков.
        – Ты с ума сошел! Я была занята исключительно мыслями, как бы мне поэффективнее размахнуться сумкой, если вдруг из тебя сделают котлету, – ответила она.
        Какая заботливая…
        – Дай мне фонарик, – попросила Роза. – Ненавижу плестись позади, ни черта не видя.
        Она принялась размахивать им направо и налево, как школьник, так что кто угодно на расстоянии километра мог бы затаить подозрение о том, что тут в самом разгаре кража со взломом. Лишь бы человек, чей мусорный бак безнадежно разбит, уже ушел обратно в дом…
        – Направь свет вниз, – сделал выговор Карл.
        Она тут же последовала его наставлению и остановилась.
        Лужа крови на краю газона, куда женщина посветила, была не такой уж и большой, но все-таки она была. Роза пошарила фонариком вокруг и обнаружила еще одно кровавое пятно за углом дома непосредственно на подъездной дорожке. Кровяной след в виде небольших капель тянулся почти незаметной полосой к сараю.
        Шестое чувство вновь заявило о себе весьма недвусмысленно. Неприятное ощущение.
        Если бы они обнаружили эти следы до того, как пробрались в дом, Карл вызвал бы подмогу. Но теперь все не так уж просто.
        На мгновение Мёрк задумался.
        И все-таки… Возможно, в действительности было преимуществом то, что столько всего сразу указывало на какой-то непорядок. А кто вообще сказал, что в жилище вторглись? По крайней мере, что в жилище вторглись они сами?
        – Я звоню в полицию, чтобы сообщить о находке, – заявил он. – Нам стоит применить чуть более официальный подход.
        – Разве ты не говорил, что Маркус Якобсен запретил тебе приближаться к Курту Ваду? – возразила она, переводя свет фонарика между тремя дверьми сарая.
        – Запретил.
        – Ну, и что ты сейчас делаешь у дома Курта Вада?
        – Ты права. И все-таки я позвоню, – сказал он, вытаскивая из кармана телефон.
        Полицейские из Глострупа могли бы рассказать, какая машина у Курта Вада, и, что не менее важно, могли бы незамедлительно объявить его в розыск. Возможно, его автомобиль сейчас ехал куда-нибудь с раненым человеком в багажнике. Вполне возможно, что с Ассадом. По крайней мере, в данный момент фантазия Карла не склонна была ошибаться.
        – Погоди, – сказала Роза. – Смотри!
        Она направила свет фонарика на амбарный замок, висевший на средней двери старого сарая. Совершенно обычный амбарный замок, такой можно приобрести в «Нетто» за десятку, а посреди его латунной плоскости, если тщательно присмотреться, красовались два отпечатка, невероятно похожие на отпечатки пальцев.
        Карл взглянул на замок и извлек пистолет из кобуры.
        Естественно, проще всего было один-единственный раз выстрелить в замок, однако Мёрк избрал другой путь, принявшись молотить рукояткой по замку, пока окончательно не выбил винты. Заодно отшиб себе руки.
        Когда замок наконец поддался и разомкнулся, Роза несколько раз одобрительно хлопнула в ладоши.
        – Теперь уж все равно, – с этими словами она нащупала выключатель с внутренней стороны стены рядом с дверью.
        Свет пару раз мигнул, а затем холодная люминесцентная лампа осветила помещение. Так выглядел любой сарай того города, откуда был родом Карл. На одной стене – полки с цветочными кашпо, потертыми кастрюлями и сковородками, множество сухих цветочных луковиц, которые вряд ли высаживали этим или предыдущим годом. У противоположной стены жужжащая морозильная камера; перед нею располагалась стальная лестница с провисшими ступенями, ведущая к люку на чердак, где виднелась голая лампочка максимум на 25 ватт.
        Карл взобрался по лестнице и оглядел забитую до отказа комнату, главным содержимым которой являлись картины и ветхие матрасы, дополненные множеством черных полиэтиленовых пакетов со старой одеждой. Он осветил наклонные стены, обшитые мешковиной, и подумал: «Какое могло бы быть прекрасное убежище».
        – О боже, Карл… – послышалось снизу от Розы.
        Она стояла, подняв крышку морозилки и отвернув голову в другую сторону. Сердце Карла отчаянно заколотилось.
        – Фу, дьявол, – коллега сморщила лицо. Наверное, вряд ли она бы так выразилась, если б там оказался Ассад.
        Карл спустился и глянул в морозильную камеру. Там стоял белый пластиковый ящик, наполненный полиэтиленовыми пакетами с человеческими эмбрионами. Мёрк насчитал восемь штук. Восемь крошечных жизней, так и не выпущенных в мир. Но меньше всего ему хотелось сказать: «Фу, дьявол». Его обуревали совсем иные чувства.
        – Роза, мы ведь не в курсе всех обстоятельств.
        Она покачала головой и поджала губы. Увиденное явно произвело на нее сильное впечатление.
        – Кровь, какую ты заметила снаружи, могла быть из одного из этих пакетов. Возможно, новый врач уронил пакет на въездную дорожку, а затем поднял, но несколько капель успело попасть на плитку. Это могло бы объяснить и отпечатки пальцев. Кровь, очевидно, из пакета.
        Роза замотала головой.
        – Нет, там была относительно свежая кровь, а тут все эмбрионы замороженные. – Она показала пальцем на ящик. – К тому же, ты видишь хоть один дырявый мешок?
        Абсолютно верное наблюдение. Видимо, в данный момент он слишком туго соображал.
        – Послушай, мы не разберемся тут без дополнительной помощи, – сказал он. – Как я предполагаю, здесь возможны только три варианта. Либо нам надо возвращаться, пока у нас еще есть время, либо позвонить в полицию Глострупа, чтобы озвучить наши подозрения, что я считаю самой верной альтернативой; и, наконец, можно попытаться позвонить на рабочий телефон Ассада. Может, он уже вернулся. – Он кивнул сам себе. – Может, его мобильный снова доступен.
        Он достал свой телефон, Роза лишь помотала головой.
        – Ты не чувствуешь запаха гари? – спросила она.
        Карл не чувствовал. Он вновь наткнулся на автоответчик, набрав номер Ассада.
        – Смотри, – Роза показала на потолок.
        Набрав мобильный номер сирийца, Карл задрал голову. Неужто какой-то легкий дымок? Или просто пыль, кружащаяся в тусклом свете?
        Перед его взором по лестнице проплыла вверх Розина задница, а мобильная компания сообщила, что абонент недоступен.
        – Тут дымно, – крикнула она сверху, – причем дым поднимается снизу, от тебя. – Она быстро спустилась вниз. – Помещение наверху обширнее, чем на первом этаже, даже если учесть его наклонные стены. И дым идет откуда-то оттуда, – она махнула в направлении торцевой стены.
        Карл различил, что стена как будто бы была составлена из двух больших панелей, вероятно, гипсовых.
        «Если там и есть еще одна комната, в нее никак не проникнуть отсюда», – подумал он, также ощутив дым, просачивавшийся между панелями.
        Подлетев к гипсовой конструкции, Роза постучала по ней.
        – Послушай! Вот эта панель цельная, а вот эта как будто содержит инородный материал, – заметила она. – Словно там есть какой-то металл… Карл, тут раздвижная дверь, поверь мне.
        Мёрк кивнул и огляделся. Если только створки не раздвигаются при помощи дистанционного управления, в помещении должно быть нечто, открывающее их.
        – Что мы ищем? – поинтересовалась Роза.
        – Выключатели, какие-то необычные штуки на стене, провода или их следы, – отозвался он, ощущая приближение паники.
        – Например, вон там, – крикнула Роза, указывая на стену над морозилкой.
        Карл проследил за ее взглядом и увидел, что она имела в виду, переведя глаза с одного конца стены на противоположный. Она была права. Длинная линия указывала на то, что в незапамятные времена стена перестраивалась.
        Он провел глазами вдоль линии до латунной ручки, висевшей над морозильной камерой и явно некогда принадлежавшей какому-то кораблю или большому механизму. Приподняв ручку, обнаружил позади небольшую заслонку и тут же приоткрыл ее.
        – Проклятие, – изрек он, в то время как дым, просачивавшийся в щель, стал ощутимее.
        В небольшом стенном шкафчике находился не выключатель, а монитор, снабженный цифровой и буквенной клавиатурой. Абсолютно невероятно отыскать комбинацию, способную активировать механизм, раздвигающий двери.
        – Имена детей, дни рождения жен, номер социального страхования – обычно при составлении кодов прибегают к мешанине из таких сведений. Как, черт возьми, нам решить данную задачу? – нервничал Мёрк, озираясь в поисках предмета, которым можно было бы пробить стену.
        Роза между тем запустила свое привычное системное мышление.
        – Карл, начнем с того, что мы помним, – сказала она, подойдя к клавиатуре.
        – Я, к примеру, не помню ни хрена. Его зовут Курт Вад, ему восемьдесят восемь, вот и всё.
        – Ну и прекрасно, набираю.
        Она приступила. «Чистые линии» – тщетно. Слово «линии» с большой буквы – снова не то. «Секретная борьба» – опять неудача.
        Кропотливо, но с молниеносной быстротой Роза выуживала имена из журналов, протоколов и газетных вырезок, проработанных ею на протяжении последних дней и имеющих хоть какое-то отношение к Курту Ваду. Она запомнила даже дату его рождения и имя жены.
        Остановившись на мгновение, женщина принялась размышлять, в то время как внимание Карла делилось между дымом, сочившимся из щели, и светом от автомобильных фар, то и дело озарявшим дом.
        Неожиданно она подняла лицо и посмотрела на Карла, дав ему понять, что за серьезным выражением лица, разукрашенного черным макияжем, мелькнула логичная и вполне разумная мысль.
        Он наблюдал за ее пальцами, пока она печатала.
        Г-Е-Р-М-А-Н-С-Е-Н
        Раздался щелчок, стенные панели наехали друг на друга, и за плотной завесой дыма, хлынувшей в комнату, открылось потайное пространство. Как только туда начал поступать кислород, вверх взвилось пламя.
        – Проклятие! – закричал Карл, выхватывая фонарик из рук у Розы и устремляясь в тайник.
        Он разглядел там еще одну морозильную камеру и ряд полок с документами, однако его взгляд прилип к безжизненной фигуре, распластавшейся на полу.
        Пламя лизало штанины Ассада, и Карл потянул его тело к выходу, крикнув Розе, чтобы она накинула на раненого свое пальто и таким образом погасила огонь.
        – Господи, нет, господи, нет, он едва дышит… – причитала Роза.
        Карл бросил взгляд в охваченную пламенем комнату. Огонь сильно разгорелся, и спасти документы не представлялось возможным.
        Последнее, что он заметил, прежде чем они выбрались из помещения с висящим у них на плечах Ассадом, – это то, что в маленькой архивной комнате не осталось ни единой поверхности, на которой не было бы написано кровью «Ассад был здесь!». А еще увидел на морозилке расплавленную зажигалку, очень похожую на ту, которая всего несколько часов назад лежала на его собственном рабочем столе.

        Приехавшие раньше врачей спасатели осторожно переложили Ассада на носилки, в то время как кислородная маска была призвана вернуть его к жизни.
        Роза молчала, как могила. Было очевидно, что она может сорваться в любой момент.
        – Скажите, что он будет в порядке, – обратился Карл к фельдшерам, пытаясь перебороть в себе чувства, о наличии коих в себе самом прежде даже не догадывался.
        Мёрк поднял брови, пытаясь справиться со слезами, навернувшимися на глаза. «Черт, Ассад, очнись, дружище, пожалуйста!»
        – Он еще жив, – ответил один из спасателей. – Но такое отравление угарным газом может оказаться фатальным. Пепел может слепить легкие и остановить их работу, вы должны быть к этому готовы. Да и рана у него на шее выглядит как-то страшно… Тут может идти речь о проломе в черепе и сильных внутренних кровотечениях. Вы с ним знакомы?
        Карл тихо кивнул. Для него слышать эти слова было очень тяжко, но гораздо более сильное действие они оказали на Розу.
        – Остается только надеяться, – сказал спасатель. Пожарные тем временем кричали и разматывали шланги.
        Карл обнял Розу, почувствовав, как она дрожит всем телом.
        – Не волнуйся. Ассад наверняка выкарабкается, – сказал он, услышав сам, насколько обреченно звучал его голос.
        Минуту спустя приехал врач «Скорой». Он сразу разорвал рубашку Ассада, чтобы незамедлительно получить сведения о характере сердцебиения и глубине дыхания. Видимо, что-то мешало ему, так как он, прощупав торс раненого, извлек из кармана его рубашки какие-то бумаги и бросил на тротуар.
        Карл поднял их.
        Один из документов представлял собой несколько скрепленных вместе листов под заголовком «Список членов “Секретной борьбы”».
        На втором было написано: «Журнал № 64».

        Глава 40
        Сентябрь 1987 года

        На часах было 17.20, и Нэте уже успела связать порядочный кусок.
        Под распахнутыми настежь окнами проходили толпы людей разного пола и возраста, некоторые останавливались перед домом, но никакого Курта Вада не было и в помине.
        Женщина пыталась восстановить свой последний разговор с ним. Момент, когда она прервала беседу и положила трубку. Разве у нее не было такого чувства, что он попался в сети? Было, но в итоге оно оказалось ошибочным. Или нет?
        Может быть, он стоял в укрытии и из-за деревьев наблюдал за происходящим? Можно ли представить себе, что он видел, как в подъезд зашел Филип Нёрвиг, да так и не вышел оттуда? Можно?
        Она почесала затылок. Без Курта Вада не могло быть и речи ни о триумфе, ни о покое. Понемногу у основания шеи начало скапливаться напряжение. Если она немедленно не примет лекарство, начнется мигрень, вынести которую у нее сейчас не было ни сил, ни времени. В данный момент больше, чем когда-либо, она должна пребывать в боевой готовности и не терять ясность мысли.
        Ощущая пульсацию в висках, Нэте направилась в туалет и, взяв из шкафчика с лекарствами пузырек, обнаружила, что осталась всего одна таблетка.
        «Только бы в серванте оказалась еще упаковка», – подумала она и прошла в коридор, а затем отворила дверь в гостиную. Сейчас ей придется вновь оказаться на сцене с серебряными столовыми приборами, стеклянным графином для воды, хрустальными бокалами и окоченевшими телами, уже принявшими последнюю пищу.
        Приоткрыв дверь в герметичную комнату, Нэте была вынуждена быстро закрыть ее за собою, так как зловоние достигло существенной силы, и виновником тому был Филип Нёрвиг.
        Она с упреком взглянула на его труп. Нужно будет что-то решать с ним, когда настанет время приводить тела в порядок. «Да и на самом деле, возможно, с ними со всеми», – подумала Нэте, отыскав пузырек.
        Она села во главе стола и обозрела своих жертв.
        Кроме Таге, который все еще валялся на полу, как выброшенный на берег морж, все они чинно и благородно сидели за столом. Рита, Вигго и Филип.
        Она налила в бокал воды, взяла в рот три таблетки, отдавая себе отчет в том, что, возможно, хватило бы и двух, и подняла хрустальный бокал над остекленевшими глазами и повисшими головами.
        – За вас, мои господа, – сказала она и проглотила таблетки.
        Рассмеявшись своему тосту, Нэте представила, какое количество формалина придется влить в глотки своих навеки умолкших гостей. Это должно было смягчить процесс трупного разложения.
        – Да, и вы скоро получите свой напиток, надо только немного подождать. Сейчас ваше общество пополнится. Кое-кто из вас знаком с нею, это Гитта Чарльз. Да-да, вы верно все расслышали. Белокурая бестия, отравлявшая жизнь многим на адском острове. Когда-то она была прекрасным человеком; будем надеяться, она им и осталась. Дама вполне впишется в вашу компанию.
        Она разразилась в приступе хохота, пока напряжение в шее не остановило ее. Затем поднялась, поклонилась гостям и поспешила удалиться.
        Гитта Чарльз не должна ждать.

        После завтрака Рита отвела Нэте в сторону.
        – Послушай. Когда ты наскучишь Гитте, она тебя оттолкнет. И это не обойдется без последствий. Ты видела, что случилось со мною.
        Она вытянула перед Нэте предплечье и продемонстрировала следы от уколов. Девушка насчитала пять. На четыре больше, чем у нее самой.
        – Для меня пребывание тут – сущий ад, – продолжала Рита, настороженно озираясь. – Проклятые наставницы постоянно ворчат на меня и норовят дать подзатыльник, стоит мне только замешкаться. Я драю туалеты, полощу гигиенические прокладки, выливаю помои в навозную яму. Худшее, что можно только вообразить, в компании самых безнадежных дурочек. Сучки из числа персонала действуют на нервы, то и дело в оскорбительном тоне приказывают мне, что то-то и то-то делать нельзя, «и это мне должно быть давно известно». Невыносимо! Меня жестоко травят, и виновата в этом Гитта. Только взгляни…
        Рита повернулась спиной, ослабила лямки комбинезона, полностью спустила штаны и продемонстрировала множество сине-красных кровоподтеков, идущих поперек бедер под ягодицами.
        – Думаешь, раны возникли сами собою? – Она повернулась к Нэте с поднятым кверху указательным пальцем. – Кроме того, мне известно, что в следующий приезд главного врача они убедят его, что меня следует стерилизовать. Поэтому мне необходимо бежать отсюда, вместе с тобою, слышишь? Ты мне нужна.
        Нэте кивнула. Во-первых, Гитта Чарльз угрожала отравить ее беленой. Во-вторых, она проявляла ледяной холод в отношении остальных девушек и смеялась в полный голос, описывая, как манипулировала ими и, несмотря на их услужливость, все-таки направляла на стерилизацию по собственному усмотрению.
        К тому же Нэте опасалась капризов молодой наставницы.
        – Каким образом мы сможем это осуществить? – поинтересовалась Нэте.
        – Я сама обо всем побеспокоюсь.
        – А для чего тебе понадобилась я?
        – Ты должна снабдить нас деньгами.
        – Деньгами? Каким образом?
        – Ты украдешь у Гитты деньги, которые она приберегла на своих прежних местах работы. Наставница хвасталась богатством, когда я была у нее в почете. Я знаю, где она их прячет.
        – Где?
        – У себя в комнате, глупышка.
        – Тогда почему бы тебе самой не ограбить ее?
        Рита улыбнулась и жестом указала сама на себя.
        – Что нам, работницам в комбинезонах, делать в коридорах? – Затем лицо девушки вновь стало серьезным. – Необходимо сделать это днем, пока Гитта усердно занимается нашим воспитанием. Ты ведь знаешь, где она прячет ключ, ты сама говорила.
        – Нужно будет ограбить наставницу днем? Нет, я не могу.
        Тогда Рита сложила пальцы в кулак и обрушила его прямо Нэте на голову. Она побледнела, на скулах заиграли желваки.
        – Можешь. И сделаешь, если тебе дорога собственная жизнь, ясно? Причем тотчас же. Мы выберемся отсюда сегодня вечером.

        Комната Гитты находилась на втором этаже напротив комнаты для рукоделий, и Нэте бо?льшую часть утра, с каплями пота над верхней губой, дожидалась момента, когда можно будет встать и удалиться на одну-две минуты. Однако такой момент все никак не представлялся, так как работа была не слишком тяжелой, наставница спокойно сидела у окна и вышивала, и в целом все шло на удивление ровно и гладко. Выдался редкий день без грызни и каких-либо глупых поручений.
        Нэте огляделась. Рано или поздно где-нибудь затеется ссора. Вопрос лишь в том, где и по какому поводу.
        И вдруг ей пришла в голову идея.
        Прямо перед нею сидели две девушки, прежде зарабатывавшие на жизнь проститутками в копенгагенском районе Писсерэнен. Их прозвали Бетт и Бетти, так как они постоянно болтали о Бетт Дэвис и Бетти Грейбл, двух голливудских актрисах, на которых хотели быть похожи и которым изо всех сил стремились подражать. Нэте понятия не имела, что это были за актрисы, будь они трижды прокляты, ибо, по правде говоря, она и в кино-то никогда не была, и разговоры эти достали ее до печенок.
        А позади сидела шлюшка из Орхуса и ткала. Она была менее словоохотлива, чем остальные, возможно, потому что беседы давались ей тяжеловато; это была одна из закоренелых проституток, испробовавшая с мужчинами все, что только возможно. У них с Бетт и Бетти было припасено множество историй о своей профессии, но лишь на те короткие моменты, когда наставница выходила из комнаты. Истории повествовали о чесотке, расценках на различные виды сексуальных игрищ и сопутствующих услуг, смердящих мужиках и о том, как можно наказать того, кто отказывается платить за удовольствия.
        Нэте оглянулась – орхусская проститутка подняла глаза и улыбнулась ей. За спиной у нее были три беременности, все три ребенка отданы на усыновление сразу после рождения; все свидетельствовало о том, что вскоре ее повезут в больницу Корсёра на операцию. Нэте прекрасно понимала, о чем идет речь, среди девушек постоянно это обсуждалось. По указанию главных врачей заведений для слабоумных женщин, Министерство социального развития частенько отправляло многих из воспитанниц на стерилизацию без их ведома. В любой момент девушек могли отправить на операцию, что не было секретом ни для кого, в том числе и для орхусской проститутки Пиа. Поэтому она пребывала в спокойствии и сдержанности и жила мечтами. Ибо у всех на острове имелись свои мечты, и прежде всего о семье и детях.
        И у Нэте, и у Пиа.
        Нэте повернулась к ней, прижав руку к губам, и прошептала:
        – Мне очень жаль об этом говорить, но Бетт и Бетти кое-что обсуждали между собою. Я слышала – так говорила наша наставница, – ты хвасталась, что могла заработать сотни крон за одно утро, отсасывая у мужиков, и что снова будешь этим заниматься, если выберешься отсюда. Я бы хотела предупредить тебя. Я уверена, что твои слова уже дошли до Гитты Чарльз. Поверь, мне действительно очень жаль так говорить, но она уже все знает.
        Звук ткацкого станка за спиной у Нэте замолк, Пиа положила руки на колени. Ей нужно было немного посидеть и осмыслить, что к чему. Осознать последствия, их тяжесть и испытать невероятное разочарование.
        – Еще они сказали, что ты собираешься заколоть наставницу кроильными ножницами, – добавила Нэте. – Это правда?
        Тут в девушке словно произошло короткое замыкание, а спустя секунду она вскочила с места и продемонстрировала, насколько крепко может вцепиться в волосы шлюха из Орхуса.
        Нэте поднялась и выскользнула из комнаты, наставница тем временем принялась звать на помощь, а потасовка между тремя проститутками охватывала постепенно остальных девушек.
        Они устремились через кухню и склад; одна из них позвонила в колокол, висевший перед офисом надзирательницы. В одно мгновение спокойный день наполнился визгами, криками и словами, которые предпочтительнее было бы не произносить.
        Нэте в несколько секунд добежала до комнаты и обнаружила ключи Гитты на краю дверного косяка.
        Она никогда не была внутри, и теперь ее глазам предстала аккуратная комната с изысканными картинами на стенах и тщательно прибранной постелью. Совсем немного личных вещей в небольшом комоде да пара удобных прогулочных туфель, в каких Нэте никогда не видела Гитту.
        В них девушка нашла почти пять сотен крон и кольцо с гравировкой.
        Кольцо она трогать не стала.

        К вечеру штрафные комнаты в подвале и на втором этаже оказались заняты повздорившими швеями.
        За ужином не было произнесено ни единого слова, что случалось довольно редко.
        Ни одна девушка не хотела чем-то выделиться из общей массы, и в потасовке в швейной мастерской досталось всем. Наставницы до сих пор недовольно смотрели на побитых. Атмосфера была, мягко сказать, накаленной.
        Рита, покачав головой, уставилась на Нэте. Она-то просила ее не о таком жутком переполохе. Затем подняла обе ладони, вытянув все пальцы, а потом – только два больших пальца, что означало – они начнут свое мероприятие в полночь. Непонятно, как она надеялась все провернуть.
        В тот момент Нэте еще не знала, что Рита собирается поджечь постель своей соседки по комнате. Обычно за спичками на острове следили очень пристально, но Рита не была бы Ритой, если бы не разжилась спичкой и крошечным кусочком серы, стащенными как-то с кухни. Эти предметы весь день спокойно скрывались под ее объемной грудью и впервые были извлечены на свет, когда ее слабоумная соседка крепко заснула.
        Именно соседка заорала, когда дым плотно заволок комнату, и тут же все повскакивали на ноги, ибо такое случалось и прежде. Конюшня загоралась не раз, а несколькими годами ранее и вовсе сгорела дотла. Даже смотритель маяка и его помощник через несколько секунд предстали с расстегнутыми ремнями на брюках и в незаправленных рубахах и принялись руководить работой насосов и водяных помп.
        Рита и Нэте встретились за садом с беленой и оглянулись на пламя. Оно с треском выбило стекло в комнате Риты, от чего дым взвился в звездное небо винтом.
        Скорее всего, пройдет лишь несколько минут, прежде чем Рита подпадет под подозрение и начнутся поиски, а значит, времени у них в обрез.
        Как и ожидала Нэте, в освещенной керосиновой лампой хижине под названием «Свобода» их уже поджидали моряки. Но никак не могла она ожидать того, что одним из них окажется Вигго, а уж тем более того, что он не узнает ее.
        Нет, он смотрел на нее с той же кривоватой улыбкой, какую Нэте заметила на его лице, когда оказалась тайной свидетельницей того, как они с приятелем наблюдали за третьим моряком, обрабатывавшим Риту сзади. Такую улыбку хотелось бы видеть на губах возлюбленного, но никак не на лице чужого человека, а в данный момент он был чужим.
        Когда Нэте напомнила ему, что она та самая девушка из парка аттракционов, он даже не вспомнил того эпизода, но рассмеялся и сказал, что раз они однажды уже трахались, то почему бы не сделать это снова.
        Его слова поразили Нэте в самое сердце.
        Тем временем второй моряк пересчитал деньги и заявил, что их не хватает, а потому дамам нужно лечь на стол и раздвинуть ноги, если они хотят все же добиться своего.
        Очевидно, в условии договора такого не было, так как Рита запротестовала и ударила моряка – и вероятно, зря.
        – В таком случае оставайся на острове, – сказал парень и отвесил ей пощечину. – Проваливай.
        Нэте обратила взгляд на Вигго, ожидая, что тот вступится, однако он никак не реагировал на происходящее. Значит, решал тут не он и его все вполне устраивало.
        События заставили Риту переменить свое мнение, она задрала юбку, однако парни уже все решили между собой. К чему связываться со сварливой шлюхой, которую они трахали уже много раз, если можно полакомиться новым телом? Именно так они и сказали.
        – Пойдем, Нэте. Возвращаемся. Отдай нам деньги! – заорала Рита, что лишь заставило парней громче рассмеяться, а затем они разделили деньги между собой.
        Нэте пришла в ужас. Гитта Чарльз поймет, что только она могла взять ее деньги. И как же теперь вернуться в заведение? Тогда наступит сущий ад.
        – Я готова л-л-лечь, – пробормотала она и забралась на стол, а моряки тем временем вытолкали Риту за дверь.
        Какое-то мгновение девушка слышала ругань и проклятия Риты, доносящиеся с улицы, потом все смолкло; единственным звуком осталось тяжелое дыхание незнакомца.
        После того как он справился, настал черед Вигго, и Нэте подумала, что за всю свою жизнь она еще никогда не плакала так горько и что жизнь, которая должна была хорошо сложиться, оказалась безвозвратно у нее отнята. Такого обилия зла и боли она никогда не могла себе даже представить.
        И пока Вигго трудился, несчастная блуждала взглядом по небольшой комнатушке, мысленно прощаясь не только со Спрогё, но и с прежней собой.
        Ровно в тот момент, когда Вигго скрючился в спазме, а его приятель засмеялся из угла, дверь распахнулась, и на нее устремились обвиняющий палец Риты и пронзительный взгляд Гитты Чарльз.
        Парни поспешили ретироваться, а Нэте, словно пригвожденная, осталась лежать на столе с обнаженными чреслами.
        С этого момента ее ненависть к обеим женщинам и к Вигго, который называл себя мужчиной, но на самом деле оказался совершенным подонком, приобрела поистине безграничные масштабы.

        Глава 41
        Ноябрь 2010 года

        Еще с поворота у церкви на Брёндбюостер Курту в глаза бросилась какая-то чрезмерная активность. Разрозненные кучки людей, ежащихся от холода, стояли прямо посреди проезжей части.
        Вад так и обмер – они стояли прямо напротив его дома. Синие мигалки, крики и шум брандспойтных насосов. Настоящий кошмар для любого хозяина недвижимости.
        – Я владелец дома. Что тут произошло? – крикнул он, приведя в боевую готовность внутренний защитный механизм.
        – Спросите у полицейских, они где-то неподалеку, – ответил пожарный, проверяющий, что куча углей в сарае перестала тлеть. – Когда мы приехали, тут был детектив… помнишь, как его зовут? – спросил он у своего коллеги, сматывавшего шланги.
        – Не Мёрк?
        Он помотал головой – видимо, был не совсем уверен в правильности фамилии. Да дополнительных сведений и не требовалось. Курт уже и так услышал достаточно. И ничего хорошего это не предвещало.
        – Вы поистине счастливчик, господин, – продолжал пожарный со шлангами. – Если бы мы явились десятью минутами позже, вероятно, ваш сарай и вон тот домик с соломенной крышей на другой стороне улицы сгорели бы дотла. К сожалению, внутри обнаружен тяжело пострадавший. Он похож на цыгана – возможно, какой-то бродяга, пробравшийся на ночлег. Мы полагаем, что из-за него-то и случился пожар, однако пока у нас нет достоверной информации. По крайней мере, он жег в помещении какие-то бумаги – видимо, чтобы согреться, – но это лишь гипотеза. Попробуйте получить дальнейшие разъяснения у полиции.
        Курт даже не кивнул. Случившееся никак не входило в его планы.
        Он направил свет от карманного фонарика в помещение, в то место, где настежь распахнутыми стояли раздвижные двери, а пол представлял собой месиво из пепла. Старик испытал настоящий шок.
        Подождав, пока пожарные уедут, он пробрался через пепельную кашу в хранилище и обнаружил, что там не осталось абсолютно ничего.
        Но что сразу бросилось ему в глаза, так это надпись на стене.
        Повсюду красовалась фраза: «Ассад был здесь».
        Он чуть не рухнул от неожиданности.

        – Всё исчезло, – говорил Вад Лёнбергу по защищенной линии связи. – Всё. Картотеки, вырезки, учредительные документы, списки членов, журналы… Огонь поглотил всё!
        – Надеюсь, ты прав, – ответил Лёнберг. – Ужасно, конечно, но надеюсь, что огонь действительно уничтожил все. Говоришь, что Хафез эль-Ассад был еще жив, когда ты покинул его?.. Но известно ли что-либо о том, каким образом араба обнаружила полиция? Может, его мобильный телефон каким-то образом навел их на след?
        – Нет, мы забрали и отключили его. Микаэль с коллегами в данный момент исследуют содержащиеся там сведения; возможно, им удастся обнаружить там информацию, которой мы сможем воспользоваться. Но телефон был отключен ровно с того момента, как мы взяли его в свои руки. Так что, нет, никак не могу ответить тебе на вопрос, каким образом Карл Мёрк его отыскал.
        – Дай мне десять минут на прощупывание ситуации в больнице, я перезвоню.
        Курт весь трясся от злости и горя. Если бы он подождал с посещением похоронного агента до завтра и если бы он не знал этого прекрасного человека по партийному сотрудничеству, ничего не случилось бы…
        Вад покачал головой. Если, если, если… Зачем он согласился на вторую чашку кофе, зачем жена похоронщика так долго выражала свои соболезнования? К чему теперь задаваться идиотскими вопросами? Что случилось, то случилось.
        Теперь оставалось только придерживаться плана, а план был чрезвычайно прост. Как только они избавятся от араба, предстоит перейти к его коллеге. А когда устранят и его – вероятно, уже завтра, – их контактное лицо из «Стейшн-Сити» спустится в подвал полицейского управления и уничтожит папки Нёрвига.
        Сказано – сделано. Непосредственные угрозы партии вскоре будут пресечены. Именно в этом заключался весь смысл их действий.
        Оставался лишь тот факт, что в отделе работала еще женщина. «Но она не особо умная», – сообщил человек из «Стейшн-Сити», так что с нею легко будет справиться. Даже если он и ошибается, ее запросто можно скомпрометировать и выдворить из системы в кратчайшие сроки. Он пообещал.
        Даже Сёрен Брандт больше не представлял собой проблемы, насколько был в курсе Курт Вад; ну и, наконец, Микаэль отправится на Мадагаскар и ликвидирует Миа Нёрвиг и Герберта Сёндерскова.
        После чего останется, вероятно, лишь одна угроза, а именно – Нэте Германсен.
        Ее смерть покажется всем вполне естественной. Свидетельство о смерти и скорые похороны – и дело кончено.
        Кончено навсегда, так он надеялся.
        Архивы Курта Вада сгорели, коллеги из «Секретной борьбы» свои архивы также уничтожили, с гибелью Карла Мёрка и Хафеза эль-Ассада, видимо, полицейское расследование перестанет представлять собой угрозу, если все действительно обстояло так, как представлял себе Курт, а именно, что дела, попавшие в отдел Q, не выходили за его пределы. Да, партия получит необходимый покой, чтобы передохнуть, и дело всей жизни, таким образом, принесет свои плоды.
        Курт кивнул сам себе. Вот он и продумал всё. В итоге получалось, что особого вреда нанесено вроде бы и не было, скорее наоборот.
        Оставалось лишь ждать отчета Лёнберга из больницы, где лежал араб.
        Он поднялся на второй этаж и прилег рядом со своей возлюбленной. На вид ее кожа была как снег, на ощупь – еще холоднее.
        – Позволь мне немного согреть тебя, милая Беата, – сказал он и прижал к себе тело.
        Оно уже утратило податливость. Трупное окоченение произошло, пока он пил кофе с совершенно безразличными ему людьми.
        Как он мог?
        Зазвонил мобильный.
        – Да, Лёнберг. Ты нашел его?
        – Нашел. Он лежит в Видовре, и состояние его не очень. Он действительно весьма и весьма плох.
        Курт вздохнул с облегчением.
        – А кто находится рядом с ним?
        – Карл Мёрк.
        – Вот как… Ты не в курсе, не вынес ли он, случаем, что-нибудь из архива?
        – Вряд ли. По крайней мере, дальше оно точно не пойдет. Наше контактное лицо находится в данный момент в зале ожидания, эта женщина сидит прямо напротив Мёрка. Спрошу у нее по другому телефону, не знает ли она подробностей на эту тему. Минуту…
        Он услышал голос Лёнберга где-то на заднем фоне, затем в трубке послышался грохот.
        – Сложно определить, она не может придвинуться к нему вплотную. Говорит, Карл держит в руках что-то похожее на список, но это могут быть правила поведения родственников и близких в больнице. По крайней мере, напоминает именно такой документ.
        – Список?
        – Да, Курт, только успокойся, там явно ничего опасного. Мы выдержали бурю, старина. В историческом плане, конечно, весьма прискорбно, что все наши досье и вся документация, имеющая отношение к основанию «Секретной борьбы» и «Чистых линий», уничтожена, но, быть может, оно и к лучшему, что пламя поглотило наши журналы и все твои архивы обратились в дым. В остальном все нормально, Курт?
        – Нет. – Вад глубоко вздохнул. – Беата умерла.
        Возникла длительная пауза. Он знал, как Лёнберг и многие другие старейшины организации относятся к Беате. Не только как к талантливому организатору, сплотившему их, но и как к женщине. Она была совершенно особенной.
        – Мы чтим ее память, – наконец прервал молчание Лёнберг.
        Очевидно, ничего иного произнести он не мог.

        С похоронным агентом договорились, что он вместе с помощником приедет и заберет Беату утром около десяти; они утверждали, что откладывать не стоит. Как немилосердна спешка…
        Курт с грустью посмотрел на мертвую жену. Вообще-то он решил ночью последовать за нею. Когда наутро явятся гробовщики, то обнаружат, что им придется приезжать повторно.
        Но пока что он не мог этого сделать, не теперь. Не раньше, чем убедится, что Карл Мёрк и Хафез эль-Ассад стерты с лица земли, не раньше, чем уверится, что документ, который в данный момент изучает следователь в стерильном помещении больничного отделения, – не тот самый, за какой Курт опасался больше всего.
        Он набрал номер Микаэля.
        – К сожалению, Хафез эль-Ассад выжил после удара по голове и поджег архив, однако, скорее всего, последствия станут для него фатальными. Мы постараемся быть в курсе происходящего в ближайшие часы и дни посредством надежного и лояльного нам контактного лица из больницы. Эта медсестра оказывала нам помощь уже неоднократно и готова оказать содействие и теперь. А потому я считаю, нам не стоит сильно беспокоиться о нем. Нет, настоящая проблема – Карл Мёрк.
        – Ясно, – прозвучало из трубки.
        – Не выпускайте его из поля зрения ни на секунду, Микаэль. Сейчас он находится в больнице Видовре; оттуда следуйте за ним по пятам, понятно? Ваша задача состоит в том, чтобы стереть его с лица земли. Можете размолоть его на куски… делайте все, что хотите. Только добейтесь результата, причем как можно быстрее.

        Глава 42
        Ноябрь 2010 года

        Увидев, как Роза, чьи нервы накалились до предела, уставилась на бледное лицо Ассада, когда его выгружали из «Скорой» и отправляли в отделение реанимации, Карл осознал, что ночное ожидание отчета о состоянии друга будет для нее уже перебором.
        – Ты сама доберешься домой? – спросил он в отблеске синих мигалок.
        Он протянул коллеге ключ от машины и лишь потом сообразил, насколько она никудышный водитель, но его предложение уже было принято.
        – Спасибо, – поблагодарила Роза и прижалась к нему, забыв обо всех барьерах, затем печально махнула в направлении носилок с Ассадом и поплелась к «Форду».
        «Слава богу, сейчас не такой напряженный трафик», – подумал Карл. Если еще и с Розой ночью что-то стрясется, его карьера полицейского будет закончена.
        А может, уже закончена…

        Врачи принялись усердно колдовать над Ассадом в операционной, а затем один из них с серьезным видом предстал перед Мёрком, ожидающим у палаты, и сообщил, что с легкими, слава богу, все более-менее в норме, однако травма черепа и возникшая в результате гематома имеют такой характер, что обещать что-либо они не могут. На самом деле все оказалось настолько серьезно, что придется перевезти пострадавшего в Королевский госпиталь, отделение травматологии которого уже согласилось принять и обследовать Ассада, и даже, возможно, провести еще одну операцию, а затем перевести в отделение интенсивной терапии.
        Карл кивал, тем временем в нем боролись гнев и печаль. Он не собирался сразу бросаться звонить Розе, чтобы рассказать об этом.
        Мёрк прижимал к груди один из документов, которые Ассад спрятал под рубашкой. Курт Вад должен заплатить за все. И даже если им не удастся заполучить его законным способом, были и другие пути. Теперь ему было безразлично.
        – Я только что услышал о несчастном случае, – раздался знакомый голос из глубины коридора.
        К нему бежал Маркус Якобсен.
        Это было настолько печально и трогательно одновременно, что Карлу пришлось промокнуть уголки глаз.

        – Маркус, давай сейчас же отправимся в управление, – предложил Мёрк. – Я не могу поехать сейчас домой. Есть куча вещей, какие мне предстоит уладить прежде всего.
        Маркус Якобсен поглядел в зеркало заднего вида и чуть подправил его.
        – Хм, странно, эта машина уже так долго за нами едет, – заметил он и посмотрел на Карла. – Да, понимаю тебя. Но – утро вечера мудренее.
        – Договорились, тогда тебе придется отпоить меня «Гаммель Данск»[80], когда доберемся. А сон пускай чуток подождет.
        Он пересказал шефу отдела убийств все произошедшее за день, у него была такая потребность.
        – Карл, я запретил тебе приближаться к Курту Ваду – и вот смотри, что в итоге получилось.
        Мёрк кивнул. Его фраза была справедлива и неизбежна.
        – И все же хорошо, что ты не внял моим словам, – продолжил шеф.
        Карл повернул голову.
        – Спасибо, Маркус.
        Шеф тщательно подбирал слова, прежде чем произнести их вслух.
        – Карл, я бы хотел поговорить кое с кем, прежде чем ты продолжишь работать над этим делом.
        – Допустим. Но я всерьез опасаюсь, что не могу больше ждать.
        – Тогда, Карл, к сожалению, я должен временно отстранить тебя от должности.
        – Если ты так поступишь, подонки улизнут со всей той мерзостью, которую они совершили.
        – С какой, Карл? С тем, что они совершили покушение на тебя? С тем, что они сделали с Ассадом? Или с тем, что выстроили собственную новую партию, а также со своими давнишними преступлениями?
        – Со всем вместе взятым, да!
        – Я должен кое-что тебе сказать. Если ты не остановишься, пока я не обсужу все это с некоторыми людьми, Курт Вад с компанией действительно улизнут. Давай же договоримся, что ты поработаешь в офисе, пока я не позволю тебе иные виды работ.
        Карл пожал плечами. Сказано было не слишком много.
        Они остановились на парковке и мгновение постояли перед бетонным зданием, устремив взгляд на управление и обдумывая события минувшего дня.
        – У тебя есть сигарета? – прервал молчание шеф.
        Карл на секунду улыбнулся нерешительности Якобсена.
        – Есть, только прикурить нечем.
        – Сейчас, у меня зажигалка в бардачке лежит…
        Шеф отвернулся и успел сделать всего пару шагов, как вдруг темный автомобиль с выключенными фарами, двигавшийся по диагонали вдоль тротуара возле здания управления, прибавил газу и понесся прямо на них.
        Боковая часть автомобиля подпрыгнула, когда колеса наткнулись на бордюр, звук металла пронзительно отозвался у Карла в ушах, он бросился в сторону и откатился по тротуару. Автомобиль с визгом остановился и тут же припустил задним ходом, так что коробка передач зашипела и в воздухе запахло жжеными покрышками, набирающими обороты.
        Полицейские услышали выстрел, но не поняли, с какой стороны стреляли. Единственное, что они отметили за какие-то миллисекунды, – это то, что траектория автомобиля изменилась, он словно потерял управление и понесся по диагонали на проезжую часть, где на полной скорости врезался в припаркованную гражданскую машину кого-то из сотрудников полиции.
        Только после этого они заметили, что из двора управления примчался на мотоцикле полицейский с пистолетом наготове, и только тогда Карл услышал, насколько многословный поток проклятий и ругательств в состоянии произвести его шеф за ничтожное время.

        Пока руководитель отдела по связям с общественностью и начальник отдела убийств изо всех сил сдерживали напор журналистов и телевизионщиков, Карл занялся проверкой сведений о человеке, совершившем покушение. Правда, у того не оказалось при себе никаких документов, но Карлу оказалось достаточно обойти коллег, и фотография мертвого мужчины, сидящего на сиденье автомобиля с круглым отверстием в шее, принесла плоды. Парни из уголовно-разыскного отдела C, сидевшие на третьем этаже, были тертыми калачами.
        – Это Оле Кристиан Шмидт, – с ходу заявил один из них, и, получив имя, Карл сразу напал на след.
        Бывший горластый активист правого толка, недавно освобожден после двух с половиной лет тюрьмы, полученных за два насильственных нападения – на женщину, являвшуюся членом исполнительного комитета социалистов, и на подростка-иммигранта, случайно проходившего мимо. Не то чтобы впечатляющее криминальное прошлое, но достаточное для того, чтобы опасаться за дальнейшую карьеру.
        Карл смотрел на плоском экране выпуск новостей по TV-2 ровно с того момента, как сел на рабочее кресло.
        Маркус Якобсен и начальник пресс-службы прекрасно справились с брифингом на тему эпизода с выстрелом. Ни слова о проводимом расследовании, ни слова о подоплеке инцидента. Лишь констатация того, что совершенно неожиданно водитель спятил, и можно было лишь благодарить судьбу за то, что рядом оказался решительный мотоциклист, спасший жизни сотрудников криминальной службы.
        Карл кивнул. Эпизод демонстрировал, что Курт Вад пребывал в отчаянии и что этим эпизодом все не ограничится, – никаких сомнений. По возвращении Маркуса им предстояло обсудить, каким образом приступить к немедленным арестам.
        Затем картинка поменялась, и ведущий вкратце прокомментировал заслуги Маркуса Якобсена и выразил сожаление, что имена погибшего и сотрудника полиции до сих пор не разглашены.
        Картинка поменялась снова, чего нельзя было сказать о выражении лица ведущего.
        – Сегодня около девяти часов утра любитель лодочных прогулок испытал серьезное потрясение, отплыв из гавани Хавнсё и на полдороге к Сайербю, что на острове Сайеро, обнаружив утопленника, всплывшего на поверхность. Мы можем сообщить, что речь идет о 31-летнем журналисте Сёрене Брандте. Родственники уже оповещены о находке.
        Карл отставил чашку кофе и в ужасе уставился на экран, где замаячила фотография улыбающегося Сёрена Брандта.
        Неужели кошмару не было конца?

        – Ты ведь знаком с Мэдвигом, Карл? – спросил Маркус и предложил своим гостям присесть.
        Карл кивнул, подавая руку коллеге. Карл Мэдвиг, один из жестких парней из полицейской разведки; да-да, с ним он был знаком лучше, чем со многими другими.
        – Сколько лет, сколько зим, Мёрк, – поприветствовал его Мэдвиг.
        Что верно, то верно. С тех пор как они с тезкой вместе проходили учебу в полицейской академии, их пути так и не пересеклись, но Мэдвиг был действительно очень занят, став настоящей звездой полицейской разведки. В свое время он был замечательным парнем, но, по слухам, с годами растерял часть своего врожденного обаяния. Возможно, дело было в его постоянном темном костюме, а возможно, в самоуверенности, для взращивания которой возникли как нельзя более подходящие условия. В общем, Карлу было все равно.
        – Здорово, Медуза, – бросил Карл, позабавившись тому, как Мэдвиг слегка вздрогнул, когда давнишнее прозвище вдруг всплыло из тумана забвения. – Вот мы и добрались до ситуации, когда приходится привлекать разведку… Не то чтобы инициатива исходила от меня, – продолжил он, понимающе покосившись на Маркуса. Глава отдела убийств полез за своей никотиновой жвачкой.
        – Карл, спешу поставить тебя в известность о том, что именно Мэдвиг руководит в службе полицейской разведки выяснением обстоятельств возникновения «Чистых линий» и сбором сведений об узком круге основателей, в том числе о Курте Ваде. Вот уже четвертый год продолжается эта работа, а потому ты, конечно, понимаешь…
        – Я все понимаю, – оборвал его Карл, поворачиваясь к Мэдвигу. – Я сдаюсь на твою милость, Медуза, выкладывай!
        Тот кивнул и выразил соболезнования в связи с обстоятельствами, коснувшимися помощника Карла. Возможно, слово «соболезнования» прозвучало немного неуместно. По крайней мере, он надеялся на неуместность этого слова всем сердцем.
        Затем Мэдвиг изложил суть их расследований – вполне открыто, прямо и в некотором смысле даже заинтересованно. Было заметно, что дело действительно захватило его. Он также залез в глубины и откопал сведения о том, на что были способны члены сообщества, будучи, казалось бы, абсолютно респектабельными людьми.
        – Мы по возможности регулярно прослушивали влиятельных членов «Чистых линий», в том числе и многих из тех, кто знаком нам по «Секретной борьбе», и нам известны некоторые сведения, сообщенные тобой Маркусу Якобсену. Естественно, у нас имеются также показания свидетелей и документы, подкрепляющие нашу работу, мы всегда можем обратиться к ним. Однако папки, «найденные» вами у Нёрвига, – тут он нарисовал в воздухе кавычки, – к сожалению, не сообщили нам ничего, что уже не было бы известно, хотя мы целые сутки просматривали их. Все эти старые иски к членам «Секретной борьбы» можно без труда найти в соответствующих полицейских архивах. А вот о чем мы не имели сведений, так это весьма своевременные указания на то, что штурмовики Курта Вада направлялись на совершенно преступные задания, что в каком-то смысле даже нам на руку. Ибо, имея подобные факты, несомненно, будет проще объяснить общественности необходимость остановить «Чистые линии» и их деяния.
        – Да, – вмешался начальник отдела убийств. – Ты по праву можешь чувствовать возмущение, почему я раньше ничего не рассказал тебе о расследовании полицейской разведки, Карл, но скрывать карты было необходимо. Только представь себе тот скандал, какой мог бы разразиться, если бы пресса и общественность узнали о том, что новая так называемая демократическая политическая партия подвергалась прослушкам и проверкам, настоящей слежке, да еще столь масштабной! Представляешь себе заголовки? – Он принялся писать пальцем в воздухе. – «Политическое государство, дискриминация, фашизм»… Слова, которые абсолютно не вяжутся ни с нашими методами, ни с целью данного расследования.
        Карл кивнул.
        – Спасибо за оказанное доверие. Я думаю, мы бы уж как-нибудь сдержали язык за зубами, но хватит об этом. Вы в курсе, что они убрали Сёрена Брандта?
        Маркус с Мэдвигом быстро переглянулись.
        – Понятно; значит, не в курсе… Сёрен Брандт являлся одним из моих осведомителей. Его обнаружили сегодня утром в бухте Сайеро. Я полагаю, вы знаете, кто он?
        Мэдвиг и шеф смотрели на него с одинаково невыразительными лицами. Значит, знают.
        – Поверьте мне, произошло убийство. Брандт опасался за свою жизнь и забился в какой-то угол. Парень даже мне ничего не захотел говорить о своем местоположении. Однако, видимо, они и там добрались до него.
        Мэдвиг выглянул в окно.
        – Так, значит, журналист? Убили журналиста! – воскликнул он, задумавшись о последствиях. – То есть теперь пресса будет волочиться за нами повсюду… Упоминания о нападениях на журналистов в России и Украине – без них не может спокойно жить никто в нашей стране. А теперь появился и датский убитый журналист, – сострил он и обернулся к ним с подергивающимися уголками рта.
        Если бы тема не была настолько трагична, он бы явно принялся хлопать себя по бедрам от восторга.
        Карл мгновение смотрел на собеседников, прежде чем извлечь козырную карту.
        – Я бы хотел кое-что вам отдать, но взамен хочу попросить вас предоставить мне возможность закончить начатое расследование. Надеюсь поспособствовать ряду обвинений против Курта Вада, так как по-прежнему подозреваю его в причастности к серии исчезновений людей. Ну что, договорились?
        – Зависит от того, что ты нам предлагаешь. Мы не можем допустить, чтобы твоя охота на Курта Вада подвергала опасности твою собственную жизнь и жизни других людей, – ответил Маркус Якобсен, посылая ему взгляд, говоривший: «Не видать тебе никакого договора!»
        Мёрк положил на стол документы.
        – Вот списки всех членов «Секретной борьбы».
        Брови Мэдвига взлетели на лоб, глаза вытаращились. Это была вещица, на существование которой он не смел надеяться в своих самых смелых мечтах.
        – Да уж, редкая находка, смею заметить! Множество известных врачей, политиков, даже один сотрудник «Стейшн-Сити», медсестры, социальные работники… На любой вкус. Но еще лучше то, что здесь представлена подробная информация по каждому человеку. В том числе и по тем, кого Вад высылал «в поля». Им посвящен отдельный столбец.
        Он показал пальцем на список. С немецкой систематичностью Курт Вад зафиксировал не только имена членов и их жен и мужей, адреса, рабочие места, адреса электронной почты, страховые номера, телефоны и факсы, но и то, какую функцию они выполняли в организации. «Информирование», «Наводка», «Исследование», «Взлом», «Кремация», «Правовая помощь», «Чиновники» – таковы были некоторые из множества обозначений, присутствующие в списке, и, наконец, «Работа в полях». Не нужно было иметь многолетний стаж работы в полиции, чтобы понять, что скрывалось за этим словосочетанием.
        К картошке уж точно никакого отношения не имело.
        – В разделе «Работа в полях» есть, например, Оле Кристиан Шмидт, – сказал Карл, показывая пальцем на соответствующую строчку. – Маркус, ты смотришь на меня непонимающим взглядом, а между тем именно он сегодня утром чуть не превратил нас в фарш.
        У Мэдвига пальцы чесались выхватить список из рук детектива, это было очевидно. Карл уже представлял себе, как коллега врывается в свой отдел с объявлением долгожданного прорыва. Однако Мёрк не мог запросто разделить его неприкрытый восторг, ибо за обретение данных сведений пришлось заплатить чересчур высокую цену. В данный момент Ассад боролся за жизнь в Королевском госпитале.
        – По страховым номерам людей, перечисленных в колонке «Работа в полях», мы замечаем, что они принадлежат к иной возрастной группе, нежели, например, те, кто делает аборты, – продолжил он. – Всем «работникам полей» не более тридцати лет. Мое предложение заключается в том, чтобы сотрудники управления провели предварительные аресты всей данной группы и с пристрастием выяснили их местонахождение в последние несколько дней. Если мы поступим таким образом, все покушения и убийства тут же прекратятся, не сомневайтесь. И вы в разведке сможете спокойно заняться работой с документами.
        Он прижал к себе списки.
        – Эти документы, возможно, стоили жизни моему товарищу и коллеге Ассаду, и вы не получите их, пока не скажете мне, что мы договорились. Вот так.
        Мэдвиг и шеф вновь переглянулись.

        – Роза, думаю, могу сообщить тебе, что Ассад на мгновение пришел в себя, – сказал Карл в телефон.
        На другом конце провода повисло молчание. Естественно, для того, чтобы у нее отлегло от сердца, нужна более определенная информация.
        – Врачи утверждают, что он открыл глаза, огляделся, после чего улыбнулся и сказал: «Значит, меня все-таки нашли. Хорошо!» Затем вновь потерял сознание.
        – Господи, – ответила Роза. – Карл, как ты думаешь, он выкарабкается?
        – Не знаю. Время покажет. Я буду продолжать вести дело. А ты можешь пока отдохнуть, самое время. Думаю, тебе полезно будет недельку развеяться. У нас было несколько очень тяжелых дней, я знаю.
        Ее дыхание стало глубже.
        – Ладно. Но должна сказать, Карл, я обнаружила кое-какое несоответствие.
        – Так-так, какое же?
        – Журнал, который Ассад забрал из архива Курта Вада, лежал в машине. Я взяла его с собой домой и утром просмотрела. Ну, я про Журнал шестьдесят четыре, ты понял…
        – Да, и что с ним?
        – Теперь я понимаю, почему Ассад решил, что так важно было засунуть его под рубашку, прежде чем поджечь помещение. Видимо, он тщательно перерыл весь архив, раз выбрал именно этот журнал и список, взятый тобой. Просто отлично, что он стибрил у тебя зажигалку, иначе у него там не было бы света.
        – Что с журналом?
        – Медицинские записи Курта Вада относительно двух абортов Нэте Германсен.
        – Двух?
        – Да. Когда ей было пятнадцать, домой вызвали доктора, так как после падения в речку у нее случилось кровотечение. По свидетельству врача, это было следствием самопроизвольного аборта. А знаешь, кто был тем врачом? Отец Курта Вада.
        – Бедняжка… Она была слишком мала. В соответствии с моралью того времени, на нее и всю ее семью обрушился настоящий позор…
        – Возможно, и так. Но дело, какое в данный момент меня занимает, фигурирует также в папках Нёрвига. Где Нэте Германсен обвиняет Курта Вада в изнасиловании и получении денег за проведение нелегального аборта.
        – Ну, вряд ли об этом упоминается в журнале.
        – Не упоминается. Но там есть кое-что другое и более любопытное.
        – Что, Роза? Ну же!
        – Там упоминается имя человека, от которого она забеременела, после чего все и закрутилось.
        – Кто это?
        – Вигго Могенсен. Ты сказал, несколько дней назад Нэте утверждала, что не знакома с ним.

        Глава 43
        Сентябрь 1987 года

        Нэте заметила Гитту Чарльз, когда ее силуэт только появился на пути к Озерному павильону. Характерная походка и размахивание руками пробудили у Нэте мурашки. На протяжении более тридцати лет она была избавлена от созерцания этой фигуры, вид которой теперь заставил ее сцепить руки и оглядеть гостиную с целью установить, все ли готово для совершения убийства без проволочек. Все должно пройти гладко, ибо головная боль не утихла, а сверлила ее мозг и почти провоцировала рвотные позывы.
        «Проклятая мигрень», – подумала Нэте. Неужели болезнь не пройдет, когда она убежит от всего того, что снова и снова напоминает о проклятом прошлом?
        Да, ей просто нужно на несколько месяцев уехать, и все станет по-другому. Возможно, у нее даже получится нормально жить с мыслью, что Курт Вад все еще существует… «Судя по тому, как он ведет себя в настоящий момент, прошлое наверняка скоро настигнет, и рано или поздно вытащит его на свет», – размышляла она. Ей было это необходимо.
        Иначе Нэте просто неоткуда было взять силы для убийства Гитты.

        Спустя четыре дня после поджога и неудавшейся попытки побега на остров явились несколько офицеров и забрали Нэте и Риту.
        Не было произнесено ни слова о том, что их ожидает, но сомнений и так не осталось. «Поджигательницы, развратницы и идиотки» – подобные характеристики едва ли сослужили кому-либо в этом заведении хорошую службу, и месть Гитты Чарльз была абсолютно методичной. А потому Риту с Нэте, связанных кожаными ремнями, словно они являлись осужденными и конвоировались на смертную казнь, переправили через море и дальше на «Скорой» отвезли в больницу Корсёра. Примерно так же они ощущали себя, увидев приближающихся к ним санитаров с волосатыми руками и уверенными движениями; девушки кричали и молотили ногами во все стороны, пока их вели через отделение к палатам. Здесь их крепко привязали и положили лежать бок о бок. Они плакали и молились за своих нерожденных детей. Персоналу, судя по всему, это было совершенно безразлично. Сотрудники повидали такое количество этих «морально распущенных» личностей, что их абсолютно не трогали слезы Нэте и мольбы о помощи.
        В конце концов Рита принялась буянить и орать. Сначала она требовала рандеву с главным врачом, а затем пригрозила полицией и даже самим мэром Корсёра, однако ничто не помогло.
        И тут Нэте испытала настоящий шок.
        Два врача и две медсестры молча вошли в палату и попарно остановились у их с Ритой кроватей, готовя инъекции. Их пробовали успокоить словами о том, что так будет лучше для них же, что потом они смогут жить нормальной жизнью, но сердце Нэте колотилось за все те крошечные жизни, какие она теперь не сможет дать миру. А когда в нее впилась игла шприца, дыхание перехватило и девушка погрузилась в сон, забыв и саму себя, и свои мечты.
        Когда она проснулась несколько часов спустя, у нее осталась лишь боль в животе да бандаж. Остальное у нее отняли.
        В течение двух дней после этого Нэте не произнесла ни слова, да и потом молчала, когда их двоих привезли обратно на Спрогё. Она испытывала только печаль и уныние.
        «Эта дура молчит, как рыба. Может, в конце концов она извлекла для себя урок», – сказал кто-то из наставниц, когда Нэте прекрасно слышала, и это было верно. За месяц она так ничего и не сказала – кому бы такое пошло на пользу?
        И тогда ее отпустили.
        Риту же, напротив, оставили на острове, сказав, что «все-таки существуют какие-то ограничения на то, кого они могут себе позволить отпустить в общество».
        И вот Нэте стояла на корме и смотрела на волны, обмывающие остров, и на маяк, погружающийся за горизонт, и думала о том, что она вполне могла бы остаться, так как жизнь ее все равно уже прошла.

        Первая семья, куда она попала, состояла из кузнеца, его жены и троих сыновей-механиков, перебивающихся случайными заработками, торговлей и халтурой. Этому семейству, как никакому другому, требовался кто-то в качестве раба и объекта постоянных нагоняев, и эта семейная потребность сполна была удовлетворена с появлением в их доме Нэте. Ее заставляли делать всё: от уборки на участке, заваленном кучей проржавевших деталей от оборудования, до выполнения функций приживалки при грубой и злобной хозяйке, единственное и величайшее удовольствие которой состояло в издевках над всем и вся, в особенности над Нэте.
        – Похотливая, неотесанная, глупая шлюха, – слышалось целыми днями, и если появлялся хоть малейший повод поднять ее на смех, хозяйка никогда не упускала его.
        – Безголовая дрянь. Скажи мне, неужели ты не в состоянии прочитать, что тут написано, идиотка? – С этими словами она указывала на пачку стирального порошка.
        И когда Нэте оказывалась бессильна сложить буквы, словесные унижения дополнялись подзатыльником.
        – Ты не понимаешь датского языка, глупая башка? – раздавалось то и дело, и Нэте съеживалась практически до пустого места.
        Парни хватали ее за грудь, как им хотелось, а хозяин грозился пойти еще дальше. Когда она мылась, они, подобно собакам-ищейкам, по очереди приходили и пристраивались за дверью, со стонами бесстыдно изливая свою похоть.
        – Впусти нас, Нэте. И мы заставим тебя визжать, как поросенка, каковым ты на самом деле и являешься, уж поверь, – смеялись они.
        Кое-как проходили дни за днями, но ночи были тяжелее. Она плотно закрывала дверь в свою каморку, подставляла под дверную ручку венский стул и укладывалась на пол рядом с кроватью. Если вдруг кто-то из них объявится и бросится на кровать, он получит сюрприз, о котором она позаботилась заранее. Кровать была пуста, а железная труба, найденная однажды во дворе, была ох как тяжела! Если дойдет до такого, ей было абсолютно безразлично, придавит она одного из них до полусмерти или вовсе отправит на тот свет. Что могло случиться с ней еще более ужасного, чем уже случилось?
        Иногда Нэте раздумывала, не подмешать ли немного белены, прихваченной с острова, в вечерний семейный кофе. Но мужество каждый раз ее покидало, и все задумки так ни к чему и не привели.
        Однако кое-что все же произошло. В один прекрасный день, когда хозяйка отвесила своему мужу особо звучную пощечину, он взял дробовик и разнес не только ее голову, но и лишил средств к существованию всю семью.
        После случившегося Нэте несколько часов в одиночестве просидела на кухне, беспокойно раскачиваясь из стороны в сторону, пока технические специалисты из полиции выковыривали из стен гостиной дробь и отскребали ошметки плоти.
        Лишь вечером ее судьба прояснилась.
        Довольно молодой мужчина, может, всего лет на шесть-семь старше ее самой, протянул к ней руки со словами:
        – Я Эрик Ханстхольм, нас с моей женой Марианной попросили позаботиться о тебе.
        Слова «позаботиться о тебе» прозвучали как-то странно. Слабым отголоском музыки, услышанной целую вечность назад, но в то же время и предупредительным сигналом. За такие слова она снова и снова пыталась уцепиться, и всякий раз напрасно; но в этом жутком доме, где звучало еще эхо выстрела, они сроду никогда не произносились.
        Нэте взглянула на мужчину. Он производил приятное впечатление, но она отмела от себя эти мысли. Сколько раз девушка горько ошибалась в казавшихся ей приятными мужчинах?
        – Ну, пускай так и будет, – сказала Нэте, пожав плечами.
        А что еще могла она сказать? Больше ответить ей было нечего.
        – Мы с Марианной получили общую должность преподавателей для глухонемых в Бредебро. Местечко в «мрачной Ютландии», – он сам рассмеялся такому словосочетанию. – Но, может, ты согласишься поехать с нами?
        Только теперь она посмотрела ему в глаза. Сколько раз выбор ее будущего предоставлялся ей самой? Ни одного, насколько она могла припомнить. А как часто при обращении к ней употреблялись слова «может» и «согласишься»? Никогда, с тех пор как умерла мать.
        – Мы виделись прежде, много месяцев назад, – продолжал Эрик. – Я читал книжку вместе со слегка тугоухой девушкой, больной раком, в больнице Корсёра, а ты лежала на койке напротив. Помнишь?
        Он кивнул, заметив ее смущение и как она несколько раз моргнула, дабы избежать его пытливого взгляда. Неужели это действительно он?
        – Думаешь, я не заметил, как ты нас тогда слушала? А я ведь заметил. Твои синие глаза так просто не позабудешь.
        Затем он осторожно вытянул вперед руку без какой бы то ни было настойчивости, остановив в воздухе перед ее ладонью и терпеливо ожидая.
        Он дождался, пока она протянет ему пальцы. И пожмет его руку.

        Все в жизни Нэте перевернулось спустя несколько дней в казенной квартире в Бредебро.
        С самого приезда она лежала на своей кровати в ожидании скорого рабства. В ожидании потоков жестоких слов и нового разочарования, которые следовали за ней тенью.
        Молодая женщина Марианна Ханстхольм позвала ее и привела в кабинет, где указала ей на доску.
        – Смотри, Нэте. Я буду задавать тебе вопросы; ты можешь тратить на размышление над ответом сколько угодно времени. Согласна?
        Нэте посмотрела на доску с буквами. Сейчас ее мир разобьется вдребезги, ибо она прекрасно поняла, что к чему. Все эти значки на доске были ее проклятием, когда она посещала сельскую школу. Свист хлыста, занесенного над поясницей, или удары линейкой по пальцам было не так легко забыть. А когда женщина, сидевшая напротив, выяснит, что Нэте в состоянии опознать менее четверти букв и совсем не может сложить их в слова, ее вновь втопчут в грязь, где, по всеобщему мнению, ей и было самое место.
        Нэте сжала губы.
        – Я согласна, фру Ханстхольм. Но я не могу.
        В течение нескольких секунд они молча смотрели друг на друга, Нэте тем временем пыталась предугадать, куда придется удар, но Марианна Ханстхольм лишь улыбнулась.
        – Поверь мне, милая моя, ты можешь, пускай даже и не так уж идеально. Если ты просто расскажешь мне, какие из этих букв тебе знакомы, я буду очень рада.
        Нэте нахмурилась. И поскольку не происходило ничего иного, кроме того, что женщина напротив улыбалась и указывала на фанерную доску, она нехотя поднялась и шагнула вперед.
        – Мне знакома вот эта буква, – начала она. – Это «Н», с нее начинается мое имя.
        Фру Ханстхольм захлопала в ладоши и от всей души рассмеялась.
        – Ну, значит, нам не хватает всего-то каких-то двадцати семи букв. Ну разве не прекрасно? – воскликнула она, подскочила к Нэте и заключила ее в объятия. – Погоди, мы еще покажем им всем…
        Чувствуя вокруг себя эти теплые руки, Нэте задрожала, но женщина крепко обнимала ее и прошептала, что теперь все будет хорошо. В это совсем не верилось.
        Именно поэтому она продолжала дрожать и расплакалась.
        Тут вошел Эрик Ханстхольм, привлеченный шумом, и явно сразу заволновался, заметив блестящие глаза и вздрагивающие плечи Нэте.
        – Эх, Нэте… Выплачь сейчас всю свою боль, малыш, чтобы с сегодняшнего дня скинуть ее с себя навсегда, – сказал он и прошептал слова, которые с того момента перекрыли все то зло, какое она пережила. – Ты нормальная, Нэте. Запомни навсегда: ты нормальная.

        Нэте столкнулась с Ритой перед аптекой на главной улице Бредебро осенью 1961 года, и на нее мигом обрушилась новость, еще прежде чем Нэте успела поздороваться.
        – Заведение на Спрогё распустили, – сообщила Рита и улыбнулась, заметив, что ее подруга потрясена.
        Затем она вновь стала серьезной.
        – Бо?льшая часть девушек размещены в приемных семьях, где они работают за ночлег и пропитание, так что в этом смысле мало что изменилось. Тяжкий труд с утра до ночи, и ни гроша на карманные расходы. Все быстро устают, Нэте.
        Та кивнула. Уж об этом она знала лучше кого бы то ни было! Затем попыталась взглянуть Рите в глаза, но это оказалось трудно. Она не рассчитывала еще раз в жизни встретиться с этими глазами.
        – Зачем ты приехала? – спросила наконец Нэте, не уверенная, действительно ли хочет услышать ответ.
        – Я работаю всего в двадцати километрах отсюда на молочной ферме. Пиа – ну, та шлюха из Орхуса – тоже там пристроилась; мы вкалываем с пяти утра и до самой ночи, и нам просто жутко тяжко. Вот я и сбежала оттуда и добралась сюда, чтобы спросить, не хочешь ли ты составить мне компанию.
        Хотела ли Нэте составить ей компанию? Нет, она даже ничего не хотела об этом слышать. В ней все перевернулось при виде бывшей подруги. Да как та вообще посмела разыскивать ее после всего, что натворила? Если бы не ревность и эгоизм Риты, все сложилось бы иначе. Нэте смогла бы выбраться с острова и могла бы иметь детей…
        – Решайся же, подружка. Ты ведь со мной, Нэте, верно? Мы смоемся, и пропади оно все пропадом. Помнишь наши прежние планы? Англия, потом Америка… Уедем туда, где никто нас не знает.
        Нэте смотрела в сторону.
        – Как ты смогла меня разыскать?
        Рита рассмеялась сухим смехом – сказывалось частое курение.
        – Думаешь, Гитта Чарльз не следила за тобой, глупышка? Думаешь, эта сучка не измучивала меня изо дня в день рассказами о том, где и как ты живешь на свободе?
        Гитта! Нэте сжала кулаки, услышав имя наставницы.
        – Чарльз… А где она теперь?
        – Если бы я знала, ей пришлось бы худо, – прозвучал холодный ответ.
        Девушка на секунду подняла глаза на Риту. Она знала, на что способна бывшая подруга. Она видела, как та колошматила половником девушек, не желавших платить за сигареты. Тяжеловесные мощные удары, кровоподтеки от которых виднелись, когда девушки переодевались.
        – Уходи, – мрачно произнесла Нэте. – Я больше никогда не желаю видеть тебя, ясно?
        Рита вздернула подбородок и презрительно посмотрела на нее.
        – А-а, ты стала слишком красивой, несчастная шлюшка… Благородство теперь не позволяет тебе со мной разговаривать, так ведь?
        Нэте мысленно согласилась. Жизнь научила ее тому, что, если хочешь все понимать, придерживайся двух людских истин. Первая была изложена в словах ее брата о двух типах людей, а вторая состояла в том, что человеческая жизнь представляет собой постоянное балансирование над пропастью соблазнов, и в том, насколько глубоким окажется падение, если оступиться.
        В данный момент ее одолевал огромный соблазн броситься со сжатыми кулаками на Риту и согнать надменное выражение с ее лица, однако Нэте отвернулась и направилась прочь. Если кто-то и попадет в пропасть соблазнов, то уж точно не она.
        – Удачного путешествия, – попрощалась Нэте, уже повернувшись спиной, но бывшая подруга и не подумала отвязаться.
        – Остановись, – закричала она, схватив девушку за плечи и оглядываясь на пару непричастных домохозяек с корзинами для покупок и с непонимающими выражениями лиц. – Перед вами две шлюхи со Спрогё, которые оттрахают ваших мужей за десять крон, и вот она намного опасней, – продолжала кричать Рита, вцепившись в лицо Нэте и рывком повернув ее голову к женщинам. – Только взгляните на морду этой твари. Думаете, ваши мужья предпочтут видеть в постели вас, страхолюдины? А она ведь живет в вашем городе, так что берегитесь…
        Разъяренная бестия повернулась к Нэте, прищурившись.
        – Ну что, пойдешь со мной? Потому что если нет, я буду стоять тут и кричать во все горло, пока не приедет полиция. Так что потом тебе придется тут не так уж сладко, как считаешь?

        Она сидела и плакала, когда в дверь ее комнаты постучались и осторожно вошел приемный отец.
        Он долго стоял молча с серьезным видом.
        «Ну вот, сейчас он попросит меня уехать, – думала Нэте. – Теперь я снова попаду в семью, где меня будут держать подальше от людей, к кому-то, кто не станет стыдиться, кому вообще неведомо чувство стыда».
        Затем он нежно положил свою ладонь ей на руку.
        – Нэте, ты должна знать, что единственное, о чем сейчас все разговоры в городе, так это о том, как достойно ты себя повела в такой ситуации. Ты сжала кулаки, все видели, но не ударила, а прибегла к силе слова. И это прекрасно.
        – Теперь все знают, – ответила Нэте.
        – Знают о чем? Единственное, что они знают, что ты наклонилась к той, что обвинила тебя, и сказала: «Ты называешь меня шлюхой. Знаешь что, Рита? В следующий раз, когда ты спутаешь меня с моей сестрой, надеюсь, эти люди покажут тебе дорогу к хорошему окулисту. Ступай своей дорогой и не появляйся больше, иначе я позову полицию. Договорились?» – Он кивнул. – Вот что они знают. Ну и что тут такого?
        Он посмотрел на Нэте и улыбнулся, и она оттаяла.
        – И вот еще… У меня кое-что для тебя есть.
        У него за спиной что-то зашуршало.
        – Вот, – он протянул ей диплом с огромными буквами.
        Ей потребовалось какое-то время, чтобы прочитать его, но потихоньку она преодолела текст.
        «Того, кто в состоянии прочитать это, нельзя назвать неграмотным» – вот что было там написано.
        Он сжал ее руку.
        – Повесь себе на стену, Нэте. Когда прочитаешь все книги из нашего шкафа и решишь все математические задачи, какие мы даем глухим, пойдешь в среднюю школу.

        Остальное пронеслось так стремительно, что она едва успела моргнуть глазом. Средняя школа, школа для лаборантов, техникум, поступление в «Интерлаб» и брак с Андреасом Росеном. Прекрасное прошлое, которое можно назвать второй жизнью Нэте. Оно продолжалось до самой гибели Андреаса и принадлежало эпохе задолго до того, как она оказалась в собственной квартире с четверным убийством на совести.
        «Как только управлюсь с Гиттой, по-настоящему начнется моя третья жизнь», – думала она.
        Именно в этот момент зазвонил домофон.
        Когда Нэте отворила дверь квартиры, перед ней предстала Гитта, похожая на мраморную колонну, пострадавшую от разрушительного действия времени, но по-прежнему прекрасную и величественную.
        – Спасибо за приглашение, – сказала она как ни в чем не бывало и проскользнула в квартиру, как змея в мышиную нору.
        В коридоре Чарльз осмотрелась, отдала Нэте пальто и вальяжно прошла в гостиную. Ее недремлющий глаз отметил каждую серебряную ложку, оценил и взвесил все картины.
        Затем она обратилась к хозяйке:
        – Я так безмерно опечалена известием о твоей болезни. Рак?
        Нэте кивнула.
        – И точно ничего нельзя сделать?
        Она вновь кивнула, готовая попросить Гитту сесть, но совсем не готовая к тому, что произошло.
        – Нет-нет, присаживайся сама, я за тобой поухаживаю. Я вижу, чайник с чаем уже готов; разреши налить тебе.
        Она мягко толкнула Нэте на диван и кивнула на сервант.
        – С сахаром?
        – Нет, спасибо, – отказалась Нэте и снова поднялась на ноги. – Я приготовлю новый чай, этот уже остыл. Он остался тут после моего последнего гостя.
        – Последнего гостя? У тебя кто-то был? – Гитта с любопытством взглянула на хозяйку и, несмотря на протест, принялась наливать чай.
        Нэте почувствовала неуверенность. Прозвучал ли в ее словах намек? Не могла ли Чарльз что-то знать или о чем-то догадываться? Ведь она видела, как бывшая наставница шла от Озерного павильона, а значит, существовала очень маленькая вероятность того, что она встретила кого-то из остальных гостей.
        – Ну да, перед тобой заходила пара человек. Но ты последняя.
        – Понятно. – Она протянула чашку Нэте, а вторую взяла себе. – Может, нам всем оказано одинаковое покровительство?
        – Нет, не всем… Да, кстати, адвокат в данный момент выехал по поручению, пока еще конторы не закрылись, так что тебе придется немного подождать. Ты торопишься?
        Гостья рассмеялась странным смехом. Словно последнее, что она собиралась делать, – это торопиться.
        «Нужно продержаться, пока она не позволит мне налить самой. Только вот каким образом?» – размышляла Нэте, справляясь с приступами стреляющей головной боли. В данный момент у нее было такое ощущение, что череп ее сжимает напичканный шипами шлем.
        – По тебе и не скажешь, что ты так серьезно больна. Годы, судя по всему, оказались к тебе милостивы, – заметила Гитта, помешивая в чашке ложкой.
        Нэте затрясла головой. Насколько можно судить, они во многом были похожи, и ни про одну из них нельзя было сказать, что годы над нею смилостивились. Морщины, загрубевшая кожа, седые волосы давным-давно заявили о себе. Нет-нет, по обеим было сразу видно, что их жизнь была полна испытаний.
        Она попыталась вспомнить времена на острове при Гитте Чарльз. Теперь, когда их роли поменялись местами, прошлое казалось сном.
        Они поболтали немного о том о сем, после чего хозяйка взяла обе чашки и подошла к буфету, встав спиной к столу, как и в предыдущие разы.
        – Еще чашечку?
        – Нет, спасибо. Мне больше не надо, – ответила гостья, а Нэте тем временем обильно приправила ее чай каплями зелья. – А вот себе налей.
        Нэте проигнорировала реплику чертовки. Сколько раз Гитта командовала ею на проклятом острове! И она все равно поставила перед женщиной чашку, так и не налив добавки себе. Из-за мигрени у нее подскочило давление и возник свист в ушах. Один только запах чая вызывал тошноту.
        – Может, поменяемся с тобой местами? – предложила она гостье, ощущая подкативший к горлу ком. – У меня жуткая мигрень, и я не в силах сидеть лицом к окну.
        – О господи, еще и это… – Гитта тут же поднялась, и Нэте передвинула чашки.
        – Я сейчас не могу говорить, – сказала она. – Мне нужно немного посидеть с закрытыми глазами.
        Они поменялись местами, и, прикрыв глаза, Нэте принялась отчаянно думать. Если ее давняя истязательница не выпьет чай, а выльет его, придется снова пускать в ход молоток. Она предложит ей кофе, принесет молоток, обрушит инструмент на шею гостье, а затем придется немного посидеть и переждать пик агонии. Естественно, после удара появится кровь, но какая разница, если Гитта последняя гостья? Потом, когда тело будет перетащено к остальным, ковер можно будет почистить…
        Она услышала шаги вокруг своего стула, но все равно немного напугалась, когда почувствовала, как руки Гитты слегка разворачивают ее торс и ложатся на шею.
        – Нэте, не двигайся. Кажется, я могу тебе помочь, но в такой неудобной позе сложновато; лучше бы ты пересела вон в то кресло, – произнес голос в непосредственной близости, а пальцы начали массировать шейные мышцы.
        Нэте прекрасно слышала продолжающий что-то лепетать голос, но смысл слов ускользал. Такой массаж был знаком Нэте в прошлом и ассоциировался с совершенно иными обстоятельствами. Пальцы наставницы были пленительно чувственными и искусными, и ей очень не хотелось снова признавать этот факт.
        – Лучше остановись, – сказала она и выпрямилась. – Иначе меня вырвет. Мне нужно просто немного посидеть. Я приняла лекарство, оно скоро подействует. Пока что попей чаю, Гитта, а поговорим обо всем потом, когда придет адвокат.
        Она приоткрыла глаза и увидела, как гостья вздрогнула и выпрямилась, затем обошла стол и тихо опустилась на диван. Потом Нэте услышала тихий стук чайной чашки.
        Хозяйка чуть запрокинула голову и сквозь ресницы наблюдала, как Гитта поднимает чашку и подносит ко рту. Она казалась напряженной и взволнованной, принюхивалась к чаю, широко раздув ноздри; затем сделала крохотный глоток, после чего внезапно выпучила глаза. Гитта выглядела подозрительной и настороженной. В эту секунду она послала Нэте молниеносный и прямой взгляд, потом вновь принюхалась к содержимому чашки.
        Когда Гитта отставила чашку, Нэте медленно открыла глаза.
        – О-о, – произнесла она, пытаясь оценить, что происходило в голове у гостьи. – Мне уже получше. У тебя действительно способности к массажу.
        «Вставай! – стучало внутри. – Поднимайся и иди за молотком, чтобы все завершить. Потом быстро разлей формалин по глоткам трупов, и можно будет прилечь».
        – Мне нужно попить воды, – сказала Нэте и осторожно поднялась с места. – Из-за всех этих лекарств у меня сухость во рту.
        – Ну так выпей чаю, – Гитта протянула чашку.
        – Нет, я не люблю холодный. Пойду поставлю новый. Думаю, сейчас уже придет адвокат.
        Она несколькими быстрыми шагами преодолела расстояние до кухни и открыла шкаф. Нагнувшись за молотком, услышала шаги за спиной.
        – Нэте, а мне сдается, что никакого адвоката нет и в помине.

        Глава 44
        Ноябрь 2010 года

        В полицейском управлении любая новость сразу становилась известна всем. Как в муравейнике, сигналы пробегали по зданиям быстрее, чем можно было объяснить. Пытались ли задержанные сбежать по коридорам или исчезали доказательные материалы, заболевал ли кто-то из сотрудников чем-то серьезным или у начальника появлялись проблемы с политиками, – об этом тут же узнавали все.
        Сегодня был один из чрезвычайно деятельных дней. Охранники пропускали гостей, этаж начальства сиял от света, консультанты и представители государственной прокуратуры бегали взад-вперед.
        И Карл понимал почему.
        Сведения о «Секретной борьбе» и стоящих за организацией людях были настоящей бомбой. Информация все прибывала, и бомба готова была вот-вот взорваться.
        Сорок обвинений насчиталось за один день, и под каждый из данных случаев требовалось подвести конкретное обоснование. Машина двигалась полным ходом, и полицейские, чьи имена присутствовали в списке из архива Курта Вада, уже были призваны к допросу. Если бы произошла утечка информации, дьявол оказался бы на свободе.
        Карл знал, что во всех отделах есть люди, необходимые для проведения данной работы, доказательств тому и прежде было немало. Но в то же время он столь же точно знал, что, несмотря на все меры, в этой сети, сплетенной из прямых и косвенных доказательств, существует множество дыр, через которые запросто было ускользнуть. Вопрос состоял лишь в наличии достаточной власти и возможности увидеть всю ситуацию в целом, а у тех, за кем они охотились, этого имелось в избытке. Так что черт с ними, с паршивыми особо опасными преступниками, со «штурмовиками» и приспешниками Курта Вада, с исполнителями-«солдатами» – они, как правило, не скрываются, а если и скрываются, то их легко найти. Нет, сейчас речь шла главным образом о тактике и стратегии, а потому впереди ждала кропотливая работа по допросу мелких рыбешек; а там, дай бог, удастся выловить и крупную рыбину.
        Проблема состояла в том, что Карл проявлял больше нетерпения, чем остальные, в особенности в данный момент. Отчеты о состоянии Ассада мало менялись, так что оставалось просто радоваться тому, что он еще жив.
        В такой ситуации сохранять терпение было сложно.
        Посидев немного, Мёрк подумал о том, чем лучше всего заняться в данный момент. На его взгляд, в наличии имелось два типа дел, возможно, связанных, а возможно, и нет. Дела о пропаже без вести людей в 1987 году – один тип, и преступления против множества женщин, плюс покушения на Ассада и на него самого – второй.
        Роза совсем сбила его с толку. До сего момента все их внимание было направлено на Курта Вада, а Нэте Германсен, по всеобщему представлению, являлась его жертвой, вот и всё. До сообщения Розы она казалась странным и ни в чем не повинным связным звеном между исчезнувшими личностями, но теперь вспыхнули все сигнальные огни сразу.
        Какого черта Нэте Германсен солгала им с Ассадом? Почему призналась в знакомстве со всеми пропавшими без вести, кроме Вигго Могенсена, если в действительности именно он являлся катализатором цепочки всех ее жизненных бед? Беременность, аборт, изнасилование, несправедливое помещение в соответствующие заведения и стерилизация… Карл не понимал.
        – Передайте Маркусу Якобсену, что я буду доступен по мобильному, – попросил он охранников, наконец решившись взять дело в свои руки.
        Мёрк по инерции пошел к стоянке служебных автомобилей, но вовремя заметил, что взял неверное направление, и исправил траекторию движения. Проклятие, машина ведь у Розы…
        Он оглянулся на почтовый терминал и кивнул паре одетых в гражданское полицейских, вышедших из здания. Почему бы не пройтись пешком? Два километра – совершенный пустяк для мужчины в полном расцвете сил.
        Карл успел преодолеть каких-то несколько сотен метров до центрального вокзала, но внезапно поддался слабости и заказал такси.
        – В конец Корсгэде, вдоль озер, – сказал он водителю, глядя на гудящий рой проносящихся мимо людей.
        Оглянулся через плечо. Непонятно, следует ли кто-то за ним.
        Он нащупал пистолет. На этот раз никто не возьмет его с голой задницей.

        Голос пожилой дамы в домофоне звучал удивленно, однако она узнала Карла и попросила его войти и немного подождать наверху, пока она впустит гостя в квартиру.
        Полицейский простоял на лестнице несколько минут, прежде чем дверь открылась и его поприветствовала Нэте Германсен, облаченная в плиссированную юбку и с явно только что прибранными волосами.
        – Да, простите, – извинился он, ощущая запах, гораздо более явно, чем в прошлый раз, указывающий на то, что здесь проживала женщина, возможно, проветривавшая свое жилище не так хорошо, как того требовалось.
        Заглянув в коридор, он заметил, что ковер у шкафа в самом конце стены собрался складкой, словно выскочило несколько гвоздиков, которыми он был прибит к полу. Затем повернул голову в направлении гостиной. И хозяйка поняла, что пока он не собирается проходить в глубь квартиры.
        – Мне жаль, что так нежданно вторгаюсь в ваш дом, Нэте Германсен, но у меня появилось несколько вопросов, и я бы очень хотел их с вами обсудить.
        Женщина кивнула, впустила его внутрь и отвлеклась на щелчок, донесшийся из кухни, – такой в доме у Карла обычно свидетельствовал о завершении работы электрочайника.
        – Я заварю нам чаю, как раз подошло время, – сказала она.
        Карл кивнул.
        – Если у вас вдруг найдется кофе, я бы с удовольствием предпочел его, – сказал он, на мгновение вспомнив клейкую массу, приготовляемую Ассадом.
        Если бы сейчас ему дали это месиво, он бы принял его с огромной радостью. Как-то не по себе было допускать мысль, что, возможно, он его больше никогда не попробует…
        Спустя две минуты она стояла позади него в гостиной и заливала кипятком «Нескафе». С улыбкой протянув ему чашку, налила себе чаю и уселась напротив, сложив руки на коленях.
        – Так чем я могу вам помочь? – спросила хозяйка.
        – Помните, в тот раз мы беседовали о пропавших без вести и я назвал имя Вигго Могенсена?
        – Ну да, помню, – улыбнулась она. – Несмотря на свои семьдесят три, я, слава богу, пока не совсем в старческом маразме.
        Карл не ответил на ее улыбку.
        – Вы сказали, что вы с ним не знакомы. Возможно, вы ошиблись тогда?
        Она пожала плечами. Это следовало трактовать как «что вы имеете в виду?».
        – Всех остальных пропавших личностей вы знали, да иначе и быть не могло. Адвокат Нёрвиг, который вел дело против вас, помогая Курту Ваду. Ваш кузен Таге. Медсестра Гитта Чарльз, работавшая на Спрогё. И Рита Нильсен, пребывавшая на острове в одно время с вами. Конечно, этого вы отрицать не можете.
        – Конечно, нет. К чему мне отрицать? Все верно, и такое совпадение действительно весьма странно.
        – И все-таки один из исчезнувших тогда людей, по вашим словам, вам не знаком, но ведь в действительности вы ввели нас в заблуждение.
        Нэте никак не отреагировала на эти слова.
        – Когда мы приходили в субботу, я сказал, что у нас на руках дело, связанное с Куртом Вадом. Так вы поняли, что отнюдь не ваша персона была объектом нашего интереса. Но теперь, Нэте, стало ясно, что вы зачем-то солгали. Вы были знакомы с Вигго Могенсеном, причем очень хорошо. Ведь именно он был причиной всех ваших бед. У вас были с ним отношения, от него вы забеременели, что привело вас к Курту Ваду на незаконный аборт. Мы узнали все это из журнала, где Курт Вад регистрировал всю информацию о вас, и, не скрою, этот журнал сейчас находится у нас.
        Он рассчитывал на то, что его собеседница оцепенеет. Возможно, расплачется или даже сорвется в истерику, но ничего подобного. Вместо этого пожилая дама отклонилась назад, отхлебнула из чашки и слегка покачала головой.
        – Ну что ж, – ответила она. – Сожалею, что ввела вас тогда в заблуждение, потому что вы совершенно правы. Да, я знала Вигго Могенсена. Да, мне пришлось сказать, что я с ним не знакома.
        Она смотрела прямо ему в глаза своим потухшим взглядом.
        – Дело в том, что я не имею к произошедшему никакого отношения, но почему-то все указывает на мою причастность, вы ведь и сами в ней уверены. А что мне еще делать, кроме как защищаться? Я ведь не виновна. Понятия не имею, что стряслось с этими несчастными людьми.
        Затем она вздохнула и пожала плечами, как бы давая понять, что ничего не знает о пропавших. Потом указала Карлу на кофе.
        – Пейте и расскажите мне, пожалуйста, все с самого начала и помедленнее.
        Карл нахмурился. Для такой пожилой дамы она была чересчур непосредственна. Ни размышлений, ни сомнений, никаких недосказанностей или вопросов. Просто: «Расскажите все с самого начала».
        Зачем? И почему надо было рассказывать помедленнее? Она пыталась выиграть время? Может, те минуты, пока он стоял под дверью, она использовала, чтобы предупредить кого-то? Человека, который каким-то образом мог бы помочь ей сорваться с крючка? Мёрк никак не мог понять это. Потому что вряд ли она могла состоять в сговоре со своим заклятым врагом Куртом Вадом.
        Нет-нет, если у кого еще и оставались вопросы, то, несомненно, у Карла. Только он не знал, как подступиться.
        Полицейский почесал подбородок.
        – Нэте, вы не будете против, если мы проведем здесь обыск?
        На одну секунду она все же отвела взгляд. Какое-то мимолетное, почти незаметное отстранение от реальности, какое он наблюдал сотни раз. Оно говорило больше, чем тысячи произнесенных слов.
        Сейчас она ответит отказом.
        – Ну-у, если вы считаете это столь необходимым, я позволю вам слегка осмотреть помещение. Только если вы не будете слишком глубоко копаться в ящиках.
        Нэте попыталась скокетничать, но ей не удалось.
        Карл чуть сдвинулся со стула.
        – Конечно, я согласен. Но должен поставить вас в известность, что тем самым вы даете мне согласие осмотреть все комнаты и вообще все, что мне захочется. Процесс может оказаться довольно-таки кропотливым и длительным.
        Женщина улыбнулась.
        – Допивайте кофе, вам явно потребуется много сил – квартира-то не такая уж маленькая, как вы, вероятно, догадываетесь.
        Карл сделал хороший глоток. Кофе был отвратительнейший, и он отставил чашку.
        – Сейчас я позвоню своему начальнику и попрошу вас подтвердить ему свое согласие, хорошо?
        Она кивнула, встала с места и отправилась на кухню. Вероятно, ей все-таки нужно было прийти в себя.
        Ну вот, Карл все-таки оказался прав. Кое-что тут не сходилось.
        – Да, Лиза, привет, – поздоровался он, когда трубку наконец-то подняли. – Хочу попросить тебя передать Маркусу…
        Он заметил за своей спиной тень и резко обернулся.
        И как раз успел увидеть, что молоток, направленный ему в шею, нацелен очень точно.

        Глава 45
        Ноябрь 2010 года

        Всю ночь и все утро он не выпускал руку своей возлюбленной. Сжимал, целовал, гладил ее, пока не пришли похоронные агенты.
        Курта залихорадило, когда его попросили войти в гостиную и он увидел ее в гробу, закутанную в белоснежный шелк и со свадебным букетом в руках. На протяжении месяцев он ожидал этого дня, и все же ему было тяжело глядеть на нее. Свет его жизни, мать его детей… Вот она лежит. Ушла из мира, покинула друга…
        – Подождите немного, дайте мне побыть с ней наедине, – обратился он к гробовщикам и проследил за ними взглядом, пока они не вышли из гостиной, прикрыв за собой дверь.
        Тогда мужчина опустился перед ней на колени и в последний раз дотронулся до ее волос. «О, милая моя», – собирался он сказать, но голос не слушался его.
        Курт вытер глаза, но слезы не подчинялись. Он откашлялся, но рыдания застряли в горле. Затем осенил крестным знамением ее лицо и нежно поцеловал ледяной лоб.
        В сумке на плечевом ремне, стоявшей на полу рядом с ним, лежало все, что требовалось. Пропофол, двенадцать ампул по 20 миллилитров, содержимое трех из которых было уже заправлено в шприцы. Такого количества анестетика хватило бы на то, чтобы успокоить кого угодно, да и, насколько он знал, достаточно для отправки на тот свет пяти-шести человек. А если того потребует ситуация, у него еще имелся запас флумазенила для противодействия одурманивающему эффекту от пропофола. Он хорошо подготовился.
        «Увидимся ночью, любимая моя», – подумал Курт и поднялся с колен.
        По его плану, прежде чем дело дойдет до него самого, должна умереть еще пара человек.
        Теперь он ждал только одного сообщения – где находится Карл Мёрк?

        Осведомитель встретил его не доходя два строения до дома Нэте на Пеблинге Доссеринг. Именно он разбил голову Хафезу эль-Ассаду.
        – Я думал, он всю дорогу будет идти пешком, так что спокойно следовал за ним по пятам до самого вокзала, – оправдывался парень. – Вообще-то удобное место, чтобы толкнуть человека под автобус, но я не успел, так как он взял такси. Тогда я сел в следующее и следовал за ним на расстоянии, но когда мы вывернули из-за угла, он уже входил в подъезд.
        Курт кивнул. Этот идиот, видимо, был не в состоянии довести задание до конца.
        – Как давно зашел полицейский?
        Парень взглянул на часы.
        – Торчит там уже час пятнадцать.
        Курт искоса взглянул на окна квартиры. По-видимому, здесь она и жила с тех самых пор, когда еще приглашала его много лет назад, да оно и понятно. Нэте Германсен подыскала себе неплохое гнездышко. Самый центр города, прекрасный вид из окон, повсюду кипит жизнь…
        – У тебя есть для меня инструмент? – спросил Вад.
        – Да, но потребуется сноровка. Давайте я впущу вас, и вы увидите, как все работает.
        Курт кивнул и последовал за парнем к подъездной двери. Вообще-то он прекрасно знал устройство замков подобного типа.
        – Тут стоит замок фирмы «Руко» с шестью штырями; он выглядит сложным, но на самом деле ничего подобного, – прокомментировал парень. – Думаю, вполне можно рассчитывать на то, что и в квартирной двери у нее тоже такой же. Наверняка вместе с домофоном разом все и поменяли.
        Он извлек маленькую кожаную сумочку и огляделся. Помимо парочки молодых людей, в обнимку проходивших мимо по тропинке, поблизости никого не было.
        – Вот здесь понадобятся две тоненькие отмычки, – продолжал парень, вставляя приспособления в замок. – Обратите внимание, что верхняя отмычка размещается на небольшом расстоянии от нижней. Нельзя на них нажимать, пока не вставите блокирующий пистолет. Смотрите: вставляете ствол чуть ниже центра отверстия цилиндра, прямо под винтиками… Вы их без труда обнаружите.
        Затем он поднадавил, повернул отмычки и, как ни в чем не бывало, распахнул дверь. Кивнув, протянул Курту инструменты.
        – Вот вы и внутри. Справитесь сами, или мне подняться?
        Курт покачал головой:
        – Нет, спасибо. Можешь возвращаться домой.
        С этого момента он предпочитал действовать самостоятельно.

        В подъезде было спокойно. Некоторый шум от телевизора доносился из соседней с Нэте квартиры, более ничто не указывало на присутствие жильцов.
        Курт прислонился к двери квартиры. Он ожидал услышать голоса, но все было тихо.
        Тогда Вад сунул руку в сумку, извлек два шприца, удостоверился, что иглы не соскочили, и убрал их в карман.
        Первая попытка с блокировочным пистолетом не удалась, и он, избегая прикасаться к верхней отмычке, предпринял еще одну.
        Несмотря на возраст, замок оказался довольно надежным, но после некоторой возни все-таки поддался. Курт осторожно нажал локтем на ручку двери, вынул отмычки, и дверь приоткрылась.
        Странный спертый дух устремился ему навстречу. Как будто от старых книг или из шкафов, которые годами не открывались. Как несвежая одежда, пропитанная нафталином. Словно он попал в антикварный магазин без клиентов.
        Перед ним лежал длинный коридор с множеством дверей. Темный ближе ко входу, но дальше залитый светом, стремящимся из дверных проемов. Судя по чуть дрожащему свету, помещение направо являлось кухней с люминесцентными лампами, столь же вероятно, что желтоватый свет по другую сторону коридора исходил от значительного количества лампочек, совсем недавно запрещенных к реализации в Евросоюзе.
        Он сделал шаг в коридор, поставил сумку на пол и нащупал в кармане один из шприцов.
        Если они окажутся в комнате вдвоем, сначала необходимо будет расправиться с Карлом Мёрком. Ловкий укол в шейную вену, и он будет немедленно обезврежен.
        Если дело дойдет до рукопашной, придется колоть прямо в сердце, а это было нежелательно. Чтобы раздобыть информацию, бесполезно допрашивать мертвеца, а ведь он пришел именно ради получения информации. Свободно разгуливающие сведения, способные нанести вред партии «Чистые линии», а в конечном счете нанести непоправимый урон важной деятельности в недрах «Секретной борьбы», – вот за какой информацией он пришел.
        Несомненно, Нэте намеревалась каким-то образом отомстить ему. Все сходилось. Ее странное приглашение много лет назад, теперь связь с Карлом Мёрком… Но Курт разузнает, происходит ли в этой квартире нечто, что может поставить под угрозу дело всей его жизни. Как только он как следует угомонит двух людей, находящихся здесь, можно будет и поговорить. А в дальнейшем со сведениями, которыми они с ним поделятся, смогут работать его единомышленники…
        Тут он услышал звук шагов в комнате, выходящей окнами на озера. Легкая чуть медлительная поступь. Совсем непохоже было, что такие звуки могут исходить от человека роста и комплекции Карла Мёрка.
        Курт сделал шаг вперед и заглянул за спину изумленной женщины. По всей видимости, в комнате больше никого не было.
        – Добрый вечер, Нэте, – он посмотрел ей в глаза, которые потускнели, стали более серыми; тело лишилось былой проворности, а лицо – выразительности и тонкости. Все пропорции фигуры явно изменились в соответствии с возрастом. Так уж случилось. – Прости, но дверь была открыта, так что я позволил себе войти. Конечно, сначала я постучался, но ты, видимо, не расслышала.
        Она медленно покачала головой.
        – Ну, мы ведь с тобой старые друзья, верно? Курт Вад всегда желанный гость в твоем доме, правда, Нэте?
        Он улыбнулся и медленно обвел взглядом комнату, в то время как хозяйка с беспокойством следила за ним. Нет, тут не было ничего необычного, если не считать двух чашек, стоявших на столе, при том что Карла Мёрка нигде не было видно. Он присмотрелся к чашкам. Вот как! Одна из них была почти совсем непочата, вторая наполовину пуста.
        Курт сделал несколько шагов вперед, чтобы поближе рассмотреть чашку, при этом убедившись, что женщина не сбежит. Кофе был чуть теплый.
        – Где Карл Мёрк? – спросил он.
        Женщина казалась напуганной. Словно полицейский стоял где-то в углу и следил за ними. Курт огляделся еще раз.
        – Где Мёрк? – повторил он.
        – Недавно ушел.
        – Нет, Нэте, не ушел. Мы бы видели, как он выходит из подъезда. Я вновь задаю тебе свой вопрос: где он? Лучше отвечай.
        – Он ушел по черной лестнице. Не знаю почему.
        На мгновение Курт замер. Видел ли полицейский своего преследователя у подъезда? Неужели Карл Мёрк всегда оказывается на шаг впереди?
        – Иди к черной лестнице, – он жестом показал, что она должна идти впереди.
        Женщина схватилась за грудь и медленно направилась к кухне.
        – Вон, – она с заметной неуверенностью указала в угол.
        Курт прекрасно понял, почему жест ее был неуверенным.
        – Ты утверждаешь, что он ушел этим путем. То есть он упорно разгребал все бутылки, отставил корзину с овощами, отодвинул мешки с мусором, а ты затем столь же упорно водрузила все на место… Мне очень жаль, но как-то не верится.
        Старик схватил ее за плечи и рывком повернул к себе лицом. Нэте отводила взгляд. Ну еще бы! Она вся была пропитана ложью, эта потаскушка. Она всю жизнь была такой.
        – Где Карл Мёрк? – повторил он, нащупал в кармане шприц, снял колпачок с иглы и прижал к шее Нэте.
        – Ушел по черной лестнице, – почти шепотом произнесла она.
        Тогда Курт воткнул иглу ей в шею и ввел половину содержимого.
        Почти сразу она закачалась и рухнула на пол, как тряпка.
        – Ну вот, теперь ты там, где я хотел бы тебя видеть… Если вдруг тебе захочется что-то ляпнуть, кроме меня, никто тебя не услышит. Ясно, Нэте Германсен?
        Он оставил ее позади, вышел в коридор и, постояв мгновение, прислушался, стараясь обнаружить малейший подозрительный звук – дыхание, скрип, крадущуюся поступь, – но все было тихо. Тогда он вернулся в гостиную. По следам на штукатурке можно было заметить, что когда-то тут располагались две смежные комнаты. Кроме того, несомненно, прежде из дальней комнаты вела дверь в коридор; теперь ее не было.
        В целом это было обычное жилище пожилой женщины. Не то чтобы старомодное, но и не суперсовременное. Английские часы с маятником рядом с радио и магнитолой для компакт-дисков. Какая-то классическая музыка, несколько современных хитов… Не во вкусе Курта.
        Он снова вернулся к чашкам, стоявшим на столе. Сел, изучая чашку с кофе. И, пытаясь сообразить, что могло приключиться с Карлом Мёрком и какие действия необходимо предпринять, чтобы вновь обнаружить его, он взял кофе и отхлебнул. Кофе оказался жутко горьким, и старик с отвращением отставил его от себя подальше.
        Нащупав в кармане брюк засекреченный телефон, он поразмыслил, не выслать ли кого-нибудь в полицейское управление на проверку – вдруг Карл Мёрк неким мистическим образом вернулся на работу. Он взглянул на часы. Или лучше отправить кого-нибудь к нему домой? Все-таки час уже поздний…
        Курт склонил голову набок, неожиданно почувствовав утомление. Все-таки возраст сказывался. И тут его взгляд упал на крошечное пятно на красно-желтом узоре ковра, оно было совсем свежим. «Странно», – подумал он и приложил к пятну палец, чтобы проверить, успело ли оно высохнуть.
        А высохнуть оно еще не успело.
        Секунду он изучал свой указательный палец, пытаясь понять.
        Почему на ковре Нэте вдруг оказалось пятно крови? Что тут произошло? Карл Мёрк все-таки еще не покинул квартиру?
        Вскочив с места, Вад устремился на кухню и посмотрел на Нэте, валявшуюся на полу. Внезапно он ощутил сухость во рту и дискомфорт, заставивший его растереть лицо и выпить воды прямо из-под крана. Смочив лоб, он облокотился на край стола. За последние сутки ему пришлось пережить поистине кошмарные часы.
        Немного придя в себя, Курт нащупал второй шприц с пропофолом, проверил его наличие и опустил обратно в карман. Можно в одно мгновение достать его и, если понадобится, вонзить в потенциального агрессора.
        Старик осторожно вышел в коридор и медленно начал продвигаться вперед. С легкостью открыв первую дверь, он увидел неприбранную кровать и кучу обуви и старых колготок.
        Тогда Курт вернулся в коридор и взялся за ручку второй двери, медленно приоткрыв ее. Его встретила целая куча пережитков прошлой жизни. Настоящая кладовка с сумками, куртками и всем, что только можно было пожелать, разложенным по полкам и развешанным по крючкам.
        «Тут ничего нет», – подумал Вад и закрыл за собой дверь. В этот момент он вновь ощутил тот неприятный запах, который встретил его при входе в квартиру, и запах был сильнее, чем раньше. Ощутимо сильнее.
        Остановившись на мгновение и принюхавшись, он понял, что вонь исходит от стеллажа, стоявшего в углу коридора. Довольно странно, так как стеллаж был почти пустым – там лежало только несколько старых номеров «Ридерз дайджест» и еще пара журналов, больше ничего. Значит, запах едва ли мог исходить оттуда.
        Курт подошел к стеллажу вплотную и сделал глубокий вдох. Запах был не таким уж и резким, и напоминал тухлую рыбу или какое-то блюдо с карри. Видимо, мыши взбрело в голову забраться за стеллаж и сдохнуть, иначе чем можно объяснить вонь?
        Только он собрался вернуться, чтобы поподробнее обследовать гостиную, нога наткнулась на что-то, так что он едва не утратил равновесие.
        Курт опустил глаза. Складка на кокосовой дорожке, причем место сгиба выглядело как-то странно. Как будто дверь раз за разом сдвигала ее все дальше и дальше. А по центру дорожки шла кровь. Причем не коричневая и свернувшаяся – нет-нет, кровь ярко-красная и совсем свежая.
        Вад обернулся на стеллаж и пригляделся к складке на дорожке.
        Затем взялся за правый угол стеллажа и сдвинул его с места.
        Стеллаж ничего не весил, поэтому Курт легко отодвинул его от стены и через секунду уже смотрел на дверь, скрывавшуюся за этим предметом мебели. Глухая дверь с задвижками. Непосредственно за стеллажом.
        Его сердце забилось сильнее. Удивительно, но почему-то он ощутил какой-то подъем настроения. Как будто скрытая дверь воплощала всю мистику и все тайны, какими он окружал себя всю свою жизнь. Тайну всех нерожденных детей и разрушенных судеб. Тайну деяний, которыми гордился. Да уж, довольно необычно, и тем не менее… Именно теперь он ощутил себя комфортно, несмотря на то что во рту пересохло, а атмосфера в доме стала весьма тяжелой.
        Старик отогнал от себя это ощущение, объяснив его как закономерный результат утомленности, и с легкостью отодвинул простенькую задвижку. Дверь со скрипом отошла от своей рамы, запах стал значительно интенсивнее и острее. Курт осмотрел дверной проем, обитый уплотнителем из толстой резины. Затем толкнул посильнее, дверь поддавалась туго. Но она не производила впечатления забытой всеми и вся.
        Курт принял позу полной боевой готовности и вытащил из кармана шприц.
        – Карл Мёрк, – тихо произнес он, не рассчитывая на ответ.
        После чего сделал шаг вперед – и едва не потерял сознание, настолько чудовищна была открывшаяся ему картина.
        Вот откуда исходил запах, и причина была очевидна…
        Курт обвел взглядом жуткое зрелище – безжизненное тело Карла Мёрка и серые гротескные черепа с пыльными поблекшими шевелюрами, ввалившимися губами и черно-желтыми зубами. Иссохшие, пропахшие сыростью тела сидели в парадной одежде с застывшими выражениями на лицах в ожидании последнего обеда. Он никогда не видел ничего подобного.
        Пустые глазницы уставились на хрустальные бокалы и серебряные приборы. Прозрачная кожа обтягивала выступающие кости и раздутые сухожилия. Эти искривленные пальцы с коричневыми ногтями на краю стола больше никогда ничего не пощупают…
        Он мощно сглотнул и вошел в комнату, где пахло резко, но все же не совсем гнилью. Теперь Курт узнал этот запах. Так пахло, когда открывали стеклянный шкаф с птичьими чучелами. Одновременно смертью и вечностью.
        Пять мумий и два пустующих места. Старик посмотрел на ближние к нему приборы, лежавшие напротив пустого кресла. На изящной карточке, стоявшей рядом с тарелкой, было написано: «Нэте Германсен». Так что несложно было предположить, для кого предназначалось второе пустующее место. Наверняка на карточке значилось: «Курт Вад».
        Что за хитрым дьяволом была Нэте Германсен! Он нагнулся и пытливо осмотрел детектива, валявшегося на полу. Волосы на его макушке и виске были липкими от крови; на пол немного капало, так что, вероятно, тот был еще жив. Нащупав пульс на шее полицейского, мужчина удовлетворенно кивнул. Отчасти потому, что Нэте довольно плотно замотала руки и ноги Мёрка скотчем, а отчасти потому, что пульс оказался таким, как надо, – устойчивым и непрерывным; полицейский потерял не так уж много крови. Неприятное ранение, да, но вряд ли удар вызвал более серьезные последствия, чем легкое сотрясение мозга.
        Курт вновь бросил взгляд в направлении места, предназначавшегося для него. Какое счастье, что он не воспользовался приглашением много лет назад! Вад попытался прикинуть поточнее, сколько времени прошло с тех пор, но это оказалось непросто. По крайней мере, двадцать лет точно. Так что неудивительно, что гости выглядели не совсем свежо…
        Он рассмеялся про себя, выйдя в коридор и вернувшись на кухню, где схватил бездыханное тело хозяйки.
        – Ну вот, Нэте, теперь и начнется настоящий праздник…
        Курт поволок женщину в изолированную комнату и посадил за стол там, где ей и предполагалось сидеть.
        Затем он вновь ощутил недомогание и, прежде чем выпрямиться и сходить за своей сумкой, оставленной у входа, остановился и принялся глубоко дышать. Затем вернулся в зловещую комнату и закрыл за собой дверь. С обычной врачебной беспечностью он бросил сумку на стол и извлек из нее ампулу с надписью «Флумазенил». Один укольчик, и Нэте вновь вернется в реальность.
        Она чуть вздрогнула, когда он воткнул иглу, и медленно и нерешительно открыла глаза, как будто бы уже знала, что реальность сокрушит ее.
        Курт улыбнулся и похлопал ее по щеке. Через несколько минут с нею можно будет поговорить.
        – А что же мне делать с Карлом Мёрком? – пробормотал он сам себе и повернулся к двери. – А-а, у нас тут имеется еще лишний стульчик, – сказал он и вежливо кивнул мрачным застывшим гостям, вытаскивая из угла комнаты стул с темными пятнами на сиденье. – Да-да, дорогие господа. У нас еще один гость, примите его благосклонно, – и с этими словами поместил стул рядом с Нэте у края стола.
        После чего он наклонился и взялся за вице-комиссара полиции, доставившего ему столько проблем. Немного протащил его по полу и устроил на место за столом.
        – Прошу прощения, – он протянул руку через стол, кивнув телу, некогда бывшему мужчиной. – Видимо, нашему гостю необходимо немного освежиться.
        Вад поднял графин над головой Карла, вытащил пробку, и вода двадцатилетней давности полилась на окровавленную голову, растекаясь ярко-красными ручейками на безжизненном, белом, как мел, лице.

        Глава 46
        Ноябрь 2010 года

        Карл очнулся через пару секунд, и все же на это потребовалось несколько этапов. Первым толчком послужила вода, попавшая в лицо, затем – боль, поразившая не только голову, но и локоть с предплечьем, которыми он успел смягчить удар. Мёрк уронил голову вперед, не открывая глаз, и пробудился в очередной раз от какого-то дискомфорта в теле, ранее никогда им не испытываемого. Сухость во рту, неконтролируемые образы в голове, чередующиеся между вспышками и цветовыми волнами… В общем, Карл чувствовал себя отвратительно. Тошнота и еще тысяча всяческих ощущений, предвещавших, что, если он откроет глаза, лучше не станет.
        Затем он услышал голос:
        – Давай же, Мёрк, сколько можно?
        И этот голос совершенно не стыковался с тем местом, где, по его расчетам, он должен находиться.
        Полицейский медленно открыл глаза. Постепенно перед ним вырисовывался некий силуэт, и вот его взгляду предстало мумифицированное человеческое тело, челюсть коего отвисла на самую шею, словно в безмолвном крике.
        В это мгновение он окончательно опомнился, вздохнул и принялся переводить взгляд с одного высушенного трупа на другой. В глазах его двоилось.
        – Да уж, Карл Мёрк, ты попал в замечательное общество, – прозвучал голос где-то над ним.
        Карл пытался контролировать шейные мышцы, но это давалось нелегко. Что за чертовщина тут приключилась? Повсюду оскаленные зубы и коричневая плоть… Где он очутился?
        – Сейчас я тебе помогу, – снова раздался голос, и Карл почувствовал, как чья-то рука вцепилась в волосы на затылке и откинула его голову назад, так что все нервные окончания в области шеи отчаянно заныли.
        Старик над ним не сильно отличался от трупов, собравшихся вокруг стола. Кожа морщинистая и иссушенная. Цвет лица поблек, зрачки, прежде очень резко выделявшиеся, теперь оказались обведены мертвенными кругами. Прошли всего лишь сутки, но Курт Вад изменился кардинально.
        Карл хотел было задать вопрос. Что-то типа – что он здесь делает, и значит, все-таки Вад и Нэте действовали в сговоре? Но не мог. Да и к чему? Присутствие старика говорило само за себя.
        – Ну так вот, добро пожаловать на празднество, – сказал Вад и отпустил волосы Карла так резко, что голову отбросило в сторону. – Смотри-ка, и хозяйка с тобой за столом, и она даже еще дышит, лучшего и пожелать нельзя…
        Карл посмотрел в лицо Нэте Германсен. Казалось, что все части его обвисли. Губы, морщины под глазами, челюсть – все казалось застывшим.
        Он обратил внимание на ее туловище – как и его собственное тело, оно было обмотано скотчем на ногах и бедрах и примотано к стулу в районе талии.
        – Нэте, тебе, похоже, не очень удобно, – сказал Курт, беря в руки скотч.
        Быстрыми движениями с режущим ухо звуком он примотал ее руки к подлокотникам кресла.
        – Прекрасно, ты выбрала себе лучшее место, – рассмеялся он и уселся на последний свободный стул. – Дамы и господа, с удовольствием поприветствую вас. Ужин подан. Приятного аппетита!
        Затем поднял пустой бокал и кивнул, обращаясь к собравшимся.
        – Нэте, может, представишь меня своим гостям? – спросил Вад, взглянув на труп со впалыми щеками и вытаращенными глазницами в изъеденном молью и запылившемся твидовом пиджаке, который сидел на противоположном конце стола. – А, Филип, с тобой-то я знаком. – Он поднял бокал. – Будь здоров, старый приятель. Тот самый Нёрвиг, сидевший в конце стола во время переговоров… Значит, все идет по плану, верно?
        Он разразился сумасшедшим хохотом. Поистине тошнотворным.
        Затем Курт обратил взгляд на соседку Карла.
        – Послушай, Нэте, неужто тебе плохо? Может, вколоть еще одну дозу флумазенила, а то ты какая-то измученная… Помню тебя в гораздо лучшей форме.
        Она прошептала что-то в ответ; за правильную трактовку этой фразы Карл не поручился бы. Кажется, шепнула: «Думаю, вряд ли».
        Старик не расслышал реплики, но выражение его лица изменилось.
        – Ну, довольно развлечений. Я вижу, Нэте, у тебя были планы в отношении нас всех, а потому мне особенно приятно поучаствовать в событиях сего дня, исходя из моих собственных интересов. Теперь вкратце расскажите оба, что именно вы разболтали посторонним о деятельности сообщества, дабы у меня сформировалось верное впечатление о степени вредоносных последствий и дабы я понял, каким образом мои люди могут восстановить спокойствие и вернуть доверие к нашей работе.
        Карл посмотрел на него затуманенным взглядом, пытаясь вернуть себе способность чувствовать. Он пытался дышать разными способами, но лишь когда принялся втягивать воздух через уголок рта, кажется, это возымело какой-то эффект. Он обрел более стабильный контроль над тем, что происходило с телом. Глотательные движения стали ощутимее, паралич горла и глотки смягчился. Мёрк мог дышать глубже.
        – Пошел ты… – прошептал он.
        Вад услышал, но лишь улыбнулся.
        – А, Карл Мёрк, ты можешь говорить… Исключительная новость. У нас полно времени, но давай уж начнем с тебя. – Он опустил взгляд на сумку, стоявшую на столе. – Не стану скрывать, что сегодняшний вечер станет для вас последним. Зато обещаю, что, если вы согласитесь на сотрудничество, вас ждет быстрая и безболезненная смерть. Если же нет…
        Он засунул руку в сумку и извлек скальпель.
        – Наверное, можно не продолжать. Это не совсем чуждый мне инструмент.
        Нэте вновь попыталась что-то произнести, но по-прежнему производила впечатление глубоко парализованного человека, принадлежащего иной реальности.
        Карл взглянул на скальпель и попытался собраться с силами. Бессильно и тщетно рванул скотч, сковывающий запястья. Чуть дернулся на стуле, но тело почти не подчинялось. Смеяться или плакать – в данный момент ему было все равно.
        «Черт возьми, что со мной происходит?» – думал он. Неужели именно так чувствуешь себя при сотрясении мозга? Может ли такое быть на самом деле?
        Он поднял взгляд на Курта Вада. Кажется, пот течет по его переносице? А утомление вызывает дрожь в руках?
        – Каким образом вы оказались в контакте? Нэте, это ты обратилась в полицию? – Вад вытер лоб и рассмеялся. – Да нет, вряд ли. У тебя ведь и у самой рыльце в пушку, верно? – Он обвел жестом трупы. – И кто же такие эти бедняги, которых ты решила разом укокошить? Вот тот парень, к примеру?
        Он указал пальцем на тело напротив. Как и остальные, труп был привязан к стулу, но сидел как-то неровно. Тело было бесформенным и, несмотря на иссушенность, все еще казалось дородным.
        Курт улыбнулся, но тут же схватился за горло, словно ощутил жжение или затрудненность дыхания. Карл бы тоже не отказался так сделать, если бы только имел возможность.
        Вад несколько раз кашлянул и снова вытер лоб.
        – Расскажи, Карл, какие же бумаги оказались в ваших лапах. Удалось прихватить что-нибудь из моего архива?
        Прикоснувшись скальпелем к столу, он надрезал скатерть. Не возникало никаких сомнений в том, насколько острым был инструмент.
        Карл прикрыл глаза. Он совсем не хотел умирать, и уж точно не таким образом. Но коли уж этому суждено случиться, пускай он примет смерть с честью. Тупой ублюдок не заставит его сказать ничего того, чего он сам не пожелает.
        – Так-так, ты молчишь… Как только я вас прикончу, позвоню своим людям, попрошу их зайти и прибрать ваши трупы. Хотя…
        Вад оглядел комнату и несколько раз глубоко вдохнул. Ему было нехорошо. Затем он расстегнул верхнюю пуговицу на воротнике.
        – Хотя как-то даже жаль портить подобным образом столь чудесное общество, – завершил он.
        Карл не слушал. В данный момент он сосредоточился на своем дыхании. Вдох через уголок рта, выдох через нос. При этом комната кружилась не так стремительно. Мягко говоря, ему по-прежнему было как-то не по себе.
        Женщина рядом с ним дернулась.
        – А, так ты глотнул кофе! – почти беззвучно прохрипела она, устремив ледяной взгляд на Курта Вада.
        Старик на мгновение замер, взял стакан с водой и совершил еще несколько глубоких вдохов. Теперь он выглядел совершенно безумно, и Мёрк прекрасно понимал, каково ему.
        Нэте издала какие-то звуки, которые можно было принять за смех.
        – Значит, оно действует, а то я уж начала сомневаться…
        Старик опустил голову и бросил на нее холодный взгляд, далекий от выражения слабости.
        – Что было в кофе? – спросил он.
        Она лишь рассмеялась в ответ.
        – Развяжи меня, тогда узнаешь. Только не уверена, что это тебе поможет.
        Курт Вад сунул руку в карман и вытащил мобильный телефон, не спуская глаз с Нэте.
        – Ты скажешь, что было в кофе. Сейчас же, Нэте, иначе я тебя прирежу, понятно? Скоро сюда прибудет мой помощник, он даст мне противоядие… Скажи, и я отпущу тебя. И будем считать, что мы квиты.
        В течение некоторого времени он пытался дозвониться кому-то. Захлопывал телефон, затем открывал его снова и набирал номер. Повторив набор несколько раз подряд, вспыхнул и принялся набирать другой номер. Также безрезультатно.
        Карл почувствовал, как в грудине у него нарастает какое-то напряжение, и сделал как можно более глубокий вдох. Стало адски больно, но едва он выдохнул, напряжение в шейных мышцах и языке отступило. Так было гораздо лучше.
        – Если ты, старый дурак, собираешься связаться со своими приспешниками, – простонал он, – то не трать времени, потому что тебе не удастся.
        Карл смотрел ему прямо в глаза. Совершенно очевидно, Курт не понимал, что тот имеет в виду.
        Тогда полицейский не удержался от улыбки.
        – Все арестованы. Мы отыскали список членов «Секретной борьбы» в секретной комнате в твоем сарае.
        В ту же секунду по лицу Вада скользнула тень, он вздрогнул. Несколько раз сглотнул, взгляд его принялся блуждать по комнате, в то время как надменное выражение лица постепенно исчезло. Он пару раз кашлянул и устремил на Карла взгляд, исполненный жгучей ненависти.
        – Боюсь, Нэте, мне придется избавиться от одного из твоих гостей, – прорычал он. – А как только я прикончу его, ты расскажешь, чем отравила меня, ясно?
        Старик выпрямил свое длинное костлявое тело и толкнул стул назад. Скальпель крепко был зажат в его руке, суставы пальцев побелели. Карл опустил взгляд. Подонок будет лишен удовольствия смотреть в глаза жертве, вонзая лезвие в тело.
        – Хватит звать меня Нэте, – донесся хрип от женщины, сидевшей рядом. – Ты слишком фамильярен со мной, Курт Вад. Ты меня совершенно не знаешь. – Старушка дышала тяжело, но голос ее был отчетлив. – Прежде чем ты встанешь со своего места, представься соседке, как подобает. Да-да, думаю, тебе необходимо это сделать.
        Старик мрачно взглянул на нее и повернул голову в противоположную сторону, обратившись к соседней карточке. Затем покачал головой.
        – Тут написано «Гитта Чарльз». Я с нею не знаком.
        – Вот как? Тогда, мне кажется, тебе надо получше присмотреться. Взгляни же на нее, сволочь.
        Карл поднял голову и увидел, как Курт Вад медленно поворачивается к соседнему трупу. Он подался чуть вперед, опершись локтями на стол, чтобы получше разглядеть лицо соседки. Скрюченными пальцами схватил голову мумии и с хрустом повернул к себе. Потом отпустил и с рассеянным взглядом медленно повернул голову обратно, раскрыв губы.
        – Да это ведь Нэте, – произнес он и схватился за грудь.
        После чего потерял контроль над лицевыми мышцами. Выражение его лица постоянно менялось, словно деформировалось. Затем плечи опустились, и больше в старике совершенно не осталось былой надменности.
        Запрокинув голову, Курт начал задыхаться. А потом упал вперед.
        Они молча сидели и наблюдали, как понемногу стихают его судороги. Он еще дышал, но, видимо, скоро умрет.
        – Я Гитта Чарльз, – представилась она и повернула голову к Карлу. – Из присутствующих здесь на моей совести только убийство Нэте. Речь шла о том, что в живых останется только одна из нас. Я просто защищалась. Всего лишь один удар молотком, которым она собиралась воспользоваться против меня…
        Карл кивнул. Таким образом, с Нэте он никогда не общался. Кое-что это обстоятельство объясняло.
        Некоторое время они сидели молча, наблюдая за бессмысленным морганием Курта и борьбой за глоток воздуха.
        – Мне кажется, я понимаю, кто все люди, сидящие тут за столом, – прервал молчание Мёрк. – Но с кем из них вы лично были знакомы?
        – Кроме самой Нэте, я знала только Риту. – Она кивнула на тело, полусидевшее-полувисевшее рядом с Карлом. – Только тогда, когда вы приходили меня допрашивать, я поняла связь между именами на карточках и реальными людьми, когда-то пересекшимися с Нэте. Я просто была одной из них.
        – Если мы выберемся отсюда, придется вас арестовать. Вы пытались убить меня молотком. Однако есть еще и другая проблема, – сказал Карл. – Не знаю, что было подмешано в кофе, но, возможно, вам действительно удалось устранить меня. – Он кивнул на слабо двигающиеся веки Курта Вада.
        Влияние коктейля из яда, солидного возраста и шокового состояния вскоре должно было довести его до логичного конца. «Нет-нет, – думал Карл, – долго это не продлится, и ничто в данный момент не беспокоит меня меньше». Жизнь Курта Вада за жизнь Ассада, так и должно быть.
        Женщина покачала головой.
        – Вы почти ничего не выпили – по крайней мере, я уверена, что глотнули недостаточно для летального исхода. Отрава очень старая.
        Карл посмотрел на нее с удивлением.
        – Гитта, вы жили жизнью Нэте в течение двадцати трех лет. Как вам это удалось?
        Она попыталась рассмеяться.
        – Мы были немного похожи с нею. Ну, конечно, я была несколькими годами постарше и довольно измотана к тому моменту, но ситуация быстро исправилась. Несколько месяцев, проведенных на Майорке, – и я пришла в нужную форму. Немного высветлила волосы, прикупила одежду пошикарнее… все это оказалось как нельзя кстати. Жизнь Нэте была лучше, чем моя. Гораздо лучше. Естественно, я опасалась, что меня разоблачат на паспортном контроле, или в банке, или еще где-нибудь; но, представляете, оказалось, что Нэте в Копенгагене никто особо не знает. Нужно было только не забывать прихрамывать – единственное, на что люди обращали внимание. А мои гости тут замечательно посидели… На кухне я обнаружила кучу формалина; было совсем несложно понять, как Нэте замышляла с ним поступить. Пришлось только побольше влить в глотку каждому из них, чтобы не начался процесс гниения – и вот, вы видите результат. Они аккуратненько рассажены, каждый на своем месте. А что мне еще оставалось делать? Порубить их на куски и напичкать расчлененными телами мусорные мешки, чтобы кто-нибудь случайно на них наткнулся? Нет уж, Нэте все
предусмотрела… И вот мы сидим тут за столом вместе с нею – и ничего не можем поделать.
        Она истерично расхохоталась. Такая реакция была легко объяснима. На протяжении более чем двух десятилетий Гитта прекрасно справлялась с двойной ролью, но каким образом это могло помочь ей в данную минуту? Ведь они сидели в совершенно изолированной от мира комнате, крепко-накрепко привязанные к своим местам. И кто же мог их обнаружить? И когда? Роза была единственной, кто знал, что Мёрк может отправиться сюда, но он сам отпустил ее на неделю… Кто тогда?
        Карл перевел взгляд на Курта Вада, вдруг уставившегося на них выпученными глазами. Затем по телу старика прошла дрожь, словно он собрался с силами в последний раз, а потом неожиданно развернулся вокруг себя, в предсмертной конвульсии протянув руку к женщине, сидящей рядом с Карлом.
        Полицейский слышал, как Вад умер. Краткий немощный хрип, выдох – и вот он уже затих на полу, уставившись в потолок глазами, некогда делившими человечество на достойных и недостойных.
        Карл глубоко вздохнул – то ли с облегчением, то ли с отчаянием, он и сам толком не понимал. После чего повернул голову к слегка дрожащей женщине и увидел, что у нее из шеи торчит глубоко воткнутый скальпель. Она не издала ни звука.
        Да и в целом стояла гробовая тишина.

        В течение двух ночей Мёрк делил общество с семью мертвецами. Но его мысли находились далеко оттуда. С людьми, которых он знал и которых любил гораздо сильнее, нежели сам предполагал прежде. С Ассадом, Моной и Харди. Да, даже с Розой.
        Когда третья ночь окутала окружающие силуэты тьмой, Карл дал слабину и сдался. Оказалось, это несложно. Просто заснуть, заснуть на века…
        Его разбудили окриками и тряской. Незнакомцы утверждали, что являются сотрудниками полицейской разведки. Кто-то положил руку ему на шею, чтобы нащупать пульс, так как сразу заметил, насколько Карл слаб.
        Только после того как ему дали воды, он ощутил настоящее облегчение от того, что сумел выжить.
        – Как? – с огромным трудом выдавил из себя Мёрк, пока они распутывали ему ноги.
        – Как мы вас обнаружили? Мы задержали множество народу, в том числе человека, проследившего за вами и оповестившего Курта Вада о вашем местонахождении. Он наконец-то заговорил.
        «Проследившего за мной», – с раздражением подумал Карл. Неужели кто-то за ним следил?
        Возможно, он стал староват для подобных игр.

        Эпилог
        Декабрь 2010 года

        Карл недолюбливал поздние декабрьские дни – со слякотью на дорогах и рождественской иллюминацией повсюду. К чему это внезапное восхищение снежинками и массовая растрата последних мировых энергоресурсов?
        Он терпеть не мог такую галиматью, а сегодняшний день как нельзя более соответствовал подобному настроению.
        – К тебе гости, – с порога сообщила Роза.
        Мёрк обернулся, готовый проворчать, что могли бы, черт возьми, заранее предупредить о визите.
        И его желание не изменилось, когда в кабинет вошел Берге Бак.
        – Какого черта ты тут делаешь? Неужели хочешь опять досадить мне чем-нибудь? Как ты вообще смог прийти…
        – Я привел с собой Эстер, – сказал он. – Она хочет тебя поблагодарить.
        Карл замолчал и взглянул в направлении двери.
        На женщине был пестрый платок, закрывающий шею и голову, она дала ему возможность неторопливо рассмотреть свое лицо. Сначала ту сторону, которая была лишь слегка обесцвеченной и припухлой, а затем и ту, над которой изрядно потрудился пластический хирург – там все еще виднелись черные струпья, марля наполовину скрывала ее.
        Эстер смотрела на него одним сверкающим глазом, второй был закрыт. Потом она медленно приоткрыла его, словно не желая напугать и зная, что в нем нет такого же блеска. Глаз был молочно-белым и мертвым.
        – Берге рассказал, что вы позаботились об устранении Линаса Версловаса. Я обязана поблагодарить, иначе я никогда больше не осмелилась бы выходить из дома.
        Она держала в руках букет, и Карл уже смущенно протянул за ним руку, как вдруг женщина спросила, можно ли увидеть Ассада.
        Полицейский медленно кивнул Розе, и, пока она не привела Ассада, они стояли молча и ждали.
        Такой вот оказалась благодарность…
        Наконец появился Ассад. Он не произнес ни слова, пока женщина представлялась и высказывала ему свою признательность.
        – Большое спасибо, Ассад, – с этими словами она протянула ему цветы.
        Ему потребовалось некоторое время на то, чтобы поднять левую руку, а потом примерно столько же на то, чтобы взять букет.
        – Я очень рад, – сказал он.
        Его голова все еще слегка тряслась, когда он говорил, но значительно меньше. Ассад с трудом улыбнулся и попытался поднять правую руку, чтобы попрощаться, но у него не получилось.
        – Давай я поставлю их в вазу, – предложила Роза, а Эстер Бак обняла его и кивнула на прощание.
        – Скоро увидимся. С первого января приступаю к работе в подвальной сокровищнице. Регистрация краденых дел ведь имеет кое-какое отношение к работе полиции, – выдал Бак на прощание.
        «Черт возьми. Он теперь будет ошиваться в подвале…»
        – А вот подоспела и свежая почта, Карл. Для тебя сегодня открытка. Приятная картинка, наверняка тебе понравится. Как только ознакомишься с текстом, будем выдвигаться.
        Роза протянула Карлу открытку, основную площадь которой занимала огромная загорелая женская грудь, скромно прикрытая надписью «Счастливого времяпрепровождения в Таиланде», остальную часть пространства занимал пляж с пальмами и гирляндами.
        Карл перевернул открытку с дурным предчувствием.

        Дорогой Карл,
        Дружеский привет тебе от давно не проявлявшегося кузена.
        Хотел только сообщить, что я записал свою (нашу) историю о смерти папеньки. Вот только контракта с издательством мне пока не хватает. Может, у тебя есть какие-нибудь идейки о том, кого это может заинтересовать?
        С наилучшими пожеланиями, Ронни

        Карл покачал головой. Этот человек все больше и больше осваивал дар распространять вокруг себя радость.
        Он бросил письмо в мусорную корзину и поднялся.
        – Роза, почему нам так необходимо туда ехать? Я не вижу особого смысла.
        Роза стояла в коридоре за спиной Ассада, готовая прийти ему на помощь при одевании куртки.
        – Потому что нам с Ассадом так нужно, достаточное объяснение?
        – Садись назад, – скомандовала она пятью минутами позже, подкатив на старом «Форде» и припарковав эту консервную банку прямо на тротуаре перед полицейским управлением.
        Карл выругался – лишь со второй попытки ему удалось втиснуться в «Ка». Черт побери Маркуса Якобсена со всеми его бюджетами…
        Около десяти минут они пробирались сквозь плотный трафик, расступающийся перед ними, пока Роза экспериментировала над правилами дорожного движения, в ритме стаккато крутила рулем и ловко управлялась с коробкой переключения передач. Затем она выкатила автомобиль на Капельвай, небрежно остановив его практически поперек дороги между двумя неправильно припаркованными машинами. Улыбнулась, вытащив ключ зажигания, и сообщила, что вот они наконец и у полицейского кладбища.
        «Слава тебе, господи, что мы оказались тут при жизни», – подумал Карл и вышел из машины.
        – Она покоится вон там, – констатировала Роза и взяла Ассада под руку.
        По снегу он шел очень медленно, но даже здесь наметился большой прогресс за последние несколько недель.
        – Вон, – она указала на могилу примерно в пятидесяти метрах от них. – Смотри, Ассад, они установили памятник.
        – Ну и хорошо, – ответил он.
        Карл кивнул. Дело Нэте Германсен было чересчур дорого обошедшимся мероприятием для всех них троих. Он прекрасно понимал, что им необходимо поставить в нем финальную точку. «Журнал № 64» нужно было закончить, и Роза решила завершить его в рождественском духе: ель, новогодние венки, шишки.
        – А это кто? – Она указала в направлении седой женщины, направлявшейся к могиле с одной из боковых дорожек.
        В свое время старушка явно была выше; теперь же возраст и жизнь согнули ее позвоночник, так что шея располагалась почти перпендикулярно относительно линии плеч.
        Они остановились на мгновение и принялись наблюдать, как женщина роется в полиэтиленовом пакете, после чего она извлекла какой-то предмет, издали похожий на крышку картонной коробки. Затем наклонилась к памятнику и поставила на него этот предмет.
        – Что она делает? – громко спросила Роза и потащила за собой своих спутников.
        Они отчетливо разглядели надпись на памятнике уже с расстояния десяти метров. Там было написано: «Нэте Германсен, 1937–1987», и ничего больше. Ни даты рождения, ни даты смерти, ни мужней фамилии «Росен», никакого «покойся с миром». Это было ровно то, на что хватило ее наследства.
        – Вы были знакомы с нею? – спросила Роза у пожилой дамы, качающей головой, устремив взгляд на грязь на могиле.
        – Есть ли что-то более жалкое, чем могила без цветов? – ответила она.
        Роза приблизилась к ней вплотную.
        – Вот, – она протянула женщине нелепое украшение с бантами. – Все-таки Рождество, вот я и подумала, что это подойдет.
        Старушка улыбнулась, согнулась в три погибели и положила его на камень.
        – Да, простите, вы ведь спросили, знала ли я Нэте. Я Марианна Ханстхольм, учительница Нэте. Она была очень дорога моему сердцу, поэтому я и пришла сюда. Я узнала обо всем из газет. Обо всех этих жутких людях, которых арестовали, о человеке, стоявшем во главе этой шайки и несшем ответственность за все несчастья Нэте… Мне лишь жаль, что я так с нею и не связалась, мы словно исчезли друг для друга. – Она растопырила в стороны тощие руки. – Такова уж жизнь… А вы кто?
        Она кивнула им с добрыми глазами и приятной улыбкой.
        – Мы те, кто обнаружил ее, – ответила Роза.
        – Простите, пожалуйста, но что такое вы чуть ранее поставили на памятник? – поинтересовался Ассад, подходя к могиле.
        – А-а, это короткая фраза, которая, как мне кажется, всегда должна ей сопутствовать.
        Старушка с трудом наклонилась и взяла в руки небольшую дощечку, больше всего напоминавшую разделочную доску. Повернув лицевой стороной, она подняла ее вверх.
        «Я нормальная!» – гласила надпись.
        Карл согласился про себя.
        Да, наверняка Нэте была нормальной.
        Когда-то.

        Юсси Адлер-Ольсен
        Эффект Марко

        Благодарности

        Спасибо моей неутомимой и терпеливой жене Ханне за поддержку и помощь на протяжении длительного творческого процесса. Спасибо нашей замечательной помощнице Элизабет Алефельдт-Лаурвиг за сбор материала и ее многочисленные таланты. Благодарю Кьельда Скьербэка за разъезды и разностороннюю помощь. Также выражаю благодарность Эдди Кирану, Ханне Петерсен, Мику Шмальстигу и Карло Андерсену за необходимые и подробные замечания и моему бесценному редактору Анне С. Андерсен за острый глаз, неоценимый вклад в совершенствование текста и всеобъемлющую полноту взгляда. Спасибо директору Карстену Дюбваду и руководителю проекта Анне Г. Йенсен за возможность осмотра Дома промышленности на ранней стадии переделки. Спасибо Гитте и Петеру К. Раннес и Датскому центру авторов и переводчиков «Хальд» за гостеприимство. Благодарю Петера Гарде за возможность аренды его чудесного дома в деревеньке Кера на Крите. Спасибо моим подругам из барселонского издательства «Маева» за огромную помощь во многих ситуациях, Матильде Соммереггер за покупку письменного стола и аренду офисного кресла и Альбе за возвращение потерянного
чемодана с синопсисом и всеми моими наработками. Благодарю Гордона Альсинга за аренду дачи в Лиселайе. Благодарю комиссара полиции Лайфа Кристенсена за поправки, касающиеся работы полицейских, а также комиссара полиции и координатора по работе с прессой Ларса-Кристиана Борга. Спасибо физиотерапевту Метте Андерсен и Лео Поульсену из «Черного бриллианта».
        Большое спасибо Хеннингу Куре за фантастические редакционные усилия по кромсанию и удалению кусков текста и за возвращение мне бодрости духа и ясности взгляда в те моменты, когда это было абсолютно необходимо.
        Благодарю Дирка Хеннинга за оказанный прием в Яунде. Спасибо нашему провожатому Луису Фону, который дал имя одному из персонажей книги, моему другу и попутчику Йесперу Хельбо и нашим девятерым выносливым и неунывающим пигмеям-скаутам, а также банту-следопыту и банту-повару за изумительное путешествие в заповедные джунгли Джа в Камеруне.
        Публикацией данного романа организация adlerolsen.dep оказала поддержку фонду «Бака Сан Райз ассошиэйшн» в осуществлении важнейшей задачи – предоставлении образования детскому населению пигмеев бака.

        Пролог

        Посвящается моей теще, Анне Ларсен
        Осень 2008 года

        Последнее утро в жизни Луиса Фона оказалось тихим, как шепот.
        Он поднялся с кушетки с сонными глазами и перекатывающимся в голове гравием, похлопал по спине малышку, которая погладила его по щеке, вытер сопли, текшие из ее коричневого носика, и засунул ноги в шлепанцы, стоявшие на глиняном полу. Затем потянулся и прищурился, взглянув на прожаренную солнцем комнату, оглашаемую куриным кудахтаньем и криками парней, срезавших банановые грозди с пальмовых стволов.
        «Какая безмятежность», – подумал Луис, вдыхая пряный деревенский аромат. Только песни пигмеев бака вокруг костра на другом берегу реки могли порадовать его больше. Как и всегда, прекрасно было вернуться на территорию Джа[81] в отдаленную деревню банту[82], Сомоломо.
        Позади хижины возилась молодежь, так что с красной земли столбом поднималась пыль, а пронзительные голоса вынуждали вьюрковых ткачиков целыми стайками метаться между кронами.
        Он встал лицом к падающему из окна свету, облокотился на подоконник и широко улыбнулся девчушкиной матери, которая стояла у хижины напротив и отрубала голову курице.
        С этого момента Луис больше ни разу не улыбнулся.
        Примерно в двух сотнях метров на тропинке, идущей сквозь пальмовую рощу, показался жилистый человек со спутником, с первой же секунды возвестив недоброе.
        Мускулистую фигуру Мбомо Луис не раз встречал в Яунде, а вот второго мужчину, белокожего и с белоснежными волосами, никогда прежде не видел.
        – Почему объявился Мбомо и кто это с ним? – крикнул он матери девочки.
        Та пожала плечами. Встретить туриста на окраине тропического леса было не в диковинку, так что с чего бы ей вдруг обращать на них особое внимание? Четыре-пять суток, проведенных в обществе бака в колоссальном хаосе джунглей Джа, – разве не об этом, как правило, шла речь? По крайней мере, для европейца с тугим кошельком?
        Однако Луис предугадывал нечто большее, он почувствовал это по серьезности и взаимной доверительности мужчин. Нет, тут явно было что-то не так. Белый явно не турист, а Мбомо нечего было делать в этом районе, предварительно не проинформировав о своем появлении Луиса. Ведь это Луис являлся руководителем датского проекта поддержки регионального развития, а Мбомо – всего-навсего мальчик на побегушках у чиновников из Яунде. Таковы были правила игры.
        Было ли на уме у этих двух людей на тропинке что-то, во что ему не полагалось быть вовлеченным? В это запросто можно поверить. Вокруг проекта вообще происходило много странностей. Все процессы затягивались, информационный поток практически прервался, платежи раз за разом запаздывали или не приходили вовсе. Нанимая его на это задание, ему обещали совсем другое…
        Луис покачал головой. Он сам принадлежал к одной из народностей банту; приехал из противоположного конца Камеруна, преодолев с северо-запада страны сотни километров, чтобы оказаться в этой деревне, расположенной на граничащей с Конго территории. Там, откуда он прибыл, недоверие ко всему и всем впитывалось с молоком матери, и, возможно, именно поэтому Луис посвятил свою жизнь работе с добродушными пигмеями бака, населяющими джунгли Джа. С людьми, своими корнями уходившими в эпоху, когда здешний лес едва зародился. С людьми, для которых такого неприятного слова, как недоверие, вообще не существовало.
        Для Луиса эти милые души олицетворяли собой оазис добрых человеческих чувств в нашем проклятом мире. Да-да, привязанность к бака и данному региону стала для Луиса живительным эликсиром и главным утешением – а теперь к нему снова коварно подкралась подозрительная мысль о готовящемся зле…
        Может ли она хоть когда-нибудь оставить его в покое?

* * *

        Он обнаружил внедорожник Мбомо припаркованным за третьим рядом хижин. За рулем крепко спал водитель в мокрой от пота футболке.
        – Силу, Мбомо меня ищет? – спросил он у крупного, черного как уголь мужчины, который, потянувшись, пытался осознать, где он, черт возьми, находится, а затем покачал головой, очевидно не поняв, о чем толкует Луис.
        – Что это за белый сопровождает Мбомо? Знаешь его? – спросил тогда Луис.
        Водитель зевнул.
        – Он француз?
        – Нет, – последовал ответ, сопровождаемый пожатием плечами. – Он действительно немного говорит по-французски, но мне кажется, он откуда-то с севера.
        – О’кей. – В желудке появилось неприятное ощущение. – Может, датчанин?
        Водитель вытянул в его направлении указательный палец.
        Именно.
        Ах вот как… И от этой новости Луису стало совсем некомфортно.

* * *

        Если б Луис не боролся за будущее пигмеев, то защищал бы лесных животных. Каждая деревня, находящаяся поблизости от пигмейских джунглей, взращивала молодых банту, мастерски владеющих оружием, и ежедневно десятки мандрилов и антилоп становились добычей браконьеров.
        И, несмотря на то что взаимоотношения Луиса и браконьеров были напряженными, все-таки он склонен был бы согласиться, предложи сейчас кто-нибудь из этих негодяев подвезти его на мотоцикле через заросли. Преодолеть три километра по узкой тропинке всего за шесть минут – кто же откажется от такого предложения, когда времени в обрез?
        Едва показались обмазанные глиной хижины, Луис уже знал, что произошло, потому что навстречу ему вышли только самые маленькие дети да с лаем выбежали собаки.
        Луис обнаружил главу поселения на ложе из пальмовых листьев окутанным алкогольными парами. Вокруг полубессознательного Мулунго валялись пустые мешки из-под виски, точно такие, как те, что бросались в глаза на противоположном берегу реки. Не возникало никакого сомнения в том, что попойка продолжалась всю ночь напролет, а судя по царившей тишине, в ней принимали участие практически все жители.
        Заглянув в несколько переполненных хижин из пальмовых ветвей, он обнаружил, что лишь несколько из находившихся внутри взрослых оказались в состоянии тупо кивнуть ему.
        «Именно так и принуждают коренное население к подчинению и затыкают им рты, – подумал он. – Дашь им алкоголь и наркотики – и можешь брать их голыми руками».
        Вот именно так.
        Затем Луис вернулся к провонявшей плесенью хижине и грубо толкнул вождя в бок, так что жилистое тело Мулунго дернулось, а острые как иглы зубы обнажились в виноватой улыбке. Но Луиса было не так просто смилостивить.
        Он показал пальцем на пустую тару из-под виски и спросил:
        – За что вы получили деньги, Мулунго?
        Вождь бака поднял голову и пожал плечами. Слово «за что» нечасто применялось в этих зарослях.
        – Вам дал деньги Мбомо, так? Сколько?
        – Десять тысяч франков, – последовал ответ. Зато что касается точности сумм, в особенности такого порядка, эту тему бака усвоили хорошо.
        Луис кивнул. Проклятый Мбомо, зачем он это сделал?
        – Десять тысяч, ну ладно, – сказал он. – И как часто Мбомо так поступает?
        Мулунго снова пожал плечами. Восприятие времени тоже не являлось сильной стороной народности бака.
        – Я вижу, вы так и не посадили новые растения, как предполагалось. Почему?
        – Деньги не пришли, Луис, ты ведь и сам знаешь.
        – Не пришли, Мулунго? Я же собственными глазами видел документы, необходимые для перевода. Их выслали более месяца тому назад.
        Что стряслось? Вот уже третий раз документы расходились с реальностью.
        Луис поднял голову. За стрекотом цикад все явственнее проступал какой-то чужеродный звук. Насколько он мог расслышать, это был звук легкого мотоцикла.
        Можно побиться об заклад, Мбомо уже в пути. Возможно, он приедет и даст четкие объяснения происходящему – во всяком случае, Луис на это надеялся.
        Он огляделся. Да, что-то тут явно нечисто, причем жутко нечисто, но вскоре будет наведен порядок. Ибо, хоть Мбомо и был на целую голову выше Луиса и обладал руками гориллы, Луис его не боялся.
        Раз бака не смогли ответить на его вопросы, пускай этот малый сам расскажет, зачем он приехал. Где деньги? Почему они так и не приступили к посадкам? И кто этот белый человек, приехавший вместе с ним?
        Вот что хотелось бы ему узнать.
        Поэтому он встал в центр площади и принялся ждать, а облако пыли, поднимавшееся над дымившимся кустарником, постепенно приближалось к селению.
        Мбомо еще не успеет слезть с мотоцикла, а Луис уже выйдет к нему навстречу, протянет вперед руки и предъявит свои претензии. Он пригрозит ему огнем и мечом – и разоблачением. Напрямую заявит ему, что если он присвоил себе средства, принадлежавшие бака и выделенные в целях обеспечения им безопасного существования в лесу, то окажется за решеткой тюрьмы Конденги. Одно только упоминание о ней вызывало ужас у кого угодно.
        И вот наконец песня цикад заглушилась шумом двигателя.
        Как только мотоцикл замедлился у кустов и въехал на площадь с писклявым сигналом, Луис обратил внимание на тяжелый ящик, прикрепленный к багажнику «Кавасаки». В следующие секунды окружающие жилища наполнились жизнью. Из дверных проемов начали выглядывать похмельные головы, наиболее стойкие мужчины выскакивали наружу, словно легкий плеск, раздающийся из ящика, представлял собой предостережение богов о предстоящем потопе.
        Мбомо протянул первые пакеты с виски множеству протянутых рук, а затем грозно взглянул на Луиса.
        В это мгновение тот понял, что к чему. Мачете, висевший за спиной Мбомо, красноречиво говорил сам за себя. Если Луис не скроется, эта вещица будет применена против него. Ни на какую помощь со стороны пигмеев рассчитывать не приходилось – по крайней мере, в том состоянии, в котором они пребывали.
        – Там есть еще! – крикнул Мбомо, бросив оставшиеся мешки с алкоголем на землю и в тот же самый миг повернувшись лицом к Луису.
        Инстинктивно пустившись убегать, тот услышал позади себя возбужденные крики бака. «Если Мбомо меня догонит, мне конец», – подумал он, выискивая глазами дырки в зарослях и полевые инструменты, оставленные бака на рабочем месте. Хоть что-нибудь, чем можно было бы обороняться от преследователя.
        Луис был прыгучим, гораздо более ловким, чем Мбомо, который всю свою жизнь прожил в Дуала и Яунде и не научился осторожности при продвижении по лесистой местности, изобиловавшей хитросплетениями корней, коварными ямами и кочками. Поэтому Луис чувствовал себя уверенно, когда звук тяжело бегущих шагов позади приглушился, а тропинки к реке предстали перед ним многочисленными разветвлениями.
        Теперь оставалось только добежать до какого-нибудь выдолбленного ствола раньше Мбомо. Если Луис первый переплывет реку, он окажется в безопасности. Жители Сомоломо защитят его.
        В коричневато-зеленом кустарнике витал терпкий запах сырости. Такому опытному старожилу, как Луис, местность была прекрасно знакома. «Какая-нибудь сотня метров, и покажется река», – подумал он за секунду до того, как провалился в болото, сразу затянувшее его по колено.
        Луис яростно замахал руками. Если ему не удастся ухватиться за какую-нибудь растительность, жижа быстро сомкнется над его головой. А если он выберется слишком поздно, его настигнет Мбомо, тяжелый топот которого слышался уже совсем рядом.
        Набрав в легкие воздуха, Луис поджал губы и вытянул торс так сильно, что в спине что-то хрустнуло. Оторвались тонкие веточки, листья посыпались в его широко распахнутые глаза. Ему требовалось всего пятнадцать секунд на то, чтобы как следует уцепиться и выбраться из западни, – и все же нескольких секунд не хватало. Послышался громкий шелест – это преследователь продирался сквозь кустарник, – и вот уже резкий удар, нанесенный сзади, обрушился на лопатку Луиса. Молниеносный и обжигающий.
        Инстинктивно Луис напрягся, чтобы не рухнуть. Поэтому ему удалось выбраться из ила и двинуться прочь, в то время как проклятия Мбомо полетели высоко к кронам деревьев.
        Его тоже захватило болото.
        Только достигнув реки, Луис прочувствовал всю силу боли и ощутил, что рубашка прилипла к спине.
        Потом он опустился к краю воды, совершенно обессилевший. И понял, что пришла смерть.
        Пока его тело сползало в воду, он с трудом вытащил из бокового кармана мобильный телефон и успел нажать на иконку с надписью «Сообщения».
        Каждое нажатие на кнопку сопровождалось лихорадочным ударом пульса, выталкивавшим кровь из тела. Наконец набрав текстовое сообщение и нажав на кнопку «Отправить», Луис с нарастающей слабостью сообразил, что сети нет.
        Последнее, что успело зарегистрировать сознание Луиса Фона, было вибрирование почвы под тяжелыми шагами в непосредственной близости. И еще как из его руки вытащили телефон.

* * *

        Мбомо Цием был доволен. Тряска во внедорожнике по ухабистой темно-красной грунтовой дороге, пролегающей сквозь джунгли, вот-вот подойдет к концу, приближался выезд на развилку, от которой тянулась прямая дорога на Яунде. Человек, сидевший рядом с ним, слава богу, не стал комментировать произошедшее. Он спихнул тело Луиса Фона в реку, где течение и крокодилы позаботятся об остальном.
        Итог был удовлетворительным во всех отношениях, как ни крути. Единственный человек, который мог поставить под угрозу их действия, был устранен, а впереди простиралось светлое будущее.
        Миссия выполнена, как говорится.
        Мбомо поглядел на телефон, который он выхватил у умирающего Луиса. Несколько франков за новую сим-карту, наверняка не такое уж разорительное мероприятие, – вот и готов подарок на день рождения сыну.
        И пока Мбомо с наслаждением представлял себе лицо сына, когда он вручит ему эту вещицу, дисплей телефона засветился, показывая тем самым, что сеть снова доступна.
        Спустя всего несколько секунд скромный звуковой сигнал оповестил о том, что сообщение отправлено.

        Глава 1
        Осень 2008 года

        Рене И. Эриксен никогда не был излишне предусмотрительным человеком. Возможно, именно поэтому на протяжении своей жизни он прошел через череду непредсказуемых поражений и побед, и если взглянуть на них в совокупности, то можно было бы подвести вполне положительный общий итог. Он сам в конечном счете объяснял это некоторой степенью врожденной удачи.
        Но, несмотря на это, Рене представлял собой вдумчивую натуру и при столкновении с основополагающими детскими откровениями и противоречиями частенько искал прибежища в юбках у своей матери, что во взрослой жизни вполне естественно привело его к тому, что, бросаясь с головой в некое новое предприятие, он всегда заботился об обеспечении себе приемлемых путей отступления.
        Поэтому Рене крепко задумался, когда близкий друг и однокашник Тайс Снап, директор «Банка Карребэк», тем вечером позвонил ему в офис министерства и сделал предложение, которое человек, занимающий столь высокий государственный пост, при нормальных обстоятельствах счел бы абсолютно неприемлемым.
        Это случилось незадолго до того, как банковский кризис нешуточно оскалил свою уродливую морду; в те дни, когда последствия действий алчных биржевых спекулянтов и безответственной экономической политики правительства стали очевидны для всех, кто жил за счет кредитования.
        Вот поэтому и позвонил Тайс Снап.
        – Я боюсь, наш банк признают банкротом меньше чем через два месяца, если мы не раздобудем где-нибудь дополнительный капитал, – сказал он тогда.
        – А как же мои акции? – ляпнул Рене, с учащенным сердцебиением и нахмуренным лбом представляя себе роскошную жизнь на пенсии под южными пальмами, которую ему некогда пообещали и мечты о которой теперь рушились, как карточный домик.
        – Как же? Если мы срочно что-либо не предпримем, то потеряем все, что у нас имеется. К сожалению, так обстоят дела, – ответил на это Тайс Снап.
        Последовавшая за этим мини-диалогом пауза была красноречивой и не оставляла возможности для возражения или абстрактного совета.
        Рене на мгновение уронил голову и сделал такой глубокий вдох, что даже почувствовал боль. Что ж, таковы были обстоятельства, и исходя из них предстояло принимать решения и действовать. У него явно начиналась кишечная колика, а на лбу проступил холодный пот, но как человек, отвечавший в аналитическом отделе за помощь развивающимся странам, он привык сохранять ясность мыслей в стрессовых ситуациях.
        – Дополнительный капитал, говоришь? – выдохнул он. – Что это значит? Более конкретно?
        – Двести – двести пятьдесят миллионов крон на четыре-пять лет.
        Пот заструился за шиворот Рене с новой силой.
        – Проклятие, Тайс! Да это пятьдесят миллионов в год!
        – Ну да, я понимаю, это действительно жутко. На протяжении четырех недель мы делали все для того, чтобы разработать чрезвычайный план действий, однако наши клиенты недостаточно надежны. В течение двух последних лет мы чересчур поспешно предоставляли кредиты, не соблюдая должных мер безопасности; мы это поняли теперь, когда рынок жилья вот-вот обрушится.
        – Черт возьми, приятель, тогда нам надо действовать поживее. Мы можем хотя бы вызволить наши персональные активы?
        – Рене, я боюсь, уже слишком поздно. Курс резко упал сегодня с утра, вся торговля акциями временно приостановлена.
        – Вот как… – Рене сам услышал, насколько холодным вдруг стал его голос. – И что же ты хочешь, чтобы я с этим сделал? Потому что ты ведь позвонил мне не только сообщить о том, что просвистел мое имущество, правда? Я знаю тебя, Тайс. Сколько же тебе самому удалось выручить?
        Голос его старого друга звучал обиженно, но ясно.
        – Нисколько, Рене, абсолютно нисколько, я клянусь. Объявились аудиторы. Отнюдь не все аудиторские конторы выступают с оригинальными решениями, когда возникают ситуации, подобные этой. Нет, я звоню, потому что мне кажется, что я нашел выход и что этот выход будет весьма прибыльным – в том числе и для тебя, мой друг.
        С этого и началась их афера. С тех пор минуло уже несколько месяцев, и все прекрасно работало ровно до того момента минуту назад, когда перед ним возник наиболее опытный сотрудник секретариата Вильям Старк, размахивая какой-то бумажкой.
        – Так, значит, Старк, – сказал Рене, – ты утверждаешь, что получил некое бессмысленное сообщение от Луиса Фона, а затем безуспешно пытался связаться с ним? Но ты ведь прекрасно знаешь, как и я, что Камерун находится довольно далеко и связь, как правило, там не очень хорошая; так, может, проблема всего лишь в этом?
        К сожалению, Старка это не убедило, и в одну секунду в действительность Рене ворвался сигнал о потенциально предстоящем хаосе.
        Уполномоченный Старк поджал и без того почти невидимые губы, превратившиеся теперь в тонкую нить.
        – Ха, каким же образом можно знать наверняка? – Он задумчиво поглядел в пол, так что его рыжая челка полностью закрыла глаза. – Единственное, что мне известно, так это то, что я получил сообщение вчера, одновременно с твоим возвращением из Камеруна. И с тех пор никто не видел Луиса Фона. Никто.
        – Гм… Все-таки ты считаешь, что он не может все еще находиться где-нибудь в дебрях Джа, где уровень мобильной связи стремится к нулю? – Рене вырос над поверхностью стола. – Дай-ка я взгляну на эту эсэмэску.
        Он пытался успокоить дрожь в руках, когда Старк протянул ему листик.
        Сообщение гласило:
        «Cfqqugthondae(s+1)la(i+1)ddddddvdlogdmdntdja»
        Рене тыльной стороной ладони вытер влагу, предательски выступившую на лбу. Слава богу, то, что там было написано, оказалось полной неразберихой.
        – Ну, выглядит действительно странно, Старк, тут ты прав. Но стоит ли нам придавать этому какое-то особое значение? Мобильник, наверное, лежал у Луиса Фона в кармане, и кнопки нажимались сами по себе, – прокомментировал он, положив записку на стол. – Я попрошу кого-нибудь посмотреть на эту галиматью, но могу сказать, что мы с Мбомо Цием связывались с Луисом Фоном в Сомоломо в тот же день, когда поехали в Яунде, и все было как обычно. Он, кажется, собирал вещи для очередной экспедиции. С немцами, что ли…
        Вильям Старк бросил на него взгляд своих темных глаз и покачал головой.
        – Ты говоришь, я не должен придавать этому особого значения; но взгляни на записку еще раз. Думаешь, это случайность, что сообщение заканчивается словом «Dja»? Неужели ты действительно считаешь, что это могло напечататься случайным нажатием клавиш в кармане? Мне так не кажется. Нет, я думаю, что Луис Фон хотел мне что-то сказать и что с ним могло случиться нечто серьезное.
        Рене сжал губы. На любой министерской должности жизненно необходимо умение не отклонять сразу даже самую безумную гипотезу, и он уже усвоил этот опыт, поэтому не стал спорить.
        – Ну да, действительно, странно это все… – Он потянулся за своим «Сони Эрикссоном», лежавшим сзади на подоконнике. – Говоришь, там есть слово «Dja»? – Бросив взгляд на телефонную клавиатуру, кивнул. – Ну, вполне могло напечататься случайно. Смотри сам! D, J и A – все они являются первыми буквами на своих кнопках. Нажми последовательно по одному разу на цифры «три», «пять» и «два» – вот и получится «dja»; и они запросто могли нажаться в кармане совершенно случайно, хоть и сложно в это поверить. Ну да, конечно, это странно… Я думаю, нам просто стоит подождать пару дней – может, Луис за это время объявится. А я за это время свяжусь с Мбомо.
        Рене внимательно проследил за тем, как Вильям Старк вышел из кабинета, пока дверь за ним не захлопнулась, и вновь вытер лоб. Так, значит, на обратной дороге в столицу Мбомо сидел в «Лендровере» и ковырялся в телефоне Луиса Фона…
        Ну и идиот, будь он проклят!
        Сжав кулаки, Рене покачал головой. С одной стороны, получалось, что Мбомо совершенно инфантилен, раз ему пришло в голову украсть телефон у трупа Луиса Фона; с другой, он не признался в этом, когда Рене поинтересовался у него, что это за аппарат, с которым он тогда возился. И какого черта этот придурок Мбомо не удосужился проверить, нет ли там неотправленных эсэмэсок? Если он стащил его с трупа, какого лешего он автоматически не извлек батарейку или не сбросил настройки? Где еще найдется дебил, который станет тырить у человека, которого только что собственноручно пришил?
        Рене снова покачал головой. Мбомо дурак, но сейчас проблема заключалась не в нем, а в Вильяме Старке, и, честно говоря, так было с самого начала. Разве он не сформулировал изначально эту проблему для себя самого и для Тайса Снапа?
        Дьявол! Никто не обладал такой остротой глаза, как Вильям Старк, при изучении соглашений и бюджетных смет департамента, и никто, кроме него, не занимался так ревностно оценкой проектов министерства. Так что если кто и был способен уличить их в присвоении себе средств из фондов иностранной помощи, то это был Вильям Старк.
        Глубоко вздохнув, Рене принялся размышлять над шагом, который следовало предпринять. Вариантов было не так уж много.
        «Если когда-нибудь возникнут какие-либо проблемы в связи с этим делом, – сказал тогда Тайс Снап, – звони нам, причем как можно быстрее». Именно так он и собирался теперь поступить.

        Глава 2
        Осень 2008 года

        Вообще говоря, у уполномоченного Вильяма Старка было не так много людей, к которым он мог обратиться за соответствующим советом.
        В серой чиновничьей вселенной Старк являлся всего лишь руководителем крохотного острова, и мало кто желал до этого острова добираться. Если не было возможности пойти к начальнику бюро, оставался практически единственный вариант – идти к главе департамента, но кто же станет беспокоить такую фигуру подозрениями подобного рода, тем более настолько серьезными, не имея на руках абсолютно внятных доказательств? По крайней мере, точно не он.
        Ибо если ты являешься вышестоящим начальником в чиновничьем море, да к тому же еще и вполне дружелюбно настроенным, то назовешь осведомителем подчиненного, который по собственной инициативе забил тревогу в связи с подозрением о злоупотреблении положением или о нарушениях со стороны персонала. Это звучит положительно, сопровождается похвалой и уподобляется предупреждающему сигналу перед засадой. Но если ты прижимаешь сотрудника к стенке, тебя станут воспринимать как стукача и, скорее всего, осудят; тому были уродливые примеры в недавнем прошлом современной Дании. Та же не столь уж старая история о работнике разведки в Министерстве обороны, который получил тюремный срок за доказательство того, что премьер-министр скрыл важные сведения от своих подчиненных и тем самым ввязал страну в войну в Ираке, едва ли стимулировала желание быть откровенным.
        Кроме того, Вильям не был на сто процентов уверен в своем случае. В конце концов, все это было не более чем ощущение, пусть даже оно тлело в нем уже на протяжении некоторого времени.
        Сообщив начальнику Рене Эриксену об эсэмэске Луиса Фона, он позвонил в Камерун по крайней мере десяти разным людям, с которыми, по его сведениям, состоял в контакте преданный активист банту; все они выражали крайнее удивление в связи с тем фактом, что эта пламенная душа не давала о себе знать на протяжении нескольких дней.
        И вот наконец этим утром Вильяму удалось дозвониться Фону домой в Сарки Мата и побеседовать с его женой, которой Луис ежедневно прилежно сообщал, где и как долго он будет находиться. Было очевидно, что его супруга волнуется. Она то и дело принималась плакать и выразила уверенность в том, что с ее мужем расправились браконьеры; подробности она даже не желала представлять. Джунгли настолько огромны и бесконечно таинственны, сам Луис часто рассказывал ей об этом. Все решалось там, как сказала она. Да Вильям и сам это знал.
        Конечно, могло найтись множество причин, по которым Фон не давал о себе знать. В Камеруне действительно существовало полно соблазнов, и кто знает, что может прийти в голову мужчине привлекательной наружности в самом расцвете сил? Девушки в этой части Африки совсем не отличались скромностью или безынициативностью, так что вполне возможно, что Фон сейчас развратничает в какой-нибудь хижине, безразличный к окружающему миру. Совсем недавно Вильям улыбался при этой мысли.
        Однако позже он задумался над тем, что предшествовало данной ситуации; вспомнил последовательность событий и особенности завершения первой фазы проекта «Бака». Тот факт, что через министерство понадобилось в спешке провести пятьдесят миллионов крон, чтобы обеспечить и поддержать существование пигмеев в таком отдаленном захолустье, как джунгли Джа, был странным сам по себе. И почему осчастливили именно эту народность, а не какую-то иную? И почему потребовалось так много денег?
        Да, это удивляло Вильяма с самого начала.
        Двести пятьдесят миллионов на пять лет, конечно, не так уж бросались в глаза в общем бюджете, выделенном на развивающиеся страны в размере пятнадцати миллиардов в год, но опять-таки: когда это столь мелкий проект поддерживали так массивно? Если б он был адресован всем пигмеям на всей территории конголезских джунглей, второго в мире по площади девственного леса, Вильям бы еще мог понять, но тут речь об этом не шла.
        И когда означенная сумма была выделена, даже самый последний идиот из числа государственных чиновников невооруженным глазом мог увидеть, что в нескольких ключевых моментах произошло отклонение от принятого регламента. И вот тут-то обострились инстинкты Старка. Дело в том, что в данном случае поддержка заключалась в переводе денег чиновнику в Яунде, после чего люди на месте должны были позаботиться об остальном. И это в стране, считающейся одной из самых коррумпированных в мире.
        Подобная схема не понравилась Вильяму Старку, чиновнику от бога, хотя и у него имелись за плечами немалые промахи, и в связи с последними обстоятельствами развития дела он новыми глазами посмотрел на роль своего шефа во всем процессе.
        Когда это Рене Эриксен проявлял столь глубокую вовлеченность? Когда он вообще самолично выезжал, чтобы проинспектировать выполнение проекта? Наверное, очень давно.
        Час от часу не легче… Такое рвение, конечно, могло иметь целью удостовериться, что проект идет по плану, и дать понять, что по ходу дела он будет тщательно контролироваться; но в то же время подобное отношение могло означать и обратное, не приведи Господь. Вильям ведь понимал, в каких глубинах тогда предстоит копаться, возможно, придется поднимать документы годовой давности… лучше обойтись без этого.
        – А, Старк, сидишь размышляешь, – раздался голос за его спиной.
        Последний раз Вильям слышал этот голос в своем кабинете много месяцев назад. Он тотчас же поднял озадаченный взгляд на неприглядную улыбку своего начальника. На мгновение его лицо под белоснежными волосами показалось искаженным.
        – Я только что связался кое с кем в Яунде, и они думают так же, как ты, – произнес Рене Эриксен. – Они говорят, что-то стряслось, так что ты, вероятно, прав в своих предположениях. Говорят еще, может, Луис Фон сбежал с частью средств, и хотели бы, чтобы кто-то из министерства поехал туда и перепроверил распределение средств с того момента, как их начали осваивать. Они уверены, что в таком случае смогут, по крайней мере, избавиться от обвинений в нарушениях, если ты разберешься в ситуации.
        – Я? – Неужели Эриксен собирается отправить туда его? Вильям был в замешательстве. Это, конечно, была определенная динамика его положения, но совсем некстати для него. – Ты в курсе, сколько, они считают, Луис Фон мог себе присвоить? – продолжил он.
        Эриксен покачал головой:
        – Нет, в данный момент никто не знает этого; но Фон располагает чуть более чем двумя миллионами евро, выделенными за истекший период. Может, он просто отправился за покупками и чист, как лист бумаги. А может, выяснил, что семена и растения дешевле или лучше по качеству где-то в другом месте, не там, где он обычно закупается… В любом случае мы обязаны заняться этим вопросом, ведь для этого мы тут и сидим.
        – Да уж. – Вильям кивнул. – Но все-таки я боюсь, что не смогу взяться за это задание.
        Улыбка Эриксена исчезла.
        – Вот как? Могу я поинтересоваться почему?
        – В данный момент ребенок моей подруги находится в больнице.
        – Ясно. Опять? Ну и что?
        – Ну, я поддерживаю их обеих, чем могу. Они живут со мной.
        Эриксен кивнул.
        – Это весьма высокоморально, что ты в первую очередь думаешь о них, Старк, но речь идет о паре-тройке дней; так неужели ты не сумеешь найти решение своей проблемы? Мы уже заказали билет на самолет в Брюссель на твое имя. Понимаешь, как бы то ни было, это ведь часть твоей работы. Полетишь в Дуалу, все билеты до Яунде раскуплены. Мбомо встретит тебя в аэропорту, а оттуда повезет в столицу, это займет всего несколько часов.
        Внутреннему взору Вильяма представилась его падчерица на больничной койке. Он был не в восторге от предстоящего мероприятия.
        – Я должен полететь, поскольку именно я получил сообщение от Фона? – поинтересовался он.
        – Нет, Старк. Полетишь ты, потому что ты – наш лучший сотрудник.

* * *

        О Мбомо Циеме ходили слухи как о чрезвычайно энергичном человеке, и он подтвердил их рядом с международным аэропортом Дуалы, когда шесть-семь агрессивно настроенных мужчин схватили чемодан Вильяма с воплями о том, что это их законная добыча.
        – Такси ждет, бежим, бежим! – орали они, и каждый тянул чемодан на себя.
        Однако Мбомо распихал носильщиков в разные стороны, брутальным взглядом дав понять, что он не боится вступить в драку с ними вместе взятыми, чтобы сэкономить своему шефу пару тысяч местных франков.
        Он был мощным, этот Мбомо. Вообще-то Вильям видел его фотографии, но там он стоял среди мелких бака, рядом с которыми любой взрослый не-пигмей предстает настоящим гигантом. Между тем реальность наглядно демонстрировала, что не только пигмеи казались мелюзгой в присутствии Мбомо, ибо этот человек возвышался посреди людского ландшафта, как скала, что давало естественный повод ассоциировать слово «безопасность» с его персоной в этой безумной сценке с бешеными людишками, каждый из которых боролся за возможность донести чемодан и тем самым заработать себе на скромный обед.
        – Ты остановишься в «Аурелиа пэлас», – объявил Мбомо, когда такси наконец оставило позади всю кричащую «чемоданную» стайку и нескольких мужчин, продающих дешевые украшения. – Встречу в министерстве назначишь завтра рано утром. Я лично приеду и отвезу тебя. В отличие от этой Дуалы, Яунде довольно безопасный город, и все же никогда не знаешь наверняка. – Он рассмеялся, так что весь его торс пришел в движение, но ни единого звука при этом не вырвалось из черных губ.
        Взгляд Вильяма прилеплялся то к светящемуся солнцу, тонувшему за кронами деревьев, то к скоплениям чернокожих людей, которые брели по обочине с мачете, болтающимися в усталых руках.
        Помимо переполненных маршруток, стремительных внедорожников и обшарпанных фургонов с платформами, которые постоянно нагоняли их, подвергая угрозе жизни всех участников движения, на дороге попадались еще до предела загруженные помятые грузовики с разбитыми фарами. Не было ничего удивительного в том, что бо?льшую часть искореженного металлолома, валявшегося на обочинах вдоль пересохшего дорожного полотна, невозможно было отличить от транспорта, двигавшегося по дороге.
        Теперь Вильям находился очень далеко от родного дома.

* * *

        С особой осторожностью и тщательностью выбрав себе еду из меню, Старк устроился в углу лаунж-зоны, где стояли стул и диван, обитые тканью в стиле семидесятых годов, а также потертый журнальный столик, на котором уже стояла пара запотевших бокалов с пивом.
        – Да, я беру себе сразу два, когда бываю тут, – по-английски обратился к нему тучный мужчина, сидевший рядом. – Это пиво настолько слабенькое, что норовит просочиться сквозь поры, не успеешь влить его в себя, – рассмеялся он и показал пальцем на цепочку Вильяма с небольшой почерневшей подвеской в виде масок. – Я вижу, вы только что прилетели в Африку. Наверное, наткнулись на парочку ювелирных бандитов в аэропорту?
        – И да, и нет. – Вильям схватился за украшение. – Я только что прилетел, но эта вещица со мной уже несколько лет. Однако вы правы, она африканского происхождения, это верно. Я нашел ее, когда приезжал сюда с инспекцией одного проекта в Кампале.
        – О да, Кампала, да-да, один из самых интересных городов в Уганде. – Мужчина поднял бокал, кивнув Вильяму. Судя по портфелю, он явно принадлежал к племени чиновников, как и сам Старк.
        Вильям вытащил документы из кожаной папки и положил на стол. На этот раз речь шла о конкретных пятидесяти миллионах крон и о том, каким образом их следовало направить в проект «Бака». Так что необходимо было подробно просмотреть кое-какие бумаги и подготовить ряд вопросов. Для этого Старк открыл бумажную папку и разложил необходимые документы перед собой на три кучки. Одна – с таблицами, вторая – с описанием проекта, и третья – с соответствующей корреспонденцией, сообщениями и онлайн-перепиской. Он захватил с собой даже желтый листок для заметок с выписанной эсэмэской Луиса Фона.
        – Ничего, если я тут немного поработаю? У меня в номере нет стола.
        Сосед любезно кивнул.
        – Датчанин? – спросил он, указав на логотип Министерства иностранных дел на одном из документов.
        – Да, а вы?
        – Из Стокгольма. – Мужчина протянул руку и перешел на шведский язык. – Первый раз в Камеруне?
        Вильям кивнул.
        – Тогда добро пожаловать, – с этими словами собеседник пододвинул к нему второй бокал с пивом. – Вам необходимо иметь в виду, что к здешней обстановке никогда не удается привыкнуть. Ваше здоровье.
        Они подняли бокалы, швед осушил свой одним глотком и жестом дал понять официанту, что хочет повторить. На алкоголиков из числа государственных служащих, подобных ему, можно было наткнуться в любой южной стране, Вильям прекрасно знал это. Он частенько наблюдал, как некоторые из его коллег, возвращаясь из командировки, утрачивали половину своих профессиональных качеств.
        – Вы можете решить, что я выпивоха, но это совсем не так, – продолжал швед, словно прочитав мысли Вильяма. – Истина заключается в том, что я притворяюсь, будто я выпивоха.
        Он тайком указал на угловой диван, где сидели двое темнокожих мужчин в светлых костюмах.
        – Эти типы пришли из компании, с которой я должен вести переговоры завтра. В данный момент они наблюдают за мной, а через какой-нибудь час сообщат о своих впечатлениях шефу. – Он улыбнулся. – У них ничего не выйдет – ведь они решат, что я явлюсь на встречу в худшем состоянии, чем это будет на самом деле.
        – Вы бизнесмен?
        – В своем роде. Я заключаю контракты от имени шведского государства. Я контролер, и я доволен. – Он кивнул официанту, который принес два очередных бокала, и подвинул один из них Вильяму. – И за это – выпьем!
        Старк тщетно пытался не отстать от шведа в потреблении жидкости. Хорошо, что это не ему нужно притворяться. Его желудок совсем не был приспособлен для этого.
        – Вот как… Я вижу, вы получили какое-то зашифрованное сообщение. – Швед ткнул пальцем в желтую бумажку с сообщением Луиса Фона, лежавшую перед Вильямом.
        – Гм… Я даже не знаю, так ли это. Это эсэмэска от партнера, пропавшего здесь около недели назад.
        – Эсэмэска? – Собеседник рассмеялся. – Давайте поспорим на бокал пива, что я разгадаю ее менее чем за десять минут!
        Вильям нахмурился. Разгадает? Что он имел в виду?
        Швед взял листок, положил перед собой белый лист бумаги, достал из кармана «Нокию» и положил рядом.
        – Вряд ли тут какой-то шифр, если вы так думаете, – заметил Вильям. – Мы в министерстве такими вещами не занимаемся. Но, честно говоря, мы на самом деле понятия не имеем, почему и как было написано это сообщение и почему оно так странно выглядит.
        – О’кей. Оно было написано при непростых обстоятельствах, может такое быть?
        – Может. Мы не имеем возможности спросить. Как я уже сказал, этот человек исчез.
        Тогда швед взял ручку и написал:
        «Cfqqugthondae(s+1)la(i+1)ddddddvdlogdmdntdja».
        Под каждой из букв он написал другую букву, то и дело поглядывая на свой мобильный.
        А через пару минут обратил взгляд на Вильяма.
        – Взгляните, давайте предположим, что сообщение написано в затрудненных обстоятельствах, как я уже говорил. В темноте, к примеру. Вам ведь известно, что если выключена автозамена, каждая кнопка на телефоне отвечает сразу за несколько букв. Например, кнопка «три» – за d, e и f. Если нажать на нее один раз, получится d, два раза – e, три раза – f. Если продолжить нажимать дальше, получатся заглавные буквы и другие знаки. Наконец, существует вероятность, что человек станет нажимать на неверные кнопки, как правило расположенные выше или ниже нужной, что, безусловно, дает массу возможных комбинаций. Но я пробовал развлекаться с этим прежде, и это довольно забавно. Засекаете время?
        Вильям нахмурился и кивнул для порядка. Ему было абсолютно по барабану, сколько времени потребуется шведу. Если он сумеет приблизиться к разгадке, то в любом случае получит свое пиво.
        Нельзя было назвать это занятие простым, но когда прояснилось, что за первой буквенной комбинацией «Cfqquption» скрывается слово на букву «C», затем ошибочное нажатие на кнопку 3 вместо 6, находившуюся над ней, далее дважды на «Q» вместо «R», и наконец «UPTION», набранное правильно, у них наконец оформилось слово «CORRUPTION»[83].
        Вильям почувствовал, как на лбу у него сгущаются морщины.
        «Коррупция!» Прямо скажем, это слово не способствовало положительному настрою.
        Спустя еще пятнадцать минут, в течение которых Старк дважды повторял официанту заказ, швед разгадал загадку.
        – Да уж, выглядит весьма правдоподобно, – заметил он, просматривая свои записи. Затем протянул листик Вильяму. – Вы понимаете, что здесь написано? «Corruption dans l’aide de developement Dja’». – Швед кивнул сам себе. – Допустим, не совсем правильный французский язык, и все же… «Мошенничество в помощи развитию Джа» – вот что тут написано. Пара пустяков. Как просто все оказалось…
        Вильям ощутил пробежавший вдоль позвоночника холодок.
        Он огляделся. Как внимательно наблюдают из своего угла темнокожие люди за шведом… Или за ним самим? А может, за ним следит кто-то еще? Он опустил взгляд на листок, в то время как швед снова махнул официанту.
        «Мошенничество в помощи развитию Джа», – написал Луис Фон, после чего пропал. Как неприятно было узнать об этом… Совсем, совсем неприятно.
        Вильям глянул в окно, стараясь оградить себя от бесконечной черноты, разлитой по ту сторону стекла.
        Ему уже приходило это в голову, теперь он подумал об этом снова.
        Теперь он был действительно далеко от дома.
        Слишком, слишком далеко.

* * *

        – Мбомо, что ты сказал?
        Концентрируя внимание на скрипучем голосе, Рене Эриксен чувствовал, как подмышки начинают усиленно потеть.
        – Я сказал, что сегодня утром, когда я приехал за Вильямом Старком в отель, его там не оказалось, и мне только что сообщили, что он вылетел обратно домой.
        – Проклятие, Мбомо, как это могло произойти? Он находился под твоей ответственностью.
        Рене пытался собраться с мыслями. Договор заключался в том, что Мбомо или один из его приспешников утром забирает Старка из отеля, и больше об этом никто не говорит. Где и каким образом пропадет Старк, осталось за рамками разговора, только бы его поиски не привели к ним. И вот теперь ему говорят, что Старк возвращается в Данию. Что там стряслось, черт возьми? Неужели он пронюхал о чем-то, что выведет его на истинный след?
        В таком случае это катастрофа.
        – Какого лешего могло произойти со вчерашнего вечера, ответь мне? Я считал, что ты контролируешь ситуацию, Мбомо. Видимо, Старк заподозрил неладное.
        – Я понятия не имею, – ответил Мбомо, едва ли догадываясь о том, какие жуткие мучения испытывал Рене Эриксен на протяжении последних суток при мысли о том, что самолично послал человека на смерть. Не догадывался Мбомо и о том, что в этот конкретный момент Рене достиг состояния, когда с готовностью смирился бы с любым действием, которое смогло бы предотвратить нарастающее развитие этого кошмара.
        Ибо в мыслях у Рене не оставалось абсолютно никаких сомнений о том, что теперь случится. Мбомо Циема нужно было не просто отстранить от проекта «Бака», его вообще нужно было устранить навсегда. Никто из участников проекта не заслужил, чтобы этот человек и дальше приносил сплошные несчастья. Он знал слишком много – и в то же самое время был дьявольски неэффективен и неловок.
        – Мбомо, я свяжусь с тобой. Пока просто веди себя спокойно. Отправляйся домой и оставайся там. Чуть позже мы пришлем к тебе кого-нибудь, чтобы проинструктировать о дальнейших шагах.
        На этом Рене повесил трубку.
        Мбомо, будь он проклят, следовало проинструктировать до мозга костей.

* * *

        Зал заседаний в «Карребэк» отнюдь нельзя было назвать самым скромным в мире. Судя по его меблировке и расположению, можно было запросто решить, что вы находитесь в штаб-квартире одного из ведущих финансовых институтов страны, а при взгляде на директора банка Тайса Снапа это общее впечатление лишь укреплялось. Все, на что натыкался взгляд, было экстравагантно: мебель, техника и безделушки. В этом помещении давным-давно поселился перерасход.
        – Рене, у нас на громкой связи председатель Йенс Брайе-Шмидт. Ты в курсе, что он с нами в одной лодке.
        Директор банка Снап повернулся к отделанному ореховым деревом динамику, стоявшему на громоздком рабочем столе.
        – Йенс, ты слышишь нас громко и отчетливо? – уточнил он.
        Послышался утвердительный ответ. Голос звучал немного пискляво, но по-прежнему авторитетно.
        – Итак, начинаем совещание. – Снап обернулся на Эриксена: – Мне очень жаль говорить об этом, Рене, однако после твоего сегодняшнего диалога с Мбомо мы с Йенсом пришли к выводу, что единственным решением проблемы будет остановить Вильяма Старка любым возможным способом; кроме того, ты должен будешь позаботиться о том, чтобы к проекту «Бака» впредь не допускали людей с таким рвением, как у Старка.
        – Остановить Старка? – очень тихо переспросил Рене. – Это должно случиться здесь, в Дании, вы это имеете в виду? – продолжал он. Вообще-то в связи с этим у него возникали сомнения.
        – Да, в Дании. Придется поступить так, – продолжал Тайс Снап. – Мы обезвреживаем тикающие бомбы посредством устранения Луиса Фона, а вскоре и Мбомо Циема вместе с Вильямом Старком, и все вновь встанет на свои места. Чиновники из министерства в Яунде наверняка придержат язык за зубами, они ведь и сами тут замешаны. А если тебе удастся регулярно получать отчеты от какого-нибудь чиновника на месте, который в то же время согласится подписываться именем Луиса Фона и в своих отчетах подробно информировать ваше министерство о том, как блестяще развивается проект, все будет в полном порядке. Ведь с африканскими проектами всегда так и бывает. Главное – хотя бы изредка получать какие-нибудь позитивные новости; ну а большего никто и не ожидает.
        Эриксен услышал, как захрюкал в динамике Брайе-Шмидт, и хотя Рене никогда не встречался с ним лично, своеобразный тембр речи заставлял думать о нем как о человеке, который на протяжении многих лет привык общаться с людьми, живущими далеко за пределами этой страны. Что-то жесткое было в его манере начинать фразу, словно это – приказ, который нельзя оспорить. Перед глазами возникал образ английского империалиста, обладающего неограниченной властью. Рене как-то рассказали, что Брайе-Шмидт на протяжении многих лет упорно называл всех своих камердинеров boy[84], и если кто и знал Африку, так это, несомненно, он. Многие годы Брайе-Шмидт служил консулом в нескольких государствах Южной Африки, еще дольше провел в Центральной Африке в качестве предпринимателя, причем не всегда с безупречной репутацией.
        Нет, у Рене почти не оставалось сомнений в том, что именно Брайе-Шмидт являлся автором идеи этого мошенничества. Тайс Снап рассказывал, что после периода успешного занятия импортом древесины из Экваториальной Африки он вложил все свои активы в «Банк Карребэк» и за последующие годы превратился в крупнейшего акционера банка. Поэтому было не столь уж удивительным то, что он защищал свое состояние зубами и когтями, Эриксен прекрасно понимал это. И все же из-за этого мошенничества они обрекли на смерть уже троих… Почему же сам Рене не восстал против подобных целей и средств?
        Он покачал головой. К сожалению, дело было в том, что Рене слишком хорошо понимал значение этого серого кардинала.
        А что они могли поделать?
        – Да, – повторил председатель. – Очень нелегко принимать подобные радикальные решения, но подумайте лучше о количестве подлежащих сокращению рабочих мест и обо всех мелких вкладчиках, которые потеряют все свои сбережения, если мы вовремя не вмешаемся. Естественно, весьма прискорбно, что и Вильям Старк должен заплатить за это, но так уж вышло. Нескольким людям придется пожертвовать собой ради общества, как говорится, а спустя пару лет все вновь будет прекрасно. Банк наш надежен и сплочен, общество придет в себя, инвестиции продолжатся, рабочие места сохранятся, а акционеры ох как не любят потери. И как же вы считаете, Рене Эриксен, кто будет в течение всего этого времени тратить свою энергию на то, чтобы пигмеи из Джа продвигали свое сельское хозяйство? Кто будет контролировать существенные перемены в системе их школьного образования и здравоохранения с тех пор, как запущен наш проект? Кто вообще сможет это делать, если тех, кто начинал проект, уже нет на белом свете? Я всего лишь задаю вопрос.
        «Да уж, кто, кроме меня?» – подумал Рене, направив взгляд на высокие окна с перегородками. Означало ли это, что и он тоже находится в зоне риска?
        Только его-то уж им точно не удастся застигнуть врасплох, это наверняка. Он знал, где они находятся, и, слава богу, еще был в состоянии оглядываться через плечо в те редкие моменты, когда оказывался где-нибудь на пустой дороге или в переулке.
        – Я просто надеюсь, что вы знаете, что делаете, и будете держать это в тайне, потому что я больше ничего не хочу об этом слышать, понятно? – наконец отреагировал он. – И еще, остается надеяться, что Вильям Старк не успел положить документы, связанные с этой проделкой, в какую-нибудь банковскую ячейку, как я.
        Рене взглянул на Тайса Снапа и внимательно прислушался к шороху из громкоговорителя на столе. Они шокированы? Насторожились?
        Кажется, нет.
        – О’кей, – продолжал он. – То, что вы говорите, правильно. Возможно, никто и не заметит, что отчеты Луиса Фона в действительности написаны не им самим, но как насчет исчезновения Вильяма Старка? Эта новость окажется на первых полосах всех газет.
        – Да, и?.. – Голос директора «Банка Карребэк» стал чуть глубже. – До тех пор, пока невозможно связать это с нами, нет ничего страшного в том, что кто-то станет скучать по Старку, верно? Как мне это видится, он уехал в Африку, не явился на назначенную встречу, сел на обратный рейс, не сказав никому ни слова, и исчез. Не свидетельствует ли этот факт о некоторой неуравновешенности? Можно было бы задуматься, не скрылся ли он самовольно… Я бы, по крайней мере, решил именно так.
        Снап и Рене переглянулись. Председатель ни словом не обмолвился о документах, которые Эриксен положил в банковскую ячейку, так что едва ли могли возникнуть сомнения во взаимном доверии, пускай даже и несколько поколебленном.
        – Послушайте, Рене, – продолжил Брайе-Шмидт. – Отныне будет так, как мы договорились. Вы продолжите заботиться о том, чтобы в Камерун ежегодно посылали пятьдесят миллионов крон. И еще вы ежегодно будете писать прекрасные доклады о том, как блестяще там идут дела, основываясь на так называемых «отчетах Луиса Фона».
        Здесь слово взял Снап:
        – А мы, как водится, спустя несколько недель заполучим в «Банк Карребэк» от наших единомышленников из Яунде через «группу инвесторов» в Кюрасао то количество миллионов, которого потребует теперешняя ситуация. – Он написал в воздухе воображаемые кавычки и продолжил: – А остальное разместим посредством некотируемых акций в наш депозитарий в Кюрасао в качестве буфера на случай непредвиденного развития событий в банковском секторе. Таким образом портфель акций в «Банке Карребэк» тихо-мирно сменит своего владельца, а заодно и заметно подрастет; на самом же деле мы сами будем контролировать его, увеличивая и увеличивая год за годом. Так что у всех нас троих имеется неплохая причина радоваться, разве не так?
        – Да, «все» радуются. – На этот раз Рене сопроводил свою реплику воображаемыми кавычками. – Наверное, почти как Луис Фон, Мбомо и Вильям…
        – Послушай, Рене, – перебил его Тайс Снап, – хватит уже волноваться по поводу Мбомо и Фона. Пройдет немного времени, и мы предоставим их вдовам некоторую сумму денег, чтобы они могли нормально жить дальше. Власти настолько привыкли к пропаже людей в тех местах, что никто не будет суетиться из-за этого. А что касается Старка, у него нет семьи, так ведь?
        Рене кивнул.
        – Нет, но есть сожительница и больная падчерица. – Он проникновенно посмотрел на Тайса Снапа, возможно ожидая некоторого сострадания, однако глаза банкира были холодны, а взгляд – непоколебим.
        – Ладно, – только и сказал Снап. – То есть семьи нет, лишь пара в некотором роде привязанных к нему персон. Эти две женщины, конечно, поскучают некоторое время, но затем жизнь их двинется дальше. Человек этот не был ведь таким уж прекрасным, верно, Рене?
        Эриксен громко выдохнул. Что можно было ответить на это? Если о ком-то уже говорят в прошедшем времени, неужели стоило обсуждать, был ли он хорошим человеком?
        Может, и был.
        Вновь донеслась речь из громкоговорителя. Председатель никак не прокомментировал последние фразы, да и почему вообще он должен был их как-то комментировать?
        – Что касается этих двухсот пятидесяти миллионов, можно справедливо заявить, что они являются своего рода закамуфлированной государственной поддержкой нашему банковскому делу, полученной посредством проекта «Бака». И разве не разумно и справедливо то, что власти защищают эффективные частные компании Дании типа «Банка Карребэк»? Предприятия, которые обеспечивают рабочие места и благотворно влияют на платежный баланс и уровень жизни населения… Нет-нет, прямо или косвенно, но механизм застопорится, если такие хорошие банки, как «Карребэк», зачахнут, а мы, совместно с правительством, совсем ведь этого не желаем, правда?
        Мысли Рене находились в этот момент в совершенно другом месте. Если что-то пойдет не так, эти два человека гарантированно сбегут в два счета, и вся ответственность и наказание свалятся на него одного. Этого нельзя допускать.
        – Я повторю: о том, что вы сейчас предпринимаете, я не имею ни малейшего понятия, ясно? Я больше не желаю ничего знать. Но если вы совершаете такие решительные шаги, позаботьтесь о том, чтобы я незамедлительно получил ноутбук Старка, хорошо? Кто знает, что у него там имеется относительно этого проекта…
        – Ладно, конечно, ты его получишь, – сказал Снап. – И еще. Я прекрасно понимаю, что тебе сложно все это понять, Рене, я ведь тебя хорошо знаю. Ты правильный и праведный человек. Но подумай о своей семье, о’кей? Предоставь нам с Брайе-Шмидтом заняться этим – и больше не беспокойся. Мы свяжемся с агентом, который прекрасно умеет решать подобные проблемы и попросит кого-нибудь встретить Вильяма Старка в аэропорту. А ты пока отправляйся домой и радуйся, что твои акции растут с каждым днем. Впереди по-прежнему светлое будущее, Рене!

        Глава 3
        Осень 2010 года

        Подъехавший желтый фургон забрал Марко из-под строительных лесов на Ратушной площади Копенгагена ровно в пять часов вечера, точь-в-точь как всегда. В этот раз из предосторожности Марко прождал лишних двадцать минут, потому что если его не окажется на месте, когда приедет фургон, водитель уедет без него. А если придется добираться на электричке или автобусе, по приходе его ждут побои. Нет уж, ему совсем этого не хотелось, как не хотелось и провести всю ночь на какой-нибудь сырой подвальной лестнице – было еще слишком холодно.
        Поэтому Марко никогда не опаздывал. Просто не осмеливался.
        Он кивнул людям, сидевшим в кузове, приклеившись спинами к стенкам, но никто из них не кивнул в ответ. Марко привык к этому. Просто все они до смерти устали. Устали от череды одинаковых дней, от жизни и от самих себя.
        Марко оглядел группу собравшихся в фургоне. Некоторые из них еще не обсохли после дождя и мелко дрожали. Если не знать, можно было подумать, что многие из них больны, настолько потерянными и тощими они выглядели. Зрелище было невеселым, но мало что веселого можно найти в промозглый ноябрьский день в Дании.
        – Что у тебя сегодня было? – поинтересовался Самюэль, прислонившийся к стенке, смежной с кабиной.
        Марко задумался.
        – Я отдавал деньги четыре раза, только во второй раз сдал больше пятисот крон. Всего тысяча триста – тысяча четыреста крон, думаю, если сложить с тремя сотнями, которые сейчас лежат у меня в кармане.
        – Я получила около восьмисот крон, – сказала самая старшая из них, это была Мириам. Она всегда получала неплохо, но у нее ведь была больная нога. Это помогало зарабатывать.
        – У меня всего шестьдесят, – произнес Самюэль тихо, но все услышали его. – Никто не желает давать мне больше.
        Десять пар глаз смотрели на него с сочувствием. Несладко придется Самюэлю возвращаться домой к Золя…
        – Возьми вот, – с этими словами Марко протянул ему две сотки. Он был единственным, кто поделился, так как всегда существовала вероятность того, что кто-то наябедничает Золя. Как будто Марко этого не знал…
        Он понимал, что не так с Самюэлем. Когда внешне ты уже не тянешь на мальчика, просить милостыню не получается. Несмотря на то что Марко уже исполнилось пятнадцать, выглядел он на тринадцать, так что ему было проще. Большие детские глаза, мелкий для своего возраста, даже чересчур мелкий; мягкая кожа и тонкие волосы, в отличие от Самюэля, Пико и Ромео, у которых кожа уже загрубела и появилась щетина. И хотя остальные уже приобрели кое-какой опыт общения с девушками, многие из них завидовали медленному физическому развитию Марко, не говоря уж о его светлой голове.
        Как будто Марко не знал этого всего.
        Вполне может быть, что он был мелковат для своего возраста, но имел глаза и уши совершенно взрослого человека и хорошо умел пользоваться ими. Даже очень хорошо.
        «Пап, нельзя ли мне ходить в школу?» – упрашивал он с семи лет; тогда они жили в Италии. Марко любил отца, и все-таки в этом отношении тот был слишком слаб. Он говорил, что дядя Марко, Золя, требует, чтобы дети росли на улице, – и так и было, ибо Золя являлся безраздельным и деспотичным главой клана.
        Но Марко хотел чему-нибудь учиться – и практически во всех умбрийских городках существовала небольшая школа, рядом с которой он мог ошиваться и впитывать в себя знания, как промокашка. Так что, как только вставало утреннее солнце, он подходил вплотную к окнам местной школы и, приложив ухо к стеклу, целый час внимательно слушал, прежде чем плелся дальше добывать подаяние.
        Иногда выходил учитель и приглашал мальчика войти внутрь, но Марко в таких случаях убегал и больше туда не приходил. Если б он принял приглашение, дома его избили бы до полусмерти. В этом отношении преимуществом являлось то, что они постоянно переезжали с места на место, так что школы и учителя все время менялись.
        И в один прекрасный день очередной учитель все-таки сумел поймать его. Однако, вместо того чтобы затащить в школьное здание, он вручил ему холщовый мешок, тяжелый, словно набитый кирпичами.
        – Теперь это все твое, найди им хорошее применение, – сказал учитель и отпустил Марко.
        В мешке лежали пятнадцать учебников, и, независимо от того, где оказывался Марко, он всегда находил потайное место, где мог спокойно сидеть и изучать эти книги, не будучи обнаруженным.
        Так проходили все вечера и дни, когда взрослые занимались своими делами, а не следили за детьми. Спустя два года Марко научился считать и читать по-английски и по-итальянски – и, как следствие, стал проявлять любопытство по отношению ко всему, чему еще не научился или чего пока не понимал.
        За три года, что они прожили в Дании, Марко единственный из всей банды научился говорить по-датски почти свободно. Просто-напросто он был единственным, кто проявлял любопытство.
        Все рядовые члены группы знали, что если Марко находится вне поля их зрения, значит, он сидит где-нибудь, глубоко погрузившись в чтение.
        – Расскажи, расскажи, – особенно часто просила его Мириам, с которой у него сложились самые тесные взаимоотношения.
        Золя со своим ближайшим окружением явно не столь восторженно относились к его жажде чтения.

* * *

        Тем вечером они лежали на двухъярусных кроватях и слушали удары и крики Самюэля, просачивающиеся сквозь стены из комнаты Золя в спальню Марко эхом всех прочих несправедливостей, которые совершал Золя. Сам Марко не боялся побоев, так как ему, как правило, доставалось не так сильно, как остальным, – все-таки его отец имел кое-какое влияние. Тем не менее он лежал, комкая одеяло. Ведь Самюэль – это не Марко.
        Когда вновь стало тихо и наказание завершилось, он услышал, как открывается входная дверь. Видимо, одна из горилл Золя приоткрыла ее, чтобы просканировать квартал с бирючинными изгородями, прежде чем тащить униженного и избитого Самюэля в соседний дом, где у того имелась своя спальня. Члены клана умело избегали сплетен в частном секторе и оставались в прекрасных отношениях с датскими семьями, проживающими по соседству. Ведь внешне Золя производил впечатление сдержанного и элегантного мужчины и, конечно, не хотел разрушать этот образ. Он прекрасно понимал, что белокожий, приятный и презентабельный человек, приехавший из США и говоривший на языке, который все понимают, во многих отношениях будет классифицирован как «один из наших». Один из тех, кого датчане могли не опасаться.
        По этой причине наказания всегда проходили под покровом темноты за шумоизолирующими окнами и задернутыми гардинами; поэтому же тщательно заботились о том, чтобы следов от побоев никогда не было видно. Другое дело, что на следующее утро Самюэлю будет трудно болтаться по Стрёйет, но ведь соседи этого не увидят. А вообще-то его жалкая внешность лишь поспособствует успешному бизнесу, ибо настоящие конвульсии приносят в мешок попрошайки гораздо больший доход, нежели притворные, так говорил опыт.
        Марко поднялся в темноте, прошмыгнул мимо спальни своих кузенов и осторожно постучался в двери гостиной. Если ответ последует незамедлительно – хорошо. Если же нет… невозможно предугадать, в каком настроении пребывает Золя.
        На этот раз прошла минута, прежде чем ему разрешили войти, и Марко приготовился к любому исходу.
        Золя восседал за чайным столом, как король, окруженный свитой; на огромном телеэкране тем временем мелькали новости.
        Кажется, его лицо чуть просветлело, когда он увидел Марко, но руки еще не перестали дрожать. Кое-кто из группы утверждал, что Золя любил наблюдать за побоями, однако отец Марко говорил, что все наоборот и Золя любит свою стаю, как Иисус любил своих учеников.
        Теперь Марко был не столь уверен в этом.
        – «На протяжении трех суток вице-комиссар полиции Карл Мёрк находился в герметично закупоренном помещении наедине с мумифицированным телом и…» – неслось с экрана.
        – Выключи это говно, Крис, – отдал Золя краткий приказ, кивнув на пульт. Прошла всего одна секунда, прежде чем приказ был выполнен.
        Золя похлопал по спине свое недавнее приобретение, вихляющуюся тонконогую гончую, к которой никто, кроме него, не имел права прикасаться, а затем перевел взгляд на Марко.
        – С твоей стороны было благородно дать Самюэлю деньги, Марко, но если ты поступишь так еще раз, получишь такую же выволочку, как он, ясно?
        Марко кивнул.
        Золя улыбнулся.
        – Марко, сегодня ты прекрасно отработал. Присядь. – Он указал на стул перед собой. – Чего ты хочешь, мальчик мой? Сдается мне, ты пришел сказать мне, что Самюэль не заслужил этого, так?
        Здесь его выражение лица переменилось. Кратким жестом он велел своему неизменному приспешнику Крису налить в кружку чаю, и, как только это было сделано, подвинул кружку Марко.
        – Извини, Золя, что я пришел сюда, в гостиную; но да, я хотел сказать кое-что по поводу Самюэля.
        Внешне в Золя не произошло никаких изменений, когда Марко сказал это, но Крис выпрямился и медленно повернулся к нему. Он был крупный и несколько бледнее, чем большинство членов клана. Когда его белая фигура возвышалась над группой, многие передергивались, но Марко не оторвал взгляда от своего дяди.
        – Вот как. Но это тебя не касается, ты ведь понимаешь. Сегодня Самюэль принес домой недостаточно, потому что он себя не утруждал. В отличие от тебя. – Покачав головой, Золя вновь тяжело откинулся на овчину, лежавшую на спинке кресла. – Не лезь не в свое дело, Марко. Послушай, что говорит твой дядя.
        Мгновение Марко не сводил с него глаз. «Самюэль себя не утруждал, в отличие от тебя», – сказал Золя. Имел ли он в виду, что усилия Марко косвенно явились причиной того, что Самюэля побили, а значит, в этом есть вина Марко? Значит, на самом деле все еще хуже, чем он думал…
        Марко опустил голову и сказал так тихо, как только мог:
        – Я знаю. Но Самюэль уже слишком вырос, чтобы попрошайничать в центре города. Большинство людей вообще не обращают на него никакого внимания, а те, что обращают, опасаются его и обходят стороной. В действительности только те, кто…
        Марко ощутил, как Золя пальцем сделал Крису повелительный жест, и поднял голову ровно в тот момент, когда тот шагнул вперед и отвесил ему звонкую пощечину, от которой зазвенело в ухе.
        – Я сказал, это тебя не касается, Марко, ты понял?
        – Да, Золя, но…
        Он получил еще одну пощечину. Сигнал принят. Тот, кто вырос в этой среде, не хныкал из-за подобных пустяков.
        Марко медленно поднялся, кивнув в направлении Золя, и направился к двери, пытаясь улыбнуться. Две пощечины – и на этом аудиенция окончена.
        Тем не менее, стоя в дверях, Марко приободрился.
        – Ладно, ты бьешь меня, пускай, – сказал он, задрав голову. – Но Самюэля ты бьешь напрасно. А если ты ударишь меня еще раз, я сбегу отсюда.
        Он прекрасно видел, как Крис адресовал Золя вопросительный взгляд, но дядя Марко лишь молча покачал головой и резким движением дал понять, чтобы тот убирался с глаз долой. Сейчас же.

* * *

        Вернувшись под одеяло в общую спальню, Марко попытался продумать все невысказанные аргументы, как делал всегда. Если б он сказал то и это, результат мог бы получиться более положительным. И когда Марко лежал вот так в полумраке и размышлял, в этих внутренних диалогах Золя часто оказывался более сговорчивым. Да, иногда он даже уступал Марко.
        Это приносило хоть какое-то облегчение.
        «Он неплохой парень, этот Самюэль, – обращался Марко к Золя в своем воображении. – Просто ему надо чему-нибудь обучиться. Если б ты позволил ему посещать школу, возможно, он мог бы стать механиком и чинить наш фургон. Он никогда не станет хорошим карманником, как я или Гектор, он слишком неловкий, так почему бы не дать ему шанс?»
        Разговор в голове у Марко складывался прекрасно, но как только выключали ночник, реальность обрушивалась на него с новой силой.
        Их образ жизни был скверным.
        Со стороны все они являлись приличными людьми, проживающими в домах из желтого кирпича; в действительности же были преступники до мозга костей, жили по фальшивым паспортам и во всех смыслах ходили по лезвию бритвы. Но, несмотря на всю мерзость, все же не это было самым плохим. Нет, самым ужасным являлось то, что внутри клана царила, возможно, еще большая скрытность: никто из молодежи понятия не имел, откуда они попали сюда, кто были их настоящие родители или чем занимались взрослые, пока дети шатались по городу, чтобы содержать клику Золя. Марко знал, что прошлое клана не представляло собой повода для гордости, но даже крупицы положительного, и те бесследно исчезли с переменой манер Золя незадолго до того, как они покинули Италию. От прошлого все взяли исключительно дурное. Ничего не изменилось в лучшую сторону. По-прежнему всего несколько человек из них умели читать и писать, хотя многие были уже практически взрослыми людьми. Однако, выходя на промысел, каждый становился абсолютным профессионалом – причем, стоит заметить, профессионалом не того сорта, который спешит похвастаться своим
мастерством. Попрошайничество, карманные кражи, взломы и проникновение в жилища через подвальные окна, наскакивание на пожилых дам, так что те роняли сумки, быстрая езда на велосипеде с попутным хватанием всего, что висит на прохожих и кажется легкой добычей… Все это они изучили в совершенстве, а сам Марко проявлял особо выдающийся талант в отношении перечисленных сомнительных действий. Он умел просить милостыню, вызывая сострадание своей кроткой улыбкой и огромными глазами мученика. Умел беззвучно проникать сквозь крошечные окошки в жилые дома. И на улице, переполненной спешащими по своим делам людьми, чувствовал себя в своей стихии. Искусно и ловко он выхватывал у своей жертвы наручные часы или кошелек. Никогда не сделав неосторожного движения, не издав лишнего звука, страстно жестикулируя для отвода глаз, но всегда вызывая симпатию.
        И только одна черта в Марко смущала и его самого, и остальных членов клана.
        Он всем сердцем ненавидел свой образ жизни и все, чем он занимался.
        Поэтому частенько, лежа в темноте и слушая дыхание товарищей, Марко предавался мечтам о той жизни, которой у него не было. О жизни, которой жили другие дети, встречавшиеся ему на улице. Дети, мамы и папы которых ходили на работу, а сами они посещали школу, и, возможно, время от времени их обнимали и дарили им подарки. Дети, которые, наверное, прекрасно питались каждый божий день и в гости к которым приходили друзья и родственники. Дети, которые редко выглядели запуганными.
        Когда такие мысли посещали Марко, он проклинал Золя. Живя в Италии, они, по крайней мере, представляли собой некое сообщество. Игры после обеда, песни по вечерам. Летние ночи вокруг костра, хвастовство достижениями, свершенными за прошедший день. Женщины превозносили мужчин, и те задирали нос, а иногда даже вцеплялись друг другу в вихры, так что все визжали от смеха. Тогда они еще считались цыганами.
        Каким образом Золя удалось провозгласить себя их неизменной путеводной звездой и маяком, Марко никак не мог взять в толк. Почему остальные взрослые оказались в столь унизительном положении? Ведь единственное, что он делал, это бесконечно терроризировал их, контролировал их жизнь и отнимал у них все, что они добывали. И когда Марко думал обо всем этом, ему становилось стыдно за взрослых, и в особенности за своего отца.
        Тем вечером он приподнялся на своей постели, прекрасно понимая, что ступил на тонкий лед. Золя явно не причинил ему никакого особого вреда там, в гостиной, но глаза его предвещали беду, это он понял.
        «Нужно поговорить о Самюэле с отцом», – подумал Марко. С кем-то ему ведь необходимо было поговорить.
        Вопрос заключался лишь в том, поможет ли этот разговор. В последнее время отец очень отдалился. Словно произошло нечто, оказавшее на него очень сильное влияние.
        Впервые Марко обнаружил своего отца в таком состоянии почти два года назад, когда однажды утром увидел на лбу отца глубокие морщины; он тогда без всякого интереса покосился на протянутый ему завтрак. Марко решил, что отец заболел, однако уже на следующий день тот буквально ожил, чего не было все последние месяцы. Кто-то сказал, что отец Марко начал жевать кат[85], как и многие другие, и все же, как бы то ни было, морщины у него на лбу так и остались. Долгое время Марко держал свои опасения при себе, но в конце концов признался Мириам и поинтересовался, не в курсе ли она каких-нибудь подробностей.
        – Ты придумываешь, Марко. Твой отец точно такой же, как и всегда, – ответила она, попытавшись улыбнуться.
        После этого разговора они никогда не возвращались к данной теме, и Марко старался прогнать от себя посетившие его подозрения.
        И вот полгода назад он вновь увидел на лице своего отца подобное выражение; правда, оттенок был несколько иным. Тогда ночью происходила какая-то суматоха, однако после десяти вечера детям не разрешалось покидать комнаты, так что никто из них не принимал участия в происходящем.
        Марко проснулся посреди ночи от какого-то шума в коридоре. Судя по доносившимся стонам, полным ходом совершалось какое-то серьезное наказание. Наказание такой жестокости, что причастность к происходящему оставила отпечаток на лице отца до самого утра. Но кого наказывали и за что, Марко так и не понял. По крайней мере, явно не кого-то из клана, иначе он бы узнал.
        И с тех пор его отец стал ночевать у Лайлы. Ее комната находилась с противоположной стороны гостиной, мимо которой Марко сейчас проскальзывал по коридору.
        Он как раз должен был миновать дверь в гостиную, как вдруг из-за этой самой двери услышал голос собственного отца, который страстно протестовал, а затем и голос Золя, который его обезоружил.
        – Если мы не пресечем бунт твоего сына, это повлечет за собой не только потери в нашем доходе, но будет означать еще и то, что он распространит свою заразу на остальных детей. Ты должен быть готов к тому, что однажды он предаст нас и все уничтожит, ты это понимаешь?
        Он услышал, как отец вновь запротестовал. На этот раз с большим отчаянием в голосе; это было ненормально.
        – Марко никогда не пойдет в полицию, Золя, – настойчиво возражал он. – Он будет вести себя как полагается, если я с ним об этом поговорю. И не сбежит. Это не больше чем слова, ну ты же его знаешь. Он шустрый парень с кучей мыслей в голове. Временами уж больно шустрый, но не во вред нам, Золя, ведь так? Так, может, оставишь его в покое?
        – Нет, – коротко бросил Золя. Так он поступал всегда. Такова была сила его власти.
        Марко оглядел коридор. В любой момент тут мог появиться Крис с абсентом, с помощью которого Золя имел обыкновение засыпать. И, конечно, он никоим образом не должен обнаружить Марко.
        – Ты должен знать: Самюэль рассказал мне, как Марко колеблется, когда лезет к кому-то в сумку или в карман, – продолжал Золя. – А единожды засомневавшись, он может представлять для нас опасность, ты же сам знаешь. Именно того, кто выказывает неуверенность, рано или поздно поймают. И еще тех, которые не умеют держать язык за зубами, когда стоило бы. Не думай, что он сохранит преданность нам и всему клану, когда что-то пойдет не так. Так-то.
        Теперь Марко вплотную приник ухом к двери и старался дышать не громче мышки, чтобы в гостиной не зарычала псина. Неужели и впрямь Самюэль так говорил о нем? Но это же все было враньем. Разве он когда-нибудь колебался в момент совершения карманной кражи? Никогда! А вот Самюэль, напротив, – сколько угодно. И это тупое ничтожество он взялся защищать…
        – Марко уже достаточно взрослый для членовредительства, иного выхода нет. Мы ведь понимаем, какие нас ожидают преимущества, как только мы всё провернем.
        – Неужели ты не видишь разницы между ним и Мириам? – проникновенно звучал голос отца. – Ее несчастье ведь было ударом судьбы.
        – А, вот как ты считаешь? – За репликой последовал сухой смешок, и Марко похолодел от услышанного. Что он имел в виду? Это не был несчастный случай? Она же споткнулась, когда перебегала через проезжую часть…
        На время в гостиной воцарилась тишина. Он отчетливо видел перед собой лицо отца, пребывающего в шоке. Однако тот ничего не сказал.
        – Послушай-ка, – наконец продолжил Золя. – Мы должны позаботиться о том, чтобы у молодежи было хорошее будущее, не так ли? И потому мы не можем позволить себе ошибки и мягкотелость, правда? Скоро-скоро уже мы заработаем достаточно денег, чтобы перебраться на Филиппины. Мне казалось, ты должен помнить, что именно такова была наша изначальная мечта. И в этой мечте есть место и для Марко.
        Прошло всего мгновение, прежде чем отец ответил. Было очевидно, он собирался смириться с тем фактом, что битва проиграна.
        – И поэтому Марко нужно изуродовать? Ты действительно этого хочешь, Золя?
        Марко сжал кулаки. «Врежь ему, папа, давай, – думал он. – Ты старший брат Золя, скажи ему, пусть он оставит меня в покое».
        – Мне кажется, это не такая уж большая жертва для клана, разве ты не согласен со мной? Мы накормим его какими-нибудь препаратами и заставим выставить ногу под тяжелую фуру на улице; все случится за одну секунду. В Дании прекрасные больницы, они сделают все как надо, все будет нормально. А если Марко не захочет пойти на это добровольно, мы поможем ему, ясно? Если ты не поддержишь меня в этом деле, может случиться, что я подставлю тебя, ты же понимаешь?
        Марко задержал дыхание и, представив себе хромающую фигуру Мириам, еле сдержался от слез. Так вот как это с ней случилось? Это они превратили ее в калеку…
        «Ну ответь же ему что-нибудь, папа», – раздирало Марко изнутри, однако из-за двери слышался только один голос, и отнюдь не голос отца.
        – Авария, травма и страховое возмещение – и все как ни в чем не бывало, вот как оно образуется, – продолжал Золя. – А в качестве постоянного побочного эффекта мы создадим себе полноценного попрошайку, который никуда не убежит.
        Слабенький сквознячок по коридору заставил Марко обернуться, однако было слишком поздно. Дверь с кухни отворилась, и человек, вышедший в коридор, уже узнал его.
        – Парень, что ты тут делаешь?! – прорезал темноту голос Криса.
        Рывком Марко оттолкнулся от стены и бросился по коридору. В ту же секунду Крис прыгнул следом, и открылась дверь в гостиную.
        Прежде Марко много раз проигрывал в голове, что если когда-нибудь возникнет подобная ситуация, он будет искать убежище в одном из соседских домов. Однако сейчас все вокруг словно вымерло. Среди многочисленных шелестящих листвой деревьев дома стояли безмолвными реликвиями: темными, безжизненными, покинутыми. Повсюду виднелись черные оконные силуэты. Лишь в одном, чуть дальше по улице, были еле различимы тусклые блики от телеэкрана.
        И вот к этому дому и устремился Марко. С весьма нехорошими предчувствиями.
        «Я не успею добежать», – проносилось у него в голове, а мелкие холодные дождевые капли орошали его лицо. Его догонят и схватят, прежде чем он успеет растормошить обитателей дома и поднять их с насиженных перед телевизором мест. Необходимо найти другой выход.
        Марко оглянулся, продолжая бежать и стараясь не споткнуться о бордюр босыми ногами. Он увидел, что теперь к погоне присоединились два старших кузена, а они бегали быстро. Поэтому он плюхнулся животом в грязь и проскользнул через отверстие в живой изгороди, куда никто из преследователей не смог бы протиснуться.
        Если б у него получилось просочиться сквозь чужой сад и добраться до дороги, появился бы шанс.
        Неожиданно включился фонарь, прикрепленный к карнизу частного дома, и сад залило светом. Марко прекрасно видел, как обитатели дома бросились к шторам панорамных окон в гостиной, но в этот момент он уже преодолевал следующую изгородь, а затем скатился в кювет вдоль шоссе.
        Позади раздавались крики, призывающие его остановиться, но взгляд Марко был прикован к автомобилям на дороге да к чаще на полпути к вершине холма в нескольких сотнях метров впереди.
        Именно туда ему нужно было добраться, так как спустя мгновение они обогнут коттеджи по проселочной дороге и окажутся на шоссе гораздо ниже. Если он не скроется прежде, ему придет конец.
        Синее свечение галогеновых автомобильных фар поднялось над грядой холмов и обнажило мокрое от дождя шоссе, сверкающий мост к свободе. Если он сейчас выбежит на середину дороги и остановит машину, возможно, получит шанс. А если нет, то бросится под машину и разом положит конец всем своим злоключениям. Лучше уж так, чем прожить остаток жизни изувеченным попрошайкой, как Мириам.
        – Стой! – закричал Марко в сторону автомобиля, отчаянно жестикулируя, и бегом устремился наперерез паре световых конусов, словно мотылек на свет.
        Оглянувшись через плечо, он увидел, что его преследователи обежали дома и уже стояли на проезжей части. С такого большого расстояния Марко не мог разглядеть, кто именно там был, – наверняка кузены и кто-то еще из молодежи, потому что они быстрые. Ему нужно всего несколько секунд на то, чтобы остановить машину и убедить водителя пустить его внутрь, прежде чем они догонят его.
        Автомобиль исступленно мигал ему дальним светом, но скорость водитель не снизил. В какой-то момент Марко был уверен, что машина не остановится, и приготовился к встрече с судьбой, как вдруг услышал визг тормозов, а затем увидел, как машина принялась вилять из стороны в сторону вдоль разделительной полосы, словно ее водитель был пьян.
        «Я не сдвинусь с места, иначе он просто пронесется мимо», – думал Марко, пытаясь предсказать очередное движение водителя. Объехать ему никак не удастся.
        В следующую секунду он увидел переднюю часть машины, возвышающуюся над ним, как топор палача, – и вот автомобиль остановился, проскрипев по мокрому асфальту; колени Марко едва не соприкоснулись с бампером. По другую сторону стекла с мечущимися стеклоочистителями сидел и кричал разъяренный человек.
        Марко резко распахнул пассажирскую дверь, прежде чем водитель успел среагировать.
        – Какого черта ты тут торчишь, гребаное отродье? – заорал тот, чуть ли не поседевший от шока.
        – Возьмите меня с собой. Не то эти люди меня схватят, – взмолился Марко, тыча пальцем в направлении ложбины, откуда шла группа мужчин.
        В одну секунду шок на лице водителя сменился на ярость.
        – Какого дьявола? Ты пакистанец? – крикнул он, наклонившись к пассажирскому сиденью и без предупреждения вытолкнув Марко кулаком вон из машины.
        Удар оказался неточным, и тем не менее Марко грохнулся на дорожное полотно, в то время как мужчина захлопнул дверцу с криками, что он, черт возьми, не желает иметь ничего общего с этими обезьянами.
        Марко ощутил сквозь пижамные штаны резкий удар об асфальт, и все же физическая боль от удара была несравнима с той, какую он почувствовал, распластавшись на темном шоссе и глядя на то, как автомобиль разгоняется и несется вниз по дороге в направлении преследующих его людей.
        – Остановите машину! – крикнул один из них. Послышался приглушенный звук выстрела, но это машину не остановило. Наоборот, она помчалась дальше прямо на группу, так что им пришлось разбежаться в разные стороны. После чего автомобиль скрылся.
        Перекатываясь через обочину и заползая под кусты, Марко услышал, что преследователи пребывают в некотором замешательстве – видимо, они считали, что ему удалось запрыгнуть в машину, прежде чем она рванула с места. Затем он на четвереньках пополз глубже в кустарник, росший на опушке леса, одновременно напряженно прислушиваясь к происходящему на шоссе.
        Вытянув руку, Марко отодвинул ветки. Насколько он мог разглядеть, к группе присоединились несколько взрослых мужчин. Судя по очертаниям, это были Золя, Крис и его собственный отец.
        Парни указывали на дорогу в том направлении, где Марко остановил машину, а затем – в противоположном, где автомобиль скрылся из виду. Неожиданно рука одного из взрослых мужчин обрушилась на кого-то из парней, так что тот рухнул на землю. Наказание за неудачную попытку преследования не заставило себя долго ждать, а как могло быть иначе?
        Вскоре группа собралась и бегом двинулась к месту, где затаился Марко, поэтому ему пришлось быстро углубиться в лес в поисках убежища, где никто не станет его искать. Он привстал на фоне мрачного скопления деревьев, дрожа от резкого переохлаждения и от адреналина, наполнившего все тело. Дождевая вода уже пропитала одежду насквозь, словно губка, и ледяной холод, кусавший кожу и в особенности ноги, причинял боль. Вообще-то босыми ногами он вряд ли сможет уйти достаточно далеко, Марко понял это с первого же шага. А преследователи оказались уже так близко, что он мог различить их голоса…
        Насколько он мог слышать, там собрались все: Гектор, Пико, Ромео, Золя, Самюэль, отец и другие. Над кронами деревьев летело даже несколько женских голосов.
        Только тогда Марко впервые ощутил настоящий страх.
        – Я не видел его в машине! – по-итальянски кричал Самюэль. Кто-то ответил ему на английском, что он и не смог бы заметить Марко, даже если б тот там сидел.
        Самюэль и тут играл первую скрипку.
        И над этим разноголосым хаосом поднимался гнев Золя. Гнев из-за того, что парню дали уйти и толком не смогли понять, увезла его машина или нет; и еще он сердился из-за выстрелов. Теперь придется им всем приостановить свою деятельность на какое-то время, воскликнул он дрожащим голосом. Это обойдется им в копеечку, и пусть тот, кто стрелял, и возместит грозившие им убытки. Всем младшим членам клана надо будет уйти в подполье на ближайшие дни, до тех пор пока все немного не устаканится. Скорее всего, водитель машины обратится в полицию, в связи с чем молодежи нельзя находиться в квартале, на случай если будут предприняты проверки и предъявлены запросы.
        – А теперь проверьте, не находится ли Марко все еще где-то поблизости, – орал Золя. – И если он снова примется убегать от вас, можете стрелять, только не промахнитесь. Теперь этот парень представляет опасность для всех нас.
        Марко был шокирован. Они будут в него стрелять, потому что он опасен. Но он ведь ничего не сделал, кроме как сбежал от Золя. Так вот что его ожидало… А как насчет других членов его банды, которые дезертировали за все это время? Он тоже стрелял в них?
        Марко весь трясся, шаг за шагом приподнимая ноги и чувствуя лодыжками и ступнями каждую веточку, каждую сосновую шишку и грубую травинку. Удалившись вглубь на сотню метров, он был вынужден лечь, чтобы пощадить свои ноги. Продвижение причиняло ему сильную боль, но шло чересчур медленно. Вот почему.
        «Они поймают меня, если я не отыщу хорошее место и не прикроюсь чем-нибудь», – пульсировало в нем, когда он втыкал пальцы в почву, чувствуя, какая она промерзшая и твердая, как камень. Здесь ничего не получится.
        Лихорадочно размахивая руками во все стороны, Марко прополз на животе еще несколько метров через колючие еловые ветки и лесную топь.
        Потратив целую минуту на то, чтобы продраться сквозь кусты, он вдруг почувствовал, что его колени проваливаются. На мгновение ему показалось, что почва заболочена, но это было не так. Земля была сухой и рыхлой, как будто в ней кто-то копался. Идеальное во всех отношениях место.
        Поэтому Марко принялся рыть, и чем глубже он продвигался, тем более рыхлой становилась почва.
        Прошло не так уж много времени, прежде чем отверстие оказалось достаточно большим и глубоким, так что он смог свернуться в нем калачиком и присыпать землей из отвала туловище, а лапником прикрыть лицо и руки.
        «Теперь они меня не заметят, если только не наступят сверху. Лишь бы Золя не прихватил с собой собаку», – подумал Марко, стараясь привести дыхание в норму.
        И тут он услышал треск сухих веток и многочисленных шагов. Вот и они.
        Преследователи распределились по кустам и теперь медленно направлялись к тому месту, где он лежал. Мерцающий свет от двух карманных фонариков колебался между стволами, похожий на светлячков.
        – Кто-нибудь пусть останется у дороги, чтобы он не улизнул в ту сторону, а остальные смотрите в оба, не укрылся ли он чем-нибудь! – орал Золя в темноту. – Втыкайте в землю палки, тут их полным-полно валяется.
        Через мгновение Марко услышал хруст веток отовсюду, ибо просьба Золя была законом. Треск шагов, отдающийся под землей вибрациями, становился все ближе, а от гула втыкающихся в почву палок, несмотря на холод, у него на лбу выступил пот. Через какую-нибудь минуту шайка окружила его со всех сторон, но затем неожиданно прошла мимо.
        «Я останусь лежать», – решил Марко и ощутил в ноздрях затхлый терпковатый запах. Несомненно, где-то поблизости лежало мертвое животное – он часто натыкался на них, когда жил в Италии. Безжизненные зловонные тельца белок, зайцев и птиц всевозможных видов.
        Когда Золя со своей бандой закончат поиски, они станут возвращаться через лес тем же путем, каким пришли. Если б у шоссе не выставили караульного, Марко бросился бы обратно, туда, откуда пришел, и устремился далее через поля.
        Сейчас он ни за что не посмел бы так поступить. Да и что ему теперь оставалось делать, если не ждать тихо, как мышка?
        Прошло много времени, прежде чем преследователи вернулись и вновь прошли мимо. Примерно столько, сколько обычно занимал у Марко путь попрошайки от Ратушной площади до Конгенс Нюторв. Почти целый час он провел в ледяной земле, а дождь тем временем все моросил, просачиваясь сквозь зонтик из лапника.
        Марко слышал их по отдельности; они были подавлены неудачей погони и злились, что ему удалось их обмануть. Кое-кто даже выражал опасения по поводу того, что их ждет впереди.
        – Ему же будет хуже, если мы его найдем, – сказала одна из девушек. А именно Саша, которая вообще-то нравилась ему больше остальных.
        Замыкали группу его отец и Золя – в том, что это их голоса, он не сомневался.
        Как не сомневался и в том, что слышит также собачье поскуливание.
        Сердце Марко замерло. Знание о том, что собаки обладают необычайно чутким обонянием, заставило его задержать дыхание, хотя он прекрасно понимал, что едва ли это поможет. Псина вдруг вытянула шею и взвизгнула, словно могла сейчас сконцентрироваться исключительно на выслеживании Марко.
        «Она напала на мой след», – подумал он, сжав губы.
        И вдруг опешил.
        – Мы сейчас находимся примерно там, где копали яму, – произнес Золя приглушенным голосом всего в нескольких метрах от убежища Марко. – Посмотри на пса, он совсем обезумел; значит, это совсем рядом. Проклятие, ты понимаешь, что теперь на нас свалилась проблема гораздо серьезнее той, что мы имели тогда? И создал нам эту проблему твой сын. – Тут он вновь выругался, утаскивая за собой визжащее животное. – В следующий раз нам надо быть осторожнее – ведь мы даже не представляем, что придет Марко в голову. И еще нам придется подумать о том, не слишком ли близко это укрытие к нашему жилищу. Я думаю, нам надо перепрятать тело.
        Марко медленно втягивал воздух между зубами. И с каждым вдохом его враждебность к Золя укреплялась. Один только звук его голоса побуждал его выскочить и обрушить на него всю свою ненависть. Но он так ничего и не предпринял.
        Когда крики и разговоры в чаще наконец стихли, Марко осторожно стряхнул с себя землю. Чуть позже в ночи или рано утром Золя и Крис непременно вернутся сюда с собакой, и Марко не мог рисковать.
        Ему надо было уходить. И уходить далеко.
        Он с трудом подвигал окоченевшими руками и расправил спину, чтобы избавиться от остатков прикрывавшей его почвы. Слегка растопырив руки, прежде чем окончательно высвободиться, обнаружил дыры в пижамных рукавах и размашистыми движениями стряхнул с себя ветки и сучья. Именно тогда он и прикоснулся к склизкой массе, облеплявшей нечто твердое, и в следующую секунду его обдал резкий запах. Волной смерти…
        Инстинктивно задержав дыхание, Марко отбросил последний кусок земли и попытался разглядеть, что именно он только что потрогал. При тусклом лунном свете это было почти невозможно, так что он подался вперед, зажав ноздри пальцами, и только тогда увидел, что это было…
        В первое мгновение у него чуть не остановилось сердце, так как прямо перед его глазами находилась человеческая рука. Безвольные костлявые пальцы с содранной кожей и ногти, коричневые, как окружающая почва.
        Марко отпрянул. Довольно долго он сидел на корточках на расстоянии нескольких метров и смотрел на руку мертвеца, а дождь тем временем постепенно глодал ободранное лицо и торс трупа.
        «Примерно там, где копали яму» – так сказал Золя отцу. И это была как раз та самая яма, в которой прятался Марко.
        Вместе с человеческими останками.
        Марко поднялся. Он не впервые в своей жизни видел труп, но это был первый раз, когда он прикоснулся к нему, и больше делать этого ему не хотелось.
        Некоторое время мальчик стоял и размышлял, что ему предпринять. С этим открытием, с одной стороны, появлялся шанс на арест Золя и на связанную с этим собственную долгожданную свободу; с другой стороны – ничего подобного. Ведь отец принимал участие в погребении этого тела, причем явно не только в погребении. В этом и заключалась основная причина произошедших в нем перемен.
        И вот, пока он так стоял и раздумывал, постепенно привыкая к запаху, до него вдруг дошло, что не получится навредить Золя, не навредив тем самым и отцу. А несмотря на то, что отец был слабоволен и подчинялся своему брату, Марко все-таки любил его. А как иначе? У него ведь был только отец. Как же мог Марко пойти к представителям государства и просить о помощи? Да никак.
        Ни сейчас, ни утром.
        Никогда.
        Марко почувствовал, как заледенела его кожа и как мир стал вдруг слишком большим для него. В этот мучительный миг он осознал, что вне клана может рассчитывать исключительно на улицу. Отныне он был сам по себе. За ним не приедет фургон в конце рабочего дня. Никто не позаботится о его пропитании. Никто на свете не узнает, кто он такой и откуда взялся.
        Да он и сам этого не знал.
        Марко немного поплакал, но быстро опомнился. Там, где он жил прежде, невозможно было взрастить жалость ни к себе, ни к другим.
        Мальчик посмотрел на свою пижаму. В первую очередь стоило избавиться от нее. Конечно, неподалеку находились дома, куда он мог проникнуть, и все-таки взлом он оставит для кого-нибудь другого. Ночной сон датчан не слишком глубок; частенько они лежат и пялятся в телевизор, хотя на часах уже четыре утра. К тому же в темноте слух обостряется.
        Марко принялся тыкать в землю босыми ногами. Может быть, в захоронении рядом с телом обнаружится что-нибудь полезное, надо проверить… Подняв ветку, он начал разгребать почву вокруг плеч трупа и продолжал до тех пор, пока ему не открылся весь торс мужчины целиком.
        Несмотря на тьму и грязь, лицо было видно довольно отчетливо – острые скулы, прямая переносица. По-видимому, это был самый рыжий из всех людей, которых Марко довелось повстречать в жизни. Определить возраст не представлялось возможным, так как кожа на лице почти растворилась. Если б не кромешная тьма, вероятно, вид тела оказался столь же жутким, как и запах, решил Марко.
        «Здесь я ничего не раздобуду», – подумал он, взглянув с мимолетной горечью на сжатую чахлую руку, которая выглядела так, словно пыталась схватить и удержать саму жизнь. Человеку, лежавшему перед ним, Золя тоже принес несчастье.
        Вдруг Марко заметил ювелирный замочек, торчавший из-под увядшего большого пальца трупа. Это была такая круглая застежка с палочкой внутри, которую можно было просунуть в кружок. Сколько раз он расстегивал подобный замочек, снимая украшение с шеи своей жертвы…
        Марко ухватился за торчавший край цепочки и потянул, кости подались, и украшение выскользнуло из руки. Без всякого сопротивления.
        Ожерелье оказалось тяжелым и выглядело странно; по крайней мере, сам он никогда не видел таких раньше. Множество тонких ниточек, несколько роговых элементов и несколько миниатюрных деревянных масок, свободно болтавшихся. Его нельзя было назвать красивым – скорее уж оригинальным…
        Ну да, вещица оригинальная, но едва ли за нее можно выручить сколько-нибудь денег.
        Просто какая-то африканская побрякушка.

        Глава 4
        Весна 2011 года

        – Что тут происходит? – поинтересовался Карл Мёрк, как только коренастая фигура бывшего полицейского и нынешнего заведующего крохотной столовой Главного управления полиции Копенгагена Томаса Лаурсена показалась из кухни. – К чему все эти уродливые флажки на столе? Вы что, отмечаете мое возвращение из Роттердама? Я и отсутствовал-то всего один день…
        Если б ему не нужно было заезжать за потрясающим кольцом для Моны, если б ювелирный магазин не находился совсем рядом с полицейским управлением, ну и, наконец, если б ему не приспичило выпить кофе, он мог бы отправиться из аэропорта прямиком к себе домой.
        Качая головой, Мёрк огляделся. Какого лешего тут устроили этот бардак? Он очутился на детском дне рождения? Или кто-то из его коллег женится в третий или четвертый раз в тщетной надежде, что теперь-то с браком будет все в порядке?
        Лаурсен улыбнулся.
        – Привет, Карл. Нет, к сожалению, не поэтому. Поводом является возвращение Ларса Бьёрна. Лиза тут слегка все украсила, так как начальник отдела убийств позвал сотрудников на кофе через полчаса.
        Карл нахмурился. Ларс Бьёрн? Откуда же он вернулся? А Карл, черт возьми, и не заметил, что заместитель начальника отдела отсутствовал…
        – Уф… ты сказал, возвращение? Из Лего-ленда, что ли?
        Лаурсен поставил перед соседом Карла тарелку с чем-то зеленым не слишком приглядного вида. Парень наверняка скоро пожалеет о том, что заказал это блюдо.
        – А, так ты не в курсе… Странно. В общем, он вернулся из Кабула. – Лаурсен рассмеялся. – Если у тебя получится, мне кажется, тебе не стоит трубить о своей неосведомленности направо и налево. Он отсутствовал в течение двух месяцев, Карл.
        Мёрк отвернулся. Неужто именно из-за его непосвященности вилка соседа задрожала на полпути ко рту? Но над кем в данном случае стоило смеяться? Над ним или над Ларсом Бьёрном, по которому, видимо, никто не соскучился?
        Два месяца, сказал Томас. Боже всемогущий!
        – Кабул, говоришь… Довольно зловещее место, какого черта он там забыл? – Как-то странно было представить себе этого интернатского мальчика в спецснаряжении. – Там не забыли убедиться, что он вернулся живой? А то сложновато будет иметь дело с высушенной мумией, – сострил Карл, а с трясущейся соседской вилки тем временем свалилась вся зеленая поклажа.
        – Ларс Бьёрн обучал там местную полицию, – с этими словами Лаурсен вытер руки полотенцем, висевшим на его заметно округлившейся талии. Если он намеревается задержаться в столовой на длительный срок, придется ему прикупить полотенца посолиднее.
        – А, вот как… Ну тогда, мне кажется, ему стоило там остаться.
        Карл оглядел столовую. От его последнего замечания кое-кто из присутствующих насупился, но Мёрку было все равно.
        – Большое тебе спасибо, Карл, – донеслось у Мёрка из-за спины. – Приятно знать, что ты выказываешь такое уважение к моей работе.
        Пятнадцать пар глаз просверлили взглядами плечи Карла. Отовсюду вдруг засияли ликующие улыбки, что заставило Мёрка обернуться и взглянуть в лицо, на котором он ожидал увидеть все оттенки красного, имеющиеся на планете.
        Однако Ларс Бьёрн выглядел раздражающе прекрасно – и знал об этом. На его субтильную фигуру словно натянули мощную буйволовую кожу, а солнце распрямило его спину и расправило плечи. В любом случае он вдруг начал казаться гораздо крупнее, чем был в действительности, – быть может, благодаря красочной орденской планке, прикрепленной над левым нагрудным карманом.
        Карл одобрительно кивнул.
        – Ах вот как, Бьёрн, ты получил кресты, ленты и звезды! Прими мои бесконечные поздравления. Если повезет, следующим твоим трофеем, вероятно, станет скаутский значок.
        Карл почувствовал, как Лаурсен дергает его за рубашку, но не обратил на это ни малейшего внимания. Чем еще Бьёрн мог ему насолить?
        – Можно подумать, Карл Мёрк, что это ты свернул себе башку, а не Ассад… Кстати, как у него дела?
        – Ого, какая забота… Значит, вновь возвращаемся к любимым компетенциям по управлению персоналом, да? Однако благодарю, дела вполне неплохи; вероятно, он окончательно восстановится в течение ближайших недель. И, слава богу, у меня есть Роза.
        Мёрк отметил, что у большинства присутствующих упоминание ее имени вызвало кривую усмешку. Только бы держали свои мысли при себе, иначе могут и в нос получить, с него станется. В этом заведении ей и в подметки никто не годился.
        – Но лицо у Ассада еще малость покалечено, да? – вмешался Лаурсен. Вероятно, он был единственным, кто это заметил.
        Карл кивнул.
        – Да. И все-таки, слава богу, не у него единственного в нашем управлении покалечен череп. – Здесь он посмотрел прямо на Бьёрна, который стоял у кассы и оплачивал напитки. Странно, но тот проигнорировал это оскорбление. – Ну да, Лаурсен, – продолжил Мёрк. – Кровоизлияние в мозг после нападения вызвало у Ассада нарушения в лицевой мускулатуре и координации, так что этой весной он регулярно проходит врачебный контроль и продолжает принимать кое-какие препараты. Сейчас мне начинает казаться, что он скоро придет в себя, и мы этому очень рады. У него некоторые проблемы с речью, но это не новость[86].
        И он рассмеялся в одиночестве. Прекрасно.
        Бьёрн убрал кошелек в задний карман и повернулся к Карлу, на этот раз с мрачным ядовитым взглядом, уже в течение многих лет являвшимся его визитной карточкой.
        – Я очень рад за Ассада, Карл, что у него такой заметный прогресс. Можно надеяться, то же самое однажды в будущем случится и с твоими мозгами. Возможно, надо будет уделять тебе чуть больше внимания, дабы лучше отслеживать, не понадобится ли тебе помощь… Как тебе такая идейка? – Он повернулся к Лаурсену: – Спасибо за прием, Томас, тут все так празднично… В такой атмосфере возвращение домой превращается в истинное удовольствие. Что скажешь, Мёрк? И, кстати: добро пожаловать домой после Голландии.
        Карл отразил змеиный взгляд оппонента, а Бьёрн тем временем прошел мимо к лестнице и скрылся где-то внизу. Очевидно, кобра не высохла до смерти в афганской пустыне.
        – Идиот, – донеслось откуда-то сзади. Карл не успел заметить, кто это сказал.
        Он вновь почувствовал, как Лаурсен, не желавший ссор в своих владениях, тянет его за рубашку.
        – Ну, расскажи мне наконец, что там с голландскими рапортами? – поинтересовался он, намереваясь тем самым немного разрядить обстановку. – Есть все же какая-то связь между строительными пистолетами в Схидаме и здесь, в Дании?
        Карл фыркнул.
        – Эти рапорты ни черта не прояснили. Пустая трата времени.
        – И это тебя расстраивает, как я понимаю. Разве нет?
        Карл проницательно посмотрел на Томаса Лаурсена. Не так много людей в управлении имели желание задать ему эти элементарные вопросы, но, с другой стороны, тех, кто мог рассчитывать на ответ, тоже было мало, тем более среди этого сборища жующих голов.
        – Любое нераскрытое дело расстраивает хорошего полицейского, – ответил Мёрк и огляделся; пусть они хотя бы задумаются над его словами. – Особенно дела, в которых жертвами становятся его коллеги.
        – А Харди как?
        – Харди по-прежнему находится у меня. Я полагаю, так будет продолжаться, пока кто-то из нас не сыграет в ящик.
        Тут сосед с тарелкой салата кивнул:
        – Карл, ты порядочная сволочь, но прекрасно поступаешь, взяв на себя заботу о нем. Не так уж много людей на твоем месте поступило бы так же.
        Мёрк слегка нахмурился – при этом, может, даже чуточку улыбнувшись. По крайней мере, эти слова, адресованные ему коллегой впервые в жизни, пробудили у него странное чувство.

* * *

        Вниз, в отдел убийств, вел коридор, невероятное количество датских флагов в котором казалось вопиющим, почти как на площади перед королевским дворцом в день рождения королевы или на летнем слете датской правящей партии.
        – Привет, Лиза. Да вы тут совсем свихнулись, готов поспорить. Вы что, оптом флаги закупали?
        Самая воодушевляющая сотрудница отдела А склонила головку.
        – Какой-то ты больно заносчивый, Карл, не находишь? Разве не те же самые флаги я развешивала, когда ты вернулся из Афганистана?
        – Ладно-ладно, – смирился он, отмечая некоторое подергивание в уголке ее губ. Этот самый невзрачный отдел мог похвастаться неким элементом эротики, что нравилось Мёрку. Даже у Моны не получалось произвести улыбку, которая настолько сильно поражала мужчин ниже пояса. – В таком случае я с сожалением могу предположить, что эти флажки поросли мхом, нет?.. Маркус у себя?
        Лиза указала на дверь кабинета.
        Начальник отдела убийств Маркус Якобсен сидел у окна, сдвинув очки-половинки на лоб, и смотрел на крыши. Судя по выражению лица, умонастроение его колебалось между бесконечной усталостью и ощущением потерянности. Выглядело это непрезентабельно. Однако, если задуматься о том, с какой скоростью вокруг него скапливались стопки дел, постепенно превращая кабинет в центральный склад крупного бумажного комбината, становилось странно, что он не сидел вот так, бесцельно уставившись в окно, изо дня в день.
        Якобсен развернул кресло к Карлу и посмотрел на него с той безысходностью, которая присуща родителям, отъехавшим на десяток километров к югу от Копенгагена, чей ребенок двадцать пятый раз интересуется с заднего сиденья, скоро ли они приедут в Италию.
        – Ну и как оно, Карл? – спросил он, как будто не был в состоянии предугадать ответ. Ему явно надо было о многом поразмыслить.
        – На нашей улице праздник, я гляжу, – заметил Мёрк, кивая через плечо в направлении фронт-офиса. – На когда намечается фейерверк?
        – Уф-ф, посмотрим… Как Голландия? Что-то приблизило нас к раскрытию дела об убийстве строительным пистолетом?
        Карл покачал головой.
        – Приблизило? Я лишь приблизился к пониманию того, что не только у нас в управлении сотрудники халтурят с этим делом. Если они называют проделанную ими работу планом скоординированного доклада обо всех убийствах, совершенных в наших широтах с помощью строительного оружия за последние несколько лет, то я назову себя великим магнатом Митпэкинга[87]. На основании их сведений я не могу сделать никаких выводов. На самом деле только рапорт Плуга об убийствах в Сорё и на Амагере составлен как полагается. С сожалением я вынужден констатировать, что работа голландцев поистине выдающаяся в своей паршивости. Отсутствие технического анализа орудий убийства, неполноценные следственные отчеты, запоздалое вмешательство… Честно и откровенно, все это чертовски бесит. Так что больше не пойдем по этому пути, если только с их стороны не появится каких-либо новых фактов.
        – Вот как… Значит, мне не следует рассчитывать на один из твоих фантастически подробных отчетов с разбросанными тут и там самородками, так, Карл?
        Одно мгновение Мёрк переваривал ироническую интонацию Якобсена. Что-то не то творилось сейчас в шефском бункере.
        – Я вообще-то пришел по другому поводу.
        – Хорошо. Чем обязан, Карл?
        – У меня проблема. Ассад пока не совсем оправился, поэтому мы слегка парализованы, вот я и решил воспользоваться возможностью навести порядок в своем портфеле. – Ему нравилось это выражение. Менее содержательное высказывание сложно было придумать. – Но это сложно, когда мы не работаем над делом, так как Роза постоянно меня отвлекает. В связи с этим есть идея убить одним ударом двух мух и использовать это время на повышение ее квалификации. Ты не мог бы отправить ее куда-нибудь с кем-то из твоих парней на пару дней? Мне нужно, чтобы она поднаторела в таком рутинном занятии, как поиск и опрос свидетелей, вот я и подумал – может, пристроишь ее к команде Терье Плуга или Бенте Хансена? До меня дошли слухи, что они жалуются на нехватку кадров.
        Карл с надеждой прищурился. Пока он отсутствовал, Роза уже подготовила кучу вариантов дел, к работе над которыми они могли бы приступить. Если б он в срочном порядке не перенаправил этот огромный танкер, залитый чистой энергией по самые борта, нераскрытые дела погребли бы его с головой за десять секунд.
        – Нехватка кадров, да… Ничего нового под солнцем, Карл. – Маркус Якобсен сухо улыбнулся и потеребил пачку сигарет на столе. – Давай ты сам озадачишься учебной программой для Розы. Ты должен быть готов к тому, что эти люди будут недовольны тем, что она их притормаживает. Все-таки Роза не имеет соответствующего образования и подготовки, Карл. Ей нечего делать на улице; мне кажется, ты совсем про это забыл.
        – Ни хрена я не забыл. В том числе не забыл и то, что после Нового года благодаря Розе мы расправились с двумя делами, и это все учитывая то, что Ассад пока работает по полдня. Так что ж, разве Роза уже не достаточно образованный полицейский? Я считаю, достаточно. Тем более в данный момент мы в своем отделе «Q» пока не приступили к работе над очередным расследованием. Я просматриваю скопившиеся у нас дела в своем собственном темпе и потому не желаю, чтобы Роза там ошивалась. Это действует на нервы.
        Маркус Якобсен выпрямился.
        – Поскольку ты сам напросился, Карл, боюсь, у меня как раз есть дело, с которым ты мог бы нам помочь. Но прежде чем отправишь ее на улицу в одиночестве, я прошу тебя поработать с ней еще пару дней, ладно?
        Он вытащил папку, лежавшую на десятисантиметровой глубине в полуметровой стопке документов. Если Маркус действительно взял нужное дело, глаз у него был точно алмаз.
        – Вот, – протянул он папку Карлу как само собой разумеющееся. – Сверре Анвайлер. Главный подозреваемый в поджоге хаусбота[88] в Южном порту. Я не успел основательно изучить рапорт, но, вероятно, имеет место страховое мошенничество, и, к сожалению, есть жертва. Анвайлер являлся собственником хаусбота и исчез после того, как судно взорвалось и потонуло. Особенно прискорбен тот факт, что его любовница Минна Вирклунд, находившаяся в тот момент на борту, преставилась во время пожара.
        «Преставилась», типичное словечко Маркуса Якобсена… Звучало оно немного цинично, даже для этих стен.
        – Что ты подразумеваешь под «преставилась»? Сгорела? Утонула?
        – Откуда я знаю… Знаю только: то, что некогда было ее телом, превратилось в обугленный комок, который плавал на поверхности где-то посреди остатков судна.
        – Ты сказал, Сверре Анвайлер. Иностранец?
        – Да, швед. Его поиски не дали результатов. Как сквозь землю провалился.
        – Так, может, он тоже лежит где-нибудь на дне в виде обугленного комка?
        – Нет, на этот счет все тщательно исследовали.
        – Ну, тогда он наверняка в Швеции, скрывается на заброшенной ферме где-нибудь в Норрботтене.
        – Да, можно было бы так и подумать, но дело в том, что спустя полгода после этого несчастья он вновь объявился в Дании. Случайно попал в поле зрения одной из камер на Эстерброгэде на прошлой неделе, а именно во вторник, третьего мая. Смотри!
        Начальник отдела убийств протянул Карлу запись и фотографию подозреваемого. Обладателя этого открытого лица можно было искать очень долго. Высокий лоб, жидкие светлые волосы, синие глаза смотрят из-под лишенных ресниц век. Почти как у обессиленного болезнью ребенка. Такое лицо можно изменить до неузнаваемости, стоит только нарисовать на щеке родинку.
        – Запись с камеры? Откуда она?
        Шеф пожал плечами:
        – Имеются и другие.
        – Черт, Маркус, это будет не так уж легко. Как вообще можно опознать эту странную восковую куклу? Да это может оказаться кто угодно… или вообще никто.
        – Просмотри запись, почитай рапорт, тогда узнаешь.
        Карл покачал головой. Это было совершеннейшим вздором.
        – Если это лучшее задание, которое ты можешь мне предложить, я, пожалуй, поработаю вместе с Розой, но только один день, предупреждаю сразу. Похоже, на это придется убить немало времени.
        – Да-да, решай сам, как тебе надо, Карл. Поступай как хочешь.
        Вновь какое-то отстраненное отношение, мало свойственное прежнему Маркусу Якобсену.
        – Правда, прекрасно, что Ларс Бьёрн вернулся? – попытался Мёрк повернуть унылую беседу в позитивное русло.
        – Да, и еще одна вещь, Карл. На завтра назначено совещание по бюджету, и тебе необходимо иметь в виду, что пока что все идет как обычно, однако в будущем, возможно, пойдет иначе. Сейчас, когда Бьёрна вызвали обратно, мы распределим роли несколько по-другому, пока все окончательно не устаканится.
        Карл не понял.
        – Его вызвали?
        – Да, он должен был остаться в Кабуле еще полтора месяца, но так оказалось более рационально.
        – Не понимаю. Ты сказал, пока все не устаканится. Что более рационально? Что происходит?
        – А-а, действительно, ты ведь был вчера в Голландии, поэтому отсутствовал на совещании руководителей отделов… Ну да, ты же не в курсе, я совсем позабыл. Я уже спрашивал, как все вчера прошло в Роттердаме, Карл?
        Мёрк пожал плечами.
        – Что происходит, Маркус?
        – У-уф… всего лишь то, что мы с супругой решили, что уходим на пенсию, пока правительство не лишило нас такой возможности.
        – На пенсию? Насколько мне известно, ты для этого слишком молод.
        – Ты ошибаешься. В пятницу я работаю последний день. – Якобсен как-то виновато улыбнулся. – В пятницу, тринадцатого. Так что все должно быть замечательно.
        Карл выпучил глаза. В пятницу! Уже через три дня…
        Пускай это окажется говенным враньем!

* * *

        Спускаясь по лестнице, Мёрк извергал многочисленные ругательства. Отдел убийств без Маркуса Якобсена… просто отвратительно даже думать об этом. Но еще хуже, что Ларс Бьёрн готовится занять его место… с этим просто-напросто невозможно жить. Лучше отправиться на Лофотенские острова и быть сожранным комарами. Какой мерзкий ледяной ушат воды обрушился на голову в совершенно обычный вторник…
        – Ты похож на маринованный огурец, – раздался чей-то суховатый голос несколькими ступеньками ниже.
        Это был Бёрге Бак, в своем обычном черепашьем темпе поднимавшийся из подвала, где хранились вещдоки и изъятое у преступников добро, неся в руках какую-то вещицу одному из полицейских, которого, видимо, внезапно осенило.
        – Тогда мы оба маринованные огурцы, – парировал Карл, в полной готовности преодолеть несколько ступенек одним махом, лишь бы не пересекаться с Баком.
        – Я слышал, поездка в Голландию не увенчалась особым успехом, но ты ведь и не был особо заинтересован в ней?
        Карл остановился.
        – Какого черта ты имеешь в виду?
        – Ну-у… только то, что это дело настолько усложнилось, что стало тебе в тягость.
        – В тягость?
        – Ну да, ходят тут некоторые слухи…
        Карл нахмурился. Если этот жирный прилизанный идиот немедленно не испарится, томагавк будет вновь выкопан и пущен в дело по полной программе. И это доставит ему истинное наслаждение.
        Бак все понял.
        – Ну, мне тут нужно кое-что отнести, как видишь… Всего хорошего тебе, Карл!
        Он успел поднять ногу к следующей ступеньке сантиметра на три, когда лапища Карла рванула воротник его рубашки.
        – Что за слухи, Бак?
        – Отпусти меня, – раздался придушенный голос. – Иначе огребешь дисциплинарное взыскание, которого ты избежал после эпизода на Амагере.
        Дисциплинарное взыскание? Какого лешего он вообще мелет? Карл еще крепче придавил двойной подбородок недруга.
        – Я скажу тебе одну вещь. Отныне и во веки веков…
        Он прервался, услышав звук шагов, и отпустил Бака, когда один из новых сотрудников управления с глуповатой улыбкой попытался пройти мимо них как можно незаметнее. Недавно появившееся в полицейском управлении бельмо на глазу в виде мальчика-каланчи, которого из всего многообразия существующих в мире имен наделили столь нелепо звучащим в Дании именем Гордон. Бедра, торчащие, как лыжные палки, раскачивающиеся руки гиббона, прическа воспитанника английского интерната и, не в последнюю очередь, глотка, которую невозможно заткнуть. Сложно было связывать с таким человеком идею укрепления института уголовного расследования в Копенгагене.
        Карл нехотя кивнул этому ходячему маяку и вновь повернулся к раздутому Баку:
        – Я не знаю, о чем ты толкуешь, господин вице-комиссар полиции Бак, но если у тебя однажды хватит мужества рассказать мне, на что ты намекаешь, спустись в подвал и выложи мне это прямо в лицо. А до тех пор, я думаю, тебе стоит выстроить стальную стену вокруг твоей дыры с барахлом, дабы оградить себя от очередных недостоверных слухов. От них ты становишься уродливым, Бёрге Бак.
        Затем он оттолкнул его и продолжил спуск. Если не считать милого шелкового мешочка в кармане его куртки, предвкушаемая реакция Моны на который возбуждала у Карла необычайное любопытство, это был потрясающе дерьмовый день. Полет в самолете едва не спровоцировал у него рвоту, всего за каких-нибудь пять минут до взлета из Схипхола Маркус принял решение покинуть их, Ларс Бьёрн уже успел занять трон, а теперь еще это… Не надо было сегодня вообще тут появляться.
        Проклятый Бёрге Бак и иже с ним. Независимо от того, что думало окружение о перестрелке на Амагере и роли Карла в расследовании этого дрянного дела об убийстве строительным пистолетом, должны же они были, черт возьми, уважать право коллеги защищать себя от каких бы то ни было обвинений, даже невысказанных!
        Как же он ненавидел чертовы дрязги…

* * *

        Посреди шума, производимого стараниями какого-то рабочего в глубине коридора, в густом зловонии, источаемом карамелизированными фруктами и ароматическими палочками, Мёрк увидел Ассада, который сворачивал свой молитвенный коврик. Если не принимать во внимание искаженное лицо и необычайно бледную разновидность ближневосточной масти, выглядел он довольно неплохо.
        – Хорошо, что ты пришел, Ассад, – сказал Карл, стараясь не смотреть на часы. Впереди у его помощника было еще несколько недель восстановительных процедур, так что приветствие с точки зрения культуры обращения получилось так себе. – Ты в порядке? – автоматически спросил он.
        – Да. В данный момент я чувствую себя прекрасно. На самом деле.
        – Чувствуешь себя прекрасно, говоришь?
        Ассад повернулся к нему с отяжелевшими веками.
        – Да-да, только успокойся, Карл. Скоро все пройдет.
        Поставив молитвенный коврик в шкаф, он протянул руку за карамельной массой, придерживаясь за край стола. Да и кто не пожелал бы обеспечить себе дополнительную опору, собираясь отведать этой липкой субстанции?
        Карл похлопал помощника по спине. В конце концов, Ассад неплохо восстанавливался после нападения в декабре. Врачи не сомневались: если б не крепкая черепная коробка и такое же здоровье Ассада, удар в затылок убил бы его или, в худшем случае, превратил в овощ. Буквально парой разорванных кровеносных сосудов больше – и исход был бы именно таким. Так что, если не принимать во внимание депрессивные настроения, головные боли, хромоту и некоторую атрофированность мышц правой стороны лица и так далее, Ассад был почти как новенький. Практически чудо, или как там это можно назвать.
        – Я думал о Харди, Карл. Как он сейчас?
        Мёрк сделал глубокий вдох. Это был действительно сложный вопрос. Потому что с тех пор, как Мортен завел шуры-муры со своим физиотерапевтом и этот самый Мика принялся практиковать свое знание, применяя его к довольно тщедушным парализованным конечностям Харди, с бывшим коллегой Карла начали происходить во многом необъяснимые вещи.
        Ибо два года назад врачи из нескольких клиник, специализирующихся на лечении болезней спины, без капли сомнения приговорили Харди к лежачему образу жизни до самого конца, но теперь Карл уже не был столь уверен в правильности этих заключений.
        – С ним творится что-то странное. Раньше он чувствовал что-то типа фантомных болей, теперь же это нечто совершенно иное. Но я не знаю точно что.
        Ассад почесал шею.
        – Я интересуюсь не столько физическим параличом, Карл, сколько тем, что у него в голове.
        На стене у Ассада висели новые плакаты. Возможно, темп его жизни замедлился и у него появилось больше времени, возможно, на него оказала влияние мировая обстановка. По крайней мере, плакаты с экзотическими зданиями в гирляндах арабских каракулей сменились небольшим постером с Эйнштейном, высунувшим язык, и еще одним, чуть побольше, представляющим худощавого мужчину с электрогитарой в руках, имя которого Карл едва ли смог бы воспроизвести. «Махмуд Радэдех и „Казамада“ выступают в Бейруте», – гласила надпись на английском языке.
        – Новые декорации, – заметил Мёрк, указывая на постеры. Следующая реплика должна была быть вопросом, что это такое, но он не успел ее произнести.
        Создавалось ощущение, что Ассад находился не в своей тарелке. Его мимика, обычно такая энергичная и подвижная, теперь казалась вялой, а плечи в клетчатой рубашке понуро обвисли. Такое с ним иногда случалось.
        – У меня есть диск, хочешь послушать? – рассеянно спросил Ассад, не оставляя времени на дальнейшие размышления. Он ткнул на кнопку на проигрывателе компакт-дисков, и, прежде чем Карл выпучил глаза, микроскопический кабинет потонул в звуках ковровой бомбардировки.
        – Хватит! – закричал он, устремив тоскливый взгляд к двери, явно не выдерживавшей шумового натиска.
        – Это «Казамада», они играют со всеми представителями арабского мира! – закричал Ассад в ответ.
        Карл кивнул. Несомненно. Проблема заключалась в том, что, судя по звучанию, «Казамада» играли с ними со всеми одновременно.
        Мёрк осторожно нажал на «стоп».
        – Ты интересовался головой Харди, – сказал он в оглушительной тишине. – Хотя Мика и заставляет его смеяться по много раз на дню, к сожалению, мне кажется, настроение у него не очень. Мысли роятся, так он говорит. О жизни, которую он пропускает. О том, что собирался сделать, когда придет время. Ассад, он ведь ничего не может. Мы часто слышим, как по ночам Харди тихонько плачет, но никому из нас он об этом не рассказывает. Прислушиваться к этим звукам довольно утомительно.
        – О том, что он собирался сделать, когда придет время… – Ассад задумчиво кивнул. – Мне кажется, я понимаю. Наверное, лучше, чем большинство.
        Карл скользнул взглядом по глубоким морщинкам, резко проступившим на лице его помощника.
        – Ладно, ты, наверное, тоже немного подавлен, но это вовсе не удивительно после того, что с тобой стряслось. Что касается меня, я ведь тоже…
        – Нет, Карл. Я думаю сейчас не о нападении. Кое о чем еще. О чем-то совсем, совсем другом…
        И он вновь будто замкнулся в себе.
        Раз уж у напарника такое настроение, Карл решил бросить ручную гранату немедленно.
        – К сожалению, у меня плохие новости. Маркус Якобсен уходит.
        Ассад медленно повернул голову.
        – Уходит?
        – Да, в пятницу.
        – В пятницу? Уже в эту пятницу?
        Мёрк кивнул. Этот человек переключился в замедленный режим или система сканирования информации у него в мозгу утратила кое-какие элементы?
        «Вернись назад, прежний Ассад. Где ты?» – думал Карл, вспоминая свою беседу с шефом.
        – Так что, к сожалению, нам придется подчиняться Ларсу Бьёрну, увы.
        – Странно, – заметил Ассад, безучастно глядя в пустоту.
        «Странно»? Не совсем такой реакции ожидал Карл.
        – Почему странно? Ужасно – да. Катастрофично – да. Но странно… Что ты имеешь в виду?
        Мгновение Ассад сидел молча, кусая щеку и, по-видимому, находясь где-то на другой планете.
        – Странно, потому что он мне об этом не говорил, – наконец произнес он.
        Карл нахмурился.
        – А почему он должен был тебе говорить об этом, Ассад?
        – Я ведь присматривал за его домом и всем хозяйством, пока они с женой отсутствовали, так что я встретил их дома, когда они вчера вечером вернулись.
        Мёрк отпрянул. Что он сказал?
        Карл откинул голову назад и тяжело задышал, словно вот-вот собирался заснуть и рефлекторно выполнял процедуру погружения в сон. Его глаза были широко раскрыты, выражение лица невнятное, почти испуганное, рот полуоткрыт.
        – Ты смотрел за домом Бьёрна в течение двух месяцев? С чего бы это? И почему я об этом ничего не знал? И откуда ты его так хорошо знаешь, что он просит тебя присмотреть за своим жилищем? А жена, почему она тоже поехала в Кабул? Она что, медсестра?
        Ассад сжал губы; взгляд его заметался по полу, словно он пытался сформулировать приемлемый ответ. Это было совершенно нелепо. Наконец он раздул ноздри, сделал глубокий вдох и выпрямился.
        – Мне негде было жить, и Бьёрн мне помог. Мы знакомы по Ближнему Востоку, только и всего. Ничего такого тут нет. Ну и да, жена у него медсестра.
        – Вы знакомы по Ближнему Востоку?
        – Да. Мы случайно повстречались, еще до того как я очутился в Дании. Мне кажется, он-то как раз и посоветовал мне искать здесь убежище.
        Карл кивнул. Вполне могло быть, что у Ассада были свои тайны и что в данный момент он пребывал в состоянии, когда запросто мог скомпрометировать себя; пусть так. Но то, что он вставил это слово «случайно» и решил, что профессиональный интерес и личное любопытство Карла будут таким образом навсегда исчерпаны, – вот что чертовски ранило Мёрка.
        И в этот момент он собирался дать волю самым непривлекательным проявлениям своего темперамента, когда его воинственный взгляд наткнулся на взгляд его помощника.
        Ассад редко бывал настолько уязвимым. Редко его карие глаза казались такими проникновенными, а взгляд пронизывал до глубины души. И, неожиданно и непреднамеренно, эти двое сидели теперь со всем своим недоверием и всей недосказанностью, что существовала между ними, встретившись впервые за несколько месяцев. Во время этого минутного затишья состоялись все рассуждения и оценки происходящего – бессловесным образом.
        «Карл, может, оставишь меня в покое? Я же вернулся», – умоляли эти глаза.
        Тогда он похлопал Ассада по бедру и встал.
        – Разберемся, старина.
        – Старина? – смущенно переспросил его помощник.
        – Да, Ассад. На этот раз я тоже ни черта не знаю, что бы это могло значить.
        «Пусть он хоть немного повеселится», – подумал Карл и указал в направлении Розиных владений. Ее экстравагантное поведение обычно вызывало у Ассада улыбку.
        Несмотря на полузакрытую дверь и рабочего, обрушивавшего мощные удары на стену хранилища, сложно было не услышать голоса, доносившиеся из кабинета Розы:
        – Гордон, расслабься. Дверь закрыта, о’кей?
        – Я же просто говорю…
        Карл покачал головой. На них тут потолок обваливается, а этот долговязая макаронина-фетучини обхаживает его второго по значимости сотрудника на его же собственной территории…
        Он уже положил руку на дверную ручку и собирался c грохотом распахнуть ее, однако остановился, услышав, что парень предпринял очередную попытку.
        – Я сделаю для тебя все, Роза, прямо все. Только скажи мне что, и я сделаю.
        – В таком случае сложись вдвое и покатайся по автомагистрали. Ну, или пожертвуй себя на понтонный мост через озеро Титикака.
        Во как! Мёрк представил себе, как она это произносит. Назвался груздем – марш в кузов! Жаргон отдела «Q» – не в бровь, а в глаз.
        В словесном потоке дурошлепа возникла небольшая пауза; затем, вероятно, он осознал поступившее предложение, ибо откашлялся – отважно, как только мог, – и произнес:
        – О’кей. Но, что бы ты ни говорила, Роза, ты такая очаровашка, что прямо волосы дыбом встают.
        Карл толком не понимал, то ли ему хмуриться, то ли выпучивать глаза. Что мелет этот чувак? Очаровашка? Волосы дыбом?
        Неужели тут все вконец спятили? Или только он один?

        Глава 5
        Осень 2010 года

        С приближением ночи Марко осознал необходимость отыскать место для ночлега и раздобыть обувь и сухую одежду. Те, кто его разыскивал, вернулись домой; вопрос заключался лишь в том, оставили ли они где-нибудь на лесной опушке караульного. Перебравшись на противоположную сторону дороги и удаляясь от леса, надо было преодолеть приличное расстояние до ближайших жилищ и небольших хуторов, но каким образом он мог пересечь шоссе незамеченным, если кто-то из молодежи патрулировал территорию? Вполне в духе Золя было позаботиться об этом.
        Марко понимал, что следующие часы будут решающими. Если он не уйдет достаточно далеко от Золя и членов клана, они разыщут его. Идти дальше через лес с такими истерзанными ногами он явно не мог, так что иного пути не оставалось: ему необходимо было перебраться через дорогу.
        В Италии его любимой детской игрой были прятки, в которых выигрывал тот, кто успевал незамеченным добежать из своего укрытия до жестянки и пнуть ее ногой. В этой игре Марко не было равных, и он попытался представить себе, что сейчас, одним из тех солнечных умбрийских дней, лежит на лесной подстилке и выжидает, когда освободится путь до банки.
        «Банка стоит вон там, у двора за полями», – представлял себе он. Так что теперь оставалось лишь прижаться к земле, выглянуть из-за пригорка и сорваться с места, как хорек, преследующий добычу. «Просто представь себе, что это игра, и все получится, Марко». Он подождал, пока очередной автомобиль озарит ландшафт светом своих фар, чтобы убедиться, что путь свободен, – и различил силуэт фигуры, стоявшей всего в каких-нибудь пятидесяти метрах ниже по склону. Марко не понял, кто именно там стоял, но было очевидно, что парень, как и он сам, замерз – он то и дело наклонялся и ежился.
        Дела обстояли неважно.
        «Мне придется передвигаться ползком», – подумал Марко. Если встать и побежать, тут же засекут.
        Приподняв голову, он осмотрел поля. Ему предстояло не только переползти асфальтовую дорогу в пижаме, светившейся подобно магниевой бомбе, но и затем продолжить в том же духе как минимум две сотни метров, преодолевая черное перепаханное поле. А что потом? Кто знает, что ждет его там, у хуторов? Может, Золя и туда успел кого-то послать…
        Марко медлил вылезать, до тех пор пока луна не скользнула за густые облака. Если ему повезет, понадобится всего десять секунд, и он окажется в кювете с противоположной стороны.
        Первые движения вперед не предвещали никаких проблем, однако на шоссе мокрый асфальт блестел в лунном свете, и любое перемещение прорисовывалось там резко и четко. Поэтому Марко повернул голову в сторону фигуры караульного и принялся следить за его движениями, потихоньку пробираясь все ближе к дороге. Ему нужно было быть готовым пуститься наутек, если его обнаружат.
        И он, и дозорный одновременно услышали звук тяжелой машины, приближающейся с другой стороны дорожного полотна, и парень инстинктивно отступил в сторону от дороги, повернув корпус в направлении вершины холма, прямо туда, где затаился Марко.
        Тот лежал посреди шоссе тихо, как мышка. Жесткий асфальт ощущался как лед, а сердце стучало в груди молотилкой.
        Спустя мгновение галогеновые фары зальют дорогу светом, и он будет обнаружен; затем пройдет не более пары секунд, прежде чем машина проедется по нему колесами. А человек внизу все еще стоял, устремив взгляд в его направлении…
        Вот уже он почувствовал, как асфальт под ним задрожал. Словно медленно отворялись двери ада с единственной целью – засосать его в свои недра.
        Возможно, так все и случится.
        Марко зажмурился. Все произойдет буквально за одну секунду. Может быть, мир, в который он сейчас попадет, окажется гораздо лучше нынешнего…
        Сотрясания и грохот дизельного мотора усилились, и в эти последние секунды Марко, решив отдаться в руки собственной судьбе, подумал о том, где находится сейчас его мама и как он мог бы сбежать вместе с ней в свое время. О том, как вот-вот его раздавит насмерть, а утром птицы примутся копошиться в том, что от него останется.
        В доли секунды, предшествующие смерти, впервые в жизни он отметил, что, видимо, никогда ни для кого ничего не значил. Так он и лежал, переполненный скорбью и одиночеством, когда резкий свет фар озарил холм и устремился на Марко с молниеносной скоростью.
        В то же мгновение снизу из долины раздался собачий лай.
        Вне всяких сомнений, это была псина Золя.
        Инстинктивно Марко открыл глаза и в ту же секунду, когда световой конус резко врезался в склон, заметил, что фигура внизу отреагировала на собачий лай и повернулась на звук.
        И тогда он передумал оставаться на асфальте – и резко вздернулся вверх, в то время как грузовик, ведомый разговаривающим по телефону водителем, с рокотом устремился на него, ничего не разбирая впереди.
        Рывком Марко выхватил из-под него свою жизнь, так что переднее крыло грузовика лишь слегка задело спину, а ударная волна отбросила его дальше в канаву.
        Несмотря на боль, одышку, вонь, исходившую от одежды, и адреналиновый шок, его живот затрясся от сдержанного хохота, когда Марко очутился в кювете, наполовину покрытый дренажной водой. Возможно, через несколько минут его выследит собака и гонка окончится, но настоящий момент принадлежал только ему.
        Он перебрался через шоссе и сохранил себе жизнь.
        И пока Марко, как лисица, прокрадывался сквозь ландшафт, пригнув голову и сгорбив спину, он продолжал смеяться.
        А крики, оставшиеся далеко позади, становились все слабее.

* * *

        Дровяной сарай на краю фермерского двора был снабжен засовом, запираемым на палку. Чрезвычайно заманчиво и доступно. Настоящий подарок в этом по-зимнему холодном мраке.
        Марко взглянул на жилой дом, стуча зубами. Окна были совершенно черными, слышен был лишь звук ветра, и он вздохнул с облегчением. Место для ночевки найдено. Марко устроился в этой хибарке, провонявшей кошачьей мочой, щепками и смолой, поджав ноги и укрыв ступни и туловище старыми холщовыми мешками. Теперь оставалось лишь ждать рассвета и надеяться на то, что днем вся семья разойдется по делам…
        Еще до того, как поднялось солнце, его разбудил смех домочадцев и окрики, разлетавшиеся по комнатам и свидетельствовавшие о теплых отношениях между членами семьи. Это общение разительно отличалось от грубых приказов, к которым Марко привык на протяжении своей жизни, и ночное чувство горечи и тоски вернулось к нему. На мгновение оно сменилось ненавистью и злобой, причем он даже не вполне понял, на кого они были направлены. Разве эти люди в доме были виноваты в том, что любили друг друга? И мог ли он с уверенностью утверждать, что его отец, да и Золя, никогда его не любили?
        «Я понятия не имею», – подумал Марко, чувствуя приближение одиночества. Так что к чему все эти размышления?
        Он вытер глаза. Однажды у него появится семья, и он непременно будет знать, что испытывают по отношению к нему родственники. Он обязательно позаботится об этом.
        С такой мыслью в качестве утешения он четыре часа прождал, прежде чем обитатели дома разъехались. Может, они отправились за субботними покупками, или им надо было отвезти детей на какие-нибудь занятия… Сам он мог только мечтать о таком.
        Подбежав к дому и убедившись, что внутри нет никакой активности, Марко подобрал с земли достаточно тяжелый камень. Резкий удар в стекло задней двери – и он ступил на надежную территорию изобилия, к которому все рядовые датчане относятся как к само собой разумеющемуся. Мгновение Марко стоял и принюхивался к смеси запахов, которых на протяжении длительного времени был лишен. Сладковатые и разнообразные ароматы утреннего туалета, духи матери, вчерашняя еда и едкий запах новых приобретений. Мебели, дерева, чистящих средств.
        Через трещину в сарае Марко наблюдал, как отец, мать, дочка и сын усаживаются в машину. Над ними витала аура безмятежности, отчего на них было приятно и душевно смотреть. Возможно, именно поэтому он взял только то, что ему действительно было нужно.
        Все необходимое, да еще книгу, лежавшую на столе в гостиной.
        Марко обнаружил мусорный бак неподалеку от сарая, приподнял несколько мешков с мусором и запихнул под них свою испорченную пижаму и нижнее белье. Надо было избавиться от всего, что напоминало ему о прошлом.
        Его привлекал старый велосипед, стоявший в сарайчике, и все-таки Марко колебался. Более, чем когда-либо, он был убежден, что ему необходимо держаться подальше от открытой местности: от всяких шоссе, автобусных остановок, железной дороги. От всех средств, с помощью которых он мог быстро убежать от тех, кто его разыскивал. Ведь именно там они примутся искать в первую очередь. Поэтому он не взял велосипед.
        В толстом свитере и чуть великоватых ботинках, придерживая за пазухой книжку, с карманами, набитыми колбасной нарезкой и хлебом, Марко улизнул с фермы.
        В течение следующих четырех дней на протяжении зигзагообразной траектории бегства вдоль изгородей и зарослей в направлении Копенгагена перед Марко небольшими кладовыми представали городки Стрё, Люструп и Баструп, о которых он прежде никогда не слышал. Когда запасы, захваченные во время вторжения на ферму, подошли к концу, лучшими его друзьями стали мусорные баки. Очень редко когда в этом изобилии отходов пригородных коммун не оказывалось чем поживиться, и Марко не брезговал вытаскивать из них остатки еды и старый хлеб. По крайней мере, не брезговал в данный момент.
        Он прекрасно рассчитал время и оказался на Ратушной площади так поздно, что уже не рисковал наткнуться на армию Золя, направлявшуюся домой с дневной добычей.
        Прямо перед ним лежали все знакомые улицы и лазейки, однако эта территория не принадлежала исключительно ему. Всего одна небрежность, малейшая неосторожность, и они заполучат его, стоит ему только выйти на эти улицы. И Марко растерялся.
        Он огляделся, стоя на строительной площадке у Дома промышленности, заглянул за решетчатое ограждение вокруг метростроительства, поднял глаза на фасады «Палас-отеля» и редакции «Политикен». Повсюду, куда падает взгляд, – сплошные стройки. Перерытые дороги, рабочие вагончики в несколько этажей, горы раздуваемого ветром цемента, грузовики с железной арматурой и элементами стен.
        Городской центр в полнейшем хаосе.
        Марко нашел свою новую жизнь на Эстебро, и тому было множество причин.
        В этот холодный ноябрьский день он стоял на Триангль посреди ревущего трафика, связывающего части города. В этом месте Копенгагена Марко никогда раньше не бывал. Он рассматривал себя и людей, снующих вокруг, и раздумывал, где ему устроиться на ночлег и каким образом добывать себе пропитание. Ибо кто поможет чумазому мальчику, который не является частью социума?
        Людская толпа и суета действовали на Марко раздражающе. Да еще, пожалуй, чересчур соблазнительно. Он был голоден, без денег, понятия не имел, что ждет его, когда наступит ночь. Тогда он огляделся, а мысли устремлялись ему навстречу в виде чистых рефлексов, хотя он знать их не хотел. Потому что сумки так доступно висели на плечах женщин, стоявших на автобусной остановке, а мужчины проявляли абсолютную беспечность, ставя свои портфели у ног, пока расплачивались с продавцом в киоске…
        Здесь он мог ловко заработать дневную норму за каких-то полчаса, обворовывая этих людей. Несомненно. Только вот разве этого он желал? И, несмотря на то что не желал, мог ли он избежать этого, если собирался выжить?
        Марко мгновение колебался, не усесться ли ему на тротуар у одной из опор киоска «Берлингске тидене», вытянув руку для милостыни, и вдруг ему на руку упала снежинка. Сначала только одна огромная снежинка, потом все больше и больше. Через несколько секунд все взгляды были обращены к небу, а все фасады запорошили снежные кристаллы. Кто-то улыбался, другие поднимали воротники, и стоило небу соединиться с землей, женщины прижали поближе к себе сумки, а мужчины принялись поднимать портфели с земли. Это совершенно не облегчило ему жизнь.
        Если он сейчас усядется на тротуаре попрошайничать, то еще сильнее намокнет и продрогнет, а если отправится просить милостыню под козырек, его быстро выгонят, Марко это понимал. Он знал психологию попрошайки лучше, чем кто бы то ни было, – в том числе и то, что нищий, подошедший чересчур близко к людям, не возбуждает у них чувство доброжелательности. К тому же люди стали исчезать кто куда – в эти секунды зима нагрянула нежданно-негаданно, и одежда у пешеходов оказалась неподходящей. Как и одежда Марко…
        И что же теперь?
        Марко просканировал изменившуюся обстановку. У автобусов внезапно выросли проворные стеклоочистители, а велосипедисты слезали с велосипедов и катили их по слякоти тротуара. Сухая плитка за несколько секунд стала скользкой. Марко окружали пустые витрины магазинов, из которых в одно мгновение испарилась жизнь. Люди устремлялись в кафешки, чтобы втянуть в себя какой-нибудь теплый дымящийся напиток. А Марко так и стоял на месте.
        Дальше так продолжаться не могло.
        Сжав посиневшие от холода губы, он наметил себе жертву, приближавшуюся к нему от Блайдамсвай. Было очевидно, что дама намеревается перейти улицу и сейчас встанет у пешеходного перехода, потому что ее взгляд был прикован к магазинчику «Севен-Илевен» на противоположной стороне Эстеброгэде.
        «Школьная учительница», – приклеил он на нее ярлык. Властность во взгляде, склонность к промывке мозгов, наплечная сумка под завязку набита, полуоткрыта и перекошена от многолетнего использования. Сумка не из дешевых, но в то же время и не просто декоративный аксессуар. Из разряда тех, что приобретаются на века и служат для всего подряд. В подобные сумки Марко частенько запускал руки поглубже. Он знал, что кошелек чаще всего лежит где-нибудь сбоку. А если есть внутренний боковой карман – то наверняка там.
        Поэтому он прошел мимо подъехавших автобусов к светофору и принялся ждать.
        Ему понадобилась всего секунда с того момента, как жертва застыла на месте, на то, чтобы обнаружить складку, куда был засунут кошелек. Затем Марко замер, пока она не начала движение вперед по переходу и его рука рывком не выскочила из сумки. Тетка почувствует небольшой удар по бедру, когда сумка окажется на своем месте, однако ее внимание будет обращено на другой объект.
        И тут Марко застыл со странным ощущением в теле. Кошелек лежал у него в рукаве. Обычно его взгляд блуждал повсюду, чтобы удостовериться, что его проделку не заметили прохожие, идущие сзади, – ведь в таком случае ему было необходимо молниеносно скрыться.
        Но теперь он не мог пошевелиться из элементарного чувства стыда.
        Золя предостерегал их всех от этого чувства. «Вы ведь знаете, что люди не ждут от вас ничего, кроме дурного. Что цыгане носят на себе печать – им нельзя ни в чем доверять. А потому никогда не испытывайте стыда. Это те, у кого вы воруете, должны стыдиться своего недоверия, а их потери – ваша компенсация, вознаграждение».
        Это была пустая болтовня, потому что стыд никуда не девался. Сам Золя никогда не промышлял на улицах, так что он ничего про это не знал – и явно не имел никакого представления о цыганах. Блеф чистой воды.
        Покачав головой, Марко посмотрел на женщину, которая стояла в «Севен-Илевен». Она уже взяла товары, которые собиралась купить; вот-вот она направится к кассе. Возможно, Марко впервые всерьез обратил внимание на уязвимость своей жертвы. В привычных обстоятельствах он бы уже давным-давно смылся, украденные вещи находились бы в руках какого-нибудь другого члена банды, а сама жертва отправлена с глаз долой, из сердца вон. А он тем временем подыскивал бы себе следующую.
        А что, если в этом кошельке, который притаился под свитером и прожигал Марко насквозь, лежало что-то, что этой женщине было бы горько потерять? Что, если в нем было что-то помимо денег и кредитных карт? Он не хотел знать этого, и точно так же не хотел, чтобы этот стыд приклеился к нему навсегда. Время, когда Золя безоговорочно определял, как Марко жить, остановилось.
        И когда снова загорелся зеленый свет, он, смахнув снег с лица, быстрыми шагами перешел улицу. Этот поступок казался таким легким, но ощущение было обманчивым. Это были самые длинные в его жизни двадцать пять метров.
        Когда Марко очутился у стеклянных дверей, женщина уже вовсю лихорадочно перерывала сумку. Кассир пытался выглядеть терпеливым, однако в действительности думал, что покупательница отнимает у него время, это было очевидно.
        Сделав глубокий вдох, Марко увидел, что двери разъезжаются в стороны, и направился прямо к ней.
        – Простите, – сказал он, протягивая ей кошелек. – Это не вы потеряли у дверей магазина?
        Она замерла; черты ее лица размягчились, как пленка, заправленная в проектор и постепенно тающая на глазах. Беспокойство и волнение сменились подозрением и настороженностью, перешедшими в свою очередь в чувство облегчения, которое можно испытать, когда некий объект мчится вам в лицо – и все же пролетает в нескольких миллиметрах, не задев вас. Странно было видеть подобную реакцию, поэтому Марко приготовился во всеоружии встретить следующие секунды и предугадать возможные действия этой дамы. Если ее движения окажутся слишком резкими, он бросит кошелек и пулей бросится прочь. По крайней мере, надо не допустить, чтобы ее крепкая рука вцепилась ему в запястье.
        Марко настороженно и глубоко взглянул в ее глаза, когда она наконец поблагодарила его и протянула руку за кошельком. Затем чуть поклонился и быстро зашагал к выходу, по-прежнему готовый пуститься наутек.
        – Стой! – прорезал ее голос пространство позади него. Вновь стало очевидно, что жизнь этой женщины была насыщена отпусканием приказов.
        Марко осторожно оглянулся через плечо, отметив, что выход заблокирован несколькими новыми покупателями. Зачем вообще он решил отдать бумажник? Да они его засекли, ясное дело. Ведь все сразу поняли, что он собой представляет…
        – Возьми вот это, – сказала она так тихо, что всем пришлось прислушаться. – Не много отыщется таких честных людей, как ты.
        Он медленно повернулся к женщине и посмотрел на протянутую ему ладонь. В руке лежала купюра. Сто крон. И Марко протянул руку и взял деньги.
        Спустя полчаса он попытался разыграть номер с бумажником во второй раз, но безуспешно, так как на этот раз дама оказалась так перепугана своей потерей и раздосадована своей невнимательностью, что схватилась за грудь и никак не могла унять спровоцированную Марко волну болезненных рыданий. Поэтому ему пришлось отступить, не дождавшись вознаграждения, но с твердым решением, что это была последняя попытка.
        Пока и сотни крон казалось достаточно.

        Глава 6
        Начало 2007 года – конец 2010 года

        Самый сильный шок в жизни Марко испытал, когда Золя созвал весь клан и без всякого предупреждения объявил, что отныне они больше не будут жить как цыгане, да и вообще, цыганами они никогда не были.
        В тот день Марко исполнилось одиннадцать, и с того самого момента он утратил уважение к Золя.
        Возможно, он ожидал, что дядя объяснит, что имел в виду, однако тот лишь криво усмехнулся, увидев реакцию детей на свое сообщение. А затем рассказал им о том, как в течение нескольких ночей мучился от сильнейшей лихорадки, и неожиданно его мозги прояснились и он сконцентрировался на мыслях об абсолютно новых жизненных путях.
        Марко оглянулся и поглядел на взрослых, которые стояли полукругом вокруг детей, сидевших на полу. Они выглядели как-то странно, с нерешительными улыбками на серьезных лицах, как будто ощущали радость и тревогу одновременно. Чувствовалось, что происходит нечто особенное.
        – Я осознал свое заблуждение, – продолжал Золя, потому что в такой манере он говорил всегда, когда собирал всех вместе, все к этому уже привыкли. – С этого дня у вас появится духовный лидер, который не только объединит семейство вокруг общих занятий, но и поведет вас к новой, великой цели. Вы понимаете, что я имею в виду, дети?
        Большинство из них затрясли головами, но Марко сидел совершенно неподвижно, не спуская глаз с напряженного взгляда Золя.
        – Нет, конечно, вы не понимаете. Только, несмотря на то что многие годы мы жили как цыгане, мы все-таки не цыгане. Теперь вы знаете это.
        Он произнес это с такой легкостью… Марко нахмурился, а внутренний экран, отделявший его от всего остального, как будто исчез. Словно его без остатка всосало в окружающий мир.
        – И хотя мы все ощущаем себя связанными кровным родством, не для каждого из нас это правда. Но нет, не сомневайтесь, между нами куда более прочная связь. Нас объединил Господь.
        Все вокруг сидели словно загипнотизированные, но только не Марко. Уставившись в землю, он пытался сфокусироваться на травинке. «Мы не семья», – сказал Золя. А кто тогда?
        Золя раздвинул руки в стороны, словно собирался обнять всех сразу.
        – Вчера я постиг, что Господь Всемогущий устроил один-единственный день, в который в мире ничего не произошло. День, в который все остановилось. Да, вчера я прочитал об этом уникальном дне, когда ни один самолет не рухнул на землю, никакая война не разорила человечество, ничего существенного не попало на первые страницы газет. Это был день, когда не родился и не умер ни один выдающийся человек. Все существенные деяния мировой истории свершились в дни предшествующие или последующие, но только не конкретно в этот день. Все замерло, ибо Господь пожелал, чтобы этот день обрел успокоение в самом себе, как самый чистый и бессобытийный день на земле. И, несомненно, точно таким же был день, когда родился Иисус. – Золя кивнул сам себе. – А зачем Господь создал такой день?.. Сейчас я расскажу вам. Естественно, он устроил так, чтобы воссоздать идеальную обстановку для одного-единственного действительно значимого события, которое произошло в тот день. – Он прищурился. – А вы знаете, дети, что это был за день?
        Все вокруг вновь замотали головами, даже многие взрослые.
        – Это был день одиннадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, самый не насыщенный событиями день современности. И многие из нас прекрасно знают, почему Он выбрал именно этот день и почему то спокойствие, которому способствовал мир во всем мире, со всей почтительностью оказалось направлено исключительно на одно необычное явление, которое должно было затмить все остальное. И сейчас, дорогие мои, я открою вам, что это было за явление. – Золя улыбнулся, обнажив десны; давно уже он так много не улыбался. – Господь устроил так, потому что это был день, когда родился я.
        Почти все взрослые зааплодировали, а большинство детей просто таращились на Золя, как будто не вполне поняли историю о фантастическом дне, как не понял ее и Марко.
        Ибо он-то посчитал, что это полное вранье.
        Золя поднял голову и жестом попросил у собравшихся тишины. А затем поведал о том, как в глубокой юности сбежал от воинского призыва и отправки солдатом на Вьетнамскую войну, а позже, будучи уже в Италии, наблюдал, как единомышленники формировали цветочное государство в виде социологического движения Даманур[89]. О том, как хипповая одежда срослась с ним, и о нескольких месяцах собственной поглощенности Северной Италией, о том, как он сошелся с другими «детьми цветов», которые с той поры представляли собой одну семью. Однажды они стали членами единого семейства, прекрасной звездной ночью пообещав друг другу, что создадут свою собственную общину на равнинах Умбрии и станут жить все вместе, подобно цыганам, из бесхитростной солидарности с судьбой и образом жизни этого народа-мученика.
        Он произносил множество мудреных слов, но Марко понимал их значение. Взрослые лгали ему и остальным детям, они не были цыганами, и отныне жизнь Марко не станет легче, что бы там ни говорил Золя.
        Это было все равно что содрать с тебя кожу и заменить на другую.
        Марко оглядел других детей. Они застыли в молчании. Ему это совершенно не понравилось.
        Позади него стояло двое взрослых с серьезными выражениями лиц. Он услышал, как они шептались о том, что даманурианцы в свое время выгнали Золя из своей общины за воровство. Остальные взрослые не обращали никакого внимания на этот крамольный разговор, выстроившись аркадой статуй и пребывая, как и дети, чуть ли не в трансе.
        Золя простер над ними руки.
        – Как и евреев, Господь обрек цыган на скитания по свету, до тех пор пока они не заслужат его милость. Как и на Иова, на них обрушилось проклятие, так что они вынуждены были попрошайничать, воровать и грабить на протяжении всей своей жизни. Однако это являлось лишь одним из примеров испытания, посланного Богом, сродни тому, как Аврааму было приказано принести в жертву собственного сына. Но, друзья, я говорю вам: отныне мы не станем нести мученическую чашу цыган, ибо я получил от Господа весть и укажу вам, каким образом мы будем жить по-своему.
        Здесь Марко перестал слушать. На что он после этого всего мог рассчитывать? Или одежда, в которую они облачались, не была сродни цыганской? А местное население столько раз абсолютно без всякой причины брызгало слюной в их сторону, выражая свое унизительное презрение? Неужели он выслушивал все эти проклятия и ежедневно получал тычки лишь потому, что его принимали за того, кем он не являлся?
        В те минуты у Марко было отобрано все, и это потрясло его, несмотря на то что он ненавидел практически каждый день своей жизни.
        Мальчик поднялся и огляделся. Он прекрасно знал, что соображает гораздо лучше большинства из них, но не представлял себе, что именно это может так навредить ему.
        Кем все они являлись на самом деле? Например, Золя, называвший себя его дядей, может, вовсе и не был братом его отцу, а его кузеном назывался какой-то совершенно случайный мальчик?
        И если дела действительно обстояли таким образом, то где тогда его настоящая семья и кто он такой на самом деле?
        Поэтому Марко подумал, что день, который газеты называли самым скучным на свете, был днем, породившим худшее событие, выпавшее на его долю: рождение Золя. Того, кто бил и пытал их, заставлял попрошайничать и воровать. Того, кто не разрешал им посещать школу и жить там, где они могли бы вести нормальный образ жизни. Золя, который с божьей помощью обрел над ними еще большую власть, чем та, которой он обладал ранее.
        Он сказал, 11 апреля 1954 года.
        Как же Марко ненавидел этот день…

* * *

        Теперь прошло уже четыре года с тех пор, как Золя произнес эту речь и провозгласил себя главой клана с божьего соизволения. И это были четыре года террора и страха, более жуткого, чем когда-либо прежде.
        В ночь после его выступления они снялись с насиженного места, оставив все, что являлось атрибутами их бродячей жизни: палатки, примусы, кухонную утварь, как и многие из примитивных инструментов, с помощью которых они осуществляли взломы.
        На момент отъезда их насчитывалось двадцать взрослых и столько же детей; все наряженные в самую приличную одежду, украденную из магазинов Перуджи.
        В течение последующих дней они пересекли Северную Италию, Австрию и Германию, взломав с десяток роскошных автомобилей, блестяще отполированных, с кожаными салонами, и перебив им номерные знаки, а затем направили свой кортеж прямиком к немецко-польской границе, в городок Свицко, откуда устремились в Познань. Никто не говорил о том, каким образом они избавились от автомобилей и сколько выручили за них, но как-то ночью все очутились в поезде, пересекавшем Польшу и направлявшемся дальше на север. Кто-то говорил, что Золя позвал в свое купе двух мужчин, чтобы охранять деньги, и Марко подумал, что раз для этого понадобились двое, то денег, видимо, было очень много.
        В течение следующих месяцев Золя слишком ясно продемонстрировал им, что он понимал под «наступлением новых времен». По крайней мере, эти новые времена не ассоциировались с хорошими временами, и потому многие из членов клана исчезли, не проронив ни слова. Марко прекрасно понимал почему: им хватило побоев, насилия и ежедневной нужды.
        Все в группе знали, что у Золя имеются деньги и что он их любит. Он всегда любил деньги. Проблема заключалась в том, что он берег их для себя самого и изо дня в день приказывал членам клана приносить все больше и больше. Поэтому все многочисленные проделки и кражи, за счет которых жил клан, сколько помнил Марко, продолжались точь-в-точь как раньше.
        На зиму они устроились в Дании, сняв два частных дома, находившихся неподалеку друг от друга на проселочной улице на удобном расстоянии от Копенгагена. К этому времени осталось всего двадцать пять взрослых и детей вместе взятых, и если б не безвольная натура отца Марко, они с ним наверняка тоже сбежали бы, как и другие отступники, как женщина, которую Марко называл матерью и о которой теперь никто не упоминал.
        Периодически Золя созывал всех и выдавал им новые, более презентабельные комплекты одежды, потому что на улицах лучше было появляться в приличном виде, так он говорил. Женщинам и девушкам полагались длинные юбки и облегающие яркие футболки, мужчинам и мальчикам – темные костюмы и черные ботинки. Марко казалось неправильным и непрактичным сидеть на улице в хорошей одежде и клянчить, а вот для карманных краж, группового домушничества или обшаривания сумок это вполне подходило. В этом случае приличная одежда была кстати – в ней Марко как-то органичнее вписывался в свою роль.
        Так прошли три с половиной года.

* * *

        Пришлось побороться со снегом и жуткой метелью, прежде чем Золя, его брат и помощник Крис отыскали в лесу место, где они закопали тело. Они взяли с собой собаку, однако, учитывая обстоятельства, псина оказалась бесполезной. Мороз и ветер изгнали из воздуха все запахи, а сине-ледяной цвет и сверкающие снежные кристаллы сливали все визуальные образы в один. Их предприятие обернулось настоящим адом.
        – Проклятие. Почему мы не сделали этого до того, как испортилась погода? Теперь земля твердая, как камень, теперь придется выдалбливать тело из ямы, – ругался брат, но Золя не выглядел недовольным. Следы от трупа практически невозможно удалить из земли, когда он достиг такой стадии разложения, так что гораздо лучше, если он промерзнет насквозь.
        Самое главное – то, что они все-таки нашли его.
        Однако оптимизм Золя испарился уже спустя мгновение, когда Крис отчистил труп и на белом фоне факелом загорелись рыжие волосы. Почему он не был засыпан землей?
        – Думаешь, его откопало какое-нибудь животное? – спросил брат.
        Вопрос был наивным. Какое животное такого размера и такой мощи откажется отгрызть кусок плоти? Золя не знал таких. По крайней мере, пес рядом с ним с трудом себя контролировал, и это при том, что труп был заморожен.
        – Крис, я приказываю тебе угомонить эту тварь, – скомандовал он. – Привяжи ее к дереву, а потом принимайся вырубать тело из ямы. – Обернулся к брату. – Если только он не был еще жив, когда мы опустили его в эту яму, здесь побывал другой человек.
        – Он был мертв, – ответил брат.
        Золя кивнул. Ну да, естественно, он был мертв, но кто же очистил тело от земли, не подняв при этом шумихи? Можно было отчетливо разглядеть следы пальцев…
        Его взгляд тщательно сканировал землю и яму и вдруг наткнулся на еловую ветку над отверстием в почве. Она была припорошена снегом, но на самом ее конце явно находилось нечто странное.
        Он ткнул ветку носком ботинка, так что снег осыпался на труп сверкающим облаком пыли, и то, что открылось в результате, заставило Золя зажмуриться.
        – Вы узнаете эту ткань? – спросил он, указывая на маленький лоскутик, зацепившийся за ветку.
        То, как моментально обесцветилось лицо его брата, само по себе являлось ответом.
        Золя взвешивал ситуацию. Должный комментарий произошедшего должен был прозвучать как приговор.
        – Ну, вот мы и выяснили, почему не смогли найти Марко той ночью. Потому что, пока мы искали его, он лежал в этой самой яме. И, возможно, даже слышал, что я тебе тогда говорил.
        Ответом ему был мрачный взгляд. В сердце брата прокралось отчаяние, и тут заключалась вся разница между ними. Золя никогда не испытывал отчаяния, потому-то именно он, младший брат, и стал главарем клана.
        – Я вижу, ты не вполне осознаешь, что я обязан думать обо всем этом. Только теперь нет никакого пути назад, понимаешь?
        Голова брата дернулась. Он попытался кивнуть, но не смог.
        – И сейчас ты должен наконец понять: Марко нужно убрать. Убрать совсем.

* * *

        Такой человек, как Золя, действительно ценил лишь две вещи: благоговение и уважение к нему окружающих. Без этих вещей у него не получилось бы руководить кланом. Без ауры божественного света, в лучах которого он все время старался предстать, обрисовались бы пределы того, к чему он мог принудить своих подчиненных. Вот о чем на самом деле сейчас шла речь.
        В Дании они провели замечательные годы. Шенгенское соглашение, полицейские реформы, в результате которых укрепилась бюрократия и сократилось количество патрульных на улицах, а также сокращение официальных представителей власти на местах – все это было как нельзя кстати для запланированного Золя строительства сети, охватывающей все формы нелегальной деятельности. Здесь, в Крегме, можно было спокойно жить, не подвергаясь риску проверок, если только соседи не пожалуются. Отсюда, из Дании, можно было бесконтрольно переправлять награбленное через границы. Здесь можно было нанимать толпы прибалтов, русских и африканцев, которые давно уже проживали в этой стране и пользовались ее надменным изобилием всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Пока он контролировал восточноевропейцев, а в своем собственном клане поддерживал набожное восхищение и благоговение, все шло прекрасно. Однако Золя видел и обратную сторону монеты. В тот самый миг, когда он выкажет хоть единый признак слабости, многие из окружавших его людей с радостью и совершенно бессовестно спихнут его с трона.
        Так что Золя оберегал свою власть бесспорного лидера с помощью демонстрации силы и актов мести, и никому из его окружения еще не удалось бежать, не осознав, что придется изо всех сил придерживаться неписаных правил и в особенности держать язык за зубами.
        Однако теперь настал этап, когда ему пришлось подчиниться решениям и мотивам других людей. Но этому не должно быть свидетелей. Даже в лице Криса.
        Поэтому в назначенное время Золя заперся у себя в спальне и принялся ждать.
        – У нас появился беглец, – сразу сказал он, как только позвонило контактное лицо.
        Возникла неприятная пауза.
        Хотя человек на другом конце провода нанимал людей Золя на грязную работу, он и сам был вполне в состоянии выполнить ее, если возникнет крайняя необходимость, это Золя знал из множества доверенных источников. А условия были кристально ясными с самого начала: если что-то пойдет не так, ответственность ложится исключительно на Золя. И если он не сможет справиться с грузом этой ответственности, расплачиваться предстоит ему самому.
        – Наши взаимоотношения опутаны паутиной, – сказал этот человек, когда они только заключали договор. – Паутиной согласия, молчания и благонадежности, и мы не можем или не должны выпутываться из нее. А если ты все же попытаешься это сделать, все нити этой паутины окрасятся кровью. Таково условие, которое мы принимаем единогласно, правильно я понимаю?
        Так что все было серьезно. Этот человек был способен на все, и Золя это знал.
        – Беглец, – ответил собеседник. – Будь любезен, поведай мне, каким образом это случилось.
        Золя хорошо взвесил свой ответ. По-видимому, неизбежно придется сказать правду.
        – Один из парней клана сбежал. И, уходя от преследования, по чистой случайности спрятался в могилу Вильяма Старка.
        Все было сказано.
        – Осторожнее подбирай слова и имена, – отреагировал голос. – И где этот парень сейчас?
        – Мы не знаем. Сейчас я как раз занимаюсь организацией его отлова.
        – Кто это?
        – Мой племянник.
        – В связи с этим у тебя возникают какие-то затруднения?
        – Ни в коей мере. Его ожидает то же самое, что и остальных.
        – Характеристики и имя?
        – Пятнадцать лет. Около ста шестидесяти пяти сантиметров, но он еще в процессе роста. Черные вьющиеся волосы, глаза зелено-карие, довольно смуглый. Боюсь, никаких особых примет не имеется. Он сбежал в пижаме, но думаю, нам не стоит рассчитывать на то, что он до сих пор ходит в ней. – Золя попытался рассмеяться, однако собеседник абсолютно не собирался разделять его веселье. – Мы знаем, что он снял с шеи трупа украшение. Африканское. Можно надеяться, что он таскает его с собой.
        – Украшение… Неужели вы оставили на теле украшение? Вы совсем сдурели?
        – Мы подумали об этом через несколько дней после того, как избавились от трупа, но так и не забрали его.
        – Идиоты!
        Золя сжал губы. Уже многие годы он не выслушивал подобных оскорблений. Если б этот человек был членом клана, такое поведение стоило бы ему дорого.
        – А имя этого парня?
        – Марко. Марко Джеймсон.
        – Джеймсон, ладно. Он говорит на датском?
        – Он говорит на каком угодно. Умный парень. Даже чересчур.
        – Итак, разыщите и отловите его. О каком районе идет речь?
        Золя потер лоб. Если б он сам знал, дело было бы сделано. Что, черт возьми, он мог ответить? Что любая еле заметная дыра на поверхности земного шара могла оказаться в данный момент прибежищем для Марко. Что Марко прошел прекрасную подготовку и мог затаиться и оставаться незамеченным где угодно, как хамелеон в девственных джунглях.
        – Тебе не стоит беспокоиться об этом, – сказал он так убедительно, как только смог. – Наша сеть охватывает все города в Зеландии[90]. А Копенгаген мы прочесываем круглые сутки из одного конца в другой, квартал за кварталом, улицу за улицей. Мы будем впахивать, пока не отловим его.
        – Звучит многообещающе. Кто задействован в работе?
        – Все, кто может ползать и ходить. Люди клана, румыны, ребята из Мальмё, мой украинский партнер. У него особенно большая сеть.
        – О’кей, мне не надо знать всего. – Возникла непродолжительная пауза. – Я буду пристально следить за процессом, ты понял?
        И он положил трубку. Да, Золя понял все прекрасно.
        У Марко не оставалось ни единого шанса.
        У него просто-напросто не могло остаться ни малейшего шанса.

        Глава 7
        Весна 2011 года

        Тени уже загустели, когда Карл наконец вылез из машины на парковке у Рённехольтпаркен. В другой день он, увидев свет от кухонной вытяжки, озаряющий дымящиеся кастрюльки, переполнился бы умиротворяющим сознанием возвращения в родное гнездо, однако теперь ему было не до того. Дерьмовые дни имели свою цену.
        Мёрк помахал в ответ своему квартиросъемщику Мортену, колдовавшему за стеклом, в действительности желая, чтобы его дом оказался сейчас безжизненным и безлюдным.
        – Привет, Карл, добро пожаловать домой. Выпьешь бокальчик красного? – таковы были первые слова, обрушившиеся ему навстречу, не успел он с шумом швырнуть свою куртку на ближайший стул.
        Бокальчик?! Сегодня был такой дрянной вечер, что он запросто мог влить в себя всю бутылку целиком.
        – Звонила твоя бывшая супруга Вигга, – выдал Мортен очередную фразу. Это не обрадовало Карла. – Она говорит, ты должен навестить ее мать.
        Мёрк вновь бросил взгляд на бутылку. К сожалению, она была уже наполовину пуста.
        Мортен протянул ему бокал, собираясь налить в него вина.
        – Карл, ты какой-то мрачный. Поездка была неудачной? Ты снова взялся за одно из этих жутких дел?
        Мёрк покачал головой, дотронулся до запястья квартиросъемщика и осторожно наклонил бутылку в его руке. Надо было наливать самому.
        – Хорош!
        Обычно Мортен не был склонен чувствовать настроение Карла, но тут затруднений не возникло. Он вернулся к своим кастрюлям.
        – Будем ужинать через десять минут.
        – А где Йеспер? – поинтересовался Карл, осушив первый бокал одним глотком, не особо вникая в букет, аромат дубовой бочки и винтажность.
        – Господи боже мой, да кто ж его знает. – Мортен покачал головой, растопырив пальцы на руках. – Он сказал, ему надо зубрить что-то там…
        И прервал сам себя каким-то щебечущим смешком. Сам-то Карл не считал это таким уж забавным, всего за месяц до финального экзамена на получение аттестата зрелости. Если Йеспер его не сдаст, то поставит рекорд Дании по количеству незавершенных попыток получить доступ к высшему образованию. И что будет делать этот 21-летний юноша в современной Дании? Нет, это было как-то совсем не смешно.
        – Алоха, Карл, – донеслось с постели из гостиной. Значит, проснулся Харди.
        Мёрк вырубил никогда не умолкающий телик и присел на кровать рядом с Харди.
        Прошло несколько дней с тех пор, как он последний раз глядел в глаза своего бледнолицего друга. Кажется, во взгляде этого покалеченного человека появилось какое-то особое свечение? По крайней мере, раньше он не обращал на это внимания. Это напоминало чуть ли не влюбленность, внезапно получившую импульс для своего развития, или чувство, охватывающее человека после выполнения давнего обещания.
        Однако у Харди имелась встроенная призма, фильтрующая настроения окружающих, которая, судя по всему, образовалась после многих лет тренировок во время допроса преступников. Создавалось ощущение, что он обладал особой способностью вытягивать из человеческой ауры цвета, отвечающие за умонастроение и степень душевного волнения. Именно через этот фильтр Харди смотрел сейчас на Карла.
        – Что стряслось, старина? В Роттердаме все прошло неудачно? – спросил он.
        – Да, не особо. Мы не продвинулись в нашем деле, Харди, мне жаль. Их рапорты под стать фильмам по Мортену Корку: ни основы, ни проработки, ни рассуждений.
        Харди кивнул. Естественно, поездка не принесла результатов, на которые он надеялся, и в то же время, странным образом, это, кажется, не расстроило его. И еще, он назвал его «стариной». Когда он последний раз так к нему обращался?
        – Я хотел спросить у тебя то же самое, Харди. Что стряслось? Я вижу по тебе. Что-то случилось.
        Тот улыбнулся.
        – Да уж, да уж… Только, может, ты сам быстренько оценишь ситуацию и скажешь мне, что случилось, господин вице-комиссар полиции? Хотя, возможно, это не так уж и очевидно… Но тогда, быть может, мы окажемся не голословны, утверждая, что на нашей улице произошел небольшой праздник?
        Карл отпил глоток вина и скользнул взглядом по долговязому телу. Двести семь сантиметров несчастья под пододеяльником до того белоснежным, что, кажется, лишь профессиональная домашняя сиделка может добиться подобного эффекта. Очертания неподвижных ступней сорок седьмого с половиной размера и костлявых ног, бывших некогда гораздо мощнее. Торс, который в прежние времена мог внушить любому несговорчивому арестанту чуть большую покладистость. Под пододеяльником покоились руки-спагетти, которые раньше запросто могли удержать на безопасном расстоянии пьянчугу, размахивающего руками, как мельница. Да, тут лежала и дышала тень полноценного человека. Об этом свидетельствовали и глубокие борозды на лице, выгрызенные ежедневными печалью и тревогой.
        – Харди, тебя что, подстригли? – тупо спросил Мёрк. Он не замечал абсолютно ничего необычного.
        С кухни раздался визгливый смех. Мортен всегда славился большими ушами.
        – Мика! – закричал Мортен. – Иди-ка сюда да помоги господину детективу напасть на верный след, а?
        Спустя десять секунд с подвальной лестницы донесся грохот.
        Этим вечером Мика был одет совершенно несуразно. В отдельные дни, когда мороз насквозь промораживал даже велосипедную будку, этому качку-физиотерапевту казалось совершенно органичным облачаться в амуницию, которая лучше всего смотрелась бы на гейских пляжах Сан-Франциско. В отличие от Мортена, он мог позволить себе носить безумно узкие брюки и футболки, но все же… Если б кто-то из коллег Карла или его новоиспеченный шеф Ларс Бьёрн неожиданно решили навестить его, впредь они не смогли бы смотреть Карлу в глаза.
        Мика кратко кивнул Мёрку.
        – О’кей, Харди. Давай-ка покажем Карлу, чего мы добились. – Он чуть подвинул Карла в сторону и двумя пальцами надавил на плечевую мышцу Харди. – Сосредоточься. Сосредоточься на нажатии и сфокусируйся. Давай!
        Карл заметил, что подрагивание губ Харди стало чуть интенсивнее. Взгляд был обращен внутрь себя, почти пропитан болью. Ноздри вибрировали. Он лежал в таком состоянии минуту или две, затем слегка улыбнулся и скромно сказал:
        – Ну, вот так.
        Глаза Карла рыскали по кровати. Какого черта они хотят, чтобы он заметил?
        – Да ты настоящий слепец, – наконец выдал Мортен.
        – Правда?
        И тут наконец он понял, о чем они толкуют.
        Казалось, будто чуть сбоку от середины кровати постельное белье слегка вздымается от ветерка. Карл посмотрел через плечо – дверь террасы и окно в кухне закрыты. А значит, ни ветра, ни сквозняка быть не могло.
        Тогда он протянул пальцы к пододеяльнику и приподнял его, увидев, что именно так не терпелось им всем ему продемонстрировать.
        И неизбежно его изумление повлекло за собой череду воспоминаний, начиная с того самого момента, когда Анкер свалился замертво, а Харди парализовал роковой выстрел. С того момента, когда Карл почувствовал, как могучее, как башня, тело Харди валится прямо на него. Затем последовали дни, когда он умолял избавить его от этого ада, в который превратилась для него жизнь. И вплоть до настоящего мига, когда большой палец на левой руке Харди сдвинулся на несколько миллиметров. Четыре года стыда и отчаяния были развеяны дрожью пары пальцевых фаланг.
        Если б к этой секунде Мёрк не был настолько обременен и подавлен событиями, произошедшими за день, он бы разразился слезами радости. Вместо этого Карл сам сидел как парализованный и старался осознать значение этих почти что микроскопических колебаний, похожих на звуковые сигналы, отсчитывающие на экране удары сердца. Еле заметные движения, вмещавшие в себя всю разницу между жизнью и смертью.
        – Гляди, Карл, – тихо произнес Харди, сопровождая каждое движение сустава звуком. «Дуд, дуд, дуд, дууууд, дууууд, дуууд, дуд, дуд, дуд», – озвучивал он.
        Черт возьми, не может быть. Карл сжал губы. Если б он вновь не сдержался, слезы хлынули бы ручьем, у него на это уже просто не осталось сил. Мёрк совершил несколько глотательных движений, чтобы протолкнуть застрявший в горле комок.
        Они с Харди долго смотрели друг на друга. Оба были тронуты и удивлены. Никто из них до сих пор не представлял, куда все это может привести.
        Затем Карл взял себя в руки.
        – Харди, блин. Ты подал пальцем знак «SOS» на азбуке Морзе. Вот просто взял и сделал это. Ты подал мне знак на Морзе, старый пройдоха.
        Харди резко кивнул, стукнув подбородком о грудь. Он был возбужден, как ребенок, который только что одержал победу над самим собой, вытащив изо рта первый молочный зуб.
        – Карл, это единственное слово на Морзе, которое я знаю. Если б я знал этот алфавит… – Он сжал губы и уставился в потолок; это был великий момент для него. – То передал бы гигантское «ура».
        Мёрк поднес руку к лицу своего друга и легонько погладил его лоб.
        – Это самая замечательная новость дня, да и всего года, – сказал он. – Ты снова владеешь своим большим пальцем, Харди. Точь-в-точь как ты мечтал.
        Со стороны Мики послышалось удовлетворенное хрюканье.
        – К нему вернутся и остальные пальцы, Карл, надо только подождать. Работать с Харди одно удовольствие. Сложно представить себе лучшего соучастника.
        Мика встал, поцеловал Мортена в губы и скрылся в уборной.
        – Что же тут на самом деле произошло? – поинтересовался Карл.
        – Я начинаю чувствовать кое-что, стоит мне поднапрячься. – Харди прикрыл глаза; в данный момент ему требовалось держать под контролем слишком многое. – Мика заставил меня почувствовать, что мое тело не полностью мертво, Карл. Если я буду упорно работать дальше, то, возможно, смогу вновь научиться печатать на компьютере. Возможно, смогу пальцем передвигать джойстик. А однажды, быть может, даже смогу передвигаться на электрической коляске без всяких помощников.
        Карл мягко улыбнулся. Звучало многообещающе, но, к сожалению, довольно маловероятно.
        – А что тут такое валяется на полу? – с любопытством донеслось из-за кухонного стола. – Шелковый мешочек! Карл, это ты бегаешь по дому с маленькими шелковыми мешочками в кармане? – Мортен обратился к Мике, который вышел из туалета, бесцеремонно застегивая ширинку. – Мика, ты видел это? Романтика прочно поселилась в нашем доме. – Они влюбленно посмотрели друг на друга, обнялись чуть более страстно, чем обычно, и поинтересовались: – Можно нам взглянуть? – Хотя, судя по их виду, ждать разрешения не собирались.
        Тогда Карл поднялся и аккуратно забрал мешочек из мягкой, как персик, руки Мортена.
        – Если Мона вдруг позвонит, держите язык за зубами, о’кей? – предупредил он.
        – О не-е-ет! Какой сюрприз! Настоящий суперский романтический сюрприз! Она еще ничего не знает?
        Мортен пришел в совершеннейший восторг. Вероятно, его внутреннее око уже вовсю трудилось над изобретением костюма, лучше всего подходящего для сопровождения невесты под алтарь.
        – Вот именно что не знает. – Карл улыбнулся. Их проклятый энтузиазм оказался заразительным.
        – О, Мона, Мона, Мона, когда придет тот де-е-е-ень… – неизбежно заголосили они фальцетом.
        Вообще-то, им стоило бы поумерить сейчас степень своей экзальтации.
        Затем последовал ужин под знаком Харди. Радостное опьянение оказалось чуть смазано щепоткой полыни.
        Как само собой разумеещееся, с сияющей на лоснящемся лице улыбкой Мортен поведал ему, что с этого самого дня они с Микой перестают вести раздельное хозяйство. Они упаковали коллекцию фигурок из «Плеймобиля» и выставили ее на интернет-аукцион; и, как он мог заметить, Мика уже успел въехать к ним. Карл с усталостью подумал, что такие жизненно важные вопросы было бы приличнее обсудить заранее, но какая теперь разница? Тем самым, если не считать того, что Йеспер предпочитал тусоваться у своей возлюбленной, нежели дома, количество жильцов Мёрка увеличилось на двадцать пять процентов. Мика занимался в данный момент тем, что перебирал в подвале их с Мортеном гардероб, так что заявленную проблему нехватки площади предполагалось решить путем пожертвований в Красный Крест.
        Жертвовать своим розовым свитером он явно не собирался.

* * *

        У Розы шел один из тех периодов, когда она с завидной стабильностью каждый божий день заявлялась в подвал во всем черном, если не считать желтоватого шарфика. Начался один из циклов регулярной демонстрации отделу черных ботинок на шнуровке по колено и облегающих брюк средней длины, ярко прорисованных бровей и гораздо большего количества скоб в ушных мочках, чем вмещает в себя среднестатистический степлер. Прикид как нельзя лучше подходящий для панк-концерта восьмидесятых годов, но не слишком удачный для обхода свидетелей с целью отыскать убийцу.
        Вздохнув, Мёрк бросил взгляд на ее уши и всклокоченные волосы. Труд производителей геля для волос оказался не напрасен.
        – Роза, у тебя есть шапка? У нас для тебя небольшое задание.
        Она посмотрела на него так, будто он только что вернулся из Сибири.
        – На дворе одиннадцатое мая. На улице двадцать градусов тепла, зачем мне шапка? Может, тебе лучше перенастроить внутреннюю систему отопления?
        Карл снова вздохнул. Ладно, пускай все остается как есть. Бог с ними, со скобами в ушах.
        Направляясь к служебному автомобилю, они наткнулись на Гордона, который «совершенно случайно» бежал от поста охраны, хотя некоторые детали указывали на то, что парень сидел у окна на втором этаже и караулил, когда подвернется подходящий момент.
        – Ух ты! Привет вам! Вы тоже куда-то собрались, феноменально! А куда?
        Он не заметил кислого выражения на лице Розы, которое появилось ровно в тот момент, когда Карл разъяснил ей суть предстоящего задания. Как будто он не знал, что она сама предпочитала подбирать себе задания…
        Взгляд Розы скользнул вниз по конечностям Гордона вплоть до самого тротуара.
        – Лучше расскажи мне, вобла сушеная, долго еще ты собираешься разгуливать в одних носках?
        Он смущенно опустил глаза на пару мелькающих носков сорок шестого размера, которые уже требовалась хорошенько постирать. И, как индейка, которая вертит головой во все стороны сразу, тщетно попытался скрыть, какое действие оказало на него это замечание. «Досада» было бы, вероятно, слишком щадящим обозначением его реакции.
        – Ой, – выпалил Гордон. – Наверное, у меня сейчас все мысли о другом, – попытался он оправдаться.
        Роза сверлила его графитово-черным взглядом.
        – Сосунок! – припечатала она парня, и это было по-настоящему больно.
        Несмотря на то что Карлу не терпелось прокомментировать внешность новоиспеченного поклонника Розы, он сумел профессионально сосредоточиться на задании и посвятить ее в курс дела, пока они ехали в направлении Эстебро.
        – Это означает, что Сверре Анвайлера так и не удалось задержать? – спросила Роза, держа в руках снимок предполагаемого преступника.
        – Нет, не означает. Ранее его арестовывали за множество разных вещей, но все это были мелкие правонарушения. Подделка чеков, мошенничество на тотализаторе, сдача в аренду не принадлежащих ему квартир… Прежде он был депортирован из Дании на пять лет.
        – Хороший парень… Подумать только, как можно заподозрить этого милого чувачка в чем-то дурном?
        – Женщина, сгоревшая во время пожара, за несколько часов до этого оставила своему мужу письмо, в котором объяснила ему, что встретила другого мужчину. Это были ее слова, если верить одному из свидетелей.
        Роза вновь посмотрела на фотографию, Карл тем временем съехал с дороги и припарковал машину.
        – Скажи мне, она была умственно отсталой? Она ушла от своего мужа вот к этому?.. Разве может быть кто-то менее привлекательным, чем этот пройдоха?
        Мёрк чуть было не предложил кандидатуру Гордона, но сдержал зуд.
        – По крайней мере, принимая во внимание исход данного альянса, можно сказать, что обмен оказался для нее фатальным, – заметил он.
        – Ты сказал, его засекли несколько камер видеонаблюдения. Что там можно увидеть?
        – Записи с трех камер. Каждая из них контролирует свой участок тротуара перед магазинами на одной стороне улицы, поэтому угол обзора на всех записях недостаточный. Нужно радоваться, что вообще хоть что-то видно из происходящего на противоположной стороне. По крайней мере, первая из камер охватывает некоторое пространство перед «Парк Кафе».
        Он указал по диагонали через Эстеброгэде в направлении видневшегося на Эстебро заведения, которое представляло собой одновременно ночной клуб, уютное кафе и место для свиданий.
        – Он стоял вон там, у «Нетто», и пялился на женщин, входивших в кафе.
        – И?..
        – Вот, а потом скрылся, перейдя на нашу сторону улицы. Кто-то высказал предположение, что он зашел прикупить колбасы. А на другом фрагменте записи несколько часов спустя он рядом с «Парк Кафе» держит под руку какую-то женщину. Она гораздо выше его. Я распечатал фото, посмотри там чуть дальше в папке.
        Шумно перелистав папку, Роза выудила размытый снимок.
        – Ну да, тот же самый мужчина, я прекрасно вижу; а вот женщина какая-то невнятная. Как ты думаешь, какой у нее рост?
        – Если руководствоваться досье на Сверре Анвайлера, в нем сто семьдесят пять сантиметров, в обуви. Предположим, у нее должно быть около ста девяноста?
        Роза поднесла распечатку к самому носу.
        – Не могу понять, на каблуках она или нет; так какой же у нее на самом деле рост? Карл, ты видел ходули, на которых рассекают некоторые бабы?
        Он предпочел не комментировать слова Розы. Вообще же говоря, едва ли в радиусе пяти километров вокруг управления нашлась бы обладательница каблуков более высоких, чем у Розы. Быть может, именно это и очаровало дылду Гордона…
        – Над записью поработали техники. На женщине обувь с плоской подошвой. Говорят, головой ручаются в достоверности этой информации.
        – А что с третьим файлом?
        – Вот именно поэтому мы сегодня оказались здесь, Роза. Как ты можешь заметить, это произошло всего через полторы минуты, они вдвоем скрылись где-то в этом месте.
        Он показал на карте.
        – Значит, они пошли через Брумлебю[91].
        – Да, они углубились в квартал рядом со зданием, которое они назвали «Рамбоу», но не прошли переулок насквозь, потому что на четвертой пленке с Эстер Алле так не появились.
        Карл кивнул сам себе. Брумлебю. Оазис в Эстебро. Когда-то это было казенное жилье, принадлежавшее Датской медицинской ассоциации. Сегодня представляет собой 240 вожделенных квартир, рассыпанных по старым таунхаусам на близлежащих улицах. Дебильная работа и, судя по всему, невыполнимая задача – обойти их все. По крайней мере, так показалось полицейским во время первого обхода с целью опроса свидетелей.
        – Следователи так и не нашли высокую даму?
        – Нет. Только она, возможно, была в обуви вовсе не на плоской подошве, как утверждают техники, так что, может, не такая уж она и высокая.
        – А ее фотографии развесили где-нибудь среди этих домов? Объявление о розыске должно принести результат довольно быстро. Ведь жители более-менее знают друг друга?
        – Проблема заключается в том, что этого сделать нельзя, так как видеонаблюдение проводилось не совсем законно, если ты меня понимаешь. В прошлое воскресенье в Фэлледпаркен разместили несколько дополнительных камер в связи с мероприятиями в честь Первого мая[92], а потом позабыли их снять, сняли только в четверг. А данный снимок сделан как раз одной из таких дополнительных камер, так что следователи получили от Службы полицейской разведки рекомендации не использовать этот материал в предложенных тобой целях. В городе шастает довольно много ловкачей, обладающих достаточным опытом и связями, чтобы создать определенные трудности для СПР, если их рабочие процессы подвергнутся общественной огласке.
        Роза посмотрела на него так, словно он проглотил гвоздь.
        – Но мы ведь можем показывать фото жителям, когда будем стучаться в их двери?
        Карл кивнул. Она была права. Настоящее дерьмо. Бюрократия плюс общество тотальной слежки в своем худшем проявлении.

* * *

        Они приступили к обходу переулков между бело-желтыми двухэтажными таунхаусами. Туда по улице А, обратно по улице Б, и так далее. Проклятая рутина в тоскливую среду. Если бы еще все жильцы сидели дома, можно было бы заполнить список галочками, но с этим дело обстояло далеко не так.
        Когда они добрались до сто десятого дома, Карл уже был почти готов выступить в роли начальника Розы и отпустить ее в одиночное плавание по мальвовой идиллии.
        – Это будет мой последний подъезд, – заявил он, наблюдая, как за зарешеченным окном передвигается какой-то силуэт. – Вторым этажом и оставшимися переулками займешься сама.
        – О’кей. – Это двусложное слово прекрасно подходило для любой ситуации и выражения своего отношения к ней. В данном случае оно означало отнюдь не согласие, уважение и понимание. Оно побуждало подробно обосновать решение, однако Карл не желал ничего объяснять.
        – Маркус Якобсен в пятницу покидает пост начальника отдела убийств. Мне нужно вернуться, – лаконично выпалил Мёрк. Пускай поразмыслит над полученной информацией, если, конечно, фраза произвела на нее хоть какое-то впечатление. Но, видимо, Роза слишком плохо его знала.
        – Не самый здоровский способ повышения моей квалификации, если хочешь знать мое мнение, – отреагировала она и нажала на кнопку дверного звонка.
        Карл прислушался. Кажется, фигура, которую он заметил в окне, моталась у двери туда-сюда, прежде чем наконец решилась отворить.
        – Да, – произнесла обильно напудренная версия его пожилой тещи, когда дверь распахнулась. Она была как минимум на пару десятков лет старше любого из тех, кого они успели опросить. – Секунду, – сказала женщина, снимая резиновые перчатки сродни тем, что использовал Ассад в те редкие моменты, когда убирался у них в подвале. – Секунду, – повторила она, засовывая руку в халат и выбираясь из квартиры навстречу солнцу, освещающему подъезд; затем вытащила пачку сигарет и закурила с вожделением, от которого плечи ее чуть вздрогнули. Карл чуть не пустил слюни. – Итак, я готова. Что вы хотели?
        Мёрк предъявил удостоверение личности.
        – Да-да, – отреагировала женщина. – Спрячьте ваши «корочки» обратно. Мы все и так знаем, кто вы такие и что вы тут все время ходите и расспрашиваете. Думаете, люди совсем не общаются?
        Да это прямо настоящая цепная реакция. Они тут не пробыли еще и трех часов.
        – Вы тут зачем, чтобы смущать людей или помогать им? – поинтересовалась она с вызывающим взглядом из-под нависших век.
        Карл взглянул на список жителей Брумлебю.
        – Насколько я могу судить, по данному адресу проживает не дама вашего возраста, а некая Бирте Иневольсен сорока одного года от роду, так что позвольте для начала установить вашу личность.
        – Вы сказали, моего возраста? – фыркнула женщина. – Может, вы считаете, что я вам в матери гожусь?
        Мёрк дружелюбно затряс головой в ответ на вопрос, однако тем самым солгал. Если б кто-нибудь прямо спросил его о ее возрасте, то ответ его был бы ясным: судя по многослойным морщинам, она вполне могла бы годиться ему в бабушки.
        – Я тут убираюсь, – сказала женщина. – А вы что подумали? Что я создаю образчики «от кутюр» вот на этом столе? В резиновых перчатках, да?
        Карл неловко улыбнулся. Лексикон и ирония как-то нарушали целостное впечатление от ее образа.
        – Мы расследуем сожжение человека, – заявила Роза, совершив тем самым первую формальную ошибку. – И разыскиваем одну женщину, – продолжила она, сделав вторую ошибку, так как ткнула распечатку с камеры видео-наблюдения прямо в нос домработницы.
        Так что все карты были открыты разом. Если даже собеседница и знает эту женщину, скорее всего, она предпочтет промолчать.
        – Вы говорите о сожжении. И вот эта дама, верно? А почему вы ее разыскиваете?
        – Простите, – вклинился Карл, – но в этом деле, естественно, гораздо больше нюансов. Эта женщина ни в чем не подозревается, но мы разыскиваем ее в связи с…
        – Не будете ли вы так любезны перестать перетягивать одеяло на себя только потому, что женщина оказалась проворнее? Попридержи язык, чемпион. Я лучше поговорю с этой панкующей девчушкой. Может, это пойдет тебе на пользу, моллюскообразный половой шовинист, – парировала уборщица, окутывая себя сигаретным дымом.
        Карл избегал смотреть на Розу. Если б он только заметил улыбку на ее лице, война, которая всегда латентно ощущалась между ними, немедленно вспыхнула бы мощным взрывом.
        – Вы ее знаете? – с абсолютным безразличием спросила Роза. Называют ее панком или еще кем-то, ей было совершенно все равно. Да и Карлу было бы все равно, если б он был склонен к столь частой смене ее личности.
        – Знаю? Не-е-е! – ответила женщина. – Скорее, я могу ее опознать. Насколько я помню, она, кажется, стоит вон там, на письменном столе.
        Она не пригласила их войти, однако, несомненно, предполагала, что полицейские последуют за ней, что они и сделали.
        – Вот здесь, – сказала домработница, когда все оказались в гостиной. Она взяла в руки рамку с фотографией небольшой группы женщин, стоявших в обнимку, и протянула ее Розе. – Ну да, блин, вот же она, крайняя справа. Хорошо ее помню, честно вам признаюсь. Несомненно, она является одной из подруг Бирте по консерватории.
        Прищурившись, Карл и Роза вместе склонились над снимком в рамке. Да-да, кажется, это была она.
        – На этой фотографии она не производит впечатление такой уж высокой, – заметила Роза.
        – А кто из них Бирте Иневольсен, на которую вы работаете? – спросил Карл.
        Собеседница указала на девушку в центре снимка. Улыбающаяся светловолосая женщина, которая присутствовала почти на всех остальных фотографиях, стоявших на столе.
        – Бирте тут живет? – продолжал Карл.
        Уборщица грустно посмотрела на него, затем повернулась к Розе.
        – Я поступила к ней на работу, когда она только-только сюда въехала, тогда еще был жив Карло. Так что, должно быть, десять лет прошло с той поры.
        – Ее супруга звали Карло? – спросил Карл.
        – Боже мой, да нет же. Карло – это была моя собака. Малый мюнстерлендер коричневого окраса.
        Она и сама, вероятно, когда-то была шатенкой.
        Карл нахмурился.
        – Какого роста Бирте Иневольсен, можете мне сказать?
        – И снова боже мой… Следующий вопрос будет, вероятно, про размер ее ноги.
        – Ох, прошу извинить моего помощника, – вмешалась Роза. – Но скажите, она выше меня?
        Уборщица стояла, держа в руке почти потухшую сигарету, и взглядом измеряла Розу. Затем она торжествующе повернулась к Карлу, который все еще стоял с выпученными глазами. Неужели Роза назвала его своим «помощником»?
        – Мне кажется, Бирте примерно такого же роста, как ваша начальница, господин полицейский.
        Карл проигнорировал кривую усмешку Розы, когда они садились в машину.
        – Роза, позволь сделать два замечания. Первое. Впредь никогда не называй меня своим помощником. Я обладаю чувством юмора, но на подобных фразах оно заканчивается, о’кей? И еще. В следующий раз пропусти свои запутанные мысли сквозь фильтр, прежде чем распылять их налево и направо. Сегодня тебе повезло, но если ты в другой раз будешь столь же неосторожна, ты рискуешь тем, что человек захлопнется, как устрица.
        – Да-да, Карл. Это всегда можно сказать тому, чей успех неоспорим. К тому же я люблю устриц… Ну, продолжай.
        Мёрк тяжко вздохнул.
        – Сейчас это прокатило – и прекрасно. Мы выяснили, что рост дамы, которую разыскивали на прошлой неделе, не сто девяносто, а скорее около ста семидесяти пяти сантиметров, если сравнить рост женщин на фото. А потому рост Сверре Анвайлера в полицейском рапорте тоже может быть указан с ошибкой. И меня не удивит, если окажется, что во время первого его ареста и измерения он стоял на цыпочках. А если взглянуть на видео с камеры наблюдения и сравнить рост Анвайлера с ростом его подружки, в нем окажется скорее сто шестьдесят пять, чем сто семьдесят пять сантиметров, вместе с ботинками. Выходит, парень довольно мелкий.
        – Мужчина он нестандартный, как бы то ни было. – Роза захлопнула папку. – Если уборщица говорит правду, эта Бирте сдает свою квартиру всевозможным друзьям и знакомым, когда сама отсутствует. И если эта подруга ночевала здесь всего пару ночей, ничего удивительного в том, что жильцы Брумлебю не обратили на нее особого внимания.
        Карл завел машину.
        – О’кей, чем дальше, тем лучше. А теперь, Роза, можешь вылезать обратно; останешься тут, пока Бирте Иневольсен не вернется домой. Ей нельзя дать ускользнуть. Не грусти. Если вдруг проголодаешься, перехвати сосиску на Санкт-Якобс-Плэс. А я тем временем развлеку Гордона, пока тебя не будет.
        Он наблюдал за ее вымазанным черным лицом в зеркале заднего вида, выезжая с парковки.
        Если она не предпримет меры, тушь на ее ресницах скоро закипит.

        Глава 8
        Зима 2010 года – весна 2011 года

        – Сколько на это потребуется времени? – спросил Марко, показывая на свою одежду. Более солидный работник экспресс-прачечной развел руками в стороны и покачал головой. «Что ты имеешь в виду?» – говорил его взгляд.
        – Сколько потребуется на то, чтобы привести все это в порядок? – пояснил Марко и принялся стягивать рубашку через голову.
        – Эй-эй, остановись, приятель. – Мужчина откинул голову назад, словно пораженный зловонием концентрированного аммиака. – Мы не будем чистить одежду, пока ты собираешься тут ждать. Естественно, ты не сможешь сидеть в нашем заведении в чем мать родила, на что ты рассчитывал?
        – Да, но у меня нет другой одежды.
        Позади вешалки с многочисленными полиэтиленовыми чехлами раздался какой-то грохот, и ряд пальто отъехал в сторону.
        Мужчина, теперь стоявший и смотревший на него из-за прилавка, был не столь женственный, как первый, но тоже довольно женоподобный. Марко с первого взгляда признал в них парочку геев. По улицам такие обычно ходили с маленькими сумочками на ремешке, обмотанном вокруг запястья, крепко прижимая их к себе. В их ухоженных мягких руках всегда находились изделия из натуральной кожи, содержимое которых представляло немалый интерес для опытного карманника. Однако геи имели обыкновение проявлять большую осторожность, чем другие люди, и в этом заключалась оборотная сторона потенциально удачной охоты. Возможно, кривые взгляды, бросаемые в их сторону на протяжении многих лет, научили их настороженности и бдительности. Возможно, они просто лучше заботились о своем имуществе, чем большинство людей. Марко никогда не мог разгадать их загадку.
        – Кай, он, кажется, вполне миленький, – обратился мужчина из-за чехлов к своему партнеру. – Может, все-таки дадим ему шанс? Гляди, у него книжка под мышкой, настоящий книжный червь… Ну разве ж он не положительный малый? – Он обнажил пару торчащих клыков и повернул доброжелательное лицо к Марко. – А оплата? У тебя деньги-то есть, малыш?
        Марко протянул ему купюру. Возможно, этого было недостаточно, он понятия не имел о расценках.
        – Сто крон. – Мужчина улыбнулся. – Ну, мы наверняка сможем подыскать тебе кое-что на время. В наши дни люди то и дело забывают прийти за своими вещами; ну да, может, просто не хотят… потому-то мы и берем аванс. Если тебе интересно мое мнение, я называю это разгильдяйством.
        И Марко снабдили недавно почищенной одеждой из задней комнаты и даже позволили остаться при своих ста кронах. Они уверили его, что если он придет за своей одеждой через пару дней, она наверняка будет готова, несмотря на то что, судя по всему, это была самая перепачканная одежда из всей, что им приносили до сих пор. А то, во что его одели, он может оставить себе, так как оно провисело у них в каморке уже больше года, а более длительной гарантии хранения они не предоставляли.
        Двое мужчин хлопнули друг друга по рукам, когда Марко выходил, мальчик видел это в оконном отражении. Наверное, он привнес в их бытие свежую струю.
        По крайней мере, они в его – уж точно.

* * *

        Жить на улице было сложно, особенно поначалу, когда Марко испытывал голод сутками напролет. Однако он научился выкручиваться, не совершая преступлений: брался за любую случайную работу, которая подворачивалась. Первый раз в пять часов утра предложил пекарю вымыть окна, за что получил огромный пакет булочек. С ними он пошел в кофейню и обменял там на кусок хлеба с сыром, теплое питье и возможность вымыть полы. И в результате стал сразу на пятьдесят крон богаче.
        Постепенно блуждания между заведениями обеспечили ему целую сеть работодателей, дававших возможность подработать. Он выполнял мелкие поручения, помогал донести тяжелые сумки от супермаркета до машины, рвал картонные коробки и выкидывал их в мусорные контейнеры, несмотря на то что губы синели, а руки дрожали от сумасшедшего холода, охватившего в то время страну.
        В течение нескольких недель Марко шатался по грязи и слякоти от магазина к магазину, поднимался и спускался по множеству лестниц. Часто выполнял трудные и тяжелые поручения – например, когда какая-то сумасшедшая женщина просила его поднять на пятый этаж коробку с продуктами на целую неделю, и при этом никогда не открывала дверь, а просовывала деньги сквозь вонючую почтовую щель. Как-то он затаился на лестнице, и женщина вышла за коробкой, полуголая, с въевшейся в кожу грязью.
        – Что ты вытаращился, тощий окунь? – крикнула она, погрозив ему загибающимися черными ногтями.
        С этой стороной Дании Марко никогда прежде не сталкивался.
        Он выполнял любую работу – и делал ее слишком добросовестно для того, чтобы отделаться от него не заплатив; это понимали большинство из тех, кто пользовался его услугами. Так что через некоторое время Марко начал «заколачивать реальные бабки», как выразилась бы Мириам.
        И эти деньги принадлежали ему, и только ему.
        Работа с восьми утра до десяти вечера по всем дням, кроме воскресенья. Шестьдесят крон в час за работу, связанную с магазинами, семьдесят крон за расклейку плакатов в округе. Всего выходило больше пятнадцати тысяч в месяц, и деньги эти скапливались, так как Марко не снимал жилье и не тратился на еду и одежду. В настоящее время он носил то, чем снабдила его одна женщина в пиццерии, посчитавшая, что одежда на нем висит слишком свободно.
        – Ты настоящий латино, малыш. Не стоит это скрывать. Возьми-ка вот это. Вещи Марио. Месяц назад мы отправили его обратно в Неаполь. – И все за прилавком завизжали от смеха, как будто хоть кто-то из них когда-нибудь бывал в Италии.
        Поначалу Марко ночевал по каким-то углам, как делал и раньше. Но он понимал, что скоро нужно будет положить этому конец, так как опасаться следовало не только холода. Несмотря на то что бо?льшая часть его сбережений находилась в другом месте, на улицах было полно невежественных скотов, которые могли напасть и ради гораздо меньшей суммы. Например, его семья не погнушалась бы так поступить.
        Геи из прачечной избавили его от случайных ночевок. То ли они видели, как он лежит в углу на станции «Нордхавн», то ли слышали о его ситуации от посторонних. Только как-то в конце января они остановили его с обеспокоенными взглядами.
        – Ты можешь иногда помогать нам разносить мешки с одеждой, – предложил один из них. – А за это можешь пожить у нас, пока мы не придумали лучший выход.
        Марко инстинктивно отпрянул, так что чуть не рухнул в сугроб. Нет-нет, то, что у них на уме, пусть ему даже не предлагают.
        – Послушай, юноша. Если мы теперь уверены, что ты не сделаешь ничего, что нам не понравилось бы, то и ты можешь быть уверен в нас, правда? Ты не можешь оставаться ночевать на улице в такой холод, понятно? Иначе все закончится плохо.
        Предложение озвучил Эйвин. Чуть позже именно он больше всех пожалеет об этом.

* * *

        Здесь, на узкой улице вдоль Озер, врезавшихся в город, Марко научился новому взгляду на уличную жизнь. Там, где прежде он видел лишь объекты для своих краж, теперь мальчик обнаружил людей из плоти и крови, со своими заботами, семейными отношениями, проблемами на работе; зачастую им чего-то не хватало в жизни. Здесь он имел возможность наблюдать все стороны поведения жителей Копенгагена, одновременно признавая, что в общем и целом они мало отличаются от людей, проживающих в других крупных городах и расхаживающих по тамошним улицам. В первую очередь Марко обратил внимание на маловыразительные лица и взгляды. Если их не привлекал никакой магазин, чаще всего большинство из них фокусировали взгляд на чем-то как можно дальше, поэтому не обращали совершенно никакого внимания на то, мимо чего проходили. А если все же что-то отвлекало их, они натыкались на друга или знакомого; тогда все останавливались, как будто кто-то воткнул им палку в колесо, и включали молниеносную улыбку, не подходящую ни для данной ситуации, ни для их умонастроения.
        Когда такое случалось, Марко останавливался и включал свой внутренний секундомер. Чаще всего он за полминуты мог предсказать, в какой момент они попрощаются друг с другом и разойдутся со взаимными и всегда убедительными комментариями о том, как жутко они торопятся, вот именно сейчас. И когда его догадка вписывалась в диалог секунда в секунду, он смеялся и кивал сам себе.
        Но стоило только такому человеку с устремленным вдаль взглядом столкнуться с чем-то менее приятным, итог не всегда был столь благопристойным. Бомж, продающий журналы «Хус фоби»[93], заставляет людей поменять направление движения точно так же, как укуренный наркоман, выкрикивающий что-то, нетвердо стоящий на ногах, неопрятный, странно одетый; или как человек перед «Нетто» с губной гармошкой – а он, между тем, даже булыжники заставляет звучать и окрашивает улицу в яркие тона.
        Лучший, самый желанный и наиболее уместный – тот датчанин, что принадлежит к тому же социальному сегменту, что и окружающие, он олицетворяет собой безопасность и уверенность.
        А Марко никогда таковым не являлся.
        Первое время, когда ему кричали, чтобы он проваливал туда, откуда приехал, мальчик ускользал в свое убежище, растерянный, ничтожный и одинокий. «Убирайся на свою проклятую родину, от тебя несет за километр». «Что, никак не найдешь свою пальму, ублюдская обезьяна?» И прочие подобные грубости. В такие дни от Марко трудно было добиться, почему он так тих за столом. Однако очень скоро Кай с Эйвином разговорили его – и научили отвечать хлесткими фразами на беглом датском языке. Типа: «Добрый день. Вы прекрасно репетируете ваш разговор с друзьями. Только почему же вы делаете это в общественном месте? Вы что, бомж?»
        После этого дела пошли гораздо лучше.
        Уважение необходимо было заслужить, этому Марко научила улица. Ему оставалось лишь сожалеть, что это так.

* * *

        Так прошли недели и месяцы, в течение которых Марко отвыкал от своего прошлого и, несмотря ни на что, мало-помалу обретал веру в жизнь и в будущее, которое состоит не только из дней и недель, бестолково наслаивавшихся друг на друга. В небольшой аккуратной квартирке-студии Кая и Эйвина на Эстебро он на протяжении зимы и ранней весны учился смотреть вперед и привыкал к нормальной жизни. Так, он отточил произношение, расширил словарный запас и получил элементарные знания по датской грамматике. Стоило ему не понять какое-либо слово или сказать что-то с сильным акцентом, хозяева начинали дразнить его Элизой и петь «A snail in Spain stays mainly in the plain»[94].
        – Каждый из нас живет с ограниченным объемом словарного запаса, – из раза в раз утешал его Кай. А в случае Марко этот объем расширялся все больше и больше.
        В этой маленькой квартирке на одной из многочисленных тихих улочек Марко научился не только доверять людям, но и тому, что повседневная рутина, как правило, облегчает жизнь, а не разрушает личность, к чему он привык, обитая в клане. Само время становилось понятнее и насыщеннее от того, что живешь в привычном ритме. И желание быть частью семьи с каждым днем росло в этой гостиной с парчовыми шторами и фарфоровыми статуэтками, расставленными повсюду.
        Часто вечера проходили за карточными играми и в безудержном веселье, но бывало и иначе.
        – Марко, мы разговаривали об этом, – однажды вечером начал Эйвин. – Ты живешь в стране нелегально, и мы беспокоимся за твое будущее. Без датских документов рано или поздно все для тебя внезапно окончится.
        Да Марко и сам это знал. Только об этом он и думал каждый вечер, как только гасили свет. И в тот день он дал себе непоколебимое обещание и определил цель. Насколько возможно быстрее он станет таким же, как все граждане этого государства. Однако для этого требовался вид на жительство, а он не получит его ни при каких обстоятельствах. Но он ведь читал газеты. А потому считал возможным заполучить новое удостоверение личности и все документы. Если он хотел реализовать свою надежду на нормальную жизнь с образованием, работой и семьей, все средства были хороши, годился любой способ. Нужно было только найти кого-то, кто поможет раздобыть документы.
        Конечно, тут был вопрос исключительно денежный.

* * *

        Наиболее высокооплачиваемой работой для Марко была расклейка плакатов. Первое время было непросто соскабливать примерзшую бумагу с тумбы и хлопать на освободившееся место нужное количество кашеобразного клея, но как только зазеленели листвой кусты и установилась теплая погода, любимым занятием Марко стало расхаживать по округе и прикреплять эти красочные объявления о всевозможных событиях.
        Он занимался этим в любую погоду и подходил к работе очень ответственно. Нахлобучивал на голову бейсболку и, принимаясь за дело, даже подумать не мог о том, чтобы выбросить половину материала в мусорный бак или обклеить первую попавшуюся стену или забор. Он вешал плакаты только там, где разрешалось, предварительно тщательно счистив с поверхности рекламного щита старые афиши, чтобы новые не упали под тяжестью скопившегося под ними старья. Так поступал мало кто из расклейщиков, и потому Марко брал на себя все Эстебро вплоть до самого Хеллерупа.
        И эта работа развлекала его. Словно с него падали оковы времени. Частенько он думал, что хотел бы принять участие в мероприятиях, которые уже прошли. Сидеть среди публики на концертах, ходить на вернисажи, участвовать в собраниях в честь Первомая. Однако этого нельзя было делать, потому что в таких местах Марко рисковал наткнуться на тех, кто его разыскивал. Нет, выходя на открытую местность, он не мог позволить себе просто наслаждаться и беззаботно расслабляться, как все нормальные люди. По крайней мере, сейчас.
        Возможно, когда-нибудь придет такой день, когда он сможет это сделать, ибо у Марко были свои планы. Тот день, когда он еще подрастет или даже изменит свою внешность. День, когда кланом перестанет двигать жажда мести. День, когда они поймут, что он не представляет для них никакой опасности. Но это займет время.
        А пока он попытается раздобыть для себя нелегальные документы. Оставалось надеяться, что это будет последнее преступление, которое ему придется совершить в своей жизни. А потом он будет честно зарабатывать деньги и одновременно учиться. В первую очередь это. И все скудное количество свободного времени Марко посвящал подготовке к будущей учебе.
        Библиотеки представляли для него островок безопасности, потому что в такие места люди Золя точно не заявятся, это он знал. А Эйвин с Каем рассказали ему, что если он будет приходить и заниматься только в читальном зале, не беря книги на дом, ему вовсе не надо никому показывать удостоверение личности. И это было замечательно.
        Каждый божий день Марко просматривал все заголовки в газетах. Каждый божий день пролистывал очередную новую книгу. И окружающие стали замечать его, он ясно это почувствовал. Они подметили, что он, несомненно, отличался от других темнокожих подростков, которые вечно сидели и шумели или играли онлайн. Находясь в библиотеке, Марко читал, а если и выходил в Интернет, то лишь чтобы получить ответ на возникший у него вопрос.
        Почти через два года, когда ему исполнится восемнадцать, он попробует зачислиться на образовательные курсы в Фредериксберг, а после них во что бы то ни стало поступит в университет. Марко прочитал в одном исследовании, что на рынке труда женщинам приходится прилагать дополнительные усилия, чтобы получить желаемую работу, и исследование это отчаянно критиковало такой порядок вещей. Возможно, им стоило также принять в расчет, что для парня с чересчур темной кожей все окажется еще сложнее. В особенности для того, у кого нет средств на нормальное образование.
        Но все это не должно сказаться на Марко. Если он сумеет сберечь деньги, то сможет позволить себе учиться без государственной поддержки. И тогда примется изучать медицину, потому что хочет пробиться в этом обществе и кое-что значить. В отличие от членов своей семьи. В качестве полной противоположности им.
        Марко не был наивным. Он понимал, что для осуществления планов требуется как минимум, чтобы он любыми способами избежал длинной руки закона. Поэтому ему требовалось держаться подальше от типов, которые всегда расплачивались вчерную, но в то же самое время оказывались недостаточно осторожными и попадались на своих аферах. Вот чего Марко боялся больше всего: что его выдадут те, кого он знал и кому доверял. Поэтому, приходя к новому работодателю, он вел себя предельно осторожно.
        Марко вообще постоянно был начеку.
        Одновременно ему приходилось внимательно следить за теми, кто жил за счет уличных преступлений, а Марко встречал их повсюду. Они сновали черными тенями среди обычных людей, внезапно выделялись из толпы и наносили удар. Люди зачастую даже не замечали этого, но только не Марко. Когда-то он и сам был таким.
        Здесь, в Эстебро, он никогда не встречал никого из клана, и это его не удивляло. Шайка Золя промышляла в центре, где крутились деньги покрупнее, а толпа была поплотнее, и потому от этого района Марко держался подальше. Главное – не позабыть, что у Золя полно закадычных друзей и деловых партнеров, из которых Марко знал в лицо всего нескольких. Он понимал, что сеть его дяди была огромной и отлично замаскированной. Золя имел возможность широким тралом прочесывать улицы в поисках сообщников и тех, кто мог увеличить его состояние, не задавая лишних вопросов. Большинство из них были выходцами из Восточной Европы, но, к счастью, этих личностей было не так уж сложно вычленить. Бандиты из Прибалтики, Польши и России обладали своим особым стилем.

* * *

        Городской пейзаж резко изменился; горячее, обжигающее солнце прорастило жизнь на Эстебро, как свежую траву. Отовсюду повылезали девушки с голыми руками. Дети шаловливо плясали сами с собой. Лишь отдельные дни в Италии пробуждали в Марко такое же восторженное чувство. Алюминиевая стремянка, ведро с клеем и бобина с намотанными на ней плакатами внезапно оказались необычайно легкими для его плеч.
        Он помахал через Эстеброгэде владельцу киоска, облокотившемуся на витрину своей будки, впитывая в себя солнечный свет, словно он находился у себя дома в Карачи, и поставил всю свою поклажу позади статуи человека, давшего название площади. Тут его инструменты никому не помешают.
        Эта тумба была, наверное, одной из лучших в городе. По крайней мере, лучшей на маршруте Марко. Не слишком высокая, но широкая и круглая. Кто-то рассказал ему, что когда-то город был усеян такими тумбами для объявлений. Однако это было, по всей видимости, очень давно.
        Да, эта толстушка прекрасно устроилась здесь, на площади Гуннара Ну Хансена. «Парк Кафе», спортивный парк, кофейные столики посреди площади; толпа народу на Эстеброгэде вдоль Парка Био и длинной стены представляла собой нехилый поток денежной молодежи, которая как раз и являлась целевой аудиторией рекламируемых на плакатах мероприятий. Именно поэтому на поверхности тумбы нарос толстенный слой разнообразных объявлений, больших и малых, и плакатов, которые под всем своим совокупным весом угрожали того и гляди оторваться от поверхности. Вот и задание для Марко, для выполнения которого он уже вооружился шпателем.
        Добравшись до предпоследнего слоя бумаги, мальчик наткнулся на объявление о розыске. Он повидал множество подобных бумажек на столбах в этом районе. «Помогите, сбежал мой котик» или «Вы не видели мою собаку?» – как правило, писали нечто подобное.
        Но только не здесь.
        «Объявление о розыске», – так же было написано тут, только в данном случае разыскивали не животное.
        «Если вы видели моего отчима Вильяма Старка, позвоните по телефону…» – гласила надпись над фотографией мужчины, затем следовал номер телефона и дата в самом низу.
        Марко уставился на фото с ощущением, будто взгляд и сверкающие волосы этого человека заряжены электричеством. Тело мальчика завибрировало всеми волокнами. Словно само воплощение всех прошлых прегрешений сконцентрировалось в этом грустном и все же каком-то обличительном взгляде.
        Сделав глубокий вдох, Марко почувствовал шок и подступающую тошноту, потому что наконец понял, что в это лицо он уже заглядывал. Поэтому он теперь и задрожал, поэтому и не мог продолжать свою работу. Никогда не забудет он это лицо, и эти рыжие волосы, и это ожерелье, которое красовалось на шее у разыскиваемого…
        Украшение, которое прямо в это мгновение находилось под воротником рубашки Марко.
        Его резко бросило в жар. Расстегнув рубашку, он бросил бейсболку на землю и, затаив дыхание, взглянул на дату.
        Мужчина пропал три года назад, все сходится. Вот кого Марко видел в могиле. Вот к чьему разложившемуся телу он прикасался. Вот чей запах он учуял, думая, что поблизости находится мертвый зверь. Вот кого отец и Золя закопали в буреломе близ Крэгме…
        Вильям Старк, тут написано, что так его звали.
        Теперь мертвец обрел имя.
        Марко будто окаменел. «Если вы видели моего отчима» – было написано на листике бумаги.
        А ведь он видел.
        На короткое мгновение, пока Марко стоял, вперившись взглядом в объявление с овладевшим им отчаянием и сомнением, его внимание к происходящему вокруг притупилось. Обычно его глаза непрерывно сканировали окружающую обстановку, но только не сейчас.
        Он заметил тень, мелькнувшую сбоку, словно его чуть задела чья-то рука. Резко высвеченная солнцем, какая-то фигура быстро скользнула по плиткам прямо к нему.
        Марко рывком обернулся к человеку, который собирался напасть на него. Он был ловким и бесшумным, как и полагалось быть Гектору, одному из его кузенов, а возможно, даже сводному брату – Золя не был чересчур разборчив по части сексуальных партнеров, по всей видимости, как и мать Марко. Теперь Гектор оброс бородой и был гораздо более матерым, чем последний раз, когда Марко его видел, – и все-таки это был именно он. И время, которое потребовалось Марко, чтобы узнать его и отреагировать на его появление, чересчур растянулось.
        Гектор сделал беззвучный выпад в сторону Марко, безуспешно пытаясь схватить африканское ожерелье, чтобы он точно никуда не вырвался, однако вместо этого поймал рукав куртки, что заставило Марко инстинктивно скатиться с лестницы; тем самым он не только повалил своего двоюродного брата, но и рывком скинул с себя куртку.
        Итак, Марко вырвался.
        В этой части города он знал каждый уголок, и как раз неподалеку, на противоположной стороне Эстеброгэде пролегал маршрут, удобный для побега, – целый лабиринт из улиц, выложенных брусчаткой, настоящая сеть всевозможных вариантов отхода. Марко услышал стук собственных ботинок по мостовой Ольборггэде, далее через Бопа Плэс и вниз по Краусесвай. Он бежал без оглядки. Где-то здесь непременно попадется незапертая калитка или задний двор, соединенный с другим таким же двором. В этом квартале у Гектора не было ни малейшего шанса догнать его, если только Марко оторвется от него хотя бы на пол-улицы.
        Только добежав до Сванекноппен и гавани Сванемёллехавнен с ее неспешным ритмом, свойственным судовладельцам, готовившим свои корабли к летнему сезону, он осмелился бросить взгляд назад.
        Здесь была его территория, здесь он в любой момент мог нырнуть и скрыться на одной из яхт. Сотни мастеров своего дела уже приветствовали весну, возвещая приток новой энергии в ландшафт из нагромождений контейнеров на фоне видневшегося на горизонте старого порта.
        Он попытался отдышаться и обдумать свое положение.
        Только что с ним приключилось худшее из того, что могло случиться. К ним в руки попала его куртка, его рабочие инструменты. У них оказалось все. Без инструментов у него не будет никакого дохода, и, что гораздо хуже, у него в куртке остался мобильный телефон с контактами большинства людей, на которых он работал, их номера. И что самое отвратительное, там был записан домашний номер Кая и Эйвина, а также телефон прачечной. Почему он проявил такую неосторожность? Почему записал в телефонной книге «Прачечная» и «Дом»?
        Марко поднес кулак к губам. Что делать ему теперь? Он хорошо знал свору Золя. Совсем скоро они пронюхают, где он живет, тут сомнений не возникало. Гектор без промедления свяжется с Золя.
        Вот все и случилось.
        Его выследили.

        Глава 9
        Весна 2011 года

        – Ну что, Роза, удалось отыскать нашего преступника? Эта Бирте из Брумлебю что-то знает?
        Прижав мобильный телефон к уху, Карл представлял себе жутко угрюмое существо с преобладанием черного макияжа, как вдруг в дверях появился Ассад.
        С кривоватой улыбкой Мёрк жестом пригласил помощника подойти ближе и включил громкую связь. Роза стопроцентно прождала в Брумлебю эту дамочку всю вторую половину дня, и все без толку, и Ассад никак не должен был пропустить ее ворчание. Безудержная ругань Розы всегда являлась кульминацией рабочего дня.
        Карл усмехался про себя. Он не удивился бы, узнав, что уборщица со своими дерзкими комментариями обвела их вокруг пальца и что ее работодательница так и не объявилась.
        Однако голос Розы был черств, как сухарь.
        – Сверре Анвайлер на прошлой неделе останавливался в этой квартире на пару дней, – доложила она ко всеобщему удивлению. – Он потерял свой ключ от жилища Бирте, но у женщины, сопровождавшей его на записи, Луизы Кристиансен, проживавшей там одновременно с ним, тоже имелся ключ. Поэтому они со Сверре договорились о времени и месте встречи, чтобы вернуться в квартиру вместе. Ты хочешь знать что-нибудь еще, мой ассистентик?
        Тут улыбка Карла слегка сникла; он старался изо всех сил игнорировать ямочки на щеках Ассада, которые появлялись, когда тот смеялся, и которые теперь становились все глубже.
        – О’кей, Роза, может, хватит повторять одно и то же по сто раз, а? Любопытная информация, повтори-ка для особо бестолковых. Ты утверждаешь, что эта самая Бирте предложила этому придурку у нее остановиться?
        – Да, и эта самая Бирте, как ты ее называешь, в данный момент сидит рядом со мной. Так что, если хочешь, можешь сам с ней побеседовать.
        Боже правый, как бестактно… Однако, судя по улыбке, которая готова была озарить лицо Ассада, его напарник, вероятно, считал этот конфуз забавным.
        – Я уверен, что ты самостоятельно справишься с заданием, так что спасибо, не надо. Почему Анвайлер остановился у нее? Они находились в квартире все втроем одновременно?
        – Нет. Бирте играет на флейте в Симфоническом оркестре Мальмё, так что они заселились в квартиру всего на несколько дней, пока она ездила на репетицию. Очевидно, ей предстоит ответственное выступление на концерте.
        – Э-э-э, не гони так лошадей, ты чересчур разогналась, потише. Ты сказала Бирте, что Анвайлер в розыске?
        – Да, и она об этом не знала. И еще говорит, что сам Анвайлер тоже не в курсе.
        – Ага. Значит, она по-детски наивна, раз поверила ему.
        – Мне надо сказать ей об этом? Как я уже говорила, она сидит…
        – Нет, спасибо, уволь. Скажи ей лучше, что мы очень хотели бы связаться с этим человеком.
        – У меня есть его номер телефона.
        Прекрасно сработано, будь она проклята.
        – Полный отчет с тебя, как только вернешься! А за этой Бирте мы будем следить, так что пускай сообщит, где будет находиться в ближайшие дни.
        – Есть!
        Со стороны Ассада послышалось подавленное хрюканье. Не то чтобы Мёрку стало от этого комфортно.
        – И еще кое-что, Карл, – продолжала Роза. – Мы сидим в открытом кафе на площади у «Парк Кафе», а прямо рядом с нами стоит стремянка, прислоненная к тумбе для объявлений. Выглядит довольно странно. Как будто человек, который клеил плакаты, ушел посреди работы. По крайней мере, тут до сих пор торчит шпатель.
        – Ах-ах, невероятно – человек бросил работу! Как насчет обращения в Управление по делам труда?
        Карл сделал глубокий вдох. С какой стати она сидела в кафе, а не дома у Бирте Иневольсен? Если она считает, что получит возмещение за кофе латте, то жестоко ошибается.
        – Карл, послушай, я сейчас объясню. Прямо над шпателем приклеено объявление о розыске пропавшего человека. Мне кажется, это одно из дел, которые лежат у нас. Я сорвала его и взяла с собой. Так что ты предупрежден.
        О нет, Роза и в свободном плавании продолжает охотиться за новыми делами для отдела «Q»… Значит, дьявол выпущен на волю. Если она рассчитывает завалить его стол всеми объявлениями о розыске, какие только отыщутся в стране, то ему пора немедленно подыскать себе пути отхода.
        Завершив разговор, Карл ожидал встретить проблеск иронии на кривой физиономии Ассада, однако все мысли его помощника были, по всей видимости, направлены на содержимое папки, которую он положил перед собой на противоположной стороне стола.
        – Карл, я тут почитал отчет о деле Анвайлера, – начал он. – Там есть много вещей, которые я не очень понимаю, в особенности когда Роза сейчас рассказала об этом человеке.
        Вот ты ж черт подери! Неужто Ассад совершенно добровольно взял и погрузился в новое дело? Сидел сейчас и вторгался в традиционно священные владения Розы? Адская парочка! При нормальных обстоятельствах Карл запустил бы в их сторону несколько заградительных аэростатов в качестве предупреждения, однако в данный момент он пребывал в приподнятом настроении. Конечно, не из-за интереса к делу Анвайлера, потому что это дело он с удовольствием сбросил бы поглубже в Марианскую впадину, а из-за того, что Ассад оказался вообще в состоянии проявить хоть какой-то интерес хоть к чему-то. Долгожданное чудо свершилось.
        После того как накануне проговорился о своей связи с Ларсом Бьёрном, Ассад вдруг как будто пробудился, и, бог свидетель, Карлу совершенно не хотелось усыплять его снова.
        – Что именно ты не понимаешь, Ассад?
        – В плавучем доме не было двигателя.
        – Ну. И что дальше?
        – И лодка эта была довольно большая, с несколькими комнатами и прочими помещениями, почти как настоящий коттедж. Меблированная гостиная, кухня, две спальни. Дешевые ковры, стеллажи и еще репродукции на стенах.
        Карл покачал головой – какое грандиозное описание. Если Ассад продолжит в том же духе, все может окончиться случайной обмолвкой о том, что в прошлом он побывал еще и дизайнером интерьеров.
        – Среди обломков обнаружили даже музыкальный центр.
        Ага, еще детали. И еще, вероятно, получилось установить, что за диск стоял в проигрывателе?
        – А в проигрывателе был диск Уитни Хьюстон.
        Ну точно, вот оно. «Ну и что, мой старый добрый Ассад?» – говорил взгляд Мёрка, адресованный напарнику.
        – В деле об этом пожаре на судне не стыкуется много вещей, Карл. В особенности что касается страховки.
        Карл нахмурился. Ему была знакома та непостижимая глубина, которую вдруг начинали изливать круглые глаза Ассада. Вопреки ожиданиям, данное дело отнимет, судя по всему, немало времени.
        – Страховка была прервана; да, я в курсе. И ты считаешь это странным?
        – Ну да, всего за неделю до случившегося на этот плавучий дом существовала страховка ответственности, КАСКО и страховка движимого имущества. Наверное, Сверре Анвайлер был доволен своей лодкой вместе со всем, что в ней находилось, как ты думаешь?
        – Наверняка. Я тоже думал, что тут имеет место та или иная форма страхового мошенничества, но потом перечитал текст повнимательнее. И если ты как следует вникнешь в написанное, Ассад, то поймешь, что данный полицейский отчет как раз таки использует для подкрепления обвинения тот факт, что страховка оказалась недействительной. Убийство женщины было спланировано, а выплата возмещения оказалась невозможной, дабы не навлекать на него дополнительное подозрение. Сумма компенсации, которую он мог получить, составила бы сто пятьдесят тысяч за лодку и сто тысяч за движимое имущество, если б договор страхования еще действовал. Вообще говоря, не так уж много денег. А поскольку ранее Анвайлера задерживали за мошенничество, было бы естественно связать убийство с очередной попыткой жульничества – если б судно было застраховано. Некоторые считают, что таким образом он обеспечил себе алиби и что у этого убийства были иные мотивы, нежели корысть.
        Ассад кивнул.
        – Да, Карл, я знаю. Но каков же тогда мотив убийства? И что с диском в проигрывателе? Думаю, что такой тип, как Анвайлер, вряд ли стал бы слушать Уитни Хьюстон, а значит, когда он там жил, этого диска в центре не было.
        – Может, и не было. Но какие ты собираешься сделать из этого выводы? И к чему твои рассуждения о том, что такой тип не может слушать Уитни Хьюстон? То, что он похож на скинхеда? Неужели ты считаешь, что во всем мире не найдется лысого человека, который любит поп-музыку?
        Ассад пожал плечами.
        – Посмотри на это полицейское фото.
        Он вытащил снимок из папки и подтолкнул к Карлу. Несомненно скучный и анемичный на вид парень. Сложно было себе представить, чтобы кто-то захотел иметь что-то общее с этим чахлым существом.
        Ассад приложил палец к распахнутому вороту рубашки на снимке.
        – Эта татуировка, едва можно ее заприметить. В описаниях других дел с участием Анвайлера ты также можешь прочитать о ней. Он сделал ее во время первого тюремного срока.
        – И наколота здесь отнюдь не Уитни Хьюстон, насколько я понимаю.
        – Нет, тут написано «ARIA» русскими буквами. Смотри: «А», затем «Р», читается как латинская «R», перевернутая «N» (по-русски «I») и «R» в зеркальном отражении, то же самое, что латинская «А».
        – Так-так, как все просто; а я гляжу, ты и кириллицу знаешь. «Ария», говоришь? То есть он у нас любитель оперы?
        У Ассада чуть дрогнул уголок рта.
        – Не совсем так, ха-ха. Создается ощущение, Карл, что ты как-то подзастрял в своей колее. Это группа хэви-метал из России. Довольно известная.
        Опа, группа хэви-метал! Наверняка одна из тех, что в какой-то момент Йеспер обрушивал на него в виде адовых децибел.
        Карл кивнул. Теперь он ясно видел, что рассуждения были вполне логичными. Суровый фрик, любитель хэви-метал, вряд ли ощутит вату в коленях от ланьих вибрато Уитни Хьюстон, что верно, то верно.
        – Допустим, Ассад. Ты считаешь, что женщина, сгоревшая в лодке, Минна Вирклунд, поставила этот диск, и дальше что? Между тем, как женщина пришла в дом, и взрывом, в результате которого она погибла, прошло довольно много времени. Почему она не могла этого сделать? Мне кажется, ты думаешь, что если она сломя голову удирала от своего мужа, то едва ли в первую очередь взяла бы с собой диск Уитни Хьюстон. Так?
        – Карл, знаешь что? Вообще-то я не верю в их с Анвайлером историю. Даже если все так и было, зачем Анвайлеру понадобилось ее убивать? Какой был мотив? Насколько я могу судить по отчету, они обозвали произошедшее убийством, предположительно совершенным в состоянии аффекта. Но на чем они основываются, делая такое заключение? С лодки слышались крики, но неизвестно чьи, вот и всё, верно? Может, она пыталась подпевать Уитни, но неудачно… Ты когда-нибудь слыхал, Карл, как верблюды хором ревут на рынке?
        Мёрк вздохнул. Дело говенное. Это ведь не он выпросил его. Ну, по крайней мере, просил не о таком. Так какого же черта они теперь в нем копаются?
        Ассад на мгновение погрузил свой поросший черной щетиной подбородок в ладонь.
        – Если посмотреть на криминал, творимый Анвайлером несколько лет назад, язык не повернется назвать его глупым, не так ли, Карл? Ведь это были достаточно непростые преступления, разве нет?
        – Во всяком случае, последнее – махинации с интернет-продажами – точно. И тем не менее его прищучили.
        – Но все же, Карл, совсем уж тупым его не назовешь. Только не кажется ли тебе неразумным добровольно возвращаться в Копенгаген спустя всего полтора года после того, как ты убил человека? Да еще и раздавать свой адрес в Мальмё знакомым… Нет, Карл. Как мы любим говорить, одинокий верблюд не даст потомства.
        Мёрк поднял брови. Вот Ассад и начал потихоньку становиться самим собой, бог ему в помощь. Есть ли хоть что-то на белом свете, куда он не сможет приплести своих дурацких верблюдов?
        Ассад снисходительно посмотрел на него.
        – Карл, я вижу, ты не понял. Ну, так говорят, когда для целого не хватает какой-то части.
        Мёрк кивнул.
        – О’кей. То есть на данный момент твой вывод таков: Анвайлер может быть невиновным. Это я правильно понял?
        – Ну да. Если не считать того, что верблюд неожиданно вызвал затруднения.

* * *

        Красная как рак, она промчалась по подвальному коридору. Сочетание красноты с черной тушью, развевающимися черными волосами и желтым шейным платком делало ее похожей на немецкий флаг, трепыхающийся на ветру.
        – Роза, а солнце тебя хорошо поджарило, – сказал Карл, указывая ей на стул рядом с Ассадом. Такой загар на следующий день принесет ощутимую боль. Майское солнце способно причинить немалый вред такой белой коже, как у Розы. Да она и без него это знает.
        – Да. – Она потрогала свои разрумянившиеся щеки. – Мы с Бирте Иневольсен не смогли посидеть в ее квартире. Эта уборщица оказалась чересчур назойливой. Оказывается, когда-то она пела в оперном хоре. Боже милостивый, такое дрожащее вибрато днем с огнем не отыщешь… – Выудив из кармана какую-то бумажку и несколько почтовых открыток, Роза положила свою добычу перед собой на стол Карла. – По свидетельству Бирте Иневольсен, Анвайлер продал свой плавучий дом в месяц, предшествующий пожару. Он рассказал Бирте, что получил за лодку и всю внутреннюю обстановку сто пятьдесят тысяч крон, но она не знала, кто был покупателем, как и того, что через несколько дней лодка сгорела и затонула. Насколько мне удалось понять, эта женщина не относится к типу людей, особо восприимчивых к сплетням и слухам. Она настоящая зануда, если вы меня понимаете.
        Ассад с готовностью закивал. Он никогда не останавливается перед достойными клише.
        – Во всяком случае, она голову дает на отсечение, что Анвайлера не было в Дании в тот момент, когда женщина погибла в огне, потому что он был у матери в Калининграде. И я понимаю, почему она так уверена в этом. Смотрите сами.
        Роза подтолкнула к ним одну из открыток. Судя по всему, сварганена вручную из распечатанной на струйном принтере совершенно не живописной фотографии.
        – Это представляет дело в несколько ином свете, Карл, согласен?
        Лицевая сторона открытки, адресованной Бирте Иневольсен, демонстрировала улыбающегося Сверре Анвайлера в тесных объятиях женщины, облаченной в униформу, перед многочисленными контейнерами, стоящими на асфальтированном участке какой-то гавани.
        «Привет от нас с мамой!» – гласила надпись на шведском языке, вписанная в баббл, пририсованный ко рту Анвайлера.
        – Если не считать пола, мать с сыном похожи, как два потока воды, – крякнул Ассад.
        – Две капли, Ассад. Как две капли воды.
        Это было недалеко от истины. Несмотря на татуировку Анвайлера и выдающуюся грудь мамочки, женщина являлась полным зеркальным отражением этого мужичка. Нездоровая бледная кожа, узкие губы и нависшие над глазами веки. Эти два лица свидетельствовали о том, что ни условия жизни представленных личностей, ни сплетение нитей их ДНК явно не являлись благоприятными.
        Карл перевернул открытку. Проштампована в Калининграде, за день до того, как сгорела лодка.
        – Вы не могли бы прочитать эти каракули? Я сам не разберу, – попросил он.
        – Забавное словечко, Карл. Каракули, я прекрасно понял, – с готовностью кивнул Ассад, и его кривое, еще не совсем отошедшее от паралича лицо выправилось.
        Роза взяла открытку и прочитала:
        «Плавание из Карлсхамна в Клайпеду заняло четырнадцать часов. Последующая поездка на автобусе сюда – почти столько же, так как автобус три раза ломался». Естественно, написано все было по-шведски.
        Карл прикрыл глаза. Да, сбежать из Копенгагена легко и просто. Для поездки отсюда в Клайпеду требовалось всего лишь приобрести билет на поезд, который вообще-то можно было купить в любой кассе DSB, и без всякого удостоверения личности. Всего за несколько часов Анвайлер мог проще простого доехать из Копенгагена до паромного причала, находящегося на расстоянии двухсот пятидесяти километров отсюда, на самом юге Швеции.
        Он вновь взял открытку и рассмотрел ее еще раз.
        – Да-да, Роза. Это все выглядит действительно довольно убедительно, только карточка могла быть сделана задолго до обозначенной на ней даты; ты же видишь, она сделана вручную. А что, если Анвайлер попросил мамашу отправить открытку в любой другой день? Почтовый штамп показывает лишь то, когда и откуда выслан снимок, – но не то, что он сам его послал.
        Роза теребила свой шарф. Видимо, этот комментарий она не собиралась рассматривать всерьез.
        – Однако раз уж ты придаешь этому такое большое значение, мы более тщательно проработаем твою версию, – продолжил Карл. – Тогда проверь регистрационные номера на контейнерах «Мэрск», стоящих позади Анвайлера с мамашей, о’кей? Как только у тебя будет хоть какая-то достоверная информация о том, что эти контейнеры разместили там после пожара, пойдем с докладом к Марку и компании. – Он кивнул. – В целом прекрасная работа, Роза. Что у тебя еще есть для меня?
        Она развязала шарф.
        – Бирте Иневольсен знакома с Анвайлером уже много лет, и она рассказала мне, что Анвайлер часто мечтал навестить свою маму в Калининграде, а затем купить мотоцикл и пересечь Россию с запада на восток вдоль Северного Ледовитого океана, затем мимо Берингова пролива вдоль Тихого океана добраться до Владивостока, а оттуда отправиться обратно по южной границе, с востока на запад. О том, что он сделал это, может свидетельствовать следующая открытка.
        Карл перегнулся через стол. Следующая карточка явно была покупной. Небольшая карта России, на которой тонким синим фломастером была прочерчена сплошная линия от Санкт-Петербурга и далее через Архангельск к Магадану, Хабаровску, Владивостоку и Иркутску. Здесь жирным кольцом было обведено озеро Байкал, затем линия становилась пунктирной и вела к Новосибирску, затем через Волгоград и Нижний Новгород к Москве.
        – На открытке он написал, что это его путь к Байкалу, где он пробыл почти четыре месяца. Здесь у него закончились деньги и пришлось поработать, прежде чем отправляться дальше. Пунктирная линия прокладывает запланированный обратный маршрут.
        Ассад взял карточку и быстро посмотрел на оборотную сторону.
        – Гляди, Карл, дата проштампована по прошествии полугода после пожара.
        В течение некоторого времени они сидели, пытаясь угадать мысли друг друга, затем Ассад открыл занавес.
        – Получается, у Сверре Анвайлера мама русская, а папа, несомненно, швед; и тут мне пришло в голову, что и в Швеции, и в России допускается двойное гражданство. Разве не так?
        С какого перепугу Карл должен это знать? Он ведь, слава богу, не швед и не русский…
        – Значит, Анвайлер может спокойно передвигаться и по Швеции, и по России, – подхватила Роза. – Не знаю, что там за визовый режим между Литвой и российским калининградским анклавом, но по крайней мере перелететь на самолете из Калининграда в Санкт-Петербург он мог без проблем.
        – А что с мотоциклом?
        – Ну, разве он не мог купить какую-нибудь русскую машину за пару грошей, как считаешь? – Роза одарила его пресным взглядом. Неужто он совсем тупой?
        Карл проигнорировал ее реплику и обратился к Ассаду:
        – То есть Интерпол объявил Анвайлера в розыск, когда он уже скитался в русских степях, ты так думаешь?
        Оба пожали плечами. Вполне вероятно, что так; все трое это понимали.
        – И что же произошло, когда он вернулся домой, Роза?
        – Снял квартиру в Мальмё и поступил в дорожную службу к «Даггерс’н’Свордс».
        Карл сдвинул брови, но Роза опередила его:
        – Карл, это музыкальная группа из Сконе в жанре дэт-метал. Анвайлер только что посещал с ними Копенгаген. На прошлой неделе они играли на площадке в Пумпехусет. Поэтому он здесь и объявился.
        Мёрк кивнул.
        – Ладно, что-то потихоньку начинает проясняться… Теоретически он отчалил в Россию за несколько дней до пожара и вернулся совсем недавно. За это время Интерпол объявил его в розыск, но, по всей видимости, с российскими властями не контактировал, а здесь у нас на мосту через Эресунн контроль явно не особо жесткий. Однако если все обстояло именно так, то Анвайлер знать не знал о пожаре и потому, что вполне естественно, продолжил себя вести так, словно ничего не произошло. Квартиру в Мальмё он снимал, так что, само собой разумеется, полиция не может воспользоваться ею как конечной точкой его перемещений. – Карл снова кивнул. Все это звучало абсолютно правдоподобно, только он почему-то не чувствовал себя убежденным. – И вы хотите сказать, Бирте воспользовалась его съемной квартирой в Мальмё, пока он был в Копенгагене?
        – Да, его квартира находится в непосредственной близости от оперы, так что ей это оказалось очень удобно, – подтвердила Роза.
        Ассад откинулся назад.
        – Какая-то странная дружба, как мне кажется. Роза, а откуда вообще Бирте Иневольсен и Анвайлер знают друг друга?
        – Через Луизу Кристиансен. На видео именно с ней он встречается у «Парк Кафе». Она училась в консерватории на перкуссиониста и в течение нескольких лет играла в группах, к которым Анвайлер нанимался в качестве помощника. Она тоже выступала в Копенгагене на прошлой неделе.
        Карл взглянул на часы. Через полчаса он встретится с Моной. В непривычной обстановке, в модном кафе, что вообще-то было не в ее стиле, но прекрасно уже то, что это будет кафе. В противном случае можно было бы наверняка рассчитывать на бонус в качестве присмотра за строптивым внуком и подтирания его вечно сопливого носа.
        – Да, – произнес он, умеренно понизив голос; это означало, что совещание окончено. – Многие детали говорят в пользу Анвайлера, я это прекрасно вижу. И многие из них я бы с удовольствием прочитал в отчетах наших с вами коллег. Детали, которые, возможно, могли бы охарактеризовать подозреваемого чуть подробнее, – такие, как, например, источники его дохода на протяжении нескольких последних лет или его двойное гражданство, не говоря уже о его связи с Калининградом. Кто-то явно хлопал ушами, когда расследование только начиналось. А если поднапрячь уши, они неизбежно покраснеют.
        Он улыбнулся собственной шутке, хотя остальные никак на нее не отреагировали. Затем ударил ладонью по столу.
        – Ну что, по коням? У меня есть еще кое-какие дела. Роза, ты пока проверь номера контейнеров. А ты, Ассад, поднимись в отдел «А» с отчетом. Думаю, нам стоит поберечь Маркуса в оставшиеся дни. Но доведи до сведения Ларса Бьёрна, что имеются подвижки в старом деле, которые, вероятно, приведут к некоторой критике его отдела. А вообще говоря, я больше не желаю заниматься всем этим.
        Он уже собирался подняться с места, когда Роза сунула ему под нос помятую бумажку с ободранными краями, почти разорванную пополам, но заголовок отлично читался.
        «Разыскивается» – было написано на клочке бумаги.
        Какого дьявола это могло иметь к нему отношение всего за четверть часа до самой захватывающей встречи дня?
        Мёрк крепко сжал шелковый мешочек в своем кармане, немедленно ощутив особую легкость в ногах; в голове у него крутилась песня: «Ах, Мона, Мона, Мона, вот и настал тот день…»

        Глава 10

        Марко был потрясен. Насколько спокойно вокруг бродили по мосткам между яхтами люди на обжигающем солнце, настолько встревожен был он сам. Клан обнаружил его. Внезапно его комфортное существование было разрушено, но даже этого оказалось недостаточно: его заклеймил взгляд мертвеца.
        Ситуация была неутешительной. Что ему было делать теперь, когда инстинкт призывал к тому, чтобы он исчез из Копенгагена отныне и навсегда, если ему дорога? жизнь? Но, с другой стороны, он никак не мог так поступить. Ведь ему было необходимо защитить своих друзей от жестокости Золя, и столь же необходимо было защитить себя самого. Только вот какова должна быть очередность его действий?
        Обратив взгляд на мачты, Марко попытался успокоиться. Для начала надо было позвонить Эйвину и Каю и предупредить их, а затем попробовать забрать из их квартиры свои вещи. Без своего имущества он не имеет возможности двигаться к намеченной цели и окажется отброшенным на многие месяцы назад.
        Наконец, нужно было обойти работодателей и попросить их заплатить причитающиеся ему деньги. Все-таки ему удалось кое-что накопить…
        Марко потрогал лицо. Как же отвратительно получилось с этим рыжеволосым мужчиной… Ему просто-таки необходимо проверить, что объявление о розыске все еще висело на тумбе, он искренне на это надеялся. В таком случае он сможет содрать его и кое-что сопоставить. Возможно, ему удастся понять, почему отец…
        Марко покачал головой. Если б только Гектор не завладел его курткой с мобильным телефоном, все опасения были бы напрасны.
        А теперь ему придется включить слух слепца и зрение глухого человека.

* * *

        Он стоял у таксофона на станции «Сванемёллен» и пытался с закрытыми глазами вспомнить телефон прачечной Эйвина и Кая. Какие там были последние цифры? 386, или 368, или вовсе не то? Нажатие на одну кнопку мобильника – и номер был бы перед ним, но не сейчас, когда Гектор…
        Лишь с пятой попытки, когда послышались гудки, похожие на удары метронома, он ощутил некоторую уверенность. А затем включился автоответчик.
        «Вы позвонили в экспресс-прачечную „Кайвинс Люнранс“, – прозвучал мягкий голос Эйвина. – К сожалению, в данный момент здесь никого нет. Наши часы работы…»
        Марко с волнением положил трубку. Почему они сейчас не в прачечной? Неужели люди Золя уже побывали там? Он очень надеялся, что нет. Или, может, Эйвин и Кай просто уже ушли домой? Нет-нет, это невозможно, так рано они никогда не уходят. Тогда почему? Как ему предупредить их, если он больше не может приближаться к кварталу, где они живут? По крайней мере, сейчас…
        Вдруг ему пришла в голову причина, по которой прачечная могла быть закрыта. Сегодня же среда, вот в чем дело. На протяжении нескольких месяцев Кай жаловался на проблемы с мочевым пузырем, а он был не из тех, кто ходит по врачам в одиночку. И Эйвин пообещал пойти вместе с ним, Марко же знал это. Табличка «Сегодня мы закрыты» уже висела на стеклянной двери, когда он проходил мимо заведения несколько часов назад, как он мог позабыть?
        Мальчик повернулся спиной к яхтам, осознав, что это последний раз, когда крики чаек и соленый ветер будят светлые мысли о будущей жизни.
        Позже он подошел к Эстеброгэде со стороны Странбульварен. Открытый маршрут до площади Гуннара Ну Хансена составлял каких-то шесть сотен метров, и, насколько видел Марко, движение на тротуарах и на проезжей части было умеренным. Однако он предпочел, чтобы деревья и весенняя листва кустарников обезопасили его от обнаружения с большого расстояния, поэтому выбрал длинный путь вдоль Йагтвай через Фэлледпаркен.
        Ему потребовалось двадцать минут, чтобы преодолеть расстояние в эти несколько сотен метров, ибо нельзя было вновь попасться на неосторожности. Вокруг было полно людей, греющихся в лучах солнца среди деревьев, но кто все они такие? Не мог ли кто-то из них быть шпионом Золя? Скинуть одежду – не самый ли эффективный способ камуфляжа на газоне? По крайней мере, Гектор мог бы запросто так поступить, однако и остальным представителям мира Золя была совсем не свойственна стыдливость.
        Едва выбравшись с боковой дорожки, Марко принялся поминутно сканировать взглядом площадь перед собой. Вновь перед ним оказалось слишком много народу и слишком много красок. Какое из цветовых пятен в следующий миг прыгнет с тротуара и обрушится на него? За каким из столиков притаился, повернувшись к нему спиной, человек, который сейчас вскочит и обнаружит слишком знакомое лицо? Невозможно было уследить за сумасшедшим количеством спин и цветовых бликов, скучившихся здесь. Все столики в кафе были заняты, повсюду на плитках сидели компании молодежи с бутылками и в прекрасном настроении.
        Насколько заметил Марко, его стремянка стояла ровно там, где он ее оставил. Позади памятника по-прежнему стояло ведро со всеми материалами.
        Странно, что все это осталось на месте. И как это следовало понимать? Неужели Золя проинструктировал Гектора оставить все как есть? И теперь инструменты Марко служили своего рода приманкой?
        Мальчик обхватил руками шею и попятился. Для него кишечные спазмы представляли собой продолжение нервных волокон, тянувшихся из мозга, и в данный момент они заявляли о себе гораздо громче, чем следовало. Нет ничего хуже дурных предчувствий, Марко это знал. Так что лучше уж пускай катастрофа поскорее развернется во всей красе у него перед глазами, чтобы знать, к чему готовиться в ближайшем будущем.
        Выпрыгнет ли Гектор в ту секунду, когда Марко окажется на виду? Бродит ли еще кто-то из клана в этом квартале? И если они его схватят, нужно ли ему кричать?
        Отреагирует ли хоть кто-то, если он закричит?
        Марко засомневался, ибо датчане предпочитают отсиживаться в тени, когда пахнет жареным; он сам часто бывал тому свидетелем. Сколько раз тот или иной прохожий на улице отказывался воспрепятствовать Марко или кому-нибудь еще из клана совершать преступления и крики с обвинениями в краже бессмысленно разносились по улице? Нет, насколько безопасно ощущал он себя в прошлой жизни из-за пассивности горожан, настолько уязвимым стал сейчас – из-за нее же.
        Марко направился к тумбе с объявлениями по плиткам, преодолевая по одной за каждый шаг, действуя крайне осторожно. Наконец, оказавшись рядом с тумбой, он увидел, что объявление о пропаже человека исчезло, а шпатель валяется на земле.
        Почему исчезло объявление? Потому что Гектор заметил его взгляд, устремленный на текст?
        Марко кивнул самому себе. Возможно, Гектор сорвал бумажку как раз для того, чтобы проконсультироваться с Золя о содержании и выяснить причину интереса Марко.
        И все же, хотя эта идея имела какой-то смысл, он так и не понял, зачем им понадобилось забирать объявление. Вряд ли Гектор знал что-то о трупе, к тому же он был беспредельно глуп, и зачем вообще ему обращать внимание на первое попавшееся объявление на случайной тумбе?
        Марко таращился на опустевший участок. Вот ведь проклятие… На этом листе бумаги были сведения, которыми он рассчитывал воспользоваться.
        – Привет! – крикнул какой-то голос по-датски.
        Марко вздрогнул. Голос прозвучал за его спиной? В таком случае он мог бы броситься в парк, бросив все инструменты. Этот голос был ему незнаком, но ведь он знал далеко не всех, с кем сотрудничал Золя.
        – Привет. Полегче, приятель. Я тут просто прихватил одну из афиш, которую ты снял и бросил под ноги. Надеюсь, в этом нет ничего страшного, а то я мигом положу ее обратно. Понимаешь ли, моя сестрица была на вот этом самом концерте, и я хотел бы…
        Марко глубоко вздохнул с облегчением, а парень, сидевший на земле в окружении кучки девчонок, рассмеялся, глядя на мятый плакат, который он демонстрировал Марко. Это была афиша концерта Шаде, прошедшего накануне в «Форуме».
        Поспешно кивнув, Марко сложил стремянку. Ему надо было уходить, причем немедленно, он и так задержался здесь.
        Ему совершенно неудобно было бежать со всеми болтающимися прибамбасами, но Марко не мог поступить иначе.
        «Если я буду достаточно проворен, то, возможно, успею пробежать весь маршрут и посмотреть, нет ли таких объявлений на других тумбах», – подумал он.
        А потом, когда солнце будет не таким ярким и народу на улице станет поменьше, он отправится на склад, откуда брал плакаты, и получит заработанные деньги, после чего обойдет коммерсантов квартала и попросит их держать язык за зубами и не говорить, что они его знают, если вдруг люди Золя примутся расспрашивать.
        «Как только закончу с этим, займусь человеком из объявления. Может, удастся найти что-то в Интернете», – думал Марко.
        Несмотря на то что он наверняка отказался бы от этой идеи, если б знал Золя получше, все-таки Марко решил попытаться завершить день походом на квартиру к Каю и Эйвину.
        Но ему нужно было проявлять крайнюю осторожность, ибо кто же мог предсказать следующий шаг Золя в этой ситуации? Весьма вероятно, что он уже отправил своих людей покопаться в этом месте…
        Так что, слава богу, их не было дома в данный момент.
        Оглядевшись, Марко глубоко вздохнул, закрыл глаза и сложил руки на груди. «Милостивый Господь, – думал он, – если они заявятся туда, сделай так, чтобы они не причинили Каю с Эйвином никакого вреда. И пусть они не отыщут мои деньги».
        Он постоял еще мгновение, повторив молитву, чтобы, как однажды научила его мать, бог точно обратил на нее внимание. Открыв глаза, он попытался смириться с новым положением дел и успокоиться, но это было непросто. Одна мысль о том, что они отыщут деньги, спрятанные за плинтусом, заставляла его похолодеть.
        Ведь в этих средствах заключалось все его благополучие и с ними был связан его дальнейший жизненный путь.

* * *

        Спустя несколько часов, когда Марко почти утратил надежду, он наконец обнаружил то, что искал, довольно прилично продвинувшись по Страндвайен. К этому моменту он ободрал до основания четыре тумбы, и только на пятой висели два объявления о пропаже.
        Марко отклеил их, сложил и спрятал под рубашку. Теперь сведения, которыми он стремился завладеть, находились у него, и от этого он ощущал одновременно удовлетворение и дискомфорт. В данный момент мальчик чувствовал себя на удивление могущественным, так как взял на себя задачу и ответственность выяснить, кем был этот самый Вильям Старк, а также, если это окажется возможным, обстоятельства его исчезновения.
        Как был связан этот человек с Золя и отцом? От ответа на данный вопрос зависело многое.
        Лучше всего было бы, если б Марко смог способствовать аресту Золя, но при этом отец избежал бы серьезных проблем. Если же так не получится, возможно, оба они будут наказаны…
        Марко сложил руки на груди. Все эти мысли причиняли ему боль. Ведь он любил отца и в то же время ненавидел за его слабость перед Золя. И вот эта его слабость потворствовала в итоге злу и вероломству… Сколько раз он желал, чтобы отец смог обеспечить им с матерью жизнь, лишенную ежедневных порций яда, идущего от Золя? Нет, с Марко довольно.
        Что-то должно было случиться.

* * *

        Он собирался пойти в библиотеку, как привык, но все-таки не посмел. Поэтому выбор его пал на интернет-кафе «У Касима», находившееся в самом конце Нордре Фрихавнсгэде и настолько близко к станции «Нордхавн», что в крайнем случае Марко имел возможность за считаные секунды добежать до нее, улизнув через задний двор «У Касима». Поэтому он пристроился в полумраке за дальним жужжащим компьютером и набрал на клавиатуре имя «Вильям Старк».
        Марко был поражен, когда на экране перед ним возникли тысячи результатов. Пришлось ограничить поиск датскоязычными сайтами. Все равно осталось несколько тысяч страниц.
        Большинство из них являлись копиями друг друга, но суть в целом была ясна. Вильям Старк не был нищим, которому вдруг надоело ночевать на улице в заплесневелом спальном мешке, как не был он и алкоголиком, изо дня в день витавшим в спиртовых парах, или бесцельно бродившим безумцем. Вильям Старк являлся, по всей видимости, совершенно обычным человеком с респектабельной работой, суть которой Марко, правда, не вполне понял, так что придется покопаться в этом в следующий раз. По крайней мере, Старк работал в министерстве и к моменту своего исчезновения только что вернулся из командировки в Камерун. Вот что удалось выяснить.
        Марко оторвал взгляд от монитора и посмотрел на облупившуюся стену кафе со странным ощущением в животе: зачем им понадобилось его убирать? Информация, полученная из Сети, не давала ему даже намека на ответ. Зато он мог получить ответ на вопросы, сколько было лет мужчине, когда он исчез и где он проживал. Марко узнал, что Старк будет признан погибшим лишь по истечении пяти лет с момента пропажи без вести, а также что он жил с возлюбленной и ее дочерью.
        Марко вбил в базу krak.dk номер телефона из объявления, но тщетно. Тогда он набрал номер прямо в поле поисковика «Гугл», не надеясь на прорыв. Номера сотовых телефонов меняются со скоростью света, в особенности у молодежи. Однако на довольно старом сайте о девушке, испытывающей сильнейшие боли в связи с неким синдромом, данный номер упоминался в качестве средства связи, которым другие люди, пребывающие в похожей ситуации, могли воспользоваться, если им не с кем пообщаться.
        Марко бережно провел рукой по номеру на мониторе. Значит, девушка, составившая это объявление, больна, зовут ее Тильда Кристофферсен, и она потеряла отчима. Потеряла его, потому что собственный отец Марко…
        Все это было настолько неприятно, что он не успел додумать мысль до конца.
        Блик от входной двери в другом конце помещения запустил адреналиновую помпу в крови Марко и заставил его поднять голову. Это оказался мужчина в халате, навстречу которому поспешил хозяин заведения, Касим, и обнял его. Слава богу, пока никакой опасности.
        Марко встал и направился к двум мужчинам.
        – Эй, Касим, не продашь мне какой-нибудь мобильник? – поинтересовался он. – Я свой потерял.
        Пожилой индус промолчал, но, махнув рукой другу, дал ему понять, что он скоро вернется.
        Касим отвел Марко в заднюю комнату, которая во многих отношениях была необычна для индуса. Светлые стены, в то же время не белые. Мебель из «Икеи» со множеством выдвижных ящиков всевозможных размеров, а не неподъемные колоды из темного массива дерева. Зеленый письменный стол с желтыми пятнами и радио, играющее классическую музыку. Это помещение не освещалось холодным отблеском ламп из чеканной меди или мерцающим экраном телевизора с каким-нибудь старым болливудским фильмом.
        – Возьми любой из этих, – предложил Касим, выдвигая ящик. – У меня есть несколько старых сотовых, которые я могу тебе дать, только сим-карты придется тебе самому оплатить. Если тебе нужна скретч-карта для международных звонков, можешь тоже приобрести.
        – Наверное, возьму только симку и карту предоплаты. У тебя есть карточка на двести крон? – Марко сунул руку в карман и достал купюру. – Сейчас у меня при себе только пятьдесят, но ты же знаешь, мне можно доверять, правда?
        Смуглый мужчина посмотрел на него взглядом, чересчур красноречиво говорившим о том, что данная фраза и прежде не раз вызывала его недовольство.
        – Конечно, – согласился он после нескольких секунд раздумий. – Всего, учитывая время за пользование Сетью, будешь должен мне триста пятьдесят крон.
        – Ладно. Ничего, если я снова вернусь за компьютер? Мне нужно поискать телефонные номера нескольких знакомых, которые я не помню наизусть.
        – Я уже включил это в счет, – ответил индус.

* * *

        Было предпринято несколько неприятных звонков. Зеленщик, бакалейщик и человек, отвечающий за развешивание плакатов, пребывали в ярости.
        В чем таком оказался замешан Марко, что его разыскивают подозрительные личности? Может, он является преступником?
        Все они выражали разочарованность, и продавец из магазина велосипедов сформулировал их настроение наиболее лаконично: они не собираются иметь ничего общего с парнем, которого ищут такие подонки. Он что, работает на мафию или как это понимать?
        Каждому из коммерсантов угрожали разорить бизнес, если он не выложит все, что знает о Марко, и все они поделились своими знаниями.
        Бакалейщику даже разнесли прилавок и как следует наподдали.
        Тогда Марко вновь ощутил себя очень одиноким.
        Он взял листок, на котором написал номер девушки, разгладил его на столе и, окончательно отчаявшись, позвонил.
        Через несколько секунд он услышал джингл и затем женский голос: «В настоящий момент мобильный телефон выключен».
        Красноречивое свидетельство того, что номер больше не использовался.

* * *

        Ворота на противоположной стороне улицы по диагонали от квартирки Кая и Эйвина пользовались особым расположением молодежи, которая любила пристроиться там покурить или потискать друг друга. У стены рядом с воротами громоздились какие-то велосипеды; никто понятия не имел, чьи они были и почему здесь оказались. От скопившегося тут изобилия сигаретных окурков любой уличный бродяга пришел бы в восторг. Здесь и оказался Марко, плотно прижавшись к стене и обратив взгляд на темные окна.
        Он простоял уже целый час и был готов стоять еще час – и, если потребуется, даже больше. Пока в гостиной не зажжется свет или он не разглядит за стеклом силуэт Эйвина или Кая, он не посмеет выйти из укрытия.
        Несколько раз спокойствие его нарушали влюбленные парочки, посылавшие его ко всем чертям, осознав, что он не собирается уходить.
        Марко это не волновало. Его мысли были заняты только Эйвином и Каем, а также его имуществом в их квартире, да еще тем, каким образом ему связаться с девушкой по имени Тильда, если ее телефон уже не работал. Ибо прежде чем отправиться в полицию с объявлениями, припрятанными под рубашкой, он разузнает кое-какие подробности об этом деле.
        Возможно, девушка или ее мама помогут ему связать Вильяма Старка с отцом и Золя. А если так не получится дозвониться до девушки, он, по крайней мере, узнал, где они раньше жили. Ведь у него в руках был адрес; так, может, в доме Старка он обнаружит кого-то, с кем удастся поговорить.
        Марко услышал шаркающие шаги прежде, чем в самом конце улицы на фоне солнца обрисовался некий силуэт. Мужчина шел, слегка переваливаясь, как будто одно колено не выдерживало нагрузку, и в этом неспешном темпе он прошел всю улицу, тянувшуюся через квартал. В руке он держал два пакета с логотипом прачечной – как всегда, когда имелись квитанции для сортировки и счета для более тщательного изучения. Значит, после больничного визита Эйвин отправился в прачечную. Но если Кая с ним не было, то где же тогда он? Неужели действительно серьезно болен? И не этот ли факт придавливал Эйвина к тротуару? Или он просто слишком утомлен?
        Марко нахмурился. Хорошо, что Эйвин пришел; и все-таки что-то тут было нечисто. Возможно, люди Золя поджидают в квартире… А потому Марко пришлось выйти под свет уличных фонарей.
        Улыбка, просиявшая на лице Эйвина, когда он увидел Марко, была достойна улыбки родного отца. Однако уже в следующий миг, обнаружив, что устоявшийся порядок нарушен, он нахмурился.
        – Марко, почему ты стоишь здесь? – Он поднял взгляд на окна квартиры. – И почему дома никого нет? – поинтересовался он, в то время как тьма в доме и молчание Марко заставили его улыбку погаснуть.
        – Эйвин, почему Кай не с тобой? – спросил мальчик.
        – А разве он не дома? – Последние остатки улыбки сошли с лица Эйвина.
        – Я не знаю, я еще не поднимался. Я думал, вы вместе…
        – Боже всемогущий!
        Было ясно, что в следующую секунду Эйвин ворвется в подъезд, распахнет дверь и влетит в квартиру. Что им движут дурные предчувствия. Что все эмоции в отношении мужчины, которого он любил, внезапно аккумулировались в страх. Что вся горечь и скудость духа, которые неизбежно испытывает любой человек перед лицом невосполнимой утраты, подошли слишком близко. Вот что пронеслось в голове Эйвина там, на тротуаре; то же самое пронеслось и в голове Марко.
        – Подожди! – закричал он. – Не входи туда. Возможно, кто-то притаился там внутри. Кто-то, кто ищет меня, Эйвин. Лучше тебе с ними не встречаться.
        Эйвин посмотрел на Марко так, словно из всех разочарований в жизни оказался сейчас перед крупнейшим. И, несмотря на предупреждение, уронив пакеты к ногам Марко, кинулся через улицу в подъезд. Прошли считаные секунды, прежде чем свет и вся скорбь Эйвина выплеснулись через первое окно.
        Марко прижался к фасаду здания. Если он услышит грохот из квартиры, ему придется уносить ноги. Это было малодушно, но если входная дверь вдруг распахнется, ему придется убегать быстрее молнии. Так думал он с колотившимся сердцем и сознанием того, что все зло, которое олицетворял собой Золя, теперь распространялось через него самого. А еще он подумал о деньгах, припрятанных за плинтусом. О них он думал с огромной жалостью.
        – МАРКО! – заорал Эйвин из квартиры. Это не был крик о помощи, это был гнев, такой же, какой часто предшествовал насилию, творимому Золя; Марко слишком часто был тому свидетелем. Он никогда прежде не слышал, чтобы Эйвин так орал. Мальчик скользнул взглядом по улице. Все было тихо.
        Тогда он перешел улицу и вошел в подъезд, дверь в который еще не успела закрыться и теперь беспрепятственно пропускала наружу лихорадочные вопли Эйвина и еще какие-то звуки, которые не поддавались опознанию на таком расстоянии.
        Как и во всех гейских жилищах, где он успел побывать, прихожая представляла собой увертюру к всему его содержимому и к самой сущности жилья. Уже по этому узкому коридору можно было получить представление о том, чем увлекались и что любили обитатели квартиры. В случае Кая и Эйвина это были изображения актеров и особенно актрис прошлых эпох в эксклюзивных обрамлениях. Рамы красного дерева, рамы из серебра с художественным чутьем были развешаны по стенам, как иконы в североитальянских часовнях, где Марко пытался найти утешение.
        Теперь все эти изображения кумиров были разбросаны по полу вперемешку с битым стеклом и обломками рам. А на краю всего этого хаоса Марко обнаружил носы домашних тапочек, торчащих из дверного проема, и сердце его чуть не остановилось.
        Быстрый взгляд из коридора в комнаты, и вот он очутился в гостиной.
        Картина, представшая его глазам, была впечатляющей – и, к сожалению, ожидаемой.
        Эйвин сидел на коленях рядом с Каем и держал его голову. Слава богу, тот оказался жив, глаза его были открыты, но кровь на лице и повсюду вокруг подсказывала, что все запросто могло закончиться иначе.
        – Марко, что ты натворил? – пронзительно заголосил Эйвин. – Кто эти люди? Ты вляпался в какое-то дерьмо, сопляк несчастный? По крайней мере, не надо было тащить это дерьмо к нам в дом, понял? Отвечай, кто они такие. Ты ведь знаешь!
        Марко затряс головой. Не потому, что не хотел отвечать, и не потому, что не мог. Он тряс головой, потому что таким образом лучше всего выражал свой стыд.
        – Звони в «Скорую», Марко! Сейчас же! И убирайся. И больше не приходи, слышишь? ВОН!
        Он звонил, пока Эйвин с рыданиями пытался утешить на полу своего спутника жизни. А когда Марко собирался забрать вещи из своей комнаты, как раз когда он с облегчением удостоверился в том, что плинтус не тронут, к нему ворвался Эйвин. С побелевшим лицом, переполненный эмоциями, в которых выражается абсолютный, всепоглощающий гнев, он набросился на Марко с криком:
        – Отдавай ключ и проваливай, цыган проклятый! Немедленно!
        Марко пытался возразить и просил позволить ему забрать вещи, но Эйвин снова в отчаянии кинулся на него и принялся шарить по его карманам, пока ключ не оказался в его руке.
        Он просто хотел увериться в том, что Марко больше не придет.
        Последнее, что увидел мальчик, было как Эйвин широко распахнул окно и вытряхнул пожитки Марко на тротуар.
        Все, кроме одеяла и того, что лежало под плинтусом.
        Так что самое главное он не получил.
        А влюбленная парочка на улице у ворот звонко рассмеялась.

        Глава 11

        В тот вечер Карл стоял перед собственным домом и ждал, когда на кухне погаснет свет, так как в настоящий момент он не желал ни видеть перед собой сочувствующую монашью морду Мортена, ни нарваться на гештальт-терапевтические маневры Мики. Он просто хотел подняться к себе, завалиться в кровать и зализывать свои раны; и делать это он собирался до тех пор, пока окончательно не покроется плесенью.
        Мона отфутболила его, и Карл не понимал ее шага. Он не понимал почему, и почему именно сейчас, и тем более не понимал, почему не предпринял попыток очаровать ее, прежде чем она разбила все его надежды парой фраз. Он вообще не понимал ни черта, и такого паршивого состояния, по его ощущениям, у него, видимо, не было никогда. По крайней мере, из-за отношений с женщиной. Женщины были такими странными и банально непредсказуемыми… Насколько мягкими и теплыми они представлялись, настолько резкими и колючими могли оказаться внутри. Когда он осознал это?
        Мёрк втащился по лестнице на второй этаж – показатель на шкале настроений опустился до таких минусов, какие возможно обнаружить лишь в какой-нибудь адской космической дыре, – прямо в одежде бросился на кровать и принялся представлять и осмыслять последствия. Обычно, когда вокруг его шеи стягивался подобный гордиев узел, он брал телефон и консультировался с Моной, но что ему было делать в данной ситуации? Какого черта ему предпринять?
        Ресторан «Кафе Богема» не был выбором Карла, однако, очутившись наконец в этом эксклюзивном ресторане и бросив взгляд из окна на Эспланаду, он понял, что это было, вероятно, не худшее место для признания в любви. Долгое время он ждал этой возможности, но лишь когда пару дней назад на одной из улочек позади «Магазана» отыскал русского художника, создающего ювелирные украшения, достойные богов, он понял, что время пришло.
        Карл взял кольцо с собой, полный заоблачных ожиданий, и пальцы сами собой сжали шелковый мешочек в кармане, когда она посмотрела прямо ему в глаза.
        – Карл, я хотела бы поговорить с тобой сегодня, потому что мы вместе уже достаточно долго, и пора нам задать самим себе вопрос – кем мы являемся друг для друга.
        Карл улыбнулся про себя. Как все отлично складывается… Лучшей прелюдии к его плану и не пожелаешь.
        Он обхватил шелковый мешочек, чтобы выложить его на стол ровно в тот момент, когда она произнесет фразу о том, что пора обозначить жесткие рамки в их отношениях. Совместная жизнь, поход в мэрию, или что там ей еще взбредет в голову сказать – он был готов на все. Конечно, домочадцы наверняка заартачатся, но ведь все можно спокойно уладить. До тех пор, пока Харди обеспечивает домашнее хозяйство фиксированным доходом, окупающим помощь Мортена, да и Мика помогает, дом под номером 73 на Магнолиеванген не будет менять собственника.
        – Чего мы хотим друг от друга, Карл? Ты размышлял над этим? – вопрошала она.
        Он улыбнулся.
        – Размышлял. Я…
        В эту секунду у нее во взгляде промелькнула такая мягкость, что Мёрк растрогался и замолчал. Он испытал непреодолимое желание нежно взять ее лицо в свои ладони. Ощутить эту персиковую кожу. Поцеловать ее мягкие губы. Но тут Карл заметил, насколько резко и решительно она выдохнула. Этот рефлекс обычно свидетельствовал о готовности окончательного решения, полученного путем длительных раздумий. Мона сделала этот выдох. Ну ладно. Великие моменты следует приближать со всей тонкостью.
        – Карл, ты мне очень нравишься, – сказала она. – Ты замечательный мужчина, но куда нас все это приведет? Я столько думала об этом… Что изменится, если мы вдруг станем еще ближе? Если мы будем вместе жить и бок о бок просыпаться каждое утро?
        Она взяла его за руку и сжала сильнее, чем он ожидал. Ей явно непросто было сделать этот шаг; возможно, она предпочла бы передать инициативу ему. Но Карл лишь улыбался. Пусть она сама ответит на свой вопрос, и тогда он вытащит заветный мешочек.
        Ответ последовал незамедлительно, без какого бы то ни было рвения и пыла.
        – Боюсь, что, скорее всего, особо ничего не изменится. Мне кажется, мы исчерпаем все общие темы. И прекрасный секс, который случается у нас время от времени, очень быстро станет более редким, разве нет? Карл, в последнее время ты как-то отстранился от наших отношений, да и от самого себя, и, возможно, не так уж неплохо, что все это происходит именно сейчас. Ты забываешь о наших договоренностях, твои мысли часто находятся в каком-то другом месте, когда мы проводим время в обществе моей дочки и моего внука. Ты больше не видишь во мне то, что видел прежде, и не смотришь в глаза ситуации, в которой оказался сам. Вопреки нашему договору, ты бросил терапию. Мне не хватает развития, Карл, причем уже давно. Да-да, уже слишком давно, если хочешь знать. А потому я считаю, что нам пора прервать наши отношения.
        Карл похолодел. Он очень хотел сказать что-то знаменательное и решающее, но оказался в тупике. Неужели она действительно к нему относилась таким образом? Покачав головой, он ощутил некую неясность. Мысли крутились по кругу. Слова застревали у него в горле, чего не скажешь о Моне. Она была настроена ясно и решительно. Именно за это он любил ее в иных ситуациях.
        – Не понимаю, почему прошло столько времени, прежде чем мы предприняли этот разговор о будущем, ведь, в конце концов, это моя профессия, да? – продолжала она. – Но в конце концов, мы обязаны были прийти к нему, так как ни один из нас не становится моложе с течением времени, верно, Карл?
        Жестом Мёрк показал ей, чтобы она на секунду остановилась. И в последующие минуты напряженно пытался объяснить, что ведь до настоящего момента все вроде шло хорошо, но что и он, естественно, размышлял на эту тему. Он мобилизовал самозащиту и обаяние, соединив их в единое целое, взвешивая каждое слово и каждую интонацию. Слишком долгие паузы могли расцениваться как равнодушие, слишком короткие – свидетельствовать о нервозном состоянии говорящего.
        Боже милостивый, как он был осторожен с паузами!
        В конце концов Мона, кажется, смягчилась и уступила. Призналась, что вся проблема связана с каким-то кризисом средних лет. Что ей просто было необходимо услышать все из его уст. Так что Карл даже позволил себе слегка улыбнуться в такой напряженный момент и завершил свой монолог откровением, которое непременно предполагается в любых равноправных отношениях взрослых партнеров.
        – Итак, Мона, я на сто процентов готов прислушаться к любым предложениям, которые у тебя имеются.
        Долю секунды он пребывал в сладком предвкушении, что сейчас все вернется на прежние рельсы. Сейчас она возьмет все свои слова обратно и сдастся, за что ее ждет вознаграждение в виде небольшого, но весьма ценного шелкового мешочка.
        Она как-то неловко улыбнулась и кивнула. Но, вместо того чтобы пойти ему навстречу, когда каждый обещает другому разбиться в лепешку и направить все усилия на развитие отношений и обеспечение необходимой, как воздух, спонтанности, ухватилась за предоставленную ей возможность и обратила его слова против него же.
        – Ладно, Карл, спасибо. В таком случае мое предложение заключается в том, чтобы отныне каждый из нас сосредоточился на своей собственной жизни.
        Эта фраза как будто пробила его тараном. Напрочь отняв у него самосознание и чувство реальности. В этот момент ему показалось, что он не знаком с женщиной, сидевшей напротив.
        И шелковый мешочек так и остался у него в кармане.
        Было слишком поздно.

* * *

        Затем наступило утро, и Карлу потребовалось бесконечно много времени, чтобы вновь почувствовать себя самим собой. Каким образом он вообще отыскал дорогу через город, только богам ведомо. Красные задние фонари машин и воспоминание о глазах Моны в тот момент, когда она вышвырнула его из своей жизни, – это было единственным, что он осознавал.
        Мёрк разгреб груды бумаг на столе, тем самым обеспечив себе комфортное пространство, чтобы задрать ноги и возобновить неудавшийся ночной сон, которого в значительной мере требовали как тело, так и душа. Однако в то самое мгновение, когда он устроился поудобнее, перед ним в полном снаряжении предстала Роза и закричала что-то про объявление, которое показала ему накануне.
        Как будто ему хотелось думать о чем-то, имеющем отношение ко вчерашнему дню…
        Карл попытался вдохнуть жизнь в свои мозговые извилины – все-таки он, как-никак, находился на работе, – но мысли не желали сворачивать с орбиты, вращавшейся вокруг Моны. Испытанный шок оставил ему всего три часа беспокойного сна. Даже невероятный прогресс, продемонстрированный во вторник Харди, отступил на задний план.
        – Привет, Карл. – Смуглая рука протягивала им с Розой чашечки размером не больше наперстка, от субстанции цвета коричневой глины исходила совершенно не характерная для кофе вонь.
        – Я точно не знаю, – сказал Мёрк, заглядывая в чашку, когда Ассад заверил его в том, что, насколько ему известно, пока еще от цикорного кофе никто не умер и что вообще-то он оказывает чудесное действие. Карл вспомнил, что так всегда говорила его бабушка.
        Цикорный кофе?! Которым потчевали невинных граждан во время Второй мировой войны… Неужто этому покушению на многовековое совершенствование лучших качеств какао-бобов удалось пережить неминуемый Рагнарёк? Какая безумная несправедливость…
        – Вот именно это я и сказал. Сорняки и тараканы – единственное, что осталось, когда нам наконец удалось нажать на кнопку, – вяло изрек он.
        Они посмотрели на него так, словно у него началось острое кровоизлияние в мозг, да и сам Карл почувствовал нечто подобное. По всей видимости, он просто пропустил несколько звеньев в мыслительной цепи.
        Оставив свое высказывание без комментариев, Мёрк посмотрел на обгоревший нос Розы. Она выглядела почти по-человечески.
        – Роза, почему для тебя так важно это объявление? У нас ведь по-прежнему на повестке дня дело Анвайлера, верно?
        – Дело Анвайлера, судя по всему, уже не называется делом Анвайлера, да? Ибо, я надеюсь, мы согласны в том, что этот человек невиновен, правда? Я написала отчет для Ларса Бьёрна, в котором предыдущее расследование разносится в пух и прах. Мы с Ассадом пришли к выводу, что либо стоит серьезно побеседовать с мужчиной, от которого сбежала погибшая на судне женщина, либо же выяснить, не была ли она технически безграмотной.
        – Технически безграмотной? Я не знаю такого выражения. Что это, черт возьми, такое?
        – Тот, кто проявляет беспомощность во взаимодействии с любой электроникой. Человек, который не в состоянии пользоваться прибором, оборудованным более чем одной ручкой или кнопкой. Бестолковый как пробка, когда дело доходит до изучения инструкции по эксплуатации или перехода от дискового телефона к кнопочному или от корыта к современной бытовой технике. Знаком тебе такой тип?
        Ассад закивал чрезвычайно оживленно. Он явно придумал собственное определение.
        – Конечно! То есть вы считаете, что пожар на лодке мог являться несчастным случаем? Что все эксперты, осматривающие место происшествия, просто-напросто поверхностные идиоты, которые не проверили до дна вероятность такой возможности?
        Ассад поднял вверх палец, на который Карл зачарованно уставился. Откуда только взялось такое количество растительности на пальце? Уж не от цикорного ли кофе?
        – Прекрасно, Карл. Особенно удалось про «поверхностные» и «проверили до дна», раз уж мы говорим о лодке. Я имею в виду, что она ведь как раз легла на дно, да?
        Карл нахмурился. Неужели двое его самых надежных и единственных помощников ночью напились лимонной воды в детском садике в Биспебьерге? Боже мой… Только бы они оставили его в покое.
        – Что говорит отчет по проверке, осуществленной пожарными, о возможности несчастного случая? – обратился Мёрк к Ассаду.
        – А-а… кажется, они считают, что на борту не находилось ничего, что могло бы спровоцировать настолько сильный взрыв. Ни газового баллона, ни…
        Тут встряла Роза:
        – У дураков все возможно. К примеру, сочетание лака для волос на столе и газовой горелки, которая стоит себе и выпускает газ, потому что хозяйка забыла ее зажечь. Масляная лампа на «голландке», ацетон или жидкость для снятия лака на полочке… И еще подумай о том, кем работает Анвайлер. Разве он не техник сцены и осветитель? А у людей этой профессии разве не имеется множество предметов и устройств, которые являются источником тепла? Возможно, он оставил там какой-нибудь прожектор, который женщина по ошибке зажгла, а затем уронила куда-нибудь на диван, где лежала пара бутылок с денатуратом… Существует столько вариантов, но мы не можем ничего знать наверняка, и, признаться, меня это абсолютно не волнует, ибо это не наше дело. Мое дело лишь позвонить в колокольчик. А поисками ответов на все эти вопросы пускай занимаются на третьем этаже.
        Мёрк глубоко вздохнул. С такой фантазией Роза могла не опасаться за свое будущее, в ее лице родилась новая Агата Кристи.
        – И еще, Карл, мне кажется, тебе стоит вспомнить вчерашний день. Разве не было такого, что ты отказывался браться за дело Анвайлера?
        Карл выпрямился и запустил мыслительный процесс. Пора было побороть проклятое эмоциональное похмелье и напомнить этой дерзкой выскочке, на чьей двери висела респектабельная медная табличка, а на чьей вообще ничего не было.
        – Да разве я отказывался? Но я прекрасно знал, как ты стремишься с ним разобраться; а сейчас я заявляю, что сегодня не собираюсь смотреть ни на какие объявления, можешь не рассчитывать. Нельзя браться за новое дело, прежде чем не закончено предыдущее, и особенно если не все аспекты нового тщательно проработаны, понятно? И еще: незавершенных дел у нас и так предостаточно.
        По Ассаду пробежала парочка восторженных разрядов. Как будто морозной зимней ночью он высунул конечность из-под одеяла, а затем засунул обратно. Все во взгляде Ассада сияло нетерпеливым предвкушением Розиной реакции.
        – Скажи на милость, куда нам еще одно дело? – продолжал Карл. – Ты что, забыла о тех, что по-прежнему висят у нас в коридоре на доске? Обо всех этих делах с красно-белыми нитями Ассада… Ассад, подскажи, сколько их там к этому моменту накопилось?
        – Красных нитей?
        – Нет, дел.
        Взгляд Розы из-под густого слоя туши для ресниц впился в него.
        – Шестьдесят два дела; ты думаешь, я не умею считать, Карл? Но это дело…
        – Роза, послушай-ка. Допустим, расследование дела Анвайлера было произведено людьми с третьего этажа с кучей изъянов, но и наше расследование окажется халтурой, если мы откажемся связать вместе все свободные концы, обнаруженные нами в том же самом деле.
        Ассад закивал с диким остервенением. По всей видимости, он опять вычленил в высказывании Карла какой-то особый синтаксический элемент.
        – Мы можем предположить, что расследованию этого дела о пожаре в огромной степени помешало то, что судно полностью сгорело и затонуло. Кроме того, были жуткие погодные условия, да и течение в гавани достаточно мощное. Черт возьми, Роза. Технические специалисты, которые занимаются подобными заданиями, являются опытными экспертами.
        Она недовольно посмотрела на него.
        – Можешь не делать такую кислую мину, потому что я твердо знаю, это так. В конце концов, я работал полицейским в то время, когда ты еще сопли жевала. А если ты не хочешь этого признать, значит, ты соплежуйкой и осталась.
        Ассад почесал свою щетину, так что вздох Розы был заглушен.
        – Ну ладно, – изрек он. – Тогда давайте побеседуем с Анвайлером. Мы должны знать о состоянии лодки. Было ли оно хорошим? Кто был жертвой? Мы должны изучить профиль этой дамы.
        – Вот именно. Договорились, Ассад. Кстати, можете подключить Мону Ибсен. Наверняка ей опять нечем заняться. – Мёрк улыбнулся про себя. Если она рассчитывает надолго избавиться от его общества, пусть отправляется в лыжный патруль «Сириус»[95]. – Ассад прав. Мы должны все это сделать, прежде чем завершим работу над делом, да и ты прекрасно это знаешь, Роза.
        Однако та не ответила ему. Она стояла и считала про себя до десяти. Никогда нельзя было заранее понять, готов ли сдетонировать заряд, всегда бывший при ней.
        Карл криво усмехнулся. Можно попробовать.
        – А ты, кажется, тем временем подыскала дело поинтереснее, так ведь? – Он указал на объявление о розыске. – Может быть, твое внимание привлекла огненно-красная шевелюра? Или его усталая улыбка? Ты видишь некую глубину в этих бесцветных глазах, взывающих к твоему материнскому чувству? Ибо я не примечаю тут ничего особенного.
        Кивнув, Роза приготовилась через несколько секунд бросить холодную бомбу.
        – Прекрасно, Карл. Значит, у тебя, по всей видимости, не было теплых отношений с собственным отцом, в отличие от девушки, написавшей это объявление, или я ошибаюсь?
        – Может, у тебя, Роза, они были?
        Бровь Ассада, словно на пружине, взмыла вверх.
        Вот этого, пожалуй, говорить не стоило.
        И, прежде чем Мёрк осознал свою оплошность, Роза развернулась на каблуках и ушла, оставив куртку и сумку на полу и метнув «пока», пронзившее их насквозь.
        – Упс, Карл, – тихо прокомментировал Ассад.
        Мёрк знал, о чем думает его помощник. Лучше нарыв в каком-нибудь месте на теле, чем Роза в качестве врага. Но дьявол с ней. И с ней, и с делом Анвайлера, и с Маркусом, потому что он сбегает от них. И с Бьёрном, и с Виггой, и с Моной, и хрен знает еще с кем. Честно и откровенно, ему было наплевать с высокой башни на всех них вместе взятых, только б его оставили в покое.
        Вдруг он ощутил покалывание в желудке, распространявшееся в стороны. Не то чтобы это было как-то совсем жутко, но довольно-таки некомфортно. Как будто все кровеносные сосуды верхней части туловища и конечностей синхронно сжимались и разжимались снова и собирались еще долго работать в таком режиме. Затем вдоль лопаток к подмышкам побежали мурашки, холодный и горячий пот одновременно выступил на различных участках тела, так что Карл перестал понимать, замерз он или, наоборот, ему слишком жарко.
        Если б он прежде не испытывал приступов тревоги, то мог бы подумать, что сейчас случится такой приступ.
        Может, так оно и было. Или снова над ним подшутила Мона?
        Дрожащими пальцами он дотянулся до кофейной чашки Розы и разом вылил в себя чуть теплое дерьмо.
        От случайного раскусывания незрелого лимона все лицевые мышцы свело. Вкус прогорклых бобов с какими-то резкими нотками заставил горло сжаться. На мгновение его дыхание прервалось, после чего тело ощутило облегчение.
        Слегка озадаченный и сбитый с толку, Мёрк сидел, уставившись в потолок.
        Последовал глубокий вдох.
        Тогда Ассад нарушил молчание:
        – Я сходил к Ларсу Бьёрну, как ты просил, и он ответил, что расследование по делу Анвайлера проходило под пристальным контролем. Что критика Розы абсолютно бессмысленна.
        Карл откашлялся. В противном случае он не смог бы произнести ни слова.
        – Неужели Бьёрн так прямо и сказал? Удивительно…
        – Да, он сказал, что расследование еще не закончено и что они собираются заполучить Анвайлера. Он держит руку на пульсе, Карл.
        На мгновение они уставились друг на друга, затем Ассад вытолкнул из глубин дыхательных путей раскатистый язвительный смех, похожий на внезапный пронзительный храп человека, страдающего от апноэ во сне.
        – Всего лишь шутка, Карл. Он ни гроша не держит руку на пульсе.
        Карл улыбнулся.
        – Ни шиша, Ассад. Ни шиша не держит руку на пульсе. Но хорошо. Тогда я, пожалуй, сбегаю к Маркусу Якобсену. А ты пока, будь любезен, позвони бывшему супругу погибшей и попроси его явиться сюда как можно быстрее. Можешь даже предоставить ему выбор между патрульным автомобилем и такси.

        Глава 12

        В офисе начальника отдела убийств царила странная атмосфера. Открыть дверь в этот недавно возникший ад из конфетти и войти в помещение было сродни попаданию на разоренное место преступления. Разорванные и измельченные документы, технические отчеты, фотографии, взгляда на которые не выдержал бы ни один нормальный человек, содержимое ящиков, усыпавшее рабочий стол, словно снег. По-видимому, хозяин кабинета занимался чисткой и сортировкой, однако это больше было похоже на отзвуки многовековых баталий и боев.
        – Маркус, кто бросил ручную гранату? – попытался Карл приступить к диалогу, одновременно ища взглядом поверхность, на которую можно было бы присесть. Но тщетно.
        – Сейчас придет Лиза с мусорными мешками. Не можешь подождать полчасика, Карл?
        – Я только хотел сказать, что отдел «Q» возьмется за дело Анвайлера. Там сплошные пробелы.
        Шеф остановился, погрузив руку в ящик с месивом из старых ластиков, сломанных карандашей, высохших ручек и крошек, которые ящики имеют свойство постоянно производить килограммами по истечении некоторого срока.
        – Нет, Карл, отдел «Q» за него не возьмется. Оно входит в компетенцию третьего этажа и не предназначалось вам в дар. Роза всего лишь должна была на нем потренироваться, помнишь это? Должен же ты наконец уяснить, что ваши дела – те, которые мы к вам отправляем. Вы не можете сами выбирать дела или отказываться от них, только лишь расставлять приоритеты.
        – Маркус, я только что сообщил тебе о том, что это дар тебе от меня. Ты даже оглянуться не успеешь, а оно уже будет раскрыто, и ты сможешь справить себе очередной нагрудный знак. В свои последние дни на службе ты заслужил очередное полноценное раскрытие дела. Как вообще дела, ты в порядке?
        Маркус вдруг поднял голову. Его чувствительность в профессиональной сфере, по-видимому, абсолютно притупилась. Если мысли о пенсии настолько захватили его уже сейчас, как они могут не подтачивать его спустя неделю или год? Он ведь мог бы просто взять и оставить все к чертовой матери… Сколько вообще ему лет? Шестьдесят?
        – Карл, я должен тебя предупредить. Я знаю твое отношение к Ларсу Бьёрну, но он прекрасный человек, так что нет никаких причин с ним ссориться.
        – Благодарю за предупреждение. Но если у него кишка тонка, пускай увольняет меня, мне по барабану. Зато тогда ему придется задуматься над тем, как поступить с отделом «Q». Он ведь не станет рисковать миллионами, которые текут через этот отдел в ваш департамент, правда? А кроме того, поверь мне, он ни бельмеса не сечет, что это за дело.
        Шеф запрокинул голову и прикрыл глаза. Может, у него болела голова? Карл еще никогда не видел его таким отстраненным.
        – Может быть; а может, и нет, – глухо буркнул он. – Но Бьёрн запросто может передать твой отдел кому-нибудь другому, если ты этого добиваешься, Карл. Ты выстроил отдел «Q», но именно Бьёрн являлся его архитектором, а не я. Так что давай-ка не возникай особо, ладно?

* * *

        – Муж погибшей стоит на посту охраны, Карл, – входя, доложил Ассад. – Он – бурильщик на плавучем агрегате, но в данный момент оказался на материке, так что нам повезло.
        Карл кивнул.
        – Бурильщик? – Недурно. Такие люди привыкли подставлять лицо встречному ветру, стискивая зубы, и принимать вещи как они есть. А потому выведывать у них тайны проще простого.
        Мёрк ожидал увидеть мужчину с ручищами как тиски, с широко расправленными плечами, однако он ошибся. В действительности этот тип довольно сильно напоминал Сверре Анвайлера. Очевидно, перед этим типом мужчин жертва пожара никак не могла устоять.
        Рядом с Ассадом он казался мелким. Почти как человек, внезапно родившийся из внутреннего вакуума. Впалая грудная клетка, худенькие мальчишеские плечики. Только взгляд был стальной. В нем читалась готовность сделать то, что требуется. Человек правильной закалки.
        – Что это за проклятая дыра, в которую вы меня притащили? Похоже на чертов подвал для пыток. – Он глухо рассмеялся. – Надеюсь, вы в курсе, что в Дании пытки запрещены? – Протянул руку. Несмотря на скромные габариты, рукопожатие его оказалось весьма крепким. – Ральф Вирклунд, супруг Минны. Вы хотели со мной поговорить?
        Карл предложил ему присесть.
        – Нам с моим ассистентом перепоручили расследование дела о пожаре, в котором погибла ваша жена. Мы подробно ознакомились с делом и считаем, что остался открытым целый ряд вопросов.
        Ральф кивнул. Кажется, он был вполне настроен на сотрудничество. Если он и ощущал какое-то беспокойство, то умело это скрывал.
        – Из материалов дела мы выяснили, что супруга покинула вас непосредственно перед роковым пожаром. Она адресовала вам письмо, в котором сообщила, что нашла себе более подходящую партию. Как вы это прокомментируете?
        Кивнув, Ральф отвел взгляд. Явно упомянутый факт не являлся для него предметом гордости.
        – И не фиг ее в этом упрекать. Или, быть может, вы считаете, идеальный вариант – делить постель с человеком, который бывает дома всего несколько месяцев в году?
        В точку! Как еще он мог ответить на этот гребаный вопрос? Несколько месяцев в году рядом с Моной были бы для Карла мировым рекордом. И какого лешего он сейчас об этом подумал?..
        – Но многие именно так и живут, – ответил вместо него Ассад, улыбнувшись чересчур тепло. Ага, значит, играем в хорошего и плохого полицейского; и теперь настала очередь Карла быть злым, что отлично подходило к его теперешнему расположению духа.
        Мёрк наклонился вплотную к бурильщику.
        – Ральф, послушайте. Прекратите нести этот вздор, ладно? Вы ведь не считаете, что был какой-то смысл поменять вас на мужчину, который вообще никогда не бывает дома?
        Мужчина в изумлении посмотрел на Карла.
        – Вы снова принимаетесь за свое? Я же уже объяснял чертовым полицейским тысячу раз, что Минна вообще не знала этого человека. Она всего лишь купила у него лодку, и всё, точка. Только и всего!
        Карл посмотрел на Ассада. Как степенный странник, которого только что спросили, где лучше всего укрыться от солнца посреди пустыни, тот сидел и с умным видом кивал, быть может, немного рассеянно. Что у него на уме?
        – Ральф Вирклунд, послушайте. То, что вы сейчас говорите, не отмечено нигде в рапорте, – сказал Мёрк. – А поскольку подобные высказывания должны фиксироваться, мне сдается, что вы не говорили об этом нашим коллегам.
        – Я точно уверен, что говорил. А также говорил то, что я понятия не имел о пожаре на лодке и о смерти Минны, пока копы мне не рассказали. Это же, черт возьми, зафиксировано в документах, что я испытал настоящий шок, как и то, что у Минны не было ничего общего с хозяином этой лодки, кроме того, что она купила ее у него. Разве нет? А то я попрошу взглянуть на рапорт, ведь я имею право?
        Карл снова посмотрел на Ассада, сверкнув глазами: «Выходи из тени, приятель, твоя очередь». Ведь, в конце концов, именно Ассад из них двоих ознакомился с отчетом. И как отреагировал его помощник? Да никак. Он продолжал с улыбкой сидеть под своей пальмой.
        Как это все выводило из себя…
        – Я думаю, вы поколотили жену за измену и устроили поджог.
        – Эй, Ральф, – перебил его Ассад. – А сколько литров сырой нефти может выкачать из земных недр буровая установка в такой вот погожий денек?
        Мужчина озадаченно посмотрел на Ассада. И не он один.
        – Ну, я интересуюсь исключительно потому, что таким образом можно выяснить количество газа и дерьма, поднимающихся наверх и напоминающих весь этот вздор, который вы только что несли, верно?
        На лице собеседника прорезались косые морщины.
        – Я связывался с вашими работодателями, – продолжал Ассад все с той же непостижимой улыбкой. – Мне кажется, Ральф, они вас весьма ценят.
        Здесь бурильщик кивнул, соглашаясь, но в то же время с некоторым недоумением.
        – И они не могли умолчать о том – потому что я сам прямо у них спросил, – что вы жутко норовистый тип, это правда? И что вы любите демонстрировать, что не боитесь ничего на свете. Что скажете?
        Собеседник слегка пожал плечами. Ситуация принимала для него какой-то глупый оборот, это было очевидно.
        – Ну да, это так. Но я никогда не бил Минну, если вы на это намекаете. Только мелкие потасовки в баре. Меня никогда не арестовывали за насилие, но вы ведь, черт возьми, и так все это знаете?
        – Я тут подумал, что нам с Карлом не помешало бы побывать там, где вы жили вместе с Минной, и побеседовать с вашими соседями. Что скажете на это?
        Ральф фыркнул.
        – Мне как-то насрать. Тоже мне, соседи… Мусульмане, ютландцы и прочий сброд.
        «Он сказал „ютландцы“?» – подумал Карл. Человек, сидящий перед ними, провоцирует их в открытую? Не так ли он заваривает потасовки? Весьма изобретательно…
        В следующий момент Ассад поднялся, по-прежнему с широкой улыбкой, и с размаху всей пятерней заехал бурильщику по роже.
        Насколько это оказалось неожиданно, настолько же чудовищно неправомерно, в особенности в стенах полицейского управления.
        Однако Ассад кивком пресек протесты Карла. Он как ни в чем не бывало спокойно стоял, склонившись над бурильщиком, упершись руками в колени и уставившись на лицо с разбитым носом.
        Между их глазами было каких-нибудь десять сантиметров.
        Что, будь оно неладно, все это значит? Через секунду этот человек вскочит и примется громить все направо и налево. Можно было почти увидеть, как бурлило у него в голове. Неужто план Ассада заключался в том, чтобы упрятать подозреваемого в кутузку за нападение на должностных лиц при исполнении? И им придется лгать насчет того, кто первым нанес удар?
        Вдруг оба противника довольно неожиданно разразились громким хохотом, а Ассад выпрямился и похлопал Ральфа по плечу, затем засунул руку в карман и протянул пострадавшему носовой платок.
        – Карл, смотри-ка, а у него неплохое чувство юмора, а? – веселился он.
        Бурильщик кивнул. Его рожа была прилично разбита, но это, по-видимому, не помешало ему прийти в чувство.
        – Только больше так не делай, – попросил парень.
        – А ты тогда больше не обзывай меня ютландцем, – отреагировал Ассад.
        Сдохнуть можно, как яростно заржали эти два придурка.
        Карл совершенно опешил, но это было неважно, ибо в его восприятие Ассада уже и так был вбит клин. С одной стороны, он чувствовал себя странным образом ободренным решительным поведением напарника, так как это указывало на то, что коллега приходит в себя, но с другой стороны, то же самое поведение порождало вопрос – что было такого в сущности Ассада, или, точнее, в его прошлом, что наделило его навыком применять насилие настолько подконтрольно? Конечно, с таким не столкнешься каждый день.
        – Лишь один вопрос, прежде чем мы вышвырнем тебя вон, – решительно начал Ассад.
        Что он имел в виду? Этот человек не может просто так отделаться от них. Они ведь только начали.
        – Твоя жена была недотепой, так, кажется, это называется?
        Резким движением их собеседник откинул голову назад, как будто мозолистый кулак Ассада готовился нанести очередной удар.
        – А откуда вы знаете? – В его голосе слышалось изумление.
        – Так была?
        На напряженном лице появилась смешливая ямочка.
        – Она была прямо-таки адски неуклюжа, так что моя мама даже отказалась бывать у нас. Никогда в жизни никто не видел на полу такого количества разбитых вдребезги фарфоровых фигурок, как когда Минна впервые очутилась в ее гостиной. – Он кивнул. – Ну да, она была слегка обескуражена.
        Ассад вопросительно посмотрел на Карла.
        – «Обескураженный» значит «смущенный», «сконфуженный» или «растерянный», – объяснил Карл.
        Судя по всему, это не облегчило понимания.
        – То есть ты имеешь в виду, что она не слишком ладила с аппаратурой, электроникой и прочим? – продолжал Ассад.
        Диафрагма Ральфа Вирклунда завибрировала.
        – Если она пользовалась тостером, то подгорал тостер, а не хлеб. Но…
        Он осекся.
        Все трое переглянулись.

* * *

        – Ассад, я хотел бы тебе сказать, что не одобряю, когда ты избиваешь людей в моем кабинете, – высказался Карл, когда бурильщик удалился. – Я требую объяснений. Ведь ты прекрасно понимаешь, что еще раз выкинешь подобный номер – вылетишь отсюда, понятно?
        – Заткнись, Карл. Ты ведь видел, как это разрядило обстановку. Ты же знаешь: если верблюд пердит, этому может быть две причины, да?
        Боже всемогущий, опять верблюды…
        – Да-да, либо он обожрался травой, либо просто желает произвести немного прекрасной музыки под солнцем пустыни.
        – Ассад, мать твою, каким боком это служит оправданием избиения человека?
        – Мне просто казалось, надо было сказать, что на буровой установке жуткая скукотища.
        – Точняк, да. То есть ты хотел продемонстрировать, что драка – всего лишь развлечение для этого чувака?
        – Ну да, Карл, он ведь пускает в ход кулаки исключительно для развлечения. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что оскорбляет нас, а я показал ему, как в этом случае поступают и что затем можно стать прекрасными приятелями. Мы оказались равны, после того как я ему врезал, и он все понял.
        – То есть, подобно верблюду, он перестает сдерживаться, чтобы добавить себе чуток музычки в жизни, и именно поэтому легко вступает в драку? А почему то же самое нельзя применить и к собственной супруге?
        – Потому что совсем не так весело бить жену, как своих друзей-приятелей. Поэтому.
        – Несомненно, это весьма хлипкий аргумент его непричастности к убийству.
        – Я и не говорю, что он непричастен. Только, Карл, тот, кто толкает верблюда в задницу, должен быть готов словить копытом по яйцам. Такие дела.
        О господи…
        – Так что, на этот раз верблюд, похоже, оказался самкой? Твоя мысль состоит в том, что совсем не весело кого-то мутузить, если и пострадавшему от этого не становится весело?
        Ассад улыбнулся.
        – Ну вот ты и понял. Прекрасно, Карл.

* * *

        Когда Мёрк был молодым полицейским, отчеты писались на печатной машинке за двадцать минут двумя пальцами. В современной Дании при помощи десяти пальцев и текстового редактора пятнадцатого поколения ему требовалось как минимум два с половиной часа, и то если повезет. Теперь отчеты представляли собой не выводы, а скорее выводы из выводов из выводов.
        При нормальных обстоятельствах Карл терпеть не мог всю эту бюрократию, но сегодня ему идеально подошла изоляция перед монитором, хотя и сложно было сосредоточиться.
        Он услышал голоса Розы и Гордона, доносящиеся из коридора.
        По всей видимости, она хвалилась ему, как ей удалось решить для отдела «Q» дело Анвайлера, причем невозможно было не обратить внимание на его непомерное восхищение ею. Если Гордон собирался кое-что разузнать, то его стратегия заключалась в том, чтобы сделать это посредством проникновения к Розе под юбку.
        Карл попытался заткнуть уши. Кому захочется слушать подобные вещи в его-то состоянии?
        – Эй, Гордон! – закричал он, когда они проходили мимо его кабинета. – Скоро ты уже закатишь карету в гараж?
        Роза послала ему ледяной взгляд и с треском захлопнула дверь.
        Мёрк нахмурился. Неужто этот дохлый призрак, едва вышедший из грудного возраста, сумел-таки подъехать к Розе?
        Вперив взгляд в мерцающий монитор, он принялся за составление отчета по поездке в Роттердам. Это была нелегкая задача, потому что когда дело дошло до поисков правды, полицейские, занимавшиеся делом об убийствах посредством строительного пистолета в Схидаме, проявляли абсолютно отвратительное знание английского языка по сравнению со всеми остальными знакомыми ему голландцами.
        На все про все получились жалкие две страницы, а этого явно было недостаточно. У Карла снова возникла проблема с концентрацией. Возможно, будет лучше, если он разошлет документы, полученные на встрече. В полицейском управлении наверняка отыщется кто-то, кто сможет перевести этот корявый текст.
        Мёрк покачал головой.
        Ни черта это не поможет.
        Единственным конструктивным способом обретения той или иной формы душевного спокойствия было приглашение ко второму акту драмы под названием Мона. И этот акт должен был оказаться более плодотворным, чем первый.
        Карл набрал рабочий телефон Моны, но трубку, естественно, сняла не она. В порыве усовершенствовать концепцию саморазвития Мона примкнула к сообществу некоей клиники, обретя при этом одно небольшое досадное неудобство: теперь каждый раз приходилось натыкаться на секретаршу, а эта юная женщина, видимо, мнила себя столь же компетентным психологом, как те, кто консультировал клиентов в кабинетах за ее спиной.
        – Нет, Мона Ибсен в данный момент недоступна. У нее пациент. Ну, может, пациента у нее и нет, но факт тот, что на двери висит табличка «Не беспокоить».
        Он ей даст факт, когда в следующий раз объявится лично и склонится над стойкой регистрации…
        Факт! Едва Мёрк положил трубку, как в нем укоренилось болезненное и мучительное ощущение, что Мона давно вынашивала план его отставки.
        Можно ли было допустить мысль, что она встречалась с другими мужчинами, пока Карл прочесывал улицы в поисках обручального кольца? Неужели он упустил сигналы, которые могли на это указывать?
        Нет, Мона не такая. Если б она встретила другого, то сразу прямо сказала бы об этом.
        И все же в голову Карла закралось мрачное чувство, что его обманули. Признаться, он не чувствовал ничего подобного лет с двенадцати. Тогда одним ярким летним днем он обнаружил любовь всей своей юности, затмевающую собой все вокруг Лизу, позирующей у открытого бассейна. Она вдруг предстала перед ним в декольтированном купальнике, обнажив коричневые покатые бедра, и сразу удалилась от него на расстояние многих световых лет. Они вместе взрослели и смущались своей близости почти влюбленных, – и вдруг ее абсолютно открытая улыбка оказалась адресована другим. Когда она наконец заметила Карла, ее улыбка изменилась. В одно мгновение девочка превратилась в женщину, а он был покинут и унижен, по-прежнему заключенный в мальчишеское тело.
        Не менее десяти лет ему потребовалось на избавление от чувства одиночества, в которое она его повергла, и вот теперь он ощущает то же самое. Отправлен в отставку, предоставлен самому себе… Это была даже не ревность, а нечто более глубокое и гораздо болезненнее.
        «Черт возьми, приятель, – сказал сам себе Карл, – да ты впал в зависимость от Моны. Когда же это случилось?»

        Глава 13

        Услышав в коридоре топот Розы, они приготовились к худшему. Вот и приближается расплата за вчерашнее скудо-умие. Зачем Карл вообще ляпнул про ее отца? Знал же, что это Розино больное место…
        – Карл, спокойно. С утра я успел побеседовать с Аллахом. День сегодня благоприятный, – заметил Ассад.
        Невероятно, как этому человеку удавалось установить контакт и с богом, и с простыми смертными.
        – Идите-ка оба сюда, – первым делом прозвучало из уст Розы. Сияющий взгляд, в своем репертуаре. – У меня для вас небольшой сюрприз.
        Несомненно, она предчувствовала сопротивление с их стороны, именно поэтому развернулась на каблуках, и им ничего не осталось, как только последовать за ней.
        Если не считать облупившегося после прогулки по Брумлебю носа, Роза пребывала в отличной форме – настоящая телочка. Ассаду по-прежнему приходилось нелегко, а Карл не справлялся со взятым темпом по причине бессонницы и загрязненных легких. Так что оба задыхались, пробегая мимо постового в направлении Полицейской площади в попытке угнаться за Розой, на всех парах припустившей через Хамбросгэде к парковке у здания «Фальк».
        Ни один гастрольный грузовик не мог бы лучше соответствовать названию из букв, стилизованных под колючую проволоку, вьющемуся над фургоном. Какое ликование пробуждалось в фанатах дэт-метала при взгляде на эту мумию транспортного средства: багровые языки пламени от радиаторной решетки до задних фар… Заостренные рога буйвола с черепами…
        Группа из Мальмё «Даггерс’н’Свордс» действительно постаралась на славу.
        Раздался лязг, и Роза толкнула в сторону раздвижную дверь прицепа, знаком призывая их войти внутрь.
        Проклятье, неужто это бледное отстраненное лицо Сверре Анвайлера выглядывало из глубины фургона и мрачно кивало им? Он указал на диван напротив себя и, не произнеся ни слова, протянул им пару банок с пивом.
        – Я постараюсь побыстрее, – сказала Роза. – Так как через десять минут Сверре отправляется в Орхус. Ему надо успеть на паром.
        Карл присел на диван, отодвинул футляр с гитарой к стенке и усадил рядом с собой Ассада. Напротив них сидел человек, которого на протяжении целого года жаждал разыскать Интерпол. От этой колымаги было каких-нибудь сто метров до штаб-квартиры национальной полиции, а рядом находилось полицейское управление с корпусом немедленного реагирования под предводительством Ларса Бьёрна. Как он мог рассчитывать на то, что сможет так запросто улизнуть и преспокойно отправиться в Орхус?
        – Я-то думала, что Анвайлер сейчас в Мальмё, поэтому сегодня утром собиралась поехать туда на поезде, но затем взглянула на расписание концертов «Даггерс’н’Свордс» и обнаружила, что вчера они играли в «Троммене» в Хёрсхольме. – Роза излучала самодовольство. – Поэтому я связалась с организаторами и спросила, не знают ли они, где в данный момент находится группа. И мне ответили, что они все еще сидят за завтраком в «Отель Злип» в Баллерупе; накануне разразилось настоящее веселье, так что они выедут с некоторым опозданием.
        – Да, когда она позвонила, я решил, что это очередная девочка-групи, – вклинился в монолог швед – на языке, который, судя по всему, должен был быть похожим на датский.
        – Да, я знаю, что была довольно настойчива, – рассмеялась Роза.
        Карл нахмурился. Впоследствии придется, видимо, поговорить с ней о том, что человека, подозреваемого в убийстве и разыскиваемого Интерполом, не вызывают на встречу по телефону. К нему едут и арестовывают. Без предупреждения.
        – Роза объяснила мне ситуацию, и я на самом деле пришел в ужас, так как ничего об этом не знал, – продолжал пройдоха. – Но я уверяю вас, что не имею к этому несчастью абсолютно никакого отношения.
        Потрясающе членораздельная для шведа речь.
        – Ничего иного я от вас и не ожидал, – отреагировал Карл.
        – Наверное. Но я ведь отсутствовал все это время, так что ничего не знал. Я не бывал в Сюдхавнен с тех пор, как продал свой плавучий дом, но подумывал при случае навестить покупательницу, чтобы посмотреть, как там идут дела.
        – Могу подтвердить, мы уже обнаружили кое-что, свидетельствующее о вашем отсутствии, однако каким образом мы можем знать наверняка? – спросил Карл.
        – Каким образом? Ну, у меня дома есть множество доказательств. Квитанции, фотографии, много чего… Все это находится в моей квартире в Мальмё. Вы могли бы просто попросить.
        Карл кивнул.
        – Если дело действительно обстоит так, как вы утверждаете, то луч следовательского фонаря удалится от вашей персоны, мы это прекрасно понимаем. Допустим; но в таком случае не могли бы вы мне рассказать, что такое находилось на лодке, что могло спровоцировать столь масштабный взрыв? Сложноватый вопрос, правда?
        Анвайлер вертел в руках какой-то предмет, напоминающий трубку от старого радио – возможно, какая-то деталь от усилителей, стоявших в задней части прицепа. Ночная рейв-вечеринка оставила тяжелые темные круги под его бесцветными глазами. Какая-то печать тоски характеризовала линию его губ и жесткие реликвии, которыми он сам себя украсил: пирсинг в ушах, татуировка на шее и гладко выбритая макушка.
        – Нет, я так не считаю, – лаконично ответил он.
        Своеобразная атмосфера просветления и мира распространилась внутри фургона с нагромождением черной кожи с заклепками и надраенных до блеска сапог.
        – Я же готовил лодку к продаже. Многократно красил полы. Обрабатывал все деревянные поверхности маслом. Поэтому в старом моторном отсеке еще осталось немного лака и масла. Я сказал ей, что мне потребуется еще день, чтобы убрать это все, однако дамочка уверила меня, что сама этим займется и хорошенько проветрит помещение, а я могу спокойно уезжать. И, честно говоря, меня это весьма устраивало.
        – То есть вы утверждаете, что она позабыла об этом хламе, он самовозгорелся и судно мигом взлетело на воздух? Вот только я уверен, что если б дело обстояло так, то технические специалисты наверняка уже выяснили бы это. И еще, разве они не обнаружили бы на дне остатки упаковок, если б вы оказались правы в своих догадках?
        – Нет, потому что лак и масло стояли в пластиковых ведрах. – Анвайлер подавленно осмотрелся. – Но тут явно комбинация этого и чего-то еще. Мне надо было подумать об этом, когда я показывал ей лодку, потому что она казалась очень несобранной. Говорила «да» на все, что я ей объяснял, но выглядела так, словно не вполне понимала мои слова.
        – Газовая плита?
        – Нет. – Он печально посмотрел на следователей. – Я подумал про генератор.
        – Он стоял в моторном отсеке?
        Швед медленно кивнул.
        – Господин Анвайлер, почему бы нам с вами не перейти через дорогу и не рассказать моему шефу о том, что вы только что поведали нам?
        Сверре пожал плечами и напомнил, что он уже сказал, что очень занят и должен успеть на паром.
        Но Карлу было виднее. Нежелание сотрудничать, коему он оказался свидетелем, говорило скорее о естественном для бывшего преступника недоверии к тому, что его могут с готовностью выслушать.
        У таких людей, в конце концов, тоже имелся свой опыт.

* * *

        Преодолеть ступеньки на третий этаж было тяжело, а бутылка «Чивас ригал»[96] в руке у Карла ощущалась абсолютно лишней.
        «Прощальный прием» – гласила надпись на дверях столовой. С таким же успехом можно было написать «Кончина отдела „А“» или «Триумф отдела преступлений против личности».
        Ничто теперь не останется таким, каким было при Маркусе Якобсене. Какого хрена он уходит именно сейчас? Неужели не мог хотя бы дождаться, когда Карл тоже отправится на покой?
        В честь этого события фру Сёренсен испекла какие-то отсыревшие кексы, на которые клюнули лишь те сотрудники, кто был голоден как волк. Лиза украсила неравномерно нанесенную глазурь датскими флажками. Под несметное количество пластиковых стаканчиков, в которые особо нечего было налить (как-никак, рабочее время), кто-то постелил бумажную скатерть с неуместной фразой из аккуратных печатных букв: «Наслаждайтесь пенсией, шеф, спасибо и всего хорошего – да здравствует отдел А!»
        Речь начальника полиции была лаконичной и миновала все те подводные камни, которые накопились за многие годы размолвок с шефом отдела убийств, а потому оказалась на удивление бессодержательной, в то время как монолог Ларса Бьёрна строился в основном на перечислении того, что он собирался перенять от руководства Маркуса, но в еще большей степени того, чего он не собирался перенимать.
        Когда новый начальник наконец завершил, один только Гордон вышел вперед и пожал руку этому придурку, на что Бьёрн с улыбкой и с какой-то неожиданной доброжелательностью похлопал его по плечу.
        Тесно сблизив головы, они обменялись парой слов. Студент и новоиспеченный начальник отдела убийств. О чем они так конфиденциально шептались? Разве Гордон – не просто вызывающий раздражение студент юридического факультета, которому позволили сунуть свой нос в ту часть механизма, где правовая система подвергается испытанию на прочность?
        А может, он всего-навсего человек Бьёрна?
        В таком случае Гордон, может, вовсе и не потаскун с завуалированной страстью к женщинам с занозами в башке и тушью вокруг глаз?
        «Надо бы глаз да глаз за тобой, проклятый чертенок», – подумал Мёрк и с утешительной улыбкой поглядел на своего бывшего шефа. Если Маркус сейчас вдруг пожалеет о своем поступке, то он может очень кстати отослать Бьёрна обратно в Афганистан, откуда тот только что вернулся…
        – Маркус, мне безумно жаль, ты заслуживаешь гораздо более искусного оратора, чем этот, – сказал Карл, вручая шефу картонный пакет с бутылкой виски. – На лучшего и более компетентного начальника, чем ты, невозможно даже надеяться, – произнес он чистым звенящим голосом, так что никто из собравшихся, в том числе начальник полиции и сам Бьёрн, ни на секунду не усомнился в искренности этих слов.
        Якобсен на мгновение одарил Карла легкой улыбкой, взял у него пакет, поставив его рядом на стол, и необычайно горячо обнял Мёрка.
        Со стороны Маркуса это был, несомненно, единственный эмоциональный порыв за день.
        На этом окончились двадцать лет службы в управлении, без лишней суеты вокруг. И так происходило всегда. Когда человек покидал систему, это случалось как-то чересчур беспрепятственно.
        По крайней мере, Карл надеялся, что его собственный уход не будет сопровождаться фанфарами, и его это вполне устроило бы.

* * *

        С тяжелой душой он снабдил Розу и Ассада парой указаний и сел за рабочий стол с намерением во что бы то ни стало завершить дело Анвайлера отчетом.
        В конечном итоге выходило, что пожар следует классифицировать как несчастный случай и что в худшем случае Сверре Анвайлеру грозил небольшой штраф за то, что он не убрал с лодки легковоспламеняющиеся жидкости до перехода жилища в руки нового владельца.
        Тоскливое и не слишком любопытное и престижное дело для Бьёрна в качестве материала для прессы, зато прекрасное завершение карьеры Маркуса Якобсена. Финальная точка в последнем деле, все как должно быть. За его долгую карьеру было полно не столь конструктивных расследований, о которых он будет вспоминать без радости и с мыслью о которых он, как и другие следователи отдела убийств, будет доживать жизнь.
        Каждое нераскрытое дело об убийстве грызет до последних дней.
        Поэтому Карл распечатал отчет и на титульном листе написал «Раскрыто».
        Глядя на это слово, он невольно вновь подумал о Моне. Интересно, скоро это пройдет?

* * *

        Карл с Ассадом остановились перед множеством дел, висевших на доске для объявлений в коридоре. Несмотря на то что за последние несколько месяцев многие дела были сняты, к сожалению, новых прибыло гораздо больше. В последнее время процент раскрываемости в отделе А под начальством Маркуса Якобсена поднялся до девяноста, однако в целом по стране дела обстояли не столь прекрасно, и ввиду этой стены данный факт становился особенно очевидным. Помимо того, последнее десятилетие не лучшим образом отразилось на многих гражданах и принесло много несчастья. Так уж случилось. Необъяснимые, но вполне реальные самоубийства и случаи пропажи без вести снабжали пресловутую доску дополнительными разноцветными ниточками.
        Здесь громоздилась целая сеть из синих хлопчатобумажных нитей между делами, имеющими минимум связей, и почти столь же обширное переплетение бело-красных нитей между делами, взаимосвязь которых казалась очевидной.
        Цветная паутина несчастий и трагедий, да плюс еще те, что стояли особняком.
        – Тут есть чем заняться, Ассад, – заметил Мёрк.
        – Да, именно так. Одна душа, две мысли, Карл.
        – Ассад, все наоборот – одна мысль, две души, угу? Но да, мы подумали об одном и том же: неужели мы хотим взяться за очередное сомнительное дело? За объявление многолетней давности об исчезновении человека?
        – И все-таки, Карл, мне кажется, Роза это заслужила. Она только что распутала дело.
        – Да, но это дело никогда не висело вот тут на стене, не забывай.
        – Карл, но все же давай его повесим. – Он устало, но в то же время озорно улыбнулся, как старый добрый Ассад. Оставалось добавить чуток резкой мятной вони и липкой жижи, настойчиво проникающих в мозг музыкальных завываний ближневосточного толка, частых взглядов в глаза, ежедневных щедрых порций языковой путаницы, и все вернется на круги своя.
        – А, значит, ты так считаешь. – Карл глубоко вздохнул. Сегодня настойчивость его была не на высоте, ибо в конце любой мыслительной цепочки неизбежно возникала Мона. – Ну, тогда сам и преподнеси ей эту новость, ладно?
        Зная, насколько ошеломительной может быть реакция Розы на подобные жесты, Мёрк проявлял крайнюю осторожность. В данный момент он жаждал тесного контакта совсем не с ней.
        Карл повалился в офисное кресло и попытался собраться с мыслями. Пара глубоких затяжек первой за день сигаретой…
        Эта Мона продолжала крутиться у него в мозгах. Проклятье!
        В одно мгновение сигарета превратилась в кучку пепла, в то время как с каждой затяжкой Карла все неотступнее охватывало беспокойство. И вот, откуда ни возьмись, перед ним нарисовалась Роза, кашляющая и разгоняющая дым тем самым объявлением о пропаже.
        – Большое спасибо, Карл, – только и сказала она, указав на небольшой листок в своей руке. Никакого тебе «ЙЕС!», ни волны возбуждения, способной порвать его в клочья. Всего лишь «спасибо», что из уст Розы звучало огромным достижением.
        Проигнорировав его страдальческое выражение лица, она уселась в одно из жутких кресел, которые сама когда-то сюда притащила.
        – Я тут покопалась в деле с этим чуваком на объявлении… ты, наверное, уже понял. – Она ткнула в снимок рыжего Вильяма Старка. – Телефонный номер, естественно, уже неактивен, но я нашла новый, так что мы можем связаться с девушкой, которая повесила этот плакат.
        – О’кей. А что тебя так зацепило в этом деле? – поинтересовался Карл.
        – Ассад, давай-ка быстренько сюда! – крикнула она.
        Послышались неторопливые шаги, и вот он уже тут. Жаждущий наброситься на новое дело, в боевой готовности, с дымящейся массой на резном стальном подносе.
        – Не желаете ли отведать лукума? – предложил Ассад, кивнув на какие-то разноцветные липкие пятна на подносе, словно это было содержимое ни много ни мало самого Святого Грааля.
        – Ассад проверил подноготную, а я исследовала положение дел в настоящем, – заявила Роза как о само собой разумеющемся.
        Карл покачал головой. Эти двое, объединившись, становились похожи на стадо обезумевших антилоп гну, в панике мечущихся по саванне туда-сюда, и надо было успеть отпрыгнуть в сторону к чертовой матери, если ты не собирался бежать вместе с ними.
        Ассад пристроил сладкое горячее месиво на столе и уселся на стул рядом с Розой, державшей в руках раскрытый блокнот.
        – Он был умным парнем, этот Вильям Старк. Лучший из своего выпуска на юридическом факультете. И на самом деле весьма странно, что к моменту своего исчезновения он не достиг более высокого уровня в профессиональной иерархии. – Ассад положил перед Карлом какие-то бумаги. – Сорок два года, пятнадцать из них чиновник в министерстве. До этого доверенное лицо и юридический консультант в нескольких общественных организациях. Холост, но шестой год проживал совместно с Маленой Кристофферсен и ее дочерью Тильдой. Сейчас Малене сорок семь, Тильде шестнадцать, они живут в Вальбю.
        – А как у него в плане материального положения, все было в порядке?
        Ассад кивнул.
        – Двадцать лет тщательной экономии, да. Дом незадолго до исчезновения выкуплен, ценных бумаг на восемь миллионов крон. Большая часть состояния – наследство от матери, умершей непосредственно перед его пропажей. Он был единственным ребенком, близких родственников, кроме него, у нее не было.
        – Восемь миллионов, ни хрена себе! – Карл присвистнул. Если б у него столько было, он купил бы два билета на Кубу и утащил бы с собой Мону. Месяц под пальмами в непрерывной румбе и постельных развлечениях наверняка смягчил бы ее…
        Он прогнал эту мысль из головы.
        – О’кей, у нас есть высказывания людей из окружения Старка, которые могут намекнуть на причину его исчезновения?
        Роза перехватила инициативу:
        – Ни единого. Коллеги по работе описывают его как скромного, но гармоничного человека. В рапорте говорится, что ни на службе, ни в личной жизни он не давал поводов подозревать его в депрессии или чем-то подобном.
        Везунчик.
        – И опять-таки, Роза, почему ты вдруг так заинтересовалась этим делом, помимо того, что ощутила симпатию к этой молоденькой девушке, как я уже понял? Что еще тебя привлекло?
        – Обстоятельства, Карл. Я допускаю, что человек может отправиться в Африку и исчезнуть там. Конечно, это могло произойти против его воли, там полно опасностей, однако добровольное залегание на дно в той части мира, где нет ни прав, ни законов, тоже не стоит списывать со счетов. Мотивом могла явиться жажда приключений, как и отвращение к будничной жизни на родине. Пресыщенность работой и коллегами. Ненависть к зимнему мраку и холоду или же к датскому политическому климату. А также стремление обогатить свою сексуальную жизнь. Склонность к юным черным девам, разве это неслыханное дело? – Она остановилась, чтобы следующая фраза получилась более эффектной. – Или к черным юношам, если уж на то пошло. У него могли быть свои секреты, ведь у каждого из нас они имеются.
        Карл кивнул. Роза-то явно имела право это сказать.
        Он повернулся к Ассаду. Тот тоже кивнул, но как-то нерешительно. Как искушенный преступник, который осознает, что он должен высказать свою версию как можно ближе к истине, но вместе с тем точно знает, в каком месте следует сдержаться.
        Это был очень странный кивок.
        – Думаешь, у Старка все-таки были тайны?
        Роза пожала плечами:
        – Кто его знает… Но факт тот, что он все-таки исчез не в Африке, и именно это не дает покоя моей заднице. Он же вернулся в Данию, Карл. Он пробыл в Камеруне всего несколько часов, когда сдал свой обратный билет и купил новый. И прибыл в аэропорт Каструп по расписанию. У нас есть список пассажиров от авиакомпании и пара записей с камер видеонаблюдения, на которых Старк выходит со своим багажом. И тут он вдруг пропадает… Возможно, навсегда.
        Карл попытался представить себе такую ситуацию.
        – Он наверняка смышленый малый. Поиски сконцентрированы в Дании, поскольку он исчез здесь, однако, как и Сверре Анвайлер, мог направиться прямиком через мост Эресунн. Вполне возможно, залег на дно где-нибудь в необъятных шведских лесах. Либо с фальшивыми документами вернулся обратно в Африку или отправился еще куда-нибудь.
        – Мы с Розой уже обсудили это, Карл, – прервал его Ассад. – Существовали ли у Старка враги? Относился ли он к типу азартного игрока? Мухлевал? Ему надо было вывезти какие-то деньги? Он забыл что-то взять из Дании, за чем ему пришлось возвращаться? Может, он должен был забрать некую другую женщину? Мы перебрали все, что только можно, и все же абсолютно неочевидно, что такое могло произойти.
        Карл выпятил нижнюю губу. Они действительно многое сделали, однако ухватиться по-прежнему было почти не за что.
        – То есть у нас никакой отправной точки, верно? Что там в рапорте – есть хоть что-то еще, что может дать толчок в каком-нибудь специфическом направлении, не принятом во внимание ранее?
        Оба помощника покачали головами.
        – Ну, так что у нас тогда имеется? Хоть что-то есть? – Расследование будет довольно кратким, если спросить его мнение.
        – Вильям Старк до сих пор не объявлен мертвым, – сказала Роза, опустив голову и глядя исподлобья темным оком.
        – Нет, Роза, конечно, нет. Еще не прошло пяти лет.
        – И его дом по-прежнему стоит примерно в том же виде, в каком он его покинул. А еще лучше вот что: я раздобыла комплект ключей у наших коллег со станции «Беллахой». В свое время дом был опечатан.
        Карл нахмурился. Ищейка начинает вилять хвостом, как только что-то учует; именно это ощущение передалось ему от Розы посредством одной-единственной фразы.
        Вот дерьмо.
        – Ладно, – сдался он и потянулся рукой за курткой. – Едем.

        Глава 14

        Для Марко выдались не самые удачные сутки. Тени заставляли его вздрагивать, а постоянные малейшие звуки вконец измотали его.
        Он вернулся на Эстебро, так как Золя всегда внушал им – если на вас где-то обратили внимание, нельзя туда возвращаться. Поэтому Эстебро являлось, по-видимому, единственным местом в городе, где его не разыскивали.
        Глубокой ночью с четверга на пятницу Марко забрался на дно какого-то мусорного бака, чтобы получить несколько часов покоя и разобраться со своими страхами по поводу событий предстоящего дня.
        Теперь речь уже не шла о том, что его покалечат, когда отловят. Теперь, когда Золя, по всей вероятности, понял, что Марко видел объявление и наверняка связал его с мертвецом в лесу, речь шла о спасении жизни.
        Он внезапно проснулся, когда какой-то спившийся бомж приоткрыл крышку и чуть не упал замертво, когда из бака высунулся Марко.
        Было чуть больше половины седьмого утра, но солнечный свет уже прорезал щели между зданиями и властвовал над узкими улицами. Из-за домов доносился шум транспортных артерий. В этот час город пробуждался.
        Сложив вещи в черный полиэтиленовый мешок, Марко уверенно направился к библиотеке на Даг Хаммарскьёльдс Алле. Там находилось все, что ему требовалось: туалет, где можно помыться, и компьютеры, чтобы распечатать карту местности, куда он двинется чуть позже. А еще там был секретный уголок на полке над электросчетчиком в шкафу, куда никто никогда не заглядывал и где он мог пристроить свой мешок, пока не подвернется более подходящее местечко. Марко уже давно его приметил.
        В этом посольском квартале охранники в штатском стояли повсюду. Русские следили за американцами и наоборот, а посреди всего этого стояло мощное здание, которое, как он узнал, когда-то принадлежало Красному Кресту, и напоминало ему о том, что были в этом мире дети, которым приходилось гораздо хуже, чем ему. Не то чтобы от сознания этого Марко чувствовал себя лучше. По крайней мере, к детям, которые в данный момент устремлялись мимо него в направлении школы, Красный Крест не имел ровно никакого отношения.
        Когда библиотека наконец открылась и Марко совершил все задуманное, он направился через Сортедамссёен, далее вдоль Рюесгэде и затем на север, обращая внимание на любое движение в окружавшем его пейзаже.
        Хорошо, что у него была карта.

* * *

        Он добрался до дома Старка в то время суток, когда пригородные районы, казалось, опустели. Середина пятницы являлась, вероятно, лучшим временем на неделе, когда проще всего было совершить кражу со взломом в спокойном и ухоженном датском частном квартале. Матери и отцы на работе, ибо для поддержания достойного уровня жизни требуется, как правило, два источника дохода, чтобы свести концы с концами. В таком зажиточном «гетто» все трудились как могли. В подобном анклаве объединяющим жителей моментом являлось не какое бы то ни было ограничение на доход домохозяйства, а как раз наоборот, и все дети, выросшие в этом квартале, знали, что если они хотят достичь такого же статуса, как у родителей, им необходимо усердно посещать школу. Поэтому почти все дома в это время пустовали. Опасаться стоило собак, пенсионеров и случайных домохозяек. Но Марко привык к осторожности, так что он мобилизовал свои детские воровские навыки и принялся беспечно прогуливаться по улице, словно и сам являлся частью этого мирка. Отнюдь не как уличные пройдохи из Прибалтики или России, которых за версту выдавали спортивные костюмы,
вышедшие из моды лет десять назад, или постоянно грязные и выцветшие джинсы, длинные не по росту и дурно сидевшие. «Воришка» – крупными буквами было написано у них на лбу. Неопрятность и небрежная походка, всегдашняя привычка ходить парами с ветхими рюкзаками за спиной или обилием полиэтиленовых пакетов. Выглядеть подобным образом было недопустимо.
        Нет, Марко шел совершенно обычной походкой, устремив взгляд, казалось бы, в какую-то дальнюю точку по улице, в действительности же пристально отслеживая все происходящее вокруг него.
        Это был симпатичный квартал, в таком же районе он мечтал когда-нибудь жить. Качели и балансиры, детские домики с маленькими верандами. По одну сторону улицы – красивые большие деревья с ветвями, опускающимися в озеро или болотце, по другую – ряды изящных домиков среднего размера, крыши которых выглядывали друг из-за друга.
        И вдруг посреди этой благословенной идиллии Марко задумался о погибшем мужчине. Странное ощущение возникало от осознания того, что тело, оказавшееся с ним в одной яме, ходило некогда вот по этим самым дорожкам и было живым. А теперь этот человек исчез из мира… Осталась только голова на объявлении.
        Добравшись до места, Марко увидел женщину, сидевшую на корточках у грядки в непосредственной близости от сада, судя по всему принадлежавшего когда-то Вильяму Старку. Соседка была глубоко поглощена своим занятием. Марко посчитал саженцы, оставшиеся у нее в ящике. Еще штук десять-пятнадцать? Она так упоенно работала; видимо, ей потребуется некоторое время на завершение дела, лишь после этого она уйдет. А пока никому не удастся незамеченным пробраться мимо нее по дорожке к дому Старка. Значит, надо набраться терпения, пройти мимо дома, а позже вернуться сюда.
        Почти поравнявшись с виллой Старка, Марко обнаружил темно-синий «Пежо 607», припаркованный чуть глубже на въездной дорожке. Как гром среди ясного неба.
        «Может, я смогу кого-нибудь увидеть там, если медленно пройду мимо. Если я замечу девушку, наверняка это окажется та самая, которая написала объявление, и тогда я позвоню в дверь…» С этой мыслью он сбавил скорость. А женщина, оставшаяся позади, пусть думает что хочет.
        За стеклом бунгало мелькали тени на стенах. Затаив дыхание, Марко уловил слабые голоса. Быть может, дом продали, хотя при наборе данного адреса в Интернете по-прежнему выскакивало имя Вильяма Старка.
        Мальчик покачал головой. Естественно, оставалось множество вариантов, которые он не предусмотрел. Дом могли сдавать в аренду, и если так, то можно было спокойно уходить, ибо в таком случае ловить тут нечего.
        Марко заметил в окне мужчину, прежде чем тот успел его увидеть. Этот парень явно замешкался. Он был не очень молод, но, кажется, держал ухо востро; брови его приподнялись, голова медленно двигалась вниз, вверх и в стороны. Он разглядывал обстановку с серьезным выражением лица и четко выверенными движениями, почти как рабочий, перед которым стоит конкретная задача. Только никакой он был не рабочий, здесь Марко не проведешь. Нет-нет, он лучше кого бы то ни было знал, как выглядят полицейские и какие жесты для них характерны. В прошлом они с Самюэлем частенько играли в такую игру, проворачивая свои делишки на улицах города: кто первым вычленит из толпы копа. Сама манера наблюдения за окружающими людьми, как правило, выдавала полицейских.
        Марко внимательно посмотрел на синий автомобиль. У лобового стекла на приборной панели лежал синий проблесковый маячок. Значит, надо смываться.
        Ровно в тот момент, когда Марко задал себе вопрос, что они тут делают, полицейский повернулся лицом прямо к нему. Это был всего лишь миг, но никогда в жизни Марко не ощущал себя настолько на виду, как в этот ультракороткий временной интервал.
        «Эти глаза уже раскусили меня», – подумал он и бросился бежать.
        Лишь достигнув Хусум Торв, Марко почувствовал, что в его легких свистит, а во рту пересохло, остановился и задумался, что же произошло.
        В доме Старка копы – значит, дело еще не закрыто, а это неизбежно влечет за собой следующий шаг с его стороны.
        Ему необходимо вернуться и проникнуть в дом.

* * *

        Дом, маленькое бунгало желтого цвета, выстроенное в тридцатые годы, стоял на склоне холма, с которого открывался пленительный вид на болото Уттерслев и абсолютно подавляющий, монументальный и уродливый жилой комплекс Хойе Гладсаксе на заднем фоне. В этом месте Копенгагена история предъявляла мрачное доказательство того, что появление человечества явилось худшим из того, что могло случиться с зеленой планетой.
        Карл покачал головой. Такое обилие бетона и мрачных мыслей посреди столь прекрасной природы – подобное сочетание надо было еще поискать. Позорный столб датской архитектуры. Какая вопиющая недальновидность…
        – Красивая мачта, да? – С этими словами Ассад указал в направлении видневшейся сквозь деревья вышки ростом с вавилонскую башню, возносившуюся к небу из переплетения тросов.
        Карл даже бровью бы не повел, если б эта телевышка сейчас рухнула.
        – Вы утверждаете, что здесь был осуществлен взлом. Когда? – спросил он.
        Роза достала ключ и открыла входную дверь.
        – Вскоре после исчезновения Вильяма Старка. Его возлюбленная с дочкой еще не съехали отсюда, так что у нас имеются довольно точные сведения о том, что украли.
        – Как обычно?
        – Не совсем. Но дом прямо-таки перевернули вверх дном. Вспоротые матрасы, картины, сорванные со стен… На вандализм не похоже. Скорее как будто искали что-то вполне определенное.
        Мёрк кивнул. То есть ни пропажа владельца, ни взлом банальными не были. Теперь он понял заинтересованность Розы.
        В доме пахло затхлостью. Это был запах плесени, сопутствующий застою и отсутствию интереса. Значит, вот где жил Старк и где, скорее всего, ему больше не суждено больше жить…
        Карл стоял посреди аккуратно прибранной гостиной и смотрел сквозь большие окна на сад и прелести Брёнсхой. Свежескошенная трава, кусты красной и черной смородины тщательно подрезаны до следующего урожая.
        – Кто ухаживает за садом и домом? – поинтересовался он.
        – Я думаю, его подруга по-прежнему наведывается сюда. Ассад, что там в отчете на эту тему?
        Тот кивнул.
        Карл огляделся. Все убранство свидетельствовало о том, что Старк довольствовался гораздо меньшим, чем пристало человеку его статуса. Он едва ли интересовался бренными вещами – на это указывали дешевый профиль потолочных досок и отделка стен, да и расширение гостиной было выполнено с применением весьма посредственных материалов. Однако, несмотря на это и на спертый воздух, здесь было вполне уютно. Данное жилье явно не ассоциировалось с суицидальными мыслями или желанием тайком исчезнуть.
        Несколько фотокарточек на сосновой полке демонстрировали радость от совместного пребывания домочадцев. Возлюбленная, ее дочка и Старк сидят бок о бок. Судя по их улыбкам, можно догадаться, что Старк только что установил таймер на фотоаппарате и едва успел присоединиться к дамам. Из разряда снимков, не претендующих на победу в конкурсе.
        Малена Кристофферсен была на вид вполне опрятной, полноватой, улыбчивой и полнокровной женщиной, в противоположность собственной дочери, казавшейся чрезмерно хрупкой и истерзанной – этакий птенец-заморыш, которого птица-мать инстинктивно выталкивает из гнезда.
        Старк на всех снимках выглядел довольным. Тепло обнимал своих дам за плечи, склонившись к ним и выглядывая между их лицами. Человек, который не позволял себе бо?льшую вольность, чем лиловый галстук к костюму, или – в лучшие моменты – зеленая клетчатая рубашка с коротким рукавом. Уже по одним только внешним признакам можно было понять, почему отличные результаты экзаменов не способствовали его более успешному росту. Не оставалось никаких сомнений, что Вильям был чересчур скромным и сдержанным и явно во многом слишком простодушным. Он прямо-таки излучал эту информацию о себе, чем и заинтересовал Карла. Если в жизни такого правильного парня, каким являлся Старк, происходят некие отклонения, как правило, это накладывает свои отпечатки.
        – Ассад, расскажи подробнее о взломе, – попросил он.
        Помощник открыл папку и вытащил копию отчета.
        – Он был осуществлен профессионально. Ни отпечатков пальцев, ни образцов ДНК. Кто-то из соседей рассказал, что видел нескольких парней в черных масках и синих комбинезонах; они приехали в желтом фургоне. Помахали соседям. Совершенно обычные люди, возможно, чуть более загорелые, чем можно ожидать в стоявшее на дворе время года. – Ассад улыбнулся; этим выражением он явно не побрезговал бы воспользоваться применительно к себе самому. – Но что касается цвета кожи, в нынешние времена как-то и не разберешься, имеет ли это значение, правда? Все ведь путешествуют круглый год. Горные лыжи, отпуск на побережье… Да скоро все станут похожи на меня, только не такие красивые.
        Ассад заискивающе поднял брови. Если он ждет от них комплиментов, пусть повременит.
        Помощник Мёрка пожал плечами.
        – Во всяком случае, они зашли через переднюю дверь, явно применив «пистолет» для отпирания замков, но чтобы никто не заподозрил неладное. Женщина, работавшая на соседнем участке в саду, пристально наблюдала, не появятся ли они вновь с кучей вещей в руках, но они не вынесли абсолютно ничего. Ушли, пробыв в доме около часа. Помахали на прощание и скрылись.
        – А о взломе сообщила Малена Кристофферсен?
        – Да, и именно поэтому они с дочкой съехали. Подумали, что оставаться здесь небезопасно, особенно после исчезновения Старка.
        – Дом в том же состоянии, что и был?
        – Да.
        – Как это возможно? Кто оплачивает ипотеку?
        – По дому не осталось долгов, Карл. Все остальные расходы покрываются прибылью от активов.
        – Хм. – Мёрк огляделся. – Интересно, что они искали, учитывая, что не сперли колонки с усилителем? Деньги, ценные бумаги, ювелирку? Мы вообще уверены, что Старк сколотил свое состояние законным образом? Ты проверил, действительно ли существовало наследство? Видел завещание?
        Ассад разочарованно глянул на него. Естественно, проверил и видел.
        Карл вновь скользнул взглядом по комнате.
        – Здесь вроде все выглядит благонадежно, но в этом деле уже однажды совершили грубую ошибку. Может, что-то связанное с наркотиками… Возможно, у него есть недвижимость или иная собственность в других странах, не задекларированная в Дании… Что-то, приобретенное посредством преступной деятельности… Быть может, он так быстро вернулся из Камеруна, потому что там что-то пошло не так, а на родине его встретили и наскоро прибрали. Видеозаписи с камер в аэропорту не зафиксировали, как его оттуда выводят?
        – Ну да, он поехал на метро.
        – А дальше?
        – Он стоит на платформе, после этого больше не появляется.
        – Это видео сохранилось?
        Ассад пожал плечами. Вот он и попался.
        – Гляньте-ка сюда, – послышалось из-за двойной двери.
        Роза указывала через коридор на небольшой кабинет с сейфом, стоявшим у стены. Он был среднего размера, массивный, с поворотной ручкой в центре.
        – Этот сейф находился в открытом состоянии и до взлома? – спросила она у Ассада.
        Тот кивнул.
        – Малена Кристофферсен утверждает, что он вообще никогда не закрывался. Вильям Старк им не пользовался. У него имелась ячейка в «Датском банке», однако она была аннулирована за несколько месяцев до его исчезновения.
        – У нее были какие-то предположения относительно содержимого ячейки? – перехватил инициативу Карл. – Ведь должно же было в ней храниться что-то ценное, иначе не стоило ее заводить.
        – Да. Малена рассказала, что у него были какие-то дискеты и диски да еще обручальные кольца матери с отцом. Но он забрал все это домой и, просмотрев содержимое носителей на компьютере, все удалил.
        – О’кей, и что же там было, нам известно?
        – Его докторская диссертация.
        – Докторская? Он пытался защититься?
        – Нет, до этого не дошло. Он даже не попытался выдвинуться на защиту.
        – Звучит как-то странно… Зачем удалять материалы?
        – По той же причине, по которой ты не хочешь превратиться из вице-комиссара полиции в просто комиссара полиции, я так полагаю.
        Карл уставился на Ассада. Что, черт возьми, он имел в виду?
        – И почему же я не хочу?
        – Потому что в таком случае тебя переведут на совершенно другую работу, Карл. – Ассад улыбнулся. – Ведь ты же не захочешь быть начальником полиции в Йорринге, верно?
        Ассад был прав. Дай бог, чтобы до этого никогда не дошло.
        – То есть ты имеешь в виду, он опасался повышения по службе в случае получения докторской степени? Малена Кристофферсен так сказала?
        – Она сказала, что он был вполне удовлетворен своим положением и совсем не относился к типу людей, которые фараонятся.
        – Фанфаронятся, Ассад. Ты ведь имел в виду фанфарониться? Но на кой ляд он тогда вообще затеял свою научную работу?
        – Малена Кристофферсен пояснила, что его матушка очень хотела, чтобы он защитился, так как его отец тоже обладал докторской степенью, но после ее смерти так и не завершил начатое.
        Карл кивнул. Портрет Вильяма Старка постепенно прояснялся. Это человек нравился Мёрку все больше и больше.
        – И о чем же была его диссертация, мы знаем?
        Ассад полистал свои бумаги.
        – Малена Кристофферсен точно не помнит, но что-то про учреждение фондов в международном контексте.
        – Блин, звучит забавно…
        Карл опустился на корточки и заглянул в сейф. Как ему уже сказали, тот оказался совершенно пуст.
        Затем полицейские прошлись по подвальному помещению, где не оказалось ничего примечательного.
        Они уже собирались уходить. Карл тщательно осмотрел потолки и стены на предмет неровностей, однако все выглядело ровненьким и аккуратным. Чересчур аккуратным, на его вкус.
        – Есть что-нибудь на чердаке? – спросил он у Розы, когда ее задница показалась в потолочном люке, ведущем на чердак.
        Она вытерла лицо, качая головой.
        – Только чертова куча паутины, а я ее терпеть не могу.
        Мёрк кивнул. Всегда нелегко было вникать в материалы спустя такое количество времени. Быть может, Малена Кристофферсен слишком старательно прибиралась, а может, ключевой бумажный клочок сгинул в мусорном ведре или в кармане одного из воришек… Возможно, когда-то тут и присутствовали какие-то улики, но время стерло их все.
        – Хм… ну что ж, давайте завершать. Не многое удалось нам выяснить… Но мы еще можем заглянуть к соседке напротив и помучить ее расспросами о людях, совершивших взлом. Она как раз снова принялась за посадки, насколько я вижу.
        Он взглянул на женщину, сидевшую на корточках рядом с ящиком рассады в саду, и вдруг заметил мальчика, который стоял на тротуаре на противоположной стороне улицы и смотрел в окно. Отнюдь не внешность парня заставила Карла нахмуриться, хотя подросток выглядел убого и был похож на беспризорника. А контакт взглядами, который на долю секунды установился между ними. Как будто обвиняемый встретился с судьей. Иногда такое выражение возникает во взгляде человека, который осознал, что только что оказался лицом к лицу со своим врагом.
        Мальчик отвел взгляд, отвернулся и исчез так быстро, что Карл даже не успел подойти поближе к окну.
        Парню не понравилось, что его заметили; это было очень странно.
        – Вы его видели? – спросил Мёрк, но оба его помощника замотали головами. – Этот малый, кажется, не обрадовался, обнаружив нас здесь.

        Глава 15

        Марко прождал час, прежде чем прокрался обратно и с удовлетворением констатировал, что исчезли и женщина с ящиком рассады, и полицейский автомобиль.
        Тогда он спокойно проследовал по дорожке, не сводя глаз с входной двери, и, не обнаружив таблички, предупреждавшей о наличии сигнализации, принялся обходить дом. С противоположной стороны он нашел подвальное окно без щеколды; оно едва превышало тридцать сантиметров в высоту, створка была прочно и основательно прикреплена к оконной раме изнутри.
        Марко позволил себе улыбнуться, ибо здесь чувствовал себя как дома. Он сжал кулак, направив локоть к центру окна, немного поднажал, чтобы стекло чуть подалось, и принялся легонько постукивать другой рукой по кулаку, в то время как локтевой сустав, словно долото, долбил стекло. Звук, когда по стеклу паутиной во всех направлениях разошлись трещины, оказался почти неслышимым, а осколки теперь было проще простого извлечь один за другим.
        Когда под стеной дома выросла кучка стеклянных обломков, а оконное отверстие стало черной дырой, ведущей в подвал, Марко лег на спину, вытянув перед собой руки, и проскользнул внутрь ногами вперед. Для парня его комплекции было бы достаточно и гораздо более маленького окошка.
        Подвал оказался всего лишь крошечной комнаткой, шириной примерно в треть от самого дома. Оштукатуренные стены и спертый воздух, напитанный влагой и частицами стирального порошка. Этим помещением, представлявшим собой комбинацию прачечной, мастерской и кладовки для хранения соленых огурцов, явно пользовались очень-очень давно. На упаковке со стиральным порошком, стоявшей на стиральной машине, было написано «Омо». Марко потряс коробку и с удовлетворением обнаружил, что порошок давно превратился в камень. Да, все так и было. Сюда больше никто не приходил.
        Бросив быстрый взгляд на банки с краской и инструменты, явно уже ни на что не годные, он прошел к двери, ведущей на лестницу, отпер ее и распахнул настежь, таким образом обеспечив себе запасный выход наружу. Затем поднялся на первый этаж, отыскал дверь на веранду и открыл ее тоже. Готов второй выход. Только после этого Марко остановился и принялся искать датчики движения и прислушиваться к малейшим сигналам. Он пытался найти любой намек на полупрофессиональную сигнализацию, привязку к мобильному телефону или к стационарному телефону кого-либо из соседей.
        Не обнаружив ничего в этом роде, Марко начал систематический обход помещения, буравя взглядом жилые комнаты. При обычном взломе его глаза привычно пропускали все, что могло напомнить о жильцах. Сострадание к тем, у кого они воровали, было худшим чувством, так всегда утверждал Золя. «Действуйте так, словно все это имущество ваше, а люди, которых вы видите на фотографиях в доме, вам абсолютно чужды и безразличны. Игрушки принадлежат вашим сестричкам и братишкам и не имеют никакого отношения к детям, проживающим в данном жилище. Помните об этом». Последнее давалось особенно нелегко.
        Но Марко уже не был преступником. Он пришел сюда не за тем, чтобы красть вещи, принадлежавшие этим людям; он был здесь для того, чтобы узнать истории их жизни, увидеть все эти маленькие свидетельства того, кем они были и почему. Поэтому мальчик начал с выдвижных ящиков и всевозможных документов.
        Было очевидно, что Вильям Старк являлся человеком, высоко ценившим порядок, это Марко понял сразу по содержимому ящиков и сервантов в гостиной и столовой. В ящиках обычных людей творится полный бардак. Зажигалка «Ронсон» с незапамятных времен, множество мобильных телефонов различных размеров, зубочистки в пластиковых футлярах, салфетки в полупустых упаковках… В одном ящике – скатерть, в другом – флаг для празднования дня рождения… Он заглядывал в подобные места не менее сотни раз, но тут все было иначе, потому что Вильям Старк всего этого не хранил. Да и на стенах и полках отсутствовали какие-либо пережитки былых времен. Ни фотографий юного Вильяма рядом с родителями в день конфирмации, ни радостной улыбки и студенческой шапочки, никакого тебе блюда с рождественскими открытками, ни одной репродукции или литографии на стене. Ностальгия тут не задерживалась. Рукописные налоговые и страховые документы, разложенные по папкам, коробка с иностранными монетами, распределенными по пакетикам в зависимости от страны происхождения, копии документов, связанных с командировками, стопочки посадочных талонов,
туристические брошюры, рукописные описания отелей в различных странах в алфавитном порядке, скрепленные растянутыми резинками…
        Марко кивнул. Подобного человека он никогда в жизни не встречал.
        В совершенно иначе пахнущих смежных комнатах он обнаружил женские вещи. То, что находилось в небольшой, выкрашенной желтым цветом комнатушке, явно больше не интересовало обитательницу. Пересохший аквариум, пустая птичья клетка, постеры с явно отправленными в отставку «бойз-бендами». Комната матери, наоборот, создавала впечатление обновленной и давала представление о том, кем была когда-то и, вероятно, до сих пор являлась эта женщина. Множество книг на полках, огромное количество сумок и летних шляп, громоздившихся штабелями на шкафах. Пол был уставлен обувью всевозможных типов, а на крючках сбоку от зеркала висели в несколько рядов разноцветные шарфики…
        Нахмурившись, Марко принялся размышлять. Создавалось впечатление, что эта женщина по-прежнему тут проживала. Тогда почему здесь господствует этот затхлый запах заброшенности? Почему стиральный порошок затвердел, а холодильник открыт и пуст?
        А если они вдвоем, по всей вероятности, больше не жили в этом доме, почему тогда мать девочки не забрала с собой свои вещи? Ей они больше не нужны? Или она рассчитывает в скором времени вернуться? Марко ничего не понимал, но он ведь никогда не имел близких отношений с женщиной. Даже с собственной матерью.
        Возможно, эта женщина думала, что Вильям Старк жив и в один прекрасный день вернется? И все эти вещи ждали момента, когда ими вновь начнут пользоваться. Быть может, в их совместной со Старком жизни просто наступила пауза?
        Марко замер на месте. Было больно находиться в этой комнате и сознавать, что всему этому не суждено сбыться и что Старк безвозвратно мертв. Может, именно поэтому Марко все-таки зашел в гостиную и стал рассматривать личные фотографии, которые там были. Он сразу узнал снимок, которым девушка воспользовалась для объявления. Старк стоял между ней и возлюбленной и улыбался. Да-да, она взяла фрагмент этой самой фотографии, лишь увеличила его.
        Больше им никогда не суждено вот так вот стоять вместе с Вильямом Старком…
        Марко повернулся лицом к гостиной и заметил разрезы на диванных подушках и на лежавших у спинки думках, сделанные острым предметом.
        Он приблизился к дивану с потрясшим его представлением об отчаянном акте, коему данная комната оказалась свидетелем. Ибо каким еще словом, кроме отчаяния, можно было обозначить происходившее здесь? Что еще могла означать вся эта порезанная мебель? Неужели Старк настолько обезумел? Не потому ли вся обувь и остальное барахло в женской комнате по-прежнему находилось там? Получается, подруга Старка вместе с дочкой просто-напросто убежали сломя голову? Вот как все произошло? Быть может, они до смерти испугались его, а это чувство было Марко прекрасно знакомо…
        Мальчик покачал головой. И все же он не понимал. Почему тогда приемная дочка стремилась его вернуть? Нет, это не имело абсолютно никакого смысла. Тут что-то другое…
        Он потыкал пальцем в места разрезов на диванных подушках. На них лежал толстый слой пыли, значит, разгром учинили тут довольно давно. Срезы были очень ровные и чистые, явно сделанные строительным ножом. Марко покачал головой. Он был уверен, что такой опрятный человек, как Старк, никогда не смог бы устроить ничего подобного, если только абсолютно не тронулся умом.
        Ревность в качестве причины? Женщина сделала что-то, чего не должна была делать? Предположим, человек, у которого порядок везде и во всем, свихнулся, потому что возлюбленная ему изменила? Возможна ли столь бурная реакция с его стороны, после чего он покончил с собой и с обстоятельствами? Или здесь было совсем не то?
        Марко вновь посмотрел на фотографию, взятую девушкой. На ней Вильям Старк стоял на фоне словно пылающего, цветущего сада в своем африканском ожерелье, которое теперь носил Марко, и широко улыбался. Все казались такими беззаботными и счастливыми, даже девушка, несмотря на то что выглядела болезненно, с глубокими темными кругами под глазами и впалыми бледными щеками.
        Нет, Марко никогда не понимал этих встрясок, случающихся в жизни обычных людей, так что ничего он не понял и теперь. Вспоротая мебель, исчезновение Старка, женская одежда в комнате, и так далее.
        При иных обстоятельствах его это мало волновало бы, но на этот раз все было иначе. Он намеревался разобраться – именно для этого сюда пришел. Он хотел узнать, почему Старк должен был исчезнуть и почему их с Золя пути пересеклись. Возможно, ответ находился где-то рядом.
        И когда он осмотрелся в очередной раз, его осенило, что порезанные подушки могли быть делом рук Золя. Старк обладал чем-то, что разыскивал Золя? И удалось ли ему найти это что-то?
        Марко повернулся к самому большому комоду и сделал то, что вор делает автоматически: просмотрел все поверхности внутри и позади мебели, проверяя, не зажато ли и не приклеено ли там что-либо. Затем заглянул за все картины, под все ковры и драные матрасы на кроватях. Словно разыскивая толстую пачку банкнот или дорогие украшения, он тщательно прочесывал помещение за помещением, полость за полостью, но так ничего и не нашел.
        На полу в небольшом кабинете со стеллажами из тика прямо рядом со входной дверью стоял открытый сейф. Он оказался пуст, но поскольку поиски в целом не увенчались успехом, Марко опустился на колени перед сейфом, просунул ноготь указательного пальца к крючку и потянул дверцу на себя. Здесь также ничего не обнаружилось, и все же кое-что оказалось неожиданным. Это не был сейф с потайными отсеками и крошечными, почти невидимыми механизмами блокировки. Он представлял собой совершенно обычный старомодный несгораемый шкаф со стол высотой, с единым внутренним пространством и с поворотным замком на двери.
        Для пущей уверенности Марко просунул голову внутрь и проверил дно на наличие трещин, после чего принялся медленно осматривать все внутренние поверхности сейфа. Ничего. Пока не просмотрел все, оказавшись практически в лежачем положении на полу перед сейфом. Лишь тогда он заметил черные буквы и цифры на самом верху с тыльной стороны дверцы, написанные фломастером на красной металлической стенке. «A4C4C6F67» – стояло там.
        «A4C4C6F67», – вслух повторил Марко себе под нос четыре-пять раз, пока не запомнил наизусть. Вряд ли подобную надпись нанесут в таком месте просто от нечего делать, по крайней мере уж точно не перманентным фломастером. Вопрос состоял лишь в том, когда это было написано, зачем и что это означало.
        Выбравшись из сейфа, Марко вынул из ящика комода одну из налоговых папок и открыл на случайной странице в поисках четверок и семерок. Найти цифры не составило труда, так как они маячили на странице повсюду; и точно, это были точь-в-точь такие же витиеватые четверки и угловатые семерки, как и написанные внутри сейфа. Если цифры в папке принадлежали руке Вильяма Старка, то и надпись в сейфе сделал он.
        Усевшись в кресло, Марко спрятал лицо в ладони. A4C4C6F67 – что это могло означать?
        Ряд чисел, расположенных по возрастанию, как и буквенный. Никаких скачков вперед-назад. ACCF и 44667, цифры и буквы вперемежку. Только почему между последними двумя цифрами отсутствовала буква? Потому что 6 и 7 означали цельное число 67? Или это означало F6 и F7? Какая тут логика?
        В Интернете было полно заданий, обещающих оценить уровень IQ. С подобными задачками Марко легко справлялся, но что зашифровано здесь? Тут могла быть некая система, имеющая отношение к архивированию или странице с данными. Или шифр, который мог переписываться в многочисленных комбинациях и относиться к чему угодно. Пароль от компьютера или код доступа к какому-то тайному обществу. На самом деле это могло оказаться чем угодно, и проблема заключалась в том, что данный знаковый ряд мог быть неполным или его надо было читать в произвольном порядке или, возможно, задом наперед.
        Логичнее всего Марко показалась идея, что это был пароль или код от сейфа, находящегося где-то в другом месте. Тогда возникал вопрос – имела ли эта буквенно-числовая последовательность по-прежнему какое-то значение? Ведь код мог оказаться устаревшим.
        Марко поднялся, подошел к старому компьютеру «Хьюлетт-Паккард» и включил его. Машина рычала и стонала в течение пары минут, прежде чем на гигантском мониторе появилось серо-зеленое изображение. Не потребовалось никакого пароля. Так, тут лишь какие-то древние детские игры… Он выключил его.
        Не обнаружив в доме других компьютеров, Марко попытался выбросить свою идею из головы и спустился в подвал в надежде найти хоть что-то, что могло дать новую отправную точку для расследования.
        Он был глубоко сосредоточен, уже по второму разу блуждая взглядом по подвальному помещению, как вдруг, находясь на нижней ступеньке, услыхал голоса, доносившиеся из сада.
        Марко замер и затаил дыхание.
        Эти два мрачных голоса он знал слишком хорошо. Смесь английской и итальянской речи – так говорили только Пико и Ромео.
        – Здесь побывал кто-то до нас, – шепнул Пико. Значит, они уже заметили подвальное окно. И это было не к добру.
        – Эй, глянь-ка на эту кучу стеклянных осколков и как они лежат. У самой стены, аккуратно сложены один на другом… И вот еще что. Дверь подвала приоткрыта, а вон там двери в сад распахнуты настежь.
        – Проклятье, Пико, ты прав. – Это отвечал Ромео. Сколько раз они все вместе осуществляли взломы! Конечно, следующей фразой будет «Здесь был Марко»…
        Марко осторожно шагнул на ступеньку выше в направлении первого этажа. Если они поймут, что он все еще здесь, он окажется в положении паука, запутавшегося в собственной паутине. Судя по тому, что ему было известно о Пико и Ромео, один из них через несколько секунд проскользнет сквозь подвальную дверь, а второй будет стоять начеку в саду перед дверью веранды. Не подлежало сомнению также и то, что кто-то из членов клана стоял сейчас на дороге. Наверняка в данный момент этот кто-то стоял, прислонившись к иве, делая вид, что обозревает болото и озеро. Только поставили его туда вовсе не для того, чтобы наслаждаться природными красотами. Если со стороны улицы обнаружится какая-то опасность, немедленно прозвучит птичья трель, гораздо более громкая и пронзительная, чем привыкли слышать обитатели этого квартала. И Пико с Ромео уйдут, прежде чем их присутствие будет обнаружено. Эти двое были проворными малыми. Они единственные из клана могли догнать Марко. А погоня вот-вот начнется…
        Марко прижал руки к бокам, тем самым приглушив биение пульса.
        Ему оставалось лишь покинуть дом через главный вход, после чего бежать придется очень быстро.
        Ступенька за ступенькой, спиной вперед, Марко беззвучно поднялся по лестнице, понимая, что парни в курсе: он всегда предпочитал отступать через двери, выходящие в сад, именно поэтому Пико собирался подобраться к нему снизу, а Ромео будет поджидать у двери веранды. Если б в доме имелся второй этаж, он немедленно отправился бы искать укрытие там. Крыша обычно тоже служила неплохим подспорьем, когда случались неприятные неожиданности во время проникновения в чужие дома, однако второго этажа здесь не было, а крыша оказалась плоская как блин и в качестве места укрытия не годилась.
        Или позвать на помощь? Распахнуть окно, выходящее на соседний дом, и взорвать легкие воплем. Заорать так душераздирающе, как он только сможет, цепляясь при этом за оконную раму. Понадеяться, что кто-то из соседей выглянет и спугнет Пико, Ромео и того, кто дежурит на дороге…
        Мгновение Марко колебался; в мозгу его роились мысли, связанные с поиском верного решения.
        Нет, это не пройдет… Они догонят его и ударят чем-нибудь тяжелым по затылку. Пико не боялся применить насильственные методы, а если Марко потеряет сознание, либо он вообще больше не проснется, либо проснется без ноги.
        «Что им тут понадобилось?» – задавал он сам себе вопрос. И картина распоротых подушек на диване и рваных матрасов вдруг предстала в новом свете. Они побывали здесь раньше. Они сотворили этот бардак, и вот они снова тут. Но зачем? Что они искали?
        Ромео и Пико не могли заранее знать, что он сейчас находится здесь, потому что явно удивились, обнаружив разбитое стекло. И в этом заключалось его преимущество. Они только знали, что он приходил сюда когда-то. То есть они были здесь по какой-то другой причине.
        По какой?
        «Давай, Марко, думай», – понукал он сам себя.
        Мальчик огляделся. В подвале спрятаться было негде, это он понимал, да и здесь, наверху, не было ни антресолей, ни встроенных шкафов. Только несколько стеллажей с драпировкой в спальне.
        Раз они уже приходили сюда – а Марко был в этом убежден, – значит, теперь они пришли за тем, что не успели взять или сделать тогда, или за чем-то, что им понадобилось в ситуации, связанной с обнаружением Марко в городе.
        Из подвала донесся хруст. Мальчик замер и прислушался. Один из них проник в дом. Сложно было понять, что происходило внизу, так как звуки оттуда заглушали крики Ромео из сада, чтобы человек, стоявший перед домом, не спускал глаз с входной двери.
        Таким образом возможность побега через главную дверь также оказалась исключена.
        «Берегись, как бы Ромео не заметил тебя в окне», – предостерегал Марко сам себя, проползая под подоконником в гостиной. Здесь не было никаких мест, чтобы укрыться от их глаз, как и в столовой. Оставались только маленькие комнатки. Марко выбрался в коридор и по очереди заглянул в крошечные помещения. Полная безнадега. Кушетки и полки со всевозможными безделушками. Ничего такого, где можно было бы скрыться.
        И вдруг его взгляд упал на сейф, стоявший в кабинете с приоткрытой дверцей.
        Вот единственный шанс, ибо если люди Золя и знали что-то наверняка, так это то, что в этом сейфе ловить им нечего, так как его-то они уж точно проверили в свой предыдущий визит.
        «Они будут шарить по другим местам», – пытался он убедить себя, опускаясь на колени, забираясь внутрь и притягивая за собой дверцу.
        Закрыв глаза, Марко задумался над ситуацией и тремя возможными ее исходами. Либо они найдут его, вытащат наружу и изобьют до потери пульса, либо же не найдут, о чем он горячо молился про себя. Но был, наконец, третий, самый жуткий вариант: они найдут его и захлопнут дверцу.
        Тут он ощутил, как его дыхание становится глубже и порывистее. Если они закроют дверцу, он задохнется, и обнаружат его лишь тогда, когда в дом вернутся жильцы…
        Марко сжал губы. Да, и когда настанет этот момент, его обнаружат по запаху. По запаху, исходящему от него.
        Они найдут мертвого мальчика, которого никто не узнает, задохнувшегося и разложившегося. Мальчика без каких бы то ни было примет и без удостоверения личности.
        И сердце Марко, пристроившегося в скрюченной позе эмбриона, забилось так сильно, что легкие еле поспевали справляться со своей функцией. На коже выступил пот, даже пальцы стали влажными; становилось все сложнее и сложнее удерживать дверцу за узенький край.
        Голос Ромео теперь доносился от двери, ведущей из гостиной в сад; парень у входа по-прежнему стоял на посту. Не хватало только Пико, но он скоро удостоверится, что в крошечном подвале никто не прячется.
        Когда Пико поднимался по лестнице из подвала, заскрипели половицы, и Марко представил дом в виде живого организма, в котором комнаты были связаны воедино пучками нервных волокон. Стоит чьей-нибудь ноге ступить на пол в любом месте этого жилища, и электрические импульсы мигом полетят во все углы, в том числе и к сейфу, где Марко изо всех сил пытался сидеть молча, хотя все его нутро взывало к небесам о помощи. Сердечный насос, резко ускорившаяся мозговая активность, теплая одежда, скованность конечностей, страх, замкнутое пространство – все это вместе способствовало росту температуры тела, и поры на коже Марко раскрывались все шире. И пока Пико невесомо перемещался по дому, отчего, казалось, сотрясались полы, из Марко сочилась влага. Особенно активно струилась она по запястью и указательному пальцу, крепко вцепившемуся в дверцу. Этой блестящей от пота точкой он регистрировал, насколько приближался Пико к его обнаружению.
        «Меня здесь нет, – изо всех сил пытался он просигналить Пико. – Тут нет Марко, он ушел, уже давно. Давай же, делай то, ради чего ты пришел, Пико, но поторапливайся; соседи скоро почуют неладное, заметив человека, стоящего у входа», – внушал ему Марко, прикрыв глаза. А тем временем дверцы шкафов хлопали, мебель активно передвигалась. Пико был человеком дотошным, именно поэтому Марко так перепугался.
        – Есть там кто-нибудь? – прошептал Ромео от двери веранды.
        – Здесь нет, – ответил Пико своим обычным голосом. – И в столовой нету.
        Он все приближался; двери в женские комнаты были распахнуты пинками. Марко отчетливо слышал, как Пико ногой толкает кровати и опускается на колени. Как резко отодвигает в сторону шторы.
        – И тут никого. И на кухне! – орал он.
        – Проверь в ванной комнате, в душевой кабине. Я знаю, он мог бы затаиться там, – подсказывал Ромео.
        Марко почувствовал, как дрожит пол. Всего в трех метрах от него в коридоре стоял Пико и собирался открыть дверь ванной. Видимо, взгляд парня в данный момент буравит кабинет и укрытие Марко. Как будто его взор-рентген с трудом останавливается этим стальным корпусом.
        «Он знает, что я тут», – стучало в голове Марко. И пресловутый палец аккумулировал страх и выделял очередную порцию влаги, так что больше не способен был удерживать дверцу, которая потихоньку выскальзывала из руки, и белая полоска света прорезала щель лезвием ножа.
        В эту узкую пробоину в реальность Марко увидел ноги Пико, исчезающие в ванной комнате. Кроссовки «Адидас», новые, беззвучные. Сама суть Пико.
        Марко отчаянно толкнул дверцу сейфа. Он понимал, что ему надо выбираться отсюда и проникнуть в какой-нибудь уголок в доме, где Пико уже побывал. Однако в тот же самый миг тот закричал из ванной, что «и там сосунка не оказалось», и Марко пришлось отдернуть руку, вытереть палец о рубашку и, вновь схватившись за краешек дверцы, притянуть ее к себе.
        Он успел заметить носок кроссовка на пороге ванной комнаты, и дверца снова прикрылась.
        Теперь Пико стоял и озирался, а весь дом скрипел и трещал на фоне общего молчания. Малейший вдох словно проходил сквозь дырявые меха, тело Марко готово было взорваться. Все мечты о свободе и жизни, которую он сам для себя определял, обрушивались на него ударами раскаленного металла. Вот-вот реальность возьмет свое…
        Нога Пико сделала еще шаг вперед, и Марко вновь почувствовал этот буравящий взгляд-рентген, прожигающий комнату насквозь.
        Затем Пико зашел в кабинет, подойдя так близко к сейфу, что складки его штанин почти попали в щель. Кажется, он копался на полке над сейфом. Пико не относился к тем, кто уйдет, не исследовав все до конца.
        Несколько секунд он бормотал что-то себе под нос, передвигая туда-сюда книги и предметы, лежавшие на полке, пока вдруг одна из книг не упала на пол прямо перед сейфом. Марко чуть не задохнулся, адреналин ударил ему в голову резкой струей. Если Пико теперь не услышит биения его сердца, то он глухой.
        Марко глядел на гибкую руку Пико, потянувшуюся к книге, а затем толкнувшую дверцу сейфа, так что Марко отпустил ее. Световая щель постепенно расширялась, пока Пико наклонялся. Сейчас он опустится на колени перед сейфом и откроет дверь…
        В решающий, совершенно безумный момент, как раз когда Марко уже почти решился сдаться добровольно, чтобы им хотя бы не пришлось избивать его до потери сознания, инфернальный птичий крик заставил Пико остановиться.
        – Пико, скорее! Забирай фотографию и выходи! – кричал Ромео снаружи.
        В ответ на призыв Пико ловко вскочил и ринулся по коридору в гостиную, сопровождаемый звуком бьющегося стекла; наконец хлопнула дверь, выходящая в сад. Потом все смолкло. Парень, карауливший у входа, разом оборвал все неистовым птичьим воплем – по всей видимости, кто-то приближался к дому.
        Марко выкатился на пол кабинета, как спрессованный кусок металла, которому никогда уже не суждено восстановить свою прежнюю форму. Все его конечности онемели, несмотря на то что он их усердно тер. Если ток крови не восстановится, он не сможет встать и покинуть дом, и тогда существовал риск, что кто-то ворвется внутрь, а он окажется запертым в углу.
        Поэтому мальчик изо всех сил тормошил себя. Единственной возможностью уйти было выбежать в сад и устремиться через заднюю часть участка сквозь изгородь, а далее – к примыкающим домам. И молить бога, чтобы не встретить на пути Пико с товарищами.
        Последним, что он увидел, прежде чем покинул дом, были осколки разбитой фоторамки на полу гостиной. Да еще пустое пространство на месте, где стоял снимок с Вильямом Старком, которым девочка воспользовалась при составлении объявления.

        Глава 16

        Золя задумался над ситуацией. Скоро, по своему обыкновению, позвонит контактное лицо, чтобы услышать о подвижках в эпопее с Марко. Не очень подходящий для этого момент.
        Он выдворил из комнаты всех, оставив только собаку, и приготовился к неминуемому. Случилось то, что случилось, и, естественно, грядут неминуемые последствия, о которых совершенно не надо знать членам клана. Для них его божественный статус должен был оставаться неоспоримым, ибо власть Золя строилась исключительно на непререкаемости его авторитета. Нет-нет, на этом телефонном разговоре никто не должен греть себе уши.
        Когда контакт позвонил, Золя пытался говорить без какого бы то ни было смирения и с уверенностью заявил, что весь сыр-бор поднялся из-за какого-то глупого мальчишки и что он сам, по обыкновению, держит ситуацию под контролем.
        Ледяной голос обратил дамоклов меч этой бесцеремонности против него самого.
        – Не стоило нам поручать тебе это задание, – скупо отрезал собеседник. – Позволять парню свободно расхаживать по городу – это может иметь огромные последствия для всех, отнюдь не только для вас. Вероятно, ты и сам понимаешь это?
        – Я все контролирую.
        – Это я уже от тебя слышал. Как долго уже он находится на свободе?
        – Послушай! Марко видели на Эстебро. Все, кто работает в этом районе, предупреждены.
        – Не вижу в этом никакого смысла после того, как ты только что рассказал мне, что он вторгся в дом в совершенно другой части города. Да он может быть где угодно!
        Золя сжал зубы. Собеседник был прав – дела обстояли плохо.
        – Послушай! Все мои люди в данный момент в Брёнсхой. Мы протянули сеть оттуда до самого города. Кроме того, у нас три машины, которые колесят по району до Гладсакса и Хусума.
        Голос в трубке звучал недовольно.
        – Мы надеемся, что этого окажется достаточно. Теперь мы знаем, что он действительно носит ожерелье Старка; это особая примета. Убедись в том, что раздобытая тобой фотография этого украшения дошла до всех, кто осуществляет поиски. В следующий раз, когда вы с ним столкнетесь, вы должны поймать его. Или же пускай спокойно уходит, ясно? Если он не догадается, что мы его разыскиваем, у нас быстрее появится очередной шанс. Это понятно?
        Золя кивнул, хотя тон собеседника ему совершенно не понравился. Эта работа уже обошлась им слишком дорого. В свое время его брат возражал против того задания и говорил, что им следует отказаться, однако триста тысяч крон, обещанные за избавление от Вильяма Старка, все-таки сильно соблазняли. Последствием принятого тогда решения стало то, что половина клана с конца ноября, когда сбежал Марко, сократила свою активность, в особенности в последние дни, что крайне негативно сказывалось на всем бизнесе. После того как воровство и попрошайничество пришлось подсвернуть, в кассе ежедневно недосчитывалось двадцать пять тысяч крон. Те три сотни тысяч крон, которые они получили за похищение и убийство Вильяма Старка, уже давно были потрачены.
        Проклятый Марко… Надо было подрезать ему крылья в тот день, когда Золя обнаружил, насколько он бойкий.
        – Мы непременно позаботимся обо всем, – ответил он своему контактному лицу. – Ему больше не удастся сбежать.
        – Почему он оказался в доме Вильяма Старка?
        – Мы не знаем. Как не знаем и того, каким образом он его отыскал. Но постараемся выяснить, о’кей?
        – Мы это уже обсудили. Парень может заявиться в полицию?
        Золя крепко задумался. Любой ответ показался бы взятым с потолка. Конечно, существовала вероятность того, что он сдаст их. Однако, лежа в яме, Марко подслушал, как Золя с братом обсуждали захоронение тела, и теперь знал, что его отец являлся соучастником преступления. Разве это не приструнит его? С другой стороны, он явно побывал в доме Старка; спрашивается, зачем? Шантаж – вот что в первую очередь пришло в голову Золя. Этот кукушонок наверняка обратит все свои криминальные наклонности и навыки против тех, кто его взлелеял. Чем больше Золя об этом думал, тем более вероятным это казалось. И он непременно должен был воспользоваться этим предположением.
        – Заявиться в полицию? Да, к сожалению, я думаю, он вполне может додуматься до этого, – ответил он. – Поэтому парня надо остановить во что бы то ни стало.
        – Прекрасно. – Затем последовала долгая пауза – очевидное доказательство того, что заказчик абсолютно не считал это прекрасным. – Ты должен понимать, Золя, что мне придется мобилизовать мою собственную сеть, – продолжил он. – И еще: не рассчитывай, что в следующий раз мы обратимся к тебе с подобным заданием.

* * *

        Директор банка Тайс Снап был настолько шокирован, что вынужден был опереться на стол. Несколько секунд назад председатель правления Брайе-Шмидт сообщил: его люди выяснили, что мальчишка, которого они искали, вторгся в дом Старка. И прежде чем вся серьезность этой фразы укоренилась в его сознании, Брайе-Шмидт потребовал выложить на стол полмиллиона наличными в качестве составляющей общей статьи бюджета под названием «Отлов и нейтрализация парня».
        – Убийство ребенка на датской территории, – тихо запротестовал Снап. – Ты хочешь, чтобы главные акционеры «Банка Карребэк» финансировали это безобразие? Максимальное наказание за убийство – пожизненное заключение, и кто будет отбывать это наказание в случае раскрытия убийства?
        – Никто, – последовал лаконичный ответ.
        – Никто? Не понимаю, как это?
        – До такого не дойдет, ясно? Но в случае необходимости, я предполагаю, Рене Эриксен станет козлом отпущения.
        Взгляд Тайса Снапа упал на их с Рене фотографию, стоявшую на рабочем столе. Два молодых студента с широкими улыбками и океаном разбитых идеалов, открывшимся перед ними в тот момент…
        – Это совершеннейшее безумие, – произнес он как можно спокойнее. – Рене это не касается никаким боком, почему он станет это делать?
        – В случае необходимости мы не будем задавать ему лишних вопросов. Он сам все объяснит.
        – Каким образом?
        – В предсмертной записке.
        Тайс Снап выдвинул из-под стола кресло «Странд и Хвасс» и тяжело опустился на кожаное сиденье. «Самоубийство, если возникнет необходимость» – вот что только сейчас прозвучало. Он уповал на волю Всевышнего, надеясь, что этого не произойдет.
        – В целях перестраховки и ради того, чтобы не волноваться чрезмерно из-за нехватки времени, мы можем уже сейчас сформулировать, что будет содержать данная записка, – продолжал Брайе-Шмидт. – В первую очередь необходимо замаскировать все связи между Эриксеном и нашими посредниками в камерунском управленческом аппарате; ты сам попросишь его об этом, у него получится лучше. Ты контролируешь происходящее с нашими акциями в Кюрасао?
        – Да, они по-прежнему хранятся в ячейке банка MCB.
        – И ключи у нас?
        – Да, у меня и у Рене, только мне надо получить от него доверенность.
        – О’кей. Позаботься о том, чтобы сделать это к сегодняшнему вечеру. А после лети туда и забери акции, а также аннулируй договор с банком об аренде ячейки. Надо заполучить акции, пока он еще жив. Если что, они будут у нас на руках, плюс наши собственные – если вдруг понадобится быстро отступать, ты все понял?
        – Д-да, все понял. – Тайс Снап обильно потел, пытаясь представить себе последствия таких действий. – Если то, о чем страшно сказать вслух, все-таки случится, чем будет обосновано внезапное самоубийство? – осторожно осведомился он, произнеся слово «самоубийство» чуть ли не шепотом.
        – Сексуальным насилием в отношении бездомного мальчика, естественно. Тем, что Рене Эриксен вместе со своим подчиненным Вильямом Старком регулярно вступали в половые отношения с этим самым Марко, а Старк по той же самой причине уже давно избрал для себя крайний выход – совершить самоубийство – из-за невыносимого бремени стыда.
        Да, Тайс Снап был потрясен, но все же ощутил некоторое замедление пульса. С последними фразами обрисовались некоторые положительные моменты. Объяснялось даже исчезновение Вильяма Старка.
        – Правда, в таком случае требуется найти парня, – продолжил Брайе-Шмидт. – Он не должен препятствовать подобному разъяснению ситуации. И что же, когда мы его разыщем? Он будет стерт с лица земли, и кто тогда сможет обвинить Старка и Эриксена в совершенном ими преступлении? Они разоблачат сами себя посредством письма Эриксена. В случае крайней необходимости мы напишем, где именно он спрятал тело мальчика, прежде чем совершил самоубийство.
        Тайс Снап нахмурился. Множество печальных решений с не менее печальными последствиями часто формировались у него голове, но событий, сопоставимых по масштабу с инсценировкой самоубийства и детским трупом, в его воображаемом мире прежде не существовало. Он был знаком с Рене еще со времен гимназии, а еще у него у самого были дети, хотя и несколько старше паренька, за которым они охотились.
        – Понимаю. Это невероятно жутко – и все-таки логично, я прекрасно понимаю. Ну, то есть для начала нам все-таки необходимо отловить мальчика.
        – Вот-вот, и именно для этого тебе прямо сейчас придется выделить полмиллиона. У меня есть контактное лицо с парой ищеек, которые имеют обыкновение доставать людей из-под земли, надо лишь приманить их. Если ты передашь деньги, мы можем запускать процесс.
        Снап сделал круговое движение ладонью по столу. Полмиллиона он запросто может обеспечить. И чем раньше закончится эта эпопея, тем будет лучше, тут не возникало никаких сомнений.
        – Я дам деньги. Но предупреждаю: если власти проследят связь с нами, мы пропали. Вы ведь позаботитесь о том, чтобы этого гарантированно не произошло, правда? – Он сделал упор на слово «вы». – Я не хочу знать, как, когда и что именно вы сделаете, ты понял? Все-таки Рене мой старый друг.
        – Они сделают все возможное, да.
        – И к кому же вы планируете обратиться?
        – Думаю, тебе не стоит забивать себе этим голову, Тайс, а?

* * *

        Рене И. Эриксен сидел у себя в кабинете и в рутинном порядке просматривал речь министра на парламентских дебатах, запланированных на следующий день. За долгие годы он научился проводить свое начальство сквозь шторма и встречный ветер – и, независимо от того, кто представлял оппозицию, критика оппонентов всегда терпела крах, ибо Рене в совершенстве обучился искусству ничего не выдавать. Когда в дебатах наступала кульминация, речь никогда не шла о сути, потому что суть была ведома только ему с его ближайшим окружением да самому министру. Поэтому Эриксен являлся желанной персоной в крутой пирамиде чиновничьей власти, и глава министерского департамента всегда мог спокойно обратить свое внимание на прочие дела и конторы.
        Это был один из обычных благоприятных дней, когда Рене Эриксен чувствовал себя на высоте. По крайней мере, до тех пор, пока звук зуммера из ящика не возвестил о том, что сотовый телефон с предоплаченной картой в кои веки раз произвел звук. Значит, появились новости от Тайса Снапа.
        В данном случае рапорт звучал лаконично, но подробно, что было не очень характерно для речи Снапа. Его бывший одноклассник словно заранее отрепетировал каждое слово. Но, как бы там ни было, в итоге открылся довольно пугающий набор сведений.
        Мальчик, который, возможно, узнал об убийстве Вильяма Старка, разгуливал на свободе, рассказал Снап. И для того, чтобы пресечь неизбежную лавину неприятностей и скандалов, его надо убрать с дороги. Поиски уже начались… Мальчик!
        – По этой причине нам необходимо замести все следы. Ты должен уничтожить все, что может связывать тебя с нами, а также с твоими «лакеями»-чиновниками из Яунде, как и мы, в свою очередь, избавимся от любых связей с людьми, распределяющими деньги, и вышлем их из Камеруна, о’кей? Одновременно с этим ты свяжешься с официальными властями Камеруна и сообщишь им о тихом закрытии проекта в скором времени. Своим сотрудникам скажи, что ты в рутинном порядке отправишься проверить, нет ли административных нарушений в Яунде, только позаботься о том, чтобы, пока не разразился скандал, эти гребаные пигмеи из джунглей получили хотя бы небольшую часть того, что им причиталось, ладно? Свяжись с преемником Луиса Фона, чтобы закупить побольше банановых пальм для высадки. И сделай это как можно быстрее. Начинай прямо сейчас, не откладывая на завтра, Рене, понял? Ты – единственный из наших контактов, кто может сделать все легко, осторожно и не наследив.
        – Тайс, остановись, наконец. Разве я в свое время не предупреждал, что не желаю знать, что вы там крутите за кулисами?
        – Предупреждал. Но в данный момент ситуация такова, что тебе придется выуживать из системы имейлы и отчеты. Я рассказываю тебе это лишь для того, чтобы ты осознал всю серьезность происходящего. Точно так же, как ты в свое время завладел ноутбуком Старка, чтобы не вышла наружу никакая компрометирующая информация, так и тут: если мы не отловим этого паренька, все может развалиться, особенно если мы окажемся не подготовлены. Но мы ведь подготовлены, Рене, верно?
        Эриксен кивнул сам себе. Он прекрасно понимал эту логическую цепочку. Между тем дьявол воткнул свои вилы в его подсознание. Может, Тайсу Снапу и Йенсу Брайе-Шмидту и выгодна вся эта маскировка, но вот выгодна ли она ему самому? Действительно ли он окажется в настолько плохом положении, что рискует занять место в первых рядах обвиняемых, если мошенничество обнаружится? Или за его сомнениями кроется нечто иное?
        – И еще одна вещь, Рене. Мы переживаем из-за акций в Кюрасао. Если наши дела будут плохи на родине, Брайе-Шмидт считает, что эти акции могут быть проассоциированы с нами, и мы таким образом рискуем, что на них наложат арест. Однако мы отыскали человека, который даст нам за них всего на десяток процентов ниже текущего курса, так что мне нужна твоя подпись для банка в Кюрасао. Мне нужна доверенность от тебя, чтобы отправиться к ячейке и забрать акции.
        – Вот как… А если я хочу оставить свои акции себе? Почему я должен отдавать десять процентов от пятнадцати миллионов какому-то незнакомцу, если сам могу продать их за полную стоимость, что-то я не понимаю?
        – Ты должен понять, что нам необходимо принимать общие решения, Рене, а в данном случае ты явно представляешь меньшинство.
        Эриксен почувствовал, как сухожилия на его шее натягиваются. В этот момент ему показалось, будто к его горлу приставлена игольчатая булава. Все сигналы мигали красным светом. Вызывало тревогу не только само обращение к нему, но и все обстоятельства, которыми оно было обставлено. Как это вообще выглядит – звонить ему по поводу такого серьезного вопроса без предварительного уведомления? Уж по крайней мере, надо было организовать личную встречу, в ходе которой они совместно приняли бы необходимые решения…
        Неужели они теперь собираются сбежать с деньгами и исчезнуть? Как мог он быть уверен в том, что они примут во внимание его интересы и принадлежавшая ему доля внезапно не растворится в воздухе?
        Рене мобилизовал все свои инстинкты и опыт, ибо весь этот бардак не должен твориться за его счет и за его деньги, это уж точно.
        – Тайс, мне нужны гарантии. В письменной форме. Чтобы я знал, где вы находитесь. Ты должен купить у меня акции «Банка Карребэк» по текущему курсу. Я хочу, чтобы ты перевел деньги на счет в «Датский банк», только после этого ты получишь мою доверенность. После того как ты продашь акции, отправь с курьером в мой министерский кабинет все документы по сделке и котировки. Кроме того, я прошу прислать мне письменное заявление. Я останусь в офисе, пока ты, Тайс, все это не сделаешь.
        Голос на другом конце трубки звучал спокойно, но Рене прекрасно знал, что Снап в ярости.
        – Рене, ты прекрасно понимаешь, что это невозможно. Хватит. У нас нет средств, необходимых для погашения твоих датских акций по текущему курсу, и последствиями нашей неспособности сделать это окажется приход внешних мажоритариев, которых мы не контролируем. Так не пойдет, я не могу допустить такого. Только не сейчас!
        – О’кей. А как насчет того, что я не хочу допускать, чтобы вы убили парня?
        Он считал секунды. Во время учебы Тайс Снап не был самым выдающимся студентом; не блистал он и сейчас. Несмотря на прекрасное экономическое чутье, он не был человеком, способным на гениальные, эпохальные идеи. В связи с этим опыт подсказывал, что чем длиннее паузы с его стороны, тем сложнее вставшая перед ним дилемма.
        На этот раз пауза оказалась на удивление короткой, но и ответ, последовавший за ней, был краток:
        – Если не хочешь, говоришь?.. Но ты еще захочешь.
        Затем он положил трубку.

* * *

        В течение последующего получаса дверь в кабинет Эриксена оставалась закрыта, и подчиненные таким образом понимали, что его лучше не тревожить.
        С тех пор как афера была запущена, курс акций Рене в «Банке Карребэк» вырос на двести пятьдесят процентов. В данный момент их рыночная стоимость равнялась четырнадцати целым и семи десятым миллиона датских крон и составляла сумму, которую при мудром распоряжении и правильно выбранной географической точке он мог преобразовать в двадцать пять лет существования в относительной роскоши на другом конце земного шара. Его жена, видимо, все еще находилась под влиянием идеалов, которые незаметная офисная крыска из Хурупа за свою долгую жизнь сузила до надежного частного дома в Баллерупе и двухнедельных вылазок на юг с периодичностью в полгода. И если ему понадобится отдирать ее с корнями от проставления галочек в каталоге одежды «Петер Хан» и нерегулярного сидения с внуками, когда те сопливятся и не могут находиться в детском саду, это будет борьбой с ветряными мельницами.
        Но независимо от того, удастся ему убедить супругу или нет, в недрах этого пыльного офиса, где стопки бумаг, неизбежно сопровождающие бюрократические кабинеты, и темные панели составляли для него линию горизонта, все больше и больше крепло в нем представление о том, что все так и случится. И если даже произойдет это не с помощью Тайса Снапа… Теперь, когда казалось, что бедствия и необходимость принятия отвратительных решений приближались к нему с лавинообразной скоростью, он выдвинул ящик и вытащил из него визитку, которую пару лет назад против его воли ему всучил один из тех навязчивых парней, которые считают незазорным обзаводиться финансовыми клиентами на детском дне рождения.
        Вот именно этому жидковолосому выскочке из среды теневых банкиров Рене и позвонил, и менее чем через две минуты тот с оптимизмом в голосе согласился купить акции «Банка Карребэк», принадлежавшие Рене, за половину обычных комиссионных в размере шести процентов. За четыреста сорок одну тысячу крон этот малый был готов отправиться в штаб-квартиру «Банка Карребэк» и извлечь эти именные акции из ячейки. Сама сделка выглядела не более чем формальностью, как и перевод акций в другое место.
        Рене был удовлетворен. Сохранялся риск, что незарегистрированные акции, лежавшие на хранении в Виллемстаде на Кюрасао, будут потеряны, хотя он и не собирался отдавать их без борьбы; однако, в конечном счете, без готовности пожертвовать ими он не мог рассчитывать на избавление от остальных держателей. А это было необходимо.
        Эриксен встал и вытащил с полки пластиковую папку. В ней хранились пятнадцать страниц, по важности сопоставимых лишь с полисом страхования жизни. Первые страницы представляли собой копии личного досье Вильяма Старка из отдела кадров. Персональные данные, условия найма, резюме, всевозможные объективные факты. Остальные бумаги являлись свидетельством манипуляции с файлами, обнаруженными на компьютере Старка. Последним лежал лист, найденный у него в ящике стола и связанный с последним этапом лечения его падчерицы.
        Идея этих махинаций пришла ему в голову, когда в свое время полиция расспрашивала его о Старке в связи с его исчезновением. Тогда все прошло легко и безболезненно. Вопросы задавались простые и поверхностные, такими же были и ответы. Ну а что, если в один прекрасный день к нему вернутся за дополнительными разъяснениями? И что, если Тайс Снап и Брайе-Шмидт бросят его на произвол судьбы?
        Если он намеревался выйти сухим из воды, ему надо было обеспечить себе благонадежную историю. Поэтому Рене вытащил маленькую литиевую батарейку, отвечавшую за ход часов в ноутбуке Старка, и принялся вносить изменения в файлы, имеющие отношение к проекту «Бака».
        Однажды вечером, когда Лили давным-давно уползла спать, Рене занялся этим. Под конусом настольной лампы он с волнением открыл виртуальный мир Старка и обнаружил, что войти в него можно через два профиля. Первый, под названием «Министерство», не требовал ввода пароля, в то время как второй, «Личное», был защищен.
        Уже через несколько минут Эриксен убедился, что они убрали Вильяма Старка не напрасно. Слишком многие его заметки содержали сведения о нарушениях и нерегламентированных процедурах в ходе реализации проекта «Бака». Эти замечания сами по себе не разоблачали никаких противозаконных действий, но все-таки сеяли подозрения в том смысле, что, возможно, кое-что было бы неплохо исследовать подробнее. Их счастье, что Старк так и не сделал этого. А теперь это в любом случае не представлялось возможным.
        Затем Рене всю ночь просидел, пытаясь вычислить, какой пароль надо ввести для входа в профиль «Личное». И, поскольку его попытки не увенчались успехом, он спустился в подвал, открыл отдушину с отопительными трубами и положил ноутбук туда. Пусть лежит себе здесь, не привлекая лишних взглядов, пока вновь не понадобится.
        И вот теперь, спустя два года, Рене держал в руках бумаги, сфальсифицированные по заметкам Старка. Детали, которые прежде свидетельствовали о том, что проект контролировал Рене, после его махинаций указывали на Тайса Снапа и самого Вильяма Старка.
        Поэтому чрезвычайно логичным было то, что он взял из папки лист бумаги, лежавший последним, и в уголке характерным для Вильяма Старка почерком подписал: «Перевод в „Мадуро энд Куриэль Банк“», а затем указал номер сотового телефона Тайса Снапа.

        Глава 17

        Очередную ночь Марко провел под открытым небом, как нищий, и серые оттенки улицы постепенно начали оседать на его одежде и лице. Он не испытывал страха, но чувствовал себя в опасности, и на это имелись веские причины.
        Владелец интернет-кафе Касим уже предупредил его, проезжая по Рандерсгэде в своем отполированном «БМВ» и заметив, как Марко копался в мусорных контейнерах местного супермаркета в поисках выброшенных фруктов и хлеба. Мальчик оказался здесь по чистому совпадению – все-таки удобнее было рыться в отбросах на задворках небольшого магазинчика, чем у «Нетто» или «Бругсена», где существовала конкуренция со стороны молодежи, жившей коммунальной общиной и не желавшей ни с кем делиться. Даже на самом дне общества классовой борьбы никто не отменял.
        – Все изгои и маргиналы, которые способны ходить или ползать, разыскивают тебя! – крикнул ему Касим из окна. – Осторожнее перемещайся в этом квартале, Марко. А еще лучше уходи куда-нибудь.
        Значит, поиски все еще продолжаются.
        Однако Марко не мог вот так просто взять и исчезнуть. Он считал, что в Эстебро его искать не могут, а в квартире Эйвина и Кая оставались тысячи крон, его собственность, и пока он не добудет эти деньги, никуда из квартала не уйдет.
        Мальчик не раз проходил мимо освещенных окон их гостиной и прачечной, на которой по-прежнему висела табличка, сообщавшая, что заведение закрыто по причине болезни владельцев. Значит, Кай еще не оклемался. Но как только он поправится и они начнут ходить на работу, Марко все-таки прорвется в квартиру тем или иным способом. Самое важное сейчас было следить за передвижениями людей Золя. Спустя неделю они, скорее всего, решат, что Марко пропал, и тогда, как он надеялся, наступит спокойствие и он сможет вновь свободно передвигаться по улицам.
        Поэтому Марко держался подальше от толпы и остерегался неожиданных жестов со стороны. По той же причине он обращал внимание на припаркованные машины с заграничными номерами и чересчур темными стеклами и отслеживал, когда какой-нибудь одинокий мужчина иностранного происхождения с чересчур подвижным взглядом пересекал квартал.
        Это субботнее утро казалось совершенно обычным. Эстебро мирно пробуждался для летнего зноя. Тот самый день, когда датчане бродят по тротуарам среди себе подобных с обновленными улыбками на лицах.
        Марко предпринял свою ежедневную вылазку. Крадясь вдоль стены дома мимо прачечной, находившейся на противоположной стороне улицы, он констатировал, что период его ожидания вынужденно затягивается.
        «Возможно, Кай пострадал серьезнее, чем я думал, раз Эйвин до сих пор не вышел на работу», – подумал мальчик.
        Он остановился на лестнице, спускающейся в заброшенный угловой магазинчик на Виллемосгэде, и в тысячный раз принялся обдумывать развитие событий. Если б Кай с Эйвином помогли ему, вместо того чтобы вышвырнуть на улицу, его бы мучила совесть в связи с судьбой Кая, но этого не произошло. Марко прекрасно понимал, что они перепугались и не могли оставить его жить у себя после случившегося. Но разве он сам напал на них? Разве он добровольно пожелал прожить свою жизнь рабом Золя? Ведь не он выбирал себе отца, готового пожертвовать здоровьем и жизнью собственного сына ради того, чтобы угодить своему младшему брату? Разве он убивал людей?
        Марко поднял голову и выпрямил спину. Нет, у него не было никаких оснований испытывать вину или стыд. Вполне может быть, он мало-помалу начинал вонять и не имел ни гроша в кармане, но он освободился. Он больше не воровал и теперь сам решал, кто он и кем хочет стать. В данный момент он – цыган, а когда закончатся все перипетии, он просто обретет самого себя.
        Поглядев на фасад здания на противоположной стороне, Марко заметил в одной из гостиных тусклый силуэт головы, юркнувшей за штору. «Что-то тут не так», – инстинктивно подумал он в тот момент, когда из-за угла Фискедамсгэде вынырнул слишком хорошо знакомый ему фургон и, нарушая правила, понесся прямо на него, в направлении, обратном направлению движения.
        Ему потребовалась одна миллисекунда, чтобы осознать, что еще одна машина приближается к нему со стороны Эстеброгэде, так что через пару мгновений оба автомобиля его настигнут.
        Когда он узнал Гектора за рулем фургона, пульс его подскочил выше двухсот ударов, а ноги бешено забуксовали по булыжникам Липкесгэде.
        «Куда? Куда?» – отчаянно крутилось у него в голове, в то время как машины летели на всех парах. Классенсгэде была чересчур открытой и широкой, надо было спуститься по Кастельсвай и попробовать затеряться где-то там.
        Худшее место из всех, где его можно было застукать. Место, где движение было настолько неинтенсивным и где он чувствовал себя настолько безопасно… Откуда же ему было знать, что и в квартирах у них расставлены шпионы?
        Марко услышал, как они орут через окна, чтобы он остановился и что они не причинят ему никакого вреда.
        Вот впереди на Кастельсвай показалось британское посольство с лабиринтами проходов и решеток. Какой-то автомобиль, стоявший у посольства, возбудил подозрения, и на улицу вывалила толпа охранников, которые теперь стояли, перегородив школьную дорогу к Гарнизонному кладбищу, так что этим путем никто не мог воспользоваться. Прямо перед Марко вырос охранник и вел переговоры с водителем, который выглядел не очень благонадежно. С правилами именно в этом районе лучше было не шутить, и охранник с бескомпромиссным выражением лица уже присматривался к сцене, неожиданно развернувшейся перед его глазами, тем самым заставив автомобили позади Марко замедлиться.
        Он глянул на Эстеброгэде. Расстояние до Гарнизонного кладбища, где он отыскал себе пару неплохих укрытий, было слишком велико.
        Несколько мужчин в бронежилетах подошли к нему и попросили сейчас же уйти прочь.
        «На помощь этих охранников мне рассчитывать не приходится», – подумал Марко, пробегая мимо. Через несколько секунд первая партия преследователей бросила машину и по его же следам прошмыгнула мимо разворачивавшихся разборок, и ему ничего не оставалось, как свернуть на улицу с пышно разросшимися деревьями и домами, обитатели которых едва ли сталкивались с таким несчастьем, которое ожидало его совсем скоро.
        Марко услышал, как позади тормозит фургон и хлопают дверцы. Значит, они уже выбрались и готовы завершить свою миссию.
        Мальчик ускорился и мгновенно добежал до конца тупика, откуда – какое счастье! – ему открылась тропинка, протоптанная между жилым домом и огороженным заасфальтированным стадионом.
        На стадионе с воем гонялась за мячиком кучка парней-иммигрантов; их более ленивые приятели стояли за пределами поля, курили и комментировали игру.
        – Помогите, меня преследуют подонки! – выпалил Марко, проносясь мимо.
        Все-таки его внешность имела кое-какое преимущество. Ибо молодые иммигранты побросали сигареты на землю, а футбол свернулся так резко, что мяч еще находился в воздухе, когда темные лица обратились к преследователям Марко.
        Прежде чем скрыться в противоположном направлении, устремившись к перекрестку у гавани, мальчик успел заметить, как Гектор с товарищами протестующе замахали перед собой руками, а затем иммигранты набросились на неудачников.
        Он не смел думать о результатах этой неравной борьбы. Следующая его встреча с Гектором и остальными явно пройдет не легче.
        А потому она никак не должна была произойти.

* * *

        Марко прождал на Рандерсгэде, пока свет фар синего «БМВ» Касима не пробился сквозь ряды припаркованных машин.
        Он выглядел уставшим, а также в некотором роде удивленным, когда Марко сделал шаг вперед и поднял руку, чтобы его остановить.
        – Марко, ты еще здесь? Разве я не говорил тебе, что надо уходить?
        – У меня нет денег. – Мальчик опустил голову. – И я прекрасно знаю, что в долгу перед тобой. Я это помню.
        – Ты не можешь пойти в полицию?
        Марко покачал головой.
        – Я знаю место, где мне можно перекантоваться. Подвезешь? Ты живешь не за городом?
        – Я живу в Гладсаксе.
        – Можно мне доехать с тобой до Уттерслев Мосе?
        Касим наклонился к пассажирскому сиденью и постелил на пол несколько полиэтиленовых пакетов.
        – Тогда спрячься вот здесь, пока не выедем из города, о’кей?

* * *

        Эта поездка оказалась довольно немногословной. Касим, по-видимому, не стремился знать слишком много – на случай, если кто-то станет его расспрашивать.
        – Коммерсанты в квартале перепуганы и не хотят, чтобы ты связывался с ними снова, – вот, пожалуй, единственное, что от него прозвучало, прежде чем он высадил Марко.
        Ну а что еще можно было сказать? Марко прекрасно осознавал, что он принес в их жизнь. И тут не было поводов для гордости.
        Прогулка от избушки на краю трассы вдоль озера к дому Старка превратилась в путешествие Марко по терзаниям его совести. Он не собирался воровать, но в гардеробах у Старка висела одежда, которой можно было воспользоваться, а в подвале стояли стиральная машина и банки с консервами, пускай и прокисшими. А еще там были кровати с постельным бельем. Всего этого вполне достаточно для того, чтобы хоть чуть-чуть поправить его текущее положение.
        Потому воскресным утром он проснулся с обманчивым ощущением открывшейся новой эры в собственной жизни. Сами шторы и солнечный свет, проступавший по их периметру, создавали атмосферу обновления. Вот так лежать в одиночку в красивой, хорошо обставленной спальне – это был для него не просто элемент роскоши, это была почти картина желанного будущего.
        Марко потянулся в постели и постарался отогнать от себя подобные мысли. Ведь он не мог оставаться здесь – слишком велик риск. Накануне они вплотную приблизились к тому, чтобы поймать его, да и в последний раз в этом самом доме также чуть не стряслось непоправимое. Если он хочет предотвратить подобные ситуации в дальнейшем, то сам должен следить за теми, кто разыскивает его, а не наоборот. Он постоянно должен быть на шаг впереди.
        Находясь в доме, сложно было поверить, что здесь жил кто-то помимо того самого мужчины, думал Марко, сидя на кухне и жуя соленые огурцы. Когда в прежние времена он вторгался в частный дом, подобный этому, то рассчитывал по меньшей мере увидеть на кухне кое-какую бытовую технику и пресловутые ножи типа «Золинген», «Масахиро», «Родвад» или «Цвиллинг». Но тут не нашлось ничего подобного. Как не нашлось ни фартуков, ни керамических горшков или иных вещей, позволявших строить догадки о постоянном проживании в доме женщины.
        Очевидно, все это они забрали с собой во время переезда.
        Лишь одна вещь выделялась из общей обстановки, и это был цветной журнал, лежавший рядом с керамическими разделочными досками. Совершенно обычный журнал с неприметными девушками на обложке и банальными завлекающими лозунгами о здоровье, моде и прочем. Абсолютно ничего выдающегося, и все-таки он бросался в глаза.
        Марко взял его в руки. «Четверг, 7 апреля 2011 года», – гласила надпись на обложке; то есть издан немногим более месяца назад.
        Мальчик нахмурился. Каким образом сюда попал этот журнал? Кто приходил в этот дом? Здесь довольно чисто; неужели Тильда с матерью еще появлялись тут? Мог ли этот женский журнал принадлежать Тильде? Получается, они находились тут и пока, например, закипал чайник, читали еженедельник? Может, они в тот раз, уходя, забыли забрать его с собой, а больше не приходили…
        Марко понюхал журнал. Ничем не пахнет, какое разочарование.
        Затем он полистал его и бросил обратно на стол. И тут заметил смятый целлофан на полу у границы кухонного острова.
        Пнув комок ногой, Марко обнаружил на нем какие-то мелькающие белые пятна, когда он катился по линолеуму. Это возбудило его любопытство, он поднял и развернул целлофан. Это был фольгированный пакет с напечатанной наклейкой, на которой было написано имя «Малена Кристофферсен» и ее адрес по улице Стриндберсгвай в Вальбю.
        Кристофферсен! Фамилия Тильды. Вероятно, это ее мама.
        Марко кивнул. Да, это точно ее мама.
        Значит, теперь у него имеется их адрес.

* * *

        Дом оказался больше, чем ожидалось. Красно-желтая, странная, почти вертикальная крыша непосредственно под крышей со стандартным скатом. Это был квартал, в котором клан избегал совершать кражи. Пускай там было множество садиков и мест для укрытия, в которых можно затаиться и через которые можно ускользнуть, но домики настолько вплотную лепились друг к другу, что соседи имели возможность наблюдать практически все, что происходило за стеклами стоявшего рядом здания. Поэтому Марко вел себя чрезвычайно осторожно, прокрадываясь через дыру в изгороди и знакомясь с надписями на паре почтовых ящиков, висевших сбоку от ярко-красной двери. Так… в доме проживали две семьи, на верхнем ящике была приклеена потрепанная ветром наклейка «Тильда и Малена Кристофферсен».
        Марко глубоко вздохнул и взглянул перед собой на оконные рамы, также выкрашенные красной краской. Значит, вон там она живет, а поскольку сегодня воскресенье, она вполне может оказаться дома в данный момент.
        Осмелится ли он позвонить? Что он им скажет?
        Мгновение постояв с дрожащими пальцами, потянувшимися к кнопке звонка, Марко услышал пару приятных голосов и шорох со стороны тротуара.
        «Кто-то приближается», – подумал он и, повинуясь рефлексу, повалился на бок под куст. Затем раздался смех, и две фигуры вкатили велосипеды в отверстие в изгороди.
        Находясь в неудобном положении, мальчик не мог разглядеть лиц, но глазами проводил их до угла дома, где, судя по всему, они оставили свои велосипеды.
        Первой вышла из-за угла мать Тильды. Довольно симпатичная брюнетка с большой сумкой для покупок под мышкой.
        – Тильда, у тебя ключ близко? А то мой оказался на самом дне, под всей этой кучей старья, которую мы с тобой раздобыли на блошином рынке.
        Затем они рассмеялись, от чего Марко вдруг сделалось тепло на душе.
        Увидев Тильду, он не смог удержаться от улыбки, лежа под кустом за светлыми листьями. Она была такая изящная… Чересчур худощавая и долговязая, с крупными ступнями, девушка легко, как прирожденная балерина, парила над плиткой, помахивая перед собой ключом.
        – Ты – чудо, – сказала мать, когда Тильда отворила дверь.
        – Как и ты, – парировала та. Затем они скрылись в доме.
        Марко запечатлел представшую ему картину в памяти. Он запомнит ее черты. Он запомнит ее, потому что она принесла тепло в его душу. Один только голос глубоко тронул его.
        «Не забывай, твой отец убил ее отчима», – напомнил Марко сам себе. И как же он осмелится приблизиться к ней, в особенности теперь, когда он увидел, какая она? Теперь, когда неуловимая нежность, прежде испытываемая по отношению к ней исключительно из-за объявления и всей истории с Вильямом Старком, обрела выражение, обросла плотью и кровью, укоренилась в нем этим светлым смехом?
        Как мог он приблизиться к ней, испытывая эти искренние чувства и при этом ничего не предпринимая, несмотря на свои знания?
        Марко вылез из кустов и побрел по дороге мимо пестрых домов, которые лишь усугубляли ощущение черноты в душе.
        Теперь ему придется что-то предпринять. Как бы ни было ей больно узнать правду, все-таки она должна все знать, он считал это своим долгом перед ней. По той же причине ему также необходимо обратиться в полицию, пускай даже это означает, что отец будет принесен в жертву.

* * *

        На следующее утро Марко залез в шкаф с женской одеждой и отыскал клетчатую рубашку поприличнее той, что носил, и более подходившую по размеру. В коридоре он прихватил ветровку, в подвале вытащил из барабана стиральной машины свежевыстиранные трусы, майку, носки и штаны.
        Поглядев на свое отражение в зеркале ванной комнаты, Марко кивнул. Наконец он выглядел более-менее прилично. По крайней мере, достаточно прилично для того, чтобы осуществить задуманное. Теперь ему не хватало лишь небольшого количества наличных. И тут заключалась основная проблема.
        Если б он мог продать одежду Старка, которой тот явно больше никогда не воспользуется, то денежные трудности отступили бы до поры до времени. Только никто не купит старые тряпки, как не купят и обычную посуду или мебель. Никто не купит аналоговый телевизор, стационарный компьютер и систему хай-фай, и безделушки тоже никому не нужны. Значит, несмотря на то что речь шла о среднестатистическом датском доме, здесь не нашлось абсолютно ничего ценного, за что можно было бы выручить хоть немного денег. Просто датчане слишком любят шопинг. И любой предмет, приобретенный всего несколько лет назад, вдруг совершенно обесценивается.
        Может, оно и к лучшему. На данный момент единственное, что Марко украл за довольно долгий промежуток времени, были кое-какие шмотки да полбанки соленых огурцов. Пускай так и будет.
        За пять минут он босиком обошел дом, только чтобы запомнить это ощущение нежного прикосновения к мягкому щекочущему ковру, запечатлеть чувство принадлежности к дому, где все вещи вокруг нравятся и являются твоей собственностью.
        Наконец Марко очутился перед сейфом – и вновь испытал волнение, которое вызывал у него этот предмет. Затем опустился на колени и посмотрел на верхнюю внутреннюю часть сейфа, чтобы проверить, запомнил ли он код.
        Запомнил. «A4C4C6F67».
        На мгновение улыбнувшись сам себе от сознания тайны, Марко вдруг заметил, что цифры и буквы были неодинаковы; они группировались парами, написанными разными оттенками серого цвета. По мере того как утренний свет проникал в комнату, это становилось совершенно очевидно. A4 четко выведено черным цветом. C и 4 слегка расплывались по краям, как будто были написаны сильно расписанной ручкой. Если приглядеться повнимательнее, обнаруживалось, что C6 и F6 и 7 также возникли на сейфе в разное время. Короче говоря, код удлинялся постепенно. Усевшись на пол и облокотившись на сейф, Марко принялся ломать голову над задачкой. Возможно, код предполагалось применять по частям, а не единым целым…
        Мальчик вышел через заднюю дверь и на мгновение остановился на кафельной мозаике террасы, размышляя над ситуацией.
        Если в сарае не окажется велосипеда, который он смог бы одолжить, ему предстоит долгий путь.
        Но велосипед стоял на месте.

* * *

        Первой остановкой стала библиотека в Брёнсхой, ближайшая. Здесь он довольно долго просидел неподалеку от стойки, читая и наблюдая за тем, как приходят посетители. Кто-то из них направлялся прямиком в отделы взрослой или детской литературы, другие сперва сдавали книги, взятые ранее. Марко караулил последних, так как им приходилось вытаскивать карточку социального страхования для сканирования и регистрации сдачи книг.
        Его выбор пал на ровесника, который, с типичным для датских парней пренебрежением к ценности вещей, разложил свое имущество вокруг. Страховая карточка гарантированно находилась в кошельке, лежавшем в переднем отделении наплечной сумки, которая вскоре была брошена парнем под ноги, а он сам тем временем углубился в недра Интернета за одним из компьютеров.
        Марко медленно приблизился к нему. Когда компьютер рядом с жертвой освободился, он беззвучно, как кошка, занял его, сразу же набрав адрес первого пришедшего на ум сайта…
        Спустя час Марко остановил велосипед в паре кварталов от своей конечной цели. Что ни говори, все-таки велосипед был как бы украден, несмотря на то что Марко намеревался вернуть его на место.
        Полицейский участок Беллахой на Борупс Алле оказался гораздо больше, чем он себе представлял. Величественно ужасающий и уродливый. Серые бетонные поверхности и безостановочное движение внутри и вокруг. Очутившись в этом здании, было вполне естественным почувствовать свою беззащитность.
        В свете того, что Марко всю свою жизнь нарушал закон, было довольно странно, что он вполне добровольно впервые переступил порог полицейского участка и самостоятельно пошел на близкий контакт с полицейскими. Мальчик в изумлении огляделся. Все в этом заведении оказалось неожиданно спокойно и лишено драматизма. Повсюду прилежно выглаженные светло-голубые рубашки и черные галстуки, большинство сотрудников очень молоды. Они даже не посмотрели на него, когда автоматическая дверь отъехала и он вошел как-то боком, чтобы наружная камера наблюдения, как и те, что могли висеть внутри, не запечатлели его лица.
        Помимо Марко, внутри на скамейке сидели еще две женщины, ожидая, когда их пригласят. По-видимому, у одной из них украли сумку, когда они вместе ехали на велосипедах, и содержимое этой сумки определенно имело для нее большое значение, так как она плакала и казалась весьма потрясенной случившимся.
        Это отнюдь не облегчало Марко пребывания там, он сидел на крайней скамье и пытался отрепетировать, что скажет, когда придет его очередь.
        Когда наконец его вызвали к стойке, он выложил перед дежурным африканское украшение Старка и одно из объявлений о его исчезновении.
        Мужчина посмотрел на эти предметы с некоторым недоумением.
        – Это ожерелье принадлежало человеку на фотографии, – сказал Марко, не спуская глаз с двух сотрудников, барабанивших по клавиатурам за спиной у дежурного.
        Затем он хотел рассказать, что украшение передал ему приятель и что этот приятель знает, что человек с фотографии мертв и где лежит его труп. Что приятель выложил ему, кто мог положить туда труп и, возможно, убил этого мужчину. А потом он скажет, что приятель побоялся прийти сам, и выложит перед полицейскими страховую карточку, украденную у паренька в библиотеке. Мальчик едва ли каким-то образом поможет полиции, если с ним свяжутся, но при этом кое-какая информация станет для них доступна. А Марко они больше никогда не увидят.
        Однако его план провалился.
        – У тебя есть удостоверение личности, приятель? – спросил дежурный.
        Такого поворота Марко не предусмотрел. То есть ему следовало украсть две карточки: одну – для воображаемого друга, вторую – для самого себя.
        – Ты же понимаешь, о чем я спрашиваю, да? – продолжал полицейский.
        Марко кивнул. И страховая карточка легла на плоскость стойки.
        Мужчина на секунду посмотрел на нее.
        – Благодарю, Сёрен. А теперь нам придется побеседовать с твоими родителями, так как ты несовершеннолетний, такие дела. Не мог бы ты дать нам телефоны своих родителей, я им сейчас позвоню, прежде чем что-то предпринимать дальше; они должны присутствовать при нашей беседе. Договорились?
        Мозги Марко закипали.
        – Да, простите, – в последний момент уцепился он за соломинку. – Но я сейчас не припомню их номера, они постоянно меняют телефоны, а мой собственный телефон, где они записаны, в данный момент в ремонте.
        Мужчина за стойкой улыбнулся.
        – Ничего страшного, я все понял. Я сейчас сам найду по адресу, Сёрен, потому что адрес-то тут есть. – Он помахал карточкой и углубился в компьютер.
        Через мгновение полицейский протянул в направлении Марко указательный палец. То есть нашел.
        Когда он взялся за телефонную трубку, Марко попятился к выходу. Тут не прокатит.
        Ожидая ответа, мужчина пристально взглянул на Марко и сразу заподозрил неладное.
        – Эй, малый, куда ты? – спросил он, повысив голос.
        В ту же секунду Марко услышал шаги, и из коридора за спиной дежурного появился сотрудник в штатском и поприветствовал одного из своих коллег на вахте. Спина Марко похолодела. Это был тот самый полицейский, которого он видел через стекло в доме Старка всего три дня назад. Их взгляды встретились.
        – Привет, Карл. И тебе того же, – поздоровался дежурный.
        Марко пулей вылетел из стеклянной двери и бросился бежать со всех ног.
        Он прекрасно слышал, что ему кричали и просили остановиться, и видел, как пара полицейских пялились на него с парковки. Однако никто не успел понять, что произошло, а он уже перемахнул через кустарник, высаженный вдоль здания, и дал стрекача по лужайке с противоположной стороны, перепрыгнув там через забор. В сотне метров отсюда на соседней улице рядом с детским садиком стоял велосипед Старка, и через несколько секунд Марко на полной скорости уже несся в город через все узенькие переулки, какие только мог найти.
        Все пошло наперекосяк. Он так и не успел сказать, где лежало тело Старка и, тем более, кто его убил. Но хуже всего было вот что: его заметил полицейский, который повстречался ему у дома Старка.
        Марко выругался на смеси языков, с которыми вырос.
        Если он что-то смыслил в сущности полицейских, они на этом не остановятся. Не успеет он оглянуться, как они нападут на след. Мальчик отчаянно надеялся, что, с учетом всей предпринятой осторожности, ни одна из камер видеонаблюдения в отделении его не засекла.
        «Сейчас ты отыщешь в городе убежище, где они тебя не найдут и откуда ты сможешь следить за всеми», – пообещал он сам себе. А обретя такое место, он может тихо и спокойно ждать, что произойдет дальше, ибо деньги, лежавшие в квартире Эйвина и Кая, по-прежнему не теряли своей притягательности.
        Доехав до пересечения Йагтвай и Обулевар, Марко задумался, что ему выбрать – чуму или холеру. Вопрос заключался в том, откуда в данный момент удобнее и, в определенной степени, безопаснее будет наблюдать за ними. Из Эстебро или из центра города?
        На мгновение замерев и не выпуская руль велосипеда из рук, Марко принял решение. Около четырех часов фургон заберет с Ратушной площади Мириам вместе со всеми остальными. Если он будет стоять на некотором расстоянии, то сможет увидеть их и поймет, кого по-прежнему посылают воровать, а кто отправляется на его розыск.
        На Ратушной площади Марко принялся искать место, где можно оставить непристегнутый велосипед, не рискуя, что он будет украден. Едва ли такой уголок можно было найти в самой многолюдной точке Дании.
        И все-таки чуть подальше у старого сада и замка Тиволи перед Марко развернулась огромная площадка реконструкции некоего здания. Прежде он не раз проходил мимо, но никогда не обращал внимания на то, что же это такое именно.
        По крайней мере до сих пор.
        Таким образом окончательное решение жилищной проблемы было найдено.

        Глава 18

        Карл чувствовал себя плохо – можно сказать, дерьмово – все выходные. В субботу Мика с Мортеном устроили вечеринку – отчасти чтобы отметить официальное сожительство, отчасти чтобы потратить некоторую часть офигенного количества денег, вырученных на «И-бэй» за коллекцию «Плеймобиля» Мортена.
        – Он получил шестьдесят две тысячи! – проорал Йеспер не менее десятка раз, пока они втыкали зонтики в бокалы с коктейлем. Может, и ему надо бы забраться на чердак за своими «Экшн-мэнами» и попытаться избавиться от них, чем черт не шутит…
        Шестьдесят две тысячи, черт возьми.
        Поэтому вино, пиво и содержимое множества красочных пузырей с алкоголем изливалось гораздо обильнее, чем было прежде характерно для этой части Рённехольтпаркен. К десяти часам Кен и жильцы 56-й квартиры напились в доску. Помимо Карла, до полуночи дотянули только Мортен с Микой да пара их дружков-геев, крепких, весело подпевающих и зажигательно вытанцовывающих.
        Когда Карла в двенадцатый раз попытался пригласить танцевать сорокалетний малый в облегающих штанах и кожаной шляпе, лихо сдвинутой набекрень, он, пошатываясь, решительно двинулся мимо раскрасневшегося, крепко спящего Харди наверх к себе в постель.
        У лестницы, тесно прижавшись друг к другу, танцевали виновники вечеринки.
        – Сдохнуть, как жаль, что все так получилось с Моной, – пробормотал Мика, похлопав его по плечу.
        – Да, – добавил Мортен, – мы будем по ней скучать.
        Сколько раз он ее видел? Два?
        Может, они думают, он, Карл, поблагодарит их за моральную поддержку?

* * *

        В воскресенье он проснулся с основательно въевшимся в нёбо привкусом опоссума, сдохшего в утробе матери. Его донимало похмелье и раскаяние, но еще хуже было некое невнятное ощущение собственной ментальной разбалансированности.
        «Какого лешего ты тут разлегся и канючишь, Карл Мёрк», – забрюзжал он, но это не помогло. Чем сильнее пульсировало в голове, тем яснее проступали мысли о том, что такие люди, как Ларс Бьёрн или Мона Ибсен, должно быть, непосредственные преемники Тихо Браге, или кого там еще, кто приносит с собой исключительно несчастья.
        Так он пролежал несколько часов, плотно закутанный в одеяло, а его то промораживало до костей, то одолевал жар, а в некоторые моменты переполняла зубодробительная ненависть, сменявшаяся на ощущение абсолютной «тряпочной» безвольности.
        «Ты не придешь в себя, пока не побеседуешь с ней, Карл», – повторял он сам себе сотни раз. Но телефон так и остался нетронутым, в то время как нижние жильцы давно проснулись для подвигов и исчезли в благословенном мае месяце.
        Наконец он опять заснул и провалялся таким образом до тех пор, пока понедельник не начал приближаться с угрожающей быстротой.

* * *

        – Ассад! – проорал Карл. – Зайди-ка ко мне!
        Ноль реакции.
        Стоит, что ли, опять на коленках на молитвенном коврике, обратив лицо к Мекке? Карл взглянул на часы. Нет, сейчас не время.
        – Ассад! – Грянуло, как настоящий гром.
        – Он еще не вернулся. Признайся, ты и впрямь ничего не заметил? Неужто одолел такой мощный отходняк?
        Карл перевел взгляд на Розу, которая, стоя в дверях, отколупывала последние чешуйки облезающей с носа кожи.
        – Не вернулся? Откуда?
        – Уходил в банк Старка.
        – Зачем это, скажи на милость?
        – А также он поговорил с людьми из арбитражного суда и налоговых органов.
        Почему, черт ее возьми, никогда нельзя дать нормальный ответ? Или между ними установилось негласное правило, что он постоянно должен все выпытывать у нее сам?
        – Чем вы заняты? Я же вижу по тебе, Роза.
        Она пожала плечами:
        – Я говорила по телефону с Маленой Кристофферсен. К счастью, они с дочкой пару дней назад вернулись домой из Турции.
        – Прекрасно. Возможно уговорить ее прийти сюда?
        – Ну, думаю, да. Может, завтра.
        Карл покачал головой.
        – Боже милостивый… Она и вправду весьма заинтересована в этом деле, могу поручиться.
        – Да-да. Она, несомненно, явилась бы через пару часов, но у них с Тильдой сегодня на целый день обследование в больнице. Почему бы нам не дать им передохнуть до завтра?
        – О’кей. А как это связано с тем, чем занимается сейчас Ассад?
        – Узнаешь, как только он объявится.
        Ассад объявился через пять минут; его вьющиеся волосы клоками торчали во все стороны. Отличный показатель уровня активности.
        – Карл, – сказал он, запыхавшись. – После того как Роза побеседовала с подругой Старка, мы сошлись во мнении, что есть кое-какие нестыковки.
        Неужели? Почему же его самого ничего не настораживает?
        – Роза сказала, что Старк помогал своей падчерице Тильде проходить какие-то очень дорогие обследования на протяжении почти пяти лет к тому времени, когда он исчез. То есть в действительности он тратил гораздо больше, чем зарабатывал.
        – Но Старк ведь получил наследство.
        – Верно, Карл. Но только в две тысячи восьмом году, как раз тогда он и пропал. А помогал аж с самого две тысячи третьего года. В банке мы убедились, что речь шла о сумме, почти на два миллиона превышающей его накопления. Поначалу я решил, что он взял кредит и отдал его позже, когда получил наследство, – но нет.
        Теперь, господь праведный, на этой кудрявой башке еще и появилось особое выражение раскосых глаз, которое могло быть вызвано лишь новым, многообещающим делом. Карл вздохнул. Подобное начало недели было предопределено.
        – Хорошо. А теперь, Роза, попробуй-ка объяснить мне про поиски со стороны Тильды и про деньги.
        Она плотно скрестила руки на груди. То есть объяснение явно будет гораздо длиннее, чем необходимо.
        – У Тильды очень проблемное хроническое заболевание, болезнь Крона, в связи с чем ее кишечник находится в состоянии перманентного воспаления. Малена рассказала мне, что Вильям Старк невероятно глубоко вник в суть протекания и лечения этого недуга и никогда не упускал возможности альтернативных методов терапии, когда традиционные методы типа хирургического удаления пораженной части кишечника или применение кортизоносодержащих препаратов не приводили к желаемому эффекту.
        – Благодарю, Роза, но ты пропустила ответ на поставленный вопрос. В какой момент и каким образом возникают эти два миллиона? Все-таки это довольно приличные деньги.
        – Малена поведала мне, что Старк стремился найти кардинальное средство лечения болезни, которую никак не удавалось победить. Тильда лежала в частных клиниках Копенгагена и в Джексонвилле во Флориде, проходила курсы гомеопатического лечения в Германии, ездила на сеансы иглоукалывания в Китай. Он оплачивал инфицирование живыми паразитами из свиного кишечника. Все мыслимые и немыслимые способы обошлись, по подсчетам Малены, в сумму около двух миллионов датских крон, растрачиваемую в течение пяти-шести лет, что они были вместе, пока Старк не исчез.
        – Два миллиона… Только вовсе не обязательно верно то, что она говорит.
        – Обязательно, Карл. – Ассад протянул ему сводку отчетов по транзакциям. – Все верно. Старк переводил деньги через свой банк.
        – Ага. И какой вывод я должен сделать?
        Роза улыбнулась.
        – Видимо, тот, что Старк являлся лучшим в мире игроком в покер, ну или что казино на Амагере[97] обрело клиента, поистине раздражающего персонал своим везением. Какой же еще?
        Карл нахмурился.
        – Я услышал твою саркастичную интонацию, Роза, но можешь ли ты доказать, что он действительно добыл деньги не одним из этих способов?
        – Давайте лучше скажем, что Старк сколотил огромный капитал, которым затем распорядился, не уточняя его происхождения, – ответила Роза.
        Карл обратился к Ассаду:
        – А что с налоговой? Роза сказала, что ты выяснял у них. Они-то уж наверняка получили объяснение происхождения такого дохода?
        Ассад закачал головой.
        – Нет, они вообще не зафиксировали никакого повышения дохода за тот период, и Старк не участвовал ни в каких разбирательствах. Вероятно, они ничего не знали о транзакциях, так как отчет о последовательных платежах сохранялся всего несколько дней и точная сумма в итоге оказалась равна сумме выплат. Помимо того, на конец года сумма на счету никогда не превышала сумму предыдущего года.
        – А так как он являлся обычным госслужащим, едва ли его часто подвергали выборочной проверке, так я полагаю, верно?
        Ассад кивнул.
        – Но есть еще кое-что. Мое недоумение вызвала банковская ячейка, от аренды которой он отказался. Малена Кристофферсен сказала, что он забрал оттуда домой кое-какие украшения, в том числе обручальные кольца родителей, после чего Роза поинтересовалась, куда делись эти вещи.
        – Да, я спросила, не у нее ли они хранятся. Но она утверждает, что никогда не видела их, и я ей верю. Именно поэтому о краже этих изделий после взлома не заявлялось. Она просто-напросто не смогла бы их описать. Более того, она абсолютно не уверена, существовали ли они на самом деле и действительно ли их украли.
        – Старк мог открыть ячейку в другом банке и переложить их туда.
        Ассад медленно покачал головой.
        – Не думаю. Малена считает, что украшения существовали, и если они не были украдены, то он спрятал их в каком-нибудь укромном местечке в собственном доме. Она выразила надежду, что этот человек вернется обратно и сам их найдет.
        Карл про себя отметил морщинку, появившуюся между бровями Ассада. Он не поддерживал подобного слепого оптимизма.
        – Карл, теперь ты видишь? – воскликнула Роза. – Тут дело мутное!
        Интересно, ее лицо сияло от триумфа или от энтузиазма? Он так и не научился отличать одно от другого.
        – Это прямо какая-то паутина, а не дело, – продолжала она. – Малена любила Вильяма Старка, и явно это было взаимно как в отношении ее самой, так и ее дочки, ради которых он готов был пойти на все. И вдруг он исчезает, к чему, по словам его второй половины, не было абсолютно никаких предпосылок…
        – Почему Малена все-таки предполагает, что он еще может вернуться? Если у него не было поводов скрываться, значит, он мертв и в таком случае уж точно не вернется, – заметил Карл. – Но, возможно, она не слишком умна – даже с точностью до наоборот. Может, она-то как раз и заставила его исчезнуть. Строго говоря, мы даже не в курсе, добрался ли он до дома в тот день, когда прилетел из Африки. Как вы считаете, ее перемещения непосредственно до и сразу после пропажи Старка достаточно прозрачны?
        Ассад ковырял пальцем край стола, явно погруженный в совершенно другие мысли, так что отвечать пришлось Розе.
        – Дом был тщательно исследован. Проверка осуществлялась с привлечением собак. По всей видимости, никаких земляных работ в саду, как и ремонта в доме, незадолго до этого не проводилось. Поэтому, если его труп лежал и, возможно, до сих пор лежит там, то у людей, проводивших проверку два с половиной года назад, руки растут явно не из того места.
        – Знаешь что? – неожиданно встрепенулся Ассад. – Если только свои два миллиона он хранил не в ящике, который похитила Малена, с него живого она тянула гораздо больше. По-моему, тут дело совсем в другом. Речь идет о человеке, который должен был пробыть в Африке несколько дней, а он вместо этого меняет обратный билет и возвращается в Данию раньше времени. Зачем он так поступил? Он привез с собой что-то для сбыта? Он получал свои деньги путем незаконной торговли бриллиантами и встретился на родине с кем-то, кто убрал его с дороги? Или тут имел место несчастный случай? Ему стало плохо и он упал в болото? Думаю, вряд ли, ибо дно прочесали вдоль и поперек. – Он покачал головой. – Мне кажется, у нас слишком много вариантов. К тому же у него была водобоязнь, это зафиксировано в старом рапорте, так что едва ли Старк подошел бы близко к воде. Так что же произошло после того, как он покинул аэропорт? Узнать бы нам об этом моменте поподробнее…
        Карл кивнул.
        – Роза, в следующий раз я отправлюсь на беседу к Малене с тобой, о’кей? А пока займись проверкой ее истории. Поговори с ее коллегами. С сотрудниками больницы, где лежала Тильда, когда Старк пропал. Какое у них впечатление от Малены? И заодно – от Старка?
        Затем он обратился к Ассаду:
        – А ты пройдись по отчетам о транзакциях и проверь, нельзя ли по датам связать момент перевода больших денежных сумм «Датским банком» на счета Старка и какие-нибудь криминальные события, которые произошли непосредственно перед выполнением данных операций и в которых он мог быть замешан. Я говорю обо всем без исключения. Наркотики, грабеж, контрабанда…
        – Еще какие-нибудь поручения? – поинтересовалась Роза. – Перерасследовать убийство Кеннеди или перерешать задачку о квадратуре круга, например, раз уж мы начали?
        Ассад улыбнулся и ткнул Розу локтем в бок. Эти двое были вполне самодостаточны.
        – Ах да, я должен сказать вам еще кое-что, прежде чем отправлюсь в Беллахой побеседовать с ребятами, причастными к взлому Старкова жилища.
        Роза разочарованно посмотрела на него.
        – Дорогие друзья, я уверен на сто процентов, что вы приступили к самому что ни на есть заковыристому делу. Поздравляю, вам это прекрасно удалось.
        В следующий момент можно было услышать, как летит муха.

* * *

        Гремучая змея – так прозвали они вице-комиссара Хансена. Он принял Карла без какой бы то ни было любезности, с характерным шипением сквозь зубы и пробирающим до костей взглядом кривоватых глаз. Как-то на заре времен их свело вместе двухнедельное патрулирование улиц – это ровно на две недели больше, чем возможно было выдержать.
        Теперь Хансена подключали к работе в случае с десятком поцарапанных в жилом квартале машин или, при лучшем раскладе, когда совершалась пара крупных краж в районе. Взлом дома Старка едва ли можно было назвать особо значимым происшествием, однако поскольку речь шла о доме, фигурировавшем в другом уголовном расследовании, ему спустили строгую директиву провести тщательную работу, дабы как следует разобраться в любых доказательствах связи между взломом и исчезновением Старка.
        – Почему ты просто-напросто не позвонил по телефону? – поинтересовался Хансен, не отрывая глаз от рапорта, который он в данный момент изучал.
        – Если б я знал, что этим делом занимаешься ты, я бы отправил телеграмму.
        Микроскопическая улыбка тронула уголок рта Хансена.
        – Ну, ведь это же я составил рапорт, черт подери, разве ты не понял?
        – Существует так много замечательных людей по фамилии Хансен… Кто бы мог заподозрить, что это именно ты?
        Хансен поднял взгляд.
        – А ты все такой же очаровашка, Карл, верно?
        – Шутки в сторону. Вот отчет о первом обыске по тому же адресу в связи с исчезновением Старка, и когда я сопоставляю его с твоим отчетом, бросается в глаза, что в ходе вторичного ограбления, судя по всему, забрали только бутербродный нож. Но это ведь не может быть правдой, а? Если по-честному, насколько досконально вы проводили обыск, обходя дом после взлома? Может, какой-то вещи там не оказалось? Шкафчика для обуви, клочка бумажки с доски или корзины из сортира?
        – Как видишь, я решил взять с собой сожительницу Вильяма Старка и одного из сотрудников управления, который присутствовал там в первый раз. Мы все вместе обыскали жилище, причем да, я бы сказал, вполне досконально. Поднимались на чердак, осмотрели все ящики, прочесали сад, спустились в подвал. Все оказалось на месте. Они вполне могли бы прихватить неплохие музыкальные колонки, кое-какую посеребренную утварь и электрокосилку, но все осталось на своих местах.
        – А что с отпечатками пальцев?
        – Никаких отпечатков.
        – То есть работали профессионалы?
        – Мы предполагаем, да. Об этом тоже написано в рапорте. – Последняя фраза была произнесена довольно сухо. – К сожалению, мы не имеем возможности воспользоваться описанием преступников со слов соседки, тут далеко до точности. Один из них был чуть более темнокожий, чем остальные, но не настолько темный, как африканцы или пакистанцы, на турок или выходцев со Среднего Востока тоже не похож. Так что тут может быть что угодно и кто угодно.
        Так-так, значит, соседка все-таки кое-что рассказала Хансену. Вопрос в том, сможет ли Карл вытянуть у нее более точные сведения.
        – А какой вывод приводится в твоем рапорте о характере и причинах взлома? Мне показалось, этого я там не увидел.
        – Карл, я пишу только о фактах. Мы не можем все вместе быть такими же сказочниками, как ты.
        – В данный момент ты не пишешь, ты разговариваешь со мной. Каков твой вывод, Хансен? Сейчас мне необходимо услышать мнение опытного эксперта по обследованию мест преступления.
        Хансен чуть выпрямился в кресле и заправил голубую рубашку в брюки. Этот человек воспринимал комплименты неоднозначно.
        – Возможно, эти люди вычитали о данном деле из газет и решили, что дом пустует. Сейчас широко распространены кражи со взломом подобного типа. К примеру, объявления о похоронах и отпеваниях предоставляют крупными буквами информацию о том, когда родственники умершего будут отсутствовать дома. А как насчет идиотов, которые рассказывают в «Фейсбуке» или где-либо еще, что они уезжают в отпуск, и пишут, когда именно? Кот из дома – мыши в пляс, как говорится.
        – Либо?..
        – Либо эти люди искали нечто конкретное. Если честно, я склоняюсь к последнему.
        – Почему?
        – Потому что взломщики, хотя и пробыли в доме всего около часа, сосредоточились на вполне определенных местах, как будто уже бывали там прежде.
        – Почему ты так думаешь?
        – Потому что, милый мой Карл, в противном случае содержимое ящиков и все остальное оказалось бы вываленным на пол. А они сразу приступили к вспарыванию матрасов и отодвиганию мебели от стен, чтобы проверить, не скрывается ли что-нибудь с обратной стороны. Все это неизбежно наталкивает на мысль, что они уже заранее имели представление о внутренней обстановке, словно побывали там ранее.
        Именно это Карл и хотел услышать. Поблагодарив коллегу, он направился к стойке администрации. Следующим пунктом будет соседка Старка. Он должен услышать описание воров из ее собственных уст.
        Однако его планам было не дано осуществиться.
        В тот самый момент, когда Мёрк подошел к стойке и обменялся с бывшими коллегами кивками и приветствиями, он заметил паренька, стоявшего у выхода.
        Карл видел эти глаза не в первый раз.
        «Проклятие», – только и успел он подумать, прежде чем парень подлетел к двери и исчез, в то время как дежурный заорал ему вслед.
        Карл метнулся за ним – и лишь успел увидеть, как тот перепрыгивает через ограждение в конце здания и устремляется вниз по Хульгордсвай.
        Его крики с приказанием остановиться, естественно, не возымели должного действия.
        – Кто это был? – спросил он у дежурного.
        Тот пожал плечами и протянул ему страховую карточку.
        – Написано «Сёрен Смит». – Он склонил голову. – Хм… как-то не похож он на Сёрена.
        – Нет, совершенно не похож, да и акцент у него подозрительный, свойственный для низших слоев населения; правда, его могли усыновить в позднем возрасте. Я вот звоню домой его родителям, пускай приоткроют нам его душу. Он успел выложить вот эти вещи, но только вот у меня такое ощущение, что они принадлежат его приятелю, о котором он хотел кое-что сообщить. – Дежурный указал туда, где лежало объявление и ожерелье.
        И только тут Карл осознал, какую возможность он упустил.
        – Вот где настоящее дерьмо! – почти прошептал он и положил руку на плечо дежурного. – Не надо больше звонить. Я сейчас же сам выезжаю к родителям. И заберу с собой эти вещицы, ладно?

* * *

        Дом оказался удивительно приятным по сравнению со всеми остальными строениями северо-западной части города. Кто бы мог подумать, что в этом похожем на огромный завод квартале из разномастных жилых блоков и анархично перемешанных земельных наделов, внушающем градостроителям чувство ужаса, за кустами роз мог пристроиться этот идиллический сельский фахверковый домик?
        Женщина, открывшая дверь, была не столь идиллична и, уж конечно, не привыкла к тому, чтобы в ее дверь звонили незнакомцы.
        – Да, – нерешительно произнесла она, взглядом ощупывая Карла с ног до головы, словно он являлся носителем бубонной чумы.
        Мёрк поспешил вытащить из кармана удостоверение, что, вполне ожидаемо, не помогло женщине успокоиться.
        – Дело касается Сёрена. Он дома? – спросил Карл, прекрасно понимая, что вряд ли, учитывая тот факт, что мальчик покинул полицейское управление совсем недавно.
        – Да, – обеспокоенно ответила она. – О чем именно идет речь?
        Ну и дела! Значит, у него где-то неподалеку был припрятан велосипед, иначе ему бы не удалось так быстро добраться до дома.
        – Ничего особенного. Я хотел бы поговорить с ним.
        В отчаянии она провела его в гостиную и пару раз окрикнула мальчика, после чего наконец решилась взбежать по лестнице, оттащить его от компьютера и приволочь вниз под громко выражаемый протест. Не так уж просто отвлечь подростка от его любимой игрушки, эта проблема была хороша знакома Карлу.
        Из материнских объятий вынырнул обыкновенный датский мальчуган с волосами цвета печеночного паштета. Это явно был не тот мальчик, которого разыскивали.
        – Кажется, ты потерял вот это, или я ошибаюсь? – С этими словами Карл протянул парню карточку медицинского страхования.
        Сёрен неохотно взял ее.
        – Да, а откуда она у вас?
        – Лучше скажи, почему она оказалась не у тебя. Ты ее кому-то одолжил?
        Мальчик покачал головой.
        – Ты уверен? Около получаса назад в отделении полиции Беллахой был замечен парень, который собирался рассказать что-то о своем приятеле и воспользовался этой карточкой в качестве удостоверения личности. Не ты ли это был?
        – Совсем нет. Она лежала у меня в кошельке, который стащили у меня из сумки в библиотеке в Брёнсхой. И я даже знаю, кто это сделал. Кошелек тоже у вас? В нем лежало двадцать пять крон.
        – К сожалению, нет. А как ты там оказался? Разве ты не должен находиться в школе в это время?
        Мальчик пристально посмотрел на Карла.
        – Мы работаем над проектом. Неужели вы никогда не слышали о таком?
        Мёрк взглянул на его мать, плечи которой потихоньку начали опускаться. Неизвестно, была ли она в курсе насчет этого проекта.
        – Как выглядел вор, Сёрен? Можешь описать его?
        – Он был в клетчатой рубашке и не похож на датчанина. Не черный, скорее коричневый, как будто приехал из Южной Европы. Я бывал в Португалии, там много таких, как он.
        Теперь Карл убедился: это был тот парень, которого он видел в полиции и у дома Старка два дня назад. Неплохо.
        – Сколько ты дал бы ему на вид?
        – Даже не знаю, я не разглядел его подробно. Он просто сидел за соседним компьютером. Четырнадцать-пятнадцать, наверное.

* * *

        Раньше Карл уже бывал в здании библиотеки на площади Брёнсхой. Как-то его патрульный автомобиль направили сюда, чтобы задержать пьяного, который использовал библиотечное собрание пластинок в качестве тарелок фрисби, и, несмотря на то что с тех пор минуло немало лет и здание за прошедший период кое-где освежили, оно по-прежнему напоминало старый кинотеатр «Белла», который, как и многие подобные заведения столичного региона, прекратил свое существование, уступив место супермаркетам или, как в данном случае, банку и районной библиотеке.
        – Думаю, вам лучше поговорить с Лисбет, которая время от времени заменяет начальника нашего отдела, – посоветовал библиотекарь за стойкой. – Она как раз находилась здесь в тот временной интервал, который вас интересует.
        Прошло десять минут, прежде чем Лисбет объявилась, но время ожидания оправдалось на все сто.
        Она вся сияла. Это была женщина, от которой с первого же взгляда наполнялись энергией сразу все батарейки. Зрелость, уверенность и невероятно прямой взгляд. Если дурацкие капризы Моны затеяны всерьез и надолго – а Мёрк никак не хотел в это поверить, хотя она совсем недавно и указала ему на дверь, – то он не в последний раз посещает эту библиотеку.
        – Ну да, такова болезнь времени. Вот и мы тут превратились в какое-то сонное царство. Я здесь всего лишь месяц проработала, но уж больно хочется показать коллегам пример и не бояться взять быка за рога.
        Он был убежден – это она может.
        – Да, я прекрасно поняла, о каком мальчике вы говорите, так как знаю его лучше, чем вы, вероятно, думаете. Кстати, весьма странно было встретить его аж в Брёнсхой.
        – То есть вы видели его раньше, но где-то в другом месте?
        – Вот именно. На самом деле я являюсь заместителем главы филиала в Эстебро на Даг Хаммарскьёльдс Алле, и туда он приходит каждый божий день на протяжении многих месяцев.
        Карл улыбнулся, отчасти от полученных сведений, отчасти от присутствия Лисбет.
        – Супер. Может, вы еще и вспомните, как его зовут?
        Она покачала головой.
        – Туда он приходит ежедневно в разное время – и сразу же садится за книги или за компьютер. Он никогда ничего не берет на дом, поэтому мы никогда не просили его показать удостоверение личности.
        Карл молча стоял и пытался оценить, что же скрывалось за открытым взглядом ее голубых глаз. Она сейчас флиртует с ним – или просто подчеркивает степень своего потрясения столь странным стечением обстоятельств?
        – Мне кажется, это какой-то невероятный ребенок. В филиале, где я прежде работала, мы с коллегами сошлись во мнении, что еще никогда не встречали мальчика его возраста, настолько одержимого страстью к учебе. Для одной сотрудницы стало практически спортом ознакомление с проштудированной парнем литературой, когда она расставляла книги обратно на полки.
        Так-так! Значит, она в большой степени пленилась этим парнишкой.
        – А что происходило здесь, в Брёнсхой? Чем же он тут занимался?
        – Он просто зашел. Сел вон там и немного почитал кое-какие технические журналы, а затем подошел к компьютерам. Не знаю, как долго он там сидел, так как моя смена закончилась.
        – На вашем старом месте поступали жалобы на кражи из сумок?
        Она изумилась.
        – Почему вы об этом спрашиваете? Вы что, заподозрили его в чем-то таком? Я не могу в это поверить.
        Показательный ответ. Если она не может в это поверить, Карл, конечно, не станет разрушать сформированный ею образ.
        Он покачал головой.
        – Вы упомянули коллегу с вашей работы в Эстебро, которой было любопытно узнать, что именно читает мальчик. Не подскажете, каким образом я могу встретиться с ней, я бы хотел с ней поговорить. Как вы думаете, она сейчас на рабочем месте?
        – Лиселотте ушла в декрет. Но я могу посмотреть, где она живет, и вы попробуете ей позвонить. Минутку.

* * *

        Лиселотте Брикс действительно была беременна. Причем беременна настолько глубоко, что Карл не смог бы описать ее габариты, не прослыв гребаным шовинистом-женоненавистником.
        Она встретила его, придерживая совершенно выпрямленными руками свою диафрагму, явно перепугавшись не на шутку. В ее доме все уже было приготовлено для появления на свет младенца. Заранее припасенная упаковка подгузников лежала на полке, колыбель с мобилем-небосводом, приводимым в движение от батареек, стояла в углу в полной боеготовности. Очевидно, эта женщина не являлась суеверной.
        – Надеюсь, паренек не натворил никаких бед. Он был таким милым… – Она похлопала себя по обнажившемуся пупку. – Если б я знала, как его зовут, то назвала бы своего хулигана в его честь!
        Мёрк улыбнулся.
        – Нет, мы разыскиваем мальчика, так как считаем, что он обладает важной информацией в связи с делом об исчезновении человека.
        – Боже, как любопытно…
        – Ваша коллега Лисбет сказала, что вы просматривали, какую литературу он изучает.
        – Ну да, но он интересовался совершенно разными областями, исключительно поэтому. Ну, и еще потому, что он никогда не замечал, насколько мы были им очарованы. Все это было так забавно…
        – Что он читал, например?
        – Много всего разного. Как-то раз читал о формах обучения и образования. Все, что только можно, начиная от «Кем я могу стать» до критериев приема в университет и брошюр об учебных курсах. Все это очень рано для мальчика его возраста. В другие дни читал о Дании и датчанах. Социология, внутренняя политика, современная датская история. Книги о датском языке, орфографический словарь, оперный справочник, «Что? Где? Когда?» издательства «Политикен», книги о цыганах, литературу по правовой системе, биологии и математике… В общем, у его тяги к знаниям нет предела. Он читал даже художественную литературу старых датских писателей. И никогда ничего не брал на дом. Странно, правда?
        – Как вы думаете, почему?
        – Ну, я даже не знаю… Все-таки он другой, немного смахивает на иммигранта, хотя и не похож на других детей беженцев. Может, цыганский ребенок… И мы как-то подумали, что дома явно не одобряют этой его книжности.
        – Цыган?
        – Да, такой приятный коричневый оттенок кожи и темные, угольно-черные волосы. Но, конечно, он может оказаться испанцем или греком. Только у него акцент другой. Возможно, он даже скорее американского происхождения, но уж точно не мулат.
        – Хорошо.
        – Что странно – его акцент становился все слабее и слабее. С каждой неделей он говорил по-датски все чище и чище, словарный запас постепенно расширялся. Была даже некая аутичность в том, как он все в себя впитывал.
        – Насколько я понял, с ним никогда не было никого из взрослых. Но, может, что-то еще указывало на его принадлежность к некоей общине?
        – Особо ничего. – Лиселотте чуть вздернула брови; кажется, ребенок хорошенько пнул ее живот изнутри. – Но он был таким миленьким…
        – Вы не знаете, он все еще приходит в филиал на Даг Хаммарскьёльдс Алле?
        – Приходит. Я каждый день общаюсь со своей подругой оттуда. Но как раз на прошлой неделе он их подзабыл. Да вы ведь сами можете у них обо всем разузнать.

        Глава 19

        – Ты правильно понял, Бьёрн. Я привез из отделения в Беллахой вещдоки, и мы подняли дело Вильяма Старка.
        Назначенный преемник Маркуса Якобсена кивнул, хотя явно предпочел бы покачать головой. Вновь Бьёрн как он есть – ни черта не собирался выражать своим видом то, что в нем происходило; но Карл знал его хорошо.
        – Хорошо, – ответил Бьёрн, опять имея в виду совершенно иное. – Хансен из Беллахой утверждает, что ты схватил эти вещи со стойки, не проконсультировавшись предварительно с сотрудниками отделения. Ты, наверное, прекрасно знаешь, что этого просто-напросто нельзя делать, поскольку данные предметы связаны со взломом, имевшим место на их территории, Карл, разве нет?
        – Да-да, Хансен столько всего болтает, а ему бы попридержать язык за зубами… Это дело об исчезновении человека, а Гремучая Змея специализируется совсем на другом. Однако если его проницательные глаза настолько желают попялиться на эту побрякушку и объявление в свое удовольствие, то пускай он просто приедет сюда, и я с радостью ему все продемонстрирую. Суть в том, что я взял это дело на себя.
        – Взял на себя? Чудесные слова из твоих уст, Карл. – Бьёрн улыбнулся полуоткрытым ртом, что ему совсем не шло, хотя он-то был уверен в обратном. – Ты утверждаешь, что видел этого мальчика у дома Старка и позже в отделении Беллахой и что оба раза он от тебя удрал? Да уж, и вправду «взял на себя», это точно, Карл.
        – Бьёрн, послушай! Я добьюсь контакта с ним, не волнуйся. Я тебе не болван из отряда твоих подчиненных, а? Это лишь вопрос времени.
        Бьёрн приосанился, сидя за столом Маркуса Якобсена. Чужой человек на чужом месте – большей несуразицы и быть не могло.
        – Ну-ну, спишем это на минутное помешательство, Карл, но – далее по тексту. Я полагаю, пришло время предпринять некоторые перестановки в отделе «Q». Естественно, ты по-прежнему останешься главой отдела, само собой разумеется, но в последние пару лет наблюдается некоторое наслоение на нашу деятельность, что и я, и Маркус всегда считали мешающим работе.
        Карл подался вперед.
        И что же дальше?

* * *

        Руки Мёрка еще тряслись от злости, когда он брал у Ассада украшенную орнаментом чашку с густым, вонявшим специями чаем. Карл рассеянно уставился на жижу. Выглядело довольно ядовито, но внешний вид был прекрасен по сравнению с запахом.
        – Успокойся, Карл, – принялся утешать его Ассад. – Мы будем работать в обычном режиме. Мы не переедем ни на какой третий этаж, и я не собираюсь работать на Бьёрна, уж я позабочусь об этом.
        Карл поднял голову.
        – Ага, и ты считаешь, у тебя для этого достаточно власти? Почему же, позволь мне смелость поинтересоваться? Такова была часть договора, когда ты присматривал за его домом?
        Ассад на мгновение потупился – как преступник, который в последний момент готов сознаться в содеянном, и одновременно как мальчишка, который не желает признаваться в своих чувствах.
        – Я не знаю, что значит «позволь мне смелость поинтересоваться», но я точно позабочусь об этом, Карл. Ларс Бьёрн меня выслушает. – Ассад попытался выкрутиться из ситуации с улыбкой, но понимал, что вопрос остается открытым.
        По его лицу пробежала хитринка. Сейчас последует очередная история с верблюдами, Карл знал его как облупленного.
        – Помнишь историю про верблюда, который считал себя страусом, но залепил себе песком все глаза, когда испугался и сунул голову в землю?
        Карл покачал головой. Если сложить всех однои двугорбых верблюдов, которыми на протяжении всего этого времени Ассад грузил ему мозги, для них, наверное, и всей Сахары окажется мало.
        – Какого дьявола ты хочешь этим сказать?
        – Ну, гляди. Если придерживаться исключительно того, что тебе надлежит и должно, Карл, то ты не рискуешь огрести песком в глаза.
        – Благодарю за предупреждение. Но только я ведь не верблюд, не забывай, Ассад. И к тому же я понятия не имею о верблюжьих интеллектуальных способностях. Да только мне представляется, что в действительности ты сам как будто прячешь голову в песок. Не кажется тебе, что пора рассказать мне, как могло так случиться, что Бьёрн вдруг ни с того ни с сего, несмотря на якобы отсутствие у тебя каких бы то ни было предварительных знаний, помещает тебя сюда, после чего ты демонстрируешь способности, обычно развивающиеся в ходе многолетнего опыта? Если я хочу получить ответ на этот вопрос, кого мне все-таки нужно потрясти – тебя или Бьёрна?
        Ассад нахмурился, и Карл наглядно представил себе, как его собеседник сжал кулаки в недрах глубоких карманов.
        – Что тут происходит? – донесся в открытую дверь пронзительный голос Розы. – От вас исходит такой треск, словно я нахожусь рядом со станцией по выработке тока высокого напряжения.
        Карл нехотя повернулся в ее сторону.
        – Эта задница Ларс Бьёрн приказал, чтобы Ассад работал на него, а мы с тобой перебирались на третий этаж. А Ассад теперь утверждает, что способен отговорить Бьёрна от этого решения. Вот я и интересуюсь, какого дьявола он считает, что обладает властью этого добиться.
        Роза кивнула.
        – А ты, Ассад, что на это отвечаешь?
        Резкие выпуклости кулаков в карманах Ассада сгладились. Во взгляд темных глаз вернулась игривость. Он выбрался из паутины. Проклятие.
        – У нас с Бьёрном общее прошлое, он мне кое-чем обязан. Мы с ним знакомы по деятельности на Среднем Востоке, и больше сказать я не могу. Я связан по рукам и ногам.
        – Не можешь или не хочешь, Ассад?
        – Да, – лаконично ответил он.
        Спустя четверть часа зазвонил телефон Карла. Лиза сообщила, что Ассад сидит у Бьёрна и, если почтенный вице-комиссар полиции Мёрк соизволит, было бы неплохо ему немедленно присоединиться к их компании, прихватив с собой Розу.
        – Не нравится мне эта связь Ассада с Бьёрном, Карл, – заметила Роза по дороге наверх. – Что ты думаешь по этому поводу? Что там между ними?
        Мёрк поднял брови. Неужто она интересуется его мыслями? Да, это впервые…
        – Я… – только и успел он произнести, прежде чем она его перебила. Ничего нового под солнцем.
        – По-моему, ничего хорошего.
        Больше Роза на эту тему ничего не сказала.

* * *

        За последние два часа в кабинете у Бьёрна произошло многое. По всей видимости, Лиза и многие другие совершали регулярные рейды к шкафам и полкам, которые почти опустели, а в данный момент рабочий прикручивал к стене огромную белую доску, ровно на то место, где у Маркуса Якобсена висели фотографии с мест преступлений.
        Ассад сидел в кресле, явно стащенном из офиса начальника полиции. Возможно, даже без ее позволения, вот бы вышла смехота…
        – Мы тут с Ассадом немного поговорили обо всем, – сказал Бьёрн. – И, кажется, он не готов принять мое предложение.
        Ассад задорно кивнул. Значит, в этом предложении не было ничего особенного, подумал Карл. Вообще-то, в настоящий момент у него не имелось сколько-нибудь серьезных мыслей о ком бы то ни было или о чем бы то ни было – в его бедной голове чересчур яростно грохотали последствия похмельных выходных.
        – В этой связи я не буду мешать планам Ассада на дальнейшую жизнь и вмешиваться в вашу рутину. Вы только все втроем имейте в виду, что отдел «Q» подчиняется непосредственно мне и что никуда не годится, если я не буду иметь необходимого контроля над тем, что у вас там внизу происходит.
        Карл взглянул на Розу, уже растопырившую шипы.
        – На примере частного бизнеса вы знаете, что все крупные компании прибегают к помощи так называемых контролеров, которые следят за рентабельностью отдельных секций. Можно сказать, что в нашем заведении рентабельность делится на две части. Первая часть представляется в форме процента раскрытия, который демонстрирует отдел, и с этим, слава богу, у вас все более-менее в порядке.
        «Сейчас я врежу этому придурку», – подумал Карл. Он, будь проклят, не заслужил ничего лучшего, чем быть насаженным на кол и обжаренным в кипящем оливковом масле. Говорит «более-менее»… Значит, унижение призвано облегчить понимание?
        Но Роза опередила его:
        – Господин так называемый начальник отдела «А», мне жуть как хотелось бы посадить вас на место руководителя расследований отдела «Q» и поглядеть, справитесь ли вы со своей работой хотя бы на половину этого объема. – Затем она обратилась к Ассаду, зарычав ему прямо в лицо: – А ты, Ассад! Что это с тобой? Неужели ты настолько обессилел, что не в состоянии подняться, когда перед тобой стоит дама?
        От шока брови Карла подпрыгнули, как на пружинах.
        – Ну ладно, – заявила она, усевшись. – Ну вот, теперь наши лица на одном уровне, Бьёрн. Привыкай.
        – С другой стороны, – продолжал Бьёрн как ни в чем не бывало, – ваши расходы не очень вписываются в отведенные рамки. Я обнаружил, что человеко-часы, рассчитанные по отношению к выделенному вам бюджету, обходятся в два раза дороже, чем в нашем отделе тут, наверху, и так дело не пойдет. Поэтому я нанял человека контролировать эту часть. Вы с ним уже встречались, это Гордон Тейлор.
        Карл уронил голову. Гордон?! Контролер?! В их отделе?!
        – Будь я неладен, если позволю этой стремянке вторгаться в свои пределы! Да он же еще сосунок, Бьёрн. Он хоть школу-то закончил?
        – Он на последнем курсе юридического, и у него высокие оценки. Не успеем мы оглянуться, как он обоснуется тут надолго.
        – Нет, хоть ты меня тресни, нет и нет. – Карл замахал перед собой руками и приготовился выбежать из кабинета. – Спокойно отправляй его назад, у нас на него просто-напросто нет времени.
        Ситуация принимала оборот, который Мёрк не смог бы предвидеть в самой своей дикой фантазии.
        – Карл, ну мы ведь можем попробовать? – остановил его Ассад.
        – Не такой уж он и плохой, – добавила Роза.
        Ему был поставлен ловкий мат.

* * *

        Глядя в стакан на пену, Карл пытался сообразить, сколько таблеток аспирина он успел проглотить с момента встречи с Бьёрном.
        Средства от головной боли в виде шипучих таблеток после определенной дозировки приводят к болям в животе, зато чрезвычайно оживляют, и в данный момент Мёрк ощущал в себе достаточно сил и выложил свою просьбу настолько решительно, что Роза и Ассад даже восприняли ее.
        – Ни слова о Бьёрне и ни слова о Гордоне, ясно вам? Я уже сейчас готов взорваться по этому поводу, но нас ждут кое-какие дела, о’кей? Сделай одолжение, Роза, покороче и поточнее. Спасибо.
        Она кивнула, по всей видимости абсолютно не затронутая происходящей суетой.
        – Карл, а вот и запись с камеры видеонаблюдения. Видно, как мальчик пришел в полицейское отделение, но не видно его лица, он тщательно скрывает его. – Роза остановила видео, и серое изображение стеклянной двери и снятой сверху входящей фигуры застыло.
        Ассад и Карл приблизились к плоскому экрану.
        – Карл, он не похож на араба. Уши довольно высоко посажены, так что, вероятно, и не выходец с Балкан.
        Забавное наблюдение. Неужели у уроженцев Балкан уши расположены ниже, чем у всех остальных?
        Роза вклинилась между ними:
        – Темные вьющиеся волосы как у латиноамериканцев, совсем молодой… На что делаем ставку, Карл?
        – Четырнадцать-пятнадцать лет, такую оценку я слышал и от других. Но вполне может быть и младше, на юге взрослеют раньше. Что скажете об одежде?
        Ассад улыбнулся.
        – Похоже на рубашку, в которой мог бы ходить мой дядюшка.
        Карл кивнул.
        – Вот именно. Всякий офисный сотрудник низшего звена одевался в такие лет десять-пятнадцать тому назад. Из какой дыры он вытащил эту рубаху?
        – Мог приобрести в секонд-хэнде, – предположил Ассад.
        – И все же мне кажется, он бы предпочел что-нибудь другое.
        – А может, он вытянул эту тряпку из контейнера для сбора гуманитарной помощи Народной церкви? Может, рубаха лежала сверху…
        – Да, возможно. – Карл приложил палец к монитору. – Как вы думаете, почему он скрывает лицо? И, раз уж на то пошло, почему ему приходится воровать чужое страховое свидетельство и выдавать его за свое собственное удостоверение личности?
        – Очень просто, – сказал Ассад. – У него нет своего.
        Мёрк кивнул. Ассад был совершенно прав, на самом деле он и сам подумал о том же.
        – Да, либо так, либо у него рыльце в пушку.
        Ассад нахмурился.
        – Какая пушка, Карл? У него в руках были только украшение и объявление, посмотри сам!
        Карл вздохнул.
        – Ассад, это такой речевой оборот. Забудь. Я лишь имел в виду, что он, возможно, замешан в чем-то нехорошем.
        Роза придвинула блокнот и принялась строчить.
        – Итак, если у него не имеется своей карточки страхования, значит, он не зарегистрирован в Дании, ну или его родители не дают ему документы. Думаю, последнее вряд ли – парень действует настолько самостоятельно, что я принимаю первый вариант.
        – Он цыган? Ранее ты обмолвилась об этом, Роза, реально ли такое предположение? – спросил Карл.
        Все трое приникли к экрану. На имеющихся материалах одежда и внешность парня представлялась невнятной мешаниной всего со всем. Цыган, француз, уроженец Центральной Европы – предположить можно было практически все, что угодно.
        Роза нажала на «Пуск».
        – Вот он пятится, и тут появляешься ты, Карл. Ясно, что он узнал тебя.
        От улыбки морщинки на лице Ассада стали глубже.
        – И нашему эльфу ты явно пришелся не по душе. Гляди, как он припустил.
        – Да. Мы виделись с ним у дома Старка.
        – Имея на руках ожерелье и объявление и принимая во внимание тот факт, что ты видел его неподалеку от дома Старка, мы делаем вывод, что он проявляет явный интерес к делу об исчезновении Старка и, по всей видимости, кое-что знает об этом. Он может быть мальчиком по вызову?
        Оба удивленно уставились на Розу.
        – Да, я о том, что не так уж редко двойная жизнь влечет за собой фатальные последствия для мужчины, а? То есть, как я уже говорила, вполне может быть, что за африканской историей стоял вероятный интерес Старка к детям. Ибо вы должны признать странным, что именно мальчик оказался так глубоко вовлечен в данное дело.
        – Роза, да ты во всем видишь странности и загадки, – заметил Ассад.
        – Эй, приветы вам! – прорычал голос в дверях, и снова объявился он. Гордон собственной персоной, с ниспадавшей на лоб челкой. Подобно перископу подводной лодки, оказавшейся во враждебных водах, он стоял склонив голову и презрительно разглядывая собравшихся.
        – Гордон, мы сейчас немного заняты, – неожиданно отреагировала Роза.
        – Ну ладно, тогда я с радостью просто понаблюдаю.
        – «Понаблюдаю»! Неужто у этого парня напрочь отсутствует ситуационная осведомленность?
        – Ты хотел что-то конкретное? – обратился к нему Карл.
        – На самом деле да. Я только что дочитал дело Анвайлера, и мне кажется, что надо было покрепче уцепиться за мужа погибшей. Помимо всего прочего, в отчете говорится…
        – Гордон, давай ты сейчас пойдешь прогуляешься? – перебила его Роза. – В данный момент мы работаем над другим делом.
        Широко улыбнувшись, он поднял в воздух указательный палец.
        – Я предпочитаю, милая Роза, до конца разобраться с одним, прежде чем браться за…
        – Гордон, посмотри вокруг. Мы сейчас заняты другим делом. Дело Анвайлера закончено. Раскрыто, понимаешь? Р-А-С-К-Р-Ы-Т-О – значит раскрыто. Теперь понятно?
        – Ох, Роза, как ты прекрасна, когда сердишься… Словно элементы всех стихий воссоединяются на твоем челе, – восторженно протянул Гордон, готовый вот-вот удариться в песнопения.
        Если б Ассад не начал хихикать, Карл запустил бы в остолопа чем-нибудь тяжелым. Он смотрел на Розу, ожидая от нее грома и молнии, однако она проявляла какое-то тревожное беспокойство в создавшейся ситуации.
        Тогда Мёрк поднялся и выпрямился. Конечно, он был не так высок, как этот выскочка, зато находился в несколько более выигрышной весовой категории.
        – Прощай, Гордон, – с этими словами он торпедировал ляжку бедняги своими «железными кубиками», как Мона называла его живот.
        Они лишь услышали дикий вопль в момент, когда болван налетел на стену в коридоре как раз напротив входа в кабинет, прежде чем Карл захлопнул дверь с таким грохотом, что даже рабочие из противоположного конца коридора на секунду прекратили сверлить.
        – Роза, да он без ума от тебя, – игриво прокомментировал Ассад. – Может, и ты, чего доброго, от него без ума?
        Резкий взгляд в сторону – такова оказалась ее реакция. Расценивать это можно было как угодно. По крайней мере, у Карла имелась своя интерпретация.
        – Давайте продолжим? – сдержанно предложила она. – Следующий пункт в моих записях. У Старка не осталось родственников, поскольку мать умерла, оставив его единственным наследником своих миллионных счетов. Однако еще до этого он тратил гораздо больше денег, чем имел. На момент исчезновения Старка на нем, судя по всему, не висело никаких долгов и он ни разу не обращался к своему счету с самого дня своего исчезновения. Ни налоговой задолженности, ни существенных сумм по страхованию жизни, кредит за дом выплачен. Никаких преступлений против закона. Самые высокие университетские оценки. Прекрасные отзывы от соседей в Брёнсхой. – Роза подняла взгляд от блокнота. – И снова: почему же все-таки этот мужчина исчез? Оказался жертвой собственной сексуальности? У него имелись враги? Игорный долг?
        – Никакого игорного долга, – вклинился Ассад. – Почему его вообще надо было устранить из-за денег, если он мог просто-напросто взять и все оплатить? В отсутствие ветра никто ведь не станет запускать бумажного змея.
        Карл покачал головой. Иногда было бы неплохо снабжать высказывания этого человека толкованиями.
        – Послушайте-ка меня, – призвал он. – По-моему, ответ в первую очередь стоит искать в его поездке в Африку. Роза, к завтрашнему дню предоставь мне копии всех банковских выписок и всего, что там вам еще с Ассадом удалось раздобыть, а мы с Ассадом пока отправимся в министерство и пообщаемся с коллегами и начальством Старка. Возможно, сегодня мы сюда уже не вернемся. А что касается Гордона, Роза, мне кажется, лучше бы тебе разделить работу и личную жизнь.
        Из ее черных глаз тут же была выпущена пара молний в его адрес, однако это ей не помогло. Оставалось только взяться за выполнение полученного от Карла задания.

* * *

        Сидевшего напротив человека никак нельзя было назвать сердцеедом. Белесый, с редкими волосами, бледный, с износившимися зубными протезами. Если попытаться измерить обаяние при помощи шкалы, степень шарма этого человека точнее всего было бы отметить на уровне абсолютного нуля. На пальце у него, правда, красовалось обручальное кольцо, но это говорило скорее о совершенной неразборчивости его супруги.
        – Да, несомненно жутко, что Вильям Старк исчез подобным образом, – произнес он с удивительным безразличием. – Думаю, тут до сих пор все удивляются… нет, «удивляются» – это еще мягко сказано; мы все по сей день ошеломлены случившимся. Старк был очень способным, популярным и чрезвычайно стабильным человеком, так что этого я ожидал от него меньше всего.
        – Он являлся вашим подчиненным, но вы с ним дружили? – поинтересовался Ассад.
        Глупый вопрос. Дружба с таким начальником, как Рене И. Эриксен? Сложно себе представить.
        – Не то чтобы дружили; мы с ним прониклись большой взаимной симпатией. Наверное, из всех моих сотрудников я чувствовал самую глубокую привязанность именно к нему.
        – Расскажите о его миссии в Африке, – попросил Карл. – Мы поняли, что он отправился туда в связи с какой-то гуманитарной поддержкой некоего пигмейского поселения, но не знаем, почему именно.
        – Он курировал этот проект. Нанимая посредников-африканцев, всегда приходится проверять, как развивается дело.
        – Это была обычная плановая поездка или он должен был отправиться в Африку в связи с некими особыми обстоятельствами?
        – Чистая рутина.
        – Мы видим, что он поменял обратный билет и вернулся домой на день раньше. Это нормально?
        Руководитель отдела улыбнулся.
        – Вообще-то говоря, нет. Я не могу ответить вам на этот вопрос, но думаю, что он успел там хорошо погреться. Старк прекрасно справлялся со своей работой, зачем ему было ждать? Однако, как я уже сказал, я ничего не знаю наверняка. Как вы знаете, он не успел предоставить мне отчет о командировке.
        – Кстати, по поводу отчета. Мы хотели бы получить доступ к записям Старка и всем имеющимся документам. Его компьютер хранится здесь?
        – К сожалению, нет. У нас есть общий сервер, и вся работа Старка, как и связанные с ней документы, давным-давно перераспределены между другими сотрудниками.
        – А ноутбук и другие вещи из его последней поездки так и не обнаружены?
        – Если б они были обнаружены, я, по всей вероятности, узнал бы об этом в первую очередь.
        – Мы выясняем, во-первых, что произошло с Вильямом Старком, а во-вторых, почему он исчез. Он каким-либо образом намекал на то, что у него проблемы? Состояние его было стабильным?
        Шеф сосредоточил взгляд на ручке, вероятно полученной в подарок на двадцатипятилетие беспорочной службы.
        – Стабильным?.. Ну, не сказал бы. Время от времени я прихожу к мысли, что на самом деле он пребывал в депрессивном настроении.
        – Что заставило вас так думать? Он брал больничный?
        Эриксен снова улыбнулся.
        – Старк? Нет-нет, ну что вы. Он был, пожалуй, самым обязательным человеком, которого я когда-либо встречал. Мне кажется, он не пропустил ни единого дня за те годы, что мы вместе работали. Однако иногда он выглядел довольно мрачным. Думаю, его глубоко огорчала болезнь падчерицы, и еще почему-то мне кажется, отношения у них с подругой разладились. Когда он как-то явился на работу с фингалом под глазом, не то чтобы я воспринял это как нечто особенное. Современные дамы бывают довольно-таки энергичными.
        Карл кивнул. Рене Эриксен, безусловно, и сам выглядел так, словно периодически получал в морду.
        – Вообще-то, мне кажется, в последние несколько месяцев ему все сложнее и сложнее было сохранять свой обычный энтузиазм, – продолжал меж тем этот белесый тип. – Так что да, именно о склонности к депрессии я и подумал.
        – И потому весть о самоубийстве, совершенном им, не стала бы для вас неожиданностью, если б так случилось? – спросил Карл.
        Эриксен пожал плечами:
        – Да что мы вообще знаем о других людях?

* * *

        В голове у Рене И. Эриксена царил полный хаос. Перед ним сидели два представителя уголовного розыска, которые объявились слишком рано, пока он еще не успел разобраться, какие именно сведения стоило им предоставить. И какого лешего он высказал предположение, что подруга Старка била его? Эта дурацкая фраза про фингал… Ведь это легко проверить… Нет-нет, впредь надо быть осторожнее и не цепляться за что попало в попытке выбраться на сушу.
        Чем меньше он предоставит им зацепок, тем выше шансы, что их махинации никогда не раскроются. Но, с другой стороны, раз он начал излагать историю-прикрытие, надо было приплести сюда Старка как гения чиновничьего мира и автора всей авантюры, тем самым переключив расследование с собственной персоны. Ведь Рене совершил такие ловкие манипуляции с документами Старка, что мог даже доказать его авторство.
        Проблема заключалась лишь в том, что его подельники из «Банка Карребэк» тоже окажутся вовлечены в процесс расследования, а раз так, они, несомненно, укажут на него. Кроме того, ему сложно будет объяснить, почему он только теперь показал полиции эти бумаги. Проклятье… Почему он не подготовился как следует, чтобы по-человечески объяснить появление этих новых документов? Мог ли он вообще настаивать на том, что лишь сейчас отыскал их? И почему же тогда он не поставил в известность полицию? Почему?
        Рене посмотрел на двух мужчин, сидевших перед ним. Никто из них по отдельности не внушал ему тревоги, но в совокупности они вызывали беспокойство.
        Ему было знакомо это чувство по работе в «Данида»[98] и поездкам в отдаленные уголки мира. Он вспомнил, как вокруг него постоянно крутились те, кто старался выискать его слабости, даже в наиболее деликатных ситуациях. И в данный момент Эриксен ощутил себя сидящим на песке на тростниковом коврике перед мерцающим костром в окружении вооруженных сомалийцев. Один отвлекал его внимание, другой был наготове в любой момент переключить внимание на себя. Переговоры постоянно проходили в меняющихся обстоятельствах. Честно признаться, в таких условиях ему никогда не удавалось добиться большого успеха.
        Сейчас главным был датский полицейский. Он неоспоримо являлся сильным звеном и мог завершить беседу тогда, когда пожелает. Вот на него и надо было ориентироваться. Парень с арабской внешностью – на подхвате. Несмотря на дружелюбный взгляд и улыбку, которая в иной ситуации вызвала бы ощущение надежности, за этой покладистой внешностью сквозила особая необъяснимая беспощадность. Рене видел спокойно пасущихся импал, внезапно бросавшихся врассыпную от неожиданно напавших из засады львов. Сейчас он чувствовал себя такой импалой перед этим человеком.
        – Что мы вообще знаем о других людях? – повторил он.
        – Старк когда-нибудь упоминал о местах или людях, помимо собственного дома и домочадцев, к которым имел особое отношение? – осведомился главный. – О месте, которое, как можно предположить, он выбрал бы в качестве убежища, или о месте, где он хотел бы закончить жизнь?
        «Что ответить? – думал Рене. – Придумать что-нибудь? Чтобы побыстрее выставить их отсюда подобру-поздорову?»
        Он посмотрел на сидевшего рядом араба. Рентген взгляда, встретивший его, напрочь отбил у него все креативные идеи.
        – К сожалению, нет. Он был достаточно закрыт в плане собственных потребностей и желаний.
        – Вы не были друзьями, но вы когда-либо бывали у него дома? – выдал араб.
        Эриксен замотал головой.
        – Нет. Мне кажется, не стоит смешивать работу и личную жизнь.
        – О его странностях тоже ничего не скажете?
        – Странностях? – Рене позволил себе подавленно усмехнуться. – Разве у нас у всех нет каких-либо странностей, если копнуть чуть глубже? По крайней мере, для сотрудников датских государственных служб это обязательно.
        Отвлекающий маневр не подействовал ни на одного из собеседников.
        – Я сейчас имею в виду по большей части его сексуальную ориентацию, – продолжал араб.
        Рене затаил дыхание, его клетки начали вырабатывать адреналин. На подобный вопрос он не рассчитывал. Неужели это выход из ловушки? А ну как этот задорный темный человечек предоставил ему ключи от свободы? Заметили ли они, насколько бурно он отреагировал на вопрос? Лучше бы не заметили…
        Эриксен сознательно решил подольше помолчать, затем разгладил усы и сдвинул очки на кончик носа. Сделал чуть более глубокий вдох. Сложил руки на столе и приготовился к ответу. Все то же самое, как при непростом обсуждении бюджета.
        – Ничего определенного я не знаю, – наконец выдал он и, глянув на араба с виноватой улыбкой, остановил взгляд на комиссаре полиции. – И потому заранее простите, если я заведу вас в тупик и погрешу против справедливости в отношении Старка. Как я только что говорил, между нами не существовало никаких личных доверительных отношений.
        Оба кивнули ему, как голуби, разглядевшие крошки, разбросанные по скатерти. Пища, за которой они пришли, наконец-то попала в пределы досягаемости, выражали они всем своим видом.
        – По правде говоря, вообще-то я думаю, была у него слабость в этом направлении. Я имею в виду… – Рене откашлялся. – Ну, он вел вполне нормальную семейную жизнь со своей подругой, я ведь исхожу из этого. Но за те несколько раз, что мы с ним вместе выезжали в командировки, его взгляды несколько поколебали мое представление о нем.
        Комиссар полиции наклонил голову.
        – Поколебали?
        – Да. Неуместные взгляды в сторону молоденьких мальчиков. Особенно я обратил на это внимание в Бангладеш.
        Полицейские переглянулись. Значили ли их многозначительные взгляды, что они напали на след? Удалось ли ему переключить их внимание в другом направлении?
        А ведь удалось-таки, черт возьми.
        – Вы когда-либо видели, как он высматривал мальчиков поблизости?
        «Осторожнее, Рене, не выражай слишком ярую уверенность», – подумал он.
        – Да, быть может. Я не вполне уверен, – сказал он вслух.
        – И каким же образом?
        – Ну я ведь не постоянно находился рядом с ним. Были моменты, когда я заходил в магазин, оставляя его на улице. Тогда у меня была возможность совершенно случайно оказаться свидетелем его пристрастий.
        Здесь араб принялся чесать участок кожи между бакенбардами и бородой.
        – Но вы никогда не видели, как он приглашал их к себе в номер? – спросил он на фоне громкого скрипа щетины.
        – Нет. Но иногда ведь он ездил в одиночку.
        – Таким образом, вы утверждаете, что Вильям Старк являлся педофилом и интересовался мальчиками. Как вы считаете, есть ли в вашем отделении сотрудники, которые выезжали вместе со Старком и могли бы обосновать ваше предположение? – спросил комиссар Мёрк.
        Рене развел руками. Иногда такой жест представлял ответ сам по себе, и в таких случаях он был избавлен от необходимости прибегать к многословию.
        – Не-а, вряд ли, – все же выдавил он из себя, как только почувствовал необходимость. – Если Старк ездил не со мной, то он отправлялся в командировку один. Да расспросите, наконец, самих работников отдела. Я не буду вам в этом препятствовать.

* * *

        – Ассад, отправиться в министерство было прекрасной идеей, но мне показалось, на обратном пути ты был каким-то неразговорчивым, – заметил Карл по дороге от ротонды в подвал.
        – Нет, Карл; надо, чтобы все улеглось и потряслось. Беседа с Эриксеном была весьма странной.
        – Улеглось и утряслось, Ассад.
        – Что стряслось?
        – Неважно. Ну да, из уст Эриксена мы услышали много странных вещей.
        Ассад улыбнулся.
        – Да уж, его вставная челюсть явно не справлялась со словесным потоком… Видел, как дрожал один из резцов?
        Карл кивнул.
        Тогда Ассад вытянул руку вверх. Звуки из кабинета Розы, находившегося в глубине коридора, заставили обоих замереть. Подобные звуки совсем не были характерны для благопристойного рабочего дня в государственном учреждении, где туда-сюда сновали полицейские.
        – Сдается мне, Роза уже закончила отчет, – прокомментировал Ассад, вращая выпученными глазами.
        Черт возьми, если он не прав.
        Они подкрались поближе к двери кабинета и услышали ритмичные удары в стену в сочетании с глубокими стонами и абсолютно беззастенчивым прерывистым писком Розы.
        – Карл, это не видео, они трахаются по-настоящему, – прошептал Ассад.
        Мёрк посмотрел на лестницу в противоположном конце коридора. Ах, как было бы здорово, если б сейчас сюда явились коллеги! За скандалом последует целый месяц ядовитых взглядов. Истории о выходках Розы на рождественском корпоративе в Стейшн Сити тотчас всплыли бы снова и расцвели пышным цветом. Завоеванный престиж оказался бы упущен, и Розе пришлось бы кое за что ответить.
        Покачав головой, Карл с раздражением ощутил, как на лбу проступают капли пота и как шум из-за закрытой двери совершенно неуместно способствует безошибочным признакам оживления в его собственных штанах.
        – Они ведь не могут заниматься этим в рабочее время, – запротестовал он шепотом.
        – Ты же сам слышишь, могут.
        Взглянув на Ассада, Карл глубоко вздохнул. Именно в таких ситуациях становилось понятно, кто из них учился в школе полиции, а кто – нет.
        – РОЗА! – заорал он и с такой силой заколотил по двери, что заставил вздрогнуть самого себя и всех остальных.
        Меньше чем за миллисекунду за дверью стало тихо. А затем, примерно через такой же короткий временной интервал, раздался какой-то шорох. Не так уж сложно было догадаться, что там происходит.
        – Гордон, давай выходи. Мы не станем тебя бить, – зарычал Мёрк, ожидая увидеть человека со следами раскаяния на лице, но ничего подобного не было и в помине.
        Противник предстал перед ним всклокоченным, с масленой улыбкой на губах, абсолютно не подавленным, а скорее торжествующим и полным сознания собственного триумфа. Гордон заполучил свою добычу всего за несколько дней и отлично понимал, что ничего ему за это не будет. К сожалению, он был прав. Карл в последнюю очередь отправится к Бьёрну с подобными жалобами на своих сотрудников. Ибо в этом случае бумеранг полетит в него со страшной силой.
        «Ну подожди у меня», – пытался Карл показать всем своим видом, когда Гордон прошествовал мимо. Не скоро еще Мёрк забудет, с какой беспечностью этот кретин подтянул штаны, поправляя ремень.
        Подождав еще минуту, они вошли на территорию любовного акта.
        – А, так вы тут? – сказала Роза удивительно покорно из-за своего рабочего стола. – Разве вы не собирались домой после своих дел?
        Карл оглядел комнату. Документы, упавшие со стола, туфли, отшвырнутые к стене, пустая бутылка из-под красного вина и два бокала…
        – Роза, ты что, пила вино в рабочее время? – спросил он.
        Она нехарактерно расслабленно пожала плечами:
        – Глоточек пропустила, ну да.
        – А Гордон теперь причислен к нашему постоянному инвентарю? Ты же знаешь, что я с этим не согласился.
        – Постоянный инвентарь?! Нет, боже упаси. Он всего лишь немного помог мне.
        Здесь Роза хихикнула, между тем как Ассад за спиной у Карла едва не лопнул от приступа смеха.
        Удивительно, как молниеносно развиваются события в последние дни.
        – Слушай, мы вернулись за моей машиной; я отвезу Ассада в больницу на запланированное обследование. Я только хотел тебе сказать, что завтра с утра тебе предстоит отправиться в министерство опросить коллег Вильяма Старка, не замечали ли они каких-либо странностей в его поведении. Ты понимаешь, что я имею в виду.
        – О’кей, – ответила Роза. На этот раз не последовало даже никаких препирательств с ее стороны.
        Все-таки секс иногда оказывает чудодейственный эффект.

* * *

        – Прекрасные новости, поздравляю. – Карл положил руку на плечи Ассада и как следует сжал.
        – Это было короткое обследование.
        – Да, и теперь ты свободен. Ассад, ты полностью выздоровел, разве это не фантастично?
        Карл огляделся. Каждый из облаченных в белые халаты медсестер, врачей, охранников и санитаров в оживленных коридорах Королевской больницы заслуживал объятий. Всего несколько месяцев назад скопление жидкости в мозге у Ассада угрожало его жизни, а теперь они всё победили.
        «Вопрос лишь в том, сколько потребуется времени на рассасывание последних гематом и когда нервные волокна, связанные с лицевыми мышцами, центром речи и конечностями, станут функционировать как прежде», – сказал врач. Определенная реабилитация, конечно, никогда не помешает, но специфика работы Ассада в сочетании с ежедневной быстрой ходьбой являлись вполне адекватной стимуляцией. В общем, ему не нужно было больше приходить в больницу.
        Поэтому настроение было прекрасным, когда Карл привел Ассада в общественную столовую Королевской больницы и поставил перед ним поднос с выпечкой и кофе.
        – Так о чем ты в итоге договорился с персоналом библиотеки на Даг Хаммарскьёлдс Алле? – поинтересовался Ассад, чья иссиня-черная щетина была основательно перепачкана кондитерским кремом.
        – О том, что они свяжутся с нами, как только парень появится у них в очередной раз.
        – Тогда нам придется поторопиться, Карл…
        Замерев, Ассад положил руку на плечо Мёрка и сдержанным жестом указал в направлении углового столика.
        За тележкой с подносами и грязной посудой сидел не кто иной, как Маркус Якобсен, уставившись перед собой и сжимая руками чашку.
        Перед выходными он еще являлся их начальником, который попрощался со своей прежней жизнью. А теперь выглядел так, словно никак не мог сладить с жизнью теперешней.

* * *

        «В целом это был не такой идиотский день, как остальные идиотские дни», – подумал Карл, заходя к себе домой.
        – Прекрасная работа, – с такими словами он обратился к Мортену, оглядевшись вокруг. Настоящее чудо, что всего за несколько часов отскабливания и отмывания оказалось возможным избавиться от следов столь бурной и многолюдной вечеринки. Дом номер 73 по Магнолиеванген блестел ярче, чем когда-либо прежде.
        – Наш диванный очаровашка в порядке? – поинтересовался Мёрк у Мики, стоявшего посреди гостиной с лоснящимися руками и втиравшего в голую спину и поясницу Харди некое вещество, степень эффективности которого, по-видимому, перевешивала неприятный запах.
        – Да, а как же иначе. Харди согласился запустить весь процесс с применением вспомогательных средств и прочего. Сегодня мы провели разъяснительное совещание, на котором сошлись во мнении, что необходимо пересадить его в инвалидное кресло. Харди, что ты на это скажешь? – поинтересовался он, энергично шлепнув Харди по белесой заднице.
        – Скажу так: здорово, когда тебя хлещут по заднице, но гораздо лучше, если можно это почувствовать, – глухо отозвался он.
        Карл наклонился и посмотрел в глаза Харди. Они были влажными; значит, по всей видимости, уходящий день оказался для него достаточно эмоциональным.
        – Поздравляю, приятель, – сказал Карл, тронутый реакцией друга, и погладил его лоб.
        – Да, это просто восхитительно, – Харди на мгновение расслабился. – Мика действительно изрядно потрудился, чтобы добиться такого результата, – произнес он дрожащим голосом.
        Мёрк пододвинулся к горе мускулов, невозмутимо разминавшей мышечные волокна Харди, и сжал губы. Он никак не мог подобрать нужные слова. Чувство вины засело в нем и грызло изнутри так долго, неужели сейчас настал момент некоторого облегчения? И теперь они стараются заставить его поверить вот в это облегчение?
        Он вздохнул и приобнял голый потный торс, манипулировавший с телом Харди.
        – Спасибо, Мика, – произнес он. – Не знаю, как мне еще выразить свою благодарность. Но огромное тебе спасибо.
        – Э, Калле[99], черт возьми! – с усмешкой донеслось с лестницы. – Да ты перешел на сторону врага! Вообще-то я давно догадывался, что только я и не принадлежу к стану гомиков в этом доме, ха-ха!
        Таков уж был диванный очаровашка Йеспер. Болезне-творная бактерия, всегда таящаяся неподалеку.
        – Позвони маме, – продолжал он. – Она говорит, если ты не навестишь бабушку, то должен будешь выплатить ей несколько тысяч. Что за идиотскую сделку ты заключил, Калле? Все-таки ты не слишком умный.
        Он вновь усмехнулся, чтобы в его словах не возникало сомнений.
        – И лучше бы тебе сделать то, что она просит. В последнее время у нее не особо хорошее расположение духа из-за этого Гуркамаля.
        – Ага! А что с ним?
        – От нее только и слышно было про их свадьбу, как они сыграют ее в Индии и так далее, а теперь все снова отложили. Если тебе интересно мое мнение, никакой свадьбы вообще не состоится.
        – Почему же?
        – Да хрен его знает. Мама говорит, потому что возникли какие-то проблемы после того, как на Гуркамаля напали в его магазине, но ей никогда особо не везло в чертовой жизни. Или ты думаешь, ему охота делиться с ней своим гребаным магазином? Хрен на постном масле.
        Карл тяжко вздохнул. Только б она снова внезапно не возникла на пороге со своими коробками и расписными чемоданами…
        – Ты слышал про Харди? – смирился он.
        – Да, пропади оно все пропадом. Я был дома, когда все эти упыри из коммуны, или откуда они там взялись, ворвались в двери. Просидели тут больше трех часов. Только не забудь про бабулю.
        – Ты не мог бы случаем съездить к ней вместо меня, а, Йеспер?
        – Э, нет, чтоб мне пусто было. Она же совершенно тронулась умом. Да и вряд ли особо в курсе, кто я такой.
        – А мне кажется, вполне в курсе. Я хочу попросить тебя об этом.
        – Попроси, но я не собираюсь это делать.
        – Если ты не хочешь оказать мне эту услугу добровольно, я вынужден сказать, что ты должен.
        – Ах вот как, ты мне угрожаешь… Ну тогда, думаю, тебе стоит оповестить прессу и сообщить им новость первостепенной важности: бабушка слишком ненормальная для того, чтобы я тратил на нее свое время. Давай, Калле, двигайся поживее.
        Резко развернувшись на пятках, Йеспер поспешил к холодильнику.
        – Кстати, Калле, – крикнул он, засунув голову в молочные продукты. – Я тут сегодня относил моих «Экшн-Мэнов» на чердак. Что там наверху за гребаный ящик или сундук? И почему он закрыт на замок?
        Карл покачал головой – о чем вообще болтает этот психоинфантильный хам?
        – Понятия не имею, о чем ты, – заорал он в ответ. – Ничего не знаю ни о каком сундуке. Наверное, мать оставила.

        Глава 20

        Вновь одна из тех бесед, которых предпочтительнее было бы избежать. Тайс Снап в тени подступивших сумерек наслаждался шнапсом с лимонной водой, перед ним маячили пальмы и супруга в неглиже. Быстрый секс под конец суматошного дня хорошо сказывался на обоих, в том числе и этим вечером. Приятное чувство опустошения в голове и половых железах, размягченные и расслабленные мышцы. Поэтому голос, прозвучавший в мобильнике, оказал такой же эффект, как если б Тайса окатили ледяной водой ниже пояса.
        Он отставил напиток на столик и зарычал:
        – Рене, как ты смеешь звонить мне после всего, что ты сделал? Разве мы не договаривались о том, что ты обязан поставить нас в известность, если тебе понадобится продать твои акции, и, что еще важнее, что мы никогда не будем продавать их посторонним?
        – Договаривались? Не слишком ли много у нас договоренностей для того, чтобы их все было реально выполнить? Например, в банке мне сказали, что вы с Лизой сейчас находитесь в Кюрасао. И тогда я сам себя спросил – а что вы там делаете? Не пытаешься ли ты убедить банк в том, что доверенность, на которой ты явно подделал мою подпись, является подлинной? А вдруг это уже случилось? Вот что я подумал. А потом я подумал, не позвонить ли мне самому в банк, когда он откроется, и не послушать ли, что ты там химичишь. Думаю, и властям в Виллемстаде было бы интересно об этом узнать. Насколько мне известно, тюрьма у них там не первоклассная, но тебе, должно быть, все равно?
        Тайс спустил босые ноги с края стола.
        – Не надо звонить куда попало, Рене, понял? В этом деле я твой единственный сообщник, и едва ли ты захочешь, чтобы было иначе.
        – Прекрасно, Тайс, именно это я и хотел услышать. Раз ты по-прежнему на моей стороне, предлагаю тебе без шума и пыли сложить мои акции в крафтовый конверт и с восходом солнца переслать мне их почтой «Ю-пи-эс». Я рассчитываю, что ты вышлешь мне на электронный адрес отсканированную копию квитанции об оплате отправления не позже, чем через десять минут после того, как сдашь конверт. Если от тебя не будет вестей до пятнадцати минут одиннадцатого по твоему местному времени, я звоню в МСБ, улавливаешь?
        После этих слов собеседник бросил трубку.
        Тайс потерял дар речи. Конечно, он знал, что у Рене есть некоторый опыт жесткого управления своими подчиненными, однако не ожидал, что он обладает мужеством, необходимым для настоящего восстания, а именно такое мужество Эриксен только что проявил.
        Некоторое время Тайс сидел, уставившись на телефон, слушая свистящее пиликанье цикад в темноте и пытаясь игнорировать ласковые напевы жены, доносившиеся из комнаты. Затем одним глотком допил коктейль. Сейчас в Дании была глубокая ночь, но он не имел возможности принимать это во внимание. Несмотря на возраст, Брайе-Шмидту придется прервать свой омолаживающий сон.

* * *

        На другом конце трубки прозвучал не привычный немощный голос, а гораздо более юный и бодрый. Тайс в очередной раз сглотнул. Неужто дошло до того, что Брайе-Шмидт и личные переговоры передоверил проклятому ассистенту, этому мастеру на все руки? Африканцу, которого Брайе-Шмидт в лучших традициях империалистического колониализма настойчиво называл «бой», как и всех своих предыдущих помощников. Неужели даже самые неприглядные аферы и манипуляции отныне будут проходить исключительно через этого посредника?
        – О’кей, значит, Эриксен решил отступить, – прокомментировал ассистент Брайе-Шмидта. – Это было ожидаемо; возможно, правда, не столь быстро и откровенно. Стало быть, все-таки хорошо, что мы уже позаботились о его так называемой отставке. И поскольку все пошло по этому пути, думаю, мы сможем уладить все за пару суток.
        В эту секунду вся окружающая Тайса обстановка словно рассосалась. Пальмовые листья вытянулись и потонули во мраке, море смолкло, белесые голландцы, сидевшие под балконом и считавшие летучих мышей, куда-то ушли.
        – Вы нашли мальчика? – спросил он, затаив дыхание.
        – Нет, но он был замечен.
        – Вообще-то нет никакой гарантии, что вы сможете его поймать. Кто видел его? И где?
        – Люди Золя. Они заметили Марко в субботу и едва не поймали. Зато теперь они знают, что он все еще крутится в этом районе.
        – Хм-м… А почему он должен там остаться?
        – Они его знают. Это маленький упрямец. Так что теперь клан во всеоружии.
        – А если они не смогут его разыскать?
        – Спокойно. Я подключу своих людей, а они профессионалы своего дела.
        – Какого дела?
        – Давайте скажем просто: солдаты, натасканные на выслеживание и обезвреживание с младых ногтей.
        Обезвреживание? Какое нейтральное слово… Значит, вот как привыкают к убийствам? Надо просто назвать действие по-другому?
        – Восточные европейцы?
        Голос в трубке рассмеялся.
        – Да нет, мои более приметны на улицах, сдается мне. И все же. С одной стороны, более заметные, и в то же время наоборот.
        – Поясни поподробнее. Я хотел бы знать.
        – Конечно, это бывшие дети-убийцы. Стопроцентные профессионалы из Либерии и Конго, привыкшие проскальзывать куда угодно и убивать без сожаления. Натренированные холодные машины, которых лучше иметь на своей стороне.
        – Они сейчас находятся в Дании?
        – Нет, но направляются сюда со своей так называемой компаньонкой, замечательной цветущей негритянкой, которую мы называем Мамочкой. – Он рассмеялся. – Мамочка – звучит мило и мирно, но нет более обманчивого прозвища. Подобно остальным, она тоже усвоила свои уроки в ходе гражданской войны, и ее девиз вполне красноречив: «Действовать без пощады». То есть она отнюдь не мамочка, которая прижимает и обнимает.
        Холод пробежал по спине Тайса. Дети-убийцы. Худшее, что он мог себе представить. Так вот во что он ввязался… То есть люди, с которыми он имел дело, были действительно способны на все? А значит, и он сам?
        – О’кей, – он ограничился этим словом, другие тут были бы неуместны. – А что с Рене?
        – С ним я поступлю иначе. Слава богу, мы в курсе, где он находится. Но сначала надо заняться парнем. Бывает, определенная последовательность факторов оказывается существенной. Особенно когда речь идет об убийстве.
        – Конечно. Я все понимаю, – ответил Тайс, хотя совсем не желал ни во что вникать. – Могу я поговорить с Брайе-Шмидтом? У меня срочная ситуация в связи с акциями в Кюрасао, мне нужно принять решение в течение нескольких следующих часов.
        – Он спит.
        – Да-да, это вполне вероятно, но я бы, наверное, не стал звонить в этот час с другого конца земного шара, если б не считал это крайне необходимым, верно? Я должен знать, что мне предпринять.
        – Минуту.
        Прошло несколько минут, прежде чем из трубки раздался скрипучий голос Брайе-Шмидта. Более недовольный, чем обычно, но звучал он довольно чисто.
        – Не надо посылать Рене Эриксену акции Кюрасао, – лаконично отрезал он.
        Если этот идиот осмелиться позвонить в Кюрасао с разоблачением мошенничества, то ему придется лично убеждать власти в том, что заверенная подпись Эриксена и проставленная дата в полном порядке, как и весь документ в целом. А если Эриксен позже пожалел о подписании доверенности, то Тайс тут вообще ни при чем, так он скажет в крайнем случае.
        – Позвони Эриксену без десяти десять по местному времени и скажи, что ты высылаешь квитанцию об оплате пересылки акций посредством UPS. Если хочешь, можешь даже положить в конверт что-нибудь такое, чтобы таможенники были вынуждены изъять посылку. Насыпать в маленькие прозрачные пакетики пшеничную муку, например. И поясни вдобавок, что если он рассчитывает ставить какие-то препоны, ему же будет хуже. Скорее всего, ты успеешь застать его на работе, когда он будет собираться домой.

* * *

        Ночью Рене не сомкнул глаз. После разговора со Снапом мысли его закрутились. Он совершенно уверился в том, что пытается ускользнуть от принятия решений, и этот факт его терзал. Раз так, он рискует утратить контроль над собственной судьбой, а этого Рене желал в последнюю очередь. Если они украдут его акции в Кюрасао, случиться может все. Если они убили Луиса Фона, Мбомо Циему, Вильяма Старка, а теперь на очереди еще и пятнадцатилетний мальчик, значит, они могут убить и его самого. Однако если они не украдут его акции, он воспримет это как уступку и укрепление собственных позиций внутри команды.
        Поэтому ему было небезразлично, что произойдет, когда утром в Виллемстаде откроются банки, и поэтому Эриксен никак не мог успокоиться.
        Сначала он шагал по гостиной из конца в конец, каждые пять минут бросая взгляд на часы, а когда ему это надоело, спустился по крутой лестнице в подвал и достал из вентиляционной ниши ноутбук.
        С тех пор он сидел в полумраке, уставившись на экран компьютера Вильяма Старка.
        У машины имелось два пользователя. Один кабинет без пароля, его он давным-давно проштудировал насквозь; второй с паролем, который Рене никак не удавалось взломать, сколько он ни пытался.
        Эриксен вновь посмотрел на свои записи, лежавшие рядом. Здесь были всевозможные данные о Старке, его подруге и падчерице, из каких только можно было составить код. Он перебрал их многочисленные комбинации, производные сокращения, добавляя цифры в конец и в начало – и вот окончательно иссяк.
        Вильям являлся главным системщиком в отделении, и Рене просто-напросто не мог себе представить, чтобы такой человек, как Старк, придумал себе пароль без какой бы то ни было логики. Только вот что за логика им двигала?
        Затем Эриксен вновь переключился на первый профиль и пробежался по почтовой переписке Старка. Здесь также все было приведено в аккуратную и прозрачную систему – логичная тематическая классификация, далее распределение по персонам и, наконец, ранжирование по датам в хронологическом порядке.
        Старк был педантом и копировал всю рабочую переписку с министерского сервера на этот самый ноутбук – судя по всему, для того чтобы и в свободное время иметь возможность исполнять свои рабочие обязанности. Такой вывод напрашивался сам собой при взгляде на время суток, в которое он отправлял электронные письма – часто за полночь или очень ранним утром. Должно быть, этот человек в принципе не испытывал потребности во сне.
        Рене потянулся. А вот что касается его собственной потребности во сне, сейчас она проявилась вполне отчетливо, несмотря на то что, вероятно, придется проигнорировать ее, ибо времени оставалось в обрез. Спустя три часа он должен сидеть в своем кресле в министерстве, а чуть позже в течение дня решить, есть ли необходимость звонить в Кюрасао. Он надеялся, что нет, так как война со Снапом и компанией вообще не разгорелась бы, не развяжи он ее собственными руками.
        Рене нацарапал в блокноте еще несколько строчек, вдохновленный просмотром файлов и папок. Кое-что касающееся матери Старка и какие-то данные о лечении падчерицы, а также комбинации из шахматных турниров, в которых Вильям принимал участие несколько лет подряд.
        После этого он понял, что в данном контексте перепробовал все. Но кто вообще сказал, что решение стоит искать в этом направлении? Кто-то привязывает свои пользовательские пароли к былым подвигам, как, например, покорение вершины, другие – к мелким эпизодам или вещам, оказавшим большое влияние на их жизнь. В фильме «Гражданин Кейн» последними словами медиамагната оказались «розовый бутон», и весь фильм строится вокруг поисков человека по прозвищу Розовый Бутон, который являлся объектом сокровенных мыслей миллионера до самого его смертного одра. Рене покачал головой, мысленно представляя груду ненужного хлама, оставшегося после медиамагната, которую сжигали на костре; никто так и не заметил, что в середине этой кучи лежали санки с надписью «Розовый Бутон». С этими санками, несомненно, для него были связаны счастливейшие моменты жизни. Такова была разгадка тайны, но она, никем не обнаруженная, растворяется в море огня.
        А здесь что? Сколько подобных эпизодов, молниеносных впечатлений, людей, животных и предметов могло храниться в голове Старка? В общем, вариантов было слишком много.
        Загипнотизированный, Эриксен смотрел на пустое поле, словно за ним пряталась его собственная жизнь и он стремился разгадать код, чтобы предъявить себя самому себе.
        «Ну давай же, давай!» – подгонял он самого себя. Если не обеспечить доступ прямо сейчас, придется бросить эту затею. В любом случае Рене не мог никого привлечь к взлому пароля на компьютере, который в принципе не существовал.
        Однако что же могло скрываться в этом виртуальном мире, было ли там вообще то, что ему нужно было знать? Этот вопрос очень занимал Эриксена. Заключалась ли там опасная информация или просто хранились несколько файлов с голыми девушками и кое-какие письма, касающиеся исключительно Старка?
        Рене подвигал головой из стороны в сторону, разминая мышцы шеи, и вновь взялся за дело. Сначала вписал в пустое поле имя матери Старка, затем ее номер социального страхования, потом попробовал вбить ее инициалы и номер страховки, повторил знаки сзади наперед и спереди назад, перебрав все возможные комбинации. В конце концов он оставил затею с матерью.
        Теперь Эриксен перебирал имена и фамилии шахматных гроссмейстеров: Руи Лопес, Эммануэль Ласкер, Бобби Фишер, Ефим Боголюбов, Бент Ларсен, Анатолий Карпов и прочие имена из Интернета, связанные с шахматной игрой. Турниры, понятия и термины, на датском и английском языках, названия фигур по очереди, затем всевозможные комбинации характерных признаков.
        Решения как не было, так и нет. Бессмысленное занятие. Иголка в стоге сена.
        Рене вновь покачал головой, взглянул на часы, прислушался, не спустила ли жена с кровати ноги, слегка наклонил голову, чтобы проверить, какая на улице погода, а затем вернулся к пустому полю для пароля.
        Что имело важное значение для Вильяма Старка помимо его работы? Насколько он знал, только шахматы, его подруга и их дочка. Однако ведь он уже перебрал все очевидные возможности, связанные с ними…
        А как насчет менее очевидных? Прозвища? Особые даты? Их первая встреча? Первый поцелуй? Что имело значение?
        Эриксен посмотрел на имена Малены и Тильды Кристофферсен и в десятый раз принялся крутить и переиначивать их. Слишком много возможностей.
        Что было для них самым важным? Самым главным? Судя по всему, все-таки болезнь дочки и стремление вылечить ее. Ну да, так и было. В последние годы ничто иное так не занимало Старка, как заболевание падчерицы; Рене прекрасно знал это по тем нескольким беседам, когда лично со сдержанным восхищением упорством Старка слушал о стараниях помочь несчастной девочке.
        Эриксен снова взглянул на свои записи и кивнул, после чего вбил в пустое поле «БолезньКрона», предвкушая очередную неудачу.
        Но на этот раз все получилось. Пользовательский профиль открылся, и, как птица Феникс из пепла, перед Рене возник виртуальный рабочий стол с портретом беспечной Тильды. Никаких нижних подчеркиваний или дефисов, ничего такого. Просто «БолезньКрона» – и вот он ступил на Землю обетованную.
        Никак не придя в себя от удивления, Эриксен услышал, как наверху зашаркали по полу ванной комнаты домашние тапочки, по-утреннему хмуро хлопнула дверь. То есть у него есть в запасе десять-пятнадцать минут, после чего придется закрыть ноутбук и сделать вид, словно он только что проснулся. Иначе выпытывания и допросы со стороны ее светлости будут бесконечны и столь же бесконечно утомительны.
        Рене пробежался по папкам на рабочем столе. Они были упорядочены, снабжены указаниями на точный временной интервал, файлы в них были созданы в период между 2003 и 2008 годом. Кликнув и открыв пару папок, он не посчитал их содержание заслуживающим внимания; в основном это были многочисленные научные исследования, переписка с докторами и людьми, имеющими отношение к лечению, с обсуждением результатов анализов, выписки из журналов, возмущения и благодарности. Всё с единственной целью: научиться понимать болезнь падчерицы и попытаться преодолеть ее любым способом. Ничего особо нового под солнцем в мире Рене.
        Затем он открыл раздел «Документы», чтобы проверить, нет ли там папок с информацией, которая могла бы их скомпрометировать или свидетельствовать об осведомленности Старка об афере с проектом «Бака». Ибо одно дело, что в принципе люди удивляются, что Старк исчез, – и совсем другое, почему Вильям не исчез еще в Камеруне, как планировалось изначально. Почему он вернулся раньше времени? По всей видимости, там что-то случилось, и, зная Старка, Рене был склонен предположить, что тот отреагировал настолько молниеносно и непредсказуемо, так как кое-что узнал.
        Все это были лишь возможные направления в поиске ответа на интересующий Рене вопрос.
        Услышав, как супруга хлопнула дверью чуть мягче, чем в первый раз, и шарканье тапочек сменилось топотом босых ног, Эриксен понял, что пора остановиться. Он кликнул на несколько иконок и наскоро пробежал остальные папки в «Документах». Его взгляд остановился на безымянной папке.
        Пять минут, больше у него в запасе не было, – и вот он кликнул на папку, после чего открылся список из пары десятков других папок, каждая из которых безошибочно указывала, что за тема в ней освещалась и с какой сферой жизни Старка она была связана.
        Некоторые папки именовались названиями африканских государств – Танзания, Мозамбик, Кения или Гана; другие носили более абстрактные имена – cntcs, confrm, contrc, pol1, pol2, pol3 и так далее.
        Рене вздрогнул. Многим из упомянутых развивающихся государств более не оказывалась финансовая поддержка, а часть из них относилась к категории стран, из которых в последние годы было проблематично получить грамотно составленные отчеты.
        Эриксен кликнул на первую попавшуюся папку под именем «cntcs» – естественно, это был список важных контактов Старка. Он быстро просмотрел файл. Многие фамилии были перечеркнуты красным цветом и заменены на другие, причем задолго до исчезновения Старка, и тем не менее Рене были знакомы все.
        Покачав головой, он открыл очередную папку, «contrc», во многих смыслах более сложную, чем предыдущая.
        Рене нахмурился, а жена тем временем громко хлопнула дверцей шкафа. Значит, начинался очередной день, когда все вокруг вызывало у нее раздражение.
        Теперь он увидел, что многие контракты из этой папки относились к конфиденциальным материалам, которые не так легко было взять из министерства к себе домой. Однако, открыв самый первый документ, чтобы проверить, действительно ли это контракт в полном объеме, Рене обнаружил, к своему удивлению, что речь шла всего лишь о приложении к контракту.
        «Для чего понадобилось приложение к контракту? Как странно», – размышлял он, открывая следующий документ. И здесь находился не контракт как таковой, а только приложение к нему. Пересмотрев все файлы, Эриксен откинулся на спинку кресла с осознанием того, что Старк создал приложения к минимум двадцати пяти министерским контрактам. Каждый из них свидетельствовал о переводе огромной суммы денег, причем исключительно в связи с проектами значительных размеров, за бюджеты которых отвечал сам Старк.
        Рене взялся подсчитывать суммарный итог и, перевалив за два миллиона крон, с уверенностью констатировал, что, помимо него самого, в министерстве имелась по крайней мере еще одна черная овца.
        Это было невероятно. Его самый надежный и честный сотрудник, Вильям Старк, систематически вытягивал средства из проектов поддержки развивающихся стран и нагрел государство на два миллиона датских крон!
        Рене улыбнулся, не обращая больше внимания на перемещения жены и ее автоматическое верещание. Что-то начинало вырисовываться…
        Буквально за один день он намекнул полицейским о том, что Старк был педофилом, и надавил на Тайса Снапа, вынудив его отказаться от кражи акций Кюрасао. И вот теперь самое главное: он нашел человека, который, вполне вероятно, мог стоять за проектом «Бака», – если потребуется отвести подозрения от себя. Настоящий мальчик для битья. Человек, который однажды уже обманул министерство на кругленькую сумму. В общем, он подобрал человека весьма сомнительных нравственных качеств, который именно в связи с этим имел замечательный повод исчезнуть с лица земли.
        Значит, удача по-прежнему улыбалась Рене.

        Глава 21

        – А что скажет Роза, если мы отправимся к Малене Кристофферсен без нее?
        Карл бросил взгляд на впечатляющий вход в тюрьму Вестре, когда они проезжали мимо. Сколько идиотов он в свое время отправил за эти жуткие стены? Немало. Только б они вновь не вышли оттуда, разрази их гром…
        – Роза? Она в министерстве и тоже кое-как вовлечена в работу. Думаю, переживет, – коротко ответил Мёрк. После эпизода с Гордоном накануне он не был настроен на особую деликатность в ее отношении. К тому же срать он хотел на то, что она скажет. У него и других мыслей в башке хватало.
        С тех пор как они вышли из Бюро оценки поддержки развивающимся странам, его не покидало навязчивое ощущение, что дела зашли слишком далеко. И что ему следует обождать с визитом к начальнику департамента Рене Эриксену, пока дело не будет освещено с нескольких сторон.
        – Напомни-ка мне, Ассад, почему ты считаешь, что Эриксен был воодушевлен нашим посещением? Я прекрасно видел, что с ним произошла какая-то перемена после твоего вопроса о сексуальной ориентации Старка, но не уверен, что он воодушевился.
        – Знаешь, что происходит, когда верблюд получает шлепок по заднице, Карл? Он начинает удирать и вытягивает шею в направлении предполагаемой цели, словно длинная шея сама по себе способствует быстрейшему достижению этой цели.
        – Да-да, конечно. А что ты хочешь этим сказать?
        – Этот Эриксен будто получил такой верблюжий пинок в задницу, когда я упомянул о сексуальности. Он словно неожиданно увидел перед собой цель и вытянул шею в ее направлении, чуть ли не быстрее, чем туда же последовали ноги.
        – Ты имеешь в виду, что до этого он вынужден был держать в секрете то, что желал бы разоблачить?
        – Нет, ты не понял. Мне показалось, что он вдруг увидел цель, которой раньше для него не существовало.
        – Цель ради чего?
        – Вот с этим-то я и не могу разобраться.
        – Ты намекаешь на то, что он соврал?
        – Этого я не знаю. Только внезапно посыпались истории, которые он мог бы рассказать и раньше. Приплел и молоденьких мальчиков, и взгляды, и черта лысого с винтом…
        – С болтом, Ассад. Черта лысого с болтом.
        – С болтом? Почему не с винтом? Что за болт?
        – Понятия не имею. Думаю, тут намек на нецензурное название некой части тела.
        Ассад глянул на него с кривой усмешкой.
        – Ага. Тогда я понял. Действительно прекрасное выражение, ха-ха… Итак, мне показалось, что у Эриксена взгляд заблестел так, словно он собирался рассказать какую-то замечательную историю.
        – Ну и?..
        – Разве является замечательной история о подозрении своего коллеги в педофилии?
        Карл въехал на Сьелёр Бульвар, скоро будет и пункт назначения.
        – Нет, и я тоже об этом подумал. В его голосе не было ни тени сожаления.
        Дом на улице Стриндбергсвай являлся характерным для той эпохи, в которую он был построен. Мансардная крыша и минимум декоративных элементов придавали ему несколько более эффектный вид в отношении к затратам на его возведение. В подобных домах этажи часто делились между несколькими семьями, чтобы распределить жилищный налог, непомерно высокий в Копенгагене, на несколько домохозяйств. Небольшой зеленый оазис в пригороде Вальбю совмещал преимущество небольшого расстояния от центра города с основополагающей мечтой жить подальше.
        Малена Кристофферсен приняла их, по-видимому, еще не вполне оправившись после чартерного перелета. Нераспакованные чемоданы еще стояли в коридоре, автозагар в равной пропорции с эффектом от здорового отдыха на турецком пляже придавал коже пятнистую фактуру, от чего зависти коллег по работе только прибавлялось. Несмотря на довольно низкую температуру в родных широтах, ее наряд был красочным и легким, как паутинка, – по всей видимости, она приобрела его на отдыхе. Она была прелестна, но могла бы нарочито и не демонстрировать этого, хотя лицо Ассада выражало нескрываемый восторг.
        – Да, мы решили сегодня посидеть дома. Мы часто никуда не выходим на следующий день после больничного обследования Тильды. Поэтому она немного вялая, – объяснила женщина. – Сейчас она спит, так что вам придется довольствоваться беседой со мной.
        Ассад очень дружелюбно кивнул.
        – Если возникнет необходимость, мы приедем еще раз, – сказал он с робкой улыбкой.
        В своем репертуаре.
        – Я очень благодарна вам за то, что вы делаете.
        Невероятно удачная вводная фраза. Карл нечасто слышал подобные слова в ходе своей работы.
        Он слегка улыбнулся.
        – Когда пропадает человек, это всегда большое горе, но, к сожалению, расследование по прошествии столь длительного времени представляется довольно безнадежной задачей.
        – Я знаю, но по-прежнему не теряю надежду. Вильям такой замечательный человек…
        Взгляды Карла и Ассада встретились. Им предстоит нелегкий разговор.
        – Мы были у него на работе, поговорили с начальником и несколькими коллегами, – приступил к делу Мёрк. – В первую очередь чтобы немного прояснить, что он делал в Камеруне. Он рассказывал вам что-нибудь о предстоящей поездке?
        – Да, ему совсем не хотелось никуда ехать. Тильда тогда лежала в больнице и чувствовала себя неважно, так что Вильям с радостью остался бы дома, чтобы поддержать ее и меня. Такой уж он человек, – сказала она, подчеркнув свои слова грустной улыбкой.
        – То есть ему приказали поехать?
        – Да; правда, совсем ненадолго. С одной ночевкой, насколько я помню.
        – А цель поездки была какова?
        – Одного из местных посредников подозревали в побеге и краже средств из фонда государственной поддержки.
        – Одного из местных?
        – Ну да. Парня по имени Луис. Луис Фон. Человек, с которым он не раз встречался и который, по рассказам Вильяма, прекрасно выполнял свою работу. На самом деле Вильям не поверил в эту историю. Еще тут возникла странная эсэмэска, которую Луис прислал Вильяму, и он никак не мог ее разгадать. По крайней мере весь вечер перед поездкой Вильям просидел в комнате Тильды, пытаясь понять, что означало это сообщение, но, кажется, это была какая-то бессмыслица.
        – Он показывал вам это сообщение?
        – Да. Тильда прекрасно расшифровывает всякие эсэмэски, но тут и она ничего не поняла.
        – Вы разговаривали с Вильямом, после того как тот прибыл в Яунде?
        – Нет, но он звонил, как только приземлился в Дуале; он так всегда делает. Жаловался на жару и в который раз сожалел, что находится не дома.
        – Но ничего не сказал о том, что прилетит на следующий день?
        – Нет.
        Карл услышал, как Ассад вновь заскреб щетину. Не оставалось сомнений в том, что арабские мозговые извилины ворочались и скрипели.
        – Я сожалею о своем прямом вопросе, но что вы скажете по поводу подозрения в самоубийстве?
        Она улыбнулась – запросто, без всяких условностей.
        – Вильям абсолютно не такого склада. И он был доволен своей жизнью и работой. Единственное, что тяготило его, это состояние Тильды. Он никогда никого не оставил бы в беде, тем более нас.
        – И между вами все складывалось хорошо?
        Малена закивала. Сначала быстро, потом чуть медленнее. Словно заданный вопрос высвободил в ней энергию, копившуюся и сидевшую в ней слишком долго. Она не испытывала колебаний, однако ментально пребывала в том состоянии, когда мозг уже отказывался воспринималась печаль.
        – Мы были родственными душами, вам это говорит о чем-нибудь? – Малена резко взглянула на Карла, и от этого ему стало неприятно, как будто эта женщина разоблачила его насущное взаимодействие с чувством любви.
        Ассад угрожающе передвинулся на край кресла. Исходная реплика для потенциальной шоковой терапии наконец созрела.
        – На его работе мы получили кое-какие сведения о том, что у Вильяма, возможно, имелись некие пристрастия, о которых вы могли быть не в курсе. У вас есть какие-нибудь идеи на этот счет?
        Она покачала головой.
        – Да нет, Вильям всегда был очень открыт во всем. На самом деле, для него существовали лишь три действительно важные вещи в жизни: на первом месте Тильда, затем я и, наконец, работа. – Малена улыбнулась, словно все, что касалось его личности, было непоколебимо. – А о чем вы думаете?
        – Вы говорите, открыт во всем?
        Карл не знал больше никого, кто, кроме Ассада, был бы способен выпалить в воздух фразу настолько флуоресцирующую, что она продолжала висеть и светиться еще долгое время после окончания беседы.
        – Даже в отношении самых интимных вещей? Сексуальных фантазий и тому подобного?
        Малена чуть не рассмеялась – по-видимому, потому, что сексуальные потребности Вильяма в ее представлении были весьма предсказуемыми и невыдающимися, – но затем подавила в себе этот порыв.
        – А что вы подразумеваете под фантазиями? И что тут такого? Или у вас они никогда не возникают?
        Здесь улыбка Ассада, вероятно, оказалась слишком снисходительной, учитывая последовавшую за ней фразу.
        – Возникают-возникают, но уж никак не в связи с молоденькими мальчиками и девочками.
        Женщина была шокирована. Она принялась сосать нижнюю губу; лицо ее побелело гораздо быстрее, чем Карл мог себе это вообразить. Затем Малена схватилась за край платья и затеребила его с такой силой, что заскрипела ткань. На мгновение она утратила дар речи, но голова ее качалась, как метроном, и слова были готовы вот-вот слететь с языка.
        Наконец она заговорила – медленно, но как будто нанося словами удары:
        – Ты что, только что сказал, что Вильям подозревается в педофилии? Ты это утверждаешь, недоумок несчастный? Да? Отвечай же, я хочу услышать ответ из твоей вонючей пасти, слышишь?
        Ассад абсолютно по-библейски склонил голову и подставил вторую щеку. Ситуация грозила молниеносным развитием.
        – Позвольте взять слово мне, – вклинился Карл. – Возникало ли у вас когда-либо хотя бы малейшее подозрение о педофильских склонностях Вильяма? Взгляды в сторону детей или долгие ночные часы, проведенные в Сети?
        Слезы в глазах Малены могли быть вызваны гневом, и все-таки не в гневе стоило искать их причину, об этом говорил весь язык ее тела. Она медленно покачала головой.
        – Вильям был совершенно нормальным мужчиной. – Пару раз сглотнула, чтобы подавить позывы расплакаться. – И да, он сидел за компьютером ночи напролет, но его вынуждала к этому одна только работа. Думаете, такая женщина, как я, не знает, каким образом проникнуть во все тайники своего мужа, да и в его компьютер, если уж на то пошло?
        – Существуют внешние накопители. Сейчас их делают довольно маленькими. Такой легко спрятать в карман. У него имелись подобные?
        Малена опять закачала головой.
        – Зачем вы вообще сюда пришли? Неужели недостаточно того, что я живу в полной неопределенности по поводу того, что стряслось с Вильямом? – Она хотела добавить еще что-то, но вместо этого слегка повернула голову в сторону; лицо ее было напряжено. Глотательных движений для борьбы с плачем уже не хватало. Именно в подобных ситуациях и разоблачается истинный возраст человека – кожа словно истончается. Малена сделала глубокий вдох и повернулась к ним. – Нет, у него не было такого накопителя, Вильям был не особо подкован в плане техники или электроники[100]. Можно сказать, что он являлся самым преданным приверженцем аналогового оборудования, какого только можно вообразить. Уверенно стоял обеими ногами на земле, вот так. Понятно?
        Карл кивнул Ассаду, который извлек из кармана фотографию.
        – Вы знаете этого мальчика? Я понимаю, что лицо его плохо видно, но, возможно, вы опознаете одежду или что-то еще? – спросил Мёрк, показывая ей стоп-кадр с Марко из записи с камеры видеонаблюдения.
        Малена нахмурилась, но промолчала, пока Ассад тщательно описывал, как выглядел этот парень и что он был замечен рядом с домом Старка.
        – Вам не кажется странным, что мальчик такого возраста столь активно интересуется Старком, тем более по прошествии стольких лет?
        – Да, конечно, это странно. Но, возможно, оно означает нечто совершенно иное, чем…
        – Этот паренек был совсем маленьким, когда Старк пропал, – стоял на своем Ассад.
        Женщина поняла намек и уже выдвинула клешни, поэтому Карл осторожно ткнул помощника локтем и перехватил инициативу:
        – Вопрос состоит в том, какое отношение этот мальчик, которому на тот момент было не больше двенадцати-тринадцати лет, мог иметь к Вильяму Старку. У вас есть варианты?
        – Мой вариант заключается в том, чтобы вы заткнулись со своими гнусными намеками, вы меня хорошо слышите? Вильям не был педофилом, он…
        Малена замолчала, словно от звука шагов по коридору из нее выскочила пробка.
        Все трое обернулись на дверь, откуда показалась заспанная светловолосая голова с бровями вразлет.
        Карл попытался улыбнуться девушке, Малена подняла руку в привычном материнском приветствии, искренне надеясь, что дочь все-таки не слышала ее слов, однако выражение лица Тильды не оставляло сомнений в обратном.
        – Ты в порядке, моя дорогая? – спросила Малена.
        Девушка ничего не ответила.
        – Кто вы? – кисло поинтересовалась она.
        Ассад поднялся первым.
        – Мы приехали из полиции, Тильда. Меня зовут…
        – Вы нашли Вильяма?
        Коллеги покачали головами.
        – Тогда, мне кажется, вам лучше уйти.
        Далее последовали кое-какие разъяснения от матери, однако Тильда уже вынесла свой вердикт:
        – Вы просто-напросто идиоты, да-да. Вильям не такой. Как будто вы с ним знакомы!
        Никто не ответил. Что можно было ответить этой девчушке, выплеснувшей свою тоску на все городские тумбы для объявлений?
        Она схватилась за грудь, руки ее дрожали. Малена хотела встать с места, но Тильда послала ей взгляд, ясно продемонстрировавший всем, с кем они имеют дело. Перед ними стояла девочка, которой были знакомы все виды боли, какие только существовали на свете. Внутренние колотые раны, терзания души и осознание того, что будущее не сильно изменит ее состояние. И тем не менее Тильда не выбежала из комнаты, она давала фору взрослым с их жалобами; несмотря ни на что, девушка крепко стояла на собственных ногах, хотя все внутри нее призывало сдаться. Крепко стоя на ногах, она смотрела в глаза каждому из присутствующих.
        – Вильям был моим отцом. Я любила его, он всегда был со мной рядом, даже когда мне было по-настоящему хреново. Спросите всех моих знакомых, и все они скажут вам – он никогда не сделал ничего плохого ни мне, ни кому-либо из моих друзей. – Тильда уперла взгляд в пол. – И я так по нему скучаю… Так скажите, зачем вы пришли; я уже успокоилась. Вы его нашли?
        – Нет, Тильда. Но нам кажется, кое-кто знает, что с ним случилось. – Карл протянул ей фотографию мальчика. – Вчера он стоял на ресепшн в отделении полиции Беллахой с твоим объявлением в руках. И еще у него было вот это.
        Он кивнул Ассаду, который тут же извлек из кармана африканское ожерелье и бережно положил его перед ней на журнальный столик.
        Тильда заморгала, словно бесконечное открывание и закрывание внешнего мира могло отстранить ее и одновременно указать на новые возникающие перед ней пути. Она долго пребывала в этом заевшем режиме паралича, и Малене пришлось подняться и обнять ее. Девушка не обратила на это абсолютно никакого внимания; она смотрела лишь на украшение.
        Карл взглянул на Ассада, который тут же отвернулся в сторону. Все присутствующие понимали, что творилось с Тильдой в этот момент. Человек, никогда не сталкивавшийся с внезапно сокрушающим осознанием смерти близкого существа, или никогда никого не терял, или никогда по-настоящему не жил… Здесь собрались четыре человека, в каждом из которых в данный момент это ощущение преломлялось по-разному, и Ассаду, судя по всему, пришлось ничуть не проще остальных.
        – Откуда у него это ожерелье, вы знаете? – наконец прошептала она.
        – Мы этого не знаем, Тильда. Мы даже не знаем, кто такой этот мальчик и где он сейчас находится. Мы надеялись, что, может, ты знаешь.
        Склонившись над фотографией, она покачала головой.
        – Вы предполагаете, что Вильям делал все это с ним?
        – Мы вообще ничего не предполагаем. Мы полицейские, наша работа – разгадывать тайны, и в данный момент мы взялись за тайну Вильяма. И именно этот предмет явился отправным пунктом.
        Карл развернул перед ней объявление, отчего ее губы задрожали, а взгляд заметался между ожерельем на объявлении и тем, что лежало перед ней на столике.
        – К сожалению, нам придется забрать его с собой, Тильда, его должны изучить наши техники. Возможно, на нем хранятся какие-либо следы, по которым удастся узнать кое-что о том, где оно находилось на протяжении последних лет.
        Девушка замахала руками перед собой и кивнула, слезы хлынули из ее глаз ручьем.
        – Я прогуливала школу, чтобы расклеивать их. И в конце концов у меня не осталось ни одного, даже для себя…
        Голова ее упала на грудь. Всем надеждам, связанным с этим объявлением, было суждено развеяться, так и не сбывшись. Она вывернулась из объятий матери и покинула гостиную. Ее шаги по лестнице были почти беззвучными.
        – Они вдвоем были как… – Малена показала им два скрещенных пальца. – Вильям появился в ее жизни, когда Тильда еще не ходила в школу, она была одинока в то время. Никто не мог понять, почему ей часто становится так больно, и никто не хотел с ней играть. Все изменилось, когда пришел Вильям; он и об этом позаботился. – Она вздохнула. – Именно Тильда и заставила нас съехаться за несколько лет до его исчезновения, потому что она искренне любила его как отца, которого никогда не видела, и потому что он всегда был рядом, когда ей было совсем плохо. Тильда также настояла на том, чтобы мы переехали из дома Вильяма, так как она не могла находиться там без своего любимого отчима.
        – А идея оставить там вещи и одежду тоже принадлежала ей?
        Женщина кивнула.
        – Да, это Тильда предложила так сделать. «Только подумай, – сказала она, – когда Вильям однажды вернется домой, то увидит, что мы по-прежнему никуда не исчезли из его жизни».
        – Когда он вернется домой?
        Малена посмотрела на Карла блестящими от слез глазами.
        – Так она сказала. Она никогда не говорила «если». Да ведь он и не объявлен официально мертвым, и дом стоит, как стоял, а рента с состояния Вильяма покрывает все затраты, так что Тильде не так уж сложно было думать о «когда».
        У Карла больше не было ни малейшего желания задавать вопросы, однако у Ассада имелись собственные планы.
        – На чем же играл Вильям?
        Малена нахмурилась.
        – Что вы имеете в виду?
        – Мы знаем, что с самого начала он платил за лечение Тильды гораздо больше, чем находилось в его распоряжении. Вы можете объяснить это?
        – Ну он ведь получил долю наследства, или что-то подобное…
        Темные брови Ассада сомкнулись. Теперь его это не заботило.
        – Нет, мы можем подтвердить, что это не так. Он получил наследство только после смерти матери.
        – Я не понимаю. – Женщина покачала головой, явно потрясенная.
        – Вообще-то речь идет о двух миллионах крон. Именно поэтому мы интересуемся, не играл ли он.
        Она опять покачала головой.
        – Как-то на день рождения Вильям получил в подарок от Тильды лотерейный билетик – и даже не понял, что это такое. Когда доходило до каких-то вещей, которые обычно занимают людей, он становился совершенным дурачком. Совсем не могу представить себе какие-то виды игр, в которых он мог бы участвовать. Он был слишком осторожным человеком и не испытывал судьбу.
        – Но откуда все-таки взялись два миллиона?
        Малена умоляюще посмотрела на Ассада.
        Карл тяжело вздохнул.
        – Можно исключить вероятность совершения им некоего экономического преступления? Или вы опять скажете, что он совершенно не обладал соответствующими способностями?
        Малена промолчала. Она явно была подавлена.

* * *

        На обратном пути стекла автомобиля превратились в мерцающий экран, на фоне которого каждый озаботился своими проблемами. Карла занимало то, что где-то сейчас бродил этот паренек, загадка из загадок. Ассад, естественно, размышлял о том, что Рене И. Эриксен выдал сомнительную историю, – и это вызывало у него подозрения, которые он не смог бы сформулировать конкретно.
        – Нужно поговорить с ним еще раз, – предложил Мёрк, но Ассад ничего не ответил.
        Слегка раздражающая привычка, приобретенная напарником в последнее время.

        Глава 22

        Перемахнув накануне вечером через забор, огораживающий строительную площадку, Марко отыскал путь внутрь недостроенного здания, чтобы иметь возможность быстро и незаметно перемещаться между верхними этажами и улицей. Альфа и омега для опытного вора, если существует риск появления патрульных или охранников с собаками. Затем он ознакомился с расположением рабочего инвентаря и стройматериалов в разных секторах постройки, чтобы иметь представление о том, где ему лучше находиться, когда придет время очередной рабочей смены.
        На четвертом этаже он подыскал уголок для создания убежища, сгреб куски картона и построил из них логовище, откуда было удобно смотреть наружу сквозь пустые оконные проемы в бетонных стенах. В этом закутке, где спустя несколько месяцев будут сновать вверх и вниз лифты, он мог незаметно залечь, пока не объявится утренняя смена, и улизнуть, когда рабочие отправятся в вагончики на отдых.
        По всей видимости, после рабочего дня здесь оставалось не так уж много строителей, что давало Марко огромное преимущество – ведь он мог более-менее свободно перемещаться между этажами вечером, ночью и по выходным; надо только проявлять большую осторожность, чтобы не попасться на глаза случайному прохожему, протискиваясь через решетку и вылезая на улицу у ресторана «Херефорд Бифстоу». По крайней мере, патруль и собаки никогда не забираются на верхнюю часть бетонного строения, где он обосновался.
        Это было громадное здание, фасад которого полностью ободрали, а внутренности напрочь вычистили, оставив лишь лестничные пролеты, опоры и межэтажные перекрытия. Повсюду торчал холодный серый бетон и множество временных лифтов и различных рабочих приспособлений, окаймленных бытовками, как будто сложенными из деталек «Лего».
        Отсюда Марко получил возможность не только наблюдать за сонным пробуждением парка «Тиволи», готовящегося к очередному сезону, но и обозревать Ратушную площадь, бульвар Андерсена и Стрёйет, а с противоположной стороны – немалую часть Вестеброгэде. Это было идеальное место для проживания, пока стояла довольно теплая погода, и уж точно лучшая точка обзора для наблюдения за кражами с участием банды Золя в центре города.
        Во вторник фургон приехал, как обычно, в девять часов и высадил десант Золя – на этот раз в составе Мириам, Ромео, Самюэля и еще шести человек. Минуту они посовещались о чем-то на краю тротуара, а затем разделились между небольшими улицами Вестергэде, Лавендельстрэде и Фарвергэде, чтобы охватить различные части Стрёйета со стороны боковых ответвлений.
        В течение следующих часов множество несчастных прохожих лишатся имущества, за которым они недостаточно тщательно следят. Наблюдая сверху за своими прежними приятелями, расползавшимися по полотну городской жизни, как бактерии, Марко ощущал, как в нем разрастается глубокий стыд за то, что когда-то и он являлся частью этого преступного разгула.
        С такой верхотуры ему будет удобнее прикинуть, как лучше действовать. Возможно, стоит попытаться переманить кое-кого из членов клана на свою сторону, чтобы они не оказались повержены, когда он выдаст Золя и своего отца. Отсюда, по крайней мере, он сможет увидеть, как повстречаться с отдельными участниками и попытаться убедить их. В этом случае они смогут также рассказать ему, кому Золя поручил помочь отловить его и когда, по их мнению, поиски будут остановлены. Как только почувствует себя в безопасности, он решится проведать квартиру Эйвина и Кая, забрать свои деньги и покинуть Копенгаген. Марко слышал о ютландских городах Орхус и Ольборг, которые находились достаточно далеко и в то же время обладали подходящим размером и всеми возможностями, необходимыми для получения достойного образования и дальнейшей интеграции в датское общество.
        Однако пока что это были всего лишь воздушные замки. Теперь, когда в полиции заметили его и предметы, оставленные им в участке Беллахой, нельзя было исключать и того, что полицейские тоже возьмутся за его поиски. И что же будет, если они действительно его разыскивают – и благополучно обнаружат? В таком случае он не сможет предъявить им удостоверение личности, а раз так, не окажется ли он в конечном итоге в лагере для беженцев? Мог ли он вообще хоть что-то предпринять, чтобы избежать подобной участи?
        По всей видимости, нет.
        И чем больше Марко думал об этом, тем больше убеждался, что ему нечего предложить полиции. Слишком велика была вероятность того, что тело Вильяма Старка больше не лежало там, где он на него наткнулся, или что они стерли все следы на месте преступления.
        С урчанием в животе Марко плыл взглядом по бетонному рельефу, чувствуя себя изолированным и покинутым.

* * *

        Она сидела у решетки церкви Святого Духа, характерно подыгрывая себе всей внешностью, так что никто не ощущал ни отвращения, ни раздражения, видя ее осторожно протянутую руку и оголенные скрюченные ноги. Мириам обладала редкостной способностью привлекать взоры при помощи улыбки, одним лишь взглядом превращая прохожих в своих друзей и союзников. Ее взгляд рассказывал им о страданиях, но и о готовности смиренно переносить их. Именно таким образом она действовала. Даже полицейские проходили мимо нее, не вмешиваясь. Будь у нее возможность заняться чем-то иным, Мириам, несомненно, добилась бы многого.
        Однако теплота улетучилась из ее взгляда и улыбка пропала, когда перед ней возник Марко, вытянув в стороны руки в надежде на хоть малейшее проявление радости при встрече.
        – Ступай своей дорогой, Марко, – сказала она. – Все разыскивают тебя, и я уверена, что никто не желает тебе добра. Я не хочу с тобой разговаривать. Уходи и больше не показывайся в этом городе.
        Руки Марко повисли плетьми.
        – Мирьям, неужели ты мне не поможешь? Я непременно позабочусь о том, чтобы нас не увидели вместе. Если я появлюсь где-нибудь неподалеку, просто дай мне сигнал, как только поймешь, что они прекратили поиски.
        – О, какой же ты идиот! Откуда у тебя эти мысли? Они будут продолжать, пока не раздобудут тебя, Марко. Так что проваливай сейчас же! И если ты еще когда-нибудь подойдешь ко мне, я позову остальных. А возможно, я сделаю это, даже если ты не подойдешь.
        Она поднялась, с трудом выпрямила больную ногу и, сделав вид, что удаляется, протянула ему пригоршню монет. Но Марко попятился и выставил руки перед собой в отклоняющем жесте. Он, конечно, ожидал, что Мирьям поведет себя осторожно и упрямо, но никак не думал, что она окажется способна выдать его или предложит ему иудины деньги. Остальные – да, пожалуй, но только не она.
        Мгновение мальчик стоял, пытаясь вспомнить ее нежный взгляд; пытался вспомнить ту ласку, которую она давала ему, когда исчезла мать. Затем молча удалился…
        Пятью улицами ниже он стоял, держась за водосточную трубу, и плакал. Он не плакал с тех самых пор, как Золя впервые его ударил. В теле поселилось скверное ощущение, как будто он наелся испорченной пищи. Диафрагма конвульсивно сокращалась, словно его вот-вот вырвет. Из носа текло обильнее, чем из глаз. Руки и ноги дрожали.
        Не только остальные, но и Мириам… Он никак не ожидал такого.
        Марко хотел закрыть глаза – и пускай мир вокруг исчезнет. Ему бы сейчас разрядиться, испустить рев отчаяния, но он не смел. Он не намеревался становиться столь легкой добычей. Он не какое-нибудь крошечное простодушное животное, которое не замечает хищника. Он прекрасно понимал причинно-следственные связи.
        Женщина, проходившая мимо, остановилась, положила руку ему на плечо и наклонилась, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.
        – Что стряслось, друг мой? – поинтересовалась она.
        Вместо того чтобы прилепиться к ней и сыграть на проявленной отзывчивости, Марко отступил в сторону, вытер глаза и сказал:
        – Ничего.
        Позже он пожалел, что не поблагодарил ее, но тогда попросту не сообразил, ибо голова его была занята одной-единственной мыслью: отныне любой член клана представлял собой его потенциальную жертву.
        Он выживет благодаря своей враждебности к ним. Он больше никогда не станет воровать у обычных людей, но члены клана не являлись обычными людьми, поэтому у них он отнимет все, что давно хотел. Некоторое время он будет ставить им палки в колеса, а затем, набив карман и желудок, продолжит нормальную жизнь.

        Марко обнаружил Ромео и Самюэля в Нюхавн в самый разгар деятельности – в толпе свеженьких розовощеких шведов. Значит, Самюэля все-таки отстранили от попрошайничества.
        Некоторое время он стоял неподалеку и наблюдал за их работой. Якобы случайно парни натыкались на людей, быстро запускали руки в их карманы и сумки и резко передавали украденную вещь напарнику. В основном они совершали все незаметно, поэтому им редко приходилось извиняться за свою якобы неловкость.
        Марко прекрасно был знаком со всеми их ухватками. Он знал, когда они осмотрятся по сторонам и обернутся назад, как знал наверняка и то, в какой момент изменится траектория их движения.
        Самюэль принимал краденое и прикрывал Ромео сзади во время их неспешного продвижения по улице, а Ромео орудовал вовсю. В следующий момент, по соображениям Марко, он сделает резкий выпад вперед, быстрым движением юркнет рукой под подкладку и извлечет добычу…
        Большие внутренние карманы воришек уже чуть оттопыривались, а значит, денек выдался плодотворный. Скоро Самюэль подаст Ромео знак, что пора сделать перерыв, во время которого он отнесет краденое на хранение, – и вот тогда-то и настанет время действовать.
        Марко проследовал за Самюэлем до одного из самых удаленных городских районов за центральной железнодорожной станцией, где еще можно было спокойно появиться с большой сумкой, не будучи заподозренным в терроризме. В «Черном бриллианте»[101] ячейки были расположены на первом этаже прямо у вращающихся дверей рядом с туалетами, где люди типа Самюэля могли без спешки, волнения и какого бы то ни было стеснения опорожнить потайные карманы, высыпав содержимое в полиэтиленовый пакет, прежде чем отправить его в ячейку на хранение.
        Из книжного магазина, расположенного в фойе, Марко принялся караулить, когда Самюэль выйдет из туалета и разместит пакет с добычей в одной из ячеек. Едва зафиксировав, в какой именно, Марко поспешил скрыться. Как только Самюэль уйдет, он вернется и поколдует над замком ячейки. Самюэль порылся в кармане куртки в поисках ключа. С этим ключом он явно никогда не расставался, чтобы быть уверенным в том, что ячейка в любой момент будет в его распоряжении.
        Самюэль зашел в комнату с ячейками рядом с выходом и встал справа в центре. Нагнувшись, он открыл один из нижних ящиков.
        «Отлично, я запомнил», – подумал Марко и снова вжался в угол.
        Через минуту Самюэль уже возвращался в Нюхавн. Ведь его ожидал Ромео – и новые жертвы.

* * *

        Шел период подготовки к экзаменам; в этой связи кафе было переполнено сосредоточенными студентами с ноутбуками. Снаружи, с другой стороны стеклянной стены, стояли люди; прищурившись, они наслаждались морем и солнцем. В данный момент вокруг не было никого, кто обратил бы внимание на такого, как он.
        Мгновение Марко смотрел на ячейки. Насколько он уловил, Самюэль воспользовался ячейкой под номером 163. Замок был примитивным, однако если попытаться вставить в скважину неподходящий ключ и резко повернуть, ключ наверняка сломается, раньше он уже пробовал так делать. Никаких инструментов для взламывания замка у него не было, как не было и смелости подозвать ассистента с информационной стойки и навешать ему на уши лапши о том, что он потерял ключ.
        Марко постучал по дверце костяшками пальцев. Не слишком прочная, но если он как следует ударит по ней, она провалится внутрь и наделает кучу шума.
        Как ни крути, надо раздобыть ключ.

* * *

        Марко догнал Самюэля на Конгенс Нюторв и решил, что придется поднять переполох, чтобы его бывший подельник не догадался, кто украл у него ключ. Мальчик приглядел щедро растатуированного здоровяка, шагавшего чуть позади Самюэля в том же направлении, устремившись к туристическим ловушкам Нюхавна и полупустым тавернам; он явно намеревался провести там остаток дня и опустошить туго набитый бумажник, соблазнительно торчавший из заднего кармана джинсов. Естественно, при условии, что ему не посчастливиться наткнуться на кого-нибудь типа Ромео.
        Марко беззвучно подкрался к нему сзади, как инфракрасная ракета самонаведения, и несколько раз растопырил и сжал пальцы левой руки, чтобы проконтролировать их чувствительность. Затем с кошачьей легкостью качнулся к жертве, прикрыв своей спиной движения рук ровно в тот момент, когда проходил мимо и вытаскивал кошелек из кармана мужчины. Это было совершенно элементарно.
        Марко остановился и неподвижно стоял, пока качок не удалился на несколько шагов. Затем наклонился к земле, сделал вид, что поднял кошелек, догнал мужчину и тронул его за рукав.
        – Вот, – сказал он, протягивая ему вещицу. – Вон тот парень стащил у вас кошелек. Я видел, как он собирался бросить его кому-то позади вас, но я перехватил его.
        Нахмурившись, силач устремил взгляд на Самюэля, в направлении которого указал Марко. Он даже не успел сказать спасибо, ибо мигом бросился на Самюэля и повалил его.
        Что именно кричал его бывший приятель, Марко не расслышал, однако очевидно было, что крики не помогают, ибо возмездие оказалось столь неожиданным и тяжелым, что Самюэлю пришлось обороняться, прикрыв лицо руками.
        Прежде Марко приходилось обворовывать людей, валявшихся на спине; часто это были припозднившиеся пьянчуги, так что это было довольно просто. Но сейчас ему необходимо было дождаться, когда боксирующего мастодонта оттащит от Самюэля галдящая орава, набежавшая поглазеть на происходящее. Это дало Самюэлю секундную возможность подняться и, шатаясь, отодвинуться к толпе собравшихся.
        Громила орал, что парня надо задержать и отправить за решетку, но народ проявил милосердие. Марко метнулся к Самюэлю, когда тот протискивался сквозь толпу, чтобы уйти, и запустил руку в его карман. Если Самюэль что-то и заметил, инстинкт побыстрее скрыться возобладал над всеми остальными ощущениями и заблокировал их.
        Очевидно, прежде всего он желал поскорее убраться отсюда.
        Марко не рассчитывал на благодарность или вознаграждение от здоровяка, который все еще стоял посреди толпы, извергая волнами дикий гнев.
        Содержимое ячейки в «Черном бриллианте» оказалось богатым вознаграждением само по себе.

* * *

        В Доме промышленности Марко высыпал содержимое полиэтиленового пакета на бетонный пол. В течение некоторого времени он просто сидел и смотрел на множество предметов. Все они казались почти одушевленными на фоне мертвой обстановки. Все оттенки коричневого и красного на холодном сером бетоне. Гордый одержанной победой, Марко извлек из кошельков содержимое, не трогая кредитные карты и удостоверения личности, – и вдруг оказался наедине с более чем девятью тысячами крон, поделенными на пять различных валют.
        В какой-то момент чувство триумфа вызвало краткий смешок облегчения, бодро отскочивший эхом от грубых стен; затем взгляд вновь упал на рассыпанную перед ним огромную кучу кошельков, мобильных телефонов и наручных часов.
        Внезапно внутри у него воцарилась тишина. Мрачные бетонные плоскости осуждающе возвышались над его головой. Многочисленные светлые окна «Палас-отеля» на противоположной стороне улицы и бегущая строка на фасаде редакции «Политикен» представлялись язвительными взглядами и разоблачительным светом прожектора. Вот перед ним вывалены все эти личные вещи неких людей – кожаные портмоне и массивные телефоны, которые ему не принадлежали, и неважно, кто украл их первым… В этот момент Марко понял, что он не имеет права присвоить себе деньги, добытые Ромео и Самюэлем воровством, избежав соучастия в их кражах.
        Это было неприятное чувство. Почти отвратительное, словно ты вляпался ботинком в собачье дерьмо. Да ведь он никто. Всего лишь заурядный воришка, как и остальные. И, несмотря на то что девять тысяч крон были нешуточной суммой, которую Марко смог бы растянуть надолго, рано или поздно настанет день, когда эти деньги закончатся и ему вновь придется идти воровать.
        А на что еще ему было надеяться?
        Только сейчас он осознал, насколько нереальны были все его мечты.
        И ненависть, тлеющая с того дня, когда Золя впервые вывел его на улицу промышлять, вспыхнула и укоренилась в нем жаждой мести, ощущавшейся теперь гораздо отчетливее, чем прежде.
        Он – вор и останется вором до тех пор, пока существует клан Золя. Эти щупальца не оставляли его в покое, независимо от того, где он находился.
        Сжав кулаки и вперившись взглядом в бетонные перекрытия над головой, Марко представил себе мертвое тело Старка с полыми глазницами, мягкие голоса Тильды и ее матери и полицейского по имени Карл, который наверняка хотел бы встретиться с ним. Все эти образы, промелькнувшие над его головой, как и уродливые тени из прошлого, сразу исчезнут, как только он сделает то, что должен сделать.
        Сомнений больше не оставалось. Золя со своим кланом должен быть уничтожен.

        Глава 23

        – Может быть, вы рассчитывали, что по приезде вас ожидает оркестр с фанфарами? – Этими словами их встретила Роза, пронзая Мёрка сложенным листом бумаги. – От Карла можно ожидать всего, а вот о тебе, Ассад, я была иного мнения. Ты прекрасно знаешь, что Малена – моя. И тут она звонит мне, пока я нахожусь в министерстве, и рассказывает, как вы врываетесь к ним и вносите полнейшую сумятицу в их умы. Что ж это такое?
        – Все обстояло не совсем так, – попробовал было оправдаться Ассад, явно рассчитывавший успеть прихватить свой молитвенный коврик и экзотические фрукты, прежде чем сдетонирует очередная фраза Розы.
        Карл чуть заметно улыбнулся, несмотря на всю несправедливость обвинений.
        – Уместнее отругать меня, – сказал он. – Ассад заметил, что ты должна поехать с нами, но все вышло несколько иначе.
        Роза фыркнула.
        – Отругать тебя? И какой в этом толк? По толстокожести с тобой могут сравниться десять жирных баранов, вместе взятых. – Затем она схватила его руку и всучила ему свою бумажку. – Но раз ты прекрасно обошелся без меня в одном случае, по-видимому, справишься и в другом, так что я смываюсь. А ты пока посиди и поразмысли над тем, что я за это время выяснила.
        – Ха-ха, поставь их наконец на место, Розушка, – донеслось из противоположного конца коридора.
        При появлении фигуры Гордона Роза опустила руки. Было кристально ясно, что в данный момент ей не требовалась помощь, но он продолжал:
        – Мне кажется, если твой шеф не позволяет тебе общаться с твоим же контактным лицом, тут попахивает издевательством.
        Эта фраза вызвала морщинку на Розином лице. И выражала она отнюдь не сомнение, а скорее разделительную черту, пересекать которую не дозволялось никому.
        – Хватит, Гордон, – властно отрезала она.
        Однако, по-видимому, до этого придурка сообщения доходили чрезвычайно маленькими порциями.
        – Впрочем, это типично для старшего поколения детективов, – пер он дальше без тени смущения. – Не является ли это дикарским проявлением мужского шовинизма?
        – Ох, все вы тут полные идиоты! – закричала Роза и, не дожидаясь возражений, исчезла в своем кабинете, захлопнув за собой дверь. Эффектный финал в симфонии, воспевающей собственную непогрешимость.
        – Во-первых, – обратился к нахалу Карл, – ты имел наглость обозвать меня дикарем и шовинистом, а вдобавок еще и старшим поколением. Я имею достаточно мужества, чтобы простить эту выходку, но лишь однажды, тебе ясно?
        Болван невыразительно посмотрел на Карла. Интересно, его мозг мертв или просто поврежден?
        – Мне показалось, тебе стоит сейчас хотя бы кивнуть, Гордон, – сухо посоветовал Ассад.
        И тот кивнул, но еле заметно.
        – А теперь я спрошу тебя: неужели ты еще вчера не понял, что не просто вторгся на чужую территорию, но и то, что мы предпочтем выпустить на свободу три десятка диких гиен, чем согласимся на твое присутствие?
        Отморозок промолчал. Видимо, у него имелись свои, приятные воспоминания о вчерашней истории.
        – А, то есть не понял? Ну тогда, думаю, через мгновение, как только мы с Ассадом накостыляем тебе хорошенько, тебе лучше отправиться к Ларсу Бьёрну и доложить ему, насколько мы тут в подвале конфликтные личности.
        Карл взял сигарету и прикурил ее одним движением. Как же отрадно было видеть, как долговязый тип резко отпрянул и его лицо моментально скрылось в густом сигаретном дыму.
        Парень собирался было возразить, но уголком глаза заметил, как Ассад засучивает рукава. Несмотря на то что Гордон уловил сообщение и немедленно выскочил из кабинета, как запуганная псина, все же, удалившись на безопасное расстояние в глубь коридора, он не устоял перед соблазном крепко выругаться в их адрес.
        Если этот молокосос в скором времени не остепенится, в ближайшем будущем его ожидают серьезные увечья.
        Карл развернул лист бумаги, врученный Розой. «Проект „Бака“» – гласила надпись тридцатым кеглем супержирного шрифта «Таймс нью роман». Чтобы не ошибиться невзначай.
        – Ассад, присаживайся и послушай, что она написала. А еще измени-ка выражение лица. Роза скоро оттает. Она понимает не хуже нас с тобой, что мы не можем снаряжать целый батальон всякий раз, когда отправляемся на беседу.
        – Снаряжать кого, Карл?
        Мёрк указал на строки.
        – Забудь. Тут написано, что Розе порекомендовали связаться с чиновником в Яунде. Это столица Камеруна, если ты вдруг не в курсе. – Сам он, по крайней мере, еще две минуты назад был не в курсе. – Речь идет о Мбомо Циеме, которого наши тамошние коллеги назвали ответственным за сотрудничество с датским Министерством развития в связи с проектом «Бака» и еще парой проектов поддержки в их государстве. Однако Мбомо Цием, видимо, покинул проект. Тогда Роза связалась с Фабрисом Поука, который рассказал ей, что проект «Бака» находится в активной стадии, но ведется лишь последний год. По его сведениям, все идет по плану, если не считать, что небезызвестный нам Луис Фон пытался саботировать проект. Роза зафиксировала, что данный проект был инициирован с целью оказания поддержки карликовому племени, находящемуся под угрозой исчезновения и проживающему в джунглях Джа в Южном Камеруне, в высаживании банановых плантаций и культивировании почвы с применением новых видов культур. Данные действия сочли необходимыми в связи с общим культурным упадком народности и многолетним уничтожением их естественной среды
обитания браконьерами.
        Карл положил бумагу на стол перед собой.
        – И это все? – удивился Ассад. Мёрк прекрасно понимал его. Вообще-то не так уж и много удалось ей раздобыть информации за время их отсутствия.
        – Э, погоди. Тут еще на обороте что-то есть, написано от руки. «LFon9876»… и что же это значит?
        – Похоже на ник в «Скайпе».
        – Иди и узнай у нее.
        – Я?
        Карл промолчал, что явилось красноречивым ответом.
        Ассаду потребовалось пять минут на то, чтобы вновь предстать перед Карлом; он весь вспотел.
        – Уф, Карл… Она еще разок окунула меня в кислотную ванну. Но сказала, что да, действительно ник в «Скайпе». Основную часть времени Роза потратила именно на поиски этого ника, не буду пересказывать, какими именно способами. Полагает, что он привязан к домашнему адресу Луиса Фона на севере Камеруна. Она попыталась набрать номер, но никто не ответил.
        – Ну, то есть номер уже не актуален?
        – Сразу понятно, Карл, что это не твоя сильная сторона. На номер «Скайпа» можно позвонить лишь в том случае, если тот, кому звонят, включил компьютер. И не только: он еще должен находиться в непосредственной близости от компьютера, чтобы ответить на звонок.
        – Да-да, я все это прекрасно знаю. Я просто подумал…
        Ассад просиял.
        – Ха-ха, Карл. Меня не проведешь. Но я тебе сейчас покажу. Пойдем ко мне, позвоним оттуда. У меня запущена программа.
        Внутри кладовки на рабочем столе между заварочным чайником, подставками под благовония, облицованными зеленой глазурью, стопкой журналов и массой всякого хлама стоял самый большой в полицейском управлении монитор с застывшим изображением серо-коричневого глиняного домика, подобного тем, что в изобилии можно встретить на Среднем Востоке. Совсем не хотелось бы Карлу провести свои пенсионные годы в таком жилище. Ни красок, ни растений, ни веранды, где можно было бы задрать ноги на перила… Только окно, дверь и эта неприглядная коричневость повсюду.
        Мёрк кивнул на картинку.
        – Знакомый тебе дом?
        Улыбнувшись, Ассад покачал головой и нажал на кнопку. Изображение исчезло.
        – Для начала подключим колонки. Ты садишься перед экраном и открываешь аккаунт в «Скайпе»… сейчас покажу, как это сделать. Если у твоих собеседников подключена камера, как у меня, можно даже увидеть друг друга.
        Не прошло и полминуты, как послышался звук звонка, жутко раздражающий.
        – Немного подождем, – успел сказать Ассад, после чего звуки сообщили о какой-то активности на другом конце.
        Карл поправил наушники. Ассад отчаянно подавал знаки, чтобы Карл подготовился к сеансу связи. Как можно, черт возьми, подготовиться еще больше?
        Вскоре на экране появилось лицо молодой негритянки, вплотную придвинутое к монитору, и посыпался целый поток слов, из которых Мёрк не понял ни звука. Поэтому он просто сказал «алло», постаравшись придать этому слову британский колорит, который лишь его собственный учитель английского из торфяника близ Брёндерслева тридцать лет назад мог счесть за потрясающе аутентичный.
        – Алло, – повторила за ним женщина, после чего беседа зашла в тупик.
        – Они там в Камеруне что, по-французски говорят? – шепнул он Ассаду.
        Тот кивнул.
        – Ты умеешь?
        Помощник покачал головой.
        И Карл разорвал соединение.

* * *

        Прошло целых полчаса, прежде чем Роза со злостью призналась, что прекрасно владеет французским языком, и согласилась принять их извинения в обмен на некоторый объем не вполне конкретизированных одолжений.
        За двадцать последующих секунд она представилась, а женщина по другую сторону экрана отодвинулась подальше, и тотчас открылось помещение, со всех сторон освещенное солнцем.
        – Я буду переводить, – пояснила Роза женщине и своим коллегам, стоявшим за ее спиной.
        Несомненно, жена Луиса Фона пребывала в состоянии горя. Не менее чем пятью разными способами она растолковала им, в какую сложную ситуацию попала, когда ее муж исчез, и выплакала все глаза, если выражаться прямо.
        – У нас все шло прекрасно… У него было много дел, мы ни в чем не испытывали нужды, Луис был доволен своей работой. После меня и нашего ребенка он ни о чем так не пекся, как о благополучии бака.
        – Как вы думаете, что случилось? – спросила Роза.
        – Не знаю. – Она задрала плечи к самым ушам, и две почти лысые псины с крысиными хвостами просунули свои узкие морды в дверной проем за ее спиной. – Поначалу я решила, что его убили браконьеры, но теперь думаю, тут что-то другое.
        – Почему вы считаете, что его убили? И кого еще вы подозреваете?
        – Это не я так считаю, так говорит наш Нганга. Птичьи когти рассказали. Луиса больше нет с нами.
        – Мне очень жаль слышать это. А кто такой Нганга? Знахарь или шаман?
        – Это опекун наших душ и тел.
        Коллеги переглянулись. По всей видимости, на данную профессию в суде не сошлешься.
        – Но потом я получила немного денег от родителей Луиса и сама отправилась в Джа и Сомоломо на поиски его останков. Это очень разозлило Нгангу.
        – То есть вы так и не выяснили, что с ним произошло?
        Женщина покачала головой. Взволнованная и расстроенная, она все-таки оказалась в состоянии хорошенько треснуть псину, подошедшую слишком близко.
        – Там творилось много странных вещей – это единственное, что мне удалось выяснить. Пигмеи остались недовольны, потому что проект «Бака» был остановлен. Сначала им обещали передать зерновые культуры и высадить новые плантации, начали выплачивать деньги, а в итоге они не получили практически ничего. Вот о чем все они мне рассказывали. Они злились на Луиса и на датчан, да я и сама начала возмущаться. Однако спустя некоторое время я получила немного денег от Дании. Это мне немного помогло.
        С задумчивым выражением лица жена Луиса откинулась на стол.
        – Роза, спроси у нее, о чем она думает сейчас, – попросил Ассад.
        Роза кивнула. Она тоже заметила.
        – Мы обратили внимание на вашу задумчивость. Вы думаете о том, что мы должны знать?
        – Не знаю. Может, это и неважно, но все равно как-то странно…
        Она смолкла на некоторое время, пока Карл вместе с помощниками поражались, насколько тесен оказался мир. Они почти ощущали аромат от кастрюльки, стоявшей на печке рядом с женщиной. До ее волос и юных губ практически можно было дотронуться. А комнатка Ассада оказалась внезапно задрапирована тростниковыми коврами и пропиталась затхлым воздухом.
        – Я подумала – как-то странно, что человек, подписавшийся под бумагой о предоставлении мне компенсации в связи с исчезновением Луиса, появился в Сомоломо в тот самый день, когда пропал Луис. Об этом мне рассказали жители Сомоломо.
        – В тот же день? Он датчанин?
        – Да-да. Наверное, да.
        – Вы помните, как его звали?
        Вновь последовала длительная пауза, в течение которой африканская душа предпринимала настойчивые попытки освоить крошечную псевдосредневосточную пещеру Ассада. Женщина как будто опять отрешилась от происходящего и никак не могла вернуться в реальность.
        – Вильям Старк? – предположил Карл откуда-то из глубины.
        Подняв глаза, она покачала головой.
        – Нет, не то. Я не помню, как его звали. Единственное, что мне припоминается: в его имени было много «и».
        Карл поймал бдительнейший взгляд Ассада, и в эту самую секунду в кармане у него завибрировал мобильный телефон. Проклятье, как некстати…
        – Да, – с раздражением ответил он, не глядя на дисплей. – Сейчас не самый удобный момент. Перезвоните через полчаса.
        – Привет, Карл. Да, прости… Это Лисбет. Из библиотеки в Брёнсхой, помнишь?
        – Уф… – выдохнул Мёрк, не слишком хорошо подумав. Так бывает, когда женский голос пронизывает насквозь.
        – Не уверена, что сейчас это уместно, но тот паренек в данный момент сидит в библиотеке на Даг Хаммарскьёльдс Алле.

        Глава 24

        Марко посмотрел на компьютерные часы. 18 часов 10 минут, то есть до закрытия библиотеки еще оставалось некоторое время. Но почему библиотекари собрались у стойки и то и дело переводят взгляды с него на часы и обратно, как будто осталось всего пять минут?
        Может, они только на него так смотрят?
        Он немного повернул монитор, чтобы фигуры сотрудников отражались в стекле. Кажется, они одновременно подняли головы?
        Внимательнее остальных он следил за короткостриженой брюнеткой, которую звали Лисбет. Создавалось ощущение, что она была повсюду. Сначала тут, затем в Брёнсхой, и вот снова здесь; он замечал, что ее проницательный взгляд везде преследовал его. Возможно, он пришел сюда в последний раз, такое предчувствие внушали ему ее глаза…
        Марко повернул монитор обратно и вернулся к поиску. Слишком много полицейских в Копенгагене носили это имя, а кроме того, он обнаружил, что писаться оно могло как через «К», так и через «С». Поэтому мальчик начал сначала. Поскольку фамилия этого человека была неизвестна, так же как и должность, эффективнее всего ему показался поиск по картинкам в «Гугле» с ключевыми словами «Карл» и «полиция», что привело к появлению лавины изображений шведского короля и одной-единственной фотографии полицейского в форме, которого звали Карл Оге и который совершенно не был похож на того, с которым он пересекся. Тысячи не относящихся к делу предложений абсолютно не нужных персон. Тогда он расширил свой поиск еще парой слов. Цепочка – «Криминал», «Копенгаген», «Карл» и «полиция» – привела к новым и не столь многочисленным результатам, и все же вариантов было слишком много.
        Прочитав про несколько недавних дел на www.bt.dk и www.eb.dk, Марко вычленил такие слова, как «комиссар», «инспектор» и «расследование» – и спустя всего пару минут просмотра результатов на экране появился тот самый человек в контексте дела об известном враче Курте Ваде и многочисленных нелегальных абортах, которое было успешно раскрыто Карлом и его помощниками. Марко с облегчением улыбнулся, ибо на снимке, печально улыбаясь фотографу, стоял тот самый человек в криво застегнутой куртке, в обществе панкообразной брюнетки и не очень рослого, весьма смуглого мужчины. Странным образом Марко ощутил некую связь с последним. Что-то неуловимое в глазах, спокойном взгляде, темных вьющихся волосах, цвете кожи…
        Это были Карл Мёрк, Роза Кнудсен и Хафез-эль-Ассад, а значит, теперь он знал полное имя полицейского. По-видимому, Мёрк являлся очень опытным следователем – по крайней мере, так утверждалось в газете, а также упоминалось о том, что он был специалистом по старым делам.
        Марко сидел, глядя в пустое пространство со смешанными чувствами. Так ли уж ему повезло? Был ли это именно тот человек, который ему сейчас нужен?
        Затем он продолжил чтение – и обнаружил новые факты о полицейском, причем не всегда информация была обнадеживающей. Помимо прочего, рассказывалось о том, что однажды его подстрелили на Амагере при странных обстоятельствах, и в течение некоторого времени после этого он провел на больничном. А еще о том, что его специфический темперамент стал легендой среди коллег.
        Марко знал все о вспыльчивом характере. И обладателей этого божьего дара стоило остерегаться как огня.
        Он еще раз сдвинул монитор, чтобы увидеть в нем отражение Лисбет. Она что-то шептала своим коллегам, которые по-прежнему стояли, обратив взгляды в его направлении. В это мгновение в Марко пробудились все его тревожные инстинкты, поэтому он повернул голову в сторону стеклянных дверей – и вдруг обнаружил, что один из сотрудников мужского пола стоит перед выходом, еле удерживаясь от соблазна перевести взгляд на Марко.
        Это вызвало у него неловкость и дискомфорт и заставило пересесть за другой компьютер. Если даже не получится покинуть помещение через двери, слава богу, зал находится на первом этаже – если возникнет необходимость, ему ничего не стоит выпрыгнуть из окна в сторону стоянки, примыкавшей к зданию.
        Взяв с полки первую попавшуюся книгу и вернувшись за выбранный компьютер, Марко сделал вид, что ищет что-то в тексте, а затем сравнивает информацию со сведениями на интернет-страничках.
        Возможно, странное поведение персонала не более чем случайность. Почему они вдруг должны проявлять к нему интерес? Ведь в библиотеке он всегда вел себя образцово. Тогда в чем дело? Может, он забыл что-то на полке над электросчетчиком, а они взяли да и нашли эти вещи?
        Марко покачал головой. Нет, насколько он помнил, в данный момент там не было никакого его имущества.
        Мальчик бросил взгляд на парковку. За ярко-зеленым кустарником все было тихо и спокойно. Время от времени люди приезжали или уезжали с парковочных мест, расчерченных косыми линиями, чаще всего с милыми улыбками. Мягкие майские вечера в Дании с этим пронзающим прозрачным светом бывают такими чудесными… Пожалуй, это было то, за что он любил эту страну больше всего.
        Марко повернулся к экрану и улыбнулся сам себе. Он выяснил кое-что полезное. Полицейского звали Карл Мёрк, он работал с нераскрытыми делами многолетней давности. Какими бы ни были его, Марко, взаимоотношения с полицией на данный момент, именно к Мёрку предстояло ему обратиться с имеющимися сведениями. Только б удалось уклониться от рассказа о том, что он несчастный парень, семья которого воспитала его преступником… Марко нахмурился. Это будет трудно. Если он хочет избежать этого, надо найти способ передать информацию без непосредственного контакта с полицейским.
        Следовательно, ему не хватало данных, которые могли бы привести его в непосредственное окружение этого человека.
        Он еще пару минут покопался в поисковике. По-видимому, деятельность Карла Мёрка представляла собой прекрасную тему для журналистов, так как большинство раскрытых им дел занимало достойное место на страницах различных средств массовой информации. Тут было дело об исчезновении депутата фолькетинга, о намеренных поджогах, о похищении людей, об убийце из Сёндермаркена, дело о тайном братстве, осуществлявшем нелегальные аборты, и многое другое. Он заведовал отделом «Q».
        Марко вставил в уши наушники и просмотрел несколько коротких видеороликов с участием Мёрка, его смуглого ассистента и их странноватой коллеги женского пола.
        Мёрк оказался довольно предсказуемым, а вот с ассистентом по имени Ассад все обстояло сложнее. Надо признать, ролики несколько изменили его представление об этом человеке, полученное от просмотра статичных снимков в Интернете. В принципе, он казался скорее приятным и оптимистичным, но все же в его мимике и взгляде таилось нечто тревожное. Необъяснимая мрачность в глазах казалась навязчивой и даже несколько вкрадчивой.
        «У него имеются какие-то свои тайны, которыми он не желает ни с кем делиться. Под его лукавыми морщинками скрывается острейшее лезвие ножа», – подумал Марко. Он слишком бдителен, и карманнику лучше не приближаться к нему, а потому Марко решил старательно избегать встречи с этим человеком.
        Спустя несколько минут, напрасно потраченных на поиски сведений о личной жизни Карла Мёрка, Марко открыл приложение «Гугл мэпс» и распечатал карту лесистого района, где он скрывался от членов клана в день своего побега. Взяв из принтера распечатку, отметил крестиком точку, где, по его мнению, лежал труп Вильяма Старка. Ну, вот и готово.
        А библиотекарь тем временем снова поглядела на часы, а затем туда, где сидел Марко. Не то чтобы прямо ему в глаза, но непосредственно на него.
        Почему она прилипла к своим часам? До закрытия еще куча времени. И почему мужчина по-прежнему стоит у дверей? Ему там совершенно нечем заняться, насколько мог судить Марко.
        Лицо библиотекарши слегка дрогнуло, когда раздался звук автомобиля, въехавшего на парковку и с сильным визгом тормозов припарковавшегося на дальнем месте. Еле заметного изменения в выражении лица оказалось достаточно, чтобы придать ей безмятежный и смиренный вид.
        И тут Марко инстинктивно понял, что ему надо нащупать ручку на окне, рядом с которым он сидит.
        Судя по всему, это движение не понравилось сидевшим у стойки работникам, так как они отреагировали на него с тревогой, и Лисбет ни с того ни с сего кивнула человеку, стоявшему у выхода; тот кивнул в ответ и как будто случайно принялся перемещаться в направлении Марко, делая вид, что разглядывает попадающиеся на пути стеллажи с книгами.
        Звякнули стекла, когда захлопнулась дверь только что припаркованной машины, и ко входу в библиотеку бросились две фигуры. Одна – с развевающейся позади курткой, вторая – крадущаяся, как зверь.
        Это был Мёрк и его помощник.
        Марко рыскал глазами сразу во всех направлениях, как можно спокойнее открывая оконный замок. Между ним и парнем, стоявшим у главного входа, оставалось всего несколько шагов, но Марко остался сидеть еще на одну секунду. Он хотел быть уверенным в том, что не окажется на земле раньше того, как двое полицейских свернут за угол, а они вот-вот это сделают.
        Затем мальчик глубоко вдохнул, бросил печальный взгляд на Лисбет, открыл окно и выпрыгнул.

* * *

        – Вы шутите? Как – только что выпрыгнул в окно? Почему вы его не остановили?
        Карл бросился к окну и выглянул во двор. На улице стояли лишь припаркованные автомобили – и всё.
        Лисбет указала на молодого человека, который сидел на стуле и стонал.
        – Бент собирался сигануть вслед за ним, но подвернул ногу, вспрыгивая на подоконник.
        Карл недовольно посмотрел на парня. В какой же жуткой физической форме пребывает современная датская молодежь!
        – Чем занимался мальчик? – поинтересовался Ассад.
        – Просто сидел у компьютера и искал что-то в Интернете. Он распечатал какую-то страничку. Возможно, она еще лежит там.
        Карл подошел к столу. Пусто. На полу тоже ничего не оказалось.
        – Проверь мусорную корзину, Ассад, – приказал Мёрк и сел за компьютер. Сколько драгоценных секунд своей жизни провел он перед этим логотипом «Гугла», мечтая о времени, когда Интернет станет всего лишь электрическим импульсом в мозговых извилинах?
        – Мы можем проверить, успел ли он стереть свои изыскания, – предложила Лисбет, прильнув своей сочной грудью к его плечу и принявшись печатать на клавиатуре пальцами правой руки с аккуратно покрытыми лаком ногтями.
        Карл осторожно, но глубоко вдохнул воздух через нос, ощутив аромат ее духов. Не столь тяжелый, как у Моны, но похожий. Аромат, отправивший сигналы всем железам встрепенуться.
        – Вы наверняка знаете, как это сделать. Всего лишь кликнуть вот на этот треугольник, – подсказала Лисбет и, потянувшись к кнопке, наклонилась к нему еще ближе.
        В этот момент Карл готов был плюнуть на всю свою профессиональную деятельность.
        «Интересно, она специально это делает?» – подумал он, в то время как все его рецепторы сконцентрировались в плечевой области.
        – Глядите! – воскликнула она, несколько ослабив свое божественное давление, но он осознанно последовал за движением ее торса. – Вот мы и узнали, чем он тут интересовался. Карл Мёрк, может, вы объясните почему?
        Он бессмысленно таращился на экран, а затем неожиданно проснулся.
        – Странный паренек, – констатировал откуда-то сзади голос Ассада.
        Карл взглянул на высветившиеся слова и пролистал страницу поисковика вниз до того места, где результаты поисков совершенно теряли смысл. Информация ранжировалась снизу вверх довольно системно, и речь шла исключительно о его собственной персоне.
        – Значит, теперь он в курсе, кто ты такой, Карл.
        – Да, и кто ты такой.
        – Мне кажется, тебе стоит держать ухо востро в плане происходящего вокруг.
        – Я не намерен опасаться какого-то мальчишку.
        – Он не просто мальчишка, Карл, ты же сам видишь. Он желает знать о тебе все, что только можно. Возможно, он знает уже слишком много.
        – Что ты имеешь в виду?
        – Имею в виду лишь то, что иногда погонщик верблюдов оказывается ведомым этими самыми верблюдами.
        Карл кивнул. Что парень собирался делать дальше с полученной информацией?
        – Посмотрите на результат последнего поиска, – прервала их Лисбет. – Он открывал «Гугл мэпс». И распечатывал страницу именно оттуда.
        Карл кликнул мышкой на ключевое слово и оказался перед очередной поисковой страницей с очередным поисковым окошком.
        – А я могу как-нибудь увидеть, какую именно местность он искал?
        Лисбет вновь склонилась над ним.
        – Вам просто нужно сделать то же самое. Нажмите на треугольник в строке поиска, Карл.
        Она могла бы просто сказать словами. Не то чтобы он был против снова ощутить эту божественную мягкость, обволакивающую его плечо, он-то сам не возражал, чтобы она вот так вот стояла над ним подольше.
        Мёрк взглянул на результат поисков.
        «Крегме» – было написано там.
        – Странное название. Похоже на то, что кладут в пирожные, – заметил Ассад.
        Смех Лисбет неожиданно окутал его, словно нежным прикосновением. Карл посмотрел на ее губы. Что, черт возьми, только что произошло?
        – Неужели вы живете в Крегме, Карл? Далеко же вам добираться…
        – Нет, в Аллерёде. Понятия не имею, почему он набрал название этого города. Может, он сам оттуда… Или собирается туда слинять?
        – Вы живете в Аллерёде. Как забавно…
        – Угу. Может, и вы тоже там живете? – поинтересовался Мёрк, со странным волнением подумав о том, что, возможно, совсем скоро она отправится домой той же дорогой, что и он.
        Она улыбнулась.
        – Ну да, в Вэрлёсе. Всего в двух шагах от Аллерёда.
        – А когда вы освобождаетесь? – спросил Карл, едва не прикусив собственный язык. Что же, черт возьми, он творит? Зачем выдал этот совершенно идиотский вопрос? Еще не хватало спросить, как она добирается до дома…
        – И как добираетесь домой? – услышал он свой собственный голос, рефлекторно повторивший крутящуюся в голове фразу.
        – Ах да, вы могли бы меня подбросить. – Лисбет громко рассмеялась. Значит, она не всерьез.
        Карл вдохнул полной грудью. Если не считать беспредельности Вселенной, женский юмор является, вероятно, самым сложным в мире объектом для постижения.
        Он перевел взгляд на Ассада. Улыбка помощника выглядела уж слишком плутовской. Что там у него в голове?
        – Как вам идея вместе перекусить? – продолжала Лисбет. – Я немного проголодалась, и вы как раз могли бы рассказать мне все, что знаете об этом мальчике. Не могу отказать себе в любопытстве. Что скажете?

* * *

        Он поджидал их на противоположной стороне улицы, прячась за распределительной коробкой гибридной сети и за машинами, стоявшими перед старым зданием Красного Креста.
        Отсюда ему был прекрасно виден полицейский автомобиль на парковке во внутреннем дворике. Скоро они подойдут к машине и уедут. Марко хотел просто посмотреть на них и понять, каковы их дальнейшие планы.
        Поэтому он удивился, когда из главного входа одновременно вышли оба полицейских и библиотекарша. Еще большее удивление вызвало то, что Мёрк с ассистентом разделились и Карл отправился вместе с сотрудницей библиотеки мимо ворот к Малому Треугольнику.
        Достигнув кафе «День Аш», где Марко когда-то частенько помогал подмести тротуар между столиками и стульями и выполнял еще кое-какую мелкую работу, они зашли в заведение и сели за столик, который с улицы не просматривался.
        Марко размышлял, стоит ли попытаться предпринять следующий шаг прямо сейчас. Если внутри окажется слишком много или, напротив, слишком мало посетителей, существовал риск, что его заметят, а то количество народа, которое находилось в кафе сейчас, было самым подходящим.
        Поэтому он выждал двадцать минут, а затем прошел мимо бара, кивнув стоявшим за стойкой барменам.
        К счастью, он не знал никого из них.
        Парочка устроилась в глубине зала перед зоной отдыха с двумя креслами. Они сидели, положив локти на стол и настолько сблизив головы, что можно было подумать, будто эти мужчина и женщина знакомы очень-очень хорошо.
        Карл Мёрк производил впечатление, несколько отличавшееся от того, каким он предстал перед Марко в те несколько раз, когда они встречались. Жесткость, обычно исходившая от него, сейчас смягчилась и почти растворилась, сменившись на какую-то глуповатую ребячливость, характерную для датских мужчин в моменты флирта. И женщины странным образом, как правило, одобряли подобное поведение. Данный случай не составлял исключения; значит, между ними кое-что завязывается. Лучшего случая просто быть не может.
        Марко оглядел кафе. В такой момент, как сейчас, когда разговоры гудят из всех углов, удобнее всего превратиться в воришку. Переплетенные пальцы, доверительные беседы, дружеские шутки – именно в подобной атмосфере беспечности таким людям, как Марко, работалось комфортнее всего. Сумки на полу, куртки и пальто на спинках стульев, мобильные телефоны на краях столиков…
        Выпрямившись, мальчик тенью проскользнул в проход между баром и стеклянной витриной с пирожными. Если ему удастся присесть в кресло за спиной у Карла, чтобы библиотекарша не заметила его, он смог бы стащить кошелек из перекинутой через спинку стула куртки Карла Мёрка.
        Ему потребовалось несколько минут, чтобы просочиться мимо посетителей за колоннами с внешней стороны. Продвигаться удавалось всего по паре метров за один раз, такова уж была его тактика, но, естественно, ему нужно было добраться до выбранной точки, прежде чем это место кто-то займет.
        Усевшись спина к спине с Карлом Мёрком, он очутился настолько близко к ним, что ощутил атмосферу интимности, возникшую между собеседниками. Рассказывала библиотекарша, а Мёрк неподвижно сидел, будто осыпанный эльфийской пыльцой и далекий от остального мира.
        Вскоре она как бы случайно положит руку на столик совсем рядом с его рукой, и если он прикроет ее своей ладонью, для Марко наконец загремят фанфары и он запустит свою хваталку во внутренний карман куртки Карла. Они этого не заметят…
        Двумя минутами позже мальчик стоял у лестницы, ведущей к туалетам, с открытым кошельком в руках. Он намеревался подложить его обратно, как только свершит задуманное, но тут объявится официант и поинтересуется, что он будет заказывать, поэтому невозможно было так долго сидеть в зале просто так. Мёрк с библиотекаршей уже заказывали десерт.
        Марко взглянул на портмоне полицейского. Один из плоских кошельков, принадлежащий мужчине, который не следит за новостями с модных подиумов Нью-Йорка и Милана. От запустения портмоне разошлось по швам и приобрело точный отпечаток тела, к которому прижималось на протяжении долгих лет. Оно лоснилось от износа и абсолютно не сочеталось с современными средствами оплаты. Когда Марко в последний раз встречал кошелек без ячеек для удостоверения личности и банковских карт, где карточки, монеты и купюры вперемешку теснились в одном-единственном отделении, застегивающемся на «молнию»?
        Марко в несколько раз сложил бумажку, чтобы та поместилась между старыми чеками и чужими истрепанными визитками; по всей видимости, собственных визиток у этого человека не было.
        «Теперь надо просто подождать», – подумал Марко и вдруг почувствовал прикосновение к плечу. Он медленно повернул голову и увидел своего прежнего работодателя, который вышел из своего офиса, расположенного в подвале.
        – Марко, что ты тут делаешь? Разве я не сказал тебе по телефону, чтобы ты здесь больше не появлялся? Ты притягиваешь сюда типов, с которыми мне совершенно не хочется иметь дело. Ты должен слушаться меня. Мне казалось, мы с тобой обо всем договорились.
        Мюнте был неплохим парнем, но у него имелось собственное мнение, которое он готов был отстаивать не на жизнь, а на смерть. Несомненно, это была спица в колесе.
        – Мюнте, я просто зашел в туалет. Я думал, что в этом нет ничего страшного.
        В этот момент глаза Марко излучали абсолютную невинность.
        И ему пришлось выйти. Однако он обратил внимание, что Мюнте уже снял фартук.
        И действительно. Не прошло и десяти минут, как хозяин заведения, как обычно в конце рабочего дня, отправился в соседний магазин за своей женой, а Марко вновь оказался у входа в туалеты.
        Отсюда он прекрасно видел пресловутый столик, а также как официант положил перед Мёрком счет и как полицейский принялся лихорадочно обшаривать внутренние карманы.
        Он активно жестикулировал, как герой немого кино. Озадаченно, расстроенно, суетливо, готовый провалиться сквозь землю от стыда. Он выразил все эти эмоции за несколько секунд. Затем библиотекарша тронула его за руку и успокоила – пусть не переживает насчет оплаты. И все же ему было чрезвычайно неловко.
        Они прошли в непосредственной близости от него, оживленно беседуя, и пальцы Марко сделали то, к чему были наиболее всего приспособлены.

        Глава 25

        Было ровно двенадцать часов, когда секретарша Эриксена принесла ему распечатку отсканированного сообщения о том, что посылка передана в службу доставки «Ю-пи-эс».
        Он изучил квитанцию. Конверт в пузырьковой пленке, размер – 320 на 455 миллиметров, вес – 600 граммов. Выглядело все вполне достоверно.
        Откинувшись на спинку кресла, Рене представил себе, как эти шестьсот граммов несметного богатства лежат у него в руках. Как только он получит конверт, будущее засверкает впереди ослепительным блеском. Если ему удастся продать эти ценные бумаги как можно выгоднее, общий объем средств в совокупности с акциями «Банка Карребэк» не только обеспечит ему прекрасное будущее, но и непременно поднимет с уязвимого социального уровня, на котором он до сих пор всегда находился, на недосягаемые высоты, где роскошь и шикарные женщины станут его непременными каждодневными спутниками. Прощайте, женушка и детки, давно списавшие его со счетов. Прощайте, крошечный убогий автомобильчик и тесный невзрачный домишко. Прощайте, суровые зимы и больные на голову коллеги. Прощайте, «Нетто» и «Факта» и те времена, когда он стоял в очереди в толпе людей, рядом с которыми проживал, но которых не желал удостоить ни единой мыслью в своей голове.
        Вечное лето уже ожидало его за воротами в будущее, и ему не терпелось поскорее широко распахнуть эти ворота.
        Оглядев свой кабинет, Рене усмехнулся при виде полок с утомительными делами и давнишними актами, не стоящими внимания. Поистине восхитительно будет вскоре насрать на все это. Прямо-таки повернуться к этим полкам задницей и торжественно выпустить на всю эту галиматью пренебрежительную порцию сероводорода.
        Эриксен закатился в приступе смеха, от которого у его жены обычно пробегали мурашки. О, черт возьми, как же он прогогочет, погладив ее по голове и попрощавшись с ней раз и навсегда!
        На некоторое время на его лице застыла ликующая маска, от которой даже сделалось больно. Затем вошла секретарша и положила перед ним папку с документами.
        – В папке, которую вы мне дали, действительно содержится бюджет дренажного проекта в Буркина-Фасо, но только не на текущий год, хотя именно так гласит надпись на обложке. Не могли бы вы выдать мне папку с правильным содержимым?
        Рене раздраженно покачал головой. Не так уж часто он путал документы.
        – В следующий раз постараюсь быть повнимательнее, – сухо прокомментировал он.
        И вдруг на Рене И. Эриксена обрушилась реальность.
        «Папку с правильным содержимым», – звучало у него в голове, пока он рассматривал квитанцию отправления «Ю-пи-эс».
        Кто вообще сказал, что содержимое этого конверта соответствовало его ожиданиям?

* * *

        Снап на другом конце провода не выказал особого желания к общению. Он был на ногах с шести утра по времени Кюрасао и рассчитывал, что имеет право требовать оставить его в покое в ближайшие двое суток, которые уйдут у него на привыкание к разнице во времени.
        – Ты получил квитанцию, о которой просил; больше я ничего сделать не могу, – сказал он. – Когда придет пакет, тогда и узнаешь, что там, о’кей?
        – А что, если там не окажется моих акций?
        – Окажутся, Рене. А теперь оставь меня в покое, дай в полной мере насладиться несколькими днями в этом раю.
        Рене представил себе его. Офисный гедонист с брюшком, считающий, что он рожден с правом прорваться без очереди, когда распределяются земные блага. Однако тут он глубоко ошибается, ибо не удастся ему пожировать за счет Рене.
        – Тайс! Позвони Брайе-Шмидту и предупреди его: если вы меня обманули, я разоблачу вашу аферу. Я обеспечил себе выход, так что меня вы за собой не утащите, это точно.
        – Рене, оставь пустые разговоры. Мы все втроем глубоко вовлечены в это дело, и куча фактов указывает в твоем направлении, ты тут никак не отмажешься. К тому же наши связи за столько лет стали слишком тесными.
        Здесь Рене хотел бы рассмеяться, но не смог из-за подавленного гнева, клокочущего у него внутри.
        – О’кей, Тайс, только знаешь что? Ты совершаешь серьезную ошибку. Властям станет известно лишь то, что ты дал мне пару советов по инвестициям и именно поэтому я приобрел акции «Карребэк» в качестве поддержки банка, ясно? Да еще из-за того, что я оказал тебе услугу в школьные времена, ты сообщал мне, когда были выгодные курсы. Но это все вполне законно, а только до этого и можно докопаться. А если ты думаешь про акции Кюрасао, они ведь все равно не зарегистрированы, так что ими ты никак не сможешь меня шантажировать. А что еще осталось? Банковские переводы? Переписка? Разве нет? Телефонные переговоры, ну да, естественно. Я же вполне дружелюбно пытался предостеречь тебя от этой аферы, в которой давным-давно подозревал вас с Вильямом Старком, но о которой лишь теперь получил полное представление. Теперь, когда я обнаружил доказательство мошенничества, осуществленного Старком… да-да, у меня тут все написано черным по белому, – так что, если до этого дойдет, полиция услышит от меня именно такие вещи.
        – Ты блефуешь, Рене, и это тебе не к лицу. Не забывай, это я – лис, свободно бегающий по лесу, а ты – серое мелкое млекопитающее, обитающее в мышиной норке. Хватит болтать всякий вздор, Рене, расслабься. Пока что мы с тобой на одной стороне, а буря уляжется через пару дней.
        «Ну да, как только пристукнут парнишку», – подумал он.
        – Тайс, я задам только еще один вопрос, – произнес Рене вслух. – Разве я когда-нибудь блефовал? Разве я всегда не предоставлял это право тебе?
        – Прекрати! – Тайс Снап шикал на него и прежде, но с тех пор прошло немало времени. Рене хотелось бы сейчас увидеть, как раздувается его красное раскаленное лицо. – Осторожней, Рене! Если ты вздумал нам угрожать, не забывай оглядываться через плечо, куда бы ты ни отправился.
        Затем он бросил трубку.

* * *

        Тайс Снап на мгновение задержал взгляд на захлопнувшемся мобильном телефоне, после чего покинул спальню, оставив супругу собирать чемоданы в одиночестве. Совсем скоро атмосфера накалится.
        – Ну как? – поинтересовался голос на другом конце трубки.
        – Пакет отправлен, две минуты назад я разговаривал с Эриксеном. Для него запахло порохом.
        – Вот как… И что же? Как только мы выпустим наш порох, Рене ничего не останется, как тут же взлететь на воздух.
        – Именно поэтому я и позвонил. Мы не можем дожидаться, пока уберут мальчика.
        – Почему?
        – Потому что Эриксен собирается предпринять собственные меры, и, насколько я его знаю, он слишком прямолинеен, чтобы врать на эту тему. Скучным людям плохо удается ломать комедию, и я не думаю, что он пойдет на это.
        – Какие меры?
        – Он нарыл материалы, перекладывающие всю вину за мошенничество на нас с Вильямом Старком. Рене нужно убрать, прежде чем он сможет ими воспользоваться, а он не преминет это сделать, когда увидит, что именно лежит в пакете. Не думаю, что он посчитает пачку газетных страниц на языке папьяменто достойной заменой того, чего он ждал.
        – Ты ведь отправил посылку не экспресс-почтой?
        – Нет, конечно же, нет, и все-таки она придет довольно скоро. Но послушай, что ж вы никак не отловите мальчугана? Ему же, будь он проклят, всего-то пятнадцать лет, тем более что за ним гоняется вся городская шушера. Насколько трудное это дело?
        – Посмотрим.
        Однако подобного терпения Тайс не имел, так как он знал Рене И. Эриксена слишком хорошо. Этот лизоблюд безропотно продирался сквозь университетские задания. Он зарабатывал сплошь высшие баллы, так как был умнее остальных и знал, каким образом обвести преподавателей вокруг пальца… Нет, Тайсу совсем не хотелось ждать.
        – Я прекрасно знаю принятую последовательность – мальчик должен погибнуть первым, чтобы как можно правдоподобнее выглядело то, что Эриксен убил его и затем покончил с собой. Но мы ведь можем поступить иначе. Разве нельзя похитить Эриксена сейчас, а затем подождать, пока уберут мальчика? Я думаю, если Рене признают убийцей подростка, едва ли кто-то станет удивляться по поводу того, что он пропал за несколько дней до совершения преступления? Ведь сроки смерти будут соответствовать друг другу, разве нет?
        На мгновение на другом конце трубки повисло молчание.
        – Ну, может быть, – наконец нерешительно прозвучал голос из телефона. – Но тогда нам надо сделать это раньше, чем «Ю-пи-эс» доставит Эриксену пакет.
        – По мне, так чем скорее, тем лучше. Рене Эриксен проводит дома каждый вечер, если я в достаточной степени его изучил. Он не посмеет оставить жену.
        На другом конце трубки послышались смешки. Крайне неуместный и злобный смех, от которого Тайсу стало вдруг не по себе. Этому смеху соответствовало четкое ощущение того, что он только что занес топор палача над головой своего старого школьного приятеля.
        – Но если у Эриксена жена дома, придется и с ней поступить так же, я прав? – последовал вопрос.
        Тайс затряс головой.
        – Сволочь еще та! Я бы отправил ее на Броккен[102], там ей самое место. Всегда ее на дух не переносил.
        – О’кей. Будем считать, договорились. Я запущу процесс и созвонюсь с людьми, убравшими Старка. Устроим небольшую и быстренькую кражу со взломом, они не раз это делали. Разница лишь в том, что на сей раз они выкрадут жильцов дома.
        Затем в трубке раздались гудки.
        Тайс захлопнул телефон и взглянул на дверь в спальню, откуда доносился звук застегивающихся чемоданов.
        Затем посмотрел на часы. Прекрасно.
        По срокам все проходило замечательно.

* * *

        Эриксен задержался на работе и пришел домой как ни в чем не бывало. Супруга, встретившая его с кислым видом, не испытывала восторга от поцелуев из-за его вставной челюсти, которую считала отвратительной; тем не менее он все-таки вскользь прикоснулся к ее щеке губами. Затем слегка побрился и, расположившись на ужин у журнального столика в гостиной, включил канал «ТВ2 Новости». Никакой заминки в привычной рутине, все было абсолютно так же, как в любой другой день. И, если не считать болтовни Ларса фон Триера[103] о нацизме, по телевизору шли одни и те же занудные новости об одной и той же невразумительной галиматье. Кому интересно слушать про посещение Ирландии королевой Елизаветой? Возможно, какому-нибудь ирландцу, но ни Рене, ни его супруге, которая по привычке ковырялась в подсобке и была поглощена исключительно такими проблемами, как уборка, ссоры дочки с мужем, пуговица от блузки, потерявшаяся после стирки, да нескончаемая глажка всего подряд, на чем была замечена хоть одна мизерная складочка.
        «Хорошо, что вскоре все это останется в прошлом», – подумал Рене, утопая в подушках.
        Именно в этот момент в комнату посыпались осколки стеклянной двери, ведущей в сад, и адреналин заставил Рене вскочить на ноги, в то время как весь ужин полетел на ковер. На людях, ворвавшихся в дом сквозь разбитые стекла, были надеты шапки с прорезями для глаз; один из них, не произнеся ни слова, кинулся к нему и нанес мощный удар в голову. Рухнув на диван с трясущимися ногами, Эриксен расслышал, как один из грабителей сказал подельнику по-английски, что настал черед супруги.
        Они ударили его еще раз, очень сильно, но, несмотря на то что из глаз посыпались звезды, Рене не потерял сознания. Руки его обессилели, ноги не подчинялись ему, при этом он находился в трезвом уме.
        «Что происходит?» – промелькнуло у него в голове. Он пытался сдвинуться с места, пока взломщики обшаривали жилище.
        Сверху доносилось, как бандиты хозяйничают и громят дом, вся мебель раскидывалась во все стороны, шторы и покрывала сдергивались; однако в подсобке, где, по убеждению Рене, находилась его жена, все было тихо.
        – Is she downstairs, Pico?[104] – крикнул один из них сверху.
        Рене пришел в ужас. Кто ж не читал о многочисленных грабежах, об этой современной напасти? Неужели повседневная стопроцентная безопасность превратилась вдруг в миф? Сейчас истории о насильственной кончине обычных людей в своих собственных жилищах перешли из категории вымысла в реальную жизнь, и Рене не на шутку перепугался. Если б он был барышником, бахвалившимся направо и налево, с толстым бумажником в кармане, – а такие всегда существовали, как всегда крутились вокруг них и сомнительные элементы, стремящиеся облегчить их кошельки… Но он ведь никакой не барышник.
        «Что они хотят у меня украсть? – думал он. – У меня же ничего нет. Телевизор старый, украшения жены – полная дребедень, акции „Банка Карребэк“ лежат на хранении в ячейке в „Нордеа“…»
        И тут мыслительная цепочка Рене прервалась.
        «Если ты вздумал нам угрожать, не забывай оглядываться через плечо», – сказал Тайс Снап.
        По спине Рене побежал холодный пот.
        Так они явились не для того, чтобы обокрасть его? Они пришли, чтобы убить их с женой?
        Он с трудом повернул голову к подсобке, и в этот миг парень, кричавший сверху, спрыгнул с лестницы.
        – What the hell![105] – заорал он из подсобки спустя секунду.
        «Что происходит?» – промелькнуло в голове у Рене. Рев и приглушенные звуки сливались в единый звуковой фон. Через мгновение все стихло, но потом снова раздался грохот.
        Когда Эриксен подумал, что, несмотря ни на что, не такой судьбы пожелал бы своей супруге, дверь подсобки громко хлопнула.
        Рене вновь ощутил твердый пол под ногами и давление подушек на спину. Вытянув шею, он проверил кровотечение. Поскольку кровь лишь немного испачкала кончики пальцев, он подсунул руки под себя и вскочил на ноги; комната завертелась вокруг.
        Сейчас он намерен выбраться наружу и уйти.
        – Куда? – раздалось у него за спиной, когда Рене поковылял к двери в сад, наступая на осколки стекла.
        Он обернулся и увидел перед собой пару сверкавших гневных глаз на белом как мел лице.
        – Почему ты не пришел мне на помощь? – заворчала жена в окровавленном халате, все еще держа в руке свой любимый утюг, с кончика которого капала кровь. – Ладно, трусишка, успокойся, они больше не вернутся, – забрюзжала она дрожащим голосом, осматривая хаос, образовавшийся в результате вторжения. – Одному я вмазала в челюсть, прежде чем он меня заметил, да и второй теперь выглядит не очень хорошо. А ты чем занимался, пока я тут их выставляла? – поинтересовалась она, подходя к нему поближе.
        Рене машинально покачал головой. Другая реакция была ни к чему.
        – А, ничем, да? Рене, а кто это вообще был? – спросила она ледяным голосом. – Мне кажется, ты должен знать, ибо они знают, как меня зовут.
        – Уверяю тебя, я понятия не имею. Я пребываю в таком же шоке, что и ты. Они внезапно вломились сюда…
        – И все-таки, я думаю, ты знаешь. Если б второй оказался не столь толстокожим и не смылся вместе со своим дружком, несмотря на то что морда у него вся так и пылала после утюжка, я бы непременно выяснила, в чем дело.
        Высоко поднимая ноги в тапочках над осколками стекла, жена прошла к телефону.
        – Я могу описать их, потому что сорвала с них маски. – Она рассмеялась. – Уродливые цыганчики. Надо, чтобы их срочно арестовали.
        Однако Рене так не считал. Он не собирался быть застигнутым врасплох легавыми лишь из-за того, что у этой бабы язык как помело; она лишь подкрепит их подозрения. Поэтому Эриксен просто-напросто запретил ей прикасаться к телефону. Он не допустит, чтобы жуткое око высших инстанций обратилось на него за какие-то жалкие сутки до его добровольного и вечного изгнания. Если кому и надо было позвонить, так это стекольщику, но прежде накормить мощным снотворным эту каргу, стоявшую сейчас перед ним и брюзжавшую из-за того, что он положил трубку на место. Скотину, которая принялась насмехаться над ним из-за его пассивности, трусости, уродливой вставной челюсти и дурного запаха изо рта.
        После того как жена извергла из пасти достаточно непотребных слов, он поднялся по лестнице в спальню. Совсем не для того, чтобы поспать, так как сейчас Рене не смог бы заснуть, несмотря на то что для него это была уже вторая бессонная ночь, – но чтобы, оставшись в одиночестве, позвонить Снапу и оповестить его о случившемся.
        Рене посмотрел на часы. Если он правильно посчитал, в Виллемстаде только что пробило три часа дня. Значит, оставалось еще полчаса до закрытия банков Кюрасао.
        Просмотрев список осуществленных телефонных звонков, Эриксен быстро нашел номер гостиницы.
        – Нет, к сожалению, мистер и миссис Снап несколько часов назад выписались из отеля, – проинформировал его портье. – Они торопились на обратный рейс в Данию.
        – На самолет?
        – Да, рейс компании «KLM» вылетает в Амстердам в пятнадцать тридцать.
        Рене вежливо поблагодарил служащего отеля и попрощался. Затем потер лицо и позвонил в банк на Санта Розавег в Виллемстаде, чтобы узнать про свои акции.
        – Добрый день, мистер Эриксен. Да-да, все идет по плану. Нам передали вашу доверенность, по которой мистер Снап получил возможность доступа к вашей ячейке.
        Значит, все шло по плану, заверил управляющий банком.
        Только не по плану, существующему в голове Эриксена.

        Глава 26

        Бой просидел в выдолбленном стволе больше шестидесяти часов, прежде чем парни Мамочки его обнаружили.
        Они предоставили ему выбор, довольно нехитрый. Либо ему отрубают руки, либо он следует за ними и становится одним из ребят Мамочки.
        Что это был за выбор? Вздутые тела всей его семьи валялись где-то в чаще; все, что было ему знакомо, было сожжено.
        Бою потребовалось всего четыре недели, чтобы стать таким же, как другие дети-солдаты. Жестокие и беспардонные, они испытывали страх только перед тем, что «свои» в любой момент готовы пырнуть их ножом в спину.
        Свои! Такие же парни, как те, что расправились с его дорогой семьей, обезглавили его любимую собаку и лишили его самого какой бы то ни было человечности.
        И пока хуту и тутси, Мобуту, Кабила и другие кровососы со всех уголков мира пытались стереть границы государств и друг друга с лица земли, Бой научился спать в обнимку с «калашниковым» и смотреть сны о крови, которую он без промедления выпускал из тел своих так называемых врагов.
        Если б не Мамочка со своим личным проектом, гарантированно настал бы тот день, когда нож приставили бы и к его горлу.
        Она отбирала свою элиту с крайней степенью осторожности. Тех, кто сплачивался вокруг нее кольцом и защищал ее от внешнего мира. Никто не обладал такой способностью действовать во имя собственной выгоды, какой обладала Мамочка, а если выгоду получала она, то и ее телохранители тоже. Именно так она удерживала их возле себя.
        Когда в 1999 году в Конго наконец настал какой-никакой мир, вокруг Мамочки толпилось более трех десятков настоящих головорезов, и нельзя сказать, что, обладая такой свитой, она радовалась этому перемирию. Какое применение можно было найти этим безжалостным парням теперь, когда больше не нужно было никого убивать?
        Но Мамочку было не так-то легко сбить с толку. В холодной фазе африканских конфликтов всегда находились любопытные личности, считавшие, что от установления мира они не получили тех благ, на которые рассчитывали. Люди, которые прежде имели существенный доход, а теперь его потеряли. Именно в связях с такими субъектами она и видела будущее для себя и своих мальчиков.
        Следовательно, именно к ней стали обращаться, когда нужно было кого-то устранить, и именно так Бой повстречался с Брайе-Шмидтом.
        Никто не говорил Бою, зачем Брайе-Шмидту понадобилось убрать с дороги пятерых французских коммерсантов из «Буа де Бокёто», да ему и не надо было это знать. И он без лишних вопросов выследил этих французов у границы с Намибией, где и отрубил им всем по очереди головы, пока они спали.
        Брайе-Шмидт был очень доволен и одарил Мамочку бонусом в размере ста тысяч долларов, после чего поинтересовался, не поспособствует ли она за дополнительные сто тысяч тому, чтобы Бой стал его постоянной «палочкой-выручалочкой». Мамочка колебалась, так как Бой был ее любимчиком. Однако после очередного раунда переговоров, когда он пообещал, что будет относиться к нему как к собственному сыну и позаботится о восстановлении зубов, утраченных парнем в бою, к тому же даст ему образование и будет настаивать на изучении языков и прочего, Мамочка отпустила своего фаворита.
        За это Бой был бесконечно благодарен им обоим – и с тех пор больше никого не убивал.
        По крайней мере, лично.

* * *

        Бой по телефону разнес Золя в пух и прах после неудачного вторжения в дом Эриксена. Теперь он сидел и размышлял над сложившейся ситуацией.
        Мамочка с двумя своими лучшими подопечными уже выехала. Она должна вот-вот позвонить, если самолет прибыл в Каструп по расписанию. Мамочка всегда держала свое обещание.
        Не успел он посмотреть на часы, как зазвонил мобильный телефон.
        – Слушаю твои инструкции, дорогой, – раздался в трубке ее густой голос.
        – На сколько вы можете остаться в городе, вы уже решили? – спросил Бой.
        – У нас есть около пятидесяти восьми часов. Самое позднее в субботу мы должны быть в Брюсселе на другом задании.
        – О’кей. Я знаю ваши способности, так что наверняка этого хватит. Только должен предупредить тебя: мы имеем дело с хитрым мальчишкой. Отыскать его будет непросто.
        – У меня есть его описание и фотография. Что в нем такого особенного?
        – Если не знать, можно подумать, что он вырос в джунглях. Я спрятался в стволе дерева исключительно от безысходности, он же просчитывает свои шаги наперед, иначе его семья давным-давно бы его поймала. Мамочка, это настоящая крыса в сточной трубе. Птичка на коньке крыши.
        Она рассмеялась.
        – Бой, но тебя-то мы все-таки нашли. Ты утверждаешь, что поиски ведутся членами его клана и множеством выходцев из Восточной Европы…
        – Да, и несколько раз он уже засветился.
        – О’кей. Через полчаса мы будем в «Хотел Сквер». Приходи через часок, покажешь нам, что у тебя имеется.

* * *

        Комнатка оказалась небольшая, но с прекрасным видом из окна. Мамочка сидела на диване в крупную клетку, почти полностью занимая его. Отъелась как никогда, могла бы она сказать про себя не без гордости.
        Бой кивнул двум черным как угли парням в баскетбольных куртках, лежавшим на кровати среди кучи подушек и смотревшим новости по Эн-би-си. Им было по двадцать с небольшим, но абсолютно стариковский взгляд обоих, полный скепсиса, с безразличием скользил по всему, что ценят обычные люди. Бой прекрасно знал подобное состояние. Для них счастьем было крепко поспать да еще вышибить кому-нибудь мозги. Ну и, конечно, ощущение погони как таковое.
        – Мы тут вечерком немного прогулялись, – сказала Мамочка. – Ты прав в том, что писал про датчан. Люди нас попросту не замечают. Если идти на некотором отдалении друг от друга, нас не удостоят ни единым взглядом. Это прекрасно, Бой.
        Она похлопала его по ляжке. Давно не виделись.
        – Ты прекрасно выглядишь, Бой. Скоро тридцать стукнет… Сколько из твоих товарищей дожили до такого возраста? – Она отклонилась назад и бросила взгляд на своих ищеек, валявшихся на кровати. – Эй, вы двое, поглядите на него. Вы тоже можете стать такими же, если будете радовать Мамочку, поняли?
        – Поняли, Мамочка, – хором ответили парни и опять погрузились в состояние лимбо.
        Бой улыбнулся и протянул ей карты районов Копенгагена, где видели Марко, где он предположительно раньше проживал и где в принципе мог околачиваться.
        Мамочка кивнула. Старые мудрые глаза заскользили по главным транспортным артериям, по скоплениям узеньких улочек, станциям городских электричек и зеленым оазисам. Удивительно, насколько быстро она всасывала в себя топографию неведомой территории, включая все закоулки.
        Завершив знакомство с заданием, Мамочка заверила Боя, что парня можно считать мертвым и что для нее всегда радость работать на него и Брайе-Шмидта.
        Бой кивнул. Редкая благодарность – самая ценная.
        – Отлови мальца, и все будут рады, – прокомментировал он и обратился к парням на кровати: – Он – настоящая змея, но я уверен, что вы его прикончите.
        Молодчики приподнялись на локтях. Как и все солдаты, они серьезно относились к инструктажу. Иногда это был единственный шанс предотвратить засаду и молниеносную смерть. Здесь, в Копенгагене, им надо было опасаться тюремного заключения и непонятных поведенческих реакций. Поэтому они сосредоточились.
        – Держитесь поближе к людям Золя и тем, с кем он работает.
        Бой бросил им две странички с фотографиями членов банды Золя. Змеиные взгляды тут же втянули в себя информацию. Эти парни были, несомненно, тщательно отобраны.
        – Как только Золя или еще кто-то заманит мальчонку, будьте готовы вмешаться. Это непростое задание, информировать вас будут по ходу дела. Так что держитесь рядом.
        Они кивнули.
        Ни одну птицу не удастся поймать, если в сети слишком большие ячейки.

        Глава 27

        Непривычное ощущение яркого солнечного света пробудило Карла в аромате сладкого парфюма и секса.
        Растопырив ноздри, он втянул в себя воспоминание о собственной похоти и недурном ее удовлетворении. «Боже мой», – подумал Мёрк, крепко зажмурившись, и, засунув руку под одеяло, ощутил, насколько откровенно он обнажен, с полувозбужденным мужским органом и задницей, плотно прижатой к мягкой женской коже.
        Карл нехотя приоткрыл глаза во внешний мир и уткнулся взглядом в потолок с двухцветной штукатуркой, а затем – в лампу, тускло мерцающую сквозь шелковый шарфик.
        «Ох», – подумал Мёрк, немедленно осознав, насколько неподконтрольна ситуация, в которую он влип.
        – Карл, ты проснулся? – защебетала Лисбет из-под одеяла.
        Осмелится ли он ответить утвердительно?
        Немного подождав ответа, она уткнулась лицом в его подмышку; ее нежные пальцы скользили вокруг его пупка и слегка теребили волосы на груди.
        – Карл, это ведь не последний раз? – шепнула она, передвинув внутреннюю часть бедра к его паху.
        «Ну и ну», – подумал он, стараясь не стонать.
        По правде говоря, Мёрк был смущен до чертиков. Секс с Лисбет был потрясающим. Она абсолютно не стеснялась, несмотря на небольшой опыт, по ее собственным словам. Бог свидетель, если б опыт ее оказался солиднее, Карл уморился бы вусмерть.
        – А мне понравилось, как мы провели ночь. Что скажешь? – спросила она и потерлась носом о его нос. Это было приятно. Карл не очень привык к таким проявлениям нежности.
        – Скажу, что ты была очень привлекательной, Лисбет, как и сейчас, – ответил он, ничуть не лукавя.
        Избегая ее глубокого взгляда, Мёрк снова закрыл глаза, полный сожалений. Во что он, черт возьми, ввязался?
        – Ты не знаешь, сколько времени? – поинтересовался Карл, словно намеревался поспать еще пару часов.
        – Восемь. Но тебе ведь не надо так рано на работу, правда?
        Она улыбнулась, рука ее скользнула вниз. И тут же дыхание Лисбет стало глубоким.
        – Ты сказала ВОСЕМЬ?! – закричал он, вырываясь из ее объятий. – У нас совещание в управлении через двадцать минут. Идиотизм, что именно сегодня… Мне действительно очень жаль, но я должен идти сейчас же.
        Избегая смотреть на нее, Мёрк натянул штаны и засунул босые ноги в ботинки.
        – Прости, прости, – сказал он и, наспех поцеловав ее, скрылся, поэтому она не успела задать неизбежный вопрос о том, когда они увидятся вновь.
        Кто мог ответить на этот вопрос?
        Дурацкая ситуация, думал Карл, пытаясь вычислить, где поставил машину накануне вечером. Насколько он мог вспомнить, они стали обниматься под цветущей вишней, и это было неподалеку от улицы Сювстьернехусене и от места убийства, которое он расследовал несколько лет назад. Здесь они взасос целовались, исступленно, как пара подростков, щупая друг друга за все места. Невероятно возбуждающе, только вот проклятие – под каким именно деревом это было?
        «Давай оставим машину в нескольких улицах от моего дома, – предложила Лисбет, – мои соседи слишком хорошо знакомы с моим бывшим мужем».
        Ощущая себя полнейшим придурком, Мёрк прочесывал улицу Хойлундсхусене, а мысль о Моне ни на миг не покидала сознание, что адски давило на Карла. Почему вообще Мона так заботила его, если она уже выставила его за дверь? И почему он чувствовал такой дискомфорт и безграничную вину? Ведь отношения с Лисбет никак нельзя было считать случайностью, сексом на одну ночь. Она была очень милой, умной и искренней.
        Возможно, именно поэтому?
        Карл пересек еще несколько заасфальтированных улиц, отметив, что цветущие вишни чрезвычайно популярны в этих краях. Что бы сейчас сказала Мона, если б увидела, как он рыщет в поисках собственного автомобиля, подобно сбитому с толку мальчишке? Что бы она ощутила, если б сейчас принюхалась к его телу?
        И – что бы почувствовал он, если б она поступила так же? Мёрк зажмурился от этой мысли. Ах, проклятие, вот она тут и зарыта, эта пресловутая собака…
        Ибо кто вообще сказал, что она так не поступала?
        Подняв взгляд и оглядевшись, Карл обнаружил, что вернулся к тому месту, с которого начал поиски. По крайней мере, он снова увидел зеленые занавески, за которыми несколькими часами ранее… Что Мона могла бы подумать о нем, узнав, какие вещи вытворял он с какой-то едва знакомой дамочкой?
        А вот и его автомобиль. Меньше чем в пятидесяти метрах от дома Лисбет. Так какого же хрена они так долго преодолевали столь короткий путь?
        Нащупывая ключи в кармане куртки, Карл обнаружил там какой-то комок, которого не должно было быть.
        Это оказался кошелек.
        Карл нахмурился. Попытался задуматься – неужели накануне он был столь небрежен, что не проверил должным образом все карманы, когда обнаружил пропажу кошелька?.. Нет, он обыскивал все очень тщательно. Так что же произошло? Довольно странно… Это Лисбет таким образом над ним подшутила? Она хотела, чтобы он оказался в долгу перед ней? Может быть, она подумала, что проделка будет ей на руку и повлечет за собой ночную активность? Что таким образом она гарантированно поймает его на крючок?
        Мёрк покачал головой. В таком случае она порядочная сука.
        Наконец он открыл кошелек в полной уверенности, что внутри окажется записка с сообщением типа: «Прости, дорогой. У тебя есть еще шанс заплатить в следующий раз» или «Я от тебя без ума, позвони. Вот мой номер».
        Карл улыбнулся, обнаружив между чеками неведомую бумажку, сложенную в несколько раз. «Ты замечательный полицейский, – похвалил он сам себя, – с таким шутки плохи, ха-ха».
        Только записка оказалась совершенно не того содержания, какое он ожидал увидеть. Абсолютно.
        Это была распечатка сделанного спутником снимка городка Крегме, а в ее середине стоял крестик.
        «Здесь лежит тело Старка, – гласила надпись из кривых печатных букв. – Его убил Золя».
        А затем приписан адрес. Тоже в Крегме.

* * *

        Прошел почти час, прежде чем Карл подобрал Ассада по дороге и они наконец добрались до леса между озером и шоссе с одной стороны и изгородью и полями с другой.
        – Как-то здесь не очень приятно пахнет, – пробормотал Ассад, со страдальческим выражением лица оглядев поле, по которому ездил навозный распылитель. Карл воспринимал эту картину несколько иначе. Он приехал из края северных фьордов и знал, что сладковатый запах навоза был запахом денег. Фермер с большими амбициями имеет дело с огромным количеством дерьма.
        – Довольно открытая тут местность, – заметил он, глядя на шоссе, чуть ниже терявшееся в долине. Глянул в карту, обнаруженную в кошельке. – Как думаешь, на сколько нам надо углубиться?
        Ассад почесал щетину.
        – Максимум на семьдесят пять метров. Может, на сто.
        Каким образом «максимум семьдесят пять» могло превратиться в сто?
        – Да, может. По крайней мере, я вижу, что нам можно руководствоваться вон той брешью между деревьями. – Карл указал на прореху в буреломе и нашел ту же самую точку на спутниковом снимке. – Вполне логично выбрать именно этот путь с целью оттащить тело подальше от дороги. Здесь можно поставить машину, отвернув багажник от гряды холмов, и ни одна душа не увидит, что там творится, – если, конечно, кому-то не приспичит ползти сквозь холмы на скорости тридцать километров в час. Но, поверь мне, никто из хиллбилли[106] так не ездит.
        – Хилл Билли? Кто это? Он владелец этой территории?
        – Точно, – ответил Карл, покачав головой. Хилл Билли… Где ж, интересно, по предположению Ассада, он проживает?
        Они аккуратно продвигались сквозь листву, пристально вглядываясь в сломанные ветки и раздробленные камешки. Последних было как-то удивительно много, то есть не так давно в этих зарослях кто-то активно перемещался.
        – Можно подумать, здесь топталось целое стадо, – заметил Ассад, показывая на кучу листьев, вмятых в землю.
        Кивнув, Карл поднял глаза к небу с мчащимися по нему угольно-черными тучами. Неужели сейчас пойдет дождь? Настоящая подстава после стольких дней ослепительного солнца…
        – Мне кажется, мы еще недостаточно углубились, Карл. Сквозь стволы еще заметны проезжающие мимо машины. Значит, и нас с дороги тоже видно.
        Мёрк опять кивнул и посмотрел на верхушки деревьев. Возможно, лучше позвать на подмогу патруль с собаками. Без них им придется непросто.
        Выругавшись, он подумал, что какой бы смехотворной обувью ни были резиновые сапоги, в следующий раз он стиснет зубы, но все ж таки их напялит. В данный момент в собственных ботинках Карл ощущал себя так, словно подвергся атаке цунами.
        – Не может быть! – воскликнул Ассад откуда-то сбоку. – Я, кажется, нашел, разрази меня гром. Однако, насколько я могу судить, никакого тела тут уже нет.
        Карл нахмурился и сквозь чащу бросился к яме. Земля в этом месте выглядела светлее и суше, чем вокруг, и много ветвей кустарников было поломано. Перед сношенными ботинками Ассада на вялых листьях лежала кучка грунта. Значит, наверняка с прошлой осени в этом месте кто-то рылся.
        Карл вынул из кармана распечатку карты из «Гугла» и попытался найти вокруг себя хотя бы какую-то примету, по которой можно было бы локализировать точку на карте: высокое дерево или проплешину в чаще, хоть что-нибудь.
        – Мы уверены, что точка именно тут?
        Ассад кивнул.
        – Если только здесь не рыскала лиса в парике из натуральных человеческих волос, то вот неоспоримое доказательство.
        Он указал пальцем на яму. Совершенно верно. Волосы. Рыжие волосы.

* * *

        – Ассад, на этот раз веди себя тихо, пожалуйста. Если ты захочешь сделать какое-то замечание по ходу дела, сначала дай мне знак, ладно?
        По садовой дорожке они направлялись к дому, в котором, судя по пометке на карте, жил тот самый Золя.
        Ассад кивнул.
        – Я буду прыгать, танцевать и всячески выкаблучиваться, прежде чем задать вопрос, Карл, клянусь торжественно и смято.
        – Свято, Ассад. Торжественно и свято, и делай это тихо и спокойно, без всяких выкаблучиваний. Заранее благодарю.
        Мёрк позвонил в дверь, взглядом сканируя окрестности. Совершенно обычный частный квартал в совершенно обычном городке в северной части Зеландии, где уже ни у кого в гараже не стояло по три автомобиля.
        Кстати, насчет автомобилей. Перед домом маячил желтый фургон без каких-либо опознавательных знаков, помимо номерного, а значит, наверняка кто-то был дома, хотя жилье и выглядело каким-то безжизненным.
        – Проба ДНК, несомненно, расскажет нам о том, соответствуют ли волосы, которые ты обнаружил в лесу, образцам, взятым в доме Старка, – заметил Карл, протягивая Ассаду полиэтиленовый пакет. – Это станет хоть каким-то прорывом. И все-таки – кто такой, черт возьми, тот мальчишка и откуда он так много знает об этом?
        – По крайней мере, когда-то он успел тут побывать, не так ли? – ответил Ассад, засунув полголовы в дверную щель для писем.
        – Ты что-нибудь видишь? – успел поинтересоваться Карл, прежде чем дверь распахнулась.
        Перед ними вырос довольно крупный парень и уставился на Мёрка с коленопреклоненным Ассадом взглядом, полным неприязни и подозрений.
        – Что вам здесь надо? – отрезал он со сдержанной прохладцей, ассоциировавшейся с работником справочного отдела в международной компании или с сотрудником налоговой службы незадолго до закрытия заведения.
        Карл вытащил свое удостоверение.
        – Мы хотим поговорить с Золя, – сказал он, приготовившись увидеть в ответ кривую улыбку и услышать фразу, что его нет дома.
        – Секундочку, сейчас гляну, – ответил парень.
        Уже через две минуты они стояли в гостиной, которая могла бы вызвать слезы боли у любого интерьерного декоратора. На редкость тоскливый цвет придавал стенам такой вид, будто они вот-вот рухнут на вошедшего в комнату со всеми прикрепленными к ним мохнатыми коврами, портретами в натуральную величину, всевозможными вуду-артефактами и прочими причиндалами. Одновременно грандиозная и таинственная, гостиная представляла собой очевидный контраст с небольшими спартанскими комнатками с двухъярусными кроватями, мимо которых они только что прошли по коридору.
        Золя вошел в сопровождении огромного волкодава, плетущегося за ним, с улыбкой, продублированной его портретами, висевшими на стене.
        – Чем обязан такой честью? – поинтересовался он по-английски и предложил им сесть.
        Карл кратко объяснил причину визита, разглядывая представшего перед ними мужчину. Длинноволосый. Ухоженный. С властным взглядом. В красочной тунике а-ля хиппи и брюках свободного покроя. Воплощение гуру ушедшей эпохи.
        Никакой реакции на сообщение о предполагаемом захоронении трупа неподалеку и о том, что им посоветовали расспросить об этом Золя, не последовало. Однако упоминание о мальчике и его попытке сближения с Карлом заставило Золя поднять брови и придвинуться к собеседникам поближе.
        – Это многое объясняет, – заговорил он. – Он уже у вас в руках?
        – Нет. А что именно это объясняет?
        – То, почему вы пришли со своими вопросами ко мне. Марко – маленький злобный психопат, никому на свете не пожелаешь с ним пересечься.
        – Вы сказали, его зовут Марко?
        Золя чуть отвернулся и попросил верзилу, стоявшего сбоку, наклониться к нему, чтобы иметь возможность прошептать в самое ухо. После чего малый удалился.
        – Да, Марко прожил у нас всю свою жизнь, но примерно полгода назад сбежал. Противный оказался мальчонка.
        – Какое его полное имя? И возраст? Можете предоставить нам его полные данные? Идентификационный номер и так далее, – излишне сухо поинтересовался Ассад.
        Карл бросил взгляд на помощника, который держал блокнот наготове. Ассад явно испытывал неприязнь к человеку, находившемуся перед ним; это было видно по тому, как у него заиграли желваки. Но что же именно он разглядел такого, на что не обратил внимания Карл?
        Золя слегка улыбнулся.
        – Мы не являемся гражданами датского государства, и ни у кого из нас нет идентификационных номеров. Мы бываем тут наездами, домами владеет наша община.
        – Домами? – переспросил Карл.
        – Да, этим и тем, что рядом. Фамилия Марко – Джеймсон, ему пятнадцать лет. Странный парень, который, несмотря на то что мы так старались для него, стал абсолютно неуправляемым.
        – А что вы делаете в Дании? – буравил Ассад.
        – О, мы осуществляем торговлю в разных областях. Покупаем предметы датского дизайна и продаем их за границей. Импортируем ковры и статуэтки из Африки и с Востока. Мы ведем происхождение из старинного рода купцов и внутри нашей большой семьи всегда помогаем друг другу.
        – Какая такая большая семья? – спросил Ассад с недоверием и сдвинул брови. Только б он не вздумал кусаться…
        – Мы – родственники, по крайней мере некоторые из нас, но есть и те, кто за многие годы просто примкнул к нам.
        – И откуда же вы приехали? – поинтересовался Карл.
        Золя спокойно повернулся к нему. Казалось, будто этот человек оказался перед дилеммой и никак не мог решить, какой вариант ему предпочесть.
        – Откуда только мы не приехали, – ответил он. – Я из Литл-Рок, кто-то со Среднего Запада, есть несколько итальянцев и французов. Всех понемногу.
        – А вы, по всей видимости, стали их богом, – заметил Ассад и кивнул на плакаты с фотографиями Золя, развешанные на стенах.
        Тот улыбнулся.
        – Не совсем. Я просто глава нашего клана.
        В следующий момент в комнату вошел мужчина в сопровождении великана, открывшего им дверь. Как и у Золя, в нем немного прослеживались латиноамериканские черты, кожа также была смуглой. Красивый мужчина с иссиня-черными волосами, темно-карими глазами и скулами, которые в определенных обстоятельствах могли бы свидетельствовать о мужественности и энергичности, но только не теперь.
        – Это мой брат, – пояснил Золя. – Поговорим о делах позже.
        Карл кивнул вошедшему. Он был сутуловатый и коренастый. Дружелюбные, но невыразительные глаза. Если б взгляд можно было назвать трепещущим, это было бы лучшим определением для такого взгляда.
        – А вообще-то, что значит все это, если вы не одна семья? Это какое-то общежитие или нечто типа братства? – не унимался Ассад. Он начал кое-что записывать в блокнот. С места Карла записи эти выглядели совершенной бессмыслицей.
        – Да, друг мой. Что-то типа этого. Тут у нас всего понемногу.
        – А вот взять этого самого Марко, – продолжал Карл, – кто из его родственников здесь имеется? Мы могли бы пообщаться с ними?
        Золя медленно покачал головой и поглядел на мужчину, стоявшего рядом.
        – Сожалею. Мать сбежала с другим мужчиной, а отец умер.

* * *

        Теперь Золя знал наверняка то, чего он опасался долгое время. Марко выдал их.
        Все, чего они всеми силами старались избежать, стало реальностью. И, как бы ни пытался Золя показать обратное, он чувствовал себя зажатым в тиски.
        Его передергивало от того, как круглые глаза араба скользили по висевшим на стенах многочисленным фотографиям его собственной персоны в обрамлении цветочных гирлянд. Передергивало от того, как он смотрел на серебряную утварь и золотые канделябры. Мало того, что этот слизняк раздражал до невозможности, но было в нем еще что-то, вселяющее в Золя тревогу; нечто, не присущее датчанам.
        «Итак, какие у меня есть варианты? – размышлял он, кивая в ответ на глупые вопросы гринго[107] и его вялую манеру общения. – Лучше убрать их или убраться самим?» – думал Золя, пока этот полицейский спрашивал его о родственниках Марко и возможности с ними пообщаться.
        – Сожалею. Мать сбежала с другим мужчиной, а отец умер.
        «Да-да, дорогой мой старший братец, – говорил его взгляд, обратившийся к брату, – ты уже и так потерял мальчика. Так что настала пора смириться с этим».
        Затем он повернулся к датчанину. «Они уже успели побывать на могиле Старка, и они не глупцы. Они имеют в виду возможность того, что напротив них сидит убийца. – Он кивнул сам себе. – Да, черт возьми, так оно и есть. И если в следующую секунду вы спросите о чем-то, что может меня скомпрометировать, я подумаю, а не исчезнуть ли и вам, подобно Старку и всем остальным. Земли хватит и на ваши могилы, когда придет черед».
        – У нас есть объявление о поисках мужчины, который, как мы подозреваем, некогда лежал в могиле на холме. Как видите, у него огненно-рыжие волосы, мы как раз нашли несколько таких в земле. Что скажете? – спросил датчанин.
        – Да ничего не скажу. Это ужасно. Что тут скажешь?
        – Посмотрите на фотографию. Ничего не цепляет?
        Помотав головой, Золя попытался вычислить, чем были заняты под столом руки араба.
        – А как насчет вот этого? – спросил араб, выудив полиэтиленовый пакет и шлепнув его на стол перед Золя. – Вы можете видеть этот предмет на снимке, однако, возможно, реальный вид вас больше впечатлит.
        Золя почувствовал, как над ним сгущается мрак. Перед ним лежало ожерелье, про которое Гектор рассказывал, что Марко с ним не расстается. Каким образом оно попало к ним? Они лгали, утверждая, что Марко не у них в руках? То есть он все-таки у них и они придерживают его напоследок?
        Золя отклонил голову назад и попытался мыслить рационально. Возможно, на самом деле это выход? Это Дамоклов меч, который Марко обратил против самого себя?
        Он сделал безмятежное выражение лица и щелкнул пальцами.
        – А, кажется, вспомнил… Это ведь то самое ожерелье, которое Марко никогда не снимал.
        Араб ткнул в объявление.
        – А это то же самое украшение, всмотритесь!
        Золя кивнул.
        – Я прекрасно знаю, что Марко нас ненавидит. Мы слишком сплоченные и праведные для него, он никогда не вписался бы в наше общество. Он жесток и коварен. Ты что скажешь? – обратился он к брату, поймав его взгляд. – Помнишь, он не раз подкарауливал нас с каким-нибудь острым или тяжелым предметом… – Он повернулся к вице-комиссару полиции. – Да уж, жутко об этом говорить, но я не удивлюсь, учитывая его темперамент, что он мог пристукнуть кого-нибудь, а потом ему пришло в голову, что он может свалить все на нас… Как по-твоему? – снова обратился он к брату. – Могло так случиться?
        Ответ последовал, но слишком запоздалый и вялый. Неужели они больше не могли рассчитывать на его абсолютную лояльность?
        – Ну да, – сказал брат. – Только если в нашем лесу лежал покойник, он мог оказаться там как угодно. По крайней мере, странно, что тело исчезло, если оно там когда-то лежало.
        Золя кивнул и повернул голову к датчанину.
        – А разве человек, положивший туда тело, не оставил никаких следов? Я лично считаю, что Марко спрятал его там, чтобы прикрыть собственное преступление.
        И снова встрял проклятый араб:
        – Карл Мёрк видел этого мальчика. Он совсем не крупный. Я сомневаюсь, что он смог бы сделать это сам.
        – Ну-у… возможно, что и так. Тогда не знаю. Но он гораздо сильнее, чем кажется. – Золя бросил очередной взгляд на плакат, и его посетила новая идея. – Мне кое-что пришло в голову, – сказал он своему брату. – Марко имел обыкновение прятать всякие вещи у себя в комнате. Ты не мог бы принести коробку, где лежали все его сокровища? Возможно, там найдется что-нибудь, что натолкнет господ сыщиков на верный след.
        Брат нахмурился, но не слишком.
        «Давай же, идиот, сымпровизируй как-нибудь», – сигнализировал ему Золя. Он рассчитывал, что брат вернется с какой угодно вещицей или даже вообще без всего, не в этом суть. Смысл заключался в том, чтобы потянуть время и вселить в полицейских уверенность, что он изо всех сил способствует раскрытию истины.
        Прошло шесть-семь минут, прежде чем брат вернулся и бросил на стол какой-то носок.
        – Может, хоть как-то поможет… Я нашел это у него в шкафу.
        Золя кивнул. Прекрасно сработано. После недавних побоев многие из мальчиков истекали кровью. Конкретно этот носок принадлежал Самюэлю, так как из него обычно лило, как из резаного поросенка, стоило только его ткнуть, – но неважно. По виду носка невозможно определить, кто надевал его последним.

* * *

        – Что скажешь, Ассад? Я заметил, что ты с большим вниманием рассматривал столовое серебро в гостиной.
        – Верно. Как и стол из камфорного дерева, персидские ковры, хрустальную люстру, японское бюро, его «Ролекс», не говоря уже об уродливой золотой цепи на шее.
        – Мы проверим его биографию, можешь быть спокоен, Ассад. Я тоже обратил внимание на обстановку.
        – А история с носком? – Помощник хлопнул по карману, куда положил этот предмет одежды. – Ты в нее поверил? Думаешь, это действительно может быть сувенир, оставшийся после убийства Старка?
        Карл глядел на окружающий ландшафт, зазеленевшие деревья проносились мимо. Что теперь делать с Лисбет? Окунуться в интригу с головой и повторить прошлую ночь или как? Такое желание возникло у него сейчас, но до последней минуты он не вспоминал о ней с самого утра. Нахмурившись, Мёрк поднял глаза к тучам, все еще господствующим над пейзажем. Когда уже пойдет этот идиотский дождь?
        – Ты веришь в его историю? – настойчиво донеслось сбоку.
        Карл хмыкнул и с отвращением почувствовал, как на него накатывает приступ тошноты, чуть ли не до рвоты.
        – Не знаю. Это покажет тест ДНК. Сейчас речь идет лишь о том, чтобы найти Марко Джеймсона.
        Несколько раз сглотнув, Мёрк нагнулся к рулю, чтобы чуть ослабить сдавливание, но резь из желудка устремлялась наверх, под грудину, и застревала теннисным мячиком, пробираясь к подложечной ямке.
        «Что за напасть?» – подумал он, стараясь смотреть на дорогу прямо перед собой.
        – Карл, что с тобой? – забеспокоился Ассад. – Тебе плохо?
        Мёрк покачал головой, пытаясь сфокусироваться. Неужто опять этот проклятый приступ страха? Или кое-что похуже?
        Мимо проносились «Супербругсен» в Эльстеде и спортивные поляны в Скэвинге, Карл все закачивал воздух в организм, а Ассад настаивал на том, чтобы самому сесть за руль. Когда Мёрк в конце концов свернул на обочину и слез с водительского сиденья, вокруг по-прежнему простирались поля и витал запах навоза, но Карл был поглощен только одной мыслью. Мона.
        Примерно через полчаса они вернулись в полицейское управление. Была среда.
        День, когда Мона работала в управлении.

        Глава 28

        Часы показывали 9.25. Необычайно холодным для этого времени года утром Рене Эриксен стоял у таможенной стойки третьего терминала аэропорта Каструп и ждал.
        Он преследовал четкую цель – заставить Тайса Снапа отдать причитавшиеся ему акции Кюрасао, и, по всей видимости, это ему удастся. Скандал на публике был последним, чего желал Снап, а Эриксен был настроен кричать как можно громче.
        Мимо гурьбой проходили полчища загорелых датчан в сандалиях и эспадрильях, вокруг развевались датские флаги, люди обменивались поцелуями. Куда, черт возьми, запропастился этот придурок? Остался в Амстердаме? Неужели ему было настолько плевать на сложившуюся ситуацию, что прогулки по каналам и оладьи «пофферчес» сейчас были для него гораздо важнее, чем вернуться домой и все уладить?
        Или он нашел покупателей на акции, которые ему не принадлежали?
        Эриксен забеспокоился. Почему он сразу не догадался, что посылка, доставленная «Ю-пи-эс», никуда не годится? А раз так… да еще и Снап улизнул… что же теперь делать с его планами на ближайшие дни?
        Рене глубоко вздохнул, стараясь не смотреть на вновь прибывающую толпу, на все эти загорелые рожи, и потеребил ключи от машины, лежавшие в кармане териленовых штанов.
        Какой смысл тут стоять, если этот ублюдок не прилетел?
        И как раз в тот момент, когда он собирался повернуться и пойти прочь, из дверей вышли Снап с женой, непринужденно везя за собой чемоданы.
        Женщина первая заметила его и, слегка улыбнувшись, указала в его направлении. Однако Снап улыбаться не собирался, когда увидел, на кого она показывает.
        – Что ты тут делаешь? – первым делом спросил он.
        – О боже, ты что, встречаешь нас, Рене? – осведомилась его жена. – Жаль, что тебе пришлось так долго ждать – чемодан Тайса никак не выкатывался на ленту. – Она пихнула мужа в бок. – В течение получаса на тебе лица не было, дружок, ха-ха.
        Они направились к выходу во второй терминал, тогда Рене и изложил свои претензии.
        – В пакете, который ты мне выслал, были не акции. Где же они?
        Снап казался удивленным, почти шокированным, – и, само собой разумеется, он и должен был удивиться, если акции действительно находились в пакете на момент отправления. Только изумленная реакция с его стороны была связана не с этим. Нет-нет, шок был вызван скорее тем, что Рене так уверенно утверждал факт отсутствия акций уже сейчас. А может, потому, что он вообще оказался в состоянии явиться в аэропорт? Так ли? Возможно…
        – Рене, я не понимаю смысла твоих слов. – Тайс взял Эриксена под руку и отвел чуть в сторону от супруги. – Почему ты говоришь об этом сейчас? Ведь ты никак не мог успеть получить посылку. Или ты ожидаешь других отправлений?
        В его интонации чувствовался некий подвох. В руках Снап слишком крепко сжимал папку с документами. Он весь излучал какую-то дисгармонию.
        – Тайс, ты держишь меня за идиота? Думаешь, я не знаю, кто на меня вчера напал? – Он повернулся боком и указал на пластырь и выпуклость на шее. – Давай-ка, покажи, что у тебя там в папке?
        Тайс нащупал ручку чемодана, покачав головой.
        – Лиза, идем. По-моему, у Рене случилось сотрясение мозга.
        Однако Эриксен крепко ухватил его за руку.
        – Ты никуда не уйдешь, пока не покажешь, что у тебя в папке, черт возьми.
        Снап снова обратился к жене:
        – Лиза, тебе не стоит присутствовать при наших разборках. Возьми такси и отвези багаж домой, у меня все равно есть еще кое-какие дела в городе. Приеду вечером, дорогая.
        Рене подождал, пока они расцелуются, и попытался дружески улыбнуться супруге, да он и не мог повести себя никак иначе. Но едва она скрылась из поля зрения, везя за собой два «Самсонайта», он пришел в состояние боеготовности.
        – Рене, ты настоящий идиот, – опередил его Тайс. – Я же вижу по тебе, что ты еще не получил посылку. И что за нападение, о котором ты толкуешь? Расскажи мне, что стряслось. Кто это был и где это произошло?
        Вот как, он продолжает гнуть свою линию… Этот придурок предпочитает окружить себя ореолом невинности, сверкающим с его напомаженной шевелюры?
        – Открой папку с документами, Тайс, – настаивал Рене, схватившись за футляр. – Я хочу посмотреть, что ты там прячешь.
        Снап дернул папку на себя.
        – Ни за что. Видать, от удара у тебя окончательно разжижились мозги, Рене. Отправляйся домой к жене, возьми выходной. Ты нуждаешься в отдыхе.
        – Открой. Или я закричу.
        Тайс Снап прищурился, на его лице мелькнула чуть заметная глуповатая улыбка.
        – Ты? Закричишь?! Это просто смешно, маленькое ты недоразумение. И о чем же ты собрался кричать? Ты совсем потерял рассудок, Рене?
        – Открывай. Или я отпинаю твои жирные конечности.
        Безропотно покачав головой, Снап протянул ему папку.
        В этот момент Эриксен интуитивно догадался, что проиграл первую схватку. Несмотря на это, он выхватил папку с бумагами и запустил руку в стопку кроссвордов, журналов и «Файненшл таймс».
        О, святая простота! Так вот почему Тайс так нервничал в зале прилета, ожидая появления своего чемодана… Того самого чемодана, который теперь спокойно направлялся на Карребэксмине в сопровождении супруги Снапа и который он ни за что не хотел оставлять на попечение сотрудников «Новиа»…
        Почему Рене не понял этого раньше?
        – Есть два варианта, Тайс. Либо ты говоришь правду и акции направляются ко мне, либо же лжешь и чемоданы твоей дорогой женушки Лизы могут похвастаться любопытным содержимым. Во втором случае я советую тебе как можно скорее выслать мне мои акции, иначе я иду в полицию и выкладываю все сведения, которые обнаружил.
        Снап совсем не выглядел выбитым из колеи, но, несомненно, испытал душевное потрясение. Рене знал его как облупленного.
        Он отвернулся и посмотрел на часы. Они показывали 10.10.
        Самое начало дня.

        Глава 29

        – Карл, тебе получше? – спросил Ассад, опираясь плечом на дверной косяк.
        – Да, чуть лучше, – вяло отозвался Мёрк.
        – Заварить тебе чайку?
        Карл откинул голову, повинуясь рефлексу.
        – О нет, спасибо. – Он энергично помотал головой. – Слишком свеженьким я, вероятно, уже не стану, но, может, Розе хочется чаю, как думаешь?
        С отвращением на лице та в протестующем жесте вытянула перед собой обе руки, что недвусмысленно говорило о том, что она лучше выпила бы целый литр рыбьего жира.
        – Послушайте, – призвала их Роза, приподняв одну бровь; опять играет в школьную училку. – Я наконец получила ответ по поводу контейнеров «Мэрск» в Калининграде, которые мы разглядели на почтовой открытке, высланной Анвайлером. Всё в порядке. Штамп на открытке полностью соответствует дате, когда эти самые контейнеры спустили на причал для разгрузки. А технические специалисты утверждают, что со снимком не было никаких искусственных манипуляций, а значит, этот человек совершенно не виновен, как я и предполагала с самого начала. Дело закрыто.
        С лицом Ассада творилось что-то странное. Ну да, с головой у него имелись некоторые проблемы, но сейчас странность проявлялась по-другому. По-видимому, он задержал дыхание, втянув нижнюю губу в рот с одной стороны. Стоит и развлекается себе человек…
        – Эй, Ассад, ты чего там стоишь ржешь? Обнаружил лакомый кусочек в пакетике компромата на Золя и иже с ним?
        – К сожалению, нет, Карл. Он зарегистрировал в Люксембурге вполне легальную, на мой взгляд, фирму по экспорту-импорту, там же компания платит налоги. Насколько я вижу, за две тысячи десятый год он задекларировал налогооблагаемый доход в размере двух миллионов ста тысяч крон.
        – Хм, и сколько же из этой суммы идет на выплату зарплат? Должно быть, не так уж и много, что скажешь?
        Ассад пожал плечами:
        – Если хочешь знать мое мнение, они живут криминалом. Я еще не закончил с ними.
        – Понятно. Но почему ты хихикаешь? – не унималась Роза.
        – О, это настоящая шутка дня, разве не так говорят? Роза, тебе она особенно понравится. Я только что услышал, что Сверре Анвайлер задержан во Фленсборге. Их гастрольный автобус остановили и нашли в нем пятьдесят килограммов гашиша, так что сейчас он снова оказался за решеткой. Пятьдесят кило травки, разве вам не смешно? За это положено не менее десяти лет, так что лучше бы ему было не вылезать из Калининграда, так я подумал, ха-ха.
        Нахмурившись, Карл глянул на Розу. Возможно, это было не совсем то окончание истории, которое предпочла бы она сама.
        – Вот как… Но я не собираюсь писать никакого приложения к твоему рапорту, – вздохнула она. – Ага, зато я разослала ориентировку по Марко Джеймсону, – сухо продолжала Роза. – Наверное, было бы неплохо достать более современное фото, нежели то, что ты добыл в Крегме, Карл. Ему здесь всего семь лет. Можно предположить, что никто и не горит желанием предложить нам более новую фотографию, с таким-то прошлым, как у него…
        Роза бросила ему фотокарточку. Она была права. Тут будет больше вреда, чем пользы.
        – О’кей, Роза, согласен с тобой. Настаивай на своем и впредь. А потому – может, ты чуть расширишь свой недавно приобретенный опыт опроса свидетелей и пройдешься по местам, где видели Марко? Я предлагаю тебе маршрут вокруг библиотеки на Даг Хаммарскьёльдс Алле. Можно попытать счастья в деловых районах. Классенсгэде, Нордре Фрихавнсгэде, Трианглен и так далее. Поспрашивай у коммерсантов, не видели ли они этого парня. У нас имеется имя и фотография, пускай даже и не очень удачная. Запасись терпением, зачастую только таким путем и можно добиться результата.
        На мгновение Роза застыла, как будто собиралась с силами для шумного протеста, однако постепенно ее лицевые мышцы расслабились, придав ей почти радостное выражение.
        – Хорошо. Тебе повезло, что я люблю дождь, Карл. Кстати, мне тоже надо кое-что тебе есть сказать. Пока вас не было, тут произошла забавная ситуация, – продолжала она. – Меня попросили отправить тебя к Ларсу Бьёрну, Карл. Гордон на тебя пожаловался.

* * *

        «Две жуткие мухи одним ударом, – пришло ему в голову при виде фру Сёренсен, выходившей из кабинета Ларса Бьёрна. – Мумия покидает склеп. Фильм ужасов начался». Мёрк кивнул фру Сёренсен с самой заискивающей улыбкой, на какую только был способен, вполне предсказуемо получив в ответ взгляд из-под тяжелых век, от которого к горлу подкатывал комок.
        «Чертовы курсы по нейролингвистическому программированию, про которые она когда-то им все уши прожужжала, давно канули в Лету», – подумал Карл.
        – Не слишком ли там внутри шумно? – поинтересовался он, указывая на дверь к Бьёрну и не рассчитывая услышать ответ из закоксованных уст сварливой бабенки.
        Фру Сёренсен задрала одну бровь, а вторую, напротив, опустила. Классическая мимика.
        – Да уж, по крайней мере, подобные перестановки никак не умаляют радости от предвкушения скорого выхода на пенсию, – выдала она.
        Бесспорно неожиданное заявление. Неужто они с волчицей из отдела «А» и впрямь дожили до того, что у них появилось нечто общее?
        – Если б этот парень хоть сохранил пансионный галстук, его можно было бы назвать хорошо одетым, но здесь не тот случай.
        Парень? Она имела в виду Ларса Бьёрна?
        Затем она закатила глаза. Проявление насмешки, больше подходившее девчонке. Разница заключалась лишь в том, что его собеседница умудрялась в этот момент выглядеть еще более убого, чем обычно.
        – Ты ведь в курсе насчет Маркуса Якобсена, да?
        Он кивнул, правда, немного неуверенно.
        – Ну да, мы с Ассадом позавчера встретили его в Королевском госпитале. Вы не знаете, он болен?
        – Да нет же, господи. – Фру Сёренсен замолчала, возможно шокированная собственным сентиментальным порывом. – Нет, вовсе не в том дело. Больна Марта, его жена, – подавленно сообщила она. – Она проходит сеанс лучевой терапии в радиологическом отделении. Он, скорее всего, приехал туда ее поддержать.
        Жену Маркуса зовут Марта? Как странно… Мар и Мар – как акробаты в цирке, как комики в немом кино.
        – Мне очень жаль это слышать. Вы не в курсе, все серьезно? – спросил он.
        Фру Сёренсен кивнула.
        Карл представил себе жену Маркуса. Миниатюрная, привлекательная, сгусток энергии… Из тех, кого, кажется, ничто не способно повергнуть.
        – Вы с ней знакомы?
        – Нет, не знакома, но я знакома с Маркусом и в настоящий момент прямо охренеть как скучаю по нему.
        И она поковыляла прочь, прижав папку к сплющенной груди.
        У Карла отвисла челюсть. Фру Сёренсен произнесла бранное слово?! А еще фру Сёренсен испытывает какие-то чувства к живому существу, и отнюдь не к кошке… Прямо-таки библейское откровение.
        В этот момент открылась дверь в покои Бьёрна, и оттуда прошествовали длинные конечности Гордона, шатающиеся, как тростник на ветру.
        – Что за бредятину ты ему навешал на уши, треска несчастная?
        Тот лишь улыбнулся. По-видимому, к этой инстинктивной форме реакции он прибегал во всех ситуациях.
        Протиснувшись мимо него, Карл тяжело опустился в кресло перед Бьёрном.
        – Так вот, – начал диалог он, в той или иной степени задав темп. – Я признаю – да, я наорал на этого придурка. И это совершенно не удивительно, после того как они с Розой на моей территории вступили друг с другом в тип взаимодействия из четырех букв, первая и последняя из которых одинаковые. Так что да, я с радостью сознаюсь, что ненавижу эту пожарную каланчу, как чуму, а также что я больше не желаю терпеть его присутствие у себя внизу.
        К раздражению оратора, словесный поток никоим образом не тронул новоиспеченного шефа; в таком случае остальное можно было пропустить. Человек, сидевший перед ним, относился к тому типу людей, которые по определению будут сидеть и ждать очередного оскорбления.
        – И еще, Ларс, я не хочу, чтобы ты заявлялся в отдел «Q» и шатался там. Он прекрасно функционирует в своем настоящем виде, и, поскольку идея создания данного отдела парадоксальным образом принадлежит тебе самому, явившись в редкий момент просветления, то, может, ты все-таки заставишь себя признать, что отделом сейчас занимаются более способные люди. Итак – спасибо, не надо никаких реформ, господин комиссар полиции. Да и вообще, спасибо, я закончил!
        Оттолкнувшись от подлокотника, он провел пальцем по столу Бьёрна, одобрительно кивнул ему, не обнаружив на мебели слоя пыли, свойственного всем поверхностям в счастливый период правления Маркуса, и направился к выходу.
        Едва он взялся за ручку двери, последовала реакция оппонента, сглаженная и невыносимо доброжелательная.
        – Гордон спускается в отдел «Q». Отныне он является связующим звеном между мной и тобой, в связи с чем будет ежедневно отчитываться мне о том, чем вы занимаетесь и какой прогресс ожидается у вас в соответствующих делах. Он должен получать информацию обо всех ваших расходах, и, наконец, я настаиваю, чтобы именно он ассистировал на допросе этого самого Рене Эриксена из министерства. Ты все понял?
        В эту секунду утомление навалилось на Карла с новой силой. Тело впитывало в себя весь негатив из помещения и распихивало его по самым труднодоступным уголкам. Даже ноги, казалось, испытывали дополнительное давление; они отяжелели, как свинец.
        Мёрк глубоко вздохнул, пытаясь подобрать толковые контраргументы и сформулировать меткие реплики. Он рыскал в поисках решений, не терпящих возражений и способных произвести сильное впечатление, однако натыкался лишь на опустошенность и дурную карму. Так что пришлось заткнуться. В настоящий момент ему было слишком паршиво, чтобы оказывать сопротивление.
        Черт возьми, как же ему не хватало Маркуса…

* * *

        – Во-первых, Ассад, попытайся выяснить, можно ли установить какую-либо связь между Золя и Вильямом Старком. Нам известно, что и Золя, и Старк в прошлом активно перемещались по миру; возможно, разгадка скрывается здесь. Вероятно, Золя в какой-то момент имел с ним деловые отношения. Имеются ли в его доме какие-либо свидетельства их возможного контакта? Квитанции, к примеру… Быть может, Вильям Старк имел какие-то биографические связи с Крегме или Фредериксверком… Ну ты знаешь, что именно надо искать. Я позабочусь о том, чтобы могилу в Крегме основательно изучили, о’кей? А ты, когда приступишь к заданию, проследи любые мотивы обвинения в убийстве, высказанные Золя в адрес Марко. Выясни, какую школу посещал мальчик, были ли у него какие-то проблемы там. А также не участвовал ли он в каких-либо насильственных актах, как и в любых других формах преступной деятельности в том районе.
        – Карл, а можно мне взять машину? Все-таки Крегме находится довольно далеко.
        – Машину? Я как-то не думал о том, что ты соберешься туда двинуть, Ассад. Нескольких телефонных звонков в местное отделение полиции и школы будет вполне достаточно.
        Помощник кивнул.
        – Карл, а ты взял быка за рога! Ты прямо как верблюд, который узнал, что его собираются спарить с дромадером…
        И, хлопнув себя по ляжке, он заикал от смеха.
        Карл растерялся.

* * *

        Направляясь по второму этажу к ротонде с лестницей, мыслями Мёрк был далек от реальности.
        В настоящий момент он раздумывал о том, что анализ пробы ДНК из волоса и тщательное исследование техниками места захоронения в чаще вряд ли могли привести к иному результату, кроме заключения о том, лежал там когда-нибудь Вильям Старк или нет. Осязаемые доказательства, такие как разоблачающие документы, датированные квитанции из прачечной, окурки с материалом ДНК, следы и прочее – все это в первую очередь являлось неотъемлемой частью плохоньких детективных романов. И если даже судьба распорядилась оставить подобные улики на месте преступления, время и погодные капризы потихоньку уничтожают их. А потому – к чему обязательное исследование места преступления?
        Кроме того, все инстинкты подсказывали Карлу, что тело Старка действительно там лежало. Итак, если принять этот факт как данность, по какому пути стоит двигаться теперь?
        Надо было найти мальчишку, это перво-наперво. Объявление о розыске разослано – правда, в сопровождении скудного описания и фотографии плохого качества, но все же. Мальчик, слоняющийся по улицам в полном одиночестве, – редкое явление. Стайки подростков-иммигрантов можно было увидеть где угодно, но Карл знал, что мальчик, сидящий в библиотеке за чтением и заявляющийся в полицию, чтобы сообщить о преступлении от лица несуществующего приятеля, мальчик, сбежавший из дома, где такой человек, как Золя, устанавливает свои правила, – такой мальчик научился полагаться исключительно на себя самого.
        «Психологический портрет я мог бы обсудить с Моной», – с грустью подумал Мёрк и вообразил, что откуда-то с третьего этажа слышит густой тембр ее голоса.
        Он нахмурился. Внезапно почувствовал, что его сердце замерло на пару ударов. Не то чтобы он ощутил от этого боль, но почувствовал головокружение, отчего ему пришлось придвинуться вплотную к стене и нащупать точку опоры.
        «Проклятие, не хватало еще, чтобы меня увидели в такой момент. Почему это должно случиться именно в самом людном месте управления?» – пронеслось у него в голове. Карл соскальзывал по стене вниз, пока не уперся копчиком в ступеньку.
        «Дыши глубоко, но спокойно», – внушал он сам себе, а тем временем всевозможные мысли о Моне навалились на него настоящим кошмаром, не желая ни покинуть его мозг, ни сколько-нибудь развиться.
        Что же происходит с ней в последнее время? Она вдруг оказалась в офисе, а он должен был довольствоваться общением с секретаршей. Неужели для нее важнее беседа с клиентом, чем его желание сказать ей всего несколько слов? И что имела в виду секретарша, когда сказала, что нельзя назвать клиента Моны клиентом в привычном смысле слова? Если это был не клиент, то кто же, будь он неладен? Она изменяет ему в рабочее время? Офисный стол стал для нее новым ложем любви, прямо как для Гордона с Розой? Это возбуждает ее сильнее, чем когда он…
        Карл вытер вспотевший лоб и почувствовал, как вокруг концентрируется запах смерти и распада. Все слилось в одну-единственную точку. Парализованный Харди у него дома. Рыдающий Харди, и отголоски выстрела в бараке на Амагере…
        «Проклятье», – произнес Мёрк вслух, попытавшись подняться на ноги.
        Он дрожал всем телом перед свиданием с Моной, на котором собирался сделать ей предложение. Но почему же он не дрожал после этого свидания? С ним что-то не так или за это время он успел кое-что осознать?
        Резко заболело в груди. Карл закрыл глаза и сконцентрировался. Боль сосредоточилась в левом плече?.. Нет, слава богу; значит, не тромб.
        «Соберись, идиот, – скомандовал он сам себе, – какие, на хрен, у тебя тромбы?» Однако чувство уязвимости не уходило.
        «Права ли Мона? – думал Карл дальше. – Мы не более чем приятели по перепиху?» Да, на практике – наверное, чисто статистически – тоже довольно вероятно, однако он-то воспринимал их отношения совсем по-другому. Но если для нее дела обстоят именно так, почему она больше не хотела их встреч: это же лучше, чем ничего? Почему она сказала, что они запросто могли бы и не выбрать друг друга, если это не так? Разве он не ждал ее возвращения после многомесячной поездки в Африку с «Врачами без границ»? Какого черта он не вытащил из кармана кольцо, как только представился шанс?
        Сделав глубокий вдох, Мёрк приподнялся с лестницы, голова кружилась, ладони лежали на коленях. Панцирь, сковавший грудь, немного размягчился. Болевые импульсы стали почти приятными, как распухший большой палец, от которого никак нельзя отделить остальные пальцы. Щадящая боль, нужная лишь для того, чтобы дать понять – он жив; осталось лишь окончательно выпрямиться и продолжить деятельность.
        И вдруг все мысли о теле замерли.
        Неожиданно он увидел все как было.
        Эмоции живут в его теле, а не в голове, как надлежит. Вот в чем было дело.
        Внезапно Карл стал бесчувственным и черствым. Борьба Харди превратилась в его доме в рутину, непредвиденный уход Маркуса Якобсена не пробудил в нем никакой адекватной реакции. Почему он не рассердился или не усомнился в происходящем? Почему не вышел из себя, когда Мона в одну секунду разрушила все, что у них было? Разрушила миг его жизни, в который он намеревался сделать ей предложение, преподнести ей то, чего, по его убеждению, желали они оба. И почему он оказался не в состоянии нормально отчитать Розу, когда застукал ее трахающейся в офисе? Неужели ему совершенно по фигу все или в нем появилось нечто иное, что он не мог контролировать?
        А может, он всегда был таким?
        В нем явно поселилось это ощущение. Сомнение в собственной идентичности.
        Обалдеть, сколько за все эти годы ему приходилось слышать подобной трескотни от людей. Золотая жила психоаналитиков, лучшее орудие офисных деспотов, оплот курсов личностного развития: персональная самоидентичность…
        Карл разогнул спину и взялся за поясницу, чтобы выпрямиться и обрести силы двигаться более-менее нормально.
        Бросив взгляд на поистине бесконечную круговую лестницу, он решил оставить Лаурсена в покое. Зачем обременять себя восхождением на очередной этаж? Ведь Вильям Старк явно лежал в этой яме. Можно просто-напросто отправить образцы волос техникам и позволить им проделать оставшуюся работу. Это будет поручение для Розы, ибо он сам сейчас спустится в подвал и закинет ласты на стол. Один приступ тревоги еще можно переварить. Но после двух требовалось уже выпить кофе и вдосталь покурить.
        Проделав три шага назад, в направлении лестничной площадки третьего этажа, Карл чуть не врезался в Мону.
        К несчастью, он открыл рот и уставился на нее, как подросток. То есть он действительно слышал ее голос по дороге наверх? Значит, вполне возможно, она видела, как он в весьма жалком состоянии скользил вниз и вверх по стене на лестнице…
        Вот ведь дерьмо.
        – Привет, Мона, – выпалил он со всей непринужденностью, на какую был способен с отвисшей от изумления челюстью. – Направляешься в тюрягу?
        – Привет, Карл. Мне кажется, ты какой-то бледный. Ты в порядке?
        Он кивнул.
        – Просто заработался. Знаешь, в подвале солнечный свет довольно ограничен, ха-ха. Но я прикупил автозагар.
        Абсолютно дурацкая шутка.
        – Я как раз возвращаюсь оттуда, – наконец ответила Мона на его вопрос. – Пришлось просить у заведующего отделением помощь в виде парочки тюремных охранников на время беседы с этим мужланом. Конченый психопат, для которого не существует никаких ограничений. И мне не захотелось дожидаться, когда он примется лапать меня, как в прошлый раз.
        Карл кивнул. Не исключено, что он бы и сам попытался сделать это прямо сейчас, учитывая, насколько соблазнительно она выглядела.
        Внезапно Мона нахмурилась. Лицо покрылось тонкой сеткой морщинок, которых он не замечал прежде. Она повернула голову к свету, от чего на секунду бросилось в глаза, насколько одрябла кожа на ее шее, а черты лица утратили прежнюю четкость. Она не выглядела старой – но неожиданно как-то необъяснимо и неуловимо увядшей.
        – Мона, ты в порядке? – осторожно спросил Карл.
        На краткий миг она улыбнулась уголками рта, и он не успел больше ничего сказать, когда она погладила его по щеке, извинилась за спешку, и стук ее высоких каблуков исчез в лабиринте полицейского управления.
        Карл остался стоять как вкопанный, несмотря на то что коллеги проходили мимо с едкими замечаниями и плохо скрываемым ликованием.
        Никакие вопросы так не занимают человека, как те, на которые не получено ответов, и в данный момент именно такие вопросы закопошились в его мозгу ядовитыми испарениями.
        Совершенно очевидно, что Мона предпочла бы с ним не пересекаться. Создавалось ощущение, что она тверже стояла на ногах, когда находилась на расстоянии. Так происходило из-за того, что в его присутствии она испытывала дискомфорт, или из-за того, что Мона и без этого пребывала в дисгармонии с самой собой и не желала лишний раз вспоминать об этом в его обществе?
        Проблема заключалась в том, что она вдруг почувствовала, что стареет, а он попался на ее пути именно в тот период, когда она стремилась поскорее реализовать себя, пока не станет слишком поздно? В этом все дело? Или просто он оказался недостаточно привлекательным? Или, если рассматривать более конкретную причину, потому что их с Виггой развод стал реальностью? Или он придвинулся к ней слишком близко? Возможно, она пронюхала, что он собирается сделать ей предложение, и решила предупредить его намерение?
        Карл покачал головой. Размышлять о вероятных причинах было бессмысленным занятием. Перспектива их с Моной отношений явно не была радужной.
        Тут зазвонил мобильный телефон.
        – Через полтора часа у вас встреча с Рене Эриксеном в его офисе, – проинформировала Роза.
        – Вот как… Мне кажется, у Ассада сейчас нет времени, а я…
        – Нет, ты не понял. Туда отправишься ты с Гордоном. Разве ты не говорил с Ларсом Бьёрном?
        Боже праведный… Неужели еще не хватит на сегодня бед?
        – А еще твоя бывшая жена попросила меня напомнить тебе про ваш договор о том, что ты должен раз в неделю навещать ее мать, а ты продинамил пять недель. И если ты не съездишь к ней сегодня во второй половине дня, то должен будешь выложить пять тысяч крон, за которыми она может заехать вечером. Она уже позвонила своей маме и сообщила, что ты выехал. Интересно, успеешь ли ты за полтора часа смотаться в Баусверд, вернуться и метнуться в министерство… Надеюсь, успеешь. А я пока позабочусь о том, чтобы Гордон был тут как тут к твоему возвращению.
        Мёрк дважды сглотнул.
        – Карл, ты чего тут встал, как зомби? Весь белый, как простыня, – донеслось с лестницы. Это оказался Лаурсен в фартуке и прочей амуниции.
        Как бы поделикатнее объяснить это, учитывая, что бывшая теща, Карла Маргрете Альсинг, сидит в своем Баккегордене и считает секунды?

* * *

        – О, боже мой, как хорошо, что вы пришли, – радовался социальный работник, ведя Карла через отделение для слабоумных. – Нам пришлось переселить ее в другую комнату, потому что она курила у себя и у нее загорелось одеяло. Все, буквально все в прежней комнате покрылось слоем сажи. Вы бы только видели обои. Они черные, как смола.
        Он приоткрыл дверь в старую комнату, которая действительно теперь мало на что была пригодна.
        – Она флиртовала с пожарными, так что они еле-еле уехали. Причем, замечу, она была в одних трусах.
        Карл вздохнул. У него было ровно двадцать пять минут, прежде чем ему предстояло отправиться в обратный путь. Слишком долго.
        – Надеюсь, вы успели немного приодеть ее после этого, – попытался он улыбнуться.
        Социальный работник кивнул; да, он обо всем позаботился. Возможно, именно поэтому он выглядел довольно утомленным и поспешил удалиться, проводив гостя к своей подопечной.
        – Карла, вам запрещено курить в комнате, – сухо сказал Мёрк. – Вы это прекрасно знаете, мы уже обсуждали. Иначе снова устроите бардак. Можете курить только в саду, так что будьте добры потушить сигарету. Иначе мы будем вынуждены отобрать у вас все курево, – продекламировал он на прощание. Видимо, тирада произносилась в двадцатый раз за день.
        – Привет, детка, – обратилась теща к Карлу, словно тот отсутствовал каких-нибудь пять минут. Восседая в своем некогда шикарнейшем, но теперь изрядно поношенном кимоно, она мнила себя королевой ночной жизни Копенгагена. Локоть ее покоился на подлокотнике, сигарета была зажата между пальцами. С беспечностью, характерной для пожилых леди с повышенной социальной самооценкой, она совершала свой курительный ритуал. Она не сигарету поднесла ко рту, а всей головой потянулась к сигарете. Затем сделала длинную неспешную затяжку кроваво-красными губами, после чего вновь повернулась к Карлу, окутанная сине-серым дымно-никотиновым туманом.
        – Сегодня мой визит будет кратким. Мне нужно вернуться в город, так что я выезжаю через двадцать четыре минуты. Ну, Карла, как вы поживаете? – поинтересовался он, ожидая услышать нескончаемые жалобы на новую обстановку и мебель, которую она ни за какие коврижки не приобрела бы, будь на то ее воля.
        – Ну-у, – протянула теща, приподняв отяжелевшие веки. – По правде сказать, прекрасно. Только вагина совсем пересохла.
        Карл посмотрел на часы. Впереди еще тысяча четыреста долгих секунд.

        Глава 30

        Учитывая обстоятельства, Марко устроился не так уж и плохо. Бо?льшую часть дня он проводил в крохотном отсеке огромного здания, надев на голову украденную на стройке защитную каску, и выжидал.
        Наконец он поделился своим знанием. Полицейский Карл Мёрк получил свой кошелек обратно, и если все сложилось как рассчитывал Марко, обнаружил его записку, а значит, теперь он знал, что убийцей Вильяма Старка является Золя, а также знал место захоронения тела Старка.
        Если б стройплощадка не кишела рабочими, которые в любой момент могли его обнаружить, и если б все самые мерзкие городские преступники не охотились на него, Марко преспокойно сидел бы здесь и наслаждался впечатляющим видом, открывающимся с четвертого этажа.
        Сзади раздавались крики из Тиволи. Несмотря на облачную погоду, люди веселились и всячески демонстрировали жизнелюбие. Взлетающие к облакам ноги на восьмидесятиметровой высоте «Небесного корабля». Свободное падение с «Золотой башни». Дети, такие же, как он сам, радовались, испытывая степень собственного бесстрашия. Марко все это было не нужно. В его жизни существовало и так слишком много испытаний.
        Одно дело – члены клана, их он знал. Ну а что с теми, кого он не знает? С теми, кто, едва увидев его из окна, могли нажать пару кнопок на своем телефоне и получить подмогу, чтобы поймать его?
        Теперь он понимал – они убьют его, если отловят. Поскольку в охоте за ним задействовано столько народу, Золя это обходится дорого. А раз Золя пошел на такие расходы, значит, во что бы то ни стало хочет положить конец угрозе со стороны Марко. Теперь все было очень серьезно, и если полиция уже успела побывать в Крегме, просить о мире уж точно поздно. Он бросил игральные кости – и надеялся изо всех сил, что полиция их подобрала.
        Машины с бетонными блоками и стальной арматурой заезжали в ворота со стороны Ратушной площади как минимум двадцать раз за этот день. Два стальных каркаса, примыкавшие к бульвару Андерсена и Тиволи, постепенно оформлялись, на готовом основании бывшего Дома промышленности уже возводили шестой этаж. Поэтому Марко придерживался задней части здания, примыкавшей к Вестерброгэде, – здесь на этой неделе строительная активность была слабее.
        Когда рабочие расходились по домам, Марко обследовал здание, выползая из своей норы, словно барсук, и наблюдал за деятельностью, происходившей на Ратушной площади. Отсюда открывался замечательный обзор того места, где фургон Золя подбирал свой отряд.
        Марко не заметил прораба в ярко-желтой неоновой жилетке, пока тот не оказался в непосредственной близости, так как шум от крана, поднимавшего решетчатые конструкции на самый верх, заглушал шаги.
        – Эй, ты! Как ты сюда попал?! – загремел голос прораба посреди бетонного лабиринта. – Это твое барахло с книжкой валяется рядом с шахтой лифта?
        Марко покачал головой.
        – Нет. Я здесь вместе с отцом. Я знаю, что мне нельзя было подниматься наверх. Я сейчас спущусь, простите. Просто так любопытно было взглянуть…
        Бросив взгляд на каску, строитель слегка нахмурился и кивнул. Видимо, он никак не мог смириться с мыслью, что книга может являться собственностью такого мальчика, как этот.
        – Передай отцу, что за появление семьи на стройплощадки могут и уволить, ага?
        – Хорошо, передам. Простите еще раз, – извинился Марко, ощущая взгляд прораба на своем затылке на протяжении всего пути к лестнице. «Этот парень больше не должен меня здесь засечь», – размышлял он, кивая всем рабочим, попадавшимся ему на пути вниз.
        «Не пойду мимо охранников», – подумал Марко и пересек нижний этаж в направлении углового ресторана со странным названием «Херефорд Бифстоу». По своему обыкновению, он положил каску за стопку паллет и белкой перепрыгнул через забор.
        И вот он оказался на улице под дождем. Было около трех часов дня. В тот день ему не удалось увидеть фургон сверху, но, слава богу, соглядатай обнаружил его довольно рано, так что Марко не рисковал наткнуться на членов клана, которые спустя пару часов столпятся недалеко отсюда на точке сбора.
        И все же Марко просчитался. Не успел он добраться до пешеходного перехода на Йернбанегэде, как поток велосипедистов, облаченных в дождевики, и вымокших насквозь пешеходов, торопившихся по домам, прорезал крик.
        «Убийца!» – разнеслось по улице по-английски. Ошибки быть не могло, он узнал этот голос.
        На мгновение мальчик замер посреди «зебры», пытаясь разглядеть, где сидит Мириам.
        – Теперь мы знаем, почему тебя все разыскивают. Крис все рассказал, проклятый убийца! – снова закричала она.
        Марко сканировал прохожих, одни из которых сверлили его неодобрительными взглядами, другие поворачивали головы в направлении нескольких десятков велосипедов, стоявших у театра Дагмар.
        Он увидел ее посреди людской толпы под козырьком рядом с плакатом, рекламирующим премьеру «Древа жизни». Ее волосы прилипли к щекам, одежда потемнела от воды; глаза выражали разочарование, ненависть и печаль одновременно.
        Ступив с тротуара на проезжую часть, Марко огляделся. Была ли она одна?
        – Да, ты ищешь остальных, трус, но это всего лишь я. Другие еще доберутся до тебя. Убийца!
        Мириам обратилась к толпе, скрестив руки и упершись локтями в талию. В ней сквозила усталость, она находилась на улице в течение нескольких часов, Марко знал, что боль в ноге буквально пожирала ее изнутри.
        – Неужели никто не задержит его? Он убил человека. Да помогите же мне! – орала она, однако никто не обращал на это внимания, увидев, от кого исходят крики.
        Шокированный Марко пересек тротуар в три прыжка и схватил ее за плечи.
        – Я ни в чем не виноват, ведь ты меня знаешь. Это сделал Золя, Мириам.
        Но слова отскочили от нее, как мячик. Несмотря ни на что, она не могла позволить себе поверить в них.
        – Да послушай же меня! – закричал Марко и принялся трясти ее. – Это я прислал к вам полицию. Неужели ты не понимаешь, как обстоят дела на самом деле?
        Мириам выкрутилась из его рук. Выражение ее лица сигнализировало о том, что он едва не причинил ей боль.
        – Убийца, – повторила она, на этот раз совсем тихо. – Ты хотел повесить убийство на Золя, так сказали полицейские. Ты отступник, перебежчик, худший из худших. Ты бьешь собственного благодетеля, как и всех нас, в спину.
        Покачав головой, Марко почувствовал, как в уголках его глаз собираются слезы. Неужто она и впрямь так считает? Неужели Золя внушил им все это? Ублюдок…
        – Мириам, именно Золя виноват в том, что теперь у тебя больная нога. Это он подстроил аварию, в которую ты попала. Ты вообще в курсе…
        Он не заметил руку, которой она ударила его, но внезапно ощутил полную безысходность и предательство. Гораздо более сильные чувства, чем обжигающая физическая боль.
        Вытерев слезы, Марко хотел погладить ее по щеке и попрощаться, но дернулся от ее беспокойного взгляда, направленного сквозь него.
        Он инстинктивно обернулся и обнаружил, как Пико с широким пластырем на челюсти пробирается сквозь толпу, растопырив руки и расталкивая людей направо и налево, ни на мгновение не упуская Марко из виду.
        Тот отреагировал молниеносно и, подскочив к девушке, ставившей свой велосипед к стойке, так грубо оттолкнул ее, что она рухнула на велосипеды, стоявшие рядом. Вырвав из ее рук велосипед, Марко крикнул «извините».
        Он вскочил на велосипед и, кое-как выруливая между разъяренными пешеходами, устремился к проезжей части, прежде чем девушка успела оказать сопротивление, однако Пико предвидел его действия и кинулся ему наперерез, широко размахивая руками.
        Марко слышал за спиной его дыхание, но не слышал, как его ноги прикасаются к асфальту – длинные стремительные ноги в кроссовках «Адидас». Люди останавливались на тротуаре и взглядом провожали погоню. Молча и совершенно не желая вмешиваться в происходящее.
        Затем Марко резко дернул руль, вскочив передним колесом на бордюр, и устремился мимо плакатной тумбы к площади перед аляповатым зданием «Пэлас», на которой фургоны с хот-догами, зона кафе и скопление зонтиков образовывали целый муравейник препятствий.
        И вдруг он услышал окрик Пико:
        – Стой, Марко! Мы не причиним тебе вреда, мы только хотим заключить с тобой сделку.
        Ну да, сделку, в результате которой у него изымут велосипед, а его самого прижмут ничком к земле, а минут через десять швырнут в фургон. Шиш вам!
        Марко приник к рулю и надавил на педали изо всех сил, а Пико тем временем у него за спиной продолжал распихивать толпу. Совсем рядом позади него с криком упала какая-то женщина, это было неприятно.
        – Ты совсем спятил?! – крикнул вслед Марко один из прохожих, в то время как второй попытался воткнуть зонт между спицами его переднего колеса.
        Внезапно впереди возник Ромео с пылающими красными ожогами на щеке. Он стоял на самом краю площади между велосипедными стойками, растопырив руки, готовый пожертвовать собой и броситься прямо на велосипед.
        В жизни человека время начинает цениться выше всего, когда оно на исходе. Лишь тогда человек замечает секунды, фиксирует их одну за другой. Сейчас для Марко настал именно такой момент.
        Сразу за спиной Ромео сновали по улице автобусы и машины, позади его вот-вот схватит Пико… Что ему делать? Въехать прямо в Ромео, сбить его на землю, или врезаться в велостойки? Если он выберет этот вариант, ему предстоит перекувырнуться через руль и приземлиться на проезжей части непосредственно перед двигающимся автобусом. А почему бы и нет? По крайней мере, тогда точно все закончится, проносилось у Марко в голове в эти крошечные временные промежутки; лицо его свело судорогой, слезы катились градом.
        – Помогите мне! – завопил он, так что эхо отозвалось от всех зданий, стоявших вокруг.
        Мокрые от дождя лица обратились к нему, когда, раздирая в кровь ноги о педали и цепи припаркованных велосипедов, он, не отцепляя рук от руля, совершил сальто-мортале и приземлился на проезжую часть.
        Сзади послышались испуганные крики, впереди завизжали тормоза, машины скользнули в разные стороны перпендикулярно направлению движения. Затем Марко почувствовал сильный удар и потерял сознание.

* * *

        – Ты слышишь меня? – спрашивал чей-то голос.
        Марко слышал, но не узнавал, кто это. Он осторожно кивнул, никак не решаясь полностью открыть глаза. Только когда его погладили по щеке и спросили, как его зовут, он наконец обрел ощущение реальности.
        – Меня зовут Марко, – услышал он собственный голос, прозвучавший откуда-то издалека. – Марко Джеймсон.
        – Ты понимаешь по-датски?
        Он почувствовал, как с улыбкой кивнул. А затем распахнул глаза и увидел перед собой лицо с мягким, но очень серьезным выражением. Неужели он только что произнес свое имя?
        – Марко, ты чувствуешь свои ноги?
        Он кивнул. Он чувствовал, да. И от этого было некомфортно.
        – Что у тебя болит?
        Он не смог ответить на этот вопрос. Так как за спиной у водителя «Скорой» стоял Ромео, вонзившись в него взглядом.
        – Это мой брат, – сказал Ромео. – Мы позаботимся о нем дома. Наш отец – врач. С минуты на минуту подъедет фургон.
        Марко проникновенно посмотрел на своего спасителя и затряс головой.
        – Не верьте ему, – прошептал он.
        Водитель «Скорой» кивнул.
        – Прекрасно. Но все-таки, я думаю, мы должны обследовать его как полагается. Рентген никогда не помешает.
        – Спасибо, – вновь шепнул Марко. – Все случилось по его вине. Его зовут Ромео, и я бы хотел, чтобы вы немедленно позвонили в полицию, потому что иначе он убьет меня.
        – Полиция сейчас приедет, Марко, успокойся; пока ведь все не так уж и плохо, верно? Прохожие сказали мне, что произошел несчастный случай. Ты просто был невнимателен, Марко, – объяснил работник «Скорой», и окружавшие их свидетели дружно закивали.
        Ромео тем временем скрылся.
        – Вообще-то я, кажется, в порядке, – заметил Марко спустя одну-две минуты, приподнимаясь на локтях. Ему надо было проверить, не стоит ли за толпой Пико, но, по всей видимости, его нигде не было. Он явно не стремился оказаться поблизости, когда приедет полиция, впрочем, как и сам Марко. Он являлся нелегальным мигрантом, а потому совсем некстати было бы попасться на краже велосипеда или других незаконных действиях.
        Только теперь он понял, что лежит на носилках, которые установлены на каталку у главного входа в «Пэлас».
        – Меня сбил автобус? – спросил он у спасателя.
        Люди вокруг заулыбались; значит, это было не так.
        – Ты должен быть благодарен шоферу автобуса, что все так обошлось. Он быстро среагировал и затормозил, – заметил один из обступивших его людей.
        Марко кивнул.
        – Теперь я совсем хорошо себя чувствую. Я бы хотел сесть, если можно.
        Спасатель помедлил, но затем все-таки кивнул и протянул Марко руку, а кое-кто из толпы захлопал в ладоши.
        – Я бы хотел сходить в туалет. Можно? В кинотеатре есть туалет, я знаю.
        Спасатели колебались, однако, увидев его широкую просящую улыбку и убедившись, что размер его зрачков совершенно нормальный, кивнули.
        – Я помогу тебе, – заявил второй работник «Скорой». – У тебя может быть сотрясение мозга или еще что похуже.
        Марко улыбнулся так широко, как только мог.
        – Нет-нет, я в полном порядке. Это займет всего минуту, туалет тут совсем рядом. – Он указал внутрь здания.
        – Послушай, – серьезно сказал первый спасатель. – Мы будем ждать тебя здесь; сразу же приходи, Марко, договорились?
        Мальчик кивнул и осторожно поднялся. Если не считать того, что болело правое колено, плечо и ступня, все было в полном порядке.
        – Две минуты, – добавил он и, ощущая на своем затылке множество любопытных взглядов, поднялся по лестнице в фойе кинотеатра.
        Внутри Марко осмотрелся. Слева располагалось кафе и, видимо, входы в малые залы. С той же стороны по диагонали виднелся киоск, а рядом с ним – проход к туалетам. Посредине фойе была касса, справа от входа, по всей видимости, – большой зал. Вопрос заключался в том, какой путь поможет ему пройти здание насквозь. Например, если он захочет пройти через какой-нибудь зал, ему придется перехитрить билетеров, а затем пробраться по темному помещению к запасному выходу. Правда, мог ли он быть уверен, что окажется на противоположной стороне?
        Как можно узнать? Никак. Марко еще раз осмотрел фойе, слишком ясно осознавая, что время на исходе.
        Вдруг он заметил слабый свет из задней части отсека, где были расположены туалеты, и, прихрамывая, устремился туда. Это оказалась стеклянная дверь.
        «Вероятно, пожарный выход», – решил он, одновременно предположив, что дверь закрыта и откроется автоматически только в случае пожара.
        Мальчик нащупал ручку и, нажав ее до предела вниз, оказался на улице с противоположной стороны здания у самой станции «Вестепорт». Какая фантастическая удача! Не мешкая, он прохромал через улицу, спустился на перрон, подождал полминуты следующего поезда и за минуту добрался до Главного вокзала, где вышел на Тьетгенсгэде, а оттуда направился к Полититорвет, пытаясь на ходу обдумать последние события и цепочку событий, которая к ним привела.
        Что-то пошло не так во время визита полиции в Крегме, а то, что полицейские наведались туда, он теперь знал точно. По всей видимости, Золя отвел от себя обвинения и обратил их на Марко, сомнений быть не могло. Так что теперь за ним охотились еще и как за подозреваемым в убийстве.
        Он почувствовал, как начинает дрожать от одной мысли об этом. Кроме этого, с коленом, боком, рукой и ступней необходимо было что-то делать. Дилемма заключалась в том, что ему предстояло добиться беседы с полицейскими, и все же он никак не мог решиться на нее.
        Марко стоял перед зданием полицейского управления, и оно подавляло его. Такое огромное, массивное, с внушительными римскими арками, оно походило на крепость. Он не осмеливался зайти внутрь – здание намеревалось поглотить его.
        А значит, придется ждать, пока не выйдет кто-нибудь, кому он осмелится пойти навстречу.

* * *

        Спустя час, на протяжении которого Марко не встретил никого, кроме сотрудников в голубых рубашках, вооруженных пистолетами и с типичной военной походкой, он уже готов был сдаться.
        «И что теперь?» – подумал мальчик, собираясь покинуть автостоянку, когда из средней арки вышла женщина в сопровождении высокого худощавого мужчины, в котором не было ничего угрожающего.
        «В этом невзрачном шарфе он похож на простого офисного служащего», – пришло ему в голову, пока он следил за тем, как они приближаются к точке, где он стоял.
        – Гордон, тебе в другую сторону, – напомнила женщина парню и указала в противоположном направлении. – Министерство иностранных дел находится у Азиатиск Плэс, забыл?
        Теперь Марко узнал ее. Именно она работала с Карлом Мёрком и его ассистентом-мигрантом.
        Марко спрятался за одной из припаркованных машин.
        – Роза, послушай, я просто хотел…
        – Гордон, у меня нет времени. Мальчика по имени Марко только что видели у «Пэлас». Полиция приехала, как только он зашел в здание; сейчас они производят обыск. Мне нужно быть там, а у тебя запланирована встреча, на которую нельзя опаздывать. Проваливай.
        Марко задержал дыхание. За ним охотились все, кто только мог.
        После того как женщина ушла, он стащил парковочный билет, торчавший из-под стеклоочистителей, и написал что-то на краешке. Затем бросился догонять женщину и, замедлившись в десяти метрах от нее, прилежно сохранял дистанцию.
        Когда она добралась до входа в Тиволи напротив Главного вокзала, ему представился шанс.
        Пассажиры с железнодорожного вокзала и с автобусных остановок перемешивались здесь с очередью перед билетной кассой и теми, кто выходил из парка развлечений. В толпе женщине невольно пришлось замедлить темп и подтянуть сумку к бедру, и ровно в этот самый момент Марко вытянул руку и доставил свою посылочку.
        Если они прочитают его записку, то узнают, где находятся ящики, которые Самюэль и его приятели использовали в качестве перевалочного пункта для награбленного добра. Как узнают и то, что ежедневно около пяти часов вечера все члены клана в ожидании фургона собираются со своей добычей у замка Тиволи. Они поймут, что представляет собой свита Золя и что в целом стоит за его фигурой.
        «Ну а что, если они не прочитают мою записку?» – размышлял Марко, ощущая себя ребенком, которым не желал больше быть. Он хотел быть взрослым и исчезнуть из времени, о котором изо всех сил стремился забыть. Он больше не желал быть уязвимым и безоружным, он хотел отомстить, встать с колен и освободиться.
        А здесь и сейчас он как раз таки был уязвим и безоружен, это без сомнений. Все гонялись за ним, и у него не было никого, совсем никого, к кому он мог бы прийти со своими бедами.
        Если он сейчас устремится по Тьетгенсгэде, обогнет Квэгторвет и Гасвэрксвай, а затем вдоль Озер станет удалятся от центра, то, вероятно, избежит риска наткнуться на гончих Золя. Рано или поздно он доберется до пристани у Нордхавн, исхоженную им вдоль и поперек. Там ему, возможно, удастся найти лодку, в которую он заберется зализать раны и поразмыслить, кто мог бы оказать ему помощь.

* * *

        На тропинке вдоль озера дождь воспринимался теплым и освежающим. В такую морось отважились выйти только какой-то хозяин с собакой да влюбленная парочка. Здесь царило нехарактерное спокойствие.
        Марко заметил какое-то шевеление в камышах и замер на месте, пока на водную гладь не выплыла стайка лебедят во главе с матерью. Семь, посчитал он с улыбкой и окинул взглядом озеро Санкт-Йорген и планетарий на противоположном конце. Вот в таком райском местечке города, возможно, и он когда-нибудь будет жить.
        Мальчик рассмеялся при взгляде на хрупких, только что вылупившихся пищащих существ и повернулся к женщине с таксой. Собака в тот же миг прошмыгнула между ног хозяйки и бросилась в воду, намереваясь схватить замешкавшегося в камышах птенца, продолжавшего хватать клювом ряску.
        Марко закричал, женщина тоже. Лебяжья самка оглянулась, но никак не могла понять, что случилось. Марко прыгнул в воду.
        Вода была холодной, но едва достигала до бедер. Он хлопнул ладонью по поверхности, и самка с шипением приподнялась, растопырив крылья. Следующим движением Марко ударил кулаком по спине таксы, прежде чем та успела броситься на малыша, который скользнул прочь от собаки, как ртутный шарик по столу.
        Несмотря на громкие возмущения хозяйки жестокостью Марко, сам он был очень доволен собой, пока не обнаружил двух полицейских в черных куртках, которые со всех ног мчались к нему со стороны планетария. Значит, они наблюдали всю сцену и узнали его.
        – Прочь с дороги! – крикнул Марко и оттолкнул в сторону женщину, продолжавшую поносить его.
        Спустя две минуты, весь в мыле, громко шлепая ботинками по асфальту, он бежал по незнакомой улице. Квартал оказался более приватным, чем на Эстебро. Подъезды были оборудованы домофонами, на улице ему попалось всего несколько магазинов. Где тут он мог бы укрыться?
        Вот-вот патрульный автомобиль примется разыскивать его. Главные дороги в этой части Фредериксберга, несомненно, окажутся под пристальным вниманием, поэтому Марко пробирался сквозь узенькие улочки, пока не почувствовал себя в безопасности; только тогда он остановился отдышаться.
        Задыхаясь, мальчик прислонился к дереву и прочитал название улицы на табличке. Стиенструпс Алле, гласила она. В самом конце улицы он увидел старый Дом радио – значит, строение поодаль справа, по всей видимости, «Форум», а за ним должен быть вход в метро. Если б у него получилось добраться до станции незамеченным, он улизнул бы в два счета. Только вот куда ему ехать?
        Единственным человеком, который пришел ему в голову, была Тильда. Если б он смог познакомиться с ней, возможно, она поверила бы ему и поняла бы его, а дальше сама передала бы в полицию все сведения.
        У «Форума», сразу за углом, шелестела всевозможными транспортными средствами улица Росенёрнс Алле, автобусные остановки по обе стороны улицы кишели людьми. Все было пропитано атмосферой окончания рабочего дня и предвкушением домашнего вечера. Это вселяло ощущение безопасности и комфорта.
        Марко глянул в направлении стеклянных пирамид, через которые лился свет вниз на переплетение рельсов, расползающихся под землей во все стороны, и перевел взгляд чуть дальше, на вход в метро. Не увидев знакомых лиц, как и незнакомых, но подозрительных, он шагнул вперед, без раздумий направившись мимо пустого лифта, возвышающегося над площадью, к эскалаторному спуску.
        И тут приметил какую-то тень, околачивавшуюся у сверкающего столба с названием станции, но слишком поздно понял, что мужчина направлялся именно к нему.
        «Что мне делать?» – промелькнуло в его голове в ту же секунду.
        Весь путь до перрона подземки представлял собой череду площадок. Сначала была лестница, которую он преодолел в один прыжок, затем – площадка вокруг стеклянной капсулы лифта, пара ступенек, ведущих к террасе с терминалами по продаже билетов, откуда несколько эскалаторов спускались к следующей площадке и следующей группе эскалаторов, после чего наконец-то спуск заканчивался.
        Возможно, у Марко получилось бы обмануть человека за своей спиной, дождавшись его у площадки с терминалами, а затем вскочить на эскалатор, двигающийся наверх, как только его преследователь окажется внизу. Оказавшись снова на улице, он наверняка сумеет избавиться от слежки.
        Однако парень поджидал его на первой площадке, вытащив из кармана телефон и пытаясь предугадать следующий шаг Марко.
        «Он звонит, чтобы вызвать подкрепление», – подумал мальчик. Так что ему ничего не оставалось, как только продолжить спуск.
        Кроме них двоих, как ни странно, никого не было; перед глазами Марко протянулся пустой серый тоннель, заканчивавшийся глубоко на перроне с автоматическими стеклянными дверями, выходившими на пути.
        – Марко, стой! – со славянским акцентом закричал мужчина в гулкий бетонный бункер, когда Марко неожиданно метнулся направо к освещенному крутому эскалатору, ведущему к следующей площадке.
        «Прежде чем он успеет среагировать, дай бог, у меня получится добраться до перрона и добежать до противоположного конца, если это в принципе возможно», – проносилось у него в голове за секунду до того, как он увидел, что мужчина, преследующий его, бросился к левому эскалатору. Тогда Марко на полной скорости устремился вниз по двигающейся лестнице. Преследователь и не думал отставать и, спрыгнув ближе к концу, кинулся ко второму эскалатору, ведущему на перрон. На последнем отрезке два эскалатора сближались почти вплотную, разделяли их только стеклянные стены с движущимися перилами. Марко услышал позади быстрые шаги и успел обернуться ровно в тот момент, когда мужчина догнал его и схватил, протянув руки через движущийся поручень.
        Марко попытался высвободиться из его рук с помощью кулаков. Мужчина тем временем перегнулся через перила и оказался так близко, что ощущался дурной запах из его рта. Затем он тяжело опустил свою руку на шею Марко с такой силой, словно сжал тисками.
        Марко понимал, что пассажиры, ожидавшие поезда на перроне, не догадывались, что происходит. Да даже если б и догадывались, то не стали бы вмешиваться. Они сосредоточились на подъезжающем поезде без машиниста, который выкатывался на платформу вдоль стеклянной стены. Вот и все, мальчик ясно это осознавал. Через пару секунд синхронно разъедутся в стороны двери поезда и стеклянные створки в стене, и все исчезнут с перрона. А потому его неоднократный крик о помощи, когда мужчина потащил его на свой эскалатор через перила, был совершенно бесполезен. Марко попытался дрыгать руками и ногами, но это не возымело должного эффекта. Зато он смог упереться одной ногой в перила и оттолкнуться изо всех сил, в результате чего они вместе с нападавшим перелетели через поручни и покатились в никуда.
        Марко орал как сумасшедший, пока они летели последние три метра.
        Когда они наконец приземлились на неподвижный пол, из-под мужчины, оказавшегося снизу, раздался дикий хруст, словно сломалось одно или два ребра. В любом случае теперь противник лежал под Марко и стонал, лишенный возможности расправить легкие и вдохнуть.
        Марко вскочил и прыгнул в открывшиеся двери поезда, а мужчина тем временем схватился за ребра и попытался опереться на локти. Последнее, что видел Марко, это как враг со злобным и одновременно страдальческим взглядом поднес к уху телефон.
        В вагоне все глазели на него, но никто не стал комментировать случившееся. Не последовало никаких утешений, несмотря на то что в глазах Марко стояли слезы, – но и никакого осуждения.
        Откинув одно из сидений, он сел боком к проходу, чтобы сквозь большие передние окна видеть световой поток, струившийся из конца бетонной трубы. Мальчик даже не знал, в каком направлении он едет и где сойдет. Он знал лишь то, что чем больше пройдет времени до его выхода, тем больше будет шансов, что войска противника будут приведены в полную боеготовность.
        В боеготовность?! Да он никакого понятия не имел, что за этим стояло. Откуда вообще взялся этот мужик? Стоял целый день за столбом со схемой метро и ждал? И кому он сейчас звонил?
        Марко сцепил руки. Все вокруг слилось в одно целое. Звук электромоторов, которые мчали его в неизвестность. Пикание из динамиков и голос, объявляющий следующую станцию – «Фредериксберг». Пассажиры как ни в чем не бывало сидели в холодном свете вагона. Белоснежные блики от стеклянных дверей на очередной станции предупреждали Марко о том, что необходимо принять решение, чего он хочет здесь и сейчас.
        Выйти ему прямо сейчас или попытаться добраться до Ванлёсе, а оттуда до Стриндбергсвай, где жила Тильда? Мог ли он осуществить этот путь?
        Марко отслеживал все движения, происходившие на перроне, едва станция попадала в поле зрения сквозь стеклянные двери. Все выглядело вполне мирно. Спокойные взгляды, направленные на центр раздвигающихся дверей, в ожидании открытия. Студенты по дороге домой. Реклама очков, информационные табло, автоматы для продажи билетов, вот и всё.
        Марко встал в дверях и огляделся. Ничего подозрительного.
        Наконец он вышел из вагона, ибо принял решение. Он избежит публичных мест и вернется в свою башню. В данный момент рабочие собирали свое снаряжение, скоро там воцарится полный покой. А потому он сейчас появится на улице, только для того, чтобы скрыться. Вдоль Фальконе Алле и Фредериксберг Алле, затем тихо и спокойно преодолеет остаток пути до центра города, подобравшись туда со стороны самой безопасной части Копенгагена. Наверняка ему это удастся, если только никто уже не поджидает его на пути.
        Марко посмотрел в обе стороны и выбрал выход, расположенный дальше от «Центра Фредериксберг». Если там уже ждут, наверняка они предполагают, что он отдаст предпочтение маршруту, на котором собрано наибольшее скопление людей. Именно поэтому Марко выбрал противоположный вариант.
        Оставалось преодолеть около сорока ступенек, ведущих к ровной площадке, и он окажется снаружи.
        Не поднявшись еще и на треть, он наткнулся глазами на два лица с бдительными взглядами, показавшихся на самом верху длинной лестницы, и инстинктивно бросился бежать назад.
        Поезд остановился за стеклянной стеной теперь на противоположных путях. К сожалению, он направлялся обратно к «Форуму», ну а что оставалось делать Марко? Последний пассажир уже зашел в вагон. Марко перепрыгнул последние пять ступенек и услышал, что за ним бегут. Он протиснулся между закрывающимися дверями, заключившими поезд в стеклянный тоннель. Поезд замер на мгновение в ожидании закрытия собственных дверей. Двое мужчин со славянскими скулами и разочарованными выражениями лиц остановились и принялись стучать по стеклу снаружи.
        Буквально месяц тому назад они наверняка ходили по улицам какой-нибудь Лиепаи или Паланги и мечтали о западном золоте, а теперь упустили из рук добычу. Это было очевидно. Марко понимал, что награда, обещанная за его голову, была немалая и все преступники Копенгагена открыли на него охоту.
        Он улегся по диагонали на пару мокрых откидных сидений, когда на обратном пути они проезжали станцию «Форум», но осторожно приподнял голову, чтобы узнать, по-прежнему ли там оставался его первый преследователь.
        Да, он был на месте, однако прислонился к табличке с названием станции, прижав кулаки к грудине. Он оставался начеку, но был ранен и явно страдал. В руках у него по-прежнему был телефон.
        На станции Нёррепорт Марко поднялся наверх на самом дальнем эскалаторе, имея в виду, что если на улице его поджидают, ему придется метнуться к Ботаническому саду и парку Эстре Анлэ, чтобы спрятаться там.
        Он выбрал какую-то женщину и на последнем участке лестницы держался настолько близко к ней, что она даже забеспокоилась. У нее были на то свои причины. Если б к нему приблизились вплотную его недруги, он толкнул бы на них эту женщину.
        На улице все выглядело вполне буднично и мирно. Дождик прекратился, люди огромными толпами валили с работы из всех боковых улочек.
        «В этом людском море я не значу ровным счетом ничего», – подумал Марко и устремился со всем потоком по Фредериксборггэде к Нёрре Фаримасгэде. Там из соображений безопасности он сядет на автобус и проделает заключительную часть маршрута.
        Теперь Марко знал, какой мощной силе противостоит.

        Глава 31

        Когда автобус проезжал мимо здания «Пэлас», где Марко совсем недавно чуть не распрощался с жизнью, ему повсюду чудились тени. Недруги невозмутимо стояли у каждого светофора. Незаметно присутствовали в толпе. Они просто по определению находились там.
        «Марко, да у тебя паранойя», – подумал он и попробовал слегка выпрямиться на заднем сиденье. Черт, не могут же все подряд желать ему зла…
        Когда автобус чуть замедлился, проезжая мимо входа в Тиволи напротив Главного вокзала, непосредственно перед остановкой Марко заметил кучку мужчин, которые оживленно что-то обсуждали. И, несмотря на то что среди них он не обнаружил ни одного знакомого лица, ему стало как-то не по себе. «Хватит страдать ерундой, – убеждал себя мальчик. – Еще одна остановка, и Тиволи останется позади; там я окажусь в относительной безопасности».
        И все же он немного сполз на сиденье, не спуская глаз с этой группы незнакомцев, пока автобус стоял на остановке. Кроме двух негров, все они были похожи на выходцев из Восточной Европы. Поджарые мужчины, которые выглядели так, словно уже давно жили не самой легкой жизнью.
        Марко перевел взгляд вперед, чтобы наблюдать за входившими в автобус пассажирами. Судя по всему, неоднородная, но вполне мирная толпа.
        Он с облегчением перевел дух и почувствовал давление изнутри тела, причиной которому являлся произошедший ранее несчастный случай; оно причиняло боль. И все-таки кое за что надо было быть благодарным судьбе. По крайней мере, он еще жив.
        Автобус едва отъехал от остановки, как вдруг Марко заметил, что по тротуару вслед за автобусом довольно быстро передвигается какая-то тень. Опоздавший, решил он и, выглянув из окна, увидел молодого чернокожего парня в зеленой баскетбольной майке, который посмотрел ему прямо в глаза – и в следующее мгновение остался позади.
        Марко обернулся, сидя в кресле, и обнаружил, что парень все еще бежит за автобусом, как брешущая собака. Легко, покачиваясь из стороны в сторону, и слишком, слишком быстро.
        Марко резко поднялся с места, сконцентрировав все силы, и встал у выхода. Слава богу, на перекрестке перед поворотом на Тьетгенсгэде горел зеленый сигнал светофора, так что расстояние между автобусом и шакалом, преследовавшим его, несколько увеличилось.
        Марко выпрыгнул из салона на остановке у Глиптотеки и перебежал Тьетгенсгэде сзади автобуса среди гудевших автомобилей. Черный парень уже показался из-за угла и был на полпути к своей цели, Марко выхватил несколько банкнот из кармана и, прихрамывая, направился к заднему входу в парк развлечений.
        И обомлел. Вход оказался закрыт.
        Он оглянулся на негра, несущегося к нему на всех парах, и в ту же секунду увидел синюю мигалку на противоположном углу бульвара Андерсена. По всей видимости, патрульная машина стояла и поджидала у ресторана «Грейт Чайна», а теперь направилась наперерез трафику прямо к нему.
        Марко был загнан в угол. Если он попытается бежать в направлении Ратушной площади или в противоположную сторону, к Лангебро, преследователь, несомненно, настигнет его. А если пересечет бульвар Андерсена, окажется в объятиях полиции. Оставался один-единственный вариант – перепрыгнуть через ограждение и очутиться в Тиволи.
        Он бросился на ограду справа от железных ворот, где столбик отделял от ограды вход в виде арки, так что было очень удобно просочиться внутрь. Оттуда он наблюдал, как полицейский автомобиль остановился посреди велодорожки, а его преследователь замедлился при виде синих вспышек. Хоть какая-то польза от них все же имелась.
        Попав внутрь, Марко осмотрелся и решил отправиться на лестницу, расположенную позади карусели с животными всех размеров. Он видел подобную в Италии, но никогда на ней не катался. Да он вообще никогда не пробовал ничего такого, думал мальчик, бродя по тропинкам, ведшим его мимо детей, которые плавали на лодках, катались на американских горках, орали от страха или получали мороженое от мамы или папы. У Марко ком подкатил к горлу. Никогда он не ощущал себя так одиноко, как здесь, в чехарде довольных лиц, в атмосфере всеобщей беззаботности.
        Мальчик прекрасно видел, что за решеткой парка на примыкающих улицах добавилось еще мигалок, но там, где он сейчас находился, они его никак не достанут, поскольку он как свои пять пальцев выучил маршрут, который проходил через задворки театра пантомимы к той части Дома промышленности, что граничила с парком Тиволи. А дальше – прокрасться с тыла мимо нескольких ресторанов, затем перебраться через переплетения стальных балок и бетонных конструкций; это как нечего делать, если тебя зовут Марко.

* * *

        Строительная площадка выглядела практически безлюдной. Только несколько рабочих слонялись у бытовок рядом с въездом, но там, где находился Марко, общество его составляли лишь ветер да вид, открывавшийся на город.
        В данный момент он ощущал себя ястребом, который кружит незамеченным над полями и безошибочно регистрирует малейшее движение внизу.
        Теперь Марко знал, насколько близко подобрались его преследователи. Там, внизу, они вынюхивали любой след, который мог бы сообщить им, куда и каким образом он просочился. Полицейские машины постепенно разъехались, но не их опасался он больше всего.
        Его напугал черный парень. Не только из-за своих глаз, за которыми скрывалось нечто темное, и вовсе не из-за мускулистого тела и выверенных движений. Негр вселял страх, потому что Марко не мог понять, что здесь делает такой, как он.
        Два молодых африканца караулили у лестницы Главного вокзала. Прищурив глаза и сконцентрировавшись, там также стояла чернокожая женщина; из-за спин двух парней она контролировала взглядом все вокруг. Создавалось впечатление, что именно эта троица возглавляла всю шайку. По крайней мере, окружавшие их люди производили впечатление безропотных слуг.
        Почему они оказались в Копенгагене? Вот в чем заключался вопрос. Кто нанял африканцев охотиться за ним?
        По его мнению, это не мог быть Золя. Марко отчетливо помнил, как еще в Италии два афроамериканца захотели вступить в их клан и насколько грубыми словами встретил их Золя. Нет, он не пожелал бы иметь дело с чернокожими.
        Тогда кто?
        Марко вытащил книгу, которую он перечитал уже много-много раз. Это была книга, украденная им у семьи, во владениях которой он укрылся в ночь побега. Когда мальчик принимался читать, от слов этой книги веяло спокойствием с первой же страницы; само имя главной героини, Ники, доставляло ему радость. Волевая женщина, выстоявшая при столкновении с превосходящей силой, несмотря на то что не обладала физической мощью. Женщина, которая не вписывалась в общество, в котором вынуждена была жить, и все же…
        Отложив книгу, он нахмурился.
        Звуки внизу были почти неслышными, но именно поэтому они приводили в действие адреналиновую помпу. Обычно на строительной площадке господствуют отчетливые и довольно громкие звуки, а после окончания рабочего дня все полностью затихает.
        В настоящий момент тихо не было.
        Марко заглянул в шахту лифта, замер и внимательно прислушался. Звуки все еще слышались, теперь чуть громче. Это не был звук обычных шагов – скорее какое-то поскрипывание, словно кто-то водил влажными пальцами по пластиковой поверхности.
        «Они здесь», – подумал Марко и тотчас понял, что не ошибся.
        Вот они и явились. И если это были чернокожие парни, то в схватке они будут вести себя совсем не так, как его предыдущие противники.
        Скрипящие звуки теперь отчетливо доносились с двух сторон. Непосредственно из шахты лифта и с лестницы. Тем самым пути для побега, доступные ему в данный момент, оказались полностью блокированы.
        Затем он услышал, как они о чем-то говорят между собой. Кажется, по-французски…
        Марко огляделся. В просторном помещении не обнаружилось ни единой лазейки, если не считать пары очевидных мест, которые они обшарят в первую очередь.
        И зачем только он забрался аж на пятый этаж? Если прыгнуть из окна, лететь до земли будет слишком далеко.
        «Здесь они расправятся со мной в два счета. И все-таки я буду обороняться, пусть не надеются на другое», – внушал он сам себе, в то время как кожа его горела, а дыхание становилось все глубже и глубже.
        Железным прутом, подобранным с пола, можно нанести меткий удар, который вышибет дух из кого угодно. Марко крепко, обеими руками обхватил арматурину, словно световой меч джедаев, и устремился в направлении лестницы.
        Он не собирался плакать. Выйдя к нему навстречу с жестокими лицами, они не увидят, как он будет повержен, когда набросятся на него. Они не увидят в нем реакции, которую вызывал в людях Золя, когда все с благоговением рассаживались вокруг него. Они не смогут сообщить о нем таких унизительных вещей, когда прикончат его.
        Первый парень, вынырнувший с лестницы, оказался не тем, что догонял автобус. Его лица видно не было, так как низкое солнце стояло за его спиной, но желтая футболка не оставляла сомнений. На ней красовались надписи «Лейкерс» и «24».
        – Привет, детка, – произнес он хриплым голосом по-английски. – Иди-ка сюда!
        Стоя поодаль, негр показывал жестом, что «детка» должна подойти поближе, в то время как Марко отступал в направлении Вестеброгэде. Чем ближе к краю, тем больше вероятность того, что он сможет утянуть противника вниз вместе с собой. Тем же днем чуть ранее он уже осуществил такой маневр.
        Марко поднял голову. За спиной негра крутилось полосатое, как леденец, колесо обозрения в Тиволи, дети и взрослые кричали от восторга и восхищения. Через короткий миг, наверняка еще до того, как колесо свершит оборот, он погибнет, и никто в мире так никогда и не узнает, кем он был и кем мог бы стать.
        От осознания всего этого его охватило такое горе, что слезы все-таки выступили на глазах.
        – Бедняжка! – прокомментировал чернокожий. Он еще не извлек никакого оружия, однако Марко понимал, что рано или поздно это произойдет.
        Если ему повезет, он мог бы удивить негра, сиганув в сторону шахты лифта и прыгнув вниз. Марко прекрасно знал, что второй противник стоит этажом ниже, но если у него получится пролететь больше одного этажа и удачно взмахнуть металлическим прутом на уровне межэтажной перегородки, возможно, ему удастся спасти свою шкуру. Возможно.
        Он отступил в сторону, однако парень прочитал его мысли и преградил дорогу.
        А, значит, Марко ничего не оставалось, кроме как ждать.
        Теперь, когда между ними оставалось не более нескольких шагов, мальчик наконец разглядел лицо этого негра. Он был старше Марко, но, несмотря на глубокие морщины на лице, едва ли больше, чем лет на пять-шесть. Над его переносицей кожу разрезал ярко-белой линией шрам, левый глаз наполовину заплыл. Парень был похож на воина, но в его лице не было и намека на ярость, злость или агрессию. Он скорее напоминал плотника, которому не терпится поскорее забить последний гвоздь. Спокойный, решительный и абсолютно хладнокровный в эту минуту.
        Вдруг он вытащил нож.
        Марко несколько раз махнул железным прутом, сознавая, что через секунду негр занесет нож над головой и метнет ему в грудную клетку со всей силы. Предназначение этого ножа заключалось именно в этом – короткая рукоятка и острое как бритва лезвие с двусторонней заточкой.
        Если б кусок арматуры был не столь тяжелым, он бы метнул его в противника или отбил бы пущенный нож прутом, как бейсбольной битой, но у Марко совершенно не осталось сил, а потому он подошел как можно ближе к краю и выжидал.
        В мгновения, которые мальчик считал последними в своей жизни, он услышал, как с правой полосы улицы внизу громко просигналила машина. Вообще-то, звук шел не совсем с улицы; скорее он звучал искаженной и громогласной фанфарой в непосредственной близости к месту, где стоял Марко.
        Повернув голову, тот обнаружил отверстие, ведущее в строительный мусоропровод, сделанный из множества пластиковых сегментов, соединенных между собой, куда рабочие сбрасывали ненужные стройматериалы. Стиснув зубы, Марко отпрыгнул в сторону, одновременно метнув прут в своего обидчика – тот рикошетом отскочил от пола и угодил парню прямо в голень, – затем уцепился за край мусоропровода и сиганул в него ногами вперед.
        Услышав ругань негра, он полетел вниз по пластиковой трубе.
        Сегменты мусорной трубы были соединены последовательно, и в местах стыков скорость продвижения Марко чуть замедлялась.
        Он подумал, что мерзавец, оставшийся позади, не последует за ним по тому же пути, так как не пролезет в отверстие, как вдруг услышал над головой какой-то грохот.
        «О боже, – пронеслось у него в голове, в то время как строительные отходы сдирали его кожу в кровь. – Все-таки он меня настигнет. Как он вообще смог пролезть в эту трубу?»
        Марко разглядел свет, сочившийся из отверстия внизу; в следующий миг он вынырнул из трубы и очутился в углу мусорного контейнера в остатках стекловаты и куче пластиковых упаковок.
        Мальчик уставился на грохочущую трубу, зуд от волокон стекловаты распространялся по всему телу.
        Марко отодвинулся к борту контейнера и схватил доску от опалубки с острым гвоздем на конце. В тот самый момент, когда парень вылетит из трубы, Марко прицелится и шарахнет его по башке.
        Однако черный охотник так и не добрался до выхода. Где-то наверху он был вынужден признать, что все-таки слишком велик для этого тоннеля; проклятия и ругань посыпались из трубы, как фальшивые ноты из духового музыкального инструмента.
        Марко взялся за шею и стряхнул стекловату и другой мусор. Межэтажные перегородки тем временем гремели от топота второго недруга, бросившегося бегом вниз.
        Тогда мальчик выскочил из контейнера, перелез через забор и кинулся к Ратушной площади, наполовину ослепший от частичек стекловаты, застрявшей между ресницами, и жутко страдая от обжигающего колющего зуда на шее и по всему телу, возникавшего от контакта с изоляционным материалом.
        Только миновав добрую часть Стрёйет, он осмелился оглянуться. На тротуаре рядом с огромным зданием стояла женщина, широкая как дверь и черная как ночь, и не спускала с него глаз.
        А потому Марко совсем позабыл о своей больной ноге и бросился бежать.
        Добравшись до канала Фредериксхольм и Мраморного моста, ведущего к Рыцарскому Корпусу Кристианс-борга, он едва не сошел с ума от охватившего его зуда. Из всей одежды торчали ворсинки стекловаты, и любое почесывание усугубляло ситуацию раз в десять. Глядя на темную воду канала, Марко предположил, что, возможно, вода выполоскала бы колкие частицы из его одежды. Поэтому он соскочил со ступенек на небольшую пристань, у которой были пришвартованы мелкие моторные лодки, спрыгнул вниз и начал грести одной рукой, а второй – тереть одежду. Было холодно, но наступило некоторое облегчение.
        Какая-то женщина остановилась на мосту и поинтересовалась, в порядке ли он, на что Марко кивнул и вновь нырнул, в результате чего избавился еще от нескольких миллионов иголочек. Когда он вынырнул, на улице, параллельной каналу, возле одной из припаркованных машин, стояли двое молодых парней в костюмах и смеялись над ним; один из них даже покрутил пальцем у виска, чтобы дать понять, что они считают его ненормальным.
        В тот же миг Марко увидел человека, бегущего со стороны Родхусстрэде.
        «Да успокойтесь уже», – думал он, когда парни на причале принялись показывать на него пальцами, но было слишком поздно.
        С другой стороны канала у моста Стормброен преследователь в зеленой баскетбольной майке уже вычислил его и, остановившись посреди дороги, размышлял о том, каким образом удобнее осуществить свою миссию.
        Марко оказался в ловушке, а идиоты у автомобиля открыли дверцы и уселись в салон, пребывая в счастливом неведении о том, что только что забили последний гвоздь в его гроб.
        Что он теперь мог сделать? Ничего.
        Куда бы он ни поплыл, парень устремится за ним по улице вдоль канала. Если же рискнет вылезти на сушу, этот гепард молниеносно вонзит в него свои клыки. На взгляд Марко, единственным вариантом было притаиться за какой-нибудь пришвартованной лодкой из длинного ряда судов в надежде, что проклятое солнце скоро зайдет.
        И он вновь нырнул, только на этот раз под лодки, и поплыл под водой к тому месту, где только что стоял негр. Тот, вероятно, побежит к той же самой лестнице, по которой спускался и Марко, так что ему оставалось лишь преодолеть как можно больше лодок и оказаться как можно дальше оттуда.
        А если парень, несмотря на все «против», все-таки прыгнет в воду, Марко нужно будет тихо и аккуратно нырять и проплывать под одной лодкой за один заход, пока он не окажется у самого моста Стормброен, а затем попытаться выбраться из канала незамеченным.
        Если ему удастся очутиться в многолюдном месте, возможно, будет хоть какой-то шанс на счастливый исход.
        Но парень не прыгнул в воду. Он спрыгнул на мостки и принялся медленно продвигаться вдоль швартовых свай от одной лодки к другой.
        Марко хорошо слышал, что негр не торопился и останавливался всякий раз, как только проходил мимо очередного судна. Он хотел убедиться, что Марко не забрался в одну из лодок и не лежал там теперь, прижавшись к дну, а также высматривал, не уцепится ли рука мальчика за край борта и не выпустит ли он серию пузырей на поверхность, погружаясь под воду.
        И очень медленно преследователь приближался, а тьма тем временем сгущалась, накрывая воду и окружающие предметы черной тенью.
        Наконец от негра до Марко осталась всего одна лодка, и мальчик ушел под воду, в тот же миг услышав позади всплеск.
        Совершив несколько лихорадочных взмахов руками, он вынырнул и обнаружил почти невидимое в темноте черное лицо африканца так близко, что немедленно отвернулся и изо всех сил поплыл прочь.
        На мгновение расстояние между ними увеличилось, однако силы покидали Марко; чернокожий парень плыл гораздо увереннее.
        Одновременно они оба услышали звук приближающейся экскурсионной лодки, заходившей в канал из открытой морской гавани.
        На миг оба замерли в воде, чтобы сориентироваться в возникшей ситуации и оценить новые обстоятельства.
        Лодка была остроносой и двигалась прямо к ним, причем довольно быстро. Значит, дело серьезное. Марко из последних сил поплыл к каменному мосту. Левая из трех открытых арок оказалась блокирована лодкой, две оставшиеся были свободны.
        «Если я попытаюсь проплыть под правой аркой, он тут же последует за мной, – размышлял Марко, изможденный свинцовой тяжестью намокшей одежды. – А если выберу среднюю, столкнусь с прогулочной лодкой».
        Повинуясь инстинкту, он направился к правой арке, предположив, что сможет оказаться по другую сторону моста до того, как лодка нырнет под свод, и тогда можно будет крикнуть людям в лодке, что ему нужна помощь.
        Уже тогда интуиция подсказывала ему, что он, скорее всего, не проплывет такого большого расстояния. Раздался громкий шлепок по воде. Преследователь подобрался к нему вплотную и одним движением потянул его под воду, прежде чем он успел сделать вдох. Несмотря на темень и мрачный окрас воды, Марко отчетливо видел белки глаз человека, намеревавшегося утопить его, удерживая в крепких объятиях. Он представил себе все очень – пожалуй, слишком – выразительно. И стал задыхаться с закрытым ртом и барахтаться в воде, дрыгая ногами, чтобы вырваться. Тем временем звук, исходивший от двигателя прогулочной лодки и вращающихся лопастей винта, становился все громче.
        Наконец Марко удалось высвободить одну руку, так что он получил такую свободу движений, что сумел ткнуть растопыренными пальцами прямо в глаза чернокожему.
        Парень раскрыл рот и выпустил на поверхность вереницу пузырьков, когда Марко угодил ему в зрачки.
        Тут же оба противника пробками устремились наверх; негр на мгновение ослеп, а Марко принялся отчаянно грести прямо к среднему пролету моста.
        Лодка оказалась так близко, что можно было отчетливо слышать слова песен и крики, исходившие от хмельной корпоративной тусовки.
        Внезапно за спиной Марко раздался рык, и он увидел, как его обидчик, шлепая по воде, направляется к нему с окровавленным глазом.
        Тогда мальчик вновь нырнул.
        Очутившись под водой, он увидел, как голубой форштевень рассекает водную гладь над его головой, и, собрав последнюю каплю сил, оттолкнулся еще раз и очутился с противоположной стороны лодки, где его подхватило некое подобие волны; эти волны распространялись по поверхности воды по всей длине судна.
        Волна дала толчок руке Марко, когда его подняло к поверхности канала, и, несмотря на то что вроде бы не собирался этого делать, он все-таки громко крикнул, на что никто в лодке не обратил ни малейшего внимания.
        Возможно, оно и к лучшему. Быть может, шакал, находившийся с противоположной стороны лодки, решил, что Марко ранен. Было бы хорошо, если б он так подумал.
        Затем Марко устремился вплавь дальше в полной уверенности, что спасся.
        Он на секунду улыбнулся, увидев далеко позади черную голову, торчавшую над плещущими волнами.
        Вопрос заключался в том, что увидела в свою очередь эта голова.

        Глава 32

        Карл встретил Гордона в приемной Эриксена. Песочные ботинки, серый шарф и вельветовые брюки. Неужели этот человек надеялся быть воспринятым сколь-нибудь серьезно в подобном облачении?
        – А, все-таки ты успел, – этими словами недоумок встретил Карла. Наглость, лучшим лекарством от которой была бы пара пощечин.
        По всей видимости, допрос ожидался веселенький.
        Эриксен выглядел неожиданно уставшим, словно трудился не покладая рук не только весь день, но и всю ночь, да к тому же еще и вляпался в какую-то переделку.
        – Что случилось? – поинтересовался Мёрк, кивнув на пластырь на его шее.
        – А-а, – протянул Эриксен, коснувшись рукой пластыря, – ничего страшного, мелочи. Иногда случаются такие глупости, когда слишком торопишься преодолеть ступеньки на своем крыльце.
        Гордон кивнул.
        – Ну да, рискуешь оступиться и растянуться на земле.
        – Именно, – поддакнул Эриксен, чересчур признательно улыбнувшись идиоту.
        Уголки рта Мёрка поползли вниз. Если этот дурак станет вкладывать ответные реплики в уста допрашиваемой персоне, Карлу предстоит нелегкая работа.
        – Могу сообщить вам, что мы имели беседу с сожительницей Вильяма Старка, Маленой Кристофферсен, и ее дочерью, – приступил он к делу. – И они напрочь отвергли подозрения в педофилии, которые вы высказали на днях. Естественно, я понимаю, что в подобной ситуации вполне логично получить именно такой ответ от близких, но мы также не обнаружили ничего, что могло бы подкрепить ваши подозрения. Может, у вас есть какие-то дополнительные комментарии, которые могли бы поспособствовать более развернутому представлению о ситуации?
        – Даже не знаю, – ответил Эриксен, задумчиво поджав губы. – Обычно замечаешь то, что замечаешь, зачастую трактуя поведение того или иного человека неверно. Но ведь не я затронул эту тему, а вы сами, в связи с чем сразу всплыли какие-то ассоциации… – Он покачал головой. – Не могу сказать, что у меня есть конкретные примеры, и я, конечно, сожалею, если пустил вас по ложному следу.
        Карл выдохнул через сомкнутые губы. Ему и так-то было не очень хорошо, а теперь еще он был сбит с толку переменой настроя Эриксена. Создавалось такое впечатление, что с момента последней встречи в жизни собеседника произошли какие-то важные события. Как будто верблюд потянулся к новой, более свежей цели.
        – Любопытный офис, – совершенно не в тему заметил Гордон, осматриваясь вокруг. – А я думал, Министерство иностранных дел находится в какой-нибудь древней развалюхе.
        Сто святых китайцев! Может, чувак считает, что они работают на журнал «Живи лучше»?
        Карл выдавил из себя извинительный смешок.
        – Ну, Гордон скоро заканчивает юридический, так что, возможно, и он поступит на государственную службу. Хочет предварительно прощупать почву.
        Бобовый стебель искренне изумился.
        – Нет, вовсе нет, я…
        Молния, которую Карл метнул в него взглядом, могла бы повалить замертво целого быка, а потому горе-напарник осекся. Несмотря на вопиющее отсутствие самокритики и гигантское самомнение, парнишка, вероятно, все-таки понял, у кого в руках находится эстафетная палочка. Лучше поздно, чем никогда.
        – Мы бы хотели узнать поподробнее о проекте, в связи с которым Старк летал в Камерун, – сказал Карл. – О чем конкретно там шла речь? Нам кое-что известно, но хотелось бы также ознакомиться с вашей версией.
        Эриксен нахмурился. Просьба Карла оказалась настолько неудобной или он просто задумался?
        – На самом деле это был совершенно обычный проект, перво-наперво исходящий из того факта, что огромное количество коренного населения в мире страдает из-за вторжения цивилизации в их исконные места обитания. В данном случае речь шла о племени пигмеев, именующих себя народностью бака и проживающих в той области конголезских джунглей, которая носят название Джа и расположена в южной части Камеруна. Это был незамысловатый проект по оказанию поддержки, имеющий целью восполнить урон, нанесенный масштабным браконьерством и противоправной торговлей древесиной, процветавших на территории этих девственных лесов. На самом деле этот коренной народ, до сих пор обитающий в тростниковых хижинах и ведущий совершенно примитивный образ жизни, не в состоянии самостоятельно прокормиться, если только не прилагать значительные усилия по снабжению их сельскохозяйственными культурами и обеспечению им нормальных условий жизни. Так что данный проект исходил из основополагающих принципов существования.
        – Вы сказали «исходил»? Разве проект уже завершен?
        – Нет, но доживает буквально последние дни.
        – Хм… И каким же образом удалось помочь этим пигмеям?
        – В первую очередь высадив банановые плантации и позаботившись о том, чтобы возделывались земли вокруг их деревень.
        Карл смотрел на собеседника довольно долго, прежде чем задать очередной вопрос. От него не укрылось, как изнывал от нетерпения сидевший рядом с ним Гордон, так что Карлу пришлось протянуть к его ляжке пару пальцев и как следует ущипнуть парнишку. Слава богу, тот ограничился реакцией в виде взвизгивания от изумления; Эриксен едва бы обратил на это внимание. В настоящий момент он был слишком обеспокоен вкрадчивым взглядом Карла.
        – Могу сообщить вам: до нас дошли сведения о том, что проект прерван давным-давно, – сказал Карл. – Насколько мы проинформированы, там не появилось ни банановых плантаций, ни сельскохозяйственных угодий. Не могли бы вы объяснить этот факт?
        Эриксен прикоснулся к шее и почесал ее у края воротника. Планировалось, вероятно, выдать этот жест за случайный и небрежный, однако мужчина явно был чем-то потрясен. По-видимому, в данный момент у него имелись на то свои причины, подумал Мёрк.
        – Я ничего не понимаю, – произнес наконец Эриксен. – Я шокирован вашими словами. Мы ведь по-прежнему производим выплаты и собираемся продолжать в том же духе еще не менее года.
        Карл мысленно припомнил шесть признаков, выдающих на допросе лгуна. Налицо имелось больше половины. Ладони Эриксена лежали на столе, словно он боялся пошевелить ими. Внезапно он вкрадчиво посмотрел прямо в глаза Карла, не моргая. Пару раз сглотнул, во рту его явно пересохло. В общем, до полного набора признаков оставались только паралич и гнев. Однако в планы Карла не входило доводить чиновника до крайности, ибо в таком случае речевой поток собеседника совсем иссякнет.
        – Простите, что я таким образом преподношу эту информацию, – продолжал Мёрк. – Но нам очень важно понять, как могло случиться, что проект, за который отвечает ваш департамент, настолько выбился из колеи.
        Здесь собеседник запротестовал. Не разозлился, но возмутился. Очередной признак.
        – Скажу все как есть. Проект «Бака» был детищем Старка, а ему всегда удивительно удачно удавалось делегировать работу странам-получателям; абсолютно то же самое справедливо и в отношении поддержки, которую мы оказываем. Это был один-единственный проект из целого ряда проектов, которые после удачного предварительного этапа функционируют сами по себе.
        – Ах вот как… То есть вы утверждаете, что по ходу дела не осуществляется никакого контроля?
        – Естественно, контроль есть, однако в данном случае скорее на местном уровне. Как уже было сказано, это не такой уж и крупный проект.
        Карл еще раз бросил взгляд на Гордона. Независимо от того, что там Ларс Бьёрн углядел в этом уродце, пусть держит свою проклятую пасть на замке. Парняга, конечно, выглядел обиженным, но если щипок в ляжку затыкал пробкой его голосовые связки, Карл готов был ущипнуть его еще пару раз.
        Он повернулся к своей жертве, которая продолжала сидеть и облизывала губы кончиком языка. Чиновник был готов обороняться, вот только с чего бы?
        – Все-таки, если конкретно, каковы были масштабы проекта? Сколько средств на него было выделено?
        Эриксен задрал брови и покачал головой.
        – Я точно уже не помню, но, по крайней мере, не более пятидесяти миллионов в год.
        Карл откинул голову назад. Пятьдесят миллионов в год! За такую сумму он с удовольствием собственноручно насажал бы бананов отсюда до самого Новосибирска. Какой же объем полицейских работ надо было проделать, чтобы получить такие деньги? Скольким уличным патрульным можно было бы выплатить все сверхурочные, да еще и осталось бы! Количество сэкономленных отгулов получилось бы поистине впечатляющим.
        – Я сообщу вам точную цифру после выходных, – добавил Эриксен. – Человек, который теперь занимается этим делом, находится в отпуске.
        Карл кивнул.
        – Тогда мы еще вернемся к этому вопросу. Благодарю. Кроме того, мы получили сведения о том, что локальный координатор проекта, некий Луис Фон, исчез всего за несколько дней до Старка. Вам это ни о чем не говорит?
        «А должно говорить, – подумал он. – Иначе тут и вовсе черт ногу сломит».
        – Да, – кивнул Эриксен. – Это действительно загадочная история, объяснения которой мы так и не получили. Но такова уж эта Африка. Люди исчезают, зачастую чтобы появиться вновь. Множество соблазнов, опасностей, а также огромное количество случайностей влияют на ход вещей в тех краях, иногда совершенно необъяснимым образом. Мы говорим о втором по величине мировом континенте, и по совместительству громаднейшей барахолке.
        Карл не повелся на общие рассуждения. Если б Эриксен рассказал об инциденте подробнее и глубже, ну, или, наоборот, напрочь отрицал бы свое знакомство с данным человеком, это еще можно было бы принять. Однако он пустился в трепотню ни о чем, и это могло означать только две вещи: либо он что-то скрывал, либо этот человек абсолютно и безоговорочно некомпетентен для своего поста. В последнее Карл ни за что не поверил бы.
        – Допустим, – не унимался Мёрк. – Странная история, наверняка такие случаются там нередко, я понимаю. Но я сопоставляю совокупность совпадений, которые представляются мне не менее странными. А именно: вы находились в Сомаломо в тот самый день, когда аккурат на противоположном берегу реки пропал Фон. В связи с чем вы там оказались?
        На этот раз Эриксен обрел контроль над собой. Если он и был шокирован, то, по крайней мере, не показал виду.
        – Да, это правда, на то имелась своя причина. Я прилетел туда, чтобы проверить ход выполнения проекта. Представилась хорошая возможность для этого, так как мне все равно надо было посетить Южный Камерун, чтобы обсудить некоторые другие проекты, которые, к сожалению, по тем или иным причинам так и остались нереализованными в связи с переходом в ведение Комитета регионального развития ЕС. Очистка питьевой воды, контроль за лесозаготовками и так далее…
        – И, по вашему мнению, в Джа все оказалось в порядке? – поинтересовался Карл.
        Собеседник покачал головой.
        – Нет, я отметил, что все продвигается как-то слишком уж медленно. Я даже пытался связаться с Луисом Фоном, чтобы попросить у него отчет.
        Здесь Гордон не выдержал:
        – Так, может, поэтому Старк и отправился туда?
        Карл мог бы прибить его прямо там, однако удовлетворился очередным щипком. Что, черт возьми, он творит?
        Естественно, Эриксен кивнул, ведь ему буквально подсказали удачную реплику.
        – Именно поэтому. Старк отправился туда спустя пару дней с целью более детально ознакомиться с ходом проекта. У меня самого, к сожалению, тогда просто не было достаточно времени.
        Карл задумался. Принадлежал ли Эриксен к тому сорту чиновников, которые сами ни черта не делают, перепоручая все своим подчиненным, а затем приписывают себе успехи удачных проектов и снимают с себя ответственность в случае промаха? Если да, то здесь возможны любые сценарии, даже те, в которых Вильям Старк воспользовался ситуацией. Ибо, в конце концов, речь здесь шла о том, что Старк испарился после визита в страну – и в тот же самый момент, по оценкам Карла, целая куча средств, выделенных государством на помощь развивающимся странам, осела в чьих-то карманах. Кое-что указывало на то, что и карманы Старка стоило учесть в данном уравнении, но в этом цирке имелись и другие участники. Люди, которые, возможно, рассчитывали прибрать к рукам весь куш без остатка.
        Карл выпятил нижнюю губу. Иногда можно позволить себе выпустить шальную пулю.
        – Я думаю, Старк был нечист на руку и засунул часть этих средств себе в карман, – высказался он.
        Не то чтобы Эриксен удивился этим словам. Он стал серьезным и задумался.
        – У нас проходят регулярные ревизии, и я не могу представить себе, чтобы подобные действия ускользнули от внимания ревизоров.
        – Неужели ревизоры летают в Африку и сверяют количество деревьев на банановых плантациях?
        – Нет, конечно, черт возьми; такое случается очень редко. – Эриксен позволил себе улыбнуться.
        Однако Мёрк вовсе не считал, что имеется какой-то повод для улыбки. Пятьдесят миллионов в год, черт подери…
        – Итак, значит, только вы и Старк в конечном счете могли бы выявить нарушения, допущенные в ходе выполнения проекта. Вам не кажется, что это наделяло вас слишком большой властью?
        Эриксен долго сидел молча, уставившись в пространство перед собой и поджав губы. Выражение его лица не было пустым – скорее нейтральным, какое бывает у человека, который прекрасно понимает, что от него уже ничего не зависит.
        – Да это просто-напросто ужасно, если окажется правдой то, что вы предположили, – наконец ответил он. – И в таком случае это полностью моя ответственность.
        – В любом случае мы вынуждены попросить вас разобраться в произошедшем более детально.
        Чиновник кивнул, нахмурив брови.
        – Да-да, конечно. Я разберусь во всем вместе с осведомленным сотрудником, который сейчас в отпуске. Позвоню ему, как только вы уйдете. Во второй половине дня в понедельник приготовлю отчет.
        Они оставили Эриксена посреди канцелярского бардака в почти парализованном состоянии, и от этого Карл испытывал воодушевление.
        Мотив исчезновения человека являлся вернейшим ключом к пониманию произошедшего, а в данный момент он чувствовал, что они вплотную приблизились к раскрытию этого мотива.
        Ход его мыслей шел своим чередом, как вдруг Гордон прервал его.
        – Откровенно говоря, я считаю, что уже староват для того, чтобы меня щипали за ляжку, – буркнул он сквозь сомкнутые губы. – Думаю, в следующий раз, когда мы окажемся на общем задании, нам следует вести себя как значительно более зрелые особи. Я полагаю, что вы со мной согласитесь. – Он протянул Карлу руку. – Давайте сразу договоримся?
        Карл смотрел на ведущую вниз лестницу, к которой они приближались. Легкий пинок и пара-тройка ненавязчивых сальто-мортале по ступенькам наверняка вызвали бы некоторое повреждение шейных позвонков напарника. Крайне заманчиво в настоящий момент…
        Взглянув на протянутую руку, Мёрк остановился.
        – Послушай-ка, Гордон. После того как ты обсушишь на губах молоко и сдашь свой экзамен, тебя ждет веселая работенка какого-нибудь полномочного представителя в отдаленном провинциальном городке, где ты будешь разруливать мелкие стычки между жилищными ассоциациями о техническом обслуживании подвальных помещений. К тому времени ты с благодарностью будешь вспоминать время, когда Карл Мёрк взял тебя с собой на допрос и не дал вконец изгадить дело, правда?
        Рука Гордона упала.
        – Вы инфантильны, – ответил он. – О вас так и говорят.
        Тут предохранительные клапаны Карла едва не слетели. Еще одно неосторожное слово, и он взорвется прямо посреди государственного учреждения.
        – Между прочим, я забыл шарф у него в кабинете, – продолжал Гордон. – Идите, я вас догоню.
        Он повернулся спиной и зашагал прочь. Вот бы всегда видеть его именно с такого ракурса…

* * *

        Эриксен чувствовал себя загнанным в угол. Какие жутко назойливые вопросы они задавали… И откуда только разузнали все это? Об исчезновении Фона. О банановых плантациях, которые никогда не были посажены. Раз они знали это, значит, в действительности знали гораздо больше. Вот какие размышления преследовали его в данный момент.
        Если б не дурачок, которого Карл Мёрк решил прихватить с собой вместо араба, возможно, полицейскому удалось бы внезапно затронуть вопрос, который застал бы его врасплох.
        Правда, быть может, он и так уже разоблачил себя, этого Рене не знал. Несмотря на то что он старался сдерживать свою мимику, этот Мёрк то и дело бросал на него такой взгляд, словно видел его насквозь. Как будто он уже знал всю поднаготную и просто ждал подходящего момента для разоблачения.
        Проклятие, какой же жуткий выдался денек… Но вот и он подходил к концу. У Рене еще оставалась пара невыполненных дел, оба выездные. Доход от акций «Банка Карребэк» переведен на счет, теперь надо лишь добыть какие-нибудь новые документы. На Вестебро имелись специалисты по этому вопросу, знакомством с которыми уже давно хвалился Снап. Рене предполагал, что решение данной задачи займет около суток. А еще предстоит наведаться к Тайсу и потребовать законную часть акций Кюрасао.
        Сдвинув очки на лоб, он потер глаза. После визита к Снапу надо немедленно уехать как можно дальше. В Амстердам или Берлин, неважно. Куда-нибудь, где относительно легко будет сменить внешность. Все получится, если его оставят в покое на одни-двое суток… Вот и всё.
        Вдруг в дверь постучали, ручка опустилась.
        Эриксен задержал дыхание. Его подчиненные не вошли бы просто так; значит, так быстро вернулись следователи?
        В кабинет просунул голову молодой кретин; сейчас за ним объявится и Карл Мёрк. Что они разнюхали? Поговорили с людьми в приемной?.. Нет, какая глупость, у сотрудников не было на него никакого компромата, они ничего не знали.
        – Простите, у нас был к вам еще один вопрос, – промямлил парень. – Есть у вас пара минут?
        Эриксен водрузил очки на место. Почему он явился один? Это такая уловка?
        – Я тут подумал над тем, что вы сказали. Вообще-то мой отец тоже высокопоставленный чиновник, и он всегда говорил, что если где и ведется крайне тщательный учет путевых расходов, то именно в сфере государственного управления. Я прекрасно понимаю, что в Министерстве иностранных дел вы ездите по миру гораздо больше, чем остальные госслужащие, и все же мне показалось странным, что и вы, и Старк отправились в один и тот же район, причем аж в Африке, с промежутком всего в несколько дней. Наверное, это безумно дорого. Я знаю, что проект «Бака» курировался Старком, а вы летали туда совершенно по другим делам, но только почему бы вам самому было не заняться расследованием, на которое вы послали Старка? Это первый вопрос. И еще: что это были за важные проекты, которые вам все-таки так и не удалось там реализовать? Разве Старк не мог заняться ими, раз он все равно туда полетел? Не поймите меня неправильно, просто ваши с ним командировки оказались как-то уж слишком близко по срокам. И, наконец: неужели ваши перемещения действительно настолько нескоординированы? Нет ли у вас приходно-расходной ведомости по
командировкам, которую мы могли бы изучить? Мы бы хотели взглянуть на нее в понедельник вместе с остальной документацией.
        На протяжении всей этой длинной тирады Эриксен сидел тише воды ниже травы. Парень был дурак, совершенно очевидно, но его вопросы оказались вполне уместными. Необходимость именно этих двух командировок ему пришлось в свое время особенно долго растолковывать ревизорам. На это ушла уйма усилий, но как же давно это было… Вряд ли свежее перекапывание этого эпизода из прошлого доведет до добра.
        А потому он проигнорировал самодовольство парня и улыбнулся в ответ.
        – Естественно, у нас предусмотрены подробные инструкции о том, каким образом должна осуществляться наша зарубежная деятельность, и, конечно, у нас имеются детальные обзоры всех командировок и отчетов для каждого отдельного случая о цели поездки, как и о том, с какого счета и почему она должна быть оплачена. Подведу итог: разумеется, вам можно будет ознакомиться с этими документами в понедельник.
        Он напоминал человека, провернувшего удачный трюк; да так оно, в сущности, и было, ибо никакие списки и документы никому никогда не будут представлены. Птичка скоро покинет свое гнездышко.
        Парень пожал на прощание руку и собирался уже выйти из кабинета, но вдруг поднял в воздух указательный палец.
        – О, кстати, не забыть бы на сей раз вот это. – Затем он потянулся рукой к полу, поднял серый шарф и попрощался.
        Эриксен долго смотрел на дверь, прежде чем полностью убедился в том, что теперь с сюрпризами подобного рода покончено.
        В его сознании не осталось никаких сомнений.
        После всего произошедшего это, несомненно, будет последний его рабочий день.

* * *

        Стоило пожарной каланче объявиться в подвальном коридоре, как Карл по блаженному выражению лица недоумка понял, что стряслось нечто из ряда вон выходящее.
        – Карл, и все-таки я получил то, что хотел, – усмехнувшись, похвастался идиот, размахивая своим шарфом. – Вы же понимаете, что это была такая уловка, правда? – продолжал он, падая в кресло напротив Мёрка. – Вы ведь не позволили бы мне вставить ни слова, поэтому мне понадобился предлог, чтобы вернуться.
        – Что ты мелешь? – Карл почувствовал, как его ноздри задрожали. – Ты осмелился вернуться и задать какие-то вопросы в мое отсутствие?
        – Да. Я сожалею, что вы не одобряете такой поступок. Но я тряхнул его как следует, Карл. Я сказал ему, что это как-то нелогично, что два сотрудника министерства практически одновременно отправляются в один и тот же район, тем более что они работают в одном и том же офисе и тесно связаны друг с другом. Он, конечно, улыбнулся, когда я упомянул об этой странности, но я более чем уверен, что он крепко задумался. Да, мне действительно кажется, что я затронул нечто важное.
        В этот момент в Карле что-то переклинило. Виной тому был не только придурок со своей проклятой безалаберностью, но и один из регулярных приступов отчаяния; откуда они только брались… Режущее ощущение в душе, выразившееся в том, что губы Карла вывернулись наизнанку, сердце екало от ударов, пот выступал изо всех пор.
        – Проваливай, идиот! – заорал он и, схватившись за край стола, опрокинул его и все, что на нем было, на недоумка.
        Гордон упал назад, наткнувшись на стену, но тут же вскочил и вытаращился на Карла, словно тот сошел с ума. Затем скользнул в сторону и покинул кабинет.
        – И на этот раз заткнись, чертов отморозок! – прокричал Карл что было мочи ему вслед и уставился на валявшийся на боку стол с кипой хаотично раскиданных по полу папок и рапортов.
        Вдруг он испытал какой-то укол в области сердца, заставивший его ловить воздух ртом, но тщетно. Ощущение удушья было глубоким и непоколебимым. Пальцы скрючились в судороге, руки сжимали диафрагму, ноги тряслись, словно тело подвергалось воздействию сильнейшего холода.
        – Что там случилось? – услышал он крик Розы, соскальзывая со стула на пол с неестественно вывернутыми вбок ногами.
        Мёрк осознал, что она вошла и сразу принялась выяснять, где болит. Однако не помнил, как она оттащила его и прислонила спиной к стене.
        Когда Роза прикоснулась к его плечу, он внезапно услышал собственные глубокие всхлипы и почувствовал, как некое нарастающее волнообразное движение сотрясает диафрагму.
        – Карл, что стряслось? – тихо спросила Роза, прижимая его голову к себе.
        Он ответил не сразу. Ее кожа, аромат и дыхание парализовали его. Сближение, страх, необъяснимое чувство заполнили все вокруг.
        – Карл, надо позвать на помощь?
        Он покачал головой; тем временем плач перешел в беззвучные порывистые выдохи.
        – С тобой такое случалось прежде? – спросила она.
        Мёрк пытался покачать головой, но не мог.
        – Возможно, в некотором роде, – пробормотал он мгновение спустя, сам не понимая, так ли это.
        Затем Роза попросила его прислушаться к собственному дыханию и закрыть глаза.
        – Карл, тебе сейчас не нужен окружающий мир, – спокойно сказала она, прижав его к себе и крепко удерживая в объятиях. – Мы посидим так, пока тебе не станет лучше. Я никуда не уйду, договорились? Мы тут одна семья, независимо от того, нравится нам это или нет.
        Он кивнул и закрыл глаза.
        Несмотря на некоторое замешательство от сознания того, что женщина, а не просто Роза, делила с ним эту минуту успокоения, Мёрк все-таки прислушался к собственному дыханию и абстрагировался от мира.

        Глава 33

        Для Боя этот день состоял из череды размышлений об отступлении.
        Годы, проведенные на службе у Брайе-Шмидта, являлись прекрасными, никаких причин для жалоб не было. Однако теперь время изменилось.
        Поэтому собранный чемодан уже лежал дома на кровати в консульской комнате, выбранный костюм вывешен из гардеробной, ювелирные изделия и часы тщательно упакованы в дорожный сейф, стоявший рядом. Билет на завтрашний вечерний рейс заранее куплен.
        По понятным причинам он не обсуждал свое решение с Брайе-Шмидтом, просто так должно было случиться. Надо вовремя остановиться, пока везет в игре.
        Это было время расцвета изобретательности Боя. Брайе-Шмидт частенько представлял его в качестве своего секретаря и личного помощника, а за кулисами предоставлял ему полную свободу действий в решении задач и проблем, которые вставали перед ними. Все это приводило к вымогательствам у заносчивых деловых партнеров, ложным обвинениям против конкурентов, соглашениям с поставщиком спасательных жилетов для воздушных судов о контрабанде драгоценных камней… Или к переделкам, подобным той, что произошла пять лет назад, когда он впутал Мамочку с парой ее парней в фиктивный грабеж «Банка Карребэк», дабы прикрыть фатальный дефицит бюджета. Это не говоря уже о многочисленных угрозах в отношении чиновников и страховщиков в добром десятке государств. Да уж, в связке с Брайе-Шмидтом Бой не испытывал нужды практически ни в чем. Их деятельность не раз приводила даже к убийствам и похищениям людей, осуществляемым локальными и глобальными промежуточными поставщиками.
        А сейчас ему предстояло выполнить такое задание собственными руками, ради успеха предприятия и ради себя самого. Всего лишь еще один разок – и всё, потом сбежать. Таков был план.
        Весь день он следовал за передвижениями Мамочки. Во многих местах Копенгагена они уже выставили приманки в виде инвалидных кресел с так называемыми «калеками», которые готовы были схватить Марко, как только он подберется слишком близко. На Эстебро всыпали нескольким украинцам, которые отказывались выполнять их указания, у всех станций городской электрички и на нескольких наиболее популярных автобусных остановках поставили людей, которым пообещали выдать десять тысяч евро, если те отловят парня.
        Они чуть было не поймали его. Один из мальчиков-солдат заплатил за это двадцатисантиметровой ссадиной на бедре – его пришлось извлекать из строительного мусоропровода. Второй бродил по городу с поврежденным глазом и вынужден был даже надеть солнечные очки, чтобы не привлекать к себе внимание. Они почти поймали его, и это было потрясающе, но не более того.
        Ибо этот паренек был бабочкой, обитающей в Южной Америке, которая, взмахнув крыльями, способна вызвать бурю в самой Японии. Мальчик, который толкает одну плашку домино, и все остальные тут же летят в тартарары. И Бой больше не хотел принимать участие в этой игре. Он принял эти меры из принципа, ибо Брайе-Шмидт научил его ценить принципы гораздо выше, чем что-либо еще.
        Если им удастся отловить мальчонку, все сложится хорошо. Если нет – или если он успеет еще, чего доброго, подключить полицию, – Бой понятия не имел, чем все это может закончиться. Золя заверил его в том, что Марко не мог знать ничего действительно важного, но почему тогда к начальнику департамента Эриксену сегодня заявились полицейские? Они подошли слишком близко, а потому отныне Бой придерживался своей собственной повестки дня.
        Брайе-Шмидт, понятно, не сможет ничему воспрепятствовать, а вот взбунтовавшийся Эриксен и в особенности Тайс Снап – запросто. Снап являлся единственным человеком, напрямую связанным с ним самим, и если не перерезать эту ниточку, она запросто может превратиться в пластиковую трубку с ядом, подсоединенную к венам осужденного на смерть.
        Если оценить ситуацию трезво, покушение на Эриксена окончилось полным провалом, а следовательно, в данный момент этот человек наверняка подгреб под себя все свои датские акции и соблюдал крайнюю осторожность. Бой некоторое время назад звонил ему домой под видом коллеги и узнал от супруги чиновника, что подлец не вернулся домой с работы и что она вообще не в курсе, где его носит.
        В связи с этим Бой подумал, что чиновник уже смотал удочки. Ну и прекрасно.
        Золя не представлял собой серьезной проблемы. Он не знал телефона Боя, так как номер менялся после каждого их разговора. И лично они никогда не встречались, тем более что это он звонил Золя, а не наоборот. Золя – надменный эгоцентричный идиот, который, подобно леммингу, двигался прямиком к пропасти. Вопрос заключался лишь в том, когда и каким образом он оступится.
        А вот с Тайсом Снапом, напротив, дело обстояло иначе. Он являлся податливым типом, которого легко сломить, и это было отвратительно, поскольку он слишком хорошо разбирался в хитросплетениях их паутины и мог указать на все взаимосвязи, если запахнет жареным; а с ним уже и так возникли кое-какие проблемы. Он ставил на кон деньги собственного банка. Бой просчитался, когда выбрал его в качестве игрока, представляющего министерство. Именно ему угрожал Эриксен, и угрожать ему было проще всего. Кроме того, в данный момент он обладал золотым мешком, за которым охотился Бой, а именно – кипой неименных акций, за которые любой недоумок мог бы получить несколько десятков миллионов. В евро, стоит заметить.
        И эти акции непременно должны были достаться Бою.

* * *

        Длинная грунтовая дорога и аллея, ведущая к дому Тайса Снапа в Карребэксмине, была хорошо утрамбована и лежала в стороне от основной трассы. В подобном месте селятся люди, предпочитающие простор и звуки лошадиного ржания, чтобы за разумные деньги иметь возможность проявить экстравагантность в оформлении построек на своем участке и в шикарном автопарке.
        Бой никогда не бывал здесь прежде, но быстро сориентировался – если он не хочет быть замеченным на пути к владению Снапа, ему придется припарковаться за хозяйственными постройками, чтобы машину не было видно со двора.
        Он вышел из машины и прислушался. Если тут имелись собаки, от них предстояло избавиться в первую очередь. Бой ненавидел невменяемость, часто свойственную собакам, проживающим за городом. Вообще-то, он терпеть не мог собак, за исключением своей собственной.
        Всего тут размещалось четыре постройки. Выбеленные, прекрасно отреставрированные амбары и жилой дом, совершенно не производивший впечатление жилища человека, которым руководила жена.
        Он рассчитывал увидеть строгий роскошный особняк, а вместо этого стоял и смотрел на черное колесо от телеги, прибитое к фасаду, и многочисленные решетки с розовыми клематисами.
        Бой осмотрел двор. Помимо черного внедорожника и пронзительно белого «Купера» с откидным верхом, в глаза ничего не бросалось, да и этого было вполне достаточно.
        Нахмурившись, он стоял, прикоснувшись пальцем к латунной кнопке звонка, и размышлял, что будет делать, если в доме окажутся гости.
        Затем он нажал на кнопку и принялся ждать.
        Жену звали Лиза, и, как ни странно, это была первая и единственная подруга жизни Снапа. Старая теория Брайе-Шмидта объясняла это обстоятельство разницей в возрасте, однако, судя по фотографиям, внешность тоже имела значение.
        Бой слышал, как она перемещается по дому, но открывать Лиза не спешила. Судя по всему, женщина изучала изображение с камеры видеонаблюдения. По крайней мере, глазок камеры был нацелен прямо на него.
        – Я личный секретарь Брайе-Шмидта, – представился он, глядя в линзу.
        Вариантов реакции на его слова было много. Наиболее вероятным представлялось то, что она все-таки не откроет дверь, а раз так, ему придется обойти дом сзади и выбить окно. Он должен был попасть внутрь во что бы то ни стало.
        – Вот как… Мой муж ожидает вашего прихода? – прозвучал голос в динамике, который Бой нигде не мог обнаружить.
        – Ну да. Разве он еще не вернулся домой? – По крайней мере, хоть это он узнает. – В таком случае я подойду попозже, – продолжал он. – Но вообще-то мы договорились, что я сейчас подъеду. Да, не далее как десять минут назад. Наверное, он вот-вот будет. Но я вполне могу подождать снаружи, погода стоит замечательная. А тут еще такие прекрасные цветы повсюду…
        Он замолчал и слегка улыбнулся, затем сложил руки в перчатках на нижней пуговице пиджака, как гробовщик, который стоит неподалеку, пока родственники и знакомые прощаются с умершим. Эта поза выражала кротость и сдержанность. Подобные тонкости узнаешь, имея правильного учителя.
        Через двадцать секунд женщина отворила дверь – и едва успела представиться, как он схватил ее и свернул ей шею. Все случилось тихо и безболезненно, она явно не успела ничего понять.
        Затем Бой отнес труп в спальню, разместив его на кровати боком, подложил под спину кучу подушек, отвернул лицо от двери и включил телевизор.
        Он без суеты обошел все жилище. Бой умел проникать глубоко в людские тайники, не устраивая там бедлама. Предметы можно открывать или поднимать множеством разных способов, но если использовать для этого только кончики пальцев, как правило, получается очень аккуратно. На обход дома ему потребовалось полчаса, но он так и не нашел то, что искал. Значит, сценарий становился более сложным; правда, нельзя сказать, что это стало неожиданностью.
        Стерев запись с камеры видеонаблюдения над входом, Бой нашел ноутбук женщины на черном отполированном обеденном столе в просторной комнате, занимавшей более половины первого этажа. Как следовало из страницы аукциона, открытой на экране, она интересовалась не только живыми цветами. Картины с изображением цветов также привлекали ее внимание, о чем свидетельствовало и обилие на стенах живописных «шедевров» с букетами в вазах.
        Бою потребовалось около пяти минут, чтобы состряпать записку от лица Снапа с объяснением причин, по которым он прикончил собственную жену, а затем совершил самоубийство. Все было очень просто: его преступления достигли чудовищного масштаба, и это бремя он не мог больше нести. Пусть теперь начальник департамента Рене И. Эриксен один несет ответственность за все содеянное: за мошенничество, за убийство Старка, за все.
        Потом Бой распечатал записку. Хотел было поставить подпись, но затем решил подождать и сложил бумажку пополам.
        Вслед за тем он удалился в спальню, где сел в цветастое каминное кресло у туалетного столика с множеством флаконов, стопочкой конвертов и парфюмированной бумаги для писем, готовой принять на себя излияния хозяйки, распахнул настежь окна и, устремив тяжелый взгляд вдаль на пропитанные дождевой водой поля, принялся ждать.

* * *

        Резкий свет галогеновых фар, исходящий от «Мерседеса» Снапа, возвестил о возвращении хозяина почти за минуту до того, как машина въехала во двор.
        Снизу доносилась его возня. Ботинки скинуты в прихожей, сумка брошена на пол. Быстрый набег на кухню, после чего, наконец, восхождение по лестнице наверх.
        Снап появился в спальне, в одной руке держа тарелку, а в другой – стакан, и коленкой затворил за собой дверь.
        – Как провела день, дорогая? – полюбопытствовал он, поставив тарелку на прикроватный столик, и, повернувшись к стулу рядом с постелью, начал раздеваться. – Мой не очень удался. Я рассказал по телефону Брайе-Шмидту о безумном поведении Рене. Теперь он дождется. – Он рассмеялся, повернувшись к жене в трусах и наполовину натянутой пижамной рубашке. – Что ты там смотришь? Ты еще тут?
        Затем улыбнулся и, слегка склонив голову, посмотрел на супругу, пытаясь выяснить отсутствие с ее стороны интереса к его приходу.
        – Ты расстроена? Но я же предупреждал, что приду поздно. И почему у тебя все окна нараспашку? Тут жуткая холодина, – заметил он, обходя кровать. И, застегивая последнюю пуговицу пижамы, наткнулся глазами на взгляд Боя.
        Шок отбросил его назад. Бой еще никогда не видел, чтобы человек так перепугался.
        – Аккуратнее, не упади, – сказал Бой, в то время как Снап тяжело опустился на изножье кровати с совершенно искренним выражением на лице. По его губам было видно, каким бешеным стало его дыхание.
        – Ты кто? – пролепетал он и обернулся на жену. Его тело сотряслось в очередном спазме.
        Спустя пару секунд, отпрянув от трупа супруги, ошеломленный муж с трудом попытался взглянуть в глаза Бою.
        – Ты один из мальчишек-солдат, нанятых Брайе-Шмидтом? Тогда почему ты говоришь по-датски? – И, поскольку Бой молчал, Снап опять задрожал. – Кто тебя сюда прислал? Ведь не Брайе-Шмидт же, он не стал бы так поступать, зачем ему это? Я ведь никому ничего не сказал, он прекрасно знает это.
        Бой улыбнулся краем рта. Очевидно, Снап воспринял это в качестве провокации.
        – Какого черта ты улыбаешься? Можешь просто сказать, что тебе надо? Миллион? Или десять? Могу дать десять миллионов.
        Бой покачал головой.
        – Мне нужна лишь твоя подпись, и я тут же уйду.
        Снап ничего не понимал. Все в нем возмутилось от услышанной фразы. Руки дрожали, голова тряслась.
        «Подпись?» – вопрошал он всем своим видом. Человек, сидевший напротив, убил его жену – и теперь просил всего лишь подпись?
        Бой вытащил сложенный лист бумаги и положил на туалетный столик перед Тайсом Снапом.
        – Просто подпиши вот тут. – Он указал на чистую половину страницы.
        – А что на другой половине? Я не подпишу, пока не увижу.
        Тогда Бой спокойно поднялся и одернул пиджак.
        – Ты должен подписать, иначе с тобой случится то же самое, что случилось с твоей женой. Считаю до десяти. Один, два, три, четыре… – Он вытащил из внутреннего кармана шариковую ручку и протянул Снапу. – …Пять, шесть, семь…
        Снап взял ручку.
        – Что ты с ней сделал? – запричитал он, вновь сотрясаясь от слез, ищущих выхода.
        – Пиши, – приказал Бой, направив палец на пустое пространство листа. И Снап подписал. Дрожащей рукой, неровно, в точности как подписал бы свою предсмертную записку.
        – Спасибо, – поблагодарил Бой. – А теперь давай мне акции Кюрасао, и я уйду.
        – Ты сказал…
        – Дай мне акции. Я в курсе, что они лежали дома у Лизы в чемоданах, а теперь чемоданы пустые.
        – Откуда ты знаешь? Я рассказал об этом только Брайе-Шмидту. Он передал тебе?.. Так, значит, вот что за дьявол стоит за всем?
        – Отдай мне акции и живи спокойно дальше. Твоя жена свернула шею, упав с лестницы. Если скажешь об этом полиции, тебе поверят.
        Снап бесконтрольно зарыдал, и это было совершенно некстати. Если человек раскисает в подобной ситуации, никогда не можешь быть уверен, что он окажется в состоянии принимать важные решения или действовать рационально. А рационально в данном случае означало «отстаивая свое право на существование».
        – Дай мне акции. Где они? Я обыскал весь дом. У тебя тут где-то есть потайной сейф?
        Снап покачал головой.
        – Почему ты считаешь, что я могу рассказать, где Лиза их спрятала? Откуда мне знать?
        – Потому что если ты не скажешь мне этого прямо сейчас, ты будешь мучиться; поверь мне, я знаю в этом толк.
        Снап сделал глубокий вдох.
        – А где гарантия? Откуда я знаю, что ты… – Он вновь залился слезами.
        – Потому что ты лучше, чем кто-либо другой, понимаешь, что такое деньги. Именно поэтому.
        Снап поднял голову и быстро провел по лицу тыльной стороной ладони, смахнув слезы. Был брошен вызов его профессиональной самооценке. Естественно, он знал цену власти денег. И в данный момент деньги находились в центре внимания.
        – Я поговорю с Брайе-Шмидтом, – сказал он.
        Бой вытащил из кармана телефон и нашел нужный номер.
        – Я позвоню ему, как только ты скажешь, где акции. Услуга за услугу. Он ожидает моего звонка.
        Лицо Снапа побелело. Мысль о толчке в спину от своего партнера заставила его сжать кулаки так, что побелели суставы. В какой-то момент он словно готов был наброситься на противника, но тому такое поведение было лишь на руку. Отступив с десятком переломанных пальцев, Снап станет, пожалуй, более сговорчивым.
        – Где акции? – повторил свой вопрос Бой.
        Снап указал на туалетный столик в непосредственной близости от налетчика.
        – Ты все это время сидел, облокотившись на них, ублюдок.
        Бой отпихнул в сторону салфетку с крупными цветами и выдвинул ящик, скрытый за ней. Там и лежали акции, аккуратно перевязанные обрезком ленты.
        В следующую секунду Снап набросился на Боя с кулаками и дикими воплями.
        Но это оказалось последним, что он сделал.

* * *

        Припарковавшись на привычное место, Бой ненадолго остался в машине, наблюдая за дождевыми каплями, которые блестели и растекались по лобовому стеклу. Как же удивительно деликатен датский весенний дождь, о котором он будет с тоской вспоминать, когда из черных дождевых туч зарядят ливни этакими канатами в палец толщиной – там, на окраине гор Рувензори, где он намеревался осесть в конце концов…
        Оставалось всего несколько часов до того, как Бою предстояло отправиться в путь, и он был доволен. Он получил то, ради чего ездил в Карребэксмине. Предсмертная записка лежала на ночном столике, акции находились в папке рядом с ним. Отличное размещение.
        Улыбнувшись, он прижал папку к себе, выбрался из машины, захлопнул за собой дверцу и окольным путем, как водится, направился к дому Брайе-Шмидта.
        Как всегда, тщательно отслеживая, чтобы его никто не заметил.

        Глава 34

        Первое, что сделала Роза, появившись утром на работе, это хлопнула на стол перед Карлом парковочный талон.
        – Ха-ха, – рассмеялся Ассад. – Как у тебя оказался талон на парковку, притом что у тебя нет машины? Роза, ты прямо какая-то вещь в себе.
        Она пожала плечами.
        – Он лежал в моей сумке. Я обнаружила его час назад, когда искала проездной на автобус. Понятия не имею, как и когда он туда попал.
        Мёрк не торопился реагировать. Как бы то ни было, вчерашний приступ способствовал возникновению между ними некоей связи, которую невозможно было игнорировать.
        – Роза, ты знаешь, вчера… Мне хотелось бы поблагодарить тебя.
        В комнате воцарилась мертвая тишина. Вовсе не потому, что Роза была так уж тронута, – скорее потому, что эта реплика оказалась совершенно несвоевременной на рабочем месте.
        – О’кей, – сказала она и пару раз провела рукой по волосам; на взгляд Карла, они и так уже были порядочно всклокочены. – Ну, сейчас-то хоть тебе получше?
        – Да, спасибо, гораздо лучше.
        И это было правдой. Нельзя было назвать Розу сентиментальной. Если когда-нибудь она и поддавалась эмоциям, то, по крайней мере, не эмоциям окружающих.
        Карл кивнул. Прекрасно. Интимность улетучилась, начинался рабочий день.
        – Две вещи, – отрезала она. – Я обошла торговцев с улиц, находящихся в непосредственной близости от Трианглен, и показала им фотографию Марко. Ни единого отклика. Может, пара из них и отреагировали как-то вяло, увидев снимок, но ничем помочь мне не смогли. Больше ничего не могу сообщить. Спасибо за возможность подышать свежим воздухом и сбить ноги в кровь.
        – А как это связано с парковочным талоном? – полюбопытствовал Карл.
        – Никак. Это вторая вещь. Посмотри на него повнимательнее, – она указала пальцем на бумажку. – Печатные буквы, смотри!
        Карл и Ассад сосредоточились. На краешке талона действительно проглядывали печатные буквы.
        – Проклятие! – воскликнул Карл, прочитав надпись.
        ЗОЛЯ ВОР.
        ЕГО ШАЙКА ПРЯЧЕТ НАГРАБЛЕННОЕ В ЯЧЕЙКЕ В ЧЕРНОМ БРИЛЛИАНТЕ.
        ОНИ ЧАСТО ПРИХОДЯТ ТУДА, ВЕЩИ ЗАБИРАЮТ ОКОЛО ЧЕТЫРЕХ ЧАСОВ.
        КЛАН СОБИРАЕТСЯ ЕЖЕДНЕВНО У ЗАМКА ТИВОЛИ В ПЯТЬ.
        МАРКО

        Ассад закатил глаза.
        – У этого парнишки пальцы прямо-таки приспособлены для чесания спины, – заметил он. – Они способны проникать повсюду.
        И то правда. Он был словно тенью тени.
        – Мы еще верим в историю Золя о том, что этот мальчик мог убить человека? – спросил Карл.
        Ассад опустил голову и глянул на него из-под густых бровей. Что еще он мог добавить к сказанному?
        – Да я, собственно, и не верю, – прозвучал голос Розы. – Однако нельзя игнорировать тот факт, что пару лет назад он находился в препубертатном возрасте, столь привлекательном для большинства педофилов. Мальчика могли вовлечь в какие-нибудь грязные отношения, откуда нам знать наверняка. Возможно, именно Золя и склонил его к этому.
        – Роза, я повторю свой вопрос. Ты веришь в то, что мальчик, который любой ценой пытается связаться с нами, мог убить взрослого мужчину, закопать его, выкопать снова и попытаться обвинить в произошедшем собственную семью?
        Роза замотала головой.
        – Понятное дело, нет. Но ведь нельзя закрывать глаза ни на один из вариантов, верно?
        – Почему бы ему попросту не познакомиться с нами? Я думаю, Ассад, в определенный момент именно ты предложил возможный ответ на этот вопрос. Ты сказал, что, вероятно, он никак не связан со страной своего пребывания, у него даже нет карты социального страхования.
        Брови ассистента поникли, темно-карие глаза несколько раз подряд метнулись вбок. Карл не понял подобной реакции.
        «Это была Роза», – беззвучно имитировал Ассад уголком рта.
        Мёрк повернулся к Розе:
        – Оказывается, это ты высказала такое предположение, подсказывает мне суфлер.
        – Карл, – перебил его Ассад. – Погляди на почерк. Он выглядит так, будто его обладателю пятнадцать лет?
        – Нет, – ответила Роза. – Он такой же детский, как и твой, Ассад.
        – Вот именно. Я о том же. Самый что ни на есть детский почерк, как и мой собственный.
        Какого рожна Ассад так вдохновился этим фактом?
        – Значит, мы знаем бо?льшую часть, так? – заключил он.
        Карл наморщил нос.
        – Большую часть чего?
        – Ну, у него нет карты социального страхования, и мы практически уверены, что у него ее никогда не было. Отсюда мы делаем вывод, что он, видимо, не датчанин; да он и не выглядит как датчане. Прямо как я. – Из чрева Ассада донеслось хрюканье. – Ха-ха. Замечательный бронзовый цвет кожи и вьющиеся черные волосы, совсем как мои, правда? Почерк говорит о том, что ему не так уж много лет, однако пишет он на довольно правильном датском языке. А почему? Потому что он уже давно живет в этой стране, так я думаю. Но все-таки он не гражданин Дании, как и остальные представители клана Золя, это по полученным мною сведениям. Получается, мальчик находится в стране нелегально. Он и другие жильцы дома Золя не могут являться временными обитателями государства на период заключения торговых сделок. Они проживают здесь постоянно, а потому должны расцениваться как нелегальные мигранты. Таково мое объяснение нежелания мальчика разговаривать с нами.
        Роза кивнула.
        – Он нас боится, Карл, а мы еще и натравили на него все силы полиции.

* * *

        Ожидание в кафетерии «Черный бриллиант» Королевской библиотеки длилось недолго, и Ассаду с тоской и отяжелевшими веками пришлось расстаться со своим сэндвичем посреди праздника желудка.
        Парень заявился со своим пластиковым пакетом и совершенно явно не интересовался литературными изысками данного заведения, а устремился прямиком к заднему ряду ячеек камеры хранения неподалеку от туалетов, чтобы избавиться от своего груза. Он имел нездоровый вид, в отличие от Марко. Чуть постарше и побледнее, удивительно хорошо одет, в черном костюме и белой рубашке; по его внешности совершенно нельзя было предположить, что он является соучастником уличных преступлений.
        – Можно нам взглянуть, что у тебя в сумке? – С этими словами Карл развернул перед ним удостоверение личности.
        Парню потребовались какие-то доли секунды, чтобы осознать масштаб катастрофы и броситься к выходу, где стоял Ассад. Изумлению парнишки не было предела, когда этот чувак блокировал возможность побега, выставив ладонь ему наперерез, так что он вынужден был приземлиться на пятую точку.
        – Откуда у тебя все это добро? – интересовался Карл несколькими минутами позже, обернувшись назад с водительского места и высыпав содержимое пакета в виде мобильников, часов и кошельков на колени воришки, сидевшего на заднем сиденье рядом с Ассадом.
        Парень пожал плечами и ответил:
        – Don’t understand[108].
        – Так-так, Карл, он не говорит по-датски, нам придется с ним непросто, – заметил Ассад. – А давай-ка отвезем его за город и пристукнем, как тех двоих вчера… А потом поедем и как следует потусуемся вечерком, а?
        Карл выпучил на него глаза, однако это было ничто по сравнению с вытаращенными глазами парня на заднем сиденье.
        – Ну да, знаешь ли, – продолжал Ассад. – Мне кажется, две тысячи крон за убийство этого придурка – вполне неплохо. В анатомичке сейчас как раз не хватает трупов…
        С такой фантазией ему бы податься в авторы детективов.
        – Я требую свидания с адвокатом, – трясущимся голосом выдал парень.
        Ассад улыбнулся.
        – Лучше говори-ка ты сейчас. Тогда мы позаботимся о том, чтобы тебя не поместили в камеру с бандой скинхедов.
        Парень не смог скрыть своего отчаяния, как и полчаса спустя, когда за ним приехал автозак.
        Примерно через час улов пополнился. На этот раз в сети попался хорошо сложенный юноша с более экзотичной внешностью. Он пронырнул через вращающиеся двери. Такой же черный костюм. Однако этот парень обладал настолько настороженным и проницательным взглядом, что немедленно уловил бдительность, исходившую от Карла и Ассада.
        – Если он направится вдоль столов к стене с ячейками у туалетов, – шепнул Карл, – блокируем его с двух сторон.

* * *

        Парень отказался говорить, и если б не пара дамских наручных часов в его кармане, им пришлось бы его отпустить.
        А теперь он сидел напротив них в комнате для допросов на третьем этаже и глядел исподлобья.
        – Твой приятель Самюэль в данный момент находится здесь, – информировал его Карл. – Мы оставили рядом с камерой хранения пару полицейских, так что скоро задержим всех вас одного за другим. А если туда больше никто не придет, то мы возьмем всех оставшихся разом, когда вечером за ними приедет фургон на Ратушную площадь.
        Парень чуть выпрямился в кресле, продолжая молчать. По всей видимости, ни стерильная обстановка, ни те, кто сидел напротив него, ни наличие наручников никоим образом на него не влияли. Он принадлежал к тому типу молодых ребят, которым не требовался большой опыт в криминальных делах, прежде чем с ними станет сложно, очень сложно иметь дело. Тюрьмы были переполнены такими юнцами, однако еще хуже было то, что гораздо большее количество этих пацанов разгуливали по улицам.
        Карл отвел Ассада в сторону.
        – Посмотрим, что они скажут завтра утром в суде; но, возможно, попозже объявится несколько более сговорчивых экземпляров…
        – Я останусь здесь еще на некоторое время, – ответил Ассад. – Возможно, у меня получится растопить этот лед.
        Карл прищурился. К сожалению, он не сомневался в способностях Ассада в этой области.
        – Послушай, ты воробей стреляный. Выполняй свою работу поаккуратнее, договорились?
        – Договорились, Карл. Только при чем тут воробей? Тем более стреляный?
        – Забудь, Ассад, это всего лишь поговорка.
        Вдруг в дверь постучали, и Мёрк открыл.
        Святые угодники, на пороге стоял Гордон.
        – Вы скоро закончите? – полюбопытствовал он. – Тут на очереди еще один «клиент», с которым нам надо побеседовать.
        Он сказал «нам»?

* * *

        Понятие «участливость» нечасто можно было применить в недрах кабинета Ларса Бьёрна, Карл уже давно это понял.
        – Несмотря на то что ты воспринимаешь этого Марко в качестве ключевого свидетеля по делу об исчезновении Вильяма Старка, – излагал он свою позицию, – все же, Карл, ты не имеешь права запускать огромный аппарат расследования. Имей в виду, что я вызвал тебя в связи с тремястами тысячами человеко-часов в твоем бюджете. Возможно, это научит тебя в будущем согласовывать собственные распоряжения с твоим начальством. Таким образом, поиски мальчика отменяются.
        Карл закусил верхнюю губу.
        – О’кей, Бьёрн. В связи с прорывом в расследовании этого дела я рассматриваю данное решение как верх тупости. Но если уж мы затронули тему бюджета моего отдела, можешь начать сокращение с немедленного увольнения Гордона. Не знаю, соответствует ли это тремстам тысячам, но остаток ты всегда можешь добрать из коробки с кофе.
        Даже эта реплика отскочила от Ларса Бьёрна, как от стенки горох. Напротив, он даже улыбнулся.
        – Нет, Карл. Я не избавлю тебя от Гордона. Вполне возможно, он нелепо вел себя во время допроса главы департамента в Министерстве иностранных дел, но его можно извинить.
        – Извинить?
        – Ну да, он сказал, что ты не провел с ним заранее должный инструктаж.
        В этот момент парочка артерий главы отдела «Q» получили мощный вброс крови. По крайней мере, щеки Карла запылали.
        – Да что за чушь ты мелешь, приятель? Ты расселся тут и втюхиваешь опытнейшему вице-комиссару полиции, что этого долговязого засранца Гордона надо посвящать в подробности дела, к которому он не имеет ровно никакого отношения? Ты отдаешь себе отчет в том, что мы подобрались очень близко к получению подробнейшего обзора обстоятельств исчезновения Вильяма Старка и что, вполне вероятно, здесь речь пойдет об убийстве или об ином не менее криминальном поступке? А этот придурок Гордон назадавал одному из наших главных подозреваемых вопросов, которые недвусмысленно дают понять человеку, что мы собираемся копаться в его делишках, пока не достигнем дна.
        – Ты уже достиг.
        – Чего?
        – Дна. Если ты не можешь справиться на своей работе с практикантом, видимо, ты не так крут, как воображаешь.
        Карл поднялся. В прежние времена этот кабинет служил местом, откуда черпалась энергия для дальнейшей работы. Теперь же единственным грузом, выносимым оттуда, было неудержимое желание выяснить, сколько времени потребуется на полет новоиспеченного начальника отдела убийств с третьего этажа до тротуара. Черт бы его подрал!
        Вслед Карлу неслись крики, чтобы он остановился, когда он хлопнул дверью кабинета и, клокоча от гнева, проскочил мимо вялых аплодисментов фру Сёренсен. Даже забыл пофлиртовать с Лизой, сидевшей за стойкой.

* * *

        Мёрк совсем не удивился, обнаружив, что Гордон пускает слюни на пороге кабинета Розы.
        – За мной, и немедленно! – заорал он парню, совершив вращательное движение указательного пальца в направлении своего кабинета.
        Наглец еще осмелился поинтересоваться, с какой целью, но Карл заставил его помучиться еще немного. Он выложил все папки на стол, отодвинул на угол, закинул повыше ноги и закурил сигарету, неспешно втягивая дым в организм.
        – Отныне у тебя есть два варианта, Джек Дэниэлсен, – наконец высказался он. – Либо ты сматываешь удочки и отправляешься назад в свою плюшевую страну, либо начинаешь наконец приносить пользу. Твой выбор?
        – Я определенно считаю…
        Карл стукнул по столу кулаком.
        – Что ты выбираешь?
        – Думаю, второе.
        – Ты думаешь?
        – Ну да.
        Муссолини прибегал к замечательной позе, когда стремился произвести впечатление на толпу; в данный момент Карл воспользовался ею. Подбородок высоко задран, грудь и нижняя губа выпячены вперед, рука со сжатым кулаком упирается в бедро.
        – Извинись! – скомандовал он.
        Для описания выражения, возникшего на лице Гордона, лучше всего подошло бы слово «обескураженность». Но все-таки он извинился.
        – Прекрасно, тогда ты принят на испытательный срок в отдел «Q». Сейчас будет проверка на вшивость, и если ты не дашь нормальный ответ, я все-таки высажу тебя с корабля. Я хочу знать, в каких отношениях ты состоишь с Ларсом Бьёрном.
        Парень покачал головой и пожал плечами:
        – Ни в каких. Он лучший друг моего отца.
        – Вот как… Это многое объясняет. Друзья со времен пансиона, так я понимаю. И ты, наверное, ту же самую школу окончил?
        Гордон кивнул.
        – Хорошо. Бьёрн хотел оказать услугу твоему отцу и поэтому нанял тебя в качестве своего шпиончика, который мог бы контролировать меня. Он обожает контроль, понимаешь ли. Типичный подход для всех заморышей и неудачников.
        Парень даже весь закипел от возмущения.
        – Судя по всему, вы не понимаете, о чем говорите. Бьёрн гораздо более отважен, чем любой из здесь присутствующих.
        Карл рывком откинул голову. О чем идет речь?
        – Мы говорим об одном и том же человеке? Паинька с безукоризненными стрелками на брюках? Не вижу в нем ничего отважного. В связи с чем требую объяснений.
        – Попробуйте попросить его закатать рукава, и вы увидите шрамы, подобные которым вряд ли когда-либо видели. Можно подумать, вы выдержали бы бесконечные пытки в течение месяца, а? А вот Ларс Бьёрн выдержал, и я могу рассказать вам еще кое-что…
        – Вперед.
        Гордон колебался, однако в своей юношеской самонадеянности все же не смог перебороть искушения выложить все начистоту.
        – Конечно, вы знаете, что такое ЦПУБ, да?
        – Нет! – Карл протянул вперед ладонь. – Может, Целенаправленно Пресные Ужимки Бьёрна?
        – Вы понятия не имеете, о чем толкуете. Это Центральное пенитенциарное учреждение Багдада, которое Саддам Хусейн назвал тюрьмой Абу-Грейб.
        – Ага, сейчас ты еще скажешь, что он там работал.
        – Нет, не работал.
        Карл перешел на более резкую интонацию. Тут вам не телевикторина «Счастливый случай», черт побери.
        – Ну, дальше. Что там с Бьёрном и Абу-Грейб?
        – А вы как думаете? Почему, по-вашему, я посоветовал вам попросить его закатать рукава?
        Карл потупился, барабаня кончиками пальцев по столу. Ему совсем не нравилось то, что он только что услышал. Совершенно не нравилось.
        – Что еще?
        Подняв взгляд на собеседника, Мёрк, к своему удивлению, увидел, что парень весь красный.
        – Я вижу по твоему лицу, что ты уже выложил больше, чем того хотелось бы Бьёрну, так?
        Гордон кивнул.
        – И, вообще-то, ты не должен был ничего этого про него знать, да? Ты просто случайно подслушал разговор у себя дома, я прав?
        Парень снова кивнул.
        – Ну ладно, Гордон. Вернемся к нашим баранам. У меня накопилось столько поводов вышвырнуть тебя к чертовой матери из полицейского управления… До этой поры ты находился под крылышком у Бьёрна, но не думаю, что ему захочется и дальше продолжать в том же духе, если я приду к нему в кабинет и, по твоему совету, попрошу закатать рукава. Предоставишь мне такое право?
        – Да, – кротко промямлил он.
        – Отныне ты будешь рассказывать Бьёрну об отделе «Q» лишь то, что мне хотелось бы до него донести, ты понял?
        – Да.
        – Значит, договорились.
        Поднявшись, Карл направил кулак прямо в Гордона и наделил его таким тумаком, что ресницы парня продемонстрировали настоящий риверданс.
        – Тогда иди к Бьёрну и сообщи ему, что убедился в том, что мы максимально приблизились к раскрытию весьма любопытного дела и что Карл Мёрк является просто-напросто одним из самых гениальных людей, которых ты когда-либо встречал.
        Губы Гордона слегка скривились.
        – Вы серьезно?
        – Да, и запомни слово в слово: «один из самых гениальных людей, которых ты когда-либо встречал». Затем позвони главе департамента Рене Эриксену и попроси его задержаться после работы. Мы хотели бы поговорить с ним еще раз.
        – Зачем? Мы же с ним в понедельник встретимся.
        – Затем, что у меня сложилось четкое впечатление: этот человек знает гораздо больше, чем ему хотелось бы, и что в данный момент он, вероятно, сидит и придумывает объяснения тому, почему две командировки, предпринятые им самим и Старком с промежутком всего в несколько дней, нельзя было объединить в одну.

* * *

        – Ты не в курсе, удалось ли криминалистам заполучить что-нибудь в ходе обследования места захоронения в Крегме? – поинтересовался Карл у Томаса Лаурсена.
        Тот в очередной раз вытер пальцы о передник. Горько было лицезреть бывшего лучшего полицейского-криминалиста в фартуке, заляпанном жиром и остатками соуса ремулад.
        – Кое-что обнаружили. Остатки волос. Кожи. Волокна одежды. Пару ногтей.
        – Значит, кучу материала ДНК?
        Лаурсен кивнул.
        – Через пару дней ты получишь ответ на вопрос, соответствуют ли ДНК-пробы тем, что собраны в доме Вильяма Старка.
        – Соответствуют. Мне даже не нужно знать результат проб. Одного факта, что в этой яме находился человеческий труп, мне вполне достаточно. Я абсолютно уверен в том, что это тот человек, которого мы искали.
        Лаурсен вновь кивнул.
        – Досадно, что самого тела там не оказалось. Ты знаешь, где оно находится в данный момент?
        – Нет, и что-то мне подсказывает, что мы этого так и не узнаем. Уже зарытый труп не станут выкапывать для того, чтобы переместить туда, где его можно будет легко найти. Если тебе интересно мое мнение, я уверен, что тело расчленили и сбросили куда-нибудь поглубже в воду.
        – Наверное, ты прав. По крайней мере, исходя из имеющегося у тебя опыта.
        Он в очередной раз вытер руки о фартук и принялся месить комок теста. Новая волна успеха. Свежий хлеб, испеченный с утра пораньше в полицейском управлении, стал очередной всепоглощающей идеей фикс. Лаурсен не на шутку боролся за выживание столовой.
        – Томас, еще одна вещь. Я много знаю о прошлом Бьёрна в Ираке, и у меня есть ощущение, что ты мог бы дополнить мои знания. Я прав?
        Лаурсен остановился и нахмурился.
        – Мне кажется, тебе лучше спросить у него напрямую, Карл. Меня это не касается.
        – Значит, ты что-то знаешь?
        – Можешь интерпретировать это как угодно.
        – Он был в заключении. Ты знаешь, за что и когда?
        – Карл, не спрашивай меня.
        – Можешь, по крайней мере, сказать мне когда? Непосредственно перед падением Саддама Хусейна?
        Лаурсен покачал головой из стороны в сторону.
        – Значит, чуть раньше.
        Никакого ответа.
        – В каком году?
        Лаурсен отбросил тесто в сторону.
        – Карл, хватит. Мы с тобой хорошие друзья, правда?
        Кивнув, Мёрк оставил бывшего коллегу в покое, однако его собственное состояние было далеко от спокойного.
        В данный момент Ассад сидел внизу и допрашивал человека.
        Маленький очаровашка Ассад из отдела «Q», полицейский без образования, нанятый на работу в полицейское управление с легкой руки Ларса Бьёрна, на что в конце концов все указывало. Нанятый человеком, который ныне стал начальником Карла, а ранее, при Саддаме, сидел в печально известной иракской тюрьме.
        Карл остановился посреди лестницы.
        «Черт возьми, Ассад! Да кто ж ты такой на самом деле?» – подумал он.

* * *

        Мёрк наткнулся на Ассада, который стоял у комнаты для допросов и широко улыбался.
        – А почему ты здесь? – поинтересовался он.
        – У меня перерыв. Ведь не может одно и то же лицо постоянно маячить у них перед глазами, правда? Пусть посидят, поразмыслят о происходящем и сложившейся ситуации. Так им будет проще развязать языки. В конце концов они выложат все как на душе.
        – Как на духу, Ассад. Кто там в комнате?
        – Ромео. Паренек со следом от ожога, который никак не хотел называть свое имя.
        – А ты все-таки его заставил?
        – Ну да, хотя пришлось туговато.
        Карл склонил голову вбок.
        – Каким образом?
        – Пойдем, сейчас покажу тебе.
        Парень сидел на своем месте. Без наручников, без гневного выражения лица, без какой бы то ни было защитной маски презрения к представителям властей и стражам порядка, столь характерной для него прежде. Благовоспитанный молодой человек в черном костюме.
        – Ромео, поздоровайся с Карлом Мёрком, – попросил Ассад.
        Ромео поднял голову.
        – Добрый день.
        Карл кивнул.
        – А теперь расскажи ему все, что ты уже рассказал мне, Ромео.
        – Что конкретно? – с акцентом переспросил он.
        – Про Золя и Марко.
        – Я не знаю почему, но Золя хочет убить Марко. Все подряд разыскивают его. Не только мы. Еще и много других людей, которых он призвал на помощь. Эстонцы, латыши, белорусы, украинцы, африканцы… Все мы ищем.
        – И почему же, Ромео, ты мне об этом рассказал?
        На Ассада устремил взгляд совершенно измочаленный человек. Почему же тогда Ассад был как огурчик?
        – Потому что вы пообещали мне, что я останусь в Дании.
        Ассад посмотрел на Карла с каким-то торжеством во взгляде. Элементарно, говорило его выражение лица.
        – Ты не можешь ему этого обещать, – возразил Карл три минуты спустя. – Завтра его посадят в тюрьму, возможно, даже в одиночную камеру, если он действительно знает так много, как только что продемонстрировал. И что же произойдет, когда он выйдет из одиночки? Каким образом ты собираешься защитить его и выполнить свое обещание?
        Ассад пожал плечами. Не его забота, понял Карл. На его взгляд, жестковато так обходиться с допрашиваемыми.
        – Я спросил, знает ли он Вильяма Старка. Говорит, не знает. А еще я спросил, принуждали ли Марко к оказанию сексуальных услуг в доме Золя, и он полностью отрицает это. По крайней мере сексуальному насилию они не подвергаются.
        Карл кивнул. Вся информация оказалась очень полезной.
        А цель оправдывает средства, как говорится, когда надо умыть руки.

        Глава 35

        Той ночью Марко продрог, как никогда в жизни.
        Он уцепился за борт экскурсионной лодки, пока та проплывала Хольменс Кирке и Нюхавн, но не осмелился вылезти, так как все еще находился в пределах городского центра, который контролировался людьми Золя. Поэтому лодка продолжала тащить его сквозь ледяную воду по Индехавнен, затем по каналу вокруг Оперы, и отцепился он от нее только рядом с Русалочкой. Марко ступил на берег в темноте, настолько мокрый и обессилевший, что кое-кто из припозднившихся туристов пытался позвать его и кричал, спрашивая, как вызвать «Скорую»; другие щелкали затворами цифровых фотоаппаратов, стремясь запечатлеть это сказочного морского обитателя, в виде которого он предстал перед ними. И впрямь, подобное зрелище было поинтереснее самой Русалочки.
        – Go away![109] – кричал Марко, расталкивая зевак и пробираясь через газон в обход Фрихавнен в направлении Сванемёллехавнен.
        На этот раз найти пристанище в пришвартованных лодках оказалось не так уж и просто. Очередные теплые майские выходные пробудили владельцев судов, и слишком много взглядов следило за изможденным дрожащим парнишкой, под покровом тьмы перемещавшимся по мосткам. Он явно не был здесь желанным гостем.

* * *

        Проснувшись в небольшой крытой моторной лодке, Марко был еще мокрый, однако теплый ветерок и яркий свет вынудили его встать и выбраться наружу.
        Прищурившись, мальчик посмотрел на солнце и установил, что, судя по времени, он еще успеет добраться до квартиры Кая и Эйвина, прежде чем те уйдут на работу.
        Последние сутки потрясли Марко. Два чернокожих парня подобрались к нему вплотную. Закрывая глаза, он отчетливо видел, как один из них выхватывает нож прямо перед его лицом, а второй выныривает из воды с вытаращенными бело-желтыми глазами.
        Итак, Марко надо было уходить, он не мог рисковать оставаться здесь дальше. Не только в Копенгагене, но и вообще в Дании. Он отправится на поезде в Швецию и там попробует начать все с нуля. В стране, столь малонаселенной и столь обширной, что она может покрыть расстояние от Копенгагена до самого Рима, наверняка возможно будет затеряться. Марко много раз слышал шведскую речь на улице, язык не так уж сильно отличался от датского, так что выучить его будет легко. Тоже плюс.
        Исходя из событий минувшего дня, месть в отношении Золя должна отойти на второй план. Перво-наперво ему требовалось выжить.
        Добравшись до жилища Кая и Эйвина, он обсох – и настроился не покидать эти места, пока не обретет свои деньги. На этот раз они не смогут ему помешать.
        Марко пару раз постучался, прежде чем Эйвин открыл дверь. Он совершенно не был похож сам на себя – настолько небритым, бледным и истощенным мальчик его еще не видел, – но, слава богу, не был настроен столь враждебно, как в последний раз. Кажется, он даже слегка оживился, увидев, кто пришел.
        – О боже, Марко, – сказал Эйвин. – Где ты пропадал, мальчик мой? Мы с Каем так беспокоились… Ох, только посмотри на себя, как ты ужасно выглядишь! Заходи, переоденешься. Давай, давай.
        Марко как-то расклеился. Губы его вновь задрожали. Как здорово было вновь здесь оказаться… Как раскрепощали теплые слова, улыбка Эйвина…
        – Эй, Кай, – крикнул Эйвин. – Марко вернулся. Разве нам не повезло?
        Вдруг мальчик услышал, как за его спиной входит в замок и поворачивается ключ.
        Он инстинктивно обернулся и увидел Эйвина с ключом в руке. Взгляд его изменился на угрожающий, тело подалось вперед, словно он собирался напасть на Марко.
        Тот резко повернулся к кухне и кухонной двери, однако в тот же миг подвергся настолько сильному удару по голове, что просто-напросто осел на пол.
        – Эйвин, не давай ему подняться! – крикнул Кай, падая на колени у головы Марко, хватая его за руки и обматывая чем-то запястья.
        Марко пытался сфокусироваться, но хаотичные световые вспышки в голове отфильтровывали все элементы окружающей обстановки, которые превращались в размытые и искаженные пятна.
        Исключительно повинуясь рефлексу, он постарался прижать руки к себе и хотя бы немного повернуть тело, но в ту же секунду услышал какой-то шум в непосредственной близости от уха, за которым последовал еще один удар.
        – Ай, – вскрикнул он и заплакал. – Почему вы так поступаете со мной? Я ведь ничего не сделал. Обещаю, что исчезну снова; я же только хотел забрать…
        На него обрушился очередной удар. Затем он почувствовал, как костлявое колено Эйвина впилось ему в ребра, так что он едва не лишился возможности дышать.
        – Да, он у нас, – донесся откуда-то сверху голос Эйвина. – Приезжайте прямо сейчас. Поторопитесь.
        Теперь Марко увидел их обоих очень отчетливо. Эйвин с мобильным телефоном в руке сидел верхом у него на грудной клетке, а Кай находился рядом с его головой, крепко удерживая его предплечья. Кай выглядел плохо; лицо его было опухшим и избитым, кровоподтеки на нижней части шеи проступали черной дельтой на нежной коже.
        Марко лежал совершенно неподвижно и чувствовал, как текли слезы, когда он посмотрел в отчаянные глаза Эйвина, которого так любил. Даже Эйвин предал его.
        Возможно, из-за слез, возможно, из-за того, что Марко казался теперь таким маленьким и беззащитным в руках двух мужиков, но, вероятно, Эйвин увидел Марко таким, каким он и был. Их домашним мальчиком, которого они научили лучше говорить по-датски, играть в карты, писать и верить в возможность нормального будущего.
        В тот миг он увидел в нем истинного Марко. И глубокие борозды, свидетельствовавшие о сильном гневе и разочаровании, уступили место иной мимике на пожилом лице – у Эйвина чуть вздернулись брови и задрожали уголки рта, и, наконец, просачиваясь через неровности дряблой кожи, по щекам покатились слезы.
        – Марко, я понятия не имею, чем ты им досадил, – признался он дрожащим от плача голосом. – Но если ты не исчезнешь из нашей жизни навсегда, они вернутся, а мы этого больше не переживем. Поэтому нам придется выдать тебя. Господь позаботится о том, чтобы тебе не причинили вреда.
        Кай подобного сострадания не испытывал.
        – Надеюсь, они сделают с тобой то же самое, что сделали со мной, понял, Марко? Они разрушили нашу жизнь. Теперь мы боимся даже ходить на работу. И в этом виноват ты, понимаешь?
        Марко замотал головой. Они ошибались. Ведь все обстояло совсем не так. Совершенно, абсолютно не так.
        Он зажмурился и скорчился, чтобы Эйвин понял – он будет лежать спокойно, если только ослабить давление колена на грудь.
        Через пять минут здесь будут враги, Марко знал это, потому что они рыскали по всей округе. Прибалты, африканцы, люди из банды Золя… да было абсолютно все равно, кто сейчас прибежит, потому что результат будет одинаковый. Золя был безгранично уверен в том, что он мог и чего хотел, – и его люди, соответственно, тоже.
        Как можно медленнее Марко повернул голову набок и оглядел стену, оценивая возможные действия. Вариантов было немного.
        Непосредственно над ним висела полочка, на которой находилась настольная лампа, замшевые перчатки и овальная миска с мелочью и ключами от подвала. Он хорошо помнил эту полочку. На уровне коленей тянулся провод от лампы, у ног стояли галоши и тапочки, в которые когда-то переобувался Марко. Ничего полезного для текущей ситуации.
        Зато он почувствовал, что Эйвину постепенно становится неудобно сидеть в одной позе, потому что тот заерзал и вывернул колени наружу, упершись голенями в пол.
        Марко затаился, как мышка. Сейчас Эйвин пересядет еще разок, и к этому моменту надо приготовиться, ибо другого шанса не представится.
        Он дышал все глубже и глубже, так что мышцы живота и ягодицы напряглись, чего Эйвин не замечал; одновременно осторожно прижал к телу руки, так что захват Кая стал чуть жестче. Все зависело от того, в какой момент он ослабит захват.
        Ровно в ту секунду, когда пальцы ног Эйвина прикоснулись к полу, Марко изо всех сил дернулся животом, резко выхватив руки. Результат оказался ошеломляющим – раздался звук от удара столкнувшихся старческих лбов.
        Затем Эйвин упал на бок, задев полку, с которой тут же все посыпалось; Кай же повалился назад, рухнул на спину, не успев вытащить из-под себя ноги. Оба громко застонали, однако Марко это не остановило. Он с размаху ударил Эйвина в плечо, так что тот растянулся вдоль плинтуса, и, высвободившись, резко вскочил на ноги.
        Кай попытался схватить его за ногу, но Марко отпихнул его руку ногой, так что та шмякнулась об стену.
        Он услышал, как на тротуар въехал автомобиль. Когда хлопнула дверца, Марко уже оказался на кухне. С бешено колотящимся сердцем он обнаружил, что дверь на черную лестницу заперта и ключа в замке нет. Тогда он выхватил из кухонного ящика нож, вскочил на стол, распахнул настежь окно и выпрыгнул.
        Он услышал стук в дверь, доносившийся из глубины квартиры, а также жалкие попытки Эйвина и Кая подняться и открыть стучавшим.
        Сложно было добираться до велосипедного навеса со связанными руками, одновременно удерживая в руке нож, однако он преодолел еще два двора и проскользнул в лабиринт улиц, прежде чем осмелился остановиться и перерезать веревку.
        Не успев пробежать и двадцати метров по улице, Марко заметил на противоположном конце прибалтов. Они еще не увидели его, но через несколько секунд обязательно увидят. Поэтому он нырнул в ближайший спуск к подвалу, встал, плотно прижавшись спиной к синей двери, ведущей в массажный кабинет, и принялся стучать в дверь пяткой.
        «Открывайте, открывайте, открывайте», – вопил его внутренний голос в такт ударам.
        В какой-то момент он услышал, как кто-то пробегает мимо по тротуару, а с противоположного конца улицы раздаются крики.
        «Откройте, ну пожалуйста, откройте».
        Он услышал за дверью какое-то движение.
        – Кто там? – спросили на нечистом датском.
        – Помогите мне, я простой мальчик, меня преследуют, – прошептал он.
        Прошло несколько секунд, в течение которых удары бегущих ног по брусчатке становились все громче, и наконец дверь открылась так резко, что Марко буквально ввалился внутрь.
        – Закройте, закройте, – умолял он, лежа на спине на полу и глядя в азиатское лицо, заспанное и без макияжа.
        Женщина закрыла дверь, а через пять секунд мимо по тротуару пронесся человек.
        Она представилась как Марлен, однако, очевидно, носила иное имя. Женщина втащила его на синий полосатый диван, стоявший под плакатом с прейскурантом на массажные услуги на разных языках. Здесь ему позволили посидеть, передохнуть и выплакаться.
        Вскоре появились еще две девушки, как и первая, в пижамах и совершенно не готовые к встрече с божьим днем.
        – От чего ты убегаешь? – спросила одна из них, погладив его по щеке.
        Она была нежной, от нее исходил тяжелый запах парфюма, но лицо было все в морщинках и оспинках, а пропорции тела странным образом нарушены; грудь ее как-то неестественно топорщилась.
        Вытерев слезы, Марко попытался объяснить свое положение, однако слушательницы явно не понимали ничего, кроме того, что речь шла о паре восточноевропейцев, которые в данный момент бегали вокруг с дикими воплями. Эта информация заметно обеспокоила их и заставила сбиться в кучку в уголке, о чем-то перешептываясь.
        – Послушай, – сказала затем та, которая утешала его. – Ты не можешь оставаться у нас. Через два часа придет человек за деньгами, и он ни за что не свете не должен тебя здесь обнаружить, иначе придется плохо не только тебе, но и всем нам.
        – Ну да, – добавила третья. – Сейчас мы дадим тебе поесть, потом помойся и уходи. Тебе придется покинуть нас через заднюю дверь, но мы постараемся проводить тебя через двор и через одну из квартир на Виллемоэсгэде выпустить наружу. А там уж выпутывайся сам как знаешь.
        Марко спросил, не смогут ли они помочь вызвать ему такси, однако этого они уже не могли для него сделать. Сутенер ежедневно проверял списки вызовов на их мобильных телефонах, и если он заподозрит, что они оказывают услуги вне рабочего времени, вряд ли ему это понравится. Ибо кто же еще может воспользоваться такси, как не клиент?
        Марко ощутил жалость по отношению к ним. Эти взрослые женщины жили самостоятельно, и все же их мучили точно так же, как Золя мучил своих подопечных. Он не понимал такого положения дел. Почему бы им просто не сбежать?

* * *

        Женщины поступили в точности как пообещали – провели его через двор и проводили до третьего этажа стоявшего напротив дома, где жил человек, пообещавший вывести Марко сквозь свою квартиру наружу. Это был их давнишний клиент, готовый сделать ради них все что угодно, так они сказали.
        – В следующий раз, Бенни, тебе достанется еще более нежное обхождение, – пообещала одна из проституток. Видимо, поэтому он к ним так и относился.
        По крайней мере, выглядел Бенни довольным.
        Марко была знакома улица Виллемоэсгэде. Здесь он как-то слонялся от магазина к магазину, тщетно пытаясь найти работу. Торговцы хотя бы не будут враждебно настроены к нему, если вдруг узнают. Проблему представляла «Ирма» на углу, где постоянно менялись мальчишки, работавшие приемщиками бутылок. Тут никогда не знаешь, откуда взялся очередной работник, поэтому Марко перешел на противоположный тротуар и целенаправленно устремился к пересечению с Эстеброгэде.
        На эту территорию ему было особенно опасно ступить. Но, возможно, удастся сразу остановить такси и уехать в аэропорт. Оттуда можно будет сесть на поезд в Швецию, а уж там его ждет свобода.
        Облокотившись на стену дома, Марко сунул руку в карман. Из денег, которые он взял из пакета Самюэля, осталось не больше пяти тысяч крон. Если повезет, он сможет достичь многого. Скоро наступит лето, погода стоит неплохая. Чего еще желать? Сон под открытым небом не стоил ни гроша. А добравшись до Даларны или Емтланда, он наверняка запросто найдет в изобилии необитаемые дома или редко посещаемые дачи. Все образуется, хотя мысль о куче денег, оставшихся под плинтусом в квартире Кая и Эйвина, терзала его до боли. Теперь ему предстояло начать все сначала, а кто знал, повезет ли ему так же в следующий раз?
        Мимо проезжало не так уж много свободных такси, поэтому, перебравшись на противоположную сторону улицы, Марко решил попытать удачи вдоль Сортедамссёэн, направляясь в сторону Трианглен. Там-то уж такси выстраивались в очередь.
        Однако ему было не суждено продвинуться настолько далеко.
        Впереди он увидел припаркованный фургон Криса, заехавший двумя боковыми колесами на тротуар. Судя по всему, прибалты призвали на подмогу верных оруженосцев Золя, после того как Эйвин позвонил им, и вот фургон стоял в ожидании груза, живого или мертвого.
        И этим грузом являлся он, Марко.
        Внутри у него все похолодело. Если б он только посмел, то бросился бы к фургону и проткнул бы все шины кухонным ножом, прихваченным у Кая и Эйвина и спрятанным сейчас у него под курткой.
        Мальчик посмотрел вниз на Сортедам Доссеринг. Возможно, лучше бежать этим путем, хотя он может оказаться опасным, если кто-то вдруг отрежет ему дорогу. Почти никаких ответвлений с одной стороны, водоем с другой. Нет-нет, такой вариант явно не подходил. Надо либо возвращаться к Лилле Триангель, либо оставаться на месте и ждать, пока не появится свободное такси.
        Марко ни на миг выпускал из виду фургон. Все сущее зло воплощалось в этом средстве передвижения. Как часто они сидели на полу в задней части фургона, и, как приготовленных на заклание телят, их повергали в бездны существования, а они не могли противостоять этому! Как часто он лежал, совершенно измотанный, на дне этого фургона и мечтал о том, чтобы поездка длилась вечно? Но она всегда подходила к концу. Каждый божий день они оказывались в своей темнице в Крегме. Поспать, поесть и вновь отправиться утром на промысел – такова была их жизнь. Как же он ненавидел эту колымагу!
        Марко вздрогнул. Неужели это его отец вышел сейчас из магазина позади фургона? А за ним, никак, следовал сам Золя? Они настолько одержимы его поисками, что даже решили лично осмотреть территорию и обойти заведения? Они ненормальные, просто-напросто сумасшедшие.
        Он отпрыгнул за деревья и взглядом, полным ненависти, проследил за тем, как мужчины вошли в следующий магазин. Таким людям, как Золя и отец, вообще нельзя позволять приближаться к детям.
        Марко заметил, что от Трианглен в его направлении движется велосипедист. «Я прекрасно знаю, что ты спер этот велик», – подумал он, сопоставив размер средства передвижения с возрастом и цветом кожи парня, сидевшего за рулем. Этот велосипед никогда не принадлежал ему. Почему вообще этот человек думает, что может кого-то ввести в заблуждение?
        Внезапно парень вскочил колесом на бордюр и ринулся прямиком к Марко, который успел сделать всего пару шагов, прежде чем его засекли. Велосипедист явно пошел на таран.
        На велодорожке было много других участников движения, которые орали парню, что он козел, однако Марко понимал его намерения лучше остальных, а потому инстинктивно бросился боком на землю, в то время как парень на ходу попытался схватить его. Марко рефлекторно выхватил из куртки нож и пырнул парня в лодыжку. Тот зарычал и, потеряв равновесие, повалился навзничь; в тот же миг Марко вскочил на ноги и принялся удирать изо всех сил.
        – Марко, только не туда! – крикнул кто-то с противоположной стороны улицы.
        Мальчик поднял голову и обнаружил, что почти все прохожие замерли и глазели прямо на него, а какой-то мужчина со всех ног кинулся к нему от угла Рюэсгэде. Их разделяло не более полутора сотни метров.
        Марко огляделся. От станции «Эстепорт» прямо к нему направлялось такси с зеленым огоньком у зеркала заднего вида, то есть оно было свободно. Поэтому он метнулся через дорогу, чтобы остановить машину. Велосипедист успел подняться с земли, а бегущий парень уже приближался к нему.
        – Там еще один! – раздался тот же голос.
        Марко обернулся через плечо и обнаружил, что отец стоит на тротуаре и кричит ему, сложив руки рупором. Он собирался крикнуть еще что-то, но в это самое мгновение Золя подбежал к нему сзади и так сильно толкнул в спину, что тот потерял равновесие и покатился на велосипедную дорожку и дальше на проезжую часть.
        Марко увидел, как впереди мелькнул автобус. Раздались крики, когда отец исчез под ним. И в тот же миг мальчик узрел новую опасность, на этот раз надвигавшуюся со стороны Классенгэде. Это был ужасный момент. Отца его только что переехали колеса, угроза надвигалась с трех сторон, а он сам стоял на краю тротуара и яростно махал таксисту…
        За рулем находился шофер-иммигрант из тех, у которых нет личного автомобиля, но они вполне довольны заимствованием чужого транспортного средства, если салон отделан кожей, а мотор позволяет обставить всех остальных участников дорожного движения.
        – Двигай! – пронзительно завопил Марко, и все внутри у него надломилось.
        Двое преследователей успели догнать такси и принялись барабанить по кузову кулаками. Шофер показал им средний палец и надавил на газ.
        Поэтому, когда они проносились мимо, Марко не успел разглядеть под автобусом отца; увидел лишь натекшую лужу крови и перепуганную толпу, собравшуюся на тротуаре за считаные секунды.
        Последнее, что он заметил, прежде чем лихач промчался через Трианглен, был водитель автобуса, который сидел на своем месте, закрыв лицо руками. Затем взгляд Марко прилип к Золя. Он хладнокровно возвышался над суматохой, возникшей среди прохожих, никто из которых, судя по всему, не заметил, что он натворил. «То же самое ждет и тебя», – говорил его взгляд.
        – Жуткая авария. Такие происходят часто, будь они неладны, я так думаю. Люди ездят как полные придурки. – Шофер взглянул в зеркало заднего вида на Марко. – Куда тебе, а?
        Мальчик сидел, запрокинув голову назад, и хватал ртом воздух; если б он наклонился вперед, его бы просто-напросто вывернуло.
        Отец попытался предостеречь его, и за это Золя убил его…
        Отец пытался спасти его. Его собственный отец…
        Марко представил себе его глаза. Зелено-коричневые, ласковые. Взгляд из давнего прошлого, он прекрасно понимал это. Но ведь отец только что предупредил его об опасности. А раз так, какое значение имеет временной интервал?
        А теперь его отец мертв, Золя же ускользнул. И этот человек на водительском сиденье еще спрашивал его, куда ему надо?
        Всего пять минут назад он сказал бы – в аэропорт. Вчера он сказал бы – к дому Тильды.
        А сейчас он попросту не знал…
        Золя всегда убивал совершенно расчетливо, и только что Марко увидел, каким образом и насколько запросто он это делал. Совершенно хладнокровно. Наверняка так же он вел себя, когда делал из Мириам инвалида, теперь Марко в этом убедился. Столь же цинично он уничтожил Вильяма Старка и, вероятно, еще множество других людей. Точно так же убил бы и самого Марко. Без каких бы то ни было эмоций и сострадания.
        – Слышал, приятель? Куда мне ехать? Деньги-то хоть у тебя при себе?
        Кивнув, Марко протянул через спинку сиденья две сотни крои.
        – Ну ладно. За двести крон можешь еще немного поразмыслить.
        Марко затряс головой. Ему не требовалось времени на размышления. Безжалостный взгляд Золя все предопределил. Марко останется и завершит свою миссию. Золя должен поплатиться за все во что бы то ни стало.
        – Бьюсь об заклад, они охотились за тобой. Наверняка как-то связано с наркотой, я ж понимаю. Дерьмово, что нельзя завести небольшой бизнес, не вызвав их собачьей злости, да? Ну, что скажешь? Куда ты хочешь?
        – Вы знаете «Херефорд Бифстоу» у Тиволи? – спросил Марко.
        – О’кей. Чувак, я ж таксист. Спроси у меня что-то, чего я не знаю, и можешь оставить себе свои две сотни.

        Глава 36

        – Эриксен уже покинул министерство, Карл.
        Мёрк взглянул на часы.
        – Рановато как-то. Неужели…
        По выражению лица Гордона он понял, что на этот раз юноша собирается сказать что-то действительно важное, и замолчал.
        – Эриксен подал в досрочную отставку. Сразу после того, как мы там побывали, он отправился к начальнику с заявлением о больничном и поставил его в известность о том, что больше не вернется.
        Карл нахмурился.
        – Проклятье, Гордон… Не знаю никаких подробностей, но ты запустил чертову мельницу.
        Призвав Розу и Ассада, он осведомил их о положении дел.
        – Ассад, ты позвонишь Эриксену домой и проверишь, там ли он. А ты, Роза, звони в министерство и требуй связать тебя с его начальником. Нам необходимо выяснить, что происходит. Потом позвонишь в полицию Фредериксверка и попросишь их следить внимательно за тем, не приспичит ли нашему Золя бежать с корабля. Если он надумает бежать, они должны задержать его.
        – На каком основании? – поинтересовалась Роза.
        – Ты наверняка сама что-нибудь придумаешь.
        – А я? – спросил Гордон.
        – Ты прощупаешь почву под Эриксеном. Нам надо узнать, есть ли у него дача или еще какое-то местечко, где он мог бы схорониться. Позвони в налоговую службу и так далее.
        Какое же разочарование испытал парень! И какая удача для Карла.

* * *

        Ассад кивнул и захлопнул крышку мобильного телефона.
        – Звонила прелестница Роза из отдела «Q», – заметил он, вновь задирая ноги на приборную панель.
        – Прекрасно. Давай попробуем подвести итог, – с этими словами Карл перестроился в другой ряд. С какой стати уже сейчас движение транспорта напоминает по интенсивности кипучую жизнь муравейника?
        Ассад кивнул.
        – Во-первых: согласен ли ты со мной, что твои методы допроса находятся слегка за пределами дозволенного?
        – За пределами? О чем ты? Разве это нельзя назвать творческим подходом?
        Карл покачал головой. Творческим? В один прекрасный день такое творчество до добра не доведет.
        – Во-вторых: недавно я узнал, что Ларс Бьёрн находился в заключении в Абу-Грейб при Саддаме Хусейне. И не говори мне, что ты ничего об этом не знал, Ассад, потому что я все равно не поверю. Лучше расскажи мне, связано ли каким-либо образом с этим фактом ваше с ним знакомство?
        Подняв голову, Ассад задумчиво посмотрел на бульвар Баллеруп, протянувшийся перед ними. Нельзя было назвать этот вид вдохновляющим.
        Затем он повернулся к Карлу и спокойно кивнул:
        – Да, связано. Но больше ничего не спрашивай у меня, Карл, договорились?
        Мёрк бросил взгляд на навигатор. Еще две улицы, и они у цели.
        – О’кей, – ответил он. Уже что-то, а это можно считать настоящим прорывом. Вопрос заключался лишь в том, когда случится следующий прорыв. Теперь Ассаду так просто не отвертеться. – Ладно, далее по тексту – что сказала Роза? Поговорила она с начальником Эриксена?
        – Да. Ей удалось заполучить более детализированную историю, чем Гордону… – Он принялся листать блокнот. – Да, вот, нашел. Я все записал. – Он постучал по блокноту. – Действительно, оказалось, Рене И. Эриксен досрочно покинул свой пост. Он обосновал свое решение тем, что после беседы с нами уверился в следующем: Старк действовал обманным путем, а то, что его обман вовремя не обнаружился, целиком и полностью на совести Эриксена. С таким бременем на плечах он больше не считал возможным оставаться на своей должности. На самом деле, по словам шефа, его следовало немедленно отстранить от должности, но Эриксен выглядел совсем дерьмово. Поэтому они договорились, что срочно оформят ему больничный. По всей видимости, в скором времени будет запущено служебное расследование, но на данный момент он не может больше сообщить никаких сведений.
        – О’кей. – Карл смотрел на номера домов. Через парочку зданий можно будет останавливаться. – А теперь наше дело, поверим ли в это мы или нет. Неужто и впрямь действия Старка могли шокировать Эриксена так сильно, как он утверждает? И не в последнюю очередь: можем мы вообще поверить в то, что Старк совершил нечто противозаконное?
        Ассад кивнул – с несколько отсутствующим видом.

* * *

        Для жителей Рённехольтпаркен частный домик в Баллерупе мог бы показаться не таким уж плохим вариантом жилья. Вот только домик этот как-то убого ютился в самом конце улицы, и обилие зеленых насаждений нивелировалось непосредственным соседством с автотрассой Рингвай-4. Дело было даже не столько в шуме, идущем с дороги, а скорее в выхлопных газах. Так что лично Карл предпочел бы остаться в собственном квартале бетонных коробок, ровными рядами вклинившихся в дикую природу, с множеством знакомых, проживающих по соседству.
        Они позвонили в дверь. Им открыла супруга Эриксена, явственно давшая им понять, что они, конечно, могут на секунду зайти в дом, но на самом деле у нее полно других дел, помимо ответов на их вопросы. Поэтому хозяйка не предложила гостям присесть и даже не поинтересовалась, чем она может им помочь.
        – Да у вас тут какая-то неприятность приключилась, – заметил Карл, указывая на полиэтиленовую пленку, которой работники «Фальк» затянули проем в окне гостиной.
        – А-а… я бы не назвала случившееся неприятностью. Позавчера мы подверглись нападению. Хулиганы разбили окно, ворвались и стали избивать нас, да только я прогнала их утюгом.
        Карл нахмурился.
        – Я не совсем понял. На данный адрес не был зафиксирован вызов полиции, так?
        – Да. Я хотела вызвать полицейских, но мой муж не пожелал.
        – Хм, странно… И что же произошло в ходе налета, они что-то украли?
        – Я же уже сказала, что прогнала их, так что они не успели.
        – То есть вы не знаете наверняка, что это были именно домушники? – спросил Ассад.
        – Понятия не имею, кто это был. Спросите у моего мужа. – Женщина совершенно не к месту рассмеялась.
        – Может, вы подскажете, где в данный момент находится ваш муж? – поинтересовался Карл, скользя взглядом по обстановке. Возможно, есть какие-то признаки того, что ее супруг дома, но просто не хочет обнаруживать свое присутствие?
        – Не-а. Да только сдается мне, что он удрал с поджатым хвостом, раз уж даже работу бросил.
        Здесь вмешался Ассад:
        – Простите, мадам. Неужели вам совершенно все равно, что с ним?
        Она улыбнулась.
        – Он все-таки мой муж и отец моих детей, так что мне не то чтобы совсем уж все равно.
        – И все же он вам безразличен?
        Хозяйка дома посмотрела на него, несколько изумившись такому выводу, но не перестала улыбаться. Когда-то она явно была красавицей, но теперь зубы ее пожелтели, а над верхней губой появилась растительность.
        – Вы не в курсе, у вашего супруга были какие-то проблемы? – продолжал Карл.
        – Да, полагаю, что да. Иначе вряд ли бы он с пеной у рта стоял в дикую рань в аэропорту в ожидании Тайса Снапа.
        – Э-э… Тайс Снап?
        Женщина раскинула руки.
        – Ну да, Тайс Снап. Неужто вы никогда не читали про него в газетах? – Она рассмеялась. – Впрочем, неважно. Школьный приятель моего мужа. То есть приятель – это громко сказано, раз он решил настолько запудрить голову Рене.
        – О чем идет речь?
        – Торговля акциями. У него лежит куча акций в «Банке Карребэк», это банк Тайса Снапа. Ну вот скажите на милость, что вы за полицейские, если еще не потрясли как следует этого человека?
        Карл посмотрел на Ассада. Тот лишь пожал плечами и спросил:
        – О какой сумме идет речь?
        – Понятия не имею. Таким уж скрытным всегда был Рене. Он ведь являлся и членом совета директоров банка.
        – А он, случайно, не мог отправиться к своему дружку, этому… как там его? – Ассад зашуршал блокнотиком. – Этому Снапсу.
        – Снап. Тайс Снап. Не знаю. Скорее уж он отправился в отель, клоп несчастный. Что до меня, так пусть этот хлюпик лучше посидит там.
        Хлюпик? В этом слове выразилось ее истинное отношение к партнеру по священному браку, как и к обещанию провести с ним всю жизнь до самой смерти в «любви и почтении, не покидая ни в радости, ни в горе».
        В кармане у Карла завибрировал телефон. Если это Мона, пусть все остальное немного подождет.
        Взглянув на дисплей, он увидел незнакомый номер. Может, она звонит с рабочего телефона?
        – Алло, монсеньор, – обратился к нему голос из трубки.
        Что за черт?
        – Говорит Гордон Тейлор. Я проверил положение Рене Эриксена. Много всего выяснил об образовании и карьере, но особое внимание обратил на то, что совсем недавно он продал акции «Банка Карребэк» на десять миллионов крон и к тому же входит в состав совета директоров банка. Странно как-то, да?
        Проклятье. Десять миллионов.
        – Гордон, расскажи мне лучше что-нибудь, чего я еще не знаю, – огрызнулся Карл и положил трубку. Сейчас он постарается обдумать полученные сведения.
        Мёрк повернулся к жене Эриксена, как вдруг телефон снова зазвонил.
        – Черт подери, Гордон, – зарычал он в трубку. – Неужели ты не понимаешь, что если я разрываю соединение, значит, разговор окончен?
        – Карл? – раздался из телефона женский голос. – Это ты? Это Лисбет.
        В мгновение ока гармошка складок на лбу Карла подскочила к самым волосам. Лисбет? О ней он совсем не подумал…
        – Ах, Лисбет, извини, я думал, это кое-кто другой. Знаешь, я сейчас на допросе, давай лучше поговорим попозже?
        – Да, конечно, мне очень жаль, что я тебя отвлекла. – Ее голос звучал разочарованно. Да и было, видимо, от чего.
        Затем Мёрк попрощался и заверил ее, что обязательно перезвонит в более удобный момент. Как-то странно, но эти слова не являлись ни правдой, ни ложью. Непонятное ощущение.
        – Да, простите, мы все внимание, – извинился он, вновь поворачиваясь к супруге Рене Эриксена. – Я как раз собирался рассказать вам о том, что ваш муж только что продал на десять миллионов акций банка, членом совета директоров которого является. Вы знали об этом?
        Она попросила повторить сумму. После чего застыла с выпученными глазами, переосмысляя всю свою жизнь.

* * *

        – Бенте Монстед, «Банк Карребэк». Чем могу быть полезен?
        Карл кивнул Ассаду, который сидел рядом и слушал. Вообще-то удобно ездить на служебном автомобиле с недавно встроенным навигатором, беспроводным телефоном и еще кучей всякой электроники. Можно было почувствовать себя настоящим миллионером.
        – Я бы хотел поговорить с вашим начальником, директором банка господином Снапом. Переключите меня, пожалуйста.
        – Простите, а с кем я говорю?
        – Вице-комиссар полиции Карл Мёрк, отдел «Q», полиция Копенгагена.
        – Ага. – Он сделал небольшую паузу. – Должен вам сообщить, что Тайс Снап не появлялся сегодня в офисе.
        – Он болен?
        – Ну, я даже не знаю… Он недавно вернулся домой из отпуска с Карибского моря, но мы еще не видели его на работе. Я знаю, что вчера он ездил в Копенгаген в нашу брокерскую контору, однако не предоставил нам никакой информации о планах на сегодня, а также не отвечает на телефонные звонки. Следует, вероятно, предположить, что он еще не вполне привык к разнице во времени.
        – Вот как… Возможно, мой звонок поможет ускорить адаптацию к часовому поясу. Я обладаю магической способностью воздействовать на людей посредством телефонной связи. Могу я попросить вас дать мне его домашний номер?
        – Нет, я думаю, что не могу предоставить вам такую информацию.
        – Не проблема. Тогда я позвоню в полицию Нэстведа и попрошу их заглянуть к вам в течение пяти минут. Ах, как шикарно будет выглядеть, когда парочка парней прошагают в полной амуниции к офису секретаря директора, не правда ли? Они мигом раздобудут нужный мне номер, раз вы не хотите его дать. Но все равно спасибо за помощь.
        – Если это действительно настолько необходимо… а по-видимому, именно так… то я согласен.
        Ассад поднял вверх большой палец. Это работало почти всегда.
        Спустя двадцать секунд настала его очередь звонить, однако на этот раз так называемые магические способности Карла не подействовали, поскольку никто не взял трубку.
        – Проверь-ка его адрес, Ассад, – попросил Мёрк. – И отправимся туда. Думается мне, тут дело темное.
        – Темное?
        – Ну да, что-то тут не так. Итак, вот что мы можем констатировать. Эриксен смылся. Они вместе со Снапом заседают в совете директоров. Эриксен только что продал офигенное количество их акций. И, наконец, Снап, возможно, болен. Очень странное совпадение… Готов поспорить, они сегодня где-то пересеклись.
        – Карребэксмине расположен далеко на юге, рядом с Нэстведом, Карл.
        – Ну и фиг с ним. День только начался.

* * *

        – Это только половина владений шейха, – прокомментировал Ассад, обозревая поля, простирающиеся за аллеей, которая тянулась вдоль завершающего участка гравийной дороги, ведущей к дому Снапа. – Все-таки надо было становиться директором банка, – продолжил он минуту спустя, нажимая на кнопку звонка.
        Постояв у массивной входной двери в течение минуты или двух и ничего не дождавшись, Ассад потянулся к дверной ручке. Естественно, дверь оказалась заперта.
        – Ассад, проверь хозяйственные постройки и гаражи, а я обойду дом кругом.
        Карл записал номерные знаки трех автомобилей, стоявших во дворе, после чего вернулся к служебной машине и справился в Центральном регистре, кто являлся собственником. Все машины принадлежали «Банку Карребэк». Кто говорит о дополнительных льготах?
        Затем Мёрк прошел сквозь безумно красивый яблоневый сад и очутился у задней части дома с аккуратными многоуровневыми террасами и распахнутыми окнами второго этажа. Он оглядел ухоженный сад и поразился огромному количеству документов, разбросанных повсюду. Судя по всему, раньше они лежали на подоконниках, но оконные створки были распахнуты настежь, и бумаги разлетелись по саду и застряли в ветках многочисленных фруктовых деревьев, а также на тополях, стоявших у межи северо-западнее дома.
        Карл поднял с террасы один из листов. Он оказался грубоватым на ощупь – вероятно, ручная работа. Понюхал его. Ну да, конечно, дамская бумага для писем. Теперь придется хозяйке подыскать замену своим папирусам.
        – Эгегей! – крикнул он в окна, ожидая, что из окна высунется хотя бы голова глуховатой горничной, но реакции не последовало.
        – Странная какая-то история с этими окнами, – спустя пару минут заметил Мёрк, обращаясь к Ассаду. – Как у тебя с лазанием?
        Тот подтянул штаны.
        – Единственное различие между мной и обезьяной заключается в банане. – И от души рассмеялся.
        Карл был не уверен, что он правильно понял шутку.
        В действительности Ассаду оказалось не так уж и легко, когда он ухватился руками за шпалеру.
        – Мне кажется, она не выдержит, – заметил помощник на полпути наверх. По тому, как он вцепился в дикий виноград, можно было заподозрить у него страх высоты.
        – Давай же, Ассад. Остался всего один метр, и ты будешь наверху. Ты же не хочешь, чтобы я полез вместо тебя?
        В ответ послышалось какое-то бурчание, которое можно было растолковать как «почему бы и нет», однако вскоре оно сменилось внятной речью.
        – Хорошо, что мы нашли этого Тайса Снапа в Интернете; теперь мы знаем, как он выглядит! – крикнул он, перехватываясь руками за оконную раму.
        – К чему ты это сказал?
        – Потому что я с уверенностью могу сказать, что именно он лежит тут наверху, мертвый, как камень. Безусловно, следует предположить, что женщина в постели является его супругой.

        Глава 37

        Он стоял в перелеске между деревьями, откуда имел возможность обозревать почти весь участок, не будучи обнаруженным. И картина, представшая перед его глазами, была ужасной.
        Он неплохо вооружился для разборки со Снапом относительно акций Кюрасао, которая вполне могла оказаться достаточно воинственной, поэтому в глубине почти бездонного кармана его куртки лежал молоток среднего размера, которым неудобно было забивать гвозди, зато он как нельзя лучше подходил для нападения на слабо защищенного человека, в данном случае на Снапа.
        «Если они побьют меня, мне будет чем ответить», – подумал Рене, прежде чем заметил многочисленные синие вспышки от мигалок на фоне выбеленных фасадов хозяйственных построек.
        Деятельность во дворе велась весьма оживленная; всего там насчитывалось штук десять машин, из них пара «Скорых». За ними Эриксен наблюдал с особым вниманием. Из дома вынесли два накрытых с головой тела. Он даже подумать не смел о том, что на носилках лежали Тайс и Лиза. Ну а кто же еще? Тут ведь, кроме них, никто не проживал.
        Перед домом было много народу; большинство из них, видимо, местные полицейские, но не все. Облаченные в белые костюмы криминалисты, начальник в гражданском, и, что было отвратительнее всего, там находился Карл Мёрк со своим темным помощником. Вот насколько близко им удалось подобраться… Слава богу, придурок, которого Мёрк взял с собой накануне, вернулся и непредумышленно предупредил его о том, насколько полицейские заинтересованы в их делах. В противном случае он не успел бы смыться вовремя.
        Рене посмотрел на лужайку с множеством разбросанных белых листов. Застряв в ветвях деревьев и кустарников, они способствовали созданию печальной обстановки. В паре метрах от него на тополе висела такая же бумажка, на которой было что-то написано. Точнее, напечатано на компьютере и подписано от руки. Как же жутко было представить себе, что, возможно, Лиза сидела и писала на этом самом листе в тот миг, когда все случилось…
        «Когда все случилось». Рене пытался осознать значение этих трех слов.
        Когда случилось что? Вот как было бы правильнее сказать. Ибо – кто это сделал и почему? Те же люди, что напали на них с супругой?
        Вообще-то Эриксен считал, что налет на его собственный дом был делом рук Снапа, но теперь он уже не был уверен в этом.
        Тогда кто?
        Рене никогда не встречался с Брайе-Шмидтом, но слухи утверждали, что этот человек разбогател отнюдь не честным путем и что он в высшей степени предприимчив и хладнокровен. Предприимчив и хладнокровен, да. Вновь два слова, которые можно было интерпретировать как угодно.
        Закрыв глаза, Рене размышлял над ситуацией. Брайе-Шмидт уже немолод и, естественно, нанял людей для совершения грязных дел, если, конечно, за этим вообще стоял он. Но каков был мотив? Тот же, что привел сюда и его самого?
        Эриксен взглянул на группу людей и на «Скорые», которые беззвучно исчезли в направлении города. Всего две минуты тому назад он был готов оказаться на месте, как только все разъедутся, однако теперь, перейдя к более рациональному ходу мыслей, понял, что вряд ли стоило туда идти.
        Речь шла о деньгах. О куче денег. И даже то, что развернулось сейчас перед его глазами, служило тому неопровержимым доказательством.
        Люди разошлись в разные стороны и принялись обходить постройки. Двое полицейских медленным шагом двинулись в его направлении, по всей видимости тщательно исследуя газон и окрестности. «Наверное, ищут следы, – подумал Рене и бросил взгляд назад, где глубоко отпечатались в грунте подошвы его ботинок. – Слава богу, я не успел приехать сюда раньше, иначе я бы наследил вокруг дома», – пришло ему в голову. Он начал пробираться по перелеску к главной дороге, где в укрытии была припаркована машина.
        Наконец-то усевшись за руль, Эриксен уже не сомневался. Он видел на носилках Тайса и Лизу, и их убили. На протяжении всей аферы Брайе-Шмидт играл в ней основную роль, и Рене был убежден, что дело обстояло так и сейчас. Жажда наживы не знала границ. То же самое было справедливо и в отношении его самого. Если Брайе-Шмидт погубил этих двух людей ради акций Кюрасао, значит, на данный момент он уже завладел бумагами.
        Естественно, Рене был готов отправиться за несколько сотен километров на север, чтобы удостовериться в этом.

* * *

        Лампы из кованого железа, фонтан без воды, незатейливые решетки на всех окнах – так выглядели консульства всех центральноафриканских республик. Претенциозно и уродливо.
        Рене закрыл машину и застегнул пальто. Конечно, он справится с таким старикашкой, как Брайе-Шмидт, а если нет, молоток наготове. Сейчас предстояло выглядеть энергично и решительно.
        Дверной молоточек плотно сидел в пазухе. «Видимо, далеко не каждый день к нему кто-то приходит», – решил Рене и постучал снова, полагая, что дома явно кто-то есть, раз горит свет в нескольких окнах.
        Он заглянул на участок поверх калитки, проделанной в заборе из жердей, который окружал сад с высокими древними соснами. Может быть, стоит обойти дом вокруг и попытаться заглянуть внутрь со стороны сада? В таком случае Рене сможет удостовериться, что Брайе-Шмидт находится в доме один.
        Будучи мальчишкой, он, бывало, пробирался к соседям на праздник двенадцатой ночи, чтобы замазать им окна закопченной пробкой, но это было давным-давно. Проникновение на чужую территорию явно не являлось основным навыком интеллигентного кандидата юридических наук, построившего карьеру на государственной службе. Поэтому Эриксен ощущал себя неуклюжим недотепой, когда прыгал от кустика к кустику, не спуская глаз с яркого света, лившегося в сад из окон.
        «Видимо, это окна гостиной», – предположил он, попытавшись приподняться на цыпочки и заглянуть в жилище.
        Эта комната больше всего напоминала стереотипный дом Эрнеста Хемингуэя – или декорации, созданные для посредственной кинокартины. Рене еще никогда в жизни не встречал такого количества трофеев в виде убитых животных, собранных в одном помещении. Чучела волов и антилоп, зверей хищных и травоядных, которых он видел только на картинках, висели повсюду со стеклянными глазами и лощеными шкурами бок о бок с оружием, которым они были лишены жизни.
        «Что за чертовщина», – подумал Рене, двигаясь дальше. Вдруг он услышал мужской голос. Несомненно, это был голос Брайе-Шмидта; характерно сдавленный и скрипучий, он выплевывал фразы бездушно и нетерпеливо.
        – Если вы сегодня в Эстебро видели, как он выезжал из города на такси, – звучал хриплый голос, – вы должны хорошенько пораскинуть мозгами и понять, где он может находиться. И как только вы это поймете, сообщите мне. Если не получится связаться со мной, доложите африканцам.
        В разговоре повисла пауза, во время которой Рене продвинулся чуть дальше. Он никогда не видел Брайе-Шмидта, и, возможно, его планы изменятся, если вдруг окажется, что тело старика еще соответствует сексисткому образу, который он пытался воссоздать этим адом из поверженных животных.
        – Я понятия не имею, куда сбегают твои люди, ты должен сам их контролировать, – сказал наконец Брайе-Шмидт. – Вот так, Золя. Делай свою работу или проваливай к чертям собачьим.
        Теперь Рене стало совершенно ясно, что он слышал только один голос. Значит, Брайе-Шмидт, вероятно, говорил по телефону.
        Рене обнаружил, что звук шел из приоткрытой двери, ведущей из дома в сад, всего в нескольких метрах от него. Значит, он сможет проникнуть внутрь через эту дверь, какое счастье…
        Оставалось сделать всего несколько шагов. Какая блестящая возможность для вторжения. Наконец-то они встретятся лицом к лицу, наконец-то будет произведен расчет, который никак не удавалось осуществить на протяжение многих лет.
        Сжимая в руках молоток, Эриксен подошел к двери и уперся взглядом в совершенно молодого темнокожего мужчину, стоявшего в дверном проеме с мобильным телефоном, прижатым к уху, и голосом, стопроцентно принадлежавшим Брайе-Шмидту.
        Через секунду парень захлопнул телефон и сунул его в карман. Он казался абсолютно невозмутимым, не то что ошеломленный Рене.
        – Входите, – пригласил он совсем другим голосом. – Вы, наверное, Рене Эриксен. Добро пожаловать.
        Рене нахмурился и принял приглашение, крепко сжав молоток в глубине кармана.
        – Да. А вы? Кто вы такой? Почему вы подражаете голосу Брайе-Шмидта?
        Темнокожий улыбнулся и сел. Возможно, он пытался внушить Рене доверие, как делает начальник, который приглашает подчиненных на чашечку кофе перед тем, как уволить их. Об ощущении безопасности не было и речи.
        – Это долгая история. Не желаете присесть?
        – Нет, я предпочитаю постоять. Где Брайе-Шмидт?
        – Он сидит в гостиной по соседству. В данный момент он задремал, так что вам придется подождать, пока я его разбужу.
        – А вы тем временем ведете все дела от его имени, так я полагаю?
        Он развел руки в стороны. Ответ был очевиден.
        – Так, может, именно вы разговаривали по телефону и с нами на протяжении последней пары лет?
        Последовал тот же самый жест светлых ладоней, контрастировавших с черной кожей.
        – Всякий раз?
        – Возможно. Брайе-Шмидту в последнее время хватало и других занятий.
        Рене огляделся. На стене за спиной африканца висели запечатанные двуствольные дробовики и узенькие винтовки, над ними – черные луки и колчаны со стрелами. Сбоку вертикально были прикреплены два острых, как иглы, копья с черными древками и широкими обоюдо-острыми наконечниками. Рядом со столиком на слоновьей ноге стояла выдолбленная из ноги носорога емкость с палицами разного вида. В витрине с другой стороны виднелись ножи, предназначенные для разных целей.
        Здесь явно было не то место, в котором Рене хотел бы довести беседу до вооруженной схватки. Уж лучше сразу самоустраниться. С этой арены ему не выйти победителем, с молотком или без.
        – То есть мне никак нельзя поговорить с Брайе-Шмидтом прямо сейчас? – переспросил он.
        Африканец покачал головой.
        – Давайте назначим встречу на завтра. Как вам, например, десять часов? Я точно знаю, он будет доступен.
        Рене кивнул. Завтра в десять он будет уже на краю света. Так что теперь надо добыть средства, заработанные акциями «Банка Карребэк». Все сложилось даже удачно.
        – Ну ладно. Благодарю вас. Передайте Брайе-Шмидту, что я с радостью с ним встречусь.
        Африканец привстал.
        – А что мне ему передать, о чем пойдет речь?
        – Мы поговорим завтра, ничего особенного.
        Африканец протянул ему руку, однако Рене почувствовал в этом жесте какой-то подвох и проигнорировал его. Отступив к двери веранды, он попрощался. Завтра к десяти он сюда вернется.
        Не успел Рене взяться за ручку двери, как чернокожий метнулся к нему и нанес удар ребром ладони в горло.
        – Ты никуда не уйдешь, я тебе не доверяю, – прошипел он, когда Рене опустился на колени и начал хватать ртом воздух. – Ну-ка говори, зачем ты пришел.
        Эриксен попытался, но не смог произнести ни слова. Шейные мышцы оказались парализованы, а с ними и правая рука.
        Сомнений не оставалось, африканец собирался нанести еще один удар, поэтому Рене поднял левую руку и махнул ею. «Секунду, – говорил этот жест, – сейчас я приду в себя и скажу».
        Он почувствовал, как правое плечо теплеет и по руке бежит струйка крови. Тогда он выхватил молоток и треснул им негра по колену.
        Рене ожидал, что за ударом последует дикий рев, но с губ чернокожего не слетело ни звука, хотя нога дернулась в сторону, а глаза обезумели от боли.
        – Сукин сын! – прорычал он и в падении увлек Рене за собой, схватив его за голову, что поставило жизнь Эриксена под угрозу. Тот занес молоток еще раз и нанес второй удар, от чего хватка противника ослабла. Когда негр вскочил на ноги, кровь из руки закапала на пол, но он по-прежнему не проронил ни звука.
        Взгляд обоих одновременно упал на оружие, висевшее на стене, но африканец имел преимущество, так как находился в вертикальном положении, и, хромая, резко устремился к оружию. Рене пытался не отставать.
        Несмотря на полученные увечья, была в этом парне какая-то устрашающая гибкость. Его незамедлительная реакция, решительность, с какой он наносил удары, – все это породило в Рене страх смерти. Теперь он понял, что это за парень. Один из тех, о которых говорил Тайс Снап. Дети-убийцы. И он понял, что эту битву ему ни за что не выиграть.
        Он позабыл о той ниточке, за которую обычно цепляются люди перед лицом смерти, и тихо следил за движениями парня, который ухватился за копье и сорвал его от стены.
        – Зачем ты сюда пришел, с какой целью? – спросил он абсолютно спокойно, целясь в Рене с двухметрового расстояния.
        – Я был в Карребэксмине и видел, что вы сделали с Тайсом Снапом и его женой. Это я вызвал полицию и посоветовал заглянуть еще и сюда. Да только я не был полностью уверен, что прав в своих предположениях, поэтому решил приехать сюда заранее и предупредить Брайе-Шмидта на случай, если я ошибаюсь.
        Парень улыбнулся странной, неестественной улыбкой.
        – Ты ведь врешь, да?
        Рене затряс головой.
        – Нет. Я приехал сюда, чтобы убить его. Ты – один из мальчиков-солдат, о которых рассказывал Снап?
        – Нет, я Бой.
        – Тогда прощай, Бой. – С этими словами он занес молоток над головой и метнул его прямо в африканца, успев сам отпрыгнуть в сторону.
        Несмотря на это, копье угодило Рене в левую ладонь и пробило ее насквозь, выйдя с противоположной стороны.
        Удивительно, но оно не причиняло боли, пока Эриксен не взялся за древко и не извлек его наружу.
        Рука взорвалась от боли, причиняемой пораженными нервными окончаниями. Задыхаясь, Рене приблизился к витрине с ножами, не спуская глаз с чернокожего противника, который уже успел нагнуться и подобрать молоток. Очень медленно он поковылял к Рене, прилипнув взглядом к его горлу и занеся молоток над головой.
        Негр мог бы просто запустить орудие в Рене, но желал поступить иначе. Он стремился приблизиться к жертве, установить с ней тесный визуальный контакт в момент убийства, это было очевидно.
        Тогда Рене ткнул локтем в витрину и вынул оттуда нож, который по длине и весу не уступал упущенному молотку. И все же отступил к стене. Да, он сжимал в руке нож, но в данный момент не хотел применять его по назначению.
        Заметив позади себя ручку двери, Эриксен нажал на нее сверху, и в тот же самый миг африканец наскочил на него, прицелившись молотком прямо в шею.
        В какой-то момент Рене словно выпал из реальности. Тело отделилось от мозга, конечности – от туловища, истекающая кровью ладонь – от остальной руки. Лишь кулак с ножом жил своей жизнью, обороняя его.
        В момент удара Рене вскинул руку с ножом к своей шее, и молоток не причинил ему никакого вреда, зато нож, парировав удар, вонзился в руку нападавшего на такую глубину, что из артерии на запястье фонтаном хлынула кровь.
        Чернокожий был обескуражен и попытался отступить, но Рене крепко удерживал его, орошаемый кровью. Молоток грохнулся об пол.
        Только теперь он увидел настоящий гнев, пролившийся из разъяренных глаз. Негр пытался пробить голову Рене своим лбом, в то время как из его тела струились потоки крови. Эриксен отвел голову назад, от чего тело налегло на дверную ручку, дверь за его спиной распахнулась, и оба противника повалились на пол примыкавшей комнаты.
        Задыхаясь, парень подолгу смотрел на Рене и старался укусить его в шею, но постепенно его движения становились все медленнее, пока он наконец полностью не замер.
        Эриксен пробовал отдышаться. Он был уже не юношей и потому в какой-то момент почувствовал, что сердце его вот-вот остановится от пережитого шока и хлынувшего в кровь адреналина. Внезапно, с очередным глубоким вдохом у него возникла реакция на происходящее – и вспыхнуло отвращение. Он отпихнул от себя покойника и лег на спину, уставившись в потолок. Через довольно продолжительное время наконец перевернулся и смог оценить текущую обстановку.
        И тут Рене уперся взглядом в пару ног. Две столбо-образные ноги в тяжелых ботинках на шнурках, какими обычно пользуются только путешественники. Медленно он скользнул глазами вдоль ног, прекрасно понимая, что они принадлежали Брайе-Шмидту и что теперь именно в его руки он попал. А значит, все, через что он только что прошел и откуда ему удалось-таки выбраться, – все это было напрасно.
        Закрыв глаза, Эриксен сдался на милость судьбе.
        «Отче наш, сущий на небесах», – тихо молился он. Столько лет прошло с последней молитвы… Подумать только, что в свой последний день он вспомнил эти слова.
        С удивительным покоем, окутавшим тело, он обратил взор на своего палача – и обнаружил, что человек этот сидел в инвалидной коляске и взгляд его был совершенно отсутствующим.
        Рене рывком поднялся с пола и едва не поскользнулся в луже крови.
        Мужчина, находившийся перед ним, был полностью парализован. Вокруг него на всех полочках стояли пузырьки с таблетками. На подоконнике лежали новые упаковки памперсов. На столе выстроились бутылки с медицинским спиртом, лежали хлопковые полотенца и бумажные упаковки с поролоновыми тампонами, которые обычно применяют в больницах.
        Рене поклонился мужчине и заглянул ему прямо в глаза. Абсолютно никакой реакции.
        Тогда он перешагнул через тело африканца, взял одно из полотенец и обернул им свою руку, на которой безжизненно повисли два пальца. Он будет разбираться с ними, когда уберется отсюда подальше.
        И тут его взгляд упал на зеленую картонную папку, на которой значилось полное имя Брайе-Шмидта и его персональный регистрационный номер.
        Рене открыл ее, и буквально первая страница заставила его выпучить глаза.
        В журнале черным по белому было написано, при каких обстоятельствах у Брайе-Шмидта случился инсульт. Дата и время прилежно зафиксированы. 4 июля 2006 года. Задолго до начала их авантюры. Так вот почему он никогда лично не присутствовал на собраниях совета директоров… И вот почему африканец, назвавший себя Боем, выдавал себя за него…
        Рене покачал головой.
        – Интересно, как бы все обернулось, не будь ты в таком состоянии? – громко произнес он, похлопав мужчину по щеке.
        Какое жалкое существование он влачил… Эриксен бы предпочел умереть, чем жить таким вот овощем, в который превратился Брайе-Шмидт.
        Затем он обошел дом, пока не нашел комнату Боя с уложенным чемоданом, собранным в дорогу. Здесь же лежали и акции, аккуратно перевязанные ленточкой. Рене взял их в руки, на мгновение прижал к себе – и вдруг понял, что оставил по всему дому кровавые следы, не говоря уж о крови, капавшей с руки.
        Поэтому он вернулся в комнату к Брайе-Шмидту и отыскал там коробок спичек, лежавший рядом с канделябром. На мгновение устремил взгляд на неподвижную фигуру в инвалидном кресле, после чего зажал ему нос и рот, не отпуская руки, пока мужчина не перестал дышать. Это оказалось совсем не драматично и завершилось вполне бескровно.
        «О боже, бедняга, – подумал Эриксен. – Но ты не будешь больше страдать. Скоро все кончится».
        Он взял со стола медицинский спирт и вылил содержимое бутылки на оба тела.
        Уже собираясь отойти и бросить спичку, Рене заметил, что шея мертвого африканца запрокинута назад, а изо рта торчит вставная челюсть. На мгновение он остановился, разглядывая труп и обдумывая это невероятное совпадение. Затем он принял молниеносное решение. Вынул челюсть изо рта мертвеца и положил ее в свой карман, после чего достал собственный зубной протез и вставил его на место изъятого.
        Потом взял еще одну бутылку со спиртом, вылил содержимое на тело африканца, отступил на несколько шагов и бросил зажженную спичку на труп.
        Раздался глухой глубокий звук в момент воспламенения алкогольных паров, и синий свет озарил затхлую комнату, как в самый разгар светового дня.

        Глава 38

        Золя захлопнул мобильный телефон и тяжело откинулся на спинку сиденья.
        Только что собеседник произнес спасительную, но в то же время ультимативную фразу: «Делай свою работу или проваливай к чертям собачьим».
        Именно из этого недвусмысленного сообщения он теперь пытался вывести несколько возможных сценариев развития.
        Что-то должно было наконец случиться сейчас, по мере возрастания риска того, что Марко все же удалось вырваться из их клещей. Ибо даже на расстоянии малец представлял собой опасность, а особенно теперь, когда он видел, как Золя толкнул его отца на верную гибель. Как раз в тот момент Золя был вполне удовлетворен развитием событий.
        Раз он не мог рассчитывать на стопроцентную лояльность, надо было уничтожить сомнительное звено, тем более теперь ни с кем не надо было делиться в случае завладения общей добычей.
        Контакт потребовал, чтобы Золя выполнил свою работу или проваливал к черту. Тем самым он имел в виду, что либо они выясняют, где находится Марко, и разъяренные гиены вгрызаются ему в глотку, либо Золя придется убраться с дороги. Вопрос, однако, оставался прежним: где Марко?
        Действительно, мальчишка отправился на такси на север, но только что из этого следовало? Ровным счетом ничего. Двумя минутами позже он мог попросить шофера повернуть на восток, юг или запад… да куда угодно. Уличная сеть была бесконечной, однако ему надо было дать хоть какие-то ориентиры этим гребаным африканцам, которых бросили в бой.
        Он кивнул Крису, сидевшему рядом.
        – Свяжись с Пико, у меня есть к нему дело.
        Крис набрал номер на телефоне, подождал полминуты и протянул трубку Золя.
        – Позови Пико, – только и сказал тот.
        Через мгновение парень коряво ответил. Как же раздражает неспособность восточноевропейцев прилично выучить английский язык…
        – Я понятия не имею где. Был за углом, теперь пропал. Говорил с твоим человеком. Тут мне подсказывают, с Гектором. Больше ничего.
        Захлопнув телефон, Золя вернул его Крису и замер, устремив затуманенный взгляд на Бредгэде.
        Криминальный образ жизни научил его в любой ситуации соблюдать главный принцип: чем сложнее представителям государства связать преступления всей его шайки с ним самим, тем безопаснее и продолжительнее будет его карьера. Именно поэтому он разработал такую систему телефонной связи – и поэтому до сих пор сохранил безупречную репутацию, сколотил состояние и мог похвастаться прекрасным и весьма плодотворным прошлым.
        Система была проста: ни у кого из клана не было мобильного телефона, только у него самого да у Криса. Таким образом, подопечные имели возможность связаться с ним, однако в случае задержания нельзя было выстроить никакой цепочки, которая вывела бы прямиком к нему.
        Кроме того, за последние годы Золя создал еще одну сеть, посредством которой восточноевропейские вспомогательные силы, которые в данный момент присоединились к охоте, могли передавать сообщение дальше, охватывая в конце концов всю территорию, где промышляли его люди. Естественно, это прекрасно работало в повседневной жизни, однако повседневность давно отступила.
        Для данной ситуации телефонная система оказалась слишком усложненной и представляла собой слабое звено в его империи. Попросту говоря, она превратилась в бремя.
        – Давай подождем, он наверняка перезвонит, – предложил Крис.
        Однако Золя чувствовал, что ждать нельзя. Ибо в каждую следующую минуту Марко мог нанести удар. Полицейские уже побывали у них в Крегме, и за этим стоял Марко. До тех пор, пока мальчишка разгуливал на свободе, не существовало ничего святого и надежного. И как же он, Золя, мог ждать?
        Крис поднял руку, Золя отчетливо услышал мелодию звонка. Затем Крис протянул телефон ему.
        – Пико слушает, – прозвучало из трубки. – Рядом со мной находится Гектор.
        – Где вы? Я никак не мог с вами связаться. И почему ты позвонил?
        – Я стою у самого Писсеранен. Гектор только что подошел и рассказал, что Ромео и Самюэль куда-то пропали. Их уже давно не видно в Нюхавн. Сначала не вернулся Ромео, а потом и Самюэль. И тут, конечно, нет никаких хороших новостей, Золя.
        – Что ты имеешь в виду? Выкладывай-ка поживее!
        – В «Черном бриллианте» были полицейские. Мы узнали, что их обоих накрыли рядом с камерой хранения.
        Золя поднял взгляд к потолку. Черт, неужели именно теперь надо было такому случиться?
        – Каким образом?
        – Легавые просто там стояли. Поджидали их.
        Золя кивнул, в то время как половина его лица похолодела.
        – О’кей. Держитесь подальше от гавани! И еще, Пико, пока вас не забрали домой, позаботься узнать, где каждый из членов клана и что происходит. Если кто-то из вас в курсе, где находятся африканцы, сообщите им, что Марко отправился в северную часть города. Дай им адрес дома Старка.
        – Зачем? Он же мог уехать куда угодно.
        – Ну-ка скажи, может, у нас есть варианты получше?
        Золя разорвал соединение, сделал несколько глубоких вдохов и затем набрал домашний номер. Был четверг, а значит, Лайла готовилась принять его у себя. Ее дом пропитан ароматом медовых булочек и соблазнительной услужливости, но сегодня у него имелись для нее иные поручения. Она должна была собрать ценные вещи. Все предметы, изготовленные из драгоценных металлов, и, конечно же, ювелирные изделия. Исключительно из мер предосторожности.
        – Я как раз собиралась тебе звонить, Золя, – заявила Лайла, едва подойдя к телефону. – На другом конце улицы стоит какой-то автомобиль, причем уже довольно долго. Поэтому я взяла с собой собаку и пошла прогуляться с ней по дороге. Я хотела узнать, кто это, – и там обнаружила еще несколько машин, которые просто стояли и ждали непонятно чего. Дойдя до цели, я заметила, что на холме припарковано несколько больших машин, а вокруг ходят какие-то люди в белых комбинезонах. Похоже, они как-то связаны с полицией.
        – На каком холме?
        – Ну, холм, да ты знаешь; ну, где Марко пропал. Как ты думаешь, что они могли там найти?
        – Понятия не имею. А что с машиной в конце улицы?
        – Все еще стоит там. Кто-то сидит внутри.
        Золя тяжело оперся на подлокотник. Полиция замела его людей, полиция следит за его домом, полиция рыскает в районе бывшего места захоронения Вильяма Старка… Вот ведь проклятье!
        – Успокойся, Лайла. Мы тут ни при чем. Но все-таки лучше собери все ценности и запрячь куда-нибудь подальше, на случай если кто-нибудь придет с обыском.
        Она колебалась, но в целом казалась достаточно невозмутимой – по крайней мере, на расстоянии. Невозмутимости ее придет конец, как только она услышит о распаде клана и о том, что он толкнул собственного брата, ее официального возлюбленного, на верную гибель. Тут не могло быть сомнений.
        Протянув мобильный телефон Крису, Золя опустил боковое стекло, чтобы теплый воздух растопил ледяной холод, охвативший его.
        Более двадцати лет он был привязан к группе людей, которую называл своим кланом. Он был свидетелем того, как ради него они разбивались в лепешку, как совершали всевозможные поступки, от которых лишь он один получал выгоду. Это была преданная банда. Теперь вопрос заключался в том, сочтены ли дни, его собственные и клана в целом.
        На миг он взглянул на Криса, его правую руку, его неизменный бампер, готовый смягчить любые удары, направленные в хозяина. Вот по кому он будет скучать сильнее всего.
        – Дай-ка мне сигариллу, – попросил Золя у Криса, который сразу протянул ему и зажигалку.
        Такой же момент в облаке прохладного табачного дыма и в аромате тропиков, витающем в сухом воздухе, в недалеком будущем превратится в его очередную исходную точку, он уже решил так. Нельзя было положиться на то, что Самюэль, этот слюнтяй, будет держать язык за зубами, как нельзя было положиться и на то, что в одну прекрасную ночь Лайла не всадит ему в сердце нож, узнав о том, что ее возлюбленный принесен в жертву.
        Объективно, все было проще простого. От материальных ценностей, находившихся в Крегме, придется отказаться, в таком случае полиция получит исчерпывающее материальное подтверждение его деятельности. И это не так уж и плохо.
        Остальное спокойно лежало и дожидалось его в Цюрихе. Солидный счет, сколоченный на протяжении многих лет, базировался на компаниях, которые считались легальными, но на самом деле таковыми не являлись. А как только он получит эти средства, перед ним будут открыты два дальнейших пути, и Золя пока еще не решил, какой из них выбрать. Либо он заберет все деньги и спокойно проживет остаток жизни где-нибудь в Венесуэле или Парагвае с кучей женщин вокруг, либо же сформирует еще один клан. Существовало множество рынков для развертывания подобной деятельности, однако с суровым климатом и мрачными зимами, характерными, например, для Дании, было решительно покончено. У него полно времени для осуществления выбора, а мир поистине огромен.
        Если посмотреть на ситуацию в таком разрезе, то уместно было бы сказать – нет худа без добра. Золя лишь надеялся, что Марко, который буквально выжил его отсюда, получит по заслугам. Да-да, он искренне желал, чтобы африканцы поскорее перерезали ему горло.
        Золя взглянул на часы.
        Еще полчаса, и он отправится на Ратушную площадь, чтобы собрать дневную выручку. В поездку ведь придется захватить с собой кое-какие наличные, такого правила он всегда придерживался. По кредитной карте столь же легко проследить перемещение, как и по мобильному телефону, а потому если он хотел исчезнуть надежно и безболезненно, стоило прибегнуть к консервативным, но стопроцентно безопасным методам.
        Он открыл «бардачок» – Крис тем временем смотрел в окно, – вытащил свой фальшивый паспорт и две-три тысячи крон, всегда лежавшие наготове, из отверстия в обивке, и переложил в свой карман. Никакого повода для вопросов со стороны Криса. Кто знает, что придет в голову помощнику, когда он узнает, что именно вот-вот произойдет?
        – Крис, я бы хотел повести сам, – сказал Золя и жестом показал, что им надо поменяться местами.
        Помощник посмотрел на него с недоумением, но научился не сомневаться в правильности приказов своего господина и хозяина.
        Золя похлопал его по спине.
        – Послушай, Крис, сейчас мы кое-что предпримем.
        И он объяснил свой замысел.
        Как только они окажутся на Ратушной площади, Крис должен сообщить собравшимся членам клана, что им предстоит возвращаться домой на поезде со станции «Вестепорт». Что Золя с Крисом придется предпринять кое-какие меры, чтобы побыстрее вызволить Самюэля и Ромео из полицейского управления. В качестве дополнительной меры безопасности они попросят собравшихся сначала сложить дневную добычу в мешок Криса на тот случай, если полиция вдруг дожидается их дома. После этого они с Крисом отправятся к лучшему адвокату, какого только можно найти в Датском королевстве, – он уже знал к какому, так должен был передать им Крис. Золя ничто не могло застать врасплох, даже подобная дерьмовая ситуация.
        Было очевидно, что Крис оказался глубоко тронут подобной заботой о членах банды. Если б их не разделяла огромная черная сумка, он бы схватил и облобызал руку Золя.

* * *

        Они очутились на площади без двух минут пять – и все пошло совсем не так, как задумал Золя.
        Крис вышел на улицу и принялся собирать награбленное, а члены клана неловко стояли и слушали о событиях, произошедших в течение дня.
        Но только лишь Крис собирался поставить сумку на переднее сиденье, как раздался крик, и люди Золя моментально рассыпались в разные стороны. Только Мириам да еще одна девушка остались на месте, когда полицейские вторглись на площадь, повыбежав изо всех щелей.
        Золя даже не успел как следует подумать, прежде чем его нога с силой надавила на газ, и визг сорвавшихся с места колес фургона отозвался эхом, пролетевшим по воздуху от издательского дома «Политикен» до Дома промышленности.
        Он только успел подумать, что мог бы без труда приобрести билет на самолет в том или ином направлении на деньги, что взял из «бардачка», а еще – что странно, но не видно никаких полицейских машин, которые могли бы предотвратить осуществляемый им побег.
        Да, он успел даже улыбнуться на миг, как вдруг лобовое стекло треснуло и что-то тяжелое ударило его в колено.
        Он не заметил грузовик, направлявшийся с Амагера по встречной полосе.

* * *

        Шофер с лихвой оправдал полученные двести крон, мгновенно заехав на велосипедную полосу движения и высадив Марко прямо напротив «Херефорд Бифстоу». Таким образом, пассажир мог незаметно выпрыгнуть из машины и перелезть через ограду за считаные секунды, оказавшись во внутреннем дворике, пока строители покидали площадку через главный вход.
        Марко понимал, что на этот раз ему нельзя ударить в грязь лицом, как понимал он и то, что нельзя оставаться безоружным, на случай если вздумают вернуться африканцы или еще кто-то из ищеек.
        На втором этаже он нашел плотницкий молоток и взвесил его в руке. Одна сторона была тупой и массивной, вторая – которой выдергивали гвозди – острая, как наконечник копья. Конечно, это вам не пистолет, но оружие ничуть не хуже ножа.
        Марко уже не боялся. Такие рациональные ощущения, как страх и беспокойство, свойственны в первую очередь тому, кто переполнен любовью к жизни, верой в будущее и в окружающих людей и не желает утратить эти привязанности. Однако, когда начинает преобладать ненависть, любовь отступает, и страх вместе с ней.
        В данный момент мальчик испытывал только ненависть.
        Золя убил отца прямо у него на глазах, и если б Марко не оказался там в это мгновение, этого бы не случилось, он знал. Косвенно именно Марко был виновен в смерти отца, так как именно его присутствие и действия заставили отца отказаться от благоговения перед Золя; вместо этого он предпочел предупредить своего сына…
        Марко поднял голову. Его отец! Если б он только мог погладить эти два слова рукой, он бы так и поступил. Они затрагивали самые глубокие чувства, и вот теперь их больше нет в мире Марко, как нет и слова «сын». Циничный пинок от человека, которого он ненавидел сильнее всех на свете, положил конец этим словам, и Марко отомстит ему любой ценой. За это, да еще за убийство Вильяма Старка, отчима Тильды. Только отомстив, он окажется в состоянии снова взглянуть в будущее.
        Марко опустился на четвереньки на бетонный пол второго этажа, чтобы заглянуть в строительный мусоропровод, который пролетел насквозь днем ранее. Естественно, труба оказалась пуста, то есть африканец каким-то образом высвободился. Марко не мог удержаться от улыбки, представив себе, как это выглядело.
        Только на четвертом этаже он почувствовал себя в достаточной мере безопасно. Все было тихо, рабочие разошлись, за исключением нескольких человек, передвигавшихся внизу между бытовками.
        Если он не хочет быть обнаруженным до прихода темноты, придется провести еще одну ночь в башне. Конечно, существовала вероятность, что кто-то сможет вычислить, что, несмотря на здравый смысл, он вернулся в свое старое убежище, поэтому Марко приготовился к встрече с неприятелем. А если этого не случится, он попробует подобраться к дому в Крегме и разделаться с Золя.
        При этой мысли мальчик нахмурился. Сделать это будет нелегко; он вообще был не уверен в том, что сможет это сделать. Совсем, совсем не уверен.
        Отыскав блок из газобетона, Марко вплотную пододвинул его к низкой бетонной стене, примыкавшей к Ратушной площади, и устроился на нем, как на стуле. Положив локти на бордюр, он получил возможность, подобно королю, обозревать свои владения от Лангебро через многочисленные прекрасные здания до самых Озер.
        Было почти пять часов. Вот-вот объявится желтый фургон Криса и заберет шайку.
        Фургон он пока не приметил, зато обнаружил нескольких мужчин с сосредоточенными взглядами, стоявших на углу улицы Вестегэде и на противоположной стороне Вестеброгэде.
        Эти мужчины совершенно не нравились Марко. Не только потому, что все они стояли, не сводя глаз со здания, в котором он укрывался, но и потому, что никогда прежде ему не доводилось видеть подобных им типов, да еще и в таком количестве. Неужели и они охотились за ним?
        Прищурившись, он принялся выжидать, когда кто-нибудь из мужчин сдвинется со своего места, но никто из них даже и не думал об этом. Если они являлись полицейскими в гражданском, им не хватало некоторых штрихов, по которым Марко мог бы их разоблачить: глубокие взгляды, походка, руки в карманах курток или под мышками… Он просто не мог разглядеть этих деталей с большого расстояния.
        Марко увидел Мириам, которая ковыляла от Фарвогэде, да еще парочку членов банды, направлявшихся к площади со Стрёйет. Едва они пересекли Ратушную площадь, мужчины с углов слегка повернулись им вслед. Марко кивнул. Значит, все-таки полицейские стоят там и следят за происходящим; теперь-то он был абсолютно уверен в этом.
        Марко покачал головой. Для клана настал роковой момент – ведь он собственноручно устроил все, написав сообщение на парковочном талоне и подкинув его в сумочку женщине из полиции. Однако теперь это казалось ошибкой. Каким образом он мог нанести серьезный ущерб Золя тем, что подставит его рабов? Да никаким. И получится, что пострадает не Золя, а все остальные.
        Он хотел было крикнуть Мириам и остальным, чтобы они бежали со всех ног, но в тот же миг из-за угла Вестеброгэде вырулил желтый фургон и направился прямиком к кучке собравшихся.
        Марко ожидал, что они распахнут боковую дверцу и по обыкновению исчезнут в недрах фургона, но вместо этого Крис выпрыгнул с пассажирского сиденья наружу и завел с ними какой-то разговор. В руках он держал черную сумку и абсолютно не выглядел угрожающим с такого расстояния. Но почему он вообще стоит там и распинается? Почему им попросту не уехать? И кто сидит за рулем?
        И тут он увидел, что его прежние товарищи побросали в сумку вещи и вся банда вдруг сразу рассеялась во все стороны, как вспугнутая птичья стая, а к ним отовсюду бросились люди в гражданском.
        За какую-то десятую долю секунды Крис обернулся к открытой пассажирской двери, явно не понимая, что ему делать, из чего Марко заключил, что за рулем сидел Золя.
        Машинально, ведомый ненавистью, он схватил газобетонную плиту и поднял ее в воздух, а фургон тем временем сорвался с места; визг колес эхом пронесся сквозь окружающие здания. И Марко сбросил эту плиту вниз, размахнувшись как можно сильнее, не задумываясь о том, какому риску подвергает ни в чем не повинных людей, оказавшихся внизу.
        Пока плита падала с высоты, прошла целая вечность. У фургона Золя задымились покрышки, когда он рванул с места. Пока махина летела, Марко затаил дыхание. Способность дышать настолько срослась в нем с полетом этой плиты, что если б она падала вечно, то и Марко прервал бы свое дыхание навсегда. А когда она наконец проломила лобовое стекло и влетела в салон фургона, мир замер.
        Но фургон продолжал движение. Качаясь из стороны в сторону, он направился поперек движению к ратуше и с треском корежащегося металла врезался в грузовик, что по масштабу и значению стало поистине столкновением Давида с Голиафом. Результат не заставил себя долго ждать, и, как только фургон опрокинулся набок и оказался подмят под огромное транспортное средство, на Ратушную площадь волной выкатились люди, шокированные случившимся на их глазах.
        Марко отпрянул и пробежал около десятка метров к стене, откуда мог наблюдать за происходящим в полной безопасности.
        Большинство устремило взгляды непосредственно к месту трагедии, все были ошеломлены и перепуганы.
        Но некоторые смотрели наверх.
        И в этот миг Марко понял, что ему снова предстоит бежать.

        Глава 39

        – Какое непростое дело, – проворчал Ассад. – Не хотел бы я сейчас оказаться на месте парней из полицейского управления по Южной Зеландии и Лолланду с Фальстером.
        – Согласен. Это дело о Снапе тянет за собой какой-то жуткий след, – подтвердил Карл. – У женщины свернута шея, а мужчину задушили, проломив гортань. Кто вообще найдется на всем белом свете, способный сотворить такое? Этот Эриксен, случаем, не служил в прошлом в специальных войсках или где-нибудь в подобном месте? – поинтересовался он, делая попытки ускориться в среднем ряду, застопорившемся на восьмидесяти километрах в час.
        Ассад покачал головой:
        – Нет, не служил. Его забраковали. Какие-то проблемы со спиной.
        – Хм… Теперь его, по крайней мере, объявили в розыск. Посмотрим, что будет.
        Навигатор выдал оповещение. Оставалось всего двадцать минут до сбора на Ратушной площади, едва ли они прорвутся к этому времени.
        – А Роза собрала войска? – спросил Карл.
        Ассад поднял вверх большой палец. Несомненно.
        Карл надавил на газ и включил обе сирены и синий проблесковый маячок.
        Они подъехали к главному входу в Тиволи и припарковались на тротуаре, чтобы машину было не заметно с Ратушной площади. Затем прошли вдоль стены здания к самой площади и оказались на углу ровно в ту секунду, когда фургон переехал улицу по диагонали и врезался в направлявшийся к строительной площадке у Дома промышленности грузовик, до отказа нагруженный железной строительной арматурой.
        Повсюду царил хаос. По их стороне улицы двое полицейских в гражданском преследовали мужчин в черных костюмах, другие окружили кольцом пару женщин, не успевших убежать. На проезжей части столкнулись еще две машины, в то время как фургон оказался буквально впечатанным в асфальт на дороге, так что искры разлетелись во все стороны. Люди кричали, пребывая в шоке; некоторые обвиняли в случившемся полицейских.
        Ларс Бьёрн явно не погладит их по головке за такое развитие событий.

* * *

        – Как вас зовут?
        – Мириам Делапорте.
        – Профессия?
        – У меня нет профессии, я попрошайничаю на улице.
        Карл кивнул. Она была первой, кто сказал об этом прямо. Достойно уважения.
        – Вы принадлежите к клану Золя?
        Мириам кивнула. Остальные женщины начинали дрожать, когда он упоминал Золя, а эта – нет.
        – Мириам, откуда вы приехали? – спросила Роза.
        – Из Крегме в Северной Зеландии.
        – Ну да, но – вы там родились?
        Женщина пожала плечами:
        – Я никогда не видела своего свидетельства о рождении.
        Ага, значит, и эта туда же.
        – Что скажут по этому поводу ваши родители?
        – Я даже точно не знаю, кто они такие. Как и многие из нас. Мы все – одна большая семья.
        Карл с Розой переглянулись. Удивительно, насколько она была невозмутимой.
        – И больше я ничего вам не скажу, – добавила женщина.
        Карл придвинулся к ней поближе. У нее были замечательные глаза, не просто красивые, но еще и живые. Она чувствовала, что Ассад сидел за ее спиной, не спуская с нее глаз, и замечала, что за видимым дружелюбием Розы скрывалась готовность просидеть здесь столько, сколько потребуется.
        Мириам ясно понимала, что из помещения, в котором она находилась, пути на свободу не было.
        – Я могу сказать вам, что Золя погиб под грузовиком; вы же видели, насколько серьезным было столкновение. Это поможет развязать язык?
        Она отвернулась. На ее лице не появилось никакого намека на какую бы то ни было реакцию.
        – Сегодня погиб еще один мужчина, в Эстебро. Он также умер под колесами тяжелого транспорта. Неожиданно он вылетел на проезжую часть и угодил под автобус. Мы не знаем, кто это, но думаем, что он может оказаться одним из ваших. У нас есть фотография лица убитого; можем ли мы вам ее показать?
        Женщина не отвечала. Тогда Роза подтолкнула к ней фотокарточку.
        Спустя полминуты любопытство возобладало, и Мириам повернула голову.
        И Роза, и Карл отметили ее реакцию. Не дрожь, не поверхностное изменение выражения лица – нечто более универсальное, сидевшее глубоко; оно, как острая боль в диафрагме, вызвало сильное недомогание. Желудок чуть сжался, тело едва заметно подалось вперед, изменилось положение ног.
        – Кто он? – спросил Карл. – Вы любили его?
        Ответа не последовало.
        – Мы все равно узнаем. Тут, в управлении, много ваших, есть у кого спросить, – заметила Роза. – Парни говорят гораздо больше, чтоб вы знали. И все-таки, почему же так получается, Мириам? Потому что вы, женщины, опасаетесь, что вас побьют, если вы будете слишком разговорчивыми, поэтому? Из-за этого у вас больная нога, Мириам? Я же вижу, так вышло не случайно.
        Она по-прежнему молчала.
        Тогда Ассад выступил вперед и поставил стул рядом с Мириам, словно являлся ее советником или покровителем, который собирался отвечать от ее имени.
        – Она ведь не отвечает, так что спрашивай меня вместо нее, – спокойно предложил он, взглянув на Розу.
        Та нахмурилась, но Карл одобрительно кивнул. Почему бы и нет?
        – Она боится побоев, Ассад?
        – Нет. Она боится стать ничьей, вот почему.
        Женщина повернулась к нему. Возможно, она удивилась, возможно, не совсем поняла его слова.
        – А еще она боится самой себя, – продолжал Ассад. – Боится того, что не сможет стать иной, чем она есть. Простая воришка-попрошайка, с которой никто, кроме ее так называемой «семьи», не хочет иметь ничего общего. А также она боится, что они решат, что она болтает больше, чем остальные, а я вот-вот изобью ее до крови.
        Карл хотел было возразить, но в тот же миг заметил, что кожа вокруг ее глаз разгладилась, а взгляд стал более сконцентрированным.
        – Не делай этого, – запротестовала Роза, но Карл положил руку ей на плечо.
        – Ассад прав. Этого всего она и боится. А еще – того, что мы вышлем ее в лагерь для беженцев Сандхольм вместе с теми, кто узнает, что она обо всем растрепала. Теперь я понимаю ее лучше.
        Он повернул голову к девушке, спрятав в кулаки большие пальцы.
        – Вы знаете, кто такой Марко, да?
        – Я же сказала, что больше не стану ничего говорить, – повторила она почти неслышно.
        Отлично, значит, она готова была сдаться.
        – Роза, не могла бы ты рассказать мне, что мы можем сделать для Мириам, если она поможет нам разобраться в том, во что вмешался Марко? – спросил Карл.
        Мириам зажмурилась.
        – Я ничего не расскажу, пока она не заговорит, – настаивала Роза. – Я только замечу для Ассада, что если она нам не поможет, мне кажется, Марко загонят до смерти.
        – Что ты имеешь в виду, Роза? – переспросил Карл.
        – Я имею в виду, что Мириам прекрасно знает, кто такой этот Марко, и что она испытывает привязанность к нему. И я могу ее понять, потому что Марко – чудесный парень.
        Карл на мгновение задумался над ситуацией. Допрос являлся своего рода искусством, овладеть которым в совершенстве давалось не многим, и в данный момент их команда испытывала некоторые проблемы, это очевидно. Однако, несмотря ни на что, игра, затеянная Ассадом и Розой, оказалась любопытной. Мёрк понятия не имел, куда клонил Ассад, но где-то в глубине души Мириам уже сама осознала, что ей не удастся отделаться молчанием.
        – Вы жили вместе с Марко, это мы уже знаем, – продолжала Роза. – Золя рассказал нам, что мальчик вырос в клане. Почему же вы не признались в этом? Может, вы его за что-то ненавидите?
        – Она его не ненавидит, – ответил Ассад.
        – Почему же тогда она не отвечает? – спросила Роза.
        – Потому что она… – Тут он подскочил к Мириам и схватил ее голову руками. – Потому что ей стыдно. Вот почему.
        «Похоже, пора вмешаться, пока он не переусердствовал», – подумал Карл.
        Но Ассад вновь удивил.
        – Вам не подобает стыдиться, Мириам, пусть стыдно будет другим, – и с этими словами он уронил руки ей на плечи.
        Не успела она вывернуться, как Ассад привлек ее к себе.
        – Ну-ну, – утихомиривал он ее, нежно обняв рукой за шею. – Теперь вы свободны. Вам не нужно ни перед кем отчитываться. Полностью свободны, Мириам. Никакой больше милостыни, никакого воровства. Если вы нам поможете, все будет в порядке, понимаете вы или нет?
        Следовало ожидать, что женщина каким-то образом отреагирует на его слова, но она просто сидела и боролась с рыданиями, стараясь не вздрагивать плечами. Затем высвободилась из объятий Ассада и посмотрела ему прямо в глаза.
        – Недавно я видела Марко около кинотеатра и ударила его по лицу. – Она сделала пару глотательных движений, отчего слезы потекли по щекам чуть медленнее. – Я не поверила ему, не поверила… Но потом я все-таки заметила, сколько отчаяния было в его глазах.
        – Не поверила чему, Мириам? – Роза взяла ее за руку и крепко сжала. – Чему вы не поверили?
        – Я не желала верить тому, кто угрожал забрать у меня мой дом, ваш коллега ведь уже сказал об этом.
        – Вам придется объяснить.
        Мириам подняла голову.
        – Впервые я поняла, что это точно произойдет, когда вы показали мне фотографию отца Марко. – Она указала на сделанный полицейскими снимок лица мертвого мужчины. – О боже, тогда-то я все и поняла…
        – Это отец Марко?
        Женщина кивнула.
        – Один из наших сказал мне на Стрёйет, что Золя толкнул кого-то на проезжую часть. Я не знала, кого именно. Я думала, что это был Марко и что он заслужил такой конец.
        – Такого никто не заслуживает.
        Кивнув, она уронила голову на грудь.
        – Я знаю.
        Карл жестом показал, чтобы Роза выпустила руку Мириам, затем подвинулся к ней вплотную.
        – Расскажите нам, Мириам. Что вы теперь знаете?
        – Знаю, что все, что говорил и на что намекал Марко, – правда. Что Золя толкнул меня на дорогу в тот раз, когда я повредила ногу, и что он убил своего брата. Знаю – раз Марко утверждает, что Золя убил еще кого-то, так оно и есть. Теперь я точно знаю. Только не понимаю этого.
        Карл положил руку ей на плечо.
        – Продолжайте, Мириам, выплесните все без остатка.
        Она кивнула.
        – Двое молодых ребят, Пико и Ромео, однажды вернулись к Золя с фотографией, которую они подобрали в каком-то доме. Они беседовали об африканском украшении и о мужчине с фотографии, который его носил. Я увидела снимок чуть позже в тот же день и узнала украшение.
        – Узнали?
        – Да. Мне оно показалось красивым. Я видела его на мужчине, которого они принесли в дом однажды ночью. Он был без сознания, и я тогда подумала, что он пьян; больше я ничего не видела, потому что они выпроводили меня в другой дом. Я подумала, что, может, его сбила машина на сельском шоссе и что они собираются помочь ему.
        – И что произошло дальше с этим человеком?
        – Я не знаю, но вряд ли что-то хорошее, так мне кажется.
        – Почему вы так думаете?
        – Потому что чуть позже той ночью я слышала, как Золя уезжает на своем автомобиле, а просто так он едва ли покинул бы жилище. По ночам он предпочитает находиться в постели с кем-нибудь из женщин.
        – Разве это о чем-то свидетельствует?
        – Нет, но на следующий день рядом с мусоркой стояла перепачканная землей лопата, и ботинки Криса и брата Золя были все в земле.
        – То есть вы считаете, что они убили этого человека?
        – Я не знаю, но мне кажется, что он мертв. – Мириам задумчиво посмотрела в пустоту перед собой. – Конечно же, Марко узнал именно об этом.
        – А на чем основана ваша уверенность?
        – Наверное, на этой лопате.
        – Как быстро они вернулись?
        – Кажется, через полчаса.
        – То есть если они зарыли тело, то могли сделать это в лесу на холме?
        Мириам кивнула.
        – И мы можем только подтвердить это, Мириам. Мужчину звали Вильям Старк, и его тела больше нет в той могиле. У вас есть какая-нибудь идея, куда они могли его переместить?
        Она провела тыльной стороной ладони по хлюпавшему носу.
        – Там неподалеку находится гравийный карьер. Иногда они ходили туда пострелять в мишень.
        Карл кивнул.
        – О’кей, Мириам. Спасибо. В нашем распоряжении имеется несколько вещей умершего, а еще у нас есть ищейка с прекрасным обонянием. Вот увидите, скорее всего, он будет найден.
        – А что теперь будет со мной? – спросила она.
        Ассад поднялся и быстро вышел, Роза осталась сидеть на месте. Развязка допроса входила в ее компетенцию.

* * *

        – Ассад, что тут за мотив? Если ты понимаешь взаимосвязь, объясни вслух, – беспокоился Карл. – Теперь у нас, по крайней мере, есть от чего отталкиваться – в том числе показания Мириам, Ромео и отчасти самого Марко. Двое пропали без вести – Старк и Рене Эриксен. Мы прослеживаем связь между погибшим Тайсом Снапом и Эриксеном, а также между банком Снапа и, забавным образом, если уместно так сказать, опять тем же самым Эриксеном. Мы знаем, что человек пропал в Африке и что существовал некий проект помощи развивающимся странам у черта на куличках, которому так и не суждено было воплотиться. Длинная цепочка людей и фактов крутится вокруг личности Рене Эриксена.
        Ассад почесал щетину на подбородке.
        – Вопрос заключается в том, каким образом звенья этой цепи сцеплены друг с другом, не так ли? Кто появился в пустыне первым – бактриан или дромадер? Улавливаешь, Карл?
        – Ассад, у нас принято говорить – курица или яйцо. Но мы можем предположить, что, поскольку Эриксен является главным звеном этой цепи, вся история берет начало в министерстве, а потому мы заинтересованы главным образом в связи с ним.
        – А Марко?
        Карл кивнул. Вот именно, а где теперь Марко?
        Из коридора послышались шаги; несомненно, это были «лапти» Гордона.
        – Розы тут нет, – предупредил Мёрк, не поднимая глаз.
        – А, вот как! Но я хотел бы вам кое-что сообщить, Карл.
        Что на этот раз? Недоумок спешит похвастаться своими неуместными догадками – или просто хочет извиниться за то, что ему оказалось слабо мало-мальски продвинуться в данном ему задании?
        – Карл, я сделал все как вы сказали. Я проверил экономическое положение Эриксена и обнаружил, что совсем недавно он продал акции «Банка Карребэк» на десять миллионов.
        – Ну да, ты уже сообщил мне об этом пару часов тому назад.
        – Да, но нас прервали, а я хотел обсудить с вами кое-что еще. Но за это время я продвинулся чуть дальше.
        – Итак, что же оказалось?
        – Я проверил информацию о «Банке Карребэк» и обнаружил, что председателя совета директоров зовут Брайе-Шмидт.
        – Понятно, председателей советов директоров обычно зовут как раз в таком роде. Дефис тут или там, без этого не обойтись, правда? И какой же из этого следует вывод, Гордон?
        – Сейчас будет самое забавное.
        – Ну говори уже, прежде чем мы превратимся в пыль, чувак.
        – Брайе-Шмидт является консулом нескольких африканских государств.
        – Но вряд ли Камеруна?
        Гордон кивнул, так что челка затанцевала над его глазами, как брезентовый навес на сильном ветре.
        – Проклятье. Консул Камеруна соседствует в правлении банка с исчезнувшим Эриксеном и почившим в бозе Тайсом Снапом?
        – Именно.
        – И он богат?
        – Он – основной акционер «Банка Карребэк», да.
        – Ты с ним поговорил?
        – Нет, я не осмелился без твоего одобрения.
        Карл улыбнулся. Хороший мальчик. Потихоньку учится. Уважение бесценно.
        – Ассад, проверь-ка, дома ли Брайе-Шмидт.
        Не прошло и двух минут, как кудрявчик вернулся обратно.
        – На моем автоответчике оставлено сообщение от некой Лисбет. У тебя сломался мобильный или ты просто не желаешь с ней разговаривать, Карл? Это она спрашивает.
        Дерьмо… Лисбет!
        Мёрк вытащил мобильный телефон из заднего кармана. Серый экран без признаков жизни. Исчерпывающее объяснение.
        – А что там с Брайе-Шмидтом?
        – Мне кажется, нам придется ехать к нему, Карл. Он живет в Рунгстеде.
        – Почему?
        – Потому что в его доме пожар.

* * *

        Они увидели черный дым, поднимавшийся столбом над Эресунном, с расстояния нескольких километров. Десять синих пожарных мигалок и бурная активность – все это выглядело очень драматично, когда они свернули на проселочную дорогу. Улицы уже затопило водой с сажей.
        Пламя бушевало поистине гигантское; этот пожар едва ли оставит что-то от былого величия дома, кроме фундамента и воспоминаний. Жар от бушующего пламени расплавил лакокрасочное покрытие на припаркованных неподалеку «Ауди» и «Мерседесах», листва на деревьях вокруг шкворчала. Дело было явно нешуточное.
        Прикрыв лицо, Карл ткнул командира в спину.
        – Есть жертвы?
        – Да. Только что вытащили два тела.
        – Их возможно идентифицировать?
        Начальник широко улыбнулся, как может улыбнуться этому вопросу только искушенный пожарный.
        – В таком случае вам стоит подойти к делу тщательно. Думаю, для начала придется отыскать парочку плотных мешков для трупов и бравую команду людей с микроскопами, прежде чем приступать.
        Карл взглянул на комки, на которые указывал пожарный. Над одним из них лежали два колеса и искореженный металлический каркас.
        – Один из них был в инвалидной коляске?
        – Да. По всей вероятности, хозяин дома. Соседи говорят, что довольно давно не видели его. Возможно, он плохо ходил.
        – Брайе-Шмидт?
        Начальник пожарных сверился со своей запиской.
        – Да, генеральный консул Йенс Линус Брайе-Шмидт, так и написано.
        Мёрк окинул взглядом трудившихся пожарных, поднимавшийся дым и пожарище. Как, черт возьми, удалось уничтожить все подчистую?
        – Есть какие-нибудь предположения о причине пожара?
        – С этим надо подождать. Но тут явно не обошлось без горючих смесей. Соседи говорят, непосредственно перед тем, как поднять тревогу, они ощущали запах спирта.
        – А вторая жертва кто?
        – Без понятия. По данному адресу зарегистрирован только Брайе-Шмидт.
        Карл подошел к паре старичков, стоявших на своем участке за коваными воротами, словно эти ворота сами по себе являлись надежной защитой от всего.
        – Ужасно, ужасно, – безостановочно повторяла женщина. – Ведь в этом пожаре могли погореть все дома. Только посмотрите на наш «Мерседес».
        Мёрк почесал шею. Брайе-Шмидт не был их лучшим другом, пришло ему в голову в этот момент.
        – Это вы вызвали пожарных? – спросил он.
        Старички лихорадочно затрясли головами. Даже сейчас они предпочитали ни во что не вмешиваться.
        – Ну, в таком случае спасибо. Остается надеяться, что волна от взрыва склада ручных гранат вас не затронет. – С этими словами он приставил палец к воображаемой шляпе. Вероятно, они поспешат укрыться в доме.
        – Сюда! – крикнул Ассад.
        Он кивнул в сторону более юной пары, которая также не выглядела чужеродным элементом среди помпезного антуража. Деньги, потраченные на один только роскошный макияж, которым маскировалась дама, запросто могли кормить семью среднего размера из Бангладеш в течение пары лет.
        – Ну, – приступила дама, – Эрнст почувствовал, что что-то не так, поэтому мы и оповестили пожарных.
        Для полноты фразы она забыла сказать «незамедлительно», подумал Карл.
        – Мы уже беседовали с полицейскими, – поставил их перед фактом мужчина, когда Карл показал ему свое удостоверение. – Нам вряд ли есть что добавить, – продолжал он. – Мы ничего не видели и не слышали. Мы тут не славимся любопытством.
        – Жаль. Вы общались с Брайе-Шмидтом?
        – Ох, да, вы знаете, немного общались благодаря «Ротари»[110], когда он был чуть помоложе. В последнее время не так уж много. Ему ежедневно доставляли продукты из супермаркета и складывали в гараже, но, честно признаюсь, мы никогда не видели, чтобы хозяин их забирал. Он был своеобразной личностью.
        Кивнув, Карл потащил Ассада за собой.
        – Ты разговаривал с пожарными следователями?
        Тот кивнул.
        – Естественно, но они продвинулись не сильно дальше нас. Пожар еще не потушен.
        – Ты был вон там? – Мёрк указал на тропинку, прорезавшую живую буковую изгородь метровой высоты, окружавшую большинство участков на улице.
        – Там как-то слишком жарко, с чего бы?
        – Мы могли бы побеседовать с жителями домов с тыльной стороны.
        – Можешь просто поговорить с ним.
        Карл посмотрел на мальчика, который стоял у обочины и держался за руль велосипеда. Он казался странно напряженным с освещенными пламенем глазами и красно-желтыми бликами на лице.
        – Ассад говорит, ты живешь на противоположной стороне улицы. Ты замечал сегодня что-нибудь необычное? – поинтересовался Карл, подойдя к нему.
        Парень покачал головой.
        – Никто, случайно, не ходил по этой тропинке, не пролезал в дыру в изгороди?
        – В изгороди нет дыры, там дверь.
        – Что ты имеешь в виду?
        – Можно свернуть с нашей главной улицы и проникнуть в сад консула через эту дверь. Негр так всегда и поступал.
        – Негр?
        – Ну да, который тоже там жил.
        – Мы не в курсе того, что в доме жил не только Брайе-Шмидт… Но ты утверждаешь, был еще кто-то?
        – Много лет. Он парковался на одной из соседних улиц и шел оттуда пешком.
        Только от детей и пьяных можно услышать правду.
        Карл ткнул его кулаком в плечо: «Спасибо за информацию».
        – Пойдем взглянем на кусочки гриля? Мне кажется, теперь я знаю, кому принадлежит второе тело, – с этими словами он потянул Ассада к паре обгорелых комочков, лежавших на брезенте у изгороди.
        Плоть почти полностью сгорела. Остатки кожи виднелись на обнажившихся суставах пальцев у одного из трупов – предположительно от подлокотников инвалидного кресла. Судя по всему, человек сидел в кресле, когда все случилось; это можно было понять по S-образной позе тела, которое теперь уже ни за что не выпрямить.
        Второй труп представлял собой обгоревшие кости, скреплявшиеся в одно целое расплавленными сухожилиями и обугленной мышечной тканью. Глазницы были выжжены, кожа на лице расплавилась. Невозможно было понять, был ли человек белым или черным, не говоря уж о том, мужчиной он был или женщиной.
        – А это что такое? – полюбопытствовал Ассад, указывая на рот одного из трупов. Он огляделся по сторонам. Вокруг не было никого из криминалистов или специалистов по дознанию. Тогда он засунул палец туда, где раньше были губы, и отгреб в сторону кашицу.
        – Я уже где-то видел эту челюсть, – заметил он.
        Карл с удивлением кивнул, в то время как Ассад качнул один из передних зубов.
        Сомнений быть не могло, и Карлу пришлось признать это. Труп принадлежал Рене И. Эриксену. Такие зубы не сразу забудешь.
        Ассад вытер руки об штаны.
        – Ну, что скажешь, Карл?
        – Скажу – как, вероятно, и ты, – что все они поубивали друг друга и что дело близится к завершению. Я думаю, Лаурсен предоставит нам такое право, когда ознакомится с отчетами криминалистов и специалистов по анализу ДНК.

        Глава 40

        Марко долгое время стоял и думал о том, сколько пустоты может вмещать в себя человек. Всего несколько часов назад все было так сумбурно, но в то же время так незамысловато… Он находится в бегах, отец и Золя еще живы, члены клана расхаживают по улицам города. А теперь и Золя, и отец мертвы, а многие участники клана задержаны – он сам видел это из Дома промышленности еще до того, как убежал оттуда.
        И вот сейчас он стоит, переполненный множеством вопросов о том, как теперь восстановить равновесие. Он теперь свободен? Если Золя погиб, то кто же отменит охоту на Марко? Как он сможет обойтись без денег, будучи одновременно разыскиваем полицией?
        Все так сложно… Несмотря на то что он пытался настроиться на четкие размышления, весь этот хаос, состоявший из печали, облегчения и страха, наслаивавшихся друг на друга, проскальзывал в его мысли, и прийти к какому-то решению казалось невозможным.
        Возможно, все утрясется само собой, надо только расслабиться на пару дней. Зачем кто-то будет его преследовать, если Золя больше не существует? И почему полиция должна продолжать поиски? Как ни крути, он же не сделал ничего плохого. Нет, все, что ему сейчас требовалось, это пара спокойных деньков, в течение которых он сможет неспешно обдумать свои следующие шаги. И кто знает, быть может, теперь ему даже удастся заполучить свои деньги из квартиры Кая и Эйвина…
        Марко поймал такси у Озерного павильона и спустя четверть часа очутился перед домом Старка. Там можно было найти кровать и немного еды, это он точно знал. И время ожидания пройдет не так уж и плохо.
        Мальчик взглянул на дом, как только такси уехало, и сразу обнаружил, что прямо перед домом припаркована старенькая «Мазда» с распахнутым настежь багажником и задними дверями. Вдоль стены стояли переполненные черные мешки; вот из двери показались еще два мешка, а затем и женщина, в которой он узнал мать Тильды.
        Марко отступил на шаг назад к озеру и спрятался за деревом.
        И пока женщина грузила вещи в машину, он то и дело выглядывал из-за ствола, как настороженный зверь. Ему надо было увидеть и запомнить все, что только можно. Подумать только, если девушка тоже здесь, какие чудесные возможности для него открываются! Разве не стоит сейчас же подойти к ним и воспользоваться шансом?
        Марко вышел из-за дерева. До машины оставалось каких-нибудь пятьдесят метров, но ноги его словно налились свинцом. Как он осмелится сказать им правду?
        – Почему ты стоишь тут и пялишься на мою маму? – послышался голос сзади.
        Потрясенный Марко рывком обернулся и оказался лицом к лицу с Тильдой в грязных ботинках, с промокшими внизу штанинами.
        – Хорошо еще, я оказалась неподалеку у озера… Чего ты хочешь?
        Она была похожа на фею, в просторной блузке и с распущенными волосами, однако лицо было словно камень. Совсем не такой он видел ее прежде и совсем не так предпочел бы встретиться с ней впервые.
        – Это ведь твою фотографию показывали полицейские, да? – холодно спросила она.
        Марко нахмурился.
        – Если ты мне что-нибудь сделаешь, я закричу, ясно?
        Он кивнул.
        – Я ничего не сделаю тебе. Я просто хотел поговорить с вами… с тобой, – поправился он.
        – Зачем?
        Он пропихнул комок, застрявший в горле. Как же ему начать?
        – Полиция говорит, ты что-то знаешь. Откуда ты знаешь Вильяма? – задала Тильда прямой вопрос.
        – Я не знаю его, но знаю, что с ним случилось.
        Девушка пыталась сохранять спокойствие, но выражение на ее лице красноречиво говорило о том, что сильнее всего она не желала знать ни о чем на свете, но в то же время боялась услышать новые сведения. Это проявилось теперь со всей очевидностью, и Марко было больно видеть ее реакцию.
        Ее голос задрожал.
        – Если ты с ним не знаком, откуда тогда знаешь, что это он?
        – У него были рыжие волосы и африканское украшение на шее. Я видел его фотографию, я видел именно его. Я просто знаю.
        Тильда вздернула одну руку ко рту, а второй машинально замахала на уровне талии.
        – Ты сказал «были»?
        Вот и настал решающий момент.
        – Мне очень жаль говорить это, Тильда, но он мертв.
        Марко ожидал, что она рухнет на землю с жалобным криком или сожмет губы и обрушит на него свою печаль ударами кулаков, но она отреагировала совсем не так.
        Вместо этого девушка как будто замкнулась в себе. Словно что-то погасло в ней. Искра, прежде зажигавшая желание смотреть в будущее, огонь, питавший все мечты, отнятые у нее последними годами без Вильяма. Все закончилось в один-единственный миг, и руки ее безвольно повисли, голова поникла.
        Так, наверное, стоят люди, приговоренные к смертной казни, перед восхождением на эшафот. Ни слез, ни бунта, ни криков о помощи, ни гнева. Просто отдавшись на милость судьбы как она есть.
        – Ты уверен? – тихо переспросила она.
        – Да.
        Тильда потихоньку начала всхлипывать.
        – Ты можешь немного поддержать меня? – попросила она.
        И Марко подставил ей плечо, пока она плакала, и рассказал ей обо всем, что так долго его терзало. Дойдя до того момента, когда его собственный отец помогал убивать ее отчима, он и сам заплакал. Но, вместо того чтобы оттолкнуть его прочь и плюнуть ему в лицо, она прижалась к нему еще теснее, так что он ощутил ее дыхание на своей щеке и почувствовал глухие и частые удары ее сердца.
        – Я так и знала, – сказала Тильда, не переставая плакать. – Я знала, что он мертв. Вильям ни за что не бросил бы нас, и поэтому я знала.
        – Тильда, я готова ехать! – крикнула женщина из дома, скрытого за деревьями.
        Девушка отстранилась от Марко, вытерла глаза руками и ответила, что постоит внизу.
        – Я останусь здесь! – крикнула она, шагнув вперед. – Хорошо?
        – Ладно. Тогда побудь в доме, пока я не вернусь. Я привезу что-нибудь поесть. Что бы ты хотела?
        Тильда еще вся дрожала, заметил Марко сквозь ветви кустарника, но уже контролировала свой голос.
        – Мне все равно! – прокричала она в ответ.
        Они помахали друг другу, и, как только машина уехала, Тильда вернулась к Марко.
        – Мы забираем из дома все наши вещи. Несколько дней назад к нам приезжали полицейские, и теперь мама не хочет, чтобы тут еще что-то оставалось.
        – Почему?
        – Они наговорили много всего про Вильяма, отчего она очень опечалилась. Да и про тебя тоже.
        – Про меня? И что же?
        – Неважно. Все равно это неправда. А еще они сказали, что он, возможно, воспользовался деньгами, которые ему не принадлежали. Мы совсем ничего не понимаем. Нам кажется, что у него не могло быть от нас никаких тайн. Ты бы тоже так считал, если б знал его и бывал в нашей семье. В нашем доме не было места для тайн.
        – Я бывал в этом доме.
        Лицо ее потемнело, когда он рассказывал о том, как не раз прятался в их жилище, о собственном любопытстве, о своей предполагаемой связи с произошедшим. О том, как он спрятался в сейфе и как удивился, обнаружив в нем некий код.
        – Мне совсем не нравится, что ты пробирался сюда. И я не знаю, следует ли мне вообще сейчас вот так стоять и разговаривать с тобой. В эту минуту мне кажется это неправильным.
        Марко кивнул, но промолчал. Что он мог сказать? Он ее прекрасно понимал.
        – Ты будешь молчать?
        – Тебе совсем не обязательно со мной разговаривать. Я пришел только для того, чтобы рассказать тебе правду. А ты теперь можешь передать все полиции. Выложи все полицейскому по имени Карл Мёрк. Он тоже тут побывал.
        Тильда, казалось, удивилась.
        – Я хорошо знаю его. Именно он рассказал нам о тебе.
        Марко повернулся к девушке. Значит, между ними установился контакт. Прекрасно.
        – А что там был за код в сейфе, о котором ты упомянул? Покажешь мне? – спросила она.

* * *

        Какое-то время она лежала на спине на полу, глядя на верхнюю часть сейфа. A4C4C6F67. Девушка пару раз проговорила код, пока не запомнила комбинацию наизусть. Затем поднялась с пола и задумчиво повернулась к Марко.
        – Да ведь это шахматные ходы, – нахмурившись, высказала она свою догадку. – С A-четыре на C-четыре, затем на C-шесть, на F-шесть и, наконец, на F-семь. Но при чем тут шахматы? Тут нет никакого смысла… – Она покачала головой. – Мы с Вильямом часто играли, однако данные ходы ни к чему не приведут, это я тебе точно говорю.
        – Я никогда не играл в шахматы. Что это такое? Например, C-шесть?
        – Клетка на шахматном поле. Если ты представишь себе шахматную доску, она поделена на шестьдесят четыре клетки. Восемь рядов по горизонтали, восемь по вертикали. Каждая клетка имеет свое обозначение, начиная с нижнего левого угла. Так, по горизонтали слева направо ряды обозначены буквами – А, В, С и так далее, а снизу вверх цифрами – один, два, три… и до восьмерки.
        Марко попытался представить себе.
        – Значит, С-шесть – третья слева и шестая снизу клетка?
        – Ну да, можно и так сказать. Однако в совокупности эти ходы не имеют смысла.
        – Но и обнаружены они в сейфе; значит, дело не в игре. Возможно, они указывают на что-то…
        – Может, на шахматную доску?
        – Шахматную доску?
        – Ну да, или нечто на нее похожее. Что-то в клетку и с шестьюдесятью четырьмя полями.
        Мгновение они смотрели друг на друга, и тут обоим пришла в голову одна и та же идея.
        – Сколькими плитками выложена терраса? – спросил Марко.
        Тильда схватила его за руку и потащила на террасу.
        Было еще тепло, несмотря на то что приближался конец дня, но девушка дрожала, пока они считали плитки.
        – Ты права, восемь рядов по горизонтали, восемь по вертикали, – заметил Марко, пытаясь поспеть за Тильдой.
        – Я могу воспользоваться вот этим, – придумала она, поднимая с клумбы и демонстрируя Марко белый камень.
        Затем Тильда принялась считать плитки вытянутым указательным пальцем и, всякий раз добираясь до нужной плитки, писала на ней соответствующее обозначение. A4, C4, C6, F6 и F7. Всего пять штук.
        – Давай, – приказала она, показывая на A4.
        Марко огляделся.
        – Вон там, – с этими словами девушка указала на лопату, прислоненную к велосипедному навесу.
        Он воткнул лезвие лопаты в щель между плитками и поддел плитку под названием A4.
        Под ней оказались какие-то насекомые и песок, больше ничего.
        – Воткни лопату в песок и копай, – настаивала Тильда.
        Он ткнул лопатой в почву – и сразу же почувствовал сопротивление.
        – Осторожнее! – взволнованно крикнула она. – Лучше руками.
        Марко опустился на колени и принялся соскабливать песок, пока не показалась небольшая пластмассовая коробочка, похожая на контейнер для хранения пищи. Тогда и мальчик задышал тяжелее.
        Он открыл коробочку и заглянул внутрь. Два золотых кольца, ожерелье из кораллов и прилагавшийся к нему браслет с серьгами. Две брошки в виде маргариток разного размера и дискета, на которой было написано мелким печатным шрифтом: «An International Perspective on Pension Funds: Retirement Income Security and Capital Markets»[111].
        Марко ничего не понял. Украшения не представляли собой никакой ценности, а что касается дискеты, тут вообще полная тарабарщина.
        Тильда долго сидела, рассматривая содержимое, прежде чем смогла что-то сказать.
        – Мама говорила, что, скорее всего, он избавился от всего этого. Но Вильям сказал однажды, когда мне было очень плохо и я думала, что умру, что на свою свадьбу я надену украшения, которые в день свадьбы были на его матери. – Она поджала губы. – А еще и вот это… – Она прижала дискету к груди. – Я прекрасно понимала, почему он так и не защитил докторскую диссертацию. У него просто-напросто не было на нее времени из-за моей болезни. А теперь вот взгляни на это. Он…
        Ее лицо исказилось, слезы хлынули ручьем.
        Марко дал ей выплакаться, но положил руку на плечо.
        Тильда взглянула на Марко, обретя контроль над собой.
        – А теперь вот взгляни на это. Он все-таки хотел попытаться. Он сохранил свои наработки на будущее, а украшения приберег для меня.
        Покачав головой, она собралась с силами, вытерла слезы и рывком встала на ноги.
        – Идем, это уже никому не пригодится. Нам надо выкопать все плитки.
        Спустя десять минут они сидели, разложив перед собой еще четыре открытые коробки.
        Под плиткой С4 лежала записная книжка, под С6 – какие-то банковские документы, под F6 – конверт с надписью «Мое завещание», а под F7 – папка с целой стопкой бумаг с логотипом министерства, на которой жирным черным маркером было написано «ПРОЕКТ „БАКА“».
        Тильда раскрыла записную книжку и сразу узнала почерк Вильяма.
        Пробегая глазами первую страницу, она поднесла ладони ко лбу и принялась массировать его кончиками пальцев.
        Марко понял, что вот-вот разразится новый приступ плача.
        Ее взгляд скользил по странице вверх-вниз, а лицо становилось все бледнее.
        – Ты не будешь читать другие страницы? – поинтересовался он.
        Тильда покачала головой.
        – Что случилось? Тебе нехорошо?
        Она кивнула.
        В течение некоторого времени они так и сидели вдвоем на коленях, затем девушка положила записную книжку обратно в коробку.
        – Полицейские были правы насчет Вильяма. Он увел очень много денег, тут все написано. – На секунду она сжала губы. – И он сделал это ради меня, я точно знаю. Мне очень жаль, что так вышло. И жаль, что я сейчас не могу поговорить с ним.
        Это чувство было знакомо Марко лучше, чем кому бы то ни было.
        – А что насчет остального? – спросил он.
        Тильда взяла в руки банковские отчеты, лежавшие под С6. Немного полистав страницы, отложила их со вздохом.
        – Тут все то же самое. Проведенные им трансферы. Все сходится.
        – Сходится?
        – Да. Он брал деньги, переводил их себе на счет и в тот же день оплачивал мое пребывание в больнице. Мне знакомы все заведения, даты тоже более или менее совпадают.
        – Он по-настоящему любил тебя, разве нет?
        – О да.
        Мальчик на мгновение отвернулся. Интересно, догадывается ли она о том, насколько счастливой она была тогда?
        – Марко, можешь открыть? Мне кажется, я не смогу, – с этими словами она указала на конверт с завещанием.
        Марко вынул лист бумаги. Документ был написан на фирменном адвокатском бланке и снабжен красной печатью «Копия».
        – Тильда, он завещал все свое имущество тебе и твоей матери, – сказал Марко.
        Она крепко зажмурилась. Для нее это был уже перебор.
        Марко взялся за последнюю партию, ту, что лежала под плиткой F7.
        – Ты в курсе, что это вообще такое? – поинтересовался он и подождал, пока она откроет глаза, выражавшие обреченность.
        – Эти документы с его работы. Мне кажется, проект «Бака» оказался для него последним.
        – А почему эти документы находятся здесь? Они вроде не такие важные, как все остальное?
        Девушка пожала плечами:
        – Не знаю. Может быть, мы должны передать это кому-то?
        Тут снаружи послышался шум замедляющегося мотора.
        Тильда вытянула голову на звук.
        – Это мама. Но почему она не въезжает во двор?
        – Ты собираешься показывать ей все это? – спросил Марко, когда она распихала содержимое по коробкам и сгребла их все в одну кучу.
        Девушка покачала головой.
        – Можешь разложить коробочки и плитки по местам? А я пока выйду к ней. Позову тебя, как только поставлю ее в известность о твоем присутствии. Тогда расскажешь ей еще раз все то же самое, потому что я сама не смогу, ладно?
        Марко кивнул, хотя и опасался реакции Малены на свой рассказ.
        Прошло несколько минут, в течение которых он упорно трудился над плитками. Затем поставил лопату обратно к сараю для велосипедов. Все должно выглядеть так же, как раньше. Повернувшись к террасе, мальчик кивнул. Несмотря на то что он основательно потер носками ботинок белые линии, сделанные Тильдой на плитках, они не полностью исчезли. В остальном все выглядело неплохо; никто не смог бы догадаться, чем они тут только что занимались.
        «Непонятно, хочет ли Тильда, чтобы я вышел к ним?» – подумал он, услышав настойчивый сигнал, пару раз долетевший до него с улицы.
        Отряхнув руки, Марко осторожно направился вокруг дома к въезду. У него не было никаких причин нестись туда сломя голову.
        Внимательно посмотрев на заднюю часть машины, он не узнал в ней автомобиль матери Тильды. Возможно, до этого он просто недостаточно хорошо разглядел машину. А может, она была двухцветная, как многие старые легковушки…
        В тот же миг Марко зафиксировал движение на углу дома и услышал крик Тильды с улицы. И не успел он отреагировать, как на него с такой силой наскочил чернокожий мужчина, что они оба полетели назад, ударились головами о сырые доски велосипедного сарая и рухнули на землю. Сверху что-то блеснуло, но лишь когда нападавший ткнул его в руку и занес оружие для очередного удара, Марко осознал, что это был нож.
        – На помощь! – заорал он, ткнув коленом в пах противнику и откатываясь назад. – Помогите!
        Но, если не считать их с негром тяжелого дыхания, вокруг не было слышно ни единого звука. Никто не отреагировал. И тут Марко узнал его. Дикий взгляд, бледный шрам, блестящее лезвие ножа… Именно этот человек совсем недавно стоял перед ним в той же самой позе в недостроенном здании. Он тогда застрял в строительном мусоропроводе. И на этот раз негр не собирался ошибаться, говорило его яростное выражение лица.
        – Помогите! – вновь крикнул Марко, отпрыгивая назад к сараю, а темнокожий парень опять замахнулся и споткнулся о голень мальчика, едва не утратив равновесие.
        Потеря пространственной ориентации дорого стоила негру, ибо Марко успел уцепиться за черенок лопаты и круговым движением метнул орудие в недруга, так что лезвие прорезало рубашку и глубоко поразило левое плечо чернокожего. Тот с ревом выпустил из рук нож и схватился за зияющую рану, из которой фонтаном хлестала кровь.
        Затем он бросил мгновенный взгляд желтых глаз на Марко и помчался к ожидавшей его машине.
        Тот кинулся за ним и только теперь заметил, что Тильда сидит на заднем сиденье, а толстая чернокожая женщина не дает ей вырваться. Ее он тоже видел раньше.
        Он хотел побежать вслед за ними, однако остановился, услышав со стороны машины какой-то треск и увидев облако дыма. Стену дома за его спиной пробила пуля.
        Раздался еще один выстрел, и еще одна пуля просвистела над его головой.
        Тогда Марко спрятался за углом, на мгновение замерев и пытаясь восстановить дыхание.
        Они схватили Тильду из-за него, и теперь сложилась совершенно безнадежная ситуация. Если он покажется из-за укрытия, они убьют его. Но что еще он мог предпринять?
        Марко зажмурился и закричал во все горло:
        – Let her go, then I’ll come[112].
        Осторожно высунув голову из-за угла, мальчик увидел, как парень, которого он ранил в плечо, орет в салоне машины. Судя по количеству крови на брусчатке, он влип в серьезную неприятность.
        Крупная женщина с заднего сиденья хлопнула по плечу водителя, который до этого стрелял, и автомобиль сдвинулся с места.
        Марко побежал следом, пытаясь прочитать номерной знак, но тот был скрыт. Примерно в ста метрах от него машина остановилась, из бокового окна на асфальт выкинули какой-то небольшой предмет. Затем преступники скрылись.
        Марко был словно парализован. Неужели теперь он оказался виноват в том, что на эту семью обрушилось очередное несчастье? И проклятие для Тильды с матерью заключается в самом факте существования Марко, его отца и Золя?
        Он осторожно направлялся к маленькому темному объекту, охваченный дурными предчувствиями. Что это? Ручная граната или, что еще хуже, кусок плоти, отрезанный от тела Тильды?
        И вдруг он услышал звонок. Это был мобильный телефон.
        – Да, – ответил Марко, подобрав трубку и нажав на кнопку приема.
        – Мы убьем ее, если ты не сдашься, – по-английски произнес женский голос.
        По позвоночнику Марко пробежал холодок.
        – Золя мертв. Почему вы продолжаете за мной гоняться?
        – Нам заплатил не он.
        У Марко упали плечи.
        – Я же хотел сдаться. Почему вы мне не позволили?
        – Теперь у нас появились другие заботы, и это твоя вина.
        – Дайте мне поговорить с Тильдой.
        – Ты увидишь ее во время обмена. Мы позвоним и сообщим о месте. Если ты свяжешься с полицией, мы ее убьем. Если во время обмена нам покажется что-то подозрительным, мы ее убьем.
        – Да, но я…
        – Мы скоро позвоним, – и женщина дала отбой.
        Марко тут же перезвонил, но номер уже не действовал.
        Когда мир распадается на множество мелких кусочков, начинаешь осознавать отдельные элементы катастрофы, а беда продолжает расти и распространяться. Вероятно, так ощущали себя несчастные невинные люди в башнях-близнецах 11 сентября, как и те, кто наблюдал за происходящим снизу, не в силах ничего поделать. Для Марко момент, когда он, совершенно обессилев, стоял посреди дороги, представлялся лишь очередным звеном целой цепи несчастий, ведущих к неминуемому концу. К его собственному концу.
        Теперь мальчик знал, что должен пожертвовать собой. Он уже не успеет раздобыть огнестрельное оружие. Где он его достанет, кто ему его продаст? И, несмотря на то что он был настроен бороться до последнего, рисковал он не только своей жизнью, но и жизнью Тильды.
        Вдруг Марко увидел, как из-за угла вывернула машина и направилась к нему. Он нехотя отодвинулся к обочине, и автомобиль затормозил.
        – Мальчик, ты совсем с ума сошел? – закричала женщина.
        Это была мама Тильды.
        С ней в данный момент Марко хотел бы беседовать в последнюю очередь, но в то же время именно она была ему сейчас нужнее всех.
        – Они забрали Тильду, – было первое, что он произнес.
        Остальное Марко рассказал ей потом, когда она уставилась на него диким взглядом и потребовала отправиться в полицейский участок.
        Немедленно!

        Глава 41

        – Карл, ты заглянешь к нам на допрос? – поинтересовался по телефону Ассад. – У меня тут есть для тебя кое-что любопытное.
        – Ладно, хотя на сегодня я уже сыт любопытностями по горло, – согласился Мёрк и отодвинул в сторону подготовленные Розой многочисленные распечатки о сделках и карьерных продвижениях Брайе-Шмидта. – Буду через пару минут.
        Он положил трубку и в очередной раз позвал Розу. Где ее черти носят?
        Хотя она еще не предоставила все документы, о которых он просил, ему становилось все яснее, что именно стояло за событиями последних дней. Карл пока точно не понимал, что и почему произошло, но информации было достаточно для того, чтобы разглядеть в общих чертах аферу с привлечением немалых средств, предназначавшихся для развивающихся стран, с последующим оседанием этих денег у личностей, погибших за последние несколько дней. То, каким образом дело обрисовывалось на данный момент, оно представляло собой случай для специализированного отдела полиции и головастых людей с большим опытом в сфере расследования экономических преступлений. Тут было в чем разбираться.
        Недавнее убийство Снапа с супругой в Карребэксмине и предполагаемый поджог в Рунгстеде вообще-то не входили в сферу компетенций отдела «Q», но невозможно было проигнорировать тот факт, что тем или иным образом эти события могли являться непосредственными последствиями давнишнего дела об исчезновении Вильяма Старка. По мнению Карла, тот либо слишком много знал, либо был слишком глубоко вовлечен в делишки Снапа и компании. Но Старк был мертв, теперь они точно это знали, и вся его преступная или околопреступная деятельность теперь была им абсолютно безразлична.
        С его стороны дело о Вильяме Старке было закончено и закрыто. В определенный момент Старк будет официально объявлен умершим, и в один прекрасный день какая-нибудь псина или, возможно, скаут наткнутся на скелет, который Малена Кристофферсен сможет предать земле по всем правилам и поставить на могиле надгробный камень. Так что все могли спокойно жить дальше. Только не он сам.
        Карл сидел, уставившись на два телефонных номера, написанных на кусочке бумажки. Первый – офиса Моны, второй – мобильного Лисбет.
        Учитывая его состояние, выбор ему предстоял адский.
        – Карл, а ты видел, сколько времени?
        Он посмотрел на Розу, маячившую в коридоре, а потом на часы.
        Почти семь.
        – Я выскочу, пока еще не все закрылось. Тебе что-нибудь принести?
        – Нет, спасибо. Я пойду к Ассаду. Он допрашивает последнего парня из банды Золя. Тот утверждает, что имеет сообщить нам кое-что интересное. А потом поеду домой.
        – Ладно, но прежде чем уехать, мне кажется, тебе стоит заглянуть ко мне; у меня тоже есть кое-что интересное.
        Карл вздохнул. Розины шаги удалялись по коридору. Все можно было бы завершить за каких-нибудь полчаса, словно кричали лежащие на столе два телефонных номера.
        Он вновь взглянул на них.
        Несомненно, владелица каждого из номеров обладала своими достоинствами.

* * *

        – Карл, это Гектор. Гектор, поздоровайся с Карлом, – попросил Ассад.
        Мёрк кивнул. Причин для враждебности не было – парень казался уже сломленным.
        Гектор протянул ему руку, но этот жест оказался перебором.
        – Ну и как? – с этими словами Карл плюхнулся за стол. – Смотрю, никаких наручников… Неужели ты такой хороший мальчик, Гектор?
        Парень кивнул.
        – Гектор является самым старшим из поколения детей Золя, – пояснил Ассад, похлопав Гектора по плечу. – Все видели в нем преемника Золя, когда придет время, а теперь он сидит передо мной и рассказывает о том, как всю жизнь мечтал сбежать.
        Взглянув на Ассада, Карл криво усмехнулся.
        – Так вот почему ты пообещал Гектору разрешение на постоянное проживание в стране, если это в принципе будет возможно; верно, Ассад?
        Помощник вытянул в направлении Мёрка руку с поднятым большим пальцем.
        – Точно.
        Проклятый воришка.
        – Ну, Гектор, теперь расскажи Карлу все то же самое, что рассказал мне… Сейчас будет кое-что любопытное, – добавил Ассад, обратившись к начальнику.
        Парень выглядел благородно в своем черном костюме. Если б Ассад был в состоянии выполнить свое обещание, внешность точно не помешала бы Гектору ассимилироваться в датском обществе. Если хотя бы десятая часть населения страны, предпочитающего невзрачную одежду, включая и самого Карла, была бы настолько ухоженной и эксклюзивно одетой, датчане переняли бы пальму первенства в индустрии моды «от кутюр» у итальянцев и французов.
        – Я сказал, что сегодня произошли два жутких события, – сообщил парень по-английски. – Во-первых, Золя убил на Эстебро собственного брата. Раз он смог так поступить, то никто из нас уже не чувствовал бы себя в безопасности рядом с ним. И, я думаю, ко мне это относится в первую очередь. Во-вторых, африканцы. Я видел, как они отделали пару эстонцев, кажется, – притом что вообще-то эти эстонцы жуткие парни. Чернокожие ужаснули меня, так как они очень молодые и с ледяными глазами. А теперь они рыщут по городу в поисках Марко.
        Карл сдвинул брови. Это были как раз два сюжета, в отношении которых он желал получить подробные разъяснения, после чего дело можно было окончательно закрыть.
        – Почему они охотятся за Марко? Ведь Золя мертв.
        – Это наемные убийцы. Как только представится возможность, они довершат дело, за которое им заплачено, исключительно ради поддержания репутации.
        Наемные убийцы? В Копенгагене?
        – Ты знаешь, где может сейчас находиться Марко?
        Гектор пожал плечами.
        – Марко мастер играть в прятки, – ответил он.
        – А ты ведь слышал, Карл, откуда они приехали? – спросил Ассад.
        – Да. – Это была вторая деталь, которую он хотел бы прояснить.
        – Такие, как они, не болтают лишнего, – Гектор отхлебнул воды из стакана, поставленного перед ним Ассадом. Это была единственная роскошь в маленькой пустой комнате. – И потому никто из нас не знает, кто их нанял. По крайней мере, точно не Золя. Он держится от черных подальше.
        Карл взглянул на Ассада.
        – А ты что думаешь на этот счет?
        – Что я думаю? Консул африканских стран – председатель правления банка, менеджером которого являлся погибший Снап. Это раз. Второе – человек, исчезнувший после поездки в Африку. Третье – человек, пропавший без вести в Африке. Затем – таинственный негр, испарившийся из дома консула; афера со средствами, выделенными на африканский проект поддержки; человек, профессионально занимавшийся финансовыми потоками, выделявшимися на помощь Африке, обнаружен мертвым вместе с консулом… А теперь вот африканцы, снующие по Копенгагену и пугающие крепких мужчин типа Гектора.
        Мёрк кивнул.
        – Да, Африка фигурирует здесь довольно-таки часто, я прекрасно это вижу. Но, к сожалению, приходится признать, что человек, который, вероятно, смог бы дать ответы на все наши мыслимые и немыслимые вопросы, в данный момент представляет собой спеченный комок, помещенный в крошечный черный мешок в Институте судмедэкспертизы. Проблемка, правда?
        – Ну да.

* * *

        – Ассад, послушай. Ты делаешь это вот уже второй раз за сегодня. Но ты не можешь позволить себе обещать тем, кого мы допрашиваем, молочные реки и кисельные берега.
        Качая головой, Карл сел за рабочий стол и включил новости на «ТВ2». Возможно, сейчас они успеют застать репортаж о сегодняшних задержаниях…
        – Карл, а почему бы и нет? Это все-таки лучше, чем завинчивать гайки, я уверен. Кусочек пряника всегда работал лучше, чем кнут.
        – Ты намекаешь на то, что если б не мог наобещать им с три короба, то подвергал бы их пыткам?
        – Пытки – это что такое, Карл? Это понятие столько в себе заключает…
        На мгновение их взгляды встретились, но никто не пожелал продолжать спор.
        Тема оказалась больной.

* * *

        – Я обратился в Отдел преступлений против личности, – сообщил Мёрк. – Тут фигурируют не только несколько криминальных эпизодов последних дней с участием африканцев, если не считать обычных проблем с наркоторговцами на Истедгэде, так что нам делать? Мы не можем просто прийти к Бьёрну и, как само собой разумеется, заявить, что два африканца, личности которых не установлены, представляют опасность для мальчика, местонахождение которого нам неизвестно, так? И что же ты имел в виду? Разве мы не выполнили нашу часть дела?
        – Ох, Карл, знаешь, в дюнах не отыщешь верблюда, но… уф. Как там говорится? – Ассад смущенно посмотрел на Мёрка. Кажется, он впервые в жизни не завершил фразу про верблюдов.
        Карл вытащил из пачки сигарету. Перед ним все еще лежали два телефонных номера, и скоро он отправится домой. Но что же ему делать?
        – Ну, когда песок лежит большими…
        Объективно говоря, вообще-то Мона не проявляла особого интереса, но как только он решится позвонить Лисбет, разве не будет это означать, что Мона ушла из его жизни? И хотел ли он этого?
        – Ну вот, теперь сформулировал. Когда песок лежит в виде огромных дюн, верблюда не видно, но как только подует сильный ветер, ты сразу увидишь горбы. Ха-ха. Прекрасно, правда?
        Карл устало посмотрел на помощника.
        – И?..
        – Ну, никогда ведь не узнаешь всей правды, пока ветер не подует, а? Я имею в виду: откуда мы можем знать, что дело закончено, если еще не копнули поглубже?
        – Уфф… Во-первых, пока нет никакого ветра. А во-вторых, мы не располагаем достаточными человеческими ресурсами, чтобы устроить в городе настоящий шторм, да? Так что, может, оставим в покое верблюда, пускай полежит себе спокойно в дюнах?
        – Карл, ты понял смысл, ну и всё. Но мы ведь можем подождать, пока ветер не подует сам собой?
        Мёрк кивнул. Прекрасный вывод. По крайней мере, руководствуясь этим выводом, можно задрать ноги на стол и не делать абсолютно ничего.
        – О’кей. Я пока покурю и посмотрю новости. И если Роза не придет в течение десяти минут, я отправлюсь домой.
        Он засунул в рот сигарету, уже ощущая освежающий эффект, оказываемый никотином на его организм. Эта сигарета лежала и ждала его целый день, и вот…
        – Карл, брось сигарету, – прозвучало из дверей.
        На пороге стояла Роза, излучая самую приветливую улыбку, какую он только видел на ее лице, и махала белым пакетом из булочной.
        – Теплые булочки, мальчики. Вы, наверное, совсем позабыли – сегодня канун Великого молитвенного дня[113].
        Она открыла пакет, и тут же вокруг распространился аромат, который не только погрузил подвальное помещение в не свойственную ему атмосферу будничного уюта, но и пробудил у Карла смутные воспоминания о восковых свечах, радиоспектаклях и танцевальных вечерах в отеле «Феникс».
        – Вкусно, – признался он, сглатывая потекшие слюнки.
        Вдруг раздался телефонный звонок.
        – У нас тут на вахте двое, спрашивают Карла Мёрка. Прислать их к вам?

* * *

        Марко было страшно. Гораздо страшнее, чем на улице. Там у него оставался хоть какой-то шанс, но это ощущение исчезло, как только он бросился прямиком в львиную пасть.
        Мальчик задышал глубже, оказавшись здесь и ощущая себя зажатым между надменными холодными стенами Главного управления полиции Копенгагена. Если снаружи здание казалось крепостью, то внутри производило еще более внушительное впечатление, тем более в данный момент Марко вели в подвал, откуда, очевидно, можно было выбраться только тем же путем. Внезапно он оказался крысой, загнанной в угол и окруженной воинственно настроенными мальчишками с палками, которые вот-вот нанесут решающий удар.
        И присутствие матери Тильды, которая не отпускала его от себя с того момента, как припарковала машину, никак не облегчало его состояния. Всю дорогу к полицейскому управлению она в отчаянии голосила и орала на него. То, что эта женщина вообще оказалась способна сосредоточиться, чтобы отыскать путь к управлению, казалось чудом, учитывая ее шоковое состояние и мощный выброс адреналина в кровь.
        Однако Марко прекрасно понимал ее, потому что он рассказал ей все о случившемся с Тильдой, и о чернокожих парнях, и о поступивших от них угрозах, и о том, что произошло с Вильямом Старком. Малена отреагировала на его слова очень остро. Бранилась, рыдала, сотрясаясь всем телом. Одновременно столько боли и страха она была не способна вместить. На эмоциональном пике женщина неожиданно ударила Марко, но в ту же секунду пожалела об этом и извинилась. И вот теперь, когда они бежали по ступенькам вниз, чтобы встретиться с полицейскими, рядом с которыми мальчик крутился на протяжении последних дней, она совершенно расклеилась.
        Марко понимал, что на исходе его последний час свободного человека в свободной стране. Если ему вообще удастся выжить после предстоящего вечером обмена, его вышлют из страны, он это знал. Только вот куда его отправят?
        Учитывая, сколько всего он успел пережить, Марко опасался худшего варианта.
        И потому картина, представшая перед ним, оказалась абсолютно неожиданной.
        Мёрк с двумя ассистентами устроились на фоне теленовостей за захламленным столом и с громким хрустом жевали хлеб. В комнате стоял сладковатый и приятный аромат, а лица, обратившиеся к нему, выражали дружелюбность одновременно с глубоким удивлением.
        Когда они наконец поняли, кто предстал перед ними, все трое вскочили со своих мест, словно оказались свидетелями настоящего чуда.
        – Ты Марко, да? – Карл подошел к мальчику.
        Он казался большим, возвышаясь над Марко и протягивая к нему свои длинные руки.
        Сердце мальчика бешено колотилось. Человек, от которого он убежал, перестал улыбаться. Поджал губы, сосредоточил взгляд… И вдруг подхватил Марко и поднял, как будто собирался переломать ему кости.
        – Слава богу, – тихо произнес он, на мгновение прижимая Марко к себе. – Ты в порядке.
        Поставив мальчика на пол, он склонился к нему.
        – Мы хотели бы узнать от тебя многое. Теперь ты готов с нами поговорить?
        Марко кивнул, все еще не смея вздохнуть. Этот человек обнимал его и казался приветливым, он был рад встрече с ним. Происходящее ошеломляло. Если б Марко не сдерживался изо всех сил, то давно разрыдался бы. Того, что случилось, он ожидал меньше всего.
        – Молодец, парень, – подбодрил его помощник по имени Ассад и похлопал по голове. Даже накрашенная девушка улыбалась ему.
        – Малена, спасибо за то, что вы явились сюда вместе с ним, – поблагодарил Мёрк.
        Та кивнула, а затем выпалила:
        – Произошло нечто ужасное. Может быть, вы поможете нам?
        Мёрк встретился с ней взглядом. Теперь все заметили отчаяние в ее глазах.
        – Что стряслось?
        Этот незамысловатый вопрос вызвал у нее приступ рыданий, молитв и первобытного страха одновременно.
        Марко видел, насколько трем полицейским сложно воспринимать ее стаккато вкупе с бессвязным рассказом.
        Однако как только она добралась до того, что два африканца, преследующих Марко, похитили Тильду, слушатели оцепенели.
        Девушка по имени Роза усадила их обоих. Мёрк положил руку на плечо Марко, тепло сжал его, точь-в-точь как в редкие моменты делал его отец, и устремил все свое внимание на женщину.
        Марко дрожал. Ему никогда не доводилось пережить ничего подобного. Мысли о том, что в данный момент воплощаются все его дурные предчувствия, причиняли почти физическую боль. В особенности сейчас, когда он вот-вот должен принести себя в жертву.
        Ассад предложил заварить чай, однако Мёрк решительно остановил его и пересел к матери Тильды, взяв ее за руку.
        Женщина начала говорить медленнее и более связно, Роза с Ассадом о чем-то перешептывались.
        За спиной Мёрка шел новостной репортаж. Журналистка стояла перед замком Тиволи и что-то комментировала. Текстовая строка внизу экрана сообщала о разоблачении в Северной Зеландии воровской банды, которая орудовала в Копенгагене, и о многочисленных задержаниях ее членов.
        Затем на экране показали один из наиболее драматичных арестов, во время которого несколько сотрудников полиции пытались совладать с одним-единственным преступником, который оказывал мощное сопротивление. Это был Пико.
        Мёрк обратился к Марко с очень серьезным взглядом.
        – Можно мне взглянуть на телефон, который они бросили тебе из окна?
        Марко протянул руку с мобильным, и полицейский внимательно посмотрел на аппарат. Совершенно обычная «Нокия», видимо, пяти-шестилетней давности, тогда название марки располагалось над экраном. В свое время Марко украл сотни подобных.
        Мёрк крутил и ощупывал телефон. На задней крышке был написан маркером телефонный номер. Видимо, нанесен он был человеком, который взломал его и перепродал на черном рынке. Таких «умельцев» можно было без труда найти в любом уголке Копенгагена, Марко знал это лучше кого бы то ни было.
        – Роза, попробуй позвонить на этот номер, – попросил Мёрк, указывая на цифры. – Возможно, это номер данного аппарата, возможно, какого-то другого. А может, даже номер человека, звонка которого мы ожидаем.
        Она набрала телефон. Мобильный в руке у Мёрка зазвонил.
        – Хорошо, итак, теперь мы знаем номер. А теперь посмотри на дисплей и проверь номер, с которого звонили похитители. Такое впечатление, что тут код какой-то африканской страны.
        Роза на секунду взглянула на дисплей, после чего удалилась с телефоном.
        В последующие минуты им удалось восстановить у матери Тильды более-менее нормальное дыхание, однако с трясущимися руками они ничего не могли поделать.
        – Марко, тебе тоже плохо? – спросил Мёрк.
        Тот кивнул.
        – Мы обязательно вернем Тильду, – заверил их Карл. Однако взгляд, которым начальник обменялся с Ассадом спустя секунду, совсем не понравился Марко.
        – Это код государства Кот-д’Ивуар, – вернувшись, сообщила Роза. – Я думаю, вряд ли номер нам что-то даст. К сожалению. Скорее всего, он зарегистрирован на вымышленное имя.
        – О боже, – шепнула мать Тильды.
        Африканский телефон зашипел в руке у Розы.
        – Пришла эсэмэска, – тихо констатировала она.
        – Что там? – спросил Мёрк.
        – Пишут: «Пушерстрит, Кристиания, сегодня вечером в 8», и еще добавлено, что Марко должен явиться один, иначе…
        Она прервалась, взглянула на мать Тильды и протянула телефон Марко.
        В их распоряжении оставалось ровно двадцать пять минут.

        Глава 42

        Свободный город Кристиания издавна был прекрасно знаком Карлу. Там не существовало ни единого закутка и переулка, куда он на заре времен не сунул бы свой нос, ни одного дома, в который он, преисполненный ютской наивности и при полном обмундировании, не заглянул бы в этом уникальном красочном анархистском оазисе.
        «Ковчег Мира», «Блоха», «Опера», «Страна Немо», «Пушерстрит», «Серый Зал», «Район Зеленого Сигнала», «Булочная Солнечный Луч»[114] – за каждым из этих названий стояло отдельное приключение. И потому Карл понимал, насколько безнадежной выглядела стоявшая перед ними задача.
        Он испытывал противоречивые чувства. С точки зрения полицейского, Кристиания воспринималась как убежище для всевозможного сброда, однако, с другой стороны, именно здесь можно было вдохнуть глоток свободы и перенестись в те времена, когда Копенгаген еще не был передан на откуп яппи и прямолинейной культуре. Кристиания всегда была и остается пуповиной, питающей столицу особым шармом и свободно парящими мыслями. Приверженность велосипедному транспорту, забота об экологии – составляющие субкультурной среды, в которой собаки и прекрасные люди превратили старые уродливые казармы в, вероятно, самую крупную туристическую достопримечательность Дании.
        Однако, как водится, лучшие идеи и намерения, взятые на вооружение беспринципными глупыми умами, измененные и перевернутые с ног на голову, меняются до неузнаваемости. Поэтому Кристиания всегда стояла перед вечной дилеммой – свободное управление или управляемая свобода.
        Последние годы принесли жителям Кристиании автономию, и теперь ответственность за их внутренние дела лежала исключительно на них самих. Нельзя назвать неожиданностью то, что данный факт имел множество как благоприятных, так и отрицательных последствий.
        Времена, когда бравые стражи порядка патрулировали в форменных сапогах этот культурный коллаж, давно миновали; все формы правоохранительных визитов находились под запретом, так что лишь самые неопытные и непримиримые коллеги Карла изъявляли желание раздувать пламя в таких местах, как Пушерстрит. Жители этой улицы, как стервятники, молниеносно унюхивали «бронесвинов» и решительно измордовывали их в хлам, так что у тех больше никогда не возникало мысли сунуться сюда еще раз.
        Если б не эта улица, Кристиания представляла бы собой настоящий рай для Карла, но Пушерстрит являлась чрезвычайно опасной территорией для похожего на «легавого». И каким-то образом африканцы узнали об этом. Если кому-то могло понадобиться осуществить обмен в Дании с непременным условием невмешательства полиции, безусловно, следовало выбрать Пушерстрит в Кристиании.
        Закрыв глаза, Карл попытался совершить мысленную прогулку по этому клондайку из граффити. В самом конце Принсессегэде совершенно открыто сидели несколько парней и следили за прохожими. С противоположной стороны, рядом с симпатично оформленным красочным овощным магазином, люди сидели в нескольких кафе или под козырьками и так же внимательно наблюдали. Можно было, конечно, пробраться сюда незамеченным с боковых улиц, несмотря на то что и там имелись наблюдатели, выполнявшие свою миссию посреди безудержной торговли гашишем и сканком. Но, если подойти сбоку, представлялось практически невозможным обозревать улицу по всей длине, а в данном случае как раз это было необходимо.
        Итак, вопрос заключался в том, каким именно образом приступят к делу африканцы. Они наверняка предвидели, что как только схватят Марко и отпустят девочку, парень закричит. И потому следовало ожидать, что они предпочтут действовать, прижавшись поближе к стенам, чтобы побыстрее утащить Марко с открытого пространства и усмирить его инъекциями или побоями.
        Хотя народ на Пушерстрит производил впечатление относительно равнодушного, когда дело доходило до насилия, граница допустимого все-таки менялась, если речь шла о жестоком обращении с детьми. Едва ли африканцы рискнут противостоять такой огромной толпе, а значит, они будут действовать быстро и бесшумно.
        Карл показал Розе с Ассадом составленную полицейскими карту местности и указал на все детали. Сама улица была не очень длинной, но, подобно артерии, пробегала мимо кварталов всех типов, начиная от тех, что состояли из бараков и давали пристанище явно криминальным элементам, заканчивая идиллическим пространством с частными садиками, свойственными мирному пригороду. Карл лично предпочел бы путь от Боцманского переулка вдоль Ковчега Мира и Тингхусет; именно по этой причине он оставил данный маршрут для Ассада, который был новичком в этом районе.
        Роза должна была на приемлемом расстоянии последовать за Марко из примыкающего к Принсессегэде переулка, миновать Дом геев и направиться далее к противоположному концу Пушерстрит. Значит, самому Карлу оставался участок прямо от главных ворот до того района Свободного города, где, по его собственному мнению, африканцы поджидали Марко с наибольшей вероятностью.
        Малена просила взять ее с собой, однако ее оставили ждать в полицейском управлении в обществе активно протестующего Гордона, который давным-давно намеревался отправиться в отчий дом к родным котелкам.
        «Слава богу, что моя команда прекрасно вписывается сюда», – думал Карл, проходя через ворота. Роза вполне могла бы сойти за местную, а курчавого парня с кожей интенсивно коричневого оттенка и в характерной одежде никто не заподозрит в принадлежности к его истинной профессии.
        А вот Мёрк, напротив, ощущал себя не слишком комфортно при устроенной ему Розой маскировке. От сделанной наскоро обработки лаком его волосы вздыбились, да и туши для глаз она не пожалела. В восьмидесятые годы окружающие наверняка приняли бы его за поэта-неудачника, но теперь, спустя одиннадцать лет после смены тысячелетий, было только два варианта: либо Карл являлся больным на всю голову, либо жутко неудачно замаскированным «легавым».
        Карл понимал, что ему во что бы то ни стало надо достойно соответствовать образу, и потому он поприветствовал иммигранта, сразу за воротами торговавшего из крошечного киоска подгоревшим миндалем, сказав ему «хауди»[115] и чуть приоткрыв рот.
        Этим вечером на Пушерстрит было полно народу. Вышеупомянутые действия полицейских на улицах города наверняка повлекли за собой новые задержания, однако сорняки, как известно, гуще всего растут на только что прополотых грядках.
        Карл скользнул взглядом вдоль улицы и прикинул, что на ней находилось примерно столько же ларьков, торгующих марихуаной, сколько было всегда; ну и бог с ними. Чем больше этой отравы приобретали здесь, тем меньше клубов любителей травки, раскиданных по остальному городу.
        Насколько он мог заметить, ни Роза, ни Ассад еще не достигли Пушерстрит, а значит, все шло по плану.
        Карл пристроился у выхода с боковой улочки рядом с ангаром и сделал вид, как будто неожиданно резко лишился сил. Он слегка наклонился, возможно производя впечатление подвыпившего мужичка. По всей видимости, это сработало, ибо, кроме девушки на велосипеде с двумя детишками в переднем кузове, никто даже не взглянул в его направлении.
        Мёрк с досадой констатировал, что на улице появилось слишком много негров. Двое поджарых сомалийцев в ветровке и толстовке, двое гамбийцев, на которых он наткнулся на Истедгэде; кроме того, кучка откормленных круизных туристов, белокожих и чернокожих вперемешку, которые, с предусмотрительно спрятанными фотоаппаратами, следовали по пятам за местным экскурсоводом, выделявшимся среди них специфическим головным убором с эмблемой свободного города.
        И вот он заметил, что из переулка ниже по улице показались Роза и Марко, а спустя полминуты в противоположном конце Пушерстрит замаячил и Ассад. Роза остановилась в нескольких метрах от Марко и смотрела куда угодно, но только не на него.
        Ассад завернул за угол, занял позицию чуть ближе к Карлу у одного из лотков с наркотиками и принялся принюхиваться к товару с чересчур подозрительным, по мнению Карла, профессионализмом.
        Они прождали довольно долго. Время перевалило за четверть девятого, и даже на расстоянии было заметно, что Марко становится все более нервным и нетерпеливым. По прошествии еще пяти минут он отдалился от Розы и, вопреки договоренности, направился вниз по улице. Вообще-то говоря, достаточно медленно – и все же Карлу и Розе каждому на своем расстоянии пришлось следовать за ним.
        Марко явно был начеку. Одно то, как легко он ступал по булыжной мостовой, четко демонстрировало, что он в гораздо большей степени, чем многие, привычен к ловушкам, подстерегающим в асфальтовых джунглях.
        «Аккуратнее, Марко, в противном случае может показаться подозрительным то, что мы движемся следом». И только Карл успел так подумать, как чернокожий парень вынырнул из боковой улицы и схватил Марко под руку.
        В тот же миг от группы туристов отделилась крупная негритянка, вся в золотых украшениях, и на несколько секунд загородила собой происходящее между африканцем и Марко. На тот момент Карл с двумя помощниками уже пустились бежать.
        – Эй, поспокойнее! – возмущенно воскликнула она, когда Ассад, добежав наконец до цели, ткнул ее в плечо, так что она налетела на характерный велосипед с крытым багажным ящиком.
        Остановившись, Ассад принялся озираться, а затем указал в направлении улицы Млечный Путь и помчался туда. Невероятно, что этот коротконожка мог настолько мощно ускоряться.
        Карл притормозил у чернокожей женщины, в то время как Роза бросилась вслед за Ассадом и негром, мчавшимся впереди.
        – What’s the problem?[116] – ворчала негритянка, раздувая ноздри.
        Карл вкрадчиво посмотрел на нее. Какого черта ей понадобилось встать именно здесь?
        «Парень не сможет убежать от Ассада, волоча на себе Марко, – подумал он, оглядываясь. – Или он уже где-то оставил его? Возможно, пособник перехватил парня и кинулся с ним в совершенно другом направлении, а Ассад с Розой теперь на ложном пути?» Он же знал, что преступники действуют на пару.
        Карл метался между площадью перед Немо-Ленд и улицей Тингхусет, однако ни в ту ни в другую сторону не вело никаких следов.
        – Вы не видели черного парня, бегущего с мальчиком на руках? – спросил он у наркомана, стоявшего перед булочной и пребывавшего, казалось, в более-менее адекватном состоянии.
        Тот дернул плечами, а затем почесал в светлой клокастой бороде.
        – Если б мимо кто-то пробежал, Сатана схватил бы его за задницу, – глухо произнес торчок, показывая на псину, которая одним махом запросто могла бы проглотить собаку Баскервилей. – Он весит шестьдесят семь кило, – гордо заявил хозяин.
        Карл кивнул. Проклятая собака, проклятая ситуация, как же все ужасно складывалось… Если б у них имелось в распоряжении больше времени на подготовку обмена, он бы позаботился о помощи с воздуха. Тогда ничего подобного не случилось бы.
        Схватив телефон, Мёрк нажал кнопку быстрого поиска – и в ту же секунду обнаружил, что прямо к нему направляется худенькая девушка. Она была похожа на Тильду и казалась потрясенной, автоматическими движениями больше всего напоминая зомби, которого направили по определенному маршруту.
        – Тильда! – закричал он, бросившись к ней навстречу, однако она никак не отреагировала на его крик. Неужели и с Марко поступили так же? Как вообще он смог допустить, чтобы такое произошло?
        – Хенрик, это Карл Мёрк, – произнес он в трубку, связавшись с дежурным радиослужбы Главного полицейского управления. – Нам необходимы патрульные автомобили для оперативного контроля территории вокруг Кристиании. – Затем сообщил приметы Марко и африканца, насколько это представлялось возможным, и нажал отбой. Больше он ничего не мог предпринять в сложившейся ситуации.
        Мёрк повернулся к девушке, находившейся теперь всего в нескольких метрах от него, и осторожно направился к ней.
        – Тильда, – мягко сказал он. – Ты свободна. Ты помнишь меня? Я Карл Мёрк, полицейский.
        Его слова проникали в ее сознание очень медленно.
        – Где Марко? – тихо спросила она, испуганно озираясь. За последние пару часов ей сильно навредили.
        – Тильда, ты не знаешь, они вкололи тебе что-то?
        Она отстраненно кивнула.
        – Где Марко? С ним что-нибудь случилось?
        Карл притянул ее к себе.
        – В данный момент мы ведем его поиски.
        Затем он услышал шаги, приближавшиеся с одной из боковых улиц. По переулку мимо бараков босиком мчалась Роза, а от улицы, простиравшейся вдоль канала, несся сломя голову африканец, преследуемый по пятам Ассадом.
        – Перекрой ему путь, Карл! – задыхаясь, прокричал Ассад.
        Мёрк растопырил руки в стороны и бросился на африканца, как разъяренный бык – на тореадора. Проблема заключалась в том, что Карл весил на тридцать пять килограммов больше поджарого юноши, мышечная масса которого явно представляла собой превосходный генетический продукт, позволявший телу совершать самые причудливые маневры. И в данный момент Карл никак не мог предугадать, что сделает чернокожий в следующую секунду. Поэтому он решил отскочить в первую попавшуюся сторону – и тем самым просчитался ровно так же, как просчитывается вратарь в серии пенальти. Рухнув на землю и признав свое поражение, Карл, распластавшись, проводил взглядом двух мужчин, промелькнувших мимо него в направлении Пушерстрит, где уже стояла наготове Роза.
        Она не решилась пойти на такой же риск, как Карл, и предпочла более простое решение – кинулась под ноги беглецу, в результате чего тот рухнул, как срубленное дерево, воткнулся головой в брусчатку и неожиданно замер.
        Карл увидел, как Ассад, пыхтя, собирался выудить из заднего кармана наручники, и чуть слышно свистнул ему, кивнув на толпу темных небритых лиц, достойных сниматься в «Пиратах Карибского моря», которые внимательно следили за его действиями.
        – О’кей, – согласился помощник, оставив наручники в кармане и оборачиваясь на толпу. – Этот подонок хотел похитить мальчика. У кого-нибудь из вас найдется веревка?
        Через пять секунд один из парней вытащил из брюк ремень.
        – Попробуй повязать его вот этим. Только верни потом, ладно?
        Поднявшись с земли, Карл с болезненной отчетливостью осознал, насколько сильно он грохнулся. Проклятие, как же больно…
        – Кто-нибудь из вас видел смуглого черноволосого кудрявого мальчика лет пятнадцати? Три минуты назад он был здесь, а затем исчез, – простонал он.
        Ответа не последовало. «Тут полно других вещей, за которыми надо следить, будь они неладны», – транслировали лица местных обитателей.
        Роза из-за его спины констатировала, что парень, потерявший сознание, дышит все медленнее и что кровь хлещет чересчур сильно из дыры в голове и из плеча, где, кажется, под рубашкой тоже скрывается серьезная рана.
        – Я вызову «Скорую», ладно? – крикнула она, нажимая кнопки на мобильном телефоне, явно смущенная доносившимися из толпы звуками неодобрения. – Заткнитесь! – заорала Роза, топая ногами и отчаянно жестикулируя. – Даже такой идиот, как он, имеет право на гуманное обращение. – Затем она поднесла телефон к лицу. – Смотрите-ка, я, оказывается, вызвала последний набранный номер…
        Из-за спин собравшихся послышался слабый рингтон, и все обернулись на звук.
        Карл посмотрел на Розу, а затем в направлении, куда был устремлен ее недоуменный взгляд.
        – Сейчас я, видимо, позвонила на телефон, который находился у мальчика, – с этими словами она вкрадчиво оглядела окружающих.
        Толпа расступилась; кто-то указал туда, откуда доносился звонок. А именно – на грузовой велосипед.
        Парень, сидевший в седле, затряс головой и пожал плечами. «Ничего не понимаю», – демонстрировал он всем своим видом, но Карл знал, что парень врет.
        Он был в перчатках, шапке и толстовке, застегнутой до самого горла, так что видно было только глаза. Слишком серьезное и своеобразное облачение, тем более для теплого весеннего дня.
        Карл взглянул на кузов велосипеда. Он был довольно большой. Может, даже чересчур.
        – Эй, ты! – крикнул он, решительно направившись к парню. – Дай-ка мне посмотреть, что у тебя там…
        В следующий миг парень вскочил в седло и сорвался с места.
        – Роза, позаботься о Тильде! – успел крикнуть Мёрк, устремляясь за велосипедистом. – Да помогите же нам, черт возьми! – орал он, проносясь по улице мимо расступавшихся наркоторговцев, хмуривших брови.
        Карл прекрасно знал, что на Пушерстрит нельзя бегать, но почему тогда на велосипеде можно ездить?
        – Останови-и-ите его! – снова заорал он, чувствуя, как у него начинает сдавливать грудь, а на пятки уже наступают Ассад и парень, одолживший им ремень.
        – Эй, миндальщик! – услышал он вопль Ассада, эхом отразившийся от стен ресторана «Списелоппен» и фасадов Принсессегэде. – Выкати свою тележку и заблокируй путь! – крикнул помощник. – Получишь тысячу крон!
        Раздался грохот. Продавец миндаля, по-видимому, относился к категории людей, которые не упустят потенциальный источник дохода, замаячивший в недалеком будущем, а потому он тут же выкатил свою голубую гордость на середину дороги, готовый ко всему. Все-таки тысяча крон – это побольше стоимости пары новых боковин для тележки.
        Беглец на велосипеде предпринял тщетные попытки объехать препятствие, однако вынужден был свернуть к ангару, из которого выглядывал всевозможный мусор, контейнеры для сортировки отходов и много всякой всячины. У здания он резко затормозил, соскочил с седла и сделал несколько шагов вперед в попытке нырнуть за склад техники. Однако проход оказался заблокирован людьми, вернувшимися с работы и теперь наслаждавшимися прекрасной погодой, попивая пиво из банок. Этих ребят было не так просто растолкать.
        Тогда он юркнул в зал, громоздкое деревянное здание коричневого цвета с красными оконными рамами.
        Спустя десять секунд, когда Карл с пыхтением проник внутрь, Ассад с местным жителем уже стояли внутри и озирались.
        – Куда он подевался, мать его за ногу? – поинтересовался местный.
        Мёрк без промедления оценил ситуацию. Просторное помещение с высоким потолком представляло собой буйство красок. На стене над входом висела пятиметровая карикатурная маска, изображавшая бывшего и чрезвычайно презираемого в этих местах премьер-министра, повсюду на стеллажах и по полу были раскиданы тысячи деталей каких-то механизмов и всевозможных безделушек; чуть дальше от двери валялось все подряд – от миниатюрных гоночных автомобилей до обрезанных пальм, увенчанных сомбреро. Как ни крути, не лучшее место для поиска чернокожего мужчины, обладающего выдающимися способностями гимнаста.
        – Один из вас, наверх! – крикнул Карл, указывая на потолок, где прямо на балках был сконструирован офис из гипсокартона и дерева. Сам Мёрк отвернулся и подошел к велосипеду.
        Безмолвие, исходившее от кузова, разбудило в нем нехорошие предчувствия.
        Если в Марко влили то же дурманящее вещество, что и в Тильду, но в гораздо большей дозе, то, вероятно, миссия преступников успешно завершена. От таких мыслей становилось жутко.
        Он отломил задвижку ящика и откинул крышку.
        Действительно, внутри оказался Марко. Свернувшись безжизненным клубком.
        Взяв мальчика на руки, Карл перенес его в зал и нашел одеяло, на которое можно было положить Марко, пока Ассад с местным помощником грохотали вокруг.
        Взяв мальчика за руку, он обнаружил, что даже если и можно уловить пульс, то совсем слабый.
        Карл пребывал в растерянности. Ведь ответственность за случившееся лежала на нем.
        Он опустился на колени рядом с безжизненным телом и принялся делать массаж сердца и искусственное дыхание. Последний раз Мёрк совершал эти действия несколько лет назад – тогда умерла девушка, на которую наехал автомобиль. В его памяти всплыли давние картины. Гладкая кожа девушки, отчаяние ее матери за спиной. Санитары, которые спокойно отстранили его и взяли все заботы на себя. Тогда Карлу потребовалась целая неделя на то, чтобы прийти в себя, но если погибнет Марко, боль укоренится в нем навсегда; он уже знал это, продолжая надавливать на хрупкую грудную клетку.
        Резким движением Мёрк повернул голову и обнаружил, что маска, висевшая наверху, слегка вибрирует от потока воздуха, проникающего через дверь. Создавалось впечатление, что губы премьер-министра двигаются. Как странно, что в подобной ситуации мозг обращает внимание на столь отвлеченные и неважные вещи, подумал он.
        – Марко, давай же, – шепнул он мальчику, пока Ассад раскидывал барахло во все стороны, а местный парень громыхал в офисе наверху.
        – Здесь его нет! – крикнул им парень через окно.
        – А внизу нет никаких лазеек наружу; значит, он еще тут, – отозвался Ассад из дальнего конца ангара.
        Карл не оставлял попыток и перешел к искусственному дыханию. Если б сейчас кто-нибудь пришел и помог ему…
        Затем Мёрк вновь принялся делать щуплому тельцу массаж сердца.
        – Ассад, вызови «Скорую»! – крикнул он. – Я боюсь, что мы потеряем Марко. Он слишком крепко спит, и я не знаю, может, он вообще уже мертв.
        – О-ой, больно, – еле послышался шепот из-под его руки.
        Карл опустил глаза и заглянул в открытое лицо Марко, выражавшее страшные муки.
        – Вы мне что-то сломали, – задыхаясь, пробормотал мальчик.
        В тот же миг рот гигантской маски открылся, и изнутри вывалился чернокожий, пролетев два-три метра до пола. Очутившись внизу, он, казалось, растерялся, но лишь на пару секунд.
        – Он здесь, скорее сюда! – заорал Карл, поднимаясь на ноги. – Марко, не вставай, – приказал он и повернулся к африканцу, готовому к борьбе.
        Когда чернокожий поднялся, Карл обнаружил, что противник сжимает в руке пистолет и его палец придавливает спусковой курок гораздо сильнее, чем нужно.
        «Сейчас я погибну», – пронеслось в голове Мёрка, после чего его охватило удивительное спокойствие. Он поднял руки вверх и увидел, как африканец приближается к нему, опустив пистолет и прицелившись в Марко.
        Прозвучал выстрел, заставивший Карла вздрогнуть; звук словно застрял глубоко в его теле. Затем он увидел кровь на руке преступника. Пистолета у него уже не было.
        Карл поднял голову на офис под потолком и обнаружил, что в оконном проеме стоит местный парень без ремня, сжимая в руках дымящийся пистолет.
        Только теперь Карл узнал его. Это был один из сотрудников службы полиции Копенгагена по борьбе с наркоторговлей.
        – Я спускаюсь! – крикнул он и исчез.
        – Осторожно! – предупредил с пола Марко. Карл резко обернулся ровно в тот момент, когда на него накинулся мужчина с ножом в ловкой руке.
        Сбоку так же неожиданно к ним метнулась какая-то тень.
        Это оказался Ассад. В дикой ярости, совершенно бесстрашно он сделал выпад, целясь пяткой в лицо африканца, задрав ногу выше собственного роста, однако африканец тоже был не промах и тоже успел замахнуться ногой, так что их ступни столкнулись в воздухе. Ассад повалился назад, а африканец устоял и теперь примеривался, собираясь метнуть в Марко нож.
        «Он сумасшедший», – успело пронестись в мозгу Карла, как вдруг преступник обмяк и уронил нож на пол. И все это абсолютно беззвучно.
        «Что происходит?» – подумал Мёрк, в то время как африканец пошатнулся и, стараясь удержаться на ногах, принялся хвататься за все, что было в пределах досягаемости. Наконец он тихо опустился на пол в безоговорочном нокауте.
        Карл обернулся к Ассаду и коллеге из наркополиции. Его помощник с улыбкой поднял и протянул Карлу какой-то предмет.
        Это была здоровенная гайка.
        – Если он вздумает подняться, заработает еще одну, тут их полно, – с этими словами Ассад запустил руку в стоявший рядом с ним ящик с ржавыми болтами, гайками и другими металлическими мелочами.
        Карл повернул голову к Марко, который привстал, опираясь на локти, бледный как полотно, но, к счастью, живой и невредимый.
        – А Тильда? – произнес он.
        – Она в порядке. С ней Роза.
        Улыбка, осветившая лицо мальчика, казалась почти противоестественной.
        – Я хочу к ней, – сказал он.
        Если б когда-нибудь Карла попросили назвать образец для подражания, едва он смог бы найти кандидатуру более подходящую, чем этот паренек.
        Мёрк выглянул в дверной проем на улицу, где толпились самодовольные туристы с восхищенными лицами. Возможно, они думали, что им посчастливилось стать свидетелями постановки эпизода для современного вестерна. По крайней мере, несколько из них с упоением аплодировали.
        Только огромная чернокожая женщина, стоявшая среди них, казалось, не испытывала никакого восторга. Она крепко прижала к себе сумку и пошла прочь.
        – Миккель Эст, – представился полицейский, протягивая Розе и Ассаду руку с таким выражением во взгляде, которое говорило о некотором недовольстве в связи с развитием ситуации.
        Несомненно, ему предстояло сдать оружие до окончательного внутреннего расследования по факту стрельбы. Вероятно, в данный момент он испытывал облегчение и досаду одновременно. Четырехмесячную миссию в наркосреде Кристиании нельзя было назвать веселым делом, в особенности когда работу приходится прервать, еще не добившись ожидаемого результата.
        Карл поблагодарил его.
        – Если наши пути вновь пересекутся, надеюсь, и я смогу сослужить вам службу.
        Затем Миккель Эст и «Скорая» с африканцем покинули место событий.
        Марко и Тильда все еще стояли обнявшись. То, что каждый из них пережил в отдельности, им, очевидно, было проще переваривать сообща.
        – Нам кое-что надо сделать, – сообщила девушка, постепенно придя в себя. – Карл, вы не могли бы позвонить моей маме и сказать, что нам необходимо всем вместе встретиться в доме в Брёнсхой? Мы с Марко должны кое-что вам показать.

* * *

        Спустя полчаса Тильда с матерью стояли у входа в дом Старка, сжимая друг друга в объятиях.
        – Тильда, что они с тобой сделали? – спрашивала глубоко потрясенная мать.
        – Они вкололи мне что-то, и я находилась без сознания, пока они меня снова не разбудили. Я просидела десять минут у прилавка с шаурмой, прежде чем смогла сама передвигаться. Ощущение было точно такое же, как после наркоза в больнице. Потом меня немного тошнило, но сейчас я снова в порядке.
        – А ты? – Малена взглянула на Марко.
        Тот кивнул.
        – Я тоже в норме, хотя ноги как будто еще не окончательно проснулись.
        «Тебе надо радоваться, что так легко отделался», – подумал Карл.
        – Что вы хотели нам показать? – спросила Роза.
        Тильда сделала глубокий вдох. Затем отпустила мать и повела их через въезд в сад к тыльной стене дома.
        – Ты покажешь, да? – обратилась она к Марко.
        – Ты уверена?
        Она кивнула.
        – Больше никаких секретов. И так слишком много тайн.
        И Марко по очереди приподнял плитки и по порядку выложил сокровища, одновременно рассказывая, каким образом они обо всем догадались.
        Пять белых пластмассовых контейнеров. Пять вестей от умершего.
        Покачав головой, Карл посмотрел на Розу и Ассада: как все это странно. Все началось с объявления, а закончилось кодом в сейфе и какими-то зарытыми в землю пластиковыми коробочками. Иногда работа полицейских заключается в том, чтобы вытащить несколько лотерейных билетиков с надеждой на то, что они принесут не один, а сразу несколько выигрышей.
        «Мне кажется, нам не стоит показывать всё», – говорил Тильде взгляд Марко, но девушка брала по одному контейнеру и разъясняла присутствующим содержимое каждого.
        Малене Кристофферсен пришлось сесть на стул. У нее на коленях лежали украшения и маленькая записная книжка. Теперь она не сомневалась в том, как методично мужчина, которого она любила, присваивал себе денежные суммы. Даже когда Тильда принялась оправдывать его, руки Малены оставались сжаты, а с лица не пропало выражение стыда и разочарования. Несомненно, она чувствовала себя преданной.
        – Я думаю, вот это вам следует поместить в нужное место, – она протянула Карлу стопку бумаг с логотипом министерства. Взглянув на верхний лист, Мёрк кивнул. Все оказалось так, как они и предполагали.
        Если Вильям Старк и обманывал министерство и датское государство, то он являлся просто дилетантом по сравнению со своим начальником. Подпись Эриксена маячила повсюду на этом безобразии.

* * *

        Карл передал стопку Розе.
        – Изучим это позже, ладно? – Он указал на последнюю коробку.
        – Что в ней?
        – Думаю, оно нам не понадобится, – заявила Тильда. – Завещание Вильяма.
        – Завещание? – прошептала Малена.
        Тильда кивнула.
        – Он хотел оставить всё нам, мама. Все свои деньги, дом… Всё.
        Все заметили, как вздрогнуло лицо Малены. Исключительно положительные воспоминания о возлюбленном, хранимые ею все эти годы, всколыхнулись вновь. Она была растеряна, смущена, полна печали и гнева одновременно.
        – Ты права. Теперь, Тильда, завещание нам не понадобится, – согласилась она со слезами на глазах. – Имущество Вильяма будет конфисковано, чтобы покрыть ущерб, нанесенный его махинациями.
        Уронив голову на грудь, она больше не сдерживала слез.
        Вдруг Марко выступил вперед и шепнул что-то Карлу.
        Перед ним был неоспоримо чрезвычайно изобретательный молодой человек. Карл кивнул.
        – Ну ладно, Тильда и Малена, – сказал он. – Я думаю, лучше будет, если вы отдадите записную книжку и все бумаги мне. Будьте добры, передайте документы Ассаду.
        Девушка кивнула и осторожно взяла блокнот с колен матери, обняла ее на мгновение, собрала документы, свидетельствующие об афере, и протянула все это Ассаду.
        Карл огляделся и указал в направлении груды кирпичей за велосипедным сараем.
        – Туда, Ассад.
        Помощник нерешительно взглянул на Мёрка, однако заметив, что тот достал пачку сигарет и зажигалку, все понял.
        – Ой, – буркнул Карл, поджигая пачку бумаги с записной книжкой, лежавшей на самом верху. – Черт побери, кажется, я тут устроил небольшую аварию… Роза, у тебя не найдется немного воды?
        Он вкрадчиво смотрел на нее, пока морщины на ее лбу не разгладились.
        – Найдется, – сказала она, как только внутренняя борьба завершилась. – Вон там есть озеро. Только я боюсь, мы уже не успеем ничего поделать. Ведро дырявое.

* * *

        Бо?льшую часть пути в Управление полиции Марко молчал, и Карл понимал его.
        Судя по рассказу мальчика, это был одновременно худший и лучший день в его жизни.
        – Марко, скажи мне, о чем ты думаешь.
        Парень покачал головой.
        – Ассад, почему Марко молчит? – бросил Карл, обращаясь к пассажирам на заднем сиденье.
        – Наверное, потому, что в данный момент он пытается оценить ситуацию, – последовал ответ.
        Мёрк посмотрел вбок.
        – Марко, ты никак не можешь оценить свое положение?
        Мальчик занимал удивительно мало места на пассажирском сиденье.
        – Не можешь?
        Марко уронил голову на грудь и медленно замотал ею из стороны в сторону.
        – О чем ты думаешь?
        – Я думаю о том, что все, о чем я мечтал, никогда не сбудется. Теперь меня отправят в лагерь для беженцев, а затем вышвырнут из страны.
        Нахмурившись, Карл посмотрел в зеркало заднего вида. Роза и Ассад переглядывались. Умонастроение Марко перекинулось и на них.
        – Необязательно, – попытался Карл утешить его. Он прекрасно понимал, что утешение прозвучало крайне неубедительно, учитывая его осведомленность относительно исхода государственного рассмотрения дел по нелегальным мигрантам.
        – Марко, а чего бы ты сам хотел?
        Мальчик вздохнул.
        – Я бы хотел быть самым обычным человеком. Ходить в школу, учиться и обеспечивать себя.
        Не так уж много, и все-таки…
        – Тебе всего лишь пятнадцать лет, ты не можешь себя обеспечивать, Марко.
        Тот повернулся к Карлу, задрав брови. «Конечно, могу», – показывала его мимика.
        – И где бы ты мог жить? – поинтересовался Карл.
        – Где угодно. Если б только меня оставили в покое.
        – Ты думаешь, получится? Притом что ты не станешь больше совершать преступления?
        – Да, я уверен.
        Карл посмотрел на сонное движение транспорта на Биспеэнгбуэн и на окружающие здания. Там, в омывающем его море света, бродили тысячи существ, которые топтались на месте, в то время как современное общество требовало от них активных действий. Что уж говорить об этом мальчугане?
        – Как же ты собираешься обеспечить себя, если у многих других это не получается?
        – Потому что я этого хочу.
        Карл снова бросил взгляд в зеркало. Удивительно, насколько пассивно вела себя парочка его ассистентов. Чертовски непростая ситуация.
        Карл сделал глубокий вдох и вспомнил выражение лица Малены во время прощания, когда она держала в руках завещание Вильяма Старка. Эти бумаги значительно изменят всю их жизнь. Тильда сможет продолжить курсы лечения, они будут спокойно делать то, что им необходимо.
        И такую возможность они получили исключительно потому, что Карл взял зажигалку и устроил небольшой пожар…
        Кивнув, Мёрк поймал в зеркале взгляд своего помощника.
        – Ассад, а ты, случайно, не потерял контакт того парня, который мастерски подделывает удостоверения личности?
        Он почувствовал похлопывание по лопаткам. Теперь оба пассажира на заднем сиденье не сдерживали улыбку.
        Карл повернул голову направо и увидел, что Марко весь трясется.
        – Что случилось?
        Мальчик подался вперед, пытаясь избавиться от нервного подрагивания конечностей и успокоить дрожь в теле, но у него не получалось.
        – Карл, я не понимаю, – выдавил он из себя. – Ты имеешь в виду, что… – И он расплакался.
        Мёрк протянул руку в сторону и погладил его по спине.
        – Роза и Ассад, скажите вы вслух, чтобы он наконец поверил.
        – Ты непременно сумеешь себя обеспечить, – заверил Ассад.
        – Да-да, – добавила Роза. – Только мы не хотим ничего знать о твоем местонахождении, пока ты не подыщешь себе нормальное жилище. Мы не желаем слышать, что ты обустроился в каком-нибудь контейнере в Ланго, понял?
        Они услышали смех Марко. По всей видимости, теперь он начал верить.
        – Но слушай внимательно, – предупредил Карл. – Никому ни слова об этом, ясно? Даже своим детям и внукам, о’кей? И еще мы рассчитываем, что для начала ты расскажешь нам все, что знаешь, о Золя и вашей жизни в Крегме, о клане и всех ваших уличных проделках. Если ты все нам разъяснишь, у нас появятся новые конкретные факты, которые мы сможем передать нашим городским коллегам, и это сыграет на руку нам всем.
        Парень кивнул и ненадолго смолк.
        – А как же Мириам? – спросил он.
        – Посмотрим. Ей, наверное, будет не так уж сложно помочь. Она оказалась довольно сговорчивой.
        – И я тоже буду сговорчивым. – Мальчик мгновение посидел молча, глядя на город. – Неужели это все правда? – переспросил он.
        Все трое подтвердили.
        – Я совсем ничего не понимаю. Большое спасибо. – Затем вновь повисла пауза. – А можно заглянуть на Эстебро? – спросил он. – Мне еще кое-что надо сделать.

* * *

        Они припарковались перед воротами, у которых стояла целующаяся влюбленная парочка, и Марко спросил Карла, Розу и Ассада, могут ли они подняться вместе с ним.
        На звук дверного звонка не последовало никакой реакции. Тогда Карл громко постучал.
        – Полиция! – заорал он так, что задрожало здание.
        Это помогло.
        Обитатели квартиры казались напуганными и растерянными, увидев толпу из четырех человек перед своей дверью, но, узнав Марко, так и заискрили гневом.
        – Его мы ни за что не впустим, да и вас тоже. Покажите нам удостоверение, – заявил один из них, настроенный очень скептически.
        Карл извлек из кармана полицейское удостоверение и ткнул ему в лицо. Мужчины переглянулись, по-прежнему стоя плечом к плечу и не желая пропускать незваных гостей.
        Тогда вперед выдвинулась Роза.
        – Мы хотели бы попросить вас проявить немного благожелательности. Если мы сейчас спокойненько попросим этих господ удалиться, тем самым намеренно воспрепятствуем нескольким госслужащим при исполнении служебного задания. Конечно, вы смотритесь довольно-таки глупо, но, возможно, не отдаете себе отчета в том, что чрезмерная тупость запросто может оказаться вознаграждена всепоглощающим потоком ярости и парой славных железных наручников?
        Карл заглянул в квартиру. Только что он словно выслушал самого себя.
        В результате жильцы синхронно наморщили лбы, но все же отступили перед бушующим монстром в черной боевой раскраске.
        Марко позвал их за собой к небольшой комнатке, размером с три подвальных чулана Ассада. Здесь он выдвинул ящик и, запустив в него руку, нащупал искомое.
        Это оказался старинный стальной гребень, которым Марко взмахнул и опустился на колени напротив узкой кушетки. Несколько раз он провел гребнем взад-вперед в пазу между плинтусом и стеной, пока не наткнулся на выемку, в которой гребень застрял.
        Марко дернул штукатурку, что вызвало бурные протесты со стороны хозяев, плинтус отошел от стены и упал на пол.
        И ни от кого не укрылось, какое облегчение волной пробежало по телу Марко.
        Он запустил пальцы в отверстие и вытащил оттуда прозрачный полиэтиленовый пакет.
        – Смотрите, – он протянул им пакет. – На первое время у меня есть шестьдесят пять тысяч на обустройство. Так что можете не беспокоиться, Роза, что я буду вынужден искать себе пристанище в контейнере.

        Глава 43

        Лето 2011 года

        Мёрк смотрел на два лежавших перед ним листка. Они лежали на том же месте, что и полтора месяца назад, и таращились на него всякий раз, когда он затеивал уборку на столе. Разве не пора уже выкинуть их в мусорное ведро?
        Пару раз качнувшись на стуле, он попытался представить себе обеих женщин. Как странно, насколько быстро стираются из памяти лица прошлого…
        Прошлое? Он и впрямь пришел к такому выводу? Действительно ли его пассивность в отношении звонка Лисбет и его переломанные чувства к Моне, с которой он встречался в течение нескольких лет, теперь оказались в ведерке с табличкой «Прошлое»? Карл бы и сам не мог сказать наверняка, считал ли он все это правильным.
        Он взял обе бумажки и намеревался было скомкать их и метким броском швырнуть в мусорную корзину.
        Отнюдь не простое решение, черт возьми…
        – Ну, вот оно и случилось, – внезапно возникла перед ним Роза.
        – Случилось что? – Карл посмотрел на нее без особого энтузиазма. Текущая неделя проходила совершенно впустую, ничего не получалось. Так что же там случилось? Явно ничего хорошего.
        – Вильяма Старка официально признали умершим. Судья признал силу косвенных доказательств, и, несмотря на то что тело Старка по-прежнему не обнаружено, суд вынес решение на основе ДНК-анализа.
        Кивнув, Карл спрятал обе бумажки в нагрудный карман. В каком-то смысле это были неплохие новости. По крайней мере, теперь арбитражный суд может приступить к делу о наследстве.
        «Замечательный исход для Тильды и Малены», – подумал он, вновь оставшись в одиночестве.
        Мёрк поднял глаза на новостной репортаж TV2, в котором сообщалось о сильнейших муссонных ливнях, продолжавшихся уже второй день и угрожавших чрезвычайным положением. Если б не тот прискорбный факт, что стоки повсюду были переполнены настолько, что дерьмо в буквальном смысле хлынуло из канализации в сотни подвалов, включая и их уборную в конце коридора, можно было бы не скрывать радости по поводу некоторых иных последствий.
        Словно иллюстрации кары Господней, на экране мелькали картины с Пушерстрит, полностью затопленной и разгромленной. Самодельные киоски пустовали, в поле зрения не попал ни единый грамм марихуаны. Ежедневный доход наверняка сократился на миллионы крон всего за несколько часов – вот это был стоящий повод для радости. И на Истедгэде вода поднялась так же высоко, и все проститутки и альфонсы со своими массажными клиниками в подвальных помещениях вынуждены были прервать работу.
        Содом и Гоморра понесли заслуженное наказание.
        – Проклятие, Карл, ну и вонь у вас тут стоит, – с этими словами Лаурсен просунул голову в кабинет Карла. – Тебе не кажется, что лучше было бы перебраться ко мне наверх, все-таки аромат булочек гораздо приятнее… Ха-ха. Там еще не все гости разошлись. Как же офигенно отмечать свой день рождения тут, особенно если дома у тебя в распоряжении всего лишь полторы комнаты!
        Он рассмеялся и плюхнулся своей толстой задницей в кресло напротив Карла.
        – Послушай-ка. У меня как-то не было сегодня времени тебе обо всем подробно рассказать. Вырезку мариновал, знаешь ли, – оправдался Лаурсен. – Сегодня пришел отчет относительно неопознанного тела, пострадавшего от пожара в Рунгстеде, и результат тебя удивит.
        – Да ну?
        – Да. Они выяснили, кто изготовил протез, который Ассад выудил изо рта трупа.
        – И кто же?
        – Зубной техник, Торбен Йоргенсен из Северной Зеландии. Как вы и предполагали, протез действительно принадлежит главе офиса Рене И. Эриксену.
        – Ясен пень, – буркнул Карл. – Мы и так поняли, можно было бы сэкономить на исследовании.
        – Это оно конечно, согласен. Проблема заключается в том, что анализ ДНК костного мозга, взятого у трупа, показывает, что человек, у которого этот протез находился во рту, не принадлежал европеоидной расе. Он являлся негроидом.
        Карл нахмурился.
        – Ассад, Роза, сюда! – крикнул он.
        Мёрк с Лаурсеном с некоторым удивлением поглядели на цвет волос Розы, когда та возникла на пороге. Если и можно было отыскать нечто более интенсивно фиолетовое, то разве что в доме для престарелых обладательниц миллионного состояния где-нибудь во Флориде.
        – Что такое, Лаурсен? – полюбопытствовал Ассад, не успев даже опустить штанины после молитвенного раунда на своем коврике.
        – Погибший с челюстью Эриксена во рту был чернокожим. Что скажешь? – объявил Карл.
        Брови Ассада совершили настоящий кульбит.
        – Что?!
        – Притом что протез принадлежал Эриксену, – продолжил Карл. – Установлено, что форма для отливки зубов сделана зубным техником из Северной Зеландии.
        Все-таки Ассаду пришлось присесть.
        – Но ведь это означает, что Эриксен улизнул от нас со всеми средствами, – приглушенно констатировал он.
        Карл кивнул, до него тоже дошел этот вывод. Вот ведь настоящее дерьмо.
        – Думаю, можно исходить из того, что нам известно, кто убил Брайе-Шмидта и неопознанного чернокожего мужчину, – заключил Карл. – А если так – видимо, и преступник, убивший Тайса Снапа с супругой, также налицо?
        – Да, – согласился Ассад. – Не говоря уже обо всех остальных.
        Роза теребила свою новую прическу. Словно они еще не обратили внимания на ее новый облик.
        – Вы говорите только о каких-то останках. Разве не следует нам всем тут признать, что мы не знаем ни шиша? У нас на руках только предположения, так что нам может только казаться, что мы разгадали крошечную часть всего этого хаоса. Я и гроша ломаного не дам за предположения.
        Карл еще припомнит ей последнюю фразу, когда придет время. Ждать осталось не так уж и долго.
        – У меня имеется еще кое-что, – продолжил Лаурсен. – Вы наверняка уже получили эти сведения, если проверите вашу электронную почту. Они обнаружили автомобиль Эриксена. В настоящий момент он стоит и пылится в одном из переулков Палермо.
        – Палермо?! – воскликнул Карл. – Но это же на Сицилии, провались она пропадом!
        Лаурсен кивнул.
        – Да-да. Парень преспокойно докатился до Сицилии на своем стареньком авто, беспрепятственно пропахав пол-Европы, и его никто ни разу не остановил.
        – Да здравствует Шенген,! – вскрикнула Роза.
        – Да уж, далековато, – признал Карл. – Но раз так, видимо, надо исходить из того, что Палермо – как нельзя более подходящее место для желающих заполучить новые документы и поменять внешность?
        – Я слышал, Интерпол уже подключился, – заметил Лаурсен.
        – Да, прекрасно, – вздохнул Карл. – А в Интерпол входит сто девяносто стран-участниц. Вдруг он предпочел схорониться в одной из десяти-двенадцати стран, в которых эта организация не представлена?
        Ассад покачал головой.
        – Карл, никогда невозможно знать наверняка. Нет никакой гарантии.
        – Нет. Правда, единственное, чего мы, по-моему, не узнаем никогда в жизни, это где залег Эриксен, или как там его теперь зовут, будь он неладен. С такой суммой денег, которую он, судя по всему, прихватил с собой, мы его не отыщем. Так подсказывает мне опыт. Вот и всё.

* * *

        Стеклоочистители сновали из стороны в сторону, как ненормальные, когда Карл подъезжал к автотрассе.
        Он уже заметил множество машин, застрявших в огромных лужах, которые разлились повсюду.
        Дьявол свидетель, насколько ему не хотелось тащиться тридцать километров в северном направлении в такую непогоду! У кого бы только найти место, где можно переночевать…
        Тогда он вспомнил о бумажках в нагрудном кармане. Если он свернет налево, окажется у Лисбет, а если направо, двинется в направлении жилища Моны.
        На мгновение Мёрк улыбнулся при этой мысли, однако улыбка быстро исчезла.
        Что, черт возьми, он вообразил о себе, сидя тут и рассчитывая, что эти две женщины, которые наверняка уже пристроились в своих гнездышках с другими мужчинами, пожелают связываться с ним?
        Тогда он выхватил бумажки из кармана, опустил стекло и выкинул их. Пускай плывут себе к чертовой матери.
        Карл потратил час с четвертью на дорогу, пока перед ним не предстала венецианская версия Рёнехольтпаркен.
        «Уф», – выдохнул он, увидев машины на парковке. Мало кто, включая его самого, сможет завести наутро машину, не прибегнув к помощи фена.
        – Подвал в порядке? – перво-наперво поинтересовался Мёрк, входя в дом.
        Ответа не последовало. Непонятно, стоило ему готовиться к лучшему или к худшему.
        Он заглянул в гостиную. Кромешная темнота, как ни странно. Неужто они оставили Харди лежать без света? Как-то не похоже на них…
        – Харди, – тихо позвал он, чтобы не напугать друга. И в тот же миг в гостиной вспыхнуло море света.
        – Та-дам! – завопили Мортен и Мика, шокировав Карла.
        Затем они расступились и представили его взгляду Харди, сидевшего в громадной электрической инвалидной коляске со всевозможными стержнями и трубками перед головой.
        – Ну давай же, Харди! Покажи Карлу, на что ты способен! – крикнул Мортен.

* * *

        Мёрк был опьянен счастьем. Вид Харди, с широкой улыбкой катившегося вперед, довел всех до слез.
        Объятиям не видно было конца. Поздравлениям тоже.
        С этого дня в доме Карла возвестила о своем начале новая эпоха, без преувеличения. Поистине новая эра, ни больше ни меньше.
        Откинув голову на подушку, Карл пытался успокоиться, но никак не мог. Всякий раз, прикрыв глаза, он видел перед собой счастливое лицо Харди и пустую кушетку посреди гостиной.
        Он вздохнул. Сколько же всего они смогут совершить вместе в будущем, лишь бы он дожил до этого…
        Позволив этим мыслям захватить себя на полчаса, Мёрк протянул руку за стопкой рекламных брошюр, которые он взял с собой и положил рядом поверх одеяла. Подобный раунд потребительского сёрфинга быстро утомит его. «Гораздо лучше, чем считать овец», – подумал он, отделяя зерна от плевел.
        И вдруг между каталогами «Альди» и «Факта» Карл обнаружил почтовую открытку.
        Кто на всем свете мог послать ему открытку? Наверняка это для Мики или Мортена. Может быть, кто-то из присутствующих на вечеринке решил поблагодарить их за приглашение.
        Он посмотрел на поле адресата. Имя было, несомненно, его. Только тогда Карл заметил, что, помимо имени и адреса, на открытке ничего не было написано, зато была приклеена небольшая вырезка с текстом: «Выставка африканских украшений оказалась совершенно уникальной. Собрание колец, браслетов и ожерелий ручной работы…»
        Остальное было отрезано.
        Карл криво усмехнулся.
        «Шельмец», – подумал он, представляя себе смуглого парнишку. Затем перевернул открытку и долго сидел, глядя на картинку.
        «Башня Ольборга – больше, чем просто вид», – гласила подпись.

        Эпилог

        Осень 2012 года

        – Ричард, ты ведь еще не уходишь, а?
        Она извернулась на простыне так, чтобы на ее теле не оказалось ни единого секретного уголка; волосы в подмышках развевались на сквозняке, который создавал потолочный вентилятор.
        – Гляди. Не хочешь, случайно, поработать здесь языком? – С этими словами она принялась водить пальцем вокруг пупка, откинув голову назад.
        Улыбнувшись, он бросил на простыню рядом с ней две стодолларовые купюры. Она была одной из лучших, но одного раза вполне достаточно. В пруду водится еще много рыбок, как говорится. Слишком много.
        – О, Ричард, две сотни! Какой ты замечательный, – выразила она свое восхищение и прикрыла банкнотами соски. – Приходи снова. Поскорее!
        Воздух снаружи был необычайно сухим, жар волнами накатывался с улицы. Даже уличные торговцы то и дело протирали потные шеи сальными платками.
        Однако жара была Рене нипочем. Полтора года, проведенные в десяти странах Южной Америки, научили его, как вести себя в климате, в котором большинство северян вынуждены быстро сдаться.
        Секрет заключался в способности прислушиваться к собственному организму. Обильное питье, передышки в барах, оборудованных кондиционерами, элегантная, но в то же время достаточно просторная одежда, вертолетные экскурсии, пока остальные сидели в машинах, конные прогулки, пока остальные ходили пешком. Повсюду в Южной Америке можно было извлечь выгоду из перечисленных благ. Парагвай, Боливия, Гайана – здесь не было ни одной страны, в которой статус и деньги не обеспечили бы своего обладателя всем необходимым.
        Рене потянулся и посмотрел на солнце. Еще оставалось немного времени на сиесту. Маникюр наскоро, и, возможно, непродолжительный поход по магазинам, если ему вдруг что-то понравится, – обычно это занятие творило настоящие чудеса.
        Женщина, проходившая мимо по тротуару, улыбнулась ему и замедлила шаг, чтобы понять, принял ли он ее предложение, однако Рене был пресыщен.
        С тех пор как он имплантировал зубы, нарастил волосы, затем перекрасив их в каштановый оттенок, избавился от мешков под глазами, приобрел здоровый цвет лица и вообще стал выглядеть с иголочки, многолетние равнодушные объятия и секс в виде опостылевшей обязанности окончательно ушли для него в прошлое.
        Маракай не являлся самым красивым городом в Венесуэле, в котором ему удалось побывать, однако что касается женщин, вероятно, именно здесь за деньги можно было получить больше, чем где бы то ни было.
        Рене кивнул сам себе. Постепенно он настолько привыкал к своему новому статусу, что ему требовалось довольно долго сидеть в тишине и спокойствии, чтобы припомнить, откуда он в действительности ведет свое происхождение.
        Эриксен прекрасно понимал, что сохранялась теоретическая возможность того, что его объявили в розыск, но относился к этому спокойно. Даже если предположить, что следы его не полностью стерты пожаром в доме Брайе-Шмидта – а он был убежден, что они стерты, – можно было всегда смотать удочки. Он никогда не задерживался слишком долго на одном месте. Следующей остановкой запланирован Уругвай, тамошние женщины славятся своей красотой. После того как он объедет все южноамериканские страны, инфраструктура которых представлялась ему наименее опасной, настанет черед Азии.
        Рене рассчитывал приближаться к старости ни в чем себе не отказывая, а кроме того, предполагал, что пройдет вечность, прежде чем наступит эта самая старость. Вопрос заключался лишь в том, чтобы хорошо следить за собой.
        Ведь он мог себе это позволить. Акции из Кюрасао представляли собой гораздо большую ценность, чем он когда-либо мог предположить, так что, какой бы разгульный образ жизни он ни вел, средств оставалось в избытке на всю его оставшуюся жизнь и даже больше.
        Эриксен завернул за угол и оказался на одной из главных улиц, немедленно ощутив аромат роскоши и зажиточной среды в комфортной уверенности, что и он является частью этого богатого мира.
        Отделанный мрамором магазин с бронированными витринами заставил его остановиться.
        Он проходил здесь далеко не впервые, однако теперь твердо решил, что этот раз будет последним. Ибо часы «Элефан Отоматик» от Фабьена Кашо представляли собой именно то, что он искал. Это подкупающее сочетание простоты и дерзости в совокупности с очень стильным ремешком привлекало его не меньше, чем табличка на витрине, которая сдержанно, но толково доносила до всех любопытных душ, что во всем мире представлено только одиннадцать экземпляров данной модели. Всего лишь за 43 700 долларов можно примкнуть к эксклюзивному сообществу.
        Улыбнувшись, Рене бросил снисходительный взгляд на отражавшихся в стекле людей, которые проходили мимо, не имея такой возможности, как он. Затем повернулся лицом к прохожим и кивнул мужчине, стоявшему на остановке на противоположной стороне улицы в теплом не по погоде пальто в ожидании автобуса.
        Когда-то он и сам был таким.
        Эриксен покинул магазин с новыми часами на запястье, в то время как прежние «Таг Хойер» лежали в футляре в пакете, и ощутил себя более богатым и лучше оснащенным, чем когда бы то ни было. Завтра он отправится за два часа отсюда, на Корони-Бич, чтобы нежно попрощаться с Йосибель, женщиной гораздо более умелой, чем большинство; он даже позволит ей погладить этот ремешок узкими, накрашенными красным лаком ногтями.
        Таким образом он простится и со всей Венесуэлой.
        Направляясь вдоль расположенных дальше бутиков, Рене отметил про себя, что мужчина на автобусной остановке все еще стоит. Но такова уж Южная Америка. Иногда все трудились с чрезмерным усердием и автобусы следовали один за другим по пятам, как мчащееся стадо антилоп гну, а порой приходилось бросать затею с автобусом и шагать пешком.
        По всей видимости, именно так и случилось с этим мужчиной. Странно только, что он решил пойти в направлении, противоположном движению автобуса, подумал Рене, сворачивая в переулок, где в прошлый раз настолько сильно ощущался аромат пряных духов с нотками гибискуса, фрезии и питахайи, что он едва не потерял сознание.
        На улочку уже тяжело опустилась сиеста. Ставни на домах были прикрыты – обитатели в настоящий момент вкушали пищу либо пребывали в объятиях сна.
        Когда Рене обернулся, то обнаружил, что на улице не осталось никого, кроме его самого и мужчины в хлопковом пальто, причем незнакомец почти догнал его.
        «Спокойно», – подумал Рене. Но затем припомнил, как служащий отеля накануне неожиданно спросил, не датчанин ли он. Не является ли, случайно, акцент, придающий его английской речи особое звучание, скандинавским, да, возможно, датским, ибо однажды у него была возлюбленная из тех краев и ее речь звучала точно так же. И когда Рене ответил отрицательно, у него получилось это чересчур агрессивно, после чего парень посмотрел на него с подозрением.
        Из-за этого Рене пришлось поменять отель, проклятье, но не имя – зачем?
        Мужчина в пальто находился всего в двадцати-тридцати метрах от него, и Эриксен ускорился. Впереди было три-четыре узеньких переулка, которые, подобно этому, вели на более широкие улицы, так что оставалось просто выдержать темп.
        И вдруг ему неожиданно показалось, что он уже видел этого человека. Не он ли стоял за стойкой в полицейском участке, когда Рене давал свидетельские показания в связи с аварией на Каль Марино? Неужто, несмотря ни на что, до него все-таки докопались? При этой мысли по спине заструился холодный пот.
        Рене пустился бежать. Вопреки его возрасту и многолетнему неспортивному образу жизни, персональные тренировки и утренние пробежки вдоль пляжей вдохнули в его ноги новую жизнь.
        Поэтому ему удалось скрыться за углом и заскочить в узкую улицу, так что преследователь так и не смог за ним угнаться.
        Переполненный радостью победы и чувством огромного самоудовлетворения, он стоял позади стопки картонных коробок и обещал, что удалит из своего плана посещение женщины на Корони-Бич и уже вечером сядет на самолет, направляющийся на юг.
        Рене постоял там некоторое время, прежде чем убедился, что мужчина запутался в паутине улиц и сбился со следа.
        Внезапно он наткнулся взглядом на противника. Тот стоял в конце переулка, направив на Рене пистолет.
        Все в Эриксене взывало к разумному разрешению ситуации. Зарплаты полицейских весьма убоги, а у него имелась возможность уладить эту проблему. И он приблизился к мужчине, рассчитывая на то, что оба выиграют от этого действия.
        Едва только Рене собрался озвучить свое предложение, мужчина приказал ему снять часы и отдать их.
        Эриксен вздрогнул. Неужели он убегал от какого-то пакостного преступника? Неужели речь шла всего лишь об этом? С плохо скрываемым раздражением он расстегнул ремешок на запястье и подумал о том, что этот подонок даже не представляет себе, что становится обладателем вещи, которая имелась всего у десятка людей на планете. Пусть это станет его проклятием.
        – И пакет давай, – человек ткнул дулом пистолета в полиэтиленовый мешок, в котором лежали старые «Таг Хойеры» Рене.
        Тот протянул преступнику и это.
        – А еще кошелек.
        «Дьявол», – пронеслось в голове у Рене, а вот это уже будет по-настоящему накладно. Если теперь ему придется тратить время на блокирование карты и ожидание выпуска новой, пребывание его в стране окажется более длительным, чем он планировал.
        – Давай же, – подгонял его мужчина, внимательно следя взглядом за движениями руки Эриксена, скользнувшей во внутренний карман и извлекшей оттуда бумажник из крокодиловой кожи.
        Открыв кошелек, он с удовлетворением обнаружил, что в нем находились кредитные карты, боливары и доллары в большом количестве.
        Проклятый ублюдок, будь он неладен, стоял и улыбался. Если б не пистолет, Рене отделал бы его точно так же, как чернокожего раба, служившего у Брайе-Шмидта.
        – И еще мобильник.
        Ну уж нет, черт возьми, больше он ничего не получит. Хватит.
        – Сожалею, но у меня нет телефона, – ответил он.
        Бандит посмотрел на него с недоверием.
        – Давай мне его сейчас же.
        – Я же сказал, что у меня нет мобильного. Я отдал тебе все остальное. Если б у меня был телефон, я и его выложил бы. Я не дурак.
        Тогда грабитель похлопал его по карманам куртки и обшарил передние карманы брюк, не тронув задний карман, где как раз и находился аппарат.
        – Ну ладно, телефона у тебя нет, – констатировал злодей. Затем отступил на шаг назад, на мгновение замер и как будто собрался выстрелить. Однако вместо этого улыбнулся беззубой улыбкой. – Ты вел себя покладисто, так что можешь уходить. Далеко не все ведут себя так.
        Преступник попятился и, очутившись в самом конце переулка, спрятал пистолет в карман и скользнул за угол.
        Именно в этот момент у Рене зазвонил мобильный телефон.
        Он молниеносно запустил руку в карман и кнопкой переключил входящий звонок в беззвучный режим. Затем обернулся и приставил трубку к уху.
        – Привет, Ричард, это Йосибель. Здесь вода прозрачная как стекло, а моя кожа вся пропитана влагой… Когда ты будешь?
        Он собирался ответить, что, вероятно, ему потребуется еще немного времени, но не успел.
        – А ты сказал, что у тебя нет мобильника! – послышался крик с противоположного конца переулка. Рене уловил звук приближающихся шагов.
        Он оглянулся через плечо. Мужчина остановился в нескольких метрах. Рене обернулся с бешено колотящимся сердцем и посмотрел прямо в глаза бандиту. Рука, направившая на него пистолет, казалась абсолютно спокойной, почти безмятежной.
        – Знаешь что, – ледяным голосом произнес преступник. – Я ненавижу таких, как ты. Ведь ты мне солгал.
        Он покачал головой, подобно отцу, только что отчитавшему непослушного ребенка.
        – Ну, значит, придется тебе принять последствия, – и с этими словами мужчина выстрелил.
        Падая, Рене слышал, как в трубке сыплет проклятиями Йосибель.
        Последнее, что успело зарегистрировать сознание Рене И. Эриксена, было вибрирование почвы под тяжелыми шагами в непосредственной близости.
        И еще – как из его руки вытащили телефон.

        Юсси Адлер-Ольсен
        Без предела

        Благодарности

        Спасибо моей супруге и родной душе, Ханне, за неизменную поддержку на протяжении длительной работы над детективной серией об отделе «Q». Спасибо Хеннингу Куре за предварительную редактуру, исследование солнечных культов и свежие идеи. Спасибо Элисабет Алефельдт-Лаурвиг за находчивость и помощь в сборе фактического материала. А также спасибо Эдди Кирану, Ханне Петерсен, Мику Шмальстигу и Карло Андерсену за внимательное и пристрастное ознакомление с текстом, и огромная благодарность моему редактору Анне С. Андерсен за плодотворное сотрудничество.
        Благодарю Лене Йууль и Шарлотте Вейсс из издательства «Политикен» за безграничное терпение.
        Благодарю Хелле Скоу Вачер за быстрое информирование читателей о ходе работы над книгами. Спасибо Гитте и Петеру К. Раннес и Датскому центру авторов и переводчиков «Хальд» за возможность осуществлять творческий процесс в благотворной обстановке. Выражаю благодарность Сёрену Пилмарку за чудесную организацию моего пребывания на Борнхольме. Еще раз спасибо Элисабет Алефельдт-Лаурвиг за предоставленную нам с Хеннингом Куре возможность обмена мыслями в спокойной обстановке в Темпелькрогене.
        Благодарю комиссара полиции Лайфа Кристенсена за поправки, касающиеся работы полиции.
        Спасибо коллегам Карла Мёрка из полиции Рённе за отличный прием и организацию брифинга на тему работы полицейских на Борнхольме: главе полиции Петеру Мёллеру Нильсену, прокурору Мартину Граверсену, следователю Яну Крагбэку и вице-комиссару полиции Мортену Брандборгу и всем остальным замечательным сотрудникам.
        Говорю спасибо Свену Оге Кнудсену из Круглой церкви Эстерлара. Спасибо персоналу Народной школы Борнхольма за теплый прием, экскурсию и вкуснейшие тефтели: бухгалтеру Марианне Кофоэд, завхозу Йоргену Кофоэду, главному повару Карен Прэториус, отдельное спасибо бывшим руководителям школы, супругам Бенте и Карстену Торборг за уютный и чрезвычайно полезный по части полученных сведений вечер.
        Благодарю Карен Нёррегорд и Анетте Эллебю из центра культуры Листеда за вдохновляющую беседу и экскурсию. Спасибо Поулю Йоргенсену, хозяину стекольной мастерской «Кастлёса Гласхютта» в Мёрбюлонге, за гитару для исполнения тяжелого рока и за то, что посвятил меня в тайны и загадки плато Альварет.
        Выражаю признательность Йохану Даниэлю («Дану») Шмидту за создание замечательных клонов моего старого компьютера и подслащивание моего IT-бытия. Спасибо Нене Ларсен за молниеносную курьерскую связь с Барселоной. Спасибо моему агенту из Германии Беатрис Хаберсот за разрешение использовать ее фамилию в моем произведении. Спасибо Петеру Микаэлю Поульсену, шкиперу патрульного судна «Дядя Сэм», за согласие «подменить имена». Спасибо Кес Адлер-Ольсен за то, что познакомила меня с киноциклом «Дух времени». Благодарю Бенни Тёгерсена и Лину Пиллора за то, что предоставили мне прекрасные рабочие условия в Швеции.
        Выражаю признательность Арне и Аннетте Меррильд и Олафу Слотт-Петерсену за поддержание оптимистичного настроя в Барселоне, последнему отдельное спасибо за рассказ о гипнотическом опыте.
        Спасибо Якобу Вэренсу и Стену Риберфельту из АО «ГерманСолар Денмарк» за неоценимую помощь в разъяснении технических вопросов и неиссякаемую фантазию в деле конструирования солнечных батарей, оценки их потенциальной эффективности и альтернативного применения.
        Спасибо Катрин Бойсен из Осло за то, что поделилась со мной своим неистощимым жизнелюбием. От нее многому стоит поучиться.

        Посвящается Вибсен и Элисабет, двум мужественным женщинам

        Пролог

        20 ноября 1997 года
        Вокруг преобладали серые тона. Мерцающие тени и прозрачная темнота словно окутали ее теплым одеялом.
        Во сне она покинула тело и парила в воздухе, как птица… нет, еще невесомее – как бабочка. Как зыбкое пестрое произведение искусства, явившееся в мир, чтобы вызывать радость и восторг. Как невесомое создание, которое, рассеивая вокруг себя волшебную пыль, трепещет между небом и землей и призывает мир к бесконечной любви и ликованию.
        Она улыбнулась от этой мысли, столь прекрасной и чистой.
        Бесконечная чернота над головой грозила заглушить неровное сверкание, словно источаемое мерцающими звездами. Приятное, щекочущее, это сверкание, кажется, порождало ветер и шепот листвы.
        Она не могла пошевелиться, да и не хотела. Ведь в таком случае она очнется ото сна и вдруг очутится в реальности, а значит, вернется боль – кто же этого захочет?
        Перед ней открылось множество картин из давних наполненных жизнью времен. Вот они с братом прыгают с песчаных склонов, а родители кричат, чтобы они перестали. «Прекратите!» – кричат они.
        Все прекратите да прекратите… С чего бы? Разве не среди дюн она впервые ощутила себя свободной?
        Она улыбнулась, когда ровные световые конусы скользнули ей под ноги потоком морского свечения. Сама она никогда не наблюдала явление морского свечения, но, по ее представлениям, именно так оно и должно было выглядеть. Морское свечение, или жидкое золото глубоководных долин…
        На чем она там остановилась?
        Кажется, на мысли о свободе… Да-да, именно так, ибо она еще никогда не чувствовала себя настолько свободной, как в этот момент. Бабочка, она принадлежит только самой себе. Легкая, в окружении замечательных людей, которые никогда не ругают ее. Повсюду ее поддерживают руки и подталкивают наверх, желая ей лишь добра. Слышатся воодушевляющие звуки песен, которых она не пела никогда прежде.
        Она вздохнула и улыбнулась, позволяя потоку мыслей проникнуть глубоко в сознание и затем кануть в небытие.
        Потом вспомнила – школа, велосипед, морозное утро и стучащие от холода зубы.
        В тот миг, когда перед ней распахнулась реальность и сердце наконец сдалось, она вспомнила шум двигателя сбившего ее автомобиля, хруст ломающихся костей, ветви дерева, схватившие ее, встречу, которая…

        Глава 1

        Вторник, 29 апреля 2014 года
        – Эй, Карл, проснись! Снова звонит телефон.
        Карл Мёрк сонно взглянул на Ассада – тот словно вырядился в желтый карнавальный костюм. Вообще-то, до того как Ассад с утра пораньше приступил к покраске стен, его рабочий комбинезон был белым, а кудрявая башка – черной, и если стенам впоследствии досталось хоть немного краски, это стоило признать настоящим чудом.
        – Ты прервал сложнейший ход моей мысли, – возмутился Карл, нехотя спуская ноги со стола.
        – О! Извини. – На обросшей щетиновыми джунглями физиономии Ассада наметились две морщинки, свидетельствующие о подобии улыбки. Черт его поймет, что выражали эти довольные круглые глаза… Возможно, легкую иронию?
        – Ну да, Карл, я прекрасно понимаю, ты вчера чуть припозднился, – продолжил Ассад. – Только вот Роза беснуется, когда ты так долго не берешь трубку. Так что, будь добр, подойди в следующий раз к телефону, а?
        Мёрк перевел взгляд на резкий поток света, льющийся через подвальное окно.
        «Уф… сигаретный дым наверняка приглушит пронзительную яркость», – подумал он, потянувшись за пачкой сигарет и задирая ноги на стол, как вдруг телефон снова затрезвонил.
        Ассад настойчиво ткнул пальцем в аппарат и выскользнул из кабинета. Близкое соседство с двумя дотошными коллегами начинало угрожать чертовым надзором.
        – Карл, – зевая, представился он, положив трубку на стол.
        – Алло! – прозвучало из телефона.
        Он нехотя поднес трубку к губам.
        – С кем я говорю?
        – Это Карл Мёрк? – послышался певучий борнхольмский выговор.
        Не сказать, чтобы Карл испытывал сердечный трепет при встрече с данным диалектом – что-то типа невнятного шведского с множеством грамматических ошибок, и говорили на нем исключительно на крошечном острове Борнхольм.
        – Да, я Карл Мёрк, разве я только что не представился?
        С другого конца трубки донесся вздох, прозвучавший почти как облегчение.
        – Вы говорите с Кристианом Хаберсотом. Мы с вами встречались целую жизнь назад, так что вы наверняка меня не помните.
        «Хаберсот? С Борнхольма?» – попытался вспомнить Карл.
        – Ну-у… кажется… – Он замялся.
        – Я работал в полицейском участке в Нексё, когда вы с вашим начальником несколько лет назад приезжали к нам, чтобы забрать в Копенгаген осужденного.
        Карл покопался в своих мозгах. Он прекрасно помнил транспортировку преступника, но вот был ли тогда Хаберсот?
        – Ну-у, да-а… – промямлил он и потянулся за сигаретами.
        – Простите, что отвлекаю вас, но, может, у вас найдется минутка, чтобы меня выслушать? Я прочитал, что вы только что расправились с очень сложным делом о цирке в Беллахой. Примите мои поздравления в связи с этим, хотя, вероятно, тот факт, что преступник совершает самоубийство до суда, весьма удручает…
        Карл пожал плечами. Роза действительно была расстроена таким развитием событий, но сам Мёрк испытывал полное равнодушие. Так или иначе, в мире стало одним подонком меньше.
        – О’кей, то есть вы звоните не в связи с этим делом? – Он прикурил сигарету и откинул голову назад. Часы показывали всего лишь полвторого, рановато для стопроцентного выполнения дневной нормы по табачному рациону. Возможно, стоит пересмотреть нормативы.
        – И да, и нет. Я звоню и в связи с этим делом, и в связи со всеми остальными, которые вы блистательно раскрыли на протяжении последних нескольких лет, что не может не впечатлять. Как уже сказал, я работаю в полиции Борнхольма и в данный момент служу в Рённе, но, слава богу, завтра выхожу на пенсию. – Собеседник попытался рассмеяться. – Времена изменились, и мне тут теперь не так уж и здорово. Конечно, это можно сказать про всех нас, но каких-то десять лет назад я еще мог похвастаться тем, что знаю досконально обо всем, что происходит в центральной части острова и на восточном побережье… Ну, вот поэтому-то я и позвонил.
        Мёрк уронил голову на грудь. Если этот человек рассчитывает повесить им на шею очередное дело, пусть притормозит. По крайней мере, он, Карл, не желает вести расследование на острове, основной специализацией которого является копчение сельди и который территориально располагается гораздо ближе к Польше, Швеции и Германии, чем к Дании.
        – Вы звоните, чтобы мы помогли рассмотреть какое-то дело? Если так, боюсь, мне придется отправить вас к моим коллегам с верхних этажей. Внизу, в отделе «Q», у нас и так слишком много работы.
        На другом конце провода повисла тишина. Затем собеседник разорвал соединение.
        Карл в недоумении посмотрел на трубку, прежде чем швырнуть ее на место. Если этого идиота настолько легко отшить, значит, он и не заслужил ни черта иного.
        Качая головой, Мёрк еще не успел сомкнуть веки, как чудо техники вновь заверещало.
        Он сделал глубокий вдох. Есть же люди, которые не мытьем так катаньем должны добиться своего…
        – ДА! – заорал полицейский в телефон. Возможно, оглушительный крик заставит придурка снова бросить трубку.
        – Ой, Карл?! Ты ли это?
        Он рассчитывал услышать совсем другой голос…
        Карл нахмурился.
        – Мама, это ты? – осторожно спросил он.
        – У меня сердце в пятки уходит, когда ты так ревешь! У тебя что, горло болит, дорогой?
        Карл вздохнул. Уехав из дома больше тридцати лет тому назад, с тех пор он имел дело с маньяками, сутенерами, поджигателями, убийцами и чередой трупов разной степени разложения. В него стреляли. Разбили ему обе челюсти, запястье, личную жизнь и все амбиции добропорядочного представителя среднего класса. Тридцать лет назад он отряхнул с сапог землю и раз и навсегда сказал себе, что отныне сам распоряжается собственной жизнью и что советы родителей можно принимать, а можно и не принимать, на собственное усмотрение. Какого же дьявола могло получиться так, что одной-единственной фразой мать заставила его вновь почувствовать себя младенцем?
        Карл потер глаз и слегка выпрямился в кресле. День предстоит долгий.
        – Нет, мам, я в порядке. Просто у нас тут рабочие орудуют, так что ничего не слышно.
        – Ясно. А я ведь звоню тебе по очень печальному поводу…
        Карл сжал губы и попытался угадать настроение матери. Голос ее звучит расстроенно… Неужели в следующую секунду она сообщит ему о том, что умер отец? А он, Карл, ведь не навещал их уже больше года…
        – Папа умер? – наконец рискнул спросить он.
        – Боже упаси, да нет же. Ха-ха. Он сидит рядом и пьет кофе. Только что вернулся из хлева, резал поросенка… Нет, речь идет о твоем кузене Ронни.
        Тут Карл спустил ноги со стола.
        – Ронни?! Умер?! Как?!
        – Преставился в Таиланде совершенно неожиданно, прямо во время сеанса массажа. Правда, жуткая новость для такого прекрасного весеннего денька?
        В Таиланде во время какого-то массажа, сказала она… Ну конечно, чего же еще можно было ожидать от Ронни?
        Карл подыскивал сколь-нибудь приличный ответ. Потому что первым делом сам собой напрашивался ответ не вполне приличный.
        – Да уж, ужасно, – наконец нашелся он, пытаясь избавиться от мыслей о неприглядно раздувшемся теле кузена, который наконец-то принял более-менее безобидный вид.
        – Сэмми завтра вылетает туда, чтобы перевезти тело и имущество. Лучше уж пристроить вещи в родном доме, прежде чем все разлетится непонятно куда, – пояснила она. – Сэмми всегда был очень практичен.
        Карл кивнул. Как только братец умершего Ронни брался за дело, на повестке дня возникала настоящая грубая сортировка по-ютландски. Все плевелы – в яму, все зерна – в сундучок.
        Карл представил себе верную супружницу Ронни. В принципе, эта миниатюрная тайка была не робкого десятка и заслуживала гораздо большего, однако, раз уж Сэмми нацелился туда поехать, едва ли ей перепадет что-то кроме пары трусов с китайскими драконами. Так уж устроен наш мир.
        – Мама, Ронни был женат. Мне кажется, Сэмми не может рассчитывать вот так запросто разжиться чем-то из его имущества.
        Она рассмеялась.
        – Ах, ты ведь знаешь Сэмми, он справится. Пробудет там дней десять-двенадцать… Конечно, когда отправляешься в такую даль, почему бы заодно не погреть на солнышке ляжки, – так он сам сказал, и с ним не поспоришь. Ловкий парень твой кузен Сэмми.
        Карл кивнул. Единственным существенным различием между Ронни и его младшим братом Сэмми являлись три согласных и один гласный в имени. Никто из жителей северных фьордов не сомневался в их родстве, ибо они были похожи, как две капли соплей. Если какому-нибудь режиссеру вдруг потребуется подыскать исполнителя на роль хвастливого, эгоцентричного и абсолютно лицемерного хлыща в безвкусной рубахе, то, конечно же, первым делом стоит предложить кандидатуру Сэмми.
        – Похороны назначены в Брёндерслеве на десятое мая. Приятно будет с тобой повидаться, мальчик мой, – продолжала матушка.
        И пока ее предсказуемый рассказ о повседневной жизни североютландской крестьянской семьи крутился вокруг свиноводства, хруста в бедрах у отца, привычного перемывания косточек политиков из Кристиансборга и еще кое-каких удручающих тем, Карл размышлял о неприятном содержании последнего мейла, полученного от Ронни.
        Это письмо явно представляло собой угрозу и не на шутку встревожило и расстроило Карла. В какой-то момент он даже пришел к выводу, что Ронни рассчитывает шантажировать его этим вздором. Ха, разве его кузен не был способен на такое? И разве ему хоть когда-то хватало денег?
        Карлу это совершенно не понравилось. Неужели ему вновь придется иметь дело со смехотворным обвинением? Да это абсолютный нонсенс. Но, проживая в стране сказочника Андерсена, можно предположить, что вскоре крохотная муха вырастет до размера пяти слонов. И эти пять слонов были ему совершенно некстати на столь ответственном посту, да еще и под начальством Ларса Бьёрна.
        Ронни, проклятье… что он там задумал? Придурок уже несколько раз гаркнул во все горло о том, что собственноручно прикончил своего батюшку, и в его говорливости не было ничего хорошего. Но еще дряннее было то, что он и Карла измазал в дерьме, публично объявив, что тот помог ему убить отца во время похода на рыбалку. Кроме того, в пресловутом последнем мейле Ронни сообщал: он увековечил эти события в литературной форме и собирается издать книгу.
        С тех пор Карл больше ничего не слышал. Но вообще-то история была жутко неприятной, и стоило поскорее развязаться с ней теперь, когда Ронни мертв.
        Мёрк снова потянулся за сигаретами. Несомненно, ему необходимо присутствовать на похоронах. Там, вероятно, станет ясно, удалось ли Сэмми заставить жену брата поделиться кое-чем из наследства. Некоторые другие истории подобного рода заканчивались применением силы; естественно, и теперь стоило рассчитывать на такой же исход. Однако крошка Тингелинг, или как там зовут супругу Ронни, кажется, сделана из другого, более качественного, теста. Она, конечно, отстоит то, что ей причитается, дабы имущества хватило на черный день, а от остального откажется. В том числе, возможно, и от реализации заявленных литературных амбиций Ронни.
        Нет, Карл совершенно не удивится, если Сэмми посчастливится притащить с собой текстовые наброски. В таком случае надо будет прикарманить их, пока они не пойдут в их семействе по рукам.
        – Ронни в последнее время прямо-таки разбогател, Карл, ты в курсе? – чирикала мама где-то на заднем плане.
        Мёрк поднял брови.
        – Вот как, правда? Ну, тогда следует исходить из того, что он приторговывал наркотиками. Ты абсолютно уверена, что Ронни не закончил жизнь в петле за толстыми стенами тайской тюряги?
        Она рассмеялась.
        – Уф-ф, Карл, перестань. Впрочем, ты всегда был весельчаком.

* * *

        Спустя двадцать минут после звонка борнхольмского полицейского на пороге возникла Роза, с плохо скрываемым отвращением разгоняя клубы табачного дыма.
        – Карл, ты разговаривал только что с офицером полиции Хаберсотом?
        Карл пожал плечами. В данный момент его мысли были заняты совсем не этим несостоявшимся диалогом. Кто его знает, что там Ронни про него настрочил…
        – Тогда взгляни. – Она бросила на стол листок бумаги. – Я получила этот мейл пару минут назад. Может, тебе следует перезвонить автору?
        Распечатанное письмо состояло из двух предложений, которые способствовали воцарению в офисе подавленной атмосферы на весь остаток дня.

        Отдел «Q» был моей последней надеждой. Больше я не вынесу.
        К. Хаберсот

        Карл взглянул на Розу, которая стояла и качала головой – в точности шекспировская «строптивая» Катарина. Ему совершенно не нравилась такая манера, но, принимая во внимание Розин темперамент, это был не худший вариант. Мёрк предпочитал получить от нее две оплеухи в полной тишине, чем две минуты выслушивать ее ворчания и пререкания. Так уж сложились их взаимоотношения, и, как бы то ни было, Роза нередко испытывала глубочайшее уныние, хотя – зачастую – до дна ей было еще погружаться и погружаться.
        – Вот это да! Но поскольку мейл получила ты, Роза, сама и разбирайся. А потом можешь рассказать мне, что в итоге получилось.
        Она сморщила нос, так что едва не потрескалась обильно нанесенная на ее лицо штукатурка.
        – Можно подумать, я не знала, что ты так скажешь! Поэтому я, естественно, немедленно перезвонила ему, но наткнулась на автоответчик.
        – Хм-м… В таком случае, видимо, ты оставила сообщение о том, что перезвонишь позже?
        Стоило Розе кивнуть, как над головой у нее повисла черная туча – и, кажется, надолго застряла на этом месте.
        Оказывается, она звонила пять раз, но мужчина так и не ответил.

        Глава 2

        Среда, 30 апреля 2014 года
        Обычно выход сотрудников на пенсию отмечали в отделении полиции Рённе в стенах самого участка, однако Хаберсот не захотел последовать примеру остальных. С тех пор как была проведена новая полицейская реформа, его удачное тесное взаимодействие с местными жителями и вообще все действия, осуществляемые им на восточном побережье острова, трансформировались в бесконечные мотания с востока на запад и обратно. Неожиданно в работу вмешался бесконечный рутинный процесс принятия бесполезных решений на протяжении всей цепочки – от момента совершения преступления до момента, когда начинали предприниматься хоть какие-то серьезные шаги по раскрытию. Время оказывалось потеряно, следы стирались, преступник сбегал.
        – Настало настоящее раздолье для всяких пройдох, – всегда повторял Хаберсот, как будто кто-то собирался его слушать.
        Поэтому он ненавидел общественное развитие, как на государственном, так и на локальном уровне, и коллеги, которые, встраиваясь в систему, ничего не знали ни о нем, ни о сорокалетнем периоде его беспорочной службы, уж точно не должны были оказаться на его прощальном вечере, чтобы стоять как стадо баранов и делать вид, что они его чествуют.
        Следовательно, он решил устроить мероприятие по случаю выхода на пенсию без особого размаха, в Доме собраний в Листеде, всего в шести сотнях метров от собственного жилья.
        Учитывая то, что именно Хаберсот планировал совершить в связи с данным событием, такой прием нужно было организовать как можно скромнее во всех смыслах.
        На мгновение он остановился перед зеркалом и оглядел свой парадный мундир, заметив складки, образовавшиеся на ткани за время хранения. Осторожно и неловко разложив на гладильной доске брюки, которые он никогда прежде даже не пытался вывернуть наизнанку, Хаберсот скользнул взглядом по помещению, которое некогда представляло собой теплую и оживленную семейную гостиную.
        С тех пор минуло почти двадцать лет; прошлое беспокойным рыщущим зверем пробиралось сквозь многотонные кучи хлама и мусора, до которых никому не было дела.
        Хаберсот покачал головой. Оборачиваясь к прошлому, он словно не понимал сам себя. Почему он позволил всем этим разноцветным канцелярским папкам завладеть полками вместо обычных книжек? Почему все горизонтальные поверхности были запружены множеством фотокопий и газетных вырезок? Почему он посвятил всю свою жизнь работе, а не людям, которые когда-то его любили?
        И все же он понимал.
        Склонив голову, Хаберсот попытался дать выход эмоциям, охватившим его на мгновение, но слезы не пришли – возможно, потому, что они иссякли давным-давно. Ну да, конечно, он знал, почему все случилось так, как случилось. Иначе и быть не могло.
        Затем он глубоко вздохнул, разложил мундир на обеденном столе и вытащил дорогую сердцу фотографию в потертой рамке, как делал сотни раз прежде. Если б он только мог вернуть потраченные впустую дни… Если б мог переделать свою сущность и изменить важные решения, в последний раз ощутить близость жены и уже взрослого сына…
        Хаберсот опять вздохнул. В этой комнате на диване он занимался любовью с красавицей-женой. На этом самом ковре возился со своим сыном, когда тот был совсем малышом. Здесь же начались скандалы, здесь же его угрюмость возникла и усугубилась. В той же самой гостиной жена в конце концов плюнула ему в лицо и раз и навсегда оставила его наедине с сознанием того, что какое-то банальное дело вырыло яму для его счастья.
        Ну да, когда разлад только начинался, он оказался выбит из колеи и погрузился в почти постоянное уныние, но даже тогда не смог бросить расследование злополучного дела. Да, к сожалению, так получилось, и на то были свои причины…
        Хаберсот поднялся. Похлопал по одной из стопок с заметками и вырезками, опорожнил пепельницу и вынес мусорное ведро, наполненное скопившимися за неделю грохочущими консервными банками. Напоследок в очередной раз проверил, не осталось ли чего во внутренних карманах и хорошо ли теперь сидит мундир.
        Затем открыл дверь.

* * *

        Несмотря ни на что, Хаберсот все-таки ожидал, что на прием соберется чуть больше народу; что, уж по крайней мере, придут те, кому он некогда помогал преодолеть тяжелые периоды в жизни, те, кого предостерегал от возможной несправедливости и от проявления неблагоразумия при исполнении служебных обязанностей. В любом случае, он рассчитывал увидеть нескольких старых коллег из структур правопорядка Нексё, уже вышедших на пенсию, а может, даже кого-то из граждан, которые на протяжении долгого периода олицетворяли, как и он сам, высшие инстанции в этом маленьком социуме. Однако увидел только председателя гражданского совета и заместителя аудитора, главу полиции с ближайшими подчиненными, а также председателя Полицейской ассоциации – все они явились по долгу службы, – да плюс пять-шесть человек, которых пригласил лично. А потому он отказался от произнесения длинной речи и решил действовать в соответствии с ситуацией.
        – Спасибо, что вы пришли сюда в это прекрасное солнечное утро, – сказал Хаберсот и кивнул старому соседу Сэму, тем самым дав знак, что тот может включать камеру. Затем разлил белое вино в пластиковые стаканы, насыпал арахис и чипсы в алюминиевые лотки. Никто даже не вызвался помочь ему.
        Выступив на шаг вперед, он призвал собравшихся поднять стаканы. Пока все выстраивались вокруг него, он осторожно опустил руку в карман и проверил пистолет.
        – Ура, господа, – с этими словами Хаберсот кивнул каждому из присутствующих. – Вижу перед собой прекрасные лица в последний день, – с улыбкой продолжал он. – Несмотря ни на что, вы здесь, и большое вам за это спасибо. Вы ведь знаете, через что мне довелось пройти, знаете, что когда-то я был таким же, каких большинство в нынешней полиции. Я уверен, те из вас, кто еще не совсем развалюхи, помнят меня как тихого и спокойного парня, который словами мог выманить разбитую бутылку из кулака рыбака, фонтанирующего адреналином. Не так ли?
        Сэм у камеры вытянул руку с поднятым большим пальцем, но лишь один человек из собравшихся сдержанно кивнул. И все же тут и там потупившиеся взгляды выражали молчаливое согласие.
        – Конечно, мне жаль, что впоследствии я прославился лишь тем, что палил свечу с обоих концов ради безнадежного дела, и в конце концов это уничтожило мою семью, а также пагубно сказалось на дружеских связях и унесло мою жизнерадостность. Я хотел бы извиниться за то, что так сложилось, и за мою многолетнюю меланхолию. Нет, мне надо было вовремя остановиться. Простите меня еще раз.
        Он повернулся к начальству, улыбка его исчезла сама собой, а пальцы сжали рукоятку пистолета в кармане.
        – А вам, коллеги, хотелось бы сказать: вы совсем недавно пришли в свои кабинеты, так что лично вас я не могу обвинить в своих неприятностях. Вы делаете свою работу безупречно, двигаясь в том направлении, какое диктуют вам неразумные политики. Однако многие ваши предшественники из иной эпохи подставили отсутствием поддержки не только меня, но и молодую женщину, демонстрируя полное равнодушие и вопиющую непредусмотрительность. В связи с этим предательством я высказываю свое презрение по отношению к той системе, на страже которой вы теперь призваны стоять; к системе, которая не в состоянии справиться с полицейскими задачами, а ведь их решение находится под нашей ответственностью. На сегодняшний день имеет значение только статистика, а не то, насколько глубоко копают следователи, чтобы добраться до сути. И я объявляю вам: будь я проклят, если когда-нибудь был готов мириться с подобной ситуацией.
        От представителя Полицейской ассоциации послышалось несколько негромких возражений – что, мол, пусть и будет проклят, – кое-кто упрекнул оратора в неуместной для данного дня интонации.
        Хаберсот кивнул. Они правы. Интонация и впрямь была неуместной, как и бо?льшая часть его речей, которыми он на протяжении многих лет прожужжал им все уши. Но теперь все закончится. Сейчас будет поставлена точка и свершится поступок, который его коллеги не забудут никогда. И как ни трудно было ему осуществить задуманное, роковой момент настал.
        Рывком он выхватил из кармана пистолет. Стоявших ближе к нему людей словно ветром сдуло.
        На короткий миг Хаберсот зафиксировал страх и ужас, охвативший начальников, когда он направил оружие на них.
        И наконец он сделал это.

        Глава 3

        Ночь прошла примерно так же, как обычно, а потому Карл начал рабочий день с того, что закинул ноги на стол в намерении подремать.
        После распутывания дел последних месяцев наступил период господства мешанины противоречивых чувств. В личном плане это были жуткие зимние месяцы, да и на профессиональном поприще, учитывая непреклонно растущее на протяжении почти трех лет нежелание подчиняться громогласному авторитету Ларса Бьёрна, особых поводов для радости не было. А тут еще Ронни и полная неизвестность относительно его проклятого сочинения… Эти обстоятельства напрочь лишили его ночного сна, как и спокойствия в дневное время. Надо было что-то кардинально менять, а не то скоро он совсем загнется.
        Карл вытащил из стопки первую попавшуюся папку, положил ее на колени и взял ручку. После некоторой тренировки по загибанию уголков он наконец понял, каким образом можно удерживать предметы во время сна в кресле. И все-таки ручка упала на пол, когда Роза разбудила его пронзительным криком.
        Мёрк лениво посмотрел на часы и обнаружил, что все-таки ему удалось проспать почти час.
        С вальяжным удовлетворением он потянулся, игнорируя кислый взгляд Розы.
        – Я только что связалась с полицией Рённе, – сообщила она, – и тебе явно будет неприятно узнать, что там произошло.
        – Вот как. – Карл переложил папку с коленей на стол и поднял ручку.
        – Час назад комиссар полиции Кристиан Хаберсот пришел в Дом собраний Листеда на прием в честь собственного ухода на пенсию. Спустя пятьдесят минут он снял с предохранителя пистолет и прострелил себе голову на глазах у шокированных зрителей.
        Роза красноречиво кивнула, когда брови Мёрка поползли на лоб.
        – Да, Карл, вуаля. Этого еще не хватало, правда? – с досадой продолжала она. – Когда глава полиции Рённе вернется в районное управление, я буду знать подробности, так как он оказался свидетелем события. А пока закажу билеты на ближайший рейс.
        – Что ж, весьма прискорбно. Но о чем ты говоришь? Какой рейс? Роза, ты собираешься куда-то лететь? – Карл попытался сделать вид, что ничего не понимает, но догадался, к чему все идет. – Может, это вообще чертово вранье. Я сожалею о том, что стряслось с этим самым Хабер-как-его-там, но если ты думаешь, что из-за него я погружусь в одну из летающих консервных банок, направляющуюся на Борнхольм, ты глубоко заблуждаешься. И к тому же…
        – Карл, если ты боишься летать, – прервала его Роза, – тогда поторопись заказать билеты на экспресс-паром из Истада в Рённе, который отправляется в полпервого, пока я беседую с главой полиции. Ведь это ты виноват в том, что мы должны сорваться с места, так что сам все и организовывай. Разве не так ты мне обычно говоришь? Пойду скажу Ассаду, чтобы он заканчивал возню с покраской стен в подсобке, пускай тоже готовится к поездке.
        Карл прищурился – непонятно, он еще спит или уже проснулся?

* * *

        Ни дорога от Управления полиции в Истад по южной части весеннего Сконе, ни полуторачасовое плавание на пароме к Борнхольму не смягчили негодования Розы.
        Карл посмотрелся в зеркало заднего вида. Если в ближайшее время он не начнет следить за собой, то скоро станет похож на своего деда – тусклые глаза и мертвенная кожа.
        Сдвинув зеркало, Мёрк получил обзор кислой физиономии Розы.
        – Карл, почему ты с ним не поговорил? – бесконечное число раз прозвучало с заднего сиденья с крайне укоризненной интонацией.
        Если б между ними находилась стеклянная перегородка, как в такси, он разнес бы ее вдребезги кулаком.
        Даже тут, в ресторане гигантского катамарана, холод сибирских ветров, бушующих над пенистыми волнами, на которые Ассад взирал с большим волнением, был ничто по сравнению с эмоциями Розы. Укоряющий настрой крепко-накрепко завладел ею.
        – Даже не знаю, как это назвать, Карл. Но в менее толерантном обществе твой поступок в отношении Хаберсота можно было бы истолковать как должностное преступление…
        Карл старался игнорировать ее – иначе Роза не была бы Розой, в конце концов. Однако когда она выдала очередной атакующий козырь: «…или даже хуже – как непредумышленное убийство», – бомба все-таки рванула.
        – Роза, хватит, черт подери! – заорал Мёрк и ударил кулаком по столу с такой силой, что содрогнулись стаканы и бутылки.
        Но остановили его не сверкающие глаза Розы, а кивок Ассада в сторону посетителей кафе, которые сидели с дрожащими на десертных вилках кусочками домашней выпечки, уставившись на троицу.
        – Это актеры! – с кривой улыбкой поспешил оправдаться Ассад перед гостями заведения. – Они репетируют сцену из спектакля, но, обещаю, до развязки дело не дойдет.
        По всей видимости, часть свидетелей сцены задумалась над тем, что за беспредел разворачивается у них на глазах. А то они никогда в жизни не видели актеров!
        Карл перегнулся через стол к Розе и попытался смягчить интонацию. Вообще-то она была ничего, если вести себя с ней осторожно. Разве она во многом не поддерживала их с Ассадом на протяжении всех этих лет? По крайней мере, он еще не скоро позабудет о ее хлопотах, когда три года назад она буквально сгорала на работе, расследуя дело Марко[117]. Нет, надо просто перестать заострять внимание на ее странностях, ибо тогда Роза работает гораздо продуктивнее. В конце концов, время от времени она может становиться немного неуравновешенной, но, желая помочь ей сохранить стабильность, мудрее всего безропотно принимать удары с ее стороны, иначе дело зайдет в тупик.
        Карл глубоко вздохнул.
        – Роза, послушай-ка. Не думай, пожалуйста, что я не сожалею о том, что произошло. Но разреши напомнить тебе: то, что случилось с Хаберсотом, – исключительно его собственный выбор. Он же мог просто перезвонить или, например, взять трубку, когда ты ему названивала. Если б он посредством мейла или обычного письма объяснил нам, чего именно от нас хотел, все сложилось бы иначе. Ты согласна с этим, мисс Святее-папы-римского?
        Он примирительно улыбнулся, однако блеск в глазах Розы намекал на то, что последнее предложение было лишним. Слава богу, Ассад пресек дальнейшее развитие взаимодействия.
        – Роза, я тебя понимаю. Но Хаберсот уже совершил самоубийство, и теперь мы ничего не можем с этим поделать. – Он резко замолчал и несколько раз сглотнул, неожиданно печально взглянув на гребни волн; затем вяло продолжил: – И потому, может быть, мы просто попытаемся разобраться, зачем он это сделал? Разве не для того мы в данный момент направляемся к Борнхольму на этом странном судне?
        Роза кивнула, обнаружив еле приметные признаки улыбки. Вот высшая степень актерского мастерства.
        Карл откинулся на спинку стула и в свою очередь благодарно кивнул Ассаду, чей цвет лица за долю секунды изменился от смуглого свечения а-ля Ближний Восток до зеленоватого оттенка. Бедняга. Понятное дело, чего же иного можно ожидать от человека, которого укачивает в бассейне на надувном матрасе?
        – Не сказать, что я в восторге от плавания, – заметил он едва слышно.
        – В туалете есть пакетики, – сухо прокомментировала Роза, взяв в руки путеводитель издательства «Политикен» «Путешествие по Борнхольму».
        Ассад покачал головой.
        – Нет-нет, я в порядке, сейчас все пройдет. Я уже настроился.
        С этим дуэтом не соскучишься.

* * *

        Полиция Борнхольма представляла собой самый маленький суверенный полицейский округ Дании, состоявший из шестидесяти сотрудников во главе с собственным начальником. На всем острове остался один-единственный полицейский участок, который, помимо организации круглосуточных дежурств, должен был выполнять все функции полиции в отношении сорока пяти тысяч местных жителей, а также заботиться о безопасности более шестисот тысяч туристов ежегодно. Мини-вселенная площадью почти в шестьсот квадратных километров, изобилующая темной пахотной почвой, скалами и камнями и обладающая бесконечным количеством больших и (особенно) малых достопримечательностей, которые каждая из местных туристических ассоциаций старалась подчеркнуть как наиболее выдающиеся. Самая большая «круглая церковь»[118], самая маленькая, лучше всего сохранившаяся, древнейшая, самая круглая, самая высокая. Любая борнхольмская организация, преисполненная самоуважения, готова была поделиться с вами собственным представлением о том, что именно делало остров столь невероятно привлекательным.
        Бравые полицейские молодцы на стойке регистрации попросили гостей немного подождать. По всей видимости, паром, на котором приплыла команда Карла, оказался чудовищно перегружен транспортом, в связи с чем требовалось произвести кое-какие согласования.
        «Ясно, что такое отвратительное преступление должно было затмить по важности все остальные дела», – с усмешкой подумал Карл, когда один из сотрудников поднялся и жестом пригласил их зайти в одну из дверей.
        Начальник полиции принял прибывших при полном параде, в комнате для собраний на втором этаже; на столе стояла выпечка и целая батарея кофейных чашек. Не возникало ни малейших сомнений в его ранге и авторитете, как и в том, что, несмотря на всю серьезность произошедшего, их приезд удивил местного шефа.
        – Вы приехали издалека, – сказал он, вероятно, имея в виду, что даже слишком издалека. – Да, наш коллега Кристиан Хаберсот, к несчастью, совершил самоубийство, это оказалось весьма жуткое прощание, – продолжил он, кажется, еще не вполне оправившись после случившегося.
        Карл подмечал эту деталь и раньше. Сотрудник полиции, пошедший по академическому пути (как, впрочем, и все начальники в недрах датской полиции), – а потому не возившийся со всяким дерьмом дольше положенного и не принадлежавший к числу коллег, привыкших наблюдать, как мозги сослуживца стекают по стене.
        Мёрк кивнул.
        – Вчера во второй половине дня я имел короткий разговор с Кристианом Хаберсотом. Я знаю лишь, что он хотел, чтобы я принял участие в расследовании какого-то дела, а я, вероятно, не проявил должной отзывчивости, – и вот мы здесь. Я предполагаю, что мы не слишком помешаем вашей работе, если ознакомимся с обстоятельствами произошедшего чуть подробнее. Надеюсь, что вы не будете против.
        Если прищуренные глаза и уголки рта, направленные вниз, на Борнхольме означали согласие, можно было считать эту сторону дела улаженной.
        – Возможно, вы могли бы помочь мне понять, на что он намекал нам в письме? Он пишет, что отдел «Q» – его последняя надежда.
        Начальник полиции покачал головой. По всей вероятности, он мог бы помочь, но просто не хотел. Для этого у него были подчиненные.
        Шеф махнул полицейскому в парадной форме.
        – Это комиссар Йон Биркедаль. Он – уроженец острова, был знаком с Хаберсотом задолго до моего назначения. Мы с Йоном и представителем Полицейской ассоциации являлись единственными сотрудниками участка, которые присутствовали на прощальном мероприятии Хаберсота.
        Ассад протянул руку первым.
        – Мои соболезнования, – произнес он.
        Биркедаль с волнением ответил на рукопожатие и обратился к Мёрку:
        – Привет, Карл, давно не виделись.
        Взгляд коллеги показался ему знакомым; Мёрк попытался подавить рефлекс, от которого на лбу собирались морщины.
        Человек, стоявший перед ним, выглядел лет на пятьдесят с небольшим, то есть был почти ровесником Карла. Несмотря на усы и набухшие свинцовые веки полицейского, Мёрк начал припоминать, что действительно пересекался с ним прежде. Черт возьми, ну где же он его видел?
        Биркедаль рассмеялся.
        – Естественно, вы меня не помните, я учился курсом младше в полицейской академии на Амагере. Мы с вами как-то играли в теннис, и я выиграл три партии подряд, извините за нескромность. После чего вы неожиданно расхотели продолжать игру.
        Кажется, Роза стоит за его спиной и подхихикивает? Если так, ей же хуже.
        – Ну-у… – Карл попытался улыбнуться. – Да нет, я с удовольствием поиграл бы еще, но, кажется, у меня тогда нога подвернулась? – предположил он, не припоминая подобного эпизода. Если он когда-то и играл в теннис, это его заблуждение оказалось счастливо похоронено еще на заре времен.
        – Итак, то, что случилось с Кристианом, оказалось для нас настоящим шоком, – слава богу, комиссар сам сменил тему. – Но он пребывал в меланхоличном расположении духа на протяжении многих лет, хотя мы здесь, в участке, посреди ежедневной рутины не особо замечали это. Думаю, нам не в чем упрекнуть его по части исполнения служебных обязанностей, правда же, Петер?
        Начальник полиции кивнул.
        – А вот дома, в Листеде, для Хаберсота все складывалось несколько иначе. Он развелся и проживал в одиночестве, ощущая неизбывную горечь в отношении старого дела, работу над которым считал целью всей жизни, даже несмотря на то, что не являлся сотрудником отдела криминалистики. Кто-то скажет, что это всего-навсего банальное дело о водителе, скрывшемся с места происшествия, однако, поскольку в аварии погибла молодая девушка, все-таки дело не вполне тривиальное.
        – О’кей, водитель скрылся с места происшествия, допустим. – Карл выглянул из окна. Он не понаслышке был знаком с такими делами. Либо они раскрываются по горячим следам, либо архивируются навсегда. Пребывание на острове не затянется.
        – И человек, управлявший транспортным средством, так и не был найден, верно? – уточнила Роза, в свою очередь протягивая руку.
        – Да, верно. Если б его нашли, Кристиан сейчас был бы жив… К сожалению, я вынужден вас покинуть. Как вы, вероятно, догадываетесь, в связи с сегодняшними событиями нам предстоит уладить множество внутренних формальностей, не говоря уже об оповещении прессы, с которой необходимо разобраться в первую очередь. Можно мне будет зайти к вам в отель чуть позже, чтобы ответить на оставшиеся вопросы?

* * *

        – Видимо, вы – полицейские из Копенгагена, – не очень любезно предположила администратор отеля «Сверрес», безошибочно выбрав ключи, судя по всему, от наименее классных номеров. Затем Роза, по своему обыкновению, принялась торговаться о стоимости.
        Чуть позже они встретились с комиссаром полиции Йоном Биркедалем, который поджидал их в гостиной, сидя в кресле из искусственной кожи. Со второго этажа открывался вид на заднюю часть «Бругсена» с промышленным портом в качестве фона – не самое приятное зрелище. Если бы в поле зрения попала еще парочка автострад, общая картина оказалась бы куда более гармоничной. Тут явно было не лучшее место для создания путеводителя по этому, вообще говоря, абсолютно сказочному острову.
        – Буду честен с вами. На самом деле я терпеть не мог Хаберсота, – приступил к рассказу Биркедаль. – Однако стать свидетелем того, как коллега стреляет себе в лоб, так как считает, что не состоялся в профессиональном плане, – это не приведи господи… За свою карьеру в полиции я повидал многое, но, боюсь, что это событие оставит во мне отпечаток на долгое время. По-настоящему жуткая история.
        – Ясное дело, – перебил Ассад. – Но, простите, я хочу понять. Вы говорите, он выстрелил себе в голову из пистолета. То есть это было не служебное его оружие, верно?
        Биркедаль покачал головой.
        – Нет. В соответствии с уставом, он оставил служебный пистолет внизу, в оружейном сейфе, перед тем как сдать полицейское удостоверение и ключи. Мы точно не знаем, где он взял свой пистолет, но установлено, что это была девяносто вторая «Беретта» калибра девять миллиметров. Страшная вещица, скажу я вам… Но вам, вероятно, знаком этот «ствол» – по сериалу «Смертельное оружие» с Мэлом Гибсоном?
        Никто не ответил.
        – Ладно. В общем, довольно крупная и увесистая штуковина. Я первым делом подумал, что это муляж, когда он извлек пистолет и прицелился в нас с начальником полиции. У него не имелось разрешения на этот «ствол», но мы установили, что пять-шесть лет тому назад подобная «Беретта» пропала неподалеку от Окиркебю из жилища человека, умершего незадолго до этого. У нас нет возможности проверить, является ли пистолет тем же самым, ибо у владельца в свое время не обнаружилось никаких документов на него.
        – Умерший? В две тысячи девятом году? – переспросила Роза, сложив губы бантиком. Неужели Йон Биркедаль оказался в ее вкусе?
        – Да. Один из преподавателей Высшей народной школы умер в середине учебного семестра. Результаты вскрытия свидетельствуют о вполне естественном смертельном исходе в связи со слабым сердцем, но когда исследовали жилье покойника, Хаберсот проявил неподдельный интерес к его личности. Погибший, Якоб Святек, по словам бывших учеников и преподавателей, увлекался стрелковым оружием и не раз демонстрировал некоторым учащимся пистолет, который, по описаниям свидетелей, вполне соответствует тому, что Хаберсот пустил в ход этим утром.
        – Да уж, полуавтомат подобного типа не каждый день посчастливится увидеть[119], а потому у меня возник очередной вопрос, – вклинился Ассад. – Это базовая модель «Беретты» – или девяносто два-эс? Девяносто два-эс-бэ? Или же девяносто два-эф, эф-джи или эф-эс? Ну, девяносто два-а-один быть не может, так как эта модификация выпущена в две тысячи десятом году…
        Карл медленно повернулся к Ассаду. О чем толкует этот парень? Неужто сейчас обнаружится, что он еще и эксперт по «Береттам»?
        Биркедаль сдержанно покачал головой, то есть он понятия не имел о таких подробностях. Возможно, ему удастся выяснить этот вопрос, прежде чем на гавань Рённе опустится закат…
        – Хм, давайте я вкратце расскажу вам о том, за что отвечал Хаберсот и какие события он пережил, – продолжал местный. – Чуть позже вы получите ключи от его дома и продолжите разбираться самостоятельно. Ключи передадут администратору вечером. Я уже переговорил с начальником полиции, он предоставляет вам относительную свободу действий. Вообще-то, я думаю, наши коллеги уже разобрались с домом, так что можете начинать. Нам было необходимо сначала осмотреть жилище погибшего. Ведь там могли сохраниться какие-то письма или другие улики, свидетельствующие о причинах столь радикального поступка… Ну, вы и без меня это все прекрасно знаете; все-таки у вас побольше опыта работы с подобными случаями.
        Ассад закивал, подняв указательный палец, но Карл осадил его взглядом. Какая разница, из пистолета какой модели идиот высадил себе мозги? Сам-то Мёрк считал, что они приехали в эту глухомань отнюдь не для того, чтобы выяснить, почему Хаберсот совершил самоубийство, а в первую очередь, чтобы Роза наконец поняла – дело, которое она во что бы то ни стало стремилась переложить с плеч Хаберсота на плечи Карла, в действительности сдалось им всем, как собаке пятая нога.

* * *

        Пятьдесят человек от восемнадцати лет и старше были зачислены в Высшую народную школу Борнхольма на целое полугодие: они изучали музыку, работали со стеклом, акриловыми красками и глиной, и 20 ноября 1997 года было для них, по словам Биркедаля, совершенно обычным учебным днем – привычное воодушевление и никакой опасности. Абсолютно нормальное сообщество по большей части оптимистичных молодых людей, которые прекрасно проводят время вместе.
        Итак, они еще не знают, что Альберту, самую добродушную, симпатичную и, вероятно, наиболее обсуждаемую девчонку в школе, тем утром насмерть сбила машина.
        Прошло чуть больше суток, прежде чем девочку нашли на ветвях придорожного дерева, тело с трудом можно было заметить. А человек, который, к своему огромному несчастью, скользнул взглядом вверх ровно в тот момент, когда его автомобиль поравнялся с этим самым деревом, оказался полицейским следователем из Нексё по имени Кристиан Хаберсот.
        Представшая перед ним картина хрупкого тельца, безвольно висевшего на ветках, поселилась в его сознании раз и навсегда, как и таинственный взгляд, навеки застывший на ее лице.
        Несмотря на то что следы, обнаруженные на месте происшествия, были чересчур размытыми, установили, что она оказалась на дереве в результате чудовищной автомобильной аварии. Абсолютно жуткое происшествие, аналогичных которому невозможно было отыскать в новейшей истории Борнхольма.
        Попытки отыскать следы тормозного пути не увенчались успехом. Поначалу рассчитывали найти остатки лакокрасочного покрытия на одежде девушки, однако автомобиль ускользнул, не оставив после себя ни единой улики. Тогда же провели опрос местных жителей, обитающих неподалеку от шоссе, однако никто не смог предоставить сколь-нибудь точных деталей. Разве что кто-то слышал на данном участке дороги свист удалявшейся в направлении автотрассы машины, несущейся на огромной скорости…
        В конце концов – то ли из-за того, что эта смерть показалась кому-то подозрительной, то ли потому, что не было других дел, – была инициирована планомерная облава на все транспортные средства с повреждениями передней части кузова, происхождение которых владелец не мог внятно объяснить. К операции приступили с опозданием на сутки, и тем не менее в течение недели тщательно осматривались все автомобили, которые переправлялись паромом как в Швецию, так и в Копенгаген. А для двадцати тысяч транспортных средств, принадлежавших жителям Борнхольма, организовали обязательный досмотр инспекторами дорожной службы в Рённе и Нексё.
        Борнхольмцы, несмотря на причиненное им беспокойство, проявили удивительное понимание и участие, так что ни одному туристу не удалось проникнуть на остров на четырех колесах, предварительно не подвергнув пристальному изучению капот своего средства передвижения.
        Биркедаль пожал плечами.
        – Но все усилия оказались тщетны.
        Комиссар полиции притомил сотрудников отдела «Q». Кто будет возиться с уравнением, конечный результат которого заведомо равен нулю, что бы ты ни предпринимал?
        – И все же вы уверены, что смерть произошла в результате аварии, – сказал Карл. – А не могло ли тут случиться нечто иное? Что рассказало вскрытие тела о внутренних повреждениях? И что вы обнаружили непосредственно на месте столкновения?
        – Вероятно, она прожила какое-то время после того, как очутилась на дереве. А так – переломы, внешние и внутренние кровотечения, все как обычно. И еще мы нашли велосипед Альберты – он валялся в кустах на приличном расстоянии от места происшествия и был искорежен практически до неузнаваемости.
        – То есть она приехала туда на велосипеде, – заметила Роза. – Он еще у вас?
        Комиссар полиции Биркедаль пожал плечами.
        – Это произошло семнадцать лет назад, еще до меня, так что даже не знаю. Скорее всего, нет.
        – Я была бы крайне признательна вам, если б вы оказали мне услугу и выяснили этот вопрос, – потупившись, выдала Роза приторным голосом.
        Биркедаль откинул голову назад. Добропорядочный женатый мужчина прекрасно понимает, в какой момент лед становится тонок.
        – А почему так безоговорочно определили, что ее именно отшвырнуло на дерево? – едва слышно вклинился Ассад. – Разве ее не могли туда затащить? Тщательно ли провели поиски на предмет следов такелажа на ветках? Возможно, там была подвешена система блоков?
        Неужели Ассад толкует про такелаж и блоки? Вообще-то странновато звучит из его уст…
        Биркедаль кивнул, ответ на этот конкретный вопрос был однозначным.
        – Нет, криминалисты не нашли никаких свидетельств этого.

* * *

        – Вода в кувшине в гостиной, – с порога возвестила администратор.
        Не прошло и секунды, как в чашку Ассада заструился черный, как смоль, кофе, сахар он насыпал прямо из сахарницы. Как только его несчастные вкусовые рецепторы могли выдержать выпавшие на их долю чудовищные испытания?
        Все присутствующие решительно замотали головами, когда он предложил им отведать своего пойла.
        – Как могло случиться, что не осталось ни единого следа столкновения? – продолжал удивляться Карл, перемещаясь по комнате. – Должен был, по крайней мере, отпечататься тормозной путь… ну, хоть какой-то след от покрышек. Возможно, в те дни шел дождь?
        – Нет-нет, никакого дождя не было, насколько мне известно, – ответил Биркедаль. – В рапорте говорится, что погода стояла сухая.
        – А что насчет траектории движения отброшенного тела? – не сдавался Карл. – Ее тщательно рассчитали? Можно ли было по сломанным веткам проследить перемещение тела наверх? Или, например, понять что-то по позе трупа на дереве или по расположению велосипеда, отброшенного в кусты?
        – Исходя из свидетельств пожилой пары, проживающей на хуторе за поворотом, был сделан вывод, что ранним утром автомобиль пронесся мимо их дома в восточном направлении. Старики не видели машину, но слышали, как она на чудовищной скорости пронеслась мимо жилища и, ни разу не притормозив, устремилась к виражу, сразу за которым стояло дерево. Мы вполне уверены, что они слышали того самого гонщика, который сбил девушку, стоявшую у дерева, а затем помчался к перекрестку, не снижая скорости.
        – На чем основана ваша уверенность?
        – На свидетельских показаниях и на опыте специалистов, исследующих похожие столкновения.
        – Ага. – Карл покачал головой. Есть доподлинно установленные факты, и есть множество неясностей. Он уже устал от подобных мыслей. Рабочий стол в подвале полицейского управления вдруг оказался невероятно желанным причалом.
        – А что это была за девушка? – последовал неизбежный вопрос, получив ответ на который, Карл не оставил себе путей отступления.
        – Альберта Гольдшмидт. Несмотря на столь эффектное имя, она была совершенно обычной девушкой. Одна из тех, которые, оказавшись вдали от родителей, неожиданно ощущают вкус свободы и не теряют ни секунды. Не то чтобы она была совсем неразборчива в половых связях, но ей хотелось перепробовать всего понемножку, как только у нее появилась такая возможность. Во всяком случае, все указывает на то, что она использовала проведенные в школе две недели на полную катушку.
        – На полную катушку? Что вы имеете в виду? – уточнила Роза.
        – Ну, парень здесь, парень там…
        – И что же, она забеременела?
        – Вскрытие показало, что нет.
        – И, вероятно, бессмысленно спрашивать, обнаружены ли на теле следы чужеродной ДНК? – продолжала Роза.
        – Это был девяносто седьмой год, дальше можно не продолжать, да? За три года до того, как была создана централизованная база данных ДНК. Думаю, что настолько тщательно никто и не исследовал тело. Но ни остатков спермы, ни частиц чужого эпидермиса под ногтями не выявлено. Альберта была почти стерильна, словно только что вышла из душа, – и, вероятно, так оно и было, судя по тому, что она выехала из школы перед завтраком.
        – Позвольте мне уточнить, – вмешался Карл. – Вам ничего не известно, правильно? Это история о смертельном исходе в замкнутом пространстве, а Хаберсот являлся местным Шерлоком Холмсом, который на этот раз потерпел поражение?
        Биркедаль вновь пожал плечами. Даже на этот вопрос он не мог ответить.
        – Ну хорошо, – подвел итог Ассад, плеснув в чашку очередную порцию горячего кофе. – В таком случае, думаю, нам стоит завершить трапезу.
        Неужели он так и сказал – «трапезу»?
        Роза невозмутимо обратилась к Биркедалю все с тем же медовым взглядом.
        – Тогда мы пока спокойно займемся изучением материалов, которые вы нам принесли. Думаю, это займет час или два. А по завершении нам, скорее всего, придется провести кое-какие опросы в связи с расследованием Хаберсота, а также выяснить подробности его жизни и смерти.
        Стоическая маска на лице Биркедаля нарушилась парой морщинок от подобия улыбки. Было совершенно ясно – он готов предоставить им полную свободу действий, лишь бы его не трогали.
        Но троица не унималась:
        – Как вы считаете, сможем ли мы обнаружить некие факты, которые стоило выяснить давным-давно? Что-то, что поможет нам приблизиться к разгадке тайны о девочке на дереве?
        – Не знаю, но смею надеяться на это. Суть заключается в том, что для Хаберсота гибель Альберты не явилась следствием непредумышленного наезда и беспечности удравшего с места преступления лихача. Это было сознательное убийство. И Хаберсот не только всеми силами старался доказать свою теорию, но и вел поиски преступника. Я не в курсе, чем он руководствовался, но другие сотрудники полиции наверняка смогут посвятить вас в более глубокие подробности, не говоря уж о бывшей жене Хаберсота.
        Пластиковая папка скользнула по поверхности стола.
        – Мне надо возвращаться в участок, а вы посмотрите эту запись. Получите более-менее полное представление о его смерти. Видео снято приятелем Хаберсота, приглашенным на прием. Его зовут Вилли, но мы прозвали его Дядя Сэм. Полагаю, у вас есть с собой компьютер, на котором можно ознакомиться с данным эпизодом. Хорошего времяпрепровождения, если можно так сказать.
        И Биркедаль рывком поднялся с кресла.
        Карл зафиксировал взгляд Розы, приклеившийся к подтянутым ягодицам полицейского, когда тот выходил из комнаты.
        Вряд ли этот взгляд понравился бы фру Биркедаль.

* * *

        Экс-супруга Хаберсота так радикально отрезала от себя прошлое, что отказалась не только от фамилии мужа, но и от всего остального, что могло вызвать воспоминания о нем. И она совершенно не скрывала своего настроя, когда Карл по телефону попытался завязать с ней диалог.
        – И если вы предполагаете, что смерть этого мужчины вызовет во мне хоть малейшее желание выставить его личные и наши с ним совместные неприятности на всеобщее обозрение, то вы ошибаетесь. Кристиан совершил выбор не в пользу семьи в сложный период, когда я и особенно наш сын отчаянно нуждались в его внимании, – а теперь он расплатился за свои неверные решения посредством трусливого самоубийства. Обратитесь куда-нибудь в другое место, если желаете услышать о поглотившей его жизнь страсти; от меня вы ничего не добьетесь.
        Карл посмотрел на Розу с Ассадом; те жестами показывали ему, чтобы он не отступал. Черт возьми, как будто без них непонятно…
        – Вы думаете, он был поглощен делом об Альберте – или чувствами к самой девушке?
        – Уф-ф… и что ж вы, легавые, всегда так напираете, а? Я же сказала, оставьте меня в покое. Всего хорошего. – Раздался щелчок, разговор был окончен.
        – Карл, она поняла, что у вашего диалога есть свидетели, – заметил Ассад. – Надо было поехать к ней, как я и говорил.
        Карл пожал плечами. Возможно, Ассад и прав, но час был поздний; к тому же, по его мнению, существовало два типа свидетелей, которых по возможности следовало избегать: те, кто треплется слишком много, и те, кто предпочитает держать язык за зубами.
        Роза провела пальцем по блокноту.
        – Вот адрес сына Хаберсота, Бьярке. Он снимает комнату в северной части Рённе, мы будем там через десять минут. Поехали?
        Решение уже было принято. Роза поднялась с кресла.

        Глава 4

        Нужный им дом по Сандфлугтсвай стоял в глубине, щеголяя французским балконом, и буквально источал блаженство. Здесь знали толк в дверных молоточках, медных именных табличках и выхолощенных газонах. Здесь ездили на выдраенных «Поло» и французских авто; внедорожники тоже были припасены, для хозяйских дел. Вот символы статуса в датской провинции во всей своей красе.
        На двери значилось лишь одно имя – Нелли Расмуссен.
        – Да-да, Бьярке Хаберсот как раз здесь и живет, – подтвердила хозяйка, произнеся имя постояльца с особой теплотой. Дама стояла на пороге полуоткрытой двери с тряпкой для пыли, торчащей из ложбинки между грудей; в растопыренных пальцах она держала вяло дымящуюся сигарету с фильтром. – Только не рассчитывайте, что Бьярке будет в настроении с вами разговаривать, – заметила она с профессиональной миной арендодателя, недовольным взглядом скользнув по удостоверению личности Карла. Он дал бы ей лет пятьдесят пять. Синий халат, покрашенный вручную, «химия» на волосах с выцветшими и неухоженными кончиками, и совершенно кривая татуировка на запястье, которая, очевидно, должна была придать женщине более экзотичный вид, но не соответствовала замыслу. – Я думаю, вам следует проявить немного уважения и дать ему возможность справиться с шоком. Все-таки его отец, царствие ему небесное, всего несколько часов назад покончил с собой.
        Ассад сделал шаг вперед.
        – Весьма трогательно, что вы так сочувствуете своему съемщику и так заботитесь о нем. Но что, если мы принесли ему последнее письмо от отца? Разве не досадно будет, если он его не получит? Ну, или вдруг его мать тоже совершила самоубийство? Или вы считаете, что в таком случае мы должны были бы рассказать о несчастье вам? А если мы на самом деле пришли, чтобы задержать Бьярке за поджог? Хорошо ли тогда, что вы на своих шпильках стоите перед представителем правопорядка и препятствуете выполнению им служебных обязанностей?
        Лицо ее немного перекосилось, пока она, сбитая с толку любезностью Ассада, переваривала огромное количество полученной информации. Судя по всему, она смутилась, когда Ассад взял ее руку и принялся гладить тыльную сторону ладони, уверяя даму, что он прекрасно понимает, как сильно повлияло на нее горе, обрушившееся на одного из ее жильцов. Как бы то ни было, она отпустила дверную ручку, после чего Карл распахнул дверь настежь носком ботинка.
        – Бья-а-а-арке! – нехотя крикнула хозяйка, поднимаясь по лестнице. – К тебе пришли. – Она повернулась к троице: – Постойте минутку здесь в коридоре, прежде чем подниматься. Постучите к нему и ждите, пока он сам не откроет, ага? Бьярке временами бывает слегка недееспособен, но вы наверняка закроете на это глаза, раз уж сложилась такая серьезная ситуация. По крайней мере, я так и поступаю; можете даже назвать меня лицемерной, если хотите, но так уж обстоят дела.
        Недееспособность можно было ощутить на полпути наверх. Здесь воняло в точности как в наркокафе в Нёрребро чудесным вечером после выплаты социального пособия малоимущим.
        – Сканк[120], – прокомментировал Ассад. – Очень чистый, сильный запах. Не столь невнятный и не такой кислый, как у гашиша.
        Карл нахмурился. Чертов профессор у него на буксире. Сканк или гашиш, какая, к черту, разница – дух деградации, будь он неладен, ощущать всегда печально.
        – Не забудьте постучаться, – донеслось с нижних ступенек.
        Видимо, Ассад не успел осознать это напоминание, потому что он немедленно взялся за ручку и отворил дверь. Но резко остановился прямо на пороге, и Карл понял, почему, когда из-за плеча Ассада сам заглянул в комнату.
        – Роза, погоди секунду, – сказал он, пытаясь остановить коллегу.
        Посреди комнаты, откинувшись на спинку массивного ободранного кресла, сидел совершенно голый Бьярке, поджав под себя ноги и сжимая в руке бутылку с целлюлозным растворителем. И кроме того, что на нем не было ни единого предмета одежды, он еще и оказался мертвым – это было видно невооруженным взглядом, несмотря на то что мощные солнечные лучи еле-еле пробивались сквозь густой гашишный туман. Перерезав вены, Бьярке оборвал свою жизнь. Глаза его были полуоткрыты в мечтательном взгляде. Эта смерть явно не была мучительной.
        – Ассад, ты унюхал не сканк, а смесь гашиша с целлюлозным растворителем.
        – Ну, хватит уже меня блокировать, – проворчала сзади Роза, пытаясь протиснуться между ними.
        – Роза, пожалуй, тебе сюда не надо, тут не слишком приятное зрелище. Бьярке мертв, понимаешь, весь пол в крови, он перерезал себе вены… Мне кажется, я ни разу за всю свою долгую карьеру не видел столько крови из одного-единственного человека.
        Ассад сдержанно закивал.
        – Значит, Карл, я все-таки видел гораздо больше твоего.
        Прошло некоторое время, прежде чем явились криминалисты и врач, которые занялись телом. Хозяйка жилья, воспользовавшись присутствием сотрудников отдела «Q», обрушила на них свои сетования в связи со столь жутким событием, вторгшимся в ее бытие. Как же ей теперь заменить ковер и кресло, если чеки на вещи давно потерялись?
        Когда до нее наконец дошло, что молодой человек с верхнего этажа был мертв все это время, пока она находилась внизу и вытирала пыль, ей пришлось присесть, чтобы справиться с приступом одышки.
        – Только представьте себе, а если его кто-то убил? – шептала она снова и снова.
        – Я думаю, вам не стоит этого опасаться. Конечно, если только вы не слышали никаких странных звуков. Поднимался ли кто-нибудь наверх в течение последних нескольких часов? И можно ли проникнуть в верхнюю комнату с задней стороны дома?
        Она покачала головой.
        – Ну и, наконец, смею предположить, что вы сами его не убивали? – продолжал Карл.
        Во взгляде ее выразился неподдельный ужас, после чего одышка усилилась.
        – Ну и отлично, – успокоил ее Мёрк. – Видите, выходит, парень сам порезал себе вены. Естественно, он пребывал в состоянии, когда от человека можно ожидать чего угодно.
        Хозяйка сжала губы, стараясь овладеть собой и бормоча себе под нос всякую бессмыслицу. В данный момент она додумалась до того, что сама совершила уголовно наказуемое деяние, сдав жилье чуваку, который выращивал на подоконнике галлюциногенные грибы и получал основной объем воздуха через чиллум[121].
        Карл передал дамочку в распоряжение двух своих ассистентов, а сам вышел из дома на яркое солнце и закурил.

* * *

        Обыск комнаты Бьярке, изъятие компьютера и ножа, которым были перерезаны вены, сбор технических формальностей, дознание, вынос и загрузка трупа в «Скорую» – все эти этапы были пройдены на удивление быстро, так что Карл взялся всего лишь за пятую сигарету, когда на крыльце появился Биркедаль со своими помощниками, следователем и криминалистом и помахал ему бумажным обрывком в пластиковом мешочке.
        Мёрк прочитал записку. Она заключалась лишь в паре слов: «Прости, папа».
        – Странно, – заметил Ассад.
        Карл кивнул. Краткая и прямая форма прощального послания производила в некотором смысле волнующее впечатление. Но почему тут не написано: «Прости, мама»? По крайней мере, в отличие от бывшего мужа, у матери была возможность получить это сообщение.
        Карл взглянул на Розу.
        – Сколько лет было Бьярке?
        – Тридцать пять.
        – То есть в девяносто седьмом году, когда отец взялся за роковое дело, ему было восемнадцать, хм-м…
        – Вы побеседовали с Юной Хаберсот? – поинтересовался Биркедаль.
        – Ох, не особо-то нам это удалось; мне показалось, она не слишком приветлива, – ответил Карл.
        – Ну, в таком случае даю вам шанс попытаться еще раз.
        – Вот как. Каким же образом?
        – Вы ведь можете отправиться к ней в Окиркебю с сообщением о смерти сына, да? Вот и получите возможность задать вопросы, ответы на которые вам так не терпится узнать. А мы тем временем займемся опечатыванием комнаты и подготовкой тела к отправке на судмедэкспертизу в Копенгаген.
        Карл покачал головой. Опечатать комнату и отослать труп в морг? Сколько же времени это может занять?
        Минут десять?

        Глава 5

        Август 2013 года
        Ванда Финн была замужем за английским игроком в крикет, который прилетел на Ямайку обучать чернокожее население тому, чем в совершенстве владел сам: игре в крикет и в особенности достойному ответу на подачи. Этот самый Крис Маккаллум обладал большей уверенностью на поле, чем другие игроки в белом, и за выдающиеся способности его на шесть месяцев отправили в командировку с единственной целью: улучшение результатов ямайской сборной на десять процентов.
        В связи с этими обстоятельствами Маккаллум стоял под палящим солнцем на выжженной траве с марта по сентябрь и потел обильнее, чем когда-либо.
        Как-то во время тренировочного матча он краем глаза заметил Ванду, которая наматывала круги по беговой дорожке по периметру поля. Мускулистые длинные ноги, блестящая кожа. Он решил, что перед ним галлюцинация.
        Ванда прекрасно отдавала себе отчет в том, какие чувства испытывают люди при взгляде на нее; ей все уши прожужжали на эту тему, с тех пор как она стала обладательницей прекрасных женских форм и научилась двигаться с грацией газели.
        – Вы, никак, сама Мерлин Отти? – воскликнул Маккаллум по окончании матча.
        Ванда обнажила в улыбке белоснежные зубы и темные десны. Ей и прежде доводилось слышать это сравнение в свой адрес, и оно было лестно, несмотря на то что Отти была как минимум на два десятка лет старше Ванды. Ибо Мерлин, являвшаяся многократной чемпионкой по спринту, была красива, как богиня.
        Слегка пококетничав, Ванда игриво ткнула Маккаллума в плечо в ответ на комплимент. В итоге он забрал ее с собой в Англию.
        Ванда любила белых мужчин. Не потому, что они были очень чувственными – любой ямайский мужчина полыхал таким жаром, что белым и присниться не могло. Зато бесцветные мужички прекрасно знали, что из себя представляют и, что еще важнее, – чего хотят от жизни. Рядом с ними можно было обрести безопасность и будущее, что отнюдь не являлось самоочевидным в Тиволи-Гарденс, бедняцком квартале трущоб в Вест-Кингстоне, где выросла Ванда. Для той, чьи будни состояли из перестрелок и кокаина в подворотнях, предложение Криса Маккаллума стало настоящей сказкой, и на раздумья потребовалось не больше нескольких миллисекунд.
        Они поселились в Ромфорде, на окраине Лондона, в крошечном таунхаусе, где Ванда загибалась от скуки вплоть до того дня, когда Маккаллум сломал лодыжку и был вынужден не только продать дом, но и развестись с ней. Если он намеревался поддерживать уровень жизни, который считал достойным для себя, ему предстояло отыскать женщину, готовую содержать его.
        И после двух лет безбедного существования Ванда вернулась к исходной точке, когда ее держали на плаву исключительно собственные скудные ресурсы.
        Она не получила образования, не имела никаких перспектив материальной поддержки, как не имела и особых талантов, помимо того, что умела быстро бегать. А на таких талантах далеко не убежишь, как всегда шутил ее отец. И потому служба на посту охраны у заднего входа в офисы крупной компании на Стрэнде в Лондоне стала не только ее спасением, но и единственной альтернативой возвращению в ямайскую хижину и полному истощению к сорока годам – ведь именно такие перспективы ожидали ее в недалеком будущем.
        И вот она стояла, как лев в клетке, и наблюдала за тем, как люди, более значимые, чем она сама, входили и выходили через широкие стеклянные двери; кивала им, когда они проходили мимо, направляясь к красиво одетой женщине, обладавшей привилегией брать у них удостоверения личности, нажимать на кнопки компьютера и пропускать их дальше.
        Так Ванда стояла одна-одинешенька, в некоем вакууме между свободой и богатством, на страже тайн внушительного здания, не имея ни малейшего представления о том, что это за тайны.
        Шло время, а она думала лишь о том, что настоящая жизнь кипит снаружи. Все происходит там, а она стоит здесь. День за днем она глядела сквозь стеклянные двери – на Савой-Плейс-стрит, на стену, опоясывающую парк Виктория-Эмбанкмент-гарденс.
        «Там, за этой стеной, живет сказка», – думала Ванда. И смех людей, которые сидели в полосатых шезлонгах и наслаждались солнцем или ели мороженое, никогда не испытывая нужды, тихо мучил ее, но никому не было до этого дела.
        Так у нее родилось новое самовосприятие. Она стала женщиной, которая просто смотрит на стену.
        В часы ежедневной рутинной службы Ванду посещали тени из прошлого; они приходили и окутывали ее. Ибо она знала, что все судьбоносные случайности и встречи, имевшие место еще до ее прихода в мир, несомненно, заключали в себе гораздо более значительные обещания, чем создание существа, исполняющего совершенно не почетные обязанности охранника на Стрэнде. Как говорил с гордостью ее отец-растаман, в Ванде смешалась в равных пропорциях доминиканская кровь индейцев араваки, а также нигерийская и христианская, разбавленная щепотками растаманского пороха. Правда, мать Ванды всегда смеялась над словами супруга, просила забыть всю эту ерунду и никогда не терять голову, тогда все будет хорошо.
        Не терять голову! Вот что оказалось самым сложным в ее тоскливом, апатичном существовании. Неужели и впрямь все хитросплетения судьбы должны были в конечном итоге привести ее к этой неприглядной серой униформе, к фуражке, под которую убраны роскошные волосы?
        И все же, несмотря на безнадежность ситуации и неблагоприятные перспективы, Ванда выпрямляла спину и, пока посетители парка и офиса, устроившиеся в жизни лучше, текли мимо, пыталась отыскать частичку себя, которая отвлекла бы ее от этой стены.
        Судьбе было угодно, чтобы Ширли, девушка, с которой Ванду разделяли всего две коридорные двери, и единственная ее подруга, пригласила ее на мероприятие под названием «Натурабсорбция. Знакомство».
        Ширли была приверженкой оккультизма и очень щедро делилась своими мыслями и ожиданиями от жизни. Она слушала божественную вдохновляющую музыку, посещала занятия по полинезийскому гаданию, раскладывала пасьянс или карты таро, прежде чем принять важное решение. По ее признанию, все эти разнообразные подсказки, с которыми она сталкивалась в жизни, давали ей понимание происходящего. Ванда ничего не понимала в этом, но никто не был способен развеселить ее так, как Ширли.
        И вот теперь та собиралась представить Ванду Ату Абаншамашу, судя по информации из Интернета, прекрасному солнечному духу, явившемуся из сказочной Скандинавии в Лондон с новой доктриной, которая, отметая все несущественное, способствует полному прояснению всех событийных и энергетических жизненных взаимосвязей.
        Ширли прыгала до потолка, к тому же стоимость входа на мероприятие оказалась не заоблачной, и если Ванда захочет тоже пойти, Ширли готова была заплатить и за нее.
        Все-таки здорово сходить куда-нибудь вместе.

* * *

        Ату Абаншамаш Думузи не был похож на гуру, которых Ванда видела по телевизору и в многочисленных брошюрах Ширли. Он не сидел в позе лотоса или на ажурном троне, окутанный благоговейным почтением, он не поучал. Не развратник, но явно и не аскет, Ату Абаншамаш был нормальным мужчиной из плоти и крови, который с улыбкой и блеском в глазах рассказывал им о том, каким образом учение о натурабсорбции способно обновить человека настолько, что «вы наконец ощутите, как каждая клеточка вашего тела внезапно оказывается способна противостоять атакам любого рода, и ваше тело во всей целостности сливается со вселенной, которая поглощает его».
        Вселенная и энергия солнца – в этих словах заключалась мантра Ату Абаншамаша. И вот, в светлой непритязательной квартире на Бейсуотер, где располагался лондонский филиал Академии натурабсорбции, он обходил сидящих на полу людей и осматривал их проницательным оком. В горле у них начинало пылать, плечи опускались, когда в такт его словам они глубоко вдыхали в свои недра благополучие.
        – Абаншамаш, Абаншамаш, Абаншамаш, – протяжно пропел он глубоким голосом и попросил всех повторять за ним.
        Просидев так в течение некоторого времени, с закрытыми глазами вторя нехитрой мантре, Ванда осознала, что утратила пространственную ориентацию и совсем не желает возвращаться в реальность.
        – А теперь откройте глаза и посмотрите на меня, – неожиданно попросил Ату аудиторию. – Абаншамаш, Абаншамаш, – зашептал он вновь и вытянул руки вперед, так что легкие рукава его желтого халата затрепетали подобно крыльям ангела. – Я вижу вас, – шептал он. – Я вижу вас впервые, и вы прекрасны. Ваши души реагируют на меня. Вы готовы… Вы прекрасны, как само солнце, – повторял он каждому мужчине и каждой женщине, проходя между присутствующими.
        Приблизившись к Ванде, он на мгновение остановился и замолчал, крайне внимательно заглянув в ее глаза.
        – Ты прекрасна, как само солнце. Ты прекрасна, как само солнце, – на этот раз он повторил фразу дважды. – Но не слушай никого! Даже меня не слушай! Слушай лишь собственный Атман, свою собственную душу, и покорись.
        Словно усиленные действием галлюциногенных веществ, эти слова укоренились в Ванде как долгожданное признание ее несомненных достоинств и просветление. Она инстинктивно распахнула глаза; кожа ее полыхала, руки тряслись, охваченные судорогой, словно в момент оргазма.
        Наклонив голову, Ату погладил ее по щеке. Спустя десять минут он вернулся и протянул ладони, остановив их в паре сантиметров от ее лба.
        – Успокойся, цветок мой, ты впервые испытала экстаз от приближения к чистоте абсолюта и прошла через перерождение. Теперь ты готова, – завершил он.
        Затем Ванда потеряла сознание.

        Глава 6

        Среда, 30 апреля 2014 года
        Остановившись на секунду, они оглядели страшный дом, обмазанный белой штукатуркой. По всей видимости, это было самое убогое строение на центральной улице Йернбанегэде в Окиркебю.
        Как и во многих провинциальных датских городках, подобные улицы являлись хорошей иллюстрацией роста благосостояния рабочего класса столетней давности, когда работяги смогли позволить себе иметь собственный кирпичный дом с небольшим участком вокруг. В прошлом такая улица обеспечивала куском хлеба каменщиков и плотников, однако теперь было очевидно, что они уже давным-давно не наведываются сюда. В городе, который летом называли «цветочным», а зимой – «сказочно-рождественским», не существовало ни цветочного рая, ни рождественской атмосферы – по крайней мере, уж точно не на обшарпанной улице Йернбанегэде.
        Бывшая жена Хаберсота, как заправская ищейка, через узенькую дверную щель сразу учуяла полицейское удостоверение в кармане Карла.
        – Убери ногу, – зарычала она на Ассада, пытаясь захлопнуть дверь. – Вам тут делать нечего.
        – Фру Хаберсот, мы… – попытался было Карл.
        – Вы не умеете читать? Здесь ясно написано «Кофоэд». – Она демонстративно ткнула пальцем в табличку, вновь толкнув дверь. – Тут больше нет никаких Хаберсотов.
        – Фру Кофоэд, – тихо обратилась к ней Роза. – Мы принесли вам плохие новости от Бьярке.
        Следующие пять секунд тянулись невыносимо долго. Сначала ее взгляд метался между тремя каменными лицами. Затем осознание реальности проникло во все нервные окончания и блокировало их. Позже пришло осмысление, что сказанного достаточно. И вот наконец угли в ее глазах потухли, ноги сами собой подкосились.
        Сознание женщина потеряла ненадолго, однако успела утратить ощущение времени и пространства, и искренне изумилась тому, что вдруг оказалась лежащей на диване в гостиной, обставленной по-спартански. Очевидно, она не вполне оправилась от полученного шока.
        Троица осмотрелась. В гостиной не было ничего особо интересного. Запечатанные конверты с прозрачными окошками лежали в вазе для фруктов. Пыльные диски с датской попсой. Мебель из дисконтных сетей. Уродливые пепельницы и керамические вазы с отбитыми краями.
        Оставив хозяйку лежать с застывшим взглядом, устремленным в потолок, они прошли на кухню. На редкость неопрятный кафель коричневого цвета поглощал почти весь свет, попадающий в помещение, которое многие датчане называют главной комнатой в доме. Даже Карл обратил внимание на то, что данному определению кардинально противоречил жуткий хаос в этом безобразном углу.
        – Мы не можем слишком сильно давить на нее, учитывая ее нынешнее состояние, – прошептала Роза. – Давайте сжалимся над ней, мы ведь можем прийти завтра.
        Ассад явно был против такого подхода, это заметили оба коллеги.
        – Идите сюда, – слабым голосом подозвала их Юна.
        – Карл, ты заварил всю эту кашу, так что, я думаю, именно ты и должен сообщить ей эту новость. И ты скажешь все, как есть, о’кей? – быстро отреагировала Роза.
        Карл уже хотел в предостерегающем жесте поднять указательный палец, но почувствовал на своем запястье руку Ассада. Итак, он подошел к женщине и посмотрел ей прямо в глаза.
        – Юна, мы пришли известить вас о том, что ваш сын мертв. И, к сожалению, это еще не всё. Мне очень жаль сообщать вам это, но он покончил с жизнью. По свидетельству участкового врача, вероятно, около четырех часов.
        Хозяйка дома втянула щеки и на мгновение застыла, словно глядела на себя в зеркало и пыталась отмотать время назад в надежде убежать от безжалостной действительности.
        – Около четырех? – прошептала она, поглаживая руку. – О господи, как раз после того, как я позвонила ему и сообщила об отце… – Юна несколько раз сглотнула, схватилась за горло и больше ничего не смогла сказать.
        Они просидели с ней около получаса, после чего Карл кивнул Розе – пора отпускать руку несчастной женщины и уходить. Они успели пересечь гостиную, как Ассад вдруг спохватился:
        – Можно я спрошу у вас кое-что, пока мы не ушли? – обратился он к хозяйке. – Юна, почему вы не поехали к сыну, чтобы обо всем сообщить ему лично? Неужели вы действительно настолько ненавидели своего мужа, что никогда не задавали себе вопрос – испытывает ли к нему такие же чувства и ваш сын? То есть вы считали, что ему было совершенно безразлично, жив его отец или мертв? Вот что мне хотелось бы узнать.
        Роза опередила Карла, резко схватив Ассада за локоть. Что у него на уме? Вообще-то нельзя было назвать эмпатию его слабостью.
        Дрожащий взгляд Юны был прикован к полу; она словно еле сдерживалась, чтобы не схватить Ассада за горло и не придушить его на месте.
        – Почему ты хочешь это знать, уродливая обезьяна? – прошипела женщина сдавленным голосом. – Тебя это вообще не касается! Или, может, у тебя этот ублюдок Кристиан отнял целую жизнь? Погляди вокруг, давай-давай! Думаешь, вот на это все я соглашалась, когда в один прекрасный день симпатичный парень встал передо мной на колени на лужайке в Альминдингене и попросил моей руки?
        Ассад задумчиво почесал подбородок цвета голубой плесени – возможно, пытаясь придумать ответ на оскорбления, возможно, чтобы продемонстрировать женщине, что он готов выслушать очередную порцию ругани, если это поможет делу.
        – Ты вообще собираешься отвечать или как? – с ненавистью выдавила она из себя.
        Ассад выпростался из тисков Розы и приблизился к хозяйке, а затем сказал несвойственным для себя дрожащим голосом:
        – Юна, я видал жилища и похуже вашего. Я встречал людей, готовых пожертвовать своими конечностями, чтобы получить такую, как у вас, ветхую крышу над головой и убийственную еду из вашего холодильника. Да, я повидал многое и разговаривал с людьми, готовыми убить кого угодно за ваше платье и полпачки сигарет. Но на ваш вопрос отвечу – нет, я думаю, что мечтали вы совсем не об этом. Только вот что: разве за мечту не надо бороться? Я думаю, в том, что вы сидите здесь, как и в том, что ваш сын теперь лежит в морге, виноват не один только Кристиан Хаберсот. Во всей этой истории кое-что не сходится. К примеру, почему ваш сын в своей коротенькой предсмертной записке написал: «Прости, папа»? Почему он не попросил прощения у вас?
        Теперь уже Карл схватил Ассада за рукав.
        – Что за хрень из тебя поперла? Идем, нам пора.
        Но Юна протянула к ним руку, поднимаясь с дивана. Сообщение о прощальной записке не просто шокировало ее, она отказалась поверить в услышанное. Для нее это казалось абсурдным. В ее глазах эта записка словно принадлежала иной реальности.
        – Ты говоришь неправду, мерзкий лгун! – воскликнула она, сжимая кулаки. – Это не так.
        Роза кивнула, подтверждая слова Ассада. Карл тем временем потащил араба к выходу.
        Как только вся троица оказалась на противоположной стороне улицы рядом с машиной, Карл и Роза вопросительно посмотрели на Ассада.
        – У тебя в душе поселилась какая-то тревога, которой ты мог бы с нами поделиться? – поинтересовался Карл. – Видимо, тебя что-то мучит, а иначе какого черта было проделывать эту выходку? Как это могло бы нам помочь?
        – Клоун! – по-своему прокомментировала эпизод Роза. Поразительно лаконично.
        Сзади раздался грохот – это Юна широко распахнула входную дверь.
        – И все же я отвечу тебе, кусок дерьма! – орала она, пересекая улицу. – Бьярке было не за что просить у меня прощения, чтоб ты знал! – выплюнула она в Ассада, а затем обратилась к Карлу с Розой: – Мы замечательно жили без Кристиана. Откуда мне знать, почему Бьярке так написал? У него незаурядные мозги. – Женщина замолчала и переосмыслила сказанное. – Были незаурядные мозги, – исправилась она, губы ее задрожали, она схватила Розу за руку. – Наверное, вы в курсе истории об Альберте?
        Роза кивнула. Юна удивилась и ослабила хватку.
        – Ну ладно. Больше тут ничего и не добавишь. – Она вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Мой муж был одержим ею. С того самого дня, как обнаружил ее, он перестал принадлежать нашему миру и сделался строптивым, злобным и скользким типом. Я не испытывала к нему ничего, кроме отвращения. Ну что, вы наконец услышали то, за чем пришли? – Затем она обратилась лично к Ассаду: – А тебе могу сказать – хотя ты и уверен в обратном, но ты понятия не имеешь о моих мечтах, как и о том, как я боролась за их воплощение, ясно тебе?
        В этот момент в ней что-то надломилось, будто она и сама не знала ответа на собственный вопрос. Будто, вот так стоя перед ними в сумерках на тротуаре, она переключила свою жизнь на более низкую передачу.
        Именно теперь Карл впервые увидел ее такой, какой она была. Не просто шестидесятилетняя отвергнутая женщина – это была женщина, которая пропустила целый отрезок жизни, в то время как тело ее постепенно изнашивалось. В данный момент она, кажется, находилась в некоем промежуточном состоянии простоя, в котором Карл время от времени мечтал себя похоронить.
        Юна ткнула в Ассада пальцем, с минуту постояла, собираясь с мыслями, и наконец вновь открыла рот:
        – Я б желала по реке вдаль унестись на коньках, – почти что пропела она, – но снега здесь нет никогда, а есть лишь листва…
        Казалось, женщина была готова продолжить мысль, но передумала. Выражение ее лица резко изменилось, когда наконец она вернулась в прежнюю колею, вспомнив о своей неприязни к смуглому кудрявому человеку, стоявшему перед ней.
        – Так что заткнись на тему моих мечтаний, – отрезала она, уронив руку. – Ты еще решил выяснить, почему я не отправилась прямиком к сыну и не сообщила ему о смерти отца лично, вместо того чтобы позвонить по телефону. Ты и правда хочешь это знать?
        Ассад кивнул.
        – А знаешь что, вот именно поэтому я тебе ничего и не расскажу.
        Затем она устремилась назад через улицу, бросив на каждого из собеседников взгляд, полный отвращения.
        – И проваливайте, наконец! – раздалось на прощание. – В следующий раз я вам даже дверь не открою, если вы вдруг этого еще не поняли!

* * *

        Они сидели втроем в гостиничной столовой перед ноутбуком Розы. На улице уже стемнело, так что пришлось отложить на следующий день встречу с заместителем, отвечающим за состояние Дома собраний Листеда. В настоящий момент у них оставалось несколько невыясненных вопросов и неоднозначных мнений, которые требовалось обсудить в первую очередь. Дама, в один день узнавшая о смерти сына и бывшего мужа, но так и не выбитая из колеи, никак не давала им покоя.
        – Зачем она упомянула о реке, по которой хочет умчаться на коньках? – недоумевал Ассад. – Мы не знаем, может, она в «дырке» когда-нибудь лежала?
        – В «дурке», Ассад. Но случается, туда попадают из-за дырки в башке, – сострила Роза. – Скорее уж у тебя в башке полная «дурка», судя по твоему сегодняшнему поведению.
        – Допустим. Но ведь сработало, а? Итак, что мы имеем?
        – В течение многих лет она работала в парке Брэнесгордсхэвен, сейчас он называется Джоболэнд, понимайте, как хотите. Зимой подрабатывала официанткой в нескольких заведениях. Не вижу никаких перерывов в ее трудовой деятельности, которые могли бы свидетельствовать о лечении в психушке.
        – Завтра мы отправимся в Листед взглянуть на дом Кристиана Хаберсота и Дом собраний, и там, возможно, кто-нибудь сможет помочь нам подробнее разобраться во внутрисемейных отношениях Хаберсотов. Так что с этим пока подождем. Давайте посмотрим диск. – Карл обратился к Розе: – Ты уверена, что тоже хочешь это увидеть?
        Та несколько опешила.
        – А почему нет? Я все-таки, черт возьми, училась в полицейской академии и видела фотографии трупов.
        – Да, конечно, но тут все-таки не фотография. Насколько я понял, тут содержатся весьма жесткие кадры, на которых человек стреляет себе в висок. Это не одно и то же.
        – Я согласен с Карлом, Роза, – вклинился Ассад. – Поаккуратней. Когда видишь такое впервые, тебя запросто может выдрать.
        Карл покачал головой. Некоторые слова явно давались Ассаду труднее остальных.
        – Ассад, в таком случае говорят «вырвать». Тем не менее, Роза, это действительно может оказаться довольно неприятным зрелищем.
        Если Мёрк рассчитывал, что у нее не хватит сил для дальнейшего протеста, то последующая минутная тирада Розы об их жуткой тупости раз и навсегда убедила его в том, что забота о ее душевном спокойствии выглядит совершенно по-идиотски.
        Итак, Карл нажал на кнопку воспроизведения.
        – Исходя из имеющихся у нас на данный момент довольно скудных сведений об эпизоде самоубийства, запись была сделана одним из знакомых Хаберсота, который являлся его соседом, – пояснил он. – Этот парень известен на острове под кличкой Дядя Сэм. Насколько мне известно, камера принадлежала Хаберсоту, поэтому первые пару минут Сэму пришлось приноравливаться к управлению устройством.
        Последнее было правильно подмечено. Это было очевидно по кадрам, запечатлевшим обстановку со скоростью гончего пса и с тряской, характерной для фильмов Ларса фон Триера в стиле догмы. Не слишком приятное зрелище для страдающих морской болезнью.
        В помещении было не очень много народу. Согласно списку, в комнате присутствовал председатель гражданского совета со своим заместителем по вопросам ревизии, которые отвечали за соблюдение внешних формальностей мероприятия. Кроме того, начальник полиции, местный представитель Полицейской ассоциации, комиссар полиции Биркедаль, сосед Дядя Сэм, пономарь из Нексё, бывший администратор магазина, местный разнорабочий и еще какой-то мужчина, который плохо себя почувствовал и удалился.
        – Маловато людей для проводов сотрудника на пенсию, – буркнул Ассад. – Возможно, поэтому он и прострелил себе башку.
        – Он застрелился, потому что Карл не захотел его выслушать, – сухо прозвучало за спиной Мёрка.
        – Спасибо, Роза. Мы понятия не имеем о том, какова была причина на самом деле, ага? Продолжаем далее по тексту…
        Через несколько минут, уже после того, как Хаберсот разлил по стаканчикам белое вино, Дядя Сэм сносно овладел техникой видеосъемки. Теперь камера спокойно двигалась по залу. Это было вполне затрапезное помещение с высоким потолком, парой дверей, ведущих в соседнюю комнату, и небольшим окошком в стене, через которое во время всяческих празднований подавали из кухни угощение. Камера двигалась вдоль стен с картинами разного формата и сомнительной художественной ценности.
        В самом конце зала перед окнами, выходящими, по предположению Карла, на Ханс-Тигесенс-Вай с морем на горизонте, стоял Хаберсот при полном параде. Ладно, допустим, парадная форма не считалась последним писком моды, но вот у Карла, например, ее вообще не было. В их сфере деятельности крайне редко появлялась необходимость в полном обмундировании.
        – Спасибо, что вы пришли, – поприветствовал присутствующих Хаберсот. Он казался поразительно спокойным, словно ни на мгновение не допускал мысли о том, какой поступок собирается совершить совсем скоро.
        Карл посмотрел на таймер в самом низу экрана. Все случится почти через четыре минуты, потому что потом видео заканчивается.
        Он перевел взгляд на Розу. По-видимому, та тоже следила за строкой, отсчитывающей время до конца, и была готова в любой момент закрыть глаза. По крайней мере, хоть это она могла сделать тихо и спокойно.
        Вот Хаберсот чокается со своими гостями и произносит речь. Оператор наводит камеру на пресные лица собравшихся. Вот виновник торжества вспоминает свою службу в старые добрые времена и извиняется за то, что у него не получилось остаться таким же, каким он когда-то был. Камера крупным планом показывает его глаза, полные боли. Хаберсот официально и без лишних сантиментов просит прощения за то, что позволил пресловутому делу об Альберте полностью поглотить его мысли и выдернуть его из прежней жизни. Затем он обращает внимание на своих нынешних коллег и выражает разочарование в результатах расследования и стыд за проделанную работу.
        – А теперь он мог бы отказаться от крупного плана, чтобы мы видели картину происходящего целиком, – заметил Ассад.
        Роза промолчала – она лишь сидела и трясла головой.
        Можно было расслышать протест от человека, который, в соответствии с рапортом, представлял на мероприятии Полицейскую ассоциацию, однако это ни в коей мере не смутило Хаберсота. Здесь Дядя Сэм убрал зум, так что теперь Хаберсот предстал перед зрителями в полный рост на фоне стены.
        Когда он выхватил пистолет и направил его на двух полицейских начальников, стоявших за спиной Сэма, Роза дернулась. Можно было решить, что они являлись обладателями одного из самых темных поясов в дзюдо или профессионалами в ином виде боевых искусств с передовой техникой падения, ибо оба мужчины немедленно сгруппировались и раскатились по полу в разные стороны, как заправские циркачи. Признание Биркедаля в том, что поначалу он принял оружие за муляж, не выдерживало никакой критики.
        – Вот сейчас, – пробормотал Ассад.
        Хаберсот без малейших колебаний поднес оружие к виску и выстрелил.
        Можно было видеть, как голова отдергивается в сторону, извергая из своих недр невразумительную бело-красную массу. Тело оседает на пол. Камера падает.
        Карл обернулся к Розе, но на месте ее не оказалось.
        – Куда она подевалась? – поинтересовался Карл.
        Ассад указал через плечо в сторону лестницы. Все-таки для нее это оказалось перебором.
        – Тут явно видно, – прокомментировал Ассад, напрочь лишенный эмоциональной реакции, – что Хаберсот, судя по всему, был левша.
        Каким образом он мог настолько практично и аналитично подойти к такому жуткому зрелищу?

        Глава 7

        Сентябрь 2013 года
        Судя по тому, как дрожал голос звонившего мужчины, он не просто нервничал в данный момент, а по своей натуре всегда колебался и испытывал неуверенность в себе. Пирьо поняла это сразу. Такой может одарить прещедро. Такие были на вес золота.
        – Значит, вас зовут Лионель? Прекрасное имя, – приступила она к работе. – Чем могу быть полезна?
        – Ну да, я Лионель и хотел бы стать певцом.
        Пирьо улыбнулась. Ага, очередной. Чудненько.
        – Я знаю, что у меня хороший голос, но как только собираюсь продемонстрировать его окружающим, он блокируется. Вот поэтому я вам и звоню.
        Повисла небольшая пауза – Лионель, вероятно, набирался смелости для продолжения.
        «Лучше уж не спрашивать, есть ли у него вообще голос для исполнения мечты», – подумала она.
        – Лионель, а вы пробовали абстрагироваться от внешнего мира? Обнаружить природное начало в самом себе и позволить первобытной силе принести вам покой, сосредоточенность и радость от процесса пения?
        – Я не вполне уверен…
        – Понимаете ли, мне доводилось слышать о таких проблемах много раз. Когда человек желает чего-то так же страстно, как, судя по всему, вы желаете петь, он легко выбивается из фазы индивидуальных ритмов и вступает в противоречие с собственной энергией. Думаю, именно это и происходит с вами, когда блокируется ваш голос. Лионель, а когда вы делаете что-то другое, приходится ли вам испытывать такую же неуверенность? Если да, то могу посоветовать вам попробовать один из методов биоакустической коррекции или даже «заземляющее расщепление тела», на которое я могу направить вас, как только мы выясним, что именно для вас наиболее актуально и безопасно.
        – Звучит заумно, но если это принесет результат, то…
        – Послушайте, Лионель. Духовный рост – очень сложный процесс, однако есть методы достижения данной цели и конструирования более конкретной коллективной кармы. Естественно, это требует серьезной работы, но всегда важно помнить обещание бодхисаттвы – «мы не успокоимся до тех пор, пока каждое живое существо не будет избавлено от страданий», в том числе и вы. В общем, я думаю, что мы обязательно найдем доступный путь и для вас.
        Лионель глубоко вздохнул. Он угодил в сети. Да уж, эта беседа встанет ему в грошик…
        Вот так вот сидеть непоколебимо перед вечным огнем, как весталка, и обозревать жизни и бытие безвольных людишек нравилось Пирьо больше всего. В ходе ее обрывочного воспитания, несмотря ни на что, большое значение придавалось тому, что никогда нельзя водить людей за нос; но почему бы не прибегать время от времени к хитрости, если это помогает поднять чье-то существование на более высокий уровень?
        Когда люди звонят ей и просят помочь им разобраться в жизни ради лучшего будущего, почему бы не предоставить им желаемое? Когда они засыпают ее сведениями о повседневном быте, скучных мечтах и унылых надеждах, а она затем истолковывает предоставленную информацию, давая им опору на будущее, что же в этом плохого? Им остается лишь сделать верное усилие. Или она не видела много раз, какое огромное значение имеет для ее клиентов, когда они получают правильный ориентир? И еще – разве некоторые люди не обладают выдающимися предсказательными способностями и возможностью влиять на судьбу? По крайней мере, у нее этот дар явно имелся, Ату убедил ее в этом давным-давно.
        Пирьо улыбнулась. Телефонные консультации, при всей своей незамысловатости, оказались ее собственным гениальным и весьма прибыльным изобретением – и, что еще лучше, собственным заработком. По понедельникам она перевоплощалась в психолога на одной телефонной линии, по средам играла роль терапевта на второй, куда советовала звонить клиентам, когда требовалось проработать результаты, полученные в ходе нескольких первых бесед. В понедельник программа для изменения голоса помогала добиться светлого и легкого звучания речи, а в среду, напротив, – мрачного и властного. Лишь хорошенько потрудившись, можно было вывести ее на чистую воду. По крайней мере, распознать голос не представлялось возможным.
        За счет этих двух телефонных линий, «Свет Оракула» и «Холистические узы», с таксой по тридцать крон за минуту, формировались пенсионные сбережения Пирьо. Ей единственной из персонала «Натурабсорбции» Ату позволил заниматься собственным делом параллельно с участием в Академии натурабсорбции.
        Вообще говоря, Пирьо добилась для себя множества привилегий, и она их действительно заслужила, ибо Ату был благодарен ей за многое.
        – Итак, Лионель, самый последний вопрос: чего на самом деле вы хотите добиться посредством реализации вашего певческого таланта?
        На мгновение он заколебался, а сомнения всегда заставляли Пирьо хмуриться.
        – Вы хотели бы заниматься музыкой, так как это важная составляющая вашей личности, верно?
        – Ну-у… и это тоже.
        Ага, вот он и попался. Как это банально…
        – Возможно, вы хотите прославиться?
        – Да, думаю, так. А разве кто-то этого не хочет?
        Она покачала головой. За день таких идиотов набирались вагон и маленькая тележка.
        – А зачем вам популярность? Чтобы зарабатывать много денег?
        – Да, конечно, это было бы неплохо. Но вообще-то, думаю, скорее из-за девушек. Ведь все говорят, у артистов с этим гораздо легче.
        О’кей, значит, вот оно что… Да он и впрямь разорится.
        – То есть с противоположным полом у вас наблюдаются некоторые сложности, – сочувственно резюмировала она. – И вы живете один, насколько я могу судить?
        Неужели он засмеялся?
        – Да нет же, черт возьми, я женат.
        Пирьо вздрогнула, словно собеседник нажал на кнопку, связанную с нервными окончаниями ее позвоночника. Ее охватило ощущение дискомфорта, мозг поразили неестественные химические реакции. Она потратила годы на борьбу с собственной уязвимостью, однако пока что не было ни единого дня, чтобы эта борьба не обернулась для нее поражением.
        – Вы говорите, что женаты?
        – Да, уже десять лет.
        – И ваша супруга целиком и полностью поддерживает ваши планы? Или нет?
        – Планы? Нет, ни черта подобного. Ей просто нравится, когда я пою.
        Пирьо посмотрела на свои руки. Иногда по ним пробегали мурашки, а порой предплечья становились огненно-красными, как от аллергической реакции. В данный момент присутствовали оба симптома.
        Этого придурка надо было немедленно заткнуть подальше.
        – Лионель, мне пришло в голову, что я могла бы вам помочь.
        – Что?! Я плачу? по тридцать крон в минуту за беседу с вами, так что вы не просто можете, но и обязаны это сделать. Так написано у вас на сайте.
        – Конечно, Лионель, все справедливо, и вы должны получить за ваши деньги соответствующее качество услуги. Вы знаете песню «Битлз» «Yesterday»?
        Она почти услышала, как он кивнул.
        – Спойте мне первый куплет.
        Через минуту наступила развязка. Пирьо даже не слушала его пение. Приговор уже был вынесен.
        – Дорогой Лионель, мне искренне жаль вашу жену, которой достался в мужья такой подлец, и как же вам повезло, что она поощряет ваше стремление петь, ибо ваши вокальные данные совершенно посредственны. Мой домашний питомец и то точнее попадает в ноты, а кое-кто из моих глухонемых знакомых гораздо лучше владеет английским языком. А потому – радуйтесь, что я уберегла вас от самого грандиозного поражения в жизни, ведь ваше нелепое блеяние способно лишь напугать женщин до полусмерти.
        Затем Пирьо, совершенно подавленная, положила трубку и глубоко задышала через рот. Да, она перешла предел допустимого, и все же вряд ли этот придурок вздумает рассказывать о своем поражении направо и налево.
        Пирьо резко обернулась.
        За спиной раздался щелчок, заставивший ее поджать губы. Прикрыв глаза, она ощутила, как пот струится из подмышечных впадин, а шея начинает пульсировать.
        Пирьо сама того не желала, однако именно так реагировала всякий раз, когда Ату запирал дверь между ее офисом и атриумом, чтобы ничто не могло помешать ему осуществить очередное завоевание.
        Всегда одно и то же. Не раз она собиралась переместиться в другой офис, даже пыталась убедить его переехать в другую часть Академии, но расположение помещений друг относительно друга неизменно сохранялось. «Так удобнее, дорогая Пирьо. Пост, где принимаются ключевые решения, администрация, главные коммуникативные связи – все в одном здании. Всего пара шагов из администрации до твоего или моего жилища. Все рядом. Давай все-таки не станем ничего менять».
        Она вновь бросила взгляд на дверь, выходящую в атриум, и потерла руки, опять игнорируя зазвонивший телефон и не обращая внимания на учеников, которые махали ей в окно с площади перед зданием. Она пыталась не думать о мужчине, владеющем ее сердцем уже много лет и в настоящий момент ласкающем в соседней комнате другую женщину.
        Но Пирьо не могла не заметить раздавшегося щелчка. Она ненавидела этот звук – он устраивал в ее голове настоящее короткое замыкание. Он предвещал, что вожделенный мужчина вот-вот окажется наедине с другой женщиной, и – пошло-поехало. Или, что еще хуже, повторный щелчок свидетельствовал о том, что процесс закончен и замок открыт. Только что она пребывала в состоянии душевного мира, но в следующую секунду ее сотрясало дикое возмущение; внутренний дискомфорт достиг поистине гигантских масштабов.
        Но отчего же она не могла спокойно принять существующее положение дел? Это щелканье приносило ей беспокойство на протяжении многих лет, Ату никогда и не пытался скрывать от нее свои похождения. Ах, если б он только знал, что творил с ней этот категоричный звук отстранения, изоляции и насмешки, горький звук унижения! Но, даже узнав о ее столь болезненной реакции, попытался бы он избавить ее от страдания? Она сильно сомневалась.
        Вот почему каждый раз Пирьо в конце концов зажимала уши и начинала молиться, чтобы обрести душевное равновесие.
        – Гор, рожденный девой, – приступила она к молитве, – наставник двенадцати учеников, на третий день воскресший из мертвых, позволь уйти моему унынию, уведи мою ревность, останови дождь новых искушений, и я принесу тебе в жертву чудесный кристалл, в гранях которого отражаются и преломляются лучи солнца.
        В который раз произнеся эти слова, Пирьо глубоко втянула ртом воздушную струю до самой колеблющейся диафрагмы. И как только желудочные спазмы стихли, она запустила руку в карман, нащупала один из маленьких камушков, открыла окно, устремила взгляд через Балтийское море к еле заметному Готланду и забросила сверкающий кристалл как можно дальше в воду.
        За столько лет на песчаном дне моря скопилось множество кристаллов.

* * *

        Вот уже почти четыре года штаб-квартира Академии Ату Абаншамаша Думузи, проповедующего учение о натурабсорбции, располагалась на Эланде – вытянутом острове у юго-восточного побережья Швеции. Лучшего Пирьо не могла бы и пожелать. Здесь, посреди умиротворенных пейзажей, так легко было все держать под контролем, здесь все происходило исключительно в соответствии с предназначением и замыслом Вселенной. Здесь душу Ату ничто не тревожило, и для Пирьо это являлось основополагающим фактором.
        Совсем по-другому обстояли дела, когда он набирал себе новых учеников из центров в Барселоне, Венеции и Лондоне и виделся с многочисленными дамами, которые ощущали себя лишними в тех краях. На таких встречах они с придыханием принимали его как оракула, врачевателя душ, прибывшего из страны северного сияния, из недр мирового океана космической энергии. Он вторгался в их разбитые мечты, помогал преодолеть разочарование в жизни и обрести смысл существования, он возносил их прямо к солнцу, словно они были не тяжелее невесомого облака.
        В отличие от пребывания на острове, в большом мире материка Пирьо постоянно ощущала себя одинокой, пойманной в ловушку глубокой ревности, изолированной, переполненной осознанием собственной незначительности.
        Слава богу, Ату относился к ней именно так, как она и заслужила, – как к своей правой руке, мозговому центру, вдохновителю, организатору и ответственному исполнителю. Единственное – Ату не рассматривал ее в качестве той, кем она стремилась для него стать.
        Он не воспринимал ее как остальных женщин.
        Так уж сложилось, что Пирьо оказалась единственной ученицей Ату Абаншамаша Думузи, которая была предана ему с тех времен, когда он занимал совершенно иное место в жизни и носил имя Франк. Несмотря на тесное сотрудничество и вопреки ее самому сокровенному желанию, у них никогда не было физической близости, их тела ни разу не слились воедино.
        – Мы с тобой любим душами, друг мой, – всегда повторял он. – Ты приносишь мне самое главное наслаждение, милая Пирьо. Нежность твоей души и проницательность питают меня мощнейшей энергией.
        Она терпеть не могла, когда Ату так говорил, ибо мысли ее были далеко не целомудренными. И все-таки она его понимала, так как со временем между ними возникла настоящая духовная близость, подобно близости между братом и сестрой. Правда, это было бесконечно далеко от того, к чему стремилась Пирьо. Она желала ощутить его так, как ощущают его другие женщины. Полностью расслабиться, почувствовать, как увлажняется тело, разделить вместе с Ату пик наслаждения и страсти. Если б за все эти годы он переспал с ней хоть один раз, все было бы иначе. Один-единственный раз – и тогда ей не пришлось бы больше мучиться мыслями о том, что это невозможно и не произойдет никогда…
        А для Ату она была весталкой, неприкосновенной. Олицетворение девственной чистоты, она присматривала за ним, за его деятельностью, за всем вокруг. И это он сам, а не Пирьо, решил, что так будет.
        В определенном смысле она и оставалась девственницей, в свои тридцать девять лет. По крайней мере, что касается отношений с Ату. И если все-таки намеревалась заняться с ним любовью и зачать ребенка, чего она так страстно вожделела, то надо было действовать как можно скорее.
        Пирьо стиснула зубы и представила себе женщину, которая сейчас была с ним. Ату привез ее несколько месяцев назад из Парижа, и вот теперь эта Малена Мишель, вытянувшись, стояла перед ним на высоченных каблуках – чистая невинность в белоснежном платье – и рассказывала ему о том, что родители ее итальянцы, что, когда ей исполнилось шесть лет, они эмигрировали во Францию. Что сейчас она ощущает, как все ее прошлое, начиная с самого рождения, растворяется в словах, которыми он так щедро ее осыпает. Что ее осенило – она попала в этот мир исключительно ради Ату. И что для него готова на любые деяния.
        Никому и в голову не приходило, какая боль охватывала Пирьо, когда Ату благосклонно внимал подобным сладким речам; ведь она знала, что весь этот фимиам не только кажется незаслуженным, но и является таковым.
        В результате девушка Малена сейчас была у него в спальне, всего в двух метрах от Пирьо, крепко запутавшись в сетях его мощной харизмы. Причем далеко не в первый раз такая девушка попадала к нему в ученицы. Теперь это случалось все чаще и чаще. Пора было принимать меры.
        Всего несколько недель назад они ездили в Лондон набирать слушателей на весенний курс, тогда потеряла сознание симпатичная молодая африканка. В не присущей ему настойчивой манере Ату попросил Пирьо позаботиться о том, чтобы женщину отвели отдохнуть в его частные покои. Что именно происходило впоследствии за закрытыми дверями, Пирьо могла лишь догадываться, но во взгляде у Ату появилось новое выражение, которое во время обратного перелета породило некие сомнения и в его парижской возлюбленной, и в Пирьо.
        И вот пожалуйста, перед ней лежит письмо от той самой девушки с просьбой принять ее в Академию на следующий курс, который Ату организовывал на Эланде. В соответствии с расписанием, опубликованным на сайте, курс начинался через неделю.
        Конечно, это была не слишком приятная новость. В связи с этим Пирьо могла радоваться лишь тому, что скоро французская шлюшка покинет интимную сферу Ату.
        Вообще-то Пирьо инстинктивно поняла, что на этот раз все может сложиться для нее крайне плохо. Ведь она обратила внимание на то, какое впечатление произвела чернокожая женщина на Ату, а такого не случалось уже давным-давно, Пирьо позаботилась об этом.
        Нет, не оставалось сомнения в том, что эта женщина сумеет завладеть Ату гораздо основательнее, чем можно было допустить, если только предоставить ей такую возможность.
        Пирьо держала ухо востро. Как и остальные органы чувств.

        Глава 8

        Четверг, 1 мая 2014 года
        Стол был накрыт к завтраку на троих. Роза уже сидела у окна с видом на море, устремив взгляд в беспредельную даль.
        – Доброе утро, – рискнул поприветствовать ее Ассад. – Ух, какая ты сегодня бледная, Роза, прямо как простыня… Зато движемся вперед, как сказал бактриан дромадеру, когда тот принялся жаловаться на удары хлыста.
        Роза покачала головой и отодвинула тарелку.
        – Может, тебе надо что-то принести из аптеки? – предложил Ассад.
        Та же реакция.
        – Мы ведь знали, что глупо было разрешать тебе смотреть запись с Хаберсотом, правда, Карл? – проворчал Ассад.
        «Лучше б он замолчал или хотя бы подождал до кофе. Неужели не видно, что ей ничуть не лучше, чем когда она ушла спать?» – подумал Карл и вяло кивнул.
        – Запись тут вообще ни при чем, – наконец отреагировала Роза. – Я вполне выдержала, хотя зрелище и впрямь отвратное.
        – А что тогда? – поинтересовался Ассад, складывая на тарелке горку из хлебцев.
        Ее взгляд вновь устремился вдаль.
        – Ассад, оставь Розу в покое и подвинь-ка ко мне, пожалуйста, масло. – Карл мрачно посмотрел на почти опустевшее блюдо. – Съем хоть то немногое, что ты не успел перегрузить на свою тарелку.
        Ассад явно пропустил эти слова мимо ушей.
        – Знаешь, что, Роза? Возможно, если б ты сказала, что тебя мучает, стало бы полегче, – произнес он с оглушительным хрустом; крошки разлетались во все стороны. Какое счастье, что они не каждый день завтракают вместе.
        Ассад остановил взгляд на небольшом скопище демонстрантов с транспарантами, которые собрались отметить Первомай на площади перед «Бругсеном». «Вместе мы сильнее» – гласила надпись на одном из плакатов.
        – Вы тоже считаете, что Хаберсот-младший был гомиком? – последовала очередная фраза, взгляд Ассада был по-прежнему прикован к демонстрантам.
        Карл нахмурился.
        – Почему ты так думаешь? У тебя есть какие-то свидетельства?
        – Нет, прямых нету, но только его хозяйка явно боевитая и довольно симпатичная, так мне показалось.
        Боевитая… боже мой, где он только откопал это слово? Вообще-то, Ассад и сам был довольно боевитый.
        – И что же?
        – Ему было всего тридцать пять лет, довольно молодой мужчина, и ее это явно не смущало. То есть она была настроена довольно решительно.
        Ассад взглянул на Карла так, словно только что засунул свой римский нос в осиное гнездо и счастливо избежал плачевной участи. С высшей степенью самодовольства.
        – Ассад, я ни шиша не понимаю. К чему ты клонишь?
        – Если б между ней и Бьярке что-то было, его комната выглядела бы не так. Она бы взяла его под свое крылышко. Ну, ты сам видел, какая это баба. Возилась и носилась бы с ним, проветривала одеялки, чистила пепельницы, стирала бы ему постельное белье, чтобы привнести в собственную жизнь немного нежности и эротизма…
        – Вот как? Ты считаешь? Интересное наблюдение… В таком случае, не понимаю, почему бы им не заниматься сексом где-нибудь в другом месте? Ассад, это ни о чем не говорит. У тебя богатая фантазия.
        Тот склонил голову набок.
        – Ну, может, и так. То есть ты хочешь сказать, что они могли заниматься сексом посреди семейных фотографий и кружевных скатерок с пинг-понгами?
        – С помпонами, Ассад. Ну да, а почему бы и нет? Почему вообще этот вопрос настолько важен для тебя?
        – А еще я думаю, что он был геем, потому что у него под кроватью лежали журналы, на обложках которых сплошные мужики в облегающих брюках и в кожаных кепках. А еще все эти постеры с Дэвидом Бекхэмом на стенах…
        – Ну ладно, только тебе надо было сразу высказать свои предположения. Но что из этого? Разве это имеет какое-то значение?
        – Наверное, нет, но мне кажется, его мамаше все это очень не нравилось, поэтому она и избегала заглядывать в его жилище. Он был не из тех изящных, утонченных геев, которые угощают мамочку печеньем из хрустальной вазочки, боготворят ее и обожают ходить с ней по магазинам. Он был гомиком более грубого толка.
        Карл выпятил нижнюю губу и кивнул. Вполне возможный вариант, если вдруг понадобятся сведения об интимной стороне жизни самоубийцы-сына. Ему до этого не было никакого дела, пусть даже погибший предпочитал секс с дряхлыми однояйцевыми андалузскими близнецами. Его мало интересовали сексуальные предпочтения Бьярке Хаберсота, пока перед ним стояли теплые булочки, распространяющие соблазнительный аромат.
        Ассад обратился к Розе:
        – Кто запер твой рот на замок? Обычно у тебя на все подряд есть свое мнение. Скажи, Роза, что стряслось, я же вижу – что-то не так. Если не запись самоубийства, то что тебя потрясло? Должна же быть какая-то причина.
        Она медленно повернулась к коллегам с таким же истерзанным и искренним взглядом, какой накануне был у Юны Хаберсот. Но не плакала – напротив, казалась удивительно сдержанной и безмятежной. Ее взгляд говорил о том, что Роза предпочла бы побыть в одиночестве, но не имела такой возможности.
        – Я не хочу говорить об этом, но признаюсь, в чем дело, хорошо? Я не смогла смотреть дальше запись, потому что Хаберсот очень похож на моего отца.
        Затем она вышла из-за стола и покинула их.
        Некоторое время Карл сидел, уставившись на стол.
        – Ассад, мне кажется, не стоит ее больше расспрашивать.
        – Хорошо. А что у нее с отцом?
        – Его размололо в фарш на работе в Фредериксверке, где она и сама работала. А так – ничего особенного.

* * *

        Дом собраний, как и предполагалось, находился в легкодоступном месте, посреди главной улицы Листеда, которая делила город на две части: по одну сторону рыбацкие домики с выходом к морю, по другую – более современное жилье с земельными наделами.
        «Дом собраний г. Листеда» – гласила лаконичная надпись на желтом фасаде здания. Бо?льшая часть информации о помещении содержалась в этих трех словах.
        Уродливая и неудачно расположенная витрина с доской для объявлений сообщала о том, что для пенсионеров Листеда организуются занятия по линейному танцу, сеансы скандинавской ходьбы, тренировки по петанку[122]; детям предлагалось принять участие в посиделках у костра с выпеканием хлеба, устраивались тренировки по софтболу и мастер-класс по вырезанию тыквы на Хэллоуин. Помимо этого, тут же висел краткий реферат последнего собрания горожан с перечислением текущих нужд и чаяний. Стоит ли ввести в городе постоянную прописку? Надо ли заменить скамейку на Мор-Маркерс-Гэнге? Предоставить ли разрешение на строительство понтонного моста у городского пляжа?
        Исключительно мелкие внутренние дела, никакой информации о первомайской демонстрации ни здесь, ни в любой другой точке города по дороге от гостиницы до Дома собраний. Зато организация «Метал Борнхольм» приглашала детей на надувную горку в павильон «Цыплячья мамочка» (Боже мой, ну и название!) где-то в парке Альминдинген.
        В этом укромном тесноватом помещении люди встречались в разгар летней жары в связи с мелкими и крупными событиями. И вот случилось так, что именно здесь один из самых уважаемых горожан менее суток назад расплатился за собственный неправильно сделанный выбор…
        Карл узнал встретивших их женщин по видеозаписи.
        – Болетта Эллебо, – представилась одна из них на борнхольмском говоре, но почти внятно. – Я заместитель администратора и живу в примыкающей постройке, так что ключи хранятся у меня.
        Она бодрилась, но явно испытывала дискомфорт в связи с произошедшим.
        Вторая назвалась Марен, она была председателем городского совета. Ее печальные глаза свидетельствовали о том, что в данный момент она с радостью избавилась бы от своей должности.
        – Вы были знакомы с Хаберсотом лично? – спросил Карл, после того как женщины поприветствовали Розу с Ассадом.
        – Да, очень близко, – ответила Болетта Эллебо. – Возможно, даже слишком близко.
        – Как прикажете это понимать?
        Пожав плечами, она повела их в зал, светлое помещение, белые стены которого были увешаны всевозможными дипломами и картинами, создававшими ощущение «упорядоченного хаоса». Через несколько панорамных окон можно было увидеть ее садик. Гостей усадили за ламинированный стол, на котором их уже поджидал кофе.
        – Мы могли бы догадаться, что однажды это случится, – тихо заметила Марен. – Как же жутко сознавать, что вчера это все-таки произошло… Я все никак не отойду от происшедшего. К несчастью, Кристиан решил поступить именно так – видимо, потому, что собралось очень мало людей. Я думаю, это стало своего рода наказанием для всего нашего общества.
        – Ерунда, Марен, – перебила ее Болетта Эллебо и обратилась к Карлу: – Марен в своем репертуаре, нежная и впечатлительная душа. Хаберсот сделал это потому, что устал от самого себя. Так оно и было, помяните мое слово!
        – Кажется, вы не слишком потрясены случившимся. Почему же? Должно быть, неприятно стать свидетелем настолько кошмарного поступка, разве нет? – поинтересовалась Роза.
        – Послушайте, милочка, – принялась объяснять Болетта. – Я пять лет проработала социальным работником у черта на куличках, а именно в селах Гренландии, так что меня не так просто выбить из колеи. Вряд ли кто-то повидал в своей жизни больше нелегальных двустволок. Естественно, случившееся впечатлило меня, но жизнь на этом не кончается, не так ли?
        Роза молча рассматривала женщину в течение пары минут, после чего поднялась со стула и направилась к окну, выходящему на улицу; повернулась лицом к присутствующим, поднесла указательный палец левой руки к виску, сымитировала выстрел из пистолета и упала на пол. Затем взглянула на Болетту Эллебо.
        – Вот так все и произошло, на этом самом месте?
        – Ну да, именно. Если внимательно посмотреть на пол, еще можно заметить остатки кровавого пятна. Только меня больше не заставишь оттирать все дочиста, лучше вызову людей из клининговой компании.
        – Болетта, вы, кажется, раздражены. Причина вашего раздражения кроется в том, что он решил сделать это именно здесь? – спросил Ассад, растворяя сахар в чашке парой капель кофе.
        – Раздражена? Вы знаете, все дело в дурной карме. Почему ему приспичило стреляться в нашем помещении? Мог бы сделать это у себя дома или отправиться на скалы… Я считаю, он оказал нашему маленькому залу медвежью услугу.
        – Дурная карма? – Ассад в недоумении мотал кудрявой шевелюрой.
        – А вы думаете, приятно проводить здесь собрание совета или, к примеру, банкет – и видеть перед глазами ту самую сцену?
        – Ну, это касается только вас двоих. Кажется, из числа участников совета не так уж много народу посетило роковое мероприятие? – едко заметила Роза.
        – Верно. Но вот дыру в картине теперь никак не спрячешь. Как и простреленную стену. – Болетту Эллебо не так просто было увести от любимой темы. – Ну, теперь-то мы наконец оштукатурим стенку, чтобы избавиться от гигантской дыры, которую оставили криминалисты, извлекая пулю. Вообще-то я настаивала на этом уже много лет, так что нет худа без добра. Сами посмотрите, какая уродливая тут стена. Из газобетона, ну и убожество! Итак, спасибо, Хаберсот, хоть какая-то от тебя вышла польза!
        Судя по всему, здесь, на «Диком Востоке», процветал цинизм.
        – Не обращайте внимания на Болетту, – почти шепотом произнесла Марен. – Она потрясена случившимся в той же степени, что и я. Просто у каждой из нас свои способы справиться с эмоциями.
        – Роза, ну-ка встань туда, где ты только что стояла, – попросил Ассад и встал перед коллегой. – Я буду одним из гостей, а ты будешь Хаберсотом. Я бы хотел…
        Но Роза не слушала его. Она просто стояла и таращилась на картину, сквозь которую прошла пуля. И отнюдь не потому, что это было выдающееся произведение искусства, которое войдет в историю, – солнце, ветви дерева и парящая птица.
        – Да-да, он ранил птичку, меткий выстрел. Странно, что она не свалилась замертво, – рассмеялась Болетта. – Ничего, зато мы избавимся наконец от этой халтуры.
        – Значит, вам не нравится эта картина? – спросил Ассад, подходя ближе. – Вообще-то она ничего, но, естественно, вот до этого пляжного пейзажа ей далеко, правда?
        – Друг мой, протрите глаза, – возмутилась она. – Намалевано абсолютнейшим дилетантом, да он таких по десятку в день штамповал.
        Роза наконец отвернулась от стены.
        – Пойду-ка подышу свежим воздухом.
        По окружности пулевого отверстия в птичьем крыле угадывались микроскопические осколки черепа и частицы мозга мужчины, очень похожего на отца Розы, так что ее можно было понять.
        – Для такой тяжелой работы эта женщина слишком юна, – сочувственно произнесла председатель совета.
        – Ну-у, – протянул Карл. – Либо вы ошибаетесь насчет ее возраста, либо не в курсе, что в ее жилах течет жидкая сталь. Итак, расскажите мне все, что вы знаете о Хаберсоте. Понимаете, мы только что приехали из Копенгагена и пока не слишком осведомлены об особенностях его личности.
        – Вообще-то, мне кажется, Кристиан был неплохим человеком, – приступила к рассказу дама. – Просто он стремился сделать гораздо больше, чем было в его силах. Вот это и вылилось в итоге на его семью. Он служил в отделе общественной безопасности, а не в криминальном отделе, зачем ему вообще все это было надо? Вот что никак не укладывается у меня в голове. – Она задумчиво посмотрела перед собой. – И в итоге больше всего пострадал Бьярке, бедный мальчик… Я думаю, ему нелегко было жить с матерью.
        «Эти женщины не в курсе, что он мертв», – подумал Карл и послал Ассаду предупреждающий взгляд: не проговорись, чтобы не сбить их с мысли об отце. Мёрк еще рассчитывал успеть на вечерний паром. Смерть Бьярке должна расследовать полиция Борнхольма, а копаться во всем остальном представлялось безнадежным занятием. Они сделали свое дело, прислушались к Розе, теперь она вышла из игры. Так что – домой на вечернем пароме!
        – Так, может быть, мать виновата в том, что Бьярке совершил самоубийство? – все-таки выпалил Ассад.
        Не прошло и секунды, как обе дамы выпучили глаза.
        – Господи, не может быть! – в ужасе воскликнула Марен.
        Женщины сидели не шелохнувшись, пока Карл вводил их в курс дела. Будь проклята болтливость Ассада!
        – Они не особо ладили, насколько я слышала. Бьярке был гомосексуалистом, а его матушке это жуть как не нравилось. Уф! Можно подумать, сама она прям Христова невеста, – заворчала Болетта Эллебо.
        – Ну, а я что говорил? – просиял Ассад.
        – Вы говорите, она не без греха. Но она одинока, а значит, ничего предосудительного в ее похождениях нет, верно? – уточнил Карл.
        Дамы переглянулись. Судя по всему, для горожан сочные истории о несчастной супруге Хаберсота давно стали притчей во языцех.
        – Она тут летала пчелкой, еще когда они жили с Хаберсотом, – ядовито заметила Марен. Наконец-то расправились крылышки ее ангельской сущности.
        – Откуда это известно? Она была настолько неосторожна?
        – Сомнений быть не может, – подключилась Болетта Эллебо. – Вообще-то ни с кем конкретно ее никогда не видели, только внезапно она стала чересчур нежной. И все поняли, почему.
        – Вам казалось, она была влюблена?
        Болетта издала звук, похожий на хрюканье; вопрос Карла, видимо, развеселил ее.
        – Влюблена? Не-е-ет, все гораздо более приземленно. Она была удовлетворена. То есть в сексуальном плане. И если вам интересно мое мнение, источником ее удовлетворения была отнюдь не семейная жизнь. Во всяком случае, люди, с которыми она вместе работала, не сомневались, что ее затянувшееся отсутствие во время обеденных перерывов неспроста. Кое-кто видел также ее машину припаркованной у дома сестры в Окиркебю, когда самой сестры дома не было. Один из соседей утверждает, что у входа ее поджидал какой-то мужчина, но точно не Хаберсот, слишком уж молодой. – Болетта Эллебо тихонько усмехнулась, но вдруг выражение ее лица изменилось кардинально. – Она никогда палец о палец не ударила, чтобы помочь мужу вернуться домой. Вот в итоге так все и вышло. Альберта или не Альберта, но жена от него в любом случае улизнула.
        – Как же печально узнать о том, что стряслось с Бьярке, – сказала Марен; она никак не могла прийти в себя.
        – Это точно, приятного тут мало. А Альберта, которую задавила машина, с ней что? – спросил Ассад. – Как вы думаете, сможете ли вы добавить о ней сведения, которые не содержатся в наших бумагах?
        Обе дамы пожали плечами.
        – Мы понятия не имеем, что у вас там в бумагах, но кое-что знаем. Островок-то у нас небольшой, и слухи быстро разносятся, когда случается что-то из ряда вон выходящее.
        – Итак? – Ассад сгрузил в кофейную чашку очередной совок сахара. Как только туда все влезло?
        – Судя по всему, это была приятная девушка, которой чересчур ослабили узду. Ничего особенного, но в народных школах, когда за молодежью не присматривают, зачастую процветают слишком свободные нравы, таковы уж молодые люди, – поделилась Болетта своими размышлениями. – Говорят, за довольно короткое время девушка успела связаться сразу с несколькими парнями.
        – Говорят? – раздалось из недр ассадовой чашки.
        – Мой племянник, работающий завхозом в школе, рассказывал, что она флиртовала с несколькими ребятами, так теперь ведут себя влюбленные девушки. Потом прогулки за ручку по долине за школой, и все такое прочее…
        – На мой взгляд, все это звучит довольно невинно. Ассад, на эту тему есть что-нибудь в рапорте? – спросил Карл.
        Ассад кивнул.
        – Да, кое-что есть. Один из парней был учеником школы… ну, не слишком серьезное увлечение. А вот со вторым она встречалась вне школы и чуть дольше.
        Карл обратился к женщинам:
        – Вы его знаете?
        Те замотали головами.
        – Ассад, что там про него в рапорте?
        – Только то, что пытались выяснить его личность, но тщетно. Две ученицы народной школы рассказали, что этот молодой человек не учился с ними, но, думая о нем, Альберта могла часами сидеть, уставившись в пустое пространство перед собой, словно происходящее вокруг ее ничуть не волновало.
        – А расследование Хаберсота случайно не прояснило личность этого парня, вы не в курсе?
        Дамы и Ассад покачали головами.
        – Хм… ладно, отложим на время этот вопрос. Как я понял, Хаберсот был поглощен тупиковым делом, которое даже не входило в его компетенцию. Жена ушла от него, забрав с собой сына, горожане не поддержали его. Водитель, скрывшийся с места происшествия, и гибель сбитой девушки изменили всю его жизнь. Все это мне, как полицейскому, трудно понять. Мы попытались поговорить с Юной Хаберсот, но она отказывается общаться на данную тему и весьма жестко отзывается о бывшем муже. Болетта, у меня создалось впечатление, что вы довольно хорошо с ней знакомы; вы поддерживаете с ней контакт?
        – Боже упаси, конечно, нет. Когда-то мы были близкими подругами, она жила всего в двух сотнях метров от меня; потом там жил Хаберсот, вплоть до вчерашнего дня. Но она съехала и исчезла из поля зрения. Естественно, я встречала ее в Брэндесгордсхэвен, где она продавала билеты, мороженое и выполняла кое-какую работу, но уже много лет не общалась с ней. После развода и эпопеи с делом об Альберте она стала какой-то странной. Может быть, ее сестра Карин расскажет вам какие-то подробности, ведь они с Юной и Бьярке одно время жили вместе на Йернбанегэде в Окиркебю. Изначально дом принадлежал родителям, затем перешел к сестре. Сейчас Карин живет в Рённе. Попробуйте спросить у Дяди Сэма, он живет на этой же улице в доме двадцать один. Наверное, с ним Хаберсот общался больше всего на протяжении последних лет.
        Карл посмотрел на Ассада, который строчил в блокноте как ненормальный. Дай-то бог, скоро эти записи будут преданы забвению…
        – Еще одна вещь, – не унимался он. – На записи, сделанной на вчерашнем мероприятии, мы заметили человека, который исчез сразу после того, как Хаберсот совершил самоубийство. Вы не знаете, кто он такой?
        – А, это Ханс, – ответила Болетта. – Местный дурачок, он выполняет всякие поручения горожан. И является всегда, когда можно бесплатно выпить и закусить. От него вы вряд ли добьетесь толку.
        – Вы не подскажете, где его можно найти?
        – В это время суток?.. Посмотрите на скамейке за коптильней. Прямо через дорогу, а затем направо по Страндстиэн. Там увидите плоское серое здание с парой коптильных камер. Скамейка стоит в саду за зданием. Наверняка он сейчас там сидит и вырезает по дереву или пьет пиво, как обычно.

* * *

        Петляя по Страндстиэн, в какой-то момент они заметили вдалеке силуэт Розы. Она стояла на самом высоком камне, верхушка которого едва вылезала из воды, и казалась какой-то потерянной, словно мир вдруг оказался для нее чересчур огромным.
        Они на мгновение остановились, не спуская с нее глаз. Это была не та отчаянная и строптивая Роза, к которой они привыкли.
        – Когда же погиб ее отец? – спросил Ассад.
        – Несколько лет назад. Видимо, для нее недостаточно давно.
        – Давай отправим ее обратно в Копенгаген?
        – Зачем? До сего момента я подразумевал, что вечером мы поплывем туда все втроем. С сестрой и школьным персоналом можно поговорить и по телефону.
        – Вечером? То есть ты думаешь, нам не стоит продолжать расследование на острове?
        – Ассад, какой смысл? Криминалисты прочесали дом Хаберсота вдоль и поперек, так что с их стороны не ожидается никаких грандиозных открытий. На сегодня не существует ни единого конкретного факта, за который мы могли бы уцепиться. Кроме того, не стоит забывать, что Хаберсот превратил работу над этим делом в смысл всей своей жизни – и, тем не менее, так и не смог раскрыть его. Как же мы сможем сделать это всего за несколько дней? Ассад, мы говорим об эпизоде, который произошел почти двадцать лет назад!
        – Ой, вон чувак, про которого они говорили.
        Ассад указал в направлении скрюченной фигуры, пристроившейся на белой садовой скамейке позади дымохода; рядом громоздились пивные банки. В таком маленьком социуме сложно было спрятаться.
        – Здорово! – смело поприветствовал фигуру Ассад, просачиваясь сквозь садовую калитку. – Ага, сидишь, значит, Ханс… Болетта нам так и сказала.
        Прекрасная попытка, Ассад, браво. Но мужчина не удостоил его даже взглядом.
        – Сидишь, стало быть, отдыхаешь… Вид отсюда и впрямь прекрасный открывается.
        По-прежнему никакой реакции.
        – Ну и ладно, не хочешь со мной разговаривать, тогда пеняй на себя. Мне-то только лучше.
        Он кивнул Карлу, открывая садовый кран с водой, и принялся мыть руки. Мёрк взглянул на часы. Время молитвы.
        – Сходи за Розой. Я освобожусь через десять минут, – улыбнулся Ассад.
        Карл покачал головой.
        – Думаю, ей сейчас лучше побыть наедине с собой. Я пока поброжу вокруг и поразмышляю. Ассад, а если честно – думаешь, здесь подходящее место для молитвы? Ведь ты тут у всех на виду. Ты даже не в курсе, может, там в доме кто-то сейчас находится?
        – Карл, если они никогда не видели мусульманина в момент молитвы, возможно, пришло время увидеть. Травка такая мягкая, а этот человек все равно не желает со мной разговаривать… Какие проблемы?
        – О’кей, Ассад, дело твое. Принести коврик?
        – Спасибо, я воспользуюсь курткой. На природе и так сойдет. – С этими словами Ассад стянул носки.

* * *

        Карл не успел преодолеть и двадцати метров, а Ассад уже совершал киям[123]. Его силуэт очень гармонично и благородно смотрелся на фоне голубого неба. К сожалению, сам Мёрк никогда настолько не приблизится к Богу.
        Он повернул голову в сторону фигуры, застывшей на камнях, подобно сфинксу, в небе танцевали облака. «Почему она там стоит? – подумал он. – Что за мысли теснятся в эту минуту в ее голове? Она печалится? Или мозг ее разрывается от переполняющих его тайн и загадок? А может, все дело в Альберте и Хаберсоте?»
        Карл остановился, зафиксировав какое-то странное ощущение в теле.
        Всего пару дней назад он находился дома и знать не знал ни о каком Хаберсоте, ни о какой Альберте. Сказать по правде, ему плевать было на все эти Сванеке, Листеды и Рённе, а вот теперь он стоит на этом самом месте и чувствует себя удивительно одиноким и потерянным. Именно тут, на самом краю Датского Королевства, его внезапно пронзило осознание того, что человек не способен убежать от себя, где бы он ни находился. У Карла возникло ощущение, что проклятый гном из преисподней всегда следует за ним по пятам и что только он сам, Карл, и отвечает за то, кем является на самом деле.
        Мёрк покачал головой. Какая бессмыслица… Неужели он и вправду раньше предполагал, что сможет уйти от себя и предать забвению все, что сформировало его таким, какой он есть?
        Но разве у остальных людей не так же? Время, в которое им довелось жить, так настойчиво предлагает всем отведать коктейля из самоотречения и самовосхваления… И если кому-то не по душе то положение, в котором он пребывает, всегда сохраняется возможность убежать от себя. Убежать от отношений, от семейной жизни, от родины, от прежних ценностей, от моды, которая еще вчера так очаровывала тебя… Проблема заключается лишь в том, что, оказавшись в новых условиях, ты не находишь ничего из того, к чему были устремлены глубинные поиски, ибо завтра тебе вновь все покажется безразличным. Вечная и бессмысленная погоня за собственной тенью, какая нелепость! Полнейшая бессмыслица. Неужели он и впрямь ничем не отличается от остальных?
        «Какой же ты идиот, Карл, просто слов нет», – думал Мёрк, втягивая носом запах гниющих водорослей и морской соли; мысли продолжали роиться в голове.
        Почему он такой? Почему он не способен на серьезные отношения с кем бы то ни было? К примеру, вот Лисбет, встретившаяся ему после разрыва с Моной, – разве не проявила она к нему нежность и понимание? Вообще говоря, прекрасная женщина, верно? А он сам разве ответил ей тем же? Говоря начистоту, он просто-напросто предал ее и повернулся к ней спиной ровно в ту секунду, когда они повстречались. И Лисбет вполне могла бы вывести его на чистую воду и справедливо упрекнуть его в этом, но она промолчала. Так все-таки, спрашивается, кто кого тут предал?
        А что теперь? Таких, как Лисбет, потом встречалось еще несколько. Но было ли в его жизни место для нормальных отношений? Существовал ли во всем мире человек, который захотел бы быть с ним рядом?
        «По крайней мере, у меня есть Мортен и Харди, разве нет? – успокоил он сам себя. – А Йеспер? Возможно, еще Ассад и даже вон та девушка, что стоит на камне…» Но останутся ли они с ним и завтра? Достоин ли он того, чтобы люди тратили на него свое время?
        Бросив взгляд на рокочущие волны, Карл наконец решился. Он извлек мобильный телефон из кармана и принялся пролистывать номера.
        Телефон Моны еще хранился в записной книжке. Вот уже три года прошли без нее, но она по-прежнему была доступна мгновенным нажатием кнопки.
        На секунду палец нерешительно замер над экраном, но все-таки опустился на кнопку вызова.
        Не прошло и десяти секунд, как ее голос произнес его имя. Значит, и она еще не удалила его контакты из памяти своего телефона. Но стоило ли трактовать это как хороший знак?
        – Это ты? Привет, Карл. Ну скажи что-нибудь, – сказала она как ни в чем не бывало, почти парализовав его. – Ну давай же, я вижу, что это ты. Ты случайно набрал неправильный номер?
        Он ответил совсем тихо:
        – Нет-нет, все правильно. Я просто хотел услышать твой голос.
        – Хорошо.
        – Да, наверное, это покажется тебе очень странным, но я сейчас стою посреди Листеда неподалеку от Сванеке, смотрю на море… и очень хочу, чтобы ты оказалась рядом.
        – Сванеке! Забавно. Потому что я в данный момент нахожусь в противоположном конце Дании, а именно в Эсбьерге, и хотя бы по этой причине мне будет сложно оказаться рядом с тобой.
        «Хотя бы по этой причине», – сказала она. Не слишком приветливо.
        – Ясное дело. Я просто хотел тебе сказать об этом. Может быть, встретимся, когда я приеду…
        – Ну да, звони, о’кей? Всего хорошего, Карл. Только не падай в Балтийское море. Там, должно быть, холодно.
        Вот и весь разговор. Нельзя сказать, что он вышел приятным.

* * *

        Когда Карл вернулся, Ассад уже сидел на скамейке и вовсю трепался с мужиком.
        – Да он чокнутый, – кудахтал тот как-то по-детски. – Валяться на земле кверху задницей и болтать какую-то тарабарщину…
        Ассад рассмеялся.
        – Ханс, оказывается, решил, что я клянчу у него пиво. Зато теперь он точно знает, что таким, как я, это неинтересно.
        – Ну да, потому что он вообще не пьет, даже на первое мая. Вы собираетесь на демонстрацию в Рённе? Я, помню, как-то побирался там, но теперь голосую за Датскую народную партию со знанием дела. Мы все-таки в Дании живем, как ни крути. И этот, который не пьет, тоже. Верно я говорю? – Ханс захохотал.
        – Ханс рассказал мне, что знает всех в городе. Ему не понравился вчерашний поступок Хаберсота, вот он и сбежал. Но, вообще говоря, он и самого Хаберсота не очень жаловал.
        – О да, Хаберсот! Он совсем рехнулся. Я и то в два раза умнее его. Как минимум в два раза.
        – Почему вы так говорите? – поинтересовался Карл.
        – Какая ж у него была жена красотка, да-да, настоящая красотка… Я никогда не видал никого красивее, клянусь. А он ее упустил, вот тупица. Да уж, я видел, как она гуляла по городу с рыбаками, а однажды в Кнархое наткнулся на нее с каким-то чужаком. Хаберсот был полным придурком. Все ее целовали… – Он вдруг вытянул шею. – О! Вы ее ждали, и она пришла. Аккуратнее, она уже тут.
        Ханс от души хлебнул из банки и указал на Розу, которая кивнула ему в ответ. Щеки ее разрумянились, волосы растрепались на ветру. Она явно собиралась прервать завязавшуюся беседу.
        – Минутку, Роза, Ассад кое за что уцепился, – с этими словами Карл вновь повернулся к парню на скамейке: – Добрый день, Ханс, я приятель Ассада. Я вообще-то неплохой малый. Правда, довольно-таки дотошный. Скажите, а из рыбаков, с которыми, по вашим словам, она целовалась, вы с кем-нибудь знакомы? Можно ли мне с ними поговорить?
        – Тех рыбаков уже давно в городе не осталось.
        – А еще вы упомянули, что Юна Хаберсот встречалась с парнем на… как там, Кнархой, кажется? Так вот, если б вы вдруг поделились его именем, я бы и с ним с удовольствием поговорил.
        Ханс расхохотался, так что из уголков рта во все стороны полетели пивные брызги.
        – Ха-ха, боюсь, не придется вам с ним разговаривать, ибо я понятия не имею, как его звали. Он же был не из города. Но вы могли бы спросить у Бьярке, мальчика, которого я выучил резьбе по дереву. Там, на Кнархой, он выглядел совершенно по-дурацки в скаутской куртенке и коротких штанишках, когда они с этим парнем что-то выкапывали или закапывали…
        – По-дурацки? Почему же?
        – Ну, он же был уже почти взрослым.
        – Так он, может, являлся членом какого-то отряда?
        Ханс просиял, словно кто-то подлил ему в мозг топлива.
        – Именно, точно так!
        – Хорошо, Ханс. То есть вы утверждаете, что Бьярке общался с мужчиной, с которым встречалась его мать?
        – Да. Однажды она забралась туда, когда там уже были ее сын с любовником. Там сейчас лабиринт. Наверное, тот самый лабиринт, про который в нескольких книгах написали. Я так понимаю, что вы не в курсе.

* * *

        Они оставили ему двадцать крон. Как раз хватит до конца дня, обрадовался Ханс. Больше, чем на три пива. Можно сказать, гораздо больше. Он не относился к людям, которые требуют от жизни невозможного.
        – Эй, вы двое, слушайте, – выпалила Роза по пути к машине. В глазах у нее сверкали огоньки, мозг пронизывали электрические разряды; она явно пришла к какому-то выводу. – Я стояла там и все думала, думала… Кто же все-таки такой этот самый Хаберсот и почему он делал то, что делал? С чего ему быть настолько одержимым именно этим делом?
        – Возможно, своего рода противовес неладам на семейном фронте. Ты же слышала обеих дамочек и бравого полицейского. Ну, и профессиональную честь Хаберсота тоже не стоит сбрасывать со счетов, – предположил Карл.
        – Может быть, и так. Он, несомненно, был прекрасным полицейским, тут без вопросов, – согласилась Роза. – Он преследовал свою цель, а когда понял, что зашел в тупик, застрелился. И все же – он поступил так, потому что был больше не в состоянии продолжать? Вы как думаете?
        Карл пожал плечами:
        – Вероятно.
        – Роза, скажи лучше, к какому выводу ты сама пришла, – улыбнулся Ассад.
        – Ну, я вот, например, так не думаю. Уже не думаю. Мне кажется, он застрелился, чтобы продемонстрировать, насколько важным было для него это дело. И знаете, что еще я думаю по поводу важности? Ассад?..
        – Наверняка дело было достаточно важным, раз из-за него человек пробил себе башку.
        – Очень смешно, Ассад. Но только Хаберсот пустил пулю себе в лоб, так как изо всех сил хотел, чтобы мы продолжили дело. Я убеждена в этом. Он хотел передать дело нам, потому что сам окончательно зашел в тупик.
        – Может, наоборот?
        – Нет. Конечно, такое предположение кажется наиболее логичным, и все же я думаю, что в конце концов он понял, кто сбил Альберту, только никак не мог доказать это. – Она скептически покачала головой. – Либо не мог найти его. А может, и то, и другое. Да уж, мне кажется, есть от чего рехнуться… И еще, сдается мне, – если мы как следуем поищем в его доме, наверняка сможем найти те или иные подсказки.
        – Роза, прекрати. Я вижу, что ты уже погрузилась в дело с головой, и все же – не проще и логичнее было бы поведать о своих подозрениях в письменной форме, чтобы облегчить нам работу? Если его самоубийство действительно было хорошо просчитано и спланировано, тогда почему у нас на руках не оказалось ни единой зацепки? Ответ напрашивается сам собой: потому что никаких зацепок не существует. Я не прав?
        – Нет, в моем представлении все не так. Быть может, он и сделал какие-то записи, просто мы их еще не успели прочитать… не знаю. Может, и нет. – Роза вновь покачала головой; очевидно, она находилась на перепутье и никак не могла выбрать один из вариантов пути. – Или, возможно, он и сам не знал ответа, а знал только, что решение маячит у него перед носом, а он никак не может его разглядеть. И тогда ему понадобилось прибегнуть к помощи нового, незамыленного взгляда на проблему. – Роза решительно кивнула. – Да, пожалуй, так оно и было.
        Она посмотрела на Карла сияющими глазами. Поразительно, насколько проникновенным и обольстительным может быть ее взгляд.
        – Карл, знаешь, что? Он выбрал именно нас, чтобы прояснить ситуацию окончательно, и мы должны гордиться его выбором. Я уверена – прежде чем решиться на последний шаг, Хаберсот убедился, что мы приедем сюда. Он знал, что должен принести себя в жертву, чтобы дело вновь оказалось на поверхности. Я нисколько не сомневаюсь в этом.
        Карл кивнул, покосившись на своего курчавого напарника, взгляд которого недвусмысленно выражал: «Вот теперь она точно тронулась умом».
        И с этим трудно было не согласиться.

        Глава 9

        Сентябрь 2013 года
        Ванда Финн не устраивала никакого скандала, она просто самоустранилась. Бросила фуражку на пол, попрощалась с женщиной, сидевшей на посту, и выскользнула за дверь.
        Вот она, настоящая свобода, бесконечная и абсолютная! Стена, окружающая парк Виктория-Эмбаркмент-гарденс, промелькнула мимо, не вызывая ни малейшего чувства сожаления. Улетучилось беспокойство по поводу напрасно потраченного времени, звуки парка затмили недавнее прошлое. Перед Вандой лежали теперь весь мир, вся жизнь и большое будущее, уготованное лишь малому количеству избранных.
        А все благодаря плану. С того самого момента, когда Ату Абаншамаш Думузи погладил ее по щеке и назвал своим цветком, с той секунды, когда кровь отхлынула от головы, погрузив ее в бессознательное состояние, с того прекрасного мгновения, когда она наконец пришла в себя и пристально всмотрелась в его многообещающий взгляд и ощутила на своей руке прикосновение его губ, именно тогда она узнала в Ату Абаншамаше то будущее, о котором всегда мечтала.
        Однако, едва Ванда сообщила о своем решении Ширли, на нее посыпались бесконечные и бесполезные предостережения.
        – На картинке все действительно выглядит многообещающе, я и сама вижу. Симпатичные здания, захватывающие ритуалы, море в непосредственной близости… Ванда, как только ты очутишься там, то увидишь, что это был не более чем флирт и что ты проделала свой путь абсолютно напрасно, – предупреждала подруга. – Ату Абаншамаш получает любую женщину, какую пожелает. Просто подумай о его способностях и внешности.
        Ширли говорила это с выпученными от возбуждения глазами. Она тоже находилась под действием его харизмы.
        – Я прекрасно знаю, что у тебя давным-давно не было мужчины, но если ты лезешь на стенку или испытываешь некоторый дискомфорт от отсутствия сексуальных отношений, здесь, в Лондоне, найдется куча мужиков для твоей постели, причем они вряд ли окажутся способны нанести тебе больше душевных ран, чем ты сама им позволишь.
        Ванда покачала головой. Для Ширли все было так просто…
        – Ширли, мне кажется, ты не совсем понимаешь. Я хочу стать избранной Ату Абаншамаша. Я хочу жить в соответствии с его предписаниями и вынашивать его детей. Я чувствую, что именно это и есть мое истинное предназначение в жизни.
        – Избранной, говоришь? – Ширли едва не рассмеялась, но все-таки сдержалась, увидев серьезный взгляд Ванды. – Пусть так, Ванда. Но разве ты не заметила, как желчно смотрела на тебя его помощница? Тебе точно не удастся ее потеснить, поверь мне.
        – Ширли, она уже старая.
        – Спасибо, дорогая, – обиделась подруга. – По-моему, она примерно моего возраста.
        Ванда отвернулась. За окном ее комнатушки мир тоже представлял собой стену, которая возвышалась перед Вандой, заслоняя весь свет и все мечты. За стеной жили другие люди с такими же несбывшимися надеждами. И стена становилась с каждым днем все мрачнее. В этом квартале будущее вынашивалось в мечтах. Парни хотели стать футболистами или рок-звездами, а девушки – их сибаритствующими женами.
        Здесь с утра до вечера смотрели реалити-шоу и убогие телевикторины, поглощая перед экраном фастфуд и все больше удаляясь от тех возможностей, которые заключают в себе сколь-нибудь приличное образование и здоровые амбиции. По итогам изучения данного квартала, статистики пришли бы к выводу, что лишь несколько людей на тысячу единиц здешнего населения оказываются способны достичь земли обетованной, изобилующей успехом, богатством и вечным счастьем. Как будто она изо дня в день не жила с таким сознанием.
        – Прости, Ширли, – извинилась Ванда, заметив, как сильно расстроилась подруга. – Я вовсе не это имела в виду, а лишь то, что я еще молода и пока не рожала, что теперь я готова к этому и телом, и душой. И к тому же могу с уверенностью тебе сообщить – Ату не спит со своей помощницей. Я чувствую такие вещи безошибочно.
        – Тебя ждет разочарование, Ванда, и ты, конечно, пожалеешь о предпринятой авантюре. Ты собираешься потратить все сбережения на провальный проект. На что ты собираешься жить, когда вернешься? Где ты будешь жить? В моей каморке мы вдвоем не поместимся, ты ведь прекрасно знаешь.
        – Я приеду к тебе в гости, Ширли, и буду жить в отеле. Но вернусь я совсем другим человеком, имей в виду.
        Ширли поджала губы.
        – А с кем же я буду развлекаться? А обсуждать сплетни, вернувшись домой с тоскливой работы? – Она заплакала. – Ты ведь не можешь просто так взять и бросить меня одну в этой дыре, правда?
        Ванда, промолчав, взяла Ширли за плечи и крепко прижала к себе.
        – По крайней мере, хоть имейлы мне пиши о своем житье-бытье. Ты ведь напишешь, Ванда, да? – всхлипывала Ширли.
        – Конечно. Буду писать тебе каждый божий день, если будет возможность.
        – Ты только говоришь так…
        – Нет, Ширли, я обещаю. А я держу свои обещания.

* * *

        В имейле, отправленном в Академию натурабсорбции, Ванда сообщила, что определилась с датой прибытия, и просила по возможности встретить ее на станции в Кальмаре. Кроме того, написала, что рассчитывает попасть на несколько академических курсов, не ограничиваясь тем, на который подавала первичную заявку. А затем она намеревалась остаться в Академии и безвозмездно трудиться во имя проповедуемых Ату Абаншамашем идеалов.
        Ванда на все сто была уверена, что получит то, чего хочет. Ату Абаншамаш не скрывал своей заинтересованности, и тогда в Лондоне мог бы заполучить Ванду, если б не был поглощен организацией курса. И они оба это поняли. Теперь она готовилась наверстать упущенное. Они продолжат с того, на чем остановились.
        Пришло время.
        Спустя пару дней Ванда получила письмо, в котором сообщалось, что желающих записаться на курсы слишком много, ей обещали написать, когда появится свободное место, однако не следует рассчитывать на то, что это произойдет в текущем году.
        Ванда отказалась поверить этому. Стоит только Ату Абаншамашу взглянуть на нее, как ситуация изменится. Надо было только как следует подготовиться. Она обратила внимание на имя отправителя – Пирьо Абаншамаш Думузи.
        Ширли была права. С этой женщиной явно завяжется серьезное соперничество. Кровавая борьба не на жизнь, а на смерть.
        В последующие дни и ночи Ванда занималась подготовкой – изучала концепцию «свободной энергии космоса» и то и дело цитировала высказывания Ату Абаншамаша об Академии натурабсорбции. Она стремилась овладеть этой темой во всей полноте, проникнуть в самую суть учения, и это оказалось совсем несложно, так как все, что было связано с Ату Абаншамашем Думузи, представлялось ей правильным и логичным. Создавалось ощущение, что силой своей мысли Ату охватывал все существующие верования и человеческие добродетели и объединял их в единый совершенный свод правил, и это завораживало Ванду. Чем больше она читала, чем глубже вникала в смысл, тем сильнее чувствовала, как все эти предписания и правила, направленные на достижение совершенного существования, способствовали уходу из ее жизни всех неприглядностей и нелепостей мирской суеты.
        В конце концов Ванда выпрямилась и почувствовала, что в ней поселилось умиротворение. Никакой колы на столе и мерцающего телеэкрана с бесконечными сериалами, никакого шума в голове. Последние сомнения в необходимости задуманного ею предприятия улетучились, она успокоилась и преисполнилась решимости.
        Она предстанет перед Ату Абаншамашом уже подготовленной. Ее чувственность и посвященность в учение потрясут его и убедят в том, что он наконец-то встретил женщину, достойную его во всех отношениях.
        А та, другая женщина, которая считает себя неуязвимой и чинит Ванде препоны, просто-напросто исчезнет.

        Глава 10

        Четверг, 1 мая 2014 года
        Вилли Куре, шкипер, которого все называли Дядя Сэм, жил на улице Моседэльсвай в желтом фахверковом доме с прилегающей коптильней, всего через два дома к северу от жилища Хаберсота. Вдоль дороги между Сандвигом и Снойебэком тянулось беспорядочное нагромождение всевозможных типов частных домов, тут и там они возвышались на несколько метров над дорожным полотном, причем из всех открывался прекрасный вид на рыбацкие хижины, гавань и море. Настоящий рай, если только забыть о том, что на днях один мужчина из этих краев пустил себе пулю в лоб.
        Они постучались в переднюю дверь, но поскольку никто не открыл, прошли мимо коптильни в глубь двора, где стоял внедорожник.
        Карл потрогал радиатор. Холодный.
        Стук в заднюю дверь дома также не принес результата, но велосипедист, проезжавший мимо, когда они приплелись обратно к машине, просветил их:
        – Дядя Сэм сейчас в море. Он работает рулевым на рыболовном катере, который в данный момент выполняет функции «отводящего» судна. Так что не рассчитывайте увидеть Сэма в ближайшее время.
        – Отводящего судна?
        – Ну да. Проклятые русские капитаны не в состоянии правильно поднять якорь, они скребут им по дну, и якорь цепляется за кабели. И вот опять. На прошлое Рождество мы остались без электричества на полтора месяца все по той же причине. Ну, естественно, на этот раз все не настолько плохо… В общем, когда такое случается, Сэм сидит на своем катере и отводит все корабли, держащие курс на ремонтное судно, которое восстанавливает поврежденные кабели.
        – Понятно. Но все-таки нам бы очень хотелось поговорить с ним о Хаберсоте; ведь они были друзьями, верно?
        – О боже, Хаберсот! – велосипедист фыркнул. – Ну, может, конечно, они и были друзьями, и все-таки с Хаберсотом не так-то просто было дружить. Они играли с Дядей Сэмом в карты; пожалуй, в последние несколько лет только это их и объединяло.
        – То есть вы считаете, что Хаберсот вряд ли посвящал Сэма в расследование дела, которое так сильно его занимало?
        – Господи, да я уверен, что первые десять лет так и было. Но знаете, что? Даже такой человек, как Дядя Сэм, может устать, правда? Сэм – добрейшая душа, но все-таки всему есть пределы. Нет-нет, если хотите знать мое мнение, в последнее время они просто изредка резались в картишки, не более того.
        – По-вашему, Сэм был не в курсе, до какой степени отчаялся Хаберсот?
        – С чего ему быть в курсе? Он ведь бо?льшую часть времени в море, а Хаберсот не был человеком, который выставляет свои чувства напоказ. Но почему бы вам не позвонить Дяде Сэму? Или, вы думаете, жители Борнхольма не имеют доступа к телефонной связи?
        Он посмеялся и дал им номер телефона. Линия оказалась занята.

* * *

        Вокруг вполне обычного кирпичного дома Хаберсота царила какая-то странная атмосфера запустения. Здесь не возникало ощущения близости духов и привидений – жилище скорее напоминало замок Спящей красавицы, погруженной в беспробудный сон. Печальное зрелище – заброшенная крепость в ожидании искупительного поцелуя, призванного снять чары.
        – После распада семьи жизнь покинула этот дом навсегда, чувствуете? – прокомментировала Роза, вставляя ключ в замочную скважину.
        Терпкий кислый запах, устремившийся им навстречу, только подтвердил ее слова.
        – Фу! Неужели криминалисты не могли хотя бы проветрить помещение? – недовольно воскликнула Роза.
        Обычно подобный запах свидетельствует о том, что давно не выносилось мусорное ведро. Или о том, что где-то стоит ящик с гниющими овощами. Или о недоеденных консервах, полуразложившихся на дне железной банки. О посуде, не мытой на протяжении нескольких месяцев. Но в доме Хаберсота не было ничего из вышеперечисленного. В глаза первым делом бросались колоссальные хаотически громоздившиеся со всех сторон кучи макулатуры. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что все эти бумаги упорядочены, аккуратно и продуманно разложены и распределены по стопкам. Кухня сияла почти идеальной чистотой, гостиную явно совсем недавно тщательно пропылесосили, насколько это представлялось возможным, учитывая многочисленные груды бумаг.
        – Здесь все провоняло никотином и отчаянием, – заметил Ассад из угла, стараясь не задеть стопку журналов в метр высотой, которая готова была рухнуть в любой момент.
        – Скорее уж целлюлозой и многолетней изолированностью, – поправил его Карл.
        – Ты думаешь, криминалисты действительно изучили вот это все? – спросил Ассад, разведя руки в стороны и показывая на обступившие его бумажные высокогорья.
        Мёрк тяжело вздохнул.
        – Вряд ли.
        – И с чего же мы начнем? – тоскливо поинтересовалась Роза.
        – Хороший вопрос. Ну, зато теперь ты, наверное, понимаешь, почему он опустил руки и почему в полиции Рённе с такой готовностью дали нам ключ и разрешили распоряжаться материалом, наработанным Хаберсотом. Спасибо, Роза, услужила, – сыронизировал Карл. – Может, нам с Ассадом стоит вернуться вечером домой, а ты пока побудешь здесь? С твоим талантом систематизации ты смогла бы разложить все материалы в алфавитном или хронологическом порядке за… ну, скажем, за месяц или два.
        Карл рассмеялся, но это ничуть не смутило коллегу.
        – Я твердо убеждена, здесь скрывается что-то очень важное, что поможет продвинуться нам в расследовании. И я думаю, мы наверняка сможем сдвинуть дело Хаберсота с мертвой точки, если, конечно, захотим, – чересчур резко парировала Роза.
        Вероятно, она была права, но на просмотр всех материалов потребуется не одна неделя, даже если подключить к работе дополнительные ресурсы. Не говоря уж о нежелании Карла этим заниматься. При поверхностном ознакомлении с делом создавалось ощущение, что Хаберсот обшарил весь остров в ближайшие дни после трагедии и задокументировал несколько сотен фактов, обнаруженных им в последующие годы. Каждому факту посвящена отдельная стопка.
        Но как разобраться, какая из этих стопок представляет больший интерес, чем остальные?
        – Мы все пакуем и берем с собой в Управление, – заявила Роза.
        Карл нахмурился.
        – Только через мой труп. К тому же у нас в подвале нет места. Куда ты рассчитываешь приткнуть этот бумажный мавзолей?
        – Организуем специальное пространство в помещении, которое красит Ассад.
        – Тогда я так и не докрашу, – донеслось из угла гостиной.
        – Хватит, замолчите оба сейчас же! Разве это помещение не предназначалось для Гордона, когда он закончит учебу и переберется к нам на постоянную работу? Как вы думаете, что скажет наш любимый шеф Ларс Бьёрн, если, вопреки настойчивому требованию, его любимчик не получит рабочего места в отделе «Q»?
        – А я-то считала, Карл, тебя не сильно волнует, что подумает и скажет Ларс Бьёрн, – снова подколола его Роза.
        Мёрк ухмыльнулся. Черт возьми, естественно, его это не волновало. Ведь начальником отдела «Q» был он сам, а никакой не Ларс Бьёрн, хотя у последнего и имелось на этот счет собственное мнение. Кроме того, Ларс присваивал львиную долю финансирования, выделявшегося отделу «Q», и Карл прекрасно знал, кому при случае можно было настучать. Нет-нет, Бьёрна это не касается. Но дело не в этом. Просто Карл совершенно не желал складировать в своем подвале никакие бумаги и вещи, вот и всё.
        – Гордон может посидеть и у меня, пока мы работаем над этим делом, – предложил Ассад. – Мне даже нравится, что я буду не один.
        Карл был шокирован. Проклятие, они и впрямь серьезно настроены.
        – Ну что же, может, все-таки позвонишь Дяде Сэму?
        – Позвони сам, Ассад, – проворчал Карл. Око за око. – У меня вот-вот батарея в телефоне сядет, – пояснил он.
        – Ты можешь воспользоваться стационарным, вон он, – курчавый не полез за словом в карман и с готовностью указал на раритетный аппарат, венчавший очередную стопку журнальных вырезок на обеденном столе.
        Мёрк вздохнул. Кто здесь, скажите на милость, является начальником отдела «Q»? Они ведь, черт подери, пока даже не взялись за дело официально… Он хотел было еще поупрямиться, но все-таки посчитал, что удобнее будет сдаться, и набрал номер.
        Из трубки послышались шипение и взволнованный голос.
        – Черт, а у меня мурашки пошли по спине, стоило лишь увидеть на дисплее домашний номер Кристиана, – закричал Дядя Сэм, после того как Карл представился. Связь прерывалась, на заднем плане слышался шум двигателя, и Мёрку пришлось зажать свободное ухо рукой. – Нет, я прямо чуть не упал, когда увидел, откуда мне звонят. Ну да, мы с Кристианом, бывало, играли в картишки… кстати, вот как раз вечером накануне рокового выстрела. Извините, я не имею возможности разговаривать долго, тут как раз из Эстонии подвалил махина-контейнеровоз «Средиземноморской судоходной компании» и направляется прямиком в акваторию восстановительных работ, так что мне придется выйти в открытое море и немного погудеть.
        – Я постараюсь как можно короче. Вы утверждаете, что последний вечер провели вместе с ним. Для меня это новый факт. Почему полицейские были не в курсе?
        – Наверное, потому, что они не спрашивали. Я зашел к нему на инструктаж. Надо же мне было научиться управляться с этой дурацкой камерой, верно?
        – И как вам показался Хаберсот в тот момент? Он был в порядке? Вы не заметили в его поведении ничего необычного?
        – Он был слегка захмелевший. «Линье Аквавит» и парочка «портеров» прекрасно прочищают слезные каналы, не так ли? Откровенно говоря, он был как-то сентиментально настроен, но с ним такое часто случалось, так что я не обратил на это особого внимания.
        – Сентиментально настроен? В чем это проявлялось?
        – Он пустил слезу. Сидел и сжимал в руках вещи Бьярке – синий шарфик и деревянную фигурку, вырезанную сыном.
        – Вы хотите сказать, он был выведен из равновесия?
        – Нет-нет, ни в коем случае. Он ведь обставил меня в карты, ха-ха… Нет, он просто немного загрустил, но такое частенько случалось.
        – Он часто плакал в подобных ситуациях?
        – Ну, может, пару раз до этого, я уже не помню точно. Но это явно не было его постоянным состоянием. Возможно, он просто хлебнул лишнего и стал придавать слишком большое значение вещам. Он рассказывал мне о том, что пережил в связи с разводом много лет назад, и то и дело спрашивал: «Сэм, а помнишь то? Сэм, а помнишь это?» Тем вечером мне не показалось это удивительным, он ведь жил в полном одиночестве. Но теперь, задним числом, я, кажется, лучше понимаю, что крутилось у него в голове в тот момент. Очень странный вечер, о котором я вспоминаю с большой грустью, но вам мои воспоминания вряд ли принесут какую-то пользу. Кстати, эстонский идиот уже вплотную подобрался к левому борту; черта с два он у меня пойдет дальше! Я должен сейчас же вмешаться – пускай эта консервная банка проваливает подобру-поздорову, пока дров не наломала! А вы звоните, если понадобится. Правда, к сожалению, я все равно ни шиша не знаю.
        Карл медленно положил трубку. Все это ему жутко не нравилось. Дело с самого начала неслось на него с угрожающей стремительностью – и вот итог.
        – Что он сказал? – поинтересовалась Роза, стоя у журнального столика и просматривая одну из стопок макулатуры.
        Карл поднялся. Бокалы с алкогольных посиделок Хаберсота были давно убраны на место, а вот шарф и деревянная фигурка по-прежнему лежали рядом с журнальным столиком.
        Карл взял фигурку и изучил ее – довольно коряво выполненная статуэтка мужчины, ее будто вырезал ребенок, и в то же время изделие было трогательным и весьма выразительным.
        – Сэм сказал, что накануне Хаберсот был очень печален и даже плакал. И что теперь он готов признать: такое поведение было не характерно для этого человека.
        – Значит, Хаберсот совершил самоубийство не в состоянии аффекта, я же говорила. Он знал, что застрелится. И, возможно, планировал свой поступок довольно давно.
        – Вполне может быть. И в таком случае, я тут, конечно, ни при чем, правда же?
        С этими словами Карл осмотрелся, засовывая деревянную фигурку в карман. Несомненно, во всем этом хаосе была некая система. Стопки по правую руку и над буфетом являлись самыми старыми – бумага в них успела пожелтеть; те, что громоздились по пути в смежную комнату, более свежими – бумага сохранила белизну. Папки с металлическими кольцами располагались в алфавитном порядке по темам. На подоконниках складировались всевозможные видеозаписи и различные каталоги.
        Мёрк прошел в соседнюю комнату, где уже стоял Ассад, рассматривая доску для заметок, залепленную фотографиями разного формата.
        – Что это еще за фигня? – спросил он.
        – Фотографии старых микроавтобусов.
        Как будто Карл и сам не видел.
        Он подошел поближе.
        – Ну да, это знаменитая фольксвагеновская «буханка». На снимках одни только старые «буханки».
        – Какие еще буханки? Ничего не пойму, Карл!
        – Ассад, так прозвали данную модель микроавтобуса «Фольксваген», из-за ее формы[124].
        – Вот оно что! А тебе не кажется странным, что все они сфотографированы спереди?
        – Кажется. И еще – все они разные. Мне кажется, здесь нет двух совершенно одинаковых автомобилей.
        Ассад кивнул.
        – Я и не знал, что было так много вариаций этой модели. Красные, оранжевые, синие, зеленые, белые, цвета на любой вкус…
        – Да уж, и модификации тоже. Вот этот автомобиль с запасным колесом спереди – один их самых старых. У некоторых сбоку есть стекла, у других нету. Ты посчитал, сколько их тут?
        Можно было не сомневаться, что Ассад успел сосчитать.
        – Да, сто тридцать две штуки.
        – Итак, какая гипотеза имелась у Хаберсота?
        – Что Альберту сбила такая вот «буханка».
        – Фольксвагеновская, именно! И я тоже так думаю.
        – Одна из тех, что помечены крестиком.
        – Каким крестиком?
        Ассад показал на четыре-пять фотографий, которые действительно были отмечены небольшим крестиком в углу.
        – Смотри, все машины на выделенных снимках голубого цвета.
        – Вижу. Только, к сожалению, голубые «буханки» были самыми распространенными, – сказал Карл. – В шестидесятые-семидесятые годы их можно было встретить повсюду.
        – Карл, и все-таки он отметил не все голубые, а только те, у которых лобовое стекло состоит из двух половинок и с неоткрывающимися окнами в средней части кузова.
        – И все же, насколько я помню, данная модель была наиболее популярной. Совершенно типичный, стандартный, ничем не примечательный фургончик, хотя со временем его форма претерпела некоторые изменения.
        – Вот на этом стоит жирное пятно, – заметил Ассад. – Гляди! Такое впечатление, что Хаберсот несколько раз ткнул прямо в середину бампера. Как будто хотел сказать: «Ну, вот и ты!»
        Карл приблизил голову. Точно подмечено. Это была одна из специальных модификаций модели – с громоздким бампером, усиленным двумя плоскими вертикальными креплениями, к которым, параллельно основному бамперу, была приварена горизонтальная металлическая трубка.
        – Ассад, из тех, что с крестиками, этот автомобиль единственный, у которого имеется характерный составной бампер. Молодец, что обратил внимание.
        – Карл, а теперь посмотри вон туда. Опять та же самая модель.
        Ассад указал в направлении стены, за которой располагалась еще одна комната.
        На стене висела увеличенная копия той же фотографии; она была прикреплена малярной лентой между двумя картинами, которые, как это ни странно, были помечены теми же инициалами, что и пейзаж на стене в Доме собраний. Вероятно, художник был местным.
        При ближайшем рассмотрении фотокопии оказалось, что изображение крупнозернистое и нечеткое, так что толком не видно было ни номерного знака, ни лица человека, который запечатлен в момент выхода через водительскую дверцу. Вероятно, степень приближения была максимально возможной для обычной любительской камеры, а может, в момент съемки у фотографа дрогнула рука.
        – Карл, смотри-ка, что написано внизу. «BMV/BR CI B14G27, 5 июля 1997 года». Ровно за четыре с половиной месяца до аварии, да?
        Но Карл промолчал.
        Из размытого облака ветвей серых оттенков от верхнего края фотографии тянулась почти незаметная стрелка, проведенная маркером и указывающая на человека в автомобиле. Она была размером около десяти сантиметров и сопровождалась несколькими едва различимыми словами.
        С трудом прочитав надпись, Карл испытал настоящее потрясение.
        «Эй, Карл Мёрк, а вот и он» – гласила надпись.
        – Куда ты там уставился? – поинтересовался Ассад.
        Мёрк тихо вздохнул. По направлению застывшего взгляда Ассад уже понял, на что именно пялился его начальник.
        – Боже всемогущий, да он меня прессует, – вновь вздохнул Карл. – И понятное дело, тут не написано имя этого человека.
        – Как ты думаешь, удастся ли нам с помощью специалистов Управления добиться более четкого изображения лица?
        – Только не с этого источника. – Он повернулся к двери гостиной. – Роза, подойди-ка сюда.
        С того момента, как она показалась в дверях, до того, как поняла, что именно они обнаружили, прошло меньше пяти секунд.
        – Да уж, ну и делишки…
        Карл поджал губы.
        – Пути назад нет, – прокомментировал Ассад.
        Мёрк долго смотрел на увеличенный снимок, затем в который раз вздохнул. Нет пути назад? Да уж, и впрямь… Он обернулся к Розе.
        – Я вынужден констатировать: действительно, некоторые признаки указывают на то, что ты была права относительно Хаберсота. Возможно, он в течение долгих лет подозревал этого самого парня в совершении преступления, но никак не мог найти его и в конце концов сдался. Он решил предоставить поиски другим, хотел выбросить это дело из головы, прекрасно понимая, что не сможет выполнить эту миссию самостоятельно. И самоубийство стало для него не только способом выбить дело из головы, но и дать ему новый ход. В связи с вышесказанным, теперь я так же, как и ты, склонен считать, что он был чуть ли не уверен, что мы приплывем на остров и продолжим расследование. Его самоубийство стало для нас своего рода пригласительным билетом.
        – А обратного билета нет, – заключил Ассад. – Но что же может значить BMV/BR CI B14G27?
        – Может, инициалы фотографа, а может, какой-то регистрационный номер. Роза, ты просмотрела папки?
        Она кивнула.
        – Никаких идей в связи с данной последовательностью букв и цифр?
        – Нет. Система достаточно простая, тем более что эти папки почти пустые.
        – Ну, и что теперь, Карл? – спросил Ассад.
        – Вот именно – что теперь?
        Мёрк поглядел на своих помощников. Они проработали вместе почти семь лет, раскрыли кучу дел, а их глаза по-прежнему горели от готовности ринуться в бой. Иногда такое рвение заряжало его энергией, иногда – нет. В настоящий момент у них не получилось совершить прорыв, а значит, ему самому предстояло углубиться в имеющиеся факты и извлечь новые сведения хоть из-под земли.
        Он барабанил пальцами по стене рядом с фотокопией. Ассад сказал, нет пути назад…
        – Ладно уж. Роза, зарезервируй нам гостиницу еще на две ночи. А мы с тобой, Ассад, давай-ка осмотрим дом. Надо понять принцип, по которому сгруппированы материалы, и прикинуть объем груза, который нам предстоит забрать с собой.

        Глава 11

        Сентябрь 2013 года
        Пирьо в десятый раз перечитала письмо Ванды Финн, в котором та сообщала о скором прибытии. Ей это совершенно не нравилось. Интуиция не являлась неотъемлемым компонентом учения о натурабсорбции, однако, учитывая прошлое Пирьо, эту способность невозможно было игнорировать.
        А в данный момент интуиция явно не предвещала ничего хорошего. С каждым новым прочтением письма Пирьо представляла новые сценарии и возможные последствия вторжения Ванды Финн, но конечный результат всегда оставался неизменным: с какой стороны ни посмотри, в сообщении этой женщины между строк угадывалась настоящая катастрофа. Ванда проигнорировала отказ зачислить ее на курсы, а теперь она собиралась вторгнуться в мир Пирьо и Ату, и Пирьо никак не могла потерпеть такого развития событий. По крайней мере, сейчас, когда ее биологические часы затикали с бешеной скоростью.
        «Хорошо еще, что именно я занимаюсь подобными заявлениями», – подумала Пирьо. Стоит только Ату увидеть это письмо, оно немедленно возбудит его любопытство и усилит либидо; она знала его слабости лучше, чем кто-либо. Ну уж нет, она просто-напросто не позволит этой женщине объявиться в Академии натурабсорбции, в противном случае ситуация выйдет из-под контроля.
        Взглянув на часы, Пирьо погрузилась в размышления. Через час эта молодка во всей своей красе прибудет на центральную станцию Кальмара, рассчитывая, что Пирьо уступит ей…
        Как бы не так!
        «Буду импровизировать, я это умею», – решила она.
        Все образуется.

* * *

        Она подошла к своему скутеру, припаркованному на площади у пристани, немного постояла, рассматривая полусгнившие доски, погруженные в воду, и плещущиеся вокруг свай водоросли. Что может быть более успокаивающим? И все же это зрелище пробудило у нее неприятные ассоциации. Дело в том, что в свое время уже имели место нешуточные угрозы привычному существованию Пирьо, и в последний раз все завершилось именно здесь.
        Тогда Пирьо повздорила с одной из учениц, в которой разглядела опасную соперницу, ссора вылилась в бесконечные перепалки, стычки и разборки. Выяснение отношений становилось все более жестким. Всего за несколько недель женщина заняла прочные позиции в покоях Ату и постепенно начала настаивать на передаче ей некоторых рабочих обязанностей, всегда входивших в компетенцию Пирьо.
        Именно тогда она перешагнула черту, после которой не было пути назад.
        Вообще-то исход этого противостояния оказался результатом несчастного случая, но лучшего разрешения конфликта невозможно было пожелать.
        Это произошло несколько лет назад, а теперь объявилась некая Ванда Финн…
        Пирьо бросила взгляд на здание Академии и решила выехать по гравийной дорожке, которая огибала постройки и пересекала сад. Правда, этот путь был чуть длиннее, чем прямая дорога к шоссе, но и более незаметный – так никто в Академии не узнает, куда и в каком направлении она уехала.
        Если кто-нибудь потом поинтересуется, где она была, можно будет ответить, что она отправилась на север острова освежить голову и мысли. Что ей необходимо было обдумать некоторые новые идеи для своих телефонных консультаций.
        Важно, чтобы причина ее отсутствия выглядела разумно и достоверно. До тех пор, пока она сама не назовет имя Ванды Финн, о существовании этой женщины не узнает никто, кроме нее.
        К концу дня, когда опасность будет нейтрализована и уничтожена, придет черед подумать о Малене. Пирьо еще не решила, каким образом избавится от этой соперницы, чтобы Ату ничего не узнал, но если этого не произойдет в ближайшем будущем, отношения между Маленой и Ату вполне могут разрастись в крайне нежелательный союз.

* * *

        Для Ванды настоящее путешествие началось лишь с того момента, когда она села на поезд в Копенгагене.
        Перелет не сильно отличался от других перелетов, но вот последний участок пути – в поезде, везущем ее мимо пейзажей, подобных которым она в своей жизни не встречала, – оказался совершенно захватывающим. Сам язык, звучавший вокруг, словно явился из мира саг – волнующее, волшебное наречие ушедшей эпохи.
        Ванда смотрела на плоские вытянутые участки пахотной земли, сменявшиеся скалами и километровыми каменными стенами, при возведении которых на заре времен была стерта не одна пара рук. Неожиданно вдоль железнодорожного полотна возникли красные деревянные домики и бесконечные сосновые леса. Здесь, на этой удивительной и чудесной шведской земле, она обретет свое королевство и свой трон. Здесь она наконец откажется от себя и своего прошлого и станет жить с Ату до конца своих дней. Ванда была уверена в этом как никогда.
        Она подготовилась хорошо. Поскольку ее так и не пригласили, вполне ожидаемо было столкнуться с возмущением и недовольством, а вследствие этого ее адаптация могла затянуться очень надолго. Но пусть так – она не собиралась отступать, даже если поначалу ее полностью отвергнут. Ванда сообщила о времени своего прибытия в очередном имейле, было бы замечательно, если бы кто-то встретил ее на станции, ну а если нет, на этот случай она заказала отель и запаслась деньгами, которых должно было хватить на несколько недель. Лишь бы ей назначили встречу в Академии.
        – Вы тут впервые? – поинтересовался сидевший напротив мужчина, когда она заерзала на сиденье. Они уже миновали Карлскруну, до Кальмара оставалось всего полчаса.
        Ванда подтвердила.
        Попутчик улыбнулся.
        – И куда же вы направляетесь?
        – В Эланд. Встречаюсь там со своим женихом, – услышала она собственный ответ.
        На его лице мелькнула тень разочарования.
        – Счастливчик. Можно спросить, кто он?
        Ванда почувствовала, что почему-то покраснела.
        – Его зовут Ату Абаншамаш Думузи.
        Собеседник нахмурился, кивнул и стал смотреть в окно, на очередной провинциальный городок, окутанный рассеянным светом фонарей.
        Когда они приехали на станцию, мужчина помог ей вынести чемодан.
        – Вы сознаете, во что вы ввязываетесь? – спросил он, ставя чемодан на перрон.
        – Почему вы так говорите?
        Еще один напичканный предрассудками обыватель, который глядит на мир сквозь догмы, впитанные с молоком матери…
        – Я журналист, работаю здесь, в Кальмаре. Я ездил в Эланд, чтобы взять интервью у тамошнего гуру. Противоречивые ощущения. Да, заранее простите, ибо это лишь мое субъективное восприятие, только я увидел там исключительно мошенничество и манипулирование людьми. Лидер, Думузи, пытался и меня завлечь к себе в сети, но, должен сказать, ему это не удалось ни на йоту. А вы, видимо, уверены в успехе своего предприятия?
        Ванда кивнула. Уверена больше, чем когда-либо.
        – Спасибо за помощь, – поблагодарила она журналиста без лишних комментариев и направилась к площади перед вокзалом. Там на мгновение остановилась, прислонилась к флагштоку, щурясь на солнце. Она так и думала – ее никто не встретил.
        «Тогда пойду в гостиницу, оставлю там вещи. Наверное, такси можно будет заказать там же».
        Вероятно, она прибудет на место через три четверти часа.
        Едва Ванда собиралась наклониться и взяться за ручку чемодана, из-за угла на полной скорости вывернула женщина на желтом скутере. Вся в белом. Лицо ее было напряжено.
        Ванда узнала ее как раз по этому сосредоточенному выражению лица. И тут же инстинктивно сжала кулаки.

        Глава 12

        Четверг, 1 мая 2014 года
        На первый взгляд жилище Хаберсота казалось потонувшим в совершеннейшем бардаке. Судя по всему, тут было принято занимать очередной стопкой бумаг любой клочок свободного пространства, в том числе и на полу. Как только появлялось пустое место на стене, туда немедленно приклеивалась какая-нибудь журнальная вырезка или фотокопия. В этом доме не осталось ни единого намека на классический семейный уют, как не осталось практически никаких личных вещей хозяина, если не считать пары семейных фотографий в застекленных рамках. Было очевидно, что лишь посвященным дозволялось проникнуть в ту часть жизни Хаберсота, которая занимала его гораздо больше, нежели ежедневная рутина на полицейском участке в Рённе.
        Но стоило только приступить к подробному изучению этого бедлама, обозначившего конец нормального существования, как в каждой тщательно отмеренной зоне жилища обнаруживался свой особый смысл – и логика.
        Здесь находилась скрупулезно воссоздаваемая на протяжении почти двух десятилетий коллекция материалов, посвященных одному-единственному событию, всерьез волновавшему Хаберсота: трагической гибели Альберты.
        Стоило взглянуть на этот кавардак глазами опытного следователя, и тут же становилось понятно, что гостиная выполняла для Хаберсота роль распределительного центра, куда попадали все новые материалы, прежде чем они сортировались по темам и отправлялись в другие комнаты. Здесь бумаги были разобраны и разложены на стопки в хронологическом порядке. Папки на книжных полках содержали перечень имеющихся сведений и их место в каталоге. Столовая, по всей видимости, являлась своего рода конечным пунктом для всех следов и аллюзий. Остальная часть дома была поделена в соответствии с подтемами. К примеру, в подсобке, где стояла стиральная машина, хранились материалы следствия, которое велось полицией параллельно с расследованием Хаберсота, и занимали они довольно мало места.
        Небольшая комнатка за подсобкой была набита стенограммами интервью с местным населением в первые недели после трагедии. В детской комнате наверху хранились документы, затребованные в национальной полиции и имеющие отношение к другим похожим делам, когда водитель скрывался с места происшествия. Кроме того, там же стоял целый стеллаж под лаконичным названием «Альберта», в свою очередь поделенный на секции, каждая из которых освещала отдельный набор сведений о прошлом девушки. Даже друзьям и подругам, с которыми она общалась до поступления в народную школу, были посвящены отдельные папки и стопки.
        Спальня Хаберсота на втором этаже оказалась наиболее забитым помещением из всех. Окно давным-давно было завалено и не открывалось, и в комнате сразу ощущалась жуткая духота.
        – Карл, ты когда-нибудь стоял за верблюдом, страдающим от колик? – поинтересовался Ассад, принюхавшись.
        Мёрк покачал головой, но прекрасно понял, что имел в виду помощник. Как будто долгие годы пожилой человек испускал здесь кишечные газы, вместе с которыми из него постепенно выходил дух.
        Карл осмотрелся. Если не считать аккуратно заправленной кровати и узенькой полоски на полу рядом с кроватью, все пространство спальни было до предела загромождено материалами. Перед окном стояли два книжных шкафа с общими сведениями о народной школе, ну и, конечно, с папками, содержавшими факты об учителях и учениках, находившихся в школе в одно время с Альбертой. Но именно в этой комнате Карл с Ассадом наткнулись на то, что плохо вписывалось в общую картину обстановки этого дома.
        – Как ты думаешь, почему у него все это лежит именно здесь? – Ассад указал на пол.
        Рядом с постелью Мёрк увидел множество прилежно отсортированных брошюр и распечаток об оккультных феноменах и движениях. Кажется, ни одно мистическое явление не было упущено: контакт с душами умерших, ароматерапия, астрология, визуализация ауры, трансформация ауры, цветочная терапия Баха, ясновидение, толкование снов, методы освобождения сознания, энергетическая балансировка, все виды целительства, очистка дома от негативной энергии и так далее. Десятки расположенных в алфавитном порядке тем, объединенных альтернативным образом мысли и жизни и нестандартным подходом к лечению болезней.
        – Карл, как ты считаешь, может, он пытался найти утешение в чем-то подобном?
        Мёрк покачал головой.
        – Не знаю. Думаю, вряд ли. Как-то бессмысленно получается… Тебе не попалось на глаза ничего, что подтверждало бы такую теорию? Карты Таро, например, или маятники, или астрологические прогнозы? Флаконы с ароматическими маслами?
        – Может, в ванной на первом этаже… Мы ее пропустили.
        Они спустились в прихожую, со стандартной вешалкой для пальто и курток с одной стороны и с шеренгой поношенной обуви и висевшим на крючке рожком с бамбуковой ручкой – с другой. К прихожей примыкал коридор с непременной подставкой для зонтов в углу. Из коридора вели четыре двери в разные помещения – в гостиную, в кухню, плюс две узенькие двери, за которыми, по предположению Карла, находились туалет и ванная. Он заглянул на кухню – Роза стояла у раковины и с несвойственной ей задумчивостью мыла руки. С ней творилось что-то странное.
        Не иначе как шестое чувство подсказало ей, что Мёрк смотрит на нее, и она резко обернулась.
        – Карл, мы не сможем запихнуть это все в новый кабинет Гордона. Но если дополнительно воспользуемся свободным местом вдоль коридорной стены, возможно, все войдет. Поставим несколько книжных стеллажей тут и там – и порядок. Если мы обратимся за помощью в какую-нибудь мувинговую компанию, они, наверное, смогут перевезти несколько шкафов Хаберсота. Если, конечно, Юна Хаберсот не будет против. – Она вытерла руки об одежду. – Ну да, ведь она же наследница всего этого богатства… Формально обладателем отцовского наследства в течение нескольких часов являлся Бьярке, но поскольку он тоже мертв, выходит, все переходит во владение его матушке. Что скажете?
        – Я скажу, Роза, что ты все прекрасно рассчитала. Так что займись расспросом наследницы сама. Только, будь я на твоем месте, я вообще не стал бы ничего спрашивать.
        Она изумленно посмотрела на него.
        – А, неужели все так просто? Никогда бы не подумала…
        – Нет, но этот дом скрывает в себе много такого, о чем ты – как и я, если уж на то пошло – никогда не подумала бы.
        – И даже я, – донесся сзади голос Ассада. Он широко распахнул обе узкие двери, но свет включился только в одном помещении. – Туалет и ванная комната совмещены, там нет ничего необычного. Вторая дверь ведет в узкий коридор к гаражу, а дальше лестница спускается в подвал.
        «Будь прокляты гаражи и подвалы со всем хранящимся в них дерьмом!» – подумал Карл.
        Они зашли в гараж. Запах дегтя и бензиновых испарений и тусклый свет, просачивающийся сквозь пыльные окна, не оставляли сомнений в основном предназначении этой пристройки. На песке остались следы колес, но самой машины не было. У Дома собраний ее тоже не оказалось. Видимо, полиция отбуксировала ее на свою стоянку.
        – Гаражи всегда производят какое-то зловещее впечатление, – заметил Ассад и подчеркнул свое мнение сжатыми кулаками.
        – Почему? Из-за паутины, что ли? – Карл осмотрелся.
        Паутины здесь и впрямь было полно. Его рыжеволосая кузина наверняка впала бы в кому, оказавшись в этом помещении. Он никогда не забудет летние каникулы, когда она скакала, как одержимая, в гостиной в их фермерском домике, стараясь раздавить паука, или орала во всю глотку, завидев слишком крупную паучью особь… В общем, для Карла все выглядело вполне по-домашнему. Несколько стеллажей с реликвиями давно ушедшей эпохи. Роликовые коньки и сдутые пляжные игрушки, банки из-под краски с помятыми крышками, всевозможные аэрозоли, которые уже давным-давно запретили к использованию. Под потолочными балками висел парус от доски для серфинга, лыжи и лыжные палки. На взгляд Карла, здесь не было ничего зловещего.
        – Вся обстановка напоминает об ушедшем времени – о времени, которым неверно распорядились, – философствовал Ассад.
        – Неверно распорядились?
        – Обо всех тех минутах, в которые следовало использовать все эти вещи, но они так и остались нетронутыми.
        – Ассад, мы ничего про это не знаем. И почему именно зловещее впечатление? Скорее уж тоскливое, как мне кажется.
        Ассад кивнул.
        – Тем более гараж всегда отделен от дома и кипения домашней жизни. Находясь в таком помещении, я будто ощущаю прикосновение смерти.
        – Я не понимаю.
        – Ты и не поймешь, Карл. Все не могут чувствовать одинаково.
        – Ты имеешь в виду самоубийство и все такое? Такие мысли лезут тебе в голову здесь?
        – Ну, это тоже…
        – Хм-м. По-моему, тут нет ничего особенного. Никаких ящиков с непонятными вещами. Никаких записок на стенах, мистических пирамидальных конструкций и кристаллов или предметов культа, как те, про которые можно прочитать в спальне. Ты согласен?
        Ассад внимательно осмотрелся. Похоже, согласен.
        Подвал, судя по всему, тоже не скрывал никаких сюрпризов и оказался вполне чистым и хорошо продуманным помещением. Он состоял из прачечной комнаты, но без белья, комнаты для хранения консервов, но без запасов, а также мастерской, но без единого инструмента. Зато посреди подвала размещалась суперсовременная копировальная машина и огромное количество старого оборудования для химической обработки фотопленки. Немногие в нынешней Дании смогли бы похвастаться умением работать с подобными агрегатами.
        – Он организовал здесь настоящую фотолабораторию, – догадался Карл. – Только я не вижу проявителей и прочих расходных материалов.
        – Быть может, это было его давнее хобби… Нет-нет, я думаю, в последнее время он чаще пользовался вот этим, – Ассад похлопал по корпусу копировальной машины. – И фрагмент фотографии «буханки» он тоже увеличил с помощью этого аппарата.
        – Несомненно.
        Карл взял стоявшую рядом с агрегатом мусорную корзину, выудил оттуда смятые бумаги и расправил их на столе. Несложно было догадаться, каким образом Хаберсот работал с фотографией. Сначала он снял копию изображения, увеличенного до четверти формата А4, затем увеличил ее до половины А4, полученный результат увеличил до А4 и, наконец, до А3. Явно не лучший способ добиться качественного результата.
        – Ассад, взгляни на первую увеличенную копию. Судя по хромированному радиатору, автомобиль, стоящий рядом с «буханкой», тоже довольно старый. Рядом с машиной на заднем плане стоит мужчина. Я думаю, дело происходит на парковке, как считаешь?
        – Но явно видно траву. Так что, возможно, что и не на парковке.
        – Верно. Но обрати внимание, что на данном увеличенном снимке отчетливо просматривается фрагмент другой фотографии на той же самой странице. О чем это говорит?
        – О том, что на одной странице было напечатано сразу несколько фотографий.
        – Именно. Скорее всего, наш снимок находился в фотоальбоме. Это подтверждает и структура бумаги, к которой приклеена фотография. Бумага грубоватая, похожая на картон. Я думаю, снимок был сделан аппаратом «Кодак Инстаматик», судя по квадратной форме.
        – Оригинал, несомненно, все еще лежит в ксероксе, – убежденно заявил Ассад и открыл крышку копировальной машины. К сожалению, он ошибся.
        Сириец захрипел себе в бороду, звучание его голоса больше напоминало ритм-секцию во время исполнения сальсы.
        – Если б мы получили возможность посмотреть весь альбом целиком, у нас появился бы шанс выяснить, где был сделан снимок. А может, даже определить, кем он был сделан.
        – Хаберсот не работал в криминальном отделе, а потому не стоит ожидать от него свойственной нам логики и систематичности мышления. И тем не менее должен же он был, черт возьми, хоть где-то отметить, откуда она у него взялась… Может, в одной из папок наверху можно найти ответ?
        – Карл, смотри. Вот еще одна стопка фотокопий. – Ассад вытащил бумаги из деревянного ящика, который Хаберсот почему-то прикрепил к стене, и с улыбкой протянул Мёрку. – По всей видимости, последнее, что он успел перед самоубийством.
        – Очень смешно, Ассад. – Карл отшвырнул на другой конец стола страницы с изображением обнаженной женщины в довольно фривольных позах. Бумага успела пожелтеть – Хаберсот явно уже давно не тешил себя подобными картинками.
        – Мне удалось войти в его компьютер, Карл, – сообщила Роза, когда они поднялись в дом. – Естественно, пароль оказался «Альберта», проще простого. – Она ухмыльнулась. – Все сведения, собранные в ходе поиска материалов, содержатся не только в папках, но и скопированы на жесткий диск компьютера. Разница заключается лишь в том, что в пластиковые кармашки папок иногда вложены небольшие вырезки из прессы или другая дополнительная информация, подкрепляющая основное содержимое папки. Я просмотрела несколько из них и ничего особенного не обнаружила. У меня такое ощущение, что Хаберсот отказался от системы папок и полностью перешел на стопки. Но, конечно, я могу ошибаться…
        Она! Ошибаться! Он не ослышался?
        – Роза, а тебе не попалось никаких подробностей относительно фотографии «Фольксвагена»? – Карл положил перед ней самую мелкую фотокопию снимка.
        – Возможно, – ответила она. – Фотография какая-то размытая… Это ксерокопия?
        Ассад подтвердил ее предположение.
        – Ну ясно. Я так и поняла, что у него нет сканера. Всего лишь небольшой принтер. – Она показала в направлении струйного принтера, выглядывавшего из-под груды наваленных на него бумаг. – Господин Мёрк, не волнуйтесь. Я проштудирую компьютер и, возможно, найду какие-то сведения касательно происхождения снимка. В этой развалюхе содержится всего-то шестьдесят мегабайт памяти, так что задача выглядит вполне решаемой.
        Слава богу, наконец-то в речи Розы промелькнула ирония.
        Она со вздохом повернулась обратно к экрану и полностью погрузилась в работу. Вот это была их Роза.
        – Давай же, Карл! – закричал Ассад. Он весь приник к увеличенному изображению, лицо его сморщилось.
        – Что такое?
        – Разгладь-ка еще вот тут. – Он поднес руку Мёрка к центру изображения.
        – И что?
        – Нажми посильнее, тогда ты почувствуешь. А?
        Теперь Карл и сам ощутил.
        – Вот-вот. С обратной стороны листа с увеличенным снимком что-то приклеено. – Ассад кивнул сам себе. – Конечно же, Хаберсот рассчитывал, что мы заберем эту бумагу с собой, Карл. Сомнений нет. Мне кажется, мы обнаружили иголку в куче соломы.
        – Иголку в стоге сена, Ассад.
        Карл отогнул угол листа.
        – Есть! – воскликнул сириец – и был прав. На обратной стороне красовалась страница из фотоальбома, на ней было четыре фотографии.
        – Может быть, тут написано, откуда они взялись, – предположил Ассад, открепляя листы друг от друга.
        Ясное дело, никакой информации не обнаружилось.
        Карл взял страницу с фотографиями. Все четыре снимка явно представляли собой итог долгой фотосессии, посвященной ретроавтомобилям, и, вероятно, были сделаны на каком-то фестивале.
        Мёрк ощутил, как резко участился его пульс. Такое случалось с ним порой, когда расследование неожиданно выходило на новый этап. Он порадовался про себя. Ради таких моментов стоило жить и дышать.
        – А вот и парень, – сдержанно констатировал Мёрк, показывая на фрагмент фотографии площадью не более полутора сантиметров. – Вон, на заднем плане, видишь? Он смотрит на автомобиль с внушительным радиатором. Шикарная раритетная деталь.
        – Ох, Карл… Такую фитюльку нам ни за что в жизни не сделать более четкой, чем сделал Хаберсот. Никогда, будь у нас хоть сто лет в запасе.
        Ассад был прав. С учетом всех обстоятельств, Хаберсот сделал все, что было возможно.
        – Внизу на фотографии написано «CI B14G27», а у нижнего края страницы сбоку – «BMV/BR». А теперь смотри, что написано над черной машиной на соседнем фото: «TH A20». И, наконец, под двумя оставшимися – «WIKN 27» и «WIKN 28», соответственно. Тебе не кажется, Карл, что эти сочетания букв и цифр каким-то образом относятся к машинам? Ты вообще знаешь что-нибудь о ретроавтомобилях, если не считать дребезжащего корыта, в котором ты нас возишь?
        Карл покачал головой.
        – Единственная известная мне марка, в модельном ряду у которой есть CI, – это «Ситроен». Насчет других обозначений – THA и WIKN – вообще понятия не имею.
        – Сейчас выясним. – Ассад был невозмутим.
        Роза даже не успела возразить, когда кудрявый ворвался и отодвинул ее вместе с креслом от экрана.
        – Мы сейчас все тебе объясним, – поспешил успокоить ее Карл, пока Ассад вводил в поле поиска «Citroen B14G27».
        Ни одного результата. И что теперь делать?
        – Не особо-то вы и умные, выходит, – слегка надувшись, прокомментировала Роза и бросила взгляд на монитор. – Старые автомобили, да? Я бы даже сказала, старинные. Аж двадцатых годов, насколько могу судить. А именно, двадцатого, двадцать седьмого и двадцать восьмого, написано черным по белому.
        Карл нахмурился. Какой позор, что ему самому не пришло это в голову…
        – О’кей. Ассад, попробуй набрать «Citroen B14G 1927».
        Роза оказалась права. Через секунду после того, как Ассад нажал на кнопку поиска, на экране появилась целая прорва до блеска отполированных образчиков автомобильной индустрии, сошедших с конвейера в межвоенный период. Чудесные автомобили всевозможных цветов.
        – Фантастика! У каких марок есть модели TH и WIKN или WIKN? Проверь-ка, Ассад.
        – Позвольте мне, – Роза толкнула кресло, угодив подлокотником прямо в бедро Ассаду.
        С минуту побарабанив по клавиатуре, она выудила из просторов Интернета изображения автомобиля «Тулин А 1920[125]» и пары «Виллис-Найт» 1927 и 1928 года выпуска.
        Ассад напоминал именинника, который распаковывает подарки.
        – Итак, Карл, сейчас мы все и узнаем, – сказал он, когда Роза ввела в поисковое поле названия всех трех моделей сразу.
        – Эге-гей! – прокричал Ассад, улыбаясь до ушей.
        Сложный поиск выдал всего лишь три результата. К их делу явно относился самый первый:

        «Ралли “Вокруг Борнхольма” 1997 год (серия фотографий)
        И сразу были рассеяны все сомнения относительно того, что означают буквы «BMV/BR». Таинственная аббревиатура расшифровывалась просто-напросто как «Bornholms Motor Veteraner/Bornholm Rundt»[126].
        Ассад буквально прыгал на месте от возбуждения. Довольно странно было наблюдать за ним, учитывая его не очень спортивную фигуру и вполне зрелый возраст.
        – Да-да, Ассад. Теперь нам осталось только выяснить, где был сделан этот снимок, как эта страница с фотографиями попала к Хаберсоту, кем является человек на снимке, если кто-то вообще это знает, а кроме того – виновен ли он в совершении преступления; где он находится в данный момент и каким образом Хаберсот…
        Ассад перестал прыгать.
        – Карл, замолчи, – перебила его Роза. – Я проверю, работает ли принтер Хаберсота, и попробую распечатать всю доступную информацию об автоклубе, хорошо? Попробуем начать с этого.
        Карл вытащил из кармана телефон и в который раз констатировал, что батарея почти разряжена. Он набрал номер комиссара полиции Биркедаля.
        – Говорит Карл Мёрк. Хочу сообщить вам две вещи, – лаконично произнес он, когда установилось соединение. – Мы забираем все материалы, собранные Хаберсотом, в Управление полиции, хорошо?
        – О да, думаю, наследники будут счастливы. Но зачем вам это?
        – Нам попросту стало любопытно – должен же хоть кто-то проявлять любопытство… А во-вторых…
        – Карл, – прервал его Биркедаль, – если вас интересуют какие-то подробности, вам стоит побеседовать с человеком, который в свое время официально занимался этим делом. Это добродушный парень, так что приберегите ваши насмешки для него, ладно? Он настоящий работяга и прекрасно справляется со своими обязанностями. Так что переключаю вас на него. Его зовут Йонас Равно.
        – Я хотел бы выяснить кое-что еще. Удалось ли вам обнаружить в жилище Бьярке Хаберсота что-то, о чем нам необходимо знать? Мотивы самоубийства, например?
        – Нет, ничего. Его компьютер битком набит порнографическими фотографиями гомосексуальной направленности да какими-то старыми играми.
        – Пришлите его нам, когда закончите ваши процедуры, хорошо?
        – Ну, тогда пеняйте на себя. Переключаю на Равно.
        Из трубки послышался усталый голос, который отнюдь не стал бодрее, когда Карл сообщил, по какому поводу он позвонил.
        – Хотите верьте, хотите нет, но я изо всех сил старался помочь Кристиану Хаберсоту, – произнес утомленный человек на другом конце провода. – Проблема заключалась только в том, что у нас с ним ничего не вышло, к тому же одновременно приходилось работать над множеством других дел – и тогда, и после. Как ни крути, все-таки почти двадцать лет прошло, не забывайте.
        Карл кивнул; ему не надо было объяснять специфику этой работы. Если и можно быть уверенным в чем-то в этой жизни на сто процентов, так это в том, что преступления как совершались, так и будут совершаться.
        – Хаберсот подозревал мужчину из «буханки», которого выделил в фотоальбоме девяносто седьмого года. У вас есть предположение, кто мог дать ему этот альбом? И еще – делился ли он когда-нибудь своими подозрениями с вами?
        – Мы с Кристианом не обсуждали это дело в течение последних пяти-шести лет. Вернее, я даже запретил ему возвращаться к нему в разговоре со мной, если только у него не появятся какие-то действительно существенные новые подробности. Он должен был лишь исполнять свои обязанности в патрульной службе. И потому я исхожу из того, что едва ли мы сталкиваемся здесь с какой-то существенной деталью. Очевидно, он откопал это в последние годы.
        – А как насчет вас? Попадалась ли вам в связи с данным делом какая-либо деталь, которая позволила бы прийти к некоему глобальному заключению? Как вы видите это дело сегодня?
        – Имеются некоторые теории…
        – И к чему сводится их суть?
        – Если предположить, что произошел несчастный случай, то водитель транспортного средства, очевидно, находился в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, поскольку не обнаружено следов торможения. А если это был не несчастный случай, а умышленное убийство, то у нас напрочь отсутствует мотив. Она не была беременна, пользовалась большой популярностью – зачем было ее убивать? Можно предположить убийство на почве полового извращения. Совершить такое мог, например, психически нездоровый человек, которому внезапно взбрело в голову кого-то пристукнуть. Но, опять же, должна быть какая-то причина, зачем Альберте понадобилось в такую рань ехать на велосипеде именно на это место. А причина нам доподлинно неизвестна. Она должна была встретиться с кем-то? И почему именно там? Ибо я полагаю, что она приехала на место встречи, слезла с велосипеда и принялась ждать. Причем поставила велосипед в некотором отдалении – в противном случае при столкновении она наткнулась бы на его металлические детали и оказалась бы сильно покалечена. А мы не обнаружили на велосипедной раме ни единого следа крови. Я думаю,
она приехала на место встречи слишком рано и ждала, прогуливаясь вокруг. Вполне может быть, что свидание планировалось как раз с тем человеком, который сотворил с ней это безобразие…
        – Есть у вас предположения, кого она ожидала? Мужчину из автомобиля?
        – Да, именно так. Нам известно, что у нее имелся парень, это зафиксировано в рапорте, – как и тот факт, что он жил на острове. Но я не смог выяснить, когда именно он пропал – до или после трагедии.
        – У вас есть его имя и бывший адрес проживания?
        – Вероятно, он жил во временном лагере на фермерском участке рядом с Элене, но его имя установить не удалось. Фермер, сдававший в аренду участок земли под лагерь, не заключал никаких договоров, он сразу получал наличными пять тысяч крон за оговоренный период. И – да, ему пришлось заплатить налоги в полном соответствии с законом.
        – Вы сказали «вероятно». Каким образом вы вышли на него? В рапорте об этом не упоминается.
        – Честно говоря, я уже не помню. Вполне может быть, тут заслуга Хаберсота. Он ошивался там по двадцать четыре часа в сутки.
        – Хм… За какой период фермер получил оплату?
        – За шесть месяцев в девяносто седьмом году. С июня по ноябрь.
        – У нас есть описание арендатора?
        – Да. На вид двадцати с чем-то лет, скорее даже ближе к тридцати. Опрятный молодой человек, длинные темные волосы, одежда похожа на стиль хиппи. Армейский жакет с нашивками: «Атомная энергетика? Спасибо, не надо!», и все в таком духе.
        – И?..
        – Ну, вот, собственно, и все.
        – Негусто, черт возьми… И вы уверены, что фермер-арендатор сообщил вам все известные ему факты?
        – Искренне надеюсь, ибо он умер три года назад.
        Мёрк покачал головой и завершил разговор. Нельзя позволять уголовным делам так долго жить.
        – Карл, я должна тебе кое-что сказать, и я совсем не уверена, что это тебе понравится, – встрепенулась Роза. К чему, черт возьми, эта дьявольская улыбочка? – Я забронировала нам номера в гостинице еще на две ночи.
        – Отлично. А в чем проблема?
        – Ну, в принципе никакой проблемы и нет, если не считать, что ваши с Ассадом номера оказались уже заняты на эти даты.
        – То есть мы переселяемся в другую гостиницу, так? – осторожно предположил Ассад.
        Это не к добру, подумал Карл.
        Роза посмотрела на них так, словно они были трудными подростками. Значит, дело не в другой гостинице.
        – Ну, тогда, значит, мы переезжаем в другие номера? – не сдавался Ассад.
        – Точно. К сожалению, все одноместные номера оказались заняты, и мне ничего не оставалось, как забронировать вам один двухместный. С двуспальной кроватью, двойным одеялом и прочими прелестями. Представляете, как вам будет уютненько?

        Глава 13

        Октябрь 2013 года
        Стройная женщина с чемоданом стояла на площади перед желтым зданием, прислонившись к одному из флагштоков, как грациозная скульптура. Гордо возвышаясь над площадью, она демонстрировала свою блестящую коричневую кожу и словно издевалась над генами, которые давным-давно подавили малейшие проявления смуглости здесь, на далеком севере. Словно издевалась над двадцатью годами, в течение которых Пирьо посвящала Ату и его миру всю себя в надежде, что наконец-то ей удастся завоевать его сердце. Но эта темнокожая женщина оказалась слишком красивой и изысканной, она была на удивление идеально сложена, угрожающе нестандартна и экзотична.
        Пирьо на некоторое время задержалась в седле скутера, размышляя о том, не вернуться ли ей обратно. Однако с рациональной точки зрения в этом не было никакого смысла. Теперь, когда девушка зашла настолько далеко, даже десяток диких мустангов не помешают ей самостоятельно отыскать дорогу в Академию. У Пирьо внутри все задрожало.
        И все-таки, прежде чем пойти на крайние меры – а Пирьо уже поняла, что без крайностей скорее всего не обойтись, – надо было попробовать другие методы.
        – Привет, – бросила она девушке как можно естественнее и бодрее, пересекая площадь. – Я – Пирьо, ты вела со мной переписку. Я вижу, что, несмотря ни на что, ты все-таки приехала. Мне действительно искренне жаль, однако, как я тебя и предупреждала, ты проделала свой долгий путь совершенно напрасно.
        Пирьо снисходительно улыбнулась гостье, обычно это срабатывало.
        – Но раз уж ты оказалась здесь – несомненно, вследствие недопонимания и плохо организованного процесса коммуникации с нашей стороны, – мы решили за наш счет отправить тебя обратно в Лондон. А потому ты можешь…
        – Привет, Пирьо, рада видеть тебя, – невозмутимо оборвала ее девушка на полуслове. – Да, я действительно Ванда Финн. – Она с невинной улыбкой протянула руку, словно не слышала ни единого слова из того, что только что ей говорили. Но Пирьо было не провести. По взгляду и улыбке стоявшей перед ней женщины она поняла, что мулатка с соблазнительными скулами не успокоится, пока не окажется лицом к лицу с Ату.
        – Прекрасно, Ванда, но мы уже приобрели для тебя обратный билет, разве ты не слышала?
        – Слышала. Большое спасибо за заботу. Но я все-таки хотела бы встретиться с Ату Абаншамашем Думузи, и пока это не произойдет, я не могу уехать. Я прекрасно поняла, что на ближайшие курсы не осталось свободных мест, но я ведь могу просто его увидеть?
        Пирьо кивнула.
        – Понимаю тебя, но вынуждена с сожалением сообщить, что в данный момент Ату в отлучке.
        На мгновение мулатку охватило разочарование, но она тут же взяла себя в руки:
        – Хорошо, тогда я подожду. Я знаю, что в двух минутах ходьбы отсюда располагается гостиница «Свободный каменщик». Я проверила из дома – и выяснила, что там есть свободные номера. Так что я вполне могу подождать несколько дней. Я отправлюсь в гостиницу, а вы перезвоните мне, когда он вернется. Номер моего мобильного есть в имейлах.
        Чаще всего хищник атакует свою жертву после длительного этапа глубокой концентрации и терпеливого выжидания. Змея притворяется мертвой, тигр плотно прижимается к земле и замирает, сапсан застывает в воздухе перед пикированием на добычу. Вот так и эта женщина с чересчур спокойным и сосредоточенным взглядом четко знала, чего хотела. Она словно вся светилась пониманием того, что ее приезд вызвал серьезное сопротивление. Что она прекрасно знала, на что шла. И что она знала все слабые места в системе, как будто была в курсе особой восприимчивости Ату и имела представление о шаткой позиции Пирьо в этой игре. Кажется, она даже понимала, в какой момент лучше нанести удар.
        И все же здесь она ошибалась – ибо, хотя Пирьо переживала не лучший период своей жизни, до демонстрации собственной слабости и уязвимости ей было далеко. Поначалу она только колебалась относительно методов, какими ей стоит воспользоваться, но теперь даже эти сомнения улетучились. Пирьо уже прибегала в подобных ситуациях к радикальным решениям и действиям – и всегда успешно реализовывала свой замысел без малейшего раскаяния.
        В конце концов, не Пирьо бросила вызов. И эта девчонка еще пожалеет о том, что решила испытать судьбу.
        – Гостиница «Свободный каменщик»? – переспросила она. – Как хочешь. Но разве тебе не жалко тратить свои сбережения на размещение в гостинице? Давай-ка все-таки попробуем устроить короткую встречу с Ату, после которой ты сможешь сразу вернуться домой. Я думаю, что Ату, скорее всего, бродит где-нибудь на юге острова, ну или на равнине под названием Стора Альварет. Он часто отправляется туда помедитировать и обрести душевный покой. Конечно, он предпочитает, чтобы ему не мешали, но раз уж ты так настаиваешь, можно попробовать…
        Пирьо улыбнулась как можно более искренне. По всей видимости, гостье понравилась эта идея.
        – Но только, Ванда, я предупреждаю сразу, чтобы не было никаких разочарований: после этого я отвезу тебя обратно на станцию. Обратный рейс в Копенгаген отправляется завтра рано утром, так что у нас еще куча времени.
        Ванда кивнула на хрупкий багажник скутера, где лежали шлемы и саперная лопатка.
        – А что делать с моим чемоданом? – спросила она. – Он ведь тут не поместится.
        – Да, ты права. Сдадим его в камеру хранения. Мы вернемся уже через несколько часов.
        Девушка кивнула. Было очевидно, что решение о своем багаже она планировала принимать совместно с Ату. Наверняка рассчитывала в конце концов перевезти свое барахло туда, куда изначально стремилась…
        – Ванда, ты когда-нибудь ездила на скутере?
        – Там, откуда я родом, все только на них и ездят.
        – Прекрасно. Подбери подол юбки и держись за мою куртку. Я не люблю, когда держатся за талию.

* * *

        Пирьо взяла себя в руки и подключила все свое обаяние, на какое только была способна. Главное, чтобы Ванда Финн ничего не заподозрила. Чтобы девушка наслаждалась поездкой и живописными пейзажами, пребывая в непоколебимой уверенности, что первый этап на пути завоевания безраздельного внимания Ату Абаншамаша протекает совершенно гладко.
        – Эланд – фантастическое место, так и знай. Когда ты в следующий раз сюда приедешь, я устрою тебе экскурсию получше; и все же я могу и сейчас показать кое-какие достопримечательности острова, пока мы едем, – кричала Пирьо.
        Ванда сидела сзади, легонько придерживаясь за куртку Пирьо, и смотрела на море и обетованный край. По обе стороны моста через Кальмарсунд волны взбивали морскую воду в густую пену, ветер дул с восточной части материковой Швеции, неся с собой ощутимую прохладу.
        «Как только доберемся до ветрогенераторов на вершине холма, надо будет выбрать место, чтобы сбросить ее, – думала Пирьо. – Надо постараться, чтобы она упала жестко и неожиданно, и желательно расшиблась бы насмерть от удара, иначе придется ей “помочь”».
        – Тут на острове полно ветряков, – кричала она. – Ни одна семья ни с кем не захотела делить источник энергии, и тогда они разделили между собой земельные участки и на каждом установили свой ветряк. Проблема заключалась в том, что впоследствии люди стали делить землю между членами одной семьи, и в итоге наделы оказались настолько крошечными, что с них стало невозможно кормиться. В конце концов люди уехали с острова, чтобы не погибнуть от голода.
        Пирьо поняла, что Ванда кивает у нее за спиной, а также то, что пассажирке, судя по всему, глубоко безразлична история Эланда, – и это было только на руку Пирьо. Она имела возможность сосредоточиться на том, чтобы совершить задуманное без ошибок и воспользоваться боковым ветром.
        Несмотря на время суток и сезон, на дороге попадалось довольно много автомобилей. По всей видимости, именно в эти дни сразу несколько художников организовали у Виклебю и Кастлёсе свои вернисажи, выставки и другие мероприятия, в связи с чем ценители искусства с материка устремились в своеобразные турне по Эланду. Лишь южнее этих городов движение становилось не столь плотным. Но напряженный трафик давал свои преимущества.
        «Как мне реагировать на ее вопросы?» – думала Пирьо. Пару раз они уже проезжали мимо указателя на Альварет, и Ванда снова и снова интересовалась, почему они не сворачивают.
        – Еще рано, – кричала в ответ Пирьо. – Ату предпочитает более южные районы. Знаешь, там побольше всяких нераскопанных археологических памятников.
        – А, так вот зачем вам лопата, – догадалась Ванда.
        Пирьо кивнула и устремила взгляд в даль. Возможно, лучше всего отправиться в Геттлинге, там уж точно есть отвесные обрывы. И хотя она не могла подъехать к уступу вплотную и сбросить Ванду вниз прямо с седла скутера, это было, наверное, лучшее место для осуществления альтернативного плана.
        Пирьо чувствовала, как внутри ее постепенно нарастает волнение, однако нельзя сказать, что она нервничала. Если б она собиралась впервые избавиться от соперницы, наверняка ощущения были бы иные, – но все это она уже проходила.
        – Мы остановимся у Геттлинге, это одно из любимых мест Ату. Не обещаю, что сегодня мы непременно застанем его там, но, по крайней мере, ты хоть посмотришь.
        Ванда слезла со скутера и улыбнулась, услужливо благодаря Пирьо за проницательность и интересное предложение.
        – Нет, к сожалению, я что-то нигде его не вижу, – сказала Пирьо, скользя взглядом по ландшафту. – Но оглядись вокруг, прежде чем мы отправимся дальше. Это особенное место, – продолжала она, махнув руками в направлении представляющего историческую ценность причудливого скопления камней, формирующих очертания корабля.
        – Впечатляет, – кивнула Ванда. – Своего рода Стоунхендж, только поменьше, да? А вон там еще и старинная мельница… Здесь находится одно из захоронений викингов? – спросила она.
        Пирьо кивнула и осмотрелась. Их окружал выжженный и плоский ландшафт, а самое главное – абсолютно безлюдный. Позади, по другую сторону шоссе, лежала бесплодная равнина Стора Альварет, столь же пустынная.
        Здесь, на этой стороне дороги, за захоронением как раз был уступ. Правда, он оказался заросшим деревьями и кустарником, но ничего – в этом есть свои преимущества. По крайней мере, ей не придется самой избавляться от тела – оно и так будет незаметно в густых зарослях. А если труп когда-нибудь и обнаружат, кто свяжет находку с женщиной по имени Ванда Финн? Не говоря уж о том, что никто не восстановит цепочку до нее самой, Пирьо…
        В общем, она пришла к выводу, что место просто превосходное. Надо было лишь убедиться, что на участке шоссе между равниной и захоронением нет машин.
        – Ванда, подойди сюда! – крикнула она, стараясь контролировать голос и не допуская ни единой фальшивой нотки. – Отсюда видно, как сформирован остров и почему жители покинули его.
        Пирьо показала на низменность у подножия скалы, занятую сельскохозяйственными угодьями, и далее на запад в сторону поселений у кромки пролива Кальмарсунд по обе стороны сверкающего волнующегося моря.
        – На противоположной стороне пролива виднеется Кальмар, откуда ты приехала, – ни на секунду не замолкала Пирьо. – Здесь, на плато, в течение нескольких десятилетий прошлого века проживали крестьяне; они до бесконечности делили и перераспределяли свои земельные наделы, как я уже рассказывала.
        Она подвела Ванду к обрыву и повернула лицом к себе. Пульс ее участился.
        – А теперь посмотри на пейзаж по другую сторону шоссе. Там лежит Стора Альварет, где сейчас, возможно, находится Ату. Всего сто лет назад там были плодородная земля и замечательные пастбища, но крестьяне нещадно эксплуатировали природу, скот вытоптал всю траву. – Она схватила Ванду за руку. – Как такое возможно, чтобы люди не смогли найти общий язык и сообща прокормиться на столь плодородной земле?
        Ванда покачала головой. Она казалась совершенно спокойной и расслабленной, так что решаться надо было именно сейчас, пока дорога была пустой.
        – На мой взгляд, можно было бы по праву назвать Эланд островом человеческого эгоизма, памятуя о том, что большинство жителей оказались не способны к взаимодействию и были вынуждены в конце концов покинуть территорию, чтобы не умереть с голоду, – подытожила Пирьо и крепко вцепилась в руку Ванды, одновременно изо всех сил толкнув ее бедром в поясницу.
        Эффект оказался ровно таким, на какой рассчитывала Пирьо. Торс Ванды отклонился назад, она отчаянно замахала свободной рукой. Затем сделала шаг назад – и, не найдя опоры, через мгновение должна была сорваться и падать, падать, катиться вниз, натыкаясь на растения, пни, крупные камни. Это должно было быть жуткое падение, которое запросто могло окончиться смертью. А даже если нет – саперная лопатка помогла бы поставить точку в этой истории.
        И Ванда действительно упала, только не одна. Ровно в ту секунду, когда утратила равновесие, она схватилась свободной рукой за Пирьо.
        В результате обе женщины рухнули на склон, сцепившись в клубок. Две пары ног, торчащие из клубка, то и дело натыкались на стволы деревьев. И поскольку тормозить о попадавшиеся на пути преграды четырьмя ногами эффективнее, нежели двумя, падение замедлилось и прервалось, прежде чем склон стал действительно отвесным; и женщины с переплетенными конечностями очутились на подстилке из хвороста и сгнивших листьев, выпучив друг на друга глаза.
        – Вы что, собирались меня убить? – прошипела Ванда Финн, выдергивая руку, так что пальцы ее запутались в низко нависающих ветвях и обнаженных корнях.
        Пирьо пребывала в состоянии шока. Не только из-за полученных травм и последствий неудавшейся попытки убийства, но из-за того, что рухнули ее планы на ближайшее будущее. Теперь Ванда не станет сомневаться в странности происходящего и будет крайне бдительна.
        Как же все-таки воспрепятствовать ей увидеться с Ату? Как помешать этой женщине высказать свои подозрения единственному человеку, который уж точно не должен ничего об этом знать?
        – Я эпилептик, – сымпровизировала Пирьо, уткнувшись лицом в землю и сделав вид, будто не может сдержать дрожи во всем теле. – Мне ужасно жаль. Припадок не самый сильный, но я все равно должна была почувствовать его приближение заранее. Но почему-то ничего не почувствовала… Мне действительно очень и очень жаль, Ванда. Как же жутко могло все закончиться!
        Она попыталась выдавить из себя слезу, но не смогла. Накопив немного слюны, выпустила ее из уголка рта.
        – Поднимайтесь, – сказала Ванда без малейшего сострадания.
        Она встала и потянула за собой Пирьо, у которой от активного мыслительного процесса закипали мозги.
        В конце площадки с захоронениями стоял домик с архаичными туалетами. Сиденье, сколоченное из досок, и выгребная яма прямо в земле – точь-в-точь как строили наши предки. Пирьо бывала здесь прежде и наизусть знала стишок, написанный на стене корявыми буквами каким-то недоумком:
        Эй вы, засранцы и скоты,
        Пришедшие сюда погадить,
        Имейте совесть и оставьте
        И мне клочок бумаги, бога ради!

        Пирьо не раз приходило в голову, что, вероятно, худшая казнь для человека – быть засунутым в выгребную яму и задохнуться в чужих экскрементах.
        Может, стоило попробовать этот вариант? Получится ли у нее запихнуть Ванду в туалет и засунуть в «очко»?
        Пирьо отчетливо осознала, что мысли ее вертятся по кругу. Что ее затея обернулась каким-то сумасшествием. Что рухнули все ее надежды на триумф.
        Сейчас она была прямо-таки сама не своя.
        «О боже мой, она явилась, чтобы занять мое место, я это знаю, – думала Пирьо. – Она вы?носит детей Ату и превратит меня в обычную экономку, а может, не доверит мне даже и таких обязанностей…»
        Было от чего сойти с ума. Почему она не сумела предотвратить эту катастрофу? Почему не попыталась оклеветать девушку в глазах Ату? Да и вообще – зачем она ответила на ее обращение? Почему, почему?
        – Если вам нехорошо, я могу сесть за руль на оставшуюся часть пути, – услышала она голос Ванды из-за спины.
        Пирьо повернулась к женщине в рваной одежде, которая протянула к ней руку.
        – Давайте ключи! – произнесла Ванда с недвусмысленным взглядом. Она была начеку – на то имелись основательные причины. – Какой дорогой поедем? – спросила гостья, заводя мотор.
        Пирьо указала путь.
        – Обратно по шоссе к Ресмо, затем направо в Альварет. Нам потребуется не больше десяти минут на то, чтобы добраться туда.
        Значит, все произойдет на равнине. Каким именно образом, она пока понятия не имела, но точно знала, что все случится там.

        Глава 14

        Пятница, 2 мая 2014 года
        Провести ночь в двуспальной постели рядом с Ассадом оказалось довольно опрометчивой затеей.
        То, каким образом такое относительно маленькое существо способно производить настолько разнообразный набор звуков, было вне сферы понимания Карла. По крайней мере, раньше ему никогда не доводилось слышать, чтобы человек испускал подобные рулады, начинающиеся инфразвуковым похрапыванием и завершающиеся скрипучим свистом вышедшего из строя церковного органа. Степень напористости этого соло могла сравниться лишь со степенью глубины Ассадова сна. Короче говоря, Ассад спал не просто как камень, но как целая скала, скорее даже, как грохочущий вулкан, пришло в голову удрученному Карлу где-то между тремя и пятью часами утра.
        Когда храп наконец прекратился, Мёрк вздохнул с облегчением, но буквально через пару секунд невнятные звуки сменились точно таким же невнятным бормотанием, полившимся из широко открытого рта Ассада.
        Поначалу Карлу спросонья показалось, что тот несет полную околесицу или даже говорит по-арабски, однако вдруг из бубнящего речевого потока он вычленил несколько датских слов, отчего сон Карла вновь как рукой сняло.
        Ассад только что произнес «убивать»? И еще сказал «я никогда не забуду» и начал корчиться на простыне. Слова были произнесены не слишком четко, однако было понятно, что его внутренний мир взбаламучен. Это было так же очевидно, как и то, что после услышанного Карл точно не сможет сомкнуть глаз.
        И потому, буквально умирая от усталости, он оказался не в состоянии ответить взаимностью на широкую улыбку Ассада, когда кудряш наконец открыл глаза.
        – Ассад, клянусь, ты разговаривал во сне, – только и успел произнести Карл, как вдруг с улицы послышалось женское завывание.
        Мёрк вытянул шею в окно, не вставая с кровати. Судя по всему, женщина стояла у самого входа в гостиницу, потому что он ее не видел.
        Ассад переспросил его как-то чересчур флегматично:
        – Я говорил во сне? И что же я сказал?
        Карл повернулся к своему коллеге и собирался адресовать ему обезоруживающую улыбку, но тот сидел, прислонившись ссутуленной спиной к изголовью кровати, и был исключительно серьезным и бледным, как солдат, который только что донес на своих боевых товарищей.
        – Да ничего особенного, Ассад. И вообще было сложно что-то разобрать. Но ты говорил по-датски и был чем-то недоволен. Тебе снились кошмары?
        Он нахмурил густые брови и собирался ответить, когда женщина на улице снова заголосила.
        – Джон, я знаю, что ты там! – кричала она. – Я тебя застукала, понимаешь? Я застукала тебя вместе с ней!
        Карл вскочил с кровати и подбежал к окну, из которого увидел на лестнице перед входом симпатичную женщину средних лет. Она стояла и рычала, как бойцовая собака, почуявшая запах крови. Глаза ее дико вытаращились, кулаки были стиснуты.
        Черт возьми, значит, Роза все-таки заманила в свои сети Джона Биркедаля.
        Бедный, бедный мужик…

* * *

        – Предлагаю сегодня разделиться, – высказался Карл за завтраком, изо всех сил пытаясь активизировать мышцы, поднимающие веки. Как только оба коллеги уйдут, он украдкой прошмыгнет в номер и постарается немного восполнить дефицит сна, явившийся следствием минувшей ночи.
        – Я тоже думаю, что так будет лучше, – согласилась Роза, уже при полном черном облачении, как злая королева из «Белоснежки». Ни слова об утренних баталиях, никакого сожаления в связи с ночными похождениями. Сцена, развернувшаяся на площади перед гостиницей между мужем и женой, судя по всему, уже отошла в прошлое в представлении Розы. Она казалась вполне бодрой и удовлетворенной. Интересно, а каково было после всего произошедшего Биркедалю?
        – Я отправлюсь в дом Хаберсота и начну паковать материалы, – продолжала Роза. – Еще вчера я договорилась с местной мувинговой фирмой, они приедут за мной через двадцать минут.
        Карл одобрительно кивнул. Значит, от нее он скоро избавится.
        – А еще я выяснила, что сестра Юны Хаберсот проживает в доме престарелых совсем недалеко отсюда. Может, займешься ею, Ассад? – добавила она. – Поскольку именно ты поспособствовал тому, чтобы Юна наотрез отказалась сообщать нам, что ее муж упоминал о своем расследовании, считаю вполне правомерным назначить тебя ответственным за расспрос ее сестры. Возможно, Юна когда-то ей жаловалась.
        Ассад отреагировал на этот выговор абсолютной невозмутимостью. Как ни крути, Роза оставалась Розой, тем более что в данный момент он гораздо больше был озабочен другим: как бы аккуратно насыпать сахар в кофе, чтобы из чашки не пролилось ни капли.
        Затем Роза бесстрастно обратилась к Карлу, игнорируя его бледность и молчаливое возмущение тем фактом, что она взяла на себя распределение ролей.
        – Кроме того, Карл, на девять тридцать я назначила для тебя визит в Борнхольмскую народную школу. После школы можешь также посетить прежнего директора с супругой, если захочешь, но я, естественно, исхожу из того, что захочешь. Они живут недалеко оттуда.
        Как, скажите на милость, ей удалось успеть так много, учитывая еще и тесное общение с Биркедалем?
        Тяжко вздохнув, Карл взглянул на часы – пять минут десятого. То есть у него было чуть меньше десяти минут на то, чтобы попытаться возбудить у себя аппетит, поесть, выпить кофе, побриться и вздремнуть, причем в последнем пункте он нуждался больше всего.
        – Роза, я думаю, тебе надо позвонить в народную школу и перенести мой визит. Сначала мне нужно сделать еще кое-что.
        Она улыбнулась, как будто ждала такого ответа.
        – Можно и перенести, но тогда уже на послезавтра, потому что завтра школа закрыта в связи с экскурсией. Однако если ты желаешь провести в гостинице пару лишних ночей, я не против. На другом берегу нас вроде никто не ждет.
        Карл кивнул, смирившись с тем, что бесполезно предлагать этой зазнайке перенести визит на более позднее время в рамках текущего дня. В данный момент она символизировала для него одновременно нюрнбергского палача, гвоздь в гробу и камешек в ботинке.
        – А когда вы выполните свои задания, думаю, вам стоит приехать ко мне в Листед, чтобы помочь с упаковыванием. Вероятно, ты освободишься первым, Ассад. Тогда возьми такси. Что скажешь?
        – Скажу, что я никогда не пробовал такого чудесного кофе, – ответил Ассад, размахивая перед коллегами кофейной чашкой. Карл вынужден был признать свое поражение.
        – Ассад, мне кажется, тебе лучше поехать со мной, – выдавил он из себя. – А сестра Юны Хаберсот пусть пока подождет.
        Вдруг у Карла зазвонил телефон. Он взглянул на дисплей с враждебностью и благоговением в равных долях.
        – Да, мама. Что такое?
        Она ненавидела эту фразу. Иногда эта фраза даже была способна полностью парализовать ее, и разговор заканчивался, не начавшись. К сожалению, на этот раз слова Карла не вызвали ни малейшего раздражения – она продолжила говорить как ни в чем не бывало.
        – Есть новости от Сэмми из Таиланда. Ну да, он позвонил домой за счет адресата, но бог с ним, главное – то, что он рассказывает, не лезет ни в какие ворота, если хочешь знать мое мнение. Он отправился туда, чтобы уладить все дела, – и что бы ты думал?
        Карл откинул голову назад. Слава богу, воспоминания о Сэмми и о причине, по которой ему в данный момент приходилось мотаться по одному из излюбленных мест для отдыха, принадлежащих датской короне, улеглись где-то в той части мозга, которую Карл редко беспокоил.
        – Сэмми жутко недоволен, и я прекрасно его понимаю, ибо Ронни уже отправил свое завещание какому-то третьему лицу. Выглядит так, будто он не мог положиться на собственного брата, правда?
        Завещание Ронни. Оставалось надеяться, что в данном документе тот ограничился исключительно распределением незаконно нажитого имущества. Но у Мёрка не было стопроцентной уверенности в этом.
        Почему всякий раз, как только всплывает имя Ронни, у Карла появляется неприятный привкус во рту?
        – Если б Сэмми был моим братом, я предпочел бы уйти жить в приемную семью, – отрезал Карл.
        – И-и, Карл, засранец ты этакий… Ты всегда был мастер выдумать какую-нибудь ерундовину. Мы с отцом ни за что не позволили бы тебе так поступить.

* * *

        Народная школа располагалась в очень подходящем месте – в окружении полей и лесов, как раз напротив живописного Эккодалена, вероятно, основной достопримечательности Борнхольма, посмотреть на которую стекались толпы школьников со всей Дании в период пребывания в неизменно организуемых в этой местности лагерей. Карл не раз слышал об Эккодалене, однако никогда здесь не бывал, потому что там, где он вырос, было принято ездить не на Борнхольм, а в Копенгаген, и пиком развлекательной программы считалось до рвоты укататься на американских горках в Тиволи.
        Флагшток с плавно танцующим на солнце вымпелом и огромный булыжник с выгравированной надписью встретили их согласно званию. «Народная школа», – гласила надпись. А дальше по ландшафту было раскидано несколько красных и белых зданий, выстроенных в разное время, между которыми росли кусты и живая изгородь; в одном месте возвышался самодельный тотемный столб, чуть поодаль виднелся миниатюрный кофейный павильон.
        Перед входом в административное здание их ожидала миловидная рыженькая девушка, при виде которой Ассад сразу же приосанился, насколько это было возможно.
        – Добро пожаловать, – поприветствовала она их и сразу предупредила, что во времена Альберты еще не работала в школе, в отличие от завхоза. – У нас остались журналы с того самого года, а наша прежняя директорша еще и вела дневник на протяжении всего долгого периода руководства заведением. Правда, сомневаюсь, что у нее нашлось много комментариев к делу об Альберте.
        Ассад закивал, как одна из плюшевых собачек, которые болтаются у заднего стекла в некоторых автомобилях.
        – В таком случае нам бы очень хотелось поговорить с тем самым завхозом, – высказался он, полуприкрыв глаза и явно заигрывая с девицей. – Но, может быть, вы могли бы провести нас по окрестностям, чтобы мы получили представление о том, как здесь жилось Альберте?
        «Черт его знает, на фига я вообще сюда приперся, они и без меня прекрасно справятся», – подумал Карл, наблюдая усердие Ассада. Возможно, ему все же удастся прокрасться вечером на борт парома, оставив помощников справляться с заданием без его руководства. Еще одна ночь под рулады Ассада доконает его.
        – Многие здания построены гораздо позже, как вон те два дома у дороги, в одном из которых расположена стекольная мастерская, – продолжала девушка. – Но вы можете посмотреть, где Альберта ела, рисовала и ночевала.

* * *

        Экскурсия затянулась, и Ассад пребывал в восторге.
        – Что они ели на завтрак? Они пели по утрам? Когда сидели у камина?
        И только с появлением завхоза Йоргена, прекрасно сохранившегося малого со слегка седеющими висками и подтянутой фигурой ремесленника, экскурсия действительно обрела какой-то смысл. Этот человек, по всей видимости, обладал отменной памятью, и интерес Карла обострился. Йорген работал в школе аж с 1992 года, но 1997 год запечатлелся в его памяти гораздо ярче остальных в связи с исчезновением Альберты и поднятой впоследствии кутерьмой.
        – Она пропала в день праздника в честь окончания строительства новой мастерской; у меня было полно работы, и я хорошо запомнил эту дату. – Он повел их к скоплению низеньких бунгало из желтого кирпича. – Вот тут. Она жила здесь, в здании под названием Стаммерсхалле. У всех зданий забавные названия – Хеллидоммен, Дёндален, Рандклёве… Только не спрашивайте меня, откуда они взялись, иначе придется долго объяснять.
        – Ладно. Комната для одного человека, – заметил Карл. – Окно выходит на полянку. То есть она запросто могла принимать ночных гостей с этой стороны, верно?
        Завхоз улыбнулся.
        – Все возможно, когда молодежь веселится по ночам, не так ли?
        Карл на секунду вспомнил про Розу и покачал головой. Он и думать не смел о том, как бы она повела себя в подобной ситуации.
        – Однако полиция допросила других девушек, проживавших в том же домике, и никто из них не считал, что по ночам к ней приходил мужчина. Они услышали бы, ведь стены-то совсем тонкие.
        – Какой вы ее помните? В ней было что-нибудь необычное?
        – Ну, как сказать… Вероятно, она была одной из самых красивых девушек среди тех, что приезжали в школу. И не только из-за фантастических черт лица и глаз, но и потому, что она двигалась как настоящая принцесса. У нее была особая походка; она, как Грета Гарбо, почти что порхала над землей. Она была не очень высокой, и все-таки, я думаю, ее всегда выделяли из толпы, если вы понимаете, о чем я.
        Карл кивнул. Он видел фотографии Альберты.
        – Кто такая Грета Гарбо? – полюбопытствовал Ассад.
        Завхоз посмотрел на него так, словно этот араб свалился с Луны; а может, так оно и было. Кто знал хоть что-нибудь об Ассаде? И что мог знать Ассад? Два неизвестных в одном уравнении.
        – И еще она очень красиво пела. Во время пения на утренних собраниях ее голос всегда выделялся на фоне остальных.
        – В общем, вы говорите, что она была чрезвычайно привлекательной и «вещью в себе». Вы не припомните, с кем в школе она флиртовала? – спросил Карл.
        – Нет, к сожалению, об этом мне ничего не известно. Полицейские меня тоже об этом спрашивали, но разве не эффективнее было бы расспросить кого-нибудь из учеников ее курса? Я могу только сказать, что иногда она ездила на автобусе или на такси в Рённе с кем-то из учеников; там они развлекались. Пили пиво и все такое. Да, бывало, девушки и парни приходили в теплицу и целовались за солнечными батареями, но Альберту я там никогда не видел. Случалось, она каталась на велосипеде. Ей пришлась по душе здешняя природа, она сама об этом говорила, но я не знаю, насколько подробно ей удалось осмотреть окрестности. Я заметил, что она часто уезжала всего на полчаса, а то и меньше.

* * *

        – Не так уж много мы узнали нового, – заметил Карл полчаса спустя, когда они сели в машину и направились вниз по дороге к Окиркебю, где проживала супружеская пара, руководившая школой двадцать лет назад.
        – Здесь, на Борнхольме, чудесно, – заявил Ассад, задирая ноги на приборную панель и пожирая взглядом окружающий пейзаж. – А секретарша так вообще как конфетка.
        – Да уж, даже я заметил ажитацию с твоей стороны…
        – Что с моей стороны?
        – Возможно, ты бы смог найти себе здесь работу, раз ты настолько впечатлен.
        Ассад кивнул.
        – Возможно. Здесь такие доброжелательные люди…
        Карл повернулся к нему. Он серьезно?.. Кажется, так.
        – Тебе, наверное, рыженькие нравятся, да?
        – Да нет, не то чтобы… Просто в данный момент я испытываю приятные эмоции, Карл. – Он показал на экран на приборной панели. – У тебя телефон звонит.
        Мёрк принял вызов.
        – Да, Роза, что случилось?
        – Я сижу на втором этаже в доме Хаберсота посреди кучи коробок и бумаг. Вы заметили, что здесь множество папок, забитых стенограммами его интервью с учащимися того самого курса?
        – Мы их не просматривали, но да, заметили.
        – А я немного полистала. Многие подруги Альберты рассказывали, что она заигрывала почти со всеми парнями и что это жутко раздражало остальных девушек, потому что парни переключали все свое внимание на нее.
        – Так, может, одна из девиц и зашвырнула ее на дерево? – пробурчал Карл.
        – Очень смешно, господин Мёрк. Но один из школьных парней продвинулся в отношениях с ней чуть дальше остальных, насколько мне стало известно. Они целовались и провели вместе некоторое время, прежде чем она нашла другого.
        – Другого?
        – Да, но уже не из школы. Однако давай лучше побеседуем об этом чуть позже.
        – Да, конечно. Только зачем же ты тогда позвонила?
        – Позвонила, чтобы сказать про папки и еще спросить, не удалось ли вам выяснить чего-нибудь про этого парня из школы, с которым она встречалась? Его звали Кристоффер Дальбю.
        – Обход школы оказался не особо информативным. Ты говоришь, Кристоффер Дальбю? Мы едем домой к бывшим руководителям школы – попробуем поинтересоваться на этот счет у них.

* * *

        Высокому худощавому старику с аккуратной окладистой бородой, облаченному в вельветовые брюки и твидовый пиджак, для полного сходства с оксфордским профессором литературы не хватало только курительной трубки, торчащей из уголка рта. Он провел их на кухню, где весь подоконник был уставлен таким количеством глиняных горшков с ароматическими травами, какого, вероятно, не встретишь даже в питомнике, где разводят эти растения.
        – Разрешите представить вам мою супругу Карину.
        Им навстречу с улыбкой и объятиями устремилась полная противоположность экс-директору школы Карло Одинсбо. На ней была какая-то многослойная красочная одежда, словно она только что участвовала в сцене из мюзикла «Волосы». Не хватало только тюрбана, сооруженного из трех пестрых платков, иначе можно было бы заподозрить, что они с бывшей женой Карла Виггой, известной любительницей тюрбанов, вылеплены из одного теста.
        – Кристоффер Дальбю, вы сказали? – задумался хозяин над именем, как только усадил гостей за разложенный стол. – Хм, придется нам прибегнуть к помощи анналов. Но давайте для начала выпьем кофе.
        Ассад с недоумением взглянул на старика.
        – Анналов?
        Карл ткнул напарника в бок, чтобы тот молчал.
        – Анналы – это старинные записи и книги, Ассад, только и всего, – прошептал он ему на ухо.
        Брови сирийца взмыли вверх.
        – А-а, – понимающе отозвался он. В его лексиконе появилось новое слово.
        – Карина, что скажешь? – спросил бывший школьный начальник у супруги, разливая кофе по чашкам. – Ты помнишь парня по имени Кристоффер Дальбю с курса Альберты?
        Она выпятила нижнюю губу. Очевидно, нет.
        – Секунду, может быть, мне удастся облегчить вам процесс вспоминания, – с этими словами Карл набрал номер Розы. – Роза, у тебя есть фотография Кристоффера Дальбю? Сфоткай на мобильный и перешли мне.
        – Нет, отдельной его фотографии нет. Но есть копия снимка всего курса. Хаберсот отметил на ней всех, с кем он побеседовал, и над каждым приписал имя и фамилию.
        – Щелкни, пожалуйста, эту фотографию и скинь мне. – И Мёрк повернулся обратно к хозяевам и банкам с печеньем.
        – Прекрасное печенье. – Ассад задержал руку над банками.
        Карл кивнул.
        – Да. И спасибо вам большое, что вы так тепло приняли нас; здесь очень уютно, впрочем, как и в школе. Говорят, ваша заслуга в том, что во время вашего руководства школа становилась для учеников вторым домом. Там есть все, что нужно, – все эти картины на стенах, новое мини-пианино, удобная гостиная и залы с особой, благотворной атмосферой. Но царила ли в школе всегда такая приятная обстановка? Возникало ли когда-нибудь противостояние между учениками и – или – учителями?
        – Ну конечно, – признался экс-директор. – Но только по незначительным поводам, я бы так сказал.
        – И каково было вам потерять одну из своих подопечных, а именно Альберту?
        – Ужасно, – встряла жена. – Ужасно.
        – Школа очень старая, – продолжал Карл. – Мы видели несколько фотографий, которым более ста лет.
        – Да, мы отмечали столетний юбилей в тысяча девятьсот девяносто третьем году, так что школа действительно старая.
        – Забавно, – выпалил Ассад, смахивая крошки со щетины. – Во время вашего руководства случались подобные истории?
        – Подобные истории? Ну, несколько лет назад была пара случаев глупого воровства – украли несколько гитар, усилителей и камер. Нам, конечно, было очень неприятно, а у нашего участкового Лайфа с площади в Окиркебю прибавилось забот, помимо расследования заурядных актов вандализма на кладбище и подобных вещей, – разговорилась женщина.
        – А, и еще был печальный случай с одним из наших преподавателей, который умер прямо в школе, – судя по всему, вполне естественной смертью; но в его комнате было обнаружено незаконно хранимое оружие.
        Ассад покачал головой.
        – Да нет, я имел в виду не это. Я говорил о случаях, подобных тому, что приключился с Альбертой.
        – Смерть в результате несчастного случая, изнасилования, жестокого обращения, – пояснил Карл и кивнул Ассаду. Превосходная тема для разговора за кофе с песочным печеньем.
        – Не-ет, такого не было. Стоит, правда, упомянуть, что несколько лет назад одна девушка пыталась покончить с собой, но, к счастью, ей это не удалось.
        – Несчастная любовь?
        Карл внимательно наблюдал за лицами собеседников, в то время как те растерянно переглядывались. Судя по всему, им нечего было скрывать.
        – Нет. Мне кажется, там дело было в семейной обстановке. Некоторые из наших юных учеников приезжают сюда, только чтобы смыться из дома. Правда, далеко не всегда им удается избавиться от домашних проблем таким путем.
        – А как насчет Альберты? Она тоже приехала в школу, чтобы отдалиться от семьи? – поинтересовался Карл.
        – О да, и она тоже. Ее семья являлась, кажется, довольно консервативной. И еще, Альберта была еврейкой. – На мгновение хозяин почти виновато глянул на Ассада, но тот лишь пожал плечами.
        – И что же дальше? – выпалил он, хотя было не совсем понятно, к чему именно относился его вопрос.
        – Так вот, она была еврейкой, и, вероятно, ее держали на слишком коротком поводке. Например, она ела исключительно кошерную пищу. Дома у них явно соблюдались ортодоксальные мораль и этика.
        – И все-таки в сфере чувств она отступила от принципов своей семьи? – уточнил Карл.
        Хозяйка улыбнулась.
        – Я думаю, она была такой же, как и все другие девушки в ее возрасте.
        Из кармана брюк Мёрка послышался сигнал мобильного – пришло ММС-сообщение от Розы.
        – Вот он, – Карл показал на человека на общей фотографии. «Курс Весна 1997» – гласила подпись под рядом приписанных от руки имен, от которых тянулись стрелочки к соответствующим лицам. – Вот Кристоффер Дальбю. Он сидит на полу на переднем плане.
        Муж с женой прищурились.
        – Слишком мелкое и нечеткое изображение, – заметил мужчина.
        – Все выпускные альбомы стоят у нас в гостиной. Карло, милый, будь добр, принеси нужный.
        Мёрк кивнул, а мужчина безропотно поднялся. Увеличенная копия той же самой фотографии лежала в гостиничном номере в одной из папок. Было бы разумно взять ее с собой.
        – Может, посмотрим вот на этот снимок? Он гораздо крупнее, – предложил Ассад и извлек из сумки ту самую папку.
        Почему ему было не достать ее сразу? Или в процессе набивания желудка он и уши себе законопатил хлебным мякишем?
        Ассад подмигнул Карлу и выложил фотографию на кухонный стол ровно в ту секунду, когда вернулся хозяин с изрядно потрепанным выпускным альбомом.
        – Вот он, – ткнул Ассад на молодого парня в исландском свитере и с пушистой бородой.
        Две пары умудренных глаз в очках приблизились к фото.
        – Да, я припоминаю его, но не слишком хорошо, – признался бывший директор.
        – Карло, ну что ты, – встряла его супруга, прищурившись; ее грудь начала сотрясаться – видимо, в приступе еле сдерживаемого смеха. – Это ведь он играл на трубе на нашей шляпной вечеринке. И так фальшивил, что все остальные музыканты смолкли. Неужели не помнишь?
        Муж пожал плечами. Развлечения и забавы явно входили в сферу компетенции супруги.
        Она обратилась к Карлу и Ассаду:
        – Кристоффер был милым. Очень застенчивым, но в то же время по-своему вполне симпатичным. Он живет на острове. В каждом наборе есть несколько учеников из местных, в основном же приезжают из Ютландии и с Зеландии. Ну и, конечно, мы обязательно принимаем несколько иностранцев. Больше всего из Прибалтики, насколько я могу судить. Восемь-десять человек из Эстонии, Литвы и Латвии; в том году было еще двое русских. – Она указала на двух девушек, после чего в задумчивости ткнула пальцем в щеку. – Дальбю – это действительно фамилия Кристоффера? Что-то никак не могу сопоставить ее с ним… Карло, проверь-ка фамилии по альбому.
        Пальцы старика побежали вниз по списку учеников.
        – Ты права, он не Дальбю, а Студсгорд. Причем тут еще несколько человек с такой же фамилией. Так что понятия не имею, почему на полицейской копии написано «Дальбю».
        – Кристоффер Студсгорд, точно, да! – воскликнула его супруга с радостью. – Именно так.
        – Прекрасно. По нашим сведениям, будучи учеником школы, он имел непродолжительную связь с Альбертой, если так можно выразиться. Вы можете сказать что-нибудь по этому поводу? – продолжал Карл.
        Пожилая пара выразила сожаление. Прошло немало лет, да и тогда вряд ли они смогли бы сказать что-то конкретное. Они вообще были не очень в курсе жизни учеников во внеучебное время.

* * *

        На обратном пути в Рённе Мёрк позвонил Розе и сообщил, что ей придется самостоятельно заниматься упаковкой материалов. Нельзя сказать, что она обрадовалась этой новости. Если посредством телефонной связи можно было бы передать все нюансы сотрясавшего ее негодования, Карл с Ассадом, вероятно, сгорели бы заживо.
        – А мы сейчас проверим, дома ли Кристоффер Дальбю, – добавил Карл, чтобы направить разговор в иное русло. – На всем острове нашелся лишь один человек с таким именем, и он проживает совсем рядом с Рённе в двух шагах отсюда. Затем мы отправимся к сестре Юны Хаберсот в Рённе. Роза, ты вполне справишься без нас, – сказал Карл.
        И все-таки она была недовольна.

        Глава 15

        Октябрь 2013 года
        «Ха, эпилепсия!» – подумала про себя Ванда. Она повидала немало эпилептических припадков на своем веку. Из семи братьев и сестер младшая ее сестренка, самая любимая и больная, чуть ли не еженедельно подвергалась мучительным припадкам – от непродолжительных очаговых приступов до жутких судорог, вызывающих беспамятство, а потому Ванда прекрасно знала все приметы и проявления эпилепсии. Заболевание имело ужасающие, парализующие и гротескные личины, однако то, что только что сымитировала Пирьо, не напоминало ни одну из них.
        Когда Ванда сняла ногу с педали и переключила передачу, женщина тут же ухватилась за нее обеими руками. Но почему Ванде она не позволила поступить так же, когда сама сидела за рулем? Странно!
        Ванда взглянула на руки, сцепившиеся у нее на талии. Маленькие бледные ладони выдавали возраст и в то же время свидетельствовали о простодушии и уязвимости хозяйки. Кажется, руки дрожали.
        Почему они дрожат? Она опасается, что не удержится и упадет со скутера? Или замерзла? Или так своеобразно проявляется реакция на недавний эпилептический припадок? В таком случае Ванда была несправедлива и недавний инцидент на самом деле явился следствием припадка. Несмотря на это, она не нашла подтверждений этому в собственном опыте.
        Но все-таки она не врач. И ведь далеко не каждый раз присутствовала при приступах сестренки. А значит, стоило признать, что далеко не все проявления эпилепсии ей знакомы.
        – Вот здесь сворачивай направо! – крикнула Пирьо.
        Ванда прибавила газу, как только они свернули на дорогу, пересекавшую равнину с низкорослой растительностью. Пусть отныне женщина, сидевшая за ее спиной, знает, кто задает темп, пускай привыкает к новым правилам. Ибо не оставалось ни единого сомнения в том, что ее приезд был крайне нежелателен для Пирьо, как и предсказывала Ширли. Ванда почувствовала инстинктивный порыв нанести ответный удар, но взяла себя в руки. Так вернее можно выиграть борьбу за власть.
        Когда-то Ванда была женщиной, видевшей перед глазами лишь стену, и она не хотела становиться этой женщиной вновь. Теперь никто не сможет ей помешать.
        «Когда Ату увидит меня, я примусь за дело потихоньку. Поблагодарю его за то, что он позаботился обо мне в Лондоне, и он наверняка вспомнит взгляды, которыми мы с ним обменялись. Потом расскажу, что приехала служить ему, что готова делать это бесплатно. Он должен знать, что я в прекрасной спортивной форме и могу помочь слушателям его курса справиться с лишним весом. Возможно, таким образом мне сразу удастся убедить его оставить меня в Академии бессрочно».
        – Ванда, чуть дальше начинается заповедник. Территория по правую руку называется Мюсинге Альвар, по левую – Гюнге Альвар. Вот здесь-то наверняка и бродит Ату.
        Голос ее звучал более искренне, нежели раньше.
        Ванда обернулась на Пирьо и увидела, что та широко улыбается.
        Даже слишком широко.
        «Твоя улыбка кристально чиста, и все же я не понимаю, какой причиной она вызвана», – так всегда говорил отец, когда кто-то из детей подходил к нему с задними мыслями. Жизненный опыт давно научил его, что улыбка улыбке рознь. Некоторые из них обходились ему в несколько центов, другие стоили существенных уступок и большей сговорчивости.
        Вот такую, особую кристально чистую улыбку Ванда и увидела на лице Пирьо. Вопрос заключался в причине. И ей эта улыбка совсем не понравилась.
        Ванда ускорилась и запрокинула голову, ветер щекотал кожу головы. Как у любой уважающей себя и свою религию ямайской женщины, спиральки ее волос были искусно переплетены, они блестели и создавали особый рельеф, плотно прилегающий к голове. Позволив дотронуться до своих волос, Ванда тем самым позволяла дотронуться и до тела. Она до сих пор помнила прикосновения Ату в Лондоне, когда его руки нежно и чувственно скользили по ее волосам. И она хотела испытать божественное прикосновение снова; в настоящий момент это желание было ее движущей силой.
        – Паркуйся вон там, под знаком у стены, – Пирьо протянула руку через плечо Ванды в направлении стены из песчаника высотой примерно в человеческий рост, отделявшей дорогу от пустоши.
        Женщины слезли со скутера, и Пирьо одним движением вытащила ключ из замка зажигания, прежде чем Ванда успела отреагировать. Это выглядело как рефлекторный порыв, потому что в следующую секунду Пирьо уже озабоченно разглядывала свою ногу.
        – Кажется, я подвернула ногу, когда мы упали. Так что, пожалуй, я с тобой не пойду, – решила она и махнула в сторону выложенной камнями дорожки, прорезавшей равнинный пейзаж. – На Альварет запрещено передвигаться на моторных транспортных средствах, но ты можешь углубиться по этой дорожке на километр или два, там наверняка и обнаружишь Ату. С этой местностью связано множество легенд, и Ату приходит сюда напитаться энергией путем слияния с многоликой природой. Обычно здесь красиво и красочно; правда, в это время года едва ли ты обнаружишь изобилие орхидей, хотя они весьма характерны для этой равнины. Завораживающий пейзаж, правда?
        Пирьо уже направилась обратно к скутеру, но, видимо, вспомнила о чем-то и снова обернулась к Ванде.
        – Тебе нужно успеть на поезд в Копенгаген, так что через полтора часа приходи сюда. Прогулка до убежища Ату займет не больше четверти часа, ты в любом случае успеешь.
        Теперь речь Пирьо вполне вызывала доверие – возможно, она смирилась с новым положением вещей. В таком случае и Ванда продемонстрирует великодушие – она ведь прекрасно понимает эту женщину и ситуацию, в которую та попала. Как только она станет возлюбленной Ату, все встанет на свои места. Утрясется и передряга с Пирьо.
        У Ванды засосало под ложечкой. Всего лишь четверть часа, и она встретит его!

* * *

        Ванде, которая бо?льшую часть жизни прожила в условиях экзотики жаркого климата, повидав на родине и тропические леса, и саванну, раскинувшийся перед ней бесплодный пейзаж казался самым бесцветным местом на планете. Вдалеке, на краю равнины, виднелась какая-то зелень, однако через некоторое время исчезла даже чахлая трава. И камни, которыми была вымощена первая часть дорожки, сменились каким-то невнятным белесым слоем почвы, напоминающим соль или мел. Цвета вдоль тропинки, пролегавшей сквозь эту мертвенную иссушенную равнину, менялись от тускло-зеленого до коричневатого или белого, над местностью не было видно ни птиц, ни насекомых. Это было бесприютное место, пробуждавшее воспоминания о том времени, когда она изо дня в день стояла на посту. Здесь точно так же напрочь отсутствовали человеческие взаимосвязи.
        Ванда улыбнулась. Нет-нет, тут все по-другому: никакого тебе отделанного мрамором заднего выхода из «Стрэнд-80», зато в изобилии земля, небо и живительный воздух.
        «Если Ату обретает здесь покой, то и я наверняка смогу, – подумала она. – Но найду ли я его? Где можно спрятаться от взглядов на этой совершенно плоской равнине?»
        Женщина медленно осмотрела лежавший перед ней пейзаж и оценила возможные варианты укрытия. Впереди в нескольких сотнях метров клонились от ветра низенькие кустики и какие-то злаки. Чуть в стороне из скоплений дождевой воды образовалось несколько озер, разбросанных между клочками растительности, которые торчали из твердой, как камень, земли. Если приглядеться, можно было обнаружить некое подобие следов, ведущих к этим озерам.
        Ванда не была уверена в верности своего предположения, все-таки она не являлась специалистом. Ей казалось, что следы могут принадлежать не только человеку, но и какому-то животному, да и оставить их могли за день до этого, а то и вообще много месяцев назад. И все же Ванда устремилась туда.
        – Ату, вы здесь? – крикнула она пару раз в сторону кустарника, но ответа не последовало.
        В ней вновь всколыхнулось подозрение об истинном положении дел. Проклятье! Все-таки эта тупая тварь сыграла с ней злую шутку. Заманила ее сюда, а сама наверняка смылась…
        – Не надо было позволять ей забирать ключи от скутера, – прошептала Ванда. – Ты сглупила, дорогуша.
        Посокрушавшись, женщина повернула обратно, проклиная свою доверчивость. Через несколько сотен метров она услышала какой-то звук, напоминающий отдаленные раскаты грома. Подняла глаза к небу – оно действительно было сероватым, но скользящие по нему облака были совсем не грозовыми и не предвещали даже дождя. Неужели звук долетает аж с самого шоссе? Это было бы странно…
        Покачав головой, Ванда еще пару раз прокричала имя Ату, на этот раз окончательно удостоверившись, что ее обманули. Обратный путь туда, где есть вероятность случайно наткнуться на живую душу, которая, возможно, поможет ей добраться до Кальмара, будет утомительным и долгим.
        – Ну подожди, Пирьо! Завтра же я возьму такси до Академии натурабсорбции, и тогда посмотрим, что ты сможешь сделать, – пробормотала Ванда. – Твоя выходка обратится против тебя самой.
        Она рассуждала так: пускай ее отбросили в игре далеко назад, все-таки партия еще не закончена.
        Странный звук стал гораздо отчетливее и громче. Прищурившись, Ванда привстала на цыпочки и наконец поняла, что это было: рыкающий мотор приближавшегося скутера.
        «Неужели она раскаялась и даже осмелилась нарушить запрет на въезд моторного транспорта, чтобы забрать меня отсюда? – подумала Ванда. – Интересно, расскажет ли она мне сейчас о том, что созвонилась с Ату и он, к сожалению, никак не сможет встретиться со мной там, где он находится в данный момент?» Наверняка. Только на этот раз Ванда не даст себя провести. «Скажу прямо, что я ей не верю», – решила она. Все-таки по лицу человека можно безошибочно определить, что у него на уме.
        Она остановилась и принялась следить взглядом за приближающимся желтым пятном, которое становилось все крупнее и крупнее; за ним столбом взвивалась пыль. Вскоре можно было отчетливо видеть Пирьо, которая вытянулась, как струна, и держалась обеими руками за руль. Она явно уже заметила Ванду на открытой местности и через мгновение заберет ее с собой. Ванда помахала ей рукой, но Пирьо никак не отреагировала.
        «Бедная женщина, – подумала Ванда и на секунду даже ощутила по отношению к ней некоторое сострадание. – Она никак не может придумать, каким образом ей от меня избавиться».
        Но когда между женщинами оставалось около двадцати метров и Ванда ясно увидела лицо Пирьо, она поняла, что ошибалась. Пирьо прекрасно знала, что ей делать.
        «Да она ненормальная, она сейчас задавит меня», – пронеслось в голове у Ванды, пульс у нее резко участился.
        Она свернула с тропинки и бросилась бежать.
        Земля под ногами мгновенно превратилась в губку. «Буду бежать дальше по мягкой почве и надеяться, что скутер здесь быстро увязнет», – мелькнула мысль. Конечно, надеяться никто не запрещал, но реальность демонстрировала другое. Шум двигателя стал очень громким – расстояние между Вандой и скутером сократилось всего до нескольких метров.
        Она рывком метнулась вбок и на долю секунды замерла, как вдруг ее обдало жаром от мотора; смертоносная желтая машина, рыча, промчалась мимо. Лицо Пирьо выражало разочарование, но вместе с тем решительность и жестокость. Ее ничто не могло остановить, это было ясно.
        Она воткнула ступни в почву, так что скутер едва не перекувырнулся; комья земли полетели с заднего колеса во все стороны.
        «Думаешь, меня так просто догнать? А я-то, вероятно, самая быстрая женщина, которую ты когда-либо видела, Пирьо», – подумала Ванда, скидывая туфли и пускаясь в бегство босиком.
        И все-таки скорости ей не хватило.
        На беговой дорожке Национального стадиона Ванда специализировалась на дистанциях в четыреста и восемьсот метров, ощущая себя на гаревом покрытии как рыба в воде и существуя в полном симбиозе с мелькающими руками соперников. А здесь поверхность земли была неровной и непредсказуемой, то и дело попадались мелкие камешки, больно впивавшиеся в стопы при каждом прыжке и лишавшие Ванду привычной уверенности; каждую секунду она рисковала упасть.
        «Долго я так не продержусь, – признала женщина, ее пульс участился до предела. – Если Пирьо замыслила охоту с непременным смертельным исходом, лучше мне повернуться к ней лицом и взять на себя роль матадора, а она пускай будет быком».
        Скутер оказался непосредственно за ее спиной. Визг мотора на низкой передаче оглушил Ванду, предвещая недоброе, но она не испугалась.
        «Я отпрыгну в сторону, как раньше, а когда она поравняется со мной, протяну руку к ее голове и спихну ее со скутера. Только будь аккуратнее, дорогуша, чтобы скутер тебя не ударил», – текли ее мысли. В тот же миг она вновь ощутила под собой рыхлую землю.
        Буквально за секунду до того, как скутер настиг ее, Ванда обернулась. «Вот сейчас, ну!» – решилась она и во второй раз проделала тот же трюк, отскочив вбок.
        Замахнувшись, чтобы нанести удар, она увидела перед собой дикий взгляд Пирьо и саперную лопатку в ее руке, устремленную прямо ей в лицо.
        Больше Ванда не успела увидеть ничего.

        Глава 16

        Пятница, 2 мая 2014 года
        – Ассад, давай-ка взглянем на дерево на Скёрребровайен, оно должно стоять совсем близко к шоссе. – Мёрк указал на крестик, отмеченный на карте. Место находилось недалеко от Окиркебю.
        – Конечно; только, возможно, нам лучше двинуться акульим путем и проделать тот же самый маршрут, что и человек, который совершил наезд?
        – Окольным путем, Ассад, а не акульим. Пожалуй, лучше. Ты уже вычислил этот маршрут?
        Карл внимательно водил глазами по карте вслед за пальцем Ассада и слушал сопутствующие пояснения. Звучало вполне убедительно.
        – Выезжаем из Окиркебю через Вестебро. Двигаемся по Рённевай, с которой сворачиваем направо на Вестермариевай. Отсюда преступник мог повернуть на Кэргордсвай, но мне кажется, он поступил иначе. Видимо, доехал до Скёрребровайен и помчался по улице на полной скорости; именно в конце этой улицы живет пожилая пара, которая слышала рев мотора.
        – Да, Ассад. Только, вообще говоря, он мог попасть на Скёрребровайен с севера и двигаться в противоположном направлении, но это совершенно неважно, если, как ты предположил, он свернул с Вестермариевай.
        – Вряд ли он мог попасть сюда по-другому.
        Карл кивнул.
        Едва свернув с Вестермариевай, он надавил на газ. До первого поворота к ферме, где жили старики, было около шестисот метров, а от этого поворота до пресловутого дерева примерно еще километра полтора дорога тянулась через обширные луга. Местность казалась настолько унылой, что так и хотелось преодолеть ее побыстрее.
        На крутом вираже колеса завизжали. Не оставалось никаких сомнений в том, что этот звук было хорошо слышно в доме, где жила пожилая пара.
        – Карл, этот отрезок дороги плоский, как блин. Так что если Альберта стояла с велосипедом под деревом и кого-то ждала, она, несомненно, прекрасно видела автомобиль на расстоянии пятисот-шестисот метров.
        – Ну да. И о чем это тебе говорит?
        – Не знаю. О том, что, возможно, она ждала как раз этот автомобиль и даже, быть может, узнала его, и ей никак не могло прийти в голову, что машина поедет прямиком на нее.
        Карл взглянул на Ассада. Он подумал примерно о том же.
        – Может, сбавишь немного скорость? – предложил сириец, бросив тревожный взгляд на спидометр. Мёрк кивнул, но прибавил еще газу, разогнавшись до ста километров в час. Чтобы добиться нужного эффекта, надо было приложить кое-какие усилия.
        Не доезжая самую малость до группы деревьев, машина дернулась. Карл услышал, как Ассад выкрикнул что-то по-арабски, но ему было не до этого, ибо автомобиль вдруг опять сильно тряхануло, колесо едва не съехало в кювет, после чего машину закачало на обочине из стороны в сторону. Карл резко вдарил по тормозам. Преодолев еще тридцать метров, машина остановилась, оставив за собой два черных, как уголь, следа от покрышек.
        – Карл, я едва не проглотил собственный язык. Пожалуйста, больше так не делай.
        Мёрк закусил верхнюю губу. Вариантов было два.
        – После трагедии не было обнаружено тормозного следа, так?
        – Ничего похожего, нигде.
        – А значит, та машина преодолела вираж не на такой большой скорости, как мы, правильно?
        – К счастью для водителя, – сухо отозвался пассажир.
        – То есть речь идет об убийстве, верно?
        – Выходит, так.
        – Да, получается, водитель газанул уже после поворота, это единственный возможный вариант. И, поскольку Альберта стояла перед деревьями – иначе ее отбросило бы в противоположную сторону, от деревьев, – водитель не может утверждать, что он ее не заметил. У него было куча времени, чтобы ее увидеть.
        – Карл, но ведь это мог быть какой-нибудь идиот, который не следил за дорогой, да?
        – Тогда Альберта отошла бы подальше на обочину, и несчастья не произошло бы. Нет-нет, она полностью доверяла человеку, который к ней приближался. По той или иной причине мысли об опасности не приходили ей в голову.
        Ассад принялся скрести щетину. Значит, задумался.
        – То есть ты считаешь, что он, возможно, ехал не так уж и быстро.
        – Нет, думаю, быстро. Насколько это возможно, учитывая обстоятельства и параметры дороги. Видимо, между семьюдесятью и восьмьюдесятью километрами в час.
        Оба посмотрели на деревья. Как будто Альберта все еще висела на ветке и кивала им из кроны.
        Карл отвернулся. Почему он так упрямился браться за это дело, так глупо артачился?
        Мёрк взглянул в своеобразные глаза Ассада. Они казались печальными, но, несмотря на это, лицо его выражало решимость. Отныне все три сотрудника отдела «Q» связаны одним стремлением: раскрыть это дело.
        – Да, так и есть, – тихо сказал Карл. – Мы должны найти этого подонка.
        Выбравшись из машины, они поняли, почему во время поисков девушки ее тело не сразу заметили на ветвях, хотя к тому времени листва с трех деревьев, переплетенных кронами, уже осыпалась.
        – Карл, что там за зеленые сгустки наверху?
        – Видимо, растение-паразит. Плющ или что-то в этом роде.
        Ассад кивнул, сбитый с толку ответом Мёрка. Ботаника явно не являлась его сильной стороной.
        – Карл, выглядит так, как будто на них уже появились листья.
        Они обошли группу деревьев, не спуская глаз с крон. От каждого корня тянулось ввысь по несколько могучих стволов, далее разветвлявшихся на множество мощных частей, и было вполне естественно, что тело Альберты прочно застряло наверху в месте разветвления.
        – Она висела на одной из нижних развилок на высоте примерно четырех метров. По всей видимости, ее перевернуло в воздухе, поскольку голова оказалась снизу. Согласен, Ассад?
        Помощник кивнул и попытался представить себе ситуацию.
        – Хаберсот ехал со стороны трассы, когда обнаружил ее, – рассуждал он. – Значит, он приближался с неудобной стороны, откуда сложно было разглядеть тело за этими дурацкими растениями-паразитами. Хорошо еще, что он вообще ее заметил.
        – Хорошо?.. Ну да, наверное. Только не для него самого.
        Ассад жестом подозвал Карла. Сразу за деревьями тянулась грунтовая дорога, которая вела к ферме, находящейся в паре сотен метров от места трагедии. На противоположной стороне шоссе, чуть подальше в направлении трассы, вплотную к дорожному полотну стояло желтоватое здание, представлявшее собой центральную постройку еще одной фермы. Помимо этих зданий поблизости не было никаких следов цивилизации.
        – Так, значит, вон там они и нашли велосипед, Карл, – заметил Ассад, указывая через грунтовую дорогу в направлении плотного ковра зелени, устилавшего землю под очередным скоплением деревьев.
        Странно, что велосипед улетел так далеко.
        – Ассад, мы с тобой думаем об одном и том же?
        – Не знаю. Я, во всяком случае, думаю о том, каким странным должен был быть этот автомобиль, который так нехило подкинул ее.
        – А что насчет велосипеда?
        – Думаю, она поставила его на костыль и направилась навстречу автомобилю. А еще – что машина сбила велосипед после того, как сбила девушку, и что он взлетел в воздух точно так же, как и она, только по более кривой траектории.
        – На подпорку, Ассад, а не на костыль. Кстати, я и сам так подумал.
        Некоторое время они стояли, задумавшись каждый о своем и стараясь восстановить ход событий. Вот машина с ревом проносится мимо фермы в полутора километрах отсюда. С каждым мгновением водитель становится все более решительным, убеждая себя, что он во что бы то ни стало должен совершить задуманное. Впереди виднеется поворот, и водитель вынужден сбросить скорость.
        – Наверняка в момент прохождения виража он установил с Альбертой визуальный контакт, – предположил Карл. – Она ставит велосипед и движется навстречу машине. Возможно, даже машет водителю рукой. Радуется и улыбается. Эту улыбку она унесет с собой в могилу. Не думаю, чтобы Альберта испытывала страх. Нет, она счастлива и полна надежд. И вот автомобиль ни с того ни с сего ускоряется и врезается в нее, так что она вылетает с проезжей части и оказывается на дереве. Водитель в ту же секунду выкручивает руль, чтобы машина не съехала с дороги, но все же по касательной задевает и корежит велосипед, стоявший чуть дальше. Именно поэтому тот оказывается в траве с правой стороны от дороги.
        Карл в очередной раз поглядел в направлении, откуда, по всей вероятности, приехал преступник.
        – Вполне вероятно, что шофер вообще не притормаживал на этом участке дороги. И только после столкновения он ослабляет давление на педаль газа, проезжает желтое здание по левую руку в более спокойном темпе и наконец, минуя перекресток с Альминдингенсвай, скрывается. Ассад, ты согласен со мной?
        – Проклятый ублюдок, – пробурчал сириец в знак согласия. – И какой же автомобиль мог подбросить ее так высоко на такой скромной скорости? – поинтересовался он, отклонив голову назад.
        – Понятия не имею, Ассад. Снегоуборочный запросто мог бы, но до зимы было еще далеко, и даже если предположить, что подобная штуковина могла тут объявиться, девушка наверняка шарахнулась бы от нее как от чумы. И все-таки то, что на нее наехало, было оборудовано каким-то специальным приспособлением, тут ты совершенно прав.
        – Почему же тогда ничего не нашли, искали ведь по всему острову? В их распоряжении имелись видеозаписи с паромов, сделанные в течение всего двух дней после трагедии, – подобный транспорт не могли пропустить на борт незамеченным?
        – Конечно, не могли, Ассад, если только то, чем подкинули Альберту на дерево, нельзя снять и уничтожить.
        – Да, но что это все-таки было такое? Ты еще не отказался от мыслей о «буханке»?
        – Естественно, нет.
        – Видимо, к необычному бамперу «буханки» что-то прикрепили, ибо одни только полые трубки не способны совершить такое.
        – Конечно, нет; можно еще уточнить у криминалистов.
        Карл вновь поднял глаза, в своем воображении рисуя на фоне кроны силуэт погибшей молодой девушки. На миг его охватила печаль, одновременно с чуждым ему благоговением, словно он стоял на святой земле. Будь Карл католиком, он бы, вероятно, перекрестился; но Мёрк был далек от религии и, странным образом, ощутил от этого пустоту и грусть.
        Он взглянул на Ассада, стоявшего к нему спиной.
        – Скажи мне, у мусульман есть какая-нибудь молитва или что-то вроде того, чтобы почтить память умершего человека?
        Ассад молча обернулся.
        – Карл, все готово. Все уже сделано.

* * *

        Оставляя позади поля и тенистые рощи, Мёрк все представлял себе, как прекрасная юная Альберта едет по встречной полосе с развевающимися на ветру волосами, преисполненная светлых надежд, метр за метром приближаясь к собственной гибели.
        – Кристоффер Дальбю живет в Вестермарие. То есть нам нужно вернуться на шоссе и проехать по нему чуть дальше, – пояснил Ассад, отстраняя телефон от уха. – Я только что говорил с ассистентом криминального отдела Йонасом Равно, он говорит, что Дальбю работает школьным учителем. А также он рассказал мне еще кое-что, и я не уверен, что новость хорошая.
        – Ну и что же он рассказал?
        – Они нашли велосипед.
        – Прекрасно. И разве это плохо?
        – Это-то как раз хорошо. Но оказалось, что они хранили его в течение десяти лет, а потом выкинули. Двадцать пятого февраля две тысячи восьмого года, если быть точным.
        – И какая разница? Главное – они смогли вновь разыскать его.
        – Да, но по чистой случайности. Один местный житель тогда же, в две тысячи восьмом, узнал, что велосипед, валявшийся на свалке, принадлежал Альберте. Он узнал велосипедную раму по газетному снимку, поэтому и взял ее себе.
        – Не понимаю, к чему ты клонишь.
        – Для него это был не просто велосипед, а объект с собственной историей, поэтому он включил его в скульптуру из металлолома под названием… – Ассад опустил глаза на лист бумаги, – «Судьбутопия».
        – О господи! И где теперь находится это, с позволения сказать, произведение искусства?
        – Тут, кажется, нам повезло, потому что совсем недавно он привез его обратно домой с выставки в Вероне.
        – И где же его «дом»?
        – В Люнгбю. Забавно, правда? Ты каждый день проносишься мимо этого района, когда возвращаешься домой из Управления.

* * *

        Они очутились у небольшого хутора северо-западнее скопления домов, объединенных общим названием Вестермарие; здесь и проживал Кристоффер Дальбю. Земельный надел, относящийся к дому, являлся, вероятно, самым скромным во всей округе, но весь был утыкан всевозможными качелями, горками и песочницами, которых хватило бы на целую ораву детишек.
        – Думаешь, мы ошиблись адресом? – удивился Ассад.
        Взглянув на навигатор, Карл покачал головой и показал на почтовый ящик, стоявший на обочине дороги. На нем было написано «Кристоффер и Инга Дальбю», всё в порядке; внизу была подклеена небольшая этикетка с припиской «Матиас и Камилла».
        Позвонив в дверной звонок, полицейские обнаружили на крыльце ведерко как минимум с пятью десятками сигаретных окурков. «Тут, похоже, кто-то живет у кого-то под каблуком», – пришло в голову Карлу, пока за дверью раздавалось шуршание.
        – Ну, Ассад, сейчас мы возьмем с тобой быка за рога, – успел сказать он коллеге, прежде чем им открыл дверь мужчина.
        То, что это был Кристоффер Дальбю собственной персоной, не возникало ни малейших сомнений, несмотря на некоторую дородность, всклокоченную бороду с проседью и стоптанные ботинки. Доведись Альберте встретиться с ним сейчас, едва ли она обратила бы на него внимание.
        Добродушное лицо хозяина вмиг скривилось, как только он узнал, с чем к нему пожаловали, и Карл тут же навострил уши. Судя по выражению лица Ассада, тот тоже заметил перемену в настроении Кристоффера. Типичная реакция того, кому есть что скрывать.
        – Вы ведь знали, что мы рано или поздно приедем? – спросил Карл.
        – Не понимаю, что вы имеете в виду.
        – Я же вижу, вас шокировал наш визит в связи с давними обстоятельствами. Следовательно, можно предположить, вы опасались того, что это произойдет. Скажите, Кристоффер, вы боялись этого на протяжении почти двадцати лет?
        Черты его лица вдруг как-то скукожились. Поджатые губы, сомкнувшиеся глаза, ввалившиеся щеки. Весьма своеобразная реакция.
        – Проходите, – пригласил он их без особого радушия, указав на стул, примостившийся посреди кучи деревянных игровых приспособлений на коврике с нарисованными дорогами, светофорами и домиками.
        Дома царил полный кавардак. На подоконнике стояла труба, с помощью которой хозяин некогда пытался произвести впечатление на окружающих; теперь она покрылась слоем пыли.
        – У вас много детей? – поинтересовался Ассад.
        Кристоффер безуспешно попытался улыбнуться.
        – Двое, но они уже съехали. Моя жена работает няней, – ответил он.
        – А, вот оно что!.. Итак, давайте не будем терять время, а сразу перейдем к сути, Кристоффер, – заявил Ассад. – Почему вы отказались от фамилии Студсгорд? Вы подумали, что благодаря такой ерунде, как смена фамилии, вам удастся скрыться от нас? Но в таком случае, вероятно, не следовало селиться так близко к народной школе, правда?
        Ассад явно что-то задумал, но зачем тратить на это время?
        Карл огляделся. Фотографии двух подростков в рамках на убогом аналоговом телевизоре. Огромное количество видеокассет с мультиками на полке. Подумать только, они еще существуют!
        – Не понимаю, о чем вы. Я поменял фамилию, потому что моя жена не захотела именоваться Студсгорд; пришлось мне взять ее фамилию.
        – Послушайте, Кристоффер. Мы прекрасно знаем, что когда-то вы встречались с Альбертой. Вы ведь не станете отрицать это?
        Хозяин опустил глаза, склонив голову набок.
        – Не-ет. Это правда, мы с Альбертой встречались, но, честно говоря, все было довольно невинно и продолжалось не больше двух недель.
        – Но вы были серьезно влюблены в нее, Кристоффер, да? – спросил Ассад.
        Кристоффер кивнул.
        – Да, все верно. Альберта была такая милая и красивая, что…
        – Что вы решили убить ее, когда она предпочла вам другого? – рубанул Ассад.
        Мужчина был обескуражен.
        – Нет, совсем нет.
        – То есть вы не особо расстроились, когда она решила вас бросить?
        – Нет-нет, конечно, я расстроился. Но тут все довольно сложно…
        – В каком смысле сложно? – подключился Карл. – Не могли бы вы рассказать нам, почему вы так считаете?
        – Скоро придет моя жена, а у нас с ней затянулся период перебранок, так что буду вам весьма признателен, если мы обсудим эти вопросы побыстрее, договорились?
        – Почему, Кристоффер? Разве вы не рассказывали обо всем своей супруге? Или ей известно что-то, о чем она не должна была узнать? Вы, наверное, доверились ей, а? Вы опасаетесь, что она как-то не так отреагирует?
        – Нет-нет, просто у нас сейчас такой период, что… Послушайте, у нас оба ребенка вот-вот закончат школу, а в плане учебы дела у них, мягко говоря, неважнецкие. Отсюда и вечные склоки дома, понятно?
        – Но какое отношение это имеет к вам с Альбертой? Почему вашей жене нельзя слышать наш разговор?
        Кристоффер вздохнул.
        – Мы с Ингой начали встречаться еще весной девяносто седьмого года, то есть были вместе уже почти полгода к тому времени, как решили пойти в народную школу, где и объявилась Альберта, вот почему! Я не желаю копаться в прошлом. По крайней мере, сейчас.
        – Вот как. То есть Альберта увела парня Инги прямо у нее из-под носа?
        Кристоффер еле заметно кивнул.
        – Ей было очень больно, и больно до сих пор. Тогда я предал Ингу, и она этого никогда не забудет.
        – Значит, она возненавидела не только вас, но и Альберту? – сделал вывод Карл, оборачиваясь к коллеге. – Ассад, что говорится об этом в рапорте? Ингу Дальбю допрашивали в связи с убийством Альберты?
        – Убийством? – Кристоффер Дальбю чуть не упал со стула. – Это же был несчастный случай. Тогда все так говорили.
        – Да, но у нас есть иная версия. Так что там, Ассад, ее допрашивали? – повторил Карл свой вопрос.
        Сириец замотал головой.
        – В том выпуске нет никакой Инги Дальбю.
        Учитель тоже покачал головой.
        – Что за ерунда, она стоит… – Он вдруг запнулся и кивнул. – Ну да, действительно, тогда она носила фамилию Куре, но ей всегда больше нравилась девичья фамилия матери. Здесь, на острове, всех этих Куре, Студсгордов, Пилей и Кофоэдов как собак нерезаных, ну, вы и сами в курсе. И вот перед свадьбой мы с ней договорились взять себе какую-то более редкую фамилию.
        Ассад вытащил папку, положил выпускной альбом с фотографией учеников на журнальный столик и принялся просматривать список фамилий.
        – Инга Куре, хм… Ага, вот она. Стоит прямо над Альбертой.
        Карл придвинулся ближе. Довольно пухленькая девушка с темными вьющимися волосами. Вполне обычная, совсем не красавица. Полная противоположность ангелу, сидящему в первом ряду и озаряющему светом всех присутствующих на снимке.
        Ассад полистал альбом.
        – Как бы то ни было, нам все же придется побеседовать с вашей супругой.
        Дальбю вздохнул. Прикусив щеку, он заверил полицейских, что ни он, ни жена не имеют никакого отношения к гибели Альберты. Просто от нее парни их выпуска были без ума, и этим она раздражала почти всех девушек. Альберта была очень популярна, но ее присутствие нарушало ту гармонию, которая свойственна для социума, где все обладают примерно равными возможностями в плане романтических отношений. Именно так Кристоффер сформулировал свой ответ, который прозвучал заранее отрепетированным.
        – Вы горевали о том, что Альберта бросила вас? – спросил Карл.
        – Горевал? Нет. Наверное, я расстроился бы гораздо сильнее, если б она предпочла мне парня из учеников. Но все обстояло иначе.
        – А Инга сразу приняла вас обратно? – поинтересовался Ассад.
        Учитель кивнул и вздохнул. Возможно, с тех пор он успел пожалеть о воссоединении с бывшей возлюбленной.
        – Вы говорите, Альберта переметнулась к кому-то вне школы? Кто он? – продолжал Карл.
        – Я точно не знаю, но Альберта говорила, что вроде бы он жил в каком-то лагере в Элене. Я не в курсе подробностей. На самом деле думаю, вряд ли кто-то из школы может рассказать детали. – Значит, именно таким образом Хаберсот вышел на след с лагерем. – Судя по всему, он был типа донжуана, – добавил Кристоффер.
        – Как это? У него имелись и другие подружки из школы?
        – Э, нет. По крайней мере, мне ничего об этом неизвестно.
        – С чего ж вы тогда взяли, что он донжуан?
        – Не знаю. Видимо, именно так я воспринял его после того, как Альберта к нему сбежала.
        – Вы никогда с ним не встречались?
        Учитель покачал головой.
        – Вы уверены? Взгляните на фотографию. – Ассад выложил перед ним снимок мужчины, вылезавшего из «буханки». – Вы не видели его? Возможно, когда он поджидал Альберту после занятий?
        Кристоффер взял фото и нащупал в нагрудном кармане очки для чтения. Карл бросил взгляд на Ассада, тот пожал плечами. Да, сейчас было очевидно: реакции Дальбю выглядели вполне логичными и понятными. Замешательство и нежелание вспоминать о былом поражении на личном фронте легко объясняли его поведение в тот момент, когда они позвонили в дверь.
        – Фотография очень нечеткая, но все-таки я думаю, что вряд ли встречался с этим человеком. Могу только добавить, что несколько раз видел такой «Фольксваген», припаркованный на шоссе неподалеку от школы. Правда, я никогда не видел его спереди, но по крайней мере тот, что стоял там, тоже был голубой и, насколько я помню, тоже с закрашенными боковыми стеклами.
        Почему он так хорошо помнил эту деталь по прошествии стольких лет? Это вновь возбуждало подозрения.
        Из коридора послышался какой-то шум, и лицо господина Дальбю вмиг переменилось.
        – Кто у нас гостит? – донесся женский голос от входной двери. – Не узнаю шестьсот седьмую модель у калитки. Неужели Ове опять какое-то старье втюхали?
        Наконец на пороге появилась мощная женщина. Довольно сложно было признать в ней одну из девушек с фотографии.
        Нахмурившись, она скользнула взглядом с поникшего Кристоффера на двух посторонних мужчин и опустила глаза на журнальный столик, папку с документами и выпускной альбом из народной школы.
        – Это древнее дело опять всплыло на поверхность? – Она враждебно посмотрела на мужа. – Кристоффер, что происходит? Неужели мы никогда не избавимся от этой шлюхи?
        Карл представил себя и Ассада и рассказал о причине возвращения к старому делу.
        – Хаберсот, спасибо тебе большое! Мужик, простреливший себе башку, – какое ничтожество! Даже сдохнув, он продолжает раздражать! – фыркнула она. – А я-то рассчитывала, что когда он наконец преставится, то и об Альберте все позабудут.
        – Инга, вы ненавидели ее, верно?
        – Не в том смысле, в каком вы думаете. И совсем не в том, в каком думал Хаберсот, если вы в курсе. Но с тех пор как Альберта объявилась в школе, все изменилось, и если вы с какой-то стати решили, что мне это доставило радость, вы глубоко заблуждаетесь.
        – Мы бы хотели услышать вашу версию этой истории. Расскажете?
        Женщина отвернулась, явно не желая ничего рассказывать.
        И все-таки она поведала свою версию.

        Глава 17

        Поначалу Альберта всем нравилась. Она охотно со всеми обнималась, порхала между школьными зданиями, веселила всех и заставляла девушек громко хохотать. Но так было только сначала, позже все изменилось. Ее бесцеремонность в отношении девушек, имевших собственные планы на школьных парней, была беспощадна. И отнюдь не потому, что ее могли заподозрить в каких-то гадостях, – просто она была слишком легкомысленна. «Нильс такой милашка, правда?» – такую фразу она могла бросить между делом, а одна из девушек тяжко вздыхала с заднего ряда. Потому что ее парень попал в прицел.
        Глаза Альберты искрились, когда она говорила о поцелуях, которые ей удалось заполучить. Она беззастенчиво рассказывала о горячем дыхании мальчиков, не задумываясь о том, что кому-то ее слова могли причинить боль. Говорили, что она распущенная и привыкла получать все, на что покажет пальцем, но это было не так – по крайней мере Инга это заметила. Правда заключалась в том, что Альберте даже не требовалось ни на что показывать, чтобы заполучить желаемое. Все случалось само собой.
        Именно отсюда брала истоки печаль Инги, она этого и не скрывала. Она расстраивалась не из-за того, что Альберта отбила у нее парня, но потому что он сам предложил себя Альберте, и этот факт до сих пор не давал ей покоя, даже по истечении семнадцати лет.
        Карл перевел взгляд на ее супруга, который безвольно сидел на диване и дрожал, потупив взор. Видимо, Альберта обладала фантастической чувственностью, из-за чего с ней никто не мог конкурировать. Вот здесь и подстерегала ее опасность.
        – Инга, я спросил у вашего мужа, знает ли он имя человека, с которым Альберта встречалась вплоть до самой смерти. А вам известно его имя?
        – Кристиан Хаберсот задавал мне этот вопрос не меньше десятка раз, когда расспрашивал всех, кто имел отношение к народной школе. Мы уже общались с представителями криминального отдела полиции Рённе, но Хаберсот решил повторить допрос, он никак не унимался. Я сказала, что однажды Альберта произнесла его имя, так как считала, что оно очень экзотичное. Но я так и не смогла вспомнить его тогда, а сейчас и подавно.
        – Совсем никак?
        – Совсем. Кроме того, что оно состояло из нескольких частей и в совокупности звучало как-то совершенно неудобоваримо. Первая часть была вроде короче остальных… Кажется, напоминало что-то библейское.
        – Насколько короткое было имя? Типа «Адама»?
        – Нет, возможно, всего из трех букв, но, честно говоря, я не имею никакого желания об этом думать.
        – Лот, Сим, Ной, Иов, Коа, Гад, Сиф, Аса, – посыпалось из Ассада.
        Какого лешего этот араб, стопроцентный мусульманин, назубок выдает такое количество библейских имен?
        – Нет, думаю, не подходит ни одно из перечисленных. Я уже сказала, что не хочу занимать голову этой ерундой.
        – А что насчет других частей имени? – настаивал Карл.
        – Понятия не имею. Какая-то тарабарщина, я же уже говорила. Типа Симсалабимахалаймахалай.
        Она улыбнулась. По-видимому, не без оснований.
        – То есть вы больше ничего про него не знаете? Вы уверены?
        – Да. Кроме того, что он, видимо, приехал откуда-то из Копенгагена. По крайней мере, точно не был борнхольмцем или ютландцем, насколько я поняла. Ну и еще, конечно, его этот «Фольксваген», о котором мы с Кристоффером уже упомянули.
        – Вот этот? – Ассад протянул ей фотографию, сделанную на парковке.
        Инга внимательно посмотрела на снимок.
        – По крайней мере, цвет и форма совпадают. Но тут нормально не разглядишь.
        – Вы не припомните каких-нибудь особых примет у этой машины?
        – Особых примет? Да я и видела-то ее только сзади, и то издалека.
        – Может быть, какие-то бросающиеся в глаза вмятины или царапины, цвет номерного знака, шторки на окнах? Что-нибудь особенное…
        Она улыбнулась.
        – Стекла были замазаны, номерной знак старого образца, черный с белыми цифрами; сбоку на кузове была какая-то черная изогнутая линия, которая как будто бы тянулась с крыши. Еще, мне кажется, на колесах присутствовал белый цвет, широкая белая полоса вокруг дисков; но тут я не уверена. К тому же, может, я вообще совсем не этот автомобиль видела на дороге.
        – Вы говорите, изогнутая линия?
        – Не знаю, могла быть просто грязь, или как? – Она повернулась к мужу: – Кристоффер, ты помнишь что-нибудь о машине?
        Тот отрицательно покачал головой.
        О’кей, черные номера. Теперь они по крайней мере узнали, что транспортное средство зарегистрировано раньше 1976 года, если это как-то могло им помочь.

* * *

        – Карл, как ты считаешь, супругов Дальбю можно считать невиновными?
        Мёрк несколько раз успел переключить коробку передач, прежде чем ответил.
        – Для меня вопрос заключается в том, Ассад, кто такая вообще была эта самая Альберта. Вот о чем я в данный момент думаю. Наверное, я смогу ответить тебе только тогда, когда мы будем знать о ней чуть больше. Инга Дальбю – явно чрезвычайно жесткая и обозленная женщина, и все же она скорее реалистка, а потому сейчас я не имею особых оснований в чем-либо ее подозревать. Теперь Кристоффер. Этакий флегматик, который стоит на пороге и курит – и ни за что на свете не посмеет восстать против своей жены. Мог ли он увлечься настолько, чтобы пойти на убийство из ревности? Я сильно сомневаюсь в этом.
        – А тебе не показалось странным то, что много лет спустя он вспомнил о замазанных стеклах? И то, что она вспомнила о белых линиях на дисках, полосе сбоку и черном цвете номерного знака? Скажи, ты сам смог бы запомнить все эти детали?
        Карл пожал плечами. Он искренне был уверен в том, что смог бы.
        – Скажи-ка, а нам, случайно, не надо ехать в противоположном направлении? Разве мы не должны были отправиться в дом престарелых в Рённе, навестить сестрицу Юны? – спросил Ассад.
        – Должны. Но, я думаю, сначала нам следует отыскать место под названием Элене. Возможно, нам встретится кто-нибудь, кто проживает там с тех самых времен и помнит лагерь хиппи.
        – Думаешь, Хаберсот сделал не все, что мог, в этом направлении?
        – Всё; вопрос лишь в том, достаточно ли оказалось его усилий. Он несколькими способами намекнул нам, что мы должны сосредоточиться на поисках мужчины с увеличенного фрагмента фотографии, обнаруженной у него дома, правильно? Вот я и пытаюсь вникнуть в суть и выяснить, с каким человеком мы имеем дело, потому что в настоящий момент, Ассад, я ни черта не понимаю.

* * *

        Путь оказался длиннее, чем рассчитывал Карл, и солнце уже садилось. И хотя оставалось не менее полутора часов до наступления ночи, тени уже заметно удлинились и пейзаж обесцветился.
        – Карл, здесь какое-то невероятное количество деревьев. Ты сам-то знаешь, куда мы едем?
        Мёрк покачал головой.
        – Позвони Йонасу Равно; он подскажет, как нам найти то, что надо.
        – Скоро шесть, он уже ушел со службы.
        – Попробуй. У тебя есть номер его мобильного. И включи громкую связь.
        Судя по всему, в этих краях было принято рано ужинать, и потому Равно воспринял их звонок без особого энтузиазма.
        – У вас что, нет навигатора? Вы не можете им воспользоваться?
        В конце концов он все-таки сжалился и объяснил Карлу, что им надо попытаться найти тропинку, ведущую к речушке Эле О; она ответвлялась от Эленевай напротив таблички, обозначающей начало государственного заповедника, и тут невозможно было ничего перепутать, так как на табличке была нарисована птица в сопровождении не слишком любезной надписи: «Проход запрещен».
        Улица Эленевай извивалась, как угорь, и все-таки они нашли табличку, расположенную над другой, меньшей по размеру, которая указывала в сторону тропинки к Эле О, а затем обнаружили тупик и, по всей видимости, заброшенный дом с сараем в окружении заросшего травой участка.
        – Странное место. И что ты собираешься здесь делать, Карл? – полюбопытствовал Ассад, когда они вылезли из машины.
        Мёрк покачал головой. Сложно было представить себе лагерь хиппи в столь безжизненном месте.
        – Быть может, он нам что-нибудь расскажет, – Карл указал в направлении крошечного пятна на тропинке, которое потихоньку двигалось в их сторону.
        Они стояли с минуту, пока к ним ковылял мужчина в укороченных штанах. Ему было лет семьдесят пять, не меньше. Сам он, вероятно, считал, что бежит со всех ног. Вообще-то он не собирался останавливаться – возможно, понимал, что ему будет непросто начать с начала, – но все-таки предпочел встать, вытянув руки в стороны и фыркнув, прежде чем наконец ощутил готовность вступить в контакт с приезжими.
        – Прекрасно, друг мой, – сказал Карл, имея в виду степень его спортивной подготовки с учетом возраста.
        – Да уж, надо встретить шестидесятилетие в форме, – ответил старичок на махровом диалекте, хрипя легкими.
        Всего шестьдесят?! Помилуй бог, надо бы поскорее отправить его туда, откуда он явился.
        – Вы проживаете поблизости? – спросил Карл.
        – Что вы! Я живу в Гамбурге. Просто далековато убежал от дома. Наверное, надо было раньше свернуть.
        Ассад рассмеялся. Что ж, значит, у них со старичком сходное чувство юмора.
        – В таком случае, я подозреваю, что вы немного в курсе местной истории.
        – Что именно вы хотите узнать?
        Карл махнул рукой в сторону заброшенного здания и ввел собеседника в курс дела.
        – Нас уже сто раз спрашивал об этом тот самый назойливый полицейский из Сванеке, – ответил старичок. – Да, в течение полугода здесь жили какие-то молодые люди. Прежний хозяин не был слишком щепетилен в вопросах зарабатывания денег.
        – Почему вы так говорите?
        – Потому что тут ошивалась куча хиппи, которые нам тут сдались как собаке – пятая нога. Пестрые тряпки, нечесаные волосы до задницы… Ошивались здесь и занимались какой-то галиматьей, причем явно с мистическим уклоном.
        – Например?
        – Бегали по земле босиком и махали руками в направлении солнца. По вечерам жгли костры и носились вокруг них, зачастую нагишом. Нам как-то дико было смотреть на это все. – Он ухмыльнулся.
        – С мистическим уклоном?
        – Да, они разрисовывали тела всякими знаками и молились, словно правоверные католики. Кое-кто говорил, что они последователи Асатру[127], но мы, местные жители, считали их просто ненормальными, как и многих других туристов.
        – Любопытно… И что за знаки они на себе рисовали?
        – Понятия не имею. Какие-то каракули. – Старичок вдруг оживился. – Похожие на те, что малюют индейцы.
        – Как забавно…
        – Да уж. А над входом в дом у них висел огромный щит. Кажется, там было написано «Небесный свод».
        – Но они не проповедовали свою веру? И не учиняли в округе какие-нибудь неприятности?
        – Нет-нет. Вообще-то они были мирными и спокойными. Просто немножко не в себе, как я уже сказал.
        Карл кивнул на сумку Ассада, откуда тот незамедлительно извлек фотографию мужчины с «Фольксвагеном»-«буханкой».
        – А вот этого парня не узнаете? – спросил сириец.
        – Ах да, этот снимок полицейский тоже всякий раз демонстрировал. Я неоднократно говорил, что у них имелся подобный фургон, но понятия не имею, кто этот мужчина. Я тогда как-то не особо в них вглядывался.
        – То есть в то время вы не выбирались на ежедневный моцион?
        – Ясен пень, что нет. Может, вы решили, что я сейчас бегаю каждый день?
        Они получили кое-какую дополнительную информацию. Да, номерной знак был черного цвета. Да, сверху с обеих сторон на верхней части кузова машины были нарисованы черные изогнутые линии. Но больше ни слова ни о каких отличительных признаках – ни вмятин, ни царапин. Плюс удалось выяснить, что в этой местности проживала в то время кучка молодежи, примерно поровну парней и девушек, и в один прекрасный день они исчезли. Такие были дела. С тех пор хозяин селил к себе исключительно немцев: вроде бы они обеспечивали ему более высокий доход.
        – Вы – или, возможно, еще кто-нибудь – могли бы подсказать нам, какого числа они покинули насиженное место? Это произошло примерно в те дни, когда разыскивали Альберту Гольдшмидт.
        – Не знаю… я-то точно не подскажу. Я часто уезжал в командировки, отсутствовал и в тот период. Я – биохимик, специализируюсь на энзимах, тогда уезжал в Гронинген проводить исследования. Речь шла о производстве картофельной муки, если вам вдруг любопытно это узнать.
        Он рассмеялся. Ассад выпучил глаза:
        – Картофельная мука? Ой, так это замечательная вещь! Особенно когда у верблюда «случная болезнь», надо…
        – Благодарю. Мне кажется, сейчас история про верблюдов вряд ли будет актуальна для уважаемого господина. – Карл вновь обратился к старичку: – А как насчет вашего пожилого соседа, который сдает здание? Он-то ведь должен знать, когда именно они снялись с места?
        – Что?! Да он вообще ни бельмеса не знал; он и жил-то в совершенно другом месте на острове. Ему главное было, чтобы исправно платили за съем, а дальше пусть делают что хотят.
        Собеседник назвал им свое имя, затем погрузился в собственные думы и пошкандыбал дальше, с шумом вдыхая и выдыхая воздух.
        – Мне кажется, скоро мы более основательно вникнем в документы официального расследования и даже в личные записи Хаберсота. Наверняка много чего можно вычитать из материалов, вместо того чтобы мотаться куда Сигурд драконов не гонял.
        – Кто не гонял кого?
        – Забудь. Пословица есть такая.

* * *

        Дом престарелых Снорребаккен, где жила сестра Юны Хаберсот, представлял собой инфернальное сочетание сверкающих стекол и выкрашенных серой краской стен, здание прямо-таки искрилось новизной.
        Сюда прекрасно вписалась бы преуспевающая аудиторская фирма или частная клиника пластической хирургии, но никоим образом это здание не ассоциировалось с казенным учреждением, где старики доживают свои последние дни.
        – Реакции Карин Кофоэд немного заторможены, – сообщила сиделка, сопровождавшая их до комнаты. – К сожалению, слабоумие наложилось на болезнь Альцгеймера. Но если вы сумеете придерживаться одной-единственной темы, есть шанс на момент просветления.
        Сестра Юны Хаберсот сидела в кресле чуть сгорбившись, хаотично размахивая руками. Улыбка на ее лице казалась застывшей, но руки жили своей активной жизнью, словно она дирижировала симфоническим оркестром на воображаемом концерте.
        – Я ненадолго оставлю вас, чтобы не рассеивать ее внимание, – с улыбкой пояснила сиделка.
        Карл с Ассадом уселись на диванчик напротив старушки и принялись ждать, когда ее взгляд остановится на них.
        – Карин, мы хотели бы побеседовать с вами о Кристиане Хаберсоте и его расследовании, – наконец приступил к делу Карл.
        Старушка кивнула и вновь погрузилась в собственный мир. Спустя несколько мгновений она принялась рассматривать свои растопыренные пальцы, а затем повернулась к гостям, кажется, придя в чуть более адекватное состояние.
        – Потому что… Бьярке! – констатировала она.
        Карл с Ассадом переглянулись. Им придется непросто.
        – Да, Бьярке больше нет, это правда. Но мы хотим поговорить с вами о Кристиане не в связи с Бьярке.
        – Бьярке – это мой племянник, он играет в футбол. – Она стушевалась. – Э, нет, не то… Как это называется?
        – Бьярке проживал вместе с вами и вашей сестрой Юной в течение некоторого времени, так нам сказали. – Ассад сдвинулся на самый край дивана, чтобы оказаться поближе к собеседнице. – Тогда они с Кристианом развелись, и она стала встречаться с другим человеком. Много лет назад, тогда вы жили вместе. Вы помните это?
        От волнения ее гладкий лоб прорезала глубокая морщина.
        – У-у, Юна… Она так злится на меня…
        – На вас, Карин? Разве она злится не на Кристиана? – Карл тоже пододвинулся к старушке поближе.
        На некоторое время она вновь отвлеклась от них. Выглянула в окно, немного помотала головой, как будто реагировала на внутренний монолог. Кисти ее рук слегка подрагивали. Затем лоб разгладился, тело успокоилось. Судя по всему, толку от этого не было никакого.
        – Карин, вы не припомните, Юна ругала Кристиана из-за затеянного им расследования?
        Вопрос, несомненно, достиг сознания Карин, потому что она повернулась к Карлу с выразительным взглядом. Однако ответа не последовало.
        – Бьярке мертв. Он мертв, – повторила она, возобновляя движения руками.
        Ассад с Карлом переглянулись. Если собеседница вдруг выдаст им более-менее толковый ответ, можно будет считать это чистым совпадением, этаким выстрелом от бедра. Мёрк дал знак своему помощнику, который тут же вытащил фотографию с парнем и «буханкой».
        – Вы никогда не слышали, чтобы Кристиан или Юна говорили вот об этом человеке? – рискнул Карл. Это была последняя попытка.
        – Об этом длинноволосом симпатяге, – добавил Ассад.
        Карин в смятении посмотрела на них.
        – У Бьярке были длинные волосы. Всегда, – сказала она. – Как у этого человека.
        – Ну да, а вот об этом самом человеке кто-нибудь когда-нибудь упоминал? – Карл отчаянно пытался уцепиться за ее же слова.
        Видимо, она старалась сосредоточиться на том месте на снимке, куда указывал его палец, но ничего не получалось.
        – Карин, а вы помните, как его звали? Может быть, Ной?
        Она откинула голову назад и расхохоталась с открытым ртом.
        – Ной! Помните, у него была куча зверюшек?
        Карл посмотрел на Ассада.
        – Думаю, на этом нам стоит завершить; что скажешь?
        Помощник уныло закивал. Видимо, у него не нашлось подходящей моменту шутки про верблюдов.

* * *

        – Можно позвонить Юне Хаберсот и сразу же спросить о парне на снимке. Но она наверняка бросит трубку.
        Ассад задумчиво кивнул и задрал ногу на приборную панель.
        – Да уж, она точно бросит трубку. Может, лучше вернемся к ней и внезапно ткнем ей в лицо эту фотографию?
        Карл нахмурился. Вернуться в Окиркебю? Уж лучше проглотить гвоздь. Он набрал телефон Юны Хаберсот и услышал в трубке голос, от которого едва не вылетели стекла.
        – Да, простите, Юна, что я вас снова побеспокоил, мне никоим образом не хотелось вас потревожить. Мы только что побывали в доме престарелых у вашей сестры, вам от нее большой привет. Мы немного побеседовали с ней о былом и в связи с этим хотели бы задать вам несколько вопросов относительно вашего знакомства с молодым длинноволосым мужчиной, который когда-то колесил по острову в голубом «Фольксвагене»-«буханке».
        – А кто вам сказал, что я с ним знакома? – зарычала дама. – Моя сестра? Да она совсем выжила из ума, неужели вы не заметили этого, идиоты проклятые?
        Карл прищурился. Он еще не вполне привык к прямолинейности, отличавшей манеру речи Юны Хаберсот.
        – Ну как же, это сложно не заметить. Позвольте, видимо, я не вполне ясно выразился. Нас не интересует ваше знакомство с другим мужчиной; нас интересует только, знаете ли вы что-нибудь о мужчине, проживавшем в Элене в общине хиппи, носившем короткое имя, вероятно, библейское, и приехавшем из Копенгагена? Никакой звоночек не прозвенел?
        – Так, значит, вот о чем вы расспрашивали Карин?.. Прекратите шататься по округе и расспрашивать людей обо мне и моих знакомствах, придурки. Я только что потеряла сына, так что хватит, черт возьми, названивать мне!
        Ясно?!
        Карл вытаращил глаза. Кажется, она не испытывала никакой печали по этому поводу.
        – Конечно, Юна, мне все ясно. Но согласитесь, что телефонный разговор гораздо лучше официального допроса в полицейском участке? Нам необходимо получить информацию об этом человеке, а вы принадлежите к числу тех, кто может что-либо знать о нем. У нас есть фотография…
        – Понятия не имею, о ком вы говорите. Наверняка какое-нибудь очередное дерьмо, раскопанное в бумагах Кристиана. – На этих словах она-таки бросила трубку.
        – Что? – не понял Ассад.
        Мёрк сглотнул.
        – Ничего. Она неправильно поняла меня и свалила все в одну кучу. Я не смог прорвать ее оборону.
        Ассад устало взглянул ему в глаза.
        – Может, все-таки съездим и вколотим эту фотографию ей в башку?
        Но Карл только покачал головой. К чему эти усилия? Юна уже продемонстрировала полное нежелание сотрудничать. Карин была вне зоны досягаемости, Бьярке уже не мог помочь им в силу естественных причин. Надо смириться с отсутствием какой бы то ни было помощи со стороны жалких остатков ближайших родственников Кристиана Хаберсота.
        – Тогда что?
        – Тогда ты отправишься в Листед и поможешь Розе, – улыбнулся Карл. – Боюсь, что мне придется остаться в Рённе и подробнее ознакомиться с официальным расследованием дела. – Он забрал у Ассада папку и с готовностью протянул ему ключи от машины. – По случаю такого события можешь сначала отвезти меня в гостиницу.
        Мгновение спустя Мёрк уже пожалел об этом жесте, что, вообще говоря, было вполне предсказуемо.
        Невероятно, какое жуткое количество опасных обгонов можно совершить на протяжении короткой поездки через Рённе.

* * *

        Много к чему можно было придраться при ближайшем ознакомлении с документами, предоставленными Биркедалем. Во-первых, информация, содержащаяся в них, не обновлялась с 2002 года; во-вторых, в ходе официального расследования дела версия о преднамеренном убийстве никогда не выдвигалась. Возможно, так сложилось в силу внутриведомственной политики, ибо, когда речь идет о подозрении на убийство, дело невозможно закрыть просто так. Или же сам факт столкновения никогда не изучался достаточно тщательно.
        Но Карл прекрасно понимал, что настоящая причина могла оказаться до неприличия банальной: давление со стороны Хаберсота останавливало все действия со стороны других участников. Ведь он действительно оттолкнул людей, когда стал чересчур назойлив в своих теориях.
        Мёрк кивнул. На таком острове, как Борнхольм, убийство не относилось к разряду повседневных явлений. Раз в связи с данным случаем специалистов из Копенгагена не вызывали – кто мог поколебать уверенность не особо искушенных местных следователей в сути случившегося? Разве что Хаберсот… Едва ли его воспринимали всерьез.
        Насколько Карл понял из материалов, полиция Рённе приняла версию с водителем, скрывшимся с места происшествия, но так никогда и не выяснила, какое транспортное средство совершило наезд и кто находился за рулем. Лишь настойчивость Хаберсота и непомерные временны?е затраты способствовали развитию иной версии произошедшего; но кто сказал, что он был прав?
        Спустя пару часов на пороге гостиницы показались Ассад и Роза.
        Сириец был похож на полудохлую кошку. Добравшись до кровати, он рухнул на свою половину, уже через две минуты отрубился с открытым ртом – и благодаря своим полипам задал такого храпака, что сотрясалась вся комната.
        Роза тоже не горела желанием доложить результаты разбора и упаковывания наследства Хаберсота. Очевидно, с этим можно было подождать, так как она намеревалась немедленно отправиться на боковую.
        «Счастливица», – подумал Карл, укладываясь рядом с кудрявым монстром, сочетающим в себе свойства отбойного молотка и стада обезумевших антилоп гну. Он подавил в себе навязчивое желание положить на лицо Ассада подушку и надавить сверху посильнее. Вместо этого принялся растерянно озираться, пока его взгляд не остановился на мини-баре.
        «Явно лучше, чем беруши», – решил Карл, открывая холодильник. Ему понадобилось два «Пилснера» и не менее десяти миниатюрных бутылочек с различными спиртными напитками, прежде чем чувствительность его барабанных перепонок основательно притупилась.

        Глава 18

        Октябрь 2013 года
        Пирьо пыталась успокоиться, пока мыла ботинки, отдраивала штанины, саперную лопатку и скутер в розовом здании под названием «Хлев для восстановления эмоциональной базы». Сюда приходили слушатели Академии, чаще всего вновь прибывшие и обремененные депрессивными состояниями и отрицательной кармой: они снимали напряжение, гладя пони по носу и вдыхая аромат соломы и свежего навоза. Обычно здесь было много желающих поухаживать за животными и почистить стойла, однако в это время суток все сидели по комнатам, предаваясь глубокой медитации, и Пирьо, к счастью, могла спокойно заниматься своим делом.
        «Остановись и задумайся. Стряхни с себя тяжкое бремя. Свершившееся – ничто в общей глобальной картине мира», – увещевал ее здравый смысл.
        Ведь всего час назад она убила человека в третий раз в своей жизни, и ей было не по себе. Предплечья пылали огнем, сердце бешено колотилось.
        – Никак иначе просто не могло быть, – шептала она сама себе.
        Женщина Ванда Финн вторглась в ее мир, несмотря на все предупреждения, так запросто. Закономерным последствием явилось то, что верховная жрица Академии натурабсорбции остановила ее раз и навсегда; именно так она и должна была поступить, тем самым обеспечив непоколебимость своего положения приближенной Ату. Другое дело – какую цену приходилось платить за это всякий раз. Внутренний мир Пирьо пошатнулся, душевный покой был нарушен, но чего еще можно было ожидать?
        Оставалась лишь одна-единственная проблема: если не соблюдать осторожность, Ату запросто может что-то заподозрить.
        «Сбавь пульс, Пирьо», – уговаривала женщина сама себя, поднимаясь по лестнице на верхний ярус хлева.
        – Гор, рожденный от девы непорочной, – нараспев молилась она, – путь указующий двенадцати ученикам, воскресший на третий день из мертвых, избавь меня от уныния.
        Когда молитва не помогла, Пирьо повторила ее еще пару раз, но по-прежнему без какого-либо эффекта. Она была потрясена, ибо в предыдущие разы все было не так. Как могла она двигаться дальше, если ею завладели демоны и путеводный дух покинул ее? Или теперь она выступила не за правое дело? Но эта Ванда разве не за тем объявилась, чтобы повергнуть в прах все то, что выстроили они с Ату? Почему же у нее по-прежнему дрожат пальцы?
        Пирьо прикрыла глаза, скрестила ладони перед лицом и сделала медленный глубокий вдох. Она избавила всех членов Академии от злой энергии Ванды Финн, это точно. И данный поступок никоим образом не мог быть неправильным.
        Пробормотав молитву еще раз, Пирьо, к своему облегчению, почувствовала, что ее пульс приходит в норму.
        В знак благодарности она кивнула пучку света, проникающему в помещение сквозь окна в крыше, благословила судьбу и принялась сосредоточенно размышлять о случившемся.
        Последние несколько часов выдались чрезвычайно насыщенными, в такие моменты совершить ошибку проще простого. О чем-то позабыть, что-то выпустить из виду, и, если были допущены подобные оплошности, необходимо поскорее все исправить.
        Пирьо закрыла глаза и отмотала назад пленку в своем воображении, вновь очутившись на месте преступления. Насколько ей представлялось, она нигде не ошиблась, ничего не пропустила.
        Нагое женское тело будет обнаружено не скоро, если его вообще когда-нибудь обнаружат. Тут не было никаких сомнений. Оно лежало слишком далеко от тропинки. Она сама все проверила.
        Дно самой глубокой лужи в Альварет было мягким, и потому выкопать в нем яму оказалось несложно. Даже самый сильный ливень не вымоет место захоронения тела. С этим все было в порядке. Хоть сейчас иди и проверяй.
        Пирьо тщательно замела все следы, которые могли вывести странствующего ботаника или туриста, свернувшего с тропинки, к могиле. Здесь тоже полный порядок.
        И, наконец, она удостоверилась, что никто не видел ее в той местности, в том числе и когда она выезжала оттуда.
        Пирьо удовлетворенно кивнула и отпихнула пару картонных коробок, стоявших на чердаке. Надо торопиться. Общий сбор членов Академии начнется совсем скоро, как только завершится время, выделенное ученикам на медитацию и самопознание. Пока двор пустовал, и только коварные камеры слежения, которые она сама уговорила Ату установить повсюду на территории Академии, могли поведать о том, что она отлучалась, как и о том, чем занималась по возвращении.
        Естественно, она немедленно сотрет видеозапись, как только попадет в офис, тут не ожидалось никаких проблем. Оставалось только барахло приезжей. Пирьо посмотрела на кучку одежды, которую она собственноручно сняла с ее тела: юбка, блузка, нижнее белье, двухцветный ремень, шарф, туфли на шпильках, куртка и носки. Конечно, все это ей предстояло уничтожить и сжечь. Но пока не представится такая возможность, пускай барахло полежит в коробке на чердаке вместе с тряпками, от которых отказались инициированные члены Академии в своей новой аскетичной жизни.
        От остальных личных вещей Ванды, в первую очередь от дамской сумки, в которой, в числе прочего, обнаружилась пачка презервативов, косметика, мобильный телефон, ключи от ячейки вокзальной камеры хранения, несколько сотенных купюр, билеты и паспорт, – надо было избавиться немедленно.
        Что еще ей было необходимо предпринять?
        Ванда Финн в своем заявлении сообщила, что в одиночестве эмигрировала из Ямайки несколько лет назад и бросила работу. Она снимала комнату на окраине Лондона, но стремилась поскорее покончить с таким образом жизни. Ей незачем было оставаться в Лондоне, этот период ее жизни остался в прошлом. Она аннулировала все свои подписки, в том числе и договор с интернет-провайдером. Продала все движимое имущество – компьютер, радио, телевизор, мебель и кое-какую одежду. Ванда надеялась, успешно прослушав базовый курс, остаться в Академии в качестве постоянного члена.
        Больше она ни о чем не сообщала при переписке, так что ситуация казалась Пирьо вполне благоприятной. Женщина не оставила никаких заметных следов во время последней в своей жизни поездки, а если б даже и оставила, Пирьо просто-напросто станет при любом удобном случае отрицать знакомство с этой девушкой и ее планами на будущее. А кто на свете смог бы доказать обратное? Ведь компьютер Ванды Финн был продан. В Англии у нее не существовало никакой родни. С Лондоном ее ничто не связывало, то есть у нее явно не осталось там ни близких друзей, ни коллег, с которыми она поддерживала бы контакт.
        К тому же Пирьо еще утром стерла с жесткого диска все данные, которые могли бы указать на факт переписки с Вандой. И что же можно было еще предпринять? Быть может, найдется свидетель их поездки из Кальмара в Альварет? Наверняка, но, по крайней мере, не из знакомых Пирьо. Даже если кто-то и видел ее в обществе какой-то девушки, разве сможет посторонний человек вспомнить о таком незначительном факте спустя каких-то пару недель?
        «Это невозможно. Сегодня там было столько незнакомых лиц», – размышляла она.
        Конечно, последняя крупная волна туристов уже миновала, но не менее сотни гостей перемещались по дорогам западного побережья в связи с каким-то мероприятием, организованным коллекционерами произведений искусства.
        Этот день явно не принадлежал к числу дней, когда некое особое событие или какой-то необычный человек, повстречавшийся в пути, выделяет эту дату из ряда остальных. Нет-нет, можно было больше не забивать себе голову этими мыслями. Ванду Финн объявят в розыск еще не скоро, и кто тогда в этой связи сможет вспомнить именно об этом дне?
        Пирьо помотала головой и положила в дамскую сумку пару здоровенных камней. Правда, она не успеет вернуться в зал к началу общего сбора, после того как закинет ее к чертовой матери подальше в Балтийское море. Слава богу, без присутствия Пирьо по-прежнему ничего не начинали.

* * *

        Пирьо переоделась во все белое и вошла в зал, преисполненная душевного спокойствия. Сейчас, перед приходом Ату, она снабдит всех слушателей необходимыми наставлениями в соответствии с их рангом. В нынешнем октябре свет, проникающий в актовый зал, еще сохранял кристальную прозрачность и чистоту, и помост, вымощенный стеклянной плиткой, на который вскоре поднимется Ату, сверкал теплым золотистым сиянием, от него было глаз не оторвать, как и от самого учителя.
        Когда он появился в зале, все собравшиеся, по обыкновению, смолкли и устремили на него взгляды, полные надежд. Все жили и дышали этими собраниями, ибо слово Ату являлось кульминацией всего дня, неважно, произносилось оно здесь, в зале, или на рассвете на пляже. В присутствии Ату Абаншамаша Думузи находились ответы на все вечные вопросы и мучительные поиски и ученики буквально таяли перед ним.
        Удивительно, насколько важно ощущать себя частью всего этого великого процесса, думала Пирьо.
        Когда Ату вышел вперед в шафранной тунике с прекрасными орнаментами на рукавах, словно неожиданно во тьме зажегся свет, разлилось сияние энергии и жизни. Будто, сама истина оказалась вдруг созерцаемой, когда он простер руки к собравшимся, заключая их в свой мир.
        Некоторые его последователи говорили, что считают эти собрания итогом своего паломничества, посредством их достигая абсолютного очищения души и тела, а впереди открываются новые пути, негаданные и совершенные. Другие воспринимали происходящее менее конкретно и объективно – они просто поддавались чистому порыву и позволяли «чуду проникнуть в душу».
        Но, независимо от того, что именно испытывал каждый из присутствующих в ходе этого действа, всех их объединяло то, что они заплатили немалые суммы за возможность сидеть на полу в этом зале скрестив ноги, а Пирьо распоряжалась, кого из них принять в Академию, и рассаживала их перед каждым сеансом. Хотя сама она, как и все остальные, поклонялась Ату, для нее это поклонение носило несколько иной характер, в каком-то смысле более осязаемый.
        Ату символизировал для Пирьо в первую очередь мужское начало, воплощенную сексуальность, новаторство, стойкость и, наконец, духовность в одном лице. Именно так она воспринимала его ровно с того момента, когда впервые повстречалась с ним. Возможно, с годами Пирьо стала придавать меньше значения статусу пророка и духовного лидера, которого все эти годы добивался сам Ату. Но так, конечно, было не всегда.
        А путь этот был ох каким долгим!

* * *

        Кангасала была не только весьма фешенебельным городом, но еще и находилась совсем недалеко от Тампере, второго по величине города в Финляндии, и в непосредственной близости к провинциальному городишке, где родители Пирьо обосновались и решили растить своих детей. Там, рядом с легендарным поэтическим местом, которое славилось своими природными красотами и привлекало богатых туристов, родители строили свои огромные надежды на будущее. Все могло бы сложиться прекрасно, но так не случилось, поскольку ни у отца, ни у матери Пирьо не нашлось тех качеств, которые могли бы способствовать реализации их амбициозных планов. И все их грандиозные мечты нашли свое воплощение в крохотном и из рук вон плохо обустроенном торговом киоске. Этот киоск характеризовался наличием скромной клиентской базы и отдаленным местоположением, это была всего лишь примитивная лачуга, выстроенная во время Первой мировой войны из досок и всякого строительного мусора, которому больше нигде не нашлось применения. Каждая зима была ледяной, а каждое лето – знойным, и мошкара с близлежащих болот жутко докучала членам семьи. Так и
тянулись их будни.
        Из такой вот убогой исходной точки брала начало вселенная их семейства. Именно здесь родители и трое их ребятишек должны были изыскивать средства к существованию, устанавливать свой социальный статус и получать «сырье», необходимое для формирования культурного уровня и общего развития.
        Поэтому значимые мировые события и представления о вожделенных перспективах просачивались в малоинтересную жизнь Пирьо исключительно посредством глянцевых журналов, продаваемых в киоске. Таким образом наметились некоторые варианты будущего, но осуществить эти потенциальные возможности можно было только при условии отрыва от родного гнезда. И Пирьо стала мечтать о способах самореализации, которых с каждым днем становилось все меньше и меньше, особенно после того, как отец заставил ее бросить школу, чтобы она могла подменять его в киоске.
        В то же время младшие сестры Пирьо не были поставлены в такие тяжкие условия – родители явно любили их гораздо больше и никоим образом не стесняли. Они ходили в город на танцы, их обучали игре на музыкальных инструментах, даже одевали не в пример приличнее. И все это на деньги, которые с трудом добывала она, Пирьо. Это обстоятельство мучило и огорчало ее каждый божий день, а если называть вещи своими именами, просто-напросто злило ее и нагнетало ревность и жажду мести.
        И когда в один прекрасный день младшая сестра явилась домой с котенком и ей позволили оставить его, накопленная обида проявилась в полную силу.
        – Вы всегда отвечали мне отказом, когда я просила завести домашнее животное, – заорала она. – Я ненавижу всех вас! Будьте вы все прокляты!
        В награду за прямоту она получила звонкие пощечины, а котенок остался в доме.
        Спустя неделю Пирьо исполнялось шестнадцать лет, но ей и не подумали что-то подарить.
        В тот день девушка раз и навсегда осознала, что ей абсолютно безразлично все происходящее вокруг, ибо, о чем бы она ни мечтала и к чему бы ни стремилась, самые значительные события проходили стороной, а на ее долю все равно выпадало что-то мелкое и неприметное.
        Ненавидя сестер и собственную никчемную жизнь и маясь от скуки, Пирьо в тот же вечер завязала знакомство с сомнительными личностями из Кангасалы, что, как и следовало ожидать, привело ее к довольно рискованным занятиям.
        Однажды, обнаружив ее позади киоска за курением гашиша в компании каких-то отморозков, отец так жестоко выпорол Пирьо, что она несколько дней не могла не только спать, но и просто лежать.
        А пока заживали ее телесные и душевные раны, девушка случайно услышала, как мать предостерегает ее сестер – мол, никогда не уподобляйтесь своей старшей сестре. «Да этого и не случится. Слава богу, в нашем сервизе есть только одна треснутая чашка. Ваша сестрица дурная девчонка, не то что вы, мои ангелы», – всадила она нож ей в спину.
        – Так, может, поскорее выбросим эту треснутую чашку на помойку? – рассмеялась младшая сестра.
        Выбросить треснутую чашку? Так говорили они о ней.
        Если б Пирьо умела плакать, то заплакала бы, но она уже давно поняла, что уязвимость ей в жизни ни к чему. И все-таки ей надо было как-то отреагировать на услышанное, чтобы окончательно не свихнуться.
        Возмездие проявилось в том, что ночью Пирьо встала с кровати и убила котенка сестры, а затем выложила его дохлое тельце прямо на прилавок в киоске. После этого она забрала из кассы столько денег, на сколько считала себя обманутой, а остальную выручку оставила в открытом доступе для случайных прохожих. И, оставив за собой распахнутую настежь дверь и закинув сумку через плечо, ушла из дома в твердом намерении никогда сюда не возвращаться.
        На некоторое время Пирьо сошлась с парой англичан и кучкой полубезумных представителей богемы из Хельсинки и жила в арендованном коттедже на другом конце города. Поскольку новые приятели, которые были постарше ее, вели образ жизни куда более экстравагантный, чем могли принять местные жители, довольно скоро эта компания с участием Пирьо стала городской притчей во языцех.
        Существуя в этой достаточно нестандартной форме общежития, она впервые научилась получать удовольствие от наблюдения за невероятными вспышками, которые зажигало в небесах северное сияние. От созерцания недвижных озер. От опьянения самогоном в сочетании со случайным сексом. Хотя в некотором смысле это было счастливое время, она все же с грустью осознавала, что последние проблески детской непосредственности навсегда покидают ее.
        В конце концов в социальные органы поступило такое количество яростных обращений от людей, проживающих по соседству с «общежитием», а также от ее собственных родителей, что официальным представителям пришлось вмешаться в ситуацию.
        Но когда социальные работники пришли в общежитие, оказалось слишком поздно, потому что Пирьо уже сбежала, обчистив общую кассу до копейки.
        С этими скромными сбережениями в кармане, слепо веря в то, что счастье поджидает ее прямо за углом, девушка устремилась в Данию, в Копенгаген, самый бедный на предрассудки город Скандинавии. Там она несколько месяцев прожила в «Молодежном доме»[128] в Нёрребро, где околачивались все самые подозрительные личности, каких только можно и нельзя себе представить, и вскоре перепробовала все без исключения, что можно пить или курить.
        После нескольких шумных стычек с задающими тон девушками, на тему «кто с кем из парней будет спать», Пирьо выставили за дверь, и у нее не осталось иного выхода, кроме как жить на улице. С месяц помотавшись по городу в качестве бездомной и выклянчивая последние деньги у пьяниц или наркоманов, она наконец повстречала паренька немного постарше, у которого имелась собственная квартира. Он был очень доброжелательным, всегда нежно улыбался ей. Звали его Франк. Он рассказал ей о том, что самой мощной движущей силой в жизни является не секс и не алкоголь, но воспитание души и ее переход на более высокий уровень. Звучали его слова довольно странно, однако вполне возможно, что, руководствуясь его наставлениями, она выберется из дерьма, в котором погрязла по уши, а потому Пирьо слушала его внимательно.
        Его убеждения звучали весьма незатейливо. Стоит лишь делать кое-какие усилия и культивировать в себе сознание, что тело и плоть могут освободиться от своих потребностей, если совершенствовать духовность и заниматься медитацией, – и ты обретешь путь к свободе и счастью.
        Так почему бы и нет? По крайней мере, ее никто не дергал, и она просыпалась без ощущения, будто в черепе у нее копошатся какие-то насекомые, и без ненависти к самой себе.
        Пирьо становилась сильнее духом и постепенно обретала внутреннюю гармонию, по мере того как опыт изучения души и душевных энергий оказывался все более сложным и обширным. Днем оба работали в «Бургер Кинг» на Ратушной площади, облаченные в крошечные шапочки и униформу, пропитанную запахом пережаренного масла, фастфуда и приторных газированных напитков. На что-то ведь им надо было жить. Все остальное время проходило во всевозможных расширяющих сознание практиках, как-то: ясновидение, курсы йоги, встречи с экстрасенсами для составления гороскопов и гадания на картах таро. В результате осталось не так уж много ответвлений мистицизма, с которыми они не познакомились за тот период жизни.
        На протяжении первых нескольких лет, несмотря на вожделение Пирьо, они прожили в целибате, дабы вся доступная энергия находилась целиком и полностью в распоряжении души. Но все же настал момент, когда Франк почувствовал, что планеты, психодинамика и будущее перестроились для другой цели, и отказался от обета безбрачия.
        – Теперь я готов испытать свое тело во взаимодействии с другими телами, – сказал он. Эта перемена касалась только его, и ей скрепя сердце пришлось принять это решение. Да и к чему был ей секс с другими мужчинами, если она желала одного только Франка?
        Именно с момента укоренения этой перемены Франк положил начало своему альтер эго и преобразился в Ату Абаншамаша Думузи, а Пирьо стала весталкой при нем – Пирьо Абаншамаш Думузи.
        Отныне функция Пирьо заключалась в том, чтобы помогать Франку, то есть Ату, и поддерживать его. И хотя ее положение, несомненно, являлось привилегированным по отношению к остальным служителям культа, все же на практике оно накладывало на Пирьо кое-какие ограничения.
        И это несоответствие она стремилась во что бы то ни стало устранить.
        Ибо у нее имелись свои амбиции.

        Глава 19

        Суббота, 3 мая, воскресенье, 4 мая, и понедельник, 5 мая 2014 года
        Утреннее пробуждение оказалось резким, отягощенным головной болью и ясным осознанием того, что прибегать к услугам мини-баров следует все-таки с некоторой осторожностью.
        Когда они въезжали на палубу парома, фургончик Розы уже прибыл. Нагрузка на несущую ось транспортного средства оказалась не вполне соизмерима с его скромными размерами. Проклятье, и все это барахло надо будет каким-то образом разместить у них в подвале… Карл никак не мог представить, что все так будет, не говоря уж о том, что Роза догадалась занять им места в кафетерии между двумя сотрудниками мувинговой компании.
        Карл осторожно кивнул им. Лучше поберечь раскалывающуюся голову и обеспечить ей максимум покоя.
        – Что-то ветер поднялся, – заметил один из грузчиков, чтобы ловко завязать бесконечную беседу о всякой ерунде. Карл попытался улыбнуться.
        – У него походняк, – пояснил Ассад.
        На этот раз Карл был не в состоянии исправить коллегу.
        – Походняк, ха-ха, – отозвались грузчики, сгребая пятернями фастфуд, представленный в равных долях закаленным растительным маслом и мучнистой жижей. – Видимо, ты имел в виду отходняк, приятель, – рассмеялся один из них и по-дружески хлопнул Ассада по спине с такой силой, словно собирался расколоть гигантский валун.
        – Ух, – выдавил из себя сириец, в то время как его южная смуглота, всегда вызывающая зависть, приобрела некие новые нюансы, и не сказать, что привлекательные. Он взглянул на волны, готовый сложить оружие.
        – Наверное, ты склонен к морской болезни? – предположил один из верзил. – У меня, слава богу, есть чудодейственное средство против укачивания. – Он вытащил из-за пазухи какую-то бутылочку и налил немного содержимого в пустой стакан. – Только надо осушить одним глотком, иначе не подействует. Оно оказывает магическое влияние на желудок и немедленно приносит облегчение.
        Ассад кивнул. Он явно был готов пойти на что угодно, лишь бы избавиться от похода в туалет за рвотными пакетиками.
        – Блю-юм! – заорали грузчики, когда Ассад запрокинул голову и вылил себе в горло содержимое стакана.
        В следующую секунду бедняга схватился за шею, выпучив глаза сильнее, чем обычно. Его лицо побагровело, словно он задыхался.
        – Что, скажите на милость, было в вашей бутылке? – спросила Роза без особого участия, выглянув из-за утренней газеты. – Нитроглицерин?
        Громилы хохотали так, что все вокруг сотрясалось, а Ассад тщетно пытался выдавить из себя улыбку.
        – Ну что вы, всего лишь восьмидесятипроцентная сливовица, – признался тот, что «угостил» Ассада.
        – Вы совсем спятили? – На этот раз Карл выразил глубокое возмущение. Парочка записных дебилов… – Ассад – мусульманин, ему нельзя употреблять спиртное.
        Мужчина с бутылкой положил руку сирийцу на плечо.
        – Ну, черт возьми, мне вправду жаль, прости, друг. Я даже как-то не подумал об этом.
        Ассад протянул ему руку – ибо уже простил.
        – Все нормально, Карл, – успокоил он Мёрка, как только обрел способность говорить. Голос его прозвучал удивительно отважно, несмотря на то что ветер усилился и кофейные чашки лихо отплясывали на столе.
        – Я ведь не знал, что это такое.
        Карл уныло взглянул на волны и внезапно ощутил, что содержимое его желудка взбунтовалось. Еще несколько взглядов за борт, и случится катастрофа.
        – Ну, то есть ты в порядке? – осторожно уточнил Карл.
        Ассад кивнул, видимо, строя иллюзии по поводу грядущего смягчения симптомов.
        Роза бросила на них взгляд поверх газеты.
        – Карл, а вот у тебя цвет лица не совсем здоровый, если ты еще не в курсе, – выдала она без какого бы то ни было сострадания.
        Ассад с затуманенным взором хлопнул Карла по плечу.
        – Это пройдет, ты только погляди на меня. Мне кажется, я потихоньку научусь путешествовать по воде. Может, тебе тоже стоит хлебнуть этой самой сли… что-то там.
        Карл в очередной раз сглотнул. Ему стало не по себе от одной только мысли.
        – Пойду немного подышу свежим воздухом. – С этими словами он поднялся; Ассад последовал за ним.
        Мёрк пару раз рыгнул и едва успел шагнуть на кормовую часть палубы, как изо рта его хлынул мощный поток.
        – Благодарю, – простонал Ассад, оценивая глобальные последствия случившегося. – Карл, ты что, не знаешь поговорку – не блюй против ветра?

* * *

        Только по прошествии выходных Мёрк смог думать о более серьезной пище, чем кусочек сухого хлебца и крошечный стакан воды. Если б не Мортен, который ежедневно приходил навестить Харди, лежащего в гостиной, он бы, безусловно, совсем загнулся. С тех пор как несколько лет назад Мортен с Микой съехали, веселье посещало этот дом не так уж и часто. Карл иногда скучал даже по своему пасынку Йесперу, но это, слава богу, быстро прошло.
        В субботу около полуночи он отправился спать, устав от собственного общества и бытовых хлопот. Глубокий сон творит настоящие чудеса как с телом, так и с душой. Никто не тревожит, желудок больше не беспокоит, и Карл готовился вкусить душевный мир и покой.
        В пять утра раздался телефонный звонок, и Мёрк подскочил так, словно звучали пожарная сигнализация и сирена одновременно.
        – Проклятие! – с раздражением воскликнул он, увидев время, которое показывали электронные часы. Если только звонили не с сообщением о чьей-либо смерти или хотя бы о введении военного положения, он бросит трубку к чертям собачьим.
        – КАРЛ МЁРК! – заорал полицейский в телефон, дабы у звонившего не возникло сомнений в его умонастроении.
        – Уф, придурок, заткнись… Что ж ты так орешь?
        Голос оказался знакомый. И явно не из тех, что хотелось бы услышать.
        – Сэмми, идиот, ты в курсе, сколько времени?
        Прошло несколько секунд.
        – Дорогая, который час? – тихо обратился к кому-то Сэмми по-английски, явно прикрыв трубку рукой, а затем громко заявил: – Десять часов!
        Карл уже закипал. Вот вонючий недоумок…
        – А у нас тут пять, чтоб ты знал.
        – Карл, черт возьми, ведь именно тебе…
        Он рыгнул. Значит, вечеринка либо только что началась, либо только что закончилась.
        – Я говорю, ведь именно тебе Ронни адресовал свое дебильное завещание. Думаешь, я не предвидел этого? – В трубке раздался грохот, и вновь Сэмми перешел на английский: – Нет, дорогая, только не сейчас, убери свои ручки, я занят серьезным разговором.
        Мёрк посчитал до десяти.
        – Если б у меня было на руках это проклятущее завещание, я заткнул бы им твою пасть, чтобы только раз и навсегда покончить с этой хренотой. Спокойной ночи, Сэмми!
        Он бросил трубку. Говнюк Сэмми, говнюк Ронни, ублюдское завещание… Ему тошно было думать обо всем этом.
        Телефон снова зазвонил.
        – И не надо кидать мне в башку телефон, Карл, это я тебе точно говорю. Сейчас ты сам поймешь, тупой сыскарь. Что написал Ронни в своем завещании? Неужели ты и впрямь присвоишь себе все дерьмо?
        – Хватит! Ты еще и обзываешься? За это, Сэмми, тебе полагается до пяти суток заключения. Ведь ты оскорбляешь меня далеко не в первый раз, верно?
        В трубке прозвучал томный вздох и смех девушки.
        – О да, золотце, только погоди пару минут, ладно? Да, Карл, извини, просто шлюшка тут немного… – Сэмми заржал, как конь. – Ох, черт… Ну ты сам знаешь, как это бывает. Карл, я только хотел сказать, что ты славный малый. А с завещанием давай разберемся вместе, договорились? О боже, девочка моя…
        На этом соединение прервалось. И теперь Карлу предстояло обдумать разговор. В течение оставшейся ночи.

* * *

        Явившись в полицейское управление около одиннадцати, Мёрк не был настроен ни знакомиться с материалами дела, ни воспринимать внушительную картину, представшую перед ним в подвальном коридоре. Сквозь нагромождение коробок не просматривалось ни единого квадратного сантиметра стены, так что невозможно было даже сказать, какого она цвета. По обе стороны большой доски для объявлений со всеми прикрепленными к ней делами и связями между ними выстроились стеллажи, словно участники грандиозного военного парада в Северной Корее. Ассад с Розой, судя по всему, давно занимались заполнением полок.
        – Пожарная инспекция будет в шоке, – таковы были его первые слова.
        – Хорошо, что они недавно к нам заглядывали и в ближайшее время не вернутся, – донеслось из глубины огромной коробки, в которой погрязла верхняя часть туловища Розы.
        Карл, качаясь, прошел к своему рабочему месту и задрал ноги на стол.
        – Я читаю, – крикнул он на тот случай, если коллегам вдруг придет в голову потребовать у него помощи в распаковывании материалов.
        Он сидел и раздумывал, что в данный момент предпочесть – пару сигарет или сон?
        – Сейчас я тебе все принесу, – послышался голос Розы, прежде чем та показалась на пороге его кабинета.
        Каким образом она смогла ухватить всю эту кипу бумаг, одному богу ведомо. Как бы то ни было, кипа бумаг приземлилась между ступнями Карла, угрожая своим весом проломить столешницу.
        – Это копии, и они уже отсортированы. Можешь начинать прямо с верхней. Приятного времяпрепровождения!

* * *

        Хотел Карл признавать это или нет, но Роза извлекла из грузового контейнера весьма интересное чтиво. Даже, можно сказать, чересчур интересное. Чтобы получить сколь-нибудь адекватный обзор всех сведений, которые собрал Хаберсот, надо было либо обладать феноменальным мозгом, либо огромным свободным пространством на стене, чтобы развесить всю эту галиматью и разобраться, где тут зерна, а где плевелы.
        Карл оглядел бардак, царивший в его кабинете. На самом деле в нем скопилось невероятное количество предметов, которым здесь было совсем не место. Как-то, пребывая в благосклонном расположении духа, Роза обозвала весь этот хлам и сор «специями Карлова бытия» и всегда считала эти «специи» самыми привлекательными и интересными из всех объектов в офисе Карла, включая его самого.
        – Гордон! – закричал Мёрк. – Иди-ка сюда, оглобля ты наша. – Он решил занять его расчисткой места от всякой ерунды.
        – Гордон занят и совершенно подавлен, – встрял Ассад откуда-то из коридора.
        Подавлен? Что в этом такого особенного? А кто, скажите на милость, тут не подавлен? Было бы гораздо хуже, если б они поставили ему стол прямо посреди коробок с материалами.
        Карл встал и, придвинув поближе одну из пустых коробок из коридора, набил ее всяким мусором из своего кабинета. Роза явно будет вне себя, если увидит эту мешанину из документов по раскрытым делам, грязной посуды, листочков с устаревшими заключениями, папок, журналов, сломанных карандашей и закончившихся ручек. Он отступил на шаг назад и удовлетворенно кивнул. Теперь можно было разглядеть кусочек столешницы и чуть более крупный участок штукатурки над низким стеллажом у противоположной стены. А если еще и отклеить фотокопии с верхней части стены, найдется место для большей части материалов, которые притащила Роза.
        Сказано – сделано. Менее чем за час стена была заклеена всевозможными сведениями, причем довольно систематично. И, тем не менее, сложновато понять, где тут хвост, а где голова, подумал Карл, отойдя на несколько шагов назад и рассматривая свое творение. Естественно, Роза позаботилась о том, чтобы здесь присутствовали самые важные материалы, такие как фотография человека, вылезающего из «буханки», описание места обнаружения тела, отчет о вскрытии, групповой снимок выпуска народной школы 1997 года. Но все же оставались кое-какие бумаги, мягко говоря, кажущиеся здесь неуместными. Например, копии брошюр всяких целителей и духовно-религиозных движений, счета из каких-то лавочек, записанные интервью с местными жителями… И это лишь малая часть непонятно зачем присовокупленных сюда источников информации.
        И посреди всего прочего висела довольно крупноформатная цветная копия фотографии Альберты. Ангелоподобная девушка, сама невинность, с румяными щеками и пышущими здоровьем правильными чертами лица, с ровненькими зубками. Это фото выделялось среди множества невразумительных сведений; девушка смотрела прямо на Карла как на единственного в мире обладателя философского камня. И в каком бы уголке кабинета он ни находился, всюду его пронизывал взгляд этих прекрасных хрустально-зеленых очей. «Отыщи истину, Карл», – умоляли они.
        Несомненно, Роза заботливо выбрала именно эту фотографию неспроста.
        – Роза, Ассад! Идите сюда и взгляните! – крикнул Мёрк чуть ли не с гордостью.
        – Ну и хорошо, – бросила Роза, уперев руки в боки и обозревая совершенный им подвиг. – Я наконец вижу пыль, которая скрывалась от взора на протяжении нескольких месяцев. Прекрасно, Карл. – Она демонстративно провела пальцем по поверхности полки и уставилась на него.
        – Замечательно! – более доброжелательно высказался Ассад, кивая на стенку.
        – Карл, не выйдешь ли со мной на минутку? – Не дожидаясь ответа, Роза схватила его за рукав и потащила к каморке, которую Ассад усердно красил всего несколько дней назад. – Посмотри-ка сюда, – она вытянула указательный палец вдоль стеллажей, выставленных в коридор. – Нам удалось-таки освободить место в коридоре для исходных материалов, причем мы постарались сохранить ту же самую систему каталогизации, что была у Хаберсота, только добавили парочку логичных профессиональных штрихов, – продолжала вещать она, увлекая его все дальше по коридору. – А вот тут мы организовали «штаб», как выразился Ассад. Вообще-то эта комната предназначалась для Гордона, но ведь Ассад сам предложил, чтобы Гордон на время перебрался к нему. Так что – добро пожаловать, Карл! – Роза простерла руки в направлении ярко-желтых стен, которые они обклеили не только оригиналами материалов, копии которых размещались в кабинете Карла, но и множеством дополнительных данных.
        Мёрк покачал головой. В комнату вошел Ассад. Какого лешего они его не предупредили?! Он бы тогда не стал горбатиться у себя в офисе.
        – Мы, то есть Ассад и твоя покорная слуга – но и без Гордона не обошлось, – работали над этим все выходные. Здесь представлены наиболее значительные наработки Хаберсота. Ты доволен, Карл? С этим будет удобно работать?
        Он медленно кивнул, больше всего на свете желая отправиться домой.
        – Мы подумали, не поставить ли тут пару офисных кресел на колесиках, тогда можно было бы сидеть и крутиться вокруг своей оси в попытке составить целостную картину, – добавил Ассад.
        – Да, и еще имеется дополнительная возможность обратиться к материалам на полках по каждой категории сведений – и не только увидеть информацию, полученную Хаберсотом, но и составить обзор стратегий и целей его исследований и заключений, – разъяснила Роза.
        – Спасибо, – отозвался Карл. – И впрямь потрясающе. А где же Гордон? Кто-то вроде говорил, что он подавлен?
        На этот раз за Карлом последовал Ассад. Из его каморки доносилось какое-то шуршание. По-видимому, пожарная каланча обустраивалась на новом месте.
        – Доброе утро, Карл, – кротко приветствовал его Гордон с противоположной стороны рабочего стола Ассада.
        Он и в самом деле выглядел подавленным. Дылде было настолько тесно, что его колени возвышались над столешницей, а остальная часть долговязых конечностей, видимо, была плотно упакована под столом. Вообще-то расстояние между Гордоном и полками за его спиной с фотографиями всех тетушек и дядюшек Ассада было настолько мизерным, что бедняге приходилось вылезать из-за стола почти что вертикально, упершись ладонями в край стола. Возможно, кто-то назвал бы такие условия испытанием для страдающих клаустрофобией, но Карл предпочел бы сразу говорить о самой настоящей пытке. Правда, судя по всему, сам Гордон уже привык к своему сложенному состоянию.
        – Гордон, какое прекрасное рабочее место предоставил тебе Ассад, – заметил Карл с малоутешительной улыбкой. – Повезло тебе с соседом по комнате, что скажешь?
        То ли от вдавленности в край стола, то ли просто от усталости, но, кажется, тон голоса Гордона сбился на одну октаву выше и превратился в фальцет, когда он поспешил согласиться с Карлом.
        – Мы решили назвать Гордона администратором по данному делу, – заметила Роза. – Смысл в том, чтобы он составил обзор всех записей Хаберсота, и мы могли бы воспринимать этот обзор как своего рода словарь. А мы втроем пока сосредоточимся на отслеживании возникающих связей, после чего Гордон попытается обнаружить систему, которая их все объединяет.
        – Замечательно. А какое же место выделено для меня? Может, я лучше пойду? – спросил Мёрк.
        – Ну, ты, конечно, босс. Как всегда, Карл, – засмеялся Ассад.
        Босс! Неужели это слово только что приобрело новый смысл?

* * *

        В «штабе» тут же выяснилось, что придется избавиться от части многочисленных и порой бесполезных отсылок Хаберсота, чтобы всерьез приняться за дело.
        – Можно было бы задаться вопросом, почему брошюры об оккультных явлениях занимают столько места? И вообще, имеет ли это к нам какое-то отношение? – засомневался Карл.
        – Может быть, Хаберсот прибегал к их помощи, чтобы немного облегчить свое состояние? – предположил Ассад. – Когда людям плохо, они западают на всякую дребедень.
        Роза нахмурилась.
        – С чего ты взял, что это дребедень? Может, у тебя был личный опыт общения с пророками? Да нет, вряд ли. Правда? И тем не менее, ты непоколебимо веришь в них, и я считаю это совершенно нормальным. Потому что тут-то, конечно, всё в порядке, да?
        – Нет, просто…
        – Прекрасно. Так, значит, индийский мистицизм, провидчество, целительство, ясновидение и тому подобное тоже невозможно отрицать, а?
        – Нет, просто…
        – Просто что?
        – Просто все эти нелепые слова… Мне кажется, это как-то глупо. Сложно принимать их всерьез.
        Карл пробежался взглядом по объявлениям и плакатам, прикрепленным к стене. Тут было всего понемногу.
        «Активация ДНК посредством связи с архангелами», «ведическая звуковая терапия», «осуществление энергетических трансформаций», «составление ментальной карты» и все в таком роде. Большинство словосочеатний звучало, мягко говоря, странновато, тут стоило согласиться с Ассадом.
        – По-моему, я уже говорил об этом, – вклинился в диалог Карл, – но если хотите знать мое мнение, вряд ли столь твердо стоящий на ногах человек, как Хаберсот, прибегал к подобным вещам. Я считаю, что это скорее составная часть его расследования.
        Он повернул кресло и вгляделся в фотографию человека с «буханкой».
        – Все-таки нам известно, что этот мужчина жил в каком-то лагере хиппи, где проводились особые ритуалы, ночные сеансы с танцами, они разрисовывали себе тела и так далее. А еще над входом у них висела вывеска, о которой упомянул пожилой бегун. Что на ней было написано?.. Ассад, напомни-ка.
        Сириец принялся листать блокнот и отсчитал назад не меньше двадцати страниц, плотно исписанных его каракулями.
        – «Небесный свод», – наконец сухо сообщил он.
        – Послушай, Роза, я думаю, эти сведения представляют для нас кое-какой интерес, а потому я бы хотел, чтобы ты занялась этой зацепкой. Обзвони по возможности все борнхольмские организации – или черт знает, как их еще назвать, – занимающиеся подобными вещами, и попытайся выяснить, общался ли кто-то хотя бы с одним жителем этого лагеря в девяносто седьмом году. А Ассад тем временем пускай изучает сведения, содержащиеся на стенах этой комнаты, а также может назначить встречу с художником, присвоившим велосипед Альберты.
        Ассад поднял указательный палец.
        – Может, принесем сюда еще и стол, куда можно будет поставить чашку с чаем?
        Карл содрогнулся. Неужели он никогда не избавится от тошнотворной духоты?
        – Я сбегаю к Томасу Лаурсену, попробую договориться с ним, чтобы криминалисты из Рёдовре помогли нам и взглянули на пару вещей.
        – Прихвати заодно вот это. – С этими словами Роза содрала со стены один из листов.
        – Давай. Но что это? – Карл взял бумажку с нацарапанным от руки текстом и с прикрепленной куском скотча щепкой не более пары сантиметров длиной. «Эта щепка обнаружена на прямом отрезке между велосипедом, валявшимся в кустах, и предполагаемым местом столкновения», – было написано на листе бумаги.
        Роза открепила еще какие-то записи, висевшие под этим листом.
        – Вот здесь все подробности касательно щепки, – пояснила она.
        Запись была датирована четырьмя днями позже исчезновения Альберты и тремя днями позже обнаружения ее Хаберсотом. Карл прочитал вслух:

        ОТЧЕТ ДЛЯ ЧАСТНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ
        Понедельник, 24 ноября 1997 года, 10.32.
        После того как криминалисты освободили территорию, нижеподписавшийся обнаружил кусок обработанного дерева в шести метрах севернее велосипеда Альберты Гольдшмидт. Таким образом, место обнаружения данного предмета лежит на прямой линии между местом столкновения и местом, где лежал искореженный велосипед. Впоследствии щепку изучали региональные криминалисты. Древесина предположительно березовая, остатки клея свидетельствуют о том, что кусок откололся от фанеры.
        Поскольку идентичных фрагментов на месте происшествия не обнаружено, криминалисты пришли к выводу, что предмет не имеет отношения к столкновению.
        Однако пишущий эти строки склонен считать данный вывод ошибочным, о чем и сообщил ответственному за расследование, следователю Йонасу Равно, и просил провести более подробный анализ с привлечением специалистов из криминалистического отдела полиции Копенгагена. Впрочем, в процессе последующего просмотра транспортных средств, имеющихся на острове, не было обнаружено никаких материалов, которые представлялось бы возможным связать с данной находкой, а потому просьба была отклонена.
        После моего интервью по местному телевидению, в ходе которого я призвал сообщать о любых обнаруженных фанерных кусках со следами повреждения, последовало двадцать обращений, в первую очередь от местных жителей, нашедших фанерные пластины на стройках. Все они изготовлены из еловой древесины.
        Таким образом, никаких следов нет.
        Кристиан Хаберсот, Листед

        Карл кивнул. Восемьдесят процентов работы на износ, двести пятьдесят процентов тупиковых ходов. Вот что значит быть следователем.
        – Но взгляни вот сюда, Карл, – Роза открепила от стены третью бумажку.
        Очередной «домашний» журнал Хаберсота.

        Среда, 2 августа 2000 года.
        Обнаружена доска, застрявшая между камнями рядом с Хаммеркнуден.
        Десятилетний мальчик, Питер Свенсен из Хасле, во время игры неподалеку от Верблюжьих Голов[129]вытащил из щели между камнями крепко вбитую туда деревянную доску.
        Доска оказалась довольно тяжелой, и он бросил ее на землю. Его отец, местный сторож Горм Свенсен, связался с нижеподписавшимся, благо мы сотрудничали во время поисков тел погибших на затонувшем катере «Морская пена». Горм Свенсен вспомнил о моем интервью местному телевидению, когда я призывал всех искать лист фанеры, от которого могла отколоться упоминавшаяся щепка.
        Обнаруженный фрагмент фанерного листа являлся частью более крупной пластины, хотя и сам был, судя по всему, немаленьким: метр в высоту и почти два метра в ширину. Он сильно поврежден, но, вероятно, изначально пропитан водоотталкивающим материалом, так как кое-где довольно хорошо сохранился даже клеевой слой.
        На фанере присутствуют два просверленных отверстия и какие-то нечеткие контуры с одной стороны – явно следы от напечатанного изображения.
        Я просил провести глубокий анализ древесной породы и наконец-то получил одобрение после некоторого препирательства с начальником отдела.
        Древесина также оказалась березовой, однако при ближайшем рассмотрении не представляется возможным с уверенностью подтвердить происхождение щепки именно от данной доски.
        Моя версия состоит в следующем. Поскольку кусок склеен из нескольких слоев древесины, щепка вполне могла отколоться от верхнего слоя, который со временем отслоился и был размыт морской водой.
        Совместно с техническими специалистами мне удалось установить, что толщина фанеры первоначально составляла между 20 и 24 мм, из них осталось только 18 мм.
        Впоследствии я просил провести сравнительный анализ клея на щепке и фанерном куске, поскольку его не провели изначально, но мою просьбу не удовлетворили.
        Я абсолютно уверен в том, что этот кусок фанеры участвовал в столкновении, но в то же время признаю, что на нашем острове очень часто обнаруживаются обломки, оставшиеся после кораблекрушений, а потому совпадение древесной породы может оказаться чистой случайностью.
        Кристиан Хаберсот

        Чуть ниже было приписано красной ручкой:

        Фанерная доска, найденная 2 августа 2000 года, утеряна. Вероятно, уничтожена.

        – А что там было за название у скалы? – переспросил Ассад.
        – Верблюжьи Головы.
        Сириец восторженно кивнул. Как мало надо человеку для хорошего настроения…
        Карл обратился к Розе:
        – Не уверен, но, кажется, тут не за что особо зацепиться. Если щепку так подробно изучили, а доска пропала, то с чем же работать криминалистам?
        – Хорошо бы обнаружить что-нибудь, чтобы подтвердить происхождение щепки от этого фанерного куска.
        – У нас есть хотя бы фотография этой доски?
        – Сейчас проверю, – сказал Ассад, исчезая за дверью.
        – Ну, а если они не смогут обнаружить нужное нам соответствие, тогда о чем ты собрался с ними разговаривать, Карл?
        Некоторое время Мёрк сидел, молча разглядывая кусочек дерева.
        – Хаберсот высказывает подозрение, что фанерная доска участвовала в столкновении. Вот отправная точка. Ты не в курсе – кто-нибудь составлял предполагаемую траекторию движения тела после удара? Какой путь оно проделало, прежде чем оказалось на дереве? Да, и заодно – траекторию движения велосипеда?
        Роза пожала плечами.
        – Чтобы это выяснить, Карл, надо будет потратить не один час. И все же надеюсь, что я найду этот рисунок. А о чем ты думаешь сейчас?
        – О том же, о чем и ты. И о чем думал Хаберсот. Что эта фанера была приделана к передней части «Фольксвагена». Именно поэтому мне хотелось бы посмотреть на фотографию этой доски и изучить размещение отверстий. Вообще-то логично предположить, что фанеру прикрутили к необычному бамперу.
        Еле заметно кивнув, он прошел мимо Ассада, усердно копавшегося в материалах на полках. Если каким-то чудесным образом нужная фотография отыщется в этом колоссальном бардаке, значит, Ассад работает в правильном месте.

* * *

        В кафетерии на пятом этаже Карл наткнулся на удивительно бледную и изможденную версию фигуры Томаса Лаурсена, который всего за несколько недель уменьшился чуть ли не вдвое.
        – Приятель, ты, случаем, не болен? – с беспокойством поинтересовался Мёрк.
        Лаурсен, бывший лучший эксперт-криминалист во всем полицейском управлении, а ныне шеф столовой, покачал головой.
        – Жена села на диету «пять на два» и меня вынудила последовать ее примеру.
        – Что такое диета «пять на два»?
        – Ну, просто-напросто пять дней умеренного питания, а затем два дня поста; правда, я-то думаю, у нас получается наоборот: пять дней поста, а затем два дня умеренного питания. Ни фига не легко дается это мужику с окружностью талии как у рождественского гнома.
        – Ну, а как насчет местной пищи? – Карл показал на соблазнительно выглядевшие тарелки на витрине. – Разве ты не можешь попробовать собственные творения?
        – Ты с ума сошел? Она ставит меня на весы каждый раз, когда я прихожу домой.
        Карл похлопал приятеля по плечу. Незавидный удел.
        – Ты не мог бы попросить своих друзей из Рёдовре поднять кое-какие старые экспертизы и взглянуть на них еще раз? А если у них сохранились фотографии нужных объектов, – еще лучше. Когда ты подключаешься к моему делу, все идет как по маслу.
        Лаурсен кивнул. Прежний эксперт-криминалист, видимо, никогда не умрет в нем.
        – Если у них сохранилась эта фотография, попробуй убедить их поразмышлять на тему, что могло быть нарисовано или написано на одной стороне доски. И еще: я очень хотел бы понять, сколько времени, по их предположениям, доска находилась в воде.
        Лаурсен взглянул на Мёрка с изумлением.
        – Никак не возьму в толк, Карл, почему ты сомневаешься в том, что материалы на месте. В Дании убийство вроде бы не имеет срока давности…
        – Все верно, Томас; вот тут-то и загвоздка. Это дело никогда не рассматривалось как убийство.

        Глава 20

        – Ну что, Ассад, удалось тебе откопать фотографию фанеры? – спросил Карл, когда они с помощником направлялись к гаражу.
        – Нет. – Ассад замотал головой. Слишком много полок, слишком много бумаг.
        – Ты предупредил любителя металлолома, что мы подъедем?
        – Да, через полтора часа он обещал быть у себя в мастерской. – Ассад бросил взгляд на часы. – Перед этим мы успеем заскочить к родителям Альберты. Они живут на улице Дюссебаккен в Хеллерупе.
        Карл наморщил лоб.
        – Вот как… И как они реагировали, когда узнали, что делу дали новый ход?
        – Мать заплакала.
        Он так и предполагал. Их ожидало веселое времяпрепровождение.
        Спустя пять минут они свернули на жилую улицу, и вскоре Ассад указал на ухоженное бунгало красного цвета. Тут были все условия для создания видимости благополучной датской семьи. Садовая калитка из неошкуренных бревнышек, плакучая березка, бирючинная изгородь перед домом, покрытая мхом плиточная дорожка, вполне подходящая для игры в «классики», а в центре участка возвышался флагшток с поднятым датским флагом. Значит, в этих местах кое-кто еще помнил день освобождения Дании в 1945 году. Не далее как утром Карл что-то не заметил поднятых флагов в Аллерёде. Хотя он и сам наверняка забывал бы поднимать флаг в нужные даты, если б у него имелся такой флагшток.
        – Проходите, – пригласила их женщина с потухшим взглядом. – Мой муж немного не в духе, так что я буду говорить и от его лица тоже, – сразу предупредила она.
        Гости поприветствовали пузатого мужчину в натянутых чуть ли не до ушей тренировочных штанах. Альберта явно пошла не в него. Когда мужчина уселся и повернулся, с его головы соскользнула кипа. Разве ее не прикалывают заколками для волос?
        Карл осмотрелся. Если б не пресловутая кипа и семисвечник, он никогда не догадался бы, что находится в доме ортодоксальных иудеев. Видимо, в основном потому, что он понятия не имел, как выглядит дом ортодоксальных иудеев.
        – Вы обнаружили какие-то новые улики по делу? – спросила госпожа Гольдшмидт слабым голосом.
        Карл с Ассадом поставили ее в известность о недавних событиях, начиная от самоубийства Хаберсота и заканчивая созданием «штаба» в подвале полицейского управления.
        – Кристиан Хаберсот принес нам больше горя, чем радости, – раздался из кресла раскатистый голос мужчины. – Вы, вероятно, намереваетесь поступить так же?
        Карл опроверг предположение хозяина и рассказал, что хотел бы попытаться составить более подробный портрет Альберты, хотя прекрасно понимает, что им будет непросто говорить о дочери.
        – Подробнее узнать об Альберте? – Госпожа Гольдшмидт покачала головой, словно не могла добавить в данном контексте никаких существенных деталей и от этого испытывала горечь. – Хаберсот тоже хотел знать больше. Да, сначала криминальная полиция Борнхольма, затем Хаберсот…
        – Он предполагал, что наша бедная девочка была шлюхой, – вмешался отец. Он сказал это без гнева, скорее с ненавистью.
        – Эли, он говорил совсем не так; нужно быть справедливым, все-таки этот человек теперь мертв. Возможно, он совершил самоубийство из-за нашей дочери. – Она замолчала и пыталась продолжить нить повествования. Ее руки, лежащие на коленях, задрожали; шейный платок стал вдруг слишком тесным.
        Мужчина кивнул.
        – Действительно, он не произнес этого слова. И тем не менее он утверждал, что она вступила с кем-то в определенные отношения, а мы считаем, что это неправда.
        Карл с Ассадом переглянулись. Тело не подвергалось сексуальному насилию, это правда. Но была ли она девственницей? Мёрк вытащил блокнот из руки помощника и написал: «Девственница -?», а затем передал обратно.
        Ассад покачал головой.
        – Но ведь вполне можно предположить, что она вступала в сексуальные отношения, – сказал Карл. – Для девятнадцатилетней девушки это вполне нормально, даже в то время. По крайней мере, установлено, что она с кем-то встречалась, так говорят; и вам, вероятно, это тоже известно.
        – Естественно, у Альберты водились поклонники, она была очень красивой девушкой. Как будто я не знаю. – Здесь голос отца дрогнул.
        – Мы – совершенно обычная еврейская семья, – перехватила эстафету его супруга, – и Альберта была замечательной дочерью, воспитанной в нашей вере, а потому мы не думаем о ней ничего дурного. Мы не можем и не хотим думать о ней плохо. Но Хаберсот всегда шел напролом. Он утверждал, что Альберта не была девственницей, однако я рассказала ему о том, что это невозможно установить, потому что Альберта много занималась гимнастикой, и вполне могло так случиться, что… да, что…
        Она никак не решалась произнести словосочетание «девственная плева».
        – Именно поэтому мы и отказались разговаривать с Хаберсотом. Мы считали, что он говорит много гадостей, – продолжила рассказ женщина. – Я прекрасно понимаю, что такова его работа как полицейского и он смотрит на все под определенным углом зрения; и все же это было чересчур вульгарно. Кроме того, он решил пойти в обход и принялся расспрашивать друзей и родственников о том, какой была Альберта, да только все равно ничего не добился.
        – В тот период не происходило ничего, что могло бы дать вам повод для беспокойства, – поступки Альберты, ее пребывание в народной школе?
        Супруги переглянулись. Им было, вероятно, по шестьдесят с небольшим, но они производили впечатление глубоких стариков. Судя по всему, их привычки и представления законсервировались много лет назад; особенно это было заметно, когда они переглядывались. «Ход вещей никогда не поменяется», – казалось, говорили их глаза, и это не имело никакого отношения к ограничениям и запретам, наложенным взглядом на мир, характерным для ортодоксальных евреев. Скорее это происходило от горечи, возникшей после того, как их бытие надломилось.
        – Я вижу, что беседа дается вам очень нелегко, но в данный момент мы с Ассадом больше всего желаем, чтобы ответственный за гибель Альберты был наказан. Поэтому мы не можем исключить ни одну версию, как не можем упустить из виду ни ваше восприятие Альберты, ни взгляд на нее Хаберсота. И я искренне надеюсь, что вы нас поймете.
        Кивнула только жена.
        – Альберта была вашим старшим ребенком?
        – У нас были Альберта, Давид и Сара. Теперь в живых осталась одна Сара. Это прекрасная девушка. – Женщина попыталась улыбнуться. – Она принесла нам чудесного внука аккурат в Рош-ха-Шана. Лучшего и пожелать нельзя.
        – Рош-ха… что?
        – Иудейский новый год, Карл, – буркнул Ассад.
        Хозяин дома кивнул.
        – А вы, случайно, не иудей? – поинтересовался он у сирийца с особым оживлением.
        Тот улыбнулся.
        – Нет. Но можно быть просто образованным человеком.
        Во взглядах супругов мелькнуло ярко выраженное разочарование. Значит, это называется «образованный человек»…
        – Вы упомянули Давида, это старший брат? – продолжил Карл.
        – Брат-близнец Альберты. Да, он был старше – правда, всего на семь минут. – Госпожа Гольдшмидт попыталась улыбнуться, но это оказалось непросто.
        – И Давида больше нет в живых?
        – Нет. Он не перенес случившегося с Альбертой и просто-напросто зачах с горя.
        – Это все сплетни, Рахиль, он умер от СПИДа, – жестко выдал муж. – Простите мою супругу, просто нам обоим по-прежнему очень тяжело принять то, что произошло с Давидом.
        – Я понимаю. Но они с Альбертой были духовно близки?
        Госпожа Гольдшмидт подняла вверх два скрещенных пальца.
        – Как горошины в стручке, да. – Затем она обратилась к мужу: – И он был потрясен случившимся с Альбертой, Эли, ты не можешь это отрицать.
        – А могу я поинтересоваться еще кое-чем, господин и госпожа Гольдшмидт? – вклинился Ассад.
        Оба кивнули с явным облегчением, обрадовавшись смене темы. Образованному человеку не пристало отвечать отказом, тем более если ты и сам относишься к этой категории.
        – Вы никогда не получали открыток от Альберты? Или писем, чего-нибудь в этом роде? Все-таки она отсутствовала дома дольше четырех недель и, возможно, впервые уехала так надолго; или я ошибаюсь?
        Женщина улыбнулась.
        – Ну да, парочку открыток получили. Естественно, с изображением местных достопримечательностей. Мы сохранили их, хотите взглянуть?
        Она обернулась на мужа, словно хотела получить его согласие. Но не получила его.
        – Альберта не так много писала. Только про школу, про то, чем они там занимаются. Она хорошо пела и обладала кое-какими способностями к рисованию. Могу показать вам ее давнишние работы.
        Супруг собирался возразить, но передумал и уставился в пол. Карл чувствовал, что, несмотря на неприветливую манеру держаться, он переживал случившееся глубже, чем мать.

* * *

        Она вывела их в узкий коридор с тремя дверями.
        – Вы сохранили комнату Альберты в неприкосновенности? – осторожно спросил Карл.
        Женщина покачала головой.
        – Нет, мы переделали ее для Сары и Бента, а теперь это комната малыша, когда они приезжают к нам в гости. Они живут в Сёндерборге, далековато, гостят у нас по несколько дней, так что удобнее иметь собственный угол… Нет, вещи Альберты хранятся вот здесь.
        Она открыла дверцу стенного шкафа, откуда чуть не вывалилась башня из картонных коробок.
        – Тут в основном одежда, но в верхнем ящике лежат рисунки и открытки.
        Она достала нужную коробку и опустилась на колени, чтобы распаковать ее. Ассад и Карл сели на корточки.
        – Вот это висело у нее на стене. Она была своеобразной девушкой, как видите.
        Несколько постеров с тогдашними поп-звездами. Вроде ничего необычного тут не было.
        – А вот ее рисунки.
        Женщина извлекла из коробки пачку бумаги и принялась медленно листать работы. Это были превосходно выполненные в техническом смысле рисунки, тонкие линии и резкие контуры; однако, что касается выбора мотивов рисунков, тут сразу бросалась в глаза духовная незрелость автора. Парящие длинноногие девушки в эльфийских костюмах, окруженные облаками звездной пыли и многочисленными сердечками… Несомненно, Альберта переживала период бурных романтических грез.
        – Она не ставила дат. Эти работы выполнены во время пребывания в народной школе?
        – Нет, те она нам так и не прислала. Возможно, они висели на выставке, – предположила госпожа Гольдшмидт с некоторой гордостью. – А открытки вот здесь. – Она отодвинула рисунки, вытащила из пластиковой папки три почтовые карточки и с благоговением протянула их Карлу. Ассад пристроился за его спиной.
        Это были три глянцевые пообтрепавшиеся открытки с изображением центральной площади в Рённе, крепости Хаммерсхус и летнего пейзажа неподалеку от Снойэбэка – коптильня и летящая чайка на фоне морской панорамы. Альберта подписала их печатными буквами. Краткое описание своих впечатлений от нескольких экскурсий по острову, больше ничего. «Я в порядке, обнимаю вас» – этой фразой завершались все три открытки.
        Госпожа Гольдшмидт вздохнула, переменившись в лице.
        – Посмотрите, на последней поставлена дата за три дня до ее гибели. Как жутко думать об этом…
        Гости поднялись, и, потерев колени, поблагодарили хозяйку.
        – А что располагается за другими дверями, фру Гольдшмидт, можно поинтересоваться? – спросил Ассад, заглядывая в глубь коридора. Какие мы вдруг стали вежливые, только поглядите на него…
        – А, наша спальня и комната Давида.
        – А комнату Давида вы не переделали в детскую? – удивился Карл.
        Лицо женщины приобрело прежний утомленный вид.
        – Давид съехал в восемнадцать лет и оставил после себя жуткий бардак. Он жил на Вестебро, не в лучшем месте, назовем вещи своими именами, а когда умер в две тысячи четвертом году, его друг прислал нам все его личные вещи. И мы сложили всё в его комнату.
        – То есть вы никогда не перебирали его вещи?
        – Нет, мы не посмели трогать и его вещи тоже.
        Карл бросил взгляд на Ассада, который еле заметно кивнул в ответ.
        – Я знаю, что это может показаться странным и, возможно, неуместным, но можно нам посмотреть на его вещи?
        – Не знаю… не понимаю, зачем?
        – Вы ведь сказали, что Альберта и Давид были духовно близки. Возможно, она общалась с ним, будучи в народной школе… Быть может, она писала ему письма…
        В выражении лица хозяйки произошла резкая перемена. Словно болезненное откровение вот-вот должно было достичь ее сознания, а она этому изо всех сил сопротивлялась. Неужели им в голову никогда не приходила подобная мысль?
        – Сначала я спрошу у мужа, – сказала она, избегая встретиться с ними взглядом.

* * *

        В этой комнате, где вдоль стен и даже на кровати высилось огромное количество коробок и ящиков, находилось множество свидетельств иудейского вероисповедания семьи, в отличие от всего остального дома. На стене красовалась звезда Давида, висел плакат с перепуганным еврейским мальчиком из варшавского гетто, фотографии в сандаловых рамках с бар-мицвы Давида, платок, который был накинут ему на плечи во время вышеупомянутого ритуала. Все эти вещи были прикреплены к стене тоненькими гвоздиками. Над письменным столом висела небольшая книжная полка из тика с книгами еврейских авторов – Филипа Рота, Сола Беллоу, Зингера, а также соотечественников – Катца и Тафдруп. Нельзя сказать, что такой состав библиотеки являлся типичным для молодого человека. Но еще больше в этой комнате бросался в глаза красочный конгломерат бунта и нескрываемой антипатии в отношении провинциальной среды и жестких ограничений и рамок. Подоконник был уставлен фигурками из сражений «Уорхаммер фэнтези». На стенах висели постеры с «Фестиваля Роскиле» и пара плакатов с Джорджем Майклом и Фредди Меркьюри. На небольшом магнитофоне лежала
стопка всевозможных компакт-дисков – «Иисус Христос Суперзвезда», «Кисс», «AC/DC» и даже Шер и «Блёр». В комнате даже висели перекрещенные ржавый паранг и неплохая копия самурайского меча. Сразу стало понятно, что между сыном Давидом и упитанным отцом Эли, развалившимся в кресле, пролегала целая пропасть.
        Они принялись изучать содержимое первых попавшихся коробок – и в первой же обнаружили свидетельства альтернативного образа жизни Давида. На свет извлекли большое количество разноцветных рубашек, облегающих фигуру пальто и даже довольно дорогих костюмов. Все свежевыстиранное и выглаженное, с иголочки. Молодой человек явно обладал завидным чувством стиля, прекрасным вкусом и, судя по всему, бездонным кошельком. Они изучили его диплом выпускника бизнес-школы с замечательными оценками и характеристиками и обнаружили письмо, в котором подтверждалось назначение на постоянную позицию в солидную компанию. Этот мальчик, несомненно, являлся объектом гордости для своих родителей.
        Распаковывая третью коробку, Ассад обнаружил кое-что интересное.
        Бо?льшая часть открыток из сигарного футляра принадлежала перу юноши по имени Бендт-Кристиан, который приветствовал друга из Бангладеш, с Гавайев, из Таиланда и Берлина. Текст открыток неизменно начинался словами «Дорогой Давидович» и содержал пару умильных комментариев, но в целом был довольно нейтральным. Когда же они добрались до корреспонденции от Альберты, ее открытки напомнили те, что она посылала родителям. Немногочисленные и достаточно сухие описания прошедшего дня, плюс уверения в том, что она очень скучает по брату.
        – Не так уж много зацепок.
        Не успел Ассад сказать это, как Карл вытащил из ящика открытку с изображением круглой церкви в Эстерларсе. Над крестом, венчающим шпиль, было подрисовано красное сердечко.
        Карл перевернул открытку и пробежал глазами текст.
        – Погоди, Ассад, не делай поспешных выводов. Послушай, что здесь написано:

        Привет, братик. Была на экскурсии в Круглой церкви в Эстерларсе. Все эти тамплиеры и все такое – жутко захватывающая тема, но прекраснее всего то, что я познакомилась с чудесным парнем. Он знает о церкви гораздо больше, чем кассир, у которого мы приобрели билеты. И он такой милый! Завтра встречаюсь с ним за пределами школы. В следующий раз напишу подробности. Целую и обнимаю, душка Альберта.

        – О, черт возьми, Карл! А какая дата стоит?
        Мёрк покрутил открытку в руках, но не смог найти дату.
        – Штемпель на марке, там что-нибудь видно?
        Оба, прищурившись, принялись разглядывать марку под разными углами. Предположительно там было число 11, все остальное невозможно было прочитать.
        – Тогда давай спросим у пары, управлявшей школой, в какой день они были на этой экскурсии.
        – Карл, я думаю, наверняка кто-то из учеников фотографировал во время экскурсии.
        Мёрк отнесся к этой мысли скептически. По сравнению с сегодняшней цифровой реальностью, когда все без исключения документируется и любой мало-мальски уважающий себя человек всегда держит наготове смартфон, чтобы фиксировать всевозможные тривиальности и клепать селфи, 1997 год представлял собой настоящий каменный век.
        – Ну да, будем надеяться… Как и на то, что хотя бы на один снимок попал парень, о котором говорится в открытке.
        Они порылись в коробках еще с полчаса, однако больше ничего полезного не обнаружили. Ни имени, ни позже отправленной открытки, которая могла бы открыть следующую главу в этом трагическом сериале. Абсолютно ничего.
        – И что в итоге? – поинтересовался хозяин, провожая их к выходу.
        – Вы имеете полное право гордиться своим сыном, вот что нам удалось выяснить, – ответил Карл.
        Мужчина молча кивнул. Он и так это знал. И это было его проклятием.

* * *

        Они опоздали в мастерскую Стефана фон Кристоффа не меньше чем на час, однако этот человек явно не относился к типу людей, которые обращают внимание на такие мелочи, как часы или предварительные договоренности.
        – Добро пожаловать во мрак. – С этими словами он опустил гигантский рычаг, включающий свет в машинном цеху, где прежде, когда мир еще не совсем погрузился в хаос, стояли не менее пятидесяти рабочих и вращали железные шестеренки.
        – Впечатляет, – признался Карл. И не солгал.
        – И наименование хорошее, – добавил Ассад, указывая на кованую вывеску, висевшую под мерцающими люминесцентными лампами. Она гласила: «Стефан фон Кристофф – Университопия».
        – Да, раз уж Ларс фон Триер примеряет на себя павлиньи перья, почему бы и мне не поступить так же? Меня зовут Стеффен Кристофферсен, а «фон» – это просто блеф.
        – Вообще-то я имел в виду название мастерской.
        – А, это… Ну, в моей вселенной все названия заканчиваются на «топия». Как я понял, вы желаете увидеть «Судьбутопию»?
        Он провел их в противоположную часть цеха, где задняя стена и пол освещались лучами двух прожекторов, по интенсивности сравнимыми с естественным дневным освещением.
        – Она стоит вот тут, – Стефан сорвал ткань с инсталляции высотой не более человеческого роста.
        Карл сглотнул. Перед ними предстала, по всей видимости, самая отвратительная скульптура из тех, что он видел на своем веку. На непосвященных она едва ли производила особое впечатление, но им, получившим кое-какое представление о личности Альберты и ее судьбе, творение показалось чрезвычайно прямолинейным. Если ее родители когда-нибудь прознают об этом уродстве, судебным искам не будет конца.
        – Прикольно, правда? – сказал идиот.
        – Как вы добились всех этих эффектов и откуда получили сведения о том, какие элементы понадобятся для инсталляции?
        – Я был на Борнхольме, когда это случилось. У меня есть дом и мастерская в Гудйеме. Об этой истории немало писали и говорили, можете себе представить. Все без исключения автомобили обыскивали, в том числе и мой, так что никак невозможно было проигнорировать весь этот сыр-бор. Даже в крохотном Гудйеме все местные мужчины целую неделю днем с огнем искали сами не знали что. Да мы все этим занимались, если уж говорить начистоту.
        Карл осмелился взглянуть на «произведение искусства». Изготовлена инсталляция была неплохо, но представляла собой всего лишь безвкусную мешанину из всевозможных художественных техник. Композиция строилась вокруг дамского велосипеда с кривым колесом и скрученным рулем. Кусок арматуры был приварен к раме, железные прутья расходились в разные стороны, как лучи. На концах их располагались гравюры из железа и меди с изображением различных дорожно-транспортных происшествий. Помимо этого, здесь же была прикреплена картина проверки у парома, изготовленная в технике эмали, а также портрет Альберты с грубыми точками пикселей. Судя по всему, он был взят из местной газеты и художественно вытравлен на меди. Здесь присутствовали слепки кусков костей, веток и листьев, даже рук, простертых в оборонительном жесте. Но все это было не самое страшное. Самым жутким элементом являлась подставленная под улыбающееся лицо Альберты пластиковая ванна, наполненная кровью.
        – Ну, к сожалению, это не человеческая кровь, – рассмеялся Кристофф. – Тут кровь свиньи; она специальным образом обработана, поэтому не портится. Возможно, запах тут немного резковат, но я время от времени меняю содержимое.
        Не будь они полицейскими при исполнении, то наверняка поддались бы огромному искушению макнуть эту ухмыляющуюся рожу в бурую кровавую жижу.
        Ассад принялся энергично фотографировать композицию со всех сторон, а Карл подошел к велосипеду, чтобы получше рассмотреть его.
        Велосипед был дешевым, наверняка китайским. Большие колеса, гигантская подпорка, высокий руль. Ржавчина уже поглотила бо?льшую часть желтой краски, багажник отвалился и висел на добром слове. Не очень качественное транспортное средство.
        – А что вы с ним делали? Изначально он выглядел так же?
        – Да. Я лишь поставил его на колеса; в остальном он находится ровно в том состоянии, в каком я его обнаружил.
        – Обнаружил? По всей видимости, вы украли его со двора полицейского участка в Рённе. Разве нет?
        – Не-е, я нашел его в куче мусора в контейнере перед полицейским участком. Вообще-то я даже обратился на пост охраны и спросил, можно ли мне его забрать. И ребята мне тогда сказали, что если, извлекая велик из кучи хлама, я вдруг покалечусь, то это будет моя собственная вина.
        Карл и Ассад подвели итог своим наблюдениям. В последний час своей жизни Альберта сидела на этом самом седле и, вероятно, предвкушала счастливый день.
        «Хорошо, что нельзя сказать, станет ли текущий день ассоциироваться со счастьем или с горем, до тех пор пока солнце не скроется за горизонтом», – подумал Карл. Зрелище было печальным. Столь же противоестественным, как пластифицированные трупы, которые теперь можно увидеть где угодно за сравнительно небольшую плату[130].
        – Вы как будто хотите приобрести эту работу, – заметил Кристофф с лукавой усмешкой. – Готов продать ее вам по льготной цене. Как насчет семидесяти пяти тысяч крон?
        Карл ответил ему кривой ухмылкой.
        – Да нет, благодарю, приятель. Вообще-то мы сейчас размышляем, не конфисковать ли ваше произведение искусства.

        Глава 21

        Октябрь 2013 года
        – Я чувствую вас всех, – в ритме песнопения обращался Ату к толпе, собравшейся в общем зале. – Я чувствую вас всех, и вы все чувствуете меня. Сегодня мы сопереживаем Малене, ощущаем ее боль и концентрируемся на том, чтобы изгнать эту боль из тела Малены.
        Пирьо вздрогнула и осмотрела толпу, ища взглядом Малену. Но ее не было.
        «Ощутить ее боль»? Что вообще имел в виду Ату? Означало ли это, что сука сейчас валяется в постели и вожделеет слиться с Ату? Неужели его слова являются свидетельством того, что эти двое сближаются друг с другом гораздо теснее, чем Пирьо могла вынести? Так что, вполне возможно, не стоило останавливать негритянку в ее намерении бросить вызов этим отношениям?
        Мгновение она постояла, прищурившись и размышляя над развитием событий. Затем чуть заметно покачала головой. Нет-нет, она не ошиблась. Ванда Финн должна была сгинуть, иначе и быть не могло.
        – Смотрите на мои руки, – призвал Ату, и все подняли глаза. – Тех из вас, кто, несмотря на минувший час душевного покоя, еще не избавился от тревожного состояния, я прошу вытянуть вверх руки и приготовиться к очищению.
        На его просьбу отозвались восемь-девять человек.
        Ату несколько раз слегка качнулся вперед-назад, при этом руки его застыли в воздухе.
        – Вас, подготовленных, прошу я сконцентрировать весь ваш гнев и злобу в центре моих ладоней. Пусть в вас поселится уверенность. Ощутив снизошедшие на вас тепло и умиротворение, полностью освободитесь и расслабьтесь.
        Теперь «очистившиеся» ритмично закачались, тяжело дыша, после чего один за другим попадали на пол.
        – Абаншамаш, Абаншамаш, Абаншамаш, Абаншамаш… – бормотали несколько человек, уронив головы. Значит, чудо вновь явилось им.
        Ату опустил руки, мягко улыбнувшись всем присутствующим. Затем он повернул руки ладонями вверх, навстречу озарявшим его солнечным лучам. Обычно это свидетельствовало о скором окончании сеанса. Иногда на завершение требовалось минут десять, иногда – полчаса. Никто никогда не знал точно.
        – А теперь возвращайтесь в свои комнаты и аккумулируйте положительную энергию, дабы послать ее Малене, которой она так нужна в эту минуту, – наконец произнес он завершающие слова. – После этого, следуя обычным инструкциям, постарайтесь прийти к глубокому и неколебимому равновесию и духовному покою. Совершайте ваш путь со смирением и гордостью в сердце; лишь в таком случае вы сумеете вместить в себе все, что приготовила для вас природа. Впитывайте в себя частицы мироздания. Поглощайте все, из чего вы возникли и во что вы сгинете. Пусть свет озаряет ваши поиски и изгоняет зло. Пусть все ваши неподконтрольные мысли уйдут во тьму, пусть они отомрут и освободят вас. Пусть восторжествует солнце и светлая энергия.
        Он развел руки в благословении всем собравшимся и, склонив голову, попрощался с ними.
        – Мы готовы, Абаншамаш, и мы чувствуем. Мы все чувствуем и замечаем. Абаншамаш, Абаншамаш, Абаншамаш…
        Пирьо кивнула, когда волнение толпы улеглось и все потихоньку потянулись к ней. Всякий раз после сеанса многие стремились с ней пообщаться. В особенности этот тет-а-тет ценила почему-то мужская часть аудитории, и Пирьо это нравилось. Если Ату не проявлял к ней никакого плотского интереса, то другим это совсем не возбранялось. Пирьо прекрасно понимала, что ее внешность безупречна и что власть и красота всегда являлись лучшими ингредиентами для коктейля, пробуждающего вожделение. Ее проблема заключалась лишь в том, что она желала одного-единственного мужчину, который ее не хотел.
        – Ты сегодня так прекрасна и безмятежна, – обратился к ней из толпы женский голос.
        Пирьо поймала взгляд Валентины, прослывшей в Академии настоящим хамелеоном – и гением информационных технологий. То в глубокой депрессии, то на экстатическом пике от счастья, то короткостриженая, то с длинными локонами, то взъерошенная, а порой чуть ли не самая миловидная из всех женщин, она буквально парила над огненным полом. На этот раз Валентина находилась в прекрасном расположении духа, это было сразу ясно. Рядом с ней стоял мужчина из недавно прибывших учеников и держал ее за плечо. То есть в их сообществе образовались новые чувственные вибрации. Повезло Валентине, хотя подопечным и не разрешалось вступать в половой акт, прежде чем их ауры не откроются друг другу и не объединятся под покровительством солнца.
        – Ты такая безмятежная и безупречная, – повторила Валентина. Она всегда норовила выделиться из толпы, хотя, возможно, тут нечему было удивляться, принимая во внимание ее прошлое.
        Пирьо выпрямилась и механически улыбнулась женщине.
        – Ступайте все с миром, – по своему обыкновению, сказала она. – Как только закончится время, выделенное на слияние с природой, бригада поваров отправится в столовую готовить еду.

* * *

        Как кошка, подкрадывающаяся к добыче, он неожиданно возник рядом и взглянул из-за ее плеча на экран.
        Пирьо была шокирована.
        Объявившись всего десятью секундами ранее, он засек бы ее на месте преступления – ведь она только что стерла запись с видеокамер, которые мониторили въезд и хлев. Если б ее действия вызвали у него вопросы, она оказалась бы парализована.
        Взяв себя в руки, Пирьо медленно развернулась на офисном кресле и с упреком посмотрела на Ату.
        – Я уже не раз говорила: ты пугаешь меня, когда вот так неслышно прокрадываешься ко мне в кабинет.
        Ату развел руками – уже много лет назад он вполне сознательно стал пользоваться этим жестом вместо стандартного извинения.
        – Пирьо, после обеда нам тебя не хватало, где ты пропадала? Мы тебя обыскались.
        Это был ужасный вопрос. Вовсе не потому, что она не продумала ответ, а потому, что задал его Ату. В отношении ее мыслей он обладал рентгеновской способностью. Она была для него открытой книгой. Существовал риск, что даже самая незначительная ложь будет разоблачена.
        «Нужно как-то все повернуть, чтобы он не начал подробно расспрашивать, – подумала Пирьо. – Возможно, стоит озвучить ему мои желания».
        – Мне надо было ненадолго покинуть Академию, – сказала она. – А почему ты вдруг спрашиваешь? Разве ты не мог справиться без меня?
        Ату вздохнул.
        – Выдался непростой денек, разве ты не в курсе? Малена пару часов назад сделала аборт, а тебя не оказалось в тот момент, когда ты была мне так нужна. Ты должна была поехать вместе с ней в больницу и сопровождать ее там.
        – Аборт? – Пирьо отвела взгляд. Что ей думать? Она забеременела от Ату? Малена?
        Она все никак не могла осмыслить услышанную новость. Нет-нет, не может быть. Только не сейчас. Пирьо не могла позволить этому случиться, она осознала это очень ясно. Почему она должна делить его с другими женщинами, когда ее собственная фертильность убывает с каждым мгновением, а часы тикают все быстрее и быстрее? Ну уж нет, хватит. Ату должен получить ребенка только от нее. Ее ребенок будет его преемником. Ее ребенок станет новым спасителем.
        – После аборта у нее открылось очень сильное кровотечение, – услышала она голос Ату.
        Пирьо взяла себя в руки и постаралась вести себя нейтрально.
        – Правда?
        – Да. Все очень серьезно, и нам нужна была твоя помощь, Пирьо. Где ты была?
        Она пару раз моргнула, прежде чем взглянула ему в глаза. Речи и быть не могло о том, чтобы она проявила раскаяние, уж тем более из-за Малены. Просто он должен понять, что она расстроилась.
        – Я чувствую потоки твоей энергии. Тебе некомфортно, – сказал Ату. Значит, сигнал им получен.
        – Это правда, мне некомфортно. Именно поэтому я и отправилась сегодня на Северный мыс. Я иногда езжу туда, когда бываю подавлена.
        – Подавлена? – Он переспросил так, словно в последнюю очередь ожидал услышать от нее о подобном настроении.
        – Ну да, когда чувствую приближение депрессии. Но я не хочу обсуждать это с тобой, Ату. Особенно после того, что ты мне только что рассказал.
        – Что ты имеешь в виду?
        – Ты сам прекрасно понимаешь.
        – У нас с тобой ведь не может быть тайн друг от друга, правда?
        И он говорит ей об этом теперь!
        – Неужели?
        – На что ты намекаешь, друг мой?
        – Разве ты не должен был хотя бы поставить меня в известность о том, что собираешься оплодотворить одну из наших слушательниц? Разве мы не договаривались, что я буду первой, кто узнает о столь важном твоем решении?
        – Пирьо, а разве у нас не было договоренности о том, что если тебя что-то тревожит, ты должна немедленно рассказать мне об этом?
        Она на мгновение стушевалась.
        – Как ты думаешь, почему я отправилась сегодня на мыс? Разве ты не можешь догадаться?
        Ату дотянулся до ручки двери в свой кабинет.
        – Пирьо, ты моя весталка, и я забочусь о том, чтобы так было всегда. А завтра ты поедешь в больницу в Кальмар и навестишь Малену, договорились? – С этими словами он приобнял ее и скрылся в кабинете.
        Пирьо медленно кивнула. Ей так или иначе придется поехать в город, чтобы забрать из камеры хранения чемодан Ванды. А заодно она наконец-то получит возможность остаться наедине с французской золотоискательницей…
        Пирьо села и принялась продумывать свои аргументы. Предприятие, несомненно, будет стоить ей части накопленных средств. Ну и что – зато эта тварь навсегда исчезнет из ее жизни…
        Вдруг Пирьо громко расхохоталась.
        Неужели именно сейчас госпожа Удача решила повернуться к ней лицом? Неужели ей и впрямь удастся избавиться от двух главных соперниц всего за одни сутки?

        Глава 22

        Вторник, 6 мая 2014 года
        – Добро пожаловать на совещание, мой господин, прошу к столу, – объявил Ассад, разливая по чашкам какое-то варево, пахнувшее не кофе и даже не мятой, а скорее козлиной шкурой или чем-то еще похлеще.
        Карл с сочувствием встретил обеспокоенный взгляд Гордона, на что Ассад отреагировал улыбкой.
        – Вообще-то это не мой рецепт, а Розин, – заверил он коллег, когда Гордон засунул нос в чашку и, по-видимому, хорошенько глотнул подозрительного варева. Ободренный этим, Карл тоже решился сделать глоток; в результате в нем молниеносно всплыли болезненные воспоминания об их с Виггой первомайских прогулках и посиделках в этнических кофейнях.
        – Чай «Му», – без малейшего смущения заявила Роза, выкладывая свой блокнот на болливудский столик Ассада. Не хватало только туфель с загнутыми вверх носами.
        Карл незаметно отодвинул чашку подальше.
        – Ну так вот. Раз уж у нас теперь даже «штаб» имеется, смысл состоит в том, чтобы время от времени мы собирались в нем и каждый докладывал о результатах своей работы. Итак, приступим?
        Мёрк ненадолго замолчал, прикидывая очередность выступлений.
        – Завтра будет ровно неделя с тех пор, как Кристиан Хаберсот совершил самоубийство, – начал он. – И хотя мы совершили определенный прорыв по сравнению с его расследованием, в действительности успех наш чрезвычайно незначительный. Но все же придется цепляться за него.
        Он кивнул Ассаду, которому также сложно было проглотить напиток Розы. Пусть на своей шкуре испытает, каково ощущать себя в ходе атаки на вкусовые рецепторы.
        – В первую очередь, теперь мы точно знаем, когда Альберта встретилась с мужчиной из «Фольксвагена» впервые, – если, конечно, это вообще был тот же самый человек, но, судя по всему, он. По этому поводу я в ближайшее время свяжусь с тогдашним главой школы и его супругой. Надеюсь, они помогут мне установить дату экскурсии к Круглой церкви в Эстерларсе. Исходя из неразборчивой даты на открытке, которую Альберта отправила брату, мы предположили, что это случилось одиннадцатого ноября девяносто седьмого года, но уверенности у нас нет. Кроме того, я попытаюсь выяснить, что случилось с рисунками Альберты. Отнюдь не потому, что они могут помочь нам в расследовании, а потому, что они так никогда и не попали к родителям девушки. Тут мною движет скорее сочувствие и любопытство. – Карл попытался потешить себя способностями к эмпатии, однако это не произвело на присутствующих никакого впечатления. – В общем, посмотрим, что из этого выйдет. И, наконец, я хотел бы поговорить с Ларсом Бьёрном.
        – По-моему, слегка глуповатый план. Вам не кажется, что переговорами с Бьёрном лучше заняться мне? – осторожно запротестовал Гордон.
        Мёрк покачал головой. Конечно, нет. Прекрасно, что Бьёрн снабдил их отдел еще одним сотрудником, но этот сотрудник ни в коем случае не станет его шпионом и доносчиком.
        – Ну ладно, – нерешительно согласился Гордон. – Тогда, может, мне позвонить в автоклуб, который организовал фестиваль ретроавтомобилей?
        – Нет-нет, этим я тоже займусь сам. А ты, Гордон, возьмешься за более сложную задачу. Я хочу, чтобы ты узнал актуальное место жительства и номер телефона каждого ученика из выпуска весны девяносто седьмого.
        Раздался вздох. В момент отчаяния парень уцепился взглядом за чашку с чаем, по-видимому, желая обеспечить себе хоть какой-то источник энергии, но он быстро отверг эту мысль. Наверное, ему тоже хватило чудодейственного зелья.
        – Но, Карл, послушайте, там ведь пятьдесят человек!
        – Да. И что?
        Лицо Гордона выражало теперь гораздо большее замешательство, чем обычно.
        – Из них четверо из Эстонии, двое из Латвии, четверо из Литвы, да еще двое русских.
        – Именно! Вот видишь, насколько ты в курсе дел. Значит, это задание как раз для тебя.
        Бедняга выглядел так, словно вот-вот расплачется.
        – Не говоря уже о том, что многие из них наверняка поменяли фамилии… О боже, о боже!
        – Ну хватит уже трепаться на эту тему, Гордон, – недовольно оборвала его Роза. Но он все равно отказался пить ее чай.
        – Ну и прекрасно, – подвел итог Карл. – Из учеников народной школы мы уже пообщались с Кристоффером и Ингой Дальбю; на саму Альберту, понятное дело, рассчитывать не приходится. То есть всего-то осталось тебе каких-то сорок семь человек.
        Кажется, страдалец пробормотал «аллилуйя»?
        – А как обстоят дела с криминалистической экспертизой? – поинтересовался Ассад.
        – Лаурсен уже запустил процесс; он явно добьется от техников больше, чем я. Кстати, а ты, Ассад, продолжай прочесывать полки на предмет фотографии доски, обнаруженной мальчиком у Верблюжьих Голов.
        – Прочесывать?
        – Прочесывать, обшаривать, искать – все одно и то же. Просто фигура речи, Ассад.
        Сириец кивнул. Карл повернулся к Розе:
        – А ты обзвони, пожалуйста, борнхольмские конторки, что работают с мистическими феноменами.
        Роза тоже кивнула.
        – Мы должны исходить из того, что люди из подобных заведений параллельно имеют другую работу, чтобы заработать себе на жизнь, так что, вполне возможно, тебе придется задержаться. Продолжай обзвон в ближайшие дни, Роза. Посмотрим, вспомнит ли кто-нибудь о стайке хиппи из Элене и сможет ли предоставить нам какие-нибудь сведения о мужчине с «буханкой».
        Как ни странно, она была удовлетворена полученным заданием – по крайней мере, даже отважилась предложить им еще по чашечке «мычащего» чая.

* * *

        – Добрый день, господин Карл Мёрк. Вы хотели поговорить с главой нашего клуба, однако вам придется довольствоваться беседой со мной, так как шеф сейчас в отъезде.
        Мужчина представился как Ханс Аггер, заместитель председателя клуба «Ретроавтомобили Борнхольма».
        – К тому же я отвечаю за архив клуба с тех самых пор, как покинул пост председателя.
        Карл поблагодарил звонившего.
        – Вы видели фотографию, которую я отправил председателю?
        – Да, его супруга переслала мне ваше письмо. Могу сказать по этому поводу, что несколько лет назад полицейский по имени Кристиан Хаберсот интересовался ровно теми же самыми вопросами. К сожалению, мы не знаем, кто сделал этот снимок. Повторю вам то же, что рассказал тогда ему: место, где припарковался этот человек, предназначалось для старинных автомобилей, его «буханку» семидесятых годов никак нельзя отнести к данной категории, правда? – Собеседник от души расхохотался, так что Карлу пришлось отодвинуть трубку от уха.
        – И о чем это говорит?
        – Ну, пришлось деликатно попросить водителя переставить машину, но он никак не мог этого сделать, поскольку двигатель, мягко говоря, забарахлил.
        Карл придвинулся вплотную к столу.
        – Хорошо. Значит, вы помните об этом. Сможете ли вы припомнить самого владельца?
        Мужчина снова рассмеялся.
        – Не-ет, вряд ли. Помню только, что Стуре Куре помог ему решить эту проблему; там возникли какие-то неполадки в системе распределения топлива, такое случается сплошь и рядом.
        – Стуре?
        – Да, Стуре Куре, ха-ха, смешное имя, правда? Так звали нашего мастера на все руки, искусного механика из Ольскера, но, к сожалению, он умер в скором времени. Возможно, поэтому тот случай и запомнился мне.
        Проклятие, неужели никто из свидетелей не может обождать с отходом в мир иной, пока они нужны для дачи показаний? Карл вздохнул.
        – И, конечно же, Хаберсот тоже не успел с ним пообщаться?
        – Про это я не в курсе.
        Мёрк испытывал какое-то дурацкое чувство, положив трубку, и чувство это не прошло после общения с супругами, ранее возглавлявшими народную школу.
        Ну да, они прекрасно помнили экскурсию в Эстерларс, тем более что после визита господина Мёрка с ассистентом у них пробудилось любопытство и они перечитали весь дневник Карины за осень 1997 года. Однако про ту экскурсию Карина не написала ничего особенного. Подобные вылазки к достопримечательностям острова они предпринимали практически с каждым выпуском, а потому с годами интерес к этим мероприятиям несколько притупился.
        Затем Карл стал обдумывать услышанное. То есть Альберта встретилась с этим мужчиной 7-го, а не 11 ноября – две единицы относились не к числу, а к месяцу, – а значит, к моменту своей гибели она была знакома с ним почти две недели. Но что такого могла она сделать ему, если он, согласно подозрениям Хаберсота, избрал столь фатальный финал их отношений?
        И все-таки – что это была за девушка? Та, что вдруг принялась бороться за влияние с представительницами своего пола. Та, что пела, как богиня, и рисовала почти столь же искусно…
        Карл хлопнул себя по лбу. Рисунки! Он совсем про них позабыл.
        Второй звонок пожилым супругам оказался более результативным.
        Бывший директор выразил уверенность, что рисунки Альберты до сих пор лежат где-то в школе. Насколько он помнил, за день до исчезновения Альберты должна была состояться выставка работ учеников. Но к ним приезжали учащиеся народной школы «Ритм», встреча с которыми прошла с размахом; правда, из-за этого мероприятия выставку отложили, а позже так и не организовали.
        – Думаю, ее рисунки лежат в какой-нибудь папке в школьном подвале, спросите у секретаря школы.
        – Ассад, я сбегаю к Бьёрну, – сообщил Карл пять минут спустя. – У меня есть для тебя еще одно задание. Ты так запал на борнхольмскую школьную секретаршу – так будь добр, позвони ей и попроси поискать работы, которые должны были быть вывешены на выставке девятнадцатого ноября девяносто седьмого года. Нам хотелось бы обнаружить среди них рисунки Альберты. Мы возместим стоимость пересылки и вернем их, как только они нам будут больше не нужны. Все понял?
        – Уф, да, наверное… Только – что означает «запал»?

* * *

        Атмосфера наверху царила совершенно не такая, как в старые добрые времена правления Маркуса Якобсена. Начальник отдела убийств Ларс Бьёрн пытался создать видимость уюта с помощью нескольких в высшей степени абстрактных картин Аннетты Меррильд и кофейных чашек с разноцветными точками. Однако это ничуть не повлияло на восприятие шефа Карлом. Тот продолжал считать его бараном, к которому лишь ближайшие родственники способны испытывать теплые чувства.
        – Кто это, черт возьми? – шепнул Мёрк своей любимой секретарше отдела Лизе, кивая на незнакомое лицо за стойкой.
        – Племянница Бьёрна, она временно заменяет фру Сёренсен.
        – Неужели грымза отсутствует? – Странно, что он сразу этого не заметил. – А с чего бы?
        – Ох, понимаешь ли, переходный возраст… Последнее время ее то и дело бросает в жар, к тому же появилась некоторая истеричность в поведении. Мы договорились называть совокупность этих симптомов «гриппом».
        Карл был шокирован. Неужели все это время фру Сёренсен была вполне себе фертильной? Совсем не очевидно…
        Лиза указала на дверь в кабинет Бьёрна, откуда вышла пара незнакомых мужчин. Они прошли мимо, о чем-то перешептываясь. Как будто бы о нем.
        Он без стука распахнул дверь к Бьёрну.
        – Разве мы о чем-то договаривались, Карл Мёрк? Я что-то не припомню, – сказал Бьёрн, когда тот бросил на стол снимок человека с «Фольксвагеном»-«буханкой».
        Карл проигнорировал и вопрос, и интонацию начальника.
        – Вот фотография мужчины, который предположительно убил молодую женщину на Борнхольме. Я пришел попросить твоего согласия на объявление его в розыск по TV-два в сюжете программы «Стейшн-два».
        Начальник отдела обнажил свои раздражающе белые зубы в оскале, представлявшем собой нечто среднее между улыбкой и ухмылкой.
        – Спасибо, Карл, хорошо, – сказал он. – Я уже услышал достаточно. Надеюсь, ты толкуешь не о древнем деле девяносто седьмого года, от которого полиция Борнхольма отказалась почти пятнадцать лет назад? Ибо, если так, то тут и речи нет об убийстве – да что там, речь не идет даже о конкретных подозрениях. Так что, Карл, благодарю за визит, встретимся на общем брифинге.
        Ага, значит, ябеда Гордон опередил его.
        – Я все понял. Видимо, Гордон приходил пожаловаться на сумасшедшую нагрузку? В таком случае я с большой радостью верну его тебе обратно. Только скажи.
        – Мёрк, Гордон тут вообще ни при чем. Но ты должен понимать, что в качестве начальника отдела убийств я регулярно общаюсь с коллегами с Борнхольма. Если ты вдруг забыл, напомню, что борнхольмское отделение по-прежнему находится в тесной связи с нами.
        Ну вот, в его голосе зазвучал сарказм, прекрасно.
        – Благодарю за напоминание. Тогда, раз уж ты так жаждешь быть в курсе всего, не могу не сообщить тебе, что мы обнаружили новые следы в деле, которые твои приятели с Борнхольма в свое время проглядели. А также что я, несмотря на твое мнение, намерен продолжать расследование дела до тех пор, пока виновный в спланированном преступлении или в убийстве по халатности не сядет за решетку.
        – Мёрк, опять ты за свое… Могу ответить тебе лишь одно: ты не можешь поставить на уши всю Данию, выясняя, кто же такой был этот мужчина. Человеку с этой дурацкой фотографии никогда не было предъявлено обвинение; да он может оказаться кем угодно. Мы получим тонны бесполезных откликов, сотни человеко-часов будут потрачены впустую… Да и вообще, господин Мёрк, у нас здесь, на третьем этаже, есть куда более серьезные дела.
        – Отлично. Вот мы и распределили роли. Просто переправляй все звонки к нам в подвал, в несерьезный отдел «Q», господин начальник. Мы не будем беспокоить сон Спящей красавицы с третьего этажа.
        – Благодарю за визит, – Бьёрн махнул Карлу на дверь. – И никакого объявления по телевидению о розыске не будет. Вероятно, ты уже забыл о совсем свежем деле, когда часть утренних изданий провозгласила человека виновным в убийстве, а вскоре после этого была вынуждена взять свои слова обратно… Тебе знакомо такое понятие, как возмещение морального ущерба?
        Карл захлопнул за собой дверь с диким грохотом, так что на него уставились все сотрудники, находившиеся в приемной.
        – Черт возьми, Карл! – послышалось из-за двери. Хоть какой-то повод для веселья.
        – Да уж, Карл, ты всегда был у Бьёрна не в почете, – заметила Лиза довольно громко, так что все на мгновение притихли. – Но теперь о другом. Вы с Моной Ибсен снова вместе?
        Мёрк нахмурился. С какой стати она вдруг интересуется?
        – Я спрашиваю, потому что сегодня она тебя искала. Заглянула к нам на пять минут, прежде чем побежала на службу в отдел судебных слушаний[131].
        – Значит, она вернулась?
        – Да, спецкомандировка закончилась в апреле. Затем она уезжала в отпуск на западное побережье, а теперь вот вернулась.
        – Хм. Наверное, она спрашивала на всякий случай – а вдруг я сейчас к вам ввалюсь, – предположил Карл.
        И все-таки как-то странно. Мёрк вдруг почувствовал, как у него засосало под ложечкой.

* * *

        – Карл, я так и не нашел фотографии этой деревяшки, хотя перерыл бо?льшую часть полок. – Ассад выглядел утомленным. Одна из его кустистых бровей беспомощно нависла над глазом. – Я прекрасно знаю, что надо бы пройтись по материалам еще разок, но мне кажется, я все равно ничего не найду.
        – Ассад, ты в порядке? Какой-то изможденный…
        – Просто плохо спал ночью. Мне позвонил дядя, у них большие проблемы.
        – В Сирии?
        Ассад безучастно таращился в пустоту.
        – Он сейчас находится в Ливане, но…
        – Ассад, я могу что-то сделать?
        – Нет, Карл, мы ничего не можем сделать. Уж по крайней мере ты точно.
        Мёрк кивнул.
        – Если тебе нужно взять пару отгулов, не вопрос, – добавил он.
        – Отгулы не помогут, но спасибо тебе. Я думаю, нам надо продолжать расследование и собраться в «штабе». У Розы есть какие-то новости для нас.
        Так было всегда. Насколько непосредственным и раскрепощенным бывал Ассад в благоприятные дни, настолько же отстраненным и недосягаемым он становился в моменты, подобные настоящему. Карл даже не догадывался, что в нем происходило. Когда Мёрк затрагивал сирийскую тему, Ассад предпочитал самоустраниться. Но, кажется, все серьезные события, происходившие на территории Сирии, его не особо трогали. Вообще-то он никогда не обсуждал ни Сирию, ни другие ближневосточные темы. Порой одно-единственное неосторожно сказанное слово задевало Ассада за живое, а иной раз то же самое слово отскакивало от него, как мячик.
        Карл похлопал своего помощника по плечу.
        – Ты ведь знаешь, Ассад, – ты всегда можешь прийти ко мне с любой проблемой и поговорить, правда?
        Роза поджидала их у белой доски; Гордон уже сидел за столом, когда они вошли. Как ни странно, при этом коллеги оказались примерно одного роста.
        – Только спокойно, – в первую очередь сказала Роза, заметив полный надежд взгляд Гордона. Он-то, конечно, рассчитывал, что сделан настоящий прорыв, в связи с чем идиотское задание с обзвоном всех учеников пресловутого выпуска будет отменено. – Лиха беда сначала, – немного перефразировала она известную поговорку, откалывая от стены три брошюры с изображением сердец, магических кристаллов и лучистых солнц. – Пока что мне удалось связаться с тремя людьми, стоящими вот за этими чудесными предложениями. Все они занимаются своими практиками на постоянной основе и делают это девятнадцать, двадцать пять и тридцать два года подряд соответственно. Однако только Беата Висмут из «Сердца разума», которая в основном работает над симбиозом тела и природы, помнит парня с «Фольксвагеном»-«буханкой». Она заверила меня, что ей нечего добавить к уже сказанному, Кристиан Хаберсот выудил у нее всю информацию. – Тут Роза улыбнулась. – И тем не менее мне-таки удалось вытащить из нее кое-что новенькое.
        – Замечательно, Роза. Имя? Опознавательные признаки? Сведения о его прошлом? – сыпал догадками Карл.
        – Нет, имя она не помнит; вероятно, он ей его даже не называл. Все остальное тоже не то. Беата Висмут не желает знать ничего о прошлом и настоящем своих клиентов; она объясняет свою позицию тем, что, слепая с рождения, функционирует на совершенно ином уровне, нежели зрячие.
        – Наш самый главный свидетель – слепец? – Карл покачал головой. Это уж слишком!
        – Да, Беата говорит, что стремится лишь ощутить своих клиентов. Однако она подкинула мне кое-какую идею относительно того, что стоит за нашим типчиком.
        – Что за ним стоит?
        – Ну да. Беата призывает своих клиентов – или учеников, как она предпочитает их называть – избавляться от всего, что отдаляет их от природы, а это довольно-таки радикальное требование, могу тебя заверить. Например, сама она не пользуется домашним отоплением, так как ей не нравится, когда лето и зима сливаются в один сезон. Еще она не признает неорганические строительные материалы, поэтому живет в доме, построенном из соломы, причем переселилась в этот дом задолго до того, как это превратилось в модную тенденцию.
        – И все-таки телефон у нее имеется.
        – Да, как и другие вещи, которые облегчают жизнь слепым. Как бы то ни было, она зависит от окружающего мира. А сейчас – внимание! – Лицо Розы просияло от гордости. – Парень сходился с ней во мнениях по многим вопросам; он также воспринимал природу как божественную и исцеляющую субстанцию, – и все же, как она припоминает, они дискутировали о степени жертвенности. К примеру, он считал, что никак не сможет обойтись без своей «буханки», потому что… – Тут Роза улыбнулась и выдержала длительную паузу. – Потому что ему была необходима свобода передвижения, чтобы посещать места, где издавна почитали солнце, природные элементы и сверхъестественные явления, а без транспортного средства такие разъезды оказались бы невозможны.
        – Итак, значит, нам теперь известно, что водитель «буханки»…
        – И, – перебила Роза Карла, – в связи с приверженностью солнечному культу в последние несколько лет он много путешествовал по Европе с несколькими своими последователями; они побывали в том числе на Готланде, в Ирландии и на Борнхольме. Здесь этот парень посетил священные места, а их на острове огромное количество. Особенно он заинтересовался борнхольмскими наскальными изображениями времен бронзового века, «каменными кораблями» в Тролесковене, менгирами в окрестностях Йортебаккена, святилищами у Риспебьерга и Кнархоя…
        Кнархой? Кажется, Карл уже слышал где-то это название…
        – Да, и не в последнюю очередь – легендами о связи тамплиеров с церковью в Эстерларсе. Ну, как вам?
        – Супер. Наконец мы связали вместе «Фольксваген», водителя и Альберту, – прокомментировал Ассад.
        – Не поспоришь, – поддакнул Карл. – Прекрасная работа, Роза. Но что дальше? Мы так и не подобрались к идентификации этого человека, мы по-прежнему не знаем, откуда он взялся и куда пропал. Мы знаем лишь то, что он перебирается с места на место и сейчас может находиться где угодно, если вообще еще жив. Возможно, он на Мальте или в Иерусалиме, или где там еще побывали тамплиеры? Или сидит где-нибудь у подножия Стоунхенджа, а может, и вовсе в Непале или в городе инков Мачу-Пикчу, и бубнит себе под нос странные звуки? Мы ничего не знаем. Быть может, он давно вырос из всей этой ерунды и преспокойно служит в Министерстве внутренних дел, имея за плечами десять лет стажа и безбедную пенсию на горизонте…
        – Беата Висмут утверждает, что он был «существом кристальной чистоты», так что за Министерство внутренних дел можешь не переживать.
        – Что еще за существо кристальной чистоты?
        – Она имела в виду, что он познал истинный свет, отразился в его лучах и не сможет больше жить без отблесков этого света.
        – Боже всемогущий, час от часу не легче… И что же под этим подразумевается?
        – Если спросить ее мнение, она скажет, что он все еще активный участник игры – и даже более активный, чем когда-либо.

        Глава 23

        Октябрь, ноябрь и декабрь 2013 года
        Ширли была разочарована. Разочарована в Пако Лопесе, знойном испанце, который наобещал ей с три короба и ежедневно в течение недели приходил к ней за порцией секса и домашней еды, а в конце концов выудил из глубины кармана потасканное обручальное кольцо, дабы продемонстрировать свое семейное положение, и распрощался. Разочарована в своем начальнике, который предпочел уволить ее вместо администратора столовой, которая проработала всего три месяца. Разочарована диетой, с помощью которой надеялась сбросить десять килограммов, а в действительности набрала чуть ли не столько же. Наконец, разочарована Вандой Финн, которая, несмотря на свои клятвенные обещания, так и не прислала ей даже жалкой открытки.
        Примерно с месяц она переживала из-за предательства подруги, но вскоре переварила и это.
        Такова уж была ее жизнь.
        «Просто она оказалась такой же, как и все остальные» – так Ширли пыталась прогнать мысли о подруге. Теперь ей предстояло понять, сколько она протянет без работы, имея на банковском счету всего шестьсот шестьдесят фунтов.
        Впереди маячила явно безрадостная экономическая перспектива, хотя уровень ее жизни и так был доведен до нуля, по выражению Пако, и ничто не указывало на позитивные изменения в будущем.
        – Извините, но вы слишком поздно подали заявку на работу, вчера мы уже взяли сотрудника, – примерно такой ответ то и дело слышала Ширли, когда наконец находила подходящую позицию.
        В связи с вышесказанным она находилась на грани принятия самого отчаянного и унизительного решения, какое только можно представить для сорокалетней одинокой женщины без образования, но с большим количеством лишних килограммов. А именно – была вынуждена вернуться обратно в Бирмингем, в квартиру, где она родилась и где еще проживали ее родители.
        Ширли позвонила им и осторожно прощупала почву. Как насчет того, чтобы она погостила у них пару месяцев, а то она так соскучилась… К сожалению, они не выразили особого воодушевления, так как, очевидно, поняли ситуацию – ведь Ширли сроду не приезжала к ним ни на Рождество, ни на Новый год.
        И вот она оказалась в заточении в убогой съемной комнате в одном из самых неблагополучных районов Лондона и без особых надежд на будущее, – а украшенные к Рождеству витрины ярко сияли, вокруг веселились дети…
        «Надо было последовать примеру Ванды», – подумала Ширли. Наверняка ей сейчас здорово там, куда она уехала, раз даже забыла послать о себе весточку. И чем больше Ширли об этом думала, тем более сказочной рисовалась в ее воображении жизнь Ванды на мистическом острове, где владычествовал Ату.
        Вряд ли у Ванды было при себе больше денег, чем у нее, когда она отправилась в путешествие. По крайней мере, насколько Ширли была в курсе. И разве Ванда получила оттуда приглашение? Нет, вовсе нет. «Так почему бы и мне не попробовать?» Этот вопрос на ближайшие дни и ночи привел в движение мысли Ширли и пошатнул жалкое положение, в котором она оказалась.
        Когда перед ней возникали важные вопросы, подобные этому, Ширли усаживалась рядом с горелкой за стол с клеенчатой скатертью и принималась тасовать засаленные карты, готовясь получить от них ответ. Выбранный в данном случае пасьянс был не из простых, зато если он сойдется, итоговое решение примет более солидный вес.
        «Если сейчас получится, я всерьез задумаюсь над поездкой», – так решила Ширли. И вот, когда пасьянс сошелся, возникла целая цепь новых вопросов. Каким образом все организовать? Стоит ли сообщить о своем приезде сначала Ванде – или сразу написать в Академию? Как будет лучше? Или просто собрать чемоданы и распрощаться с окружающей действительностью раз и навсегда?
        Так прошла вся первая половина праздников. Пасьянс сошелся несколько раз подряд, и Ширли приблизилась вплотную к самому последнему вопросу: подождать или ехать сейчас?
        И тут пасьянс сошелся в седьмой раз подряд. Теперь она твердо знала, что покидает свою нынешнюю жизнь, причем немедленно.

* * *

        Всю дорогу Ширли представляла себе, как ее встретят в Академии натурабсорбции. Она была уверена, что дружелюбные люди, с которыми девушка познакомилась в Лондоне, примут ее с распростертыми объятиями. Но вот как насчет Ванды? Разве она не ясно дала понять Ширли, что их дружба теперь в прошлом? Ширли в красках представляла себе реакцию Ванды. Объявилась тут какая-то грымза из Лондона и достает ее своим никчемным трепом о давно минувшем… Нет, Ширли не питала никаких иллюзий по поводу их встречи, однако даже это ее не останавливало. В конце концов, ведь именно она познакомила Ванду с необъятной вселенной Ату Абаншамаша Думузи, пусть не забывает это…
        Добравшись до железнодорожного вокзала Кальмара, Ширли села на автобус и отправилась на Эланд. Последний участок пути ей пришлось преодолевать пешком.
        Перед ней предстала впечатляющая картина – группа новеньких домиков на берегу моря. Даже на расстоянии Академия казалась совершенно волшебным местом – многочисленные белые постройки под треугольными крышами с разноцветными стеклянными вставками, мерцающими солнечными батареями и огромными окнами. Академия оказалась больше, чем она предполагала. Гораздо больше. Уже на подходе ко всему этому великолепию казалось, что стоит только попасть внутрь – и больше ничего не нужно. Ширли повидала за свою жизнь не так много, и уж точно никогда не видела ничего подобного. Тут словно сама местность излучала энергию. Как будто все мировые энергетические потоки пронизывали этот ландшафт, состоящий из экзотической растительности, объектов искусного ремесла человека и загадочных символов.
        Первое, что бросалось в глаза, – большой эмалевый щит, на котором было написано:
        «Академия натурабсорбции Эббабар».
        Дорожка, вымощенная разноцветной плиткой теплых оттенков, вела к нескольким небольшим зданиям и к двойному павильону с видом на море, который новая аккуратная табличка обозначала как «Всеобщее Сердце Академии».
        В администрации Академии велась какая-то активная деятельность. Облаченные в белые одежды сотрудники будто парили над полом, пребывая в состоянии глубокого внутреннего умиротворения. Несколько из них любезно кивнули Ширли.
        Она оправила платье с цветочным рисунком и разгладила жакет. Хотелось соответствовать этой стильной чистоте.
        «Здесь я наверняка смогу обрести счастье», – подумала Ширли и подошла к двери, на которой висела табличка с надписью: «Прибытие и регистрация. Пирьо А. Думузи».

* * *

        Когда Пирьо неожиданно возникла у изножья кровати, цвет лица Малены стал белее халата медсестры из стерильного гинекологического отделения, находящегося на пятом этаже Кальмарской больницы.
        Пирьо про себя потирала руки. Конечно, больная надеялась на то, что к ней явится сам Ату, чтобы проявить заботу и оказать внимание, однако, по всей видимости, она не успела узнать его слишком хорошо.
        – Как дела? – поинтересовалась Пирьо.
        Малена отвернулась к стене.
        – Лучше. Ночью остановили кровотечение, так что в течение дня меня должны выписать.
        – Слава богу, все обошлось.
        По телу Малены пробежала волна отвращения, когда Пирьо взяла ее за руку. Малена попыталась вытащить руку, но посетительница не позволила ей этого сделать.
        – Чего ты хочешь? – Малена повернула голову, когда молчание между ними затянулось. – Что ты хотела мне сказать, Пирьо? Ты явилась позлорадствовать? Тебе ведь все случившееся на руку, правда?
        Пирьо нахмурилась – сдержанно, не слишком строго. Итак, спектакль начался.
        – Ты так подумала? Но ты ошибаешься, Малена, это отнюдь не так, ибо мне действительно очень жаль, что это случилось.
        Она уронила голову, плотно сжала губы и отвела взгляд, как будто пыталась сосредоточиться на некоей мысли. Малена была сбита с толку. А значит, все шло как надо.
        Отпустив ее руку, Пирьо пару раз тяжко вздохнула, прежде чем вновь обратиться к женщине на кушетке.
        – Малена, тебе придется уехать. Как только тебя выпишут, беги со всех ног, слышишь? – Пирьо вытащила из сумки бумажник с пачкой денег. – Вот, смотри! Здесь восемь тысяч евро, хватит на несколько месяцев. Я собрала твои вещи, чемодан стоит в коридоре.
        Сложно было определить, что выражало лицо Малены, но похоже было на отвращение вперемешку с недоверием.
        – Прекрасно! Неужели ты и впрямь пытаешься избавиться от меня таким образом, тупая сучка? Я и не думала, что ты осмелишься… И ты действительно считаешь, что сможешь так запросто от меня отвязаться? – Она оттолкнула стопку банкнот. – Ату – мой! Поняла? Он и знать тебя не желает. Ты для него всего-навсего прислуга. Ты гнешься и расшаркиваешься перед ним, стоит ему только плюнуть, он сам мне об этом говорил. Вали лучше отсюда со своими жалкими деньгами, Пирьо. А через пару часов ты увидишь меня в Академии на том месте, которого я сама для себя добилась. Я и без помощи доберусь.
        Иногда в жизни случаются мгновения, когда ты уверен в глубине души – одна-единственная неуместная складка на лице или небрежная улыбка будут иметь совершенно непредсказуемые последствия. И Пирьо была искренне убеждена в чувствах, которые Ату всегда питал к ней. Поэтому она предпочла проигнорировать тираду Малены и не утратила контроль над выражающим обеспокоенность лицом. И, раз ей это удалось, Малене придется слепо поверить в ее слова. Пускай она как следует подготовится к тому, что вскоре ее картина мира рухнет.
        – Малена, я лучше, чем кто-либо, знаю, какие глубокие чувства испытывал Ату по отношению к тебе, и я радовалась за вас, поверь. Естественно, ты заметила, что я также в большой степени очарована Ату, однако с годами мои чувства изменились и приобрели несколько иную, нежели у других людей, форму, и я уже давно смирилась с этим. Но кроме того, ты должна знать, что, проведя бок о бок с Ату столько лет, я больше, чем кто-либо другой, осведомлена о темной стороне его личности, о которой я должна предупредить тебя и которая, я боюсь, тебя шокирует.
        Малена улыбнулась. Все то, что было в ней пленительного, теперь вызывающе засверкало: изящные губы, белоснежные зубы, высокие скулы.
        – И о чем же идет речь? – спросила она с подозрением.
        – Сложно говорить об этом тому, кто любит Ату так сильно, как я, – и все же я попытаюсь. Малена, ты третья по счету женщина, чья беременность от Ату завершилась абортом, и он расстроен и зол в этой связи. У Ату нет детей, а ему уже все-таки за сорок, это факт. Разве тебя не удивило то, что он бездетный, в то время как множество женщин готовы ради него на все? Или ты думаешь, он не хочет иметь детей? Уверяю тебя, хочет. Ничего в мире не желает он сильнее. И вот теперь в очередной раз чувствует себя преданным и обманутым. Да-да, я говорю именно о предательстве и обмане. – Пирьо всплеснула руками. – Ату воспринимает твой аборт как прорыв в бездну негативной энергии, и он потрясен произошедшим, ни много ни мало. Он ненавидит, когда так происходит, это я тебе точно говорю, – я знаю по опыту.
        Женщина, лежавшая на кушетке, дразнила ее.
        – Ну, я думаю, он вполне мог бы сам приехать и все мне рассказать.
        Взгляд Пирьо стал жестким.
        – Малена, раз ты не понимаешь, что я говорю, придется сказать напрямую. Если ты вернешься в Академию, Ату принесет тебя в жертву.
        Малена с усмешкой приподнялась на локтях.
        – Меня в жертву? Пирьо, неужели ты не могла придумать что-нибудь другое?
        – Он принесет тебя в дар морю, Малена. Утопит тебя точно так же, как утопил двух твоих предшественниц, которые избавились от его плода. Если ты останешься, в один прекрасный день твое голое распухшее тело будет обнаружено на каком-нибудь пляже черт знает где, я тебе гарантирую.
        Малена сморщила нос, но слова Пирьо произвели сильное впечатление, как и было задумано. Она шокировала соперницу и заронила в ней сомнение. А шок и сомнение породили страх и чувство беспомощности, так что пора было нанести решающий удар.
        – Одну девушку, Клавдию, нашли аж на польском побережье… – Пирьо замолчала, словно ей требовалось собраться с силами для того, чтобы говорить дальше. – Эх, Малена, я даже не знаю, что случилось со второй, но думаю, что ее так и не нашли.
        Малена покачала головой, быть может, рефлекторно. А может, потому, что не хотела слушать дальше. Однако промолчала.
        – Мне кажется, Ату не считает свои действия преступлением. По крайней мере, он был абсолютно спокоен, когда рассказывал мне о том, как вернул первую жертву в естественный природный цикл, так как она не сумела завершить плотскую миссию. Я пыталась предупредить вторую девушку, ее звали Лонни. Но она не послушала меня. Малена, но ты-то внемлешь моим словам, правда?
        Над переносицей у Малены собрались вертикальные складки, она тщетно пыталась разгладить их.
        – Имей в виду, что я подвергаюсь большому риску, рассказывая тебе обо всем. Я опасаюсь, что Ату поступит так же и со мной, если вдруг узнает об этом, ты ведь понимаешь? Ты понимаешь, что я говорю?
        Малена затрясла головой. Но она все поняла.

* * *

        После успешно завершенной миссии Пирьо вернулась в Академию и сообщила Ату, что Малена поправляется и выпишется через день-два. Пусть у девушки будет некоторый запас времени.
        Само собой, Малена так и не появилась в Академии, и Ату очень удивлялся этому обстоятельству. Почему он не мог получить ответ на вопрос о причинах ее исчезновения и о ее нынешнем местонахождении? В течение нескольких недель Ату пытался разыскать возлюбленную, подключив контакты по всему миру, но та как сквозь землю провалилась.
        Пирьо вовремя подоспела с достоверными рассказами о том, какую глубокую депрессию может спровоцировать аборт и какие неадекватные решения может принять женщина, прошедшая через столь суровое и тяжкое испытание. Ату выслушал ее, пребывая в тоске и печали, но в конце концов смирился с произошедшим. Как ни крути, он был самым настоящим прагматиком по жизни.
        Однажды ранним утром, когда Ату, по своему обыкновению, вышел на прогулку и упражнялся в пении, созерцая морской пейзаж, к нему явилась Пирьо. Она принесла для него теплый чай и влажное полотенце и, не говоря ни слова, принялась обтирать его и нежно массировать его мышцы, после чего стянула с него штаны и села сверху. Она не преминула воспользоваться подвернувшимся шансом.
        Быть может, изумление вызвало в нем плотское желание, или ее аромат, а возможно, и осознание того, что он находился в долгу перед ней, – но как бы то ни было, Ату не стал оказывать сопротивление и дал ей то, чего она жаждала.
        Он взглянул ей в глаза в момент финала, и Пирьо задрожала всем телом. Это был не просто оргазм, но какое-то более глубинное ощущение. Это было высвобождение энергии после многих лет воздержания, и все это содержал в себе взгляд, которым она ответила ему. Кроме того, долгожданное совокупление повлекло за собой кое-какие последствия.
        Пирьо контролировала менструальный цикл всю свою жизнь. Овуляция происходила у нее буквально по часам, и когда Пирьо осознавала, что данный момент является наиболее благоприятным для зачатия, ее чуть ли не охватывал ужас, настолько волнительным было это ощущение. Такие дни представляли собой сущий ад, однако на этот раз все было наоборот.
        Где-то ближе к Рождеству Пирьо наконец набралась смелости и решилась подтвердить предполагаемую причину отсутствующих менструаций. Она много читала о том, что может сотворить с женским телом одна лишь мысль о беременности, так что теперь Пирьо была почти уверена в правильности своих догадок. Тест, который она прикупила в аптеке, выдал положительный результат, и женщина едва не потеряла сознание. И все же она хотела получить медицинское подтверждение своих глубочайших чаяний, а также справиться у врачей насчет мер предосторожности. Ведь ей уже стукнуло тридцать девять.
        Вернувшись из гинекологического отделения, где двумя месяцами ранее она навещала Малену, Пирьо всем телом ощущала самое сокровенное счастье. Ату удивится, но в то же время обрадуется, в этом она не сомневалась. Если уж его наследнику суждено родиться, кто, как не она, давным-давно доказала, что достойна выносить его ребенка и что именно в ней заключены лучшие для этого гены?
        Появившись на пороге «Всеобщего Сердца Академии», Пирьо заставила себя остановиться и сосредоточиться, чтобы не позволить эмоциям овладеть собой.
        Она не собирается стоять перед Ату и всхлипывать. Она сообщит ему новость спокойно и с улыбкой. Он привык, что именно так она ведет себя всегда, и пускай его мнение о ней не изменится и впредь. Пирьо должна оставаться собой, беременная или нет.
        И все же ее улыбка была чуть шире, чем обычно, когда она проходила мимо сотрудников администрации и входила к себе в кабинет, откуда собиралась позвонить ему и попросить на секунду заглянуть.
        Каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что Ату уже на рабочем месте. Перед ним сидела женщина в туфлях на плоской подошве, с обильным макияжем и в чересчур узком и аляповатом платье, которое не скрывало ни возраст, ни лишний вес посетительницы.
        – А, вот и ты, Пирьо, замечательно, – сказал Ату с улыбкой, кивая на гостью. – Да, Ширли прибыла из Лондона без предупреждения. Она принимала участие в одном из наших сеансов прошлым летом и хотела бы присоединиться к одной из наших групп. Как думаешь, удастся найти для нее местечко?
        Пирьо кивнула. Не совсем так представляла она утреннее взаимодействие с Ату в связи с последней волнующей новостью, но можно и обождать. Что ж, бочка меда получилась не без ложки дегтя, но ничего страшного.
        – Ширли, расскажите Пирьо то, что рассказали мне.
        Посетительница улыбнулась и представилась на довольно топорном диалекте кокни.
        – Да, мы с подругой действительно посетили ваши сеансы в Лондоне, и мы обе весьма увлеклись идеями натурабсорбции. Увлеклись настолько, что моя подруга несколько месяцев назад решила переехать к вам. Да, я так считала, но с тех пор я ничего от нее не слышала, и Ату Абаншамаш Думузи… – Она сделала паузу; сам факт произнесения его имени заставил ее покраснеть. – И в вашей администрации мне сообщили, что она здесь не появлялась. Это очень странно. И вот теперь я переживаю, не случилось ли с ней какой-либо неприятности.
        Ату кивнул с серьезным видом.
        – Да, удивительно. Но, как я уже говорил, здесь ее нет. Кстати, Ширли, я прекрасно ее помню. Очень красивая девушка… Кажется, мулатка?
        Женщина пожала плечами, а Пирьо вдруг вся похолодела.
        – Вообще-то я даже никогда не задумывалась, но она действительно очень смуглая. Она родом с Ямайки, а там каких только рас не встретишь!
        Ату поднял голову.
        – Пирьо, тебе все это ни о чем не говорит? Девушка должна была сначала написать нам. Ширли, как, вы говорите, ее зовут?
        Пирьо не слушала ответ – это имя и так было прекрасно ей знакомо.
        Она думала только о том, что ей делать дальше.

        Глава 24

        Среда, 7 мая 2014 года
        – Карл, у меня возникла глупая проблема с бывшими учениками, – поделился Гордон. Поразительно, до чего убогим он умел выглядеть, когда желал показать высшую степень своего страдания. – Даже если мне удается наконец-то выйти на кого-то из них, этот человек ничего не помнит, а если и пытается вспомнить, то все путает. Одна из девушек после Борнхольма успела поучиться еще в пяти народных школах и теперь с трудом различает эти стажировки между собой. Другая, из Литвы – единственная из всех, кто проживает по прежнему адресу, – не знает ни слова по-английски. Каким образом ей удалось провести целых пять месяцев на Борнхольме, для меня настоящая загадка. А адреса! Кроме этой самой литовки, все сменили место жительства, причем переехала и бо?льшая часть их родителей. – Гордон вздохнул. – Абсолютно безнадежное задание ты мне дал, Карл. Те немногие, с которыми мне все же удается поговорить, еще помнят о том деле исключительно из-за назойливости Хаберсота, но и то приводят скудные сведения – что девушку звали Альбертой и что ее обнаружили мертвой, вот и всё. Если говорить начистоту, ее гибель, судя по всему,
не оставила в их памяти глубокого следа.
        Карл нехотя пробудился. Когда Гордон чесал языком, присутствующим удивительным образом думалось о чем-то совершенно не относящемся к делу.
        – Гордон, – сказал Мёрк так громко, что парень вздрогнул. – Тебе надо найти всего лишь одного человека, который помнит тот эпизод и может адекватно рассказать об этом. И как только ты найдешь такого человека, передай трубку Розе, которая разбирает старые допросы учеников. Составить обзор – дело Розы, о’кей? Так что уж постарайся, дружок. Не сомневаюсь, ты сможешь найти нужного человека.
        Он покинул Гордона, который склонил голову к самому столу. Ассад легонько похлопал коллегу по спине. Если парень намеревается стать частью команды, придется быстренько взбодриться.
        В кабинете Розы обстановка была совершенно иной. Кучи блокнотных листков с какими-то заметками, гора смятых бумажек в мусорной корзине, множество морщин на лбу. Она была занята, и Мёрку совершенно не хотелось ее тревожить.
        – Роза, есть какие-нибудь новости из потустороннего мира? – все-таки отважился поинтересоваться он.
        Она покачала головой.
        – Я начну обзвон вечером, Карл. Как мы уже говорили, у подавляющего большинства этих людей есть более тривиальная работа. Но я тут полистала записи допросов учеников народной школы – и наткнулась на одну весьма любопытную… Думаю, Гордону надо постараться назначить встречу. Почитай-ка сам. Вот стенограмма.
        – А ты не могла бы прочесть вслух?
        – Карл, давай читай. Иди в свой кабинет, возьми сигаретку и читай. Только не забудь закрыть дверь. Вся эта макулатура Хаберсота и так изрядно провоняла сигаретным дымом.
        Карл принюхался, проходя мимо стеллажей. Кроме запаха духов Розы, от которого чесалось в носу и слезились глаза, он ни черта не унюхал.
        Положив документ перед собой на стол, Мёрк прикурил сигарету, как и было предложено, и прочитал запись, сделанную Хаберсотом:

        9/12 1997 г. Допрос Сюнне Веланд, 46 лет, осенний выпуск. Школьный учитель в увольнении, коммуна Видовре. Персональный номер 161151 -4012.
        Выдержки из допроса, 10/12 1997 г.

        Карл остановился. Ему пришла в голову кое-какая мысль. Блин, разве можно быть таким тупицей? Он попытался представить себе Гордона за работой. Боже правый, оказывается, можно!
        Мёрк нажал на кнопку интеркома.
        – А, так вот что так противно дребезжит! – заорал Ассад в трубку с противоположного конца коридора, оглушив самого себя.
        – Ассад, я вовсе не с тобой хотел поговорить. Гордон, ты слышишь? Ты там вообще?
        Что-то скрипнуло. Непонятно, что именно – то ли стул, то ли Гордон.
        – Я надеюсь, ты запасся списком персональных регистрационных номеров всех учеников, а?
        Мёрк сидел и кивал, прекрасно понимая, что Гордон этого не сделал.
        – Нет, – подтвердил дурень интуитивную догадку Карла. – В школе сказали, что не могут мне их предоставить.
        Карл зажег сигарету, смачно затянувшись. Мать его за ногу да об землю, неужели он никогда не поумнеет?
        – Ты что, полный придурок? – заорал Мёрк. – Да это первое, что надо было сделать! Черт возьми, Ассад, расскажи ему, что у него имеется прямой доступ к регистру персональных номеров, и что вообще-то в народной школе ему обязаны предоставить всю информацию по первому требованию. Не говоря уж о том, что он обнаружит все номера в стенограммах допросов Хаберсота, если поищет хорошенько. Скажи ему, чтобы приступал к делу. НЕМЕДЛЕННО, понял?
        – Нужно ли мне повторять ему это еще раз, если вы уже все сказали, босс? – заворчал Ассад в трубку.
        Карл вновь глубоко затянулся и закашлялся.
        – А ты чем занимаешься?
        – Думаю над тем, что только что обнаружил. Скоро зайду к тебе с этим.
        Карл отпустил кнопку. Какого лешего никто не хочет думать своими мозгами?!
        Но он быстро взял себя в руки. Он мог бы спрогнозировать сложившуюся ситуацию.
        Покачав головой, Мёрк снова углубился в чтение бумаг Хаберсота.

        …161151 -4012.
        Выдержки из допроса, 10/12 1997 г.
        Вот что рассказала Сюнне Веланд об Альберте:
        – Ну, не могу сказать, что была с ней близко знакома, ибо мы, пожилые люди, не так уж часто проводим время в компании молодежи. Средний возраст учеников того выпуска составлял двадцать шесть с половиной лет, и группа тех, кому за сорок, к которой относилась я, явно выделялась на прочем фоне; мы ощущали себя несколько поблекнувшими по сравнению с другими. Кроме того, вы наверняка уже в курсе: Альберта была одной их самых юных учениц. Честно говоря, она была моложе моей дочери и ненамного старше тех, с кем я прощаюсь после десятого класса. Но естественно, я общалась с ней, и, естественно, я ее запомнила, как и все, так как она была очень красивая и жизнелюбивая. А еще я заметила, что некоторые девушки, кажется, ревновали к ней, потому что парни, да и мужчины, если уж на то пошло, всегда на нее оборачивались, но тут едва ли можно было заподозрить что-то серьезное, подобное поведение считается нормальным в этом возрасте.
        Еще помню, накануне ее исчезновения, когда к нам приезжала Школа ритма – а надо сказать, что Альберта очень интересовалась музыкой и обладала невероятно приятным и обаятельным голосом, – меня удивило, что она не осталась в обществе гостей до конца и даже отсутствовала на вечеринке.
        Молодой человек по имени Кристоффер, с которым она тоже флиртовала, сообщил тогда, что у нее появился парень вне школы; да я и сама заметила, что в последние дни она была какая-то отрешенная. Знаете, как выглядит влюбленная девушка… (женщина смеется). Да, она отсутствовала и в прямом смысле слова. Мы вместе ходили на занятия по стекольному мастерству, но она не появлялась на занятиях бо?льшую часть последней недели.
        (КХ: Вы когда-нибудь видели этого мужчину или молодого человека?)
        – Нет, но я была поражена, когда в один прекрасный день Альберта заявила, что встретила чуть ли не самого загадочного и привлекательного мужчину на свете. Она не говорила ничего о своей влюбленности, но явно была глубоко увлечена им. Конечно, мы спросили, кто он, но Альберта лишь захихикала, по своему обыкновению, и сказала, что он просто один из встретившихся ей в жизни мужчин и что иногда приезжает к школе после занятий.
        (КХ: И вы не интересовались – они встречались, только чтобы поболтать на обочине, или куда-то вместе ездили?)
        – К сожалению, нет. (Сюнне Веланд отвечала с досадой, даже с некоторой грустью.)
        (КХ: Вы, случайно, не припомните кого-нибудь, кто мог бы рассказать об этом подробнее?)
        – Мы обсуждали случившееся по факту. Возможно, Кристоффер мог бы что-то добавить; не знаю, кто еще.
        (КХ: Разве такого рода сплетни не обсуждаются девушками между собой?)
        – Конечно, обсуждаются. Только я думаю, Альберта отдавала себе отчет в том, насколько окружающих девушек раздражал ее флирт. Поэтому она предпочитала молчать. Возможно, чтобы не провоцировать их сильнее, чем обычно.
        (КХ: Может быть, для нее общение с этим парнем представляло собой своего рода игру, тайную игру?)
        – Да, вполне может быть.

        Карл продолжил чтение. Он не находил в стенограмме ничего, что могло бы его заинтересовать.
        Мёрк вновь нажал на кнопку интеркома:
        – Роза, можешь зайти ко мне?
        – Вообще-то ты и сам мог бы ко мне заглянуть! – раздался ее звучный голос из коридора.
        Карл выглянул за дверь – Роза сидела прямо на полу, раздвинув ноги, между которыми громоздилась вся стопка стенограмм.
        – Не удобнее было бы читать в кабинете? – полюбопытствовал он, не удостоившись ответа. – Кстати, почему ты решила, что этот допрос представляет для нас какой-то особый интерес? Если не считать того, что он помог мне окончательно убедиться в инфантильности Гордона, не вижу в нем никакой новой информации. Или, может, ты хочешь, чтобы мы созвонились с этой дамой? Вообще-то, судя по стенограмме, не думаю, что нам это нужно. Ей должно быть около шестидесяти двух, уже почти двадцать лет с тех пор прошло – почему она может сейчас вспомнить что-то существенное для нас, если тогда ничего не вспомнила?
        – Ты говоришь так, потому что ты мужик. А мужики зачастую настоящие слепцы. Ну-ка, обрати внимание на то, какие примитивные вопросы задает ей Хаберсот. Ты на его месте допрашивал бы ее так же?
        – Ну-у… он все-таки не был следователем, но, в общем и целом, думаю, так же.
        – А детали, Карл, как насчет деталей?
        – Например?
        – Послушай, если б к тебе попало это дело, еще по свежим следам, ты наверняка спрашивал бы о многом, что сейчас не приходит тебе в голову; но женщины, несомненно, помнят о таких вещах даже спустя многие годы.
        – Детали? Ты имеешь в виду, о самой Альберте? – Карл окинул взглядом плотно загруженные стеллажи с пачками всевозможных бумаг. Как будто у них еще недостаточно деталей для изучения… Он вздохнул. – Ты имеешь в виду обувь, одежду, прическу?
        – И это тоже. И кучу всего остального. Несвойственная манера держаться, непривычный макияж… Мелочи, в которых проявляется то, что ощущает женщина в данный момент. Чувства выражаются вот в таких вещах.
        Мёрк кивнул. Не поспоришь. В его практике были расследования, когда женщина воспроизводила форму выщипанных бровей другой женщины, но совершенно не помнила, где и при каких обстоятельствах она видела их обладательницу.
        – Хм-м… И ты, видимо, хочешь, чтобы мы отыскали Сюнне Веланд и расспросили ее о подобных деталях спустя семнадцать лет?
        – Естественно. Сюнне Веланд – натура творческая. Она раскрывала свой креативный потенциал в народной школе, уделяла особое внимание музыке, занималась стекольным ремеслом… Наверняка она подмечала детали во внешности людей.
        – Ну и что, если так? Быть может, эти мелочи разъяснят нам, была ли Альберта по-настоящему влюблена или просто развлекалась с этим человеком. Только вот сейчас какая нам разница? Мне кажется, эта нить слишком тонкая.
        – Не спорю. Но об этом мы поговорим потом.
        – Прекрасно. Ты могла бы заняться еще одним следом в этой истории. Вчера ты упомянула Кнархой в связи с разыскиваемым мужчиной, и это как-то втемяшилось мне в голову. Мы натыкались на это название раньше, так мне показалось.
        – Хм-м, да, ты говоришь…
        Из кабинета в коридор высунулась взъерошенная голова Ассада; в руках у него была охапка бумаг и, к несчастью, дымящаяся чашка. Будет весело.
        – Карл, я нашел! – объявил он, когда они устроились в кабинете Карла. – Мы, наверное, искали что-то типа такого? – Сириец выложил на стол перед шефом несколько листов с какими-то линиями и числами и поставил рядом чашку. – Карл, я тут подумал, что тебе не помешает подкрепиться.
        О боже, оказывается, содержимое чашки предназначалось для него!
        – И что же это такое?
        Запах был совсем не такой, как всегда. Гораздо приятнее.
        – Это чай. Суперрецепт. Индийский чай с имбирем. Полезен во всех смыслах. – Ассад с ухмылкой указал себе на промежность.
        – Неужели у тебя проблемы с мочеиспусканием? – сыронизировал Карл.
        Помощник ткнул его локтем в бок и подмигнул:
        – Прошел слух, что Мона тебя разыскивала…
        Господь всемогущий, до чего быстро распространяются сплетни! И теперь, значит, ему придется накачать свое либидо странно пахнущим чаем?
        – Забудь, Ассад. Мона – давно прочитанная глава.
        – А как насчет Кринолины? Кажется, так ее зовут…
        – Ты имеешь в виду Кристину… Кстати, да, что насчет нее? Она вернулась к своему бывшему мужу. Не думаю, что твой чудо-чай сможет тут на что-то повлиять.
        Ассад пожал плечами.
        – Гляди, Кристиан Хаберсот нарисовал план местности с деревом и участком дороги и с велосипедом в кустах. Чертеж требовался достаточно точный, так что, вероятно, он не сам его сделал. Думаю, попросил криминалистов.
        Карл покрутил в руках план, внимательно изучая. Да, примерно так и он представлял себе диспозицию.
        Ассад протянул ему еще один лист.
        – Но сам он все-таки тоже сделал кое-какой рисунок. На нем представлен вертикальный разрез места столкновения и окружающей местности. – Он указал на различные детали, бойко перечислив их. – Как ты можешь заметить, наезд на Альберту был совершен примерно вот здесь, так что в итоге она оказалась на ветвях.
        Палец Ассада двигался вдоль кривой линии, прочерченной Хаберсотом. Все выглядело вполне правдоподобно – быть может, чуть резче, чем представлял себе Карл.
        – Вот тут, на третьем рисунке, Хаберсот добавил то, что, по его мнению, могло подбросить ее в воздух. Обрати внимание на край этого предмета. Он чуть приподнят и находится под углом на расстоянии всего семи-восьми сантиметров от асфальта.
        Мёрк кивнул.
        – Да, лопасть, подкинувшая Альберту на дерево, была наверняка прикреплена под углом, тут я могу проследить логический ход его мысли. Но почему она умерла от этого? Мне эта штуковина совсем не кажется смертоносной.
        – Карл, а может, она умерла от шока? При выстреле в сердце жертвы умирают на месте под действием шока. Тут наверняка произошло так же.
        Мёрк покачал головой.
        – Что-то я сомневаюсь. Но если рисунок Хаберсота правильный – а я склонен ему верить, – ее словно сгребло ковшом и забросило на дерево. Несомненно, эта штука могла нанести серьезные травмы и увечья, но опять же: неужели от этого реально умереть?
        – Секундочку. – Ассад скрылся за дверью.
        Карл посмотрел на чашку. От комбинации слов «либидо» и «Мона» он вдруг ощутил жажду. Маленький глоточек едва ли причинит какой-либо вред.
        Мёрк почувствовал в обжигающем паре аромат далеких экзотических берегов и собрался с духом. «Вообще-то вкус довольно деликатный», – подумал он, прежде чем зелье заявило о себе вовсю. Внезапно обнажившиеся шейные артерии, сжавшийся пищевод, нёбный язычок, потерявший всякую чувствительность, адское першение в районе голосовых связок – все это в совокупности заставило его одной рукой инстинктивно схватиться за горло, а второй вцепиться в край стола. Если б в чашке оказалась кислота, реакция вряд ли существенно отличалась бы от продемонстрированной.
        Мёрк хотел выругаться, но не мог произнести ни слова; из глаз потоком хлынули слезы, изо рта – слюна, и внезапно его охватило непреодолимое желание отомстить. Но сначала выхлебать несколько ведер ледяной воды.
        – Карл, что случилось? – поинтересовался Ассад, вернувшийся с рапортом. – Неужели я переборщил с имбирем?

* * *

        По словам комиссара полиции Биркедаля, вскрытие показало множественные переломы и внутренние кровотечения, однако ни одна из полученных травм не была серьезной настолько, чтобы повлечь за собой смерть.
        Карл подвел итог: «Исходя из результатов вскрытия, было сделано заключение о том, что Альберта была заброшена на дерево еще живой и оставалась таковой довольно долго. В обеих ногах девушки переломаны бедренная и большая берцовая кости, зафиксировано еще несколько переломов, однако ни одно из повреждений не могло послужить причиной смертельного исхода. Во всяком случае, скоропостижного. В течение продолжительного времени девушка висела на дереве вниз головой и потеряла довольно много крови. Не пару литров, но существенный объем».
        Мёрк положил рапорт на стол. Альберта провисела на дереве довольно долго. Бедная девочка!
        – Что скажешь, Карл? – спросил Ассад.
        – Только то, что рисунок Хаберсота, судя по всему, правильный. Ее подбросило наверх, в результате столкновения получены переломы и повреждения внутренних органов, а также несколько ранений на ногах, вследствие чего произошла значительная кровопотеря. То есть смерть наступила от большого количества травм. Время, конечно, тоже сыграло не в ее пользу.
        – Какой кошмар, – донесся из коридора голос Розы. – Если б кто-нибудь заметил девушку пораньше, возможно, ее удалось бы спасти.
        Она остановилась и о чем-то задумалась, как будто ей в голову пришла новая мысль.
        – Что случилось? – обратился к ней Карл.
        – Не знаю. Может, все-таки есть какие-то признаки, указывающие на несчастный случай?
        – С чего бы это?
        – Ну, если убийство было спланировано, преступник наверняка захотел бы удостовериться в том, что жертва мертва и не сможет свидетельствовать против него. Будь вы на месте человека, задумавшего расправиться с девушкой, неужели вы не позаботились бы об этом?
        – Я бы позаботился, – поспешил ответить Ассад.
        Мёрк нахмурился.
        – Ну, Карл, чисто теорети… уф, ну, только если предположить, что такое возможно.
        – Спасибо, Ассад, мы поняли. Роза, но машина не притормозила на месте происшествия, так что могло произойти много такого, о чем мы даже не догадываемся. Возможно, водитель остановился чуть дальше на шоссе и вернулся проверить, убита ли Альберта. Возможно, он удостоверился в этом, просто глянув в зеркало заднего вида. Вполне вероятно, убийца находился в таком состоянии, когда логический ход мысли был невозможен. Убийцы нечасто мыслят рационально, Роза, сама знаешь. Так что тут мы не можем знать наверняка.
        Он сложил вместе рисунки Хаберсота.
        – Ассад, отсканируй материалы и отправь криминалистам. Предупреди их – Лаурсен завтра позвонит, чтобы узнать результат. Договорись с Лаурсеном, он поможет ускорить процесс. Помимо работы над ранее поставленными вопросами, пусть проверят, есть ли архивные материалы по анализу деревянной доски. А еще, если версия Хаберсота о скребке верна, мы хотели бы узнать, какой толщины могла быть эта самая деревянная доска, чтобы не расколоться при столкновении. А также пусть подскажут, можно ли прикрепить подобную доску к бамперу «Фольксвагена», чтобы не оставить следов на кузове машины. Кроме того, основываясь на рисунке Хаберсота и предполагаемой скорости транспортного средства, они могли бы прикинуть, возможно ли такое в принципе, чтобы тело Альберты при ударе не отбросило на лобовое стекло, разбив его на осколки. Наконец, криминалисты могут сделать снимок мужчины у «Фольксвагена» более четким. Естественно, мы будем продолжать поиски фотографа и негатива, с которого сделан этот снимок, но пусть не рассчитывают на это. Лаурсен в курсе почти всего вышесказанного, но нам предстоит еще многое выяснить, так что
проинформируй его обо всем, что мы имеем на данный момент… – Мёрк повернулся к Розе: – А ты чего стоишь? У тебя есть еще что-то для меня?
        – Карл, я нашла то, что ты искал.
        Она выглядела крайне самоуверенно.
        – Что ты нашла? Торжественное заявление со стороны убийцы с явками, паролями и чистосердечным признанием собственной вины? – Он рассмеялся.
        – Про Кнархой!
        – Прекрасно. Что же там с ним?
        – Там молодой бойскаут Бьярке Хаберсот копал яму с каким-то мужиком. Помнишь, дурачок со скамейки в Листеде упомянул, что Юна Хаберсот примерно в тот же период стала встречаться с каким-то типом? Где-то недалеко от лабиринта, кажется?
        Ассад стоял и кивал, как сумасшедший. Наверняка он записал все это к себе в блокнот.
        – Точно, так и было. Только, сдается мне, ты не веришь в то, что они расчищали место для вечернего костра… Попробую догадаться. Ты считаешь, что мать и сын одновременно встречались с человеком из Элене? Видимо, ты разыскала его дневники?
        – Забавно, Карл. Теперь я знаю, что это вполне мог быть один и тот же мужчина, только и всего.
        Карл придвинулся к столу.
        – С чего ты взяла?
        – Я ввела название «Кнархой» в «Гугл», но поисковик не выдал ни единого результата. Зато я выяснила, что на Борнхольме целая пропасть лабиринтов, и один из них как раз находится западнее Листеда. Тогда я позвонила в расположенную поблизости художественную галерею, и там мне сказали, что владелец галереи как раз и построил этот самый лабиринт, но лишь в две тысячи шестом году. Холм, на котором находится лабиринт, называется Кнархой. И хозяин выбрал именно это место благодаря его богатой истории. Когда-то, во времена железного века, в этой местности основали поселение под названием Чернозем. Позже здесь было раскопано множество предметов той эпохи, в том числе несколько тысяч «золотых старичков», что указывает на некогда располагавшийся там культовый центр.
        – Золотые старички?
        – Да, крошечные статуэтки из золота, служившие в качестве жертвенных даров. Сам владелец галереи нашел как-то «солнечный камень». До этого никто не слышал о подобных предметах. Я проверила – все сходится. Так что это действительно особое место.
        – Солнечный камень… что еще за чертовщина?
        Роза улыбнулась. Она была готова к этому вопросу.
        – Это такие кристаллы, которые викинги использовали, чтобы определить точное положение солнца на небе в пасмурную погоду. Тут задействован эффект поляризации солнечных лучей. Я прочитала, что вообще-то и по сей день применяют нечто похожее во время полетов в полярных регионах. Они были совсем не дураки, эти викинги.
        – Солнечные камни, викинги, золотые старички… – Карлу было необходимо собраться с мыслями.
        – То есть, по-твоему, обнаружена взаимосвязь не только между Юной Хаберсот и человеком, которого мы разыскиваем, но и между интересом, проявленным Кристианом Хаберсотом к оккультным явлениям, и мужчиной из Элене, практиковавшим ночные танцы голышом и все такое прочее. Правильно я тебя понимаю?
        – Карл Мёрк, а ты вовсе не такой глупый, как может показаться. К тому же ведь именно ты обратил внимание на Кнархой. И если это тот же самый человек, с которым встречалась Альберта, нам крайне необходимо, чтобы Юна Хаберсот рассказала нам о нем все, что знает.
        Карл вновь вздохнул.
        – Уф, и даже больше… Я догадываюсь, Роза, к чему все идет, ты совершенно права. Только ты больше не заставишь меня снова отправиться на Борнхольм, чтобы скрутить руки Юне Хаберсот. Может, ты сама жаждешь туда смотаться? Или Ассад?
        Нельзя сказать, что коллеги излучали энтузиазм по этому поводу.
        Роза пожала плечами:
        – Ну ладно, и правда. Тогда пускай она к нам пожалует.
        – И как же ты собираешься ее заполучить? Для того, чтобы заставить ее приехать в принудительном порядке, у нас нет никаких возможностей.
        – Вообще говоря, Карл, это твои проблемы. Или не ты начальник?
        Мёрк схватился за голову. В тот же миг на пороге возник Гордон, храни его Господь, и постучал по дверному косяку. Видимо, скоро коллеги додумаются пригласить в подвал полицейский хор с оркестром Армии Спасения в придачу, чтобы тут вообще не осталось ни единого спокойного уголка.
        – Прости, Карл, – извинился Гордон. – Я совсем забыл сказать, но тут звонил какой-то Мортен… Видимо, он когда-то жил у тебя. Он говорит, что Харди не вернулся.
        – Что?
        – Харди пропал.
        Идиоту не хватало только заблеять, и из него вышла бы заправская овца.
        – Когда он звонил? – спросил Ассад; он выглядел обеспокоенным.
        – Почти два часа назад.
        Карл достал мобильный телефон и посмотрел на дисплей. Звук был выключен, от Мортена было получено в общей сложности пятнадцать сообщений и неотвеченных вызовов.
        Мёрк перестал дышать.

        Глава 25

        Стоя перед таунхаусом, Мортен уверял, что они обыскали все что можно. На его пылающих щеках еще не высохли следы слез. Харди уехал из дома на своей электрической инвалидной коляске, пока Мортен смотрел прогноз погоды, – и все это время Харди провел под проливным дождем в одной рубашке.
        Несмотря на волнение, замешательство и стучащие зубы, Мортен все-таки сумел рассказать, где они с Микой уже искали.
        – Карл, мы прочесали все в радиусе полутора километров вокруг дома. Он как сквозь землю провалился.
        – А мобильный? Он смог бы сам его включить? – спросил Ассад.
        – У него с собой нет мобильного. Мы всегда выходили из дома вместе, моего было вполне достаточно, – ответил Мортен.
        – Он может быть в «Квикли» или в «Эксперт Радио»? Ведь он любит слушать музыку – почему бы ему не отправиться поискать чего-нибудь новенького?
        – Карл, у него есть «Айпод», и он пользуется «Спотифаем»[132]. Я надеваю ему наушники, и обычно он по нескольку часов подряд слушает, прежде чем попросит меня выключить.
        Карл кивнул. «Спотифай»? Он где-то слышал это название, но понятия не имел, что это такое.
        – А как насчет батареи в коляске? – снова предположил Ассад.
        – Ох, она огромной емкости, – сказал Мортен. – Он мог бы проделать путь до Фредерикссуна и обратно без подзарядки. – Он вновь начал всхлипывать от одной только мысли об этом.
        – Я имел в виду то, что сейчас дождь.
        – Это неважно, Ассад, такие батареи хорошо защищены от попадания влаги, – объяснил Карл и повернулся к Мортену. – Прошло больше трех часов, максимальная скорость кресла – двенадцать с половиной километров в час. Он мог уехать на расстояние тридцати пяти километров. Мортен, вы звонили его бывшей жене?
        – Ты же не думаешь, что он отправился в Копенгаген?
        Мортена охватил озноб.
        – Иди позвони ей, надо исключить эту возможность. И еще позвони в больницу Хиллерёда, спроси, не поступал ли он к ним.
        Никогда еще в Рённехольтпаркене так не суетились. Мортен ушел в дом, не дожидаясь, пока Карл договорит.
        Решили прочесать окрестности – вдруг кто-нибудь видел Харди, а может, он успел с кем-то пообщаться.
        – Ассад, нам надо разделиться. Я объеду район на машине.
        – А мне что делать?
        – Бери вот этот драндулет и еще захвати с собой плащ. Он валяется где-то в багажнике. Что-то весна нас совсем заморозила…
        Мёрк показал на мопед Йеспера – обильно смазанное маслом транспортное средство мощностью в пятьдесят кубов. Йеспер не пользовался им с тех пор, как съехал.
        Ассад ухмыльнулся.

* * *

        С того момента, как изменились правила ухода и весь распорядок дня в доме перевернулся с ног на голову, Карл перестал вести с Харди долгие беседы, как прежде. Мортен стал для Харди дневной сиделкой, возлюбленный Мортена Мика выполнял роль специалиста по ментальному тренингу и физиотерапевта; помощник, предоставленный коммуной, был на подхвате, а электрокресло помогало осуществлять связь с внешним миром. Карл вдруг оказался не у дел. А вот теперь он стоял и размышлял над тем, пошел ли новый распорядок на благо Харди.
        «Куда ж ты запропастился, дружище?» – думал Мёрк, пока стеклоочистители сновали по стеклу из стороны в сторону и все прелести Аллерёда проносились за окнами.
        У Харди на вооружении имелся большой палец, плюс возможность немного пошевелить запястьем и слегка повернуть шею. Получив в распоряжение столь ограниченный арсенал, он обрел совершенно иную жизнь и свободу, немыслимую в многолетний период прикованности к постели, который теперь завершился. Поначалу он пребывал в совершенной эйфории от вновь открывшейся перед ним свободы самостоятельного передвижения, однако в последнее время все больше и больше сознавал ограниченность этой свободы.
        – Раньше мне было горько от самого себя, но в то же время я чувствовал себя особенным, так как терпел такой образ жизни. А теперь я чувствую, что связываю самых близких мне людей по рукам и ногам, – говорил он, признаваясь в том, что прекрасно знает, насколько тяжело с ним работать, притом что отдача так ничтожна.
        Однако если во время пребывания в клинике спинномозговых травм Харди говорил о самоубийстве всякий раз, когда Карл приходил его навестить, с момента переезда в гостиную Карла он ни разу не высказал подобных мыслей. Оставалось только выяснить, не мучают ли они его вновь.
        – Мимо вас не проезжал мужчина в электрической инвалидной коляске? Он был в одной рубашке! – то и дело выкрикивал Карл из окна. Попадавшиеся на его пути люди проявляли удивительное равнодушие.
        Он остановился на парковке в конце Токкекёбвай и с беспокойством посмотрел в сторону леса. Учитывая все обстоятельства, он понимал, что перед ними стоит практически невыполнимая задача. Исчезнуть проще простого, особенно если не хочешь, чтобы тебя нашли, – а разве Харди хотел?
        Карл набрал номер Мортена:
        – Какие у тебя новости?
        Из трубки донеслось сопение.
        – Его нет нигде, куда я успел позвонить. Мика попросил полицию распространить объявление о розыске. Обычно они не делают этого через столь короткий срок после пропажи, но, услышав, что разыскиваемый мужчина был их коллегой, пострадавшим на службе, они сделали исключение.
        – Хорошо. Передай спасибо Мике.
        Карл закрыл глаза и попытался отыскать хоть какой-то намек на настоящее местопребывание Харди. Ни одной идеи.
        Вдруг мобильный телефон загудел, и Карл поспешно принял вызов.
        Это был Ассад.
        – Да! – заорал Карл. – Ты его нашел?
        – Уф… не совсем.
        – Что ты имеешь в виду?
        – У бывшей ратуши я встретил велосипедиста, который видел похожую коляску на Нюмёллевай, она направлялась к Люнге. И я помчался туда.
        – Почему же ты мне сразу не позвонил?
        – Ну, в этом вся проблема. Меня остановила полиция. В данный момент они обступили меня на Родхусвай и утверждают, что я ехал по велосипедной дорожке со скоростью сто пятнадцать километров в час. Может, подъедешь?

* * *

        Карлу потребовалось время на то, чтобы убедить коллег отпустить Ассада. Вообще-то оба полицейских были крайне удивлены, обнаружив, что мопед, максимальная скорость которого не должна превышать тридцати километров, мчится на сумасшедших оборотах. Да уж, тут и речи не могло быть ни о каких смягчающих обстоятельствах, как ни крути, сообщили стражи порядка.
        Впоследствии полагалось назначить судебное разбирательство, плюс инцидент должен был неизбежно отразиться на разрешении Ассада управлять личным автомобилем, как заверил один из полицейских.
        Карл прикинул риски. Кажется, Ассад чуть не лишился водительских прав! Так что сказать, что они были признательны коллегам, это ничего не сказать.
        – А кто владелец мопеда? – поинтересовался полицейский.
        – Я, – отважно заявил Ассад.
        Йеспер не заслужил столь жестокого наказания.
        – Мы только что получили сообщение от патрульной службы, – вклинился в диалог коллега из полицейской машины. – Разыскиваемый Харди Хеннингсен обнаружен парой сотрудников в «Драйв ин Био» в Люнге[133]. Вам надо проехать мимо гравийного карьера и двигаться в направлении главной дороги. Там увидите – ваш приятель сидит в своем кресле на парковочной площади и таращится на белый экран.
        Ассада отпустили, но мопед конфисковали. И хотя Карл был потрясен изобретательностью и технической подкованностью своего пасынка в деле тюнинга транспортных средств, расплата за его ухищрения казалась вполне справедливой.
        Вдруг один из полицейских дернул Мёрка за плечо.
        – Вот, – сказал он, запихивая ему в руку несколько бумажных листов. Карл взглянул на листы – это были штрафные квитанции на имя Ассада. – Мы знаем про дело Харди Хеннингсена, и человек, помогающий в его поисках, не должен расплачиваться за свою работу наказанием. Только не говорите ему сразу, пусть немного попотеет.
        Затем полицейский салютовал, приставив к фуражке два пальца, и попрощался.
        Они добрались меньше чем за пять минут.
        Автокинотеатр без единого автомобиля, особенно под проливным дождем, представлял собой поистине тоскливое зрелище. Это был самый большой в Европе кинотеатр под открытым небом, и коляска с фигуркой Харди казалась неизмеримо крохотной на фоне громадного экрана.
        Даже с учетом шерстяного пледа, в который они укутали горемыку, Карл давненько не встречал до такой степени вымокнувшего живого существа.
        – Харди, что стряслось? – первое, что Мёрку пришло в голову сказать.
        Глаза Харди не сдвинулись ни на миллиметр, но шипение, донесшееся из его рта, заставило Карла замолчать. Поэтому они с Ассадом еще пять минут стояли молча, глядя на беглеца, прежде чем беглец наконец чуть повернул голову и произнес:
        – А, вот и вы!
        Они транспортировали его домой и как следует растерли, так что его белая, как у личинки, кожа стала медно-красной.
        – Харди, что такое произошло? Расскажи нам.
        – Я решил заново пережить свою жизнь, насколько мне это доступно.
        – Так… Правда, я не совсем понимаю, что ты сейчас имеешь в виду. Но если ты продолжишь в том же духе, твоя задумка быстро придет к логическому завершению.
        – Да уж, Харди, больше так не делай, пожалуйста, – согласился Мортен. Подобные тонкие душевные переживания были совсем не свойственны столь массивному существу.
        Харди попытался улыбнуться.
        – Спасибо вам. Но вы прервали процесс переживания фильма, который мы с Минной смотрели там тридцать лет назад. Я сидел и представлял себе, как держу ее за руку, точно так же, как тогда, понимаете?
        – Я понимаю, – отозвался Ассад, более подавленный, чем обычно.
        – Ты утверждаешь, что смотрел фильм, которого на самом деле не было, и держал за руку женщину, которой там тоже не было и у которой теперь совсем другая жизнь? Это опасная тенденция, Харди.
        Тот несколько раз с силой откинул голову на подголовник инвалидной коляски. Дурная привычка, появившаяся у него с тех пор, как он заново научился сидеть.
        – Легко сказать, Карл. А что мне еще делать? Ждать смерти? Мне совершенно нечем заняться. – Он отвел взгляд в сторону. – Когда я валялся на койке, можно было по крайней мере размышлять над твоими делами. А теперь ты мне ничего не рассказываешь…

* * *

        Спустя полтора часа после того, как солнце опустилось за тяжелые серые тучи, Карл с Ассадом исправили допущенную оплошность. Включив в гостиной свет, они убедились в том, что рассказ о деле Альберты Гольдшмидт действительно преобразил их приятеля-инвалида. Его тело по-прежнему напоминало соляной столб, возвышающийся над инвалидным креслом, но взгляд стал более осмысленным и выражал готовность Харди забыть об ограниченных возможностях тела.
        – То есть Юна Хаберсот, которая теперь носит фамилию Кофоэд, обладает, вероятно, ключом к разгадке имени главного подозреваемого и может предоставить сведения о его приметах, а возможно, не только об этом?
        – Вполне может быть. По крайней мере, так считает Роза.
        – Да, и я, вообще-то, – добавил Карл.
        – Но она не пожелала разговаривать с вами и явно не захочет разговаривать в следующий раз.
        – Роза думает, что мы можем угрожать ей, но я думаю, не стоит этого делать.
        – И вот вы, более или менее, зашли в тупик. – Харди улыбнулся. – Как там говорится, когда история заходит в тупик? Надо просто приплести единорога, и сказка продолжится. Ну или летающего слона, на худой конец…
        Ассад кивнул.
        – Там, откуда я родом, говорят: «В безвыходной ситуации оседлай своего верблюда пятым способом».
        Карл на мгновение упустил логическую нить. Он как-то не горел желанием услышать ни о первых четырех способах, ни о пятом.
        – Кажется, первые четыре – это перед горбами, между горбами, за горбами и на одном из горбов, – вдруг оживился Харди. – Я слышал эту поговорку.
        Ассад довольно кивнул.
        – А пятый – с ногой в заднице. Тогда животное несется как ошпаренное.
        Карл находился где-то в другом месте.
        – Ассад, повтори-ка еще раз, что выдала Юна Хаберсот на дороге в Окиркебю.
        Сириец принялся листать блокнот.
        – Я записал ее слова не сразу, но, кажется, что-то типа: «Я б желала по реке вдаль унестись на коньках, – почти что пропела она, – но снега здесь нет никогда, а есть лишь листва». – Перекосив лицо, он взглянул на Харди. – Верно воспроизведено?
        Тот поморщился.
        – Я думаю, почти верно, – сказал он. – Мне знаком только автор текста – это Джони Митчелл.
        Карл вытаращил глаза.
        – Ты знаешь эти строки?!
        – Мика, не мог бы ты подойти и помочь мне? – попросил Харди.
        Мортен нехотя отпустил своего мускулистого бойфренда. Вся команда была в сборе, и бывшая «мамочка» большого семейства вновь светилась от счастья.
        – Харди, как это называется? – спросил Мика.
        – Песня называется «Река». Найди ее в списке воспроизведения на «Айподе». Поставь, чтобы все могли слышать.
        Карл нашел песню по «Гуглу», пока Мика прокручивал плейлисты с несколькими тысячами композиций.
        – Нашел, – возвестил тот. – Джони Митчелл, «Река», семидесятый год.
        – Точно, она, – подтвердил Харди. – Начало довольно необычное.
        Через несколько секунд послышались первые такты «Джингл беллз» в джазовом стиле. В сильно измененном виде, но это явно был «Джингл беллз».
        Карл и Ассад внимательно вслушивались в музыку. Как только зазвучали слова, Ассад поднял вверх большой палец.
        «Oh, I wish I had a river I could skate away on…»[134]
        Песня исполнялась печальным голосом под меланхоличный аккомпанемент на фортепиано. Четыре минуты тоски и уныния.
        Мёрк кивнул. Харди явно не случайно знал эту песню.
        – Карл, попробуй найти какой-нибудь форум с интерпретацией песен. Их великое множество, – посоветовал Харди.
        Карл напечатал название и изучил список выданных ссылок. Уже пятая попала в точку.
        Он прочитал вслух:
        – «Джони Митчелл была канадкой, она переехала в Калифорнию, чтобы стать хиппи и продолжить музыкальную карьеру. Песня “Река” рассказывает о Рождестве, встреченном вдали от дома, в незнакомом месте, без привычного снега и катания на коньках. Если кратко, данная песня о заветном желании отречься от всего достигнутого и вернуться назад, в бесшабашное и беспечное время».
        Они переглянулись, затем Харди нарушил молчание.
        – Она поет прекрасно, песня затрагивает самые глубины моей души; думаю, вы меня понимаете. Но я не знаю, какое значение имеет композиция в вашем деле, я ведь не знаком с Юной Хаберсот. О чем вы с ней разговаривали до того, как она процитировала слова из песни?
        Карл выпятил нижнюю губу. Как бы вспомнить…
        – Незадолго до этого она сказала мне, что я не знаю, о чем она мечтает и сколько сил приложила для воплощения мечты, – вспомнил Ассад. – Когда она высказала мне все это, я тут же осознал, что ее слова могут быть справедливыми.
        Вновь повисло молчание. Никто не знал, что конкретно стояло за строками из песни для бывшей супруги Хаберсота. Если б тогда с ними была Роза, уж она докопалась бы до сути.
        – Кто хочет супа? – пропел Мортен с кухни.
        Карл встрепенулся.
        – Если как следует подумать, не так уж много грез Юны Хаберсот воплотилось в этой жизни.
        – Конечно, не много. Ну а у кого много? – спросил Харди. – И как вы считаете, связь с молодым человеком не стала для нее реализовавшейся мечтой?
        – Несомненно. Я просто никак не возьму в толк, почему она ни с того ни с сего выдала эту цитату из песни. Не думаю, что Юна Хаберсот увлекалась творчеством Джони Митчелл.
        – У нее на полках были только датские поп-хиты, – подтвердил Ассад.
        – «Река» – это действительно поэтичная, воздушная, парящая песня, – прокомментировал Харди. – Если женщина не принадлежит к типу людей, которым нравятся подобные вещи, значит, кто-то втемяшил эту лирику ей в голову. Можно предположить, что она услышала песню благодаря тому самому парню? Он ведь, судя по всему, тоже стремился вернуть былые времена, или я ошибаюсь? Оккультные места бронзового века, солнечные камни, круглые церкви и тамплиеры прославились задолго до плясок длинноволосых хиппи.
        – Ну, предположим, что так оно и было. Как нам это поможет?
        – Я бы попробовал оседлать верблюда пятым способом, – нашелся Харди.
        Ассад задрал вверх большой палец. Если речь заходила о верблюдах, он был тут как тут.

* * *

        Спустя пять минут трое мужчин сидели вокруг инвалидной коляски Харди, вытаращив глаза. Суп Мортена подождет.
        – Мика, набери номер Юны Хаберсот, – скомандовал Харди. Сказано – сделано. – Приготовили «Айпод»?
        Мика кивнул и нажал на кнопку вызова, держа телефон на расстоянии пяти сантиметров от уха Харди.
        – Юна Кофоэд, – сказала женщина на другом конце трубки. Мика включил «Айпод», и комнату наполнил голос Джони Митчелл.
        Мика медленно переместил телефон к губам Харди.
        Их парализованный друг даже перестал моргать, его расфокусированный взгляд блуждал по комнате. Он превратился в полицейского при исполнении, целиком и полностью сосредоточившись на рабочем задании. В человека, который безошибочно определял момент и верный тон голоса для успешного исполнения роли анонима.
        – Юна, – произнес он, пока музыка продолжала играть на заднем плане.
        За этим словом последовала пауза, которая заставила бы другого сдаться, но Харди по-прежнему смотрел, не моргая.
        В трубке что-то сказали, и его взгляд взметнулся к потолку.
        – Да, – спокойно сказал он.
        Из телефона вновь последовала какая-то реакция.
        – Ох, мне жаль это слышать, я ничего не знал… Как твои дела? – спросил Харди.
        После обмена еще несколькими репликами он пожал плечами.
        – Она положила трубку. Либо разоблачила меня, либо просто не захотела дальше разговаривать с парнем.
        – Давай же, – нетерпеливо попросил Карл. – Перескажи нам весь разговор, и как можно точнее. Ассад, а ты записывай.
        – Я всего лишь произнес ее имя: «Юна». Она ответила: «Франк, это ты?» И я сказал: «Да». Ее дыхание стало тяжелым. Это было очень странно, потому что мне показалось, что беседа с ним глубоко взволновала ее, однако следующая ее фраза оказалась чересчур жесткой: «Странный ты выбрал способ связаться со мной спустя семнадцать лет. Не думала, что услышу тебя еще когда-нибудь в своей жизни. Разве ты не слышал, что Бьярке погиб? Он покончил жизнь самоубийством – ты поэтому звонишь?» Я сказал, что мне жаль это слышать, но я ничего не знал о ее сыне. Она в свою очередь спросила у меня, где я был все это время. Я спросил: «А как ты думаешь?» И она сказала: «Ты ведь корчишь из себя чудотворца, правда?» После этого я, кажется, допустил ошибку, да вы и сами слышали: я спросил ее, как она думает, под каким именем я живу сейчас. Это было совершенно невпопад.
        – Она просто бросила трубку?
        – Да. Но теперь мы знаем, что человека звали Франк, что он датчанин и не общался с ней много лет.
        – Мы так и не выяснили, является ли этот человек тем, кого мы разыскиваем, – задумчиво заметил Карл. – Возможно, она случайно перепутала их, когда я позвонил с расспросами о парне из «Фольксвагена»…
        – Это он, Карл, я уверен. Он сбежал с острова после трагедии с Альбертой. Это тот самый человек, которого искал Хаберсот и который спал и с его женой, и с Альбертой, и, несомненно, много с кем еще. Кристоффер попал в точку, обозвав его донжуаном.
        – А Юна назвала его «чудотворцем», что также вполне соответствует личности нашего подозреваемого. Прекрасно, давайте разовьем эту гипотезу.
        Карл снова открыл «Гугл».
        – Его звали Франк. Как вы думаете, сколько мужчин в Датском королевстве носят это имя и находятся в возрасте примерно сорока пяти лет?
        – Я знаю не так уж много таковых, – признался Ассад. Не слишком достоверный в статистическом отношении ответ.
        – Да, я тоже. Тем не менее в настоящий момент в Дании под этим именем зарегистрировано одиннадцать тысяч триста девятнадцать человек. В соответствии с динамической статистикой частоты употребления имен, примерно пятьсот из них родились после восемьдесят седьмого года, то есть сейчас имя Франк не пользуется особой популярностью. Пока нам неизвестен точный возраст мужчины, которого мы ищем, но давайте предположим, что тогда ему было где-то между двадцатью пятью и тридцатью с небольшим, чтобы уж точно не промахнуться. Отсюда следующий вопрос: насколько популярным было это имя в период между шестьдесят восьмым и семьдесят третьим годом? Мы не будем спекулировать на этот счет, а лучше поинтересуемся напрямую в Агентстве статистики Дании, Ассад. Но я рискну предположить, наберется не менее пары тысяч человек. И что же нам делать, если гипотеза верна? Мы ведь не станем докапываться до каждого из них и вызывать на перекрестный допрос, правда?
        Вопрос был чисто риторический, но Харди, судя по всему, понял его буквально.
        – Мы могли бы как следует засучить рукава. Да, то есть вы могли бы. Я рассчитываю, что от перекрестных допросов вы меня точно избавите, – рассмеялся он.
        Карл ответил ему кисловатой улыбкой. И все-таки дела шли не так уж плохо. Они узнали имя. И Харди, кажется, вернулся в строй.

        Глава 26

        Понедельник, 17 марта 2014 года
        В течение длительного времени не происходило никаких особенных событий. Пирьо берегла себя и регулярно направляла энергию своего сознания в нужное русло с помощью методов натурабсорбции. Она во всех смыслах вела здоровый образ жизни, чтобы маленький новый человечек, растущий в ее чреве, получал оптимальные условия развития. Она принимала участие в общих собраниях и встречах солнца на пляже, как и раньше. Выполняла свою привычную работу и администрирование, следила за тем, чтобы в помещениях поддерживался порядок и чтобы вновь прибывшие гости побыстрее осваивались на новом месте. Чуть позже она с радостью забеременела бы повторно, и пускай Ату не думает, что ее положение повлияет на исполнение ею рутинных обязанностей.
        Новогодний вечер начался как всегда – под открытым небом. Ату вознес хвалу годовому циклу. Все собрались на пляже вокруг костра, и каждый по-своему выразил всеохватное чувство причастности всеобщему сознанию того, что жизнь неизменно предлагает открывать новые страницы. Будущий год станет годом, с которого возьмут начало все грядущие деяния.
        Пирьо незаметно кивнула, полная сознания, что в ее ситуации точнее и не скажешь и что отныне это ощущение испытывает не только она одна. После завершения хоровода все разошлись по своим комнатам для совершения первой в новом году безмолвной медитации, а Пирьо схватила Ату за руку и поблагодарила его за то, кем он был, и за то, кем он вскоре станет.
        Затем она погладила его рукой свой живот и наконец-то рассказала ему новость.
        С того момента, как его лицо просияло, Пирьо поняла – ничто в мире теперь не угрожает обретенной гармонии и счастью.
        Так продолжалось два с половиной месяца, но ощущение внутреннего равновесия вдруг рассеялось.
        Был понедельник, Пирьо получила множество звонков на линию «Свет Оракула», а ее счет пополнился еще на несколько тысяч крон.
        Взглянув на часы, она начала консультацию с последним клиентом.
        – По тембру вашего голоса и сути сказанного я вижу, что вы являетесь важным звеном в процессе изменения мира, – сказала Пирьо по крайней мере в десятый раз за уходящий день. – Судя по всему, впереди вас ждут прекрасные перспективы развития личности. В данный момент я чувствую, что столь уникальная личность вполне может претендовать на пожизненные преимущества в «Холистических узах», и я немедленно сообщу о вас кому следует. Сейчас будут раскрыты все ваши тайные способности, и перед вами откроется путь достижения ментальной силы и стабильности, что совершенно необходимо для полной реализации ваших несомненных талантов.
        Люди желали услышать подобные признания. И как только они получали желаемое, становились все ненасытнее, а время шло и денежки капали ей в карман.
        Пирьо пользовалась этим. В повседневной рутине ее ораторские возможности ограничивались в основном распределением хозяйственных обязанностей, да переговорами с местными поставщиками продовольствия. Но тут она попадала в свою стихию.
        – Вы спрашиваете, какие из открывающихся перед вами перспектив я выделила бы особенно, но это не такой уж простой вопрос. Видите ли…
        В этот момент на стене напротив рабочего стола Пирьо возник знакомый силуэт. Фигуру Ширли было не спутать ни с одной другой. Пирьо обернулась к женщине с характерной подавленной улыбкой, несмотря на то, что Ширли в который раз предпочла проигнорировать вывешенную на двери табличку «Не беспокоить». Такой линии поведения с этой дамой Пирьо придерживалась на протяжении нескольких месяцев. Чем меньше они будут общаться, тем меньше вероятности, что возникнет роковой вопрос.
        Однако на этот раз улыбка Пирьо осталась без взаимности.
        – Пирьо, я никак не могу понять одну вещь, – сказала Ширли более подавленно, чем обычно.
        Пирьо подняла руку, давая понять, что Ширли должна подождать, и завершила телефонную беседу извинением и обещанием, что передаст все, о чем они говорили, ответственному лицу в «Холистических узах». А в среду клиентка перезвонит и они продолжат беседу с того, на чем остановились. Затем она пожелала собеседнице всего хорошего и обратилась к Ширли:
        – И что же ты не можешь понять?
        – Вот. – Та протянула Пирьо какой-то темный предмет.
        Это был ремень в диагональную красно-серую полоску.
        – Ремень? – удивилась Пирьо, протянув руку за вещью, словно это была гремучая змея, готовая к броску. – Что с ним не так? – услышала она собственный голос, всеми силами стараясь сохранять невозмутимость и пытаясь понять, что могло произойти.
        Она вытащила все вещи Ванды Финн из коробки спустя неделю после убийства, а затем сожгла их. Неужели она забыла ремень? Как такое могло случиться?
        – Ширли, что не так с этим ремнем? Он твой? Ты слишком поправилась или, наоборот, похудела? – Ее голос звучал откуда-то издалека.
        Тот ли самый это ремень? Пирьо не помнила. Видимо, она вообще его не заметила.
        – Нет, он не мой, но я узнала его, – сказала Ширли.
        Мог ли ремень очутиться на самом дне коробки? Только зачем Ширли вдруг понадобилось лезть на чердак в хлеву? Какая-то бессмыслица…
        Пирьо задумалась, так что мысли почти заскрипели у нее в голове. Она сожгла ремень – разве ей не попалась пряжка в золе, когда она опрокидывала ящик в море? Или ей показалось?
        – Ты узнала этот ремень? На нем есть какая-то метка? – Пирьо покрутила ремень в руках и покачала головой. – Мне он ни о чем не говорит. Кроме того, что это очень красивый аксессуар.
        – Да, я знаю, – ответила Ширли. Она казалась искренне потрясенной. – Этот ремень покупала я сама, но не для себя. Это был подарок на день рождения моей лучшей подруге, незадолго до того, как та уехала из Лондона. Той, которая, по вашим словам, так и не добралась сюда. Помните, когда только приехала, я спрашивала про Ванду Финн?
        Пирьо кивнула.
        – Имя точно не помню, но действительно, ты интересовалась судьбой подруги, рассчитывая встретить ее у нас. Однако ремни могут быть просто похожи, Ширли, правда ведь? – Она улыбнулась как можно шире. – Ну, я как-то не сильно разбираюсь в тряпках, мы не так часто бываем в… ты понимаешь. – Она скользнула рукой вниз по своей невзрачной фуфайке.
        Ширли забрала у Пирьо ремень.
        – Он был таким дорогим… вообще-то я не могу позволить себе купить такую вещь, тем более для себя, но мне очень захотелось подарить его Ванде, и я приобрела его с небольшой скидкой из-за вот этого. – Она показала на длинную, но неглубокую царапину на ремне.
        Пирьо покачала головой.
        – Ума не приложу, как он здесь очутился… Откуда он у тебя взялся?
        – От Жанетты.
        – Жанетта? – Теперь Пирьо отчетливо ощущала, как ее охватывает отчаяние, и ей пришлось взять себя в руки. Нельзя было выдать себя ни уклончивым взглядом, ни внезапным частым морганием. – Ширли, но ее здесь больше нет. Жанетта уехала сегодня утром. Ее сестра серьезно больна, и она решила уехать, чтобы ухаживать за ней. Мне кажется, что она уже не вернется.
        – Да, я знаю, она сама мне сказала. Она как раз принесла с чердака коробку со своей старой одеждой, пролежавшей там целых три года, и обнаружила, что ее ремень пропал, а вместо него лежит вот этот. Она решила забрать его себе. Я помогала ей собираться – и обратила внимание на цвет, пряжку и царапину, когда она склонилась над чемоданом.
        – А тебе не кажется, что это просто совпадение? Такие царапины…
        – Но ведь ремень Жанетты пропал, это несомненно. Он был целиком черным, а этот двухцветный. И бренд как раз тот, что я приобрела. И пряжка точно такая же. Очень характерная. А еще – обратите внимание на дырочки. – Ширли показала на предпоследнюю. – Смотрите, это отверстие шире всех, то есть на него всегда и застегивался ремень. Когда Жанетта его надела, ей пришлось застегивать на более дальнюю дырочку, а Ванда Финн была совсем худенькая. – Поджав губы, Ширли кивнула, словно в подтверждение своих слов. – Это ремень Ванды, я уверена.
        Обычно светлое лицо Ширли вдруг потемнело. Она явно была озадачена, обеспокоена и напугана. Чрезвычайно опасный коктейль эмоций.
        Диафрагма Пирьо завибрировала. Нервозность и прочие неприятные ощущения затаились, но не исчезли. Выпятив губы, она задумалась. Не о том, как объяснить Ширли появление злополучного ремня в стенах Академии, а о том, каким образом ей устранить возникшую проблему, а если это не удастся, как наиболее безопасно избавиться от этого существа, угрожающего разрушить ее жизнь.
        – Пирьо, вы понимаете меня? – неожиданно растерянно спросила Ширли.
        Та воспользовалась шансом и взяла женщину за руку.
        – Ширли, этому должно быть какое-то рациональное объяснение. Ты уверена, что Жанетта обнаружила этот ремень на территории Академии?
        Ширли махнула рукой через плечо.
        – Да, на чердаке в хлеву, в своей коробке с вещами, как я уже сказала. Стопроцентно.
        – А ты видела, как она его обнаружила?
        Ширли вздрогнула. Возможно, интонация Пирьо показалась ей жестковатой. Все-таки это был не допрос.
        – Нет. Но зачем ей врать?
        – Не знаю, Ширли. Правда, не знаю.

* * *

        – То есть ты подозреваешь, что Ширли подослали к нам с секретным поручением? – уточнил Ату. Он приблизился к Пирьо и нежно погладил светлый пушок вокруг ее пупка.
        Пирьо приложила руку к его щеке. Когда они вот так вот лежали вместе, их объединял только ребенок, зачатый в ее чреве. Несмотря на то что Пирьо желала этого больше всего на свете, кроме того самого одного-единственного раза Ату больше никогда не проявил по отношению к ней интимных намерений. Вместо того чтобы вожделеть ее как женщину, он относился к ней как к хрупкому кристаллу, да почти как к святыне. Теперь Пирьо стала не только его весталкой и оруженосицей, но и символом воплощенного плодородия, который дарит ему жизнь и повсюду незримо сопровождает его. Ни о каком сексе не было и речи.
        Однако у Пирьо имелись свои планы. Родив ребенка, она будет просить Ату оплодотворить ее снова. А уж она-то позаботится о том, чтобы оплодотворение произошло не сразу, так что в итоге добьется своего. Но для начала требовалось устранить все угрозы.
        – Я думаю, тут кроется большая ложь, – сказала Пирьо, положив ладонь на руку Ату. – Жанетта забыла про свой ремень, и Ширли решила воспользоваться шансом. Что мы вообще знаем о Ширли? Она бродит везде с милой улыбкой и притворяется добродушной. Женщина, которая стремится открыть себя с новой стороны, думаем мы про нее. Но она не похожа на остальных, Ату. В ней нет духовности. Она может оказаться кем угодно. Вполне возможно, она какая-нибудь пройдоха, а мы ничего и не подозреваем. Умело скрывающаяся преступница с каким-то коварным планом. Быть может, вся эта история с Жанеттой предоставила ей шанс, который она поджидала, с тех пор как присоединилась к нам… Я наслышана о случаях в других духовных общинах, когда руководители подвергались угрозам и шантажу; так почему это не может случиться с нами? Она ведь прекрасно знает, что здесь крутятся кое-какие деньги.
        – Тебе не кажется, что она чересчур наивна для подобных подозрений? Я не воспринимаю ее как потенциальную опасность.
        – Боюсь, что Ширли будет угрожать нам при любой возможности, – настаивала Пирьо. – Как только закончится курс, на который она записалась, эта особа будет просить принять ее в ряды постоянных учеников, по ее же словам. Тем более, она знает, что освободилась комната Жанетты. Но когда до этого дойдет дело, мы должны будем отказать ей, Ату, договорились?
        Он кивнул.
        – Когда примерно ожидать ее обращения?
        – Примерно через два месяца. Она работала с нами в течение всего последнего курса, а потом ей продлили пребывание. Разве ты не помнишь ее заявление? Ты же сам дал ей «добро».
        – Давай немного подождем, а? Она сама скоро поймет, что с ремнем произошло какое-то недоразумение.
        Пирьо кивнула. Таков уж был Ату. Пребывая в своей возвышенной вселенной, он в безграничной наивности старался видеть во всех людях только хорошее. Но Пирьо имела свои мысли на этот счет, тем более что два месяца представляли собой слишком долгий срок, раз уж всплыли на поверхность кое-какие щекотливые вопросы. Конечно, можно было бы раз за разом отрицать свою причастность к делу. А что, если Ширли додумается привлечь полицию? А полицейские возьмут да и обнаружат тело? Из-за вмешательства Ширли нежданно-негаданно возникнет нить, связывающая Ванду Финн с Академией. Ведь ремень нашли именно в ее стенах…
        Она тяжко вздохнула.
        – Если Ширли продолжит оказывать на нас давление, думаю, придется завершить период ее пребывания у нас досрочно.
        – На каком основании, Пирьо?
        – На том основании, что она нарушает душевный покой слушателей. Что мы не можем найти для нее подходящий курс. Что в ней нет необходимых для учеников Академии качеств. Кстати, честно признаюсь, я действительно считаю, что у нее их нет.
        – Естественно, я прислушиваюсь к твоим словам. – Ату прикрыл глаза и прижался щекой к ее животу.
        Так ей был дан сигнал, что он передает право принятия решения ей.
        Это предоставило Пирьо относительную свободу действий.

        Глава 27

        Четверг, 8 мая 2014 года
        Здание, перед которым договорились встретиться Ассад, Роза и Карл, оказалось совершенно неподходящим для такой творческой натуры, как Сюнне Веланд. В мелкобуржуазной идиллии Вэгтерпаркен на Амагере не увидишь никаких разрисованных граффити стен или припаркованных у стоек велосипедов родом из Кристиании, зато тут имеется свой бильярдный клуб, аккуратно подстриженные изгороди, интегрированные детские образовательные учреждения, желтые кирпичные домики и километры таунхаусов.
        Карл никогда прежде здесь не бывал, в отличие от своего коллеги Берге Бака. Тогда случилась поножовщина после вечеринки, насколько он припоминал. Но в целом квартал славился безупречной репутацией.
        – Моя дочь живет в доме номер двести тридцать два, – с порога заявила женщина, прежде чем попросила разуться в коридоре. Когда это было видано, чтобы обыватель заставлял чиновника при исполнении служебных обязанностей демонстрировать свои застиранные носки? Тут уж весь авторитет как рукой смоет.
        – Моя дочь в разводе, – пояснила Сюнне Веланд. – Поэтому я сюда и перебралась – хоть я буду под боком. Но в общем место для осуществления практики неплохое.
        «Почему она называет свое занятие практикой?» – подумал Карл. Или он не обратил внимания на табличку на двери?
        Хозяйка с улыбкой провела их в гостиную, обстановка которой не оставляла ни малейших сомнений в том, к какому чудесному специалисту вы попали. Здесь были развешаны всяческие дипломы и плакаты анатомического содержания, постеры с рекламой гомеопатических препаратов и других средств натуральной медицины. Особенно выделялся прейскурант. Не то чтобы услуги были дорогими, однако по сравнению с зарплатой заслуженного полицейского тут явно шла речь о вполне прибыльном малом бизнесе.
        – Да уж, у меня осталось всего несколько клиентов, да и куда их больше? – заметила Сюнне Веланд с улыбкой, словно прочитав его мысли. – Вот-вот грянет пенсия, и я жду ее с нетерпением, ха-ха. Так что нынче у меня по пятнадцать-двадцать постоянных посетителей в месяц.
        «Не так уж и мало», – подумал Карл. Кто вообще станет регулярно посещать такую «клинику»?
        – Вы называете себя «холистическим терапевтом»? – спросила Роза, естественно, более подкованная в теме, чем Карл.
        – Да, я училась в Германии, вот уже двенадцать лет среди прочего практикую иридодиагностику[135] и гомеопатию.
        – А до этого работали школьным учителем?
        – Да! – Она рассмеялась. – Но иногда для разгрузки мозгов смена обстановки не помешает ни людям, ни зверям, правильно я говорю?
        «Иридодиагностика»? Карл почесал бровь. Что за бред сивой кобылы? Он взглянул на карюю радужную оболочку глаз Ассада. Если кому-то удастся сделать вывод о внешности и характере человека на основании этих почти черных пятнышек, то этот человек обладает поистине орлиным глазом. Нет-нет, дырявые носки араба с выпущенным на свободу большим пальцем – и те сообщали об этой личности гораздо больше информации.
        – Госпожа Роза Кнудсен сообщила мне, что вы пришли поговорить об Альберте. Сколько уже воды утекло… Я не перестаю восхищаться вами, полицейскими. Вы и впрямь не отпускаете дело до последнего.
        – Возможно, вы в курсе, что следователь, с которым вы в свое время общались на эту тему, совершил самоубийство? Именно поэтому теперь дело перешло к нам, – объяснил Карл.
        Судя по выражению лица женщины, озвученная информация ее мало затронула. Возможно, она лишь смутно припоминала Хаберсота.
        Роза тоже обратила внимание на отсутствие реакции собеседницы. Затем она вкратце напомнила суть дела, упомянув неподдельный интерес Хаберсота, и перешла к допросу.
        Судя по всему, в памяти госпожи Веланд хранилось абсолютно все, ибо та поддакивала каждую вторую секунду и выказывала такое живое участие во время Розиного рассказа, что Карл вынужден был потупиться, чтобы не начать кивать за компанию.
        – Так что конкретно вас интересует? Насколько могу судить, я уже выложила прежнему следователю все, что знала.
        – Две вещи, – ответила Роза. – Вы помните, как она одевалась? Вы заметили в ее внешности какие-то перемены после того, как она начала встречаться с тем парнем?
        Женщина пожала плечами, рассматривая дождевые капли, стекающие по стеклу.
        – Наверное, спустя семнадцать лет я уже и не вспомню…
        – Не появились ли в ее образе характерные для хиппи штрихи? Свитер в богемном стиле, например? Или новая прическа? Растафарианские дреды? Или крупные африканские украшения? Что-нибудь такое?
        – Хиппи? Да нет, мне кажется, она выглядела вполне обычно.
        Роза вздохнула, сознавая всю сомнительность предприятия, да и Карл не был уверен, что допрос приведет к какому-то результату. Конечно, радикальная смена стиля одежды могла бы свидетельствовать о сильном влиянии, оказанном на девушку молодежью из Элене. Только приведет ли их это знание к человеку, которого они разыскивают? В этом Карл сомневался.
        – Мы пытаемся найти крупицы информации о мужчине, про которого мы не знаем ничего, кроме его имени – Франк.
        – Франк?
        – Да, и это второй вопрос. Говорит ли вам о чем-нибудь это имя? Альберта никогда не упоминала о нем?
        – К сожалению, нет. Но относительно первого вопроса могу сказать, что в какой-то момент Альберта стала носить значок.
        – Значок?
        – Да, небольшую металлическую пластинку с булавкой на обратной стороне, чтобы можно было прикрепить на одежду.
        Так-так. Эта вещица вполне может оказаться первым звеном, связывающим ее с мужчиной из «буханки», на которой тоже имелись какие-то символы. Звено слабое, и все же…
        – Да, мы поняли. А что там было изображено?
        – Ядерный символ.
        – То есть значок с эмблемой «Атомная энергетика – спасибо, не надо»?
        – Нет-нет. Это была эмблема, с которой обычно выходят на демонстрации по разоружению, символ мира. Окружность с вертикальной линией, проходящей через центр, и двумя опущенными вниз радиусами. – Она нарисовала в воздухе соответствующий знак.
        Карл кивнул. Когда-то этот знак объединял вокруг себя серьезные народные массы.
        – А поначалу она не носила этот значок? – уточнила Роза, устремив на собеседницу серьезный взгляд. В этот момент можно было подумать, что из них двоих именно она занималась анализом зрачка.
        – Нет. Кажется, только несколько последних дней.
        – Вы думаете, что значок подарил ей мужчина, с которым она познакомилась вне школы?
        – Точно не знаю. Но, насколько я помню, больше никто в школе с такими не ходил. Конечно, она могла привезти его с собой из дома.
        Карл кивнул. Такая версия была маловероятна, но все равно надо было проверить.
        – Еще кое-что, – сориентировалась Роза. – Вы сказали Хаберсоту, что Альберта прекрасно пела. Она, случайно, никогда не исполняла песню Джони Митчелл «Река»? Вам говорит о чем-нибудь эта композиция?
        – Нет, совсем нет.
        Роза достала маленький оранжевый «Айпод» и нажала на кнопку.
        – Вот эта. – Она протянула наушники Сюнне Веланд.
        Женщина на мгновение замерла, прислушиваясь к прекрасному голосу. Затем голова ее закачалась из стороны в сторону, губы дрожали все сильнее.
        – Вот черт! – выкрикнула она, не снимая наушников. – Не судите меня слишком строго за мою оплошность, но ведь верно – она постоянно напевала эту мелодию.
        Телефон Карла вдруг зазвонил. Он немного отодвинулся – это была его мать.
        – Карл, ну ты ведь приедешь в субботу, правда? – выпалила она без всякого предисловия.
        Он перевел дыхание.
        – Да, конечно, приеду.
        – А то я подумала, может, пригласить Ингер…
        – Ингер?.. А кто это?
        – Да это же дочка наших соседей. Ну, она вообще-то уже совсем не девочка… Но именно она держит на своих плечах всю ферму, так что…
        – Мам, не надо никакой Ингер. Я понятия не имею, кто она, я с ней никогда не встречался. Я – полицейский и не собираюсь становиться фермером или кем бы то ни было в вашей округе. Наверное, отец все это придумал?
        – Ладно. Ну так, значит, в субботу тебя ждать?
        – Да, да, ждите. Пока, мам.
        О господи, чем только все это закончится, даже подумать страшно.
        Ронни, Ронни, Ронни, уж лучше б ты остался в Таиланде…

* * *

        В импровизированном штабе их поджидал изможденный Гордон. Судя по цвету одного его уха, телефонная трубка была приклеена к нему на протяжении нескольких часов подряд. Он попытался встрепенуться, когда Роза уселась напротив него, вытянув ноги, но довольно быстро вновь сник.
        – Видимо, я не очень подхожу для такого рода заданий, – выдавил он из себя. Кажется, парень снизошел до самокритики… – Я набрал не менее сотни мобильных номеров и к настоящему моменту поговорил только с семью-восемью учениками той самой народной школы.
        Карл подался вперед.
        – Ну, и?..
        – Ну, я не узнал ничего нового. Все они говорят одно и то же. Все терпеть не могли Хаберсота, который, судя по всему, и впрямь был довольно назойливым. А про Альберту говорят, что она была милой девочкой, которая флиртовала направо и налево и в один прекрасный день увлеклась парнем со стороны. Кто-то из моих собеседников добавил, что парень, знакомством с которым так гордилась Альберта, был гораздо интереснее ее сокурсников и кое-что умел.
        – Кое-что умел? О чем речь?
        – Я не знаю, но так мне сказали.
        Карл покачал головой. Может, Гордон рассчитывал, что кто-нибудь влезет ему в задницу и вместо него станет расспрашивать телефонных собеседников из недр его чрева?
        – А список у тебя есть?
        Гордон кивнул, и Мёрк буквально выдрал лист бумаги из его рук. На полях стояли немногочисленные комментарии.
        – Роза, проверишь вот этих всех. И пожестче, пожалуйста. Мы должны выяснить, что именно умел этот пришлый парень. – Затем он обратился к Ассаду: – Есть новости с именем? Сколько там народилось Франков за интересующий нас период?
        – Ежегодная статистика ведется только после восемьдесят девятого года, до этого отчетным периодом являлось десятилетие, и для нас это совсем некстати.
        – Почему?
        – Потому что ты хочешь узнать, сколько Франков появилось на свет между шестьдесят восьмым и семьдесят третьим годом, а я могу сказать лишь то, что в шестидесятые годы их родилось пять тысяч двести двадцать пять, а в семидесятые – три тысячи пятьдесят три. Теперь надо сложить эти два числа и поделить на четыре, так как тебе нужно только пять лет. Получается две тысячи семьдесят. А вполне может быть, что и больше, если он родился раньше шестьдесят восьмого года.
        При подготовке полета на Марс двухсантриметровая ошибка при расчете отправной точки будет означать отклонение от конечного пункта на несколько тысяч километров. Естественно, это очень скверно, тут Карл был реалистом. И из уважения к огромной значимости подобных ключевых расчетов он никогда не претендовал на профессию астронавта. А вот когда речь шла о количестве Франков в Датском Королевстве, тут уж ему не было никакой разницы, предстоит ли ему разыскать тысячу восемьсот двенадцать человек или на пару тысяч больше. Естественно, кого-то из них уже нет в живых, кто-то эмигрировал. И все же, как ни крути, их оставалось слишком много.
        – Благодарю, Ассад. Думаю, нам стоит обождать с этой частью расследования. Мы ничего не добьемся, пока все они не намылят пятки.
        – Почему пятки? – Уголки рта Ассада недоуменно поползли вниз.
        – Ассад, намылить пятки – это то же самое, что улизнуть.
        – Кого?
        – Что – кого?
        – Лизнуть.
        Мёрк тяжко вздохнул и с безнадежным видом засунул руки в карманы.
        – Неважно, Ассад.
        Интересно, что за бумажные клоки валяются на дне кармана? Он извлек наружу какую-то труху и внимательно осмотрел. Вообще-то эти обрывки бумаги предназначались для Ассада.
        Карл передал их своему курчавому помощнику.
        – Вот. Дело закрыто, господин нарушитель скоростного режима. Спасибо патрульным.
        Ассад поглядел на разорванные штрафные квитанции и улыбнулся.
        – Ну, Карл, думаю, ты остался доволен. Ведь теперь я все-таки смогу садиться за руль служебной машины всегда, когда ты утомишься.
        «Уф, пускай мне придется проглотить шестьдесят таблеток кофеина, чтобы быть бодрячком, но я ни за что не допущу, чтобы он сел за руль», – пронеслось в голове у Карла. Надо было поскорее сменить тему.
        – Так ты дозвонился до родителей Альберты? – вовремя пришел ему в голову вопрос.
        – Да. Они никогда не видели в своем доме такого значка.
        – А что насчет песни Джони Митчелл?
        – Я напел им мотивчик, но они не смогли опознать его.
        – Что?
        – Я им напел мотивчик, но они…
        – Спасибо, Ассад, я все понял.
        Несчастные старички подверглись поистине тяжкому испытанию. Даже одержимый тягой к спариванию котяра обладал гораздо большей музыкальностью, чем Ассад.
        – Ага, значит, антимилитаристские взгляды Альберта переняла не от родителей. Давайте предположим, что значок ей дал парень, с которым она виделась за пределами школы. А тот факт, что одновременно столько людей напевали мелодию песни Джони Митчелл в тот период, может быть чистой случайностью. Возможно, композицию постоянно крутили на радио. Возможно, после многолетнего затишья ее вновь внезапно включили в список хитов. Кто знает! Или Джони Митчелл гастролировала где-то по соседству… Да могло быть множество причин, почему и Альберта, и Юна Хаберсот напевали одну и ту же песню.
        Ассад кивнул.
        Звякнул мобильный Карла. Пришло сообщение, что было довольно редким событием. Он вытащил телефон, ощутив легкое щекотание в животе. Может, сообщение от Моны?
        Но нет – он понял это по самому первому слову.
        «Милашка Калле, когда ты навестишь мою маму? Ты давно у нее не был и прекрасно знаешь об этом. Помни о нашем соглашении! Вигга».
        Мёрк был поражен. Не потому, что сообщение пришло от бывшей супруги, и отнюдь не из-за его отвратительного содержания, и вовсе не потому, что он оказался навеки прикован цепями к своей бывшей свекрови, страдающей взрывной и абсолютно непредсказуемой формой слабоумия, – но из-за самой формулировки.
        На мгновение Карл уставился в пустоту, обдумывая мысль, которая неожиданно пришла ему в голову. Странно, но он никак не мог вспомнить, когда появились кое-какие реалии, теперь ставшие совершенной обыденностью.
        Посмотрев на Ассада, он вдруг спросил:
        – Ты помнишь, когда датчане начали писать друг другу эсэмэски? В девяносто седьмом году уже могли?
        Обладатель кудрявой башки пожал плечами. Откуда ему знать об этом? Ведь, по его собственным словам, он оказался в Дании в 2001 году.
        – Роза! – закричал Мёрк в коридор. – Ты помнишь, когда у тебя появился первый мобильный телефон?
        – Да, – громогласно отозвалась коллега. – Когда моя мама отправилась со своим новым парнем на Коста-дель-Соль. Это было в девяносто шестом году, пятого мая, если уж совсем точно. Так что у отца в тот день имелась целая куча поводов поднять флаг.
        – Какие поводы? – крикнул опять Карл – и в тот же миг пожалел об этом.
        – День освобождения, тупица, – последовало вполне ожидаемое оскорбление. – И еще мой день рождения. Тогда отец подарил мне мобильник. В том году он всем нам, сестрам, подарил по мобильнику.
        Значит, у нее день рождения 5 мая… А он и не знал. Вообще-то Мёрк никогда не задумывался о том, что в жизни его коллег должны быть какие-то памятные даты. На протяжении шести-семи лет они втроем толклись в подвале бок о бок и ни разу не отметили ни единого личного праздника. Наверное, пора исправить эту оплошность?
        Карл взглянул на Ассада, который выпятил нижнюю губу и пожал плечами.
        Кажется, он и вовсе не обратил внимания на упоминание о дне рождения.
        Мёрк встал и вышел в коридор, где Роза вовсю копошилась в барахле, доставленном из жилища Хаберсота.
        – То есть в минувший понедельник был твой день рождения?
        Она провела рукой по волосам, как итальянская дива, вылезающая из бассейна. «Чудесные вычисления, недоумок», – говорил ее взгляд.
        Чем же они занимались в понедельник и почему она ничего им не сказала? Карл чувствовал себя неловко. Что делать в создавшейся ситуации?
        – С днем рожденья тебя-а-а! – раздался сзади угрожающий рык. Карл обернулся на Ассада, разухабисто задирающего ноги, словно он готовился к прыжку через коня. Вигга назвала бы этот танец хасапико.
        Зато сириец заставил Розу улыбнуться. Слава богу, пусть хоть так.
        «Спасибо, Ассад», – подумал Карл и попытался вспомнить, на чем остановился.
        – Ах да! – вскрикнул он, словно остальные только и ждали его дальнейших указаний. – Как насчет сообщений, Роза? Не помнишь, когда тебе подарили мобильный, уже можно было их пересылать?
        Роза нахмурилась.
        – Эсэмэс-сообщения?.. Нет, по-моему.
        Она застыла, уставившись в пустоту. По-видимому, ей никак нельзя было помочь.
        – Разве я не попросил тебя обзвонить учеников, с которыми пообщался Гордон? – попытался Карл.
        «Да, но я не собираюсь делать это, у меня есть другие дела» – таково было выражение ее взгляда на этот раз.
        Вспомнишь солнце – вот и луч. В ту же секунду из каморки Ассада выскочил Гордон, всеми своими двумя метрами роста излучая полный триумф.
        – Он умел гнуть ложки! – провозгласил Гордон с интонацией циркового конферансье.
        В узком коридоре отдела «Q» завибрировала звенящая тишина.
        – Давайте резюмируем события минувшего часа, – предложил Карл; Роза тем временем перевешивала на стене брошюры, рекламирующие услуги всевозможных целителей. – Ассад, начнем с тебя.
        – Я разговаривал с матерью Альберты. Она утверждает, что у дочки не было мобильного телефона. Затем расплакалась и предположила, что если б у нее был телефон, несчастье, возможно, и не случилось бы. Тогда она могла бы чаще общаться с дочкой и непременно почувствовала бы, что что-то не так, а также смогла бы предостеречь ее.
        Карл покачал головой. Эти люди всю оставшуюся жизнь проживут с чувством вины. Ужасно.
        – Но она могла одолжить телефон у кого-то из учеников, – предположила Роза.
        Ассад кивнул.
        – Однако я разузнал, что эсэмэски получили распространение в Дании лишь в девяносто шестом году, и то их поддерживала только определенная телекоммуникационная сеть. Связь на Борнхольме работала в то время из рук вон плохо, так что Альберта общалась с пресловутым парнем посредством какого-то иного средства.
        – И все же, если б она одолжила телефон, то могла бы позвонить ему, – настаивала Роза.
        Есть правда в ее словах, думал Карл. В то же время у него оставались серьезные сомнения.
        – В таком случае тот, у кого имелся мобильный телефон, мог бы рассказать полиции чуть больше, ибо можно было бы запросто просмотреть список вызовов.
        Роза вздохнула.
        – А также, полагаю, полиция могла бы запросить у телекоммуникационной компании, обслуживающей школу, полный список совершенных со школьных телефонов звонков.
        Ассад усердно закивал. То есть Альберта общалась с новым приятелем как-то иначе, как уже предположил сириец. Вопрос заключался в том, как и с какой периодичностью. Ежедневно? Имелись ли у них какие-то договоренности?
        Затем настала очередь Гордона, как он сам нетерпеливо заявил. Он продолжил рассказ о том, что одна из девушек, некая Лиза В., теперь проживающая в Фредериксхавне и работающая школьным учителем, сообщила ему о трех обстоятельствах, которые он сам посчитал важными.
        – Во-первых, именно ей посчастливилось сфотографировать церковь в Эстерларсе во время экскурсии. Она понятия не имеет, куда делись фотографии, но постарается найти их. Во-вторых, она рассказала о том, что в тот день парень, с которым они встретились у церкви, похвастался, что умеет гнуть ложки. Она говорит, именно с ним встречалась Альберта. Он рассмеялся, когда ему никто не поверил, и назвал себя Ури Геллером Вторым. Правда, она так и не поняла, почему. Может, вы в курсе?
        Карл покачал головой. Почему этот человек ничего не может сделать нормально и до конца? Если бы он набрал фамилию интересующей его личности в «Гугле», то… Эх! Карл вздохнул.
        – Это чувак, который в семидесятые годы гнул ложки силой мысли. Он демонстрировал этот и другие трюки во время прямых телеэфиров. Не помню, разоблачили его в конце концов или нет. По крайней мере, имя я запомнил.
        – Он сгибал ложки? Как чудно. – Это Ассад внес свои три гроша. Очевидно, будь он сам наделен сверхъестественными способностями, вряд ли применял бы их для расправы над ложками и другими столовыми приборами.
        – Он аккуратно придерживал ложку двумя пальцами, слегка натирая ее. – Карл продемонстрировал, как это было. – И – упс! Металл размягчался ровно в месте прикосновения и плавился. Если наш парень был способен на такое, так в нем, может, и впрямь было что-то от волшебника. Странно только, что Хаберсот ничего об этом не разузнал. То ли он задавал не те вопросы, то ли его настойчивость запечатывала собеседникам рты? – Мёрк обратился к Гордону: – Ну, а в-третьих что?
        – Она рассказала, что был второй человек, который фотографировал во время экскурсии.
        – Прекрасно, и кто же?
        – Инга Дальбю.
        Все трое вытаращили глаза.
        – Ты уверен? Ты переспросил, она точно не ошибается?
        Гордон с усмешкой кивнул. «За кого, черт возьми, вы меня принимаете?» – красноречиво выражал его взгляд. Возможно, сейчас он наконец-то узнает всю правду.
        – Она не ошибается, потому что вспомнила, что этот парень разговаривал с Ингой Дальбю, словно уже был знаком с ней, – добавил Гордон.
        Карл подал Розе знак, и уже через десять минут та вернулась с сообщением о том, что Инги Дальбю нет дома – она на курсах повышения квалификации.
        Мёрк почувствовал, как сильно у него напряглись жевательные мышцы.
        – Проклятие. И где?
        – Вообще-то в Дании. По словам Кристоффера Дальбю, ей приспичило поехать в Копенгаген и выучиться на ассистента детских образовательных учреждений. Я думаю, все наши разговоры о прошлом всколыхнули то, что не стоило ворошить, а теперь она еще и собирается бросить Кристоффера. По крайней мере, он показался мне весьма удрученным.
        – Она в Копенгагене? Неужто нельзя было получить это образование на Борнхольме? А что теперь будет с детьми, за которыми она присматривала?
        – Насколько я поняла со слов мужа, с первого мая она прекратила работу. И это потрясло его не меньше, чем ее решение покинуть остров. Он не верит, что эти шаги были спланированы ею заранее. Сейчас она живет у брата в новом квартале в Слусехольмен, на улице Декстер-Гордонс-Вай. Школа находится на Сюдхавнс-Плэс, всего в десяти минутах езды от квартиры.
        – Черт. – Карл представил себе Кристоффера Дальбю, в одиночестве посреди кучи детских причиндалов, которыми был напичкан их небольшой дом. Какой, должно быть, он испытал шок!
        – Итак, она живет у брата. А фамилия его, смею предположить, Куре – разве не такова девичья фамилия Инги?
        – Да, Ханс Отто Куре. Владелец «Курес адвансд отомобайлс».
        – Название мне ни о чем не говорит.
        – Крупнейшая в городе мастерская по ремонту ретроавтомобилей класса люкс. «Феррари», «Мазерати», «Бентли» и прочие. Он механик по образованию, как и его отец и дядя.
        Роза выразительно посмотрела на Карла, и вдруг его осенило, что у нее на уме.
        – Неужели ты думаешь, что…
        – Именно! – воскликнул Ассад. Значит, и до него дошло.
        А лицо Гордона, по обыкновению, напоминало куриную гузку.
        – Ты утверждаешь, что она выросла в семье потомственных автомехаников?
        Брови Розы пару раз синхронно подпрыгнули.
        – Ага. И я, естественно, поинтересовалась у Кристоффера Дальбю, не овладела ли и его супруга подобными навыками, и он подтвердил, что Инга родилась с гаечным ключом в руках и умела сваривать металл получше какого-нибудь поляка. Он рассказал, что до того, как получить образование, она работала ассистентом механика в мастерской у брата. То есть у нее в пороховницах гораздо бо?льшие запасы пороха, чем вы полагали, Карл, а?
        – Да, но вопрос все-таки в том, насколько большие. По вашим лицам я вижу, что вы думаете о том же, о чем и я. Теперь, по крайней мере, никак нельзя игнорировать тот факт, что она преспокойно могла прикрепить скребок к бамперу машины и, возможно, даже сама села за руль ранним ноябрьским утром девяносто седьмого года. Нам известно, подтвердил ли каждый ученик свое алиби на то утро? Что говорит нам об этом рапорт, Роза?
        – Ничего. Их опросили, слышали ли они какие-нибудь необычные звуки и имеют ли какие-нибудь подозрения по поводу случившегося, однако никто не спрашивал их, где они были в то утро.
        Ассад кивнул.
        – Она сейчас пройдется по списку и посмотрит, кто вызывает подозрение.
        Двухметровый детина тупо уставился на них.
        – Простите, я не вполне понимаю, о чем речь. Какие подозрения? Разве эта женщина участвовала во встрече владельцев ретроавтомобилей на Борнхольме, о которой вы постоянно толкуете?
        Троица переглянулась.

        Глава 28

        Жители Копенгагена обрели замечательный район. На этот раз градостроители отказались от своего привычного образа мыслей и создали нечто однородное и даже симпатичное. Слабые лучи весеннего солнца устремлялись на квартал со всех сторон, так что стекло и бетон сливались с пейзажем из мостов и каналов, которые несли свои воды прямиком к морю. Несмотря на то, что этому району было уже несколько лет, Карл еще никогда тут не бывал, и то, что он увидел, ему понравилось. Если б не его жалкое финансовое положение, он предпочел бы даже поселиться здесь. Стоит поговорить с Харди, вдруг он согласится поучаствовать в проекте…
        – Они придут через пять минут, – сказала очень смуглая женщина с явным ютским акцентом, проводя их сквозь крошечную кухню на лестницу, ведущую вниз, в гостиную. Потолки были как минимум шестиметровые, а огромные панорамные окна демонстрировали, что здание отделяют от канала лишь узенькие понтонные мостки. Три небольших этажа громоздились друг над другом, вокруг причудливым лабиринтом переплетались лестницы. Тут явно не место инвалиду-колясочнику, такому как Харди. Прощай, мечта.
        – Эгей, во время шторма в прошлом декабре вода подобралась вплотную, вот как. Вот на столько до окна не достала. – Она показала пальцами отрезок длиной не более пяти сантиметров.
        Мёрк кивнул. Еще один аргумент в пользу Аллерёда. Там живешь на высоте не менее шестидесяти метров над уровнем моря. Когда грянет катастрофа – а рано или поздно она грянет, – сюда обязательно доберется цунами или таяние льдов.
        – Хорошо, что ничего страшного не случилось, – прокомментировал Карл, разглядывая плоскоэкранный телевизор и прочую электронику. – Когда придет Инга Дальбю, нам с ней можно будет здесь спокойно побеседовать?
        Хозяйка задрала вверх большой палец. Они с мужем могут пока прогуляться. Без проблем.
        Инга Дальбю не испытала щенячьего восторга, обнаружив троицу полицейских, ожидавших ее в гостиной.
        – Простите за то, что мы явились без предупреждения; просто мы оказались здесь неподалеку, а у нас как раз есть несколько вопросов, на которые вы, быть может, поможете найти ответ, – выдал Карл целую тираду, а брат Инги тем временем протянул ему свою клешню для крепкого рукопожатия. Благожелательный мужчина получил достойный отпор, когда очередь дошла до Ассада. Аж хруст раздался.
        Спустя пять минут часть вопросов прояснилась.
        – Да-да, все верно, – подтвердил Ханс Отто Куре на махровом диалекте. Пес его знает, научится ли когда-нибудь этот выходец с Борнхольма говорить на нормальном датском языке. – Мой отец занимался ремонтом двигателей, его брат Стуре – ремонтом всего остального, кроме электроники, на это у них имелся помощник. Я присутствовал на многих встречах владельцев ретроавтомобилей. Как и Инга, – он оглянулся на сестру.
        Затем они с женой ушли. «Сходим в “Ирму”, закупимся», – пояснила супруга, на этом разговор с ними завершился.
        Инга Дальбю села спиной к панорамному окну и потерла лоб мозолистой рукой с въевшимся в кожу машинным маслом и ржавчиной. Отдавала ли она себе отчет в том, чем могла закончиться их беседа?
        Карл перехватил взгляд Инги – она казалась совершенно спокойной, однако пульсирующая вена на запястье свидетельствовала об обратном. Им предстоят захватывающие полчаса.
        – Вполне допускаю, что у вас остались вопросы, но я не хочу возвращаться к разговорам о том времени. Мы с Кристоффером сыты ими по горло. Для меня всё в прошлом.
        – Понимаю, – кивнул Карл. – Но, к сожалению, не для полиции, Инга. У нас есть основания полагать, что во время последней нашей беседы вы утаили часть информации, в связи с чем я должен задать вам еще четыре-пять вопросов, и все они очень серьезные. Если вы откажетесь отвечать, нам придется доставить вас на допрос в полицейское управление. Итак, вы согласны?
        Ответа не последовало.
        – Ассад, ты готов?
        Помощник раскрыл блокнот и поднял ручку – обычно это странным образом развязывало уста допрашиваемых.
        – Итак, вопрос: у вас есть фотография человека, с которым встречалась Альберта? Нам известно, что вы фотографировали на экскурсии в Круглой церкви в Эстерларсе, где она познакомилась с ним, и, скорее всего, среди прочих ваших снимков есть тот, на котором запечатлен разыскиваемый мужчина. А также мы знаем, что этот парень был знаком с некоторыми учениками. В том числе и с вами. Отсюда второй вопрос: почему вы ничего не рассказали об этом нам? У вас с ним тоже была какая-то интрижка? И по этой причине вы поспешили проявить милость к своему возлюбленному, изменившему вам с Альбертой? То есть у вас у обоих рыльце в пушку? Мой третий вопрос также очень важен. У вас умелые руки. Вы интересуетесь автомобилями. Вы присутствовали на встречах владельцев ретроавтомобилей, о чем любезно поведал ваш брат, в том числе, несомненно, на той встрече, где была сделана фотография парня с «буханкой». Мы убеждены в том, что вы были знакомы с этим человеком до того, как увиделись с ним у церкви в Эстерларсе; вы подтверждаете этот факт? И наконец: разве вы не злились на Альберту из-за того, что та украла у вас обоих
кавалеров? Сначала Кристоффера, с которым вы встречались полгода, а затем и вот этого молодца, с которым у вас закрутился роман тем летом… Вы понимаете, что думают насчет всего этого больные умы следователей-криминалистов? Мы вот, к примеру, считаем, что это вы оснастили автомобиль и совершили наезд на Альберту. Вы просто-напросто не смогли перенести того, что эта пигалица дважды перещеголяла вас, так что вы и есть убийца, Инга. А теперь вы еще и сбежали от мужа, потому что он слишком близко подобрался к истине, не так ли?.. Ох, простите, кажется, набралось уже не меньше шести вопросов.
        Карл внимательно изучал ее реакцию во время своей тирады. Но она ни разу не выказала ни малейшего волнения. Не отреагировала даже на предположение о том, что была знакома с мужчиной из «буханки» заранее. Даже на прямое обвинение в убийстве. Никакого отклика. Только черные руки, скрывшие половину лица. Или он обрушил на нее слишком много всего сразу?
        Карл кивнул Розе, которая настойчиво обратилась к женщине:
        – Инга, мы слушаем.
        – Да, – добавил Ассад, – мы совсем внимаем.
        Инга подняла голову и посмотрела ему в глаза:
        – Это называется «мы все внимание», дружище. Ты вообще с какой планеты?
        Неужели у нее еще хватает мужества улыбаться?
        Роза положила руку на плечо женщины.
        – Инга, вы будете отвечать или мы забираем вас в управление?
        – Да делайте что хотите. Вы все равно мне не поверите, что бы я ни сказала.
        – А вы попытайтесь, – подбодрил ее Карл.
        В течение нескольких минут они сидели в полной тишине, пока наконец Инга не созрела до рассказа. Вопреки ожиданиям, она казалась удивительно невозмутимой – и в то же время сосредоточенной, будто продвигалась по забитой транспортом трассе. Откуда у нее эта бдительность? От страха быть непонятой или сказать лишнее?
        – Я прекрасно понимаю, что могла бы тогда рассказать Хаберсоту гораздо больше того, чем рассказала. Вы были знакомы с ним?
        – Нет, – ответил Карл.
        – Тогда скажу вам, что он был весьма странным. Он мне не нравился, причем с самого начала. Создавалось такое впечатление, будто он давлением и сознанием собственной власти заставляет нас показать пальцем на того, кто убил Альберту. Но поскольку с первого раза это сделать ему не удалось, следовало ожидать второго его прихода, тут не было никаких сомнений. И он действительно явился. А потом приходил снова и снова. Если б тогда я рассказала ему все, что знала, он повесил бы преступление на меня, это точно. Он, как безумный, рыскал в поисках человека, которого можно было бы обвинить в гибели Альберты.
        – Инга, и все же – чего вы ему так и не рассказали? Это даст ответы на мои вопросы?
        – Не на все, только на некоторые.
        – А на какие – нет? – вмешался Ассад, как всегда, нетерпеливый.
        – Кто это сделал. Потому что я тут ни при чем.
        – Вы познакомились с Франком до того, как попали в народную школу, верно? – спросила Роза. Налицо очная ставка с именем.
        Инга втянула в рот половину нижней губы и принялась кусать ее, отведя взгляд. Вновь наблюдается бдительность, часто сопровождающая ложь. Карл насторожился.
        – Откуда вы знаете?
        В комнате повисла тишина. Возможно, стоит ляпнуть, что это было всего лишь предположение? Что они даже не были уверены в правильности имени? Нет, лучше оставить саморазоблачение на потом.
        Инга тяжко вздохнула.
        – Я познакомилась с Франком в июле, накануне сходки-встречи ретромашин. Если б эту фотографию сделали на десять секунд позже, можно было бы увидеть на ней и меня. Да, не скрою, мы занимались сексом в этой машине, на протяжении некоторого времени. У меня появилась идея припарковаться на краю газона, там как раз было уединенное местечко. Я не думала, что нас прогонят, и не рассчитывала, что машины начнут прибывать с раннего утра. Но Франк взял на себя решение вопроса с организаторами встречи, а я просто-напросто удрала оттуда. Ведь нельзя было допустить, чтобы мой дядя застукал меня в обществе хиппи.
        – Но вы тогда встречались с Кристоффером, я правильно понимаю? – поинтересовался Карл.
        – Да. Только Франк умел кое-что, чему Кристоффер и до сих пор не научился. Он умел трахаться так, что искры из глаз летели.
        Оставлю без комментариев, решил Карл.
        – Значит, ваше описание «буханки» не было домыслом. Черная линия, спускающаяся с крыши, – что это было?
        – На крыше был нарисован большой «крест мира»; окружность, в которую он был вписан, немного вылезла на боковую часть кузова.
        – Что еще? Любые отличительные черты в салоне автомобиля, которые могли бы облегчить нам поиски этого человека?
        – Я мало на что обращала внимание, кроме Франка. Там были какие-то плакаты на стенах. Только не спрашивайте меня, что на них было изображено. Какая-то пацифистская галиматья, которую владелец машины понаклеил на заре времен.
        – Вы точно не вспомните, как он представился Альберте?
        – Когда мы были с ним вместе, он всегда называл себя Франком. Поэтому я только через пару дней поняла, что Альберта познакомилась именно с ним. Не знаю, почему ей он назвал другое имя… Он был немного странным.
        – Странным?
        – Ну да, у него в голове было полно всяких идей, но друг от друга нам нужен был только секс.
        Сложно было в это поверить, глядя на нее теперь.
        – Инга, расскажите о нем подробнее. Где вы с ним познакомились и как проходили ваши встречи?
        – Познакомились мы в Рённе. Я уже знала, кто он, так как однажды мы с подругой бродили по Элене и заметили лагерь хиппи; Франк бродил вокруг с обнаженным торсом и выглядел весьма привлекательно. Нам стало любопытно – ведь в то время на острове происходило мало интересного… впрочем, как и сейчас. И вот, после встречи в Рённе мы стали с ним иногда развлекаться. Но Кристоффер ничего не знал. Я-то прекрасно понимала, что с Франком все в любой момент закончится, так что лучше иметь под боком парня типа Кристоффера в качестве запасного аэродрома. Кого-нибудь из местных.
        «Запасной аэродром». Карла заклинило на этом словосочетании. Он и сам нередко чувствовал себя «запасным аэродромом». Не хотелось бы ему вновь испытать это чувство…
        – И Кристоффер так никогда ни о чем и не узнал?
        – Думаю, он стал что-то подозревать после вашего визита.
        – Почему же?
        – Потому что решил, что нереально было разглядеть линии на автомобиле. По крайней мере, с такого расстояния, с какого я якобы их разглядела. И он прав. Мне не надо было ничего говорить об этом. А Кристоффер еще начал въедаться, и я в конце концов разозлилась. Ненавижу, когда цепляются к моим словам.
        Это было заметно.
        – И что же потом случилось между вами и тем парнем?
        – Ничего. Мы продолжали в том же духе, пока Кристоффер не стал встречаться с Альбертой. Я тогда еще подумала, что, может, так оно и лучше. По крайней мере, вроде как мы не из-за меня расстались, хотя вообще-то я и не хотела расставаться.
        Чудовищно… Карл бросил взгляд на Розу, которая лишь слегка вздернула брови, словно сказанное ее совсем не потрясло. Быть может, женщины сплошь и рядом практикуют подобное поведение, откуда ему знать?
        – А потом Франк переключился на Альберту. То есть вы оказались не у дел?
        – Да. И я, и Кристоффер.
        Инга вытащила сигарету из сумки и закурила. Видимо, запрет на курение в помещении был снят. Кажется, она иронично улыбнулась, окутав себя облаком дыма?
        – Получилось так, что мы оба одновременно остались с носом и ничего не могли поделать с этим. – Теперь Инга рассмеялась в открытую. – Только Кристоффер чувствовал себя таким виноватым передо мной, что я подумала – теперь можно будет долгие годы водить его за нос. И воспользовалась его чувством вины. А он даже и не догадывался, что я-то гораздо порочнее, чем он… Бедный Кристоффер. При первой же возможности я бежала бы с острова вместе с Франком.
        Карл кивнул. Да, и впрямь бедный.
        – И все-таки неправда, что вы совсем ничего не могли поделать, а? – не собирался останавливать допрос Ассад. – Я так думаю, вы обезумели от ревности, обозлились и убили ее. Вы прикрепили к передней части машины какую-то доску, найденную в мастерской отца, и совершили наезд на девушку. Как только соперница была устранена, можно было продолжить развлекаться с парнем с того места, на котором вы остановились. Только вот вам все же не удалось покинуть остров вместе – по иронии судьбы, он исчез, не попрощавшись. Лучше признайтесь в содеянном сразу.
        Слегка откинув голову, Инга бросила на Ассада презрительный взгляд, тыча в него дымящей сигаретой.
        – Как забавно беседовать с тобой вновь, спустя столько лет, дорогой Хаберсот. – Повернулась к Карлу: – Ну, что я вам говорила? Вот поэтому я и не рассказала ни о чем Хаберсоту. Я не хотела, чтобы меня обвинили в том, чего я не совершала, как только что сделал Мустафа.
        – Я не Мустафа, но знаю одного, – сухо отозвался Ассад. – И он прекрасный малый, так что попридержите язык.
        Нельзя сказать, что эти двое прониклись взаимной симпатией.
        – Хорошо. Мы поняли ваши мотивы утаить имеющиеся у вас сведения, – оборвал перепалку Карл. – Сейчас я буду задавать вам вопросы, отвечайте на них кратко, договорились?
        – Да.
        – Полное имя парня-хиппи? Франк, а дальше?
        – Не знаю. Мы обращались друг к другу только по имени. – Инга ухмыльнулась.
        – Можете сказать, откуда он приехал?
        – Он упоминал Хеллеруп и Гентофт, мы никогда не говорили об этом.
        – Вы знаете о его настоящем местонахождении?
        – Я пыталась найти его через Интернет, но не смогла.
        – У вас есть его фотография, которую вы могли бы нам показать?
        – Да, но едва ли она качественнее той, что находится в вашем распоряжении. Фотоаппарат был говенный. Но я взяла его на мушку тогда у церкви, это правда.
        – Дальше. Вы ведь не могли не заметить, что Альберта запала на него с первого взгляда. Каковы были ваши действия в этой связи? Вы пытались каким-то образом препятствовать их сближению?
        – Как? Я издевалась над ней, признаюсь, и это было круто, так как она была слишком глупой, чтобы это понять. Я действительно терпеть не могу копенгагенских потаскух, но я ее не убивала. Мы жили в соседних комнатах, и я слышала, как она разговаривала сама с собой, после того как гасила свет. Это было весьма патетично, совершенно по-детски. Она лежала и ласкала себя, представляя, как будто он рядом. Но его там не было.
        – А что значит «издевалась»?
        – Например, подсыпала в стиральную машину какое-нибудь вещество, которое обесцвечивало ее тряпки. Настаивала на легкой одежде для прогулки, чтобы она замерзла. Подсыпала соль в пищу, когда Альберта отворачивалась. Она была очень наивной.
        «Ну и сучка», – подумал Карл, а вслух произнес:
        – Но это ведь не мешало им встречаться?
        – Честно говоря, я даже не знаю, насколько часто они виделись.
        – Каким образом Франк порвал с вами?
        – Мы всегда заранее договаривались о месте следующей встречи. До народной школы мы встречались на площади в Рённе. А во время периода пребывания в школе, до того как он меня бросил, – в Эккодалене, за зданиями школы. Можете пройтись как-нибудь – там всего пять минут ходу. И вот однажды он не пришел, хотя мы договаривались. Я несколько раз приходила туда, но он так и не появился.
        – Думаете, с Альбертой он встречался там же?
        – Глупый вопрос. Тогда я обнаружила бы их. Понятия не имею, где они встречались и что делали. Видела, правда, не раз, как он стоит на дороге.
        – Вы думаете, Франк убил ее? – спросила Роза.
        Инга пожала плечами, будто ей было совершенно безразлично.
        – Не знаю.
        – Как вы считаете, он был способен на такой поступок? – не унималась Роза.
        Женщина вновь пожала плечами:
        – Думаю, нет, но кто знает. Как бы то ни было, он был очень сильной личностью.
        – Что вы имеете в виду?
        – Он мог чуть ли не загипнотизировать взглядом. У него были удивительные глаза и захватывающие идеи. Красивый, сильный… То, что называется «харизматичный».
        – И умел гнуть ложки?
        – Я этого ни разу не видела. Наверняка просто болтовня.
        – Вы усмотрели бы в нем психопатические наклонности? – поинтересовался Карл.
        Инга замялась на секунду.
        – А в ком их нет?
        Стоило воспринять это как самокритику, или как?
        – Вы можете сообщить о нем какие-нибудь детали, которые помогли бы нам напасть на след? Особые приметы, необычные привычки, номерной знак, какое-нибудь характерное высказывание? Из какой среды он происходит? Какие у него были планы на будущее и мечты?
        – Мечты? Только то, что Франк был убежден – когда-нибудь он станет величиной, способной менять жизнь людей к лучшему.
        – Прекрасно. То есть он не был из тех, кто держит свет под спудом… Менять каким образом, например?
        – Он считал, что наделен даром целительства. Что обладает особыми способностями и энергетикой. И я верю в это. По крайней мере, он дарил мне такие оргазмы, сильнее которых у меня с тех пор не бывало.
        Роза улыбнулась. Остальные пропустили это признание мимо ушей.
        – Инга, боюсь, нам все же придется забрать вас в управление.
        Она была потрясена.
        – Почему? Я ведь рассказала вам все, что знаю.
        – Допрос получается слишком долгим, Инга. У вас остается много времени на размышления, и из-за этого вы говорите много лишнего. Если хотите избежать дополнительного допроса, отбросьте все субъективные детали в отношении этого мужчины, вам это ясно? Не забудьте, вы сказали, что встретили его в Элене; здесь следует покопаться в памяти в поисках полезных для нас наблюдений. Итак, приступим.
        Казалось, она немного встряхнулась. И Карл прекрасно понимал ее состояние.
        – Да я ведь была влюблена в него! В эйфории влюбленности перестаешь замечать все вокруг, я много думала об этом после, но вспомнить удалось самую малость.
        Она закурила очередную сигарету и слегка кивнула невестке с братом, показавшимся на пороге с тяжелыми сумками.
        – Итак, его звали Франк, он обладал очень тонкими и резкими чертами лица. Ростом около ста восьмидесяти пяти сантиметров, на шесть-семь лет постарше меня. Голос хрипловатый, но нежный. Загорелый, но под одеждой довольно светлокожий. Длинные волосы, примерно по плечи, цвета пепельный блонд, совсем не рыжие, как можно было бы предположить. Еще у него была небольшая ямочка на подбородке, отчетливо заметная при определенном освещении.
        Инга слегка улыбнулась и указала на собственный подбородок. Но у нее и в помине не было никакой ямочки.
        – Заметные шрамы или иные приметы на теле? Волосы, татуировки?
        – Нет, хотя он упоминал, что не прочь набить несколько татуировок, но был не уверен в том, что это надо делать. Тогда это было не так модно, как теперь.
        Карл кивнул. Все-таки в те времена люди, кажется, имели больше мозгов, что затрудняло работу современного следователя над старым делом.
        – А глаза, область вокруг глаз?
        – Глаза у него были синие, брови очень темные, передние зубы чересчур широкие, на одном из них проступало небольшое светлое пятнышко. Франк называл его солнечной отметиной. Вообще говоря, его увлекало все связанное с солнцем. Он даже утверждал, что с этим связано его пребывание на острове.
        Карл посмотрел на Ассада. Женщину прорвало, надо было только не упустить важные детали.
        – Как-то он рассказал мне, что за одну неделю нашел целых два солнечных камня, и был очень взволнован в связи с этим обстоятельством. Сначала набрел на камень типа таких, как викинги применяли в судоходстве, а затем обнаружил похожий на те, что раскопали в районе бывшего святилища солнца в Риспебьерге близ Дуэодде.
        – Инга, о каком святилище солнца вы говорите? Мне кажется, на этом стоит остановиться подробнее.
        – Я знаю не так уж много. Это просто точка на острове, где в свое время воздвигли жертвенные алтари.
        Роза уже с головой погрузилась в «Айпэд».
        – У вас есть какое-нибудь предположение о том, на какие средства жил этот человек?
        – Думаю, на социальное пособие. По крайней мере, автомобиль принадлежал не ему, он арендовал его у знакомого. У какого-то мужика, который давным-давно проповедовал мир во всем мире. Франк даже постоянно нацеплял на себя пацифистскую символику. В смысле, значки.
        – А во что он одевался?
        Инга улыбнулась.
        – Во время наших встреч – почти ни во что.
        «Зачет!» – красноречиво говорили выпученные глаза и взлетевшие ко лбу брови Ассада.
        Брат собеседницы облокотился на перила, отделявшие верхний, «кухонный» этаж от нижнего, «гостинного».
        – Инга, а о ком речь-то? Кажется, я не в курсе.
        Она издалека замахнулась на него рукой. Судя по всему, между ними была разработана система условных знаков, которую остальные не могли и не должны были понять. Роза тоже заметила этот жест.
        – О человеке по имени Франк, Ханс Отто, – выпалил Ассад. – Может, вы с ним пересекались?
        Хозяин квартиры улыбнулся и замотал головой. Почему он ничуть не удивился? Неужто Инга Дальбю еще более распутная, чем они полагают? Или ее братец замешан в каких-то делишках с Франком?
        – Судя по реакции вашего брата, Инга, мне показалось, что у вас были другие мужчины помимо Франка? Или я ошибаюсь?
        Откинув голову назад, она вздохнула.
        – Мы как-никак островитяне. Когда свежая кровь сама течет в рот, невозможно не отведать. В старину так поступали, чтобы обновить гены. Вы только представьте себе, насколько изолированы Фарерские острова или Исландия. А сейчас – просто ради удовольствия и интереса. Да, естественно, были и другие.
        Роза покачала головой. Видимо, эту тему можно было опустить.
        – Инга, мы остановились на его одежде, – напомнила она.
        – Ах, да… Для того времени это было немного странно, но на самом деле очень стильно. Жемчужное ожерелье на шее, свободная крестьянская рубаха и джинсы. Сапоги с довольно длинными голенищами. Не ковбойские, но самодельные, с широкими носами. Не очень изящные, но на нем смотрелись оригинально. Иногда он напоминал мне казака.
        Они слушали ее еще двадцать минут. Некоторые детали были зафиксированы в блокноты. Реплики, которыми они обменивались с Франком. Чем они занимались, когда находились вне салона автомобиля. Все эти тривиальные вещи едва ли можно было назвать уликами в полицейской терминологии. И все же образ мужчины получился более осязаемым, чем прежде.
        – Инга, мы просим вас ставить нас в известность о своих перемещениях. – Карл протянул ей визитку. – Вы не являетесь подозреваемой, однако ваше участие может оказаться очень важным, если нам понадобится помощь в работе над еще не выясненными вопросами. Кроме того, вас могут привлечь к опознанию личности, если мы его обнаружим. И еще одна вещь. Мы хотели бы, чтобы вы попросили своего мужа найти фотографию, сделанную вами во время экскурсии в церковь в Эстеларсе. Потому что вы сами, кажется, не собираетесь возвращаться на остров в ближайшее время, верно? Я, правда, думал, может, вы захотите детей повидать?
        Как ни странно, слова Карла заставили ее брови сдвинуться, но отнюдь не вследствие обиды или скептицизма. Она нахмурила брови, словно вот-вот собиралась расплакаться.
        – Или вы больше не видитесь с детьми? – предположил Карл.
        – Конечно, вижусь. Они оба учатся в гимназии в Слагельсе. Мы увидимся в ближайшие выходные.
        – И все-таки, кажется, вы расстроились? Мы чем-то взволновали вас?
        Инга покачала головой.
        – Расстроилась? Что вы… Я только подумала, что Франк не мог совершить того, в чем вы его подозреваете. И если вы его найдете, я очень хотела бы с ним увидеться.
        Очень!
        Они уже стояли на пороге, когда Карл обернулся и совершил последний выстрел. Если это получалось у Коломбо[136], почему бы и ему не попробовать?
        – Инга, последний вопрос. У Альберты был мобильный телефон?
        Женщина замотала головой:
        – Нет. Но у многих девушек были.
        – А у Франка?
        – Нет, насколько мне известно. Он вообще не был приверженцем материальных ценностей. Скорее наоборот.
        – О’кей. И все-таки еще насчет имени. В тот раз, когда мы были у вас на Борнхольме, вы сказали, что Альберта называла при вас другое имя Франка, которое вы не помните. Похожее на библейское. Короткое, как Ной или Иов. Помните свои слова?
        – Ну да, конечно.
        – Прекрасно. – Мёрк перевел взгляд на Розу. – Итак, какой вывод мы можем сделать, Роза?
        – А вот какой: нереально сложно поверить в то, что Инга Дальбю была не в курсе, как называет себя ее возлюбленный. И если она, по каким-то весьма сомнительным причинам, услышала это имя только от Альберты, кажется крайне маловероятным, что оно вылетело у нее из головы. Если хотите знать мое мнение, это имя должно было въесться ей в самую подкорку.
        Карл обернулся на Ингу Дальбю. Она казалась прибитой к полу, словно ее взяли с поличным.
        – Что скажете, Инга?

        Глава 29

        Конец марта 2014 года
        Побеседовав с Пирьо, Ширли свернула двухцветный ремень и положила его на подоконник. Так он и лежал рядом с косметичкой и привезенными из дома книгами, постоянно напоминая о себе.
        «Ванда теперь на Ямайке», – успокаивала себя женщина. Правда, она могла бы попробовать связаться с родственниками Ванды, но у нее не было уверенности в том, что она найдет нужных людей, нужные телефоны и получит требуемые ответы на свои вопросы. Когда Ширли вспоминала о Ванде, сведения о ее личности, происхождении и планах на будущее казались ей чем дальше, тем эфемернее. Действительно, Ванда сказала, что поедет на Эланд, но она всегда была темпераментной и спонтанной женщиной. И разве Ширли могла быть уверена в том, что, столкнувшись с определенными обстоятельствами, Ванда не поменяла планы? Нет, конечно.
        Тем не менее при первом удобном случае она выкладывала историю о мистическом исчезновении Ванды. Красочно и подробно описывала, как ее лучшая подруга увлеклась, даже обольстилась личностью Ату при знакомстве с ним, как она вообразила, что должна стать для него избранной. Поначалу ученики посмеивались над этой историей о честолюбии, но чем дальше, тем меньше она вызывала интереса и больше раздражения.
        – Кое-кто считает, Ширли, что тебе следует быть осторожнее со словами, – сказал как-то ей мужчина, работающий в столярной группе. – История о ремне вызывает беспокойство и множество необоснованных спекуляций. И нам это совсем не нравится. Возможно, тебе стоит подумать об уходе из Академии, раз пребывание здесь связано у тебя с какими-то неприятными ощущениями.
        Не то чтобы эти слова были особо жестокими, но они запали глубоко в душу Ширли. Получается, она сама себя ставила в положение изгоя? Неужели окружающие люди действительно считали, что будет гораздо спокойнее, если она покинет Академию?
        Ширли не хотела прослыть отщепенкой, она стремилась быть желанной и любимой всеми, поэтому перестала говорить об истории Ванды Финн.
        По окончании периода обучения женщина намеревалась просить о постоянном проживании в Академии и больше всего на свете хотела, чтобы ее просьба была удовлетворена. Ибо с каждым месяцем Ширли все больше и больше убеждалась, что именно здесь ей надлежит провести остаток жизни, а возможно, в стенах Академии она даже обретет спутника жизни.
        Валентина являлась одной из тех, с кем Ширли могла обсудить планы на будущее, так как в их положении было много общего. Несколько раз на общих собраниях она видела ее в обществе парня – вероятно, возлюбленного, – однако связь распалась, и впоследствии две женщины сблизились. Бо?льшую часть времени Валентина занималась сайтом и рекламным продвижением Академии, однако недавно по собственному желанию была привлечена к помощи в поддержании внутреннего распорядка и оказалась вдруг значительно ближе и доступнее для Ширли.
        Они делились друг с другом своим печальным прошлым и вместе радовались, что наконец-то избавились от постоянной травли и издевок со стороны окружающих и обрели новое, несравнимо более приятное бытие.
        Когда Валентина стала рассказывать о своем несчастном житье в Испании, Ширли удивилась, ибо при взгляде на всех окружавших ее успешных на вид людей ей никогда не приходило в голову, что за спиной подавляющего большинства лежал опыт, подобный ее собственному. Прежде она не сомневалась в том, что является единственной персоной, попавшей в Академию, кому ни разу в жизни не улыбнулась удача. И вот теперь Ширли обрела единомышленницу, которая убедила ее в том, что ее история не уникальна в этих стенах.
        – Ширли, тут у каждого есть свой скелет в шкафу, который никто не хочет выпускать на свет. Помни об этом и внемли Ату, когда тот в следующий раз скажет, что он «видит тебя». Он знает всю твою подноготную и желает, чтобы ты не потеряла себя.
        После такого откровения они сблизились во многих смыслах. Валентина призналась, что после Малены у нее еще не было такой близкой подруги, и Ширли была польщена и тронута.
        Естественно, никто не запрещал обсуждать жизнь, текущую за пределами Академии, однако многим это казалось неправильным. Это не относилось к Ширли и Валентине, и они успели обсудить множество общих интересов и склонностей.
        – У девушки, выросшей в Севилье, Джордж Клуни способен вызвать столь же жаркие грезы, как у той, что живет в Бирмингеме, – как-то призналась Валентина.
        Как и Ширли, Валентине гораздо больше нравился Энрике Иглесиас, нежели его отец; Джулия Робертс вызывала большую симпатию, чем Шерон Стоун; пиво казалось вкуснее, чем вино; а опере она предпочитала мюзиклы.
        Они обсуждали сотни вещей, которые любили или ненавидели, и всякий раз радовались тому, насколько схожи могут быть люди по духу, несмотря на культурные различия.
        Вообще-то было не принято посещать чужие комнаты, и все же эти две женщины частенько нарушали правило и сидели в комнате у одной из них, болтая о том, о сем.
        В один из таких вечеров Валентина заметила на подоконнике у Ширли ремень и выслушала подробный правдивый рассказ о том, во что вылилось для Ширли обнаружение этого предмета.
        Валентина слушала с большим вниманием. Очевидно, она слышала эту историю впервые. И когда Ширли завершила повествование и пожала плечами, словно извиняясь за безумные мысли, пришедшие ей в голову, ее подруга отвернулась и долго сидела молча, глядя в окно.
        Ширли решила, что повела себя как идиотка, затронув недозволенную тему. Что сама разрушила дружеское доверительное отношение, проявленное к ней Валентиной, и теперь ничего нельзя исправить.
        Она уже собиралась извиниться и признать свои подозрения глупостью чистой воды, поспешить убедить подругу, что теперь-то Ширли уверена – Ванда Финн живет себе припеваючи на другом конце земного шара. Вдруг Валентина повернулась к ней со взглядом, совершенно несоответствующим столь умиротворяющему, благостному месту.
        – Это напомнило мне о странном и весьма неприятном сне, приснившемся мне недавно, – сказала она с мрачным взглядом. – Но я не уверена, что стоит рассказывать его тебе.

        Глава 30

        Четверг, 8 мая, и пятница, 9 мая 2014 года
        – Карл, включи громкую связь, – попросила Роза.
        Мёрк колебался – он знал, с кем имеет дело.
        – Роза, давай лучше помолчим, а? – одернул ее читатель мыслей Ассад.
        Та медленно кивнула, опустив подбородок до самой груди.
        Карл набрал номер. Час был поздний, но опыт подсказывал ему, что все музейные директоры – в некотором роде фанаты своего дела и имеют обыкновение допоздна засиживаться на рабочем месте. В том числе и этот.
        – Вы утверждаете, что он лучший специалист, занимающийся всем, что связано с культом солнца на Борнхольме?
        Ассад кивнул.
        – Карл, он археолог. Именно он раскопал эту фигню.
        Мёрк поднял большой палец в одобряющем жесте.
        Этот пасмурный день оказался на удивление удачным. Инга Дальбю как из пулемета выдала им всю информацию, которой владела. Тот факт, что она не в курсе псевдонима Франка, женщина тоже объяснила вполне правдоподобно. Они занимались сексом, больше ничего их не связывало. То, что Альберта стала играть в жизни этого мужчины более важную роль и узнала о нем то, чего не знала Инга, задело ее за живое.
        Вообще-то не очень приятной она оказалась женщиной, эта Инга.
        – Краеведческий музей Борнхольма, Филип Ниссен, – лаконично представился человек на другом конце провода. Дело пошло, директор еще сидел в своем рабочем кресле.
        Карл взглянул на его фотографию на компьютерном экране. Полноватый, с всклокоченной бородой, в очках с чересчур толстыми линзами. На его взгляд, натуральный нерд[137].
        – Нет, к сожалению, я не могу сейчас разговаривать – музей закрыт. Так что вам придется подождать до завтра. Я собираюсь идти кататься на скейтборде со своими мальчишками. Поймите, они уже ждут меня на улице.
        Однако! Все-таки не стоит судить о человеке по очкам в роговой оправе. Но скейтборд тут потребуется мощный. Видимо, сделанный по специальному заказу.
        – Мы только хотели бы спросить, помните ли вы парня из лагеря хиппи, который в тысяча девятьсот девяносто седьмом году интересовался вашими раскопками и увлекался историей солнечных культов и солнечными камнями?
        – К сожалению, нет, – запыхавшись, ответил директор – видимо, уже спускался по лестнице со скейтбордом и всей экипировкой под мышкой. В таком случае он перевел звонки на свой мобильный, а значит, никакой речи о «рабочих часах» вообще не могло быть.
        – Его звали Франк! – крикнул Ассад.
        Внезапно пыхтение в трубке прекратилось. Либо он остановился и задумался, либо рухнул с лестницы вместе с доской.
        – Так-так, вы говорите, Франк… Так, может, вы имеете в виду Франка Скотта? Его?
        Роза хлопнула всей пятерней по ладони Ассада – один-ноль в его пользу – и тут же побежала к компьютеру в углу. Теперь у нее было полное имя.
        – Высокий длинноволосый парень с ямочкой на подбородке? – продолжал Карл.
        – Да-да, это он. Но почему вы называете его хиппи? Он совсем не был хиппи.
        – Из-за его стиля одежды.
        Собеседник рассмеялся.
        – Да он был одет ровно в такое же тряпье, как и все мы. А вы, видимо, предпочли бы месить грязь и орудовать шпателем в костюме от Армани?
        – Вряд ли. Вы общались с ним после этого? Мы хотели бы связаться с ним.
        – Эй, парни! – раздался крик в трубке. – Я сейчас закончу говорить по телефону и присоединюсь, договорились?
        Судя по всему, парни были несогласны.
        – Общались? – вернулся он к разговору. – Ну-у, я бы не сказал. Он же сбежал с острова, но некоторое время мы еще переписывались. Кажется, пару месяцев. У Франка имелись кое-какие теории, он очень серьезно относился к поиску свидетельств о существовании солнечных культов, которые могли бы подтвердить предположение о происхождении всех религий из одного-единственного источника: тут затронуты солнце, смена времен года, двенадцать созвездий…
        – Вы переписывались. Каким образом? Письма? Имейлы?
        – Письма. Он был довольно консервативен. Но я уверяю вас, эти письма не сохранились. Вокруг меня и так хватает всякого бумажного старья.
        – И ни одного имейла?
        – Нет. А возможно, один-единственный. Франк тогда консультировался с одним из моих коллег, только не спрашивайте, где и у кого. Они прислали мне какой-то небольшой вопрос, считая, что я являюсь экспертом по этой теме. Кажется, какая-то деталь относительно хенджей[138].
        – Надеюсь, этот имейл сохранился?
        – Это было бы странно, учитывая, что с тех пор мы три раза меняли компьютеры. Нет, конечно, он не сохранился.
        – Распечатка?
        – Я принадлежу к немногочисленной группе людей, которые стремятся сократить расход бумаги в наш век цифровых технологий. А потому – распечатки тоже нет.
        – Вы помните адрес Франка?
        – По-моему, он мне его не сообщал.
        – По-вашему?
        – Он мне точно его не сообщал. Он жил в пригороде Копенгагена, насколько мне известно. Именно там Франк проще всего мог получить доступ к интересующим его сведениям.
        – Каким сведениям?
        – Содержащимся в коллекции Национального музея, Королевской библиотеки, Государственного университета и так далее. Он впитывал в себя знания как губка. Он проявил исключительную любознательность в отношении становления солнечного культа на нашем острове, и его можно понять.
        – Еще бы, – прокомментировал Карл.
        Даже Гордон заулыбался. Вот бы такое настроение царило в их стихийном «штабе» всегда!
        – Может, лучше побеседуем с вами завтра? А то мальчики меня подгоняют. Они несколько нетерпеливы, – настаивал директор музея.
        Карл машинально покачал головой. Нет уж, увольте.
        – У вас есть фотография этого человека? Ведь вы, наверное, много фотографировали в процессе раскопок?
        – Пес его знает… Возможно, и найдется пара кадров, где он стоит на заднем плане. Но это было так давно… И хотя я археолог, все-таки не всякое старье берегу как зеницу ока, а? – Он заливисто рассмеялся и столь же внезапно замолчал, когда Карл выдал следующую фразу.
        – Речь идет об убийстве, – сухо констатировал Мёрк. – Попросите своих мальчиков проехаться немного вперед. Нам необходимы ответы на все вопросы.

* * *

        – Ну и дерьмо! – раздался голос Розы. – Ни одного Франка Скотта в Датском персональном регистре. Черт-те что.
        Карл запустил руку в нагрудный карман в намерении достать очередную сигарету, но вынужден был оставить эту затею, когда Роза указала ему на висящую на стене табличку, на которой крупными печатными буквами было написано: «Курение убивает не только тебя, но и окружающих, гребаный убийца!»
        Любезнее не скажешь.
        Карл засунул сигареты обратно.
        – Директор музея мог неправильно расслышать имя или просто позабыл его, – заметил он.
        – Ну да, либо парень постоянно менял имена, а то и вовсе сбежал за границу, – предположил Гордон.
        Роза презрительно посмотрела на горе-коллегу:
        – Если в тот или иной период истории современной Дании в нашем государстве проживал человек по имени Франк Скотт, я, несомненно, отыскала бы его, так и заруби себе на носу.
        – Я вовсе не имел в виду, что…
        Гордон огляделся в надежде найти хоть немного сочувствия. Господи, ну и дурак.
        – Возможно, он не является и никогда не являлся гражданином Дании, – попытался держать он оборону. – Он мог принадлежать датскому меньшинству Шлезвига. А может, он вообще швед.
        Мёрк кивнул Розе. Конечно, можно было допустить любой из этих вариантов, так что он похлопал Гордона по спине, насколько смог дотянуться с кресла, а Роза принялась печатать как одержимая.
        – Карл, с этим директором музея что-то не то, – проворчал Ассад. – Он помнит Франка и множество подробностей о том, как тот помогал ему в раскопках и о чем они разговаривали, – но совсем не помнит Альберту.
        – Ассад, специалисты часто бывают по-идиотски зациклены на своем предмете. Они не видят дальше своего носа.
        – Э, нет, я бы не назвал его наблюдателем собственного носа, ведь он помнит много всего. Какая была погода, как выглядел автомобиль Франка, как они обсуждали размеры солнечного хенджа и древние святилища, которые откопали. Он помнит, что Франк был вегетарианцем, что он одинаково хорошо владел обеими руками. Кроме того, он помнит, что однажды Франк привел с собой на раскопки девушку из своего лагеря и что она говорила по-шведски с финским акцентом. Мне кажется, у него прекрасная память, тем более история с Альбертой довольно-таки громкая. Весь транспорт на острове был осмотрен, в том числе, несомненно, и внедорожник борнхольмского музея, на котором он приезжал к месту раскопок.
        – Ассад, к чему ты клонишь?
        – А я понял, – выпалил Гордон, подняв вверх указательный палец, как в школе. Неужели ему не объяснили, что сначала надо поднять палец, и лишь когда тебя спросят, отвечать? – Я считаю, что его не было на Борнхольме, когда случилось несчастье.
        Он вновь добился одобрительного хлопка по спине. На этот раз от Ассада.
        – Вот именно, босс, – согласился тот. – Мы совсем забыли спросить его об этом. Вероятнее всего, Франк позаимствовал минибус, принадлежавший музею, и на нем совершил наезд, если музейный работник предоставил машину в его распоряжение на время своего отъезда.
        Карл щелкнул пальцами, обращаясь к Ассаду, который немедленно побежал в угол с мобильником в руках.
        – Роза, ну что скажешь? Нашла что-нибудь?
        Коллега покачала головой.
        – Думаю, Франк пользовался множеством фальшивых имен.
        – То есть, получается, мы вновь не имеем никаких зацепок, – констатировал Карл. – Когда мы довольно жестко прижали Ингу Дальбю, она сказала, что он сменил имя на более короткое, вроде бы похожее на восточное и начинающееся на «А». И каким образом, скажите на милость, мы можем использовать эти сведения? Теперь Филип Ниссен утверждает, что Франк носил фамилию Скотт, но такого человека, естественно, не существует. Где ты успела поискать, Роза?
        Она нарисовала в воздухе окружность. Все соседние страны, означал этот жест.
        Ассад захлопнул мобильный телефон.
        – Филип Ниссен говорит, что той осенью он довольно часто уезжал. Но, само собой, автомобиль музея никому не одалживал.
        Вздох Ассада оказался заразительным.
        – Займусь дальнейшим обзвоном представителей нетрадиционной медицины, – решила Роза. – Возможно, кто-нибудь из них свяжет Франка с двумя солнечными камнями.

* * *

        Когда Карл пришел на следующее утро, она уже сидела на рабочем месте – с растрепанными волосами, в той же самой одежде, что и накануне. Из каморки Ассада раздавался громкий храп, который Карл немедленно идентифицировал как не принадлежащий Ассаду. Не надо было обладать детективными способностями, чтобы догадаться – тут произошло кое-что любопытное.
        – Ага, – поделился своими разоблачениями Карл. – Судя по всему, парочка сотрудников ночевала прямо в «штабе».
        – Да, – подтвердила Роза, не оборачиваясь. – Нам-таки надо каким-то образом прорваться сквозь эту непрошибаемую стену, так что я решила – с утра пораньше застану жителей Борнхольма врасплох, пока они нежатся в своих тепленьких постельках и еще не успели слинять на работу.
        «Видимо, тут был совершен прорыв не только сквозь стену», – с кривой ухмылкой подумал Карл. Да и в тепленьких постельках с утра пораньше она застала врасплох не только борнхольмцев.
        – А Гордон?
        – Ах да; видимо, у него потребность в сне побольше, чем у меня.
        Бедный мальчик. Наверное, она выкачала всю энергию из этой дохлой кишки.
        – Как результат?
        Роза резко обернулась. Редко она выглядела настолько торжествующей. Триумфом сияла даже потекшая черная тушь.
        – Много всего. Я дозвонилась еще до нескольких представителей альтернативной медицины и разделила их по группам. Половина из них слишком молоды для того, чтобы свидетельствовать о событии, случившемся почти двадцать лет назад; четверть – мягко говоря, чересчур бестолковы, от них ничего конкретного и существенного не добьешься; и, наконец, еще четверть стараются помочь, чем только могут, ибо подходят нам по возрасту, объему обретенной мудрости и наличию здравого смысла.
        – И?.. – нетерпеливо оборвал ее Карл.
        – На этот раз мне удалось заполучить двоих – астролог-эзотерик и терапевт Аура-Сома[139]. Причем они оба прекрасно помнят Франка, его солнечные камни и большой интерес к солнечным культам.
        Карл сжал кулаки. Поехали.
        – Есть имя? Есть адрес?
        – Нет.
        – Я так и думал. – Он расслабился и почесал шею. – А что есть?
        – Описание соответствует данному Ингой Дальбю. Тут все согласны. Но они добавили ряд новых характерных особенностей. Например, то, что наш Франк совершенно освободился от современных технологий.
        – Никакого сотового телефона?
        – Ни сотового телефона, ни персонального компьютера. Он все писал от руки, ручкой. Машина, на которой он ездил, была взята напрокат. Он никогда не пользовался кредитной картой, всегда только наличными.
        – Поэтому нигде и не наследил, так?
        Роза ткнула пальцем ему в грудь.
        – Да – и все-таки не совсем так.
        – В смысле?
        – Один из моих собеседников считает, что доскональное знание борнхольмских культов было лишь вершиной айсберга. Франк также обладал обширными универсальными познаниями в астрологии, теологии, астрономии и древней истории. Он глубоко вникал в суть всевозможных древних верований и их пережитков. И потому всегда охотно вступал в осмысленную дискуссию на эти темы. Астролог-эзотерик даже считает, что его идеи были вполне новаторскими.
        – И как это нам поможет? И что это еще за туфта – «астролог-эзотерик»?
        – Ну, тут речь о том, чтобы обрести силу для выявления скрытых духовных намерений текущего воплощения сущности. Помочь душе достичь цели воплощения во всей полноте.
        Карл попытался подыскать подходящее случаю выражение лица. Услышанное было выше его понимания.
        – И все-таки, почему так важно, что его теории были… как ты там сказала, новаторскими, что ли?
        – Это значит, что он заражал окружающих своим неуемным энтузиазмом. Те, кто жили в лагере в Элене, в той или иной степени являлись членами единой духовной семьи, ну или его последователями, терапевт Аура-Сома это подтвердила. Однажды, когда Франк пришел к ней укрепить свою ауру, он привел с собой одного из учеников.
        – Почему ученик? Как можно было понять, что это именно ученик или последователь?
        – Погоди, Карл, не все сразу. Причиной, по которой Франк посещал большое количество альтернативных лекарей, было, естественно, его стремление поучиться у них, вникнуть в их тайны. Он словно хотел объединить альтернативные знания и техники целительства, привести их все к общему знаменателю. Целительство, религии, энергетические потоки, древние науки, алхимию, астрологию, ясновидение и тэ дэ, и тэ пэ. Не спрашивай, к чему именно стремился этот Франк, ибо он жаждал создать единую науку, ни больше ни меньше. – Она вновь ткнула в него пальцем.
        – И что?
        – А то, что Франк хотел основать новую духовную философию. Он хотел собрать все, что было полезным, и объединить, а человек, пришедший с ним, был свидетелем истины, по его собственным словам.
        – Черт возьми, странно как-то. Ну и что, в итоге он обосновался где-то?
        – Они оба думают, что да. А терапевт Аура-Сома даже помнит имя человека, который сопровождал Франка. Его звали Симон Рыбак. И все еще смеялись, ибо более символичное имя сложно себе представить, правда же? Итак, Франк выступал в качестве мессии, а Рыбак – в качестве его спутника. Одна из моих утренних собеседниц рассказала, что Симон Рыбак проявил неподдельный интерес к ее саду с лекарственными травами и сказал, что тоже не отказался бы от такого. И, наконец, последнее, Карл! – Палец, угрожающий пронзить чрево Мёрка, вновь выстрелил вперед. Ему даже захотелось схватить ножницы и чуток укоротить это щупальце.
        – Да говори уже наконец, черт подери! Что дальше?
        – Мужчина по имени Симон Рыбак основал-таки свой питомник растений. Он находится у Хольбэка в районе под названием Святой Угол.
        – Святой Угол? Ну, понятное дело, такое название почему-то меня нисколько не удивляет. И самый последний вопрос. Что такое терапевт Аура-Сома?
        – Ну да, тут немного странно. Я решила не спрашивать у нее, сама посмотрела в Интернете. Что-то связанное с бутылочками, содержащими целебные цветные вибрации… вообще-то я не совсем поняла.
        Карл потянулся за сигаретой. Вероятно, в выяснении смысла этой профессии можно было далеко уйти по тонкому льду – и так никогда и не добраться до сути.

* * *

        – Карл, а ничего, что мы Розу с собой не взяли? Все-таки она этого мужика нашла, – засомневался Ассад, молотя челюстями жвачку, которую запихнул в рот пятьдесят пять километров назад.
        – Ассад, глянь на навигатор. Я думаю, после Мункхольмброэн нам надо миновать Эриксхольм, что скажешь?
        – Скажу, что зря мы Розу не взяли. А как только съедем с моста, поворачивай налево.
        Карл смотрел на сверкающий к югу фьорд с выделяющейся бухтой, с небольшими островками и выдающимся в воду мысом. Насколько он мог разглядеть, на противоположном берегу, на полуострове, в гордом одиночестве притулился к низинным пастбищам белый домик.
        – Видишь, она вполне пришла в себя, раз они с Гордоном…
        Мёрк перевел взгляд на будку, в которую они с Виггой частенько заглядывали, уезжая на выходные за город на мотоцикле. То были прекрасные дни, особенно учитывая, что на большее у них не было денег. И насколько он преуспел в жизни с тех пор?
        – Ассад, я подумываю об увольнении, – выпалил Карл, поддавшись внезапному импульсу. – Естественно, Ларс Бьёрн обрадуется. И тем не менее…
        Ему даже не пришлось смотреть на Ассада, чтобы понять, что тот перестал жевать. Он определил это на слух.
        – Наверное, это худшее, что может приключиться со мной, – сказал сириец на удивительно чистом датском языке, так что Карлу даже пришлось резко повернуть к нему голову. – Карл, тут сворачивай, – акцент прорезался снова. – Не понимаю. И что бы ты стал делать?
        – Открыли бы с тобой сирийское кафе. И подавали бы исключительно чайный клейстер с мятным привкусом и скользкие пирожные. Чай-клейстер и арабская музыка на всю катушку.
        Напарник снова принялся за жвачку. Кажется, не поверил в серьезность намерений Карла. А жаль.
        Они проехали по проселочной дороге несколько ферм, затем пересекли какую-то деревню и устремились дальше, направляясь к отдельно стоящему домику.
        – Какое захолустье! – констатировал Ассад, когда пейзаж развернулся перед ними во всем своем промозглом великолепии. Значит, он никогда не бывал в Вендсюсселе.
        На Карла вновь снизошло вдохновение:
        – Ассад! Не хочешь завтра смотаться со мной в Брёндерслев на похороны моего кузена? Познакомился бы с моими родителями и остальными соплеменниками…
        – У кого сопли? – успел поинтересоваться Ассад, перед тем как в конце дороги замаячил пресловутый домик. С обеих сторон простиралась водная гладь с виднеющимся далеко на горизонте мостом, сзади и спереди раскинулся лес с пересекающей его нитью дороги. Завораживающий вид, поистине мировая жемчужина пейзажа.
        Ландшафт казался таким доступным и приветливым, но «Холистический питомник растений» оказался не столь дружественным местом. Два рычащих дьявола из породы тех, что натравливали на несчастных христиан на арене Колизея в Древнем Риме, стояли и царапали землю когтями, в любой момент готовые перемахнуть через изгородь.
        «Биртемайя и Симон Рыбак. Сначала позвоните», – гласила прозорливая надпись на небольшой табличке. Карл с усердием нажал на кнопку и долго удерживал ее пальцем.
        – Хати и Сколь[140], место! – прогремел по двору голос.
        Мужчина в штанах, заправленных в сапоги с деревянными подошвами, и мешковатой крестьянской рубахе провальсировал между парой здоровенных луж и направился навстречу гостям.
        – У нас посетители! – гаркнул он, обернувшись на дом.
        Карл опустил руку в карман за удостоверением, но Ассад жестом остановил его.
        – В какой красивой местности вы обитаете! – заметил он, протягивая руку через изгородь. – Мы пришли попросить вас кое в чем нам помочь.
        Хозяин отворил калитку, псины заворчали на Ассада.
        – Они не привыкли к темнокожим.
        – Никаких проблем. Я умею с ними управляться, – заявил Ассад, как вдруг главный кобель ринулся на него с намерением цапнуть.
        Карл отпрыгнул в сторону, а Ассад замер на месте – и в тот самый миг, когда хозяин питомника попытался остановить зверя, испустил адский крик, который заставил обеих собак прижаться к земле, как жалких щенков, и проявить величайшую покорность.
        – Так-то лучше, – одобрил Ассад их поведение и стукнул себя по бедру, тем самым скомандовав им «к ноге».
        За то время, пока они ползком приблизились к Ассаду и позволили ему похлопать себя по холке, Карл и хозяин зверинца не произнесли ни звука.
        – Так о чем это я? – опомнился Ассад, а собаки уже встали по обе стороны от него, словно обрели нового господина и повелителя. – Ах да, нам нужна некоторая помощь. Для начала мы хотели бы приобрести какое-нибудь средство, которое помогло бы мне нормально спать.
        Карл не верил собственным ушам. Если Ассад заснет крепче, чем спал в отеле Рённе, он ведь и вовсе никогда в жизни не проснется.
        – А еще нам нужно что-то, чтобы помочь моему другу сохранять бодрость на протяжении всего дня. А затем мы бы хотели задать вам пару вопросов, если вы не против.
        Удостоверение так и осталось лежать у Карла в кармане.

        Глава 31

        – Вот то, что нужно. Эти травы, несомненно, помогут вам избавиться от бессонницы, – заверил Симон Рыбак Ассада. – А для вашего друга подойдет вот это.
        Он отошел в угол гостиной, похожей на воронку, оставшуюся после попадания снаряда; здесь ничего не согласовывалось друг с другом. Мебель, которую никто не купил бы даже на блошином рынке, ковры с намертво приставшей собачьей шерстью, грязные кофейные чашки, а также мириады красочных плакатов с изображениями индуистских божеств вперемешку с фотографиями датских пейзажей в золотых рамах. Рыбак выдвинул ящик клона того бюро, что стояло у деда Карла в портняжной мастерской в Рисскове.
        Карл уже собирался спросить у хозяина, откуда у него это бюро, но тот протянул Ассаду маятник, снабдив его краткой инструкцией по применению вещицы.
        – Вам надо будет делать то же самое, – обратился он к Карлу. – Спокойно удерживайте маятник в руке и откалибруйте его своей энергией. Затем надо подвесить его над растениями, которые собираетесь себе заваривать. Тогда будет ясно, правильные ли травы я для вас подобрал.
        Карл взял маятник за шнур, стараясь не гримасничать. Лишь бы эта чертова висюлька повела себя как надо, тогда можно будет двигаться дальше.
        Мёрк подергал шнур снизу и сверху, чтобы привести его в движение.
        – Нет-нет, вы должны сидеть неподвижно, маятник сам все определит. Он улавливает энергетические потоки вокруг вас, – пояснил мужчина.
        Тем временем за спиной хозяина проскользнула женская фигура в серой одежде. Гости кивнули ей, но не удостоились ответного кивка.
        Карл скептически посмотрел на замерший маятник. По-видимому, в сушеной траве оказалось не так уж много энергии.
        – Нет, ничего не получится, придется откалибровать еще раз. Сделайте так же, как ваш друг, который прекрасно справился с задачей. Во-первых, другую руку держите под маятником и попросите его отреагировать в ответ на ваш вопрос.
        Карл повернул голову к Рыбаку. Он совсем, что ли, рехнулся?
        – Давайте.
        Мёрк подвесил маятник в двух сантиметрах от своей ладони. «Отреагируй, будь добр», – чуть ли не прошептал он, но по-прежнему ни шиша не происходило. Ясен пень.
        – Подойдите с маятником ко мне, – подозвал его хозяин, затем поднес маятник ко рту и принялся всасывать воздух вокруг него небольшими порциями. Он проделал это несколько раз, глубоко сосредоточившись, а затем поместил маятник перед глазами и с невероятной силой подул на него после суперглубокого вдоха. – Ну вот, теперь он чист, – объявил Симон. – Попробуйте снова.
        Только прыгнув вниз головой с пятиметровой вышки в бассейне под открытым небом, чтобы поразить Лизу, и где-то на середине пути вдруг осознав, что его плавки находятся на уровне коленей, Карл чувствовал себя более глупо, чем сейчас. Неужели он и впрямь сидит и пытается уговорить металлический конус покачнуться?
        Кажется, да.
        – Понятно, хорошо, – отстал от него Рыбак. – Теперь держите маятник над травами и спрашивайте у него, подходят ли вам эти травы.
        Мёрк сделал это только потому, что Ассад активно хлопал его по бедру под столом.
        – Я так и думал. Они вам не подходят. Вам надо что-нибудь не столь крепкое, а то сложно будет усидеть на одном месте.
        Карл кивнул и заявил, что – нет-нет, это именно то, что ему нужно. Он не хотел вновь выступить в роли доктора Месмера[141].
        – Как скажете, но я вас предупредил, – отозвался ботаник.
        Неужели он и вправду решил, что Карл когда-нибудь употребит в пищу эти вонючие корешки?
        – Положите маятник в карман, он вам еще непременно пригодится. Я добавлю пятидесятку к стоимости растений, так что не переживайте.
        Мёрк выдавил из себя подобие улыбки и поблагодарил Симона.
        – Вообще-то мы еще хотели поговорить с вами о том периоде, когда вы жили вместе с Франком на Борнхольме, в лагере неподалеку от Элене. Нам хотелось бы попросить вас поделиться своими воспоминаниями.
        Мужчина нахмурился.
        – Франк?
        – Да. Это его имя известно нам лучше остальных.
        – А почему вы вдруг этим интересуетесь?
        Ассад подоспел на выручку:
        – Мы увлечены его философией, связанной с солнечными культами. Мы с удовольствием побеседовали бы с ним самим, да только не знаем, где его найти. Может, вы нам подскажете?
        Серая женская фигура приблизилась к собеседникам, это движение заметил Симон.
        – А как вы вышли на меня? – спросил он, не отводя взгляда от жены.
        – Узнали о вас от одной из представительниц альтернативной медицины, которую вы посещали вместе с Франком. Она вспомнила ваше имя, с вами она тоже имела дело.
        Симон кивнул, когда Карл уточнил имя лекарши.
        – Да, верно. Я жил в лагере в Элене все лето, прекрасное было время. У нас с Франком наблюдались некоторые расхождения во взглядах, но наши беседы были поистине фантастичны.
        – О чем же вы беседовали? – полюбопытствовал Карл. – О солнечных культах, верованиях и так далее?
        – Да, и о многом другом. Мы с Франком присутствовали на раскопках в Риспебьерге, но он особенно привязался к этому месту, узнав о свершавшихся там когда-то жертвоприношениях и великих культурах, существовавших в этой местности несколько тысячелетий назад. Да, все верно. Вообще-то Франк даже прикарманил один из раскопанных солнечных камней, но мы стараемся об этом не распространяться. – Он рассмеялся, но тут же замолчал под пристальным взглядом супруги.
        – Вам известно, откуда у него это увлечение?
        – Мне кажется, он всегда интересовался этой темой. Конечно, и во время обучения в Государственном университете. Он сам рассказывал мне, что являлся слушателем нескольких курсов за год-два до нашей встречи, еще когда жил в Копенгагене.
        – Какие именно курсы он посещал?
        – Один курс читал преподаватель с теологического факультета. Не знаю, как его звали, но вроде он был профессором. Там было что-то совершенно новаторское, типа переплетения археоастрономии и происхождения религий.
        – Архео… что, простите?
        – Археоастрономия, представления древних людей о звездах и созвездиях.
        Ассад сделал пометку в блокноте, затем спросил:
        – Впоследствии вы общались с кем-то из приятелей по лагерю в Элене?
        – Нет, только с Сёреном Мёльгордом, но в последнее время он как-то совсем опустился.
        – Так-так… Значит, Сёрен Мёльгорд. Вы могли бы дать нам его адрес?
        – Мы общались какое-то время назад, а потом я потерял его из поля зрения. Понимаете, слишком уж он злоупотреблял наркотой. Как-то это не вполне гармонирует с тем, чем мы занимаемся. Правильно я говорю, Биртемайя?
        Поджав губы, женщина покачала головой. Хорошо, что они допрашивали не ее.
        – По-моему, он перебрался в общину приверженцев асатру к югу от Роскиле. Видимо, для него это был лучший выход, чтобы совсем не рехнуться.
        – А кто он вообще такой, этот Сёрен?
        – Ничего особенного. Просто один из тех, кто проживал в тот период в Элене. Насколько я в курсе, многие из нас попали впоследствии в маргинальную среду и вполне неплохо там устроились, но у Сёрена совсем не было никаких способностей, он был рядовой хиппи, случайно оказавшимся рядом. Пытался стать нумерологом, как Биртемайя, но так и не разобрался в самой сути нумерологии. Всем нам хочется как-то упорядочить картину мира, если вы понимаете, о чем я, а ему на все это плевать. – Симон рассмеялся.
        Карл закивал. Насколько он мог видеть, упорядоченная картина мира еще не вполне подружилась с гостиной, в которой они находились.
        – А как насчет вас самих? Как вы туда попали? – спросил он.
        В этот момент Мёрк все-таки извлек из кармана свое удостоверение, не обращая внимания на красноречивые взгляды Ассада.
        – Мы представляем полицию Копенгагена и хотели бы побеседовать с Франком об аварии, случившейся в период вашего проживания на Борнхольме. Мы считаем, что только он может помочь нам разобраться в том, что тогда произошло.
        Взгляд Симона Рыбака приклеился к карточке. На такой поворот событий он явно не рассчитывал.
        – Какая авария? – переспросил он с большим подозрением. – Я не знаю ни о какой аварии.
        – Вполне возможно. Но мы не собираемся говорить об этом с вами. Выражаю искреннюю надежду, что вы поделитесь с нами фамилией Франка, а также скажете, под каким именем он живет сейчас. Вы знаете, где он сейчас находится?
        – К сожалению, нет, – лаконично ответил Симон.

* * *

        – Ассад, признайся, что ты тоже хочешь вышвырнуть в окно эти растения? Они воняют до одури.
        – Карл, я заплатил за них пятьдесят крон.
        Вздохнув, Мёрк опустил пассажирское стекло.
        – Карл, все-таки прохладно, да еще и дождь моросит – может, закроешь окно? А то сиденье намокнет.
        Он проигнорировал эти слова. Или пускай растения отправляются за окно, или сидеть Ассаду в сырости. А когда они вылезут из машины, надо будет держаться подальше от любых манипуляций сирийца с приобретенными травами. Карл набрал рабочий номер Розы и попросил отыскать мужчину, который преподавал в Копенгагенском университете чуть раньше 1997 года, являлся теологом и специализировался на взаимосвязях между мировыми религиями и созвездиями.
        Затем в машине воцарилось молчание на целых двадцать километров. Комфортные условия, учитывая, что ехали они по трассе, по которой половине Зеландии именно в этот момент приспичило двинуться в Копенгаген.
        Когда они проезжали Роскиле в пробке на скорости десять километров в час, в окружении чрезвычайно раздраженных водителей, Ассад задрал ноги на приборную панель и отвернулся. Ну вот, пошло-поехало.
        – Карл, как-то нехорошо у нас все вышло там, в домике, – наконец выдавил он.
        Ровно то, что Карл и ожидал. Дальнейшие подробности выслушивать совсем не хотелось.
        – Ассад, ты ведь заметил, что женщина нас просекла. Она уже собиралась остановить его. Они не хотели нам помогать, неужели ты не понял? Нам так и не удалось получить никакой информации, и теперь остается надеяться только на какого-то Сёрена Мёльгорда. Но если для них запахло жареным, то мужика этого наверняка уже предупредили.
        – Запахло жареным? Карл, я не всегда понимаю твои слова. При чем тут запах жареного?
        – Так говорят, когда кому-то грозят неприятности, Ассад.
        – А почему именно жареное? Мне всегда казалось, это такой приятный аромат…
        – Не знаю.
        – И вообще, хорошо прожаренное…
        – Ассад, ты слышишь, что я говорю? Сдается мне, мы имеем все основания подозревать, что в этом деле что-то нечисто. Эти солнечные культы, солнечные камни… Не по нраву мне все это.
        – Не по нраву?
        – ХВАТИТ! Я не могу думать, когда ты меня постоянно дергаешь. Мне это не нравится – так лучше?
        Раздался телефонный звонок. Звонила Роза.
        – Курс назывался: «От звездных мифов к христианству», читался осенью девяносто пятого года преподавателем с теологического факультета Копенгагенского университета, в настоящее время профессор носит статус эмерита[142] и проживает в Пандрупе. Зовут его Йоханнес Таусен.
        Йоханнес Таусен. Можно ли придумать более удачное имя для богослова?
        – Пандруп – тот, что в Вендсюсселе?
        – А разве существуют еще какие-то Пандрупы?
        – О’кей, пришли мне эсэмэску с полным адресом, я съезжу туда завтра после похорон в Брёндерслеве. Спасибо, Роза.
        Не успел он моргнуть, как она положила трубку.
        – Ты думаешь побеседовать с профессором завтра? – переспросил Ассад.
        Карл кивнул. Он все еще размышлял над впечатлением, которое произвел на него Симон Рыбак. Почему они с женой проявили неуступчивость? Возможно, всем людям, проживавшим в Элене в течение того периода, есть что скрывать?
        – Я поеду с тобой.
        Мёрк отрешенно посмотрел на Ассада.
        – Хорошо. Спасибо.
        – Я вижу, ты погружен в свои мысли. Размышляешь над мотивом, да?
        – Естественно. – Карл поднял стекло, вызвав у Ассада глубокий вздох облегчения. – Я все больше и больше убеждаюсь, что мы на верном пути. Хаберсот был прав. Боюсь, у Франка развилась мания величия. Он возомнил себя мессией, и все, наверное, шло как надо, пока не вмешалась Альберта и каким-то образом не стала препятствовать ему.
        – Каким же образом, как ты думаешь?
        – Она стала для него обузой. Но есть еще и другой вариант, более жуткий, как мне кажется. Возможно, речь шла о принесении Альберты в жертву. Убийство, которое Франк со своими приспешниками из Элене хотели связать с солнечным культом. Жертвоприношение солнцу, которое, как ни странно, должно было случиться в тот момент, когда солнце только показалось из-за горизонта.

        Глава 32

        Пятница, 9 мая 2014 года
        Она почувствовала боль, накатывающую волнами. Странные спазмы, во время которых диафрагма сокращалась; так бывает, когда долго сидишь в одной позе или когда только что поглощенная пища неожиданно начинает вызывать дискомфорт. Естественно, эти ощущения беспокоили ее, как и прочие необычные сигналы, поступающие от организма. Однако буквально сутки назад она прошла очередной медицинский осмотр, и все шло по плану. Гинеколог, уверенно кивнув, объявил ей, что беременность протекает нормально, от чего Пирьо испытала облегчение и радость. Срок перевалил за шесть месяцев, ребенок здоров и жизнеспособен, так что она расценила неприятные ощущения как временные и безобидные.
        Когда дискомфорт почти совсем исчез, зазвонил телефон. Голос был ей знаком, но лишь после того, как собеседник представился, Пирьо заулыбалась.
        – А, Симон, Симон Рыбак! Сколько лет, сколько зим! – воскликнула она, пытаясь припомнить, когда в последний раз разговаривала с ним. Пять лет назад? А может, и десять?
        – Все у вас там нормально, Пирьо? – поинтересовался он.
        Она удивилась его интонации. Симон от природы не был наделен талантом к излишне настороженному восприятию действительности, так почему тогда он вдруг звонит и задает ей этот вопрос? Или Биртемайя что-то почувствовала?
        – А почему ты вдруг звонишь и интересуешься? – осторожно ответила она вопросом на вопрос.
        – Из-за Биртемайи.
        Как она и предполагала.
        Пирьо опустила взгляд на руки и увидела, что они уже затряслись.
        Каким образом Биртемайя обо всем догадалась? Как могла она узнать, что весь мир Пирьо рухнет ровно в тот момент, когда кто-нибудь пронюхает о ее расправе над Вандой Финн?
        – Нас посетили полицейские, они спрашивали об Ату. Точнее, полицейский и его помощник, иммигрант. Правда, они упоминали только имя Франк, но явно имели в виду Ату. Разыскивают его в связи с каким-то событием на Борнхольме.
        На краткий миг Пирьо испытала облегчение, однако быстро осознала смысл слов, только что произнесенных Симоном. Речь вовсе не о Ванде Финн. Речь о гораздо более жутких вещах.
        – На Борнхольме?
        – Да. Они расследуют дело о какой-то пропавшей девушке. Как там ее звали, Биртемайя? – спросил он у жены.
        Пирьо прекрасно знала ответ на этот вопрос. Но что могло случиться теперь? С тех пор минуло почти двадцать лет. Это дело давным-давно покрылось толстым слоем пыли.
        – Биртемайя напоминает, ее звали Альберта. И пока они тут ошивались, Биртемайя почувствовала, что для вас этот визит может оказаться фатальным. Ощущение было настолько сильным, что мы посчитали нужным предупредить вас. Вот поэтому я и позвонил. Тебе все это о чем-то говорит?
        Пирьо глубоко вздохнула.
        – Ты упомянул Борнхольм… Да нет, ничего не знаю ни о какой Альберте. Видимо, тут какая-то ошибка. А ты рассказал им, где мы живем?
        – К чему мне сообщать им эти сведения? Нет, я отослал их к Сёрену Мёльгорду и поспешил избавиться от их общества.
        Пирьо покачала головой. Идиот перенаправил легавых к еще более тупому идиоту. Ничего хорошего ждать не приходилось.
        – Ну, наверняка в таком случае нам ничего не угрожает, правда ведь? – произнесла она с некоторой долей скептицизма.
        – Не-ет, не вижу здесь никакой опасности, – ответил Симон. – Наш дружок настолько законсервировался, что с трудом вспомнит, что он делал накануне.
        На заднем плане в трубке кто-то забормотал. Кажется, голос был женский.
        – Биртемайя интересуется, как вы поживаете, Пирьо. Надеюсь, все отлично?
        В первый момент она хотела ответить утвердительно. Рассказать им о том, что у Ату ожидается наследник. Но вдруг ее пронзила боль, прострелившая тело насквозь от поясницы до нижней части живота. На мгновение Пирьо отстранила трубку, чтобы глубокими вдохами-выдохами подавить боль.
        – Спасибо за предупреждение, Симон, – поблагодарила она собеседника, стараясь дышать нормально. – Забудьте о визите полиции. Они просто ткнули пальцем в небо. А у нас действительно все хорошо. Передавай привет Биртемайе. Скажи, что я велела ей успокоиться. На этот раз, по всей видимости, она неправильно интерпретировала свое предчувствие.
        Пирьо положила трубку гораздо поспешнее, чем требовали приличия, и откинулась на спинку офисного кресла. Боль подобралась к грудине и будила нехорошие подозрения.
        Она принялась молиться Гору и высшим силам. Сначала за плод, затем за себя и, наконец, за Ату – беременность внесла коррективы в расстановку приоритетов. Спустя пару минут боль смягчилась.
        «Ничего страшного», – убедила Пирьо сама себя и почувствовала, как ребенок в животе пошевелился. «Ничего. Просто организм старается подстроиться. Все-таки я уже немолода. Наверное, так и должно быть».
        Симон Рыбак вспомнил про Сёрена Мёльгорда. Может, стоит позвонить ему и припугнуть, чтобы молчал? Или лучше не трогать его?
        Она покачала головой. Слишком высок был риск, что безмозглый простак ляпнет о ее звонке кому не следует. Сёрен Мёльгорд был самым слабым звеном в их сообществе. Он всегда поддавался искушениям и потому легко уступал любому давлению. Но что же мог он рассказать? Абсолютно ничего. Разве она не была в лагере Элене единственным человеком, помимо Ату, кто знал об Альберте? Конечно, только она и Ату.
        Пирьо снова покачала головой и постепенно начала расслабляться, по мере того как утихала боль в животе.
        Раздался стук в дверь.
        Она расправила складки на тунике.
        – Входите!
        На пороге стояла Валентина и держалась за дверь, словно извинялась за свое вторжение и не собиралась входить внутрь. Пирьо подозвала ее ближе. Она была матерью для всех учеников, и ее кабинет выполнял роль исповедальни, консультационного учреждения и центра социального обеспечения. Здесь не отказывали никому, кто обращался с какой-то проблемой, а Валентина явно пришла с проблемой – ее вид красноречиво говорил об этом.
        – У тебя что-то стряслось? – спросила Пирьо, прежде чем женщина села на предложенное место. Надо поскорее уладить проблему, чтобы получить возможность поразмыслить в спокойной обстановке. А потому она применила точно такую же технику расспроса, какую применяла в практике платного консультирования – прямые и жесткие вопросы. – Ты в чем-то разочаровалась? Или некие силы противостоят воцарению в твоей душе любви и мира? Скажи, Валентина, по этой причине твое лицо сегодня изобилует морщинами?
        Женщина затрясла головой. Когда Пирьо встретилась с Валентиной впервые, душа той была глубоко ранена постоянным подтруниванием со стороны коллег и физическими издевательствами со стороны сожителя, который обращался с ней как с проституткой или как с животным. Наконец приняв решение обратиться в Академию, Валентина воспринимала себя как инструмент с весьма ограниченной областью применения, который спустя некоторое время сломается и окажется на помойке. В тот период ее единственной движущей силой было отчаянное стремление к признанию, несущее печать ненависти к себе и убежденности в собственной неполноценности.
        И вот теперь, сидя с опущенным взглядом, она выглядела так, будто двух с половиной лет, проведенных в Академии, вовсе не существовало. Это была совсем не та Валентина, которую знали обитатели Академии.
        – Все началось со сна, Пирьо, – призналась она, собравшись с духом. – Недавно ночью мне приснился сон, будто над моей комнатой парит ангел с черными крыльями. Вскоре он проник сквозь крышу, спустился ко мне и положил руку мне на глаза. Свет от него исходил очень яркий, но не причинял мне никакого вреда – по крайней мере, до тех пор, пока я не решила, что надо проснуться. Тогда ангел вновь поднялся к небу сквозь дыру в крыше, а над ним простерся огромный зал, освещенный прожекторами. Создалось такое впечатление, словно все это сооружение завибрировало, когда ангел проник внутрь. Словно зал этот готов был взорваться от присутствия необычного существа. А через секунду стены зала неожиданно растворились, обнажив внутреннее пространство, наполненное желтыми пятнами. А потом я проснулась.
        Пирьо улыбнулась.
        – Да уж, звучит весьма необычно. Но ты же знаешь, Валентина, я не сильна в толковании снов. Уверена, что кто-нибудь другой интерпретирует твой сон гораздо лучше и точнее, чем я. Ты потрясена тем, что увидела, но, возможно, на самом деле это благоприятный сон. Мне кажется, тебе не стоит так переживать.
        – Но меня беспокоит не сон, – возразила Валентина, медленно поднимая глаза, пока они не оказались на одном уровне с глазами Пирьо. – Я успела рассказать свой сон многим людям; кто-то из них считает, что мой сон рассказывает о моих внутренних заморочках, кто-то – что сон имеет прямое отношение к реальности, он повествует о моем неправильном поведении и неразрешенных конфликтах с окружающими. И только поговорив об этом с Ширли, я поняла, что, возможно, сон мой был предупреждением.
        Пирьо попыталась сохранить на лице спокойствие.
        Она сказала – «поговорив об этом с Ширли»!
        – Теперь я знаю, что сон мой порожден реальным событием, вот что меня беспокоит. Поэтому я и пришла сюда, Пирьо.
        – Сон-предупреждение? Но о чем же он тебя предупредил, Валентина? У нас тут разве случилось что-то особенное? Если да, то лучше подключить к разбирательству Ату. Правда, не прямо сейчас, так как он…
        – Думаю, лучше обойтись без Ату, – неожиданно жестко заявила Валентина.
        Пирьо слегка наклонила голову, не отводя взгляда от глаз собеседницы.
        Предупреждающие сигналы не подвергались сомнению. Что у Валентины на уме? Если она предпочитает обойтись без вмешательства Ату, то, возможно, собирается о чем-то попросить. Но чего она могла требовать и – зачем?
        – Почему же? – поинтересовалась Пирьо с большой заинтересованностью, какой и требовала возникшая ситуация. В этих стенах нельзя по собственному желанию исключать Ату из обсуждения чего бы то ни было, пусть Валентина так и знает.
        Женщина смахнула капельку пота с переносицы и выпрямилась.
        – Ширли не поняла моего сна. Она вообще мало что понимает, насколько я могла убедиться. Но она заставила меня вспомнить кое о чем важном и осознать, что в моем сне может заключаться некий глубинный смысл.
        – Не понимаю, о чем речь, Валентина. Что же такого особенного ты увидела?
        – На самом деле, много чего, а благодаря Ширли я задумалась, – пояснила та и перевела взгляд с вкрадчивых глаз Пирьо на стену за ее спиной. – Еще до того, как я доверила свой сон Ширли, она рассказывала мне о подруге, которой подарила ремень, и вспомнила, как Жанетта готовилась покинуть Академию. Посвящая меня в эту историю, она произнесла одну фразу, на которую я обратила особое внимание именно благодаря этому сну.
        – Что же она сказала, Валентина? – Пирьо улыбнулась. Сейчас это было единственное доступное ей средство обороны. Боль в районе диафрагмы пульсировала под кожей. Сначала звонок Симона Рыбака, теперь неожиданный визит Валентины…
        – Ширли рассказала мне кое-что о своей подруге Ванде, и эти обстоятельства совпадают по времени с днем, когда Малену положили в больницу.
        Покачав головой, Пирьо вздернула брови, выразив неосведомленность и изумление – каким образом могли быть связаны эти события?
        – Кроме того, Малена пропала спустя сутки после госпитализации при странных обстоятельствах. Кстати, вы знали, что она была мне сестрой по духу? Да-да, Пирьо, именно так. У нас с Маленой было столько общего! Почему же она не прислала мне никакой весточки перед тем, как сбежать? Я подумала, что, возможно, она была просто-напросто не в состоянии это сделать.
        – Не думаю, Валентина. Врачи сказали, что Малена выписалась и куда-то уехала. Действительно, раньше положенного срока. Возможно, речь идет о постродовом синдроме, хотя то, что с ней произошло, не назовешь родами в полном смысле слова… Нет, Валентина, точно не могу тебе ничего сказать. Но каким же образом эти события связаны с твоим сном? Ангел – это Малена?
        – Наверное. Поначалу я так и подумала, только крылья-то были черными, это не могли быть крылья Малены. – Она опустила взгляд, но не оторвала его от стены. – Такое и прежде случалось.
        – Что случалось прежде, Валентина?
        – Когда кто-то из учеников исчезал без всякого предупреждения.
        – К сожалению, да. Наверное, ты подумала о Клавдии? Но она утонула, Валентина. Ее тело обнаружили у берегов Польши, мы ведь потом об этом узнали. Она страдала от такой сильной депрессии, что мы не смогли помочь ей выбраться из этого состояния, как ни пытались.
        – Нет, я имела в виду не ее, а другую девушку, которая была в моей группе. Ее звали Ибен Кархер. Немка, которая так нравилась Ату.
        – Валентина, ты знаешь, я не вполне понимаю, к чему ты клонишь. Ибен была своеобразной девушкой… мы должны признать, что к нам попадают очень разные люди. Мы предлагаем нашим ученикам душевный покой и новое понимание мира – вот и все, что нам доступно. Некоторым людям мы не в силах помочь, и Ибен ушла по собственной воле.
        – Да, вы утверждаете это, да я и сама так считала, но потом увидела этот сон.
        Пирьо вздохнула.
        – Ну же, расскажи наконец, что тебя так впечатлило, Валентина.
        – Ну, Ширли упомянула эпизод с ремнем, который Жанетта нашла на чердаке в хлеву. Это помещение не такое светлое, как остальные, оно гораздо темнее.
        – Ну-у, наверное… Только я по-прежнему не понимаю, к чему ты клонишь. Да, оно выкрашено в розовый цвет, верно же? Но какая разница, белая краска или розовая, я совсем запуталась.
        – Ангел исчез как раз в таком вот розовом зале, мне снился именно этот зал. А ангел с черными крыльями – это вы, Пирьо. Я видела вас в тот день. Я стояла на пляже и смотрела, как вы подъехали к хлеву на желтом скутере. Именно из-за него во сне и появились желтые пятна, когда растворились стены. И это было ровно в тот день, когда Малене сделали аборт, потому что многие ученики искали вас даже в час медитации, так как Ату хотел, чтобы вы поехали в больницу вместе с Маленой. Я обрадовалась, увидев, что вы вернулись, ибо таким образом все встало на свои места и Ату испытал большое облегчение. А потом, на общем собрании, вы выглядели так прекрасно… Словно вернулся ангел-спаситель. С того момента я была уверена, что вы поможете Малене справиться со всеми трудностями, ожидающими ее в больнице. По крайней мере, мне хотелось так думать.
        – А что ты имеешь в виду, говоря, что видела меня? Разве в этом было тогда что-то необычное? Я прекрасно помню тот день, Валентина. Мне было не очень хорошо, и я отправилась на Северный мыс помедитировать. И это помогло. Потом я припарковала скутер внутри хлева, так как хотела вытащить из него аккумулятор, вот и всё. И, естественно, я помогала Малене, оказавшись рядом, как могло быть иначе? У нее был выбор: побыстрее вернуться в Академию, чтобы мы сами ухаживали за ней, или остаться в больнице до полного выздоровления.
        – Пирьо, знаете, что странно? Вернемся к подруге Ширли. Она рассказала мне, когда в точности Ванда покинула Лондон. А потом я уже сама вычислила, что она должна была приехать к нам именно в день аборта Малены, то есть когда вы поставили скутер в хлев. Я точно знаю это, Пирьо, эту дату я никогда не забуду.
        Пирьо кивнула. Теперь с серьезным выражением лица.
        – Странное совпадение… – Поджав губы, она на мгновение задумалась. – Но мы же не знаем точно, что предприняла эта самая Ванда Финн. Подозреваю, что она навешала Ширли лапши на уши, а сама сейчас…
        – Вы были ангелом, а хлев был розовым залом; черные крылья предупреждали о том, что свершилось что-то невыносимое для ясного дневного света. Пирьо, я права? Я рассказываю вам сейчас об этом, потому что вы всегда ободряли меня, когда мне было это нужно больше всего.
        Пирьо улыбнулась.
        – Спасибо, Валентина, я очень ценю твое отношение. Не знаю, что и думать… Твой сон весьма странный. Может, позволишь мне немного поразмыслить над ним? Возможно, я с кем-нибудь поговорю о нем, ибо, как и ты, я считаю, что он несет в себе некий смысл, который нельзя игнорировать. Признаюсь, мне тоже приснился подобный сон. Только в нем был не ангел, а черная птица с двухцветными крыльями – красными ближе к туловищу, серыми на концах.
        Валентина взглянула на нее с недоверием. Прищурив глаза, подняла голову.
        – Поэтому я и сказала о странном совпадении, Валентина. На следующую ночь после аборта Малены я лежала и металась от этого сна по всей постели. Проснулась, обливаясь по?том, и прекрасно запомнила все, что увидела. Как эта красно-серая птица прогоготала что-то над хлевом, взлетела над нашим святилищем и скрылась над морем. А теперь ты рассказала мне о своем сне и Ширли, и я думаю, что окраска птицы соответствовала цветам ремня, как ты считаешь?
        Было очевидно, что Валентина растеряна.
        – Ну, кажется, теперь до меня дошло. Я думаю, может, птица – это Ширли? Возможно, у нее есть какая-то причина сеять тревогу в нашей Академии… Как тебе кажется, может быть такое? Она говорила что-нибудь, что могло создать напряжение? Как будто ее энергия вошла в противофазу с нашими энергиями?
        Валентина качала головой, по всей видимости, совершенно обезоруженная.
        – Эта ее история про подругу не может оказаться обыкновенной выдумкой? Или ты веришь ей? Мы ведь на самом деле совсем ничего про нее не знаем, или я ошибаюсь?
        Валентина вновь затрясла головой – теперь не с таким рвением, как прежде.
        – Пирьо, я не знаю, что сказать. Я совсем запуталась… Извините меня за то, что пришла. Просто я все еще расстроена тем, как легко Малена предала всех нас. И когда мне приснился этот сон, а Ширли рассказала про Ванду, которая…
        Пирьо встала, обошла вокруг стола и легким успокаивающим жестом положила руку на дрожащее плечо Валентины.
        Когда женщина покинула кабинет, Пирьо тяжело опустилась в кресло, опираясь на письменный стол. Ее руки были сжаты в кулаки.
        Если датская полиция выйдет на них – а рано или поздно этого не миновать, тут лишь вопрос времени, – в Академии не должно оставаться ничего позволяющего усомниться в том, что все действия здесь направлены лишь на духовное очищение и являются следствием высших этических помыслов. В том, что все люди, возглавляющие предприятие, то есть она сама, Ату и их ближайшие помощники, не только сейчас, но и всегда трудились на благо человека. Чтобы даже мысли нельзя было допустить, что кто-то из них, пускай даже в далеком прошлом, дал повод для чьих-то страданий. Исходя из вышеперечисленного, ни Ширли, ни Валентины не должно было оказаться поблизости, когда тут объявятся легавые. Во что бы то ни стало этих женщин следовало каким-то образом обезвредить.
        Выпрямившись, Пирьо в утешительном жесте сложила руки на выпяченном животе.
        – Мама позаботится о тебе и твоем папе, обещаю, мое сокровище, – сказала она. – Ни один враг не приблизится к вам, мамочка не допустит этого. Ни за что!
        Конечно, Пирьо прекрасно понимала, какие последствия могли ожидать ее в противном случае. По ее оценкам, Валентина не представляла серьезной угрозы, эту особу можно было в любой момент отправить за границу с каким-нибудь поручением. А вот с Ширли дела обстояли хуже, особенно учитывая, что она потихоньку начала обзаводиться друзьями. Тем более продолжала упорствовать в своих теориях и сеять сомнение.
        Пирьо подняла голову, когда вновь раздался стук в дверь.

* * *

        Электрик, явившийся проверить управляющий блок оборудования, работающего на солнечной энергии, в контрольной комнате в конце коридора, с беспокойством посмотрел на Пирьо.
        – Бардак какой-то, – заявил он, когда они вошли внутрь, и слова его были справедливы, так как за оборудование полностью отвечал он и, как никто, был в курсе всех неполадок. Гарантийный срок еще не истек, а он менял инвертор уже третий раз. С прошлого раза еще лежала на полу куча инструментов, кабелей и прочих прибамбасов.
        Пирьо отпихнула несколько инструментов от края скамейки, вмонтированной в деревянную стену, чтобы они не упали. Зачем ему вообще понадобились сейчас большой гаечный ключ и резиновый молоток?
        – Вообще-то, оборудование не стоило встраивать в данное помещение. Вы, вероятно, знаете, почему здесь с трех сторон металлические стены?
        – Да-да, конечно. Это помещение использовалось в господском фермерском доме в качестве холодильника. Здесь на крюках висели туши животных, так что, думаю, стены сделали такими из гигиенических соображений.
        Электрик кивнул.
        – Возможно, конечно, но нам следовало все переделать, так как стены создают заземление. Вообще здесь творится нечто странное.
        – А что происходит с оборудованием?
        Он вкратце рассказал об аппаратуре, размещенной на стене. Какая-то часть ее оказалась бракованной – то ли распределительная коробка с кабелями от всевозможных приборов, то ли инвертор.
        – Мы постоянно получаем отсюда сигнал об ошибке, и я ума не приложу почему, – объяснил он. – Во всяком случае, через инвертор проходит такое количество тока, попадая затем в вашу электросеть, что стандартный предохранитель вообще не регистрирует наличие короткого замыкания. Естественно, в такой мрачный серый день, когда тока генерируется не очень много, тут проблем не возникает. – Электрик указал пальцем вверх, на окно в потолке, через которое виднелись темные облака. – Однако через пару дней погода улучшится, и вы увидите, что произойдет. Боюсь, что нам придется переделывать всю конструкцию. Я поговорю об этом с начальником.
        Он открутил крышки распределительной коробки и инвертора и спустя несколько минут, изучив содержимое приборов, почесал в затылке.
        – Ну да, я не вижу тут никаких неисправностей. Ваш агрегат производит невероятное количество энергии, даже несмотря на то что солнца сейчас не очень много, – сказал он. – Хоть сколько-то продуцируется постоянно. И все же этот ток очень и очень переменный… Я не буду полностью затягивать винты, чтобы не было такой дикой выработки. Пирьо, только, пожалуйста, сами ничего тут не трогайте.
        Да ей и в голову такое не пришло бы.
        – Иначе вы рискуете запросто покалечиться, особенно если божественное светило над облаками неожиданно проявит себя в полную мощь.
        – А что может случиться?
        – Действительно – что же может случиться? На солнце ведь нет никакого переключателя, и ток, поступающий непосредственно от установки, никак не регулируется. Итак, чем вы рискуете? Вообще-то, это зависит только от того, как долго вы будете держаться руками за кабель. – Он рассмеялся.
        Пирьо кивнула и посмотрела на короба и счетчики. Кто его знает, может, и неплохая идея – завлечь сюда Ширли. Это решило бы многие проблемы. Все ведь знают, насколько она неловкая и неуклюжая…
        Пирьо улыбнулась про себя, наблюдая за движениями могучих рук электрика. Затем посмотрела на измеритель силы тока, цифры на котором побежали вверх. Значит, снова показалось солнце. Температура тоже начала понемногу расти, заметила она, скользнув взглядом по темному пятну, расплывающемуся между лопатками электрика; оно тянулось вдоль всей спины до самого пояса.
        – У вас какой-то особый ремень. Где можно такой приобрести? – поинтересовалась она, чтобы перевести разговор на другую тему.
        Электрик повернулся к ней лицом и с улыбкой схватился за пряжку.
        – А, вот этот? Да я отыскал его на просторах Интернета. Мне понравилось сходство с большой молнией. Проявил чувство юмора. Вообще-то я почти всю рабочую одежду и аксессуары покупаю через Интернет.
        Пирьо кивнула.
        Перед ней вдруг открылся целый океан возможностей.

        Глава 33

        Поездка по грунтовой дороге к ферме оказалась нелегким испытанием для видавшего виды служебного автомобиля, как и для челюсти Ассада, пляска которой напоминала прыгучий йо-йо – вверх-вниз, вверх-вниз.
        Вдоль заполненных дождевой водой глубоких рытвин через равные промежутки стояли монолиты с высеченными рунами и цветными кельтскими и скандинавскими символами. Не возникало никаких сомнений в том, что здесь располагается вход в мир, параллельный тому, где политики присваивают себе чужие заслуги, а народ верит в самые лживые россказни.
        Поэтому сам хутор в значительной степени разочаровывал гостей, представляя собой традиционную постройку с четырьмя крыльями. Ни ворот в стиле викингов, ни массивных дубовых бревен, никаких намеков на древнюю Скандинавию, только табличка над воротами указывала на то, что вы пришли в гости не к простому крестьянину. Она гласила: «Хутор Эйнхерий».
        – Добрый день. А что значит это название? – поинтересовался Карл у женщины, пересекающей площадь перед домом. Он уже сто лет не встречал подобных ей, словно явившейся прямиком из семидесятых годов, в футболке, без бюстгалтера, с распущенными непослушными волосами.
        – Здравствуйте. – Она улыбнулась и протянула им руку для приветствия. – Ну, эйнхерии – это были воины в Вальхалле, которые защищали богов от великанов. Лучшего названия и не придумаешь для нас, бывших солдат, базировавшихся в Афганистане на Камп-Бастион, или их жен. Меня, кстати, зовут Гро, – представилась она. – Я знала, что вы приедете, потому что нам позвонили из холистического питомника растений, что бы ни скрывалось за этим названием. Вон идет мой муж, Буэ.
        Это оказался крупный и сильный малый, но, если не считать длинной узенькой тесемочки, вплетенной в бороду, и пары огромных татуировок, обвивающих голые руки и преобразующихся в языки пламени в районе шеи, этот мужчина никак не ассоциировался у Карла с лидером так называемой «общины приверженцев асатру». Ни викинговских рогов, ни овечьих шкур: будничная фермерская одежда – рабочий комбинезон и неизменные резиновые сапоги зеленого цвета.
        – Нет, лично я не знаком с человеком, о котором вы говорите, – сказал он, услышав о цели их визита. – Но Сёрен Мёльгорд, естественно, немного рассказывал мне о времени, проведенном на Борнхольме. По крайней мере то, что был в состоянии вспомнить его утомленный мозг. И я понял, что тот период его жизни оказался весьма любопытным. Я и сам не отказался бы пожить там, родись я чуть пораньше.
        Он посмеялся и повел их за собой через двор и здание, выведя из ворот с противоположной стороны.
        Карл осмотрелся. Сложно было проследить взаимосвязь символического камня, установленного по дороге к хутору, с вполне обычным датским пейзажем: цистерна, навоз, обшарпанная сельскохозяйственная техника, которая обслуживалась человеком, не похожим ни на Рэмбо, ни на бога-громовержца Тора.
        – Да, все проживающие здесь люди являются членами нашей общины. Никакого отношения не имеем к «Форн-Сидру»[143], если вы знаете, что это такое. Мы – самоуправляемые приверженцы асатру. И несмотря на то, что я их «благо», мы все равны друг перед другом.
        Карл попытался улыбнуться, но понятия не имел, о чем толкует этот мужчина.
        – Значит, вы практикуете блот?[144] – спросил Ассад.
        Карл обернулся к нему – опять за свое?
        Буэ кивнул.
        – Да, четыре раза в год, во время равноденствия и солнцестояния. Мы выпиваем по паре рожков медовухи, которую вообще-то сами варим. Может, прихватите с собой несколько бутылочек?
        Карл кивнул с некоторой опаской. Он знал, что такое медовуха. Вкус у нее был просто отвратительный.
        – Это вовсе не та сивуха, которая продается в супермаркетах, – Буэ словно прочитал мысли Карла. Затем обратился к занятым своими делами членам общины: – Кто-нибудь из вас видел Сёрена?
        Один из мужчин указал на крохотную лачугу, приютившуюся у самой изгороди и наполовину скрытую кустарником.
        – Из дымохода идет дым, так что он, видимо, у себя. Он редко выходит, – пояснил Буэ.
        Карл кивнул.
        – А почему он живет с вами? Он ведь не имеет никакого отношения к Афганистану, верно?
        – Верно. Но Сёрен – отец Рольфа, одного из наших сослуживцев из Кампа. Рольф был прекрасным солдатом, но в то же время неосторожным и невезучим – он подорвался на придорожной мине. Когда мы вернулись домой, Сёрен явился к нам в совершенном отчаянии. Он немного особенный, чтоб вы знали.
        Ассад на мгновение оглянулся на оставшихся сзади людей. Заморосил дождь. Но их, похоже, это вовсе не смутило.
        – Насколько я могу судить, все вы – бывшие солдаты. А почему вы оказались здесь?
        Видимо, этот вопрос уже набил Буэ оскомину.
        – Мы организовали первую общину в Кампе, так что здесь все сделать труда не составило. Я являюсь последователем асатру с юности. В военном лагере ритуалы, к которым я привык, приносили мне успокоение. Очевидно, что я справлялся с военными буднями гораздо успешнее многих, поэтому довольно скоро большое количество окружающих меня людей обрело утешение в этой вере. Честно говоря, когда противостоишь движению, основанному на столь твердолобой убежденности, как «Талибан», ощущаешь скудость собственного духа, особенно когда опасность поджидает со всех сторон, а дом так далеко. Вот мы и нашли поддержку в прошлом, некогда общем для всех скандинавов. Понимаете?
        Буэ указал на дощатый настил, выложенный поверх канавы с грязью и ведущий к лачуге Сёрена Мёльгорда. Затем обернулся к Карлу:
        – Я уверен, что без этой веры и общности некоторые из нас не смогли бы вернуться оттуда домой – по крайней мере, в качестве полноценных людей. Теперь мы представляем собой одну семью, и семья последователей асатру растет по всей стране. Кстати, через пару дней я буду рассказывать об этом на радиостанции «Радио-24/7». Мне показалось, что вы принадлежите к той части датчан, которые не особо благоволят к таким, как мы, а потому приглашаю вас поучаствовать в программе. Люди, которые будут звонить в эфир, будут интересоваться вашим мнением, а вы, в свою очередь, получите возможность задать им любые вопросы. Быть может, вам повезет и кто-нибудь поможет вам отыскать человека, которого вы ищете, если Сёрен окажется бесполезен.
        – Уф, думаю, не стоит этого делать, – замялся Карл. Поучаствовать в радиопередаче совместно с асатрианцем, преследуя профессиональные полицейские цели? Он уже представил себе реакцию своего руководства.
        – Значит, вы – профессиональные солдаты? – не унимался Ассад.
        – Большинство из нас – да. Я, к примеру, был капитаном; есть еще несколько офицеров, хотя в основном тут собрались констебли.
        – Вы капитан! Так, значит, вам пришлось побывать во многих горячих точках? – сделал вывод Ассад.
        Буэ кивнул:
        – Да, пришлось.
        Он удостоил кудрявого араба дружеской улыбки, но тут же его лоб перерезала морщинка, словно он пытался припомнить что-то при взгляде на Ассада, но никак не мог.
        А тот обратил взгляд на дом Сёрена Мёльгорда.
        – Он стоит у окна и смотрит на нас. Вы предупредили его о нашем визите?
        – Нет, к сожалению, я не успел. Простите.

* * *

        Наверное, Карл предпочел бы, чтобы красноглазого осоловелого Сёрена Мёльгорда предупредили заранее. Во всяком случае, он оказался попросту шокирован, когда Буэ представил гостей как следователей из Полицейского управления Копенгагена. То и дело опасливо озирался, чувствуя себя не в своей тарелке в собственном жилище с низким потолком, провонявшем гашишем, – судя по всему, проверял, не лежит ли где-нибудь травка в свободном доступе.
        – А вы, гляжу я, не отказываете себе в удовольствии раскурить чиллум, – сухо заметил Карл. Таким образом хозяина вывели на чистую воду.
        – Ну-у… да, но я не торгую, как вы, возможно, подумали. У меня есть небольшая грядка на заднем дворе, но не так много, чтобы…
        – Эй, Сёрен, успокойся, – вмешался Буэ. – Они приехали не из наркоотдела, а из отдела убийств.
        Вообще-то, этот человек казался довольно далеким от реальности, находясь под мощным влиянием собственного урожая, однако словосочетание «отдел убийств» едва не заставило его сердце остановиться. Вообще-то, вполне естественная реакция, если вдуматься.
        – Отдел убийств? – Он поглядел в пустоту перед собой и безмятежно закивал. Вдруг на его лице промелькнула тень: – Что-то с Рольфом? – спросил Сёрен с дрожащими губами. – Неужели его убили свои?
        Карл нахмурился. Этот мужчина был очень далек от реальности.
        Его попросили сесть и объяснили ему цель своего визита, что, кажется, не слишком успокоило бедолагу.
        – Не понимаю. Не знаю никакой Альберты, кроме певицы… А почему вы меня об этом спрашиваете?
        – Кроме того, мы спрашиваем вас о том, знаете ли вы, где находится сейчас Франк и чем он занимается.
        Сёрен обернулся к Буэ и пожал плечами.
        – Сегодня, наверное, не выйду в поле. У меня какой-то непорядок с легкими, ты понимаешь…
        – Договорились, Сёрен. Но, может, все-таки ответишь на вопрос, который задали тебе господа полицейские?
        Мужичок совсем растерялся.
        – Насчет Франка? Ну да, его так зовут. И, мне кажется, он полная дрянь. Точно я еще не решил.
        – Что вы имеете в виду? – Карл кивнул Ассаду, который дал знак, что блокнот наготове.
        – Он хотел всеми командовать, а мне это пришлось не по нраву. Я и слинял.
        – Когда вы ушли оттуда?
        – Когда все вернулись в Зеландию. Он собирался отправиться в Швецию или Норвегию и найти способ зарабатывать деньги. Организовать что-то типа образовательного центра. А вы представляете меня в лесу или в пустыне? А? Ха!
        – Образовательный центр? Как это следует понимать?
        – Да просто какое-то учреждение, где он сам принимал бы все решения.
        – Вы знаете, каким именем он называет себя сейчас и где он осел?
        Сёрен покачал головой и пристально посмотрел на фольгу и сигареты, лежавшие на столе.
        – Как вы думаете, сможете ли припомнить чуть подробнее, если скрутите косячок и сделаете пару затяжек? – спросил Ассад, но Буэ замотал головой. Он не хотел проблем на свою голову.
        – Франка интересовал только Франк, – сказал Сёрен. – На все остальное ему было насрать.
        – В том числе и на женщин?
        Сёрен тяжко вздохнул. Очевидно, он считал, что выразительный вздох будет красноречивее ответа.
        – Не подскажете, он имел отношения с кем-то из женщин из вашего лагеря?
        – Отношения?! – Сёрен фыркнул. – Да он трахался со всеми подряд, какие тут могут быть отношения… Как-то вот так.
        – Вы помните их имена?
        Глаза Сёрена прикрылись. Было непонятно, задумался он или проник в царство туманных снов.
        – Их имена и выеденного яйца не стоят, – прогнусавил мужичок и окончательно удалился в параллельную вселенную.

* * *

        – Простите, что так вышло, – с этими словами Буэ протянул своим гостям на прощание две пластиковые бутылки без этикеток, наполненные коричнево-золотой жидкостью. – Но вообще-то, это была одна из немногих бесед, когда Сёрен адекватно ответил хотя бы на несколько вопросов. У него серьезное поражение мозга. Мы уже обсуждали, виноваты ли тут одни лишь косяки, или он пристрастился к чему-то посерьезнее. Постепенно мы склонились к последнему. Он просто-напросто погубил бо?льшую часть своих мозговых клеток.
        Карл кивнул. Почему-то слова о погубленных мозговых клетках напомнили ему о Сэмми и Ронни. Похороны как раз были назначены на следующий день; ему предстояла долгая дорога к родителям в Вендсюссель и визит к профессору, лекции которого прослушал Франк на заре времен.
        – Я по-прежнему приглашаю вас к участию в радиопрограмме, если вдруг пожелаете, – напомнил «воин». – Возможно, выйдет какой-то толк. Мне даже интересно, найдется ли на свете хоть один человек, который знает ответ на интересующий вас вопрос.

        Глава 34

        Суббота, 10 мая 2014 года
        В первом ряду сидели две рыдающие женщины. Но ни одна из них не являлась ни женой Ронни, ибо ее тут вообще не было, ни сестрой, ни, если уж на то пошло, девушкой, проживавшей по соседству и всю свою жизнь, по странной прихоти, мечтавшей с ним воссоединиться. Нет, это были две какие-то посторонние женщины, которые через равные промежутки времени бросали взгляд на гроб и столь же регулярно и механически выуживали из карманов носовые платки и вытирали глаза.
        – Кто они вообще такие? – Карл задавал этот вопрос людям, сидевшим сзади, спереди и сбоку от него, но никто из них так и не смог ответить. Зато сразу бросалось в глаза, что в церкви, кроме них, никто не плачет, даже во время пения псалмов или нескольких странно созвучных общему настроению сентиментальных высказываний о времени, когда покойный был еще жив, озвученных священником по воле, высказанной Ронни в своем завещании.
        – Это плакальщицы, – шепнул Ассад. – Я сам у них спросил. Меня разобрало любопытство – все-таки они в первом ряду сидят.
        Карл нахмурился. Плакальщицы?
        – Да. Говорят, так было указано в завещании Ронни – непременно нанять кого-нибудь поплакать в церкви. Такова была его последняя воля. Так что перед нами самые настоящие плакальщицы.
        Кивнув, Мёрк глянул на гроб – красно-коричневое вычурное изделие, явно неподъемное. Гроб был лишь наполовину покрыт цветами. Ни единого цветочка в центральном проходе. В церкви разместилось двадцать с небольшим человек, двое из которых наняты и еще один являлся спутником Карла.
        «Старомодная какая-то традиция – нанимать плакальщиц, – раздумывал Мёрк. – Прекрасная мысль, Ронни, а то кто бы тебя оплакивал? Ты пристукнул собственного отца, сам признался. Ты всю жизнь наживался на людях как сумасшедший. Ты обманывал их, обводил вокруг пальца, калечил почем зря – так кто ж будет плакать? Твоя матушка? Но она давным-давно умерла – не ты ли и ее укокошил? А может, твой единоутробный загорелый братец, который только и думает, какую бы выгоду извлечь из этого шоу? Другие члены семьи? Не-ет, ты был прав, Ронни, когда завещал нанять пару плакальщиц. Замечательная идея. Ты достоин уважения за свою сообразительность».
        Карл сидел, уставившись в пустоту, а органист тем временем сменил тембр и заиграл с новой силой, что немедленно отразилось на настроении плакальщиц.
        А как все будет выглядеть, когда в свое время установят на этом месте его собственный гроб? Кто будет плакать над ним? Его индифферентный пасынок Йеспер? Бывшая возлюбленная Мона? Экс-супруга Вигга? Его давно умершие к тому времени родители? Ведь нет же. Или абсолютно безэмоциональный брат со своими многочисленными отпрысками? Вряд ли. Ну, а Харди? Если он еще будет жив и кто-нибудь окажет ему услугу и позаботится о его транспортировке, он ведь обязательно приедет? Может, хотя бы он погрустит о нем в той или иной форме? Мортен – вот тот наверняка. Едва завидев гроб, он тут же завопит и бросится к нему с ревом и красными глазами. С другой стороны, разве не точно так же реагирует Мортен, когда смотрит на «Ю-тьюбе», как щенок терзает котенка? Вообще-то, Мортен не в счет.
        Конечно, оставался еще Ассад.
        Карл покосился на своего ассистента, усердно пытавшегося попасть в ноты. Тронутый пришедшей ему в голову мыслью, он по инерции положил ладонь на руку напарника и ненавязчиво похлопал его. Да, возможно, из всех пришедших ему на ум у его гроба окажется только Ассад.
        Сириец отвлекся от песнопений.
        – Карл, ты сидишь и стучишь по моей руке. Хочешь что-то сказать? – прошептал он.
        Мёрк почувствовал, как на его щеке появляется морщинка от улыбки. Он и впрямь едва не высказал то, что мог и хотел сказать в настоящий момент.

* * *

        В ресторане «Хеделун» Карл произнес свою первую в жизни и пока что единственную торжественную речь. Сразу после конфирмации, с волосами, на укладку которых ушло немало трудов и бриллиантина, он, слегка дрожа и совсем не по-взрослому, обратился к родителям и поблагодарил их за праздник и за подаренный магнитофон. Они заулыбались, мать даже смахнула слезу, как-то так.
        И теперь, спустя много лет, в этот хмурый день они сидели в том же самом зале с разложенными на блюдах бутербродами и морем выпивки, делая вид, что не прошла куча времени, а повод для собрания вовсе не такой уж неприятный.
        Тело Ронни увезли в крематорий, слава богу, – лишь с той оговоркой, что, когда речь шла о Ронни, живом или мертвом, никто никогда не мог знать, в какой момент грянет гром.
        Карл оглядел присутствующих. Кому из них Ронни доверил бросить бомбу? Кто сейчас поднимется со своего места с бумагой в руке и вслух зачитает спекулятивное обвинение Ронни в адрес родственников, оставшихся в живых? В какой миг этот сорвиголова начнет посмеиваться из своего далека, пока одного или нескольких членов семьи, а вероятнее всего, самого Карла, выставят на посмешище?
        – Очень симпатичный молодой человек, твой новый коллега, – заметила мать Карла чуть позже, кивая в сторону Ассада, зажатого между тетушкой Аддой и ее подругой столь же древнего возраста. – Ты говоришь, его зовут Ассад. Разве не странно, когда подумаешь о том, что сейчас происходит в Сирии?
        Карл покачал головой.
        – Насколько я знаю, мам, это весьма распространенное имя на Ближнем Востоке. Но это правда, он неплохой парень, в противном случае мы не проработали бы вместе уже… – Он посчитал на пальцах. – Уже почти семь лет.
        Тут же со всех сторон закивали. Семь лет – довольно долгий период времени даже для Вендсюсселя, так что напарник Карла просто обязан был быть прекрасным человеком. Поэтому никто так и не сказал ничего о его происхождении и цвете кожи, хотя интерес к данной теме витал в воздухе. Но таковы уж жители Вендсюсселя. Они никогда не славились молчанием. В следующий момент раздался стук по пивной бутылке, и со своего места поднялся один из дядюшек со стороны матери. Он вовсе не был знаком с Ронни, а пригласили его просто за компанию.
        – Семейный адвокат поручил мне зачитать небольшой текст, прикрепленный к завещанию Ронни.
        Ну вот, началось. Кто бы сомневался.
        Он вскрыл запечатанный конверт.
        – Записка довольно короткая, Ронни позаботился о том, чтобы она не сильно отвлекла наше внимание от столь отлично организованного мероприятия. Так давайте же поднимем бокалы и поблагодарим персонал «Хеделуна» за прекрасное обслуживание и пошлем привет Ронни, который в подобных случаях не стеснялся распахнуть кошелек.
        Большинство присутствующих вежливо заулыбались и взялись за бокалы, но только не Карл.
        – Итак, Ронни пишет: «Дорогие друзья и родственники. Разрешите мне из буддистского храма поблагодарить вас за то, что собрались. Я всегда был не прочь устроить вечеринку, так что – вверх бокалы, ваше здоровье!»
        Затем последовала короткая пауза. Чересчур короткая для того, чтобы гости успели выполнить желание Ронни.
        – «Как многие из вас, вероятно, знают, я всем сердцем ненавидел своего отца. Каждое произнесенное мною слово в его адрес подтверждало, что окружающим людям было бы гораздо лучше, если б он отправился прямиком в ад».
        В этом месте гости заерзали на стульях. В том числе и отец Карла, который сидел и ковырялся вилкой в скатерти, устремив взгляд на чтеца.
        – «Всего лишь слова, подумает кто-то. Но мне хотелось бы похвалиться тем, что я позаботился о воплощении этих слов. Да, я убил его, давайте скажем об этом прямо в нашем узком закрытом обществе».
        – Прекратите этот бред! – закричал отец Карла, в то время как остальные невнятным ропотом выразили свое недовольство.
        – Давайте все-таки послушаем, – раздалось из другого конца зала. Это был Сэмми, брат Ронни, он даже привстал со своего стула. – Я ведь имею право знать, что тут к чему, черт возьми. Все-таки это был и мой отец тоже!
        – Ну, тогда я продолжаю, – нервно ответил дядюшка, посмотрев на отца Карла. – Ладно, Гуннар? Раз Сэмми просит.
        Взгляды всех присутствующих устремились на отца Карла. Это был фермер, несгибаемый, как воловья кожа, уставший до мозга костей, но по-прежнему непокорный и гордый. Карл увидел, как его старший брат кладет ладонь на сжатый кулак отца, – такой жест он сам никогда не посмел бы себе позволить. Однако двое мужчин на противоположном конце стола были одного поля ягоды – фермер, разводящий норок, и крестьянин, который никогда ни у кого ни о чем не просил и крайне скупо выполнял чужие просьбы. Замечательный альянс.
        Карл приготовился к нападению. В следующий миг все развернутся на сто восемьдесят градусов и обратят свои взгляды на него самого. Здесь не нужно обладать особой интуицией. Он просто знал это.
        – Позвольте, я все-таки продолжу, – решительно заявил дядюшка. – Ронни пишет дальше: «Я подробно описал в своем завещании, при каких обстоятельствах это произошло, так что не стану утомлять вас повторениями, но от всего сердца хочу поблагодарить моего кузена Карла за то…»
        Он знал это. Все взгляды обратились к нему.
        – «…что я смог вывести из игры нашего папашу. И потому попрошу всех собравшихся поднять бокалы в честь Карла, о присутствии которого, я уверен, тетя Тове заранее позаботилась. Карл оказал мне огромную услугу».
        Тряся головой, Мёрк развел руками:
        – Понятия не имею, что он имел в виду. У него что, с головой было не все в порядке?
        – А дальше что-нибудь есть? – крикнул Сэмми.
        – Да, сейчас дочитаю.
        И дядюшка продолжил:
        – «Карл был моим лучшим другом. Он обучил меня приемам карате, так что я точно знал, как и куда надо бить, чтобы обездвижить отца одним ударом и чтобы потом на теле не осталось никаких следов. Я повалил его в речку и оставил там валяться, вот и всё. А Карл в это время отвернулся, за это большое ему спасибо. Поэтому я и завещаю все наследство ему, за вычетом того, что по праву полагается моей супруге».
        На мгновение температура в зале опустилась ниже точки замерзания. Никто не кашлянул, никто не посмел издать ни звука. Повисла неприятная предгрозовая тишина. Вокруг Карла вовсю закручивался мощный торнадо. Совсем скоро он окажется вне ураганного эпицентра, однако сейчас чувствовал, как в помещении концентрируются все силы ада. И он вовсе не собирался ждать прорыва стихии.
        – Все это бред и полнейшая чепуха! – выкрикнул Карл, скользя взглядом по потрясенным окоченевшим лицам тетушек и дядюшек, а также людей, которых видел впервые в жизни. – Я помню тот день как сейчас, иначе и быть не может; это был поистине печальный день для всех нас. Я ничего не видел, потому что направлялся в другую сторону к двум симпатичным девушкам, которые стояли на обочине дороги со своими велосипедами. И никуда я специально не отворачивался, потому что меня там попросту не было. И я шокирован этим заявлением точно так же, как и вы.
        – Погоди! – гаркнул дядюшка. – Это еще не всё. «А если Карл будет утверждать иное, он просто-напросто лжет. Мы с ним действовали тогда заодно; о том же самом повествуется в моих мемуарах, которые я выслал в несколько крупных издательств».
        Карл беспомощно опустился на стул. Это был чистый нокаут. Каким образом возможно возражать против слов мертвеца? И каковы будут последствия? Семья повернется к нему спиной, придется смириться с этим. Но опубликовать эту галиматью?! Это разрушит его карьеру и, что еще хуже, заклеймит его навсегда. Человек, поступивший на службу в полицию после соучастия в убийстве! Следователь, который ничем не отличается от негодяев, которых он отправляет за решетку!
        – Идем, – раздался голос за его спиной.
        Карл поднял голову. Это был Ассад, аккуратно причесанный, в черной куртке. Он осторожно пнул ногой стул Мёрка.
        – Идем, Карл, мы уходим. Тебе не стоит здесь оставаться.
        Однако в тот момент, когда тот отодвинул стул и поднялся, одуревший братец Ронни бросился к нему, влетев со всей дури Карлу в бок гигантским плечом. Ребра Мёрка щелкнули друг о друга. Далее последовал удар разукрашенным татуировками кулаком снизу в челюсть. Совершенно неуклюже падая на спину, Карл заметил, как сзади появляется рука и удерживает его от падения, в то время как вторая рука проносится мимо его головы и обрушивается на обугленный от усиленного загара лоб Сэмми с совершенно незабываемым звуком.
        Мёрк услышал недовольные крики за спиной, Ассад вывел его вдоль ряда стульев.
        Сэмми в полуобморочном состоянии повалил стол, раскидав по полу всю еду и посуду. Всего за несколько секунд он учинил тут полный разгром. А на что еще можно было рассчитывать, черт возьми?

* * *

        – Что теперь, Карл? – поинтересовался Ассад, направляясь по Бредгэде мимо церкви, где Мёрк проходил конфирмацию, а совсем недавно отпевали Ронни.
        – Я не могу просто так взять и уехать. Мне нужно поговорить о случившемся с родителями или братом. Я не могу допустить, чтобы эта клевета распространялась дальше.
        На круговом движении у Ольборгвайен он указал на проселочную дорогу в северном направлении.
        – Сразу после госпиталя с правой стороны первый поворот налево. Мы не поедем сейчас на ферму. Немного постоим посреди поля, а я пока сам подумаю, что делать, когда приедут остальные.
        Карл с грустью посмотрел на хутор, когда Ассад остановился на обочине. Здесь он вырос. Здесь сформировалось его стремление к непредвзятости и возникла потребность борьбы с несправедливостью. Здесь он прострелил бедро воришке сена. И здесь научил своего брата, что младше – вовсе необязательно значит слабее. Здесь он завел свою первую собаку, здесь же отец ее пристрелил. Здесь испытал самый первый в своей жизни оргазм – на соломенных рулонах, со старым номером «Варьете» на коленях.
        Хутор «Йоханне». Отсюда берет начало его мир.
        Они провели в молчании целых полчаса, как вдруг в зеркале заднего вида в облаке мельчайших брызг, летящих из-под колес, появился внедорожник.
        – Они не остановятся, можешь не сомневаться. – С этими словами Карл вылез из машины и встал посреди дороги.
        Он услышал предостерегающий крик Ассада, когда вытянул руку вперед, в направлении несущегося на всех парах родительского автомобиля. Еще он услышал ругательства, несущиеся из салона, когда машина наконец-то остановилась всего в нескольких сантиметрах от его ноги.
        Однако Мёрк предпочел проигнорировать обращенные к нему мольбы матери, которая просила его возвращаться восвояси, когда он распахнул водительскую дверь. Ни за что.
        – Я буду лаконичен, чтобы не возникло недопонимания. Я не имею никакого отношения к тому, о чем написал Ронни в своем письме. Напротив, я потрясен не меньше вашего – в первую очередь потому, что любил его отца больше, чем кого бы то ни было в мире. И я говорю это сейчас. Так было, и так есть, а иначе быть не может. Биргер Мёрк вселил в меня гораздо больше решимости и самоуважения, чем вы, и за это я любил и уважал его. Твой брат, папа, был веселым человеком, прекрасно разбиравшимся в людях. Этому ты мог бы у него поучиться. И тогда наши с тобой взаимоотношения наверняка не стали бы такими странными, как сейчас.
        – Ты верен себе, – с издевкой произнес отец Карла. – Всегда идешь всем наперекор, всегда все лучше всех знаешь. И всегда стремишься к провокациям.
        Карл еле-еле удержался от очередного выпада.
        – А почему? – спросил он вместо этого так тихо, что его почти не было слышно. – Почему, папа? Разве не просто все объяснить? Потому что ты не открыл мне дорогу к независимости. Но это сделал дядя Биргер, и я по-прежнему тоскую по нему. Такова моя защитная реакция. И если из тебя еще не выветрилась вся твоя педантичность, думаю, лучше тебе оставить меня в покое.
        – Ты распахал луг, несмотря на мой запрет, ты избил своего старшего брата, ты оставил хутор.
        Карл кивнул.
        – А ты считаешь, что братец Бент на такое не способен? Но хозяина норкового царства из Фредериксхавна все-таки вряд ли заинтересует перспектива стать хозяином хутора в Брёндерслеве, помяни мои слова. И если ты думаешь, что мой старший брат готов продолжить твое дело, когда ты почишь в бозе, я настоятельно рекомендую тебе заранее обсудить с ним эту тему во всех подробностях, не то мать останется с проблемой один на один. А почему тогда я должен был брать такую ответственность на себя? Ты вообще когда-нибудь интересовался моим мнением? По-моему, нет.
        – Я интересовался по-своему, ты слышишь? Вообще-то, полицейские обычно умеют читать между строк.
        – Едет брат Ронни! – крикнул Ассад из служебного автомобиля.
        Карл взглянул на дорогу. Совершенно классический пикап. Повсюду обвешан противотуманными фарами. Дерьмо на колесах с суперширокими покрышками и морем хромированных деталей. Эта колымага стоила чуть ли не дешевле, чем все прибамбасы, которыми она была увешана. Прекрасная иллюстрация комплекса неполноценности чистой воды.
        – Мама, я позвоню, – успел выпалить Карл, захлопывая за собой дверь. Если поторопиться, то можно успеть развернуться в противоположную сторону и умчаться в направлении Серритслева, прежде чем Сэмми перекроет им путь.
        Но тут произошло нечто странное. Сэмми всего в пятидесяти метрах от них резко затормозил, так что крыша автомобиля оросилась водой из лужи, выскочил из машины и что есть мочи закричал:
        – А наследовать и нечего! – Затем он истерично захохотал. – Ха-ха, у Ронни ни шиша не было. Все было записано на имя жены. Так что ты ничего не получишь, Карл. Ни черта лысого. Можешь отправляться домой в свой Копен горевать, проклятый легавый!
        И он разразился таким хохотом, что сложился в три погибели, каждую секунду рискуя завалиться на бок.
        Если б Карл был в состоянии, он задержал бы болвана за вождение в пьяном виде.
        – Странно. Твой отец все равно подозревает тебя. Знаешь, почему? – спросил Ассад.
        – Боюсь, что он всегда меня подозревал. Разве это не проще всего?
        Сириец долго кивал, но так и не ответил.
        – Нам надо сворачивать здесь, – заметил Карл, удивляясь, насколько безболезненно проходит поездка. Ассад ни разу не проявил неуверенности, сидя за рулем. Ни единого неудачного торможения или лихорадочного переключения передач.
        – Ассад, признайся, ты недавно брал уроки вождения?
        Напарник улыбнулся.
        – Большое спасибо за комплимент.
        Комплимент?! Очередное слово, которого Карл никогда не слышал из уст Ассада.

        Глава 35

        Суббота, 10 мая 2014 года
        После того, как Ширли доверилась Валентине, а та, в свою очередь, рассказала ей о своем сне, они как-то отдалились друг от друга, и в этом не было вины Ширли.
        – Давай вечером встретимся и поболтаем? – предлагала она Валентине первое время, но после нескольких отказов все поняла.
        Сон Валентины произвел на нее большое впечатление, так что, получив подтверждение своим догадкам, Ширли взглянула на ремень Ванды, лежавший на подоконнике, с подозрением.
        Действительно ли можно было на сто процентов исключить, что ремень принадлежал Ванде? Во время последней беседы Валентина упомянула о других вызывающих подозрения эпизодах в стенах Академии. И почему она столь неожиданно и решительно избегала ее общества? Столь резкая перемена казалась Ширли результатом какого-то мощного влияния.
        Говорила ли она с Пирьо? Можно ли поверить в это, учитывая, что сон Валентины ронял подозрение именно на Пирьо и что история с исчезновением Малены из больницы столь плотно оккупировала мысли Валентины?
        Видимо, она и Пирьо объединены теперь неким общим планом. Ширли склонна была поверить в это, так как отныне Валентина предпочитала садиться в противоположном конце зала, как можно дальше от Ширли, но поближе к тем дверям, из которых появлялась Пирьо.
        Столь тесный контакт между этими двумя женщинами выглядел очень неестественно; он вышел далеко за рамки отношений, принятых между правой рукой Ату и многочисленными учениками.
        В то же самое время Ширли заметила, что теперь, если их пути пересекаются, Пирьо смотрит на нее совсем иначе. Ее глаза все подмечали, но не стремились установить контакт. И еще, Пирьо совсем перестала разговаривать с ней. Иногда она могла кивнуть или даже изобразить улыбку на лице, но не более того.
        Ширли не раз приходило в голову, что ей необходимо обсудить ситуацию с Ату, но ведь все обращения проходили через Пирьо. И как же быть?
        Время от времени она даже начинала бояться, что Пирьо желает ей зла. И если это действительно так, то у Ширли нет в Академии никакого будущего.
        Поэтому она стояла перед серьезной дилеммой. Ибо неважно, какое место она занимала в Академии в данный момент, и неважно, к каким средствам прибегнет Пирьо, чтобы подчеркнуть собственное положение, – все-таки Ширли уже твердо решила остаться в Академии любой ценой. А что ей было еще делать со своей жизнью? Вернуться в Лондон к безработице, убогому жилищу, старым привычкам и слабостям, к случайному низкокачественному сексу с мужчинами, рядом с которыми ей совсем не хотелось просыпаться утром? Нет-нет, увольте. Ни за что. Или кто-то будет страдать, если она не вернется? Тоже нет. На самом деле, ей на ум не приходил ни единый человек, который заметил бы ее отсутствие, кроме родителей. А если говорить начистоту, даже родители не желали иметь с ней ничего общего, об этом они вполне недвусмысленно ей заявили. Во время пребывания в Академии Ширли писала им не меньше десятка раз и получила одно-единственное письмо в ответ – открытку, в которой лаконично и сухо говорилось о том, что, пока она находится в этом безбожном месте, пусть больше не пишет им.
        Преисполненная объявить о своем решении, Ширли пыталась поймать взгляд Пирьо на субботнем общем собрании, таким образом дав ей понять, что она хочет поговорить с ней. Наконец подвернулся удачный момент для осуществления задуманного – их взгляды пересеклись, причем без видимого проявления антипатии со стороны Пирьо.
        Кажется, на ее губах даже промелькнула примирительная улыбка.
        У Ширли мороз пробежал по коже, когда эта улыбка застыла.
        Словно она смотрела на самку паука, которая почувствовала вибрацию паутины.

        Глава 36

        Дом находился на другой стороне города и стоял так близко к берегу, что казалось, море вот-вот поглотит его еще до глобального потепления и повышения уровня воды. Строение было совершенно запущенным и непригодным для круглогодичного проживания, так что потеря была бы небольшой.
        – Здесь пахнет верблюжьим навозом, – прокомментировал Ассад.
        – Ассад, это Северное море и водоросли, ничего страшного.
        Карл указал в направлении силуэта, показавшегося в дверях, – несмотря на сгорбленную спину, мужчина изо всех сил старался произвести впечатление величественного старца.
        – Это Йоханнес Таусен. Именно так и должен выглядеть настоящий профессор теологии – эмерит.
        – Эмерит?
        – Отслуживший, Ассад. Профессор в отставке, иными словами.
        – Простите, но я здороваюсь левой рукой, – с этими словами профессор протянул им настолько скрюченную от артрита кисть руки, что пришлось пожимать чуть ли не сжатый кулак. Карл взглянул на вторую руку – она была еще хуже, практически недееспособная. Это поразило его до глубины души.
        – Ну, если не считать болей, я уже привык, – заметил профессор и пригласил их в дом.
        Дрожащей рукой он налил чаю с приятным ароматом бергамота и сел напротив с таким участливым выражением лица, словно гости представляли собой тайные загадки вселенной, к разгадке которых ему не терпелось побыстрее приступить. Однако когда он спустя некоторое время выразил признательность за оказанную ему честь, до Карла дошло, что с вселенной он погорячился.
        – Да, я действительно читал цикл лекций в Копенгагенском университете осенью девяносто пятого года, и вход на них был свободный.
        – Под названием «От звездных мифов к христианству», верно? – уточнил Карл.
        – Именно. И эти лекции пользовались большой популярностью по причине весьма спорной темы. Теперь можно наблюдать всевозможные выкладки в данной области, так что сегодня тема не вызывает столь сильный резонанс. Тогда же возникли оригинальные теории – их как раз в тот период пропагандировала одна молодая американка; они-то и заинтересовали меня. Она бросила вызов устоявшимся фактам и спровоцировала кое-какие разногласия в Библейском поясе, вообще говоря, достаточно нетривиальные. Позвольте мне заметить – если вам интересно, на «Ю-тьюбе» вы можете найти материалы, в общих чертах напоминающие мои лекции. Кажется, передача называется «Цайтгайст»[145]. Я сам ее не смотрел, так как у меня здесь нет Интернета, но имею представление.
        Профессор подтолкнул сахарницу к Ассаду и оживленно наблюдал за тем, как она медленно опустошалась.
        – У меня на кухне еще есть, – сказал он с неизменным почтением.
        Ассад поднял руку – сахару ему хватило.
        – Мне кажется, я помню мужчину, о котором вы говорите. В этой связи должен сообщить вам, что хотя подобная тема у нас здесь едва ли удивила бы кого-нибудь, однако такие лекции всегда привлекали множество противников, но еще больше сторонников. Эта тема скоро станет догматикой сама по себе. Думаю, наверняка так и произошло с вышеупомянутой юной леди и, к сожалению, с Франком.
        – Вы помните его фамилию?
        Профессор улыбнулся.
        – Радуйтесь, что я помню хотя бы его имя… Нет, фамилии нам были не нужны. Естественно, она значилась в списке моих слушателей, но я в него даже не заглянул.
        – В списке? Этот список по-прежнему доступен?
        – Э, нет. У меня нет привычки хранить всякие бумажки.
        – Как вы думаете, в университете список сохранился?
        – Стопроцентно нет. Они хранят их максимум десяток лет. Я бы сказал, что эти списки испаряются гораздо быстрее. Лет через пять, думаю.
        – Вам говорит о чем-либо имя Франк Скотт?
        – Скотт? – Он немного пошамкал. – Нет, нет, только не Скотт. Разве так его звали?
        Карл пожал плечами.
        – Это единственная фамилия, которую нам озвучили. Но в Дании не зарегистрирован никакой Франк Скотт.
        Профессор улыбнулся.
        – Значит, имя ненастоящее.
        Голова Карла закачалась. Вполне логично.
        – А каким он был, можете вспомнить?
        – Это я могу. Потому что Франк отличался от большинства. Думаю, вполне справедливо было бы утверждение, что для него мои лекции стали чем-то вроде толчка, насколько я вспоминаю. И, видимо, по этой самой причине он задавал гораздо больше вопросов, чем кто-либо из всех моих учеников. Такого человека не забудешь – мы, преподаватели, любим ведь, когда есть с кем перекинуться мячиком.
        – Это тот человек? – спросил Ассад, протягивая профессору фотографию мужчины с «буханкой».
        Собеседник прищурился, прежде чем нащупал на столе очки и нацепил их на нос.
        – У-уф… уж восемнадцать лет минуло… но вполне может быть, что и тот.
        Они не тревожили его, пока он сидел, кивая самому себе.
        – Да, наверное, он и есть. По крайней мере, теперь я более отчетливо представляю себе этого парня – вероятно, потому, что тут снят как раз он. Как уже сказал, я не могу полностью отрицать, что это он.
        – Мы разыскиваем его в связи с ДТП на Борнхольме и будем чрезвычайно благодарны за любые сведения, которые могли бы помочь нам напасть на его след. Итак, что вы помните о Франке? – приступил Карл.
        Истонченная кожа вокруг бровей Йоханнеса сморщилась. Он опасался сказать что-то не так и таким образом совершенно беспочвенно причинить кому-то вред. Карл встречался с подобной реакцией уже тысячу раз.
        – Рассказывайте все, что придет в голову. А мы потом как следует отфильтруем информацию, обещаю вам, – заверил Мёрк, заранее зная, что из этого ничего не получится. Но слово не воробей.
        – Ну хорошо. – Профессор пару раз сглотнул. – Кажется, я припоминаю, что в какой-то момент он признался мне, будто мои лекции изменили его жизнь. После них он отчетливее осознал, в каком направлении ему следует двигаться.
        – И что это было за направление?
        – Думаю, мне придется вкратце рассказать о сути своих лекций. А вы уж сами сделайте выводы. В них было немало смелых интерпретаций. Не то чтобы я всерьез увлекался этими идеями, но мне было любопытно.
        Его глаза заблестели ярче. Возможно, потому, что ему представился шанс вновь почувствовать себя преподавателем, а возможно, поскольку то, о чем он собирался рассказать, имело для него какое-то особое значение.
        – Вы ведь имеете представление о знаках Зодиака? Лев, Скорпион, Дева и так далее… Всего двенадцать знаков, каждый из которых связан не только с определенным временем года, но и с перемещением Земли. Эти созвездия наделяют особым значением в гороскопах – порядочная ерунда, если хотите знать мое мнение, однако все же имеющая некоторую связь с реальностью; по крайней мере, если брать в расчет Северное полушарие. Взять, например, Водолея, который олицетворяет животворный период весенних дождей…
        – А я – Лев, – вставил Ассад. – И мое имя как раз и означает «лев». Забавно, – добавил он.
        Профессор улыбнулся.
        – Совокупность астрологических созвездий формирует окружность вокруг Земли, названную Зодиаком, или «животным кругом». В течение года Солнце перемещается по большой орбите вдоль этого самого круга, а Земля ежесуточно совершает оборот вокруг своей оси, формируя цикл из четырех пунктов – восход, зенит, когда Солнце достигает высшей точки на небесах, закат и, наконец, надир – низшая точка. Следите за ходом мысли?
        Карл кивнул – все было довольно просто.
        – Я называю эти пункты – утро, полдень, вечер и полночь, – сухо отозвался он.
        Профессор вновь улыбнулся.
        – А в глобальном астрономическом смысле это соответствует зимнему и летнему солнцестоянию, а также весеннему и осеннему равноденствию. Если прочертить две оси – между восходом и закатом, между зенитом и надиром, или между двумя солнечными равноденствиями и солнцестояниями, – образуется крест внутри солнечной траектории, который во всем мире называют «солнечным крестом».
        Он опустил голову и задрал брови, подготавливая очередной пункт в своих рассуждениях.
        – А некоторые называют этот крест «солнечным распятием». На камнях можно встретить этот знак, выцарапанный чуть ли не в первобытную эпоху. На данной основе был построен целый ряд религий и верований; для всех них отправной точкой послужили Солнце и созвездия.
        Он не без труда выудил из коробочки лакричную пастилку и немного пожевал ее, чтобы вызвать слюноотделение.
        – Короче говоря, многие религии могли быть построены на основе расположения небесных тел; вот в чем состояла суть моих лекций. Солнце, своим круглым силуэтом напоминающее зодиакальную окружность, обладая несомненными животворящими свойствами, с древнейших времен воплощало Создателя и Бога, свет мира и человеческого спасителя. Бесчисленное количество религиозных верований во всем мире трансформировали эти знаки Зодиака и солнечное светило в целый ряд рассказов о солнечных богах и других мифологических фигурах. Мои лекции демонстрировали, что все эти рассказы во многом идентичны на протяжении веков, независимо от религии, в которой они возникли.
        – У египтян был бог солнца Гор, – вставил Ассад.
        Старичок ткнул в его направлении изуродованным указательным пальцем.
        – Совершенно точно, приятель. Не в бровь, а в глаз. За три тысячелетия до Христа люди поклонялись божеству Гору, богу света, и Сету, богу тьмы. Легенда об этих двух божествах рассказывает, что каждое утро победу одерживал Гор, добрый бог, свет, но он вел вечную борьбу с Сетом – по упрощенному толкованию, злым богом, с тьмой. Применительно к другим религиям, говорят о Боге и Дьяволе. И так далее. Однако иероглифы, повествующие обо всем этом, еще за пятнадцать веков до рождения Христа весьма подробно описывают и другие вещи, которые наверняка удивят вас. На самом деле практически все ветхозаветные фигуры до мельчайших деталей были описаны еще тогда. К примеру, Моисей, спасшийся в тростниковой корзине, назывался Манесом в Египте, Ману – в Индии и Миносом – на Крите. Иероглифы повествуют также о Ное и потопе, о чем можно прочитать в древнейшем литературном шедевре, вавилонском героическом эпосе о Гильгамеше, за две тысячи шестьсот лет до рождества Христова. Те, кто исповедует иудаизм, наверняка заявят о своем авторском праве на эти предания, но что забавно, если здесь уместно это слово, многие
новозаветные истории тоже воспроизводятся в этих иероглифических записях.
        – Вы имеете в виду историю о пророке Христе? – высказал предположение Ассад. – Три волхва и путеводная звезда – оно?
        Карл молчал. Ладно еще он, выросший в Вендсюсселе, где мальчишкой в общих чертах ознакомился с Библией. Но то, что Ассад, мусульманин, оказался настолько подкован в христианской мифологии, было как-то странно.
        Профессор вновь выстрелил в араба пальцем. Он явно привык к этому жесту за свою долгую преподавательскую карьеру.
        – Именно. А упоминавшийся уже Гор родился двадцать пятого декабря от матери-девственницы. О рождении его возвестила восточная звезда. Ему поклонились три царя. В двенадцать лет он стал учителем, затем обзавелся двенадцатью последователями, или учениками, с которыми ездил по миру и совершал чудеса. Он был предан Тифоном, распят, погребен, а спустя три дня воскрес. – Оратор обратился к Карлу: – Вы слышали об этом прежде?
        – Дьявол, – машинально отозвался Мёрк.
        – Не вполне адекватное для данного контекста выражение. Я бы выразился кардинально противоположно, – улыбнулся профессор.
        – Но какое это все имеет отношение к Франку? – выразил недоумение Карл.
        – Погодите, еще не всё. Если взять из разных религий наиболее выдающиеся фигуры, мы увидим, что для всех этих религий характерен ряд общих признаков. Я уже упомянул сходство между жизненными путями Гора и Христа, и ровно те же самые элементы переходят в другие религии: момент рождения, цари-волхвы, путеводная звезда, ученики, чудеса, предательство, распятие, смерть и воскрешение, если перечислять основные вехи. Все они созвучны для греческого бога Аттиса, персидского бога Митры за двенадцать столетий до Иисуса, для индийского Кришны за девять веков до Иисуса, для древнегреческого Дионисия – за пять веков, как и для богов других стран, таких как Индостан, Бермуды, Тибет, Непал, Таиланд, Япония, Мексика, Китай и Италия, – и это не полный список. Всякий раз мы имеем дело с одной и той же историей лишь с небольшими модификациями.
        – Э… модификациями? – Ассад сам превратился в вопросительный знак.
        – Отличиями, изменениями.
        Сириец кивнул. На его лице появилось странное выражение, которое Карл никак не мог интерпретировать.
        – У меня такое ощущение, что наш дорогой Франк поклонялся солнцу или что-то в этом роде, – рискнул предположить Карл. – Возможно, я ошибаюсь. Но каким образом он вообще вписывается в эту картину?
        Профессор в очередной раз поднял вверх кривой палец.
        – Терпение, господин Мёрк, скоро я дойду до этого. – Он выцарапал из коробочки еще одну пастилку. – Простите, мне удалили слюнную железу с одной стороны – рак, понимаете ли, – поэтому мне постоянно приходится стимулировать оставшиеся железы, чтобы рот не пересыхал слишком сильно. А вот эта лакрица просто чудо как хороша. Пожалуйста, угощайтесь.
        Он протянул им коробочку. Карл из вежливости взял пастилку.
        – Тут все так сложно, и я мог бы говорить на эту тему часами. – Профессор рассмеялся – никто и не сомневался. – Но – спокойствие, я подвожу вас к тому, что общие знаменатели в сказаниях разных религий берут начало из астрономических, а в большинстве случаев также и из астрологических феноменов. Давайте, к примеру, обратимся к явлению рождения: рожден девственницей двадцать пятого декабря, встречен тремя мудрецами, царями, следующими за путеводной восточной звездой. А вот и астрономическое объяснение. В декабре самая яркая звезда на небе Северного полушария – это Сириус, который лежит почти на одной прямой с тремя звездами Пояса Ориона, который первоначально назывался…
        – «Три волхва», – предположил Ассад.
        Кривой палец вновь взмыл ввысь.
        – Так точно. Итак, три волхва на одной линии с ярчайшей звездой, в то же время эти самые три волхва указывают вниз, прямиком на место восхода Солнца двадцать пятого декабря. Потому волхвы «следуют» за крупной звездой на восток, к Солнцу, символу жизни и спасителю человечества. А над ними простирается созвездие Девы, второе название которого «Дом Хлеба». А теперь взглянем на родину нашей христианской веры, город Вифлеем, и переведем это название с древнееврейского. Получаем…
        – «Дом хлеба»? – перебил его Ассад.
        – Так и есть. Если мы присмотримся к другому важному символу, общему для разных религий, кресту и распятию, тут можно вновь разглядеть кое-какие астрономические аллюзии. Общеизвестно, что в дни двадцать второго, двадцать третьего и двадцать четвертого декабря Солнце находится на небе ниже всего. Кому, как не нам, северянам, знать об этом. Это самые мрачные дни года, а в стародавние времена такую темень толковали даже как смерть, ибо кто ж знал – появится ли Солнце вновь или нет? В то же время, две тысячи лет назад, двадцать второго декабря на небе южной Европы было прекрасно видно созвездие Южный Крест, а спустя трое суток Солнце начинало (слава богу!) вновь продвигаться в северном направлении. То есть само Солнце, символ бога, зависало, как мертвец, под крестом, а затем вновь продолжало движение, то есть воскресало. Наш Иисус Христос делит эту судьбу с большинством других солнечных божеств.
        – Такие вещи в открытую обсуждаются на теологическом факультете? – поинтересовался Карл.
        Действующая рука Йоханнеса Таусена задергалась.
        – Естественно, многое в моем рассказе является общеизвестными фактами, однако столь доскональные астрономические интерпретации не имеют отношения к теологическому учению.
        – Очень странно, – заметил Мёрк, не понимая, каким образом применить полученное знание. Возможно, забавно было бы высказаться в подобном ключе во время подготовки к конфирмации, однако священнику такой разговор вряд ли пришелся бы по душе.
        – Существует и масса иных феноменов, демонстрирующих связь между небесными телами и историями, известными нам по Библии и священным книгам других религий. Но я подхожу к концу, – сказал Таусен и прикрыл глаза, словно чтобы убедиться, что он не забыл ничего существенного. – Лишь замечу, что, если рассматривать Иисуса как животворящее начало, как сына Солнца на Земле, – продолжал он, не размыкая век, – то на языке изобразительного искусства древней эпохи голова Иисуса с нимбом вокруг и крестом на заднем фоне удивительно напоминает зодиакальный солнечный крест. Иисус – сын Бога, свет мира, который борется с силами тьмы. И если вникнуть в подробности, терновый венец – всего лишь тень, появляющаяся по мере того, как солнце продирается сквозь кроны деревьев. – Теперь профессор обратился непосредственно к гостям. – Я не удивлюсь, если вышеизложенное покажется вам слишком сложным для осознания. Вообще-то, даже для меня это непросто, как для теолога и верующего человека, и я с готовностью признаю, что эта пища сложна для переваривания. Все же, как уже говорилось, я поведал вам только основную суть целого
цикла лекций, так что, возможно, информация была представлена мной в слишком сконцентрированном виде.
        Ассад и глазом не моргнул, но таков уж скептицизм – у него много обличий.
        – Это звучит совершенно… невероятно, – осторожно заметил Карл. – Такие теории способны потрясти церковное сообщество.
        Пожилой профессор улыбнулся.
        – Вовсе нет. Можно ведь переформулировать и сказать, что это единственная настоящая история, существенная для всего человечества. То, что она пересказывается из раза в раз, совершенно естественно, ибо человечество во все времена нуждалось в спасителе и миротворце. Я и сам воспринимаю ее именно так. Замечательная и во всех отношениях блестяще выстроенная на века история.
        – Да и Франк, видимо, так думал. Как вы считаете? – прорезался Ассад.
        – Да, абсолютно! И вот в этом-то вся суть. Раз уж столько крупных религий берут начало из астрономических наблюдений за солнцем и звездами и строятся по образу и подобию светил, вероятно, это потому, что жизнь на Земле и во Вселенной представляет собой следствие межзвездных взаимодействий, а мы наконец-то получаем объяснение существованию всего, в том числе и самого Господа, если хотите.
        Он на мгновение замер, уставившись перед собой, словно последняя фраза привнесла в его мысли некое обновление.
        – Кстати, я думаю, что по ходу нашей беседы мне удалось вспомнить кое-что, о чем он сказал мне во время нашего последнего диалога.
        Карл задержал дыхание.
        – А сказал он что-то типа следующего: «Если хочешь поклоняться всему всевышнему, что есть над нами, всему не вполне ясному человеческому разуму, то следует признать единственное, что никоим образом невозможно опровергнуть: Солнце дано нам как источник жизни, а природа – как источник пропитания. Гор – первый бог Солнца на Земле, и потому поклонение ему отвечает глубинному инстинкту человека, призывающему нас почитать Солнце и природу, относиться к ним уважительно и благоразумно. Сегодня нам это несвойственно, но пора начинать». А потом он добавил: «И как можно быстрее».
        – И что, это были последние его слова? – с некоторым разочарованием уточнил Карл.
        – Да. Ну, понятное дело, он меня поблагодарил.
        – То есть вы считаете, он стал приверженцем некой новой религии? – спросил Ассад.
        – Ну, вполне вероятно, да.
        Ассад повернулся к Мёрку:
        – Карл, мы слышали об этом уже не раз.
        Тот кивнул. Жители Борнхольма во всем видели указания на это. Мужчина, раскопавший солнечный камень. Даже слепая Беата Висмут ощутила это.
        – Ассад, не припомнишь, что там Беата Висмут сказала на этот счет Розе?
        Сириец с полминуты листал блокнот, Карл и профессор с нетерпением наблюдали за ним.
        – Вот. Она сказала, что Франк был «существом кристальной чистоты», что он познал истинный свет, отразился в его лучах и с того момента больше не сможет жить без этого света.
        – Видите, вам надо искать человека с подобающим образом жизни, – кивая, прокомментировал профессор. – Человека, поклоняющегося Солнцу, природе и Гору как достойному символу Солнца и природы.
        – Перед вашим любопытнейшим обзором мы остановились на вопросе о том, как он хотел устроить свою жизнь. Вы считаете, он стремился стать новым мессией и обрел необходимый ему для этого инструмент в виде ваших лекций? Можно допустить такую мысль? – предположил Карл.
        Старик сдвинул брови.
        – Ну, вряд ли. Хотя, конечно, никогда нельзя знать наверняка, правда?

        Глава 37

        Воскресенье, 11 мая 2014 года
        Пирьо проснулась, переполненная дурными предчувствиями, как будто ей предстоял экзамен, к которому она не подготовилась, или как будто накануне состоялся семейный скандал, оставивший осадок в душе.
        Взглянув на часы, она поняла, что лучше встать и попытаться избавиться от дискомфорта. Менее чем через минуту все равно должен был прозвонить будильник. 3:59, сорок шесть минут до восхода.
        Она услышала шаги Ату по коридору – он, по своему обыкновению, направлялся на берег, несмотря на дождевые тучи, чтобы встретить молитвами первые лучи солнца.
        У Пирьо также имелись ритуалы, повторяющиеся изо дня в день.
        Сперва ей предстояло разбудить недавно прибывших учеников, затем она направлялась на средний двор к душевым, чтобы провести привычную процедуру очищения во время всеобщего мытья и дальнейшее обсушивание на веранде, глядя на медленно поднимающееся над горизонтом светило. После этого новички возвращались в свои хижины, где быстро, но в спокойной обстановке упражнялись в песнопениях, возносимых к небесному своду.
        Постоянно проживающие в Академии люди и временные помощники уже приступали к своей работе в соответствующих отделах, и теперь задача Пирьо заключалась в обходе помещений и выяснении, все ли готовы к встрече нового дня. Время от времени оказывалось, что кто-то заспался чересчур долго, а кто-то заболел. Если б Пирьо не заботилась о тщательной проверке состояния слушателей и вовремя не предлагала им свою помощь, существовал риск, что церемония всеобщего пробуждения и встречи нового дня будет потревожена проспавшими, которые могли объявиться в любой момент. Несмотря на настойчивую просьбу Ату к проспавшим заниматься в это время какими-нибудь другими делами, такое все же случалось.
        В это утро было трое заболевших. Их выворачивало наизнанку всю ночь, в комнатах было душно и воняло рвотой и кишечными газами. Пирьо принесла травяной отвар двум из них, решив не будить третьего, ибо сон сам по себе есть лучшее лекарство. Когда Пирьо вышла на соединяющую хижины тропинку, немного отступив от размеренного дневного распорядка, и собиралась уже направиться к святилищу, когда до нее донеслись обрывки разговора, не предназначавшегося для ее ушей.
        Беседующие мужчины вышли задолго до часа сбора и потому довольно неторопливо прогуливались по тропинке. Несмотря на тусклое освещение, Пирьо узнала в походках и голосах двух старейших приверженцев Академии – один из них ухаживал за тепличными растениями, а второй участвовал в возведении нового святилища с северной стороны. Они разговаривали спокойно, впереди их ожидал тяжелый и долгий рабочий день.
        – Стоит ли нам идти к Ату с этой проблемой? – спрашивал один.
        – Не знаю, – сомневался второй.
        – Ну к Пирьо-то мы не можем обратиться, а то получится, что мы как бы заранее заняли ее сторону.
        – Да, но если здесь постоянно будет происходить нечто сомнительное, причем при участии Пирьо, о каком спокойствии может идти речь?
        – Думаю, она тут ни при чем. Это Ширли разрушает душевную гармонию, а не Пирьо.
        – Да, ты наверняка прав. То есть, считаешь, не надо нам идти к Ату с просьбой пресечь слухи?
        – А зачем? Ширли здесь не останется. Так что проблема решится сама собой с ее уходом.
        Пирьо остановилась так, чтобы мужчины не заметили ее, сворачивая за угол у входной двери.
        «Проблема решится с ее уходом», – сказали они. Насколько судила Пирьо, нельзя было допускать дальнейшего распространения слухов.
        Она повернулась к своему кабинету, миновала вход в кабинет Ату и открыла следующую дверь, ведущую в управляющий блок системы солнечных батарей. Ей потребовалось всего несколько минут на то, чтобы снять крышки с аккумулятора и инвертора и обнажить кабели.
        Она все прекрасно уяснила.

* * *

        Утро выдалось сырое, но за мгновение до появления солнца из-за горизонта облака рассеялись, и пейзаж предстал вдруг во всей своей необыкновенной красоте.
        Ату, как обычно, ожидал всех, стоя с мокрыми волосами на семиметровом постаменте святилища, устремив взгляд на восток, в сторону восхода, полностью поглощенный зрелищем зарева над морем. Его волосы переливались золотом, желтые одежды развевались от легкого утреннего бриза, он был прекрасен, как бог.
        Ату повернулся к собравшимся, все стихло.
        – Поприветствуем солнце, воздев руки, – обратился он к толпе.
        Тридцать пять пар рук взмыли вверх над морем; люди стояли, боясь пошевелиться, и ждали, когда он попросит их совершить двенадцать глубоких вдохов и медленно опустить руки вдоль тела, чтобы пробудить дремлющую с ночи энергию.
        – Я вижу вас, и я замечаю вас. Абаншамаш, Абаншамаш, – зашептал Ату, вытянув вперед руки, так что желтые рукава его одеяний затрепетали. – Я вижу вас, – продолжал он шепотом. – Я вижу вас, ваши души отвечают мне. Вы подготовлены. Сегодня сто тридцать первый день года, он длится девять часов двадцать две минуты. Спустя три дня взойдет полная луна, и сила солнца вырастет с приходом полнолуния. Солнечное око рассыпется по всему Эланду цветами лапчатки и орхидей. А уже сейчас наши теплицы полны бобами, репчатым луком и огурцами. Вскоре на тарелках у нас появятся молодой картофель и спаржа. Будем же благодарны за это Гору.
        – О, Гор, о, Гор, возвещенный звездой, подготовленный солнцем, – грянул хор собравшихся. – Позволь нам стать твоими слугами, позволь нам возвестить о твоей мощи, которой ты щедро делишься с нами. Позволь нам следовать твоими путями и прославлять их, дабы наши потомки могли кормиться из твоего чрева. Позволь нам подготовиться к твоему долгому сну, и позволь никогда не забывать причину и смысл твоего присутствия.
        Песнопения оборвались так же резко, как начались. В точности как всегда. Ату простер руки к ученикам.
        – Давайте не забывать, что «путеводная звезда» означает нечто указующее нам путь. Давайте поостережемся наделять божества так называемой экзистенцией. А лучше станем жить в вечном убеждении о нашей неосведомленности о Вселенной и в вечной заботе о ближнем. И вместо того чтобы требовать еще и еще, будем учиться довольствоваться имеющимся. Довольствоваться ощущением природы и стремлением раствориться в ней. Довольствоваться осознанием того, что человек – всего лишь незначительная частица целого и что отдельная личность представляет собой что-то исключительно благодаря своему смирению в сообществе себе подобных.
        И Ату обратил взгляд непосредственно на учеников. Встретившись глазами с Пирьо, он выразил невероятную нежность, а она обняла свой живот, осознав, что в этот момент должна наполниться счастьем, – а вместо этого ощущала только бессилие и беспокойство, чего никогда не бывало с ней во время общих сборов.
        Если она не предпримет мер в ближайшем будущем – все для нее будет потеряно.
        Пирьо обвела взглядом всех новичков. Наивные души, они уже после первого же сбора начали дышать глубже и тяжелее, так как Ату обратился непосредственно к ним, а это дорогого стоило. Их доверие и уважение ни в коем случае нельзя было поколебать. Через полгода она будет стоять здесь с ребенком Ату на руках и будет столь же неприкосновенна, как и сейчас. Почти что икона. Мать ребенка Ату, ребенка спасителя.
        Ату улыбнулся со своего постамента, как отец своим детям.
        – Для вас, недавно присоединившихся к нашей Академии, скажу, что вы приблизились к тому этапу, когда должны выполнить вместе ряд упражнений для достижения слияния с природой. Сразу по завершении я прошу вас подойти ко мне вместе с вашими наставниками. Наверняка вы уже поняли, что духовные пути, по которым многие из вас бродили в течение жизни, не имеют никакого значения для нашей общины. Вы пришли сюда вовсе не для того, чтобы разбираться в методах самопознания или сосредоточиться на целях, которые иные духовные движения ставят перед собой. Вы здесь и не затем, чтобы сконцентрироваться на собственной душе или разуме; тут вам не будет дано никаких догм, вас не приведут ни к какому вероисповеданию. Вы здесь лишь для того, чтобы научиться существовать. Для нас Вселенная – это Гор, он символизирует тысячелетнюю мудрость человечества и вечное вопрошание: откуда мы появились и, главное, зачем. Возможно, вы подумаете, что здесь вас ожидает тот же мистицизм и манипулирование, как в других сообществах; но не забывайте, что наш ежедневный распорядок – не более чем следование определенным ритуалам. Наша
задача как руководителей Академии – обеспечить и внушить вам желанное и необходимое умиротворение с помощью доступных и надежных средств, и ничего больше. Прибегая к имени Гора, мы лишь демонстрируем, что благодарны за жизнь и природные дары и что этого вполне достаточно. И если проникнуться этой благодарностью до конца, возможно вместить в себя все лучшие человеческие качества: сострадание, любовь к ближнему, спокойствие ума для планирования дня грядущего, силу духа для переосмысления дня минувшего без сожаления и уныния.
        Затем он попросил всех опуститься на землю и приступил к лекции:
        – Все знание построено на сопоставлении известного и неизвестного, а потому…

* * *

        Пирьо отвела Валентину в сторонку, когда первая часть лекции закончилась и преисполненные чудесных надежд новички поднялись на постамент святилища, а постоянные жители Академии обратились к исполнению своих обязанностей.
        – Да? – отозвалась Валентина, явно не желая следовать за Пирьо.
        – У меня хорошая новость. Мы получили весть от Малены.
        Женщина приоткрыла рот и приложила руку к груди.
        – Малена? – переспросила она с заметным скептицизмом.
        – Да. Она позвонила с утра, незадолго до собрания. Наверное, не подумала, который должен быть час на Эланде, но в этом нет ничего страшного. Она рассказала, что сейчас живет в Канаде, в городке под названием Даттон. Такое местечко в Квебеке. На главной улице там есть магазинчик, торгующий мясной кулинарией, и она покупает в нем французские деликатесы, которые так любит. Она еще не осела, переезжает с места на место и зарабатывает тем, что пишет всевозможные тексты и статьи на заказ. Она просто хотела сообщить нам, что у нее все отлично. Ее голос показался мне вполне счастливым.
        – Неужели?! – воскликнула Валентина. Очевидно, она надеялась на большее. Быть может, на личное приветствие.
        – Не составит труда понять, о чем ты думаешь. – Пирьо улыбнулась. – Она передала тебе особый привет, Валентина. Просила передать тебе от нее благодарность за дружбу и за все, чему ты ее научила. Так она мне и сказала. Теперь она совершенно счастлива, сказала Малена, и хотела бы, чтобы ты об этом знала.
        – Она упомянула именно о «дружбе»?
        – Да, и Малена отозвалась о вашей дружбе очень тепло.
        Валентина наконец-то улыбнулась.
        – Так она вернется?
        – Я ее даже не спросила. Вполне может быть, если вдруг у нее возникнет такая необходимость, но, думаю, мы получим от нее сообщение, если она решит к нам приехать.
        Валентина застыла на месте, уставившись перед собой, пытаясь заглушить свой душевный порыв голосом разума.
        – Несмотря на то, что мне очень хотелось бы повидаться с ней, все-таки прекрасно, что у нее все получилось, правда?
        Пирьо взяла ее за руку. Теперь она завоевала доверие и внимание Валентины. Окупился имевший место накануне вечером пятиминутный поиск крошечного франкоговорящего городишки в канадском захолустье.
        – У меня припасена для тебя еще одна хорошая новость, – сказала Пирьо.
        Валентина погладила шею. Неужели еще что-то положительное?
        – У нас есть для тебя задание. Тебе придется попутешествовать.

* * *

        – Ширли, пойдем-ка со мной, мне надо перекинуться с тобой парой слов. Вот мы и оказались у той черты, когда стоит наконец-то поговорить о будущем, согласна?
        Ширли разгладила тунику на животе и по бокам. Этот жест сохранился у нее еще из прежней жизни. Несмотря на избыточный вес, она все же старалась презентовать себя как можно выгоднее.
        – Звучит… любопытно, – выдавила она из себя.
        «Да уж, любопытно, это точно», – подумала Пирьо, осматриваясь вокруг. Коридор, ведущий в кабинет, был пуст, приемная тоже, и, что совсем замечательно, солнечные лучи по косой проникали в окно.
        «Пускай войдет первая. Кто его знает, сколько времени потребуется на все про все? – думала она. – Если ее парализует самый первый удар тока и она рухнет, мне уже точно будет ее не поднять. Тогда надо было принести из гаража кабель и подключить к ней провода. Надо было позаботиться об этом раньше». Она засомневалась. Возможно, не выдержат предохранители, возможно, где-то произойдет короткое замыкание…
        Пирьо колебалась и из-за этого сбавила шаг. Какое-то полное сумасшествие, ну а какие другие способы у нее имелись? Надо же было убрать Ширли…
        – Пойдем в кабинет, расскажу, что мы придумали. Да-да, проходи первая.
        Она указала на кресло с противоположной стороны стола, рядом с дверью, распахнутой в небольшой проход, ведущий в комнату, откуда осуществлялось управление солнечными батареями.
        – Уф, опять кто-то забыл закрыть дверь, поэтому стоит такой шум. Ширли, прикрой дверь, пожалуйста.
        – А что там внутри? – поинтересовалась та, сдвинув брови. Подозревает или любопытствует?
        – А, это просто диспетчерская для управления солнечными батареями.
        – Правда? – Ширли проявила неожиданный интерес к оборудованию и даже оставила стул, на который собиралась сесть.
        Пирьо немного подождала, а затем последовала за Ширли.
        – Я с удовольствием покажу тебе, что тут к чему, – с этими словами она натянула на одну руку резиновую перчатку.
        Ширли вошла в диспетчерскую. Пирьо проверила амперметр. Несмотря на то, что день только что начался, производство энергии шло полным ходом. В потолочное окно было видно, что небо постепенно проясняется и становится голубым.
        – Правда, тут полная неразбериха. Электрик снял крышки с распределительных коробок, так что будь осторожна, – предупредила она, попытавшись тут же подтолкнуть руку Ширли к клубку проводов.
        – Ох, да что тут особенного может случиться? – отмахнулась та. – Сила тока не такая уж большая, да и вообще от постоянного тока надо еще постараться умереть. Это нужно находиться без сознания, с кабелями «плюс» и «минус», плотно прижатыми к телу с двух сторон. Тогда и впрямь можно свариться изнутри. Как в микроволновой печи.
        Она произнесла это в тот момент, когда Пирьо уже почти схватила ее руку, собираясь подтолкнуть к западне. Но вовремя остановилась. Выходит, для начала нужно лишить ее сознания? И подсоединить провода к телу с двух сторон.
        Ширли смело взглянула в глаза Пирьо.
        – Вы знаете, что первый в истории электрический стул должен был работать на постоянном токе, и Томас Эдисон предупредил власти о том, что такое устройство окажется смертоносным только в том случае, если приговоренный к казни подвергнется чуть ли не вечной пытке? Именно он предложил применить переменный ток, разве это не дико звучит? Сам Эдисон! Нет-нет, такая сила постоянного тока способна лишь слегка уколоть. Ну, вполне возможно, чуть позже, когда солнце будет шпарить вовсю, все будет иначе, но не сейчас. Хотите, я заверну крышки? Все-таки в открытом виде распределительные коробки представляют кое-какую опасность.
        Пирьо опешила.
        – Э-э, спасибо… Ширли, скажи, откуда ты все это знаешь?
        – А, мой отец работал электриком. Чем, думаете, он развлекал всю семью за обедом в те редкие дни, когда предпочитал побыть у семейного очага, а не составить компанию своим дружкам в пабе?
        Пирьо склонила голову набок. Отец Ширли был электриком. А зафиксировала ли она это в анкете при приеме в Академию?
        – Нет, лучше оставь эти крышки до прихода наладчика. Я запру дверь на ключ, чтобы никто не пострадал.
        Итак, план А оказался внезапно заменен на план Б, когда женщины расположились в кабинете Пирьо.
        – Ширли, послушай, – сказала она после внушительной паузы. – К сожалению, мы вынуждены отказать в просьбе принять тебя в качестве постоянного члена Академии. Мне жаль, ибо я знаю, как неутешительно тебе слышать о нашем решении.
        Пирьо рассчитывала на протест со стороны Ширли, однако никакого возмущения не последовало. Наоборот, она сидела с неподвижным взглядом и застывшим лицом и теребила колени пухлыми руками. Судя по трясущейся нижней губе, сообщение застигло ее врасплох.
        – Да уж, тут мало приятного. Но у нас просто-напросто нет свободных мест, не то все могло бы сложиться иначе. В данный момент мы не можем удовлетворить твою просьбу, Ширли, прости.
        – Мне это непонятно. Ведь комната Жанетты до сих пор пустует, – выдавила Ширли из себя с некоторой надеждой в голосе.
        – Да, действительно. Но ведь Жанетта вернется.
        Ширли предпочла молчать. Ее руки пришли наконец в спокойное состояние, взгляд стал не столь потерянным.
        – Пирьо, вы ведь лжете, – резко прошипела она.
        Пирьо собиралась объяснить ей ситуацию Жанетты, но слова застряли у нее в горле. Она хотела заметить, что позже вполне возможно будет попасть в Академию на постоянное проживание, если только немного потерпеть, а теперь ей был брошен самый настоящий вызов.
        – Не понимаю, Ширли, почему ты сердишься на меня и обвиняешь во лжи; мне очень больно это слышать. Думаю, не лишним будет напомнить тебе, что я являюсь здесь главным административным звеном, так что решение о твоем будущем целиком и полностью находится в моих руках, что бы ты ни делала и ни говорила. Так что давай не будем…
        – Вполне может быть. И все-таки вы лжете, и я никуда не поеду.
        Она буквально выкрикнула последнюю фразу.
        – Вот как. Сделаю вид, что ничего не слышала, – холодно сказала Пирьо. – У нас есть для тебя кое-какое предложение…
        – Люди сомневаются в вас, Пирьо. Они начали складывать два и два. Вы производите впечатление такой услужливой, а на самом деле только и делаете, что крутите и вертите здесь всеми, как хотите. В вашем обществе я испытываю точно такое же чувство, как в обществе бабника, который, уступая вам место, считает, что тем самым заслуживает себе право тискать вашу грудь. Это ощущение, будто о тебя вытерли ноги. Словно тобой искусно манипулируют. Конечно, я имею право говорить только за себя, но мне это крайне не нравится.
        – Ты в принципе всегда можешь говорить только за себя, Ширли. Возможно, здесь кроется причина, по которой оказалось сложно найти тебе место в Академии.
        Ширли вскочила с места и с возмущением вытянула указательный палец в направлении Пирьо; ее полное тело при этом угрожающе задрожало.
        – Если вы считаете, что сможете остановить меня тем, что отошлете куда-нибудь подальше, вы глубоко ошибаетесь.
        Пирьо прищурилась.
        – Не понимаю. Остановить тебя перед чем?
        – Ну, вот опять… Вы просто-напросто манипулируете. Естественно, вы хотите остановить меня, прежде чем я поведаю всему миру о том, что вы в курсе случившегося с Вандой Финн.
        Ширли поджала губы и пыталась совладать с собой, однако гнев и все те мысли, что мучили ее на протяжении последнего времени, заставили ее разрыдаться.
        Пирьо вздохнула с облегчением. Немного плача, и вот уже она владеет ситуацией.
        – И все же, Ширли, ты снова возвращаешься к истории с ремнем? Иди сюда, я покажу тебе кое-что. И ты сама убедишься, что ошибаешься в своих подозрениях на мой счет и неправильно трактуешь всю ситуацию.
        Ширли не собиралась никуда идти; тогда Пирьо развернула монитор к ней.
        – Гляди, что я нашла в Интернете. Я поняла, что мне придется это сделать, после нашего последнего разговора про ремень.
        Она нажала на первую ссылку, на экране появилась страница под названием «Фэшн бэлтс»[146].
        – Посмотри, сколько ремней похожи на тот, который, по твоим словам, Жанетта принесла с чердака. – Она ткнула в несколько картинок. – Вот, наклонные серо-красные полосы. – Она открыла другую ссылку. – И вот у этой фирмы есть несколько образчиков, которые спокойно можно перепутать с тем, что получила от тебя в подарок Ванда Финн. Спустя полгода носки ты уже и не различишь их между собой, Ширли. Совершенно обычный ремень.
        Ширли фыркнула. Глаза ее заблестели. В этот момент обе женщины балансировали на острие ножа, каждая из них могла сорваться и упасть, а потому Пирьо следовало вести себя как можно осторожнее и удерживать равновесие. Укрепить Ширли в мысли, что обе они борются за одно и то же правое дело.
        – Ширли, я прекрасно понимаю, о чем ты сейчас думаешь. Ремни на интернет-сайтах совсем новые, царапину на пряжке и вмятину на коже в месте застегивания на ремне Ванды невозможно объяснить при помощи этих сайтов. Но смотри, что я еще нашла.
        Она открыла несколько ссылок на страницы, где женщины распродавали свою одежду. Там было представлено несколько ремешков, вполне похожих на тот, о котором говорила Ширли. (На то, чтобы их отыскать, потребовалась чуть ли не целая ночь.)
        – Взгляни. На одном ремне царапина, на обоих вмятины в месте застегивания. Вообще точь-в-точь такие же, как тот, что ты мне показала. Ты сама видишь сходство? Четыре дырки, а затем эта потертость, такая же, как на ремне, который, по твоему мнению, принадлежал Ванде. Такие следы износа – совершенно обычное дело для ремня, неужели ты не понимаешь?
        Слезы текли по лицу Ширли ручьем, пока она стояла, склонившись перед экраном, преисполненная одновременно грусти и облегчения. Пирьо решила не успокаивать ее, а пока поразмышлять над сложившейся ситуацией.
        Сейчас Ширли разочарована и смущена, однако проблема заключалась в том, что спустя несколько дней смущение пройдет, останется лишь разочарование. Допустим, она будет сидеть в Лондоне, и вдруг ей придет в голову, что она может разыскать Ванду. Что в этом заключается ее миссия. И вот, через месяц или два Ширли переговорит со всеми на свете, включая родителей Ванды, и наконец обнаружит, что девушка действительно исчезла. Тогда мрачные мысли вновь овладеют ею. И что же? Не разовьется ли в ней былое подозрение с новой силой? Пирьо была уверена, что так и случится.
        Конечно, Ширли потребуется привести существенные доказательства и аргументы, чтобы мотивировать свое обвинение в адрес Пирьо и Академии в целом. Но если только допустить мысль о том, что настоящий момент окажется роковым? Что эта женщина атакует ее именно тогда, когда рядом и так уже ошивается датская полиция? Конечно, такое маловероятно, но в животе Пирьо рос и вовсю пинался ребенок, которому она дала святое обещание…
        Ничто не сможет причинить им вред.
        Она долго не сводила глаз с Ширли, а затем положила ладонь ей на руку.
        – Ширли, я такая же, как и ты. Я не люблю, когда люди поворачиваются ко мне спиной. Когда вдруг демонстрируют непредсказуемые стороны своей личности. Когда холодно и цинично вышвыривают тебя из своей жизни, словно ты никогда не имел с ними ничего общего. Да-да, Ширли, я очень хорошо понимаю тебя, – принялась уверять она собеседницу, как только их взгляды встретились. – Но послушай. Давай-ка позабудем о том, что недавно произошло между нами. Я знаю, что ты очень расстроена нашим решением не оставлять тебя здесь и тем, что мы оказались не в состоянии принять тебя в наш внутренний круг. И все-таки у нас есть для тебя одно предложение, Ширли. Ты знаешь, Валентина тоже сегодня получила задание. Она отправится в наш офис в Барселоне и будет привлекать там новых учеников. Как ты смотришь на то, чтобы заниматься тем же самым в лондонском офисе? Ты заинтересована в этом? Это было бы замечательно. Думаю, ты прекрасно справилась бы.
        Пирьо осторожно улыбнулась. Вот тут-то простодушная женщина и попалась на удочку.
        – Я знаю, что по возвращении в Лондон ты будешь безработной. Но работа, о которой я говорю, еще и оплачивается. Да, на комиссионной основе, но из Лондона к нам поступает обычно много заявок, что сыграет тебе на руку. К тому же не стоит забывать, что там у нас есть небольшая квартира, в дополнение к рабочему месту. Что скажешь, тебе интересно это предложение?
        Ширли онемела от столь неожиданного поворота событий.
        – Однако прежде тебе придется пройти процедуру очищения, такую же, как проходила Валентина в прошлом году. Ты будешь находиться в изоляции в течение одного месяца, чтобы отречься от всего мирского и направить всю свою энергию на процесс природопоглощения и «нейтрализоваться», как мы это называем: то есть полностью раствориться в идее натурабсорбции. Если ты хочешь получить эту работу и согласна на озвученные условия, не вижу никаких препятствий к тому, чтобы немедленно начать подготовку.
        Пирьо внимательно изучала лицо Ширли. Очень часто изменения, происходящие в мимике человека, свидетельствуют о том, насколько искренни его слова. Например, «гусиные лапки» у уголков глаз чаще всего появляются при холодном расчете, как и кривоватая ухмылка, и потому при подобных мимических проявлениях нельзя стопроцентно положиться на слова собеседника. Так же, как в случае чересчур лаконичных ответов типа «да», «нет» или «о’кей». А вот если неуверенной улыбке или краткому ответу предшествовало малейшее волнение, тут можно говорить о твердой почве под ногами.
        В данный момент выражение лица Ширли было какое-то невнятное. Невозможно было понять, что творится у нее в голове и чего ожидать от нее в следующую секунду – вспышки гнева или заявления о капитуляции?
        Пирьо доверилась времени и серьезности момента. Их взгляды словно вступили в симбиоз.
        В какое-то мгновение она решила, что Ширли сейчас вскочит и захлопнет за собой дверь, однако уголки ее рта неожиданно поползли вниз, словно она вновь собиралась заплакать.
        Пирьо поняла, что битва выиграна.
        – Ату согласен с таким решением? – осторожно поинтересовалась Ширли.
        Пирьо кивнула:
        – Ну конечно. Мы давно обсуждали такой вариант. Вообще-то, я думаю, ты способна привлечь множество новых учеников своей мягкостью, добродушием и честным лицом.
        Наконец-то собеседница уверенно улыбнулась. Как раз в нужный момент.
        – Ну что ж, в таком случае я соглашусь, – сказала она, стараясь не встречаться взглядом с Пирьо. Невозможно было понять, почему Ширли избегала смотреть ей в глаза – то ли по причине стыда за свои нападки и обвинения в адрес Пирьо, то ли пыталась запечатлеть в памяти обстановку, которую не увидит в течение долгого времени.
        Пирьо улыбнулась.
        Если причина заключалась в последнем, то Ширли даже представить себе не могла, насколько она оказалась проницательной.
        Вообще-то, эту комнату она не увидит больше никогда.
        Ни эту, ни какую-либо другую, если уж на то пошло.

        Глава 38

        Понедельник, 12 мая 2014 года
        Карл бросил взгляд на экран, где привычная компания улыбчивых телеведущих и мельтешащих громогласных шеф-поваров из кожи вон лезла, чтобы научить датчан готовить капустный салат с кунжутом, кокетливо обрамляющий крошечную порцию пряного филе-миньон, замаринованного с бальзамином, в красном соусе пимьенто, или как там это называется. Карл мрачно посмотрел на свой бледный омлет и унылую овсянку Харди. Какого черта ТВ-2 осмеливается в семь часов утра издеваться над убогими обывателями, предлагая созерцать подобные утопические творения?
        Харди с кислым видом уставился на ложку, которую Мортен собирался впихнуть ему в рот.
        – Понимаешь, каша активизирует перистальтику. Так что, будь добр, не гримасничай и открой рот.
        Харди проглотил жижу и тяжко вздохнул.
        – Сначала съешь столько овсянки, сколько я за последние семь лет, тогда и посмотрим, как ты запоешь, господин Холланд. Придется процитировать Ассада: наешься твоей каши – словно дикого верблюда засосешь.
        – Засосешь верблюда?
        – Да, как будто взасос поцелуешь верблюда. – Харди хотел посмеяться над реакцией Мортена, но ему не хватило воздуха.
        Карл отложил газету и посмотрел на светящийся дисплей телефона. Один из внутренних номеров полицейского управления. Мёрк несколько раз украдкой взглянул на Харди, читая сообщение. Старина, несомненно, понял, что к чему.
        – Что-то по поводу нашего дела, верно? – спросил Харди, когда Карл отложил телефон.
        Тот кивнул.
        – Да. Новые подвижки в деле о строительном пистолете.
        Мортен положил ладонь на плечо Харди. Все знали: упоминание об этом деле переносилось им тяжело.
        – Кое-что свидетельствует о том, что обнаружено орудие убийства, унесшее жизнь Анкера и едва не уничтожившее нас с тобой. Очевидно, проводили какой-то обыск, и, так как этим оружием был убит датский полицейский, Ларс Бьёрн решил провести пресс-конференцию.
        Харди промолчал.
        – Через полчаса, – продолжал Карл.
        Снова молчание.
        – Харди, проклятье…
        Мёрк увидел страдание в глазах друга. Несмотря на то, что мысль об этом роковом орудии причиняла боль, все-таки новость дарила хоть капельку надежды на то, что, возможно, вскоре все разрешится и преступник предстанет перед судом.
        Карл обошел вокруг кресла Харди и обнял горемыку.
        – Они пришлют машину, так что ты тоже сможешь присутствовать. Хочешь?
        Харди тихо покачал головой.
        – Пускай сначала раскроют дело. Я вам не музейный экспонат.

* * *

        Ларс Бьёрн дал слово пресс-секретарю Янусу Столю, который поблагодарил за организацию встречи и представил повестку дня, после чего сел на место и наклонился к Карлу:
        – Ты не привел с собой Харди?
        Мёрк покачал головой.
        – Я прекрасно его понимаю, но это была идея Бьёрна. Харди обеспечил бы прекрасные снимки.
        – Какого черта тут вообще происходит? – прошептал Карл, осматриваясь вокруг. Здесь присутствовали все представители криминальной журналистики, которые только могли ходить или ползать. «ТВ2 Ньюз» уже вовсю снимали репортаж. Криминальный эксперт с «Дэнмаркс радио» держал наготове микрофон. Явилась даже пара журналистов из желтой прессы с корреспондентом из «Госсипа»[147] во главе.
        – Но я больше не расследую это дело. Зачем понадобилось мое присутствие? Янус, что стряслось?
        Столь задрал рукав и указал на часы.
        – Начинаем через двадцать секунд, сейчас обо всем узнаешь. Хорошо, что ты успел к началу.
        Неужели? Мёрк положил свою папку на пол у ножки стула.
        – Благодарю вас за то, что пришли на нашу встречу, – начал пресс-конференцию Ларс Бьёрн, затем представил собравшимся Карла Мёрка, затем – своего пресс-секретаря и наконец вице-комиссара полиции Терье Плуга, который отвечал за расследование злополучного дела после того, как Карла с его командой освободили от этих обязанностей.
        Потом Бьёрн повернулся к человеку, с которым Карл явно где-то пересекался, но не помнил ни его имени, ни при каких обстоятельствах они встречались.
        – А вот Ханс Ринус, под руководством которого проводилось расследование похожего дела в пригороде Роттердама, в Голландии. Карл Мёрк являлся наблюдателем расследования голландского дела с нашей стороны; сейчас он расскажет вам о том, что там происходило. Поделишься своими наблюдениями, Карл?
        Ага, наконец-то он вспомнил его. Полицейский, который пронесся по месту преступления в каких-то особо прочных сапогах, ни во что особо не вникая, как какой-нибудь успешный датский политик. Что еще за чертовщина у них там приключилась и почему этот идиот прискакал сюда?
        – Хорошо, – ответил Мёрк и вкратце рассказал о своем визите в Голландию. Он описал двух мужчин, убитых из строительного пистолета девятисантиметровыми гвоздями, упомянув о том, что рты им набили кокаином вопиюще низкого качества. – Мы никаким образом не могли доказать связь между преступлениями, совершенными в Дании и в Голландии, поэтому предоставили голландским коллегам разбираться с делом об убийстве в Схидаме, тем самым признав его локальным.
        – Что оказалось ошибочным, – вклинился Терье Плуг, косвенно дав понять, что ошибку совершил не он. – Но об этом вам подробнее расскажет Ханс Ринус; именно поэтому мы вас и пригласили. Убийство Анкера Хойера, инвалидность Харди Хеннингсена, который, к сожалению, не смог сегодня здесь присутствовать, так как он по-прежнему находится под сильным впечатлением от рокового для своей жизни момента, ранение Карла Мёрка двадцать шестого января две тысячи седьмого года, то есть почти семь лет назад – все это следствия нападения, совершенного с применением одной-единственной единицы оружия. И теперь это оружие находится в наших руках.
        По рядам присутствующих пронесся шепот, когда Терье Плуг поднял над головой тяжелый автоматический пистолет. Карл медленно поднял голову на роковой объект, в висках тут же застучало. Пара репортеров привстала.
        – Карл Мёрк, что вы чувствуете, находясь в непосредственной близости от этого «ствола»? – выкрикнул один из них, на что Ларс Бьёрн отреагировал просьбой к аудитории сесть на свои места и успокоиться.
        Что он чувствовал? В данный момент дуло пистолета было направлено непосредственно на него. Это было то же самое дуло, из которого в свое время вылетели девятимиллиметровые пули, разрушив сразу несколько жизней, в том числе и его собственную. Действительно – что он чувствовал?
        Левой рукой Карл коснулся дула и указательным пальцем отодвинул его в сторону. В эту секунду щелкнуло как минимум двадцать пять затворов фотокамер.
        Терье Плуг тяжело положил пистолет на стол.
        – Речь идет о пистолете марки «ПАМАС Джи-один», варианте знаменитой «Беретты – девяносто два», который выпускали для оснащения французской жандармерии. Автоматический пистолет средней тяжести. Серийный номер сточен. Поскольку в течение долгого периода из военного арсенала пропадало множество стрелкового оружия, мы вряд ли сможем установить происхождение этого «ствола». Но вот что мы знаем точно: проведенные баллистические исследования установили, что это именно тот «ствол», из которого стреляли в наших трех коллег в две тысячи седьмом году.
        Янус Столь обратился к своему ноутбуку, и на бумажном экране над головами собравшихся высветился слайд с фотографией пистолета и перечнем его характеристик.
        Карлу чудом удалось совладать с собственными руками и пальцами, чтобы те не задрожали. Его голову словно окунули в ушат с ледяной водой, в то время как тело почти кипело. Могли бы избавить его от пытки…
        Слово взял Ларс Бьёрн:
        – На сегодняшней пресс-конференции мы хотели бы донести до общественности, что расследование убийств полицейских при исполнении служебных обязанностей всегда будет являться для нас приоритетной задачей и мы не успокоимся до тех пор, пока виновные не будут наказаны. Кроме того, мы хотели бы сообщить вам, что теперь нам доподлинно известно – убийство с применением строительного пистолета, имевшее место в Схидаме, и аналогичные убийства на Амагере и в Сорё связаны между собой. А сейчас я передам слово Хансу Ринусу.
        Оратор откашлялся. Теперь Карл ясно вспомнил этого человека. На момент их первой встречи английский язык этого голландца был гораздо хуже Ассадова датского.
        – Спасибо, – поблагодарил он Ларса Бьёрна на некоем подобии датского наречия, а затем приступил к издевательству над английским языком. – Я полицейский и работаю в Южной Голландии, так что убийства в Схидаме – мои. Долгое время было неизвестно, кто убийца, мы и сейчас этого не знаем, но теперь мы знаем, что… хм-м-м, как сказать, погибший разыскивался также датской полицией.
        Эта тарабарщина ожидалась, по-видимому, надолго. Ларс Бьёрн дружелюбно улыбнулся и тронул Ханса Ринуса за рукав.
        – И огромное вам спасибо за отлично проделанную работу, – произнес он по-английски, а затем перешел на датский. Слава богу. – Три дня назад двенадцатилетний школьник по имени Даниэль Йипс катался на велосипеде во Врисланде, юго-западном пригороде Роттердама, вдоль канала под названием Мельдайк, и в парковой зоне обнаружил тело в этом самом канале, заключенном под велодорожкой в дренажную трубу.
        Он сделал знак пресс-секретарю, который вывел на экран новую картинку. На сей раз это был скриншот из «Гугл мэпс». Парк, канал в месте, где он был пущен через дренажную трубу – там и было обнаружено тело, – велодорожка, проходящая через дамбу. На снимке было очень много зелени. Подпись гласила – «Парк Брабанд».
        – Это оказалось тело мужчины, к правой ноге была привязана толстая веревка. Она была протянута поверх велосипедной дорожки и уходила с другой стороны под дамбу в трубу с водой; второй ее конец был привязан к левому запястью погибшего мужчины.
        Янус Столь кликнул на следующий слайд, на котором не очень четко можно было увидеть веревку, пересекавшую велодорожку, и бесформенное пятно, судя по всему, представлявшее собой обнаруженное в дренажной трубе тело. На более крупное изображение трупа датской прессе, вероятно, можно было не рассчитывать.
        – На теле мужчины обнаружены явные признаки удушения. Криминалисты предполагают, что он был связан, лежа на велосипедной дорожке, после чего преступники протянули веревку через трубу, опустили человека в воду и протащили сквозь трубу, где он и захлебнулся.
        Карл нахмурился. Почему бедолагу не пристукнули менее изощренным способом, если уж кому-то непременно понадобилось лишать его жизни?
        – Нельзя исключать, что его вытаскивали из трубы несколько раз, прежде чем окончательно решили умертвить.
        – Наверное, пытались что-нибудь выпытать из него, – перебил Терье Плуг. Ларс Бьёрн бросил на него недовольный взгляд.
        – Да, как справедливо заметил Терье Плуг, было бы логично предположить, что у мужчины хотели что-то выведать.
        Журналисты принялись размахивать руками, но пресс-секретарь пресек все вопросы.
        – Сегодня не предусмотрена возможность ответов на ваши вопросы. Однако каждый из вас получит распечатку с установленными на данный момент фактами касательно данного дела.
        Зал загудел. Карл прекрасно понимал их возмущение. За каким лешим им публиковать данный материал, если у всех в распоряжении имеется совершенно идентичный скудный перечень фактов?
        – Мужчину идентифицировали, – заявил Терье Плуг и снова обратился к ноутбуку, продемонстрировав собравшимся фотографию жидковолосого мужчины лет сорока с небольшим, с голубыми глазами и характерной ухмылкой, провоцирующей на оплеуху. Он был хорошо одет. Солнечные очки «Рэй-Бан», сдвинутые на макушку, выглаженная белая рубашка, пиджак «Хьюго Босс» – весь этот набор ясно давал понять, что этот человек стремится заявить о том, кто тут главный. Хотя в дренажной трубе ему едва ли это пришло в голову.
        – Речь идет о гражданине Дании, проживающем в Голландии. Имя – Расмус Брун, сорок четыре года, нечист на руку, в последние годы работал журналистом под псевдонимом Пит Босвелл.
        Карл нахмурился. Что?
        Плуг оглядел собравшихся.
        – Да, многие из вас, вероятно, помнят, что это имя называлось как имя жертвы, чье расчлененное тело было найдено на Амагере в ящике, зарытом в землю, когда снесли барак, где в свое время были подстрелены трое датских полицейских.
        И Карл, и журналисты недоумевали.
        – Тогда с чего же вы взяли, что в расчлененке с Амагера можно признать Пита Босвелла? – крикнул кто-то.
        – Было получено анонимное заявление, – вмешался Бьёрн. – У нас имелись дополнительные сведения об этом, но решающим стало клеймо в виде французской лилии на правом плече. Мы не обнародовали эти факты по нескольким причинам. К тому же по причине сильной степени трупного разложения судмедэкспертам понадобилось несколько дней, чтобы подтвердить наши догадки. Ну да, это было предположение, но, на наш взгляд, весьма обоснованное. Такова уж сама суть анонимных подсказок. Представители прессы должны знать об этом лучше кого бы то ни было. Надо относиться к анонимкам с изрядной долей скепсиса, верно? И, к сожалению, в нашем случае подсказка оказалась ложной.
        Карл схватился за сигареты, лежавшие в кармане пиджака. Ему стало легче просто от сознания, что они там по-прежнему находятся. Он хотел бы обсудить сейчас с Бьёрном и Плугом чертову уйму вопросов. Но не находил в себе сил.
        – Наши голландские коллеги проверили биографию этого человека, и здесь много чего бросается в глаза. Во-первых, у него, как у путешествующего корреспондента, имелись прекрасные возможности переправлять контрабанду, прежде всего драгоценные камни. Его сеть была настолько обширна, что он запросто мог передавать тайную почту по всему миру. Он побывал во многих странах Востока и Ближнего Востока, а также в Африке и государствах Карибского бассейна.
        Бьёрн кивнул голландцу.
        – А теперь наш коллега Ханс Ринус расскажет нам, что удалось выяснить в ходе осмотра тела и при обыске в доме Расмуса Бруна.
        Рассказ оказался длинным и бестолковым, но суть была ясна. Тело пролежало в воде несколько дней. Вывалившийся изо рта язык уже утратил синюшность, а зрачки успели обесцветиться. На внутренней стороне дренажной трубы обнаружены царапины. Исходя из анализа тины на дне трубы, можно предположить, что мужчина изо всех сил пытался выбраться оттуда. Он был одет чересчур легкомысленно для своего возраста; в кармане найдена визитка, которая, несмотря на то что сильно пострадала от воды, оказалась вполне читаемой и вывела полицейских на квартиру в Хавердрифе, район Де Аккерс, севернее места обнаружения тела. В квартире найден заряженный пистолет с отпечатками пальцев, четверть кило посредственного кокаина и несколько записных книжек с телефонами, в том числе двух родственников убитого, проживающих в Дании. Если точнее, эти родственники жили в Сорё, а еще точнее – один из них, более молодой, был убит выстрелом в висок из строительного пистолета в городской автомастерской. Кроме того, этот парень являлся племянником мужчины, обнаруженного Карлом, Анкером и Харди на Амагере с всаженным в череп гвоздем.
        Карл бросил взгляд на Ларса Бьёрна, который, и глазом не моргнув, наблюдал за тем, как пресс-секретарь переключает слайды.
        Открывшиеся обстоятельства должны были способствовать некоторому оптимизму. Цепочка новых сведений способствовала упорядоченности прежде разрозненных фактов и открывала новые возможности для расследования дела. И все же Карл ощущал только негодование, у него даже заиграли желваки. Насколько долго Ларс Бьёрн был в курсе новых обстоятельств, предпочитая не информировать Карла? Разве не к нему первому он должен был прийти и все выложить?
        И пока собравшиеся вокруг люди обсуждали возможные сценарии развития событий и потенциальные мотивы убийства, в которых ни черта не разбирались, в голове у Карла созревал бунт.
        Неужели они действительно рассчитывали привлечь шанс на выигрыш в этой огромной лотерее необоснованных гипотез? То есть Ларс Бьёрн хотел таким образом продемонстрировать, что, несмотря на свою невыразительность, он все-таки обладал и лидерскими качествами, и энергией, и общими здравыми представлениями обо всем? Что он являлся достойным преемником Маркуса Якобсена? И это человек, который не выделил Карлу даже двух-трех минут для разъяснения текущего дела репортерам полицейской телепрограммы…
        – Вам найдется что добавить? – спросил Ларс Бьёрн, неожиданно обратившись к своим коллегам. Карл собирался быстренько улизнуть с мероприятия, так как полицейский из Голландии встал, и уже наклонился за своей сумкой, стоявшей на полу.
        – Да, – сказал Мёрк. – Мне есть.
        Немного покопавшись в недрах портфеля, он вытащил стопку каких-то документов.
        – В данный момент я занимаюсь расследованием другого дела. В связи с убийством на дороге я разыскиваю вот этого мужчину. Ростом около ста восьмидесяти пяти сантиметров, ямочка на подбородке, грубый голос, синие глаза, правильные черты лица, темные брови, широкие передние зубы с небольшим светлым пятном. Отлично говорит по-датски.
        Карл избегал смотреть в сторону Бьёрна, но заметил, что Терье Плуг посылает ему тревожные взгляды, когда Мёрк начал тыкать в камеру ТВ2 изображением человека у «Фольксвагена»-«буханки».
        – Вот этот мужчина. Обратите внимание на автомобиль, голубой с широкими бамперами; кроме того, здесь не видно, но на крыше фургона нарисован огромный знак «пацифик». Нам известно, что мужчину зовут Франк и что с тех пор он поменял свое имя на нечто гораздо более экзотическое.
        Бьёрн схватил Карла за предплечье. Довольно сильно для простого чиновника.
        – Спасибо, Карл Мёрк, – энергично произнес он, – достаточно! Сейчас речь идет о другом…
        Карл высвободил руку, даже не думая останавливаться:
        – Он посещал Борнхольм в тысяча девятьсот девяносто седьмом году и принимал участие в раскопках древних святилищ. Это что-то типа мощных пьедесталов на крепких столбах; с их помощью поклонялись солнцу, принося в жертву камни и кости животных. Мы доподлинно знаем, что этот мужчина – служитель солнечного культа. Вполне возможно, что он до сих пор занимается чем-то подобным. Все сведения касательно…
        – Прекрати сейчас же, Карл! – Бьёрн поднял руки, обращаясь к прессе: – С этим делом нам придется подождать – должно накопиться побольше улик. Благодарю вас за сегодняшнее собрание. Что касается строительного пистолета, мы еще вернемся к нему, когда датская часть расследования продвинется чуть дальше. А пока…
        – …Можете обращаться прямо в отдел «Q». Номер телефона указан под фотографией. – Карл показал, где именно. – Мы работаем на износ, и, возможно, именно вы сможете оказать нам существенную помощь.
        Он протянул руку еще ближе к камере и сунул снимок вплотную к объективу.
        Если б ему представилась такая возможность, он прихватил бы с собой и продемонстрировал общественности еще какие-нибудь материалы по делу, но его неожиданный поступок и так уже был на грани дозволенного, а он все-таки хотел надеяться, что не вылетит с работы.
        Карл оставил на столе в зале для брифингов копию пресловутой фотографии, однако Бьёрн позаботился о ее немедленном удалении, так что журналистам она так и не досталась.
        – Немедленно в мой кабинет! – скомандовал Мёрку шеф.

        Глава 39

        Воскресенье, 11 мая 2014 года
        – Интересно, о чем ты сейчас думаешь, Ширли? – спросила Пирьо, взяв женщину под руку и пододвинувшись ближе. Это подействовало на Ширли успокаивающе. – Ты рада?
        – Рада? Думаю, да, – кивнула она.
        Все происходящее казалось ей странным. Меньше года назад они с Вандой поднялись по лестнице одного из самых роскошных домов уютного квартала в Челси, радостно-возбужденные, как дети в канун Рождества. Ширли пережила там совершенно фантастический духовный опыт, это был большой шаг в направлении перемен к лучшему. Именно в тот день она поняла, что речь тут идет не о какой-нибудь ерунде типа курсов по навыкам управления стрессом или общения с духами. Тогда Ширли приняла решение, что непременно бросит себе вызов и прислушается к мыслям и предписаниям великого человека о том, каким образом радикально изменить собственную жизнь. А после сеанса они сидели с Вандой дома и болтали о том, какое сказочное впечатление произвел на них Ату. Она и в самом деле ощущала душой и телом, насколько полно встреча с Ату оправдала ее ожидания. А в душе Ванды это мероприятие нашло еще более сильный отклик. Она буквально голову потеряла.
        И вот она, Ширли из Бирмингема, будет ходить по той самой лестнице каждый божий день. Теперь она избрана самим Ату для того, чтобы принимать новых учеников, таких как Ванда. Именно она будет заниматься организацией пребывания Ату и планировать всю его поездку, когда он в очередной раз приедет в Лондон. Разве это не повод для радости и гордости? Почему бы и нет?
        И все же у Ширли оставалось еще много сомнений и невыясненных вопросов. Где все-таки Ванда? И каким образом воплотились в жизнь ее мечты о серьезных переменах?
        А как насчет нее самой? Буквально несколько часов назад Ширли и думать не думала об озвученном Пирьо предложении. Ведь она рассчитывала, что ее примут в Академию натурабсорбции на постоянной основе. Но разве не права Пирьо в своих оценках, столь неприятных для Ширли? Наверное, она и впрямь не вписывается во внутренний уклад Академии…
        Подумать только, сколько ею высказано несправедливых обвинений, подозрений, сколько выплеснуто яда, отравившего атмосферу этого просветленного места! Да, похоже, мнение Пирьо совершенно справедливо. И несмотря ни на что, та все-таки поручает ей выполнение ответственной миссии, проявляя к ней огромное доверие… Достойна ли она такой большой чести?
        Выпятив нижнюю губу, Ширли взглянула на Пирьо, такую благородную и безупречную. Как вообще может прийти в голову, что эта женщина замешана в каких-то нечистых делах? Да и в каких именно? Ширли не могла ответить на эти вопросы. Она знала лишь то, что Ванда пропала и что откуда-то всплыл ремень, очень похожий на ремень Ванды. Зачем ей понадобилось обременять этих замечательных людей своими необоснованными и жуткими предположениями? Да и себя тоже?
        А они отплатили ей тем, что выбрали на столь ответственную должность…
        Ширли взяла сумку, которую собрала с помощью Пирьо, оглянулась через плечо и попрощалась со своей крохотной комнаткой. Они вышли на воздух, пропитанный запахом моря, и отправились туда, где Ширли должна была обрести правильные жизненные установки.
        Отныне она будет делать все, чтобы оправдать доверие, оказанное ей со стороны Ату и Пирьо, и всеми силами постарается воспитать в себе духовность и справиться с порученным заданием. Отныне она станет такой же искренней и благонадежной, как лучшие представители Академии, ни больше ни меньше. Так пообещала она сама себе.
        Ширли положила руку на плечо Пирьо.
        – Да, конечно, я рада, но это слово не передает всей полноты моих ощущений. Я просто не могу подобрать правильные слова.
        Пирьо улыбнулась.
        – И не подбирай, Ширли. Я все вижу и так.
        Она показала на луг с группой строящихся домиков, увенчанных треугольными крышами. Там планировалось возвести вторую часть Академии с отдельным святилищем, залом для собраний и столовой. Таким образом, они смогут чуть ли не удвоить количество учеников, объяснила Пирьо. Предполагалось, что на утренних встречах можно будет объединять слушателей и постоянных обитателей старого комплекса Академии и только что прибывших учеников. Это был солидный проект.
        – Святилище скоро будет достроено, – сказала Пирьо, указав на крышу, возвышающуюся над пастбищами, и удовлетворенно кивнула. – А как только святилище будет готово – надеюсь, примерно через месяц, – строители примутся за отделку домиков с комнатами для проживания и общих помещений. Пока что полностью готова для выполнения своих функций только аудитория для духовного очищения, где тебе предстоит остаться на некоторое время. Уверяю тебя, это чудесное помещение. По крайней мере, до сих пор в связи с этой аудиторией не поступало ни единой жалобы. Возможно, потому, что именно тебе выпадает честь испробовать ее первой. – Пирьо сдержанно засмеялась.
        Ширли явно почувствовала себя обладательницей особой привилегии. И все же ей пришлось остановиться и задуматься, когда Пирьо отворила дверь в комнату с высокими потолками, отделанную деревом.
        – Вот, – продолжала она свои разъяснения. – Свет, проникающий внутрь с потолка, светлые породы деревьев, прекрасный кафель разных оттенков благородного серого цвета – здесь все потрясающе, вплоть до мельчайших деталей. Не находишь? Кроме того, помещение термоизолировано, так что зимой здесь сохраняется комнатная температура.
        – Да, действительно, тут очень приятно, – тихо пробубнила Ширли. Она обращала внимание на все, что упоминала Пирьо, но также отметила про себя, что, помимо окна на потолке на высоте около шести-семи метров, здесь не было иных источников света. То есть ей предстояло провести здесь несколько недель в окружении желтоватых стен и серого кафеля, не имея никакого понятия о том, что творится снаружи. – Только, пожалуй, как-то чересчур стерильно, – заметила она с некоторым беспокойством.
        Пирьо нежно погладила ее по плечу.
        – Ширли, ты справишься, я уверена. Твои чувства получат здесь необходимый отдых. Когда период очищения останется в прошлом, ты будешь вспоминать об этом времени как о лучшем переживании в своей жизни. А потому – успокаивайся, изучай священные тексты, медитируй над благим писанием и словом Ату, и размышляй о своей жизни. Увидишь, время промчится гораздо быстрее, чем тебе кажется.
        Ширли кивнула и поставила сумку на узкую кушетку. Кроме кушетки, в комнате находились стул с жестким сиденьем и круглый стол из массива сосны. Что ж, хоть будет где разложить пасьянс.
        – Туалет и душ вот здесь, тут же будешь набирать воду, – Пирьо показала на дверь. – Раз в неделю мы будем приносить тебе сменную одежду, чистые полотенца и постельное белье. Точно так же, как остальные, ты будешь принимать пищу три раза в день. Скорее всего, я сама буду приносить тебе еду, но, вполне возможно, зайдет и кто-нибудь из работников кухни.
        Пирьо улыбнулась и вложила в руку Ширли небольшую записную книжку синего цвета, исписанную от руки. Женщина осторожно открыла ее и легонько разгладила одну из страниц.
        – Не похоже на почерк Ату, – заметила она.
        – Нет-нет, это писал не сам Ату, но он диктовал мне слово в слово. Тут содержатся все данные им четкие указания относительно ритуалов, предусмотренных на время очистительного периода, – пояснила Пирьо. – В них нет ничего сложного, мысль Ату всегда кристально прозрачна. Если у тебя вдруг появятся вопросы, вполне возможно, Ату сам заглянет сюда в один прекрасный день, чтобы подробно все разъяснить.
        Ширли откинула голову назад. Она даже смутилась – неужели Ату и впрямь придет к ней?
        – Ну, в таком случае, я постараюсь не понять многое. – Она покачала головой и улыбнулась собственной шутке.
        Пирьо тоже улыбнулась.
        – Ну что ж, Ширли, кажется, мы готовы приступить?
        Ей почему-то хотелось оттянуть момент начала своего испытания.
        – А что, если я не выдержу предстоящий период очищения? Я смогу прервать его?
        – Ширли, давай не будем заранее настраиваться на поражение. Я уверена, что у тебя все получится. В противном случае Ату не выбрал бы тебя. Он улавливает подобные вещи. Он видит тебя насквозь.
        Ширли улыбнулась. Неужели? Ах, как это было бы прекрасно!
        – Передай мне свои часы. Иначе в течение первых суток ты будешь смотреть на них каждые пятнадцать минут. Я хочу избавить тебя от этой муки.
        Ширли сняла часы и протянула их Пирьо. Лишившись понятия о времени, она почувствовала себя полностью раздетой.
        – Пирьо, я еще подумала… а что, если я вдруг заболею? Ну, не то чтобы я собираюсь болеть, – Ширли улыбнулась. – Но… смогу ли я кому-нибудь об этом сообщить? Услышит ли мой крик человек, проходящий мимо здания?
        Пирьо положила часы в карман и погладила Ширли по щеке.
        – Уверена, что услышит, друг мой… Ну что ж, будь молодцом, и до встречи!
        Она попрощалась и вышла, заперев за собой дверь. Ключ повернулся в замке два раза – кажется, это было даже лишним.
        И Ширли оказалась в одиночестве.

        Глава 40

        Понедельник, 12 мая 2014 года
        – Карл, ты что, совсем спятил? – обрушились на него с порога.
        Все коллеги уставились на Карла. «Хорошо, что не я оказался на его месте», – излучали лица некоторых. «Идиот!» – молча восклицали почти все. А племянница Бьёрна, сидевшая за стойкой, даже позволила себе рассмеяться. Ну, ее-то он приведет в чувство, когда разберется с шефом.
        – Карл, ты на волосок от увольнения, – изрек начальник отдела убийств Ларс Бьёрн, хозяин углового офиса, и тут же продемонстрировал мизерную толщину этого волоска, сблизив подушечки длинных костлявых пальцев.
        Затем последовала продолжительная тирада, поносящая Мёрка за неблагонадежность, отсутствие представлений о ситуативной этике, строптивость и неуважение к работе коллег.
        Карл не проронил ни слова. Он прикидывал, сколько людей в столь ранний час сидят, приклеившись к экранам телевизоров, и смотрят «ТВ2 Ньюз».
        – Карл, ты меня слышишь?
        Тот поднял глаза.
        – Да. И мне хотелось бы знать, воспринял бы ты как знак уважения, благорасположения и прекрасного проявления ситуативной этики тот факт, что тебя ни с того ни с сего втаскивают с утра пораньше под свет прожектора и подставляют под оружие, которое некогда разрушило жизни нескольких твоих товарищей, не говоря уже о твоей собственной?
        – Хватит ерепениться, Карл! Ты проигнорировал служебный приказ, и я подумаю, какие меры в связи с этим мне стоит принять.
        – Ты мог бы, к примеру, начать с предоставления мне более комфортных условий труда, а также с выражения мне благодарности за то, что я чрезвычайно серьезно отношусь к расследованию дел.
        Мёрк повернулся к двери. Он не желал больше слушать этого придурка.
        – Карл, стоп! – Ларс Бьёрн побелел от злости, но голос его был по-прежнему ледяным. – Между нами установлены регламентом определенные отношения: я контролирую твою профессиональную деятельность, а ты всего лишь выполняешь мои распоряжения. Если ты еще раз публично унизишь меня или заговоришь со мной в таком тоне, как только что, отправишься обратно в болото, откуда ты явился, ясно? Я слышал, в отделении Эльсемагле еще остались вакантные места.
        Когда Карла наконец выдворили из кабинета, племянница оказалась тут как тут, обнажив зубы и сверкая ямочками на щеках от задорной улыбки.
        Карл подошел к стойке и смерил родственницу шефа стальным взглядом.
        – Милая симпатяшка из страны троллей; я так понимаю, ты демонстрируешь свои прекрасные фарфоровые зубки, чтобы все поняли, насколько по душе тебе пришлась развернувшаяся здесь перепалка. Ах, как нравится тебе наблюдать своего дядюшку Бьёрна в столь озверевшем состоянии! Тебя наверняка потешает то, что он наконец-то сорвал с себя маску, я прав? Потому что если я ошибаюсь, то…
        – Вы абсолютно правы, – продолжала улыбаться девушка. – Настоящая умора. Ах, как бы развеселилась моя мама, будь она здесь! Она его тоже терпеть не может.
        Брови Карла вытянулись в струнку.
        – Твоя мама?
        – Да, мой отец – брат Ларса. Он такой же, как Ларс. Именно поэтому они с мамой развелись.
        Лиза, некоронованная правительница территории, ограниченной стойкой, похлопала девушку по плечу:
        – Ну-ну, иди-ка помоги им там в подвале, Луиза. Катарина, которую ты подменила, уже поднимается по лестнице, я слышу ее шаги.
        Теперь Карлу улыбались до ушей обе – и племянница зверя, и Лиза. И негнущиеся ноги Мёрка тут же превратились в податливые стебли вареной спаржи.
        Но надвигающуюся передачу вахты постоянной секретарше нельзя было назвать приятным событием. Очаровашку, словно сошедшую с экрана из фильма «Спасатели Малибу», за стойкой сменила Волчица Ильза с лоснящимся лбом, влажными ресницами, прилизанными волосами и глазами, напрочь выжигающими малейшие намеки на хорошее настроение со стометрового расстояния. «Хватит на меня так пялиться», – говорили эти глаза. Лучше уж броситься с обрыва на тарзанке с бочкой на голове, чем скрестить вербальные копья в кровопролитной битве со сварливой фру Сёренсен. Так что Карлу пришлось немедленно отказаться от привычного флирта с Лизой и приготовиться к отступлению.
        – Да уж, никому не пожелаешь сейчас оказаться на моем месте, если ты вдруг думаешь, что у меня все хорошо, мистер Узкие Штаны. Иди поинтересуйся у нашего прекрасного главного психолога.
        Карл нахмурился. Неужели Мона испытывает то же самое? Менопауза? Он опустил взгляд на свою ширинку. Узкие штаны? Это стоит расценивать как грубость со стороны фру Сёренсен?
        В заднем кармане его брюк завибрировал телефон. На дисплее высветился номер Харди.
        – Я видел репортаж на «ТВ2 Ньюз», – сказал он.
        – Ага, – ответил Карл. – После этого я огреб по полной программе, зато мне неожиданно представился шанс объявить о разыскиваемом человеке публично.
        – Ну да. Само собой разумеется, ты воспользовался шансом… Теперь расхлебывай последствия. Но мне-то больше не дает покоя сама пресс-конференция. Мужчина, погибший в дренажной трубе, Расмус Брун… это ни о чем тебе не говорит?
        – Нет, ни хрена.
        Карл бросил взгляд на фру Сёренсен, которая отреагировала на его реплику, адресованную Харди, выкатыванием глаз из орбит.
        – Я тебя не понимаю, Карл, и меня все это встревожило.
        – Что ты имеешь в виду?
        – Я удивился, что ты никак не прокомментировал изображение убитого, показанное на большом экране.
        Мёрк отошел от стойки.
        – Не прокомментировал? Но каким образом? Я никогда не видел этого человека, Харди.
        – Видел. Ты у всех на виду сжег его водительское удостоверение.
        – Что я сделал?.. – Карл помахал женщинам, оставшимся за стойкой, и скрылся на лестничном пролете. – Харди, напомни мне, я лишь смутно что-то припоминаю. Это произошло в ходе задержания?
        – Уф, Карл, ну ты даешь! Мы с тобой и Анкером сидели в «Монпарнасе» и уплетали стейки. Твой день рождения, две тысячи пятый год. Мы хотели отпраздновать как следует, но от тебя только что ушла Вигга. Ты сидел и все переливал из пустого в порожнее, все об одном и том же, как вдруг к нам подсел пьяный мужик и стал цепляться к Анкеру.
        – Короче. Дальше что было?
        – Он был пьян как сапожник и натрепал много всякого вздора, который понял только Анкер и хорошенько вмазал ему, после чего ты вклинился между ними. Мы с тобой и одним из официантов вывели задиру на улицу, но он не отстал, а принялся угрожать нам ключами от машины.
        – А я отнял у него ключи. Кажется, что-то вспоминаю… Я отдал ключи официанту?
        – Ну да. Чтобы этот кретин забрал их, когда протрезвеет.
        – И он ткнул мне в глаз… Проклятие, теперь я все вспомнил.
        – Прекрасно, Карл. Было бы странно, если б не вспомнил. – Карл почувствовал в голосе Харди язвительную нотку, и это ему не понравилось. Неужели тот думает, что он намеренно лгал? – В ответ ты отобрал у него водительское удостоверение и поджег его своим «Ронсоном».
        – Это точно был он? Ты уверен?
        – Абсолютно.
        Мёрк кивком поприветствовал промелькнувшую мимо Бенте Хансен, одного из лучших следователей управления. После последней беременности она сильно поправилась, с некоторой грустью констатировал он. Когда-то Бенте увлекалась Анкером. Давным-давно дело было. Все было давным-давно.
        Он попытался сосредоточиться.
        – Харди, как-то ты упомянул о том, что подозреваешь Анкера в некоей причастности к стрельбе на Амагере.
        – Да, и теперь я склоняюсь к справедливости своих подозрений больше, чем когда-либо. К этой истории нужно еще кое-что добавить.
        – Что же?
        – Ты и сам прекрасно знаешь.
        – Даже не догадываюсь.
        – Когда ты уничтожал права Расмуса Бруна, он показал на тебя пальцем. Помнишь, что он при этом сказал?
        – Нет.
        – Он принялся запугивать тебя и крикнул: «Я тебе это еще припомню… Карл!» Ему было известно твое имя, хотя мы тебя ни разу при нем не называли.
        Прикрыв глаза, Мёрк прислонился к стене. Какого черта Харди говорит об этом только сейчас? Если б они поговорили об этом эпизоде давным-давно, он постарался бы найти объяснение последующим событиям.
        – Харди, послушай. Если Анкер был знаком с этим мужчиной, он мог рассказывать ему о нас с тобой как о своих коллегах.
        – Но он не знал моего имени, Карл. Он попросил меня не вмешиваться. «Не встревай, полицейская рожа!» – крикнул он мне.
        – Харди, выслушай меня внимательно. Мне кажется, ты зациклился. Я не знаю этого парня, и даже сегодня я его не узнал, понимаешь? Это произошло много лет назад, и, в отличие от тебя, в мою голову постоянно загружаются новые мысли и инфо…
        На другом конце трубки послышался тяжкий вздох, затем связь разорвалась.
        Какой он все-таки придурок – не удержался от последней фразы!

* * *

        – Господь всемогущий, а вот и мой герой! – такими словами Роза встретила Карла в подвальном коридоре. Она совсем спятила? Неужто благовонные палочки Ассада, страстность Гордона и ее собственные странные идеи именно в данную секунду вызвали короткое замыкание в ее причудливо сформированном мозгу? Ибо нельзя же ожидать от нее… искреннего восхищения?
        – Смелый поступок, Карл. Мы уже получили несколько звонков в связи с твоим выступлением. Один из них кажется многообещающим. Ассад сейчас как раз разговаривает с этой женщиной. – Она показала на кабинет Ассада – его хозяин сидел за столом, приклеив к уху телефонную трубку.
        – Прекрасные новости. Она узнала человека с фотографии?
        – Нет. Но, судя по всему, опознала «буханку».
        – В каком смысле? Думаю, отыщется не менее сотни таких же колымаг.
        – Но не на всех нарисован символ мира.
        Карл прошел в кабинет-склад, который делили между собой Ассад с Гордоном.
        – Давай я с ней поговорю, – прошептал он, но сириец помахал свободной рукой, отвергая его предложение.
        Гордон потянулся к Мёрку, нависнув над столом.
        – Карл, я подключил наши телефоны к компьютерам, – тихо сообщил он и показал на тонкий кабель, идущий от телефонного аудиоразъема к компьютеру. – Всего одно нажатие на стрелку внизу экрана, и начнется запись разговора. – Гордон ткнул в незатейливую иконку, и Карл одобрительно кивнул.
        – У меня есть для вас еще кое-что. – Гордон протянул Мёрку записку.
        «1) Ярмарка здоровья и народной медицины, вторник, 13 мая 2014 – пятница, 16 мая 2014, с 12 до 21, зал Фредериксборг, Хиллерёд.
        2) Лаурсен спустится к вам в кабинет, как только вы ему позвоните».
        Карл вновь кивнул. Ассад положил трубку.
        – Эй, зачем? Я хотел с ней пообщаться.
        – Извини, Карл, она операционная медсестра и в данный момент находится на работе, так что это вряд ли возможно. Зовут ее Китте Поульсен – правда, забавное имя? Живет в Куала-Лумпуре. Из телепрограмм смотрит только «ТВ2 Ньюз», и то по сети, так как по времени эфир совпадает с обеденным перерывом. Так что, можно считать, нам крупно повезло.
        Куала-Лумпур? Где это вообще находится?
        – По всей видимости, этот «Фольксваген» принадлежал отцу женщины, который, по ее словам, принимал активное участие в пацифистском движении вплоть до середины восьмидесятых годов. Его звали Эгиль Поульсен. Он давно умер, но его супруга по-прежнему живет в их старом семейном гнездышке. Китте говорит, что последний раз видела фургон, когда приезжала домой на Рождество. Он стоит у них в саду в Брёнсхое.
        «При всем уважении к святому уставу и строгой субординации в полицейском управлении, как замечательно все сложилось», – подумал Карл. То, с чем за семнадцать лет не удалось справиться полиции Борнхольма при активной поддержке местного населения, отдел «Q» сделал меньше чем за две недели. Еще часу не прошло после пресс-конференции, а у них уже такой успех! Как приятно будет доложить об этом Бьёрну…
        Карл чуть не засмеялся в голос.
        – А насчет Франка эта дама что-нибудь знает?
        – Нет, но, по ее словам, сведения обо всех приятелях отца по пацифистскому движению, а также обо всех событиях, в которых он принимал участие, содержатся в папках на стеллажах в его старом кабинете. Так что мы можем проверить всё сами.
        – Выезжаем. Адрес у тебя есть?
        – Да-да, но давай чуть притормозим, Карл. Предлагаю подождать до завтра.
        – Почему?
        – Потому что вдова гостила у своей дочери в Малайзии и в данный момент находится на пути домой. Рейс «Бритиш эйруэйз» приземляется завтра в Каструпе без десяти час. Мы могли бы встретить ее в аэропорту.
        – Хорошо, Ассад, замечательно. Гордон, а ты пока позвони Лаурсену, скажи, что я у себя. Пусть приходит, когда ему удобно.
        В следующий момент подвал огласился трезвоном сразу всех телефонов одновременно. Настоящий ажиотаж! Прекрасно!

* * *

        Спустя полтора часа и сто восемьдесят звонков Карл проявлял гораздо меньше восторга. Как и Роза.
        – Настоящее светопреставление, – прокомментировала она с порога, когда ее телефон вновь зазвонил. – Нам звонят все идиоты подряд. Мне уже хочется послать их всех разом. Кто-то хочет приобрести «Фольксваген», как только мы его разыщем, другие восхищаются «роскошным ретроавтомобилем на переднем плане – не подскажете, а что за марка?». Люди совершенно беспардонные, безмозглые, действуют мне на нервы. Карл, давай снимем трубку и просто положим ее на стол, а?
        – Неужели совсем ничего путного?
        – Абсолютно.
        – Ладно. Переадресуй звонки Гордону и приведи ко мне Ассада.
        Через двадцать секунд из кабинета Ассада раздался рев – кажется, Гордон понял, что угодил из огня в полымя.
        – У меня есть для вас задание, – заявил Карл, когда перед ним выросла чу?дная парочка. – Тут записался звонок, подтверждающий, что «Фольксваген» из Брёнхоя – та самая «буханка» с символом мира на крыше. Послушайте.
        Он нажал кнопку воспроизведения. Послышался кашель, затем мрачный женский голос:
        – Добрый день, меня зовут Кейт Буск, только не Кейт Буш, хотя пою я ничуть не хуже.
        Раздался сухой смех, более созвучный образу парней типа Рода Стюарта или Брайана Адамса.
        – Я прекрасно помню этот фургон со знаком «пацифик». Он стоял у американского посольства во время демонстрации в восемьдесят первом году. Помню, мы устроили в нем что-то типа передвижного офиса. По-моему, он принадлежал парню по имени Эгиль. Эгиль Поульсен. Но он, кажется, уже умер. Он и нарисовал этот знак на крыше. Если хотите, можете увидеть его на снимке, сделанном у посольств России и США с высоты птичьего полета. Как забавно и символично – два посольства разделяет лишь кладбище! – Она рассмеялась.
        Карл остановил запись.
        – Монолог длится пять минут, дальше там не относящиеся к делу воспоминания. Видимо, весело она тогда проводила время, – усмехнулся Карл. – Ассад, я хочу попросить тебя перезвонить ей – проверить, вдруг ей известно что-то еще. Возможно, Франк тоже ходил на эти демонстрации и как раз там познакомился с Эгилем Поульсеном. Конечно, в начале восьмидесятых ему вряд ли было достаточно лет, но на всякий случай спроси.
        Ассад кивнул.
        – У меня тоже был один любопытный звонок. И я его тоже записал. – Он поднял над головой смартфон. Неужели и так можно записывать?
        Сириец нажал на кнопку, и раздался брюзгливый женский голос, из тех, которые невозможно выдержать дольше одной минуты. Такого потока ворчания Карл не припомнил с тех пор, как мать взялась разъяснять отцу, почему негоже садиться за стол с голым торсом, несмотря на тридцатиградусную жару.
        – И уж мне ли не узнать этот уродский драндулет? – забухтела она. – Он простоял у нашей изгороди бог знает сколько времени, так что мы вынуждены были смотреть на эту груду ржавого металла и грязные стекла годами. Я много раз просила Эгиля убрать с глаз долой эту развалюху, но думаете, что-то изменилось? Ничего подобного! Потому что ему было совершенно плевать на это. Но теперь-то уж вы заберете наконец эту консервную банку, ибо, чувствую, она замешана в каком-то криминале. Да уж, я бы ничему не удивилась. Но ведь вы для того и существуете, чтобы наводить порядок, иначе зачем вообще нужна полиция?.. Ах да, а брезент, который покрывал машину, слетел во время порыва ветра и застрял аккурат на изгороди, да так, что его оттуда никак не снимешь. Это случилось… я даже не помню, когда точно, в две тысячи третьем или после того, как я…
        Ассад прервал запись.
        – Она фырчит, как верблюд, нажравшийся песка.
        Карл попытался представить себе, как это должно выглядеть, но так и не смог. Он обратился к Розе:
        – Прошу тебя поехать к родителям Альберты в Хеллеруп. Они звонили сообщить, что им прислали рисунки Альберты, отобранные для школьной выставки, которая так и не состоялась. Понятия не имею, почему школьная администрация решила отправить рисунки родителям, хотя мы просили прислать их нам. Супруги Гольдшмидт болезненно воспринимают присутствие этих работ в их доме и просят забрать их как можно быстрее. Скажи, что, если они все-таки когда-нибудь решат забрать оригиналы, мы снимем себе копии.
        Роза посмотрела на часы.
        – Если ты хочешь поручить это именно мне, то сегодня я уже не вернусь, – заявила она.
        Ничего, он как-нибудь переживет ее отсутствие.

        Как только коллеги удалились, Мёрк снял телефонную трубку и задрал ноги на стол. Роза из дома – Карл за сигареты.
        Он включил телевизор, нашел «ТВ2 Ньюз» и принялся разглядывать собственный лик, рекламирующий животрепещущее дело, от чего физиономия Ларса Бьёрна стала напоминать по цвету лицо рыжеволосого бедняги, случайно заснувшего на пляже какого-то тропического острова.
        «Карл, а ты замечательно выглядишь», – решил он, рассматривая самого себя. Возможно, стоит поискать вакансию телеведущего.
        Он бросил взгляд на доску с огромным количеством полезных и бесполезных подсказок. Газетные вырезки, всевозможные фотографии и подробные карты отдельных местностей на Борнхольме. Все эти разрозненные фрагменты были прикреплены к доске разноцветными кнопками.
        По тому, как именно были представлены материалы – фотография с места происшествия, Дом собраний в Листеде, план расположения зданий Высшей народной школы, схемы других объектов, существенных для расследования, информация о людях, реально и потенциально имеющих отношение к произошедшему, – дело казалось совершенно элементарным. Тривиальная история о несчастном случае на дороге и человеке, решившем разобраться в том, кто виновен в трагедии.
        Проблема заключалась лишь в том, что стоило только попытаться получить общее представление о произошедшем, как возникало множество вопросов, которые щупальцами простирались сразу во все стороны. Взять, к примеру, тот факт, что Альберта ранним утром села на велосипед и направилась куда-то по шоссе – судя по всему, в назначенное кем-то место. Но почему именно в это время? Логично предположить, что это было условленное место свиданий. Как логично предположить и то, что она должна была встретиться с парнем, которым увлекалась. А иначе к чему ни свет ни заря мчаться туда как на пожар? И все же – так ли уж логичны эти предположения? Откуда она знала, когда именно ей надо быть на том самом злополучном месте? Они договорились о времени накануне? Или встречались там всегда в одно и то же время?
        Карл выкопал из ящика стола циркуль и встал с кресла.
        Кто-то сказал, что Альберта много каталась на велосипеде, ей нравилась борнхольмская природа. Черт возьми, кто же это был? Он глубоко затянулся сигаретой, обычно это помогало. А если нет, он затягивался еще раз. Не школьный ли завхоз? Карл кивнул. Точно, он самый. Он же поведал о том, что Альберта частенько куда-то пропадала не больше чем на полчаса. Какой наблюдательный малый…
        Мёрк посмотрел на фотографию симпатичной девушки. Красивая, молодая, полная сил. Вполне возможно, что она могла гонять на скорости двадцать километров в час и даже быстрее. Раз у нее было всего полчаса на путь туда и обратно и осуществление своего намерения, то расстояние до места встречи или до импровизированного «почтового ящика» не должно было превышать пяти километров, а то и меньше – если ей было необходимо остаться на какое-то время в самом этом месте.
        Карл вооружился циркулем, отмерил пять километров в соответствии с масштабом карты, поставил иголку циркуля на школьное здание и провел окружность радиусом в пять километров.
        Итак, пресловутое дерево оказалось внутри окружности, то есть под ним вполне могло находиться место свиданий или место обмена записками. Определенно, весьма романтичный уголок – по крайней мере, до того, как там случилось несчастье.
        Карл почесал затылок. Это только предположение. Правда может оказаться совсем иной. Весь вопрос заключался в том, почему девушка там оказалась. Если она собиралась встретиться с кем-то, этому должна была предшествовать некая договоренность – устная или письменная. Конечно, она могла приехать к дереву, чтобы проверить, не ожидает ли ее послание от возлюбленного. В таком случае она явилась туда зря, ибо полицейские ничего не обнаружили. Либо записка была впоследствии удалена, но только не самой Альбертой, так как она на тот момент уже висела на дереве…
        Нет-нет, слишком много вопросов. Не стоит форсировать расследование.
        Взглянув на окружность со школой в центре, Карл вздохнул. «За каким дьяволом ты отправилась туда в такую рань, Альберта?»
        – Здорово, старик! – прозвучало с порога.
        Мёрк обернулся. В дверях стоял Томас Лаурсен с двумя чашками в руках.
        – Зачем ты положил трубку на стол? До тебя теперь не дозвониться!
        Карл вернул трубку на место – и через пять секунд раздался звонок.
        – Вот за этим! – крикнул он. – Входящие переведены на Ассада и Гордона. Бедолага не справляется с наплывом звонков.
        – Есть толк?
        Мёрк махнул рукой.
        – Пара звонков были полезными, да. Не так уж плохо.
        – Передай Ассаду, что он может больше не искать фотографию доски.
        – Вот как! Технический отдел уже ее обнаружил?
        – Нет. – Сев в кресло, Лаурсен пододвинул чашку с кофе Карлу. – Он уже не такой горячий, зато это «Ямайка Блю Маунтин», ты никогда не пробовал ничего подобного.
        Из чашки струился божественный аромат. Карл сделал глоток – и обомлел. Свежий, сладковатый, благоухающий и без малейшей горечи. Ни за что не сравнится с верблюжьими выделениями, которыми поил его Ассад.
        – Ну-ну, смотри не подсаживайся, это всего лишь дегустация. Стоит такое сокровище, как целый слон. И, уж конечно, не думай, что я сервирую его у себя наверху для всякого сброда. – Он рассмеялся. – А теперь – к делу. Специалисты технического отдела подняли все свои старые исследования и подтверждают, что обнаруженная щепка действительно откололась от фанерной доски, однако после некоторого обсуждения они пришли к следующему выводу: можно со стопроцентной уверенностью отвергнуть предположение о том, что фанерный лист, поднятый из воды, имел отношение к делу об Альберте Гольдшмидт. Отверстия, описанные Хаберсотом, не могли служить для прикрепления фанеры к транспортному средству типа «буханки» – это было невозможно, если только в эти отверстия не были просунуты мощные крюки. Но в таком случае к чему же их было прикрепить, вопрошают специалисты. Предположим, к бороздке с резиновым уплотнителем под стеклоочистителями, но тогда в момент столкновения и стёкла, и фанера полетели бы к чертям собачьим, а криминалисты обнаружили бы соответствующие признаки, даже если б кто-нибудь провел на месте происшествия
основательную уборку, чему не обнаружено ни единого подтверждения. Кроме того, криминалисты говорят о том, что забросить на дерево девушку бампером «буханки» не представляется возможным. Для этого необходимо какое-то подобие совковой лопаты. Короче говоря, они считают, что обнаруженная доска не имеет отношения к данному делу. Однако, естественно, могут открыться новые обстоятельства.
        – Понятно. Ну, то есть мы ни капли не продвинулись, – прокомментировал Карл.
        Он вынул из пачки утешительную сигарету, не забыв предложить закурить и Лаурсену.
        Наконец-то Мёрк очутился в обществе человека, с которым можно было разделить свою приверженность вредным привычкам.

        Глава 41

        Воскресенье, 11 мая, и понедельник, 12 мая 2014 года
        Оказавшись в непривычной ситуации, поначалу Ширли чувствовала себя не в своей тарелке.
        Несмотря на то, что всю взрослую жизнь она была предоставлена исключительно самой себе, все-таки Ширли всегда стремилась к социуму. Живя одна, она находила множество способов не чувствовать себя одинокой. Например, находясь дома без Ванды или других подруг, слушала радио, смотрела мыльные оперы, разговаривала по телефону или просто смотрела из окна на прохожих. В Академии у нее тоже появилось несколько приятельниц, с которыми можно было иногда приятно провести время. Нельзя сказать, что жизнь была очень насыщенной, но гораздо более активной, чем у многих.
        А здесь, в комнате, предназначенной для духовного очищения, не было никаких привычных развлечений. Никакого общения, никаких сигналов извне – только синяя «библия» небольшого формата, собственность Академии натурабсорбции, колода карт и дыра в небо, мимо которой плыли облака. Надо было привыкнуть к новой обстановке.
        И вот, находясь в этом вакууме, Ширли неожиданно задумалась. И думала она не о рутинных делах и не о насущных проблемах, а об абстрактных и необычных вещах, связанных с новым для нее привилегированным положением.
        «Я избрана, – потихоньку внедрялось в ее сознание. – Они выбрали меня лондонским представителем, какая великая миссия!» Согласно первой странице руководства, составленного Ату, уже на десятый день она должна освободиться от мыслей о мирских развлечениях и излишествах. На двадцатый день придет ощущение первозданной чистоты, а по прошествии всего периода очищения она возродится в качестве цельной личности, живущей в гармонии с природой и мудростью Ату.
        Именно для этого Ширли сидела теперь в пустой комнате, отделанной деревом, – вот что стоило постоянно держать в голове. Она избрана! Избрана! Какое прекрасное слово! Прежде оно никогда для нее не существовало. Она всегда была только изгнанной! Изгнанной и уязвимой, так как она была слишком толстой, слишком глупой, неправильно одевалась, а иногда, напротив, одевалась чересчур образцово-показательно.
        Избрана и изгнана – какая пропасть лежит между этими двумя созвучными словами!
        В какой-то момент, к своему огромному удивлению, Ширли почувствовала себя почти счастливой, и это ощущение счастье длилось до тех пор, пока у нее не заурчало в животе. Солнце уже давно проскользнуло мимо окна в потолке.
        Кажется, с тех пор, как ей должны были принести еду, прошло уже несколько часов?
        Сейчас часы были бы как нельзя кстати. Разве не пора было ученикам собираться на общую медитацию после вечернего чая? По крайней мере, именно так подсказывали ей и мозг, и желудок.
        Но куда же запропастилась Пирьо?
        Ближе к ночи Ширли решила, что она неверно поняла ее. Что привычный распорядок ожидает Ширли лишь со второго дня пребывания в изоляции. А поначалу ей полагается немного попоститься.
        Укрепившись в этой мысли, она взяла синюю книжку и принялась медленно и вдумчиво изучать, к чему, по мнению Ату, должен был прийти избранный ученик по завершении периода очищения, а также через какие обряды придется пройти, чтобы в полной мере испытать все лишения добровольной изоляции.
        Именно добровольной! Это слово Ширли повторяла про себя вновь и вновь. Да-да, совершенно верно – ведь ее никто ни к чему не принуждал. Она пошла на испытание добровольно.
        Ширли читала дальше, но так и не обнаружила в указаниях, данных Ату, никаких намеков на положение, в котором оказалась в данный момент. Ни слова о посте, продовольствии, стирке и прочих бытовых вещах.
        Поначалу она удивилась.
        Затем встревожилась.
        А дочитав до тридцать пятой страницы, пришла к убеждению, что дело нечисто.

* * *

        «Сейчас все возвращаются с утреннего морского обряда», – думала Ширли, когда лучи утреннего солнца рикошетом ударили в стеклянную крышу. А значит, строительная бригада, которая возводит новое святилище, уже через несколько минут окажется совсем неподалеку. Да, их разделит несколько сотен метров, но если она закричит достаточно громко, то наверняка будет услышана.
        Она сидела на кровати и качала головой, как болванчик. Вопрос заключался в том, каким образом следовало расценивать происходящее. Ширли обвинила Пирьо в жутких вещах – и вот теперь очутилась здесь. Можно ли было трактовать это как своего рода месть, или скорее как испытание, подобное тем, что посылал Господь Моисею или Аврааму? Неужели это проверка на прочность типа сорокалетних странствий в пустыне, или несчастий, обрушившихся на Иова? Если б люди, стоящие во главе Академии, решили испытать ее благонадежность, как бы они поступили?
        Ширли нахмурилась. Почему она думает о «них», во множественном числе? Разве не выглядит все как инициатива Пирьо? Разве не принадлежал Пирьо сам замысел и его реализация?
        Ширли откинула голову назад и, раскачиваясь из стороны в сторону, устремила взгляд на скользящие мимо облака. Всегда, во все времена лучшее утешение в любом испытании было одинаковым: песня бурлаков, которые надрывались до смерти, волоча суда вдоль донского берега; госпел или блюз чернокожих рабов на хлопоковых плантациях; умиротворяющаяя песенка матери, которая убаюкивает больного ребенка.
        «Песня прогоняет скорбь, – не уставала повторять ее мама после ссоры с отцом. – А если петь достаточно громко, то и мужчину тоже», – добавляла она. И то правда.
        Ширли улыбнулась. «Пой-пой, тебе ведь не платить налогов, – сказал крестьянин жаворонку», – так отвечал отец, когда пребывал в более-менее хорошем настроении.
        И вот, в один прекрасный день песня смолкла в их доме навсегда.
        В течение четверти часа Ширли тихонько напевала, прислушиваясь к звукам, доносившимся извне. Однако, не уловив ни стука молотка, ни криков со стройки, она пришла к выводу, что и ее тоже вряд ли услышат.
        А может, рановато еще поднимать панику? Да, пожалуй, что так.
        «Голод вышибают песней и смехом», – изрекал отец, запирая Ширли в комнате без еды и питья. После чего она целый час безнаказанно могла громко петь.

* * *

        Ширли выпила чуть ли не литр воды из-под крана в туалете, пытаясь заглушить голод. Она делала все для того, чтобы избежать дурных мыслей, и прочитала руководство Ату несколько раз подряд. Исполнила необходимые ритуалы, произнесла мантры и вознесла молитвы Гору, затем принялась повторять основные пункты учения о натурабсорбции и попыталась погрузиться в медитацию так глубоко, что едва не забыла о сне.
        По прошествии полутора суток она стала звать на помощь по-настоящему.
        А когда голосовые связки перестали подчиняться ей, она замолчала.

        Глава 42

        Понедельник, 12 мая 2014 года
        – Вот и пообщался я с Кейт Буск!
        Карл несколько раз моргнул. Похоже, он что-то пропустил?
        Мёрк опустил глаза – одна нога в ящике, вторая в корзине для бумаг. Ага, судя по всему, он немного вздремнул.
        – Кейт Буск? – Карл сомкнул глаза и попытался вернуться в реальность, многозначительно кивнув Ассаду. Кажется, ему снилась Мона. Но кто же такая Кейт Буск?
        – Кейт – это женщина, которая была знакома с владельцем «Фольксвагена», Эгилем Поульсеном. Та, что участвовала в движении за мир во всем мире, – объяснил Ассад. Неужели он все-таки умеет читать мысли? – Я разъяснил ей, почему нам так важно отыскать парня с фотографии, и выслал скан копии. Так что во время нашей беседы она смотрела на изображение на своем экране.
        – Замечательная идея. И что дальше?
        – Она прекрасно помнит чувака, который помогал готовить к демонстрациям буклеты. По ее словам, этот симпатичный парень был готов до одури отстаивать идею мира. И – да, его имя было Франк, но все называли его Скотт. Она не знает, почему. По крайней мере, он прекрасно говорил по-датски.
        Ассад выдержал долгую паузу, чтобы дать Карлу возможность осознать сказанное. Кажется, это прозвище уже встречалось им по ходу расследования…
        – Ты утверждаешь, что она узнала Франка по фотографии, несмотря на то что видела его совсем мальчишкой. Это вообще возможно?
        – Да. По крайней мере, она вполне уверена в том, что это тот самый человек, что и на фотографии Хаберсота.
        Карл выпрямился.
        – Чудесно, Ассад. Спасибо. Будем надеяться, что от вдовы Эгиля Поульсена мы узнаем кое-какие подробности. – С этими словами он погладил пачку сигарет. – Приведешь ко мне Гордона?
        Карл размышлял, попыхивая бодрящей сигаретой.
        Возможно, эти крупицы информации в конце концов и выведут их прямиком к настоящему прорыву в деле. Возможно, разыскиваемый мужчина неожиданно предстанет перед ними во всей своей красе. И что же?
        Явившийся пред очи Карла Гордон выглядел как выжатый лимон. Он действительно жутко утомился, так что километры ног под ним прямо-таки подкашивались. И как только такой маленький орган, как сердце, был способен прокачивать кровь по столь обширному организму! Вот загадка из загадок. Ничего удивительного в том, что мозгу в итоге доставалось гораздо меньше ресурсов, чем ногам.
        – Присаживайся, Гордон, и выкладывай: какие у тебя успехи?
        Доходяга потряс головой и компактно сложился на стул.
        – Толком даже не знаю, что сказать. – Он извлек из кармана свои записи. – Во-первых, мне удалось дозвониться еще до нескольких учеников народной школы, но они ничего не смогли добавить к тому, что нам уже известно. Все ссылаются на Ингу Дальбю, которая якобы обладает более обширными сведениями, так как ее комната находилась рядом с комнатой Альберты.
        Карл отвернулся к окну. Похоже, обзвон учеников оказался почти бесполезен. Стоило ли поручать это задание Гордону?
        – А остальные ученики? Со сколькими тебе так и не удалось связаться?
        Парень выглядел крайне несчастным.
        – Думаю, чуть больше половины.
        – Ладно, Гордон, можешь не продолжать, – лаконично и, возможно, с чересчур жесткой интонацией сказал Карл. – Что у тебя еще? Телефон трезвонил весь день напролет.
        Мистер Флагшток глубоко вдохнул и издал некий звук, который следовало трактовать как вздох мученика.
        – Я поговорил с… – Тут он раскрыл блокнот и принялся считать строчки острием карандаша.
        – Неважно, – не вытерпел Карл. – Есть что-нибудь существенное?
        Гордон все еще считал, не слыша ничего вокруг. Кажется, пора было расходиться по домам.
        – В общей сложности сорок шесть звонков. – Он оторвал взгляд от блокнота в надежде на какое-то сочувствие – видимо, был убежден в том, что стал первым человеком в мире, который выпрыгнул из штанов, чтобы получить необходимую информацию. – Вот. И все же мне удалось отыскать одного абонента, которому было что рассказать. У меня есть номер этой женщины, так что можете сами ей перезвонить, если вдруг захотите расспросить еще о чем-то. – Он протянул Карлу записку. Кроме телефонного номера там было написано имя: Карен Кнудсен Гранпри. – Она знает человека, которого мы разыскиваем, – добавил Гордон.
        – Ассад, сюда! – крикнул Карл.
        – Они жили в одной общине, – объяснил дылда, когда Ассад подошел к столу. – Община находилась в Хеллерупе и представляла собой что-то типа коммуны хиппи позднего периода – органическая пища, общее хозяйство, общая одежда… Они называли свой образ жизни «Гранпри», поэтому все члены коммуны взяли себе это слово в качестве фамилии. Насколько я понял, только эта женщина сохранила фамилию до сего дня. Их коммуна не стала особо успешной.
        – То есть она расформирована?
        – Да-да, лет пятнадцать-шестнадцать назад.
        Карл вздохнул. Он уже с удовольствием взялся бы за какое-нибудь современное дело.
        – И когда же проживал в этой коммуне наш парень?
        – Она не уверена, так как он обретался там совсем недолго. В девяносто четвертом или девяносто пятом. Тут вроде бы все сходится, потому что она утверждает, что он праздновал с ними свое двадцатипятилетие.
        Карл с Ассадом переглянулись. Значит, сейчас мужчине около сорока пяти лет, в точности как они и предполагали.
        – Продолжай, Гордон. Как звали парня? – Ассад весь издергался от нетерпения.
        Каланча скорчил гримасу, от чего явно не стал симпатичнее.
        – Уф-ф… дело в том, что она не помнит. Она подтвердила, что звали его Франк, но насчет фамилии сильно сомневается. Уверена только в том, что фамилия была не датская. Возможно, что-то типа Мак, потому что его прозвали Скоттом. Она, кажется, никогда толком и не знала, почему: то ли из-за того, что у него был «эппловский» компьютер – у остальных таких машин и в помине не было, – то ли у него действительно имелись шотландские корни.
        – Дьявол! – воскликнул Мёрк. Затем набрал телефон, написанный на бумажке. – И пусть только попробует оказаться не дома!
        Женщина взяла трубку, Карл представился и включил громкую связь. В целом они услышали все то же, то есть решающих сведений добиться от нее так и не удалось, если она вообще ими обладала.
        – А чем он занимался? Где-то работал?
        – По-моему, учился. Может быть, даже получал стипендию. Точно не знаю.
        – Учился чему и где? На дневном или на вечернем отделении?
        – Уж точно не на утреннем, потому что по утрам он обычно вовсю обрабатывал одну из нас.
        – Что вы имеете в виду? Секс?
        Она рассмеялась, Ассад последовал ее примеру. Карл замахал на него руками – надо сохранять спокойствие во время беседы.
        – Естественно. Он был симпатягой и пользовался расположением большинства девушек. По очереди. В том числе и моим. – Она вновь засмеялась. – Молодой человек, с которым я встречалась на тот момент, был не в курсе подробностей, однако с похождениями симпатяги было связано много шума и сплетен. Поэтому он и слинял. Мой парень меня бросил, а коммуна в конце концов развалилась.
        Карл попросил собеседницу описать внешность этого человека подробнее, рассказать о его поступках, однако ничего нового так и не выяснилось. В целом Инга Дальбю описывала его примерно так же. Мужчина без особых примет и очевидных изъянов, высокий и симпатичный, чрезвычайно привлекательный и харизматичный.
        – Ну, в современной Дании не много таких наберется, так что запросто найдем, – резко оборвал ее Карл. – Вы могли бы рассказать нам о его интересах? О чем он любил говорить?
        – Он умел общаться с девушками, потому-то мы так легко и уступали ему.
        – О чем вы общались, например?
        «Ну же, женщина, дай мне хоть какую-нибудь зацепку!» – пронеслось в голове у Карла.
        – Тогда все обсуждали ситуацию на Балканах. Многие парни с ума сходили по спорту. «Тур де Франс» и прочее. Но Франк, плюс к тому, постоянно сокрушался о том, что французы испытывают на Муруроа атомное оружие. А также болтал обо всякой ерунде типа свадьбы принца Йоакима и принцессы Александры. Ну, последнее – холодный расчет чистой воды, ха-ха.
        Карл щелкнул пальцами, обращаясь к Гордону. «Атолл Муруроа» – прочитал Карл по его губам. Затем Гордон повернул к себе ноутбук Мёрка и что-то напечатал.
        – Ядерные испытания на Муруроа! Вы уверены, что он говорил именно об этом?
        – Абсолютно. Он нарисовал несколько баннеров и пытался сагитировать обитателей коммуны к участию в демонстрации у французского посольства.
        «В 1996 году», – вновь беззвучно сообщил Гордон.
        Вуаля! Вот и точный год.
        – У меня сложилось такое ощущение, что он увлекался теологией, я прав?
        На противоположном конце трубке воцарилось молчание. Женщина задумалась или что там происходило?
        – Вы еще с нами? – спросил Карл.
        – Ах да, простите… Вы совершенно верно подметили. Он буквально с ума нас всех сводил рассуждениями о том, что практически все религии ведут свое происхождение из одного источника. Рассказывал о звездах, Солнце, созвездиях и так далее. Но все-таки у нас была община, созданная на основе единства образа жизни и взглядов, а никакой не духовный центр, так что в конце концов нас стал утомлять и раздражать его настрой. Вероятно, его увлеченность новыми теориями была связана с каким-то университетским лекционым курсом, от которого у него совсем съехала крыша. Насколько я помню, он даже хотел соорудить храм Солнца на заднем дворе. – Она засмеялась. – Когда он начал просыпаться с восходом солнца и с утра пораньше выходил молиться в наш общий сад, один из парней, имевший нормальную работу, возмутился столь ранним пробуждением и решил как следует накостылять Франку. Однако, сразу замечу, работяге не удалось так просто отделаться от него. Оказалось, что у Франка весьма крутой нрав, и он разнес беднягу в пух и прах. Иначе и не скажешь. Так что его лучше было не трогать.
        – Так-так… Как вы считаете, он обладал психопатическими чертами характера?
        – Что я могу вам сказать? Я ведь не психиатр.
        – Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Его можно охарактеризовать как хладнокровного, расчетливого и эгоцентричного человека?
        – Сомневаюсь, что он хладнокровный. Но две другие черты вполне подходят. А кто в наше время ими обделен?
        Карл уже во второй раз получил идентичный ответ на этот вопрос.
        – Возможно, на ваш взгляд, у него имелись причины обороняться? Можете ли вы засвидетельствовать, что он поступал подобным образом в других ситуациях?
        – Мне об этом ничего неизвестно.
        – А вы официально заключали договора на аренду?
        – Нет. Я даже не знаю, кто отвечал за аренду здания. Наверное, кто-то из проживающих там дольше остальных. Мы платили деньги в общую кассу, плюс каждый ежемесячно переводил деньги на текущий счет. Люди то и дело подселялись, выселялись, и такой способ оплаты казался самым практичным.

* * *

        Карл попросил Ассада принести чашку кофе или чаю, чтобы освежиться. Сплошное хождение по кругу, иначе не скажешь. Как он вообще согласился втянуть себя в расследование этого дела? Если они хотели рано или поздно выбраться из зыбучих песков, следовало немедленно прекратить отвечать на звонки, которые не переставали раскалять телефон Гордона.
        – Ладно, Карл. Зато теперь мы знаем его год рождения, – заметил Ассад, присаживаясь на край стола. – Он родился в семьдесят первом, а значит, сейчас ему сорок три.
        – Все верно. Кроме того, мы знаем, что его рост примерно сто восемьдесят пять сантиметров, а также множество других внешних признаков, которыми обладают тысячи людей на датских улицах. Плюс к тому, у нас имеется кое-какой психологический профиль, а также теперь нам известно кое-что о его интересах и увлечениях. Так что, если нам несказанно повезет, мы даже сможем его отыскать, вопреки здравому смыслу. В таком случае мы неизбежно столкнемся с основополагающим вопросом: что дальше?
        – Как «что дальше»? – встрепенулся Гордон.
        – Мы знаем кучу деталей, у нас есть довольно точное описание этого человека, а скоро, возможно, даже выясним его настоящее имя. Допускаю, что завтра в Брёнсхое нам сообщат нечто, что послужит финальным аккордом, и мы поймем – да, это действительно он. Ну, и что потом?
        – Аккордом? – Ассад притормозил.
        – Заключительным штрихом. Всего лишь образное выражение.
        Сириец кивнул, уголки его губ опустились.
        – Карл, а ты ведь прав.
        – Не понимаю. О чем вы толкуете? – спросил Гордон.
        – Пускай нам чертовски повезет и мы наконец найдем его – что мы сможем доказать? – Мёрк замотал головой. – А я отвечу тебе – ни хрена! Ибо он вряд ли добровольно признается в том, что убил Альберту, как ты считаешь?
        – По крайней мере, пока мы не начнем ломать ему конечности, – выпалил Ассад.
        Каждый из присутствующих вздохнул, затем все встали. Пора было расходиться по домам. Карл положил трубку на телефон – естественно, тут же раздался звонок. С сомнением взглянув на аппарат, он все-таки ответил. Интуиция подсказала ему, что на этот раз беседа будет содержательной.
        В трубке раздался знакомый раздражающий голос:
        – Добрый день, Карл Мёрк. Это Мартин Марск из «Утреннего наблюдателя». После сегодняшней пресс-конференции мы хотели бы узнать, возобновлено ли ваше участие в расследовании дела о строительном пистолете.
        – Нет, не возобновлено.
        – А разве не стоит вам настаивать на вашем участии с целью добиться справедливости от имени ваших друзей – возможно, хотя бы из чувства мести?
        Карл оставил вопрос без ответа. Какая месть? Он же не Клинт Иствуд.
        – Похоже, вы не желаете отвечать на этот вопрос. Как дальше будет происходить расследование?
        – Понятия не имею. Поговорите с кем-нибудь с третьего этажа. Делом занимается Терье Плуг, и вам это прекрасно известно, Мартин.
        – Тогда, может быть, вы расскажете мне, как поживает Харри Хеннингсен?
        – Уважаемый господин Мартин Марск, называющий себя журналистом, пожалуйста, в следующий раз, желая продемонстрировать вашу осведомленность и серьезную заинтересованность, готовьтесь к беседе более тщательно. Его имя – Харди, а никакой не Харри. И еще – если вы хотите узнать, как поживает Харди Хеннингсен, спросите лучше у него самого. Я не собираюсь выступать от лица вменяемых граждан, и от лица невменяемых тоже.
        – То есть вы намекаете на то, что Харди Хеннингсен не совсем в своем уме?
        – Уф… заткнись уже, идиот. Всего хорошего.
        – Эй-эй, Карл Мёрк, полегче. Что это за дело о мужчине из «буханки»? Если вы хотите, чтобы пресса принесла вам пользу в расследовании, нам необходимо ознакомиться с деталями. Вознаграждение уже назначено?
        Судя по всему, больше никто из сотрудников не догадался положить трубки телефонов на стол, так как трезвон обрушился на подвальное помещение с новой силой. Да и как могло быть иначе, если пресса поднимала такую шумиху?
        – Нет, никакого вознаграждения. Если в деле появятся важные подвижки, я сам вам перезвоню.
        – Понятно, что вы этого не сделаете. Так что лучше выкладывайте все подробности прямо сейчас!
        Если б не Ларс Бьёрн, он так и поступил бы.
        – О’кей, если вы так настаиваете, скажу последнюю на сегодня фразу: всего хорошего, Мартин.

* * *

        Направляясь по автомагистрали к Хиллерёду, Карл всю дорогу представлял себе лицо Харди. Лицо, напрочь утратившее способность улыбаться. Лицо с въевшейся печатью невзгод и несчастий. Чтобы произошли какие-то перемены, Карлу надо было – через силу – больше прислушиваться к товарищу и чаще обсуждать с ним то проклятое дело. Но ему этого ох как не хотелось. Он понимал, что должен спасать Харди. Однако реальность заключается в том, что тот, кто ежесекундно сталкивается с прошлым, как Харди, оказывается гораздо лучше приспособлен к этим мыслям, нежели тот, кто постоянно отгоняет их от себя, как Карл.
        Всякий раз, когда воспоминания о роковом дне выплывали наружу, у Карла внутри поднимался вихрь электрических импульсов, которые он не мог контролировать. Несколько раз это даже служило причиной нервных срывов. Мона называла подобную реакцию нервным шоком и неконтролируемым посттравматическим стрессом. Но Карлу было совершенно наплевать, как назвать то, что с ним происходило. Только б избавиться от этого поскорее.
        И вот теперь они с Харди должны вновь обсуждать те страшные события, на этот раз в несколько ином свете. Разговор был неизбежен, но Карлу по-прежнему не хотелось его заводить.
        Вдруг зазвонил мобильный телефон. Мёрк уже намеревался отклонить вызов, но на дисплее высветилось имя Вигги.
        Набрав в легкие побольше воздуха, он медленно выпустил его, прежде чем принять звонок.
        Бывшую супругу понесло с первых же слов. И, к сожалению, Карл знал о цели ее звонка.
        – Вчера я навещала маму. Сотрудники рассказали мне, что ты давным-давно не приезжал. И как тебе только не стыдно!
        Он знал только одну фразу хуже произнесенной: «Это меня ужасно расстраивает». Подобными фразами она словно загоняла его в угол. А он совсем не хотел оказаться в углу.
        – Видимо, мне придется напомнить тебе о нашем договоре, Карл, – тараторила она дальше.
        – Нет-нет, Вигга, благодарю, не стоит.
        – Ах вот как, значит, напоминать не надо? Тогда поставлю тебя в известность, что…
        – Я уже паркуюсь на стоянке у дома престарелых.
        Он посмотрел на ближайший указатель. Съезд на Баусвэрд был следующим. Фантастическое везение.
        – Нет, Карл, так не пойдет. Я обязательно туда позвоню и проверю.
        – Ради бога. Моя совесть чиста. Я даже прихватил с собой шоколадные конфеты. Естественно, я соблюдаю наш договор, просто в последнее время был на Борнхольме. Извини, что не предупредил.
        – Шоколадные конфеты?
        – Да, «Антон Берг» с начинкой. Лучший в мире шоколад.
        Прикупит по дороге в «СуперБест».
        – Карл, ты меня удивляешь.
        Пора было сменить тему.
        – Куркумаль тебя не обижает? – спросил он. – Я уже давно не виделся с Йеспером, так что некому мне рассказать, как у тебя дела с твоим мини-бизнесменом.
        – Никакой он не мини, и зовут его Гуркамаль. Вообще-то дела у меня с ним неважнецкие, но я не собираюсь обсуждать это с тобой – по крайней мере, сейчас. И если ты настолько глуп, что ждешь каких-то проявлений со стороны Йеспера, могу сообщить тебе, что я с ним тоже давно не общалась.
        – У него же есть девушка. Вот мы и отошли на второй план.
        – Да!
        У нее охрип голос. Пора было закругляться. Нечего копаться в ее личной жизни.
        – Ну, вот я и стою на пороге Баккегордена, Вигга. Всего хорошего тебе, а с Курку… с Гуркамалем все еще наладится. – Он свернул с автомагистрали. – Передам маме от тебя привет. Пока!
        В течение нескольких секунд Мёрк чувствовал себя комфортно. Ему удалось выйти сухим из воды, Вигга была нейтрализована. Однако, купив конфеты и направившись к входу в дом престарелых, он пришел к мысли, что все могло сложиться иначе. Прошлое обрушилось на него и буквально выдавливало из него живительный воздух. Не слишком-то приятное ощущение.

* * *

        Бывшая теща Карла почти не изменилась с последнего его визита – правда, добрая половина ее иссиня-черных волос утратила былую яркость. Возможно, сотрудники отказались их красить, а может, она наконец-то сама поняла, что ей уже не тридцать и она давно перестала являться лакомым кусочком для противоположного пола.
        – Ты кто такой? – поинтересовалась она, когда Карл сел напротив.
        Вот, значит, до чего дошло. Слабоумие прогрессировало на глазах.
        – Я – Карл. Твой бывший зять Карл.
        – Я и так вижу, тупица. Но с чего ты так замаскировался? Все-таки обычно ты не настолько обрюзгший.
        Уже второй раз за день Мёрк слышал подобный комментарий. Но если даже пошлая, дряхлая и полуслепая маразматичка заметила перемены в его внешности, значит, это и впрямь было недалеко от истины. Еще чего не хватало!
        – А что ты мне принес? – задала она вопрос в лоб, вытянув вперед руку. Можно было подумать, что это билетерша в каком-то крупном заведении.
        – Шоколадные конфеты, – с этими словами Карл вытащил из пакета коробку конфет.
        Она смерила упаковку скептическим взглядом.
        – Фу, экономичный формат… Я сама ни за что такую не купила бы!
        «Что вообще я здесь делаю?» – задал Мёрк вопрос сам себе, прекрасно зная ответ.
        Не приехав, он тем самым выразил бы свое согласие выплатить Вигге денежную компенсацию. И немаленькую.
        – Зато это настоящий «Антон Берг», – добавил Карл немного обиженно, после чего ее хищные руки взмыли в воздух, а спустя десять секунд она уже приступила к поеданию содержимого коробки.
        После третьей конфеты старуха поставила коробку на стол между собой и Карлом, который воспринял это как предложение угоститься – и не преминул им воспользоваться. Коробка продолжала стоять на прежнем месте, и Карл уже выбрал себе марципан в темном шоколаде, но немедленно отдернул руку, когда теща бойко треснула его по пальцам.
        – За доедание конфет никакой премии не предусмотрено, – прокомментировала она. – Что еще ты мне принес?
        Как хорошо, что он не так уж часто сюда наведывается!
        Карл принялся рыться у себя в кармане куртки, где всегда можно было найти какую-нибудь блестящую побрякушку – десятикроновую монетку или ключ для открывания бутылок… Чем только не пожертвуешь ради того, чтобы полоумная теща сказала о тебе доброе слово!
        Деревянная фигурка, вырезанная Бьярке, лежала на самом дне кармана; надо будет положить ее на полку к другим предметам, вывезенным из дома Хаберсота. А над ней он нащупал какой-то странный предмет.
        Карл извлек вещицу на свет, опознав в ней маятник из холистического питомника Симона Рыбака. Лучше б, конечно, он светился чуть поярче, но и так сойдет.
        – Вот, Карла, держи маятник. Магический инструмент, который…
        – Знаю-знаю. Всякие там духи и прочая дребедень, только мне-то что с ним делать? Я прекрасно общаюсь с мертвецами и без этой ерунды. Причем чуть ли не ежедневно. Прошлой ночью, к примеру, беседовала с Уинстоном Черчиллем. И, знаешь, он оказался весьма и весьма недурен собой. Гораздо приятнее, чем можно было подумать.
        – Ого! Прекрасно. Но этот маятник способен кое на что иное. Например, он может предсказать тебе грядущие события. Можешь спросить его о чем угодно, и маятник предоставит тебе ответ. Держи его вот так, а теперь задавай свой вопрос. Надо только немного потренироваться.
        Женщина была настроена скептически. Тогда Карл взял маятник в свои руки и спросил у него, будет ли завтра хорошая погода. Как и стоило ожидать, дрянная железяка не пожелала подчиниться ему, так что пришлось немного смухлевать.
        – Смотри сама, как он оживился. Значит, жди завтра прекрасной погоды… Попробуй сама, Карла. О чем ты хотела бы спросить?
        Старуха нехотя взяла маятник и подвесила его над своей ладонью.
        – Будут ли на следующей неделе голубцы на обед? – выдала она вопрос после минутного размышления.
        Ничего не происходило. Вполне предсказуемо, но от этого не менее досадно.
        – Да он не фурычит! Карл, что за фигню ты мне притащил! Надо будет не забыть пожаловаться Вигге.
        – Погоди, Карла, попробуй задать другой вопрос. Наверное, про еду лучше не спрашивать. Поинтересуйся, например, навестит ли тебя завтра Вигга.
        Она взглянула на него так, словно ее зять совсем спятил. С какого перепугу ей вдруг задаваться подобным вопросом?
        Некоторое время Карла смотрела перед собой затуманенным катарактой взглядом, а затем улыбнулась.
        – Спрошу-ка я, желает ли новый санитар затрахать меня до потери пульса!
        Кажется, маятник стронулся с места. Что она там нахимичила?

* * *

        Когда Карл вернулся домой, Харди сидел в полутьме.
        На кухонном столе лежала записка от Мортена. «Он в паршивом настроении, – гласила она. – Пытался напоить, но он замкнулся в себе. Вы поругались?»
        Карл вздохнул.
        – Харди, а вот и я, – поприветствовал он товарища и сунул ему под нос записку. – То есть ты отказываешься пропустить стаканчик?
        Харди замотал головой и отвернулся.
        – Идем. – Лучше сразу разобраться во всем.
        Судя по голосу, Харди молчал давно.
        – Карл, я чего-то не понимаю. У тебя появилась возможность раскрыть это дело, а ты за него не взялся. Почему? Ты не думаешь о том, что для меня в нем заключен смысл всей жизни?
        Карл схватился за джойстик инвалидного кресла и крутанул его, так что они оказались лицом к лицу.
        – Харди, этим делом занимается Терье Плуг. Расследование продолжается, ты же сам видишь.
        – Карл, твоя расстановка приоритетов кажется странной. И мне это не нравится. Почему дело о какой-то девчонке, задавленной почти двадцать лет назад, мешает тебе заняться нашим с тобой делом? Ты боишься, что выяснится что-то ужасное? – Он поднял взгляд и посмотрел Мёрку в глаза. – Ты опасаешься последствий, Карл, поэтому? Я ведь видел тебя по телевизору – тебе было совершенно по фигу. Ты даже не пожелал взглянуть на пистолет, из которого в нас стреляли! Почему, Карл?
        – Харди, возможно, это прозвучит слишком жестоко, но ты – инвалид тела, а я – инвалид души. Я просто не смогу вести это дело. По крайней мере, сейчас.
        Харди снова отвернулся.
        Они сидели так в течение нескольких минут, после чего Карл сдался и отказался дальше разбираться с Харди, а вообще-то, с самим собой, если уж на то пошло. Момент для этого был совсем неподходящий.
        Он поднялся и вздохнул. Возможно, Харди и прав. Возможно, он должен был передать дело об Альберте Ассаду с Розой, а сам – присоединиться к команде Терье Плуга, если тот вообще пожелал бы иметь с ним дело.
        Налив себе в бокал виски, Мёрк повесил куртку на спинку стула. Усаживаясь, он наткнулся спиной на что-то острое. Запустил руку в карман и вытащил небольшую деревянную фигурку, обнаруженную на журнальном столике Хаберсота. Ту самую, которую, по словам Дядюшки Сэма, Бьярке вырезал своими руками. И чем больше он на нее смотрел, тем яснее становилось, что она оказалась на столике не случайно.
        Чем внимательнее Карл рассматривал и крутил ее в руках, тем больше убеждался, что многие черты напоминают ему человека, которого они ищут, – Франка, которого некоторые называли Скоттом.

        Глава 43

        – Спасибо! Я очень благодарна тебе, Симон, за то, что ты сообщил мне. Но только я понятия не имею, зачем полиции понадобилось разыскивать Ату и почему это настолько важно, что о розыске даже объявили по телевидению. Ты уверен, что на фотографии был именно Ату?
        Она прижала руку к груди, так как с трудом могла дышать.
        – Да, Пирьо. Тот самый полицейский, который приезжал в наш питомник, ткнул снимок прямо под объектив камеры. И я сразу узнал и Ату, и его «буханку».
        Точно, еще автомобиль… Господи, и это тоже!
        – Он описал внешность Ату довольно точно. У него сохранилось светлое пятно на переднем зубе?
        – Нет-нет, он избавился от него много лет назад.
        – Ну, теперь ты предупреждена. Надеюсь, тут нет ничего серьезного. По крайней мере, от меня они ничего подозрительного не услышали. Ведь я перед вами в долгу.
        – Спасибо, Симон.
        Пирьо медленно водрузила трубку на место. Значит, они уже напали на след… Интересно, насколько далеко они продвинулись? А вдруг к ним постучатся уже через минуту? «Приди в себя, Пирьо, тебе нечего бояться. Какие у них могут быть улики?»
        Она принялась размышлять. Что легавые могли доказать? Тут и доказывать нечего, вот так. Возможно, им стало известно, что девушка встречалась с Франком – ну и что ж тут такого, разве это возбранялось? Они прожили в Элене несколько месяцев, а затем уехали оттуда. Тут невозможно установить никакой связи.
        Пирьо бросила взгляд на дверь в кабинет Ату. Рассказать ему или оставить все как есть? Если она хочет действовать с ним сообща, то надо рассказать прямо сейчас…
        Женщина покачала головой. К чему тревожить его, нарушать его покой, если все и так неплохо складывается? Ведь они никогда не разговаривали об этом, так к чему поднимать эту тему? Пускай мужчина заботится о своем, а Пирьо займется своими делами. Речь в первую очередь шла о ребенке, зачатом в ее чреве. О ребенке, который будет рожден для величия и поклонения. И никто не помешает этому – ни полиция, ни Ширли. Хотя – как только полиция объявится в их краях, довольно скоро всплывут вещи, которые могут вызвать подозрение…
        Пирьо выглянула в окно. Сейчас все было тихо, продолжался час медитации. Но уже через десять минут все соберутся в общем зале, чтобы выслушать предписания Ату на предстоящую неделю. Тогда-то она и расскажет собравшимся о Малене, Валентине и Ширли. Про Малену она скажет то же, что выложила Валентине, тем самым вызвав у аудитории искреннюю радость в связи с тем, что у девушки сложилось все хорошо. Затем передаст привет от Валентины, которая в данный момент находится в копенгагенском аэропорту Каструп, а завтра уже окажется в их барселонском офисе и приступит к выполнению новых обязанностей. Объяснит эти перемены тем, что в испанском офисе вдруг ощутили нехватку персонала, и руководство решило предоставить шанс Валентине, при условии, что она немедленно отправится туда. Пирьо убедит учеников, что вскоре подобных назначений будет очень много, поскольку учение о натурабсорбции получает все более широкое распространение. Она расскажет о том, что постулаты учения Ату в настоящий момент переводятся на итальянский язык и вскоре, вероятно, откроется их новое отделение – в Ассизи или в Анконе, – а оттуда уже
рукой подать до Хорватии, представлявшей собой одну из следующих целей для Академии.

* * *

        Слушатели кивали, в зале царила чудесная атмосфера.
        Беседуя с учениками, Пирьо гордо выпячивала свой заметно округлившийся живот. За окном светило солнце. В огороде был собран урожай помидоров. Лекция Ату оказалась замечательной. Распространение его учения по миру сулило успех в том числе и собравшимся и убеждало каждого из них в своевременном и правильном выборе.
        Пирьо одарила улыбкой Ату, молча сидевшего на своем подиуме и внимательно слушавшего беседу. Они не обсуждали с Пирьо заранее ни назначение Валентины, ни перевод его учения на итальянский язык, как и возможное открытие нового офиса на берегу Адриатического моря. Но в обсуждении и не было необходимости. Пирьо являлась инициатором всех новшеств, а Ату освящал ее планы своим духом. Судя по всему, ему нравилось все, что он слышал.
        – Пирьо, посредством нашего учения нам дана возможность установить мир во всем мире, – часто повторял он. – Все религии сольются в одну, и человечество сосредоточится на взаимном сотрудничестве, действуя на благо природе, подстраиваясь под нее и проникаясь ее ритмами.
        Чем активнее Пирьо станет посылать приверженцев учения в мир, тем больше упрочится положение Ату, а это, в свою очередь, пойдет на благо ребенку, который что-то уж чересчур яростно пинал ее изнутри.
        – А также я передаю вам привет от Ширли, – тихо продолжила она, поймав на себе взгляды нескольких человек, в компании с которыми она часто видела Ширли. – Она покинула нас вчера, после того как я дала ей понять, что, к сожалению, мы не сможем принять ее в Академию на постоянной основе.
        По рядам собравшихся пробежало волнение. Ученики выразили слишком неожиданное для Пирьо удивление, быть может, даже хотели расспросить у нее о подробностях, но она не даст им такой возможности.
        – Ширли – прекрасный, теплый человек, вылепленный из несколько иного теста. Нам будет ее очень не хватать. Вчера я задала ей ряд вопросов и предоставила несколько вариантов занятий на будущее, прежде чем мы сможем рассмотреть ее просьбу. Однако в ходе нашего диалога неожиданно выяснилось, что у нее имеется вполне четкий план, связанный с ее пребыванием здесь. Ширли высказала непреодолимое желание взять на себя функции, которые выполняют некоторые из присутствующих, заявив, что она более компетентна в этих вопросах. Во время нашего общения она, к моему удивлению, проявила себя амбициозным и эгоистичным человеком, что совсем не гармонирует с атмосферой нашего заведения. В связи с этим я предложила ей пройти так называемый период очищения, но она ответила отказом и пришла в негодование от моего предложения. Возможно, кто-то из вас слышал ее крики, доносившиеся из моего офиса. В какой-то момент я даже собиралась позвать на помощь, так как в состоянии аффекта она едва не накинулась на меня с кулаками. Все же мне удалось ее успокоить и убедить немедленно собраться и отправиться домой. Пришлось вернуть
ей часть стоимости курса: в противном случае, думаю, все прошло бы не столь безболезненно.
        Пирьо оглядела толпу, пребывающую в состоянии шока – на что она и рассчитывала.
        – Мне очень хотелось бы, чтобы она нормально попрощалась с теми из вас, с кем она медитировала, в лучших традициях Академии натурабсорбции, – однако она была настроена абсолютно непримиримо и предпочла уехать немедленно. И даже не пожелала, чтобы ее подвезли до материка, настолько она разозлилась. Ну, такова уж, видимо, ее натура.
        – Мы должны радоваться проявленной Пирьо заботе, – раздался голос сзади. Это поднялся со своего места Ату. – И радоваться ее мужеству. – Подошел к Пирьо и положил руку ей на талию. – Мы должны за многое поблагодарить тебя, Пирьо, – сказал он и обернулся к толпе: – Если кто-нибудь хочет задать вопрос о выборе Ширли и ее новом пути, пожалуйста, спрашивайте.
        Но никто не произнес ни слова.

* * *

        Пирьо уже долго стояла перед возводимым святилищем, напрягая все органы чувств, и разглядывала работу строителей. Отсюда до помещения, где Ширли сидела запертой уже второй день, насчитывалось несколько сотен метров. В очередной раз Пирьо пришла убедиться, что расстояние достаточно велико. Разве что звук сигнального горна мог проникнуть сквозь стены и долететь до строительной площадки. Пока строители находятся на своем рабочем месте, можно быть спокойной. Однако только что один из них отходил справить нужду, причем как раз в направлении места заточения Ширли, и никто не гарантировал, что другие не отправятся по своим делам туда же. Вдруг по глупой случайности чувствительное ухо какого-нибудь строителя расслышит отчаянный крик о помощи? Такого развития событий Пирьо допустить не могла. По ее оценке, должно еще пройти не менее четырех-пяти суток, прежде чем Ширли обессилеет настолько, что ее вопли будут гарантированно безопасны. До смерти пройдет еще дней двадцать. Долго. Слишком долго, теперь это стало очевидно.
        Пирьо хлопнула в ладоши, и напряженные мышцы строителей расслабились – все взгляды обратились на нее.
        – У меня есть для вас новый проект. Значит, текущую работу придется на недельку отложить. Идемте на противоположную сторону участка. Мой план состоит в том, чтобы обеспечить каждого из сотрудников личным велосипедом. Тогда мы сможем ездить по острову и заниматься миссионерством. Мы только выиграем от более тесных контактов с местным населением. Я уже и велосипеды заказала. Завтра утром привезут стройматериалы – будете строить велосипедные навесы. – Пирьо бросила на строителей вопрошающий взгляд. – Что скажете? Согласны?
        Она широко улыбнулась, и строители ответили ей улыбками.
        Положив руку на живот, Пирьо медленно прошествовала по высокой траве к зданию, где Ширли была обречена на смерть. Она решила ускорить процесс и отравить бунтарку. Поначалу даже думала оглушить ее, а затем перерезать ей вены. Только вот… если по непостижимому стечению обстоятельств тело обнаружат, прежде чем она избавится от него? А вдруг Ширли вообще оставила где-нибудь записку с прямым обвинением, которую Пирьо не сумела отыскать? Вполне возможно. И тут заключалась первая проблема.
        Следующая проблема – вес Ширли. Несмотря на то, что погибнет она от голода, тело ее явно останется достаточно тяжелым, и Пирьо придется тащить его за собой на приличное расстояние, чтобы избавиться от груза раз и навсегда. И как же ей осуществить это, в ее-то нынешнем положении? И еще – в какое время заняться устранением трупа, чтобы процесс прошел без свидетелей?
        План А заключался в том, чтобы уничтожить Ширли и никоим образом не навлечь на себя подозрения в причастности к ее смерти. Первой мыслью Пирьо было дождаться голодной смерти Ширли, а затем выломать дверь и подложить ключ трупу; тогда все будет выглядеть как самоубийство путем отказа от пищи и воды.
        Дело осложнялось тем, что на все это требовалось слишком много времени. Именно поэтому Пирьо снова подошла к «тюрьме» Ширли. Она не собиралась покамест убивать ее, но для начала задумала перекрыть воду.
        Насколько помнила Пирьо, главный вентиль располагался позади здания, и его перекрывание повлечет за собой как минимум два положительных эффекта на долгосрочную перспективу. Во-первых, это означает более быструю смерть Ширли. А во-вторых, с такими предпосылками у Пирьо оставалось больше шансов на успех в случае осуществления плана Б. Ибо без воды Ширли не сумеет ослабить или потушить огонь, если вдруг случится пожар… вполне вероятно, пламя и положит конец этой истории. Немного спирта и обыкновенная спичка, когда в Академии никого не будет. Надо просто выбрать правильный момент.
        Ни полиция, ни сотрудники или слушатели Академии ни за что не разглядят в случившемся ее след.
        Лишь бы сохранить все то, что они создали вместе с Ату.

        Глава 44

        Вторник, 13 мая 2014 года
        – Гордон, что стряслось, скажи на милость? Ты с велосипеда упал, что ли?
        Дылда рефлекторно потрогал свое опухшее лицо, на которое было жутко смотреть – на нем была представлена едва ли не вся цветовая палитра. Если б левое веко раздулось еще самую малость, оно просто-напросто лопнуло бы.
        – Нет! – Здоровый глаз виновато взглянул на Карла. – Я подрался, – выпалил Гордон без малейшей гордости.
        – Неужели? – Мёрк посмотрел на хилые плечи, сутулую спину и впалую грудную клетку молодца. Для одержания победы над этим недоразумением хватило бы одного-единственного удара в грудь. – Как такое могло случиться?
        – Началось с того, что мне ответили сдачей на сдачу.
        Карл попытался улыбнуться древней шутке. Гордон говорит об этом на полном серьезе?
        – В общем, вчера после работы я проходил мимо «Бюенс Бодега» на улице Нильс Брок. Там повсюду были развешаны датские флаги, за столиками сидели несколько наших коллег, наслаждаясь чудесным вечером. Я поинтересовался, не день ли рождения они отмечают.
        – Кажется, все было вполне безобидно.
        – Да, но только до тех пор, пока они не начали говорить о вас всякие гадости и издеваться над отделом «Q». Они сказали, что вы мерзкий тип и опозорили по телевизору все управление. А еще – что они прекрасно понимают ваше нежелание обсуждать дело о строительном пистолете, поскольку тогда, семь лет назад, вы повели себя как последний трус.
        А ведь именно так оно и было.
        – И что же ты сделал? – послышалось с порога. Роза стояла у двери, сложив руки на груди. Она вся была какая-то размякшая, из чего логично было предположить – либо она всю ночь метелилась с каким-то парнем, либо приберегла для коллег что-то интересное.
        – Ну, тогда я дал нахалу в морду, а что я мог еще сделать? Он ведь последними словами поносил мой отдел и моего начальника.
        Какой молодчина!.. Карл посмотрел на Розу. Она тоже улыбалась. Отныне Гордон допущен в суровый мужской мир.

* * *

        Роза действительно пришла не с пустыми руками – принесла четыре скетча, выполненные довольно искусной рукой Альберты, как она выразилась.
        – Кроме того, я получила список всех работ, которые должны были попасть на школьную выставку, отмененную в связи с гибелью Альберты. Ученики пронумеровали свои творения и дали им названия, Альберте достались номера с двадцать третьего по двадцать шестой.
        Карл просмотрел распечатку. В списке было много названий типа «Скалы восточного побережья», «Солнце над Гудйемом», «Туман в Альминдингене».
        – Понятно, – сказал Мёрк, прочитав названия работ Альберты. Он догадался, почему Роза, прищурившись, стояла рядом с ним. – На мой взгляд, довольно эротичные названия. – Высказав свое суждение, он представил себе родителей погибшей девушки. Наверняка эти рисунки вызвали у них шок.
        – Да и сами работы эротичные, – с этими словами Роза выложила их перед Карлом.
        Верхний рисунок под названием «Чувственное прикосновение» очень крупным планом демонстрировал кончик языка, касающийся соска.
        – По-видимому, сосок мужской, – заметила Роза, показав на несколько изогнутых волосков, обрамляющих сосок.
        – Ага. Не такой уж невинный сюжет для девятнадцатилетней еврейской девушки. – Он взял следующий лист. – Ух, да и второй совсем нельзя назвать невинным. – Это тоже был крупный план; две пары слегка приоткрытых губ, слившиеся в поцелуе, из уголка рта тонкой струйкой стекает слюна. Название гласило: «Капитуляция». – Несомненно, в этот период она испытывала на себе чье-то влияние. – Карл перешел к третьему рисунку. На этот раз изображена была обнаженная женщина в полный рост; она вкрадчиво смотрела на зрителя, в одной руке держа эскизный блокнот, а в другой карандаш. – Уж не Альберта ли это, которая смотрит на свое отражение в зеркале? – предположил Карл.
        Фигура была прорисована в мельчайших подробностях, так что у него дух захватило.
        – Если б рисунок повесили на выставке, вся женская часть школы подвергла бы Альберту линчеванию, – продолжал он, теперь ясно понимая, почему к девушке было приковано пристальное внимание Кристоффера Дальбю, завхоза и всех остальных.
        – Ха, а кто сказал, что этого не случилось? – допустила Роза.
        Карл оценивающе посмотрел на свою сотрудницу. Никогда нельзя было понять, насколько серьезно она настроена.
        – А вот последний рисунок вообще пригвоздит тебя к месту. – Роза вытянула четвертый лист.
        Карл задержал дыхание, и вовсе не потому, что работа почти полностью повторяла предыдущую, но потому, что здесь позади фигуры обнаженной Альберты было нарисовано мужское лицо. Самый детальный портрет Франка из всех имеющихся на данный момент.
        Мёрк обернулся на копию фотографии, висевшую на стене. Наконец-то им удалось подробно разглядеть лицо.
        – Карл, работа называется «Будущее». А теперь обрати внимание на лицо Альберты.
        И впрямь, разница была заметна. Лицо казалось мягче, чем на предыдущем рисунке, но ведь и композиция здесь была иной.
        – Может, первый скетч она нарисовала до встречи с Франком?
        Роза кивнула.
        – Именно. Здесь, на четвертом рисунке, ее лицо словно приобрело более насыщенное выражение, а тот, кто способствовал этому насыщению, и есть ее избранник. И он стоит позади нее. Альберта производит здесь впечатление человека, уже явно определившегося в жизни, что совсем не соответствует столь юному возрасту.
        – Точно. Она как будто уже готова связать себя с этим мужчиной навеки.
        – Конечно, нам не стоит пренебрегать версией, что она рисовала его лицо по памяти, так что мы не можем быть стопроцентно уверены в том, что он выглядел именно так, – заметила Роза.
        – Возможно. Но вполне могло быть и так, что она перерисовала себя с предыдущей работы, а затем с натуры нарисовала мужское лицо. В принципе, она могла сделать это в любом месте, где они встречались. Вообще говоря, мужчина очень похож.
        Они вместе посмотрели на фотографию Альберты, прикрепленную к доске в кабинете у Карла. Девушка обладала несомненным художественным талантом, насколько можно было судить по несомненному сходству фотографии и рисунка.
        – Как бы то ни было, я считаю, что у нас появился очень хороший материал по делу, – вынесла свое заключение Роза. – Только я не понимаю, как он позволил ей себя запечатлеть. Думаешь, он знал о готовящейся выставке?
        Мёрк пожал плечами:
        – Вполне вероятно, что он никогда не видел этой работы.
        – В любом случае, Карл, жаль, что ты уже засветился в телевизоре, – лучше б этот рисунок продемонстрировал… Насколько я понимаю, следующий шанс представится тебе не скоро.

* * *

        Карл с Ассадом не пробыли в третьем терминале и десяти минут, как из зала прилета показалась изящная женщина лет пятидесяти пяти с пуделиной шевелюрой. Она точно подходила под описание вдовы владельца «буханки», Эгиля Поульсена.
        Женщина явно была утомлена недосыпом и двадцатичасовым перелетом, но все же любезно остановилась, когда Карл к ней обратился.
        – Дагмар Поульсен?
        Затем последовало краткое объяснение ситуации и серия скептических взглядов с ее стороны, однако спустя пять минут женщина наконец согласилась принять предложение бесплатно доставить ее домой в Брёнсхой.
        – Естественно, вы не имели возможности предупредить меня о вашем визите, а потому должны сделать скидку на некоторый беспорядок в доме, – предупредила она, впуская полицейских в жилище, провонявшее кисловатым запахом подгнивающих растений и запылившееся гораздо основательнее, чем предполагала двадцатидневная отлучка в Малайзию.
        – Ну да, Эгиль вообще-то собирался убрать эту кучу металла с глаз долой, но дождался, пока колымагу уже нельзя было сдвинуть с места. – Дагмар махнула рукой в направлении двери на террасу, через которую виднелась заросшая бурьяном полуразвалившаяся изгородь. – Вон там, с другой стороны забора, – пояснила она.
        Сквозь кустарник еле проглядывало металлическое безобразие, прикрытое сверху куском брезента. Так что соседка была не вполне справедлива в своих жалобах.
        – Ну что, бросим жребий, кому лезть внутрь? – Ассад показал на разбитое стекло, через которое внутрь задуло целый ворох листьев; теперь они лежали и прели на том месте, где некогда располагалось водительское сиденье.
        – Бросить жребий? – Карл улыбнулся. – Слышал историю про верблюда, который думал, что умеет летать, и разбился, упав со скалы?
        – Нет. А что с ним?
        – Он был не слишком умным.
        Ассад сморщил нос.
        – То есть ты считаешь, что я должен залезть внутрь и обыскать «бардачок», а ты тем временем исследуешь багажное отделение сзади?
        Карл хлопнул Ассада по плечу. Не такой уж он глупый.
        Мёрк скользнул к сдвижной двери, пытаясь не обращать внимания на проклятия и ругань Ассада, пробирающегося через груду гнилой листвы. «Потом придется заглянуть в химчистку», – подумал он, когда дверь с треском отъехала в сторону.
        В салоне царил сумрак – мало того, что стекла изначально были матовыми, так их еще и грязью залепило. Карл постепенно привык к темноте, и его взору предстало огромное количество картонных коробок. Он заглянул в несколько из них и оценил содержимое. Там давно обосновались несколько поколений мышиной колонии. Кипы отпечатанных для демонстраций материалов, плакаты, аналогичные тем, что висели на стенах фургона… В точности, как говорила Инга Дальбю.
        «Демонстрация в защиту мира» – гласил заголовок на плакате, лежавшем на кожаной сумке типа той, с какой Карл первый раз пошел в школу.
        Он открыл ее. Здесь тоже побывали мыши, однако толстая папка на кольцах уцелела – и была битком набита множеством брошюр с различных мероприятий, таких как Всемирный конгресс в защиту мира в Белла-Центре или рекламные листовки с пасхальных рынков разных лет.
        Карл полистал папку, не встретив ни единой фамилии активистов.
        – Ассад, у тебя там что-нибудь есть? – крикнул он.
        В ответ ему раздался стон.

* * *

        – Ну как, нашли что-то полезное? – поинтересовалась Дагмар Поульсен, встретив их на террасе.
        – Нет, ничего особенного, зато сфотографировали автомобиль. А так в основном мышиные гнезда… Ах, да – Ассад откопал в «бардачке» еще кое-что.
        Он кивнул своему помощнику.
        Фру Поульсен в шоке схватилась за грудь: здоровенный высохший уж мог кого хочешь перепугать до смерти.
        – Он лежал в «бардачке», вероятно, питаясь мышатами, и вот в один прекрасный день, кажется, переел, – объяснил ей Карл и поспешил сменить тему. – Как вы думаете, где ваш муж мог хранить списки активистов того периода? Ваша дочь считает, что они могут быть где-то здесь.
        Женщина замотала головой.
        – Я все выбросила после смерти Эгиля. К тому времени я решила, что общественная деятельность и так отняла у нас слишком много сил.
        Ассад тяжко вздохнул. Он еще не вполне оправился после обнаружения ужа.
        – Выкинь его куда-нибудь в кусты, – посоветовал Карл и вновь обратился к вдове: – Наверное, вы не были знакомы с молодым парнем, который одолжил фургон у вашего мужа? Его звали Франк, гринписовцы прозвали его Скоттом.
        Совершенно неожиданно фру Поульсен напряглась и снова схватилась за грудь. И к тому же, кажется, покраснела.

* * *

        – Его фамилия Бреннан, Роза. Франк Бреннан. И Дагмар Поульсен едва не скончалась, когда ей пришлось назвать его имя. У нее был с ним роман. И у нее тоже! Да, в юности он времени даром не терял…
        – Фантастика! – воскликнула Роза, однако это прозвучало вовсе не восторженно. – Само собой разумеется, вы уже проверили имя и обнаружили местонахождение этого человека, да? – язвительно добавила она.
        Карл взял себя в руки. Господи, ну и ехидная же девка!
        – Кхм… мы в процессе работы над делом. Вообще-то, Дагмар Поульсен сообщила нам в основном то, что мы уже и так знаем, – касательно его внешности и образа жизни. Ну и подтвердила, что автомобиль находился в его распоряжении с весны девяносто седьмого года. Он не просто взял его покататься, а арендовал, и, как считает вдова, Эгиль Поульсен не одолжил свое авто бесплатно из-за того, что догадался об их отношениях и был уже не столь благосклонно настроен по отношению к молодому человеку. Но она так и не узнала это наверняка, поскольку впоследствии они не возвращались к данной теме.
        – И когда он вернул «буханку» владельцу? – спросила Роза.
        – В том же году в районе Рождества. Поульсен тогда очень рассердился на Франка: на переднем бампере оказалась вмятина. По словам Дагмар Поульсен, они даже поссорились. С тех пор супруги его больше не видели.
        – Понятно. Но вы ведь осмотрели переднюю часть машины? Нашли вмятину?
        Карл ткнул ей в нос свой «Самсунг» и принялся пролистывать на дисплее снимки. Двадцать фотографий передней части автомобиля, совершенно изъеденной ржавчиной, и бампера, валяющегося на земле. Да, они перевернули бампер, и с обратной стороны действительно обнаружили небольшую вмятину. Но много ли найдется в Копенгагене автомобилей с безупречным бампером?
        – Да уж, это нам никак не поможет, – констатировала она. – Хорошо, что хоть у нас с Гордоном кое-что есть.
        Она потащила их к сидящему за столом коллеге, больше всего напоминающему неестественно скрюченного человека-змею.
        Гордон посмотрел на них затуманенным взглядом. Кажется, Роза воспользовалась отсутствием коллег и вознаградила его за фингал и борьбу за честь отдела. Позор тому, кто осудит ее поступок!
        – Ну как, Гордон? – полюбопытствовал Ассад, выделывая бровями изощренные па, которые пострадавший успешно игнорировал. Он и впрямь обрел достойную самооценку.
        – Звонил мужик, который фотографировал на встрече владельцев ретроавтомобилей на Борнхольме. Настоящий энтузиаст. Его манера речи напоминает водопад. Он настойчиво предлагал показать нам всю свою коллекцию снимков старинных авто.
        «Ни в коем случае», – решил про себя Карл.
        Роза самодовольно улыбнулась.
        – На той встрече он сделал всего четыре фотографии, и они все у нас имеются. Все эти годы ему очень не хватало именно этих четырех работ, и он хотел бы вернуть их в свою коллекцию. Он не знает, каким образом они попали к Хаберсоту, но, вероятно, тот забыл вернуть их после выставки, организованной клубом владельцев ретроавтомобилей в театре Рённе. Все фотографии сняты аппаратом «Инстаматик», негативы утрачены. Поэтому Гордон вежливо отказался от встречи с фотографом.
        Прекрасно, хватило ума.
        – Насколько я могу судить, вам подфартило ровно настолько, насколько и нам, – заметил Карл, но у Розы нашлось что ответить.
        – Гораздо интереснее оказался звонок другого человека. И вот с ним-то мы как раз и договорились о встрече.
        – Замечательно. С самим мистером Франком Бреннаном, надо полагать?
        Даже эту подковырку Роза оставила без внимания.
        – Он представился как Казамбра, и мы отыскали его в Интернете.
        Роза подвинула к Карлу стопку распечаток. На первой странице крупными жирными буквами было написано: «ГИПНОТЕРАПИЯ!»
        Карл нахмурился, перевернул страницу и прочитал преамбулу:

        «Не можете бросить курить? Сомневаетесь в собственных силах? Боитесь летать на самолете? Испытываете страх высоты? Мучаетесь от непроизвольного мочеиспускания? Нервничаете по пустякам?»

        Тут явно не хватало ночного энуреза, водобоязни, арахнофобии и пары сотен других напастей. Кажется, это была заявка справиться со всеми проблемами.
        Он принялся читать дальше:

        «Альберт Казамбра решит эти и многие другие проблемы. Два-три эффективных и совершенно безобидных сеанса, во время которых беспокоящая вас проблема при помощи гипноза будет проработана и блокирована, и вы надежным путем отправитесь к обретению личной свободы. Избавьтесь от мучений и приходите в мою клинику – любезный секретарь позаботится о том, чтобы ваш визит прошел комфортно при сохранении необходимой анонимности».

        – Точно он звонил? – Карл показал на брошюру с фотографией пожилого седовласого мужчины с буравящим насквозь взглядом. Тут явно не обошлось без «Фотошопа».
        Мёрк изучил расценки. Три сеанса по тридцать минут – семь тысяч сто десять крон. «Полная гарантия результата – или возврат денег» – гласила подпись, однако нигде не уточнялось, что именно следовало считать результатом.
        – Стоимость услуги впечатляет, – заметил он, выразив недоумение в отношении «хвостика» в виде ста десяти крон. Видимо, просто семи тысяч было недостаточно?
        Глаза Розы сияли.
        – Карл, он снабдит нас реальными сведениями о человеке, розыск которого ты объявил по телеку. Он говорит, что встречался с Франком. И собирается приехать на ярмарку целителей «Альтернативный Космос», которая состоится в зале «Фредериксборг» в Хиллерёде. Там мы с ним и встретимся чуть позже.
        Карл усмехнулся. Гипноз?! Казамбра?! Одно имя чего стоит! С тех пор как тридцать лет назад он сидел в зале «Эстер Брёндерслев», глазея на некоего Гумбольдта, уверявшего, что он введет в транс всю публику разом, Карл еще ни разу не встречал человека, столь уверенно заявлявшего о своих гипнотических способностях.
        Вообще-то у чувака в «Эстер Брёндерслев» так ничего и не получилось. Сперва он хотел заставить всех собравшихся прыгнуть одновременно по команде, и Карл подскочил как можно выше только потому, что не хотел показаться белой вороной. Но когда «Гумбольдт» решил усыпить весь зал, тут Карл отказался подчиняться и преспокойно смотрел на окружавших его людей, каждый из которых сидел с полуоткрытыми глазами и пытался понять, только ли на него не подействовало внушение.
        Мир сам потакает обману.
        Карл с ухмылкой обратился к Ассаду:
        – Быть может, тебе стоит опорожнить копилку и попытаться избавиться от страха перед сушеным ужом?
        Его вовсе не привлекала реклама гипнотизера.
        А Роза, напротив, отнеслась к ней со всей серьезностью.
        – Ах да, у него есть специальное предложение для гостей ярмарки. Два сеанса за две тысячи триста семьдесят крон. Скидка ровно в пятьдесят процентов. Так что Гордон подумает, не пойти ли ему с нами. Говорит, ему не помешает избавиться от экзистенциальных фобий.
        Экзистенциальные фобии? Ну да, естественно… Карл не смог удержаться от улыбки.

* * *

        Перед залом «Фредериксборг» в Хиллерёде мужчина размахивал плакатом «Альтернативный Космос – это обман. Не дайте себя обдурить!».
        – Вас используют! Лишают всякого здравомыслия! Все это шаманство уводит вас от Господа! – надрывался он, свободной рукой впихивая всем листовки, которые брали считаные единицы, да и те, не читая, отправляли их в урну у входа в зал.
        Здесь этого героя не жаловали, мог бы и сам догадаться.
        Даже при предъявлении полицейских удостоверений контролеры отказались пропустить сотрудников отдела «Q» без билетов.
        – Вы, конечно, можете повторить то, что вы сказали, но в таком случае мы вполне можем обеспечить вам бесплатное проживание кое-где с безвозмездным предоставлением воды и хлеба в качестве единственного пропитания, – довольно бесстрашно намекнула Роза.
        Контролеры заворчали, но все-таки позволили полицейским войти внутрь.
        Зал «Фредериксборг» оказался даже больше, чем казался снаружи, а необозримое скопище стендов выглядело довольно хаотично.
        – Нам нужен стенд сорок девять Е, – сообщила Роза. – До назначенной встречи еще целых двадцать минут, так что я пока тут поброжу.
        Карл разочарованно посмотрел на нее – двадцать минут в этом зале могли показаться вечностью.
        Они с Ассадом ходили по рядам, то и дело натыкаясь на людей, блуждающих по залу с мечтательными лицами в надежде найти то, за чем пришли. Не оставалось никаких сомнений в том, что они искали быстрый, простой и желательно недорогой путь к лучшей и безмятежной жизни. Им требовалась лазейка в океан счастья, личная самореализация, внутренняя гармония, здоровье, а также расширенные возможности самопознания и приближение к разгадке потусторонних феноменов и тайн вселенной. Вопрос заключался лишь в том, на каком стенде они все это найдут, ибо выбор был поистине безграничен.
        Полицейские шли мимо обнадеженных посетителей ярмарки, которых уже усадили небольшими группками за какие-то странные занятия. Крайне необычное зрелище для человека, выросшего на хуторе в Вендсюсселе, у которого слово «космос» ассоциировалось с названием соседского трактора, а чтение по ладони – с общением глухонемых.
        Ассад, напротив, словно почувствовал себя в своей стихии. Он то и дело находил что-то интересное для себя.
        «Поуль-Чудотворец» – гласила надпись, под которой красовался толстоватый мужчина среднего возраста, практикующий целительство руками. Согласно вывеске, не было ни единой проблемы, которую он не решил бы за полчаса раз и навсегда. И клиенты толпились перед стендом в надежде избавиться от повышенного газообразования и при посредничестве целителя получить консультацию самого Всевышнего.
        Некоторые посетители сидели, бормоча «ом-м-м, ом-м-м» или издавая гортанные звуки, которые могли довести до сердечного приступа кого угодно. Другие выстроились по кругу с интервалом в двадцать сантиметров, вытянув вперед руки, и впитывали ауры друг друга, проникались энергетикой и духовными потенциалами. Тут можно было наблюдать введение в транс, барабанную терапию, переживание процесса реинкарнации, методы ангельской медицины в совокупности с гаданием на картах Таро, программирование магических энергий, целительство и сотни других вещей, неподвластных человеческому пониманию. Хозяин каждого из стендов предлагал свое специфическое решение многочисленных проблем, абсолютно убежденный в том, что его способ является единственно правильным. Голова шла кругом.
        Перед Карлом как раз замаячил автомат с разливным пивом, чрезвычайно привлекательный на вид, когда перед ним выросла Роза и возвестила о том, что им пора спешить на встречу с Казамброй.
        Стенд с изображением приятной физиономии Казамбры оказался безлюдным. Оказалось, что целитель делит место с весьма симпатичной и деятельной молодой женщиной, специализирующейся на обнаружении точек активного выхода земного излучения, а также на лозоходстве с применением ивовой лозы и маятника.
        Карл представил себе бывшую тещу.
        – Видели бы вы, что моя теща выделывала вчера с таким же маятником. Она захотела узнать, оттрахает ли ее санитар – да-да, именно так она и выразилась. И, кажется, маятник покачнулся.
        Карл рассмеялся и слишком поздно заметил пожилую женщину, возникшую за его спиной с оскорбленным выражением на лице. Неужели клиентка укротительницы маятника?
        – Я видела, что вы устроили при входе, чтобы попасть сюда бесплатно, а также видела, каким взглядом вы тут смотрите на всех. Вам вообще не следовало сюда являться, – произнесла она чуть слышно. – Да вы и представить себе не можете, что значит для нас все это! Я глубоко больна, и если б не мои кристаллы и эта спасительная метафизика, меня, наверное, уже и в помине не было бы. – Она взглянула на Розу. – Вы молоды и здоровы. А я вот совершенно измотана жизнью, и кристаллы не дают смерти овладеть мною. Попробуйте поставить себя на место таких, как я.
        – Ну, я не испытываю таких эмоций, как… – попыталась возразить Роза, однако женщина перебила ее:
        – Я должна передать вам кое-что от Альберта. В настоящий момент он не очень хорошо себя чувствует, так что прийти не смог. Его адрес написан на визитке. Он вас ожидает.

* * *

        Дом Казамбры в Тульструпе сверкал недавним ремонтом и, несомненно, являлся лучшим домом в деревне. Совсем неудивительно при заоблачных расценках его хозяина.
        – Прошу по одному, – попросил мужчина с вполне обычными глазами, впуская их в прихожую.
        Карл покачал головой:
        – Наверное, вы не поняли. Мы пришли услышать, что вы знаете о Франке Бреннане.
        – Я все понял, – сказал он, закашлявшись. Только б не подцепить никакую заразу. – Но я договорился с юной дамой, что общение со мной будет не бесплатным.
        – Датская полиция не платит за информацию, – возразил Карл, с упреком взглянув на Розу. И о чем она только думала?
        – Нет-нет, вы платите не за информацию, понятное дело. Платите вы за полчаса гипноза каждый. А потом поговорим про Франка. Разве мы не об этом договорились… Роза, кажется, вас зовут?
        Она кивнула.
        – Да, с каждым из нас есть над чем поработать. Например, твоя боязнь самолетов, Карл. Или мои неприятные воспоминания. А ты, Ассад, сам знаешь, от чего тебе больше всего хотелось бы избавиться. Я лично считаю, тебе надо преодолеть свой страх. – Она обратилась к Карлу: – Не переживай, я нашла лазейку в бюджете. Тебе не придется ничего платить из своего кармана.
        Неслыханная наглость!

* * *

        Первой на сеансе гипноза побывала Роза, затем пришла очередь Карла.
        Первые несколько минут они с покашливающим Альбертом Казамброй сидели в полумраке комнаты, обставленной по периметру дубовыми стеллажами от пола до потолка, и скептически смотрели друг на друга. Эта борьба за сохранение контроля над собственным сознанием раздражала. Казамбра что-то шептал, бормотал и не моргая пялился прямо в глаза. Чрезвычайно дискомфортное положение для вице-комиссара полиции с более чем двадцатилетним стажем. И вдруг совершенно неожиданно все вокруг исчезло!
        Затем, сидя вместе с Розой в приемной Казамбры в ожидании Ассада, Карл ощущал небывалую легкость, словно с его плеч наконец-то сняли тяжкое бремя.
        По идее, он должен был радоваться этой перемене, в действительности же чувствовал себя так, словно кто-то надругался над его душой. Что за чертовщина тут приключилась? Что этот человек сделал с ним? О чем они вообще говорили?
        Мёрк попытался было наладить визуальный контакт с Розой, которая молча смотрела в окно.
        – Что там все-таки с нами происходило, как думаешь? – несколько раз повторил он свой вопрос, прежде чем его сотрудница медленно развернулась к нему, как будто находясь под действием какого-то лекарства.
        – Разве что-то произошло? – переспросила она, почти не выходя из транса.
        Ассад чувствовал себя после сеанса не лучше. Оба помощника выглядели так, словно главной их потребностью в данный момент было отправиться по домам и хорошенько выспаться. Карл пришел к выводу, что по сравнению с ними он вышел из этой переделки довольно свеженьким.
        – Давайте я закажу такси, и пускай они отправляются домой, – предложил Казамбра, когда Карл поинтересовался, как долго его товарищи будут находиться в подобном состоянии. Такого ответа оказалось достаточно.
        – Прощайте, Роза и Саид, – помахал он рукой двум своим новоиспеченным клиентам, когда прибыло такси. – Звоните мне, если будет плохо. Этой ночью вам могут сниться кошмары, но не беспокойтесь. Утром все вернется на свои места, за исключением небольших поправок, над которыми мы поработали сегодня… А вы, похоже, перенесли наш сеанс с легкостью, – заметил Казамбра, когда они с Карлом вновь оказались друг напротив друга.
        Мёрк кивнул. Если честно, он чувствовал себя удивительно раскрепощенным и посвежевшим. Почти как в старые добрые времена жарким вечером в гостях у тетушки, словно хлебнул ее домашнего сока из графина. Он словно очутился в полной безопасности, счастливый и свободный.
        – Ностальгическое, почти сюрреальное ощущение, – признался Карл вслух.
        Казамбра кивнул.
        – Не рассчитывайте на то, что вас миновала реакция, но к ней мы можем вернуться в любой момент. Все-таки вам предстоит пройти серьезную работу над самим собой. Но мы на верном пути, не сомневайтесь.
        В другой момент Карл проявил бы настойчивость и расспросил собеседника, о чем они говорили во время сеанса, как и о том, что именно делал с ним Казамбра, однако сейчас это казалось ему совершенно несущественным. Ощущения говорили сами за себя, а они были просто прекрасны.
        – Вы хотели спросить про Франка Бреннана, которого, как я понял, разыскиваете. В связи с этим сразу скажу, что не общался с ним уже много лет. Он пришел ко мне совсем молодым и внушил мне страх. Поэтому я его и запомнил.
        – А помните, когда это было?
        – Да, летом девяносто восьмого года. Моя жена Элена умерла накануне. Это был год боли и потери, который никак не забыть.
        Карл прекрасно его понимал.
        – Мне жаль. С тех пор вы один?
        Собеседник снова кивнул.
        – У каждого своя доля в этой жизни.
        – Что верно, то верно… Вы сказали, что он напугал вас. Почему?
        – По нескольким причинам. Прежде всего, он единственный за мою долгую карьеру, кого мне не удалось загипнотизировать. А еще потому, что явился ко мне со скрытыми намерениями. Обычно люди, посещающие меня, хотят от чего-то избавиться. А этот Франк Бреннан, напротив, желал напитаться, и я понял это только тогда, когда он пришел во второй раз. Пришел только для того, чтобы перенять от меня мое искусство, однако, как я потом понял, отнюдь не только из благих побуждений. Все больше и больше я чувствовал, что он со мной не только ради обучения гипнозу как таковому, а скорее для овладения инструментом подчинения себе окружающих людей. Мне, по крайней мере, никогда не доводилось встречаться с человеком, который умел бы так ловко манипулировать другими. Это было заметно и по женщине, сопровождавшей его. Рядом с ним она напоминала собачку. Как будто он уже загипнотизировал ее.
        – Вы можете описать эту женщину?
        – Да. Ее тоже не так просто забыть. Она говорила по-шведски с финским акцентом, невесомая и проворная, сухощавая и даже, можно сказать, костлявая. Думаю, от природы блондинка, но тогда покрасила волосы хной. Взгляд у нее был очень глубоким, как будто в ее сознании сокрыто множество мыслей, которые провоцируют внутреннюю борьбу. Я почувствовал, что в ней нет духовной гармонии.
        – А ее вы не гипнотизировали?
        – Нет, об этом речи не было… Когда он пришел ко мне в третий раз, я все-таки отказался от работы с ним и не пустил его в дом. Тогда я уже точно знал, что он разыгрывал на наших сеансах спектакль, притворяясь, что вошел в транс. А еще я чуть больше узнал о том, чем он занимается, – и не захотел быть связанным с этим. Ведь я – представитель мира альтернативной медицины и встречаю множество людей, которые стремятся действовать на благо окружающим. На самом деле таких большинство. И часто они действительно помогают людям. Нередко я и сам не вполне понимаю, как это происходит, но не все ли равно, если есть главное – положительный эффект? Однако то, к чему стремился он, попав в нашу среду, вызвало во мне трепет. Иногда мне случается встречать людей, которые хотят основать новое движение, собрать вокруг себя группу последователей, и когда это им удается, они, как правило, испытывают удовлетворение от результата. Возможно, у них появится десяток последователей, или даже сотня, порядок такой. О более крупных сообществах речь обычно не идет. Но у Франка Бреннана были гораздо более серьезные амбиции. В своем
стремлении влиять на других он был поистине ненасытен. Он говорил об отмене традиционных религий, о новом пути человечества. Конечно, такие идеи выдвигались и до него, но по сравнению с предшественниками он действовал чрезвычайно целеустремленно и обдуманно. Думаю, если б это было не так, вряд ли он пришел бы ко мне трижды. Он сосредоточился на планомерном изучении инструментов, при помощи которых должен был осуществиться его план, и не собирался останавливаться. Вот поэтому наше сотрудничество и должно было закончиться. Я сам попросил его об этом.
        Немолодой Казамбра посмотрел на Карла совсем не профессиональным взглядом. Казалось, будто он только что вышел из исповедальни, благополучно получив отпущение грехов.
        – Мы активно разыскиваем его, и мне нужно знать как можно больше, чтобы найти этого человека, – сказал Карл.
        – Знаю. Я уже сказал, что с тех пор мы не встречались, однако некоторое время я следил за ним на расстоянии. По крайней мере, мне известно, что он основал Академию, которая в настоящее время базируется в Швеции.
        Он взял со стола лист бумаги и протянул его Карлу.
        «Академия натурабсорбции во главе с Ату Абаншамашем Думузи. Эланд, Швеция» – гласила надпись, демонстрирующая изящный почерк пожилого мужчины.
        От радости Карл чуть ли не бросился целителю на шею. Он еще никогда с такой готовностью не расставался с деньгами. Затем с упоением вздохнул. Значит, подозреваемый назвал себя Ату… Вот и трехбуквенное имя!
        Гипнотизер откинулся на спинку. Его миссия завершилась.
        Карл протянул ему руку на прощание.
        – Вы невероятно помогли нам, – признался он. – Но если уж мы заговорили об именах – почему вы назвали Ассада Саидом?
        Казамбра потупился.
        – Ну да, ошибся. Я превысил свои полномочия, ибо врачебная тайна является приоритетом в моем бизнесе, иначе никак нельзя. И все-таки – именно под этим именем он общался со мной во время сеанса. Саид, а фамилию я так толком и не расслышал.

        Глава 45

        Среда, 14 мая, и четверг, 15 мая 2014 года
        По прошествии трех дней все разумные объяснения отсутствия Пирьо были исчерпаны. Ширли еще могла бы понять, если б та в первый день заболела и проболела до вечера второго дня. Но если болезнь затянулась, Пирьо наверняка позаботилась бы прислать кого-то вместо себя, чтобы обеспечить Ширли всем необходимым. А что, если никто и не знал о том, что она здесь находится? Пирьо запросто могла забыть об этом или заболеть чем-то серьезным; возможно, она круглые сутки спала… Ну не могла же Пирьо сознательно бросить Ширли на произвол судьбы! Или все-таки могла?
        «Человек может прожить без пищи три недели, так что ты вне опасности», – успокоила ее Пирьо с самого начала. Но вскоре из крана перестала течь вода, и тут ситуация поменялась кардинально.
        Поначалу Ширли решила, что воду отключили ненадолго и скоро наверняка включат. Однако час проходил за часом, она представила себе последствия и испугалась. Испугалась не на шутку.
        Вода в кране пропала внезапно. Не то чтобы ослаб напор или в водопроводе образовалась завоздушина. Поток иссяк в одну секунду, драгоценные капли на ее глазах сбежали вниз и исчезли в отверстии раковины.
        Спустя полчаса Ширли вновь принялась крутить холодный и горячий кран, но воды не было.
        Или что-то случилось на строительной площадке? Рабочим пришлось блокировать водоснабжение? Слабые отголоски ударов молотка и крики послышались примерно одновременно с отключением воды. Нет ли здесь взаимосвязи?
        Пару раз Ширли пробовала как можно громче позвать на помощь, прекрасно зная, что ничего не получится. Ведь она и прежде предпринимала такие попытки, а теперь у нее в горле и вовсе пересохло.
        Вот она и сидела теперь, уныло глядя на колоду карт для пасьянса и на руководство, призванное сделать из нее добродетельную и цельную личность. Но как бы ее душа ни жаждала покоя и что бы Ширли ни думала о цели своего пребывания в этом помещении, тело испытывало гораздо более сильную жажду. Она прекрасно понимала – если в течение двух дней ей не включат воду или не вызволят отсюда, ей конец. Ширли никогда в жизни не внушала себе, что она сильная и справится с испытанием, поскольку это было неправдой.
        Всего несколько часов без еды и питья приводили Ширли в отчаяние. Она в высшей степени олицетворяла выражение «раб своих привычек». В ящике стола у нее всегда была припасена бутылка воды, а в сумочке – шоколадный батончик, только так она могла быть спокойна.
        В очередной раз взгляд ее скользнул по массивной деревянной стене. Как Ширли ни старалась, она никак не могла отыскать отверстия для винтов или шляпки гвоздей. Вероятно, доски подгонялись друг к другу таким образом, что все крепежные элементы были скрыты от глаз. Но если б ей удалось отодрать хоть одну доску, то дальше все пошло бы гораздо легче и в конце концов она смогла бы добраться до изолирующего слоя и удалить его. Тогда люди, находящиеся снаружи, имели бы больше шансов услышать ее голос. А если очень повезет, можно даже попытаться выломать второй, фасадный слой древесины, и тогда образуется отверстие наружу.
        В тысячный раз за день Ширли попыталась проглотить хоть немного слюны. Ничего не добившись, она воткнула ногти в щель между досками, где зазор был максимальным, и изо всех сил потащила на себя кусок вагонки.
        Результатом этого действия стали два сломанных ногтя. Даже ногти у нее были так себе, это давно дала ей понять консультантша из отдела косметики «Либерти».
        Тогда она начала рыться в своей сумке. Там должны были лежать туфли с пряжками, да и кое-какие вещицы из косметички могли оказаться полезны в сложившихся обстоятельствах.
        Через минуту поисков губы Ширли задрожали, руки лихорадочно задвигались. Она обыскала каждую складку и каждый уголок сумки, после чего села, безвольно положив руки на колени и уронив сумку на пол.
        У нее никак не укладывалось в голове, и все же так оно и было: Пирьо помогала ей собирать сумку, и теперь там не оказалось ни туфель с пряжками, ни маникюрных ножниц, ни пилки. Так получилось не случайно. Случайности вообще редко происходили там, где оказывалась Пирьо.
        Вывод из этого напрашивался совершенно ужасающий. Никто не собирался выпускать Ширли обратно в нормальную жизнь, теперь это было ясно.
        Ширли кивнула сама себе. Надо было прислушаться к своему внутреннему голосу. Как она и предполагала, Ванда Финн все-таки добралась до Академии, и Пирьо постаралась сделать так, чтобы она исчезла. Вот только – как? И где Ванда находится сейчас?
        Их встреча запросто могла закончиться фатально. Ванда не из тех, кто легко отступает; не стала бы она и подчиняться требованиям Пирьо. Но что же тогда? Что предприняла Пирьо?
        Могло ли случиться непоправимое? А значит, тело Ванды теперь лежит и разлагается в каком-нибудь помещении? То есть бедная ее подруга все это время находилась где-то рядом, а Ширли ходила мимо, ни о чем не подозревая?
        Несколько раз Ширли чудом удержалась от беседы с Ату о своих подозрениях. Теперь она злилась на себя за то, что так и не решилась пойти к нему. Уж Ату точно предпринял бы что-нибудь. Конечно, Пирьо обладает огромной властью в Академии, в том числе и над Ату, особенно теперь, когда она носит под сердцем его ребенка. И все же Ату кажется таким открытым и раскрепощенным, настолько глубокий и мудрый у него взгляд… Ширли знала – Ату выслушал бы ее и понял.
        А что с Валентиной? Она тоже пропала внезапно…
        Страшная мысль поразила Ширли: что, если она сама и подвергла Валентину опасности? Ведь она поделилась с ней своим подозрением о судьбе Ванды. Валентина же могла передать их разговоры Пирьо? Так вот почему сама она сидит теперь здесь, в изолированной комнате? И по той же причине Валентина отдалилась от нее, а теперь и вовсе исчезла?
        Ширли закрыла лицо ладонями. Она просто не поспевала за своими мыслями. И насколько же все эти мысли были жуткие! Если б в ее организме нашлось достаточно влаги, она непременно заплакала бы; но как плакать без слез?
        Ширли ощутила, как внутри у нее поднимается гнев и растет с невиданной мощью. Гнев призывал ее задушить Пирьо, если ей когда-нибудь представится шанс с ней встретиться. Ах, как бы она желала, чтобы этот гнев охватывал ее всякий раз, когда ее дразнили, издевались над ней, отталкивали ее и злоупотребляли ее характером!
        Ширли стиснула зубы и как можно сильнее прижала кулаки к губам. Она щипала себя до крови. Царапала себе щеки, пока не начала задыхаться. По крайней мере, боль давала почувствовать ей, что она еще жива. Она жива! И, черт возьми, рассчитывает жить во что бы то ни стало, ибо Пирьо должна расплатиться за содеянное!
        Ширли запрокинула голову и заметила в окне на крыше пару звезд. Через несколько часов на месте этих звезд окажется солнце и станет нагревать «аудиторию духовного очищения». В последние дни погода, слава богу, была переменчивая и довольно ненастная. Но вдруг солнце вернется и засияет с новой силой? Жажда усилится нестерпимо, стоит только температуре в помещении подняться всего на пару градусов…

* * *

        Она проснулась и увидела, что солнце светит чересчур ярко, а температура в комнате поднялась на восемь-десять градусов по сравнению с предыдущим днем.
        Сейчас поры на ее коже откроются, она начнет потеть… Сколько же сможет она продержаться в таком режиме, если уровень жидкости в ее организме и так добрался до критической точки? Стоит ли прибегнуть к последнему ресурсу?
        Ширли встала, вышла в туалет и в десятый раз взглянула на душевую насадку, из которой уже пыталась высосать хоть немного влаги.
        Она на мгновение представила себе утренний стол с хлебом, соком и кофе. Нет, пожалуй, слишком много всего. Ей хватило бы одного сока.
        Избавившись от чудесного видения, Ширли почувствовала, как ее со всех сторон обволакивает духота. Что угодно, только бы ни в коем случае не начать потеть. Не потеть, не потеть!
        Она стала думать о ледяных напитках. О вечерних купаниях в Брайтоне, в которых Ширли не принимала участия, так как вода казалась ей слишком холодной, она ужасно выглядела в купальнике, к тому же была одинока, и все так и пялились на нее. Она мечтала о свежем ветерке и о легком дождике, таком мягком и невесомом…
        Затем Ширли решила раздеться догола. Положила одежду на раковину и с удовлетворением ощутила, как дышит ее кожа.
        Она осмотрела свое бледное дряблое тело. Какая злая ирония заключается в том, что женщина, всю свою жизнь боровшаяся с лишним весом, теперь умирает от голода и жажды…
        Ширли покачала головой. Нельзя этого допустить, решила она. Ширли не умрет, пока не отомстит. Она будет регулировать температуру тела путем одевания и раздевания и поддерживать ее постоянной независимо от погоды на улице. А еще у нее в запасе оставался крайний способ справиться с жаждой, пусть и не вполне изысканный…
        Она заглянула в унитаз и постаралась собраться с силами. В гидрозатворе виднелась вода. Да и бачок был полон. Она быстро сориентировалась и ни разу не помочилась в унитаз с того момента, как отключили воду. Если она будет экономить воду в бачке и самом унитазе и справлять нужду рядом на полу, как она и делала последние двое суток, в ее распоряжении окажется около восьми литров воды. Конечно, в этом не было ничего приятного – на поверхности скопившейся в отверстии унитаза воды плавали частицы фекалий и мочевины.
        «Тут уж не до брезгливости», – подумала она про себя, зачерпнув рукой воду и поднеся ее ко рту. Справившись с рвотным рефлексом, обмакнула губы и поняла, что сможет проглотить воду.
        Однако, едва жидкость попала в пищевод, Ширли вновь посмотрела в унитаз и ощутила приближение рвотного спазма.
        – Стоп, Ширли, ты справишься! – крикнула она и сильно стукнула себя по голове. Удар причинил боль, но помог ей справиться с отторжением проглоченной воды.
        Она еще жива!

* * *

        В течение четверга солнце палило все более нещадно, но Ширли не оставляла попыток отковырять доску. Кажется, ей даже удалось процарапать в древесине борозду около полутора миллиметров глубиной, но не более того. Она всегда восхищалась мастерством строителей, сооружавших святилище, но теперь проклинала их профессионализм. Стены были сколочены накрепко. Она никак не могла отколупать доску.
        Тогда у нее появилась новая идея – выломать водоотводную трубу из-под раковины. Этой металлической трубой вполне реально пробить дыру в стене, надо только наносить удары в течение долгого времени и в нужное место.
        Ширли обеими руками обхватила трубу, уперлась ногами в стену и принялась тянуть изо всех сил.
        Труба сломалась, словно бумажная – да, в общем, почти так и оказалось: она была изготовлена из тонкого пластика со специальным покрытием, имитирующим хромирование.
        – Проклятие! – проорала Ширли и отшвырнула трубу на пол в полном отчаянии. Пластиковые осколки усеяли пол ровным слоем.
        Спустя несколько часов тщетных трудов по расковыриванию доски она сдалась и присела в уголок справить малую нужду перед сном – она хотела лечь пораньше, чтобы сэкономить силы.
        Ей удалось выдавить из себя всего несколько капель, на большее жидкости в организме не хватало. Моча имела резкий кислый запах. Да и все тело стало пахнуть иначе в последние сутки. Однако это волновало ее меньше всего.
        Проспав пару часов, Ширли проснулась с совершенно затуманенным сознанием и вновь почувствовала потребность справить малую нужду.
        Уже нажав на кнопку слива воды, она сообразила, что только что сидела на унитазе. В ужасе подскочив со стульчака, женщина заглянула в унитаз.
        Что она наделала! В запасе осталось не больше литра воды!
        И вот теперь Ширли зарыдала по-настоящему, хотя глаза ее оставались сухими.

        Глава 46

        Вторник, 13 мая, среда, 14 мая, и четверг, 15 мая 2014 года
        Ночь выдалась адская, да и следующий за ней день был не многим лучше.
        Карл спал глубоко, гораздо глубже, чем обычно, и это было бы прекрасно, если б не бешеное сердцебиение в момент пробуждения. Он думал, что умирает.
        Мёрк долго лежал, положив руку на грудь, и, готовый позвонить в «неотложку», глазел на мобильный телефон на тумбочке. Вот только что там теперь надо было набирать? В последние месяцы все только и трепались о том, как сложно стало дозвониться в «Скорую», а он даже не может вспомнить этот самый номер… Он, полицейский, который, вообще-то, должен знать этот номер лучше всех остальных граждан! Стыдоба… Вот так и подохнешь, пока нужный номер отыщешь.
        Карл начал считать пульс, но, дойдя до ста меньше чем за минуту, бросил эту затею. И так понятно – пульс зашкаливает, почти как во время первого приступа тревожной атаки. Вот только сейчас тревога была ни при чем, он чувствовал. Что-то крутилось у него в голове, не в состоянии найти выход.
        Вероятно, какой-то ночной кошмар.
        Мёрк рухнул на подушку и замер. «Ом-м, ом-м», – бормотал он, наслушавшись причитаний на ярмарке накануне. Как ни странно, это сработало. Знали бы люди об этом, не тратили бы зря деньги. Затем он погрузился в состояние, когда сон и явь борются друг с другом, порождая совершенно особые стихийные сновидения.
        «Привет, Харди», – слышал Карл собственный шепот. Он увидел себя с телефоном в руке, настаивающим на ответе друга. Видимо, Карлу требовалось услышать от него какой-то совет и честное мнение. «Почему мы с Анкером не стали вмешивать тебя, Харди?» – жужжало в голове. Почему? Осмелится ли он спросить об этом? Осмелится ли он вообще хоть что-то доверить Харди? Довериться Харди – но в чем?
        «На чердаке стоит какой-то ящик, Карл», – захохотал Йеспер на заднем плане, и Мёрк захлопнул мобильный, но тут же включил его снова и позвонил Моне. Ничего не произошло.
        Он проснулся. Шатаясь, спустился на кухню с тяжелой головой, как будто все это время мучился от бессонницы или лихорадки.
        Возможно, Мортен и Харди поприветствовали его, он толком не разобрал. Осознал лишь то, что хочет овсяных хлопьев, которые Йеспер оставил в кладовке в свое последнее посещение, а также то, что домочадцы сейчас выключат идиотский утренний телеэфир, в котором слишком восторженные ведущие болтали о какой-то ерунде, набивая себе брюхо деликатесами, сервированными по высшему разряду.
        Посыпав овсянку сахаром и какао и отправив в рот первую ложку, Карл явственно ощутил вкус раннего утра из безвозвратно ушедшего прошлого. Давно минувшие ощущения разом ворвались в его голову. Обоняние исказилось; он вдруг вспомнил, как пахли его старые дядюшки и тетушки. Звук пережевывания жестких овсяных хлопьев стал громче. Коробка с овсяными хлопьями маячила на мелькающих кадрах с молчаливо сидящей за завтраком консервативной семьей, каждый представитель которой нес на себе бремя невысказанных слов.
        Карл вдруг вспомнил, как однажды утром они с Ронни стояли на берегу речушки Нёрре и дурачились за спиной рыбачившего отца Ронни. Внезапно Карл увидел себя со стороны: вот он прыгает вокруг, отчаянно размахивает руками и имитирует приемы карате, характерные для Брюса Ли, в том числе удар ребром ладони…
        Карл вскрикнул, едва не поперхнувшись овсянкой. Что случилось? Почему это воспоминание всплыло именно сейчас? Неужели он сходит с ума? Кажется, его мозг внезапно поразило короткое замыкание. А может, нет? В любом случае, ощущение было не из приятных.

* * *

        – Карл, тебе тут какая-то Кристина звонила, – сообщил Гордон с перекошенным ртом, на его опухшем лице все еще присутствовала почти вся цветовая палитра.
        Кристина? Нет-нет, он не был готов к беседе с ней, уж точно не сейчас. Что общего у него могло быть с женщиной, сбежавшей от него к бывшему мужу? Абсурдная мысль.
        – Она не просила ничего передать; сказала только, что перезвонит попозже. – Та часть лица Гордона, на которой хоть как-то проявлялись эмоции, переменилась. – А Роза, кстати, еще не приходила. Может, я ей позвоню? – В его голосе сквозила обеспокоенность.
        Карл кивнул.
        – А где Ассад? Он тоже еще не пришел?
        – Нет, он приходил. Сказал, что ему нужно подышать свежим воздухом. Но это как-то странно, так как, когда я пришел на работу, его в кабинете не было. Он, кажется, уже третий раз выходит во двор, а на часах только четверть одиннадцатого.
        «Ну ладно, значит, не только у меня сегодня в голове кавардак», – подумал Карл. Он представил себе Казамбру, который заверил их в том, что побочные действия гипноза будут минимальны. Возможно, надо было позвонить ему…
        – Карл, зато ты теперь здесь. С Ассадом творится что-то странное, и я хочу поставить тебя в известность. Переступив порог кабинета в семь утра, я обратил внимание, что компьютер его уже включен, а на столе разложена всякая всячина, свидетельствующая о том, что он провел здесь всю ночь. Три чайных бокала, пустые пакетики из-под арахиса, две пачки от халвы и распечатка твоего имейла об Ату каком-то там. Я решил, что он наверняка общался с кем-то по «Скайпу». Я прекрасно знаю, что нельзя шпионить за коллегами, но не удержался и взглянул на монитор. На нем было полно арабских каракулей; я сфотографировал их и отослал одному из владеющих арабским языком переводчиков, работающих в Управлении, чтобы узнать, что там написано.
        – Хм-м, – промычал Карл. Он никак не мог взять в толк, что за галиматью несет Гордон. Ассад вышел во двор подышать свежим воздухом? Кажется, прежде за ним не водилось такой привычки.
        – Язык оказался действительно арабским, Карл, однако там попадались некоторые нехарактерные для сирийцев обороты. Скорее иракские, сказал специалист.
        Карл поднял голову – он окончательно проснулся.
        – Ну-ка повтори, что ты сказал? Ты копался в компьютере коллеги? Повтори, что ты только что мне сказал, и тогда я выскажу тебе свое мнение.
        Гордон занервничал.
        – Я просто подумал: мы ведь на службе, а значит, это может иметь отношение к нашим заданиям, представлять интерес для всего нашего отдела. Или…
        – Давай, Гордон, говори.
        Карл приготовился слушать. Если парень повел себя некрасиво по отношению к соседу по кабинету, он запросто поступит так с кем угодно. И это, откровенно говоря, совсем не понравилось Карлу. Проблема заключалась в том, что если у них в подвале кто-то и хотел узнать больше об Ассаде, то это был он сам. И если уж в их рядах завелся такой вот шпион-проныра, следовало воспользоваться ситуацией. А отчитать его можно и потом.
        – Переводчик не совсем понял, что там написано, но вот его вариант перевода.
        Гордон протянул Карлу лист бумаги.

        «Саид, тебе надо сдаться наконец. Никто больше не заинтересован подгонять время. Ты для нас как перо на рыбьей чешуе. Смирись».

        Снова всплыло это имя. Саид.
        – Карл, как ты думаешь, почему его вдруг называют Саидом?
        Мёрк пожал плечами, однако этот небольшой текст пробудил в его голове целую цепную реакцию из множества давно назревших вопросов, ни на один из которых так и не был получен ответ.
        – Черт его знает, что там у него на самом деле… На экране только это было написано?
        Карл потянулся к монитору Ассада. Если не считать символа полиции, рабочий стол компьютера был чист.
        – Он вышел из «Скайпа», как только вернулся, и, судя по всему, удалил переписку. Я проверил.
        – Гордон, послушай-ка. Ты позволил себе приблизиться к грани дозволенного в принятых между работниками отдела взаимоотношениях. Если ты впредь сделаешь нечто подобное, окажешься под угрозой вылета отсюда. На этот раз я прощаю тебе оплошность, однако если ты позволишь себе что-то в этом роде, я мигом позабочусь о том, чтобы выставить тебя к чертям собачьим. Все понятно?
        Парень кивнул.
        Итак, этот источник информации купирован.

* * *

        Ассад находился в глубине мемориала; он застрял в нише перед «Змееубийцей» – бронзовой скульптурой с выгравированной на причинном месте свастикой. Так бесстрашные полицейские дразнили нацистов во время войны. Не приглядываясь, можно было решить, что сириец заснул, стоя на ногах, прямо с открытыми глазами – отстраненными, но все-таки открытыми.
        – Ты как? – спросил Карл.
        Ассад медленно обернулся.
        – Я раздобыл адрес Ату Абаншамаша Думузи, – ответил он. – Он руководит духовным центром на Эланде. Я навел справки.
        Мёрк кивнул. Разве не стремились они всеми силами отыскать эту информацию? Так почему же теперь они стоят тут, как два мешка с дерьмом, лишенные былого запала и рвения?
        – Ассад, что с нами такое творится?
        Коллега пожал плечами:
        – А разве с нами что-то творится? Лично со мной – ничего сверхъестественного, кроме того, что я проработал всю ночь.
        – А почему ты здесь? Гордон говорит, ты все утро мотаешься туда-сюда.
        – Я просто устал, Карл. Постараюсь взбодриться перед нашей поездкой.
        Карл прищурился. Спросить у него про имя?
        – Роза не очень хорошо себя чувствует, так что она не придет. Думаю, гипноз не пошел ей на пользу. Всю дорогу в такси она дрожала, а когда мы подъехали к ее дому, продолжала сидеть и раскачиваться из стороны в сторону. Я звонил ей некоторое время назад, но она не взяла трубку.
        – Понятно… Кажется, мне гипноз тоже не пошел на пользу. Ночью мне снились кошмары, а в голову постоянно лезут какие-то сюжеты, о которых я не вспоминал годами.
        – Это пройдет, Карл. По крайней мере, он обещал мне.
        Что-то Карл сомневался в этом.
        – Так что там с Розой?
        Ассад глубоко вздохнул.
        – С Розой? Ей просто нужно посидеть дома пару дней, и все будет в порядке.

* * *

        – А ты поддерживай с ней связь по телефону, – скомандовал Карл Гордону. – Надо заставить ее вернуться в наши ряды. Когда удастся дозвониться ей, поинтересуйся, можешь ли ты чем-нибудь ей помочь. И я вовсе не имею в виду действия, которые доставят удовольствие тебе, Гордон, понятно? – Карл смерил его строгим взглядом.
        Парень кивнул.
        – Я вижу, отсюда до Академии натурабсорбции на Эланде триста шестьдесят пять километров. Навигатор оценивает время в пути в четыре с половиной часа, с учетом небольшой остановки. Так что, если вы выедете прямо сейчас, доберетесь до места назначения к трем часам дня. Я могу позвонить и предупредить их о вашем приезде.
        Неужели он и впрямь стоял в очереди за мозгами последним?
        – Нет-нет, это совершенно лишнее. Но мы отправимся туда завтра, Гордон. Сегодня мы не в лучшей форме.
        – Хорошо. Между прочим, звонили из полиции Борнхольма. Им понравилось ваше телеобъявление о розыске.
        – Думаю, подобные отзывы лучше адресовать Ларсу Бьёрну. Надеюсь, ты не рассказал им о том, что мы вычислили человека из «буханки»?
        – Бог мой, конечно, нет! За кого вы меня принимаете?
        Наверное, лучше всего было оставить этот риторический вопрос без внимания.
        – А еще наш борнхольмский коллега сказал, что они снова начали обсуждать это дело за обедом, и один из сотрудников вспомнил интересный факт. Оказывается, кто-то из семьи учителя, скончавшегося в народной школе – того самого, у которого Хаберсот взял пистолет, планируя самоубийство, – рассказал, что у этого учителя было два идентичных пистолета. – Гордон перевел дух. Еще бы, произнести такую тираду. – И что второй пистолет так и не нашли. Даже на складе у Хаберсота.
        Карл покачал головой. Одним «стволом» больше, одним меньше… В современной Дании у любого уважающего себя отморозка из преступной или рокерской группировки имеется как минимум одна «пушка», и что дальше?
        Мир катится прямиком в тартарары.
        Впрочем, как и голова Карла.

* * *

        Он свалился в кровать в четыре часа дня. Проснувшись на следующее утро и все еще чувствуя полный кавардак в голове, позвонил Ассаду и отменил запланированную поездку.
        – Карл, наверное, это просто реакция на гипноз, – попытался утешить его помощник. – Знаешь, если очень глубоко заглянуть в глаза верблюду, он начинает косить.
        Поблагодарив коллегу за уместное сравнение, Мёрк рухнул на подушку. Все вокруг было как в тумане. И мысли, и действия словно переключились в замедленный режим. Хотя Карл изо всех сил пытался обрести контроль над ними, они не желали ему подчиняться. Вот он старается занять себя размышлением о деле Альберты, но вместо этого перед его внутренним взором предстает брат Ронни, который на всех парах мчится к родительской ферме. Карл пытается додумать этот эпизод до конца, и вдруг голова его переполняется воспоминаниями о том, как Харди и Анкер направляются к дому на Амагере, где решились их судьбы. Вот он уже хватается за это жуткое роковое стечение обстоятельств в стремлении проникнуть в самую суть случившегося, но тут на него неожиданно обрушивается поток эмоций и он оказывается охвачен ощущением потери. Ни с того ни с сего в мозгу проносятся образы Вигги, Моны, Лисбет и Кристины, и снова Моны. Такое состояние было сродни безумию. Карл никак не мог собрать свои мысли в кучу.
        В дверь тихонько постучали и, прежде чем он успел ответить, Мортен толкнул дверь подносом, на котором дымился завтрак.
        – Карл, я уже не помню, когда в последний раз видел тебя в подобном состоянии, – заметил он, помогая Мёрку сесть и подложив несколько подушек ему под спину. – Может, обратишься к кому-нибудь за помощью?
        Карл взглянул на поднос, поставленный Мортеном ему на колени: яичница из пары яиц и несколько тонких тостов – Мортен знал, что он их терпеть не может.
        – Протеины, Карл. Мне кажется, ты употребляешь недостаточно протеинов. Это вот должно помочь.
        Помочь чему? Помочь сбить его с толку еще больше? И что ему делать? Обратиться за помощью или попытаться повоевать с этим лондонским завтраком? А что за ним последует? Молоко с медом? Градусник в задницу?
        – Я беру Харди с собой в Копенгаген, – выдала упитанная морда. – Не жди нас.
        Какое облегчение.

* * *

        Проснувшись, Карл обнаружил, что его одеяло похоже на лунный пейзаж из яичницы, тостов и пятен кофе, расплывшихся в виде причудливых речных дельт.
        – Ох, проклятие! – воскликнул он и взял телефонную трубку, разбудившую его.
        Звонил Ассад.
        – Я лишь хотел сказать, что Роза пришла. Вообще-то, выглядит она не очень, но я ни за что не посмею сказать об этом ей в лицо. Она хочет разобрать последний стеллаж. А еще из полиции Рённе нам прислали старый компьютер Бьярке. Роза сейчас занимается изучением жесткого диска. Просит передать: там огромное количество фотографий дерзких мужиков в вызывающих кожаных штанах. Завтра она поработает из дома, раз уж нас с тобой все равно не будет. Я подумал, что если ты заедешь за мной часиков в шесть, мы приедем туда довольно рано. Кстати, тебе получше?
        В шесть утра?! Яичница, разметанная по всей кровати, да кофейные реки, проникнувшие даже под одеяло… Получше ли ему? Что, черт возьми, мог он ответить на этот вопрос?

        Глава 47

        Пятница, 16 мая 2014 года
        По ошибке помочившись в унитаз и нажав на кнопку слива, так что драгоценная вода хлынула в канализационную трубу, Ширли утратила последнюю опору, призванную удерживать человека от отчаяния, а именно – надежду. Потеряв возможность цепляться за надежду, она превратилась в ничто. Ведь в ее жизни всегда оставалось место хотя бы самой мизерной надежде. Надежда на признание со стороны родителей. Надежда на потерю веса. Надежда на то, что, как бы то ни было, она все-таки найдет себе нормального спутника жизни. И чуть менее амбициозная надежда на обретение верного друга или подруги. Ну, или хотя бы на получение работы, которая смогла бы придать жизни какой-то смысл…
        Но, подставив теперь сумму всех этих несвершившихся надежд в уравнение, Ширли вынуждена была признать, что плачевный результат был предрешен. Одна надежда неизменно уступала место другой, которая, в свою очередь, подменялась третьей, – и вот в конце концов самая последняя надежда растворилась, словно и не существовала.
        В бачке осталась лишь пригоршня воды, да и ту следовало приберечь. Так на что же она могла надеяться?
        Ширли прекрасно понимала, что, хотя этот кошмар не длится еще и недели, в целом процесс погибания не будет долгим. Все рассказы о людях, которые смогли неделями держаться без пищи и при весьма скудных ресурсах воды, не имели к ней никакого отношения. Однако, как ни странно, уготованная ей участь не страшила ее.
        Несмотря на чудовищную сухость во рту и дурной запах, исходивший от испражнений и от ее собственного тела, самочувствие ее с каждым часом все улучшалось. На протяжении последних суток Ширли пребывала чуть ли не в состоянии эйфории. Это объяснялось тем, что органы перестали тратить энергию на обработку пищи, а также множеством других причин, которых Ширли не понимала.
        После рокового похода в туалет посреди ночи она больше не испытывала потребности в избавлении от продуктов жизнедеятельности. Тело устало и ослабло, зато в голове царила такая ясность, какой Ширли не припомнила давно. Она думала здраво и рационально. Без лишних сантиментов женщина безжалостно констатировала: она умрет, и единственное, за что стоило побороться, – это чтобы ее смерть не осталась незамеченной и чтобы вся вина легла на Пирьо.
        Немало часов ушло у нее на расцарапывание доски, пока наконец не удалось расковырять отверстие достаточного размера, через которое можно было рассмотреть, что находится под вагонкой. И тогда она сдалась окончательно: внутри оказалась алюминиевая пластина, назначения которой Ширли не поняла. Можно было предположить, что такая конструкция связана с теплопроводными свойствами, о которых упомянула Пирьо. И вот исчезла еще одна призрачная надежда, ибо с металлом Ширли ничего не могла поделать, обладая столь скудным арсеналом возможностей.
        Естественно, она приуныла, так как ее поражение означало неминуемую смерть. И все же быстро обрела былое мужество, чему, несомненно, способствовали химические процессы, происходившие в ее организме.
        Она вспомнила о другом своем плане и отыскала в косметичке очки для чтения – образчик безвкусицы, приобретенный в магазине «Тайгер» в уондсуэртском торговом центре «Саутсайд». Тогда Ширли тешила себя надеждой, что убожество очков будет компенсировано эффектным макияжем.
        Солнце стояло в зените, самое время приступить к осуществлению плана. Вопрос заключался лишь в том, хватит ли одного дня на реализацию задуманного или придется потрудиться и завтра.
        Ширли опустилась на колени и попыталась поймать линзой солнечные лучи и сфокусировать их на стене.
        Однажды в юности она решила, что будет работать волонтером, станет этакой самаритянкой, в связи с чем окончила несколько курсов по оказанию неотложной помощи. На курсах она выяснила, что не переносит вида крови, и бросила эту затею, но все-таки успела прибрести кое-какие знания. Оказалось, например, что люди, погибающие при пожаре, редко испытывают боль от ожогов, так как теряют сознание от отравления дымом.
        Ширли надеялась поджечь комнату посредством нехитрого маневра с очками, а затем перебраться в туалет в надежде, что люди забьют тревогу при виде дыма и бросятся к зданию, прежде чем огонь разгорится и поглотит ее. В противном случае, что ж, пусть будет как будет. Туалетная комната представляла собой небольшой объем, запасы кислорода там быстро исчерпаются.
        Ширли взяла синий блокнот Пирьо с напутствиями Ату и выдрала из него страницу за страницей, соорудив из смятых листочков под стеной приличную кучку для розжига.
        Потрудившись над разжиганием огня пять минут, Ширли пришла к выводу, что в точке фокуса лучей никогда не будет достигнута температура, необходимая для возникновения пламени. Она взглянула в окно на потолке. Меньше чем через час солнце сдвинется настолько, что в помещение не будут попадать его прямые лучи, – тогда план придется отложить до следующего дня. Как следует поразмыслив, Ширли решила, что в принципе может ничего не получиться, независимо от яркости солнца. Возможно, основная проблема заключалась в том, что оконное стекло рассеивало лучи так сильно, что весь эффект терялся.
        Она сжала губы. Нет-нет, этого не могло быть. Выходит, ей так и придется сидеть здесь, пока она совсем не зачахнет? А Пирьо, значит, в один прекрасный день заявится сюда и избавится от легкого как перышко, мумифицированного тела и избежит обвинения в убийстве?
        Ширли стиснула зубы и попыталась прикинуть расстояние до окна. Она считала, что там было около шести-семи метров, однако, возможно, не настолько много.
        Женщина вновь перетрясла содержимое косметички. Взвесила на руке тюбик с пастой, коробочку с пудрой, дезодорант – и обнаружила, что самым тяжелым предметом является баночка с кремом от морщин. Вообще-то, крем остался с тех времен, когда Ширли еще надеялась на то, что при помощи косметических средств можно совершить настоящее чудо. Что она избавится от старения и дряблости кожи, если не будет забывать ежедневно наносить его. Констатировав спустя месяц, что единственная заслуга крема состояла в облегчении тяжести кошелька, Ширли запихнула его на самое дно косметички. Не так легко выбросить вещь, которая стоит две дневные зарплаты, если не больше.
        И вот теперь настало время использовать увесистую баночку по полной программе.
        Одно дело – метнуть какой-либо предмет в более-менее горизонтальной плоскости, это раз плюнуть, хотя Ширли и не практиковалась в метании предметов с самого детства. И совсем другое дело – подкинуть объект вертикально, причем с такой силой и точностью, чтобы вдребезги разбить окно, призванное выдержать самый мощный град.
        А коробочка с кремом была к тому же фарфоровая. Совершив ошибку, Ширли не получит второго шанса.
        На мгновение она вспомнила о своем отце, наладчике оборудования из Бирмингема, который всегда умел отбиться от обвинений, если только они не были связаны с системными знаниями, которых у него почти не имелось. «Попробуй, – так говорил он. – Черт возьми, женщина, если даже ты не уверена в чем-то, просто возьми и попробуй!»
        Ширли улыбнулась. Не очень-то он обрадовался, когда однажды она напомнила ему об этом его высказывании, приведя в дом третьего парня за неделю…
        Женщина взяла пудреницу и прицелилась. Вполне возможно, внутреннее зеркальце разобьется, когда пудреница упадет на пол, но в данный момент Ширли не волновали плохие приметы.
        Пудреница угодила в потолок – правда, двумя метрами правее окна. Второй бросок оказался точнее – Ширли промахнулась всего на метр. А вот третий бросок оказался слабее первых двух, и от резких движений у нее заболело плечо.
        Всякий раз, когда они с кузиной, будучи детьми, желали позабавиться, они шли к своей старой тетушке, брали ее за предплечье и притворялись, что хотят помочь ей встать с кресла. Дряблая, желеобразная старческая кожа, которую можно было теребить в свое удовольствие, приводила их в неописуемый восторг. Как же весело было им тогда! А теперь Ширли осознала, что в физическом плане недалеко ушла от старушки. По крайней мере, мышц у нее не было и в помине.
        Передохнув, она решила допить последнюю воду из туалета. Затем обтерла рукой губы и с угрозой посмотрела на окно.
        «Вложи первую половину собственной души в прицел, а вторую – в удар, и тогда все получится» – такова была мантра чуть ли не каждого школьного тренера Ширли по крикету. Поэтому она разделила свою душу на две части и швырнула пудреницу в стекло, вложив в бросок все свое мастерство.
        Сверху раздался треск, а значит, Ширли поразила цель. Воодушевленная успехом, она схватила баночку с кремом и проделала все то же самое. Сложно было сказать, что произвело больше шума – оконные осколки или стеклянная баночка, когда все разом рухнуло вниз. Как бы то ни было, в окне теперь зияла дыра, и прямые солнечные лучи гладили лицо Ширли.
        Она прикрыла глаза.
        – Гор, Гор, возвещенный звездой и взращенный солнцем, окажи мне услугу – покажи ту силу, которой ты наделяешь нас. Позволь следовать по твоему пути, лелеять его и никогда не забывать причину и смысл твоего присутствия, – молилась Ширли.
        Затем она закричала как можно громче в последней надежде на то, что голос ее будет услышан сейчас, когда в окне пробито отверстие. Однако спустя десять минут замолчала. Судя по всему, здание было оборудовано настолько хорошей звукоизоляцией, что ее никто не слышал.
        По логике, этот факт должен был опечалить ее и вселить в нее страх, но ничего подобного не произошло. Ширли даже рассмеялась. Полное сумасшествие. Если б она знала раньше, какое счастье можно испытать вследствие жажды и голода и насколько легким, сильным и свободным человеком можно стать благодаря лишениям, она постоянно прибегала бы к этому средству.
        Ширли опустилась на колени, вновь взяла очки и сфокусировала солнечные лучи в крошечную, но чрезвычайно яркую точку сначала на стене, а затем на скомканных страничках, выдранных из синего блокнота, – и точка эта медленно, но настойчиво темнела.

* * *

        Когда Пирьо почти исполнилось шесть лет, выдалось лето, необычайно плодовитое на чернику. Лес прямо-таки ломился от ягоды, и отец неожиданно обнаружил в этом обстоятельстве новый способ заработка. Как известно, черника в лесу бесплатная, и ежедневное умножение этой стопроцентной прибыли путем определенного объема продаж туристам из Тампере сулило огромное количество финских марок за удачный сезон. Отец Пирьо каждый вечер принимался высчитывать, насколько могла бы увеличиться прибыль, если б текущий туристический поток пополнился жителями Турку и шведами, которые то и дело оказываются в их краях. Доход получится просто космический, говорил он, мечтая о приобретении фургона, об открытии собственного супермаркета, и он мечтал и мечтал, – а всю эту высокорентабельную чернику должны были собирать Пирьо с матерью.
        В итоге ягоды было набрано много ведер, несмотря на тучи мух, оводов и комаров. Но туристов оказалось недостаточно, и черника стояла и портилась.
        – Приготовим из нее шнапс, сок и варенье, – заявил отец, отправляя Пирьо за очередной партией черники одну, ведь мать должна была теперь заниматься варкой варенья.
        Вернувшись с ведром, наполненным черникой, она увидела мать, сидевшую на кухне сложа руки на коленях в полном отчаянии. Она не справлялась с переработкой ягоды, да и сахар был не дешев.
        – Съешь то, что набрала сегодня, Пирьо, пусть хоть свежая не пропадет, – сказала она дочери, и Пирьо принялась набивать себе рот черникой, пока ее пальцы, горло и рот полностью не окрасились синим ягодным соком.
        В результате Пирьо заработала сильнейший запор на несколько ближайших дней, потребовавший медицинской помощи и причинявший жутчайшую боль.
        И вот теперь она ощутила некое подобие той самой боли. Болезненные ощущения в районе диафрагмы не поддавались четкой локализации, но причиняли большое беспокойство Пирьо. Если боль не прекратится в течение дня, придется ехать в больницу.
        Положив руку на живот, она пыталась оценить, изменился ли характер движений плода. Ей показалось, что нет, хотя в последние пару дней толчки стали менее активными. «Наверное, неудивительно, ведь ему становится все теснее», – подумала она и выглянула в окно. Перед зданием на свободном пятачке земли бригада строителей трудилась с самого обеда над возведением навеса для велосипедов. Строительные материалы прибыли вовремя, в течение недели должны были доставить первые велосипеды.
        Любопытно, принесет ли какую-то пользу проект с миссионерством на острове. В отличие от своего отца, Пирьо не была утописткой, но если б удалось набрать в ряды слушателей хотя бы пять десятков местных жителей, можно было бы говорить о настоящем успехе.
        С тех пор как она перекрыла воду в здании, где находилась Ширли, прошло четверо суток. И хотя, оказавшись рядом с целью проверки ситуации, она уловила слабое царапание по стене, не было никаких оснований для беспокойства. Через пару дней звуки стихнут, а через неделю Ширли уже наверняка будет мертва.
        А она тем временем позаботится о себе, предоставив времени сделать свое дело.
        Пирьо встала с кровати и посмотрела на строителей, которые один за другим прервали работу. Настало время общего собрания.
        Она удовлетворенно кивнула. Небольшая постройка получилась прекрасным завершающим штрихом в оформлении въезда на территорию Академии с шоссе, прежде чересчур открытому, на ее взгляд. Рядом с навесом высадят шиповник, и тогда не только вид из окна ее комнаты станет приятным и гармоничным, но и шум с шоссе станет потише.
        Пирьо стояла и размышляла, как вдруг мимо окна медленно проехала машина с датскими номерами. Водитель внимательно разглядывал здания, но так и не остановился.
        Визиты любопытных граждан были не такой уж редкостью, поскольку их учреждение привлекало немало взглядов оригинальной архитектурой, названием, необычным видом своих обитателей, облаченных в белые одежды. И все же взгляд этого мужчины показался ей более пристальным, чем это свойственно дотошным визитерам. Ни возраст, ни образ водителя в целом, ни вид его спутника, сидевшего рядом, не обнаруживали в них туристов. Но кто же это в таком случае?
        Пирьо почувствовала в боку стреляющую боль, пульс ее резко участился.
        Могли ли гости быть сотрудниками датской полиции, о которых ее предупредили? Человек, сидевший за рулем, вполне смахивал на полицейского.
        Разволновавшись не на шутку, Пирьо стояла у окна в течение пяти минут и пыталась понять, стоит ли ей опасаться визита незнакомцев и вернется ли автомобиль.
        Наконец она покинула свою комнату и направилась к актовому залу, испытывая облегчение при мысли, что фантазия сыграла с ней злую шутку, – и тут заметила на противоположной стороне две мужские фигуры.
        На этот раз Пирьо ощутила мощный выброс адреналина, призванный привести все системы организма в состояние полной боеготовности. Не было никаких сомнений в том, что более высокая фигура принадлежала водителю из подозрительной машины, а рядом с ним шагал помощник-иммигрант. Вот и те самые двое полицейских, о которых предупредил ее Симон Рыбак. Это было очевидно.
        «Вы у меня сейчас попляшете», – пронеслось в голове у Пирьо.
        Надо остановить их как можно быстрее. Во что бы то ни стало.

        Глава 48

        Над Сконе и Блекинге все утро было облачно, шведская полиция была предупреждена о предстоящей операции, так что здесь дела обстояли неплохо. Карл с Ассадом по большей части молчали, словно плотная облачная пелена не только затянула небо, но и блокировала речь.
        Карл думал в основном о Моне, а еще о том, что, вообще-то, пора сменить работу. Если в таком возрасте его в принципе примут куда-то, кроме службы охраны. Все-таки ему не хотелось окончить свою карьеру, выставляя подвыпивших парней из торгового центра.
        – Ассад, о чем ты думаешь? – в конце концов спросил он у спутника спустя триста километров, когда впереди показался мост, ведущий на Эланд.
        – А ты вообще понимаешь, почему в пустыне живут именно верблюды, а не жирафы, например? – выдал Ассад.
        – Видимо, это каким-то образом связано с их пищевыми пристрастиями, разве нет?
        Ассад вздохнул:
        – Нет, Карл. Твои мысли слишком прямолинейны. Иногда надо направить их по извилистому пути, только тогда ты преуспеешь.
        Господь всемогущий, неужто ему придется выслушать лекцию о мозговой геометрии?
        – Ответ прост: жирафы умерли бы в пустыни от горя.
        – Вот оно что! И почему же?
        – Потому что с высоты своего роста они увидели бы, что вокруг, насколько хватает взгляд, сплошной песок. А верблюд, к счастью, не обладает таким знанием, поэтому он бредет себе все дальше и дальше, рассчитывая, что оазис не за горами.
        Карл кивнул:
        – Понял. Ты сейчас чувствуешь себя жирафом в пустыне, да?
        – Есть немного.

* * *

        Академия натурабсорбции была расположена потрясающе – тылом она примыкала к морю, основу ее составлял комплекс ладно спроектированных зданий, своим экстерьером свидетельствующих о чувстве гармонии архитектора и щедрой материальной базе организации. Между рядами домиков со стеклянными крышами непосредственно на береговой линии виднелась открытая площадь и центральное святилище, во многом напоминающее те, что можно увидеть на открытках с видами Борнхольма.
        Группа мужчин неподалеку от шоссе только что прервала работу над возведением каркасов для каких-то хозяйственных построек. Карл с Ассадом медленно проехали мимо.
        – Ассад, предлагаю припарковаться чуть подальше. В этих людях в белых одеждах есть что-то сектантское, и если они окажутся не настроены нас принять, мы сможем быстренько смыться.
        – Какой у нас план?
        – Думаю, в первую очередь нам стоит отнестись к Франку Бреннану как к любому другому свидетелю по делу. Он общался с Альбертой незадолго до ее гибели, так что попросим его рассказать подробно обо всех обстоятельствах, предшествующих трагедии. Посмотрим на реакцию Франка в тот момент, когда мы прямо укажем на то, что считаем его причастным к ее смерти. Увидим, попадется ли он на наш крючок. А сами до тех пор не станем слишком много трепаться о деле.
        – А если он не попадется?
        – Что ж, тогда придется нам задержаться.
        Ассад кивнул, соглашаясь. Только надо было действовать по-умному.
        Одного продолжительного визита на остров было более чем достаточно, тут они были единодушны.

* * *

        Женщина на ресепшн, сидевшая за столом, накрытым белой тканью, на внятном шведском языке любезно попросила их отключить телефоны и отдать ей на хранение.
        – Те, кто приходит в нашу Академию, должны научиться абстрагироваться от внешнего мира, раз уж они решили приобщиться к нам. А мы пока присмотрим за вашими мобильниками, – заявила она тоном, не терпящим возражений.
        Они изложили ей причину своего посещения, сказав, что приехали из Главного управления датской полиции и хотели бы побеседовать с Ату Абаншамашем Думузи о давнем несчастном случае. Никоим образом не позволив себе намекнуть на нетривиальные обстоятельства дела.
        – Хорошо. Но в данный момент наш думузи проводит общее собрание. У нас есть небольшая комната, из которой гости могут наблюдать происходящее в зале, так что вы можете поприсутствовать на собрании, но лишь при условии, что будете вести себя тихо. Я провожу вас, – предложила женщина.
        – Спасибо, мы с удовольствием пройдем. А я думал, что думузи – это фамилия, – заметил Карл.
        Женщина улыбнулась. Видимо, не он первый выразил недоумение по этому поводу.
        – У всех нас есть одно или даже несколько имен на шумерском языке. Меня, например, зовут Нисикту, «ценная», я горжусь своим именем и благодарна тому, кто меня им наделил. Вот и Ату Абаншамаш Думузи носит свои имена, ведущие происхождение из древнешумерского языка. Ату – значит хранитель. Абан – камень. Шамаш – солнце или небесные тела. Думу – сын. Зи – дух, жизнь или жизненная сила. То есть полностью его имя переводится как – «Хранитель солнечного камня, сын жизненной силы».
        Она снова улыбнулась, словно поделилась с гостями волшебным заклинанием, призванным наделить их неугасимой силой и вознести их души на недосягаемые высоты.
        – Какой бред, – шепнул Карл Ассаду, пока женщина вела их по небольшому коридору, откуда они могли наблюдать за тремя-четырьмя десятками полных лучшими надеждами людей, облаченных в белые одежды. Они сидели на полу, напоминая снежинки на асфальте.
        Все благоговейно молчали в течение нескольких минут, перед тем как вошла женщина и возвестила им о чем-то на странном наречии: «Ати ме пета бабка».
        – Это означает: «Хранитель, открой мне свои врата».
        Карл улыбнулся Ассаду, но тот стоял с отсутствующим видом. Мёрк проследил за его взглядом, направленным на дверь, которая медленно отворилась – оттуда вышел мужчина в желтом балахоне, украшенном разноцветным орнаментом.
        По спине Карла пробежали мурашки.
        Мужчина был высоким, светлокожим, с темными бровями. У него были длинные светло-пепельные волосы и ямочка на подбородке.
        Карл с Ассадом переглянулись.
        Несмотря на все прошедшие годы, сомнений не оставалось – перед ними тот, кого они разыскивали.
        По рядам собравшихся пробежал шепоток, когда мужчина простер руки над аудиторией и принялся раскачиваться из стороны в сторону, приговаривая: «Абаншамаш, Абаншамаш, Абаншамаш». Первые несколько минут он бормотал в одиночестве, но затем, по сигналу женщины, руководившей сеансом, все стали вторить ему.
        Карл смотрел на эту женщину со странным ощущением, пронизавшим тело, когда она, словно повинуясь какому-то шестому чувству, совершенно неожиданно перехватила его взгляд. Ее глаза заставили его спину похолодеть, настолько они были мудрыми и в то же время ледяными.
        – Кто это? – спросил он у сопровождающей их женщины.
        – Пирьо Абаншамаш Думузи, правая рука Ату, наша всеобщая мать. Она вынашивает его ребенка.
        Карл кивнул.
        – Она сопровождает Ату в течение многих лет? – поинтересовался он.
        Нисикту молча кивнула в ответ, приставив к губам указательный палец.
        Карл тронул Ассада за плечо и показал на «всеобщую мать». Сириец тоже ее отметил.
        Практически весь сеанс состоял из монолога на английском языке. Ату давал собравшимся указания, каким образом следует осуществлять симбиоз с природой, отвергнуть все догмы и убеждения и сдаться на милость всеобъемлюшему животворящему солнцу. Затем он обратился к женщине, ведущей сеанс:
        – Сегодня я слушал Зини, дух ветра, и с его помощью мне открылось, как будут звать нашего ребенка.
        – Когда ребенок должен родиться? – спросил Карл у Нисикту.
        Та показала ему три пальца. Значит, к августу. То есть «всеобщая мать» на шестом месяце беременности.
        – Если родится девочка, имя ей будет Аматэрасу, – продолжал Ату, в то время как внемлющие ему люди вздымали руки к потолку.
        – Прекрасное имя, – шепнула Нисикту. – Аматэрасу – богиня солнца в синтоизме. Полное ее имя – Аматэрасу-Омиками, «великое августовское божество, озаряющее небеса». – Говоря это, Нисикту постепенно становилась все более экзальтированной. – Интересно, как назовут ребенка, если родится мальчик.
        Карл кивнул. Вряд ли отпрыска назовут Франк.
        – А если ты подаришь нам сына, Пирьо, его будут звать Амельнару. «Поэт, что разнесет весть по всему миру».
        Он пригласил ее подняться на подиум. Она склонила перед Ату голову, и он протянул ей два небольших камня.
        – С этого дня я прошу тебя, Пирьо Абаншамаш Думузи, хранить солнечный камень из Кнархоя, что ведет нас к ярчайшему свету, а также солнечный амулет из Риспебьерга, что связывает нас с предками и их верой.
        Затем он снял свою робу, обнажив торс, и накинул ей на плечи.
        Женщина, стоявшая рядом с Карлом, прикрыла рот рукой. Свершившийся жест оказался волнительным не только для нее, но и для всех присутствующих в зале.
        – А что означает то, что он только что совершил? – Карл продолжал задавать вопросы.
        – Он предложил ей руку и сердце.
        – Посмотри на его плечи, – шепнул Ассад.
        Карл прищурился. Татуировки на голых плечах были некрупными, но заметными. На одном плече изображалось солнце, на втором красовалась слово «River» – река. И сразу же в долгой истории расследования все встало на свои места.
        Женщина на подиуме повернулась к собравшимся, которые начали ритмично раскачиваться взад-вперед с небольшой амплитудой и хором затянули песнопения.
        – О, Гор, о, Гор, о, Гор! – повторялось до бесконечности, действуя на уши столь же раздражающе, как мантра кришнаитов, оранжевой стаей устремляющихся вниз по копенгагенскому Стрёйету.
        По лицу избранной женщины пробежала целая гамма эмоций, пока она с дрожью внимала почестям, выказываемым ей со стороны учеников. Постепенно улыбка ее становилась все шире, а выражение лица все более прояснялось. Очевидно, она оказалась ошеломлена осуществлением своего самого сокровенного желания.
        Но тут женщина вновь заметила присутствие Ассада и Карла на верхней галерее. И выражение неподдельного счастья на ее лице подозрительно быстро переменилось. На протяжении своей профессиональной карьеры Карл наблюдал подобную перемену в людях не раз, и всегда в решающий момент. Например, когда обвиняемый, который был уверен в своем освобождении, вдруг получает суровую безусловную меру наказания. Или когда человеку сообщают ужасную новость: тот, кого он любит всем сердцем, не отвечает ему взаимностью.
        От одного только вида двух гостей на балконе по телу Пирьо пробежал болевой спазм. И только что обретенные радость и блаженство в одну секунду улетучились.
        Карл нахмурился. Он понял – молниеносная перемена в настроении женщины свидетельствует о том, что она воспринимает их в качестве врагов и знает, кто они и зачем приехали. Вот только откуда она это знает? И действительно ли она принимала столь активное участие в трагедии двадцатилетней давности и осознавала последствия в случае доказательства вины Ату-Франка?
        Они уже слышали о женщине, сопровождавшей Ату на протяжении многих лет. Теперь Карл был уверен – эта женщина перед ним и она посвящена в тайну трагедии.

* * *

        Спустя десять минут их увели с балкона. Ату тем временем посвятил себя общению с несколькими учениками. Его выступление завершилось стандартными приемами демагогии сродни тем, к которым испокон веку прибегают политики, желающие убедить избирателей в выигрышности своих взглядов по сравнению со взглядами конкурентов. На первый взгляд Ату применял свой дар убеждения в благих целях, но никогда ведь не знаешь, во что все выльется в итоге. В истории можно найти сколько угодно неприглядных примеров, демонстрирующих, к какому жуткому результату может привести стремление любой ценой добиться главенства одной точки зрения над другими.
        Вообще-то, создавалось впечатление, что он действовал напролом. Возможно, Альберта помешала осуществлению его проекта? Оказалась неожиданно возникшим препятствием, которое потребовалось устранить?
        Всегда следовало искать мотив преступления. Зная его, они могли бы провести штурм более прицельно и эффективно.
        Как бы то ни было, теперь Карл имел представление о масштабе личности Ату и считал, что именно его и надо привлечь к ответу в связи с преступлением, совершенным в далеком прошлом.

* * *

        – Подождите здесь, сейчас Пирьо придет и займется вами. – Нисикту кивнула: – Да-да, именно ей Ату сейчас сделал предложение.
        Нисикту проводила их в кабинет с множеством дверей. Из окна открывался замечательный вид на море и на внутренний двор. Неплохо, наверное, работается в таком солнечном помещении, особенно если сравнить его с подвалом Карла в управлении.
        – Как-то я опасаюсь этой самой Пирьо, – неожиданно заметил Ассад, когда они остались вдвоем.
        – В каком смысле?
        – Ей ничего не стоит солгать или навредить кому бы то ни было. Неужели ты сам не почувствовал?
        – Возможно, ты ошибаешься.
        – Карл, в своей жизни я видел сильных женщин, которые запросто сталкивали лбами целые миры. Имей в виду.
        Коллеги встали, когда в комнату вошла женщина, о которой они говорили. Она отложила накидку и оставила манеру стоического спокойствия и величественности, которую демонстрировала на собрании.
        Протянув им руку, Пирьо поприветствовала их на шведском языке, от чего брови Ассада подпрыгнули на лоб.
        – Разрешите вас поздравить, – осторожно приступил к беседе Карл.
        Она поблагодарила его и попросила сесть.
        – Чему обязаны честью вашего визита? Нисикту сказала мне, что вы приехали из полиции Копенгагена.
        «Ты и без нее это знала, сучка, мы ж не совсем дураки», – подумал Карл. Ничто не могло смягчить его впечатления от встречи с этой женщиной, тем более после того взгляда, который она послала ему из зала.
        – Мы приехали побеседовать с Ату.
        – О чем же? Ату – очень занятой человек, почти все время он находится в Академии. О чем ему говорить с полицейскими?
        – Боюсь, мы будем обсуждать темы для разговоров лично с Ату, если вы не против.
        – Как вы, вероятно, заметили, он еще и очень открытый человек, а потому чрезвычайно уязвим. Мы не можем допустить, чтобы кто-то обременял его ненужными проблемами. Это отразится на всей атмосфере Академии.
        – А вы тоже проживали в Элене на Борнхольме? – задал Ассад вопрос в лоб. Вопреки предварительным договоренностям.
        Она посмотрела на него так, словно он окатил ее водой. Испуганно и раздраженно.
        – Послушайте, я понятия не имею, зачем вы приехали. Если вы хотите, чтобы я ответила на какие-то вопросы, предоставьте и мне право задать мои.
        Карл развел руками. Что ж, пусть попробует. Все равно кот уже выпрыгнул из мешка.
        – Я бы хотела увидеть ваши удостоверения.
        Они немедленно продемонстрировали ей документы.
        – Что это за расследование, к которому Ату может иметь отношение?
        – Несчастный случай на Борнхольме.
        – Несчастный случай? – Пирьо скептически посмотрела на Карла. – Несчастные случаи не требуют расследования. В отличие от преступлений. Так что у вас за дело?
        – Иногда приходится расследовать несчастный случай, чтобы убедиться, что речь не идет о преступлении. Вот именно этим мы сейчас и занимаемся.
        – Сдается мне, что ради какой-нибудь мелочи вы не потащились бы в такую даль. Что за несчастный случай?
        Карл почесал подбородок. Странное развитие получала их беседа. Возможно ли, что она действительно ни о чем не знает? То есть он истолковал ее взгляд неверно?
        Мёрк попытался оценить настрой Ассада. Коллега тоже выглядел обескураженно.
        – Мы расследуем дело о сбитом пешеходе, водитель скрылся с места происшествия. Ату – точнее, Франк Бреннан, как его тогда звали, – был связан с жертвой этого ДТП.
        – Связан? Как именно?
        В груди у Пирьо пульсировало, настолько она была напряжена. Неужели она рассчитывала, что они этого не заметят?
        – Да, нам очень жаль, что приходится сообщать вам об этом именно в тот день, когда он выразил желание разделить с вами свою жизнь, но их отношения с жертвой, пожалуй, можно было бы назвать романтическими.
        Кудрявая голова кивнула. Как кот, следящий за мышкой, готовой вот-вот вылезти из норки, Ассад наблюдал за мельчайшими переменами в настроении собеседницы. Карл был уверен, что впоследствии сириец сумеет посекундно воспроизвести ее мимику и жесты.
        Мёрк решил прибегнуть к лести:
        – Поверьте, мы приехали сюда в… как там у вас на табличке написано? А, Эббабар. Кстати, а что это значит?
        Она смерила его ледяным взглядом.
        – House of the Rising Sun, Дом Восходящего Солнца, если вам угодно.
        Естественно, название вполне претенциозное. Кивнув, Карл продолжал с легкой улыбкой:
        – …в Эббабар после довольно длительного периода тщетных поисков Ату. Я должен подчеркнуть, что сам факт заинтересованности в беседе с ним – не более чем часть нашей рутинной работы. У нас имеется немало других путей расследования дела, однако соблазн побывать в столь прекрасном месте был, честно признаюсь, непреодолим.
        «И если ты не позволишь нам спокойно сидеть и ожидать Ату, соблазн спихнуть тебя со сторожевого поста окажется таким же непреодолимым», – подумал он про себя. Судя по всему, им представился замечательный шанс быстро провести допрос и арестовать Ату, а у дамы их намерения явно вызывали недовольство. Подобно львице, она защищала своего партнера, так что сначала придется убирать ее с дороги.
        – Поймите, в нашей работе заключено очень много аспектов. Можно сказать, что мы, например, являемся экспертами в проведении различий между умышленным утаиванием информации и неполнотой представленной информации. Ибо между этими понятиями вовсе не всегда уместно поставить знак равенства, верно?
        Пирьо ухмыльнулась, что совсем не понравилось Карлу. Он чувствовал – она видит его насквозь.
        – Так что же мы рассчитываем обнаружить здесь – тайну или недосказанность? – полюбопытствовала собеседница. – В данном случае вы понимаете различие?
        – Кажется, да. Но нам нужна дополнительная информация. В связи с чем я хотел бы спросить – не могли бы вы проводить нас в жилище Ату, пока мы его ждем? – вмешался Ассад.
        Чего он собирался добиться этой просьбой?
        – Нет, естественно, это исключено. Даже у меня нет доступа в его покои без его согласия или просьбы.
        – Ну, в общем-то, я так и думал, – заметил Ассад. – А к вам вообще часто заезжают представители шведских властей?
        Пирьо нахмурилась.
        – Я не совсем поняла, к чему этот странный вопрос, совершенно не относящийся к делу.
        – Ясно. Скажу вам вот что – а вдруг Ату скрывает от вас и от властей кое-что, а вы и не подозреваете? Что угодно: уклонение от налогов, насилие в отношении женщин, проживающих в Академии, торговля краденым… Мало ли что может твориться за закрытыми дверями! Пока не проверишь, не узнаешь. Правда?
        Взгляд, направленный на них, выражал недоумение относительно сути разговора. При других обстоятельствах человек вспыхнул бы в ответ на необоснованную атаку, проводимую сейчас Ассадом. Причем независимо от того, виновен он или нет. Пирьо же продолжала невозмутимо сидеть за столом, глядя на полицейских так, словно они были ничтожнее кучи собачьего дерьма. Казалось, они были ей глубоко безразличны.
        – Одну минуту, – с этими словами женщина встала и вышла в коридор.
        – Ассад, что ты делаешь? Совершенно напрасно ты выбрал эту тактику, – прошептал Карл.
        – Я так не думаю. Я пытаюсь вызвать у нее стресс, а то она холодная как лед. Если она ведет себя подобным образом, то Ату тем более заартачится. И через час нам придется отправиться домой с пустыми руками. И какой в этом смысл? – также шепотом ответил Ассад. – Карл, ты сам уже признался. У нас в арсенале ничего на него нет. Ни свидетельств, ни доказательств. Нам необходимо создать стрессовую ситуацию для нее, а потом, несомненно, и для Ату, если он вообще соизволит при…
        Сначала Карл заметил тень, а затем эта тень опустила тяжелый резиновый молоток на голову Ассада.
        Мёрк хотел отпрыгнуть в сторону, но не успел, так как второй удар поразил его самого.
        За пару секунд взгляд его отметил, что женщина склонилась над ним и что-то забрала. Когда она поднесла к своему лицу небольшую деревянную фигурку, лежавшую прежде в его кармане, все вокруг резко почернело.

        Глава 49

        Пирьо всю трясло.
        Она прекрасно понимала, что совершает самую большую глупость в своей жизни. Слишком остро реагировала на реплики полицейских, тем самым загоняя себя в угол… И тем не менее она ни в чем не могла себя упрекнуть.
        Прямо за дверью, в диспетчерской с системой управления солнечной электростанцией, лежали без сознания двое мужчин, которые испортили самый драгоценный момент ее жизни. Без преувеличения. Два святотатца, вторгшиеся на заповедную землю ровно в тот миг, от которого зависела вся ее дальнейшая судьба. Возможно, одна крайность повлекла за собой другую. Всю свою жизнь Пирьо мечтала о великом будущем, и теперь до него было рукой подать. Эти двое не помешают осуществлению ее мечты.
        Но что ей делать дальше? Ведь тут не кто попало. Это не пара уязвимых или наивных девушек, которые запросто могут исчезнуть с лица земли. Тут двое полицейских, ведущих расследование, о масштабе которого ей было ничего не известно, как и о круге подозреваемых. И ей следовало непременно узнать обо всем, прежде чем оценивать степень опасности и вырабатывать дальнейшую линию поведения.
        Разумеется, их надо было остановить. Вопрос только – как.
        Пирьо обнаружила, что бордовые пятна уже вероломно выступили на предплечьях, кожу покалывало. Следствие мощного выброса адреналина и тревожного настроения, тут сомневаться не приходилось.
        Через час Ату закончит консультацию и придет к ней в ожидании объятий и проявлений радости с ее стороны.
        Через час.
        «Надо заставить их выложить начистоту, что меня ждет. Я должна узнать, сколько сюда прибудет человек и кто именно. Я должна понять, что именно им известно и скольким людям они успели об этом рассказать, – думала она. – А потом надо будет инсценировать несчастный случай. Из тех, которым дивятся, но в природе которых не сомневаются».
        Пирьо бросила взгляд на дверь в комнату с системой управления. Ее мучили спазмы в животе, а мужчины были крупными и сильными – каким же образом она могла нейтрализовать их при столь неравных весовых категориях? При более удачных обстоятельствах было бы логично убить их инструментом потяжелее резинового молотка. К примеру, разводным ключом. Однако раны окажутся слишком глубокими, и впоследствии их признают нанесенными третьим лицом, так что ключ не подходил.
        – Уф-ф, если б они не вели себя так настойчиво… – уныло пробормотала она.
        Они подступили к ней слишком уж нахраписто. И все пошло совсем не так, как надо. Она заранее продумала все возможные вопросы и свои ответы на них, которые запросто отразили бы любые подозрения. Существовало огромное количество способов, с помощью которых можно было ускользнуть от истины, особенно при обсуждении такого древнего дела. Но только если б легавые не были так напористы. Пирьо почувствовала, что полицейский-иммигрант способен даже пойти на крайности, к которым не прибегают служители порядка в цивилизованных странах. И еще она была уверена, что в ходе конфронтации с Ату они разобьют его в пух и прах. Если им это удастся, обнаружится вся правда о произошедшем, и тогда все будет потеряно в этот призванный стать чудесным день…
        Взглянув на деревянную фигурку, выпавшую из кармана полицейского-датчанина, Пирьо нахмурилась. Много-много лет назад кто-то потрудился и вырезал статуэтку человека, который только что посватался к ней. Сходство было потрясающим.
        «Каким образом она попала в руки полицейских? И почему оказалась у одного из них в кармане? – думала Пирьо. – Какова была их тактика? Как гром среди ясного неба, они рассчитывали швырнуть фигурку на стол перед Ату, надеясь, что вещица шокирует его и выведет из равновесия?»
        Она уже представляла себе их вопросы: «Вы станете отрицать, что статуэтка изображает вас? Вы станете отрицать знакомство с автором изделия, который наблюдал за вами с такого близкого расстояния и так пристально?»
        Они будут давить на него с помощью этой фигурки, и, возможно, им это удастся.
        Пирьо ни на секунду не сомневалась в том, кто являлся автором. Конечно же, эта тварь Альберта, что докучала Ату давным-давно. Она и создала своеобразную куклу вуду с целью приворожить его и запутать в сеть собственных условий и требований, из которой он не сможет выбраться.
        Да-да, Пирьо была уверена: статуэтка – дело рук этой сучки. Прекрасно, что они с Ату сумели вовремя высвободиться из-под ее чар и избавиться от нее. А иначе неизвестно, какие могли быть последствия.
        И чем больше размышляла она о том периоде, тем сильнее начинала ненавидеть тех, кто воскресил память об Альберте.
        Пирьо схватила деревянную фигурку и уже собиралась швырнуть ее на пол, но остановила взгляд на искусно вырезанном лице и соблазнительных губах. Франк словно предстал перед ней молодым, и это не могло не тронуть ее. Как же все просто и легко было тогда… А в итоге все-таки что-то пошло не так.
        Все из-за Альберты.
        Пирьо поднесла статуэтку к щеке и поцеловала ее в память о давно минувшей безгрешной эпохе.
        Услышав доносившийся из коридора звук, она положила статуэтку на стол.
        Стонал один из полицейских.
        В следующие секунды Пирьо решилась на радикальные действия.
        Оказавшись в комнате с электрооборудованием, она увидела, что оба мужчины все еще лежат, растянувшись на полу; иммигрант пытался приподнять голову. Он и будет первым.
        Пирьо выкатила бобину с неизолированным кабелем, опустила рукава рубашки до самых ладоней и сделала не меньше десяти оборотов кабеля вокруг рук араба, чтобы покрепче связать их. Затем втащила его на скамейку и привязала к сиденью. Сначала лодыжки, затем бедра. После чего прикрепила тело к одному из старых крючков для подвешивания мяса, торчавших из стены. Потом проделала то же самое со вторым полицейским. Несмотря на ощутимую разницу в габаритах, он оказался ненамного тяжелее первого, но тело его было совершенно обмякшим, так что задача оказалась не из легких, тем более что Пирьо чувствовала себя все хуже и хуже. Она на мгновение прислонилась к металлической стене, решив подождать, когда пройдет неприятное ощущение в районе диафрагмы. Затем кабелем связала два тела вместе и отошла назад, рассматривая результат своих действий.
        «В какой момент я ошиблась или не обратила на что-то внимания?» – размышляла она, прокручивая в голове сценарий развития событий.
        Конечно, можно было отслеживать местонахождение этих людей по сигналам, поступающим с их мобильных телефонов, но аппараты были изъяты и отключены. Оставалась еще их машина, которую Пирьо видела из окна; видимо, она стояла неподалеку на обочине шоссе. Но оставлять ее там было нельзя – слишком близко.
        Пирьо отыскала ключи в кармане главного и снова проверила, всё ли в порядке. Полицейские были крепко связаны, в комнату никто не придет. Электрик должен вернуться только через несколько дней, времени достаточно. Теперь – Нисикту, которая встретила непрошеных гостей. Но разве не сама Пирьо назвала ее «ценной»? Нет-нет, Нисикту безоговорочно поверит ей, что с мужчинами произошел несчастный случай.
        Иммигрант, кажется, приходил в себя – нельзя было терять время. Пирьо оценила расстояние до распределительной коробки и отрезала два куска кабеля длиной по три метра каждый. Одним из них она обмотала большой палец на руке иммигранта, вторым – левую щиколотку датчанина. Затем открутила крышку короба, куда сходились всевозможные провода от системы солнечных батарей. Сами того не желая, электрик и Ширли подсказали ей, каким образом организовать пытку, и даже натолкнули на возможность реализации более изощренного ее варианта. Если солнечный свет неинтенсивный, постоянный ток вызовет легкие покалывающие ощущения в теле того, через кого пропущен. Но чем ярче солнце, тем опаснее становится сила тока. И в конце концов полицейские погибнут.
        Кивнув, Пирьо нашла отвертку с резиновой ручкой в ящике с инструментами под скамейкой и ослабила два зажима, через которые ток подходил к инвертору. Постоянный ток аккумулировался здесь со всей системы солнечных батарей, и потому это было лучшим решением. Если солнечный свет станет хоть немного ярче, напряжение вырастет очень сильно.
        Пирьо взяла конец кабеля, обмотанного вокруг пальца иммигранта, и подсоединила его к плюсовому полюсу в распределителе, а провод, идущий от щиколотки второго полицейского, подсоединила к минусовому полюсу. В ту же секунду мышцы на лицах обоих мужчин напряглись, обе пары ног резко дернулись. Нога иммигранта сильно стукнула ее в пах, так что ей пришлось опуститься на колени.
        Пирьо схватилась за низ живота и посмотрела на своих жертв, которые сидели с открытыми глазами и дрожали мелкой дрожью. Все внутри ее кричало о том, что надо поскорее уходить отсюда.
        Ворвавшись в кабинет, Пирьо села за стол и застонала. Затем боль ушла. На мгновение на нее накатил страх, но она постаралась сконцентрировать мысли на том, что должно произойти в ближайшее время. Посмотрев на часы, снова поднялась.
        – Нисикту, я пойду подышу свежим воздухом минут десять, – предупредила она женщину, сидевшую на ресепшн. – На сегодня больше ничего особенного не запланировано, так что можешь идти к себе отдыхать. Я сама подам чай нашим гостям, когда вернусь.
        Они улыбнулись друг другу. Здесь ничто не предвещало проблем.

* * *

        Полицейский служебный автомобиль стоял на обочине в сотне метров от въезда в Академию и был виден издалека.
        Пирьо порылась в «бардачке», обыскала багажник и салон, но не нашла никаких намеков на суть расследования, которое привело их в Академию.
        Затем она перегнала машину в заброшенный переулок, обеспечив себе таким образом более уверенное ощущение контроля над происходящим. Если вдруг в ближайшее время сюда заявится подкрепление, она сможет заверить стражей порядка, что представители копенгагенской полиции поехали дальше, предупредив, что, скорее всего, вернутся.
        Пока те двое еще живы, надо во что бы то ни стало ограничить Академию от каких бы то ни было осмотров посторонними. А когда они погибнут, Пирьо еще подумает – инсценировать несчастный случай или просто избавиться от тел. В любом случае, к тому времени она успеет свинтить номерные знаки на автомобиле и позаботится о том, чтобы переправить машину в Польшу или в какое-нибудь другое сомнительное место. Она отдаст ее за гроши полякам или прибалтам, ошивающимся вокруг в поисках работы типа покраски зданий, если только те пообещают избавить ее от автомобиля навсегда. А там пускай прикрутят к ней номера с развалюхи, которая стоит в самой глубине хлева и собирает пыль, – эту колымагу уже явно не реанимировать.
        Пирьо вернулась на территорию Академии и взглянула на небо. Облака были все такие же плотные, но восточный ветер, кажется, гнал их прочь от берега.
        «Значит, скоро засияет солнце», – подумала женщина. Она направлялась к своему кабинету, массируя область диафрагмы. Что-то давно уже ребенок в ее животе не пинался.
        – Ну давай же, малыш, – шепнула Пирьо. – Наверное, ты притомился? Денек выдался сегодня непростой, мама тоже устала, – бормотала она. – Папа выбрал тебе имя, чем не повод для радости? А когда ты родишься, мы окрестим тебя в тот же день, когда с твоим папой свяжем себя узами в солнечном святилище. Великий будет день, козявка.
        Она сожмурилась от резкого ощущения дискомфорта, пронзившего ее насквозь. Это было очень неприятное чувство – словно какая-то часть организма выбилась из слаженной работы систем жизнеобеспечения.
        «Что-то идет не так», – подумала Пирьо, обливаясь потом. Придется отправиться в больницу в Кальмар на обследование. Но для начала надо все-таки понять, чему именно она противостоит. Пускай полицейские сперва ответят ей на вопросы, а потом она сможет спокойно уехать.

* * *

        Оба они сидели с трясущимися челюстями и напряженными мышцами и уставились на нее, едва она вошла.
        Иммигрант попытался что-то прошипеть в ее адрес, но его слова искажались сокращениями шейных мышц.
        Пирьо взяла отвертку и вытащила один из кабелей из распределителя. Головы обоих тут же безвольно упали на грудь.
        – Скажите спасибо, что солнце сегодня за облаками, – обратилась она к ним, когда те медленно приподняли головы.
        Затем посмотрела на окно на потолке и заметила, что взгляды мужчин обратились туда же.
        – Вы сумасшедшая, – сказал датчанин. – Вы можете убить нас.
        Пирьо улыбнулась. Он принимает ее за сумасшедшую? Боже мой, да он просто не представляет себе, что поставлено на кон. А ведь вся вселенная ожидала, когда из Академии разнесется призыв к объединению всех религий и созданию нового, бесконфликтного мира. Что мнили о себе эти два человечишки, препятствуя воплощению великой идеологии?
        Улыбка застыла на ее устах.
        – Что вам известно? – задала она первый вопрос, вновь воткнув кабель в клемму, от чего ноги мучеников опять дернулись, а торсы рывком откинулись назад. На этот раз Пирьо предусмотрительно держалась от них подальше. – Я прекрасно понимаю, что в данный момент эффект не особо впечатляет. Ощущение, наверное, напоминает скорее массаж внутренних органов, да? Ну ничего, подождите немного – солнце засияет на небе, и вы почувствуете себя хуже. Гораздо хуже.
        Она потянула кабель на себя, и головы пленников снова упали на грудь, но уже не так безвольно, как раньше. Реально ли привыкнуть к току небольшой мощности?
        – Что вам известно? – повторила Пирьо свой вопрос.
        Датчанин кашлянул несколько раз, прежде чем ответить.
        – Нам известно все, причем не только нам. Много лет назад ваш Ату сбил насмерть девушку. Но прошлое настигло его. Так что не делайте себе хуже, чем есть. Освободите нас, Пирьо. Мы…
        Она опять воткнула провод в распределитель, и вся сцена повторилась в очередной раз. Спустя несколько секунд Пирьо снова дала им передышку. Если они не расколются сейчас, другого шанса не будет.
        – Кто-то еще в курсе? – спросила она.
        Датчанин попытался кивнуть.
        – Естественно. Ату уже давно находится под подозрением. В ходе данного расследования погиб полицейский. Так что Ату посеял смерть и несчастье. Почему вы его защищаете? Он не достоин этого, Пирьо. Нет никакой причины…
        Он принялся хватать губами воздух, когда женщина вновь воткнула кабель в распределитель. На этот раз она зажала клеммы отверткой и повернулась к страдальцам спиной.
        Пусть их постепенно парализует. Они все равно не скажут ничего, что могло бы ее успокоить. Иммигрант вообще ни слова не произнес. Он только пялился на нее ледяными глазами, как будто собирался уничтожить своим взглядом. Нет, она поступила правильно.
        Пирьо подняла глаза и посмотрела на скользящие по небу облака. Выстрел боли снова поразил ее, на этот раз как нож, всаженный в живот. Ей показалось, что ребенок перевернулся в ее чреве резким рывком. Словно постоянный ток был пропущен через плод, а не через копенгагенских полицейских.
        Пирьо проковыляла по коридору к кабинету и, захлопнув за собой дверь, бросилась на кресло. Сделала несколько глубоких вдохов, чтобы восстановить пульс, однако это не помогло. Руки ее задрожали, кожа похолодела. Творилось что-то непонятное. Неужели такова психологическая реакция ее организма на то, что она собиралась предпринять? Пирьо не испытывала в связи со своим планом никакого стыда, и все-таки – не он ли был причиной ее теперешнего состояния? Получается, в ней просыпалась совесть? И следует ли воспринимать происходящее как испытание – или как наказание? Пирьо никак не могла поверить в случившееся. Боль в животе вновь стала нестерпимой, и женщина взывала к Гору, умоляя его избавить ее от испытания.
        – Я делаю это из лучших побуждений! – вопила она.
        Внезапно все прошло так же резко, как началось.
        Со вздохом облегчения Пирьо поднялась с кресла, но, к своему ужасу, обнаружила, что ноги не подчиняются ей.
        Она принялась массировать бедра, чтобы заставить ноги передвигаться, удивляясь ощущению теплой влаги, разлившейся по ягодицам и нижней части живота.
        И тогда она заметила кровь – на сиденье кресла и на белоснежном халате.
        Кровь теплой струйкой стекала по ее ноге и капала под стол.

* * *

        «Осталось немного». Только эти два слова четко формулировались в голове у Карла, остальное сознание было занято откликом на страдания тела. Поначалу было ощущение, что организм кипит, – похоже на покалывание в затекшей конечности, только в гораздо более серьезном масштабе. Но затем все группы мышц напряглись и застыли. Даже крошечные мышцы век и ноздрей оказались сведены судорогой и затвердели. Кажется, тело медленно тлело изнутри. Внезапно ритм сердечных сокращений разладился, в мозге произошло мгновенное короткое замыкание, легкие постепенно переставали реагировать на недостаток кислорода. И чем тоньше становился слой облаков на небе, тем быстрее росла сила тока и слова «осталось немного» приобретали пронзительное значение.
        Карл не замечал рядом с собой Ассада. Лишь на краткий миг он вспоминал, что они сидели привязанные друг к другу. Лишь на краткий миг он вспоминал, где находится.
        Неожиданно сила тока сократилась. Карл стал хватать воздух ртом, дыхание его стало глубоким. Электрические импульсы еще вызывали дрожь в теле, но это было ничто по сравнению с тем, что пришлось испытать ранее. Он беспокойно огляделся. В помещении было светло. Возможно, даже светлее, чем прежде. Что случилось?
        Вдруг Карл услышал стон.
        Он пытался обрести контроль над шейными мышцами, они все еще были твердые, как камень. С трудом повернув голову к Ассаду, он увидел серьезное лицо коллеги, искаженное болью.
        Вместо слов из горла Мёрка вырвался хрип, однако он все-таки совладал с голосовыми связками:
        – Ассад, что происходит?
        Тот ответил не сразу и слишком отрывисто:
        – Есть заземление… в стенке.
        Карл еще немного повернул голову. Сначала он не понял, что имеет в виду Ассад. Стена была сделана из какого-то металла, он сразу обратил на это внимание. Ну и что из этого?
        И тут Мёрк уловил слабый запах паленого мяса и попытался обнаружить источник этого запаха.
        Вдруг он заметил, что рука Ассада сильно дрожит. Карл поднял связанные руки к стене как можно выше и ткнул в металлическую плоскость большим пальцем, вокруг которого был обмотан кабель. От стены шел еле заметный дымок. Вот что за запах он учуял.
        – Ток… больше… не проходит… – простонал Ассад.
        Карл опустил взгляд на палец сирийца; большой ноготь на нем медленно приобретал коричневый цвет, а кожа совсем почернела. Смотреть на это было жутко. Исходя из познаний Карла о токе, Ассад жертвовал своим пальцем ради спасения их жизней. Теперь ток, идущий от всех солнечных батарей, аккумулировался в кабеле, обмотанном вокруг большого пальца Ассада, и уходил через него в металлическую стену.
        Ток ищет кратчайший путь в землю – кажется, именно эту фразу школьный учитель физики не уставал повторять на своих уроках?
        – Ассад, ты не можешь немного развернуть руку, чтобы кабель соприкасался непосредственно со стенкой? – осторожно спросил Карл.
        Помощник с усилием покачал головой.
        – О-о-ох, – прокряхтел он, когда облако в окне внезапно скрылось. На мгновение сильнейшая боль заставила его оторвать палец от металла. Карл тут же вжался головой в стену, руки сковало судорогой.
        Так продолжалось до следующего облака.
        Краем глаза он заметил, как Ассад вздрогнул, после чего ток оставил тело Мёрка в покое.
        Ассад буквально задыхался рядом с ним. На это было невыносимо смотреть. Долго это не продлится.
        Карл глубоко вздохнул.
        – Когда покажется солнце, убери палец от стены. Страдания закончатся… в одно мгновение, – услышал он собственный голос. Жутко было думать об этом, но что, если он окажется не прав? Если страдания не закончатся? – Но прежде чем ты это сделаешь, я должен узнать – почему…
        Карл на секунду задумался. Да хочет ли он знать на самом деле?
        – Узнать… о чем? – простонал Ассад.
        – Саид. Почему тебя так звали? Это твое настоящее имя?
        Между ними повисло молчание. Не надо было спрашивать.
        – Это… это в прошлом, Карл, – послышался слабый голос Ассада. – Конспиративная кличка… вот что это такое. Не думай… об этом… сейчас.
        Мёрк уставился в пол. Тени приобрели более резкие очертания.
        – Солнце выходит. Убирай палец, Ассад, слышишь!
        Тело коллеги сотрясалось, но Карл не ощутил никаких изменений. Значит, Ассад не слушал его.
        – Давай же, Ассад. Убирай!
        – Я… справлюсь, – прошептал сириец почти беззвучно. – Я уже… делал… это… раньше…

        Глава 50

        Пирьо наклонилась к столу и схватила телефонную трубку. Если «Скорая» приедет сразу, она окажется в гинекологическом отделении больницы Кальмара через сорок пять минут.
        «Если Ату сможет поехать со мной, все будет хорошо», – подумала она. И даже улыбнулась при этой мысли. Но неприятное ощущение вновь пронзило ее насквозь.
        – О нет, что там такое происходит? – простонала Пирьо, когда очередной болевой спазм заставил ее откинуться на спинку кресла.
        Она инстинктивно опустила глаза – кровотечение усилилось.
        На несколько секунд ее охватила сильная дрожь, а затем тело расслабилось, все ощущения исчезли. Осталось только чувство опустошенности. Учащенное сердцебиение, сокращения матки, все импульсы, сигнализирующие об общем состоянии организма, – все прервалось мгновенно.
        Пирьо заплакала. Когда-то по детской наивности она упрашивала маму любить ее так же, как сестер, но как тогда, так и теперь, понимала, что слезы напрасны и плачем ничего не добьешься. У судьбы свой план, и остается лишь покориться, каким бы чудовищным и несправедливым он ни казался. И теперь Пирьо прониклась осознанием этого факта. Вдруг ей стало совершенно безразлично происходящее с ее организмом. Крошечное существо в ее чреве решило, что их пути отныне разойдутся. У нее начались преждевременные роды, но воды всё не отходили, так как ребенок был уже мертв, и без чужой помощи его было не извлечь. Она точно знала это.
        Пирьо уставилась на телефон отсутствующим взглядом.
        К чему звать на помощь? К чему спасать свою жизнь? Все уже потеряно. Ведь она больше не сумеет заставить Ату оплодотворить ее. У нее никогда не будет ребенка, который продолжит их дело, – к чему же жить дальше? Обещание Ату об их слиянии на святилище никогда не сбудется, с учетом всех обстоятельств.
        А еще и полицейские на электростанции… Если ее положат в больницу, она не скоро получит возможность унести тела оттуда. Электрик обнаружит трупы, когда спустя несколько дней придет проверять оборудование… Пирьо затряслась всем телом. Даже порывистые финские ветры, и те не промораживали ее до такой степени.
        От отчаяния у нее опустились руки. Она переживала не за свою судьбу, но за судьбу Ату. Обнаружив тела, полиция вычислит все взаимосвязи, раскрытия которых нельзя было допускать. Однажды они наткнутся на Ширли, и им с Ату придется ответить за свои деяния.
        А потому оставался лишь один выход: она в очередной раз пожертвует собой ради Ату, на этот раз поставив на кон собственную жизнь. Изложит всю историю в письменном виде, прежде чем умрет от потери крови. Возьмет всю вину на себя. За все. И люди, находящиеся в комнате с системой управления солнечными батареями, не смогут ничего опровергнуть. Ибо их ожидает та же судьба, что и ее. Они сами сделали выбор и слишком сильно приблизились к истине.
        В течение продолжительного времени Пирьо с нежностью смотрела на деревянную фигурку, которую принес с собой полицейский. Затем ласково поцеловала ее и принялась печатать.

* * *

        «Карл, не надо паники. Отвлекись от боли и воспользуйся временем, которое еще есть в твоем распоряжении».
        Мёрк оглядел комнату, несмотря на болезненные отголоски последней волны тока, вызвавшей сильные судороги в руках и ногах. Самой большой угрозой сейчас являлось то, что Ассад не сумеет удерживать палец прижатым к стене. И как только это случится, в тот же миг их тела толчком отбросит назад. Карл прекрасно понимал, чем все закончится. Сейчас он боялся не смерти. Он боялся, что смерть будет долгой. Что ток, который пойдет по пальцу Ассада, затем сквозь их тела и выйдет из левой щиколотки самого Карла, не убьет их, не причинив жутких страданий. Ужасающие картины казни на электрическом стуле, кровоточащие глаза жертвы, тела, дергающиеся от сильнейших судорог, – все это стояло у него перед глазами. Он уже почувствовал, что такое кипение мозга, да и сердце в любую секунду могло не выдержать.
        Но каким образом возможно избежать этой участи? Существовал ли хоть какой-то способ избавиться от пут, которыми эта дьяволица так прочно связала их друг с другом? Кабель был очень крепким, крюки на стене за их спинами – очень мощными. Положение, в котором они сидели, лишало их возможности занять более выгодную позицию и уж тем более освободиться.
        – Когда… когда… когда мой палец догорит, – простонал Ассад, – кабель упадет прямо на меня, если… я… не сумею отбросить его на пол.
        Карл хотел ответить, но мышцы горла были так напряжены, что ему не удалось издать ни звука. От сознания того, что он лишен теперь даже голоса, на глаза наворачивались слезы.
        «Нельзя плакать», – подумал Мёрк. Влага на лице никак не поможет в данных обстоятельствах.
        «Я помогу тебе, когда это произойдет, Ассад. Мы будем крутиться изо всех сил, пока провод не упадет на пол», – хотел сказать он, но смог лишь кивнуть.
        «Почему вообще предохранитель не плавится? Или его попросту нет?» – пришло в голову Карлу. Он отклонился назад и посмотрел на нижнюю часть аккумуляторов и на управляющую панель. Именно туда женщина прикрутила концы кабелей. Была бы у него хотя бы одна свободная рука! Хотя бы ладонь! Тогда…
        Он резко обернулся к своему товарищу, услышав жуткий звук. Палец Ассада зашипел. Лицо его стало белее, чем у альбиноса. Но он все еще держался.

* * *

        Пальцы Пирьо застыли на клавиатуре, вид у нее был совершенно отсутствующий. Ее охватило полнейшее бессилие – слишком много всего сразу навалилось на нее.
        В конце абзаца на мониторе громоздились сотни букв «н». Видимо, палец на несколько секунд задержался на соответствующей клавише.
        Она принялась стирать лишние знаки.
        «Скоро придет Ату, надо все закончить к его приходу», – подумала Пирьо и в ту же секунду услышала, как хлопнула дверь.
        В сердце кольнуло, едва она уловила аромат возлюбленного. Если б не эти двое полицейских, следующее мгновение стало бы самым восхитительным в ее жизни. Она почти почувствовала объятия и ласки, которых никогда не будет между ними. И, самое жуткое, представила себе улыбку младенца, появления которого на свет они оба ждали с таким нетерпением, и услышала взрывы детского смеха, которые им теперь не услышать никогда.
        Пирьо едва не потеряла сознание от отчаяния, охватившего ее при виде сияющего Ату. Он был одет во все желтое – узкие брюки и рубашка-поло – и напоминал молодую звезду эстрады. Она попыталась улыбнуться ему, но лицевые мышцы не подчинялись ей.
        «Он не видит крови. Передняя панель стола закрывает нижнюю часть моего тела, и это хорошо», – подумала Пирьо.
        – Как приятно на тебя смотреть, Ату, – сказала она и попыталась приподнять руку, чтобы дотронуться до его ладони, но у нее не хватило сил. – Я тут как раз заканчиваю одно дело, – пояснила женщина. Ей даже удалось изобразить легкую улыбку. – Всего пять минут, и я буду готова.
        Ату подошел ближе и склонил голову.
        – Пирьо, что-то случилось? – Естественно, он заметил, что что-то не так.
        Ату инстинктивно бросил взгляд на стол и обнаружил деревянную фигурку, лежавшую рядом с рукой Пирьо. Он вздрогнул, улыбка сразу исчезла с его лица. Реакция оказалась красноречивой – Ату словно подвергся удару с неожиданной стороны. Его взгляд, выражающий одновременно сомнение, недоумение и шок, метался между фигуркой и глазами Пирьо. Затем он схватил статуэтку и поднес ее вплотную к своему исказившемуся лицу – казалось, один ее вид вызывал у него физическую боль.
        – Мне знакома эта работа, – признался Ату, готовый приступить к выяснению тревожащих его вопросов. – Откуда она взялась у тебя? – спросил он с некоторой претензией.
        В следующий миг Пирьо отчетливо ощутила последствия большой потери крови – силы покидали ее, клетки организма испытывали недостаток в кислороде. «Ты должна сосредоточиться на четкости речи, Пирьо. Говори медленно, иначе во рту образуется каша из слов», – приказала она сама себе.
        Женщина улыбнулась глазами, хотя это далось ей нелегко.
        – Ах, Ату, ты уже видел эту фигурку – удивительно!.. Но давай все-таки поговорим о ней позже. Я должна кое-что доделать.
        – Что, сюда приходил Бьярке? – удивился он.
        Пирьо нахмурилась. Что он имел в виду?
        – Я не знаю никакого Бьярке, – ответила она, чем, судя по всему, вызвала у Ату раздражение.
        – Но должна знать, раз эта фигурка оказалась у тебя.
        Она медленно покачала головой. Сердце заработало интенсивнее, стараясь насытить тело кислородом.
        Ату никак не мог понять, что происходит.
        – Я помню – ее вырезал юноша с Борнхольма. – Он нахмурился. – Он хотел подарить ее мне, так как был влюблен в меня, по его собственным словам.
        Настал черед Пирьо удивляться.
        – Понятия не имею, о ком ты говоришь. Ты никогда ничего не рассказывал мне об этом.
        – Ответь же, Пирьо, что делает здесь эта вещица. Это простой вопрос. Не я принес ее сюда, потому что я отказался принять этот подарок. Этот парень стал для меня настоящим наваждением, мне было неприятно находиться рядом с ним. Пожалуйста, не надо отрицать, что он здесь был.
        – Подожди пять минут, Ату, – теперь голос ее звучал настойчивее. Если она хочет спасти Академию и Ату, то должна дописать признание.
        – Чем это таким важным ты занята?
        Он собирался обойти стол и посмотреть на текст на экране, но она остановила его.
        – Ну хорошо, я скажу! Ату, я возьму всю вину на себя, и ты не помешаешь мне это сделать, понятно? Я напишу, что это я во всем виновата!
        Ату смотрел на нее взглядом, кого она никогда у него не наблюдала. Недовольство – вот что в первую очередь пришло в голову Пирьо при встрече с этим взглядом. В то же время он мог выражать и отвращение. Какое может быть отвращение? Неужели он не понял, что она жертвует собой ради него?
        – А что я такого сделал, Пирьо? И при чем тут эта фигурка? Или ты таким образом хочешь сказать мне, что жалеешь о только что данном мне обещании? Я вообще ничего не понимаю.
        Она хотела взять его за руку, но не решилась наклониться вперед из страха потерять сознание. Сейчас ей нельзя было терять сознание.
        – Ты убил Альберту, – тихо произнесла женщина.
        – ЧТО я сделал?! Альберту?!
        – Да, девушку, с которой ты встречался на Борнхольме.
        Она рассчитывала, что Ату испытает шок. Что на его лице выразится потрясение от того, что его тайна раскрыта. Однако Пирьо никак не могла предугадать, что он отпрянет к стене, словно опасаясь, что не устоит на ногах.
        – Альберту?! Альберта мертва? – Несколько раз сглотнув, он застонал.
        Почему Ату сделал вид, что не знал об этом? Неужели он настолько циничен?
        – Не понимаю, почему ты притворяешься, как будто не в курсе. Ведь ты лучше, чем кто-либо другой, знаешь о том, что произошло. Поэтому ты и решил уехать с Борнхольма. Так почему не признаться, что так все и было?.. Что с тобой? Ты весь побледнел, Ату. Что происходит?
        Он все еще стоял у стены, словно пребывал в совершенно ином мире, нежели Пирьо, со своей правдой и своим языком, и это разозлило ее. В их отношениях столько лет царило молчание – и вот когда наконец обнаружилась правда, он продолжает молчать… Она не рассчитывала на такое поведение. Не думала, что он настолько малодушен.
        – Ату, ты меня разочаровываешь. Тогда я спасла тебя. Я прикрывала тебя, когда ты сбил ее. Ведь я вычислила это в тот самый день, когда мы покинули остров. Или ты думаешь, я могла не обратить внимание на то, как много ты говорил о ней? Да ты вообще не мог говорить ни о ком другом на протяжении двух недель! Наверное, ты понятия не имел о том, как это больно. И все-таки мне было больно. И вот я услышала по радио, что ее нашли мертвой. Ее тело отбросило на дерево в результате столкновения. И это случилось утром за два дня до нашего отъезда с острова. И я сразу просекла, что это твоих рук дело, Ату, и что тебя разыщут, если я ничего не предприму. Они искали автомобиль по всему острову, ты ведь и так это знаешь. И вдруг я обнаружила в «Фольксвагене» доску со следами крови…
        – Не понимаю, о чем ты говоришь. Это же полный бред. Я никогда и не догадывался об этой истории, к которой ты пытаешься меня приплести. Я не знал о том, что Альберта погибла. И если это действительно так, мне очень и очень жаль. И что это за доска, о которой ты упомянула?
        – Я и об этом должна тебе рассказывать?! Табличка, висевшая над нашим домом в Элене, само собой! «Свод небес»! Ты сам сделал ее, так что не говори, что не помнишь!
        – Нет, конечно, я ее помню. Я поцарапался винтами, когда мы с Сёреном Мёльгордом снимали ее, поэтому она и оказалась испачкана кровью. И что там было с этой доской? И какое она имеет отношение к Альберте?
        Ату являлся настоящим асом в области манипулирования людьми, но неужели он рассчитывал и ей запудрить мозги?
        – Это правда? Она мертва? – переспросил мужчина.
        Какая патетика… Пирьо стиснула зубы. За свою жизнь она встречала достаточно сопротивления. Уж мог бы он по крайней мере проявить честность в этот момент!
        – Ты прикрепил эту табличку к переднему бамперу «Фольксвагена» и именно ею подбросил девчонку на дерево в момент столкновения. Но не волнуйся – я избавилась от этой улики. Я сожгла ее, Ату. И ты должен быть благодарен мне за это.
        В тот же миг отчаяние и гнев в его взгляде сменились на ледяной холод.
        – Я в ужасе от того, что ты говоришь, Пирьо. Мягче не скажешь. – Вдруг лицо его прояснилось, он улыбнулся. – А-а-а, так это проверка… Ты меня испытываешь. Такая игра. Но только откуда у тебя статуэтка, Пирьо? Ты давно уже готовилась мне ее показать?
        Он бросил фигурку на стол.
        Неужели этот человек не понимает, какой опасности сейчас подвергается?
        – Ату, исчезни! Спрячься где-нибудь, они разыскивают тебя, – сказала Пирьо слабеющим голосом. Она не могла не предупредить его.
        – Кто меня разыскивает?
        Ату продолжал стоять на месте и улыбаться как ни в чем не бывало. Кажется, он не поверил ей?
        Она глубоко вдохнула.
        – Полицейские, которые привезли фигурку, вот кто. Полиция разыскивала тебя все эти годы. Они знают, что это сделал ты. Но я возьму вину на себя. А ты просто исчезни. Все равно все потеряно.
        – Я ничего не понимаю. Какие полицейские?
        Теперь он перестал улыбаться.
        – Я прекрасно помню, когда ты начал разговоры о том, что хочешь остаться на острове из-за Альберты. Ты был прямо-таки одержим ею, она терзала тебя. Возвращаясь домой, ты был сам не свой. Твои отношения с ней были совсем не такими, как с другими женщинами, и меня это испугало. Но, слава богу, ты осознал, что это вступает в противоречие с твоими представлениями о будущем, а также с нашим договором. Это противоречило всему.
        – Да-да, я помню наш спор, помню твою ревность, Пирьо. Ревность всегда являлась твоей основной слабостью. Но я пообещал тебе тогда освободиться от Альберты, – и я так и поступил, но только вовсе не тем способом, о котором ты только что говорила. Я уже не уверен, за кого ты меня принимаешь и что думаешь обо мне, Пирьо. Я вообще тебя не узнаю. Я никогда не посмел бы отнять жизнь у человека – уж лучше убить самого себя.
        Он приложил руку ко лбу и стоял так, балансируя между немыслимыми предположениями и окружающей действительностью.
        – Когда это случилось с Альбертой?
        – Я уже говорила. За два дня до нашего отъезда.
        – Какое-то безумие… – Ату стукнул по лбу кулаком, словно чтобы утрясти мысли у себя в голове. – То есть через день после нашего разрыва. Она плакала, я тоже плакал… и все-таки я сделал это, можешь быть уверена. Позже я пожалел, но было уже поздно.
        Пирьо зазнобило. Ноги тряслись. Губы дрожали. Ей было сложно сосредоточиться. Что он сказал? Пожалел? Пожалел о чем?
        – Но где же тогда ты был тем утром, за два дня до того, как мы сбежали с Борнхольма? – спросила она.
        – Сбежали? Мы не сбегали. Просто не собирались оставаться там дольше. Я сделал все, ради чего там находился, ты прекрасно это знаешь.
        – А где ты был?
        – Да разве ж я теперь вспомню? Мне было тоскливо – вероятно, я, по своему обыкновению, взял солнечный камень и отправился куда-нибудь медитировать.
        – На бампере тоже была кровь. Много крови.
        – Судя по всему, от лисы, которую сбил Мёльгорд. Я ведь и про это тебе тогда рассказал.
        Да, Ату настаивал на такой версии, но что еще он мог сказать ей?
        – Ты говоришь, сюда прибыли двое полицейских, которые привезли фигурку. Что они хотели? И где они находятся сейчас?
        Пирьо прикрыла глаза. Как же она устала!
        Ату то кивал, то мотал головой. Внутри у него явно было неспокойно. Может, он надеялся избавиться от всех проблем силой мысли? Но почему бы ему просто не улизнуть?
        Взглянув на экран, Пирьо стала стирать дальше лишние буквы. Она чувствовала – время уходит безвозвратно.
        Внезапно освещение комнаты изменилось. Так вот как умирают? Окружающий мир становится вдруг светлым и теплым? Она медленно повернулась к окну. Яркий мерцающий свет заставил ее моргнуть. Солнце выходило из облаков. Какая же красота!
        Краем глаза она заметила, что Ату вновь взял деревянную фигурку в руки.
        – Это он, – прошептал он. – Конечно. Вот кто сделал это.
        Ату выглядел чуть ли не напуганным. Поразившая его догадка была похожа на правду, но являлась ли она правдой на самом деле?
        – Бьярке был талантливым скаутом. Он проникся моими заботами, и я позволил ему помогать мне в раскопках. В Кнархое. Там, признавшись мне в любви, он и решил подарить мне эту вещицу. Естественно, я отказался. Я предупредил его о нашем скором отъезде, и тогда он обвинил в этом Альберту. Теперь я вспомнил… О боже, тогда невозможно было заподозрить ничего ужасного!
        Пирьо была потрясена. Она не знала, чему верить.
        – Я расстался с ней – и с тех пор никогда ее не видел.
        Пирьо почувствовала, как по лицу ее разливается благодатное тепло. Солнце сияло во всю мощь, кабинет словно осветился мощными прожекторами. Открыв рот, женщина попыталась затолкнуть в легкие побольше воздуха. «Теперь-то наши гости точно погибнут, настолько ярким стало солнце», – подумала она. В следующий момент мышцы горла расслабились, подбородок упал на грудь, дрожь унялась. Телу не хватало энергии даже на самые мелкие движения.
        Пусть все так и было, как говорит Ату, – и что тогда?
        Если это действительно так, знай она об этом раньше, не случилось бы столько жутких вещей.
        В следующие секунды Пирьо оценила возможные последствия для себя. Вполне похоже на правду.
        Если Ату никого не убивал, как смогла сделать это она сама? В таком случае она всю жизнь жила во лжи, действовала в соответствии с ложью и заставляла других людей расплачиваться за эту ложь. Она убила трех женщин… да, даже четырех, если считать Ширли. Ревность и недопонимание ситуации поглотили ее, буквально сожрали изнутри.
        Вдруг раздался рев – неужели этот звук издало ее тело? Она не могла сказать наверняка.
        Ату куда-то пропал. Послышался какой-то грохот. Ату крикнул что-то. Пирьо открыла глаза. С экрана на нее по-прежнему смотрели строки с единственной буквой – «н». Оставалось дописать несколько предложений.
        – ЧТО ТЫ НАТВОРИЛА?! – прогремел голос Ату из диспетчерской.
        Монитор мигнул несколько раз.
        Пирьо откинулась на спинку кресла. Она перестала чувствовать собственные конечности.
        – Ненормальная!
        Ату внезапно оказался рядом с ней и рычал прямо ей в ухо.
        – Они без сознания, но еще живы. Твое счастье, – кажется, так он сказал.
        Схватив со стола телефонную трубку, он в спешке принялся набирать номер. Пирьо расслышала слова «полиция» и «Скорая».
        – Теперь ты и впрямь навлекла на меня подозрение в том, что совершил Бьярке, ты хоть понимаешь?
        Пирьо попыталась кивнуть. Ату выдвинул ящик и вытащил из него все деньги.
        – Пирьо, ты повергла в прах весь мой мир, ты понимаешь? Дело моей жизни будет уничтожено, если я не уговорю Бьярке признаться в содеянном.
        В данный момент она хотела лишь, чтобы он ее обнял. Чтобы попрощался и держал ее за руку до самого конца. Но Ату даже не смотрел на нее.
        – Тебе придется расплачиваться за свои деяния, Пирьо, – с этими словами он повернулся к ней спиной. – Я непременно потребую для тебя наказания. А пока у меня есть кое-какие дела.
        Это была последняя фраза, которую он произнес перед уходом.
        А самыми последними звуками, которые она услышала, прежде чем окончательно сдаться, были отчаянные крики, доносившиеся со двора:
        – ПОЖАР! СКОРЕЕ, ПОЖАР!..

        Глава 51

        Очнувшись, Карл обнаружил, что лежит лицом на цементном полу. Все его тело пульсировало и гудело, сердце колотилось. К горлу подкатывала тошнота, Мёрк даже не удержался и рыгнул.
        – Что случилось? – спросил он.
        Затем его вырвало. Никто так и не ответил. Карл посмотрел на собственное туловище: руки лежали на полу и все так же тряслись, но уже не были связаны. Он обратил внимание на то, что петли размотанного кабеля занимали почти всю поверхность пола вокруг. На некотором отдалении также на полу валялись клещи-«кусачки», а дверь в коридор была распахнута настежь.
        – Ассад, ты здесь? – спросил он дрожащим голосом.
        – Пирьо, куда ты смотришь?! Там ведь настоящий пожар!! – по-шведски кричал кто-то на улице. Еще кто-то визжал. Из кабинета доносились звуки торопливых шагов.
        – Только ничего не трогайте! – скомандовал мужской голос. – Она мертва!
        Визжание стало громче и надрывнее.
        – Помогите, – пытался прокричать Мёрк, но у него не получилось заглушить шум. Он попробовал приподняться, но не сумел.
        Какой-то темный силуэт загородил свет, льющийся из кабинета, потом Карл услышал звук приближающихся шагов.
        – ПОМОГИТЕ! – заорал он снова, ощущая, как слабеют мышца за мышцей. Его бросило в жар, когда кровь прилила к голове. Затем тело пронзила сильнейшая боль, словно все вены и артерии засорились и перестали пропускать кровь.
        В комнату кто-то вошел – и тут же закричал:
        – На полу в диспетчерской лежат двое мужчин! Им плохо, ноги связаны!

* * *

        В последовавшие за этим минуты Карла перетащили в другую комнату, и кто-то, опустившись рядом на колени, принялся делать ему искусственное дыхание, в то время как его ни на секунду не покидал страх за товарища, находившегося без сознания.
        С улицы доносились крики, что срочно нужны вода и огнетушители. Безуспешно пытались отыскать Ату.
        Говорили, что фигура, застывшая в кресле у письменного стола, – это Пирьо и что она мертва. Кто-то накрыл ее скатертью, прежде лежавшей на столе перед входом в кабинет. Видимо, это сделала Нисикту; она была в высшей степени потрясена и стояла теперь неподалеку, бледная и рыдающая.
        Несколько человек стояли рядом, не предпринимая никаких действий, и просто наблюдали за происходящим. Эти оцепеневшие мужчины и женщины в белых одеждах догадывались – сказка закончилась. Судя по всему, они не понимали, что происходит.
        – Взгляни на его руку, – прошептал один из оказывающих помощь мужчин, показывая на сильно обгоревшую руку Ассада с обугленным большим пальцем.
        Карл с благодарностью наблюдал за людьми, работавшими с его помощником. Несомненно, они знают, что делают, а потому – Бог им в помощь.
        – Он справится, – сказал второй. – Сердце бьется быстро и тяжело, но оно бьется.
        Карл сделал глубокий вдох. Только б они не оставляли Ассада, а он-то справится.
        Он отхлебнул воды из стакана, поданного ему какой-то доброй душой, но совершить глотательное движение оказалось непросто. На мгновение ему пришлось придерживать голову, так как она все время непроизвольно отворачивалась в сторону. Левый локоть болел так, как будто его разрезали. Легкие выделяли слизь, как во время воспаления. И все же, несмотря на боль и дискомфорт, он выжил – и знал, что поправится. Уже спустя десять минут ему полегчало.
        Ассад спас ему жизнь.
        Лишь бы теперь спасли самого Ассада.

* * *

        Звук сирены послышался задолго до того, как спецмашины подъехали к зданию. «Скорые», полиция, пожарные – на уши был поднят весь набор служб быстрого реагирования.
        Карл уже стоял на ногах и, насколько ему позволял голос, излагал свою версию случившегося. Двое шведских коллег занимались тем временем проверкой их с Ассадом личностей по служебным удостоверениям. Вот бы они наткнулись на Ларса Бьёрна, пусть испытает шок!
        Положенный на диван Ассад издавал невразумительные звуки, но после того, как врач «Скорой» сделал ему какую-то инъекцию, он резко проснулся и в недоумении уставился на толпу людей вокруг. Увидев Карла, слегка улыбнулся. Мёрк едва не расплакался.
        Спустя четверть часа, когда врач аккуратно перебинтовал Ассаду руку и обработал локоть Карла, оба героя уже знакомились с предварительным полицейским отчетом.
        Их обнаружили на полу в диспетчерской со связанными кабелем ногами, с повреждениями различной степени тяжести. Кто отключил их от тока, было неизвестно, но вряд ли это сделала женщина, погибшая в соседней комнате от потери крови.
        Врач посчитал необходимым поместить их в больницу Кальмара на обследование, однако, судя по всему, им удалось избежать угрожающих жизни травм. Правда, с высокой долей вероятности большой палец на руке Ассада придется ампутировать. Сириец выслушал это сообщение на удивление спокойно.
        «Он еще не совсем оправился от шока», – решил Карл, положив ладонь на плечо товарищу. Он не мог выразить словами своей признательности Ассаду за то, что тот пожертвовал собой. За перенесенную боль.
        – Спасибо.
        Подобная благодарность прозвучала чересчур убого.
        Ассад кивнул.
        – Я же и ради себя старался, Карл. Так что не воображай о себе слишком много.
        Их попросили подтвердить, что погибшая женщина оглушила и связала их в диспетчерской. Затем приехали криминалисты и засняли место происшествия на фотоаппарат; судмедэксперт выдал предварительное заключение о смерти, отметив, что женщина умерла от потери крови в процессе преждевременных родов. Приложив к ее животу стетоскоп и послушав несколько секунд, он покачал головой. Ребенок тоже погиб.
        Работники «Скорой» уложили тело на носилки и унесли в машину.
        На кресле и под столом оказалось действительно огромное количество крови. Непостижимо, как столько крови могло умещаться в таком некрупном теле.
        – Она призналась в покушении на вас; вот, полюбуйтесь, – сообщил один из местных полицейских и показал на экран.
        Карл прочитал. Текст был написан на шведском языке и вселял ужас.
        – Что там написано, Карл? – с трудом выдавил из себя Ассад. – Я в шведском не силен.
        Мёрк кивнул. Конечно. Разве можно было требовать знания шведского языка от человека, который еще шестнадцать лет назад и по-датски-то ни одного слова не знал?
        – Тут написано: «Я признаюсь в своих деяниях. В диспетчерской я убила двоих полицейских. Я убила Ванду Финн. Она погребена в Гюнге Альвар, примерно в восьмистах метрах от окончания тропинки, сто метров направо. Я толкнула немку под автомобиль у паромного порта в Карлскроне. Ее звали Ибен. Я утопила Клавдию, которую обнаружили в Польше. Не помню их фамилий. Все началось с Альберты, с которой Ату, его тогда звали Франк, на Борнхольме…» Затем следует множество букв «н» и несколько пробелов, после чего признание обрывается. Видимо, когда она потеряла сознание, ее палец продолжал находиться на клавиатуре.
        Карл показал на клавишу «н» на клавиатуре – она находится прямо над пробелом.
        – А где Ату? – спросил он у присутствующих.
        Все только пожимали плечами. Кажется, крыса бежала с корабля.
        – Его машины нет, – заметил кто-то.
        Значит, он решил улизнуть, прежде чем мосты окончательно сгорят.
        – Мне кажется, своим побегом Ату лишь подтвердил свою вину. Причем он уносит ноги, когда его «избранная» медленно умирает, а здание неподалеку пожирает огонь, – поделился своим мнением Карл.
        – Да, но то, что она пишет… можно истолковать по-разному, – изрек Ассад.
        Мёрк кивнул:
        – Можно. Быть может, она пытается обвинить его в гибели Альберты, здесь это непонятно. Мы ведь не знаем, что ею двигало. Возможно, она была сумасшедшая. Однако тот факт, что он сбежал, оставив свою подругу и дело всей своей жизни на произвол судьбы, говорит сам за себя.
        – Тогда нам придется найти его, так?
        Карл снова кивнул. Но где? И когда? Сейчас их отвезут в больницу. Травму Ассада нельзя оставлять без внимания. Сириец сделал пару шагов – настоящий зомби, ни дать ни взять. Конечности еле сгибаются, любое движение явно причиняет адскую боль, точно так же, как и у самого Карла. А рука… лучше было даже не думать об этом.
        – Мы объявим в розыск Ату Абаншамаша Думузи и его автомобиль, – сообщил сотрудник шведской полиции в гражданском облачении.
        – Хорошо. Знаете, нам придется поискать мобильные телефоны и ключи от машины, – предупредил Карл. – Иначе…
        – Пусть другие займутся поиском, сейчас не время вам этим заниматься, – перебил врач. – Перед зданием вас ожидают две «Скорые».

* * *

        На площади, окутанной клубами дыма и пара, стояло огромное множество машин с синими мигалками и людей в униформе. В небо поднимались черные облака, уже отнесенные ветром на порядочное расстояние, но, по словам главы команды, огонь удалось локализовать.
        Карл посмотрел на тело, которое всего полтора часа назад принадлежало счастливой улыбающейся женщине в накинутом на плечи плаще Ату и с солнечным камнем в руках. Мертвое белесое лицо еще не успели прикрыть, и множество женщин и мужчин в белых одеждах толпились вокруг нее с совершенно растерянным видом и плакали.
        Из здания, охваченного огнем, вытащили носилки. Люди перешептывались и, хватаясь за головы, в недоумении наблюдали за происходящим. Вдруг несколько из них почти одновременно воскликнули:
        – Ширли!
        Женщина, которую вынесли из пожара, была жива. Рядом с носилками шел человек, в одной руке держа капельницу, а второй прижимая к лицу пострадавшей кислородную маску. Несколько раз она пыталась протянуть руку к людям, мимо которых ее проносили, и прикоснуться к ним. Не все отвечали на ее порыв, и все же несколько человек успели мимоходом дотронуться до ее пальцев.
        – Положим ее в первую «Скорую», а тело пускай едет во второй. Датских полицейских отвезут в больницу на машине спасателей, – распорядился командир.
        Пострадавшую поместили рядом с мертвой. С нее сняли маску и таким образом предоставили возможность говорить. Женщина кашляла, но, судя по всему, была вполне в состоянии отвечать на вопросы. Вскоре к ней подошел человек из бригады спасателей и занялся удалением пепла из ее глаз. Волосы ее были все в саже, как и кожа. Все черным-черно. Невероятно, что ей удалось выжить в таком кошмаре. Вероятно, ее вытащили из ада в последний момент.
        Лежа на носилках, женщина выглядела невероятно грустной. Возможно, она уже и не надеялась выбраться из пожара. По крайней мере, явно еще не оправилась от пережитого шока.
        Вдруг она повернулась лицом к стоявшим рядом носилкам и попыталась сфокусировать взгляд. Несколько раз моргнула, прежде чем сумела разглядеть, что находилось перед ней. В тот же миг последовала странная, гротескная реакция с ее стороны. Карл никогда не забудет об этой секунде.
        Глядя на труп, эта женщина рассмеялась. Она хохотала настолько безудержно и громогласно, что все люди, присутствовавшие на площади, оцепенели.

        Глава 52

        Пятница, 16 мая, и суббота, 17 мая 2014 года
        Мнение врачей из больницы Кальмара было совершенно однозначным: Ассаду предстояла ампутация большого пальца на левой руке. Но сириец отказался. Он заявил, что все восстановится, а если необходимо будет это сделать, то он наберется мужества и сам отрежет себе палец. Карл оторопел от этой мысли и бросил взгляд на покалеченную руку товарища. Если из этого абсолютно обугленного недоразумения когда-нибудь восстановится полноценный палец, значит, у Ассада налажена прекрасная связь с высшими силами.
        – Ты уверен? – уточнил Мёрк, показывая на мраморные окружности, проступившие на коже чуть выше запястья.
        Араб не колеблясь подтвердил свое решение. Он заверил, что прежде ему уже доводилось иметь подобные ожоги. И тогда ему удалось восстановиться самостоятельно.
        Врач без утайки рассказал ему о том, что произойдет, если на месте повреждений разовьется гангрена, а затем проинструктировал о мерах предосторожности в столь безрадостной ситуации.
        Карл видел, что Ассад испытывает боль, но не показывает виду. Он не хотел давать врачу ни единого козыря.
        Затем сотрудники из числа медперсонала проверили у обоих пациентов работу почек и сердца, провели ряд неврологических тестов, попросили сделать несколько мышечных упражнений и, наконец, задали им не менее сотни вопросов, прежде чем выпустили из своих тисков.
        – Мы оставим вас здесь на ночь, так как на электрокардиограмме Карла Мёрка наблюдается нарушение сердечного ритма. Если не будет серьезных сбоев, он восстановится сам собой в течение нескольких часов, – и все-таки, в целях безопасности, мы предпочитаем сделать повторную ЭКГ ранним утром.
        Карл с Ассадом переглянулись. Такие планы не способствовали скорому возобновлению охоты на Ату.
        Главный врач, типичный благовоспитанный представитель шведской нации в полном расцвете сил, пальцем вернул очки без оправы на переносицу.
        – Вижу, вы не решаетесь принять мое предложение. Не сомневайтесь. Вам чрезвычайно повезло. Ассад, по моим оценкам, пожертвовал пальцем, что, безусловно, спасло вам жизни… ну, уж по крайней мере, избавило от целого комплекса серьезных травм. Если б ток был не постоянный и если б вам не повезло с пасмурной погодой, то вы бы здесь сейчас не стояли. Вы бы сварились изнутри. Мозги и нервная система подверглись бы необратимым изменениям. В лучшем случае мышечной ткани был бы нанесен гораздо больший урон, чем теперь, и боли оказались бы не в пример сильнее, нежели те, что беспокоят вас в данный момент.
        Они отказались облачиться в больничную одежду. Вид взрослых мужиков в длинных рубахах, с голыми задницами и волосатыми ногами едва ли может считаться естественным.
        – Я хотел бы предупредить вас: в ближайшие два-три года уделите повышенное внимание возможности возникновения поздних осложнений вследствие столь интенсивного травматического воздействия. В случае провалов в памяти, сбоев в работе органов чувств, любых нарушений со стороны зрения или слуха вам необходимо обратиться за медицинской помощью, договорились?
        Пациенты кивнули. Кто же посмеет перечить врачу в очках без оправы?
        – И еще, – обернулся человек в белом халате уже с порога. – Ваши шведские коллеги принесли нам ваши мобильные телефоны и ключи от машины. И пригнали ваш служебный автомобиль на больничную парковку.
        Наконец-то он произнес фразу, после которой захотелось жить.

* * *

        Проснуться на следующее утро было делом не из легких – настолько противилось пробуждению тело. Карл посмотрел на Ассада, дрыхнувшего на больничной койке на спине. Тот размотал бинт и засунул большой палец в рот, как утешающее себя дитя.
        Сириец продолжал держать палец во рту и три четверти часа спустя, когда они направлялись на служебном автомобиле в Копенгаген. Несмотря на активные поиски, шведской полиции не удалось обнаружить никаких новостей о перемещениях Ату.
        – Ассад, ты что, действительно считаешь, что таким образом спасешь палец? – наконец спросил Карл, когда они проехали километров сорок-пятьдесят.
        Тот осторожно вытащил палец изо рта, опустил стекло и сплюнул. Затем вынул из кармана маленький коричневый пузырек из «Бодишоп» с этикеткой «Масло чайного дерева».
        – У меня это средство всегда при себе, Роза научила. Прекрасный антисептик, главное – не глотать, – заявил он, после чего капнул несколько капель в рот и снова засунул туда палец.
        – Ассад, похоже на ожог третьей степени, а значит, нервы уже мертвы. Вряд ли тут что-то поможет.
        Помощник повторил всю последовательность действий и повернулся к Карлу.
        – Я чувствую, он еще живой, Карл. Ну да, он весь черный, но обгорела только кожа. Если и есть серьезное повреждение, оно затрагивает только верхнюю фалангу. – Он снова капнул на язык чудодейственное средство, и палец прочно занял место во рту.
        – Мы получили сведения из полиции Истада, – сообщил коллега из управления полиции по беспроводной связи. – Человек, объявленный в розыск, был замечен вчера вечером на паромной переправе из Истада в Рённе.
        Что он такое болтает?
        – А почему мы узнаём об этом только сейчас?
        – Они пытались связаться с вами вчера, но ваши телефоны были отключены.
        – У нас их просто не было. Эти остолопы сами сдали их персоналу больницы. Почему они не позвонили в больницу?
        – Вы спали.
        – Ну, могли бы перезвонить хотя бы сегодня утром!
        – Мёрк, взгляни на часы – только семь тридцать. Думаешь, у них уже начался рабочий день?
        Карл поблагодарил коллегу и прервал соединение. Ату на Борнхольме – какого лешего он там делает? Был бы он на его месте, отправился бы туда в последнюю очередь.
        Ассад в очередной раз сплюнул в окно.
        – Я думаю, он поехал туда заметать следы, которые мы проглядели. Он понимает, что мы не сможем арестовать его, не обладая неоспоримыми доказательствами его вины.
        Хм-м-м… Но остановить этого человека надо во что бы то ни стало.
        Карл посмотрел в боковое стекло. Ему предстояло сейчас принять непростое решение. При взгляде на товарища, боровшегося за сохранение большого пальца, ему стало стыдно. На какую жертву решился этот человек в минувшие сутки! Так неужели сам Карл не сможет себя в чем-то ущемить?
        – Я еду в аэропорт, – не дрогнув, сказал он наконец.
        Ассад выпучил глаза.
        – Да-да, я справлюсь. Возможно, гипноз все-таки подействовал, кто знает… – Карл посмотрел на карту навигатора. – Аэропорт Роннебю не очень далеко отсюда, будем там через полчаса. Сейчас узнаем, сможет ли нам помочь воздушное такси Копенгагена.
        Спустя десять минут чрезвычайно вежливый молодой человек сообщил, что, к большому сожалению, они не могут организовать рейс настолько срочно.
        – Но попробуйте спросить у одного из наших бывших пилотов, Сикстена Бергстрёма, – предложил он. – В аэропорту Роннебю стоит его частный самолет, «Эклипс пятьсот Джет». Он шестиместный, летает со скоростью до семисот километров в час – возможно, это именно то, что вам надо? Между двумя аэропортами всего сто двадцать километров, полет на Борнхольм займет считаные минуты.

* * *

        Никогда в жизни Карл не думал, что сделает нечто подобное по собственному желанию. С дрожью в ногах он сел в комфортабельное кресло у окна, обтянутое бежевой кожей, и вперил застывший взгляд в пожилого мужчину, готовящегося ко взлету.
        – Может, тебя подержать за руку? – услужливо поинтересовался сосед, обмотавший палец бинтом невероятного размера. Мёрк вздохнул. – Я уже помолился за тебя. Все будет в порядке.
        Карл вжался в спинку кресла, на лбу выступила испарина, руки сами собой вытягивались в стороны по мере набирания высоты.
        – Ну, это вовсе необязательно, – заметил пилот, обернувшись. – Нам хватит крыльев самолета. Не переживайте.
        Кажется, Ассад подавил в себе смешок? Значит, он сидит рядом, с изувеченным пальцем, еще не вполне оправившись от пытки, да еще и смеется?
        Карл повернулся к товарищу и, к своему изумлению, обнаружил, что и сам готов рассмеяться. Если хорошенько подумать, зрелище было и впрямь уморительное.
        Он опустил руки и расслабил плечи. Вообще-то, не так уж и страшно ему было, он просто сам заранее настроил себя на страх.
        Мёрк вскрикнул от охватившей его радости так резко и неожиданно, что у пилота сердце замерло. Сколько было бы иронии, если б самолет сейчас взял и рухнул на землю!
        Не успели они подняться, как пора уже было снижаться. Карл мысленно поблагодарил Казамбру и устремился навстречу комиссару полиции Биркедалю, который уже поджидал их.
        – Нам пока не удалось его найти. Он не зарегистрировался ни в одной гостинице; на стоянках для кемпинга также не было обнаружено ни одного человека, подходящего под описание.
        – То есть он либо переночевал в машине, либо у кого-то из знакомых. Вы можете предоставить нам автомобиль?
        Биркедаль показал на небольшой «Пежо двести шесть» красного цвета.
        – Возьмите машину жены. Она все-таки сбежала от меня.
        Он выглядел слегка расстроенным. Что ж, не надо было соглашаться на экстравагантное предложение Розы.
        Они договорились поддерживать связь. Человек, которого они искали, теперь никуда не мог подеваться с острова. Поэтому на паромных переправах и в аэропорту ввели жесткий режим контроля.
        – Ассад, ты выдержишь? – спросил Карл, когда они захлопнули за собой дверцы автомобиля.
        Тот ответил, вытянув вверх забинтованный палец.
        Славный малый, этот Ассад.
        – Итак, замкнулось кольцо для Ату-Франка, – заметил он. – Парень вернулся на Борнхольм. И куда же он отправился, ты как думаешь?
        – По крайней мере, нет никаких оснований полагать, что он вернется на место преступления. В этом нет никакого смысла. Если даже он туда приедет, то едва ли обнаружит что-то новое, что пропустили следователи. Я больше склоняюсь к тому, что он решил посетить кого-то из жителей острова, которому известно больше, чем надо.
        – Больше, чем надо кому?
        Да, в этом-то и дело. Больше, чем надо знать тому, к кому он приехал.
        Мёрк приписывал Ату большую склонность к активным действиям. Даже слишком большую.
        – Карл, думаешь, он мог кого-то убить?
        – А разве мы не ищем человека, который, по нашему предположению, однажды уже совершил убийство?
        Разве не стали они свидетелями преклонения перед ним толпы людей в белых одеяниях? А что это, как не свидетельство крепкой власти, которую он любыми средствами пожелает сохранить?
        – Инга Дальбю сейчас в Копенгагене, так что за нее можно быть спокойными. Я склоняюсь к угрозе в отношении Юны Хаберсот – что скажешь?
        Ассад кивнул.
        – Действительно, она ведь вообще отказалась про него говорить. Ты прав – она что-то знает.
        Карл по привычке потянулся за телефоном и наткнулся пальцем на плюшевую игрушку, на животе которой было написано: «Ты – лучшая!» Он сомневался, что супруга Биркедаля сейчас поверила бы этому слогану.
        – Ассад, набери номер Юны Хаберсот. Когда она снимет трубку, передай телефон мне. Что-то подсказывает мне, что с тобой она точно не захочет разговаривать.
        Через полминуты Ассад замотал головой. Связь отсутствовала.
        Они попробовали позвонить ей на работу в Джоболэнд, где им сообщили, что Юна на больничном, – и это вполне понятно, учитывая все обрушившиеся на нее несчастья. Но это нестрашно, добавила любезная дама на другом конце провода, так как «высокий сезон» начнется только через месяц с лишним.
        Итак, следующей точкой назначения оказался дом Юны Хаберсот на улице Йернбанегэде в Окиркебю.

* * *

        – Уже второй раз за сегодняшний день меня спрашивают об этой даме, – заметил парень в рабочем комбинезоне, надетом на голое тело; он перетаскивал в соседний дом барахло из машины.
        – А кто был первым? – поинтересовался Карл, удивляясь огромной всклокоченной бороде парня, которая никак не вязалась с его профессией. Он напоминал скорее учителя шестидесятых годов – не хватало только вельветовой куртки, но он наверняка обретет ее по завершении работы. Современная мода – весьма странная дама.
        – Малый средних лет, весь в желтом. – Парень рассмеялся. – Как будто из глупой телерекламы туристического агентства. Загорелый, с ямочкой на подбородке, все при нем.
        Ассад с Карлом переглянулись.
        – Когда это было? – спросил Мёрк.
        Задумавшись, он смахнул предплечьем пот со лба.
        – Уф… минут двадцать – двадцать пять назад.
        Проклятье. Явись они двадцатью минутами ранее, успели бы его задержать.
        – И все-таки вы не в курсе, куда подевалась Юна Хаберсот? – спросил Ассад.
        – Ни черта не знаю. Она сказала только, что должна что-то положить на могилу сына. Очень странно… Думаю, ей пришла в голову какая-то идея при взгляде на барахло, которое я таскаю. – Он посмотрел на руку Ассада. – А тебе, приятель, похоже, грабли укоротили… Наверное, совал куда не надо?
        И парень вновь засмеялся. Оставалось надеяться, что Ассад не понял подкола.
        – А как вы думаете, какая именно вещь из тех, что вы несли, могла натолкнуть ее на идею? – решил уточнить сириец, сложив пальцы правой руки в кулак. Видимо, он все-таки понял намек.
        Карл взял его под руку, чтобы он не поддался соблазну хорошенько врезать собеседнику.
        – Ну, даже не знаю… Что-то из первых ходок. Обычно на самом верху лежат одеяла и шмотки в больших черных мешках, но сейчас, кажется, был еще какой-то ящик с журналами. Вообще-то я не уверен.
        Карл потащил Ассада к машине.
        – Где она вообще могла откопать что-то, принадлежавшее Бьярке? Наверное, нам надо метнуться в их старый дом в Листеде или к хозяйке на Сандфлугтсвай, где он снимал комнату?
        Ассад кивнул.
        – Ее зовут Нелли Расмуссен.
        Отличная память.
        Затем сириец высвободился, повернулся на сто восемьдесят градусов и направился прямиком к парню, разгружающему машину. Неужели драки все-таки не избежать?
        – Что конкретно она сказала? – заорал он, когда между ними оставалось около десяти метров.
        Парень непонимающе уставился на него с ящиком на плече.
        – Насчет чего?
        – Ну, она собиралась отвезти что-то. Разве не так? Вы уверены, что она именно так сказала?
        – Ну да. Какая, к черту, разница, сказала она так или иначе?
        – В смысле она не говорила, что собирается в город, да?
        – Я вроде не глухой.
        Карл вернулся следом за Ассадом.
        – Все правильно. Нам важно знать, куда она поехала – в Листед или в Рённе, чтобы забрать то, что она захотела. Вы не в курсе?
        – Вероятно, в Рённе. По крайней мере, она махнула в ту сторону. Бабы часто жестикулируют без особого смысла.
        – И мужчине в желтом вы сказали то же самое?
        Парень нахмурился. Видимо, так.
        – По нему было похоже, что он знает, куда ехать? – спросил Карл. Ведь Бьярке переехал после того, как Франк покинул остров, а значит, его новый адрес был неизвестен Ату.
        – Возможно. По крайней мере, у него в руках была страница из местной телефонной книги. Быть может, он посмотрел адрес там.
        – Надо поторопиться, – с этими словами Карл кинулся к машине, но Ассад опередил его. – Черт возьми, тут нет навигатора, – проворчал Мёрк, взглянув на приборную панель. Какая же дорога самая короткая?
        – Спокойно, Карл, сейчас я проверю в смартфоне, – Ассад принялся набирать адрес. – Нам потребуется пятнадцать минут, если мы поедем на юг в направлении Лоббэк и Нюларс.
        Карл надавил на газ.
        – Позвони Биркедалю – пускай вышлют туда патрульную машину.
        Ассад принялся набирать номер, явно испытывая боль в левой руке. В следующую минуту он уже кивал, слушая по телефону ответ.
        – Ты предупредил, что их не должны там заметить? Я что-то не услышал, – усомнился Карл.
        Ассад поморщился.
        – Они не приедут, Карл. И ты вряд ли захочешь знать, почему. Что ж делать, раз у них не осталось свободного транспорта… Все отправились контролировать паромы и аэропорт.
        – Что?
        – А еще он сказал, что мы все равно прибудем туда раньше их. Он утверждает, что этот «Пежо» еще ого-го!
        – Тогда пусть пеняет на себя, если кто-то вдруг решит нас остановить.
        Карл не обращал внимания на то, что стрелка спидометра сильно зашкаливала за сто, в то время как разрешенная скорость на данном участке дороги равнялась восьмидесяти.
        – Сними рубашку, высуни ее в окно – пускай развевается, – разошелся Мёрк, со всей силы надавливая на звуковой сигнал. – Давай же, Ассад. Мы сейчас превратим это ведро в полноценный автомобиль бригады немедленного реагирования.

* * *

        Через десять минут, промчавшись сквозь плотно застроенные населенные пункты мимо скоплений глазеющих жителей, Карл с Ассадом на миниатюрной красной комете с развевающейся зеленой рубашкой подлетели к дому на Сандфлугтсвай.
        Ожидая увидеть перед домом автомобиль, они оказались разочарованы, так как поблизости не обнаруживалось ничего такого, что могло бы оправдать их безумную скорость.
        – Ассад, позвони в полицейский участок и все-таки вызови на место машину со спецсигналом. А я зайду внутрь и гляну, есть ли кто-то дома. А еще выпей таблетку, а то и две – я же вижу, как болит твой палец.
        Нелли Расмуссен нерешительно приоткрыла дверь – и с облегчением выдохнула из-под шляпки, увидев, кто к ней пожаловал. Когда она открыла дверь полностью, перед Карлом предстало божественное зрелище. Никакая итальянская или греческая вдова не смогла бы сравниться с ней по количеству черной одежды и аксессуаров. Вуаль на шляпке, чулки, туфли, пиджак, блузка, юбка, перчатки, ожерелье, веки, ресницы, волосы – все без исключения было черным-черно. Розе ее вид определенно пришелся бы по душе.
        – Ох, я думала, это таксист, – пояснила она, вытащив из черной сумки черный носовой платок, что слегка коснуться им совершенно сухих глаз. Вот уж поистине театральный талант.
        – Сюда приходила Юна Хаберсот?
        Женщина угрюмо кивнула.
        – Зачем?
        – Ну, спросить-то вы, конечно, можете. Да только неужели вы думаете, что она мне рассказала? Кажется, забрать из комнаты Бьярке какой-то журнал… Она передо мной не отчиталась, но мне так показалось, когда она вышла.
        – А мужчина в желтой одежде приезжал?
        Женщина снова кивнула, на этот раз с некоторым испугом.
        – Вот поэтому я и не решилась сразу открыть вам дверь. Я не желаю больше впускать его в свою квартиру.
        – Когда?
        – Прямо перед вами. Всего пять минут назад. Я тогда тоже подумала, что это такси за мной.
        – А он что хотел?
        – Хотел поговорить с Бьярке. Он совершенно безумный, хотел ворваться в комнату Бьярке во что бы то ни стало. «Где Бьярке? Он наверху? Он наверняка дома в субботу!» – орал он. Жутко неприятно, особенно в такой день, как сегодня… – Она вновь промокнула глаза, затем замялась. – Ну где же такси? Я опоздаю!
        – Куда?
        Госпожа Расмуссен искренне возмутилась:
        – На похороны Бьярке, конечно!
        – Ага. То есть его решили похоронить только сейчас?
        – Ну да, тело находилось все это время в Копенгагене. Ведь надо было провести… вскрытие.
        На этот раз из глаза у нее действительно выкатилась слеза.
        – А что было дальше с мужчиной в желтом? Мы разыскиваем его.
        – Само собой разумеется. Он действительно жуть какой неприятный. Когда я сказала, что он не может встретиться с Бьярке, так как тот мертв и сегодня состоятся похороны, он весь побледнел. Глаза у него запылали, он превратился в настоящего психа, а потом сказал, что этого не может быть. Якобы Бьярке убил какую-то девушку и должен сознаться в преступлении. Настоящим шоком было услышать столь наглую ложь о человеке, которого я так любила.
        Карл нахмурился.
        – Бьярке? Он так и сказал?
        Он потер лоб. Ему надо было немедленно упорядочить вихрь мыслей в голове.
        – Ну да, прямо так и сказал. А еще пробубнил, что наверняка не обошлось без помощи матери Бьярке. Затем он весь переменился в лице и поинтересовался, жива ли она. Я хотела сказать, что нет, но не посмела.
        – Она наверняка будет присутствовать на похоронах. Вы сказали ей, где состоятся похороны?
        Нелли Расмуссен кивнула.
        – Карл! – крикнул Ассад из машины. – Полиция получила сведения о том, что он переночевал в мини-отеле в Сванеке. Наша знакомая из Листеда, Болетта, позвонила им и сообщила, что видела его сегодня утром у дома Хаберсота. Она и тебе пыталась дозвониться.
        Карл посмотрел на свой телефон – естественно, разряжен.
        – Идемте, – пригласил он даму в траурном облачении. – Покажете дорогу. – Пусть сэкономит на такси.
        Ассаду вновь пришлось снимать рубашку, чтобы приспособить ее вместо проблескового маячка. Нелли Расмуссен ахнула. Несмотря на компактные габариты Ассада, волосы у него груди росли и впрямь необычайно густо.
        – Что за церковь? – проорал Карл, со всей силы давя на звуковой сигнал.
        Он повторил все, что Нелли Расмуссен сообщила об Ату и Бьярке. Она с заднего сиденья все подтвердила.
        – Мне кажется, он лжет, – сухо заметил Ассад.
        Мёрк кивнул. Возможно. Ату объезжал людей, с которыми был знаком в свое время, и явно был удовлетворен тем, что Бьярке мертв. Однажды они уже стали свидетелями, какой силой убеждения обладают его слова.
        – Надо предупредить Юну, – продолжил Ассад.
        Нелли Расмуссен промолчала.

* * *

        У каменной стены перед церковью в Эстерларс стояло всего несколько машин, причем два пикапа принадлежали местным рабочим, которые грузили в них строительные леса.
        – Наверное, остальные припарковались у Киркебогорда. Не может быть, чтобы приехало так мало народу. И где катафалк? – недоумевала потрясенная Нелли Расмуссен, когда они въехали на парковку и Ассад надел рубашку. – А почему не звонят колокола? – взглянув на часы, спросила она и пару раз хорошенько стукнула по циферблату кулаком. – О боже, часы остановились, мы опоздали на похороны! – Теперь она пришла в отчаяние.
        – Гляди, Карл! – Ассад показал на синий «Вольво». Действительно, номера у машины были шведские.
        Вылетев из автомобиля, они оставили Нелли Расмуссен разбираться со своими проблемами в одиночестве.
        Она оказалась права. В противоположном конце кладбища завершался процесс предания земле тела. Примерно в ста метрах перед ними мужчина в желтой одежде направлялся к группе людей, окруживших могилу. Это и был Ату. Карл с Ассадом прибавили шаг. Если б они побежали, возможно, Ату оглянулся бы. Нельзя было вновь упустить его, к тому же надо было обезопасить Юну Хаберсот. Кто знает, что у него на уме…
        Священник уже отошел в сторону со своей маленькой лопаткой. Значит, ритуал бросания горсток земли на гроб тоже уже завершился. Вдруг они увидели, как Юна Хаберсот подходит к могиле и что-то кидает в яму.
        Когда собравшиеся увидели брошенный ею предмет, раздались громкие возгласы возмущения. Тогда она запустила руку в свою сумку и вытащила что-то. В ту же секунду Ату-Франк окликнул ее по имени. Женщина пришла в отчаяние. Люди в изумлении резко отпрянули от могилы.
        Франк почти добрался до группы, вытянул руки в стороны и что-то сказал Юне. Карл с Ассадом не расслышали слов. Они перешли на бег.
        Теперь стало понятно, что именно вытащила из сумки Юна Хаберсот. Это был пистолет приличного калибра.
        Она выстрелила четыре-пять раз подряд, звук отскочил от стены эхом. Ату скорчился, а затем рухнул на край ямы. Это был настоящий расстрел. Предумышленное убийство.
        Карл и Ассад вдруг замерли на месте. Давным-давно Мёрк не брал в руки оружия.
        В следующий миг она уже заметила их. Было ясно, что события последних секунд развивались для Юны Хаберсот слишком стремительно, и потому ее взгляд метался между безжизненным телом, могилой, собравшимися людьми и священником, который мужественно приблизился к ней в надежде успокоить.
        – Сейчас она застрелится, как ее муж, – прошептал Ассад.
        Женщина действительно поднесла пистолет к виску. Но это предвидел не только Ассад – священник, как игрок Главной бейсбольной лиги, метнулся вперед и воткнул лопатку между ее виском и дулом пистолета.
        Женщина вскрикнула, когда лопатка угодила ей в руку, и выпустила пистолет. После чего, не оборачиваясь, бросилась к скамейке у каменной кладбищенской стены и, перемахнув через невысокую ограду, окружавшую кладбище, устремилась к дороге вдоль межи.
        – Ассад, беги за ней, я возьму машину! – крикнул Карл, а затем обратился к потрясенным свидетелям сцены: – Кто-нибудь, позвоните в полицию, а?
        Он бросил взгляд на Ату; одна нога его нависла над могилой, глаза были широко открыты. Священник щупал пульс на его руке. В прекрасной желтой рубашке зияли две дыры в области грудной клетки и одна на плече, в последнюю проглядывал участок кожи, пробитый пулей. Виднелся край вытатуированной надписи «RIVER».
        Священник покачал головой – Ату был мертв. В общем-то, Карл и не сомневался в этом.
        Как символично – этот человек стремился стать мистиком, стражем и сыном Солнца в одном лице, а закончил свои дни чуть ли не в самом легендарном месте на острове, в тени круглой церкви, скрывающей мистические тайны тамплиеров.
        Карл поднял пистолет. Точно такой же, как тот, которым застрелился Хаберсот. Наверняка один из двух «стволов», принадлежавших некогда покойному учителю народной школы. Ведь их так и не нашли. Получается, Хаберсот забрал тогда оба пистолета, а жена потом каким-то образом заполучила один из них. Не мог же бывший муж доложить о пропаже.
        Карл выпрямился и приготовился бежать к машине. Нелли Расмуссен стояла на краю могилы и указывала в глубину ямы, всхлипывая гораздо интенсивнее, чем раньше.
        Там, в обрамлении красных роз, между тремя горстками освященной земли лежал красочный журнал с почти голыми мужиками на обложке. Наверное, Юна Хаберсот хотела таким образом показать, что она наконец приняла образ жизни своего сына?
        Но зачем?
        Карл побежал.

        Глава 53

        Он догнал Ассада в самом конце дороги.
        – Юна припарковалась вон там, у фермы, – выдохнул тот и махнул рукой назад. – Я был близок, едва не схватился за ручку на дверце, но не успел. Все-таки у меня еще есть некоторые проблемы с мышцами и дыханием, Карл. Я сожалею.
        Мёрк прекрасно понимал товарища. И нечего тут было сожалеть. Он сам едва не потерял сознание, пробежав несколько сотен метров.
        – Удалось разглядеть номерной знак?
        Ассад покачал головой. Проклятье.
        – Эй, вон она! – воскликнул сириец, показывая вперед.
        Хотя машина находилась перед ними на расстоянии не менее пятисот метров, они прекрасно слышали, как Юна Хаберсот терзает коробку передач.
        – Как грохочет это старое корыто… Она мчится как ненормальная, Карл. Тебе ее ни за что не догнать.
        – Звони Биркедалю. Может, они все-таки найдут пару машин и помогут нам не упустить ее…
        Мёрк погнал «Пежо» во всю мочь, так что педаль газа едва не проломила пол в салоне. Одновременно он пытался понять, почему Юна Хаберсот решила покончить с собой на могиле у собственного сына. Это следствие депрессии в связи с его гибелью или тут кроется нечто более фундаментальное? Что таилось в ее психике на протяжении стольких лет и все это время заставляло прятать украденный пистолет? И почему она застрелила Ату? В целях самозащиты? Но если это была самозащита, почему она убежала? Неужели…
        – Осторожней! – заорал Ассад, не выпуская из руки телефона. Впереди на дороге было раскидано множество осколков от бутылок. Коварные куски стекла с острыми, как иглы, краями, могли бы внушить ужас владельцу любого колесного транспорта.
        Карл притормозил и полз следующую сотню метров, объезжая препятствия со скоростью улитки. Если б Ассад вовремя не заметил опасности, покрышки взорвались бы с оглушительным треском.
        – Поставь в известность Биркедаля – пускай пришлют кого-нибудь прибрать это безобразие.
        Впереди лежал прямой и безопасный участок дороги, и Карл надавил на газ.
        Домчавшись до построек Гильдесбо, они заметили свежие следы от колес, ведущие в южном направлении. Кажется, улица называлась Оседамсвай.
        – Ассад, что скажешь? Ее следы?
        Сириец кивнул. Похоже, он наконец-то дозвонился до дежурных в полицейском офисе Рённе. Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы сообщить им необходимые сведения. Карл тем временем набрал скорость сто двадцать пять километров в час и несся по дороге, по обе стороны которой окрестности просматривались довольно хорошо.
        – ВОН! – заорал Ассад.
        Карл и сам заметил – в самом конце дороги черный автомобиль резко свернул вправо.
        Они домчались до Т-образного перекрестка, также свернули направо, но вскоре встали перед выбором: примерно через сто метров их ждала развилка. Продолжить движение прямо или свернуть налево на Альминдингенсвай?
        – На этот раз следов нет, Ассад. Попробуем поехать прямо?
        Спутник не спешил с ответом, и Карлу пришлось повернуться к нему. Голова Ассада упала на грудь, желваки так и играли. Он явно изо всех сил сдерживался, чтобы не пожаловаться на боль.
        – Поехали в больницу? – предложил Карл. В эту секунду он готов был плюнуть на Юну Хаберсот.
        Ассад крепко зажмурился и открыл глаза лишь после глубокого вдоха.
        – Теперь все нормально, Карл, поехали! – сказал он. Но солгал – нормально не было. – ВПЕРЕД! – заорал он, и Мёрк двинулся дальше.
        Лесные заросли стали заметно гуще. Несколько съездов так и манили удалиться от шоссе, но полицейские продолжали ехать прямо. Как бы то ни было, они двигались в направлении Рённе – ведь именно туда им и следовало отправиться, если погоня окончится неудачей. Там Ассаду хотя бы дадут нормальное болеутоляющее.
        Вдруг по лесу разнесся визг тормозов, а затем послышался негромкий глухой удар. Если эти звуки издал автомобиль Юны Хаберсот, значит, они не только выбрали верный путь, но и не сильно отстали от нее.
        Наконец примерно в четырехстах метрах впереди показалась машина. Она лежала на боку, как будто ее взяли и аккуратно перевернули, однако две черные полосы от покрышек, оставшиеся на небольшой парковке, служащей скорее для разворота, нежели для стоянки, и обширная площадь участка с примятой травой говорили о другом.
        – Хаберсот чересчур разогналась, и тормоза не сработали, когда она решила остановиться, – высказал свою версию Ассад, пока Карл оглядывался вокруг.
        – Быть может, она думала, что сможет загнать машину в высокую траву и таким образом скрыться от нас…
        Некоторое время они стояли и озирались. Женщина исчезла.
        Ландшафт был живописным, но немного необычным для такой близости к шоссе. Посреди леса ни с того ни с сего возвышался холм, в то время как в целом местность была довольно плоской и заболоченной.
        Карл бросил взгляд на пару табличек с информацией о замке, расположенном на вершине холма. «Лиллеборг» – гласила надпись на дощечке в форме стрелки, висевшей между двумя красными столбами в пяти метрах впереди.
        Мёрк перевел взгляд в направлении, указанном стрелкой. Как он понял, следовало подняться и обогнуть холм.
        – Ты думаешь, она убежала в лес по другую сторону дороги? – спросил Ассад.
        – По крайней мере, она точно не стала огибать холм, иначе трава была бы примята.
        Карл окинул взором луг – совершенно открытое место. Имея в запасе до их приезда полминуты – а большим количеством времени Юна Хаберсот точно не могла располагать, – она запросто могла скрыться в лесу или улизнуть по тропинке, идущей в обход холма. Для того, чтобы преодолеть луг, времени у нее явно было недостаточно.
        – Если она пострадала в момент аварии, а это уж как пить дать, сомневаюсь, что она выбрала бы лес, – пришел к заключению Карл. – В лесу, того и гляди, еще больше изуродуешься.
        Ассад кивнул – он был полностью согласен. А потому они поспешили к холму.
        Менее суток прошло с тех пор, как они подверглись тяжелейшему испытанию, и потому даже пологий подъем на холм оказался для них настоящим вызовом. Уже после первого поворота и оголенного каменного уступа скалы дыхание у обоих стало тяжелым, и это была отнюдь не одышка, а тотальная нехватка сил.
        – Ассад, мы ненормальные. Нам бы сейчас отлежаться как следует в больнице Кальмара, – заметил Карл, преодолев второй этап подъема. С двадцатипятиметровой высоты открывался прекрасный вид на парковку.
        Ассад поднял над головой перевязанную руку и остановился. Карл тоже слышал характерный звук. Обычно в фильмах про индейцев такой внятный треск исходит от ломающихся сучьев. Но этот сук оказался прямо-таки исполинским.
        – Думаю, она поджидает нас, Карл, – прошептал Ассад.
        Они подняли глаза на огромную каменную глыбу, неплотно поросшую травой и кустарником. Это был Лиллеборг, крепость, об устройстве которой им ничего не было известно.
        Надо было изучить этот вопрос внизу, все больше убеждался Карл по мере приближения к склону, с которого открывался вид на озеро за обширным лугом. Налево вдоль края холма тропинка уходила вниз, однако звук исходил не оттуда. Направо тропинка тянулась через огромные валуны и выступающие над поверхностью скальные глыбы. Вдоль нее были установлены металлические перила, предохраняющие туристов от падения с обрыва.
        Ассад за спиной Мёрка пытался игнорировать эффект, оказанный на его организм подъемом. Хорошо, что инициативу взял на себя Карл.
        Внезапно они очутились на вершине холма. Высокая трава, скалы, столик с парой скамеек, за которым можно было поглотить содержимое корзинки для пикника, и несколько стен, с одной из которых открывался восхитительный вид на озеро. Но никакой Юны Хаберсот не было и в помине.
        – Все-таки что это был за звук? – спросил Карл.
        Ассад пожал плечами. Очевидно, в данный момент ему было абсолютно все равно. Все его внимание было приковано к руке.
        Положив руки на колени, Мёрк переводил дух. Какое жалкое состояние… Вполне естественное в данных обстоятельствах, но от этого не менее немощное. Он искренне надеялся скоро прийти в себя.
        Карл готов был проклинать все вокруг, так как это дело слишком дорого им обходилось. В первую очередь, палец Ассада. Плюс к тому – куча потраченного времени и небывалый объем усилий. Несколько недель они разыскивали человека, которого убили прямо у них перед носом. Приложили немало сил к тому, чтобы получить признание от женщины, которая едва не погубила их, а теперь сама была мертва. Бились над разгадкой тайны Хаберсота, старались найти ответ на вопрос, что же случилось с девушкой, и сообщить ее родителям. И что же теперь? Ничего. Сплошной бальзам на сердце Ларсу Бьёрну.
        Возможно, случайный пешеход набредет на Юну Хаберсот, возможно, она даже еще будет жива… И все-таки Карл сомневался в подобном исходе.
        Тут зазвонил телефон Ассада.
        – Роза, – пояснил он и включил громкую связь.
        Этого только не хватало. Теперь придется рассказывать всю эпопею. Карл был не в состоянии совершить такой подвиг.
        – Как у тебя дела? – первым делом спросил он. – Да, это Карл, но мой мобильный умер. Ассад тоже слушает.
        – Ассад, привет, – поздоровалась Роза. – Давайте не будем обо мне, ага? Дела у меня так себе, но я справляюсь потихоньку. Хватит об этом. Какие у вас новости?
        – Ну, надо признаться, мы тут попали в кое-какую переделку. Ассад, например…
        Сириец замахал рукой в отрицательном жесте. То есть про палец говорить не следовало.
        – Ассад вот стоит рядом и машет. Мы на Борнхольме. Юна Хаберсот только что застрелила Ату.
        – ЧТО ты сказал?!
        – Да-да. Так что мы примерно на том же месте.
        – Почему она так поступила?
        – Мы с ней еще не разговаривали. Она сбежала.
        – Кажется, дело усложняется с каждой минутой… У меня тут тоже есть кое-какие новости, способные перевернуть расследование с ног на голову.
        – Роза, может, тебе лучше было бы отдохнуть? Суббота все-таки.
        – Насмешил, мистер Умник, а вы сами как же? Я тут проштудировала компьютер Бьярке – прелюбопытное занятие, должна вам сказать. Сорок пять процентов памяти занято всевозможными компьютерными играми. Некоторые и вовсе откровенное старье. Думаю, он не открывал их давным-давно.
        – Сколько лет компьютеру?
        – На нем установлена операционная система «Виндоуз девяносто пять», причем это обновление предшествующей версии. Посчитайте сами.
        Мать родная! Невероятно, как эту древнюю машину еще не отправили в качестве гуманитарной помощи на растерзание жителям какой-нибудь африканской деревушки.
        – Пятьдесят с чем-то процентов занято фотографиями, еще несколько процентов – спамом. Но есть один-единственный текстовый файл. Стихотворение.
        – Стихотворение?
        – Да, он его сам написал. Название говорит само за себя. «Франку» – вот как оно называется. Файл лежал между файлами ехе-расширений к игре «Стар Трек девяносто пять», обнаружить его было нелегко.
        Боже мой, как же основательно она подошла к делу!
        Роза зачитала стихотворение. Несмотря на совершенную бездарность и убогость произведения, смысл его был совершенно прозрачен. Если вкратце, оно повествовало об отвергнутой любви и великом гневе. Гневе в связи с тем, что Франк разрушил мир их семьи. Семья Бьярке распалась из-за Франка. Сам факт его существования вызывал у Бьярке злость.
        – Получается, Бьярке прекрасно знал про связь Франка и Альберты, но почему-то не рассказал об этом отцу. Почему? – Карл покачал головой. Никакой логики. – Уф, теперь я в полном замешательстве…
        – Не спешите, мистер Холмс, позвольте мне, – перебила его Роза. – Для начала хотела бы предупредить: если впредь в ходе работы над каким-нибудь делом надо будет полдня пялиться на голых мужиков в жутких кожаных фуражках, с ремнями в заклепках, в весьма и весьма компрометирующих позах, избавьте меня от этого задания. Я с трудом просмотрела более пяти тысяч – да-да, ПЯТИ ТЫСЯЧ! – фотографий подобных красавчиков, прежде чем мне удалось обнаружить снимок, имеющий отношение к нашему делу. Да-да, я понимаю, сложно поверить. Мне кажется, надо сообщить борнхольмским полицейским, что когда в следующий раз к ним на экспертизу поступит компьютер, им, хоть ты тресни, придется тщательно просмотреть все содержимое без исключения, как сделала это я.
        Она жаловалась. Но мужики, обтянутые в кожу, – разве это не мечта Розы?
        – Я вам сейчас вышлю эмэмэс – посмотрите!
        В следующий миг звуковой сигнал на телефоне оповестил их о новом сообщении.
        По спине Карла побежали мурашки. Снимок был сделан во время легкого снегопада, видимо незадолго до Рождества, на одной из елочных распродаж, устроенной скаутами. Цены на деревья были вполне разумные – двадцать крон за метр. На этом весь умиротворяющий антураж заканчивался.
        Ассад стоял рядом, словно кол проглотил.
        – Эй, вы еще тут?
        – Да, Роза, мы тут, – на автомате подтвердил Карл. – Ты права – фотография потрясающая. Невероятная находка. Ты, несомненно, заслужила отдых до конца дня.
        Он не спускал глаз с фото. Настоящий шок. В одну секунду ему пришлось признать, что все нити, за которые они хватались, вели их в неверном направлении. Чего только стоят упорные поиски мифической деревянной доски из-за дурацкой щепки, обнаруженной Хаберсотом! А охота за «буханкой»! Не говоря уже о прочих ресурсах, послуживших укреплению подозрения, направленного против Ату-Франка. Многие сутки, проведенные в работе над расследованием, допросы, зачастую ведущие их по ложному следу… Все это с самого начала было неверно. И вот перед ним лежало доказательство тому.
        Бьярке, широко улыбаясь, стоял на фотографии в скаутской униформе. Кепка на голове, галстук на шее, кинжал в ножнах с множеством небольших бляшек. Напыщенный, как папа римский. Важно выпятив знаки отличия. Он явно гордился своим делом, несомненно направленным на благотворительные цели. Гордился он и внедорожником, на который небрежно облокачивался. Ну и, гордился, естественно, придуманной им «фишкой» – к передней части внедорожника был присоединен металлический скребок для снега, на котором крупными белыми буквами было написано: «Скаутская грандиозная распродажа елок – счастливого Рождества!»
        Потрясающе. Они прискакали на Борнхольм с целью защитить Юну Хаберсот от Франка, а на самом деле следовало поменять местами агрессора и жертву.
        – Ну, что скажете? – полюбопытствовала Роза.
        – Скажем, что следовало бы нам отыскать это фото пораньше. И еще, Роза, ведь это та же самая старенькая «Тойота», на которой Юна Хаберсот смылась около двадцати минут назад и которая теперь валяется в траве на боку пятьюдесятью метрами ниже нас, черт подери!
        – Надо было пораньше отыскать фото, говоришь?
        – Да.
        – Думаешь, Хаберсот не мог сам его найти? Точнее, неужели ты считаешь, что он был не в курсе об имеющемся у его сына мощном скребке?
        – Роза, он был полицейским. Он пожертвовал на расследование этого дела семнадцать лет своей жизни. Конечно, он не знал.
        – Попытайся выслушать мои рассуждения. Хаберсот в течение долгих лет подозревал в совершении преступления собственного сына; именно поэтому, как мне кажется, он так неспешно работал над расследованием. И при этом во что бы то ни стало желал отвести подозрение от сына. Так не легче ли всего перевести стрелки на человека, которого он ненавидел лютой ненавистью? На любовника своей жены. Что скажете?
        – А зачем ему понадобилось привлекать к делу нас? Расследование могло просто-напросто закончиться в связи с его самоубийством.
        – Он оставил нам всю грязную работу и надеялся, что мы достигнем цели. Хаберсот внезапно выбыл из игры, однако рассчитывал, что мы найдем Франка. А если даже нет, ну или если мы разберемся в том, как дело обстояло на самом деле, именно нам придется проделать невыполнимую для него задачу: арестовать его сына. Такова была дилемма Хаберсота. Он хотел прикрыть Бьярке и в конце концов понял, что это неправильно. Бьярке виновен. Поэтому Кристиан Хаберсот сдался.
        – Это гипотеза, Роза. Стройная и логичная, но все-таки гипотеза. И если ты права, мне станет совсем не по себе. Все-таки столько людей погибло в этой истории…
        – Такова жизнь, – прокомментировала она, но тут же оговорилась: – Конечно, я имела в виду – такова смерть.
        Ассад в предупреждающем жесте поднял руку и оглянулся через плечо.
        – Отличная работа, Роза, огромное тебе спасибо. Мы вынуждены отключиться, хорошо? Батарейка того и гляди разрядится.
        Она только успела произнести: «Мальчики! Ну ведь не могли же они…» На этом Карл разорвал соединение.
        Ассад поднял обе руки, показывая на несколько ступеней в скале, являвшихся некогда частью лестницы на второй этаж, который давным-давно разрушился.
        Теперь и Карл услышал странный звук.
        – Пойду туда помочусь, – пояснил Ассад и скользнул направо, отправив Мёрка налево.
        Оба разом отпрыгнули на прежнее место – там, в стенной нише примерно на метр ниже их уровня, на подстилке из травы сидела Юна Хаберсот.
        Едва увидев полицейских, она ткнула в них толстой веткой, попав по больной руке Ассада. Их крики слились в один, настолько мощный, что женщина, выронив ветку, отпрянула в дальний угол. Карл с яростью бросился к ней, заставил подняться и отвести руки за спину, чтобы надеть ей на запястья наручники. Женщина вскрикнула от боли, и Карл заметил, что она получила кое-какие увечья. Левая рука безвольно болталась, пальцы были выбиты и неестественно вывернуты.
        – Ассад, ты в порядке?
        Товарищ схватился за больную руку, но кивнул.
        – Вызови ей «Скорую».
        Карл осторожно повел Юну Хаберсот к скамейке и жестом показал, что она должна сесть.
        С их последней встречи меньше трех недель назад она жутко исхудала. Глаза казались неестественно огромными на истощенном лице, руки стали какими-то крошечными, чуть ли не детскими.
        – Я слышала все, что наболтала вам эта чертовка по телефону, – выдала она после нескольких минут молчания. – И она глубоко заблуждается.
        Карл кивнул Ассаду. Тот уже включил диктофон на смартфоне.
        – Зато теперь, Юна, вы можете рассказать нам все, как было. Мы не станем вас перебивать.
        Она прикрыла глаза – видимо, чтобы отстраниться от боли.
        – Я очень обрадовалась, узнав, что вы загнали сюда Франка, или Ату, или как вы там его еще называете. Для меня настоящим подарком стало его появление здесь – вы сами-то хоть понимаете это? – Юна попыталась засмеяться, но боль в плече заставила ее замолчать. Она открыла глаза и посмотрела прямо в лицо Карла. – Я хотела застрелиться. С годами мы с Бьярке очень отдалились друг от друга, исключительно по моей вине. После его смерти чувство вины заглушило во мне все остальные чувства, и это стало непосильной ношей.
        – Чувство вины в связи с чем, Юна?
        – В связи с тем, что я позволила Франку оказать слишком сильное влияние на нашу семью. Он разрушил не только мою жизнь, но и жизнь моей семьи. В конце концов Бьярке не выдержал. Ведь даже его отец сдался.
        – Ваш сын совершил самоубийство, так как приревновал Франка к Альберте и сбил ее насмерть. Мы ведь видели и машину, и скребок. Что еще тут можно добавить?
        – А то, что вовсе не Бьярке убил Альберту. А я.
        – Я не верю вам! Вы просто-напросто прикрываете сына, – вклинился Ассад.
        – НЕТ! – Она стукнула по скамейке кулаком, несмотря на боль. Затем вновь надолго замолчала, устремив взгляд на холм и лес на противоположном берегу озера.
        Если уж они дождались момента, когда подозреваемый выложил все как на духу и вновь замкнулся, теперь только терпение могло способствовать поддержанию нужного настроя. Карл не раз сидел точно так же в течение нескольких часов подряд, и сейчас тоже ничего не оставалось. Это понимал и Ассад.
        Через несколько минут она повернулась к Карлу и поймала его взгляд. «Спрашивайте», – говорили ее глаза.
        Мёрк задумался. Надо было тщательно отнестись к выбору вопроса, в противном случае она снова уйдет в себя.
        – Успокойтесь, Юна. Я верю вам и знаю, что Ассад тоже вам верит. Расскажите обо всем сами с самого начала.
        Женщина всхлипнула и вздохнула, затем опустила взгляд и приступила к рассказу.
        – Я влюбилась во Франка и надеялась, что мы всегда будем вместе. Мы встречались на том самом месте, где вы меня нашли, и любили друг друга прямо в траве. Мой муж Кристиан не умел того, что умел Франк, и я совсем потеряла голову… – Она сжала губы. – Мы встречались несколько месяцев.
        «Видимо, в тот же период у Франка был роман и с Ингой Дальбю», – подумал Карл.
        – И вот он порвал со мной, несмотря на все обещания, а их было немало… И зачем только я обманывала мужа, с которым тогда жила, и отца моего сына? Зачем?
        Оба пожали плечами – действительно, зачем?
        – Он пообещал, что у меня будет новая жизнь, что я уеду с острова, а разница в возрасте не имеет никакого значения. И он солгал, проклятый ублюдок.
        Она подняла голову – лицо ее выражало неподдельную горечь.
        – А я ведь прекрасно знала, что он нашел себе молоденькую девушку. Я почувствовала исходящий от него аромат дешевого парфюма этой сучки. Он весь был пропитан этим запахом, когда пришел объявить мне о разрыве. И тогда я вспомнила, что уже слышала этот запах. Я поняла, что он встречался с нами параллельно – вот что было самое ужасное. – Юна фыркнула. – Я проследила за ним. Эти голубки считали себя неотразимыми… тьфу, как противно! Я подглядела, каким образом они общались, – оставляли друг для друга записки у огромного валуна перед школой. У нас с Ату тоже было так заведено. Только мы оставляли записки на том месте, где занимались любовью.
        Так вот, значит, где находилась «почта» Франка и Альберты – у большого камня, мимо которого полицейские прошли не менее десятка раз. Какая ирония!
        – Однажды я пришла к Франку в лагерь в Элене; тогда он прямо сказал мне, что влюблен в Альберту и заберет ее с собой в Копенгаген. Я возненавидела его за это безмерно, но и ее не меньше.
        У Юны задергались уголки рта – казалось, при этих воспоминаниях ненависть вновь завладела ею с небывалой силой.
        – Я захотела прогнать Альберту из его жизни до отъезда. Ее надо было искалечить, уничтожить ее изящную красоту. Устранить ее. Я надеялась – может, тогда Франк вернется ко мне… Я всерьез думала так еще долгое время после случившегося. Да-да, многие годы я надеялась на его возвращение. Как же безумна и наивна была моя надежда! А потом я не захотела ничего слышать о нем. Ни от моего бывшего мужа, ни от сестры, ни от вас. Франк был стерт из моей жизни.
        «А когда он все-таки появился, расплатился за все сполна», – подумал Карл.
        – Я взяла машину сына – ту, что сейчас валяется в канаве, – пока он был на работе в своей мастерской в Окиркебю. Он всегда ставил машину перед домом моей сестры, потому что обычно обедал у нее – очень любезно с ее стороны.
        Она на секунду улыбнулась.
        – Чтобы избежать следов столкновения на кузове машины, я воспользовалась скребком для снега, который Бьярке сам сделал и который лежал в гараже рядом с нашим домом в Листеде. Положив скребок к себе в багажник, я доехала до Йернбанегэде и прикрепила его к бамперу «Тойоты», для которой он и предназначался.
        – Юна, простите, что я вас прерываю, но мне важно это знать. Откуда вы узнали, что Альберта с Франком должны были тем утром встретиться у дерева рядом с шоссе?
        Женщина ухмыльнулась, словно готовилась представить на суд публики свое первое самостоятельное произведение. Да, возможно, так оно и было.
        – Ранним утром, прежде чем отправиться в Окиркебю, я сама подложила записку под камень. Я подделала почерк Франка, это было несложно.
        – Но откуда вы узнали, что она прочтет ее так рано?
        – Она ходила к камню каждое утро, пока все еще спали, даже когда знала, что под камнем ничего нет. Глупая девчонка… Для нее это была своего рода забава.
        – Альберта была настолько глупа, что чуть ли не сама прыгнула под машину – так?
        Юна снова ухмыльнулась.
        – Нет, она стояла на обочине, а я сделала вид, что намереваюсь объехать ее. Она улыбнулась, глядя на скребок для снега с надписью о рождественской елочной распродаже – на дворе стоял июль месяц, никакого снега не было и в помине. Но улыбка быстро слетела с ее губ, когда я резко крутанула руль вправо и наехала на нее. Сначала на нее, потом на велосипед.
        – И никто вас не видел?
        – Было раннее утро. На Борнхольме в такую рань делать нечего.
        – А потом вы вернулись в Окиркебю и оставили машину перед домом Карин, откуда ее взяли? Мы пытались побеседовать с ней в доме престарелых, но она ничем не смогла нам помочь.
        – Понимаю. Но Карин видела, как я кладу скребок к себе в багажник. На протяжении нескольких лет она угрожала заявить на меня в полицию. И вовсе не я злилась на нее, как она обычно говорит, а наоборот, она была недовольна мною. Затем я отправилась в Листед и положила скребок на место. На следующий день оказалось, что Карин рассказала Бьярке о том, что я брала его машину и скребок. Тогда уже начали разыскивать Альберту. Мы ужинали всей семьей, когда Кристиан рассказал, что обнаружил девушку на дереве. Это произвело на него жуткое впечатление. И я увидела, что Бьярке все понял. Это было ужасно. Мой Бьярке не был дураком. Как выясняется, к сожалению. Он возненавидел меня за мой поступок, но не предал меня и ничего не сказал отцу. Получается, таким образом Бьярке погубил отца. Поэтому-то он и не смог жить под одной крышей с отцом, когда я съехала несколько месяцев спустя. Некоторое время жил со мной и Карин в Окиркебю, потом нашел себе отдельное жилье.
        – Вы когда-нибудь разговаривали об этом?
        Юна покачала головой и смахнула слезу.
        – Нет, мы вообще не так много общались. Он отдалился от меня еще и по причине своей нестандартной сексуальной ориентации. Мне его выбор казался странным.
        – Вам сложно было принять его выбор?
        Она кивнула.
        – Вы бросили в его могилу журнал, чтобы показать, что вы примирились?
        Хаберсот снова кивнула.
        – Нас с Бьярке разделяло многое. Надо было положить конец отстранению. Конец всему.
        – Вы знаете, почему перед смертью он попросил прощения у отца, а не у вас?
        Юна потерла пострадавшую руку и поджала губы, прежде чем ответить.
        – Как же он мог жить, сознавая, что отец совершил самоубийство из-за дела, расследованию которого он мог бы способствовать? Я думаю, своей запиской он попросил прощения за то, чего не совершал, – объяснила она. Слезы тихо капали из ее глаз, образуя темные пятна на сухой поверхности деревянного стола.
        – Вы считаете, ваш муж подозревал Бьярке, как предположила Роза?
        Юна подняла голову.
        – Нет, он был слишком глупым для этого. А Роза…
        Все трое услышали странный звук. Восходящий сигнал сирены отразился от крон деревьев, поднялся к небу и повторился ближе. Медленно, но упорно звук набирал силу, менялся с более низкого на более высокий и обратно. К ним спешила помощь.
        – Я слышу две сирены, – заметила Юна, наморщив лоб. – Вторая машина полицейская?
        – Думаю, да. Обычно они тоже приезжают в подобных случаях.
        Ее большие глаза сузились.
        – Что мне грозит?
        – Думаю, вам не стоит беспокоиться об этом сейчас, – попытался успокоить ее Карл.
        – Сколько? – Она обратилась к Ассаду.
        – От десяти лет до пожизненного, наверное. Пожизненное – обычно не больше четырнадцати, – Ассад не стал юлить.
        – Спасибо. Теперь я знаю. К тому времени мне будет уже семьдесят шесть, если я доживу. Но как-то не хочется…
        – Многим сокращают срок тюремного пребывания за хорошее поведение, – Карл хотел утешить ее.
        Звук сирен спугнул стаю птиц с деревьев.
        – «Я б желала по реке вдаль унестись на коньках, но снега здесь нет никогда, а есть лишь листва». Помните? Я цитировала эти строки, когда вы приехали на Йернбанегэде первый раз. Это из песни Джони Митчелл, вы знаете ее? – Она улыбнулась, скорее сама себе. – Франк познакомил меня с ней. Это он научил меня мечтать о том, где мне хотелось бы оказаться. Когда не устраивает место, где ты находишься. Это все он. Вам знакомо такое чувство?
        Оба медленно закивали. Сирены звучали с парковки внизу. Сейчас ее усадят в «Скорую» и увезут с полицейским эскортом. Естественно, ей вспомнилась эта песня.
        Юна вскочила настолько внезапно, что они не успели среагировать. В четыре шага миновала расстояние до дыры в кирпичной кладке, прыгнула через несколько ступеней и, бросившись сквозь стену, устремилась в вечность.
        Они кинулись за ней, одновременно оказавшись с внешней стороны стены на лестнице. Далеко внизу виднелось изуродованное тело. Юна наткнулась на скалу и, вероятно, умерла мгновенно, даже не долетев до земли. Тело висело на дереве головой вниз.
        Точно так же, как тело Альберты семнадцать лет назад.

        Эпилог

        В течение нескольких минут они стоя провожали взглядами мигалки, пока синие отблески не поглотил океан зеленой листвы.
        Карл осмотрел белоснежную перевязку на руке Ассада, в меру тугую и ровную.
        – Что сказал врач «Скорой»?
        – Я продемонстрировал, что могу согнуть палец, а затем он впрыснул мне антибиотик.
        – И?..
        – Я могу сгибать его, Карл, что тут еще скажешь?
        Мёрк кивнул. Через пару часов Ассад отправится регулярным рейсом в Копенгаген, ожоговое отделение Королевского госпиталя находится всего в пятнадцати минутах езды от аэропорта Каструп. Он намерен убедить Ассада в необходимости нанести визит в больницу.
        – Ну что, мы пришли к согласию относительно дальнейших действий?
        – Да, мы едем в Листед.
        Единогласно.
        На полпути в Листед зазвонил телефон Ассада, тот включил громкую связь. Женщина представилась как Элла Перссон, секретарь полиции Кальмара, и сказала, что звонит по поручению инспектора уголовного розыска Франса Сундстрёма.
        – Нам удалось установить, кто вызвал полицию и «Скорую помощь» в Академию натурабсорбции в Эланде, – заявила она. – Прослушав запись из отдела регистрации вызовов, специалисты пришли к выводу, что это был голос главы Академии – Ату Абаншамаша Думузи. Мы также имеем основания предполагать, что именно он отключил от вас кабели. По крайней мере, на данный момент никто не признался в совершении этого действия. Инспектор Сундстрём считает, что этот факт может оказаться для вас полезным. Ведь таким образом поступки Ату Абаншамаша Думузи предстают в совершенно ином свете. Имейте это в виду, прежде чем арестовывать его.
        Карл с некоторой растерянностью смотрел на пейзаж, который этот самый Франк Бреннан пересекал много лет назад. И пока он размышлял об этом, Ассад сообщил секретарю полиции, что та может передать начальству весть о смерти Ату Абаншамаша Думузи, а соответствующий официальный рапорт они, вероятно, получат чуть позже от местной борнхольмской полиции.
        Оставшаяся часть поездки прошла в молчании. На переосмысление полученной информации требовалось время.

* * *

        Вокруг дома Кристиана Хаберсота в Листеде сформировалась новая аура. Это жилище внезапно превратилось в пережиток прошлого. Мертвый дом, огромное поле деятельности для ремонтной бригады, памятник ушедшей жизни. Конечно, кое-какие тайны здесь еще сохранялись, но от мистического ореола не осталось и следа.
        Заглянув в окна, Карл с Ассадом констатировали, что развернутая Розой деятельность оказалась крайне эффективна. Кроме упаковочных материалов и мебели, представленной в основном книжными стеллажами, здесь не осталось ничего, что могло бы напомнить о некогда воссозданном здесь подробном манифесте о таинственном преступлении.
        Осмотрев двойные ворота гаража, они обнаружили, что полиция повесила на них замок.
        – Будем ждать слесаря, чтобы проникнуть в гараж через общий вход, или позволишь мне открыть? – спросил Ассад.
        Карл собирался спросить, каким образом он собирается сделать это без инструментов, но не успел и рта раскрыть, как сириец воткнул здоровую руку между створками и как следует дернул на себя. Замок остался висеть на своем месте, чего нельзя было сказать о креплении. Ворота распахнулись и обнажили темноту, к которой надо было привыкнуть.
        Картина, представшая перед ними, нисколько не изменилась с последнего раза: колесные диски, старые надувные игрушки, банки с лаками и красками на полках, повсюду пустые ящики и коробки.
        Синхронно откинув головы назад, Карл с Ассадом заглянули на потолочные балки, где лежала доска для серфинга, лыжи и лыжные палки.
        Отойдя к самым воротам, чтобы получить лучший угол обзора, они пытались разглядеть, не находится ли что-нибудь необычное сверху, на этих вещах. Не обнаружив ничего нового, покинули гараж. И, уже стоя рядом с воротами, вновь оглянулись и с новой точки заметили на старом парусе какой-то предмет, прижатый к скату крыши.
        – Без лестницы нам не добраться, – оценил высоту Ассад.
        – Давай я тебя подсажу.
        Мёрк обхватил руками ботинки Ассада и приподнял его. Непонятно, как хрупкая Пирьо сумела справиться с этой тушей! Сам-то Карл едва не надорвался.
        – Да, – донеслось сверху.
        – Что «да»?
        – Тут скребок. Около полутора метров в длину, с белой надписью. Не вижу, что там написано, но мы ведь и так знаем.
        Карл покачал головой. Какая неудача! Если б они в прошлый раз приставили лестницу, гонка за Франком прекратилась бы в ту же секунду.
        – Сфотографируй скребок, да не забудь включить вспышку, – еле переводя дух, продолжал руководить Карл. Он больше не мог стоять в такой позе, а потому сразу после щелчка вспышки опустился на колени, чтобы его помощник спрыгнул на землю.
        – Секунду, Карл… Там что-то висит на стене, у противоположного конца скребка. Подними-ка меня еще разок.
        Мёрк рывком подскочил вверх. Этот маневр мог закончиться весьма плачевно. Напрягая ягодицы, он держался из последних сил.
        – Йес! – воскликнул Ассад. – Теперь можешь спустить меня.
        – И что там такое? – поинтересовался Карл, распрямляя спину.
        Ассад протянул ему белоснежный конверт без следа грязи, пыли или паутины. Такой же девственно чистый, каким, вероятно, в свое время его извлекли из ящика.
        «Для следователей» – гласила надпись, сделанная, несомненно, почерком Хаберсота.
        Они переглянулись.
        – Открывай, – скомандовал Ассад. И Карл открыл.
        Внутри лежал плотно исписанный лист формата А4; с другой стороны было напечатано что-то не относящееся к делу.
        «Для следователей» – дублировалась надпись на внутреннем листе, внизу стояла подпись Хаберсота.
        – Читай вслух, Карл, я ни черта не понимаю в этих оракулах!
        – Каракулях, Ассад, но это неважно…
        И Мёрк принялся читать:

        Ну, вот вы и распутали дело. Миссия выполнена.
        Мое подозрение в отношении Бьярке укрепилось, когда спустя некоторое время после гибели Альберты я обнаружил вот этот предмет, который он, видимо, использовал на рождественской елочной распродаже. Кажется, я даже помню, как он изготавливал этот скребок. И вот я нашел его в собственном гараже, в то время как все население острова было задействовано в поисках. И все же, несмотря на то что многие факты указывали на моего сына, я не переставал подозревать в совершении наезда и любовника моей супруги. Да-да, я прекрасно знал об их связи, ибо обитатели острова зачастую не прочь поделиться сплетнями. От земляков же я узнал и о том, что человек с «буханкой» встречался одновременно и с Альбертой.
        Однажды на месте преступления я нашел деревянную щепку; обнаружились также иные улики, позволившие мне надеяться, что я ошибся в отношении Бьярке. К сожалению, жажда мести и исконный инстинкт оберегать потомство зачастую оказываются неотделимы друг от друга. К тому же я так и не смог понять мотив, который мог толкнуть Бьярке на преступление. Зачем ему понадобилось убивать какую-то девушку? Это была полная бессмыслица. Я знал, что его не интересует противоположный пол. Мы с Юной нередко ругались из-за его ориентации. Ей было очень непросто принять его выбор. Я думаю, что для полицейских принципы морали имеют несколько более широкую трактовку, чем для людей других профессий.
        Итак, в ходе моего расследования основные подозрения падали на человека из «Фольксвагена», но лишь до тех пор, пока я не наткнулся на ключевой аргумент в пользу виновности Бьярке – у него был веский мотив для совершения убийства.
        Я обнаружил компромат около месяца назад, когда решил приспособить бывшую комнату Бьярке для хранения материалов следствия. Тогда я нашел коробку со старыми компьютерными играми. Вы можете ознакомиться с этой уликой, если перевернете лист бумаги.

        На обратной стороне листа Карл обнаружил распечатку паролей для прохождения «Стар трека»; текст сопровождался кое-какими карандашными пометками, а в самом конце страницы мелкими буквами было написано стихотворение «Франку». Бьярке писал о своем чувстве к нему. Содержание стихотворения было уже знакомо Карлу с Ассадом.
        – Прочитай, что там дальше пишет Хаберсот, – попросил сириец.

        Только после того, как я нашел это стихотворение, я все понял. Бьярке был влюблен в того же человека, что и моя жена. И он убил Альберту, так как из-за нее оказался отвергнут. Видимо, Бьярке написал это стихотворение спустя некоторое время после случившегося, незадолго до того, как съехал отсюда. Все сразу встало на свои места, цепь событий предстала передо мной со всей очевидностью. И сердце мое едва не разорвалось от сознания произошедшего.
        Я приношу свои искренние извинения за то, что так неистово добивался наказания для невиновного человека за преступление, которое в действительности совершил мой собственный сын.
        Отныне я передаю его судьбу в ваши руки. Я просто-напросто не могу преследовать родного сына. И потому – ставлю точку.
        Кристиан Хаберсот, 29 апреля 2014 года

        Они стояли как вкопанные, как воды в рот набрали. И думали об одном и том же.
        – Он написал это послание за день до того, как позвонил тебе, Карл, – наконец прервал молчание Ассад.
        Мёрк кивнул.
        – Он принял решение о самоубийстве до звонка в отдел «Q».
        – Ну да. Это служит нам небольшим утешением в создавшейся ситуации.
        Карл покачал головой.
        – Если б мы нашли это письмо раньше! Роза была права. Хаберсот знал, что его сын связан с произошедшим.
        – Да, но никто не узнал бы, что убийство совершила его жена, если б мы не провели расследование именно так, как провели в итоге. Юна Хаберсот унесла бы эту тайну с собой в могилу.
        Карл согласился.
        – Надо позвонить Розе, сообщить ей, что она оказалась права насчет Хаберсота и что Юна во всем созналась.
        Ассад бодро задрал большой палец на здоровой руке и, включив громкую связь, набрал номер Розы.
        В трубке долго звучали гудки. Сириец уже хотел нажать отбой, как вдруг незнакомый голос сказал:
        – Это мобильный телефон Розы, вы говорите с Ирсой.
        – Э-э, Роза, это ты? – уточнил Карл. Кажется, она вновь затеяла ролевую игру.
        – Нет, я же сказала, это Ирса, Розина сестра. С кем я говорю?
        Несколько помедлив, Карл решил – ладно, если ей хочется поиграть, пускай.
        – Карл. Вице-комиссар полиции Карл Мёрк, начальник Розы, если можно так сказать.
        – Уф, – выдохнула собеседница, как будто услышала дурную весть. – А я пыталась вам дозвониться, Карл Мёрк, но телефон не отвечал.
        – Сожалею. Он разрядился. Что…
        – Роза совсем плоха, – с волнением перебила его женщина. – Я пришла около часа назад – знаете, иногда я захожу к Розе по субботам выпить чайку – и обнаружила ее в спальне. Она меня не узнала. Все время повторяла, что она сделала все, что надо, а теперь пора покончить со всем.
        – Покончить со всем?
        – Да, она порезала себе запястье ножницами. И утверждала, что она Вики, это наша третья сестра. Сказала, что ее загипнотизировали и пытались внушить, что она Роза, однако ей не хочется быть Розой, потому что Роза – жуткая тварь. Что гипнотизер проник в ее сознание слишком глубоко. И еще – что он не смог ей помочь. Сравнила себя с переполненной чашей.
        – Какое-то безумие! – Карл посмотрел на Ассада, трясущего головой.
        Невероятно.
        – Ее отвезли в Нордванг[148], так что не рассчитывайте связаться с ней в скором времени, если она вообще когда-нибудь оттуда вернется.
        Ассад предложил заехать в Окиркебю и отправить Розе букет цветов. А заодно купить цветы, чтобы положить их к подножию дерева, на котором погибла Альберта.
        – Ты отдаешь себе отчет в том, что мы поедем тем же маршрутом, который некогда проделала до места трагедии Юна Хаберсот? – спросил Ассад, когда они вышли из цветочного магазина.
        – Конечно, – ответил Мёрк. – Но теперь мы уже не понесемся, как в прошлый раз, да? Думаю, наш транспорт для этого не подходит.
        Ассад улыбнулся с признательностью.

* * *

        Полицейские долго стояли и смотрели на ветви дерева и скромный букет под ногами. Когда они посетили это место впервые, листья только распускались, а теперь над их головами раскинулась густая темно-зеленая крона.
        – Надеюсь, ее родители наконец обретут покой, – заметил Карл.
        Ассад не стал комментировать его высказывание. Он сомневался в этом.
        Затем оба склонили головы, чтобы почтить память красивой и наивной молодой девушки, которой не удалось воплотить мечты о будущем. После чего покинули злополучное место.
        В машине они беседовали о Розе, о том, каким образом можно ей помочь. Вскоре справа показались здания народной школы.
        – Карл, остановись, – попросил Ассад, выскочил из машины и побежал к валуну с названием школы. – Поможешь? – крикнул он, отодвинув в сторону два небольших камня, вплотную прижатые к валуну.
        Мёрк подошел в тот момент, когда Ассад откатил еще третий камень, за которым обнаружилась небольшая полость.
        – Так я и думал! – победоносно воскликнул он. – Вот здесь они и оставляли друг другу записки. А Юна Хаберсот подложила сюда свою фальшивку.
        Кивнув, Карл наклонился. Семнадцать лет прошло, а крохотная ниша еще сохранилась. Он запустил руку в полость и смахнул верхний слой земли. Странное было ощущение…
        Кончики пальцев наткнулись на какой-то гладкий предмет. Что это – пластмасса или очередной камень? Вытащив из нагрудного кармана ручку, Карл подцепил ее кончиком находку. Ею оказался небольшой конвертик из прозрачного пластика, такие используют обычно в коллекционировании марок или хранят в них рецепты. За долгие годы лежания в земле пластик стал матовым. Странно, что сверху его прикрывал совсем тонкий слой земли.
        – Внутри что-то есть, – заметил Ассад.
        Он был прав. Карл открыл конвертик и извлек из него небольшую записку, сложенную вдвое. Она довольно хорошо сохранилась, хотя бумага пожелтела и отсырела.
        Мёрк расправил записку и развернул ее так, чтобы Ассад тоже мог читать.

        Милая Альберта,
        Забудь обо всем, что я сказал тебе вчера. Я очень хочу увидеться с тобой после окончания курса в народной школе, когда ты вернешься в Зеландию. Мой номер в общине – 439032…

        Две последние цифры стерлись. Но ниже совершенно четко можно было прочитать:

        До скорого. Я люблю тебя безгранично.
        Франк

        Карл с Ассадом переглянулись. Видимо, Франк оставил эту записку как раз в то утро, когда Альберта на велосипеде устремилась навстречу своей жуткой судьбе.
        Ассад взялся за больную руку. Мёрк сцепил ладони у себя на затылке.
        Если б Франк принес записку с признанием несколькими минутами раньше, не было бы всего этого кошмара.
        Карл вздохнул – и в тот же миг ощутил, как товарищ похлопывает его по плечу.
        Он заглянул в светящиеся карие глаза в обрамлении «гусиных лапок».
        По крайней мере, ему было с кем разделить эту мрачную правду.

        Юсси Адлер-Ольсен
        Селфи

        Посвящается нашей прекрасной барселонской «семье» – Олафу Слотт-Петерсену, Аннетте Меррильд, Арне Меррильду Бертельсену и Микаэлю Киркегору

        Благодарности

        Спасибо моей супруге и родной душе Ханне за фантастическую поддержку и одобрение и в не меньшей степени за неординарные комментарии.
        Спасибо Линде Люкке Лундгорд за мастерскую проницательность и вдохновение в выборе темы произведения.
        Спасибо Хеннингу Куре за профессиональную вычитку текста и молниеносную предварительную редактуру.
        Спасибо Элисабет Алефельдт-Лаурвиг за «щупальца спрута», незаменимые при поиске информации, и за невероятную находчивость.
        Также спасибо Элсебет Уэренс, Эдди Кирану, Ханне Петерсен, Мику Шмальстигу и Карло Андерсену за искусную корректуру.
        Выражаю особую благодарность моей незаменимой и удивительной коллеге и энтузиастке из издательства «Политикенс форлаг», редактору Анне С. Андерсен, за лояльность, острый глаз и тотальную бескомпромиссность.
        Благодарю Лене Йууль и Шарлотту Вайсс из «Политикенс форлаг» за неиссякаемую веру, надежду и терпение. Благодарю Хелле Скоу Вачер за осуществление связей с общественностью.
        Спасибо Гитте и Петеру К. Раннес, а также Датскому центру авторов и переводчиков «Хальд» за оказанное гостеприимство.
        Спасибо комиссару полиции Лайфу Кристенсену за исправления, касающиеся работы полицейских.
        Спасибо Кьельду С. Скьербэк за упрощение и скрашивание повседневной жизни.
        Спасибо Ниа Гульдберг за многолетнее сотрудничество, а также Руди Расмуссену за то, что согласился взять на себя некоторые из моих обязанностей.
        Спасибо Лауре Руссо и ее чудесным коллегам из Бильбао, Мадрида и Барселоны за помощь в решении возникающих проблем.
        Выражаю признательность Йохану Даниэлю «Дану» Шмидту и Даниэлю Струеру за мастерское IT-обслуживание моего проекта.
        Спасибо Бенни Тёгерсену и Лине Пиллора за возможность осуществлять творческий процесс в Рёрвиге в обновленной обстановке.
        Спасибо Оле Андерсену, Абелоне Линд Андерсен и Пелле Дреслер за замечательную экскурсию по сталепрокатному заводу и за рассказ о рабочих процессах, там осуществляемых. Спасибо Тине Райт, Зайнап Хольм и Эрику Педерсену за дополнительные подробности.
        Спасибо Еве Маркуссен за экскурсию по жилому комплексу «Сандальспаркен».
        Спасибо Малене Торуп и Сесилии Петерсен из миграционной службы.

        Пролог

        Суббота, 18 ноября 1995 года
        Она понятия не имела, сколько времени пинала мокрую старую листву в саду, но чувствовала, как сильно успели замерзнуть голые руки. Крики, доносившиеся из дома, звучали настолько пронзительно, злобно и жестоко, что у нее защемило в груди. Чуть раньше она просто-напросто разревелась бы, но теперь ей совсем не хотелось плакать.
        «От рыданий у тебя появляются морщины на щеках, а это смотрится уродливо, Доррит», – сказала бы ей на это мать. Она частенько напоминала дочери об этом досадном обстоятельстве.
        Доррит взглянула на широкие темные следы, оставленные ею на усыпанной листвой лужайке, и в очередной раз принялась пересчитывать стекла в дверях и окнах дома. Она прекрасно знала результат, но надо же было как-то потянуть время. Две двойные двери, четырнадцать больших окон, четыре продолговатых подвальных окна – если считать каждое стекло в отдельности, получается сто сорок две штуки.
        «Вот как хорошо я умею считать! Единственная в классе!» – с гордостью подумала она.
        Вдруг она услышала скрип петель подвальной двери в одном из флигелей, а этот звук редко предвещал что-то хорошее.
        – Я никуда с ней не пойду, – прошептала она сама себе, увидев, как из подвала поднимается горничная и направляется прямиком к ней.
        Обычно она забиралась поглубже в заднюю часть сада, заросшую кустами и погруженную во мрак, и сидела в убежище, не проронив ни звука, бывало, целыми часами, однако на этот раз горничная оказалась проворной и жестко вцепилась ей в запястье.
        – Доррит, не слишком-то умно с твоей стороны болтаться по саду в таких дорогих ботинках. Фру Циммерманн придет в ярость, когда увидит, как ты их загваздала. Ты же знаешь.

* * *

        Она стояла перед диваном в носках, ощущая неловкость, потому что обе женщины уставились на нее так, словно не догадывались, зачем она пришла в гостиную.
        Свирепое выражение бабушкиного лица предвещало вспышку гнева, лицо матери было искажено рыданиями. Именно от такого уродства ее и оберегала мать, запрещая плакать.
        – Только не сейчас, Доррит, мы разговариваем, – сказала мать.
        Доррит огляделась.
        – Где папа?
        Женщины переглянулись. На мгновение мать напомнила ей перепуганного зверька, загнанного в угол. Причем уже не в первый раз.
        – Побудь в столовой, Доррит. Там лежит несколько номеров «Фамилиен журнален», можешь полистать, – строго произнесла бабушка.
        – Где папа? – повторила Доррит свой вопрос.
        – Поговорим об этом потом. Он ушел, – отчеканила бабушка.
        Доррит нерешительно отступила назад, не упустив из виду жест, адресованный ей бабушкой. «Да уйди же ты наконец!» – молча приказывала та.
        С таким же успехом она могла бы остаться в саду.
        Массивный обеденный стол в столовой еще был уставлен тарелками с затвердевшими кусочками цветной капусты и недоеденными котлетами. Вилки и ножи лежали на скатерти, запачканной вином из двух опрокинутых хрустальных бокалов. Тут все было совсем не так, как всегда. И Доррит уж точно не хотелось здесь оставаться.
        Она направилась в прихожую, откуда в разные помещения дома вело множество высоких мрачных дверей с потертыми ручками. Большой дом делился на несколько частей, и Доррит, кажется, знала тут каждый уголок. Второй этаж пропитался запахом бабушкиных пудр и духов, который так сильно въедался в одежду, что продолжал отчетливо ощущаться, даже когда Доррит возвращалась с матерью домой. Наверху, в струящемся из окон потоке света, не было ничего интересного.
        Зато она чувствовала себя очень комфортно на первом этаже заднего флигеля. Кисловато-сладкий табачный запах исходил от задернутых гардин и громоздкой мебели, какой Доррит нигде больше не встречала: большие пухлые кресла, в которые можно было забраться целиком, поджав под себя ноги, диваны, обитые коричневым бархатом и украшенные черными резными боковинами. Тут были дедушкины владения.
        Час назад, до того как отец начал спорить с бабушкой, все они впятером уютно сидели за обеденным столом и Доррит думала о том, что этот день обернется вокруг нее теплым одеялом.
        Но внезапно отец как-то неудачно высказался, от чего бабушкины брови немедленно взлетели на лоб, а дедушка поднялся и вышел из-за стола.
        – Сами разбирайтесь, – бросил он, подтягивая лавсановые брюки, и удалился. Именно тогда ее и отправили в сад.
        Доррит осторожно толкнула дверь в его кабинет. Вдоль стены стояли два коричневых комода, на которых размещались открытые коробки из-под обуви с образцами материалов. У противоположной стены стоял дедушкин резной письменный стол, полностью заваленный бумагами, исчерченными синими и красными линиями.
        Здесь запах табака был особенно резким, хотя дедушки не оказалось в этой мрачной комнате. Похоже, табачный дым исходил из угла, где из щели между книжными полками вырывалась узенькая полоска света, разделяя письменный стол на две части.
        Доррит подошла поближе, чтобы посмотреть на источник света. Это было любопытно – узкая щель между полками открывала неведомый мир.
        – Ну что, они уже ушли? – услышала она ворчание дедушки откуда-то из-за стеллажей.
        Доррит протиснулась сквозь щель в комнату, которую раньше никогда не видела. Там, в старинном кожаном кресле с подлокотниками, у длинного стола сидел дед, склонившись и внимательно рассматривая что-то, но она никак не могла разглядеть, что именно.
        – Ригмор, это ты? – раздался его характерный голос. «Он никак не может избавиться со своего немецкого акцента», – часто с раздражением говорила мать, но Доррит нравилась его манера речи.
        Обстановка в этой комнате сильно отличалась от той, что царила в остальном доме. Здесь стены не пустовали, а были увешаны большими и маленькими фотографиями, на которых, если приглядеться, в разных обстоятельствах был изображен один и тот же человек в униформе.
        Несмотря на плотную завесу табачного дыма, помещение казалось светлее, чем обычный кабинет. Дед просто сидел и отдыхал, засучив рукава, и Доррит обратила внимание на длинные толстые вены, тянувшиеся вдоль предплечий. Его движения были спокойными и расслабленными. Он бережно переворачивал фотографии и очень внимательно рассматривал их, поднося вплотную к глазам. Это показалось Доррит настолько умилительным, что она не удержалась от улыбки. Однако, когда в следующий миг он резко развернул кресло и обратил на нее взгляд, Доррит обнаружила, что его всегдашняя добродушная улыбка исказилась и застыла, словно ему в рот попало что-то горькое.
        – Доррит?! – воскликнул он и привстал, широко распахнув руки, как будто хотел загородить от нее то, чем был поглощен секунду назад.
        – Прости, дед. Просто я не знала, куда мне деваться. – Она повернулась лицом к фотографиям, висевшим на стене. – По-моему, этот человек похож на тебя.
        Он внимательно смотрел на нее, словно размышляя над тем, что ответить, а затем взял ее за руку, подтянул поближе и усадил к себе на колени.
        – Вообще-то, тебе не положено здесь находиться, потому что это дедушкина потайная комната. Но ты уже тут, так пусть будет так. – Он кивнул на снимки на стене. – О да, Доррит, ты права. Это действительно я. Тогда я был молод и воевал солдатом на стороне Германии.
        Доррит кивнула. В униформе он выглядел здорово. Черная каска, черный мундир, черные галифе. Все черное. Ремень, сапоги, кобура на поясе, перчатки. На этом черном фоне резко выделялась «мертвая голова» и улыбка, обнажающая белоснежные зубы солдата.
        – Так ты был солдатом, дедушка?
        – Именно. Сама можешь посмотреть на мой пистолет вон там на полке. «Парабеллум ноль восемь», он же пистолет Люгера. Мой лучший товарищ на протяжении многих лет.
        Доррит посмотрела на полку, выпучив глаза. Там лежал серо-черный пистолет, рядом с ним – коричневая кобура. Также там лежал узкий нож в ножнах и еще какой-то предмет, о назначении которого она не знала; он был похож на биту для лапты, к которой прикрепили с одной стороны железную банку.
        – И этот пистолет действительно стреляет? – удивилась Доррит.
        – Да, он стрелял много раз, Доррит.
        – Неужели ты вправду был настоящим солдатом, дед?
        Он улыбнулся.
        – Да-а, твой дедушка был храбрым лихим солдатом, на счету которого множество славных деяний времен Второй мировой войны. Так что ты можешь по праву им гордиться.
        – Второй мировой?
        Он кивнул. По представлениям Доррит, в войне не могло быть ничего хорошего. Никаких поводов для улыбки.
        Она немного приподнялась и, заглянув за спину деда, попробовала подсмотреть, чем он занимался, когда она вошла.
        – Найн, на эти фотографии тебе не стоит смотреть, Дорритхен, – сказал он, положив руку ей на шею и отворачивая ее от стола. – Быть может, когда-нибудь, когда ты вырастешь… А детям нечего на них глазеть.
        Она кивнула – и все же вытянула шею на несколько сантиметров. На этот раз дед ей не помешал.
        Ее взгляд упал на длинную полосу, состоявшую из черно-белых кадров: на первом из них ссутулившегося мужчину тащили к ее дедушке, который на следующих снимках поднимал пистолет и стрелял в шею этому мужчине.
        – Вы ведь с ним просто играли, дед, да? – очень осторожно спросила она.
        Тот нежно взял ее за подбородок и повернул голову, заглянув ей прямо в глаза.
        – Война – не игра, Доррит. Врагов приходится убивать, чтобы они не убили тебя первыми, – ты же понимаешь это, правда? Если б твой дедушка тогда не защищался до последнего, не сидеть бы нам сегодня здесь, верно?
        Она медленно покачала головой и вновь потянулась к столешнице.
        – И все вот эти люди хотели тебя убить?
        Ее взгляд скользил по разноформатным фотографиям, о которых она не знала что и думать. Это были жуткие картины: люди, падавшие, как подкошенные, мужчины и женщины, висевшие на веревках, одного мужчину били по шее огромной дубиной. И на всех снимках ее дед неизменно стоял рядом.
        – Да, хотели. Они были злобными и омерзительными тварями. Но тебе не стоит об этом беспокоиться, кисуня. Война давно окончена, а новой войны никогда не будет, это дедуля тебе обещает. Все закончилось тогда. Alles ist vorbei[149]. – Он повернулся к фотографиям, лежащим на столе, и еле заметно улыбнулся, словно смотреть на них доставляло ему удовольствие. Видимо, потому, что ему больше не надо бояться и защищаться от врагов, подумала она.
        – Хорошо, дед.
        Они почти одновременно услышали звук шагов, доносившийся из соседней комнаты, и успели отодвинуться от стола, прежде чем бабушка Доррит оказалась на пороге между стеллажами и вперилась в них взглядом.
        – Что тут происходит? – грубо поинтересовалась она и схватила Доррит за руку, обругав обоих. – Доррит тут совершенно не место, Фрицль, разве мы не обсуждали это?
        – Alles in Ordnung, Liebling[150]. Доррит только что зашла и уже собиралась уходить. Правда, малышка? – мягко обратился он к девочке, в то время как взгляд его стал холодным. «Молчи, если не хочешь скандала» – так она поняла этот взгляд, а потому кивнула и послушно подчинилась, когда бабушка потащила ее в кабинет.
        В тот момент, когда они выходили из комнаты, Доррит обратила внимание на то, что плоскость стены вокруг дверного проема тоже не пустовала. По одну сторону двери висел большой красный флаг с крупным белым кругом по центру, основную площадь которого занимал черный крест причудливой формы. По другую сторону красовался цветной портрет дедушки – он стоял, высоко подняв голову и вытянув правую руку вверх под углом.
        «Такое я точно никогда не забуду», – подумала девочка впервые в жизни.

* * *

        – Не бери в голову то, что сказала бабушка, и уж тем более то, что ты видела в комнате деда! Обещаешь, Доррит? Это все вздор.
        Мать просовывала руки Доррит в рукава пальто, опустившись перед ней на корточки.
        – Сейчас пойдем домой и забудем об этом. Ладно, пуговка моя?
        – Конечно, мама. Но почему вы так громко кричали в столовой? Папа поэтому ушел? И где он теперь? Дома?
        Мать покачала головой и серьезно сказала:
        – Нет, в последнее время мы с твоим папой не ладим, так что он сейчас в другом месте.
        – А когда он вернется?
        – Не знаю, вернется ли он вообще, Доррит. Но ты не печалься. Нам не нужен никакой папа, потому что твои бабушка с дедушкой смогут о нас позаботиться, ты же знаешь.
        Мама улыбнулась и ласково потрепала ее по щекам. Изо рта у нее исходил резкий запах, напоминавший запах прозрачной жидкости, которую дедушка иногда наливал себе в крошечную рюмку.
        – Послушай, Доррит. Ты милая и красивая. Гораздо прекраснее, умнее и способнее всех остальных маленьких девочек. Так неужели мы с тобой не проживем без папы?
        Доррит попыталась кивнуть, но голова ей не подчинилась.
        – А теперь давай-ка поскорее пойдем домой и включим телевизор – надо же нам посмотреть на прекрасные платья, которые дамы надели на свадьбу принца с китайской красавицей! Правда, Доррит?
        – Значит, Александра станет принцессой, да?
        – Конечно, как только они поженятся. А до тех пор она останется совершенно обычной девушкой, которой посчастливилось встретиться с настоящим принцем. И тебя, возможно, ждет та же участь, радость моя. Когда ты вырастешь, то станешь богатой и знаменитой, потому что ты куда красивее и прекраснее Александры. Ты получишь в этом мире все, что только пожелаешь. Только погляди на свои светлые локоны и тонкие черты лица – разве Александра может похвастаться такими достоинствами?
        Доррит улыбнулась.
        – А ты всегда будешь со мной, мама, правда? – Она любила растрогать свою маму, как сейчас.
        – Ах, ну конечно, моя маленькая собственница. И я всё-всё для тебя сделаю!

        Глава 1

        Вторник, 26 апреля 2016 года
        Лицо, как и всегда, хранило следы минувшей ночи. Кожа пересохла, темные круги под глазами стали гораздо заметнее, чем в момент отхода ко сну.
        Дениса гримасничала перед зеркалом. Вот уже целый час она пыталась усовершенствовать свой внешний вид, но никак не могла добиться удовлетворительного результата.
        – Ты выглядишь как шлюха и пахнешь как шлюха, – подражала она голосу своей бабки, выводя стрелки на глазах.
        Шум из соседних комнат общежития возвещал о том, что прочие жильцы уже давно бодрствовали и что близится вечер. Это была привычная какофония звуков: звон бутылок, стук в соседские двери, чтобы разжиться куревом, вечное журчание воды в древнем туалете с душем, общем для обитателей этажа и упомянутом в договоре аренды в качестве исключительного достоинства данного жилья.
        Мини-сообщество датчан-неудачников на одной из самых мрачных улиц Фредериксстадена готовилось встретить очередной вечер, не имея какого-либо четкого плана.
        Покрутившись перед зеркалом, Дениса подошла вплотную к отражению и пригляделась к своему лицу.
        – Ну-ка, зеркальце, скажи, кто на свете всех прекрасней? – пробормотала она со снисходительной улыбкой, погладив отражение кончиками пальцев. Затем вытянула губы, скользнула рукой вдоль бедра, потом выше к груди, слегка прикоснулась к шее и взъерошила волосы. Смахнула несколько налипших шерстинок ангоры, нанесла немного тонального крема на пару участков лица с недостаточно толстым слоем косметики и удовлетворенно отстранилась от зеркала. Выщипанные ровными дугами брови в сочетании с ресницами, обработанными специальным средством для роста, прекрасно дополняли образ, придавая взгляду дополнительную глубину и выгодно подчеркивая цвет глаз. С помощью этих нехитрых средств ей удалось создать вокруг своего образа надлежащий ореол недоступности.
        В общем, она была готова к покорению мира.
        – Меня зовут Дениса, – произнесла она, напрягая шейные мышцы. Более темный тембр голоса сложно было себе представить. – Дениса! – шепотом повторила она, медленно двигая губами, и опустила подбородок как можно ниже.
        Это неизменно оказывало магический эффект. Возможно, кто-то мог бы истолковать подобную мимику как готовность подчиниться, но на самом деле все оказывалось с точностью до наоборот. Ведь именно под таким углом зрения женские ресницы и сверкающие зрачки эффектнее всего приковывали внимание находящегося напротив мужчины.
        «Всё под полным контролем», – кивнула она сама себе, закручивая крышку тюбика с тональным кремом и запихивая арсенал косметики в зеркальный шкафчик.
        Наскоро окинув взглядом крошечную комнату, Дениса констатировала, что впереди ее ожидает несколько часов неприятной работы – ей предстояло собрать раскиданную одежду, застелить постель, перемыть стаканы и выкинуть мусор и пустые бутылки.
        «Проклятье», – пронеслось у нее в голове, пока она расправляла одеяло и взбивала подушку. Дениса думала о том, что справедливо в отношении любого из «сладких папочек»: как только они добиваются желаемого, им становится плевать на все.
        Затем она села на край кровати и наскоро проверила содержимое дамской сумочки на наличие необходимых мелочей и атрибутов. Бодро кивнула – она готова к встрече с миром со всеми его соблазнами.
        Некстати послышавшийся со стороны двери звук заставил ее обернуться. Клик-клак, клик-клак. Ненавистное прерывистое щелканье.
        «Что-то рано ты заявилась», – успела подумать она, прежде чем дверь, отделявшая общий коридор от лестничной клетки, открылась.
        На часах почти восемь – так зачем она притащилась? Время обеда давным-давно прошло.
        Дениса посчитала секунды и раздраженно вскочила с кровати, когда к ней в комнату постучали.
        – Доченька! – крикнула мать. – Открой мне, пожалуйста!
        Взяв себя в руки, Дениса бесшумно выдохнула. Если долго не отвечать, мать уйдет.
        – Дениса, я знаю, что ты там. Открывай-ка, мне надо сказать тебе кое-что важное.
        Дениса уронила плечи.
        – И что же? Может, ты принесла мне продукты? – крикнула она в ответ.
        – Сегодня – нет… Эй, пойдем поедим внизу, Дениса? Только сегодня. Бабушка пришла!
        Дениса подняла взгляд на потолок. Значит, ее бабка тоже стояла под дверью. От сознания этого факта у нее увлажнились подмышки, а пульс подскочил.
        – А мне плевать на бабушку. Я ненавижу эту сучку.
        – Ох, Дениса, не говори так… Может, все-таки впустишь меня на секунду? Мне очень нужно с тобой поговорить.
        – Не сейчас. Оставь продукты под дверью, как обычно.
        Мужчина с дряблой кожей, который занимал комнату чуть дальше по коридору, с утра пораньше успел выпить пива и теперь отчаянно причитал на тему своей неудавшейся жизни. Если не брать его в расчет, в коридоре разом смолкли все звуки. Дениса не удивилась бы, узнав, что все соседи навострили уши; но какое ей дело до них? Могли бы просто проигнорировать ее мамашу, как поступила она сама.
        Дениса постаралась абстрагироваться от увещеваний матери и прислушалась к завываниям бледнокожего соседа. Все разведенные мужики в общежитии были невероятно убогими и не заслуживали ни малейшего внимания. Как вообще могли они надеяться на светлое будущее, имея такую внешность? Да они насквозь провоняли грязной одеждой и с головой потонули в алкоголе, пафосно лелея собственное одиночество. Как они могли опуститься до столь жалкого существования, идиоты безмозглые?
        Дениса фыркнула. А сколько раз стояли такие типы у нее под дверью, стараясь соблазнить ее беседой и дешевым вином из «Альди», а во взгляде их читалась надежда на совершенно другие, более близкие отношения…
        Упаси бог когда-нибудь связаться с мужчиной из общаги!
        – Она принесла нам денег, Дениса, – мать продолжала настаивать на своем.
        И тут Дениса навострила уши.
        – Тебе надо непременно спуститься со мной, потому что, если ты этого не сделаешь, она ничего не даст нам на следующий месяц.
        Перед следующей фразой возникла небольшая пауза.
        – И тогда ведь нам совсем не на что будет жить, Дениса, а?! – в отчаянии воскликнула мать.
        – А ты не можешь кричать погромче, чтобы уж и в соседнем здании все тебя услышали? – отозвалась Дениса.
        – Дениса! – голос матери дрогнул. – Я предупреждаю тебя. Если бабушка не даст нам денег, тебе придется обратиться в социальную службу, потому что за этот месяц я не заплатила за твою комнату. Но, может, ты и так собиралась это сделать?
        Дениса сделала глубокий вдох, подошла к зеркалу и в последний раз вытянула губы. Всего десять минут в обществе старой карги, и та наконец отвалит. Дениса не ждала от этой встречи ничего, кроме потока грязи и взаимных препирательств. Эта ведьма ни на секунду не оставит ее в покое. Она неустанно требует и требует, а чего Дениса не в силах была выполнить, так это многочисленных условий со стороны окружающих ее людей. Эти настоятельные требования лишь высасывали из нее все силы и энергию.
        Они утомляли ее.

* * *

        В квартире матери на первом этаже вполне ожидаемо пахло заменителем черепашьего мяса из банки. Изредка тут подавались слегка просроченные котлеты или рисовый пудинг в пластиковой «колбаске». Когда мать приглашала ее на обед, рассчитывать на антрекот не приходилось, вопреки многообещающим, хоть и немного потускневшим, серебряным подсвечникам с потрескивающими свечами.
        И вот в этой бутафорской атмосфере уже поджидала ее во главе стола настоящая хищница, опустив уголки рта и нацелившись на добычу. Денису едва не сшиб с ног запах дешевого парфюма и пудры, до продажи которых не снизойдет ни один уважающий себя магазин.
        Бабка разверзла блеклые, потрескавшиеся губы. Возможно, эта гримаса была призвана заменить улыбку, но Денису было не так просто провести. Она попыталась досчитать до десяти, но на этот раз успела дойти только до трех, прежде чем началась вербальная атака.
        – А! Значит, маленькая принцесса все-таки соизволила спуститься и поздороваться!
        Неприветливое и осуждающее выражение застыло на лице бабки после беглого взгляда на голый пупок Денисы.
        – Уже при полной боевой раскраске… На тебя теперь каждый обратит внимание. А не то можно было бы говорить о катастрофе, верно, Доррит?
        – Ты можешь больше меня так не называть?! Вот уже почти десять лет, как я сменила имя.
        – Ну, раз уж ты так любезно попросила, конечно, могу. Обычно тебе не свойственна такая вежливость. Значит, считаешь, это имя подходит тебе больше… Дениса?! Есть в нем что-то французское. На ум приходят потаскухи, прогуливающиеся по бульварам. Так что соглашусь – это имя тебе больше к лицу. – Бабка скользнула взглядом по ее фигуре сверху донизу. – Что ж, по-моему, прекрасный на тебе камуфляж. Молодец, хорошо подготовилась к очередной охотничьей вылазке… – Старуха и не думала останавливаться.
        Дениса отметила про себя, как мать пытается смягчить тон беседы, осторожно прикоснувшись к руке бабушки. Как будто это когда-нибудь действовало. Даже тут ее мать всегда являлась слабым звеном.
        – И чем же ты теперь занимаешься, можно поинтересоваться? – продолжала бабушка. – Ты вроде собиралась пойти на какие-то новые курсы, может быть, на этот раз в роли преподавателя? – Она прищурилась. – Кажется, ты думала податься в мастера по раскрашиванию ногтей? Я уже не успеваю следить за всеми твоими любопытными занятиями, так что тебе придется мне помочь. Эй, а может, ты сейчас как раз бездельничаешь? Ну уж нет, разве можно такое предположить!
        Дениса молчала. Сдерживалась, чтобы не ответить.
        Бабушка приподняла брови.
        – Ах, ну да, наверное, ты слишком крутая для того, чтобы работать, я угадала?
        Зачем она все это спрашивает, если и так знает ответ? Зачем она сидит здесь с гримасой отвращения на лице и трясет своими жесткими седыми патлами? Так и хочется плюнуть ей в лицо. И что же удерживает Денису от этого действия?
        – Дениса собиралась записаться на курсы, чтобы выучиться на коуча, – отважно встряла мать.
        Тут произошла великая метаморфоза. Бабка широко раззявила пасть, так что даже разгладились морщины на ее лице, и в следующую секунду разразилась таким приступом хохота, изрыгаемого из самых глубин ее нутра, что Денисе стало не по себе.
        – Вот, оказывается, о чем она раздумывает! Забавно представить себе, как Дениса учит других. Только чему, осмелюсь поинтересоваться? Неужто можно найти хоть одного человека на нашей бренной земле, кто захочет, чтобы его учила пигалица, которая сама умеет лишь наводить марафет? В таком случае наш мир попросту замер на месте.
        – Мама… – попыталась остановить ее мать Денисы.
        – Помолчи, Биргит, дай мне сказать. – Она вновь обратилась к Денисе: – Скажу прямо. Я не знаю ни одного настолько ленивого, бездарного и оторванного от реальности человека, как ты, Дениса. Ты ведь вообще ничего не умеешь, давай признаем это. Быть может, настала пора попытаться подыскать работу под стать твоим скудным компетенциям?
        Бабка напрасно ожидала получить ответ. Она покачала головой. Дениса уже знала, к чему идет.
        – Я не раз говорила это прежде и предупреждала тебя, Дениса. Возможно, ты считаешь, что сидеть вот так, свесив ножки, совершенно в порядке вещей? Это просто потрясающе. Но ты не настолько красива, моя милая, и, боюсь, уж точно не станешь красивее лет эдак через пять.
        Дениса с шумом выдохнула. Еще пара минут, и она сбежит отсюда.
        Бабка повернулась к своей дочери с таким же холодным презрением во взгляде.
        – Ты и сама была такой же, Биргит. Всегда думала только о себе и палец о палец не ударила, чтобы чего-то добиться. Что бы ты делала без меня и отца? Если б мы всё за тебя не оплачивали, пока ты впустую тратила время, одержимая манией величия?
        – Мама, я все-таки работала. – Мать произнесла эту фразу с жалобной интонацией. На протяжении долгих лет ее попытки возразить попросту растворялись в воздухе.
        Бабка потрясла головой и вновь обратилась к Денисе:
        – А ты! Ты не сможешь устроиться на работу даже туда, где надо просто аккуратно складывать шмотки; даже не рассчитывай на это.
        Дениса развернулась на сто восемьдесят градусов и скрылась на кухне, ощущая за собой отголоски бабушкиной отравы.
        Если б можно было изобразить в качестве диаграммы то, что творилось у нее внутри, здесь в равных пропорциях присутствовали бы закостенелая ненависть, чувство мести и сплошной поток образов из прежней жизни, искаженных бабкиным восприятием. Дениса вновь и вновь выслушивала эту клевету и всякий раз испытывала боль, что не могло ее не раздражать. Про то, из какой чудесной семьи вели свое происхождение они с матерью. Про золотые годы, когда дед содержал собственную обувную мастерскую в Рёдовре и неплохо зарабатывал.
        Вздор! Разве женщины в этой семье не сидели всегда дома, предоставленные сами себе? Разве не находились они исключительно на попечении собственных мужей, не занимались целиком и полностью домашним хозяйством, не ухаживали за членами семьи и так далее?
        Вот то-то и оно!
        – Мама! – раздался крик из комнаты. – Не надо обращаться с ней так жестоко, она…
        – Денисе двадцать семь лет, и она ничего не умеет, Биргит. НИЧЕГОШЕНЬКИ! – орала ведьма. – Как вы собираетесь жить, когда меня не станет, скажи мне? А ты подумай об этом, ибо можете не рассчитывать, что я оставлю вам сколь-нибудь приличное наследство. Вообще-то у меня есть свои собственные потребности.
        И это тоже они с матерью уже слышали сто раз. Сейчас она начнет нападать на мать Денисы. Обзовет ее голодранкой, неудачницей, затем обвинит в том, что та наделила дочь всеми собственными плохими качествами.
        Отвращение и ненависть отзывались у нее в районе диафрагмы физическим дискомфортом. Дениса терпеть не могла этот пронзительный голос, требования и обвинения. Она ненавидела собственную мать за слабость и за то, что та не смогла удержать рядом с собой мужчину, который позаботился бы о них. Ненавидела бабку за то, что она-то как раз это сумела.
        И когда уже она наконец преставится?!
        – Я сматываюсь, – холодно бросила Дениса, вернувшись в столовую.
        – Неужели? Ну, тогда вы не получите вот это. – Бабка вытащила из сумки небольшую пачку купюр достоинством в тысячу крон и потрясла ею перед присутствующими.
        – Дениса, подойди сюда и сядь, – попросила мать.
        – Да-да, подойди и сядь, прежде чем отправишься торговать собой, – обрушилось на девушку очередное оскорбление. – Отведай дрянного угощения матушки, а потом отправишься веселиться с мужиками. Но берегись, Дениса, ибо на такую, как ты, никогда не западет нормальный парень! Шваль с искусственными волосами ненатурального оттенка, ненастоящая грудь, дешевые побрякушки и неестественный цвет лица… Неужели ты думаешь, что тебя не раскусят за одну секунду, милая моя? Или ты считаешь, что нормальный мужик не отличит элегантную женщину от дешевой потаскухи? Может, ты надеешься, что, стоит тебе лишь раскрыть свой красный, как почтовый ящик, рот, приличный человек не заметит, что ты ни черта не знаешь и не можешь поддержать разговор? Не заметит, что ты всего лишь ноль без палочки?
        – Ты ничего обо мне не знаешь, – процедила Дениса. Почему старая грымза никак не остановится?
        – Ага! Ну так расскажи мне наконец, что ты собираешься делать, прежде чем «смотаться», как ты выражаешься. Поведай мне, чтобы и я была в курсе, меня эта тема чрезвычайно интересует. Какие у тебя планы? Быть может, ты метишь в кинозвезды? Помнится, в детстве, когда ты была куда приятнее, чем теперь, ты буквально бредила этой идеей. А возможно, тебя больше привлекает стезя художника, несомненно знаменитого? Ну давай же, говори скорее, мне не терпится узнать о твоей очередной затее! Чем ты будешь морочить голову своему социальному консультанту на этот раз? А может быть…
        – Да заткнись ты уже наконец! – не выдержав, заорала Дениса, перегнувшись через стол. – Замолчи, отвратительная тварь! Ты сама ничуть не лучше. Или ты способна делать еще что-то, кроме как извергать яд?
        Если б эта тирада сработала! Если б бабка откинулась на спинку стула и притихла, Дениса в кои веки раз получила бы возможность спокойно посидеть и доесть отвратительное коричневое месиво. Но не тут-то было.
        Мать Денисы была действительно потрясена, она сидела и ковыряла ногтями сиденье стула; а вот бабка ничуть не смутилась.
        – «Заткнись», говоришь?! И это все, на что способны твои куриные мозги? Ты, наверное, полагаешь, что твои лживые отвратительные слова сразят меня наповал? А ты знаешь, я тут подумала – придется мне повременить с выдачей вам материальной помощи до тех пор, пока ты сама ко мне не придешь и не извинишься, искренне и внятно.
        Дениса так резко вскочила из-за стола, что задрожал сервиз. Разве может она позволить ведьме насладиться триумфом и позорно лишить их с матерью средств к существованию?
        – Бабушка, отдай деньги маме, или я сама у тебя их заберу! – прошипела она. – Выкладывай деньги на стол, иначе пожалеешь!
        – Кажется, ты угрожаешь? Я правильно трактую твой тон? – прошептала бабка в ответ, поднимаясь со стула.
        – Может, хватит уже? Эй вы, двое! Сядьте на место! – увещевала их мать. Но никто ей не внял.
        Дениса слишком ясно представляла себе перспективу. Бабка никогда не оставит ее в покое. Прошлым летом ей исполнилось шестьдесят семь, а судя по ее складу, она намерена дожить как минимум до девяноста. Впереди открывалось будущее, состоящее из нескончаемых упреков и скандалов.
        Дениса прищурилась.
        – Бабушка, послушай. Я не вижу между нами большой разницы. Ты вышла замуж за отвратительного престарелого нациста, который обеспечивал тебя всю жизнь. Чем же это лучше?
        Эти слова потрясли старуху. Она резко откинулась назад, словно в нее плеснули чем-то едким.
        – А разве не так? – продолжала кричать Дениса, пока ее мать причитала, а бабка бросилась натягивать верхнюю одежду. – И на что мы теперь должны жить, а? Эй, ты! Отдай нам деньги, черт возьми!
        Она потянулась за пачкой денег, но бабка сунула купюры под мышку. Тогда Дениса развернулась на сто восемьдесят градусов. Даже захлопнув за собой дверь, она прекрасно слышала все, что происходит в квартире.
        Она стояла на лестничной площадке, прислонившись к стене, и переводила дух, мать за дверью рыдала и умоляла. Но ее мольбы все равно ни к чему не приведут, Дениса знала это по опыту. Лишь тогда, когда она с кротким взглядом и непокрытой головой предстанет перед каргой в унылом пригороде, старуха выложит деньги на стол. Но девушка не собиралась ждать так долго.
        Хватит.

* * *

        Дениса вспомнила, что в морозильной камере ее мини-холодильника была припрятана бутылка «Ламбруско». Обычно комнаты в общежитии были оборудованы только раковиной с зеркалом, кроватью да платяным шкафом из ламинированного ДСП, но холодильник был ей жизненно необходим. Пропустив пару бокалов охлажденного вина, «сладкие папочки» становились куда более щедрыми, чем обычно.
        Она вытащила бутылку и зафиксировала в памяти уровень содержимого. Как она и предполагала, вино замерзло в лед, но пробка держалась в горлышке крепко. Такая красивая бутылка содержала в себе множество потрясающих возможностей…

        Глава 2

        Пятница, 13 мая 2016 года
        Роза затормозила в паре сотен метров от светофора. Внезапно она забыла дорогу. Роза уже много лет ездила одним и тем же маршрутом, но сегодня все вокруг показалось ей незнакомым.
        Она огляделась. Всего десять минут назад в Баллерупе она уже испытала это ощущение, и вот теперь оно повторилось. Координация между органами чувств и мозгом на мгновение нарушилась.
        Память вновь сыграла с ней глупую шутку.
        Естественно, Роза понимала, что не сможет проехать через виадук и попасть на Биспеэнгбуэн на скутере, максимальная скорость которого ограничена тридцатью километрами в час; но где же ей надо было сворачивать? Есть ли дальше поворот на Борупс Алле? Может, надо свернуть направо вон там?
        Совсем растерявшись, она уперлась носком ноги в асфальт и сжала губы.
        – Что с тобой стряслось, Роза? – громко сказала она, от чего оказавшийся рядом прохожий покачал головой и поспешил самоустраниться.
        Осознав свою беспомощность, Роза пару раз откашлялась – ее чуть не стошнило, – затем с изумлением принялась наблюдать перемещение транспортных средств, огромное скопление которых ассоциировалось у нее с безграничным хаосом деревянных фигурок, находящихся в состоянии войны друг с другом. От одновременного рева десятков двигателей в сочетании с цветовым хаосом ее бросило в холодный пот.
        Роза закрыла глаза и все-таки попыталась вспомнить то, что напрочь стерлось из ее памяти. В какой-то момент она даже решила, не повернуть ли ей обратно к дому, но тогда ей придется разворачиваться, а как это сделать? Даже если благополучно развернется, вспомнит ли она дорогу домой? Роза покачала головой. И зачем ей вообще разворачиваться, если в данный момент она гораздо ближе к Управлению полиции, чем к дому? В этом не было никакого смысла.
        В таком пограничном состоянии Роза пребывала уже несколько дней, но в данную секунду у нее создалось ощущение, будто ее тело стало слишком мало для всего того, что пыталось в нем уместиться. Будто бурлящий поток мыслей, который она перестала контролировать, не смог бы разместиться даже в нескольких черепных коробках. Если в такой момент не случится короткого замыкания и ей удастся всеми возможными способами избежать срыва, она просто-напросто не выдержит внутреннего накала.
        Роза прикусила щеку до крови. Быть может, ее слишком рано выписали из психиатрического отделения больницы в Глострупе? Одна из ее сестер отметила это, да и Ассад выглядел тогда обеспокоенным. Так, может, сестра все-таки была права? Возможно, причиной нервного срыва на самом деле была вовсе не депрессия, неудачно наложившаяся на расстройство личности? А в действительности она просто сумасш…
        – НЕЛЬЗЯ думать об этом, Роза! – громко воскликнула она.
        Очутившийся поблизости очередной пешеход обернулся и уставился на нее. Она ответила ему виноватым взглядом. При выписке ей настойчиво рекомендовали созвониться с психиатром в случае рецидива. Но разве сейчас произошел рецидив? Или она просто-напросто безумно перегружена работой и слишком мало спит? Наверное, тут речь идет о банальном стрессе…
        Роза устремила взгляд вперед и сразу же опознала широкую лестницу бассейна «Беллахой» и высокие здания на заднем плане. Она вздохнула, испытав облегчение от того, что не полностью утратила контроль над ситуацией, и завела скутер.
        Кажется, все встало на свои места. Однако спустя пару минут ее обогнал велосипедист на пониженной передаче.
        Роза посмотрела на спидометр, который показывал всего девятнадцать километров в час. Самообладание еще не вернулось к ней в полной мере, раз рычаг газа не выжат до упора.
        Значит, говорить о контроле над ситуацией было пока рановато.
        «Надо сегодня проявить осторожность, – подумала она. – Стараться держать себя в руках и попытаться успокоить нервы».
        Вытерев лоб дрожащими руками, Роза осмотрелась вокруг. Для начала надо было постараться не потерять сознание посреди дороги и не попасть под колеса какого-нибудь вихляющегося грузовика. Ну, с этим-то она наверняка справится.

* * *

        В хорошую погоду здание Управления полиции выглядело весьма симпатично – светлые фасады, внушительная архитектура. Но именно сегодня вся его внешняя чистота и непорочность была оттенена для Розы серым цветом, а аркообразные проемы между колоннами зияли устрашающими черными пастями, словно собирались поглотить ее и больше никогда не выпустить обратно на землю.
        Против обыкновения, она не поздоровалась с охранником и лишь мельком ответила на встретивший ее приветливый взгляд Лизы.
        Такой уж выдался сегодня день.
        В подвальном помещении, где размещался отдел «Q», стояла тишина. Ни резкой вони от мятного чая Ассада, ни болтовни с хваленого плоского экрана Карла с неизменно включенными новостями, ни признаков бестолковой суетливости Гордона.
        «Слава богу, что они еще не пришли», – подумала Роза и прошла в свой кабинет.
        Она тяжело опустилась на кресло рядом с рабочим столом и плотно прижалась грудью к краю столешницы. Обычно это помогало, когда Роза находилась в подобном состоянии. Тогда ощущение утраты контроля над собой подавлялось физическим дискомфортом. Иногда положительный эффект оказывал удар кулаком в солнечное сплетение.
        Но в данный момент эти уловки не сработали. Понятное дело – пятница, тринадцатое.
        Роза встала и захлопнула дверь кабинета. Если тот будет закрыт, скорее всего коллеги подумают, что она еще не пришла.
        А она посидит здесь в тишине и спокойствии.
        Хотя бы немного.

        Глава 3

        Понедельник, 2 мая 2016 года
        В тот момент, когда Мишель переступила порог центра социальной помощи, пульс у нее вырос на пятнадцать ударов в минуту. Словосочетание «центр социальной помощи» производило мощный эффект, а оно еще являлось достаточно нейтральным. По мнению Мишель, такие названия, как «Пыточный офис», «Объединение хищников» или «Центр унижений», были бы более уместными, но разве официальные власти хоть когда-нибудь называли вещи своими именами?
        На протяжении многих лет Мишель мыкалась в этой унизительной системе. Сначала на Матэусгэде, затем у черта на куличках на Гаммель Кёйе Ландевай, а теперь вот вернулась на Вестебро. Но всюду она сталкивалась с одними и теми же требованиями и с неизменно неприятной атмосферой. Ничто не могло сгладить ее впечатления от организации. Даже если б специально ради нее установили множество новеньких отполированных стоек с большим количеством компьютеров, за которые можно было бы садиться и работать с досье, минуя сотрудников, если, конечно, без них разберешься, что к чему.
        В этот центр в основном приходили люди, до которых ей не было никакого дела. Эти люди таращились на нее так, словно она была одной из них. Как будто она желала иметь что-то общее с этими оборванцами в поношенной уродливой одежде. Да они даже не умели правильно сочетать детали гардероба. Вот она, к примеру, хоть раз вышла из дому, предварительно не приведя себя в порядок? Не вымыв голову или не подобрав подходящие под наряд украшения? Нет, ни разу. И, что бы ни случилось, она все равно так никогда бы не поступила.
        Если б сегодня ее не сопровождал Патрик, она еще покрутилась бы перед входом, несмотря на то, что понимала – ей в любом случае придется зайти внутрь, ну хотя бы для того, чтобы отпроситься в отпуск. Патрик как раз напомнил ей об этом.
        Патрик работал электриком и являлся главным трофеем Мишель. Если кто-то сомневался в том, что она собой представляет, он мог просто посмотреть на этого парня, так как его внешний вид придавал определенный статус и ей тоже. Мало кто мог сравниться с Патриком по росту, ширине плеч, мускулистости и красоте татуировок. Ни у кого из окружения Мишель не было таких темных блестящих волос. Ему очень шли рубашки, скроенные по фигуре, которые позволяли продемонстрировать, что он имеет все основания гордиться своим телом.
        И вот теперь она сидела рядом с ним перед тупой консультантшей, которая, как привидение, всегда следовала за центром социального обслуживания, куда бы тот ни переехал. Однажды кто-то в приемной упомянул о том, что эта неудачница выиграла большую сумму денег. Но если это было правдой, какого черта она до сих пор не исчезла из жизни Мишель?
        Ее звали Анне-Лине. Идиотское имя, которым могут называться только такие недотепы, как она. И на стандартной металлической табличке, стоявшей на углу стола, как раз было написано: «Анне-Лине Свенсен». Вот уже двадцать минут Мишель сидела, тупо уставившись на эту табличку. Причем на последние пять минут она и вовсе выпала из разговора.
        – Мишель, ты согласна с тем, что только что сказал Патрик? – то и дело обращалась к ней эта самая Анне-Лине Свенсен.
        Мишель машинально кивала. А к чему ей было возражать? Ведь они с Патриком почти всегда во всем соглашались.
        – Прекрасно, Мишель. Так, значит, ты согласна поработать в «Берендсен»?
        Мишель нахмурилась. Они пришли вовсе не за этим.
        Они явились к этой тетке, чтобы втолковать ей следующее: Мишель впадает в стресс в связи с тяжелой ситуацией на рынке труда на данном этапе, так что ей необходимо предоставить двухнедельный отпуск. Сколько раз уже они с Патриком говорили ей об этом? Разве она так ничего и не поняла? Не всем ведь выпадает такая удача, как этой скудоумной соцработнице… Вот если бы Мишель выиграла в лотерею, или во что там она выиграла, неужели она сидела бы сейчас здесь? Конечно, нет.
        – «Берендсен»? Ой, нет, наверное, все-таки нет, – ответила Мишель.
        Она умоляющим взглядом посмотрела на Патрика, который адресовал ей ядовитый взгляд.
        – А что вообще такое «Берендсен»? – поспешила поинтересоваться Мишель. – Магазин одежды?
        Анне-Лине улыбнулась, что выглядело отвратительно с ее зубами, словно покрытыми налетом от красного вина. Неужели она никогда не слышала об отбеливании зубов?
        – Ха, ну да. В определенном смысле это предприятие тоже связано с одеждой, – ответила она.
        Кажется, в ее улыбке промелькнул оттенок снисхождения.
        – «Берендсен» – это успешная компания, которая предлагает в первую очередь прачечные услуги для крупных учреждений и государственных предприятий.
        Мишель покачала головой. О таком они с Патриком не договаривались, причем он и сам это прекрасно понимал.
        Анне-Лине Свенсен сдвинула неухоженные брови.
        – Мишель, ты, кажется, не понимаешь всей серьезности сложившейся ситуации. – Она перевела взгляд на Патрика. – Вы живете вместе, и я исхожу из того, что вы в курсе – в течение почти полугода Мишель незаконно получала государственное пособие. Это называется социальным мошенничеством и представляет собой серьезное правонарушение. Вы думали об этом?
        Патрик закатал рукава рубашки. Краснота от недавно наколотых татуировок еще не совсем спала – видимо, поэтому он был таким раздраженным.
        – Видимо, вас ввели в заблуждение, потому что мы не живем вместе. Это не совсем верно. Мишель снимает комнату в Ванлёсе.
        Полученная информация ничуть не смутила сидевшую напротив женщину.
        – Сегодня утром я разговаривала с семьей, которая проживает на улице Хольместиен и сдает свою комнату Мишель. Они рассказали мне, что та не платила им в течение пяти последних месяцев, так что давайте признаем, что она все-таки живет у вас. В связи с чем мы вынуждены будем вычесть задолженность из вашей зарплаты, Патрик, имейте это в виду. Кроме того, вас ожидают и другие последствия. Но вы, вероятно, и сами в курсе новых правил.
        С мрачным выражением лица Патрик медленно повернулся к Мишель. В его глазах сверкали молнии, а в голове наверняка рождались мысли, о которых она не хотела ничего знать.
        – Ну, в общем… – Мишель сморщила лоб, хотя и знала, что это не придаст ей красоты. – Вообще-то, мы пришли сегодня за разрешением на отпуск. Мы тут случайно наткнулись на супердешевую горящую путевку на четырнадцать дней, Патрик как раз сможет отпроситься с работы, так что…
        Мишель замолчала и закусила губу.
        Кажется, она совершила ошибку, съехав из комнаты. По крайней мере, то, что она ничего не сказала об этом Патрику, точно было ошибкой. И сейчас она, несомненно, наслушается в этой связи. До сих пор Патрик никогда не распускал руки, она связалась с ним в том числе и по этой причине. Однако отныне ситуация вполне могла поменяться.
        – Ты знаешь, Мишель, мне кажется, сейчас не время это обсуждать. Судя по реакции Патрика, я могу предположить, что ты, видимо, забыла рассказать ему про свою комнату. Я угадала? – Ведьма так и сверлила ее взглядом.
        Мишель еле заметно кивнула. Патрик резко вскочил и встал у оконного проема, загородив собой почти весь свет.
        – Должно быть, произошла какая-то ошибка, – наконец предположил он, нахмурившись. – Я съезжу к хозяевам комнаты и выясню, почему они вам так сказали.
        Он обратился к Мишель, и его слова совершенно явно следовало воспринимать не как пожелание, но как приказ:
        – Мишель, ты пока побудешь здесь. Твой консультант любезно предложил тебе работу, так что, думаю, тебе как раз стоит обсудить детали этого, договорились?
        Мишель сжала губы, когда Патрик вышел, в негодовании хлопнув дверью. Как подло с его стороны покидать ее в столь сложной ситуации! Если б она знала заранее, что эта женщина решит проверить ее жилищные условия, то просто-напросто сохранила бы комнату. А теперь что ей делать, черт возьми? Они не могли позволить себе выложить задолженную сумму, тем более если сверх этой суммы придется платить какую-то неустойку…
        Лишь бы Патрику удалось продуктивно поговорить с хозяевами – тогда она могла бы снова снимать эту комнату, наверняка они не будут против. До тех пор пока арендная плата будет меньше, чем пособие по безработице, можно будет даже кое-что выгадать, хотя 1800 крон, что она отстегивала за жилье, тоже были для нее немалыми деньгами. Вообще-то Мишель рассчитывала тратить их на себя, именно поэтому она так и поступила. Разве Патрик не радовался, глядя на ее новую прическу и ухоженные волосы? И вроде бы не приходил в отчаяние, когда она надевала новое соблазнительное нижнее белье…

* * *

        Спустя десять минут Мишель сидела перед кабинетом, приходя в себя и размышляя над ситуацией. Факт мошенничества совершенно точно будет изучаться подробно, консультант даже не попыталась это скрыть. А значит, им придется расстаться с большой суммой денег. Мишель даже не хотела слышать размер выплаты. От одной мысли об этом ей становилось нехорошо.
        Но почему Анне-Лине так странно себя ведет? Из-за того, что Мишель отказалась от работы в прачечной?
        Ну уж нет! Мишель затрясла головой. Это уж совсем какое-то дно общества. Не собирается она каждое утро вставать в четыре часа и тащиться на поезде в Эльсинор, чтобы перетряхивать чужие засранные простыни. В большом количестве постельное белье поступает в прачечную из больниц, прямиком с кроватей пациентов. А кто знает, чем они болеют? Болезнь вполне может оказаться заразной, даже смертельной. Как, например, гепатит, вирус Эбола… да мало ли еще какие бывают болезни. Размышляя об этом, Мишель ощутила приступ тошноты.
        Нет-нет, от нее не могут потребовать согласиться. Только не на это.
        «А что ты сама себе думаешь, Мишель? – кисло поинтересовалась неудачница. – Ведь ты не справилась ни с одной из работ, которые мы тебе предлагали. Ты даже не закончила ни одни курсы, на которые мы тебя посылали. Ты вообще понимаешь, во сколько обходится нашему государству такая девушка, как ты, которая не осуществляет никакого вклада в развитие общества? А теперь ты и вовсе собралась в отпуск на деньги, полученные незаконным путем, я правильно понимаю? Так не может долго продолжаться, Мишель!»
        Но почему она так настроена? Что плохого сделала ей Мишель? Неужели эта женщина совсем не понимает, из какого теста сделаны люди, подобные Мишель? У нее очень хорошо получалось содержать их с Патриком квартиру в чистоте и порядке. Она стирала их с Патриком одежду и даже немного готовила, помимо того, что в магазин за продуктами ходила тоже она. Неужели это совсем ничего не стоило?
        «Государство не собирается платить тебе за эти твои заботы, Мишель» – так всегда говорил Патрик, как будто она и сама этого не понимала. И все же – если ее мать и тетка только и делали, что занимались домом да заботились о своих мужьях, почему ей нельзя поступать так же?
        Она посмотрела на свои чудесные замшевые сапожки, которые прикупила специально для того, чтобы хорошо выглядеть на сегодняшней встрече. Ну, и к чему привели все ее старания? Мишель тяжко вздохнула. Слишком много всего сразу на нее навалилось…
        Она соскребла отполированными ногтями крошечное пятнышко на брюках и поправила рукава блузки. Так она делала всякий раз, когда не успевала переосмыслить происходящее.
        Будь проклята эта кретинка Анне-Лине Свенсен! Хоть бы ее машина переехала!
        Скорчив недовольную гримасу, Мишель огляделась вокруг. Да будут прокляты все эти люди, которые в огромном количестве сидели вокруг в стоптанных ботинках и шапках, надвинутых на уши! Это они виноваты в том, что в государстве не хватает средств на обеспечение таких замечательных людей, как Мишель, которые никому не причиняют вреда, не пьют, не жиреют до такой степени, что приходится ложиться в больницу, не ширяются по подворотням и не шарят по чужим карманам. Кто из сидящих в этом помещении может сказать все это о себе? Она улыбнулась, настолько забавной показалась ей эта мысль. Кто из них занимается своими делами и является нормальным человеком? Наверное, не многие.
        Взгляд ее упал на двух молодых женщин у терминала электронной очереди. На вид они были ее ровесницами. Мишель обнаружила, что, в отличие от всех остальных, эти две девушки выглядели вполне прилично. По крайней мере, она могла идентифицировать себя с ними, так как они были очень хорошо одеты и искусно накрашены.
        Взяв номера, девушки огляделись и прошли к свободным местам в уголке, устроившись как раз рядом с Мишель. Затем обменялись с ней почтительными и одобрительными взглядами.
        – Ты, наверно, тоже ждешь аудиенции? – спросила одна из подружек.
        Спустя пять минут они уже вовсю болтали втроем, как давние знакомые.
        Забавно, сколько всего их объединяло! И угол приемной, где они разместились, внезапно превратился в средоточие хорошего вкуса. Узкие светлые джинсы, топы из «Фётекса» или «HM», серьги кольцами, шейные подвески, браслеты из «Тигера» и других интересных магазинчиков, раскиданных по столичным переулкам. У всех троих были профессионально наращены волосы, на всех коротенькие сапожки на высоких каблуках – правда, как призналась одна из них, иногда она не прочь была надеть мунбуты, отороченные искусственным мехом. Да уж, они трое и впрямь были до смешного похожи.
        Кроме того, их объединяло одно обстоятельство, вызвавшее изумление у Мишель: все трое жутко утомились от постоянного вызова со стороны системы и бесконечного предъявления требований. Но самым невероятным оказалось то, что всех их консультировала Анне-Лине Свенсен!
        Рассмеявшись, Мишель перевела взгляд на окружающих людей. Напротив, чуть в стороне, села девушка – резкие черты лица, прическа в стиле панк, вокруг глаз обведены черные круги, настолько большие, что это граничило с уродством. Она смотрела на них с какой-то неприятной напряженностью во взгляде, словно завидовала им. Мишель порадовалась про себя, ибо у девушки имелись все основания для зависти – с таким-то жутким стилем и странными манерами… Девица отбивала ногами ритм, словно играла на бас-барабане. Казалось, она находится под действием наркотиков. Ее взгляд становился постепенно все жестче и жестче. Возможно, ей просто хотелось покурить, такое состояние было знакомо Мишель не понаслышке.
        – Обалдеть как странно, что здесь еще кто-то желает общаться с такими расфуфыренными матрешками, – неожиданно прорвало панк-девицу; она явно обращалась к Мишель и двум ее новым знакомым. – В сравнении с такими, как вы, и дерьмо покажется золотом.
        Девушка, сидевшая рядом с Мишель, встрепенулась, обернувшись на хамку. Эта новая подружка представилась как Ясмин; вообще-то она производила впечатление невероятно крутой, но только не в этой ситуации. А вторая девушка, Дениса, отреагировала на оскорбление хладнокровно, показав панкерше средний палец, несмотря на то, что Ясмин пыталась ее остановить.
        – Просто там, откуда ты родом, никто, видимо, не замечает разницы! – прошипела она. – Но, как говорится, дерьмо к дерьму, и первая страна, пострадавшая от нацистов, была их собственной родиной. Слышала о таком, идиотка панкующая?
        Мишель покачала головой. Странное высказывание. В мгновение ока атмосфера между вступившими в перепалку накалилась до предела. Панкерша сжала кулаки. Казалось, теперь она была способна на что угодно. И Мишель это совсем не нравилось.
        Был объявлен очередной номер, и Ясмин с облегчением выдохнула, когда панкерша поднялась, вынужденная отказаться от дальнейшего участия в развернувшемся конфликте. И все же взгляд, который она послала девушкам, направляясь к кабинету, не предвещал ничего хорошего.
        – Что это еще за тварь такая, будь она проклята? Кажется, ты ее знаешь, – обратилась Дениса к Ясмин.
        – Таким, как она, не стоит показывать средний палец, это я тебе точно могу сказать. Она живет на соседней со мной улице, приехала из Исландии. Зовут Бирна. Она совершенно больная на голову. Действительно сумасшедшая.

        Глава 4

        Пятница, 13 мая 2016 года
        – Да, это сделал я. Я стукнул ее по голове железной арматурой, она взревела, но мне было все равно, я продолжал наносить удары.
        Карл Мёрк потыкал новой сигаретой в тыльную сторону ладони, затем пару раз поднес ее к губам, а затем опять отложил.
        Прищурившись, он изучал удостоверение личности, которое добровольно протянул ему человек, сидевший напротив. Сорок два года. А выглядит как минимум на пятнадцать лет старше…
        – Вы утверждаете, что ударили ее и она закричала. Но с какой силой вы нанесли удар, Могенс, вы можете мне показать? Встаньте и покажите, как вы это сделали.
        Щуплый мужчина выпрямился.
        – Вы имеете в виду, что я должен просто рассечь воздух рукой, представив себе, что держу железный прут?
        Карл кивнул, подавив желание зевнуть. Мужчина встал.
        – Давайте, Могенс, ударьте точно так же, как в тот раз.
        Тот приоткрыл рот и напряг все лицевые мышцы, что представляло собой довольно печальное зрелище. Мертвенно-бледная кожа, криво застегнутая рубашка, штаны еле держатся на бедрах. Он сжал в руке воображаемое оружие и занес его для удара.
        Когда накопленная энергия наконец выплеснулась в виде удара, глаза этого человека едва не вывалились из орбит, словно он с каким-то болезненным наслаждением представил себе поверженное тело. И весь трепетал еще какое-то время, словно только что навалил в штаны.
        – Ну, вот примерно так все и случилось, – сказал мужичок с улыбкой облегчения.
        – Благодарю, Могенс, – ответил Карл. – То есть именно таким образом вы убили юную учительницу из «Больманс Фрисколе» в парке Эстре Анлэг, правильно я понимаю? Так что она упала лицом в землю?
        Могенс кивнул и посмотрел на Карла с раскаянием во взгляде, как набедокуривший ребенок.
        – Ассад, не подойдешь на минутку? – крикнул Карл в коридор, откуда донеслись странные вздохи и стоны. – И, пожалуйста, прихвати с собой свой кофе по-мексикански, – добавил он. – Мне кажется, господин Могенс Иверсен хочет пить. – С этими словами Мёрк взглянул на посетителя, лицо которого попеременно выражало дружелюбие и благодарное подчинение. – Но сначала проверь, какие у нас имеются сведения относительно убийства Стефани Гундерсен, произошедшего в две тысячи четвертом году.
        Он кивнул мужчине, который улыбался и доверчиво щурился. Его взгляд словно говорил: в данный момент мы с вами заодно, мы практически коллеги. Два соратника в процессе плодотворного сотрудничества, направленного на раскрытие давнего убийства. Иначе не скажешь.
        – А потом, когда она уже лежала в траве, вы продолжали бить ее, верно, Могенс?
        – Да. Она орала, но я ударил ее еще три или четыре раза, и тогда она замолчала. Вообще-то я уже не помню подробностей, ведь прошло уже двенадцать лет…
        – Могенс, расскажите мне, пожалуйста, почему вы все-таки решили сознаться? И почему именно сейчас?
        Могенс отвел взгляд. Нижняя губа его оттопырилась и дрожала, обнажая нижние зубы в жутком состоянии, отчего Карл с раздражением вспомнил, что его собственный стоматолог вот уже три раза тщетно пытался затащить его на ежегодное обследование.
        Было очевидно, что мужичок храбро борется с самим собой. Его грудная клетка нервно вибрировала. Карл не удивился бы, если б посетитель вдруг расплакался.
        – Я просто-напросто не в состоянии больше существовать с мыслями об этом, – с трясущейся челюстью признался Могенс.
        Мёрк кивнул, пробивая по базе персональный регистрационный номер стоявшего перед ним человека.
        – Я понял, Могенс. А потом, жутко, наверное, сознавать, что ты единственный, кто знает подробности этого убийства, правда?
        Тот с благодарностью согласился.
        – Я вижу, вы живете в Нэстведе. Вообще-то далековато от Копенгагена… Как и от места преступления в Эстре Анлэг, сочту не лишним добавить.
        – Я не всегда проживал в Нэстведе, – чуть ли не защищаясь, ответил Могенс. – Раньше я жил в Копенгагене.
        – А почему вообще вы решили приехать именно сюда? Вы могли бы с таким же успехом заявить об этом жутком нападении в вашу местную полицию.
        – Потому что вы как раз занимаетесь старыми делами. Я прочитал о вас в газете… правда, это было уже довольно давно… но ведь вы, наверное, вряд ли сменили сферу деятельности?
        Карл нахмурился.
        – Возможно, Могенс, вы читаете слишком много газет?
        Мужичок попытался придать себе как можно более солидный вид.
        – Но разве долг общества не заключается в осведомленности о событиях, происходящих в государстве, и в защите свободы прессы? – задал он риторический вопрос.
        – Женщина, которую вы убили… почему вы вообще это сделали? Вы были знакомы с ней? Насколько я могу судить, вы не имели ничего общего с «Больманс Фрисколе».
        Мужчина вытер глаза.
        – Она просто проходила мимо, когда на меня вдруг что-то нашло.
        – Нашло? И часто с вами такое бывает, Могенс? Потому что, если вы совершили другие убийства, видимо, лучше облегчить душу сейчас.
        Тот лишь покачал головой – и даже глазом не моргнул.
        Карл покосился на монитор. У них имелась кое-какая информация относительно этого человека, а потому не возникало никаких сомнений в том, какой спектакль будет разыгран дальше.
        В кабинет вошел Ассад и положил перед Карлом тонкую папку. Он выглядел недовольным.
        – Карл, у нас в коридоре сломались еще четыре полки. Нам необходимо выделить побольше места для стеллажей, а то нагрузка на полки очень большая.
        Карл кивнул. Здесь бумажки, там бумажки… Была б его воля, он сжег бы бо?льшую часть этой макулатуры.
        Мёрк открыл папку. Не так уж и много материалов оказалось у них в подвале по делу Стефани Гундерсен. То есть, судя по всему, это дело все еще находилось в ведении отдела убийств.
        Карл открыл последнюю страницу, прочитал завершающие строки и кивнул сам себе.
        – Ассад, ты забыл про кофе, – сказал он, не поднимая взгляда от бумаги.
        Помощник встрепенулся.
        – Для него?
        Карл подмигнул.
        – Только приготовь, пожалуйста, самый замечательный кофе на свете, этот человек очень нуждается в твоем напитке.
        И Карл повернулся к Могенсу. Ассад тем временем исчез в коридоре.
        – Я обратил внимание, Могенс, что вы уже бывали в Управлении и признавались в совершении других преступлений.
        Мужчина виновато кивнул.
        – И всякий раз у вас оказывалось недостаточно знаний о характере и обстоятельствах каждого конкретного преступления, в связи с чем вас отправляли домой с рекомендацией записаться на прием к психологу и больше не приходить.
        – Да, это правда. Но на этот раз преступник точно я, можете мне поверить.
        – Однако вы решили больше не обращаться в отдел убийств с признанием, так как они в очередной раз отправят вас домой с тем же самым советом, правильно?
        Могенс, казалось, пришел в восторг от предположения Карла.
        – Да, именно поэтому.
        – А кстати, Могенс, вы были у психолога?
        – Да, много раз. Я даже лежал в больнице Дроннинглунд со всеми вытекающими последствиями.
        – С какими такими последствиями?
        – Ну, пил транквилизаторы и все прочее. – Он чуть ли не гордился этим.
        – Ясно. Но я могу ответить вам лишь то же, что и сотрудники отдела убийств. Могенс, вы больной человек, и если вы снова явитесь сюда с ложным признанием, нам придется вас задержать. Я уверен, что повторная госпитализация вам поможет, но сами вы поступайте как хотите.
        Могенс нахмурился. В голове у него явно закопошились безумные мысли.
        Ложь, обильно приправленная искренними сожалениями с добавлением щепотки достоверных фактов, которые Могенс присвоил себе, разбавилась теперь отчаянием. Зачем ему это все? Карл никогда не понимал таких людей.
        – Могенс, не надо ничего больше говорить. Наверное, вы думали, что мы здесь, в подвале, совсем не в курсе вашей истории, но вы ошиблись. Кроме того, я знаю, что ваше описание нападения на женщину насквозь фальшиво. Точка и направление удара, поза, в которой обнаружено тело пострадавшей, количество нанесенных ударов… Вы не имеете никакого отношения к убийству – и можете отправляться обратно в свой Нэствед!
        – Эй, сеньор Ассад уже несет вам кофе по-мексикански в чашке тончайшего фарфора! – пропела кудрявая башка.
        – С сахаром? – спросил Ассад, ставя чашку перед Могенсом.
        Мужичок молча кивнул. Он выглядел так, словно его лишили возможности разрядки за мгновение до наступления оргазма.
        – Перед поездкой этот кофе незаменим, только его обязательно надо выпить залпом, – улыбаясь, предупредил Ассад. – Как раз то, что вам нужно.
        По лицу мужчины скользнуло подозрение.
        – Если вы этого не сделаете, придется арестовать вас за дачу ложных показаний, Могенс. Так что лучше пейте, – прибегнул к давлению Карл.
        Оба следователя склонились над Могенсом, внимательно наблюдая, как тот не спеша берет чашку и подносит ее к губам.
        – Залпом! – приказал Ассад.
        Кадык на шее у Могенса несколько раз подпрыгнул, и чашка наконец оказалась пустой. Теперь оставалось только ждать. Бедняга.

* * *

        – Сколько же чили ты насыпал ему в кофе? – поинтересовался Карл, когда они наконец отмыли стол от рвоты.
        Ассад пожал плечами.
        – Не так уж и много. Но это был перец сорта «Каролинский жнец».
        – А он что, особенно жгучий?
        – О да, Карл. Ты же сам видел.
        – А он, случаем, не умрет?
        – Вряд ли.
        Мёрк улыбнулся. Впредь Могенс Иверсен уж точно не станет обременять отдел «Q» подобными обращениями.
        – Карл, мне внести в рапорт сведения о так называемом признании этого парня?
        Вице-комиссар полиции покачал головой, перелистывая материалы по делу.
        – Я вижу, это одно из дел Маркуса Якобсена. Жаль, что он так и не раскрыл его.
        Ассад кивнул.
        – Они, по крайней мере, выяснили, каким оружием была убита женщина?
        – Нет, насколько я могу судить. Написано – каким-то тупым предметом. Мы уже об этом слышали.
        Карл захлопнул папку. Когда-нибудь отдел убийств отложит это дело в дальний угол. Видимо, тогда им придется разобраться в нем поподробнее.
        Всему свое время.

        Глава 5

        Понедельник, 2 мая 2016 года
        Анне-Лине Свенсен явно не принадлежала к числу самых счастливых божьих созданий, и тому было несколько причин. Вообще-то надо заметить, что от природы она была наделена всем понемножку. Неплохие мозги, более-менее симпатичные черты лица, ладная фигура, в былые времена заставлявшая многих мужчин оборачиваться… Однако она так и не научилась правильно пользоваться своими достоинствами и с течением времени усомнилась в их целесообразности.
        Анне-Лине, или Аннели, как она сама любила себя называть, совершенно не умела ориентироваться по своему жизненному компасу, как выражался ее отец. Например, когда лучшие мужчины стояли справа, она непременно поворачивала голову налево. Покупая одежду, она всегда предпочитала прислушиваться к внутреннему голосу, а надо было всего-навсего посмотреть на себя в зеркало. При выборе специальности она руководствовалась в большей степени краткосрочными, нежели долгосрочными перспективами, и в конечном итоге оказалась в ситуации, которую никак не могла предсказать и пожелать для себя.
        После череды унылых отношений Анне-Лине очутилась среди тридцати семи процентов взрослых датчан, страдающих от одиночества, которое пыталась «заесть» большим количеством вредной пищи. В результате она испытывала постоянное неудовлетворение по поводу расплывшейся фигуры и почти невыносимой усталости. Но самым неприятным из всех жизненных просчетов была опостылевшая работа. В молодости, подверженная влиянию юношеского идеализма, Анне-Лине считала, что работа на социальном поприще принесет огромную пользу обществу и личное удовлетворение ей самой. Откуда ей было знать тогда, что новое тысячелетие начнется с волны опрометчивых и необдуманных политических решений, которые приведут к тому, что она окажется в тисках так называемого сотрудничества с некомпетентными чиновниками среднего звена и столь же далекими от жизни несговорчивыми политиками? На протяжении всех этих лет ни она сама, ни ее коллеги не имели ни малейшего шанса идти в ногу со всевозможными директивами, распоряжениями и не успевали вникать в новые аналитические возможности, беспрерывно спускаемые сверху сотрудникам центра, тяжелым бременем
ложась на плечи персонала. И в конце концов Анне-Лине оказалась в сердцевине сложнейшей системы социального обеспечения, которая была совершенно не организована и зачастую приходила в противоречие с законодательством. А аппарат, призванный распределять социальные блага, кажется, вообще не был приспособлен для адекватного функционирования. Многие коллеги слегли со стрессом, как и сама Аннели. Два месяца она провела дома под одеялом, наедине с мрачными депрессивными мыслями, совершенно лишившись способности концентрироваться на самых простых занятиях. А когда наконец вышла на работу, ей стало еще хуже, чем прежде.
        Анне-Лине очутилась в трясине пренебрежения со стороны политиков, а люди, обращавшиеся в центр, все так же нуждались в средствах к существованию и в той или иной степени способствовали закладыванию громко тикающей бомбы под существующую систему, материально обеспечивавшую в том числе и группу в основном молодых женщин, которые никогда ничему не обучались и вряд ли были способны к обучению.
        Аннели возвращалась домой недовольная и смертельно усталая. И вовсе не потому, что на износ трудилась для пользы дела, а по той причине, что не делала этого. И этот день также не стал исключением из правила. Очередной паршивый день, если вкратце.
        Вечером ей предстояла поездка в Королевскую больницу на процедуру маммографии. Затем она намеревалась купить пару пирожных и съесть их дома, укутавшись в уютный плед и водрузив ноги на специальную скамеечку. А на восемь была запланирована встреча с коллегами из центра социальной помощи на регулярном сеансе йоги.
        Вообще-то Аннели ненавидела физические нагрузки, и в особенности йогу. После занятия у нее ныло все тело. И зачем только она туда ходит? Вообще-то она и коллег недолюбливала и знала, что это в значительной степени взаимно. Они не игнорировали ее лишь потому, что по работе она могла помочь им с любым вопросом. Этого у Аннели было не отнять.

* * *

        – Анне-Лине, скажите, в последнее время вы не испытываете никакого дискомфорта в груди? – поинтересовалась врач, изучая рентгеновские снимки.
        Аннели попыталась улыбнуться. Вот уже десять лет она ежегодно проходит эту процедуру, и все это время вопрос врача остается таким же неизменным, как и ее ответ.
        – Только когда вы сплющиваете ее в блин для того, чтобы сделать снимок, – сухо ответила она.
        Врач повернулась к ней. Обычно гладкое лицо специалиста оказалось вдруг испещрено морщинами, от вида которых по телу Аннели пробежал неприятный холодок.
        – В правой груди имеется уплотнение, Анне-Лине.
        Аннели обмерла. «Неудачная шутка», – подумала она в замешательстве.
        Врач снова повернулась к экрану.
        – Вот, смотрите. – Кончиком карандаша она обвела крупное пятно на снимке, затем нажала пару кнопок на клавиатуре, и на экране появилась другая фотография. – Это прошлогодний рентген, на нем еще ничего нет. Боюсь, нам придется серьезно задуматься о необходимости срочного лечения.
        Аннели ничего не поняла. Слово «рак» в тот момент почему-то выскользнуло из ее сознания. Отвратительное слово.

* * *

        – Почему ты опоздала?
        Четверо женщин улыбались ей с некоторым оттенком презрения, но она уже привыкла к этому.
        – Мы тут уже успели полежать и как следует помучить свои тела. А ты тем временем где прохлаждалась?
        Аннели села за кофейный столик и попыталась улыбнуться.
        – У меня сегодня был насыщенный день, но я все успела.
        – Не грусти – похрусти! – воскликнула Рут. Она проработала в социальных структурах двадцать два года, после чего сдалась и вот уже шесть месяцев трудилась в офисе службы такси. Рут была главной занозой в их компании и являлась более компетентной сотрудницей, чем остальные.
        На мгновение Аннели засомневалась. Стоит ли довериться этим в данном случае абсолютно безразличным людям и рассказать им о том, почему она не смогла прийти, чтобы изо всех сил тянуться с ними к солнцу и освобождать мозги для восприятия этнической музыки? И если она выложит им все начистоту, сумеет ли сдержать эмоции? Ей меньше всего хотелось разреветься у всех на виду.
        – Бог мой, да тебе, кажется, совсем дурно… Что-то случилось, Анне-Лине? – спросила Клара, самая участливая из женщин.
        Аннели оглядела коллег – все они были не при макияже и вовсю орудовали десертными вилками. И каким же образом ей поможет то, что она сейчас разрушит эту восхитительную гармонию своими суровыми реалиями? Ведь Анне-Лине даже не знала пока, какова природа этого злополучного уплотнения у нее в груди.
        – Да все думаю про этих придурочных девчонок, – ответила она.
        – Ах, снова про них! – устало кивнула одна из женщин. Как будто Аннели не в курсе, что ни у кого из собравшихся не было никакого желания тратить силы на эту тему. Но о чем же еще она могла рассказать? У нее не было ни мужа, на которого можно пожаловаться, ни детей, которыми можно похвастаться. Ни даже эксклюзивного дивана цвета карри, фотографию которого она могла бы продемонстрировать, непременно упомянув о том, какую прорву денег заплатила за него.
        – Да-да, я понимаю, это моя проблема… и все же я поделюсь с вами своим раздражением, ладно? Есть действительно нуждающиеся люди, а есть такие вот пустые бочки, которые сидят себе, упакованные в рюшечки и сапожки, с наращенными волосами и толстенным слоем косметики на лице. Они безупречны с головы до ног. Все у них идеально подобрано – сумка, обувь, одежда – бряк, бряк, бряк!
        Такое описание из уст Аннели вызвало улыбку у самой юной коллеги, но остальные лишь пожали плечами. В каком-то смысле они являлись диаметральными противоположностями подобным девушкам – невзрачные государственные служащие, красившие волосы хной, если им надо было чем-то выделиться, надевавшие черные полуботинки с изящными заклепками. Естественно, им было все безразлично, а на что она рассчитывала? Ведь в этом обществе всем все безразлично, все прикидываются слепыми, когда приходит время действовать. Как, черт возьми, могло все так неправильно сложиться?
        – Не принимай их слишком близко к сердцу, Анне-Лине, – посоветовала Рут.
        Не принимать близко к сердцу? Легко ей было так говорить, когда самой удалось вырваться из этого говна…
        Аннели медленно поднесла руку к груди. В этот момент ей показалось, что уплотнение разрослось до размеров всей грудной клетки. Как же она раньше ничего не замечала? Оставалось надеяться, что подобные ощущения являлись лишь следствием недавней процедуры.
        «Говори же, скажи хоть что-нибудь, чтобы переключиться на другие мысли», – проносилось в ее голове, а пульс медленно учащался.
        – Жанетта, дочка моего брата, как раз из таких, – подоспела ей на помощь Карла. – Невестка с братом мне все уши прожужжали о том, какая она замечательная и красивая, сколько у нее талантов… – Она ухмыльнулась. – И где же все ее таланты? Если и были у нее какие-то способности, она их никогда не развивала. Родители плясали перед ней в течение многих лет, и сейчас она превратилась ровно в такую девушку, как ты описываешь, Анне-Лине.
        Неприятное ощущение в груди немного успокоилось, но на смену ему пришел какой-то непонятный жар, вызвавший волну гнева. Почему эта болезнь не поразила вместо нее одну из этих никчемных девок?
        – И теперь Жанетта находится на государственном обеспечении и получает множество предложений о работе и учебе? – заставила себя выдавить Аннели.
        Клара кивнула.
        – В течение нескольких лет она упрашивала устроить ее учеником парикмахера, а когда наконец получила это место, выдержала лишь полдня.
        Пара коллег встрепенулись. Видимо, их заинтересовал рассказ Клары.
        – Во время обеденного перерыва Жанетту попросили подмести пол в зале, чему она воспротивилась и заявила, что они предъявляют к ней слишком жесткие требования. Однако, придя домой, Жанетта назвала причиной ухода из парикмахерской вовсе не это.
        – А что же? – полюбопытствовал кто-то.
        – Она заявила, что впала в депрессию, выслушивая всевозможные жалобы на жизнь со стороны многочисленных клиентов. Что просто-напросто не выдержала их натиска!
        Аннели осмотрелась. Коллеги нахмурились, в то время как для нее это была вполне обычная история. Сколько раз она лично и сотрудники Агентства по трудоустройству костьми ложились, лишь бы отыскать место подмастерья или другую вакансию, а девушка типа Жанетты потом не справлялась со своими обязанностями!
        И почему только Аннели не стала изучать экономическую науку, как советовал ей отец? Теперь она могла бы сидеть в компании бандитов в Кристиансборге и в полной мере была бы обеспечена всеми благами вместо того, чтобы нести бремя общения с отбросами общества в виде ни на что не годных девушек и женщин. Они представлялись ей водой, застоявшейся в ванне, и Аннели уже давным-давно открыла бы затычку, если б только могла.
        Минувшим утром она встретилась с четырьмя девушками такого сорта, которые в течение продолжительного периода так и болтались без работы. И вместо того чтобы проявить покладистость и предложить хотя бы примитивные способы выхода из затруднительной ситуации, в которой они очутились, все четверо по очереди бесстыже протянули руку, чтобы пошарить в кассе социальной взаимопомощи. Это было невероятно утомительно, и все же Аннели по обыкновению попыталась вывести всю четверку на чистую воду. Раз они не хотят ничему учиться и не могут удержаться ни на одном рабочем месте, пускай отвечают за последствия. Ибо пока что законодательство было на ее стороне.
        Опыт подсказывал Аннели, что эти свистушки в скором времени объявятся у нее, притащив медицинские справки, подтверждающие, что они не в состоянии работать, чему найдется множество причин. В этом направлении фантазия нахлебниц простиралась безгранично: болезненная депрессия, больное колено, жуткое падение на радиатор отопления, повлекшее за собой сотрясение мозга, медвежья болезнь и еще пространный перечень недугов, серьезность которых никоим образом не представляется возможным проверить.
        Она пыталась заставить вышестоящих начальников разобраться с абсурдными диагнозами, которые ставили врачи, однако тема эта почему-то оказалась слишком щекотливой, и доктора продолжали подтверждать недокументированные диагнозы, словно ни на что больше были не способны.
        Сегодня к ней заявилась одна девица, которая и вовсе не продлила больничный в связи с тем, что опоздала на прием к врачу. А когда Аннели поинтересовалась причиной опоздания и подчеркнула важность соблюдения договоренностей, эта шалава ответила, что она заболталась в кафе с подружками и не посмотрела вовремя на часы. Насколько же эти твари были социально не адаптированными и безмозглыми, что даже врать не умели нормально!
        Аннели следовало испытать шок от подобного ответа, но она была закаленной. Больше всего ей досаждала мысль о том, что девки типа всех этих Амалий, Ясмин и, как их там еще звали, в конечном итоге будут обслуживать ее в доме престарелых.
        Упаси Господи.
        Аннели уставилась в пустоту.
        «Будут обслуживать ее в доме престарелых» – так подумала она, но кто сказал, что она вообще доживет до старости? Разве врач не совершенно ясно дал ей понять, что рак груди – это риск высшей степени? И даже если грудь удалят, болезнь ведь уже могла распространиться на весь организм? Пока ей ничего об этом не было известно.
        – А почему ты не можешь просто взять и бросить эту работу? – прервала Рут течение ее мысли. – Ведь у тебя имеются в запасе средства.
        Этот вопрос был для нее крайне неприятным. Вот уже почти десять лет окружающие Аннели люди пребывали в заблуждении, считая, что она выиграла крупную сумму денег в лотерее, причем сама Аннели ничего не сделала, чтобы развеять это заблуждение. Ибо с его помощью она приобрела статус, которого ей невозможно было добиться иными способами. Ее по-прежнему воспринимали как неприметную, скучную серую мышку. Такова была реальность. Но с определенного момента она стала серой мышкой, окутанной некоей тайной.
        Ее спрашивали: почему она не потратила хоть немного денег из этой суммы на себя? Почему продолжает ходить в дешевых шмотках? Почему не приобрела дорогие духи? Не отправилась путешествовать в какие-нибудь экзотические страны? Почему, почему, почему?
        Аннели всего-навсего вскрикнула от неожиданности, когда в разгар рабочего дня соскребла защитный слой с лотерейного билетика и обнаружила сюрприз. Пятьсот крон – именно таков оказался максимальный выигрыш. Услышав ее бурную радость, Рут стремглав выбежала из соседнего кабинета, чтобы поскорее выяснить, что случилось.
        – Я выиграла пять сотен, ты можешь себе представить? Целых ПЯТЬ сотен! – ликовала Аннели.
        Рут даже утратила дар речи – кажется, она впервые увидела улыбку на лице Аннели.
        – Вы слышали, Анне-Лине выиграла целых ПЯТЬСОТ ТЫСЯЧ! – внезапно вскрикнула она, и потрясающая новость облетела заведение со скоростью молнии.
        Потом Аннели купила на всех пирожные и решила, что не имеет ничего против подобного заблуждения со стороны коллег. Таким образом повышался ее статус в глазах окружающих, она становилась чуть заметнее для них. Обратной стороной медали явилось то, что она так и продолжала жить с этой ложью, а чуть позже ее еще и стали подкалывать за прижимистость. Делая выбор в пользу обмана, Аннели предвидела последствия, и все же чаша весов с почетом окружающих странным образом перевесила чашу с приписанной ей скаредностью.
        А теперь Рут спрашивает, почему она просто-напросто не бросит работу. И что же ей ответить? Возможно, в действительности это всего лишь вопрос времени, и ответ будет получен естественным путем совсем скоро, когда она покинет мир живых.
        – Бросить работу? А кто же меня заменит? – серьезно ответила она. – Ровесница Жанетты? Вот уж будет вам помощь так помощь!
        – Первое поколение с образованием гораздо ниже, чем у родителей, – согласилась одна из коллег, которая упорно продолжала считать, что стрижка «паж» все еще в моде. – Но кто примет на работу человека, который ничего не умеет?
        «Парадайз Отель», «Большой Брат», «Экспедиция Робинзон»[151] и «Остров Бикини»![152] – сострила одна из хохотушек.
        Но Аннели было не до смеха.

* * *

        От количества выпитого джин-тоника и интенсивности одолевающих ее дурных мыслей Анне-Лине не могла ни заснуть, ни заняться каким-либо делом.
        Если ей суждено вскоре покинуть этот мир, она ни за что не будет делать это в одиночестве. Мысль о том, что Мишель, Ясмин, Дениса и агрессивная панкерша Бирна будут по-прежнему веселиться, в то время как сама она будет гнить в могиле, слишком удручала ее. И хуже всего было то, что, пока она изо всех сил старалась помочь этим засранкам, те насмехались над ней у нее за спиной. Не далее как сегодня Аннели вышла из кабинета, чтобы помочь зайти одному из наиболее симпатичных ей клиентов – пожилому мужчине с больными ногами, вот уже полгода числившемуся нетрудоспособным, – а эти сучки мило сидели и сплетничали про нее под благосклонные улыбки остальных присутствующих. Обзывали ее унылой задницей и рассуждали о том, что такой подлюге, как она, поможет только двойная порция снотворного. Конечно, они прекратили злословить, когда кто-то предупредил их о том, что Анне-Лине вышла в коридор, однако не успели избавиться от наглых улыбок. И она прямо-таки задрожала от охватившей ее ярости.
        – Надо уничтожить этих проклятых дармоедок, – глухо прогнусавила Аннели.
        Она как-нибудь доберется до переулков Вестебро и разживется там пистолетом потяжелее. И когда потаскушки, навестившие ее сегодня, в очередной раз придут и сядут перед ее кабинетом, она выйдет и перестреляет их по очереди, целясь в их напудренные лбы.
        Аннели рассмеялась от этой мысли и отправилась к буфету за бутылкой портвейна. А когда первые четыре бездельницы захлебнутся собственной кровью, она распечатает список клиентов и поедет расправляться с остальными им подобными, пока в городе не будут уничтожены все девки этого сорта.
        Улыбнувшись, Аннели сделала очередной глоток. Ее действия явно сэкономят датскому государству гораздо больше денег, чем оно потратит, посадив ее на хлеб и воду на всю оставшуюся жизнь. Особенно если жизнь ее окажется такой короткой, как кажется сейчас.
        Она буквально корчилась от хохота. А как выпучат глаза ее подружки с занятий йогой, когда прочитают об этом в газетах!
        Неизвестно, правда, навестит ли ее кто-то из них в тюрьме.
        Вряд ли.
        На мгновение она представила себе пустой стул в тюремной комнате для свиданий. Перспективу нельзя было назвать радужной. Быть может, стоило поразмыслить над более изощренным способом избавления от халявщиц…
        Аннели положила диванную подушку на место и осторожно прилегла, не выпуская из рук бокал.

        Глава 6

        Пятница, 13 мая 2016 года
        – Роза! – Карл на мгновение пригляделся к ее мутному взгляду. Она уже давно выглядела утомленной, и все же – что это: действительно усталость или очередной приступ упрямства?
        – Естественно, ты не желаешь больше это слышать, но наконец настал момент, когда мне окончательно надоело унижаться и упрашивать тебя дописать отчет по делу Хаберсота. Я любезно просил тебя об этом не менее двадцати пяти раз и больше не собираюсь уговаривать тебя, поняла? Завтра исполняется ровно два года с тех пор, как погибла Юна Хаберсот и в деле была поставлена точка[153]. Целых два года, Роза! Приди уже наконец в себя!
        Роза безразлично пожала плечами. Значит, сегодня предстоит очередной день, когда она замкнется в собственном мире и будет заниматься своими делами.
        – Если ты считаешь, что это так срочно, мог бы и сам написать отчет, правда, господин Мёрк? – огрызнулась она.
        Голова Карла беспомощно упала на грудь.
        – Ты прекрасно знаешь, что у нас в отделе «Q» заведен порядок: кто начинает писать отчет, тот его и заканчивает. Сколько можно дискутировать на эту тему? У тебя есть все необходимые для этого материалы, Роза. Надо просто сесть и сделать.
        – А иначе что, Карл? Может, ты меня уволишь?
        Их взгляды пересеклись.
        – Послушайте, юная леди! Эти отчеты оправдывают само существование отдела «Q». А ты, быть может, задумала разрушить наш отдел, позволь задать тебе встречный вопрос?
        Роза снова отреагировала провокационным пожатием плеч.
        – И что мы будем делать с этим отчетом, я не совсем понимаю? Преступник во всем сознался, преступник мертв… Эти отчеты все равно ни единая душа не читает.
        – Очень может быть, Роза. Но все-таки их регистрируют. А кроме того, несмотря на то, что перед тем как испустить дух, Юна Хаберсот призналась Ассаду и твоему покорному слуге в убийстве Альберты, это нигде не задокументировано, верно? Ее признание остается всего лишь словами, и факт, что она не облекла свои слова в письменную форму, неоспорим. Само собой разумеется, Хаберсот – убийца, и все же у нас нет неопровержимых доказательств. То есть официально дело еще числится открытым. Такова система, как бы идиотски это ни звучало.
        – Ага! Но в таком случае я могла бы просто написать в отчете, что мы еще не завершили дело.
        – Уф, Роза, черт возьми!.. Доделай эту ерунду, иначе я на тебя совсем разозлюсь. Закроем эту тему раз и навсегда. Допиши отчет, и он улучшит нашу внутреннюю статистику. Для закрытия дела не хватает только этого дурацкого отчета, ибо мы уже удалили все материалы по делу Хаберсота из ситуационной комнаты, из коридора и даже из архива. Тогда мы наконец сможем выбросить раскрытое дело из головы, будем двигаться дальше и спокойно займемся унылыми делами, свалившимися на наши головы за последние пару недель.
        – Выбросить из головы? Тебе-то легко говорить, а как насчет меня?
        – Роза, хватит! Отчет должен к завтрашнему утру лежать у меня на столе, ясно?! – Мёрк стукнул ладонью по столу, едва не взвыв от боли. Пожалуй, он погорячился.
        Роза на мгновение застыла, излучая электрические заряды, а затем бросилась к себе в кабинет, извергая громогласные ругательства и проклятия в адрес Карла.
        Как и следовало ожидать, менее чем через полминуты перед Мёрком предстал Ассад с выпученными глазами, напоминая всем своим видом большой вопросительный знак.
        – Знаю, знаю, – устало сказал Карл. – С Розой творится что-то непонятное, но к нам не перестают поступать новые дела, которыми необходимо заниматься и которые надо регистрировать в архиве. Она сама постоянно ходит и зудит на эту тему. А потому нам необходимо навести порядок в делах – как положено, оформлять раскрытые и актуализировать информацию по новым. Это важная составляющая нашей работы, так что не надо на меня так смотреть. Роза просто должна сделать то, что требуется.
        – А! И все-таки это было непредусмотрительно с твоей стороны, Карл. Она передо мной как отрытая книга.
        Карл недоуменно взглянул на него.
        – Открытая! Ты имел в виду открытую книгу. Не отрытую.
        – Да-да, все верно. Но не забывай, как тяжело ей далось дело Хаберсота. Именно после этого дела Роза сломалась и даже согласилась отправиться в психиатрическую клинику, причем до сих пор регулярно проходит там контроль. А ты думаешь, почему она так долго не может написать отчет?
        Карл вздохнул.
        – Как будто я не в курсе… Огромное сходство Кристиана Хаберсота с ее отцом что-то сдвинуло у нее в голове.
        – Ну да, а еще и гипноз, Карл. После гипнотического сеанса она очень хорошо вспомнила своего отца. Ведь его убило прямо у нее на глазах.
        Карл кивнул. Гипноз никому из них не пошел на пользу. Воспоминания о том, что хотелось бы забыть навсегда, всплыли на поверхность. Сам Мёрк еще долго страдал от бессонницы и кошмаров, то же самое касалось и Ассада. И потому логично было предположить, что жуткий несчастный случай на сталепрокатном заводе, стоивший жизни Розиному отцу, отчетливо возник в ее сознании именно после сеанса гипноза и все это время не давал ей покоя. Хотя Роза вряд ли признается им в этом.
        – Мне кажется, Карл, она снова погрузится во мрак во время работы с отчетом. И ты считаешь, что поступил мудро? Давай лучше я напишу отчет вместо нее.
        Брови Мёрка встрепенулись. Он уже представлял себе результат его труда. Никто, помимо самого сирийца, не сможет догадаться, о чем идет речь.
        – Ассад, это очень мило с твоей стороны, и мы, конечно, должны беречь Розу, но с этим заданием она должна справиться сама. К сожалению, у меня больше нет времени на обсуждение этой темы.
        Он взглянул на часы. Через двадцать минут начнется оглашение свидетельских показаний в городском суде, Карлу пора выходить. Это было последнее заседание суда перед вынесением обвинительного приговора по одному из дел, расследованных его отделом. И кому предстоит затем трудиться над составлением заключительного рапорта? Ему, конечно. Кому же еще? Ему, который ненавидел любую форму рутины, кроме продолжительных сигаретных затяжек и периодов полудремы на рабочем месте с задранными на стол ногами.
        Мёрк как раз вышел в коридор, когда Роза, белая как мел, наткнулась на него и сообщила, что если он собирается заставить ее писать отчет, ей придется взять больничный.
        Возможно, у него действительно вырвалось несколько необдуманных фраз, но он терпеть не мог, когда его шантажируют. Карл покинул здание. Последнее, что он услышал, спускаясь по лестнице, был дрожащий голос Розы – она кричала, что черт с ним, сделает она то, что он требует, но ему придется ответить за последствия.

        Глава 7

        Среда, 11 мая 2016 года
        – Дениса, у тебя в холодильнике что-нибудь найдется?
        Он вытянулся на матрасе, почти не заняв места. Кожа блестела, глаза увлажнились и сверкали, дыхание еще не пришло в норму.
        – Я сейчас умру от голода. Ты способна вытянуть из меня все соки и силы, детка.
        Дениса обернулась в кимоно. Рольф был «сладким папочкой», который лучше других обеспечивал ей ощущение, близкое к тому, что называется интимностью. Обычно мужчины уходили едва ли не сразу после полового акта, но у этого не было ни жены, ожидавшей его дома, ни работы, требующей обязательно прийти к определенному часу. Она познакомилась с ним во время отдыха в Алании, и эта поездка обошлась ей в итоге дешевле всех прочих.
        – Рольф, ты же знаешь, что у меня ничего нет. Можешь доесть то, что осталось вон там.
        Дениса указала на смятую упаковку из-под чипсов и подошла к зеркалу.
        Не осталось ли на шее следов от его ласк? Остальные «сладкие папочки» явно не одобрят подобные отметины.
        – А ты не можешь спуститься к матери и посмотреть, чем у нее можно поживиться? Я заплачу, детка. – Он рассмеялся.
        В плане финансов можно было не беспокоиться. Она разгладила кожу под подбородком. Небольшое покраснение вряд ли возбудит какие-то подозрения.
        – Хорошо. Но в следующий раз не рассчитывай на дополнительное обслуживание. Тут тебе не отель.
        Он слегка хлопнул по простыне, взглядом приглашая Денису подойти. Некоторая строптивость с ее стороны всегда возбуждала его. Но на оплату он потом не скупился.

* * *

        В квартире стоял какой-то кислый запах, весь свет был включен. На улице уже стемнело, а здесь было светло, как днем. После смерти бабушки у матери теперь всегда царила такая атмосфера. Она впала в вечный ступор.
        Сначала Дениса увидела руку, свисавшую с подлокотника дивана с сигаретным окурком; на полу под рукой вздымалась горка пепла. Постепенно перед взглядом девушки предстала вся картина жалкого разложения матери: открытый рот, незамаскированные морщины на лице, спутанные волосы, казалось, составляли одно целое с шерстяным пледом, покрывающим диван. Ну, а чего еще можно было ожидать, нанося неожиданный визит?
        Кухня представляла собой сплошной хаос. Это был вовсе не привычный бардак, в котором обилие грязной посуды, бутылок из-под спиртного, упаковки из-под продуктов и остатков еды свидетельствовали о бытовой неряшливости и банальном отсутствии самоорганизации. Сейчас это было какое-то адское, сюрреалистическое буйство красок старой еды, которое распространилось теперь на все стены и любые горизонтальные поверхности. Вероятно, мать просто-напросто свихнулась посреди всего этого безобразия. Она напилась, и ей было плевать на последствия хаоса. Как только алкоголь выветрится из организма, эта женщина наверняка задумается над тем, что ей со этим всем делать.
        Конечно, холодильник тоже оказался пуст. Если Рольфу так приспичило поесть, придется довольствоваться прокисшим йогуртом и неизвестно сколько хранившимися яйцами. Не совсем то, что он рассчитывал получить за свои деньги, но кто его знает, на что он вообще рассчитывал, если в столь неподходящий момент проснулся для подвигов?
        – Дениса, это ты? – заскрипел из гостиной ржавый голос.
        Девушка с досадой покачала головой. Какого лешего она должна посреди ночи тратить время на выслушивание пьяного бреда?
        – Ты пришла ко мне? Я не сплю.
        Вот именно этого Дениса и опасалась.
        Мгновение они смотрели друг на друга, не испытывая никакой взаимной симпатии.
        – Где ты была все эти дни? – спросила мать, в уголках рта у нее собралась загустевшая слюна.
        Дениса отвернулась.
        – Недалеко.
        – Патологоанатомы все сделали, так что нам скоро выдадут бабушкино тело. Может, сходим к ритуальному агенту вместе?
        Она пожала плечами. И все-таки ей необходимо было ответить что-то именно сейчас, чтобы избежать дальнейшей дискуссии. Все-таки в постели наверху ее ждал мужчина.

        Глава 8

        Четверг, 12 мая 2016 года
        На кухонном столе лежала скомканная газета, напоминая ему о том, что он потерял. Всего четыре года назад он был человеком, абсолютно счастливым в браке, занимал хорошую должность, пользовался большим уважением и успешно справлялся со встающими перед ним непростыми задачами – а теперь оказался в бездне тотального одиночества. За минувшие четыре года его статус непредвиденно и существенно понизился, произошел большой регресс и в самовосприятии. Вместе с самым дорогим ему человеком он прошел весь ужасный процесс болезни. Его любимая женщина увядала и замыкалась в себе у него на глазах, а он на протяжении долгих месяцев держал ее за руку, когда она плакала и страдала от непостижимых болей. Держал он ее за руку и тогда, когда судороги сковали ее тело в самый последний раз – и отпустили уже навсегда, оставив покоиться в вечном мире. С тех пор он выкуривал по шестьдесят сигарет в день и почти ничего больше не делал. Вся квартира провоняла табаком, его пальцы стали похожи на иссохшие пальцы мумии, а легкие свистели, как будто были проколоты.
        Старшая дочь уже четыре раза предупреждала его, что, если он не изменит характер своего жалкого существования, совсем скоро последует за супругой в могилу. И теперь это предупреждение витало под потолком комнаты в клубах табачного дыма в ожидании его мнения. Возможно, он как раз этого и хотел: накуриться до полусмерти и успокоить свою страдальческую душу. Набить себе нутро до отвала, и плевать он хотел на все остальное. А чем еще ему заниматься?
        Однако внезапно из небытия возникла эта самая газета. Самая первая страница выбила его из колеи. Встрепенувшись, он оживился, отложил окурок в пепельницу и вытащил газету из валявшейся под почтовой щелью груды корреспонденции.
        Не обращая внимания на нереальность заявленного заголовка, он отдалился от газеты на полметра и прочитал новость без помощи очков.
        Маркус Якобсен тяжело дышал во время чтения. Он вдруг оказался в том периоде своей жизни, когда еще не стряслись самые ужасные события. Импульсы неожиданно понеслись сквозь мозговые синапсы, бездействовавшие годами. Давно вытесненные из сознания абстракции переплетались и образовывали новые сочетания, из которых вырастали яркие образы, – и он никак не мог остановить этот процесс.
        У Маркуса даже голова разболелась от такой мыслительной активности. Что ему было делать со всеми этими мыслями? Когда-то, до того как он ушел на пенсию, Якобсен имел право воплощать свои замыслы, а теперь он даже не был уверен, что его хоть кто-то станет слушать. Тем не менее в каком-то закутке этого заторможенного существования еще обнаруживалась некая часть прежнего Маркуса Якобсена, размышлявшая и функционировавшая как следователь по криминальным делам. Несколько десятилетий работы в полиции принесли ему немало побед. В качестве начальника бывшего криминального отдела Маркус Якобсен добился процента раскрытых убийств, несопоставимого по величине с успехами предшественников. А значит, он имел полное право оглядываться назад с гордостью. И все же, как известно каждому полицейскому, вовлеченному в процесс расследования дел об убийствах, отнюдь не об успешно раскрытых делах думается тихими темными ночами, но о тех, раскрыть которые так и не удалось. Именно эти дела заставляли следователя просыпаться по ночам и повсюду видеть тень преступника. И не было ни единого дня, чтобы Маркуса Якобсена не
бросило в озноб от мрачных мыслей о невинных жертвах убийцы, безнаказанно бродившего сейчас среди простых людей. Сочувствие родственникам, продолжавшим пребывать в неизвестности, выливалось в конечном итоге в неуместное чувство стыда от того, что он подвел их. И именно это чувство стыда терзало его больше всего. Маркус мучился из-за косвенных улик, которые не представлялось возможным проверить, из-за следов, которые вовремя не были обнаружены. Но как, черт подери, можно применить все эти мысли к реальности?
        И вдруг он в буквальном смысле натыкается на сюжет, вынесенный на первую полосу газеты из кучи неразобранной корреспонденции, валяющейся на полу в прихожей. И этот сюжет напоминает ему о том, что время никогда не позволяет стоять на месте до тех пор, пока у преступника развязаны руки и зло разгуливает на свободе.
        Якобсен еще раз пробежал взглядом статью. В течение десяти дней он понятия не имел, что с ней делать, но рано или поздно что-то должно было случиться. Естественно, Маркус понимал, что, скорее всего, Ларс Бьёрн со своей командой из Управления попытался связать это убийство с похожими, еще не раскрытыми делами, но обратил ли он внимание на то, на что обратил внимание Маркус Якобсен? А именно – что совпадения в обстоятельствах нового эпизода и старого нераскрытого убийства, мучившего его больше остальных, чересчур очевидны, чтобы являться случайными?
        Он еще раз перечитал статью и обобщил содержащиеся в ней факты.
        Жертва опознана как Ригмор Циммерманн, шестидесяти семи лет от роду. Тело обнаружено в Королевском саду в Копенгагене позади модного ресторана. То, что смерть была насильственной, не подвергалось сомнению. Никто не смог бы причинить самому себе столь сильное увечье. Вскрытие продемонстрировало, что женщине вполне могли нанести только один, но тут же сразивший ее наповал удар довольно широким предметом со скругленным концом. В статье жертва описывалась как абсолютно обычная пенсионерка, ведущая спокойный и размеренный образ жизни. Из ее сумки пропали десять тысяч крон, которые, по словам дочери женщины, точно находились там, когда мать покидала ее квартиру на Боргергэде незадолго до нападения. В связи с данным обстоятельством мотив преступления был охарактеризован как нападение с целью ограбления, повлекшее за собой смерть человека. На языке журналистов это называлось гораздо проще: разбойное нападение. Орудие убийства пока было не определено, и, вероятно, из-за проливного дождя и апрельского холода не нашлось ни единого свидетеля данного преступления. По оценкам официанта из ресторана
«Оранжериет», нападение произошло между 20.15, когда он выходил покурить, и 20.45, когда он вновь решил утолить свою потребность в табаке, вышел на улицу и обнаружил тело.
        Больше никаких конкретных фактов статья не сообщала, но Маркус и так отчетливо представил себе и место преступления, и найденное там тело. Лицо жертвы оказалось вдавлено в землю в результате падения, тело также оставило отпечаток в почве. Это было неожиданное нападение сзади, противостоять которому погибшая не имела ни малейшего шанса. Точь-в-точь такие же обстоятельства он самолично расследовал несколько лет назад. Тогда жертвой оказалась учительница из «Больманс Фрисколе», некая Стефани Гундерсен, и она была гораздо моложе нынешней жертвы. Самое главное отличие заключалось в том, что на труп Стефани никто не помочился.
        Маркус сосредоточился и постарался вспомнить все обстоятельства обнаружения первой жертвы. Ох, как же часто он думал об этом преступлении! В такие минуты, в точности как и сейчас, его не покидало ощущение, что эти размышления абсолютно бесполезны.
        Кажется, сейчас убийца решил вновь заявить о себе. Тот же район города. Два места преступления разделяли не более шестисот-семисот метров.
        Якобсен покачал головой от бессилия и раздражения. Почему его не вызвали, чтобы он мог по горячим следам осмотреть место преступления?
        Бывший полицейский долго глядел на мобильный телефон, лежавший на краю кухонного стола и призывавший его к действию. «Ну возьми же меня и сделай хоть что-нибудь», – казалось, внушал ему аппарат.
        Маркус отвернулся. Преступление было совершено семнадцать дней назад, а значит, вполне можно было подождать еще немного.
        Он кивнул сам себе и придвинул к себе пачку сигарет. Надо бы выкурить еще парочку, прежде чем понять, за каким лешим ему понадобилось лезть в эту историю.

        Глава 9

        Четверг, 12 мая 2016 года
        – Вау, как здесь миленько. – Мишель пересела на угловой диван и перетащила за собой сумку.
        В предвкушении длинной ночи Дениса осмотрелась, пытаясь увидеть обстановку глазами Мишель. Кафе было заполнено лишь наполовину, посетители – небольшая, но разношерстная группа безработных, учащихся и двух молодых мамаш – производили впечатление примерно столь же жизнерадостное, как похоронная процессия в дождливый день. Дениса знала места поприятнее, чем это замызганное кафе, но на этот раз место встречи выбирала Ясмин.
        – А мне как раз позарез надо было вырваться из дома, – продолжала Мишель. – Патрик в последнее время сам не свой. Я скоро вообще не буду знать, как к нему подступиться. Мы ведь собирались с ним вместе в отпуск, так теперь ничего не получится…
        – А почему ты просто-напросто не выгонишь его? – поинтересовалась Дениса.
        – Я не могу, потому что это его квартира. Да, вообще-то, как и все остальное. – Мишель вздохнула и кивнула сама себе. Очевидно, она прекрасно понимала, в какое дерьмо вляпалась. – Я думала даже, что не смогу встретиться с вами, потому что у меня совсем нет денег, а Патрик мне не дает…
        Дениса наклонилась и отодвинула торчавшую из сумки бутылку вина в сторону, чтобы достать кошелек.
        – Ну и засранец твой Патрик! Пошли его в задницу, Мишель, я дам тебе денег. – С этими словами она взяла кошелек, заметив, как подруги выпучили глаза, когда тот раскрылся. – Вот, держи, это тебе, – сказала Дениса и положила перед Мишель тысячную купюру из целой пачки таких же купюр. – И пусть Патрик недельку побегает за тобой.
        – Ой, спасибо. Это… – Мишель ощупала банкноту кончиками пальцев. – Я даже не знаю… ведь я, наверное, не смогу тебе отдать.
        Дениса махнула рукой.
        – И если Патрик узнает… я не знаю…
        – У тебя в кошельке много денег, – сухо заметила Ясмин. Сейчас они наверняка спросят, откуда она их взяла, если сидит при этом на пособии по безработице, как и они.
        Дениса присмотрелась к выражению лица Ясмин. На данный момент они встречались всего три раза, и, хотя ей очень нравились эти девушки, было совсем не очевидно, нравится ли также она им.
        Дениса улыбнулась.
        – Давайте считать, что я просто умею экономить.
        Ясмин сухо засмеялась. Ей явно приходилось выслушивать куда более изощренную ложь. Она инстинктивно повернулась лицом к двери, Дениса проследила за ее взглядом.
        Вид девушки, зашедшей в кафе первой из большой компании, вызвал некоторые проявления беспокойства на лице Ясмин: ее глаза сощурились, челюсти дрогнули под мягкой кожей, брови сдвинулись над переносицей.
        Как преследуемый зверек, который встает на задние лапки для разведывания ситуации, Ясмин следила за активностью, происходившей у входа. Когда следом за первой вошли еще несколько девушек, она заговорщицки склонилась к подругам.
        – Помните панкершу, которая провоцировала нас в конторе, когда мы с вами познакомились?
        Мишель с Денисой кивнули.
        – Девушек зовут Эрика, Шуга и Фанни. И раз они здесь, скоро заявится и та самая Бирна. Надо только немного подождать.
        – А может, мы пойдем куда-нибудь в другое место? – обеспокоенно поинтересовалась Мишель. Дениса пожала плечами. Ей было плевать на всякое мрачное быдло. Ее этим не проймешь.
        – У них банда под названием «Черные леди», – продолжала Ясмин. – В нашем квартале их все знают, причем вовсе не с лучшей стороны.
        – Интересно, почему, – пробормотала Дениса, рассматривая жуткую одежду и макияж девиц. «Черные» – понятно, но какие же они «леди»?
        Спустя полминуты посетители кафе стали свидетелями появления Бирны – она демонстративно вальяжно подсела к членам своей банды. Одна из молодых мамаш потихоньку заправила грудь в блузку и встала, кивнув подружке. Они быстро собрались, оставили на столе несколько банкнот и молча покинули кафе, стараясь не смотреть на девиц с черным макияжем, которые заняли удобные позиции и теперь бесцеремонно разглядывали посетителей.
        Заметив Ясмин, предводительница шайки поднялась из-за стола и застыла, устремив железный взгляд на группу девушек и всем своим видом давая понять, что, пока она здесь находится, для них это запретная территория.
        Дениса отпила кофе из чашки и встала так же демонстративно, несмотря на то что Ясмин дернула ее за рукав. На шпильках она оказалась выше Бирны, но та лишь крепче сжала кулаки.
        – Уходим, – шепнула Ясмин, медленно поднимаясь. – Если мы останемся, они нас поколотят. Идем.
        Видимо, воинственно настроенные «амазонки» неправильно интерпретировали реакцию Ясмин, так как все «черные леди» встали со своих мест.
        Дениса заметила некоторое волнение за барной стойкой. Две официантки потихоньку отступали в направлении служебного помещения, а парень-официант повернулся спиной к посетителям и поднес к уху телефон.
        – Дениса, пошли. – Ясмин ухватила ее за руку, но та вывернулась. Значит, они считают, что могут ей приказывать, что делать? Считают, что быть женственной и привлекательной все равно что быть слабачкой?
        – Они отсидели в тюрьме за нападение на человека, Дениса. Фанни, та, что с «ежиком» на голове, пырнула человека ножом, – прошептала Ясмин.
        Дениса улыбнулась. Разве дед не научил ее, как поступать с врагами? Если кто-то из окружающих думает, что она убежит, значит, они просто не знают Денису и ее прошлое.
        – Одна из них живет в трех кварталах от меня, и они знают, где меня найти, – снова зашептала Ясмин. – Давай пойдем.
        Дениса обернулась на Мишель – та, казалось, была не столь напугана, как Ясмин, и настроена довольно решительно.
        Посреди зала возвышалась Бирна, взгляд ее метал молнии, но это не произвело особого впечатления на Денису. Возможно, ей стоило одуматься, когда Бирна вытащила из кармана связку ключей и один за другим воткнула ключи между пальцами, так что кулак ощетинился, превратившись в смертоносный кастет.
        Дениса ухмыльнулась, сняла туфли и взяла в каждую руку по туфле, направив шпильками к противнице.
        – Бирна, ты же помнишь, о чем мы договаривались! – крикнул мужчина из-за барной стойки, размахивая мобильным телефоном в вытянутой руке.
        Девица лениво повернулась к нему, на мгновение зафиксировав взгляд на включенном телефоне, и убрала ключи в карман, не меняя выражения лица.
        – У тебя есть две минуты до их прибытия, – предупредил мужчина.
        Участницы шайки выжидающе смотрели на свою предводительницу, но Бирна пока не реагировала. Она с ледяным взглядом повернулась к Денисе и произнесла с сильным исландским акцентом:
        – Напяливай свои ходули, кукла. Не беспокойся, мы еще успеем надрать тебе шею. Я заткну тебе глотку твоими же дерьмовыми туфлями, еще побарахтаешься… И ты тоже, тупая обезьяна, – это уже к Ясмин. – Я знаю, где ты живешь.
        – Иди, Бирна. Они уже в пути, – напомнил официант.
        Бирна посмотрела на него, вытянув вверх большой палец. Затем махнула своей хунте и удалилась, не потрудившись закрыть за собой дверь.
        Дениса еще застегивала туфли, когда с улицы раздался глухой грохот. Официант направился к двери.
        У кафе остановились три огромных мотоцикла, на которых сидели несколько накачанных типов в кожаных куртках и с кожаными же браслетами на запястьях. Они перекинулись парой слов с сотрудником кафе, помахали ему на прощание и уехали.
        Проходя мимо девушек, официант посмотрел на Денису почтительно, но не дружелюбно, и когда не успевшие ретироваться посетители кафе принялись аплодировать, он взглядом заставил их остановиться.
        Дениса чувствовала удовлетворение от того, что не ударила в грязь лицом, однако, взглянув на Ясмин, обнаружила, что борьба за власть между ними совсем скоро может стать реальностью.
        – Ах да, Ясмин, прости, – поспешила она извиниться. – Я просто не смогла вовремя остановиться. Ты думаешь, у тебя будут проблемы?
        Ясмин стиснула губы. Разумеется, у нее будут проблемы. Она тяжко вздохнула, но затем неуверенно улыбнулась Денисе. Значит, извинение принято.
        – Ну что, заплатим и пойдем дальше? – предложила Дениса и взялась за кошелек. Но Ясмин накрыла ладонью ее руку.
        – Мы ведь подруги, правда? – спросила она.
        Мишель энергично закивала.
        – Ну конечно, – согласилась Дениса.
        – Значит, мы должны быть вместе, правда? Что касается решений, действий и всего остального.
        – Это было бы здорово, да.
        – Пока что у каждой из нас есть свои секреты, но они остаются скрытыми от двух других лишь до поры до времени, согласны?
        Дениса замялась.
        – Да, – наконец решилась она дать ответ.
        Согласие Мишель прозвучало более убедительно. Но черт знает, что за секреты имелись у нее?
        – В таком случае я открою один из моих секретов. И заплачу за кофе. Идет? – Ясмин подождала, пока обе подруги ответят кивком, и продолжила, рассмеявшись: – У меня нет ни гроша. Но это мне не помешает. – Она кивнула в угол зала. – Посмотрите вон на того чувака в рабочих штанах. Он пялится на нас с того самого момента, как мы вошли.
        – Я тоже это заметила, – сказала Мишель. – С какой стати он считает, что может заинтересовать нас своими грязными штанами? И почему не пришел нам на помощь, когда эта гадина стала нам угрожать?
        – Ты видела, как он раздевал нас взглядом?
        Дениса обернулась. За столом в углу, склонившись над початой бутылкой пива, сидел парень с короткой толстой шеей и ухмылялся. Его окружали товарищи; все они сидели, скрестив руки и опираясь локтями на стол. Он явно являлся самопровозглашенным лидером в этой компании.
        Ясмин встретилась с ним взглядом и подозвала к себе. На мгновение он смутился, но любопытство взяло верх.
        – Сидите и учитесь, – шепнула девушка, прежде чем поднять глаза на мужчину, который предстал перед ними, окутанный ароматом дешевого одеколона. – Привет, – приступила она к делу. – Хорошо выглядишь. А значит, оплатишь наш счет.
        Тот нахмурился, обернулся на товарищей, которые развернули стулья и внимательно наблюдали за происходящим, и поймал взгляд Ясмин.
        – Оплачу ваш счет? С чего бы это?
        – Да потому что ты все это время сидел и буквально засасывал нас взглядом. Хочешь сказать, ты не представлял себе наши дырочки во всей красе?
        Мужчина откинул голову, собираясь возразить, но Ясмин оказалась быстрее.
        – Я могу показать тебе свою, но за это придется заплатить. У меня есть фотография, которую сделал мой парень.
        Незнакомец улыбнулся. Судя по всему, он наконец-то понял суть сделки, хотя и не вполне разобрался в ее мотивах.
        – Ты наверняка покажешь мне какую-нибудь картинку из Сети. – Он обернулся на товарищей и засмеялся. На таком расстоянии они не имели возможности ничего слышать, но засмеялись в ответ.
        – Ты вообще понял или нет? – Ясмин достала из сумочки телефон. – Ты просто должен оплатить наш счет. У нас нет денег.
        Парень стоял и переминался с ноги на ногу в своей спецобуви.
        Дениса пыталась удержаться, чтобы не прыснуть. Ясмин была такой милашкой, что рабочий начал потихоньку таять. Забавно было наблюдать эту сцену.
        Наконец парень крикнул в сторону прилавка:
        – Официант! Сколько должны вам дамы?
        Официант сверился с чеком и крикнул в ответ:
        – Сто сорок две кроны пятьдесят центов!
        Парень обратился к Ясмин:
        – Вообще-то я не имею обыкновения платить за то, чтобы посмотреть на женские прелести, но, как джентльмен, обязан оказать помощь нуждающейся женщине. – С этими словами он вытащил тугой кошелек, достал деньги и сказал официанту, выложив купюры на прилавок: – Сдачу оставьте себе.
        Неслыханная щедрость – аж семь с половиной крон чаевых! «Разнорабочий», – подумала Дениса, взглянув на кошелек. Один из ее «сладких папочек» тоже был из таких.
        Ясмин протянула ему телефон и позволила внимательно изучить изображение во всех подробностях.
        Мужчина кивнул и задышал чуть глубже, слегка раздувая ноздри; взгляд его медленно переместился с лица Ясмин на дисплей телефона, словно говоря: «Если предложишь мне нечто большее, я не откажусь». Дениса впечатлилась.
        – Если хочешь поглядеть на небритую часть, давай еще двести крон сверху, – предложила Ясмин.
        Парень, кажется, совсем выпал из реальности, шея и уши у него вспыхнули от прилива крови. Он выложил на стол двести крон.
        – Тогда вышли фотки мне на почту. – И Ясмин прилежно записала его электронный адрес.
        Через несколько секунд телефон парня звякнул, после чего тот вернулся к друзьям, попрощался и вышел из кафе.
        – Видимо, сдристнул домой рассматривать картинки, как вы думаете? – рассмеялась Мишель.
        Это были легкие деньги. Дениса в восхищении закивала.
        – Это и есть твой секрет?
        Ясмин покачала головой.
        – Да нет, конечно, это просто небольшая уловка. Про мой секрет узнаете позже.
        Она запихнула двести крон в задний карман, застегнула сумочку, и вся троица уже направилась было к выходу. Вдруг из-за столика у прилавка встал молодой мужчина и с размаху шлепнул на стол банкноту достоинством в двести крон.
        – Я видел, что тут только что произошло. И тоже хочу посмотреть.
        Улыбнувшись, Ясмин вытащила телефон из сумочки.
        Дениса внимательно изучала мужчину. Многие приметы объясняли, почему он тут стоит. Несмотря на то что ему было не больше тридцати пяти лет, лицо его было напрочь лишено азарта. На пальце нет кольца, которое свидетельствовало бы о серьезных отношениях. Одежда вроде бы неплохая, но неправильно подобрана. Хлопья перхоти на мятом воротнике куртки. Типичный работяга, которого дома никто не ждет.
        Денисе он совсем не понравился. Разочарованные в жизни мужчины обычно взрываются в один момент, затем весь их запал проходит. Он неловким движением схватил Ясмин за запястье, чтобы разом заполучить все снимки, появившиеся на крошечном дисплее. Дениса хотела вмешаться, но Ясмин покачала головой – она справится сама.
        – Я хочу увидеть все тело целиком, – заявил парень. – Двести крон – перебор за какой-то кусок меха.
        «Ну и заносчивый малый», – успела подумать Дениса, а события тем временем развивались полным ходом.
        – Давай, сучка. Показывай себя в полный рост. Иначе я тебя не отпущу.
        Ясмин вырвалась, выхватив из рук парня мобильный телефон. Мишель и та проявила активность, стащив со стола купюру в двести крон и спрятав ее к себе в карман.
        Тогда парень закричал. Он обзывал их шлюхами и воровками, орал, что их надо как следует поколотить. Именно в этот момент вмешался официант, прекрасно отдавая себе отчет в том, что в его силах повлиять на исход конфликта. Со знанием дела он схватил парня и спросил, надо ли повторно вызвать байкеров или тот покинет заведение по собственной воле. Парень успел лишь сплюнуть на столешницу, прежде чем бегом покинул зал.
        Официант покачал головой и вытащил из кармана фартука тряпку.
        – Вы чрезвычайно бойкие дамы, – сказал он, вытирая со стола плевок. – Как по мне, так слишком бойкие для столь безмятежного будничного дня. А потому я буду вам невероятно благодарен, если вы отправитесь на поиски более подходящего места для вашего промысла, как только парень окажется на другом конце улицы.
        Сложно было что-то возразить на его слова.
        Спустя пять минут девушки стояли на улице, корчась от хохота. Дениса собиралась сказать, что им троим есть чему поучиться друг у друга, но ей помешал знакомый запах одеколона, возвестивший о непосредственной близости того самого рабочего, которого только что облапошила Ясмин. Она повернулась лицом ко входу в ближайший подъезд, и именно в этот момент из ниши появился знакомый работяга.
        Решительно и агрессивно он резким движением схватил ремешок сумочки Ясмин и, несмотря на сопротивление, запустил в сумку руку и вытащил мобильный телефон.
        – Говори пин-код, а не то я разобью твой телефон об булыжники, – предупредил мужчина, подняв аппарат над головой и приготовившись выполнить угрозу.
        По виду Ясмин можно было догадаться о том, что исход противостояния был предопределен: так легко доставшиеся деньги незамедлительно окажутся у прежнего владельца, ибо телефон ей гораздо дороже.
        – Сорок семь одиннадцать, – выпалила она.
        Мужчина тут же набрал код, запустил программу для просмотра изображений и водил по экрану вверх и вниз, пока не обнаружил нужную папку. Когда он открыл ее содержимое, рука Ясмин уже потянулась в задний карман за купюрами.
        – Проклятье! Я так и знал! – заорал парень. – Сучка, да это вообще не ты! – Он ткнул ей в лицо фотографию женщины, выставившей напоказ интимные части тела. Это была целая фотосессия.
        Ясмин пожала плечами
        – Ну, мы просто-напросто не могли заплатить, а ты больше остальных был похож на настоящего джентльмена – разве не этим словом ты сам себя назвал?
        Улыбка Ясмин, призванная затмить это нелепое признание, внезапно была запечатана крепким кулаком трудяги. Девушка приземлилась на тротуар.
        Мужчина еще собирался пнуть ее ногой, но, уже занеся ногу, вдруг резко присмирел. Против тяжелой бутылки вина, которую Дениса прихватила с собой на прогулку, он был бессилен.

* * *

        Булыжники на тротуаре, проложенном вдоль канала на Гаммель Странд, уже успели нагреться на солнце, когда девушки устроились под перилами рядом с другой компанией молодежи – те сидели, свесив ноги над деревянными мостками и водой. Солнце потихоньку начинало припекать по-летнему, свет его становился резким, и припухлость на скуле Ясмин сразу бросалась в глаза.
        – Ваше здоровье! – провозгласила Дениса и передала бутылку с красным вином подругам.
        – Спасибо тебе, – поблагодарила Ясмин, поднесла горлышко бутылки к губам и как следует отхлебнула. – И тебе спасибо, – обратилась она к бутылке и передала ее Мишель.
        – Ясмин, тебе не надо было так сильно его бить, когда он уже лежал на земле, – тихо сказала Мишель. – Мне совсем не нравится, что у него разбит висок. Зачем ты это сделала? Он и так уже был никакой.
        – Я плохо воспитана, – парировала Ясмин.
        Они внимательно посмотрели друг на друга, после чего Мишель рассмеялась.
        – А теперь – селфи! – закричала она и взяла телефон.
        Дениса улыбнулась.
        – Не урони в воду, – предостерегла она подругу. Девушки сдвинулись теснее.
        – Вместе мы выглядим просто офигительно, как вам? – Мишель держала мобильник в вытянутой вперед руке. – Здесь мало кто может похвастаться ляжками круче, чем у нас, – смеялась она.
        Дениса кивнула.
        – Классно ты провернула свой трюк в кафе, Ясмин. Думаю, мы станем прекрасной командой.
        – Мы могли бы назвать себя «Белыми леди», – пошутила Мишель.
        Двух глотков оказалось достаточно для того, чтобы красное вино подействовало на нее.
        Дениса заулыбалась.
        – Ясмин, ты хотела рассказать нам какой-то секрет… Может, сейчас?
        – Хорошо. Только потом, пожалуйста, не ругать меня. Никаких упреков и прочего говна. Дома в свое время мне хватило этого в избытке.
        Подруги молча подняли руки в знак согласия и рассмеялись. Неужели все так плохо?
        – Когда мы с вами познакомились, я пришла туда клянчить деньги всего лишь третий раз за шесть лет, но вообще-то пособие я получала всегда.
        – Как такое может быть? – Мишель проявила повышенный интерес к данному вопросу. Вполне объяснимо в ее ситуации.
        – Я стараюсь забеременеть и до конца вынашиваю ребенка. Я поступила так уже четыре раза.
        Дениса дернула головой.
        – Как-как ты поступила?
        – Вы прекрасно слышали, что я сказала. В течение нескольких месяцев ходишь настоящей уродиной – живот и грудь выпирают, – но мне всякий раз удавалось вернуться в нормальную форму. – Она похлопала себя по плоскому животу. Мать четверых детей, а по ней и не скажешь…
        – У тебя есть муж? – наивно предположила Мишель.
        Ясмин беззвучно рассмеялась. Видимо, тут и была зарыта собака.
        – Я отказалась от них. От всех четверых. Система очень простая. Забеременеть от кого попало, затем пожаловаться на боли в пояснице или еще на какую-нибудь болячку – и социальное законодательство о тебе позаботится. И как только тебя заставляют выходить на работу, ты снова беременеешь. Ребенок автоматически удаляется из их системы спустя некоторое время, но ты уже снова беременна и снова под защитой. Последний раз я рожала несколько месяцев назад, так что в последнее время мне приходится ходить на «свидания» в центр социальной помощи. – Она рассмеялась.
        Мишель взяла бутылку.
        – Я бы так не смогла, – сказала она. – Я мечтаю о детях, хотя с Патриком, видимо, уже ничего не получится. – Отхлебнув из бутылки, повернулась к Ясмин: – То есть ты даже не знаешь, кто отец твоих детей?
        Та пожала плечами.
        – По поводу одного, наверное, знаю. Но это ведь совершенно неважно.
        Дениса всматривалась в рябь на водной глади после очередной проплывшей мимо экскурсионной лодки. Она еще никогда не встречала таких людей, как Ясмин. Женщина, достойная внимания.
        – Неужели ты и сейчас в положении?
        Ясмин покачала головой.
        – Но, возможно, через неделю и буду, кто ж знает…
        Она попыталась улыбнуться. Стало понятно, что у нее имеются и другие сценарии на ближайшее будущее. Видимо, Ясмин намекала на то, что пришло время разработать новые стратегии выживания.
        – А как же с нашей девчачьей бандой? Представь себе, ты беременная и на тебя напали… Ты подумала об этом? – спросила Мишель.
        Ясмин кивнула.
        – Как бы то ни было, я съезжаю из этого квартала. – Она дернула плечами, словно извинялась. – Да, я живу дома – разве я вам еще не рассказывала?
        Подруги не ответили, но она, судя по всему, и не рассчитывала на ответ.
        – «В следующий раз, если ты забеременеешь, я вышвырну тебя из дома!» – постоянно орет моя мать. – Ясмин поджала губы. – Мне бы только найти место, куда свалить…
        Дениса кивнула. Все они жили в невыносимых условиях.
        – Но если ты не мечтаешь о ребенке, тогда о чем же ты мечтаешь, Ясмин? – полюбопытствовала Мишель. Видимо, это было главное, что она уловила из слов подруги.
        Ясмин выглядела растерянной. Видимо, она не часто задумывалась о своих мечтах.
        – Назови первое, что придет в голову, – пыталась помочь ей Мишель.
        – Ладно. Мечтаю о том, чтобы пристукнуть вшивую тварь Анне-Лине Свенсен и забыть про визиты в эту контору.
        Дениса рассмеялась, Мишель кивнула.
        – Да уж, забыть бы обо всех проблемах… Поучаствовать бы, что ли, в каком-нибудь реалити-шоу и выиграть кучу денег, чтобы потом делать только то, что хочешь…
        Их взгляды обратились на Денису, они ждали ответа от нее.
        – А, теперь моя очередь говорить о мечте? Но вы уже все сами назвали. Раздобыть много денег и послать эту тупую консультантшу куда подальше.
        Троица молча переглянулась, словно девушки неожиданно осознали, каким образом положить конец своим неприятностям.

        Глава 10

        Пятница, 13 мая 2016 года
        Карл пребывал в, мягко говоря, удрученном состоянии, зря проторчав в зале суда более получаса. В последнее время Копенгаген больше, чем когда-либо, напоминал воронку от взрыва из-за непрофессионально скоординированных дорожных работ и преобразований в связи со строительством метрополитена. Иначе и быть не могло. Но если, несмотря на это, у Карла и свидетелей получилось прибыть на место вовремя, то и судья, будь он неладен, уж точно мог бы поднапрячься и сделать это.
        Процесс по данному делу с самого начала не заладился, и вот теперь рассмотрение его снова откладывалось. Самое обидное то, что оно не должно было иметь к Карлу никакого отношения. В связи с одним из текущих расследований он всего-навсего оказался неподалеку, когда услышал из соседнего дома крики женщины, зовущей на помощь.
        Мёрк взглянул на обвиняемого, который недовольно косился на него со своего места на скамейке. Три месяца назад он предстал перед Карлом с молотком-гвоздодером в руках, угрожая всадить этот молоток в череп вице-комиссару, если тот немедленно не уберется из его жилища. Это был один из немногочисленных случаев, когда Мёрк пожалел о том, что у него нет при себе табельного оружия. А потому ему пришлось послушаться мужчину и убраться восвояси.
        Когда спустя двадцать минут он вернулся с подкреплением и вышиб входную дверь, мужчина уже сломал челюсть своей подружке-филиппинке и вовсю прыгал на ней, так что ребра с хрустом отламывались от грудины. Картина была не из приятных.
        Карл в который раз подумал, что, если б он следовал азам, которые преподавали ему в школе полиции, и на его поясе оказалась бы пристегнута кобура с пистолетом, можно было бы предотвратить этот кошмар. Нет-нет, такое не должно повториться… И после этого случая Мёрк стал исправно носить подплечную кобуру с оружием.
        И вот теперь этот урод с рожей неандертальца сидел перед ним и ухмылялся, словно рассчитывал избежать наказания благодаря тому, что нерасторопный судья не может собраться и приехать вовремя. В данный момент парень не производил впечатления полного идиота, как показалось Карлу при первой встрече с ним. Не меньше четырех лет за решеткой, подумал Мёрк, получит это чудовище за данный эпизод насилия, явно не единственный. Надо надеяться, что в тюрьме кто-нибудь как следует надерет ему задницу и подонок поймет, что такое жестокое обращение.
        – Поднимись к Ларсу Бьёрну, – сообщили Карлу на посту охраны, не успел он переступить порог Управления.
        Мёрк нахмурился. Все-таки он не какой-то там сопляк, которому можно приказывать, куда и когда ему идти. Он уже потратил полтора часа впустую – может, на сегодня хватит?
        – И еще Бьёрн попросил сразу сообщить о твоем приходе. Так что тебе на лестницу налево, Карл, – издевались дежурные за его спиной.
        Какого лешего ему до того, что их там попросили?

* * *

        Посреди подвального коридора стоял Гордон и размахивал руками.
        – У нас проблема, – успел выпалить он, прежде чем уловил мрачное настроение Карла. – Ага. Ну, пожалуй, пускай лучше Ассад все объяснит, – поспешил добавить долговязый недоросль.
        Карл остановился.
        – Объяснит что?
        Гордон уставился в потолок.
        – У Ларса Бьёрна имеются кое-какие соображения насчет нашего отдела. Это связано с тем, что мы раскрываем не очень много дел.
        Мёрк сдвинул брови. Буквально две недели назад он рассчитал процент раскрытия дел в своем отделе – получилось шестьдесят пять процентов за два минувших года. И это ничуть не меньше, чем в предшествующий период. Вообще-то, это значительно больше, чем можно ожидать от отдела, занимающегося расследованиями дел, от которых отказались все остальные. Шестьдесят пять процентов успеха, шестьдесят пять процентов преступников, которые больше не бродят на свободе. Так какого же рожна надо Бьёрну?
        – Возьми и положи мне на стол. – Карл сунул протокол заседания суда Гордону в руки и направился к лестнице с бесчисленным количеством ступенек. Сейчас он покажет Бьёрну, как аккуратно следует обходиться со статистикой!

* * *

        – К сожалению, все верно. – Ларс Бьёрн, казалось, и впрямь был раздосадован, но Карла было не провести этими крокодиловыми слезами с тех пор, как еще в гимназии возлюбленная, рыдая, поведала ему о том, что беременна от его лучшего друга.
        Как и следовало ожидать, следующую фразу Бьёрн произнес гораздо менее сочувственно:
        – Специальный комитет фолькетинга[154] изучил рейтинги раскрытия преступлений в различных судебных округах с целью лучшего перераспределения средств и укрепления местных филиалов. В частности, был пересмотрен бюджет на специальные ассигнования. Отдел «Q» оказался не в приоритете, так что вас решили сократить. Вам придется уволить одного сотрудника и перебраться к нам на этаж, чтобы избежать полного расформирования отдела. Такие вот новости. Сожалею, Карл, но я ничего не могу с этим поделать.
        Мёрк устало посмотрел ему в глаза.
        – Не понимаю, о чем ты толкуешь. У нас шестьдесят пять процентов раскрываемости, а еще не раскрытые дела ждут своего часа. Напомню, это дела, от расследования которых отказались все остальные и которые до сих пор так и плесневели бы в архивах, если б не мы.
        – Хм. Ты говоришь, шестьдесят пять процентов… Откуда такие данные? У меня в бумагах таких цифр нет и в помине. – Бьёрн принялся листать документы, лежавшие на столе в идеальном порядке. – Вот! – Он выудил из стопки лист бумаги и ткнул пальцем в цифры, прежде чем передать документ Карлу. – Вот сданные отделом «Q» отчеты. А вот выведенная на этом основании цифра. Процент раскрываемости дел: написано – пятнадцать. А это далеко не шестьдесят пять, не так ли, Карл? В результате сделано заключение о том, что ваш отдел неэффективен и обходится обществу слишком дорого, и эти суммы можно гораздо более рационально передать другим отделам на верхних этажах.
        – Пятнадцать?!! – Карл выпучил глаза. – Это полный бред! А что вообще известно этим недалеким идиотам из Кристиансборга о нашем бюджете и о нашей работе? Вполне возможно, мы не успели сдать несколько отчетов, и только…
        – Несколько отчетов? Пятьдесят процентов разницы – это не несколько отчетов, Карл. Ты, как всегда, преувеличиваешь, но в данном случае это не принесет ровно никакой пользы.
        Мёрк внезапно ощутил, как его тело изнутри охватила волна огня, разом поразив нервную систему. Разве он был виновником сложившейся ситуации?
        – Во-первых, этот анализ – полная чепуха. Во-вторых, вы же сами и присваиваете себе бо?льшую часть средств, выделяемых отделу «Q», не забывай об этом, Ларс Бьёрн. Так что, если нас закроют, сэкономить удастся не больше четверти официально выделяемой суммы. Так что этой бумажкой можно только задницу себе подтереть. – Он яростно помахал документом. – Откуда такие цифры, Ларс?
        Бьёрн отчаянно зажестикулировал.
        – Ты меня об этом спрашиваешь, Карл? Вы же сами сдаете нам отчеты.
        – Значит, вы неправильно их зарегистрировали, черт подери!
        – Ну, на этот счет существуют разные мнения, как ты понимаешь. Чтобы разобраться с этой печальной ситуацией, я предлагаю тебе расстаться с Розой Кнудсен и переехать с Ассадом сюда. Гордона же я возьму в свою администрацию. А потом посмотрим, получится ли у вас приспособиться к нашей гораздо более строго регламентированной деятельности.
        Он улыбнулся, явно рассчитывая на то, что на это распоряжение Карл уж точно не станет возражать, ибо что тут можно поделать?
        – В общем, Карл, повторюсь, я сожалею. Начальник полиции сообщил эти сведения в комитет фолькетинга, так что это вовсе не мое личное решение, понимаешь?
        Мёрк посмотрел на начальника, сдвинув брови. Видимо, шеф посещал курсы по перекладыванию ответственности при министерском департаменте… Боже мой, да он только и умеет, что якшаться с несведущими придурками, которые прекрасно натасканы на удаление шелухи с поверхности, но ни черта не понимают в том, что находится чуть глубже!
        – Ну, если уж ты настолько недоволен, пожалуйся политикам, – завершил аудиенцию шеф.
        Мёрк, вспыхнув, хлопнул дверью с такой силой, что задрожал весь этаж, а фру Сёренсен уронила челюсть, уши и стопку бумаг, которые только что собрала со стола.
        – Эй вы, двое! – крикнул Карл им с Лизой, подкармливающим шреддер. – Это вы сообщили начальству неправильные сведения и поставили наш отдел под угрозу уничтожения?
        Женщины недоуменно покачали головами. Он хлопнул на стол перед ними записку Бьёрна.
        – Вы это написали?
        Лиза склонилась, нависнув своей чудесной грудью над стойкой.
        – Да, я, – призналась она без капли сожаления.
        – Но ты допустила ошибку, Лиза.
        Та подошла к своему столу, нагнулась и извлекла из архива нужный файл.
        Карл старался не расслабляться. Лиза немного раздалась после последних родов в свои сорок шесть, однако в целом смотрелась по-прежнему безукоризненно, хотя, возможно, ей не помешало бы избавиться от некоторого количества лишнего жирка. Мёрк тяжко вздохнул. Эта женщина всегда претендовала на ведущую роль в его жарких ночных фантазиях. И вот теперь она подстроила ему такую подлянку…
        – Нет, – заявила Лиза, поводив пальцем по строке с цифрами. – Вообще-то мне и самой странно, но смотри, я все сделала правильно. Мне жаль, Карл, но вы сдали ровно столько отчетов о законченных и закрытых делах, сколько я написала. – Она указала на число в нижней строке.
        Мёрк никак не мог признать справедливость этих данных.
        – Я даже немного округлила, милый Карл! – Она одарила его кривозубой улыбкой, которая в данном случае была совершенно неуместна.
        За спиной вице-комиссара послышались шаги. Он обернулся. Одетый с иголочки начальник полиции направлялся в кабинет Ларса Бьёрна. Кивок, адресованный им Карлу, был в высшей степени сдержанным. Эксперт по рационализации, назначенный в Главное управление полиции сверху, судя по всему, вышел на одну из редких, но, вне всякого сомнения, охотничьих прогулок.

* * *

        – Где Роза? – проорал Карл, едва спустился с последней ступеньки лестницы, ведущей в подвал.
        Эхо еще не успело ответить ему из пустого коридора, как из двери кабинета, больше напоминающего стенной шкаф, показалась кудрявая грива Ассада.
        – Ее нет, Карл. Она ушла.
        – Ушла? Когда?
        – Сразу после того, как ты уехал в суд. Не меньше двух часов назад. Так что не рассчитывай на то, что она вернется сегодня. По крайней мере, в ближайшее время.
        – Ты не знаешь, Роза вообще сдавала в последнее время отчеты по раскрытым нами делам? Не считая дела Хаберсота, естественно.
        – По каким делам? Когда?
        – Наш шеф-небожитель утверждает, что в течение последних двадцати четырех месяцев Роза сдала в отдел убийств чуть больше одной пятой наших отчетов.
        Брови помощника взмыли на лоб. Видимо, он ничего не знал.
        – Черт подери, Ассад, да она совсем чокнулась. – Карл решительно направился к своему рабочему столу, набрал домашний номер Розы и, переждав звук рингтона, наткнулся на автоответчик.
        Именно этого сообщения он прежде никогда не слышал. Обычно Розин голос в автоответчике звучал истерично-оживленно, но на этот раз он был сиплым и грустным.
        – Это квартира Розы Кнудсен. Если вам что-то от меня понадобилось, очень жаль. Оставьте свое сообщение, но не рассчитывайте, что я его прослушаю. Так уж я настроена. – Затем следовал звуковой сигнал.
        – Роза, ради бога, сними трубку, это важно, – несмотря ни на что, произнес Карл.
        Возможно, в эту секунду она сидела рядом с телефоном и ворчала – а то и хохотала. Однако он положит конец этому безобразию, как только доберется до нее. Ибо, если Роза действительно столь небрежно отнеслась к сдаче отчетов, в отделе «Q» точно станет одним сотрудником меньше.

* * *

        – Ну что, Гордон, ты нашел Розины документы?
        Парень кивнул и склонился над компьютером Карла.
        – Я переслал их вам, чтобы вы сами посмотрели. – Он открыл файл и принялся прокручивать страницы.
        Мёрк поджал губы. Строка за строкой перед ним открывалась сводка: перечень дел, которые расследовал отдел «Q», их номера, краткое изложение сути каждого, даты открытия и закрытия и, наконец, результат проведенного расследования. Зеленый цвет столбцов обозначал раскрытые дела, синий – текущие, фиолетовый – отложенные, красный – дела, от расследования которых они отказались. И наконец, в нижней строке – дата завершения рапорта по каждому из дел и передачи его в администрацию. По правде говоря, при взгляде на документ было очевидно, что зеленый цвет в нем преобладает, и все отчеты, кроме отчета по делу Хаберсота, были снабжены галочкой. Все как положено.
        – Карл, я не знаю, в чем дело, но наша Роза точно сделала все как надо, – заметил Гордон, как верный оруженосец.
        – В каком виде она их сдавала? – раздался голос с порога.
        Гордон обернулся на Ассада, стоявшего в дверях с чашкой переслащенного чая.
        – Пересылала в виде вложений по внутренней сети.
        Ассад кивнул.
        – А на какой адрес? Ты проверил, Гордон?
        Долговязый расправил свое телескопическое туловище и отправился в кабинет Розы, бормоча что-то себе под нос. Значит, не проверил.
        Карл навострил уши. Шлепанье кожаных подошв по бетонному полу не принадлежало к числу заурядных подвальных звуков. Так ходили актеры, изображающие нацистов в посредственных голливудских фильмах о войне. Звук этот не предвещал ничего хорошего и мог быть воспроизведен только фру Сёренсен. Нормальные сотрудники полиции носили обувь на резиновой подошве, если только они не занимали постоянную позицию в непосредственной близости от начальника полиции, а здесь явно был не тот случай.
        – Фу, ну и вонь тут у вас! – таково было первое замечание фру Сёренсен.
        Над ее верхней губой блестели крошечные капельки пота. Недавно про нее ходили сплетни, что во время приступов жара она сидит, погрузив ноги в тазик с холодной водой, стоящий под столом. О выходках фру Сёренсен постоянно рассказывали всякие истории, причем редко когда они не имели под собой оснований.
        – Только, пожалуйста, не вздумайте прихватить с собой этот ближневосточный аромат, когда будете переселяться к нам, – продолжила она и положила перед Карлом пластиковую папку. – Здесь подробная статистика по вашему отделу. За последние полгода мы не получили от вас ни единого отчета, в связи с чем руководство пришло к выводу, что за данный период вы не сделали ничего существенного. Но мы с Лизой удивились этому обстоятельству, так как, слава богу, следим за происходящим в Управлении. Мы-то знаем, что несколько раз в течение этого времени благодаря работе отдела «Q» над весьма запутанными делами в прессе появилось несколько любопытных заголовков. И потому я согласна – здесь что-то не так.
        Она попыталась слегка улыбнуться, но, судя по всему, ей не хватило навыка, и улыбка не получилась.
        – Вот, Карл! – В кабинет ворвался Гордон, положил распечатку на стол и начал тыкать в нее пальцем. – Роза отсылала файлы Лизе и вам, Катарина. – Он кивнул даме в знак приветствия. – Сначала исключительно Лизе, а после того, как та ушла в декрет, стала отправлять их почти всегда только Катарине Сёренсен.
        Фру Сёренсен, заливаясь потом, в три погибели согнулась над распечаткой.
        – А, ну да, – сказала она и кивнула. – Адрес почты верный, то есть письма были отправлены действительно мне. Проблема заключается лишь в том, что этот ящик заблокирован уже более двадцати месяцев, так как за это время я развелась и оставила себе только девичью фамилию. Теперь мои инициалы – не К.С., а К.У.С.
        Мёрк схватился за голову. Почему не работает автоматическая переадресация почты со старого адреса на новый? Святые небеса, что это все-таки такое – форма саботажа? Или бардак, который творится в остальном обществе, перекочевал наконец и к ним?
        – Что еще за КУС? – удивился Гордон.
        – Катарина Ундерберг Сёренсен, – ответила дама с некоторым пафосом.
        – А почему Сёренсен, если вы взяли себе обратно девичью фамилию?
        – А потому, милый мой Гордон, что моя девичья фамилия звучит как Ундерберг Сёренсен.
        – А-а… Вы вышли замуж за человека по фамилии Сёренсен – и остались Сёренсен, но только без второй фамилии?
        – Именно. Так захотелось моему мужу. Вторая часть фамилии показалась ему лишней. – Она на мгновение понизила голос. – А может, просто будучи жалким алкоголиком, он подумал, что все станут его дразнить…
        Гордон нахмурился, судя по всему, не поняв последней фразы.
        – «Ундерберг» – это название немецкой горькой настойки, Гордон, – отчеканила фру Сёренсен, словно эта информация как-то проясняла суть сказанного человеку, который почти никогда не пил спиртное и которого могли надолго парализовать обычные пары одеколона.

* * *

        Завершив работу над заявлением, которое было призвано обезоружить начальника полиции (и обеспечить врага на всю жизнь), Карл отклонился на спинку кресла и осмотрелся. Этот скромный кабинет в недрах подвала останется его резиденцией, пока его не вынесут отсюда ногами вперед. Здесь было все необходимое Карлу. Пепельница, телевизор с плоским экраном и всеми каналами, письменный стол с ящиками, на которые так удобно задирать ноги. Где еще в Управлении найдутся все эти жизненно важные объекты, вместе взятые?
        Мёрк представил себе, как проблематично будет начальнику полиции объясниться с вышестоящим комитетом, и громко рассмеялся, как вдруг зазвонил телефон.
        – Это Карл? – уточнил бесцветный голос, вроде бы знакомый вице-комиссару, но он никак не мог вспомнить человека, которому он принадлежал.
        – Это Маркус, Маркус Якобсен, – представился звонивший, когда пауза слишком затянулась.
        – Черт, Маркус! Я едва узнал твой голос, – невольно сорвалось у Карла с языка.
        Карл не смог удержаться от улыбки. Маркус Якобсен, его бывший начальник собственной персоной, на другом конце провода! Живой пример того, что некогда в датских официальных органах работали серьезные люди, до кончиков ногтей уверенные в том, что делают.
        – Да-да, знаю, голос у меня немного загрубел, но это я, Карл. С момента нашей последней встречи было выкурено немало сигарет…
        В прошлый раз они беседовали года три-четыре тому назад, и теперь между бывшими коллегами образовалась некая напряженность. Ведь Мёрк прекрасно знал, через какие суровые испытания пришлось пройти Маркусу за последнее время; он лишь был не в курсе, чем это все закончилось. Вот в этом-то и состояла загвоздка, ибо, по идее, Карл должен был узнать об этом раньше.
        Спустя всего пять минут разразилась полномасштабная катастрофа. Оказалось, Якобсен овдовел; жизнь поставила на нем свое клеймо…
        – Мне невероятно больно слышать от тебя такие новости, Маркус, – произнес Карл, пытаясь подыскать слова утешения в недрах своего сознания, которое обычно не утруждалось подобными глупостями.
        – Благодарю, Карл, но я звоню вовсе не поэтому. Мне кажется, в данный момент мы с тобой нужны друг другу. Буквально только что я наткнулся на дело, которое нам неплохо было бы обсудить. Не то чтобы я хотел втравить тебя в него, так как тут наверняка станут говорить «небожители». Просто это дело напомнило мне о другом преступлении, мысли о котором мучают меня уже долгие годы. Ну и, возможно, я решил позвонить, так как невольно осознал, насколько признателен тебе за то, что в Управлении еще остались люди, внимательно следящие за делами, которые в противном случае были бы заброшены в дальний угол.

        Они договорились встретиться через пятьдесят минут в заведении под названием «Кафе Гаммель Торв».
        Маркус уже сидел за своим привычным столиком. Он постарел и выглядел уставшим – наверное, это не так уж странно, учитывая несколько тяжелых лет, предшествующих тому моменту, когда его супруга в конце концов сдалась.
        Теперь Якобсен остался один, а Мёрк не понаслышке знал, что может сотворить с человеком одиночество. Если, конечно, их ситуации в принципе уместно было сравнивать.
        Маркус схватил его за руку, словно они были старыми приятелями, а не бывшими коллегами, находившимися на разных ступенях социальной лестницы.
        Быть может, из вежливости, быть может, из желания постепенно окунуться в актуальные реалии Управления полиции Якобсен спросил у Карла, как в последнее время складываются дела у отдела «Q».
        Этот вопрос был на руку Карлу, так что он не преминул тут же поделиться своим недовольством, в результате чего желеобразный печеночный паштет на блюде угрожающе задрожал.
        Маркус закивал. Никто лучше его не знал, насколько взрывоопасно может оказаться столкновение таких в высшей степени разнородных натур, как Карл Мёрк и Ларс Бьёрн.
        – Но вообще-то Ларс – нормальный парень, Карл. Я даже представить себе не могу, что он специально провернул этот трюк. Несмотря на то что выходящие из употребления электронные адреса обычно тут же заменяются на новые… Может, это происки начальника полиции?
        Мёрк не видел в этом никакой логики. Какую выгоду мог извлечь тут начальник полиции?
        – Да уж, что может начальник отдела убийств в отставке знать о мутной воде и политике… Но на твоем месте я бы все-таки проверил. – Якобсен кивнул официанту, тем самым попросив его подлить шнапса, залпом осушил рюмку и откашлялся. – Что тебе известно об убийстве Ригмор Циммерманн?
        Карл последовал примеру Маркуса и одним махом проглотил содержимое своей рюмки. Это был сорт шнапса, от которого верхняя и нижняя части кишечного тракта сжимались одновременно.
        – Шнапс как раз для моей свекрови, – выдавил он из себя, закашлявшись, и смахнул навернувшуюся слезу. – Что мне известно? Вообще-то, не так уж и много. В данный момент это преступление расследуется отделом на третьем этаже, так что находится вне моей компетенции. Кажется, женщина была убита в Королевском саду? Три недели тому назад?
        – Ну, почти. Во вторник двадцать шестого апреля в четверть девятого вечера, если уж быть точным.
        – Жертве около шестидесяти пяти лет, насколько я помню. Преступление классифицировано как убийство с целью ограбления. По-моему, в ее кошельке недосчитались пары тысяч крон?
        – По словам ее дочери, исчезло десять тысяч, да, – Якобсен кивнул.
        – Орудие убийства не обнаружено, но это был какой-то тупой предмет. Вот и все, что я знаю… Мне и своих дел хватает, но все-таки расскажи мне, что ты обо всем этом думаешь? Вообще-то, меня чуть не бросило в озноб, когда ты позвонил, Маркус, ибо всего за пару часов до твоего звонка я пообщался с небезызвестным Могенсом Иверсеном. Возможно, ты помнишь этого человека, который некогда признавался во всех преступлениях подряд?
        После непродолжительной паузы Маркус кивнул. Ни у кого во всем Управлении, быть может, за исключением Харди, не было такой выдающейся памяти.
        – Иверсен признался в том числе и в убийстве учительницы Стефани Гундерсен. Я уверен, что эта идея возникла у него после того, как он прочитал о нападении на Ригмор Циммерманн. Легко могу себе представить, как искусно пресса провела параллели между этими двумя преступлениями. Я, естественно, вытолкал этого придурка взашей.
        – Ты говоришь, пресса?.. Насколько мне известно, никто всерьез не сопоставил эти два нападения. Тем более что в свое время мы обнародовали не так уж много сведений касательно убийства Стефани.
        – Ну ладно. Но нам-то с тобой очевидно, что между двумя делами есть кое-какие сходства. Замечу, что давнее дело Стефани Гундерсен мне пока еще не передали. Правда, в архиве нашего отдела есть тоненькая папочка с кое-какими сведениями по делу, но основная часть материалов по-прежнему хранится у Бьёрна.
        – Харди все еще живет у тебя?
        Карл улыбнулся такой смене темы.
        – Да. Видимо, я избавлюсь от него лишь тогда, когда отыщется дамочка, которая западет на его инвалидное кресло и согласится подтирать ему сопли и слюни. – В ту же секунду он пожалел о неудавшейся попытке пошутить. Получилось нехорошо. – Да нет, шутки в сторону, с Харди все по-прежнему, – продолжил Мёрк. – Он живет у меня, и все замечательно. Кстати, он стал довольно мобилен. Прямо фантастика, сколько манипуляций он научился совершать всего двумя пальцами, как только в них появилась чувствительность!.. А почему ты спросил об этом?
        – Харди подошел ко мне во время работы над делом Стефани Гундерсен и сообщил кое-какие сведения о ней и о школе, где она работала. По-видимому, он когда-то был знаком с ней. Неужели ты не знал?
        – Уф-ф… нет. По крайней мере, он точно не занимался расследованием этого дела, потому что в две тысячи четвертом году был вместе со мной и…
        – Харди никогда не боялся помогать коллегам. Прекрасный человек. Мне искренне жаль, что с ним такое приключилось.
        Карл улыбнулся и склонил голову набок.
        – Маркус, я все понял. Твое поручение принято к сведению.
        Якобсен улыбнулся и встал из-за стола.
        – Чудесно! Я искренне рад, вице-комиссар полиции Карл Мёрк. Очень-очень рад! – С этими словами он протянул Карлу пару исписанных листков бумаги. – И хорошо тебе отдохнуть на Троицу!

        Глава 11

        Среда, 11 мая – пятница, 20 мая 2016 года
        Никто из окружения Аннели даже не подозревал, что той самой Анне-Лине Свенсен, которую они успели изучить вдоль и поперек, на самом деле не существовало в течение уже многих дней.
        На протяжении последнего времени в ее привычную повседневную жизнь постепенно начали просачиваться новые волнения, и злость нарастала все больше и больше, так что Аннели уже несколько раз приходилось переосмыслять свое бытие и самовосприятие. В результате из сознательного гражданина и сотрудника, для которого идеалами и ориентирами являлись интересы общества и чувство личной ответственности, она превратилась в этакого «мистера Хайда», поддавшегося низменным инстинктам, и наметила путь самореализации на оставшуюся, возможно, довольно короткую часть жизни.
        В течение пары дней после поставленного диагноза «рак» Аннели пережила давящий страх смерти, который нашел отражение в ней в виде пассивного гнева, в очередной раз направленного на юных чертовок, столь незаслуженно паразитирующих на обществе и транжирящих впустую свое и чужое время. С помощью этого гнева и всплывших в памяти издевательств из их уст в ее адрес Аннели сформулировала для себя нехитрую мантру: «С какой это стати им позволено жить, а мне – нет?» И эта мантра помогала ей.
        Аннели чуть ли не улыбалась, направляясь в больницу за собственным приговором. Ведь решение уже было принято ею.
        Если ей суждено умереть, то пускай и они сдохнут!
        Консультация вылилась в пространную беседу, которая проходила словно в тумане, так как Аннели никак не могла сосредоточиться на всех этих немыслимых, но вполне реальных словах. Такие понятия, как сигнальные лимфоузлы, сцинтиграфия, рентген, электрокардиограммы и химиотерапия, проскальзывали мимо ее сознания. Она просто сидела и дожидалась окончательного и бесповоротного приговора.
        – Ваша раковая опухоль не содержит эстроген-рецепторов, а потому мы не можем лечить вас антигормонами, – сказала врач, тут же разъяснив свои слова. Мол, данная опухоль имеет третью степень злокачественности, а это самый опасный тип рака; в то же время размеры опухоли незначительны, так как ее удалось вовремя выявить, и после операции наверняка все будет замечательно.
        Это длинное предложение, оканчивающееся словами «и после операции наверняка все будет замечательно», настораживало.
        «Наверняка будет»! Что, черт возьми, стоит за этим «наверняка»?
        Операция прошла очень быстро. В среду в восемь часов утра Аннели взяла больничный «из-за простуды». Подготовка к анестезии была назначена на девять ноль-ноль, операцию провели спустя пару часов, и ближе к вечеру она уже была дома. Все эти пертурбации обрушились на ее прежде совершенно размеренный образ жизни, и Аннели с трудом справлялась с эмоциями. Результаты гистологического анализа пришли, как назло, в пятницу, тринадцатого, через два дня после операции.
        – В сигнальном лимфоузле не обнаружено раковых клеток, – огласили ей результат, в то время как сердце выпрыгивало у нее из груди. – Все указывает на то, что с большой вероятностью вас ожидает долгая счастливая жизнь, Анне-Лине Свенсен. – Врач даже позволила себе слегка улыбнуться. – Мы провели операцию с сохранением грудной железы, так что вы можете рассчитывать на быстрое заживление, если будете внимательно следовать нашим указаниям. А затем мы проведем реабилитацию.

* * *

        – Нет, я все никак не поправлюсь. Дурное дело эта простуда. Конечно, я могла бы прийти в офис, но боюсь заразить окружающих. Так что можно мне выйти на следующей неделе, чтобы уж точно выздороветь?
        Начальница отдела как-то нерешительно ответила ей в телефонную трубку, что опасность заражения была бы совсем некстати в их конторе, а потому пускай Анне-Лине как следует лечится дома. А в офисе будут с нетерпением ждать ее возвращения после Троицы.
        Аннели положила трубку и почувствовала, как ее губы расплываются в улыбке. Она испытывала страх смерти и поэтому решила отомстить девушкам, которые не представляли собой никакой ценности для общества, – а теперь оказалось, что она, судя по всему, пока не умирает. Ей предстоят сеансы облучения, от которых пересохнет кожа и нахлынет жуткая усталость, но какое отношение имеет все это к ее плану мести в отношении Ясмин, Камиллы, Мишель и как там зовут остальных, будь они прокляты? Никакого!
        Мантра есть мантра, и ее никак нельзя было отменить, в этом Аннели была убеждена.
        Тем же вечером она нарушила предписания, полученные от врача, и опустошила бо?льшую часть бутылки коньяка, оставленной какой-то доброй душой после одной-единственной вечеринки, устроенной Аннели давным-давно. И в опьянении, в которое погрузил ее ферментированный виноград из пыльной бутылки, обрела прежнюю злость и негодование. С этого дня она больше не будет вести себя как жертва. Она будет ходить на все предстоящие процедуры, ничего не объясняя на работе, а если кто-то поинтересуется, где была Анне-Лине, когда та опоздает после одного из сеансов лучевой терапии, скажет, что обращалась к психологу за помощью в преодолении последствий давнего стресса. Такое объяснение будет принято любым руководителем подобного центра.
        Аннели вновь рассмеялась и поднесла полупустой бокал к свету люстры. Нет-нет, отныне она станет думать только о себе и обслуживать исключительно собственные потребности. Хватит возиться с неугомонными девицами, занимающимися всякими непотребствами! И хватит упаднических мыслей о том, что надо сдаться и начать подыскивать себе место на кладбище! Теперь она заживет полноценной жизнью и не станет мириться с чьим бы то ни было недопустимым поведением.
        О, какие роскошные сценарии являлись ее внутреннему взору! Под влиянием хмеля Аннели детально представляла себе каждый из них. Она только и думала о девицах и их придурочных матерях, которые годами доводили своих отпрысков до полной никчемности и которых теперь она готова повергнуть в шок.
        – Они выросли абсолютными ничтожествами! – орала Аннели, так что дрожали двойные стекла в окнах.
        Она прилегла на диван, корчась от смеха, и замолчала только тогда, когда ощутила пульсацию в области постоперационного шва. Проглотив две болеутоляющие таблетки, Аннели завернулась в старое ватное одеяло.
        А завтра она спокойно поразмыслит над тем, каким образом уничтожить этих сучек, и добудет список адресов самых никчемных и бесполезных девушек в Копенгагене.

* * *

        Перед ней лежала стопка из пятидесяти страниц, распечатанных из «Гугла», с информацией о том, как проще и безопаснее всего угнать автомобиль. Множество любопытных сведений и мелких подробностей выглядели невероятно логичными, стоило лишь выучить назубок то, что непременно надо знать автоугонщику для удачного осуществления своего плана. Как только азы науки начнут отскакивать от зубов, можно приступать к изучению необходимого арсенала для проникновения в закрытую машину и запуска двигателя без ключа зажигания.
        Единственное преступление, которое Аннели смогла вспомнить из своего прошлого, заключалось в том, что она не сообщила кассирше из «Факты», когда та вернула ей слишком много сдачи. Ну и черт с ним, всегда успокаивала она себя, ибо госслужащие типа Аннели уж точно не могли позволить себе сорить деньгами. Но угон автомобиля с целью убийства человека – это все-таки совсем другое дело. От одной мысли об этом она приходила в неописуемое волнение.
        На подобную идею ее натолкнуло уголовное дело, широко освещаемое в прессе. На Борнхольме преступник на машине наехал на девушку, так что в результате столкновения та оказалась отброшена на ветви стоявшего рядом дерева[155]. Аннели живо представила себе эту картину. На раскрытие того убийства понадобилось двадцать лет и счастливое стечение обстоятельств, и это в такой малонаселенной местности, как Борнхольм! Так что, если предпринять то же самое в Копенгагене, городе с миллионным населением, и соблюсти все меры предосторожности, кто, черт подери, сможет догадаться, что это сделала именно она?
        «Ну, главное – основательный подход к делу и тщательность, и все получится», – размышляла Аннели. А основательности и тщательности ей было не занимать.
        Перво-наперво, нельзя использовать машину, зарегистрированную на ее имя, а потому придется совершить угон – и она уже обладала кое-какими знаниями на эту тему.
        Независимо от того, являешься ты угонщиком-профессионалом или любителем, в первую очередь надо убедиться, что машина не оборудована охранной сигнализацией. Самый простой способ проверить это – сильно пнуть машину ногой, проходя мимо. Если завоет сигнализация, надо пройти мимо десяти следующих автомобилей и пнуть одиннадцатый. Как только подходящее старое корыто, которое не отреагирует на удар, будет найдено, можно переходить ко второму пункту.
        Есть ли поблизости камеры видеонаблюдения? Люди в окнах или на улице, велосипедисты, мотоциклисты или водители в машинах, которые могут обратить внимание на действия злоумышленника? Все эти меры предосторожности, конечно, вполне логичны для юного и предприимчивого автовора, но не так очевидны для приличной на вид женщины зрелого возраста.
        Затем следует внимательно осмотреть автомобиль на наличие опознавательных знаков и общего состояния. Аннели не собиралась продавать машину какому-нибудь автомеханику в Лодзи или потрошить на предмет извлечения подушек безопасности или дорогого навигатора, а потому дорогие автомобили не представляли для нее интереса. Ей нужно было более-менее надежное транспортное средство на ходу, которое могло въехать в человека и стопроцентно убить его.
        Как только это будет сделано, придется позаботиться о том, чтобы отделаться от этой машины где-нибудь подальше от места преступления.
        Самое главное – это должна быть легкоугоняемая машина. Какая-нибудь старая модель, на которой можно сломать блокиратор руля, если он имеется, и которую можно завести, вставив в замок зажигания отвертку.
        Автомобиль с иммобилайзером совершенно точно не подходил, но наличие противоугонного устройства легко проверить в Интернете на смартфоне. Ну и дальше идет такая элементарщина, как, например, проверить, не спущены ли колеса, есть ли в салоне какие-то предметы, которые могут вызвать проблемы в дальнейшем. К примеру, люлька с ребенком. Возможно ли быстро выехать с места парковки автомобиля? Достаточно ли места для маневров при выезде? Требуется не менее сорока сантиметров свободного пространства спереди и сзади от автомобиля, но это условие вполне выполнимо в большинстве случаев.
        Улыбнувшись, Аннели пробежала взглядом все пункты списка. Куда бежать, если тебя засекут в процессе угона? И если убежать не получится, как можно будет объяснить свои действия?
        Аннели решила потренироваться.
        – О боже! Неужели это не моя машина? А я как раз никак не могла понять, почему ключ не подходит… О нет, господи, но если это не моя машина, то где я припарковала свою?
        Разве в основной своей массе люди не склонны будут поверить, что она является законопослушной, но совершенно сбитой с толку дамой? Что она находится в состоянии паники, а то и вовсе немного не в себе?
        В субботу Аннели совсем позабыла о своих болях. Она проглотила таблетки, опустошила домашний бар и читала до посинения. Она уже лет десять не чувствовала в себе такого внутреннего тепла, оживленности и жажды деятельности. А значит, она находилась на верном пути.
        На следующий день Аннели предприняла первую попытку.
        На «Гугл стрит вью» она присмотрела большую автостоянку в Герлеве, где, по ее предположениям, машины были не столь легко опознаваемы и недоступны, как, скажем, в Хольте или в Хёрсхольме.
        В электричке у Аннели начался зуд во всем теле. Окружающие пассажиры внезапно показались ей бесцветными и безразличными. Хохочущая молодежь и целующиеся молодые парочки, против обыкновения, не вызывали у нее раздражения. А вот ее ровесницы, которые рано или поздно вынуждены были вернуться домой к своим кастрюлям, будили в ней жалость.
        Наконец Аннели хлопнула по сумке, где лежали отвертка, пневмоклин, небольшая отмычка, аварийный молоток и моток дорогого тонкого нейлонового шнура из «Сильвана» в ожидании возможности реализовать чаяния хозяйки. Она словно переживала второе рождение.

* * *

        Аннели огляделась. Стоял спокойный воскресный день, накануне завершился конкурс «Мелоди Гран-при». Судя по всему, на атмосферу пригорода никоим образом не повлияло то, что накануне Дания с треском провалилась на конкурсе, – тут в любой день царили тоска и уныние.
        Цель сегодняшней вылазки состояла вовсе не в том, чтобы совершить полноценный угон. Аннели собиралась лишь вскрыть машину и забраться внутрь. В данный момент спешить ей было некуда, а безопасность – превыше всего. Как-нибудь на неделе она продвинется чуть дальше: замкнет зажигание и сделает небольшой круг. Она сама определяет темп.
        Аннели соблазнилась на «Сузуки Альто» с пятнами ржавчины под дверями. Он выглядел так, словно его уже угнали. Вокруг было немноголюдно; в этот час нормальные люди еще наслаждались тостами за завтраком или уже суетились, чтобы поспеть с праздничным обедом.
        Серая развалюха стояла между двумя старыми «БМВ», современный вид которым не в состоянии были придать ни литые диски, ни акустическая система. Можно было спокойно подойти и пнуть «Сузуки».
        Кузов тихо покачнулся. Сигнализации не было.
        Дальше существовали три варианта развития событий. Первый: просунуть петлю шнура сквозь щель в пассажирской двери и затянуть на кнопке блокировки, после чего потянуть вверх. Более трудоемкий способ предполагал применение пневмоклина: его надо было просунуть в щель между крышкой багажника и кузовом и как следует накачать, чтобы расширить щель, открыть багажник и сложить задние сиденья. И наконец, третий способ был куда проще: надо было всего-навсего выбить стекло.
        В этот день Аннели склонялась к третьему варианту.
        Из Интернета она узнала, что эффективнее всего нанести короткий удар в угол стекла. Так она и поступила. Сначала ударила плоской частью молотка, но ничего не добилась, и тогда стукнула острием.
        «Не слишком сильно», – напомнила она сама себе. Нельзя было допустить, чтобы рука по инерции двинулась за молотком и оказалась порезанной осколками.
        После третьего удара Аннели пришла к выводу, что стекло какое-то странное и вовсе не собирается разлетаться вдребезги.
        Тогда она дернула дверную ручку. Надо было сделать это с самого начала. Дверь беспрепятственно открылась.

* * *

        После двух часов тренировки по взлому всяческого автохлама с применением различных методов она здраво оценила свои возможности и пришла к выводу, что при явном отсутствии сноровки удобнее всего просто-напросто выбивать стекла. А все эти ухищрения со шнуром и пневмоклином ей не подходят. Шнур рвался, или развязывалась петля, которая должна была затянуться на кнопке блокировки, а пневмоподушка вообще порвалась при первой же попытке. Ну зато с выбиванием стекол уж точно все было просто и понятно. Потом можно просто аккуратно вытащить стеклянные кусочки, торчавшие из оконной рамы, и смахнуть осколки с пассажирского сиденья на пол. В столь теплую майскую пору никто не обратит внимания на открытое окно – по крайней мере, пока на дворе стоит такая жаркая погода. А если потребуется использовать машину несколько раз и замаскировать детали, указывающие на то, что она угнана, всегда можно раздобыть прозрачный жесткий пластик.
        Кроме того, Аннели обнаружила, что ее инструменты, в особенности молоток, являлись, вероятно, не лучшими образцами ввиду стоящих перед ней целей. И следующее, что ей необходимо приобрести через Интернет, – это заостренный молоток с карбоновой ручкой. А еще всплыла проблема с зажиганием. В одной из машин Аннели попыталась с силой воткнуть отвертку в замок зажигания и повернуть ее, но у нее ничего не получилось.
        «В следующий раз надо взять с собой отвертку поострее и покомпактней и с более удобной ручкой», – подумала она.
        Впереди ее ожидала большая подготовительная работа.

* * *

        Только к утру пятницы Аннели почувствовала уверенность на новом для себя поприще. Всю неделю она понемногу работала днем, а в оставшиеся часы взламывала автомобильные замки в различных частях города, и теперь ей удавалось заводить мотор разными способами.
        Когда Аннели садилась в очередную машину, за которую не заплатила ни гроша, и на полной скорости мчалась сквозь городские перекрестки, адреналин у нее в крови так и клокотал. С повышенным пульсом и защитными механизмами, приведенными в полную боеготовность, она, сидя за рулем, представляла собой значительно более юную версию Анне-Лине Свенсен. Ну, по крайней мере, она сама так ощущала. Зрение и слух у нее обострялись, как и способность быстро анализировать окружающие обстоятельства. Кожа становилась теплой и эластичной.
        Внезапно Аннели почувствовала себя искушенной и умудренной опытом. Она еще не достигла своего потенциала, хотя, по субъективным ощущениям, уже могла бы потягаться с мужчинами в чем угодно.
        В общем, постепенно Аннели становилась совсем другим человеком.
        На ее кухонном столе лежал длинный список молодых женщин из числа клиенток, с которыми на протяжении последних лет ей приходилось иметь дело.
        Это были женщины и девушки, для которых имели значение только их собственные потребности. Они считали, что все вокруг предназначается для них. Пользуясь сочувствием окружающих, они получали от них средства к существованию. И каждую Аннели ненавидела всем сердцем. Да-да, и «ненавидела» – это было еще мягко сказано.
        Ей пришлось потрудиться, чтобы заполучить необходимые сведения из других центров социальной помощи, где она работала прежде. Подобные запросы требовали серьезных профессиональных оснований, однако Аннели проигнорировала эти требования, и вот теперь перед ней лежал список из пятидесяти имен на выбор, и она была чрезвычайно довольна этим обстоятельством.
        Вот от кого надо было освободить мир.
        В один из будних дней Аннели расставила приоритеты. На первое место попали те, кто вызывал у нее наибольшее раздражение; сюда попали женщины из трех разных социальных центров. План убийств пока не был обозначен. Затем шли те, кто в течение долгого времени выкачивал из системы деньги.
        Закурив сигарету, Аннели откинулась на спинку кухонного стула. Если однажды ее поймает полиция, она выслушает свой приговор с высоко поднятой головой. Ее ничто не привязывало к дому, она никому была не нужна, все ее связи с окружающими были поверхностными и формальными. А в тюрьме она получит то, что является важным для большинства людей: спокойствие, регулярное питание, рутинные процедуры и кучу времени для чтения хороших книг. И никакой тебе убогой работы и стресса. К тому же в тюрьме наверняка найдутся люди, с кем она поладит лучше, чем с теми, кто окружает ее на воле, почему бы и нет?
        Так что, если ее ожидает такая альтернатива, это будет не худший вариант.
        На листе А3 Аннели распечатала из Интернета карты нескольких копенгагенских районов и отметила карандашом места обитания девушек. «Не гадь там, где живешь», – подумала она и отложила адреса девушек, которые жили рядом с ней в Эстебро, в самый низ стопки.
        Немного поразмыслив, Аннели выбрала в качестве первой жертвы Мишель Хансен. Во-первых, эта девушка являлась наиболее бестолковой, а потому ее, наверное, было проще обмануть; а во-вторых, эта требовательная тварь невероятно раздражала Аннели, и от одной лишь мысли о Хансен ее передергивало.
        Аннели знала, что девица живет у своего парня, Патрика Петтерссона, и что их жилой комплекс находится где-то в лабиринте улочек Северо-Западного квартала, очень далеко, и наверняка там не особо интенсивное движение автотранспорта, так что она получит возможность как следует настроиться на нужный лад. Кажется, ничто не мешало ей предпринять следующий шаг в реализации плана.
        Аннели бросила пачку сигарет в сумку и влилась в утренний трафик. Ей предстояло найти подходящую машину.
        Охота началась.

        Глава 12

        Пятница, 20 мая 2016 года
        Когда Мишель исполнилось двадцать семь лет, она вдруг почувствовала себя старой. Двадцать шесть – это еще куда ни шло, но двадцать семь – подумать только! Кажется, совсем недавно ей было еще жить и жить до тридцати. Совсем недавно она находилась в том возрасте, когда дебютировали все знаменитости. Ей на ум пришли Эми Уайнхаус, Курт Кобейн и другие звезды, ушедшие из жизни в возрасте двадцати семи лет; она задумалась над тем, сколько всего успели они совершить. Так что им можно было спокойно умереть. Несмотря на то, что они покинули мир «преждевременно», как писали в прессе.
        А вот Мишель до сих пор не достигла никаких высот. Она прекрасно поживала себе в однокомнатной квартире на северо-западе Копенгагена вместе с Патриком, в которого еще даже была немножко влюблена. Но разве это и все? Разве она не представляла себе всегда, что рождена для чего-то особенного? И вот ей уже стукнуло двадцать семь. И где же оно, что-то особенное?
        Все телешоу, ни на одно из которых ее никто так и не позвал, постоянно дразнили ее. Причем вовсе не потому, что она из кожи вон лезла, чтобы обратить на себя внимание. И все же… Почему никто не заметил ее, когда она просто шла по улице, как случилось с Натальей Авериной[156] из Роскилле? Почему ей не подфартило, как Кейт Мосс, Шарлиз Терон, Дженнифер Лоуренс, Тони Брэкстон или Натали Портман? Она выглядела лучше, чем большинство девушек, да и петь умела, по словам матери.
        Теперь ей двадцать семь, и вот-вот скоро должно было что-то произойти. Патрик принимал участие в одном из реалити-шоу, и, увидев его на экране, она влюбилась, хотя уже во втором выпуске его отправили домой. Она добилась его благосклонности после нескольких недель преследований, а значит, кое-что в ее жизни все-таки произошло. Но если Патрик смог попасть в телевизор, то и она попадет, ведь она такая грациозная и симпатичная. Каждое утро около получаса уходило у нее на бритье ног, рук и промежности, полчаса – на уход за волосами, еще полчаса – на то, чтобы привести в порядок лицо, а затем некоторое время тратилось на одевание. Разве не прекрасно то, что она до сих пор могла похвастаться плоским животом? А как чудесно смотрелась ее грудь, побывавшая под ножом хирурга! А чувство вкуса и умение замечательно сочетать элементы гардероба! В этом она ничуть не уступала дамочкам, которые успешно проходили кастинги, явившись буквально из ниоткуда.
        Точно, скоро должно что-то случиться. И если у нее не получилось стать известной, то стать богатой ей никто не помешает. Вот выйдет замуж за миллиардера или что-то в этом роде… А работа флориста, мастера маникюра или гримера уж точно не принесет ей богатства. Тем более работа прачки в Эльсиноре. Неужели никто этого не понимает? Что Патрик, что отчим, что социальный консультант – все ее достают, и почему, скажите на милость? Ведь ей предназначено подняться на недосягаемые высоты. Несколько месяцев назад она слегла со стрессом, потому что окружающие требовали от нее слишком многого, а теперь еще бог знает какой по счету удар грома среди ясного неба: нелепая неприятность с квартирой Патрика, разоблачение социального мошенничества и прочий вздор.
        Неужели теперь все ее будущее заключено в этой несчастной однокомнатной квартире? И вскоре ей предстоит каждый божий день с утра пораньше тащиться на работу и мириться с уродливыми морщинами, которые появятся у нее от недосыпа? И год за годом выслушивать ворчание Патрика? Слава богу, он частенько подрабатывал по вечерам, когда стоял в качестве вышибалы на дискотеке «Виктория», где они впервые поцеловались. Но почему он не мог придумать что-нибудь такое, чтобы им разбогатеть, приобрести красивый дом с дорогой мебелью, накрахмаленными скатертями и завести парочку славных малышей?
        Ну ладно, допустим, она понимала, что он ходил вместе с ней оформлять социальное пособие, чтобы жить хоть чуточку побогаче. Все-таки она должна была приносить домой хоть немного бабла, как он выражался, но что толку от этих грошей? Материальные запросы Патрика были такими, что ее гроши никак не могли помочь. Фитнес-клуб три раза в неделю. Стильная одежда и множество остроконечных кожаных ботинок. И еще машины. Ну да, у него уже был автомобиль, «Альфа Ромео» со светлой обивкой сидений, и ее чрезвычайно радовало это обстоятельство, особенно когда Патрик брал ее с собой прокатиться. Но теперь ему захотелось купить другую машину, более новую и более дорогую, и он явно намеревался вложить в эту покупку те средства, которые ей удастся заработать. А это несправедливо.
        Мишель опустила глаза и посмотрела на свою левую руку. Небольшая скромная татуировка с именем Патрика красовалась у основания большого пальца. Патрик тоже набил себе татуировку с ее именем в районе трицепса, где встречаются две группы мышц, и это выглядело суперпривлекательно. Но что дальше?
        В следующем году ей исполнится двадцать восемь, и если к этому времени не произойдет никаких перемен, она бросит Патрика и найдет себе другого мужчину, который оценит ее благосклонность в более весомом денежном эквиваленте…
        Мишель бросила взгляд на возлюбленного, который лежал голышом, завернувшись в простыню, и потягивался. Вообще-то, если задуматься, действительно хорошо ей было с ним только в постели.
        – Привет, – буркнул Патрик и потер глаза. – Сколько времени?
        – У тебя осталось еще полчаса до выхода, – ответила она.
        – Черт! – он зевнул. – А у тебя какие на сегодня планы? Пойдешь в центр и извинишься перед консультантом?
        – Нет, Патрик, не сегодня. Мне нужно еще кое-что сделать.
        Он оперся на локти.
        – Что именно? Что ты еще собралась делать? Никакого тебе «еще кое-что», тупая идиотка!
        Мишель принялась хватать ртом воздух. Он сказал «тупая идиотка»! Вообще-то, ее еще никогда никто так не называл…
        – Не смей называть меня тупой идиоткой, понял?
        – Да? А что тут такого ужасного, Мишель? Раз ты не понимаешь важные вещи, значит, ты действительно тупая идиотка. Ибо вот уже три недели, как твой социальный консультант разоблачил наш обман, а на столе лежат два конверта с окошками и несколько писем со штампами, которые ты все еще не желаешь открывать. И почему ты вообще продолжаешь получать письма от социальной конторы обычной почтой? Позволь полюбопытствовать – неужели ты никогда не проверяешь свой чертов электронный ящик? А ведь это могут быть важные сообщения, ты об этом не подумала? Наверняка штрафы, или повестка в суд, или еще какое-нибудь подобное дерьмо…
        – Можешь сам открыть и посмотреть, если ты такой любопытный.
        – Там написано твое имя, правда? Так, может, ты все-таки сама соизволишь посмотреть? Я больше не собираюсь разбираться в этом говне. Черт подери, Мишель, возьми себя в руки, а не то мне придется вышвырнуть тебя вон, имей в виду.
        Мишель пару раз сглотнула. Ну, это уж слишком. Затем она встала из-за туалетного столика, собиралась что-то крикнуть Патрику, но поняла, что услышит в ответ в десять раз больше.
        Мишель уставилась в пол. Если она не возьмет себя в руки, из глаз хлынут слезы и уничтожат идеальный макияж.
        Она бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь. Патрик не должен видеть, до какой степени он вывел ее из себя.
        – Только не занимай надолго! – крикнул он с постели. – Мне нужно принять душ.
        Зеркало ясно продемонстрировало, что с ней сделал Патрик. На лбу уже появилась первая морщинка. Как будто он не знает, сколько стоит разглаживание кожи на лице с помощью ботокса, тупица!
        Мишель схватилась за край раковины. Ее охватило какое-то странное ощущение. Как будто услышанные ею только что грубости застряли где-то в районе диафрагмы и теперь стремились вылететь обратно.
        Она закусила нижнюю губу и почувствовала в горле подступающую изжогу.
        «Вышвырнуть тебя вон», – сказал он. «Вышвырнуть тебя вон!»
        Ее – вон?!
        Неожиданный рвотный спазм оказался очень сильным, но Мишель не издала ни звука. Патрик ни в коем случае не узнает, как сильно он потряс ее. Не дай бог, он поймет, что способен разволновать ее аж до рвоты. Такое уже случалось, но сейчас, склонившись над раковиной с пылающим горлом и остатками вчерашней еды в уголках губ, Мишель приняла решение, что этот раз будет последним.

* * *

        Когда Патрик наконец ушел, она взялась за работу – перерыла все его вещи. Обнаружила несколько сотенных купюр, распиханных по укромным уголкам. В карманах куртки нашла сигареты, хотя он уверял ее, что бросил курить, так как это очень дорого, и ей вообще-то тоже следовало бросить. Из карманов его джинсов «Ливайс» она вытащила презервативы в одиночных упаковках.
        Интересно, зачем ему понадобились презервативы? Ведь она принимала эти проклятые противозачаточные таблетки и очень боялась заработать из-за них тромб. На черта ему презервативы?
        Она бросила пару штук на кровать – когда он вернется, то сразу поймет, почему ее нет дома.
        Осмотревшись, Мишель прикинула, что можно было бы прихватить с собой. Даже на более короткий период времени она ни за что не вернулась бы в семью, ибо там теперь обитал Стефан, придурок, которого ее мать обхаживала вот уже три года, а он совсем не дружил с головой. Так называемый отчим сейчас же примется заставлять ее работать в своей паршивой автомастерской за жалкие четырнадцать тысяч крон в месяц! Ага, станет она мараться машинным маслом за четырнадцать тысяч…
        Как будто он оказывал ей огромную услугу.
        Мишель села и уставилась на обои, пытаясь объективно посмотреть на ситуацию. Почему же у нее ни черта не клеилось? Почему не получалось правильно выстроить свою жизнь? Ей сейчас очень требовалась поддержка, добрый совет.
        Тогда она подумала о Денисе и Ясмин – какие же они предприимчивые!.. А что бы они сделали, оказавшись на ее месте?

* * *

        Мишель вышла на улицу в прекрасном расположении духа. Она созвонилась с подругами и договорилась встретиться с ними в городе через час, готовая раскрыть перед ними все карты. Возможно, они сумеют помочь ей, а быть может, кто-то из них подскажет нормальное место для ночлега на ближайшее время…
        Улыбнувшись, Мишель обратила внимание на красную машину, выезжавшую с парковки чуть поодаль. Водитель, судя по всему, как и она сама, не был связан никакими обязательствами. Он тоже ставил себя высоко.
        Мишель кивнула. Спустя несколько месяцев у нее тоже непременно будет свой автомобиль. Перед тем как покинуть квартиру, она проверила свою страничку на «Фейсбуке» и увидела пост о проведении очередного кастинга для телепрограммы. Мишель явно подходила для этой передачи гораздо лучше, чем девушка, поделившаяся объявлением. Это была какая-то совершенно новая концепция, о которой она еще не слышала: девушкам предстояло жить в изоляции на ферме и полностью справляться с бытом, в том числе и с добыванием пропитания. С этим-то она точно справится, но, естественно, на кастинге не стоит об этом упоминать. Надо строить из себя дурочку и делать вид, что не умеешь даже картошку сварить. Притворяться глупой и сногсшибательно выглядеть, побольше выставлять напоказ попку и грудь. Тогда ее точно возьмут.
        Мишель ступила на проезжую часть, чтобы перейти улицу. Участники набирались также и в другое реалити-шоу. Кажется, оно называется «Свидание вслепую» и…
        Она инстинктивно обернулась, но было уже слишком поздно. Машина внезапно оказалась совсем близко; она красным пятном как молния сверкнула перед ее глазами, двигатель ревел на низких оборотах.
        Женщина за лобовым стеклом взглянула в глаза Мишель. С остервенением вцепившись в руль, она ехала прямо на девушку. Знакомое лицо побудило Мишель в жесте отчаяния выставить руку вперед.
        Но вытянутая рука не остановила машину.

* * *

        Ее разбудила слабая пульсация в запястье. Мишель попыталась открыть глаза и немного привстать, но тело не слушалось.
        «Кажется, я лежу с открытым ртом или нет?» – подумала она, в то время как запахи и звуки, источник которых она затруднялась определить, плотно окутывали ее подобием одеяла.
        – Мишель, послушай… – Она ощутила, как кто-то дернул ее замерзшую руку. – Ты немного поранена, но тут нет ничего серьезного. Можешь открыть глаза?
        Она что-то пробурчала в ответ. Какой-то глупый сон…
        Но затем кто-то похлопал ее по щеке.
        – Мишель, просыпайся. С тобой кое-кто хочет поговорить.
        Она сделала глубокий вдох, который помог ей выйти из полусонного состояния. Над ней склонилось чье-то лицо, обрамленное ярким белым светом.
        – Ты находишься в Королевской больнице, Мишель. Ты в порядке. Тебе невероятно повезло.
        Теперь Мишель поняла – это была медсестра. С веснушками. Когда-то и у нее самой были веснушки.
        За спиной медсестры стоял мужчина; он доброжелательно кивнул ей.
        – Мишель, это полицейский, он хочет задать тебе несколько вопросов.
        Мужчина сделал шаг вперед.
        – Все верно. Меня зовут Пребен Харбэк. Я работаю в полицейском отделении Беллахой. Я хотел бы задать вам несколько вопросов о том, что вы помните о столкновении.
        Мишель сморщила нос. В помещении стоял резкий запах, освещение было слишком ярким.
        – Где я? – спросила она. – Я в больнице?
        Мужчина кивнул.
        – Вас сбила машина, Мишель, вы помните это?
        – Я договорилась встретиться с Денисой и Ясмин. Мне можно идти? – Она вновь попыталась опереться на локти, но в голове у нее застучало. – Мне нужно поговорить с ними.
        Медсестра пристально посмотрела на девушку.
        – Мишель, вам придется полежать. У вас глубокая рана на шее, наложено несколько швов. А подруги, с которыми вы собирались встретиться, сидят в комнате для посетителей. Они звонили вам на мобильный телефон, чтобы спросить, куда вы подевались. – Женщина была настроена очень серьезно. Но почему? Ведь Ясмин и Дениса сидят за дверью. – Вы находитесь здесь уже три часа. Нам необходимо проверить, нет ли у вас сотрясения мозга, так как удар в голову был очень мощный; вас отбросило на тротуар, где вы и лежали без сознания, пока один из жителей близлежащих домов вас не обнаружил. Вы потеряли много крови.
        Мишель ничего не поняла, но кивнула. Хорошо, по крайней мере, что Дениса и Ясмин находятся рядом. Сейчас она расскажет им, что ушла от Патрика.
        – Мишель, вы понимаете, насколько это серьезно? – спросил полицейский.
        Она кивнула и затем ответила на все вопросы, насколько была в состоянии говорить. Да, Мишель видела эту машину – она была красная и не очень большая. Автомобиль ехал прямиком на нее, когда она переходила улицу. Испугавшись, Мишель попыталась остановить машину рукой. Наверное, поэтому рука теперь так сильно болела…
        Полицейский кивнул.
        – Но чудесным образом перелома вам удалось избежать, – заметил он. – Видимо, вы очень выносливая девушка.
        Ей понравились его слова. Вполне милый парень.
        Больше добавить ей было нечего.

* * *

        – Мишель, говорят, тебе необходимо побыть здесь несколько дней. – Ясмин оглядела палату. Судя по всему, она чувствовала себя здесь не в своей тарелке; в палате и вправду неприятно пахло. Соседняя койка была отделена от кровати Мишель только ширмой, оттуда воняло совершенно нестерпимо. У раковины с зеркалом стояла тележка с судном, которое медсестра только что вытащила из-под Мишель. Так что приятного тут было мало.
        – Мы будем приходить к тебе каждый день, – заверила ее Дениса. Казалось, ей было плевать на зловоние и обстановку в целом.
        – Мы хотели купить цветов, а потом решили, что лучше потратим эти деньги в кафетерии внизу, – сказала Ясмин. – Ты сможешь встать?
        Мишель не знала и потому пожала плечами.
        – Я ушла от Патрика, – заявила она. – Посмотрите, пожалуйста, моя сумка тут? – Она махнула рукой в направлении кучи вещей. Девушки кивнули – значит, всё в порядке. – Я не хочу, чтобы он сюда приходил. Передадите это персоналу?
        Девушки снова кивнули.
        – А я, кажется, знаю, где ты могла бы пожить, причем бесплатно, – сказала Дениса. – И для тебя, Ясмин, там тоже найдется место.
        Мишель с благодарностью посмотрела на Денису. Господи, да ведь это прекрасно!
        – По крайней мере, первое время, – уточнила Мишель и сжала губы. Ей обалденно повезло, но вообще-то она так и думала. Она так и знала, что две ее новые подруги все уладят.
        – А что произошло? Говорят, тебя сбила машина… Что ты сказала полиции? – поинтересовалась Дениса.
        Мишель рассказала о случившемся.
        – Но это ведь был не Патрик, да? – уточнила Дениса.
        – Нет-нет, – рассмеялась она. Ну что за вопрос? Разве она только что не сказала, что в нее въехала маленькая старая колымага красного цвета? Патрик ни за что не опустился бы до такого корыта. – Патрик ездит на «Альфа Ромео». Этот автомобиль побольше, к тому же черного цвета.
        – Водители совсем сбрендили, – прокомментировала Ясмин.
        Наконец Мишель сказала то, что никак не могла скрыть от них.
        – И все же, кажется, мне знакома женщина, сидевшая за рулем.
        Подруги притихли, словно помимо подробного объяснения ожидали услышать точное описание нарушительницы.
        – А ты сказала об этом полицейскому? – первой опомнилась Дениса.
        – Нет. – Мишель сбросила ногой одеяло, совсем не пропускавшее воздух, затем кивнула в направлении ширмы, за которой лежала ее соседка по палате, – уж ей-то точно не пристало знать подробности. – Я чуть не проговорилась этому парню из полиции, – шепнула она, – но потом решила сперва спросить у вас, как, вы считаете, мне следует поступить. – С этими словами Мишель поднесла указательный палец к губам, дав понять, что не желает огласки.
        – Что ты имеешь в виду? – шепотом переспросила Дениса.
        – По-моему, за рулем находилась Анне-Лине Свенсен.
        Девушки отреагировали на это заявление именно так, как она и предполагала, – их лица выразили шок вперемешку с недоверием и недопониманием.
        – Господи Иисусе, как же так! Ты уверена? – воскликнула Дениса.
        Мишель пожала плечами.
        – Почти. По крайней мере, дама была очень похожа на нее. И в похожем свитере.
        Дениса и Ясмин переглянулись. Неужели они ей не верят?
        – Как думаете, мне стоит рассказать об этом? – продолжала Мишель.
        Некоторое время они сидели, глядя в пустоту. Все трое ненавидели Анне-Лине Свенсен. Все трое являлись клиентками центра социальной помощи, которым эта тварь отравляла жизнь в течение уже многих лет.
        Ну да, Мишель думала о том же, о чем и две ее подруги, она была уверена в этом. Разве кто-то поверит ей, если за рулем действительно сидела Анне-Лине Свенсен? Зачем сотруднице центра, которой к тому же посчастливилось выиграть большую сумму денег, совершать такой странный поступок? Мишель прекрасно понимала, в чем ее проблема.
        «И к тому же я совершила социальное мошенничество», – размышляла она. Да-да. Делиться своими догадками было чрезвычайно рискованно, ложные обвинения могли слишком дорого обойтись ей. Ну да, она знала это по телефильмам.
        – Как раз в понедельник я собираюсь к ней на встречу, – в следующий миг призналась Ясмин. – Вот тогда и спрошу у нее напрямую, не ее ли это рук дело.
        Дениса кивнула.
        – Ну и прекрасно. Только решительно и жестко, как всегда говорил мой дедушка.
        – А если она будет отрицать, а это как пить дать, как мы поступим тогда? – полюбопытствовала Ясмин. – Есть какие-нибудь предложения?
        Дениса улыбнулась, но промолчала.

        Глава 13

        Пятница, 13 мая, и вторник, 17 мая 2016 года
        Сезон барбекю в Аллерёде уже давно был в самом разгаре, и прежний легкий аромат дыма из соседнего сада превратился в плотный туман, окутавший всю стоянку запахом поджаренного мяса.
        – Привет, Мортен и Харди! – крикнул Карл, бросив пальто в прихожей. – Вы тоже решили воспользоваться грилем?
        При приближении электрическое кресло Харди издавало легкое жужжание. Сегодня он был весь в белом, что создавало резкий контраст с его мрачным выражением лица.
        – Что-то случилось? – спросил Карл.
        – Только что приходил Мика.
        – Вот оно что!.. Теперь он приходит лечить тебя по пятницам? А я думал, что…
        – Мика принес вещи Мортена. Они расстались. Мортен сидит в углу гостиной в расстроенных чувствах, должен тебе сказать. В данный момент ему необходима дружеская забота, так что я предложил ему на время вернуться к нам и пожить в подвале. Ладно?
        Мёрк кивнул.
        – Вот оно в чем дело… – Проходя мимо Харди, он легонько тронул его за плечо. Хорошо еще, что Мортен и Харди поддерживают друг друга.
        Отвергнутый любовник сидел скрючившись в углу дивана с отвисшей челюстью и выглядел так, словно ему только что вынесли смертный приговор, – бледный, как труп, совсем расклеившийся от рыданий и, судя по всему, вконец измученный.
        – Эй, друг мой, что такое я слышу! – обратился к нему Карл.
        Возможно, ему стоило аккуратнее подойти к больной теме, ибо в итоге Мортен вскочил и бросился на шею Мёрку с раскатистым ревом; из глаз у него потоком хлынули слезы.
        – Однако! – только и смог вымолвить Карл.
        – Я даже думать не могу об этом, – Мортен всхлипнул прямо ему в ухо. – Ах, я несчастный! Да еще и прямо накануне Троицы, а мы как раз собирались в Швецию…
        – Мортен, расскажи мне все-таки, что стряслось. – Карл отстранил от себя страдальца на расстояние вытянутой руки и взглянул прямо в его влажные глаза.
        – Мика собирается учиться на врача, – хлюпал тот, не обращая внимания на то, что из носа потекло. Кажется, в желании Мики не было ничего катастрофического. – И в связи с этим у него якобы не останется времени на постоянные отношения. А я точно знаю, что тут речь о другом.
        Карл вздохнул. Теперь им придется освобождать подвал, чтобы Мортен смог вновь обрести там пристанище. Придется убирать оттуда вещи пасынка… Вообще-то давно пора. Сколько лет уже прошло с того момента, как Йеспер съехал!
        – Можешь жить в подвале, если хочешь, – сменил он тему. – Там еще лежит всякое барахло Йеспера, но я попрошу его…
        Мортен кивнул и поблагодарил Мёрка, вытирая глаза тыльной стороной ладони, как маленький мальчик. Его прежде весьма упитанное тело выглядело теперь совсем изможденным, вдруг заметил Карл. Его почти невозможно было узнать.
        – Мортен, ты болен? – осторожно спросил он.
        Лицо страдальца искривилось.
        – Да. Я смертельно болен безответной любовью. Где еще на свете я найду такого божественного парня, как Мика? Нигде! Потому что он – мечта. Небожитель. Такой ухоженный, симпатичный, а какую необузданную фантазию он демонстрирует в постели! Выносливый, сильный, склонный доминировать – ни дать ни взять жеребец! Если б ты только знал, как он…
        Карл заставил его замолчать, резко выставив ладони вперед.
        – Благодарю, Мортен. Не стоит вдаваться в подробности. Думаю, я уловил суть.

* * *

        После обеда, который Мортен под громкие и непрерывные стенания подал на стол, но к которому сам не притронулся, Харди пристально и вкрадчиво посмотрел на Карла. Тому было знакомо такое выражение лица товарища. Это был взгляд искушенного исследователя.
        – Да, да, Харди. Твоя догадка верна. Я действительно собирался тебе кое-что рассказать, – признался Карл. – Мы встречались с Маркусом.
        Харди кивнул, кажется, ничуть не удивившись. Неужели он уже разговаривал с Якобсеном?
        – И я, наверное, знаю почему, – произнес он. – Я так и думал, что рано или поздно это всплывет, только не мог предположить, что именно ты столкнешься с этим делом.
        – Э, потише!.. Давай обо всем по порядку. О чем именно ты подумал?
        Харди тронул джойстик, и электрическое кресло чуть отъехало от обеденного стола.
        – О совпадениях, Карл. Нападение в Королевском саду в шестнадцатом году и нападение в Эстре Анлэг в четвертом. Я угадал?
        Мёрк кивнул.
        – О’кей, в самую точку. Но когда тебя в следующий раз посетят подобные обоснованные предчувствия, сообщи мне сразу, договорились?
        По словам Харди, он вынашивал это предчувствие в течение трех недель. Целых три недели, с его-то избытком свободного времени в нынешнем положении инвалида! И никто не нарушал неисповедимых путей, которыми двигались его мысли. С большой тщательностью он перебирал в уме детали нападения на Стефани Гундерсен двенадцать лет назад и на Ригмор Циммерманн менее трех недель назад. И посчитал совпадения весьма значительными.
        – Можно, конечно, напрячься и сосредоточиться на различиях между двумя преступлениями, их окажется не так уж много. Наиболее примечательно то, что на тело Ригмор Циммерманн кто-то помочился, а на тело Гундерсен – нет. Причем это мужская моча, рассказал мне Томас.
        Карл кивнул. Естественно, он уже успел пообщаться на эту тему с Томасом Лаурсеном – начальником столовой Управления полиции, бывшим и обычно достаточно осведомленным экспертом-криминалистом.
        – Понятно. То есть считают, что Ригмор Циммерманн была убита мужчиной? Но справедливо ли то же самое в отношении Стефани Гундерсен? Я знаю не так уж много об этом деле, да и сам Маркус Якобсен признался, что в свое время дело не особо обсуждали…
        – Мужчина ли убил Стефани Гундерсен? Нет, вовсе не обязательно. Повреждения черепа оказались достаточно серьезными, удар был нанесен с большой силой, но поскольку никто так никогда и не узнал, каким орудием воспользовался преступник, невозможно также ничего сказать о его весе и степени значимости этого фактора. В связи с чем представляется нереальным сделать вывод о специфике нанесенного удара и о том, к какому полу принадлежал нападавший.
        – Но, Харди, я ведь по тебе вижу – ты считаешь, что преступления совершены одним и тем же человеком, верно?
        Харди вновь затряс головой.
        – Кто знает… Но совпадения действительно выдающиеся.
        Наконец Карл понял. Харди не позволит ему отказаться ни от одного из дел до тех пор, пока ответ на вопрос не будет получен.
        – Существует и еще одно отличие, – добавил он.
        – Ты имеешь в виду возраст жертв? Между ними тридцать пять лет разницы.
        – Нет. Я имею в виду роковой удар, повлекший за собой смерть в каждом из случаев. В случае Гундерсен затылочная кость практически была вдавлена в мозг, а удар, нанесенный Ригмор Циммерманн, оказался более точным и сбалансированным: короткий удар в затылок чуть ближе к шейным позвонкам, едва не отбивший череп от позвоночника. Кстати, череп поврежден здесь не столь ярко выраженно.
        Они обменялись кивками. Именно этому отличию могло существовать множество объяснений. Другой преступник, иная толщина и характер поверхности орудия убийства. А возможно, убийца стал более искушенным.
        – Но, Харди, ты все прекрасно знаешь и без меня. Не думаю, что у меня получится как-то продвинуться в расследовании дела Циммерманн, ибо оно, понятное дело, находится наверху, в ведении отдела убийств. А в настоящий момент я не собираюсь переходить дорогу Бьёрну.
        И он разъяснил Харди текущую ситуацию – поведал о взаимоотношениях с начальником отдела убийств и о грядущем сокращении отдела «Q».
        Мортен на заднем плане перестал чистить кастрюлю, не то, вероятно, содрал бы весь эмалевый слой.
        – Значит, ты должен выкрасть дело Циммерманн у Ларса Бьёрна, – крикнул он с кухни. – Поведи себя как настоящий мужик и раскрой оба дела, слышишь?
        Странно было бы, если б он этого не предложил.
        Покачав головой, Карл посмотрел на Харди – тот улыбался. Видимо, он был солидарен с Мортеном.

* * *

        После нескольких спокойных выходных, слегка омраченных лишь эпизодическим нытьем Мортена, они с Ассадом вновь сидели в кабинете и обсуждали, насколько глубоко им стоит вникать в дело Гундерсен, хотя оно еще даже не спустилось к ним в подвал. И Харди, и Маркус были прямо-таки одержимы идеей припрячь к этому делу Карла, в то время как сам он был настроен скептически.
        – А что, если нам взяться за дело Циммерманн с другой стороны? – предложил Ассад.
        – Хм-м… Как раз именно это дело по праву входит в компетенцию третьего этажа, – парировал Карл, в то же время замечая, как у него потихоньку просыпается интерес. Во всяком случае, такая перспектива казалась ему куда более заманчивой, чем ерунда, которой они занимались в данный момент.
        – Мы могли бы немного привлечь Лаурсена, Карл. А то он то и дело жалуется на свою скучную жизнь в столовой.
        Мёрк кивнул. «А ведь и в самом деле, почему бы и нет?» – пронеслось у него в голове, прежде чем на пороге появилась Роза в обмундировании, которого никто на ней прежде не видал.
        Она буквально спрыгнула с лестницы в подвальный коридор в своих цветных кроссовках и ультраузких джинсах – и тут же представилась Розиной сестрой, Вики Кнудсен, пригладив очень короткие волосы.
        Гордон, высунувший нос из своего кабинета, вытаращил глаза:
        – Что же ты на…
        Ассад рванул Гордона за руку, после чего тот немедленно прикусил язык.
        – Идем со мной, Гордон. Пока Карл пообщается с Вики, мы с тобой пропустим по хорошей чашечке кофе, – настаивал сириец.
        Гордон собирался возразить, но вместо этого резко дернулся от боли, после того как Ассад пнул его в долговязую голень острым носком ботинка. Видимо, на этот раз бедняга все понял.
        Карл вздохнул, сознавая всю гротескность ситуации, но все же любезно пригласил Вики к себе в кабинет. Раз уж ему предстоит привыкнуть к очередному перевоплощению, то сперва он объяснит этой самозваной реинкарнации Розы, что невозможно вот так вот запросто прискакать с улицы и рассчитывать, что тебя здесь примут с распростертыми объятиями, несмотря на то что ты не числишься в сотрудниках отдела.
        – Я понимаю, что вы хотите сказать, – опередила его женщина сильно изменившимся голосом. Быть может, это выглядело не настолько безумно, как когда Роза подражала своей сестре Ирсе.
        – Я – младшая сестра Розы, второй номер в стайке из четырех девчонок.
        Карл кивнул. Роза, Вики, Ирса и Лиза-Мари. Он наслушался про них до одурения, и, по словам Розы, Вики являлась самой жизнерадостной и оживленной из них. Так что сейчас будет весело.
        – Если вы думаете, что я, подобно Ирсе, спустилась сюда, чтобы вы завалили меня абсолютно никчемной работой в забытых богом катакомбах, вы жестоко ошибаетесь. Я пришла сюда исключительно для того, чтобы сказать – относитесь к моей сестре Розе как подобает. Не дразните ее и уж тем более не заставляйте делать то, что причиняет ей боль, расстраивает, огорчает или провоцирует неуместные ассоциации. Хорошо? Она чувствовала себя препаршиво на протяжении всех праздников, и все из-за вас.
        – Я…
        – Сейчас у вас имеется возможность извиниться от имени всего отдела «Q» за то давление, которое вы оказали на Розу. Затем я отправлюсь к ней домой и передам ваши извинения. И я искренне надеюсь, что Роза, как самый эффективный сотрудник в вашем спящем болоте, окажется в силах отыскать в себе хотя бы крупицу благосклонности по отношению к вам, принимая во внимание все оскорбления в ее адрес с вашей стороны.
        Затем дамочка встала и испытующе посмотрела Карлу в глаза, грозно уперев кулаки в бедра. Любитель посредственного кино высоко оценил бы такую позу.
        – Ну ладно, я приношу свои извинения! – выпалил Мёрк, не раздумывая.

* * *

        – Карл, что это было, а? Она уже ушла? – Брови Ассада почти сошлись у переносицы, свидетельствуя о крайнем беспокойстве своего обладателя.
        – Да. У меня даже закралось страшное подозрение, что на этот раз Роза пошла дальше, – Мёрк вздохнул. – Не знаю ничего о мыслях той личности, которая только что почтила нас своим визитом, но мне кажется, что в настоящий момент Роза действительно твердо уверена в том, что она – Вики… Черт ее знает, Ассад. Быть может, это всего лишь мастерская актерская игра.
        Помощник тяжело вздохнул и положил на стол перед Карлом большую стопку бумаг. Было очевидно, насколько тяжело он воспринимает то, что творится с Розой. Они работали вместе в течение семи лет, и до поры до времени все было прекрасно, однако в последнее время Роза то лежала в больнице, то страдала от перепадов настроения. Никто не знал, чего от нее можно ожидать.
        – Думаешь, пришел конец отделу «Q»? – спросил Ассад, прищурившись. – Потому что, если Роза не вернется, мы вполне можем поступить так, как предлагает Бьёрн. Ну, конечно, если ты не собираешься воспользоваться вот этим, – он указал на стопку бумаг и вызывающе посмотрел на Карла.
        Удивительно, но Ассад совсем не был похож на человека, который упал духом.

* * *

        – Сейчас он занят, – предупредила Лиза, но ее слова не произвели никакого эффекта – Карл пулей пролетел мимо стойки и ворвался в кабинет Бьёрна с решимостью разогнавшегося бульдозера. И пока дверь еще раскачивалась на петлях, он швырнул Розины отчеты, распечатанные Ассадом, на стол между Бьёрном и его гостем, кем бы он ни являлся.
        – Теперь изволь ознакомиться кое с какими документами, которыми тебе все же не удалось поманипулировать, Бьёрн. Меня не проведешь.
        Шеф отдела убийств воспринял этот выпад с удивительной невозмутимостью. Он лишь взглянул на гостя.
        – Разрешите представить вам одного из наших наиболее креативных следователей, – спокойно произнес он и кивнул обоим. – Карл Мёрк, начальник отдела «Q», руководитель нашей подвальной команды, которая расследует все дела, успевшие зарасти паутиной.
        Гость Бьёрна кивнул Карлу. Неприятный тип. Рыжая борода, обвисший живот, очки – все это говорило о солидном возрасте.
        – Карл, это Олаф Борг-Педерсен, продюсер «Стейшн Три». Ты, конечно, знаешь эту замечательную телепрограмму.
        Мужчина протянул Карлу руку – она была скользкой от пота.
        – Рад встрече с вами, – сказал он. – Да, мы прекрасно знаем, кто вы такой.
        Мёрку было начхать, что там они знали. Он обратился к начальнику:
        – Изучи вот это все повнимательнее, Бьёрн, а затем я жду от тебя подробного объяснения, как вообще можно было ошибиться так сильно.
        Шеф одобрительно кивнул.
        – Чуть ли не самая норовистая и злобная ищейка в нашей своре, – сказал он, обратившись к гостю, затем повернулся к Карлу: – Но если ты хочешь на что-то пожаловаться, мне кажется, тебе лучше обратиться напрямую к начальнику полиции. Он, безусловно, оценит то, что информация поступит к нему из первых рук.
        Мёрк нахмурился. Что еще такое у Бьёрна на уме?
        Он забрал со стола стопку и вышел, оставив за собой распахнутую настежь дверь.
        «Что же теперь?» – подумал вице-комиссар, встав у стены в коридоре с арочным сводом. Коллеги по отделу убийств проходили мимо, не получая никакой ответной реакции на вынужденные приветствия.
        Почему Бьёрн не отреагировал на агрессивный выпад Карла более эмоционально? Естественно, он сдержался из-за гостя; и все же тут было замешано и нечто иное. Может быть, речь шла о взаимоотношениях между Бьёрном и начальником полиции? А что, если шеф отдела убийств сотворил из Карла марионетку, необходимого ему козла отпущения, который был призван вместо самого Бьёрна поднять бунт против главного босса?
        Его взгляд скользнул по кафельным плиткам с узором, напоминающим свастику, и устремился далее, в направлении владений главного начальника.
        Сейчас все прояснится.

* * *

        – Нет, Мёрк, ты не можешь поговорить с ним прямо сейчас. Начальник полиции в данный момент проводит встречу с комитетом фолькетинга в Паролесален, – разъяснила одна из двух респектабельных секретарш главы Управления. – Но я могу назначить тебе время для приема. Как насчет двадцать шестого мая в тринадцать пятнадцать?
        «Она сказала, 26-е? Сейчас я покажу ей тринадцать пятнадцать аж через целых девять дней!» – подумал Карл и, без всякого предупреждения схватившись за ручку двери Паролесален, проскользнул внутрь.
        Множество лиц с изумлением воззрились на него поверх восьмиметрового дубового стола. Главный инспектор полиции сидел во главе стола, выпрямившись в своем кожаном кресле, с совершенно невозмутимым выражением лица, сам начальник полиции стоял у книжных стеллажей, нахмурившись, а кучка политиков по обыкновению пребывала в раздражении в связи с тем, что их не воспринимали всерьез.
        – Простите, он прошмыгнул мимо меня, – заверещала за спиной Карла секретарша, но Мёрку было это абсолютно безразлично.
        – Итак, – произнес он мрачным голосом и огляделся. – Теперь, когда вся команда в сборе, я с удовольствием объявлю, что процент раскрываемости дел отделом «Q» на протяжении последних лет равняется шестидесяти пяти процентам, и ни процентом меньше. – Он хлопнул стопку Розиных отчетов на стол. – Не знаю, кто тут решил проигнорировать наши показатели, но если кто-то из присутствующих решил приложить руку к расформированию или сокращению отдела «Q», я хотел бы предупредить, что данное обстоятельство будет иметь огромный резонанс.
        Карл заметил замешательство начальника полиции. Однако в следующий момент с места поднялся главный инспектор, властный человек с непреклонным выражением на вытянутом лице с огромными бровями, и обратился к участникам встречи:
        – Прошу прощения, я вынужден посвятить пару минут беседе с Карлом Мёрком.

* * *

        Карл смеялся всю дорогу до подвала. Ну и сцена!
        Несомненно, он донес до высокопоставленных господ из комитета кое-какую информацию, с которой они были не знакомы. Они едва не прикрыли отдел, чудесно справляющийся с расследованиями и показывавший большой процент раскрываемости преступлений, и теперь кто-то должен был понести наказание за эту ошибку. Мёрк вспомнил выражение лица начальника полиции и снова расхохотался. И за всю эту заваруху пришлось ответить начальнику полиции, и никому больше. В более изысканных кругах это называли потерей престижа. Карл же называл это «сесть задницей в глубокую лужу».
        – У нас гости, Карл, – такими словами встретил его в коридоре подвала Ассад.
        – Может, спросишь, как все прошло?
        – Да, я… Ну и как же все прошло?
        – Ага, слушай! Если хочешь знать мое мнение, я считаю так. Ларс Бьёрн подставил нашего главного шефа, ибо, руку даю на отсечение, он был в курсе верных цифр и все-таки пропустил ложную информацию в секретариат начальника Управления. Тогда наш главный босс клюнул на эту удочку и спустил Бьёрну директиву расформировать отдел «Q», а затем сообщил о грядущих изменениях политикам.
        – О’кей, позволь задать тебе тупой вопрос, – сказал Ассад. – Зачем Бьёрну понадобилось это делать?
        – Я совершенно уверен, что Ларс постоянно защищал отдел «Q» перед лицом начальника и теперь напомнил, что был прав: несмотря на большие издержки, отдел «Q» имеет право на существование. Думаю, вряд ли Бьёрн рассказал ему о том, что его собственный отдел присваивает больше половины нашего бюджета. Однако отныне начальник полиции знает, что отдавать Бьёрну подобные четкие приказы следует с осторожностью. Это мятеж против главы Управления, Ассад. А Бьёрн меня знает: если меня хорошенько спровоцировать, я сразу отреагирую, и всё, процесс пошел.
        Ассад сдвинул брови.
        – Действительно, нехорошо со стороны Бьёрна использовать нас.
        – Согласен. Но я собираюсь отомстить.
        – Каким образом? Ухо за ухо?
        – Око за око, Ассад, вот как говорят. – Карл улыбнулся. – Ну да, что-то в подобном стиле. В определенном смысле Бьёрн лишил нас нормального процента раскрываемости ради собственной выгоды, можно ведь так сказать? Так, значит, и я могу, в свою очередь, выкрасть несколько дел из отдела убийств, преследуя личные цели, когда мне это понадобится.
        Ассад поднял руку в жесте «дай пять». Он был в деле.
        – Так кто, ты говоришь, меня тут ждет? – наконец поинтересовался Мёрк.
        – Вообще-то я пока еще не уточнил кто.
        Карл покачал головой. Похоже, Ассад вскоре в совершенстве изучит особенности датского языка. Хотя, естественно, все совершают ошибки.
        Не успел он завернуть к себе в кабинет, как осознал всю серьезность ситуации.
        Небезызвестный рыжебородый телевизионщик Олаф Борг-Педерсен восседал на персональном кресле Карла и выглядел так, словно ему было что сказать.
        – Вы, случайно, не ошиблись адресом? – поинтересовался Мёрк. – Туалет чуть дальше по коридору.
        – Ха-ха… Нет, просто Ларс Бьёрн рассказал о вашем подвальном отделе столько всего хорошего, что мы все вместе приняли решение – «Стейшн Три» в течение нескольких дней будет следить за вашей работой. Всего лишь небольшая группа из трех сотрудников. Я, оператор и звукорежиссер. Правда, здорово?
        Карл выпучил глаза и приготовился сказать пару ласковых, но вовремя одумался. Перед ним замаячила прекрасная возможность саботажа, чему явно не обрадуется Ларс Бьёрн.
        – Да, очень здорово, – согласился он, прилипнув взглядом к заметкам, которые передал ему Маркус Якобсен и которые так и лежали на столе нетронутыми. – В данный момент мы как раз расследуем одно дело, которое могло бы вас заинтересовать. Совсем свеженькое убийство, которое можно было бы чудесно представить в вашей программе и которое, по моему мнению, связано с одним из наших давнишних дел.
        Не в бровь, а в глаз.
        – Я сообщу вам сразу же, как только нам его передадут.

* * *

        – Мы очень переживаем за Розу, Карл.
        Перед ним стояла самая эксцентричная пара во всем Управлении полиции. Низкорослый кубообразный чернявый Ассад, в каждой иссиня-черной щетинке бороды которого так и сквозило ярко выраженное мужское начало, и бледный жираф Гордон, для которого регулярное бритье пока еще было пределом мечтаний. И все же морщины на их лицах были абсолютно идентичными, и выглядело это очень трогательно.
        – Она наверняка по достоинству оценит ваши переживания, парни, – ответил Карл.
        – Мы решили отправиться к ней прямо сейчас, да, Ассад?
        Сириец кивнул.
        – Ну да, Карл, надо проверить, как она там. Возможно, ей лучше снова лечь в больницу.
        – Я понял, понял. – Мёрк хотел утешить коллег. – Постарайтесь относиться к ее состоянию поспокойнее. Тут явно не все так плохо. Дайте Розе перебеситься, она только что сделала свое заявление. Уверен, к завтрашнему дню она будет в порядке.
        – Да, Карл, может быть. А может быть, и нет, – возразил Ассад. Похоже, его было не переубедить.
        Вообще-то вице-комиссар его понимал.
        – Время покажет, – только и ответил он.

        Глава 14

        Вторник, 17 мая 2016 года
        Духи вплотную выстроились на туалетной полочке в прямую линию. Один флакон – для Вики, второй – для Ирсы, третий – для Лизы-Мари, так распределила Роза. Три совершенно разных утонченных аромата, каждый из которых ассоциировался с персональным стилем, а в некоторой степени с особой элегантностью, которую едва ли можно было назвать отличительной чертой Розы.
        На каждый из этих пузырьков была приклеена этикетка с именем. Стоило Розе побрызгать запястье одним из ароматов, обычно уже через несколько секунд она могла воспроизвести характерные манеры соответствующей сестры до мельчайших деталей.
        Роза всегда хранила ароматы женщин, с которыми выросла. Будучи ребенком, она брызгалась аутентичным «О де Колонь» и «Шанель № 5», ассоциируя себя с бабушкой и мамой соответственно, а позже присваивала себе любимые ароматы и всех своих сестер. Лишь ее собственный запах оставался практически анонимным, ибо «голому, естественно, одеться проще простого», как всегда, не без самоиронии, говорила ее учительница датского языка.
        С утра пораньше Роза как следует побрызгалась духами Вики, как делала прежде не раз, и, благоухая, села на электричку в направлении Копенгагена, чтобы выразить Карлу свое негодование. До этого, правда, она еще успела посетить парикмахерскую и подстриглась настолько коротко, что даже Вики такая стрижка показалась бы чересчур смелой. Затем купила блузку от Мален Биргер и настолько узкие и обтягивающие попу джинсы, что любой человек, кроме Вики, посчитал бы такой вид непристойным. Таким образом присвоив себе внешность и манеры Вики, она добралась до Управления и продемонстрировала изумленному дежурному свое собственное удостоверение, а затем пять незабываемых минут распекала Карла за то, что он так жестоко, несправедливо и бесчувственно обращается с Розой, ее любимой сестренкой.
        По опыту Розы, перевоплощение зачастую оказывало на человека действие, схожее с действием алкоголя, ибо и то и другое добавляло смелости и вытаскивало на поверхность обычно скрытые черты характера.
        Она прекрасно знала, что Карла не проведешь подобными выходками, хотя однажды ей таки удалось играть роль своей сестры Ирсы в течение нескольких дней. Но неважно. Люди внимательнее прислушиваются к крику о помощи, когда он исходит от постороннего человека или от лица человека, в которого перевоплотился страждущий.
        В течение часа после выговора Карлу Роза чувствовала себя замечательно – ее шеф не заслуживал лучшего обращения. Однако позже все пошло наперекосяк.
        Она как раз успела вернуться на станцию Стенлёсе, как вдруг у нее произошло тотальное помутнение сознания. Как гром среди ясного неба. Она не помнила, что происходило в последующие часы. Просто внезапно оказалась в собственной гостиной в мокрых штанах. Дорогая блузка еле держалась на плечах, разодранная до самого пупка.
        И тогда Роза испугалась. Она не просто испытывала замешательство и беспокойство, как случалось уже не раз в моменты, когда власть над ней брала темная сторона личности. Она утонула в тотальном иррациональном страхе. Так называемые черные блокады случались у нее редко и не затрагивали глубин личности, однако на этот раз все было иначе. У нее возникло ощущение, словно какая-то субстанция, убивающая клетки организма, медленно проникала в мозг, а органы чувств постепенно отключались.
        – Сейчас я либо умру, либо по-настоящему сойду с ума, – прошептала Роза.
        «Однако постараемся задуматься. На протяжении последних четырех суток я почти ничего не пила, совсем ничего не ела и почти не спала. Так что этого и следовало ожидать», – объяснила она свое состояние.
        Затем Роза набросилась на остатки еды из холодильника и выпила целый литр воды в надежде улучшить ситуацию, однако с каждым глотком внутренний вакуум все сильнее засасывал ее. Это ощущение провоцировало тошноту, которая была в десять раз неприятнее той, что заканчивалась рвотой.
        К вечеру Роза, как зомби, бродила по комнатам и плевала на пустые стены. Глубоко в ее сознании возникали лица, смотревшие на нее в упор отовсюду: с плинтусов, со стен, с кафеля в туалете, с дверок кухонных шкафов.
        «Осени нас крестным знамением, если хочешь преградить путь злу, – взывала к ней всякая ровная поверхность. – Убереги себя от неизбежной бездны, если можешь. Но поторопись, ибо времени у тебя осталось совсем мало».
        Роза вытащила все писчие принадлежности, какие только смогла отыскать в ящиках, и разложила их перед собой. С ленивой обстоятельностью она выбрала две упаковки черных и красных маркеров и принялась расписывать стены словами, которые были призваны помочь ей побыстрее прогнать злые мысли.
        После нескольких часов пребывания в затуманенном сознании, не давая отдыха запястью, с затвердевшими шейными мышцами, Роза взяла маркер в другую руку и продолжила свое занятие. Она не позволила себе передышки ни на мгновение. Ни вечером, ни ночью. Она не прерывалась даже на то, чтобы сходить в туалет. Раз уж штаны ее все равно мокрые, какая разница, если она подмочит их еще? Ею руководил страх, что жестокая реальность одержит над ней верх, если она остановится. Роза неутомимо разыскивала чистые ровные поверхности, дабы начертать на них свое послание. И наконец нетронутыми остались лишь зеркала, холодильник и потолок.
        К этому моменту ее руки непроизвольно тряслись, а движения мышц, отвечающих за моргание, стали навязчиво частыми. Рвотный рефлекс практически не давал ей дышать, голова покачивалась из стороны в сторону, как маятник.
        Роза не выпускала маркер из рук всю ночь, и к тому моменту, когда рассветный час обнажил стены и другие плоскости квартиры с уродливыми сообщениями об охватившем ее отчаянии, тело почти совсем перестало подчиняться ей. Она посмотрела на свое отражение в коридорном зеркале в обрамлении красно-черных линий и обнаружила, что прежняя Роза теперь обрела явное сходство с искаженными лицами потерянных душ из закрытых психиатрических отделений. И тогда она наконец поняла, что, если сейчас же ничего не предпринять, она погибнет.
        Когда Роза дозвонилась до психиатрического отделения и трясущимся голосом попросила оказать ей срочную помощь, ей посоветовали взять такси и приехать к ним самостоятельно. Дежурная на телефоне старалась поддерживать бодрую интонацию, возможно, надеясь, что ее оптимистичное настроение заразит звонившую и придаст ей энергии.
        И лишь когда Роза заорала в трубку, женщина вдруг осознала всю серьезность ситуации и поняла, что, видимо, «Скорую» прислать все-таки придется.

        Глава 15

        Среда, 18 мая 2016 года
        Карл сидел, приклеившись к экрану телевизора, и поражался. С постоянной зрительской аудиторией в миллион человек, криминальная телепрограмма «Стейшн Три» являлась самой популярной передачей в истории датского телевидения и удерживала свои позиции уже довольно долго. Другие похожие программы серьезно подходили к делу, скрупулезно исследовали работу полиции и с радостью помогали в разъяснительной работе с населением, если это было возможно. «Стейшн Три» ставила перед собой совершенно иную цель и изо всех сил старалась исследовать поведение злоумышленников, руководствуясь идеей о том, что все преступные деяния происходят от неблагоприятного социального фона. И потому данная передача во многих случаях оправдывала преступника.
        Вот и последний выпуск программы, который только что просмотрел Мёрк, не явился исключением. Выпуск начался с углубленного изучения предыстории Гитлера – выяснилось, что в детстве им никто не занимался. А вот если б его детские годы выдались более гармоничными, Второй мировой войны можно было бы избежать. Как будто это новость… Затем следовал сюжет об исследовании поведения пятнадцати американских серийных убийц, каждый из которых в юные годы постоянно подвергался физическим наказаниям. Таким образом, постепенно до сознания зрителей доводилось, что работа полиции в основном заключалась в определенной форме социального взаимодействия, имеющего целью помочь злодеям как можно раньше изменить свою судьбу, казалось бы, предопределенную с самого начала.
        Такая идиотская логика могла сработать лишь в отношении тупых и неграмотных слоев населения, но в то же время профессиональные психологи и другие консультанты, работавшие над программой, убедительно представляли насильников, убийц, жуликов и прочий сброд в качестве типичных жертв общества. А красноречивые журналисты драли свои вздорные глотки, наперебой расспрашивая злоумышленников о тех унижениях, которым те некогда подвергались.
        Карл покачал головой. Какого лешего они никогда не поинтересуются, каким образом сами уголовники объяснили бы собственные мерзкие деяния? Серьезные сюжеты превращались в развлечение чистой воды, политики могли расслабиться и с облегчением выдохнуть, ибо самая популярная датская телепередача способствовала созданию впечатления, что положение вещей существенно меняется к лучшему.
        Мёрк вытащил из плеера DVD-диск, который одолжила ему телекомпания, и на секунду задержал в своей руке, прежде чем отправить в мусорную корзину. С какого перепуга Бьёрн решил, что он должен внести свой вклад в развитие этой инфантильной программы? И то, что он сам с готовностью согласился на это предложение, показалось Карлу еще более глупым.
        Он обернулся на Ассада, стоявшего у него за спиной.
        – Что скажешь по поводу этой чепухи?
        Сириец качнул головой.
        – Ну, Карл, ты мог бы с таким же успехом спросить, почему у верблюда такие широкие ступни.
        Мёрк почувствовал, как морщины на его лбу разглаживаются. Неужели нельзя пристроить идиотских верблюдов где-нибудь в другом месте?
        – Широкие ступни? – Он глубоко вздохнул. – Видимо, чтобы не проваливаться в песок, я так думаю. Только, Ассад, какая, к черту, связь между верблюжьими ступнями и телепередачей?
        – Правильный ответ: чтобы верблюд мог станцевать фанданго на теле ядовитой змеи, если ползучая гадина окажется настолько глупой, что решится проползти рядом.
        – И?..
        – Как и у верблюдов, у нас с тобой тоже широкие ступни, Карл. Неужели ты никогда не задумывался?
        Вице-комиссар опустил взгляд на коротенькие утиные ноги Ассада и снова глубоко вздохнул.
        – То есть ты имеешь в виду, что Бьёрн поставил перед нами задачу усложнить жизнь «Стейшн Три»?
        Помощник резким движением выставил вверх большой палец правой руки.
        – Черт возьми, я не собираюсь строить из себя верблюда ради того, чтобы угодить Бьёрну, – заявил Карл, потянувшись за трубкой стационарного телефона. Нет уж, если кто-то должен сыграть роль верблюда, пускай это будет сам Бьёрн.
        Не успел он положить руку на трубку, как телефон зазвонил.
        – Да! – буркнул Мёрк в трубку. Неужели нельзя дать человеку хоть минуту покоя на то, чтобы доделать хоть одно дело до конца?
        – Добрый день, меня зовут Вики Кнудсен, – донесся из трубки робкий голос. – Я – младшая сестра Розы.
        Лицо Карла преобразилось. Вот это уже интересно. Вице-комиссар вручил Ассаду вторую трубку.
        – Да, Вики, добрый день. Это Карл Мёрк, – представился он с некоторой тоскливостью в голосе. – Как сегодня обстоят дела у Розы? Вы передали ей мои извинения?
        На другом конце провода повисла тишина. Видимо, девушка поняла, что он ее раскусил.
        – Не понимаю вас. Какие извинения?
        Ассад сделал знак, чтобы Карл немного сбавил обороты. Неужели он переусердствовал в своем стремлении вывести коллегу на чистую воду?
        – Я звоню, потому что дела у Розы обстоят совсем плохо, – продолжала собеседница.
        – Еще бы, – шепнул Мёрк Ассаду, прикрыв трубку ладонью. Но тот не слушал его.
        – Розу снова срочно госпитализировали в центр психиатрии в Глострупе. Я хотела предупредить вас, что, видимо, она сможет выйти на работу очень не скоро. Я прослежу, чтобы из больницы вам направили ее больничный лист.
        Карл собирался возмутиться и заметить, что игра зашла слишком далеко, однако следующая фраза заставила его передумать.
        – Наши знакомые вчера увидели ее на «Желтой скамье» у «Матаса» в торговом центре «Игедаль», она сидела и дрожала. Они хотели отвезти ее домой, но Роза попросила их уйти. После этого они позвонили мне и попросили приехать. Мы с нашей сестрой Лизой-Мари обыскали весь центр в поисках Розы. Но в итоге нашли ее не мы, а охранник парковки. Мы узнали об этом позже. Он обнаружил ее на асфальте в луже мочи. Она лежала, прислонившись к машине на одном из дальних парковочных мест, и находилась в полубессознательном состоянии. Блузка была наполовину содрана с нее. Охранник помог ей добраться до дома. Сегодня утром позвонила наша мама и рассказала, что с ней связались сотрудники центра психиатрии. Розу снова госпитализировали. Естественно, я тут же перезвонила им, и старшая медсестра отделения сообщила, что в числе прочего они нашли у нее в кармане билет на электричку, пробитый на вокзале Копенгагена. Мы решили, что она, видимо, шла со станции Стенлёсе и решила по дороге домой зайти в магазин. Чаще всего она закупается в «Меню». Однако на момент обнаружения у нее не оказалось при себе никаких покупок – видимо,
она так и не успела дойти до магазина.
        – Мне жаль слышать это, Вики, – услышал Карл свой собственный голос. Ассад кивал в такт его словам. События действительно были очень печальными. – Мы можем чем-нибудь помочь? Можно нам навестить ее, как вы думаете?
        Ассад снова закивал, на этот раз медленнее; взгляд его был резким и обличительным.
        Мёрк прекрасно понял то, что хотел сказать коллега. Все правильно. Надо было позволить Гордону с Ассадом съездить к Розе.
        – Навестить? Нет, к сожалению, нельзя. Врачи составили для нее план лечения и не желают, чтобы им мешали работать.
        – Но ее ведь положили в больницу не принудительно?
        – Нет. Они говорят, что Роза вряд ли захочет сбежать из заведения до тех пор, пока ей настолько плохо. Она готова приступить к лечению.
        – О’кей. Сообщите нам, как только что-то изменится.
        Затем повисла небольшая пауза, словно собеседница собиралась с мужеством, чтобы сказать еще что-то. И это что-то явно не было призвано разбавить печальные новости.
        – Вообще-то, я позвонила, не только чтобы сообщить вам об этом, – наконец проговорила Вики. – Мы с сестрами хотели бы попросить вас приехать в квартиру Розы. Я звоню как раз от нее. Не забудьте, она переехала на следующий этаж.
        – Вы хотите, чтобы мы приехали прямо сейчас?
        – Да, пожалуйста, это было бы хорошо. Мы только хотели привезти Розе кое-какую одежду, но вовсе не ожидали увидеть здесь то, что нам открылось. Мы подумали, что, возможно, вы или кто-то из вашей команды мог бы приехать и помочь нам понять, что именно творится с Розой.

* * *

        Розин ярко-красный скутер «Веспа» стоял рядом с велосипедной парковкой у стоянки Сандальспаркен под двумя недавно зазеленевшими деревьями и всем своим видом выражал терпимость и адекватность. В этом желтом квадратном здании, окруженном по периметру крытой балконной галереей, Роза прожила более десяти лет, ни разу не выразив недовольства своим жилищем. Столь смиренное отношение к окружающей обстановке казалось весьма странным при виде картины, открывшейся перед глазами Карла и Ассада, когда Вики, вполне похожая на женщину, в которую перевоплотилась Роза накануне, открыла им дверь.
        – Почему Роза переехала сюда? Разве это не полная копия ее прежней квартиры? – поинтересовался Карл, озираясь.
        – Так и есть. Но отсюда открывается вид на церковь, которую почти не видно с цокольного этажа. Не то чтобы она была особо религиозна, нет, – просто считала, что так лучше, – ответила Вики и жестом пригласила их в гостиную. – Что скажете на это?
        Мёрк пару раз сглотнул. Жуткий хаос, неописуемый разгром. Теперь он понимал, почему иногда от Розы очень резко пахло парфюмом, однако навязчивое благоухание было не в состоянии перебить удушливое зловоние. Квартира выглядела так, будто в жилище человека, страдающего от патологического накопительства, ворвался грабитель и перерыл вверх дном все добро. Повсюду валялись картонные упаковки. Стояли контейнеры, наполовину нагруженные содержимым из ящиков комода. На журнальном столике громоздилась грязная посуда. Обеденный стол был завален остатками еды и пустой тарой. Книги вытащены со стеллажей. Одеяла и покрывала раскиданы. Обивка дивана и стульев выпотрошена. Здесь не осталось ни одной пустой ровной поверхности.
        Эта картина была абсолютно не похожа на ту, что застали Карл с Ассадом, когда приезжали сюда несколько лет назад.
        Вики указала на стены.
        – Вот что напугало нас больше всего.
        Ассад что-то пробурчал по-арабски из-за спины Карла. Если б Мёрк умел, он бы наверняка выразился точно так же, ибо привычные слова тут не подходили. Роза исписала все стены сверху донизу буквами разного размера, складывающимися в повторяющуюся фразу.
        «Тебе тут не место», – варварски было нацарапано повсюду.
        Карл прекрасно понимал, почему сестры решили позвонить им.
        – Вы рассказали об этом психиатрам? – поинтересовался Ассад.
        Вики кивнула.
        – Мы отправили им по электронной почте фотографии большей части квартиры. В настоящий момент Лиза-Мари фотографирует остальное в спальне Розы.
        – Там тоже присутствуют эти художества?
        – Повсюду. В туалете, на кухне… Она умудрилась оставить свой автограф даже внутри холодильника.
        – Вы можете предположить, в течение какого времени продолжается ее одержимость? – спросил Карл. Он просто не мог соотнести этот апокалипсис с маниакально структурированной личностью, которая ежедневно трудилась бок о бок с ними в отделе «Q».
        – Я не знаю. Мы не заходили в квартиру с тех пор, как наша мать вернулась из Испании.
        – По-моему, Роза что-то упоминала об этом… Кажется, это было на Рождество? То есть почти пять месяцев назад.
        Вики кивнула, уголки ее губ были опущены. Ей явно было тяжело от мысли, что за все это время они с сестрами ни разу не навестили Розу. Причем не только они.
        – Идите сюда! – крикнула Лиза-Мари из спальни. Голос ее звучал тревожно.
        Она сидела на кровати по-турецки в окружении точно так же разукрашенного пространства и плакала, отложив фотоаппарат на одеяло. У ее ног стояла небольшая картонная коробка, до краев набитая серыми блокнотами с темными коленкоровыми корешками.
        – Ох, Вики, это ужасно! – воскликнула Лиза-Мари. – Ты только посмотри! Роза никак не могла остановиться. Даже после смерти отца.
        Вики присела на край кровати, взяла один из блокнотов и открыла его. Уже через одну секунду ее лицо исказилось – как будто от резкой сильной боли.
        – Это вранье, – решительно заявила она, в то время как ее младшая сестра спрятала лицо в ладони и разрыдалась.
        Вики взяла еще пару старых блокнотов и посмотрела на Карла.
        – Она всегда этим занималась, еще когда мы были детьми. Только мы-то думали, что все закончилось, когда папа погиб… Вот самый первый образчик.
        Она протянула один из блокнотов Карлу. На обложке толстым маркером было написано «1990».
        Ассад приблизился к Карлу и перегнулся через его плечи, когда тот открыл первую страницу.
        Если б запись представляла собой пример каллиграфического искусства, это оказалось бы интересно, но смотреть на данный экземпляр было печально и тревожно.
        Карл пролистал страницы. Одна и та же фраза повторялась снова и снова. Да-да, каждая страница была исписана одним и тем же предложением, состоящим из прописных букв, характерных для убористого танцующего почерка десятилетнего ребенка.
        «ЗАТКНИСЬ ЗАТКНИСЬ ЗАТКНИСЬ» – повторялось от страницы к странице.
        Ассад взял один из других блокнотов, на котором было написано «1995» – черным цветом на передней части обложки, белым – на задней. Он открыл его, чтобы Карл тоже мог видеть.
        «Я НЕ СЛЫШУ ТЕБЯ Я НЕ СЛЫШУ ТЕБЯ Я НЕ СЛЫШУ ТЕБЯ», – на этот раз на каждой странице повторялась такая фраза.
        Карл и Ассад переглянулись.
        – Роза и отец не ладили, – пояснила Вики.
        – И это, черт возьми, еще мягко сказано, – прокомментировала с кровати Лиза-Мари. Кажется, младшая сестра пришла в себя настолько, что смогла наконец участвовать в разговоре.
        – Я знаю. – Вики выглядела уставшей. – Наш отец погиб в результате несчастного случая на производстве на сталепрокатном заводе в девяносто девятом году. С тех пор мы больше не видели, как Роза трудилась над своими блокнотами. И все же, оказывается, она не оставила это занятие…
        Она бросила один из блокнотиков Карлу, который поймал его на лету. «2010» – гласила надпись на обложке; содержимое же вновь составляла одна-единственная фраза, только почерк на этот раз был более взрослым:
        «ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ».
        – Наверное, таким образом она общалась с отцом, живым или мертвым, неважно? – предположил Ассад.
        Карл и девушки кивнули.
        – Это абсолютное безумие, – снова заплакала младшая.
        Вики оказалась вполне уравновешенной дамой, вовсе не такой уж оголтелой и бойкой девицей, какой обычно выставляла ее Роза.
        – Отец издевался над ней, – хладнокровно заявила она. – Мы точно не знаем, как именно он ей досаждал; она никогда не рассказывала нам подробности, но мы всегда знали, что она ненавидит его за это. Причем настолько сильно, что ее чувство с трудом поддается пониманию.
        Карл нахмурился.
        – Издевался, говорите? Вы имеете в виду, что он применял против нее силу? Например, в сексуальном плане? Вы в курсе?
        Обе девушки покачали головами. Их отец был не такой. Он ограничивался словами. По крайней мере, по их утверждениям.
        – Только я не понимаю, почему все не закончилось с гибелью отца. Вот в этих блокнотах. Ну и теперь еще на стенах… – Вики кивнула на художества. Стены были исписаны настолько плотно, что свободного места на них практически не осталось.
        – Какая теперь уже разница, – всхлипнула Лиза-Мари.

* * *

        – Иди сюда, в прихожую, Карл! – позвал Ассад.
        Он стоял перед зеркалом и изучал комод. На нем высилась большая стопка книг, хотя место тут для них было не самое подходящее. Большого формата, но тонкие, похожие на атласы.
        – Я просмотрел эту стопку. Ты не поверишь…
        Он приподнял самую верхнюю книгу; она была средней толщины, в твердом переплете. «Управление» – гласило название, коротко и ясно. Мёрк сразу узнал объект описания. Это был обзор Главного управления полиции Копенгагена, довольно подробный, за исключением вопиющего отсутствия отдела «Q», расположенного в подвале здания.
        Вот так вот и узнаёшь себе настоящую цену…
        – Смотри! – Ассад ткнул пальцем в следующую книгу, около полутора сантиметров толщиной, в коленкоровом переплете, как и другие, что лежали ниже; каждая была своего цвета. Он открыл первую страницу. – Ты только погляди на заголовок. Она написала «Женщина со свертком».
        Помощник перевернул страницу и показал Карлу фотографию молодой женщины.
        – Она составила досье на каждого из участников этого дела, – прокомментировал он и провел пальцем по строчке под снимком:
        «Кирстен-Мари Лассен, она же Кимми».
        Мёрк продолжил читать:
        «Резюме: проживает в небольшом кирпичном сарае у железной дороги неподалеку от Ингерслевсгэде. Жила на улице в течение одиннадцати лет. Несколько лет назад родила мертвого ребенка. Отец живет в Монте-Карло; мать, Касандра Лассен, проживает в Ордрупе. Сестер и братьев не имеется».
        Он пробежал страницу взглядом. Здесь были собраны все важнейшие сведения о главной участнице первого дела, в расследовании которого принимала участие Роза.
        Карл быстро пролистал следующие страницы. Ни одно из вовлеченных в дело лиц не было пропущено, каждое досье снабжено фотографией и краткой биографией; кроме того, кое-где были приложены газетные вырезки с перечислением важнейших проступков, совершенных соответствующим лицом.
        – Карл, в этой стопке более сорока дел. В составе отдела «Q» Роза участвовала в расследовании каждого из них – и каждому делу она дала свое название. Есть «Тьма в бутылке», «Скандал на Спрогё», «Эффект Марко» – это лишь несколько примеров.
        Ассад вытащил самый нижний альбом цвета ржавчины.
        – Предполагаю, Карл, что вот это заинтересует тебя больше всего остального.
        Мёрк открыл титульный лист. «Без предела» – такое название присвоила Роза этому делу.
        – Это дело Хаберсота, Карл. Взгляни на следующую страницу.
        Вице-комиссар перевернул страницу и увидел какое-то незнакомое лицо.
        – Он похож на Хаберсота, но это не Хаберсот, – заметил он.
        – Прочитай подпись и листай дальше.
        «Арне Кнудсен – 12.12.1952–18.5.1999» – гласила подпись под снимком.
        – Так… – Мёрк перевернул страницу – на следующий лист была помещена фотография Кристиана Хаберсота.
        – Полистай туда-обратно, и ты увидишь.
        Карл последовал совету Ассада. И впрямь – быстро переводя взгляд с одного портрета на другой, можно было заметить потрясающее сходство между двумя мужчинами. Глаза вообще были почти одинаковыми, за исключением того, что взгляд Арне Кнудсена был совершенно безжизненным.
        – По-моему, отец Розы был довольно-таки неприятным человеком, – заметил Карл.

* * *

        – Видимо, она совсем с катушек съехала, раз порезала всю мебель и все вокруг раскидала, – высказался Ассад после того, как занял свое привычное положение, задрав ноги на приборную панель.
        Они проехали уже десять минут в полном молчании, но кто-то же должен был нарушить тишину.
        – Да уж, все гораздо серьезнее, чем можно было предположить, – признался Карл.
        – Я вот сижу и думаю, что же такого мог сотворить с ней папаша, – продолжал Ассад. – И почему именно с ней, а не с другими своими дочками?
        – Я спрашивал об этом у Вики. Ты, видимо, не слышал. Стоило ему только начать издеваться над сестрами, Роза немедленно его останавливала.
        – Каким образом? И почему она не могла пресечь его издевательства над нею самой?
        – Хороший вопрос, Ассад. И на него ни одна из сестер не сумела ответить.
        – Прямо как с верблюдами: никто понятия не имеет, почему они ведут себя именно так, а не иначе.
        – Не уверен, что мне нравится подобное сравнение, Ассад.
        – Все потому, что ты не понимаешь, как можно уважать верблюдов, Карл. А ведь именно они спасают людей в пустыне, помни об этом.
        Уважать верблюдов?! Мёрк покачал головой. Видимо, ему все-таки придется рано или поздно научиться этому, хотя бы во имя мира и согласия на рабочем месте.
        Оставшуюся часть поездки они сидели молча; каждый вел свой внутренний монолог и осыпал себя упреками – какого дьявола они не следили за жизнью Розы чуть внимательнее?
        Карл вздохнул. К настоящему моменту образовалось три дела, требующих его непрестанного мониторинга: убийство женщины, случившееся двенадцать лет назад, еще одно убийство женщины, трехдневной давности, – и гибель того, что составляло целостную личность Розы.
        И он уже не понимал, в каком порядке следует расставить приоритеты.

        Глава 16

        Пятница, 20 мая – понедельник, 23 мая 2016 года
        Аннели, пребывая в хмельном тумане, легла на кровать, продолжая дрожать под влиянием коктейля, состоявшего из возбуждения и адреналина, которым пропитало ее убийство Мишель в Северо-Западном квартале. Это было совершенно новое ощущение для такой правильной «девочки», которая вот уже почти пятьдесят лет будто сидела за первой партой в интернате для благородных девиц и ни разу никого не обидела ни словом, ни делом. Откуда ей было знать, как здорово чувствовать себя властителем чужих жизней? Это было сродни ощущению, возникающему в момент спонтанного секса, на который никто не рассчитывал. Словно настойчивые прикосновения смелых рук возбуждали тело и пробуждали желание делать то, что прежде казалось недопустимым. Однажды в кинотеатре Аннели не стала сопротивляться, когда мужчина, сидевший рядом, вдруг положил руку ей на бедро. Она предоставила ему свободу делать все, что он хотел, – и сидела, впитывая в себя объятия с экрана, которые так никогда и не стали частью ее жизни. И состояние, в которое он погрузил ее, запустив руку в ее плоть – тогда она позволила себе лишь тихо вскрикнуть от
высвободившейся сексуальной энергии, – было очень похоже на то, что Аннели испытывала сейчас, лежа на собственной постели и лаская себя; тело то расслаблялось, то напрягалось, реагируя на непостижимую мысль о том, что она убила человека.
        Мишель Хансен оказалась очень легкой добычей, в точности как и рассчитывала Аннели. Девчонка ступила на проезжую часть, чтобы перейти дорогу наискосок, даже толком не осмотревшись по сторонам, и наивно попыталась защитить себя рукой, причем в тот момент, когда это было уже бесполезно.
        Аннели представляла себе, что она будет нервничать в предвкушении запланированного действа. Что у нее заболит живот, и сердце забьется в диком ритме, но вплоть до того момента, как она надавила на педаль газа, никакой подобной реакции со стороны своего организма не почувствовала. Мощный десятисекундный выброс адреналина – и всё позади.
        Возможно, Аннели ожидала, что ощутит столкновение несколько иначе, но глухой звук в момент удара совсем невозможно было соотнести с тем, как тело Мишель Хансен отлетало назад и падало головой на тротуарные плитки.
        Непосредственно перед моментом столкновения их взгляды встретились на десятую долю секунды, и именно это принесло наибольшее удовлетворение. То, что девушка с последним глотком воздуха осознала: ее заранее выбрали жертвой. Как осознала и то, что водитель машины знаком ей и что она получила по заслугам.
        Небольшой «Пежо», который угнала Аннели, оказался удивительно удобным и легким в управлении, и она решила, что если надумает избавиться от очередной жертвы уже в выходные, то непременно снова воспользуется этим автомобилем.
        Ясно представив себе объятое ужасом лицо Мишель Хансен, Аннели забыла про болезнь, боль и страх. Она с силой вжалась в подушку. Возможно, на самом деле это знак, данный свыше: последний взгляд тупой девчонки наделяет человека поистине внеземным наслаждением. Да, быть может, судьба и впрямь избирает себе жертв на роль исполнителей такого взаимовыгодного искупления. Одну – чтобы уйти из жизни, другую – чтобы помочь первой осуществить свою миссию.

* * *

        Аннели проснулась хорошо отдохнувшей; голова ее была занята грядущим планом действий. Уже через сутки она избавит мир от еще одного никчемного существа. Ах, какое же это потрясающее чувство! Конечно, она прекрасно понимала, что в общепринятом смысле это неправильно. Самоуправство, не говоря уже об убийстве, стояло вне закона. Но если подумать о многих тысячах часов, в течение которых эти подлые девицы дурачили ее саму и всю систему в целом, разве не пора наконец кому-то взять на себя ответственность за их устранение ради всеобщего блага? А если подумать о скорости падения нравов в современной Дании, то множество вещей следовало бы осудить еще жестче, чем ее небольшую месть. Политики ведут себя по-свински и навязывают обществу поспешные решения и безумные идеологии, характерные для диктатур. И что, черт возьми, значат два ничтожных убийства в сравнении с самодискредитацией власти в масштабах целой нации?
        Аннели сидела на своей маленькой кухне с жуткими дверцами шкафов, обклеенными пленкой, и потихоньку встраивала в собственное глубоко индивидуальное представление о мире это новое ощущение праведного гнева и стремление к эпохальной активности. Здесь, в этой убогой каморке, она возомнила себя действующей от лица исполнительной власти мирового масштаба, и никто не мог ей перечить.
        Аннели намеревалась отпраздновать новость о гибели Мишель, которая вот-вот появится в СМИ, и как следует порадовать себя. Купить шмотки, которые раньше не позволяла себе приобрести, побаловать себя чем-нибудь вкусненьким. И лишь затем продумать детали своей следующей «карательной экспедиции».
        Однако, когда она включила телетекст и отыскала нужный сюжет, ее словно пырнули кинжалом в сердце, и ощущение счастья вмиг улетучилось.
        «Молодая женщина, сбитая на северо-западе Копенгагена водителем, скрывшимся с места преступления, чудом выжила», – гласила строка на экране.
        Аннели окаменела. Она снова и снова перечитывала новость, прежде чем пришла в себя, а затем лихорадочными движениями прокрутила текст вниз.
        Имя жертвы не называлось по понятным причинам, но не оставалось ни единого сомнения, что это была Мишель Хансен.
        В отчаянии Аннели перечитывала текст опять и опять, надеясь отыскать что-нибудь про «крайне тяжелое состояние» пострадавшей, но ничего такого не обнаружила. Она была шокирована. Едва могла дышать.
        Затем в глазах у нее потемнело, и она рухнула на кухонный пол.

* * *

        Когда Аннели очнулась и с трудом отползла в угол кухни к холодильнику, ее одолела целая череда неприятных вопросов. Итак, вправду ли Мишель Хансен видела ее лицо? Но как она могла успеть что-то увидеть сквозь такое грязное лобовое стекло? Тем более что речь шла о какой-то доле секунды. И если она все-таки узнала ее, что же это означало? Аннели прекрасно понимала, что женщин средних лет, схожих с нею чертами лица, в городе пруд пруди. Так что она запросто может откреститься. Сослаться на то, что девушка фантазирует или совершенно сознательно наговаривает на нее, так как питает к ней ненависть. Что она просто-напросто паразитирует на обществе и таким недостойным способом пытается мстить Аннели, так как та усложняет ей жизнь.
        Аннели убедила себя в том, что больше никто не мог ее заметить. Улица была абсолютно пустой, и, хотя кто-то и мог наблюдать за происходящим из окна, едва ли эти свидетели сумели бы идентифицировать ее.
        Задумавшись, она пододвинула к себе бутылку красного вина и открутила крышку. А что, если кто-то успел разглядеть регистрационный номер машины? От этой мысли у нее даже дрогнула рука, когда она наливала себе вино. Ведь в таком случае полиция уже вовсю разыскивает этот автомобиль.
        Размышляя, Аннели осушила бокал в два глотка.
        Каким образом она узнает о том, что машина находится в розыске? А если та в розыске, на достаточном ли расстоянии от ее жилища на Веберсгэде она припаркована?
        Аннели оценивала ситуацию со всех точек зрения. И теперь многое казалось ей неправильным. В первую очередь то, что Мишель Хансен жива и в связи с этим весь грандиозный проект поставлен под угрозу.
        – Нет! – громко крикнула она после третьего бокала.
        Впервые в жизни Аннели заметила, что действительно живет. Внезапно она ощутила, что жажда жизни переполняет ее, и она ни за что не желала отказываться от этого нового ощущения. Даже под риском разоблачения Аннели не собиралась останавливаться.
        Она оделась, даже не приняв душ, решительно вышла на улицу в мягкий солнечный свет и направилась к месту, где оставила красный «Пежо». Дождалась, пока на улице станет безлюдно, а затем отогнула пластик от выбитого бокового стекла и, открыв дверцу, села за руль и вставила отвертку в замок зажигания.
        У нее созрел план, не только мудрый, но и очень простой. Необходимо было узнать, обладает ли полиция информацией о регистрационном номере автомобиля, сбившего девушку, – а что может лучше помочь ей в этом, чем припарковать машину в каком-нибудь оживленном месте с интенсивным дорожным движением и частыми визитами полиции? Таким образом рано или поздно она получит ответ на вопрос, интересуются ли они данным средством передвижения.
        За те два часа, что Аннели стояла в некотором отдалении и наблюдала за припаркованным «Пежо», мимо неспешно проехали как минимум четыре полицейские патрульные машины. И поскольку ничего так и не случилось, Аннели заплатила за парковку и оставила «Пежо» в покое. Если он так и будет стоять тут до завтра, значит, ее орудие возмездия остается при ней.

* * *

        Она изменила имя на Сенту Бергер в честь популярной немецкой кинозвезды, и Аннели никак не могла привыкнуть к новому имени. Прежде эта самая Сента была Аней Ольсен, затем стала Олин Анжу и наконец успокоилась на более гламурном имени, которому никоим образом не соответствовала. Она являлась давней клиенткой Аннели – с восемнадцати лет девушка действовала ей на нервы своим самодовольством и зашкаливающей привередливостью; теперь же она превратилась в надменную дрянь двадцати восьми лет, которая ничего собой не представляла, зато сверкала, как медный таз. Аннели передергивало от одной мысли об этой Сенте, а потому она очень обрадовалась, когда ее перевели работать в другой офис и эта тварь осталась в ведении других сотрудников. И все же, несмотря на то что по службе она больше не пересекалась с этой отвратительной «куклой Барби», в городе та постоянно попадалась ей на глаза. Сента всегда была обвешана пакетами из магазинов одежды, она тратила государственные средства исключительно на то, чтобы удовлетворить жажду потребления. После таких встреч Аннели часами испытывала гнев и возмущение. И потому
она вовсе не случайно вытянула номер Сенты в этой чудной лотерее с участием девушек-бездельниц, тем самым приговорив Бергер к смерти.
        Аннели не спешила. Обычно такие бездельницы редко выбираются на улицу раньше обеда после субботней вечеринки, так что она удобно расположилась на водительском сиденье с термосом в руках и вперила взгляд в дверь подъезда, откуда должна была выйти девушка. Если она будет не одна, Аннели отложит свой план на другой день. Или если на улице вдруг окажутся пешеходы.
        Вальбю после воскресного полудня вымирал точно так же, как рестораны Люнгбю в новогоднюю ночь. Изредка на тротуаре появлялся какой-то пешеход, шагающий за булочками к кофе, или мимо проезжал велосипедист, направлявшийся к Вигерслеввай. В остальном было тихо. Именно так, как должно было быть.
        Ближе к пяти часам вечера в квартире Сенты Бергер началась какая-то активность. Шторы раздвинулись, в окне мелькнула чья-то тень.
        Аннели закрутила крышку термоса и натянула перчатки.
        Не прошло и четверти часа, как дверь отворилась и на тротуар ступила Сента с сумкой, копирующей известный бренд, в ультракороткой юбке, кожаных ботфортах по самые бедра и накидке из искусственного меха бордового цвета.
        Она была убита в ста метрах от подъезда, прямо на тротуаре. Видимо, тупая мерзавка слишком громко слушала музыку в наушниках, так как даже не попыталась ничего предпринять. Ее тело отлетело и стукнулось о стену здания.
        Тварь погибла совершенно точно, и все же Аннели с некоторым разочарованием выехала на проезжую часть и покинула квартал. Смысл был в том, чтобы девчонка, будь она проклята, оглянулась на нее. Чтобы она узнала убийцу за мгновение до того, как мыслительная деятельность прервется и мозги окажутся размазаны по стене. Тогда она признала бы совершенные в жизни ошибки и бесчисленные злоупотребления. Ровно за секунду до смерти. Вот в чем заключалась вся прелесть! Вот что приводило Аннели в возбуждение! Так что – нет, она была недовольна. На этот раз тоже все пошло не совсем так, как надо.

* * *

        Аннели закатила машину на мойку и осталась внутри. Щетки едва не выбили пластик, закрывавший боковое окно. Затем она почистила салон от проникшей мыльной пены и протерла все поверхности, к которым прикасалась.
        Аннели решила, что воспользуется этой машиной еще один раз, и на этом всё. Ибо ей следовало проявлять осмотрительность не только при выборе жертв и избегать повторения схемы преступления – надо было тщательно относиться к выбору орудия убийства.
        Как и в последний раз, она решила припарковать «Пежо» на улице Гриффенфельдсгэде.
        Неважно, станут разыскивать машину по причине угона или по причине наезда на пешеходов; основной вопрос заключался в том, ищет ли ее полиция в принципе. Сейчас надо было набить паркомат монетами и потом ежедневно возвращаться к машине, чтобы вовремя поменять парковочный билет. Пока полиция не обнаружит автомобиль, им можно пользоваться.
        Аннели собрала в пакет термос, крошки от крекеров и несколько использованных салфеток, стряхнула с сиденья пару волосков и захлопнула дверцу. Совсем скоро она отправится в очередной рейд – и тогда уж точно позаботится о том, чтобы жертва вовремя обернулась.
        Даже если придется воспользоваться звуковым сигналом.

* * *

        Отделение лучевой терапии рядом с главным входом в Королевскую больницу совершенно затерялось в лабиринте бытовок; тут велась бурная строительная деятельность. Аннели прошла по указателям до входа 39 и спустилась на несколько этажей под землю, размышляя об опасности облучения и о бункерах шестидесятых годов, призванных выдержать ядерную атаку. «Успокойся, Аннели, тебе хотят только добра», – успокаивала она сама себя, входя в зал ожидания невероятного размера, вмещавший информационную стойку, аквариум, несколько диванов и телевизор с плоским экраном. Поток солнечного света лился в помещение сквозь длинную световую шахту в потолке, создавая условия для роста множества живых растений в горшках. Этим ранним утром понедельника здесь собрались пациенты, ожидающие своей очереди на сеанс лучевой терапии, и, несмотря на столь печальный повод, объединивший собравшихся, в помещении царила расслабленная, а отнюдь не гнетущая атмосфера. Тут сидели товарищи по несчастью. На определенный участок тела каждого из них были нанесены микроскопические точки, чтобы медсестры и врачи могли сразу сориентироваться, куда
подключать оборудование. Каждый спускался сюда, как и Анетта, пять дней в неделю в течение последующих четырех-пяти недель, чтобы дать шанс жизни победить.
        Если, вопреки ожиданиям, окажется, что ни лучевая, ни химиотерапия не справятся с болезнью, Аннели придется форсировать запланированные убийства. По здравым оценкам, она может уничтожить несколько десятков этих женщин, если постарается как следует. А если полиция подберется к ней слишком близко, то вполне можно будет убивать по несколько кандидаток в день, ведь это проще простого. А прикончит она одну девку или сорок – в стране, где высшей мерой наказания является пожизненное заключение, разницы нет никакой. Ведь она не раз видела по телевизору, как замечательно живут в психиатрических лечебницах преступники, которых нельзя выпускать обратно в общество. И если это самое страшное, то она готова и к этому…
        Аннели улыбнулась про себя, когда ее вызвали в кабинет, и продолжала улыбаться, сидя через час на своем рабочем месте и консультируя клиентов.
        После пары не особо успешных консультаций наконец настала очередь Ясмин Йоргенсен.
        «Ну, погоди у меня», – с восторгом подумала Аннели, когда мерзавка села перед ней и уже через несколько секунд отвернулась к окну, демонстрируя тотальное безразличие к происходящему, хотя на повестке дня стояла ее судьба.
        Скоро она узнает, что думает о такой безучастности Аннели.
        На протяжении вот уже нескольких лет Ясмин Йоргенсен удавалось отвертеться от серьезного разговора благодаря своим беременностям, связанному с ними недомоганию и декретному отпуску; так и продолжала она отлынивать от работы.
        Теперь ее отправили к психологу, и, если ей не предложат лечение более радикальными превентивными методами, будет созвано специальное совещание, чтобы решить, что с ней делать дальше.
        Все-таки Аннели и представить себе не могла, что все зайдет настолько далеко. В любом случае спустя пару месяцев Ясмин Йоргенсен будет лежать в могиле – неважно, беременная или нет.
        В течение следующих нескольких минут Аннели обозначила рамки их последующего сотрудничества, рассказала про технологию поиска работы, про настрой на нужный лад, про управление собственным бюджетом. Как и ожидалось, Ясмин ни на секунду не оторвала взгляд от окна. Конечно, такое поведение являлось провокационным, но оно укрепило уверенность Аннели в том, что она, Аннели, борется за правое дело.
        Аннели подтолкнула лист бумаги через стол, чтобы дать возможность этой попрыгунье-стрекозе подробнее ознакомиться с информацией, которую только что пытались до нее донести, и вдруг девушка повернулась к ней лицом.
        Для такой молодой женщины, которая независимо от ситуации старалась предстать в наиболее выгодном для себя свете, выражение лица внезапно оказалось слишком холодным и малопривлекательным. Сквозь толстый слой подводки для глаз, тонального крема и помады на примитивной кукольной мордашке просматривались кое-какие черты, которых Аннели не замечала прежде. Готовая выплеснуться на нее агрессивная строптивость. Проблеск железной силы воли, которая на этот раз не ограничивалась отстаиванием привычного права получить деньги при упорном нежелании хоть как-то их заработать.
        – Вы слышали, что Мишель Хансен справилась? – внезапно спросила она.
        Выражение лица Ясмин Йоргенсен ничуть не изменилось. С ледяной ненавистью во взгляде она продолжала смотреть на Аннели, которая рефлекторно вздрогнула – слава богу, почти незаметно. Однако внутри у нее разыгрался настоящий шторм. Мысли хаотично роились в голове, предлагая всевозможные оборонительные маневры; внешне же проявлялись лишь сдержанность и отсутствие понимания, о чем идет речь.
        Что, черт возьми, известно этой тупой сучке?
        – Мишель Хансен? – переспросила Аннели, чуть помедлив. – А что с ней случилось? Ты с ней знакома? – удивилась она, будто была не в курсе их общения. Да-да, три пустышки сидели тогда в зале ожидания и сплетничали о ней… Такое не забывается.
        Они сидели и смотрели друг на друга: Аннели – слегка приподняв брови, Ясмин – глядя исподлобья, как пес, который вот-вот оскалится и покажет клыки, готовые вонзиться противнику в глотку.
        «Она предоставляет инициативу тебе, так что подумай хорошенько, Аннели!» – приказала она сама себе.
        – Ясмин, ты не отвечаешь на мои вопросы, а я что-то ничего не пойму… Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что Мишель справилась? Справилась с чем?
        Ясмин, продолжая молчать, уставилась на Аннели, словно в ожидании, когда малейшее подергивание глаза или биение пульса на шее разоблачит ее.
        Аннели сохраняла ровное дыхание, несмотря на то, что все в ней взывало к небесам и вопило, что этого не может быть. Ее загнали в угол, и она лишь твердила себе, что никто на свете не сможет доказать ее вину. Слава богу, не нашлось ни единого свидетеля наездов на Мишель Хансен и на Сенту Бергер.
        – Вы, случайно, не имеете никакого отношения к красным автомобилям? – ледяным тоном спросила мерзавка, сидящая напротив.
        Аннели улыбнулась как можно более искренне.
        – Скажи, Ясмин, ты хорошо себя чувствуешь?.. Возьми с собой эту бумагу и как следует изучи ее дома. – Она еще на пару сантиметров пододвинула лист к Ясмин. – А машина у меня синяя с черным. Маленький «Форд Ка» – знаешь эту модель?
        Дав понять Ясмин Йоргенсен, что прием окончен, Аннели решила, что больше не воспользуется красным автомобилем – и что отныне неплохо было бы следить за перемещениями этой девицы и за ее взаимодействием с окружающими.
        В любом случае этот диалог означал, что Ясмин придется передвинуть поближе к верхней строчке в роковом списке.

        Глава 17

        Четверг, 19 мая 2016 года
        – Вот здесь обнаружили тело Ригмор Циммерманн. – Томас Лаурсен указал на участок на газоне, где трава была чуть примята.
        Карл улыбнулся. Феноменальная идея захватить с собой в Королевский сад шефа столовой Управления полиции принадлежала Ассаду. Томас уже давно не работал полицейским, однако в остроте взгляда ему было по-прежнему не отказать.
        – Известно ли, через какие ворота она вошла в парк? – поинтересовался Ассад. – Через те?
        Мёрк скользнул взглядом вдоль чугунной решетки в направлении Кронпринсессегэде и кивнул. Поскольку, когда женщина вышла из квартиры своей дочери, расположенной в самом начале Боргергэде, припустил сильный ливень, и вероятнее всего она воспользовалась входом со стороны Сёльвгэде, чтобы пройти парк насквозь и выйти на Готерсгэде.
        – Я что-то не совсем понимаю, – продолжил Ассад. – Она жила в Стенлёсе и всегда ездила на электричке. С чего это вдруг она отправилась на станцию «Нёррепорт», а не на метро? «Конгенс Нюторв», например, или «Эстерпорт»? Это было бы логичнее.
        Томас Лаурсен листал довольно объемный полицейский рапорт. Удивительно, как им только удалось умыкнуть этот талмуд из криминального отдела. Наконец он покачал головой.
        – Нет, нам ничего не известно об этом.
        – А что говорит дочка убитой? Возможно, она в курсе, – предположил Карл.
        Лаурсен замотал головой.
        – У нас есть выписка со сведениями, которые она сообщила полиции; там содержится не так уж много информации. Похоже, наши коллеги об этом не спрашивали.
        «Вообще-то, довольно незамысловатый вопрос – какого черта ее не допросили как следует?» – подумал Мёрк.
        – Кто стоит во главе расследования? – спросил он вслух.
        – Пасгорд.
        Карл вздохнул. Такого самодовольного и легкомысленного говнюка еще надо было поискать.
        – Да уж, понимаю тебя, – согласился Томас. – Но он почти такой же брюзга, как ты, Карл. А еще он явно не обрадуется, когда узнает, что ты расследуешь его дело.
        – А потому мы лучше сохраним это в секрете, ага? – предложил Ассад.
        Кивнув, Лаурсен опустился на корточки и принялся исследовать траву. Главный садовник в точности выполнил предписание полиции и не стал стричь газон в радиусе трех метров от места обнаружения тела, поэтому этот пятачок выглядел чуть более заросшим, чем весь остальной парк.
        – Хм, – буркнул Лаурсен, аккуратно подняв один-единственный увядший листик, лежавший в полуметре от примятого участка.
        Мёрк заметил, что Ассад и Лаурсен нахмурились, и проследил за их взглядами, которые, медленно скользя вдоль клумбы и чугунной решетки, уперлись в Сёльвгэде. Ага, теперь и он это заметил. Удивительно уместное наблюдение. Этот лист, валявшийся на траве, не относился ни к одному из находившихся поблизости деревьев или кустарников.
        – Мог ли этот листик пролежать здесь три недели? – спросил Ассад.
        Лаурсен пожал плечами.
        – Очевидно, мог. Место обнаружения находится вдали от тропинок, да и сильного ветра в минувшие недели не было. – Затем он покачал головой. – В то же время его в любой момент могли занести сюда на подошве или собака притащила… А от какого он вообще дерева, ты знаешь, Карл?
        С какого перепуга он должен знать это? Он ведь, черт возьми, не садовник и не ботаник.
        – Пойду пройдусь, – заявил Ассад, и это явно было преуменьшением, ибо он немедленно бросился бежать, при этом манера его движений почему-то ассоциировалась у Карла с французским бульдогом или с человеком, наложившим в штаны. Он бежал по дорожке, ведущей к воротам на Сёльвгэде.
        Мёрк выпучил глаза.
        – Я заметил, что лист абсолютно плоский. Так что, вполне вероятно, он был приклеен к подошве ботинка, – рассуждал Лаурсен, задрав задницу и уткнувшись носом в находку.
        Карл собирался сказать, что вряд ли они здесь еще что-то выяснят, так как все улики, не говоря уже о самом теле, давно собраны.
        – С другой стороны, я вижу на лицевой поверхности несколько узеньких желобков. На подошвах таких не бывает, и уж тем более их нет на собачьих лапах. – С этими словами Лаурсен рассмеялся. Его юмор всегда отличался незамысловатостью.
        – И что из этого?
        Томас снова просмотрел рапорт и нашел фотографию тела.
        – Наверное, приклеился вот сюда, – он ткнул пальцем в штаны Ригмор. – Вельветовые брюки в мелкий рубчик. Очень популярны у пожилых дам, которые не имеют обыкновения ежедневно обновлять гардероб.
        Карл поднял лист и изучил его более подробно. Черт возьми, а ведь Лаурсен прав…
        – Возможно, мы станем чуть умнее, когда вернется наш бегун на стометровку, – он махнул в сторону Ассада, который несся к ним на всех парах, как взбесившаяся антилопа гну.
        Сириец задыхался, но светился от гордости.
        – Вот, – он протянул им еще один листик. – Их полно вон в тех кустах слева от ворот за велосипедной парковкой.
        Лицо Томаса Лаурсена вмиг просияло. Давно уже Карл не видел его в таком возбуждении.
        – Да это просто расчудесно! – восторженно воскликнул шеф-повар. – Теперь мы знаем, откуда на теле мужская моча. Да-да, тут сразу прояснилось очень многое…
        Ассад кивнул.
        – Я еще читал, что на ботинках у нее были собачьи экскременты.
        – Да, но без примеси гравия, – заметил Лаурсен. – Так что, вероятнее всего, она наступила в кучу еще за пределами сада.
        Карл ничего не понимал.

* * *

        – Значит, вы оба абсолютно уверены, что события развивались именно по такому сценарию? Это смахивает на прорыв. – Мёрк был настроен скептически.
        Лаурсен рассмеялся.
        – Да, черт возьми, да! Я уже почти захотел вернуться обратно в ряды полицейских.
        – То есть вы считаете, что Ригмор Циммерманн решила срезать путь через парк, но почему-то бросилась бежать по тротуару, еще не очутившись в парке? И почему, каковы ваши версии?
        – Она была элегантной дамой, правда? Прекрасные туфли ручной работы от «Скароссо»! А еще, между прочим, она была замужем за владельцем обувного магазина и явно умела отличить конфетку от дерьма. Такие эксклюзивные туфли стоят больше двух тысяч крон, это я точно вам говорю, – заявил Лаурсен.
        – Обувь для премьер-министра, – улыбнулся Ассад.
        – И такой дорогой туфлей она ни за что не наступила бы в кучу по доброй воле, ты это хочешь сказать? – заключил Карл, улыбаясь собственной догадливости. Кто же добровольно наступит в собачье дерьмо, будь оно проклято?
        Лаурсен поднял вверх большой палец.
        Ассад кивнул.
        – Она бежала по тротуару, не глядя под ноги. Еще в тот вечер дождь лил как из ведра, так что я согласен с Лаурсеном.
        Карл как будто бесплатно пересмотрел старый добрый фильм про Шерлока Холмса и доктора Ватсона.
        – А под ноги она не смотрела и наступила в кучу своими замечательными дорогущими туфлями не потому, что бежала за чем-то или кем-то, но потому, что ощущала некую угрозу. Вы к этому клоните?
        Вверх взмыли целых два больших пальца.
        Карл поспешил за Ассадом и Лаурсеном и, остановившись, внимательно посмотрел на кустарник. Прекрасное укрытие, коли на то пошло.
        – Итак, давайте резюмируем. Ригмор Циммерманн бросилась бежать, так как почувствовала некую угрозу. Забежала в Королевский сад…
        – В сад замка Розенборг, Карл, – перебил Ассад.
        – Черт возьми, это один и тот же парк.
        Черные брови взлетели на лоб.
        – И она забежала в сад замка Розенборг, – исправился Мёрк ради сохранения душевного равновесия, покосившись на Ассада; по-видимому, это название внушало ему больше доверия. – А затем спряталась в этих кустах, земля под которыми усыпана такими же листьями, какой мы подняли в месте обнаружения тела. Видимо, именно тут кто-то помочился.
        – Да уж, Карл, по запаху это чувствуется. Даже на метровом расстоянии воняет. У самого входа в парк как раз очень удобно справить малую нужду, если кому-то приспичило, – заключил Лаурсен.
        – Хм. Вы утверждаете, что моча обнаружена на правой ягодице и бедрах жертвы, и дальше делаете вывод, что в убежище женщине пришлось сесть на листву. – Карл кивнул сам себе. – Но почему злоумышленник не прикончил ее здесь же? Потому что поначалу не заметил ее и пробежал мимо?
        Лаурсен с упоением улыбнулся. Кажется, они наконец-то все вместе настроились на нужную волну.
        – Видимо, да, – сказал он. – И Ригмор Циммерманн просидела там в течение какого-то времени до тех пор, пока не почувствовала, что путь свободен, а затем вернулась на дорожку. Но это всего лишь теория. Мы же пока не знаем, как в точности обстояло дело.
        Это уж точно.
        – То есть вы считаете, что убийца спрятался где-то около ресторана и выскочил в тот момент, когда Циммерманн проходила мимо?
        Опять эти чертовы большие пальцы прямо у него перед носом.
        Карл усмехнулся, покачивая головой.
        – Быть может, вам стоит заняться написанием детективов, раз уж вы строите теории и делаете выводы на основании такой ерунды, как собачье дерьмо и прелые листья?
        – И тем не менее, Карл, наши предположения выглядят очень правдоподобно. – Лаурсен взглянул на него чуть менее самоуверенно, и, надо сказать, это было ему к лицу. – За долгие годы работы криминалистом я понял: зачастую загадка неожиданно раскрывается благодаря самым нелепым предположениям. Понимаете?
        Мёрк кивнул. Он знал это лучше, чем кто бы то ни было. И все же не мог удержаться от улыбки. Если окажется, что эта гипотеза ведет в верном направлении, рано или поздно комиссар полиции по фамилии Пасгорд будет рвать на себе волосы от досады.

* * *

        – А-а-а, вот вы где! – раздался мужской голос со стороны лужайки. – Значит, Гордон правильно сказал. Не могли бы вы вернуться на то место, где был обнаружен труп?
        К ним спешили трое высоких мужчин. Оператор, звукорежиссер и невероятно действующий на нервы Олаф Педерсен из «Стейшн Три» собственной персоной. Какого лешего они тут забыли? И почему Гордон открыл им местонахождение коллег? Ничего, он еще попляшет!
        Когда они очутились на месте обнаружения тела, Борг-Педерсен махнул звукорежиссеру, после чего тот извлек какую-то вещицу из сумки с реквизитом.
        – Мы прихватили с собой баллончик с белой краской, чтобы четко обозначить положение тела. Поможете нам? Или предоставите это дело мне?
        Карл нахмурился.
        – Если вы хоть раз притронетесь к чему-либо своим идиотским спреем, я выбрызгаю весь баллончик на вашу тупую башку. Вы что, совсем рехнулись? Это же место преступления!
        Несомненно, за спиной у Олафа Борг-Педерсена имелся многолетний опыт взаимодействия с несговорчивыми типами, так что он как ни в чем не бывало запустил руку в карман и извлек оттуда три «Янки Бара».
        – Ну что, поднимем немного уровень сахара в крови? – выпалил он.
        Стоит заметить, что подачку принял только Ассад. Причем все три батончика сразу.

* * *

        Список жильцов на домофоне содержал невероятное количество фамилий. Фамилия Циммерманн повторялась в нем дважды. Они пришли побеседовать с Биргит Ф. Циммерманн, проживающей на первом этаже. На шестом жила еще некая Дениса Ф. Циммерманн, о которой Карл совсем ничего не знал.
        – А на что вы рассчитывали? – спросил он, нажимая на кнопку домофона. – Телевизионщики совсем спятили, вообразив, что они смогут явиться на допрос свидетеля.
        – Да, но все же, Карл… Надо было хорошенько подумать, прежде чем со всей дури пинать телепродюсера в голень. Не думаю, что он поверил в случайность произошедшего, – заметил Лаурсен.
        Ухмыльнувшись, Мёрк взглянул на Ассада. Разве не подобными альтернативными, но весьма эффективными методами взаимодействия ему удалось образумить Гордона? Ассад улыбнулся в ответ и пожал плечами. Все приемы хороши, лишь бы были действенны.
        Они позвонили в домофон еще несколько раз, прежде чем из динамика наконец послышался невыразительный женский голос.
        – Это полиция, – заявил Лаурсен. Глупое приветствие, но общение, видимо, никогда не являлось сильной стороной этого человека – он ведь был техническим специалистом.
        – Да, фру Циммерманн, здравствуйте, – поспешил смягчить первое впечатление Карл. – Мы будем благодарны, если вы потратите на нас пять минут своего времени.
        В ответ донеслось недовольное бурчание. Открывая дверь подъезда, Мёрк послал Лаурсену красноречивый взгляд: «Не высовывайся».
        Хозяйка настежь распахнула дверь в столь же широко распахнутом кимоно, демонстрирующем бледную кожу и эластичные колготки. Исходящий от нее запах перегара тут же дал понять, за каким занятием она проводила свои дни.
        – Фру Циммерманн, извините, что мы заранее не сообщили о своем визите, прошу нас простить. Мы как раз оказались неподалеку, – сказал Карл.
        Женщина таращилась на трех посетителей, покачиваясь из стороны в сторону. Особенно сложно ей было отвести взгляд от Ассада.
        – Рад встрече с вами, – сириец протянул ей свою огромную лапищу с благоговейным выражением лица. Судя по всему, он умел обольщать дам, даже если они были не в лучшем виде.
        – Тут у меня немного не прибрано, за последнее время было столько всяких дел… – принялась оправдываться она, расчищая место на диване. Несколько бесформенных предметов полетели на пол, и гости сели на освободившееся место.
        Карл принялся выражать соболезнования. Должно быть, тяжело потерять мать при столь жутких обстоятельствах.
        Хозяйка более-менее адекватно кивала, прикладывая огромные усилия к тому, чтобы держать глаза хоть как-то открытыми и улавливать общий смысл речи.
        Мёрк огляделся и насчитал не менее двадцати пяти пустых бутылок из-под вина, не считая нескольких бутылок от других видов алкоголя, стоявших где попало – на полу, на комоде, на стеллажах. Дамочка тут явно не скучала.
        – Биргит Циммерманн, мы бы хотели спросить у вас – вы в курсе, почему ваша мама выбрала путь через Королевский… – Карл бросил взгляд на Ассада, – я имел в виду, через парк замка Розенборг вместо того, чтобы отправиться на станцию метро «Конгенс Нюторв» или на «Эстерпорт»? У вас есть какие-то предположения на этот счет?
        Женщина вздрогнула.
        – Она думала, что пройтись по парку приятнее.
        – То есть она всегда так ходила?
        Женщина обнажила в улыбке передние зубы, испачканные губной помадой.
        – Да, – отрезала она и кивнула много раз подряд, прежде чем взяла себя в руки и продолжила: – А еще она заходила в «Нетто» за продуктами.
        – У станции «Нёррепорт»?
        – Да-да, именно! Всегда!
        Спустя четверть часа Карл осознал, насколько неэффективно они тратят время, учитывая, что им предстояло выяснить куда более сложные вопросы. Он дал знак своим спутникам, что, наверное, пора уходить, но тут к беседе подключился Ассад.
        – Почему она расхаживала по городу с такой кучей денег? Вы упомянули, что речь шла о десяти тысячах, но откуда вы знаете про это, Биргит? – Ассад взял ее за руку, отчего женщина вздрогнула, но сириец и не думал ее отпускать.
        – Ну как же, она сама мне их показала. Мама очень любила наличные – она хвасталась ими.
        «Молодчина, Ассад!» – одобрил Карл взглядом своего напарника, а вслух спросил:
        – А перед незнакомцами она тоже хвасталась деньгами?
        Биргит Циммерманн уронила голову на грудь и издала несколько невнятных звуков. Видимо, это был смех.
        – Моя мать постоянно хвасталась, ха-ха. Повсюду и всегда. Всем, кому ни попадя. – Теперь Биргит засмеялась в открытую. – Лучше б она этого не делала.
        «Это уж точно», – подумал про себя Карл.
        – Ваша мама хранила деньги дома? – спросил Ассад.
        Она замотала головой из стороны в сторону.
        – Как бы не так. Она не была глупой, моя мать. Она заслуживает множества характеристик в свой адрес, но глупой она не была.
        Мёрк повернулся к Лаурсену.
        – Ты не знаешь, производился ли обыск в квартире убитой? – тихо спросил он.
        Тот кивнул.
        – Не было обнаружено ничего, что могло бы помочь следствию.
        – Обыск проводил Пасгорд?
        Лаурсен снова кивнул. Если не брать в расчет Берге Бака из давних времен, мало кого Карл уважал меньше, чем Пасгорда.
        Он вновь обратился к хозяйке:
        – Скажите, а у вас, случайно, не имеется запасных ключей от квартиры матушки, Биргит?
        Она несколько раз фыркнула, словно он предложил ей справиться с невыполнимой задачей. Похоже, тут было больше нечего ловить, так как хозяйка готова была погрузиться в глубокий сон прямо при посетителях.
        Внезапно Биргит выпрямилась и ответила удивительно коротко и ясно, что ключи у нее имеются, ведь мать ее была настоящей шутницей и однажды выкинула свои ключи на помойку. Тогда было изготовлено десять дополнительных комплектов, четыре из которых до сих пор хранились в ящике стола.
        Она обещала выдать им один из комплектов, предварительно попросив показать полицейские удостоверения. Внимательно изучила документ Карла, после чего тот передал удостоверение Лаурсена, и Биргит вновь принялась рассматривать корочки. Наконец она осталась удовлетворена. Про Ассада она и вовсе позабыла.
        – И самый последний короткий вопрос, Биргит Циммерманн, – обратился к ней Карл, уже стоя в дверях. – Дениса Циммерманн имеет отношение к вашей семье?
        Женщина кивнула без энтузиазма.
        – Дочка? – спросил Ассад.
        Хозяйка неуклюже повернулась к нему с таким видом, словно он дал правильный ответ на самый последний вопрос в игре «Кто хочет стать миллионером?».
        – Ее нет дома, – пояснила она. – Я с ней вообще ни разу не разговаривала после похорон.

* * *

        Вернувшись в Управление, Карл тяжело опустился на рабочее кресло и уставился на лежавшие перед ним бумаги. Две стопки текущих дел, которые могли подождать; он отодвинул их в сторону. Еще одно дело, которое подсунула ему для просмотра Роза; оно тоже отправилось на угол стола. Оставшиеся бумаги представляли собой какие-то заметки и распечатки – всевозможная ерунда, которую кто-то посчитал интересной для него. Обычно большая часть этой макулатуры отправлялась прямиком в мусорную корзину, но у него рука не поднималась выбросить заметки Маркуса. Было очевидно, что это дело мучило бывшего шефа, и он, естественно, видел взаимосвязи везде, где на них был хоть малейший намек. Так уж обстоит дело с отставными полицейскими, Карл сталкивался с этим и прежде. Но стоит ли ему вникать в детали? Не рискует ли он просто-напросто зайти в тупик, как и те, кто занимался этим делом раньше? Не рискует ли он обмануть ожидания Маркуса, лишив его возможности когда-либо раскрыть это дело? Ведь после такого тот наверняка полностью уйдет в себя. Вот чего Карл действительно боялся.
        Он взял в руки цветную копию фотографии. Под портретом женщины кто-то написал печатными буквами: «Стефани Гундерсен».
        Мёрк обратил особое внимание на глаза. Слегка раскосые, быть может, чересчур интенсивного зеленого оттенка, такие глаза парализовывали и очаровывали.
        Зачем убили эту девушку?
        Потому что ее глаза не очаровали, а заколдовали кого-то?
        Вероятно, тут и была зарыта собака.

        Глава 18

        Понедельник, 23 мая 2016 года
        В вагоне электрички царила мертвая тишина – практически все пассажиры уткнулись в свои смартфоны и планшеты; некоторые – энергично и сосредоточенно, другие – уныло водя большим пальцем по экрану в надежде обрести хоть какую-то форму коммуникации.
        Поначалу Ясмин вовсе не искала общения, глядя на дисплей своего телефона. Она высчитывала по календарю «Гугл» количество дней, прошедших с последней менструации. Судя по всему, приближалась овуляция, а потому надо было срочно принимать решение.
        А что ей оставалось делать? Если она снова забеременеет, на этот раз ее точно выставят из дома. И что же это значило? В таком случае коммуне вновь придется оказать ей помощь.
        Она улыбнулась при этой мысли. И пускай Анне-Лине Свенсен засунет в свою жирную задницу все свои наставления, планы, ограничения и все остальное. Стоит только Ясмин забеременеть и пожаловаться на боли в пояснице – всё, она спасена. По крайней мере, никто не вправе потребовать от нее сделать аборт.
        Свои последние беременности Ясмин практически не заметила, хотя врачу говорила совсем другое. Ни рвоты, ни угрызений совести, когда младенцев извлекали на свет. Так что тут все проще простого. И все же на этот раз такой выход почему-то казался бесперспективным. Ибо вскоре после того, как ребенка вытащат и откроют ей доступ к пособию, ей стукнет уже тридцать лет. Тридцать! И хотя она вовсе не питала надежд, что ей вдруг явится принц на белом коне, внезапно обесценилась валюта, прежде всегда служившая ей спасением, – то, что всегда являлось главным козырем в заявляемых ею претензиях на чудо: ее молодость.
        Кто же захочет связываться с тридцатилетней женщиной, родившей пятерых детей неизвестно от кого и отказавшейся от всех малюток еще в роддоме? Ну хорошо, пока что речь только о четырех, справедливо исправилась Ясмин.
        Она подняла взгляд на соседей по купе. Захочется ли ей в нынешней ситуации выйти замуж за кого-то из этих мужчин? И наоборот, пожелает ли кто-то из них связать свою жизнь с ней? Вон тот, лет тридцати пяти, который сидит в углу и неприлично ерзает на сиденье, словно его задница намазана вазелином, – вот он точно будет не против. Но неужели же сама она согласится потратить свое время и всю свою жизнь на такого типа? Довольно бесперспективная затея.
        Ясмин покачала головой и вошла на сайт знакомств – это был самый быстрый способ достичь желаемого. Вероятно, сайт «Виктория Милан» был предназначен исключительно для тех, кто состоял в постоянных отношениях, но искал альковных связей. Ясмин никак не могла причислить себя к целевой аудитории ресурса, но какое ей было до этого дело? Ее вполне устраивал и этот сайт, если с его помощью она сможет вступить в интимные и ни к чему не обязывающие отношения с адекватным мужчиной, который имеет понятие о личной гигиене и в целом не доставит ей хлопот, а возможно, даже отстегнет немного денег, когда впоследствии она продемонстрирует ему свой заметно округлившийся животик.
        Кроме того, на сайте имелась специальная «кнопка паники», на которую предполагалось нажимать, когда в комнату неожиданно входила вторая половинка пользователя ресурса и бросала взгляд на экран. Это было как нельзя кстати для Ясмин, в особенности потому, что до сих пор она проживала в квартире, больше напоминающей обувную коробку, и по-человечески посидеть в этой коробке, шаря по просторам Интернета, можно было только за обеденным столом. Ясмин не раз прибегала к помощи «кнопки паники», когда мать пыталась разнюхать, чем она там занимается. Бум! – окошко сворачивается и исчезает.
        Ясмин вошла в свой хорошо защищенный аккаунт и принялась изучать кандидатов. Если б она выбирала сама, то предпочла бы мужчину, который не выделяется эффектной внешностью. Гораздо проще отказаться от младенца, когда заранее предполагаешь, что слишком миленьким он не будет. Кроме того, опыт подсказывал ей, что мужчины с невыдающейся внешностью являются гораздо более искусными любовниками, нежели те, кто выглядит на все сто.
        Размышляя так, Ясмин улыбнулась. Некоторые хлюпики прямо в лепешку готовы расшибиться, лишь бы понравиться девушке, просто с ума можно сойти!

* * *

        – И что она сказала? – спросила Мишель, нетерпеливо дергая Ясмин за рукав. Несмотря на множественные царапины и пластырь на затылке, она определенно стала выглядеть гораздо лучше, когда поднялась с больничной койки и облачилась в привычную одежду.
        – Погоди, – остановила ее Дениса и указала на дежурную медсестру, которая заглянула в палату.
        – Ну, Мишель, вижу, тебе уже лучше. Береги себя. – С этими словами она протянула больной маленький пластиковый стаканчик. – Можно принимать по две таблетки несколько раз в день, если тебя будут мучить головные боли, но если вдруг почувствуешь, что что-то не так, сразу к нам, договорились?
        Мишель кивнула, и медсестра пожала ей руку, слишком официально.
        – Ну давай же, Ясмин, не томи, – повторила она, как только медсестра ушла.
        Ясмин вопросительно кивнула в сторону соседней кушетки.
        – Вонючка, которая там лежала?.. Ее нет, утром выписали. – Мишель сморщила носик и с оживлением вновь повернулась к подруге, сгорая от любопытства. – Тебе удалось заставить Анне-Лине расколоться? Что ты ей сказала?
        – Я вклинилась в тошнотворный монолог обо всякой ерунде, так любимой нашей дорогой консультантшей, и заявила, что ты в порядке, а затем поинтересовалась, действительно ли она предпочитает красные автомобили.
        – О боже, неужели прямо так и спросила? – Мишель прикрыла рот рукой.
        Ясмин кивнула.
        – Ну да. Естественно, с ее стороны последовала реакция… да кто угодно отреагировал бы на такую неожиданную перемену темы. Но она, похоже, даже не дрогнула. По крайней мере, я не заметила.
        – Я так понимаю, ты считаешь, что это была не она?
        Ясмин пожала плечами.
        – Нет, я не стала бы этого утверждать.
        Похоже, на мгновение Мишель рассердилась, но все же кивнула и, собрав все свое барахло, вышла с подругами в холл, который разделял четыре отделения, находившиеся на одном этаже, и вмещал в себя информационную стойку, зал ожидания и отсек с лифтами. Сквозь панорамные окна, выходившие на северную часть Копенгагена, сиял яркий свет, прямо как в разгар лета. Почти все посетители в зале ожидания сидели лицом к чудесному виду, открывавшемуся на городские крыши.
        – Бо-оже, там Патрик, – взволнованно прошептала Мишель и махнула в направлении модульного дивана, на котором, засучив рукава, развалился симпатичный парень, похожий на бодибилдера.
        Ясмин внимательно посмотрела на него. Вероятно, он пришел только что, так как они с Денисой не видели его, пока сами тут недавно сидели.
        Дениса быстро сориентировалась и прикрыла собой Мишель, но было слишком поздно. Судя по всему, парень обладал собачьим нюхом и немедленно учуял добычу, так как он встал тут же, как только повернул голову в их направлении. Всего шесть шагов, и вот он уже стоит рядом с девушками, уставившись на Мишель, словно готов совершить некое действие, которое отправит ее обратно в палату номер 32, или в какой там палате она лежала.
        – Мишель, черт возьми, что ты собираешься делать? Почему мне нельзя было тебя навестить?
        Мишель схватила Денису за руку и отступила за спину подруги. Очевидно, она боялась его, и Ясмин ее понимала.
        – Что это за бабы? – злобно поинтересовался он.
        – Это Дениса и Ясмин. Они не имеют к тебе ровно никакого отношения, – тихо пролепетала Мишель.
        – А Мишель собирается делать вот что: она переезжает, – ответила за нее Дениса. – Она больше не хочет с тобой жить.
        Брови парня сдвинулись над переносицей. Он явно был недоволен полученным сообщением.
        – Хрен тебе, сучка. До тех пор пока Мишель не отдаст мне долг, нечего тебе вмешиваться в наши разборки, поняла? – угрожающе заявил он и отодвинул Денису от Мишель, приперев ее к стенке.
        Кое-кто из ожидающих вжался в кресла, став свидетелем разгорающегося конфликта. Медсестра, дежурившая у информационной стойки, встрепенулась. Возможно, поэтому Патрик опустил руку.
        – За что она тебе должна? За то, что она жила с тобой и дула тебе во все места? – прорвало Денису, которая нимало не смутилась. – Может, ты думал, что секс с такой девушкой, как Мишель, ничего не будет тебе стоить?
        Мишель заволновалась, да и Ясмин испытывала некоторое беспокойство. Возможно, со стороны Денисы было бы умнее избежать конфронтации.
        – Вообще-то такой взрослый дядя уже должен был научиться понимать такие простые вещи, чувак. Или, может, у тебя было не так уж много девчонок? – продолжала она как ни в чем не бывало.
        Парень улыбнулся. Видимо, он был умен и вряд ли хотел, чтобы его провоцировали при свидетелях. Он вновь обратился к Мишель:
        – Мне глубоко наплевать на то, чем ты занимаешься. Но если ты решила от меня съехать, Мишель, тебе придется оплатить половину суммы за аренду квартиры за февраль, март, апрель и май. Шесть тысяч по договору, поняла? Как только выплатишь мне эти деньги, можешь проваливать к чертям собачьим, но не раньше, ясно?
        Мишель промолчала, но ее рука, которой она держалась за Ясмин, задрожала. Всем своим видом она вопрошала: «И каким образом ты хочешь, чтобы я это сделала?»
        Тогда Дениса вновь встала между ними. Некоторое время они с Патриком стояли, уставившись друг на друга. Если б это происходило где-нибудь в другом месте, дело приняло бы гораздо более серьезный оборот.
        Дениса несколько раз безуспешно ткнула его в грудь.
        – Получишь половину суммы прямо сейчас, и на этом всё, – сказала она наконец. – Или убирайся к чертовой матери вовсе ни с чем!
        И, запустив руку в свою сумочку, она извлекла оттуда три тысячных купюры.

* * *

        – Только не рассчитывайте на что-то особенное, – говорила Дениса, вставляя ключ в замок. – Моя бабка была тупой старой каргой, так что мебель тут просто кошмарная и все провоняло дешевыми духами.
        Ясмин кивнула. Дениса повторила эти слова не меньше десяти раз по дороге сюда, как будто Ясмин было не все равно, что это за квартира и чем она провоняла. Если в этой квартире есть на чем поспать, Ясмин будет просто счастлива перекантоваться здесь до тех пор, пока не подыщет себе какое-нибудь жилье. Она видела, что и Мишель думает примерно так же.
        – Господи, да здесь полно твоих фотографий, Дениса. А вон там твоя мама? – восхищенно воскликнула Мишель. Она показала на черно-белую фотографию хорошо сложенной красивой женщины, вырезанную из снимка более крупного формата и прикрепленную поверх какого-то яркого пейзажа.
        Дениса кивнула.
        – Да, но это было очень давно. Теперь она выглядит совсем не так.
        – А почему фотография так странно обрезана?
        – Потому что рядом стоял мой отец, но дед с бабкой очень быстро устранили его из нашей жизни.
        – А… – Мишель всем своим видом выражала искреннее сожаление. – Ну, а сейчас он где? Ты с ним видишься?
        – Он был американцем, бывшим солдатом. Бабка его терпеть не могла, мать никогда не заступалась за него, и он вернулся к себе и снова поступил на службу в армию.
        – А почему ты носишь фамилию матери, а не его? Они не были женаты?
        Дениса фыркнула.
        – А ты как думаешь? Конечно, были. И я как раз ношу его фамилию. Дениса Франк Циммерманн.
        – Как странно, Франк – это ведь мужское имя… Я и не знала, что бывает такая же фамилия. Ты с ним переписываешься? – принялась расспрашивать дальше Мишель.
        Дениса ухмыльнулась.
        – Это сложновато, учитывая, что он подорвался на придорожной бомбе, которая разорвала его в клочья. В две тысячи втором году, в Афганистане, прямо накануне Рождества. Прекрасный рождественский подарок, правда?
        Эта информация ничуть не умерила любопытства Мишель.
        – Он погиб? Но ведь это произошло в какой-то мере по вине твоей бабки, – заметила Ясмин.
        Дениса обличительно ткнула пальцем в выцветшую фотографию этой женщины.
        – Именно так.
        Ясмин огляделась. Гостиная была обставлена хорошей мебелью, которая непременно понравилась бы любителям дубовых столов и глянцевой кожаной обивки коричневого цвета. Ей самой был больше по душе стиль, проповедуемый журналом «Бо Бедре»[157]. Не то чтобы у нее когда-либо имелись средства на подобные вещи, просто она имела хороший вкус.
        Как бы то ни было, Ясмин с удовлетворением отметила, что в квартире достаточное количество комнат для того, чтобы каждая девушка заняла по отдельной спальне. Кроме того, имелась еще гостиная и большой салон с панорамными окнами, выходившими на широкий застекленный балкон с видом на лужайку, за которой стоял еще один аналогичный жилой дом. Бесспорно, жилищные условия тут были гораздо лучше, чем те, в которых Ясмин обитала прежде.
        Она прошла через коридор в ванную комнату и как следует осмотрела ее, ибо это было едва ли не самое важное помещение в квартире. Не сказать чтобы ванная была слишком просторная, но и не тесная. Стиральная машина, сушилка, пара шкафчиков – надо только выкинуть из них старые бюстгальтеры бывшей хозяйки, и будет полный порядок. Огромное зеркало занимало всю стену над раковиной, так что можно было смотреться в него сразу втроем.
        – Дениса, твоя бабушка была инвалидом? – спросила Ясмин, когда все сидели в гостиной.
        – А почему ты спрашиваешь?
        – На стене в ванной установлен специальный поручень, а в туалете – подлокотники, которые можно поднимать и опускать. Она испытывала проблемы с передвижением?
        – Она?! Нет-нет, она носилась как ошпаренная, когда нормально себя чувствовала. Не знаю, может, эти приспособления остались от предыдущих хозяев…
        – А дед? Он тоже не пользовался такими вещами?
        – Да он уже давным-давно умер к тому моменту, как она сюда переселилась. Он был гораздо старше ее.
        – Понятно. Но это вообще-то не так уж и важно, – подключилась к разговору Мишель. Интересно, она имела в виду поручни или возраст старика? Никогда нельзя было понять, что у нее на уме.
        – А кто платит за эту квартиру? – поинтересовалась Ясмин.
        Дениса закурила сигарету, выпустив в потолок струю дыма.
        – Это кондоминиум, квартира уже выкуплена в собственность. Ежемесячные коммунальные платежи высчитываются с бабушкиного счета, об этом заботится суд по разделу имущества. А на счету у нее немало средств. Дед владел обувным магазином и имел исключительное право на торговлю в Дании несколькими эксклюзивными марками, но после его смерти она продала бо?льшую часть этого говна. Я рассчитываю получить половину после того, как состоится дележ наследства, и тогда, черт возьми, мы наконец-то переедем куда-нибудь в другое место. По крайней мере я здесь не останусь ни за какие коврижки. Я ненавижу это логово.
        – А как быть с едой и прочими расходами? – спросила Ясмин. – Мишель ничего не зарабатывает, и если я не устроюсь на работу, то потеряю и пособие. – Она прикусила щеку и взяла со стола сигарету. – У меня на этой неделе овуляция, и я собираюсь снова забеременеть. – Ясмин выложила смартфон на стол, открыла свой аккаунт на сайте знакомств и показала на фотографию. – Я договорилась с ним встретиться сегодня вечером. Причем у него дома. Жена отправилась на юбилейную встречу выпускников куда-то в мрачную Ютландию[158], так что мы будем предоставлены сами себе.
        – Вот с этим?! – Мишель выпучила глаза, и Ясмин не стала оспаривать мнение подруги, ибо мужчину и впрямь нельзя было назвать красавцем. Но раз уж его жена забеременела, то сперма у него должна быть качественная.
        – Мне кажется, тебе не стоит этого делать. – Мишель словно сразу повзрослела. – А что будет через год?
        Даже Дениса не поняла ее вопрос.
        Взгляд Ясмин потонул в табачном дыму, но там она не обнаружила никакой подсказки.
        – Что ты имеешь в виду этим своим «что будет через год»? – спросила она.
        Дениса бросила окурок в вазу с увядшими тюльпанами, которая стояла в центре стола.
        – Итак, Ясмин. Если уж тебе так хочется жертвовать своим телом и рожать детей, почему бы тебе не зарабатывать на этом деньги? Жалко как-то довольствоваться только пособием по беременности. Найди пару, которая не может иметь детей. С твоей-то офигительной внешностью ты могла бы получать по сто пятьдесят тысяч крон за суррогатное материнство. Неужели ты никогда об этом не думала?
        Ясмин кивнула.
        – Ну? Разве это решение не получше?
        – Только не для меня. Нет. Я вообще ничего не хочу знать о ребенке. Для меня это исключительно кусок мяса, вынутый из моей плоти, ясно?
        Мишель ужаснулась, и Ясмин это прекрасно видела. Но разве Мишель, черт возьми, знает хоть что-то о том, каково это – посмотреть в глаза собственному ребенку? Однажды Ясмин довелось испытать это чувство, и с тех пор она старательно избегала его.
        – Ясно, я поняла твою точку зрения, – сказала Дениса. – Но тогда тебе стоит поступить так, как поступаю я. Заведи себе парочку «сладких папочек». Ты можешь сама выбрать себе мужиков, их полно вокруг. Возможно, они принадлежат к более солидной возрастной категории, но среди них попадаются очень даже щедрые. Будешь раз в месяц ложиться с каждым из них в постель – запросто сможешь получать по пять тысяч крон за ночь. Если, конечно, как следует напряжешься. Один-два визита в неделю – вот дела и наладятся. А откуда, ты думала, у меня деньги? Причем это работает не только в двадцать восемь лет, скажу я тебе. Таким образом можно продержаться еще очень долго.
        Мишель принялась теребить кружевной воротник. Разговор явно развивался в направлении, неприятном для нее.
        – Дениса, но это же проституция! – воскликнула она. – А то, что ты делаешь, Ясмин!.. Это еще хуже.
        – Допустим. Но я, например, не знаю, каким словом ты назовешь ваши с Патриком отношения, – парировала Дениса. – То, что мы видели в Королевской больнице, как-то не смахивает на любовь… Впрочем, ладно, Мишель, если тебе в голову придет еще какой-то способ заработать, выкладывай. Я готова пуститься во все тяжкие.
        – Все тяжкие – это что? – не поняла Ясмин.
        – Я готова к чему угодно, лишь бы меня не пристукнули. Прости за непонятное выражение.
        Ясмин засмеялась и потушила сигарету. Сейчас она проверит подружку на вшивость.
        – Даже к убийству?
        Чашка Мишель повисла в воздухе, а Дениса широко улыбнулась.
        – Убийство?! Что именно ты имеешь в виду?
        Ясмин на мгновение задумалась.
        – Убить кого-нибудь. У кого дома хранится куча денег.
        – Ха-ха, какая же ты изобретательная, Ясмин! И с кого же начнем? С одной из королев мира моды? Или с торговца предметами искусства? – поинтересовалась Дениса. Возможно, она просто пошутила, Ясмин толком не разобралась.
        – Не уверена, что такие люди хранят сбережения в виде налички, но мы вполне могли бы начать с Анне-Лине.
        – Бог мой, точно! – взволнованно воскликнула Мишель. – Я слышала, однажды она выиграла несколько миллионов. Какая-то часть этой суммы наверняка хранится у нее дома. Но неужели мы и вправду собираемся ее убить? Вы ведь просто решили пошутить, да?
        – Ты утверждаешь, что у Анне-Лине имеются деньги? Кто бы мог подумать!
        От смеха у Денисы на щеках появились ямочки.
        – Вообще-то, достаточно творческое решение. Прикончив ее, мы одним махом убьем сразу двух зайцев: в первую очередь, получим деньги, а во вторую – избавимся от ее занудства. Да уж, действительно интересная мысль, ха-ха… Но не очень реалистичная.
        – Мы можем ограничиться давлением на нее. Тем более что такой метод более эффективен, если она хранит деньги в банке, – продолжала Мишель. – Если вы с Ясмин пригрозите ей, что расскажете полицейским о том, как она пыталась меня задавить, думаете, она не откупится?
        Тут Ясмин поймала на себе серьезный взгляд Денисы.

        Глава 19

        Понедельник, 23 мая 2016 года
        Карл на минуту остановился в ситуационной комнате перед доской для заметок. Все указывало на то, что Ассад, Гордон и Лаурсен изрядно потрудились: дело обросло огромным количеством деталей.
        Со многими зафиксированными на доске сведениями он познакомился впервые. Снимок тела Ригмор Циммерманн, лежащего на земле с пробитой головой. Изображение высокомерной супружеской пары в окружении нескольких сотрудников обувного магазина в Рёдовре. Несколько бюллетеней из больницы Видовре, фиксировавших проблемы, с которыми Ригмор Циммерманн обращалась в больницу: удаление матки, небольшая рана на голове, требующая наложения швов, вправление плечевого сустава.
        Рядом висела схема перемещения жертвы от Боргергэде до места обнаружения тела, пара фотографий кустарника из Королевского сада, снятых на смартфон Ассада, список фактов, которые расходились с предварительными результатами расследования, проводимого на третьем этаже, и, наконец, протокол вскрытия. В конце была добавлена копия свидетельства о смерти Фрицля Циммерманна и еще кое-какие сведения, по мнению Карла, не имеющие к делу отношения.
        В общем, дело Циммерманн мало-помалу обрастало плотью. Проблема заключалась в том, что у них не было никакого намека на подозреваемого, и дело де-факто вовсе не входило в сферу компетенции их отдела, даже в отдаленной перспективе. Дальнейшая работа над ним переходила под личную ответственность Карла.
        Больше всего ему хотелось поделиться новыми сведениями с Маркусом Якобсеном. Однако существовал риск, что прежний шеф отдела убийств будет настаивать на официальном расследовании. Маркус вряд ли поймет и одобрит вмешательство Карла в работу коллег с третьего этажа.
        – Карл, а вы планируете сообщить о новых открытиях Бьёрну? – очень кстати поинтересовался Лаурсен.
        Ассад с Мёрком переглянулись. Вице-комиссар кивнул помощнику, предоставив ему право ответить. Таким образом тылы пока что будут защищены.
        – Там наверху все наверняка позарез заняты другим делом, – выкрутился Ассад.
        Прекрасно, что он отвел удар от отдела «Q», да только о чем речь? Что еще за дело, которым они так уж сильно заняты?
        – Или вы не читали сегодняшние газеты? – опередил его мысли Ассад. – Гордон, покажи-ка нам.
        Костлявые руки выложили на стол свежую газету. Долговязый призрак все больше становился похож на насекомое-палочника. Неужели он вообще перестал питаться?
        Карл взглянул на первую страницу. «Наезды по неосторожности?» – таков был заголовок, под которым размещались фотографии двух женщин, сбитых машиной за последние несколько суток.
        Мёрк прочитал подписи под снимками. «Мишель Хансен, безработная, 27 лет. Получила тяжелые ранения после столкновения с автомобилем 20 мая». «Сента Бергер, безработная, 28 лет. Скончалась в результате столкновения с автомобилем 22 мая».
        – В газете проводятся параллели между двумя инцидентами, – возбужденно доложил Гордон. – Оно и не удивительно, если присмотреться повнимательнее, правда?
        Карл скептически посмотрел на фотографии девушек. Действительно, они были одного года рождения, обе довольно симпатичные, но что из этого? В современной Дании то и дело происходят дорожно-транспортные происшествия, в которых горе-водители проявляют малодушие и пытаются уклониться от ответственности, чаще всего находясь под влиянием наркотиков или алкоголя, этих дьявольских выдумок.
        – Карл, посмотри на кольца у них в ушах. Они очень похожи. А блузки и вовсе одинаковые, из «HM», отличаются только расцветкой, – продолжал Гордон.
        – Ну да, и макияж как одним пальцем делан, – вставил свое слово Ассад.
        Его сравнение прозвучало несколько двусмысленно и не совсем деликатно, но вполне справедливо. И в этом отношении девушкам нельзя было отказать в сходстве, теперь Карл и сам это видел.
        – Румяна на щеках, помада, брови и волосы с узенькими светлыми «перьями», безупречные стрижки, – продолжал свои наблюдения Ассад. – Если б я находился в их обществе, уже через пять минут перестал бы их различать.
        Лаурсен кивнул.
        – Несомненно, присутствуют существенные сходства, но-о-о…
        Они с Карлом в очередной раз оказались настроены на одну волну. Примеров подобных совпадений можно было привести огромное количество.
        Мёрк ухмыльнулся.
        – Ладно, Ассад. То есть ты считаешь, что коллеги с третьего этажа держат перед собой газету и прослеживают связи между двумя авариями?
        – Я точно знаю, что именно так они и делают, – заявил Гордон. – Я поднимался, чтобы выяснить кое-что у Лизы, и она сказала мне, что для работы над делом уже сколочена команда. Проезжающий мимо велосипедист видел, как красный «Пежо» несся по улице, на которой была сбита Мишель Хансен. Похожий автомобиль был замечен и на улице, где погибла вторая девушка. Машина в течение часа стояла неподалеку с включенным двигателем.
        Ларс Бьёрн в обоих случаях отправил людей из своей команды на место происшествия, чтобы опросить свидетелей. По-моему, группа Пасгорда тоже там.
        – Этого еще не хватало! – прокомментировал Ассад.
        Карл снова взглянула на первую полосу газеты.
        – Ну что за идиотизм – отдать приоритет вот этой ерунде! Но что бы они ни предпринимали, сомневаюсь, что данное расследование входит в компетенцию отдела убийств. Им займется дорожно-патрульная служба – по крайней мере, пока не будет доказательств преднамеренного убийства… Томас, если ты ничего не скажешь Пасгорду и сотрудникам, которые расследуют дело Циммерманн, думаю, я тоже вполне могу «забыть» оповестить их о наших догадках.
        Лаурсен поднялся и, выходя, похлопал Карла по плечу.
        – Будем надеяться, что ты первым получишь результат.
        – Ага. А что меня остановит?
        Мёрк повернулся к Гордону и Ассаду. Многое предстояло выяснить. Они выдвинули версию о том, что незадолго до убийства Ригмор Циммерманн показалось, что ее кто-то преследует, потому она и спряталась. Они также предположили, что виной всему была ее пагубная привычка размахивать направо и налево большими денежными суммами. Итак, вопрос заключался в том, каким образом узнать подробнее о ее маршруте от квартиры дочери до места нападения.
        Может, она зашла куда-нибудь и раскрыла кошелек перед носом у людей, которые не должны были его видеть? Или злоумышленник случайно наткнулся на столь лакомый кусок? Но если преступник был ей совершенно незнаком, почему тогда она сразу стала убегать от него? Или он пытался напасть на нее еще на улице? И возможно ли осуществить нападение в столь людном и густонаселенном месте?
        Множество невыясненных вопросов возникало уже на начальном этапе расследования, так что Ассаду и Гордону предстояло обойти невероятное количество подъездов, киосков, кафе и прочих заведений.
        – Гордон, расскажи, что ты еще успел сделать, – попросил Ассад с лукавой улыбкой.
        Мёрк повернул голову к дылде. Что он такого еще натворил, что даже не решается самостоятельно признаться?
        Гордон тяжко вздохнул.
        – Карл, я прекрасно понимаю, что мы это не обсуждали, но я заказывал такси и ездил в Стенлёсе.
        Вице-комиссар нахмурился.
        – В Стенлёсе! Надеюсь, на свои собственные шиши?
        Гордон уклонился от ответа. Значит, он все-таки порылся в ящике с картами оплаты такси.
        – Младшая сестра Розы одолжила мне все Розины блокноты, – поведал он. – Она приняла меня в квартире.
        – Вот как! И эта самая Лиза-Мари, конечно же, на коленях упрашивала тебя приехать за ними, да? А почему она сама не привезла их нам, раз для нее это настолько важно?
        – Уф… все было не совсем так. – Кажется, дылда смутился? Как же он умеет раздражать! – На самом деле это была моя идея.
        Мёрк почувствовал, как лицо его постепенно раскаляется, но, прежде чем он закипел, в беседу вклинился Ассад.
        – Гляди, Карл, Гордон упорядочил все ее записи.
        Пара гиббоньих рук положила на стол перед ними стопку Розиных блокнотов и один-единственный лист А4.
        Вице-комиссар взглянул на бумагу – хронологический перечень фраз заполнял почти все пространство листа. На первый взгляд сообщения производили довольно удручающее впечатление.
        Вот как это выглядело:

        1990 ЗАТКНИСЬ
        1991 НЕНАВИЖУ ТЕБЯ
        1992 БЕЗУМНО НЕНАВИЖУ ТЕБЯ
        1993 БЕЗУМНО НЕНАВИЖУ ТЕБЯ – Я БОЮСЬ
        1994 БОЮСЬ
        1995 НЕ ХОЧУ ТЕБЯ СЛЫШАТЬ
        1996 МАМА ПОМОГИ – ТВАРЬ
        1997 СПЛОШНОЙ АД
        1998 УМИРАЮ
        1999 УМИРАЮ – ПОМОГИ МНЕ
        2000 ЧЕРНЫЙ АД
        2001 ТЬМА
        2002 ТОЛЬКО СЕРОЕ – НЕ ХОЧУ ДУМАТЬ
        2003 НЕ ХОЧУ ДУМАТЬ – НЕ СУЩЕСТВУЮ
        2004 БЕЛЫЙ СВЕТ
        2005 ЖЕЛТЫЙ СВЕТ
        2006 Я ХОРОШАЯ
        2007 ГЛУХАЯ
        2008 ТЕПЕРЬ НЕ ДО СМЕХА, А?
        2009 ПРОВАЛИВАЙ, ГОВНЮК!
        2010 ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ
        2011 Я В ПОРЯДКЕ, ЯСНО?
        2012 ПОЛЮБУЙСЯ НА МЕНЯ, ЗАСРАНЕЦ!
        2013 Я СВОБОДНА
        2014 Я СВОБОДНА – ЭТОГО НЕ СЛУЧИТСЯ – ПРОЧЬ
        2015 Я ТОНУ
        2016 Я ТОНУ ПРЯМО СЕЙЧАС

        – Вот такие фразы встретились мне в записях Розы. – Гордон указал на корешки блокнотов. – С девяностого по две тысячи шестнадцатый год, все собраны воедино. Как вы уже поняли, в каждом блокноте из раза в раз повторяется одна и та же фраза, и я выписал их все последовательно на один лист бумаги. В каждом блокноте насчитывается по девяносто шесть страничек; все они исписаны, за исключением нескольких последних.
        Гордон открыл верхний блокнот, за 1990 год, с одним-единственным словом «ЗАТКНИСЬ», переписанным огромное число раз.
        – Каждый день, продолжая запись, она подчеркивала первое слово тонкой линией, – заметил он. – Четыре линии на странице – четыре дня, как вы понимаете.
        Гордон открыл первую попавшуюся страницу. Действительно, тонкая линия обозначала новый день; всякий раз количество строк между ближайшими линиями было одинаковым. Судя по всему, Роза была склонна к систематизации уже в десятилетнем возрасте.
        – Я посчитал линии. Их оказалось триста шестьдесят пять, потому что она подчеркнула также первое слово в последней строке, завершающей год.
        – А как быть с вредоносными годами? – полюбопытствовал Ассад.
        – Они называются високосными, – поправил его Карл.
        – Високосными? Как-то непонятно, – сухо отозвался сириец.
        – Хороший вопрос, кстати, – похвалил коллегу Гордон. – Но она и это предусмотрела. С девяностого года до настоящего времени насчитывается семь високосных лет, и в каждый из них Роза вписала по одному дополнительному дню. Она обвела первые слова, написанные в каждый из этих дней.
        – Ну конечно, почему бы и нет? Это ведь наша дорогая Роза, – буркнул Карл.
        Гордон кивнул. Казалось, он очень горд за Розу; в его лице она обрела верного оруженосца и поклонника. Со всеми вытекающими последствиями.
        – А почему семь? Разве получается не шесть этих самых… високосных?
        – Сегодня двадцатое мая, Ассад. Февраль в этом году уже закончился. А две тысячи шестнадцатый год как раз является високосным.
        Сириец посмотрел на Мёрка так, словно тот назвал его слабоумным.
        – Вообще-то я подумал про двухтысячный год, Карл. Год, кратный ста, не является високосным, как я слышал.
        – Все правильно, Ассад, но если год кратен четыремстам, он високосный. Разве не помнишь дискуссию, развернувшуюся на эту тему в двухтысячном году? К ней возвращались тогда не раз.
        – Понятно. – Помощник кивнул и задумался, вовсе не чувствуя себя уязвленным. – Возможно, меня просто не было в Дании в тот момент.
        – А там, где ты был, разве не обсуждают високосные годы?
        – Не очень, – признался он.
        – Где же на земном шаре найдется такое место? – полюбопытствовал Карл.
        Ассад потупил взгляд.
        – Бывают и такие.
        Мёрк ждал более вразумительного ответа. Но, судя по всему, тема зашла в тупик.
        – Как бы то ни было, я решил переписать все, что она изложила в блокнотах за все эти годы. – Гордон вернул разговор в прежнее русло. – И ее записи могут кое-что рассказать о том, как она чувствовала себя на протяжении всего периода.
        Карл просмотрел страницу.
        – Да уж, в двухтысячном ей явно пришлось тяжело. Бедняжка… – Затем он указал на 2002 год. – Я вижу, некоторым годам соответствует по две фразы, а четырнадцатому – целых три. Почему так, ты уже разобрался, Гордон?
        – И да и нет. Точно не могу сказать, почему одна фраза сменилась другой, но тем не менее можно подсчитать количество дней и определить, в какой именно момент произошла перемена. Опираясь на это, можно предположить, что именно в эти дни в ее жизни происходило нечто особенное.
        Карл анализировал список дальше. Пяти годам соответствовали две фразы, только одному году – сразу три.
        – Мы ведь прекрасно понимаем, с чем связана перемена, произошедшая в четырнадцатом, да, Карл? – продолжал Ассад. – Она написала новую фразу сразу после сеанса гипноза. Верно, Гордон?
        Дылда кивнул с некоторым изумлением.
        – Да, точно. Кстати, это единственный год, в котором Роза оставила несколько дней без записей. Сначала она писала: «ЭТОГО НЕ СЛУЧИТСЯ», потом пропущено три дня, которые она отметила разделительной чертой, а затем следует фраза: «ПРОЧЬ».
        – Все это очень странно, – заметил Ассад. – А что происходит, когда начинается очередной год? Она всякий раз начинает год с новой фразы?
        Выражение лица Гордона изменилось. Сложно было разобраться, каким образом влиял на него этот разговор. С одной стороны, он был чрезвычайно сосредоточен, как спасатель, успевший в последний момент прийти на помощь; с другой стороны, пребывал в невероятном возбуждении, напоминая мальчишку, который только что подцепил на крючок первую в своей жизни девушку.
        – Вопрос в точку, Ассад. В целом на протяжении всех двадцати семи лет с первого января она начинает писать новую фразу, за исключением четырех случаев.
        Ассад и Карл вновь посмотрели на список, особенно выделив 1998 и 1999 годы. Они были отмечены словом «УМИРАЮ». От одного его вида мурашки бежали по спине. Неужели их Роза действительно настолько двинулась умом, что вновь и вновь изо дня в день на протяжении полутора лет выводила на бумаге слова «УМИРАЮ УМИРАЮ УМИРАЮ»?
        – Это какое-то извращение, – прокомментировал Мёрк. – Как может молодая женщина изо дня в день упорно писать этот ужас? А потом она резко меняет пластинку и бесконечно призывает на помощь… Что с ней стряслось?
        – Это по-настоящему страшно, – тихо отозвался Ассад.
        – Гордон, ты уже посчитал, какого именно числа в девяносто девятом году изменилась фраза? – спросил Карл.
        – Восемнадцатого мая! – немедленно ответил Гордон. Он был очень горд собой, и небезосновательно.
        – О мой Бог, только не это… – выдохнул Мёрк.
        – А разве в этот день произошло что-то особенное? – выразил недоумение Гордон.
        Карл кивнул и указал на тонкую картонную папку в обложке желтого цвета, пристроившуюся на нижней полке металлического стеллажа между двумя папками с белыми наклейками. На них было написано: «Регламент». Ни один сотрудник отдела «Q» сюда и близко не подходил.
        Гордон протянул руку за папкой и передал ее Карлу.
        – Все объяснения лежат здесь, – заявил тот и, вытащив из желтой обложки газетную страницу, положил ее на стол.
        Он обратил внимание коллег на дату в верхней части газетной вырезки – 19 мая 1999 года, – затем скользнул пальцем вниз по странице и остановился на одной из второстепенных новостей.
        «Чудовищный несчастный случай на сталепрокатном заводе унес жизнь сорокасемилетнего сотрудника», – гласил заголовок.
        Мёрк принялся водить пальцем по тексту заметки и остановился перед первым упоминанием имени жертвы.
        – Как видите, мужчину звали Арне Кнудсен, – констатировал Карл. – И он являлся отцом Розы.
        Коллеги стояли как вкопанные и переваривали полученную информацию, переводя взгляд с газетной страницы на список Гордона и обратно.
        – Думаю, вы согласитесь со мной, что все эти Розины блокноты свидетельствуют о душевном состоянии, в котором пребывала наша коллега на протяжении двадцати шести с лишним лет, – подвел итог Карл, прикрепляя список Гордона к доске с заметками.
        – Только надо будет убрать отсюда этот листик, когда Роза вернется, – заметил Гордон.
        Ассад кивнул.
        – Конечно. Она нам этого никогда не простит. Как и своим сестрам.
        Мёрк был согласен с коллегами, но пока что было логичнее оставить этот список на виду.
        – От Вики и Лизы-Мари мы знаем, что отец постоянно притеснял Розу и что по вечерам, находясь в своей комнате в одиночестве, она бралась за свои блокноты. Видимо, это являлось своего рода терапией для нее, однако что-то подсказывает мне, что в долгосрочной перспективе такое занятие не особо помогало, – сказал он.
        – Он бил ее? – Гордон сжал кулаки, что на самом деле выглядело совсем не устрашающе.
        – Нет. По словам сестер. Не было тут речи и о сексуальном насилии, – добавил Ассад.
        – Значит, ублюдок досаждал ей исключительно словами? – Гордон покраснел как рак. Вообще-то, такой цвет был ему даже к лицу.
        – Да. Опять же со слов сестер, – ответил Карл. – Он бесконечно третировал ее, но мы не знаем, каким образом. Нам предстоит это выяснить. Зато можно констатировать, что за истекшие двадцать шесть лет не прошло ни единого дня, чтобы эта травля не отразилась на ее состоянии и не оставила глубокий след в ее личности.
        – У меня в голове не укладывается, что это та самая Роза, которую мы все знаем, – поделился своим состоянием Ассад. – А вы что думаете?
        Карл вздохнул. Положение было тяжелым.
        Все трое стояли перед списком Гордона и внимательно смотрели на него. Точно так же, как и оба его коллеги, Мёрк подолгу останавливал взгляд на каждой строчке.

* * *

        Лишь через двадцать минут кто-то из них прервал молчание. Они стояли и изучали список, и каждый отмечал про себя, какие сведения можно было из него извлечь. Карл то и дело ощущал покалывание в сердце от сознания того, что Роза постоянно практиковала такую самодостаточную уединенную терапию. Так долго и тщетно призывала на помощь…
        Он вздохнул. По-настоящему тягостной была мысль о том, что эта женщина, которую они вроде бы хорошо знали, все эти годы жила со столь всеобъемлющей, глубокой эмоциональной нагрузкой, с которой имела возможность справляться только посредством грубых слов и высказываний.
        «Эх, Роза», – думал Мёрк. Несмотря на то что внутри у нее творился весь этот ужас, она все же была готова неизменно поддерживать и утешать своего шефа, когда тот совсем падал духом. И вдобавок ко всему ежедневно находила в себе силы усердно и зачастую с ущербом для своего здоровья принимать участие в расследовании суровых дел, поступавших в отдел «Q». До тех пор, пока Роза имела возможность обратиться к спасительной системе записей у себя дома, ей был доступен способ избавления от накопившегося в ее душе негатива.
        Смышленая умница Роза. Порой жутко раздражающая, но замечательная. Мученица Роза. И вот теперь она снова в больнице… То есть в конце концов системы, придуманной ею для себя самой, оказалось недостаточно.
        – Послушайте, – вслух сказал Карл.
        Гордон с Ассадом подняли глаза на шефа.
        – Нет никаких сомнений в том, что выбор слов для блокнотов определяется ее отношением к отцу. Но можем ли мы также предположить, что всякий раз, когда фраза меняется в середине года, это связано с конкретными событиями, причем в первые годы исключительно с плохими?
        Коллеги кивнули.
        – А позже, вероятно, происходило нечто позитивное. Мрачный ад двухтысячного года мало-помалу развеивался на протяжении последних лет, и это движение в конце концов привело к фразе «Я ХОРОШАЯ». Итак, если мы хотим понять, что стряслось с Розой, а мы, конечно, хотим этого, то наша задача – выяснить, какие события отразились на ее настроении позитивно, а какие – негативно. Ярче всего эта перемена прослеживается в связи с гибелью отца в девяносто девятом году – от абсолютно непримиримого настроя чуть ли не к смирению.
        – А как вы думаете – создавая эти записи, она обращалась к себе самой или к своему отцу? – спросил Гордон.
        – Ответить на твой вопрос нам как раз должны помочь те, кто близко знал ее в то время.
        – Значит, нам нужно вновь обратиться к сестрам. Может быть, они в курсе, что происходило в те годы, когда происходила внезапная смена фразы.
        Карл согласился.
        Гордон снова обрел свой привычный цвет лица, придающий его коже сходство с печеночным паштетом. Очевидно, больной внешний вид всегда свидетельствовал о его замечательном самочувствии. Прежде эта мысль не приходила Карлу в голову.
        – А что, если нам отправиться к психологу, чтобы получить профессиональное объяснение Розиных срывов? К тому же можно было бы передать результат консультации психиатрам, работающим с ней в Глострупе, – предложил Гордон.
        – Неплохая идея. Может, подняться и поговорить с Моной, а, Карл? – На этот раз при упоминании Моны Ассад поспешил избавиться от лукавой улыбки.
        Мёрк подпер подбородок кулаком. Несмотря на то что они с Моной работали в одном здании, он не разговаривал с ней уже около двух лет. Притом что он-то как раз этого хотел. Но она казалась ему настолько недосягаемой и нервной, что подойти к ней было бы опрометчиво с его стороны. Конечно же, он поинтересовался у Лизы, не болеет ли Мона, но та не подтвердила его догадки.
        Карл постарался не хмуриться – тщетно.
        – Хорошо, Гордон. Тогда созвонись с сестрами, раз ты завязал с ними такие теплые отношения. Возможно, кто-то из них сумеет встретиться с нами, если они найдут на это время. А ты, Ассад, займись организацией встречи с психологом. Причем лучше всего завтра. Поговори с Моной, кратко введи ее в курс дела…
        Вот тут-то Ассад не сдержал свою лукавую улыбку.
        – А ты, Карл? Отправишься домой бездельничать или побежишь на третий этаж копаться в деле Циммерманн? – поинтересовался он с издевательской улыбочкой в обрамлении мощной щетины.
        Какого дьявола спрашивать, если наперед знаешь ответ?

        Глава 20

        Вторник, 24 мая 2016 года
        Они долго стояли в ванной комнате перед зеркалом. Болтали о всякой ерунде, комментировали прически друг друга, взбивали волосы небрежными резкими движениями. Выглядели они потрясающе. Если б Мишель не жила теперь вместе с ними, она обязательно скопировала бы их стиль. И искусное умение Ясмин еще резче подчеркнуть мягкими движениями макияжной кисти и так заметные скулы. Совершенно замечательную привычку Денисы носить бюстгальтер типа пуш-ап, который идеально подтягивал грудь. Да, она хотела бы взять себе на вооружение все уловки, к которым никогда не прибегала прежде.
        – Мой парень дал мне вчера четыре тысячи, – заявила Дениса. – А твой, Ясмин?
        Девушка дернула плечами.
        – Сначала он вообще не хотел ничего давать. Жутко разозлился и сказал, что сайт знакомств не предполагает распространения платных услуг, но в результате все-таки выложил две тысячи, так как к этому моменту изрядно возбудился. Однако когда я протянула ему презерватив, он потребовал вернуть тысячу, придурок, и мне пришлось распрощаться с половиной денег, так угрожающе он выглядел.
        Мишель просунула свою голову между головами подруг.
        – Ты ведь говорила, что хочешь залететь от него?
        Ясмин приподняла бровь, не отрывая взгляда от зеркала.
        – Только не от него. Он слишком страшный. Не то чтобы это имело какое-то значение, но все-таки хотелось бы найти кого-то посимпатичнее.
        Мишель взглянула на свое отражение. Смогла бы и она поступить так, как поступали они? И захочет ли кто-нибудь связываться с ней, в ее-то нынешнем виде? Черные синяки под глазами, пластыри на ухе и на шее, кровоизлияние в правом глазу…
        – Думаете, этот кошмар пройдет? – спросила она и пояснила, что имела в виду: – Я слышала, если после повреждения кровь быстро не рассасывается в глазном белке, он может навсегда остаться коричневым.
        Дениса обернулась, взмахнув рукой, в которой держала подводку для глаз.
        – Где ты вообще набралась этой ерунды? Может, ты и в гномов веришь?
        Мишель стало неприятно от того, что ее выставили дурочкой. Неужели они сейчас начнут ее унижать? Или они считают ее не такой крутой, как они сами? Быть может, девушки испытывают к ней неприязнь? Если б ей чудесным образом не повезло, сейчас она тут не стояла бы. Она лежала бы в гробу. Почему они совсем не думают об этом? И неужели им не приходит в голову, что у нее ничего нет и что она совсем не похожа на них? По крайней мере, она не смогла бы вот так запросто переспать с первым попавшимся мужиком, как они… И что же, поэтому можно считать ее тупицей?
        Мишель прекрасно осознавала, что она вовсе не такая одаренная, как постоянно старались внушить ей родители. Возможно, они и сами не были такими умными, какими себя считали. Как бы то ни было, она выросла в крошечном городке Туне, в маленьком скромном домике из газобетонных блоков, который заслонял от нее действительность, и пока она обитала в своем ограниченном сказочном мире, занимаясь уходом за лицом и волосами и уделяя большое внимание одежде, многие девушки вокруг тихо и почти незаметно покинули мир принцесс и решительно взялись за собственное образование.
        Впервые ее картина мира затрещала по швам, и это причинило ей сильную боль, когда Мишель на полном серьезе упомянула о том, что Эбола – это итальянский город, а чуть позже уверенно заявила, что в прошлом мир был черно-белым и многочисленные старые фильмы – лучшее тому подтверждение. Это вызвало жестокие и обидные комментарии по поводу ее интеллекта, и даже взглядов со стороны окружающих оказалось достаточно для того, чтобы загнать ее в холодную дыру отчуждения и стыда, не раз после того случая становившуюся ее пристанищем. Очень часто Мишель неправильно употребляла вроде бы вполне обычные слова. И когда ей пеняли на ошибки, она научилась обезоруживать своих критиков звучным смехом, который был призван свидетельствовать о самоиронии и понимании происходящего. В действительности же подобные нападки ранили ее чрезвычайно глубоко, и со временем Мишель научилась говорить только на те темы, в которых что-то смыслила, либо держать язык за зубами, особенно при малознакомых людях. Ну, и находила спасение в мечтах наяву.
        В них ей являлся принц на белом коне. Там ее ожидало богатство, поклонение, ее носили на руках. Ведь Мишель была искренне убеждена, что именно такую умницу и красавицу, как она, разыскивают все принцы на свете. Она знала все это из романтических книжек, которые с гордостью и возбуждением как раз пыталась пересказать за завтраком Денисе и Ясмин. Подруги обсуждали разные формы проституции, и она была просто обязана показать им другой выход из положения.
        Дениса подняла взгляд от стаканчика с йогуртом.
        – Принц? Ты действительно веришь в то, что он существует? – спросила она. – Я-то не верю. Больше не верю.
        – Ну, а почему же нет? В мире ведь столько симпатичных парней! – удивилась Мишель.
        – Мишель, нам скоро стукнет по тридцатнику. Охота за принцами закончилась, а?
        Мишель замотала головой. Нет, это уже ни в какие ворота не лезет! Она не на шутку разнервничалась.
        – А давайте поиграем в правду? – предложила Мишель, чтобы сменить тему, и с улыбкой отодвинула тарелку с сухарями.
        – Ты имеешь в виду игру «Правда или действие», да? – уточнила Ясмин.
        – Нет-нет, давайте обойдемся без действий. С действиями интересно играть в компании с мужчинами. Оставим только правду. – Мишель рассмеялась. – Можно я начну? Кто неудачнее всех ответит, моет посуду.
        – Неудачнее всех ответит? А кто определяет? – спросила Дениса.
        – Разберемся по ходу дела. Готовы?
        Подруги кивнули.
        – Итак, Ясмин, расскажи о самом дурном поступке в своей жизни. Если не считать детей, от которых ты отказалась.
        Мишель заметила, как вздрогнула Ясмин при этих словах. Возможно, не стоило говорить последнюю фразу. Но она решила сделать это уточнение на всякий случай, чтобы девушка не стала рассказывать о том, что они и так уже знали.
        – Я не хочу отвечать на этот вопрос, – сказала Ясмин.
        Игра сразу не задалась. Мишель теперь вообще не была уверена, что ей будет комфортно жить с этими девушками. Но что еще ей оставалось делать?
        – Ну давай, Ясмин, колись, – настаивала Дениса.
        Та пробарабанила кончиками пальцев по столу и сделала глубокий вдох.
        – Я спала с парнем моей матери. От него я забеременела в первый раз. – Она откинула голову назад и ухмыльнулась.
        – О-ого, – вырвалось у Мишель. Она посмотрела на Денису, у которой брови резко подскочили на лоб. – А мать узнала?
        Ясмин кивнула, сверкая ямочками на щеках.
        – И на этом дело закончилось, да? – издеваясь, спросила Дениса.
        Ясмин снова кивнула.
        – Ну конечно, еще бы! Причем для нас обоих, должна заметить.
        Мишель была восхищена. С помощью этой игры можно было так хорошо узнать друг друга!
        – А ты, Дениса? Какой твой самый ужасный поступок?
        Очевидно, Денисе требовалось время на размышления – с таким серьезным видом та принялась изучать свои ногти, накрашенные блестящим красным лаком.
        – Ужасный для меня или для окружающих? – уточнила она, склонив голову набок.
        – Решай сама. Вопрос общий.
        – У меня найдется сколько хочешь примеров. Я ворую у своих «папочек», если есть возможность. Например, вчера я стащила у одного из них фотографию жены. А когда-нибудь, когда мне захочется от него избавиться, я стану шантажировать его этой фотографией, пока он не выложит мне хорошую сумму. Потом получит свой снимок обратно и исчезнет с глаз долой.
        – Не похоже, чтобы это был твой самый дурной поступок в жизни, – сухо заметила Ясмин.
        Морщинки, проступившие сквозь утреннюю косметическую маску на лице Денисы, свидетельствовали о лукавой улыбке.
        – Мишель, расскажи сначала ты о своем злодеянии, а потом и я припомню что-нибудь похлеще.
        Мишель закусила губу. Она толком не знала, как начать.
        – Мне как-то даже неловко…
        – Давай-давай, твоя очередь, – с раздражением перебила ее Ясмин и подвинула к ней свою грязную тарелку. – Иначе можешь приступать к мойке посуды.
        – Да-да. Сейчас. – Она прикрыла нижнюю часть лица рукой. – Если бы мне удалось поучаствовать в фотосъемках в стиле ню, мне кажется, я переспала бы с фотографом. Наверное, так было бы проще работать.
        – Что за пургу ты нам тут гонишь, Мишель? Давай-ка тогда принимайся за посуду. – Ясмин смотрела на нее сердито. – Ты заставляешь нас выкладывать правду, а сама лепишь какую-то чепуху. Как ты думаешь, а мы поступили бы иначе? Или ты считаешь, мне было вчера приятно трахаться с этим уродом и требовать потом за это деньги?
        – Но это же лучше, чем в очередной раз забеременеть, правда? – заметила Дениса.
        Ясмин кивнула.
        – Давай, Мишель, хватит строить из себя кретинку! Какой самый плохой поступок ты совершила? Или самый «неловкий»?
        Мишель отвернулась.
        – Я люблю смотреть «Райский остров».
        – Уф. Сдохнуть можно, мимоза ты наша оранжерейная. Ты можешь…
        – И представлять себе, что я тоже участвую.
        Ясмин привстала.
        – В общем, тебе мыть посуду.
        – И во время просмотра, когда Патрика нет дома, я постоянно мастурбирую. Я сбрасываю с себя всю одежду и ласкаю себя на протяжении всей программы. Это просто ужасно.
        Ясмин села на место.
        – Ну ладно, дуреха! Будем считать, ты справилась, маленькая хулиганка. – Она улыбнулась.
        Мишель продолжила свой рассказ:
        – Я прекрасно понимаю, это из-за того, что я жуть как устала от Патрика. Да-да, в каком-то смысле я его даже ненавижу. Всю ночь, пока вы занимались полезными делами, я размышляла о том, каким образом можно ему отомстить. Настучать его шефу, что он тырит кабели и электрические розетки и потом использует их, когда занимается халтурой. Или проколоть колеса на автомобиле, которым он так дорожит. Или исцарапать кузов его машины вдоль и поперек. Или высмеять его на дискотеке, где он работает. Последнее было бы удачнее всего. Он…
        – Ясно, – перебила ее Ясмин, и это было обидно. – Ну а ты, Дениса, расскажешь нам что-нибудь стоящее?
        Дениса сидела и кивала, пребывая в глубокой задумчивости.
        – Самый дурной поступок? Наверное, то, что я постоянно вру. Никто не может на меня положиться, в том числе и вы.
        Мишель нахмурилась. Слова подруги были ей неприятны.
        – Но сейчас я скажу кое-что действительно гадкое.
        – Давай же! – Ясмин пребывала в возбужденном предвкушении, чего нельзя было сказать о Мишель. Ведь Дениса только что сама призналась, что она постоянно врет. Ну, и к чему тогда ее слушать?
        – Я думаю, нам надо помочь Мишель.
        Мишель наморщила лоб. Дениса издевается над ней? Снова выставляет ее посмешищем?
        – Хорошо, так и сделаем. Но какое это имеет отношение к нашей игре? – спросила Ясмин.
        – Если Мишель поддержит мою идею, то ты проиграла, Ясмин. – Дениса обратилась к Мишель: – На данный момент ты не вносишь никакого вклада в нашу жизнь, верно? Я сейчас говорю исключительно про материальную составляющую. А потому предложи какой-нибудь способ заработать, и независимо от того, что ты предложишь, мы так и поступим.
        Мишель смутилась.
        – Что же мне сказать? Я даже не знаю, как можно заработать, иначе я уже давно предложила бы. Патрик выставил меня на улицу…
        – Говори первое, что придет в голову. Ты недавно упомянула о том, что можно было бы ограбить Анне-Лине. Давайте попробуем?
        – Нет, я просто…
        – Или ворвемся в квартиру Патрика и вынесем все, что у него есть?
        Мишель тяжко вздохнула.
        – Нет же, черт возьми, он сразу догадается, что это я!
        – А что тогда, Мишель? Я готова сделать все, что ты скажешь, даже если это будет что-то совсем мерзкое.
        Ясмин рассмеялась – она явно заинтересовалась игрой. А Мишель совсем не нравилась эта затея. Что же ей ответить?
        – Ты говорила, что Патрик тырит материалы у работодателя. Ты могла бы шантажировать его, – предложила Ясмин.
        – Нет! – Мишель отчаянно замотала головой. – Я не посмею. Он прикончит меня, если я пойду на это.
        – Да он просто душка, твой Патрик. А что это за дискотека, на которой он подрабатывает вышибалой? И когда он там бывает? – полюбопытствовала Ясмин.
        Мишель трясла головой все более исступленно.
        – Он работает там по средам и пятницам, но что нам от этого? Он все равно не даст мне ни гроша, если вы вдруг рассчитываете на это. И мы ничего не сможем ему сделать – там камеры и все такое.
        – Так что это за дискотека?
        – Это не дискотека как таковая – скорее, ночной клуб.
        – Что за ночной клуб, Мишель?
        – «Виктория» в Сюдхавнен.
        Ясмин откинулась назад и взяла очередную сигарету.
        – Ага, «Виктория»! Я не раз бывала там, когда надо было подцепить парня. На самом деле, они удачно придумали – это единственное заведение, которое открыто с понедельника по четверг, если не считать парочки ночных клубов и дискотек для геев. Там обязательно надо купить что-то из напитков, но вполне можно ограничиться «Зомби» и растянуть его на весь вечер, если даже не удастся подцепить парня, который оплатит все остальное. Патрик давно там работает? Не помню, чтобы я его там видела.
        Мишель пыталась вспомнить. Ей всегда сложно было оценить временные интервалы.
        – Да неважно, – отклонила этот вопрос Дениса. – Расскажи нам все, что знаешь. Как осуществляется вход, как пройти в администрацию. Когда они открываются и закрываются, как выглядит контингент в среду, например. Много ли бывает посетителей и к какому типу относится большинство из них? Расскажи нам все, что можно найти в Интернете, и даже то, что нельзя. А потом ты дополнишь это своими сведениями, Ясмин.
        – Зачем вам все это знать? Вы собираетесь устроить ограбление? – Мишель улыбнулась. – Да это просто прикол, правда?
        Но молчание со стороны Денисы и Ясмин было слишком красноречивым.

        Глава 21

        Вторник, 24 мая 2016 года
        После долгой ночи, в течение которой Мортен без конца мотался вверх-вниз по лестнице, Карл и Харди оказались совершенно измучены. Как объяснить парню, в котором, как минимум, сорок килограммов лишнего веса, да к тому же еще и экзальтированному живчику, что в жизни наступает момент, когда может помочь только основательное похудение, особенно если ты хочешь удержать накачанного героя-любовника, мускулистого, так и брызжущего тестостероном, а кроме того, обладающего поистине энциклопедическими знаниями и во всех отношениях очаровательного? Как известно, многие дороги ведут в Рим, но ничуть не меньше закоулков ведет к страданию и разбитому сердцу гиперчувствительного человека. Что бы ни предпринимали Мёрк и Харди, чтобы отвлечь Мортена, зациклившегося на своей душевной травме, все их попытки оказывались сродни новой игле вуду, воткнутой во всепоглощающую ревность и, судя по всему, неизлечимую скорбь.
        А потому было вполне объяснимо, когда после ночи, в продолжение которой каждые десять минут из подвала доносились душераздирающие рыдания, Харди наконец сдался.
        – Поеду прогуляюсь по окрестностям, – заявил он, едва день вступил в свои права. – Передай Мортену, что я заряжу батарею у продавцов блошиного рынка на Гладгорден и вернусь домой только к ужину.
        Карл кивнул. Мудрое решение.
        Он также пребывал в достаточно вялом состоянии, когда приехал в Управление, и первым делом отправился на третий этаж, чтобы проверить, нельзя ли добыть каких-то дополнительных сведений по делу Циммерманн.

* * *

        Когда в отдел убийств попадало новое дело с перспективой серьезного расследования, все сотрудники сразу каким-то необъяснимым образом понимали это. Так особое состояние воздуха предвещает снегопад незадолго до того, как с неба начинают падать первые снежинки.
        Усердные коллеги приподнимали головы, выпрямляли спины и щурились чуть более напряженно, чем обычно. Несмотря на скудные подробности произошедших инцидентов, более или менее весь коллектив отдела уже догадывался о наличии в городе какого-то сумасброда, намеренно сбивавшего людей насмерть. Все сотрудники излучали решимость и стремление изменить ситуацию, ибо если коллективное предчувствие было верно, целенаправленное профессиональное усилие могло спасти чью-то жизнь.
        – Черт побери, да какими такими уж конфиденциальными сведениями вы обладаете? – поинтересовался Карл, когда Бента Хансен встретилась ему в коридоре. Она была недавно назначена комиссаром полиции и являлась одним из немногочисленных сотрудников Управления, к которым Мёрк испытывал большое уважение.
        – Ну, ты, конечно, можешь иронизировать, но чутье Терье Плуга не проведешь. Он создал целых две команды, выбрав сотрудников из уже сформированных бригад, чтобы обнаружить параллели между двумя ДТП. И кое-что уже удалось выяснить.
        – Что же?
        – В обоих случаях наезды совершены на красном «Пежо»; судя по всему, старая «сто шестая», та, что более угловатая. И вполне вероятно, что оба раза это была одна и та же машина. Причем во втором случае речь явно идет о сознательном действии со стороны водителя. Ни в том, ни в другом ДТП не обнаружено и намека на тормозной путь. Жители квартала, в котором произошел первый инцидент, утверждают, что в течение некоторого времени незадолго до аварии видели похожий автомобиль припаркованным у бордюра. А жертвы внешне очень похожи друг на друга, были одеты примерно в одном стиле, близки по возрасту и обе получали пособие по безработице.
        – Прекрасно. Но таких, несомненно, немало в современной Дании. А магазины продают то, что продают. Покажи мне хоть один дом, где не найдется какой-нибудь тряпки из «HM».
        Собеседница кивнула.
        – И все-таки этот красный автомобиль в данный момент разыскивается. Отдан приказ патрулям – сообщать в случае обнаружения старой модели «Пежо» красного цвета с любыми отметками на кузове, которые могут напоминать следы от столкновения.
        – И в данный момент десять человек из отдела убийств сидят и ждут этого сообщения?
        Бента Хансен ткнула острым локтем ему в диафрагму.
        – Как всегда, язвителен и ироничен, Карл Мёрк… И все же как прекрасно, что есть хоть кто-то стабильный в нынешней Дании, кого не поколеблет первое же дуновение ветерка.
        Интересно, стоило ли расценивать последнюю фразу в качестве комплимента?
        Вице-комиссар улыбнулся коллеге и направился прямиком к стойке, из-за которой торчала кислая физиономия фру Сёренсен. Почему она вдруг села, причем именно там?
        – С кем я могу поговорить о деле Циммерманн, кроме Пасгорда? – наивно поинтересовался Карл.
        Она демонстративно отодвинула в сторону пару страничек.
        – Карл Мёрк, тут тебе не информационная служба для сотрудников, которым приспичило нарушить субординацию!
        – А Герт тоже входит в команду Пасгорда?
        Фру Сёренсен приподняла голову с приклеившейся ко лбу челкой и вывернула нижнюю губу наружу так сильно, что обнажился нижний ряд зубов. Раздражение было бы неправильным словом для описания того чувства, которое, по представлению Карла, она испытывала в данный момент.
        – Какого дьявола ты от меня хочешь, Карл? Чтобы я вырезала тебе большие буквы из картона или согнула из неоновых трубок? А может, высечь в мраморе или возвести скульптуру из букв в метр высотой? ТЫ ДОЛЖЕН ПОДЧИНЯТЬСЯ РЕГЛАМЕНТУ, ПОНЯТНО?
        Именно в этот момент неистового рева Карл наконец понял, что к чему. Фру Сёренсен переживала очередной приступ жара и сидела, погрузив ноги в тазик с ледяной водой, скрытый под стойкой. Она превратилась в выпущенного на волю дракона, в ведьму с горы Блоксберг, в орду исступленных гиен, одержимых жаждой крови, в сгусток яда.
        Мёрк сдался. Теперь, как только этот ад закончится, он тихо-мирно найдет ближайший путь в обход злобной фурии.
        – Привет, Янус! – крикнул Карл начальнику информационного отдела, который плелся по коридору. Видимо, самое время было скоординировать свое видение того, каким образом стоит реагировать на выдвигаемые прессой теории о жертвах ДТП, с представлениями начальника отдела убийств. – Ты не мог бы вкратце рассказать мне о развитии расследования по делу Циммерманн? У нас внизу прозвенели кое-какие звоночки, так что…
        – Поговори с Пасгордом, он отвечает за это дело. – Информационщик в знак приветствия помахал рукой фру Сёренсен, которая ответила ему усталым взглядом. Возможно, таким образом она хотела выказать ему свое уважение.
        А Карл так и стоял с шапкой в руке, когда из кабинета Ларса Бьёрна, танцуя, выпорхнула Лиза и любезно придержала дверь Янусу Столю.
        – Лиза, тебе известно что-нибудь о развитии дела Циммерманн? – спросил Карл.
        Она фыркнула.
        – Может, кто-то сообщил тебе, что я буквально только что реферировала свежую информацию по этому делу? Пасгорд как раз сейчас сидит у Бьёрна. – Она взглянула на фру Сёренсен, которая отчаянно махала руками.
        – Лиза, послушай. У нас имеется дело, которое, возможно, связано с этим преступлением. А ты в курсе, какие у нас с Пасгордом взаимоотношения.
        Лиза кивнула.
        – Расследование ведется по нескольким направлениям, и Пасгорд прекрасно знает, что несколько лет назад было совершено нападение, которое напоминает нападение на Ригмор Циммерманн. Именно по этой причине они только что созванивались с Маркусом Якобсеном, который рассказал им, что вы уже обсудили с ним обстоятельства обоих преступлений. И Пасгорд не на шутку рассердился, спешу заметить. Так что, будь я на твоем месте, я поторопилась бы скрыться у себя в подвале и занималась бы своими делами, ибо он выйдет секунд через двадцать.
        Ну что ж. Он сам подберет брошенную перчатку. Жаль только, что они втянули Маркуса в это дело… Хорошо еще, что он, Карл, не сообщил Якобсену о подробностях, которые удалось прояснить на месте обнаружения тела в Королевском саду. Отныне он не станет выпускать карты из рук, если не хочет, чтобы его лишили всех козырей.
        Когда Пасгорд открыл дверь, перед ним уже образовалось чуть ли не целое облако дыма. Спустя миллисекунду после того, как он обнаружил, что Карл стоит перед кабинетом и ожидает, сложив руки на груди, всегда свойственный ему недостаток очарования резко сдетонировал.
        – Держись от моих дел подальше, придурок. Поверь, я могу испортить тебе жизнь; а еще имей в виду, что Бьёрн припас для тебя разнос, такой внушительный, как… – Он на секунду задумался.
        – Как твое эго, Пастушок? – выдал Карл свой вариант завершения фразы.
        Противник не только прищурил глаза, но до такой степени скукожил физиономию, что его рот, нос и глаза почти что сошлись в одной точке. Что он там дальше заорал во всю глотку, Карл уже не смог разобрать, но этого оказалось достаточно для того, чтобы Бьёрн отворил дверь своего кабинета.
        – Пасгорд, я сам разберусь, – спокойно сказал он и жестом пригласил Мёрка зайти.
        Начальник информационного отдела сидел за письменным столом и нейтрально кивнул Карлу, когда тот устроился рядом, готовый к нагоняю со стороны чуть выше стоящих начальников.
        – Янус утверждает, что с вашим совместным проектом возникли кое-какие проблемы, Карл, – наконец выложил Бьёрн.
        Мёрк нахмурился. Что еще за совместный проект?
        – Карл, пойми, Олаф Борг-Педерсен докладывает обо всем мне лично. Информационный отдел и начальник полиции попросили тебя помочь подготовить репортаж для «Стейшн Три». Журналисты намерены немного отступить от привычной линии, которая заключается в том, что они всегда поддерживают сторону преступников.
        Карл сделал глотательное движение.
        – Ну да, ты вздыхаешь, но с завтрашнего дня тебе придется проявить бо?льшую терпимость по отношению к команде с телевидения, договорились?
        И что же, черт возьми, он мог ответить? Теперь и впрямь здесь творился полный кавардак.
        – Послушай, дело в том, что этот чувак с телевидения собирался вместе со всей своей группой пойти с нами на допрос, и мы, естественно, не позволили ему это сделать.
        Начальник информационного отдела кивнул.
        – И правильно поступили. Но только вместо того, чтобы на все отвечать отказом, ты мог бы предложить им взамен нечто более конструктивное, Мёрк, правда ведь?
        – Не понял.
        – Ты говоришь им: «Нет, вам нельзя отправиться туда вместе с нами, но завтра мы можем вам предложить то-то и то-то». В таком случае они получили бы хоть какой-то сухой паек, верно?
        Мёрк вздохнул.
        – Ты прекрасно понимаешь, Карл, что вмешиваешься в работу Пасгорда, – перенял эстафетную палочку Бьёрн. – Как, скажи на милость, ты оказался в компании Томаса Лаурсена в Королевском саду на месте обнаружения тела Циммерманн? И что тебе удалось там выведать?
        Карл выглянул в окно. Вид из окна был лучшим из того, чем мог похвастаться этот кабинет.
        – Ну же, Карл!
        – Ладно, ладно. – Вице-комиссар снова вздохнул. – Мы поняли, откуда взялась моча, обнаруженная на жертве, а также выдвинули предположение, что преступник на протяжении некоторого времени преследовал ее.
        – Ну, Янус, что я говорил? – заговорщицки произнес Бьёрн. Они обменялись кивками и заулыбались. Что они замышляют?
        Быть может, они уже раскрыли данное дело?

* * *

        – Карл, через десять минут мы должны быть у Моны, – заявил Ассад, стоило только вице-комиссару устроиться в собственном кабинете. – Тебе удалось что-то выяснить наверху?
        – Да. То, что нам неофициально дали добро на вмешательство в дело Циммерманн, так как мы единственные, кому поручено поставить на место команду из «Стейшн Три». Журналисты сами попросились принять участие именно в этом деле, а Пасгорда они хотели бы видеть перед камерой в последнюю очередь. После такого все возненавидят полицию.
        У Ассада упала нижняя челюсть.
        – А кроме того, они считают, что с годами ты приобрел статус вундеркинда из среды некоренного этноса, и люди заметили свойственную нашему мышлению диверсивность очень вовремя.
        Ассад нахмурил брови. Слово действительно было сложное.
        – Наверное, ты имел в виду дивергентность, Карл?
        На этот раз нижняя челюсть Мёрка уступила силе гравитации. Хм, дивергентность? Неужели это так называется?
        – Ну ладно, Карл, попробуем сделать так, как они говорят. С моей способностью очаровывать мы наверняка справимся. – Ассад рассмеялся, но вдруг смолк и пристально посмотрел на Мёрка. – Скажи мне честно, ты в порядке?
        – Черт возьми, Ассад, конечно, нет! Мне вовсе не улыбается две недели подряд всюду таскать за собой этих идиотов, будь они неладны!
        – Я вообще-то не про то. Я думаю, что нам надо поспешить на встречу с Моной.
        – Что, прости, нам надо?
        – По-моему, ты не услышал, что я сказал. Мона нас ждет. И сестра Розы, Ирса, ждет нас с нею вместе. Две других сестры на работе.

        Глава 22

        Вторник, 24 мая 2016 года
        Новостной анонс в киоске на площади Вестебро бросался в глаза.
        Ежедневные газеты и один из журналов недостаточно подробно освещали эпизоды ДТП со сбитыми девушками, а вот новостная газета «ДК», чувствуется, подняла на уши все свои контакты, чтобы составить детальное резюме о громких событиях вчерашнего дня. Тут ни у кого не возникало сомнений в эффективности продаж – красно-желтое оформление статьи, сплошной драматизм.
        Журналисты добыли схожие фотографии Мишель Хансен и Сенты Бергер, но в новом контексте снимки вводили читателя в заблуждение. Здесь были представлены две молодые, здоровые, энергичные женщины, и похожие несчастные случаи описывались в газете таким образом, словно случившееся должно было вызвать безграничную печаль и смятение общества.
        «Временно безработная» – такая приписка сопровождала оба имени. Аннели фыркнула, ибо нельзя было представить себе более грубого заблуждения. Реальность-то заключалась в том, что они были всего лишь парой паразитирующих гусениц, о которых нечего было и беспокоиться. И Аннели стало больно от того, что с учетом всех обстоятельств она своими руками помогла им незаслуженно прославиться, а они как раз всю жизнь только и делали, что трубили направо и налево о своем великом призвании.
        Почему бы просто не взять и не сказать, кем являлись эти девицы на самом деле? Что они были пиявками, паразитками, дармоедками, каких мир не видывал? Тунеядками, которых следовало прихлопнуть и позабыть навсегда! Почему бы журналистам не проверить информацию о людях, о которых они пишут статьи, не разобраться, что в действительности представляют собой эти люди, прежде чем вешать читателям лапшу на уши о том, какими замечательными и всеми любимыми были эти девушки?
        Да какие они, к черту, всеми любимые? По крайней мере, не ею. И уж точно не всеми.
        И вот, после утреннего сеанса облучения, Аннели сидела за письменным столом и размышляла, размышляла…
        А что, если Ясмин или Мишель увидели новостной анонс или даже прочитали проклятые статьи и захотели пообщаться с полицией на эту тему? Она пыталась представить себе ситуацию, когда перед ней вдруг возникнет пара следователей, которые пожелают задать ей несколько вопросов. А в то же время, разве вчерашнее противостояние с Ясмин не продемонстрировало раз и навсегда, что она запросто способна выдержать подобное давление? Так Аннели и решила: если полиция жестко припрет ее к стенке, надо будет уверенно отвечать, что она ничего об этом не знает и шокирована так же сильно, как и все остальные, если ей сообщат, что наезды были выполнены намеренно. А еще надо будет не забыть добавить, что данные события чрезвычайно встревожили ее, так как она была знакома с обеими жертвами. Что она не встречалась с Сентой Бергер уже несколько лет, но та была замечательной девушкой и совсем не заслужила столь ужасную судьбу.
        Аннели рассмеялась от этой мысли, но тут же осеклась, опасаясь, как бы ее не услышал кто-нибудь из проходивших по коридору сотрудников. Вполне могло случиться, что у нее поинтересуются о причинах такого веселого настроения. Ведь у них в отделе заливистый смех был редким гостем.

* * *

        Аннели продолжала сидеть в кабинете, обдумывая следующий шаг и пытаясь отогнать от себя неприятную мысль о том, что кто-то вдруг выведет ее на чистую воду и раскроет правду о ее поступках.
        В конце концов она решила уничтожить следующую жертву тем же вечером – причем уже знала, кто это будет. Девушка не была красавицей, в отличие от двух первых жертв, – по словам журналистов, блистательных красоток. Нет-нет, ее очередная жертва на протяжении нескольких лет упорно и неизбежно превращалась из обычной, но чрезвычайно требовательной девушки с огромным самомнением в довольно симпатичную пухленькую сучку из пролетарской среды с плохими манерами и дурным вкусом, который забраковали бы даже русские в советскую эпоху.
        Она называла себя Робертой, скрывая за этим именем менее лестное Берта, и, как и многие, пробуждала в Аннели антипатию тем, что незаслуженно выкачала из системы кучу денег в тот период, когда Аннели ее консультировала. Чего только стоит бесконечное количество пар туфель, которые она сменила на протяжении нескольких лет, так как обувь очень быстро снашивалась по причине излишней полноты девушки! А ее выдающаяся способность игнорировать предупреждения, а потом ссылаться на собственную забывчивость! Ни единый план активизации поисков работы не привел к иному результату, кроме бурных сожалений о невозможности его выполнить. Временное лишение права на пособие и мизерные выплаты ничуть не смущали ее, ибо в таких случаях она начинала занимать деньги направо и налево, если рядом оказывался хоть кто-то, готовый ей одолжить. Продолжая в том же духе, она легко достигла задолженности более чем в полтора миллиона крон, как раз к тому моменту, когда Аннели решила перебраться в другой офис. Это произошло уже четыре года назад, и долг Берты с тех пор наверняка вырос в несколько раз. Ничего иного нельзя было и
предположить.
        Поиск в базе Krak.dk сразу выдал результат. Она все еще жила в том же самом переулке, прилегающем к Амагерброгэде, в доме с крошечными квартирками в окружении множества забегаловок. Аннели была уверена, что найдет девицу в одном из этих баров – она наверняка растеклась по барному стулу, безвольно опустив руки, отгородившись стеной сигаретного дыма от пивного бокала и от сидящего рядом мужчины, которому явно придется оплатить ее заказ.
        Один-единственный раз несколько лет назад по предварительной договоренности Аннели пришла к этой самой Берте Линд, чтобы ткнуться носом в запертую дверь. После обхода близлежащих кабаков она наконец-то нашла тварь в кафе «Северный полюс» и устроила там небольшой скандал на тему неблагонадежности девушки. С тех самых пор Аннели не предпринимала больше никаких попыток ей помочь.
        Нет, Берта Линд не являлась образцом добродетели и ни в чем не могла послужить примером для окружающих. Скорее всего, информация о ее гибели не займет привилегированное место на первой полосе газет, не то что в случае с другими, гораздо более харизматичными жертвами. Проблема заключалась в том, что после подробного освещения в прессе произошедших инцидентов чертик, как говорится, уже выпрыгнул из табакерки, а потому Аннели пришлось пересмотреть весь план. Пускай Берта еще немного подождет.

* * *

        После работы Аннели приняла взвешенное решение и отправилась в Сюдхавнен, где жила Ясмин.
        В течение получаса она стояла перед красным зданием и внимательно изучала окружающую обстановку. Убийство Ясмин явно не стоило совершать здесь. Отчасти потому, что даже эта отдаленная от центра района часть улицы Борместер Кристиансен была чересчур оживленной, а отчасти потому, что на другой стороне улицы постоянно скапливались толпы людей у магазина «Факта» и на площади. Так что Аннели предстояло руководствоваться своим первоначальным планом, состоявшим в том, чтобы внимательно следить за девушкой и по ходу дела импровизировать. Рано или поздно должна обнаружиться какая-то деталь, которая продемонстрирует ахиллесову пяту Ясмин и подскажет идею, где лучше всего осуществить наезд.
        Аннели подняла взгляд на окна квартиры на четвертом этаже, где всю жизнь проживала Ясмин. Согласно национальному реестру, помимо девушки там еще жила Карен-Луиза Йоргенсен, мать Ясмин. Этой женщине явно пришлось многое пережить, учитывая, сколько беременностей Ясмин протекало в этих стенах. Но разве Карен-Луиза Йоргенсен не сама породила и воспитала этого маленького дьявола? Так что Аннели вовсе не испытывала жалости к этой женщине.
        Но что, если Ясмин больше здесь не жила? Если она, подобно многим, была по-прежнему зарегистрирована у родителей, а сама жила у какого-нибудь парня, который не хотел регистрировать ее, чтобы не потерять часть жилищной субсидии? А вдруг Аннели несказанно повезет и окажется, что Ясмин переехала в другое место и проживает теперь где-нибудь вдали от оживленного района? Она набрала на смартфоне стационарный номер нужной квартиры, и почти сразу на другом конце провода сняли трубку.
        – Я хотела бы поговорить с Ясмин, – сказала Аннели, чуть исказив голос.
        – Вот как. А вы кто? – Женщина произносила слова чересчур театрально; особенно странно было слышать такую манеру речи от жительницы рабочего квартала.
        – А я ее подруга Генриетта.
        – Генриетта? Никогда не слышала от Ясмин ни о какой Генриетте… Но в любом случае вы звоните напрасно, Генриетта. Ясмин тут больше не живет.
        Аннели кивнула. Значит, интуиция ее не подвела.
        – Правда? Ой, как жаль!.. А где же она живет?
        – Вы уже вторая девушка, которая сегодня ее спрашивает. Но у вас, по крайней мере, грамотная речь… А с какой целью вы интересуетесь? Что вы хотели?
        Вопрос был чересчур прямолинеен. Какое ей было дело? Ясмин ведь уже взрослый человек.
        Аннели увидела, как мать Ясмин подошла к окну, приложив телефон к уху. Как ни странно, на ней был махровый халат, это в такое-то время суток! Ничего не скажешь, достойный пример для подражания…
        – Перед Рождеством я занимала у Ясмин деньги на подарки, и теперь у меня наконец-то появилась возможность вернуть долг.
        – Странно. У Ясмин никогда не водится лишних денег… А сколько?
        – Простите?
        – Сколько вы ей должны?
        – Две тысячи двести, – наобум выдала Аннели.
        Последовала небольшая пауза.
        – Вы говорите, две двести? Послушайте, Генриетта, Ясмин должна мне кучу денег, так что вы можете просто отдать ваш долг мне.
        Аннели была потрясена. Поистине предприимчивая тварь!
        – Хорошо, конечно. Но сначала я позвоню Ясмин и предупрежу ее.
        Женщина расстроилась.
        – Ну хорошо, до свидания.
        «Нет-нет-нет! Только не клади трубку, иначе весь разговор псу под хвост!» – пронеслось в голове у Аннели.
        – Я живу в Ванлёсе! – вырвалось у нее. – Она, случайно, не где-нибудь там поблизости обитает? А то я заскочила бы к ней…
        – Честно говоря, я знать не знаю, поблизости это или нет. Она переехала в Стенлёсе, я понятия не имею, где это. То же самое я уже сказала ее другой подруге. Судя по тому, что письма на ее имя по-прежнему приходят сюда, она наверняка объявится здесь, чтобы их забрать. Тогда я и передам ей, что вы отдали деньги мне.
        – В Стенлёсе?.. Ах точно, правильно! Я что-то такое слышала от нее. На Лиллетофтвай, верно?
        Аннели понятия не имела, есть ли улица с таким названием в Стенлёсе, но, как говорится, кто не рискует, тот не выигрывает.
        – Нет-нет, это не та улица. Естественно, мне она вообще ничего не сказала, да и зачем – я ведь всего-навсего ее мать… Но я слышала, как она разговаривала с кем-то по телефону. Что-то там связано с сандалиями, если я правильно расслышала… Ну ладно, не забудьте отдать деньги мне. А не ей.

* * *

        Введя в строке поиска «Сандал» и «Стенлёсе», Аннели нашла товарищество собственников жилья «Сандальспаркен». Оказавшись на месте, она убедилась собственными глазами, что резиденция занимает довольно приличную территорию. В двух зданиях с чуть смещенными относительно центральной части флангами насчитывалось около ста квартир. И как же, скажите на милость, ей выяснить, в какой из них обитает Ясмин, если она официально не зарегистрирована там? Ждать, когда бездельница выпорхнет на балкон? Бродить вокруг зданий до рассвета в ожидании этого – не очень удачная идея. Или позвонить этой дряни и предложить воспользоваться какой-нибудь услугой типа бесплатной подписки на пакет телеканалов? Существовал риск, что она не клюнет на эту уловку, при этом заподозрит неладное.
        Аннели устало осмотрела первое здание. Таблички с фамилиями жильцов висели у каждой двери, как того требовал устав товарищества, но их было огромное количество. Она решила проверить фамилии по адресной базе в Интернете, но вдруг осознала, что вряд ли Ясмин успела зарегистрироваться по новому адресу. Конечно, можно было еще обойти все подъезды и просмотреть фамилии на почтовых ящиках, но вероятность того, что Ясмин наклеила свою фамилию поверх или рядом с фамилией владельца квартиры, была ничтожно мала.
        Аннели вздохнула. Видимо, все-таки придется воспользоваться последним вариантом – все-таки это лучше, чем ничего…
        Она начала с подъезда А первого корпуса, внимательно рассматривая таблички с фамилиями, прикрепленные к серебряным почтовым ящикам, скученно висевшим в задней части подъезда. Уже после первого подъезда Аннели собиралась бросить эту затею, так как в товариществе явно не приветствовались самовольные изменения табличек, как вдруг в подъезде Б ее взгляд упал на фамилию, от вида которой сердце забилось сильнее.
        Двух зайцев одним выстрелом, подумала она.
        Ибо на одном из ящиков, в ячейке, предназначенной для фамилии, унифицированным шрифтом было черным по белому написано: «Ригмор Циммерманн».
        Конечно, с фамилией Ясмин это не имело ничего общего. Но это была фамилия девицы, находившейся примерно на том же уровне в списке жертв Аннели, что и Ясмин.

        Глава 23

        Вторник, 24 мая 2016 года
        Уже на подходе к ее кабинету ощущался незабываемый аромат. Воскрешенные обонянием воспоминания о давно минувших днях и месяцах, наполненных чувственностью, привели мозг в состояние боевой готовности.
        И почему он не надел сегодня рубашку поприличнее? Почему не воспользовался одним из дезодорантов Мортена с ароматом ванили? Почему не…
        – Привет, Карл. Привет, Ассад, – послышался голос, который некогда был способен сразить его наповал.
        Она сидела в кабинете без стола, но с четырьмя креслами, и улыбалась им ярко-красными губами так, словно они виделись буквально накануне.
        Мёрк кивком поприветствовал ее и Ирсу, не в состоянии выдавить из себя ни слова, и сел, ощущая в горле огромный ком, мешавший говорить членораздельно.
        Мона вроде была все та же, но кое-что изменилось. Тело было такое же стройное и по-прежнему вызывало у Карла вожделение, однако выражение лица стало другим. Красные губы – тоньше, узкие морщины над верхней губой пролегли глубже; кожа чуть посветлела, но тем соблазнительнее было к ней прикоснуться.
        Это была его Мона, только немного постаревшая. Его Мона, которая вот уже несколько лет жила без него… Что произошло с ней за этот период?
        Мёрк на секунду задержался взглядом на недолгой, но проникновенной улыбке, адресованной им с Ассадом, и сделал глубокий вдох ртом. Все его тело словно сотряс один мощный удар, и Карл почти ощутил физическую боль.
        Заметила ли она его реакцию? Он, по крайней мере, предпочел бы, чтобы не заметила.
        Мона повернулась к Розиной сестре, сидевшей рядом с ней в кресле.
        – Мы с Ирсой изучили список, составленный Гордоном Тейлором, а также то, как и когда менялись записи Розы Кнудсен в блокнотах с так называемыми мантрами. Ирсе есть что сказать в этом отношении, насколько я успела заметить. Начнете, Ирса? А я по ходу дела буду дополнять ваш рассказ своими комментариями.
        Рыжеволосая подражательница героиням фильмов Тима Бертона кивнула, казалось, глубоко затронутая ситуацией. «Заранее простите мне мои слезы», – говорил ее взгляд. Она глубоко вздохнула и приступила к повествованию.
        – Многое из того, что я вам скажу, вы, вероятно, уже и так знаете, но я не в курсе, что именно, поэтому расскажу все. Очень странно, но я только сейчас вникла в записи Розы. И теперь вижу, что замечания Гордона совершенно справедливы.
        Она выложила список перед ними. Карл знал перечисленные в нем фразы чуть ли не наизусть.
        – Отец начал гнобить Розу, когда мне было семь лет, Вики – восемь, Лизе-Мари – пять, а Розе – девять. Не знаю точно, почему. Но как будто в восемьдесят девятом году произошло некое событие, после которого он совсем не давал ей проходу. С девяностого по девяносто третий год его нападки становились все серьезнее и серьезнее. Когда в девяносто третьем Роза начала писать, что боится, это более-менее совпало по времени с тем, когда она начала надолго запираться у себя в комнате. Она даже стала закрывать дверь на замок и открывала только мне или Вики. Мы приносили ей еду, ведь сестре надо было чем-то питаться. Мы должны были постучаться к ней несколько раз и убедить ее в том, что с нами нет отца, только после этого Роза отпирала дверь. Она выходила из комнаты, только когда ей надо было идти в школу или хотелось в туалет, причем туалет она посещала, только когда все спали.
        – Вы могли бы привести несколько примеров психологического террора, которому ваш отец подвергал Розу? – попросила Мона.
        – Это происходило по-разному. В его глазах, Роза совсем ничего не могла сделать нормально, и, как только подворачивался малейший повод, он разносил ее в пух и прах. Он высказывал ей, что она уродина, что никто на свете не захочет иметь с ней дело, что лучше б ей вовсе не рождаться на свет. И всё в таком роде. Мы затыкали уши, ибо это было невыносимо, и потому многое, к сожалению, уже позабылось. Мы с Вики и Лизой-Мари недавно обсуждали подобные моменты, и то немногое, что нам удалось вспомнить, поистине… – Ирса сделала несколько поспешных глотательных движений, чтобы подавить слезы, но ее глаза выдавали печаль и сожаление о том, насколько безучастно отнеслись они к трагедии Розы.
        – Продолжайте, – подтолкнула ее Мона.
        – Сейчас. В девяносто пятом году, очевидно, Роза предприняла контратаку. Разве не чувствуется это, когда читаешь фразу «Не хочу тебя слышать»?
        Вопрошая, Ирса обвела взглядом присутствующих.
        – Вы имеете в виду, что все эти фразы представляют собой своего рода внутренний диалог с отцом, причем он продолжается даже после смерти отца? – уточнил Карл.
        Она кивнула.
        – Совершенно точно. И в девяносто пятом Роза меняется – из запуганной и забитой она превращается в Розу, которая способна действовать решительно, и это явно связано с влиянием новой девочки, пришедшей к ним незадолго до этого. Насколько я помню, ее звали Каролина. Это была продвинутая девочка, она слушала рэп и хип-хоп, таких исполнителей, как Тупак, Шэгги и «Эйтболл», в то время как мы все тащились от бойз-бэндов – «Тейк Зэт», «Бойзоун» и так далее. Она переехала из Вестебро и отличалась абсолютной непримиримостью, которой заразила и Розу. Наша сестра вдруг стала носить одежду, которая больше всего раздражала отца, и стала затыкать уши руками, как только он приближался.
        Карл хорошо представлял себе эту картину.
        – Но все-таки он не бил ее?
        – Нет, отец был гораздо более изощренным. Ему удалось запретить нашей матери прибирать комнату Розы. Или он старался наказать ее лишением карманных денег. И всячески покровительствовал нам с сестрами, игнорируя Розу.
        – А вам это казалось абсолютно нормальным? – поинтересовался Мёрк.
        Ирса уклончиво пожала плечами.
        – Тогда мы считали, что Розе было все равно. Что она по-своему справляется с ситуацией.
        – А как реагировала мать? – спросил Ассад.
        Ирса поджала губы и лишь через полминуты смогла продолжить свой рассказ. Взгляд ее беспокойно бегал повсюду – таким образом она старалась избежать прямого визуального контакта с собеседниками. Так продолжалось и после того, как она заговорила.
        – Мать всегда была заодно с отцом. Ну, не то чтобы она поддерживала его всерьез, но по крайней мере никогда не осмеливалась перечить ему в открытую или защищать Розу. А когда один-единственный раз она все-таки осмелилась вступиться за дочь, отец обратил свои тиранские замашки и против нее. Такова была цена бунта Розы. Это можно проследить по девяносто шестому году, когда мама в конце концов сдалась и также начала оскорблять Розу. С высоты прожитых лет можно сказать, что ее как будто затянуло вихрем отцовских выпадов.
        – Значит, поэтому Роза взывала о помощи к матери в блокноте за девяносто шестой год… Но получила ли она эту помощь?
        – Мать уехала, и Роза оказалась практически беззащитной. За это она возненавидела мать.
        – После отъезда матери Роза переключилась в блокноте на надпись «Тварь».
        Ирса подтвердила эти слова и потупилась.
        Здесь вмешалась Мона.
        – После этого Розе стало хуже. И хотя с учебой в гимназии она справлялась неплохо, травля со стороны отца все усугублялась. В конце концов она осмеливалась делать лишь то, что требовал от нее отец. И когда после окончания школы тот заявил, что отныне она должна полностью оплачивать свое проживание в его доме, Роза согласилась на работу в администрации сталепрокатного завода, где работал отец. Спустя полгода он погиб в результате несчастного случая на производстве. Роза стояла в этот момент рядом и оказалась свидетельницей того, как отца расплющило стальной плитой. «Помоги мне» – вот что принялась писать она после этого.
        – А как вы думаете, почему?
        Ирса взглянула на Карла, мрачная, как сама смерть. Возможно, теперь она в полном масштабе осознала степень их с сестрами пассивности. По крайней мере, ответить она так и не смогла.
        И снова ей на выручку пришла Мона:
        – Ирса объяснила мне, что они с сестрой не знали наверняка, что происходило, так как в тот момент Роза съехала. Но нет никаких сомнений в том, что она находилась в состоянии постоянного шока и постепенно скатывалась в глубокую депрессию. К сожалению, сестра вовремя не обратилась за лечением, а потому со временем все больше и больше впадала в уныние. Пессимизм и угрызения совести за все подряд заставляли ее совершать странные поступки. Она начинает посещать бары и соблазнять там мужиков. Спит с кем попало. Заводит целую череду знакомств на одну ночь. И, вступая в интимные связи, играет разные роли. На самом деле она просто больше не желает оставаться собой.
        – Что насчет мыслей о самоубийстве? – спросил Карл. – Наверное, сразу они не возникали, да, Ирса?
        Та покачала головой.
        – Нет. Она просто хотела уничтожить себя как личность и стала одеваться как мы, ее сестры. Представляла себя кем-то из нас, возможно, потому, что отец не издевался над нами и со временем у всех нас появилась нормальная семейная жизнь, во многом благодаря ей, потому что она всегда переживала за нас и изо всех сил старалась помочь, – чуть слышно продолжала Ирса. – Хуже всего было при смене тысячелетий. В тот новогодний вечер мы собрались все вчетвером, что бывало довольно редко. Все мы пришли со своими парнями, и только Роза была одна, и она явно чувствовала себя не лучшим образом. Сразу после того, как мы спели новогоднюю песню, Роза заявила, что с нее хватит и что это будет последний ее год. А потом, через несколько недель после Нового года, на дне рождения Лизы-Мари мы увидели, как она сидела и крутила в руках ножницы, как будто собиралась порезать себе запястье. – Ирса вздохнула. – Тогда это была просто забава, но в прошлом году, когда ее положили в Нордванг, она действительно почти перерезала себе вены на обеих руках. – Она вытерла глаза рукой и еле сдержалась, чтобы не разрыдаться. – По
крайней мере, тогда нам удалось убедить ее сходить к психологу. Вообще-то, это была заслуга Лизы-Мари, нашей младшей сестры, к которой Роза всегда была привязана больше всего.
        – Прекрасно! А тот самый психолог, случайно, не может помочь нам разобраться в происходящем? – спросил Мёрк. – Ирса, вы помните его фамилию?
        – Девушки пытались с ним поговорить, Карл, но он сослался на врачебную тайну. Ирса назвала мне его имя. Это Бенито Дион. Вообще-то я его знала. Талантливый психолог, он преподавал нам когнитивную…
        – Ты сказала «знала». То есть его уже нет в живых?
        Мона покачала головой.
        – Сейчас ему было бы более ста лет.
        Проклятье!
        Карл тяжко вздохнул и опустил взгляд на список Розиных «мантр».
        – Я вижу, что в течение пары следующих лет она потихоньку вернулась к более стабильному состоянию – от «черного ада» через «тьму» к «серому». А затем, вероятно, сама себя убеждала «не думать» и даже не существовать. Она пишет: «не существую». Но что происходит в две тысячи четвертом году, когда внезапно появляется новый оттенок – «белый свет»? Вы в курсе, Ирса?
        – Нет, но мне кажется, Гордон все правильно истолковал. Она поступила в академию полиции, прекрасно ощущала себя там и была очень довольна. До тех пор, пока не провалила внутренний экзамен на водительские права.
        «И уже тогда она была ненормальной», – подумал Карл. Разве ему не рассказывали, как ее развратное поведение в полицейской академии постепенно стало притчей во языцех? Что ее было проще простого затащить в койку?
        – И все же она не спустилась обратно в «Ад», когда ее выперли из академии, верно? Ей вполне удалось сохранить баланс, правда ведь? – вслух заметил он.
        – Ну конечно, она же устроилась на неплохую работу в офис «Стейшн Сити», разве ты не помнишь? – прервал Ассад ход его мысли. Карл уже успел позабыть о присутствии своего помощника.
        – В какой-то момент она становится глуха к голосу отца, насколько я вижу. – Мёрк указал на 2007 год. – Думаю, оставшиеся фразы нам будет истолковать проще, но, видимо, Гордон уже все сделал за нас?
        Мона кивнула.
        – Устройство на работу в отдел «Q» в две тысячи восьмом году воодушевило ее, отныне она чуть ли не издевается над отцом. «Теперь не до смеха, а?» А в две тысячи девятом году эти настроения становятся еще более ярко выраженными: «Проваливай, говнюк!»
        – Не знаю, помнишь ли ты, но в следующем году она однажды пришла на работу, ни с того ни с сего нарядившись Ирсой, и это шоу продолжалось на протяжении нескольких дней подряд. Стоит признать, что она разыграла нас по полной программе, так искусно удалось ей изобразить другого человека. Но имело ли это перевоплощение целью просто-напросто подразнить нас или же стоит интерпретировать его как рецидив, как ты считаешь, Мона?
        Впервые за несколько лет он назвал ее по имени. Как странно звучало оно из его уст… Даже несколько пугающе. Чересчур интимно. Слишком… Что, черт возьми, творится у него в голове?!
        – А разве ты не помнишь, Карл, что незадолго до этого вы с ней поругались? – вклинился в поток его мыслей Ассад. – Она отреагировала так, словно ты над ней издевался.
        – Но на самом-то деле я ведь не издевался над ней, правда?
        Мона замотала головой.
        – Теперь мы уже не узнаем. Но при взгляде со стороны становится очевидно, что, как бы то ни было, работа с вами оказала на нее невероятно благотворный эффект, – подытожила она. – А затем, как поведал Гордон, вы расследовали злополучное дело: некий Кристиан Хаберсот на Борнхольме выстрелил себе в голову из пистолета, и внешне он до такой степени был похож на отца Розы, что у нее случилось нервное потрясение. Вполне возможно, что в долгосрочной перспективе ситуация не выглядела такой уж безнадежной, но тут произошло непоправимое: каждый из вас подвергся гипнозу, в ходе которого все то, что давно было вытеснено из сознания, вновь всплыло на поверхность и довело Розу до лечения в психиатрической клинике. Тогда она попала туда впервые за время работы в Управлении. Все верно?
        Карл выпятил губы. Не очень-то приятная выходила история…
        – Ну, я-то думал, что это была очередная истерика или один из ее многочисленных капризов, который достаточно быстро сойдет на нет. За все эти годы наши с ней отношения складывались по-разному, так откуда ж я мог знать, что все окажется настолько серьезно?
        – Она пишет «Я тону», а значит, данный эпизод оказал на нее гораздо более серьезное влияние, чем вы могли предположить, Карл. Тут вас не в чем упрекнуть.
        – Ну, ведь она никогда ни о чем таком не рассказывала.
        Мёрк подался вперед и принялся копаться в собственной памяти. А правда ли то, что он себе внушил? Действительно ли она ни о чем не рассказывала?
        – Задним числом размышляя о минувшем, теперь я понимаю, что Ассад не зря постоянно был начеку. – Он обратился к напарнику: – Что скажешь, Ассад?
        Курчавый мешкал, поглаживая себя правой рукой по левому волосатому предплечью. Он явно пытался подобрать слова, чтобы ответ прозвучал как можно мягче.
        – Я ведь пытался остановить тебя, когда ты просил ее дописать отчет по делу Хаберсота, помнишь? И все-таки тогда я еще не знал ничего этого, иначе проявил бы чуть большую настойчивость.
        Карл кивнул. А теперь на всех стенах в квартире Розы черным по белому было написано самое последнее ее сообщение: «Тебе тут не место». Отец вернулся в ее жизнь.
        Последствия его тирании были поистине безграничными.
        – И что же теперь, Мона? – спросил он с оттенком отчаяния в голосе.
        Она слегка наклонила голову, в ее взгляде выражалось нечто похожее на нежность.
        – Я подготовлю отчет для психиатров, работающих с Розой, обо всем, что нам известно, а ты займешься тем, что умеешь лучше всего, Карл. Найди девушку, которая научила Розу бунтовать. Выясни, какой характер носили психологические нападки отца. Возможно, об этом как раз что-то знает ее бывшая подруга, с появлением которой произошли кардинальные изменения в настроении Розы. И наконец, приложите с Ассадом все усилия, чтобы понять, что же на самом деле случилось на сталепрокатном заводе в тот роковой день.

        Глава 24

        Среда, 25 мая 2016 года
        – Ты утверждаешь, что пришла не для того, чтобы работать; а зачем же тогда? – спросила начальница, не скрывая раздражения.
        Аннели посмотрела на нее бессмысленным взглядом. А что сама начальница? Когда в последний раз она выполняла свои обязанности так, чтобы сотрудники с благодарностью кивали ей? По крайней мере, никто не одобрял то, каким образом она исполняла свои текущие обязанности. Вообще-то, гораздо лучше было, когда эта дамочка уезжала на какие-нибудь очередные управленческие курсы в какое-нибудь экзотическое место вместе с другими прихлебателями из муниципалитета. Тогда хоть можно было спокойно сосредоточиться на делах. Начальницы, подобные этой, пару раз уже попадались Аннели, но эта била все рекорды. Лишенная какого бы то ни было обаяния, совершенно безучастная, она игнорировала все циркуляры и постановления, нарушая все, что только можно. В общем, отдел вполне обошелся бы и без такой начальницы, и все же отделаться от нее было никак невозможно.
        – Я немного работаю из дома, так что более или менее в курсе происходящего, но сейчас мне понадобилась кое-какая информация, которая хранится в офисе, – объяснила Аннели, мысленно погрузившись в многочисленные папки с досье потенциальных жертв.
        – Работаешь из дома, да? Ну да, потому что, вообще говоря, в последнее время ты частенько отсутствуешь на рабочем месте, Анне-Лине. Назовем это абсентеизмом.
        Начальница прищурилась, так что ресницы полностью скрыли за собой зрачки. Вот в такие моменты следовало проявлять максимум осторожности. Всего пять недель назад эта женщина побывала на дорогущих курсах повышения эффективности работы с персоналом, прошедших в шведском Бромёлле. Там ей подробно объяснили, какое огромное значение для ее популярности в глазах начальника центра имеет последовательная политика по отношению к сотрудникам, а также – какие сигналы лучше всего применять с целью запугивания подчиненных. Четверо коллег совсем недавно были лишены ее милости и направлены на выполнение самых неблагодарных заданий. В следующую секунду Аннели могла постичь та же участь.
        – Итак, Анне-Лине, видимо, мы пришли к тому, что мне придется попросить тебя принести медицинскую справку, раз ты не в состоянии приходить на работу ежедневно в течение недели, как положено. – Начальница слегка улыбнулась, этому ее тоже обучили. – Естественно, ты всегда можешь рассчитывать на персональную беседу, если тебе надо о чем-то рассказать. Но ты ведь и так это знаешь, правда?
        Начальница прекрасно понимала, что проявлять подобную «благосклонность» совершенно не рискованно.
        – Благодарю. Я работала из дома просто потому, что приходила в себя после гриппа. Не думаю, что я отстану от плана.
        В этот момент почти незаметная улыбка начальницы совсем испарилась.
        – Нет-нет, Анне-Лине, все-таки люди, у которых назначена с тобой встреча, рассчитывают, что ты окажешься на месте, когда они придут, не так ли?
        Аннели кивнула.
        – Именно поэтому я переговорила с несколькими клиентами по телефону, – соврала она.
        – Вот как? Предоставь мне, пожалуйста, письменные отчеты по каждой беседе, договорились? – в приказном тоне попросила ее начальница и встала, поправив бейджик на груди Аннели. Она не оставит сотрудницу в покое, пока не получит от нее исчерпывающие разъяснения происходящего.
        Аннели посмотрела в окно – яркие лучи солнца изо всех сил пробивались сквозь грязные окна в это бессмысленное сизифово царство. Суета и мелкие дрязги, разворачивающиеся в соседних кабинетах, больше не интересовали ее. Коллеги представлялись ей теперь тенями, которые заслоняют собой благотворный свет. Так размышляла она, лежа на кушетке свои положенные пятнадцать минут, что длился сеанс облучения. Конечно, у нее имелись и благонадежные клиенты, которые действительно нуждались в помощи и с готовностью шли на сотрудничество, лишь бы улучшить свою ситуацию, несмотря на то, что зачастую у них не имелось абсолютно никаких перспектив. В настоящий момент таких было не очень много, и с каждым днем все больше и больше досье из стопки, лежавшей у нее на столе, переходили для нее в разряд совершенно бесполезных, ибо после того, как ей был поставлен диагноз «рак» и она приступила к осуществлению своего нового проекта, Аннели больше не желала латать дыры на ветхой одежде.
        В последнее время ей приходилось напрягаться и заставлять себя приходить на рабочее место. А планирование и подготовка очередного убийства отнимали немало времени. Только на то, чтобы найти накануне подходящий автомобиль, у нее ушло пять часов, но и этот вопрос теперь был решен. Поцарапанная черная «Хонда Сивик», обнаруженная в Тострупе, отлично подходила для поставленной цели.
        Это был неприметный, невысокий, темный автомобиль с тонированными стеклами – практически идеальное орудие убийства. Утром она просидела незамеченной в этой самой «Хонде» около часа у тротуара на Прэстегордсвай, прямо напротив Сандальспаркен. Аннели хотела присмотреться к жизни квартала. Пребывая в блаженном спокойствии, она решила, что факт наличия свидетелей столкновения не столь существенен. Ну и что, даже если они опознают машину и запомнят номер? Ведь она использует ее всего лишь один раз. Аннели уже рассчитала, каким образом побыстрее скрыться с места преступления, и даже придумала, где бросит машину, – в Эльстюкке, в пяти километрах от места предполагаемого столкновения.
        В общем, кажется, Аннели подготовилась к очередной вылазке профессионально и от размышлений о предстоящем «подвиге» даже захмелела. Конечно, она нанесет удар при первой же возможности и отправит на тот свет девчонку Циммерманн либо Ясмин, тут нет никаких сомнений. Правда, могла возникнуть кое-какая дилемма: к примеру, как ей поступить, если в поле зрения появятся сразу обе девушки, да еще и держась за руки? А от этих жеманниц запросто можно было ожидать такого. Тогда столкновение нанесет гораздо больший ущерб передней части машины; к тому же существует риск, что одно или оба тела перелетят через капот и разобьют ветровое стекло. Такие случаи известны.
        Аннели улыбнулась – даже такую ситуацию она предусмотрела. Она просто прикроет голову и шею платком, наденет солнечные очки, чтобы защитить глаза, и пусть осколки летят в нее сколько угодно!
        Ну да, она все просчитала. Аннели читала о столкновениях на большой скорости, когда сбитый человек пробивал лобовое стекло, влетал в кабину и наносил серьезные травмы водителю. Но тут-то ситуация была совсем иной. Бывает, олень, оказавшийся перед несущимся на него автомобилем, в панике высоко подпрыгивает на месте, но подобной атлетической ретивости от Денисы или Ясмин было сложно ожидать. В особенности если она осуществит наезд со спины.
        Аннели живо представила себе эту картину…

* * *

        Тем же вечером после работы она встала у тротуара напротив жилого дома, чтобы иметь возможность следить за нужной квартирой. Неважно, домой или из дома направятся мерзавки, она в любом случае их настигнет.
        Улыбнувшись от сознания этой чудовищной неизбежности, Аннели подумала, что в данный момент для нее не существовало ничего важнее в мире, чем затаиться в этом Богом покинутом месте в угнанном автомобиле и под еле слышные звуки автомагнитолы пристально наблюдать за тем, что происходит на втором этаже. Ибо там живут две девчонки, которых она сейчас больше всего на свете желала прикончить.
        Несколько раз за окнами квартиры была замечена некоторая активность, и Аннели решила, что если кто-то из девушек покажется на балконе, она тут же заведет двигатель и оставит его работать вхолостую. Это был эстетичный мощный рокот, звук, предвещающий действие. Лишь летящий над густыми джунглями боевой вертолет мог сравниться с ним по напряженности, которую он создавал в воздухе. Этот грохочущий звук смерти являлся постоянным фоном на протяжении всей вьетнамской войны. Поэтичный, ритмичный, он создавал ощущение безопасности, пожалуй, можно было так утверждать, если, конечно, ты находился на правильной стороне фронта… Аннели на мгновение прикрыла глаза, чтобы вспомнить план развития сценария, а потому вовремя не заметила фургон UPS, в то время как тот уже припарковался прямо перед ней и блокировал выезд. И, что не менее важно, загородил ей окна квартиры девушек и тротуар перед подъездом.
        Когда курьер проходил под балконами, из подъезда за его спиной кто-то вышел. Аннели даже не успела разглядеть, Ясмин или Дениса это была, но, судя по бросающемуся в глаза наряду, явно кто-то из них.
        Вот ведь дьявол, теперь она никак не выберется отсюда!
        В отчаянии Аннели несколько раз резко подалась вперед, упираясь торсом в руль, как будто это могло ускорить приход курьера.
        Наконец вернувшись к машине, он залез в кабину и пару минут еще рылся в своих бумагах, прежде чем завести мотор и уехать. Аннели решила уже не преследовать девушку. Торговый центр «Эгедаль» располагался всего в паре минут ходьбы отсюда, и любительницу шопинга уже наверняка поглотил лабиринт магазинов.
        Аннели переставила машину поближе к проезжей части, чтобы впредь не допустить досадной ситуации.
        Затем она почесала то место, где кожа была повреждена лучевой терапией, и принялась ждать.

* * *

        Она заметила приближение фигуры с пакетами в тот момент, когда мимо проходила пожилая женщина с собакой. Собака как по команде остановилась как раз перед машиной Аннели и присела облегчиться на тротуаре.
        «Проклятое существо», – подумала Аннели. Женщина тем временем замешкалась в поисках пакетика для экскрементов, а девушка постепенно подходила все ближе.
        – Да оставь ты это дерьмо и проваливай поскорее! – не вытерпев, вслух произнесла Аннели, вжимаясь в сиденье.
        Пакеты стукали девчонку по ногам, хотя не были сильно набиты. Поистине гротескное зрелище: еле ковыляет на высоченных каблуках, в немыслимой куртке, претендующей на леопардовую расцветку… «Вырядилась, как на праздник, а всего-то вышла за покупками!» – подумала Аннели.
        Внезапно девушка посмотрела в ее сторону. Аннели на мгновение затаила дыхание. Это была Мишель!
        Она так и обмерла. О боже! Значит, Мишель тоже живет вместе с ними… Постепенно она начала осознавать всю серьезность ситуации. Если все три девчонки живут в одной квартире, это может представлять собой взрывоопасную комбинацию.
        Что именно Мишель рассказала подругам? Они по-прежнему подозревают ее? И если да, то какими последствиями это ей грозит?
        Стоит им только обратиться в официальные структуры, и луч прожектора будет направлен прямо на нее. Конечно, она будет все отрицать и сошлется на сомнительность их показаний и антипатию, которую они к ней питают. Но разве все это поможет, когда власти доберутся до сути? Докучливая начальница подтвердит, что за последнее время поведение Аннели изменилось. Проще простого будет выяснить, что на протяжении нескольких лет она плотно общалась с девушками. Ее так называемые подруги скажут, что Аннели пропустила несколько занятий йогой, и воодушевленно засвидетельствуют, до какой степени она ненавидела подобных клиенток. Полицейские эксперты наверняка пороются у нее в компьютере и восстановят все ее поисковые запросы, как бы она ни старалась их скрыть. Возможно, удастся даже обнаружить следы ее ДНК в машине, хотя она тщательно вычистила салон «Пежо»…
        В общем, эти девушки могли стать источником множества крупных неприятностей. Аннели выключила двигатель и задумалась.
        Судя по всему, Мишель съехала от своего парня Патрика – вероятно, между ними пробежала черная кошка, а значит, когда Мишель или одна из ее подруг стала жертвой несчастного случая, подозрение вполне могло пасть на Патрика. Возможно, поэтому она от него и сбежала? Быть может, Мишель подозревает своего тупого сожителя в том, что он хочет расправиться с ней? А подозревает ли хоть кто-то Аннели?
        На мгновение она представила себе, как на улицу выходят все три девицы сразу. Она справится с такой ситуацией легче легкого. Резкое ускорение, мощный удар. Вот и всё. Естественно, у нее не получится сбить насмерть таким легким автомобилем всех троих сразу, так что придется еще несколько раз переехать тела. И тогда все будет кончено.
        Аннели улыбнулась и даже засмеялась от этой мысли. До чего уморительно представлять себе трех тупых мерзавок, размазанных по асфальту! Ее тело сотрясалось от хохота, который становился все громче и громче.
        Внезапно она увидела себя в зеркале заднего вида: широко раскрытый рот, оскаленные зубы, совершенно истеричный взгляд. Жуткое отражение положило конец веселью. Аннели опустила глаза и обнаружила, что ее тело словно живет своей собственной жизнью. Кулаки барабанили по бедрам, колени механически стучали друг об друга, напоминая движения поршней, ноги колотили по коврику, как барабанные палочки. Выглядело это все, конечно, безумно, но ощущения порождало скорее приятные и чрезвычайно возбуждало, как будто она находилась под действием афродизиаков.
        «Быть может, метастазы проникли в мозг и я схожу с ума?» – пришло ей в голову, затем она снова засмеялась. Как же это все необычно и комично! Заслуженный сотрудник социальной службы, которого никто ни во что не ставит. А какая власть вдруг оказалась у нее в руках! Неоспоримая, безусловная…
        Аннели задрала голову и посмотрела в потолок. Состояние эйфории, в котором она пребывала, призывало к действию. Если не получится расправиться с тремя чертовками из квартиры напротив, надо поскорее отыскать другую жертву.
        Аннели остановилась на внезапно озарившей ее мысли и почувствовала, что идея удачная и вполне осуществимая.
        Она уже не помнила, когда чувствовала себя лучше, чем сейчас.
        Взглянула на часы. Было уже довольно поздно, но если поторопиться, то Берта Линд вполне может оказаться следующей жертвой.
        Черная тень промелькнула в боковом стекле, и в нескольких метрах перед «Хондой» остановилось такси. Открылась дверь подъезда, и на улицу вышли три женщины.
        Когда они садились в машину, Аннели удостоверилась в правильности своего предположения. Хотя две женщины из трех были почти неузнаваемы под толстым слоем макияжа и черными волосами, иначе и быть не могло – это были Дениса, Ясмин и Мишель; и они выбрались на «охоту».
        Как только такси тронулось, Аннели завела мотор и поехала следом.

        Глава 25

        Среда, 25 мая 2016 года
        – Мама, хватит названивать мне с похмелья! Сколько раз я должна повторить это? Я даже через трубку чувствую, как от тебя несет перегаром!
        – Дениса, почему ты так со мной разговариваешь? Ведь меня это очень расстраивает. – Она всхлипнула, чтобы не быть голословной.
        – Мам, ты просто омерзительна! Чего ты от меня хочешь?
        – А где ты вообще? Я ничего не слышала от тебя уже несколько дней, сюда приходила полиция… Они хотели с тобой поговорить, а я даже не знала, где ты находишься.
        – Полиция? О чем они хотели поговорить? – Дениса задержала дыхание и откинулась на спинку стула.
        – О бабушке.
        – Я не собираюсь ни с кем разговаривать о бабушке, понятно? Я тут ни при чем, и ты не должна убеждать их в обратном. Что ты им сказала?
        – Про тебя – ничего… Дениса, ты где? Я могу приехать к тебе.
        – Нет, не надо. Я переехала к мужчине в… Слагельсе, и нечего тебе вмешиваться!
        – Но…
        Дениса положила трубку и посмотрела на Мишель, которая выползла из своей комнаты. Без макияжа она выглядела более чем заурядно. Глазки сузились, черты лица стерлись. Постарев, она превратится в пародию на саму себя. Отяжелеет от неправильного питания, и в шмотках, которые ей давно не по возрасту, будет выглядеть как корова. Очень жаль…
        – Привет, Дениса. – Видимо, Мишель попыталась улыбнуться, но после дискуссии, развернувшейся накануне, улыбки явно было недостаточно для того, чтобы между ними установились доверительные отношения. А вот с Ясмин, напротив, Дениса чувствовала себя на одной волне. Та тоже прекрасно понимала, в какой заднице они окажутся, если кардинальным образом не изменят свою жизнь. Поезд с маленькими девочками уже давно ушел, а окружающие реалии, неправильный выбор, сделанный в свое время, отсутствие образования и нереализованные способности – все это теперь аукнулось им. Бедняжка Мишель так никогда этого и не поймет.
        – Супер, ты поставила себе на звонок «Колдплей», – прокомментировала Мишель, когда телефон Денисы вновь разразился мелодией, присвоенной номеру матери.
        Дениса покачала головой, тут же сбросила вызов, зашла в пункт меню «Настройки» и заблокировала номер раз и навсегда.
        Пройденная глава. Закрытая книга. Проехали и забыли.

* * *

        – Заткнись, Мишель! Я и без тебя знаю, что существует разница между мелким воровством, грабежом и вооруженным ограблением. Но все будет в порядке, если ты сделаешь то, что мы скажем. Так что хватит чушь молоть.
        Глаза Мишель были намазаны тенями так обильно, что темно-серый цвет приобрели не только веки, но и глазной контур, и ресницы, и даже узенькие мимические морщинки под глазами. Больше всего она напоминала сейчас актрису немого фильма, страдающую от туберкулеза. Если Мишель будет выглядеть так и вечером, она запросто справится с поручением отвлечь на себя внимание окружающих.
        – Итак, ты рассказала нам, как там все устроено. Как выглядит офис администрации, где хранятся деньги, вырученные от продажи входных билетов, а также барная касса, и каким образом можно проникнуть наверх. Мы будем соблюдать осторожность, Мишель, можешь не сомневаться. Мы подождем, пока станет совсем безопасно, а потом быстренько все сделаем. Это будет кража, верно, но не более того.
        – А что, если в этот момент кто-нибудь войдет в офис? Что вы станете делать?
        – Будем угрожать, само собой.
        – Ну, тогда это уже ограбление. – Мишель ткнула в «Айпэд». – Смотрите! В «Википедии» написано, что грабители могут получить до шести лет тюремного заключения. Шесть лет! К тому моменту нам уже стукнет по тридцать пять, так вся жизнь и пройдет.
        – Ну да… И вообще, хватит верить всему, что написано в «Википедии», Мишель! – Ясмин забрала у нее «Айпэд» и посмотрела на экран. – До сих пор нас еще ни разу не поймали, а значит, все не так уж плохо.
        – Ага, но посмотри, что там дальше. – Мишель вся дрожала. Это ставило под угрозу весь их вечерний план. Она поглядела на Денису. – Я ведь своими глазами видела, как ты отделала рабочего, и вы наверняка снова сделаете что-то в том же духе, а это уже будет посерьезнее, Дениса. До десяти лет лишения свободы, вот что я тебе скажу.
        Дениса схватила ее за руку.
        – Мишель, успокойся. Еще вообще ничего не произошло. А потом, разве ты собираешься делать нечто зазорное сегодня вечером? Вовсе нет! Ты будешь просто стоять и трепаться с Патриком, пока мы делаем основную работу, ну?
        Мишель отвернулась.
        – Ты утверждаешь, что, если что-то пойдет не так, вы возьмете всю вину на себя?
        – Естественно. А как же иначе? – С этими словами Дениса посмотрела на Ясмин, от которой требовалось сейчас кивнуть. И она кивнула.
        – Ну и прекрасно. Тогда решено. А теперь устроим охоту за сокровищами прямо в квартире.
        – Охоту за сокровищами? – Мишель ничего не понимала.
        – У моего деда имелся пистолет, и бабка наверняка надежно спрятала его. Только я точно не знаю где. Думаю, где-то в квартире.

* * *

        Когда дошло до дела, выяснилось, что Дениса не так уж хорошо знала бабушкину квартиру. Те несколько раз, когда их с матерью приглашали сюда, в комнаты набивалось множество бабкиных дряхлых блеющих подруг, которые вовсю таращились на нее, так что возможности обшарить жилье так и не представилось. Теперь шкафы никто не охранял, и Дениса обнаружила в них целый склад унылых прогулочных костюмов и кардиганов, принадлежавших совершенно иной эпохе.
        – Бросайте это дерьмо прямо на пол, а потом запихнем все богатство в мешки, – командовала она, – и попробуем сбагрить в секонд-хенды в Эстебро, если те примут такое старье. В чем я лично сомневаюсь.
        – Мне кажется, в чужой одежде копаться так неприятно… Она вся провоняла нафталиновыми шариками, а я слышала, что нафталин вредит коже, – заметила Мишель.
        В отличие от нее, Ясмин подошла к делу весьма оперативно. Коробки из-под обуви, шляпки, нижнее белье, ящики с шелковой бумагой, дырявые чулки, чулочные пояса всех размеров так и летели из шкафов. Ясмин искала запрятанное сокровище, а все остальное было для нее просто мусором.
        Они заглядывали под кровати, обшарили шкаф для рукоделия, выдвигали все подряд ящики, и, наконец, обыскав все комнаты, сели и стали осматриваться вокруг. То, что раньше являлось жилищем пожилой женщины, теперь представляло собой бесстыдно выставленную напоказ изнанку этого самого жилища, не имеющую никакого отношения к прежней рациональной упорядоченности.
        – И почему только старики хранят столько всякого барахла, не представляющего собой никакой ценности? – лаконично резюмировала Ясмин.
        Дениса была раздражена. Разве можно было всерьез предположить, что ее бабка избавилась от реликвий, оставшихся от супруга? От военных фотографий, пистолета, наград и знаков отличия? И если так, то чем же они будут потрясать сегодня вечером, когда их застукают на месте преступления с набитыми карманами? Как ни крути, дело дрянь. Дениса надеялась отыскать хотя бы какую-нибудь шкатулку с украшениями, ценные бумаги, немного валюты в полиэтиленовом мешочке, оставшейся с тех времен, когда бабка моталась по всяким чартерным поездкам со своим мужем-стариком… А тут лишь груды какого-то бесполезного барахла, как верно заметила Ясмин.
        – Мы только там еще не искали, – сказала Мишель и показала на балкон, в данный момент представлявший собой хранилище горшков, закутанных на зиму растений и садовой мебели в ожидании теплых деньков, до которых так и не дожила хозяйка квартиры. Несколько лет назад бабушка установила между комнатой и балконом раздвижные панорамные окна с таким расчетом, что время от времени будет распахивать их настежь. Их давным-давно никто не приводил в порядок, и они покрылись толстым слоем грязи.
        – Дайте-ка мне пройти, – выступила вперед Ясмин.
        Дениса смотрела на нее со все нарастающим восхищением. По сравнению с Мишель Ясмин была гораздо более хрупкой и деликатной, но в смысле готовности к действию она, пожалуй, могла бы дать фору самой Денисе.
        В следующую секунду Ясмин уже оказалась с противоположной стороны стекол на балконе. Шум и грохот в сопровождении отборных ругательств, совершенно не вяжущихся с женским обликом, свидетельствовали о том, что она серьезно подошла к делу.
        – Мне кажется, мы поступаем как-то неправильно, – продолжала занудствовать Мишель.
        «Тогда проваливай домой к Патрику», – подумала про себя Дениса. Хоть бы сидела молча… Ну да, действительно, то, что все они подружились, по большому счету, была заслуга Мишель, надо отдать ей должное, но теперь ее роль сыграна. Как только они ограбят эту ублюдскую дискотеку, надо будет обсудить с Ясмин, что им делать с ней дальше.
        С балкона донесся громкий вздох. Ясмин поднялась с пола с растрепанными волосами и щекой, перемазанной помадой.
        – Идите сюда, помогите мне, – позвала она подруг.

* * *

        «Сокровище» было зарыто в тяжелом продолговатом ящике, выцветшем на солнце. Стопка журналов по домоводству, выпущенных в восьмидесятые годы, прикрывала кое-что поинтереснее.
        Девушки встали на колени вокруг ящика и принялись рассматривать добычу Ясмин. Дениса никогда прежде не видела этот ящик, но уже догадалась, что в нем находится.
        – Тут, кажется, завалялось какое-то старье, – прокомментировала Ясмин, выкладывая стопку журналов «Нойес фольк»[159], «Сигнал»[160], «Дер штюрмер»[161], «Дас шварце кор»[162]. – По-моему, это что-то нацистское? Как оно здесь оказалось?
        – Потому что мой дед был нацистом, вот как, – ответила Дениса.
        С тех пор как она в возрасте десяти лет без всякой задней мысли выдала это одному из школьных учителей и ни с того ни с сего получила несколько увесистых пощечин, больше Дениса никогда не упоминала об этом вне семьи. Забавно, но теперь ей стало совершенно все равно. Мало ли что было, да быльем поросло… Теперь она сама решала, кому и что стоит рассказывать об умерших родственниках.
        – А бабка? – полюбопытствовала Мишель.
        – А что с ней? Она просто…
        – Дьявол! Да вы только поглядите! – Ясмин уронила на пол пару фотографий.
        Мишель отпрянула.
        – О нет, как это отвратительно! Нам лучше не смотреть, – пробормотала она.
        – Это мой дедуля, – заявила Дениса и показала на фотографию, где тот надевал веревку на шею молодой женщины, стоявшей на табуретке. – Правда, милашка?
        – Мне это совсем не нравится, Дениса. Я не хочу здесь находиться, раз прежде здесь жили такие люди.
        – Мишель, здесь живем мы. Встряхнись!
        – Даже не знаю, смогу ли я сделать сегодня вечером то, о чем мы говорили… Меня пугает наш план. Нам обязательно его реализовывать?
        Дениса сердито посмотрела на нее.
        – А как иначе? Или ты собираешься жить на наши с Ясмин деньги? Думаешь, нам очень нравится заниматься тем, чем мы вынуждены заниматься, чтобы тебе было что покушать? Мишель, а может, и ты раздвинешь ноги ради нашего блага, а?
        Она затрясла головой. Естественно, нет. Маленькая недотрога.
        – Здесь лежит флаг. – Ясмин продолжала копаться в ящике. – Черт, Дениса, это нацистский флаг.
        – Что это? – не поняла Мишель.
        – В него что-то завернуто. Что-то тяжелое.
        Дениса кивнула.
        – Дай-ка мне.
        Она осторожно развернула флаг на полу и обнаружила гранату-«колотушку» с деревянной ручкой, пустую обойму для патронов, целую коробку с патронами и пистолет, покрытый каким-то жиром и завернутый в тряпку.
        – Смотрите! – призвала Ясмин подруг.
        Она держала в руке картонную коробку, на которой был нарисован этот самый пистолет. «Пистолет Люгера 08» – было написано на крышке.
        Дениса внимательно рассмотрела плоскость с поперечными сечениями, изучила инструкцию и взяла пустую обойму, рассчитанную на семь патронов. Взвесив обойму в руке, вставила ее в рукоятку. После характерного щелчка она почувствовала, что оружие обрело нужный баланс.
        – Это как раз тот пистолет, который у него в руках вот здесь, – с этими словами она ткнула в фотографию, на которой дед стрелял заключенному в шею.
        – Фу, как гадко! – продолжала Мишель в своем репертуаре. – Но вы ведь не возьмете его с собой?
        – Там в любом случае нет патронов. Он нам пригодится, просто чтобы припугнуть.
        – Смотри! – Ясмин указала на переключатель, расположенный в левой верхней части пистолета. – В инструкции написано, что это предохранитель, так что, Дениса, если нам придется кого-то пугать, надо будет не забыть поднять его.
        Дениса отыскала на корпусе пистолета предохранитель и подергала его вверх-вниз. Когда переключатель находился в нижнем положении, на металле была видна четкая надпись «Gesichert» – как просто и логично. Она еще раз взвесила оружие в руке – очень приятное ощущение, как будто стоишь на вершине мира и всеми повелеваешь.
        – Дениса, это настоящий пистолет, – промямлила Мишель, чуть не плача. – Если будешь угрожать кому-то таким серьезным оружием, тебя сильно накажут. Вы же не станете брать его с собой, да?
        Но они все-таки взяли.

* * *

        В такси Мишель сидела молча и прижимала сумочку к груди. Лишь когда водитель высадил их в паре сотен метров от заброшенного фабричного здания, в котором размещалась дискотека «Виктория», она наконец дала волю эмоциям.
        – Мне так паршиво! Я не понимаю, что мы делаем… Давайте вернемся домой, пока не стало слишком поздно?
        Дениса и Ясмин промолчали. Они уже давно все обсудили. Есть ли у нее в голове хоть крупица мозгов?
        Дениса взглянула на Ясмин. Губная помада, накладные ресницы, густые черные брови, крашеные завитые волосы, щедро нанесенная широкими линиями подводка для глаз, толстый слой тонального крема – за всем этим невозможно было разглядеть истинное лицо. При минимуме затрат достигнута поистине эффективная и даже симпатичная маскировка.
        – Ясмин, ты выглядишь просто потрясающе! А я? – Встав лицом к свету уличного фонаря, Дениса приподняла голову.
        – Обалденно. Отпад. Как кинозвезда из восьмидесятых.
        Они рассмеялись. Мишель вдруг показала на сумку Денисы.
        – А вы точно уверены, что пистолет не заряжен? Если он окажется заряжен и что-то пойдет не так, это грозит увеличением тюремного срока как минимум на четыре года. Минимум!
        – Ну естественно, он не заряжен. Ты же сама видела, что магазин пустой, – ответила Дениса, поправляя шейный платок и оценивая интенсивность движения на Сюдхавнсгэде. Если и дальше тут будет так же оживленно, им понадобится всего несколько минут, чтобы поймать такси и смыться после того, как все будет сделано.
        – Знаю, я сказала, что Патрик и остальные обычно не осматривают девушек, но мне все это очень не нравится, совсем не нравится… – бубнила Мишель следующие пятьдесят метров. Да чтоб она язык проглотила, глупая курица!
        Завернув за угол, они влились в поток молодежи, направлявшейся к входу на дискотеку. Настроение у всех было замечательное, многие смеялись. Похоже, столичные любители пре-пати неплохо разогрелись.
        – Проклятье, по-моему, мы тут самые старые, – вздохнула Ясмин.
        Дениса кивнула. В мерцающем свете уличных фонарей создавалось такое впечатление, что многие из девушек и парней едва-едва достигли возраста, достаточного для того, чтобы быть пропущенными в заведение сквозь игольное ушко с Патриком на страже.
        – Нам только на руку, если Патрик замешкается с проверкой документов, – заметила Дениса и обратилась к Мишель: – Надеюсь, ты окажешься права, что он не признает в нас твоих подруг из больницы.
        – Вам бы посмотреть на себя со стороны… Вообще-то, конечно, сложно вас узнать. Но если окажется, что я ошиблась, тогда мы вернемся домой, ладно?
        Ясмин вздохнула.
        – Мишель, мы уже обсудили это сто пятьдесят раз. Естественно, вернемся. Мы же не дуры!
        – Ладно, извини. Кстати, Патрик вообще-то довольно близорук, но не хочет в этом признаваться; я никогда не видела его в очках. Если вы отодвинете платки с зоны декольте, как мы говорили, он больше ни на что не обратит внимание. – Мишель на мгновение задумалась над смыслом последней фразы. – Кобель! – решительно добавила она.
        Ясмин взглянула на часы.
        – Еще только полночь, Мишель. Думаешь, в кассе уже есть чем поживиться?
        Та кивнула.
        – Сегодня ведь среда, многим завтра рано вставать, так что дискотека сегодня работает с одиннадцати. – И она с опаской показала на камеры видеонаблюдения. Через несколько секунд они окажутся в центре внимания.
        Патрик вовсю трудился на входе, с суровым видом давая отпор нежеланным гостям, – в этом и заключалась его функция. На предплечьях у него красовались татуировки, рукава рубашки были закатаны до самых бицепсов, чтобы заранее настроить на серьезность последствий того, кто вдруг решит затеять потасовку. Образ дополняли черные перчатки и внушительные сапоги – вряд ли кто-то пожелает спровоцировать такого здоровилу на пинок.
        Этот абсолютно непреклонный робот-вышибала пропускал посетителей по одному, выборочно обыскивал мужчин, конфисковывал полиэтиленовые пакеты и время от времени просил предъявить удостоверение личности. Он кивал тем, кого уже знает, и невозмутимо продолжал выполнять свои функции. Ни у кого не должно было возникнуть сомнений в его авторитете.
        – Погодите! – Мишель схватила Денису за руку. – Кажется, нам сейчас помогут, – шепнула она, указав на группу парней-иммигрантов: они переходили дорогу, решительно направляясь к входу на дискотеку. Возможно, один из них и подходил по возрасту для этого заведения, но остальные – вряд ли. Жизненный опыт подсказывал Денисе, что ранняя борода едва ли способна скрыть чересчур юный возраст. Судя по всему, знал об этом и Патрик.
        Очевидно, он уже приметил надвигающуюся проблему, потому что инстинктивно сделал шаг вперед, достав из кармана рацию, и уже начал передавать сообщение кому следует.
        – Итак, пора! – шепнула Мишель. – Идите за мной! Привет, Патрик! – громко и отчетливо сказала она, наконец, кажется, справившись со своей нервозностью.
        На решительном лице Патрика выразилось очевидное замешательство, ибо он не мог одновременно справиться с двумя совершенно разными проблемами, неожиданно возникшими перед ним. Его смятением тут же воспользовались Ясмин и Дениса.
        Всего несколько шагов, и вот они уже прошмыгнули внутрь, в то время как Мишель осталась у входа отвлекать Патрика. Вокруг было как-то серо и сыро. Для чего предназначалось это помещение изначально, сложно было сказать, потому что теперь оно больше всего напоминало грязный ангар с голыми бетонными стенами. Там, где прежде находились двери, теперь зияли пустые проемы. Все перила были сняты и заменены необработанными досками. Инвентарь и все, что представляло собой какую-то ценность, вывезли.
        «Все разорили всего лишь за один год», – подумала Дениса. Вообще говоря, эпоха расцвета района Сюдхавнен постепенно уходила в прошлое, теперь тут обосновалось множество мелких независимых фирм. Близость к гавани и освежающему бризу, дующему с моря, являлась причиной высоких цен на землю в этой части города.
        Девушки купили входные билеты и начали проталкиваться сквозь оживленную толпу, заполонившую танцпол. Многие парни провожали их взглядами, однако на этот раз девушки преследовали иную цель.
        Диджей уже вошел в состояние транса, люди и бетонный пол едва ли не кипели под вспышками лазерных огней. Мощные звуковые волны делали невозможным любой обмен информацией, и Дениса молча протискивалась сквозь толпу вслед за Ясмин.
        Последняя рассказала, как однажды несколько лет назад она поднялась в офис с заместителем управляющего, который с большим воодушевлением воспользовался ее любовными услугами. А чуть позже она узнала, что он лежит на кладбище вследствие передозировки метамфетамина и кокаина. Очень удачно тогда вышло, что она от него все-таки не забеременела, хотя собиралась. Наверняка ребенок родился бы инвалидом. А от таких детей не так уж просто избавиться. Так к чему рисковать?
        Они ушли с танцпола и оказались в ледяном коридоре, освещенном люминесцентными лампами, с десятиметровым потолком. Тут-то их и остановили. Охранник, осанкой не отличимый от Патрика, но не с таким бдительным взглядом, преградил им путь и поинтересовался, куда они направляются. В общем-то, они так и предполагали.
        – Ох, чувак, классно, что мы на тебя наткнулись! – Дениса ткнула в рацию, торчавшую у него из кармана. – Разве ты не слышал, что Патрику требуется помощь? Там какая-то заваруха с компанией иммигрантов.
        У мужика на лице появился оттенок скептицизма, однако серьезность, с которой говорила Дениса, заставила его взяться за рацию.
        – Да поторопись же, вареник! – крикнула Ясмин. – Думаешь, у него есть время на телефонную конференцию?
        Мясистый бугай немедленно поспешил в направлении выхода.
        Ясмин кивнула на металлическую лестницу в дальнем конце коридора.
        – В данный момент в офисе сидит как минимум один человек и следит за изображениями, поступающими с камер, так что нас уже застукали, можешь не сомневаться, – сообщила она и взглядом показала на потолок. – Не смотри наверх, но я тебя предупреждаю, там висит камера. Я помахала в нее, когда была здесь в последний раз.
        Дениса схватилась за железные перила и, последовав примеру Ясмин, натянула платок на нижнюю часть лица.
        Как только они открыли дверь кабинета, на них обрушилась адская какофония. У торцевой стены, плотно прижавшись друг к другу, стояла парочка, лица их практически сплавились в одно; женщина бойко и умело орудовала руками в штанах у партнера без каких-либо намеков на стыдливость.
        Быстро осмотревшись, Дениса с кошачьей грацией направилась к парочке. Ряд мониторов на боковой стене напоминал мерцающие обои; на одном из экранов можно было отчетливо увидеть, что опасная ситуация на входе уже была улажена. Прямо в центре картинки с виноватым видом стояла Мишель рядом со своим бывшим парнем, который профессионально распределял свое внимание между ней и постоянным потоком новых посетителей.
        Слава богу, несмотря на некоторую неуклюжесть, Мишель вроде бы пока справлялась со своей задачей.
        На одном из мониторов было видно, что охранник, на которого они только что напоролись, наконец добрался до входа. Он крикнул что-то Патрику, а тот в замешательстве затряс головой и указал на второго охранника, стоявшего чуть поодаль.
        Мужик был обескуражен. Совсем скоро он вернется на свое место в коридоре и наверняка постарается остановить тех, кто препятствует приятному времяпрепровождению его босса.

* * *

        – Открывай сейф! – внезапно проорала Дениса прямо в ухо распаленного страстью мужчины, так что и он, и партнерша, которую он упоенно целовал, подпрыгнули на месте, а зубы женщины сомкнулись прямо на его языке. Он рывком обернулся, пылая гневным взглядом; из уголка рта сочилась струйка крови.
        «Кто ты такая, чтоб провалиться тебе на этом самом месте?!» – вот что, видимо, означал его неразборчивый хрип. Он тщетно пытался ухватиться за платок, закрывавший лицо Денисы.
        – Ты слышал, что я сказала?! – снова скомандовала она. – Немедленно!
        Девушка позади него истерично расхохоталась, но немедленно замолчала, когда Дениса вытащила черный пистолет и опустила предохранитель.
        – Ты открываешь сейф, моя помощница забирает деньги. Перед тем как уйти, мы вас свяжем, и, если вы будете хорошо себя вести, никто не пострадает, – изложила она свой план, улыбаясь под замечательной маскировкой.

* * *

        Спустя пять минут они уже вновь стояли внизу в коридоре, повязав платки на шеи, с сумкой, так плотно набитой деньгами, что это с лихвой окупало все риски.
        В голове у охранника, который встретил их на том же самом месте, явно происходил какой-то сложный мыслительный процесс, но Дениса была хладнокровна.
        – Хочу передать тебе от босса, что ты жирная задница. Ты помог Патрику?
        Он пришел в замешательство, но все-таки кивнул.
        Когда девушки подошли к выходу, перепалка между Мишель и Патриком уже почти сошла на нет. Дениса взглядом дала понять Мишель, что дело сделано и можно закруглять диалог.
        – Ты прав, Патрик, – ласково согласилась Мишель, когда Дениса и Ясмин проскользнули у нее за спиной и вышли на тротуар. – Я зайду к тебе завтра и отдам оставшуюся часть денег, договорились, пупсик? – прощебетала она.
        У девушек был договор встретиться в переулке, разделявшем дискотеку «Виктория» и соседнее здание. Там и остановились Дениса и Ясмин, углубившись метров на десять и попав в неприветливое, тускло освещенное пространство, жутко провонявшее мочой.
        Дениса прислонилась к бетонной стене, сотрясающейся от дискотечных басов.
        – Безумная вечеринка! – простонала она, ощущая мощный выброс адреналина в кровь. Даже когда Дениса подцепила первого в своей жизни «сахарного папочку» и обхаживала этого совершенно незнакомого мужчину в собственной постели, она не испытывала такой эйфории.
        Дениса приложила руку к груди.
        – У тебя тоже сердце выпрыгивает из груди, Ясмин? – задыхаясь, выдавила она из себя.
        Подруга с возбуждением подхватила:
        – Дьявол, еще как! Я, черт возьми, чуть в штаны не навалила, когда он потянулся за твоим платком.
        – Да уж, все запросто могло сорваться… Но у нас получилось, Ясмин! – Дениса рассмеялась. – Ты видела его лицо, когда я сняла пистолет с предохранителя? О, проклятье, какой у него был идиотский вид! А теперь они с подружкой валяются там наверху, перемотанные изолентой и скотчем, и пытаются понять, что за чертовщина с ними только что приключилась… – Она схватилась за живот. Им потребовалось всего пять минут на то, чтобы привести в исполнение свой план. Круче и быть не могло.
        – Ясмин, как ты думаешь, сколько мы заполучили? – спросила Дениса.
        – Понятия не имею, но я вывалила весь ящик. Думаю, много тысяч. Давай посмотрим?
        Она запустила руку в сумку и вытащила пачку помятых купюр. В основном это были банкноты по двести крон, но было много по пятьсот и даже по тысяче.
        Ясмин рассмеялась.
        – Ни фига себе! Да тут больше сотни тысяч, взгляни сама!
        Дениса шикнула на нее. Юркнув в переулок между фасадами зданий, к ним направлялась черная фигура, резко выделяющаяся на фоне мутного света фонаря. Кто-то засек их – девушка гораздо изящнее и ниже, чем Мишель.
        – А что это вы тут делаете, мерзавки? – раздался громкий резкий голос с сильным акцентом, когда женщина подошла ближе.
        Дениса уже встречалась с ней. Это была Бирна.
        Ясмин едва не поперхнулась, и Дениса прекрасно понимала ее реакцию. Ясмин не хватило самообладания засунуть деньги обратно, и теперь она стояла с ворохом купюр в руках, как злоумышленник, пойманный на месте преступления.
        Взгляд Бирны прилип к купюрам.
        – Да это явно не ваши деньги, – грубо заявила она и приблизилась к ним еще на один шаг. – Так что потрудитесь-ка вернуть их на место. Живо! – Она жестом продемонстрировала, что им надо резко метнуться обратно на дискотеку.
        «Неужели она принимает меня за идиотку?» – подумала Дениса и провокативно приложила руку к уху.
        – Эй, я что-то никак не расслышу тебя в таком шуме. Что ты сказала, госпожа панк?
        – Неужто эта гадина глухая, Ясмин? – не задумываясь, ответила Бирна. – Или она просто провоцирует меня, как ты считаешь? – Затем обратилась к Денисе: – Да вы, черт возьми, больше похожи на меня, чем я сама, с размалеванными углем глазами… Наверное, вы просто не хотите, чтобы вас узнали, а? – Она ухмыльнулась. – Но я-то вас все равно узнала, так что, если не хотите огрести по полной, отдавайте деньги. – Она ткнула в Денису черным когтем: – А теперь лично для тебя, сучка: если ты снова не расслышишь, пеняй на себя. Отдавай мне деньги.
        Дениса замотала головой. Такое развитие событий явно не входило в их планы.
        – Не знаю, что ты там себе вообразила, но, может, хватит позориться, Бирна? Так, кажется, тебя зовут? – Она опустила руку в карман. – Я еще не говорила тебе, чтобы ты держалась от нас подальше?
        Через секунду ухмылка исчезла с лица панкушки.
        – О’кей, раз так, тебе же хуже. – Она повернулась к Ясмин: – Ты ведь меня знаешь. Скажи этой мочалке, что лучше относиться ко мне с уважением. – И без лишнего шума и волнения вытащила из кармана автоматический складной нож и выкинула лезвие. – А иначе ей придется сильно пожалеть. Передай ей мои слова, Ясмин.
        Не дожидаясь ответа, она вплотную подступила к Денисе и махнула ножом в одном миллиметре от ее живота. Лезвие было обоюдоострое и тонкое, как шило; оно могло глубоко вонзиться в плоть Денисы без малейшего препятствия в любой момент, как только Бирна захочет реализовать свою угрозу. Дениса очень быстро это осознала.
        – Бирна, а что ты вообще здесь делаешь? Такие, как ты, не ходят на дискотеки, верно? – хладнокровно спросила она, не спуская глаз с ножа.
        – Что ты имеешь в виду, дерьмо собачье? Тут наша территория, здесь мы всем заправляем, и Ясмин это прекрасно знает. Правда же, Золушка?
        Дениса посмотрела в направлении улицы – не спешит ли на помощь Бирне подкрепление? Ни хрена подобного. То есть у панкушки тылы не прикрыты. И черта с два Дениса позволит ей осуществить угрозу. Они самостоятельно всё спланировали и реализовали тютелька в тютельку, и этому отвратительному бесполому созданию не удастся вставить им палку в колеса.
        – Извини, Бирна, но сегодня явно не твой день, – сказала Дениса и как ни в чем не бывало извлекла из кармана пистолет. – Если хочешь спасти свою паршивую шкуру, так и быть, бери тысячу и проваливай. А если скажешь кому-то хоть слово, я тебя из-под земли вытащу, ясно?
        Панкушка отпрянула к стене и на мгновение уставилась на древнего монстра, вложенного в руку Денисы. Затем улыбнулась и задрала голову, как будто сообразив, что этот раритет ни при каких обстоятельствах не может представлять собой серьезную угрозу.
        – Эй, что там такое? – послышался испуганный голос со стороны улицы. Это была Мишель; она направлялась к ним, покачивая сумочкой на плече, – сама невинность, совершенно неуместная в сложившейся ситуации.
        – Ни хрена себе! Оказывается, и она с вами? Обалдеть, как вы меня удивляете, – издевалась панкушка. Неожиданно она с ревом набросилась на Денису, направив лезвие ножа ей прямо в живот.
        – Я стреляю! – Дениса пыталась остановить Бирну, но тщетно, и тогда она машинально нажала на спусковой крючок, будто это могло чем-то ей помочь.
        Вслед за звуком выстрела, эхом отразившимся от бетонных стен, в воздух вылетело облако порохового дыма. В грудной клетке молодой исландки зияла дыра диаметром в одну крону. Гул выстрела потонул в шумной музыке прежде, чем тело рухнуло на землю.
        Рука Денисы еще не расслабилась после выстрела. Она ничего не понимала. Неужели в пистолете был патрон? И почему она заранее не проверила это? С помощью инструкции вполне можно было разобраться, как работает оружие. Ясмин и Дениса пребывали в ступоре – они стояли и безмолвно смотрели на безжизненное тело и струйку крови, вытекающую на сухой асфальт.
        – Что за дьявол, Дениса? Ты говорила, что он не заряжен! – начала всхлипывать Мишель, наконец доковыляв до подруг.
        – Нам надо сматываться! – крикнула Ясмин.
        Дениса пыталась оправиться от шока. Все это было ужасно: дыра в стене, кровь на туфлях, дымящийся пистолет в руке, девушка, которая еще дышала, но кровь стремительно вытекала у нее откуда-то из-под мышки…
        – Пуля прошла навылет, – констатировала она.
        – Вы что! Разве вы не видите, что она еще дышит? Надо затащить ее на тротуар, иначе она так и останется лежать тут и вся истечет кровью, – умоляла Мишель.
        Дениса машинально бросила пистолет в сумку, наклонилась и взялась за ногу Бирны, а Ясмин взялась за вторую, и они перетащили Бирну в начало переулка, так что свет уличного фонаря как раз попадал на ее конечности.
        Они ни разу не оглянулись, устремившись вперед по улице Сюдхавнсгэде. Перед тем как усесться в такси, Мишель выдала тираду о том, как все это кошмарно; как она испытывает очень странное ощущение; как ее даже вырвало; как все смешалось у нее в голове, а еще ей в какой-то момент показалось, что за ней пристально следит Анне-Лине.

        Глава 26

        Среда, 25 мая 2016 года
        «Теперь это скорее правило, нежели исключение», – подумал Карл.
        Простыня под ним была содрана с матраса. Подушка валялась на полу. Все, что лежало на ночном столике, исчезло, как роса под лучами солнца. Он уже давно привык спать мало и тревожно, но на этот раз виновницей беспокойного сна оказалась Мона.
        Она никак не желала выходить у него из головы. Вчерашняя беседа в Управлении и очевидные перемены в ее внешности затронули его очень глубоко. Дряблая кожа на шее и около губ. Раздавшиеся бедра. Кровеносные сосуды, отчетливо проступившие на тыльной стороне руки. Все это волновало его и долго не давало заснуть. Чуть ли не десятый раз за последние несколько лет Мёрк ощущал из-за нее подавленность, но, несмотря на многочисленные попытки, так и не мог выбросить ее из головы. Он вступал в свободные отношения, знакомился с женщинами в барах и кафе, заводил интрижки во время конгрессов и командировок, выдерживал по целому месяцу серьезных отношений. Однако все это теряло смысл, как только он начинал думать о Моне.
        «Интересно, а что она обо мне думает?» – бесконечно вертелось у него в голове. Надо бы поскорее выяснить это.

* * *

        – Я обнаружил в подвале еще кое-какие шмотки Йеспера. Можно их тоже отнести на чердак? – спросил Мортен, занятый кормлением Харди с ложечки.
        Карл кивнул, но про себя посетовал. Вопреки просьбам забрать все, в подвале его дома оставалась куча всякого дерьма, принадлежащего пасынку. А между тем месяц назад парню стукнуло двадцать пять. Он получил аттестат зрелости и почти обрел степень бакалавра в бизнес-школе. Так сколько же, черт возьми, лет должно исполниться так называемому отпрыску, чтобы с полным правом можно было потребовать от него окончательно съехать из дома?!
        – Карл, вам удалось обнаружить какие-нибудь связи между делом Циммерманн и убийством Стефани Гундерсен? – прошамкал Харди.
        – Мы работаем над этим, – ответил Мёрк. – Но в данный момент у нас довольно много времени отнимает дело Розы, мы обеспокоены ее состоянием. Оказывается, мы очень привязались к ней. Иногда надо разразиться катастрофе, чтобы осознать подобные вещи.
        – Понятно. Я просто думал, что для тебя важно раскрыть эти дела раньше, чем это сделает Пасгорд.
        Карл не смог сдержать улыбку.
        – До тех пор, пока Пасгорд разыскивает мужика, пописавшего на труп старушки, мы спокойны.
        – Но если тебе интересно мое мнение, Карл, я посоветовал бы тебе немного поднажать. Вчера звонил Маркус Якобсен, интересовался, насколько ты продвинулся. Он работает на два фронта, имей в виду. Для него раскрытие дела Стефани имеет первостепенное значение.
        – Согласен. Но не слишком ли он перегибает палку? Никак не могу выкинуть этот вопрос из головы.
        Харди на мгновение задумался и зашептал что-то себе под нос. Он всегда так поступал, когда в чем-либо сомневался. Вел тихую дискуссию с самим собой.
        – Ты знаешь, мне кажется, тебе надо созвониться с дочкой Ригмор Циммерманн, – наконец выдал Харди. – Ты как-то упомянул о том, что Ригмор сняла в банке десять тысяч крон незадолго до того, как ее убили. Думаю, Биргит Циммерманн должна приоткрыть нам завесу тайны и объяснить, зачем старушке понадобилась такая большая сумма денег. Так отправься к ней прямо сейчас, пока она еще не встала с постели. Как я понял со слов Маркуса, в последнее время она не может устоять перед искушением ночных баров.
        – А откуда Маркусу знать это?
        Харди улыбнулся.
        – А тебе не приходит в голову, что даже старой цирковой кляче время от времени требуется выходить на манеж?
        Неужели он имел в виду себя? Иначе такая фраза выглядела бы странной.
        Карл ткнул его в плечо. Правда, приятель-калека этого даже не почувствует, и тем не менее…
        – Ох, проклятье! – последовала неожиданная реакция на жест Карла.
        Тот замер. Харди выглядел потрясенным.
        Этого не могло быть. Не считая пары пальцев, он вот уже семь лет был полностью парализован ниже шеи. Но как же…
        – Я просто пошутил, Карл, – рассмеялся Харди.
        Мёрк пару раз сглотнул.
        – Прости, дружище. Никак не мог удержаться.
        Карл вздохнул.
        – Не делай так больше, Харди. Ты меня ошарашил.
        – Ну, приходится мне самому как-то себя развлекать, – сухо ответил тот.
        Мёрк взглянул на Мортена, который выбрался из подвала с полной охапкой барахла Йеспера. И правда, в последнее время в этом доме происходило мало веселого.
        Карл тяжко вздохнул. А ведь на какую-то долю секунды он испытал огромную радость, ибо как было бы здорово, если б Харди…
        Он откашлялся и вынул из кармана мобильный телефон. Конечно, наивно было надеяться застать Биргит Циммерманн в трезвом уме в столь ранний час, и все же он поступил так, как советовал Харди.
        Через поразительно короткий промежуток времени какой-то грохот и звон бутылок возвестили о том, что связь установлена.
        – Да-а, алло, – прозвучал из трубки тягучий голос.
        Карл представился.
        – Да-а, алло, – повторил голос. – Есть там кто-нибудь?
        – Кажется, эта тупица перевернула телефон вверх ногами, – сообщил Мёрк.
        – Эй, кого это вы обозвали тупицей? И кто вы такой? – обиженно отозвалась трубка.
        Карл нажал на отбой.
        – Ха-ха, не самый умный комментарий ты отпустил, – рассмеялся Харди; на него было любо-дорого посмотреть. – Дай-ка мне попробовать, – предложил он. – Набери номер, включи громкую связь и поднеси микрофон поближе к моим губам.
        Харди кивнул, когда женщина подошла к телефону и выпустила в трубку поток бранных слов, которые давным-давно вышли из употребления.
        – О, фру Циммерманн, вы, видимо, ошиблись. Не знаю, за кого вы меня принимаете, но в данный момент вы говорите с начальником отдела Вальдемаром Улендорфом из суда по делам наследства. Мы занимаемся распределением наследства вашей умершей матери, Ригмор Циммерманн, в связи с чем хотелось бы задать вам пару вопросов. Могу ли я попросить вас о помощи?
        По воцарившейся в трубке тишине было очевидно, насколько женщина растерялась и как она изо всех сил пыталась избавиться от последствий алкогольного опьянения.
        – Конечно, я… попробую, – несколько неестественно согласилась Биргит.
        – Благодарю. Нам известно, что незадолго до трагедии ваша мать сняла со счета десять тысяч крон. По вашим же собственным словам, эти деньги все еще находились у нее, когда она посещала вас перед роковым нападением. Итак, Биргит Циммерманн, имеется ли у вас какое-либо предположение о предназначении этой суммы? Мы всегда чрезвычайно щепетильно относимся к невыполненным обязательствам, а они у вашей матери явно имелись. Мы совершенно ничего про них не знаем, но нам необходимо разобраться в этом. Как вы считаете, она должна была кому-то отдать эти деньги? Возможно, она намеревалась передать их некоему частному лицу? Или планировала, но не успела что-то приобрести? Известно ли вам что-либо в связи с этим обстоятельством?
        На этот раз тишина в трубке значительно затянулась. Неужели собеседница заснула или она просто так долго копалась в своих куриных мозгах?
        – Наверное, хотела что-то купить, – наконец-то ответила Биргит. – Может быть, меха, о которых упоминала…
        Это прозвучало совсем не убедительно, ибо кто же покупает меха так поздно вечером?
        – Нам известно также, что она часто пользовалась картой «Виза», и нам представляется странным, что такая большая сумма имелась у нее при себе наличными. А может, ей нравилось иметь в руках наличные деньги?
        – Да, – поспешила согласиться Биргит.
        – Но десять тысяч… Это ведь приличная сумма!
        – Да. Судя по всему, я, к сожалению, ничем не могу вам помочь. – Голос женщины задрожал; кажется, она заплакала.
        Затем что-то тихонько щелкнуло, и связь прервалась.
        Карл с Харди переглянулись.
        – Прекрасно сработано, Харди.
        – Ну что ж, говорят, только от детей и от пьяных услышишь правду… Она врет, и ты это понял, верно?
        Мёрк кивнул.
        – Покупать меха на наличные? А дочурка-то большая выдумщица, этого у нее не отнять. – Карл улыбнулся. Он пережил блаженную двухминутную ностальгию по тем временам, когда его коллега выкладывался на рабочем месте по полной. – Ты представился Улендорфом – откуда ты выкопал эту фамилию?
        – Один знакомый парень прикупил себе дачку, которая прежде принадлежала какому-то Улендорфу… Так что же, ты согласен, что вам следует хорошенько проследить движение средств на счетах как Ригмор, так и Биргит Циммерманн? Запросто может оказаться, что объем отзываемых средств на одном счету будет соответствовать объему денежных поступлений на другом.
        Карл снова кивнул.
        – Ну да, вполне могло случиться, что эти деньги предназначались для дочери. Да только почему же они так и остались при ней, когда она покинула квартиру Биргит? Что ты на это скажешь?
        – Карл, скажи мне честно, кто из нас получает жалованье за исполнение функций полицейского? Я всего лишь спрашиваю.
        Товарищи обернулись на Мортена, который, наполовину скрытый черными мусорными мешками, стоял на лестнице на второй этаж и хватал ртом воздух.
        – Я нашел внизу кое-какую старую одежду для тренировок, принадлежащую Мике. Можно я ее тоже унесу наверх, Карл? – спросил он, красный, как медный таз, от постоянного хождения вверх-вниз.
        – Конечно. Если найдешь там место.
        – Да там полно места! Кроме Йесперова барахла да кучи пазлов, оставшихся от Вигги, там стоят только старые лыжи и запертый на ключ чемодан. Кстати, Карл, ты не знаешь, что в нем?
        Мёрк сдвинул брови.
        – А разве его не Вигга оставила? Надо будет как-нибудь посмотреть… Как-то не хотелось бы в полном неведении хранить у себя на чердаке расчлененный трупик, а? – Он рассмеялся над реакцией Мортена на эту свою фразу. Фантазия у него хлестала через край.

* * *

        – Ассад, что ты сегодня предпочел бы? Побродить в компании Гордона по кварталам за Королевским садом и обследовать места, где Ригмор Циммерманн могла продемонстрировать окружающим заоблачную сумму наличными, или же отправиться на сталепрокатный завод и попытаться отыскать бывшего или настоящего сотрудника, знакомого с обстоятельствами трагедии, приключившейся с Розиным отцом?
        Ассад обратил на него тяжелый взгляд.
        – Думаешь, я не понимаю, что у тебя на уме, Карл? Разве я похож на верблюдицу, потерявшую верблюжонка?
        – Уф-ф. Думаю, сейчас не самое…
        – Когда верблюдица опечалена чем-то, у нее пропадает молоко. Она ложится на землю, и тогда никакими силами невозможно заставить ее подняться и идти дальше. Пока не треснешь ее как следует по заднице.
        – Э-э-э…
        – Конечно, я выберу второе, Карл.
        Мёрк совсем растерялся.
        – Я отправлюсь на поиски свидетеля на сталепрокатный завод, ладно? А про задание для Гордона забудь. Буквально вчера, после нашей беседы с Моной, он уже обошел все, что можно. Разве он не сказал тебе, что собирается это сделать?
        Карл предпочел промолчать.
        – Ну да, все верно, – спустя минуту Гордон в ситуационной комнате подтвердил слова Ассада. – Я прошелся по всем киоскам, барам, ресторанам, зашел к колбаснику, прочесал все без исключения между Сторе Конгенсгэде и Кронпринсессегэде с одной стороны и Готерсгэде и Фредерисиагэде с другой. Я показывал им фотографию Ригмор Циммерманн, и несколько человек с некоторыми оговорками узнали эту женщину, но добавили, что уже давно не видели ее в квартале. Так что у нас по-прежнему отсутствуют сведения о том, у кого перед носом она трясла своими купюрами.
        Карл был озадачен. Парню, видимо, пришлось быстрее ветра носиться от одного места к другому, чтобы успеть обойти всех за столь короткий промежуток времени. На этот раз длинные ноги предоставляли ему неоспоримое преимущество.
        – Тем временем я пытался разыскать школьную подругу Розы, – продолжал Гордон. – Мне удалось дозвониться до школы, и в секретариате подтвердили, что в девяносто четвертом году в класс, где училась Роза, пришла новая ученица. Звали ее Каролина, как и говорила Ирса на встрече у Моны. Школьные архивы того времени не сохранились, но один из учителей вспомнил и Розу, и Каролину. Он даже уточнил, что фамилия этой Каролины была Ставнсэгер.
        Мёрк поднял большой палец в одобряющем жесте.
        – Вообще-то я пока не нашел женщину с таким сочетанием имени и фамилии, но наверняка все еще получится, Карл. Мы просто обязаны это сделать ради Розы, правда?

* * *

        Спустя час Ассад стоял на пороге кабинета Карла.
        – Я нашел бывшего сотрудника сталепрокатного завода. Его зовут Лео Андресен, он является членом ассоциации пенсионеров данного предприятия и обещал поискать кого-нибудь, кто находился в непосредственной близости от цеха W15 в тот момент, когда погиб отец Розы.
        Мёрк поднял голову от бумаг.
        – С тех пор у них там многое изменилось, Карл. Завод перешел во владение к русским в две тысячи втором году. Предприятие разделили на несколько различных компаний, на самом заводе осталось всего триста сотрудников из нескольких тысяч людей, работавших там прежде. Он рассказал, что в завод инвестировали несколько миллиардов и по сравнению с былыми временами произошли действительно существенные перемены.
        – Это не так уж и странно, Ассад. Несчастье произошло целых семнадцать лет назад. А что насчет цеха, о котором ты упомянул? Он по-прежнему существует и мы имеем возможность осмотреть место происшествия?
        Ассад пожал плечами – судя по всему, об этом он не спросил. Выполнение рутинных процедур не было его коньком.
        – Лео Андресен все выяснит. Он прекрасно помнит эту трагедию, несмотря на то, что никак не был связан с работой данного цеха. Андресен работал с током высокого напряжения – так, кажется, он сказал. А этот отдел находился в совсем другом месте. Завод – настоящая махина.
        – В таком случае давай скрестим пальцы в надежде, что ему удастся отыскать человека, который знает чуть побольше… – Карл протянул Ассаду какие-то бумаги. – Полюбуйся, две выписки со счетов. Только не спрашивай, как мне удалось их заполучить. – Он обвел первые строки каждого месяца на обоих документах. – Посмотри внимательно сюда и вот сюда. – Ткнул на обведенные суммы. – Вот первое снятие наличных со счета Ригмор Циммерманн, начиная с первого января. Как видишь, существенные суммы наличных снимаются в конце каждого месяца. А теперь погляди сюда. – Он указал на несколько строк на второй бумаге. – Это у нас счет дочери. Забавно, что в самом начале каждого месяца на ее счет поступает чуть меньшая сумма, нежели снимается со счета матери. То есть деньги матери на некоторое время попадали в руки Биргит Циммерманн, после чего та клала их себе на счет, откуда по платежной системе взимается арендная плата за квартиру Денисы, за отопление и так далее. По крайней мере, такое заключение можно сделать, исходя из данных документов.
        Ассад едва не прослезился.
        – Потрясающе, – пробормотал он.
        Карл кивнул.
        – Вот именно. Просто умопомрачительно, если уж на то пошло. И какой же следует сделать из этого всего вывод? Видимо, Ригмор Циммерманн регулярно оказывала материальную помощь дочери и внучке.
        – А в прошлом месяце она не успела этого сделать, так как двадцать шестого апреля ее убили.
        У Ассада в глазах появился особый блеск, свидетельствующий о прояснении его сознания, – так же блестели его глаза, когда он поднимался со своего молитвенного коврика. Сириец принялся загибать пальцы, перечисляя выясненные факты.
        – ОДИН. Насколько нам известно со слов Биргит Циммерманн, у ее матери были при себе деньги, когда она приходила к ней в гости двадцать шестого апреля.
        ДВА. Деньги не были внесены на счет Биргит, в связи с чем множество ее материальных обязательств за май месяц оказалось не выполнено.
        ТРИ. Из чего мы можем предположить, что дочь не получила деньги в тот день, когда убили Ригмор Циммерманн.
        ЧЕТЫРЕ. В тот день Ригмор Циммерманн по какой-то причине решила не оставлять дочери деньги, вопреки установившейся традиции.
        ПЯТЬ. И эта причина нам неизвестна!
        – Абсолютно согласен с тобой, Ассад. Добавлю лишь шестой пункт: имеет ли значение все вышеперечисленное, если мы ничего не знаем об отношениях между Ригмор и Биргит Циммерманн? Конечно, можно расспросить Биргит, но думаю, не помешает поподробнее разузнать о прошлом мамаши из третьих источников. Что за женщина была Ригмор Циммерманн? Возможно, она материально помогала дочери, ожидая от нее чего-то взамен? И не оставила ей денег двадцать шестого апреля, так как не получила то, что хотела? Можно ли в данном случае говорить о шантаже? Или более вероятно, что она вдруг по той или иной причине решила передать деньги иным способом?
        – Что ты имеешь в виду?
        – Почему вообще предпочитают передавать наличные другим людям таким образом? Мне думается, потому, что в этом случае получатель не обязан платить налоги с переданной ему суммы. А что, если Ригмор Циммерманн струхнула? А вдруг она осознала, что совпадение, которое мы только что обнаружили, так же запросто выявит и налоговая служба? И она решила отказаться от такого обходного маневра. Возможно, подумала, что незачем ей нарываться на штраф за социальное мошенничество со стороны дочери и внучки.
        – Неужели ее действительно могли оштрафовать?
        – Такое вполне возможно, если б речь шла об очень большой сумме. Но здесь – сильно сомневаюсь. Однако кто ее знает, какие у нее были на этот счет соображения? Вполне вероятно, что с того дня старая Циммерманн решила напрямую переводить деньги на счет дочери. Ведь она наверняка была в курсе дочкиного пристрастия к алкоголю и не хотела, чтобы деньги были потрачены на недостойные вещи.
        – А что, разве Биргит Циммерманн не могла точно так же снять со счета наличку и потратить ее на алкоголь? – поинтересовался Ассад – и был прав. В столь простом, казалось бы, действии заключалось множество аспектов. – По крайней мере, у матери хватило бы денег на то, чтобы полностью содержать и дочку, и внучку. – Он указал на баланс счета. Более шести миллионов крон.
        Мёрк кивнул. Одно только это могло послужить мотивом ее убийства.
        – Карл, мы подозреваем Биргит Циммерманн?
        – Не знаю, Ассад. Надо бы проследить как следует ее биографию, как и биографии ее матери и дочери. Попробуй-ка заняться этим, а мне давай номер телефона того самого электрика, я договорюсь с ним о встрече.
        – Итак, его зовут Лео М. Андресен, в свое время он являлся председателем профсоюзной организации и руководителем отдела, Карл. Так что, пожалуйста, говори с ним повежливее.
        А это что еще за заявление? Разве он не всегда вежливо разговаривает с людьми?

* * *

        Вопреки пенсионному возрасту председателя профсоюза Лео М. Андресена, голос его звучал вполне юно, а манера речи больше смахивала на сленг. В общем, точно определить его возраст по телефону не представлялось возможным.
        – Да мы запросто забьем там стрелку, Карл Мерк, вот только я надыбаю чё-нить по делу. Да там этих старых стальных бабуинов куры не клюют, ха-ха… Ну, короче, если все срастется, прошаримся там по заводу – сами зацените то место, где чувак копыта откинул.
        – Ой, спасибо вам большое! Так, значит, место, где произошел несчастный случай, осталось нетронутым? А у меня возникло ощущение, что завод перестроили…
        Собеседник рассмеялся.
        – Да уж, точняк, W-пятнадцать перестраивали вдоль и поперек. Гробы ведь теперь поступают прямиком из России, завод-то наш сам больше не отливает сталь, а значит, и площади задействованы совсем другие. Но та часть цеха, где Арне Кнудсен сыграл в ящик, в целом осталась без изменений.
        – Гробы? Но это ведь жаргонизм? Вы ведь не имеете в виду ящики, куда кладут мертвецов?
        – Ха-ха, клево… Нет, это всего-навсего стальные блоки, которые присылают нам русские, а наш сталепрокатный завод делает из них листы.
        – Ну понятно, ведь подобное предприятие только этим и занимается?
        – Ну да, «только». Легко сказать. А ведь девайсины тут вам не хухры-мухры. Итак, сталь приходит из России в виде блоков, которые затем прожаривают на тысяче двухстах градусов и мастачат листы всех размеров, притом исключительно под заказ.
        У Карла осталось еще много вопросов, но в трубке раздался чей-то голос:
        – Лео, кофе готов!
        Мужчина поблагодарил человека, предоставившего ему кофе. Да уж, ритм повседневной жизни этого пенсионера не давал ему расслабиться ни на секунду.

        Глава 27

        Четверг, 26 мая 2016 года
        Мишель сидела на краю дивана, закрыв лицо руками. Все было настолько ужасно, что она прорыдала бо?льшую часть минувшей ночи. Едва они переступили порог квартиры, она изо всех сил попыталась убедить подруг в том, насколько серьезна ситуация, в которую они попали. Они совершили вооруженное ограбление, а потом еще и убили девушку!
        И обо всем этом уже вовсю сообщали по радио.
        Но подруги только смеялись над ней, распивая бутылку теплого шампанского. А еще они сказали, что ей следует отнести Патрику две тысячи крон, которые, по его мнению, она ему должна, и развесить уши, сделав вид, будто она с луны свалилась, когда он примется рассказывать ей, что стряслось на дискотеке. Тогда ее уж точно никто ни в чем не заподозрит.
        А что касается Бирны, лучше вообще не забивать себе этим голову. Она ведь сама напросилась.
        Однако Мишель не успокоилась, и причиной этому были не только события, произошедшие накануне. Всего шесть дней тому назад ее едва не задавили насмерть, и едва ли не чудом можно считать то, что она, несмотря на боль и ушибы, была способна нормально функционировать. Но разве две подружки учитывали ее состояние? Конечно, нет. Они прожили вместе уже три дня, и что же? Мишель только и занималась тем, что убирала за ними. Разве это нормально, что уборкой занималась именно она, которая совсем недавно вернулась из больницы и время от времени еще страдала от головной боли? Ей это казалось неправильным.
        По всей квартире валялась одежда, накапливавшаяся повсюду с огромной скоростью. Никто не закрывал косметику. Зеркало почти сразу заляпали зубной пастой, в раковине скопились волосы, на кафельных стенах неряшливо расплывались телефонные номера «сладких папочек» ее сожительниц. Никто и не думал чистить за собой унитаз. Они не занимались приготовлением пищи, готовила на всех Мишель. Мытьем посуды и уборкой со стола тоже приходилось заниматься ей одной. В действительности подружки оказались совсем не такими, какими она себе их представляла. Безупречные фифы, с которыми Мишель познакомилась в центре социальной поддержки, дома вели себя как настоящие свиньи.
        Два дня назад Дениса и вовсе заявилась домой поздно ночью с одним из своих «сладких папочек», несмотря на то, что они сразу договорились так не делать. И Мишель лежала и слушала все, что происходит за стенкой в спальне Денисы. От этого голова у нее разболелась сильнее, чем обычно. Это было нестерпимо.
        А теперь еще и то, что произошло накануне!.. Вопреки уверениям подруг, все закончилось очень, очень плохо. Но что было еще хуже – казалось, их это ничуть не беспокоит. Пистолет они просто-напросто бросили назад в ящик с соломой, стоявший на балконе. Но разве они не понимают, что если Бирна умрет, этот самый пистолет превратится в орудие убийства? И если Ясмин сумела отыскать «сокровище» в этом ящике, то и полиция наверняка сможет… Ситуация становилась невыносимой.
        Мишель посмотрела на экран телевизора и задрожала, представляя себе последствия случившегося. Две потаскушки валялись по своим спальням и вовсю храпели, несмотря на то, что давно пробило десять, а в новостях только и говорили что об ограблении дискотеки и о подстреленной неподалеку женщине. Странно, но о том, жива она или нет, никто не упоминал. Разве это не стандартная практика?
        Повсюду были раскиданы купюры, так как в пьяном порыве Ясмин и Дениса подбрасывали банкноты в воздух и подставляли под них руки, как под капли дождя. Деньги – это, конечно, прекрасно, но только как она объяснит Патрику, что у нее вдруг появилась возможность отдать ему долг? Ведь под конец месяца у Мишель не оставалось в кармане ни гроша. А разве он не достаточно хорошо ее знает, чтобы понять, что тут что-то не так? Он знает ее прекрасно!
        Мишель переключалась мыслями на Патрика, вспомнила их совместное житье-бытье – и снова не смогла удержаться от слез. Зачем только она ушла от него? И почему не согласилась на работу в прачечной, раз он так настаивал?
        На экране перед зданием дискотеки «Виктория» с микрофоном в руке стоял корреспондент в серой парке. Он что-то говорил, угол обзора постоянно менялся.
        Мишель прибавила звук.
        – Две женщины, скрывающие лица под платками, унесли с собой больше ста шестидесяти пяти тысяч крон. Их удалось опознать по записям нескольких видеокамер. Несмотря на то что, судя по всему, они знали примерное расположение камер и старались спрятать лица, получены некоторые сведения относительно возраста и роста злоумышленниц. Ориентируясь на походку и стиль одежды, полицейские эксперты предположили, что речь идет о двух этнических датчанках атлетического телосложения. Рост одной из них оценивается порядка ста семидесяти сантиметров, вторая чуть выше. По словам охранника и менеджера, подвергшегося нападению, у обеих женщин голубые глаза.
        Мишель, затаив дыхание, смотрела на отрывки видеозаписи, где Ясмин и Дениса представали с разных ракурсов – сверху, сбоку и сзади. Слава богу, что, как сообщил корреспондент, их физиономии нигде не засветились. А похожую одежду мог носить кто угодно. Два этих фактора служили Мишель небольшим утешением.
        – Свидетельства охранника, возможно, позволят более детально восстановить внешность преступниц, поскольку он единственный видел женщин без платков. – Журналист повернулся лицом к другой камере. – По предварительным оценкам, они скрылись по Сюдхавнсгэде. В данный момент полицейские опрашивают таксистов и просматривают записи с камер видеонаблюдения, установленных в соседних районах и на близлежащих станциях городской электрички.
        Тут он снова отвернулся к первой камере.
        – Связь ограбления с трагическим выстрелом в соседнем со зданием дискотеки переулке еще не установлена, однако, по словам менеджера заведения, которого повязали преступницы, они угрожали ему пистолетом типа «Парабеллум», также известным под названием «Люгер», – это знаковый во времена Второй мировой войны пистолет калибра девять миллиметров, что вполне соотносится с типом оружия, из которого был произведен выстрел в пострадавшую женщину.
        Затем был продемонстрирован снимок данного типа оружия, и Мишель сразу узнала его. Точно такой же пистолет лежал сейчас в ящике на балконе.
        – Молодая женщина, ставшая жертвой выстрела, прежде уже попадала в поле зрения полицейских. Речь идет о двадцатидвухлетней Бирне Сигурдардоттир, которая не раз задерживалась за насильственные действия и уличные беспорядки, в связи с чем полиция не исключает, что она вполне могла являться сообщницей преступления, а возможно, сама спланировала ограбление. В данный момент происходит допрос двух женщин, являющихся участницами банды под руководством Бирны Сигурдардоттир и совершивших совместно с ней несколько нападений на других женщин, в основном в юго-западных районах Копенгагена, где и произошло данное ограбление.
        Мишель покачала головой. Их разыскивало огромное количество народу. Что сказали бы мать с отчимом, узнав о том, что и она причастна к этому криминалу? Мишель похолодела от одной мысли об этом. И как посмотрели бы на нее все знакомые, если б узнали, что она в каком-то смысле является сообщницей этих злодеек?
        – Состояние Бирны Сигурдардоттир оценивается врачами Королевской больницы как крайне тяжелое, а потому допрос ее в качестве свидетельницы пока не представляется возможным. Если же оправдаются худшие прогнозы, допросить ее так никогда и не удастся.
        Мишель уставилась перед собой. Если Бирна умрет, значит, они совершили убийство. А если не умрет, то непременно все о них расскажет. По крайней мере, о Ясмин так уж точно – а потом полицейские сами все вычислят. Ибо, если полиция разыщет Ясмин и прижмет ее к стенке, совсем не факт, что та не расколется.
        Да что бы ни произошло дальше, ситуация была хуже некуда.
        Мишель взглянула на часы. Похоже, корреспондент уже завершал свой репортаж, так как время близилось к одиннадцати и необходимо было уступить место рекламе.
        – Исходя из превосходного знания преступницами самого здания, полиция склонна видеть в произошедшем инсайдерский след. Вследствие этого бо?льшая часть сотрудников дискотеки также подвергнется допросам. Мы будем держать вас в курсе происходящего.
        Мишель откинулась на спинку дивана. Вот ведь черт! А что, если они заметут и Патрика?
        Она сжала губы. Надо ей убираться отсюда поскорее. Обратно к Патрику… да хоть куда-нибудь.
        Собирая вещи, Мишель задумалась над тем, сколько денег ей можно прихватить с собой; они еще не успели обсудить это. Вполне возможно, две закадычные «подружки» не захотят давать ей вообще ничего.
        В конце концов она решила взять двадцать тысяч, лежавшие аккуратной стопочкой на журнальном столике. По сравнению со ста шестьюдесятью пятью тысячами это было совсем немного, и если ей удастся хорошенько спрятать деньги и поделиться с Патриком самой малостью, ничего страшного случиться не должно.
        Мишель постучалась в спальню Денисы и вошла, хотя не услышала за дверью никаких признаков жизни.
        Хозяйка валялась на кровати в бессознательном состоянии, полностью одетая, с открытым ртом; макияж размазался по подушке и простыне. Она выглядела как самая настоящая шлюха. Вторая подушка была зажата у нее между ног, денежные купюры раскиданы по всей постели и в изобилии усыпали пол. Мишель очень разозлило это обстоятельство.
        – Дениса, я пойду, – сказала она. – И больше не приду, ладно?
        – М’кей, – промычала в ответ Дениса. Она даже не пожелала открыть глаза.
        Оказавшись на улице, Мишель старалась сконцентрироваться на положительных моментах той дерьмовой ситуации, в которую она влипла.
        Первое и самое существенное: Патрик сможет подтвердить, что она не участвовала в ограблении. К тому же никто не знал о том, что она и две эти девушки действовали сообща. Второй позитивный момент: Дениса позаботилась о том, чтобы их поездку на такси не удалось проследить до дома. Первую машину они взяли от Сюдхавнен до Ратушной площади, затем прошли пешком до Парка Эрстеда, после чего оставили платки и куртки какой-то нищенке, дремавшей на скамейке. Оттуда добрались на автобусе до станции Эстерпорт, а потом в другой фирме заказали такси до Стенлёсе.
        Во время этой поездки Ясмин и Дениса вели себя как ни в чем не бывало и обсуждали замечательную еду, которую им довелось попробовать в одном из попавшихся по дороге ресторанов. В конце концов таксист высадил девушек на противоположной стороне платформы Стенлёсе, откуда они пешком добрались до дома. Ну и замечательно.
        Последний, но не менее важный момент заключался в том, что едва ли кому-то в голову придет заподозрить в грабеже девушку, которую на днях сбила машина.
        А с другой стороны, были еще Ясмин и Дениса… А ну как Бирна очнется или полиция каким-то образом выйдет на их след, – станут ли они молчать или все-таки расколются? И если произойдет второе, увлекут ли они за собой в падение и ее, вопреки данным обещаниям?
        У Мишель засосало под ложечкой. Она почти дошла до станции. Стоит ли ей вернуться обратно и прояснить ситуацию? Мишель остановилась и принялась оценивать плюсы и минусы такого поступка. Ведь они сами сказали, чтобы она отправлялась к Патрику и уладила с ним денежный вопрос, – значит, наверное, так и стоило поступить? А что, если полиция и впрямь забрала его на допрос? Получается, его могло не оказаться дома… Надо бы поскорее выяснить это.
        Мишель вытащила из сумочки мобильный телефон. Если Патрик снимет трубку, всё в порядке. Она предупредит его о своем приходе и скажет, что сейчас принесет оставшуюся часть денег. Тогда он не будет застигнут врасплох. Мишель улыбнулась. Быть может, он даже обрадуется. Да-да, возможно, он ждет не дождется, когда она придет, и сейчас примется уговаривать остаться… Кажется, вчера между ними мелькнула какая-то искра, обнадежившая ее. Да, она была почти уверена в этом.
        Вдруг у нее за спиной что-то грохнуло, от чего Мишель обернулась и обнаружила черный автомобиль, который, разгоняясь, несся прямо на нее.
        Последнее, что ей удалось заметить, было мелькнувшее на долю секунды лицо водителя, прекрасно знакомое ей, но совершенно неуместное в данных обстоятельствах.

        Глава 28

        Четверг, 26 мая 2016 года
        Роза сидела, уставившись в стену.
        Взгляд ее был прикован к бледно-желтой поверхности, тело не двигалось. В такие моменты вокруг нее словно образовывался некий вакуум, полностью вытягивавший из нее сознание. Она находилась в промежуточном состоянии между сном и явью. Дыхание становилось незаметным, органы чувств отключались. Роза превращалась в живого мертвеца.
        Однако стоило только какому-нибудь самому незначительному звуку донестись из коридора, эффект домино мигом поражал ее мысли, напрочь лишая сил. Хлопанье двери, нытье другого пациента, крик – большего ей и не требовалось, она тут же начинала хватать воздух ртом и реветь.
        Ей прописали препарат, который способствовал выходу из зацикленного состояния. А также лекарство, вызывающее замедление реакций, и еще одно, погружавшее ее в глубокий сон, лишенный сновидений. И все же при малейшей провокации у нее неизменно возникала острая реакция на внешние раздражители.
        Прежде чем попасть в больницу, Роза неделями страдала от ночной бессонницы. Часы недосыпа скопились в каком-то ужасающем количестве, и она старалась компенсировать недостаток сна тем, что изнуряла себя всяческой активностью.
        Роза прекрасно понимала, почему так получилось. Стоило ей на мгновение утратить бдительность, ее тут же неминуемо поглощал водоворот образов, рисующих ее внутреннему взору мгновение смерти отца – его искаженный ревущий рот и часто моргающие глаза, выражающие недоумение. В такие моменты она принималась орать, задрав голову к потолку, прося оставить ее в покое, и намеренно расцарапывала себе кожу, чтобы боль хотя бы на краткий миг заглушила яркость образов, вечно присутствующих в ее мыслях.
        – Тебе тут не место, – начинала бормотать Роза через некоторое время. А когда спустя много часов голос переставал подчиняться ей, она начинала повторять эту фразу в уме и раз за разом писать ее на первой попавшейся поверхности.
        Толком не спав и не ев в течение четырех суток, она сама попросилась в больницу.
        Чаще всего Роза понимала, где находится, зато с представлениями о времени у нее имелись большие затруднения. Ей сказали, что она находится в больнице почти девять дней. Но с таким же успехом это могли бы быть и пять недель. А врачи, хорошо знакомые ей по предыдущему курсу лечения, по-прежнему уверяли ее, что восприятие времени совершенно не имеет значения. До тех пор пока она ощущает улучшение самочувствия, каким бы ничтожным ни казался прогресс, беспокоиться не о чем.
        Но Роза знала, что они лгут. Что на этот раз они будут игнорировать целостность ее личности, но зато форсируют и интенсифицируют процесс лечения, в результате чего обретут над ней тотальный контроль.
        Роза наблюдала на лицах персонала выражение отчуждения в те моменты, когда она не могла подавить рыдания. Медсестрам было особенно сложно сохранить нейтральный вид. Они не выражали ни жалости, ни сочувствия, как в предыдущий раз, – скорее раздражение, свойственное профессионалам, когда ситуация развивалась вопреки плану.
        Во время бесед врачи то и дело высказывались за полную добровольность, подчеркивая, что Роза может рассказывать только то, что пожелает, о своем одиночестве и издевательствах, о том, что она чувствует в связи с предательством матери, о потраченном впустую детстве.
        В самый сокровенный тайник темного подземелья ее личности они, естественно, так и не будут допущены. Ибо весь этот мрак принадлежит исключительно ей, и больше никому. А ведь именно там запрятана истина о смерти отца. Но нечего им будить стыд и отчаяние, вызванные сознанием своего участия в развернувшейся тогда трагедии.
        Нет-нет, Роза держала дистанцию, а это она умела. Но если им удастся подобрать лечение, которое прогонит терзающую ее ненависть к самой себе, чувство вины и печаль, она будет только рада.

* * *

        Роза плакала, пока ее вели в общую комнату отдыха. Она рассчитывала, что ее отведут обратно в палату, чтобы она не смущала других пациентов, но в конце концов очутилась в кабинете главврача.
        Помимо самого главного врача там находился его заместитель, до которого ей вообще не было никакого дела, медсестра отделения и один из молодых врачей, ответственный за лечение. Все они выглядели очень серьезными, и Роза сразу поняла, что настал тот день, когда они вновь предложат ей лечение электрошоком.
        Реальность заключалась в том, что никому в мире Роза не могла позволить копаться в собственной голове. Все, что она пережила в жизни, невозможно взять и отбросить. То, что осталось от жизнелюбия и творческого начала, нельзя уничтожить. И если они не могут подобрать лекарство, которое поспособствует ее успокоению, то она не хочет здесь больше находиться. Она преступила закон и совершила поступок, которым ни при каких обстоятельствах нельзя бравировать. Никто не сможет устранить свершившийся факт.
        Просто ей надо научиться жить с этим. Вот и всё.
        Главный врач обратил на нее полный спокойствия взгляд, точь-в-точь такой, какому его обучили.
        Манипуляция имеет множество обличий, но, даже прикладывая максимум усилий, нереально обвести вокруг пальца следователя, который ежедневно имеет дело с неиссякаемым потоком лжи и зла.
        – Роза, – произнес он бархатным голосом, – я попросил вас прийти сюда, так как у нас появились кое-какие сведения, которые во многом повлияют на наше отношение к вашей ситуации, а также на способы ее исправления.
        Он протянул ей пачку салфеток, но Роза их не взяла. Она нахмурилась, вытерла слезы рукой, отвернулась и вперилась взглядом в стену, стараясь привести в норму свой пульс. Этого она никак не ожидала. Он упомянул какие-то сведения? Но она не собирается говорить ни о чем, кроме того, что сама рассказала им, и точка.
        Роза привстала, решив, что пора возвращаться в палату и дальше упорно буравить стену взглядом. А как-нибудь потом она поразмыслит над тем, что делать дальше.
        – Роза, сядьте-ка на место и послушайте. Я понимаю, что это может вселить в вас ужас, но люди, находящиеся вокруг, желают вам лишь добра. Ну, вы ведь сами понимаете это? Дело в том, что ваши сестры предоставили сведения о кое-каких сделанных вами записях, которые затем были проанализированы вашими коллегами из Управления полиции. На основе этих «мантр», которые постоянно менялись, были воссозданы схематичные очертания вашей биографии, начиная с десятилетнего возраста.
        Роза села и застыла, как ледяное изваяние. Взгляд ее был расфокусирован. Слезные каналы высохли. Челюсти стиснулись до боли.
        Она медленно повернулась к главному врачу и, каким бы дружелюбным и благосклонным он ни казался, запросто смогла его раскусить. Только что он крупно подставил ее, дерьмо собачье. Предпочел заранее не сообщать ей о развитии событий и решил не рассказывать о получении сведений, на озвучивание которых должен был спросить ее разрешения. Ее мучили в течение многих дней, и вот теперь этот ублюдок подвел ее к пыточной камере…
        – Сейчас я выложу перед вами записку, в которой перечислены все фразы, которые вы упорно записывали в блокноты, Роза. Посмотрите на них и скажите мне, что вы чувствуете.
        Роза не слушала. Она думала о том, что в свое время следовало сжечь эти тетради, а затем лишить себя жизни, не дожидаясь наступления полного умопомешательства. Ибо сейчас оно было так близко, как никогда прежде, – на это многое указывало.
        Рядом с ней стоял шкаф со стеклянными дверцами. Что за дерьмо хранил там врач, черт его знает, но Роза не осмеливалась посмотреть на отражающую поверхность. Два дня назад она повернулась лицом к дверце этого шкафа и увидела собственное отражение, и оно ужаснуло ее, настолько нереальным показалось. Неужели это действительно она сидит тут и думает все эти мысли, из потока которых только что выделилось осознание того, что в стеклянной дверце отражается ее лицо? Ее ли глаза воспринимают зрительный образ, который обрабатывается мозгом, в свою очередь тоже принадлежащим ей? Роза едва не сходила с ума от навалившихся на нее невероятных вопросов. Невозможность осмыслить собственное существование вызывала у нее головокружение, словно она находилась под влиянием каких-то сильнодействующих веществ.
        – Эй, Роза, вы здесь? – Главврач принялся жестикулировать, чтобы привлечь ее внимание, и она повернулась к нему лицом. Казалось, его лоб почти что коснулся ее лба, а пространство сузилось гораздо сильнее, чем случалось прежде.
        «Это потому, что нас тут слишком много, – подумала она про себя. – Комната осталась прежнего размера. Да, точно».
        – Роза, только послушайте. Посредством фраз, написанных вами, нам удалось выяснить, что вы пытались защищаться от психологического давления отца с помощью внутренних диалогов с ним. Мы более или менее понимаем, когда и почему иногда происходила смена одной фразы на другую, но не знаем, что именно влияло на ваше внутреннее состояние в тот или иной момент. Предполагаю, что вы искали способы выбраться из того мрака, в котором пребывали. И вот именно тут нам необходимо прояснить ситуацию, дабы вы смогли раз и навсегда избавиться от навязчивых мыслей. Вы согласны сделать одно упражнение, Роза?
        Он сказал «упражнение». Словно речь идет о какой-то зарядке…
        Руки Розы расслабленно лежали на коленях; взгляд ее скользнул по записке и обратился в потолок. Она явственно ощущала, как четверо присутствующих пристально смотрят на нее с надеждой. Возможно, они рассчитывали, что эта проклятая записка сломит ее. Быть может, надеялись, что эти буковки и систематизированные фразы вытянут у нее из головы мысли и ответы на все их вопросы мигом будут предоставлены на блюдечке с голубой каемочкой. Как будто этот их маневр мог заставить ее выболтать то сокровенное, что не смогли они выведать у нее ни лекарствами, ни сентиментальными беседами, ни увещеваниями, ни даже угрозами и мольбами. Словно записка эта была сродни сыворотке правды, этаким скополамином в бумажном виде.
        Роза обратила мутный взгляд на главного врача.
        – Вы меня любите? – задала она ему четкий вопрос.
        Признаки очевидного смущения выказал отнюдь не только сам главврач.
        – Вы любите меня, Свен Тистед? Вы можете ответить утвердительно?
        Врач пытался подыскать слова. Затем принялся лепетать что-то о том, что, естественно, он любит всех, кто доверяет ему свои самые глубинные мысли, всех, кто нуждается в помощи, всех, кто…
        – Ох, заткните себе в задницу свой проклятый медицинский язык! Довольно! – Роза обратилась к остальным: – А вы что скажете? У вас найдется ответ получше?
        Первой нашлась медсестра, выступившая чуть ли не в качестве оракула.
        – Нет, Роза, и вы не должны ожидать от нас этого. Слово «любовь» слишком всеобъемлющее, но и слишком интимное, понимаете?
        Роза кивнула, встала, подошла к женщине и обняла ее. Та, естественно, неверно трактовала этот порыв и в знак утешения похлопала Розу по плечу. Но она стремилась вовсе не к этому. Она обняла медсестру с целью четко обозначить контраст в отношении к медперсоналу, потому что после этого повернулась к трем врачам и прошипела им прямо в лица, так что их обдало фонтаном слюны:
        – Предатели, вот вы кто!!! И НИЧТО в мире не заставит меня вернуться туда, где жирующие, лоснящиеся от самодовольства знахари-зазнайки, которые не испытывают по отношению ко мне никаких чувств, вынашивают коварные мысли, гораздо более опасные для меня, чем мои собственные.
        Главный врач всем своим видом пытался выразить снисхождение, однако позерство с него как рукой сдуло, когда Роза решительно подошла к нему вплотную и отвесила хорошую пощечину, от которой два других врача вжались в стулья.
        Когда она, выйдя из кабинета, проходила мимо стола секретарши, та едва успела оповестить пациентку о том, что звонит некий Ассад и просит Розу подойти к телефону.
        Та резко обернулась к секретарше и крикнула:
        – Ага, вот чего он захотел! Передайте ему, чтобы он проваливал к чертям собачьим! И пускай они оставят меня наконец в покое!
        Было адски больно, но те, кто предал ее и изрядно покопался в ее жизни, больше не являлись частью ее мира.
        Спустя полчаса Роза направлялась к стоянке такси перед районной больницей Глострупа. Этот путь давался ей с трудом; она и сама понимала, что из-за медицинского препарата, еще не выведенного из организма, воспринимала окружающее словно в замедленной съемке, да и на точность глазомера рассчитывать не приходилось. Роза чувствовала, что, если ее стошнит, она упадет и больше не встанет, а потому она сжала себе горло свободной рукой, и, как ни странно, это, кажется, помогало.
        И все же ей было очень плохо. Стоило признать, что она, вероятно, теперь никогда не сможет нормально функционировать, так что, мягко говоря, дело было дрянь. Так почему бы не покончить со всем разом? За последние несколько лет у нее накопилось столько таблеток, что вполне можно было бы лишить себя жизни с их помощью. Понадобятся лишь стакан воды да несколько глотательных движений, и все неприятные мысли исчезнут вместе с ней.
        Роза оставила водителю пятьсот крон на чай и поспешила поскорее покинуть машину парня, не поверившего своему счастью. Поднимаясь к себе в квартиру, почему-то подумала о бедном калеке-попрошайке с чудовищно деформированной ногой, которого она видела на Соборной площади в Барселоне. Раз уж ей все равно суждено, как говорится, оставить этот мир, так пускай все ее нерастраченные ресурсы пойдут на благо таким вот несчастным. Не то чтобы она могла предоставить в их распоряжение очень многое, но вполне могла перерезать себе вены вместо того, чтобы разрушать организм снотворными медикаментами. Она положит рядом с собой письмо, в котором завещает свое тело на донорские органы, и позвонит в «Скорую», истекая кровью. За какое время до окончательной потери сознания ей надо позвонить, чтобы прибывшие на место врачи все-таки не успели ее спасти? Вот вопрос.
        Роза заперлась в квартире, возбужденная открывшейся возможностью и связанными с ней обязательствами, и взгляд ее упал на фразу, написанную на стене ее собственным почерком: «ТЕБЕ ТУТ НЕ МЕСТО!» Тебе тут не место. Эти слова словно ударили ее молотом по голове. Кто с кем разговаривал? Она проклинала отца или он проклинал ее?
        Роза бросила дорожную сумку на пол и схватилась за горло. Какое-то давление изнутри выталкивало язык, притискивая его к нёбу, гортань сжималась. Приступ удушья был настолько ярко выраженным, что сердце стучало, как отбойный молоток, из последних сил стараясь обеспечить кислородом организм. Выпучив глаза, Роза огляделась и поняла, какой удар в спину ей нанесли. Кто-то надел на подсвечники новые манжеты, постелил чистые скатерти на столы, сложил тетради с ее заметками о расследованиях отдела «Q» в аккуратную стопку на комоде под зеркалом. Стулья были прилежно расставлены. Липкие жирные пятна отчищены со стереосистемы, со стен, с ковров.
        Роза сжала кулаки и прерывисто задышала. Никто не имеет права вторгаться в чужой дом и распоряжаться, что там приемлемо, а что нет, как не имеет права и диктовать хозяину, каким образом он должен себя вести. Ее грязное белье, немытая посуда, мусор и бумажки, раскиданные по полу, как и излитое ею бессилие, – все это принадлежало ей, и только ей, и никого не должно было волновать.
        И как же, скажите на милость, она теперь будет функционировать в этом стерильном и опороченном доме?
        Роза отшатнулась от этого безобразия и бросилась на лестничную клетку, где перегнулась через перила и дала волю слезам.
        Когда ноги начали подкашиваться, она добралась до двери соседней квартиры. За годы, прожитые ею в этом доме, у нее установилась некая связь с соседкой-старушкой; не то чтобы дружба в полном смысле слова, а скорее привязанность, свойственная отношениям между матерью и дочкой, которая, в отличие от ее отношений с родной матерью, подразумевала некоторую степень доверительности и задушевности. Они уже давным-давно не общались, но в своем нынешнем состоянии Роза просто-напросто не могла не подойти к двери соседней квартиры и не нажать кнопку звонка.
        Потеряв счет времени, она так и стояла перед запертой дверью до тех пор, пока по лестнице не поднялась другая соседка, которая направилась прямиком к Розе.
        – Ты хочешь навестить фру Циммерманн?
        Она кивнула.
        – Я не знаю, где ты пропадала в последнее время, но мне придется с сожалением сообщить тебе, что Ригмор умерла. – Соседка немного помолчала. – Ее убили, Роза. Сегодня исполняется ровно три недели с того дня. Ты не знала? Ты ведь работаешь в полиции…
        Роза обратила взгляд наверх. К небесам. К бесконечной непостижимости.
        На мгновение она исчезла для окружающего мира, а когда вернулась в него, окружающий мир перестал для нее существовать.
        – Ну да, это ужасно, – сокрушалась женщина. – Печально, конечно. Ну, а молоденькая девушка, которую сегодня за углом сбила машина? Хотя, может, ты и об этом ничего не знаешь?

        Глава 29

        Четверг, 26 мая 2016 года
        Карл застал чрезвычайно опечаленного Ассада на полу в тесной каморке за сворачиванием молитвенного коврика.
        – Ты какой-то грустный, Ассад… Что приключилось?
        – Никакого приключения, Карл. Почему ты спрашиваешь о каком-то приключении? – Он замотал головой. – Я позвонил в отделение, где лежит Роза, чтобы поинтересоваться, как у нее дела, и услышал, как она выходит из себя и кричит, чтобы я проваливал к чертям собачьим. И еще – что мы должны оставить ее в покое.
        – Как же ты это услышал?
        – Секретарша сняла трубку, а на заднем плане был голос Розы. Я просто хотел узнать, когда можно ее навестить. Видимо, она проходила мимо телефона, когда я позвонил.
        Карл похлопал своего верного оруженосца по плечу. Тот явно не заслужил таких грубостей в свой адрес.
        – Но нам придется уважать ее мнение, Ассад. Если Розе хуже от нашего с ней общения, вряд ли мы окажем ей услугу, если примемся настаивать.
        Сириец повесил голову. Ему было паршиво, он очень переживал за Розу, тут сомнений и быть не могло. Так что Карлу предстояло вывести его из тревожного состояния. Толку от волнений Ассада все равно не было никакого.

* * *

        – Ассад уже рассказал тебе, что она ему крикнула?
        Вытянутое лицо Гордона чуть сморщилось. Значит, рассказал.
        – А ведь это я виноват в том, что она так реагирует, – тихо признался он. – Не надо было мне копаться в ее блокнотах.
        – Скоро она снова будет в полном порядке, Гордон. Мы ведь все это уже проходили с Розой раньше.
        – Сомневаюсь…
        Вообще-то Карл тоже сомневался, но вслух он сказал следующее:
        – Успокойся, Гордон, ты сделал то, что должен был. А вот я – нет. Мне нужно было посоветоваться с Розой, прежде чем ехать к ней в квартиру и передавать ее записи психиатрам. Это было непрофессионально с моей стороны.
        – Если б вы сначала посоветовались с ней, она бы не позволила этого сделать.
        Карл ткнул в Гордона пальцем.
        – Вот именно. А ты вовсе не такой глупый, каким кажешься… Это дорогого стоит.
        Гордон разглаживал свою записку тонкими длинными пальцами, которые запросто обхватили бы баскетбольный мяч. Жирок, наросший на нем за последние пару лет, рассосался с молниеносной скоростью после того, как Розу госпитализировали. Теперь розовые мешки под глазами приобрели сине-черный оттенок, а тонкая кожа в местах скопления веснушек стала белой, как взбитые сливки. Никто не взялся бы утверждать, что это выглядело эстетично.
        – Как мы уже знаем, – сдержанно сказал он, – супруг Ригмор Циммерманн владел обувным магазином в Рёдовре и обладал исключительным правом на продажу в Дании одного дорогого бренда. Умерев в две тысячи четвертом году, он оставил после себя огромную сумму денег. Ригмор Циммерманн продала магазин, агентство, дом, машины и так далее и переехала в квартиру. С тех пор она несколько раз переезжала – и, как это ни забавно, в государственном регистре народонаселения она прописана по адресу, по которому проживает ее дочь. Видимо, однажды забыли внести изменения…
        Карл взглянул на Гордона.
        – А почему ты выясняешь что-то про Ригмор Циммерманн? Разве тебе не было поручено разыскать подругу Розы, Каролину? А ты вроде как занимаешься заданием Ассада…
        – Карл, у нас тут все переплетается. Нам приходится так работать, поскольку Розы с нами нет. Ассад изучает биографию Фрицля Циммерманна, а эту самую Каролину нам найдут сотрудники, работающие с регистром народонаселения. Мы получим ответ до конца дня.
        – Почему Ассад вдруг занялся этим чуваком? Да он вообще никакого отношения к делу не имеет!
        – Ну, вот как раз это Ассад и собирается выяснить. Ему показалось странным, что старик умер на следующий день после того, как тело Стефани Гундерсен обнаружили в Эстре Анлэг.
        – Что?!
        – Смотрите сами, Карл. Ассад отреагировал точно так же, когда узнал об этом. Поглядите. – В ход снова были пущены длинные пальцы. – Стефани Гундерсен обнаружена мертвой седьмого июня две тысячи четвертого года, а Фрицль Циммерманн утонул восьмого июня того же года.
        – Утонул?
        – Да, в озере Дамхуссёэн. С головой ушел под воду, прямо в своем инвалидном кресле. Ему было восемьдесят шесть лет. После тромба, оторвавшегося за полгода до этого, он был прикован к инвалидной коляске. Насколько известно, Циммерманн сохранял ясность мысли, однако не имел достаточно сил, чтобы самостоятельно управлять коляской.
        – А как же он добрался до озера?
        – Жена каждый вечер вывозила его на прогулку, но в какой-то момент вернулась домой за свитером. А когда пришла обратно, коляска уже лежала на мели колесами кверху, а тело ее мужа – на пару метров дальше.
        – Каким макаром возможно утонуть в такой мелком озере, как Дамхуссёэн, да еще и в такое время года, когда в парке полным-полно людей?
        – В полицейском рапорте ничего об этом не говорится. Но раз она пошла за свитером, вероятно, в тот вечер было достаточно прохладно. Возможно, слишком холодно для подобных прогулок.
        – Выясни точно.
        – Уф, ладно… Но вообще-то я уже выяснил. Лето две тысячи четвертого года было чрезвычайно холодным и дождливым. Первого по-настоящему летнего дня пришлось ждать чуть ли не до начала августа. Вот такой вот печальный рекорд.
        Карл пытался вспомнить то лето. Это было за год до того, как ушла Вигга. Они собирались провести отпуск в кемпинге в Умбрии, но поездку пришлось отменить из-за нового расследования, и вместо умбрийского кемпинга, к великому недовольству Вигги, он снял дачу неподалеку от Кёйе. Ну да, Мёрк прекрасно помнил это лето, и, надо признаться, ничего романтичного в нем не было. В противном случае он, возможно, не отпустил бы жену так легко.
        – Карл, вы слушаете меня? – эхом отозвался голос коллеги.
        Вице-комиссар поднял взгляд на бледную физиономию Гордона.
        – Супруга сказала, что поставила коляску у бордюра, как поступала прежде не раз. Она не исключила того, что мужчина по той или иной причине сам отпустил тормоз, так что полиция рассматривала в том числе и версию о самоубийстве. Ведь ему стукнуло восемьдесят шесть, и он уже не мог управлять собственным магазином. Думаю, в подобной ситуации будничная жизнь быстро надоедает.
        Карл кивнул. Но какое, черт возьми, все это имеет отношение к делу? Судя по всему, они сбились с верного курса.
        Слава богу, в следующий момент зазвонил телефон.
        – Мёрк слушает. – Карл бодро поднял трубку и жестом попросил Гордона выйти из кабинета.
        – Вы полицейский?
        – Хотелось бы верить… А с кем я разговариваю?
        – А что, вы не станете со мной говорить, пока я не представлюсь?
        Карл подался вперед. Голос был нечеткий и мрачный, как будто звонивший чем-то заслонил трубку.
        – Это зависит от того, о чем вы собираетесь мне рассказать. – Карл подвинул к себе блокнот. – Слушаю вас!
        – Я узнал, что вы беседовали с Лео Андресеном о несчастном случае, произошедшем на заводе с Арне Кнудсеном, и хотел бы просто сказать, что расследовать тут совершенно нечего. Несмотря на то что все мы терпеть не могли этого ублюдка и каждый злорадствовал про себя, когда его раздавило в лепешку, все-таки это был самый настоящий несчастный случай.
        – Но разве я давал повод считать, что мы в этом сомневаемся? – спросил Карл, оживившись. – Понимаете, мы расследуем это дело с целью оказать помощь одной нашей коллеге, которая, очевидно, пребывает под сильным влиянием от этого эпизода.
        – Вы ведь говорите о Розе Кнудсен, не так ли?
        – Я не могу ответить на этот вопрос до тех пор, пока не узнаю, кто вы и зачем вы позвонили.
        – Роза была замечательной, милой девушкой. На самом деле. Всеобщая наша любимица Роза… Вот только отец ее ненавидел, этот тупой ублюдок.
        – Пока еще не установлено, что…
        – Естественно, произошедшее стало для нее настоящим шоком. Ведь все случилось прямо у нее на глазах. Самые подробные на свете расследования ничем тут не помогут, вы ведь и сами понимаете. Только это я и хотел до вас донести.
        И мужчина положил трубку.
        Проклятье. Кажется, этот человек пытался убедить его в том, что трагедия явилась следствием несчастного случая. Но зачем ему это понадобилось? Опыт подсказывал Карлу, что, вопреки словам незнакомца, тут все не так просто. Быть может, мужчина пытался кого-то покрыть? Боялся, что Розу в чем-то заподозрят? Или же он сам оказался замешан в развернувшихся на заводе событиях больше, чем ему хотелось бы?
        Что за дьявол! Вот сейчас Мёрку очень пригодилась бы помощь Розы. Никто лучше ее не разбирался в многочисленных связях внутренней телефонной сети.
        Пришлось звонить в секретариат Лизе.
        – Прекрасно понимаю, что это компетенция Розы, но не могла бы ты проверить, кто мне только что звонил?
        Судя по всему, Лиза не сидела без дела, однако уже через три минуты выдала результат.
        – Карл, абонента зовут так же, как одного из моих кумиров.
        – Ага! Значит, звонил Карл Мёрк; ну и совпадение!
        Лиза рассмеялась, от чего у Карла по всему телу пошли мурашки. Нет ничего более сексуального, чем смех женщины.
        – Не-ет. Его зовут Бенни Андерссон, как одного из участников «Аббы». Сейчас он немного располнел, но во времена существования коллектива, господи, какой он был очаровательный! Надо было ему позвонить нам сразу после расставания с Анни-Фрид – я бы уже была тут как тут…
        Лиза сообщила Карлу телефон и адрес звонившего. Мёрк тем временем пытался избавиться от возникших ассоциаций.
        – Ассад, мы выезжаем! – крикнул он в коридор.

* * *

        – Карл, ты помнишь Нюрнбергский процесс?
        Мёрк кивнул. Он сразу припомнил черно-белые снимки гнусных мерзавцев, развязавших Вторую мировую войну. Они сидели в ряд в бакелитовых наушниках и выслушивали предъявляемые им обвинения в отвратительных военных преступлениях. Геринг, Риббентроп, Розенберг, Франк, Штрайхер и все остальные, которых ожидала виселица. Каждое Рождество у тети Абелоны в Бровсте Карл сидел и, содрогаясь, рассматривал фотографии в журнале «Мир в историях и картинках», где тела казненных были представлены во всем их уродстве. Забавно, но, несмотря на неприятную тему, эти воспоминания ассоциировались в его сознании с уютными и отрадными моментами давно ушедшего детства.
        – В послевоенное время повсюду в мире происходило множество процессов гораздо более мелкого масштаба, на которых осуждались военные преступления. Но ты ведь и сам это знаешь, да?
        Карл взглянул на навигатор. Еще пара километров по прямой.
        – Ну да, они происходили везде, где были совершены преступления. На Балканах, в Японии, Польше, Франции, ну и в Дании тоже… Но почему ты вдруг заговорил об этом, Ассад?
        – Потому что Фрицль Циммерманн являлся одним из тех, кого поляки хотели приговорить к смертной казни.
        Мёрк в изумлении поднял брови и бросил взгляд на Ассада.
        – Муж Ригмор Циммерманн?
        – Да!
        – А что же он такого сделал?
        – Они не смогли ничего доказать, так как он в числе прочих сумел хорошо замести следы после своих богомерзких действий. Просто-напросто не оставил в живых ни единого свидетеля.
        – А что именно они не смогли доказать, Ассад?
        – То, что Фрицль Циммерманн и штурмбаннфюрер Бернхард Краузе, который лично участвовал в казнях захваченных в плен союзных солдат во Франции, а позже и в Польше и Румынии, – это одно и то же лицо. Я прочитал, что существует множество достоверных доказательств его вины в виде фотографий и свидетельских показаний. – Тут Ассад спустил ноги с приборной панели и принялся рыться в папке, стоявшей на полу.
        – Не понял… Свидетельские показания? Разве ты только что не сказал, что он замел следы, не оставив в живых никого, кто мог бы засвидетельствовать его участие в преступлениях?
        – Сказал. Но главными свидетелями были два других офицера дивизии «Мертвая голова», и адвокат Фрицля Циммерманна убедил судей в том, что показания свидетелей являются ложными, так как эти два офицера хотели переложить свои собственные военные преступления на чужие плечи, и обвинение отклонили. В сорок шестом году эти два офицера были повешены.
        – А что за фотографии свидетельствуют против Фрицля Циммерманна?
        – Я видел парочку из них, но не советовал бы тебе с ними знакомиться, Карл. Это свидетельства действительно жестоких расправ. Однако адвокату удалось доказать, что многие из этих снимков отретушированы, да и запечатлен на них совершенно другой человек. И в итоге его отпустили.
        – То есть вот так просто взяли и отпустили?
        – Да. А позже обнаружилось свидетельство о смерти, в котором было зафиксировано, что штурмбаннфюрер Бернд Краузе умер от дифтерии двадцать седьмого февраля пятьдесят седьмого года в лагере для военнопленных в Свердловске.
        – А Фрицль тем временем стал продавцом обуви?
        – Ну да, он начал с небольшого магазинчика в Киле, а затем расширил дело до пары заведений в южной части Ютландии, прежде чем окончательно осесть в западном районе Копенгагена – Рёдовре.
        – А откуда ты выкопал все это, Ассад? У тебя было совсем немного времени на поиски информации.
        – Один мой знакомый имеет тесные контакты с австрийским Центром Симона Визенталя.
        – Кажется, этот центр специализируется на сборе и хранении документации, связанной с преступлениями против евреев?
        – Ну да, а многие жертвы Бернда Краузе были евреями. У них хранится вся история, и я могу сказать, что сотрудники центра ничуть не сомневаются в виновности Фрицля Циммерманна и его настоящей личности.
        – Его продолжали разыскивать, пока он жил и работал в Дании?
        – В документах это не зафиксировано напрямую, но мой знакомый утверждает, что «кто-то», – Ассад нарисовал в воздухе кавычки, – дважды вторгался на его виллу с целью поиска доказательств вины. Поскольку обе попытки вторжения оказались безрезультатными, этот «кто-то» отказался от своего замысла.
        – Вторжение на виллу в Рёдовре?
        – Израильтяне – чрезвычайно эффективный народ. Помнишь, когда они в Аргентине похитили Адольфа Эйхмана и привезли его обратно в Израиль?
        Карл кивнул. Свернуть направо на светофоре.
        – Ну, и каким образом мы можем воспользоваться этими сведениями, Ассад? – спросил он и переключил передачу.
        – Среди фотографий, которые мне прислали, есть вот такая, Карл. Посмотри на нее, и тебе сразу все станет ясно.
        Ассад протянул ему распечатку для подробного ознакомления. Это был необыкновенно четкий снимок. Одетый в черное офицер стоял в полный рост спиной к объективу. Он замахивался короткой толстой дубиной. Фотограф заснял его за секунду до того, как дубина опустится на шею стоявшей перед ним несчастной жертвы со связанными руками. На земле справа от преступника лежали три тела с размозженными головами. А слева от жертвы стояли еще двое оторопевших мужчин в ожидании своего смертного часа.
        – Уф, ну и мерзость, – прошептал Мёрк, затем пару раз сглотнул и отпихнул от себя фотографию. Когда-то думали, что такое зло точно никогда не повторится, но во многих уголках современного мира и сейчас творилось нечто подобное. Каким образом получается так, что люди снова и снова дают право на существование этой скверне?
        – И что ты думаешь насчет всего этого, Ассад?
        – Что Стефани Гундерсен и Ригмор Циммерманн убиты абсолютно таким же образом. Что тут еще можно сказать? Случайность? Не думаю. – Ассад указал вперед. – Карл, зеленый.
        Мёрк поднял глаза. Провинциальный датский городок вдруг показался ему краем света.
        – Но ведь Стефани Гундерсен была убита в две тысячи четвертом году. На тот момент Фрицлю Циммерманну стукнуло восемьдесят шесть, немощный старик был прикован к инвалидной коляске, так что он никак не мог выступить в роли убийцы, – озвучил свои мысли вице-комиссар. – Не говоря уж о том, что он не мог прикончить собственную супругу, ибо она отдала Богу душу спустя десять лет после его смерти.
        – Я говорю лишь о том, что тут явно прослеживается связь, вот и всё. Возможно, Маркус и прав.
        Карл кивнул. Ассад установил невероятно ценную взаимосвязь за весьма сжатый срок. Причем, что немаловажно, изложил свои изыскания на абсолютно правильном датском языке. Удивительно, насколько красноречивым он вдруг стал.
        Мёрк взглянул на Ассада, который устремил на показавшиеся вдали постройки задумчивый взгляд, полный жизненной мудрости.
        «Эх, Ассад, Ассад, да что ж ты за птица такая, черт возьми?» – подумал он и свернул направо.

* * *

        Номер, с которого был совершен анонимный звонок в отдел «Q», был приписан к дому в одном из наиболее скромных районов Копенгагена неподалеку от сталепрокатного завода. Беглого осмотра строения и окрестностей вполне хватило, чтобы вызвать у Карла определенное предубеждение. Ассад же отреагировал на увиденное следующим образом:
        – Как ты думаешь, может, хозяин собирает металлолом?
        Мёрк кивнул. К чему тут все эти вышедшие из строя газонокосилки, велосипеды, ржавые кузова автомобилей и других средств передвижения, которые возбуждают в определенном типе людей нежность и страсть к коллекционированию?
        Человек, открывший дверь, как нельзя лучше вписывался в унылое нагромождение всякого хлама. Едва ли во всем свете можно было найти спортивный костюм, который больше нуждался в срочной стирке. Вряд ли на просторах вселенной отыскался бы человек с более грязными и неряшливыми лохмами. Сразу чувствовалось, что лучше держаться от этого типа подальше.
        – Кто вы такие? – обратился к ним владелец металлического богатства, обдав их дыханием, которое способно было истребить все живое вокруг. Карл отступил на шаг назад, предоставив мужчине возможность захлопнуть дверь прямо у них перед носом.
        – Я тот, кому вы звонили… – он посмотрел на наручные часы, – ровно пятьдесят две минуты назад.
        – Я звонил? Ума не приложу, о чем речь.
        – Вы – Бенни Андерссон; Ассад как раз сканирует ваш голос специальной программой распознавания речи. Ассад, покажи-ка господину устройство.
        Он пнул сирийца в бок локтем, после чего тот довольно искусно скрыл свое недоумение и выудил из кармана смартфон.
        – Погодите, сейчас оно закончит запись, – сказал Ассад, в то время как вонючее существо глядело на телефон с явным недоверием. – Во, готово. Голос именно этого человека мы записали в Управлении полиции, – выдал он, уставившись на пустой дисплей мобильника. – Так что, Бенни, мы вас раскусили, – подытожил курчавый помощник, не отрывая взгляда от телефона. Затем ткнул на пару кнопок, сделав вид, что выходит из программы, и засунул устройство обратно в карман.
        – Итак, Бенни, – Карл говорил командирским голосом, к которому редко прибегал, – мы установили, что именно вы около часа назад анонимно позвонили следователю Главного управления полиции, а потому и приехали сюда с целью выяснить, кроется ли что-то криминальное за вашим обращением к полицейским. Разрешите ли вы нам войти для беседы? Или предпочтете проехаться с нами в копенгагенское Управление полиции?
        Опешивший хозяин не имел никакой возможности помешать гостям пройти в дом, ибо Ассад всем своим весом навалился на входную дверь.

* * *

        Переступив порог и сразу ощутив нестерпимый затхлый запах, Карл пару раз глотнул воздух ртом, но как только привык к зловонию, немедленно приступил к жесткому давлению на Бенни Андерссона. В течение пары минут он огласил весь список потенциальных обвинений, перечислив злой умысел, утаивание информации, сомнительные намеки и поклеп. Причем все это грозило запросто обернуться для Бенни большими проблемами. Затем Карл чуть сбавил обороты.
        – Вы утверждаете, что вам нравилась Роза? Но какое это имеет отношение к гибели ее отца, не могли бы вы рассказать поподробнее?
        Мужчина протянул чумазые пальцы к переполненной пепельнице, вытащил из нее остаток сигары и прикурил.
        – Позволю себе поинтересоваться: господин вице-комиссар криминальной полиции когда-нибудь работал на сталепрокатном заводе?
        – Нет. Разумеется, нет.
        – Значит, нет. Выходит, вам никогда не понять, что такое сталепрокатный завод. Какие яркие контрасты ежедневно довлеют над нами в нашем нелегком труде: огромные всепоглощающие цеха, где крошечные уязвимые человечки пытаются управлять колоссальными машинами; борьба с жаром, который порой становится настолько нестерпимым, что ты ощущаешь себя головешкой, и тогда приходится выходить наружу и подставлять бока ветру, дующему с фьорда; сознание крайней опасности твоей работы, сознание того, что за считаные секунды ты можешь полностью исчезнуть с лица земли; ощущение прикосновения нежной щеки твоего ребенка к твоим загрубевшим пальцам. Если ты сам не испытал этого, невозможно понять, насколько жестоки бывают эти контрасты. И конечно, многие из нас сами становятся жесткими, как сталь, с которой мы работаем, в то время как другие, напротив, размягчаются, как масло.
        Карл попытался переварить этот удивительно четко сформулированный пассаж. Быть может, данный человек изучал в юности риторику?
        – Думаю, вам не стоит недооценивать другие профессии, господин Андерссон. Работа полицейского также зачастую жестока, так что я, конечно, понимаю вас.
        – Ну да, или работа солдата. Как и спасателя или пожарного, – вставил свое слово Ассад.
        – Возможно. И все-таки это не одно и то же, потому что людей перечисленных вами профессий заранее готовят к некоей брутальности, в то время как не все сотрудники таких предприятий, как наше, оказываются готовы к этому. По крайней мере, думаю, что Роза была не готова. Ее присутствие в коллективе радовало окружающих. И вновь контраст, верно? Ибо, когда такая молодая и хрупкая девушка попадает в столь суровые условия, где со всех сторон накатывает неумолимость – сталь, прокат, жар – и где люди все сплошь зачерствевшие и выносливые, контраст временами становится чересчур резким. Роза была слишком молодой и неприспособленной к такому месту. Только это я и хотел сказать.
        – А кем конкретно вы работали на заводе, Бенни? – поинтересовался Карл.
        – Иногда я сидел в контрольной комнате и управлял прокатной установкой со старого пульта. Иногда инспектировал площади завода.
        – Достаточно ответственная работа, судя по всему.
        – У всех сотрудников на заводе работа ответственная. Такое предприятие становится чрезвычайно опасным местом, если кто-то позволяет себе оплошность.
        – А отец Розы позволил?
        – Спросите лучше у других; я не видел, что там произошло.
        – Но что именно с ним произошло?
        – Спросите у кого-нибудь другого; я уже сказал, что ничего не видел.
        – Ну что, Карл, заберем-ка его, пожалуй, в Управление, а? – подыграл Ассад.
        Мёрк кивнул.
        – Я знаю, вы, как и многие другие, узнали от Лео, что мы расследуем это дело и хотим узнать подробности несчастного случая. Вот только не понимаю, каков ваш интерес. Почему вы позвонили анонимно? И почему вы так упрямитесь? Итак, Бенни Андерссон, вот что я вам предложу. Либо вы сотрудничаете с нами и остаетесь здесь, вдыхать пленительный аромат родного жилища, либо надеваете куртку, залезаете на заднее сиденье нашей машины и на ближайшие двадцать четыре часа забываете о существовании своего «дома, милого дома». Что предпочтете?
        – Вы хотите задержать меня? Но за что?
        – Позже разберемся. Но только ни один человек не станет совершать анонимный звонок, если за душой у него не стоит каких-то неблаговидных поступков. По телефону вы намекнули на то, что Роза каким-то образом замешана в гибели отца. Что вы имели в виду? – продолжал оказывать давление Карл.
        – Нет-нет, я ни на что не намекал.
        – Ну, по крайней мере, нам так показалось. – Ассад с безучастным видом оперся рукой на липкий журнальный столик. – Но имейте в виду, что мы очень любим нашу коллегу Розу и не хотим ей зла. Итак, я веду обратный отсчет, и если, пока я не закончу, вы не расскажете нам того, что знаете, мне придется взять обглоданные куриные кости, которые лежат вон там, в засохшем соусе, и запихнуть их вам в горло. Шесть, пять, четыре…
        – Ха-ха, ну что за глупость! Думаешь, я испугался, чертов…
        С его языка едва не сорвалось расистское оскорбление, но Ассад завершил обратный отсчет и направился к куриным объедкам.
        – Эй! – окрикнул Бенни Андерссон Ассада, когда тот отделил от птичьего скелета пару острых костей. – Хватит. Расспросите кого-нибудь другого о том, что там на самом деле произошло, ибо я, как уже было сказано, ничего не видел. Могу только добавить, что Арне Кнудсен стоял под мостовым краном в старом цеху, когда вышел из строя один из магнитов, удерживавший в тот момент стальной блок массой в десять тонн.
        – А я думал, его затянуло в станок…
        – Нет. Так написали в газетах; черт его знает, с чего они взяли. Но дело было в магните.
        – И блок упал на него? – спросил Карл.
        Ассад тем временем оставил куриные кости в покое и вернулся к липкому столику.
        – Да, и раздавил его туловище вот отсюда и ниже. – Мужчина указал место чуть ниже грудины.
        – Он моментально скончался?
        – Судя по душераздирающим воплям, нет. Но это не заняло много времени. Вся нижняя часть туловища буквально превратилась в кашу.
        – Да уж, неприятное зрелище… А что Роза делала в цеху? Она никогда не рассказывала нам об этом. Ее сестра как-то упомянула о том, что Розу взяли туда помощницей на летний период.
        Мужчина рассмеялся.
        – Помощницей?.. Нет, все было совсем не так. Она училась на закладчика.
        Карл и Ассад в недоумении покачали головами. Закладчик?
        – Это человек, который выбирает, какие «гробы» загрузить в печь для последующей отправки в прокатный стан.
        – «Гробы» – это железные блоки, из которых производят стальные листы, – объяснил Мёрк, просвещенный в ходе предварительной беседы с Лео Андресеном. – А в какой момент вы включались в процесс, Бенни?
        – Когда раскаленный «гроб» выходил с другой стороны печи, я частенько стоял на выходе и контролировал прокатный процесс.
        – Как и в тот самый день?
        Он кивнул.
        – Но вы не были свидетелем несчастья?
        – Я находился на другом конце печи, так что никак не мог ничего видеть.
        Карл вздохнул, тщетно пытаясь представить себе сценарий развернувшейся трагедии. Это было сложно. Не оставалось ничего, кроме как попросить Лео Андресена провести их на место трагедии и увидеть все своими глазами.

        Глава 30

        Четверг, 26 мая 2016 года
        Роза, что называется, рубила сплеча. Чашки отчаянно летели с полок, все, что будило воспоминания о прошлом, без сожаления билось и крушилось, мебель трещала и разваливалась от ударов об пол. Всего несколько минут понадобилось на то, чтобы разорить бо?льшую часть гостиной. После такого припадка варварства должно было наступить удовлетворение, но оно не наступало, так как Роза никак не могла избавить свое сознание от образа Ригмор Циммерманн.
        Сколько раз Ригмор оказывалась тут как тут именно в тот момент, когда одиночество Розы становилось вопиющим! Сколько раз пожилая соседка отправлялась за покупками для Розы, когда та на протяжении всех выходных не желала встать даже для того, чтобы поднять жалюзи! И вот теперь ее больше нет, а ведь именно сейчас она нужнее всего Розе. Почему?
        Говорят, ее убили. Но кто и зачем?
        Роза подняла с пола ноутбук, включила его и с облегчением обнаружила, что, хотя экран и был разбит вдребезги, к Интернету можно было подключиться. Она устроилась поудобнее и набрала пароль от домашней страницы Управления полиции.
        Сведения о случившемся с соседкой были достаточно скудными, и все же Розе удалось выяснить, что Ригмор действительно мертва, а также узнать обстоятельства ее смерти.
        «Тяжелые травмы шеи и затылочной части головы», – была четко обозначена причина наступившей смерти.
        А где находилась Роза в тот момент, когда это произошло? Пребывая в соседней квартире, она полностью замкнулась на себе и в течение двух недель даже не осознавала, что за стенкой у Ригмор царит полная тишина.
        – В кого ты превратилась, Роза?! – спрашивала она сама себя, удерживаясь от рыданий, на которые у нее просто-напросто уже не хватало сил.
        Опомнилась Роза, только когда в заднем кармане зазвонил телефон, и ее сознание вернулось к тому, на чем зациклилось полчаса назад. Ее существование окончено, она больше не вписывается в окружающую жизнь.
        В течение нескольких следующих минут телефон звонил пять раз, и в конце концов она все-таки вытащила его из кармана и посмотрела на дисплей.
        Звонила мать из Испании. Вот с кем Роза меньше всего хотела бы обсуждать нынешнее положение вещей. Получается, врачи все-таки связались с матерью… Не успеет Роза и глазом моргнуть, мамаша уже позвонит сестрам.
        Она взглянула на часы. Сколько у нее есть времени? Двадцать – двадцать пять минут, прежде чем сестры заявятся сюда и потребуют объяснений, почему она покинула больницу.
        – Ни за что! – проорала Роза и уже собиралась изо всех сил швырнуть телефон об стенку, превратив его тем самым в порошок.
        Она сделала глубокий вдох и задумалась над тем, что написать. Затем открыла раздел «Сообщения» и набрала текст:
        «Дорогая мама, я сейчас нахожусь в поезде, еду в Мальмё, поэтому мобильная связь очень плохая, приходится общаться с помощью смс. Не беспокойся обо мне, у меня все нормально. Я сегодня выписалась из больницы, так как один близкий друг предложил мне пожить у него, в замечательном доме в Блекинге. Мне это пойдет на пользу. Свяжусь с тобой, как только вернусь домой. Роза».
        «Блямс!» – звякнул телефон, эсэмэска была отправлена. Роза отложила мобильник и, прекрасно зная, что мать ее больше не побеспокоит, выдвинула ящик, взяла из него бумагу и ручку и положила перед собой. Затем отправилась в ванную, открыла туалетный шкафчик и изучила его содержимое. Антидепрессанты, панадол, полпузырька снотворного, аспирин, парацетамол, ножницы, которыми она не только подреза?ла себе волосы, но и калечила предплечья, одноразовые пилки, старый станок «Жиллетт», оставшиеся от матери свечи от запора, лакричный сироп «Пекторал» от кашля, который хранился тут уже почти двадцать лет. Если воспользоваться этим арсеналом с умом и правильно рассчитать дозировку, можно запросто приготовить смертельный коктейль и воспользоваться им в любой момент. Роза высыпала из пластмассовой корзинки ватные палочки и тампоны в мусорное ведро, перебрала домашнюю аптечку, отправив совсем безобидные таблетки и микстуры вслед за гигиеническими средствами, и наполнила корзинку оставшимися медикаментами.
        Затем она пять минут постояла у раковины; мысли ее крутились вокруг смерти и прихотей судьбы. Все очевидное и понятное сузилось до микроскопической точки и перевернулось с ног на голову. Все утратило смысл.
        Наконец Роза взяла бритвенный станок отца, который стащила после его смерти и которым собиралась побрить себе лобок в знак крайнего презрения к отцу, но так до сих пор и не воспользовалась. Она разобрала его и на мгновение остановила взгляд на грязном лезвии, в котором застряло несколько волосков отцовской щетины в остатках мыльного раствора. От отвращения Роза едва не потеряла сознание. Неужели частицы проклятого папаши окажутся в ее смертельных ранах? А ее кровь, получается, омоет лезвие бритвы этого урода?
        Розу чуть не стошнило. И все же она заставила себя отмыть бритву, держа ее над раковиной. Кровоточащие порезы и отпечатки посудной щетки образовали сетку на кончиках ее пальцев.
        – Пришло время, – глотая слезы, устало констатировала Роза, когда лезвие заблестело, как новенькое. Осталось только нацарапать пару предложений на бумаге, чтобы сестры не сомневались в том, что она сделала это по собственной воле, и сообщить, что завещает им свое имущество.
        «И как только я смогу решиться на такое?» – думала Роза.
        Прежде слезы облегчали восприятие выпавшей на ее долю горькой судьбы, однако теперь, когда все вдруг сместилось, они лишь усугубляли ощущение бессилия, сожаления, стыда, представляли собой материальное воплощение ее пресыщенности жизнью, мрачным лейтмотивом проходящее сквозь все ее существование.
        Она бережно положила лезвие на обеденный стол рядом с бумагой, ручкой и корзинкой с медикаментами, открыла дверцу тумбочки под телевизором и открутила крышки от всех бутылок с алкоголем.
        Ваза, стоявшая на полке, никогда не использовалась по той простой причине, что Розе никогда не дарили цветы, и все же и ей настал черед доказать свою функциональность, когда Роза вылила туда остатки из всех бутылок и принялась перемешивать содержимое до образования непонятного, но резко пахнущего коктейля коричневого цвета.
        Пока она наливала себе в стакан эту жидкость и пила ее, переводя взгляд с пластмассовой корзинки на компьютерный монитор и обратно, мысли, как ни странно, становились все более ясными и четкими.
        Роза с улыбкой оглядела бедлам, творящийся в гостиной, и решила, что сейчас она избавит своих сестренок от обязанности принимать решение, что выбрасывать, а что нет.
        Она взяла верхний лист бумаги и написала:

        «Дорогие сестры,
        Проклятие довлеет надо мной бесконечно, так что не сомневайтесь в моей смерти. Теперь я пребываю там, где покой ничто не нарушает, там, куда мои мысли стремились уже давно. И это прекрасно. Берите от жизни лучшее и, несмотря ни на что, старайтесь вспоминать обо мне хоть с каплей любви и благосклонности. Я любила и уважала всех вас, как люблю и уважаю сейчас, в этот переломный момент. Простите мне некоторую высокопарность, но, в конце концов, не каждый день мне предоставляется возможность говорить вам подобные вещи. Я прошу прощения у вас за все то зло, которое причинила вам, и смиренно передаю в ваше распоряжение все свое имущество. Живите в мире.

        Я люблю вас, Роза».

        Она поставила дату, пару раз перечитала письмо и положила его перед собой. «Как же, однако, пафосно и в то же время убого сформулировано!» Затем смяла бумагу и бросила на пол.
        Роза поднесла вазу к губам и глотнула еще немного жидкости, которая, кажется, способствовала пробуждению здравомыслия.
        – По-другому все равно не получится, – вздохнула она и, подняв смятую бумагу, расправила записку и разгладила ее ладонью.
        Затем взяла второй чистый лист и написала на этот раз заглавными буквами:
        «Стенлёсе, четверг, 26.5.2016
        Настоящим документом свидетельствую передачу своего тела на донорские органы и научные изыскания. С уважением, Роза Кнудсен».
        Она встряхнула руки, приписала свой регистрационный номер, поставила подпись и положила записку на самое видное место. После чего взяла мобильный телефон и набрала номер службы спасения. Слушая гудки, рассматривала вены на левом запястье и прикидывала, на каком уровне будет эффективнее всего их перерезать. Пульс был интенсивным и прощупывался по всей длине руки, так что резать можно было где угодно. К тому моменту, когда дежурный снял трубку, Роза была настолько решительно настроена, насколько это было возможно. Она собиралась сказать все как есть: что через мгновение она умрет, так что бригада должна поторопиться, чтобы иметь возможность воспользоваться ее внутренними органами. В завершение Роза хотела напомнить, чтобы спасатели не забыли прихватить с собой охлаждающие пакеты. Затем она положит трубку и немедленно перережет вены на обоих запястьях, уверенно и глубоко. Ровно в тот момент, когда дежурный попросил ее повторить свое имя и адрес, что-то сильно стукнуло об стенку в соседней квартире, где проживала Ригмор Циммерманн. Роза задержала дыхание. Что это? Да еще и в такой момент…
        – Простите, я ошиблась, – буркнула она в трубку и захлопнула телефон. Сердце бешено застучало, каждый удар отзывался в голове болевым импульсом. Уверенности и спокойствию был положен конец. Она была глубоко потрясена услышанным звуком, теперь за дело принималась следователь полиции Роза. Что творилось за стенкой, в квартире Ригмор Циммерманн? Неужели Роза до такой степени напилась, что мысли сыграли с ней злую шутку?
        Она прикрыла таблетки и две записки курткой и вышла на лестницу. Здесь тоже были четко слышны звуки, доносившиеся из квартиры Ригмор Циммерманн. Смех или слезы, непонятно.
        Роза нахмурилась. За все годы, что они бок о бок прожили с фру Циммерманн, она лишь один раз слышала в соседней квартире мужской голос – мужчина вел с хозяйкой возбужденный спор. И всё. Насколько Роза была в курсе, никто из жильцов, помимо нее самой, не горел желанием общаться с Ригмор. Когда они вместе ходили в магазин, Роза замечала, что окружающие активно избегали встречи с этой пожилой дамой.
        Но кто же находился у погибшей соседки в квартире, если самой Ригмор Циммерманн там быть не могло?
        Роза выдвинула ящик комода, стоявшего в прихожей, и вытащила ключ от соседней квартиры. Несколько раз, когда дверь случайно захлопывалась, а ключи оставались внутри, Ригмор приходилось дожидаться помощи дочери. Однако полгода назад она решила положить этому конец и передала запасной ключ Розе.
        Роза потихоньку выскользнула из своей квартиры и подкралась к двери фру Циммерманн, на мгновение остановилась и прислушалась. Голосов было несколько. Пара-тройка девушек, предположила она, исходя из тембра и интонаций.
        В хмельном тумане Роза несколько раз постучала в дверь, но, к своему великому изумлению, так и не дождалась никакой реакции, а потому вставила ключ в замок и повернула его.

        Глава 31

        Четверг, 26 мая 2016 года
        Гордон выглядел вконец вымотанным – изысканное воспитание и происхождение никак нельзя было назвать преимуществом при выполнении таких неприятных задач, какие ставил перед ним Карл.
        – Ты точно получил все, что смогли откопать в Центре Симона Визенталя? – поинтересовался Карл.
        – Судя по всему, да. Как вы и просили, я показал Томасу Лаурсену несколько фотографий, на которых Фрицль Циммерманн приканчивает пленных ударом биты в затылок. И Томас подтвердил, что Стефани Гундерсен и Ригмор Циммерманн, вероятнее всего, были убиты именно таким образом.
        – Отлично, с этим закончено. Спасибо!
        – Стефани Гундерсен была убита в две тысячи четвертом году, в связи с чем я предполагаю, что Фрицль Циммерманн был жив на тот момент?
        – М-м-м! – усмехнулся Карл, листая жуткие снимки. – Нет-нет, не спеши. Зато ты можешь быть уверен в том, что старичка уже давно не было в живых, когда месяц назад убили его супругу.
        Гордон ткнул в него белым как мел пальцем.
        – Конечно. Зуб даю!
        Мёрк предпочел бы уклониться от подобного выражения в данных обстоятельствах, да вообще-то в любых обстоятельствах. Он приглушил звук новостей на канале «ТВ2».
        – Но, дорогой Гордон, вопрос о том, кто же это сделал, так и остается открытым. Что ты думаешь о Биргит Циммерманн и ее дочери Денисе? На данный момент это единственные известные нам лица, у которых мог быть мотив так поступить. Предоставляю тебе самому выбрать, кем из них заняться.
        – О-о, благодарю! О внучке ничего не знаю, но дочь вполне могла бы это сделать. По крайней мере, по словам Ассада, она поглощает огромное количество алкоголя, а это удовольствие стоит очень дорого.
        Карл кивнул.
        – Твоя правда. И что же, ты полагаешь, она под проливным дождем мчалась за матушкой по улице, размахивая битой? А Ригмор Циммерманн в ужасе схоронилась в кустах, заваленных собачьим дерьмом? Странная сцена получается, если задуматься, правда?
        Гордон уронил голову не менее чем на полтора метра. Но такова уж работа полицейских. Парадоксы, радость, разочарования, сомнения – всё в одном.
        – И что же мне тогда делать, Карл?
        – Найди дочь Биргит Циммерманн, Гордон. Как там ее зовут?
        – При рождении окрещена как Доррит Циммерманн, но предпочитает называть себя Денисой Циммерманн.
        – Значит, ищи обеих.
        Мёрку стало даже жаль парня, таким взглядом тот проводил шефа до дверей. До тех пор пока ситуация с Розой не прояснится, вряд ли Гордон придет в себя.
        – Карл, а что такое с Гордоном? – поинтересовался Ассад через несколько секунд. – Он напоминает «Люнгбюкскую пляску смерти».
        Карл покачал головой.
        – Не Люнгбюкскую, Ассад, а Любекскую. Произведение называется «Любекская пляска смерти».
        Кудрявоголовый смутился.
        – Ты уверен? Любекская? Но при чем тут Любек? Это замечательный город. Мне кажется, более уместно было бы назвать картину в честь Люнгбю.
        Карл вздохнул.
        – Гордон переживает, Ассад. Ситуация с Розой выбила его из колеи.
        – Меня тоже.
        – Да, Ассад, всех нас. Как бы то ни было, нам ее не хватает. – И это еще мягко сказано. По правде говоря, Карл очень тяжело переносил отсутствие Розы. «Если только забыть ее отвращение к табаку», – подумал он и потянулся за сигаретой.
        – Ассад, как там продвигается с поиском школьной подруги Розы? Есть успехи?
        – Именно в этой связи я и заглянул к тебе. Я ее нашел.
        Он бросил на стол небольшую стопку цветных распечаток. С верхнего листа на них с улыбкой смотрела пышная, похожая на тролля женщина в лиловой одежде и с густыми волосами. «Кинуа фон Кунстверк» – гласила над фотографией надпись крупными буквами, в нижней части листа располагался сопроводительный текст из буклета с последней выставки.
        – Она художница, Карл.
        – С невероятно удачным творческим псевдонимом, как я погляжу.
        – Судя по всему, она очень популярна в Германии, вот только не понимаю почему. – Он подкрепил свои слова, отложив верхнюю страницу и ткнув пальцем в следующий лист с кратким обзором новой выставки. Да уж, проворно она работала кистью.
        – Ни черта себе! – не преминул прокомментировать Мёрк.
        – Она живет во Фленсборге. Мне к ней съездить?
        – Нет, поедем вместе, – с отсутствующим видом сказал Карл. Внимание его привлек телевизор – бегущая строка сопровождала кадры в режиме реального времени, на экране творилось явно нечто экстраординарное. – Ассад, ты в курсе, что тут происходит? – спросил он у коллеги.
        – Понятия не имею.
        – Эй, вы уже видели? – очень кстати раздался с порога голос, и верзила протянул руку в направлении телеэкрана. – Это продолжается уже в течение часа, и Лиза говорит, что наверху все на ушах стоят. – Гордон стоял на пороге и переминался с ноги на ногу, напоминая заслуженного танцора сальсы. – Сейчас идет брифинг по этому поводу. Что скажете? – Он с мольбой во взгляде посмотрел на коллег. – Может, сходим?
        – Если ты так хочешь, иди сам. Но только помни, что это не наши дела.
        Орясина повесил нос. Вероятно, он не был согласен с последним утверждением.
        Карл улыбнулся. В последнее время Гордон невероятно прогрессировал. Он не только проявлял завидное бесстрашие, но и обзавелся кое-какими амбициями.
        – И все же, я думаю, нам следует пойти наверх, – настаивал дылда.
        Усмехнувшись, Карл резко встал с кресла.
        – Уфф… ну пойдем, черт возьми. Ведь если мы сами себя не развлечем, никто нас не развлечет.

* * *

        Их встретили по меньшей мере два десятка неодобрительных взглядов, когда они ворвались в зал в разгар брифинга, организованного для сотрудников криминального отдела.
        – Простите, ребята, мы только что узнали обо всем из телевизора, – ерничал Карл. – Давайте сделаем вид, будто нас тут нет.
        Пасгорд фыркнул.
        – Это будет непросто, – отпустил он комментарий, который поддержали молчаливыми кивками несколько следователей из его окружения.
        Ларс Бьёрн поднял руку.
        – Добро пожаловать, друзья! Из глубокого уважения к нашему коллеге из подвала… – здесь он прервался на театральную паузу, во время которой многие не переставая качали головами, – я позволю себе кратко резюмировать вышеизложенное. – Он посмотрел в глаза Карлу. – Мы обнаружили красный «Пежо», который, по всей вероятности, двадцатого мая сбил Мишель Хансен, а двадцать первого мая – Сенту Бергер. Один из бывших сотрудников ныне расформированного отдела, специализировавшегося на поиске угнанных автомобилей для страховых компаний, нашел машину с выбитым со стороны водителя стеклом и со скрученным замком зажигания. «Пежо» стоял на углу Рантцаусгэде и Гриффенфельдсгэде со старым парковочным талоном и целым ворохом штрафов под стеклоочистителями за неправильную парковку. Таким образом удалось определить, когда именно автомобиль туда поставили. Криминалисты обнаружили на решетке радиатора следы крови и волосы, однако салон, по-видимому, подвергся основательной чистке. Дополнительная информация может быть получена в результате более подробного исследования.
        – Автомобиль преступника целую неделю стоит в центре Копенгагена, и его никто не замечает – вот это да! Браво дорожной полиции! – воскликнул Карл.
        – Если ты избавишь нас от своих едких замечаний, вы сможете остаться до конца, – продолжал Ларс Бьёрн.
        Он повернулся к плоскому экрану, висевшему на стене, и поменял слайд.
        – Около получаса назад, то есть примерно без двадцати час, вышеупомянутая Мишель Хансен была сбита насмерть на Стасьонсвай в Стенлёсе. На слайде вы видите место происшествия. По свидетельству двух школьников, идущих со станции, на этот раз наезд был совершен черной «Хондой Сивик», которая после столкновения свернула направо на площади перед станцией и скрылась из виду. Описание автомобиля и водителя нельзя считать достоверным, принимая во внимание возраст детей, старшему из которых всего-навсего десять лет, и шок, в который повергло их происшедшее. Дети также утверждают, что водитель транспортного средства, которого они не имели возможности подробно разглядеть, был, цитирую дословно, «не очень большого роста». – Он повернулся к своей команде. – Итак, дамы и господа, сопоставив предыдущие столкновения с только что произошедшим, мы можем утверждать, что имеем дело с убийцей, который совершает преступления абсолютно сознательно. Вопрос заключается в том, планирует ли он продолжать криминальную деятельность. Если да, то нам во что бы то ни стало необходимо действовать крайне эффективно, чтобы
остановить его. Все понятно?
        Ассад покосился на Карла и слегка пожал плечами. По-видимому, новость об орудующем направо и налево потенциальном серийном убийце не особо его впечатлила.
        – Минувшие сутки оказались более чем насыщенными событиями, и я сожалею, что нам пришлось отвлекать сотрудников от расследования убийства Ригмор Циммерманн; это касается в первую очередь тебя, Пасгорд, и Герта.
        – Бедная Ригмор, – прошептал Карл нарочито громко, так что глаза Пасгорда метнули молнии.
        – После того как была насмерть сбита Мишель Хансен, мы пришли к выводу, что убийство было совершено намеренно, а также обнаружили, что сведения об обстоятельствах этого преступления несколько противоречивы. Среди прочего, например, мы нашли в сумочке Мишель Хансен двадцать тысяч крон наличными. Судя по выписке со счета, ее финансовое положение было тяжелым. Принимая во внимание то, что именно эта самая Мишель стояла ночью у входа на дискотеку «Виктория» и беседовала со своим бывшим парнем, охранником Патриком Петтерссоном, в момент ограбления офиса администрации, вполне резонно предположить, что она могла быть связана с преступлением. Есть вопросы по данному сюжету?
        – А Патрик Петтерссон все еще находится под арестом? – поинтересовался Терье Плуг.
        Карл кивнул. Если руководителем следственной группы по делу назначат Плуга, то Патрику можно было лишь посочувствовать. Ибо Плуг был парень не промах. У него изо рта дурно пахло, но если держаться от него на приличном расстоянии, лучшего и более компетентного напарника было не найти.
        – Нет, Петтерссона временно освободили в одиннадцать тридцать две, главным образом по той причине, что его рассказ о том, каким образом он проводил вечер накануне, подтвержден записью с камер видеонаблюдения. Но естественно, просто так его никто не отпустит, тем более что мы конфисковали у него паспорт. Скоро будет готово судебное постановление на обыск его квартиры. Он у нас на подозрении в связи с несколькими обстоятельствами, однако пока мы не можем предъявить ему никаких конкретных обвинений.
        – В принципе, Петтерссон также мог оказаться за рулем автомобиля, сбившего Мишель Хансен, верно? – предположил Плуг.
        – Да, верно.
        – Они общались непосредственно перед столкновением? – спросила Бента Хансен. Мало того, что она была очень обходительна и обладала хорошим чувством юмора, ей блестяще удавалось расследовать все попадавшие к ней дела.
        – Нет. Мобильный телефон был вложен в руку трупа, всмятку раздавленный сжатыми пальцами. Криминалисты забрали его, однако сим-карта оказалась настолько сильно повреждена, что нам даже пришлось обращаться в телекоммуникационную компанию с просьбой проверить список вызовов. Я уж не говорю о том, что само тело было в значительной степени изуродовано. По словам школьников, девушку буквально засосало под машину.
        – А что с мобильным телефоном Патрика Петтерссона?
        – Парень продемонстрировал готовность к сотрудничеству и позволил нам проверить журнал вызовов на своем телефоне. Мишель Хансен сообщила ему в текстовом сообщении, что собирается к нему зайти, но не написала, откуда она придет. В то же время они вполне могли общаться каким-либо иным способом, и Петтерссон все-таки мог знать, где она обитала. Если, конечно, именно он скрывается под маской водителя-убийцы.
        – Он-он! – не удержался Пасгорд. Ему не терпелось поскорее расправиться с этим делом.
        – Идем далее. У нас имеются веские основания предполагать, что Бирна Сигурдардоттир, женщина, доставленная в Королевскую больницу ночью в ноль часов тридцать две минуты с опасным пулевым ранением в область грудной клетки, напрямую связана с ночным ограблением. Ее ранили в переулке рядом со зданием дискотеки.
        – А на чем именно основаны ваши предположения? – поинтересовался Плуг.
        – На ее криминальной деятельности. На факте ее присутствия на дискотеке. На ее агрессивном поведении, которое не раз выливалось в демонстрацию крайней жестокости. Ее обнаружили с ножом в руке, что может указывать на стычку, произошедшую между ней и одним из грабителей. Естественно, нам известен калибр использованного оружия. Он совпадает с девятимиллиметровым калибром «Люгера», которым злоумышленники угрожали директору дискотеки. Стоит отметить, наконец, что в нее стреляли в десяти метрах от того места, где она была обнаружена. Отчетливый след тянется от стены до края тротуара, из чего мы можем сделать вывод, что кто-то хотел спасти ее. Предположим, что преступник или преступники являлись девушками, типа тех, что ограбили дискотеку, причем их связывают с жертвой какие-то тесные отношения.
        – Разве это не самое глупое, что можно сделать, – оставить ее полуживую в таком месте, где на нее обязательно кто-нибудь наткнется? Неужели преступники не боялись, что Бирна сдаст их с потрохами? – выразила свое недоумение Бента Хансен.
        – Не буду отрицать, это вполне возможно. Да только девицы, которые находятся у нас на подозрении и являются членами банды «Черные леди» под предводительством Сигурдардоттир, скрылись вовсе не для того, чтобы потом мелькать у всех на виду.
        Многие присутствующие в зале засмеялись, но не Бента.
        – Есть ли факты, указывающие на прямую связь между Патриком Петтерссоном и этой бандой?
        – Нет. Здесь будет нелишним отметить, что Петтерссон не имеет судимостей.
        – А как насчет Мишель Хансен?
        – Нет, ее связь с бандой также не доказана.
        – Бирна Сигурдардоттир выживет? Что известно о ее дальнейшей судьбе?
        Ларс Бьёрн пожал плечами.
        – Маловероятно, но мы-то, конечно, надеемся, что выживет.
        Карл опять кивнул. Это был бы самый простой способ раскрыть дело.

* * *

        – Если девушка умрет, им там, наверху, придется хорошенько потрудиться, – заметил Ассад по дороге к ротонде.
        – Да уж, в таком случае мы сможем глотнуть свежего воздуха. – Карл довольно ухмыльнулся, подумав о Пасгорде, которому теперь придется на время отвлечься от дела Циммерманн и заняться поисками водителя-убийцы.
        Ухмылка исчезла через секунду, ибо у нижней ступеньки лестницы Мёрка уже поджидал не только Олаф Борг-Педерсен со «Стейшн Три», но и парочка его коллег. Один из них нацелился объективом камеры прямо в лицо Карла, а второй держал наготове световую пушку, заставившую прочиститься слезные каналы вице-комиссара.
        – Уберите это дерьмо, – успел буркнуть Карл, прежде чем заметил, что Борг-Педерсен уже подставил к его губам микрофон.
        – Нам стало известно, что сегодня произошел прорыв в деле о сбитых девушках, – уверенным голосом произнес журналист. – Как вы прокомментируете обнаружение брошенного автомобиля на Гриффенфельдсгэде и убийство Мишель Хансен в Стенлёсе?
        – Это не мое дело, – прорычал Мёрк. Как, черт возьми, они обо всем пронюхали? Бьёрн сам им рассказал?
        – Полицейские высказали предположение, что один и тот же человек абсолютно сознательно убил Сенту Бергер, а затем Мишель Хансен. Означает ли это, что речь идет о серийном убийце, или следователи больше склоняются к версии о внутренних разборках в рамках преступной группировки? Связаны ли эти убийства с ограблением, произошедшим накануне вечером, и с женщиной, подстреленной неподалеку от дискотеки?
        – Задайте ваши вопросы сотрудникам отдела убийств, – ответил Карл. Этот журналюга что, совсем тупой?
        Борг-Педерсен развернулся к камере лицом.
        – Подробности этого дела не разглашаются. Несколько полицейских отделений отказываются комментировать случившееся. Но пусть датский народ задаст вопрос сам себе – можем ли мы говорить о реальной безопасности, если стало невозможно находиться в общественных местах, не подвергая угрозе свою жизнь? Ежедневно, когда мы идем по улице, мимо нас проносятся десятки тысяч машин. А вдруг очередной автомобиль окажется орудием преступника, а ты сам – его жертвой? Вот на какие вопросы нам очень хотелось бы получить ответы. А пока мы возвращаемся в нашу студию.
        Какого лешего он нагоняет страх на публику? И с чего вдруг объявился в новостном репортаже?
        Борг-Педерсен обратился к Карлу:
        – Мы будем сопровождать вас в течение трех дней, так что изложите нам, пожалуйста, повестку дня, – успел выдать он, прежде чем Мёрк развернулся на сто восемьдесят градусов и устремился в свой кабинет вместе с Ассадом и Гордоном, следующими за ним по пятам.
        – Карл, но мы же не возьмем их с собой во Фленсборг, правда? – спросил Ассад.
        – Только через мой труп! Нет, все, что касается Розы, – наше личное дело.
        – А что вы скажете телекоманде, которая караулит нас в коридоре? – поинтересовался Гордон.
        – Идем! – Карл с улыбкой подтолкнул дылду к журналистам. – Спешу с удовольствием сообщить вам, что наш лучший ассистент Гордон Тейлор готов взять вас с собой на чрезвычайно важный и захватывающий этап профилактических работ, которые будут проводиться в районе квартала Боргергэде.
        Гордон оглянулся на Карла.
        – Но-о… я…
        – Последняя проверка, осуществленная Гордоном Тейлором, длилась всего пару часов, но завтра он предполагает посвятить ей целый день.
        Плечи Гордона безвольно упали.
        – В связи с предстоящим мероприятием позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы каждый из людей, с которыми будет общаться Гордон, дал согласие на видеосъемку. Но на этом-то вы уж точно собаку съели, верно?
        Борг-Педерсен сдвинул брови.
        – А где в это время будут находиться остальные сотрудники отдела, позвольте поинтересоваться?
        Карл широко улыбнулся.
        – Интересуйтесь, интересуйтесь, именно для этого мы тут и находимся. Бо?льшую часть дня мы просто сидим на пятой точке и разбираем всякие тоскливые бумажки. Никакой зрелищности.
        Журналист выглядел недовольным.
        – Послушайте, Карл Мёрк, мы ведь зарабатываем на жизнь тем, что создаем телепрограммы с определенной долей развлекательности, и начальник отдела убийств порекомендовал нам ваш отдел как тот, что может обеспечить нам самые любопытные кадры. Нам во что бы то ни стало придется организовать иллюстративный материал, договорились?
        – Да-да, о чем речь! Обещаю, мы хорошенько поразмыслим над тем, что могло бы вас порадовать, господин Борг-Педерсен. Мы прекрасно понимаем стоящую перед вами задачу.
        Видимо, тот заметил, что Гордон осторожно потряс головой, и все-таки после ухода телевизионщиков в подвале воцарилось довольно неплохое настроение.
        – И что, скажите на милость, мне с ними делать? – нервно поинтересовался Гордон.
        – Пройдись еще раз по району вблизи места преступления. Обойди все ларьки, рестораны и частных торговцев, которых посетил в прошлый раз, охвати еще не охваченных потенциальных свидетелей. Только теперь прихвати с собой несколько фотографий Денисы и Биргит Циммерманн. Показывай их собеседникам и расспрашивай, знают ли они что-либо о перемещениях этих женщин или об их финансовой ситуации. Ходят ли куда-нибудь мать и дочь вместе. Видели ли их в последнее время в обществе Ригмор Циммерманн. Сам сообрази, что еще можно спросить. Ты непременно выяснишь что-нибудь полезное. Зуб даю!
        Гордон несколько стушевался. Неужели он позабыл собственное выражение?
        – Я только что связался с начальником того самого цеха на сталепрокатном заводе, – наконец выпалил он. – Он согласен провести вас вместе с Лео Андресеном в понедельник к месту трагедии. Они будут ждать вас у главного входа в десять. Хорошо?
        Карл кивнул.
        – Он был знаком с Розой?
        – Да, он прекрасно помнит и ее, и отца, но рассказал о самом несчастном случае не так уж и много. Лишь то, что Роза стала свидетельницей произошедшего и что она видела, как умирал ее отец. Начальник цеха называет трагедию неожиданной и очень жестокой, так что нет ничего удивительного в том, что впоследствии Роза стала истеричкой. Насколько он помнит, она хохотала и рыдала одновременно как одержимая. Больше он ничего не знает, но обещал расспросить старых сотрудников.
        – Хорошо, Гордон, спасибо. – Мёрк повернулся к Ассаду: – Завтра на этом самом месте в шесть утра. Что скажешь?
        – Само собой разумеется. Как говорится, утренний час дарит голодом нас.
        – Ох, Ассад, никто так не говорит. Говорят: утренний час дарит золотом нас.
        – Золотом?! – Сириец с сомнением посмотрел на Карла. – Но только не там, откуда я родом. Это я точно могу сказать.
        – Прежде чем вы уйдете, Карл, – перебил дискуссию Гордон, – звонила Вигга. Говорит, если вы сегодня же не навестите бывшую тещу, небеса разверзнутся. Старуха не очень хорошо себя чувствует и постоянно спрашивает о вас.
        Мёрк надул щеки.
        Радость в связи с предстоящим возвращением домой оказалась изрядно подпорчена последним сообщением.

* * *

        Микроавтобус, остановившийся перед домом престарелых, высаживал группу слабоумных старичков и старушек, которые, едва ступив на твердую землю, с рекордной скоростью расползлись во все стороны. Здешнему персоналу, похоже, хватало хлопот. Лишь одна дама из группы терпеливо стояла на месте и, покачивая головой, наблюдала за происходящим. Это была Карла.
        Карл вздохнул с облегчением. Судя по всему, у его бывшей тещи сегодня был не самый плохой день. Вигга, как всегда, подняла шум, чтобы заставить его сюда приехать.
        – Карла, привет! – крикнул он. – Ага, вы, кажется, были на прогулке… Куда ездили?
        Пожилая дама медленно повернулась лицом к Карлу, внимательно изучила его и театрально махнула рукой в сторону своих сотоварищей.
        – Didn’t I warn them! Look how these children are running around. Don’t say I didn’t tell them how dangerous the traffic is here in Rio de Janeiro![163]
        «Ой-ей, кажется, я ее немного переоценил», – подумал Карл, бережно беря тещу под руку и направляясь вместе с ней к входу в здание.
        – Careful. Don’t twist my arm[164], – закапризничала она.
        Он с кроткой улыбкой кивнул одному из сотрудников заведения, которому удалось отловить пару старичков.
        – Что вы с ней такое сделали? Она полностью переключилась на английский язык.
        Парень устало улыбнулся.
        – У фру Альсинг ушные пробки, она слышит очень плохо и считает, что с ней говорят по-английски. Если вы хотите, чтобы она отвечала по-датски, вам придется громко кричать.
        Карл так и поступил, однако теща все-таки была немного не в себе, ибо всю дорогу до комнаты на безупречном английском красочно описывала небывалый ливень, сопровождавший их в поездке, горные дороги, заваленные упавшими деревьями, и водителя, который пустил себе пулю в лоб, когда они рухнули с откоса и полетели в пропасть. От переживаний она даже схватилась за грудь, когда они наконец добрались до комнаты.
        – Ужасная вышла прогулка, насколько я могу судить, – гаркнул Карл во все горло. – Как хорошо, что ты вернулась живая и невредимая.
        Теща изумленно посмотрела на него.
        – Вообще-то, как всегда, – как ни в чем не бывало ответила она и вытащила из-под диванной подушки сигаретный окурок. – Грета Гарбо не погибнет, пока ее не попросит об этом режиссер, – с упреком добавила Карла, заталкивая окурок в мундштук.
        Карл удивленно поднял брови. Грета Гарбо? Это что-то новенькое…
        – Вигга говорит, ты просила меня приехать! – Карл громогласно попытался сменить тему.
        Собеседница прикурила и сделала пару глубоких затяжек, до отказа набив легкие сигаретным дымом.
        – Правда? – Она на полминуты застыла с открытым ртом, выпуская дым. Затем кивнула. – Ах да, мальчик Вигги дал мне вот что. Как там его зовут?
        Карл взял у нее из рук мобильный телефон. Смартфон «Самсунг», явно поновее того, что Йеспер отдал ему два года назад. Что бы мы делали без устаревших девайсов своих отпрысков…
        – Его зовут Йеспер, Карла, – гаркнул Мёрк ей прямо в ухо. – Он твой внук. И что мне делать с этим телефоном?
        – Научи меня делать селфи, такие, как делают сейчас все девчонки в Интернете.
        Изумившись такой просьбе, Карл все же одобрительно кивнул.
        – Селфи, значит… А ты не отстаешь от моды, Карла, – продолжал он орать. – Тебе надо нажать вот сюда, чтобы объектив камеры был повернут к тебе, и держать вот так…
        – Нет-нет, не то. Йеспер все это мне уже показал. Я хочу понять, что мне делать.
        Видимо, несмотря на все его усилия, теща все равно плохо слышала, так что он решил перейти на приказной тон, как во время принудительного ареста.
        – ЧТО ТЕБЕ ДЕЛАТЬ? НАПРАВЬ КАМЕРУ НА СЕБЯ И НАЖМИ НА КНОПКУ.
        – Да-да, хватит орать, я не глухая. Расскажи мне самое главное. Мне скинуть шмотки сразу или лучше после?

        Глава 32

        Четверг, 26 мая 2016 года
        Ясмин погрузилась в туманные сновидения. Ткань, похожая на паутину, тепло чужих тел и лучи солнца опутали ее. Аромат сосны и лаванды вперемешку с запахом водорослей опьянил ее. Звуки музыки и шелест волн умиротворяли ее, как и прикосновения нежных рук к плечам. Внезапно те же самые руки встряхнули ее и крепко стиснули плечи, до боли. Ясмин открыла глаза и увидела прямо перед собой раздраженное лицо Денисы.
        – Она сбежала от нас, Ясмин, – сообщила подруга, продолжая тормошить подругу.
        – Да прекрати ты, мне больно! – Ясмин привстала и потерла глаза. – Что ты такое говоришь? Кто?
        – Мишель, дурочка! На столе лежала пачка тысячных купюр, теперь она пропала. Она забрала деньги, собрала вещи и слиняла как можно быстрее – даже свой «Айпэд» забыла.
        Дениса махнула в направлении полки над обеденным столом, где лежала ручная граната.
        Ясмин встала.
        – И сколько же она взяла?
        – Не знаю. Думаю, тысяч двадцать-тридцать. Я не считала, сколько у нас всего было.
        Ясмин выпрямилась.
        – Ну, а какая нам разница? Если она забрала только тридцать тысяч, нам же больше достанется. Который час?
        – Ты что, совсем тупая или как? Она ведь больше не вернется, раз все барахло забрала. Она ушла обратно к этому говнюку, Ясмин, а значит, мы больше не можем на нее положиться! Надо догнать ее. Немедленно!
        Ясмин опустила глаза. Она заснула во вчерашней одежде, на блузке под мышками расползались пятна пота, голова чесалась.
        – Сначала я приму душ и переоденусь.
        – Немедленно, черт возьми! Неужели ты не понимаешь, насколько все серьезно? Времени уже до фига, мы весь день продрыхли, и Мишель могла успеть устроить нам черт знает какую подставу. Мы совершили ограбление и, возможно, даже убийство, а кто знает, что там Мишель может наплести, пытаясь обелить себя… Отвечать за все придется лишь нам с тобой вдвоем, если она решит спасать свою задницу. Не она же грабила, не она стреляла в Бирну…
        Ясмин похолодела.
        – Но и не я, Дениса, черт подери! – выпалила она. И в ту же секунду пожалела об этом.
        Лицо Денисы застыло, взгляд внезапно стал агрессивно-враждебным. Невозможно было понять, ограничится ли она злобным выражением лица или набросится на подругу с кулаками, но Ясмин не на шутку струхнула. Она ведь уже поняла, на что была способна ее подруга.
        – Прости, Дениса, я сказала глупость, – уверенно извинилась Ясмин. – Я вовсе не то имела в виду. Я же видела, что Бирна собирается напасть на тебя с ножом, к тому же мы не знали, что пистолет был заряжен. Так что мы отвечаем за все вместе, обещаю. – Она перекрестилась – вовсе не потому, что считала себя религиозной, просто ей показалось, что это придаст основательности данному ею обещанию.
        Дениса глубоко вдохнула и выдохнула. Агрессивный взгляд чуть смягчился.
        – Ясмин, мы не знаем, умерла ли Бирна, – сказала она. – Мы понятия не имеем о том, что с ней произошло. Если она мертва, мы в глубокой заднице, но если она выжила, мы в еще более глубокой заднице. Какого черта мы так надрались ночью, когда пришли домой? Как мы могли столько проспать и упустить Мишель? Это просто полное дерьмо!
        – Если Бирна умерла, в новостях на Ти-ви-два будет сюжет, – заметила Ясмин и потащила Денису за собой.
        Картина, представшая их глазам в гостиной, глубоко потрясла девушек. Вовсе не потому, что комната выглядела так, словно ее разгромило стадо диких слонов, и не из-за пропитавшей все жуткой вони от стеариновых свечей. Не из-за того, что весь ковер и вся мебель были залиты пятнами от красного вина, а крошками от чипсов были усыпаны все горизонтальные поверхности. О нет, они остановились как вкопанные, так как новости по телевизору уже шли полным ходом, причем на экране крупным планом демонстрировали девушку, которая, к сожалению, слишком хорошо была им знакома. И это была не Бирна, как можно было ожидать. Это была Мишель. Кадры сопровождались желтой полосой внизу экрана, по которой бежала строка из выпуска «Последних новостей»:
        «Женщина сбита насмерть в Стенлёсе. 20 мая она уже стала жертвой наезда автомобиля. Возможна связь между данным ДТП и вчерашней стрельбой у дискотеки “Виктория” в копенгагенском районе Сюдхавн».
        Девушки принялись швырять в стену окружающие их предметы и орать друг на друга, после чего Ясмин пришла в состояние, близкое к шоку, в то время как Дениса реагировала на новость несколько иначе. Все в ней взывало к действию. Она настойчиво акцентировала внимание Ясмин на ощущении, дважды посетившем Мишель. Разве ей не показалось, что она видела Анне-Лине Свенсен в машине напротив дискотеки? И разве не утверждала, что за рулем автомобиля, сбившего ее в первый раз, сидела женщина, похожая на Анне-Лине?
        – Но потом ты отправилась к этой твари и пыталась заставить ее признаться, что это она сбила Мишель, а затем пришла к выводу, что все-таки она тут ни при чем. И что же, черт возьми, ты думаешь теперь, Ясмин?
        – Что, по-твоему, нам делать? – Та давилась слезами. – Мишель убита, и полиция наверняка выйдет на нас. А если вчера вечером там действительно была Анне-Лине Свенсен, она точно видела, из какого переулка мы вышли, а потом разнесла о нас всякие сплетни…
        Дениса перебила ее:
        – Ясмин, ты какая-то глупая. Ты действительно думаешь, что она стала бы так поступать? Она же убийца, будь она проклята, а мы, возможно, единственные свидетели, которые могут ее разоблачить. Разве не так она должна рассуждать?
        Ясмин скребла длинными ногтями фольгу в сигаретной пачке, и когда ей удалось справиться с упаковкой, высыпала на стол несколько сигарет и прикурила первую попавшуюся. Дениса смотрела на нее с удивительно серьезным выражением лица. Даже представить себе было невозможно, что это та же самая девушка, которая накануне веселилась всю ночь напролет, а еще раньше ублажала одного из своих «сладких папочек».
        – Ясмин, черт подери, – наконец сказала Дениса. – Я ведь тоже потрясена тем, что произошло. Смерть Мишель и вся эта дребедень, о которой теперь говорят по телику, связана с нами. И это слишком. А тут еще и Анне-Лине Свенсен… Все это адски страшно. Будь я на ее месте, я первым делом расправилась бы с нами. А ведь она знает, где мы живем, – иначе что она забыла в Стенлёсе?
        Страх спазмом отозвался в диафрагме Ясмин. Да, Дениса права. Возможно, Анне-Лине прямо сейчас притаилась где-нибудь на улице и наблюдает за ними.
        – Что мы будем делать, если она придет?
        – В каком смысле? – жестко спросила Дениса. – На кухне в подставке полно ножей, дедов пистолет лежит на балконе.
        – Мне кажется, я не смогу сделать это, Дениса.
        Та задумчиво посмотрела на подругу.
        – Думаю, вряд ли Анне-Лине посмеет объявиться здесь так скоро после расправы над Мишель. Здесь наверняка ошивается полно полицейских. Видимо, они обходят жителей и интересуются, не видел ли кто-нибудь что-то подозрительное. Однако нам необходимо соблюдать крайнюю осторожность и никого не выпускать из виду. Ни полицию, ни Анне-Лине… – Она проницательно взглянула на Ясмин. – Ни друг друга, Ясмин.
        Ясмин прикрыла глаза. Она хотела вернуться в свой сон. Только не реальность…
        – Дениса, думаю, каждой из нас достанется не менее семидесяти тысяч, а значит, мы сможем уехать далеко-далеко. Так давай уедем. – Она смотрела на подругу умоляющими глазами. – Что скажешь? Мы могли бы отправиться куда-нибудь в Южную Америку, а? Это очень далеко. Как думаешь, достаточно далеко?
        Дениса снисходительно кивнула.
        – Ведь у тебя с испанским языком все круто, правда? Ну, по крайней мере, для того, чтобы отсасывать у тамошних мужиков с отвисшими животами… Ибо, уверяю тебя, это лучшее, чем ты сможешь заработать себе на жизнь, когда на другом конце света у тебя вдруг закончатся деньги. Ну, не знаю, может, тебе этого хочется?
        На лбу Ясмин обозначились две морщинки, свидетельствующие о терзающем ее сомнении. Она обиженно посмотрела на Денису.
        – Не знаю. А разве сейчас мы занимаемся не тем же самым? По крайней мере, в Южной Америке нас не будет разыскивать ни полиция, ни Анне-Лине, верно?
        – Сдается мне, Анне-Лине недолго осталось на нас охотиться, потому что мы ее опередим, поняла? Нас двое, а она одна. Мы придумаем план и загоним ее в угол. Возможно, застанем ее врасплох в собственном доме посреди ночи, когда она меньше всего этого ожидает. Под угрозой расправы заставим написать признание, а потом убьем ее, инсценировав самоубийство. К тому же, если где-то в ее доме припрятана наличка – а так оно, вероятно, и есть, – мы еще и прихватим с собой выигранные ею деньги. А потом уже можно будет обсудить, куда нам податься…
        Ясмин замерла и шикнула на Денису, та замолчала и прислушалась. Точно, в дверь кто-то постучал, а затем сам отпер дверь ключом.
        – Что будем делать? – успела прошептать Ясмин, прежде чем перед ними предстала женщина с бледным лицом и настолько выпученными глазами, что веки едва просматривались.
        – Кто вы такие, черт возьми? – агрессивно поинтересовалась женщина, блуждая взглядом по комнате.
        – Тебя это не касается, – парировала Дениса. – Откуда у тебя ключи?
        – Я вас не знаю. Говорите, кто вы такие, иначе я арестую вас за незаконное вторжение в чужое жилище.
        Ясмин пыталась поймать взгляд Денисы. Несмотря на хилую комплекцию, женщина, казалось, была настроена весьма серьезно, однако Дениса не особо впечатлилась. Казалось, она приготовилась наброситься на непрошеную гостью.
        – Да ты никак собиралась тут чем-нибудь поживиться, а? – зарычала она. – Я – внучка Ригмор и имею полное право тут находиться, в отличие от тебя. Что скажешь? Отдавай мне ключи и проваливай, а не то я тресну тебя по башке и позвоню в полицию!
        Женщина нахмурилась и, постояв немного, покачнулась, но затем обрела ориентацию в пространстве.
        – Ты Доррит? – спросила она более спокойным тоном. – Я слышала о тебе.
        Ясмин пришла в некоторое замешательство. Что еще за Доррит?
        – Давай же мне ключи, – повторила свою просьбу Дениса и вытянула руку вперед, но женщина покачала головой.
        – Я оставлю ключи при себе до тех пор, пока не выясню, что здесь творится, – упорствовала она, сканируя взглядом квартиру. – Что тут происходит? Ригмор убита, а в ее квартире повсюду валяются деньги. Что бы подумал насчет всего этого следователь полиции, как вы считаете? Я непременно должна разобраться, что все это значит. И вы останетесь здесь, понятно?
        Она повернулась на сто восемьдесят градусов и устремилась по коридору на лестничную площадку.
        – Проклятье, – простонала Ясмин. – Слышала, что она сказала? А еще эти дурацкие деньги… – Осмотревшись, она прикрыла ладонью нижнюю часть лица. – Это все равно что во всем признаться – в таком количестве разбросать везде купюры!
        Дениса стояла, сжав кулаки и замкнувшись в себе. Подобная реакция подруги ясно свидетельствовала о степени серьезности ситуации и о том, что Дениса признавала это.
        – Бабушка как-то рассказывала, что ее соседка работает в криминальной полиции. Видимо, эта алкашка и есть легавая, – тихо предположила она, после чего встала и кивнула сама себе.
        Ясмин была потрясена.
        – И что нам делать, Дениса? Если она позвонит в полицию, ее коллеги объявятся здесь в любой момент. Нам надо линять. – Она огляделась. Деньги они соберут минут за десять. Если побросать в сумку первые попавшиеся тряпки, можно покинуть квартиру через четверть часа.
        Но Дениса замотала головой.
        – Нет, мы пойдем к ней в квартиру, – уверенно сказала она.
        – К ней? И что ты там забыла? Она ведь видела наши деньги! У тебя никак не получится отвертеться от ее проверки, такая запросто не отвяжется.
        – Вот именно! И поэтому я хочу пресечь ее намерения, понятно тебе?

* * *

        «Неужели весь этот хаос отражает мою жизнь?» – думала Роза, обозревая собственную квартиру.
        Она посмотрела на куртку, которая прикрывала предсмертную записку, на пластмассовую корзину, на донорское завещание, на бритвенное лезвие, и ее переполнила печаль от мысли о потраченной впустую одинокой жизни. Несколько минут назад, услышав голоса, доносившиеся из квартиры Ригмор Циммерманн, она разглядела крошечный проблеск света в конце тоннеля и в хмельном угаре на секунду подумала, что, быть может, соседка еще жива.
        «Такова природа заблуждений», – подумала Роза. Заблуждения творят чудеса, пробуждают ложное чувство уверенности и приятные иллюзии, которые вмиг меняют все вокруг. Но затем всегда наступает черед отрезвляющей действительности.
        Конечно, две подозрительные девушки не должны находиться в квартире Ригмор, но, честно говоря, какое ей до этого дело? Ее возмутило, что они воруют то, что принадлежало теперь уже умершей женщине? Или что они живут в освободившейся квартире?
        Уронив голову, Роза тяжело опустилась на единственный обеденный стул, который еще стоял как положено. Все вокруг превратилось в хаос.
        «Видимо, так и должно быть в последний день жизни», – размышляла она, как вдруг почувствовала рвотный позыв. Все внутри умоляло покончить со всем разом. Позвонить в службу спасения и сообщить, что она перерезала вены, – пускай приезжают побыстрее и заберут донорские органы. И наплевать, что там творится за стенкой. Если она вмешается, то вновь вернется к отправной точке. Приедет полиция, а этого Роза хотела в последнюю очередь. Нельзя допускать, чтобы здесь объявился кто-нибудь из Управления и помешал реализации ее замысла. Присутствие сестер или медперсонала из Глострупа тоже было бы лишним.
        – Да пропади они все пропадом! Как и те, кто орудует за стенкой! Пусть весь мир катится к чертям собачьим! – громко воскликнула она и, потянув за край куртки, открыла то, что скрывалось внизу. Быстрый звонок, пара резких движений лезвием, и все будет кончено.
        Роза уже набирала номер спасателей, когда в дверь вдруг постучали.
        «Убирайтесь!» – кричал внутренний голос. Когда стук раздался снова, на этот раз настойчивее, Роза зажала уши руками и просидела так в течение минуты. Однако, когда она убрала руки, стук все еще продолжался. Тогда Роза наконец поднялась, снова накинула куртку на письма и бритву и направилась к двери.
        – Да?! – крикнула она.
        – Это Дениса Циммерманн, – ответил голос с лестничной площадки. – Откройте нам на секунду, мы хотим объяснить…
        – Не сейчас! – перебила ее Роза. – Приходите через полчаса.
        За это время она управится.
        Пока Роза стояла и смотрела на входную дверь, ее вдруг осенило, что, если дверь будет заперта, спасателям, возможно, потребуется слишком много времени, чтобы проникнуть внутрь, и органы станут непригодными для донорства. Черт его знает, как получится.
        Девушки согласились, и с лестницы послышался звук удаляющихся шагов. Как только все стихло, Роза открыла дверной замок, чтобы спасатели смогли беспрепятственно попасть в квартиру.
        Не успела она отойти, дверь за ее спиной резко распахнулась настежь. От удара в затылок Роза потеряла сознание.

        Глава 33

        Четверг, 26 мая, и пятница, 27 мая 2016 года
        «Кто же ты такая на самом деле, Аннели?» – размышляла она, поймав в зеркале собственный демонический взгляд. Только что она совершила убийство, но при этом улыбалась, как влюбленная. Она преступила важнейший закон, божий и человеческий, отняла жизнь, – но никогда не чувствовала себя прекраснее, чем в тот удивительный момент, когда искаженное ужасом лицо Мишель Хансен исчезло под колесами автомобиля после мощного удара, переломавшего ее тело и на полметра подбросившего машину. Конечно, Аннели рассчитывала испытать удовлетворение в той или иной форме, как и в предыдущие разы, но никак не ожидала этой всеобъемлющей эйфории, которая проникла во все клетки ее тела живительным эликсиром.
        На пару секунд остановившись, чтобы убедиться, что покалеченное тело Мишель точно больше не поднимется с асфальта, она не спеша направилась на своей «Хонде» к Эльстюкке, на заранее выбранное парковочное место. Всю дорогу ее чуть ли не трясло от возбуждения и счастья. Еще никогда она так не хохотала от ощущения легкости после выполненного задания.
        Однако едва Аннели устроилась дома на диване, поджав под себя ноги, с бокалом охлажденного белого вина, как ей пришлось признать, что зачастую события развиваются более стремительно и непредсказуемо, чем рассчитываешь.
        После убийства Сенты Бергер мнения в прессе разделились. Это несчастный случай или спланированное убийство? Можно ли говорить о связи между гибелью Бергер и недавним ДТП, в котором пострадала Мишель Хансен? В новостных выпусках и в одной из газет озвучивалась такая версия; на этом все успокоились.
        На этот раз события развивались совсем по-другому, ибо новость о гибели Мишель Хансен не только вытеснила другие сообщения с первых страниц интернет-изданий, но и доминировала в новостных выпусках на всех информационных каналах. Вот что обнаружила Аннели, сидя перед мерцающим телеэкраном.
        К счастью, полиция обладала весьма скудными сведениями относительно водителя, скрывшегося с места происшествия. Как водится, это не удерживало усердных телеведущих от выдвижения собственных теорий, и к вечеру анализ событий и высказываемые версии становились все более и более невероятными. В конце концов Аннели неожиданно почувствовала себя чуть ли не жертвой оскорбления – ее-то никто не брал в расчет. Они сидят в своих студиях и всерьез предполагают, что ограбление, совершенное накануне вечером, связано с дневным ДТП! Неужели же все они совсем слепые? Аннели налила себе еще один бокал вина и обдумала ситуацию.
        Естественно, она должна была радоваться тому, что поиски пошли в абсолютно другом направлении, но все это не отменяло тот факт, что миссия Аннели была далека от завершения. Тяга к власти над чужой жизнью и смертью засела в ней мощным наркотиком, и потребность продолжать истребление совершенно бесполезных созданий едва ли не перевешивала радость от осознания того, что, судя по всему, пока что преступница вышла сухой из воды.
        Но могла ли она теперь удержаться от очередного убийства? Это был сложный вопрос, непременно требующий ответа.
        Накануне Аннели упорно висела на хвосте у такси, которое довезло девушек от парковки перед домом в Стенлёсе до самой дискотеки, несмотря на то, что несколько раз ей чуть не помешал красный сигнал светофора. Она остановилась напротив входа чуть в стороне и принялась терпеливо ждать, когда девушки покинут заведение. Исходя из открывшихся за последние несколько часов сведений относительно происходящих в тот момент событий, Аннели получила довольно четкое представление о том, чему она стала свидетелем в тот вечер. У нее не оставалось никаких сомнений в том, что эти расфуфыренные самодовольные блестящие куклы несомненно совершили накануне настолько серьезные преступления, что в тоталитарных государствах могли повлечь за собой наказание в виде смертной казни. Она видела, как Дениса и Ясмин прокрались на дискотеку, пока Мишель отвлекала охранника, в котором несложно было признать Патрика. Она видела, как девушки покинули здание и скрылись в соседнем переулке. Да и как же можно было не догадаться, что речь шла о Ясмин и Денисе, когда телеканалы все уши прожужжали своим зрителям о том, что грабителями были
две молодые женщины?
        И об огнестрельном ранении Бирны она кое-что знала. Аннели с удивлением наблюдала, как эта жуткая девчонка появилась около дискотеки, и следила за ее реакцией, когда Дениса и Ясмин скрылись в переулке. Бирна последовала за ними. А затем Аннели увидела, как и Мишель устремилась туда же. Аннели понятия не имела, что происходило в течение нескольких последующих минут. Она пыталась прислушаться, но шум дискотеки заглушал все остальные звуки. Мощные децибелы на мгновение удалось затмить лишь какому-то глухому хлопку, определить природу которого Аннели не смогла. Вскоре на выходе из переулка вновь появились Дениса, Мишель и Ясмин; они оживленно что-то обсуждали и волокли вслед за собой безжизненное тело Бирны, которое уложили под ближайший уличный фонарь.
        Затем девушки перешли улицу и двинулись в направлении машины, где сидела Аннели, в связи с чем ей пришлось откинуться на спинку сиденья, чтобы отклониться от света уличного фонаря. Находясь на минимальном расстоянии от девушек, она видела застывшее выражение на их лицах. Ей также показалось, что Мишель вдруг вздрогнула, проходя рядом с машиной, и прямо в упор посмотрела на Аннели; вот только поняла ли она, кто сидит в машине? Аннели надеялась, что нет, ведь стекла слегка запотели, а ее лицо было хорошо скрыто тенью. Но все же – насколько можно быть уверенной в этом? Говорят, что последовательность факторов не имеет никакого значения, но справедливо ли это утверждение для данного случая? А что, если она прекратит свою деятельность и не станет препятствовать шакалам из мира тележурналистики и полицейским с энтузиазмом объявить, что эта группка неудачниц является частью более крупной и более организованной банды? Не станет препятствовать тому, чтобы убийства Мишель Хансен и Сенты Бергер были истолкованы как результат внутренних разборок. В таком случае ее собственные действия окажутся, так сказать,
обесценены. А продолжив выполнять свой план, разве не рискует она, что Дениса и Ясмин сдадут ее, если полиция их арестует? Они спокойно могут сообщить полицейским о том, кого обнаружила Мишель за рулем красного «Пежо», который чуть не задавил ее насмерть в первый раз. Ведь именно на это намекала Ясмин, на днях заявившись в кабинет Аннели.
        Нет, так дело не пойдет. Если девушки проболтаются, полицейские выдвинут новые версии мотивов и развития событий, а в конце концов придут к выводу, что все-таки все эти преступления никак не связаны друг с другом.
        Внезапно эйфория, в которой пребывала Аннели, сменилась сомнением. В ее грудной клетке нарастала боль, которая, как казалось еще совсем недавно, навсегда покинула тело. Психическое беспокойство неожиданно приобрело физическое выражение – такое явление не было редкостью. Но только что означала столь резко проявившая себя боль? Что-то не в порядке? Аннели приняла чуть больше болеутоляющих таблеток, чем полагалось, и аккуратно помассировала шрам, оставшийся от операции. Когда это не помогло, она попыталась форсировать ожидаемый эффект от лекарства парой бокалов вина.
        Ей совсем не нравилась вставшая перед ней дилемма.

* * *

        Наутро голова у нее была дурная и тяжелая после нескольких бокалов белого вина и тревожного ночного сна. Но гораздо хуже было то, что она так и не определилась с планами.
        Больше всего ей хотелось выпить еще несколько таблеток и поваляться в кровати. В то же самое время она испытывала потребность вскочить на ноги и каким-то образом избавиться от охватившего ее волнения. Побить посуду, сорвать со стены пару картин, сбросить со стола то, что на нем находилось…
        Ей непременно хотелось как-нибудь выплеснуть свою агрессию. Она была совершенно не настроена на наиболее разумное в данной ситуации поведение, а именно: воспринимать происходящее спокойно и хладнокровно наблюдать за развитием событий, прежде чем принять очередное решение.
        «Сегодня после лучевой терапии я пойду на работу, а дальше посмотрим», – рассудила Аннели, перебрав все варианты дальнейших действий.

* * *

        Ее довольно благосклонно встретили, когда она пришла в офис, – кто-то чуть натянутой улыбкой, как ей показалось, чересчур снисходительной, другие – нейтральным выражением лица и кратким кивком.
        Аннели сообщила администратору, что готова принимать граждан, как теперь забавно именовали клиентов центра.
        Она осмотрела кабинет. Кто-то сюда приходил – стол был полностью очищен от бумаг, а с подоконника исчезли увядшие цветы. Неужели здесь рассчитывали на то, что в один прекрасный день она ни с того ни с сего возьмет и уйдет насовсем?
        Аннели улыбнулась. В таком случае они были абсолютно правы. Как только справедливость будет восстановлена с помощью еще нескольких убийств, Аннели испарится с лица земли. Но Ясмин, Дениса и Мишель жестоко вмешались в этот план, сами того не ведая. В Интернете можно было прочитать о том, что в результате ограбления «Виктории» пропали сто пятьдесят тысяч крон, и Аннели намеревалась прикарманить эти деньги. Как только она расправится с Денисой и Ясмин, сделать это будет несложно. Несмотря на относительно скромный размер суммы, она надеялась, что ей хватит этих денег как минимум на десять лет жизни где-нибудь в Центральной Африке, если до этого она не умрет от рака. Поездом можно добраться до Брюсселя, затем долететь до Яунде в Камеруне и исчезнуть с лица земли. И никто не убедит ее в том, что Интерпол отыщет ее в дебрях джунглей.
        Занятая этими мыслями и представляя себе молодых чернокожих мужчин и постоянное солнце, Аннели не уловила, по какому поводу в кабинет зашла молодая девушка; хорошо еще, что она зафиксировала имя посетительницы. Аннели окинула ее беглым взглядом: около двадцати пяти лет, женственная фигура, между большим и указательным пальцами тривиальная татуировка в виде ящерицы. Короче говоря, заурядное старое вино, налитое в новую бутылку, очередная патлатая халявщица.
        На протяжении всей консультации девушка вела себя настолько по-старомодному вежливо, на грани с самоуничижением, демонстрировала такую приятную мягкость интонации и манеры речи в целом, что Аннели оказалась застигнута врасплох очередной фразой.
        – Как уже упоминала, я бросила учебу и лишилась права на стипендию, – сказала она, сопровождая свои слова тяжелым взглядом синих кошачьих глаз. – И теперь не имею возможности ни заплатить за жилье, ни купить еду и одежду. Конечно, я знаю, что не могу вот так запросто претендовать на пособие по безработице, но если я его не получу, то покончу с собой.
        Больше она ничего не сказала. Лишь непрерывно приглаживала волосы, подобно другим таким же гадинам, словно не было на свете ничего важнее, чем аккуратная прическа, и вызывающе смотрела на Аннели, считая, вероятно, свое требование абсолютно справедливым. Тупая пробка. Явно одна из тех, что в гимназии стелются и выпрыгивают из трусов, лишь бы получить хорошие оценки, и в результате получают возможность продолжить учебу. Видимо, она не ожидала, что от нее потребуется прикладывать какие-то усилия. Наверняка «забывала» появляться на лекциях и оказалась исключена из учебного заведения, раз ей перестали платить стипендию.
        Кожа на лице Аннели натянулась. Раздражение, возмущение, ненависть и презрение – такова была вершина айсберга охвативших ее чувств.
        Она подняла взгляд на молодую женщину. Неужто та и впрямь готова на самоубийство, дрянь поганая? Пусть пеняет на себя, раз попала к «неправильному» консультанту.
        – Вот как, вы утверждаете, что готовы пойти на самоубийство!.. А знаете что? Думаю, вам надо отправиться домой и поскорее осуществить свою угрозу, друг мой, – сказала она и повернулась на офисном кресле на сто восемьдесят градусов. Аудиенция была окончена.
        Голос девушки за спиной Аннели звучал возмущенно и растерянно.
        – Я вынуждена сообщить руководителю центра о том, что вы склоняете меня к самоубийству, – принялась угрожать посетительница. – Я прекрасно знаю, что это сурово карается законом, так что, думаю, ради собственного блага вам придется сейчас же обеспечить меня пятью тысячами крон, су…
        Аннели показалось или эта тварь назвала ее «сучкой»?
        Она медленно повернулась на кресле обратно и посмотрела на девушку ледяным взглядом. В этот момент мерзавка возглавила список приговоренных к смерти. Ни с чем не сравнимое удовольствие испытала бы Аннели, если б прямо сейчас могла уничтожить блеск этих восхитительных, щедро накрашенных глаз, и размолотить кукольное личико в пюре.
        Аннели взяла из сумки мобильный телефон и, найдя функцию диктофона, нажала на кнопку записи.
        – Девять часов десять минут, двадцать седьмое мая две тысячи шестнадцатого года, – произнесла она. – Меня зовут Анне-Лине Свенсен, я являюсь консультантом в копенгагенской коммуне. Передо мной находится посетитель, девушка двадцати шести лет по имени Тася Альбрехтсен, которая требует выплатить ей пять тысяч крон. И если я этого не сделаю, она грозится совершить самоубийство. – Затем поднесла диктофон к губам девушки. – Тася Альбрехтсен, будьте добры, повторите вашу просьбу, а заодно сообщите мне, пожалуйста, ваш регистрационный номер, чтобы нам было проще зафиксировать ваше обращение в архивном журнале.
        Аннели так и не поняла, от чего именно заметался взгляд девушки, – то ли от вида диктофона, то ли от предъявленного ей обвинения в вымогательстве, то ли от непредвиденного развития ситуации в целом. Вдруг раздался телефонный звонок. И пока Аннели снимала трубку, посетительница тихонько поднялась с места и выскользнула за дверь.
        Аннели улыбнулась. Жаль только, что она не успела выведать у потаскушки побольше информации. Ее адрес, к примеру. Эти сведения могли бы облегчить жизнь Аннели, когда настанет черед истребить эту тварь…
        – Добрый день, Анне-Лине, это Элсебет, – представился знакомый голос в трубке. – Хорошо, что я тебя застала.
        Аннели представила себе прежнюю коллегу с улицы Гаммель Кёйе Ланевай. Одну из замечательных сотрудниц, которая относилась к своим обязанностям настолько серьезно, что могла позволить себе плевать на начальство. Действительно жаль, что с тех пор они ни разу не пересеклись. После обмена любезностями коллега перешла к сути своего звонка:
        – Ты ведь помнишь Сенту Бергер, правда?
        Аннели нахмурилась.
        – Да уж, Сенту помню, да и кто бы смог забыть эту «мини-диву»?
        – После твоего ухода ее досье занималась я, а теперь она погибла. Ты в курсе?
        Аннели задумалась, прежде чем дать ответ.
        – Ну да, я читала в газете. Несчастный случай, да?
        – Вот тут как раз большой вопрос. Ко мне только что приходили полицейские, расспрашивали о ней. Были ли у нее враги, испытывала ли я какие-либо сложности в общении с ней, известно ли мне что-либо о пресловутом красном «Пежо» и о черной «Хонде». Вообще-то было жутковато – словно они подозревают меня и заставляют о чем-то проболтаться. Несмотря на то что у меня и прав-то водительских нет, и слава богу…
        – Уф, как я тебя понимаю! А почему же ты решила мне позвонить, Элсебет? – спросила Аннели, внезапно ощутив дискомфорт в области желудка. Неужели девушек уже арестовали и они уже все растрепали? Она совсем не была готова к такому повороту событий.
        – Они спрашивали, кто вел ее досье до меня, и мне пришлось сказать, что ты. Они также поинтересовались, были ли у вас с ней конфликты.
        – Да какие там конфликты! Она была всего-навсего одним из сотен моих клиентов… Что же ты им сказала?
        – Ничего. Откуда мне знать?
        «Идиотка! – подумала Аннели. – Могла бы подыграть мне. Неужели сложно было сказать “нет”, всего лишь одно маленькое слово?»
        – Ну, конечно, ты не могла этого знать, но у нас с ней вовсе не было никаких разногласий.
        – В данный момент они направляются в ваш офис, так они сказали моему шефу. Ты предупреждена. Я позвонила лишь за этим.
        После завершения диалога Аннели еще некоторое время сидела, уставившись на трубку. Затем нажала на кнопку переговорного устройства.
        – Впустите следующего, – сказала она.
        Полицейские уж точно не застанут ее в тот момент, когда она сидит и пялится в пустоту.

* * *

        Видимо, гости из полиции объявились в конторе уже какое-то время назад и успели изложить причину своего визита начальнице Аннели. И начальница бросила на нее довольно укоризненный взгляд, когда служители порядка переступили порог кабинета.
        – Простите, – обратилась она к посетителю, – но мы вынуждены попросить вас на несколько минут выйти в зал ожидания.
        Аннели кивнула полицейским, а затем и своему клиенту.
        – Ничего страшного; да мы ведь, собственно говоря, уже всё с вами обсудили, не так ли? – Она улыбнулась посетителю, и они обменялись рукопожатиями.
        Затем Аннели села на свое рабочее место и спокойно сложила бумаги в папку, после чего уделила внимание двум мужчинам в полицейской форме.
        – Чем могу быть вам полезна? – подняв брови, обратилась она с улыбкой к тому, что показался ей старше по званию, и указала на стулья, стоявшие напротив. – Будьте добры, присаживайтесь. – А эта мымра пусть постоит.
        – Меня зовут Ларс Пасгорд, – представился главный и протянул ей визитку. «Комиссар полиции», гласила надпись на карточке.
        Аннели одобрительно кивнула.
        – Итак, вы приехали из Управления полиции. Чем я могу вам помочь? – спросила она с ледяным спокойствием.
        – Они расследуют два убийства, совершенные водителем, скрывшимся с места преступления! – с холодным взглядом пояснила начальница.
        Комиссар полиции обернулся на нее.
        – Благодарю, но, если вы позволите, мы предпочитаем сами разъяснить ситуацию для фрёкен Свенсен.
        Аннели сохраняла беспристрастное выражение лица, хотя это давалось ей нелегко. Когда в последний раз она являлась свидетельницей того, как ее шефа ставят на место? И когда к ней самой в последний раз обращались «фрёкен»?
        Аннели посмотрела в глаза комиссара.
        – Да, думаю, я поняла, о чем идет речь.
        – Вот как?
        – Около получаса назад мне позвонила одна из моих бывших коллег с улицы Гаммель Кёйе Ландевай. Вы как раз только что побеседовали с ней. Элсебет Хармс, верно?
        Полицейские переглянулись. Разве они не попросили ее держать язык за зубами? Ну что ж, пусть эта Элсебет пеняет на себя…
        – Я бы с удовольствием помогла вам, но не думаю, что мне что-то известно.
        – Лучше предоставьте нам право задать вам несколько вопросов и самим во всем разобраться, фрёкен Свенсен.
        Начальница отделения улыбалась из-за их спин. Счет сравнялся, 1:1.
        – Вы являетесь владелицей «Форда Ка», верно?
        Она кивнула.
        – Да, он у меня уже почти пять лет. Очень хороший и экономичный автомобиль, к тому же его можно запросто припарковать где угодно. – Она позволила себе посмеяться, что не нашло поддержки у остальных участников беседы.
        – Сента Бергер и Мишель Хансен обе были вашими клиентами, это так?
        Аннели улыбнулась более сдержанно.
        – Да. Но я предполагаю, что Элсебет и моя начальница уже сообщили вам это.
        – У вас есть какие-либо комментарии к факту смерти обеих девушек? – вступил в беседу второй полицейский.
        «Идиотский вопрос», – подумала Аннели, взглянув на задавшего его. Наверное, он вообще не в теме?
        Она глубоко вздохнула.
        – Я следила за новостями, и вполне объяснимо, что, когда Мишель Хансен оказалась сбита машиной в первый раз, я очень расстроилась. В конце концов, она мой клиент – ну, точнее, была моим клиентом, – и, кроме того, она была действительно милой девушкой. То, что стряслось с Сентой Бергер, а затем и с Мишель, глубоко поразило меня. Даже слишком глубоко. У вас имеются какие-либо ориентиры, в каком направлении двигаться?
        Ларс Пасгорд был явно недоволен этим вопросом, но предпочел уклониться от ответа.
        – Да уж, сотрудникам СМИ пришлось потрудиться, – резюмировал он. – А вот ваша начальница некоторое время назад сообщила нам о том, что в последнее время вы часто отсутствуете на работе. И даты вашего отсутствия совпадают с вышеупомянутыми событиями.
        Аннели подняла голову. Настрой начальницы не предвещал ничего хорошего.
        – Да, в последнее время я действительно часто брала отгулы, но теперь я вновь в строю.
        – Но причина вашего отсутствия остается несколько неясна. Вы болели?
        – Я болею, да.
        – Вот как. И что же с вами не так, можно поинтересоваться? Как вы объясните столь частые отлучки?
        «Скоро разговор зайдет о точных временных интервалах, а этого нельзя допускать», – подумала Аннели.
        Она медленно встала.
        – Я никому не сообщала о своей болезни, хотя, наверное, надо было это сделать. Просто для меня это был тяжелый период. Я испытывала сильные боли, была в значительной степени подавлена. Но сейчас мне гораздо лучше.
        – Так что же… – успела открыть рот начальница, прежде чем Аннели задрала блузку.
        Она немного постояла, дав возможность всем присутствующим рассмотреть бандаж, опоясывающий ее туловище под бюстгальтером, а затем подняла бюстгальтер и обнажила торс.
        – Рак молочной железы, – сообщила она и указала себе на грудь, в то время как все трое инстинктивно отпрянули на несколько сантиметров.
        – Совсем недавно мне сказали, что у меня есть шанс выжить; именно эта новость и вдохнула в меня бодрость духа. Наверное, мне пока еще лучше не перегружаться, но думаю, что через неделю-две я смогу вернуться к режиму полного рабочего дня, хотя мне еще предстоит проходить сеансы лучевой терапии в течение многих недель.
        Затем Аннели осторожно вернула бюстгальтер и блузку на место.
        – Извините меня, – обратилась она к начальнице. – Раньше я просто не могла разговаривать на эту тему.
        Начальница отдела закивала. Если что и заставляет женщин проявить кротость, так это разговор на тему рака грудной железы.
        – Мы вас понимаем, – промолвил несколько ошарашенный комиссар. Полицейские переглянулись. Аннели понятия не имела, как трактовать их взгляды, но дела, судя по всему, обстояли неплохо.
        Пасгорд тяжко вздохнул. Аннели села на место. Начальница прислонилась к стеллажу. Кажется, она собиралась потерять сознание?.. Да и пускай теряет, на здоровье.
        – Я много думала об этом, – заговорила Аннели. – И вообще-то я даже рада, что вы пришли сегодня. Конечно, я давала обязательство о неразглашении, но, по-моему, я не скажу сейчас ничего, что нарушит это обязательство.
        Она закусила верхнюю губу. Оставалось надеяться, что они истолкуют подобную мимику как свидетельство ее внутренней борьбы.
        – Вчера я слышала по телевизору, что Мишель Хансен, возможно, каким-то образом связана с произошедшим ограблением. А еще заметила, что ее парень работал охранником на дискотеке, где произошло ограбление. Я узнала в нем того самого Патрика Петтерссона, которого Мишель то и дело приводила с собой сюда. На мой взгляд, изрядный провокатор. Работает электриком. Все предплечья и бицепсы в татуировках. Похоже, принимает стероиды, чем, по-видимому, и объясняется его буйный темперамент. В последний раз, когда Мишель притащила его, он орал, чтобы та сосредоточилась. Речь шла о том, что Мишель сглупила и переехала жить к Патрику, не поставив в известность об этом органы социальной защиты. Патрик не на шутку рассвирепел из-за того, что теперь им придется компенсировать квартплату; плюс к тому, выходит, она совершила социальное мошенничество, а он был не в курсе. Правда, в последнее верится с трудом. Патрик производит впечатление достаточно расчетливого малого.
        Пасгорд выглядел удовлетворенным, фиксируя сказанное в блокноте.
        – Вы считаете, что он может быть связан с убийствами?
        – Я не знаю этого, но мне известно, что, во-первых, он повернут на автомобилях, а во-вторых, явно собирался затеять конфликт с Мишель по поводу сложившейся ситуации. Дело было в деньгах, тут и гадать нечего, ибо у него прямо руки зачесались при возможности захапать как можно больше; при этом он обладал полной властью над девушкой.
        – Вы не знаете, Мишель Хансен и Сента Бергер были знакомы друг с другом?
        В новом вопросе Аннели неожиданно услышала чуть бо?льшую уступчивость. Неужели они наконец настроились на нужную волну? Она покачала головой.
        – Я уже думала об этом, но поняла, что ничего не знаю об их общении. По крайней мере, мне не удалось ничего вспомнить… – Она выдержала длинную паузу, чтобы подчеркнуть искренность своих слов. – Зато я могу поделиться кое-какими другими своими наблюдениями, раз уж вы здесь.
        – Да?
        – Бирна Сигурдардоттир также является моей клиенткой. Это ведь в нее выстрелили… кажется, неподалеку от той самой дискотеки.
        Комиссар полиции подвинулся ближе к столу.
        – Ну да, именно так. Об этом мы как раз тоже собирались вас расспросить.
        Аннели кивнула. Значит, она выбрала правильный момент.
        – Мне кажется, Мишель Хансен и Бирна Сигурдардоттир были знакомы.
        – На чем основано ваше предположение?
        Она повернулась к монитору и что-то набрала на клавиатуре.
        – Смотрите. В последний раз, когда Мишель была у меня на приеме, она вошла в кабинет сразу после ухода Бирны. Они явно сидели вместе в зале ожидания. И я сейчас припоминаю, что такое, кажется, случалось и прежде, но вот за этот раз я могу поручиться.
        – И какой же вы делаете вывод?
        Аннели откинулась на спинку кресла.
        – Возможно, они пришли в наш центр вместе. И, быть может, их связывали более тесные взаимоотношения, чем я себе представляла.
        Комиссар Пасгорд кивнул, прищурившись. Он выглядел весьма довольным. Прямо-таки воодушевленным.
        – Благодарю вас за предоставленные сведения, Анне-Лине Свенсен, вы очень помогли нам. Думаю, на этом мы завершим, и простите нас за беспокойство. – Пасгорд поднялся, вслед за ним встал и его помощник. – Мы проследим перемещения Патрика Петтерссона за несколько последних недель; это не составит труда, если его начальник прилежно ведет календарь и журнал заказов.
        Аннели едва сдержала выдох облегчения.
        – Ах да, я забыла сказать, что Мишель Хансен и Патрик Петтерссон собирались отправиться в отпуск. Поэтому Мишель ко мне и приходила. Естественно, я не могла одобрить ее отъезд, поскольку она была разоблачена в социальном мошенничестве. Но вполне может оказаться, что господин Петтерссон отсутствовал на работе в интересующий вас период.
        Помощник присвистнул и понимающе кивнул шефу.
        Бедный Патрик Петтерссон…

* * *

        – Послушай, Аннели, я просто в отчаянии от того, что тебе пришлось пройти через такие испытания, а я была не в курсе. И мне ужасно неловко от того, что тебе пришлось вот так вот раскрыться перед всеми. Извини меня, пожалуйста.
        Аннели кивнула. Если не переусердствовать, то наверняка можно будет заполучить еще несколько дополнительных выходных, сыграв на чувстве вины начальницы.
        – Не извиняйтесь, это полностью моя вина. Но никогда не знаешь, каким образом отразится на тебе болезнь, верно? Так что это я должна извиняться. Теперь я понимаю, что должна была обо всем рассказать вам.
        Начальница выглядела весьма тронутой словами Аннели. Она улыбнулась. Впервые в жизни в этом кабинете.
        – Давай просто забудем обо всем и будем двигаться дальше? Я тебя очень хорошо понимаю, Анне-Лине. Думаю, я бы тоже не захотела, чтобы все вокруг были в курсе, если б я столкнулась с такой проблемой. – Она вновь улыбнулась, но выглядела растерянной. – Как твое самочувствие?
        – Спасибо. Я немного устала, но в целом все нормально.
        – Давай договоримся, что ты будешь работать в спокойном темпе, пока окончательно не реабилитируешься. Просто предупреди секретаршу, если захочешь отдохнуть в какой-то день.
        Аннели пыталась всем своим видом показать, что очень тронута этим предложением. Всегда лучше разделять с собеседником искренние чувства. Кажется, это и называется эмоциональной связью.

        Глава 34

        Пятница, 27 мая 2016 года
        «И кто же, скажите на милость, настаивал выехать в такую рань, не Ассад ли случайно?» – спрашивал сам себя Карл, взяв курс на юг. И вот теперь этот бородатый бандит сидит рядом и бессовестно храпит… На что это вообще похоже?
        – Ассад, проснись! – заорал он так, что помощник от неожиданности стукнулся лбом о колени и осмотрелся, не в состоянии понять, где находится.
        – Что мы тут делаем? – поинтересовался он, прикрыв глаза.
        – Мы проехали уже полпути, и я засну, если ты не будешь со мной разговаривать.
        Ассад потер глаза и взглянул на указатели, висевшие над блестящей автомагистралью.
        – А, мы еще только у Оденсе… Тогда я, пожалуй, еще чуток вздремну.
        Карл ткнул коллегу локтем в бок, что вовсе не помешало тому погрузиться в объятия Морфея.
        – Эй, Ассад, да проснись же ты! Я тут вот о чем подумал…
        Сириец вздохнул.
        – Вчера я ездил к своей бывшей теще. Ей почти девяносто, она странноватая и глубоко погружена в свой собственный мир – и все же всякий раз, когда я ее навещаю, на меня снисходит озарение.
        – Ты уже как-то говорил мне об этом, Карл, – ответил Ассад и закрыл глаза.
        – Ну да. Но вчера она решила научиться делать селфи.
        – М-м-м…
        – Ты слышал, что я сказал?
        – Кажется, да.
        – И я подумал, что телефон Мишель Хансен наверняка забит фотографиями. Зуб даю, там будут селфи с девчонками, вместе с которыми они грабили дискотеку, – если, конечно, предположение полиции о ее участии в ограблении верно.
        – Карл, ты, по-моему, забыл, что это не наше дело. К тому же телефон разбит. В храм, Карл.
        – В хлам, Ассад. Но это неважно. Ведь у нее «Айфон».
        Помощник нехотя поднял глаза и тоскливо посмотрел на Карла.
        – Ты имеешь в виду…
        – Да. Все осталось в «облаке». Или у нее на компьютере, или на «Айпэде»… где бы то ни было. В «Инстаграме», на «Фейсбуке»…
        – Но разве следственная группа еще не добралась до этих данных?
        Мёрк пожал плечами.
        – Наверняка. Терье Плуг контролирует весь процесс, но ведь вполне может случиться, что им потребуется намек…
        Карл кивнул сам себе и повернулся к Ассаду. О господи, тот снова погрузился в сон…

* * *

        Имея за плечами опыт совместной жизни с Виггой и многолетних дежурств на улицах, переполненных проститутками и сутенерами, Карл считал, что нажил неплохой запас толерантности. Однако, когда он оказался в галерее Кинуа фон Кунстверк в гавани Фленсборга, его либеральные взгляды подверглись серьезной проверке на прочность. Нельзя было назвать это порно в чистом виде, но чем-то вроде того, ибо обширные поверхности стен были увешаны огромным количеством физиологически детализированных изображений женских половых органов в метр высотой, которые выстраивались в весьма красочные композиции.
        Карл успел заметить взгляд вытаращенных глаз Ассада, внимательно изучающих обстановку. В следующий момент в помещение впорхнула эффектная женщина, облаченная в костюм, представлявший собой замечательную иллюстрацию к палитре, с которой в данный момент она работала. Напоминая какую-то болотную птицу, она неспешно переставляла ноги, обутые в туфли на гигантских каблуках. Карл подумал о том, что Роза явно не смогла до конца избавиться от влияния этой подруги детства.
        – Вилькоммен, бьенвеню, велкам[165], дорогие друзья, – произнесла она настолько громко, что ни у кого из посетителей не осталось шанса уклониться от процедуры приветствия.
        Женщина по нескольку раз чмокнула Карла и Ассада в щеку в соответствии с общепринятыми северогерманскими стандартами и устремила на них настолько проникновенный взгляд лани, что Карл стал опасаться, как бы Ассад не был сражен наповал.
        – Ты в порядке? – на всякий случай шепнул он, покосившись на пульсирующую вену на шее коллеги, однако курчавый не ответил. Он целиком и полностью был поглощен тем, что сосредоточенно смотрел на представшую перед ними женщину, прищурив глаза, словно его ослепило тропическое солнце в зените.
        – Мы общались с вами по телефону, – выдал Ассад таким нежным голосом, что ему позавидовал бы любой испанский крунер[166].
        – Речь идет о Розе, – вклинился Карл, прежде чем беседа полностью перешла в разряд будуарной.
        Каролина – или Кинуа – прищурилась и кивнула.
        – Насколько я поняла, ей совсем фигово, – сказала она.
        Карла очень привлекала кофемашина, стоявшая на стеклянном столике под «шедевром», изображавшим фиолетово-пурпурно-красную вагину в момент родов.
        – А нельзя ли нам где-нибудь присесть? – спросил он несколько отстраненно. – Выпить по чашечке кофе? Все-таки мы проделали неблизкий путь из Копенгагена…

* * *

        В гораздо менее декорированном кабинете самопровозглашенная горе-художница снизошла до заурядного уровня общения.
        – Да уж, вообще-то мы с Розой давным-давно потеряли контакт, и очень жаль, потому что мы были замечательными подругами, несмотря на большие различия между нами. – Она посмотрела перед собой, на мгновение сосредоточившись на картинах, представших ее внутреннему взору, а затем кивнула. – Ну и плюс к тому каждой из нас предстояло заняться собственной карьерой.
        Карл и так все понял. Про различие в карьерах она могла бы не говорить.
        – Как вы наверняка уже поняли, нам необходимо добраться до корня той проблемы, что привела к ситуации, в которой Роза очутилась в данный момент, – объяснил он. – Но, возможно, вы могли бы чуть подробнее рассказать о том, что произошло между Розой и ее отцом? Нам известно, что он тиранил ее и что это было ужасно, но как именно это происходило? Приведите нам хотя бы несколько примеров.
        Каролина выглядела на удивление тривиально, сосредоточенно силясь сформулировать те чувства и эмоции, которые охватили ее в настоящий момент.
        – Несколько примеров? – наконец переспросила она. – А сколько у вас есть времени в запасе?
        Мёрк пожал плечами.
        – Неважно, – ответил Ассад.
        Она улыбнулась, но только на мгновение.
        – Я не солгу, если скажу, что Роза никогда в жизни не слышала ни единого доброго слова или похвалы от собственного отца. Когда речь шла о ней, он становился холодным как лед, и, что еще хуже, он следил за тем, чтобы и мать не посмела сказать ей ничего приятного.
        – Но при этом с другими дочерьми он вел себя иначе?
        Художница закивала.
        – Я знаю, что, уже будучи взрослой девочкой, Роза пыталась смягчить его жестокий настрой всевозможными способами, но если она готовила обед для всей семьи, можно было не сомневаться: он с отвращением выльет себе в тарелку кувшин воды уже после первой ложки. Если она пылесосила, он, обнаружив малейшую соринку, вытряхивал на пол пепельницу.
        – Звучит неприятно.
        – Ну, это еще ничего. Он писал школьному инспектору Розы записки, в которых нагло врал о том, что дома она наговаривает на учителей и смеется над ними, а затем настаивал, чтобы они требовали от нее большого уважения.
        – Но это не имело значения?
        – Естественно, нет. Когда мать покупала ей одежду, он валялся от смеха, показывал на Розу пальцем и орал, что она уродливее дерьма и что зеркало треснет, если она подойдет к нему, чтобы на себя взглянуть. Он скидывал с полок все ее вещи, если замечал, что какая-то из книг стоит неровно, так что она научилась поддерживать в своей комнате полный порядок. Он просил ее удалиться обедать в подвал, если она замыкалась в себе во время травли с его стороны. Он обзывал ее вонючей свиньей, если Роза заимствовала туалетную воду у Ирсы или Вики.
        Ассад пробурчал себе под нос что-то по-арабски. Это редко означало одобрение объекта обсуждения.
        Карл кивнул.
        – Короче говоря, он был большой дрянью.
        Каролина опустила голову.
        – Дрянью? Я даже не могу подобрать слово, чтобы описать его. На конфирмацию Розе пришлось идти в старом платье, так как отец не желал тратить на нее деньги. В тот день ей даже не устроили праздника – к чему покупать подарки тому, кто их не оценит? Думаете, слово «дрянь» дает исчерпывающее представление об отце, который ведет себя подобным образом?
        Мёрк покачал головой. Крушения детской самооценки можно добиться многими способами, а вот сохранить ее на адекватном уровне не так-то просто.
        – Я вас понимаю. Но объясняют ли ваши слова поступки Розы, о которых я вам рассказал? То, что она каждый божий день изливала ненависть к отцу посредством упорного переписывания в тетрадки одних и тех же фраз?
        Кинуа фон Кунстверк была уверена в справедливости своих слов.
        – Поймите, как только возвращался с работы домой, он не оставлял ее в покое ни на секунду. К примеру, он любил задавать ей какие-нибудь сложные вопросы, на которые Роза, естественно, не могла ответить, а затем потешался над ее глупостью. Если в такие моменты рядом присутствовали другие дети, он еще больше радовался, когда она затруднялась с ответом. Роза рассказывала мне, что, перейдя в другую школу, она была вынуждена научиться ездить на велосипеде, и ее отец вызвался помочь ей держать равновесие; но, естественно, он убирал руку с багажника, стоило только Розе чуть пошатнуться. Конечно, она падала и больно ударялась.
        Художница посмотрела на Карла, пытаясь собраться с мыслями.
        – Поначалу сложно вспомнить, но как только приступаешь к рассказу, все эти ужасы сплошным потоком несутся из глубин сознания. Я ясно помню, как отец заставлял Розу сидеть дома, когда они выбирались куда-нибудь всей семьей, а все потому, что он не собирался смотреть на ее кислую рожу в то время, как все вокруг радуются и веселятся. Он настолько явно отдавал предпочтение ее сестрам, что Роза в конце концов просто-напросто перестала появляться на глаза домочадцам, когда все семейство было в сборе. В те редкие моменты, когда она, казалось, освобождалась от переживаний и последствий психологической травли, он запихивал ее в какой-нибудь угол, как, например, незадолго до окончания колледжа, и всю ночь напролет чем-то гремел, чтобы она не могла заснуть. И еще Роза рассказывала мне, как он стращал ее, утверждая, что она умрет, стоило только ей простудиться или почувствовать легкое недомогание. Изощряясь в своих издевательствах, он мог, например, проявить напускное благодушие. Однажды он привел ее к клубничным грядкам на небольшом огороде, показав, откуда можно рвать ягоды. Роза с радостью принялась
лакомиться клубникой, но вскоре он прибежал и как безумный наорал на нее, заявив, что она ела не с той грядки, что здесь кусты обработаны тиофосом и что теперь она умрет в жутких муках.
        Мёрк смотрел в пустоту. Бедная Роза…
        – Вы не вспомните ни единого их примирения?
        Каролина покачала головой.
        – Он никогда не извинялся, зато постоянно принуждал Розу просить прощения снова и снова, при малейших оплошностях.
        – Но почему так происходило, Каролина, как вы думаете?
        – Возможно, потому, что Роза обосновалась в материнском чреве еще до знакомства отца с матерью. По крайней мере, такова моя версия. А кроме того, он был настоящим психопатом и ненавидел Розу лютой ненавистью, так как она никогда не плакала во время его издевательств.
        Карл кивнул. Безусловно, так оно и было. Непонятно, знают ли сестры всю правду.
        – И на этом фоне в ее жизни появляетесь вы, – констатировал Ассад.
        Художница улыбнулась.
        – Ну да. И я научила Розу смеяться над ее так называемым отцом, который не уставал глумиться над ней. Это вызвало у него невиданную ярость, но в то же время заставило его немного сбавить обороты. Он терпеть не мог, когда над ним смеются. А еще я сказала ей, что она ведь может просто-напросто его прикончить, когда он вновь возьмется за свое. Тем летом мы с ней здорово повеселились за подобными разговорами…
        Она смолкла, словно неожиданно посмотрела на события в более масштабной перспективе.
        – Каролина, о чем вы задумались? – поинтересовался Мёрк.
        – О том, что в конце концов он таки достал ее.
        Карл и Ассад посмотрели на нее с недоумением.
        – Она хотела продолжить учебу, а он вместо этого устроил ее на работу на сталепрокатный завод. Естественно, туда, где работал сам, куда же еще? Ведь он не мог просто так взять и ослабить контроль над ней, верно?
        – А почему она не переехала куда-нибудь в другой город? Подальше от изверга?
        Кинуа фон Кунстверк поплотнее завернулась в кимоно. Она вернулась к окружающей реальности, в которой данный разговор не являлся для нее насущной необходимостью. Колокольчик, висящий у двери выставочного зала, неожиданно затрезвонил.
        – Почему? – Она пожала плечами. – Сказать по правде, Роза просто-напросто сломалась.

* * *

        – Он разрушил ей жизнь, как ты считаешь?
        Карл наморщил лоб. Как бы он хотел год назад услышать то, что им стало известно сегодня!
        – Думаешь, Роза убила отца? – не унимался Ассад.
        Мёрк вновь нахмурился.
        – Даже если и так, никаких доказательств не существует.
        – А если б мы могли это доказать, что тогда?
        Карл взглянул на золотисто-желтое море за стеклом. Не слишком ли рано для столь буйного цветения рапса? Давно такого не было…
        – Карл, ну что скажешь? Что дальше?
        – Ты слышал, что сказала Кинуа. Может, для Розы будет лучше, если мы не станем особо распространяться?
        – Хорошо, Карл, мне тоже так кажется. – Ассад, казалось, испытывал большое облегчение.
        Они уже долго сидели молча, когда зазвонил телефон и Ассад ткнул в зеленую кнопку приема вызова на дисплее. Звонил Гордон.
        – Ну, как обход? – спросил Карл. – Удалось стряхнуть с себя телевизионщиков?
        Похоже, Гордон рассмеялся, но сейчас от него можно было ожидать чего угодно.
        – Да, – все-таки ответил он. – Они сбежали через двадцать минут, так как ничего любопытного не происходило. Сказали, что не собираются слоняться по маршруту, который я уже прошел раньше. Кстати, они постоянно донимали меня расспросами об ограблении дискотеки и о сбитых девушках. Мне показалось, их не очень заинтересовало дело Циммерманн.
        Карл улыбнулся. Все идет по плану.
        – И все-таки им не стоило отчаиваться раньше времени – ведь в одном из кафе на Сторе Конгенсгэде я наткнулся на паренька с Боргергэде, с которым уже беседовал. На этот раз он оказался в компании со своей девушкой, а она как раз отмечала день рождения тем вечером, когда убили Циммерманн. Ей удалось вспомнить, что в тот день она видела на Боргергэде крупного парня и обратила внимание на некоторую его заторможенность, показавшуюся ей… да, она никак не могла подобрать верное слово и сказала, что он был слишком напряженным. Словно бы расстроен или взволнован чем-то.
        – Почему же они не обратились к нам?
        – Они собирались, но так и не дошли до полиции.
        Карл кивнул. Обычное дело.
        – Она вспомнила, в какое время дня это было?
        – Вспомнила. Она шла к подруге на вечеринку по случаю дня рождения, это было около восьми вечера.
        – И что же делал этот мужчина?
        – Он просто стоял на тротуаре в нескольких метрах от подъезда Биргит Циммерманн. И девушке показалось странным, что ливень его ничуть не смущал.
        – Она назвала какие-нибудь особые приметы?
        – Сказала, что он был хорошо одет, но весь перепачкан. Волосы у него были длинные и грязные. Может быть, именно поэтому она и обратила на него внимание. Отдельные элементы его внешности плохо сочетались друг с другом.
        – Эта девушка смогла бы описать его настолько подробно, чтобы наш специалист составил фоторобот?
        – Лицо она вряд ли сумеет вспомнить, но характерные особенности фигуры и одежду – думаю, да.
        – Тогда займись этим, Гордон.
        – Уже сделано, Карл. Но я хотел сообщить еще кое-что. Я нашел еще одного свидетеля. Он видел Ригмор Циммерманн незадолго до убийства. Вообще-то он уже беседовал со следователями из криминального отдела, но впоследствии его больше не допрашивали.
        – Когда он к нам обратился?
        – На следующий день после убийства.
        – И это зафиксировано в рапорте?
        – Нет. Именно его показаний я и не обнаружил.
        Ассад закатил глаза, и Карл его прекрасно понимал. Произойдет настоящее чудо, если команде Пасгорда удастся продвинуться в этом деле.
        – И что же видел этот твой свидетель?
        – Он видел, как Ригмор Циммерманн остановилась на углу и оглянулась, после чего бросилась бежать как ошпаренная.
        – В каком месте точно это произошло?
        – На углу Клеркегэде и Кронпринсессегэде.
        – Допустим. Это же всего в сотне метров от Королевского сада.
        – Да, она как раз рванула в сад. Но парень больше ничего не видел, так как он шагал по Кронпринсессегэде в противоположном направлении. Он живет в Нюбодо.
        – И что он обо всем этом подумал?
        – Что она, возможно, решила поскорее укрыться от сильного дождя или внезапно вспомнила, что куда-то опаздывает. Он точно не знает.
        – А где ты его подцепил? – спросил Ассад, задирая ноги на приборную панель и принимая позу, за которую получил бы нагоняй от любого преподавателя йоги.
        – Это он меня подцепил. Он слышал, как я опрашиваю людей в том месте, где он работает.
        – Ты прекрасно потрудился, Гордон, – похвалил помощника Карл. – А теперь давай приведем парня сюда и попросим еще раз обо всем рассказать, идет? Мы вернемся через полчаса. Как ты думаешь, тебе хватит времени на то, чтобы затащить его в стены Управления?
        – Я постараюсь успеть, Карл; вот только не думаю, что у вас хватит времени, ибо директор полиции собственной персоной только что спускался в подвал и разнюхивал, что здесь происходит. Он попросил передать, чтобы вы зашли в его кабинет, как только вернетесь. При этом он выглядел достаточно серьезно, так что, думаю, вам и впрямь лучше к нему зайти. Он упомянул о том, что телевизионная группа должна чем-то поживиться.
        Карл с Ассадом переглянулись. Похоже, им потребуется куда больше получаса на возвращение в Управление.
        – Скажи ему, что у нас прокололось колесо и мы застряли в канаве.
        Повисла длительная пауза. Судя по всему, Гордон не очень вник в суть отговорки.

        Глава 35

        Пятница, 27 мая 2016 года
        Кое-как очнувшись, Роза первым делом почувствовала режущую боль в задней части бедер. Отрывочные образы и звуки беспорядочными вспышками мерцали в недрах ее затуманенного сознания. Удар, чьи-то руки борются с ней, пронзительные голоса, резкий треск, как будто что-то разрывается на части…
        Она медленно открыла глаза и обнаружила в непосредственной близости узкую светлую щель, обозначившую дверь.
        Судя по всему, помещение было незнакомое. Роза не могла разглядеть, на чем она сидит.
        Пульсирующая боль распространялась от затылка и охватывала всю голову. Последствия алкоголя или что-то другое? Она ничего не понимала и хотела позвать на помощь, но не смогла произнести ни звука, так как рот ее был чем-то замотан и губы никак не хотели разлепляться.
        Резко дернувшись, она сразу получила представление о размещении своего тела в пространстве. Непонятно, каким образом, но ее посадили куда-то, подняв руки над головой и привязав их к чему-то холодному. Ноги были связаны в области щиколоток, спина прижата к гладкой поверхности, шея тоже зафиксирована, так что голова не могла наклониться больше чем на пару сантиметров.
        Роза понятия не имела, что произошло.
        За дверью громко ругались. Судя по резким голосам, это были две молодые женщины, в предмете спора сомнений не возникало. Они ругались из-за Розы. Спорили о ее жизни и смерти.
        «Кто бы вы ни были, убейте меня», – подумала Роза. Независимо от способа, результат не изменится – она получит покой.
        Роза прикрыла глаза. Пока головная боль была столь интенсивной, можно было надеяться, что навязчивые мысли будут держаться на расстоянии. Все эти неизменные картины и образы раздавленного отцовского тела. Рука торчит из-под металлической плиты, указательный палец направлен на Розу в привычном обвиняющем жесте. Насыщенно-красная кровь, ручьем хлынувшая к ее ботинкам. А когда чуть позже спасатели доставят ее домой, она увидит улыбку на лице матери. Полиция уже стоит перед домом – значит, матери уже сообщили о случившемся; но почему тогда она улыбается? Почему она только улыбается и не произносит ни единого слова утешения?
        «СТОП!» – взывало все нутро, но навязчивые мысли никуда не уходили. И Роза прекрасно знала, что, пусти она мыслительный процесс на самотек, все эти образы станут увертюрой к еще более жутким картинам и словам, которые вскоре сокрушат ее мощным водоворотом.
        Более мрачные образы, более жестокие слова, неудержимые воспоминания.
        Она скребла то, чем были привязаны ее руки, стонала, не в силах справиться с кляпом, затыкавшим рот и мешавшим произносить нормальные звуки.
        Затем Роза дернулась на несколько сантиметров вперед, и веревка, которой была перевязана шея, стянула горло. Она сидела в таком положении, пока вновь не лишилась сознания.

* * *

        Когда Роза пришла в себя, две женщины уже стояли рядом и наблюдали за ней. Одна из них, внучка Ригмор Циммерманн, пристально смотрела на нее, сжимая в руках некий острый предмет, напоминавший шило. Вторая держала рулон серого скотча.
        «Неужели они собираются заколоть меня?» – подумала Роза, но тут же поняла, что ошиблась. Иначе зачем понадобился скотч?
        Роза обвела глазами комнату и теперь поняла – они находились в ванной комнате Ригмор. Привязана она была к унитазу. Отсюда это режущее ощущение в бедрах.
        Из-за петли, обмотанной вокруг шеи, Роза не могла посмотреть вниз, как ни пыталась. Однако, покосившись влево, в зеркало, висевшее над раковиной, она получила возможность увидеть, что с ней сделали.
        Ее штаны и трусы были спущены до колен, бедра крепко примотаны скотчем к сиденью унитаза, а торс – к сливному бачку. Руки подняты и привязаны ремнями Ригмор к намертво вделанным в стену поручням для инвалидов. Один из ремней Роза когда-то подарила Ригмор на Рождество. Это был узенький золотой ремешок, который Ригмор надела лишь однажды, во время рождественских праздников, – скорее из вежливости, чем ради удовольствия. С тех пор она его ни разу не доставала.
        Рот Розы также был заклеен скотчем, шея обмотана несколькими связанными друг с другом шелковыми платками, концы которых были надежно привязаны к двум поручням на стене.
        Роза вспомнила, что собиралась задушиться, и теперь осознала, что, как бы она ни желала, это ей все равно не удастся. Как только она теряет сознание, голова сама собой откидывается назад, натяжение платков на шее ослабевает и в мозг вновь начинает поступать кровь.
        Будь она в состоянии, непременно попросила бы девушек отпустить ее. Сказала бы, что они ей совершенно безразличны и что она не понимает, зачем они все это с ней сделали. Роза попыталась взглядом выразить дружелюбие, но девушки ее проигнорировали.
        Что же они такого натворили, если она представляет для них столь серьезную угрозу?
        – Дениса, может, просто оставим ее тут, а сами тем временем сбежим? – предложила та, что держала скотч.
        Дениса? Роза попыталась собраться с мыслями. Разве она не Доррит? Кажется, Ригмор как-то упомянула, что девочка сменила имя… Ну точно, так и есть.
        – Может, у тебя найдется другое предложение? – ответила Дениса.
        – А потом, когда будем в безопасности, позвоним кому-нибудь и скажем, где она находится…
        Дениса кивнула.
        – Но если она так и будет здесь сидеть, куда мы будем справлять нужду? – спросила вторая.
        – Можешь взгромоздиться на раковину, Ясмин.
        – А она будет сидеть и пялиться на меня?
        – А ты просто представь себе, что ее не существует. Вообще забудь про нее. Я сама о ней позабочусь. Договорились?
        – Но в раковину не сходишь по-большому.
        – Ну, иди в соседнюю квартиру, дверь ведь не заперта. – Дениса пристально посмотрела на Розу. – Буду приносить тебе попить, но веди себя спокойно, иначе я еще раз тебе вдарю, поняла меня?
        Роза два раза моргнула.
        – Я не шучу. И второй удар будет покруче первого. Поняла?
        Роза снова моргнула.
        Тогда девушка поднесла острый предмет к губам Розы, заклеенным скотчем.
        – Я проткну ленту и сделаю небольшое отверстие. Приоткрой рот, если можешь.
        Роза постаралась сделать, как ей сказали, но когда шило проткнуло скотч, она ощутила во рту вкус крови.
        – Прости! – выпалила Дениса, заметив кровь, струящуюся из проделанного отверстия. – Это для того, чтобы ты могла пить. – С этими словами она помахала трубочкой, подобной тем, что подсоединяют к капельнице.
        Затем девушка вставила трубочку в отверстие, и Роза прищурилась, когда содранная с верхней губы кожа попала ей в рот. Сглотнув кровь пару раз, она втянула в себя воду из стаканчика для зубных щеток.
        Раз они дают воду, значит, решили оставить ее в живых, заключила Роза.

* * *

        Несмотря на то что страну в течение нескольких недель не отпускала так называемая жаркая волна, совсем не характерная для Дании, в ванной было довольно прохладно, и спустя несколько часов Роза стала замерзать – видимо, еще и из-за нарушенного кровообращения.
        «Если я не буду двигаться, образуются тромбы», – подумала она и пошевелилась, чтобы кровообращение полностью не прекратилось. Вообще-то, насколько ей удалось понять, ситуация была хуже некуда. В таком положении она продержится несколько дней, хотя девушкам, возможно, на побег больше времени и не понадобится. А потом они собираются кому-то позвонить, чтобы сообщить о ее местонахождении. И что же дальше? Ее снова положат в больницу? Тот, кому они позвонят, разыщет ее мать или сестер, которые немедленно примчатся, – и кто помешает им обнаружить предсмертную записку и бритвенное лезвие? Все это никуда не годится. Ведь она впервые зашла настолько далеко, что решила совершить самоубийство, и на этот раз психиатры ее просто так не отпустят. Так не лучше ли умереть здесь?
        «Буду сидеть неподвижно. Рано или поздно образуются тромбы. Девчонки до такого не додумаются».
        И Роза принялась ждать, слушая свист, доносящийся из питьевой трубочки с каждым вдохом и выдохом. Она поражалась, как могла чрезвычайно опрятная Ригмор оставить полную стиральную машину грязного белья. А на полке над сушилкой лежали гигиенические прокладки, несмотря на преклонный возраст хозяйки. На одном из крючков висели старые колготки с поехавшей петлей – неужели Ригмор штопает рваные капроновые чулки? Разве их можно починить?
        Роза прикрыла глаза и постаралась представить, как это можно сделать. Неожиданно из ловких рук, которые пытались подцепить петлю из тончайших, как паутинка, волокон, возникло отцовское лицо – слюна скопилась в уголках его губ, взгляд пылал ненавистью.
        «Ты пойдешь со мной, я приказываю, – прошипел отец. – Иди со мной, и если я прикажу тебе снова уйти, то ты уйдешь, ясно?»
        Лицо его становилось все больше и больше, бесконечно повторяющаяся фраза повисла в воздухе. Сердце Розы яростно заколотилось от охватившей ее паники. Щеки раздулись, из трубки во рту исходил пронзительный свист – Роза пыталась закричать, но не могла.
        Она опорожнила мочевой пузырь. Точь-в-точь как в тот жуткий день, когда почувствовала вибровызов рации у себя в кармане.

* * *

        Когда Дениса в очередной раз принесла воды, Роза насквозь промокла от пота.
        – Тебе жарко? – С этими словами Дениса отключила батарею и вышла из ванной, оставив дверь приоткрытой.
        Из прихожей сочился дневной свет, хотя и довольно тусклый. В это время года сложно было определить, который час, так как полностью темнело только часам к одиннадцати вечера. Вряд ли теперь было так поздно.
        – Дениса, они весь день только об этом и говорят, – раздался из гостиной голос Ясмин. – Постоянно показывают кадры с телом Мишель.
        – Да выключи ты телик, Ясмин!
        – Им известно, что она ошивалась около здания дискотеки, когда мы совершали ограбление и когда подстрелили Бирну. Им известно, что она была в компании двух женщин. Они не выпускают Патрика из поля зрения, а он знает наши имена, Дениса. Он слышал их в больнице.
        – Правда? Но не факт, что он их запомнил, ага?
        – Он может описать нас, в этом я уверена. Полиция нас разыскивает, Дениса, я знаю.
        – Замолчи, Ясмин. Никто не знает, где мы находимся. И мы успеем решить все наши проблемы до того, как нас узнают. Поняла? Пойдем в ванную.
        Откуда-то из глубин мыслительного хаоса мозг Розы вычленил значение прозвучавших слов. Опыт профессионального следователя блокировал навязчивые мысли, а Роза хваталась за любую возможность от них избавиться.
        Ясмин упомянула об ограблении и девице по имени Бирна, которую подстрелили рядом с дискотекой. Видимо, девушки считают, что ей что-то известно об этом…
        Роза отмотала назад воспоминания и вернулась к тому моменту, когда она первый раз вошла в квартиру к девушкам. Какие были ее последние слова? Что она заявит на них в полицию за вторжение в жилище Ригмор.
        Так вот оно что… Они ее боялись, слишком сильно боялись. Она воспринималась ими в качестве врага. Вот почему она оказалась здесь. Они так и оставят ее тут сидеть, а сами сбегут. И никто никуда не собирается звонить, это уж точно.
        Девушки вошли в ванную. Роза закрыла глаза и сделала вид, что спит. Нельзя было допустить, чтобы они поняли, что она слышала их разговор.
        Дениса сразу взгромоздилась на раковину и справила малую нужду, а Ясмин скинула одежду и встала под душ.
        Обе коротко обрезали волосы. Произошло полное перевоплощение.
        – Это ужасно, Дениса. Мне потребовалось пять лет, чтобы отрастить такие длинные волосы… еле сдерживаюсь, чтобы не разреветься, – сказала Ясмин, задвинув шторку, и принялась втирать в голову краску.
        – Как только прибудем в Бразилию, за бесценок накупишь себе прядей для наращивания, каких только пожелаешь. Так что хватит ныть, – засмеялась Дениса, слезая с раковины. Она оторвала пару кусков туалетной бумаги от рулона, висевшего рядом с Розой, вытерлась и выбросила грязную бумагу в ведро с педалькой, предназначенное для грязной одежды. Так вот почему белье Ригмор очутилось в стиральной машине…
        Сквозь узенькую щелочку между веками Роза внимательно следила за Денисой, но та не удостоила ее ни единым взглядом. Интересно, они решили, что она умерла, или просто считают, что она спит?
        Дениса обернулась и посмотрела на свои короткие локоны, затем встряхнула пузырек с краской для волос. Роза чуть шире приоткрыла глаза. Через всю спину Денисы тянулись три широких шрама – не лучшее украшение для такого роскошного тела.
        – Дениса, а ты уверена, что Анне-Лине тебя не узнает? А что, если она не захочет тебя впустить? – спросила Ясмин из-за занавески.
        – Я дурила людей и поумнее, Ясмин. Я обезврежу ее, не дав ей ни малейшего шанса.
        С этими словами Дениса резко обернулась, словно почувствовав на себе взгляд Розы, и посмотрела прямо ей в лицо.
        Роза не успела закрыть глаза.

        Глава 36

        Воскресенье, 29 мая, и понедельник, 30 мая 2016 года
        Маркус Якобсен замахал рукой, отказываясь от банки пива, которую Карл поставил перед ним на стол в своем саду в Рённехольтпаркен.
        – Нет, спасибо. Я завязал и с сигаретами, и с алкоголем. Отныне буду стараться отвоевать себе еще немного права пожить.
        Кивнув, Мёрк закурил. По статистике, время от времени случаются забавные совпадения, и в данном случае Карл предлагал прежнему коллеге пиво «Карлсберг». Что могло быть лучше?
        – Ну что, Карл, посмотрел мои заметки?
        Мёрк стиснул зубы и чуть склонил голову.
        – Нет еще, но я посмотрю, обещаю. Они лежат у меня в рабочем столе.
        Он взглянул на Маркуса – тот явно был разочарован, и вполне обоснованно. Ведь фактически именно он обучил Карла профессии следователя, а теперь ученик отказывается воспринимать всерьез его выкладки… Нехорошо получается.
        – Ну ладно, Маркус, придется мне признаться. У меня есть некоторые сомнения относительно твоего участия в этом расследовании. В свое время ты очень глубоко вник в данное дело, и я думаю, теперешнее твое желание связать два преступления – нечто вроде идеи фикс. Но, как я уже сказал, обещаю посмотреть на твои записи; именно поэтому я и позвал тебя.
        – Хм! Вот как… Значит, ты решил встретиться со мной все-таки не ради моих прекрасных глаз. Что же тебя волнует?
        Вздох Карла получился более тяжким и значительным, чем он планировал, зато наверняка произвел больший эффект.
        – Как ты знаешь, в последнее время мы стоим на ушах из-за Розы. И я подумал, что нам была бы не лишней твоя помощь.
        Маркус улыбнулся.
        – В деле, которое вообще-то не входит в твою компетенцию, так я понимаю?
        Карл проследил взглядом за колечком сигаретного дыма, устремившимся вверх. Конечно, он знал, что Якобсен не станет наносить ему удар в спину, и все же столь прямая форма вопроса была ему не очень приятна.
        – Маркус, ты знаешь не понаслышке, как бывает, когда множество противоречивых предчувствий охватывают тебя разом и только сбивают с толку. Терпеть не могу такое состояние. И плюс ко всему – то, что происходит сейчас с Розой. Обычно мы всегда можем рассчитывать на ее поддержку, когда необходимо вникнуть в глубинную суть вещей, а сейчас ее нет. Мы нуждаемся в ней гораздо больше, чем могли предположить прежде.
        Маркус криво усмехнулся.
        – И что же это за «глубинная суть», в которую ты предлагаешь мне вникнуть, Карл? Что подсказывает тебе интуиция?
        – А то, что мне необходимо знать всю подноготную о семье Циммерманн. Нам уже кое-что известно о благоверном старушки Ригмор – он явно не принадлежал к числу лучших творений Господа.
        Мёрк обозначил несколько фактов из бесславного прошлого Фрицля Циммерманна, о его дальнейшей жизни и смерти.
        Якобсен закивал.
        – Да уж, он не образец для подражания, это точно. Но раз ты завел о нем разговор, предполагаю, что дело о человеке, утонувшем в Дамхуссёэн, не миновало наш отдел. Так это он – убийца?
        Со стороны входной двери послышалось слабое жужжание. Мортен и Харди вернулись домой.
        Маркус улыбнулся, явно обрадовавшись встрече. Он встал и направился в прихожую. Было трогательно наблюдать, как их прежний бескомпромиссный шеф наклонился и обнял своего бывшего подчиненного.
        – Ну, прогулка удалась, старина? – спросил Маркус, когда Харди наконец подкатил свое инвалидное кресло к садовому столику.
        – М-да, – еле слышно ответил Харди.
        Мортен появился в саду с совершенно заплывшими глазами и, всхлипывая, поинтересовался, чем он может быть полезен собравшимся.
        Карл помахал рукой в отрицательном жесте.
        – Мы сами справимся, Мортен, спасибо тебе.
        – Да, но… тогда, наверное… я пойду немного полежу у себя, – прохныкал он.
        – А что с ним случилось? – полюбопытствовал Маркус, когда смолк звук шагов на лестнице, ведущей в подвал.
        Харди выглядел уставшим.
        – Несчастная любовь. В мае месяце невозможно выйти погреться на солнышке без того, чтобы не наткнуться на кишащие кругом влюбленные парочки. И всю прогулку он ревел, как раненый тюлень.
        – Ох, мне уже и не вспомнить, каково это, быть отвергнутым влюбленным… Бедняга! – Маркус пару раз качнул головой и обратился к Карлу, вернувшись к роли детектива: – А что же нам известно о муже Биргит Циммерманн?
        – Ничего. Но мы, вообще-то, надеемся, что как раз ты сможешь кое-что выяснить о нем – после того, как немного разведаешь ситуацию.

* * *

        Они встретились, как и договаривались, на сталепрокатном заводе в понедельник в десять часов утра, в небольшом помещении слева от главного пропускного пункта. За спиной Лео Андресена стояли пожилой мужчина и молодая женщина. Судя по всему, персонал отнесся к предстоящей экскурсии со всей серьезностью.
        Лео с улыбкой указал на костлявого мужчину.
        – Итак, Полле П. у нас старожил, я сам пропахал тут тридцать лет до самой пенсии, а Лана пришла совсем недавно. Так что мы стопудово разрулим все ваши вопросы.
        Карл с Ассадом поздоровались за руку со всеми тремя сотрудниками.
        – Мы с Полле проводим экскурсии по предприятию, Лана у нас отвечает за безопасность, а потому она выдаст нам каски и защитную обувь. Можно поинтересоваться вашим размером обуви, господа?
        Все втроем опустили взгляд на ноги полицейских.
        – Думаю, Карлу подойдет сорок пятый размер, а Ассаду – сорок первый, – предположил Лео.
        – Попробуйте, конечно, – согласился Ассад, – но если мне придется втискиваться в обувь меньше сорок второго размера, то лучше уж пристрелите меня на месте.
        Он единственный посмеялся над своей шуткой.
        На выходе из помещения Карл рассказал сопровождающим о встрече с Бенни Андерссоном. Судя по застывшим выражениям на лицах заводчан, этот человек не нуждался в дополнительном представлении.
        – Он в числе прочих получил денежную компенсацию за отравление марганцем, – проворчал Полле. – Не знаю, как остальные, но у Бенни никакого отравления не было и в помине, если хотите знать мое мнение.
        – Точняк, и потом он быстренько куда-то слинял, – подтвердил Лео, выразившись вполне понятно.
        – Видимо, сердцеедом его не назовешь, – заметил Карл. – Но у меня сложилось впечатление, что Роза ему нравилась, и это немного реабилитирует его в моих глазах. Вы в курсе, какие отношения их связывали?
        – Никакие, как мне кажется. Он просто любил женщин и терпеть не мог Арне Кнудсена.
        – А почему?
        – Да у нас почти все его недолюбливали, потому что Арне ни с кем не церемонился, особенно с Розой, и все это замечали, когда оказывались поблизости. Ей нельзя было работать рядом с отцом, – высказался Полле, а затем широко развел руки, демонстрируя огромную территорию завода.
        Открытые площади вокруг зданий были довольно аккуратными и удивительно пустынными, принимая во внимание, какое огромное количество прокатной стали ежедневно проходило через это внушительное предприятие тяжелой промышленности. Куда же подевались триста сорок сотрудников? Вокруг не было видно ни души. Конечно, завод занимал территорию, сопоставимую по площади с меньшим из датских островов, а цеха были огромными, как самолетные ангары, и вмещали по несколько тысяч человек, так что три сотни рабочих вполне могли рассеяться по предприятию, и тем не менее. Карл представлял себе горы металлолома, грохот со всех сторон и множество рослых сильных мужчин в рабочих комбинезонах, снующих из одного конца цеха в другой.
        Лео Андресен усмехнулся.
        – Нет-нет, сейчас все по-другому. Теперь этот завод полностью автоматизирован. Высококвалифицированные сотрудники сидят в комнатах управления, двигают джойстиками, нажимают на кнопки и смотрят на мониторы. Так обстоят дела с тех пор, как мы перестали плавить лом. Теперь это экспортоориентированное предприятие, которое выкупили русские, и…
        – А в девяносто девятом году, когда погиб Арне Кнудсен, каким образом здесь обстояли дела? – перебил Карл.
        – О, все было иначе, но в то же время не совсем, – присоединился к беседе Полле. – Во-первых, здесь работало больше тысячи человек. Чуть дальше на полуострове находится еще одно независимое предприятие, а тогда все принадлежало одним и тем же крупным датским инвесторам – «А.П. Мёллер» и «Восточно-Азиатской компании». Затем случилось пресловутое отравление марганцем и много всего другого, от чего завод утратил былую рентабельность, а в две тысячи втором году мы обанкротились. Это был конец прежней эпохи.
        Он указал на несколько штабелей толстых стальных блоков, лежавших на бетонной плите под открытым небом.
        – В то время мы являлись перерабатывающим предприятием, которое переплавляло восемьсот тысяч тонн металлолома в год, преобразуя его в листовую, стержневую и арматурную сталь. Мы поставляли нашу продукцию на строительство мостов и туннелей, и много куда еще. Сегодня российские владельцы отправляют нам слябы, такие, как сложены вон там, с единственной целью – прокатать из них листовую сталь.
        Он открыл дверь в цех, который оказался столь огромным, что Ассад инстинктивно схватился за каску. Карл не мог даже примерно оценить масштабы открывшегося ему помещения.
        – Несчастный случай произошел тут? – Он указал на конвейер, транспортирующий стальные плиты, которые поднимали краны с громадными магнитами и сбрасывали в другом месте. – На Арне Кнудсена свалилась вот такая махина? – спросил он.
        Полле покачал головой.
        – Нет, это произошло дальше, в старой части цеха W-пятнадцать. Здесь работают с двадцатитонными плитами, а та, что придавила Арне, была в два раза легче. – Он пожал плечами. – Вес тоже немалый… Если б Роза по-прежнему работала здесь, наверное, она сидела бы вон там, – добавил Полле, указывая в угол цеха, где из типичного офиса, отделенного от общего цехового пространства стеклянной перегородкой, открывался внушительный вид на производственный процесс. – Он кивнул молодой симпатичной женщине в синем рабочем комбинезоне, которая сидела перед компьютерным монитором, они помахали друг другу руками. – Это Мика, закладчица-настройщица; именно на эту должность настраивал Розу отец. Вообще-то она уже исполняла обязанности закладчицы… Это человек, который отвечает за то, чтобы пронумерованные плиты поступали в переработку в определенном порядке. Тут все заранее спланировано, и мы точно знаем, что, кому, куда и когда мы доставляем. Каждая плита маркируется цифрами и буквами белого цвета, нагревается и прокатывается в лист необходимого размера и толщины. Впрочем, скоро вы сами все увидите.
        По мере продвижения по цеху W15 освещение менялось с резкого и холодного на более приглушенный и теплый. Противоположная часть цехового пространства была организована гораздо примитивнее и в большей мере соответствовала представлениям Карла о заводе. Замысловатые металлические конструкции, технические мостки, трубы, стальные лестницы, подъемные устройства, раздвижные системы на рельсах – и, наконец, печь, напоминавшая футуристическую мини-версию зернохранилищ, окружавших отцовскую ферму.
        Лео Андресен указал на подъемный кран над их головами, прикрепленный к потолку при помощи многочисленных стальных тросов, махину производства фирмы «Демаг».
        – Он поднимает слябы с пола и помещает на конвейер, который отправляет их прямиком в плавильные печи. Когда открывается загрузочное окно, чувствуется жар. Мы нагреваем слябы до температуры в тысячу двести градусов для переплавки.
        Присутствующие стояли и молча наблюдали за гигантским магнитом.
        – Как раз этот магнит и прихлопнул Арне Кнудсена слябом, – пояснил Полле. – Говорят, в тот момент произошло непредусмотренное отключение тока, но бог его знает, насколько оно было непредусмотренным в действительности.
        – Ясно. А кто управляет этой штуковиной? – поинтересовался Карл, отпрянув от неожиданно обдавшей его волны нестерпимого жара. Теперь он понял, почему цех старались построить поближе к улице.
        – Те, кто сидит у пульта контроля в комнате управления, находящейся по другую сторону плавильной печи.
        – И кто сидел там в тот день, когда произошла трагедия? – спросил Ассад.
        – Да, вот большой вопрос… Это произошло в разгар смены, и, честно говоря, ничего этого никак не могло случиться. И мы так до сих пор и не знаем точно, кто там находился в тот момент.
        – Мы спрашивали у Бенни Андерссона; он сказал, что не он.
        – Понятно. Но я совсем ничего не помню об этом. Бенни тогда относился к числу сотрудников, которые везде поспевали.
        – Если Роза и Арне Кнудсен обычно сидели в том самом офисе, где сейчас сидит молодая женщина, почему они вдруг оказались здесь на момент трагедии?
        – А, вы не совсем поняли. Та часть цеха с новой комнатой для закладчицы, где сидит Мика, тогда еще не была построена. В то время существовало только это помещение. – Он развернулся и махнул рукой в направлении деревянной постройки. – Они сидели вон там наверху и время от времени спускались к штабелям со слябами, чтобы отметить блоки, которые в первую очередь должны были попасть на конвейер и отправиться на переплавку.
        Карл осмотрелся.
        – Ассад, что скажешь? Ты видишь тут что-нибудь примечательное?
        Помощник вице-комиссара посмотрел в полицейский отчет.
        – Тут просто констатируется, что магнит вышел из строя, а Арне Кнудсен нарушил все правила безопасности и остановился точно под слябом, поднятым краном. Никто не был привлечен к ответственности за произошедшую трагедию, которую трактовали как чистую случайность, несмотря на то, что ток отключается крайне редко. Вину за случившееся целиком и полностью возложили на самого Арне Кнудсена, который и понес исчерпывающее наказание в виде смертельного исхода.
        – А Роза находилась в контрольной комнате, когда все случилось?
        – Нет. Несколько человек прибежали с улицы, услышав крик Кнудсена, и обнаружили, что Роза стоит рядом с испускающим дух отцом. Она стояла как вкопанная, словно воды в рот набрала, руки по швам, глаза выпучены от ужаса.
        – Но вас там не было?
        – Нет, – ответил Андресен. – Это случилось не в мою смену.
        – А я работал в гавани, на приличном расстоянии отсюда, – добавил Полле.
        – Лео, вы, как сотрудник предприятия, ежедневно имевший дело с электроснабжением, можете объяснить возможную причину сбоя в электросети?
        – Компьютерные системы должны были точно зафиксировать причину, но в данном случае этого не произошло. Я лично думаю, что отключение спровоцировал кто-то из персонала, ибо ток отключился буквально на одно мгновение, которого хватило ровно на то, чтобы сляб оторвался от магнита, ни на секунду больше. Слишком ювелирным был расчет, если вам интересно мое мнение.
        – То есть налицо злой умысел?
        – Я этого не сказал, но мысль заманчивая.
        Карл вздохнул. Несчастный случай произошел семнадцать лет назад. Откуда, черт возьми, можно сейчас взять дополнительные сведения об этом событии, если их нет ни в полицейском рапорте, ни в отчете, предоставленном Государственной инспекции условий труда?

* * *

        – Возможно, придет время, когда мы сможем расспросить обо всем у Розы, – выразил надежду Мёрк, когда они наконец вернулись в Управление.
        Ассад покачал головой.
        – Ты слышал, как я спросил, могла ли Роза сама толкнуть отца под падающий сляб? Они как-то странно отреагировали.
        – Да, я слышал. Но они отреагировали еще более странно, когда ты предположил, что она могла действовать с кем-то сообща. Ведь Лео Андресен сам сказал, что перебой в электросети мог быть спровоцирован, так что такой вопрос с нашей стороны был неизбежен.
        – Но как заговорщикам удалось все просчитать, Карл? Там, где они находились, не было никаких переговорных устройств, мобильников тогда не существовало. Ведь речь идет о долях секунды, верно?
        На пороге выросла длинная тень.
        – Привет! Директор полиции вновь поинтересовался, когда вы приедете. Я еще не сказал ему, что вы уже здесь.
        – Спасибо, Гордон, прекрасная идея. Скажи ему, что телебригада будет подключена к делу сегодня в течение дня или завтра, а мы будем вести себя тихо и мирно.
        Дылда выглядел несчастным.
        – Ладно. Что ж, поговорил я с парнем, который видел, как Ригмор Циммерманн остановилась на углу улицы и обернулась, прежде чем броситься бежать со всех ног… Но ничего существенного выяснить не удалось. Он почти ничего не помнит.
        – Жаль… А по адресу проживания Денисы Циммерманн удалось что-то выяснить?
        – Тоже нет. Она пропала неделю назад, двадцать третьего мая. Я поднимался, разговаривал с обитателями общежития… любопытные типажи. А еще пообщался с ее матерью. Правда, пообщался – это громко сказано, потому что она не в своем уме. Я с трудом понимал, что она говорит.
        – Как это Дениса «пропала»?
        – Она сообщила матери, что переезжает в Слагельсе к какому-то мужчине.
        – Семь дней назад? – Мёрк развел руками. Выходит, теперь им придется тыкать пальцем в небо? Неудивительно, что порой он сам себе напоминал выжатый лимон. Телефон Карла неожиданно зазвонил. – Вы не могли бы сделать на доске краткий обзор дел, которые мы сейчас расследуем? Чтобы мы получили наглядную картину. – Вице-комиссар нажал зеленую кнопку.
        – Да, это я, – прозвучал из трубки мрачный голос. Это был Маркус Якобсен. – Ты посмотрел мои записи, Карл? – интересовался он.
        – А, да, сейчас…
        – Может, действительно посмотришь прямо сейчас? Я подожду.
        Мёрку пришлось немного покопаться в бумагах на рабочем столе, прежде чем он обнаружил одну из записок. Угловатым, но хорошо разборчивым почерком Маркуса Якобсена на ней было написано следующее:

        «Заметки по делу Стефани Гундерсен:
        1. Харди установил, что женщина по имени Стефани Гундерсен присутствовала среди слушателей на докладе о взаимодействии школы, полиции и социальных служб.
        2. Проверить еще раз список родителей учеников седьмой и девятой параллели.
        3. Школьные беседы с участием С. Гундерсен дважды заканчивались скандалом с двумя супружескими парами и однажды перепалкой с матерью-одиночкой.
        4. Зачем С. Г. отправилась в Эстре Анлэг? Она же собиралась идти на бадминтон».

        – Вот, одна из записок лежит передо мной. Список из четырех пунктов.
        – Прекрасно. Эти четыре пункта мы так и не разобрали в ходе расследования. Мы потратили на это дело уйму сил и времени, но оно совпало с расследованием огромного количества других важных дел, и потому мне пришлось признать, что после исполнения всех формальностей в отношении дела об убийстве Стефани Гундерсен мы не имели возможности продвигаться в этом расследовании дальше. В связи с этим было принято решение отложить дело в сторону, хотя я терпеть не могу так поступать. Ты и сам прекрасно знаешь. Это просто отвратительно, когда приходится откладывать дело, заранее понимая, что оно законсервируется в таком состоянии навсегда. И все же я отыскал эти заметки, когда разбирал свой кабинет перед уходом на пенсию. С тех пор они висели на дверце моего холодильника под парой магнитов, к большому раздражению моей тогда еще живой супруги. «Маркус, почему ты не можешь просто взять и забыть об этом раз и навсегда?» – часто спрашивала она меня. Но это невозможно.
        Карл был полностью согласен. Существовало не так уж много дел, расследование которых ему пришлось бросить ради того, чтобы двигаться дальше, но несколько таких нашлось и на его счету.
        – На мой взгляд, особенно бросается в глаза четвертый пункт. Что ты имел в виду, когда писал его?
        – Явно то же самое, что и ты: почему она предпочла прогулку в парке своей привычной тренировке по бадминтону? Ясное дело, без романтики тут не обошлось.
        – Но вы не выяснили, с кем должна была встретиться Стефани?
        – Нет. Забавно, но нет никаких намеков на то, что у Стефани на тот момент имелся парень. Ты знаешь, она была скромной девушкой. Не из тех, что спешат обзавестись мужиком.
        Карл прекрасно знал этот тип женщин и потому тяжко вздохнул.
        – А что с первым пунктом? Что необычного обнаружил Харди, когда увидел эту самую Стефани?
        – Он участвовал в одной из наискучнейших миссий по превентивной работе с населением и должен был читать доклад о взаимодействии между школой, полицией и социальными службами. Зайдя в аудиторию, Харди увидел женщину бесподобной красоты; она улыбалась ему от дальней стены классной комнаты. По его собственным словам, он едва мог сосредоточиться на теме доклада. И после того как ее убили, Харди в течение нескольких дней ходил сам не свой от досады, огорчения и ярости в связи с тем, что кто-то посмел лишить жизни столь очаровательное создание. Он горел желанием помочь нам, но, как ты сам знаешь, был по горло занят вашими собственными расследованиями.
        – Стефани была красавицей, я знаю.
        – Она могла любого мужчину выбить из колеи, так сказал мне Харди. Спроси у него сам, если хочешь.
        – У тебя сохранились списки родителей учащихся седьмых и девятых классов, о которых ты писал во втором пункте?
        – Хм-м, Карл, я вижу, ты вообще не брал в руки материалы, которые я тебе предоставил… Этот список представлен на втором листе из тех, что я вручил тебе во время обеда в ресторане. Просмотри его – возможно, найдешь там что-нибудь интересное.
        – Ох, как неловко вышло, Маркус, прости… То, что творится сейчас с Розой, занимает все мои мысли. – Мёрк вновь опустил взгляд на бумажку с четырьмя пунктами. – А что с третьим пунктом? Разве разговор на чуть повышенных тонах не считается нормальным в формате подобных встреч с учителем? Я прекрасно помню парочку бесед с классной руководительницей Йеспера, когда мы с Виггой горячо отстаивали свою точку зрения.
        – Да, конечно, и эти самые родители, семья Карстенсен и семья Виллумсен, из-за которых случился весь сыр-бор, были вполне любезными, когда я с ними разговаривал. В общем и целом в обоих случаях речь шла об одном и том же, и, по словам одной учительницы, дискуссия вышла и впрямь не особо приятная и достаточно нетипичная. В случае матери-одиночки недовольство было продиктовано причинами более личного характера, но подтекст все равно сквозил в словах учительницы. Этой женщине по имени Бирте Франк казалось, что Стефани привлекала излишнее внимание ее дочери. Учительнице показалось, что мать ревнует.
        – То есть Стефани была слишком красивой?
        Маркус хрипло рассмеялся и несколько раз кашлянул. Значит, от сигарет он так и не избавился.
        – А ты вовсе не глуп, Карл… Две супружеские пары были родителями двух парней, которые возвращались из школы в каком-то безумном состоянии. Одного из них даже застукали, когда он сидел и мастурбировал, глядя на фотографию класса. Родители считали, что Стефани стоит чуть приглушить в себе яркое женское начало.
        – И какой вывод ты делаешь из этого пункта?
        – Что значит «какой вывод»? В более половине всех убийств секс играет прямую или косвенную роль, сам знаешь. Само по себе существование Стефани кого-то раздражало в тот момент. Так я понял.
        – Ты считаешь, что мне надо искать того, кто с ней спал или собирался переспать?
        – Понятия не имею. По крайней мере, теперь мы всё проговорили вслух.
        – Но ее ведь не изнасиловали перед убийством?
        – Нет, просто ударили по затылку и прикончили таким образом. Точка, конец.
        – Ладно. Благодарю. Извини, Маркус, что не расспросил тебя обо всем в тот момент, когда ты передал мне эти записи.
        Якобсен рассмеялся.
        – Они находились у меня в течение двенадцати лет. Еще одну недельку я вполне в состоянии подождать… А ведь я знал, что рано или поздно мы это обсудим.
        После телефонной беседы Мёрк принялся копаться у себя на столе. Куда, черт возьми, подевался второй листик?
        – Гордон! Ассад! Скорее идите сюда! – крикнул он.
        Из коридора послышался какой-то грохот, прежде чем два помощника предстали перед ним.
        – На днях Маркус Якобсен дал мне две записки, и я никак не могу найти одну из них. Вы, случайно, не знаете, куда она могла подеваться? Это должен быть такой же листок в линейку, как вот этот.
        Он продемонстрировал им бумажку с контрольным списком из четырех пунктов.
        – Карл, знаешь что? Думаю, тебе надо заглянуть в ситуационную комнату, – предложил Ассад. – Гордон трудился не покладая рук.
        Ходячая жердь немедленно извинился за то, что заходил в кабинет и, забрав бо?льшую часть документов, лежавших на столе Карла, снял с них копии. Но он понятия не имел, где теперь находится оригинал второй записки.
        – Только не переживайте, ксерокопия висит здесь.
        Мёрк проследовал за своим отрядом в комнату, где ему в глаза сразу бросились пять листов А3, прикрепленных бок о бок к доске для объявлений.
        – Вот тут все пять дел, расследованием которых мы занимаемся в данный момент, – пояснил Гордон.
        Он сказал «пять дел»? Откуда взялось так много? Карл скользнул взглядом по листам.
        С левой стороны Гордон повесил страницу под названием «дело Розы». «Отец Розы погиб 18 мая 1999 года» – такова была единственная фраза, написанная на этом листе бумаги. Затем следовало дело Циммерманн, дело Стефани Гундерсен, дело о водителе, скрывшемся с места преступления, дело о грабеже на дискотеке и выстреле в исландку. Каждая страничка содержала краткие пояснения – время смерти жертвы и прочие важные сведения.
        – А за каким лешим нам тут дела о водителе и об ограблении на дискотеке? – поинтересовался Карл. – Это не имеет к нам никакого отношения.
        Гордон улыбнулся.
        – Да-да, я прекрасно знаю. Но поскольку именно я больше всего общаюсь с телевизионной командой и вынужден отвечать на все их странные вопросы, я решил и эти дела разместить здесь; так мне проще следить за всем сразу.
        Карл усмехнулся. Парень и впрямь себе на уме. Если он так стремится участвовать в расследовании этих двух дел, то почему не перебирается на третий этаж? Ему ведь предлагали…
        – В общем, главное – чтобы Бьёрн правильно это понял. Тогда у меня не будет никаких претензий. Так где тут записка Маркуса?
        – Я прикрепил оба листка с его заметками под дело Стефани, как вы сами можете убедиться, – произнес Гордон не без некоторой гордости.
        Ассад не вытерпел.
        – Карл, прежде чем изучать список, взгляни вот на эту фотографию, – с этими словами он выложил перед Карлом цветной снимок большого формата. – Гляди. Мы только что получили ее. Фотография сделана в две тысячи третьем году и представляет нашему вниманию девятый класс Больманс Фрисколе. Да ты только присмотрись!
        Мёрк уступил настояниям коллеги. Это была ничем не выдающаяся фотография класса. Люди, чьи лица присутствуют на подобных кадрах, обычно начинают искренне ненавидеть снимок спустя пару лет после того, как он был сделан, а еще через много лет испытывают глубочайшее сожаление о том, что в свое время выкинули его в помойку. И что же тут необычного?
        – Стефани Гундерсен стоит за спинами учеников в одном ряду с учителями, – заметил Гордон и ткнул пальцем в Стефани.
        Карл кивнул – теперь и он узнал ее.
        – А она и впрямь самая красивая из всех, – прокомментировал он. – Ну, и что дальше?
        – Карл, вам надо смотреть вовсе не на нее, а на девушку, которая стоит перед Стефани и на плечи которой та положила свои руки.
        Карл прищурился. У этой девушки были высоко забраны волосы, губы накрашены синей помадой, а взгляд улыбался и бросал вызов одновременно.
        – Ее зовут Доррит Франк, насколько я могу судить по подписи внизу.
        – Точно, – улыбнулся Ассад.
        Почему он улыбнуся?
        – Скажи, я никак не могу… ты намекаешь на то, что…
        – Да, Доррит – это Дениса; в какой-то момент она сменила имя.
        Карл почувствовал, как по спине его пробежал холодок.
        – Неужели? А что с фамилией?
        – Полное имя Денисы – Дениса Ф. Циммерманн. «Ф» означает Франк, уже проверили. А теперь посмотри на список родителей учеников, составленный Маркусом.
        Мёрк наспех просканировал взглядом лист. Есть! Не Бирта Франк, как запомнилось Маркусу, а Биргит Франк. Биргит Франк Циммерманн.
        Гордон отважился на небольшой комментарий:
        – Я заметил это еще на табличке на ее подъезде, Карл, когда второй раз обходил окрестности Боргергэде. Какое огромное значение может иметь всего лишь одна крошечная буковка в инициалах!
        Гордон был прав. Вообще-то, это наблюдение оказалось чрезвычайно существенным – оно способствовало установлению связи между расследованиями двух похожих дел. Мотив, вовлеченные лица, способ убийства. Но почему и как они были связаны?
        – Я должен немедленно сообщить об этом Маркусу.
        Карл бросился к себе в кабинет и сумел дозвониться до абонента уже с третьего раза.
        – Маркус, ты только послушай! Мать-одиночка, которая поносила Стефани Гундерсен во время школьной беседы, была никакая не Бирта Франк, а Биргит Франк, дочь которой звали Доррит, а позже Дениса! – выпалил он без всяких предисловий. – Следовательно, полное имя матери было – и есть – Биргит Франк Циммерманн, хотя в тот период Доррит-Дениса по непонятным причинам – вполне возможно, только в школе – предпочитала исключительно первую часть фамилии – Франк.
        Из трубки послышался вздох, выразивший огромное облегчение.
        – Да-да, Маркус, чтоб мне провалиться на этом самом месте! – подчеркнул Карл значительность момента. – И теперь у тебя налицо связь между Стефани Гундерсен, Биргит Циммерманн и ее матерью, Ригмор Циммерманн! Теперь-то ты доволен? В определенный момент все эти три женщины каким-то образом пересеклись друг с другом, а впоследствии две из них были убиты с разницей в несколько лет абсолютно идентичным способом. Думаешь, мы имеем право назвать это совпадением, шеф?
        На мгновение на другом конце провода повисло мертвое молчание, за которым последовала вспышка возмущения:
        – У Биргит Циммерманн имелась вторая фамилия, которая начинается на букву Ф, скажите на милость! И как же мы могли прохлопать это, уму непостижимо… Ведь она в какой-то момент попала в наше поле зрения, когда мы начали расследование дела Стефани Гундерсен.

        Глава 37

        Воскресенье, 29 мая, и понедельник, 30 мая 2016 года
        И вновь Аннели сопутствовала невероятная удача, ибо в момент совершения очередного злодеяния ей вновь удалось избежать свидетелей в виде оказавшихся поблизости пешеходов и водителей.
        Неуклюжая девушка со всей силы воткнулась головой в фонарный столб и, очевидно, сломала шею, так как после удара голова ее оказалась в каком-то неестественном положении относительно тела.
        Роберта, она же Берта Лунд, оказалась неизменной приверженкой давно сложившихся привычек, и даже велопрогулка, на которую она выезжала дважды в неделю – видимо, в надежде сменить свой 44-й размер на меньший, – проходила всегда по одному и тому же замыкающемуся маршруту, который Аннели успела прекрасно изучить.
        Это воскресенье выдалось, мягко говоря, жарким, и вся Дания изнывала от зноя. Поэтому Берта напялила на себя миниатюрный топ, который постоянно задирался, обнажая липкую спину и пышные формы, смотревшиеся не слишком эстетично. Не меньше десяти раз на протяжении велопрогулки она отрывала руку от мобильного телефона, отвлекаясь от отправки смс-сообщений, и одергивала топ на спине. Одиннадцатый раз оказался роковым. В плавном левом повороте Лунд потеряла бдительность и слишком сильно дернула руль, так что колесо повернуло чересчур резко.
        Аннели ехала на второй передаче, не превышая скорости в восемнадцать-двадцать километров в час, чтобы соблюсти безопасную дистанцию и не дать возможность Берте услышать шум двигателя. Однако в ту секунду, когда велосипед неожиданно вильнул в сторону, Аннели мгновенно ускорилась, устремившись прямиком на девушку.
        «Странно, что такое тяжелое тело может пролететь так далеко», – подумала Аннели, нажав на тормоз и наблюдая в зеркале заднего вида за траекторией безвольного тела.
        – Я не увидела ее взгляд, и все же «миссия выполнена», – произнесла она вслух.
        Вскоре Аннели припарковала миниатюрный «Рено» на узкой улочке, вливающейся в Амагер Бульвар, и вышла из машины, предварительно произведя все манипуляции по чистке салона и заметанию следов.
        Как она и рассчитывала, тележурналисты не соотнесли последнее убийство с предыдущими. И все же этому событию уделяли в новостях довольно большое внимание, поскольку и на этот раз речь шла о водителе, скрывшемся с места преступления, оставив на обочине бездыханную жертву. Только теперь высказывалось предположение о том, что в данном случае женщину сбило более крупное транспортное средство, водитель которого вовсе не заметил столкновения.
        На следующее утро Аннели услышала в радионовостях, что криминалисты установили следующее: Берта подъехала слишком близко к проезжей части, и, вероятно, ее задел проезжавший мимо грузовик. Причиной смертельного исхода стал не сам факт столкновения, но полученный на большой скорости мощный толчок, усиленный большой массой тела велосипедистки. Подобные аварии вследствие «сближения» всегда являются результатом трагичного стечения обстоятельств, но их количество несопоставимо с «ДТП при правом повороте»[167], которые все чаще происходят на улицах Копенгагена и представляют собой самую серьезную угрозу для оживленного потока городских велосипедистов.
        Аннели была в высшей степени удовлетворена. До сих пор ей удавалось придерживаться плана, и великий смысл миссии, призванной очистить мир от людских отбросов, открывался ей во всей полноте. Конечно, первобытное чувство опьянения и стихийной радости во многом утратили эффект новизны; оно и понятно – осуществление разработанного плана начинало входить в привычку. Но три попадания всего за восемь дней вселяли в нее определенную уверенность в своих силах.

* * *

        В понедельник, во второй половине дня, коллеги оберегали ее. Никто ничего не сказал, но было понятно, что все уже в курсе, какая беда с ней приключилась и что она пришла на работу сразу после лучевой терапии. Спасибо начальнице за конфиденциальность.
        Вообще-то Аннели было все равно. Она целиком отдалась подготовке к осуществлению очередных акций и желала оценить потенциальные риски на пути к их достижению.
        В данный момент фолькетинг готовился к роспуску на летние каникулы, и СМИ приходилось искать новые темы для освещения. Помимо аварии с участием недобросовестного водителя, которая занимала немало места на страницах всех газет, новостную картину дня дополняли статьи о наступившей накануне смерти Бирны в Королевской больнице. Плюс к тому полным ходом шла охота на так называемого дискотечного палача.
        Какой бы логичной и заманчивой ни казалась идея сдать полиции убийц девушки, Аннели удерживали от этого две вещи. Больше всего на свете ей хотелось убить их; проблема заключалась в том, что она не сможет этого сделать, если они окажутся за решеткой. Кроме того, как только девушки окажутся в руках полиции, появится риск, что в какой-то момент – возможно, чтобы смягчить меру наказания – они поделятся своими подозрениями о роли Аннели в убийстве Мишель. Как ни крути, смерть Бирны могла косвенно послужить решающим фактором для затягивания петли на шее Аннели. В ходе допросов Патрика полицейские в конце концов сложат два и два и установят связь между тремя девушками. А как только полиция выйдет на их след, Аннели также окажется под угрозой.
        Женщина посмотрела на часы. Только что она пообщалась с милой посетительницей, которая просила предоставить ей довольно скромную сумму на ближайшие десять дней, прежде чем она вновь выйдет на работу. Пришлось отправить ее в отдел адресной социальной помощи. Через несколько минут здесь будет сидеть полная противоположность ушедшей клиентке. Эта женщина заявлялась в кабинет примерно раз в пять дней, постоянно озвучивая новые потребности, на которые ей была необходима подозрительно круглая сумма в полторы тысячи крон. Аннели вовсе не имела права предоставить ей эти деньги. Нельзя сказать, чтобы она испытывала непреодолимую злобу против этой клиентки, просто в данный момент у нее имелись дела поважнее. Последствия дискотечного ограбления и убийства Бирны были непредсказуемы, следовало пресечь их как можно быстрее. А потому ей было необходимо полностью сосредоточиться на плане избавления от Денисы и Ясмин.
        Угнанный автомобиль в качестве орудия убийства уже не подходил. Теперь девушки стопроцентно проявляют крайнюю бдительность, и вряд ли ей удастся приблизиться к ним на достаточное расстояние. К счастью, в последнее время то и дело случались перестрелки в Копенгагене и пригородах, известных своими криминальными группировками. Если она сможет заполучить огнестрельное оружие и сымитировать разборку преступных групп, полиция наверняка примется распутывать следы в другом направлении. А если вдруг что-то не получится, у нее будет при себе оружие, с помощью которого можно быстро и безболезненно совершить самоубийство.
        Аннели встала, вышла в зал ожидания и с сожалением отменила запись двух следующих посетителей, которые сидели и ждали своей очереди. Они выглядели недовольными и разочарованными, особенно женщина, которая пришла в очередной раз клянчить полторы тысячи. Однако Аннели была непреклонна.
        – У меня на трубке потенциальный самоубийца, – пояснила она и, развернувшись на каблуках на сто восемьдесят градусов, захлопнула за собой дверь кабинета.
        Поискав около минуты, Аннели нашла телефон клиента, который должен был прийти к ней на неделе. Парня звали Амин, он был одним из сомалийцев из Вестебро и избрал себе такой образ жизни, который, наряду с денежным пособием, неплохо обеспечивал его стремительно растущую семью.
        Несколько раз Амин попадал за решетку за незаконное владение оружием, воровство и торговлю гашишем, однако он никогда не демонстрировал агрессивных намерений и, приходя на встречу с Аннели, проявлял жизнерадостность и неустанно благодарил ее за помощь, которую она ему предоставляла.
        Он пришел к ней в офис сразу после обеда и выложил перед ней на стол два подержанных пистолета на выбор. Аннели взяла тот, что был поновее и попроще на вид, получив в придачу целую коробку патронов. Парень выразил сожаление в связи с тем, что принес пистолет без глушителя, но снабдил Аннели несколькими полезными советами о том, каким способом можно приглушить звук выстрела. Он вкратце рассказал, как снять оружие с предохранителя, зарядить, вытащить гильзу и почистить пистолет. Затем они договорились, что, помимо шести тысяч крон наличными, Аннели обеспечит всю его семью новой одеждой и позаботится об отсрочке приближающегося испытательного периода на очередном рабочем месте.
        Также они договорились, что для третьих лиц на внеплановой встрече обсуждалась лишь непростая ситуация с нехваткой одежды в семье Амина и что об истинной цели данного визита никто никогда не узнает.
        Аннели едва успела убрать оружие с глаз, как к ней в кабинет просочилась начальница и предложила ей психологическую помощь.
        – Я прихожу в состояние ужаса, Анне-Лине, когда представляю, что ты прошла через все это в одиночестве. И я имею в виду не только твой страшный диагноз, но и то, что в течение всего нескольких дней ты потеряла двух своих клиенток столь жутким образом.
        «Она упомянула о психологической помощи?» – подумала Аннели. Какая, к черту, помощь, если в данный момент больше всего на свете ее занимает лишь мысль об отсутствующем пистолетном глушителе?
        Как только начальница, не переставая активно уверять Аннели в своей солидарности с ней, наконец была выпровожена за дверь, Аннели сообщила секретарю о том, что, к превеликому сожалению, выйдя после больничного, столкнулась с необходимостью обновления кое-каких досье, а потому придется отменить всех посетителей до конца текущего дня. Таким образом она получила возможность в течение нескольких часов бродить по просторам Интернета и изучать материалы о криминальных разборках. Получив достаточно знаний на эту тему, Аннели наконец решила, каким образом ей будет удобнее всего сымитировать внутренние стычки в преступной среде. В первую очередь, в ходе подобных разборок все происходило очень быстро. Предстояло выпустить девушкам в затылок по пуле, после чего немедленно бросить пистолет в копенгагенскую гавань. Вот, собственно, и все дела. Сложнее было решить проблему с отсутствующим глушителем, но даже здесь Интернет подсказал выход.

* * *

        Веберсгэде отличалась живописными небольшими таунхаусами, каждый из которых изначально предназначался для двух-трех рабочих семей. Однако на протяжении последних десятилетий эти домики становились все более и более притягательными для горожан, отчего неоправданно выросли в цене – средний класс внезапно начал считать их привлекательными, несмотря на небольшую площадь жилья, крохотные комнатки и довольно неудобные лестницы между этажами. В действительности же эти домики на Веберсгэде располагались не в самом удачном месте, в непосредственной близости от оживленного трафика, связывающего старый город с загруженной улицей Люнгбювайен, а через нее – со всей северной частью Зеландии. Аннели знала все о жизни в этих потускневших от грязи строениях, которые можно было запросто принять за пыльные бараки в английских шахтерских поселках. В таком доме она полжизни снимала квартиру, состоявшую из сырого чердака и половины второго этажа. С хозяином, который предпочел оставить в своем распоряжении первый этаж, Аннели никогда не пересекалась – он был инженером-механиком и предпочитал жить в тропических широтах,
вследствие чего не потратил на ремонт дома ни единой кроны.
        Вернувшись вечером домой, Аннели решила проникнуть на половину инженера-механика, в комнату, где он хранил в коробках свое барахло, а на бесконечных металлических стеллажах лежали автозапчасти и всевозможные детали от двигателей. На этом складе сокровищ она собиралась поискать масляный фильтр, который, согласно информации из Интернета, благодаря своей конструкции мог послужить прекрасной заменой пистолетному глушителю. Правда, у масляного фильтра отсутствовало выходное отверстие, но как только он будет надет на дуло пистолета, при первом же выстреле пуля без проблем пробьет отверстие. По крайней мере, если верить видеоинструкции, которую она нашла в Сети.
        Как только подготовительный этап будет завершен, Аннели отправится в Стенлёсе, припаркует свой «Ка» на привычном месте и примется пристально наблюдать за окнами квартиры девушек, стараясь обнаружить признаки жизни за задвинутыми шторами. Если они окажутся дома, она позвонит в дверь, ворвется внутрь, как только ей откроют, заставит их встать на колени и быстро расправится с ними.

        Глава 38

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        Они сидели перед женщиной, которой всего за несколько дней удалось блистательно выполнить миссию по достижению тотальной деградации.
        Табачно-перегарная вонь прочно обосновалась в ее жилище, и если в течение ближайшего времени ее не погубит алкоголь, то явно доконает невероятное количество выкуренных сигарет.
        – Я не понимаю, что она говорит, – прошептал Ассад, но Карл сталкивался кое с чем и похлеще. По крайней мере, эта дама была в состоянии хоть что-то ответить.
        – Вы утверждаете, что не помните Стефани Гундерсен, которая заменяла классного руководителя в классе вашей дочери. А тем временем, насколько нам удалось выяснить, вы находились с ней в натянутых отношениях. До нас дошли сведения, что во время одной из школьных бесед вы с ней сильно поругались. Неужели вы этого не помните, Биргит?
        Женщина растерянно закачала головой.
        – Эту молодую учительницу из Больманс Сколе убили в Эстре Анлэг. Вообще-то мой прежний шеф уже допрашивал вас в этой связи, в две тысячи четвертом году.
        Биргит Циммерманн подняла указательный палец и закивала. Броня наконец-то была пробита.
        – Вы помните, почему ваша беседа с учительницей перешла в скандал? Что произошло между вами и Стефани?
        Биргит сидела и молча трясла головой в хмельном помешательстве. Затем она вновь подняла палец.
        – Я прекрасно понимаю, что вы хотите, ха-ха… Вы, наверное, считаете меня полной идиоткой и думаете, что меня так просто обвинить. А я вам отвечаю – если вы хотите что-то узнать об этом, поговорите с матерью.
        – Это будет сложновато сделать, поскольку ваша мать мертва, Биргит.
        – Эх, жаль, а я и забыла… Ну тогда спросите у моей дочери. А заодно выясните у нее, кто убил мою мать.
        – Что вы имеете в виду? Вы намекаете, что Дениса убила бабушку?
        – Ха-ха, ну, вы опять за свое, – она хрипло захохотала. – Все-таки вы принимаете меня за идиотку, но я не говорила того, что вы сказали. Вы сами это придумали.
        – Разрешите мне кое-что заметить? – подключился к разговору Ассад. Можно было подумать, если она ответит отказом, кто-то станет ее слушать.
        Биргит изумленно посмотрела на него – так, словно только что увидела его, и, судя по всему, попыталась вспомнить, где уже встречалась с ним.
        – Исходя из ваших слов, можно понять, что у вашей дочери были плохие отношения с бабушкой, верно? – уточнил Ассад.
        Она улыбнулась.
        – О, как вы проницательны! Они друг друга терпеть не могли, вот что я вам скажу.
        Ассад так вытаращил свои карие глаза, что она никак не могла игнорировать его взгляд.
        – А почему так, Биргит? Не потому ли, что Дениса внезапно отвернулась от семьи, чему немало способствовала Стефани Гундерсен?
        Естественно, Ассад рассчитывал на некую реакцию с ее стороны, но никак не ожидал, что она на мгновение задержит дыхание, чтобы тут же разразиться гомерическим хохотом, забрызгав ему слюной все лицо.
        – Давай это так и назовем, парень-шоколадка, – прогнусавила она затем. – Точнее и не скажешь.
        Потом она откинулась на спинку дивана и вырубилась.
        Аудиенция была окончена.

* * *

        – На этот раз нам не удастся так просто отделаться, – заметил Ассад по возвращении в Управление. Не надо было говорить «нам».
        Карл кивнул коллегам на пропускном пункте.
        – Я уже понял это по вашим лицам, – сказал он. – Видимо, мне вновь надо подняться в кабинет Ларса Бьёрна?
        Дежурные закачали головами.
        – Нет, на этот раз в кабинет начальника полиции, – усмехнулся один из них.
        Мёрк обернулся на Ассада.
        – Ты согласен со мной, что мы должны довести это дело до конца?
        Помощник кивнул.
        – Перекопайте вместе с Гордоном все, что связано с семьей Циммерманн, ладно? Я хочу знать абсолютно все. Когда Биргит вышла замуж? Что случилось с ее мужем? Как долго Дениса посещала Больманс Фрисколе? Где теперь находится учитель, который присутствовал при беседе Стефани и Биргит Циммерманн? Какие ценности остались после смерти Ригмор Циммерманн? Все, что поможет нам составить более детальный портрет этой причудливой семейки. И вот что: найдите Денису Циммерманн, даже если для этого вам придется отправиться в Слагельсе.

* * *

        Начальник полиции был не один – Маркус Якобсен уже сидел за его стеклянным столом на чудно?м трехногом стуле, обтянутом кожей, и дружелюбно кивал.
        – Ну, присаживайся, – попросил главный шеф.
        «Странное ощущение», – подумал Карл. После долгих лет работы в Управлении настал наконец момент, когда его пригласили сюда, в эту священную комнату, увешанную портретами всех предшественников нынешнего главы Управления, которые таращились со стен прямо ему в затылок.
        – Я готов сделать решительное заявление, Карл Мёрк, – продолжил начальник. – Сожалею о том, что меня ввели в заблуждение относительно процента раскрываемости преступлений. Произошло явное недоразумение, и теперь оно исправлено, так что ваш отдел сохраняет прежний формат. – Он кивнул Карлу. – Кроме того, я предлагаю тебе установить более тесные взаимоотношения с телекомандой, которая готовит программу «Стейшн Три». Они будут сопровождать тебя оставшуюся часть дня, и я советую тебе представить им на растерзание какой-нибудь достойный материал.
        Теперь кивнул Карл. Он представит им материал, да еще какой достойный!
        – Маркус мне тут поведал о том, что ваш отдел сумел связать давнишнее дело Стефани Гундерсен с убийством Ригмор Циммерманн.
        Мёрк с некоторой досадой посмотрел на Якобсена, но тот лишь беспомощно тряхнул головой.
        – Вообще-то данное дело расследует отдел Ларса Бьёрна, и я сильно сомневаюсь, что он будет готов добровольно уступить дело вам. Однако на данный момент так получилось, что его отдел завален работой в связи с развернувшейся деятельностью водителя-убийцы, к тому же именно я решаю, кому тут чем заниматься. Так что отныне дело Циммерманн твое, Карл.
        «Отличная месть за тот позор, которому Ларс Бьёрн подверг его на глазах у членов правительственного комитета», – подумал Карл. И автор этого хитрого маневра сидел сейчас рядом с ним.
        Мёрк подмигнул Маркусу в знак благодарности.
        – Ты подробно разъяснишь телевизионщикам, каким образом вы установили связь между делами, и предоставишь им отборные кадры, так как мы хотели бы продемонстрировать в программе свойственную полиции высокую эффективность работы. И напоследок скажу, что Маркус Якобсен выразил желание примкнуть к штату сотрудников Управления полиции в качестве стороннего консультанта. Я нисколько не сомневаюсь, что возможность при необходимости задействовать его опыт послужит укреплению наших позиций во всех отношениях.
        Карл кивнул Маркусу. Какая замечательная новость! Но тот жестом показал, что настал черед Карла взять слово. Мёрк не сразу сообразил, на что намекает его бывший шеф, но после того, как Маркус едва заметно покосился на начальника полиции, понял, что еще не все счеты сведены.
        Он откашлялся.
        – В общем, я хочу поблагодарить вас; мы сделаем все возможное, чтобы дела Стефани Гундерсен и Ригмор Циммерманн были раскрыты. Помимо того, я хотел бы извиниться перед господином начальником полиции за свое недавнее поведение в Паролесален. Обещаю, что подобное больше не повторится.
        На лице главного шефа расплылась улыбка, что случалось нечасто.

* * *

        Какое наслаждение испытал Карл, проходя мимо кабинета Ларса Бьёрна! Говорят, что месть сладка, но это явное преуменьшение. Месть заключает в себе настоящее блаженство!
        Он с улыбкой кивнул Лизе и фру Сёренсен в благодарность за их косвенное участие в судьбе его отдела и продолжал широко улыбаться в тот момент, когда чуть не налетел на Мону. На мгновение они замерли в полуметре друг от друга, и Карл сразу же отметил, насколько уставшей она выглядела.
        – Ну как, вы что-нибудь выяснили про Розу? – вежливо поинтересовалась Мона, в то время как мысли ее находились где-то очень далеко. Ее внешний вид создавал ощущение крайней уязвимости – прозрачная кожа и особое выражение печали на лице, возникающее после целой череды серьезных неудач.
        – Мона, ты в порядке? – машинально спросил Мёрк, ожидая, что она, всхлипывая, бросится в его объятия и признается, насколько несчастной чувствовала себя каждую секунду с тех пор, как закончились их отношения.
        – Да, спасибо, – сухо ответила она. – Только, видимо, мне все-таки не стоило есть креветки Лаурсена. Мы с ними никогда особо не ладили.
        Мёрк понял, что улыбка снова примерзла к его губам, когда Мона поспешно удалилась в направлении своего кабинета.
        – Ее дочь серьезно больна, Карл, – сказала Лиза. – У нее сейчас хватает забот.

        Глава 39

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        Команда Олафа Борг-Педерсена уже держала наготове пару камер, установив их прямо в центре коридора; мигающие красные лампочки свидетельствовали о том, что спуск утомленного Карла в подвал записывался на видео. Одну камеру установили даже у него в кабинете. За рабочим столом вице-комиссара в компании со звукорежиссером и фотографом сидел телепродюсер собственной персоной – все терпеливо ожидали хозяина кабинета, словно стервятники, караулившие, когда добыча испустит дух.
        – Вице-комиссар полиции Карл Мёрк – занятой человек, – с появлением Карла продюсер немедленно активизировался. – Наша программа «Стейшн Три» получила возможность в течение пары дней понаблюдать из-за кулис, как выглядит работа полицейских по совершенствованию нашего общества.
        Он кивнул оператору, который тут же бросился к камере и снял ее со штатива.
        – Каждый божий день в обществе обывателей происходят жуткие события, разрушающие жизни невинных людей.
        «Вовсе не обязательно таких уж невинных», – подумал Карл, пытаясь помешать маячившей перед его носом камере запечатлеть раздраженное выражение на его лице с разных углов зрения.
        – Водитель-убийца на свободе, девушки Копенгагена опасаются за свои жизни. Команда «Стейшн Три» готова оказать содействие полицейским и помочь остановить беспредел. Возможно, Карл Мёрк зашел в тупик, из которого наши зрители помогут ему выйти.
        «Это ты зашел в тупик, придурок. Это даже не наше расследование, мог бы хоть разобраться для начала», – кивнув, подумал про себя Карл. Вдруг ему пришла в голову неожиданная соблазнительная идея, каким образом можно досадить одновременно и главе криминального отдела, и начальнику полиции.
        – Да, – согласился он с серьезным видом. – Публика зачастую является нашим лучшим помощником. Что бы мы делали без бдительности простых людей? Без их подозрительности в отношении нестандартных событий и ситуаций?
        Он посмотрел прямо в камеру.
        – Однако до тех пор, пока наша внутренняя полицейская система не позволяет мне работать с делами, расследование которых входит в компетенцию других отделов, я никак не могу помочь раскрыть данные преступления.
        – Вы имеете в виду, что делом занимается другой отдел?
        – Да. А мы, сотрудники отдела «Q», не должны вмешиваться в текущие дела, несмотря на то что, возможно, могли бы пролить на них новый свет.
        – Это то, что называется синдром собственника? Неужели он и в полиции процветает?
        Карл кивнул. Как и хотел начальник полиции, в конце концов программа получит неплохую тему для обсасывания. Олаф Борг-Педерсен уже облизывался в предвкушении.
        – То есть вы бессильны и в отношении очередной трагедии, унесшей жизнь еще одной девушки, правильно я вас понимаю?
        Очередной трагедии? Карл не вполне понимал, о чем идет речь.
        – Секундочку, я позову своего ассистента. Ведь запись должна быть реалистичной, верно? А мой помощник обычно участвует в обсуждении событий, произошедших за последние сутки.
        Карл обнаружил Ассада с Гордоном в ситуационной комнате за оживленной беседой. Судя по всему, их совсем не коснулась вся та суета, в эпицентр которой попал Мёрк.
        – Как там все прошло у начальника? – поинтересовался Ассад.
        Карл кивнул.
        – Спасибо, замечательно. Но что, черт возьми, происходит? Разве еще кого-то сбили насмерть?
        – Пока непонятно, – ответил Гордон. – На предыдущие убийства не похоже, скорее на несчастный случай.
        – Расскажите мне быстренько, в чем суть. Эти стервятники хотят…
        – А здесь находится ситуационная комната отдела «Q», – послышалось с порога, отчего Карл пришел в состояние шока. Он обернулся на Олафа Борг-Педерсена с переносной видеокамерой в руках и микрофоном, наполовину запихнутым ему в глотку. – Насколько мы поняли, именно тут устанавливаются связи между различными делами и составляются обзоры текущих расследований, – пояснил продюсер и протянул микрофон Карлу. – На стене мы видим доску, где наглядно представлены дела, которые расследуются прямо сейчас. Карл Мёрк, не могли бы вы объяснить нам, что к чему?
        – Извините, – произнес вице-комиссар, стараясь расправить плечи пошире, чтобы в камеру попала лишь небольшая часть доски. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы материалы, связанные с делом Циммерманн, попались на глаза кому-нибудь с третьего этажа; в противном случае не избежать новых неприятных моментов. – Принимая во внимание актуальные расследования, мы не имеем права раскрывать подробности рабочего процесса для вашей программы.
        – Понял вас. – Олаф Борг-Педерсен кивнул, но с таким видом, словно, несмотря ни на что, намеревался добыть вожделенные кадры. – Мы начали говорить о водителе-убийце. Всего лишь четыре дня назад юная Мишель Хансен была сбита насмерть в Стенлёсе, свидетелями оказались двое беспризорников. Еще раньше при тех же обстоятельствах преступник расправился с Сентой Бергер. А вчера настал черед Берты Линд, проживавшей на Амагере. Как вы прокомментируете эти события? Есть ли основания у отдела «Q» уже сейчас связать последнюю трагедию с предшествующими преступлениями? – протараторил продюсер.
        – Уф, – вмешался Гордон. – В отличие от двух других столкновений, мы пока не можем с уверенностью утверждать, что Берта Линд была сбита умышленно. Для того чтобы связать последнее происшествие с другими, необходимо иметь доказательства в виде тормозного пути с четко выраженным рисунком протекторов или же частицы резины того же типа, что был обнаружен в предыдущих случаях.
        Карл неодобрительно взглянул на дылду. Нельзя было допускать продолжения беседы в столь серьезном ключе.
        – Да. На наш взгляд, есть там тормозной след или нет, – вклинился он, – в одном можно быть уверенными: серийный убийца бродит на воле, и пора бы средствам массовой информации сделать более обстоятельное освещение ситуации, нежели выдавать те скудные сведения, которыми нам удалось поделиться со зрителями на данный момент. Между тем такой обзор может предоставить вам наша пресс-служба с Янусом Столем во главе. Так что вам придется еще раз подняться на третий этаж.
        Олаф Борг-Педерсен встал на цыпочки.
        – И все же благодаря своему непрерывно работающему перископу я заметил, что рядом с делом водителя-убийцы вы разместили на доске также так называемое «дело о дискотеке». Правда ли, что вы расследуете одновременно целую совокупность дел, связанных между собой?
        Карл закипал изнутри. Ну и идиот – почему, по его мнению, дела висят на доске бок о бок?
        – Мы ничего не можем исключать. Эта девушка, Бирна Сигурдардоттир, столь трагично ушедшая из жизни, являлась клиенткой центра социальной помощи, как и другие жертвы. И все они были примерно одного возраста. Были ли они связаны между собой? Правда ли, что они действовали заодно и состояли в сговоре? Вот в чем вопрос. Но, возможно, бдительные зрители «Стейшн Три» помогут нам установить истину. Успехов вам в общении с представителями пресс-службы. Быть может, там вам подробнее расскажут о внутренней политике нашего учреждения, в результате которой отделы не имеют возможности плодотворно сотрудничать друг с другом.

* * *

        После ухода телевизионщиков Карл налил честно заслуженную чашку кофе и позволил себе громко и безудержно рассмеяться. От какого мощного потока пустой болтовни он вдруг избавился! Едва ли Бьёрн и глава Управления представляли себе подобный поворот событий. Кто-то, пожалуй, назвал бы поведение Мёрка подставой, но главное заключалось в том, что начальники наконец-то отстранят от него этих шутов с телевидения.
        Внезапно он услышал какой-то грохот, доносившийся из коридора, и в следующую секунду к нему в кабинет, отпихивая друг друга, ввалились Гордон с Ассадом. Гордон протиснулся первым и выпалил, задыхаясь:
        – Криминалисты установили, что первый наезд на Мишель совершили на красном «Пежо». Тот же самый автомобиль задавил Сенту Бергер. – Он срывался на крик. – Обнаружено множество доказательств: волосы и кровь на капоте и бампере.
        Ассад стоял рядом и стонал.
        – Все это вертится в моей голове, как карусель, Карл. Не могли бы вы…
        – Мишель Хансен несомненно участвовала в ограблении на дискотеке, – тараторил Гордон дальше. – Я побеседовал с одним из людей, которые допрашивали Патрика Петтерссона, парня Мишель, – тот клянется в том, что не содействовал злоумышленникам. Он выражает готовность к сотрудничеству. Но Пасгорд по-прежнему недоволен и вызывает его на допрос уже в третий раз. В этот самый момент из него вытягивают дополнительные подробности. Надеюсь, что скоро его отпустят, и я подумал – а не завлечь ли нам его сюда, прежде чем он уйдет?
        «Завлечь?» – удивился Карл. Похоже, Гордон полностью погрузился в свой собственный мир, но, с другой стороны, если таким образом можно досадить Пасгорду, то почему бы и нет?
        – И все же разрешите прервать вашу беседу. Может, для начала мы услышим, что удалось выяснить в связи с делом Циммерманн? – перебил коллег Ассад. – Карл, ты задал множество вопросов, и теперь я хотел бы получить возможность на них ответить.
        Мёрк кивнул. Неужто парни таким образом соперничают?
        Ассад взглянул в свой блокнот.
        – Ты интересовался, когда Биргит Циммерманн вышла замуж. Я исхожу из того, что ты имел в виду отца Денисы, так?
        – Да. А что, у нее было несколько мужей?
        – Получается, так. В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году, в возрасте восемнадцати лет, Биргит вышла замуж за гастарбайтера-югослава и развелась с ним три месяца спустя. В восемьдесят седьмом году она вышла замуж второй раз, за бывшего капитана американской армии, который работал барменом в Копенгагене, в квартале пивнушек. В том же году она забеременела Денисой, урожденной Доррит, которая родилась в восемьдесят восьмом году. Вот этот самый американец как раз и носил фамилию «Франк», полное его имя – Джеймс Лестер Франк, родился в пятьдесят восьмом году в Дулуте, штат Миннесота. Итак, теперь нам кое-что о нем известно. С девяносто пятого года он не платит налогов в датскую казну, и я предполагаю, что он вернулся в США. Если требуется, я могу продолжить свои изыскания.
        Создавалось ощущение, что ему не терпелось поскорее продвинуться дальше в поиске информации.
        – Спасибо. Думаю, теперь тебе надо передать мяч Маркусу, он решит по ходу дела, – остудил его пыл Карл.
        – И второй вопрос. Дениса посещала школу в Рёдовре, но с третьего класса училась в Больманс Фрисколе, откуда ушла после девятого класса в июне две тысячи четвертого года.
        – То есть через несколько недель после убийства Стефани Гундерсен, правильно я понимаю? – уточнил Карл.
        Ассад кивнул.
        – Да. Учительница, которая за несколько месяцев до этого присутствовала при беседе Стефани и матери Денисы, до сих пор работает в школе, но не помнит ни эту встречу, ни мать Денисы. Зато прекрасно помнит, как в разгар экзаменов убили молодую учительницу и какое это вызвало раздражение.
        – Потому что это произошло во время экзаменов?
        – Ну да. Ей пришлось принимать выпускной экзамен вместо убитой, и, судя по всему, она была от этого не в восторге.
        – Как-то это слишком цинично, – заметил Гордон.
        Сириец кивнул.
        – Да-да, она производит впечатление настоящей ведьмы с Боксберга.
        – Ассад, гора, где ведьмы устраивают шабаш, называется Блоксберг, – поправил Карл. – Хотя гора Боксберг тоже находится в Германии.
        Помощник посмотрел на Карла так, будто проглотил гвоздь. Но в данном контексте не так уж важно было, о какой именно горе идет речь.
        – А вот с Комитетом по правам наследства мне было сложно общаться, они не горят желанием сотрудничать. Но мне помогла Лиза; какая же она смешливая!
        Смешливая?
        – Ассад, ты, наверное, хотел сказать «смышленая».
        Коричневое лицо ассистента чуть зарделось.
        – Карл, можешь перестать постоянно меня перебивать?
        Мёрк кивнул.
        – О’кей, но эта фраза – «можешь перестать постоянно меня перебивать» – звучит как-то нескладно. Лучше было бы сказать так: «перестань, пожалуйста, постоянно меня перебивать».
        Эта реплика оказалась последней каплей.
        – Карл, да это ведь то же самое, черт возьми! – Ассад не обращал внимания на то, что Карл и Гордон качали головами, и распалялся все больше, брызжа слюной. – Я терплю это в течение долгих лет, но прошу тебя, Карл, с этого момента перестань меня ПОСТОЯННО поправлять.
        Мёрк недоуменно поднял брови. Неужели он так уж часто поправлял Ассада? Вице-комиссар собирался возразить, но промолчал, когда увидел, как Гордон хлопает сирийца по плечу. Двое против одного в разгар рабочего дня – кто же в такой ситуации захочет лезть на рожон?
        Ассад тяжко вздохнул и погрузился в свои записи.
        – Лиза выяснила, что Ригмор Циммерманн была довольно-таки высоко… – Он на секунду задумался. – Высокообеспе… чена. – Пристально посмотрел на Карла, которому захотелось кивнуть, но он не посмел. – Помимо тех шести миллионов крон, которые, как мы знаем, лежали на ее банковском счету, у нее имелись ценные бумаги на сумму четыре миллиона, а кроме того, она владела тремя квартирами. Одна – на Боргергэде, в ней живет Биргит Циммерманн; вторая – в Рёдовре, над старым обувным магазином, которым некогда владел ее супруг; и третья – в Стенлёсе.
        Карл присвистнул.
        – Богатая дамочка, как я погляжу… Значит, говоришь, ее третья квартира находится в Стенлёсе? Весьма любопытно… Роза тоже там живет.
        Ассад кивнул.
        – Да, Карл.
        Затем он обратился к Гордону:
        – А вот дальше будет интересно. Я выяснил кое-что любопытное.
        Гордон пожал плечами. Что же тут такого особенного?
        – В это сложно поверить, но соседка Розы носит фамилию Циммерманн. А если быть абсолютно точным – ее соседка и есть Ригмор Циммерманн!

        Глава 40

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        – На заводе все тебя ненавидят, Роза. Все без исключения, поверь мне. Они улыбаются тебе в лицо, но за твоей спиной потешаются над тем, насколько никчемно ты выполняешь свои обязанности. Они хохочут в голос – «ха-ха-ха!» – но в то же время проявляют недовольство, ибо прекрасно понимают, насколько опасны на предприятии такие сотрудники, как ты. Так что пора тебе собраться с мыслями, иначе непременно случится какая-нибудь неприятность.
        Отец поглядел на записку, отметил мелом несколько слябов и потянулся к Розе своими желтыми пальцами. Никогда не было понятно, чего ждать от этих пальцев, так как в голове у отца Розы существовал свой хорошо продуманный план издевательств, и насмешки в ее адрес никогда не повторялись. Он жил и дышал той радостью, которую доставляла ему травля Розы. Любая пакость годилась для этой цели.
        Она прекрасно понимала: все, что он говорит, не более чем гнусная ложь, – но терпеть это уже не могла. Жизнь в непрестанном ожидании очередной нападки с его стороны вытягивала из Розы все силы, и несколько дней назад она решила, что пора положить этому конец.
        – Ты должна быть благодарна мне за то, что слышишь всю правду от меня, а не от постороннего человека. Знай, что я, и только я вступаюсь за тебя, Роза. Запомни это. Ты должна хоть что-то зарабатывать, хотя бы ради своей матери. – Отец выглядел глубоко тронутым своими собственными словами, однако тут же, как и всегда, медаль повернулась другой стороной – лицо его окаменело. – Ведь ты всегда обходилась нам недешево, но ты даже не в состоянии понять это своими куриными мозгами, верно?
        Он отступил на пару шагов назад, когда магнитный кран захватил очередной металлический сляб, и в тот же миг заметил, что Роза собирается возразить. Глаза его загорелись от ликования и ненависти, рот расплылся до невероятных размеров. Зубы стали напоминать исполинских каменных истуканов, брызги слюнявой пены образовали целое облако и сбивали Розу с ног.
        – Всю работу приходится переделывать за тобой, и руководство непременно должно узнать об этом. Не сказать, чтобы у них в последнее время дела шли в гору, так что я, быть может, даже сделаю им одолжение, если расскажу о том, как ты тут работаешь на самом деле. Так как же все-таки, ты думаешь, мне лучше поступить, а? А еще я хотел довести до твоего сведения…
        Роза сжала в кармане вибрирующую рацию и усилием воли абстрагировалась от происходящего, чтобы не слышать весь этот вздор. Затем она до отказа наполнила легкие воздухом, чтобы наконец исторгнуть те слова, которые теснились у нее в голове, и мощным потоком обрушить их на отца.
        – ЕСЛИ ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ ЗАТКНЕШЬСЯ, УБЛЮДОК, ТО Я ТЕБЯ ЗАТКНУ!..
        Как и следовало ожидать, он опешил. Окружающий мир перестал для него существовать, однако счастливая улыбка потихоньку расплывалась на его мерзкой физиономии. Такие моменты были для него лучшими в жизни, и Роза знала об этом. Ничто не могло сравниться с ними.
        – Вот оно что… И что же ты собираешься сделать?
        Когда галлюцинации одолевали Розу и погружали в полубессознательное состояние, вытесняя действительность, она пыталась выпростаться из сковывавших ее пут. С тех пор как уже больше трех суток назад девушки привязали Розу к унитазу, ее снова и снова посещало одно и то же видение. В таком состоянии слова сплавлялись в единую черную массу, в памяти всплывали оглушительные звуки прокатного механизма, находящегося с противоположной стороны печи. На протяжении трех суток все повторялось опять и опять. И всякий раз, когда Роза пыталась вернуться к действительности, ее ожидало продолжение кошмара – вышедший из проката сляб угрожающе шипел из-за резкого охлаждения водой. Со времен работы на прокатном заводе она не выносила это противное шипение.
        – Ты все равно ничего не сделаешь! – орал отец из тумана, разевая гигантскую пасть.
        Роза, проглотив последнюю порцию издевательств, исторгнутых отцом, вдруг нащупала в кармане рацию. Этот момент призван был стать ее окончательным триумфом. Ей повезло, что обличающий указательный палец отца внезапно замер, и в следующий миг прямо на него обрушилась какая-то тень.
        Впоследствии Роза не могла вспомнить звук, произведенный оторвавшейся плитой. Она помнила лишь крик, исторгнутый отцом, когда стальная громадина сбила его с ног и размозжила ему все кости ниже пояса.

* * *

        Испытывая дискомфорт от скопившегося на ресницах пота, Роза никак не могла окончательно очнуться. Наполовину приоткрыв один глаз, она в очередной раз осознала свое местонахождение и поняла, что с последними силами ее покидает и жизнь.
        Ноги болели невыносимо. Малейшая дрожь в икрах отзывалась в нервных окончаниях острыми иглами. А ступни она вообще перестала чувствовать еще два дня назад, как и предплечья с ладонями. Естественно, Роза пыталась двигаться. Если б ей только удалось освободить одну руку из ремня, привязывающего ее к поручню на стене, она обрела бы хоть какой-то шанс на спасение. Однако, чем больше она шевелилась, тем глубже ремень впивался в кожу.
        Как только Роза осознала, насколько она промерзла в этом холодном помещении, ей сразу стало ясно, что реакция со стороны желудка не заставит себя долго ждать. Опыт подсказывал: стоило ей пробыть в холоде в течение продолжительного времени, желудок тотчас же расстраивался. Так происходило из года в год в период цветения боярышника, когда сестрам не терпелось устроить пикник в городском зоопарке. В это время года, как правило, было еще очень холодно сидеть на земле на тоненьких подстилках, и Роза всякий раз возвращалась с пикника больная, к превеликому удовольствию отца, поскольку тот получал очередной повод запугать дочь и испытать ее терпение. В результате переохлаждения Роза несколько дней мучилась от диареи, вируса Норфолк и других болячек и не посещала школу, что само по себе было нехорошо. А в туалете Циммерманн она мерзла уже в течение нескольких суток. Вообще-то, ела Роза в последний раз бог знает когда, так что в кишечнике почти ничего не было, и все же кое-какие скудные жидкие испражнения внезапно полились в унитаз.
        Как и следовало ожидать, от едких экскрементов в заднем проходе жутко защипало, так что если б ее мучительницы на мгновение отклеили скотч от ее губ, Роза немедленно попросила бы вытереть ей зад. Но она уже поняла, что подобное желание было слишком утопично для данной ситуации. «Тюремщицы» лишь поили ее, да и то лишь когда вспоминали. Из великой милости более бойкая девушка, которую звали Дениса, позволила своей подруге погрузить трубочку, торчащую у Розы изо рта, в стакан с водой. Они кричали что-то про третью девушку, но Роза не очень понимала, что именно, так как бо?льшую часть времени ее одолевали галлюцинации и не всегда удавалось разобраться в том, что творится вокруг.
        Накануне вечером перед тем, как отправиться спать, Дениса, по своему обыкновению, справила малую нужду в раковину и тогда впервые обратилась к Розе, если не считать моментов, когда она приходила с водой:
        – Возможно, ты задаешь себе вопрос – что мы тут делаем?
        Дениса рассказала о том, что Ригмор была ее бабушкой, что она являлась ведьмой и дьяволом в одном лице и что теперь она, к счастью, умерла.
        – Так что, видишь, нет ничего странного в том, что мы поселились в ее квартире, правда ведь?
        Быть может, она хотела, чтобы Роза хотя бы слегка кивнула головой, но поскольку та этого не сделала, выражение лица Денисы переменилось.
        – Может, ты считаешь, что она была прекрасным человеком? Так? – холодно спросила она, когда Роза отвернулась. – Она была дрянью, она разрушила мою жизнь. Не веришь? Посмотри мне в глаза.
        Ее губы блестели от красной помады, зубы сияли белоснежной белизной, но рот исказился так же отвратительно, как некогда искажался рот Розиного отца. Возможно, она-то и прикончила свою бабку, подумала Роза. Люди не так уж редко убивают собственных родственников. Родители – детей, дети – родителей и дедушек с бабушками… Ей ли не знать.
        – Ты вообще слушаешь, тварь легавая? – донеслось от раковины, где сидела и подтиралась Дениса.
        Но Роза не слушала.
        Когда в уборной зажигался свет, она концентрировалась на изучении помещения. В вытяжном отверстии был установлен вентилятор, работавший только при включении света. Кажется, выше второго этажа жизнь замерла. Если б на третьем этаже кто-то обитал, Роза могла бы постараться громко застонать в надежде быть услышанной через отдушину, хотя это и было маловероятно. Но соседей сверху не было дома, квартира пустовала. А помимо этой ничтожной возможности, никаких иных вариантов коммуникации с внешним миром не оставалось.
        Она попыталась приподнять голову, потянувшись к правой руке – по ощущениям, здесь ремень стягивал запястье чуть слабее, – однако на этот раз даже не смогла толком повернуть голову. В общем, Роза никак не могла помочь себе, а рассчитывать на то, что женщина, находившаяся рядом, сжалится над ней, не приходилось.
        – Вряд ли ты слышала о том, как однажды дед взял меня на аукцион, где я нечаянно уронила на пол китайскую вазу. Думаешь, бабка обрадовалась, когда мы вернулись домой и сказали, что я разбила вещь стоимостью в тридцать тысяч крон? А мать, думаешь, встала на мою защиту?
        Роза потупила взгляд. Всю жизнь она слишком близко к сердцу воспринимала подобные истории. Она не могла смотреть фильм, в котором по сюжету с ребенком плохо обращались. Она терпеть не могла слушать взрослых, пытавшихся оправдать собственные жестокие поступки. Она не переносила мужчин с пальцами, пропитанными никотином, мужчин с пробором на правую сторону, мужчин, которые начинали фразу со слов «но ведь ты…». К черту эта проклятое самодовольное «ведь», которое служит лишь для того, чтобы создать пропасть между говорящим и слушающим! И еще она не выносила женщин, которые не защищали собственных детей. И вот теперь эта дурочка решила вспомнить былое… Роза не желала все это выслушивать!
        Тут подруга позвала Денису в гостиную, так как по телевизору шли какие-то важные новости. Дениса спрыгнула с раковины, бросив использованный клочок туалетной бумаги на пол.
        Судя по всему, новости были долгожданными, ибо Дениса даже не потрудилась прикрыть за собой дверь.
        «Им плевать на меня. Теперь они уже даже не опасаются разговаривать при мне друг с другом».
        Роза открыла глаза и посмотрела перед собой пустым взглядом. Она прекрасно понимала, что ее просто-напросто заморят до смерти. И впервые за несколько недель желание умереть отступило.

* * *

        На некоторое время в гостиной воцарилась мертвая тишина, если не считать слабого звука работающего телевизора.
        Но когда девушки выключили «ящик» и перебрались за обеденный стол, Роза, изрядно напрягаясь, начала вычленять из их разговора отдельные слова, а то и целые предложения, если Дениса немного повышала голос.
        Она не очень поняла, о чем именно идет речь, но одно было несомненно: девушки, в особенности Ясмин, испытывали сильное беспокойство, если не сказать страх.
        Тревогу у них вызывал человек по имени Патрик. Они говорили о том, что из-за него полицейские могли бы провести связи между Бирной, Мишель, Бертой и Сентой. Что члены группировки Бирны уже вызывались на допрос и упомянули в своих ответах Ясмин и Мишель, недавно сбитую насмерть.
        Роза навострила уши. Голос Ясмин задрожал. Дыхание Розы стало глубже; скопления мелких пузырьков из слюны перемещались по трубочке, следуя за ритмом Розиного дыхания. Подруги говорили о выстреле, о погибшей Мишель, о полиции и об ограблении на дискотеке. Теперь Роза четко и ясно слышала реплики Денисы.
        – Нам придется обзавестись новыми паспортами, Ясмин, и займешься этим ты. А я тем временем отправлюсь к Анне-Лине и ворвусь в ее жилище. Если у нее имеются деньги, я их заберу. Если нет – дождусь ее возвращения домой.
        В квартире стало спокойно. Судя по всему, только что ее тюремщицы обсуждали поворот событий, которого никто из них не ожидал. Теперь они готовились к побегу.
        А она сидела в туалете в одиночестве. Брошеная на произвол судьбы.
        Пауза затянулась, но Ясмин в конце концов произнесла:
        – Анне-Лине убьет тебя, Дениса.
        Ей в ответ раздался смех.
        – С этой вещичкой мне ничто не угрожает.
        Судя по всему, она что-то продемонстрировала Ясмин.
        – Дениса, ты не возьмешь с собой гранату! Ты хоть знаешь, как она работает? Ты вообще в курсе, работает ли она в принципе?
        – Да, проще простого. Нужно отвинтить нижнюю крышку; за ней находится маленький шарик со шнурком, который нужно выпустить наружу, а затем потянуть за него. У тебя есть четыре секунды, после чего раздастся «БА-БАХ!».
        – Но ты же не собираешься пользоваться ею, да?
        Дениса опять рассмеялась.
        – Ты чересчур наивна, Ясмин. Во-первых, граната наделает много шума, а кроме того, я прекрасно знаю, во что она может превратить человека, – дедушка показывал мне множество фотографий, иллюстрирующих возможности этой штуковины. Ты даже представить себе не можешь!.. Нет-нет, я возьму с собой пистолет; я уже снарядила магазин. Мы ведь теперь знаем, что он работает. Так что гранату забирай себе, если тебе некомфортно оставаться одной.
        – Хватит надо мной издеваться! Я пойду с тобой, Дениса. Не хочу оставаться с ней.
        «Интересно, чего она боится? – подумала Роза. – Что я похудею на три десятка килограммов за пару секунд и ремни станут мне велики? Что я вдруг сделаю выпад и вырублю ее парой спиннинг-бэкфистов? Или вышибу из нее дух десятком приемов из кикбоксинга?»
        Она не смогла удержаться, чтобы не прищуриться и не издать подобие смеха заклеенным скотчем ртом. И замолчала лишь тогда, когда заметила, что девушки стоят на пороге и смотрят на нее. Затем усмехнулась еще пару раз, словно находилась во власти какого-то видения.
        – Ты останешься и будешь следить за ней до моего возвращения, – сухо заявила Дениса. – А затем я позабочусь о том, чтобы о ней больше никто никогда не услышал.

        Глава 41

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        Ворвавшись в дом, Аннели заперла за собой входную дверь на замок и бросила сумку в прихожей прямо на пол. Она видела в Интернете не менее тридцати типов масляных фильтров, которые подходили на роль съемного глушителя, и теперь хотела отыскать фильтр среднего размера. Включив люминесцентные лампы в гостиной инженера-механика и быстро просканировав взглядом помещение, женщина поняла, что хозяин посещал это место нечасто. С пола до потолка полки были забиты предметами и деталями, которые, на ее взгляд, давно было пора сдать в металлолом. Здесь хранились такие приспособления, о назначении которых Аннели не имела даже приблизительного понятия.
        Подходящий фильтр она обнаружила на дне ящика вместе с парой десятков других фильтров. Он был красного цвета, округлый, с отверстием с одной стороны, и с первой же попытки неплохо сел на ствол пистолета.
        Аннели принялась размахивать оружием усовершенствованной конструкции – ей не терпелось на собственном опыте убедиться в эффективности самодельного глушителя. Она даже чуть не спустила курок, прицелившись в мешок с ватой или пенькой, или что там в нем лежало, как вдруг в дверь позвонили.
        Аннели опешила. Очередной сбор пожертвований? «Врачи без границ» заходили совсем недавно… Может, на этот раз Красный Крест или что-то в этом роде? Она покачала головой. В таком случае они на сутки опоздали – какой же сбор пожертвований в понедельник?
        Аннели нахмурилась – у нее не было ни друзей, ни соседей, которые могли бы так запросто зайти к ней без предупреждения. Возможно, кто-то пришел навестить инженера? В таком случае она посоветовала бы этому человеку выйти в Интернет и купить билет на ближайший рейс в Венесуэлу или Лаос, или бог его знает, где он в данный момент прохлаждается.
        Она решительно шагнула к занавеске и слегка отодвинула ее, чтобы посмотреть, кто стоит у входной двери.
        А у входа стояла женщина с черными, как уголь, волосами, щедро накрашенная дешевой косметикой. Аннели никогда прежде не встречала ее и не открыла бы дверь, если б не плиссированная юбка незнакомки. Столь нелепый образ возбудил в ней любопытство. Она положила пистолет на полку у входа в гостиную и с улыбкой открыла дверь. Однако улыбка тут же исчезла с ее лица.
        Женщина, стоявшая на пороге, пронзала хозяйку ледяным взглядом, прицелившись ей в грудь из пистолета. Несмотря на искусную маскировку гостьи, теперь, оказавшись с ней лицом к лицу, не приходилось сомневаться, кто она такая.
        – Дениса… – удивленно пробормотала Аннели, и приветствие на этом оборвалось.
        Она попятилась назад, когда мерзавка ткнула ее дулом пистолета в живот. Девчонка, казалось, была настроена решительно и жестко, чем разительно отличалась от той ленивой и строптивой Денисы, которая в течение долгих лет подтрунивала над Аннели прямо у нее перед носом.
        – Мы прекрасно знаем, что ты убила Мишель, – выдала тварь. – И если ты не хочешь провести остаток своих дней за решеткой, то слушай меня внимательно, поняла, уважаемая Анне-Лине Свенсен?
        Аннели молча кивнула. Девка сказала «за решеткой». Так, значит, она пришла вовсе не для того, чтобы прикончить ее из этого вполне внушительного «ствола»… Что ж, в таком случае стоило попытаться сделать хорошую мину при плохой игре.
        – Прости, Дениса, но я не понимаю, о чем ты говоришь. И почему ты выглядишь так, что тебя не узнать? Скажи, наконец, что случилось? Я не в курсе. Я могу чем-то тебе помочь?
        В ту же секунду Аннели поняла, что проиграла, – ей возвестил об этом удар рукояткой в челюсть. Она подавила желание закричать от боли и попыталась сделать непонимающий вид, но было ясно, что Денису не проведешь.
        – Я понятия не имею, чего ты от меня ждешь, – сказала Аннели с глубоким смирением.
        – Ты должна отдать мне деньги, поняла? Мы знаем, что ты выиграла в лотерею кучу денег. Где ты их прячешь? Если они лежат в банке, тебе придется перевести их на мой счет. Ты поняла все, что я сказала?
        Аннели сглотнула. Неужели давнишняя ложь аукнется ей огромными проблемами спустя столько лет? Это было бы смешно, если б не вопиющая жесткость ситуации.
        – Боюсь, что тебя ввели в заблуждение, Дениса. Мой выигрыш – не более чем выдумка. Я с удовольствием продемонстрирую тебе свой банковский счет, и ты будешь разочарована. Но скажи мне скорее, что у тебя стряслось, если ты решила пойти на столь отчаянный шаг? Это так на тебя не похоже… Убери, пожалуйста, оружие, и я сделаю вид, что ничего не было. Ты можешь спокойно мне доверять…
        Второй удар оказался чрезвычайно болезненным. Однажды парень, с которым она встречалась, двинул ей в лицо кулаком, после чего отношения тут же закончились; но удар, нанесенный Денисой, был гораздо хуже.
        Аннели схватилась за щеку. Эта дрянь требовала, чтобы она достала деньги из тайника, раз на банковской книжке ничего нет.
        Аннели вздохнула и кивнула.
        – Они в соседней комнате, – с этими словами она толкнула дверь в гостиную инженера. – Пара тысяч лежит здесь, за дверью. С них и начнем, – сказала она и схватила пистолет с новым, еще не испытанным глушителем. Затем резко повернулась, нацелила дуло пистолета с прикрепленным масляным фильтром в лоб Денисы и тут же нажала на спусковой крючок. И с большим облегчением констатировала, что конструкция сработала замечательным образом.
        Шум от выстрела ограничился мощным хлопком, вот и всё.
        Дениса упала замертво, как бревно.

        Глава 42

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        – Кажется, квартира Розы в Сандальспаркен находится ближе всего к лестнице, правильно я понимаю?
        Мёрк посмотрел на Ассада и кивнул. Но почему помощник заговорил о квартире Розы именно сейчас?
        – Карл, ты ведь прекрасно знаешь, что я всегда покупаю сахар нам в подвал, да?
        Вице-комиссар никак не мог взять в толк, что было на уме у сирийца.
        – Да, Ассад. И еще я прекрасно знаю, что у нас был тяжелый день. У тебя в мозгах, случаем, не произошло короткое замыкание?
        – Добавлю, что и кофе, и прочую снедь покупаю тоже я. А как ты думаешь, почему я это делаю, а?
        – Ну, возможно, потому, что это часть твоих обязанностей, я не прав? Только к чему ты завел об этом речь? Пытаешься выбить из меня повышение зарплаты? В таком случае в следующий раз я могу и сам сбегать в «Нетто» за кофе.
        – Ты ничего не понял. Ослепительный луч заднего ума, которым, как водится, все мы крепки, зачастую пробуждает к жизни кое-какие свежие идеи, способствующие активизации мозговых извилин.
        Неужели он произнес такую сложную фразу – «ослепительный луч заднего ума, которым, как водится, все мы крепки» и так далее? Прежде Ассад сказал бы что-то типа: «Когда переосмысливаешь прошедшие события, часто обнаруживаешь новые существенные детали». В последнее время он всерьез взялся за изучение языковых тонкостей…
        – Ты прав, как никогда. Я ни шиша не понял!
        – Да ладно, вообще-то все вполне логично. Я покупаю кофе и прочее, так как этого не делает Роза, несмотря на то, что мы договорились. Она просто забывает, Карл, вот и всё.
        – Ассад, давай поближе к сути, у нас полно дел. Мне придется каким-то образом связаться с Розой и расспросить ее о Ригмор Циммерманн. Возможно, она в курсе былых привычек и дел своей теперь уже бывшей соседки, это могло бы нам помочь.
        Сириец адресовал Карлу усталый взгляд.
        – Я как раз об этом и говорю, неужели ты еще не понял? Роза постоянно забывает покупать бакалею для отдела «Q», и я однажды решил подразнить ее и спросил, не забывает ли она, случайно, и себе домой покупать продукты. Вот тогда она и рассказала мне о своей прекрасной соседке, у которой всегда можно позаимствовать сахар, молоко, овсянку и так далее.
        Карл сдвинул брови. Ага, теперь понятно, к чему клонит помощник…
        – И теперь мы знаем, что, раз Циммерманн была ее соседкой и раз других соседей у нее не было, поскольку Роза занимает квартиру рядом с лестницей, значит, именно к Ригмор Циммерманн она и ходила всякий раз, когда дома неожиданно заканчивалось что-то из продуктов. Циммерманн и была той самой замечательной соседкой, о которой Роза так часто упоминала и убийство которой мы в данный момент расследуем. – Ассад кивнул перед тем, как сделать окончательное заключение. – То есть теперь нам известно, что Роза общалась с ней, Карл. Причем очень тесно.
        Мёрк потер лоб обеими ладонями. Как странно… Затем он взял трубку и набрал номер отделения, где лежала его сотрудница.
        – Вы хотите поговорить с Розой Кнудсен? – переспросила дежурная медсестра. – Но, к сожалению, она уже покинула наше отделение. Выписалась по собственному желанию еще… сейчас посмотрю…
        Карл слышал, как собеседница барабанит пальцами по клавиатуре.
        – Да, вот. В ее досье зафиксировано, что она выписалась из больницы двадцать шестого мая.
        Карл решил, что он ослышался. 26 мая – это же четыре дня назад! Почему она не позвонила им с тех пор?
        – То есть она вылечилась, раз покинула больницу?
        – Это было бы смелое утверждение. Напротив, на тот момент она была слишком замкнута и агрессивно настроена. Но Роза Кнудсен обратилась к нам добровольно, а потому решение выписаться было также принято ею лично, притом что оно противоречило мнению медицинского персонала. Вполне вероятно, очень скоро она снова к нам попадет. Чаще всего так и бывает.
        Карл молча положил трубку.
        – Ассад, она покинула отделение в четверг. Прошло четыре дня, и за это время она не дала нам о себе знать… Что-то тут не так.
        Сириец в ужасе уставился на него.
        – Это произошло в тот день, когда она кричала во время моей телефонной беседы с секретарем отделения… А где она находится сейчас, ты узнал?
        Мёрк покачал головой.
        – Мне кажется, они вряд ли знают.
        Он снова схватил трубку и набрал телефон Розы.
        После пары гудков включился автоответчик: «В настоящее время абонент недоступен».
        Вице-комиссар взглянул на Ассада.
        – Связи нет, – буркнул он, повернулся к двери и закричал: – ГОРДО-О-О-ОН!

* * *

        Долговязое привидение отдела «Q», как и сёстры Розы, которым тут же сообщили по телефону о ее выходке, были обескуражены таким поведением. Им не было ничего известно о данных обстоятельствах.
        После долгих обсуждений сестры позвонили матери в Испанию, которая тут же рассказала о том, что получила от Розы эсэмэску – дочь написала ей о выписке из больницы. Она решила позвонить Розе, но в ответ сразу получила это сообщение.
        Следуя подробным инструкциям, женщине все же удалось переслать Розино сообщение дочерям и Карлу, который прочитал его Гордону и Ассаду.

        Дорогая мама, я сейчас нахожусь в поезде, еду в Мальмё, поэтому мобильная связь очень плохая, приходится общаться с помощью смс. Не беспокойся обо мне, у меня все нормально. Я сегодня выписалась из больницы, так как один близкий друг предложил мне пожить у него, в замечательном доме в Блекинге. Мне это пойдет на пользу. Свяжусь с тобой, как только вернусь домой. Роза.

        – Вы когда-нибудь слышали от Розы о близком друге из Блекинге? – поинтересовался Карл. Никто ничего о таковом не слышал. – И что же вы думаете по поводу этого сообщения?
        Ассад отреагировал молниеносно:
        – Если у нее есть знакомый в Блекинге, странно, что она ничего об этом не сказала, когда ты ездил в Халлабро в связи с делом о записке в бутылке.
        – Но ее друг мог переехать туда уже после этого дела. – Гордон встал на защиту Розы.
        Карл думал в совсем другом направлении.
        – Вы серьезно считаете, что это Розин стиль? Она называет мать «дорогой», хотя мы прекрасно знаем, как сильно она ее ненавидит. Помните, как она назвала мать, когда та съехала от дочерей? «Тварь»! Затем Роза пишет, что вынуждена общаться эсэмэсками, так как в поезде, направляющемся в Мальмё, плохая мобильная связь. Вот уж бред сивой кобылы! Потом она упоминает «замечательный» дом своего приятеля. И это та самая Роза, которой абсолютно плевать на порядок и эстетику в собственном жилище!
        – То есть вы считаете, что сообщение не имеет никакого отношения к реальности? – с недоумением спросил Гордон.
        Мёрк выглянул из проема, выполнявшего в подвале функцию окна, чтобы оценить погоду. Палящее солнце и чистое голубое небо. Куртку можно не брать.
        – Выходим, – скомандовал он. – Едем к ней!
        – Карл, давайте отложим это дело на полчаса, – возразил Гордон. Он выглядел совершенно измученным. – К нам придут с минуты на минуту, неужели вы забыли?
        – А?.. Кто же?
        – Я же уже говорил, что собираюсь завлечь Патрика Петтерссона, как только Ларс Бьёрн закончит свой допрос. А еще у меня есть для вас вот что…
        Карл тяжело опустился на кресло, и Гордон выложил перед ним на стол рисунок, изображавший мужчину в роскошном пальто.
        – Это изображение сделал специалист по составлению фотороботов на основе свидетельств девушки, оказавшейся на Боргергэде в тот день, когда была убита Ригмор Циммерманн.
        Мёрк взглянул на рисунок. В техническом смысле отличная работа – четкие линии, утонченный стиль, – но, к сожалению, для целей расследования изображение было плохо персонифицировано и потому бесполезно.
        – И это все, что она смогла вспомнить о внешности мужчины? Только пальто с торчащими из-под него ногами? К тому же вид сзади… С таким же успехом это мог быть бродяга с карикатуры Сторма П. Все равно спасибо за попытку, Гордон.
        Тот кивнул. Тут сложно было поспорить.
        – И еще кое-что, Карл…
        – Слушаю.
        – По поводу паркомата на Гриффенфельдсгэде. Гениальному сотруднику отдела убийств, назовем его Пасгорд, пришла в голову оригинальная идея о том, что человек, припарковавший автомобиль, на котором было совершено преступление, наверняка оплатил парковку монетами, так как воспользоваться парковочной или кредитной картой было бы слишком рискованно. В связи с этим предположением был опустошен резервуар паркомата, выдавшего соответствующий парковочный талон.
        – Вероятно, сейчас ты скажешь, что они снимают отпечатки пальцев со всех обнаруженных в нем монет?
        Гордон кивнул, после чего Карл громко расхохотался. То есть супердетектив Пасгорд всерьез рассчитывает таким образом отловить преступника? Он с первого взгляда собирается выбрать один-единственный отпечаток из нескольких сотен и приписать его водителю-убийце? Притом отпечаток, снятый с монеты, со всеми ее неровностями… Вот уж и впрямь смех, да и только.
        – Спасибо, Гордон! Вот уж порадовал так порадовал…
        Гордон выглядел польщенным и попытался рассмеяться, подражая Карлу.
        Да уж, коллеги с третьего этажа явно отчаялись в связи с расследованием. Возможно, профессиональный допрос выведет их из тупика.

* * *

        В приоткрытую дверь ситуационной комнаты Карл увидел какого-то верзилу, доставленного Гордоном: в первую очередь в глаза бросались гигантские бицепсы и татуировки, похожие на те, что покрывали тела и конечности телезвезд, уподобляя их кожу стене, исчерканной граффити.
        Карл отвел Гордона в сторону и шепотом поинтересовался, не спятил ли он, случаем, раз привел свидетеля и подозреваемого по делу в помещение, где на доске исчерпывающе представлены все их заметки и материалы расследования? Но Гордон отбился.
        – Карл, я прикрепил на доску простыню. Не переживайте.
        – Какую еще простыню? Где ты ее откопал?
        – Я взял ту, которой пользуется Ассад, когда время от времени тут ночует.
        Мёрк обернулся, вопросительно посмотрев на сирийца, чтобы услышать его объяснения по поводу очередной ночевки в офисе, однако тот, судя по всему, не собирался высказываться на эту тему.
        Усевшись напротив Патрика Петтерссона, Карл кивнул ему. Лицо бугая было бледноватым – вполне нормальное состояние человека после нескольких часов допроса, – но в целом он производил впечатление вполне уравновешенного мужчины со спокойным взглядом. Конечно, едва ли можно было ожидать от него мыслительных способностей Эйнштейна, но на предварительные вопросы Карла он отвечал довольно быстро и прямолинейно.
        – Патрик, вас наверняка спрашивали об этом не меньше ста раз, но нам придется спросить еще раз.
        Карл сделал знак Гордону и выложил перед Патриком три фотографии. Ассад тем временем принес парню кофе.
        – Надеюсь, это не твое фирменное пойло? – на всякий случай уточнил Мёрк.
        – Нет-нет, это всего лишь «Нескафе Голд».
        Карл показал на фотографии.
        – Патрик, перед вами снимки Сенты Бергер, Берты Лунд и Мишель Хансен. Все они сбиты насмерть сумасшедшим водителем в течение последних восьми суток. Я прекрасно понимаю, что вы запросто предъявите нам свое алиби на момент совершения любого из этих преступлений, так что сразу скажу – вы находитесь вне подозрения.
        Кажется, во взгляде амбала, подносившего кофе к губам, промелькнула благодарность.
        – Нам не удалось установить прямую связь между этими девушками, однако, насколько я понимаю, Мишель общалась с другими молодыми женщинами – назовем их подругами, – причем вы считаете, что она познакомилась с ними совсем недавно, в противном случае вы их знали бы, так?
        – Да.
        – Мишель умела хранить секреты?
        – Нет, думаю, вряд ли. Она была очень прямодушна.
        – И в то же время вы утверждаете, что она ушла от вас за несколько дней до гибели. Стало ли это большой неожиданностью для вас?
        Патрик склонил голову.
        – Мы поругались, так как я настаивал, чтобы она встретилась с социальным консультантом и уладила все вопросы.
        – Какие вопросы?
        – Она официально не освободила жилье, где обитала до встречи со мной. И я ничего об этом не знал. Так что ей предстояло решить финансовые вопросы с коммуной и для этого согласиться на ту работу, которую ей предложили.
        – Она так и поступила?
        Парень пожал плечами.
        – Я встретил ее у дискотеки спустя несколько дней. Я работаю там охранником. Тогда она сказала мне, что выплатит мне весь долг, и я, естественно, решил, что она все уладила, да. – Он посмотрел на фотографию с некоторой грустью.
        – Вы скучаете по ней? – спросил Ассад.
        Патрик изумленно взглянул на араба, то ли не ожидая услышать столь личный вопрос, то ли удивляясь, что вопрос исходил именно от Ассада. Затем кивнул.
        – Ведь я-то считал, что у нас с ней все хорошо. А тут, откуда ни возьмись, две эти проклятые девчонки… – Слезы, навернувшиеся было ему на глаза, моментально высохли. Глотнув кофе, он продолжал держать чашку на весу. – Не знаю, во что они ее втянули, но точно, что ни во что хорошее.
        – На чем основывается ваше суждение?
        – Я видел записи с видеокамер в связи с ограблением административного офиса на дискотеке, в криминальном отделе мне их показали. Преступниц видно плохо, потому что они замотались шарфами, но думаю, я их узнал. Кроме того, ваши коллеги показали мне обнаруженное ими селфи.
        – Не понимаю. Что за селфи?
        – Мишель сфотографировала себя в обществе этих двух девушек. Я узнал в них тех самых ее подруг, которых встретил в больнице, где лежала Мишель. К тому же полицейские, которые общались со мной до вас, говорят, что они идентифицировали место, где была сделана эта фотография. Рядом с каналом на Гаммель Странд. Селфи сделано одиннадцатого мая, задолго до того, как Мишель от меня ушла. Она ничего не рассказывала мне об этой встрече, так что, видимо, я не должен был знать о ее общении с новыми подругами.
        – Вы утверждаете, что встретили этих женщин в больнице?
        – Да, после того, как Мишель сбили первый раз. Мы пересеклись в зале ожидания в день выписки.
        Карл нахмурился.
        – То есть вы на полном серьезе заявляете, что Мишель была знакома с девушками, совершившими ограбление и, вполне может быть, убившими Бирну Сигурдардоттир?
        – Да.
        – В таком случае позволю себе предположить, что Мишель являлась их сообщницей и пришла на дискотеку, чтобы отвлечь вас. Что скажете на это?
        Патрик поник головой. На него внезапно обрушилась вся жестокая истина, на лице отразилась безысходность, кулаки крепко сжались. Он резко оттолкнулся от стола и со всей силы швырнул кофейную чашку в противоположную стену, как раз где висела простыня, сопроводив свой спонтанный поступок душераздирающим криком, выразившим всю меру охватившего его отчаяния.
        При иных обстоятельствах Мёрк отреагировал бы на подобное поведение весьма решительно, однако когда простыня, вся в коричневых кофейных пятнах, соскользнула с доски, обнажив весь ход текущего расследования отдела «Q», парень встал и принес свои извинения.
        – Я заплачу вам за кружку и за все это, – смущенно пробормотал он, показывая на простыню, лежавшую на полу. – Мне очень жаль. И простите за пятна на фотографиях…
        Он вдруг застыл и нахмурился, потрясенный до мозга костей.
        – Мне кажется, что… – попытался Гордон остановить гостя, когда тот обошел стол и вплотную приблизился к доске.
        – Снова она, – с этими словами Патрик указал на увеличенный снимок класса из Больманс Фрисколе. – Провалиться мне на этом самом месте, если это не та же самая девчонка, что и на селфи Мишель! И в больнице я ее видел… Это точно одна из женщин, заснятых камерами наблюдения на дискотеке, голову даю на отсечение! Хотя на записи она выглядит гораздо старше.
        Все трое полицейских смотрели на Патрика так, словно тот только что вылез из летающей тарелки.

* * *

        Придя в себя, Мёрк попросил Патрика перебраться на рабочее место Гордона, а сам тем временем стал анализировать новые сведения. Возможно, у него еще возникнут кое-какие вопросы к парню.
        Ассад, Гордон и Карл долго переглядывались, пока наконец сириец не взял слово:
        – Карл, я не понимаю. Похоже, что все эти дела связаны. Мишель, погибшая от рук водителя-убийцы, была знакома с Денисой и второй девушкой, замешанными в деле об ограблении дискотеки, а Дениса, в свою очередь, была знакома со Стефани Гундерсен и, естественно, со своей бабкой, Ригмор Циммерманн, которую знала и Роза, поскольку та жила в соседней квартире!
        Мёрк прекрасно слышал выкладки Ассада, но воздержался от комментариев. Все трое не переставали удивляться. За всю свою полицейскую карьеру Карл не сталкивался ни с чем подобным – весьма необычная ситуация.
        – Карл, нам придется позвать Бьёрна. Готовьтесь к разборке, – заметил Гордон.
        Вице-комиссар представил себе последствия. Дисциплинарный выговор, неминуемая месть и приступ ярости в сочетании с разочарованием коллег и ощущением личного поражения. Ну хорошо, предположим, их отдел не ознакомился бы с подробностями всех этих дел и не вывесил бы материалы на доске, что тогда? Карл кивнул коллегам, взял трубку и позвонил Лизе с просьбой немедленно прислать Ларса в подвал. Затем потянулось время ожидания, когда каждый пытался понять, каким образом можно привести к общему знаменателю столь разные дела.

* * *

        То, как Бьёрн вошел в комнату, во всех смыслах оправдывало его имя[168]. Взглянув на доску, он тут же выпустил свои медвежьи когти, от чего и без того тесное пространство сжалось до спартанского минимума.
        Карл жестом показал Гордону, чтобы тот привел Патрика, и, когда на пороге появился этот косивший под плохиша парень, лицо Бьёрна раскалилось до предела. Он был вне себя от ярости.
        – Какого дьявола здесь оказался допрошенный мною свидетель? И за каким чертом у вас в подвале висят дела о водителе-убийце, об ограблении на дискотеке, не говоря уж о деле Циммерманн? Так вот, значит, о чем долдонил этот идиот Олаф Борг-Педерсен! Я просто не поверил своим ушам! – Он резко повернулся к Карлу и принялся размахивать острым как бритва ногтем указательного пальца у него перед глазами. – На этот раз ты перешел все границы дозволенного, Карл Мёрк, ясно тебе?
        Вице-комиссар воспользовался близостью противника и остановил его словесный поток, решительно заткнув ему рот рукой. А затем как ни в чем не бывало обратился к Патрику:
        – Будьте добры, расскажите инспектору полиции Ларсу Бьёрну то, что недавно поведали нам.
        Бьёрн замахал руками в знак протеста.
        – Нет-нет, нельзя вмешивать его в наши внутренние дела! Карл, выведите его отсюда!
        Однако Патрик подошел к доске и показал на одну из девушек на фотографии класса.
        – Это Дениса, – сказал он.
        Бьёрн прищурился, чтобы сфокусировать взгляд на изображении.
        – Ларс, он говорит правду. Эта девушка – Дениса Франк Циммерманн, а прямо за ее спиной стоит Стефани Гундерсен, убитая в две тысячи четвертом году. Все уголовные дела, находящиеся на этой доске, каким-то образом связаны друг с другом.
        Им потребовалось около десяти минут, чтобы посвятить шефа во все взаимосвязи, существующие между делами, после чего тот застыл, как соляной столп перед Содомом и Гоморрой. Конечно, он был изрядным занудой, но в нем не умерла душа следователя. В данный момент Бьёрн испытывал примерно те же эмоции, что и его коллеги. Пока еще не понимая толком, что к чему, он все же ощущал невероятное облегчение.
        – Присядь, выпей кофе. И давай поговорим о том, что нам делать дальше, Ларс, – предложил Карл, кивнув Ассаду, который побежал готовить кофе.
        – Значит, все эти преступления переплетаются, – наконец сказал Ларс, переводя взгляд с одного дела на другое. – А что с Розой? Как она поживает?
        – Роза сейчас на больничном. И оказалось, что Ригмор Циммерманн была ее соседкой. Чуть позже мы поедем к Розе домой и выясним об их взаимоотношениях поподробнее.
        – Что, Роза тоже каким-то образом вовлечена в эти хитросплетения?
        Мёрк нахмурился.
        – Нет, у нас отсутствуют какие бы то ни было сведения на этот счет. Их соседство оказалось совпадением чистой воды, но почему бы нам не получить информацию о жертве из уст способного следователя?
        – Так вы уже беседовали с ней на эту тему?
        – О нет. Ее телефон постоянно переключается в режим автоответчика. Наверное, мобильник разрядился.
        Бьёрн покачал головой. Слишком много всего сразу свалилось на его голову.
        – Маркус в курсе происходящего?
        – Насчет совсем свежей информации – нет.
        Патрик Петтерссон тронул Карла за плечо. Они совсем позабыли о его существовании.
        – Теперь мне можно уйти? Я и так уже целый день тут проторчал. Шеф уже с утра пораньше начнет приставать ко мне с вопросами, если я не починю доставленные машины.
        – Но не выезжайте за пределы Копенгагена, договорились? – предупредил его Бьёрн.
        Патрик покачал головой.
        – Сначала вы говорили, что я не должен покидать Данию, теперь мне нельзя выезжать из Копенгагена… Что будет следующим? Вы запретите мне выходить из квартиры?
        Бьёрн криво усмехнулся и помотал головой.
        Как только Патрик вышел за порог, Ларс пошарил у себя в кармане и вытащил мобильный телефон.
        – Лиза! – крикнул он в трубку. – Попроси всех, кто на рабочем месте, спуститься в подвал. Да, прямо сейчас, я сказал! Да, да, я и сам прекрасно знаю, что уже поздно. Да, в отдел Карла. – Затем он обратился к Мёрку: – Два вопроса. У вас есть предположения, кто выступает в роли водителя-убийцы?
        Карл покачал головой.
        – Хреново, черт побери. Известно ли местонахождение вышеупомянутой Денисы Циммерманн?
        – Тоже нет. Честно говоря, мы не особо занимались ее поисками. Но, по словам матери, по адресу проживания ее нет. Говорит, скорее всего, она у любовника в Слагельсе.
        Бьёрн тяжко вздохнул.
        – Ума не приложу, как мне все с вами уладить… Пойду-ка я в туалет, поразмыслю над ситуацией.
        Карл почесал подбородок и кивнул Ассаду, когда тот принес шефу кофе.
        – Отправимся к Розе примерно через час. Сначала придется принять сборище придурков с третьего этажа, ввести их в курс дела.
        – Хорошо. Карл, так что же, Бьёрн собирается поднять бучу?
        – Никогда не знаешь, какой пакости от него ждать.
        Сириец рассмеялся – и даже каким-то образом заразил своим весельем Гордона.
        – Да уж, вполне возможно, что он пакостный тип, но зато справедливый.
        – Как это понимать, Ассад?
        – Ну, просто он пакостит в равной мере всем.

        Глава 43

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        – Карл, послушай, я голодный как волк. Ты не можешь остановиться где-нибудь по дороге в Стенлёсе, чтобы перекусить?
        Мёрк кивнул. А вот он, напротив, потерял аппетит с тех пор, как его мозг целиком захватили мысли о Розе. Вице-комиссар завел машину. По радио передавали новости.
        – Ох, черт возьми, не иначе как Денису уже по всем каналам объявили в розыск, – прокомментировал новости Карл. Никогда еще поиски свидетеля по делу не были столь широкомасштабными. Все без исключения новостные теле- и радиопрограммы трезвонили о розыске Денисы. Ларс Бьёрн и руководитель пресс-службы Янус Столь потрудились на славу. Да оно и понятно – на кону как-никак стояли три дела сразу.
        Тихо зазвонил телефон, Ассад покосился на дисплей.
        – Это тебя, – сказал он и включил громкую связь.
        – Да, Карл Мёрк слушает.
        Человек на другом конце провода надсадно закашлялся.
        – Прости, Карл, – наконец прозвучал голос из телефона. – С тех пор как я бросил курить, меня одолевает жуткий кашель.
        Это был Маркус Якобсен.
        – Как мы договаривались, я поискал информацию о супруге Биргит Циммерманн и, кажется, откопал несколько любопытных фактов. Я зачитаю?
        «Неужели нельзя было подождать до завтра?» – подумал Карл. В столь поздний час силы у всех давно закончились.
        – Мы сейчас едем за город… ну ладно, читай, – тем не менее согласился он.
        Маркус снова откашлялся.
        – Джеймс Лестер Франк родился в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году в городе Дулут, штат Миннесота, женился на Биргит Циммерманн в восемьдесят седьмом году, за год до рождения Денисы Франк Циммерманн. Они разъехались осенью девяносто пятого года, а несколькими месяцами позже официально развелись. Органы опеки оставили Денису Циммерманн с матерью, и в том же году мужчина вернулся в США.
        Карл прищурился. Когда же будет что-то интересное?
        – Я также узнал, что он снова поступил на военную службу и несколько раз отправлялся в Ирак и в Афганистан. В две тысячи втором году пропал без вести в ходе выполнения миссии, в которой погибли несколько солдат. Все считали его умершим, однако один из связных офицеров встретил его в Стамбуле, после чего Франка признали дезертиром и начали разыскивать.
        «А неглупый, видимо, мужик», – подумал Карл. Кто ж предпочтет смерть дезертирству?
        И вот наконец прозвучало самое интересное.
        – Около месяца назад некий Марк Джонсон потерял сознание на улице. Его доставили в больницу в Герлев, где диагностировали чудовищный цирроз печени. Помимо этого, многие внутренние органы демонстрировали признаки дисфункции. Врачи трезво оценили ситуацию и довольно жестко заявили, что злоупотребление алкоголем нанесло мужчине огромный ущерб, несовместимый с жизнью в долгосрочной перспективе.
        – Что это еще за Марк Джонсон? Тот офицер, что узнал Франка в Турции? – предположил Карл.
        – Нет, не совсем. Сейчас узнаешь. Этого самого Марка Джонсона попросили предъявить документы, удостоверяющие личность, а когда он не смог их предоставить, медперсонал вызвал полицию.
        – Жестко с ним обошлись, учитывая его тяжелое состояние, – прокомментировал Ассад.
        – Твои слова справедливы, но, понимаешь ли, журналисты предпочитают знать имя человека, о котором они пишут.
        – Ясное дело. И что же случилось потом? – не терпелось Карлу добраться до сути.
        – На теле парня было множество татуировок. В первую очередь бросалась в глаза так называемая «мясная наколка» на внутренней стороне руки; по ней-то и удалось идентифицировать личность этого человека.
        – Что такое «мясная наколка»? – спросил Мёрк.
        – Это татуировка в виде «медальона смерти», Карл, – объяснил Ассад.
        – Верно, – подтвердил Маркус. – Она фиксирует личную информацию: имя и фамилию солдата, в данном случае также название войска и подразделения, где он служил, идентификационный номер, группу крови и исповедуемую религию. Подобную татуировку делали тогда многим, кто отправлялся на линию фронта. В наши дни в американской армии, кажется, сформировалось несколько иное отношение к наколкам, и я даже не знаю, разрешается ли сейчас делать подобные татуировки. Но на практике это служило для того, чтобы можно было идентифицировать тело павшего в бою солдата.
        – Значит, «мясная наколка» помогла установить, что этого человека на самом деле зовут Джеймс Лестер Франк? – предположил Карл.
        – Точно! На ней значилось «Франк, Л., Джеймс». То есть бывший супруг Биргит Циммерманн жив – правда, не сказать, что здоров, но, по крайней мере, пару месяцев еще продержится. Его выписали из больницы, и живет он не где-нибудь, а в Рёдовре, в квартире, некогда принадлежавшей торговцу обувью Фрицлю Циммерманну. Причем собственником жилья по-прежнему значится… да, подумать только, Ригмор Циммерманн!
        – То есть он находится в Дании?
        Ассад был совершенно сбит с толку.
        – Маркус, я что-то не понимаю. Я прочесал весь регистр народонаселения вдоль и поперек, но так и не смог его обнаружить. Этот человек не зарегистрирован здесь официально.
        – Верно. Он нелегально проживает в Дании с две тысячи третьего года под именем Марк Джонсон. И мне не мешало бы знать об этом, когда я расследовал убийство Стефани Гундерсен.
        – Но почему его не арестовали в больнице, Маркус? – спросил Карл.
        – Ха, не знаю. Возможно, потому, что парень смертельно болен и все равно никуда не денется. Естественно, миграционная служба держит его под контролем, ибо после допроса полиция передала дело им. Между тем на практике никто не станет высылать человека в таком состоянии, к тому же сроки обработки досье достаточно долгие. Миграционная служба чрезвычайно перегружена. Можете попробовать обратиться туда.
        – Ты в курсе, на что он жил все эти годы?
        – Нет. Думаю, только сам Франк сможет дать ответ на твой вопрос. Вероятно, он вел бродяжнический образ жизни, перебивался с хлеба на воду… Бедняга. Но я лично думаю, что вряд ли он был вовлечен в какой-то криминал, ибо ему явно ни к чему подвергаться риску задержания и пересылки в страну, готовую предъявить ему обвинение в дезертирстве.
        – Ну да, ведь у нас с США подписано соглашение об экстрадиции, верно?
        – Да. К несчастью для Франка, это соглашение было подписано в две тысячи третьем году. Швеция тоже подписала подобное соглашение, но, насколько мне удалось выяснить, она не экстрадирует лиц, обвиняемых в военных и политических преступлениях. Если б Дания отправила его на родину, американцы упрятали бы его куда-нибудь в самую мрачную дыру. Дезертиры никогда не пользовались популярностью в Новом Свете… В общем, судьбе многих военных ветеранов не позавидуешь.
        Ассад задумчиво кивнул. Наверное, он знал об этом лучше других.
        Карл поблагодарил Маркуса за первоклассную работу. Подумать только, Джеймс Франк, оказывается, в Дании!
        Затем он сбавил скорость и предложил, не рассчитывая на ответ:
        – Ассад, давай немного обождем с перекусом? Ввиду вновь открывшихся обстоятельств я бы хотел навестить этого Джеймса Лестера Франка. Думаю, Дениса Циммерманн вполне могла остановиться у своего отца. Это была бы настоящая удача!

* * *

        Обувной магазин Фрицля Циммерманна в Рёдовре теперь представлял собой жалкое зрелище. Это было обшарпанное ветхое здание с пустыми грязными окнами, за которыми высились груды хлама. Силуэт старой вывески еще угадывался на фасаде, несмотря на неумелые попытки замаскировать надпись. Навскидку Карл насчитал по крайней мере пять различных фирм, которые после смерти Циммерманна пытались тут обосноваться.
        Ассад показал на окна второго этажа. Судя по одиноко выступающему эркеру, квартира над магазином была однокомнатной, но ассистентам продавца и прочим служащим в Дании того времени и не приходилось рассчитывать на большее.
        Надпись «Марк Джонсон», сделанная черной тушью, красовалась прямо на ободранной филенчатой двери, которая каким-то чудом ускользнула от внимания пожарной инспекции. Карл с Ассадом постучали в дверь.
        – Входите! – отозвался мужской голос с сильным американским акцентом.
        Ожидая увидеть бардак типа того, что предстал их взглядам в жилище Бенни Андерссона, они ошибались. Вся квартира была пропитана запахом кондиционера для детского белья. Они прошли по коридору мимо пары крашеных пивных ящиков и оказались в гостиной, меблировка которой ограничивалась диваном-кроватью, столом, телевизором и комодом.
        Карл осмотрелся. Если Дениса Циммерманн скрывается где-то в этой комнате, для этого ей пришлось хорошенько спрессоваться.
        Он сделал знак Ассаду проверить остальные помещения квартиры.
        – Вы полицейские, – констатировал мужчина, не слезая с дивана. Кожа его была желтушная; он сидел обернутый в ватное одеяло, несмотря на то, что температура воздуха приближалась к тридцати градусам. – Вы пришли, чтобы меня арестовать?
        Неожиданное приветствие.
        – Нет, мы не имеем никакого отношения к миграционной службе; мы – следователи из отдела убийств полиции Копенгагена.
        Возможно, Карл рассчитывал на то, что это заявление вызовет резкое недовольство, как часто случалось во время подобных визитов, однако мужчина сжал губы и понимающе кивнул.
        – Мы пришли в связи с поисками вашей дочери.
        Ассад вернулся в гостиную, дав понять, что ее не оказалось ни на кухне, ни в туалете.
        – Джеймс, вы не могли бы сказать нам, когда виделись с Денисой в последний раз? Или вы предпочитаете, чтобы я называл вас Марком?
        Он пожал плечами. Ему было все равно, как к нему обращаются.
        – Дениса? А для меня она по-прежнему Доррит… Последний раз я встречался с ней в две тысячи четвертом. А сегодня узнал, что она объявлена в розыск. Я расстроился, как вы, наверное, понимаете. – Он потянулся за стаканом, стоявшим на столе. Судя по всему, с водой.
        – Мы расследуем убийство вашей бывшей тещи. И нам приходится включить в список подозреваемых всех, с кем она общалась незадолго до смерти. Вот почему нам очень хотелось бы побеседовать с вашей дочерью о ее перемещениях за интересующий нас период.
        Больной сделал глоток и поставил стакан себе на живот.
        – Вы ведь прекрасно знаете, что меня могут выслать из страны?
        Карл с Ассадом кивнули.
        – Американские военные носом землю роют, лишь бы заполучить в свои сети таких дезертиров, как я. В тот момент, когда я сбежал, мне вот-вот должны были дать майора. У меня было столько медалей, что я чуть ли не сгибался под их весом. Я участвовал в бессчетном количестве миссий, тогда они шли нескончаемым потоком; да только ни одна из них не была героической, это я вам точно говорю. Вот потому-то они так и стремятся заполучить обратно таких, как я, и поскорее убрать их с дороги. Ибо мы не должны болтать лишнее, тем более когда на груди у нас медали и звание майора уже маячит на горизонте. – Он затряс головой. – Американские военные никогда не забывают о дезертирах. Вот как раз недавно они попросили выдать им одного из Швеции, хотя он прожил там двадцать восемь лет и давно обзавелся семьей. В связи с чем я спрашиваю: что мешает датчанам меня выдать? Моя болезнь?
        Карл кивнул вместо утвердительного ответа. Разве это не правдоподобное объяснение?
        – Ага, это вы так думаете. Но лучше поскорее выбейте это из головы. Американцы могут дать честное слово, что они позаботятся о моем лечении, и вот уже для меня готов самолет.
        – Предположим, но какое это имеет отношение к причине нашего появления здесь? – спросил Мёрк. Он ведь не католический священник и не духовник.
        – К причине вашего появления? Сейчас я признаюсь вам, что кое-что препятствует моей экстрадиции, и мне это только на руку.
        – А если конкретно?
        – Дело в том, что я совершил кое-что похуже дезертирства, так как на последнее датчанам наплевать.
        Ассад подошел поближе.
        – В первую очередь объясните, зачем вы в свое время вернулись в США, если ваша семья осталась здесь?
        – Всему свое время.
        – Вы хотите рассказать о том, что случилось в девяносто пятом году?
        Мужчина кивнул.
        – Вы ведь знаете, что я очень болен, да?
        – Да, но мы не в курсе подробностей.
        – Рассчитывайте сэкономить на рождественском подарке для меня, если вы понимаете, о чем я. – Он сам посмеялся над собственной шуткой. – Поэтому я и не хочу возвращаться и гнить заживо в американской тюрьме, потихоньку околевая. Уж лучше я умру в Дании; здесь хоть к тебе относятся по-человечески при приближении смерти. Даже в тюрьме.
        Карл выпятил нижнюю губу. Слова бывшего солдата заставили его напрячься.
        – Джеймс, я могу сказать вам, что всего несколько дней назад мне пришлось выгнать из моего кабинета человека, так как он намеревался признаться в убийстве, которое никак не мог совершить. Если вы собираетесь поступить так же, я сразу предупрежу: вашему делу это не поможет.
        Джеймс улыбнулся.
        – Как вас зовут?
        – Карл Мёрк.
        – Прекрасно. А вы далеко не самый глупый полицейский из тех, что я встречал, потому что я как раз собирался признаться в совершении преступления. Меня не могут экстрадировать в США, потому что я совершил убийство в Дании. Хотите верьте, хотите нет.

* * *

        Все началось со своего рода игры между Джеймсом и его тестем. Будучи солдатами, в прошлом они оба активно участвовали в военных действиях со всеми вытекающими последствиями. Мало кого могла заинтересовать биография бывшего солдата, именно поэтому Фрицлю Циммерманну нравился зять. Он с благоговением относился к солдатской службе и сам являлся примером мужества и решительности. Совершенно невозмутимо Фрицль расспрашивал Джеймса о военных кампаниях, в которых тот принимал участие – от Заира до Ливии и Гренады, – ибо Фрицлю нравились войны, его привлекала конфронтация, следствие бесстрашия и цинизма. И чем подробнее были рассказы Джеймса, тем больше любопытства проявлял Фрицль. Вот так и было положено начало их игре.
        – Например, я говорю «штык-нож», и каждый из нас рассказывает, каким образом ему удалось применить данное оружие. Затем твоя очередь называть слово на военную тему, – предложил Фрицль. – Такие замечательные слова, как «засада», к примеру… или «огонь». Ах, какое это фантастическое слово – огонь!
        Поначалу Джеймс проявлял нерешительность. Независимо от избранного объекта, истории Фрицля неизменно оказывались во много раз интереснее рассказов Джеймса. Он получал огромное наслаждение от своих воспоминаний. Вероломное нападение превращалось в его устах в крестовый поход, казнь пленных на виселице – в неизбежный акт самообороны. Он говорил о заботе о своих боевых товарищах, о фронтовом братстве, о воинах, идущих в бой плечом к плечу, – и постепенно Джеймс, к своему удивлению, начал узнавать в рассказах Фрицля себя самого.
        Обычно они общались так в течение нескольких часов по субботам. Джеймс успевал к этому времени проспаться после веселых пятничных посиделок за стойкой бара, Биргит занималась ребенком, Ригмор – домашним хозяйством, а они с Фрицлем, устроившись на первом этаже в самой дальней комнате, воскрешали прошлое. Тут ему предоставлялась возможность подержать в руках «Парабеллум» и убедиться в том, что весьма эффективное оружие можно изготовить из различных подручных материалов.
        И такое общение могло продолжаться годами, если б в один прекрасный день между Джеймсом и Ригмор Циммерманн не вспыхнула ненависть. Все началось с совершенно обычной болтовни за ранним субботним ужином, когда тесть выпустил из клетки дикого зверя, задав всего лишь один неожиданный вопрос. Вообще-то, вопрос этот действительно был неуместным, учитывая, что за столом сидела крошка Доррит, однако Фрицля это не остановило.
        – Как ты думаешь, что является для солдата худшим проступком – случайное убийство или случайная измена?
        Джеймс, решив, что это продолжение их игры, попросил дочку пойти в сад поиграть, пока ее не позовут в дом. Конечно же, это была всего лишь очередная жестокая выходка Фрицля, однако когда, немного поразмыслив, Джеймс ответил, что случайное убийство, несомненно, хуже, Ригмор Циммерманн отвесила ему такую увесистую пощечину, что он отлетел в сторону.
        – Свинья! – крикнула она, а Фрицль хохотал и барабанил пальцами по журнальному столику.
        Джеймс был совершенно обескуражен, и, когда он отвел в сторону свою жену, чтобы она объяснила ему, что произошло, та плюнула ему в лицо.
        – Только что ты попался, придурок. Я рассказала отцу с матерью обо всех твоих изменах, о том, как ты постоянно нас предаешь. Думал, тебе удастся выйти сухим из воды?
        И он принялся врать и отрицать свои интрижки, он плакал и орал, что ничего не было, что он уходил по ночам лишь для того, чтобы отработать долг. Но она сказала, что они знают правду.
        – Она ненавидит тебя за все, Джеймс. За то, что ты обманываешь меня. За то, что напиваешься по нескольку раз в неделю. За то, что заставляешь отца говорить на запретные темы.
        В тот день Ригмор Циммерманн продемонстрировала Джеймсу свое истинное лицо и дала понять, кто в их семье главный. Документы о расторжении брака, уже подписанные Биргит, лежали на столе.
        Джеймс умолял ее разорвать их в клочки, но она не посмела. Ригмор и Фрицль пообещали заботиться о ней, как только нерадивый муж исчезнет с глаз долой. И ему так и пришлось поступить, в буквальном смысле.
        Впоследствии Джеймс пытался заставить Ригмор аннулировать подписанные бумаги, угрожая тем, что расскажет о преступлениях, совершенных Фрицлем во время Второй мировой войны. В таком случае старику было не избежать тюремного заключения. У бывшего зятя имелись неоспоримые доказательства.
        Семья отреагировала спустя пару дней, предложив сто пятьдесят тысяч долларов за то, что Джеймс вернется в США и больше никогда не появится. Он захотел, чтобы они перевели деньги на его счет в американском банке тремя частями, после чего согласился считать дело закрытым. Эта сумма представлялась немыслимой простому работяге из Дулута.
        Проблема заключалась в том, что он забыл подать декларацию на эту часть дохода в американские налоговые органы, и в результате нескольких судебных разбирательств и уплаты штрафов денег на счету стало еще меньше, чем было до перевода от бывших родственников.
        Поэтому Джеймсу Лестеру Франку пришлось вновь поступить на военную службу, и его тут же послали в многолетние миссии по борьбе с «Талибаном», так что в конце концов и он сам, и его бойцы стали пахнуть и выглядеть как талибы.
        – Мы превратились в диких зверей. Срали там, где спали. Питались тем, что могли добыть. И подыхали тоже как звери, об этом заботились талибы. Я видел, как, убивая моего последнего товарища, они сначала отрубили ему руки. И я сбежал. В течение одиннадцати месяцев я жил в горах, а после того, как мне удалось выбраться оттуда, я больше никого не убивал на благо США и американской армии.
        – Вас видели в Стамбуле, – заметил Карл.
        Джеймс кивнул и натянул на себя одеяло до самого горла.
        – Я работал в баре для туристов, большинство из которых были американцами. И это было глупо с моей стороны. Несмотря на то что я побрил голову наголо и отпустил бороду, один из офицеров мгновенно вычислил меня. Слава богу, в тот же день я познакомился в баре с датской супружеской парой; они путешествовали в автокемпинге и согласились отвезти меня в Данию. Я рассказал им все как есть – что я был солдатом и дезертировал. Но для них моя история не представляла проблемы. Я бы сказал, наоборот. Таких пацифистов еще поискать надо.
        – М-м-м, просто отличная история, – сказал Ассад с долей иронии. – Но что же дальше?
        У него в животе громко забурчало. Отсутствие энергетического подкрепления начало прорываться наружу в виде растущего раздражения. Карл, наоборот, совсем позабыл о еде. А вот выкурить сигаретку ему не помешало бы, тогда он спокойно мог продержаться без пищи еще несколько часов.
        – Вернувшись в Данию, я не имел ни документов, ни средств к существованию, и мне ничего не оставалось, как разыскать Фрицля и Ригмор Циммерманн и рассказать им о том, что я намереваюсь остаться в Дании, и просить у них помощи. Они пришли в ужас, так как вместе с Биргит рассказали Денисе, что я умер. Я так разозлился, услышав это, что, несмотря на их отчаянное сопротивление, ворвался в кабинет Фрицля и сгреб то, что смог унести. Так что в моих руках оказался дополнительный компромат. Я сфотографировал комнату и орущих, неистовствующих хозяев. Напоследок я схватил боевой нож Фрицля и поднес его к горлу Ригмор, заметив вслух, что знаю не понаслышке звук перерезаемой трахеи. Это и другие угрозы заставили их присмиреть. В итоге мы договорились, что они пустят меня жить в эту квартиру и возьмут на себя все коммунальные расходы, а кроме того, ежемесячно будут выплачивать мне по двенадцать тысяч крон. Конечно, мне надо было просить больше, но я не догадался.
        Он смеялся и вздыхал одновременно. Казалось, его тянет в сон. Глаза его стали желтыми, как у оборотня. Ему явно было нехорошо.
        – В обмен на это я должен был держаться подальше от Биргит и Денисы. Ригмор дала мне ясно понять: если я попытаюсь вступить с ними в контакт, ей будет наплевать, что я расскажу о деяниях Фрицля властям, она в любом случае добьется моего ареста и депортации. И она говорила серьезно. Лучше пожертвовать репутацией Фрицля и всей семьи, чем девочками.
        – Но, полагаю, это обещание вы не сдержали, – сказал Карл.
        Джеймс улыбнулся.
        – Ну, в каком-то смысле сдержал. Нельзя сосчитать, сколько раз я вставал за деревьями у озера Сортедамссёэн, устремив взгляд на главный вход в Больманс Фрисколе, но ни разу не подошел к Денисе. Я надеялся просто увидеть ее по окончании учебного дня.
        – А Биргит?
        – Из чистого любопытства я пытался откопать о ней информацию, но она нигде не была зарегистрирована. Тогда я решил проследить за Денисой, когда она возвращается из школы домой.
        – И вам удалось?
        Тут Ассад похлопал Мёрка по плечу и вздохнул.
        – Карл, скажи честно, ты видишь у меня горбы на спине?
        – Через двадцать минут ты обязательно что-нибудь поешь. Только не надо сейчас шутить про верблюдов, ладно?
        Сириец вздохнул еще громче, чем прежде. Видимо, еще двадцать минут голода были бы для него перебором.
        – Вам удалось проследить за Денисой?
        – Нет, до этого так и не дошло. Но я много раз видел, как она выходит из школы. Она стала такой красивой, чувственной… Я был прямо-таки восхищен ею. – Он вновь поднес стакан с водой к губам, его силы были на исходе.
        – И все же она вызывала у вас не столь глубокое восхищение, как Стефани Гундерсен, да, Джеймс?
        Вода не удержалась у него во рту и просочилась из уголков губ, повиснув на подбородке каплями. Пылающий взгляд выражал изумление.
        – Почему вы убили Стефани? – задал Карл неизбежный вопрос.
        Джеймс поставил стакан на столик и пару раз кашлянул, как будто жидкость попала не в то горло. А затем решительно тряхнул головой.
        – Ранее я, кажется, сказал, что вы неплохой полицейский? Беру свои слова обратно.
        Ассад хихикнул. Очередной протест против сегодняшнего скудного рациона?
        – Потому что…
        – Потому что я любил Стефани. Я предпочел ее Биргит и Денисе, вот так вот все просто. Однажды я увидел, как она выходила из школы, – и всё, мы оба пропали с потрохами. Мы встречались в городе в течение девяти месяцев. Виделись по несколько раз в неделю.
        – К чему была такая конфиденциальность?
        – Она была учительницей Денисы. Если б та увидела нас вместе и узнала меня, я бы… Ведь ей сказали, что я умер. Условия нашего с Ригмор договора перестали бы выполняться, и меня бы задержали и выслали.
        Он уставился в пустое серое пространство и вдруг беззвучно заплакал. Не издал ни всхлипа, ни вздоха.
        – Стефани убил не я, ее убила Ригмор. – Голос его задрожал. – Я уверен, что старая карга видела нас со Стефани в городе и убийство Стефани стало ее местью. Впоследствии, когда я предъявил ей свои подозрения, она заявила, что не делала этого. Но я ей не поверил. Естественно. Я прекрасно понимал, что не имею права и пальцем к ней прикоснуться, ведь она запросто переложит всю вину на меня. Представит меня как нелегала, вымогателя и профессионального убийцу.
        – И тогда вы начали пить. Решили заткнуться, по-прежнему жить в этой квартире и получать от Ригмор деньги… До какого же жалкого состояния можно дойти!
        Карл бросил взгляд на Ассада, как бы говоря: «Ну что, кажется, развязка близко?» Но его помощник сидел, прикрыв глаза, и похрапывал. Последние несколько часов без еды и питья доконали его.
        – На следующий день утонул Фрицль, а спустя пару недель Ригмор съехала. Она продала магазин и дом и переехала на Боргергэде, – продолжал Джеймс.
        – А вы?
        – Я? У меня не осталось ни шиша в кармане, и я начал спиваться.
        – Прошло много лет, прежде чем вы сумели отомстить, верно?
        – Я пил не просыхая в течение двенадцати лет. Это было единственное мое желание. И пил я далеко не шампанское. – Он сухо засмеялся. Тут Карл обратил внимание, что во рту у Джеймса не осталось ни единого зуба.
        – И что же способствовало изменению ситуации?
        Собеседник похлопал себя по грудной клетке.
        – Моя болезнь. Все то же самое происходило на моих глазах с одним из моих собутыльников, он продержался совсем недолго. Как и он, я стал жутко уставать. Харкал кровью. Потерял аппетит. По всему торсу пошли какие-то мелкие красные пятна, кожа пожелтела и стала жутко зудеть, повсюду образовались синяки, ноги сводила судорога, пропала эрекция. Если я не спал по полдня, то, выходя на улицу, буквально валился с ног. О да, я прекрасно понимал, к чему идет.
        – То есть настал подходящий момент, да?
        Джеймс кивнул.
        – Несмотря на болезнь, я не перестал пить, при мне всегда была бутылка вишневого вина. Я знал, что рано или поздно сыграю в ящик, а значит, можно не переживать из-за договора с Ригмор. И пусть делают со мной все, что захотят, будь проклята эта ублюдская армия. Так я решил. Лишь бы успеть отомстить. Я отправился в библиотеку и отыскал Ригмор в Сети – она по-прежнему была зарегистрирована по адресу на Боргергэде.
        – Но ведь она там не жила?
        – Ну да, это я понял позже. На дверной табличке стояли лишь имена Биргит и Денисы Ф. Циммерманн. Ох, я чуть совсем не рехнулся, увидев это «Ф.», – значит, я не совсем забыт. Я хотел нажать на кнопку звонка, но потом все-таки передумал. Ведь выглядел я препаршиво – не брился и не мылся уже больше недели. Они не должны были увидеть меня в таком состоянии. И я перешел на противоположную сторону улицы и уставился на окна их квартиры в надежде, что кто-то из них рано или поздно выглянет. Впервые за долгие годы я пребывал в состоянии эйфории. И вот дверь подъезда открылась и вышла Ригмор.
        – Она вас узнала?
        – Нет, пока я не двинулся ей наперерез. Боже, как она рванула! И это при таком-то ливне… Она обернулась и крикнула, чтобы я убирался куда подальше. Даже бросила мне на мокрый тротуар пачку тысячных купюр, однако это меня не остановило, а как раз наоборот, распалило еще больше.
        – И вы ринулись за ней?
        – Я был пьян вдрызг, а эта тварь со всех ног мчалась по переулку в направлении Кронпринсессегэде. Я только заметил, что она свернула в Королевский сад, но, когда я добежал до входа, она уже скрылась из виду.
        Карл пихнул в бок своего помощника.
        – Эй, Ассад, проснись! Джеймсу есть о чем нам рассказать.
        Сириец принялся с диким видом глядеть по сторонам.
        – Который ч… – успел произнести он, прежде чем его живот громким урчанием завершил фразу.
        – Вы утверждаете, что Ригмор Циммерманн пропала, когда вы оказались в Королевском саду. А что было дальше, Джеймс? – Мёрк посмотрел на Ассада. – Ассад, ты слушаешь?
        Араб недовольно кивнул и указал на мобильный телефон, который, оказывается, все это время работал в режиме диктофона.
        – Я стоял у входа в парк и озирался. На лужайке Ригмор не было, но пробежать парк насквозь за столь короткое время она не успела бы. То есть она находилась где-то неподалеку. Я еще раз внимательно осмотрелся; это вошло в привычку во время участия в военных действиях на Балканах – там сербы собаку съели на том, чтобы отыскивать себе укрытие на непересеченной местности. Тут надо было обращать пристальное внимание на кустарник, в отличие от Ирака, где первым делом сканировали взглядом дорогу, обочины, какие-то груды хлама у тропинок, тротуаров и обходных путей. Если б я, будучи на Балканах, игнорировал кустарник, меня давно не было бы в живых.
        – То есть вы отыскали Ригмор Циммерманн, притаившуюся в кустах?
        – И да и нет. Я вышел на улицу Кронпринсессегэде и встал с внешней стороны кованой решетки, чтобы жертва не обнаружила меня сразу, как только выйдет из укрытия. Минут через пять я заметил некое движение в кустах за велосипедной парковкой.
        – Ригмор вас не видела?
        Франк улыбнулся.
        – Я с быстротою молнии метнулся обратно ко входу и обогнул дурацкий плакат, встречающий посетителей Королевского сада просьбой проявлять уважение к окружающим, дабы все получили удовольствие от визита. Я уже успел посмеяться над этим текстом, подумав о том, что уж я-то выкажу завидное уважение по отношению к своей бывшей теще, постаравшись прикончить ее одним-единственным ударом.
        – То есть убийство было вами спланировано?
        Джеймс кивнул.
        – На сто процентов, да. Иначе не скажешь.
        Карл бросил взгляд на Ассада.
        – Ты все записываешь?
        Тот кивнул и снова покрутил в воздухе телефоном.
        – Каким образом вы осуществили убийство? Вы позволили ей добежать до ресторана?
        – Нет, я толкнул ее около кустов. Она завопила, увидев, как я бросился под ветки, но я быстро вытащил ее оттуда и стукнул по затылку бутылкой вина. Все оказалось проще простого: всего один удар, и она свалилась замертво.
        – Но вы не оставили тело на том же месте?
        – Нет. Некоторое время я стоял и смотрел на нее, а потом решил своими пьяными мозгами, что было бы нехорошо с моей стороны оставлять ее валяться в этом вонючем месте, куда приходят помочиться всякие пропойцы.
        – И вы перетащили труп?
        – Да.
        – Какое-то неосмотрительное действие, как мне кажется…
        Джеймс пожал плечами.
        – Из-за дерьмовой погоды в парке не было ни души, и я взвалил бездыханное тело себе на плечи и бросил в траву, ближе к следующему входу с Кронпринсессегэде, чтобы потом побыстрее покинуть парк.
        – То есть вы убили ее бутылкой от вишневого вина?
        – Да. – Рот его расплылся в беззубой улыбке. – Бутылка была почти полная, а уже через час я опорожнил ее и выкинул в урну на Фредериксборггэде. А потом отправился домой. В тот момент во мне сконцентрировалось такое невероятное количество энергии, вы не поверите… Но лишь минут на двадцать, после чего я рухнул. Тогда меня и нашли – и отправили в больницу.
        – С тех пор вы не пьете. Почему?
        – А я не хочу предстать перед судом в невменяемом состоянии. Я хочу быть трезвым, предоставить представителям датского правосудия четкие объяснения и дать адекватные показания. Я не хочу обратно в США.
        – Почему же вы не признались во всем полицейским, которые допрашивали вас в больнице? – спросил совсем приунывший Ассад. Вопрос его прозвучал так, словно участие в беседе сулило хоть какую-то надежду на избавление от голодной смерти.
        Джеймс пожал плечами.
        – Тогда они меня сразу арестовали бы, а я хотел сначала отыскать Денису и поговорить с ней. Это было нужно и мне, и ей.
        Карл кивнул и посмотрел на Ассада. Его блокнот был испещрен записями, и красный огонек смартфона, записывающего беседу, все еще горел. Ответы на все вопросы были поданы им на блюдечке – когда еще такое случалось? Мёрк улыбнулся – и он мог себе это позволить; ибо им оставалось лишь отыскать Денису, и одно, а то и два убийства будут раскрыты.
        Да, скоро-скоро Ассад получит возможность пополнить жировые отложения в своих горбах.
        – И что же вы делали все это время? – поинтересовался помощник. Ему не терпелось побыстрее завершить допрос.
        – Вчера я ходил к дому Биргит. Видел, как она выходила из подъезда с кучей пустых бутылок. Шатаясь, прошла по тротуару и не узнала меня – была слишком пьяна. Я хотел сказать ей, что по-прежнему люблю ее, но не смог этого сделать, когда ее увидел.
        «Узнай она бывшего мужа, наверняка испытала бы те же эмоции», – подумал Карл.
        – А больше ничего. Ну вот, теперь вы все знаете. Я останусь здесь, пока кто-нибудь меня не заберет.

* * *

        Ассад неистово вгрызался в шаурму. С жадностью поглощая ближневосточный сэндвич, он имел такой же вид, какой имеет ребенок, получивший вожделенную порцию фруктового льда в тридцатиградусную жару. Воскрешение к жизни – вот как уместнее всего было бы назвать то, что происходило с ним сейчас. Даже если б в этот момент ему подарили яхту класса «люкс», едва ли он стал бы счастливее.
        Карл сдержанно жевал кебаб. Наверняка это был один из лучших кебабов в Рёдовре, но человеку родом из Вендсюсселя гораздо больше удовольствия доставила бы обыкновенная домашняя сосиска.
        – Ты веришь в то, что рассказал Джеймс Франк? – с набитым ртом спросил Ассад, не переставая жевать.
        Мёрк отложил кебаб.
        – Мне кажется, он сам в это свято верит, и теперь наша задача – все сопоставить.
        – То есть он действительно убил Ригмор Циммерманн? Он не мог взять на себя ответственность за преступление только ради того, чтобы его не депортировали?
        – Вот и я именно об этом подумал. Уверен, что в таком случае его версию можно будет подтвердить обнаружением следов на одежде, которую все еще анализируют криминалисты. А возможно, Ригмор также оставила какие-то следы на одежде, которая была в тот вечер на убийце… Я даже думаю, это более чем вероятно.
        Брови Ассада взлетели высоко на лоб.
        – И что же тебя смущает во всей этой истории?
        – Я даже не уверен, что меня что-то смущает. Мне по-прежнему кажется весьма странным тот факт, что Фрицль Циммерманн погиб на следующий день после убийства Стефани Гундерсен. Каким образом могут быть связаны две эти смерти?
        – Думаешь, Биргит Циммерманн может здесь чем-то помочь?
        Карл посмотрел на помощника, который заказал еще одну шаурму. Хороший вопрос. Пусть только он сначала проглотит пищу, а потом… время покажет. Пожалуй, для начала нужно позвонить Маркусу. А затем отправиться в Стенлёсе.

        Глава 44

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        Время приближалось к семи часам. Аннели пришлось не менее часа в бешеном темпе трудиться над отмыванием крови от стен, стеллажей, запчастей и пола. Теперь она решила немного отдохнуть и села, уставившись на тело Денисы. Ей доставляло большое удовольствие это зрелище – труп бездельницы, с искаженным выражением лица, валялся на полу среди деталей всевозможных механизмов. Всегда сверкающий непокорный взгляд теперь подернулся матовой пленкой; многочисленные часы хвастовства и самолюбования оказались потрачены впустую.
        – Куда же нам девать такую прекрасную девушку, Дениса? Быть может, предоставим слово иронии судьбы и выкинем тебя где-нибудь на Вестебро, в компанию других потаскушек? Или пойдем по более безопасному пути и подбросим тебя в один из престижных парков, где после восьми вечера не встретить ни души? Как тебе Бернсторффспаркен, Дениса? Согласна отправиться в один из укромных уголков, под искусно подстриженный кустарник? А завтра тебя обнаружит во время утреннего выгула какая-нибудь псина из Шарлоттенлуна, а?
        Аннели рассмеялась.
        Похоже, ей удалось замечательно выйти из положения. Она забрала у Денисы пистолет, вложила ей в руки свое оружие так, чтобы на рукояти остались отпечатки всех пальцев, и приготовилась сделать вид, что она пребывает в шоке, если вдруг кто-то слышал выстрел и вызвал полицию. Она скажет, что произошел несчастный случай. Что эта женщина ворвалась к ней в дом и принялась выговаривать всякие мерзости, угрожая пистолетом. Что она принадлежала к тому типу ненормальных и бездарных людей, которые так и норовят обвинить в собственных неудачах своего социального консультанта, который, вообще говоря, из лучших побуждений стремится помочь им. Полиция, вероятно, в курсе, что за последние несколько лет действительно была пара случаев, когда отчаявшиеся клиенты убивали собственных благодетелей… А потом она добавит, что это покушение лишь укрепило ее в мысли о полном умопомешательстве Денисы.
        Аннели расскажет им, как между ней и Денисой Циммерманн завязалась драка, стоило только девушке переступить порог. Как они боролись в гостиной не на жизнь, а на смерть, причем Аннели пыталась выбить пистолет из рук нападавшей, но случайно нажался спусковой крючок.
        Она немного поплачет и с дрожащими губами признается, что это был худший момент в ее жизни.
        Однако полицейские так и не пришли.
        Аннели усмехнулась и взяла пистолет Денисы. Пускай она полежит пока здесь, а Аннели тем временем отправится в Стенлёсе и отправит в иной мир Ясмин.
        На мгновение она остановила взгляд на вложенном в руку Денисы пистолете с глушителем.
        Оба ствола сеяли смерть задолго до того, как попали в руки Аннели, это несомненно. Вопрос в том, какую выгоду можно было извлечь из данного обстоятельства… О да, ей удалось блестяще додумать эту мысль до конца. Разве же это был не самый гениальный из всех ее планов? Несомненно, так.

* * *

        Едва на дороге появился первый указатель на Стенлёсе, Аннели охватила внутренняя дрожь. Она радовалась, как малый ребенок, предвкушая лицо Ясмин, когда та откроет ей дверь.
        «Разве Анне-Лине Свенсен не убита?» – вероятно, такая мысль первым делом пронесется в голове у этой дряни. Она будет сбита с толку, растеряна и удивлена тем, что Аннели знает, где живут девушки. А еще наверняка будет недоумевать про себя, куда же делась Дениса.
        Да уж, Ясмин испытает настоящий шок, когда поймет, что пришла ее очередь.
        Аннели немедленно заставит ее зайти в гостиную и без лишней суеты застрелит в упор из пистолета с глушителем. Затем вложит пистолет Денисы в руку Ясмин и инсценирует иллюзию разборки между девушками, в результате которой якобы и была убита Ясмин. Старый «Люгер» вряд ли сможет чем-то помочь той. А впоследствии выяснится к тому же, что именно из этого пистолета стреляли в Бирну.
        Потом останется только вынести тело Денисы на Веберсгэде, затолкать его на пассажирское сиденье и отвезти в Бернсторффспаркен. Там она вложит пистолет с глушителем в руку Денисы, чтобы сымитировать самоубийство. И – оп! – прихлопнет сразу несколько мух одним ударом. Рано или поздно полиция обнаружит Ясмин и установит, что она была убита из того же самого оружия, из которого Дениса совершила самоубийство.
        Круг замкнется. Поистине гениальная задумка.
        Аннели никак не могла удержаться от безумного хохота, ведь все складывалось просто чудесно. А если поразмыслить как следует, возможно, ей удастся даже каким-то образом связать Денису с проделками водителя-убийцы. Полиция выяснит, что Мишель также проживала в этой квартире, а отсюда наверняка можно будет вывести некие версии, весьма устраивающие Аннели. И если все сложится удачно, она выйдет из воды совершенно сухой. Ей можно будет с чистой совестью отдохнуть от расправ и сосредоточиться на лечении и выздоровлении. Год-два без убийств, а затем она спокойно возобновит свою миссию. В течение этого периода она расслабится и придумает множество новых способов убийств. Изучит литературу о ядах, огне, токе высокого напряжения и воде, переберет все возможные варианты несчастных случаев, которые будет невозможно связать ни друг с другом, ни с делом о безумном водителе…
        Аннели включила автомагнитолу, ибо состояние эйфории требовало соответствующего музыкального сопровождения. Не хватало лишь пары стеариновых свечей и бокала красного вина, но скоро можно будет позволить себе и это. Поздно вечером, как только все дела будут закончены, она поспешит домой и позаботится о создании уютной атмосферы, закинет ноги на журнальный столик и включит какой-нибудь сериал. «Настоящий детектив» вполне подойдет.
        Аннели свернула на парковку резиденции «Сандальспаркен» под композицию «Вива ла вида» британской группы «Колдплэй» и поставила машину на то же самое место, что в последний раз, приготовившись к предпоследнему акту захватывающей пьесы о жизни и смерти, которую инициировала несколько недель назад. Но едва она собралась выйти из машины, как на парковку въехал автомобиль с красноречивой синей мигалкой на крыше и встал так близко, что Аннели смогла подробно рассмотреть странную парочку, явившуюся сюда явно не шутки шутить.
        Все указывало на то, что это полицейские.
        Аннели проследила, как они поднялись к квартире, расположенной слева от жилища Ясмин и Денисы.
        «Пока они здесь, надо держаться подальше», – подумала она и села поудобнее.
        – Ну и ладно. Тот, кто умеет ждать, всегда получает самое лучшее, – произнесла Аннели вслух, включив запоздавшие новости на «Радио 24», которые начались с объявления о розыске Денисы Франк Циммерманн в связи с убийством. Тех, кто знал что-либо о ее местонахождении, просили сообщить об этом в полицию.
        – Загляните в Бернсторффспаркен завтра с утра пораньше, – усмехнулась она.

        Глава 45

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        – Кто из сестер примет нас в квартире?
        Карл парковался, Ассад снял ноги с приборной панели и помахал ключом перед носом у шефа.
        – Никто. Но у меня есть ключ, который Вики дала Гордону. Если Роза откажется нам открывать, придется воспользоваться им.
        Карлу было как-то не по себе.
        – Я немного переживаю насчет реакции Розы, если мы вломимся к ней без всякого предупреждения, – заметил он.
        Дело было не только в Розе – вся ситуация в целом представлялась ему довольно щекотливой и требовала тактичности. Все-таки Роза – их коллега, да к тому же еще и женщина. Ну почему с ними всегда все так сложно? Сколько раз Мёрк ловил себя на том, что вообще не понимает женщин! Возможно, виновницы всему – молоденькие прелестницы из Вендсюсселя, поселившие в нем уверенность в том, что все женщины на свете столь же простодушны, как они? Несколько раз Харди советовал ему подыскать какой-нибудь тренинг или мужскую компанию, чтобы научиться немного лучше понимать противоположный пол, и, быть может, к совету товарища стоило прислушаться. Как бы то ни было, Карл так ничего и не предпринял в данном направлении.
        – Знаю. Я тоже нервничаю, – признался Ассад. – И грущу с того момента, как она наорала на меня по телефону.
        Они несколько раз позвонили в звонок, но за дверью не наблюдалось никаких признаков жизни.
        – Думаешь, она спит? – спросил сириец. – Быть может, она все еще принимает таблетки? В таком случае легко можно объяснить ее оторванность от реальности.
        – Ну, и что же теперь делать? – Карл вздохнул. Уж лучше пара обколовшихся сутенеров, размахивающих ножами, – тут, по крайней мере, понятно, чего ожидать. А откуда ж узнать, чем рискуешь, вламываясь с бухты-барахты в Розину квартиру?
        – Если б только знать наверняка, что она там. Только подумай, а вдруг она…
        – Вдруг она что?
        – Ничего, Ассад. Постучи пару раз, да посильнее – возможно, звонок слышен не во всех местах квартиры одинаково хорошо.
        – Эй, а может, спросим вон у той дамочки, не видела ли она, случайно, Розу в последнее время? – предложил Ассад после продолжительного стука в дверь.
        – У кого? – переспросил Карл, озираясь.
        – Вон у той девушки, только что выглянувшей из-за занавесок в окне соседней квартиры, где жила Циммерманн.
        – Из окна квартиры Циммерманн?! Я никого не видел. Ты уверен, что не ошибся?
        – О, конечно. Смотри, занавески теперь висят неровно.
        – Идем, – скомандовал Мёрк.
        Он позвонил в соседнюю дверь, однако ничего не произошло.
        – Ассад, ты точно уверен? Но кто же там может находиться? Не воскресла же Ригмор Циммерманн из мертвых, черт возьми!
        Ассад пожал плечами и громко постучал в дверь, а когда и это не подействовало, опустился на колени на коврик и что было сил заорал в почтовую щель:
        – Эй вы там, мы вас видели! Мы только хотели задать вам несколько вопросов!
        Карл улыбнулся. Из-за коврика, украшенного витиеватым орнаментом, казалось, что напарник стоит на коленях на молитвенном коврике и возносит молитвы сквозь щель в двери.
        – Ты видишь что-нибудь? – поинтересовался вице-комиссар.
        – Нет, прихожая пуста.
        Карл чуть подался вперед и заглянул на кухню сквозь щель между шторами. Ему удалось увидеть не так уж много – несколько грязных тарелок и кое-какие столовые приборы, которые не успели прибрать. Ведь Ригмор Циммерманн не знала, что ей не суждено было вернуться домой и навести порядок.
        Он побарабанил ногтями по стеклу, Ассад еще несколько раз крикнул, что они хотели бы поговорить с девушкой, которая выглядывала из-за занавески.
        – К сожалению, Ассад, ты, судя по всему, ошибся, – констатировал Карл спустя минуту тщетного стука в дверь и обращений к предположительно находящейся дома обитательнице квартиры. – Будь мы чуть более предусмотрительными, то прихватили бы с собой ключ, который дала нам Биргит.
        – В машине лежит пистолет-отмычка.
        Мёрк покачал головой.
        – Оставим эти методы сотрудникам криминального отдела. Они в любом случае рано или поздно приедут сюда, чтобы еще раз досконально осмотреть квартиру… Давай лучше проникнем в жилище Розы и проверим, там ли она.
        Ассад достал из кармана ключ и опустил дверную ручку, однако лишь только он собирался вставить ключ в скважину, дверь сама собой отворилась.
        «Это не к добру», – подумал Карл.
        Помощник всем своим видом выражал крайнюю степень недоумения. Он осторожно открыл дверь пошире и несколько раз выкрикнул имя Розы, чтобы та не перепугалась, неожиданно увидев коллег перед собой.
        Однако в квартире царила гробовая тишина.
        – Провалиться мне на этом самом месте, она была тут, Карл, – уверенно заявил Ассад.
        Он был, мягко говоря, шокирован, и на то имелись свои причины. Все, что, судя по всему, прежде стояло и лежало на полках, на столе или на подоконнике, теперь было разбросано на полу. Диван усыпан землей из цветочных горшков, тут и там валяются осколки чашек и тарелок, два стула грубо опрокинуты вверх тормашками. В квартире творился настоящий хаос.
        – Роза! – кричал Ассад, обходя соседние комнаты. – Ее тут нет, – констатировал он спустя несколько секунд. – Но загляни в ванную комнату, Карл.
        Мёрк оторвался от ноутбука, стоявшего на обеденном столе, и вошел в ванную.
        – Гляди! – Сириец в отчаянии показывал на мусорную корзину, заваленную пластырем, пустыми упаковками, коробочками из-под тампонов, ватными палочками и различными лекарствами.
        – Ого! Выглядит ужасно…
        – Это то, о чем ты подумал прежде? – Ассад вздохнул. – Что она, возможно, покончила с собой?
        Карл не смог ответить; он лишь сжал губы и вернулся в гостиную, не зная, что и думать. Понюхал вазу, стоявшую на столе. В ней явно недавно был какой-то раствор, содержащий спирт. Затем Карл вновь принялся изучать монитор Розиного ноутбука.
        – Ассад, посмотри. Роза посещала домашнюю страницу полицейского управления и заходила в Интернет. – Он указал на треснутый экран. – Она явно интересовалась делом Циммерманн и была в курсе произошедшего. Боюсь, это окончательно выбило ее из колеи.
        Он принялся одну за другой открывать вкладки, чтобы восстановить цепочку поисковых запросов.
        – Поиск какой-то уж слишком поверхностный. Кажется, она лишь пыталась выяснить обстоятельства убийства…
        – Я думаю, это хорошо. Значит, не она убила Циммерманн, – тихо произнес Ассад.
        Карл непонимающе уставился на коллегу – что он имел в виду?
        – Не то чтобы у меня имелись причины выдвигать подобное предположение, но странно все-таки, что они оказались соседками, разве нет?
        – Проклятие, Ассад, да как ты вообще мог такое подумать!
        Курчавый помощник выпятил нижнюю губу.
        – К несчастью, вот что мне еще удалось обнаружить в ванной, Карл. – Он выложил бритвенный станок на куртку, небрежно брошенную на стол. – В ней нет лезвия, бритва была разобрана.
        Мёрк ощутил укол в сердце. Нет-нет, этого не могло быть!
        Он покрутил станок в руках и бросил обратно на куртку. Приземлившись на мягкую ткань, бритва глухо стукнулась обо что-то.
        Карл удивился этому обстоятельству и приподнял куртку. Под ней лежали мобильный телефон Розы и еще несколько вещей, от вида которых оба опешили. Пластмассовая корзинка с лекарствами, из которых запросто было составить смертоносную микстуру, бритвенное лезвие и кое-что еще более зловещее: письмо, написанное Розой от руки.
        – О нет, – прошептал Ассад, после чего тихо произнес короткую молитву на арабском языке.
        Карлу пришлось взять себя в руки и прочитать вслух:
        «Дорогие сестры!
        Проклятие довлеет надо мной бесконечно, так что не сомневайтесь в моей смерти…» – так начиналось письмо.
        Мёрк почти не дышал, читая остальное. В течение целой минуты они молча смотрели друг на друга. Что тут можно было сказать?
        – Письмо датировано двадцать шестым мая, Карл, – наконец прервал тишину Ассад; никогда еще его голос не выражал такой обреченности. – Это был четверг, день ее выписки из больницы. Мне кажется, после написания записки она сюда уже не возвращалась. – Он вздохнул. – Ее тело может быть где угодно. И еще она… – Он не смог закончить фразу.
        Мёрк еще раз окинул взглядом комнату. Видимо, вандальными действиями Роза стремилась продемонстрировать разрушение своего сознания. Она как будто хотела показать окружающим, что тут не о чем было печалиться и нечему удивляться.
        – Она была такой умной и хитрой, Карл, что вряд ли мы когда-нибудь обнаружим ее тело. – «Гусиные лапки» в уголках глаз Ассада разгладились, брови дрожали, как и губы.
        Мёрк взял сирийца за плечи.
        – Все это очень печально. Действительно очень печально, мой милый друг.
        Ассад посмотрел Карлу в глаза. Взгляд его был необычайно мягким, даже благодарным. Кивнув, он взял письмо в руки, чтобы прочитать самому.
        – Под ним лежит какая-то записка, – заметил Карл. Он взял ее и прочитал вслух:

        Стенлёсе, четверг, 26.5.2016
        Настоящим документом свидетельствую передачу своего тела на донорские органы и научные изыскания. С уважением, Роза Кнудсен.

        – Что-то я ничего не понимаю… Зачем ей куда-то уходить, чтобы совершить самоубийство, если она решила передать тело на донорские органы и научные исследования?
        Ассад покачал головой. Они смотрели друг на друга, пытаясь ускорить мыслительный процесс.
        – Когда тело завещают на органы, его предварительно не отравляют смертоносными медикаментами и уж точно не стараются запрятаться подальше от мира. Но тогда что все это значит? – Карл помахал запиской в воздухе.
        Сириец теребил волосы, словно это способствовало активизации мозговой деятельности.
        – Не понимаю. Быть может, она передумала и все-таки распрощалась с жизнью где-нибудь в другом месте?
        – Тебе это кажется логичным? Что делают, когда собираются совершить самоубийство и при этом завещают тело на донорские органы? Стараются сделать все так, чтобы тело обнаружили как можно скорее. Я исхожу из этого. Но тогда – где она? И почему не взяла с собой телефон, чтобы сообщить о своем местонахождении? Иначе теряется весь смысл…
        Карл взял Розин телефон и нажал на кнопку включения. Батарейка была полностью разряжена.
        – Я хотел бы проверить сведения в телефоне. Как думаешь, мы сможем найти где-нибудь зарядное устройство?
        Они оглядели бардак в поисках зарядки для телефона. Это была безнадежная затея, сродни поиску пресловутой иголки в стоге сена.
        – Зарядка у нее лежит в кабинете на работе, Карл.
        Да уж, тогда тут ничего не поделаешь.

* * *

        – Вы навещали Розу? Как она? – поинтересовалась женщина, появившаяся на балконной галерее, когда Мёрк с Ассадом запирали за собой дверь.
        – Раз уж вы спрашиваете, позвольте и вам задать вопрос – кто вы?
        Женщина протянула Карлу руку.
        – Меня зовут Санне, я живу через пару дверей от Розы.
        – Вы знакомы с ней?
        – Ох, не то чтобы мы были хорошо знакомы, но всегда здороваемся. Я видела ее несколько дней назад, когда сообщила ей о смерти Ригмор Циммерманн. Роза болеет? Кажется, до этого она тут давно не появлялась, а вернувшись, выглядела как-то странно…
        – Когда это было?
        – В четверг. В тот день, когда Кевин Магнуссен протаранил стену на болиде «Рено». Я обожаю первую «Формулу», а особенно когда участвует Кевин. Точно помню, мы с Розой пересеклись сразу после того, как я услышала новость про Кевина.
        – Сейчас Розы нет дома. У вас есть какие-либо предположения, где мы могли бы ее найти?
        Санне покачала головой.
        – Вряд ли. Насколько я знаю, ни с кем из жителей резиденции она особо не общается – ну, кроме Ригмор. К тому же я уезжала на все выходные. – Она показала на чемодан, стоявший рядом. – Ездила к родителям.
        Женщина улыбнулась. Она явно хотела, чтобы ее расспросили о поездке, но до этого дело не дошло.
        – Может, объявить ее в розыск? – предложил Ассад по дороге к машине.
        – Да, можно было бы. Но…
        Карл на мгновение задумался. Он, как и Ассад, был потрясен прощальной запиской и «завещанием» Розы. И хотя, слава богу, имелись некоторые основания полагать, что она все же одумалась, поведение психически нездоровых людей всегда сложно предугадать. А Роза, несомненно, была психически больна. И факт оставался фактом независимо от того, все ли хотели его признать. Карл очень серьезно посмотрел на Ассада.
        – Но если мы объявим ее в розыск, вся эта история сразу всплывет наружу. А что, если она просто сидит сейчас в каком-нибудь отеле и пытается прийти в себя? А мы возьмем и вот так запросто разрушим ее карьеру…
        – Думаешь? – Ассад растерялся.
        – Да, ей будет очень нелегко вернуться к прежней работе, если все узнают о ее тайнах. Бьёрн ни за что не смирится с этим, он ведь у нас такой законопослушный…
        – Но я имел в виду не совсем это, Карл. Думаешь, это вероятно, что она сейчас сидит где-нибудь и пытается образумиться? Но если так, Карл, вполне возможно, что она еще не полностью отказалась от идеи самоубийства. Все-таки, мне кажется, надо объявить ее в розыск.
        Ассад был прав, но дилемма перед Карлом встала весьма мучительная. Он тяжко вздохнул. Они прошли мимо «Форда Ка», припаркованного всего в нескольких метрах от их машины, за рулем сидела женщина и, кажется, спала.
        Вот бы очутиться сейчас на ее месте!

        Глава 46

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        Ясмин была как на иголках. Дениса отсутствовала уже в течение нескольких часов, от нее не было ни слуху ни духу. Какого черта она делает? И даже не позвонит! И что, по представлениям Денисы, теперь делать ей, Ясмин? Дениса запретила ей использовать телефон, так как звонок мог выдать девушку в случае засады. А как же Ясмин? Привязанная к унитазу женщина стонала, кожа ее стала совершенно ужасного цвета, а бедра пошли какими-то жуткими красными пятнами. Пальцы почти полностью посинели.
        Честно говоря, Ясмин побаивалась, что если попытаться дать пленнице воды, та захлебнется, настолько она ослабла. Ясмин не хотелось думать об этом, ибо если женщина умрет, девушки будут виновны в двойном убийстве. За это положено пожизненное заключение, а значит – прощай, белый свет. Ну что она будет делать, когда в сорок пять лет окажется помилована и выйдет из тюрьмы, без образования, зато с вечным клеймом судимости? Разве получится у нее, сидя за решеткой, накопить на билет и отправиться на другой конец света? Сможет ли она заниматься чем-то, помимо проституции? Конечно, ей этого не хотелось бы… Но как тогда поступить? Если Дениса не вернется в течение одного-двух часов, Ясмин сбежит. Заберет все деньги и свалит куда подальше. А Дениса пускай сама тут разбирается.
        Ясмин собрала купюры и набила ими кожаную сумку, из тех, что считались модными лет тридцать назад. Вряд ли кто-то заподозрит, что внутри может находиться кое-что, кроме старого барахла. Она отправится на городской электричке на главный вокзал, там выйдет на Ингерслевсгэде и сядет на автобус до Вайле. Тот как раз отходит около десяти часов, она должна успеть.
        Как только она окажется в Ютландии, перед ней откроются бесчисленные возможности уехать в южном направлении, а ей только этого и надо было. Поскорее выбраться из страны, да подальше. Смыться и больше никогда не возвращаться. В автобусной компании «Абильскоу» «зеленый билет» до Берлина стоит всего сто пятьдесят крон, а из Берлина она может отправиться в любую точку мира. В данный момент больше всего Ясмин привлекала Италия. Там было полно красивых мужчин, которым она наверняка понравится, а названия Сардиния и Сицилия казались весьма многообещающими.
        Женщина в ванной снова принялась стонать, но все тише и тише.
        Взгляд Ясмин заметался по комнате, будто она пыталась отыскать, на что бы переключить внимание.
        – Принести, не принести, – пару раз произнесла она себе под нос, а затем все-таки отправилась на кухню за стаканом воды. Пускай попьет в последний раз, а потом уже судьба распорядится ее жизнью.
        Едва она наклонилась над стальной раковиной, чтобы наполнить стакан водой, кто-то постучался в дверь соседней квартиры.
        Ясмин немного отодвинула штору, висевшую на кухонном окне, и тут же отпрянула, когда смуглый мужчина, стоявший у входа в квартиру, посмотрел в ее направлении. Ясмин задержала дыхание и юркнула в угол к холодильнику. «Интересно, он меня видел?» – застыв на месте, думала она. Мимо окна скользнула тень. Ясмин отчетливо слышала диалог незнакомцев. Она перепугалась так сильно, что сердце едва не остановилось. Разговаривали двое мужчин, один из которых утверждал, что он ничего не заметил. В конце концов они позвонили к ней в квартиру.
        Женщина в ванной вновь застонала, совсем слабо, и тем не менее Ясмин ее услышала. Интересно, мужчины, стоящие с противоположной стороны двери, тоже слышали эти звуки? Незваные гости продолжали дискуссию.
        Ясмин вздрогнула и испытала настоящий шок, когда они вдруг настойчиво забарабанили в дверь, а один из них заорал в щель для писем, что видел кого-то в окне. Он кричал, что хочет о чем-то спросить, но Ясмин не собиралась отвечать ни на какие вопросы, а потому промолчала.
        «Проваливайте!» – так и захотелось крикнуть в ответ, когда второй мужчина спросил, видно ли что-нибудь в щель. Хорошо еще, что она не додумалась выйти в прихожую, иначе все было бы кончено.
        Кажется, тень за окном снова пошевелилась, словно кто-то пытался заглянуть в кухню; затем раздался стук пальцев по оконному стеклу. Ясмин смотрела на кухонный стол на фоне окна, занавешенного шторами. На столе стояли грязные тарелки и кружки со столовыми приборами. Чего добивался этот человек?
        «К сожалению, Ассад, ты, судя по всему, ошибся», – услышала она голос одного из мужчин, когда второй прекратил стучать. Он произнес это четко и ясно, а затем добавил, что надо было взять с собой ключ от квартиры, на что второй ответил, что у него в машине лежит пистолет-отмычка.
        Ясмин едва не лишилась чувств. Когда они вернутся с инструментом, ей можно будет попрощаться с жизнью. Пленница в ванной еще не умерла, и тем не менее… А Ясмин-то уже во всех красках представила себе, как она наслаждается вниманием горячих брюнетов. Оказывается, это всего-навсего иллюзорные мечты… Сейчас ей придется туго.
        Второй мужчина ответил, что предпочитает оставить эту работу для криминального отдела. Затем голоса зазвучали приглушенно. Ясмин поняла, что незнакомцы проникли в соседнюю квартиру. Ну да, теперь они разговаривали за стенкой. А значит, ей можно немного расслабиться. Но, видимо, ненадолго. Ведь один из них упомянул о том, что вскоре сюда явятся люди из криминального отдела. Но что именно им известно, раз они собираются позвать криминалистов? Что-то стряслось с Денисой? Почему она так и не позвонила? Тут было от чего тронуться умом. А ведь все казалось проще простого! Дениса должна была всего-навсего надавить на Анне-Лине, а при необходимости поступить с ней так же, как с их туалетной пленницей, и не отпускать до тех пор, пока та не сдастся и не выдаст им лотерейный выигрыш. Но в таком случае Дениса давным-давно должна была позвонить… Почему же она не звонит? Глупая тварь, пускай теперь сама выпутывается, ибо Ясмин не собирается здесь оставаться. Она заберет все, чем они завладели в результате ограбления дискотеки, а Дениса пускай оставит себе деньги Анне-Лине Свенсен, Ясмин была совсем не против
такого расклада. Разве изначально не предполагалось, что они поделят все деньги, когда Дениса вернется?
        Она нахмурилась и задумалась над только что услышанными словами. Почему эти двое были так уверены, что сюда приедут сотрудники криминального отдела? Неужели события в квартире Анне-Лине развивались не по плану? Выходит, нет…
        Они договорились, что, если Дениса не даст о себе знать, Ясмин должна сделать анонимный звонок в полицию и рассказать о преступлениях, совершенных Анне-Лине Свенсен. Но осмелится ли она позвонить? Ведь по номеру телефона ее запросто вычислят, тут и гадать нечего. Возможно, об этом Дениса не подумала. Ситуация развивалась таким образом, что Ясмин стало наплевать на все, лишь бы ей самой не пострадать. Разве она не сделала все, как они договорились с подругой? Разве не позаботилась о том, чтобы уже вечером по дороге к автобусной остановке приобрести новые паспорта? Жаль, что Дениса свой так и не получит…
        Женщина вновь застонала.
        – Заткнись! – прошипела Ясмин, проходя мимо двери в ванную. Если сюда придут полицейские, они и дадут ей попить. От пленницы жутко воняло мочой и калом, и Ясмин трясло от отвращения.
        Ей потребовалось около пяти минут на сборы.
        Она бросила взгляд в окно – путь свободен. Мужские голоса все еще глухо звучали из соседней квартиры. Ей просто надо было поторопиться.
        Ясмин надела кожаную сумку с деньгами на плечо, взяла в руки чемодан и вновь слегка отодвинула штору на кухне.
        Из соображений безопасности она бросила взгляд на парковку. Судя по всему, у полицейских не имелось подкрепления на парковке, так как там стоял один-единственный автомобиль с синей мигалкой на крыше; остальные неказистые машины принадлежали обитателям пригорода. В Италии она ни за что не станет ездить в таких консервных банках. Ясмин улыбнулась про себя. Там ее ждут кабриолеты с белыми кожаными сиденьями. Она всегда мечтала о шикарном транспорте…
        Вдруг дверь соседней квартиры открылась. Мужчины вышли, захлопнули за собой дверь и перекинулись парой реплик с женщиной, стоявшей на балконной галерее.
        «Погоди, пока они уедут, Ясмин, и путь будет свободен», – подумала она, наблюдая за происходящим на улице.
        Из ванной послышалась череда сдавленных вздохов, как будто эта Роза заплакала. Жаль ее, конечно, но что могла поделать Ясмин? Возможно, Дениса убьет ее, когда вернется и обнаружит, что подруга сбежала. Ясмин даже представила себе реакцию Денисы, когда та увидит на столе предназначенный для нее фальшивый паспорт. Она поймет, что женщина, привязанная к унитазу, представляет большую опасность, так как знает слишком много.
        Но это будет решение Денисы, а не Ясмин.
        Полицейская машина уехала. Ясмин отодвинула штору, чтобы убедиться в том, что опасность миновала. Затем она заметила, что кто-то находится в малолитражке, припаркованной чуть правее от дома. Когда женщина, сидевшая в машине, сняла солнечные очки и посмотрела на нее, Ясмин оцепенела.
        Это Анне-Лине, консультант из центра социальной помощи!.. Но где же тогда Дениса?
        Ясмин почувствовала, как по пищеводу к горлу поднимается желудочная кислота. Что ей теперь делать?
        Женщина из машины смотрела ей прямо в глаза, и взгляд ее был красноречив.
        Анне-Лине Свенсен не испытывала страха. Она не была повергнута, а значит, Денисе не удалось осуществить свой план. Но где же тогда находится подруга? Ясмин охватили неприятные ощущения, перешедшие в панику.
        Ей надо было удирать как можно быстрее. Но, помимо двери, был лишь один путь из квартиры – перелезть через балконное ограждение и спуститься вниз.
        Ясмин ворвалась в спальню и выволокла из шкафа простыни. Связав две простыни, понадеялась, что этого будет достаточно для спуска с балкона. Она бросилась в гостиную, обвязала конец простыни вокруг дверной ручки, отодвинула оконную створку в сторону, сбросила с балкона чемодан и второй конец связанных простыней, надела на шею кожаную сумку с деньгами и перелезла через балконное ограждение.
        Ладони нещадно потели. Ясмин никогда не отличалась развитыми мышцами – на что они ей сдались?
        Она испуганно озиралась, спускаясь вниз по простыням. Вокруг никого не было, в том числе и на газоне около дома, а квартира этажом ниже, слава богу, в данный момент пустовала. Вдруг Ясмин обнаружила, что чемодан раскрылся от удара о землю и теперь валяется на траве посреди разлетевшейся во все стороны одежды.
        «Я не успею собрать вещи», – промелькнуло у нее в голове, едва ее ноги коснулась земли. В тот же миг она бросилась бежать.
        Пробежав резиденцию насквозь, Ясмин с облегчением констатировала, что перед ней лежит прямая дорога к железнодорожной станции. Теперь она находилась в безопасности.
        Ясмин заметила, что в одном месте на обочине сильно примята трава. «Вот здесь-то, наверное, и погибла Мишель», – только и успела подумать она, как вдруг услышала за спиной звук быстро приближающегося автомобиля.

        Глава 47

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        – Роза, это Вики! Выходи! Отец ушел на работу, на этой неделе у него ночные смены.
        Дрожащие пальцы тянулись к ключу, торчавшему из двери комнаты, но она никак не могла ухватиться за него. У него ночные смены? Неужели уже четверг? А кто кричит рядом с дверью?
        Внутренний голос подсказывал, что кричала Вики, но этого никак не могло быть, потому что Вики – это она. Так почему же женщина с противоположной стороны двери обращается к ней как к Розе? Кто вообще захочет быть Розой? Ведь Розу никто не любит, а вот Вики, наоборот… совсем другое дело.
        «Как только выберусь отсюда, надену рубашку, – думала она. – Сегодня это будет ковбойская рубашка в черно-желтую клетку. Надо будет застегнуть ее так, чтобы выставить напоказ зону декольте. – Она хихикнула. – И пусть окружающие пялятся, пока все глаза не проглядят. А я буду лишь улыбаться в ответ на их взгляды, а потом заявлю, что собираюсь выйти замуж за одного известного актера… Как назло, забыла его фамилию, но какая разница? Он прекрасно знает, что возьмет меня в жены. О да, он-то точно знает!.. Все говорят, Вики красавица, а значит, я действительно красавица. Роза – всего лишь Роза, к несчастью для нее, но тут уж ничего не попишешь, такой уж она была создана. Отец часто повторял это, и он, конечно, прав. И потому я рада, что я не она. Кто вообще захочет быть Розой? Кажется, я уже говорила это прежде… Ну, я, по крайней мере, не хочу. Отец сегодня работает в ночь, а значит, я могу отправиться потанцевать. Слава богу, никто мне не помешает. Ни одна живая душа!»
        Внезапно вернулось назойливое ощущение жжения в пищеводе. Роза никак не могла понять, связано ли каким-то образом это неприятное чувство с только что пронесшимися в ее голове мыслями. Она надеялась, что нет, так как всего секунду назад никакой боли не было и в помине, а теперь боль вновь напомнила о себе.
        «Ай, опять эта проклятая отрыжка! Когда же это кончится?»
        Ай-ай-ай!
        Роза открыла глаза. Контуры предметов вокруг были размыты. Глаза пересохли, все тело ломило от боли. Но все ли тело? Или источниками жгучей боли являлись только пищевод и язык?
        Где-то в отдалении ругалась женщина. Или это тоже был сон?
        «Я снова погружаюсь в глубины собственного сознания?» Роза пребывала в подобном состоянии в течение многих часов. Хотя на данный момент она утратила всякое представление о времени, да и место осознавала весьма условно.
        Основное неудобство заключалось в том, что она была привязана, а кишечник и пищевод оказались охвачены таким сильным ощущением жжения, что Роза совсем не чувствовала, что происходит с остальным организмом. По ее оценкам, в последний раз она ощущала собственные руки и ноги не меньше суток назад, а возможно, и больше.
        Снова послышался женский голос, он звучал разгневанно. Обитательница квартиры проклинала и поносила девушку по имени Дениса. Похоже, это все-таки была реальность, и Роза надеялась удержаться в ней.
        Когда она отключилась в очередной раз, ей привиделся отец – он лежал на полу с раздавленной плотью и размозженными костями и во все горло хохотал ей в лицо. Этот вперившийся в нее взгляд прожигал Розу насквозь и никогда не тускнел; с каждым новым погружением в жуткий сон глаза отца разгорались все ярче. Конечно, сестры, как и всякий раз, пришли ей на помощь. Они вдруг превратились в неотъемлемую ее часть, как и она – в неотъемлемую часть своих сестер. И тогда наступил покой. Покой – вот единственное, что ей было нужно. И он снизошел на нее странным образом в самый неожиданный момент.
        – Куда она, черт возьми, подевалась? – снова донеслось из квартиры. Как там зовут эту девушку? Кажется, Мишель?.. Нет, они говорили о том, что Мишель сбита насмерть. Или это ей приснилось?
        Роза замычала, не в состоянии издавать другие звуки из-за клейкой ленты. Это означало, что она хочет пить. Но женский голос заглушал ее мычание, та девушка занималась своими делами. Насколько помнила Роза, именно эта из трех подруг не так уж часто подавала Розе трубочку для питья. Может, вообще всего один раз…
        Желудок скрючился в очередном спазме – значит, он еще не полностью атрофировался. Пищевод снова охватила жгучая волна. Кажется, эти ощущения были связаны друг с другом…
        Роза широко открыла глаза. Последний выброс кислоты в желудок заставил ее очнуться от дремы.
        Она осмотрелась. Дневной свет в коридоре потускнел. Это свидетельствовало о наступлении раннего утра или позднего вечера? В это время года, когда бо?льшую часть суток на улице светло, сложно определить, который час. Лето уже готовилось вступить в свои права, взгляды людей на улицах встречались и сплавлялись в единый взгляд, тела изнутри охватывало какое-то необъяснимое ликование. Однажды и Розе удалось пережить подобное, и ей понравилось. О влюбленности часто говорят, что она неожиданно приходит сама собой, человек ощущает ее снова и снова. У Розы произошло не так, но, как бы то ни было, ощущение внутреннего ликования ей все же посчастливилось испытать, несмотря на то, что отец постарался поскорее уничтожить в ней и это чувство тоже.
        Девушка снова принялась что-то говорить, она опять почти перешла на крик.
        Роза нахмурилась. Нет-нет, все не так, кричала не девушка. Она посмотрела в прихожую через открытую дверь ванной. Там было пусто, но громкий голос разносился по всей квартире. Он был гораздо ниже, чем женский, и она его знала. Разве это не голос Ассада? Но с чего вдруг тут оказался Ассад? И почему он так уверенно заявляет о том, что в квартире кто-то есть, и просит ответить на какие-то вопросы? Ей только снится или Ассад действительно хочет донести до нее, что знает о ее местонахождении за дверью? И что за вопросы он хочет ей задать? Так почему он просто-напросто не зайдет и не задаст их? Она бы с удовольствием ответила ему, ведь он ее друг.
        Роза опять промычала; на этот раз ее мычание означало, что Ассад может зайти. Пусть придет и отклеит скотч с ее губ, тогда она наконец выплюнет желудочную кислоту и ответит ему на вопросы. С превеликим удовольствием.
        «Ассад, входи и спрашивай, что хочешь», – думала Роза про себя, глаза чуть увлажнились, грудная клетка вздрогнула от подобия плача. Это было неплохое ощущение.
        Ей показалось, что где-то совсем вдалеке говорит Карл. Роза была очень тронута, услышав его голос, – настолько тронута, что на глазах выступили настоящие слезы. Неужели это правда? Они находятся совсем рядом и знают, что она тоже тут…
        Так, может, они проникнут в квартиру, обнаружат ее в столь унизительном положении и заберут ее с собой? Разве нет?
        Роза сидела и продолжала слушать голоса коллег, пытаясь издать хоть какой-то звук, погромче и более членораздельный, чем бессвязное мычание. Она полностью проснулась, тело внезапно оказалось во власти иной реальности – из-за выброса адреналина или по какой-то другой причине, на которую Роза никак не могла повлиять.
        Вдруг ее резко пронзила боль, молниеносно поразившая плечи и спину, – обездвиженные мышцы и суставы заявили о себе мощными болевыми импульсами. Все нервные окончания пробудились, и Роза громко застонала.
        Мимо ванной комнаты прошмыгнула обитательница квартиры. Она двигалась иначе, чем прежде. Как-то более резко и нервно. «Заткнись!» – прошипела она Розе, мелькнув в дверном проеме. Спустя несколько минут из гостиной раздался шум – щелчок, за которым последовало несколько глухих ударов. Затем наступила тишина.
        Полная тишина.

        Глава 48

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        За последний час Аннели испытала столько потрясения и шока, сколько ей, вероятно, не довелось испытать за всю свою жизнь.
        Если б она приехала в Сандальспаркен несколькими минутами ранее, для нее все было бы кончено. Ее застукали бы в квартире Денисы с поличным и задержали. Она уже собиралась вылезать из машины, когда полицейский автомобиль с двумя сотрудниками скользнул на парковку. Аннели пригнулась и внимательно следила за «легавыми». Сначала они поднялись к двери квартиры, соседней с той, где жили девушки. Вроде бы собирались проникнуть внутрь, но передумали и направились к квартире девушек, принялись громко стучать в дверь и кричать что-то в почтовую щель, после чего даже постучали в окно. Все это выглядело очень странно и как-то пугающе.
        О чем они пронюхали? О том, что девушки совершили ограбление и убийство? Но откуда они узнали? Или полицейские приехали кого-то допросить? Возможно, они установили, что здесь проживала Мишель, кто их знает… У убитой могла оказаться при себе какая-нибудь квитанция или номер телефона, косвенно свидетельствующий о связи с данным адресом. Но почему тогда они вдруг отказались от своих намерений и скрылись в соседней квартире? При чем тут соседи?
        Аннели замерла, когда мужчины наконец покинули здание и прошли всего в нескольких метрах от нее. Когда тот, что был повыше ростом, этнический датчанин, повернул голову в ее сторону и посмотрел прямо на нее сквозь лобовое стекло, она подумала, что он задержит на ней взгляд и подойдет поинтересоваться, почему она до сих пор сидит в машине. Аннели прикинулась спящей, и он, видимо, поверил.
        Но из-под солнечных очков она пристально наблюдала за происходящим. Не укрылось от ее внимания и то, что, как только «легавые» наконец уехали, шторы на окнах интересующей ее квартиры слегка раздвинулись, и в образовавшейся щели показалось чье-то лицо. Тогда Аннели сняла очки – и все же, глядя с такого большого расстояния и под неудобным углом зрения, она не могла быть стопроцентно уверена, что это была Ясмин. Но по тому, как внезапно отпрянула девушка за стеклом, стало ясно – что-то ее напугало. Едва ли она смогла различить лицо с такого расстояния, однако Ясмин было известно, что Аннели ездит на «Форде Ка», ведь она сама ей об этом сказала.
        Аннели задумалась. Ясмин не откликнулась на призывы полицейских, но неужели их так просто было обмануть? Видимо, они отправились за подкреплением, или как это называется…
        Чувствуя, что времени у нее в обрез, Аннели пулей вылетела из машины. Провидение не раз спасало ее, и уж конечно, сейчас противиться ему не стоило.
        От входной двери подъезда она планировала сразу броситься вверх на балконную галерею, однако у входа одна из жительниц дома проверяла почту, и было непонятно, куда она потом пойдет – вверх или на улицу. Если женщина выйдет на галерею, Аннели придется обождать.
        И Аннели сделала вид, что собирается пройти подъезд насквозь, чтобы попасть на большой газон между двумя корпусами.
        Выбравшись наконец наружу, она увидела чемодан, валявшийся на газоне; его содержимое было разбросано вокруг. Аннели кинулась на лужайку с чемоданом и подняла взгляд на окна квартиры девушек. Она совсем не удивилась, обнаружив, что с их балкона тянется вниз канат из связанных простыней. Повертев головой во все стороны, заметила, что слева уже в самом конце здания изо всех сил улепетывает тощая женская фигура.
        Это была Ясмин. Стиль одежды и характер движений не оставляли ни единого сомнения. Все одно к одному. Аннели выругалась из-за допущенной оплошности и побежала обратно к машине с такой скоростью, на какую только было способно ее совсем не спортивное тело.
        «Она направляется к станции», – подумала Аннели, прекрасно зная, где проходит дорога, ибо именно там сбила Мишель.
        Она увидела Ясмин впереди в нескольких сотнях метров, почти на том же самом месте, где распрощалась с жизнью Мишель. Однако на этот раз тротуар не пустовал. Со стороны станции показалась шумная компания молодых парней с пивными банками в руках и в куртках нараспашку. Молодежь, предвкушающая веселую летнюю пору, помешала Аннели сбить Ясмин.
        Но она не собиралась отказываться от своего плана.
        Аннели нащупала в сумке пистолет Денисы и прибавила газу. Гимназисты принялись забавляться тем, что толкали друг друга, а затем наперегонки бросились с тротуара на лужайку, пиная ногами пустые банки.
        Через мгновение Аннели обогнала Ясмин и резко затормозила метрах в десяти перед девушкой. Затем нависла над пассажирским сиденьем и широко распахнула дверцу.
        Глаза Ясмин сами собой закрылись, когда она увидела направленный на нее пистолет Денисы.
        – Ясмин, нам надо поговорить, – сказала Аннели, ставя ноги на асфальт. – Дениса находится у меня дома, и, насколько ты можешь заметить, мне удалось отнять у нее оружие. А теперь мне все-таки хотелось бы разобраться в той каше, которую вы заварили. – Кивком она приказала Ясмин забраться в машину. Затем скомандовала: – Сядь!
        В Ясмин и следа не осталось от той язвительной твари, которая еще совсем недавно сидела в зале ожидания перед кабинетом в центре социальной помощи и жестоко злословила в адрес своей консультантши, обзывая ее замухрышкой и уродливой убогой сучкой. И следа не осталось от строптивицы, которая нагло провоцировала Аннели, сидя в ее собственном кабинете.
        – Я не сделала вам ничего плохого, – чуть слышно произнесла девушка, садясь на пассажирское место. Аннели развернула автомобиль и направилась обратно на парковку у Сандальспаркен.
        – А вот мне так не кажется, Ясмин. Сейчас мы поедем в квартиру, из которой ты сбежала, и подберем твой чемодан. А затем поднимемся и за чашечкой чая все обсудим, прежде чем отправимся к Денисе. Идет?
        Ясмин затрясла головой.
        – Мы не пойдем в квартиру.
        – Ну, я-то решила, что пойдем, а ты можешь говорить все что угодно.
        – Я ни в чем не виновата, это все Дениса, – шептала Ясмин. Аннели понятия не имела, что именно имеет в виду девушка, но это не играло никакой роли.
        – Ну конечно, во всем виновата Дениса, – дипломатично согласилась она. – Я как-никак ваш консультант – думаешь, я не в состоянии различить вас?
        Ясмин собиралась сказать еще что-то, но передумала. Аннели было абсолютно все равно. Через десять минут мир будет избавлен от присутствия этой бездарности.

* * *

        Ясмин остановилась на балконной галерее в нескольких метрах от двери.
        – Я не знаю, каким образом мы попадем в квартиру, – весьма убедительно заявила она. – Ведь я вылезла с балкона, а входная дверь заперта. Ключ находится в квартире.
        Аннели прищурилась. Нахалка еще и смеет издеваться над ней?
        – Нам придется найти другое место для разговора. Нельзя ли поехать к вам домой?
        Интересно, она пытается потянуть время или говорит правду? Когда они собирали вещи на газоне, Аннели сама видела, что в чемодане никакого ключа нет.
        – Выверни карманы, – скомандовала она.
        Ясмин подчинилась. Из карманов выпали две сотенные купюры и презерватив, больше ничего там не было. Тогда она попросила раскрыть висевшую у Ясмин на плече кожаную сумку, но девчонка отдернула ее, огрызнувшись – да нет у нее этого проклятого ключа, неужели, черт возьми, Аннели не может наконец это понять?
        В конце концов Аннели поверила ей, никакого логического противоречия в словах девушки не наблюдалось – она ведь своими глазами видела свисавшие с балкона простыни. Проблема заключалась в том, что отныне Аннели никоим образом не могла предугадать развитие ситуации. Весь ее план с убийством Ясмин и последующей инсценировкой самоубийства потерпел крах, так как она лишалась возможности пристрелить мерзавку в квартире. Все остальные варианты не годились.
        Аннели окинула взглядом балконную галерею – поразительно, насколько безжизненным выглядел этот длинный коридор вдоль здания! Ни одного горшечного растения – ни у входов в квартиры, ни у балконного ограждения. Ни единого предмета декора. Лишь одинокий коврик под дверью квартиры, где обитали девушки.
        – Отойди-ка, Ясмин, – повинуясь интуиции, попросила Аннели и приподняла коврик. Под ним как ни в чем не бывало лежал ключ.
        – Думала обмануть меня? – улыбнулась она.
        Ясмин выглядела совершенно растерянной. Как будто находка потрясла ее в гораздо большей степени, нежели Аннели, которая решительно втолкнула девушку в коридор, в то же мгновение ощутив резкий запах мочи и фекалий. Однако последние недели закалили Аннели. Рак, операция, лучевая терапия, эпопея с планированием убийств и, в не меньшей степени, реализация плана – все это стерло ее прежнее «я», и, кажется, уже ничто не могло поразить ее и сбить с толку.
        Однако, обнаружив, что дверь в ванную комнату распахнута настежь и источником омерзительной вони является женщина, привязанная к унитазу и погрязшая в собственных экскрементах, Аннели испытала настоящий шок.
        – Кто это? – только и смогла пробормотать она.
        Ясмин пожала плечами, попытавшись продемонстрировать свою непричастность к тому, что случилось с несчастной женщиной.
        – Я не знаю. Это все Дениса. Не понимаю, почему она так поступила.
        Аннели ткнула женщину на унитазе пальцем, но та не отреагировала.
        – Она ведь мертва, да?
        – Не знаю, – призналась Ясмин и покрепче прижала к себе сумку, что в данных обстоятельствах выглядело несколько странно.
        – Дай мне сюда сумку, Ясмин, – злобно приказала Аннели и схватилась за край сумки.
        Но нахалка и не думала уступать. Тогда Аннели размахнулась и изо всех сил ударила девушку пистолетом по лицу. Это действие оказало ошеломительный эффект. Ясмин отпустила сумку и закричала, обеими руками схватившись за голову и прекрасно понимая, что любое увечье лишит ее последнего козыря в жизни.
        – Ясмин, сейчас ты будешь делать все, что я скажу. Иначе я снова тебя ударю.
        Аннели подняла сумку с пола и заглянула внутрь.
        – Что?! – воскликнула она, на этот раз искренне удивившись. – Сколько здесь? Если это деньги из дискотечной кассы, то, должно быть, много.
        Ясмин закивала, не убирая руки от лица. Кажется, она плакала.
        Аннели покачала головой. Какое невиданное счастье привалило! Как для нее все удачно складывается! Девушку удалось вернуть туда, где она должна была быть по плану, да еще и деньги оказались тут же…
        Аннели покосилась на обмякшую фигуру в ванной комнате. Каким образом может повлиять на ее планы присутствие этой женщины? Если она мертва, это лишь запутает ситуацию для будущего расследования. А вот если жива, возникнет непредвиденная проблема. Как говорил один из ее бывших партнеров, самый занудный из всех: «Однажды попав к нам в руки, удача быстро покинет нас, если мы не приложим все усилия для ее удержания». Быть может, этот парень был не таким уж и глупым… По крайней мере, сейчас уже явно прошло больше времени, чем надо, и необходимо было поскорее расправиться с Ясмин. В противном случае полоса удачи могла скоро закончиться.
        – Пройди в гостиную, Ясмин, – сказала Аннели, прокручивая в голове грядущую сцену. Как только тунеядка окажется убита, Аннели вложит ей в руку пистолет Денисы. Надо было убедить полицию в том, что девушки вступили в перепалку друг с другом, и Ясмин не успела даже прицелиться в Денису, так как та молниеносно пристрелила подругу из пистолета с глушителем. Из того, что чуть позже обнаружат рядом с телом Денисы.
        – Сядь рядом со стеллажом, Ясмин, – отдала новую команду Аннели, скользящим движением опустив в сумку один пистолет и достав другой.
        Лицо Ясмин помрачнело, тонкие брови резко нахмурились.
        – Что вы собираетесь делать? – нервно спросила она. – Разве вы не хотели поговорить? Вы сами так сказали.
        – Ну естественно, Ясмин. И ты расскажешь мне обо всем, ясно тебе? Почему ты решила, что я сбила Мишель? – Опустив пистолет под стол, Аннели вытащила из сумки глушитель.
        – Она сказала нам, что узнала вас за мгновение до столкновения.
        Аннели кивнула.
        – Но она ошиблась, Ясмин. Это была не я.
        Несколько морщин мгновенно пересекли прежде гладкий лоб девушки.
        – А еще она видела вас, когда…
        – Когда что, Ясмин? Уверяю тебя, ей показалось. Видимо, Мишель повстречался кто-то похожий на меня.
        Ясмин остановила взгляд на крае стола, а затем отвела в сторону. Аннели прекрасно понимала, что приближается роковой момент, а между тем проклятый масляный фильтр никак не садился на ствол пистолета ровно.
        – Что вы там делаете под столом, Анне-Лине? – спросила Ясмин и, неожиданно вскочив, схватила с полки над комодом какой-то предмет, напоминавший по форме небольшую бейсбольную биту.
        «Сейчас она хватит меня по голове!» – пронеслось в голове Аннели, которая немедленно выхватила пистолет из-под стола, оставив в покое глушитель.
        – Ясмин, прекрати! – заорала она, увидев, что та открутила колпачок на конце «биты» и оттуда выпал маленький шарик на шнурке, дернув за который девушка резким движением кинула этот предмет на скатерть перед Аннели, а сама отпрыгнула подальше.
        Аннели с ужасом посмотрела на предмет, оказавшийся на столе, и инстинктивно бросилась на пол. Ясмин скрылась в прихожей.
        Это была ручная граната. Но не из тех, что формой напоминают ананас.
        Однако ничего не случилось. Эта неприятная штуковина не сработала.
        Аннели поднялась и потрогала ободранное при падении плечо. Она услышала, как Ясмин дергает дверь в прихожей.
        – Не утруждай себя, – крикнула Аннели в коридор. – Я заперла дверь на ключ.
        Подняв с пола пистолет, она не спеша надела на него глушитель и вышла в прихожую.
        Ясмин, прекрасно понимая, что на уме у этой женщины, в ужасе запрыгнула в ванную комнату и закрылась на задвижку, как будто это могло ее уберечь.
        Аннели направила пистолет на дверь и выстрелила. Отверстие в двери получилось довольно неприметным, чего не скажешь о воплях, раздавшихся из ванной.
        «От нее слишком много шума», – подумала Аннели и выстрелила еще раз, после чего крики смолкли.
        Что же дальше? Ей было необходимо проверить, насколько серьезно ранена девушка, но дверь ванной была заперта изнутри. Конечно, можно было бы выбить ее – дверь-то фанерная, – но потом надо будет не забыть стереть след ноги. Да и вообще, необходимо обойти квартиру и протереть все, где она успела наследить. И как только она могла забыть взять с собой перчатки?
        Удар ногой пришелся точно в то место, где крепилась задвижка. Дверь открылась наполовину. Аннели зашла внутрь и посмотрела вниз, где лежала Ясмин, хватая воздух ртом. Глаза девушки выпучились и потемнели, кровь окрасила террацевый пол в красный цвет.
        «Она очень удачно упала», – подумала Аннели и проследила за струйкой крови, устремившейся прямо к сливу на полу.
        Затем повернулась к зеркалу и увидела свое отражение в полный рост.
        Вот она, Анне-Лине Свенсен, женщина средних лет. Синяки под глазами и полуоткрытый рот. Уже во второй раз она видела себя такой хладнокровной, циничной и бесчувственной. Ее даже передернуло от этого зрелища. Да что же она за человек, если способна вот так спокойно стоять и смотреть на существо, истекающее кровью? Неужели она находится на грани безумия? Эта мысль уже посещала ее прежде. Вполне возможно, именно так и ощущают себя сумасшедшие…
        Она опустила взгляд на ноги Ясмин, охваченные предсмертной судорогой. И лишь когда девушка застыла, устремив пустой взгляд к потолку, Аннели повернулась к женщине, привязанной к унитазу, протянула руку за ее спину и спустила воду. Видимо, это следовало сделать уже давным-давно.
        – Ну вот, – произнесла наконец Аннели. – Я отомстила за тебя, кем бы ты ни являлась и каковы бы ни были причины, по которым ты оказалась в такой ситуации.
        Она погладила мученицу по волосам, щедро обмотала себе правую руку туалетной бумагой и обошла квартиру, тщательно вытирая все, к чему прикоснулась за время своего пребывания здесь.
        Напоследок Аннели осторожно взяла пистолет Денисы куском туалетной бумаги и вернулась в ванную, чтобы вложить оружие в руку Ясмин. Какую же руку выбрать? Окровавленную левую или правую, чистую и незапятнанную? Интересно, Ясмин была правшой или левшой? Кажется, она бросала гранату правой рукой…
        Аннели закрыла глаза и попыталась вспомнить недавнюю сцену. Ничего не получилось.
        Тогда она сжала рукоять пистолета в опрятной правой руке Ясмин и аккуратно опустила руку с оружием на пол. Затем погасила в ванной свет и прикрыла за собой дверь.
        Собрав сумку с вещами, Аннели в несколько слоев намотала бумажные салфетки на руки и положила открытый чемодан Ясмин в спальню на кровать. Если кто-то видел, как они возились на газоне с этим чемоданом, в чем она сильно сомневалась, Ясмин, скорее всего, опишут как хрупкую девушку, которой помогала солидная дама. Дальше полиция спросит – а что это была за дама? И свидетели ответят, что эту женщину никогда не встречали здесь прежде. Следовательно, девушка, скорее всего, распаковывала свои вещи, когда они с Денисой затеяли очередную перепалку. Разве полиция не поверит такому объяснению? Скорее всего, поверит, ибо все выходило довольно складно и просто.
        Аннели улыбнулась. Возможно, она слишком увлекалась просмотром детективов по телевизору, но разве сейчас это не сослужило ей службу? Несомненно.
        Она уже собиралась покинуть квартиру, как вдруг взгляд ее упал на гранату. Какое счастье, что она не рванула!
        Аннели осторожно взяла ее в руки и пристально изучила.
        «Vor Gebrauch Sprengkapsel Einsetzen» – крупными буквами гласила немецкая надпись на корпусе.
        «Вставить детонатор перед использованием», – перевела про себя Аннели. Но кто сказал, что детонатор был установлен?
        «Тот факт, что ты не позаботилась об этом, стоил тебе жизни, Ясмин. Сама виновата», – подумала Аннели и засмеялась. Едва ли эта лентяйка когда-либо утруждала себя изучением немецкого языка.
        Аннели открутила крышку на корпусе гранаты и заправила шнур и шарик в углубление. Неважно, что оружие нефункционально, но если оно напугало Аннели, то запросто напугает и кого-нибудь другого.
        «Быть может, дубина чересчур уж длинная, но вполне может пригодиться, – подумала она, завернув крышку и положив гранату в кожаную сумку с деньгами. – Если понадобится, я обязательно найду в Интернете, как сделать из этой штуки боевое оружие». Кто знает, быть может, однажды она разработает план убийства, для осуществления которого лучшего оружия и не придумаешь…
        Аннели вышла на балконную галерею и вытерла салфеткой ключ, прежде чем засунуть его обратно под придверный коврик. В этот момент ей пришло в голову, что миссия, выполнением которой она занималась на протяжении последних недель, завершается более чем удачно. Оставалось только избавиться от тела Денисы, а затем можно с полным правом устроить себе чудесные каникулы.
        С удовлетворением хлопнув по кожаной сумке, Аннели направилась к машине.
        Как только лучевая терапия будет позади, почему бы ей не отправиться на пару недель в круиз по Средиземному морю?

        Глава 49

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        Потребовалось около минуты на то, чтобы рассказать Гордону о том, что они обнаружили в квартире Розы. Кажется, бедный парень на другом конце провода язык проглотил.
        Карл грустно поглядел на Ассада, у которого не осталось сил даже на то, чтобы закинуть ноги на приборную панель.
        Вечер обещал быть долгим.
        – Гордон, ты еще на связи? – спросил Мёрк.
        Прозвучало ли в ответ «да»?
        – К сожалению, у нас нет никаких предположений относительно местонахождения Розы, но давай не будем терять надежду. Эй, ты слышишь?
        По-прежнему ноль реакции.
        – Мы обдумываем, не объявить ли ее в розыск, но мне кажется, сначала стоит обшарить возможные места ее пребывания.
        – О’кей, – чуть слышно промямлил Гордон.
        После чего Карл рассказал ему о посещении Джеймса Франка и о его сенсационном признании в убийстве Циммерманн. Нельзя сказать, что это хоть как-то подняло настроение парня, а значит, он был расстроен не на шутку. И его можно было понять.
        – К сожалению, у нас с Ассадом есть еще одно дело, хотя, учитывая ситуацию с пропажей Розы, нам придется нелегко. Мы собираемся нанести очередной визит Биргит Циммерманн, так как необходимо кое-что выяснить у нее. Как ты, готов еще потрудиться?
        – Конечно, готов. Скажите, что я должен делать.
        Кажется, он немного оправился от шока.
        Карл представил себе выражение лица Гордона. Он прекрасно знал, что значит для него Роза. Возможно, только из-за нее он продолжал работать в отделе «Q», располагавшемся в подвале. На что только не пойдешь ради девушки своей мечты, которая, быть может, так никогда и не станет твоей!
        – Я хочу попросить тебя позвонить ее сестрам и ввести их в курс дела, только, по возможности, без лишней драматизации. – Конечно, Мёрк сомневался, что это было реально. – Узнай, нет ли у них каких-либо предположений о том, где она может находиться в данный момент. Например, могла ли она отправиться к каким-то знакомым в Мальмё или Сконе? Существуют ли вообще дача и бывший возлюбленный, у которого она могла бы найти пристанище? Да, Гордон, извини, что тебе приходится рыться в ее прошлом, но без этого никак.
        Естественно, никаких комментариев со стороны дылды не последовало.
        – Будем на связи, Гордон, хорошо? Сообщишь нам обо всем, что удастся выяснить, а потом все вместе решим, что нам делать с учетом полученной информации.

* * *

        Несмотря на то, что на улице было еще довольно светло, кажется, в квартире Биргит Циммерманн горели все светильники. Вероятно, это говорило о том, что она дома?
        Они позвонили в домофон и, к своему немалому удивлению, уже через несколько секунд были впущены внутрь.
        – Вообще-то я так и знала, что придет кто-то вроде вас, – заявила хозяйка с блуждающим взглядом, который на этот раз нельзя было стопроцентно интерпретировать как результат воздействия алкоголя. Действительно, она выглядела на удивление трезвой, не то что во время предыдущего их посещения, когда полицейские приходили расспросить ее про Стефани Гундерсен. Она даже предложила им сесть, прежде чем они успели задать первый вопрос.
        – Вы отыскали Денису, поэтому и пришли, верно?
        – То есть вам известно, что она была объявлена в розыск после нашего с вами разговора?
        – Да, и полиция звонила мне пару раз. Вы нашли ее?
        – К сожалению, нет. Мы надеемся, что вы поможете нам в дальнейших поисках.
        – Я боюсь, – призналась женщина. – Она, конечно, изрядная дрянь, и все же я не хочу, чтобы с ней произошло что-то ужасное. Как вы считаете, она действительно убила молодую исландку и участвовала в ограблении, как утверждают СМИ?
        – Уверяю вас, Биргит, мы ничего об этом не знаем. Но она находится под подозрением, и нам необходимо ее найти, чтобы выяснить, имеет ли она какое-то отношение к преступлениям. Полиция прочесала Слагельсе, пытаясь выяснить, видел ли ее кто-нибудь в городе, но, к сожалению, это не принесло результата. Нам показалось, вы считаете, что искать ее там – напрасный труд, верно?
        – Если в тот вечер она была на дискотеке в Сюдхавнен, то оказаться в Слагельсе в тот же самый момент никак не могла, правда?
        Карл кивнул. Голова этой женщины несколько прояснилась по сравнению с обычным состоянием. Уже неплохо.
        – Биргит, мы хотим задать вам несколько конкретных вопросов. Сегодня, чуть ранее, вы намекали на то, что Дениса может кое-что знать об убийстве вашей матери. Я хотел бы понять, почему вы так думаете?
        – А почему вы думаете, что я буду обсуждать с вами эту тему? Я была пьяна, разве нет? Вы наверняка в курсе, что пьяные болтают много всякой чепухи.
        – Это правда. Тогда оставим эту тему. Так вышло, что мы установили местонахождение вашего бывшего супруга.
        Реакция Биргит оказалась совершенно потрясающей. Жилы у нее на шее натянулись, губы разомкнулись. Она сделала глубокий вдох и задержала дыхание, сжав кулаки. Это сообщение, несомненно, застало ее врасплох, и теперь она пыталась сдержать свою реакцию.
        – Он по-прежнему обитает в Дании, Биргит. Вы наверняка решили, что после того, что случилось со Стефани Гундерсен, он уехал?
        Женщина молчала, но по тому, как вздымалась ее грудная клетка, было очевидно, что она повергнута в состояние глубокого шока.
        – Думаю, мать рассказала вам, что он сбежал после убийства. Что если кого-то и станут подозревать в совершении этого преступления, то в первую очередь его. Что она живо расскажет полицейским эту историю, если те станут слишком вам досаждать. Она все продумала.
        Биргит как-то странно трясла головой.
        – Джеймс жил в бывшей служебной квартире вашего отца, но вы, естественно, про это ничего не знали, да?
        Она трясла головой, не переставая.
        – Биргит, послушайте, я не буду слишком утомлять вас беседой о Джеймсе; замечу лишь, что он рассказал нам о договоре, заключенном между ним и вашей матерью. В Афганистане он дезертировал из американской армии и вернулся в Данию в две тысячи третьем году, пообещав, что будет держаться подальше от вас и Денисы. Она даже платила ему за это, но об этом-то вы наверняка знаете?
        Биргит никак не отреагировала на вопрос Карла. То есть могла и не знать.
        – Джеймс решил, что Ригмор Циммерманн однажды увидела их со Стефани в городе. Он называет это случайностью, но я думаю иначе. Зачастую случай действительно играет большую роль в совершении преступления, но я предполагаю, что это вы увидели Джеймса в компании Стефани неподалеку от школы Денисы, а затем рассказали обо всем матери. После этого Ригмор принялась выслеживать их, и однажды Джеймс ее заметил. А знаете, почему я считаю, что слежка была инициирована вами? Потому что во время разговора с учительницей об успеваемости вашей дочери вы поругались со Стефани из-за ее манеры общения с противоположным полом. Думаю, тут все дело в обиженной и жутко разочарованной, не говоря уж о ревности, женщине, которая неожиданно разоблачила связь своего бывшего мужа с дочкиной симпатичной учительницей. Вы уже заранее ненавидели Стефани, потому что Дениса восторгалась ею, и в конце концов, по всей видимости, пришли в полное отчаяние. Вы следите за ходом моей мысли, Биргит? В вас не только всколыхнулись давний гнев и былая ревность; вы начали опасаться, что бывший супруг и харизматичная учительница запросто
отнимут у вас дочь. Вы не хотели рисковать.
        Женщина потянулась за сигаретами, лежавшими на столе, но Ассад опередил ее, сам взял пачку и, галантно протянув ей сигарету, помог прикурить. Хороший ход.
        – Биргит, мы сожалеем, что нам пришлось затронуть ваши чувства, – сириец поспешил смягчить слова Карла. – Наверняка вы будете потрясены, узнав, что бывший супруг намеревался снова появиться в вашей жизни. Вообще-то он собирался посетить вас не далее как вчера. Увидел вас на улице перед домом, однако вы были настолько пьяны, что он не пожелал заводить с вами разговор.
        Ассад замолчал и вместе с Карлом пристально наблюдал за реакцией Биргит. Рано или поздно она должна заговорить. Но женщина лишь взялась за свой локоть, поднесла к губам сигарету и не спеша втянула табачный дым в легкие.
        – Хотите услышать мою версию произошедшего? – не вытерпел Карл.
        По-прежнему ноль реакции.
        – Джеймс часто ждал Стефани рядом со школой. Он стоял у озера за деревьями, не отрывая взгляда от школьных ворот. Фактически он сам выбирал, кому попасться на глаза. Однако и понятия не имел о том, что время от времени, встречая Денису из школы, вы как раз проходили мимо этого места. Вы шли со стороны Боргергэде и иногда проходили по Даг Хаммарскьелдс Алле, сворачивая на узкую тропинку вдоль озера, и вставали ровно на то самое место, где имел обыкновение стоять Джеймс. В тот день Стефани Гундерсен вышла из школы, они нежно поцеловались, а вы в шоке наблюдали эту картину, прячась за деревьями, и возмущение переполняло вас изнутри. Ваш бывший муж, оказывается, вернулся в Данию и, можно сказать, вплотную приблизился к вашей семье, не так ли?
        И тут произошло то, чего Карл уже никак не ожидал. Биргит Циммерманн едва заметно кивнула.
        – Признаюсь вам, Биргит: Джеймс абсолютно уверен в том, что Стефани убила ваша мать. Наверное, исходя из того, каким образом было совершено убийство. Ведь ваш отец направо и налево распинался о том, какие увечья можно нанести, ударив бейсбольной битой в основание черепа… Наверняка мать тоже не раз слышала об этом?
        Женщина отвернулась. Кажется, у нее задрожали губы. Если так, то Карл с Ассадом были на верном пути.
        Затем она повернулась к ним – в глазах стояли слезы, губы действительно подрагивали. Ну же!
        – Джеймс рассказал нам сегодня чуть раньше, что это он убил Ригмор Циммерманн. Это была месть за убийство Стефани, не более того. Но знаете, о чем я думаю, Биргит?
        Она вздрогнула. Значит, Карл был прав.
        – Кажется, он ошибся, не так ли?
        Судя по всему, этот вопрос сдетонировал. Пока было непонятно, какие чувства вызвал он у Биргит – обреченность или облегчение, гнев или радость в той или иной форме. Карл с Ассадом переглянулись и стали ждать. Они ждали, пока она вытрет сопли, выпрямится и поднимет голову.
        – А вы ведь думали, что это Дениса прикончила бабушку, верно, Биргит? Только расскажите, почему вы так решили?
        Она помолчала, прежде чем ответить.
        – Потому что в тот день они с Денисой в очередной раз жутко разругались. Они ненавидели друг друга, хотя обычно им удавалось сдерживаться. Но мать отказалась дать нам деньги на аренду квартиры, и это разозлило Денису. Когда обнаружили тело матери и у нее не оказалось при себе денег, я подумала, что их взяла Дениса. В том числе потому, что я видела, как Дениса выходит из подъезда с бутылкой в руке, всего за пару минут до ухода матери. Это была увесистая бутылка вина «Ламбруско», а, поверьте, мой отец не только свою супругу развлекал рассказами о том, каким образом можно применить такую тару. Все мы получили от него инструктаж в определенном возрасте – и я, и Дениса. Отец был ненормальным, это уж точно.
        Карл нахмурился. Если б Джеймс явился к дому на Боргергэде несколькими минутами раньше, он наверняка наткнулся бы на свою дочь, выходившую из подъезда, и все обернулось бы иначе. Он заговорил бы с ней – и Ригмор, возможно, не была бы убита, и о давнишнем деле Стефани Гундерсен никогда так и не вспомнили бы.
        – Спасибо, Биргит, – поблагодарил Карл хозяйку.
        В каком-то смысле та испытала большое облегчение и посчитала, что все в этой истории уже сказано, – словно решила, что больше не было поводов продолжать беседу. Она испытывала, быть может, излишнюю самоуверенность.
        – Биргит, ваш отец умер на следующий день после убийства Стефани. Он утонул на полуметровой глубине, но, насколько можно судить о его характере, предположение о самоубийстве выглядит в этом контексте совершенно нелепо. Человек, которому удалось ловко избежать самых жутких обвинений, какие только можно себе вообразить. Человек, в котором инстинкт выживания был настолько мощным, что уберег его даже от неминуемой виселицы. Давайте уж признаем, что он был настоящим экспертом по упрочению собственных жизненных позиций.
        Биргит взяла вторую сигарету и на этот раз прикурила ее сама.
        – Я знаю этот тип людей, – заметил Ассад. – Такие твари встречаются на любом фронте в любую эпоху.
        Мёрк кивнул.
        – Это правда. Но правда и то, что такие люди, как ваш отец, начинают сами себя компрометировать, как только угроза миновала. Было глупо с его стороны лелеять воспоминания о прошлом. Спустя много лет продолжать гордиться былой кровожадностью и изворотливостью. Да еще и учить свою семью тому, что жестокий поступок можно совершить в любой момент при помощи любых доступных средств… Это и вовсе непростительно.
        Биргит согласно кивнула.
        – Мать ухаживала за отцом, и я предполагаю, что между ними существовала договоренность о молчании. Так как ваша мать прекрасно понимала, что, если он примется бахвалиться вне дома, все будет потеряно. Никто не должен был знать, кто он такой на самом деле, ибо на кон было поставлено все – магазин, ваше безбедное существование, вся ваша жизнь.
        Карл вопросительно посмотрел на пачку сигарет, Биргит кивнула в ответ.
        Когда очередное расследование близилось к завершению, Мёрк всегда ощущал никотиновый голод.
        – Биргит, я уверен, что мать пожертвовала отцом ради вашего блага. Он постарел. За ним стало сложно ухаживать и тяжело жить с ним под одной крышей. Он выполнил свою миссию по содержанию семьи; настала очередь вашей матери взять на себя эту функцию. Быть может, он стал кричать направо и налево, кто убил Стефани, и тогда Ригмор приняла решение столкнуть его в озеро. Я прав?
        Биргит тяжко вздохнула. Ей было нечего сказать.
        – Ведь это же не мать прикончила Стефани Гундерсен, верно, Биргит? И вовсе не о супруге принялся болтать ваш отец, а о вас, да? Ибо он возгордился, как индюк. Он гордился своей дочерью, которая проявила такую решительность и уничтожила человека, отравившего ей жизнь.
        Биргит отвела взгляд и долго сидела молча. Затем медленно повернула голову к собеседникам и задрала подбородок, словно собиралась произнести свое последнее замечание с нарочитым высокомерием.
        – Как чувствует себя Джеймс? – задала она совсем неожиданный вопрос.
        Карл нагнулся к пепельнице и стряхнул пепел с кончика сигареты.
        – Он умирает, Биргит. Этот погибающий человек не мог допустить, чтобы земля носила такую женщину, как ваша мать.
        Биргит кивнула.
        – Когда вы найдете Денису, я подпишу признание, и ни секундой раньше, – безапелляционно заявила она.

        Глава 50

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        После поворота на Веберсгэде Аннели поджидал неприятный сюрприз: на стоянке перед резиденцией не оказалось ни одного свободного места. Что ж такое удивительное транслировали сегодня по телевидению, будь оно проклято, что все поголовно вдруг решили провести этот вечер у себя дома перед экраном? Это была не просто досадная неприятность, а чуть ли не фатальное обстоятельство.
        «Я не могу встать в другом месте, так как тогда придется тащить тело Денисы через весь тротуар и велодорожку, протискиваться между припаркованными машинами. Это слишком рискованно», – рассуждала она, медленно продвигаясь по улице.
        В итоге Аннели решила заехать на велосипедную дорожку перед парковкой, предварительно оценив расстояние до своего дома. «Хорошо, что у меня такая узкая машина», – подумала она и, заехав одной стороной на велодорожку, проехала чуть дальше. Маневр был достаточно рискованный, но, если все сложится удачно, она сможет припарковаться всего в одном метре от двери подъезда.
        «Только б соседи не стали возмущаться», – с дрожью подумала Аннели. Если им не приспичит выйти из дома именно сейчас, то единственной потенциальной угрозой для нее оставался полицейский патруль. При этой мысли она усмехнулась – патруль в Копенгагене? В эпоху дикой экономии средств не так уж часто можно было встретить на улицах города патрульную машину.
        Аннели остановилась, как и хотела, совсем близко к двери и прошмыгнула в подъезд. Как ни странно, ей пришлось преодолеть себя, чтобы зайти в гостиную механика-инженера, где, прислонившись к стеллажу справа от двери, лежало тело Денисы.
        С момента убийства прошло уже несколько часов, и одного взгляда на труп оказалось достаточно, чтобы пробудить в Аннели волну беспокойства.
        Трупное окоченение уже началось – она убедилась в этом, когда с некоторой брезгливостью отодвинула мертвое тело от стеллажа. Голова Денисы была свернута в сторону, шея застыла в совершенно неестественном положении. Аннели взялась кончиками пальцев за голову трупа и попыталась повернуть ее как положено, но, несмотря на отвратительный хруст, который издавали окаменевшие мышцы и кости, ничего не получилось. Сделав глубокий вдох, Аннели взяла труп под руки и с удивлением обнаружила, что окоченели даже плечи. Чуть замешкавшись, она сначала достала из сумки глушитель, а затем вложила пистолет в руку Денисы, осторожно надавив ледяным указательным пальцем на курок. Итак, отпечатки пальцев готовы.
        «Надо поскорее избавиться от нее, пока тело не затвердело, как камень. Иначе я не смогу посадить ее в машину и потом выгрузить», – думала Аннели.
        Удивительно, но труп этой девушки, некогда столь оживленной и бойкой, представлял собой нелепое и удручающее зрелище.
        «Не стоит обращать внимание на подобные эмоции», – пронеслось в голове у Аннели, отчего она едва не рассмеялась.
        Хотя часы показывали почти пол-одиннадцатого вечера, на улице было почти так же светло, как днем. Обычное дело для данного времени года в этих широтах.
        Похоже, придется подождать, пока станет более-менее темно. Но тогда уже будет далеко за полночь, труп совсем одеревенеет… Нет-нет, откладывать дело не стоило.
        Аннели выволокла тело из хаоса, царившего в гостиной инженера, и прислонила к стене перед выходом, приготовившись как можно проворнее перетащить труп в машину.
        В это время суток движение на Веберсгэде было еще довольно оживленным, но это не страшно. Лишь бы не объявились «легавые». Как только рядом не окажется велосипедистов и пешеходов, она втащит труп в свой «Ка» и в как можно более естественной позе разместит на пассажирском сиденье.
        Аннели прикрыла входную дверь и сквозь узенькую щель принялась наблюдать за снующими туда-сюда велосипедистами. Какого дьявола им всем вздумалось выбраться на велопрогулку в столь поздний час? Неужели нельзя посидеть дома?
        С угла Эстер Фаримасгэде послышался задорный смех – две девушки направлялись прямо к дому Аннели. Одна из них везла велосипед, вторая просто шла рядом и веселила подругу. Выглядели они довольно беззаботно.
        «Тупые твари», – злобно подумала Аннели. Не переставая балаболить, мерзавки почти поравнялись с ее машиной.
        «Эй, давайте там поаккуратнее!» – мысленно приказывала она девушкам. Неужели нельзя перейти на противоположную сторону?
        Аннели открыла дверь подъезда, когда одна из идиоток на ходу стукнулась коленкой о багажник «Ка».
        – Проклятье, какой придурок поставил свой драндулет на тротуаре?! – возмутилась эта корова и несколько раз со всей дури стукнула кулаком по крыше автомобиля, обходя его вокруг.
        Аннели смирно стояла, поджав губы, и с досадой смотрела на многочисленные вмятины, оставшиеся на крыше машины.
        «Безмозглая скотина!» Эх, если бы эта тупица только знала, как Аннели поступает с такими, как она…
        Девушки удалялись, ругаясь, как портовые рабочие, и то и дело оборачивались, показывая через плечо средний палец. Лишь когда они достигли Фреденсбро, Аннели осмелилась подхватить труп Денисы со спины под руки и подтащить к машине.
        Она хотела впихнуть тело внутрь, но оно совсем закоченело, так что Аннели пришлось полностью откинуть назад пассажирское сиденье и изрядно постараться, чтобы засунуть труп в машину, – правая рука то и дело вываливалась и не давала закрыть дверцу.
        Труп съехал чуть ли не на самый рычаг переключения скоростей, когда Аннели наконец захлопнула дверцу и села за руль.
        Было ясно, что мертвое тело приняло совершенно нелепое положение в салоне машины и первый попавшийся прохожий заподозрит неладное. Так что при первом же подозрении на посторонний взгляд ей надо посильнее надавить на газ и смыться подобру-поздорову.
        Аннели тронула безжизненную руку и пихнула мертвое тело в бок, чтобы оно приняло вертикальное положение. Затем с пристрастием оценила новую позу необычной пассажирки. Если не считать почти переплетенные ноги, открытые глаза и неестественно вывернутые шею и голову, все выглядело вполне прилично.
        Аннели выскочила из машины и открыла дверцу со стороны пассажира, чтобы как следует пристегнуть бездыханное тело ремнем безопасности. Но даже это действие потребовало от нее некоторых усилий.
        Разобравшись с ремнем, она обнаружила, что с тротуара на противоположной стороне улицы за ней наблюдает молодой парень.
        На мгновение оба замерли, как истуканы, пристально глядя друг на друга. «Что мне делать? – пронеслось у нее в голове. – Он видел, как я возилась с трупом!»
        Она кивнула, приняв решение, и обошла машину, напоследок широко улыбнувшись невольному свидетелю.
        – Девушка в порядке? – крикнул тот.
        Аннели закивала в ответ.
        – Но без промывания желудка, скорее всего, не обойдется, – засмеялась она, а сердце прямо-таки выпрыгивало из груди.
        Парень ответил ей улыбкой.
        – Тогда вам повезло, что Королевская больница находится прямо за углом, – прокричал он и продолжил свой путь по тротуару.
        Аннели прикоснулась к лицу и вытерла щеки. Затем села в машину и устремила взгляд вперед, вдоль ряда домов. Чтобы съехать с тротуара и велодорожки и оказаться на проезжей части, ей предстояло преодолеть не менее ста метров, тянущихся вдоль множества дверей.
        «Если вдруг кто-то выйдет из дома, то окажется прямо перед машиной», – рассуждала она, прекрасно понимая, к каким ужасным последствиям это могло привести.
        Еле-еле продвигаясь вдоль домов на первой скорости, Аннели впервые в жизни проигнорировала знак, запрещающий парковку и установленный между велодорожкой и тротуаром ровно в том месте, где заканчивалась автостоянка. Если ей удастся прорваться через въезд, она сразу окажется на проезжей части. Аннели добралась до паркомата, стоявшего всего в двадцати пяти метрах от въезда, когда ей вдруг засигналил полицейский автомобиль.
        Аннели остановилась у дома с голубой дверью и опустила стекло. Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие, освещенная зловеще мерцающим синим заревом от лампочки на крыше патрульной машины.
        – Я знаю, что нарушила, простите! – крикнула Аннели. – Но мне надо довезти свекровь до следующего дома. Она почти совсем не может ходить.
        Полицейский, сидевший на пассажирском месте, уже собрался вылезти из машины, но коллега положил ему руку на плечо. Они обменялись между собой парой реплик, после чего полицейский-пассажир кивнул ей через окно.
        – В следующий раз, дорогой нарушитель, не делайте так, пожалуйста. Поспешите доставить свекровь и поскорее возвращайтесь, пока не приехали наши коллеги.
        Аннели наблюдала за патрульной машиной, пока та не скрылась из виду, а затем слегка толкнула труп, чтобы убедиться, что он находится в устойчивом положении, и отпустила педаль сцепления.

* * *

        Наконец добравшись до Люнгбювайен, Аннели вздохнула с облегчением. Оставалось лишь проехать по Бернсторффсвай до самого Бернсторффспаркен, и цель будет достигнута. В это время суток собачники явно уже разошлись по домам и автостоянки вдоль парка вряд ли были переполнены.
        Естественно, езда с трупом Денисы доставляла много хлопот, но если объехать колонну на круговой развязке на Фемвайен и двинуться в обратную сторону, пассажирская дверца окажется как раз со стороны парка. Тело предстояло перетащить через велодорожку и тротуар. Следующий маневр предполагал два этапа. Для начала следовало переместить труп в ближайший кустарник и восстановить дыхание. Если путь будет свободен, Аннели перенесет тело к следующему кусту. Очутившись на достаточно большом расстоянии от проезжей части, она запихнет тело поглубже в ближайшие кусты вместе с пистолетом.
        Вероятнее всего, уже рано утром тело отыщет какая-нибудь псина, но тут уж ничего не поделаешь. Главное, чтобы какая-нибудь влюбленная парочка или безумный любитель вечернего моциона не объявились здесь раньше, чем Аннели доберется до города, отмоет машину, выбросит в мусорный бак обувь и укутается в уютное одеяло у себя на диване.
        Оставалось проехать всего пару светофоров, и она окажется у цели. Женщина рассмеялась при мысли о том, как все удачно складывается.
        – Сейчас тетушка Аннели возьмет тебя с собой на небольшую прогулку в парк. Ты вправду рада, Дениса?
        С этими словами она с силой хлопнула сидевший рядом труп по плечу. Но лучше б она этого не делала. Ибо, повинуясь закону всемирного тяготения, безжизненное тело свалилось прямо на нее и голова Денисы с безумными остекленевшими глазами оказалась у нее на груди.
        Аннели попыталась усадить необычного пассажира на место, насколько это было возможно сделать одной рукой, но труп будто приклеился.
        Предприняв последнюю попытку решительно отодвинуть навалившееся на нее тело, Аннели обнаружила, что ремень безопасности совсем сбился и не позволял усадить труп вертикально. Она съехала на обочину, чтобы ослабить натяг ремня и вернуть труп в исходное положение. Когда это ей наконец удалось, она рванула на красный свет через перекресток с Килдегордсвай на скорости семьдесят километров в час. Слишком поздно она услышала визг тормозов другой машины и заметила черную тень, с жутким металлическим грохотом воткнувшуюся в радиатор ее «Форда Ка». Стеклянные осколки разлетелись во все стороны, повеяло ароматом неизбежной катастрофы; слившиеся в единое целое автомобильные кузова закрутились, как танцующая пара. На мгновение в глазах у Аннели потемнело, подушка безопасности выстрелила ей в лицо, а ремень резко воткнулся в ребра, вытолкнув из легких весь воздух. Она услышала какое-то шипение и бульканье из машины, врезавшейся в нее, и только тут осознала всю серьезность ситуации, в которую влипла. Инстинктивно Аннели повернула голову вправо и, к своему ужасу, обнаружила, что подушка безопасности со стороны
пассажира проколота и тела Денисы уже нет рядом.
        В панике она отпихнула подушку, отстегнула ремень и открыла дверцу, впустив в салон запах бензина, жженой резины и машинного масла. Затем шагнула прямо на тротуар. Обе машины развернуло от мощного удара, так что теперь они стояли почти вплотную к стене дома. Аннели в растерянности осмотрелась.
        «Я ехала по Бернсторффсвай», – вспомнила она. В данный момент на улице никого не было, однако обитатели ближайших домов начали открывать окна.
        Сверху послышались взволнованные голоса, Аннели инстинктивно прижалась к стене и прошла мимо искореженного черного «Гольфа», въехавшего в ее машину. Лицо водителя, довольно молодого парня, было почти полностью скрыто подушкой безопасности. Он прикрыл глаза, но, слава богу, шевелился.
        Аннели ничего не могла поделать. Ей надо было поскорее убираться отсюда.
        Подхватив сумку с деньгами, она свернула на Хеллерупвай и, оглянувшись напоследок, различила контуры тела Денисы – оно лежало на капоте черной машины и очертаниями напоминало сбитую собаку.

        Глава 51

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        Карл устал, но испытывал чувство глубокого удовлетворения. Долгий день принес хорошие результаты – раскрыты целых три дела, и к беспокойству за Розу примешивалось довольно нечасто испытываемое им ощущение, что все-таки у него неплохая работа. Ассад, судя по всему, чувствовал примерно то же самое, однако его удовлетворение выражалось несколько иначе – по крайней мере, в данный момент он дрых, как сурок, на кушетке в своей каморке.
        – Ну, что скажешь, Гордон? Три дела за один день! Прекрасная слаженность в работе отдела!
        Карл выложил перед Гордоном заметки Ассада, когда бледный верзила сел напротив.
        – Да уж, Карл, просто фантастика. – По его виду нельзя было сказать, что он испытывает какой-то особый восторг. Правда, пора уже было расходиться по домам и немного вздремнуть, чтобы наутро взяться за работу с новыми силами. До тех пор пока они не отыщут Розу, никто не имел права почивать на лаврах.
        – Расскажи, над чем ты работал сегодня вечером. Есть за что зацепиться?
        Приступив к ответу на вопрос Карла, Гордон не испытывал никакого энтузиазма.
        – Возможно, что и есть. Я попросил одного парня из IT-отдела взломать адрес Розиной электронной почты.
        – Вот как? Прекрасно. – Карл не был уверен, что хочет слышать подробности. Комитет по защите прав граждан вряд ли посмотрит на такой поступок сквозь пальцы, если факт взлома обнаружится.
        – Спокойно, Карл. Я дал ему тысячу, чтобы он никому не проговорился.
        Час от часу не легче!
        – Благодарю, Гордон, не надо подробностей сделки! И что же ты обнаружил в ее электронной почте?
        – Зря вы поручили мне это, Карл. Мне даже неловко вам рассказывать…
        Слова Гордона не предвещали ничего хорошего.
        – Гордон, ты заставляешь меня нервничать. Что же такого ты там нашел?
        – Я понял, что совсем не знаю ту Розу, которая…
        – Которая что, Гордон?
        – Знаете, сколько у нее в почте адресов разных мужчин? Со сколькими она регулярно переписывалась? И скольким из них предлагала встретиться для занятий сексом? Она прямо так им и пишет, Карл! – Гордон отчаянно замотал головой. – Только за то время, что я с ней знаком, у нее было… – Он явно боялся тех слов, что готовы были сорваться с его губ. – У нее в постели побывали не менее ста пятидесяти человек, насколько мне удалось подсчитать!
        Мёрк не знал, что и думать. Столь высокий уровень сексуальной активности, конечно, потряс его, но он никак не мог взять в толк, когда Роза находила для всего этого время. Он взглянул на Гордона, который кусал внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать волю эмоциям.
        – Прости, что задаю тебе этот вопрос, но как тебе кажется, была ли она связана с кем-то из этих мужчин более тесными отношениями, чем с другими?
        Гордон сморщил нос.
        – С несколькими – да. Если вы имеете в виду, что она трахалась с ними больше одного раза.
        – Даже сам не знаю, что я имею в виду. Возвращалась ли она к кому-то из них по той или иной причине?
        – Да, к нескольким. К четырем, если уж быть точным. И я обзвонил всех четверых.
        – Отлично, Гордон.
        – Все они оказались озадачены. Думаю, двух я оторвал от тихого семейного вечера у телевизора. Когда я задавал первый вопрос, каждый из них спешил удалиться на кухню или в иное укромное местечко, но им все же пришлось ответить мне, когда я представился следователем по уголовным делам. – Он на мгновение улыбнулся собственной уловке, но тут же вновь помрачнел. – Она никогда не бывала дома ни у кого из них, и трое из четырех признались – «и слава богу!». Они утверждают, что Роза превращается в настоящую маньячку, когда дело доходит до секса. Она обходилась с ними, как со своими рабами, безоговорочно доминировала и вела себя настолько жестоко, что всем им потребовалось по несколько дней, чтобы прийти в себя после связи с ней.
        – А что четвертый?
        – Он не смог ее вспомнить. «Проклятье, не помню!» – так он сказал. У него, видите ли, было столько этих телок, что лишь мощному компьютеру под силу всех подсчитать.
        Карл вздохнул. Столь глубокое разочарование, коему он являлся свидетелем, терзало его сердце. Перед ним сидел человек, который очень сильно любил Розу и который в одно мгновение словно налетел со всего маху на острую скалу. Ибо Гордону приходилось делать паузу после каждого предложения, и всякий раз он крепко сжимал губы, чтобы не утратить контроль над эмоциями. Теперь-то было ясно, что действительно не стоило поручать парню это задание, но было уже поздно.
        – Мне жаль, Гордон. Мы ведь знаем, какие чувства ты питаешь к Розе, и тебе приходится сейчас очень тяжело… Однако теперь ты понимаешь, что за хаос годами творился в ее голове, и я уверен, что все это было лишь способом позабыть то, что ее действительно мучило.
        Гордон выглядел очень несчастным.
        – Я считаю, что это отвратительный способ! Но неужели она не могла, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПРОСТО ПОГОВОРИТЬ С НАМИ, а? – неожиданно громко воскликнул он.
        Карл сглотнул.
        – Не знаю, Гордон. Возможно, с тобой и могла. Но не со мной и не с Ассадом.
        Брови несчастного парня-маяка задрожали, он больше не мог сдерживать слезы.
        – Почему вы так говорите, Карл?
        – Потому что такие типы, как мы с Ассадом, слишком опасны, Гордон. Мы начинаем копать глубже, как только у нас зарождается малейшее подозрение в чем-либо, и Роза знает это лучше кого бы то ни было. А с тобой – совсем другое дело, ибо вы с ней не просто коллеги, вас связывают кое-какие неформальные отношения. Тебе она может довериться. И если б она решила это сделать, ты бы ее внимательно выслушал и утешил. И, вполне может быть, это действительно помогло бы ей. Тут, я думаю, ты прав.
        Гордон вытер глаза, взгляд его стал резче.
        – Карл, я чувствую, вы скрываете от меня что-то важное о Розе. Что именно?
        – Где-то в глубине души ты и сам уже все понял. Чем дальше, тем очевиднее становится, что Роза, судя по всему, убила своего отца. Умышленно или неумышленно, прямо или косвенно, этого я не знаю, – но какая-то часть вины несомненно лежит на ней.
        – И как вы думаете поступить?
        – Как поступить? Узнать правду и помочь ей двигаться дальше. Разве не это мы должны сделать? Дать ей шанс жить нормальной жизнью. Наверное, так…
        – Вы вправду так считаете?
        – Ну да.
        – А Ассад?
        – И он думает так же.
        Неуверенная улыбка проклюнулась на мрачном лице влюбленного дылды.
        – Мы должны найти ее, Карл.
        – То есть ты считаешь, что она еще жива?
        – Да. – Губы Гордона дрожали. – Я просто не могу поверить в то, что ее больше нет.
        Мёрк кивнул.
        – А кто-нибудь из остальных ста сорока шести кавалеров ее помнит, как тебе показалось?
        Гордон вздохнул.
        – Мне пришел в голову такой вопрос, когда я разговаривал с теми четырьмя, которые показались мне самыми выдающимися. Но я совершенно не знал, с чего начать разговор, так что просто шел по списку – и успел охватить почти всех. Получилось примерно по минуте на каждого. Я произносил: «Вас беспокоит криминальная полиция. Нам стало известно, что женщина, которую мы разыскиваем, Роза Кнудсен, могла остановиться у вас. Это правда?»
        – Но они могли соврать.
        – Ну уж дудки! Ни один не показался мне настолько изворотливым, чтобы попытаться что-то скрыть от меня. Возможно, именно это поразило меня больше всего. Не считая первых трех, у всех них словно задница вместо башки. Тупые, как пробки, Карл, я вас уверяю. Они не смогли бы меня обмануть.
        – Допустим, – опешив, буркнул Мёрк. Подобной самоуверенности он не испытывал с шестнадцати лет, когда, глянув в зеркало, обнаружил у себя бакенбарды. – Есть ли среди ее контактов жители Швеции?
        – Ни одного. И ни одной шведской фамилии, если уж на то пошло.
        – А как насчет имейлов менее интимного содержания? К примеру, бронирование гостиничных номеров, переписка с сестрами, матерью и Ригмор Циммерманн…
        – Ничего существенного. Несколько писем, адресованных Ригмор, не особо содержательны. Роза просила написать ей какой-то рецепт, а та, в свою очередь, спрашивала о чем-то своем. И еще она хотела передать Розе запасной ключ от квартиры… да-да, ключ упоминается в их переписке не раз. Судя по всему, Ригмор Циммерманн никак не могла положиться в этом вопросе на себя. Потом есть еще письма о последней просмотренной кинокартине, о жилищном кооперативе в Сандальспаркен – они обсуждали, кто собирается прийти на общее собрание собственников, договаривались о том, чтобы пойти туда вместе, – и так далее. Ничего примечательного. Циммерманн даже не плакалась на тему своей дочки и внучки и связанных с ними заботах.
        Карл похлопал трудягу по плечу. Детину пожирали изнутри ревность и печаль. Он уже второй раз прощался про себя с той, которую любил.

* * *

        Едва Мёрк вошел в свой дом в Рённехольтпаркен, Мортен тут же бросился ему навстречу.
        – Карл, я пытался дозвониться до тебя весь вечер! Где ты забыл свой мобильник?
        Вице-комиссар вынул телефон из кармана – аппарат был мертв, как сельдь в банке.
        – Может, сразу поставишь его заряжаться? Все-таки раздражает, когда мы не можем с тобой связаться. Сегодня вечером Харди было совсем дерьмово, чтоб ты знал.
        О нет, что еще случилось?.. Карл сделал глубокий вдох – он не был готов к очередной плохой новости.
        – Он жалуется на сильные боли в левой руке и в верхней левой части грудной клетки. Говорит, напоминает электрические разряды. Мне пришлось позвонить Мике, раз уж ты был недоступен. Я боялся, что его хватит сердечный удар, что мне тогда с ним делать?
        Мортен вытащил телефон из руки Карла и демонстративно подключил его к зарядному устройству в прихожей.
        – Чем вы тут вдвоем занимаетесь так поздно, черт возьми? – попытался пошутить Мёрк, зайдя в гостиную.
        Было очевидно, что Мика сделал все для создания умиротворенной атмосферы. Не хватало только бархатных ковров на стенах, а то комнату и вовсе нельзя было бы отличить от пакистанского ресторана где-нибудь на лондонской Бейсуотер-роуд. Благовонные палочки, стеариновые свечи и изобилие так называемой этнической музыки мира в исполнении ситар и многоствольных флейт.
        – Что стряслось, Мика? – поинтересовался Карл у облаченного во все белое атлета, бросая нервные взгляды на спящего Харди, голова которого высовывалась из-под одеяла.
        – Сегодня вечером у него случился приступ панической атаки, и это вполне объяснимо, – начал рассказывать Мика. – Я убежден, что на этот раз он ощущал вполне реальные, а не фантомные боли, как бывало прежде. А еще я сам видел, как во сне Харди слегка пошевелил плечом, словно желая избавиться от дискомфорта, возникающего при соприкосновении с матрасом. Погляди-ка…
        Карл молча смотрел, как Мика отодвигает одеяло. Еле заметные сокращения, напоминающие тик, охватили левое плечо спящего мужчины.
        – Как ты думаешь, что с ним происходит, Мика? – серьезно спросил Карл.
        – А происходит, судя по всему, то, что некоторые второстепенные мышцы в организме Харди понемногу обретают утраченную чувствительность. И завтра же с утра я свяжусь с парой опытных неврологов, с которыми познакомился во время учебы. Точно так же, как и ты, я ничего не понимаю, ибо подобные процессы невозможны при диагнозе, в свое время поставленном Харди. Мне пришлось дать ему хорошую дозу болеутоляющего, чтобы он успокоился. Он крепко спит в течение часа.
        Мёрк не верил своим ушам.
        – Ты думаешь, что…
        – Я ничего не думаю, Карл. Я просто знаю, что это чрезвычайно болезненно и изнурительно для Харди – внезапно получить весточку от тех частей своего тела, которые были парализованы в течение девяти лет.
        – Карл, я включил твой телефон, и он звонит, – послышался с кухни голос Мортена.
        Ему кто-то звонит в столь поздний час? Какого черта?
        – На дисплее написано «Ларс Бьёрн», – продолжал Мортен.
        Мёрк вновь обратил взгляд на своего спящего товарища – как же волнительно было смотреть на его лицо, искаженное болью даже во сне…
        – Да, – сказал он, поднеся телефон к уху.
        – Карл, где ты? – лаконично поинтересовался Ларс Бьёрн.
        – Дома. Где же мне еще быть в это время суток?
        – Я застал Ассада в Управлении, и теперь он стоит рядом со мной.
        – Прекрасно. Вероятно, он уже рассказал тебе о нашем сегодняшнем прорыве. Извини. Вообще-то я и сам не ожи…
        – О каком прорыве? Мы сейчас стоим на перекрестке Бернсторффсвай и Хеллерупвай и смотрим на некую Денису Циммерманн, которую разыскивает вся Дания. Она валяется на капоте черного «Гольфа» и окончательно и бесповоротно мертва. Я могу попросить тебя взять руки в ноги и приехать сюда как можно быстрее?

* * *

        Перекресток весь сверкал синим светом от обилия мигалок, и уже довольно долго, проинформировал Карла полицейский, пропустивший его внутрь зоны оцепления.
        – Что здесь случилось? – спросил Карл, увидев рядом с искореженными автомобилями группу коллег и нескольких криминалистов, обшаривающих территорию. Тут были Терье Плуг, Ларс Бьёрн, Бента Хансен, неподалеку стоял Ассад. Редко можно было увидеть такое скопление профессионалов в одной точке!
        Бьёрн кивнул ему.
        – Одно из самых зрелищных ДТП, я бы так выразился, – усмехнулся он.
        Карл посмотрел на то, что осталось от машин. «Гольф» въехал в переднее крыло «Форда Ка», так что обнажился двигатель, затем машины, судя по всему, долго крутились друг вокруг друга. Лобовое стекло «Ка» было выбито, подушки безопасности сработали. Женщина, тело которой теперь лежало на капоте «Ка», видимо, вылетела через ветровое стекло.
        – То есть она умерла на месте, – громко констатировал Карл.
        Бьёрн улыбнулся.
        – Да, на месте, только не на этом. Могу тебя заверить, что пуля поразила ее чуть раньше.
        – Не понял…
        – Ее застрелили, Карл. И произошло это за несколько часов до столкновения. Ибо на данный момент наступило полное трупное окоченение. С момента трагедии прошло не более двух часов, а умерла она, по заключению медика, не менее семи часов назад.
        Застрелили? Карл обошел тело и криминалиста, снимавшего отпечатки пальцев у трупа. Судя по тому, в каком устойчивом положении рука девушки держалась на весу, причиной смерти явно было не ДТП. Он наклонился и пристально посмотрел ей в глаза. Действительно, она давно мертва.
        – Привет, Карл, – прозвучал голос Ассада. Если и можно было выглядеть еще более изможденным, чем он, то разве что в могиле. Сириец предупреждающим жестом махнул через плечо, и Карл устремил взгляд в указанном направлении. Сюда уже прилетел Олаф-Борг Педерсен в окружении всей своей команды со «Стейшн Три»; он стоял и призывно махал ему рукой.
        – Да-да, Карл, – сказал Бьёрн. – Поэтому я и вызвал тебя сюда. Ступай, развлеки их, только на этот раз не халтурить, ясно?
        Лицо Бьёрна расплылось в широкой улыбке, что было совсем не характерно для его занудной натуры.
        – Можешь заодно упомянуть самое любопытное – машина зарегистрирована на имя Анне-Лине Свенсен. Если ты вдруг забыл, кто это такая, то Пасгорд, который стоит вон там и улыбается сам себе, может напомнить тебе, что это социальный консультант Мишель, Денисы, а также двух других девушек, сбитых насмерть на дороге. Поговори с ними и передай Борг-Педерсену, что если они задержатся здесь, то наверняка смогут поживиться еще кое-какими сведениями, которые нам несомненно скоро откроются. – Тут он абсолютно неожиданно хлопнул Карла по плечу. – По возвращении в Управление спустимся в вашу так называемую ситуационную комнату. Связав несколько актуальных дел, вы дали моим мыслям замечательный толчок. Но вперед, Карл, к телевизионщикам!
        Мёрк нахмурился. Эти идиоты с камерами явно предпочтут обратиться к герою дня по имени Пасгорд. Ибо Карл был абсолютно не в курсе происходящего.
        – Погоди, Ларс, только один вопрос: что вы сказали журналистам относительно личности жертвы?
        – Всё как есть. Что это объявленная в розыск Дениса Циммерманн.
        Карл представил себе мать Денисы, Биргит Циммерманн, в тот момент, когда она узнает о смерти своей дочери. Готова ли она будет теперь официально признаться в совершенном убийстве?
        Вице-комиссар поприветствовал коллег и отвел Ассада в сторону.
        – Какие еще подробности случившегося тебе известны?
        Помощник указал на кабину «Ка».
        – Под пассажирским сиденьем валяется пистолет с самодельным глушителем, причем пока никто не знает, из чего изготовлен глушитель. Склоняются к версии, что из масляного фильтра. И наверняка на нем имеются отпечатки жертвы. Но об этом мы узнаем чуть позже.
        – Где водитель машины?
        Ассад пожал плечами.
        – Жильцы соседнего дома говорят, что женщина выскочила из автомобиля и скрылась вон в том направлении. – Он указал на угол.
        – Это была сотрудница центра социальной помощи?
        – Пока что точно неизвестно, но такова основная версия. Полчаса назад полиция посетила ее место жительства, но женщины там не оказалось. Так что ее сразу объявили в розыск.
        – А что с водителем «Гольфа»?
        – Он госпитализирован в больницу Гентофта в шоковом состоянии.
        – Понятно. А что ты рассказал остальным о Биргит Циммерманн и Джеймсе Франке?
        Ассад был несколько обескуражен подобным вопросом.
        – Ничего, Карл. Вообще ничего. Время ведь терпит?

* * *

        Они успели вздремнуть пару часов на своих рабочих местах, прежде чем Бьёрн вызвал их к себе в кабинет. Ему явно тоже не помешало бы отоспаться, но кто же думает о синяках под глазами и о том, что на часах всего-то пять сорок пять, на данном этапе, когда расследование близится к завершению, а на очереди еще много других дел?
        – Выпейте кофе, – удивительно любезно предложил он, указав на термос-кофейник, уже наполовину опорожненный.
        Они хором поблагодарили начальника.
        – Ну, выкладывайте, я же вижу, что вам что-то известно, – заявил Бьёрн, преисполненный надежд.
        Карл ухмыльнулся.
        – Только, чур, без всяких там распеканий.
        – Это зависит от того, насколько далеко вы продвинулись.
        Мёрк с Ассадом переглянулись. По крайней мере, на этот раз обойдется без выволочки.
        Им потребовалось немало времени на подробные объяснения, и, пока они говорили, Бьёрн не проронил ни слова. Только по языку его тела можно было догадаться о том, насколько он был потрясен. Наверняка прежде никому не доводилось видеть его сидящим с вытаращенными глаза и широко раскрытым рот, так что слюни чуть ли не капали на пол. Он даже про кофе позабыл.
        – Да это просто какое-то безумие, – сухо выдавил из себя шеф, когда они закончили рассказ, и откинулся на спинку кожаного рабочего кресла. – Вы двое проделали замечательную работу. А Маркусу вы уже обо всем рассказали? – спросил он.
        – Нет, мы хотели для начала оповестить тебя, Ларс, – ответил Карл.
        Шеф криминального отдела, кажется, был тронут.
        – Но вы еще не задержали Биргит Циммерманн и этого самого Джеймса Франка?
        – Нет-нет, мы решили, что ты сам должен удостоиться этой чести.
        Глаза его заблестели.
        – Хорошо. Зато вам выпадает честь задержать Анне-Лине Свенсен, так что – баш на баш, а точнее, двух за одного, ха-ха.
        – То есть ее местонахождение уже известно?
        – Нет, но в этом-то как раз и заключается прелесть – вам предстоит немного потрудиться.
        Неужели он издевался над ними вот так неприкрыто?
        Тут раздался стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, в дверях возник Пасгорд.
        – А, вы тоже тут, – разочарованно констатировал он, увидев Карла и Ассада. – Ну и ладно. Быть может, оно и к лучшему – хоть поглядите, как поражает цель настоящий полицейский.
        Подобная реплика изрядно позабавила Карла.
        – Итак, дорогие господа! Мы имеем на руках признание в убийстве Стефани Гундерсен и Ригмор Циммерманн. Составленное в лучшем виде и подписанное. Я всю ночь трудился и все письменно зафиксировал.
        Он швырнул на стол тонкий рапорт. От силы в нем насчитывалось три страницы.
        Ларс Бьёрн взглянул на эту несерьезную папку и благодарно кивнул следователю.
        – Замечательно, Пасгорд, вот уж без преувеличения чудесно! Так кто же оказался убийцей и каким образом ты на него вышел?
        Пасгорд несколько жеманно закивал.
        – Ну, можно сказать, что он объявился сам собой; я лишь направил процесс признания в нужное русло.
        – Здорово! И как же зовут преступника?
        – Могенс Иверсен. На сегодняшний день проживает в Нэстведе, но тесно связан с Копенгагеном.
        Пуленепробиваемое упрямство.
        Карл ухмыльнулся при воспоминании о взгляде Могенса Иверсена, когда тот клялся и божился, что больше не станет обременять их ложными признаниями.
        Затем улыбнулся Бьёрну и Ассаду, которые сидели, затаив дыхание, в то время как их бледные лица постепенно становились красными, а потом и фиолетовыми.
        Когда все трое не смогли больше сдерживаться и одновременно разразились истерическим хохотом, подобного которому никто никогда не слышал в этом кабинете, Пасгорд выглядел совершенно обескураженным.

        Глава 52

        Понедельник, 30 мая 2016 года
        Аннели рыдала от потрясения и разочарования.
        Секунды, за которые она выпуталась из ремня безопасности и выскочила из машины, стерлись из воспоминаний; в памяти отпечаталось лишь лицо молодого парня, пребывающего в бессознательном состоянии, и безжизненное тело Денисы на капоте автомобиля.
        Она покидала место происшествия не так, как бывало прежде. Она и всегда-то не отличалась особой расторопностью, но то, насколько потяжелело и обмякло ее тело в тот роковой момент, не могло не внушить ей страх.
        «Все дело в лучевой терапии», – пыталась объяснить свое состояние Аннели. Пот тем временем так и лился с нее в три ручья, горло пылало.
        Как могло случиться так, что всего одна секунда невнимательности полностью разрушила ее будущее? Это было поистине невероятно. И теперь все аккуратно соблюдавшиеся ею меры предосторожности, все намерения и планы канули в небытие. Она оказалась поражена, словно бумерангом, собственной надменностью – и вот она стоит посреди пустынной дороги и никак не может взять в толк, что же ей делать дальше.
        «И зачем только я отправилась туда на собственной машине? – терзала себя Аннели. – И почему не отъехала в сторону, чтобы нормально усадить тело? Почему допустила, чтобы моя обычная рассудительность покинула меня?» Она села на один из серых ящиков, из которых тянутся электрокабели в частные дома, и принялась лихорадочно искать спасительный выход из ситуации, выдумывать, каким образом можно было бы объяснить случившееся, а также рассчитывать оборонительные меры, чтобы все же выйти сухой из воды.
        Авария произошла четверть часа назад, и звук сирен полицейских машин и карет «Скорой помощи» уже поднимался над городскими крышами. Нельзя было терять ни минуты.

* * *

        Чуть дальше по улице Люнгбювай Аннели обнаружила бежевый фургончик. Она запрыгнула на водительское сиденье и меньше чем за три минуты завела мотор с помощью пилки для ногтей. Кое-какие из обретенных недавно навыков оказались весьма кстати. Рядом на пассажирском сиденье лежала кожаная сумка с ручной гранатой и кучей денег, и это обстоятельство служило небольшим утешением Аннели на обратном пути к дому на Веберсгэде.
        «Сбегу сразу после посещения больницы. Попрошу отдать мне медицинскую карту и продолжу лечение где-нибудь в другой точке мира». Таков был ее план номер один. Улететь из страны и вести одинокий образ жизни вдали от всех.
        Аннели принялась собирать вещи. «Всю оставшуюся жизнь проведу в теплых краях, – решила она и засунула обратно в шкаф шерстяные свитера. – Возьму лучшее из того, что есть, а если в будущем что-то понадобится, куплю потом, подальше отсюда».
        Так размышляла она, пакуя чемодан, ровно до тех пор, пока не отыскала паспорт и не осознала, что тот просрочен. Вот что значит прожить долгие годы без путешествий и приключений! Теперь она не имела возможности уехать.
        Аннели опустилась на диван и спрятала лицо в ладони.
        И что теперь? Кажется, даже в Швецию она не могла отправиться без паспорта. И все благодаря бездарным политикам, руководившим страной!
        «Значит, меня ждет тюрьма», – подумала Аннели и постаралась пробудить в себе прежнее безразличие в отношении такого исхода событий. Но не тут-то было. Реальность зачастую предстает в совершенно ином свете при первых лучах грядущего дня.
        Есть ли хоть какая-то альтернатива? Теперь у нее даже нет пистолета, чтобы застрелиться.
        Аннели покачала головой и расхохоталась. Просто комедия какая-то!
        Она выпрямилась.
        Деньги стоит приберечь на потом. Пожалуй, она отнесет их в фургон вместе с гранатой. А затем вернется и избавится от любых следов, свидетельствующих о планировании убийств. Вероятно, тогда у нее будет шанс избежать печальной участи. Ведь можно заявить об угоне машины, почему бы и нет? Причем, если она сделает это утром, заявление будет выглядеть более правдоподобно. Скажет, что накануне была на больничном и весь день дремала из-за плохого самочувствия, поэтому лишь утром, выглянув из окна гостиной, обнаружила, что машину угнали.
        Наверняка у нее спросят про алиби, и тогда она скажет, что накануне вечером в десятый раз пересматривала любимый фильм, чтобы отвлечься от болей, и не заметила, как уснула. Что диск еще находится в DVD-плеере.
        Аннели встала, взяла с полки диск с фильмом «Реальная любовь» и загрузила его в проигрыватель.
        Вот алиби и готово.
        Она огляделась. Убрала одежду в шкаф и отодвинула чемодан. Собрала все распечатки и другие материалы, по которым можно было заподозрить ее в причастности к ДТП и угону автомобилей, отнесла их в фургон и положила в багажник вместе с сумкой и гранатой. Потом переобулась и переоделась, убрала одежду в мешок и также отнесла его в фургон.
        Если она будет действовать порасторопнее, ей вполне хватит времени на то, чтобы распихать весь компромат по помойкам города и ближайших пригородов. И с этим будет покончено.
        Оставался еще компьютер. Им также придется пожертвовать. Несмотря на то что она собиралась выбросить его в озеро, прежде предстояло стереть все данные. А значит, ей надо будет в последний раз выйти в Интернет и посмотреть, как это делается.
        Когда спустя час квартира была полностью очищена от компрометирующих материалов и следов, Аннели наконец села за руль.
        «Когда полицейские спросят, есть ли у меня кто-то на подозрении, на полном серьезе выскажу то же самое предположение, что и в последний раз: что девушки, возможно при участии своих дружков, хотят меня подставить, – размышляла она. – Скажу, что, конечно, подозревала об их ненависти по отношению ко мне, но не думала, что они ненавидят меня настолько сильно».

* * *

        Аннели вернулась домой в два двадцать пять и теперь лежала в постели и думала, что с этого момента все зависит исключительно от ее хладнокровия и от того, сможет ли она поспать хотя бы несколько часов, чтобы суметь мужественно встретить вызовы грядущего дня. Женщина положила «Айпэд» на одеяло рядом с собой и несколько раз повторила вслух: «Нет, к сожалению, мой компьютер сломался, поэтому мне и приходится время от времени приезжать в офис, чтобы обновить папки с досье. В остальном мне вполне хватает планшета».
        Аннели завела будильник на половину шестого утра – она проснется и позвонит в полицию, заявит об угоне машины, затем отвезет фургон куда-нибудь подальше и вернется в город на электричке. Потом возьмет напрокат велосипед с корзинкой, чтобы было куда положить сумку с гранатой и деньгами. На улице Гасвэрксвай пункт проката открывается в девять. Она будет ездить по всему Копенгагену и спрашивать у попадающихся на пути контролеров парковки, не видели ли они ее машину. Некоторым можно будет даже всучить крон пятьдесят и оставить свой номер телефона, чтобы они перезвонили ей, если вдруг заметят поблизости ее «Ка». Она обязательно запомнит имена хотя бы пары контролеров.
        «Надо будет еще не забыть позвонить на работу и рассказать, что у меня угнали автомобиль, а также предупредить, что я приду в офис после сеанса лучевой терапии, назначенного на час дня». А вдруг полиция уже поджидает ее в центре социальной помощи? Вполне вероятно.
        Аннели улыбнулась при этой мысли. По крайней мере, полицейский, который расследует дело и который уже приходил в офис допрашивать ее, уж точно не представляет опасности. Если она толково все расскажет, он с готовностью «скушает» ее историю, как и трогательную историю о женщине, больной раком, которая вдоль и поперек изъездила Копенгаген в поисках своей любимой машинки.

        Глава 53

        Вторник, 31 мая 2016 года
        Карл и Ассад позвонили в дверь подъезда Анне-Лине Свенсен на Веберсгэде в шесть двадцать утра и ждали, пока кто-нибудь спустится и откроет им.
        Прошло десять минут с того момента, как им сообщили из Управления о том, что Анне-Лине Свенсен заявила об угоне своей машины. К сожалению, она не могла предоставить точную информацию о том, когда это произошло, но предположила, что, вероятно, в районе восьми-девяти часов вечера накануне.
        Оставалось выяснить, насколько ее заявление соответствовало истине.

* * *

        После того как Бьёрн, Ассад и Карл изрядно посмеялись над промахом Пасгорда, поверившего в ложное признание, приниженный коллега взял реванш, заявив, что давно держит Анне-Лине Свенсен на мушке и что однажды уже допрашивал ее. И хотя множество обстоятельств связывало эту женщину с четырьмя погибшими девушками, создавалось впечатление, что она чиста, как альпийский снег. Пасгорд прибег именно к этому сравнению, хотя оно было довольно далеко от подобающего случаю выражения из полицейского жаргона.
        Он порекомендовал пристально присмотреться к девушке, по предположениям, связанной с Денисой Циммерманн и Мишель Хансен. Ее звали Ясмин Йоргенсен, и, как утверждал во время допроса Патрик Петтерссон, он видел ее в компании Мишель Хансен и Денисы Циммерманн в больнице и на одной из фотографий в телефоне Мишель.
        А кроме того, сказал Пасгорд, нельзя исключать, что Ясмин была одной из девушек, совершивших ограбление на дискотеке. По его вполне разумному замечанию, им по-прежнему не удалось обнаружить пропавшие сто сорок пять тысяч крон. Несомненно, на свете существовало немало людей, готовых пойти на убийство ради такой суммы, но только куда подевались деньги? И, учитывая все вышеперечисленное, разве не логично было переключить все внимание на Ясмин Йоргенсен?
        Однако проблема заключалась в том, что никто понятия не имел, куда подевалась эта девушка. Женщина, которую полиция застала по адресу проживания Ясмин, представилась ее матерью. Она заявила, что устала от людей, которые интересуются местонахождением ее дочери, в то время как ей ничего об этом не известно. Или они принимают ее за сотрудницу справочного бюро?
        Ну предположим, признался Пасгорд, что эту девушку искали не слишком интенсивно, но с утра пораньше, после того как все побывают дома и немного передохнут, следует немедленно приступить к поискам. Теперь, когда разобрались с Денисой Циммерманн, можно было переключиться на Ясмин Йоргенсен.

* * *

        – Хозяйки нет дома, Карл, – констатировал Ассад после того, как они в течение довольно длительного времени тщетно простояли у входа в дом Анне-Лине Свенсен. – Рановато же она уходит из дома… Думаешь, уже ушла на работу?
        Покачав головой, Карл в очередной раз взглянул на часы. С чего вдруг ей понадобилось идти на работу в такую рань? Притом в государственную контору… Нет, логичнее предположить, что она дома, просто не желает открывать им. Но если им потребуется получить разрешение суда на обыск жилья, придется подождать еще пару часов, пока не наступит начало рабочего дня для госслужащих, заседающих в суде.
        Мёрк стоял и обдумывал разные варианты действий. Почему она не хочет их впускать? Прежде Анне-Лине вроде проявляла готовность к сотрудничеству. А объявив об угоне своего «Форда Ка», она таким образом несколько отвела от себя подозрения. Кстати, ведь никто толком так и не разглядел, кто сидел за рулем «Ка» во время аварии, случившейся накануне вечером. Заметили лишь, что это была женщина.
        – Вполне возможно, что она вообще не ночевала сегодня дома. Как бы то ни было, она все-таки взрослая женщина, – заметил Ассад. – В каком часу вчера сюда приходили полицейские?
        – До полуночи, кажется.
        – А после этого они установили слежку за ее домом?
        – Нет.
        – В таком случае повторюсь: я думаю, что ночью ее тут не было.
        Карл шагнул назад и попытался привести в порядок мысли, разбегающиеся во все стороны после очередного ночного недосыпа.
        – Ну ладно, раз уж мы все равно ждем, пока откроются госконторы, давай обсудим эту самую Ясмин Йоргенсен. Ты что думаешь?
        Ассад пожал плечами. Судя по всему, оказавшись на пассажирском месте, спустя пару минут он уже погрузился в глубокий сон. Но пускай даже не рассчитывает поспать! Сейчас Карл как включит погромче радиостанцию «P3» – тут ведущие вечно болтают всякую ерунду!
        – А что у нас там с Ясмин? – удивительно бодро поинтересовался Ассад, как только Мёрк протянул руку к автомагнитоле.
        – Что с ней? Да пока ничего особенного, но когда Пасгорд приходил в центр социальной помощи допрашивать Анне-Лине Свенсен, начальница предоставила ему список клиентов, которых обслуживала эта женщина. Листок со списком лежал в кабинете нашего коллеги и собирал пыль, однако Ларс Бьёрн заставил немедленно отсканировать документ и разослать его всем сотрудникам, причастным к расследованию, вместе с селфи из телефона Мишель Хансен, обнаруженным нашим IT-отделом. К немалому раздражению Пасгорда, шеф отдельно отметил, что необходимо выслать эти материалы в том числе и нам. Так что проверь свой телефон.
        Ассад кивнул и уже через несколько секунд изучал документ на дисплее смартфона.
        – В списке вообще-то две Ясмин, но нам нужна вот эта, – заметил он. – Здесь указаны только ее регистрационный номер, телефон и адрес, а также отмечено, что номер телефона принадлежит ее матери, у которой она официально зарегистрирована.
        – Чего мы ждем? Какой адрес?
        – Сюдхавнен, Боргместер Кристиансенс Гэде. Но разве нельзя просто позвонить по телефону?
        Карл внимательно посмотрел на Ассада. Было ясно – его помощник хочет поскорее покончить с этим заданием, чтобы вернуться в Управление и вздремнуть в ожидании судебного ордера на обыск.
        – Нет, Ассад! Ведь если Ясмин находится по этому адресу и имеет причины скрываться от полиции, будь уверен – ее матушка вновь скажет нам, что понятия не имеет о местонахождении дочки. Ясмин, испугавшись, что мы нагрянем в любую секунду, предпочтет поскорее смыться оттуда. Так не кажется ли тебе, что нам лучше приехать туда и позвонить в дверь?
        – Но ведь она может воспользоваться черным ходом, правда?
        Карл вздохнул.
        – Ну тогда мы припаркуемся как можно ближе к выходу из подъезда и глаз не будем спускать с двери, пока звоним им. Вряд ли она станет удирать через черный ход, если будет думать, что мы звоним откуда-то издалека, да?
        Ассад зевнул, широко раскрыв заросшие щетиной челюсти.
        – Ох, Карл, я слишком устал. Давай ты поступишь, как сам считаешь нужным…
        И почему он раньше никогда не выдвигал подобного предложения?

* * *

        Полицейские остановились всего в двадцати пяти метрах от входа в большое здание. Такое расстояние они наверняка быстро преодолеют бегом, если вдруг из подъезда покажется Ясмин.
        «Но как же, собственно, выглядит девушка?» – таким вопросом задавался Карл. Кажется, он устал сильнее, чем предполагал.
        – Ассад, покажи-ка мне селфи.
        Помощник протянул ему телефон.
        – Как странно, – заметил Мёрк, рассматривая фотографию. – Прошла всего-то пара недель, а двух из них уже нет в живых… Смерть молодых людей – вот к чему я никогда не привыкну в своей профессии. – Он покачал головой. – Прекрасная солнечная погода, красивые молодые женщины замечательно проводят время – и вот их уже и на свете нет… Все-таки хорошо, что людям не дано знать свое будущее, вот что я скажу.
        – Ясмин – та, что справа, с длинными волосами. Думаешь, волосы натуральные?
        Карл на секунду усомнился. А ведь Ассад прав… Тут надо смотреть в оба: такие девушки – как хамелеоны. Сегодня блондинки, завтра брюнетки; на шпильках они высокого роста, в сандалиях – низкого… У таких даже цвет глаз нельзя считать постоянной приметой.
        – Уверен, что в любом случае я сумею узнать ее. – Ассад погладил себя по кончику носа. Что ж, придется рассчитывать на его чутье…
        Карл набрал номер, указанный в списке клиентов. Прошло немало времени, прежде чем трубку сняли.
        – Вы в курсе, что еще даже семи нет? – послышался в телефоне возмущенный женский голос.
        – Простите, фру Йоргенсен. С вами говорит вице-комиссар полиции Карл Мёрк. Я надеюсь, вы поможете мне установить местонахождение вашей дочери.
        – Проклятье! – буркнула женщина и повесила трубку.
        Они прождали около четверти часа, не спуская глаз с выхода, но дверь оставалась закрытой.
        – Идем! – скомандовал Карл, и ноги Ассада дернулись. Значит, он все-таки успел вздремнуть.
        Они подошли к домофону и отыскали имя Карен-Луизы Йоргенсен. Нажав на кнопку, тщетно прождали около двух минут. Несомненно, это вызывало подозрения.
        – Следи за дверью, выходящей во двор, Ассад, пока я тебя не позову!
        Карл позвонил в несколько других квартир, пока его наконец не впустил кто-то из жильцов, не посмевший отказать, услышав, откуда явился ранний гость.
        Когда Мёрк очутился перед дверью с табличкой «Йоргенсен», на лестницу вышли две запахнутые в халаты женщины.
        – Можно попросить вас позвонить в эту квартиру? – обратился он к пожилой седовласой даме, мертвой хваткой вцепившейся в верхнюю кнопку пестрого кимоно. – Мы обеспокоены судьбой дочери фру Йоргенсен, в связи с чем хотели бы попросить фру Йоргенсен оказать содействие в ее поисках. Однако мне показалось, что у нее сложные взаимоотношения с полицией. Вы оказали бы мне неоценимую услугу. – Он улыбнулся как можно более непринужденно и вытащил из кармана удостоверение, дабы дама стала посговорчивее.
        Пожилая женщина понимающе кивнула и осторожно нажала на кнопку звонка, висевшего рядом с дверью фру Йоргенсен.
        – Карен-Луиза, – совершенно спокойным и невероятно ласковым голосом тихо позвала она соседку, прижавшись щекой к двери. – Это я, Герда с пятого этажа.
        Как ни странно, это сработало. Слух у хозяйки квартиры был, вероятно, весьма чуткий, ибо в следующее мгновение из-за двери послышался какой-то шум, и после пары щелчков дверь отворилась.
        – Он пришел помочь тебе с Ясмин, – улыбаясь, оповестила соседку тихая дама. Но выражение лица фру Йоргенсен ничуть не изменилось, даже когда Карл сделал шаг вперед и сунул ей под нос свое удостоверение.
        – Эти идиоты невыносимы, черт побери, – злобно буркнула она и очень неодобрительно поглядела на пожилую даму. – Это вы звонили мне?
        Мёрк кивнул.
        – И вы же решили превратить дверной звонок в сирену?
        – Да. Пожалуйста, простите. Но нам необходимо знать, где находится Ясмин, фру Йоргенсен.
        – Да заткнитесь вы уже! Неужели вы не понимаете, что я говорю? Я понятия не имею, где Ясмин.
        – Если она в данный момент скрывается в этой квартире, будьте добры сообщить нам об этом.
        – Вы что, глухой? Уж, наверное, я была бы в курсе, если б моя дочь находилась в моей квартире, разве нет?
        Пожилая дама потянула Карла за рукав.
        – Это правда. Ясмин не появлялась здесь уже…
        – Герда, благодарю, но, я думаю, тебе пора домой. – Фру Йоргенсен подняла голову на остальных любопытных соседей, перевесившихся через перила. – И всем вам тоже! Пока! – Она покачала головой. – Входите уж. И пусть все эти пузочесы натянут свои зырки себе на задницы! – Лексикон жителей Сюдхавнен тех времен, когда район являлся оплотом рабочего класса, судя по всему, еще не вполне изжил себя.
        – Что такого натворила Ясмин, что вы так крепко повисли на моей шее? – поинтересовалась Карен-Луиза сквозь облако дыма от первой за сегодняшний день сигареты.
        Карл посмотрел на нее с уважением. Скорее всего, эта женщина всю жизнь выполняла роль основной кормилицы семьи. Руки у нее были грубые, на лице отразились бессчетные часы ночной работы – мойка лестниц, годы, проведенные за кассовым аппаратом, или что-то подобное… Морщины на ее лице появились отнюдь не от частых улыбок, а от вечного недовольства и разочарования.
        – Мы опасаемся, что Ясмин является соучастницей нескольких жестоких преступлений, однако спешу подчеркнуть, что на данный момент мы не можем утверждать это наверняка. Быть может, мы ошибаемся, так бывает, но для прояснения ситуации и ради блага Ясмин мы…
        – Я не знаю, где она, – лаконично повторила фру Йоргенсен. – Ей звонили две женщины. Одна из них сказала, что хочет отдать Ясмин долг; я ответила ей, что моя дочь переехала куда-то в Стенлёсе, что-то там связано с Сандал… Больше я ничего не знаю. И больше я ничего никому не говорила.
        Карл ничего не мог с собой поделать – услышав эту информацию, он начал так сильно задыхаться, что от изумления у фру Йоргенсен даже несколько смягчились черты лица.
        – Что я такого сказала? – недоумевала она.
        Мёрк выпрямился.
        – Вы совершенно правы, Карен-Луиза Йоргенсен. Абсолютно верно.

* * *

        – Провалиться мне на этом самом месте, Карл, я знал, что это она выглядывает из-за кухонной занавески! Знал ведь! Нам надо было проникнуть в квартиру!
        – Да, надо было. – Карл кивнул, собираясь включить полицейскую сирену. – Но интуиция подсказывает мне, что, к сожалению, сейчас уже поздно. Птичка улетела.
        – Карл, во мне поселилось какое-то неприятное предчувствие.
        – Какое совпадение…
        – Дверь Розиной квартиры была открыта, черт возьми! Это очень странно. Роза исчезла, как сквозь землю провалилась. А эта самая Ясмин все время находилась поблизости, явно как и внучка Ригмор Циммерманн, Дениса.
        После этого замечания Мёрк включил наконец сирену и мигалку и вдавил в пол педаль газа.
        Прибыв на место, он поставил служебный автомобиль прямо на тротуар. Ассад оказался проворнее и к тому моменту, когда Карл только заходил на балконную галерею, уже вставил пистолет-отмычку в замочную скважину. Вице-комиссар вытащил табельный пистолет и встал у двери, приготовившись к штурму. Ассад открыл дверь.
        – Это полиция, Ясмин Йоргенсен. Выходите в коридор с поднятыми вверх руками. У вас есть двадцать секунд! – закричал Карл.
        По прошествии десяти секунд оба полицейских ворвались в квартиру, готовые выстрелить первыми. Квартира выглядела пустой и сильно провоняла мочой. По полу прихожей была разбросана одежда; в самом конце коридора, на ковре у входа в гостиную, валялся стул. Все выглядело как-то неестественно. На мгновение они замерли и прислушались к тому, что происходит за дверью одной из спален. Но там все было тихо. Тогда Карл направился к гостиной, скользнул внутрь и, не опуская пистолет, повернулся на триста шестьдесят градусов. В комнате никого не оказалось.
        – Ассад, проверь балкон; я беру на себя столовую и спальни.
        Мёрк стоял в дальней спальне и смотрел на неприбранную кровать и кучу грязной одежды, раскиданной на полу. Он собирался открыть шкаф, когда Ассад с балкона крикнул, что птичка действительно улетела.
        – С балкона свешивается простыня, Карл!
        Проклятье, проклятье, проклятье!
        Они стояли в гостиной и смотрели друг на друга. Ассад не мог скрыть досаду, и Карл был с ним солидарен. Зрение и интуиция не обманули сирийца в нужный момент, а вице-комиссар проигнорировал его.
        – Мне жаль, Ассад. В следующий раз я буду больше полагаться на твое мнение.
        Карл осмотрел гостиную и смежную столовую.
        Повсюду валялись какие-то блузки и грязная посуда, что явно свидетельствовало о недавно царившей здесь суматохе. Несколько стульев были опрокинуты, скатерть стянута на пол.
        – Проверю последнюю спальню… – С этими словами Карл зашел в комнату, где в глаза ему сразу бросился небольшой чемодан, который лежал на кровати, аккуратно собранный и готовый к путешествию. – Ассад, иди сюда! – Он указал на чемодан. – Что скажешь?
        Помощник тяжко вздохнул.
        – Что кому-то помешали осуществить свои планы. Я лишь надеюсь, что помешали не мы.
        Карл кивнул.
        – Да уж, досадно было бы, если б так.
        – А что значит… Эй, Карл, гляди-ка! – Ассад показывал куда-то под кровать. Мёрк ничего не мог понять, пока Ассад кончиками пальцев не извлек из-под кровати какую-то бумажку. Это была скатанная в трубочку купюра.
        – Карл, ты согласишься со мной, если я скажу, что эти пятьсот крон украдены на дискотеке «Виктория»? – Он помахал деньгами в воздухе.
        – Да, несомненно!
        – Хорошо. И что же мы будем делать дальше?
        – Ну, наверное, позвоним в Управление и попросим форсировать поиски Ясмин Йоргенсен. Судя по всему, можно говорить об установлении личности преступника, находящегося в бегах.
        По дороге к выходу Карл вытащил из кармана телефон. Если Ассад был расстроен, то сам Мёрк расстроился в десять раз сильнее. Они не только упустили преступника, но и не предотвратили убийство Денисы Циммерманн. Что происходило после побега с балкона и в чем причина разыгравшегося конфликта между Ясмин Йоргенсен и Денисой, оставалось загадкой. Можно было лишь надеяться, что Ясмин поймают и это поможет разгадать загадку.
        – Погоди, Карл, я облегчусь перед уходом, – попросил Ассад. Он подошел к приоткрытой двери в туалет и застыл на месте. – Смотри! – Указал на два отверстия в двери.
        Карл положил телефон в карман.
        Ассад включил в туалете свет и распахнул дверь.
        Картина, представшая их глазам, повергла обоих в шок.

        Глава 54

        Вторник, 31 мая 2016 года
        На стоянке выстроились не менее десятка машин с мигалками. Развернулась активная и разнообразная деятельность: к дому приехало множество коллег Карла и Ассада – одни сдерживали напор зевак, другие осматривали место преступления до прихода криминалистов.
        Ассад с Карлом стояли неподалеку и с волнением наблюдали, как Розу на носилках транспортируют к «Скорой». Врач выглядел очень серьезно и то и дело качал головой. И хотя Роза еще кое-как дышала, многое указывало на то, что не стоило надеяться на счастливый финал.
        Ассад был безутешен и никак не мог остановить поток самобичеваний.
        – Если б мы проникли в квартиру вчера! – повторял он снова и снова.
        Да, если б…
        – Держите нас в курсе, – напоследок крикнул Мёрк врачу, и «Скорая» умчалась, забрав с собой их Розу.
        Они кивнули главному районному врачу, только что покинувшему квартиру.
        – Причина смерти – пулевое ранение. Судя по всему, женщина умерла не меньше двенадцати часов назад. Более точное время укажет судебный медик.
        – Получается, чисто теоретически Ясмин могла убить Денису, но кто тогда застрелил саму Ясмин? – тихо рассуждал Ассад.
        – Ну, на теле не обнаружено следов-продуктов выстрела, а значит, она не сама себя убила, – заметил врач с ухмылкой. – Думаю, следы стоит поискать на внешней поверхности двери в туалет.
        Карл согласился.
        Он взял своего помощника за руку и посмотрел ему в глаза.
        – Ассад, послушай, теперь мы по крайней мере знаем, что с трупом Денисы Циммерманн разъезжала по городу не Ясмин Йоргенсен. А еще нам известно, что водителем машины точно была женщина. Большего нам знать и не требуется. Едем?
        Никогда прежде Ассад не выглядел таким опечаленным.
        – Да. Только пообещай мне, что мы отправимся в больницу сразу, как только сможем, хорошо?
        – Конечно. Я уже позвонил Гордону; он очень расстроился, узнав о случившемся, и тут же отправился в Королевскую больницу ожидать прибытия «Скорой». Мы можем связаться с ним по телефону в любой момент, как только захотим.

* * *

        – А пока, Ассад, у меня есть для тебя четыре задания, – обратился Карл к напарнику, как только они выехали в направлении Копенгагена. – Пожалуйста, позаботься о том, чтобы Управление выделило человека для наблюдения за домом Анне-Лине Свенсен. Затем свяжись с Ларсом Бьёрном, подробно расскажи ему о том, что здесь произошло, и попроси отменить поиски Ясмин Йоргенсен. Скажи, что мы едем на Веберсгэде – пускай ордер на обыск доставят туда к нашему прибытию. Далее – позвони в центр социальной помощи в Вестебро, где работает Анне-Лине Свенсен, и узнай, пришла ли она на работу.
        Ассад послушно кивнул.
        – А еще, наверное, мне надо позвонить кому-нибудь из сестер Розы, да?
        Карл попытался улыбнуться. Что бы ни случилось, на Ассада всегда можно было положиться.

* * *

        Рядом с домом Анне-Лине Свенсен уже стоял полицейский, один из бывших коллег Мёрка, которого теперь перевели в отдел охраны правопорядка. Он сдержанно поприветствовал Карла, подтвердил, что привез ордер на обыск и, в соответствии с протоколом, внимательно проследил за тем, как Ассад вскрыл дверь при помощи пистолета-отмычки.
        Табличка, висевшая снаружи, гласила, что Анне-Лине Свенсен проживает наверху, нижний же этаж занимает небольшая фирма под названием «Алтимейт мэшинс».
        На двери, ведущей в гостиную Анне-Лине, расположенную на втором этаже, не было замка, дома никого не оказалось. Они прошли внутрь и обнаружили повсюду идеальный порядок – и на третьем, и на втором этаже.
        Карл принюхался – характерный запах ассоциировался у него с парочкой женских спален, в которых некогда он неплохо проводил время. Видимо, это было удачное сочетание аромата лаванды и туалетного мыла, но выяснить точно природу этого запаха он так никогда и не удосужился.
        Они отметили, что посуда была вымыта, постель заправлена, все продумано до мелочей. Квартира сияла стерильной чистотой и была лишена каких бы то ни было следов обитания, которые обычно стараются отыскать полицейские.
        – Она неплохо тут прибралась и все отмыла, Карл, – констатировал Ассад, пока они с Карлом стояли и пытались сформулировать общее впечатление от квартиры. – В стиральной машине нет белья, корзина для бумаг и мусорное ведро пусты.
        – Смотри, дальняя комната заперта. Давай заглянем туда?
        С помощью отмычки Ассад легко справился с замком.
        – Как странно, – пробормотал Карл, когда они оказались в небольшом помещении со множеством металлических полок, заваленных винтами, гвоздями, петлями и прочими металлическими расходными материалами.
        – Вряд ли эту комнату занимает Анне-Лине Свенсен. Ты сам видел на табличке у входа, каков род занятий второго жильца этого дома, – отозвался Ассад.
        – В таком случае, боюсь, мы так ничего здесь и не обнаружим, – высказал свое мнение Мёрк и попросил Ассада снова закрыть дверь на замок. – А вообще, как ты считаешь, чего тут не хватает или, напротив, чего слишком много в этой квартире? – поинтересовался он, когда они вернулись в гостиную.
        – Да много чего бросается в глаза. Во-первых, отсутствие компьютера. Зато вон там на полу стоит монитор. А еще странно то, что единственная вещь во всей квартире, которая не находится на своем месте, – это DVD-диск. Как будто его специально выложили на виду, чтобы невозможно было не обратить на него внимание. Логично было бы положить его рядом с телевизором или на журнальный столик, не так ли? Так зачем ей понадобилось выложить его прямо на середину идеально чистого письменного стола?
        – Думаю, она пытается продемонстрировать несомненную достоверность своего алиби. Я также заметил, что на доске для записей висит ключ с регистрационным номером «Форда Ка». Наверняка это запасной ключ, и тем не менее это заставляет задуматься над тем, был ли ключ в ее машине во время вчерашнего ДТП.
        – Был. Мы даже обсудили этот момент. Плуг посчитал наличие ключа зажигания недостаточным доказательством того, что в момент аварии за рулем находился владелец автомобиля. Он еще принялся развлекать нас историями о том, насколько глупы и непредусмотрительны бывают люди, если совершенно реально украсть ключ от машины прямо у них из сумки или, пока все спят, стащить ключ из комода, стоящего в прихожей.
        Карл прекрасно знал об этом, но спросить никогда было не лишним.
        Они перерыли все полки и шкафы, однако, помимо медицинских записей, так и не нашли ничего, что помогло бы составить представление о личности обитательницы квартиры. Это было невероятно.
        – Я прекрасно понимаю, что ордер на обыск не распространяется на первый этаж, который не относится к территории обитания Анне-Лине, и все же давай-ка заглянем туда хоть одним глазком. Что скажешь? – предложил Карл и оглянулся. Ассад уже со всех ног мчался вниз по лестнице.
        Войдя в гостиную инженера-механика, они очутились среди огромного количества разнообразных запчастей. Мёрк поразился, каким образом взрослый человек мог жить в такой обстановке.
        – Видимо, он редко бывает дома, – высказал Ассад вполне разумное предположение.
        Покопавшись в этом хламе, они уже собирались бросить это занятие, как вдруг их внимание привлек аккуратный ящик с множеством масляных фильтров типа того, что был надет на пистолет, обнаруженный в «Ка».
        – Вот это номер! – воскликнул Карл.
        Они понимающе переглянулись, Ассад вытащил из кармана телефон.
        – Еще раз позвоню ей на работу. Наверное, сотрудники потихоньку подтягиваются?
        Мёрк кивнул и обвел взглядом помещение. Теперь ни одна живая душа не смогла бы разуверить его в том, что Анне-Лине Свенсен заходила сюда и тщательно подбирала масляный фильтр на роль глушителя для пистолета. Оказывается, Карл еще не утратил способности удивляться тому, насколько изощренным и циничным может быть человек. Неужели и впрямь эта невзрачная сотрудница социальной службы окажется самым хладнокровным убийцей, с которым ему когда-либо приходилось иметь дело?
        Он заметил, что Ассад, приложив к уху телефон, указывал куда-то в направлении двери. Карл наклонил голову в одну, потом в другую сторону, но не заметил ничего подозрительного.
        – Благодарю, – бросил сириец в трубку, нажал на кнопку завершения вызова и повернулся к Карлу. – Анне-Лине Свенсен только что позвонила на работу и предупредила, что придет после обеда. На час дня у нее назначен сеанс лучевой терапии в Королевской больнице.
        – Прекрасно! Вот она и попалась. Ты предупредил ее начальницу, что ваш разговор строго конфиденциален и что нельзя никому ничего говорить без нашего разрешения? – уточнил Мёрк.
        – Да, конечно. Но вот что странно – Анне-Лине Свенсен рассказала секретарше, что в данный момент она ездит по Копенгагену и ищет свой угнанный автомобиль.
        Карл приподнял бровь в изумлении.
        – Вот-вот. Я тоже было подумал, что мы ошиблись, но затем обнаружил вот это.
        Ассад указал на нижнюю полку слева от двери. Карл наклонился и наконец увидел. Темное пятно площадью не более пары сантиметров красовалось на стене между двумя полками с деталями от мотора. Эксперты-криминалисты запросто смогут установить время появления этого пятна, а также место нахождения источника, из которого летели брызги, и, само собой, сообщат, насколько свежая кровь.
        – Кажется, Анне-Лине не заметила эту каплю, – улыбнулся Ассад.
        Карл почесал шею.
        – Дай бог! – воскликнул он.
        Находка отмела последние сомнения. Все эти разъезды на велосипеде и разговоры о поисках угнанного автомобиля являются частью умело разыгранной комедии, как и диск на письменном столе. Сколь чрезвычайная находчивость!
        Мёрк был доволен. Они нашли настоящего убийцу, тут не возникало никаких вопросов.
        – Отличное наблюдение, Ассад! – Он вновь посмотрел на часы. – У нас есть еще три часа до сеанса лучевой терапии, – заметил он и набрал номер Гордона, включив громкую связь.
        Как и следовало ожидать, парень по-прежнему грустил, и все же теперь его голос звучал с некоторой надеждой:
        – Роза жива, но, к сожалению, осложнений очень много. В данный момент врачи делают все возможное, чтобы ситуация не усугубилась. Они обеспокоены наличием большого количества тромбов и серьезными повреждениями конечностей.
        Гордон тяжело дышал; судя по всему, только что он плакал. Если б только Роза знала о его заботе и привязанности к ней!
        – Гордон, ты можешь прислать нам ее фотографию?
        – Не знаю. А зачем?
        – Для ее же блага. Попробуй. С ней можно общаться?
        – Не уверен, что это можно назвать общением в привычном понимании. Врачи установили с ней минимальный контакт, но они говорят, что психически она пока вне зоны досягаемости. К работе с ней привлечены местные психиатры, которые успели пообщаться с врачами, лечившими ее в Глострупе. Говорят, что если в ближайшем будущем Роза не избавится от давней психологической травмы, то, учитывая другие наложившиеся психические проблемы, она рискует, вдобавок к многочисленным физическим увечьям, еще и погружением разума в вечную тьму.
        – Ты говоришь, избавиться от давней психологической травмы… А они не сказали, каким образом это может произойти?
        – Нет; по крайней мере, я не в курсе, – ответил Гордон. Затем повисла пауза – то ли потому, что ему надо было прийти в себя, то ли потому, что он задумался. – Видимо, найти способ снять тяжкое бремя с ее плеч, – наконец выдал парень.
        Ассад взглянул на Карла.
        – Мы должны попытаться положить конец переживаниям, связанным с трагедией на сталепрокатном заводе. Ты согласен?
        Мёрк кивнул. Здесь вполне уместно было бы применить переиначенное Ассадом выражение: две мысли – одна душа.

* * *

        Лео Андресен встретил их с булочкой в руке. Беззаботное утро пенсионера было в самом разгаре. Фоновым сопровождением служил утренний телеэфир «С добрым утром, Дания», состоявший в основном из вереницы никому не нужных передач о еде. Кофемашина шипела, жена шаркала тапочками, стол был завален газетами с рекламой скидок – пожалуй, лучшее развлечение для пенсионеров.
        – Лео, мы обязаны покончить с этой историей раз и навсегда, и я сразу скажу – нас совершенно не колышет, кого вы разоблачите по ходу дела, ибо наш визит преследует одну-единственную цель: помочь Розе. А потому – колитесь, что вам известно, и чем быстрее вы все расскажете, тем лучше. Это ясно?
        Хозяин покосился на супругу, и, хотя та старалась сделать это как можно незаметнее, от внимания Карла не укрылось то, что она потихоньку покачала головой. Мёрк обратился к ней и протянул ей руку:
        – На дверной табличке написано Гунхильд Андресен – это вы?
        Еле заметное движение уголком рта, видимо, стоило расценивать как улыбку и утвердительный ответ на заданный вопрос.
        – Добрый день, Гунхильд. Вы отдаете себе отчет в том, что только что подписали суровый приговор собственному мужу?
        С ее лица исчезло даже убогое подобие улыбки.
        – Ведь вы подали ему знак, призывающий его держать язык за зубами, а для меня такое ваше поведение говорит о том, что он знает гораздо больше, чем рассказал нам. В связи с вышеизложенным, отныне он является одним из главных подозреваемых в убийстве Арне Кнудсена, совершенном восемнадцатого мая тысяча девятьсот девяносто девятого года.
        Он повернулся к остолбеневшему Лео Андресену.
        – Итак, господин Лео Андресен, сейчас десять часов сорок семь минут, и я объявляю вам о том, что вы арестованы.
        Ассад загремел наручниками, висевшими у него на поясе, что произвело на супругов устрашающее впечатление. Напуганные, растерянные, они готовы были вот-вот потерять сознание.
        – Но… – вырвалось у Лео, когда Ассад заводил его руки за спину и надевал наручники на запястья.
        Карл повернулся к шокированной супруге задержанного, взявшись за свой комплект наручников.
        – Гунхильд Андресен, сейчас десять часов сорок восемь минут, и вы арестованы за попытку препятствовать даче свидетельских показаний по делу об убийстве.
        В следующий момент женщина и впрямь упала в обморок.
        Спустя пять минут супруги сидели на своих привычных местах за кухонным столом, ссутулившись и дрожа от страха; руки их все еще были скованы за спиной наручниками.
        – Итак, нам предстоит долгий изнурительный день, вы ведь сами это понимаете?
        Риторический вопрос Карла не вызвал у парочки особого воодушевления.
        – Сначала мы отправимся в Управление полиции Копенгагена, где я ознакомлю вас с обвинительным приговором. Затем вы подвергнетесь допросу, после чего отправитесь в камеру предварительного заключения. Завтра рано утром вы предстанете перед судом, участники которого выскажут свое мнение о сроках предварительного заключения. После того как сроки будут одобрены, в течение нескольких недель мы продолжим наше расследование. Посмотрим, какие обстоятельства откроются для возможности пересмотра судебного дела. Наверняка ваш адвокат… да, кстати, а у вас есть адвокат?
        Оба затрясли головами; только на это они и были способны в данный момент.
        – Неважно; значит, вам назначат адвоката, который ознакомится с делом и будет защищать вас в суде. Теперь вы поняли, что такое судебный процесс?
        Женщина неудержимо разрыдалась. Этого не могло быть. Ведь они всю жизнь прожили как порядочные люди, занимались своим делом – так почему именно они?
        – Лео, вы слышали? Гунхильд говорит, почему именно вы. А это значит, что в деле замешаны не только вы; я прав, Лео? – как ни в чем не бывало спросил Карл. – Распределение ответственности за преступление между несколькими лицами вполне может повлечь за собой смягчение наказания.
        У Лео развязался язык.
        – Мы сделаем все, о чем вы нас попросите, – принялся умолять он. – Только бы вы… – Он тщательно подбирал слова. – Только бы вы не… У нас трое внуков, они не поймут…
        Он поглядел на супругу, которая была совершенно сломлена, – с отсутствующим взглядом она кивала сама себе.
        – Если мы расскажем вам все как было, поможет ли нам это? – спросил Лео. – Сможем ли мы рассчитывать на то, что нам удастся избежать всего, что вы только что перечислили?
        – Да, это я вам обещаю.
        Карл кивнул Ассаду – тот подтвердил его слова:
        – Да, если вы расскажете правду, я присоединюсь к обещанию.
        – И это ни на ком больше не отразится?
        – Нет. Мы обещаем. Расскажите нам правду, и все будет хорошо.
        – Ассад, освободи их от наручников, пожалуйста, – попросил Карл. – Нам необходимо съездить к Бенни Андерссону. Он живет не очень далеко отсюда.
        Мобильный телефон Мёрка издал звуковой сигнал. Гордон прислал фотографию Розиного лица. Это было совершенно душераздирающее зрелище. Вице-комиссар протянул телефон Лео.

* * *

        Мужчина явно не обрадовался, отворив дверь и обнаружив перед собой бледное лицо Лео Андресена, возглавлявшего целую делегацию гостей.
        – Бенни, они все знают, – выпалил Лео. – Только они не в курсе, как именно все произошло.
        Если бы Бенни Андерссон имел возможность захлопнуть дверь, он так и поступил бы.
        – Начни с отравления марганцем, Бенни, – попросил Лео, как только все расселись вокруг убогого журнального столика, усыпанного пеплом и заляпанного жирными пятнами. – Что бы ты ни сказал, комиссар Мёрк свято поклялся, что эти слова не будут использованы против тебя или против кого-то из нас.
        – А как насчет вот этого? – спросил Бенни, указывая на Ассада. – Он тоже согласен?
        – Не гарантирую вам ни клятвы, ни святости, но вы можете попытаться поинтересоваться у меня лично, – отрезал араб.
        – Я им не доверяю, – вынес Бенни свой вердикт. – Пусть тащат меня в Управление полиции и делают со мной что хотят – я ни шиша не скажу, и скрывать мне нечего.
        В былые времена Лео Андресен пользовался авторитетом на работе, и он еще не вполне забыл об этом.
        – Ты совсем дурак или как? Ты вынуждаешь меня сдать тебя, Бенни, – злобно заявил он.
        Бенни порылся в карманах и наконец выудил коробок со спичками. Он чиркнул пару раз, прежде чем сумел зажечь сигарный огрызок.
        – Мое слово против твоего. Ты ни черта не сможешь доказать, да и доказывать-то тут нечего.
        – Эй! – вклинился Карл. – Речь идет вовсе не о вас, Бенни, не о том, что вы сделали или не сделали. Речь идет исключительно о Розе, а в данный момент ей действительно фигово.
        Бенни Андерссон на мгновение задумался, но затем пожал плечами, словно показывая, что едва ли сможет помочь ей выбраться из сложной ситуации – наоборот, как бы еще не навредить ей.
        – Лео, так что там с отравлением марганцем? – приступил к расспросу Карл.
        Бенни Андерссон тяжко вздохнул.
        – Нам придется перенестись в конец предыдущего тысячелетия, когда врач нашего предприятия совместно с неврологом обнаружили, что работа на заводе представляет собой опасность для здоровья сотрудников из-за сухих частиц марганца, находящихся в воздухе. Марганец добавляют в переплавленную сталь, так как он фиксирует серу и удаляет кислород, от чего конечный продукт становится более прочным и более устойчивым к ржавчине. Но это вещество провоцирует у людей возникновение болезни, своими симптомами схожей с болезнью Паркинсона, хотя при ней поражается другая часть мозга. Завязались серьезные дискуссии между этими двумя врачами и их коллегами, которые считали все это болтовней чистой воды. И все же в конце концов несколько рабочих добились присуждения денежных компенсаций от завода за вред, нанесенный их здоровью условиями труда, в том числе и Бенни. Наше предприятие не могло справиться с этим бременем, учитывая, что оно и так переживало проблемный период в связи с плачевным состоянием конъюнктуры.
        Лео взглянул на Бенни с откровенным скепсисом, из чего можно было сделать вывод, что дискуссия о степени его интоксикации марганцем могла разгореться в любой момент.
        – На тот момент Арне Кнудсен уже давно умер, но при жизни он не переставал повторять, что также пострадал от отравления марганцем; он внушал это всем. Бросив взгляд в прошлое, мы увидим, что такие сотрудники, как Арне и – прости, что я вынужден это сказать – как ты, Бенни, в конце концов привели завод к краху.
        Бенни Андерссон бросил остаток сигары в пепельницу.
        – Лео, все совсем не так, ты преувеличиваешь.
        – Ну, прости. Но ситуация явно усугублялась по мере того, как Арне трезвонил о марганце на каждом углу. Особенно когда неподалеку находилась Роза. Всякий раз, когда Арне затевал дискуссию о марганце и получал отпор – ибо мы-то прекрасно знали, что он никогда и близко не подходил к порошку марганца, – он шел к Розе и жестоко отыгрывался на ней. Он даже пытался взять Бенни в союзники, но тот его терпеть не мог. – Лео повернулся к бывшему коллеге: – Разве я не прав?
        – Да-да, чтоб ему в гробу перевернуться. Я на дух не переносил этого прощелыгу. Это был самый что ни на есть говнюк, и никакой интоксикации у него не было и в помине. Этот засранец просто хотел досадить всем нам, тем, кто действительно пострадал от отравления.
        – А Роза жутко страдала от психологического насилия со стороны отца, мы все это видели. Так что у нас было множество причин послать Арне Кнудсена к чертям собачьим, чтоб он не маячил у нас перед носом каждый день!
        – Бенни, а вы тоже хотели, чтобы он ушел с завода?
        – Вы записываете? – поинтересовался Андерссон.
        Карл покачал головой.
        – Нет. Но взгляните. Прежде чем продолжать, мы хотели бы показать вам две вещи. Я уже показывал их Лео. – С этими словами он вытащил фотографию тела Арне Кнудсена, лежавшего на металлическом столе в Институте судмедэкспертизы.
        – Ох ты, дьявол, – буркнул Бенни, посмотрев на тело, полностью раздробленное ниже пояса. Даже не представлялось возможным догадаться, что находится перед тобой на снимке, если не знать всю предысторию.
        – И вот еще одна фотография. Я получил ее полчаса назад. – Карл продемонстрировал Бенни портрет Розы в своем телефоне.
        С застывшим на лице выражением мученика Бенни Андерссон потянулся за сигарой. Этот снимок действительно поразил его.
        – Неужели это Роза? – потрясенно переспросил он.
        – Да. Период, разделяющий эти две фотографии, стал для нее долгим кошмаром, вы и сами видите. Каждый божий день на протяжении семнадцати лет она проживала, неся в своем сознании этот кадр с раздробленным телом отца, уверенная в том, что она виновна в его гибели. Однако сейчас обстоятельства сложились так, что Роза пребывает в чудовищном состоянии. И если вы двое сегодня не поможете нам, ее разум потухнет. Вы верите мне, глядя на это лицо на фотографии?

* * *

        Бенни и Лео удалились на пять минут. По возвращении ни одному из них так и не удалось смириться с ситуацией.
        Лео высказался первым:
        – Мы приняли совместное решение сказать, что мы ничуть не жалеем о своем соучастии. И я абсолютно уверен, что никто не жалеет. Просто чтобы вы были в курсе. Арне Кнудсен был сродни чумному бубону, и без него мир стал гораздо более приятным местом.
        Карл кивнул. Перед ним предстали двое убийц, двое чертовых самоуправцев, отравивших Розе жизнь. Ничто не могло оправдать их отвратительный поступок, но публичное освещение их деяний никоим образом не поможет Розе.
        – Ни под каким видом вам не удастся заставить меня признать ваши действия адекватными, но обещание есть обещание.
        – Сложно признаться в этом, но Роза оказалась для нас своего рода козлом отпущения, хотя это звучит гораздо уродливее, чем было на самом деле.
        – Поначалу я был против такого плана, в том числе и по этой причине, ибо всегда относился к Розе гораздо теплее, чем другие, – признался Бенни. – Но впоследствии, когда Арне принялся всем нам отравлять воздух, я все-таки сдался. Вы даже представить себе не можете, насколько невыносимым он бывал.
        Карл вполне мог себе представить это.
        – А дальше? И давайте поживее, у нас нет возможности сидеть у вас целый день. Есть еще кое-какие дела, с выполнением которых мы никак не можем затягивать, – подстегнул их Карл.
        – Ладно. Роза оказалась единственным человеком, на которого Арне мог разозлиться настолько, что переставал замечать происходящее вокруг. Он намеренно провоцировал конфликтные ситуации, чтобы выпустить пар, – продолжал рассказ Лео Андресен.
        – План разрабатывали мы впятером, – взял слово Бенни Андерссон. – Лео в тот день не работал, но «совершенно случайно», – он нарисовал в воздухе кавычки, – оказался на заводе вскоре после несчастного случая.
        – Я постарался сделать так, чтобы вахтеры меня не заметили, и смылся оттуда как можно быстрее, – пояснил Лео. – Моей задачей было стереть все данные об отключении электроэнергии, которое должен был подстроить один из наших коллег в строго определенный момент, получив сообщение на личное переговорное устройство. Сложность заключалась не в отключении тока, а в точности расчета времени.
        – Мы договорились, что один из бригадиров, которого, к сожалению, уже нет с нами, незадолго до запланированного действа расскажет отцу Розы, что дочь жестоко сплетничает о нем за его спиной, на что в реальности она никогда не осмелилась бы, – подхватил Бенни.
        – Так что Арне уже распалился к тому моменту, когда человек, управлявший краном в старом цеху, заявил о своей готовности. Бенни отправился к Розе и объяснил, что сейчас ее отец получит по заслугам, – от нее требуется лишь стоять в определенной точке зала W-пятнадцать рядом с конвейером, ведущим в печь, когда отец примется ее отчитывать. Она узнает, когда будет пора отправляться в оговоренную точку, по сигналу рации. Вот и все, что ей было известно. Она понятия не имела, чем закончится намерение сотрудников проучить ее отца. Мы все называли произошедшее несчастным случаем, уверяли ее, что вовсе не собирались его убивать, но Розу эта трагедия совсем выбила из колеи, – завершил рассказ Лео.
        – Значит, соучастниками было пятеро мужчин?
        – Да, пятеро мужчин и Роза.
        Судя по всему, Ассад не был удовлетворен услышанным рассказом.
        – Лео, я не понимаю. В прошлый раз вы сказали, что не считаете произошедшее случайностью, но заранее спланированным инцидентом. Почему вы тогда не удержали язык за зубами? Ясно ведь было, что мы не отвяжемся просто так.
        Лео Андресен склонил голову.
        – Если, конечно, вы нас не сдадите, для меня окажется настоящим счастьем то, что с этой истории наконец-то будет снят покров тайны. Вы, наверное, считаете, что только Роза страдала все это время; но вы сильно ошибаетесь. Я многие годы не мог нормально спать, да и у других имелись некоторые проблемы. Совесть, будь она неладна, заявляет о себе всегда, когда нечиста. Я рассказал обо всем своей жене, и еще пара человек поступили так же. А вот Бенни, например, в свое время развелся – вот какие последствия имел наш поступок! – Он обвел рукой весь хлам и мусор, который совершенно не смущал самого Бенни. – Наш начальник цеха – вообще-то, достойный и смышленый парень – в конце концов и вовсе свел счеты с жизнью. От такого бремени не так-то просто избавиться, поэтому, когда вы обратились к нам, муки совести потянули меня в одну сторону, а надежда избежать наказания – в противоположную. – Лео подобострастно посмотрел на Ассада. – Но имеет ли это какое-то значение?
        – Имеет, – лаконично ответил сириец. Он на мгновение отвернулся, как будто желал дистанцироваться от говорившего, а затем обратился к обоим мужчинам сразу: – Каким образом мы могли бы снять вину с Розы? Подскажите нам.
        Бенни Андерссон словно услышал пароль, которого давно ожидал. Он встал, протиснулся между стопкой газет высотой чуть ли не в человеческий рост и грудой всякого старья, выдвинул ящик комода, заваленного картонными и пластиковыми упаковками, и, немного порывшись в барахле, извлек из ящика какой-то предмет.
        – Вот, – сказал он и вложил в руку Карла рацию. – Это рация, которой пользовалась Роза в тот самый день. Она уронила аппарат на пол, увидев покалеченного отца. Отдайте Розе эту рацию и передайте привет от Бенни Андерссона, а остальную часть истории расскажете ей сами, о’кей?

        Глава 55

        Вторник, 31 мая 2016 года
        – Это Олаф Борг-Педерсен, – произнес мужской голос в телефонной трубке, и дальнейшее представление оказалось излишним.
        Ассад устрашающе вытаращил глаза.
        – Мне очень жаль, господин Борг-Педерсен, – сказал Карл, – но в данный момент мы не можем уделить время беседе с вами.
        – Ларс Бьёрн рассказал мне, что вы добились больших успехов, в связи с чем нам хотелось бы разжиться парой видеосюжетов, а вы с Ассадом тем временем разъясните нашим зрителям, как далеко продвинулись в текущих расследованиях.
        Бьёрн, кажется, и не думал останавливаться.
        – Хорошо, однако вам придется подождать как минимум до завтра.
        – Но завтра уже выходит программа, а нам хотелось бы иметь в запасе некоторое время, чтобы отредактировать сюжет и вырезать лишние кадры, так что…
        – Посмотрим, – отрезал Карл и уже собирался положить трубку.
        – До нас дошли сведения, что владелец автомобиля, пострадавшего во вчерашнем ДТП, заявил об угоне машины, и мы попытались связаться с этой самой Анне-Лине Свенсен, чтобы она прокомментировала случившееся. Однако ее не оказалось дома, а на работе нам сообщили, что она взяла больничный. Вы, случайно, не в курсе, где она может быть?
        – Кто, вы говорите?
        – Женщина, которой принадлежит «Ка», разбившийся во вчерашней аварии.
        – Нет, про нее нам ничего не известно; зачем нам это нужно? Как вы только что сами сказали, машину ведь угнали.
        – М-да… И все-таки, Карл Мёрк, мы работаем на телевидении, а значит, нам необходимы хорошие кадры и интервью. А когда преступления совершаются против обычных людей, как, например, эта Анне-Лине Свенсен, которая потеряла машину в такой жуткой аварии, зрителям это интереснее вдвойне. Ведь Анне-Лине Свенсен также можно назвать жертвой случившегося, верно?
        Ассад безнадежно покачал головой и, сделав пальцем жест, словно он перерезает себе горло, тем самым дал понять Карлу, что пора заканчивать разговор.
        – Уважаемый господин Борг-Педерсен, как только в наших руках окажется какая-нибудь эпохальная новость, вы будете первым, кому мы о ней сообщим.
        Карл с Ассадом еще с полминуты хохотали над своим враньем. Что вообще этот парень о себе вообразил?
        Положив мобильный телефон в карман, Мёрк с удивлением посмотрел через Блейдамсвай на огромное новое здание, выросшее вокруг Королевской больницы. Неужели он так давно здесь не бывал?
        – А куда, черт возьми, подевалось отделение лучевой терапии? Вход, кажется, должен был находиться вон там. – Он указал на нагромождение рабочих бытовок и временных заграждений.
        – Видимо, в недрах этого хаоса. По крайней мере, табличка маячит где-то там, – сказал Ассад.
        Карл заехал на диагональную парковку, кузов машины оказался наполовину на тротуаре.
        – Мы приехали вовремя, Анне-Лине Свенсен подойдет только через четверть часа, – констатировал Мёрк и поглядел на часы. – Это будет не сложнее, чем поймать слепую курицу.
        Они преодолели лабиринт из строительных вагончиков и теперь двигались по стрелке к подъезду № 39 и входу в отделение лучевой терапии.
        – Карл, ты когда-нибудь бывал здесь раньше? – поинтересовался Ассад. Он явно чувствовал себя некомфортно, когда они спускались по широкой винтовой лестнице и подходили к рентгенологическому отделению. И Мёрк прекрасно его понимал. Слово «рак» как будто витало в воздухе, угрожая оказавшимся поблизости людям.
        – Сюда приходят исключительно по необходимости, – ответил Карл. Он искренне надеялся, что у него такой необходимости никогда не возникнет.
        Полицейские прошли сквозь автоматическую дверь и очутились в большом приемном отделении. Если абстрагироваться от причины, по которой люди посещают это место, тут было даже довольно уютно. Большой аквариум у торцовой стены, бетонные колонны мятного оттенка, симпатичные растения и обилие естественного света – все это смягчало тревожную обстановку. Карл с Ассадом прошли к стойке дежурной.
        – Добрый день, – поздоровался вице-комиссар, протягивая медсестре полицейское удостоверение. – Мы являемся сотрудниками отдела «Q» Управления полиции и намереваемся задержать одну из ваших пациенток, которая придет через несколько минут. В процессе задержания не предполагается никаких сложностей, так что мы никоим образом никого не побеспокоим, – просто ставим вас в известность.
        Медсестра посмотрела на него так, словно не было ничего хуже идеи явиться сюда волновать пациентов.
        – Мы вынуждены попросить вас сделать это за пределами отделения лучевой терапии, – ответила она. – Мы имеем дело с пациентами в критическом состоянии, так что будьте добры внять моей просьбе.
        – Ох, боюсь, что нам все-таки придется остаться здесь… Мы не можем допустить, чтобы эта женщина заметила нас раньше времени.
        Врач подозвала коллегу и немного пошепталась с ней, после чего вторая медсестра обратилась к Карлу:
        – О какой пациентке идет речь?
        – Анне-Лине Свенсен, – ответил Карл. – Ее сеанс назначен на час дня.
        – Анне-Лине Свенсен проходит процедуру в данный момент. Один из наших пациентов не смог прийти, так что мы пригласили ее в кабинет чуть раньше. Она находится в кабинете номер два. Я прошу подождать окончания процедуры и предлагаю вам переместиться к выходу из отделения и сделать свою работу как можно незаметнее.
        Она указала на дверь.
        В течение следующих десяти минут медсестра периодически бросала на них строгий взгляд. Возможно, Карлу следовало пояснить, за что именно они собирались арестовать Анне-Лине Свенсен, чтобы придать своим словам несколько иное звучание.
        Пациентка вышла из кабинета с большой кожаной сумкой на плече и направилась к выходу. Абсолютно обычная невзрачная женщина с растрепанными волосами, напрочь лишенная какой бы то ни было харизмы. Пройдешь мимо такой на улице и даже не вспомнишь потом, женщина это была или мужчина. Да такую вполне можно и вовсе не заметить. Неясно, сколько человеческих жизней было на ее совести, но точно не меньше пяти.
        Женщина посмотрела на них в упор, но не поняла, кто они такие. И если б не некоторое беспокойство за дежурной стойкой и не адресованные ей взволнованные взгляды медсестер, все прошло бы в лучшем виде.
        Однако она остановилась в десятке метров от следователей и, нахмурившись, несколько раз перевела взгляд от стойки на ожидавших ее мужчин и обратно.
        Ассад собирался подойти к ней, чтобы произвести задержание, но Карл остановил его. Эта женщина уже успешно воспользовалась огнестрельным оружием и теперь вполне могла применить его снова.
        Мёрк медленно вытащил из кармана удостоверение и поднял его так, чтобы она имела возможность разглядеть документ.
        Удивительно, но в следующий момент женщина улыбнулась им.
        – О боже, неужели вы нашли мою машину? – спросила она с надеждой и радостным предвкушением. Затем подошла ближе. – И где же вы ее отыскали? Она в порядке? – посыпались вопросы. Откровенная игра на публику. Неужели она и впрямь рассчитывала убедить полицейских в том, что считает совершенно естественным их визит в больницу ради объявления ей о находке?
        – Да. Ведь вы Анне-Лине Свенсен, не так ли? Мы нашли ваш сине-черный «Ка», – заговаривал ей зубы Карл, а сам внимательно следил за ее малейшими движениями. Вот она опускает руку в сумку. Что-то поворачивает внутри. И несет всякую чушь, только чтобы усыпить их бдительность.
        Карл сделал несколько шагов вперед, чтобы схватить ее, однако на этот раз Ассад остановил его.
        – Думаю, лучше будет дать ей уйти, Карл, – сказал он и кивнул на небольшую завинчивающуюся крышку, которую она демонстративно уронила в сумку.
        Мёрк замер. Он увидел, как женщина не спеша берется за какую-то деревянную рукоятку, оказавшуюся частью ручной гранаты типа тех, что использовались немцами в ходе Второй мировой войны.
        – Шарик у меня в руке, – с этими словами она продемонстрировала белый фарфоровый шарик. – Если я дерну за шнур, через четыре секунды это помещение превратится в скотобойню. Вы уловили?
        Конечно, уловили.
        – Отойдите от двери, – скомандовала Анне-Лине и, дернув шарообразную ручку, открыла стеклянную дверь. – Если вам вздумается приблизиться ко мне, я выдерну шнур и брошу эту штуковину в вас. Не смейте подниматься по лестнице; оставайтесь здесь, пока не убедитесь в том, что я отошла на достаточное расстояние. Вполне возможно, я буду поджидать вас у выхода на улицу.
        И, судя по всему, она была готова осуществить свои угрозы. Недавняя серая мышка превратилась в сущего дьявола, способного на все. Ее взгляд стал совершенно безумным; он излучал бескомпромиссность, бесчувственность и, пожалуй, главное – необъяснимое бесстрашие.
        – Анне-Лине Свенсен, где вы собираетесь укрыться? – спросил Карл. – Все будут вас разыскивать. Везде отыщется человек, который сумеет вас опознать. Я считаю, что, даже переодевшись, вам не удастся полностью замаскироваться. Вы не сможете перемещаться в общественном транспорте, пересечь границу, залечь на дно на какой-нибудь даче или просто жить под открытым небом, не подвергая себя риску быть узнанной. Так почему бы вам сейчас не оставить этот шарик в покое, пока вы не натворили всяких бед? В таком случае…
        – СТОП! – так пронзительно заорала женщина, что все присутствующие в помещении встрепенулись. Она решительно открыла дверь и вышла на лестницу. – Если вы пойдете за мной, то погибнете, и мне наплевать на то, сколько еще жертв вы утащите за собой в могилу, понятно?
        С этими словами она скрылась.
        Карл немедленно схватил мобильный телефон и жестом приказал Ассаду открыть стеклянную дверь, чтобы последовать за преступницей.
        За несколько секунд Мёрк оповестил полицейскую службу немедленного реагирования о последних событиях и положил трубку.
        Звуки шагов Анне-Лине доносились с верхнего лестничного пролета. Как только они стихли, полицейские обменялись кивками и помчались вверх по лестнице, преодолевая по две ступеньки за раз. Оказавшись на первом этаже, через стеклянные входные двери они увидели зеленый деревянный забор и синий контейнер, но Анне-Лине Свенсен нигде не было.
        Карл вытащил пистолет.
        – Ассад, ты прикрываешь меня сзади. Как только она окажется на расстоянии выстрела, я попробую прострелить ей ногу.
        Ассад покачал головой.
        – Надо не пробовать, Карл, надо стопроцентно попасть. Дай мне пистолет. – Не дожидаясь ответа, сириец аккуратно вынул пистолет из руки Карла. – Я не буду пробовать. Я попаду.
        Проклятье, никак он окажется еще и чемпионом по стрельбе из пистолета?!
        Они выбежали из здания и бросились в проход между забором и низкой каменной стеной. Конечно, преступница убежала уже довольно далеко, но настоящий сюрприз поджидал их в виде Олафа Борг-Педерсена, который стоял у забора в компании звукорежиссера и оператора, – они вовсю записывали подвернувшийся сюжет.
        Борг-Педерсен улыбнулся при виде полицейских.
        – За вежливость и скромную оплату секретарь подсказала нам, что мы можем рассчитывать встретиться с вами ту…
        – Отойдите! – гаркнул Ассад, и им пришлось отскочить в сторону при виде пистолета, направленного прямо на них.
        Завернув за угол, в самом конце зеленого забора полицейские заметили Анне-Лине Свенсен, которая набросилась на пожилую женщину, ставившую на стоянку велосипед.
        – Она отбирает у старушки велик! – крикнул Карл. – Сейчас мы ее упустим!
        В легких у него засвистело, когда он вместе с Ассадом остановился в конце забора и перед ними открылся вид на машины такси, ожидающие пассажиров, интенсивное движение на Блейдамсвай и множество перепуганных людей, которые покинули Королевскую больницу через главный вход и неожиданно обнаружили неподалеку полудикого смуглого мужчину с огнестрельным оружием в руках. Кто-то резко закричал и бросился наутек, другие застыли на месте как вкопанные.
        – Полиция! – громко сообщил Карл окружающим и сиганул на проезжую часть, Ассад последовал за ним. Их со всех ног догонял Борг-Педерсен со всей своей командой, крича на ходу, что они непременно должны заснять все на камеру, что это же работа полиции как она есть, в реальном времени!
        – Она там! – констатировал Ассад, указывая на переулок примерно в сотне метров от них в направлении Рюэсгэде.
        Вдруг женщина остановилась на одном из перекрестков и, обернувшись на своих преследователей, разразилась диким хохотом. Очевидно, она считала, что теперь находится в безопасности.
        – Ты попадешь в нее с такого расстояния? – спросил Мёрк.
        Ассад покачал головой.
        – Что она делает? – выразил недоумение Карл. – Стоит и размахивает гранатой?
        Сириец кивнул.
        – Думаю, она хочет продемонстрировать нам, что это муляж. Смотри, она берется за шарик и роняет гранату на асфальт. Вот ведь дерьмо, Карл, это был всего лишь муляж, а мы…
        Внезапно раздавшийся взрыв, от которого из ближайшего здания вылетели все окна, если и не был оглушительным, то по крайней мере достаточно сильным для того, чтобы шоферы такси, которые стояли и мирно разговаривали на стоянке, инстинктивно попадали на колени и принялись растерянно озираться.
        Карл и Ассад услышали за своими спинами восхищенный возглас Олафа Борг-Педерсена. «Стейшн Три» получила богатый материал в избытке. В кадр попало огромное количество растертых в порошок банкнот, грибовидным облаком поднимавшихся над Блейдамсвай вперемешку с кусками плоти, которые совсем недавно составляли материальную оболочку женщины по имени Анне-Лине Свенсен.

        Эпилог

        Вторник, 31 мая 2016 года
        Олаф Борг-Педерсен издал злобное шипение сквозь рыжую бороду, когда Ларс Бьёрн хладнокровно сообщил ему о том, что, поскольку им придется оформить документы у омбудсмена, провести внутренние исследования, согласовать результаты с комитетом по делам прессы, получить разрешение суда, подтвердить достоверность отснятых материалов, предусмотреть всяческие политические уловки и прочее и прочее, то «Стейшн Три», вероятнее всего, никогда не получит разрешение на обнародование последних тридцати минут видеозаписи. Журналистам пришлось сдать карты памяти, причем немедленно.
        Карл улыбался. Все-таки готовность Бьёрна к сотрудничеству с прессой была не безгранична. Интересно, неужели он и впрямь думал о реакции начальника полиции и главы пресс-службы на просьбу объяснить на одном из государственных каналов, каким образом могло случиться так, что полицейский, не имеющий права на ношение оружия, угрожает тележурналистам пистолетом за несколько мгновений до того, как на них обрушивается дождь из человеческого мяса и рваных банкнот?
        – Ты задержал Джеймса Франка и Биргит Циммерманн? – шепнул Карл. Бьёрн кивнул.
        – И они признались?
        Ларс вновь кивнул.
        – Тогда поговори с Борг-Педерсеном, преподнеси ему эти сюжеты на серебряном блюде. Два раскрытых убийства – все же лучше, чем ничего.
        Бьёрн на мгновение прищурился и жестом подозвал к себе журналиста.
        – У меня есть для вас кое-какое предложение, господин Борг-Педерсен, – сказал он.
        Карл с Ассадом отвернулись и одновременно задрали головы на огромные корпуса Королевской больницы.
        – Пойдем навестим ее? – предложил сириец.
        Мёрк пребывал в замешательстве. Одно дело – попытаться по паре кусков плоти идентифицировать женщину, которую они только что преследовали. И совсем другое – преодолеть себя и встретиться с той, которую они любили всем сердцем и которая теперь превратилась в собственную тень.
        В лифте они молчали, пытаясь морально подготовиться к ожидающей их картине и ощущению тотального бессилия.
        Встретивший их у лифта Гордон был гораздо бледнее, чем всегда, зато выглядел он на удивление повзрослевшим.
        – Как тут ситуация? – преодолев себя, спросил Карл. К чему задавать вопрос, если не желаешь слышать ответ?
        – Не думаю, что вам позволят к ней подойти. – Он кивнул в коридор отделения интенсивной терапии. – Перед мониторами, установленными около ее палаты, сидят две медсестры и врач, так что спросите лучше у них. Роза лежит в первой палате.
        Мёрк осторожно постучал в стеклянное окошко двери и приложил к стеклу удостоверение.
        В тот же миг из палаты вышла медсестра.
        – Вы не можете допросить Розу Кнудсен – она слишком слаба и не прекращает галлюцинировать.
        – Мы пришли не для допроса. Она – наша дорогая и любимая коллега, и мы хотели бы рассказать ей кое-что. Мы рассчитываем, что это может улучшить ее состояние.
        Медсестра сморщила лоб с таким деспотичным выражением лица, какое могут позволить себе лишь властители судеб.
        – Я считаю, что на данной критической стадии мы не можем этого позволить. Мне необходимо переговорить об этом с коллегами. Но ни на что не рассчитывайте.
        Кивнув, Карл бросил взгляд на лицо Розы, утопающее в подушке.
        – Идем, – Ассад потянул его за рукав. – Пока что ты ничего не можешь сделать.
        Все трое сидели в ряд и молчали. Лифты тем временем сновали вверх и вниз, а люди в белых халатах беспрерывно боролись за жизнь и здоровье каждого пациента.
        – Карл, – прозвучал вдруг у него над головой женский голос. Мёрк уже приготовился встать и выслушать вердикт медсестры, но, подняв голову, увидел прекрасное лицо Моны. Глаза ее блестели – неужели слезы?
        – Я находилась здесь, когда услышала, что привезли Розу, – тихо сказала она. – Значит, ты ее нашел…
        Карл кивнул.
        – Да, мы все вместе, втроем, – он повернулся к двум своим верным помощникам. – Боюсь, что нам не позволят с ней пообщаться. Но, Мона, мы хотели сообщить ей то, что, как нам кажется, могло бы очень помочь ей. – Он неуклюже попытался улыбнуться, но не смог. – Я прекрасно знаю, что не должен тебя просить, но, быть может, тебя они послушают, ты ведь психолог и знакома с ситуацией. Не могла бы ты сказать им, что мы желаем Розе лишь добра и что, возможно, сможем ей помочь? Сделаешь это для нас, Мона?
        Она молча стояла и смотрела ему в глаза. Затем едва заметно кивнула и так бережно погладила его по щеке, что Карл почти не почувствовал прикосновения ее пальцев.
        Он закрыл глаза и опустился в кресло. Прикосновение пробудило в нем разные чувства, но, как ни странно, на первый план вышла печаль и необъяснимая сентиментальность. Мёрк почувствовал, как чья-то рука ложится на его руку, и осознал, что всхлипывает. После удивительных успехов нескольких последних дней наступила иррациональная реакция его тела, которое вдруг задрожало мелкой дрожью, а кожа словно оказалась охвачена пламенем.
        – Не плачь, – услышал он утешающий голос Ассада. – Мона наверняка нам поможет.
        Карл открыл глаза и увидел мир сквозь мутную пелену слез, от чего вполне обычная обстановка приобрела странный вид. Порывшись в кармане, вице-комиссар вытащил рацию и передал ее Ассаду.
        – Я не смогу, – сказал он. – Ты сходишь и расскажешь ей обо всем, если нам позволят?
        Ассад сидел, уставившись на рацию, словно это была святая реликвия, которая испарится и исчезнет навсегда, если он до нее дотронется. Оказывается, у него такие длинные выразительные ресницы – Карл никогда прежде этого не замечал… Затем сириец отпустил руку Карла, встал и, одернув рубашку и пригладив курчавые волосы, направился к входу в отделение. Немного постоял перед дверью, словно собираясь с силами, и наконец зашел внутрь.
        Из-за двери послышался недовольный голос, но тут же вмешалась Мона, уладившая ситуацию, и наступила тишина.
        Спустя минуту Карл с Гордоном встали с кресел. Обменявшись ободряющими взглядами, полицейские направились в отделение. Сквозь стеклянную стенку комнаты с мониторами они увидели Мону, стоявшую к ним спиной. Ассада там не было.
        – Идем, Карл, – позвал Гордон. – Я думаю, мы можем войти.
        Они немного постояли в дверном проеме и, поскольку никто не реагировал на их присутствие, проскользнули в палату.
        Отсюда было прекрасно видно все происходящее. Медсестра, недавно отказавшая им в посещении Розы, стояла рядом с Ассадом и внимательно следила за его действиями. Карл отчетливо видел взгляд своего помощника, устремленный на Розу, и непрерывную артикуляцию его губ. Лицо сирийца отражало множество охвативших его эмоций. Взгляд был напряжен, как и отчаянно жестикулирующие руки. Рассказ о событиях одного дня из давнего прошлого, когда убили Розиного отца, в восприятии Карла превратился в пантомиму, которую он понимал и трактовал без доли сомнения.
        Ассад проявил выдающееся терпение по ходу своего рассказа. Медсестра стояла, то и дело кивая и глядя на него так, словно он произносил некое магическое заклинание.
        Наконец сириец протянул Розе рацию. Карл ясно видел, что медсестра чрезвычайно тронута нежностью и заботой, проявленной Ассадом к пациентке.
        То, что случилось дальше, заставило Мону дышать глубже, а Гордон схватился за плечо Карла, чтобы не упасть.
        Внезапно на мониторе отразился резкий рост частоты сердечных сокращений, Роза приподняла руку над одеялом. Было очевидно, что на большее она не способна, и Ассад взял ее руку и вложил в раскрытую ладонь рацию. Она так и лежала в Розиной руке, пока Ассад завершал свое повествование. Затем пальцы Розы медленно сжали рацию, и рука упала обратно на одеяло. Врач и медсестры уставились на монитор, который продемонстрировал нормализацию пульса.
        Все присутствующие закивали друг другу, словно у всех разом отлегло от сердца.

* * *

        Выйдя из палаты в зал ожидания, Ассад буквально валился с ног. Мона крепко обняла его, прежде чем он тяжело опустился на кресло с таким видом, как будто готов был тут же глубоко заснуть.
        – Ассад, она все поняла? – спросил Карл.
        Помощник вытер глаза.
        – Я никогда не думал, что она может быть такой слабой, Карл. Я каждое мгновение боялся, что она вот-вот покинет нас. Что она закроет глаза и больше никогда их не откроет. Я очень испугался, Карл, правда.
        – Мы видели, как она взяла рацию. Думаешь, она поняла, что это значит? Поняла, что в свое время окружающие злоупотребили ее доверием? И что рация является символом ее невиновности?
        Ассад кивнул.
        – Она все поняла, Карл. Она не переставала плакать; временами я даже не осмеливался продолжать, но медсестра постоянно кивала мне, так что я все-таки сделал это.
        Мёрк взглянул на Мону.
        – Как думаешь, у Розы есть шанс?
        Мона улыбнулась; по ее щекам катились слезы.
        – По крайней мере, благодаря вам мы все можем на это надеяться, Карл. А остальное время покажет. В любом случае я уверена, что в психологическом отношении ей будет гораздо легче.
        Мёрк кивнул. Он прекрасно понимал, что она не могла бы сказать иначе, ведь именно так и обстояли дела на самом деле.
        Мона вдруг нахмурилась, ее лицо исказилось болью, Карл не замечал ничего подобного прежде. И вдруг он сообразил. И почему он не подумал об этом раньше?
        – Мона, а ты-то что делаешь в больнице? Что-то с дочкой?
        Она отвернулась и часто заморгала, сжав губы. Затем резко кивнула и посмотрела ему прямо в глаза.
        – Обними меня, Карл, – только и сказала она.
        И Карл знал, что если уж Мона попросила его обнять ее, то объятия их будут крепкими и долгими.
        notes

        1

        Пешеходная зона в центре Копенгагена, представляющая собой ряд переходящих одна в другую улиц. (Здесь и далее примечания переводчика, кроме особо оговоренных.)

        2

        Дейтон Лен (р. 1929) - английский писатель, автор популярных детективов и шпионских романов.

        3

        Foi gras (фуа гра) (фр.) - паштет из гусиной печенки.

        4

        «Курение вызывает сердечные болезни» (англ.).

        5

        Бреннер - перевал в Альпах, расположенный между Австрией и Италией.

        6

        Помнишь? (англ.)

        7

        Тюрьма в южном пригороде Копенгагена Альбертслунд.

        8

        Мунисты - последователи так называемой Церкви Объединения, религиозного движения, основанного Мун Сон Мёном в 1954 году в Сеуле. Иногда причисляется к деструктивным и тоталитарным сектам. (Прим. ред.)

        9

        KFX - в период 1989–2005 гг. название индекса котировок копенгагенской фондовой биржи.

        10

        Клаус Крикке - так в датском варианте зовется один из второстепенных персонажей диснеевских мультфильмов (в английском варианте Horace Horsecollar). Датское слово «Krikke» значит «кляча».

        11

        «Моя комната» (англ.).

        12

        Мортен Корк (1867–1964) - популярный датский писатель.

        13

        Баден-Пауэлл Роберт Стивенсон (1857–1941) - генерал-лейтенант британской армии, основатель скаутского движения. (Прим. ред.)

        14

        Cand. merc. (англ.) - кандидат коммерческих наук. MBA (англ.) - магистр делового администрирования.

        15

        Одна из королевских резиденций Дании.

        16

        Я полагаю (англ.).

        17

        Аббревиатура расистской тайной организации ку-клукс-клан.

        18

        Спутник на одну ночь (англ.).

        19

        Гокке и Гёг - датские имена комических киноперсонажей, которых изображали американские актеры Стэн Лорел и Оливер Харди.

        20

        Surround sound (англ.) - «окружающий звук», эффект которого достигается благодаря тому, что динамики располагаются с разных сторон помещения, часть даже за спиной слушателя.

        21

        «Убью твою мать и изнасилую твою долбаную собаку» (англ.). (Прим. ред.)

        22

        Здесь для вас деньги в евро и билет на обратный рейс (англ.).

        23

        Береги себя (англ.).

        24

        Главный герой рассказа датского писателя Йенса Сигсгорда «Палле один на свете».

        25

        Главная героиня эротического фильма «Ильза, волчица СС» (1975, США).

        26

        19 сентября 1944 г. немецкие оккупационные власти расформировали, разоружили и интернировали весь состав датской полиции.

        27

        Энди Уорхол (1928–1987) - американский художник, продюсер, дизайнер, писатель, коллекционер, издатель журналов и кинорежиссер; культовая персона в истории поп-арт-движения и современного искусства в целом.

        28

        Xаггис - национальное шотландское блюдо из бараньих потрохов, порубленных с луком, толокном, салом, приправами и солью, сваренных в бараньем желудке.

        29

        «Твинд» - скандально известная радикальная датская секта.

        30

        Целибат - обет обязательного безбрачия, как правило, принятый по религиозным соображениям. Носит всеобщий характер среди католических священнослужителей.

        31

        «Врачи без границ» - неправительственная международная организация по оказанию медицинской помощи людям, пострадавшим в результате вооруженных конфликтов и стихийных бедствий.

        32

        Пий (лат. Pius) - в прошлом распространенное имя среди римских пап. Всего история знает двенадцать Пиев.

        33

        Пиит Хайн (Пит Хейн) - датский ученый, писатель, изобретатель, художник и инженер; прославился в основном благодаря написанию коротких афоризмов в стихотворной форме.

        34

        Аутсорсинг (от англ. outer-source-using, «использование внешнего источника/ресурса») - передача организацией на основании договора определенных бизнес-процессов или производственных функций на обслуживание другой компании, специализирующейся в соответствующей области.

        35

        Нерд (англ. nerd - зануда) - аналог русских понятий «ботаник», «зубрила».

        36

        Дорис Дэй (р. 1924) - известная американская певица и актриса, яркая блондинка.

        37

        Человек из Граубалле (Гроболла) - труп утопленника, жившего более двух тысяч лет назад, найденный при добыче торфа близ селения Граубалле в середине XX в.

        38

        Эрик Клиппинг (1249–1286) - один из датских королей эпохи Средневековья, заколотый во сне; убийц Эрика так и не удалось найти.

        39

        НДПЛ - Национальная демократическая партия Либерии.

        40

        «Необходимый семинар» (Det Nodvendige Seminarium) - частный международный педагогический колледж в Дании.

        41

        НДФЛ - Национальный патриотический фронт Либерии, группа повстанцев под военным руководством Чарльза Тейлора, инициировавших и принимавших участие в Первой гражданской войне в Либерии с 1989 по 1996 г.

        42

        Гвинет Пэлтроу (р. 1972) - американская популярная актриса и певица.

        43

        Персонажи водевиля датского писателя Й. Л. Хайберга «Король Саломон и Йорген-шляпник».

        44

        Движение «BZ» - группа молодежи, в 1980-е годы незаконно занимавшей пустующие здания, предназначенные под снос, желая привлечь внимание властей к проблеме нехватки городского жилья для молодежи.

        45

        «Дэллс» - крупный супермаркет в центре Копенгагена.

        46

        Ингвальд Либеркинд - датский писатель и популяризатор знаний о животных.

        47

        Хардангерфеле - национальная норвежская скрипка.

        48

        Калле Блумквист - сыщик, герой трилогии Астрид Линдгрен.

        49

        PET (Politiets Efterretningstjeneste) - датская служба безопасности и разведки, специализирующаяся на внутренней безопасности.

        50

        От англ. T-shirt - футболка.

        51

        Название кемпинга неподалеку от г. Синдаль.

        52

        «Таппервэар» (англ. Tupperware) - общее название крупной международной сети, занимающейся прямыми продажами потребительских товаров.

        53

        Имеется в виду автомобиль британской компании «Воксхолл Моторс» (Vauxhall Motors).

        54

        Самуэл Доу - президент Либерии с 1980 по 1990 год, постепенно установивший в стране этническую диктатуру племени кран.

        55

        Имеется в виду датчанин Михаэль Расмуссен, который во время «Тур де Франс» 2007 года, уже обладая желтой майкой лидера после предыдущего этапа, пытался договориться с ушедшим с ним в отрыв Альберто Контадором и сам предложил заключить джентльменское соглашение - Контадор «тянет» его по дистанции, а Расмуссен взамен отдает ему этап. Но перед финишем Цыпленок (прозвище Расмуссена) резко ускорился, оставив Контадора с носом. В результате датчанин был снят с гонки, а Контадор выиграл ее в общем зачете.

        56

        Gammel Dansk - датский алкогольный напиток.

        57

        Спрогё – остров в Дании, куда с начала XX века власти отсылали на поселение женщин, отличавшихся в датском обществе свободными нравами.

        58

        Настоящее имя певицы Мадонны.

        59

        По-датски «район треугольника», так называется восточное побережье Ютландии между фьордами Вайле и Кольдинг.

        60

        Фолькетинг – однопалатный парламент Дании.

        61

        Даннер Луиза Кристина (1815–1874) – графиня, морганатическая супруга датского короля Фредерика VII.

        62

        Адвент – период Рождественского поста в среде католиков и лютеран.

        63

        «Дайнерс клаб» – первая в мире независимая компания, которая стала работать с кредитными картами, ориентированными в первую очередь для оплаты путешествий и развлечений.

        64

        Латинское название Белены черной.

        65

        Брокен – гора в Германии, где, по легенде, собирались ведьмы на празднование Вальпургиевой ночи.

        66

        Сикхская церемония брака, «блаженный» или «радостный союз».

        67

        Город в индийском штате Пенджаб.

        68

        Основатель религии сикхизма.

        69

        «Раппорт» – один из старейших датских мужских журналов.

        70

        Курорт в немецком городе Росток.

        71

        Евгеника – учение о селекции в человеческой среде, о путях улучшения наследственных качеств человека.

        72

        «Миннесота» – миннесотская модель лечения алкоголизма, берет начало в 1949 г. в штате Миннесота.

        73

        Саронг – традиционная мужская и женская одежда ряда народов Юго-Восточной Азии и Океании.

        74

        Питтипанна – популярное в Скандинавии второе блюдо из картофеля, мяса и смеси овощей, обжаренных на сковороде; игра слов между ним и Паттайей, знаменитым тайским курортом.

        75

        Тест для измерения развития интеллекта, предложенный в 1905 г. французскими психологами А. Бине и Т. Симоном с целью отсева детей, недостаточно развитых для обучения в обычной школе.

        76

        Английская идиома to rock a boat (букв. раскачивать лодку) означает «нарушать спокойствие», «портить положение вещей».

        77

        Немецкий врач, проводивший опыты на узниках лагеря Освенцим.

        78

        Намек на мальчика-сыщика Калле Блумквиста, персонаж книги А. Линдгрен «Приключения Калле Блумквиста».

        79

        Вальдемар II Победоносный – король Дании с 1202 по 1241 год.

        80

        Вид горькой настойки.

        81

        Крупный заповедник на юге Камеруна, в петле одноименной реки, один из древнейших массивов первозданного влажного тропического леса.

        82

        К группе банту относится более 400 африканских этнических групп, объединенных общими традициями и языками.

        83

        Коррупция (фр.).

        84

        Мальчик (англ.); традиционное обращение к туземным слугам, принятое английскими колонизаторами.

        85

        Кат (лат. Catha) – монотипный род вечнозеленых кустарников семейства Бересклетовые. Листья ката употребляются в качестве легкого наркотика; обычно их жуют.

        86

        Здесь и далее: о предшествующих событиях рассказывается в романе Ю. Адлер-Ольсена «Журнал 64».

        87

        Район в Нижнем Манхэттене, изначально славившийся обилием скотобоен.

        88

        Хаусбот – судно, которое спроектировано для использования в качестве жилого дома.

        89

        Социологический эксперимент в Италии, община численностью около 800 человек, которая проповедует учение, объединяющее магию и науку, и утверждает божественную природу человека.

        90

        Зеландия – одна из основных областей Дании, в состав которой входит и столица страны Копенгаген.

        91

        Квартал в Копенгагене (Эстебро), один из первых образцов социального жилья.

        92

        1 мая в Дании отмечается День труда.

        93

        По-датски дословно «Дом закончился» – журнал, привлекающий внимание населения к проблемам бездомных; распространяется самими бездомными.

        94

        Элиза Дулитл, главная героиня мюзикла и художественного фильма «Моя прекрасная леди», цветочница-кокни, которую на спор обучает правильно говорить профессор-лингвист. В частности, он заставляет ее произносить скороговорки вроде той, что приведена в тексте. Правда, тут в выражении «a rain in Spain» слово rain (англ. дождь) заменено на snail (англ. улитка).

        95

        Элитное подразделение военно-морского флота Дании, основной задачей которого является поддержание порядка на территории Гренландии.

        96

        Название популярного сорта шотландского виски.

        97

        Амагер – датский остров в проливе Эресунн со стороны Балтийского моря; на нем расположена часть Копенгагена.

        98

        «Данида» (англ. Danish International Development Agency) – Датское агентство по международному развитию.

        99

        Намек на мальчика-сыщика Калле Блумквиста, персонаж книги А. Линдгрен «Приключения Калле Блумквиста».

        100

        Надо отметить, что ранее автор называл Вильяма Старка «главным системщиком в отделении», так что его неподкованность «в плане техники и электроники» выглядит по меньшей мере странно.

        101

        Новая пристройка к Королевской библиотеке в Копенгагене.

        102

        Гора, на которой, по преданию, собираются ведьмы во время Вальпургиевой ночи.

        103

        Ларс фон Триер (р. 1956) – видный датский кинорежиссер и сценарист.

        104

        Она внизу, Пико? (англ.)

        105

        Что за черт! (англ.)

        106

        От англ. hillbilly – группа жителей сельской местности в горах (в первую очередь в Аппалачских горах).

        107

        Гринго – презрительное название неиспаноязычного иностранца в Латинской Америке.

        108

        Не понимаю (англ.).

        109

        Прочь! (англ.).

        110

        Крупная международная благотворительная организация.

        111

        «Международная перспектива пенсионных фондов: безопасность пенсионных доходов и рынки капитала» (англ.).

        112

        Отпустите ее, тогда я выйду (англ.).

        113

        День всеобщей молитвы, или Великий молитвенный день – государственный праздник в Дании и на Фарерских островах, четвертая пятница после Пасхи. Накануне праздника принято есть теплые булочки.

        114

        Названия различных заведений в свободном городе Кристиания.

        115

        Англ. howdy – неформальное приветствие, происходит от редуцированной фразы «How do you do?».

        116

        В чем дело? (англ.).

        117

        Об этом рассказывается в романе Ю. Адлер-Ольсена «Эффект Марко».

        118

        Круглая церковь – тип церковных строений, получивший широкое распространение в Скандинавии в XI – нач. XII в. Особую известность имеют церкви, расположенные на о. Борнхольм.

        119

        Видимо, Ассад иронизирует над туповатым представителем местной полиции, считающим, что такое оружие можно увидеть лишь в кино, – поскольку данный пистолет является одним из самых распространенных и востребуемых в мире; ежегодно выпускается более 100 000 шт. «Беретты-92» в различных модификациях.

        120

        Сканк – особый сорт конопли, отличается повышенной наркогенностью.

        121

        Чиллум – приспособление для курения конопли.

        122

        Петанк – провансальский национальный вид спорта, бросание шаров.

        123

        Киям – составная часть намаза, канонической мусульманской молитвы.

        124

        Речь идет об автомобиле «T1» концерна «Фольксваген», производившемся с 1950 по 1967 г., одном из первых гражданских минивэнов.

        125

        Модель автомобиля, выпущенная компанией AB Thulinverken в 1920 г.

        126

        «Автоветераны Борнхольма/Вокруг Борнхольма» (дат.).

        127

        Неоязыческое движение, основанное на скандинавской мифологии и поклонении асам, древнескандинавским божествам.

        128

        Здание в Копенгагене, служившее пристанищем для маргинальных молодежных течений с 1982 по 2007 г.

        129

        Скалы на западном побережье Борнхольма, имеющие сходство с головами верблюдов.

        130

        Имеются в виду популярные в Европе выставки, экспонатами на которых выступают человеческие тела и фрагменты тел, забальзамированные с применением технологии пластинации.

        131

        Этот отдел находится в здании Полицейского управления Копенгагена.

        132

        «Спотифай» – интернет-платформа для бесплатного прослушивания музыки.

        133

        Автокинотеатр недалеко от Копенгагена.

        134

        «О, если б здесь была река, я надела бы коньки и ускользнула прочь» (англ.).

        135

        Диагностика заболеваний по обследованию радужной оболочки глаза.

        136

        Коломбо – вымышленный персонаж одноименного популярного во всем мире сериала, лейтенант отдела по расследованию убийств полиции Лос-Анджелеса.

        137

        Нерд (англ. nerd – зануда, «ботаник») – стереотип человека, чрезмерно глубоко погруженного в умственную деятельность.

        138

        Хендж – доисторическое земляное сооружение круглой формы, как правило, окруженное валом.

        139

        Терапия Аура-Сома – форма целительной терапии с помощью вибраций света и цвета.

        140

        Хати и Сколь – волки из скандинавской мифологии, преследующие Луну и Солнце и пытающиеся сожрать эти небесные светила.

        141

        Франц Антон Месмер (1734–1815) – немецкий врач и ученый, создатель учения о животном магнетизме.

        142

        Эмерит – обозначение для профессоров, преподавателей высшей школы, которые в связи с преклонным возрастом освобождены от исполнения своих ежедневных обязанностей.

        143

        Скандинавское неоязыческое движение в Дании, участники которого увлекаются историческими реконструкциями.

        144

        Обряд жертвоприношения у древних скандинавов-язычников.

        145

        «Дух времени» (нем.) – американский цикл из трех документальных фильмов.

        146

        «Модные ремни» (англ.).

        147

        «Сплетни» (англ.).

        148

        Старое название психиатрической больницы Глоструп в Копенгагене.

        149

        Всё в прошлом (нем.).

        150

        Всё в порядке, дорогая (нем.).

        151

        Названия зарубежных реалити-шоу.

        152

        Название американского фильма-триллера.

        153

        Об этом рассказывается в романе Ю. Адлер-Ольсена «Без предела».

        154

        Фолькетинг – однопалатный парламент Дании.

        155

        См. роман Ю. Адлер-Ольсена «Без предела».

        156

        Победительница национального датского кастинга на конкурс «Мисс Мира 2010».

        157

        «Жить лучше» (дат.).

        158

        Речь идет о Северной Ютландии, области в Дании и части полуострова Ютландия.

        159

        «Новые люди» – ежемесячное издание Отдела расовой политики НСДАП в нацистской Германии.

        160

        Пропагандистский журнал, издававшийся вермахтом во время Второй мировой войны и распространяемый в оккупированных странах.

        161

        «Штурмовик» – еженедельник, издававшийся в нацистской Германии в 20–40-е гг. XX в.

        162

        «Черный корпус» – официальный печатный орган СС.

        163

        Разве я не предупреждала их? Только поглядите, как носятся эти дети! Как будто я не говорила им, насколько опасное движение в Рио-де-Жанейро! (англ.)

        164

        Аккуратнее. Не вывихни мне руку (англ.).

        165

        Добро пожаловать (нем., фр., англ.).

        166

        Крунер – вокалист свингового плана, чей стиль характеризуется мягкой тембровой проникновенной подачей.

        167

        ДТП, при котором водитель крупного транспортного средства, совершающий правый поворот, сбивает велосипедиста, движущегося по прямой траектории.

        168

        Бьёрн (дат. Bjorn) – медведь.