Абсолютное оружие Роберт Шекли
        Фантастика Роберта Шекли не подвержена влиянию времени. Ее будут читать всегда, пока живет человек читающий. Ведь если книга по-настоящему остроумна, то есть вместе и остра и умна, она найдет своего читателя независимо от капризов моды и деления на жанры и направления.
        Часть рассказов, включенных в книгу, дается в новых, не публиковавшихся ранее переводах.
        Роберт Шекли
        Абсолютное оружие
        Цивилизация статуса
        Глава 1
        Сознание возвращалось медленно и болезненно. Он прорывался сквозь плотный слой сна, из воображаемого начала всех начал, пересекал само время. Он вытянул псевдоподию из изначальной тины, и эта псевдоподия была им. Он стал амебой, заключавшей в себе его сущность, затем рыбой, помеченной некоторой индивидуальностью, затем обезьяной, не похожей на других. И, наконец, стал человеком.
        Каким? Он смутно видел себя, стоящим с лучевиком в руках над трупом. Вот таким.
        Он очнулся, протер глаза и стал ждать других воспоминаний.
        Но ничего не вспомнил. Даже имени.
        Он поспешно сел и приказал памяти вернуться. Безуспешно. Он огляделся вокруг, надеясь найти ключ к своей личности.
        Маленькая серая комната, в одном конце которой - закрытая дверь. В другом, в алькове, сквозь штору виднелся крошечный туалет. Помещение освещалось из какого-то скрытого источника, возможно, с потолка. В комнате стояли кровать, стул - больше ничего.
        Он подпер подбородок рукой, сомкнул веки, попытался сосредоточиться. Гомо сапиенс, мужчина, человек с планеты Земля. Он говорил на языке, называющемся английским. (Значит ли это, что были другие языки?) Ему были известны названия предметов: комната, кровать, стул. Он обладал, кроме того, определенным запасом общих знаний. Но отдавал себе отчет, что существует великое множество важных вещей, которые он знал когда-то, но не знает сейчас.
        Со мной что-то случилось.
        Это «что-то» могло кончиться хуже. Если бы оно продлилось еще немного, он мог остаться безмозглым созданием, лишенным дара речи, не осознающим даже того, что он является человеком, мужчиной, землянином. Кое-что ему сохранили.
        Но когда он попытался выйти за рамки известных ему фактов, то натолкнулся на темную, заполненную ужасом зону. НЕ ВХОДИТЬ.
        Я, наверное, был болен.
        Единственное разумное объяснение. В свое время, вероятно, у него были какие-то воспоминания о птицах, деревьях, друзьях, его положении в обществе, а может быть, и о жене. Теперь он мог лишь предполагать их. Когда-то он говорил: «Это похоже на ..» или «Это напоминает мне ..» Теперь же ничто ни о чем ему не напоминало, вещи были самими собой - и только. Он потерял возможность сравнивать и противопоставлять. Он не мог больше анализировать настоящее в свете пережитого прошлого.
        Должно быть, я в больнице.
        Конечно. Здесь его лечат. Добрые врачи трудятся над возвращением ему памяти, осознания личности, чтобы сообщить ему, кто он и что он. Благородный труд! Он почувствовал, как на глазах у него выступили слезы благодарности.
        Он встал и медленно обошел комнатку. Дверь была заперта.
        Он стал ждать. Прошло немало времени, прежде чем в коридоре послышались шаги.
        Шаги остановились у его двери. Панель откатилась в сторону, и показалось чье-то лицо.
        - Как самочувствие?
        Судя по коричневой форме и предмету, висящему на поясе (вероятно, оружие, подумал он), пришедший был охранником.
        - Вы можете сказать, как меня зовут?
        - Называй себя «четыреста второй», - сказал охранник. - По номеру камеры.
        Ему это не понравилось. Но лучше 402-й, чем никто. Он спросил:
        - Я долго болел? Сейчас мне лучше?
        - Да, - иронично заверил охранник. - Веди себя спокойно. Подчиняйся правилам. Не вздумай дурить.
        - Конечно, - согласился 402-й. - Но почему я ничего не могу вспомнить?
        - Так всегда, - ответил охранник и повернулся к выходу.
        402-й окликнул его:
        - Подождите!
        Нельзя же так оставлять меня, не объяснив. Что со мной случилось? Почему я в больнице?
        - В больнице? - удивился охранник и, ухмыляясь, посмотрел на 402-го. - С чего ты взял?
        - Я так предполагаю.
        - Ты предполагаешь неверно. Это тюрьма.
        402-й вспомнил сон об убитом человеке. Сон или воспоминания? Он отчаянно взмолился:
        - В чем меня обвиняют? Что я сделал?
        - Узнаешь, - бросил страж.
        - Когда?
        - После приземления. А пока готовься к собранию.
        Он ушел. 402-й сидел на кровати и пытался думать. Кое-что прояснилось: он в тюрьме, и тюрьма вскоре приземлится. Что все это значит? Зачем тюрьме приземляться? И что за собрание ждет его впереди?
        Ему почудилось, будто прозвенел звонок. Дверь камеры открылась.
        Что надо делать?
        402-й подошел к двери и выглянул в коридор. Он был очень возбужден, но ему не хотелось покидать камеру - она давала ощущение безопасности. Подошел охранник.
        - Не бойся. Никто тебе ничего не сделает. Иди по коридору прямо.
        Охранник легонько подтолкнул его, и 402-й пошел по коридору. Он видел другие открытые камеры, людей, выходящих в коридор. Большинство было в замешательстве, все молчали. Покрикивали только охранники:
        - Прямо, давай двигай, прямо!
        Их пригнали в большую круглую аудиторию. На балконе, опоясывающем комнату, стояли вооруженные стражи. Их присутствие казалось необязательным: испуганная и ничего не соображающая толпа и не помышляла о бунте. Однако охранники имели символическое значение - напоминали только что пробудившимся людям о самом важном факте их жизни: они арестанты.
        Через несколько минут на балконе появился человек в темной форме. Он поднял руку, призывая к вниманию, хотя и так с него не спускали глаз, и по аудитории загремел голос:
        - Слушайте внимательно и постарайтесь запомнить, что я вам скажу. Эти факты важны для вашего существования. Все вы, - продолжал оратор, - недавно очнулись в своих камерах. Вы поняли, что ничего не помните о прежней жизни, даже собственных имен. У вас есть лишь скудный запас общих сведений, достаточный, однако, для взаимодействия с реальностью. Я не расширю ваши познания. Все вы там, на Земле, были злобными и гнусными преступниками, людьми наихудшего сорта, лишенными Государством права на существование. В менее просвещенные века вас бы казнили. В наше время вас выслали.
        По аудитории прошел шум, и офицер поднял руку, требуя тишины.
        - Все вы преступники. У вас одна общая черта - неспособность выполнять основные обязательные правила человеческого общества. Эти правила необходимы в цивилизованном обществе. Нарушив их, вы совершили преступление против человечества. Поэтому человечество отторгло вас. Вы - палка в колесах цивилизации и изгнаны в мир вам подобных. Здесь вы вправе создавать свои законы и умирать по ним. Здесь свобода, которой вы жаждали, - неудержимая и губительная свобода роста раковых клеток.
        Оратор вытер лоб и проникновенно посмотрел в глаза узникам.
        - Но, возможно, - произнес он, - некоторые из вас добьются реабилитации. Омега - планета, на которую мы летим, - это ваша планета, ее населяют исключительно преступники. Это мир, где вы можете начать жизнь сначала, без всяких предубеждений против вас! Вашего прошлого нет. Не пытайтесь вспоминать его. Подобные воспоминания только стимулируют криминальные наклонности. Считайте себя заново родившимися.
        Взвешенные, продуманные слова имели какое-то гипнотическое воздействие, 402-й слушал, гладя вдаль, будто в полудреме.
        - Новый мир, - говорил оратор. - Вы переродились - но с необходимым сознанием греха. Иначе вам было бы не по силам бороться со скрывающимся в вас злом. Помните это. Помните, спасения нет, и нет возврата. Сторожевые корабли, оснащенные новейшим лучевым оружием, патрулируют воздушное пространство Омеги днем и ночью. Они уничтожат любой предмет, поднявшийся более чем на пятьсот футов над поверхностью планеты. Свыкнитесь с этими фактами.
        Оратор ушел с балкона. Среди заключенных пробежал шепоток. Но вскоре замер - говорить было не о чем. Узникам, не помнящим своего прошлого, не на чем основываться, размышляя о будущем. Нельзя обмениваться опытом и впечатлениями, если опыт и впечатления только что возникли.
        Охранники на балконе застыли, как мумии, недвижимые и безликие. И тут легчайшая дрожь прошла по полу аудитории. Затем она превратилась в вибрацию, и 402-й почувствовал тяжесть, словно на тело навалился невидимый груз.
        Из громкоговорителей прозвучал голос:
        - Внимание!
        Корабль приземляется на Омеге.
        Вскоре будет произведена высадка.
        Заключенных построили в колонну и вывели из помещения. Все еще ошеломленные, они шли по бесконечному коридору огромного корабля к открытому люку, через который врывался яркий свет.
        402-й спустился по длинной лестнице и оказался на твердой почве. Он стоял на большой, залитой солнцем площади, окруженной любопытными зрителями.
        - Отвечайте, когда называют ваш номер. Вам будет сообщена ваша личность! - прогремели динамики.
        402-й чувствовал себя слабым и усталым. Сейчас его не интересовало ничего. Хотелось только лечь, заснуть или подумать о происходящем. Он осмотрелся и машинально отметил гигантскую ракету, охранников, зевак. Над головой в синеве небес плавали черные пятна. Сначала они показались ему птицами. Затем, приглядевшись, он понял, что это сторожевые корабли.
        - Номер 1!
        - Здесь, - ответил голос.
        - Номер 1, ваше имя Вайн Саусхолдер, 34 года, группа крови АЛ-2, индекс АР-431-С. Виновен в измене.
        Толпа наблюдающих громко зааплодировала.
        402-й, дремлющий на солнце, слушал перечисление убийств, ненормальностей, подделок, мутаций...
        - Номер 402!
        - Здесь.
        - Номер 402, ваше имя Уилл Баррент, 27 лет, группа крови ОЛ-З, индекс ЭКС-221-Р. Виновен в убийстве.
        Толпа приветственно зашумела, но 402-й едва ли что-нибудь слышал. Он привыкал к тому, что у него есть имя. Настоящее имя, а не номер. Уилл Баррент. Он надеялся, что не забудет его, и повторял про себя снова и снова. И чуть не пропустил последнее объявление.
        - Ваше временное жилье находится на площади А-2. Будьте осторожны и осмотрительны в словах и поступках. Наблюдайте, слушайте, учитесь. Закон обязывает меня сообщить вам, что средняя продолжительность жизни на Омеге приблизительно три земных года.
        Последние слова не сразу дошли до Баррента. Он все еще свыкался со своим новым именем. И не задумывался о том, что значит быть убийцей на планете преступников.
        Глава 2
        Прибывших, человек около пятисот, повели к рядам бараков на площади А-2. Они были еще не людьми, они были существами, чья память охватывала события едва ли одного часа. Новорожденные сидели на койках и с любопытством оглядывали свои тела, увлеченно рассматривали свои ноги и руки. Они смотрели друг на друга и видели собственное бесформенное отображение в чужих глазах. Зрелость приходила быстро, из забытых видений и призраков памяти, рождалась из старых привычек и личностных черт, сохранившихся как обрывки порванной нити их прошлой жизни на Земле.
        Уилл Баррент, отстояв в очереди к зеркалу, увидел приятного молодого человека с тонким носом, прямыми каштановыми волосами и честным волевым лицом, не помеченным следами сильных страстей. Баррент разочарованно отвернулся, - это было лицо незнакомца.
        Позднее, изучая себя более тщательно, он не мог найти даже какого-нибудь шрама, по которому можно было бы отличить его тело - скорее тренированное, чем мускулистое - от тысячи других. Его руки не были натружены. Интересно, какую работу он выполнял на Земле...
        Убийство?
        Баррент нахмурился. Он не был готов принять это.
        Его тронули за плечо.
        - Как настроение?
        Баррент обернулся и увидел перед собой крупного, широкоплечего, рыжеволосого мужчину.
        - Нормально, - ответил Баррент. - Вы стояли впереди меня, да?
        - Верно. Номер 401. Дэнис Фоэрен.
        Баррент представился.
        - Ваше преступление? - поинтересовался Фоэрен.
        - Убийство.
        Фоэрен с уважением кивнул.
        - А я фальшивомонетчик. По моим рукам этого не скажешь. - Он протянул две лапищи, покрытые редкими рыжими волосами. - Но в них все мое искусство. Память вернулась сперва к рукам. Им не терпелось взяться за работу. А я и не помнил, за какую.
        - И что вы сделали? - спросил Баррент.
        - Крепко зажмурился и дал им волю, - объяснил Фоэрен. - И обнаружил, что они копаются в замке камеры. - Он поднял свои ручищи и с восхищением посмотрел на них. - Умные, дьяволята!
        - Копаются в замке? - переспросил Баррент. - Мне послышалось, что вы фальшивомонетчик.
        - Ну, это мое основное занятие. Такие кудесники могут сделать почти все. Подозреваю, что меня только поймали на изготовлении фальшивых денег; возможно, я также и взломщик. Моим рукам слишком много всего известно.
        - Вы узнали о себе больше, чем это удалось мне, - сказал Баррент. - Я как во сне.
        - Это ведь только начало, - утешил Фоэрен. - Все еще станет ясно. Главное - мы на Омеге.
        - Согласен, - кисло произнес Баррент.
        - Вы слышали, что сказал тот человек? Это наша планета!
        - Со средней продолжительностью жизни три года, - напомнил ему Баррент.
        - Возможно, пустая болтовня, - отмахнулся Фоэрен. - Я не верю охранникам. Земля!.. Кому она теперь нужна? У нас есть собственный мир, Баррент. Мы свободны!
        - Абсолютно верно, друзья, - вмешался другой человек, маленького роста со скрытным взглядом. - Меня зовут Джо, - сообщил он. - На самом деле мое имя Джоао, но я предпочитаю архаичную форму с ароматом старого доброго времени. Джентльмены, я случайно услышал ваш разговор и полностью согласен с нашим рыжеволосым другом. Какие возможности! Нас отвергла Земля? Превосходно! Обойдемся без нее. Мы все равны здесь, свободные люди свободного общества. Нет униформ, нет охранников, нет солдат. Только раскаявшиеся бывшие преступники, желающие жить в мире.
        - За что вас? - спросил Баррент.
        - Сказали, что я вор на доверии, - ответил Джо. - Стыдно признаться, но я не помню, что такое вор на доверии. Хотя надеюсь, что вспомню.
        - Может быть, у властей есть какой-нибудь восстановитель памяти, - предположил Фоэрен.
        - У властей?! - негодующе повторил Джо. - Это наша планета. Мы все равны здесь. Нам же сказали: никаких властей. Нет, друзья, эту чепуху мы оставили на Земле. Сейчас...
        Он вдруг смолк. Открылась дверь, и в барак вошел человек, очевидно, старый житель Омеги, потому что вместо серой формы заключенных на нем была яркая желтая с синим одежда. На поясе у него висели пистолет в кобуре и нож. Став на пороге, он упер руки в бока и стал разглядывать новичков.
        - Ну? - проговорил он. - Вы что, Квестора не узнаете? Встать!
        Никто не пошевелился.
        Лицо Квестора побагровело.
        - Придется поучить вас уважительности.
        Он еще не успел вытащить оружие, а все уже были на ногах. Квестор посмотрел на них и с явным сожалением сунул пистолет в кобуру.
        - Первое, что вам следует уяснить, - сказал Квестор, - это ваш статус на Омеге. У вас нет статуса. Вы - пеоны, а это значит, что вы ничто.
        Он подождал немного и продолжил:
        - Теперь внимание, пеоны. Объясняю ваши обязанности.
        Глава 3
        - Итак, вы нижайшие из низших. Нет никого презреннее вас, кроме мутантов, а они вообще не люди.. Вопросы есть?
        Квестор ждал. Вопросов не было.
        - Я определил, кто вы такие. Теперь перейдем к остальным жителям Омеги. Во-первых, все более важны, чем вы; но некоторые более важны, чем остальные. Следующим за вами по рангу идет Житель, немногим отличающийся от вас, а затем - Свободный Гражданин. Он носит на пальце серое кольцо статуса, а его одежда черная. Тоже не бог весть какая шишка, но гораздо значительнее вас. Если повезет, некоторые из вас могут стать Свободными Гражданами. Далее следуют Привилегированные Классы, различающиеся по символам, соответствующим рангу: например, у Хаджи - золотая серьга. Со временем вы узнаете прерогативы всех степеней и рангов. Нужно упомянуть также священнослужителей. Не относясь к Привилегированным Классам, они обладают определенными льготами и правами. Я понятно говорю?
        Все утвердительно забормотали. Квестор продолжал:
        - Переходим к вопросам поведения. Пеоны обязаны называть Свободного Гражданина его полным титулом, обращаясь к нему со всем уважением. С Привилегированными Классами, например, Хаджи, разговаривать разрешается, только когда с вами заговорят, стоять надо смирно, глядя под ноги, а руки держать сцепленными впереди себя. От Привилегированного Гражданина нельзя отходить без разрешения. Ни в коем случае не позволять себе сидеть в его присутствии. Ясно? Вам предстоит еще многое узнать. Мой ранг Квестора приравнивается к Свободному Гражданину, но обладает некоторыми прерогативами Привилегированных.
        Квестор оглядел слушателей, желая убедиться, что до них дошел смысл сказанного.
        - Эти бараки - ваш временный дом. Задавать вопросы мне можно в любое время, но глупые или дерзкие будут наказываться побоями или смертью. Помните, что вы нижайшие из низших, тогда останетесь в живых.
        На несколько секунд Квестор замолчал. Затем объявил:
        - Через два-три дня вас распределят на работу. Некоторые пойдут в германиевые шахты, некоторые - на рыболовный флот, в разные отрасли торговли. А пока можете осмотреть Тетрахид.
        Заметив непонимающие взгляды, Квестор пояснил:
        - Тетрахид - название города, в котором вы находитесь. Это самый большой город на Омеге. - Он смолк, потом добавил: - И единственный.
        - Что значит название Тетрахид? - спросил Джо.
        - Откуда я знаю! - оскалился Квестор. - Возможно, это одно из тех старых земных названий, которые вытаскивают скреннеры. Во всяком случае, будьте поаккуратнее, входя в него.
        - Почему? - спросил Баррент.
        Квестор ухмыльнулся.
        - Это, пеон, тебе предстоит узнать самому.
        Он повернулся и вышел из барака.
        Баррент подошел к окну. Из него открывался вид на пустынную площадь и улицы Тетрахида.
        - Собираетесь туда? - спросил Джо.
        - Пожалуй. Пойдете со мной?
        Маленький вор покачал головой.
        - Думаю, это небезопасно.
        - Фоэрен, а вы?
        - Мне тоже что-то не хочется, - сказал Фоэрен. - Полагаю, пока лучше оставаться в бараке.
        - Странно, - произнес Баррент. - Это же наш город. Идет кто-нибудь со мной?
        Фоэрен пожал плечами, Джо махнул рукой и лег на койку. Остальные даже не взглянули в его сторону.
        - Хорошо, - сказал Баррент. - Потом я вам все расскажу.
        ***
        С минуту он подождал, надеясь, что кто-нибудь изменит решение, и вышел.
        Город Тетрахид представлял собой цепочку зданий, вытянутую вдоль узкого полуострова. Со стороны суши полуостров огораживала высокая каменная стена с воротами, охраняемыми часовыми. Самым крупным зданием была Арена, раз в год используемая для Игр. Возле Арены сосредоточивались государственные учреждения.
        Баррент шел по узким улочкам, осматриваясь по сторонам, стараясь представить себе, на что похож его новый дом. В глубине памяти пробуждались какие-то смутные картины. Подобное место он видел на Земле.
        Пройдя Арену, Баррент вышел на главный деловой проспект Тетрахида, удивленно читая вывески: «Доктор без лицензии - аборты без промедления!», «Дисквалифицированный адвокат - политический пул!» Он шел дальше, мимо магазинов, рекламирующих краденые товары, мимо заведения с вывеской: «Чтение мозгов! Штат из скреннирующих мутантов. Ваше прошлое на Земле будет открыто!» Баррент хотел зайти, но вспомнил, что у него нет ни гроша, а на Омеге, похоже, деньги ценятся высоко.
        Он свернул в переулок, миновал несколько ресторанов и подошел к большому зданию Института ядов (Льготные условия. Рассрочка до трех лет. Результат гарантирован, в противном случае деньги возвращаются). Вывеска над следующей дверью гласила: «Гильдия Убийц».
        После вводной беседы на корабле Баррент решил, что на Омеге делается все для исправления преступников. Но этому явно не соответствовали вывески и объявления, или же это был какой-то очень странный метод исправления. Он двинулся дальше, медленно, в глубоком раздумье.
        Потом он заметил, что люди уходят с его пути, прячутся в магазинах и подъездах. Старая женщина, взглянув на него, убежала.
        Что происходит? Может быть, их пугает форма заключенного? Нет, жители Омеги не впервые видят такую. Тогда в чем дело?
        Улица опустела. Рядом с ним хозяин магазина торопливо опускал железную штору.
        - Что случилось? - спросил его Баррент.
        - Ты спятил?! - воскликнул хозяин. - Сегодня же День Посадки!
        - Простите?
        - День Посадки! - повторил тот. - День приземления корабля с заключенными. Убирайся в свой барак, идиот!
        Он опустил штору, и послышался щелчок запираемого замка. Баррент внезапно почувствовал страх. Что-то тут неладно. Нужно немедленно возвращаться. Глупо было идти в город, не зная обычаев. К нему приближались трое мужчин, хорошо одетые, каждый с золотой серьгой Хаджи в левом ухе. Все трое были вооружены.
        Один из них крикнул:
        - Остановись, пеон!
        Баррент увидел, что рука мужчины потянулась за оружием, и остановился.
        - В чем дело? - спросил он.
        - Сегодня День Посадки, - ответил мужчина и посмотрел на своих друзей. - Ну, кто первый?
        - Бросим жребий.
        - Вот монета.
        - Нет, лучше на пальцах.
        - Приготовились? Раз, два, три!
        - Он мой, - сказал Хаджи, стоявший слева. Его приятели отодвинулись, а он вытащил оружие.
        - Подождите! - взмолился Баррент. - Что вы делаете?
        - Собираюсь застрелить тебя, - сообщил мужчина.
        - Почему?!
        Мужчина улыбнулся.
        - Потому что это привилегия Хаджи. В День Посадки мы имеем право убить любого пеона, покинувшего свой барак.
        - Но меня не предупредили!
        - Естественно, - согласился мужчина. Если новичков предупреждать, то они не будут выходить из бараков в День Посадки. А это испортит всю забаву.
        Он прицелился.
        Баррент среагировал молниеносно. Бросился на землю, услышал шипение и увидел, как от здания, под которым он лежал, отвалился оплавленный кусок.
        - Теперь моя очередь, - сказал другой мужчина.
        - Прости, приятель, но очередь моя.
        - Старшинство, мой друг, имеет свои привилегии. Стреляю я.
        Однако Баррент был уже на ногах и бежал. Преследователи не торопились, словно были совершенно уверены в успехе. Баррент свернул в боковую улицу и понял, что сделал ошибку. Улица заканчивалась тупиком. Сзади не спеша подходили Хаджи.
        Баррент затравленно озирался по сторонам. Все двери были заперты, все витрины зашторены. Некуда юркнуть, негде спрятаться.
        И тут он увидел открытую дверь, которую, не заметив, пробежал. Вывеска гласила: «Общество по защите жертв». Как раз для меня, подумал Баррент.
        Он рванулся назад, скользнул прямо под носом у ошеломленных Хаджи и ввалился в дверь. Преследователи не пошли за ним. Их голоса слышались снаружи - обсуждался вопрос первенства. Баррент понял, что попал в какое-то убежище.
        Он находился в просторном, ярко освещенном помещении. На скамье у стены сидели несколько оборванцев, смеявшихся над какой-то шуткой. Немного в стороне от них - темноволосая девушка с большими зелеными глазами. В дальнем конце комнаты за столом сидел представительный мужчина.
        Баррент подошел к столу.
        - Это Общество по защите жертв? - спросил он.
        - Совершенно верно, сэр, - сказал мужчина. - Я Рондольф Френдлер, президент этой бескорыстной организации. Могу быть вам полезен?
        - Воистину да, - ответил Баррент. - Видите ли, я - жертва.
        - Я это сразу понял, - сообщил Френдлер, тепло улыбаясь.
        - Мистер Френдлер, я не член вашей организации.
        - Не имеет значения, - заверил Френдлер. - Мы защищаем неотъемлемые права всех жертв. - Очень хорошо, сэр. Там снаружи трое хотят убить меня.
        - Понимаю, - произнес мистер Френдлер. Он открыл ящик стола и вынул толстую книгу. Быстро пролистав ее, он нашел нужную страницу. - Скажите, вы определили статус этих людей?
        - По-моему, они Хаджи. У каждого золотая серьга в левом ухе.
        - Точно, - подтвердил мистер Френдлер. - А сегодня День Посадки. Вы с только что приземлившегося корабля и относитесь к пеонам, не так ли?
        - Так, - сказал Баррент.
        - В таком случае я счастлив сообщить, что все в порядке. Охота Дня Посадки заканчивается с заходом солнца. Вы можете спокойно уйти отсюда, зная, что ваши права никоим образом не нарушены.
        - Уйти? После захода солнца, вы имеете в виду?
        Мистер Френдлер покачал головой и печально улыбнулся.
        - Боюсь, что нет. По закону вы должны уйти немедленно.
        - Но они убьют меня!
        - Верно, - согласился Френдлер. - К сожалению, ничего нельзя сделать. Таков смысл слова «жертва».
        - Я думал, у вас защищают...
        - Так и есть. Но мы защищаем права, а не самих жертв. Ваши права не нарушены. У Хаджи есть привилегия охотиться на пеонов в День Посадки в любое время до заката. Однако необходимо добавить: вы, в свою очередь, имеете право убить любого, кто покушается на вас.
        - У меня нет оружия, - сказал Баррент.
        - У жертв никогда нет оружия, - заверил Френдлер. - В том-то и разница. Понимаете?
        Баррент все еще слышал ленивые голоса Хаджи на улице. Он спросил:
        - У вас есть другой выход?
        - К сожалению, нет.
        - Тогда я просто не уйду.
        Продолжая улыбаться, мистер Френдлер выдвинул ящик стола и достал пистолет.
        - Вы должны уйти. Либо выходите к Хаджи, либо вы лишитесь последнего шанса и умрете здесь, - сказал он, прицеливаясь.
        - Одолжите мне ваше оружие, - попросил Баррент.
        - Не позволено, - объяснил Френдлер. - Нельзя же допустить, чтобы жертвы бегали вооруженные, сами понимаете. - Он щелкнул предохранителем. - Ну, уходите?
        Баррент прикинул возможность броска через стол за пистолетом и понял, что ничего не получится. Он повернулся и медленно пошел к двери. Мужчины все еще смеялись. Темноволосая девушка поднялась со скамейки и встала у входа. Подойдя ближе, Баррент заметил, что она очень хороша собой. Интересно, какое преступление привело ее на Омегу, подивился он.
        Проходя мимо девушки, Баррент почувствовал, как в его руку скользнул маленький, грозного вида пистолет.
        - Удачи, - произнесла девушка. - Надеюсь, вы знаете, как с ним обращаться?
        Баррент благодарно кивнул, хотя этой надежды вовсе не разделял.
        Глава 4
        Улица была пуста, если не считать спокойно переговаривающихся Хаджи.
        Когда Баррент вышел, двое отодвинулись, а третий шагнул вперед. Увидев, что Баррент вооружен, он быстро прицелился.
        Баррент кинулся на землю и нажал на гашетку своего оружия. Он почувствовал, как оно дрогнуло в руке, и увидел, что голова и плечи Хаджи потемнели и начали распадаться. Прежде чем он успел прицелиться в других, пистолет вывернуло из руки с дикой силой - выстрел умирающего Хаджи задел ствол.
        Баррент в отчаянии рванулся к оружию, понимая, что вовремя не успеет, тело напряглось в ожидании смертельного удара... Он докатился до пистолета, удивительным образом живой, прицелился в ближайшего Хаджи.
        И едва успел удержаться от выстрела. Хаджи вкладывали оружие в кобуры. Один из них сказал:
        - Бедный старый Дрэйкен. Он так и не научился быстро целиться.
        - Мало было практики, - заметил второй. - Дрэйкен не очень-то тренировался.
        - Вот наглядный урок. Нельзя терять форму.
        - И не следует недооценивать противника, даже пеона. - Он посмотрел на Баррента. - Отличный выстрел, приятель.
        - Действительно, превосходный выстрел, - подтвердил другой мужчина. - Из пистолета чрезвычайно трудно точно стрелять в падении.
        Баррент, дрожа, поднялся на ноги, сжав в руке оружие, готовый к действию при первом подозрительном движении Хаджи. Но они вели себя очень спокойно, явно считая инцидент исчерпанным.
        - Что теперь? - спросил Баррент.
        - Ничего, - ответил один из Хаджи. - В День Посадки каждому человеку или охотничьей партии позволено только одно убийство. После этого вы вне охоты.
        - Неинтересный праздник, - пожаловался его товарищ. - Не сравнить с Играми или Лотереей.
        - Вам остается только пойти в Регистрационную контору, - перебил первый, - и получить наследство.
        - Что?
        - Ваше наследство, - терпеливо повторил Хаджи. - Вы наследуете все состояние вашей жертвы. Но от Дрэйкена, должен вам сообщить, много не получите.
        - Он никогда не был хорошим бизнесменом, - печально произнес другой. - И все же для начала неплохо. А так как вы совершили узаконенное убийство - хотя и в высшей степени необычное, - то подниметесь в положении. Вы стали Свободным Гражданином.
        На улице появились люди, лавочники открывали шторы. Подъехал грузовик с надписью «Удаление тел. Группа 5», и четверо мужчин в униформе забрали тело Дрэйкена. Это больше, чем заверения Хаджи, убедило Баррента, что все позади. Он положил оружие девушки в карман.
        - Регистрационная контора там, - сказал один из Хаджи. - Мы выступим вашими свидетелями.
        Баррент еще не полностью понимал, что происходит. Но раз все идет хорошо, он решил не задавать вопросов. Успеет разобраться потом.
        В сопровождении Хаджи он пришел в Регистрационную контору на Оружейной площади. Здесь клерк со скучной миной выслушал показания, достал деловые бумаги Дрэйкена и вместо его имени вписал имя Баррента. В документах уже было несколько подобных изменений - видимо, круговорот бизнеса в Тетрахиде совершается быстро.
        Так Баррент оказался владельцем магазина противоядий по бульвару Пламени. Бумаги официально возводили его в ранг Свободного Гражданина. Клерк вручил кольцо статуса, сделанное из оружейной стали, и посоветовал как можно скорее сменить одежду во избежание неприятных недоразумений. Хаджи пожелали ему удачи и всяческих успехов. Баррент решил осмотреть свое новое жилище и магазин. На фасаде дома красовалась вывеска:
        «Средства от всех ядов. Приобретайте набор „Сделай сам, если хочешь выжить“. Двадцать три противоядия в карманной коробке!»
        Баррент открыл дверь и вошел. За низкой стойкой до потолка тянулись полки, заставленные бутылками, склянками, картонками и квадратными стеклянными банками с листьями, веточками, грибами. Рядом стоял маленький шкаф, с книгами. Баррент прочел несколько названий: «Быстрое диагностирование при остром отравлении», «Группа мышьяка», «Производные белены».
        Было очевидно, что отравление играет значительную роль в обыденной жизни Омеги, раз существуют магазины - а наверное, есть и другие, - которые готовят и распространяют противоядия. Баррент подумал и решил, что получил необычное, но почетное дело. Он изучит все книги и узнает, как его следует вести.
        К магазину примыкали гостиная, спальня и кухня. В одном из шкафов Баррент нашел плохо сшитый черный костюм Гражданина и переоделся, не забыв переложить в карман пистолет. Покинув магазин, он направился в Общество по защите жертв.
        ***
        Дверь все еще была открыта, а трое оборванцев все так же сидели на скамье. Теперь они не смеялись. Долгое ожидание, казалось, утомило их. За столом просматривал бумаги мистер Френдлер. Девушки не было.
        Баррент подошел к столу, и Френдлер встал.
        - Примите мои поздравления! Дорогой друг, искренние, наитеплейшие поздравления! Великолепный выстрел! Притом в падении!
        - Благодарю вас, - произнес Баррент. - Я пришел сюда, чтобы...
        - Знаю, знаю, - сказал Френдлер. - Вы желаете осведомиться о правах и обязанностях Свободного Гражданина. Естественное желание. Садитесь на скамью, и я буду к вашим услугам через...
        - Я пришел не за этим, - перебил Баррент. - Конечно, я не прочь узнать свои права и обязанности. Но сперва я хотел бы найти ту девушку.
        - Девушку?
        - Она сидела на скамье, когда я вошел. И дала мне пистолет.
        Мистер Френдлер удивленно воззрился на него.
        - Гражданин, вы ошибаетесь. Сегодня в конторе вообще не было женщин.
        - Она сидела на скамье рядом с этими тремя мужчинами. Очень привлекательная темноволосая девушка. Вы не могли не заметить ее.
        - Я определенно заметил бы ее, если бы она здесь была, - сказал Френдлер, часто мигая. - Но, как я уже говорил, в этом помещении не было и духу женщины.
        Баррент посмотрел на него и вытащил из кармана пистолет.
        - В таком случае откуда эта штука?
        - Я его вам одолжил, - ответил Френдлер. - Рад, что вы успешно сумели им воспользоваться, но теперь попрошу вернуть.
        - Вы лжете, - процедил Баррент, сжав оружие. - Спросим у этих людей. Куда ушла девушка?
        Один из мужчин поднял угрюмое небритое лицо и сказал:
        - О какой девушке вы говорите. Гражданин?
        - О той, что сидела вот тут.
        - Здесь никого не было. Рафаэль, ты видел женщину на скамейке?
        - Только не я, - ответил Рафаэль. - А я сижу здесь с десяти утра.
        - И я не видел, - вставил третий. - А у меня отличное зрение.
        Баррент повернулся к Френдлеру.
        - Почему вы лжете мне?
        - Я сказал истинную правду. Пистолет вам одолжил я, потому что это моя привилегия как президента Общества по охране жертв. А теперь попрошу его обратно.
        - Нет, - отрезал Баррент. - Пистолет будет у меня, пока я не найду девушку.
        - Это не очень разумно, - произнес Френдлер и поспешно добавил: - Я имею в виду, что в данных обстоятельствах кража не прощается.
        - Рискну, - бросил Баррент и покинул Общество по защите жертв.
        Глава 5
        Барренту требовалось время, чтобы оправиться от бурного вступления в омегианскую жизнь. Начав с бесправного положения новоприбывшего, посредством убийства он стал владельцем магазина противоядий. Из забытого прошлого на планете Земля его зашвырнули в шаткое настоящее мира преступников, дав смутное представление о сложной иерархической структуре и узаконенной программе убийств. Он обнаружил в себе определенную уверенность и неожиданное проворство с оружием. Баррент понимал, что надо еще очень много узнать о себе, Омеге и Земле, и надеялся прожить достаточно долго, чтобы успеть сделать это.
        Но сперва главное. Нужно зарабатывать на жизнь. Необходимо стать специалистом по ядам и противоядиям.
        На помощь пришла литература. В книгах описывались растительные яды, известные на Земле, такие, как вонючий морозник, чемерица, паслен и тисовое дерево. Болиголов и вызываемые им предсмертные судороги. Синильная кислота миндаля и дигиталин пурпурной наперстянки. Ужасающе эффективная волчья отрава со смертельной дозой аконита и экстракты таких грибов, как бледная поганка и мухомор, не говоря уже о чисто омегианских ядах типа красноголовника или цветущей лилии морталис.
        Но знать растительные яды, хотя и бесчисленные в своих вариациях, было мало. Оставались еще ядовитые животные - птицы, пауки, змеи, скорпионы и гигантские осы. Множество минеральных ядов вроде мышьяка, ртути, висмута. Едкие нитраты, гидрохлориды, кислоты. Очищенные от всяких примесей стрихнин, муравьиная кислота, тиоциамин, белладонна. Да плюс противоядия от всех этих веществ. Баррент изучал книги, размышлял... И с некоторой нервозностью обслуживал своих первых клиентов. Он обнаружил, что многие его опасения беспочвенны. Вместо десятков смертельных веществ, рекомендованных Институтом ядов, большинство отравителей прибегало к мышьяку м стрихнину - недорогим, проверенным и очень болезненным. У синильной кислоты легкоразличимый запах, ртуть трудно ввести в организм, а едкие вещества, хотя и вполне эффективные, весьма опасны в обращении.
        Волчья отрава и мухомор, конечно, превосходны; нельзя сбрасывать со счетов белладонну, да и бледная поганка и вонючий морозник не лишены особого, мрачного очарования. Но то были яды старого, праздного времени. Нетерпеливое молодое поколение - и особенно женщины (они составляли на Омеге девять десятых отравителей) - довольствовалось простыми средствами.
        Омегианские женщины были консервативны. Их не трогала утонченная изысканность отравительского искусства. Средства вообще не интересовали их; только цели - как можно быстрее и дешевле. Женщины Омеги отличались рациональностью. И хотя страстные теоретики в Институте ядов пытались продавать фантастические микстуры контактных адов типа трехдневной плесени и неустанно трудились над составлением сложнейших композиций, те с трудом находили сбыт. Простой мышьяк и быстродействующий стрихнин продолжали оставаться столпами торговли, что существенно облегчало работу Баррента.
        Осложнения возникали с мужчинами, которые отказывались верить, что они отравлены подобными банальными ядами. В таких случаях Баррент прописывал массу различных корешков, трав, листьев и крошечную гомеопатическую дозу яда, неизменно совмещая это с нейтрализующими и рвотными агентами.
        Вскоре Баррента навестили Дэнис Фоэрен и Джо. Фоэрен получил временную работу в доках по разгрузке рыбачьих судов, а Джо организовал ночную игру в покер среди государственных служащих Тетрахида. Ни тот, ни другой не поднялись заметно в статусе; без убийства на своем счету они были лишь Жителями Второго Класса и нервничали при встрече со Свободным Гражданином, но Баррент вел себя как равный. Это были его единственные друзья на Омеге, и он не собирался терять их из-за неравенства в социальном положении.
        Правила и обычаи Тетрахида оставались загадкой за семью печатями. Даже Джо не мог узнать что-нибудь определенное от своих друзей на государственной службе. На Омеге закон хранился в тайне. Опытные использовали его знание против вновь прибывших. При помощи неравенства и культивируемого невежества власть и привилегии оставались в руках старейших жителей. Конечно, движение наверх не остановить. Но его можно замедлить и сделать чрезвычайно опасным.
        Хотя магазин требовал много времени, Баррент настойчиво искал девушку, которая ему помогла. Пока у него не было даже доказательств, что она существовала.
        Он познакомился с владельцами соседних магазинов. Веселый усатый молодой человек по имени Деймонд Гаррисбург распоряжался в продовольственном. Весьма обыденная и мирная профессия, но, как говорил Гаррисбург, даже преступники должны есть. Следовательно, необходимы фермеры, перевозчики, упаковщики и магазины. Гаррисбург утверждал, что его бизнес ничем не уступает присущей Омеге индустрии смерти. Кроме того, дядя жены Гаррисбурга был Министром Публичных Работ. Через него Гаррисбург рассчитывал получить сертификат на убийство. С этим важным документом он мог совершить свое обязательное преступление и подняться до статуса Привилегированного Гражданина.
        Баррент поддакивал и кивал, но сомневался, не отравит ли сперва Гаррисбурга его жена, худая бойкая женщина. Похоже, она недолюбливала мужа, а развод на Омеге был запрещен.
        Другой сосед, Тем Ренд, был долговязым бодрым мужчиной около сорока. От левого глаза почти до уголка рта тянулся шрам - подарок от желающего подняться в положении. Желающий не на того напал. Тем Ренд владел магазином оружия, постоянно практиковался и всегда носил при себе образчики своих товаров. Тем мечтал стать членом Гильдии Убийц. Он уже подал заявление и имел шансы быть принятым в эту старейшую и суровую организацию через несколько месяцев. У него Баррент купил оружие. По совету Ренда он выбрал игло-лучевик Джамисона-Тира, быстродействующий и аккуратный, развивающий мощность пули крупного калибра. Конечно, у него не было такого рассеяния, как у теплового оружия Хаджи, способного поражать в шести дюймах от цели. Но широкотепловое оружие поощряло неточность. Из такого мог стрелять любой, а чтобы эффективно использовать иглолучевик, необходима постоянная практика. И практика себя оправдывала: опытный стрелок из иглолучевика стоил двух с широкотепловым оружием.
        Баррент внял совету, идущему от будущего Убийцы и владельца оружейного магазина. Долгие часы он проводил в тире Ренда.
        Надо было многое знать и еще больше делать только для того, чтобы выжить. Баррент не возражал против тяжелой работы, пока она имела серьезную цель. Он надеялся, что некоторое время все будет спокойно и передышка позволит догнать в знаниях старожилов. Но на Омеге нет ничего стабильного.
        Однажды днем Баррент принял необычно выглядящего посетителя: лет пятидесяти, плотного, со строгим лицом. Гость был одет в красную рясу до колен и сандалии. С пояса свисали маленькая черная книжечка и кинжал с красной рукояткой. От человека веяло силой и властью. Баррент был не в состоянии определить его статус.
        - Я собирался закрывать, сэр. Но если вы желаете что-нибудь купить...
        - Я пришел не за покупками, - перебил посетитель. Он позволил себе легкую улыбку. - Я пришел продать.
        - Продать?
        - Я священник, - сказал человек. - Вы новичок в моем районе. Я не видел вас на службах.
        - Я ничего не знал о...
        Священник поднял руку.
        - И по церковному, и по светскому закону неведение не служит оправданием. Напротив, неведение может быть наказано как акт намеренного пренебрежения по параграфу 23 Всеобщей Персональной Ответственности. - Он снова улыбнулся. - Тем не менее вопрос дисциплинарного взыскания пока не стоит.
        - Рад слышать, сэр, - сказал Баррент.
        - Зовите меня Дядей, - сказал священник. - Я Дядя Ингмар, и я пришел, чтобы рассказать об ортодоксальной религии Омеги, являющейся культом трансцендентального Зла.
        - Буду счастлив узнать о религии Зла, Дядя, - произнес Баррент. - Разрешите пригласить вас в гостиную?
        - Конечно, Племянник, - ответил священнослужитель и последовал за Баррентом.
        Глава 6
        - Зло, - сказал Дядя Ингмар после того, как удобно устроился в лучшем кресле, - это та сила внутри нас, которая заставляет людей проявлять ловкость и выносливость. Культ Зла является культом самого себя и потому единственно верным культом. Личность, которой мы поклоняемся, есть идеальное социальное существо, человеческое содержимое в нише общества, готовое ухватить любую возможность продвижения; человек, принимающий смерть с достоинством и убивающий без унизительного чувства жалости. Зло есть действительное отражение безразличной и бесчувственной Вселенной. Зло вечно и неизменно, хотя проявляется в различных формах многообразной жизни.
        - Не угодно ли немного вина. Дядя? - предложил Баррент.
        - Благодарю вас. Как бизнес?
        - Прекрасно. Правда, на этой неделе, пожалуй, вяло.
        - Люди уже не проявляют особого интереса к отравлению, - заметил священник, задумчиво потягивая вино. - То ли дело, когда я был мальчишкой, только что высланным с Земли... Однако я отвлекся.
        - Слушаю вас. Дядя.
        - Мы поклоняемся Злу, - сказал Дядя Ингмар. Этому воплощению Великого Черного, страшному, увенчанному рогами надсмотрщику наших дней и ночей. В Великом Черном мы находим семь главных грехов, сорок преступлений и сто один порок. Мы, несовершенные существа, стремимся вести себя по его образу и подобию. И иногда Великий Черный вознаграждает нас, являясь в ужасной красоте своей огненной плоти. Да, Племянник, мне посчастливилось видеть его. Два года назад он появился на Играх, и за год до того.
        Священник задумался о божественном явлении. Затем он сказал:
        - Так как мы признаем в Государстве высшее проявление способности человека ко Злу, мы также поклоняемся Государству, как сверхчеловеческому, хотя и не божественному, созданию.
        Баррент кивнул. Он все время боролся со сном. Низкий монотонный голос Дяди Ингмара, повествующий о таком распространенном понятии, как Зло, оказывал усыпляющее действие.
        - Можно спросить, - бубнил Дядя Ингмар, - если Зло является величайшим достижением человеческой натуры, зачем тогда Великий Черный позволяет существовать Добру? Проблема Добра веками волновала непросвещенных. Сейчас я отвечу.
        - Да, Дядя? - произнес Баррент, тайком ущипнув себя, чтобы отогнать сон.
        - Но сперва, - продолжал священник, - давайте дадим определение понятий. Давайте исследуем природу Добра. Давайте смело и безбоязненно изучим нашего противника и раскроем его истинные черты.
        - Да, - кивнул Баррент. Его веки налились свинцом. Он потер глаза и попытался слушать.
        - Добро есть состояние иллюзии, - вещал Дядя Ингмар, - которое приписывает человеку несуществующие альтруизм и жалость. Как мы докажем иллюзорную природу Добра? Очень просто: во Вселенной существуют только человек и Великий Черный, и поклоняться Великому Черному - значит поклоняться окончательному выражению себя. Таким образом, показав, что Добро есть иллюзия, необходимо признать его свойства несуществующими. Понимаете?
        Баррент не ответил.
        - Вы понимаете? - повторил священник резко.
        - А? - произнес Баррент. Он дремал с открытыми глазами. Затем он заставил себя очнуться и сумел сказать: - Да, Дядя, я понимаю.
        - Превосходно. Теперь спрашиваем: почему Великий Черный позволяет даже иллюзии Добра существовать во Вселенной Зла? И ответ - в Законе Необходимых Противоположностей, ибо Зло нельзя определить как таковое без обязательного контраста. Лучший контраст - противоположность. А противоположность Зла есть Добро. - Священник торжествующе улыбнулся. - Все совершенно ясно, не правда ли?
        - Конечно, Дядя, - согласился Баррент. - Не хотите ли еще немного вина?
        - Ах, буквально капельку, - сказал священник.
        Еще десять минут он рассказывал Барренту о естественном и прекрасном Зле, присущем обитателям полей и лесов, и советовал ему следовать в поведении примеру этих простых созданий. Наконец он кончил и поднялся.
        - Очень рад приятной беседе, - сказал священник, тепло пожимая руку Баррента. - Могу я рассчитывать на ваше присутствие в ночных службах по понедельникам?
        - Службах?
        - Конечно. Каждый понедельник, ровно в полночь, мы служим Черную Мессу. После этого Девы готовят закуску, мы танцуем и устраиваем хоровое пение. Это очень весело. - Он широко улыбнулся. - Поклонение Злу может быть приятным.
        - Да, естественно, - подтвердил Баррент. - Я приду.
        Он проводил священника до двери и затем надолго задумался над тем, что сообщил ему Дядя Ингмар. Без сомнения, присутствие на службах необходимо. Практически обязательно. Он только надеялся, что Черная Месса не будет так адски скучна, как ингмаровское разъяснение Зла.
        Священник приходил в пятницу. Следующие два дня Баррент был занят - он получил партию гомеопатических средств от своего агента в Кровавом переулке. Надо было рассортировать и классифицировать их, а затем разложить по ящикам.
        В понедельник по пути в магазин после ленча Барренту показалось, что он увидел ту девушку. Он бросился за ней, но потерял в толпе.
        Придя к себе, Баррент нашел подсунутое под дверь письмо. Это было приглашение из Магазина Снов. Текст гласил:
        «Дорогой Гражданин, мы счастливы возможности приветствовать вас в нашем районе и предложить услуги, как мы надеемся, лучшего Магазина Снов на Омеге. Сны на любой тип и вкус - и по удивительно низкой цене. Мы специализируемся на снах-воспоминаниях о Земле.
        Уверены, что как Свободный Гражданин вы непременно захотите воспользоваться нашими услугами. Надеемся, что это произойдет в течение недели. Владельцы».
        Баррент отложил письмо. Он не имел ни малейшего понятия, что представляет собой Магазин Снов. Предстоит это узнать. Хотя приглашение было составлено очень вежливо, в нем чувствовалась повелительность. Очевидно, посещение Магазина Снов являлось одной из обязанностей Свободного Гражданина.
        Конечно, обязанность может оказаться и удовольствием. Настоящее восстановление памяти о Земле стоило бы любых денег. Но с этим можно пока подождать. Сегодня - Черная Месса, и его присутствие там определенно требуется.
        Баррент покинул магазин в одиннадцать вечера, собираясь немного погулять по Тетрахиду перед службой, начинающейся в полночь.
        Он вышел на прогулку вполне довольный собой. И едва не погиб.
        Глава 7
        Стояла жаркая, душная ночь. На темных, пустынных улицах - ни малейшего дуновения ветерка. Большинство жителей Тетрахида пряталось в прохладе своих квартир. С Баррента градом катил пот, хоть он и был одет только в шорты, черную рубашку и сандалии.
        Мимо промчалась группа людей. В этом поспешном бегстве при жаре, когда и идти-то было трудно, чувствовалась паника. Баррент попытался узнать, в чем дело, но никто не останавливался. Только один старик крикнул через плечо:
        - Убирайся с улицы, идиот!
        - Почему? - спросил его Баррент.
        Старик что-то неразборчиво прорычал и скрылся.
        Баррент нервно сжал рукоять иглолучевика. Что-то происходит. Теперь ближайшее убежище - церковь. Пожалуй, лучше продолжить путь, держась наготове, чтобы отразить любое нападение.
        Через несколько минут Баррент оказался один в зашторенном городе. Он шел посреди улицы, вынув иглолучевик из кобуры. Возможно, наступает какой-нибудь праздник типа Дня Посадки. Все возможно на Омеге...
        Легкий ветерок всколыхнул стоячий воздух. Ветерок исчез и вернулся уже окрепший, заметно охлаждая раскаленные улицы. Баррент почувствовал, как высыхают его грудь и спина.
        Несколько минут климат Тетрахида был необычайно приятным.
        Холодный воздух подул с вершин гор, и температура упала градусов на десять.
        «Странно, - подумал Баррент. - Лучше поскорее добраться до церкви».
        Он прибавил шагу, а температура все снижалась. На улицах появились первые сверкающие признаки мороза.
        Холоднее стать не может, решил Баррент.
        Он оказался не прав. Студеный зимний ветер завыл в переулках, повалил снег. Продрогший до костей Баррент бежал по пустым улицам, а рассвирепевший ветер догонял и подстегивал его. Дороги коварно блестели. Он поскользнулся и упал, а поднявшись, пошел медленнее.
        Сквозь неплотно закрытое окно Баррент увидел свет и заколотил по ставням, но изнутри не раздалось ни звука. Он осознал, что жители Тетрахида никогда не помогают друг другу; чем больше людей умрет, тем больше шансов выжить у оставшихся. И Баррент продолжал бежать, чувствуя, как ноги превращаются в два чурбана.
        Ветер взревел, и градина величиной с кулак упала на землю. У Баррента уже не хватало сил для бега. Теперь он мог лишь идти в замерзшем белом мире и надеяться, что успеет добраться до церкви.
        Он шел часы и годы. Однажды он миновал покрытые инеем тела двух мужчин, привалившихся к стене. Эти остановились.
        Баррент снова заставил себя бежать. В боку кололо как ножом, а холод поднимался по рукам и ногам. Скоро стужа достигнет груди, и наступит конец.
        Потом Баррент вдруг обнаружил, что лежит на ледяной земле и безжалостный ветер выдувает последние крохи тепла.
        В конце улицы виднелись красные огни церкви. Он пополз к ним на четвереньках, отталкиваясь руками, двигаясь механически, уже ни на что не надеясь. Он полз и полз, а мерцающий огонек все так же светил вдалеке.
        Но Баррент продолжал ползти и наконец достиг двери. Он поднялся на ноги и повернул ручку.
        Дверь была заперта.
        Он бешено заколотил кулаками, и панель откатилась. На него смотрел человек: затем панель снова закрылась. И больше не открывалась. Чего они ждут там, внутри? Что случилось? Баррент попытался вновь стучать, но потерял равновесие, упал и лишился сознания.
        Баррент очнулся на койке. Двое мужчин массажировали его руки и ноги, сверху нависло широкое темное лицо Дяди Ингмара - озабоченное и внимательное.
        - Вам лучше? - спросил Дядя Ингмар.
        - Кажется, - произнес Баррент. - Почему вы так долго не открывали дверь?
        - Мы вовсе не собирались открывать ее, - сообщил священник. - Закон запрещает помогать посторонним в беде. А формально вы посторонний, так как еще не вступили в общину.
        - Тогда почему меня впустили?
        - Мой ассистент заметил, что у нас круглое число молящихся. А требуется число некруглое, желательно оканчивающееся на тройку. Когда церковный и светский законы вступают в противоречие, светский должен уступить. И мы впустили вас, несмотря на правила.
        - Странные правила, - сказал Баррент.
        - Вовсе нет. Они предназначены для поддержания постоянного уровня населения. Омега бесплодная планета, а приток заключенных увеличивает население в ущерб старейшим обитателям.
        - Это нехорошо, - упорствовал Баррент.
        - Вы будете думать по-другому, когда станете старожилом, - заверил Ингмар. - А судя по вашей живучести, вы им станете.
        - Возможно, - согласился Баррент. - Но что случилось? Температура, должно быть, упала градусов на семьдесят за пятнадцать мийут.
        - На семьдесят шесть, если быть точным, - поправил Дядя. - Все очень просто. Омега эксцентрически движется вокруг системы двойной звезды. Дальнейшая нестабильность связана с физическими особенностями планеты, расположением гор и морей. Результатом является ужасный климат, характеризующийся резкими скачками температуры... Идеальный карательный мир, - гордо добавил Дядя Ингмар. - Опытные жители предчувствуют изменение температуры и идут по домам.
        - Это.. адски... - Баррент не находил слов.
        - Превосходное описание, - сказал священник. - Это адски и поэтому соответствует поклонению Великому Черному. Если вы чувствуете себя лучше, гражданин Баррент, пора начинать службу.
        Баррент кивнул и последовал за священником в главную часть церкви.
        После пережитого Черная Месса казалась скучнейшей процедурой. Баррент продремал всю проповедь.
        - Поклонение Злу, - вещал Дядя Ингмар, - не следует блюсти единственно по ночам понедельника. Наоборот! Реализовывать Зло должно ежедневно. Не каждому дано быть великим грешником, но пусть это вас не огорчает и не расхолаживает. Мелкие пакости, совершаемые регулярно, переходят в большой, угодный Великому Черному грех. Не следует забывать, что выдающиеся нечестивцы, даже демонические святые, часто начинали весьма скромно. Разве Трастус не был рядовым лавочником, обманывающим покупателей? Кто мог ожидать, что этот заурядный человек станет Кровавым Убийцей с Торндайкской Дороги? А кто мог вообразить, что доктор Лойенд будет крупнейшим авторитетом по применению пыток? Настойчивость, упорство и набожность позволили этим людям подняться до положения правой руки Великого Черного. Следовательно, - заключил Дядя Ингмар, - зло есть в такой же мере занятие бедных, как и богатых.
        На этом проповедь закончилась. Баррент проснулся, когда для благоговейного обозрения вынесли святыни - кинжал с красной рукояткой и жабу. Во время показа магической пентаграммы он снова заснул.
        Наконец церемония приблизилась к завершению. Были зачитаны имена демонов зла: Ваол, Форкас, Буэр, Маркознас, Астарот и Бегемот. Дядя Ингмар выразит сожаление об отсутствии девственницы для жертвоприношения на Красном Алтаре.
        - Наши фонды, - сказал он, - недостаточны для покупки девственницы-пеонки с государственным сертификатом. Тем не менее я надеюсь, что в следующий понедельник нам удастся провести обряд полностью. Мой ассистент сейчас пройдет среди вас...
        У ассистента была специальная тарелка с черной каймой. Подобно другим прихожанам, Баррент не поскупился. Дядя Ингмар был явно раздражен отсутствием девственницы для приношения. Еще немного, и он решит закласть одного из верующих, девственен тот или нет.
        На танцы и хоровое пение Баррент не остался. Когда служба кончилась, он осторожно высунул голову за дверь. Температура поднялась, и лед уже стаял. Баррент пожал руку священнику и поспешил домой.
        Глава 8
        Барренту хватало потрясений и сюрпризов Омеги. Он не отходил от магазина, много работал и держался настороже. У него появилось шестое чувство - чувство опасности.
        По ночам, когда двери и окна были накрепко заперты и включена тройная сторожевая система, Баррент лежал на постели и старался вспомнить Землю. Тычась в туманную завесу памяти, он находил мучительно-дразнящие осколки картин: шоссе, уходящее к солнцу, колоссальный город, корпус космического корабля. Но видения возникали на мельчайшую долю секунды и исчезали.
        Субботним вечером к Барренту пришли Джо, Дэнис Фоэрен и сосед Тем Ренд. Покерная Джо процветала, и он сумел взяткой купить положение Свободного Гражданина. Фоэрен был слишком неповоротлив и прям, он оставался в ранге Жителя. Но Тем Ренд обещал взять этого взломщика в помощники, когда его примут в Гильдию Убийц.
        Вечер начался приятно, но кончился, как обычно, спором о Земле.
        - Послушайте, - сказал Джо, - мы все знаем, что из себя представляет Земля. Это комплекс гигантских плавающих городов, троенных на искусственных островах в различных океанах. ;
        - Нет, города стоят на земле, - поправил Баррент.
        - На воде, - не согласился Джо. - Люди вернулись к морю. У каждого есть специальный кислородный адаптатор, который позволяет дышать под водой. Суша больше не используется. Море снабжает...
        - Все не так, - возразил Баррент. - Я помню большие города, но они на земле.
        - Вы оба не правы, - сказал Фоэрен. - Зачем Земле сдались эти города? Их бросили сотни лет назад. Земля теперь большой парк. У каждого свой дом и несколько акров сада. Разрослись леса и джунгли. Люди живут в ладу с природой, вместо того чтобы пытаться покорить ее. Разве не так. Тем?
        - Почти, но не совсем, - произнес Тем Ренд. - Города еще существуют, но они под землей. Колоссальные подземные заводы и поля. А остальное все - как сказал Фоэрен.
        - Никаких заводов больше нет, - упрямо настаивал Фоэрен. - Они не нужны. Любые товары, которые требуются человеку, производятся мысленным волеизъявлением.
        - Говорю вам, - вмешался Джо, - что вспоминаю плавающие города! Я жил в секторе Нимул острова Пасифаи.
        - Думаешь, это что-нибудь доказывает? - спросил Ренд. - Я помню, что работал на восемнадцатом подземном уровне Нового Чикаго. Моя рабочая норма была двадцать дней в году. Остальное время я проводил снаружи, в лесах...
        - Ты ошибаешься. Тем, - сказал Фоэрен. - Никаких подземных уровней нет. Мой отец был контролером третьего класса. Когда нам что-нибудь было нужно, отец думал об этом, вот и все. Он обещал научить меня, но, похоже, ему это не удалось.
        - У кого-то из нас фальшивые воспоминания, - подытожил Баррент.
        - Точно, - подтвердил Джо. - Но вопрос, кто из нас прав?
        - Мы никогда не узнаем, - произнес Ренд, - если не вернемся на Землю.
        На том дискуссия закончилась.
        ***
        В конце недели Баррент получил второе, более настоятельное приглашение из Магазина Снов. Он проверил температуру; умудренный жизнью, достал теплую одежду и пошел.
        Магазин Снов был расположен на проспекте Смерти. Баррент оказался в маленькой, пышно обставленной приемной. Молодой человек за полированным столом одарил его натянутой улыбкой.
        - Чем могу служить? Мое имя Нанис Аркдраген, помощник управляющего по ночным снам.
        - Я бы хотел узнать, что при этом происходит, - попросил Баррент. - Как получается сон, какого он типа и тому подобное.
        - Конечно, - сказал Аркдраген. - Мы все объясним. Гражданин...
        - Баррент. Уилл Баррент.
        Аркдраген сверился со списком на столе и кивнул.
        - Наши сны протекают под действием наркотиков на мозг и центральную нервную систему. Существует множество препаратов, дающих желаемый эффект. Среди наиболее полезных - героин, морфий, опиум, кока, гашиш и пейот. Все это земные продукты. Только на Омеге находят черный сонник, гондир, мание, тринаркотин, джедаль и различные производные кармоидной группы.
        - Понимаю, - сказал Баррент. - Итак, вы продаете наркотики.
        - Ни в коем случае! - возразил Аркдраген. - Ничего такого вульгарного и грубого. В древние времена на Земле люди сами принимали наркотики. Результирующие сны были необязательны и случайны по натуре. Никто не знал, что увидит во сне, испытает ли ужас или наслаждение. С приходом современного Магазина Снов всякая неопределенность исчезла. В наши дни наркотики тщательно выбраны, измерены и смешаны индивидуально для конкретного потребителя.
        Каждое вещество имеет свое действие - от нирваноподобного спокойствия черного сонника и цветных галлюцинаций тринаркотина до сексуальных фантазий, вызываемых морфием, и снов кармоидной группы о Земле.
        - Сны-воспоминания меня и интересуют, - сказал Баррент.
        Аркдраген нахмурился.
        - На первый раз советую воздержаться.
        - Почему же?
        - Сны о Земле более опасны для нарушения нервной системы, чем любая другая продукция воображения. Обычно рекомендуется приобрести предварительно иммунитет. Я бы предложил для первого визита приятные сексуальные фантазии.
        - Мне нужны сны о Земле, - повторил Баррент.
        - Но у вас нет даже склонности! - воскликнул Аркдраген.
        - А склонность обязательна?
        - Она важна, - объяснил Аркдраген. - Все наши препараты образуют привычку, как того требует закон. Видите ли, чтобы по-настоящему оценить наркотик, надо чувствовать в нем нужду, что в огромной степени увеличивает удовольствие. Вот почему я предлагаю вам для начала приятные сексуальные фантазии.
        - Сон о Земле, - потребовал Баррент.
        - Очень хорошо, - раздраженно произнес Аркдраген. - Но мы не несем ответственности за возможные травмы.
        Он повел Баррента по длинному коридору. Из-за многочисленных дверей по обеим сторонам слышались страстные стоны удовольствия.
        - Переживальщики, - бросил Аркдраген без дальнейших пояснений и ввел Баррента в открытую комнату в конце коридора, где читал книгу бородатый мужчина.
        - Добрый вечер, доктор Уайн. Это Гражданин Баррент. Первое посещение. Настаивает на снах о Земле.
        Аркдраген повернулся и ушел.
        - Хорошо, - сказал доктор, - устроим. - Он отложил книгу. - Ложитесь сюда.
        Посреди помещения находился большой стол. Над ним висел какой-то мудреный аппарат. Вдоль стен стояли стеклянные шкафы, заполненные квадратными склянками, напоминающими Барренту емкости с противоядиями.
        Он лег. Доктор Уайн провел обычное обследование, затем определил степень неустойчивости, гипнотический индекс, реакции на одиннадцать основных наркогрупп. Результаты он записал в блокнот, сверился с таблицами, прошел в кабинет и начал готовить смесь.
        - Это опасно? - спросил Баррент.
        - Необязательно, - ответил доктор Уайн. - Вы достаточно здоровы. У вас высокий показатель устойчивости. Конечно, случаются эпилептические припадки - возможно, вследствие кумулятивных аллергических реакций. Определенные побочные эффекты приводят к умопомешательству и даже к смерти. А некоторые клиенты остаются в своих снах, и их невозможно извлечь из этого состояния. С моей точки зрения, мы можем квалифицировать последнее как форму сумасшествия, хотя на самом деле оно таковым не является.
        Доктор кончил готовить смесь. Теперь он заполнял препаратом шприц.
        У Баррента появились серьезные сомнения в разумности всего предприятия.
        - Может быть, отложим? - сказал он. - Я не уверен, что...
        - Ни о чем не беспокойтесь, - утешил доктор. - Вы пришли в наилучший Магазин Снов на Омеге. Расслабьтесь. Напряженные мышцы могут вызвать столбнячные конвульсии.
        - Мистер Аркдраген, наверное, был прав, - сказал Баррент. - Пожалуй, мне не следует требовать сон о Земле при первом посещении. Он объяснил, что это крайне опасно.
        - Что такое жизнь без риска? Кроме того, наиболее распространенными последствиями являются травмы мозга и разрушение кровеносных сосудов, а мы прекрасно оснащены для борьбы с ними.
        Он нацелил шприц на левую руку Баррента.
        - Я передумал, - заявил Баррент и начал вставать.
        Доктор Уайн проворно вонзил иглу ему в руку.
        - В Магазине Снов не меняют решений. Расслабьтесь...
        Баррент расслабился, лег на постель и услышал звон в ушах. Он попытался сфокусировать внимание на лице доктора, но лицо изменилось.
        ***
        Округлое мясистое лицо было дружелюбным и обеспокоенным.
        - Уилл, - произнес Советник, - ты должен быть осторожен. Тебе надо научиться сдерживать свои порывы.
        - Знаю, сэр, - сказал Баррент. - Просто я так разозлился, что...
        - Уилл!
        - Хорошо, - произнес Баррент. - Я буду следить за собой.
        Он вышел из здания университета и направился в город. Это был фантастический город небоскребов и многоэтажных улиц, сверкающий город серебряных и алмазных домов, гордый город, повелевающий жизнью стран и планет. Баррент шел по третьему уровню и с ненавистью думал об Эндрю Теркалере.
        Из-за Теркалера и его необъяснимой ревности заявление Баррента о приеме в Корпус Космических Исследований было отклонено. И Советник оказался бессилен - Теркалер имел слишком большое влияние на Приемную Комиссию.
        Должно пройти полных три года, прежде чем Баррент снова сможет подать заявление. А пока он привязан к Земле и сидит без работы.
        Теркалер!..
        Баррент сошел с пешеходной дорожки и воспользовался экспрессом в Сантэ. Стоя на мчащейся ленте, он сжимал в кармане оружие. Запрещенное оружие.
        Он решил убить Теркалера.
        Картина расплылась. Сон померк. Потом Баррент внезапно увидел себя целящимся в худого человека.
        Информатор, безликий и неумолимый, заметил преступление и сообщил в полицию. Полицейские в серой форме схватили его, повели в суд. Судья с двоящимся пергаментным лицом вынес приговор о вечной ссылке на Омегу и отдал обязательный приказ об очистке памяти.
        Затем сон превратился в калейдоскоп ужаса. Баррент карабкался по скользкому столбу, по отвесному склону горы, по ровной гладкой стене. Его догонял труп Теркалера с разверзнутой грудью. С двух сторон поддерживали безликий информатор и бледный судья.
        Баррент бежал по горе, по улице, по крыше; преследователи держались вплотную. Он заскочил в бесформенную желтую комнату, захлопнул и запер дверь. А обернувшись, увидел, что запер себя с трупом Теркалера. Голова его была покрыта красной и оранжевой плесенью, в открытой ране в груди зацветал гриб. Труп дернулся, потянулся вперед, и Баррент бросился в окно.
        - Выходите, Баррент. Выходите из сна.
        У Баррента не было времени слушать. Окно превратилось в крутой скат, и он соскользнул по его полированной поверхности в амфитеатр. Здесь, через серый песок, на колодах рук и ног, к нему полз труп. Неподалеку сидели рядышком судья и информатор.
        - Он застрял.
        - Я предупреждал его.
        - Выходите из сна, Баррент. Говорит доктор Уайн. Вы на Омеге, в Магазине Снов. Очнитесь. У вас еще есть шанс, если вы немедленно соберетесь Омега? Сон? Некогда думать об этом! Баррент плыл по черному зловещему озеру. Прямо за ним плыли информатор и судья. Они поддерживали покойника, чья кожа медленно отваливалась от тела.
        - Баррент!
        Озеро превращалось в густой студень, который прилипал к рукам и ногам и забивал рот, а судья, информатор и труп...
        ***
        Баррент очнулся на постели в Магазине Снов. Над ним стоял доктор Уайн. Рядом была сестра со шприцем и кислородной маской. За ней виднелся Аркдраген, вытирающий со лба испарину.
        - Мы уже не надеялись, что вы выкарабкаетесь, - произнес доктор Уайн.
        - Я предупреждал его, - сказал Аркдраген и вышел из комнаты.
        Баррент сел.
        - Что случилось?
        Доктор Уайн пожал плечами.
        - Трудно сказать. Возможно, вы были склонны к кольцевой реакции; а иногда попадаются наркотики с примесями. Но подобное практически не повторяется. Поверьте мне. Гражданин Баррент, наркотические ощущения чрезвычайно приятны. Я уверен, что во второй раз вы восхититесь.
        Все еще потрясенный, Баррент был совершенно убежден, что второго раза не будет. Любой ценой он не допустит повторения кошмара.
        - У меня теперь образовалась привычка? - спросил он.
        - О нет, - ответил доктор Уайн. - Привычка вырабатывается с третьего или четвертого посещения.
        Баррент поблагодарил его и вышел. Проходя мимо Аркдрагена, он спросил, сколько должен.
        - Ничего, - сказал Аркдраген. - Первый визит бесплатно.
        Баррент покинул Магазин Снов и поспешил домой. Ему было над чем подумать. Появилось доказательство, что он совершил преднамеренное убийство.
        Глава 9
        Одно дело - обвинение в убийстве, которого ты за собой не чувствуешь; совсем другое - помнить совершенное преступление. Такому свидетельству нельзя не поверить.
        Перед посещением Магазина Снов Баррент еще сомневался в предъявленном обвинении, допуская в крайнем случае, что убил человека во внезапной вспышке гнева. Но задумать и осуществить хладнокровную расправу...
        Почему он сделал это? Выходит, желание отомстить оказалось таким сильным, что заставило сбросить оковы цивилизации?.. Он убил, кто-то донес, и судья приговорил его к Омеге. Он - , убийца на планете преступников. Следовательно, чтобы жить припеваючи, ему достаточно просто следовать своим природным наклонностям.
        И все же Барренту приходилось очень трудно. У него не было ни малейшей тяги к кровопролитию. В День Свободного Гражданина он, хотя и выходил вооруженный на улицу, не мог заставить себя застрелить кого-нибудь из низших классов. Он не хотел убивать!
        Баррент обратился к психиатру, который сообщил, что его неприязнь к убийству коренится в несчастном детстве. Фобия затем была осложнена перенесенной в Магазине Снов травмой. Из-за этого убийство, величайшее социальное достижение, стало ему противно. Невроз гуманности в человеке, великолепно приспособленном к убийству, приведет, сказал психиатр, к его, Баррента, уничтожению.
        Психиатр предложил лечение в санатории для непреступников. Баррент посетил санаторий и увидел сумасшедших, восславляющих здоровые игры, святость жизни и прочую чушь. У него не появилось желания присоединиться к ним. Возможно, он болен, но не так!
        Друзья предупреждали, что пассивность может накликать беду. Баррент соглашался, но питал надежду, что при помощи только необходимых убийств сумеет не привлечь внимания высокопоставленных лиц, следящих за соблюдением закона.
        Несколько недель план его, казалось, имел успех. Баррент игнорировал все более настойчивые приглашения в Магазин Снов и не посещал служб. Торговля процветала, и он проводил свободное время, изучая редкие яды и практикуясь в стрельбе. Часто Баррент думал о девушке - доведется ли им встретиться?
        И думал о Земле. В иные минуты ему виделись дубы, просвечивающая сквозь ивы река, большое каменное здание... Воспоминания наполняли его невыносимой тоской. Как и большинством обитателей Омеги, им владело страстное желание вернуться домой.
        А это было невозможно.
        Летели дни, и когда беда пришла, она пришла неожиданно.
        Однажды ночью раздался громкий стук в дверь. Четверо в форме сообщили полусонному Барренту, что он арестован.
        - За что? - спросил Баррент.
        - Отсутствие склонности к наркотикам. Три минуты на сборы.
        - Какое наказание меня ждет?
        - В суде узнаешь. - Охранник подмигнул своим приятелям и добавил: - Но единственный способ вылечить нерасположенца - убить его...
        Баррент одевался.
        ***
        Его привели в Департамент Юстиции. Приемная комната была разделена пополам высоким деревянным экраном, ибо основы омегианского правосудия гласили, что обвиняемый не должен видеть ни судей, ни свидетелей по его делу.
        - Арестованный, встать.
        Голос, вялый и равнодушный, раздавался из небольшого динамика. Баррент едва разбирал слова; интонации и выражение терялись, как и было задумано. Судья оставался анонимом.
        - Уилл Баррент, - сказал судья, - вы предстали перед судом по основному обвинению в нерасположении к наркотикам и дополнительному - в отсутствии благочестия. По последнему у нас имеются показания священника. По основному - свидетельство Магазина Снов. Вы можете опровергнуть обвинения?
        Баррент подумал и ответил:
        - Нет, сэр, не могу.
        - В настоящий момент вашу антирелигиозность можно не рассматривать, ибо это первый проступок. Но не расположение к наркотикам является главным преступлением против Государства. Непрерывное потребление наркотиков - обязательная привилегия каждого гражданина. Известно, что привилегии должны насаждаться, в противном случае они будут утеряны. А потерять привилегии - значит потерять краеугольный камень нашей свободы. Поэтому уклонение от них приравнивается к государственной измене.
        Наступила пауза. Баррент, считавший свое положение безнадежным, слушал, затаив дыхание.
        - Наркотики служат многим целям, - продолжал судья. - Излишне перечислять их достоинства. Но, говоря с точки зрения государства, необходимо отметить, что предрасположенное к ним население есть лояльное население, что наркотики являются основным источником доходов и вообще представляют весь наш образ жизни. Более того, я скажу, что нерасположенное меньшинство неизменно доказывало свою враждебность к родным омегианским организациям. Все это пространное объяснение, Уилл Баррент, для того, чтобы вы лучше поняли, в чем вас обвиняют.
        - Сэр, - сказал Баррент, - я ошибался, избегая увлечения. Не буду ссылаться на незнание - мне известно, что закон не признает извинений. Но я самым искренним образом прошу суд дать мне возможность исправиться. Я прошу учесть, сэр, что мне еще не поздно приобрести привычку к наркотикам.
        - Принимая во внимание все вышеизложенное, - произнес судья, - суд находит необходимым предоставить вам выбор. Первое решение карательное: вы лишаетесь правой руки и левой ноги во искупление преступления против Государства; но вы сохраняете жизнь.
        Баррент сглотнул и спросил:
        - А второе?
        - Второе, некарательное, решение заключается в том, что вы должны пройти Суд Испытанием. В этом случае, если вы выживете, вам будет присвоен соответствующий ранг и предоставлено вытекающее из него положение в обществе.
        - Я выбираю Суд Испытанием, - произнес Баррент.
        - Очень хорошо, - сказал судья. - Да свершится правосудие.
        Баррента увели. За спиной он услышал сдавленный смешок одного из охранников. Значит, выбор неправильный?
        Может ли Суд Испытанием быть страшнее увечья?
        Глава 10
        Баррент стоял на каменном полу в огромном, ярко освещенном помещении. Ряды для зрителей, расположенные на некотором возвышении за барьером, были заполнены до отказа.
        Ожил укрепленный высоко динамик:
        - Дамы и господа, просим внимания! Сейчас начнется Суд Испытанием 642-ВГ223 между Гражданином Уиллом Баррентом и ГМЕ-213. Просим занять места.
        В стене откинулась панель, и на арену вкатилась блестящая черная машина в форме полусферы в фут высотой.
        - Заключенный Уилл Баррент добровольно выбрал Суд Испытанием. Инструмент правосудия, в данном случае ГМЕ-213, есть изумительное творение инженерного гения Омеги. Машина, или Макс, как ее называют многие друзья и поклонники, является орудием убийства завидной эффективности. В ее арсенале двадцать три разных способа умерщвления, в большинстве своем очень болезненных. В целях испытания она оперирует по принципу случайности. Это означает, что Макс не имеет свободы выбора. Способ нападения определяется наугад специальным аппаратом, действующим с замедлением до шести секунд.
        Макс неожиданно двинулся в центр арены, и Баррент отошел.
        - Заключенный, - продолжал динамик, - в состоянии деактивировать машину; в таком случае он выигрывает состязание и освобождается с сохранением всех прав и привилегий его нового статуса. Теоретически такая возможность существует. В среднем это случается три с половиной раза из ста.
        Баррент оглядел галерею зрителей. Судя по одежде, все они, мужчины и женщины, принадлежали к верхушке Привилегированных Классов. А в первом ряду сидела девушка, которая дала ему оружие в день прибытия в Тетрахид. Она была такой же красивой, как ему запомнилась, но бледное овальное лицо ничего не выражало. Она смотрела на Баррента с бесстрастным любопытством человека, обнаружившего клопа.
        - Состязание начинается! - объявил динамик.
        У Баррента больше не было времени думать о девушке, потому что машина ожила.
        Макс покатился к Барренту, заставляя того отступать к стене, и выдвинул шарнирную металлическую руку, заканчивающуюся лезвием. Рука рванулась вперед, но Баррент сумел уклониться и услышал, как проскрежетал по камню нож. Когда рука втянулась, Баррент смог вернуться к центру.
        Он понимал, что машина уязвима только во время паузы, пока селектор выбирает способ убийства. Но как деактивировать гладкий бронированный механизм?
        Макс начал приближаться, и теперь его металлическая шкура блестела зеленым веществом, в котором Баррент сразу узнал контактный яд. Он резко отпрыгнул в сторону, стараясь избежать фатального прикосновения.
        Машина остановилась. Нейтрализатор омыл ее поверхность, очищая от яда. Селектор щелкнул. Макс выпускал что-то вроде палки.
        Упражнение по прикладному садизму, подумал Баррент. Пройдет немного времени, и машина собьет его с ног и легко прикончит. Предпринимать надо что-то немедленно, пока еще сохранились силы.
        Машина размахнулась. Баррент не мог полностью избежать удара, и увесистая стальная палица задела левое плечо. Рука онемела.
        Макс опять выбирал. Баррент бросился на его гладкую сферическую поверхность. На самом верху он увидел два крошечных отверстия. Молясь, чтобы они оказались воздухозаборниками. Баррент заткнул их пальцами.
        Машина остановилась, публика взревела. Баррент цеплялся за ровную поверхность онемевшей рукой, стараясь удержать пальцы в отверстиях. Огни на шкуре Макса изменили цвет с зеленого на красный; тихое жужжание перешло в гул.
        А затем машина выпустила трубки дополнительных воздухозаборников.
        Баррент попытался накрыть их своим телом, но машина, внезапно взвыв, быстро откатилась и сбросила его. Он вскочил на ноги и вернулся к центру арены.
        Состязание длилось не более пяти минут, а Баррент был изможден. Тем временем неутомимая машина наступала, подняв широкую сверкающую секиру. Вместо того чтобы отпрыгнуть в сторону, Баррент бросился вперед. Он схватил металлическое щупальце обеими руками и начал гнуть его вниз. Ему показалось, что металл поддается. Если отломать конечность, то, возможно, машина деактивируется или, по крайней мере, он получит оружие...
        Макс внезапно дал задний ход, и Баррент упал ничком. Секира взметнулась и опустилась на плечо.
        Баррент покатился по полу и посмотрел на галерею. Он конченый человек. Уж лучше благодарно принять следующую попытку машины, чтобы она прикончила его сразу... А девушка показывала ему что-то руками.
        Времени наблюдать не было. Ослабевший от потери крови Баррент еле поднялся на ноги. Его не интересовало, какое оружие извлекала машина на этот раз. Стоило ей двинуться и он бросился под колеса.
        Колеса вкатились на плечо, и Макс резко накренился. Баррент застонал от боли и, собрав последние силы, попытался встать. Машина взвыла и опрокинулась; Баррент упал рядом.
        Когда зрение вернулось к нему, машина выдвигала конечности, чтобы перевернуться.
        Баррент кинулся на днище и замолотил по нему кулаками. Ничего не произошло. Он попробовал оторвать одно из колес, но не сумел. Макс стал отжиматься от пола.
        Внимание Баррента снова привлекла девушка. Она настойчиво повторяла дергающие движения.
        Только тогда Баррент заметил маленькую предохранительную коробку около одного из колес. Он схватился за нее и, срывая ногти, на последнем дыхании оторвал.
        Машина застыла.
        Баррент лишился чувств.
        Глава 11
        - На Омеге главенствует закон. Скрытый и явный, церковный и светский, закон управляет поступками всех жителей, от нижайших из низких до высочайших из высоких. Без него не было бы привилегий для тех, кто создал закон; без закона и его неумолимой силы Омега превратилась бы в немыслимый хаос, в котором человеческие права могли существовать, лишь пока и поскольку их обеспечивал бы каждый человек. Анархия знаменовала бы конец омегианского общества, и особенно тех старших представителей правящих классов, кто давно миновал расцвет своих физических сил.
        Но население Омеги состоит исключительно из людей, нарушавших законы на Земле. Это общество, в котором нарушитель законов - царь; общество, в котором преступления не только прощаются, но и поощряются; общество, в котором уклонение от правил судится единственно по степени успеха.
        Налицо парадокс: криминальное общество с абсолютными законами, предназначенными для нарушения.
        Так говорил Барренту судья, все еще спрятанный за экраном.
        После завершения Суда Испытанием прошло несколько часов. Баррента отнесли в медпункт, где занялись его ранениями. Они были в основном легкими: два треснувших ребра, глубокий разрез на левом плече, царапины и ушибы.
        - Соответственно, - вещал судья, - закон должен одновременно нарушаться и не нарушаться. Те, кто никогда не нарушает закон, не поднимаются в положении. Обычно их убивают тем или иным путем, так как у них недостаточно инициативы выживания. Для тех, кто, подобно вам, нарушает закон, ситуация иная. Закон строго наказывает их - если им не удается уйти от него.
        Судья сделал паузу и торжественно продолжил:
        - Идеалом на Омеге является личность, которая понимает законы, ценит их необходимость, знает кару за нарушение, нарушает и преуспевает! Вот, сэр, наш идеальный преступник и идеальный омегианец. Именно это вам удалось свершить, Уилл Баррент, пройдя Суд Испытанием.
        - Благодарю вас, сэр, - сказал Баррент.
        - Я хочу, чтобы вы осознали: однократный триумф над законом вовсе не означает, что вы сумеете восторжествовать во второй раз. С каждой новой попыткой ваши шансы уменьшаются - так же, как растет вознаграждение за успех. Поэтому я не советую вам действовать опрометчиво.
        - Не буду, сэр, - заверил Баррент.
        - Очень хорошо. Таким образом, вы возводитесь в ранг Привилегированного Гражданина, со всеми правами и обязанностями. Вам позволяется, как и прежде, вести свое дело. Кроме того, вы награждаетесь недельным отдыхом на Озере Облаков, куда можете отправиться с любой женщиной по вашему выбору.
        - Простите, - перебил Баррент. - Что вы сказали?
        - Недельный отдых, - повторил спрятанный судья, - с любой женщиной по вашему выбору. Это высокая награда, так как на Омеге мужчин в шесть раз больше, чем женщин. Вы можете выбрать любую незамужнюю женщину независимо от ее желания. На это вам дается три дня.
        - Мне не нужно трех дней, - сказал Баррент. - Я желаю девушку, которая сидела в первом ряду галереи зрителей. У нее черные волосы и зеленые глаза. Вы знаете, кого я имею в виду?
        - Да, - медленно произнес судья. - Я знаю, кого вы имеете в виду. Ее имя Моэра Эрмайс. Мне кажется, вам лучше изменить решение.
        - Есть какие-нибудь причины?
        - Нет. Но было бы лучше, если бы вы выбрали другую женщину. Мой клерк с удовольствием снабдит вас списком подходящих молодых дам. У них приятная внешность. Некоторые окончили Женский институт, где, как вам, возможно, известно, преподают двухгодичный курс науки и искусства гейши. Я лично могу порекомендовать вам...
        - Хочу Моэру, - заявил Баррент.
        - Молодой человек, вы делаете ошибку.
        - Приходится рисковать.
        - Хорошо, - сказал судья. - Ваш отдых начинается завтра в девять утра. Я искренне желаю вам удачи.
        ***
        Баррента под охраной вывели из здания суда и доставили домой. Друзья, считавшие, что он погиб, пришли его поздравить. Им не терпелось услышать подробности Суда Испытанием, но Баррент, осознавший, что знание есть путь к могуществу, не особенно распространялся.
        Этим вечером был и другой повод для празднования: Тема Рейда наконец приняли в Гильдию Убийц. Как и обещал, он взял Фоэрена к себе в помощники.
        На следующее утро перед дверью магазина остановился экипаж. Его прислал Департамент Юстиции. Сзади сидела очень красивая и очень недовольная Моэра Эрмайс.
        - Вы в своем уме, Баррент? Думаете, у меня есть на это время? Почему вы выбрали меня?
        - Вы спасли мне жизнь, - ответил Баррент.
        - Значит, я вами заинтересовалась? Если у вас есть чувство благодарности, скажите водителю, что изменили решение. У вас есть еще возможность выбрать другую девушку.
        Баррент покачал головой.
        - Мне нужны только вы.
        - Не передумаете?
        - Ни за что.
        Моэра вздохнула и откинулась назад.
        - Вы действительно интересуетесь мной?
        - Больше, чем интересуюсь, - сказал Баррент.
        - Хорошо, - согласилась Моэра. - Мне остается лишь ехать с вами.
        Она отвернулась, но перед этим Барренту показалось, что он увидел улыбку на ее лице.
        Озеро Облаков - лучший курорт Омеги. На его территории дуэли были строжайшим образом запрещены, всякое оружие отбиралось. Ссоры разрешал ближайший бармен, а убийство наказывалось немедленным лишением статуса.
        На Озере Облаков доступно любое развлечение. Хочешь - смотри бой быков и медвежью схватку, хочешь - занимайся плаванием, альпинизмом, лыжами... Вечерами в бальных залах за стеклянными стенами, отделяющими жителей от граждан и граждан от элиты, проводились танцы. К услугам отдыхающих имелся прекрасно оборудованный наркобар, содержащий как испытанные средства для заядлых любителей, так и на пробу. По субботним вечерам в Гроте Сатиров устраивали оргии. Но главное, там были покатые склоны и тенистые леса, приятные прогулки, свободные от вечного страха и напряжения, от каждодневной борьбы за существование в Тетрахиде.
        Баррент и Моэра жили в смежных комнатах, и дверь между ними была незаперта. Но в первую ночь Баррент не воспользовался той дверью - на планете, где женщины питали пристрастие к ядам, мужчине следовало подумать дважды, прежде чем навязывать свою компанию. Даже владелец магазина противоядий вынужден был считаться с возможностью не распознать вовремя симптомы у самого себя...
        На второй день они забрались высоко в горы. Баррент спросил Моэру, почему она спасла ему жизнь.
        - Вам не понравится ответ, - предупредила она.
        - И все же я хотел бы знать.
        - Вы выглядели таким беззащитным в Обществе защиты жертв... Я бы помогла всякому, кто так выглядел.
        Баррент кивнул.
        - А второй раз?
        - Затем, пожалуй, я вами заинтересовалась. Но это не романтический интерес, вы понимаете? Я совсем не романтична.
        - Какой же интерес?
        - Мне казалось, что потенциально вы хороший рекрут.
        - Я бы хотел услышать об этом больше, - попросил Баррент.
        Моэра минуту хранила молчание, наблюдая за ним немигающими зелеными глазами.
        - Я могу сказать лишь немногое. На Омеге действует организация, которая ищет подходящих людей. Обычно мы начинаем непосредственно с корабля. Потом поиск продолжают вербовщики, такие, как я.
        - А какой тип людей вы подбираете?
        - Простите, Уилл, не ваш.
        - Почему не мой?
        - Сперва я серьезно «думала завербовать вас, - сказала Моэра. - Вы казались как раз тем человеком, который нам нужен. Затем я подняла ваше дело.
        - И?
        - Мы не принимаем убийц. Иногда мы нанимаем их для специальных заданий, но не зачисляем в организацию. Существуют некоторые смягчающие обстоятельства, которые мы признаем: самозащита, например. Но человек, совершивший на Земле преднамеренное убийство...
        - Понимаю, - произнес Баррент. - А что, если я скажу, что не испытываю тяги к кровопролитию?
        - Мне известно это, - ответила Моэра. - Если бы все зависело от меня, я бы приняла вас в организацию. Но решаю не я... Ну а вы уверены, что совершили убийство?
        - Похоже на то, - проговорил Баррент. - Наверное.
        - Плохо, - сказала Моэра. - И все же организация нуждается в людях с высоким уровнем выживания. Ничего не обещаю, но я посмотрю, что можно сделать. Хорошо, если бы вы сумели выяснить больше о своем преступлении. Возможно, были обстоятельства...
        - Не исключено, - в сомнении сказал Баррент. - Я постараюсь.
        Этим вечером Моэра, гибкая, изящная и нежная, скользнула в его постель. Когда он заговорил, она закрыла ему рот рукой. И Баррент, наученный не искушать судьбу, промолчал.
        Отдых промчался слишком быстро. О загадочной организации больше не говорили, зато, возможно, в качестве компенсации, смежная дверь оставалась открытой. Наконец вечером седьмого дня Баррент и Моэра вернулись в Тетрахид.
        - Когда я смогу тебя увидеть? - спросил Баррент.
        - Я свяжусь с тобой.
        - Меня это не устраивает.
        - Больше ничего не могу предложить, - сказала Моэра. Прости, Уилл. Я посмотрю, что можно сделать с организацией.
        Баррент вынужден был удовлетвориться этим. Выйдя из машины у своего магазина, он все еще не знал, где она живет и какую организацию представляет.
        ***
        Он тщательно обдумал подробности своих видений в Магазине Снов: гнев на Теркалера, запрещенное оружие, столкновение, труп, а затем информатор и судья. Не хватало только одной детали: самого убийства. Видения кончались на встрече с Теркалером и продолжались после перерыва, когда тот уже был мертв. Возможно, существовал все-таки фактор, толкнувший на преступление. Это необходимо выяснить.
        Сведения о Земле можно получить только двумя путями. Один лежал через кошмар Магазина Снов, и Баррент твердо решил к нему не прибегать. Другой - услуги скреннирующих мутантов. Баррент относился к мутантам с неприязнью. Они были совершенно иной расой и имели статус неприкасаемых. Их остерегались и избегали, и они отвечали замкнутостью. Квартал Мутантов был городом в городе. Разумные граждане держались подальше от квартала, особенно вечером, - все знали, что мутанты мстительны.
        Но только мутанты обладали скреннирующей способностью. В их бесформенных телах скрывались необычные силы и таланты, странные и неистовые способности, которых нормальные люди чурались днем и жаждали ночью. Поговаривали, что мутанты пользуются покровительством Великого Черного. Некоторые полагали, что они могут проникать в жизнь человека сквозь время и пространство, через стену забытья, и читать прошлое, что грозное искусство черной магии доступно только мутантам, однако никто не смел утверждать это в присутствии священников. Другие считали, что у мутантов нет никаких способностей, и принимали их за ловких мошенников. Баррент решил все выяснить сам. Однажды поздним вечером, соответственно одетый и вооруженный, он покинул свой дом и отправился в Квартал Мутантов.
        Глава 12
        Баррент шел по узким, петляющим улочкам Квартала, держа руки на оружии. Он проходил мимо хромых и слепых гидроцефалондных и микроцефалоидных идиотов, мимо фокусника, держащего в воздухе двенадцать горящих факелов с помощью рудиментарной третьей руки, растущей из груди, мимо торговцев одеждой, косметикой и ювелирными изделиями, мимо тележек со зловонной и антисанитарно выглядевшей пищей. Он миновал несколько ярко раскрашенных публичных домов, где у окон зазывно толпились девицы. Четырехрукая, шестиногая уродка сообщила ему, что он явился как раз вовремя для Дельфийских обрядов. Баррент поспешил прочь и почти столкнулся с чудовищно толстой женщиной, немедленно рванувшей на себе блузку, дабы обнажить восемь сморщенных грудей. Он вильнул в сторону, обходя четверых сиамских близнецов, которые уставились на него огромными жалобными глазами.
        Баррент завернул за угол и остановился. Высокий оборванный старик загораживал ему дорогу. Он был кривой - ровная гладкая кожа затягивала место, где полагалось находиться левому глазу. Но правый глаз сверкал ярко и свирепо из-под белой брови.
        - Вам нужны услуги настоящего скреннера? - спросил старик.
        Баррент Кивнул.
        - Идите за мной. - Мутант свернул в аллею, и Баррент последовал за ним, крепко сжимая рукоятку иглолучевика. По закону мутантам запрещалось иметь оружие, но многие, подобно этому старику, носили тяжелые, окованные железом палки. Лучшего оружия для узких улочек нельзя было и представить.
        Провожатый открыл дверь и мотнул головой. Баррент помедлил, вспоминая истории о доверчивых жителях, попавших в лапы мутантов, затем стиснул иглолучевик и вошел.
        Старик ввел Баррента в маленькую, тускло освещенную комнату. Когда глаза привыкли к темноте, Баррент разглядел фигуры двух женщин, сидящих за простым деревянным столом. На столе стояла кастрюля с водой, а в кастрюле лежало карманное зеркальце, разбитое на мелкие кусочки.
        Одна из женщин была очень старой и совершенно безволосой, другая - молодой и красивой. Баррент был потрясен, подойдя ближе к столу и увидев, что ее ноги ниже колен срослись в рыбий хвост.
        - Чем интересуетесь. Гражданин Баррент? - спросила молодая женщина.
        - Откуда вы знаете мое имя? - опешил Баррент. Не получив ответа, он сказал: - Я хочу выяснить все об убийстве, которое я совершил на Земле.
        - Зачем вам это нужно? Разве власти не записали его в вашу пользу?
        - Да, но... - Он поколебался и добавил: - Но дело в том, что у меня невротическое предубеждение против убийства. Вот и любопытно, почему же я совершил его на Земле.
        Мутанты переглянулись. Старик улыбнулся и произнес:
        - Гражданин, мы поможем тебе. У нас, мутантов, тоже предубеждение против убийства, потому что всегда убивают нас.
        - Значит, вы согласны скреннировать мое прошлое?
        - Все не так просто, - заметила молодая женщина. - Скреннирующая способность, являющаяся одним из проявлений пси-эффекта, сложна в обращении. Даже когда удается вызвать ее к жизни, она часто не раскрывает то, что нужно.
        - Я думал, что все мутанты могут легко заглядывать в прошлое.
        - Нет, - сказал старик, - это неверно. Во-первых, не все мутанты, кого так называют. Это удобное клеймо для каждого, кто не соответствует земным стандартам. Но и среди настоящих мутантов лишь считанные обладают малейшими пси-способностями.
        - Вы в состоянии скреннировать? - спросил его Баррент.
        - Я - нет. Но Мила может, - ответил он, указывая на молодую женщину. - Иногда.
        Женщина глядела в воду, в разбитое зеркало. Ее блеклые глаза были широко раскрыты, хвостатое туловище выпрямилось и словно застыло.
        - Она начинает что-то видеть, - произнес старик. - Вода и зеркало - только средства для концентрирования внимания. Мила хорошо скреннирует, хотя порой прошлое у нее переплетается с будущим. На той неделе она предсказала одному Хаджи, что тот через четыре дня умрет. - Старик хихикнул. - Вы бы видели его лицо.
        - Она предупредила, как он умрет? - спросил Баррент.
        - Да, от броска ножа. Бедняга перестал выходить из дома.
        - Его убили?
        - Конечно. Жена. Решительная женщина!..
        Баррент надеялся, что Мила не прочтет его будущее. Жизнь трудна и без предсказаний мутантов. Теперь она подняла взгляд, печально кивая головой.
        - Я могу сказать вам очень мало. Мне не удалось увидеть, как произошло убийство. Но я видела кладбище и видела могилу ваших родителей. Могила старая, наверное двадцатилетней давности. Кладбище расположено на краю местечка Янгерстаун, на Земле.
        Барренту это название ничего не говорило.
        - А еще, - продолжала Мила, - я увидела человека, который многое может вам рассказать, если захочет.
        - Он свидетель убийства?
        - Да.
        - Это тот, кто на меня донес?
        - Не знаю, - ответила Мила. - Я видела покойника по имени Теркалер, и возле него стоял человек. Его зовут Иллиарди.
        - Он здесь, на Омеге?
        - Вы можете найти его сейчас в Эйфориаториуме на Малой Топорной улице. Знаете?
        - Найду, - сказал Баррент. Он поблагодарил девушку и предложил плату, взять которую она отказалась. Мила выглядела очень расстроенной. Когда Баррент выходил, она окликнула его:
        - Будьте осторожны.
        Баррент остановился и почувствовал холодок в груди.
        - Вы скреннировали мое будущее?
        - Только на несколько месяцев вперед.
        - И что увидели?
        - Не могу объяснить. То, что я увидела, совершенно невозможно.
        - Скажите мне.
        - Я видела вас мертвым. И все же вы не были мертвы. Вы смотрели на труп, разбитый на сверкающие осколки. Но покойник - это вы.
        - Что это значит?
        - Не знаю, - сказала Мила.
        ***
        Эйфориаториум оказался большим, аляповато обставленным заведением, специализирующимся на наркотиках и афродизиаках. Клиентура его состояла в основном из пеонов и жителей. Пробиваясь сквозь толпу и спрашивая человека по имени Иллиарди, Баррент чувствовал, что он в чужой среде.
        Ему показали на лысого мужчину, сидящего за бокалом. Баррент подошел и представился.
        - Приятно познакомиться, сер, - сказал Иллиарди, проявляя обязательное уважение Жителя Второго Класса к Привилегированному Гражданину. - Чем могу быть вам полезен?
        - Я хотел бы кое-что спросить о Земле, - объяснил Баррент.
        - Я мало что помню, - извинился Иллиарди. - Но рад услужить.
        - Вы знали человека по имени Теркалер?
        - Безусловно, - подтвердил Иллиарди. - Большего скупердяя не видел свет.
        - Вы присутствовали при его убийстве?
        - Разумеется. Это первое, что я вспомнил, сойдя с корабля.
        - Вы видели, кто его убил?
        Иллиарди изумился.
        - Чего тут видеть? Его убил я.
        Баррент заставил себя продолжать ровным голосом:
        - Вы уверены в этом? Абсолютно уверены?
        - Конечно, - сказал Иллиарди. - И готов отстаивать эту честь. Теркалера мало было убить. Он заслуживал страшной кары.
        - А не видели ли вы в это время поблизости меня?
        Иллиарди посмотрел на него внимательно, затем покачал головой.
        - Кажется, нет. Но я не уверен. Все, что случилось после убийства, у меня как во сне.
        - Благодарю вас, - произнес Баррент и покинул Эйфориаториум.
        Чем больше Баррент думал, тем приходил все в большее недоумение. Если Теркалера убил Иллиарди, то почему Баррента отправили на Омегу? Если произошла ошибка, то почему его не выпустили, когда обнаружили настоящего убийцу? Зачем кто-то на Земле обвинил его в преступлении, которого он не совершал?
        У Баррента не было ответов на эти вопросы. Но, и прежде не чувствуя себя убийцей, теперь он нашел доказательство. Сознание невиновности все изменило и расставило по своим местам: его вовсе не привлекает омегианский образ жизни. Он хочет вернуться на Землю!
        Однако это невозможно. В небе днем и ночью кружили сторожевики. Да и техника Омеги дошла только до двигателей внутреннего сгорания; звездные корабли принадлежали Земле.
        Баррент продолжал работать в магазине противоядий и будто щеголял своим антиобщественным поведением. Он игнорировал приглашения из Магазина Снов и никогда не посещал публичных казней. Когда ревущие толпы собирались поразвлечься в Квартале Мутантов, у Баррента начинались головные боли. Он не участвовал в Охотах Дня Посадки и грубо обошелся с торговым представителем «Ежемесячных пыток». И даже визиты Дяди Ингмара не смогли поколебать его антирелигиозных настроений.
        Баррент понимал, что набивается на неприятности, и ожидал их. В конце концов на Омеге нет ничего необычного в нарушении законов - нарушайте, пока удается.
        ***
        Однажды на улице его толкнул прохожий, Баррент отошел, но тот схватил его за плечо.
        - Ты представляешь себе, кого толкнул? - спросил мужчина. Он был коренастый и приземистый. Одежда указывала на принадлежность к Привилегированным Гражданам. Пять серебряных звезд на ремне - количество узаконенных убийств.
        - Я не толкал вас, - сказал Баррент.
        - Ты лжешь, любитель мутантов.
        Услышав смертельное оскорбление, толпа замерла. Мужчина потянулся за оружием отработанным артистичным движением, но иглолучевик Баррента был нацелен на полсекунды раньше.
        Он просверлил обидчика прямо между глаз; затем, почувствовав движение позади, Баррент резко обернулся.
        Двое Привилегированных Граждан вытаскивали свое тепловое оружие. Баррент выстрелил, ныряя за прикрытие здания. Противники упали и обуглились. Деревянная стена рядом с Баррентом разлетелась на кусочки - из аллеи стрелял еще один. Двумя выстрелами Баррент уложил и его.
        И все. В течение нескольких секунд он убил четверых.
        Баррент был доволен: теперь любителям повышения статуса есть о чем подумать. Вполне возможно, они переключатся на более доступные объекты и оставят его в покое.
        У себя в магазине он застал Джо. Маленький вор выглядел расстроенным.
        - Видел сегодня, как ты стрелял. Отличная работа.
        - Благодарю, - сказал Баррент.
        - Думаешь, это тебе поможет? Думаешь, что сможешь и дальше нарушать закон?
        - Пока удается.
        - Безусловно. Но, как по-твоему, сколько ты продержишься?
        - Сколько надо будет.
        - Нет, - сказал Джо. - Нельзя безнаказанно нарушать закон. Только сосунки верят в это.
        - Им придется послать за мной целый взвод, - заметил Баррент, перезаряжая иглолучевик.
        - Все произойдет не так, - произнес Джо. - Поверь мне, Уилл, нельзя сосчитать способов избавиться от тебя. Когда закон решил действовать, его не остановишь. И, между прочим, не жди помощи от своей подруги.
        - Ты знаешь ее? - спросил Баррент.
        - Я знаю всех, - мрачно сказал Джо. - У меня друзья в правительстве. Я знаю, что тобой недовольны. Слушай меня, Уилл. Ты же не хочешь плохо кончить?
        Баррент покачал головой.
        - Джо, ты можешь найти Моэру?
        - Возможно. Зачем?
        - Я хочу, чтобы ты ей кое-что передал. Скажи ей, что я не совершал убийства, в котором меня обвинили.
        Джо уставился на него.
        - Ты спятил?
        - Нет. Я нашел человека, который на самом деле совершил его: Житель Второго Класса Иллиарди.
        - Чего же об этом распространяться? - удивился Джо. - Не имеет смысла терять уважение.
        - Я не убивал, - упрямо повторил Баррент. - Передашь Моэре?
        - Хорошо, - согласился Джо. - Если смогу найти ее. Но лучше послушай меня. Может, еще не поздно все исправить. Сходи на Черную Мессу...
        - Возможно, я так и сделаю, - произнес Баррент. - Ты обязательно скажешь Моэре?
        - Да, - пообещал Джо.
        Он вышел из магазина противоядий, печально качая головой. Тремя днями позже Баррента посетил высокий, полный достоинства пожилой мужчина, такой же прямой, как церемониальный меч, висевший у него на боку. По одежде Баррент распознал в нем важного государственного чиновника.
        - Правительство Омеги шлет вам поздравления, - начал гость. - Я Норис Джей, Субминистр Игр. В соответствии с законом я нахожусь здесь, дабы лично уведомить вас о великой удаче.
        Баррент озабоченно кивнул и пригласил войти. Но посетитель отказался.
        - Вчера была проведена ежегодная Лотерея, - объявил Джей. - Вы, гражданин Баррент, один из выигравших. Поздравляю вас.
        - А что за награда? - поинтересовался Баррент.
        Он слышал о Лотерее, но имел о ней лишь самое смутное представление.
        - Почет и слава. Увековечение вашего имени. Сохранение для потомства вашей биографии. Конкретно - вы получите иглолучевик государственного выпуска и будете посмертно награждены Серебряным Знаком.
        - Посмертно?
        - Конечно. Серебряным Знаком всегда награждают посмертно.
        - Да-да, - согласился Баррент. - Что-нибудь еще?
        - Как выигравший в Лотерее, вы примете участие в символической церемонии Охоты, отмечающей начало ежегодных Игр. Охота, как вам известно, олицетворяет наш омегианский образ жизни. Даже пеонам позволено участвовать в Охоте, потому что это праздник, открытый для всех, праздник, символизирующий возможность любого человека выйти за рамки своего статуса.
        - Если я вас верно понял, - заметил Баррент, - я выбран одним из тех, за кем будут охотиться?
        - Да, - подтвердил Джей.
        - Но вы сказали, что церемония символическая. Разве это не означает, что никого не убьют?
        - Вовсе нет, что вы! - воскликнул Джей. - На Омеге символы и символизируемая вещь практически одно и то же. Когда мы говорим Охота, то имеем в виду настоящую охоту. Иначе все выродится в показуху.
        Баррент молчал, обдумывая положение. Оно было не из приятных. Лицом к лицу с врагом, в простой дуэли он имел прекрасные шансы на победу. Но Охота с участием всего населения Тетрахида...
        - Каким образом меня выбрали?
        - Случайным отбором, - объяснил Норис Джей. - Никакой другой способ не достоин тех, кто отдает свою жизнь во имя вящей славы Омеги.
        - Что-то не верится, что меня выбрали совершенно случайно.
        - Выбор был случайным, - заверил Джей. - Производился он, конечно, по списку подходящих жертв. Не каждый годится на роль Дичи. Человек должен проявить немало сил и упорства, чтобы Комитет Игр включил его в список кандидатов. Быть Дичью - великая честь.
        - Не верю, - заявил Баррент. - Просто вы преследуете меня.
        - Вы не правы. Могу заверить, что никто в правительстве не питает к вам злых чувств. Вы нарушили закон, но это вовсе не касается правительства. Это дело касается исключительно вас и закона.
        Синие ледяные глаза Джея сверкнули при упоминании о законе. Он выпрямился и еще плотнее сжал губы.
        - Закон превыше всего. Он неотвратим, любое действие либо законно, либо противозаконно. Если можно так выразиться, закон живет своей жизнью, ведет существование, совершенно отдельное от конечных жизней существ, приводящих его в исполнение. Закон управляет каждым аспектом человеческого поведения; следовательно, в той степени, в какой люди являются законными существами, закон человечен. И, будучи человечным, закон имеет свои слабости. Для граждан, соблюдающих закон, он далек и незаметен. А тех, кто его обходит и нарушает, закон активно преследует.
        - Вот почему меня выбрали на роль Дичи?
        - Конечно, - сказал Субминистр. - Не выбрали бы вас сейчас, рьяный и никогда не дремлющий закон нашел бы другие пути.
        - Благодарю за информацию, - произнес Баррент. - Сколько у меня времени до начала Охоты?
        - Охота начинается на рассвете и заканчивается с первой зарей следующего дня.
        - А что будет, если меня не убьют?
        Норис Джей слабо улыбнулся.
        - Такое случается не часто. Гражданин Баррент. Я уверен, это не должно волновать вас.
        - Но все же бывает?
        - Да. Те, кто остается в живых, автоматически включаются в Игры.
        - А если я выживу в Играх?
        - И не мечтайте, - посоветовал Джей дружеским тоном.
        - Но почему?
        - Поверьте мне. Гражданин, вы не выживете.
        - Я все-таки желал бы знать, что произойдет в таком случае.
        - Тот, кто проходит Игры, оказывается вне закона.
        - Звучит многообещающе, - заметил Баррент.
        - Вовсе нет. Закон, даже в самом своем карающем проявлении, стоит на страже ваших интересов. Как бы ни было мало у вас прав, закон проследит за их соблюдением. Я не убил вас сейчас и здесь только потому, что это было бы незаконно. - Джей разжал руку, и Баррент увидел крошечное однозарядное оружие. - Закон устанавливает правила и пределы жизни. Он гласит, что вы должны умереть. Но умирают все. Вам по крайней мере назначен день; без закона могло не быть и этого.
        - И все же, - настаивал Баррент, - если я выживу в Играх и окажусь вне закона?
        - Вне закона существует только один Великий Черный, - произнес Джей. - Те, кто находится вне закона, принадлежат ему. Но лучше тысячу раз умереть, чем попасть живым в руки Великого Черного.
        Баррент давно пришел к выводу, что культ Великого Черного - пустая болтовня. Но теперь, слушая доверительный голос Джея, он начал сомневаться. Может существовать реальное отличие между обычным поклонением Злу и действительным присутствием самого Зла.
        - Но если вам повезет, - продолжал Джей, - вас убьют сразу. А сейчас последние инструкции.
        Джей потянулся свободной рукой в карман и вытащил красный карандаш. Быстрым, отработанным движением он провел карандашом по щекам и лбу Баррента. Тот даже не успел опомниться, как все было кончено.
        - Это помечает вас как Дичь, - сказал Джей. - Пометки несмываемы. Вот ваш государственный иглолучевик. - Он вынул оружие из кармана и положил на стол. - Охота, как я говорил, начинается с первым светом зари. Убить вас имеет право любой; вы также можете убивать. Но я советую делать это с большой осторожностью: вспышка и звук выстрела выдавали многих. Если будете прятаться, не забывайте обеспечить себе выход. Помните, что другие знают Тетрахид лучше вас. Опытные охотники изучили все потайные места; с Дичью кончают в основном в первые часы праздника. Желаю вам удачи, Гражданин Баррент.
        На пороге Джей снова обернулся к Барренту.
        - Я должен добавить, что одна возможность сохранить жизнь и свободу на Охоте существует. Но мне запрещено рассказывать о ней.
        Субминистр поклонился и вышел.
        После долгих стараний Баррент убедился, что пометки действительно несмываемы. Вечером он разобрал государственный иглолучевик. Как он и подозревал, оружие оказалось дефектным.
        Баррент сложил еду, воду, моток веревки и нож в маленький рюкзак, а потом просто ждал, без всяких оснований надеясь, что в последнюю минуту его спасут Моэра и ее организация.
        Спасение не пришло. За час до рассвета Баррент покинул магазин противоядий. Он не имел представления, что делают другие жертвы, но уже решил, где ему спрятаться от Охотников.
        Глава 13
        Естественно, что сильнейший стресс влияет на характер поведения. Если взглянуть на Охоту как на абстрактную проблему, то можно прийти к более или менее ценным заключениям. Но типичная Дичь, независимо от ее интеллекта, не в состоянии отделить эмоции от рассудка. Ведь охотятся на нее. Ею овладевает паника. Безопасность ассоциируется с местами отдаленными и тайными. Жертва уходит как можно дальше от дома, зарывается глубоко в землю, петляет по закоулкам. Она предпочитает темноту свету, уединение - толпе.
        Это хорошо известно Охотникам. Вполне естественно, они заглядывают в первую очередь в подземные переходы, в покинутые здания.
        Баррент поборол свой первый порыв исчезнуть в мрачной клоаке Тетрахида. Вместо этого он направился к большому, ярко освещенному корпусу Министерства Игр.
        Когда коридоры, казалось, опустели, он быстро вошел внутрь, прочитал указатель и поднялся по лестнице на третий этаж. Миновав несколько дверей, Баррент наконец остановился у искомой:
        «НОРИС ДЖЕЙ, СУБМИНИСТР».
        Он прислушался, затем открыл дверь и шагнул в комнату.
        У старого чиновника была неплохая реакция. Не успел Баррент переступить порог, как Джей заметил отметки на его лице и потянулся к ящику стола.
        Баррент не хотел убивать старика. Он рванулся вперед и ударил Джея государственным иглолучевиком прямо в лоб. Джей медленно сполз на пол. Убедившись, что Субминистр жив, Баррент связал его и засунул под стол. Роясь в ящиках, он нашел табличку «Заседание. Не мешать» и повесил ее на дверь снаружи. Вынув свой собственный иглолучевик, он сел за стол и стал ждать развития событий.
        Рассвело, и в окно Баррент видел, как улицы наполняются людьми. В городе царила праздничная атмосфера, радостный гул возбужденной толпы изредка нарушался шипением лучевика.
        К полудню Баррент оставался необнаруженным. Он выглянул в окно и с удовлетворением отметил, что имеет возможность выбраться на крышу, то есть на худой конец есть запасной выход.
        В середине дня начал приходить в себя Джей. Попробовав освободиться от веревок, он вскоре успокоился и тихо лежал под столом.
        Перед самым вечером кто-то постучал в дверь.
        - Мистер Джей, разрешите войти?
        - Не сейчас, - ответил Баррент, удачно, по его мнению, имитируя голос чиновника.
        - Вас, должно быть, интересует статистика Охоты, - сказал человек за дверью. - К настоящему моменту граждане убили двадцать три жертвы, осталось восемнадцать. Это лучше, чем в прошлом году.
        - О да, - согласился Баррент.
        - Количество спрятавшихся в канализационной системе больше обычного. Несколько человек пытались укрыться дома. Остальных мы ищем в привычных местах.
        - Отлично, - одобрил Баррент.
        - Пока никто еще не сделал прорыв, - продолжал мужчина. - Странно, что Дичь редко думает об этом. Впрочем, нам же лучше - необязательно использовать машины.
        Интересно, что он имеет в виду?.. Куда можно сделать прорыв? И как используют машины?
        - Мы уже подобрали кандидатов для Игр, - добавил докладчик. - Хорошо, если бы вы завизировали список.
        - Оставляю его на ваше усмотрение, - сказал Баррент.
        Послышались удаляющиеся шаги. Разговор длился слишком долго, подумал Баррент, его надо было закончить раньше. Пожалуй, стоит перейти в другое помещение.
        Прежде чем он успел что-либо предпринять, в дверь грубо застучали.
        - Да?
        - Поисковый Комитет, - ответили басом. - Будьте любезны открыть. У нас есть основания считать, что здесь прячется Дичь.
        - Чепуха, - уверенно заявил Баррент. - Сюда нельзя входить. Это государственное учреждение.
        - Можно, - сказал бас. - Ни одно помещение, контора или здание не закрыты для граждан в День Охоты. Ну?
        Когда дверь затрещала под мощными ударами, Баррент дважды выстрелил, давая пищу для размышлений, и вылез в окно.
        Крыши Тетрахида, как сразу заметил Баррент, были будто специально созданы для спасающихся. Именно поэтому находиться там им не стоило. На крышах было полно людей, которые закричали, увидев его.
        Баррент побежал. Его догоняли сзади и окружали с боков. Он перепрыгнул пятифутовый промежуток между зданиями и сумел удержаться на ногах. Страх придавал ему сил. Если бы он мог выдержать такой темп еще минут десять, то получил бы существенное преимущество. Тогда хватило бы времени спуститься и найти укрытие.
        Еще один пятифутовый промежуток между домами. Баррент прыгнул, не колеблясь. Приземлился он хорошо. Но правая нога по бедро провалилась сквозь прогнившее перекрытие. Ногу было не вытянуть - скользкая покатая крыша не давала оттолкнуться.
        - Вот он!
        Баррент обеими руками рванул деревянные черепицы. Охотники приблизились уже почти на расстояние выстрела из иглолучевика. Ко времени, когда он сумеет высвободить ногу, он станет легкой добычей.
        Когда Охотники появились на примыкающем здании, Баррент выломал трехфутовую дыру и, не видя иного выхода, спрыгнул вниз. Секунду он летел в воздухе, затем ударил ногами стол, разломавшийся под ним, и упал на пол. Рядом в кресле тряслась от ужаса старая женщина.
        По крыше загромыхали Охотники. Баррент бросился на кухню и выскочил через черный ход. Кто-то выстрелил в него из окна второго этажа. Оглянувшись, он увидел мальчишку, старающегося нацелить тяжелое тепловое оружие. Очевидно, отец запретил ему охотиться на улице.
        Баррент свернул в переулок и добежал до аллеи, показавшейся ему знакомой. Он понял, что находится в Квартале Мутантов, неподалеку от дома Милы.
        Сзади раздались крики преследователей. Он рванулся к дому Милы и нашел дверь незапертой.
        Все были там - одноглазый мужчина, лысая старая женщина и Мила. Они совсем не удивились его появлению.
        - Итак, вас выбрали в Лотерее, - произнес старик. - Мы так и знали.
        - Это Мила прочла в воде? - спросил Баррент.
        - Нет, - ответил Старик. - Это можно было предсказать и так, учитывая, что вы за человек. Смелый, но не безжалостный. Вот в чем ваша беда, Баррент.
        Старик отбросил обязательную форму обращения к Привилегированному Гражданину, и в данных обстоятельствах это тоже было понятно.
        - Каждый год одно и то же, - продолжал он. - Вы были бы поражены, узнав, сколько многообещающих молодых людей кончали свой путь в этой комнате - смертельно уставшие, державшие иглолучевик, будто он весит с тонну. Они ждали от нас помощи, но мутанты предпочитают не ввязываться в неприятности.
        - Замолчи, Дем, - перебила старая женщина.
        - Но вам мы должны помочь, - невозмутимо сказал Дем. - Так решила Мила. - Он сардонически улыбнулся. - Ее мать и я пытались разубедить ее, но она настаивала. А так как только она среди нас может скреннировать, то пусть поступает по-своему.
        - Даже с нашей помощью у вас очень мало шансов пережить Охоту, - произнесла Мила.
        - Если меня убьют, - поинтересовался Баррент, - как же сбудется ваше предсказание? Помните, вы видели меня смотрящим на собственный труп, разбитый на кусочки.
        - Помню, - согласилась Мила. - Но ваша смерть не помешает предсказанию. В таком случае оно сбудется с вами в другом воплощении.
        Баррента это не успокоило.
        - Что мне делать?
        Старик протянул кучу лохмотьев.
        - Наденьте это, а я поработаю над вашим лицом. Вы, мой друг, станете мутантом.
        ***
        Вскоре Баррент вышел на улицу, одетый в старую выцветшую рванину. Под ней он сжимал иглолучевик, а в свободной руке держал чашу для подаяний. На лбу лежали чудовищные морщины, а нос расползся чуть не до ушей. Охотничьи пометки были спрятаны.
        Мимо торопливо прошагал отряд Охотников, едва удостоив его взглядом. Баррент почувствовал некоторое облегчение. Он выигрывал драгоценное время. Последние лучи водянистого солнца скрывались за горизонтом. Ночь предоставит дополнительные преимущества, и он сможет продержаться до зари. Потом, конечно, будут Игры, но Баррент не собирался принимать в них участия - если грим сумеет защитить его от всего города, то уж сам себя он не обнаружит.
        Пожалуй, после окончания Игр он сможет вновь появиться в обществе. Вполне вероятно, если ему удастся пережить Охоту и увильнуть от Игр, его наградят особо. Такое дерзкое и успешное нарушение закона должно быть оценено по достоинству.
        Баррент увидел еще одну группу приближающихся Охотников. Их было пятеро, и среди них - Тем Рейд, внушительный и гордый в новенькой форме Убийцы.
        - Эй ты! - крикнул один из Охотников. - Не видел здесь Дичи?
        - Нет, Гражданин, - ответил Баррент, почтительно склонившись и сжав под лохмотьями иглолучевик.
        - Не верьте ему. Эти проклятые мутанты всегда лгут.
        Группа прошла, но Тем Ренд задержался.
        - Ты уверен, что не видел поблизости Дичи?
        - Абсолютно, Гражданин, - сказал Баррент, не определив, узнал ли его Ренд. Он не хотел убивать; кроме того, он не был уверен, что в состоянии это сделать - у Ренда была мгновенная реакция.
        - Ну, если ты увидишь Дичь, - произнес Ренд, - то посоветуй не гримироваться под мутанта.
        - А почему?
        - Надолго этого трюка не хватит, - безразлично сказал Тем. - Максимум на час. Потом засекут информаторы. Если бы охотились за мной, я бы мог использовать прикрытие мутанта - но только чтобы выбраться из Тетрахида.
        - Да?
        - Каждый год в горы уходят несколько Жертв. Правительство об этом, конечно, молчит, и большинство граждан ничего не знает. Но Гильдия Убийц располагает полным архивом всех когда-либо использовавшихся трюков.
        - Очень интересно, - сказал Баррент. Он понял, что Ренд узнал его. Тем оказался хорошим соседом и плохим Убийцей.
        - Разумеется, из города выбраться нелегко, - добавил Ренд. - Да и вне его пределов не следует считать себя в безопасности. Есть специальные Охотничьи патрули и, что гораздо хуже...
        Он внезапно замолчал. К ним приближалась группа Охотников. Ренд кивнул и побежал вслед за своими.
        После того как Охотники прошли, Баррент выпрямился. Тем дал ему хороший совет. Жизнь в омегианских горах чрезвычайно сложна, но любые трудности лучше смерти.
        О патрулях он догадывался. Но Ренд упомянул о чем-то худшем.
        Что это? Особые части Охотников - альпинистов? Неустойчивый климат Омеги? Смертоносная флора или фауна? Эх, если бы Ренд успел договорить...
        К ночи Баррент достиг Северных Ворот.
        Глава 14
        С охраной осложнений не было. Целые семьи мутантов покидали город, спасаясь в горах, и Баррент присоединился к одной из таких групп.
        В миле от Тетрахида мутанты остановились и разбили лагерь, а Баррент продолжал идти и к полуночи начал подниматься по скалистому склону горы. Он был голоден, но холодный чистый воздух, действовал возбуждающе.
        Шумные охотничьи отрады Баррент слышал издалека, легко от них уклонялся во тьме и продолжал карабкаться вверх. Скоро все стихло, кроме неустанного завывания ветра в скалах. До рассвета оставалось часа три.
        Под утро заморосило, затем пошел холодный дождь - обычная для Омеги погода. Привычными были и ледяной ветер, и раскаты грома. Баррент забился в маленькую пещерку и, дрожа от холода и сырости, наблюдал за склоном. Вдруг в свете молнии он увидел что-то двигающееся.
        Он встал, держа наготове иглолучевик, и в очередной вспышке разглядел влажный блеск металла, перемигивание красных и зеленых огней и металлические щупальца, цепляющиеся за камни.
        С такой машиной Баррент сражался во Дворце Правосудия. Теперь он понял, о чем его хотел предупредить Ренд. На этот раз Макс не будет выбирать орудие убийства случайно, чтобы уравнять шансы; промедления не будет тоже.
        Баррент выстрелил - заряд отразился от бронированного лба машины, - вылез из пещеры и полез наверх.
        Машина преследовала его упорно, точно охотничий пес; очевидно, она улавливала запах несмываемой краски на его лице. Один раз Баррент попытался устроить лавину, но Макс легко уклонился от летящих камней.
        Наконец Баррент уперся в отвесную скалу, выше подниматься было некуда. Когда машина подобралась вплотную, он поднял иглолучевик и нажал на курок.
        Макс содрогнулся; затем выбил оружие и обвил щупальце вокруг шеи Баррента. Баррент начал терять сознание. У него еще было время полюбопытствовать, сломает ли щупальце шею или просто задушит его.
        И вдруг машина отступила. За ее спиной Баррент увидел серые лучи зари.
        Он пережил Охоту. Но Макс не выпустил его, а продержал у скалы до прихода Охотников. Те привели Баррента в Тетрахид, где бешено аплодирующая толпа с восторгом приветствовала его. После двухчасовой процессии Баррента и четырех других выживших доставили в Призовой Комитет, где председатель произнес короткую прочувствованную речь о проявленных ими отваге и ловкости. Им был присвоен ранг Хаджи и вручена крошечная золотая серьга статуса.
        В заключение председатель пожелал новоиспеченным Хаджи легкой смерти в Играх.
        Глава 15
        Из Призового Комитета охрана провела Баррента в камеру и посоветовала спокойно ждать: Игры уже начались, и скоро наступит его черед.
        В трехместной камере было девять человек. Большинство сидели или лежали в молчаливой апатии, уже смирившись со своей участью. Но один явно не пал духом. Он протолкался к Барренту.
        - Джо!
        Ему улыбался маленький вор.
        - Не самое приятное место для встречи, Уилл.
        - Что с тобой произошло?
        - Политика, - ответил Джо. - Каверзное занятие на Омеге, особенно во время Игр. Я думал, что в безопасности, но... - Он пожал плечами. - Меня избрали утром.
        - Есть какой-нибудь шанс отсюда выбраться?
        - Я рассказал о тебе твоей знакомой, - произнес Джо. - Может быть, ее друзья смогут что-нибудь сделать. А я рассчитываю на помилование.
        - Это возможно?
        - Все возможно. Однако лучше не надеяться.
        - На что похожи Игры? - спросил Баррент.
        - На то, чего от них и можно ожидать, - философски заметил Джо. - Дуэли, схватки с хищниками...
        - Если кто-нибудь выживает, - произнес Баррент, - он вне закона?
        - Верно.
        - А что значит быть вне закона?
        - Понятия не имею, - сознался Джо. - Похоже, что этого не знает никто. Я сумел выяснить лишь, что выжившего забирает Великий Черный. Очевидно, это неприятно.
        - Могу себе представить. На Омеге вообще мало приятного.
        - Это неплохое место, Уилл. У тебя просто нет того духа...
        Его прервало появление взвода охраны. Обитателям камеры пора было выходить на Арену.
        - Помилования нет, - сказал Баррент.
        - Что поделаешь, - вздохнул Джо.
        Перед тем как капитан охраны открыл тяжелую дверь, ведущую на Арену, в коридоре появился толстый, хорошо одетый человек, размахивающий бумагой.
        - Что это? - спросил капитан.
        - Удостоверение личности, - произнес толстяк, вручая бумагу капитану и вытаскивая из кармана еще целую кипу листков. - А вот ордер на прекращение, перечень полномочий, закладная на недвижимость и справка о доходах.
        Капитан стянул шлем и ошарашено почесал узкий лоб.
        - Что все это значит?
        - Он свободен, - объявил толстяк, указывая на Джо.
        Капитан взял бумаги, удивленно их пролистал и вернул толстяку.
        - Ну хорошо, забирайте. Раньше такого не бывало. Ничто не препятствовало установленному течению Игр.
        Победно улыбаясь, Джо пробился сквозь стену охраны к адвокату и спросил его:
        - У вас есть какие-нибудь бумага на Уилла Баррента?
        - Нет, - сказал адвокат. - Его дело не у меня. Боюсь, что с ним не управятся до конца Игр.
        - Но я тогда, наверное, уже буду мертв, - заметил Баррент.
        - Могу вас заверить, что это ни в коей мере не отразится на рассмотрении вашего дела, - с гордостью заявил адвокат. - Живой или мертвый, вы сохраните все свои права.
        - Пора идти, - сказал капитан.
        - Удачи, - пожелал Джо, и цепочка узников втянулась через железную дверь на ярко освещенную Арену.
        ***
        Баррент прошел сквозь дуэли, в которых погибла четверть заключенных. После того их, вооруженных мечами, выставили против смертоносной омегианской фауны. Барренту достался саунус - черный летающий ящер с Западных гор. Сперва уродливое ядовитое создание теснило его. Но потом он нашел решение - прекратил попытки пробить кожный панцирь саунуса и сосредоточил все усилия на том, чтобы отрубить хвост. Когда ему это удалось, рептилия потеряла равновесие, врезалась в высокую стенку, отделяющую зрителей, и сравнительно легко позволила нанести завершающий удар в единственный громадный глаз. Толпа приветствовала победу Баррента восторженными криками. Он прошел в запасную будку и стал смотреть другие схватки.
        Вскоре Арена была очищена. Теперь на нее вползли амфибии с роговым покрытием. Несмотря на медленные движения, они были практически неуязвимы, а их узкие острые хвосты грозили гибелью каждому, кто осмелится приблизиться. Барренту пришлось сражаться с одной из амфибий после того, как она прикончила четырех его предшественников. Баррент наблюдал за предыдущими схватками и заметил место, куда не мог дотянуться острый хвост чудовища. Баррент выждал момент и вспрыгнул на широкую спину амфибии, а когда в роговой броне разверзлась гигантская пасть, он вонзил туда свой меч.
        Баррент стоял на обагренном кровью песке - он победил. Остальные участники Игр были мертвы. Баррент ждал, какого нового врага выберет Комитет Игр.
        В песок упало семечко, затем еще одно. Через секунду на Арене уже росло короткое толстое дерево, выпускающее все больше веток и корней, затягивающее любую плоть, живую или мертвую, в пять отверстий-ртов, расположенных по окружности ствола. Это был каррион - очень редкое и труднотранспортируемое растение. Говорили, что оно горит, как порох, но у Баррента не было огня.
        Держа меч обеими руками, Баррент бещено рубил ветки, однако на их месте тут же вырастали другие. Казалось, уничтожить дерево невозможно.
        Единственная надежда - медленные движения растения. Во всяком случае, они не могли сравниться с человеческой реакцией.
        Баррент вырвался из обвивших его ветвей и бросился к другому мечу, лежавшему футах в двадцати и полузасыпавному песком. Он схватил его и услышал предупреждающие крики толпы - к ноге подтянулась ветка.
        Баррент обрубил ее, но в это время другая обвилась вокруг туловища. Он поднял руки над головой и ударил одним мечом по другому, стараясь выбить искру.
        Меч в правой руке сломался.
        Баррент подобрал половинки и продолжал попытки. Наконец от звенящей стали отлетел сноп искр. Одна из них коснулась листа.
        С невообразимой скоростью все дерево запылало. Пять ртов широко раскрылись и сморщились, когда их настигло пламя.
        Баррент неминуемо бы сгорел - почти вся Арена была заполнена ветками. Но пожар угрожал деревянным стенам, и огонь загасили, спасая зрителей и Баррента.
        Едва держась на ногах, Баррент стоял в центре Арены, ожидая очередного врага. Однако время шло, а ничего не происходило. Над трибунами разнесся вой сирены, и толпа взорвалась криками.
        Игры кончились. Баррент выжил.
        Но народ не расходился. Зрители желали знать, что будет с человеком, оказавшимся вне закона.
        Толпа ахнула. Быстро обернувшись, Баррент увидел возникшее в воздухе яркое световое пятно. Оно выбрасывало из себя ослепительные лучи и на глазах росло. И Барренту вспомнились слова Дяди Ингмара: «Иногда Великий Черный удостаивает нас появлением в ужасной красоте своего огненного тела. Да, Племянник, мне посчастливилось видеть его. Два года назад он появился на Играх, и за год до того...» Пятно превратилось в оранжевый шар около двадцати футов в диаметре, висевший в воздухе, едва касаясь земли. Шар продолжал расти и одновременно сужаться в центре. Верхняя половина его стала черной. Теперь образовалось два шара - один ослепительно яркий, другой абсолютно черный, - соединяющиеся тонкой талией. Верхний стал вытягиваться и принят форму увенчанной рогами головы Великого Черного.
        Баррент побежал, но гигантская черноголовая фигура догнала его и поглотила. Свет и тьма перемешались и ударили в глаза. Он закричал и потерял сознание.
        Глава 16
        Баррент очнулся в тускло освещенном помещении. Он лежал в постели. Рядом спорили двое.
        - У нас нет больше времени, - горячился мужчина. - Ты не понимаешь всей остроты положения.
        - Доктор сказал, что ему нужно по крайней мере три дня покоя, - произнес женский голос, и Баррент вдруг понял, что это Моэра.
        - Три дня у нас будут.
        - А время на обучение?
        - Ты говоришь, что он умен и быстро схватывает.
        - Потребуются недели.
        - Исключено. Корабль приземляется через шесть дней.
        - Эйлан, - сказала Моэра, - ты торопишь события. Сейчас нам это не удается. К следующему Дню Посадки мы будем подготовлены гораздо лучше.
        - К тому времени положение выйдет из-под контроля, возразил мужчина. - Мы должны или немедленно использовать Баррента, или не использовать его вовсе.
        Баррент разлепил губы:
        - Использовать для чего? Где я? Кто вы?
        Мужчина повернулся к постели. В слабом свете Баррент увидел высокого худого человека преклонного возраста.
        - О, вы уже пришли в себя, - сказал он. - Меня зовут Свен Эйлан. Я начальник Группы Два.
        - Что такое Группа Два? - спросил Баррент. - Как вам удаюсь вытащить меня с Арены? Вы агенты Великого Черного?
        Эйлан улыбнулся.
        - Не совсем так. Мы все объясним. Но сперва, мне думается, вам следует подкрепиться.
        Сестра внесла поднос. Пока Баррент ел, Эйлан, сидя рядом на стуле, рассказывал о Великом Черном.
        - Наша Группа не претендует на то, что положила начало религии Великого Черного. Но грех был бы не извлекать из нее пользу. Священники оказались замечательно сговорчивыми - ведь поклонники Зла положительно смотрят на коррупцию. Следовательно, в глазах омегианского священнослужителя появление ложного Великого не будет анафемой. Напротив, на рядовых верующих подобные образы оказывают сильное влияние - особенно такое огромное страшилище, которое поглотило вас.
        - Как вы это устроили? - поинтересовался Баррент.
        - Какие-то фрикционные поверхности и силовые поля. Надо спросить у наших инженеров.
        - Почему вы спасли меня? - спросил Баррент.
        Эйлан взглянул на Моэру. Та демонстративно пожала плечами, и Эйлан смущенно проговорил:
        - Мы хотим поручить вам важное дело. Но вам, должно быть, не терпится узнать больше о нашей организации?
        - Еще как! - сказал Баррент. - Вы что-то вроде криминальной элиты, да?
        - Мы - элита, - ответил Эйлан, - но не считаем себя преступниками. На Омегу ссылают два совершенно разных типа людей. Есть настоящие злодеи, виновные в убийстве, насилии, вооруженном ограблении, бандитизме и тому подобном. А есть и иные, обвиненные в политической неблагонадежности, научной неортодоксальности, атеизме. Именно такие люди составляют нашу организацию, которую в целях конспирации мы назвали Группа Два. Наши преступления заключаются в том, что мы придерживались не тех взглядов, которые превалируют на Земле. Мы были нестабильным элементом и представляли опасность для сложившейся системы. И нас сослали на Омегу.
        - Где вы обособились, - заключил Баррент.
        - Да, по необходимости. С одной стороны, настоящие преступники Группы Один не поддаются контролю. Мы не можем повести их за собой; и не можем позволить себе быть ведомыми ими. Но что более важно, мы должны хранить в тайне свою деятельность. Неизвестно, какими средствами наблюдения оборудованы сторожевые корабли. И мы ушли в подполье - буквально. Связь с поверхностью поддерживают специальные агенты, такие, как Моэра, которые вербуют политических заключенных.
        - Я вам не подошел, - произнес Баррент.
        - Конечно, нет. Вы обвинялись в убийстве, что автоматически относило вас к Группе Один. Однако ваше поведение было нетипичным, и мы вам иногда помогали. Но в Группу без полной уверенности принять не могли. В вашу пользу говорило предубеждение против убийства. Мы нашли Иллиарди и убедились, что именно он совершил преступление, в котором обвинили вас. Но самым сильным вашим козырем был высокий потенциал выживания. Нам очень нужен человек ваших способностей.
        - В чем заключается задание? - спросил Баррент. - Чего вы хотите добиться?
        - Мы хотим вернуться на Землю, - сказал Эйлан.
        - Но это невозможно.
        - Мы тщательно обдумали этот вопрос и считаем, что, несмотря на сторожевые корабли, вернуться на Землю можно. Очевидно, через шесть дней мы сделаем попытку.
        - Лучше подождать еще полгода, - заметила Моэра.
        - Шестимесячное промедление будет гибельным. Каждое общество имеет цель, а криминальное население Омеги стремится уничтожить самое себя. Баррент, вы, кажется, удивлены?
        - Никогда не думал об этом, - признался Баррент. - В конце концов, я был его частью.
        - Вот представьте: все сконцентрировано вокруг убийства. Праздники - предлоги для массовых убийств. Даже закон, регулирующий интенсивность преступности, начинает давать осечки. Мы живем на краю хаоса. Безопасности нет нигде. Хочешь жить - убивай. Единственный способ подняться в статусе - убивать. Безопасно только убивать - больше и больше.
        - Ты преувеличиваешь, - сказала Моэра.
        - Ничуть. Ограничители преступности - кажущиеся. Фикция. Все разлагающиеся общества сохраняют иллюзию благопристойности до конца. А конец омегианского общества приближается.
        - Насколько быстро? - спросил Баррент.
        - Дело месяцев. Единственный способ все изменить - найти иной путь.
        - Земля, - проговорил Баррент.
        - Земля. Вот почему попытка должна быть сделана немедленно.
        - Мне известно немногое, - сказал Баррент, - но я с вами и готов войти в состав любой экспедиции.
        Эйлан снова поежился.
        - Я, очевидно, не очень удачно все объяснил, - произнес он. - Вы и будете экспедицией, Баррент. Вы, и только вы... Извините, если я напугал вас.
        Глава 17
        Единственный серьезный недостаток Группы Два заключался в том, что люди, ее составляющие, в большинстве своем миновали расцвет физических сил. В организации, разумеется, были и молодые, но они мало общались с миром насилия: защищенные подземными укрытиями никогда не стреляли в ярости из иглолучевика, никогда не спасали свою жизнь бегством, никогда не сталкивались с критическими ситуациями. Никакая смелость не могла компенсировать отсутствие такого опыта. Они бы с радостью совершили экспедицию на Землю, но их шансы на успех практически равнялись нулю.
        - А вы думаете, мне это удастся? - спросил Баррент.
        - Думаю, да. Вы молоды и сильны, умны и эрудированны, отважны и находчивы. Если кто-нибудь и может добиться успеха, то это вы.
        - Но почему в одиночку?
        - Потому что нет смысла посылать группу. Просто увеличится вероятность ее обнаружения. Если вы прорветесь, то доставите ценнейшую информацию о враге. Если это не удастся и вы будете схвачены, вашу попытку сочтут дерзким индивидуальным актом. А мы будем поднимать общее восстание на Омеге.
        - Как я попаду на Землю? - спросил Баррент. - У вас есть свой корабль?
        - Увы, нет. Мы планируем переправить вас на борту тюремного.
        - Невозможно!
        - Возможно. Мы изучили процедуру. Охрана выводит заключенных и выстраивает их на площади, а корабль остается незащищен, хотя и окружен кордоном. Мы организуем беспорядки и отвлечем внимание охраны, чтобы вы смогли проникнуть на борт.
        - Даже если это удастся, меня схватят, как только охрана вернется.
        - Вряд ли, - возразил Эйлан. - Тюремный корабль - колоссальный организм с многими потайными закоулками. Кроме того, на вашей стороне фактор внезапности. Ведь это первая в истории попытка бегства.
        - А когда мы прилетим на Землю?
        - Вы будете одеты как член экипажа, - сказал Эйлан. - Помните, неизбежная неповоротливость бюрократической машины работает на нас.
        - Будем надеяться, - произнес Баррент. - Хорошо, предположим, что я благополучно достигаю Земли и получаю желаемую информацию. Как ее передать?
        - Пошлете на очередном тюремном корабле, - ответил Эйлан. - Мы его захватим.
        Баррент потер лоб.
        - Почему вы думаете, что хотя бы один из планов - моя экспедиция или восстание на Омеге - против такой могущественной организации, как Земля, может увенчаться успехом?
        - Мы должны попытаться, - сказал Эйлан. - Попытаться или погибнуть в кровавой междоусобице. Я понимаю, что шансы малы. Но остается либо рискнуть, либо сдаться без боя. Кроме того, правительство на Земле - явно тираническое. Это означает наличие подпольных групп сопротивления. Возможен контакт с этими группами. Волнения одновременно здесь и на Земле дадут правительству пищу для размышлений.
        - Пожалуй, - согласился Баррент.
        - Надо надеяться на лучшее, - сказал Эйлан. - Вы с нами?
        - Безусловно, - ответил Баррент. - Я предпочитаю умереть на Земле.
        - Тюремный корабль приземляется через шесть дней. За это время мы передадим вам всю информацию о Земле, которой располагаем. Частично - это восстановление памяти, частично - прочитано мутантами, остальное - логические выводы. Мне кажется, в целом складывается достаточно правдивая картина земной действительности.
        - Когда начнем? - спросил Баррент.
        - Немедленно, - последовал ответ.
        ***
        Баррента ознакомили в основных чертах со строением Земли, географией и крупными населенными пунктами. Затем его направили к бывшему полковнику корпуса Глубокого Космоса Брэю, который провел беседу о вероятном военном потенциале Земли, выраженном в количестве сторожевых кораблей вокруг Омеги, и о возможном уровне развития техники. Капитан Каррел прочитал лекцию о специальных видах оружия, их возможном применении и доступности для рядовых жителей Земли. Лейтенант Дауд рассказал о приборах обнаружения и способах защиты от них. Потом Баррент вернулся к Эйлану для политических занятий, где почерпнул сведения о методах диктатуры, ее сильных и слабых сторонах, роли секретной полиции, об использовании террора и информаторов. Когда Эйлан закончил, Баррент попал к маленькому человечку, просветившему его в области машин по стиранию памяти. Основываясь на предпосылке, что стирание памяти - распространенный вид борьбы с оппозицией, он реконструировал вероятный характер подпольного движения на Земле, оценивал его возможности и предлагал пути контакта.
        Наконец, Баррента посвятили в план прорыва на корабль.
        Когда наступил День Посадки, Баррент почувствовал колоссальное облегчение. Он устал от круглосуточных занятий и жаждал действий, чем бы они ни обернулись.
        Большой корабль плавно опустился и бесшумно коснулся почвы. Он тускло блестел в лучах полуденного солнца - ощутимое доказательство могущества и неумолимости Земли. Открылся люк, спустился трап, и на площадь сошли узники.
        Как обычно, на церемонию собралось почти все население Тетрахида. Баррент пробился сквозь толпу и встал за цепочкой охранников. В кармане у него лежал иглолучевик, собранный специалистами Группы Два без единой металлической детали, которую могли бы обнаружить детекторы. Другие карманы также были набиты всяческими устройствами.
        По громкоговорителю объявляли номера заключенных. Баррент слушал и ждал начала отвлекающих действий.
        Когда назвали последний номер, в небо поднялись черные клубы дыма - это Группа Два подожгла бараки на площади. И тут же мощный взрыв разрушил два ряда пустых зданий. Не успели еще упасть обломки, как Баррент сорвался с места.
        Второй и третий взрывы прозвучали, когда он был уже в тени корабля. Баррент скинул одежду и остался в форме охранника, четвертый взрыв швырнул его на землю. Он мгновенно вскочил и кинулся в люк. Сюда еле доносились крики и приказы капитана охраны. Охрана построилась в ряды и, держа оружие наготове, спокойно отступала к кораблю.
        Баррент повернул направо и побежал по длинному узкому коридору. Далеко позади слышались тяжелые шаги. Ряд пустых камер замыкала дверь с надписью «Для охраны»; зеленая лампочка над ней указывала, что воздушная система включена. Баррент толкнул соседнюю дверь, оказавшуюся незапертой, и попал в склад каких-то механизмов. По коридору, громко разговаривая, прошли охранники.
        - Как по-твоему, что это за взрывы?
        - Кто знает? Они здесь все сумасшедшие.
        - Дай им волю, взорвут всю планету.
        - Это точно.
        - Подобный шум был лет пятнадцать назад. Помнишь?
        - Я тогда не служил.
        - Еще похлеще: убили двоих наших и около сотни заключенных.
        - Маньяки. Как бы они нас не попытались взорвать.
        - Да, скорей бы домой, на Контрольный Пункт.
        - На Контрольном Пункте, конечно, неплохо, но я бы предпочел жить на Земле.
        Последние из охранников вошли в комнату и закрыли дверь. Через некоторое время корабль вздрогнул. Полет начался.
        Баррент получил немало ценной информации.
        Очевидно, вся охрана на Контрольном Пункте сходит. Значит ли это, что на борт взойдет другое подразделение? Возможно. И безусловно, весь корабль обыщут. Скорее всего, это будет лишь формальный осмотр, так как до сих пор ни один узник не пытался бежать. И все же...
        Но это дело будущего. Пока все шло по плану.
        Баррент чувствовал себя очень усталым, гудела голова. В помещении стоял густой тяжелый запах. Баррент с трудом поднялся, подошел к вентиляционной решетке и поднес руку. Воздух не подавался.
        Он осторожно открыл дверь и выскользнул в коридор. Все на корабле, безусловно, знали друг друга в лицо, поэтому любая встреча грозила гибелью. Нужно найти укрытие. И воздух.
        Коридоры были пустынны. Из комнаты охраны слышался слабый шум голосов. Зеленая лампа ярко светила над дверью. Баррент шел дальше, начиная чувствовать первые признаки кислородного голодания.
        Группа предполагала, что система вентиляции функционирует во всех отделениях корабля. Теперь Барренту было ясно, что подача воздуха ограничивалась отсеками, где размещались экипаж и охрана.
        Голова разламывалась от боли, ноги онемели и отказывались повиноваться. Баррент попытался выработать план действий. Отделение экипажа, казалось, давало ему наилучшие шансы. Даже если экипаж вооружен, то вряд ли готов к подобным осложнениям. Возможно, удастся взять офицеров на мушку; возможно, он завладеет кораблем.
        Стоило попытаться. Надо было попытаться.
        В конце коридора Баррент уткнулся в лестницу. Он поднимался по безлюдным пролетам, пока не увидел указатель «Секция управления».
        Сознание мутилось, перед глазами мерцали черные пятна. Стали крениться стены, сверху тяжело нависал низкий потолок. Баррент внезапно осознал, что уже ползет к двери с надписью: РУБКА - ВХОД ТОЛЬКО ОФИЦЕРАМ ЭКИПАЖА!
        Коридор наполнился серым туманом. Он то прояснялся, то вновь сгущался, и Баррент понял, что в этом повинно его зрение. Он заставил себя подняться на ноги и, приготовив иглолучевик, нажал на дверную ручку.
        Но когда дверь открылась, в глазах у него потемнело. Ему показалось, что перед ним мелькнули изумленные лица, послышался крик: «Смотрите! Он вооружен!» Затем все поглотила тьма.
        Баррент разлепил веки и увидел, что находится в рубке. Металлическая дверь была закрыта, дышалось без труда. Никого из членов команды не было - вероятно, ушли за охраной, решив, что он так и будет лежать без сознания.
        Шатаясь, Баррент встал на ноги, машинально подобрав свой иглолучевик. Он внимательно осмотрел оружие и нахмурился. Почему его оставили одного, вооруженного, в жизненно важном центре.
        Он попытался вспомнить лица, которые видел перед тем, как упасть. Но появились лишь какие-то смутные воспоминания, неясные и расплывчатые фигуры с загробными голосами. А были ли здесь вообще люди?
        Чем больше он думал об этом, тем больше убеждался, что вызвал их образы из своего затухающего сознания. Здесь никого не было - один он в нервном сплетении корабля.
        Баррент подошел к главному пульту управления, разделенному на десять секций. Каждая сверкала указателями приборов, шкалами, красными и черными стрелками, поблескивала рукоятками, переключателями, штурвалами, реостатами.
        Баррент медленно двигался вдоль секций, наблюдая, как бегают огоньки. Последняя секция, очевидно, была контрольной. На табло «Координация ручная/автоматическая» потайная лампочка высвечивала слово «автоматическая». Далее он обнаружил программный отсек, выдавший ему отчет о течении полета. До Контрольного Пункта оставалось 29 часов, 4 минуты и 51 секунда. До Земли - 430 часов. Все механизмы действовали четко и уверенно. У Баррента появилось ощущение, что присутствие человека в этом машинном храме - святотатство.
        Но где же экипаж? Безусловно, автоматизация управления гигантским кораблем необходима: такой сложный организм должен быть саморегулирующимся.
        Но построили его люди, и люди создали программы. Почему же нет людей, чтобы корректировать их в случае надобности? Предположим, что охране потребовалось задержаться на Омеге. Предположим, что возникла необходимость миновать Контрольный Пункт и направиться прямо к Земле. Предположим, чрезвычайно важно вообще изменить пункт назначения. Что тогда? Кто внесет изменения в курс, кто будет управлять кораблем?
        Баррент осмотрел контрольную рубку, надел обнаруженный в шкафчике респиратор и вышел в коридор. После долгих блужданий он наткнулся на дверь с табличкой «Для команды». Внутри было чисто и голо. Аккуратными рядами стояли койки, без простыней и покрывал. Ни здесь, ни в помещениях для офицеров и капитана Баррент не нашел следов недавнего присутствия людей.
        Он вернулся в рубку. Теперь было ясно, что на корабле экипажа нет. Очевидно, власти на Земле так уверены в нерушимости рутины и надежности приборов, что сочли команду излишней. Возможно... Но Барренту это казалось странным.
        Он решил отложить выводы до тех пор, пока не получит больше фактов. В настоящий момент необходимо позаботиться о самом себе. В карманах у него была концентрированная пища, но вот воды он много с собой взять не мог. Окажутся ли запасы на корабле без команды?.. Еще ему нужно было помнить об охране на нижней палубе, о приближении Контрольного Пункта и многом, многом другом.
        ***
        Баррент обнаружил, что ему не требуется прибегать к своим запасам. Машины выдавали разнообразное питание и напитки, стоило лишь нажать кнопку. Натуральная это пища или синтезированная, Баррент не знал, но на вкус она была превосходна.
        Он исследовал верхние уровни корабля и, несколько раз заблудившись, решил больше не рисковать, все время проводил в контрольной рубке. Зато он нашел иллюминатор и, активировав механизмы, которые убирали заслонки, любовался мерцанием звезд в необъятной тьме космоса.
        По мере приближения к Контрольному Пункту к жизни пробуждались новые части пульта управления, возрождая дремавшие силы, проверяя корабль перед приземлением. За три с половиной часа до посадки Баррент сделал интересное открытие. Он нашел центральную систему связи и, включив ее на прием, мог слушать разговоры в комнате охраны.
        Впрочем, ничего важного он не узнал. То ли из осторожности, то ли по невежеству охранники не обсуждали политику. Вся их жизнь, кроме периодов службы на корабле, протекала на Контрольном Пункте. Что-то из того, о чем они говорили, Баррент совершенно не понимал. Но продолжал слушать, не пропуская ни одного слова.
        - Ты когда-нибудь купался во Флориде?
        - Не люблю соленую воду.
        - Перед тем как меня призвали в Охрану, я выиграл третий виз на фестивале в Дейтоне.
        - Когда выйду в отставку, куплю виллу в Антарктике.
        - Сколько тебе еще осталось?
        - Восемнадцать лет.
        - Да, кому-то ведь надо это делать...
        - Но почему я? Почему не жители Земли?
        - Ты же знаешь - преступление есть болезнь. Оно заразно.
        - Ну и что?
        - А то, что, имея дело с преступниками, ты подвергаешься опасности заражения и сам можешь заразить кого-нибудь на Земле. роме того, на Контрольном Пункте не так уж плохо.
        - Если любишь все искусственное: воздух, цветы, пищу...
        - Ты требуешь слишком многого. Твоя семья здесь?
        - Они тоже хотят вернуться на Землю.
        - Ученые говорят, что после пяти лет на Контрольном Пункте № 1 - Земле нам не выдержать. Гравитация...
        Из этих разговоров Баррент понял, что мрачноликие охранники такие же человеческие существа, как и заключенные. Почти все не любили свою работу и, как и омегиане, жаждали вернуться на Землю.
        Наконец корабль приземлился, и двигатели замолчали. По коммуникационной системе Баррент слышал, как охранники выходили из комнаты. Он последовал за ними по коридорам к люку и уловил, как последний из них, выходя из корабля, сказал:
        - Вот и проверка идет. Ну, как дела, ребята?
        Ответа не последовало, охрана ушла, а коридоры заполнил новый звук: тяжелая поступь тех, кто шел на проверку.
        Их было много. Они начали с моторного отсека и методично двигались вверх, открывая каждую дверь, осматривая каждый закоулок.
        Баррент сжал иглолучевик в потной руке и лихорадочно стал соображать, где можно спрятаться. Единственным решением казалось обойти их и укрыться в уже обысканном месте.
        Он натянул на лицо респиратор и вышел в коридор.
        Глава 18
        Получасом позже Баррент еще не знал, как избежать проверяющих подразделений. Они закончили осмотр нижних уровней и продвигались к палубе контрольной рубки; шаги гулко отдавались в проходах.
        В конце этого коридора должна была быть лестница, по которой можно спуститься на другой, уже обысканный, уровень. Баррент заторопился, надеясь, что не ошибается и лестница действительно есть, - он имел лишь самое приблизительное представление о конструкции корабля.
        Он дошел до конца коридора - лестница была. Сзади приближались шаги. Баррент побежал вниз, оглянулся через плечо и налетел на чью-то грудь.
        Он моментально отпрянул, готовый выстрелить в массивную фигуру. Но удержался.
        Перед ним стояло существо семи футов росту, одетое в черную форму с надписью впереди «Инспекционный отряд, андроид В212». Его лицо, высеченное из молочно-розового пластика, напоминало человеческое, глаза светились глубоким красным огнем. Создание медленно надвигалось. Баррент попятился, сомневаясь, что иглолучевик тут поможет.
        Ему не пришлось выяснять это на опыте, потому что андроид, не обращая ни на что внимания, стал подниматься по лестнице. На его спине оказалась надпись «Санитарный контроль». Этот андроид, понял Баррент, запрограммирован только на крыс и мышей Присутствие на борту безбилетного пассажира его не касается. Возможно, остальные андроиды тоже специализированы.
        Баррент ждал в пустом помещении на нижнем уровне, а когда услышал, что андроиды ушли, поспешил вернуться в контрольную рубку. Точно по расписанию корабль взлетел. Пункт назначения - Земля.
        ***
        Полет был непримечательным. Баррент ел, спал и, пока корабль не вошел в надпространство, смотрел на звезды. Он пытался вспомнить планету, к которой приближался, - но безуспешно. Что за люди строят гигантские автоматические корабли? Почему они высылают заметную часть своего населения - и не могут установить контроль над условиями жизни ссыльных? Зачем стирают из памяти заключенных все сведения о Земле?
        Часы в контрольной рубке упорно отмеряли секунды и минуты путешествия. Корабль вышел из надпространства и, тормозя, облетал зелено-голубой мир, на который Баррент смотрел со смешанным чувством. Ему не верилось, что он наконец-то возвращается на Землю.
        Глава 19
        Корабль приземлился в чудесный солнечный полдень где-то на североамериканском континенте. Баррент рассчитывал остаться в нем до темноты, но на экранах зажглась надпись «Просим пассажиров и экипаж немедленно сойти. Через двадцать минут на корабле начнется полная дезинфекция».
        Он не знал, что подразумевается под полной дезинфекцией. Но так как категорически предписывалось выйти, респиратор вряд ли мог обеспечить безопасность.
        Члены Группы Два много думали о том, как следует быть одетым Барренту по прибытии на Землю. Эти первые минуты могут оказаться решающими. В случае грубой ошибки не спасет никакая хитрость. А Группа не знала, что носили на родной планете. Одни настаивали на специальной модели. Другие утверждали, что на Земле прекрасно сойдет и форма охранника. Сам Баррент поддерживал третье мнение, согласно которому наилучшей окажется одежда из одного куска материи, как претерпевающая меньше всего изменений от капризов моды. В городах, конечно, такой наряд мог показаться необычным, но сейчас предстояло выйти на посадочное поле.
        Он быстро скинул форму и остался в легкой накидке. После некоторых сомнений Баррент решил не бросать оружие на корабле. Проверка все равно обнаружит его, а с иглолучевиком хоть есть шанс отбиться от полиции.
        Он сделал глубокий вдох и спустился по трапу.
        Не было никакой охраны, не было таможенных чиновников, не было особых подразделений, не было армейских частей и полиции.
        Вообще никого не было. Далеко-далеко, на противоположном конце широкого поля, виднелись другие корабли, а прямо напротив - распахнутые ворота ограды.
        Баррент пересек поле быстро, но без спешки. Он не имел ни малейшего представления, почему все так просто. Очевидно, секретная полиция на Земле действует более тонкими методами.
        У ворот, словно дожидаясь его, стояли лысоватый мужчина и мальчик лет десяти. Барренту не верилось, что это государственные служащие, и все же, кто знает эту Землю?
        - Простите, - обратился к нему мужчина, держа мальчика за руку. - Я видел, как вы выходили из корабля. Не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?
        - Конечно, - сказал Баррент, опуская руку в карман с иглолучевиком. Теперь он был уверен, что лысый - агент полиции. Немного смущало лишь присутствие ребенка - если тот не ученик полицейской академии.
        - Дело в том, - начал мужчина, - что мой Ронни собирается писать сочинение о звездных кораблях.
        - И я захотел увидеть один из них, - добавил Ронни, худощавый мальчик с умным лицом.
        - Да, - подтвердил мужчина. - Я говорил ему, что это необязательно - ведь все факты и картинки есть в энциклопедии. Но он сам захотел увидеть.
        - Так будет нагляднее, - вставил Ронни.
        - Безусловно, - произнес Баррент, энергично кивая. Он начал сомневаться в своих выводах. Для агентов тайной полиции эти люди выбрали чересчур извилистый путь.
        - Вы работаете на кораблях? - спросил Ронни.
        - Да.
        - Как быстро они летают?
        - В надпространстве? - уточнил Баррент.
        Этот вопрос, казалось, сбил Ронни с толку. Он выпятил нижнюю губу и протянул:
        - У-у, я и не знал, что они ходят в надпространстве... - Он задумался. - Между прочим, я не знаю, что такое надпространство.
        Баррент и отец мальчика одновременно улыбнулись.
        - Хорошо, - продолжал Ронни, - с какой скоростью они летят в обычном пространстве.
        - Сто тысяч миль в час, - сказал Баррент, называя первую попавшуюся цифру.
        Мальчик кивнул, его отец тоже.
        - Очень быстро, - заметил отец.
        - В надпространстве гораздо быстрее, конечно, - сказал Баррент.
        - Конечно, - подтвердил мужчина. - Они летают очень быстро. Иначе нельзя. Они покрывают большие расстояния. Ведь верно, сэр?
        - Очень большие расстояния, - согласился Баррент.
        - А их источники энергии? - поинтересовался Ронни.
        - Обычные, - ответил ему Баррент. - В прошлом году мы установили триплексные усилители, но их, скорее, следует отнести к разряду вспомогательных мощностей.
        - Я слышал об этих триплексных усилителях, - заметил мужчина. - Замечательная вещь!
        - Ничего, подходяще, - снисходительно бросил Баррент. Теперь он был уверен, что это рядовой гражданин, ничего не смыслящий в звездоплавании, просто приведший своего сына в космопорт.
        - Откуда вы берете воздух? - спросил Ронни.
        - Производим собственный, - охотно объяснил Баррент. - Немного труднее с водой - она, как известно, несжимаема. Я хотел бы отметить чисто навигационную проблему ориентирования при выходе корабля из надпространства.
        - Что такое надпространство?
        - Всего лишь другой уровень пространства. Но это есть в энциклопедии.
        - Конечно, поищешь в энциклопедии, - наставительно сказал отец мальчика. - Мы не можем больше задерживать пилота. У него, безусловно, много важных дел.
        - Да, я тороплюсь, - согласился Баррент. - А вы осмотрите здесь все, что хотите. Удачного сочинения, Ронни!
        Баррент зашагал прочь, все время ожидая окрика или выстрела, но когда ярдов через пятьдесят он обернулся, отец и сын уже честно изучали гигантскую ракету. Пока все шло гладко. Подозрительно гладко.
        Дорога вела от космопорта, мимо каких-то зданий, к лесу. Вскоре Баррент сошел с нее и углубился в чащу. Он уже достаточно пообщался с людьми для первого дня на Земле. Нельзя испытывать судьбу. Надо все обдумать, переночевать в лесу, а утром выйти в город.
        На опушке великолепной дубовой рощи стоял указатель: «НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПАРК. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ТУРИСТЫ!» Солнце садилось за горизонт, в воздухе повеяло прохладой. Баррент нашел удобное место под гигантским дубом, сгреб подстилку из листьев и улегся, томясь тревожными вопросами. Почему в таком важном центре, как космопорт, не оказалось охраны? Значит, меры безопасности проявляются позже, в городах? Или он уже находится под наблюдением изощренной шпионской системы?..
        - Добрый вечер, - произнес голос над его правым ухом.
        Баррент судорожно дернулся, рука потянулась к оружию.
        - И это воистину приятный вечер, - продолжал голос, - здесь, в национальном парке. Температура воздуха семьдесят один и две десятых градуса по Фаренгейту, влажность 23 процента, давление двадцать девять и девять десятых. Бывалые туристы, я уверен, уже узнали мой голос. Ну а новым любителям природы мне хотелось бы представиться. Я Дубняк, ваш старый верный дуб. Позвольте приветствовать вас в национальном парке.
        Сидя в сгущающихся сумерках, Баррент огляделся по сторонам. Голос и в самом деле, казалось, исходил от гигантского дуба.
        - Наслаждение природой, - продолжал Дубняк, - теперь доступно каждому. Вы можете отдыхать в полном уединении, находясь в десяти минутах ходьбы от общественного транспорта. Тем, кто не жаждет одиночества, мы предлагаем туристические маршруты в сопровождении гида, по сходной цене. Не забудьте рассказать своим знакомым о гостеприимном национальном парке, который с радостью встретит всех любителей природы.
        В дереве открылась панель, и из ствола выскользнули раскладушка, термос и пакет с ужином.
        - Желаю вам приятного вечера, - бархатно проговорил Дубняк. - О, природа! Восхитительное великолепие страны чудес!.. А теперь Национальный симфонический оркестр под управлением Оттера Крага исполнит вам «Горные долины» Эрнесто Нестричала. Всего доброго!
        Из скрытых динамиков полилась музыка. Баррент почесал затылок, затем, решив принимать все, как оно есть, съел ужин, выпил кофе из термоса, поставил раскладушку и улегся.
        Засыпая, он размышлял о звукооснащенном благоустроенном лесе со всеми удобствами и не далее чем в десяти минутах от общественного транспорта. Земля делала многое для своих обитателей. Очевидно, им это нравится. Или нет? Может быть, его заманивают в хитрую западню?
        Музыка затихла, слившись с шорохом ветерка в листьях, и Баррент уснул.
        Глава 20
        Утром гостеприимный дуб выдал завтрак и бритвенные принадлежности. Баррент поел, привел себя в порядок и отправился в ближайший город. У него были ясные цели: необходимо обеспечить себе «легенду» и войти в контакт с подпольем. После этого как можно больше узнать о секретной полиции, армии и т.д. По обеим сторонам улицы стояли маленькие белые домики. Сперва Барренту казалось, что они все одинаковые. Затем он понял, что у каждого есть свои мелкие архитектурные особенности, но они лишь еще больше подчеркивают монотонное однообразие. Коттеджей были сотни, каждый на крошечном участке тщательно ухоженной нежной травы. Их одинаковость угнетала его. Совершенно неожиданно он почувствовал, что скучает по крикливо-неуклюжей индивидуальности омегианских зданий.
        Баррент дошел до торгового центра. Магазины следовали тому же образцу. Только после тщательного изучения витрин можно было обнаружить разницу между продуктовым и спортивным магазинами. Он миновал маленький домик с вывеской: «Робот-исповедник. Открыто 24 часа в сутки». Церковь?
        План, предусмотренный Группой Два для выявления подполья на Земле, был прост. Революционеры, как уверяли Баррента, должны сосредоточиваться среди наиболее угнетенных элементов населения. Следовательно, сопротивление логично искать в трущобах.
        Это была хорошая теория. Беда лишь в том, что Баррент не мог найти никаких трущоб. Он шел и шел, мимо магазинов и маленьких домиков, площадок для игр и парков, снова мимо домиков и магазинов. И ничто не выглядело многим лучше или хуже, чем остальное.
        К вечеру он не чувствовал под собой ног от усталости, а ничего важного открыть не удалось. Прежде чем еще глубже погрузиться в хитросплетения земной жизни, нужно опросить местных жителей. Это опасный, но необходимый шаг. Баррент стоял в сгущающихся сумерках около магазина одежды и раздумывал, что делать дальше. Прикинусь только что прибывшим в Северную Америку из Азии или Европы, решил он.
        К нему приближался полноватый, заурядной внешности мужчина в коричневом костюме. Баррент остановил его.
        - Простите, я чужой здесь, только что из Рима...
        - Неужели? - вежливо осведомился мужчина.
        - Да. Боюсь, я плохо ориентируюсь. - Баррент засмеялся, изображая неловкость и смущение. - Не могу найти ни одного дешевого отеля. Если бы вы указали мне...
        - Гражданин, как ваше самочувствие? - спросил мужчина. Судя по выражению лица, он был озадачен.
        - Я же сказал, я иностранец и ищу...
        - Послушайте, - перебил мужчина, - вы же не хуже меня знаете, что иностранцев больше нет.
        - Нет?
        - Конечно, нет. Я был в Риме. Там все точно так, как у нас в Вилмингтоне. Такие же дома и магазины. Никто и нигде не чувствует себя больше иностранцем.
        Баррент не знал, что сказать. Он нервно улыбнулся.
        - Более того, - продолжал мужчина, - на Земле нет дешевых отелей. Зачем они? Кто в них будет останавливаться?
        - В самом деле, кто? - придумал наконец Баррент. - Кажется, я малость перебрал.
        - И никто больше не пьет. Не понимаю, в какую игру вы играете?
        - В какую игру я играю? - переспросил Баррент, согласно приемам, рекомендованным Группой.
        Мужчина, нахмурившись, уставился на него.
        - Кажется, догадываюсь. Вы - Опросчик.
        - Ммм, - невнятно промычал Баррент.
        - Конечно, - убедился мужчина. - Вы один из тех, кто выведывает мнения, верно?
        - Вполне разумное предположение, - согласился Баррент.
        - Не так уж трудно было сообразить. Опросчики всегда стараются узнать отношение людей к разным вещам. Я бы сразу все определил, если бы вы носили одежду Опросчика.
        Мужчина снова начал хмуриться.
        - Почему вы одеты не по форме?
        - Я, так сказать, новоиспеченный, - объяснил Баррент. - Даже форму не успел купить.
        - Поторопитесь, - поучительно сказал мужчина. - Как иначе граждане могут определить ваше положение?
        - Благодарю за помощь, сэр. Возможно, в ближайшем будущем мне представится случай проинтервьюировать вас еще раз.
        - Когда захотите, - сказал мужчина, вежливо поклонился и ушел.
        Баррент решил, что Опросчик - наиболее подходящая для него профессия. Она дает право встречаться с людьми, задавать вопросы, узнавать, как живет Земля. Конечно, надо быть осторожным и не проявлять своего невежества.
        Теперь важно купить одежду Опросчика. Беда в том, что у него нет денег. Группа не могла даже вспомнить, на что они походят... Но снабдила определенными средствами для преодоления и такого препятствия. И Баррент вошел в ближайший магазин.
        Владелец, маленький человечек с голубыми глазами, с услужливой улыбкой приветствовал Баррента.
        - Мне нужна форма Опросчика. Я только что закончил курс.
        - Пожалуйста, сэр. И хорошо, что вы пришли ко мне. В большинстве этих магазинчиков вы найдете одежду только для.., распространенных профессий. Но здесь, у Джулия Уондерсона, мы предлагаем форму для всех пятисот двадцати основных специальностей, перечисленных в Альманахе Гражданского Статуса. Я - Джулий Уондерсон.
        - Очень приятно, - сказал Баррент. - У вас есть одежда моего размера?
        - Безусловно, есть! - воскликнул Уондерсон. - Вам нужна обычная или особая?
        - Обычная вполне подойдет.
        - Большинство новых Опросчиков предпочитают особую. Небольшая надбавка в цене обеспечит лишнее уважение.
        - В таком случае я возьму особую.
        - Да, сэр. Хотя, если бы вы могли подождать... Через пару дней мы получим новую фабричную модель - домашнего тканья с натуральными затяжками.
        - Я, пожалуй, зайду за ней, - решил Баррент. - А пока я хотел бы купить то, что есть.
        - Конечно, сэр, - произнес Уондерсон. Он был явно разочарован, хотя старался это скрыть. - Будьте любезны.
        После нескольких примерок Баррент подобрал себе черный деловой костюм с белым узким кантом на лацканах. Его неопытному глазу он казался таким же, как и другие костюмы, которые Уондерсон предлагал банкирам, овощеводам, чиновникам. Но для Уондерсона разница была такой же красноречивой, как и символы статуса на Омеге для Баррента.
        - Пожалуйста, сэр! Прекрасно сидит, с гарантийным сроком. И всего тридцать девять девяносто пять.
        - Превосходно, - сказал Баррент. - Теперь насчет денег.
        - Да, сэр?
        - У меня их нет.
        - В самом деле, сэр? Это весьма необычно.
        - Да, - согласился Баррент. - Тем не менее у меня есть некоторые ценности. - Он извлек из кармана три кольца с бриллиантами, которыми его снабдила Группа. - Это настоящие бриллианты, что подтвердит любой ювелир. Если бы вы взяли одно из них, пока я не достану денег для уплаты...
        - Но, сэр, - удивился Уондерсон, - бриллианты больше не имеют самостоятельной ценности. С двадцать третьего года, когда Вон Блон написал основополагающую работу, отрицающую концепцию нехватки...
        - Естественно, - глухо заметил Баррент, не зная, что говорить.
        Уондерсон посмотрел на кольца.
        - Они, наверное, дороги вам как память?
        - Безусловно, передаются в нашей семье из поколения в поколение...
        - В таком случае, - сказал Уондерсон, - я не позволю себе лишить их вас. Пожалуйста, не спорьте, сэр! Я не смогу спать по ночам, если отниму вашу семейную реликвию.
        - Но остается вопрос оплаты.
        - Заплатите, когда вам будет удобно.
        - Вы хотите сказать, что поверите мне, даже не зная меня?
        - Конечно. Уондерсон улыбнулся. - Испытываете свои методы, Опросчик? Даже ребенку известно, что наша цивилизация основывается на доверии. К незнакомцу следует относиться как к честному человеку, пока он полностью и бесповоротно не доказал обратного. Это аксиома.
        - Вас никогда не обманывали?
        - О нет. Преступлений в наши дни не бывает.
        - А как же Омега?
        - Простите?
        - Омега, планета заключенных. Вы, должно быть, слышали о ней?
        - Возможно, - осторожно проговорил Уондерсон. - Ну, точнее было бы сказать, что преступлений почти не бывает. Наверное, всегда найдется горстка прирожденных злодеев, но не больше десяти-двенадцати в год, из населения в два миллиарда. - Он широко улыбнулся. - Вероятность, что я нарвусь на преступника, очень мала.
        Баррент подумал о кораблях, регулярно курсирующих между Землей и Омегой... Интересно, откуда Уондерсон взял такие цифры?
        И, между прочим, интересно, где же полиция? Он не видел человека в форме с тех пор, как покинул корабль.
        - Очень вам благодарен, - произнес Баррент. - Я заплачу как можно быстрее.
        - Конечно, конечно, - согласился Уондерсон, с чувством тряся руку Баррента. - Когда вам будет угодно, сэр. Не стоит торопиться.
        Баррент снова поблагодарил его и вышел из магазина. Теперь у него была профессия. И неограниченный кредит. Он оказался на планете, которая с первого взгляда походила на рай. Но, как всякая утопия, она несла в себе некоторые противоречия. Он надеялся узнать о них больше в ближайшие дни.
        Баррент нашел отель и снял комнату на неделю, в кредит.
        Глава 21
        Утром Баррент отправился в библиотеку. Ему надо было ознакомиться с историей развития земной цивилизации, чтобы иметь представление, что искать и чего ожидать.
        Форма Опросчика позволила пройти к закрытым для доступа полкам, где хранились книги по истории. Но сами книги его разочаровали - в большинстве своем они охватывали период лишь до начала атомного века. Баррент просматривал их, и к нему возвращались смутные воспоминания. Он мог перепрыгнуть от Древней Греции к Римской империи, через Темные века к норманнским завоеваниям и Тридцатилетней войне и затем к наполеоновской эре. Внимательнее он прочитал о Мировых войнах. К сожалению, на этом книги заканчивались.
        После долгих поисков Баррент нашел небольшую работу «Послевоенная дилемма. Том 1» Артура Уитлера. Она начиналась там, где кончались остальные, - со взрыва бомб над Хиросимой и Нагасаки. Баррент сел и стал читать.
        ***
        Он узнал о «холодной войне» 50-х годов, когда несколько наций владели атомным и водородным оружием. Уже тогда, утверждал автор, укоренились зерна конформизма. Америка отчаянно сопротивлялась коммунизму. Россия и Китай отчаяний сопротивлялись капитализму. Весь мир разделился на два лагеря. В целях внутренней безопасности правительства брали на вооружение новейшие методы пропаганды и идеологической обработки. От граждан требовалась безоговорочная приверженность официальным доктринам. Давление на личность становилось все сильнее и утонченнее.
        Миновала угроза войны. Многочисленные страны Земли начали сливаться в единое сверхгосударство. Но давление на личность, вместо того чтобы уменьшиться, еще больше возросло. Нужда в этом диктовалась неудержимым ростом населения, проблемами национального и этнического характера. Различие во мнениях могло оказаться гибельным - слишком много групп имели теперь доступ к мощным водородным бомбам.
        В этих условиях стало нетерпимым поведение, отличающееся от нормы.
        Унификация наконец была завершена. Продолжалось завоевание космоса. Но земные институты перестали совершенствоваться. Современная цивилизация оказалась менее гибкой, чем средневековая, она подавляла всякое отклонение от существующих обычаев, привычек, воззрений. Оппозиция считалась не менее тяжким преступлением, чем убийство или поджог. И так же наказывалась. Секретная полиция, политическая полиция, информаторы - использовалось все. Каждое устройство было поставлено на службу одной великой цели - воспитанию человека-соглашателя.
        А для упрямых существовала Омега.
        Смертная казнь была давно запрещена, и преступники переполняли тюрьмы.
        Наконец их решили перевезти в отдельный мир, скопировав систему, которую Франция использовала в Гвинее и Новой Каледонии, а Британия - в Австралии и Северной Америке. Управлять Омегой с Земли было невозможно, да власти и не пытались. Они позаботились лишь о том, чтобы заключенные не сбежали.
        На этом первый том кончался. Приписка в конце гласила, что том второй посвящен изучению современности. Он назывался «Цивилизации статуса».
        Второго тома на полках не оказалось. Библиотекарь сказал Бар-ренту, что он был уничтожен в интересах общественной безопасности.
        Баррент вышел в маленький сад, сел на скамейку и, уставившись вниз, постарался все обдумать.
        Он ожидал увидеть Землю как раз такой, как она была описана в книге Уитлера. Он был подготовлен к полицейскому государству, изощренной слежке, жестоким репрессиям и растущему сопротивлению. Но все это осталось в прошлом. До сих пор он не увидел даже постового. Люди, которых он встречал, вовсе не казались угнетенными. Напротив, это был совершенно иной мир...
        Если не считать того, что год за годом на Омегу прибывали партии ничего не помнящих о Земле заключенных. Кто арестовывал их? Кто судил? Какое общество их породило?
        Ответы ему предстояло найти самому.
        Глава 22
        С раннего утра Баррент начал расследование. План был прост. Он звонил в двери и задавал вопросы, предупреждая, что серьезные могут перемежаться странными и глупыми, предназначенными для определения общего уровня развития. Таким образом, Баррент мог затрагивать любые темы, не возбуждая подозрения.
        Оставалась опасность, что какой-нибудь государственный служащий попросит показать удостоверение личности или что внезапно появится секретная полиция. Но приходилось рисковать.
        Результаты оказались самыми неожиданными.
        ***
        (Гражданка А.Л.Готхрейд, возраст 55 лет, занятие - домохозяйка. Женщина чопорная, но вежливая.)
        - Вы хотите спросить меня о классе и статусе. Так?
        - Да, мадам.
        - И всегда-то вы, Опросчики, спрашиваете о классе и статусе. Неужели не надоело? Ну ладно... Так как все равны, есть только один класс. Средний. Вопрос только, к какой части среднего класса относится индивидуум - высшей, низшей или средней.
        - А как это определяется?
        - По манерам: как человек ест, одевается, ведет себя на людях. Высший средний класс, например, всегда можно безошибочно определить по одежде.
        - Понимаю. А низший средний класс?
        - Ну, во-первых, у них меньше творческой энергии. Они носят готовую одежду, и это их вполне устраивает. Показательно и отношение к своему жилью. Причем украшательство без искры вдохновения в счет не идет, а лишь помечает выскочек. Представитель высшего среднего класса не примет такого у себя дома.
        - Благодарю вас, гражданка Готхрейд. А как вы определите свой собственный статус?
        (С чуть заметным колебанием):
        - О, я никогда особенно над этим не задумывалась. Высший средний, скорее всего.
        ***
        (Гражданин Дрейстер, возраст 43 года, занятие - продавец обуви. Стройный, молодо выглядящий мужчина.)
        - Да, сэр. У нас с Мирой три ребенка школьного возраста. Все мальчики.
        - Вы не могли бы рассказать, из чего складывается их образование?
        - Они учатся писать, читать, быть честными гражданами и уже приступили к изучению своих профессий. Старший пойдет по семейной линии - обувь. Двое других - по бакалее и розничной торговле, как заведено в семье у жены. Кроме того, они узнают, как обретать и сохранять статус. Этому учат в открытых классах.
        - А есть и другие?
        - Ну, естественно, закрытые. Их посещает каждый ребенок.
        - И чем там занимаются?
        - Не знаю.
        - Ребята никогда не рассказывают об этих классах?
        - Нет. Они говорят обо всем на свете, но не о них.
        - А вы не представляете, что происходит в закрытых классах?
        - К сожалению, нет. Может быть - заметьте, это только предположение, - в них преподают религию. Но лучше спросить у учителя.
        - Благодарю вас, сэр. Как вы определите свой статус?
        - Средний класс, безусловно.
        ***
        (Гражданка Мариан Морган, возраст 51 год, занятие - школьная учительница. Высокая костлявая женщина.)
        - Да, сэр, вот и все о нашей обязательной программе.
        - Кроме закрытых классов?
        - Простите?
        - Вы не упомянули закрытые классы.
        - Боюсь, что не могу это сделать.
        - Почему же, гражданка Морган?
        - Это что, вопрос с подвохом? Всем известно, что учителей не <пускают в закрытые классы.
        - Кого же тогда впускают?
        - Детей, конечно.
        - Но кто их учит?
        - Об этом заботится правительство.
        - Естественно. Но кто конкретно ведет занятия?
        - Не имею понятия, сэр. Меня это не касается. Закрытые классы - старое и уважаемое учреждение. Возможно, они связаны с религией. В любом случае не мое это дело. И не ваше, молодой человек, будь вы хоть трижды Опросчик.
        - Благодарю вас.
        ***
        (Гражданин Эдгар Ниф, возраст 107 лет, занятие - отставкой военный. Высокий лысый мужчина с холодными голубыми глазами.)
        - Пожалуйста, немного громче. Что вы сказали?
        - О вооруженных силах. Я спрашивал...
        - Теперь вспомнил. Да, молодой человек, я был полковником Двадцать первой Североамериканской Космической Группы, регулярной части Земных Вооруженных Сил.
        - Вы вышли в отставку?
        - Нет, служба отставила меня.
        - Простите, сэр?
        - Я не оговорился. Это произошло шестьдесят три года тому назад. Вооруженные Силы были распущены.
        - Почему?
        - Не с кем стало сражаться. Во всяком случае, так нам объяснили. Глупости! Старым солдатам известно: никогда невозможно предсказать, откуда появится враг. Он может появиться и сейчас. И что тогда?
        - А заново сформировать армию?
        - Хорошо бы! Но нынешнее поколение не знает, что такое служба. И командиров не осталось, кроме таких старых ослов, как я. На создание реальной силы уйдут годы.
        - А пока что Земля совершенно беззащитна перед вторжением?
        - Да. Есть полицейские соединения, но я самым серьезным образом сомневаюсь в их надежности, если пойдет пальба.
        - Не могли бы вы рассказать мне о полиции?
        - Ничего о ней не знаю. Меня никогда не волновали вопросы невоенного характера.
        ***
        (Гражданин Мартин Хоннерс, возраст 31 год, занятие - глаголизатор. Худой вялый мужчина с честным мальчишеским лицом и пшеничными волосами.)
        - Вы глаголизатор, гражданин Хоннерс?
        - Да, сэр. Хотя, пожалуй, больше подойдет слово «автор», если не возражаете.
        - Конечно. Гражданин Хоннерс, вы сотрудничаете в периодической печати?
        - О нет! Там подвизаются некомпетентные бездари, которые пишут для сомнительной услады низшего среднего класса. Все рассказы, да будет вам известно, составляются строка за строкой из произведений популярных писателей двадцатого и двадцать первого веков. Эти бумагомаратели просто меняют порядок слов. Изредка кто-нибудь сочинит глагол или даже существительное. Но, повторяю, крайне редко.
        - Вы этим не занимаетесь?
        - Абсолютно! Моя работа не коммерческая. Я - Созидающий Специалист по Конраду.
        - Поясните, пожалуйста.
        - С удовольствием. Я пересоздаю работы Джозефа Конрада, автора, жившего в доатомном веке.
        - А как вы пересоздаете эти работы, сэр?
        - В настоящее время я занят пятым пересозданием «Лорда Джима» - как можно глубже вчитываюсь в оригинал, а затем переписываю книгу так, как сделал бы сам Конрад, живи он сегодня. Это занятие требует величайшего усердия и артистичности. Одна описка может испортить всю работу. Необходимо в совершенстве знать словарь Конрада, темы, характеры, настроения... И книга будет не простым повторением, а внесет что-то новое.
        - Каковы ваши дальнейшие творческие планы?
        - После пересоздания «Лорда Джима» я собираюсь отдыхать. Затем я пересоздам одно из менее заметных произведений Конрада, «Малатского плантатора».
        - Понимаю... Является ли пересоздание правилом для всех видов искусства?
        - Это цель каждого истинного художника независимо от того какую область он выбрал для своей деятельности. Искусство - жестокая возлюбленная.
        ***
        (Гражданин Уиллис Уэрка, возраст 8 лет, занятие - учащийся. Жизнерадостный черноволосый мальчик.)
        - Простите, мистер Опросчик, моих родителей нет дома.
        - Вот и хорошо, Уилли. Ты не против, если я задам тебе несколько вопросов?
        - Конечно. А что это у вас выпирает под пиджаком, мистер?
        - Спрашивать буду я, Уилли, если не возражаешь. Ты любишь школу?
        - Так себе.
        - Чему ж ты учишься?
        - Ну чтение, язык, оценка статуса, потом курсы по искусству, музыке, архитектуре, литературе, балету и театру. Все как обычно.
        - Вижу. Это в открытых классах?
        - Естественно.
        - Ты ходишь в закрытый класс?
        - Каждый день. А это у вас пистолет выпирает?
        - Нет, просто мой костюм плохо сидит. Слушай, ты не хотел бы рассказать мне, что вы делаете в закрытом классе?
        - Почему ж нет?
        - Ну и что же там происходит?
        - А я не помню.
        - Уилли...
        - Честное слово, мистер Опросчик. Мы все заходим в класс, а затем выходим через два часа. Но это все. Больше я ничего не могу вспомнить. Я говорил с другими ребятами. Они тоже забывают.
        - Странно.
        - Нет, сэр. Если бы нам надо было помнить, класс не был бы закрытым.
        - Пожалуй.
        А не помнишь ли ты, как выглядит комната или кто ваш учитель в закрытом классе?
        - Нет, сэр, я в самом деле ничего не помню.
        - Спасибо, Уилли.
        ***
        (Гражданин Кучлан Дент, возраст 37 лет, занятие - изобретатель. Преждевременно полысевший человек с ироничными глазами.)
        - Да, верно. Я специализируюсь на играх. В прошлом году я изобрел «Триангулируй - а не то...» Не видели? Она была очень популярна.
        - Боюсь, что нет.
        - Это, знаете ли, интеллектуальная игра. Имитирует потерю ориентации в космосе. Игрокам даются неполные данные для компьютеров и, при удачной игре, добавочная информация. Опасные ситуации штрафуются. Куча сияющих огней и прочая мишура. Прекрасная вещь!
        - Больше вы ничего не изобрели, гражданин Дент?
        - В юные годы я придумал улучшенную жатку. Она превосходила по эффективности предыдущие модели в три раза. И, верите ли, я действительно думал, что имею шансы ее продать.
        - Продали?
        - Конечно, нет. Тогда я не знал, что в патентном бюро открыто только отделение игр.
        - Вы огорчились?
        - Сперва - да. Но потом я понял, что существующие модели достаточно хороши. В изобретении более эффективных или простых устройств нет нужды. Мы довольны своим сегодняшним днем. Кроме того, новые изобретения бесполезны. Уровень рождаемости и смертности на Земле стабилен, и всего хватает. Чтобы выпустить новый аппарат, надо переоборудовать целый завод. Это почти невозможно, так как все заводы автоматические и саморегулирующиеся. Вот почему наложен мораторий на все изобретения, кроме сферы игр.
        - И что вы об этом думаете?
        - А что тут думать? Так уж получилось.
        - Вы не хотели бы изменить этот порядок?
        - Может быть, и хотел бы. Но, как изобретатель, я все равно отношусь к нестабильным элементам.
        ***
        (Гражданин Барн Трентен, возраст 41 год, занятие - инженер-атомщик специалист по конструированию космических кораблей. Нервный интеллектуал с печальными карими глазами.)
        - Вы хотите знать, чем я занимаюсь на работе? Бездельничаю. Мне некуда приложить силы, я просто хожу кругами. Правилами предусматривается один человек на каждую автоматическую операцию. Вот что я делаю - присутствую.
        - Вы, кажется, недовольны, гражданин Трентен.
        - Да. Я хотел быть инженером-атомщиком и для этого учился. А после выпуска обнаружил, что мои знания устарели на пятьдесят лет, да и никому не нужны.
        - Почему?
        - Потому что все автоматизировано. Не знаю, известно ли это большинству населения, но дело обстоит так. От добычи сырья до получения конечного продукта - автоматизировано все. Человек нужен лишь для контроля над количеством производимого продукта, а оно определяется численностью населения. И даже здесь участие человека сводится к минимуму.
        - А что, если часть оборудования выйдет из строя?
        - На то есть ремонтные роботы.
        - А если и они сломаются?
        - Проклятые железяки - саморемонтирующиеся. Мне остается только стоять в сторонке. Весьма странно для человека, считающего себя инженером.
        - Почему бы вам не поменять работу?
        - Нет смысла. Я проверял, остальные в таком же положении - присутствуют при автоматических процессах, которых не понимают. Назовите любую отрасль - либо «инженер-наблюдатель», либо никого.
        - Такая же ситуация и в космонавтике?
        - Безусловно. За последние пятьдесят лет ни один пилот не покидал Земли. Скоро они разучатся управлять кораблями.
        - Понимаю, все автоматизировано... Ну а если случится нечто непредвиденное?
        - Трудно сказать. Если корабль попадет в незапрограммированную ситуацию, он будет парализован, по крайней мере, временно. Я думаю, там стоят селекторы оптимального выбора, но вряд ли испытанные. В лучшем случае он будет действовать замедленно, в худшем - вообще не будет действовать. По мне - так пусть! Надоело сшиваться вокруг машин, день за днем наблюдая безотрадное однообразие операций. Большинство моих коллег чувствуют то же самое. Мы хотим дела, любого дела! Вы знаете, что сотни лет назад пилотируемые корабли исследовали планеты других звездных систем?
        - Да.
        - Вот это нам необходимо сейчас. Двигаться вперед, исследовать, изучать!
        - Согласен. Но вы не думаете, что говорите довольно опасные вещи?
        - Кажется. Но, если говорить честно, я уже не боюсь. Пускай отправляют на Омегу, если хотят. Хуже мне не станет.
        - Вы слышали об Омеге?
        - Про нее знает каждый, кто связан с космическими кораблями. «Земля - Омега» - единственный сохранившийся маршрут... Страшная планета. Лично я во всем виню церковь.
        - Церковь?
        - Только ее. Проклятые ханжи, только и знают, что канючат про всякий там Дух Человеческого Воплощения. Одного этого достаточно, чтобы человека потянуло ко злу...
        ***
        (Гражданин Отец Бойрен, возраст 51 год, занятие - священнослужитель. Коренастый мужчина в шафрановой рясе и серых сандалиях.)
        - Верно, сын мой, я аббат местного отделения Церкви Духа Человеческого Воплощения. Церковь является официальным религиозным выражением правительства Земли. Наша религия едина для всех народов и состоит из лучших элементов старых исповеданий, искусно скомбинированных во всеобъемлющую веру.
        - Гражданин аббат, а разве нет противоречий между доктринами религий, составляющих вашу веру?
        - Были. Но мы стремились к согласию и сохранили лишь отдельные яркие детали некогда великих религий, детали, знакомых мне людям. В нашей церкви нет сект и расколов, так как мы всеприемлющи. Личность может веровать во что угодно, если только несет священный Дух Человеческого Воплощения. Ибо наш культ есть культ Человека. И дух его есть дух божественного и священного добра.
        - Не могли бы вы определить понятие «добро», гражданин аббат?
        - Пожалуйста. Добро - есть сила внутри нас, вдохновляющая людей на общение и содружество. Культ Добра является культом самого себя и потому единственно верным культом. Личность, которой мы поклоняемся, есть идеальное социальное существо; человеческое содержимое в нише общества, готовое ухватить любую возможность продвижения. Добро есть действительное отражение любящей и лелеющей Вселенной. Добро непрерывно изменяется во всех своих аспектах, хотя его проявления... У вас странное выражение лица, молодой человек.
        - Простите. Мне кажется, что-то похожее я уже слышал.
        - Сие всегда остается правдой.
        - Безусловно. Еще один вопрос, сэр. Не могли бы вы рассказать мне о религиозном воспитании детей?
        - Эту обязанность несут роботы-исповедники, в соответствии с духом древнего трансцендентального фрейдизма. Робот-исповедник наставляет ребенка так же, как и взрослого. Он их постоянный друг и учитель. Будучи роботом, исповедник дает точные и недвусмысленные ответы на любые вопросы. Это большая помощь в воспитании ортодоксальности.
        - А что делают священнослужители-люди?
        - Наблюдают за роботами-исповедниками.
        - Присутствуют ли эти роботы в закрытых классах?
        - Не могу вам ответить... Нет, я в самом деле не знаю. Закрытие классы закрыты для аббатов так же, как и для всех остальных.
        - По чьему приказу?
        - По приказу Шефа Секретной Полиции.
        - Понимаю... Благодарю вас, гражданин аббат Бойрен.
        ***
        (Гражданин Энайн Дравивиан, возраст 43 года, занятие - государственный служащий. Узколицый мужчина, усталый и преждевременно постаревший.)
        - Добрый день, сэр. Так вы состоите на государственной службе?
        - Совершенно верно.
        - Давно?
        - Около восемнадцати лет.
        - Ясно. А не могли бы вы сказать, в чем конкретно заключаются ваши обязанности?
        - Пожалуйста. Я - Шеф Секретной Полиции.
        - Вы? Понимаю, сэр, это очень интересно. Я..
        - Не тянитесь к иглолучевику, экс-гражданин Баррент. Заверяю вас, он не будет действовать в зоне вокруг этого дома. А попытка вытащить его лишь причинит вам вред.
        - Каким образом?
        - У меня есть свои средства защиты.
        - Как вы узнали мое имя?
        - Я знал все, как только ваша нога коснулась поверхности Земли. Мы еще кое на что способны. Впрочем, войдемте-ка лучше в дом и побеседуем.
        - Я бы предпочел воздержаться от беседы.
        - Боюсь, что это необходимо. Входите, Баррент, я не кусаюсь.
        - Я арестован?
        - Боже, конечно, нет! Мы просто немного потолкуем. Сюда, сэр, сюда. Устраивайтесь поудобнее.
        Глава 23
        Дравивиан провел его в просторную комнату, обшитую панелями орехового дерева и обставленную массивной лакированной мебелью. Одну стену закрывал тяжелый выцветший гобелен с изображением средневековой охоты.
        - Вам нравится? - спросил Дравивиан. - Все здесь сделано руками членов моей семьи. Гобелен вышила жена, скопировав его с оригинала в музее Метрополитен. Мебель смастерили два моих сына. Они хотели что-нибудь старинное и в испанском стиле, но более удобное; отсюда некоторая модификация линий. Мой собственный вклад увидеть нельзя - я специализируюсь по музыке периода барокко.
        - В свободное от работы в полиции время? - спросил Баррент.
        - Именно. - Дравивиан отвернулся от Баррента и задумчиво «смотрел на гобелен. - Мы еще коснемся этого вопроса. Скажите сперва, что вы думаете о комнате?
        - Она очень красива, - произнес Баррент.
        - И?
        - Ну.., я не судья...
        - Вы должны быть судьей, - подчеркнул Дравивиан. - В этой комнате - вся цивилизация Земли в миниатюре. Скажите прямо, что вы о ней думаете?
        - Она кажется безжизненной, - проговорил Баррент.
        Дравивиан улыбнулся.
        - Вы выбрали удачное слово. А ведь это комната людей высокого статуса. Сколько творческих усилий было затрачено на артистичное улучшение древних стилей! Моя семья воссоздала кусочек испанского прошлого, как другие воссоздают кусочки истории майя или Океании. И все же налицо пустота. Наши автоматические заводы производят одни и те же продукты. Так как товары у всех одинаковы, нам приходится изменять их, улучшать, украшать, и такими способами выражать себя. Вот что происходит на Земле, Баррент. Наши энергия и способности уходят на никчемные цели; личность замкнулась на себе. Мы мастерим старинную мебель в соответствии с рангом и статусом, а тем временем нас тщетно ждут неисследованные планеты. Мы давно кончили развиваться. Стабильность принесла застой, и мы ему подчинились.
        - Не ожидал я услышать такие слова из уст Шефа Секретной Полиции.
        - Я необычный человек, - произнес Дравивиан с тонкой улыбкой. - И Секретная Полиция - необычное учреждение.
        - Но, очевидно, очень эффективное! Как вы узнали обо мне?
        - Ну, это просто. Почти все встретившиеся вам люди распознали в вас чужака. Вы выделялись, как волк среди овец, и мне немедленно сообщали.
        - Ясно, - сказал Баррент. - Что же теперь?
        - Хотелось бы послушать ваш рассказ об Омеге.
        Баррент рассказал Дравивиану о своей жизни на планете преступников.
        - Я так и думал, - со слабой улыбкой произнес Шеф Секретной Полиции. То же самое происходило в свое время в Америке и Австралии. Конечно, разница есть: вы совершенно изолированы от родины. Но у вас та же яростная энергия, та же жестокость.
        - Что вы собираетесь со мной сделать?
        Дравивиан пожал плечами:
        - Какое это имеет значение? Предположим, я убью вас. Но вашу Группу на Омеге не удержать от засылки других шпионов или захвата одного из тюремных кораблей. Как только омегиане начнут действовать, они неизбежно обнаружат правду.
        - Какую правду?
        - А вы еще не догадались? На Земле около восьми столетий не было войн. Мы не знаем, как сражаться. Сторожевые корабли вокруг Омеги - чистое надувательство, одна видимость. Они полностью автоматизированы и запрограммированы на условия, которые существовали сотни лет назад. Решительная атака - и корабль ваш, а за ним и все остальные. После этого ничто не в состоянии остановить приход омегиан на Землю; а Земля не в состоянии с ними бороться. Вот почему у заключенных смывают память. Уязвимость Земли должна быть скрыта.
        - Если вы все это осознаете, то почему ваши руководители ничего не предпринимают?
        - Сначала у нас было такое намерение, но лишь одно намерение. Мы предпочитали не задумываться всерьез. Казалось, что статус-кво сохранится навеки... Я тоже лишь видимость, - сказал Дравивиан. Пост Шефа Полиции - почетная синекура. Вот уже почти век, как Земле не нужна полиция.
        - Она вам потребуется, когда омегиане вернутся домой, - заметил Баррент.
        - Да. Опять начнутся беспорядки, преступления. Однако я верю, что конечный сплав получится удачный. У омегиан есть энергия, воля, стремление достичь звезд. А Земля придаст вам спокойствие и стабильность. Каковы бы ни были результаты, объединение неизбежно. Мы слишком долго жили во сне. Но вы пробудите нас, пусть это будет и не безболезненное пробуждение. - Дравивиан поднялся на ноги. - А теперь, когда судьбы Земли и Омеги решены, - по глотку освежительного?
        Глава 24
        С помощью Шефа Полиции Баррент с очередным кораблем всю информацию отправил на Омегу. Послание сообщало о положении на Земле и требовало немедленных Действий. После этого Баррент мог приступить к выполнению своей собственной задачи - найти солгавшего информатора и судью, приговорившего его к наказанию за преступление, которого он не совершал. Баррент чувствовал, что, когда он найдет их, у него восстановится утраченная часть памяти.
        Ночным экспрессом он прибыл в Янгерстаун. Аккуратные ряды домов казались такими же, как и везде, но для Баррента они были по-особому, щемяще знакомыми.
        Он помнил свой город, и его однообразие казалось ему особым, полным значения. Здесь он родился и рос.
        Вот магазин Гротмейера, а напротив через дорогу - дом Хавнинга. А там жил Билли Хавлок, его лучший друг; они вместе мечтали стать звездоплавателями.
        Дом Эндрю Теркалера. А рядом школы; Баррент помнил ее. Он помнил, как каждый день заходил в закрытый класс, но не мог вспомнить, чему там учился.
        Вот здесь, у двух исполинских вязов, произошло убийство. Баррент подошел к этому месту и вспомнил, как все случилось. Он возвращался домой. Откуда-то сзади донесся крик. Баррент обернулся и увидел, как по улице побежал человек - Иллиарди - и что-то бросил ему. Баррент инстинктивно схватил этот предмет и обнаружил, что держит запрещенное оружие. Через два шага он наткнулся на мертвого Эндрю Теркалера.
        А потом? Смятение, паника. Ощущение, что кто-то наблюдает за ним, стоящим над трупом с оружием в руках. Там, в конце улицы, было убежище, в котором он скрылся...
        Баррент подошел ближе и узнал будку робота-исповедника. Он заглянул в будку. В маленьком помещении было темно и душно.
        Единственный стул стоял перед мигающей огоньками панелью.
        - Доброе утро, Уилл.
        Услышав мягкий механический голос, Баррент внезапно ощутил беспомощность. Он вспомнил. Этот бесстрастный голос все знал, все понимал и ничего не прощал. Голос судьи.
        - Ты помнишь меня? - спросил Баррент.
        - Конечно, - сказал робот-исповедник. - Ты был одним из моих прихожан, пока не попал на Омегу.
        - Это ты сослал меня!
        - За убийство.
        - Но я не совершал преступления! - закричал Баррент. - Ты не мог не знать этого!
        - Разумеется, я знал, - произнес робот-исповедник. - Но мои обязанности строго определены. Я приговариваю в соответствии со свидетельствами, а не интуицией. Сомнения толкуются в пользу обвинения.
        - Против меня были показания?
        - Да.
        - Кто их дал?
        - Я не могу открыть его имя.
        - Ты должен, - сказал Баррент. - На Земле наступает другое время. Заключенные возвращаются.
        - Я ожидал этого, - промолвил робот-исповедник.
        - Имя! - крикнул Баррент и вытащил из кармана иглолучевик.
        - Не скажу, для твоего же блага. Опасность слишком велика.
        Поверь мне, Уилл...
        - Имя!
        Хорошо. Ты найдешь информатора на Мапп-стрит, тридцать пять. Но я искренне советую тебе не идти туда. Ты погибнешь. Ты просто не знаешь...
        Баррент нажал на курок, узкий луч прорезал панель. Огоньки на ней вспыхнули и стали меркнуть, пошел серый дымок.
        Баррент бывал здесь прежде. Он узнал эту улицу, обсаженную кленами и дубами. Эти фонарные столбы - его старые знакомые, та трещина в асфальте памятна ему с детства. Дома, казалось, застыли в ожидании, будто зрители последнего действия полузабытой драмы.
        Над домом №35 нависла зловещая тишина. Баррент достал из кармана иглолучевик, тщетно стараясь подбодрить себя, и вошел в незапертую дверь.
        Смутно проступали контуры мебели, тускло поблескивали картины на стенах. Сжав лучевик в руке, он ступил в следующую комнату.
        И оказался лицом к лицу с информатором.
        Глядя ему в глаза, Баррент вспоминал.
        В захлестывающем потоке памяти он видел себя: маленького мальчика, входящего в закрытый класс. Он вновь слышал убаюкивающий гул машин, в уши лился вкрадчивый голос. Сперва голос вселял ужас, то, что он предлагал, было невообразимо. Затем, постепенно, Баррент начал привыкать к голосу, как привыкал ко всем странностям закрытого класса.
        Машины учили на глубоком, подсознательном уровне. Они прививали, внушали определенные нормы поведения - и блокировали верхние уровни сознания.
        Чему его учили?
        Ради социального блага ты должен сам себе быть свидетелем и полицейским. Ты должен нести ответственность за любое преступление, которое мог совершить.
        На Баррента бесстрастно смотрел информатор - собственное лицо, отраженное в зеркале на стене.
        Он донес сам на себя. Когда он стоял в тот день с оружием в руках, глядя на убитого человека, подсознательные процессы взяли верх. Вероятность вины была слишком большой; она превратилась в саму вину. Баррент пошел к роботу-исповеднику и дал полное и убедительное свидетельство против себя самого.
        Робот-исповедник вынес приговор, и Баррент, хорошо обученный, направился в ближайший Центр контроля мысли в Трентон. Частичная амнезия уже наступила, спущенная пружиной уроков закрытого класса.
        Опытные техники-андроиды потрудились, чтобы завершить амнезию, стереть последние остатки памяти. Как стандартный предохранитель против возможного ее возвращения, они создали логичную версию убийства и насадили слепую веру в мощь Земли.
        Запрограммированный Баррент добрался на специальном транспорте до космопорта, взошел на борт тюремного корабля и закрыл за собой дверь своей камеры.
        Там он спал до Контрольного Пункта, пока его не разбудили прибывшие охранники...
        Уроки закрытого класса никогда не должны выйти из подсознания. В противном случае человек обязан немедленно произвести акт самоубийства.
        Земле не нужна была служба безопасности, потому что в мозг каждого были вмонтированы и полицейский, и палач. Под поверхностью гуманной культуры Земли скрывалась механическая цивилизация. И понимание ее сути каралось смертью.
        Именно здесь, именно сейчас началась настоящая схватка за Землю.
        Заученные образцы поведения заставили Баррента поднять оружие и направить себе в голову. Вот о чем пытался его предупредить робот-исповедник, вот что видела девушка-мутантка. Прежний Баррент, машина, запрограммированная на бездумное повиновение, готов был убить себя.
        Возмужавший Баррент, прошедший школу жизни на Омеге, восстал против этого слепого желания.
        Баррент против Баррента. Два человека боролись за обладание оружием, за контроль над телом, за власть над разумом.
        Иглолучевик остановился в дюйме от головы. Мушка качнулась. Затем медленно Баррент-омегианин, Баррент-2, отвел оружие.
        Его победа была недолговечной. Уроки закрытого класса швырнули Баррента-2 в яростную схватку с неумолимым и жаждущим смерти Баррентом-1.
        Глава 25
        Двух Баррентов закинуло через субъективное время в те критические точки прошлого, где смерть ждала рядом, где пересыхал поток жизни, где установилось предрасположение к гибели. Баррент-2 заново переживал эти моменты. Но на сей раз опасность была увеличена злокачественной половиной его личности - Баррентом-1.
        Баррент-2 стоял под слепящим светом на обагренном кровью песке Арены, с мечом в руке. На него надвигался саунус, бронированная рептилия с ухмыляющимся лицом Баррента-1.
        Он отсек чудовищу хвост, и тот превратился в трех гигантских крыс-Баррентов. Двух он убил, а третья оскалилась и до кости прокусила его левую руку. Он поразил ее мечом и смотрел, как вытекает на песок кровь Баррента-1....Трое оборванных мужчин сидели, смеясь, на скамье, а девушка протягивала ему оружие. «Удачи. Надеюсь, вы знаете, как с ним обращаться». Баррент пробормотал слова благодарности прежде, чем заметил, что девушка перед ним - не Моэра, а мутантка, предсказавшая его гибель. Он вышел на улицу и столкнулся с тремя Хаджи.
        Двое были безликими незнакомцами. Третий, Баррент-1, быстро выступил вперед и вытащил пистолет. Баррент-2 кинулся на землю и, нажав на курок своего оружия, почувствовал, как оно завибрировало в руке. Голова и плечи Баррента-1 потемнели и стали распадаться. Снова прицелиться он не успел - пистолет вырвало из руки с дикой силой. Предсмертный выстрел Баррента-1 задел ствол.
        Он отчаянно рванулся за оружием и, катясь вперед, заметил, как в него целится второй Хаджи, тоже с лицом Баррента. Баррент-2 почувствовал резкую боль в руке, уже прокушенной зверем, но сумел выстрелить и остался наедине с третьим. Сгорая в адском пламени поврежденных нервов, он заставил себя нажать на курок...
        «Ты играешь в их игру, - говорил себе Баррент-2. - Тебя измучат и прикончат. Надо вырваться. Ведь ничего этого нет, это только в твоем воображении...»
        Но думать было некогда. Он стоял в большом круглом помещении в Департаменте Юстиции.
        Отбрасывая черные блики, навстречу катилась металлическая машина почти в четыре фута высотой. Из сияющей огнями поверхности на него смотрело ненавистное лицо Баррента-1.
        Теперь враг был в облике Макса; такой же лживый и стилизованный, как фальшивые сны о Земле. Баррент-1 выпустил гибкое суставчатое щупальце, заканчивающееся ножом. Баррент-2 уклонился, и нож царапнул по камню.
        «Это не машина, и ты не на Омеге, - говорил себе Баррент-2. - Ты сражаешься с половиной самого себя, это смертельная иллюзия».
        Но он не мог поверить. На него снова надвигался Баррент-машина, блестя зелеными капельками вещества, в котором Баррент-2 немедленно узнал контактный яд. Он бросился в сторону, стараясь избежать гибельного прикосновения.
        Нейтрализатор омыл металлическую поверхность. Машина разогналась и со страшной силой ударила не успевшего отпрянуть Баррента. Он почувствовал, как затрещали ребра.
        «Все это ненастоящее. Ты не на Омеге! Ты на Земле, в своем собственном доме, смотришь в зеркало!»
        Но увесистая металлическая палка оказалась вполне ощутимой, когда ударила его в плечо. Баррента охватил ужас - не перед смертью вообще, а перед смертью слишком близкой, - ведь он не успел предупредить омегиан о главной опасности, таившейся глубоко в их сознании. Если бы выжить...
        Баррент собрал последние силы. С детства приученный нести ответственность за все общество, он не мог позволить себе умереть, когда его знания необходимы Омеге.
        «Это не настоящая машина», - твердил он себе, когда Баррент-1 черной полусферой надвигался с дальнего конца помещения.
        Он пытался заглянуть за машину, увидеть регулярные уроки в классе, создавшем чудовище...
        «Это не настоящая машина».
        Он поверил.
        И ударил кулаком в ненавистное лицо, отразившееся в металле.
        Испепеляющая боль ослепила его, и он на миг потерял сознание.
        Когда он пришел в себя, то увидел, что находится у себя дома, на Земле. Рука и плечо гудели, несколько ребер, пожалуй, было сломано. Из укуса на левой руке текла кровь.
        Но своей порезанной и раненой правой рукой он разбил зеркало. Зеркало и Баррента-1 - окончательно и бесповоротно.
        Четыре стихии
        Элисте? Кромптон был стереотипом, и это постоянно возмущало его самого. Но что поделаешь? Хочешь не хочешь, а он моноличность, однолинейный человек, все желания которого нетрудно предугадать, а страхи очевидны для всех и каждого. Но хуже всего было то, что и внешность его как нельзя более соответствовала его характеру.
        Был он среднего роста, болезненно-худошав, остронос, его губы были всегда поджаты, уже появились большие залысины надо лбом, а за толстыми линзами его очков скрывались водянистые, тусклые глаза; лицо его покрывала редкая растительность.
        Словом, Кромптон выглядел клерком. Он и был клерком.
        Посмотришь на него и скажешь: ну и тип, мелочный, пунктуальный, осторожный, нервный, пуританского склада, злопамятный, забитый, осмотрительный и сдержанный. Диккенс изобразил бы его человеком с повышенным чувством собственной значимости, который вечно торчит в конторе, взгромоздившись на высокий табурет, и царапает в пыльных скрижалях историю какой-нибудь старой респектабельной фирмы.
        Врач XIII века углядел бы в Кромптоне воплощение одного из четырех темпераментов, соответствующих свойствам основных стихий, а именно: Меланхолического темперамента Воды. Причина этого - в избытке холодной, черной желчи, которая порождает брюзгливость и замкнутость.
        Более того, сам Кромптон мог бы стать доказательством правильности теории Ломброзо и Крэтшмера, притчей-предупреждением, гиперболой католизма и печальной карикатурой на человечество.
        И опять-таки, хуже всего то, что Кромптон полностью сознавал всю аморфность, слабость, тривиальность своей натуры и, сознавая это, негодовал, но ничего не мог изменить, только ненавидел досточтимых докторов, которые сделали его таким.
        Кромптон с завистью наблюдал, что его окружают люди во всей манящей сложности своих противоречивых характеров, люди, восстающие против тех банальностей, которые общество пытается навязать им. Он видел отнюдь не добросердечных проституток; младших офицеров, ненавидевших жестокость; богачей, никогда не подававших милостыни; он встречал ирландцев, которые терпеть не могли драк; греков, которые никогда не видели кораблей; французов, которые действовали без расчета и логики. Казалось, большинство людей живет чудесной, яркой жизнью, полной неожиданностей, то взрываясь внезапной страстью, то погружаясь в странную тишину, поступая вопреки собственным словам, отрекаясь от своих же доводов, сбивая тем самым с толку психологов и социологов и доводя до запоя психоаналитиков.
        Но для Кромптона, которого в свое время врачи ради сохранения рассудка лишили всего этого духовного богатства, такая роскошь была недостижима.
        Всю свою жизнь день за днем ровно в девять часов утра Кромптон с непреклонной методичностью робота добирался до своего стола. В пять пополудни юн уже аккуратно складывал гроссбухи и возвращался в свою меблированную комнатку. Здесь он съедал невкусный, но полезный для здоровья ужин, раскладывал три пасьянса, разгадывал кроссворд и ложился на свою узкую кровать. Каждую субботу вечером, пробившись сквозь толчею легкомысленных, веселых подростков, Кромптон смотрел кино. По воскресеньям и праздничным дням Кромптон изучал геометрию Эвклида, потому что верил в самосовершенствование. А раз в месяц Кромптон прокрадывался к газетному киоску и покупал журнал непристойного содержания. В уединении своей комнаты он с жадностью поглощал его, а потом в экстазе самоуничижения рвал ненавистный журнал на мелкие кусочки.
        Кромптон, конечно, знал, что врачи превратили его в стереотип ради его собственного блага, он пытался примириться с этим. Какое-то время он поддерживал компанию с подобными себе, плоскими и мелкими, глубиною в сантиметр, личностями. Но все они были высокого мнения о себе и оставались самодовольными и чопорными в своей косности. Они были такими с самого рождения, в отличие от Кромптона, которого врачи перекроили в одиннадцать лет. Скоро он понял, что для окружающих такие, как он, да и сам он, просто невыносимы.
        Он изо всех сил старался вырваться из удручающей ограниченности своей натуры. Одно время он серьезно подумывал об эмиграции на Венеру или Марс, но так ничего и не предпринял для этого. Обратился он как-то в Нью-йоркскую Контору Бракосочетаний, и они устроили ему свидание. Кромптон шел на встречу со своей незнакомой возлюбленной к театру Лоу Юпитера, воткнув в петлицу белую гвоздику. Однако за квартал до театра его прохватила такая дрожь, что он вынужден был поспешить домой. В этот вечер, чтобы немного прийти в себя, он разгадал шесть кроссвордов и разложил девять пасьянсов. Но даже эта встряска была кратковременной.
        Несмотря на все старания, Кромптон мог действовать только в узких рамках своего характера. Его ярость против себя и досточтимых докторов росла, и, соответственно, росло его стремление к самопреобразованию. Но у Кромптона был лишь один путь к достижению удивительного многообразия человеческих возможностей, внутренних противоречий, страстей - словом, всего человеческого. И ради этого он жил, работал и ждал и, наконец, достиг тридцатипятилетнего возраста. Только в этом возрасте согласно федеральному закону человек получал право на Реинтеграцию личности.
        На следующий день после этой знаменательной даты Кромптон уволился с работы, взял в поте лица заработанные сбережения - результат семнадцатилетнего труда - и отправился с визитом к своему врачу, твердо решив вернуть себе то, что в свое время было у него отнято.
        Старый доктор Берренгер провел Кромптона в свой кабинет, усадил в удобное кресло и спросил:
        - Ну, парень, давно я тебя не видел, как дела?
        - Ужасно, - ответил Кромптон.
        - Что тебя беспокоит?
        - Я сам, - ответил Кромптон.
        - Ага, - сказал старый доктор, внимательно глядя в лицо Кромптона, типичное лицо клерка. - Чувствуешь себя немного ограниченным, э?
        - Ограниченный - не совсем то слово, - натянуто возразил Кромптон. - Я машина, робот, ничто...
        - Ну, ну, - сказал доктор Берренгер. - Все не так уж плохо, я уверен. Чтобы приспособиться, нужно время...
        - Меня тошнит от самого себя, - решительно заявил Кромптон. - Мне необходима Реинтеграция.
        На лице доктора отразилось сомнение.
        - И к тому же, - продолжал Кромптон, - мне уже тридцать пять. По федеральному закону я имею право на Реинтеграцию.
        - Имеешь, - согласился доктор Берренгер. - Но как твой друг, как врач я настоятельно советую тебе, Элистер, не делай этого.
        - Почему?
        Старый доктор вздохнул и сложил пальцы рук пирамидкой.
        - Это опасно для тебя. Чрезвычайно опасно. Это может стать роковым шагом.
        - Но хоть один шанс у меня есть или нет?
        - Почти нет.
        - Тогда я требую осуществить мое право на Реинтергацию.
        Доктор снова вздохнул, подошел к своей картотеке и вынул толстую историю болезни.
        - Ну что ж, обратимся к твоему случаю, - сказал он. Элистер Кромптон родился в Амундсвилле на Земле Мари Берт в Антарктиде, родителями его были Лиль и Бесс Кромптоны. Отец работал техником на Шотландских плутониевых рудниках, мать была занята неполный рабочий день сборкой транзисторов на одном маленьком радиозаводе. У обоих зарегистрировано вполне удовлетворительное умственное и физическое развитие. Маленький Элистер проявил все признаки отличной послеродовой приспособляемости.
        Первые девять лет жизни Элистер рос нормальным во всех отношениях ребенком, если не считать некоторой угрюмости; но дети нередко бывают угрюмыми. А в остальном Элистер был любознательным, живым, любящим, добродушным созданием, а в смысле интеллектуальном стоял гораздо выше своих сверстников. Когда ему исполнилось десять лет, угрюмость заметно возросла. Иногда часами ребенок оставался сидеть в своем кресле, глядя в пустоту и порой даже не откликаясь на собственное имя.
        Эти "периоды зачарованности" появлялись все чаще и становились интенсивнее. Мальчик сделался раздражителен местный врач выписал успокаивающее. Однажды, когда Элистеру было десять лет и семь месяцев, он без видимой причины ударил маленькую девочку. Та закричала - он попытался задушить ее. Убедившись, что это ему не по силам, он поднял школьный учебник, самым серьезным образом намереваясь раскроить им череп девочки. Какой-то взрослый оттащил брыкающегося, орущего Элистера. Девочка получила сотрясение мозга и почти год провела в больнице.
        Когда Элистера расспрашивали об этом инциденте, он утверждал, что ничего такого не делал. Может быть, это сделал кто-нибудь другой. Он никогда никому не причинил бы зла и уж во всяком случае, не этой маленькой девочке, которую он очень любил. Дальнейшие расспросы привели к тому, что Элистер впал в оцепенение, которое длилось пять дней.
        Если бы тогда кто-нибудь сумел распознать во всем этом симптомы вирусной шизофрении, Элистера можно было бы спасти. Даже у очень молодых эта болезнь легко поддавалась правильному лечению.
        В средней зоне вирусная шизофрения была распространена уже в течение многих веков, и бывали случаи, когда она принимала размеры подлинных эпидемий, как, например, классическое помешательство на танцах в Средние Века. Иммунология еще не нашла вакцины против вируса. Поэтому стало обычным немедленно прибегать к Полному Расщеплению, пока шизоидные компоненты еще податливы; затем находили и сохраняли в организме доминирующую личность, а остальные компоненты через Проектор Миккльтона помещали в инертное вещество Тел Дюрьера.
        Тела Дюрьера - это андроиды, рассчитанные на сорок лет существования. Они, конечно, нежизнеспособны. Но Федеральный закон разрешал Реинтеграцию личности по достижении ею тридцати пяти лет. Шизоиды, развивавшиеся в Телах Дюрьера, могли, по усмотрению доминирующей личности, вернуться в первоначальное тело и разум, где точно по прогнозу происходили Реинтеграция и полное слияние...
        Но это получалось, если Расщепление было произведено вовремя.
        В маленьком же, заброшенном Амундсвилле местный врач-терапевт прекрасно справлялся с обмораживаниями, снежной слепотой, раком, спиральной меланхолией и другими обычными заболеваниями морозного юга, но о болезнях средней зоны не знал ничего.
        Элистера положили в городскую больницу на исследования.
        В течение первой недели он был угрюм, застенчив и чувствовал себя не в своей тарелке, лишь временами прорывалась его былая беззаботность. На следующей неделе он стал проявлять бурную привязанность к ухаживающей за ним няне, которая в нем души не чаяла и называла очаровательным ребенком. Казалось, под ее благотворным влиянием Элистер снова станет самим собой.
        На тринадцатый день своего пребывания в больнице Элистер исполосовал лицо нянечке разбитым стаканом, потом сделал отчаянную попытку перерезать себе горло. Когда его госпитализировали, чтобы залечить раны, началась каталепсия, которую врач принял за простой шок. Элистеру прописали покой и тишину, что при данных обстоятельствах было самым худшим для него.
        Две недели Элистер находился в кататоническом состоянии, характеризуемом мертвенной бледностью, полным оцепенением. Болезнь достигла своего апогея. Родители отправили ребенка в известную клинику Ривера в Нью-Йорке. Там не замедлили поставить диагноз - вирусная шизофрения в запущенной форме.
        Элистер, одиннадцатилетиий мальчик, мало соприкасался с внешним миром, во всяком случае, недостаточно, чтобы в нем выявился активный базис для специалистов. Теперь он почти не выходил из состояния кататонии, его шизоидные компоненты застыли в своей несовместимости. Жизнь его проходила в каком-то странном, непостижимом для других сумеречном мире, и единственно, что заполняло ее, это кошмары. Специалисты пришли к выводу, что Полное Расщепление едва ли поможет в этом запущенном случае. Но без Расщепления Элистер был обречен провести остаток своей жизни в клинике, никогда более не приходя в сознание, оставаясь навеки погребенным в сюрреалистических темницах своего сознания.
        Его родители выбрали меньшее из зол и подписали бумаги, разрешающие врачам предпринять запоздалую, отчаянную попытку Расщепления.
        Элистер перенес эту операцию, когда ему было одиннадцать лет и один месяц. Под глубоким гипнозом специалисты выявили у него три независимых одна от другой личности. Врачи разговаривали с ними и сделали выбор. Две личности были помещены в Дюрьеровы Тела. Третью личность, которую сочли наиболее для этого подходящей, оставили в первоначальном теле. Все три личности были травмированы, но операция была признана до известной степени удачной.
        Доктор Власек, лечащий нейрогипнотизер, отметил в своем отчете, что для всех трех компонентов, поскольку они неадекватны, не соответствуют друг другу, даже по достижении законного возраста - тридцати пяти лет - надежды на успех последующей Реинтеграции нет. Слишком поздно произведено было Расщепление, и шизоидные компоненты потеряли те жизненно необходимые качества, то взаимное согласие, без которых невозможно их слияние, их совместное существование. В своем отчете он настаивал на необходимости лишения их прав на Реинтеграцию, чтобы в дальнейшем они существовали только в их новом, разрозненном состоянии.
        Двое в Дюрьеровых Телах получили новые имена и сопровождаемые наилучшими пожеланиями докторов были помещены в детские приюты - один на Марсе, другой на Венере, - почти без всякой надежды на что-либо путное в жизни.
        Элистер Кромптон, собственно, доминирующая личность в его подлинном обличий, поправился после операции, но двух третей его натуры, утерянных вместе с шизоидными его частями, ему недоставало. Ему недоставало некоторых чисто человеческих черт, эмоций, способностей, и их уж ему никогда не вернуть, не заменить другими.
        Кромптон рос, обладая только теми качествами, которые были присущи собственно его личности: чувством долга, аккуратностью, упорством и осторожностью. Неизбежное в таких случаях разрастание этих качеств привело к тому, что он стал стереотипом, ограниченным человеком, сознающим, однако, свои недостатки и страстно стремящимся к полному выявлению своей личности, к слиянию, Реинтеграции...
        - Вот как обстоят дела, Элистер, - сказал доктор Берренгер, захлопывая фолиант. - Доктор Влаеек решительно возражал против Реинтеграции. Весьма сожалею, но я с ним согласен.
        - Но это же мой единственный шанс, - сказал Кромптон.
        - Никаких шансов, - возразил ему доктор Берренгер. - Ты можешь заключить эти личности в себя, но у тебя не хватит твердости держать их в узде, слиться с ними. Элистер, мы спасли тебя от вирусной шизофрении, но предрасположение к ней у тебя осталось. Прибегни к Реинтеграции - и тебя ждет функциональная шизофрения, и это уже навсегда.
        - Но у других-то получалось! - воскликнул Кромптон.
        - Конечно, и у многих. Но не было случая, чтобы это была запущенная шизофрения, чтобы шизоидные компоненты закостенели.
        - Я должен использовать последнюю возможность, - сказал Кромптон. - Я требую имена и адреса моих Дюрьеров.
        - Да слышишь ли ты, что я тебе говорю? Всякая попытка реинтегрировать приведет либо к тому, что ты сойдешь с ума, либо к еще худшему. Как твой лечащий врач я не могу...
        - Дайте адреса, - холодно потребовал Кромптон. - Это мое законное право. Я чувствую, что справлюсь со своими компонентами. Когда они будут в моем подчинении, произойдет слияние. Мы будем действовать как единое целое. И я, наконец, стану полноценным человеком.
        - Да ты даже не представляешь себе, что такое эти Кромптоны! - воскликнул доктор. - Ты думаешь, что это ты неполноценный? Да ты вершина этой кучи хлама!
        - Мне все равно, что они собой представляют, - сказал Кромптон. - Они часть меня. Пожалуйста, адреса и имена.
        Устало покачав головой, доктор написал записку и протянул ее Кромптону.
        - Элистер, нечего рассчитывать на успех. Прошу тебя, подумай хорошенько...
        - Спасибо, доктор Берренгер, - коротко поклонившись, сказал Кромптон и вышел.
        Стоило Кромптону очутиться за порогом кабинета, как вся его самонадеянность словно растаяла. Он не посмел признаться доктору Берренгеру в своих сомнениях, не то добрый старик непременно отговорил бы Элистера от Реинтеграции. Но теперь, когда адреса и имена лежали у него в кармане и вся ответственность легла на его плечи, Элистера захлестнула тревога. Он лишь дрожал с головы до ног. Он справился с приступом, но ненадолго, лишь до тех пор, пока на такси не добрался до своей комнаты, а там сразу же бросился на кровать.
        В течение часа, ухватившись за спинку кровати, как утопающий за соломинку, он корчился в мучительных судорогах. Потом приступ прошел. Он сумел унять дрожь в пальцах настолько, чтобы вытащить из кармана и рассмотреть записку, которую вручил ему доктор.
        Первым в записке стояло имя Эдгара Лумиса из Элдерберга на Марсе. Вторым - имя Дэна Стэка, Восточные Болота, на Венере. Больше в записке ничего не было.
        Что собой представляли эти самостоятельно существующие компоненты его, Кромптона, личности? Какие характеры, какие формы приняли его отторгнутые сегменты?
        В записке об этом не было сказано ни слова. Ему самому предстояло поехать и все выяснить.
        Кромптон разложил пасьянс и прикинул, чем он рискует. Его прежний, еще не расщепленный рассудок был явно одержим манией убийства. Предположим, слияние состоится, изменится ли что-нибудь к лучшему? Имеет ли он право выпускать в мир это, по всей вероятности, чудовище? Благоразумно ли предпринимать шаги, которые могут привести его к умопомешательству, кататонии, смерти?
        До поздней ночи думал об этом Кромптон. Наконец врожденная осторожность взяла верх. Он аккуратно сложил записку, спрятал ее в ящик стола. Как бы ни хотел он Реинтеграции и целостности, риск был слишком велик, и он предпочел свое теперешнее состояние сумасшествию.
        На следующий день он нашел себе место клерка в одной старой респектабельной фирме.
        Он был сразу же захвачен привычным ходом дел. Снова с непреклонной методичностью робота каждое утро ровно в девять часов он добирался до своего стола, в пять пополудни он уходил и возвращался в свою меблированную комнату, съедал свой невкусный, но полезный для здоровья ужин, раскладывал три пасьянса, разгадывал кроссворд и ложился на свою узкую кровать. И снова в субботу вечером он смотрел кино, по воскресеньям изучал геометрию и один раз в месяц покупал, читал и затем рвал на куски журнал непристойного содержания.
        А отвращение к самому себе росло. Он попробовал коллекционировать марки, но вскоре отказался от этого занятия; вступил в Объединенный Клуб Счастья - ушел с первого же чопорного и томительного бала; попробовал овладеть искусством игры в шахматы - бросил. Все это не спасло его от чувства собственной неполноценности.
        Он видел вокруг себя бесконечное многообразие человеческих отношений. Недоступное ему пиршество жизни развертывалось перед его взором. Его преследовало видение: еще двадцать лет жизни проходит в монотонных занятиях клерка, а потом еще тридцать, и сорок, и так без отдыха, без срока, без надежды - и только смерть положит этому конец, освободит его.
        Шесть месяцев, изо дня в день, методически обдумывал эти проблемы Кромптон. Наконец он решил, что все-таки умопомешательство лучше его нынешнего состояния.
        Он ушел с работы и снова забрал все свои старательно накопленные сбережения. На этот раз он купил билет до Марса, чтобы отыскать там Эдгара Лумиса из Элдерберга.
        Точно в назначенное время Кромптон, вооруженный толстым томом кроссвордов, был уже на космодроме Айдлуайлд. Затем он преодолел трудный из-за перегрузок подъем на Станцию N 3 и короткорейсовым кораблем "Локхид-Лэкавона" добрался до пересадочного пункта, здесь он сел в хоповер, который доставил его на Марс, Станция N 1, где Кромптон прошел таможенные, иммиграционные и санитарные формальности, а потом прибыл в Порт Ньютон. За три дня он акклиматизировался, научился дышать дополнительным желудочным легким, стоически перенес инъекции стимулятора и, наконец, получил визу, дающую право путешествовать по всей планете Марс. Таким образом, уже во всеоружии он сел в ракету, следующую до города Элдерберга, расположенного недалеко от Южного полюса Марса.
        Ракета медленно ползла по плоским однообразным марсианским равнинам, покрытым низким серым кустарником, который как-то умудрялся выжить в этом холодном разреженном воздухе, через болота скучной зеленой тундры. Кромптон был погружен в свои кроссворды. Когда кондуктор объявил, что они проезжают Великий Канал, Кромптон, заинтересованный, на минуту оторвался от своего кроссворда. Но Канал оказался всего лишь мелким, с отлогими берегами руслом давно исчезнувшей реки. Растения на грязном дне были темно-зеленого, почти черного цвета. Кромптон вновь погрузился в свои кроссворды.
        Они проезжали Оранжевую Пустыню и останавливались на маленьких станциях, где бородатые иммигранты в широкополых шляпах заскакивали в ракету, чтобы получить свои витаминные концентраты и "Сандей Тайме" в микрофильмах.
        Но вот и предместья Элдерберга.
        Город был центром всех деловых операций рудников и ферм Южного полюса. Он служил и курортом для богатых, которые приезжали сюда, чтобы принять Ванны Вечности или просто ради новых впечатлений. Благодаря вулканической активности температура в этом районе поднималась до 67 градусов по Фаренгейту. Это было самое теплое место на Марсе. Жители Марса называли этот район Тропиками.
        Кромптон остановился в маленьком мотеле. Он вышел на улицу и слился с толпой ярко вдетых мужчин и женщин, прогуливавшихся по странным, неподвижным тротуарам Элдерберга. Он заглядывал в окна игорных домов, разинув рот, глазел на лавки Подлинных ремесленных изделий Исчезнувшей Марсианской Цивилизации, всматривался в блистающие огнями рестораны и коктейль-холлы - новинку сезона. Он в ужасе отпрянул от накрашенной молодой женщины, когда она пригласила его в Дом Мамы Тиль, где пониженная гравитация позволяет испытывать куда большее наслаждение, чем в обычных условиях. От нее и еще от дюжины таких же Кромптон укрылся в маленьком садике, присел там на скамью, пытаясь немного привести в порядок мысли.
        Вокруг него раскинулся Элдерберг, яркий, полный наслаждений, вопиющий о своих грехах, - накрашенная Иезавель, которую Кромптон отвергал презрительным изгибом своих тонких губ. Но за этим изгибом губ, за отведенным в сторону взглядом и вздрагивающими от возбуждения ноздрями за всем этим скрывалась та часть его существа, которая жаждала этой греховной человечности как противопоставления тоскливому, бесплодному существованию.
        Но как ни печально, Элдерберг, так же как и Нью-Йорк, не мог склонить Элистера к греху. Возможно, Эдгар Лумис возместит недостающее.
        Кромптон стал опрашивать все отели города в порядке алфавита. В первых трех ответили, что понятия не имеют, где может быть Лумис, но уж коли он найдется, то им надо уладить пустяковый вопрос о неоплаченных счетах с ним. В четвертом отеле высказали предположение, что Лумис присоединился к большой поисковой партии на Горной Седловине. В пятом, вполне современного вида отеле никогда не слыхали о Лумисе. В шестом молодая, слишком ярко и нарядно одетая женщина рассмеялась слегка истерически при упоминании Лумиса, но дать какую-либо информацию о нем отказалась.
        Только в седьмом отеле клерк сообщил Кромптону, что Эдгар Лумис занимает триста четырнадцатый номер. Сейчас его дома нет, скорее всего он находится в Салуне Красной Планеты.
        Кромптон расспросил, как туда пройти. И с сильно бьющимся сердцем отправился в старый район Элдерберга.
        Отели здесь были какие-то вылинявшие, потрепанные, их пластиковые стены были побиты пыльными осенними бурями. Игорные дома сгрудились в кучу, а танцевальные залы днем и ночью выплескивали свое буйное веселье на улицы. В поисках местного колорита толпы богатых туристов сновали со своими видеозвуковыми аппаратами в надежде наткнуться на непристойную сценку и запечатлеть ее с достаточно близкого, но безопасного расстояния - такие снимки и позволяли дотошным искателям приключений называть Элдерберг "Откровением Трех планет". Встречались здесь и охотничьи магазины, снабжавшие туристов всем необходимым для спуска в знаменитые Пещеры Ксанаду или для долгого путешествия в пескоходе к Витку Сатаны. Были здесь также скандальной известности Лавки Грез, в которых торговали любыми наркотиками, и сколько ни пытались покончить с ними законным путем, они продолжали действовать. Тут же какие-то бездельники продавали подделки под марсианскую резьбу по камню и все прочее - чего только душа пожелает.
        Кромптон разыскал Салун Красной Планеты, вошел и ждал, пока глаза привыкнут и можно будет что-нибудь разглядеть в облаках табачного дыма и винных паров. Он смотрел на туристов за длинной стойкой бара в их пестрых рубашках, на говорливых гидов и суровых рудокопов. Он смотрел на карточные столы и на болтающих женщин, на мужчин с их знаменитым нежно-апельсиновым марсианским загаром - чтобы его приобрести, требуется, говорят, не меньше месяца.
        И тут - ошибки быть не могло - он увидел Лумиса. Лумис сидел за карточным столом и играл в фараон в паре с цветущей блондинкой, которой на первый взгляд можно было дать тридцать, на второй - сорок, а если присмотреться, то и все сорок пять. Играла она с азартом, и Лумис забавлялся, с улыбкой наблюдая за нею.
        Он был высок и строен. Его костюм и саму манеру одеваться лучше всего передает слово из кроссворда "форсистый". Узкий череп покрывали прилизанные волосы мышиного цвета. Не очень разборчивая женщина могла бы назвать его довольно красивым.
        Внешне он нисколько не походил на Кромптона. Однако существовало между ними какое-то влечение, притяжение, мгновенное созвучие - этим чувством обладали все части индивидуума, перенесшего операцию Расщепления. Разум взывал к разуму, части требовали целого, стремились к нему с неведомой телепатической силой. И Лумис, ощутив все это, поднял голову и открыто взглянул на Кромптона.
        Кромптон направился к нему. Лумис что-то шепнул блондинке, вышел из-за карточного стола и встретил Кромптона посреди зала.
        - Кто вы? - спросил Лумис.
        - Элисте? Кромптон. Вы Лумис? Я обладатель нашего подлинного тела, а вы... вы понимаете, о чем я толкую?
        - Да, конечно, - сказал Лумис. - Я все думал, появитесь ли вы когда-нибудь. Хм!.. - Он оглядел Кромптона с головы до ног, и нельзя сказать, чтобы остался доволен тем, что увидел.
        - Ну ладно, - сказал Лумис, - пойдемте в мой номер, там поговорим. Может быть, сразу и покончим с этим.
        Он снова посмотрел на Кромптона с нескрываемой неприязнью и вышел с ним из салуна.
        Номер Лумиса удивил Кромптона, явился для него прямо-таки откровением. Кромптон чуть не упал, когда его нога утонула в мягком восточном ковре. Свет в комнате был золотистый, тусклый, по стенам непрерывной чередой корчились и извивались бледные, тревожащие тени, они то принимали человеческие очертания, сближались, сплетались в кольца, то превращались в тени животных или беспорядочные кошмары из детских снов, затем медленно исчезали в мозаике потолка. Кромптон и раньше слышал о теневых песнях, но видел их впервые.
        - Исполняется довольно миленькая пьеска под названием "Спуск в Картерум." Как вам нравится? - спросил Лумис.
        - Довольно трогательно, - ответил Кромптон. - Но, должно быть, это ужасно дорогое удовольствие?
        - Пожалуй, - небрежно произнес Лумис. - Это мне подарили. Присаживайтесь.
        Кромптон уселся в глубокое кресло, оно сразу приняло форму его тела и начало мягко массировать ему спину.
        - Хотите выпить? - спросил Лумис.
        Кромптон молча кивнул. Теперь он чувствовал запах духов - сложную летучую смесь аромата специй и пряностей с легким налетом запаха тления.
        - Это запах...
        - К нему нужно привыкнуть, - сказал Лумис. - Это обонятельная соната, задумана как аккомпанемент к песне теней. Я сейчас выключу.
        Он выключил сонату и включил что-то другое. Кромптон услышал мелодию, которая как будто сама возникла у него в голове, - медленную, чувственную, мучительно волнующую;
        Кромптону казалось, что он слышал ее раньше, в другое время, в другом месте.
        - Она называется "Deja vu", - объяснил Лумис. - Прямая передача на слушателя. Симпатичная вещица, верно?
        Кромптон понимал, что Лумис старается произвести на него впечатление. И надо отдать Лумису должное - это у него получалось. Пока Лумис разливал напиток, Кромптон оглядывал комнату: скульптуры, занавеси, мебель и все прочее; профессионально быстро вычислил он в уме цену, стоимость доставки с Земли, пошлины и получил результат.
        Он пришел к ужасному выводу: только то, что было в комнате Лумиса, стоило больше, чем он, Кромптон, мог бы заработать в качестве клерка, живи он хоть три жизни с четвертью.
        Лумис протянул стакан Кромптону.
        - Это мед, - сказал он. - Крик моды этого года в Элдерберге. Скажите, как он вам понравится.
        Кромптон отхлебнул медового напитка.
        - Восхитительно, - сказал он. - Наверно, дорого?
        - Довольно-таки. Но ведь за такое ничего не жаль отдать, не правда ли?
        Кромптон не ответил. Он пристально рассматривал Лумиса и заметил признаки разрушения в его Дюрьеровом Теле. Он внимательно исследовал правильные, красивые черты лица, марсианский загар, гладкие мышиного цвета волосы, небрежное изящество одежды, тонкие лапки морщинок возле глаз, впалые щеки, на которых видны были следы косметики. Он рассматривал улыбку Лумиса - обычную улыбку баловня судьбы, - надменный изгиб губ, нервные пальцы, поглаживающие кусок парчи, всю его фигурку, самодовольно развалившуюся в изысканном кресле.
        Вот, думал он, стереотип сластолюбца, человека, живущего только ради своих удовольствий и неги. Это само воплощение сангвинистического темперамента, в основе которого лежит Огонь - потому что слишком горяча его кровь, она рождает в человеке беспричинную радость и чрезмерную привязанность к плотским удовольствиям. Но Лумис, так же как и Кромптон, всего лишь стереотип, с душой мелкой, глубиной всего в сантиметр, все желания которого легко предугадать, а страхи очевидны для всех и каждого.
        В Лумисе сосредоточились те неосуществленные стремления Кромптона к наслаждениям, которые в свое время были отторгнуты и теперь предстали перед ним как самостоятельная сущность. Этот единственный принцип - наслаждение в чистом виде, которым Лумис руководствовался в своей жизни, - был совершенно необходим Кромптону, его телу и духу.
        - Как вам удается сводить концы с концами? - резко спросил Кромптон.
        - Я получаю деньги, оказывая услуги, - улыбаясь, ответил Лумис.
        - Попросту говоря, вы вымогатель и паразит, - сказал Кромптон. - Вы наслаждаетесь за счет богачей, которые толпами стекаются в Элдерберг.
        - Вам, брат мой трудяга и пуританин, все это представляется именно в таком свете, - сказал Лумис, закуривая сигарету цвета слоновой кости. - Но я смотрю на вещи иначе. Подумайте сами. Сегодня все делается во имя бедных, будто непредусмотрительность - это какая-то особая добродетель! Но ведь и у богатых есть свои нужды! Их нужды совсем не похожи на нужды бедняков, но от этого они не менее настоятельны. Бедняки требуют еды, крова, медицинского обслуживания. Правительство превосходно справляется с этим. А как же нужды богачей? Людей смешит сама мысль о том, что у богатого могут быть свои проблемы. Но разве оттого, что у человека есть кредит, он не может испытывать затруднений? Может. Более того, с ростом богатства возрастают и потребности, а это, в свою очередь, ведет к тому, что богатый человек часто оказывается в более бедственном положении, чем его бедный брат.
        - В таком случае, почему бы ему не отказаться от богатства? - спросил Кромптон.
        - А почему бедняк не отказывается от своей нищеты? парировал Лумис. - Нет, этого нельзя делать, мы должны принимать жизнь такой, как она есть. Тяжко бремя богатых, но они должны нести его и обращаться за помощью к тем, кто может им ее оказать.
        Богатым нужно сочувствие, и я им чрезвычайно сочувствую. Богатым нужно общество людей, способных наслаждаться роскошью; у богатых есть потребность учить, как ею наслаждаться; и, мне кажется, немного найдется таких, которые ценят роскошь, наслаждаются роскошью так, как я! А их женщины, Кромптон! У них ведь тоже есть свои нужды настоятельные, срочные, а мужья часто не могут удовлетворить их в силу своей занятости. Эти женщины не могут довериться первому встречному, какому-нибудь простофиле. Они нервозны, хорошо воспитаны, подозрительны и легко поддаются внушению. Им нужны нюансы, утонченность. Им нужно внимание мужчины с высоким полетом фантазии и в то же время чрезвычайно благоразумного. В этом скучном мире редко встретишь такого мужчину. А мне посчастливилось: у меня талант именно в таких делах. Вот я его и применяю. И, конечно, как всякий трудящийся человек, имею право на вознаграждение.
        Лумис с улыбкой откинулся в кресле. Кромптон смотрел на него, испытывая что-то похожее на страх. Ему трудно поверить, что этот растленный, самодовольный альфонс, это существо с моралью кобеля было частью его самого. Но оно все же было его частью, и частью, необходимой для Реинтеграции.
        - Так вот, - сказал Кромптон, - ваши взгляды меня не касаются. Я представляю собой основную личность Кромптона и нахожусь в подлинном теле Кромптона. Я прибыл сюда для Реинтеграции.
        - Мне это ни к чему, - сказал Лумис.
        - То есть вы хотите сказать, что не согласны?
        - Абсолютно верно.
        - Вы, по-видимому, не понимаете, что вы неукомплектованный, недоделанный экземпляр. У вас должно быть то же стремление к самоосуществлению, которое постоянно испытываю я. А это возможно только путем Реинтеграции.
        - Безусловно, - сказал Лумис.
        - Значит...
        - Ничего это не значит, - сказал Лумис. - Я очень хотел бы укомплектоваться. Но еще больше мне хочется продолжать жить так, как я жил до сих пор, то есть самым удовлетворительным, самым замечательным образом. Знаете, роскошь позволяет мириться со многим...
        - А вы не забыли, - сказал Кромптон, - что вы пребываете в Дюрьеровом Теле, а срок его существования всего сорок лет? Без Реинтеграции вам осталось жить только пять лет. Поймите, максимум пять. Бывает, что Дюрьеровы Тела ломаются и раньше срока.
        - Да, верно, - сказал, слегка нахмурившись, Лумис.
        - В Реинтеграции нет ничего плохого, - продолжал Кромптон самым, как ему казалось, убедительным тоном. - Ваша страсть к наслаждениям не пропадет, просто она станет несколько умереннее.
        Лумис как будто задумался всерьез, попыхивая своей бледно-кремовой сигаретой. Потом взглянул Кромптону в лицо и произнес:
        - Нет!
        - Но ваше будущее?..
        - Я просто не тот человек, который беспокоится о будущем, - с самодовольной улыбкой возразил Лумис. - Мне бы прожить сегодняшний день, да так, чтобы чертям тошно стало. Пять лет... Кто знает, что еще случится за эти пять лет! Пять лет - ведь это целая вечность! Может, что-нибудь и изменится.
        Кромптон подавил в себе сильное желание вколотить в этого Лумиса хоть немного здравого смысла. Конечно, сластолюбец всегда живет только сегодняшним днем, не предаваясь мыслям о далеком и неопределенном будущем. Для Лумиса, поглощенного сегодняшним днем, пять лет - срок почти немыслимый. Ему, Кромптону, следовало бы знать это.
        По возможности спокойным голосом Кромптон сказал:
        - Ничего не изменится. Через пять лет - коротких пять лет - вы умрете.
        Лумис пожал плечами.
        - Я следую правилу - никогда не загадывать дальше четверга. Вот что я тебе скажу, старик, приезжай через три или четыре года, тогда поговорим.
        - Но это невозможно, - объяснил ему Кромптон. - Вы тогда будете на Марсе, я - на Земле, а наш третий компонент - на Венере. Нам уж ни за что не встретиться в нужный момент. А кроме того, вы даже не вспомните.
        - Посмотрим, посмотрим, - сказал Лумис, поглядывая на свои часы. - А теперь, если ты не возражаешь, я жду гостя, который, наверное, предпочтет...
        Кромптон встал.
        - Если вы передумаете, я остановился в мотеле "Голубая Луна". И пробуду здесь еще день или два.
        - Желаю приятно провести время, - сказал Лумис. - Не забудь посмотреть Пещеры Ксанаду - сказочное зрелище!
        Совсем потеряв дар речи, Кромптон покинул роскошный номер Лумиса и вернулся в свой мотель.
        В этот вечер, ужиная в буфете, Кромптон отведал Марсианских ростков и Красного Солодина. В киоске он купил книжечку акростихов. Вернувшись домой, он разгадал три кроссворда и лег спать.
        На следующий день Кромптон попытался разработать план дальнейших действий. Убедить Лумиса он уже не надеялся. Ехать ли ему на Венеру разыскивать Дэна Стэка, третью утраченную часть своей личности? Нет, это более чем бесполезно. Даже если Стэк захочет реинтегрировать, им все равно будет недоставать их исконной трети - Лумиса, важнейшего источника наслаждений. Две трети будут еще более страстно желать укомплектования, чем одна треть, и будут еще больше страдать от ощущения своей неполноценности. А Лумиса, видно, не убедить.
        При сложившихся обстоятельствах единственное, что оставалось Кромптону, это вернуться на Землю нереинтегрированньм и жить там по мере возможности. В конце концов есть какая-то радость и в напряженном труде и известное удовольствие в постоянстве, осмотрительности, надежности. Не следует недооценивать и такие, хотя бы и очень скромные, достоинства.
        Но нелегко ему было примириться с этим. С тяжелым сердцем позвонил он на станцию и заказал себе место на вечерней ракете до Порта Ньютона.
        Когда Кромптон упаковывал вещи и до отправления ракеты оставался всего час, дверь его номера распахнулась. Вошел Эдгар Лумис, огляделся вокруг, закрыл и запер за собой дверь.
        - Я передумал, - сказал Лумис. - Я согласен на Реинтеграцию.
        Внезапное подозрение загасило первый порыв радости Кромптона.
        - А почему вы передумали?
        - Какое это имеет значение? - возразил Лумис. - Разве мы...
        - Я хочу знать почему, - сказал Кромптон.
        - Ну, это трудновато объяснить. Понимаете, я только...
        Раздался громкий стук в дверь. Сквозь апельсиновый загар на щеках Лумиса проступила бледность.
        - Ну, пожалуйста, - попросил он.
        - Рассказывайте, - неумолимо потребовал Кромптон.
        Лоб Лумиса покрылся крупными каплями пота.
        - Случается, что мужьям не нравятся небольшие знаки внимания, которые оказывают их женам. Порой даже богатый может оказаться потрясающим обывателем. В моей профессии встречаются подобные камни - мужья, например. Поэтому раз или два в год я считаю полезным провести некоторое время в Бриллиантовых Горах, в пещере, которую я там себе оборудовал. Она в самом деле очень удобна, правда, приходится обходиться простой пищей. Но несколько недель и опять все в порядке.
        Стук в дверь повторился с новой силой. Кто-то кричал басом:
        - Я знаю, что вы здесь, Лумис! Выходите, или я сломаю эту проклятую дверь и сверну вашу мерзкую шею!
        Лумис никак не мог унять дрожи в руках.
        - Больше всего на свете боюсь физического насилия, проговорил он. - Не лучше ли просто реинтегрировать, и тогда я вам все объясню?
        - Я хочу знать, почему на сей раз вы не скрылись в своей пещере? - настаивал Кромптон.
        Они услышали, как кто-то всем телом налег на дверь. Лумис пронзительным голосом закричал:
        - Это все ваша вина, Кромптон! Ваше появление выбило меня из седла. Я лишился своего необыкновенного ощущения времени, своего шестого чувства грядущей опасности. Черт вас побери, Кромптон, я не успел смыться вовремя! Меня захватили на месте преступления! Я просто сбежал, а за мной по всему городу мчался этот кретин, этот здоровенный неандерталец, выскочка муж, он заглядывал во все салуны и отели, обещая переломать мне ноги. У меня не хватило денег на пескоход и не было времени заложить свои драгоценности. А полицейские только ухмылялись и отказывались защитить меня. Пожалуйста, Кромптон!
        Дверь трещала под бесчисленными ударами, и замок начал поддаваться. Кромптон, благодарный судьбе за то, что чувство недостаточности так вовремя заговорило в Лумисе, повернулся к нему, к этой части своей особы.
        - Ну что ж, давайте реинтегрировать, - сказал Кромптон.
        Оба они твердо посмотрели в глаза друг другу - две части целого, жаждущие единства, возможность, превращающаяся в мостик через пропасть. Затем Лумис тяжело вздохнул, и его Дюрьерово Тело рухнуло, сложившись пополам, как тряпичная кукла. В тот же миг колени Кромптона подогнулись, словно на его плечи взвалили тяжелый груз.
        Замок сломался, и дверь распахнулась. В комнату влетел маленький, красноглазый, коренастый брюнет.
        - Где он? - закричал брюнет.
        Кромптон показал на распростертое на полу тело Лумиса.
        - Разрыв сердца, - сказал он.
        - О! - растерянно (то ли гневаться, то ли сострадать) сказал брюнет. - О!.. Да... О!..
        - Он, конечно, заслуживал этого, - холодно заметил Кромптон, поднял чемодан и вышел из комнаты, чтобы успеть на вечерний рапидо.
        Долгое путешествие по марсианским равнинам пролетело, как мимолетное мгновение, как облегченный вздох. Кромптон и Лумис получили, наконец, возможность поближе познакомиться друг с другом и решить кое-какие основные проблемы, которые неизбежно возникают, когда в одном теле объединяются два сознания.
        Вопрос о главенстве в этом содружестве не вставал. Верховная власть принадлежала Кромптону, который вот у же тридцать пять лет был хозяином ума и тела подлинного Кромптона. При создавшихся условиях Лумис никак не мог взять верх, да и не хотел этого. Его вполне устраивала пассивная роль, и поскольку по натуре своей он был добрым малым, то согласился стать просто комментатором, советчиком и доброжелателем.
        Но Реинтеграции не произошло. Кромптон и Лумис существовали в одном разуме подобно планете и луне независимые, но, по сути, неразделимые, осторожно прощупывающие друг друга, не желающие, да и не способные поступиться каждый своей автономией. Конечно, какое-то взаимопроникновение происходило, но слияния, в результате которого из двух самостоятельных элементов образовалась бы устойчивая, единая личность, быть не могло, пока к ним не присоединится Дэн Стэк, третий недостающий компонент.
        Но даже в случае его присоединения, напоминал Кромптон оптимистически настроенному Лумису, Реинтеграция может не состояться. Допустим, Стэк захочет реинтегрировать (а может, и не захочет), но три шизоидных компонента вдруг воспротивятся слиянию или не сумеют его достичь, тогда их борьба внутри единого мозга быстро приведет к безумию.
        - Стоит ли об этом беспокоиться, старина? - спросил Лумис.
        - Стоит, - сказал Кромптон. - Может случиться так, что мы все трое реинтегрируем, а полученный в результате разум не будет стабильным. Психопатические элементы возьмут верх, и тогда...
        - Так или иначе, нам придется просто смириться, возразил Лумис. - Стерпится - слюбится, как говорят.
        Кромптон согласился. Его вторая натура Лумис спокойный, добродушный, жизнелюбивый Лумис - уже оказывал на него свое влияние. С некоторым усилием Кромптон заставил себя не тревожиться. Вскоре он смог заняться своим кроссвордом, а Лумис принялся сочинять первый куплет песенки.
        Рапидо прибыл в порт Ньютон. Кромптон пересел в коротко-рейсовый до станции Марс-1. Здесь он прошел таможенные, иммиграционные и санитарные формальности и затем на хоповоре добрался до пересадочного пункта. Ему Пришлось прождать еще пятнадцать дней корабля, следующего на Венеру. Разбитной молодой кассир говорил ему что-то о всяких помехах, об "оппозиции" и "экономических орбитах", но ни Кромптон, ни Лумис так и не поняли, о чем он толковал.
        Задержка оказалось очень кстати. Лумис смог рукой Кромптона проставить довольно приемлемо свою подпись в письме, в котором он просил своего друга в Элдерберге превратить все имущество в наличные деньги, раздать долги, расплатиться с комиссионером, а остаток переслать своему наследнику Кромптону. В результате через одиннадцать дней Кромптон получил три тысячи долларов, в которых он очень нуждался.
        Наконец венерианский корабль стартовал из пересадочного пункта. Кромптон сразу же серьезно занялся изучением Бейзик Иггдры - основного языка аборигенов Венеры. Лумис, впервые в жизни, тоже попробовал работать: отложил в сторону песенку и взялся за трудные правила Иггдры. Скоро, однако, ему надоели ее сложные спряжения и склонения, но, восхищаясь прилежанием работяги Кромптона, он в поте лица продолжал начатое.
        Кромптон, в свою очередь, попытался немного продвинуться в науке понимания прекрасного. В сопровождении Лумиса, который не оставлял его своими советами, Кромптон посещал все концерты на корабле, смотрел картины в Главном Салоне и долго и добросовестно разглядывал из обзорного зала корабля яркие сияющие звезды. Хотя это и представлялось ему пустой тратой времени, он упорно занимался самообразованием.
        На десятый день пути союз Кромптона и Лумиса подвергся серьезному испытанию; причиной конфликта стала жена венерианского плантатора второго поколения. Кромптон встретил ее в обзорном зале. На Марсе она лечилась от туберкулеза и теперь возвращалась домой.
        Это была небольшого роста стройная молодая женщина, очень живая, с сияющими глазами и блестящими волосами. Она призналась, что устала от долгого космического путешествия.
        Они прошли в кают-компанию. После четырех мартини Кромптон слегка расслабился и разрешил Лумису взять инициативу в свои руки, что тот и сделал с большой охотой. Лумис танцевал с нею под фонограф корабля; потом он великодушно уступил поле боя Кромптону. У Кромптона от волнения заплетались ноги, он краснел, бледнел, но наслаждался до бесконечности. И провожал ее к столу уже Кромптон, и тихо разговаривал с нею тоже Кромптон, и касался ее руки Кромптон, а удовлетворенный Лумис только смотрел на все это. Около двух часов ночи девушка ушла, многозначительно назвав номер своей каюты. Кромптон, шатаясь, доковылял до палубы "В" и вне себя от счастья свалился в постель.
        - Ну? - спросил Лумис.
        - Что "ну"?
        - Пошли. Мы же приглашены совершенно недвусмысленно.
        - Да никто нас не приглашал, - в недоумении возразил Кромптон.
        - Но она же назвала номер каюты, - объяснил Лумис. - Это вкупе со всеми остальными событиями сегодняшнего вечера может быть истолковано только как приглашение, если не приказание.
        - Не верю! - воскликнул Кромптон.
        - Даю слово, - сказал Лумис. - У меня в этой области есть некоторый опыт. Приглашение налицо, путь открыт. Вперед!
        - Нет, нет, - сказал Кромптон. - Не хочу... То есть не буду... Не могу...
        - Отсутствие опыта не извиняет, - твердо заявил Лумис. Природа с необыкновенной щедростью помогает нам раскрывать свои тайны. Ты только подумай - бобры, еноты, волки, тигры, мыши и другие существа, не обладающие и сотой долей твоего интеллекта, запросто решают проблему, которая тебе кажется непреодолимой. Но ты, конечно, не позволишь, чтобы какая-то мышь переплюнула тебя!
        Кромптон поднялся, отер со лба обильный пот и сделал два неуверенных шага по направлению к двери. Затем круто повернулся назад и сел на кровать.
        - Абсолютно исключено, - твердо заявил он.
        - Но почему?
        - Это неэтично. Молодая леди замужем.
        - Замужество, - терпеливо разъяснил Лумис, - это дело рук человеческих. Еще задолго до того, как появилось замужество, существовали мужчины и женщины и между ними были известные взаимоотношения. Законы природы всегда предпочтительнее законов человеческих.
        - Это аморально, - не очень уверенно возразил Кромптон.
        - Совсем наоборот, - уверил его Лумис. - Ты не женат, значит, твои действия не вызовут никаких нареканий в твой адрес. Молодая леди замужем. Это ее дело. Вспомни: она же не просто собственность своего мужа, но человек, имеющий право на самостоятельные решения. И она уже приняла решение, нам остается только проявить свое уважение к цельности ее натуры, иначе мы ее оскорбим. Ну и, наконец, есть муж. Поскольку он ничего не будет знать, он не пострадает. Более того, он от этого выиграет: жена будет с ним необычайно нежна, чтобы загладить свою измену, а он все это отнесет за счет своей сильной личности, и это "я" взыграет. Итак, Кромптон, как видишь, всем будет от этого только лучше, и никто не пострадает.
        - Пустая софистика, - сказал Кромптон, вставая и снова направляясь к дверям.
        - Молодец! - сказал Лумис.
        Кромптон глупо ухмыльнулся и открыл дверь. Потом будто что-то ударило ему в голову: он захлопнул дверь и лег в постель.
        - Абсолютно невозможно, - сказал Кромптон.
        - Ну что еще стряслось?
        - Твои аргументы, - сказал Кромптон, - могут быть одинаково справедливы и несправедливы - не мне судить о том, у меня для этого просто не хватает жизненного опыта. Но одно я знаю твердо: ничего такого я делать не собираюсь, пока ты за мною наблюдаешь!
        - Но, черт возьми, я - это ты! Ты - это я! Мы две части одного целого!
        - Нет, еще нет, - сказал Кромптон. - Сейчас мы всего-навсего шизоидные компоненты, два человека в одном теле. Потом, когда произойдет Реинтеграция... Но при существующем положении вещей элементарное чувство приличия запрещает мне делать то, что ты предлагаешь. Это немыслимо! И я не желаю больше говорить на эту тему!..
        Тут Лумиса прорвало. Оскорбленный в лучших своих чувствах, он бушевал, орал, осыпал Кромптона ругательствами, самым невинным из которых было: "засранец желторотый!". Гнев его возмутил ум Кромптона и эхом отозвался во всем его раздвоенном организме.
        Раскол между Лумисом и Кромптоном стал глубже; появились новые трещины, и пропасть обещала стать такой же глубокой, как между доктором Джекилом и мистером Хайдом в известном романе Стивенсона.
        Главенствующее положение Кромптона ставило его как бы выше всего этого. Но неистовая ярость выработала в его мозгу противоядие в виде крошечных, не до конца изученных нами антител типа лейкоцитов в крови, которые имеют основной своей задачей удаление из организма болезней и изоляцию воспаленного участка мозга.
        Когда эти антитела стали строить cordon sanitaire вокруг Лумиса, тесня его, загоняя в угол и окружая стеной, Лумис в испуге отступил.
        - Кромптон, пожалуйста!..
        Над Лумисом нависла опасность быть полностью, навсегда заключенным, безвозвратно затерянным в темном, дальнем уголке кромптоновского сознания. И тогда - прощай Реинтеграция! Но Кромптон вовремя сумел восстановить равновесие. Сразу иссяк поток антител, стена растаяла, и пристыженный Лумис снова неуверенно занял свое место.
        Некоторое время они не разговаривали друг с другом. Лумис дулся и сердился целый день и клялся, что никогда не простит Кромптону его жестокости. Но все же он прежде всего был сенсуалистом, и всегда жил данной минутой, и не помнил прошлых обид, и не умел задумываться над будущим. Его негодование быстро улеглось, и он снова стал веселым и безмятежным, как всегда.
        Кромптон не был таким отходчивым; но он, как личность главенствующая, сознавал свою ответственность. Он делал все, чтобы восстановить союз, и скоро оба они действовали в полном согласии друг с другом.
        Они решили в дальнейшем избегать общества молодой леди. Остаток путешествия промелькнул незаметно, и, наконец, ракета достигла Венеры.
        Они опустились на Спутнике N 3, где прошли таможенные, иммиграционные и санитарные формальности. Им сделали инъекции против Ползучей Лихорадки, Венерианской Чумы, Болезни Найта и Большой Чесотки. Им дали порошки против Инфекционной Гангрены и профилактические пилюли от Черной Меланхолии. Наконец им разрешили сесть в ракету, следующую до станции Порт Нью-Харлем.
        Этот порт, расположенный на западном берегу медлительной Инланд Зее, находился в умеренной зоне Венеры. Однако Лумису и Кромптону он показался жарким после прохладного, бодрящего климата Марса. Здесь они впервые увидели аборигенов Венеры - целыми сотнями, не на арене цирка, а в естественной обстановке. Средний рост местных жителей составлял пять футов, а чешуйчатая панцирная шкура выдавала их происхождение: их далекими предками были ящерицы. По тротуарам они ходили в вертикальном положении, но некоторые, чтобы уйти от толчеи, двигались прямо по стенам домов, держась с помощью круглых присосок, расположенных у них на ступнях, ладонях, коленях и предплечьях.
        Кромптон провел в городе один день, затем сел на вертолет до Восточного Болота - согласно последним сведениям, Дэн Стэк находился именно там. Полет состоял из сплошного жужжания и порхания среди плотных туч и облаков, из-за которых совершенно не видно было поверхности Венеры. Локатор тонко пищал, разыскивая зоны перемещающихся инверсий, где часто вспыхивали страшные венерианские ураганы зикры. Но погода была тихая, и Кромптон проспал большую часть пути.
        Восточное Болото - это крупный порт торгового флота на притоке реки Инланд Зее. Здесь Кромптон разыскал дряхлых восьмидесятилетних стариков, усыновивших Стэка. Они рассказали Кромптону, что Дэн был рослый, здоровый мальчик; немного вспыльчивый, но всегда доброжелательный. Старики заверили Кромптона, что история с дочкой Моррисона выдумана, должно быть, Дэна обвинили по ошибке. Дэн не мог причинить вреда этой бедной, беззащитной девушке.
        - Где мне искать Дэна? - спросил Кромптон.
        - Так разве вы не знали, что Дэн уехал отсюда? - спросил старик, смаргивая слезу. - Это было лет десять, а то и все пятнадцать назад.
        - Восточное Болото показалось ему слишком скучным, - с обидой сказала старушка. - Он позаимствовал у нас некоторую толику денег и ушел среди ночи, пока мы спали.
        - Не захотел нас беспокоить, - поспешно объяснил старик. - Пошел искать свое счастье наш Дэн. И уж будьте спокойны, он его найдет. Он ведь настоящий мужчина, наш Дэн.
        - А куда он уехал? - спросил Кромптон.
        - Точно не скажу, - ответил старик. - Он нам никогда не писал. Не любит он этого дела, наш Дэн. Но Билли Дэвис видел его в У-Баркаре, когда возил туда картошку.
        - А когда это было?
        - Пять, а то и шесть лет назад, - сказала старушка. Тогда мы последний раз и слышали о Дэне. Венера велика, мистер.
        Кромптон поблагодарил стариков. Он попытался найти Билли Дэвиса, чтобы пополнить информацию о Дэне Стэке какими-нибудь новыми фактами, но узнал, что Билли работает третьим помощником капитана маленького грузового корабля, а судно ушло месяц назад и плыло теперь по Южной Инланд Зее, заходя во все маленькие сонные городки на свеем пути.
        - Ну что ж, - сказал Кромптон, - нам остается только одно: едем в У-Баркар.
        - Пожалуй, верно, - сказал Лумис. - Но, честно говоря, старик, не нравится мне что-то этот парень Стэк.
        - Да и мне тоже, - согласился Кромптон. - Но он ведь часть нас, и он нам просто необходим для Реинтеграции.
        - Что поделать! - сказал Лумис. - Веди меня, о старший брат мой!
        И Кромптон повел. Он успел на вертолет до Депотсвилла, потом сел в автобус до Сент-Деннис. Там ему посчастливилось стать попутчиком возницы, который на своей полутонке вез в У-Баркар груз дезинсекторов. Возница был рад компании - уж очень безлюдны эти Болота Мокреши.
        За четырнадцать часов пути Кромптон многое узнал о Венере. Огромный, теплый, влажный мир - вот чем был новый фронтир Земли, сказал возница. Марс - это всего лишь драгоценная находка для туристов, а у Венеры самые реальные перспективы. На Венеру устремились люди типа американских пионеров, настоящие деятельные наследники духа американских фронтьеров, буров-земледельцев, израильских киббуцников и австралийских скотоводов. Они упрямо сражаются за место под солнцем на плодородных землях Венеры, в золотоносных горах, на берегах теплых морей. Они бьются с аборигенами, существами каменного века, потомками ящериц Аисами. Их великие победы на Перевале Сатаны у Скверфейса, у Альбертсвилла и у Раздвоенного Языка и поражения у Медленной Реки и на Голубых Водопадах уже вошли в историю человечества наравне с такими событиями, как Ченселлорсвилл, Маленький Большой Рог и Дьенбьенфу. Войны на этом не кончились. Венеру, сказал возница, еще нужно завоевать.
        Кромптон слушал и думал, что и он был бы не прочь принять участие в такой жизни. Лумиса же явно утомил весь этот разговор, ему было тошно от приторных запахов болота.
        У-Баркар представлял собой группу плантаций в самой глубине континента Белых Туч. Пятьдесят землян присматривали здесь за работой двух тысяч аборигенов, которые сажали, растили и собирали урожай дерева ли - дерево это могло расти только в этой части планеты. Ли - фрукт, созревающий два раза в год, - стал основной специей, приправой, без которой не обходилось ни одно блюдо землян.
        Кромптон встретился со старшиной, крупным, краснолицым человеком по имени Гаарис; у него на бедре болтался пистолет, а опоясан он был бичом из черной змеи.
        - Дэн Стэк? - переспросил старшина. - Ну как же, работал здесь почти год. Потом пришлось дать ему пинка под зад, чтобы катился подальше.
        - Если вам не трудно, расскажите почему, - попросил Кромптон.
        - Отчего ж, пожалуйста, - сказал старшина. - Только об этом лучше поговорить за стаканчиком виски.
        Он провел Кромптона в единственный в У-Баркаре салун и там, потягивая пшеничное виски, рассказал ему о Дэне Стэке.
        - Он явился сюда с Восточного Болота. Что-то у него там было, кажется, с девчонкой - то ли он дал ей по зубам, то ли еще что-то. Но меня это не касается. Мы здесь, по крайней мере, большинство из нас, далеко не сахар, и я так думаю, что там, в городах, были рады-радехоньки избавиться от нас. Да, так я поставил Стэка надсмотрщиком над пятьюдесятью Аисами на ли-поле в сто акров. Сначала он чертовски здорово справлялся с работой.
        Старшина покончил с заказанной Кромптоном выпивкой. Кромптон повторил заказ и расплатился.
        - Я говорил Стэку, - продолжал Гаарис, - что надо их гонять, чтобы добиться работы: у нас обычно работают парни из племени чипетцев, а они народ злой, вероломный, зато, правда, крепкий. Их вождь снабжает нас рабочей силой по контракту на двадцать лет, а в обмен получает ружья. Так они этими ружьями чуть нас всех не перестреляли поодиночке. Ну, это уже другой разговор. Мы тут сразу два дела не делаем.
        - Контракт на двадцать лет? - спросил Кромптон. Выходит, Аисы фактически ваши рабы?
        - Так оно и есть, - согласился старшина. - Кое-кто из хозяев пытается приукрасить это дело, называет его временной кабалой, возвращением к феодальной экономике. Но это рабство, и почему не называть его своим именем? Да и нет иного способа цивилизировать этот народец. Стэк отлично понимал это. Здоровенный был малый и с бичом управлялся дай бог каждому! Я думал, у него дело пойдет.
        - И что же?.. - подзадорил старшину Кромптон и заказал еще виски.
        - Сначала он был просто молодцом, - сказал Гаарис. Лупил их своим черным змеем, исправно получал свою долю в доходе и все прочее. Но не было на него никакой управы. Стал насмерть убивать парней бичом, а ведь замена тоже денег стоит. Я его уговаривал не налегать. Не внял. Однажды его чипетцы взбунтовались, он прикончил из ружья восьмерых - они и убежать не успели. Я поговорил с ним, что называется, по душам. Объяснил ему, что наша задача - заставить Аисов работать, а убивать их ни к чему. Конечно, мы рассчитываем, что какой-то процент погибнет. Но Стэк зашел слишком далеко и лишал нас наших доходов.
        Старшина вздохнул и закурил сигарету.
        - Стэку просто нравилось пускать в ход свой бич. Да и многие из наших парней любят это дело. Но Стэк просто удержу не знал. Его чипетцы снова взбунтовались, и ему пришлось прикончить что-то около дюжины их. Но в драке он потерял руку. Ту, в которой бич. Наверное, чипетцы ее и откусили.
        Ну, я поставил его на работу в сушильню, но и тут он затеял драку и убил четырех Аисов. Терпение мое лопнуло. В конце концов рабочие денег стоят, и нельзя, чтобы какой-то бешеный идиот, стоит ему выйти из себя, убивал их. Я дал Стэку расчет и послал его ко всем чертям.
        - Он сказал, куда он собирался путь держать? - спросил Кромптон.
        - Он заявил, что Аисов надо уничтожить, чтобы освободить место для землян, и что мы в этом ни черта не смыслим. Сказал, что собирается присоединиться к Бдительным. Это что-то вроде кочующей армии, которая контролирует воинственные племена.
        Кромптон поблагодарил старшину и спросил, где может размещаться штаб Бдительных.
        - Сейчас их лагерь расположен на левом берегу Реки Дождей, - сказал Гаарис. - Они там пытаются навязать свои условия Сериидам. А вам уж больно нужен этот Стэк?
        - Он мой брат, - сказал Кромптон, чувствуя внезапную слабость.
        Старшина жестко посмотрел на него.
        - Да, - сказал старшина, - родственнички есть родственнички, тут уж ничего не поделаешь. Но хуже вашего братца я в жизни никого не видел, а я-то уж насмотрелся всякого. Оставьте его лучше в покое.
        - Я должен найти его, - сказал Кромптон.
        Гаарис безразлично пожал плечами.
        - Переход до Реки Дождей далекий. Я продам вам вьючного мула и провизию и пришлю местного мальчишку, он вас проведет. Вы пойдете по мирным районам, так что доберетесь до Бдительных, будьте спокойны. Надеюсь, что район все еще мирный.
        В этот вечер Лумис уговаривал Кромптона отказаться от поисков. Ясно ведь, что Стэк вор и убийца. Какой смысл объединяться с таким?
        Но Кромптон чувствовал, что все не так просто. Прежде всего рассказы о Стэке сами по себе могли быть преувеличением. Но даже если все в них было правдой, это могло означать только одно: Стэк - еще один стереотип, неполноценная моноличность, так же как Кромптон и Лумис, не считающаяся с обычными человеческими условиями. Их объединение, слияние изменит Стэка. Он всего лишь восполнит то, чего недостает в Кромптоне и Лумисе, - внесет должную толику агрессивности, жестокости, жизненных сил.
        Лумис думал иначе, но согласился молчать до встречи с недостающим компонентом.
        Утром Кромптон за непомерную цену купил мулов и снаряжение и на рассвете следующего дня тронулся в путь в сопровождении юноши из чипетцов по имени Рекки.
        Через девственные леса вслед за своим проводником Кромптон поднялся на острые горные хребты Томпсона; через покрытые снегами вершины перевалил в узкие гранитные ущелья, где ветер завывал, как мученик в аду; потом спустился еще ниже, в густые, насыщенные испарениями джунгли по другую сторону гор. Лумис, напуганный лишениями долгого пути, отступил в самый дальний уголок сознания Кромптона и возрождался к жизни только по вечерам, когда в лагере уже горел костер и гамак был подвешен. Кромптон, сжав зубы, с налитыми кровью глазами, спотыкаясь, брел сквозь пылающие дни, таща на себе весь груз лишений и поражаясь своей способности так долго переносить тяготы пути.
        На восемнадцатый день они вышли на берег мелкой грязной речушки. Это, сказал Рекки, и есть Река Дождей. В двух милях от того места они обнаружили лагерь Бдительных.
        Командир Бдительных, полковник Прентис, был высоким, худощавым, сероглазым человеком со всеми признаками недавно перенесенной изнуряющей лихорадки. Он очень хорошо помнил Стэка.
        - Да, некоторое время он был с нами. Я сомневался, стоит ли его принимать. Прежде всего его репутация. К тому же однорук... Но он научился стрелять левой рукой лучше, чем иные делают это правой, а его правую культю прикрывал бронзовый зажим. Он сам его сделал и приспособил паз для мачете. Сильный был малый, скажу я вам! Он был с нами почти два года. Затем я его отчислил.
        - За что? - спросил Кромптон.
        Командир с грустью вздохнул.
        - Вопреки общему мнению мы, Бдительные, вовсе не разбойничья армия завоевателей. Мы здесь не для того, чтобы казнить и уничтожать туземцев. Мы здесь не для того, чтобы под тем или иным предлогом захватывать новые территории. Здесь мы для того, чтобы провести в жизнь договор, который основывался бы на глубоком доверии между Аисами и поселенцами, не допускал бы набегов ни со стороны Аисов, ни со стороны землян и, главное, чтобы сохранялся мир. Стэку с его тупой головой трудно было понять это.
        Видимо, Кромптон немного изменился в лице, потому что командир сочувственно кивнул.
        - Вы ведь знаете его, э? Тогда вы сможете представить себе, как это случилось. Я не хотел терять его. Он был сильным, способным солдатом, искусным в лесной и горной науке, чувствующим себя в джунглях как дома. Пограничные патрули расставлены редко, и у нас каждый человек на счету. Стэк был ценным солдатом. Я приказывал сержантам следить за его поведением и не допускать жестокости в отношении туземцев. В течение какого-то времени это действовало. Стэк очень старался. Он изучал наши правила, наш кодекс, наш образ жизни. Его репутация стала безупречной. И вдруг этот случай на Вершине Тени, о котором вы, я полагаю, слышали.
        - Нет, не слыхал, - признался Кромптон.
        - Да ну! Я думал, на Венере все знают о нем. Ну, так вот как было дело. Патруль, в котором находился тогда Стэк, окружил племя Аисов, оставшееся вне закона и причинявшее нам много хлопот. Их препровождали в особую резервацию, расположенную на Вершине Тени. На марше они учинили беспорядок, драку. У одного из Аисов был нож, он рубанул им Стэка по левому запястью. По-видимому, потеряв одну руку, Стэк стал особенно чувствителен к возможности потерять и вторую. Рана была пустяковая, но Стэк впал в неистовство. Из автомата он застрелил аборигена, а потом перестрелял и всех других. Остановить его не могли, и лейтенанту пришлось ударить его дубинкой; он потерял сознание. Этим поступком Стэка был нанесен ни с чем не соизмеримый ущерб отношениям землян с Аисами. Оставить такого человека в своей группе я не мог. Он нуждается прежде всего в психиатре. Я его отчислил.
        - А где он теперь? - спросил Кромптон.
        - Но почему вы так интересуетесь этим человеком? - резко спросил командир.
        - Он мой сводный брат.
        - Понятно. Я слышал, что Стэк отправился в Порт Нью-Харлем и какое-то время работал в доках. Сошелся там с парнем по имени Бартон Финч. Оба попали в тюрьму за пьянство и дебош; потом их выпустили, и они вернулись на границу в Белые Тучи. Сейчас Стэк и Финч - владельцы маленькой лавки где-то возле Кровавой Дельты.
        Кромптон устало потер лоб и сказал:
        - Как туда добраться?
        - На каноэ, - ответил командир. - Нужно спуститься по Реке Дождей до развилки. Левый рукав и есть Кровавая Река. До самой Кровавой Дельты она судоходна. Но я не советую вам пускаться в это путешествие. Во-первых, это чрезвычайно рискованно. Во-вторых, это бесполезно, вы ничем не поможете Стэку. Он прирожденный убийца. Лучше всего оставить его в покое в этом пограничном городишке, где он не может причинить большого вреда.
        - Я должен добраться до него, - сказал Кромптон, чувствуя, как неожиданно пересохло у него во рту.
        - Законом это не возбраняется, - сказал командир с видом человека, исполнившего свой долг.
        Кромптон обнаружил, что Кровавая Дельта - самая крайняя граница освоенного человеком района Венеры. Город находился в центре расположения враждебных людям племен грелов и тэнтцы; с ними был заключен непрочный мир, но приходилось закрывать глаза на непрекращающуюся партизанскую войну, которую вели эти племена. В Дельта-краю можно было стать богачом. Аборигены приносили бриллианты и рубины величиной с кулак, мешки с редчайшими пряностями или случайные находки, резьбу по дереву из затерянного города Алтерна. Они обменивали все эти ценности за оружие и снаряжение, которое затем энергично использовали против тех же торговцев или друг против друга. Таким образом, в Дельте можно было найти и состояние и смерть, смерть медленную и мучительную. На Кровавой Реке, что тихим потоком кралась сквозь сердце Края, таились свои особые опасности, которые уносили в мир иной не менее пятидесяти процентов путешественников, рискнувших пуститься в плаванье по реке.
        Кромптон решительно отказался от всех разумных доводов. Теперь до их недостающего компонента Дэна Стэка было рукой подать. Виден стал конец их странствий, и Кромптон твердо решил достичь его. Он купил каноэ, нанял четырех гребцов-аборигенов, приобрел оборудование, ружья, снаряжение и условился, что выходят они на рассвете.
        Но в ночь перед отъездом взбунтовался Лумис.
        Они находились в маленькой палатке на краю лагеря, которую полковник предоставил в распоряжение Кромптона. При свете коптящей керосиновой лампы Кромптон набивал патронташ патронами и настолько углубился в это занятие, что не замечал, да и не хотел замечать ничего другого.
        Тут Лумис подал голос:
        - А ну-ка послушай меня. Я признал тебя господином в нашем союзе. Я не предпринял ни одной попытки завладеть телом. Я всегда был в хорошем настроении и помогал тебе сохранять хорошее расположение духа, пока мы тащились по этой Венере. Верно?
        - Да, верно, - неохотно согласился Кромптон, откладывая в сторону патронташ.
        - Я сделал все, что было в моих силах, но это уж слишком. Я согласен на Реинтеграцию, но не с маньяком-убийцей. И не говори мне об однобокости! Стэк убийца, и я не хочу иметь с ним ничего общего.
        - Он часть нас, - возразил Кромптон.
        - Ну и что? Прислушайся к себе, Кромптон! Из нас троих ты, по-видимому, больше всех соприкасался с действительностью. А теперь ты как одержимый готов послать нас на смерть в этой паршивой реке!
        - Все будет хорошо, - не очень убежденно сказал Кромптон.
        - Будет ли? - усомнился Лумис. - Ты слышал, что рассказывают об этой Кровавой Реке? Но, предположим, мы пройдем эту реку, что нас ждет в Дельте? Маньяк - убийца! Он уничтожит нас, Кромптон!
        Подходящего ответа Кромптон не нашел. Раскрывшиеся в процессе поисков черты характера Стэка все больше ужасали Кромптона, зато все сильнее захватывала мысль, что Стэка необходимо разыскать. Лумис никогда не хотел Реинтеграции, для него эта проблема возникла под воздействием внешних обстоятельств, а не в результате внутренней потребности. А у Кромптона вся жизнь была подчинена одной страсти - достичь человеческой полноты, выйти за искусственные рамки своей личности. Без Стэка слияние было невозможно. С ним появилась надежда, пусть даже крошечная.
        - Мы едем, - сказал Кромптон.
        - Элистер, пожалуйста! Ты и я, мы прекрасно уживаемся друг с другом. Нам и без Стэка будет, очень хорошо. Давай вернемся на Марс или на Землю.
        Кромптон покачал головой. Он уже чувствовал, что между ним и Лумисом существуют глубокие, непримиримые разногласия. Он понимал, что наступит время, когда эти трещины расползутся во всех направлениях, и тогда без Реинтеграции он и Лумис станут развиваться каждый по-своему - и это в одном-то общем теле!
        Такое могло кончиться только безумием.
        - Ты не хочешь вернуться? - спросил Лумис.
        - Нет.
        - Ну, держись!
        Личность Лумиса внезапно перешла в атаку и захватила частичный контроль над двигательными функциями тела. На какое-то время Кромптон был оглушен. Потом, почувствовав, как из его рук уплывает власть, он свирепо схватился с Лумисом, и битва началась.
        Это была война в безмолвии, война при свете коптящей керосиновой лампы, который все больше бледнел с наступлением утра. Полем боя служил мозг Кромптона. Наградой за победу служило тело Кромптона. Оно лежало, содрогаясь, на подвесной парусиновой койке, пот стекал с его лба, ничего не выражающие глаза уставились на лампу, на лбу, не переставая, дергалась жилка.
        Личность Кромптона была главенствующей, но разногласия с Лумисом и чувство вины ослабили его, а груз собственных сомнений угнетал. Лумис, хоть и слабее по своей натуре, на этот раз, уверенный в собственной правоте, боролся отчаянно; он сумел овладеть жизненными и двигательными центрами организма и заблокировать поток опасных для него антител.
        На долгие часы две личности сплелись в поединке, и тело Кромптона как в лихорадке стонало и корчилось в подвесной койке. Наконец, когда серый рассвет заглянул в палатку, Лумис начал одолевать. Кромптон весь подобрался в последнем броске, но у него не хватило сил. Тело Кромптона уже угрожающе перегрелось в этой битве; еще немного - и ни для одной из личностей не останется оболочки.
        Лумис, которого не угнетали ни угрызения совести, ни сомнения, продолжал нажимать, захватил, наконец, все жизненные и двигательные функции, центры организма.
        И когда солнце встало, победа целиком и полностью принадлежала Лумису.
        Лумис встал на трясущиеся ноги, потрогал щетину на подбородке, потер онемевшие пальцы, осмотрелся. Теперь это было его тело. Впервые после отъезда с Марса он видел и чувствовал непосредственно, сам, информация от внешнего мира больше не фильтровалась и не ретранслировалась через Кромптона. Приятно было вдыхать застоявшийся воздух, чувствовать на себе одежду, быть голодным, жить! Он возвратился из мира серых теней в мир сверкающих красок. Это чудо! Он хотел, чтобы так было всегда.
        Бедный Кромптон!
        - Не волнуйся, старик. Знаешь, я и для тебя постараюсь.
        Ответа не последовало.
        - Мы вернемся на Марс, - продолжал Лумис. - Снова в Элдерберг. Все образуется.
        Кромптон не хотел или не мог отвечать. Это слегка обеспокоило Лумиса.
        - Где ты там, Кромптон? Как чувствуешь себя?
        Молчание.
        Лумис нахмурился и заспешил в палатку полковника.
        - Я передумал, не буду я искать Дэна Стэка, - сказал Лумис полковнику. - Кажется, он действительно слишком далеко зашел.
        - Вы приняли мудрое решение, - сказал командир.
        - Так я хочу немедленно вернуться на Марс.
        Полковник кивнул.
        - Все космические корабли отправляются из Порта Нью-Харлем, куда вы в свое время прибыли.
        - Как мне добраться до него?
        - Это не так-то просто, - сказал ему полковник. - Думаю, что смогу дать вам проводника из местных. Вам придется снова пересечь Горы Томпсона до У-Баркара. Советую вам на сей раз ехать Долиной Дессет, поскольку по центральным лесам бродят сейчас Орды Кмитки, а от них всего можно ожидать. Вы достигнете У-Баркара в период ливней, так что перебраться в Депотсвилл на лодках вам вряд ли удастся. Если вы окажетесь там вовремя, то сумеете присоединиться к каравану, переправляющему соль по кратчайшему пути через Ущелье Ножа. Если не успеете, вы сравнительно легко определите направление по компасу, если учтете отклонения, характерные для данных районов. Но в Депотсвилле вы будете в самый разгар ливневых дождей. Это, я вам скажу, зрелище! Возможно, вам посчастливится поймать вертолет до Нью-Сент-Дэннис или до Восточного Болота, но сомневаюсь, чтобы они летали - из-за зикра. Эти ураганы очень опасны для авиации. Так что, может быть, вы сядете на колесный пароход до Восточного Болота, а там на грузовом судне спуститесь по Ииланд Зее до Порта Нью-Харлем. По-моему, вдоль южного берега есть несколько удобных
бухт, где можно укрыться от непогоды. Я-то предпочитаю путешествовать по земле или по воздуху. Ну, а вам, конечно, придется решать самому, каким путем добраться до Порта Нью-Харлем.
        - Спасибо, - еле выговорил Лумис.
        - Сообщите мне ваше решение, - сказал полковник.
        Лумис поблагодарил его и в сильном возбуждении вернулся в палатку. Он размышлял над новыми, предстоящими ему путешествиями через горы и болота, сквозь первобытные поселения, мимо диких бродячих орд. Он ясно представил себе осложнения, связанные с дождями и бурями. Никогда прежде его богатое воображение не рисовало с такой яркостью жутких картин тяжелого пути.
        Трудно было добраться сюда, но куда труднее будет возвращаться. Ведь на этот раз его тонкая душа эстета будет лишена защиты спокойного, многострадального Кромптона. Ему, Лумису, придется принимать на себя удары ветра, дождя, переносить голод, жажду, усталость, страхи. Ему, Лумису, придется есть грубую пищу и пить вонючую воду. И ему, Лумису, придется выполнять все мелкие будничные обязанности, связанные с путешествием, которые раньше тащил на своих плечах Кромптон, а он, Лумис, и не думал о них.
        Справится ли он? Он ведь дитя города, продукт цивилизации. Его волновали сложные повороты, извивы человеческой натуры, а не причуды и страсти природы. Обитая в тщательно отделанных человеческих норах, в сложных лабиринтах муравейников - городов, он не сталкивался с грубым, неспокойным миром неба и солнца. Отделенный от этого мира тротуарами, дверями, окнами и потолками, он стал сомневаться в мощи того гигантского, все перемалывающего механизма природы, которую так соблазнительно описывали в своих произведениях старые писатели и которая поставляла такие прелестные образы для стихов и песен. Лумису, привыкшему нежиться под мягким солнцем спокойного летнего марсианского дня или сонно прислушиваться к свисту ветра за окном в штормовую ночь, всегда казалось, что природу сильно переоценивают.
        Но теперь волей-неволей он должен взять в свои руки и тяжесть ноши и штурвал управления.
        Лумис подумал обо всем этом, и ему вдруг совершенно явственно представился его собственный конец. Он увидел себя в тот миг, когда силы его иссякнут и он будет лежать в открытом всем ветрам ущелье или понуря голову сидеть под проливным дождем в болотах. Он попытается продолжить путь, обретя третье дыхание, которое, как говорят, лежит за пределами усталости. Но не обретет его и, одинокий, обессиленный, затеряется в бесконечности. Тут ему покажется, что сохранение жизни требует слишком много усилий и напряжения. И как уже многие до него, он сдастся, ляжет и будет ждать смерти, смирившись с поражением.
        Лумис прошептал:
        - Кромптон?..
        Нет ответа.
        - Кромптон! Ты слышишь меня? Я возвращаю тебе власть. Только вытащи нас из этой жирной оранжереи. Верни нас на Землю или на Марс! Кромптон, я не хочу умирать!
        Все нет ответа.
        - Ну хорошо, Кромптон, - сиплым шепотом произнес Лумис. - Ты победил. Твоя взяла. Делай что хочешь. Я сдаюсь, все твое. Только, пожалуйста, прими власть!
        - Спасибо, - ледяным тоном сказал Кромптон и взял на себя контроль над телом Кромптона.
        Через десять минут он снова был в палатке у полковника и сообщал ему о своем решении. Командир устало кивнул, а про себя подумал, что ему никогда не понять рода человеческого.
        Вскоре Кромптон уже сидел посреди большого выдолбленного из ствола каноэ, загроможденного всякими товарами. Гребцы грянули бодрую песню и пустились в путь по реке. Кромптон обернулся назад и долго смотрел на палатки лагеря Бдительных, пока они не исчезли за излучиной реки.
        Путешествие по Кровавой Реке было для Кромптона точно возвращением к истоку времен. Шесть аборигенов в молчаливом согласии погружали весла в воду, и каноэ как водяной паук скользило по раздольному, спокойному течению реки. С берега над рекой свешивались гигантские папоротники, они мелко дрожали, когда каноэ проходило близко, и в страстном порыве тянулись к нему своими длинными стеблями. Тогда гребцы поднимали тревожный крик, лодка устремлялась на середину потока, и папоротники снова поникали над водой, разомлевшие от полуденной жары. Они проплывали, где ветки деревьев сплетались над головой в темно-зеленый тоннель. Тогда гребцы и Кромптон укрывались под тентом, пуская лодку на волю волн, и слышали мягкие всплески падающих вокруг ядовитых капель. Затем лодка вновь вырывалась на белый сверкающий свет, и аборигены снова брались за весла.
        - Жуть! - нервно сказал Лумис.
        - Да, жутко, - согласился Кромптон, сам содрогаясь от страха перед окружающим.
        Кровавая Река несла их в самые глубины континента. По ночам, пристав к валуну посреди реки, они слышали боевой клич враждебных Аисов. Однажды днем два каноэ Аисов устремились в погоню за их лодкой. Гребцы Кромптона нажали изо всех сил, и лодка помчалась вперед. Враги упорно гнались за ними. Кромптон вынул ружье и ждал. Но его гребцы, подгоняемые страхом, подналегли, и скоро преследователи остались далеко позади за очередным изгибом реки.
        Все вздохнули свободнее. Но в узкой протоке с обоих берегов на них пролился поток стрел. Один из гребцов, пронзенный четырьмя стрелами, повалился за борт. Снова нажали на весла, и скоро лодка оказалась вне досягаемости для врагов.
        Мертвого Аиса сбросили за борт, и голодные речные обитатели устремились к добыче. После этого огромное панцирное чудовище с клешнями, как у краба, долго плыло за их каноэ в ожидании новой жертвы и то и дело высовывало из воды свою круглую голову. Даже ружейные выстрелы не могли отогнать его. Постоянное присутствие чудовища приводило Кромптона в ужас.
        Чудовище получило еще один обед, когда от серой плесени, прокравшейся в лодку по веслам, умерли два гребца. Крабоподобное чудовище слопало их и осталось ждать следующих. Но это речное божество послужило и защитой Кромптону и его гребцам: пустившаяся было преследовать их ватага врагов, увидев чудовище, подняла невообразимый крик и бросилась наутек, в джунгли.
        Чудовище сопровождало лодку все последние сто миль их путешествия. И когда они, наконец, добрались до поросшей мхом пристани на берегу реки, оно остановилось, некоторое время недовольно наблюдало за людьми, а потом тронулось обратно вверх по реке.
        Гребцы причалили к полуразрушенной пристани. Кромптон вскарабкался на нее и увидел кусок доски, замалеванной красной краской. Он повернул доску и прочитал: "Кровавая Дельта. Население 92".
        Дальше не было ничего, кроме джунглей. Они достигли последнего пристанища Дэна Стэка.
        Узкая заросшая тропинка вела от пристани к просеке в джунглях. Там, на просеке, виднелось что-то похожее на город-призрак. Ни души не было на его единственной пыльной улице, никто не выглядывал из окон низких некрашеных домов. Городок в молчании пекся в белом сиянии полудня, и, кроме шарканья своих собственных, утопавших в пыли ботинок, Кромптон не слышал ни звука.
        - Не нравится мне здесь, - сказал Лумис.
        Кромптон медленно шел по улице. Вот он минул ряд складов, на стенах которых корявыми буквами были выведены имена их владельцев. Он прошел мимо пустого салуна, дверь которого болталась на единственной петле, а окна с занавесками от москитов были разбиты. Уже остались позади три пустых магазина, и тут он увидел четвертый с вывеской: "Стэк и Финч, провиант".
        Кромптон вошел. На полу в аккуратных связках лежали товары, еще большее количество их свешивалось со стропил. Внутри никого не было видно.
        - Есть кто-нибудь? - позвал Кромптон. Не получив ответа, он снова вышел на улицу.
        На противоположном конце городка Кромптон набрел на крепкое здание, что-то вроде амбара. Возле него на табурете сидел загорелый, усатый мужчина лет пятидесяти. У него за пояс был засунут револьвер. Табурет качался на двух ножках, мужчина, казалось, дремал, опираясь о стену амбара. - Дэн Стэк? - спросил Кромптон.
        - Там, - указал незнакомец на дверь амбара.
        Кромптон направился к двери. Усач сделал движение, и револьвер оказался в его руке.
        - Прочь от двери, - сказал он.
        - Почему? Что случилось?
        - Вы что, не знаете, что ль? - спросил усач.
        - Нет! А вы кто такой?
        - Я Эд Тайлер, шериф, назначен гражданами Кровавой Дельты, утвержден в должности командиром Бдительных. Стэк сидит в тюрьме. Этот самый амбар и есть тюрьма пока что.
        - Ну и сколько ему сидеть? - спросил Кромптон.
        - Точно два часа.
        - Можно мне с ним поговорить?
        - Не-е-е.
        - А когда он выйдет, можно будет?
        - Ясное дело, - сказал Тайлер. - Но сомневаюсь, чтобы он вам ответил.
        - Почему?
        Шериф криво усмехнулся.
        - Стэк будет в тюрьме два, точно два часа, а после этого мы его возьмем из тюрьмы и повесим. А уж когда мы покончим с этим делом, то с удовольствием устроим вам разговорчик с ним, о чем только пожелаете. Но, как я уже сказал, вряд ли он вам ответит.
        Кромптон слишком устал, чтобы почувствовать удар. Он спросил:
        - А что сделал Стэк?
        - Убил.
        - Аборигена?
        - Черта с два, - с отвращением ответил Тайлер. - Кому какое дело до аборигенов, будь они прокляты! Стэк убил человека, его зовут Бартон Финч. Это же его собственный компаньон! Финч еще жив, но вот-вот кончится. Старый Док сказал, что он не протянет и дня, значит, это убийство. Стэка судил суд равных ему по положению присяжных заседателей, его признали виновным в убийстве Бартона Финча, в том еще, что он сломал ногу Билли Родберну и два ребра Эли Талботу, что он разнес салун Мориарти и нарушил порядок в городе. Судья - это я - приговорил повесить его, и как можно скорее. Выходит, сегодня, как только ребята вернутся с новой дамбы, где они сейчас работают, его и повесят.
        - Когда состоялся суд?
        - Сегодня утром.
        - А убийство?
        - Часа за три до суда.
        - Быстрая работа, - заметил Кромптон.
        - Мы здесь, в Кровавой Дельте, попусту время не тратим, с гордостью ответил Тайлер.
        - Да, я догадываюсь, - сказал Кромптон. - Вы даже вешаете человека до того, как его жертва скончалась.
        - Я же вам сказал - Финч кончается, - ответил Тайлер, и глаза его сузились в щелочку. - Вы потише, незнакомец, не путайтесь в дела Кровавой Дельты, если они касаются правосудия, не то вам тут не поздоровится. Нам не нужны все эти штучки - дрючки крючкотворов, чтобы разобраться, кто прав, кто виноват.
        Лумис возбужденно зашептал Кромптону:
        - Оставь ты все это, пошли отсюда.
        Кромптон не обратил на него внимания. Он сказал шерифу:
        - Мистер Тайлер, Дэн Стэк - мой сводный брат.
        - Тем хуже для вас, - сказал Тайлер.
        - Мне в самом деле необходимо с ним увидеться. Всего на пять минут. Чтобы передать ему письмо от матери.
        - Ничего не выйдет, - ответил шериф.
        Кромптон порылся в кармане и вытащил засаленную пачку денег.
        - Всего две минуты.
        - Хорошо. Пожалуй, я смогу... А, черт!
        Проследив взгляд Тайлера, Кромптон увидел большую группу людей, шагавших к ним по пыльной улице.
        - Ну вот и ребята, - сказал Тайлер. - Теперь уж ничего не получится, если бы даже я и захотел. Пожалуй, вы можете присутствовать при повешении.
        Кромптон отошел в сторону. В группе было по меньшей мере человек пятьдесят, а там шли еще и еще. Большинство из них были люди высокие, с дубленой кожей, огрубелыми лицами словом, те, с кем шутки плохи, и почти у всех на поясе болталось оружие. Они коротко перебросились словами с шерифом.
        - Не делай глупостей, - предупредил Лумис.
        - А что я могу сделать? - возразил Кромптон.
        Щериф Тайлер отворил дверь амбара. Несколько человек вошли туда и вскоре вернулись, волоча за собой арестанта. Кромптон не мог разглядеть его - толпа людей сомкнулась вокруг Стэка.
        Кромптон шел за толпой, которая тащила осужденного в противоположный конец городка, где через сук крепкого дерева уже была перекинута веревка.
        - Пора кончать с ним! - кричала толпа.
        - Ребята! - прозвучал сдавленный голос Дэна Стэка. Дайте слово сказать.
        - К чертям собачьим! - крикнул кто-то. - Кончай с ним!
        - Мое последнее слово! - выкрикнул Стэк.
        Неожиданно за него вступился шериф:
        - Пусть скажет свою речь, ребята, по праву умирающего. Давай, Стэк, только не очень затягивай.
        Они поставили Дэна Стэка на фургон, накинули ему петлю на шею, другой конец веревки подхватила дюжина рук. Наконец-то Кромптон увидел его. Он уставился на этот столь долго разыскиваемый сегмент самого себя и смотрел на него как зачарованный.
        Дэн Стэк был крупный, ладно скроенный человек. Его полное, изрезанное морщинами лицо выражало тревогу, ненависть, страх, в нем угадывались буйный нрав, тайные пороки и затаенные горести. У него были широкие, будто вывернутые ноздри, толстогубый рот с крупными редкими зубами и узкие, вероломные глаза. Жесткие черные волосы свисали на разгоряченный лоб, черная щетина выступала на горящих щеках. Весь облик его выдавал темперамент холерика, порожденный Воздухом, - с избытком горячей желтой желчи, из-за которой человек легко впадает в гнев и лишается рассудка.
        Стэк смотрел поверх голов в раскаленное добела небо. Медленно опустил он голову, и бронзовая культя правой руки полыхнула красным в ровном ослепительном свете дня.
        - Ребята, я сделал много плохого в своей жизни, - начал Стэк.
        - И это ты нам рассказываешь? - выкрикнули из толпы.
        - Я был лжецом и обманщиком, - орал Стэк. - Я ударил девушку, которую любил, и ударил ее крепко, чтобы сделать ей больно. Я обокрал моих дорогих родителей. Я проливал кровь несчастных аборигенов этой планеты. Ребята, я жил не по-хорошему.
        Толпа хохотала над его покаянной речью.
        - Но я хочу, чтобы вы знали, - орал Стэк. - Я хочу, чтобы вы знали, что я боролся со своей греховной натурой и пытался ее победить. Я сражался как мужчина со старым дьяволом в моей душе, уж это точно. Я вступил в отряд Бдительных, и два года я был человек как человек. А потом опять навалилось на меня безумие, и я убил...
        - Ты кончил? - спросил шериф.
        - Но я хочу, чтобы вы знали одну вещь, - завопил Стэк, и глаза вылезли из орбит на его красном от возбуждения лице. - Я признаюсь, что совершал дурные поступки, я признаюсь в этом полностью, без всякого принуждения. Но, ребята, я не убивал Бартона Финча!
        - Хорошо, - сказал шериф. - Если у тебя все, то пора приступать к делу.
        Стэк закричал:
        - Послушайте меня! Финч был моим другом, моим единственным другом на всем белом свете! Я просто пытался помочь ему, я встряхнул его немного, чтобы привести в чувство. А когда он так и не пришел в себя, я, наверно, потерял голову, и тут я расколошматил салун Мориарти и поломал пару ребят. Но, клянусь богом, я не причинял зла Финчу!
        - Ну, ты, наконец, кончил? - спросил шериф.
        Стэк открыл было рот, снова закрыл его и кивнул.
        - Порядок, ребята! Начнем! - сказал шериф.
        Люди стали двигать фургон, на котором стоял Стэк. И тут Стэк с выражением бесконечного отчаяния на лице заметил в толпе Кромптона.
        И узнал его.
        Лумис очень быстро говорил Кромптону:
        - Будь осторожен, не принимай его речей всерьез, ничего не делай, не верь ему, оглянись на его прошлое, вспомни всю его жизнь, он погубит нас, разнесет нас на кусочки. Он доминанта, он сильный, он убийца, он зол.
        В какую-то долю секунды Кромптон вспомнил предостережение доктора Берренгера:
        - Безумие или нечто похуже...
        Лумис продолжал бубнить:
        - Совершенно испорченный, злой, никчемный, абсолютно безнадежный...
        Но Стэк был частью Кромптона. Стэк так же страстно желал перемены, боролся за власть над собой, терпел поражение и снова боролся. Стэк не был безнадежным, так же как Лумис, как он сам.
        Но правда ли то, что говорил Стэк? Или эта вдохновенная речь была последним обращением к слушателям в надежде изменить приговор?
        Он должен поверить Стэку. Он обязан протянуть руку помощи Стэку.
        Как только фургон стронулся с места, глаза Стэка и Кромптона встретились. Кромптон принял решение и позволил Стэку войти в себя.
        Толпа зарычала, когда тело Стэка свалилось с края повозки и после минутной страшной судороги безжизненно повисло на вытянувшемся канате. А Кромптон пошатнулся как от удара сознание Стэка вошло в него.
        И он упал без памяти.
        Кромптон очнулся в маленькой, едва освещенной комнате на кровати.
        - Ну, как вы там, в порядке? - услышал он голос. В наклонившемся над ним человеке Кромптон узнал шерифа Тайлера.
        - Да, теперь прекрасно, - автоматически ответил Кромптон.
        - Понятно, повешение для такого цивилизованного человека штука тяжелая. Думаю, вы и без меня теперь обойдетесь, ладно?
        - Конечно, - тупо ответил Кромптон.
        - Вот и хорошо, а то у меня там работы... Через часок-другой забегу взглянуть на вас.
        Тайлер ушел, Кромптон принялся тщательно обследовать самого себя.
        Реинтеграция... Слияние... Завершение... Достигли он всего этого во время целительного обморока? Кромптон принялся осторожно обследовать свое сознание.
        Вот Лумис, безутешно причитающий, страшно испуганный, лепечущий об Оранжевой Пустыне, о путешествиях и стоянках на Бриллиантовых Горах, о женщинах, о чувствах, о роскоши, о прекрасном.
        А вот и Стэк, солидный и неподвижный, не слившийся с ними.
        Кромптон поговорил с ним, прочел его мысли и понял, что Стэк был абсолютно, до конца честен в своей последней речи. Стэк искренне желал изменений, самоконтроля, выдержки.
        Но Кромптон понял также, что Стэк абсолютно, ни на йоту не способен измениться, обрести самоконтроль, выдержку. Он и сейчас, несмотря на все свои старания подавить зло, был исполнен страстного желания отомстить. Его мысли яростно громыхали - полная противоположность визгливым причитаниям Лумиса. Мечты об отмщении, безумные планы завоевать всю Венеру всплывали в его мозгу. Сделать что-либо с этими проклятыми аборигенами, стереть их с лица планеты, чтобы предоставить всю ее в полное распоряжение землян. Разорвать этого проклятого Тайлера на кусочки. Расстрелять из пулемета весь город, а потом выдать это за проделки аборигенов. Собрать общество посвященных, создать собственную армию почитателей СТЭКА на основе железной дисциплины, и чтобы никакой слабости, никаких колебаний. Перерезать Бдительных, и тогда никого не останется на пути завоеваний, убийств, мести, неистовства, террора!
        Осыпаемый ударами с обеих сторон, Кромптон попытался восстановить равновесие, распространить свою власть на оба своих компонента. Он начал сражение за слияние их в единое целое. Устойчивое целое. Но компоненты, в свою очередь, бились каждый за свою автономию. Линии Расщепления углублялись, появились новые, непримиримые причины для раскола, и Кромптон почувствовал, как шатается его собственная устойчивость, как ставится под угрозу его рассудок.
        Потом вдруг у Дэна Стэка с его упорной, но тщетной борьбой за изменения наступил момент просветления.
        - Очень сожалею, - сказал он Кромптону. - Ничего не могу поделать. Нужен еще и тот, другой.
        - Кто другой?
        - Я пытался, - простонал Стэк. - Я пытался измениться. Но слишком много было во мне всякого... то горячего... то холодного. Думал, смогу сам вылечиться. И пошел на Расщепление.
        - На что?!
        - Вы что, не слышите? - спросил Стэк. - Я... я тоже шизоид. Скрытый. Это проявилось здесь, на Венере. Когда я вернулся в Порт Нью-Харлем, я обзавелся еще одним Телом Дюрьера и разделился... Я думал, станет легче, если я буду проще. Но ошибся!
        - Так есть еще один наш компонент? - воскликнул Кромптон. - Конечно, без него мы не можем реинтегрировать. Кто он, где?
        - Я пытался, - стонал Стэк. - Ох, я же пытался! Мы с ним были как братья, он и я. Я думал, я смогу научиться у него, он был такой тихий, терпеливый и спокойный. Я учился! Но тут он начал сдавать...
        - Кто это был? - спросил Кромптон.
        - Как я старался ему помочь, вытряхнуть из него эту блажь. Но он быстро терял силы, ему совсем не хотелось жить. Я утратил последнюю надежду, и от этого немного взбесился, и встряхнул его, и потом разгромил салун Мориарти. Но я не убивал Бартона Финча. Он просто не хотел жить!
        - Так наш последний компонент Финч?
        - Да! Вы должны пойти к Финчу, пока он еще не отдал концы, и должны затащить его в себя. Он лежит в маленькой задней комнатке лавки. Поторопитесь...
        И Стэк снова окунулся в свои грезы о кровавых убийствах, а Лумис забормотал о голубых Пещерах Ксанаду.
        Кромптон поднял тело Кромптона с кровати и дотащил его до двери. Он видел лавку Стэка в конце улицы. "Доберись до лавки", - приказал он себе и, спотыкаясь, поплелся вдоль улицы.
        Дорога растянулась на миллион миль. Тысячу лет полз он вверх по горам, потам вдоль рек, через пустыни, болота, пещеры которые опускались до самого центра Земли, а затем опять подымался и переплывал бесчисленные океаны, добираясь до самых дальних берегов. А в конце этого долгого путешествия он пришел в лавку Стэка.
        В задней комнате на кушетке, закрытый до самого подбородка простыней, лежал Финч - последняя надежда на Реинтеграцию. Поглядев на него, Кромптон осознал всю бесполезность своих исканий.
        Финч лежал совсем тихо, с открытыми глазами, уставившись в пустоту отсутствующим, неуловимым взглядом. У него было широкое, белое, абсолютно ничего не выражающее лицо идиота. В плоских, как у Будды, чертах его лица застыло нечеловеческое спокойствие, безразличие ко всему живущему он ничего не ждет, ничего не хочет. Тонкая струйка слюны стекала из уголка губ, пульс был редким. В этом самом странном их компоненте нашел максимальное выражение темперамент Земли - Флегма, которая делает людей пассивными и безразличными ко всему.
        Кромптон с трудом справился с подступающим безумием и подполз к кровати Финча. Он вперил взгляд в глаза идиота, пытаясь заставить Финча посмотреть на него, узнать его, соединиться с ним.
        В это мгновение Стэк пробудился от своих снов о мщении, и одновременно пробудилось его отчаянное рвение реформатора. Вместе с Кромптоном он стал убеждать идиота посмотреть и увидеть. Даже Лумис поискал и, несмотря на полное изнеможение, нашел в себе силы присоединиться к ним в их объединенном усилии.
        Все трое они не спускали глаз с кретина. И Финч, пробужденный к жизни тремя четвертями своего "я", тремя компонентами, непреодолимо взывающими к воссоединению, сделал последнюю попытку. В его глазах всего на миг мелькнуло сознание. Он узнал.
        И влился в Кромптона.
        Кромптон почувствовал, как свойства Финча - бесконечное спокойствие и терпимость - затопили его. Четыре Основных Темперамента Человека, в основе которых лежат Земля, Воздух, Огонь и Вода, соединились наконец. И слияние стало, наконец, возможным.
        Но что это такое? Что происходит? Какие силы пущены в ход и берут теперь верх?
        Раздирая ногтями горло, Кромптон издал пронзительный вопль и свалился замертво на пол рядом с трупом Финча.
        Когда лежащий на полу открыл глаза, он зевнул и сладко потянулся, испытывая несказуемое удовольствие от света, и воздуха, и ярких красок, от чувства удовлетворения и сознания того, что есть в этом мире дело, которое он должен исполнить, есть любовь, которую ему предстоит испытать, и есть еще целая жизнь, которую нужно прожить.
        Тело, бывшее собственностью Элистера Кромптона, временным убежищем Эдгара Лумиса, Дэна Стэка и Бартона Финча, встало на ноги. Оно осознало, что настал час найти для себя новое имя.
        «Особый старательский»
        Пескоход мягко катился по волнистым дюнам. Его шесть широких колес поднимались и опускались, как грузные крупы упряжки слонов. Невидимое солнце палило сквозь мертвенно-белую завесу небосвода, изливая свой жар на брезентовый верх машины и отражаясь от иссушенных песков.
        - Только не засни, - сказал себе Моррисон, выправляя по компасу курс пескохода.
        Вот уже двадцать первый день он ехал по Скорпионовой пустыне Венеры. Двадцать первый день он боролся со сном за рулем пескохода, который качаясь из стороны в сторону, переваливал одну песчаную волну за другой. Ехать по ночам было бы полегче, если бы не приходилось то и дело объезжать крутые овраги и валуны величиной с дом. Теперь он понимал, почему в пустыню направлялись группами: один вел машину, а другой тряс его/не давая заснуть.
        - Но в одиночку лучше, - напомнил Моррисон сам себе. Берешь вдвое меньше припасов и не рискуешь случайно оказаться убитым.
        Он начал клевать носом и заставил себя рывком поднять голову. Перед ним, за поляроидным ветровым стеклом, все плясало и зыбилось. Пескоход бросало и качало с предательской мягкостью. Моррисон протер глаза и включил радио.
        Это был рослый, загорелый, мускулистый молодой человек с коротко остриженными черными волосами и серыми глазами. Он наскреб двадцать тысяч долларов и приехал на Венеру, чтобы здесь, в Скорпионовой пустыне, заработать себе состояние, как это сделали уже многое до него. В Престо - последнем городке на рубеже дикой пустыни - он обзавелся снаряжением и пескоходом, после чего у него осталось всего десять долларов.
        Десяти долларов в Престо хватило как раз на то, чтобы выпить в единственном на весь город салуне. Моррисон заказал виски с содовой, выпил с шахтерами и старателями и посмеялся над россказнями старожилов про стаи пустынных волков и эскадрильи прожорливых птиц, что водились в глубине пустыни. Он знал все о солнечной слепоте, тепловом ударе и о поломке телефона. Он был уверен, что с ним ничего подобного не случится.
        Теперь же, пройдя за двадцать один день 1800 миль, он научился уважать эту безводную громаду песка и камня площадью втрое больше Сахары. Здесь в самом деле можно погибнуть!
        Но можно и разбогатеть. Именно это и намеревался сделать Моррисон.
        Из приемника послышалось гудение. Повернув регулятор громкости до отказа, он едва расслышал звуки танцевальной музыки из Венусборга. Потом звуки замерли.
        Он выключил радио и крепко впился обеими руками в руль. Разжав одну руку, он взглянул на часы. Девять пятнадцать утра. В десять тридцать он сделает остановку и вздремнет. В такую жару нужно отдыхать. Но не больше чем полчаса. Где-то впереди ждет сокровище, и ему нужно найти его до того, как кончатся припасы.
        Там, впереди, должны быть выходы драгоценной золотоносной породы! Вот уже два дня, как он напал на ее следы. А что, если он наткнется на настоящее месторождение, как Кэрк в восемьдесят девятом году или Эдмондсон и Арслер в девяносто третьем? Тоща он сделает то же, что сделали они: закажет «Особый старательский» коктейль, сколько бы с него ни содрали.
        Пескоход катился вперед, делая неизменные тринадцать миль в час, и Моррисон попытался сосредоточиться на опаленной жаром желтовато-коричневой местности. Вон тот выход песчаника точь-в-точь такого же цвета, как волосы Джейн.
        Когда он доберется до богатой залежи, то вернется на землю, купит себе ферму в океане и они с Джейн поженятся. Хватит с него старательства! Только бы одну богатую находку, чтобы он мог купить кусок глубокого синего Атлантического океана. Кое-кто может считать рыбоводство скучным занятием, но его это вполне устраивает.
        Он живо представил себе, как стада макрелей пасутся, плавая в планктоновых садках, а он сам в маленькой подводной лодке, сопровождаемый верным дельфином, посматривает, не сверкнет ли серебром хищная барракуда и не покажется ли из за коралловых зарослей сера-стальная акула…
        Пескоход бросило вбок. Моррисон очнулся, схватился за руль и изо всех сил повернул его. Пока он дремал, машина съехала с рыхлого гребня дюны. Опасно накренившись, пескоход цеплялся колесами за гребень. Песок и галька летели из - под его широких шин, которые с визгом и воем начали вытягивать машину вверх по откосу. И тут обрушился весь склон дюны.
        Моррисон повис на руле. Пескоход завалился на бок и покатился вниз. Песок сыпался в рот и в глаза. Отплевываясь, Моррисон не выпускал руля из рук. Потом машина еще раз перевернулась и провалилась в пустоту. Она падала несколько секунд, а потом рухнула на дно сразу всеми колесами. Моррисон услышал, как с гулом лопнули обе задние шины. Он ударился головой о ветровое стекло и потерял сознание.
        Очнувшись, он прежде всего взглянул на часы. Они показывали десять тридцать пять.
        - Самое время вздремнуть, - сказал себе Моррисон. - Но, пожалуй, лучше я сначала выясню ситуацию.
        Он обнаружил, что находится на дне неглубокой впадины, усыпанной острыми камешками. От удара лопнули две шины, разбилось ветровое стекло и сорвало дверцу. Снаряжение было разбросано вокруг, но как будто осталось невредимым.
        - Могло быть и хуже, - сказал себе Моррисон. Он нагнулся и внимательно осмотрел шины.
        - Оно и есть хуже, - добавил он.
        Обе лопнувшие шины были так изодраны, что починить их было уже невозможно. Запасные колеса он использовал еще десять дней назад, пересекая Чертову Решетку. Использовал и выбросил. Двигаться дальше без шин он не мог.
        Моррисон вытащил телефон, стер пыль с черного пластмассового футляра и набрал номер гаража Эла в Престо. Через секунду засветился маленький видеоэкран. Он увидел длинное угрюмое лицо, перепачканное маслом.
        - Гараж Эла. Эдди у аппарата.
        - Привет, Эдди. Это Том Моррисон. С месяц назад я купил у вас этот пескоход «Дженерал моторе». Помните?
        - Конечно, помню, - ответил Эл. - Вы тот самый парень, который поехал один по Юго-Западной тропе. Ну как ведет себя таратайка?
        - Прекрасно. Замечательная машина. Я вот по какому делу…
        - Эй, - перебил его Эдди, - что с вашим лицом?
        - Ничего особенного, - сказал он. - Я кувыркнулся с дюны, и лопнули две шины.
        Он повернул телефон, чтобы Эдди смог их разглядеть.
        - Не починить, - сказал Эдди.
        - Так я и думал. А запасные я истратил, когда ехал через Чертову Решетку. Послушайте, Эдди, вы не могли бы телепортировать мне пару шин? Сойдут даже реставрированные. А то без них мне не сдвинуться с места.
        - Конечно, - ответил Эдди, - только реставрированных у меня нет. Я телепортирую новые по пятьсот за штуку. Плюс четыреста долларов за телепортировку. Тысяча четыреста долларов, мистер Моррисон.
        - Ладно.
        - Хорошо, сэр. Если вы покажете мне наличные или чек, я буду действовать.
        - В данный, момент, - сказал Моррисон, - у мены с собой нет ни цента.
        - А счет в банке?
        - Исчерпан дочиста.
        - Облигации? Недвижимость? Хоть что-нибудь, что можно обратить в наличные?
        - Ничего, кроме этого пескохода, который вы продали мне за восемь тысяч долларов. Когда вернусь, рассчитаюсь с вами пескоходом.
        - Если вернетесь. Мне очень жаль, мистер Моррисон, но ни чего не выйдет.
        - Что вы хотите сказать? - спросил Моррисон. - Вы же знаете, что я заплачу за шины.
        - А вы знаете законы Венеры, - упрямо сказал Эдди. Никакого кредита! Деньги на бочку!
        - Не могу же я ехать на пескоходе без шин, - сказал Моррисон. - Неужели вы меня здесь бросите?
        - Кто это вас бросит? - возразил Эдди. - Со старателями такое случается каждый день. Вы знаете, что делать, мистер Моррисон. Позвоните в компанию «Коммунальные услуги» и объявите себя банкротом. Подпишите бумагу о передаче им остатков пескохода и снаряжения и всего, что вы нашли по дороге. Они вас выручат.
        - Я не хочу возвращаться, - ответил Моррисон. Смотрите. Он поднес аппарат к самой земле.
        - Видите, Эдди? Видите эти красные и пурпурные крапинки? Где-то здесь лежит богатая руда!
        - Следы находят все, - сказал Эдди.
        - Но это богатое место, - настаивал Моррисон. - Следы ведут прямо к чему-то крупному, к большой жиле. Эдди, я знаю, это очень большое одолжение, но если бы вы рискнули ради меня парой шин…
        - Не могу, - ответил Эдди. - Я же всего навсего здешний служащий. Я не могу телепортировать вам никаких шин, пока вы мне не покажете деньги. Иначе меня выгонят с работы, а может быть, и посадят. Вы знаете закон.
        - Деньги на бочку, - мрачно сказал Моррисон.
        - Вот именно. Не делайте глупостей и поворачивайте обратно. Может быть, когда - нибудь попробуете еще раз.
        - Я двенадцать лет копил эти деньги, - ответил Моррисон. - Я не поверну назад.
        Он выключил телефон и попытался что-нибудь придумать. Кому еще здесь, на Венере, он может позвонить? Только Максу Крэндоллу, своему маклеру по драгоценным камням. Но Максу негде взять тысячу четыреста долларов - в своей тесной конторе рядом с ювелирной биржей Венусборга он еле-еле зарабатывает на то, чтобы заплатить домохозяину.
        «Не могу я просить Макса о помощи, - решил Моррисон. По крайней мере до тех пор, пока не найду золото. Настоящее золото, а не просто его признаки. Значит, остается выпутываться самому».
        Он открыл задний борт пескохода и начал разгружать его, сваливая снаряжение на песок. Придется отобрать только самое необходимое: все, что он возьмет, предстоит тащить на себе.
        Нужно взять телефон, походный набор для анализов. Концентраты, револьвер, компас. И ничего больше, кроме воды, - столько, сколько он сможет унести. Все остальное придется бросить.
        К вечеру Моррисон был готов. Он с сожалением посмотрел на остающиеся двадцать баков с водой. В пустыне вода самое драгоценное имущество человека, если не считать телефона. Но ничего не поделаешь. Напившись досыта, он взвалил на плечи мешок и направился на юго-запад, в глубь пустыни.
        Три дня он шел на юго-запад, потом, на четвертый день, повернул на юг. Признаки золота, становились все отчетливее. Никогда не показывавшееся из-за облаков солнце палило сверху, и мертвенно-белое небо смыкалось над ним, как крыша из раскаленного железа. Моррисон шел по следам золота, а по его следам тоже кто-то шел.
        На шестой день он уловил какое-то движение, но это было так далеко, что он ничего не смог разглядеть. На седьмой день он увидел, кто его выслеживает.
        Венерианская порода волков, маленьких, худых, с желтой шкурой и длинными, изогнутыми, как будто в усмешке, челюстями, была одной из немногих разновидностей млекопитающих, которые обитали в Скорпионовой пустыне. Моррисон вгляделся и увидел, как рядом с первым волком появились еще два.
        Он расстегнул кобуру револьвера. Волки не пытались приблизиться. Времени у них было достаточно.
        Моррисон все шел и шел, жалея, что не захватил с собой ружье. Но это означало бы лишние восемь фунтов, а значит, на восемь фунтов меньше воды.
        Раскидывая лагерь на закате восьмого дня, он услышал какое-то потрескивание. Он резко повернулся и заметил в воздухе футах в десяти от себя, на высоте чуть больше человеческого роста, маленький вихрь, похожий на водоворот. Вихрь крутился, издавая характерное потрескивание, всегда сопровождавшее телепортировку.
        «Кто бы это мог мне что-то телепортировать?» - подумал Моррисон, глядя, как вихрь медленно растет.
        Телепортировка предметов со стационарного проектора в любую заданную точку была обычным способом передвижения грузов через огромные расстояния Венеры. Телепортировать можно было любой неодушевленный предмет. Одушевленные предметы телепортировать не удавалось, потому что при этом происходили некоторые незначительные, но иепоправимые изменения молекулярного строения протоплазмы. Кое-кому пришлось убедиться в этом на себе, когда телепортирование только еще входило в практику.
        Моррисон ждал. Воздушный вихрь достиг трех футов в диаметре. Из него вышел хромированный робот с большой сумкой.
        - А это ты… - сказал Моррисон.
        - Да, сэр, - сказал робот, окончательно высвободившись из вихря, - Уильямс-4 с венерианской почтой к вашим услугам.
        Робот был среднего роста, с тонкими ногами и плоскими Ступнями, человекоподобный и наделенный добродушным характером. Вот уже двадцать три года он представлял собой все почтовое ведомство Венеры - сортировал, хранил и доставлял письма. Он был построен основательно, и за все двадцать три года почта ни разу не задерживалась.
        - Вот и мы, мистер Моррисон, - сказал Уильямс-4. - К сожалению, в пустыню почта заглядывает только дважды в месяц, но уж зато приходит вовремя, а это самое ценное. Вот для вас. И вот. Кажется, есть еще одно. Что, пескоход сломался?
        - Ну да, - ответил Моррисон, забирая письма.
        Уильямс-4 продолжал рыться в своей сумке. Хотя старый робот был прекрасным почтальоном, он слыл самым большим болтуном на всех трех планетах.
        - Где-то здесь было еще одно, сказал Уильямс-4. - Плохо, что пескоход сломался. Теперь уж пескоходы пошли не те, что во времена моей молодости. Послушайте моего совета, молодой человек. Возвращайтесь назад, если у вас еще есть такая возможность.
        Моррисон покачал головой.
        - Глупо, просто глупо, - сказал старый робот. - Жаль, что у вас нет моего опыта. Сколько раз мне попадались вот такие парни - лежат себе на песке в высохшем мешке из собственной кожи, а кости изгрызли песчанные волки и грязные черные коршуны. Двадцать три года я доставляю почту прекрасным молодым людям вроде вас, и каждый думает, что он необыкновенный, не такой, как другие.
        Зрительные ячейки робота затуманились воспоминаниями.
        - Но они такие же, как и все, - продолжал Уильямс-4. Все они одинаковы, как роботы, сошедшие с конвейера, особенно это чувствуешь после того, как с ними разделаются волки.
        И тогда мне приходится пересылать их письма и личные вещи их возлюбленным на Землю.
        - Знаю, - ответил Моррисон. - Но кое-кто остается в живых, верно?
        - Конечно, - согласился робот. - Я видел, как люди составляли себе одно, два, три состояния. А потом умирали в песках, пытаясь составить четвертое.
        - Только не я, - ответил Моррисон. - Мне хватит и одного. А потом я куплю себе подводную ферму на Земле.
        Робот содрогнулся.
        - Ненавижу соленую воду. Но каждому - свое. Желаю удачи, молодой человек!
        Робот внимательно оглядел Моррисона - вероятно, чтобы прикинуть, много ли на нем личных вещей, - полез обратно в воздушный вихрь. Мгновение - и он исчез. Еще мгновение исчез и вихрь.
        Моррисон сел и принялся читать письма. Первое было от маклера по драгоценным камням Макса Крэндолла. Он писал о депрессии, которая обрушилась на Венусборг, и намекал, что может оказаться банкротом, если кто-нибудь из его старателей не найдет чего-нибудь стоящего.
        Второе письмо было уведомлением от Телефонной компании Венеры. Моррисон задолжал за двухмесячное пользованием телефоном двести десять долларов и восемь центов. Если эта сумма не будет уплачена немедленно, телефон подлежит отключению.
        Последнее письмо, пришедшее с далекой Земли, было от Джейн. Оно было заполнено новостями о его двоюродных братьях, тетках и дядях. Джейн писала о фермах в Атлантическом океане, которые она присмотрела, и о чудном местечке, что она нашла недалеко от Мартиники в Карибском море. Она умоляла его бросить старательство, если оно грозит какой-нибудь опасностью; можно найти и другие способы заработать на ферму. Она передала ему свою любовь и заранее поздравляла с днем рождения.
        - День рождения? - спросил себя Моррисон. - Погодите, сегодня двадцать третье июля. Нет двадцать четвертое. А мой день рождения первого августа. Спасибо, что вспомнила, Джейн.
        В эту ночь ему снились Земля и голубые просторы Атлантики. Но под утро, когда жара усилилась, он вообразил многие мили золотых жил, оскаливших зубы песчанных волков и «Особый старательский».
        Моррисон продолжал свой путь по дну давно исчезнувшего озера. Камни сменились песком. Потом снова пошли камни, исковерканные и превращенные в тысячи зловещих фигур. Красные, желтые и бурые цвета плыли у него перед глазами. Во всей этой пустыне не было ни одного зеленого пятнышка.
        Он продолжал идти в глубь пустыни, в хаотические нагромождения камней, а поодаль, с обеих сторон, за ним, не приближаясь и не отставая, шли волки.
        Моррисон не обращал на них внимания. Ему доставляли достаточно забот отвесные скалы и целые поля валунов, преграждавшие путь на юг.
        На одиннадцатый день после того, как он бросил пескоход, признаки золота стали настолько богатыми, что его уже можно было мыть. Волки все еще преследовали его, и вода была на исходе. Еще один дневной переход - и для него все будет кончено.
        Моррисон на мгновение задумался, потом распаковал телефон и набрал номер компании «Коммунальные услуги». На экране появилась суровая, строго одетая женщина с седеющими волосами.
        - «Коммунальные услуги», - сказала она. - Чем можем вам помочь?
        - Привет, - весело отозвался Моррисон. - Как погода в Венусборге?
        - Жарко, - ответила женщина. - А у вас?
        - Я даже не заметил, - улыбнулся Моррисон. - Слишком занят: пересчитываю свои богатства.
        - Вы нашли золотую жилу? - спросила женщина, и ее лицо немного смягчилось.
        - Конечно, - ответил Моррисон. - Но пока никому не говорите. Я еще не оформил заявку. Мне бы наполнить их, беззаботно улыбаясь, он показал ей свои фляги. Иногда это удавалось. Иногда, если вы вели себя достаточно уверенно, «Коммунальные услуги» давали воду, не проверяя ваш текущий счет. Конечно, это было жульничество, но ему было не до приличий.
        - Я полагаю, ваш счет в порядке? - спросила женщина.
        - Конечно, - ответил Моррисон, почувствовав, как улыбка застыла на его лице. - Мое имя Том Моррисон. Можете проверить…
        - О, этим занимаются другие. Держите крепче флягу. Готово!
        Крепко держа флягу обеими руками, Моррисон смотрел, как над ее горлышком тонкой хрустальной струйкой показалась вода, телепортированная за четыре тысячи миль из Венусборга. Струйка потекла во флягу с чарующим журчанием. Глядя на нее, Моррисон почувствовал, как его пересохший рот начал наполняться слюной. Вдруг вода перестала течь.
        - В чем дело? - спросил Моррисон.
        Экран телефона померк, потом снова засветился, и Моррисон увидел перед собой худое лицо незнакомого мужчины. Мужчина сидел за большим письменным столом, а перед ним была табличка с надписью: «Милтон П. Рид, вице-президент. Отдел счетов».
        - Мистер Моррисон, - сказал Рид, - ваш счет перерасходован. Вы получили воду обманным путем. Это уголовное преступление.
        - Я заплачу за воду, сказал Моррисон.
        - Когда?
        - Как только вернусь в Венусборг.
        - Чем вы собираетесь заплатить?
        - Золотом, - ответил Моррисон. - Посмотрите, мистер Рид. Это вернейшие признаки! Вернее, чем были у Кэрка, когда он сделал свою заявку. Еще день, и я найду золотоносную породу…
        - Так думает каждый старатель, - сказал мистер Рид. Всего один день отделяет каждого старателя на Венере от золотоносной породы. И все они рассчитывают получить кредит в «Коммунальных услугах».
        - Но в данном случае…
        - «Коммунальные услуги», - продолжал Рид, - не благотворительная организация. Наш устав запрещает продление кредита. Мистер Моррисон, Венера - еще не освоенная планета, и планета очень далекая. Любое промышленное изделие приходится ввозить сюда с Земли за немыслимую цену. У нас есть своя вода, но найти ее, очистить и потом телепортировать стоит дорого. Наша компания, как и любая другая на Венере, получает крайне малую прибыль, да и та неизменно вкладывается в расширение дела. Вот почему на Венере не может быть кредита.
        - Я все это знаю, - ответил Моррисон. - Но я же говорю вам, что мне нужно только день или два…
        - Абсолютно исключено. По правилам мы уже сейчас не имеем права выручать вас. Вы должны были объявить о своем банкротстве неделю назад, когда сломался ваш пескоход. Ваш механик сообщил нам об этом, как требует закон. Но вы этого не сделали. Мы имеем право бросить вас. Вы понимаете?
        - Да, конечно, - устало ответил Моррисон.
        - Тем не менее компания приняла решение ради вас нарушить правила. Если вы немедленно повернете назад, мы снабдим вас водой на обратный путь.
        - Я еще не хочу поворачивать назад. Я почти нашел месторождение.
        - Вы должны повернуть назад! Подумайте хорошенько, Моррисон! Что было бы с нами, если бы мы позволяли любому старателю рыскать по пустыне и снабжали бы его водой? Туда бы устремились десять тысяч человек, и не прошло бы и года, как мы были бы разорены. Я и так нарушаю правила. Возвращайтесь!
        - Нет, - ответил Моррисон.
        - Подумайте еще раз. Если вы сейчас не повернете назад, «Коммунальные услуги» снимают с себя всякую ответственность.
        Моррисон кивнул. Если он пойдет дальше, то рискует умереть в пустыне. Но что, если он вернется? Он окажется в Венусборге без гроша в кармане, кругом в долгах, тщетно разыскивая работу в перенаселенном городе. Ему придется спать в ночлежке и кормиться бесплатной похлебкой вместе с другими старателями, которые повернули обратно. А как он заработает на возвращение на Землю? Когда он снова увидит Джейн?
        - Я, пожалуй, пойду дальше, - сказал Моррисон.
        - Тогда «Коммунальные услуги» снимают с себя всякую ответственность за вас, - повторил Рид и повесил трубку.
        Моррисон уложил телефон, хлебнул глоток из своих скудных запасов воды и снова пустился в путь.
        Песчанные волки рысцой бежали с обеих сторон, постепенно приближаясь. С неба его заметил коршун с треугольными крыльями. Коршун день и ночь парил на восходящих потоках воздуха, ожидая, пока волки прикончат Моррисона. Коршуна заменила стая маленьких летучих скорпионов. Они отогнали птицу наверх, в облачный слой. Летучие гады ждали целый день. Потом их, в свою очередь, прогнала стая черных коршунов.
        Теперь, на пятнадцатый день после того, как он бросил пескоход, признаки золота стали еще обильнее. В сущности, Моррисон как будто шел по поверхности золотой жилы. Везде вокруг должно было быть золото. Но самой жилы он еще не нашел.
        Моррисон сел и потряс свою последнюю флягу. Она не издала ни звука. Он отвинтил пробку и опрокинул флягу себе в рот. В его запекшееся горло скатились две капли.
        Прошло уже четыре дня с тех пор, как он разговаривал с «Коммунальными услугами». Последнюю воду он выпил вчера. Или позавчера?
        Он снова завинтил пустую флягу и окинул взглядом выжженную жаром местность. Потом он выхватил из мешка телефон и набрал номер Макса Крэндолла.
        Круглое, озабоченное лицо Крэндолла появилось на экране.
        - Томми, - сказал он, - на кого ты похож?
        - Все в порядке, - ответил Моррисон. Немного высох, и все. Макс, я у самой жилы.
        - Ты в этом уверен? спросил Макс.
        - Смотри сам, - сказал Моррисон, поворачивая телефон в разные стороны. - Смотри, какие здесь формации! Видишь вон там красные и пурпурные пятна?
        - Верно, признаки золота, - неуверенно согласился Крэндолл.
        - Где-то поблизости богатая порода. Она должна быть здесь! - сказал Моррисон. - Послушай, Макс, я знаю, что у тебя туго с деньгами, но я хочу попросить тебя об одолжении. Пошли мне пинту воды. Всего пинту, чтобы хватило на день или два. Эта пинта может нас обоих сделать богачами.
        - Не могу, - грустно ответил Крэндолл.
        - Не можешь?
        - Нет, Томми, я послал бы тебе воды, даже если бы вокруг тебя не было ничего, кроме песчаника и гранита. Неужели ты думаешь, что я дал бы тебе умереть от жажды, если бы мог что-нибудь поделать? Но я ничего не могу. Взгляни.
        Крэндолл повернул свой телефон. Моррисон увидел, что стулья, стол, конторка, шкаф и сейф исчезли из конторы. Остался только телефон.
        - Не знаю, почему не забрали и телефон, - сказал Крэндолл. - Я должен за него за два месяца.
        - Я тоже, - вставил Моррисон.
        - Меня ободрали как липку, - сказал Крэндолл. - Ни гроша не осталось. Пойми, за себя я не волнуюсь. Я могу питаться и бесплатной похлебкой. Но я не могу телепортировать тебе ни капли воды. Ни тебе, ни Рэмстаатеру.
        - Джиму Рэмстаатеру?
        - Ага. Он шел по следам золота на севере, за Забытой речкой. На прошлой неделе у его пескохода сломалась ось, а поворачивать назад он не захотел. Вчера у него кончилась вода.
        - Я бы поручился за него, если бы мог, - сказал Моррисон.
        - И он бы поручился за тебя, если бы мог, - ответил Крэндолл. - Но он не может, и ты не можешь, и я не могу. Томми, у тебя осталась только одна надежда.
        - Какая?
        - Найди породу. Не просто признаки золота, а настоящее месторождение, которое стоило бы настоящих денег. Потом позвони мне. Если это будет в самом деле золотоносная порода, я приведу Уилкса из «Три Плэнет Майнинг» н заставлю его дать нам аванс. Он, вероятно, потребует пятьдесят процентов.
        - Но это же грабеж!
        - Нет, это просто цена кредита на Венере, - ответил Крэндолл. - Не беспокойся, все равно останется немало. Но сначала нужно найти породу.
        - О'кэй, - сказал Моррисон. - Она должна быть где-то здесь Макс, какое сегодня число?
        - Тридцать первое июля. А что?
        - Просто так. Я позвоню тебе, когда что-нибудь найду. Повесив трубку, Моррисон присел на камень и тупо уставился в песок. Тридцать первое июля. Завтра у него день рождения. О нем будут думать родные. Тетя Бесс в Пасадене, близнецы в Лаосе, дядя Тед в Буранго. И, конечно, Джейн, которая ждет его в Тампа.
        Моррисон понял, что, если он не найдет породу, завтрашний день рождения будет для него последним.
        Он поднялся, снова упаковал телефон рядом с пустыми флягами и направился на юг.
        Он шел не один. Птицы и звери пустыни шли за ним. Над его головой без конца молча кружились черные коршуны. По сторонам, уже гораздо ближе, его сопровождали песчаные волки, высунув языки в ожидании, когда же он упадет замертво…
        - Я еще жив! - заорал на них Моррисон.
        Он выхватил револьвер и выстрелил в ближайшего волка. Расстояние было футов двадцать, но он промахнулся. Он встал на одно колено, взял револьвер в обе руки и выстрелил снова. Волк завизжал от боли. Стая немедленно набросилась на раненого, и коршуны устремились вниз за своей долей.
        Моррисон сунул револьвер в кобуру и побрел дальше. Он знал, что его организм сильно обезвожен. Окружающие предметы прыгали и плясали перед его глазами, и его шаги стали неверными. Он выбросил пустые фляги, выбросил все, кроме набора для анализов, телефона и револьвера. Или он уйдет из этой пустыни победителем, или не уйдет вообще.
        Признаки золота были все такими же обильными. Но он все еще не мог найти никакого ощутимого богатства.
        К вечеру он заметил неглубокую пещеру в подножье утеса. Он заполз в нее и устроил поперек входа баррикаду из камней. Потом он вытащил револьвер и оперся спиной о заднюю стену.
        Снаружи фыркали и щелкали зубами волки. Моррисон устроился поудобнее и приготовился провести всю ночь настороже.
        Он не спал, но и не бодрствовал. Его мучили кошмары и видения. Он снова оказался на Земле, и Джейн говорила ему:
        - Это тунцы. У них что-то неладно с питанием. Они все болеют.
        - Проклятье, - отвечал Моррисон. - Стоит только приручить рыбу, как она начинает привередничать.
        - Ну что ты там философствуешь, когда твои рыбы больны?
        - Позвони ветеринару.
        - Звонила. Он у Блейков, ухаживает за их молочным китом.
        - Ладно. Пойду посмотрю.
        Он надел маску и, улыбаясь сказал:
        - Не успеешь обсохнуть, как уже приходится лезть снова.
        Его лицо и грудь были влажными.
        Моррисон открыл глаза. Его лицо и грудь в самом деле были мокры от пота. Вглядевшись в перегороженное устье пещеры, он насчитал два, четыре, шесть, восемь зеленых глаз.
        Он выстрелил в них, но они не отступили. Он выстрелил еще раз, и пуля отлетев от стенки, осыпала его режущими осколками камня. Продолжая стрелять, он ухитрился ранить одного из волков. Стая разбежалась.
        Револьвер был пуст. Моррисон пошарил в карманах и нашел еще пять патронов. Он тщательно зарядил револьвер. Скоро, наверное, рассвет.
        Он снова увидел сон - на этот раз ему приснился «Особый старательский». Он слышал рассказы о нем во всех маленьких салунах, окаймлявших Скорпионову пустыню. Заросшие щетиной пожилые старатели рассказывали о нем сотню разных историй, а видавшие виды бармены добавляли свои варианты. Его заказал Кэрк в восемьдесят девятом году - большой, специально для себя. Эдмонсон и Арслер отведали его в девяносто третьем. Это было несомненно. И другие заказывали его, сидя на своих драгоценных жилах. По крайней мере так рассказывали.
        Но существовал ли он на самом деле? Был ли вообще такой коктейль - «Особый старательский»? Доживет ли он до того, чтобы увидеть это радужное чудо, выше колокольни, больше дома, дороже, чем сама золотоносная порода?
        Ну конечно! Вон, он уже почти может его разглядеть.
        Моррисон заставил себя очнуться. Наступило утро. Он с трудом выбрался из пещеры навстречу дню.
        Он брел и полз к югу, за ним по пятам шли волки, по нему пробегали тени крылатых хищников. Он скреб пальцами камни и песок. Вокруг были обильные признаки золота. Верные признаки!
        Но где же в этой заброшенной пустыне золотоносная порода?
        Где? Ему уже было почти все равно. Он гнал вперед свое сожженное солнцем, высохшее тело, остановившись только для того, чтобы отпугнуть выстрелом подошедших слишком близко волков.
        Осталось четыре пули.
        Ему пришлось выстрелить еще раз, когда коршуны, которым надоело ждать, начали пикировать ему на голову. Удачный выстрел угодил прямо в стаю, свалив двух птиц. Волки начали грызться над ними. Моррисон, уже ничего не видя, пополз вперед.
        И упал с гребня невысокого утеса.
        Падение было не опасным, но он выронил револьвер. Прежде чем он успел его найти, волки бросились на него. Только их жадность спасла Моррисона. Пока они дрались над ним, он откатился в сторону и подобрал револьвер. Два выстрела разогнали стаю. После этого у него осталась одна пуля. Придется приберечь ее для себя - он слишком устал, чтобы идти дальше. Он упал на колени. Признаки золота здесь были еще богаче. Они были фантастически богатыми. Где-то совсем рядом…
        - Черт меня возьми! - вырвалось у Моррисона. Небольшой овраг, куда он свалился, был не чем иным, как сплошной золотой жилой.
        Он поднял с земли камешек. Даже в необработанном виде камешек весь светился глубоким золотым блеском - внутри него сверкали яркие красные и пурпурные точки.
        - Проверь, - сказал себе Моррисон. - Не надо ложных тревог. Не надо миражей и ложных надежд. Проверь.
        Рукояткой револьвера он отколол от камня кусочек. С виду это была золотоносная порода. Он достал свой набор для анализов и капнул на камень белым раствором. Раствор вспенился и зазеленел.
        - Золотоносная порода, точно! - сказал Моррисон, окидывая взглядом сверкающие склоны оврага. - Эге, я богач!
        Он вытащил телефон и дрожащими пальцами набрал номер Крэндолла.
        - Макс! - заорал он. - Я нашел! Я нашел настоящее месторождение!
        - Меня зовут не Макс, - сказал голос по телефону.
        - Что?
        - Моя фамилия Бойярд, - сказал голос.
        Экран засветился, и Моррисон увидел худого желтолицего человека с тонкими усиками.
        - Извините, мистер Бойярд, - сказал Моррисон, - я, наверное, не туда попал. Я звонил…
        - Это неважно, куда вы звонили, - сказал мистер Бойярд.
        - Я участковый контролер Телефонной компании Венеры. Вы задолжали за два месяца.
        - Теперь я могу заплатить, - ухмыляясь, заявил Моррисон.
        - Прекрасно, ответил мистер Бойярд. - Как только вы это сделаете, ваш телефон снова будет включен. Экран начал меркнуть.
        - Подождите! - закричал Моррисон. - Я заплачу, как только доберусь до вашей конторы! Но сначала я должен еще раз позвонить. Только один раз, чтобы…
        - Ни в коем случае, - решительно ответил мистер Бойярд. - После того как вы оплатите счет, ваш телефон будет немедленно включен.
        - Но у меня деньги здесь! сказал Моррисон. - Здесь, со мной.
        Мистер Бойярд помолчал.
        - Ладно, это не полагается, но, я думаю, мы можем выслать вам специального робота-посыльного, если вы согласны оплатить расходы.
        - Согласен!
        - Хм… Это не полагается, но я думаю… Где деньги?
        - Здесь, - ответил Моррисон. - Узнаете? Это золотоносная порода!
        - Мне уже надоели эти фокусы, которые вы, старатели, вечно пытаетесь мне устроить. Показываете горсть камешков…
        - Но это на самом деле золотоносная порода! Неужели вы не видете?
        - Я служащий, - ответил мистер Бойярд, - а не ювелир. Я не могу отличить золотоносной породы от золототысячника.
        Экран погас.
        Моррисон лихорадочно пытался дозвониться до конторы. Телефон молчал - не слышно было даже гудения. Он был отключен.
        Моррисон положил телефон на землю и огляделся вокруг. Узкий овраг, куда он свалился, тянулся прямо ярдов на двадцать, потом сворачивал влево. В его крутых склонах не было видно ни одной пещеры, ни одного удобного места, где можно было бы устроить баррикаду.
        Он услышал сзади какое-то движение. Обернувшись, он увидел, что на него бросается огромный старый волк. Моррисон, ни секунды не раздумывая, выхватил револьвер и выстрелил, размозжив голову зверя.
        - Черт возьми, - сказал Моррисон, - я хотел оставить эту пулю для себя.
        Он получил отсрочку на несколько секунд и бросился вниз по оврагу в поисках выхода. Золотоносная порода сверкала вокруг красными и пурпурными искрами. А позади бежали волки.
        Моррисон остановился. Излучина оврага привела его к глухой стене.
        Он прислонился к ней спиной, держа револьвер за ствол. Волки остановились в пяти футах от него, собираясь в стаю для решительного броска. Их было десять или двенадцать, и в узком проходе они сгрудились в три ряда. Вверху кружили коршуны, ожидая своей очереди.
        В этот момент Моррисон услышал потрескивание телепортировки. Над головами волков появился воздушный вихрь, и они торопливо попятились назад.
        - Как раз вовремя, - сказал Моррисон.
        - Вовремя для чего? - спросил Уильямс-4, почтальон.
        Робот вылез из вихря и огляделся.
        - Ну-ну, молодой человек, - произнес Уильямс-4, - ничего себе, доигрались! Разве я вас не предостерегал? Разве я не советовал вернуться? Посмотрите-ка!
        - Ты был совершенно прав, - сказал Моррисон. - Что мне прислал Макс Крэндолл?
        - Макс Крэндол ничего не прислал, да и не мог прислать.
        - Тогда почему ты здесь?
        - Потому что сегодня ваш день рождения, - ответил Уильямс-4. - У нас на почте в таких случаях всегда специальная доставка. Вот вам.
        Уильямс-4 протянул ему пригоршню писем - поздравления от Джейни, теток, дядей и двоюродных братьев с Земли.
        - И еще кое-что есть, - сказал Уильямс-4, роясь в своей сумке. - Должно быть кое-что еще. Постойте… Да, вот.
        Он протянул Моррисону маленький пакет.
        Моррисон поспешно сорвал обертку. Это был подарок от тети Мины, жившей в Нью - Джерси. Он открыл коробку. Там были соленые конфеты - прямо из Атлантик-Сити.
        - Говорят, очень вкусно, - сказал Уильямс-4, глядевший через его плечо. - Но не очень уместно в данных обстоятельствах. Ну, молодой человек, очень жаль, что вам придется умереть в день своего рождения. Самое лучшее, что я могу вам пожелать, - это быстрой и безболезненной кончины.
        Робот направился к вихрю.
        - Погоди! - крикнул Моррисон. - Не можешь же ты так меня бросить. Я уже много дней ничего не пил. А эти волки…
        - Понимаю, - ответил Уильямс-4. - Поверьте, это не доставляет мне никакой радости. Даже у робота есть кое-какие чувства.
        - Тогда помоги мне!
        - Не могу. Правила почтового ведомства это категорически запрещают. Я помню, в девяносто седьмом году меня примерно о том же просил Эбнер Лоти. Его тело потом искали три года.
        - Но у тебя есть аварийный телефон? - спросил Моррисон.
        - Есть. Но я могу им пользоваться только в том случае, если со мной произойдет авария.
        - Но ты хоть можешь отнести мое письмо? Срочное письмо?
        - Конечно, могу, - ответил робот. - Я для этого и создан. Я даже могу одолжить вам карандаш и бумагу.
        Моррисон взял карандаш и бумагу и попытался собраться с мыслями. Если он напишет срочное письмо Максу, тот получит его через несколько часов. Но сколько времени понадобится ему, чтобы сколотить немного денег и послать ему воды и боеприпасы? День, два? Придется что-нибудь придумать, чтобы продержаться…
        - Я полагаю, у вас есть марка? - сказал робот.
        - Нет, - ответил Моррисон. - Но я куплю ее у тебя.
        - Прекрасно, ответил робот. Мы только что выпустили новую серию венусборгских треугольных. Я считаю их большим эстетическим достижением. Они стоят по три доллара штука.
        - Хорошо. Очень умеренно. Давай одну.
        - Остается решить еще вопрос об оплате.
        - Вот! - сказал Моррисон, протягивая роботу кусок золотоносной породы стоимостью тысяч в пять долларов.
        Почтальон осмотрел камень и протянул его обратно:
        - Извините, но я могу принять только наличные.
        - Но это стоит побольше, чем тысяча марок! - сказал Моррисон. - Это же золотоносная порода!
        - Очень может быть, - ответил Уильямс-4, - но я не запрограммирован на пробирный анализ. А почта Венеры основана не на системе товарного обмена. Я вынужден попросить три доллара бумажками или монетами.
        - У меня их нет.
        - Очень жаль.
        Уильямс-4 повернулся, чтобы уйти.
        - Но ты же не можешь просто уйти и бросить меня на верную смерть!
        - Не только могу, но и должен, - грустно сказал Уильямс-4. - Я всего только робот, мистер Моррисон. Я был создан людьми и, естественно, наделен некоторыми из их чувств. Так и должно быть. Но есть и предел моих возможностей - в сущности, такой же предел есть и у большинства людей на этой суровой планете. И в отличие от людей я не могу переступить свой предел.
        Робот полез в вихрь. Моррисон непонимающим взглядом смотрел на него. Он видел за ним нетерпеливую стаю волков. Он видел неяркое сверкание золотоносной породы стоимостью в несколько миллионов долларов, покрывавшей склоны оврага.
        И тут что-то в нем надломилось.
        С нечленораздельным воплем Моррисон бросился вперед и схватил робота за ноги. Уильямс-4, наполовину скрывшийся в вихре телепортировки, упирался, брыкался и почти стряхнул было Моррисона. Но тот вцепился в него как безумный. Дюйм за дюймом он вытащил робота из вихря, швырнул на землю и придавил его своим телом.
        - Вы нарушаете работу почты, сказал Уильямс-4.
        - Это еще не все, что я собираюсь нарушить, - прорычал Моррисон. - Смерти я не боюсь. Это была моя ставка. Но будь я проклят, если намерен умереть через пятнадцать минут после того, как разбогател!
        - У вас нет выбора.
        - Есть. Я воспользуюсь твоим аварийным телефоном.
        - Это невозможно, - ответил Уильямс-4. Я отказываюсь извлечь его. А вы сами до него не доберетесь без помощи механической мастерской.
        - Возможно, ответил Моррисон. - Я хочу попробовать.
        Он вытащил свой разряженный револьвер.
        - Что вы хотите сделать? - спросил Уильямс-4.
        - Хочу посмотреть, не смогу ли я раздолбать тебя в металлолом без всякой помощи механической мастерской. Думаю, что будет логично начать с твоих зрительных ячеек.
        - Это действительно логично, - отвечал робот. - У меня, конечно, нет инстинкта личного самосохранения. Но позвольте заметить, что вы оставите без почтальона всю Венеру. От вашего антиобщественного поступка многие пострадают.
        - Надеюсь, - сказал Моррисон, занося револьвер над головой.
        - Кроме того, - поспешно добавил робот, - вы уничтожите казенное имущество. Это серьезное преступление.
        - Моррисон рассмеялся и взмахнул револьвером. Робот сделал быстрое движение головой и избежал удара. Он попробовал вывернуться, но Моррисон навалился ему на грудь всеми своими двумястами фунтами.
        - На этот раз я не промахнусь, - пообещал Моррисон, примериваясь снова.
        - Стойте! - сказал Уильямс-4. - Мой долг - охранять казенное имущество, даже в том случае, когда этим имуществом оказываюсь я сам. Можете воспользоваться моим телефоном, мистер Моррисон. Имейте в виду, что это преступление карается заключением не более чем на десять и не менее чем на пять лет в исправительной колонии на Солнечных болотах.
        - Давайте телефон, - сказал Моррисон.
        Грудь робота распахнулась, и оттуда выдвинулся маленький телефон. Моррисон набрал номер Макса Крэндолла и объяснил ему положение.
        - Ясно, ясно, - сказал Крэндолл. - Ладно, попробую найти Уилкса. Но, Том, я не знаю, чего я смогу добиться. Рабочий день окончен. Все закрыто…
        - Открой! - сказал Моррисон. - Я могу все оплатить. И выручи Джима Ремстаатера.
        - Это не так просто. Ты еще не оформил свои права на заявку. Ты даже не доказал, что это месторождение действительно чего-то стоит.
        - Смотри, - Моррисон повернул телефон так, чтобы Крэндоллу были видны сверкающие стены оврага.
        - Похоже на правду, - заметил Крэндолл. - Но, к сожалению, не все то золотоносная порода, что блестит.
        - Что же нам делать? - спросил Моррисон.
        - Нужно делать все по порядку. Я телепортирую к тебе общественного маркшейдера. Он проверит твою заявку, определит размеры месторождения и выяснит, не закреплено ли оно за кем-нибудь другим. Дай ему с собой кусок золотоносной породы. Побольше.
        - Как мне его отбить? У меня нет никаких инструментов.
        - Ты уж придумай что-нибудь. Он возьмет кусок для анализа. Если порода достаточно богата, твое дело в шляпе.
        - А если нет?
        - Может лучше нам об этом не говорить, - сказал Крэндолл. - Я займусь делом, Томми. Желаю удачи.
        Моррисон повесил трубку, встал и помог подняться роботу.
        - За двадцать три года службы, - произнес Уильямс-4, впервые нашелся человек, который угрожал уничтожить казенного почтового служащего. Я должен доложить об этом полицейским властям в Венусборге, мистер Моррисон. Я не могу иначе.
        - Знаю, - сказал Моррисон. - Но мне кажется, пять или даже десять лет в тюрьме все же лучше, чем умереть.
        - Сомневаюсь. Я ведь и туда ношу почту. Вы сами увидите все месяцев через шесть.
        - Как? - переспросил ошеломленный Моррисон.
        - Месяцев через шесть, когда я закончу обход планеты и вернусь в Венусборг. О таком деле нужно докладывать лично. Но прежде всего нужно разнести почту.
        - Спасибо, Уильямс. Не знаю как мне…
        - Я просто исполняю свой долг, сказал робот, подходя к вихрю. - Если вы через шесть месяцев все еще будете на Венере, я принесу вашу почту в тюрьму.
        - Меня здесь не будет, - ответил Моррисон. - Прощай, Уильямс.
        Робот исчез в вихре. Потом исчез и вихрь. Моррисон остался один в сумерках Венеры.
        Он разыскал выступ золотоносной породы чуть больше человеческой головы. Он ударил по нему рукояткой револьвера, и в воздухе заплясали мелкие искрящиеся осколки. Спустя час на револьвере появились четыре вмятины, а на блестящей поверхности породы - лишь несколько царапин.
        Песчанные волки начали подкрадываться ближе. Моррисон швырнул в них несколько камней и закричал сухим, надтреснутым голосом. Волки отступили.
        Он снова вгляделся в выступ и заметил у его основания трещину не толще волоса. Он начал колотить в этом месте. Но камень не поддавался.
        Моррисон вытер пот со лба и собрался с мыслями. Клин, нужен клин…
        Он снял ремень. Приставив край стальной пряжки, он ударом револьвера вогнал ее в трещину на какую-то долю дюйма. Еще три удара - и вся пряжка скрылась в трещине, еще удар - и выступ отделился от жилы. Отломившийся кусок весил фунтов двадцать. При цене пятьдесят долларов за унцию этот обломок должен был стоить тысяч двенадцать долларов, если только золото будет такое же чистое, каким оно кажется.
        Наступили темно-серые сумерки, когда появился телепортированный общественный маркшейдер. Это был невысокий, приземистый робот, отделанный старомодным черным лаком.
        - Добрый день, сэр, - сказал он. - Вы хотите сделать заявку? Обычную заявку на неограниченную добычу?
        - Да, - ответил Моррисон.
        - А где центр вышеупомянутой заявки?
        - Что? Центр? По-моему, я на нем стою.
        - Очень хорошо, - сказал робот.
        Вытащив стальную рулетку, он быстро отошел от Моррисона на двести ярдов и остановился. Разматывая рулетку, робот ходил, прыгал и лазил по сторонам квадрата с Моррисоном в центре. Окончив обмер, он долго стоял неподвижно.
        - Что ты делаешь? - спросил Моррисон.
        - Глубинные фотографии участка, - ответил робот. Довольно трудное дело при таком освещении. Вы не могли бы подождать до утра?
        - Нет!
        - Ладно, придется повозиться, - сказал робот.
        Он переходил с места на место, останавливался, снова шел, снова останавливался. По мере того как сумерки сгущались, глубинные фотографии требовали все большей и большей экспозиции. Робот вспотел бы, если бы только умел это делать.
        - Все, - сказал он наконец. - С этим покончено. Вы дадите мне с собой образец?
        - Вот он, - сказал Моррисон, взвесив в руке обломок золотоносной породы и протягивая его маркшейдеру. - Все?
        - Абсолютно все, ответил робот. - Если не считать, конечно, того, что вы еще не предъявили мне Поисковый акт.
        Моррисон растерянно заморгал:
        - Чего не предъявил?
        - Поисковый акт. Это официальный документ, свидетельствующий о том, что участок, на который вы претендуете, не содержит радиоактивных веществ до глубины в шестьдесят футов. Простая, но необходимая формальность.
        - Я никогда о ней не слыхал, - сказал Моррисон.
        - Ее сделали обязательным условием на прошлой неделе, объяснил маркшейдер. - У вас нет акта? Тогда, боюсь, ваша обычная неограниченная заявка недействительна.
        - Что же мне делать?
        - Вы можете, - сказал робот, - вместо нее оформить специальную ограниченную заявку. Для этого Поискового акта не требуется.
        - А что это значит?
        - Это значит, что через пятьсот лет все права переходят к властям Венеры.
        - Ладно! - заорал Моррисон. - Хорошо! Прекрасно! Это все?
        - Абсолютно все, ответил маркшейдер. - Я захвачу этот образец с собой и отдам его на срочный анализ и оценку. По нему и по глубинным фотографиям мы сможем вычислить стоимость вашего участка.
        - Пришлите мне что-нибудь отбиться от волков, - сказал Моррисон. - И еды. И послушайте: я хочу «Особый старательский».
        - Хорошо, сэр. Все это будет вам телепортировано, если ваша заявка окажется достаточно ценной, чтобы окупить расходы.
        Робот влез в вихрь и исчез.
        Время шло, и волки снова начали подбираться к Моррисону. Они огрызались, когда тот швырял в них камнями, но не отступали. Разинув пасти, высунув языки, они проползли оставшиеся несколько ярдов.
        Вдруг волк, ползший впереди всех, взвыл и отскочил назад. Над его головой появился сверкающий вихрь, из которого упала винтовка, ударив его по передней лапе.
        Волки пустились наутек. Из вихря упала еще одна винтовка, потом большой ящик с надписью «Гранаты. Обращаться осторожно», потом еще один ящик с надписью «Пустынный рацион К».
        Моррисон ждал, вглядываясь в сверкающее устье вихря, который пронесся по небу и остановился неподалеку от него. Из вихря показалось большое круглое медное днище. Устье вихря стало расширяться, пропуская нижнюю часть огромного медного сосуда, которая становилась все шире и шире. Днище уже стояло на песке, а сосуд все рос вверх. Когда, наконец, он показался весь, в безбрежной пустыне стояла гигантская вычурная медная чаша для пунша. Вихрь поднялся и повис над ней.
        Моррисон ждал. Его запекшееся горло саднило. Из вихря показалась тонкая струйка воды и полилась в чашу. Моррисон все еще не двигался.
        А потом началось. Струйка превратилась в поток, рев которого разогнал всех коршунов и волков. Целый водопад низвергался из вихря в гигантскую чашу.
        Моррисон, шатаясь, побрел к ней. «Надо было попросить флягу», - говорил он себе, охваченный страшной жаждой, ковыляя по песку к чаше. Но вот, наконец, он встал под «Особым старательским» - выше колокольни, больше дома, наполненным водой, что была дороже самой золотоносной породы. Он повернул кран у дна чаши. Вода смочила желтый песок и ручейками побежала вниз по дюне.
        «Надо было еще заказать чашку или стакан», - подумал Моррисон, лежа на спине и ловя открытым ртом струю воды.
        Абсолютное оружие
        Эдселю хотелось кого-нибудь убить. Вот уже три недели работал он с Парком и Факсоном в этой мертвой пустыне. Они раскапывали каждый курган, попадавшийся им на пути, ничего не находили и шли дальше. Короткое марсианское лето близилось к концу. С каждым днем становилось все холоднее, с каждым днем нервы у Эдселя, и в лучшие времена не очень-то крепкие, понемногу сдавали. Коротышка Факсон был весел - он мечтал о куче денег, которые они получат, когда найдут оружие, а Парк молча тащился за ними, словно железный, и не произносил ни слова, если к нему не обращались.
        Эдсель был на пределе. Они раскопали еще один курган и опять не нашли ничего похожего на затерянное оружие марсиан. Водянистое солнце таращилось на них, на невероятно голубом небе были видны крупные звезды. Сквозь утепленный скафандр Эдселя начал просачиваться вечерний холодок, леденя суставы и сковывая мышцы.
        Внезапно Эдселя охватило желание убить Парка. Этот молчаливый человек был ему не по душе еще с того времени, когда они организовали партнерство на Земле. Он ненавидел его больше, чем презирал Факсона.
        Эдсель остановился.
        - Ты знаешь, куда нам идти? - спросил он Парка зловеще низким голосом.
        Парк только пожал плечами. На его бледном, худом лице ничего не отразилось.
        - Куда мы идем, тебя спрашивают? - повторил Эдсель.
        Парк опять молча пожал плечами.
        - Пулю ему в голову, - решил Эдсель и потянулся за пистолетом.
        - Подожди, Эдсель, - умоляющим тоном сказал Факсон, становясь между ними, - не выходи из себя. Ты только подумай о том, сколько мы загребем денег, если найдем оружие! - От этой мысли глаза маленького человечка загорелись. - Оно где-то здесь, Эдсель. Может быть, в соседнем кургане.
        Эдсель заколебался, пристально поглядел на Парка. В этот миг больше всего на свете ему хотелось убивать, убивать, убивать...
        Знай он там, на Земле, что все получится именно так! Тогда все казалось легким. У него был свиток, а в свитке... сведения о том, где спрятан склад легендарного оружия марсиан. Парк умел читать по-марсиански, а Факсон дал деньги для экспедиции. Эдсель думал, что им только нужно долететь до Марса и пройти несколько шагов до места, где хранится оружие.
        До этого Эдсель еще ни разу не покидал Земли. Он не рассчитывал, что ему придется пробыть на Марсе так долго, замерзать от леденящего ветра, голодать, питаясь безвкусными концентратами, всегда испытывать головокружение от разреженного скудного воздуха, проходящего через обогатитель. Он не думал тогда о натруженных мышцах, ноющих оттого, что все время надо продираться сквозь густые марсианские заросли.
        Он думал только о том, какую цену заплатит ему правительство, любое правительство, за это легендарное оружие.
        - Извините меня, - сказал Эдсель, внезапно сообразив что-то, - это место действует мне на нервы. Прости, Парк, что я сорвался. Веди дальше.
        Парк молча кивнул и пошел вперед. Факсон вздохнул с облегчением и двинулся за Парком.
        "В конце концов, - рассуждал про себя Эдсель, - убить их я могу в любое время".
        Они нашли курган к вечеру, как раз тогда, когда терпение Эдселя подходило к концу. Это было странное, массивное сооружение, выглядевшее точно так, как написано в свитке. На металлических стенках осел толстый слой пыли. Они нашли дверь.
        - Дайте-ка я ее высажу, - сказал Эдсель и начал вытаскивать пистолет.
        Парк оттеснил его и, повернув ручку, открыл дверь. Они вошли в огромную комнату, где грудами лежало сверкающее легендарное марсианское оружие, остатки марсианской цивилизации.
        Люди стояли и молча смотрели по сторонам. Перед ними лежало сокровище, от поисков которого все уже давно отказались. С того времени, когда человек высадился на Марсе, развалины великих городов были тщательно изучены. По всей равнине лежали сломанные машины, боевые колесницы, инструменты, приборы - все говорило о цивилизации, на тысячи лет опередившей земную. Кропотливо расшифрованные письмена рассказали о жестоких войнах, бушевавших на этой планете. Однако в них не говорилось, что произошло с марсианами. Уже несколько тысячелетий на Марсе не было ни одного разумного существа, не осталось даже животных.
        Казалось, свое оружие марсиане забрали с собой. Эдсель знал, что это оружие ценилось на вес чистого радия. Равного не было во всем мире.
        Они сделали несколько шагов в глубь комнаты. Эдсель поднял первое, что ему попалось под руку. Похоже на пистолет 45-го калибра, только крупнее. Он подошел к раскрытой двери и направил оружие на росший неподалеку куст.
        - Не стреляй! - испуганно крикнул Факсон, когда Эдсель прицелися. Оно может взорваться или еще что-нибудь. Пусть им занимаются специалисты, когда мы все это продадим.
        Эдсель нажал на спусковой рычаг. Куст, росший в семидесяти пяти футах от входа, исчез в ярко-красной вспышке.
        - Неплохо, - заметил Эдсель, ласково погладил пистолет и, положив его на место, взял следующий.
        - Ну хватит, Эдсель, - умоляюще сказал Факсон, - нет смысла испытывать здесь. Можно вызвать атомную реакцию или еще что-нибудь.
        - Заткнись, - бросил Эдсель, рассматривая спусковой механизм нового пистолета.
        - Не стреляй больше, - просил Факсон. Он умоляюще поглядел на Парка, ища его поддержки, но тот молча смотрел на Эдселя.
        - Ведь что-то из того, что здесь лежит, возможно, уничтожило всю марсианскую расу. Ты снова хочешь заварить кашу, - продолжал Факсон.
        Эдсель опять выстрелил и с удовольствием смотрел, как вдали плавился кусок пустыни.
        - Хороша штучка! - Он поднял еще что-то, по форме напоминающее длинный жезл. Холода он больше не чувствовал. Эдсель забавлялся этими блестящими штучками и был в прекрасном настроении.
        - Пора собираться, - сказал Факсон, направляясь к двери.
        - Собираться? Куда? - медленно спросил его Эдсель.
        Он поднял сверкающий инструмент с изогнутой рукояткой, удобно умещающейся в ладони.
        - Назад, в космопорт, - ответил Факсон, - домой, продавать всю эту амуницию, как мы и собирались. Уверен, что мы можем запросить любую цену. За такое оружие любое правительство отвалит миллионы.
        - А я передумал, - задумчиво протянул Эдсель. Краем глаза он наблюдал за Парком.
        Тот ходил между грудами оружия, но ни к чему не прикасался.
        - Послушай-ка, парень, - злобно сказал Факсон, глядя Эдселю в глаза, - в конце концов я финансировал экспедицию. Мы же собирались продать это барахло. Я ведь тоже имею право... То есть нет, я не то хотел сказать... Еще не испробованный пистолет был нацелен ему прямо в живот. - Ты что задумал? - пробормотал он, стараясь не смотреть на странный блестящий предмет.
        - Ни черта я не собираюсь продавать, - заявил Эдсель. Он стоял, прислонившись к стенке так, чтобы видеть обоих. - Я ведь и сам могу использовать эти штуки.
        Он широко ухмыльнулся, не переставая наблюдать за обоими партнерами.
        - Дома я раздам оружие своим ребятам. С ним мы запросто скинем какое-нибудь правительство в Южной Америке и продержимся, сколько захотим.
        - Ну хорошо, - упавшим голосом сказал Факсон, не спуская глаз с направленного на него пистолета. - Только я не желаю участвовать в этом деле. На меня не рассчитывай.
        - Пожалуйста, - ответил Эдсель.
        - Ты только ничего не думай, я не собираюсь об этом болтать, - быстро проговорил Факсон. - Я не буду. Просто не хочется стрелять и убивать. Так что я лучше пойду.
        - Конечно, - сказал Эдсель.
        Парк стоял в стороне, внимательно рассматривая свои ногти.
        - Если ты устроишь себе королевство, я к тебе приеду в гости, сказал Факсон, делая слабую попытку улыбнуться. - Может быть, сделаешь меня герцогом или еще кем-нибудь.
        - Может быть.
        - Ну и отлично. Желаю тебе удачи. - Факсон помахал ему рукой и пошел к двери.
        Эдсель дал ему пройти шагов двадцать, затем поднял оружие и нажал на кнопку. Звука не последовало, вспышки тоже, но у Факсона правая рука была отсечена начисто. Эдсель быстро нажал кнопку еще раз. Маленького человечка рассекло надвое. Справа и слева от него на почве остались глубокие борозды.
        Эдсель вдруг сообразил, что все это время он стоял спиной к Парку, и круто повернулся. Парк мог бы схватить ближайший пистолет и разнести его на куски. Но Парк спокойно стоял на месте, скрестив руки на груди.
        - Этот луч пройдет сквозь что угодно, - спокойно заметил он. Полезная игрушка.
        Полчаса Эдсель с удовольствием таскал к двери то одно, то другое оружие. Парк к нему даже не притрагивался, с интересом наблюдая за Эдселем. Древнее оружие марсиан было как новенькое; на нем не сказались тысячи лет бездействия. В комнате было много оружия разного типа, разной конструкции и мощности. Изумительно компактные тепловые и радиационные автоматы, оружие, мгновенно замораживающее, и оружие сжигающее, оружие, умеющее рушить, резать, коагулировать, парализовать и другими способами убивать все живое.
        - Давай-ка попробуем это, - сказал Парк.
        Эдсель, собиравшийся испытать интересное трехствольное оружие, остановился.
        - Я занят, не видишь, что ли?
        - Перестань возиться с этими игрушками. Давай займемся серьезным делом.
        Парк остановился перед низкой черной платформой на колесах. Вдвоем они выкатили ее наружу. Парк стоял рядом и наблюдал, как Эдсель поворачивал рычажки на пульте управления. Из глубины машины раздалось негромкое гудение, затем ее окутал голубоватый туман. Облако тумана росло по мере того, как Эдсель поворачивал рычажок, и накрыло обоих людей, образовав нечто вроде правильного полушария.
        - Попробуй-ка пробить ее из бластера, - сказал Парк. Эдсель выстрелил в окружающую их голубую стену. Заряд был полностью поглощен стеной. Эдсель испробовал на ней еще три разных пистолета, но они тоже не могли пробить голубоватую прозрачную стену.
        - Сдается мне, - тихо произнес Парк, - что такая стена выдержит и взрыв атомной бомбы. Это, видимо, мощное силовое поле.
        Эдсель выключил машину, и они вернулись в комнату с оружием. Солнце приближалось к горизонту, и в комнате становилось все темнее.
        - А знаешь что? - сказал вдруг Эдсель. - Ты неплохой парень, Парк. Парень что надо.
        - Спасибо, - ответил Парк, рассматривая кучу оружия.
        - Ты не сердишься, что я разделался с Факсоном, а? Он ведь собирался донести на нас правительству.
        - Наоборот, я одобряю.
        - Уверен, что ты парень что надо. Ты мог бы меня убить, когда я стрелял в Факсона. - Эдсель умолчал о том, что на месте Парка он так бы и поступил.
        Парк пожал плечами.
        - А как тебе идея насчет королевства со мной на пару? - спросил Эдсель, расплывшись в улыбке. - Я думаю, мы это дело провернем. Найдем себе приличную страну, будет уйма девочек, развлечений. Ты как насчет этого?
        - Я за, - ответил Парк, - считай меня в своей команде.
        Эдсель похлопал его по плечу, и они пошли дальше вдоль рядов с оружием.
        - С этим все довольно ясно, - продолжал Парк, - варианты того, что мы уже видели.
        В углу комнаты они заметили дверь. На ней виднелась надпись на марсианскоя языке.
        - Что тут написано? - спросил Эдсель.
        - Что-то насчет абсолютного оружия, - ответил Парк, разглядывая тщательно выписанные буквы чужого языка, - предупреждают, чтобы не входили.
        Парк открыл дверь. Они хотели войти, но от неожиданности отпрянули назад.
        За дверью был зал, раза в три больше, чем комната с оружием, и вдоль всех стен, заполняя его, стояли солдаты. Роскошно одетые, вооруженные до зубов, солдаты стояли неподвижно, словно статуи. Они не проявляли никаких признаков жизни.
        У входа стоял стол, а на нем три предмета: шар размером с кулак, с нанесенными на нем делениями, рядом - блестящий шлем, а за ним-небольшая черная шкатулка с марсианскими буквами на крышке.
        - Это что - усыпальница? - прошептал Эдсель, с благоговением глядя на резко очерченные неземные лица марсианских воинов.
        Парк, стоявший позади него, не ответил. Эдсель подошел к столу и взял в руки шар. Осторожно повернул стрелку на одно деление.
        - Как ты думаешь, что они должны делать? - спросил он Парка. - Ты думаешь...
        Они оба вздрогнули и попятились. По рядам солдат прокатилось движение. Они качнулись и застыли в позе "смирно". Древние воины ожили.
        Один из них, одетый в пурпурную с серебром форму, вышел вперед и поклонился Эдселю.
        - Господин, наши войска готовы.
        Эдсель от изумления не мог найти слов.
        - Как вам удалось остаться живыми столько лет? - спросил Парк. - Вы марсиане?
        - Мы слуги марсиан, - ответил воин.
        Парк обратил внимание на то, что, когда солдат говорил, губы его не шевелились. Марсиансикие солдаты были телепатами.
        - Мы Синтеты, господин.
        - Кому вы подчиняетесь?
        - Активатору, господин. - Синтет говорил, обращаясь непосредственно к Эдселю, глядя на прозрачный шар в его руках. - Мы не нуждаемся в пище или сне, господин. Наше единственное желание - служить вам и сражаться.
        Солдаты кивнули в знак одобрения.
        - Веди нас в бой, господин...
        - Можете не беспокоиться, - сказал Эдсель, придя, наконец, в себя. Я вам, ребята, покажу, что такое настоящий бой, будьте уверены.
        Солдаты торжественно трижды прокричали приветствие. Эдсель ухмыльнулся, оглянувшись на Парка.
        - А что обозначают остальные деления на циферблате? - спросил Эдсель.
        Но солдат молчал. Видимо, вопрос не был предусмотрен введенной в него программой.
        - Может быть, они активируют других Синтетов, - сказал Парк. Наверное, внизу есть еще залы с солдатами.
        - И вы еще спрашиваете, поведу ли я вас в бой? Еще как поведу!
        Солдаты еще раз торжественно прокричали приветствие.
        - Усыпи их и давай продумаем план действий, - сказал Парк.
        Эдсель, все еще ошеломленный, повернул стрелку назад. Солдаты замерли, словно превратившись в статуи.
        - Пойдем назад.
        - Ты, пожалуй, прав.
        - И захвати с собой все это, - сказал Парк, показывая на стол.
        Эдсель взял блестящий шлем и черный ящик и вышел наружу вслед за Парком. Солнце почти скрылось за горизонтом, и над красной пустыней протянулись черные длинные тени. Было очень холодно, но они этого не чувствовали.
        - Ты слышал. Парк, что они говорили? Слышал? Они сказали, что я их вождь! С такими солдатами...
        Эдсель засмеялся. С такими солдатами, с таким оружием его ничто не сможет остановить. Да, уж он выберет себе королевство. Самые красивые девочки в мире, ну и повеселится же он...
        - Я генерал! - крикнул Эдсель и надел шлем на голову.
        - Как, идет мне. Парк? Похож я...
        Он замолчал. Ему послышалось, будто кто-то что-то шепчет, бормочет. Что это?
        - ... проклятый дурак. Тоже придумал королевство! Такая власть - это для гениального человека, человека, который способен переделать историю. Для меня!
        - Кто это говорит? Ты, Парк? А? - Эдсель внезапно понял, что с помощью шлема он мог слышать чужие мысли, но у него уже не осталось времени осознать, какое это было бы оружие для правителя мира.
        Парк аккуратно прострелил ему голову. Все это время пистолет был у него в руке.
        "Что за идиот! - подумал про себя Парк, надевая шлем. - Королевство! Тут вся власть в мире, а он мечтает о каком-то вшивом королевстве". Он обернулся и посмотрел на пещеру.
        "С такими солдатами, силовым полем и всем оружием я завоюю весь мир". Он думал об этом спокойно, зная, что так оно и будет.
        Он собрался было назад, чтобы активировать Синтетов, но остановился и поднял маленькую черную шкатулку, выпавшую из рук Эдселя.
        На ее крышке стремительным марсианским письмом было выгравировано: "Абсолютное оружие".
        "Что бы это могло означать?" - подумал Парк. Он позволил Эдселю прожить ровно столько, чтобы испытать оружие. Нет смысла рисковать лишний раз. Жаль, что он не успел испытать и этого.
        Впрочем, и не нужно. У него и так хватает всякого оружия. Но вот это, последнее, может облегчить задачу, сделать ее гораздо более безопасной. Что бы там ни было, это ему, несомненно, поможет.
        - Ну, - сказал он самому себе, - давай-ка посмотрим, что считают абсолютным оружием сами марсиане, - и открыл шкатулку.
        Из нее пошел легкий пар. Парк отбросил шкатулку подальше, опасаясь, что там ядовитый газ.
        Пар прошел струей вверх и в стороны, затем начал сгущаться. Облако ширилось, росло и принимало какую-то определенную форму.
        Через несколько секунд оно приняло законченный вид и застыло, возвышаясь над шкатулкой. Облако поблескивало металлическим отсветом в угасающем свете дня, и Парк увидел, что это огромный рот под двумя немигающими глазами.
        - Хо-хо! - сказал рот. - Протоплазма! - Он потянулся к телу Эдселя.
        Парк поднял дезинтегратор и тщательно прицелился.
        - Спокойная протоплазма, - сказало чудовище, пожирая тело Эдселя, мне нравится спокойная протоплазма, - и чудовище заглотало тело Эдселя целиком.
        Парк выстрелил. Взрыв вырыл десятифутовую воронку в почве. Из нее выплыл гигантский рот.
        - Долго же я ждал! - сказал рот.
        Нервы у Парка сжались в тугой комок. Он с трудом подавил в себе надвигающийся панический ужас. Сдерживая себя, он не спеша включил силовое поле, и голубой шар окутал его.
        Парк схватил пистолет, из которого Эдсель убил Факсона, и почувствовал, как удобно легла в его руку прикладистая рукоятка. Чудовище приближалось. Парк нажал на кнопку, и из дула вырвался прямой луч...
        Оно продолжало приближаться.
        - Сгинь, исчезни! - завизжал Парк. Нервы у него начали рваться.
        Оно приближалось с широкой ухмылкой.
        - Мне нравится спокойная протоплазма, - сказало Оно, и гигантский рот сомкнулся над Парком, - но мне нравится и активная протоплазма.
        Оно глотнуло и затем выплыло сквозь другую стенку поля, оглядываясь по сторонам в поисках миллионов единиц протоплазмы, как бывало давным-давно.
        Где не ступала нога человека
        Ловко действуя циркулем, Хеллмэн выудил из банки последнюю редиску. Он подержал ее перед глазами Каскера, чтобы тот полюбовался, и бережно положил на рабочий столик рядом с бритвой.
        - Черт знает что за еда для двух взрослых мужчин, сказал Каскер, поглубже забираясь в амортизирующее кресло.
        - Если ты отказываешься от своей доли... - начал было Хеллмэн.
        Каскер поспешно покачал головой. Хеллмэн улыбнулся, взял в руки бритву и критически осмотрел лезвие.
        - Не устраивай спектакля, - посоветовал Каскер, бросив беглый взгляд на приборы. - С ужином надо кончить, пока мы не подошли слишком близко.
        Хеллмэн сделал на редиске надрез-отметину. Каскер придвинулся поближе, приоткрыл рот. Хеллмэн осторожно нацелился бритвой и разрезал редиску ровно пополам.
        - Разве ты не прочтешь застольной молитвы? - съехидничал он.
        Каскер прорычал что-то невнятное и проглотил свою долю целиком. Хеллмэн жевал медленно. Казалось, горьковатая мякоть огнем обжигает атрофированные вкусовые окончания.
        - Не очень-то питательно, - заметил Хеллмэн.
        Каскер ничего не ответил. Он деловито изучал красное светило-карлик.
        Хеллмэн проглотил свою порцию и подавил зевок. Последний раз они ели позавчера, если две галеты и чашку воды можно назвать едой. После этого единственным съедобным предметом в звездолете оставалась только редиска, ныне покоящаяся в необъятной пустоте желудков Хеллмэна и Каскера.
        - Две планеты, - сказал Каскер. - Одна сгорела дотла.
        - Что ж, приземлимся на другой.
        Кивнув, Каскер нанес на перфоленту траекторию торможения.
        Хеллмэн поймал себя на том, что в сотый раз пытается найти виновных. Неужто он заказал слишком мало продуктов, когда грузился в аэропорту Калао? В конце концов, основное внимание он уделял горным машинам! Или портовые рабочие просто забыли погрузить последние драгоценные ящики?
        Он затянул потуже пояс, в четвертый раз провертев для этого новую дырку.
        Что толку теперь ломать себе голову? Так или иначе, они попали в изрядную переделку. По иронии судьбы горючего с лихвой хватит, чтобы вернутьтся в Калао. Но к концу обратного рейса на борту окажутся два иссохших трупа.
        - Входим в атмосферу, - сообщил Каскер.
        Что гораздо хуже, в этой малоисследованной области космоса мало солнц и еще меньше планет. Есть ничтожная вероятность, что удастся пополнить запасы воды, но никакой надежды найти что-нибудь съестное.
        - Да посмотри же, - проворчал Каскер.
        Хеллмэн стряхнул с себя оцепенение.
        Планета смахивала на круглого серовато-коричневого дикобраза. В слабом свете красного карлика сверкали острые, как иголки, гребни миллионов гор. Звездолет описал спираль вокруг планеты, и остроконечные горы словно потянулись ему навстречу.
        - Не может быть, чтобы по всей планете шли сплошные горы, - сказал Хеллмэн.
        - Конечно, нет.
        Разумеется, здесь были озера и океаны, но и из них вздымались зубчатые горы - острова. Не было и признаков ровной земли, не было и намека на цивилизацию, не было и следа жизни.
        - Спасибо, хоть атмосфера тут кислородная, - сказал Каскер. По спирали торможения они пронеслись вокруг планеты, врезались в нижние слои атмосферы, и частично погасили там скорость. Но по-прежнему видели внизу только горы, озера, океаны и снова горы.
        На восьмом витке Хеллмэн заметил на вершине горы одинокое здание. Каскер отчаянно затормозил, и корпус звездолета раскалился докрасна. На одиннадцатом витке пошли на посадку.
        - Нашли где строить, - пробормотал Каскер.
        Здание имело форму пышки и достойно увенчивало вершину. Его окружал широкий плоский навес, опаленный звездолетом во время посадки. С воздуха оно казалось большим. Вблизи выяснилось, что оно огромно. Хеллмэн и Каскер медленно подо - шли к нему. Хеллмэн держал свой лучемет наготове, но нигде не замечал никаких признаков жизни.
        - Должно быть, эту планету покинули, - сказал Хеллмэн чуть ли не шепотом.
        - Ни один нормальный человек в таком месте не останется, - ответил Каскер. - И без нее много хороших планет, незачем жить на острие иглы.
        Нашли дверь. Хеллмэн попытался открыть ее, но дверь не поддавалась. Он оглянулся через плечо на парадно-живописные цепи гор.
        - Ты знаешь, - сказал он, - когда эта планета находилась еще в расплавленном состоянии, на нее, должно быть, влияло притяжение нескольких лун-гигантов, которые не сохранились. Силы гравитации, внутренние и внешние, придали ей такой колючий вид и...
        - Кончай трепаться, - нелюбезно прервал Каскер. - Вот что получается, когда библиограф решает нажиться на уране.
        Пожав плечами, Хеллмэн прожег дыру в замке. Выждали.
        Тишину нарушал единственный звук - урчание в животах.
        Вошли.
        Исполинская комната в форме клина, по-видимому, служила чем-то вроде склада. Товары громоздились до потолка, валялись на полу, стояли как попало вдоль стен. Тут были коробки и ящики всех форм и размеров. В одних мог поместиться слон, в других - разве что наперсток.
        У самой двери лежала пыльная связка книг. Хеллмэн тотчас же кинулся листать их.
        - Где-то тут должна быть еда, - сказал Каскер, и впервые за последнюю неделю его лицо просветлело. Он стал открывать ближайшую коробку.
        - Вот это интересно, - сказал Хеллмэн и отложил в сторону все книги, кроме одной.
        - Давай сперва поедим, - предложил Каскер, вскрывая коробку. Внутри оказалась какая-то коричневая пыль, Каскер посмотрел, понюхал и скривился.
        - Право же, очень интересно, - бормотал Хеллмэн, перелистывая страницы.
        Каскер открыл небольшой бидон и увидел зеленую поблескивающую пыль. Он открыл другой. Там пыль была темно-оранжевого цвета.
        - Хеллмэн! Брось-ка книгу и помоги мне отыскать хоть какую-нибудь еду!
        - Еду? - переспросил Хеллмэн и перевел взгляд на Каскера.
        - А почему ты думашь, что здесь стоит искать, еду? Откуда ты знаешь, что это не лакокрасочный завод?
        - Это склад! - заорал Каскер.
        Он вскрыл жестянку (форма ее напоминала человеческую почку) и вытянул оттуда что-то вроде мягкой трости пурпурного цвета. Трость тут же затвердела, а когда Каскер попытался ее понюхать, рассыпалась в пыль. Он зачерпнул пригоршню пыли и поднес ко рту.
        - Не исключено, что это стрихнин, - мимоходом обронил Хеллмэн.
        - Каскер поспешно стряхнул пыль и вытер руки.
        - В конце концов, - заметил Хеллмэн, - даже если это действительно склад - даже если он продовольственный, - мы не знаем, что именно считали пищей бывшие аборигены. Быть может, салат из парижской зелени с серной кислотой вместо заправки.
        - Ладно, - буркнул Каскер, - но поесть-то надо. Что будем делать со всем этим?.. - Взмахом руки он как бы охватил сотни коробок, бидонов и бутылок.
        - Прежде всего, - оживился Хеллмэн, - надо сделать количественный анализ четырех-пяти проб. Можно начать с простейшего титрования, возгонкой выделить основные ингредиенты, посмотреть, образуется ли осадок, выяснить молекулярную структуру и...
        - Хеллмэн, ты сам не знаешь, о чем говоришь. Не забывай, что ты всего-навсего библиограф. А я - пилот, окончил заочные летные курсы. Мы понятия не имем о титровании и возгонке.
        - Знаю, - согласился Хеллмэн, - но так надо. Иного пути нет.
        - Ясно. Так что же мы предпримем в ожидании, пока к нам в гости не заглянем химик?
        - Вот что нам поможет, - объявил Хеллмэн и помахал книгой.
        - Ты знаешь, что это такое?
        - Нет, - признался Каскер, сдерживаясь из последних сил.
        - Это карманный словарь и грамматика хелгского языка.
        - Хелгского?
        - Языка этой планеты. Иероглифы такие же, как на коробках.
        Каскер приподнял брови.
        - Никогда не слыхал о хелгском языке.
        - Навряд ли эта планета вступала в контакт с Землей, пояснил Хеллмэн. - Словарь-то ведь не хелго-английский, а хелго-алумбриджианский.
        Каскер припомнил, что Алумбриджия - родина маленьких храбрых рептилий - находится где-то в центре Галактики.
        - А откуда ты знаешь алумбриджианский? - спросил он.
        - Да ведь библиограф вовсе не такая уж бесполезная профессия, - скромно ответил Хеллмэн. - В свободное время...
        - Понял. Так как насчет...
        - Знаешь, - продолжал Хеллмэн, - скорее всего именно алумбриджиане помогли хелгам эвакуироваться с этой планеты и подыскать себе более подходящую. За плату они оказывают подобные услуги. В таком случае это здание наверняка продовольственный склад.
        - Может, ты все-таки начнешь переводить, - устало посоветовал Каскер. - Вдруг да отыщешь какую-нибудь еду.
        Они стали открывать коробку за коробкой и наконец нашли что-то на первый взгляд внушающее доверие. Шевеля губами, Хеллмэн старательно расшифровывал надписи.
        - Готово, - сказал он. - Тут написано: "Покупайте фырчатель - лучший шлифовальный материал".
        - Похоже, несъедобное" - сказал Каскер.
        - Боюсь, что так.
        Нашли другую коробку с надписью: "Энергриб! Набивайте желудки, но набивайте по всем правилам!"
        - Как ты думаешь, что за звери были эти хелги? - спросил Каскер.
        Хеллмэн пожал плечами.
        Следующий ярлык пришлось переводить минут пятнадцать. Прочли: "Аргозель сшестерит всю вашу фудру. Содержит тридцать арпов рамстатого пульца. Только для смазки раковин".
        - Должно же здесь быть хоть что-то съедобное, проговорил Каскер с нотой отчаяния в голосе.
        - Надеюсь, - ответил Хеллмэн.
        Два часа работы не принесли ничего нового. Они перевели десятки названий и перенюхали столько возможных веществ, что обоняние отказалось им служить.
        - Давай обсудим, - предложил Хеллмэл, усаживаясь на коробку с надписью "Тошнокаль. По качеству достойно оправдывает свое название".
        - Не возражаю, - сказал Каскер и растянулся на полу. Говори.
        - Если бы можно было методом дедукции установить, какие существа населяли эту планету, мы бы знали, какую пищу они употребляли и пригодна ли эта пища для нас.
        - Мы знаем только, что они сочинили массу бездарных реклам.
        Хеллмэл пропустил эту реплику мимо ушей.
        - Какие же разумные существа могли появиться в результате эволюции на планете, сплошь покрытой горами?
        - Только дураки! - ответил Каскер.
        От такого ответа легче не стало. Но Каскер понял, что горы ему не помогут. Они не расскажут ему о том, что ели ныне усопшие хелги - силикаты, белки, йодистые соединения или вообще обходились без еды.
        - Так вот, - продолжал Хеллмэн, - придется действовать с помощью одной только логики... Ты меня слушаешь?
        - Ясное дело, - ответил Каекер.
        - Отлично. Есть старинная пословица, прямо про нас выдумана: "Что одному мясо, то другому яд".
        - Факт, - поддакнул Каскер. Он был убежден, что его желудок сократился до размеров грецкого ореха.
        - Во-первых, мы можем сделать такое допущение: что для них мясо, то и для нас мясо.
        Каскер с трудом отогнал от себя видение пяти сочных бифштексов, сооблазнительно пляшущих перед носом. - А если то, что для них мясо, для нас яд? Что тогда?
        - Тогда, - ответил Хеллмэн, - сделаем другое допущение: то, что для них яд, для нас - мясо.
        - А если и то, что для них мясо, и то, что для них яд, для нас яд?
        - Тогда все равно помирать с голоду.
        - Ладно, - сказал Каскер, поднимаясь с пола. - С какого допущения начнем?
        - Ну что ж, зачем нарываться на неприятности? Планета ведь кислородная, а это что-нибудь да значит. Будем считать, что нам годятся их основные продукты питания. Если окажется, что это не так, попробуем их яды.
        - Если доживем до этого времени, - вставил Каскер.
        Хеллмэн принялся переводить ярлыки. Некоторые товары были забракованы сразу, например "Восторг и глагозвон андрогинитов - для удлиненных, вьющихся щупалец с повышенной чувствительностью", но в конце концов отыскалась серая коробочка, примерно сто пятьдесят на семьдесят пять миллиметров. Ее содержимое называлось "Универсальное лакомство "Вэлкорин", для любых пищевых мощностей".
        - На вид не хуже всякого другого, - сказал Хеллмэн и открыл коробочку.
        Внутри лежал тягучий прямоугольный брусок красного цвета. Он слегка подрагивал, как желе.
        - Откуси, - предложил Каскер.
        - Я? - удивился Хеллмэн. - А почему не ты?
        - Ты же выбирал.
        - Предпочитаю ограничиться осмотром, - с достоинством возразил Хеллмэн. - Я не слишком голоден.
        - Я тоже, - сказал Каскер.
        Оба сели на пол и уставились на желеобразный брусок. Через десять минут Хеллмэн зевнул, потянулся и закрыл глаза.
        - Ладно, трусишка, - горько сказал Каскер. - Я попробую. Только помни, если я отравлюсь, тебе никогда не выбраться с этой планеты. Ты не умеешь управлять звездолетом.
        - В таком случае откуси маленький кусочек, - посоветовал Хеллмэн.
        Каскер нерешительно склонился над бруском. Потом ткнул в него большим пальцем.
        Тягучий красный брусок хихикнул.
        - Ты слышал? - взвизгнул Каскер, отскочив в сторону.
        - Ничего я не слышал, - ответил Хеллмэн; у него тряслись руки. - Давай же, действуй.
        Каскер еще раз ткнул пальцем в брусок. Тот хихикнул погромче, на сей раз с отвратительной жеманной интонацией.
        - Все ясно, - сказал Каскер. - Что еще будем пробовать?
        - Еще? А это чем тебе не угодило?
        - Я хихикающего не ем, - твердо заявил Каскер.
        - Слушан, что я тебе скажу, - уламывал его Хеллмэн. Возможно, создатели этого блюда старались придать ему не только красивую форму и цвет, но и эстетическое звучание. По всей вероятности, хихиканье должно развлекать едока.
        - В таком случае, ешь сам, - огрызнулся Каскер.
        Хеллмэн смерил его презрительным взглядом, но не сделал никакого движения в сторону тягучего бруска. Наконец он сказал:
        - Давай-ка уберем его с дороги.
        Они оттеснили брусок в угол. Там он лежал и тихонько хихикал про себя.
        - А что теперь? - спросил Каскер.
        Хеллмэн покосился на беспорядочные груды непостижимых инопланетных товаров. Он заметил в комнате еще две двери.
        - Посмотрим, что там, в других секциях, - предложил он.
        Каскер равнодушно пожал плечами.
        Медленно, с трудом Хеллмэн и Каскер подобрались к двери в левой стене. Дверь была заперта, и Хеллмэн прожег замок судовым лучеметом.
        Они попали в комнату такой же клинообразной формы, точно так же заполненную непостижимыми инопланетными товарами.
        Обратный путь через всю комнату показался бесконечно длинным, но они проделали его, лишь чуть запыхавшись. Хеллмэн выжег замок, и они заглянули в третью секцию.
        Это была еще одна клиновидная комната, заполненная непостижимыми инопланетными товарами.
        - Всюду одно и то же, - грустно подытожил Каскер и закрыл дверь.
        - Очевидно, смежные комнаты кольцом опоясывают все здание, - сказал Хеллмэн. - По-моему, стоило бы их все осмотреть.
        Каскер прикинул расстояние, которое надо пройти по всему зданию, соразмерил со своими силами и тяжело опустился на какой-то продолговатый серый предмет.
        - Стоит ли труда? - спросил он.
        Хеллмэн попытался собраться с мыслями. Безусловно, можно найти какой-то ключ к шифру, какое-то указание, которое подскажет, что годится им в пищу. Но где искать?
        Он обследовал предмет, на котором сидел Каскер. формой и размерами этот предмет напоминал большой гроб с неглубокой выемкой на крышке. Сделан он был из твердого рифленого материала.
        - Как по-твоему, что это такое? - спросил Хеллмэн.
        - Не все ли равно?
        Хеллмэн взглянул на иероглиф, выведенный на боковой грани предмета, потом разыскал этот иероглиф в словаре.
        - Очаровательно, - пробормотал он чуть погодя.
        - Что-нибудь съедобное? - спросил Каскер со слабым проблеском надежды.
        - Нет. То на чем ты сидишь, называется "Супертранспорт, изготовленный по особому заказу морогов, для взыскательного хелга, лучшее средство вертикального передвижения". Экипаж!
        - М-да!.. - тупо отозвался Каскер.
        - Это очень важно! Посмотри же на него! Как он заводится?
        Каскер устало слез с Супертранспорта, внимательно осмотрел его. Обнаружил четыре почти незаметных выступа по четырем углам.
        - Может быть, колеса выдвижные, но я не вижу...
        Хеллмэн продолжал читать:
        - Тут написано, что надо залить три амфа высокоусиливающего горючего "Интегор", потом один ван смазочного масла "Тендер" и на первых пятидесяти мунгу не превышать трех тысяч рулов.
        - Давай найдем что-нибудь поесть, - сказал Каскер.
        - Неужели ты не понимаешь, как это важно? - удивился Хеллмэн. - Можно разом получить ответ на все вопросы. Если мы постигнем логику иных существ - логику, которой они руководствовались при конструировании экипажа, - то вникнем в строй мысли хелгов. Это в свою очередь даст нам понятие о их нервной системе, а следовательно, и о биохимической сущности.
        Каскер не шевельнулся: он прикидывал, хватит ли ему оставшихся сил, чтобы задушить Хеллмэна.
        - Например, - продолжал Хеллмэн, - какого рода. экипаж нужен на такой планете, как эта? Не колесный, поскольку передвигаться здесь можно только вверх и вниз. Антигравитационный? Вполне возможно, но как он устроен? И почему здешние обитатели придали ему форму ящика, а не...
        Каскер пришел к печальному выводу, что у него не хватит сил задушить Хеллмэна, как бы это ни было приятно. С преувеличенным спокойствием он сказал:
        - Прекрати корчить из себя ученого. Давай посмотрим, нет ли тут хоть чего-нибудь поесть.
        - Ладно, - угрюмо согласился Хеллмэн.
        Каскер наблюдал, как его спутник блуждает среди бидонов, бутылок и ящиков. В глубине души он удивлялся, откуда у Хеллмэна столько энергии, но решил, что благодаря чрезмерно развитому интеллекту тот не подозревает о голодной смерти, которая совсем рядом.
        - Вот тут что-то есть! - крикнул Хеллмэн, остановившись возле большого желтого бака.
        - Что там написано? - спросил Каскер.
        - Дословно перевести очень трудно. В вольном изложении звучит так: "Моришилле - Клейпучка. Для более тонкого вкуса добавлены лакты-экты. Клейпучку пьют все! Рекомендуется до и после еды, неприятные побочные явления отсутствуют. Полезно детям! Напиток Вселенной!"
        - Неплохо звучит, - признался Каскер, решив про себя, что в конечном счете Хеллмэн, видимо, вовсе не так глуп.
        - Теперь мы сразу узнаем, съедобно ли для нас их мясо, сказал Хеллмэн. - Эта самая Клейпучка похожа на вселенский напиток больше всего, что я здесь видел.
        - А вдруг это чистая вода! - с надеждой спросил Каскер.
        - Посмотрим. - Дулом лучемета Хеллмэн приподнял крышку. В банке была прозрачная как кристалл влага.
        - Не пахнет, - констатировал Каскер, склонившись над баком.
        Прозрачная влага поднялась ему навстречу.
        Каскер отступил с такой поспешностью, что споткнулся о коробку и упал. Хеллмэн помог ему встать, в вдвоем они снова приблизились к баку. Коща они подошли почти вплотную, жидкость взметнулась в воздух на добрый метр и двинулась по направлению к ним.
        - Ну что ты наделал! - вскричал Каскер, осторожно пятясь.
        Жидкость медленно заструилась по наружной стенке бака. Затем потекла им под ноги.
        - Хеллмэн! - завопил Каскер.
        Хеллмэн стоял поодаль, по лицу его градом струился пот; нахмурясь, он листал словарь.
        - По-моему, я что-то напорол при переводе, - сказал он.
        - Да сделай же что-нибудь! - вскричал Каскер. Жидкость норовила загнать его в угол.
        - Что же я могу сделать? - проговорил Хеллмэн, не отрываясь от книги. - Ага, вот ще ошибка. Тут написано не "Клейпучку пьют все", а "Клейпучка пьет всех". Спутал подлежащее. Это уже другое дело. Должно быть, хелги всасывали жидкость через поры своего тела. Естественно, они предпочитали не пить, а быть выпитыми.
        Каскер попытался увильнуть от жидкости, но она с веселым бульканьем отрезала ему пути к отступлению. В отчаянии он схвтил небольшой тюк и швырнул его в Клейпучку. Клейпучка поймала этот тюк н выпила его. Покончив с этим делом, она снова занялась Каскером.
        Хеллмэн запустил в Клейпучку какой-то коробкой. Клейпучка выпила ее, а потом вторую, третью и четвертую, которые бросил Каскер. Затем, очевидно, выбившись из сил, влилась обратно в бак.
        Каскер захлопнул крышку и уселся на ней. Его била крупная дрожь.
        - Плохо дело, - сказал Хеллмэн. - Мы считали аксиомой, что процесс питания сходен с нашим. Но, разумеется, не обязательно так...
        - Да, не обязательно. Да-с, явно не обязательно. Это уж точно, теперь мы видим, что не обязательно. Всякий видит, что не обязательно...
        - Брось, - строго одернул его Хеллмэн. - На истерику у нас нет времени.
        - Извини. - Каскер медленно отодвинулся от бака с Клейпучкой.
        - Придется, наверное, исходить из того, что их мясо для нас яд, - задумчиво сказал Хеллмэн. - Теперь посмотрим, каковы на вкус их яды.
        Каскер ничего не ответил. Он пытался представить себе, что было бы, если бы его выпила Клейпучка.
        В углу все еще хихикал тягучий брусок.
        - Вот это, по всей вероятности, яд, - объявил Хеллмэн полчаса спустя.
        Каскер снова пришел в себя, только губы его нет-нет да подрагивали.
        - Что там написано? - спросил он.
        Хеллмэн повертел в руках крохотный тюбик.
        - Называется "Шпаклевка Пвацкина". На ярлыке надпись:
        "Осторожно! Весьма опасно! Шпаклевка Пвацкина заполняет дыры и щели объемом не свыше двух кубических вимов. Помните: ни в коем случае нельзя употреблять Шпаклевку в пищу. Входящее в нее активное вещество - рамотол, благодаря которому Шпаклевка Пвацкина считается совершенством, делает ее чрезвычайно опасной при приеме внутрь".
        - Звучит заманчиво, - отозвался Каскер. - Чего доброго, взрывом нас разнесет вдребезги.
        - У тебя есть другие предложения?
        На миг Каскер задумался. Пища хелгов для людей явно неприемлема. Значит, не исключено, что их яды... но не лучше ли голодная смерть?
        После недолгого совещания со своим желудком Каскер решил, что голодная смерть не лучше.
        - Валяй, - сказал он.
        Хеллмэн сунул лучемет под мышку, отвинтил крышку тюбика, встряхнул его.
        Ничего не произошло.
        - Запечатано, - подсказал Каскер.
        Хеллмэн проковырял ногтем дырку в защитном покрытии и положил тюбик на пол. Оттуда, пузырясь, поползла зловонная зеленоватая пена. Она свертывалась в шар и каталась по всему полу.
        Хеллмэн с сомнением посмотрел на пену.
        - Дрожжи, не иначе, - сказал он и крепко сжал в руках лучемет.
        - Давай, давай. Смелость города берет.
        - Я тебя не удерживаю, - парировал Хеллмэн.
        Шар разбух и стал величиной с голову взрослого человека.
        - И долго это будет расти? - спросил Каскер.
        - Видишь ли, - ответил Хеллмэн, - в рекламе указано, что это Шпаклевка. Наверное, так оно и есть - это вещество, расширяясь заполняет дыры.
        - Точно. Но какой величины?
        - К сожалению, я не знаю, сколько составляют два кубических вима. Но не может же это длиться вечно...
        Слишком поздно они заметили, что Шпаклевка заполнила почти четверть комнаты и не собиралась останавливаться.
        - Надо было верить рекламе! - взвыл Каскер. - Эта штука в самом деле опасна!
        Чем быстрее рос шар, тем больше увеличивалась его липкая поверхность. Наконец она коснулась Хеллмэна, и тот отскочил.
        - Берегись!
        Хеллмэн не мог подойти к Каскеру, который находился по другую сторону гигантской сферы. Он попытался обогнуть шар, но Шпаклевка так разрослась, что разделила комнату пополам. Теперь она лезла на стены.
        - Спасайся кто может! - заорал Хеллмэн и ринулся к двери, что была позади него.
        Он рванул дверь, когда разбухший шар уже настигал его. Тут он услышал, как на другой половине комнаты хлопнула, закрываясь вторая дверь. Больше он не стал мешкать: проскользнул в дверь и захлопнул ее за собой.
        С минуту Хеллмэн стоял, тяжело дыша, не выпуская лучемета из рук. Он сам не подозревал, до чего ослаб. Бегство от Шпаклевки подорвало его силы так основательно, что теперь он был на грани обморока. Хорошо хоть Каскер тоже спасся.
        Но беда еще не миновала.
        Шпаклевка весело вливалась в комнату через выжженый замок. Хеллмэн дал по ней пробную очередь, но Шпаклевка была, по всей видимости, неуязвима... как и подобает хорошей шпаклевке.
        И признаков усталости она не выказывала.
        Хеллмэн поспешно отошел к дальней стене. Дверь была заперта, как и все прочие двери; он выжег замок и прошел в соседнюю комнату.
        Долго ли может шар разбухать? Сколько это - два кубических вима? Хорошо, если только две кубических мили. Судя по всему. Шпаклевкой заделывают трещины в коре планет.
        В следующей комнате Хеллмэн остановился перевести дух. Он вспомнил, что здание круглое. Можно прожечь себе путь через остальные двери и воссоединиться с Каскером. Вдвоем они прожгут себе путь на поверхность планеты и...
        У Каскера нет лучемета!
        От этой мысли Хеллмэн побледнел. Каскер проник в комнату направо, потому что замок в ее двери был уже выжжен. Шпаклевка, несомненно, просачивалась в эту комнату сквозь замок... и Каскеру не уйти! Слева у него - Шпаклевка, справа - запертая дверь!
        Собрав остаток сил, Хеллмэн пустился бегом. Коробки, казалось, нарочно подвертывались ему под ноги, норовили опрокинуть его, остановить. Он прожег очередную дверь и поспешил к следующей. Прожег еще одну. И еще. И еще.
        Не может же Шпаклевка целиком перелиться в ту комнату, где Каскер!
        Или может?
        Клиновидным комнатам - секторам круга, - казалось, не будет конца, так же как путанице запертых дверей, непонятных товаров, снова дверей, снова товаров. Хеллмэн споткнулся о плетеную корзину, упал, поднялся на ноги, опять упал. Он напряг силы до предела и исчерпал этот предел. Но ведь Каскер - его друг.
        К тому же без пилота Хеллмэн навеки застрянет на этой планете. Хеллмэн пересек еще две комнаты - ноги у него подгибались - и рухнул у порога третьей.
        - Это ты, Хеллмэн? - услышал он голос Каскера из-за двери.
        - Ты цел? - прохрипел Хеллмэн.
        - Мне тут не очень-то просторно, - ответил Каскер, - но Шпаклевка перестала расти. Хеллмэн, выведи меня отсюда!
        Хеллмэн лежал на полу, часто и тяжело дыша. - Минуточку, - сказал он.
        - Еще чего, минуточку! - прокричал Каскер. - Выведи меня. Я нашел воду!
        - Что? Как?
        - Выведи меня отсюда!
        Хеллмэн попытался встать, но его ноги окончательно вышли из повиновения.
        - Что случилось? - спросил он.
        - Когда шар стал заполнять комнату, я решил завести Супертранспорт, изготовленный по особому заказу. Думал, вдруг он пробьет дверь и вытащит меня отсюда. Вот я и залил его высокоусиляющим горючим "Интегор".
        - И что же? - поторопил Хеллмэн, упорно пытаясь встать на ноги.
        - Супертранспорт - это животное, Хеллмэн! А горючее "Интергор" - вода! Теперь вытаскивай меня отсюда!
        Хеллмэн со взохом удовлетворения улегся на полу поудобнее. Будь у него побольше времени, он бы и сам, чисто логическим путем, обо всем догадался. Теперь-то все кристально ясно. Машина, наиболее пригодная для лазанья по отвесным, острым как бритва горам, - это жтвотное, вероятно, наделенное втяжными присосками. В промежутках между рейсами она впадет в спячку; а если уж оно пьет воду, то и пища его пригодна для человека. Конечно, о былых обитателях планеты по-прежнему ничего не известно, но, без сомнения...
        - Прожги дверь! - крикнул Каскер, и голос его сорвался.
        Хеллмэн размышлял об иронии вещей. Если то, что другому мясо (и то, что другому яд), для тебя яд, попробуй съесть что-нибудь еще. До смешного просто.
        Но одна мелочь по-прежнему не давала ему покоя.
        - Как ты узнал, что это животное земного типа? - спросил он.
        - По дыханию, дурень! Оно вдыхает и выдыхает воздух, и при этом запах такой, словно оно наелось луку!
        За дверью послышался грохот падающих жестянок и бьющихся бутылок.
        - Да поторопись же!
        - А что там такое? - спросил-Хеллмэн, поднимаясь на ноги и прилаживая лучемет.
        - Да Супертранспорт! Он прижал меня к стенке за грудой щиков. Хеллмэн, по - моему, ему кажется, что я съедобен!
        Специалист
        Фотонный шторм разразился без предварительного предупреждения, обрушился на Корабль из-за плеяды красных звезд-гигантов. Глаз едва у спел с помощью Передатчика подать второй и последний сигнал тревоги, как шторм уж бушевал вовсю.
        Для Передатчика это был третий дальний перелет и первый в жизни шторм световых лучей. Когда Корабль заметно отклонился от курса, принял на себя удар фронта волны и чудовищно накренился, Передатчик перепугался не на шутку. Однако страх тотчас рассеялся, уступив место сильнейшему возбуждению.
        "Чего бояться, - подумал Передатчик, - разве не готовили меня как раз к таким аварийным ситуациям?"
        Когда налетел шторм, Передатчик беседовал с Питателем, но сразу же резко оборвал разговор. Он надеялся, что Питатель благополучно выпутается. Жаль юнца - это его первый дальний рейс.
        Нитевидные проволочки, составляющие большую часть тела Передатчика, были протянуты по всему Кораблю. Передатчик быстро поджал их под себя - все, кроме тех, что связывали его с Глазом, Двигателем и Стенками. Теперь все зависело от них. Пока не уляжется шторм, остальным членам Команды придется рассчитывать только на свои силы.
        Глаз расплющил по Стенке свое дисковидное тело и высунул наружу один из органов зрения. Остальные он сложил и, чтобы сосредоточиться, втянул их внутрь.
        Пользуясь органом зрения Глаза Передатчик вел наблюдение за штормом. Чисто зрительные восприятия Глаза он переводил в команды для Двигателя, который направлял Корабль наперерез волнам. Почти одновременно Передатчик увязывал команды по курсу со скоростью; это делалось для Стенок, чтобы те увеличили жесткость и лучше противостояли ударам.
        Действия координировались быстро и уверено: Глаз измерял силу волн. Передатчик сообщал информацию Двигателю и Стенкам. Двигатель вел Корабль вперед в очередную волну, а Стенки смыкались еще теснее, чтобы принять удар.
        Увлекшись стремительной, слаженной общей работой, Передатчик и думать забыл о собственных страхах. Думать было некогда. В качестве корабельной системы связи он должен был с рекордной быстротой переводить и передавать сигналы, координируя информацию и командуя действиями.
        Спустя каких-нибудь несколько минут шторм утих.
        - Отлично, - сказал Передатчик. - Посмотрим, есть ли повреждения. - Во время шторма нити его спутались, но теперь он распутал их и протянул по всему Кораблю, включив каждого члена Команды в свою цепь. - Двигатель!
        - Самочувствие превосходное, - отозвался Двигатель. Во время шторма он активизировал челюсти-замедлители, умеряя атомные взрывы в своем чреве. Никакой буре не удалось бы застигнуть врасплох столь опытного астронавта, как Двигатель.
        - Стенки!
        Стенки рапортовали поочередно, и это заняло уйму времени. Их было более тысячи - тонких прямоугольников, составляющих оболочку Корабля. Во время шторма они, естественно, укрепляли стыки, повысив тем самым упругость всего Корабля. Однако в одной или двух появились глубокие вмятины.
        Доктор сообщил, что он цел и невредим. Он состоял в основном из рук и во время шторма цеплялся за какой-то Аккумулятор. Теперь он снял со своей головы нить, тянущуюся от Передатчика, отключился таким образом от цепи и занялся изрешеченными Стенками.
        - Давайте-ка побыстрее, - сказал Передатчик, не забывая, что предстоит еще определить местонахождение Корабля. Он предоставил слово четырем Аккумуляторам. - Ну, как вы там? - спросил он.
        Ответа не было. Аккумуляторы сладко спали. Во время шторма их рецепторы были открыты, и теперь все четверо раздувались от избытка энергии. Передатчик подергал своими ниточками, но аккумуляторы не шелохнулись.
        - Пусти-ка меня, вызвался Питатель. Бедняга не сразу догадался прикрепиться к Стенке своими всасывающими трубками и успел-таки хлебнуть лиха, но петушился ничуть не меньше, чем всегда. Из всех членов Команды Питатель был единственным, кто никогда не нуждался в услугах Доктора: его тело регенерировало самостоятельно.
        Он торопливо пересек пол на своих щупальцах - их было около двенадцати - и лягнул ближайший -Аккумулятор. Огромный конус, напоминающий гигантскую копилку, приоткрыл было один глаз, но тут же закрыл его снова. Питатель вторично лягнул Аккумулятор, на этот раз вовсе безрезультатно. Тогда он дотянулся до предохранительного клапана, расположенного в верхней части Аккумулятора, и выпустил часть запаса энергии.
        - Сейчас же прекрати, - буркнул Аккумулятор.
        - А ты проснись и рапортуй по всей форме.
        Аккумуляторы раздраженно заявили, что они вполне здоровы и что любому дураку это ясно. На время шторма их пригвоздили к полу монтажные болты.
        Остальная часть поверки прошла быстро. Мыслитель был здоров и бодр, а Глаз восторженно расхваливал красоты шторма. Произошел только один несчастный случай.
        Погиб Ускоритель. Двуногий, он не был так устойчив, как остальные члены Команды. Шторм застал его посреди пола, швырнул на Стенку, которая к тому моменту успела резко увеличить свою жесткость, и переломал ему какие-то жизненно важные кости. Теперь даже Доктор был бессилен помочь.
        Некоторое время все молчали. Гибель какой-то части Корабля - дело не шуточное. Корабль - это единое целое, состоящее исключительно из членов Команды. Утрата одного из них - удар по всей Команде.
        Особенно серьезно обстояло дело именно сейчас. Корабль только-только доставил груз в порт, отделенный от Центра Галактики несколькими тысячами световых лет. После шторма координаты Корабля были совершенно неизвестны.
        Глаз подполз к одной из Стенок и выставил орган зрения наружу. Стенки пропустили его и тотчас сомкнулись снова. Высунувшись из корабля, орган зрения удлинился настолько, чтобы обозревать всю звездную сферу. Картина была сообщена Передатчику, который доложил о ней Мыслителю.
        Мыслитель - гигантская бесформенная глыба протоплазмы лежал в углу каюты. В нем хранилась память всех его предков-космопроходцев. Он рассмотрел полученную картину, мгновенно сравнил ее с массой других, запечатленных в его клетках, и сообщил:
        - В пределах досягаемости нет ни одной планеты, входящей в Галактическое Содружество.
        Передатчик машинально перевел каждому сообщение, которого опасались больше всего на свете.
        С помощью Мыслителя Глаз определил, что Корабль отклонился от курса на несколько сот световых лет и находится на окраине Галактики.
        Каждый член Команды хорошо понимал, что это означает. Без Ускорителя, который разгоняет Корабль до скорости, во много раз превышающей световую, им никогда не вернуться домой. Обратный перелет без Ускорителя продлится дольше, чем жизнь каждого из них.
        - Нам остается избрать одну из двух возможных линий поведения. Первая: пользуясь атомной энергией Двигателя, направить Корабль к ближайшей галактической планете. Это займет приблизительно двести световых лет. Возможно, Двигатель и доживет до конца пути, но остальные наверняка не доживут. Вторая: найти в зоне нашего местонахождения примитивную планету, населенную потенциальными Ускорителями. Выбрать одного из них и обучить, чтобы он разгонял наш Корабль на пути к галактической территории.
        Изложив все варианты, отысканные в памяти предков, Мыслитель умолк.
        После быстро проведенного голосования оказалось, что все склоняются в пользу второго предложения Мыслителя. Да и выбора-то по правде говоря, не было. Только второй вариант оставлял хоть какую-то надежду на возвращение домой.
        - Хорошо, - сказал Мыслитель. - А теперь поедим. Полагаю, все мы это заслужили.
        Тело погибшего Ускорителя сбросили в пасть Двигателя, который тут же проглотил его и преобразовал атомы в энергию.
        Из всех членов Команды только Двигатель питался атомной энергией.
        Чтобы накормить остальных, Питатель поспешно подзарядился от ближайшего Аккумулятора. После этого он преобразовал находящиеся внутри него питательные вещества в продукты, которые потребляли другие члены Команды. Химия тела у Питателя непрестанно изменялась, перерождалась, адаптировалась, приготовляя различные виды питания.
        Глаз употреблял в пищу только сложные цепочки молекул хлорофилла. Изготовив для него такие цепочки, Питатель скормил Передатчику углеводороды, а стенкам - хлористые соединения. Для Доктора он воспроизвел точную копию богатых кремнием плодов, к которым тот привык на родине.
        Наконец трапеза окончилась, и Корабль снова был приведен в порядок. В углу сном праведников спали Аккумуляторы.
        Глаз расширял свое поле зрения, насколько мог, настраивая главный зрительный орган на высокочувствительную телескопическую рецепцию. Даже в столь чрезвычайных обстоятельствах Глаз не устоял перед искушением и начал сочинять стихи. Он объявил во всеуслышание, что работает над новой эпической поэмой "Периферическое свечение". Поскольку никто не желал выслушать эту поэму, Глаз ввел ее в Мыслителя, который сберегал в памяти решительно все, хорошее и плохое, истинное и ложное.
        Двигатель никогда не спал. По горло полный энергией, полученной из праха Ускорителя, он вел Корабль вперед со скоростью, в несколько раз превышающей скорость света.
        Стенки спорили, кто из них во время последнего отпуска был пьянее всех.
        Передатчик решил расположиться поудобнее. Он отцепился от Стенок, и его круглое тельце повисло в воздухе, подвешенное на сети пересекающихся нитей.
        На мгновение он вспомнил об Ускорителе. Странно - ведь все они дружили с Ускорителем, а теперь сразу о нем позабыли. Дело тут отнюдь не в черствости, а в том, что Корабль - это единое целое. Об утрате одного из членов скорбят, но при этом главное - чтобы не нарушилось единство.
        Корабль проносился мимо солнц галактической окраины.
        Мыслитель рассчитал, что вероятность отыскать планету Ускорителей составляет примерно четыре к пяти, и проложил спиральный маршрут поисков. Неделю спустя им повстречалась планета первобытных Стенок. На бреющем полете можно было увидеть, как эти толстокожие прямоугольники греются на солнце, лазают по горам, смыкаются в тоненькие, но широкие плоскости, чтобы их подхватил легкий ветерок.
        Все корабельные Стенки тяжело вздыхали, охваченные острой тоской по родине. До чего же похоже на их родную планету!
        Со Стенками вновь открытой планеты еще не вступала в контакт ни одни галактическая экспедиция, и они не подозревали о своем великом предназначении - влиться в обширное Содружество Галактики.
        Спиральный маршрут проходил мимо множества миров - и мертвых, и слишком юных для возникновения жизни. Повстречали планету Передатчиков. Паутина линии связи раскинулась здесь чуть ли не на половину континента.
        Передатчик жадно рассматривал планету, прибегнув к помощи Глаза. Его охватила жалость к самому себе. Вспомнился дом, семья, друзья. Вспомнилось и дерево, которое он собирался купить, когда вернется.
        На какое-то мгновение Передатчик удивился: что делает он в заброшенном уголке Галактики, и к тому же в качестве корабельного прибора?
        Однако он стряхнул с себя минутную слабость. Обязательно найдется планета Ускорителей - надо только поискать как следует.
        По крайней мере он на это надеялся.
        Корабль стремительно несся по неисследованной окраине, мимо длинной вереницы бесплодных миров. Но вот на пути попалась целая россыпь планет, населенных первобытными Двигателями, которые плавали в радиоактивном океане.
        - Какая богатая территория, - обратился Питатель к Передатчику, - Галактике следовало бы выслать сюда отряд контакторов.
        - Возможно, после нашего возвращения так и поступят, ответил Передатчик.
        Они были очень дружны между собой - их связывало чувство еще более теплое, чем всеобъемлющая дружба членов Команды. Дело не только в том, что оба были младшими членами Команды, хотя их взаимная привязанность объяснялась и этим. Оба выполняли сходные функции - вот где коренилось родство душ. Передатчик переводил информацию, Питатель преобразовывал пищу. Они и внешне-то были схожи. Передатчик представлял собой центральное ядро с расходящимися во все стороны нитями, Питатель - центральное ядро с расходящимися во все стороны трубочками.
        Передатчик считал, что после него наиболее сознательное существо на Корабле - это Питатель. По-настоящему Передатчик нйкоща не понимал, как протекают сознательные процессы у некоторых членов Команды.
        Еще солнца, еще планеты. Двигатель начал перегреваться. Как правило, он применяется только при старте и посадке, а также при точном маневрировании внутри планетной системы. Теперь же в течение многих недель он работал беспрерывно со сверхсветовой и досветовой скоростью. Начинало сказываться напряжение.
        С помощью Доктора Питатель привел в действие систему охлаждения Двигателя. Грубое средство, но приходилось довольствоваться малым. Перестроив атомы азота, кислорода и водорода, Питатель создал охлаждающую жидкость. Доктор порекомендовал Двигателю длительный отдых. Он предупредил, что бравый ветеран не протянет и недели при таком напряжении.
        Поиски продолжались, но настроение Команды постепенно падало. Все понимали, что в Галактике Ускорители встречаются редко, не то что расплодившиеся Стенки и Двигатели.
        От межзвездной пыли на Стенках появились оспины. Стенки жаловались, что по приезде домой разорятся, так как им необходимо будет пройти полный курс лечения в косметическом салоне. Передатчик заверил их, что все расходы примет на себя фирма.
        Даже Глаз налился кровью, оттого что непрерывно таращился в пространство.
        Подлетели еще к одной планете. Сообщили ее характеристики Мыслителю, который надолго задумался над ними.
        Спустились поближе - так, что можно было различить отдельные предметы.
        Ускорители! Примитивные Ускорители!
        Стремительно развернулись назад, в космос, строить дальнейшие планы. Питатель приготовил двадцать три опьяняющих напитка, чтобы отпраздновать событие.
        Корабль на трое суток вышел из строя.
        - Ну как, все готовы? - еле слышно спросил Передатчик на четвертые сутки. Он мучился: с похмелья горели все нервные окончания.
        Ну и хватил же он лишку! У него сохранилось смутное воспоминание о том, как он обнимал Двигателя и приглашал по возвращении поселиться на одном дереве.
        Сейчас Передатчик содрогался при одной мысли об этом. Остальные члены Команды чувствовали себя не лучше. Стенки пропускали воздух - они слишком ослабли, чтобы сомкнуться как следует. Доктор валялся без чувств.
        Хуже всех пришлось Питателю. Поскольку его система приспосабливалась к любому горючему, кроме атомного, он отведал все им же приготовленные зелья, в том числе неустойчивый иод, чистый кислород и взрывчатый сложный эфир. Вид у него был весьма жалкий. Трубочки, обычно красивого цвета морской воды, покрылись оранжевыми подтеками. Его пищеварительный тракт работал вовсю, очищаясь от всевозможной гадости, и Питатель маялся поносом.
        Трезвыми остались только Мыслитель и Двигатель. Мыслитель пить не любил - свойство необычное для астронавта, но характерное для Мыслителя, а Двигатель не умел.
        Все прислушались к поразительным сообщениям, которые без запинки выкладывал Мыслитель. Рассмотрев поверхность планеты при помощи Глаза, Мыслитель обнаружил там металлические сооружения. Он выдвинул устрашающую гипотезу, будто Ускорители на этой планете создали у себя механическую цивилизацию.
        - Так не бывает, - категорически заявили три Стенки, и большинство Команды с ними согласилось. Весь металл, по их мнению, или был запрятан глубоко под землей или валялся в виде ничего не стоящих ржавых обломков.
        - Не хочешь ли ты сказать, будто они делают из металла вещи? - осведомился Передатчик. - Прямо из обыкновенного мертвого металла? А что из него можно сделать?
        - Ничего нельзя сделать, - решительно сказал Питатель. Такие изделия беспрерывно ломались бы. Ведь металл не чувствует, когда его разрушает усталостный износ.
        Однако Мыслитель оказался прав. Глаз увеличил изображение, и каждый увидел, что Ускорители понаделали из неодушевленного металла большие укрытия, экипажи и прочие предметы.
        Причину столь странного направления цивилизации трудно было установить сразу, но ясно было, что это недоброе предзнаменование. Однако, как бы там ни было, самое страшное осталось позади. Планета Ускорителей найдена. Предстояла лишь сравнительно легкая задача - уговорить одного из туземцев.
        Едва ли это будет так уж сложно. Передатчик знал, что даже среди примитивных народов священные принципы Галактики - сотрудничество и взаимопомощь - нерушимы.
        Команда решила не совершать посадки в густонаселенном районе. Разумеется, нет причин опасаться недружелюбной встречи, но установить связь с этими существами как с племенем - дело отряда контактеров. Команде же нужен только один индивид. Поэтому они выбрали почти необитаемый земельный массив и совершили посадку, едва эту часть планеты окутала ночь.
        Почти сразу же удалось обнаружить одиночного Ускорителя.
        Глаз адаптировался, чтобы видеть в темноте, и все стали следить за движениями Ускорителя. Через некоторое время тот улегся возле костра. Мыслитель разъяснил, что это распространенный среди Ускорителей обычай отдыха.
        Перед самым рассветом Стенки расступились, а Питатель, Передатчик и Доктор вышли из Корабля.
        Питатель ринулся вперед и похлопал туземца по плечу. Вслед за ним протянул линию связи и Передатчик.
        Ускоритель раскрыл органы зрения, моргнул ими и сделал странное движение органом, предназначенным для поглощения еды. После этого он вскочил на ноги и пустился бежать.
        Три члена Команды были ошеломлены. Ускоритель даже не дал себе труда выяснить, чего хотят от него трое инопланетян!
        Передатчик быстро удлинил какую-то нить и на расстоянии пятнадцати метров ухватил Ускорителя за конечность. Ускоритель упал.
        - Обращайтесь с ним поласковее, - посоветовал Питатель. - Возможно, его испугал наш вид. - У него даже все трубки затряслись от смеха при мысли, что Ускорителя, наделенного множеством органов, одного из самых чудных существ в Галактике, может испугать чей-то облик.
        Вокруг упавшего Ускорителя засуетились Питатель и Доктор, подняли его и перенесли на Корабль.
        Стенки снова сомкнулись. Ускорителя выпустили из цепкого захвата и приготовились к переговорам.
        Едва освободясь, Ускоритель вскочил на ноги и метнулся к тому месту, где только что сомкнулись Стенки. Он неистово забарабанил в них верхними конечностями, отверстие для поглощения еды у него дрожало.
        - Перестань, - возмутилась Стенка. Она напружинилась, и Ускоритель рухнул на пол. Мгновенно вскочив, он снова кинулся вперед.
        - Остановите его, - распорядился Передатчик. - Он может ушибиться.
        Один из Аккумуляторов проснулся ровно настолько, чтобы подкатиться под ноги Ускорителю. Ускоритель упал, снова поднялся и помчался вдоль Корабля.
        Линии Передатчика тянулись и по передней части Корабля, так что он перехватил Ускорителя на самом носу. Ускоритель стал отдирать нити, и Передатчик поспешно отпустил его.
        - Подключи его к системе связи! - вскричал Питатель. Быть может, удастся воздействовать на него убеждением!
        Передатчик протянул к голове Ускорителя нить и замахал ею, подавая понятный всей Галактике знак установления связи. Однако Ускоритель вел себя поистине странно: он продолжал увертываться, отчаянно размахивая куском металла, который держал в руке.
        - Как вы думаете, что он намерен делать с этой штукой? спросил Питатель. Ускоритель атаковал борт Корабля, заколотив металлом по одной из Стенок. Стенка инстинктивно ожесточилась, и металл звякнул об пол.
        - Оставьте его в покое, - сказал Передатчик. - Дайте ему время утихомириться.
        Передатчик посовещался с Мыслителем, но они так и не решили, что делать с Ускорителем. Тот никак не шел на установление связи. Каждый раз когда Передатчик протягивал ему свою нить. Ускоритель выказывал все признаки необоримого ужаса. До поры до времени дело зашло в тупик.
        Предложение отыскать на этой планете другого Ускорителя Мыслитель тут же отверг. Он считал, что поведение Ускорителя типично и, если обратиться к другому, результат не изменится. Кроме того, первый контакт с планетой прерогатива отряда контактеров.
        Если они не найдут общего языка с этим Ускорителем, то на данной планете уже не свяжутся с другим.
        - Мне кажется, я понял, в чем беда, - заявил Глаз. Он вскарабкался на Аккумулятор, как на трибуну. - Здешние Ускорители создали механическую цивилизацию. Но каким способом? Вообразите только, они разработали свои пальцы, как доктор, и научились изменять форму металлов. Они пользовались своими органами зрения, как я. Вероятно, развивали и бесчисленное множество прочих органов. - Он сделал эффектную паузу. - Здешние Ускорители утратили специализацию!
        По этому поводу спорили несколько часов. Стенки утверждали, что разумное существо без специализации немыслимо. В Галактике таких нет. Однако факты были налицо - города Ускорителей, их экипажи... Этот Ускоритель, как и остальные, по-видимому, умел многое.
        Он умел делать все, только не ускорять!
        Частично эту несообразность объяснил Мыслитель.
        - Данная планета не первобытна. Она сравнительно древняя и должна была бы вступить в Содружество много тысячелетий назад. Поскольку этого не произошло, местные Ускорители несправедливо лишились прав, принадлежавших им от рождения. Они даровиты, их специальность - ускорение, но ускорять им было нечего. В итоге, естественно, их культура развивалась патологически. Что это за культура, мы можем только догадываться. Однако, если исходить из имеющихся данных, есть все основания полагать, что местные Ускорители... неконтактны.
        Мыслителю была свойственна манера самые поразительные заявления делать самым невозмутимым тоном.
        - Вполне возможно, - продолжал непреклонный мыслитель, что местные Ускорители не пожелают иметь с нами ничего общего. В таком случае вероятность того, что мы найдем другую планету Ускорителей, составляет приблизительно один к двумстам восьмидесяти трем.
        - Нельзя с уверенностью утверждать, что он не станет сотрудничать, пока мы не добились контакта с ним, - заметил Передатчик. Ему было крайне трудно поверить, что разумное существо способно отказаться от добровольного сотрудничества.
        - А как это сделать? - спросил Питатель.
        Разработали план действий. Доктор медленно подошел к Ускорителю; тот попятился. Тем временем Передатчик просунул нить сквозь Стенку наружу, протянул вдоль Корабля и снова втянул внутрь, как раз позади Ускорителя.
        Пятясь, Ускоритель уперся спиной в Стенку, и Передатчик ввел нить в его голову, во впадину связи, расположенную в центре мозга.
        Ускоритель без чувств рухнул на пол.
        Когда ускоритель пришел в себя, Питатель и Доктор держали его за руки и за ноги, иначе он оборвал бы линию связи. Тем временем Передатчик, пользуясь своим искусством, изучал язык Ускорителя.
        Задача оказалась не слишком сложной. Все языки Ускорителей принадлежали к одной и той же группе, и этот случай не был исключением. Передатчику удалось уловить на поверхности коры достаточно мыслей, чтобы представить себе строй чуждой речи.
        Он попытался наладить общение с Ускорителем.
        Ускоритель хранил молчание.
        - По-моему, он нуждается в пище, - сказал Питатель. Все вспомнили, что Ускоритель находится на борту Корабля почти двое суток. Питатель изготовил одно из стандартных блюд, любимых Ускорителями, и подал его чужаку.
        - О господи! Бифштекс! - воскликнул Ускоритель.
        По переговорным цепям Передатчика вся Команда испустила радостный клич. Ускоритель произнес первые слова!
        Передатчик проанализировал слова и покопался в памяти. Он знал сотни две языков Ускорителей, а простейших диалектов - еще больше. Передатчик установил, что Ускоритель разговаривает на смешении двух наречий.
        Насытившись, Ускоритель огляделся по сторонам. Передатчик перехватил его мысли и разнес их по всей Команде.
        Ускоритель воспринимал окружающее как-то необычно. Корабль казался ему буйством красок. По Стенкам пробегали волны. Прямо перед ним находилось нечто вроде гигантского черно-зеленого паука, чья паутина опутала весь Корабль и протянулась к головам остальных невиданных существ. Глаз почудился ему странным зверьком без меха - существом, которое находилось где-то на полпути между освежеванным кроликом и яичным желтком (что это за диковинки, никто на Корабле не знал).
        Передатчика покорила новая точка зрения, которую он обнаружил в мозгу Ускорителя. Никогда до сих пор не видел он мира в таком свете. Теперь, когда Ускоритель это заметил, Передатчик не мог не признать, что у Глаза и вправду смешная внешность. Попытались войти в контакт.
        - Что вы за создания такие, черт вас возьми? - спросил Ускоритель; он заметно успокоился к исходу вторых суток. Зачем вы схватили меня? Или я просто свихнулся?
        - Нет, - успокоил его Передатчик, - твоя психика вполне нормальна. Перед тобой торговый Корабль Галактики. Штормом нас занесло в сторону, а наш Ускоритель погиб.
        - Допустим, но при чем тут я?
        - Нам бы хотелось, чтобы ты присоединился к нашей команде, - ответил Передатчик, - и стал новым Ускорителем.
        Ускорителю растолковали обстановку и он задумался. В мыслях Ускорителя Передатчик улавливал внутреннюю борьбу. Тот никак не мог решить, наяву ли все с ним происходит или нет. Наконец Ускоритель пришел к выводу, что он не сошел с ума.
        - Слушайте, братцы, - сказал он, - я не знаю, кто вы такие, и в чем тут дело, но мне пора отсюда убираться. У меня кончается увольнительная, и если я не появлюсь в самое ближайшее время, мне не миновать дисциплинарного взыскания.
        Передатчик попросил Ускорителя пояснить, что такое "дисциплинарное взыскание", и послал полученную информацию Мыслителю.
        "Эти Ускорители заняты склокой" - таково было заключение Мыслителя.
        - Но зачем? - спросил Передатчик. В мыслях он с грустью допустил, что Мыслитель, очевидно, прав: Ускоритель не выказывал особенного стремления сотрудничать.
        С удовольствием выручил бы вас, ребята, - продолжал Ускоритель, - но откуда вы взяли, что я могу придать скорость такому огромному агрегату? Да ведь чтобы только-только сдвинуть ваш Корабль с места, нужен целый танковый дивизион.
        - Одобряете ли вы войны? - спросил по предложению Мыслителя Передатчик.
        - Никто не любит войну - особенно те, кому приходится проливать кровь.
        - Зачем же вы воюете?
        Органом приема пищи Ускоритель скорчил какую-то мину, которую Глаз зафиксировал и передал Мыслителю. "Одно из двух: или ты убьешь, или тебя убьют. А вам, друзья, известно, что такое война?"
        - У нас нет войн, - отчеканил Передатчик.
        - Счастливые, - горько сказал Ускоритель. - А у нас есть. И много.
        - Конечно, - подхватил Передатчик. К этому времени он успел получить у Мыслителя исчерпывающее объяснение. - А хотел бы ты с ними покончить?
        - Конечно.
        - Тогда лети с нами. Стань Ускорителем.
        Ускоритель встал и подошел к Аккумулятору. Усевшись на него. Ускоритель сжал кулаки.
        - Какого черта ты тут мелешь? Как я могу прекратить все войны? - осведомился он. - Даже если бы я обратился к самым важным шишкам и сказал...
        - Этого не нужно, - прервал его Передатчик. - Достаточно отправиться с нами в путь. Доставишь нас на базу. Галактика вышлет на вашу планету отряд контактеров. Тогда войнам придет конец.
        - Черта с два, - ответил Ускоритель. - Вы, миляги, значит, застряли здесь? Ну и прекрасно. Никаким чудищам не удастся завладеть Землей.
        Ошеломленный Передатчик пытался проникнуть в ход мыслей собеседника. Неужели Ускоритель его не понял? Или он сказал что-нибудь невпопад?
        - Я думал, ты хочешь прекратить войны, - заметил он.
        - Ну, ясно, хочу. Но не хочу, чтобы нас заставляли их прекратить. Я не предатель. Лучше уж буду воевать.
        - Никто вас не заставит. Вы просто прекратите сами, потому что не будет необходимости воевать.
        - А ты знаешь, почему мы воюем?
        - Само собой разумеется.
        - Неужто? Интересно послушать.
        - Вы, Ускорители, слишком долго были отделены от основного потока Галактики, - объяснил Передатчик. У вас есть специальность - ускорение, но вам нечего ускорять. Поэтому у вас нет настоящего дела. Вы играете вещами металлами, неодушевленными предметами, - но не находите в этом подлинного удовлетворения. Лишенные Истинного призвания, вы воюете просто от тоски. Как только вы займете свое место в Галактическом Содружестве - и, смею вас уверить, это почетное место, ваши войны прекратятся. К чему воевать - ведь это противоестественное занятие, -когда можно ускорять? Кроме того, исчезнет ваша механическая цивилизация, поскольку нужды в ней уже не будет.
        Ускоритель покачал головой - жест, который Передатчик истолковал как признак растерянности.
        "А что это такое - ускорение?"
        Передатчик попытался растолковать как можно яснее, но, поскольку ускорение не входило в его компетенцию, у него самого было лишь общее представление о предмете.
        - Ты хочешь сказать, что этим и должен заниматься каждый житель Земли?
        - Безусловно, - подтвердил Передатчик. - Это ваша великая профессия.
        На несколько минут Ускоритель задумался.
        "По-моему, тебе нужен врач-психиатр или что-нибудь в этом роде. Никогда в жизни я не мог бы это сделать. Я начинающий архитектор. К тому же... ну, да это трудно объяснить".
        Однако Передатчик уже воспринял возражение Ускорителя, в мыслях которого появилась особь женского пола. Да не одна, а две или три. Притом Передатчик уловил ощущение одиночества, отчужденности.
        Ускоритель был преисполнен сомнений.
        Он боялся.
        - Когда мы попадем в Галактику, - сказал Передатчик, горячо надеясь, что нашел нужные доводы, - ты познакомишься с другими Ускорителями. И с Ускорительницами. Вы Ускорители, все похожи друг на друга, так что ты с ними непременно подружишься. А что касается одиночества на Корабле, так здесь его просто не существует. Ты еще не понял, в чем суть Содружества. В содружестве никто не чувствует себя одиноким.
        Ускоритель надолго задумался над идеей существования внеземных Ускорителей. Передатчик силился понять, почему эта идея настолько поразила его собеседника. Галактика кишит Ускорителями, Питателями, Передатчиками - и многими другими видами разумных существ в бесконечных вариантах и повторениях.
        - Все же не верится, что кто-нибудь способен покончить со всеми войнами, - пробормотал Ускоритель. - Откуда мне знать, что это не ложь?
        У Передатчика появилось такое ощущение, словно его ударили в самое ядро. Должно быть. Мыслитель был прав, утверждая, что эти Ускорители не станут сотрудничать. Значит, деятельность Передатчика прекратится? Значит, он вместе со своей Командой проведет остаток жизни в космосе только из-за тупости горстки Ускорителей?
        Однако даже эти горькие мысли не приглушили чувства жалости к Ускорителю.
        Какой ужас, думал Передатчик. Вечно сомневаться, не решаться, никому не верить. Если эти Ускорители не займут подобающего им места в Галактике, кончится тем, что они истребят друг друга. Им давным-давно пора вступить в содружество.
        - Как мне убедить тебя? - воскликнул Передатчик.
        В отчаянии он подключил Ускорителя ко всем цепям. Он открыл Ускорителю грубоватую покладистость Двигателя, бесшабашный нрав Стенок; показал ему поэтические склонности Глаза и дерзкое добродушие Питателя. Он распахнул настежь собственный мозг и продемонстрировал Ускорителю свою родную планету, семью и дерево, которое мечтал приобрести по возвращении.
        Он развернул перед Ускорителем картины, которые показали историю каждого из представителей разных планет. У них были разные моральные понятия, но всех их объединяли узы Галактического Содружества.
        Ускоритель созерцал все это, никак не реагируя. Немного погодя он покачал головой. Ответ был выражен жестом неуверенным, смутным, но явно отрицательным.
        Передатчик приказал Стенкам открыться. Те повиновались, и Ускоритель ошарашенно уставился в образовавшийся проем.
        - Ты свободен, - сказал Передатчик. - Отключи только линию связи и ступай.
        - А как же вы?
        - Поищем другую планету Ускорителей.
        - Какую? Марс? Венеру?
        - Не знаем. Остается только надеяться, что поблизости есть другая.
        Ускоритель посмотрел в проем - и перевел взгляд на Команду. Он колебался, и лицо его ясно отражало внутреннюю борьбу.
        - Все, что вы мне показали, - правда?
        Отвечать не пришлось.
        - Ладно, - внезапно заявил Ускоритель, - поеду. Я, конечно, круглый дурак, но я поеду. Если вы так говорите, значит, так оно и есть.
        Передатчик видел, что мучительные колебания, которых стоило Ускорителю согласие, лишили его ощущения реальности происходящего. Он действовал, как во сне, когда решения принимаются легко и беспечно.
        - Осталось лишь маленькое затрудненьице, - прибавил Ускоритель с истерическим легкомыслием. - Ребята, будь я проклят, если умею ускорять. Вы, кажется, упоминали о сверхсветовой? Да я не дам и мили в час.
        - Да нет же, уверяю тебя, ты умеешь ускорять, - убеждал его Передатчик, сам не вполне веря в то, что говорит. Он хорошо знал, на что способны Ускорители, но этот...
        - Ты только попробуй.
        - Обязательно, - согласился Ускоритель. - Во всяком случае, тогда я уж наверняка проснусь.
        Пока Корабль готовили к старту, Ускоритель разговаривал сам с собой.
        Странно, - бормотал ускоритель. - Я-то думал, что туристский поход - лучший отдых, а в результате у меня появились кошмары!
        Двигатель поднял Корабль в воздух. Стенки сомкнулись еще раньше, а теперь Глаз направлял Корабль прочь от планеты.
        - Мы вышли из зоны притяжения, - сообщил Передатчик. Прислушиваясь к Ускорителю, он молил судьбу пощадить разум этого бедняги. - Сейчас Глаз и Мыслитель зададут курс, я передам тебе, а ты ускоряй в заданном направлении.
        - Ты сумасшедший, пролепетал Ускоритель. - Ты ошибся планетой. И вообще, хорошо бы вы исчезли, кошмарные видения.
        - Ты теперь участник Содружества, - возразил доведенный до отчаяния Передатчик. - Вот тебе курс. Ускоряй!
        Какое-то мгновение Ускоритель бездействовал. Он медленно стряхивал с себя оцепенение, начиная сознавать, что все это ему не приснилось. Он ощутил Содружество. Он ощутил спаянность Глаза с Мыслителем, Мыслителя с Передатчиком, Передатчика с Ускорителем, всех четверых со стенками, с остальными членами Команды - всех со всеми.
        - Что это такое? - растерянно спросил Ускоритель. Он проникался единством Корабля, безмерной теплотой, близостью, достигаемой только в Содружестве.
        Он стал ускорять.
        Ничего не получилось.
        - Попробуй еще разок, - взмолился Передатчик.
        Ускоритель заглянул себе в душу. Ему открылся бездонный колодец сомнения и страха. Смотрясь в него, как в зеркало, он видел лишь искаженное ужасом лицо.
        Мыслитель осветил ему этот колодец.
        Ускорители веками не расставались с сомнением и страхом. Ускорители воевали из страха, убивали из сомнения.
        Но на дне колодца... там скрывалась тайна ускорения!
        Человек, Специалист, Ускоритель - теперь он целиком влился в Команду, растворился в ней и как бы обнял Мыслителя и Передатчика за плечи.
        Внезапно Корабль рванулся вперед с восьмикратной световой скоростью. И эта скорость все возрастала.
        Ритуал
        Акиенобоб вприпрыжку подбежал к хижине Старейшего Песнопевца и принялся отплясывать Танец Важного Сообщения, ритмично постукивая хвостом по земле. В дверях тут же появился Старейший Песнопевец и принял позу напряженного внимания: руки сложены на груди, хвост обвит вокруг плеч.
        - Прибыл корабль богов, - нараспев проговорил Акиенобоб, выплясывая приличествующий случаю танец.
        - В самом деле? - откликнулся Старейший Песнопевец, одобрительно косясь на сложные па.
        Вот она, пристойная манера! Не то что расхлябанные, упрощенные движения, которые предписывает Альгонова ересь.
        - Из божественного и неподдельного металла! - захлебнулся восторгом Акиенобоб.
        - Хвала богам, - церемонно ответил Старейший Песнопевец, скрывая охватившее его возбуждение. "Наконец-то! Боги возвратились!" - Созови общину.
        Акиенобоб отправился на сельскую площадь и исполнил там Танец Сборища. Тем временем Старейший Песнопевец воскурил щепотку священного благовония, оттер хвост песком и, очистившись таким образом от скверны, поспешил возглавить приветственные пляски.
        Корабль богов - огромный цилиндр из почерневшего, изъязвленного металла - лежал в небольшой долине. Селяне, собравшись на почтительном расстоянии, выстроились в символическую фигуру "Общий Привет Всем Богам".
        Корабль богов разверзся, и оттуда, шатаясь, с трудом выбрались два бога.
        Старейший Песнопевец тотчас же признал их по облику. В Великую Книгу о Богах, написанную почти пять тысячелетий назад, были занесены сведения о всевозможных разновидностях божеств. Там описывались боги большие и малые, боги крылатые и боги о копытах, боги однорукие, двурукие и трехрукие, боги с щупальцами, чешуйчатые боги и множество иных обличий, какие благоугодно принимать богам.
        Каждую разновидность полагалось приветствовать по особому, специально ей предназначенному приветственному обряду, ибо так было начертано в Великой Книге о Богах.
        Старейший Песнопевец тотчас же приметил, что перед ним двуногие, двурукие, бесхвостые боги. Он поспешно перестроил своих соплеменников в подобающую фигуру.
        К нему подошел Глат, прозванный Младшим Песнопевцем.
        - С чего начнем? - учтиво прокашлял он. Старейший Песнопевец пронзил его укоризненным взглядом.
        - С Танца Разрешения на Посадку, - ответил он, с достоинством произнося древние, утратившие смысл слова.
        - Разве? - Глат почесал хвостом шею. Это был жест явного пренебрежения. - По заветам Альгоны - прежде всего пиршество.
        Старейший Песнопевец отвернулся, жестом выразив несогласие. Покуда бразды правления у него в руках, он не пойдет ни на какие компромиссы с ересью Альгоны - учением, созданным всего каких-нибудь три тысячи лет назад.
        Младший Песнопевец Глат вернулся на свое место в строю танцоров.
        "Смехотворно, - думал он, - что вот такая консервативная развалина, как Старейший Песнопевец, устанавливает порядки танцев. Совершеннейшая нелепица - ведь было же доказано..."
        А два бога пытались двигаться! Покачиваясь, балансировали они на тонких ногах. Один зашатался и упал ничком. Другой помог ему встать, после чего упал сам. Медленно, с усилием он вновь поднялся.
        Боги удивительно напоминали простых смертных.
        - Они выразили в танце свое расположение! - воскликнул Старейший Песнопевец. - Приступайте же к Танцу Разрешения на Посадку.
        Туземцы плясали, колотя хвостами о землю, кашлем и лаем выражая свое ликование. Затем в строгом соответствии с церемониалом богов водрузили на носилки из ветвей священного дерева и понесли на священный курган.
        - Давайте обсудим все как следует, - предложил Глат, поравнявшись со Старейшим Песнопевцем. - Поскольку за тысячи лет это первый случай пришествия каких бы то ни было богов, то, несомненно, разумно было бы прибегнуть к обрядам Альгоны, Просто на всякий случай.
        - Нет, - решительно отказался Старейший Песнопевец, энергично перебирая шестью ногами. - Все подобающие обряды приведены в древних книгах ритуалов.
        - Я знаю, - настаивал Глат, - но ведь ничего страшного не случится...
        - Никогда, - твердо заявил Старейший Песнопевец. - Для каждого бога есть свой Танец Разрешения на Посадку. Затем идет Танец Подтверждения Астродрома, Танец Таможенного Досмотра, Танец Разгрузки и Танец Медицинского Освидетельствования. - Старейший Песнопевец выговаривал таинственные древние названия отчетливо и внушительно, с благоговением. - Тогда и только тогда можно начинать пиршество.
        На носилках из ветвей два бога стенали и вяло шевелили руками. Глат знал: боги исполняют Танец Подражания боли и мукам смертных, подтверждая свое родство с теми, кто им поклоняется.
        Все было так, как и должно быть, - так, как начертано в Книге последнего пришествия. Тем не менее Глата поразило совершенство, с каким боги копируют чувства простых смертных. Глядя на них, можно было подумать, будто они и вправду умирают от голода и жажды.
        Г.лат улыбнулся своим мыслям. Всем известно, что боги не ощущают ни голода, ни жажды.
        - Поймите же, - обратился Глат к Старейшему Песнопевцу. - Для нас важно избежать той роковой ошибки, какую допустили наши пращуры в Дни космических полетов. Так ли я говорю?
        - Разумеется, - ответил Старейший Песнопевец, почтительно склоняя голову перед ритуальным названием Золотого века.
        Пять тысячелетий назад их племя находилось на вершине богатства и благоденствия, и боги часто посещали его. Однако, как гласит легенда, в один прекрасный день кто-то допустил ошибку в ритуале, и племя было предано Забвению. С тех пор посещения богов прекратились раз и навсегда.
        - Если боги одобрят наши обряды, - сказал Старейший Песнопевец, - то снимут с нас Забвение. Тогда явятся и другие боги, как бывало в старину.
        - Вот именно. А ведь Альгона был последним, кто видел бога. Уж он-то, наверное, знает, что говорит, предписывая начинать с пиршества, а церемонии оставлять напоследок.
        - Учение Альгоны - пагубная ересь, - возразил Старейший Песнопевец.
        И Младший Песнопевец в сотый раз задумался, не пора ли сбросить маску лицемерия, не приказать ли общине без промедления приступить к Обряду Воды и к Пиршеству. Ведь многие были тайными приверженцами Альгоны.
        Но нет, пока не время, ибо власть Старейшего Песнопевца все еще слишком сильна. Да и момент
        неподходящий. Надо подождать, - думал Глат, - нужно знамение самих богов.
        А боги по-прежнему возлежали на носилках, радуя глаз верующих дивным Танцем-конвульсией - Подражанием жажде и мукам простых смертных.
        Богов усадили на вершине священного кургана, и Старейший Песнопевец самолично возглавил Танец Подтверждения Астродрома. В окрестные селения выслали гонцов с наказом созвать всех взрослых жителей на ритуальные пляски.
        В самом селении женщины начали готовиться к Пиршеству. Некоторые из них пустились от радости в пляс, - ибо разве не сказано в Писаниях, что вновь появятся боги, и тогда наступит конец Забвению, и к каждому придет богатство и благоденствие, как в Дни космических полетов?
        На кургане один из богов упал ничком. Другой с трудом принял сидячее положение и искусно подрагивающим пальцем указывал на свой рот.
        - Это знак благоволения! - вскричал Старейший Песнопевец.
        Глат кивнул, не прекращая пляски; по складкам его кожи градом струился пот. Старейший Песнопевец был одаренным толкователем. С этим нельзя не согласиться.
        Но вот сидящий бог стиснул одной рукой горло, отчаянно жестикулируя другой.
        - Быстрее! - прохрипел Старейший Песнопевец;
        он чутко ловил малейшее движение богов.
        Теперь бог что-то кричал ужасающим, надтреснутым голосом. Он кричал, указывал себе на горло и снова кричал, уподобляясь страждущему смертному.
        Все шло в строгом соответствии с Танцем Богов, описанным в Книге последнего пришествия.
        Как раз в этот миг на площадь перед курганом ворвалась ватага молодежи из соседнего селения и сменила хозяев в танце. На время Младший Песнопевец мог выйти из круга. Тяжело дыша, он подошел к Старейшему Песнопевцу.
        - Вы будете исполнять все танцы? - спросил он.
        - Конечно. - Старейший Песнопевец не спускал глаз с плясунов, ибо на этот раз ошибки нельзя было допустить. Это последний случай оправдать себя перед богами и вернуть себе их расположение. - Пляски будут продолжаться ровно восемь дней, - непреклонно сказал Старейший Песнопевец. - Если произойдет хоть малейшая ошибка, начнем все снова.
        - По словам Альгоны, прежде всего надо торопиться с Обрядом Воды, возразил Глат, - а затем...
        - Вернись в круг! - отрезал Старейший Песнопевец, жестом выразив крайнее возмущение. - Ты слышал, как боги кашляли в знак одобрения. Так и только так удастся нам снять древнее заклятие.
        Младший Песнопевец отвернулся. Ах, если бы его воля! В древние времена, когда боги то и дело уходили и возвращались, обычай Старейшего Песнопевца был правильным обычаем. Глат вспомнил, как описывается приход корабля богов в Книге последнего пришествия:
        Начался Обряд Разрешения на Посадку (в те дни это еще не называлось ни плясками, ни танцами).
        Боги протанцевали Танец Страдания и Боли.
        Затем был проделан Обряд Подтверждения Аст-родрома.
        В ответ боги исполнили Танец Голода и Жажды (точь-в-точь, как сейчас).
        Затем последовали Обряды Таможенного Досмотра, Разгрузки и Медицинского Освидетельствования. , Все время, пока длились обряды, богам не давали ни еды, ни питья - таково было одно из предписаний ритуала.
        Когда со всеми обрядами было покончено, один из богов по неведомой причине притворился мертвым. Другой отнес его обратно на небесный корабль, и боги покинули планету, чтобы больше никогда не возвратиться.
        Вскоре после этого началось Забвение.
        Однако не существует и двух древних писаний, толкующих причины Забвения одинаково. Некоторые утверждают, что богов оскорбило несовершенное исполнение какого-то танца. Другие, как Альгона, пишут, что надо начинать с пиршества и возлияний, а потом уж переходить к обрядам. Альгону почитали далеко не все. В конце концов, ведь богам неведомы ни голод, ни жажда. С какой же стати пиршество должно предшествовать обрядам? Глат свято верил в учение Альгоны и надеялся, что в один прекрасный день выяснит истинную причину Забвения.
        Внезапно танец прервался. Глат поспешил взглянуть, что же произошло.
        Какой-то глупец оставил подле священного кургана простой кувшин с водой. Один из богов подполз к кувшину и попытался схватить недостойный предмет.
        Старейший Песнопевец чуть ли не вырвал из рук бога кувшин и поспешно унес его прочь, а все племя испустило вздох облегчения. Какое кощунство оставить поблизости от бога обыкновенную, неочищенную, неосвященную воду, да еще в ничтожном сосуде без росписи. Да прикоснись к ней бог - и его праведный гнев испепелит все селение.
        Бог разгневался. Он прокричал что-то, перстом указывая на оскорбительный сосуд. Затем указал на второго бога, который все еще был погружен в небесный экстаз и лежал лицом вниз. Он указал на свое горло, на пересохшие, растрескавшиеся губы и опять на кувшин с водой. Он сделал два неуверенных шага и упал. Бог заплакал.
        - Живо! - крикнул Младший Песнопевец. - Начинайте Танец Взаимовыгодного Торгового Соглашения?
        Только его находчивость и спасла положение. Танцующие подожгли священные ветки и принялись размахивать ими перед ликами богов. Боги раскашлялись и тяжело задышали в знак одобрения.
        - Ну и хитер же ты на выдумку, - проворчал Старейший Песнопевец. - И как только тебе пришел на ум этот танец?
        - У него самое таинственное название, - объяснил Глат. - Я знал, что сейчас нужно действовать Решительно,
        - Что ж, молодец, - похвалил Старейший Песнопевец и вернулся к своим обязанностям в танце.
        С довольной улыбкой Глат обвил хвостом талию. Вовремя поданная команда оказалась удачным ходом.
        Теперь надо поразмыслить, как бы получше выполнить обряды Альгоны.
        Боги возлежали на земле, кашляя и ловя ртом воздух, словно умирающие. Младший Песнопевец решил подождать более удобного случая.
        Весь день плясали Танец Взаимовыгодного Торгового Соглашения, и боги тоже принимали в нем участие. Поклониться им приходили жители отдаленных селений, и боги, задыхаясь, выражали свое милостивое расположение.
        К концу танца один из богов чрезвычайно медленно поднялся на ноги. Он упал на колени, с преувеличенным пафосом подражая движениям смертного, который ослаб до предела.
        - Он вещает, - прошептал Старейший Песнопевец, и все смолкли.
        Бог простер руки. Старейший Песнопевец кивнул.
        - Он сулит нам хороший урожай, - пояснил Старейший Песнопевец.
        Бог стиснул кулаки, но тут же разжал их, охваченный приступом кашля.
        - Он сочувствует нашей жажде и бедности, - наставительно произнес Старейший Песнопевец.
        Бог снова указал себе на горло - таким горестным жестом, что кто-то из поселян разрыдался.
        - Он желает, чтобы мы повторили танцы сначала, - разъяснил Старейший Песнопевец. - Давайте же, становитесь в первую позицию.
        - Его жест означает вовсе не то, - дерзко заявил Глат, решив, что час настал.
        Все воззрились на него, потрясенные, в гробовом молчании.
        - Богу угоден Обряд Воды, - сказал Глат. По рядам танцующих пробежал вздох. Обряд Воды составлял часть еретического учения Альгоны, которое Старейший Песнопевец неустанно предавал анафеме. Впрочем, с другой стороны, Старейший
        Песнопевец уже в преклонных летах. Быть может, Глат, Младший Песнопевец...
        - Не допущу! - взвизгнул Старейший Песнопевец. - Обряд Воды следует за пиршеством, которое начинается после всех плясок. Только таким путем избавимся мы от Забвения!
        - Необходимо предложить богам воды! - прогремел Младший Песнопевец.
        Оба взглянули на богов - не подадут ли знамение, но боги молча следили за ними усталыми, налитыми кровью глазами.
        Но вот один из богов кашлянул.
        - Знамение! - вскричал Глат, прежде чем Старейший Песнопевец успел истолковать этот кашель в свою пользу.
        Старейший Песнопевец пытался спорить, но тщетно. Ведь поселяне слышали бога собственными ушами.
        В очищенных от скверны, красиво расписанных кувшинах принесли воду, и плясуны встали в позы, подобающие обряду. Боги взирали на них. тихо переговариваясь на языке Божием.
        - Ну! - скомандовал Младший Песнопевец. На курган внесли кувшин с водой. Один из богов потянулся к кувшину. Другой оттолкнул его и сам схватился за кувшин.
        По толпе прокатился взволнованный гул. Первый бог слабо ударил второго и завладел водой.
        Второй отнял кувшин и поднес ко рту. Тогда первый сделал выпад, и кувшин покатился по склону кургана.
        - Я предостерегал тебя! - возопил Старейший Песнопевец. - Они отвергли воду, как и следовало ожидать. Убери ее скорее, пока мы не погибли!
        Двое схватили кувшины и умчались с ними прочь. Боги взвыли, но туг же умолкли.
        По приказу Старейшего Песнопевца тотчас начался Танец Таможенного Досмотра. Снова зажгли священные ветви и овевали ими богов, как веерами. Боги слабо прокашляли одобрение. Один попытался сползти с кургана, но не смог. Другой лежал неподвижно.
        Так лежали боги долгое время, не подавая знамений.
        Младший Песнопевец стоял в конце цепочки танцующих. "Почему, вопрошал он себя снова и снова, - почему отступились от меня боги?" Неужели Альгона заблуждается? Но ведь боги отвергли воду.
        У Альгоны черным по белому написано, что единственный способ снять таинственное проклятие Забвения - это без промедления принести в дар богам еду и питье. Быть может, богам пришлось дожидаться слишком долго?
        "Пути богов неисповедимы, - печально думал Глат. - Теперь случай упущен навеки. С тем же успехом можно разделять веру Старейшего Песнопевца".
        И он уныло поплелся в круг танцующих. Старейший Песнопевец повелел начать пляски сначала и продолжать их четыре дня и четыре ночи. Потом, если богам будет угодно, в их славу будет устроено пиршество.
        Боги не подавали знамений. Они лежали на священном кургане, распростершись во весь рост, и время от времени подергивали конечностями, изображая смертных, которых одолевает усталость, отчаянная жажда.
        Это были очень могущественные боги. Иначе разве могли бы они столь искусно подражать смертным?
        А к утру случилось следующее: невзирая на то что Старейший Песнопевец отменил Танец Хорошей Погоды, тучи на небе стали сгущаться. Громадные и черные, они заслонили утреннее солнце.
        - Пройдет стороной, - предрек Старейший Песнопевец, отплясывая Танец Отречения от Дождя.
        Однако тучи разверзлись, и полился дождь. Боги медленно зашевелились и обратили лица к небу.
        - Тащите доски! - кричал Старший Песнопевец. - Принесите навес! Боги предадут дождь проклятию: ведь до окончания обрядов ни одна капля не смеет коснуться тел божиих!
        Глат же, сообразив, что представился еще один благоприятный случай, возразил:
        - Нет! Этот дождь ниспослали сами боги!
        - Уведите юного еретика! - пронзительно взвизгнул Старейший Песнопевец. - Давайте сюда навес!
        Плясуны оттащили Глата в сторонку и принялись сооружать над богами шатер, чтобы укрыть их от дождя. Старейший Песнопевец собственноручно покрывал шатер крышей, работая споро и благоговейно.
        Под внезапно хлынувшим ливнем боги не шевелились - они лежали, широко раскрыв рты. Когда же они увидели, что Старейший Песнопевец возводит над ними крышу, то попытались встать.
        Старейший Песнопевец торопился: он знал, что своим недостойным присутствием оскверняет заповедный курган.
        Боги переглянулись. Один из них медленно встал на колени. Другой протянул ему обе руки и помог подняться на ноги.
        Бог стоял, раскачиваясь как пьяный, сжимая руку возлежащего бога. И вдруг обеими руками с яростью толкнул Старейшего Песнопевца в грудь. Старейший Песнопевец потерял равновесие и закувыркался по священному кургану, нелепо дрыгая ногами в воздухе. Бог сорвал с навеса крышу и помог встать другому богу.
        - Знамение! - вскричал Младший Песнопевец, вырываясь из удерживающих его рук. - Знамение!
        Никто не мог этого отрицать. Теперь оба бога стояли, запрокинув головы, подставив рты под струи дождя.
        - Начинайте пиршество! - рявкнул Глат. - Такова воля богов!
        Плясуны колебались. Впасть в ересь Альгоны - это серьезный шаг, который стоило бы хорошенько обдумать.
        Однако теперь, когда всем стал распоряжаться Младший Песнопевец, пришлось рискнуть.
        Оказалось, Альгона был прав. Боги выражали свое одобрение воистину по-божески: запихивали яства в рот огромными кусками - какое изумительное подражание смертным! - и поглощали напитки с таким усердием, будто и впрямь умирали от жажды.
        Глат сожалел лишь о том, что не знает божьего языка, ибо больше всего на свете ему хотелось узнать, каковы же были истинные причины Забвения.
        Безымянная гора
        Когда Моррисон вышел из штабной палатки, Денг-наблюдатель посапывал в шезлонге, приоткрыв во сне рот, Моррисон осторожно обошел его, чтобы ненароком не разбудить. Неприятностей и так хватало.
        Ему предстояло принять делегацию аборигенов, тех самых, что барабанили в скалах. А потом проконтролировать уничтожение безымянной горы. Его помощник, Эд Лернер, находился уже на месте. Но прежде необходимо разобраться с последним происшествием.
        Когда он пришел на строительную площадку, был полдень, и рабочие отдыхали, привалившись к своим гигантским машинам, жуя бутерброды и потягивая кофе. Все выглядело обыденно, однако Моррисон достаточно долго руководил перестройкой планет, чтобы не заметить дурных признаков. Никто его не поддевал, никто не заводил разговоров.
        На сей раз пострадал бульдозер "Оуэн". В кабине осевшей на мосты машины дожидались два водителя.
        - Как это произошло? - спросил Моррисон.
        - Не знаю, - ответил водитель, вытирая заливающий глаза пот. - Дорога словно вспучилась.
        Моррисон хмыкнул и пнул громадное колесо "Оуэна". Бульдозер мог свалиться с двадцатифутовой скалы - и даже бампер у него не погнулся бы. Это была одна из самых прочных машин. И вот уже пятая выходит из строя.
        - Здесь все идет кувырком, - сплюнул второй водитель.
        - Вы теряете осторожность, - сказал Моррисон. - Тут не Земля. С какой скоростью вы ехали?
        - От силы пятнадцать миль в час, - ответил первый водитель.
        - Ага, - иронично поддакнул Моррисон.
        - Святая правда! Дорога будто вспучилась, а потом провалилась...
        - Ясно, - сказал Моррисон. - Когда до вас дойдет, что тут не скоростное шоссе? Я штрафую обоих на половину дневного заработка.
        Он повернулся и зашагал прочь. Пусть лучше злятся на него, но забудут свой суеверный страх перед этой планетой.
        Моррисон направился к безымянной горе. Из лачуги радиста высунулась голова.
        - Тебя, Морри. Земля.
        Даже при полном усилении голос мистера Шотуэлла, председателя правления "Транстерран Стил", был едва слышен.
        - Что вас задерживает?
        - Происшествия, - коротко доложил Моррисон.
        - Новые происшествия?
        - Увы, сэр, да. Наступило молчание.
        - Но почему, Моррисон? Спецификация указывает мягкий грунт и терпимые условия. Разве не так?
        - Так, - нехотя признал МОРРИСОН. - Полоса неудач. Но мы ее осилим.
        - Надеюсь, - сказал Шотуэлл. - Искренне надеюсь. Вы торчите почти месяц и не то что города - дороги не построили! У нас уже пошла реклама, публика интересуется. Туда собираются ехать люди, Моррисон! Промышленность и предприятия сферы обслуживания!
        - Я понимаю, сэр.
        - Безусловно, понимаете. Но они требуют готовую планету и конкретные сроки переезда. Если их не дадим мы, то даст "Дженерал Констракшн", или "Земля-Марс", или "Джонсон и Герн". Планеты - не такая редкость. Это тоже понятно?
        С тех пор как начались происшествия, Моррисон с трудом держал себя в руках Теперь его внезапно прорвало.
        - Какого черта вы от меня требуете?! - заорал он. - Думаете, я затягиваю специально? Можете засунуть свой паршивый контракт...
        - Ну-ну, - поспешно заюлил Шотуэлл. - Лично к вам, Моррисон. у нас нет никаких претензий. Мы верим - мы знаем! - что вы лучший специалист по перестройке планет. Но акционеры...
        - Я сделаю все, что в моих силах, - сказал Моррисон и дал отбой.
        - Да... - протянул радист. - Может, господа акционеры сами изволят пожаловать сюда со своими лопатами?..
        Лернер ждал на Контрольном Пункте, мрачно взирая на гору. Она была выше земного Эвереста. Снег на склонах в лучах полуденного солнца отливал розовым.
        - Заряды установлены? - спросил Моррисон.
        - Еще несколько часов. - Лернер замялся. Помощник Моррисона был осторожным, низеньким, седеющим человеком и - в душе - противником радикальных перемен. - Высочайшая вершина на планете... Нельзя ее сохранить?
        - Исключено. Именно тут нам нужен океанский порт.
        Лернер кивнул и с сожалением посмотрел на гору.
        - Печально. На ней никто не побывал. Моррисон молниеносно обернулся и кинул на помощника испепеляющий взгляд.
        - Послушай, Лернер, я отлично сознаю, что на горе никто не побывал, я вижу символику, заключающуюся в ее уничтожении. Но ты знаешь не хуже меня, что от этого никуда не деться. Зачем растравлять рану?
        - Я не...
        - Мне платят не за пейзажи. Я терпеть не могу пейзажи! Мне платят за то, чтобы я приспосабливал планеты к конкретным нуждам людей.
        - Ты сегодня нервный, - произнес Лернер.
        - Просто воздержись от своих намеков.
        - Ну хорошо.
        Моррисон вытер вспотевшие ладони о штаны и виновато улыбнулся.
        - Давай вернемся в лагерь и посмотрим, что затевает этот проклятый Денг.
        Выходя, Лернер оглянулся на безымянную пэру, красным контуром вырисовывавшуюся на горизонте.
        Даже планета была безымянной. Немногочисленное местное население называло ее Умха или Онья, но это не имело ровно никакого значения. Официальное название появится не раньше, чем рекламщики "Транстерран Стил" подыщут что-нибудь приятное на слух для миллионов потенциальных поселенцев. Тем временем она значилась просто как Рабочий Объект 35. На планете находилось несколько тысяч людей и механизмов; по команде Моррисона они станут разравнивать горы, сводить леса, изменять русла рек, растапливать ледяные шапки, лепить континенты, рыть новые моря - словом, делать все, чтобы превратить Рабочий Объект 35 в еще один подходящий дом для уникальной и требовательной цивилизации гомо сапиенс.
        Десятки планет были перестроены на земной манер. Рабочий Объект 35 ничем из них не выделялся, тихий мир спокойных лесов и равнин, теплых морей и покатых холмов. Но что-то неладное творилось на кроткой земле. Происшествия, выходящие за пределы любых статистических вероятностей, порождали нервозность у рабочих, а та, в свою очередь, вызывала новые и новые происшествия. Бульдозеристы дрались со взрывниками. У повара над чаном картофельного пюре случилась истерика. Спаниель счетовода укусил за лодыжку бухгалтера. Пустяки вели к беде.
        А работа - незамысловатая работа на незамысловатой планете - едва началась.
        Денг уже проснулся. Он сидел в штабной палатке и прищурившись глядел на стакан виски с содовой.
        - Как идут дела? - бодро поинтересовался он.
        - Прекрасно, - отозвался Моррисон.
        - Рад слышать, - с чувством сказал Денг. - Мне нравится наблюдать, как вы, ребята, трудитесь. Эффективно. Безошибочно. Все спорится. Любо-дорого смотреть.
        Моррисон не имел власти над этим человеком и его языком. Кодекс строителей разрешал присутствие представителей других компаний - в целях "обмена опытом". На практике представитель выискивал не передовую методику, а скрытые слабости, которыми могла воспользоваться его фирма... А если ему удавалось довести руководителя стройки до белого каления - тем лучше. Денг был непревзойденным мастером в этом деле.
        - Что теперь? - живо поинтересовался он.
        - Мы сносим гору, - сообщил Лернер.
        - Блестяще! - воскликнул Денг. - Ту здоровую? Потрясающе! - Он откинулся на спинку и мечтательно уставился в потолок. - Эта гора стояла, когда Человек рылся в грязи в поисках насекомых и жадно поедал то, чем побрезговал саблезубый тигр. Господи, да она гораздо старше! - Денг залился счастливым смехом и сделал глоток из стакана. - Эта гора высилась над морем, когда Человек - я имею в виду весь благородный вид "гомо сапиенс" - еще ползал в океане, не решаясь выйти на сушу.
        - Достаточно, - процедил Моррисон. Денг посмотрел на него с укоризной.
        - Но я горжусь вами, Моррисон, я горжусь всеми вами. Мы далеко ушли с тех пор. То, на что природе потребовались миллионы лет, человек может стереть в порошок в один день! Мы растащим эту милую горку по частям и возведем на ее месте город-поэму из стекла и бетона, который простоит сто лет!
        - Заткнитесь! - с перекошенным лицом зарычал Моррисон и шагнул вперед. Лернер предостерегающе опустил ему на плечо руку. Ударить наблюдателя - верный способ остаться без работы.
        Денг допил виски и высокопарно провозгласил:
        - Посторонись, Мать Природа! Трепещите, вы, древние скалы и крутые холмы, ропщи от страха, о могучий океан, чьи бездонные глубины в вечной тишине бороздят жуткие чудовища! Ибо Великий Моррисон пришел, чтобы осушить море и сделать из него мирный пруд, сровнять горы и построить из них двенадцатиполосное скоростное шоссе с комнатами отдыха вместо деревьев, столовыми вместо утесов, бензозаправочными станциями вместо пещер, рекламными щитами вместо горных ручьев, а также другими хитроумными сооружениями, необходимыми божественному Человеку.
        Моррисон резко повернулся и вышел. Он почувствовал искушение разукрасить Денгу физиономию и развязаться со всей чертовой работой. Но он не поступит так, потому что именно этого Денг и добивался.
        И разве стоило бы так расстраиваться, если бы в словах Денга не было доли правды? - спросил себя Моррисон.
        - Нас ждут аборигены, - напомнил Лернер, догнав шефа.
        - Сейчас мне не до них, - сказал Моррисон. Но с далеких холмов донеслись свистки и бой барабанов. Еще один источник раздражения для его несчастных работников. У Северных Ворот стояли три аборигена и переводчик. Местные жители походили на людей - костлявые, голые первобытные дикари.
        - Чего они хотят? - устало спросил Моррисон.
        - Попросту говоря, мистер Моррисон, они передумали, - сказал переводчик. Они хотят получить назад свою планету и готовы вернуть все наши подарки.
        Моррисон вздохнул. Он затруднялся втолковать им, что Рабочий Объект 35 не был "их" планетой. Планетой нельзя владеть - ее можно лишь занимать. Суд вершила необходимость. Эта планета скорее принадлежала нескольким миллионам земных переселенцев, которым она требовалась отчаянно, чем сотне тысяч дикарей, разбросанных по ее поверхности. Так, по крайней мере, считали на Земле.
        - Расскажите им снова о великолепной резервации, которую мы подготовили. Их будут кормить, одевать, учить...
        Беззвучно подошел Денг.
        - Мы ошеломим их добротой, - добавил он. - Каждому мужчине - наручные часы, пара ботинок и государственный семенной каталог. Каждой женщине - губную помаду, целый кусок мыла и комплект настоящих бумажных штор. Каждой деревне железнодорожную станцию, магазин и...
        - Вы препятствуете работе, - заметил Моррисон. - Причем при свидетелях. Денг знал правила.
        - Простите, дружище, - произнес он и отступил назад.
        - Они говорят, что передумали, - повторил переводчик. - Буквально выражаясь, они велят нам убираться к себе на дьявольскую землю в небеса. Не то они уничтожат нас ужасными чарами. Священные барабаны уже призывают духов и готовят заклятья.
        Моррисон с жалостью посмотрел на аборигенов. Что-то наподобие этого происходило на каждой планете с коренным населением. Те же самые бессмысленные угрозы дикарей. Дикарей, которые отличались гипертрофированным чувством собственного величия и не имели ни малейшего представления о силе техники Великие хвастуны. Великие охотники на местные разновидности кроликов и мышей. Изредка человек пятьдесят соберутся вместе и набросятся на несчастного усталого буйвола, загнав его до изнеможения, прежде чем посмеют приблизиться, чтобы замучить до смерти булавочными уколами тупых копий. А потом какие закатывают празднования!.. Какими героями себя мнят!
        - Передайте, чтобы убирались к черту, - сказал Моррисон. - Передайте, что если они подойдут к лагерю, то на собственной шкуре испытают кое-какие настоящие чары.
        - Они пророчат страшную кару в пяти категориях сверхъестественного! крикнул вслед переводчик.
        - Используйте это в своей докторской диссертации, - посоветовал Моррисон, и переводчик лучезарно улыбнулся.
        Наступило время уничтожения безымянной горы. Лернер отправился с последним обходом; Денг носился со схемой расположения зарядов. Потом все отошли назад. Взрывники скрючились в своих окопчиках. Моррисон пошел на Контрольный Пункт.
        Один за другим рапортовали о готовности руководители групп. Фотограф сделал заключительный снимок.
        - Внимание! - скомандовал по радио Моррисон и снял с предохранителя взрывное устройство.
        - Взгляни на небо, - проговорил Лернер. Моррисон поднял взгляд. Сгущались сумерки. С запада появились черные облака и быстро затянули коричневатое небо. На лагерь опустилась тишина: замолчали даже барабаны на холмах.
        - Десять секунд... пять, четыре, две, одна - пошла! - закричал Моррисон и вдавил кнопку. В этот миг он почувствовал на щеке слабый ветерок. И тут же схватился за кнопку, инстинктивно пытаясь возвратить содеянное.
        Потому что еще до того, как раздались крики, он понял, что в расположении зарядов допущена кошмарная ошибка.
        Позже, оставшись в одиночестве в палатке, после того как похоронили мертвых, а раненых отнесли в лазарет, Моррисон попробовал восстановить события. Это была, разумеется, случайность: внезапная перемена направления ветра, неожиданная хрупкость породы под поверхностным слоем и преступная глупость в установлении бустерных зарядов именно там, где они могли причинить наибольший вред.
        Еще один случай в цепочке невероятностей, сказал он себе... и резко выпрямился.
        Ему в голову впервые пришло, что все происшествия могли быть организованы.
        Чушь!.. Но перестройка планет - тонкая работа, с виртуозной балансировкой могучих сил. Происшествия неизбежны. Если им еще помочь, они приобретут катастрофический характер.
        Моррисон поднялся и стал мерить шагами узенький проход палатки. Подозрение с очевидностью падало на Денга. Конкурентные страсти могли завести далеко. Докажи он, что "Транстерран Стил" некомпетентна, работы проводятся небрежно, в аварийных условиях, - и заказ достанется компании Денга.
        Но это чересчур очевидно. Доверять нельзя никому. Даже у неприметного Лернера могли быть свои причины. Возможно, стоит обратить внимание на аборигенов и их чары - почем знать, вдруг это проявление психокинетических способностей.
        Он подошел к выходу и посмотрел на разбросанные вокруг палатки, где жили его рабочие. Кто виноват?
        С холмов доносился слабый бой неуклюжих барабанов бывших владельцев планеты. И прямо впереди высилась иссеченная шрамами лавин безымянная гора.
        Ночью Моррисон долго не мог уснуть.
        На следующий день работа продолжалась как обычно. Денг, подтянутый и собранный, в брюках цвета хаки и розовой офицерской рубашке, подошел к колонне грузовиков с химикатами для сведения болот.
        - Привет, шеф! - бодро начал он. - Я бы с удовольствием поехал с ними, если не возражаете.
        - Извольте, - вежливо согласился Моррисон.
        - Премного благодарен. Обожаю подобные операции, - сообщил Денг, забираясь в кабину головной машины рядом с картографом. - Такого сорта операции наполняют меня чувством гордости за человеческий род. Мы поднимаем эту бесполезную болотную целину, сотни квадратных миль, и в один прекрасный день поля пшеницы заколосятся там, где торчал камыш.
        - Ты взял каргу? - спросил Моррисон у десятника Ривьеры.
        - Вот она, - сказал Лернер, передавая карту.
        - Да... - громогласно восхищался Денг. - Болота - в пшеничные поля. Дух захватывает! Чудо науки. И что за сюрприз для обитателей болот! Вообразите испуг сотен видов рыб, земноводных, птиц, когда они обнаружат, что их водяной рай внезапно отвердел. Буквально отвердел вокруг них; фатальное невезение. Зато, разумеется, превосходное удобрение для пшеницы.
        - Что ж, двинулись, - приказал Моррисон. Денг игриво замахал провожающим. Ривьера влез в грузовик. Флинн, десятник-химик, ехал в своем джипе.
        - Подождите, - сказал Моррисон и подошел к джипу. - Я хочу, чтобы вы последили за Денгом.
        - Последить? - непонимающе уставился Флинн.
        - Ну да. - Моррисон нервно потер руки. - Поймите, я никого не обвиняю. Но происходит слишком много случайностей. Если кому-то выгодно представить нас с дурной стороны...
        Флинн по-волчьи улыбнулся.
        - Я послежу за ним, босс. Не волнуйтесь за эту операцию. Может быть, он составит компанию своим рыбкам под пшеничными полями, - Без грубостей, предупредил Моррисон.
        - Боже упаси. Я прекрасно вас понимаю. - Десятник нырнул в джип и с ревом умчался к голове колонны. Полчаса процессия грузовиков взметала пыль, а потом последний исчез вдали. Моррисон вернулся в палатку, чтобы составить отчет о ходе работ.
        И обнаружил, что не может оторваться от рации, ожидая сообщения Флинна. Хоть бы Денг что-нибудь натворил! Какую-нибудь мелкую пакость, доказывая свою вину. Тогда у Моррисона было бы полное право разорвать его на части.
        Прошло два часа, прежде чем ожила рация, и Моррисон расшиб колено, кинувшись к ней при звуке зуммера.
        - Это Ривьера. У нас неприятности, мистер Моррисон. Головная машина сбилась с курса. Не спрашивайте, как это произошло. Я полагал, что картограф знает свое дело. Платят ему достаточно.
        - Что случилось?! - закричал Моррисон.
        - Должно быть, въехали на тонкую корку. Она треснула. Внизу грязь, перенасыщенная водой. Потеряли все, кроме шести грузовиков.
        - Флинн?
        - Мы настелили понтоны и многих вытащили, но Флинна не спасли.
        - Хорошо, - тяжело произнес Моррисон. - Высылаю за вами вездеходы. Да, и вот что. Не спускайте глаз с Денга.
        - Это будет трудновато, - сказал Ривьера.
        - Почему?
        - Видите ли, он сидел в головной машине. У него не было ни малейшего шанса.
        Атмосфера в лагере была накалена до предела. Новые потери ожесточили и озлобили людей. Избили пекаря, потому что хлеб имел странный привкус, и едва не линчевали гидробиолога за то, что он слонялся без дела у чужого оборудования. Но этим не удовлетворились и стали подглядывать за деревушкой аборигенов.
        Дикари устроили поселение в скалах рядом с рабочим лагерем - гнездо пророков и колдунов, собравшихся проклинать демонов с неба. Их барабаны гремели день и ночь. У людей чесались руки стереть всю эту братию в порошок, просто чтобы прекратить шум.
        Моррисон активизировал работы. Дороги строились и через неделю рассыпались. Привезенная пища портилась с катастрофической скоростью, а есть местные продукты никто не хотел. Во время грозы молния ударила в генератор, нагло обойдя громоотводы, установленные самим Лернером. Возникший пожар охватил пол-лагеря, а близлежащие ручьи пересохли самым загадочным образом.
        Предприняли вторую попытку взорвать безымянную гору. В результате возник обвал, причем в неожиданном месте. Пятеро рабочих, тайком выпивавших на склоне, были засыпаны камнями. После этого взрывники отказались устанавливать на горе заряды.
        И снова вызвала Земля.
        - Но что именно вам метает? - спросил Шотуэлл.
        - Говорю вам, не знаю, - ответил Моррисон.
        - Вы не допускаете возможность саботажа? - немного помолчав, предположил Шотуэлл.
        - Вероятно, - сказал Моррисон. - Все это никак не объяснить естественными причинами. При желании, нам можно сильно нагадить: сбить с курса колонну, переставить заряды, повредить громоотводы...
        - Кого вы подозреваете?
        - У меня здесь пять тысяч человек, - медленно произнес Моррисон.
        - Я знаю. Теперь слушайте внимательно. Правление решило предоставить вам неограниченные полномочия. Для выполнения работы вы имеете право делать все, что угодно. Если надо, заприте пол-лагеря. Если считаете необходимым, уничтожьте аборигенов. Примите все и всяческие меры. Любые ваши действия не будут поставлены вам в вину и не повлекут ответственности. Мы готовы даже уплатить более чем солидное вознаграждение. Но работа должна быть выполнена.
        - Я знаю, - сказал Моррисон.
        - Но вы не знаете, какое значение приобрел Рабочий Объект 35. По секрету могу сообщить, что компания потерпела ряд неудач в других местах. Мы чересчур завязли, чтобы бросить эту планету. Вы просто обязаны довести дело до конца. Любой ценой.
        - Сделаю все, что в моих силах, - сказал Моррисон и дал отбой.
        В тот день взорвался склад горючего. Десять тысяч галлонов Д-12 были уничтожены, охрана погибла.
        - Тебе дьявольски повезло, - мрачно проговорил Моррисон.
        - Еще бы. - Под слоем грязи и пота лицо Лернера было серым. Он плеснул себе в стакан. - Окажись я там на десять минут позже, и мне крышка.
        - Чертовски удачно, - задумчиво пробормотал Моррисон.
        - Ты знаешь, - продолжал Лернер, - мне показалось, что почва раскалена. Не может это быть проявлением вулканической деятельности?
        - Нет, - сказал Моррисон. - Наши геологи обнюхали здесь каждый сантиметр. Под нами гранитная плита.
        - Гмм... Морри, возможно, тебе следует убрать аборигенов.
        - Зачем?
        - Единственный неконтролируемый фактор. В лагере все следят друг за другом. Остаются только местные! В конце концов, если допустить, что паранормальные способности...
        Моррисон кивнул.
        - Иными словами, ты допускаешь, что взрыв устроили колдуны?
        Лернер нахмурился, глядя на лицо Моррисона.
        - Психокинез. На это стоит обратить внимание.
        - А если так, - размышлял Моррисон, - то аборигены могут все, что угодно. Сбить с курса колонну...
        - Полагаю.
        - Так что же они тянут? - спросил Моррисон. - Взорвали бы нас к чертовой матери без церемоний, и все!
        - Возможно, у них есть ограничения...
        - Ерунда. Слишком замысловатая теория. Гораздо проще предположить, что нам кто-то вредит. Может быть, посулили миллион конкуренты. Может быть, чокнутый. Но он должен быть кем-то из руководства. Из тех, кто проверяет схемы расположения зарядов, устанавливает маршруты, отправляет рабочие группы...
        - Ты что же, подразумеваешь...
        - Я ничего не подразумеваю, - отрезал Моррисон. - А если ошибаюсь, прости. - Он вышел из палатки и подозвал двух рабочих. - Заприте его где-нибудь, да проследите, чтобы он оставался под замком.
        - Ты превышаешь свою власть, - Безусловно.
        - И ты не прав. Ты не прав, Морри.
        - В таком случае, извини. Он махнул рабочим, и Лернера увели, Через два дня пошли лавины. Геологи ничего не могли понять. Выдвигались предположения, что повторные взрывы вызвали трещины в коренной подстилающей породе, трещины расширялись...
        Моррисон упорно пытался ускорить работы, но люди начали отбиваться от рук. Пошла молва о летающих тарелках, огненных дланях в небе, говорящих животных и разумных машинах. Подобные речи собирали множество слушателей. Ходить по лагерю стало опасно. Добровольные стражи стреляли по любой тени.
        Моррисон был не особенно удивлен, когда однажды ночью обнаружил, что лагерь опустел.
        Через некоторое время в его палатку вошел Ривьера.
        - Ожидаются неприятности. - Он сел и закурил сигарету.
        - У кого?
        - У аборигенов. Ребята отправились в их деревню. Моррисон кивнул.
        - С чего началось?
        Ривьера откинулся на спинку стула и глубоко затянулся.
        - Знаете этого сумасшедшего Чарли? Того, что вечно молится? Он побожился, что видел у своей палатки одного местного. По его словам, тот заявил:
        "Вы сдохнете. Все вы, земляне, сдохнете". А потом исчез.
        - В столбе дыма?
        - Ага. - Ривьера оскалился. - Вот именно, в столбе дыма, Моррисон знал, о ком идет речь. Типичный истерик. Классический случай.
        - Кого они собрались уничтожать? Ведьм? Или пси-суперменов?
        - Знаете, мистер Моррисон, по-моему, это их не особенно волнует.
        Издалека донесся громкий раскатистый звук.
        - Они брали взрывчатку? - спросил Моррисон.
        - Понятия не имею. Наверное.
        Это дикость, подумал Моррисон, паническое поведение толпы. Денг ухмыльнулся бы и сказал: "Когда сомневаешься, всегда стреляй. Лучше перестраховаться".
        Моррисон поймал себя на том, что испытывает облегчение. Хорошо, что его люди решились. Скрытый пси-талант... кто знает.
        Через полчаса до лагеря добрели первые рабочие, молчаливые, понурые.
        - Ну? - произнес Моррисон. - Всех прикончили?
        - Нет, сэр, - выдавил один из рабочих. - Мы до них даже не добрались.
        - Что случилось? - спросил Моррисон, с трудом сдерживая панику.
        Люди все подходили. Они стояли тихо, опустив глаза.
        - Что случилось?! - заорал Моррисон.
        - Мы были на полдороге, - ответил рабочий. - Потом сошла лавина.
        - Многих покалечило?
        - Из наших никого. Но она засыпала их деревню.
        - Это плохо, - мягко проговорил Моррисон.
        - Да, сэр. - Люди молчали, неотрывно глядя на него. - Что нам делать, сэр?
        Моррисон на миг плотно сжал веки.
        - Возвращайтесь к палаткам и будьте наготове, фигуры растаяли во тьме.
        - Приведите Лернера, - сказал Моррисон на вопросительный взгляд Ривьеры.
        Как только Ривьера вышел, он повернулся к рации и стал вызывать в лагерь все группы. Им завладело недоброе предчувствие, так что, когда через полчаса налетел торнадо, это не застало его врасплох. Он сумел увести людей в корабли, прежде чем сдуло палатки.
        Лернер ввалился во временную штаб-квартиру в радиорубке флагманского корабля.
        - Что происходит?
        - Я скажу тебе, что происходит, - ответил Моррисон. - В десяти милях отсюда проснулась гряда потухших вулканов. Идет мощнейшее извержение. Метеорологи сообщают о приближении приливной волны, которая затопит половину континента. Зарегистрированы первые толчки землетрясения. И это только начало.
        - Но что это?! - воскликнул Лернер. - Чем это вызвано?
        - Земля на связи? - спросил Моррисон у радиста.
        - Вызываю.
        В комнату ворвался Ривьера.
        - Подходят последние две группы, - доложил он.
        - Когда все будут на борту, дайте мне знать.
        - Что здесь творится? - закричал Лернер. - Это тоже моя вина?
        - Прости меня, - произнес Моррисон.
        - Что-то поймал, - сказал радист. - Сейчас...
        - Моррисон! - не выдержал Лернер. - Говори!!
        - Я не знаю, как объяснить. Это слишком чудовищно для меня. Денг - вот кто мог бы сказать тебе.
        Моррисон прикрыл глаза и представил перед собой Денга. Гот насмешливо улыбался. "Вы являетесь свидетелями завершения саги об амебе, которая возомнила себя Богом. Выйдя из океанских глубин, сверхамеба, величающая себя Человеком, решила, что раз у нее есть серое вещество под названием мозг, то она превыше всего. И, придя к такому выводу, амеба убивает морскую рыбу и лесного зверя, убивает без счета, ни капли не задумываясь о целях Природы. А потом сверлит дыры в горах, и попирает стонущую землю тяжелыми городами, и прячет зеленую траву под бетонной коркой. А потом, размножившись несметно, сверх всякой меры, космическая амеба устремляется на другие миры и там сносит горы, утюжит равнины, сводит леса, изменяет русла рек, растапливает полярные шапки, лепит материки и оскверняет планеты. Природа стара и нетороплива, но она и неумолима. И вот неизбежно наступает пора, когда природе надоедает самонадеянная амеба с ее претензиями на богоподобие. И, следовательно, приходит время, когда планета, чью поверхность терзает амеба, отвергает ее, выплевывает. В тот день, к полному своему удивлению, амеба
обнаруживает, что жила лишь по терпеливой снисходительности сил, лежащих вне ее воображения, наравне с тварями лесов и болот, не хуже цветов, не лучше семян, и что Вселенной нет дела до того, жива она или мертва, что все ее хвастливые достижения не больше чем след паука на песке".
        - Что это?... - взмолился Лернер.
        - Я думаю, что планета нас больше терпеть не будет, - сказал Моррисон. - Я думаю, ей надоело.
        - Земля на связи! - воскликнул радист. - Давай, Морри.
        - Шотуэлл? Послушайте, мы сматываем удочки, - закричал Моррисон в трубку. - Я спасаю людей, пока еще есть время. Не могу вам объяснить сейчас и не уверен, что смогу когда-нибудь...
        - Планету вообще нельзя использовать? - перебил Шотуэлл.
        - Нет. Абсолютно никакой возможности. Я надеюсь, что это не отразится на репутации фирмы...
        - О, к черту репутацию фирмы! - сказал Шотуэлл. - Дело в том... Вы не имеете понятия, что здесь творится, Моррисон. Помните наш гобийский проект? Полный крах. И не только у нас. Я не знаю. Я просто не знаю. Прошу меня извинить, я говорю бессвязно, но с тех пор как затонула Австралия...
        - Что?! - взревел Лернер.
        - Пожалуй, мы должны были заподозрить что-то, когда начались ураганы, однако землетрясения ...
        - А Марс? Венера? Альфа Центавра?
        - Везде то же самое. Но ведь это не конец. правда, Моррисон? Человечество...
        - Алле! Алле! - закричал Моррисон. - Что случилось? - спросил он у радиста.
        - Связь прервалась. Я попробую снова.
        - А черт с ними, - выговорил Моррисон. В эту секунду влетел Ривьера.
        - Все на борту, - выпалил он, - Шлюзы закрыты. Мы готовы, мистер Моррисон.
        Все смотрели на него. Моррисон обмяк в кресле и растерянно улыбнулся.
        - Мы готовы, - повторил он. - Но куда нам податься?
        Руками не трогать!
        Масс-детектор замигал розовым, затем красным. Дремавший у пульта Эйджи встрепенулся.
        - Приближаемся к планете! - крикнул он, стараясь перекричать пронзительный свист воздуха, вырывавшегося сквозь пробитую осколком дыру в корпусе корабля.
        Капитан Барнетт кивнул и приварил очередную заплату к изношенной обшивке "Индевера". Свист заметно утих, но не прекратился. Он не прекращался никогда.
        Планета показалась из-за небольшого багрового солнца. Ее тусклый зеленоватый отблеск на фоне черного пространства вызвал у обоих астронавтов одну и ту же мысль.
        - Интересно, найдется на ней что-нибудь стоящее? задумчиво проговорил Барнетт.
        Эйджи с надеждой приподнял седую бровь.
        Им вряд ли удалось бы разыскать новую планету, если б "Индевер" летел по Южногалактической трассе. Но там патрулировало слишком много кораблей федеральной полиции, а у Барнетта были серьезные основания держаться от нее подальше.
        Хотя "Индевер" считался торговым кораблем, весь его груз состоял из нескольких бутылей чрезвычайно сильной кислоты, предназначавшейся для вскрытия сейфов, и трех небольших атомных бомб. Власти относились к подобным товарам неодобрительно и упорно пытались привлечь экипаж к ответственности за всякие старые грехи - убийство на Луне, ограбление на Омеге, кражу со взломом на Самии.
        В довершение всех бед, новые полицейские корабли обладали большой скоростью и лучшей маневренностью, и "Индеверу" пришлось перейти на обходные маршруты. Сейчас корабль направлялся к Новым Афинам, где были открыты богатейшие урановые залежи.
        - Да, не густо, - прокомментировал Эйджи, с отвращением глядя на приборы.
        - Можно даже не садиться, - кивнул Барнетт.
        Показания датчиков разочаровывали. Незарегистрированная планета оказалась меньше Земли и, за исключением кислородной атмосферы, не имела коммерческой ценности.
        Вдруг заработал детектор тяжелых металлов.
        - Там что-то есть, - взволнованно заговорил Эйджи, быстро расшифровывая показания приборов. - Очень чистый металл, притом прямо на поверхности!
        Барнетт кивнул, и корабль пошел на посадку.
        Из заднего отсека вышел Виктор в шерстяной шапчонке на бритой голове и глянул в иллюминатор через плечо Барнетта. Когда "Индевер" завис в полумиле над поверхностью планеты, они увидали то, что приняли за месторождения тяжелого металла.
        На лесной прогалине стоял космический корабль.
        - Вот это уже интересно, - протянул Барнетт и кивнул Эйджи.
        Эйджи искусно произвел посадку. По возрасту ему давно полагалось выйти на пенсию, но годы никак не отразились на профессиональных навыках пилота. Когда Эйджи остался без работы и без гроша в кармане, его разыскал Барнетт и великодушно предложил контракт. Капитан охотно становился альтруистом, когда это сулило выгоду.
        Инопланетный корабль был крупнее "Индевера" и выглядел как новенький, но его конструкция и опознавательные знаки озадачили капитана.
        - Вы видали что-нибудь подобное? - осведомился Барнетт.
        Эйджи порылся в своей обширной памяти.
        - Напоминает цефейскую работу, но у них корпуса делают более обтекаемыми. Однако мы забрались довольно далеко, и вряд ли этот корабль из нашей федерации.
        Виктор не мог оторвать изумленного взгляда от корабля.
        - Красавчик! Вот бы нам такой! - шумно вздохнул он.
        Внезапная улыбка прорезала лицо Барнетта, словно трещина на граните.
        - Простак, а ведь в самую точку попал. Я об этом и думаю, - сказал он. - Пойдем потолкуем с тамошним шкипером.
        Прежде чем выйти наружу, Виктор проверил, заряжены ли замораживающие бластеры.
        Атмосфера планеты оказалась пригодной для дыхания.
        Температура воздуха равнялась 72 градусам по Фаренгейту. Астронавты послали в направлении корабля приветственный сигнал, но ответа не дождались и с дежурными улыбками на лицах зашагали вперед, спрятав бластеры под куртками.
        Вблизи корабль производил внушительное впечатление. Метеориты почти не повредили его сверкающий серебристый корпус. Из открытого люка доносился монотонный гул видимо, перезаряжались генераторы.
        - Есть здесь кто-нибудь? - крикнул Виктор. Его голос эхом прокатился по кораблю. Ответа не последовало - только глухо гудели генераторы да шелестела трава.
        - Куда они могли запропаститься? - удивился Эйджи.
        - Наверное, вышли подышать свежим воздухом, - предположил Барнетт. - Вряд ли они ждали гостей.
        Виктор уселся на траву, а Барнетт с Эйджи обошли вокруг корабля, любуясь его необычной конструкцией.
        - Справишься с ним? - спросил Барнетт.
        - Думаю, да, - ответил Эйджи. - Он построен по классическим образцам. Автоматика меня не тревожит - все существа, дышащие кислородом, используют однотипные системы управления. Надеюсь, мне понадобится не слишком много времени, чтобы разобраться.
        - Кто-то идет! - крикнул Виктор.
        Из леса, отстоящего ярдов на триста, вышла какая-то фигура и двинулась к кораблю.
        Эйджи и Виктор разом выхватили бластеры.
        Барнетт разглядел в бинокль странное, прямоугольной формы существо высотой около двух футов, шириной в фут и толщиной примерно в два дюйма. Головы у пришельца не было. Капитан нахмурился - такого он еще не видывал.
        Настроив бинокль получше, Барнетт убедился, что незнакомец был гуманоидом. Во всяком случае, он обладал четырьмя конечностями: две, скрытые травой, служили для передвижения, а еще две торчали вертикально вверх. Посередине прямоугольного корпуса помещались два крошечных глаза и рот. Ничего напоминающего одежду на пришельце не было.
        - Странный же тип, доложу я вам. - Эйджи установил на бластере прицел. - Полагаю, он прилетел в одиночку?
        - Надеюсь, что да, - пробормотал Барнетт, в свою очередь вынимая бластер.
        - Дистанция двести ярдов. - Эйджи прицелился, потом посмотрел на капитана. - Или вы хотите сперва вручить ему визитную карточку?
        - Много чести, - нехорошо усмехнулся Барнетт. Подождем, пусть подойдет поближе.
        Эйджи кивнул, не выпуская чужака из поля зрения.
        Кален прилетел на эту заброшенную планетку в надежде добыть хотя бы тонну-другую эрола - минерала, чрезвычайно ценимого мабогийцами. Но ему не повезло, и тетнитовая бомба, которой так и не довелось воспользоваться, лежала нетронутая в кармане с керловым орехом. Вместо добычи привезет на Мабог балласт.
        "Может быть, на следующей планете посчастливится", думал Кален, выходя из леса.
        Внезапно он замер как вкопанный - неподалеку от его корабля высился чужой космический аппарат необычной конструкции.
        Кален не ожидал встретить в такой глуши разумные существа вроде тех, что стояли сейчас у открытого люка его корабля. Незнакомцы имели с мабогийцами лишь весьма отдаленное сходство. Правда, одну из планет Мабогийского союза населяли существа, очень похожие на этих, но они строили космические корабли совершенно иначе. Наверно, он столкнулся с представителями великой цивилизации, которая, по слухам, существовала на окраине Галактики.
        Радостно взволнованный такой удачей, Кален поспешил им навстречу.
        Незнакомцы, однако, почему-то не трогались с места, и ответного приветствия Кален не уловил, хотя его явно заметили. Он ускорил шаг в надежде, что быстро найдет с этими странными, непонятными существами общий язык и что церемония знакомства не затянется слишком надолго. Всего час, проведенный на негостеприимной планете, вконец измотал его. Он очень проголодался и срочно должен был принять душ.
        Внезапно что-то обжигающе-холодное отбросило его назад.
        Кален тревожно огляделся по сторонам: что за сюрприз преподносит ему планета? А едва он двинулся с места дальше, в него тотчас вонзился еще один заряд, совершенно заморозив наружную оболочку.
        Дело принимало серьезный оборот. Хотя мабогийцы считались одной из самых выносливых жизненных форм, у них тоже были уязвимые места. Кален осмотрелся в поисках источника опасности.
        Незнакомцы в него стреляли!
        Ошеломленный, Кален не мог в это поверить. Он знал, что такое убийство, и не только понаслышке, но даже несколько раз с ужасом наблюдал это извращение среди иных недоразвитых животных видов. Ему приходилось также листать труды по психопатологии, в которых детально описывались все случаи преднамеренного убийства в истории Мабога.
        Но чтобы это произошло с ним! Кален отказывался верить себе.
        Очередной заряд обжег тело. Кален не двигался, все еще пытаясь убедить себя в том, что ему это мерещится. Разве существа, чей разум позволяет им строить космические корабли, могут быть способны на убийство?
        К тому же они даже не знают его!
        Осознав наконец опасность, Кален повернулся и бросился к опушке. Теперь стреляли все трое незнакомцев, и замерзшая трава громко хрустела и ломалась у него под ногами. Наружная оболочка Калена полностью промерзла. Тело мабогийца не приспособлено к низким температурам, и Кален чувствовал, как леденящий холод мало-помалу сковывает его нутро.
        И все-таки он не мог заставить себя поверить в происходящее.
        Он уже достиг опушки, когда в спину вонзилось сразу два заряда. Не в силах больше поддерживать тепло в организме, Кален рухнул на промерзлую, заиндевевшую землю и потерял сознание.
        - Идиот, - пробормотал Эйджи, пряча бластер в кобуру.
        - Но поразительно выносливый, - сказал Барнетт. - Ни одно дышащее кислородом существо не способно выдержать такое. - Он с гордостью посмотрел на бластер и похлопал по серебристой броне корабля. - Мы назовем его "Индевер-2".
        - Да здравствует капитан! - весело гаркнул Виктор.
        - Побереги глотку на будущее. - Барнетт взглянул на небо. - Через четыре часа начнет смеркаться. Виктор, перенеси провизию, кислород и инструменты на "Индевер-2" и разряди аккумуляторы на нашей развалине. Когда-нибудь мы ее отсюда вызволим. А сейчас главное - улететь до наступления темноты.
        Виктор направился выполнять приказание, а Барнетт с Эйджи вошли в корабль инопланетянина.
        В хвостовом отсеке "Индевера-2" размещались генераторы, двигатели, преобразователи энергии и резервуары с горючим. Следующий отсек, занимавший почти половину корабля, был заполнен какими-то чудными разноцветными орехами диаметром от двух дюймов до полутора футов. Далее следовали два носовых отсека.
        Первый из них, видимо, предназначался для экипажа, но был совершенно пуст. Ни койки, ни стола, ни стульев - только гладкий металлический пол. В потолке и стенах виднелись небольшие прорези и отверстия непонятного назначения.
        В самом носу находился пилотский отсек, где с трудом мог разместиться один человек. Пульт управления под экраном обзора был заполнен множеством приборов.
        - Все это - ваше хозяйство, - сказал Барнетт. Приступайте к изучению.
        Эйджи кивнул, опустился перед пультом на корточки и начал рассматривать приборы.
        Через несколько часов Виктор перенес все вещи на борт "Индевера-2". Эйджи пока что ни к чему не прикасался. Он пытался определить назначение приборов по их размерам, цвету, форме и расположению. Нелегкая задача, даже допуская сходство способов мышления. Если кнопки вспомогательной системы взлета включаются не слева направо, а наоборот, Эйджи придется заново переучиваться. Означает ли красный цвет опасность? Если да, то красная кнопка включает аварийное тормозное устройство. Но красный цвет может означать и что-то другое, например температуру...
        Барнетт просунул голову в пилотский отсек. За его спиной маячил Виктор.
        - Готово?
        - Кажется, да. - Эйджи слегка прикоснулся к одной из кнопок. - Эта штука должна задраить люки.
        Он нажал на кнопку. Виктор и Барнетт ждали, затаив дыхание.
        Люки беззвучно закрылись.
        Эйджи довольно ухмыльнулся.
        - А это система подачи воздуха, - провозгласил он и передвинул маленький рычажок.
        Из прорезей в потолке начал выбиваться желтоватый дым.
        Неполадки в системе, - забеспокоился Эйджи.
        Виктор закашлялся.
        - Отключай! - крикнул Барнетт.
        Дым повалил густыми клубами и в мгновение ока заполнил оба носовых отсека.
        - Отключай же, черт возьми!
        - Я не вижу пульта! - Эйджи наугад переключил какой-то тумблер. Тут же взревели генераторы, и с пульта на пол брызнул сноп голубых искр.
        Эйджи отбросило в сторону, Виктор подскочил к двери грузового отсека и забарабанил по ней кулаками. Барнетт ощупью ринулся к пульту, прикрывая рот рукой и чувствуя, что пол ускользает из-под ног.
        Виктор осел на пол, царапая дверь в тщетных попытках выбраться наружу.
        Барнетт вслепую двигал какие-то рычажки.
        Рев генераторов неожиданно смолк, и лицо капитана освежила струя живительного воздуха. Он протер слезящиеся глаза и взглянул вверх. По счастливой случайности ему удалось отключить подачу желтого газа и открыть воздушные люки. Остатки газа быстро выветрились, и отсек заполнился прохладным вечерним воздухом планеты. Дышать стало легче.
        Виктор с трудом поднялся на ноги, но Эйджи не шевелился. Барнетт склонился над старым пилотом и, ругаясь вполголоса, принялся делать ему искусственное дыхание. Наконец веки Эйджи дрогнули, а вскоре он совсем очнулся.
        - Откуда взялся дым? - простонал Виктор.
        - Боюсь, наш прямоугольный приятель дышал этой гадостью, - высказал догадку Барнетт.
        Эйджи покачал головой:
        - Вряд ли, капитан. Атмосфера планеты насыщена кислородом, а он ходил без шлема и...
        - Вспомните, как он выглядел, - перебил Барнетт. - К тому же потребность в воздухе у всех различная. - Тогда дело плохо, - уныло пробурчал Эйджи.
        Астронавты переглянулись. Наступившую тишину прервал негромкий лязгающий звук.
        - Что там? - испугался Виктор и выхватил бластер.
        - Помолчи! - скомандовал Барнетт.
        Они прислушались. Звук повторился. Казалось, будто ударяли железом по твердому неметаллическому объекту. Барнетт явственно ощутил, как зашевелились волосы у него на затылке.
        Земляне прильнули к обзорному экрану. Тусклые лучи заходящего солнца освещали открытый люк "Индевера-1". Лязг доносился оттуда.
        - Не может быть! - воскликнул Эйджи. - Наши бластеры...
        - Не убили его, - мрачно докончил Барнетт.
        - Скверно, - пробормотал Эйджи. - Очень скверно.
        Виктор все еще держал бластер в руках.
        - Капитан, - начал он, - может, я выйду и...
        Барнетт покачал головой:
        - Он не подпустит тебя и на десять футов. Нет, дайте мне подумать. Он что-то замышляет... Виктор, что осталось на корабле? Аккумуляторы?
        - Разряжены, а переходное звено у меня.
        - Отлично. Значит только кислота...
        - Это мощная штука, - вмешался Эйджи. - Но я не думаю, чтобы он сумел найти ей применение.
        - Пожалуй, - согласился Барнетт. - И все же нам необходимо побыстрее драпать отсюда.
        Эйджи взглянул на приборную панель. Полчаса назад ему казалось, что он в ней разобрался. Теперь перед ним была коварная и, возможно, смертоносная ловушка.
        Злого умысла тут не было. В космическом корабле не только путешествовали, но и жили. Вполне естественно, что приборы воспроизводили условия жизни инопланетянина и удовлетворяли его потребности. Но для землян это могло закончиться трагически.
        - Знать бы, с какой он планеты, - вздохнул Эйджи. Тогда можно было бы прикинуть, какие еще сюрпризы готовит корабль.
        Они же знали только, что незнакомец дышит ядовитым желтым газом.
        - Все будет в порядке! - не слишком уверенно пообещал Барнетт. - Найди систему взлета и больше ни к чему не прикасайся.
        Эйджи вернулся к приборам, а Барнетт, пытаясь разгадать мысли инопланетянина, смотрел на матовый корпус своего старого корабля и с тревогой прислушивался к непонятным звукам.
        Кален пришел в сознание и поразился, что еще жив. Впрочем, пословица не зря гласит: "Мабогиец гибнет сразу или не гибнет вообще". Вот он и не погиб - пока. Он с трудом сел и прислонился к дереву. Красное солнце опускалось за горизонт, и воздух, насыщенный ядовитым кислородом, заметно посвежел. Кален вздохнул и с облегчением отметил, что легкие функционируют и до сих пор полны живительного желтого воздуха.
        Кален вновь решил было, что все случившееся ему только пригрезилось, как вдруг увидел, что в его корабль, сгибаясь под тяжестью груза, вошел один из незнакомцев. Через некоторое время люки закрылись.
        Значит этот кошмар произошел в действительности. Надо смотреть в глаза жестокой правде. Кален чувствовал острую потребность в пище и воздухе. Его наружная оболочка высохла, растрескалась и настоятельно нуждалась в питательной чистке. А у него был с собой один-единственный красный керловый орех и тетнитовая бомбочка.
        "Если удастся вскрыть орех, - подумав Кален, - можно продержаться довольно долго. Но как это сделать?"
        Кален поразился собственной беспомощности. Впервые ему пришлось задуматься над тем, как самому проделать простую, элементарную повседневную операцию, которая на корабле выполнялась автоматически.
        Он заметил, что инопланетяне бросили свой корабль. Почему - не имеет значения, но нужно идти туда, ведь на открытом воздухе он погибнет еще до наступления утра.
        Он медленно, борясь с приступами дурноты, пополз к чужому кораблю, не спуская глаз со своего. Если враждебно настроенные существа заметят его, все пропало. Но этого не случилось. Кален благополучно пробрался через открытый люк внутрь чужого корабля.
        Несмотря на сгустившиеся сумерки, он разглядел, что корабль совсем старый и изношенный. Тонкие стены были сплошь в заплатах. Теперь понятно, почему незнакомцы захватили его корабль.
        Опять накатила дурнота. Прежде всего необходимо подкрепиться, и Кален вынул из кармана круглый керловый орех - основную пищу мабогийских астронавтов. Орехи были чрезвычайно богаты энергией, а твердая, как панцирь, кожура толщиной в два дюйма предохраняла их от порчи в течение многих лет.
        Кален положил орех на пол, подобрал тяжелый металлический прут и с размаху ударил им по ореху. Прут с громким лязгом отскочил, не оставив на скорлупе ни следа.
        Кален испугался, не выдаст ли его этот грохот, но, подгоняемый голодом, вновь принялся исступленно молотить по ореху.
        Минут через пятнадцать, дойдя до полного изнеможения, он прекратил тщетные попытки. Стальной прут согнулся почти пополам, а орех остался цел и невредим. Только щелкун, стандартный прибор, имевшийся на любом мабогийском корабле, мог расколоть керловый орех - иного способа, увы, никто придумать не догадался.
        Что делать? Кален опять схватился за прут и обнаружил, что его конечности теряют подвижность. Он бросил прут и задумался.
        Движения сковывала наружная оболочка, кожа постепенно отвердевала и превращалась в роговую броню. Когда этот процесс завершится. Кален полностью утратит подвижность и погибнет от удушья...
        Поборов нахлынувшее отчаянье, Кален приказал себе шевелить мозгами. Еда подождет - в первую очередь необходимо спасать кожу. На борту собственного корабля он бы принял душ из особой, смягчающей кожу жидкости, но едва ли подобная жидкость была здесь, у инопланетян. Выход один - содрать наружную оболочку. Правда, потом придется выждать несколько дней, пока затвердеет внутренняя нежная кожица, но зато он обретет подвижность!
        На негнущихся ногах Кален отправился на поиски переодевателя, но с грустью убедился, что даже такого простейшего приспособления на чужом корабле нет.
        Он поднял стальной прут, согнул его крючком и, подцепив кожную складку, с силой рванул прут кверху.
        Затвердевшая оболочка не поддавалась.
        После нескольких тщетных попыток он отшвырнул бесполезный прут и тут внезапно вспомнил про тетнитовую бомбу.
        Если незаметно подложить ее под корпус захваченного чужаками корабля, то легкий взрыв не причинит кораблю никаких повреждений, только подбросит его футов на тридцать в воздух.
        А вот инопланетяне безусловно погибнут.
        Кален ужаснулся. Как мог он придумать такое? Законы мабогийской этики запрещали любое убийство.
        "Но разве это не будет оправдано? - коварно нашептывал Калену внутренний голос. - Пришельцы - скверные создания. Избавив от них Вселенную, ты окажешь ей бесценную услугу, а заодно невзначай поможешь и себе. Считай, что это не убийство, а очищение от скверны".
        "Нет!" Огромным усилием воли Кален заставил себя прекратить даже думать об этом. С трудом передвигая непослушные каменеющие ноги, он принялся обшаривать корабль, надеясь на случайную спасительную находку.
        Скорчившись в пилотском отсеке, Эйджи устало размечал тумблеры и кнопки нестираемым карандашом. Легкие саднило, и всю ночь он не смыкал глаз. Уже брезжил рассвет. Внутри "Индевера-2" было довольно холодно - Эйджи не решался трогать терморегуляторы.
        Вошел Виктор, сгибаясь под тяжестью ящика.
        - А капитан где? - спросил Эйджи.
        - Сейчас придет.
        Барнетт решил перенести все необходимое в носовые отсеки, чтобы не тратить слишком много времени на поиски нужных вещей. Помещение для экипажа было уже почти заполнено. Не найдя места для ящика, Виктор огляделся и заметил в боковой стене дверь. Он нажал на ручку, и дверь скользнула вверх, открыв крошечную пустую клетушку, которая показалась Виктору идеальным хранилищем. И он опустил свою тяжелую ношу на пол, усеянный красными скорлупками.
        В тот же миг потолок начал опускаться.
        Виктор дико завопил, резко выпрямился и, ударившись головой о потолок, упал без чувств.
        Эйджи выскочил из пилотского отсека и столкнулся с Барнеттом, который тоже прибежал на крик. Капитан попробовал вытянуть Виктора за ноги, но, - увы, заскользил по гладкому металлическому полу. Эйджи, обнаружив редкостное присутствие духа, поднял ящик и поставил его на попа, задержав тем самым предательский потолок. Вдвоем с капитаном они поспешили вытянуть Виктора из клетушки, и в тот же миг ящик треснул и развалился на части. А потолок, будто сделав свое дело, бесшумно скользнул вверх.
        Виктор очнулся и потер ушибленную голову.
        - Капитан, - жалобно взмолился он, - может, вернемся на "Индевер"?
        - Виктор прав. - Эйджи развел руками. - Прямо какой-то заколдованный корабль!
        - И вы так легко от него отказываетесь? - осведомился Барнетт.
        Эйджи неловко поежился и кивнул.
        - Откуда мы знаем, - заговорил он, пряча глаза от Барнетта, - что он еще выкинет? Слишком рискованно, капитан.
        - "Рискованно"... - передразнил Барнетт. - Вы хоть соображаете, от чего отказываетесь? Один его корпус принесет целое состояние! А двигатель? Вам приходилось видеть подобные? Этот корабль пробуравит насквозь любую планету и выйдет с другой стороны непоцарапанным!
        - Боюсь, мы не сумеем оценить все это, поскольку трупы не умеют восхищаться, - не унимался Эйджи, а Виктор усиленно закивал.
        - Все, хватит болтать! - отрезал Барнетт. - Корабль мы не оставим! Только не будем ни к чему прикасаться, пока не достигнем безопасного места. Ясно? За дело!
        Эйджи хотел было заикнуться про комнаты, самопроизвольно превращающиеся в гидравлические прессы, но, перехватив грозный взгляд Барнетта, счел за благо не спорить.
        - Ты разметил приборную панель? - уже спокойно спросил Барнетт.
        - Осталось совсем немного, - отозвался старый пилот.
        - Хорошо. Ни к чему другому не прикасайся. Пока мы ничего не трогаем, нам ничто не грозит.
        Капитан вытер потный лоб, прислонился к стене и расстегнул куртку.
        В тот же миг из отверстий в стене выскочили два стальных крюка и кольцом сомкнулись вокруг его поясницы. Барнетт рванулся что было сил, но кольцо не поддалось. Послышалось странное пощелкивание, и из стены выползло тонкое проволочное щупальце. Оно ощупало куртку Барнетта, словно оценивая качество ткани, удовлетворенно хмыкнуло, как показалось капитану, и исчезло в стене.
        Эйджи и Виктор оцепенели, раскрыв рты.
        - Выключите эту штуку, - прохрипел Барнетт.
        Эйджи бросился к пульту. В ту же секунду из стены высунулась стальная рука, в которой поблескивало трехдюймовое лезвие.
        - Уберите его! - истошно завопил Барнетт.
        Виктор, сбросив оцепенение, хотел было схватить зловещую руку, но та резко вывернулась и отшвырнула его в противоположный угол. Затем с хирургической виртуозностью рука искусно раскроила лезвием куртку Барнетта сверху донизу и преспокойнейшим образом возвратилась в стену.
        Эйджи лихорадочно нажимал на рычаги и кнопки: жужжали генераторы, закрывались и открывались люки и вентиляторы, включались и выключались двигатели, зажигалось и гасло освещение, но кольцо, пленившее капитана, не разжималось.
        Снова появилось тонкое щупальце. Дотронулось до рубашки Барнетта и на мгновение замерло, словно в нерешительности. Внутренний механизм тревожно заурчал. Щупальце еще раз прикоснулось к рубашке и вновь неуверенно зависло.
        - Я ничего не могу сделать! - завопил Эйджи. - Это автомат!
        Щупальце скрылось в стене, из которой тотчас же показалась стальная рука. Тяжелым гаечным ключом Виктор с размаху треснул по лезвию, едва не раскроив Барнетту голову.
        Лезвие даже не дрогнуло. Оно уверенно разрезало рубашку и исчезло, оставив насмерть перепуганного Барнетта по пояс голым. Когда же под немой крик капитана вновь вынырнуло щупальце, Виктору сделалось дурно, а Эйджи закрыл глаза. Щупальце коснулось нежной теплой кожи на груди пленника и одобрительно фыркнуло. Кольцо тут же разжалось, и обессиленный Барнетт мешком повалился на пол.
        На некоторое время воцарилось молчание. Все и без слов было ясно.
        Эйджи пытался понять, почему механизм остановился, почувствовав живую плоть. Может быть, инопланетянин таким образом раздевался? Нет, это абсурд. Но ведь и комната-пресс тоже абсурд...
        В глубине души старый пилот радовался случившемуся. Этот упрямый осел Барнетт получил хороший урок. Теперь им ничего не остается, кроме как покинуть дьявольский корабль и придумать способ вернуть свой собственный.
        - Чего стоите? Помогите одеться! - прорычал капитан. Виктор поспешно притащил ему запасную рубашку, и Барнетт кое-как натянул ее на себя, держась подальше от стен.
        - Через сколько времени мы сможем взлететь? - спросил он у Эйджи.
        - Что?
        - Надеюсь, вы не оглохли?
        - Но разве то, что произошло...
        - Когда мы можем взлететь? - повысил голос капитан.
        - Примерно через час, - выдавил Эйджи и устало поплелся в опостылевший пилотский отсек.
        Барнетт напялил на себя свитер, а поверх него пальто. В корабле было прохладно, и он здорово замерз.
        Кален лежал в полном изнеможении. Глупо, что он потратил столько сил на бесполезные попытки содрать затвердевшую оболочку. Теперь он почти не мог двигаться...
        В голове его мелькали видения далекого детства. Величавые, зубчатые, как замки, скалы Мабога, огромный космопорт Кантанопе, и он, маленький Кален, любующийся двумя заходящими солнцами. Одно - голубое, второе - желтое, но почему они вместе садятся на юге? Надо спросить у отца...
        Кален отогнал видения прочь. Скоро утро. Мабогийский астронавт не может погибнуть столь бесславно, нужно продолжать борьбу.
        Через полчаса мучительных поисков он натолкнулся в хвостовом отсеке корабля на запечатанный металлический ящик. Сбив крышку, Кален увидел большие бутыли, аккуратно завернутые и переложенные тряпками и опилками. Он вытащил одну бутыль. На ней был изображен странный белый символ, показавшийся Калену знакомым. Он напряг память и вспомнил это череп гуманоида. В Мабогийский союз входила одна гуманоидная цивилизация, и Кален видел в музее муляжи черепов. Но зачем рисовать эту штуку на бутыли?
        Он открыл бутыль и принюхался. Запах был приятный и смутно напомнил Калену... запах питательной жидкости, очищающей кожу!
        Кален быстро вылил на себя содержимое бутыли и принялся ждать, затаив дыхание. Если только ему удастся восстановить кожу...
        Так и есть, жидкость оказалась слабым очистителем. Он опорожнил еще одну бутыль, чувствуя, как живительный раствор впитывается оболочкой.
        Некоторое время Кален расслабленно лежал на спине, позволяя жидкости рассасывать роговой панцирь. Вскоре кожа полностью восстановила эластичность, и Кален ощутил необыкновенный прилив сил и энергии.
        Он будет жить!
        После целебной ванны Кален осмотрел пилотирующее устройства. Почему-то инопланетяне не собрали все приборы в одном отсеке. Очень глупо. Они даже не сумели превратить остальные помещения корабля в антигравитационные камеры! Впрочем, и резервуарам для хранения такого количества жидкости было негде разместиться.
        Ничего, подумал Кален, как-нибудь он преодолеет эти трудности. Но, исследуя двигатель, он заметил, что у аккумуляторных батарей отсутствует совершенно необходимое звено. Батареи были выведены из строя.
        Оставался только один выход - вернуть назад свой корабль.
        Но как? Мабогийские законы запрещали любое убийство. Ни при каких обстоятельствах - даже ради спасения собственной жизни - мабогиец не имел права убивать. Благодаря этому мудрому закону мабогийцы уже три тысячи лет жили без войн, и мабогийская цивилизация достигла высочайшего расцвета...
        Так что же делать? Умирать самому?
        Взглянув себе под ноги. Кален с изумлением заметил, что лужица пролитой им жидкости проела огромную дыру. Какой ненадежный корабль - даже слабый очиститель способен так повредить его! Видимо, и сами инопланетяне очень слабые создания.
        Одной тетнитовой бомбы будет вполне достаточно.
        И никто на Мабоге об этом не узнает!..
        - Готово, наконец? - нетерпеливо спросил Барнетт. Кажется, да, - ответил Эйджи, осмотрев размеченную нестираемым карандашом панель.
        - Отлично. Мы с Виктором останемся в отсеке экипажа. Взлетайте с минимальным ускорением.
        Эйджи объявил десятисекундную готовность, нажал на кнопку, и дверь, отделяющая его от отсека экипажа, закрылась, Он нажал еще одну кнопку, и заработали аккумуляторы. Пока все шло хорошо.
        На полу появилась тонкая струйка маслянистой жидкости. Эйджи машинально отметил, что, должно быть, подтекает один из приводов, и тут же забыл об этом. Приборы работали прекрасно. Он задал автопилоту нужный курс, включил двигатели и вдруг ощутил прикосновение к ноге, а глянув вниз, с удивлением обнаружил, что густая, дурно пахнущая жидкость уже заливала весь пол, слоем в несколько дюймов толщиной. Эйджи отстегнул ремни, чтобы найти причину утечки. Вскоре он отыскал четыре отверстия, которые равномерными толчками выбрасывали жидкость. Эйджи нажал на кнопку, управляющую дверью, но дверь не открывалась. Стараясь не поддаваться панике, он внимательно осмотрел дверь.
        Она должна была открыться!
        Но не открылась...
        Маслянистая жидкость поднялась уже до колен.
        Эйджи вернулся к пульту управления. Войдя в корабль, они не видели никакой жидкости. Значит, есть сток...
        Когда он обнаружил сток, зловонная жидкость была ему уже по пояс. Эйджи потянул рычаги на себя, и жидкость быстро исчезла. После этого дверь легко открылась.
        - В чем дело? - спросил Барнетт.
        Эйджи рассказал, что произошло.
        - Тогда все ясно, - спокойно произнес Барнетт. - А я-то не мог понять, как наш прямоугольный друг выдерживает стартовое ускорение. Мы не нашли на борту ничего, к чему бы он мог пристегнуться. Значит, он просто плавает в масле, которое автоматически заполняет пилотский отсек, когда корабль готов к взлету.
        - А почему не открывалась дверь?
        - Разве не ясно? - ласково, будто ребенку, улыбнулся Барнетт. - Зачем ему заливать маслом весь корабль? Вдобавок лишняя гарантия от случайной утечки.
        - Но мы не можем взлететь.
        - Это еще почему?
        - Я не умею дышать под толстым слоем масла. А оно будет натекать, как только я включу двигатели.
        - А ты открой сток и привяжи к нему рычаг регулятора, чтобы он оставался открытым. Масло будет стекать с той же скоростью, как и набираться.
        - Ладно, попробую, - безрадостно согласился Эйджи.
        Совет капитана оказался дельным: жидкость не поднималась выше полутора дюймов. Установив регулятор ускорения на минимум, Эйджи нажал стартовую кнопку.
        Кален с грустью проводил взглядом взлетевший корабль. Подложить бомбу он так и не решился. Законы многовековой давности трудно преступить за несколько часов.
        Однако Кален не впал в отчаяние. Он не собирался сдаваться. Он будет цепляться за жизнь до последнего вздоха, будет надеяться на один шанс из миллиона, что на планету прилетит другой корабль!
        Кален сообразил, что из очистительной жидкости можно легко изготовить заменитель воздуха. Этого ему хватит на несколько дней. А если еще вскрыть керловый орех...
        Придя в себя, Эйджи обнаружил, что, прежде чем потерять сознание, успел вдвое уменьшить ускорение. Это и спасло ему жизнь.
        Но ускорение, равное по шкале почти нулю, было тем не менее невыносимым. Эйджи открыл дверь и выполз из своего отсека.
        Ремни, удерживающие Барнетта и Виктора, лопнули при взлете. Виктор только-только приходил в себя, а Барнетт с трудом выбирался из-под груды покореженных ящиков.
        - Что за шутки? - тяжело выдохнул он. - Я же ясно сказал: "С минимальным ускорением"!
        - Я взлетел с ускорением вдвое меньше минимального! ответил Эйджи. - Посмотри сам.
        Барнетт вошел в пилотский отсек и быстро вернулся.
        - Плохо дело, - сказал он. - Этот корабль рассчитан на ускорение втрое большее, чем наше. Видимо, на их дурацкой планете слишком сильная гравитация и для взлета требуется колоссальная скорость.
        В стенах что-то щелкнуло.
        - По-моему, становится теплее, - робко произнес очнувшийся Виктор.
        - И давление тоже растет, - сказал Эйджи и устремился к пульту.
        Барнетт и Виктор проводили старого пилота тревожными взглядами.
        - Ничего не могу поделать! - крикнул Эйджи, утирая пот с раскрасневшегося лица. - Температура и давление регулируются автоматически. Видимо, они подстраиваются до "нормального" уровня во время полета.
        - Отключи их как-нибудь, черт возьми! - крикнул Барнетт. - Или хочешь, чтобы мы изжарились?
        - Терморегулятор и так стоит на нуле, - ответил Эйджи. Больше ничего сделать невозможно.
        - Какова же нормальная температура для этого проклятого инопланетянина?
        - Страшно подумать, - ответил Эйджи. - Корабль построен из необыкновенно теплостойкого материала и способен выдержать давление в десять раз большее, чем земные корабли. Сопоставь эти данные и...
        - Но должно же это как-то выключаться! - не выдержал Барнетт. Металлический пол раскалился уже чуть ли не докрасна.
        - Отключи его! - заорал Виктор.
        - Не я сделал этот корабль, - начал оправдываться Эйджи. - Откуда мне знать...
        - Отпусти меня! - Эйджи схватился за бластер. Внезапно его осенило, и он выключил двигатели.
        Щелканье в стенах прекратилось, и помещение стало остывать.
        - Что случилось? - Виктор сразу успокоился.
        - Температура и давление падают, когда двигатели не работают, - пояснил Эйджи. - Пока не включены двигатели, мы в безопасности.
        Воцарившееся молчание нарушил Барнетт:
        - Итак, мы влипли?
        - Да, - подтвердил Эйджи. - Двигаясь по инерции, мы достигнем большой планеты не раньше чем через три года.
        - Ничего не попишешь, вернемся на свой корабль.
        Подавив вздох облегчения, Эйджи задал автопилоту новый курс.
        - Думаете, этот тип вернет нам корабль? - спросил Виктор.
        - Конечно, - убежденно ответил Барнетт. - Ему ведь до смерти охота заполучить назад свой, стало быть, придется покинуть наш.
        - Да, но если он...
        - Мы выведем из строя автоматику, - сказал Барнетт. Это его задержит.
        - Ненадолго, - вмешался Эйджи. - Потом он все равно нас догонит.
        - Не думаю, - ухмыльнулся Барнетт. - Для нас главное взлететь первыми. Корпус у этого корабля, конечно, прочный, но вряд ли он выдержит три атомных взрыва.
        - Об этом я не думал, - побледнел Эйджи.
        - А когда-нибудь мы вернемся, - бодро заключил Барнетт. - Металл, из которого сделан его корабль, наверняка кое-чего стоит.
        Эйджи включил двигатели и развернул "Индевер-2" к планете. Автоматика заработала, и температура стала быстро повышаться. Убедившись, что автопилот взял нужный курс, Эйджи отключил двигатели, и корабль полетел дальше, влекомый силой инерции.
        Они не успели вывести из строя автоматику. Перед посадкой Эйджи пришлось снова включить двигатели, и, когда "Индевер-2" совершил посадку, у астронавтов едва хватило сил выбраться наружу. Тела их покрылись волдырями ожогов, а подошвы обуви прогорели насквозь.
        Затаившись в лесу, они ждали.
        Через некоторое время инопланетянин вышел из их корабля и перешел в свой. Мгновение спустя люки закрылись.
        - Ну вот. - Барнетт встал на ноги. - Теперь надо срочно взлетать. Эйджи, ступайте прямо к пульту. Я подсоединю аккумуляторы, а Виктор задраит люк. Вперед!
        Кален открыл запасной резервуар, и корабль заполнился свежим благоухающим желтоватым дымом. Несколько минут Кален с наслаждением дышал.
        Затем он отобрал три самых крупных керловых ореха и подождал, пока щелкун их раздавит.
        Насытившись, Кален почувствовал себя гораздо лучше. Он позволил переодевателю снять задубевшую наружную оболочку. Лезвие аккуратно разрезало два верхних слоя, остановившись перед нежной живой кожицей.
        Кален решил, что рассудок инопланетян помрачился. Как же иначе объяснить, что они вернулись и возвратили ему корабль?
        Нужно обязательно сообщить их властям координаты этой планеты, чтоб их забрали отсюда и вылечили.
        Кален был счастлив. Он не преступил законов мабогийской этики. А ведь мог бы оставить в чужом корабле тетнитовую бомбу, вывести из строя двигатели.
        Но он ничего такого не сделал.
        Он только сконструировал несколько бесхитростных устройств для поддержания собственной жизни.
        Кален проверил приборы - все было в идеальном состоянии. Тогда он включил аккумуляторы и стал ждать, пока отсек наполнится антигравитационной жидкостью.
        Виктор первым достиг люка, бросился внутрь, но тут же отлетел назад.
        - Что случилось? - спросил подоспевший Барнетт.
        - Меня что-то ударило.
        Они осторожно заглянули внутрь.
        Хитроумно переплетенные провода тянулись от аккумуляторов к стенам. Дотронься Виктор до корпуса корабля, он был бы тотчас убит мощным электрическим разрядом.
        Они замкнули смертоносную систему и вошли.
        Внутри корабля царил хаос. Пол был загроможден беспорядочно разбросанными предметами. В углу валялся согнутый вдвое стальной прут. В довершении разгрома пролитая в нескольких местах кислота насквозь разъела обветшавший корпус "Индевера".
        В хвостовом отсеке их подстерегала новая ловушка. Тяжелая дверь была с дьявольским коварством подсоединена к небольшому стартеру. Одно неосторожное движение, и от человека, попытавшегося войти, осталось бы мокрое место.
        Были и другие устройства, назначение которых никто из астронавтов разгадать не мог.
        - Мы в силах все это исправить? - спросил Барнетт.
        Эйджи пожал плечами:
        - Почти все наши инструменты остались на "Индевере-2". За год мы, вероятно, сумеем кое-что подлатать, но я не гарантирую, что корпус выдержит.
        Они вышли наружу. "Индевер-2" взмыл в небо.
        - Вот мерзавец! - в сердцах выругался Барнетт, глядя на изъеденный кислотой корпус своего корабля.
        - Трудно предугадать, на что способен инопланетянин, философски рассудил Эйджи.
        - Хороший инопланетянин - мертвый инопланетянин, произнес Виктор.
        "Индевер-1" был теперь столь же загадочным и опасным, как "Индевер-2". А "Индевер-2" улетел.
        Верный вопрос
        Ответчик был построен, чтобы действовать столько, сколько необходимо, - что очень большой срок для одних и совсем ерунда для других. Но для Ответчика этого было вполне достаточно.
        Если говорить о размерах, одним Ответчик казался исполинским, а другим - крошечным. Это было сложнейшее устройство, хотя кое-кто считал, что проще штуки не сыскать.
        Ответчик же знал, что именно таким должен быть. Ведь он - Ответчик. Он знал.
        Кто его создал? Чем меньше о них сказано, тем лучше. Они тоже знали.
        Итак, они построили Ответчик - в помощь менее искушенным расам - и отбыли своим особым способом. Куда - одному Ответчику известно.
        Потому что Ответчику известно все.
        На некой планете, вращающейся вокруг некой звезды, находился Ответчик. Шло время: бесконечное для одних, малое для других, но для Ответчика - в самый раз.
        Внутри него находились ответы. Он знал природу вещей, и почему они такие, какие есть, и зачем они есть, и что все это значит.
        Ответчик мог ответить на любой вопрос, будь тот поставлен правильно. И он хотел. Страстно хотел отвечать!
        Что же еще делать Ответчику?
        И вот он ждал, чтобы к нему пришли и спросили.
        - Как вы себя чувствуете, сэр? - участливо произнес Морран, повиснув над стариком.
        - Лучше, - со слабой улыбкой отозвался Лингман.
        Хотя Морран извел огромное количество топлива, чтобы выйти в космос с минимальным ускорением, немощному сердцу Лингмана маневр не понравился. Сердце Лингмана то артачилось и упиралось, не желая трудиться, то вдруг пускалось вприпрыжку и яростно молотило в грудную клетку. А какой-то момент казалось даже, что оно вот-вот остановится, просто назло. Но пришла невесомость - и сердце заработало.
        У Моррана не было подобных проблем. Его крепкое тело свободно выдерживало любые нагрузки. Однако в этом полете ему не придется их испытывать, если он хочет, чтобы старый Лингман остался в живых.
        - Я еще протяну, - пробормотал Лингман, словно в ответ на невысказанный вопрос. - Протяну, сколько понадобится, чтобы узнать.
        Морран прикоснулся к пульту, и корабль скользнул в подпространство, как угорь в масло.
        - Мы узнаем. - Морран помог старику освободиться от привязных ремней. - Мы найдем Ответчик!
        Лингман уверенно кивнул своему молодому товарищу. Долгие годы они утешали и ободряли друг друга. Идея принадлежала Лингману. Потом Морран, закончив институт, присоединился к нему. По всей Солнечной системе они выискивали и собирали по крупицам легенды о древней гуманоидной расе, которая знала ответы на все вопросы, которая построила Ответчик и отбыла восвояси.
        - Подумать только! Ответ на любой вопрос! - Морран был физиком и не испытывал недостатка в вопросах: расширяющаяся Вселенная, ядерные силы, "новые" звезды...
        - Да, - согласился Лингман.
        Он подплыл к видеоэкрану и посмотрел в иллюзорную даль подпространства. Лингман был биологом и старым человеком. Он хотел задать только два вопроса.
        Что такое жизнь?
        Что такое смерть?
        После особенно долгого периода сбора багрянца Лек и его друзья решили отдохнуть. В окрестностях густо расположенных звезд багрянец всегда редел - почему, никто не ведал, - так что вполне можно было поболтать.
        - А знаете, - сказал Лек, - поищу-ка я, пожалуй, этот Ответчик.
        Лек говорил на языке оллграт, языке твердого решения.
        - Зачем? - спросил Илм на языке звест, языке добродушного подтрунивания. - Тебе что, мало сбора багрянца?
        - Да, - отозвался Лек, все еще на языке твердого решения. - Мало.
        Великий труд Лека и его народа заключался в сборе багрянца. Тщательно, по крохам выискивали они вкрапленный в материю пространства багрянец и сгребали в колоссальную кучу. Для чего - никто не знал.
        - Полагаю, ты спросишь у него, что такое багрянец? предположил Илм, откинув звезду и ложась на ее место.
        - Непременно, - сказал Лек. - Мы слишком долго жили в неведении. Нам необходимо осознать истинную природу багрянца и его место в мироздании. Мы должны понять, почему он правит нашей жизнью. - Для этой речи Лек воспользовался илгретом, языком зарождающегося знания.
        Илм и остальные не пытались спорить, даже на языке спора. С начала времен Лек, Илм и все-прочие собирали багрянец. Наступила пора узнать самое главное: что такое багрянец и зачем сгребать его в кучу?
        И конечно, Ответчик мог поведать им об этом. Каждый слыхал об Ответчике, созданном давно отбывшей расой, схожей с ними.
        - Спросишь у него еще что-нибудь? - поинтересовался Илм.
        - Пожалуй, я спрошу его о звездах, - пожал плечами Лек. - В сущности, больше ничего важного нет.
        Лек и его братья жили с начала времен, потому они не думали о смерти. Число их всегда было неизменно, так что они не думали и о жизни.
        Но багрянец? И куча?
        - Я иду! - крикнул Лек на диалекте решения-на-грани-поступка.
        - Удачи тебе! - дружно пожелали ему братья на языке величайшей привязанности.
        И Лек удалился, прыгая от звезды к звезде.
        Один на маленькой планете. Ответчик ожидал прихода Задающих вопросы. Порой он сам себе нашептывал ответы. То была его привилегия. Он знал.
        Итак, ожидание. И было не слишком поздно и не слишком рано для любых порождений космоса прийти и спросить.
        Все восемнадцать собрались в одном месте.
        - Я взываю к Закону восемнадцати! - воскликнул один. И тут же появился другой, которого еще никогда не было, порожденный Законом восемнадцати.
        - Мы должны обратиться к Ответчику! - вскричал один. Нашими жизнями правит Закон восемнадцати. Где собираются восемнадцать, там появляется девятнадцатый. Почему так?
        Никто не мог ответить,
        - Где я? - спросил новорожденный девятнадцатый. Один отвел его в сторону, чтобы все рассказать. Осталось семнадцать. Стабильное число.
        - Мы обязаны выяснить, - заявил другой, - почему все места разные, хотя между ними нет никакого расстояния.
        Ты здесь. Потом ты там. И все. Никакого передвижения, никакой причины. Ты просто в другом месте.
        - Звезды холодные, - пожаловался один.
        - Почему?
        - Нужно идти к Ответчику.
        Они слышали легенды, знали сказания. "Некогда здесь был народ - вылитые мы! - который знал. И построил Ответчик. Потом они ушли туда, где нет места, но много расстояния".
        - Как туда попасть? - закричал новорожденный девятнадцатый, уже исполненный знания.
        - Как обычно.
        И восемнадцать исчезли. А один остался, подавленно глядя на бесконечную протяженность ледяной звезды. Потом исчез и он.
        - Древние предания не врут, - прошептал Морран. - Вот Ответчик.
        Они вышли из подпространства в указанном легендами месте и оказались перед звездой, которой не было подобных. Морраи придумал, как включить ее в классификацию, но это не играло никакой роли. Просто ей не было подобных.
        Вокруг звезды вращалась планета, тоже не похожая на другие. Морран нашел тому причины, но они не играли никакой роли. Это была единственная в своем роде планета.
        - Пристегнитесь, сэр, - сказал Морран. - Я постараюсь приземлиться как можно мягче.
        Шагая от звезды к звезде, Лек подошел к Ответчику, положил его на ладонь и поднес к глазам.
        - Значит, ты Ответчик? - проговорил он.
        - Да, - отозвался Ответчик.
        - Тогда скажи мне, - попросил Лек, устраиваясь поудобнее в промежутке между звездами. - Скажи мне, что я есть?
        - Частность, - сказал Ответчик. - Проявление.
        - Брось, - обиженно проворчал Лек. - Мог бы ответить и получше... Теперь слушай. Задача мне подобных - собирать багрянец и сгребать его в кучу. Каково истинное значение этого?
        - Вопрос бессмысленный, - сообщил Ответчик. Он знал, что такое багрянец и для чего предназначена куча. Но объяснение таилось в большом объяснении. Лек не сумел правильно поставить вопрос.
        Лек задавал другие вопросы, но Ответчик не мог ответить на них. Лек смотрел на все по-своему узко, он видел лишь часть правды и отказывался видеть остальное. Как объяснить слепому ощущение зеленого?
        Ответчик и не пытался. Он не был для этого предназначен.
        Наконец Лек презрительно усмехнулся и ушел, стремительно шагая в межзвездном пространстве.
        Ответчик знал. Но ему требовался верно сформулированный вопрос. Ответчик размышлял над этим ограничением, глядя на звезды - не большие и не малые, а как раз подходящего размера.
        "Правильные вопросы... Тем, кто построил Ответчик, следовало принять это во внимание, - думал Ответчик. Им следовало предоставить мне свободу, позволить выходить за рамки узкого вопроса".
        Восемнадцать созданий возникли перед Ответчиком - они не пришли и не прилетели, а просто появились. Поеживаясь в холодном блеске звезд, они ошеломленно смотрели на подавляющую громаду Ответчика.
        - Если нет расстояния, - спросил один, - то как можно оказаться в других местах?
        Ответчик знал, что такое расстояние и что такое другие места, но не мог ответить на вопрос. Вот суть расстояния, но она не такая, какой представляется этим существам. Вот суть мест, но она совершенно отлична от их ожиданий.
        - Перефразируйте вопрос, - с затаенной надеждой посоветовал Ответчик.
        - Почему здесь мы короткие, - спросил один, - а там длинные? Почему там мы толстые, а здесь худые? Почему звезды холодные?
        Ответчик все это знал. Он понимал, почему звезды холодные, но не мог объяснить это в рамках понятий звезд или холода.
        - Почему, - поинтересовался другой, - есть Закон восемнадцати? Почему, когда собираются восемнадцать, появляется девятнадцатый?
        Но, разумеется, ответ был частью другого, большего вопроса, а его-то они и не задали.
        Закон восемнадцати породил девятнадцатого, и все девятнадцать пропали.
        Ответчик продолжал тихо бубнить себе вопросы и сам на них отвечал.
        - Ну вот, - вздохнул Морран. - Теперь все позади.
        Он похлопал Лингмана по плечу - легонько, словно опасаясь, что тот рассыплется.
        Старый биолог обессилел.
        - Пойдем, - сказал Лингман. Он не хотел терять времени. В сущности, терять было нечего.
        Одев скафандры, они зашагали по узкой тропинке.
        - Не так быстро, - попросил Лингман.
        - Хорошо, - согласился Морран.
        Они шли плечом к плечу по планете, отличной от всех других планет, летящей вокруг звезды, отличной от всех других звезд.
        - Сюда, - указал Морран. - Легенды были верны. Тропинка, ведущая к каменным ступеням; каменные ступени - во внутренний дворик... И - Ответчик!
        Ответчик представился им белым экраном в стене. На их взгляд, он был крайне прост.
        Лингман сцепил задрожавшие руки. Наступила решающая минута его жизни, всех его трудов, споров...
        - Помни, - сказал он Моррану, - мы и представить не в состоянии, какой может оказаться правда.
        - Я готов! - восторженно воскликнул Морран.
        - Очень хорошо. Ответчик, - обратился Лингман высоким слабым голосом, - что такое жизнь? Голос раздался в их головах.
        - Вопрос лишен смысла. Под "жизнью" Спрашивающий подразумевает частный феномен, объяснимый лишь в терминах целого.
        - Частью какого целого является жизнь? - спросил Лингман.
        - Данный вопрос в настоящей форме не может разрешиться. Спрашивающий все еще рассматривает "жизнь" субъективно, со своей ограниченной точки зрения.
        - Ответь же в собственных терминах, - сказал Морран.
        - Я лишь отвечаю на вопросы, - грустно произнес Ответчик.
        Наступило молчание.
        - Расширяется ли Вселенная? - спросил Морран.
        - Термин "расширение" неприложим к данной ситуации. Спрашивающий оперирует ложной концепцией Вселенной.
        - Ты можешь нам сказать хоть что-нибудь?
        - Я могу ответить на любой правильно поставленный вопрос, касающийся природы вещей.
        Физик и биолог обменялись взглядами.
        - Кажется, я понимаю, что он имеет в виду, - печально проговорил Лингман. - Наши основные допущения неверны. Все до единого.
        - Невозможно! - возразил Морран. - Наука...
        - Частные истины, - бесконечно усталым голосом заметил Лингман. - По крайней мере, мы выяснили, что наши заключения относительно наблюдаемых феноменов ложны.
        - А закон простейшего предположения?
        - Всего лишь теория.
        - Но жизнь... безусловно, он может сказать, что такое жизнь?
        - Взгляни на это дело так, - задумчиво проговорил Лингман. - Положим, ты спрашиваешь: "Почему я родился под созвездием Скорпиона при проходе через Сатурн?" Я не сумею ответить на твой вопрос в терминах зодиака, потому что зодиак тут совершенно ни при чем.
        - Ясно, - медленно выговорил Морран. - Он не в состоянии ответить на наши вопросы, оперируя нашими понятиями и предположениями.
        - Думаю, именно так, Он связан корректно поставленными вопросами, а вопросы эти требуют знаний, которыми мы не располагаем.
        - Значит, мы даже не можем задать верный вопрос? возмутился Морран. - Не верю. Хоть что-то мы должны знать. - Он повернулся к Ответчику. - Что такое смерть?
        - Я не могу определить антропоморфизм.
        - Смерть - антропоморфизм! - воскликнул Морран, и Лингман быстро обернулся. - Ну наконец-то мы сдвинулись с места.
        - Реален ли антропоморфизм?
        - Антропоморфизм можно классифицировать экспериментально как А - ложные истины или В - частные истины - в терминах частной ситуации.
        - Что здесь применимо?
        - И то и другое.
        Ничего более конкретного они не добились. Долгие часы они мучили Ответчик, мучили себя, но правда ускользала все дальше и дальше.
        - Я скоро сойду с ума, - не выдержал Морран. - Перед нами разгадки всей Вселенной, но они откроются лишь при верном вопросе. А откуда нам взять эти верные вопросы?!
        Лингман опустился на землю, привалился к каменной стене и закрыл глаза.
        - Дикари - вот мы кто, - продолжал Морран, нервно расхаживая перед Ответчиком. - Представьте себе бушмена, требующего у физика, чтобы тот объяснил, почему нельзя пустить стрелу в Солнце. Ученый может объяснить это только своими терминами. Как иначе?
        - Ученый и пытаться не станет, - едва слышно проговорил Лингман. - Он сразу поймет тщетность объяснения.
        - Или вот как вы разъясните дикарю вращение Земли вокруг собственной оси, не погрешив научной точностью?
        Лингман молчал.
        - А, ладно... Пойдемте, сэр?
        Пальцы Лингмана были судорожно сжаты, щеки впали, глаза остекленели.
        - Сэр! Сэр! - затряс его Морран.
        Ответчик знал, что ответа не будет.
        Один на планете - не большой и не малой, а как раз подходящего размера - ждал Ответчик. Он не может помочь тем, кто приходит к нему, ибо даже Ответчик не всесилен.
        Вселенная? Жизнь? Смерть? Багрянец? Восемнадцать?
        Частные истины, полуистины, крохи великого вопроса.
        И бормочет Ответчик вопросы сам себе, верные вопросы, которые никто не может понять.
        И как их понять?
        Чтобы правильно задать вопрос, нужно знать большую часть ответа.
        Стандартный кошмар
        Космический пилот Джонни Безик состоял на службе в компании "Эс-Би-Си Эксплорейшис". Он исследовал подступы к скоплению Сирогона, в то время совершенной terra incognita. Первые четыре планеты не показали ничего интересного. Безик приблизился к пятой, и начался стандартный кошмар. Ожил корабельный громкоговоритель. Раздался низкий голос:
        - Вы находитесь в окрестностях планеты Лорис. Очевидно, собираетесь произвести посадку?
        - Верно, - подтвердил Джонни. - Как получилось, что вы говорите по-английски?
        - Одна из наших вычислительных машин овладела языком на основе эмпирических данных, ставших доступными во время вашего приближения к планете.
        - Ишь ты, недурно! - восхитился Джонни.
        - Пустяки, - ответил голос. - Сейчас мы войдем в непосредственную связь с корабельным компьютером и выведем параметры орбиты, скорость и другие сведения. Вы не возражаете?
        - Конечно, валяйте, - сказал Джонни. Он только что впервые в истории Земли вошел в контакт с иным разумом. Так всегда и начинался стандартный кошмар.
        Рыжеволосый, низенький, кривоногий Джонни Чарлз Безик выполнял свою работу добросовестно, компетентно и механически. Он был тщеславен, чванлив, невежественен, сварлив и бесстрашен. Короче говоря, изумительно подходил для исследований глубокого космоса. Лишь определенный тип человека может вынести умопомрачительную безбрежность пространства и грозящие шизофренией стрессы, вызванные опасностью неведомого. Тут нужен человек с огромным и незыблемым самомнением и воинственной самоуверенностью. Нужен кретин. Поэтому исследовательские корабли ведут люди, подобные Джонни, чье вопиющее самодовольство твердо опирается на безграничную самовлюбленность и поддерживается непоколебимым невежеством. Таким психическим обликом обладали конкистадоры. Кортес и горстка головорезов покорили империю ацтеков только потому, что так и не осознали невозможности этого предприятия.
        Джонни развалился в кресле и наблюдал, как приборы на пульте управления регистрировали изменение курса и скорости. На видеоэкране появилась планета Лорис - голубая, зеленая, коричневая. Джонни Безик вот-вот встретит парней со своей улицы.
        Чудесно, если эти парни, эти, выражаясь межгалактически, соседи - смышленые ребята. Но вовсе не так здорово, если они соображают намного лучше вас и при этом, возможно, сильнее, проворнее и более агрессивны. Подобным соседям может взбрести на ум сделать что-нибудь с вами. Разумеется, вовсе не обязательно будет так, но к чему кривить душой, мы живем в жестокой вселенной, и извечный, вопрос - это кто наверху.
        Земля посылала экспедиции, исходя из расчета, что если "где-то там" кто-то есть, то лучше пусть мы найдем их, чем они свалятся нам на голову одним тихим воскресным утром. Сценарий стандартного земного кошмара всегда начинается контактом с чудовищной цивилизацией. Потом шли варианты. Иногда инопланетяне оказывались высокоразвитыми технически, иногда обладали невероятными психокинетическими способностями, иногда были глупы, но практически неуязвимы ходячие растения, роящиеся насекомые и тому подобное. Обычно они были бгсзжалостны и аморальны - не в пример хорошим земным парням.
        Но это второстепенные детали. Лейтмотив кошмара постоянно одинаков: Земля вступает в контакт с чужой могущественной цивилизацией, и они нас покоряют.
        Безик вот-вот узнает ответ на единственный вопрос, который серьезно волнует Землю: они нас или мы их?
        Пока он не решался делать ставки...
        Воздухом Лориса можно дышать, а вода годна для питья.
        Обитатели Лориса - гуманоиды. Несмотря на мнение нобелевского лауреата Сержа Бонблата, будтобы вероятность этого один к десяти в девяносто третьей степени.
        Лорианцы при помощи гипнопедии преподали Безику свой язык и показали ему главный город Атисс. Чем больше Джонни наблюдал, тем становился мрачнее.
        Лорианцы были приятными, уравновешенными и доброжелательными существами. За последние пять столетий их история не знала войн или восстаний. Рождаемость и смертность были надежно сбалансированы: население многочислено, но всем хватало места и возможностей. Существовали расовые отличия, однако никаких расовых проблем. Технически высоко развитые, лорианцы с успехом соблюдали чистоту окружающей среды и экологическое равновесие. Каждый занимался любимой творческой работой, в то время как весь тяжелый труд выполняли саморегулирующиеся механизмы.
        В столице Атисс - гигантском городе с фантастически красивыми зданиями, башнями, дворцами - было все: базары, рестораны, парки, величественные скульптуры, кладбища, аттракционы, пирожковые, песочницы, даже прозрачная река. Все, что ни назови. И все бесплатно, включая пищу, одежду, жилье и развлечения. Каждый брал, что хотел, и отдавал, что хотел, и каким-то образом это уравновешивалось. Поэтому на Лорисе обходились без денег, а при отсутствии денег отпадала нужда в банках, казначействах и хранилищах. Даже замки не требовались: все двери на Лорисе открывались и закрывались по обыкновенному мысленному приказу.
        В политическом отношении правительство отражало единый коллективный разум лорианцев. И коллективный этот разум был спокойным, мудрым, благим. Между желаниями общественности и действиями правительства не существовало расхождений, не возникало задержек.
        Более того, чем внимательнее Джонни всматривался, тем больше ему казалось, что Лорис вовсе не имел никакого правительства. Пожалуй, ближе всех к образу правителя подходил некто Веерх, руководитель Бюро Проектирования Будущего. А Веерх никогда не отдавал распоряжений - лишь время от времени выпускал экономические, социальные и научные прогнозы.
        Безик узнал все это за несколько дней. Ему помогал специально назначенный гид по имени Хелмис, ровесник Джонни. Поскольку он обладал умом, терпимостью, сметкой, добротой, неисчерпаемым юмором, самокритичностью и прозорливостью, то Джонни его на дух не выносил.
        Размышляя на досуге в роскошном номере гостиницы, Джонни понял, что лорианцы настолько близки к воплощению человеческих идеалов безупречности, насколько можно ожидать. Казалось, что они олицетворяют абсолютно все достоинства. Но это никак не противоречило стандартному земному кошмару. Своенравные земляне попросту не желают плясать под дудку инопланетян, даже самых добродетельных, даже ради благополучия самой Земли.
        Безик ясно видел, что лорианцы не любят лезть на рожон: они домоседы, не домогаются ничьих территорий, не хотят никого покорять, и само понятие "экспансия" им чуждо. Но, с другой стороны, они не могли не сообразить, что если не предпринять что-нибудь по отношению к Земле, то уж она точно предпримет что - нибудь по отношению к ним и из кожи вон вылезет, пытаясь это сделать.
        Возможно, правда, что никаких трудностей не возникнет вовсе. Возможно, у народа столь мудрого, доверчивого и миролюбивого, как лорианцы, и в помине нет никакого оружия.
        Но на следующий день, когда Хелмис предложил осмотреть Космический флот Древней Династии, Безик убедился в беспочвенности своих надежд.
        Флоту было тысяча лет, и все семьдесят кораблей работали, как отлаженные часы.
        - Тормиш, последний правитель Древней Династии, намеревался завоевать все обитаемые планеты, - пояснил Хелмис. - К счастью, наш народ созрел прежде, чем успел начать исполнение своего замысла.
        - Но корабли вы сохранили, - заметил Джонни.
        Хелмис пожал плечами.
        - Это памятник нашей прошлой безрассудности. Ну и, по правде сказать, если на нас вдруг все-таки нападут... попробуем отбиться.
        - Думаю, небезуспешно, - промолвил Джонни. Он прикинул, что один такой корабль запросто справится со всем, что Земля сможет вынести в космос в ближайшие два столетия.
        Такова была жизнь на Лорисе - точь-в-точь какой ей следовало быть по сценарию стандартного кошмара. Слишком хороша для правды. Идеальна. Ужасающе, отвратительно идеальна.
        Но уж так ли она безупречна? Джонни в полной мере обладал свойственной землянам верой в то, что на каждое достоинство есть соответствующий порок. Сию мысль он обычно выражал следующим образом: "Где-то здесь должна быть лазейка". Даже в раю господнем дела не могут идти гладко.
        Безик наблюдал, критически взвешивал, сопоставлял. У лорианцев была полиция. Их называли "наставниками", и вели они себя чрезвычайно вежливо. Но, по существу, были полицейскими. Это указывало на существование преступников.
        Хелмис развеял выводы Джонни.
        - У нас, разумеется, есть отдельные случаи генетических отклонений от нормы, но вовсе нет преступного мира. Наставники занимаются, скорей, образованием, чем отправлением закона. Любой гражданин вправе поинтересоваться мнением наставника по каким-либо нюансам личного поведения. А уж если он ненароком нарушит закон, наставник на это укажет.
        - А потом арестует?
        - Нет! Гражданин извинится, и инцидент будет исчерпан.
        - Но что, если гражданин нарушает закон снова и снова? Как тогда поступают наставники?
        - Такого никогда не бывает.
        - И все-таки?
        - Наставники способны действовать эффективно при любых обстоятельствах.
        - Больно они хлипкие, - сомнительно пробормотал Джонни.
        Что-то мешало ему убедиться в правоте слов Хелмиса до конца. Скорее всего, он просто не мог позволить себя убедить. И все же... Дела на Лорисе шли. Шли потрясающе здорово. Они не шли потрясающе здорово только у Джонни Безика. Это потому, что он был землянином - иными словами, неуравновешенным дикарем. А еще потому, что Джонни с каждым днем становился все более мрачным и свирепым.
        Кругом царили радость и совершенство. Наставники вели себя, как скромные деликатные девушки. На дорогах никогда не было пробок, никто не портил друг другу нервы. Миллионы автоматических систем доставляли в город жизненно важные продукты и возили отходы. Люди блаженствовали, наслаждались общением с окружающими и занимались искусством.
        И все так благоразумны! Так дружелюбны! Так доброжелательны! Так красивы и умны!
        Да, это был настоящий рай. Даже Джонни Безик не мог не признать этого. Его и без того дурное настроение портилось все больше и больше. Вам, вероятно, трудно это понять если вы сами, случайно, не с Земли.
        Оставьте такого, как Джонни, в месте подобном Лорису, и потом не расхлебаете неприятностей. Почти две недели Джонни держал себя в руках. Затем в один прекрасный день, сидя за рулем (автомобиль был на ручном управлении), он сделал левый поворот, не подав сигнала.
        Машина сзади как раз увеличила скорость, собираясь обходить слева. Резкий поворот Джонни едва не привел к столкновению. Машины завертелись и остановились нос к носу. Джонни и другой водитель вылезли.
        - Ну и ну, дружище!... - весело сказал водитель. - Мы едва не треснулись.
        - Какое там треснулись, к чертовой матери! - рявкнул Джонни. - Ты меня подрезал.
        Водитель доброжелательно рассмеялся.
        - По-моему, нет. Хотя, разумеется, я признаю возможность...
        - Послушай, - перебил Джонни. - Из-за твоей проклятой невнимательности мы оба могли отправится на тот свет.
        - Но вы, безусловно, находились впереди, а делать внезапный поворот...
        Джонни резко подался вперед и угрожающе прорычал:
        - Не городи чепухи, парень. Сколько раз повторять, что ты неправ?!
        Водитель опять рассмеялся, пожалуй, с некоторой нервозностью.
        - Я предлагаю вопрос виновности вынести на суд свидетелей, - кротко произнес он. - Убежден, что все эти стоящие здесь люди...
        Джонни покачал головой. - Мне не нужны никакие свидетели, - заявил он. - Я знаю, что произошло. Я знаю, что виноват ты.
        - Похоже, вы совершенно уверены...
        - Еще бы я не был уверен! - возмутился Джонни. - Я уверен, потому, что я знаю.
        - Что ж, в таком случае...
        - Ну?
        - В таком случае, - молвил водитель, - мне остается лишь извиниться.
        - Да уж, по меньшей мере, сказал Джонни, величаво прошел к машине и умчался на недозволенной скорости.
        После этого Безик почувствовал некоторое облегчение, но стал еще более непокорным и упрямым. Он был сыт по горло превосходством лорианцев, его тошнило от их рассудительности, от их добродетелей.
        Он вернулся в номер с двумя бутылками бренди, выпускавшегося в медицинских целях, пил и предавался мрачным раздумьям. Пришел советник по этике и указал, что поведение Джонни было вызывающим, невежливым и диким. Он изложил все в очень тактичной форме.
        Джонни посоветовал ему убраться восвояси. Нельзя сказать, что Безик был особенно безрассуден - для землянинина. Оставь его в покое, дня через два он наверняка почувствовал бы раскаяние. Советник продолжал выговаривать. Он рекомендовал лечение: Джонни чересчур подвержен злости и агрессивному настроению, он являет угрозу для граждан.
        Джонни велел советнику сгинуть. Советник отказался сгинуть и оставить проблему неразрешенной. Джонни разрешил проблему, вытолкав его за дверь.
        Потрясенный советник поднялся на ноги и из-за двери поставил Джонни в известность, что до выяснения обстоятельств дела ему придется смириться с изоляцией.
        - Только попробуйте, - многообещающе заявил Джонни.
        - Вы не беспокойтесь, - обнадежил советник. - Это недолго и не будет связано с неприятными ощущениями. Мы осознаем культурные различия между нами. Но мы не можем допустить неконтролируемое и необоснованное насилие.
        - Если вы не станете меня заводить, я не выйду из себя, сказал Джонни. - Главное, не ерепеньтесь и не вздумайте меня запирать.
        - Наши правила абсолютно ясны. Скоро сюда придет наставник. Я предлагаю вам о ним не спорить.
        - Похоже, вы напрашиваетесь на неприятности, - заметил Джонни. - Ладно, малыш. Делайте что считаете нужным. И я буду делать, что считаю нужным.
        Советник удалился. Джонни пил и размышлял. Пришел наставник. Как официальный представитель закона, наставник ожидал от Джонни беспрекословного повиновения. Когда Джонни отказался, он был ошеломлен. Так не положено! Наставник ушел за новыми указаниями.
        Джонни продолжал пить. Через час наставник вернулся ж сообщил, что он наделен полномочиями увести Джонни силой, если потребуется.
        - Это правда? - спросил Джонни.
        - Да, так что не принуждайте меня...
        Джонни вышвырнул его, тем самым избавив от необходимости применить силу.
        Безик покинул номер на не совсем твердых ногах. Он знал, что нападение на наставника - тяжелый проступок. Так просто ему не выкрутиться. Он решил вернуться на корабль и убраться подобру-поздорову. Они, конечно, могут помешать взлету или уничтожить его в воздухе, но вряд ли станут утруждать себя. Они наверняка будут только рады избавиться от него.
        Безик достиг корабля без приключений. Вокруг суетились два десятка рабочих. Он сказал мастеру, что хочет немедленно взлететь. Тот был чрезвычайно расстроен, что не может услужить. Двигатель разобран, его прочищают и модернизируют - скромный дружеский дар лорианского народа.
        - Дайте нам еще пять дней, и у вас будет самый быстрый корабль к западу от Ориона, - пообещал мастер.
        - Чертовски мне это пригодится, прорычал Джонни. Послушайте, я страшно спешу. Не могли бы вы поставить двигатель поскорее?
        - Работая круглосуточно и без перерывов на обед, мы постараемся управиться за три с половиной дня.
        - Просто великолепно, - выдавил Джонни. - Кто велел вам трогать мой корабль?
        Мастер принес извинения. Джонни взбесился еще больше.
        Очередной акт бессмысленного насилия был предотвращен прибытием четырех наставников.
        Безик оторвался от преследования в лабиринте извивающихся улочек, заблудился сам. Над ним возвышалась аркада. Сзади появились два наставника. Безик побежал по узким каменным коридорам. Вскоре путь его преградила закрытая дверь.
        Он приказал ей открыться. Дверь оставалась закрытой очевидно, по указанию наставников. В ярости Безик повторил приказ. Мысленная команда была настолько сильна, что дверь с грохотом распахнулась, как и все двери в непосредственном окружении. Джонни убежал от наставников и остановился перевести дыхание на замшелой мостовой.
        Долго так продолжаться не может. Необходимо разработать план. Но какой план способен выручить одного землянина, преследуемого целой планетой лорианцев? Шансы слишком не равны, даже для конкистадора, каковым по духу был Джонни.
        И вдруг, совершенно самостоятельно, Джонни родил идею, которую использовал Кортес и которая спасла шкуру Писарро. Он решил найти здешнего правителя и пригрозить ему смертью, если его люди не успокоятся и не прислушаются к голосу разума.
        У плана был только один изъян - этот народ не имел правителя. Самая нечеловеческая черта лорианцев.
        Тем не менее, у них было несколько важных чиновников. Например, Веерх. Конечно, подобную шишку положено охранять. Однако обитатели сумасшедшего дома под названием Лорис, наверное, попросту не додумались до этого.
        Дружелюбный прохожий сообщил ему адрес. До Бюро Проектирования Будущего оставалось четыре квартала, когда Безика остановил отряд из двадцати наставников.
        Они неуверенно потребовали, чтобы он сдавался. Джонни пришло в голову, что, хотя в аресте людей заключается смысл их работы, производить им его приходилось наверняка впервые. В первую очередь, это были миролюбивые, рассудительные граждане, и лишь во вторую - полицейские.
        - Кого вы хотите арестовать? - спросил он.
        - Чужеземца по имени Джонни Безик, - ответил старший наставник.
        - Я рад это слышать, - сказал Джонни. - Он причинил мне немало неприятностей.
        - Но разве вы не...
        Джонни рассмеялся.
        - Не я ли тот опасный чужеземец? Мне жаль вас разочаровывать, но вынужден ответить отрицательно. Я знаю, однако о нашем сходстве.
        Наставники стали обсуждать создавшееся положение.
        Джонни продолжал:
        - Послушайте, друзья, я родился вот в этом доме. Меня могут опознать двадцать человек, включая жену и четырех детей. Какие вам нужны еще доказательства?
        Наставники снова засовещались.
        - Более того, - не унимался Джонни, - неужели вы искренне полагаете, что я опасный и неудержимый преступник? По-моему здравый смысл должен подсказать вам...
        Старший наставник извинился.
        Джонни продолжал путь. От цели его отделял всего квартал, когда появилась новая группа наставников в сопровождении его бывшего гида, Хелмиса.
        Они призвали Джонни сдаваться.
        - У меня нет времени, - заявил Безик. - Ваши приказы отменены. Я уполномочен сейчас же открыть свою истинную личность.
        - Мы знаем вашу истинную личность, - сказал Хелмис.
        - Если б вы знали мне не пришлось бы ее открывать, не так ли? Слушайте внимательно. Я лорианец, много лет назад обученный агрессивности для особого задания. Это задание теперь выполнено. Я вернулся - как планировалось - и провел несколько простейших тестов с целью проверки психологической атмосферы на Лорисе. Вам известны результаты. Они удручающи, с точки зрения выживания расы. Я обязан немедленно обсудить эту проблему и другие высокие материи с Главным Проектировщиком Бюро Проектирования Будущего. Могу сообщить вам совершенно конфиденциально, что наше положение крайне серьезно и не оставляет времени на раздумья.
        Сбитые с толку наставники попросили Джонни подтвердить свое заявление.
        - Я же сказал, что дело не терпит промедления. С удовольствием все подтвердил бы - если бы было время.
        - Сэр, без приказа мы не можем позволить вам уйти.
        - В таком случае, вероятная гибель нашей планеты лежит на вашей совести.
        - Какое у вас звание, сэр? - спросил офицер наставник.
        - Выше, чем у вас, - быстро ответил Джонни.
        Офицер пришел к решению.
        - Что прикажете, сэр?
        Джонни улыбнулся.
        - Сохраняйте спокойствие. Пресеките панику. Ждите дальнейших указаний.
        Безик уверенно продолжал свой путь. Он достиг двери Бюро и приказал ей открыться. Дверь открылась. Он собирался пройти...
        - Поднимите руки и отойдите от двери! - раздался жесткий голос сзади.
        Безик обернулся и увидел группу из десяти наставников. Все десять были одеты в черное и держали оружие.
        - Мы имеем право стрелять, - предупредил один из них. Не пытайтесь нас обмануть. Нам приказано не обращать внимания на ваши слова и любой ценой произвести арест.
        - Не имеет смысла убеждать вас, да?
        - Никакого. Идите.
        - Куда?
        - Специально для вас мы открыли одну из древних тюрем. Вам будут созданы все условия. Судья займется вашим делом, учитывая инородство и низкий уровень вашей культуры. Вы, безусловно, получите предупреждение и покините Лорис.
        - Это вовсе не плохо. Я в самом деле отделаюсь так легко?
        - Нас в этом заверили, - сказал наставник. - Мы разумные и сострадательные люди. Ваше доблестное сопротивление высоко оценено.
        - Благодарю.
        - Но теперь с этим покончено. Вы пойдете с нами по доброй воле?
        - Нет.
        - Простите, не понимаю.
        - Вы много чего не понимаете обо мне и землянах. Я намерен войти в эту дверь.
        - Если попытаетесь, мы будем стрелять.
        Существует единственный безошибочный способ отличить тип истинного конкистадора, настоящего берсеркера, искреннего камикадзе или крестоносца от обычных людей. Обычно люди, столкнувшись с невероятной ситуацией, склонны к компромиссу, к выжиданию более благоприятных условий для схватки. Но только не Писарро, не Готфрид Бульонский, не Гарольд Гардрадас, не Джонни Безик. Они одарены великой глупостью. Или великой храбростью. Или и тем, и другим вместе.
        - Ладно, сказал Джонни. - Стреляйте, черт с вами. И вошел в дверь. Наставники не стреляли. Идя по коридорам Бюро Проектирования Будущего, Джонни слышал, как они спорили за его спиной.
        Вскоре он оказался лицом к лицу с Веерхом, Главным Проектировщиком. Веерх был спокойным маленьким человечком с лицом престарелого эльфа.
        - Здравствуйте, - сказал Главный Проектировщик. Садитесь. Я закончил прогноз взаимоотношений между Землей и Лорисом.
        - Оставьте его при себе, - посоветовал Джонни. - У меня есть парочка незатейливых просьб, которые, я уверен, вы с радостью выполните. Иначе...
        - Полагаю, вам было бы интересно, - перебил Веерх, - что мы экстраполировали черты вашего народа и сравнили с нашими. Похоже, между нами неминуемо произойдет столкновение в борьбе за господство. Инициаторами, естественно, явитесь вы. Вы, земляне, попросту не успокоитесь, пока не выясните, кто здесь главный. Исход неизбежен, учитывая уровень вашего развития.
        - Чтобы прийти к такому же выводу, мне не потребовались ни высокий пост, ни причудливый титул, - сказал Джонни. Теперь слушайте...
        - Я не закончил. С точки зрения развития техники, у вас нет ни единого шанса. Мы можем в два счета уничтожить любой ваш флот.
        - Выходит, вам не о чем беспокоиться,
        - Но техника не имеет такого значения, как психология. Вы, земляне, достаточно развиты и не будете бросаться на нас в лоб. Пойдут переговоры, угрозы, нарушения, снова переговоры, нападения, объяснения, вторжения, битвы и тому подобное. Мы не в состоянии делать вид, будто вас не существует, и отказываться сотрудничать с вами, желая найти более разумное и справедливое решение. Это также невозможно для нас, как для вас оставить нас в покое. Мы - прямые, безмятежные и честные люди. Ваш же народ агрессивен, неуравновешен и способен на поразительное коварство. Учитывая все обстоятельства, мы психологически не можем вам противостоять.
        - Гмм, проклятье! - произнес Джонни. - Чертовски странно слышать такие слова. Наверное, глупо с моей стороны давать советы, но посудите сами, если вы все это сами понимаете, почему бы вам не приспособиться? Заставить себя стать такими, какими вам необходимо сейчас стать?
        - Как вы? - спросил Веерх.
        - Нет, я не смог приспособиться. Но я же в подметки не гожусь вам, лорианцам.
        - Ум тут не причем, - сказал Главный Проектировщик. Никто не может мгновенно изменить свою культуру по собственному желанию. Но, положим, нам удастся переделать себя. Мы станем такими же, как вы. По правде говоря, нам это не понравится.
        - Не могу вас винить, - признался Джонни.
        - Предположим даже, совершится чудо, и наш народ станет воинственным, - все равно мы не сможем за несколько лет достичь уровня, к которому вы шли тысячелетия по пути агрессивного развития. Несмотря на превосходство в вооружении, мы, по всей вероятности, потерпим поражение, играя в вашу игру вашими же правилами.
        Джонни моргнул. Он и сам об этом думал. Лорианцы просто чересчур наивны. Не составит труда, прикрываясь какими-нибудь мирными переговорами, внезапно захватить один из их кораблей. Может быть, два или три. Потом...
        - Я вижу, вы пришли к такому же заключению, - заметив Веерх.
        - Боюсь, вы правы, - сказал Джонни. - Мы действительно рвемся к первенству куда более рьяно, чем вы. Лорианцы слишком честные и милые люди, и будут играть по правилам, даже если дело пойдет о жизни и смерти. А мы, земляне, ни с чем не церемонимся и ради победы не побрезгуем ничем.
        - Таковы результаты нашей экстраполяции, - заключил Веерх. - Так что мы решили просто-напросто сэкономить время и сейчас же сделать вас нашим главой.
        - Что!?
        - Мы хотим, чтобы вы нами правили.
        - Лично я?
        - Да. Лично вы.
        - Это, конечно, шутка, - пробормотал Джонни.
        - Тут совершенно не до шуток, - твердо сказал Веерх. - И мы, лорианцы, никогда не лжем. Я сообщил вам наш прогноз. Самое разумное - избавить себя от болезненных усилий и лишений и немедленно принять неизбежное. Вы согласны править нами?
        - Чертовски лестное предложение, проговорил Джонни. - Я вряд ли подхожу... Но какого дьявола? Тут вообще никто не подойдет... Ладно, придется заняться вашей планетой. Я буду милостивым правителем, потому что вы мне по душе.
        - Благодарим вас, - сказал Веерх. - Вы убедились, что управлять нами легко, пока вы не требуете психологически невыполнимого. Но вот ваши соотечественники могут оказаться не такими покладистыми. Им это не понравится.
        - Мягко говоря... - иронично усмехнулся Джонни. Правительства Земли не знали такого потрясения за всю историю. Они в лепешку расшибутся, чтобы сместить меня и поставить одного из своих парней. Но ведь вы, лорианцы, меня поддержите?
        - Вам известна наша натура! Мы не станем драться за вас, как не станем драться за себя. Мы будем подчиняться наделенному властью лицу.
        - Пожалуй, большего ожидать нельзя, - произнес Джонни. Мне видятся определенные сложности... Надо, вероятно, посоветоваться, создать организацию, прощупать обстановку в конгрессе...
        Джонни замолчал.
        - Нет, что-то не так... Я не до конца логичен. Дело сложнее, чем мне казалось. Я не все продумал.
        - К сожалению, бессилен вам помочь, - сказал Главный Проектировщик. - Должен признаться, тут я ничего не понимаю.
        Джонни нахмурился. Потер лоб. Почесал голову. Потом проговорил.
        - Да... Что ж, мне ясно, что делать. А вам?
        - Я полагаю, есть много разумных путей.
        - Только один, отчеканил Джонни. Рано или поздно, но я должен завоевать Землю. Иначе они завоюют меня. То есть, нас. Разве не очевидно?
        - Весьма вероятное предположение.
        - Это сущая правда! Или я или они.
        После некоторого молчания Джонни продолжил:
        - Мне такое и привидеться не могло. Меньше чем за две недели - от простого космонавта до императора могущественной планеты. А теперь мне предстоит покорить Землю, и к этой мысли я еще не привык. Впрочем, им будет только лучше. Мы принесем цивилизацию этим обезьянам, научим их, как надо жить. Пройдет время, и они нас возблагодарят.
        - У вас есть приказания для меня? - спросил Веерх.
        - Я желаю получить все сведения о флоте Древней Династии. Но раньше, пожалуй, надо провести коронацию. Нет, сперва референдум, провозглашающий меня императором, а потом коронацию. Вы сможете все устроить?
        - Я приступаю немедленно, - сказал Главный Проектировщик.
        Так разразился, наконец, тот самый стандартный земной кошмар. Высокоразвитая инопланетная цивилизация вознамерилась насадить на Земле свою культуру. На Лорисе иная ситуация. Лорианцы, прежде беззащитные, обрели воинственного командира и вскоре подыщут наемников для космического флота, что не сулит Земле ничего хорошего, но вовсе не вредит Лорису.
        Это, разумеется, неизбежно. Ибо лорианцы развиты и разумны. А в чем же цель истинного разума, как не в том, чтобы овладеть истинно желаемым, а не принимать за него ошибочно обыкновенную тень...
        Потолкуем малость
        Посадка прошла как по маслу, несмотря на капризы гравитации, причиной которых были два солнца и шесть лун. Низкая облачность могла бы вызвать осложнения, если бы посадка была визуальной. Но Джексон считал это ребячеством. Гораздо проще и безопасней было включить компьютер, откинуться в кресле и наслаждаться полетом.
        Облака расступились на высоте двух тысяч футов. Джексон смог убедиться в правильности данных предварительной разведки: внизу, вне всяких сомнений, был город.
        Его работа была одной из немногих в мире работ для одиночек, но, как это ни парадоксально, для нее требовались крайне общительные люди. Этим внутренним противоречием объяснялась привычка Джексона разговаривать с самим собой. Так делало большинство людей его профессии. Джексон готов был говорить со всеми, с людьми и инопланетянами, независимо от их размеров, формы и цвета.
        За это ему платили, и это так или иначе было его естественной потребностью. Он разговаривал в одиночестве во время долгих межзвездных полетов, и он разговаривал еще больше, когда рядом с ним был кто-нибудь или что-нибудь, что могло бы отвечать. Он считал большой удачей, что за его любовь к общению ему еще и платят.
        - И не просто платят, - напомнил он себе. - Хорошо платят, а ко всему прочему еще и премиальные. И еще я чувствую, что это моя счастливая планета. Сдается мне, есть шанс разбогатеть на ней - если, конечно, меня там не убьют.
        Единственными недостатками его работы были одиночество межпланетных перелетов и угроза смерти, но за это он и получал такие деньги.
        Убьют ли они его? Никогда не предскажешь. Поведение инопланетян так же трудно предугадать, как и поступки людей, только еще труднее.
        - Я все же думаю, что они меня не убьют, - сказал Джексон. - Я прямо-таки чувствую, что мне сегодня повезет.
        Эта простая философия была ему поддержкой многие годы, в одиночестве бесконечного пространства, на десяти, двенадцати, двадцати планетах. Он и на этот раз не видел причин отказываться от нее.
        Корабль приземлился. Джексон переключил управление на режим готовности. Он проверил показания анализатора на содержание в атмосфере кислорода и других жизненно важных химических элементов и быстро просмотрел данные о местных микроорганизмах. Планета была пригодна для жизни. Он откинулся в кресле и стал ждать. Конечно же, ждать долго не пришлось. Они - местные жители, туземцы, аборигены (называйте их как хотите) - вышли из своего города посмотреть на корабль. А Джексон сквозь иллюминатор смотрел на них.
        - Ну что ж, - сказал он, - похоже, что на этой захолустной планете живут самые настоящие гуманоиды. А это означает, что старый дядюшка Джексон получит премию в пять тысяч долларов.
        Жители города были двуногими моноцефалами. У них было столько же пальцев, носов, глаз, ушей и ртов, сколько и у людей. Их кожа была телесно-бежевой, губы - бледно-красными, а волосы - черными, каштановыми или рыжими.
        - Черт возьми! Да они прямо как у нас на Земле! - воскликнул Джексон. Видит бог, за это мне полагается дополнительная премия. Самые что ни на есть гуманоиды!
        Инопланетяне носили одежду. У некоторых было что-то вроде тросточек палки с тонкой резьбой. На женщинах - украшения с резьбой и эмалью. Джексон сразу же определил, что они стоят приблизительно на том же уровне, что и люди позднего бронзового века на Земле.
        Они разговаривали друг с другом и жестикулировали. Конечно, Джексон их не понимал, но это не имело значения. Важно было то, что у них вообще был язык и что его голосовые органы могли воспроизводить звуки их речи.
        - Не то что в прошлом году на той тяжелой планете, - сказал Джексон. Эти сукины дети со своими ультразвуками! Пришлось носить специальные наушники и микрофон, а в тени было за сорок.
        Инопланетяне ждали его, и Джексон это знал. Первые мгновения непосредственного контакта всегда были самыми беспокойными.
        Именно тогда они, вероятнее всего, могли вас прикончить.
        Он неохотно прошел к люку, отдраил его, протер глаза и откашлялся. Ему удалось изобразить на лице улыбку. Он сказал себе: "Не дрейфь, помни, что ты просто маленький старый межпланетный странник, что-то вроде галактического бродяги, который собрался протянуть им руку дружбы, и все такое прочее. Ты просто заглянул сюда, чтобы немножко потолковать, и больше ничего. Продолжай верить этому, милок, и внеземные лопухи будут верить этому вместе с тобой. Помни закон Джексона: все формы разумной жизни обладают святым даром доверчивости; это означает, что трехъязыкого Танга с Орангуса-5 надуть так же просто, как Джо Доукса из Сен-Поля.
        И так, с деланной храброй улыбочкой на лице, Джексон распахнул люк и вышел, чтобы немного потолковать.
        - Ну, как вы тут все поживаете? - сразу же спросил Джексон, просто чтобы услышать звук своего собственного голоса.
        Ближайшие инопланетяне отпрянули от него. Почти все хмурились. У некоторых, что помоложе, на предплечье висели ножны с бронзовыми клинками, и они схватились за рукояти. Это оружие было примитивным, но убивало не хуже современного.
        - Ну, ну, не надо волноваться, - сказал Джексон, стараясь говорить весело и непринужденно.
        Они выхватили ножи и начали медленно надвигаться. Джексон не отступал, выжидая. Он готов был сигануть назад в люк не хуже реактивного зайца, надеясь на то, что ему это удастся.
        Затем двум самым воинственным дорогу преградил какой-то человек (Джексон решил, что их вполне можно называть "людьми"). Этот третий был постарше. Он что-то быстро говорил, жестами указывая на ракету. Те двое, с ножами, глядели в ее сторону.
        - Правильно, - одобрительно сказал Джексон. - Посмотрите хорошенько. Большой-большой космический корабль. Полно крепкой выпивки. Очень мощная ракета, построенная по последнему слову техники. Вроде как заставляет остановиться и подумать, не так ли?
        И заставило.
        Инопланетяне остановились. Если они и не думали, то, по крайней мере, очень много говорили. Они показывали то на корабль, то на свой город.
        - Кажется, начинаете соображать, - сказал им Джексон. - Язык силы понятен всем, не так ли, родственнички?
        Подобные сцены он уже не раз наблюдал на множестве других планет, и он мог почти наверняка сказать, что происходит.
        Обычно действие разворачивалось так:
        Незваный гость приземляется на диковинном космическом корабле, тем самым вызывая 1) любопытство, 2) страх и 3) враждебность. После нескольких минут трепетного созерцания один из местных жителей обычно говорит своему дружку:
        - М-да! Эта проклятая железяка - чертовски мощная штука.
        - Ты прав, Герби, - отвечает его друг Фред, второй туземец.
        - Еще бы не прав, - говорит Герби. - Черт побери, с такой уймой мощной техники и всего прочего этому сукиному сыну ничего не стоит нас поработить. Я думаю, что он в самом деле может это сделать.
        - Ты попал в точку, Герби, точно так и может случиться.
        - Поэтому я вот что думаю, - продолжает Герби. - Давайте не будем испытывать судьбу. Конечно же, вид-то у него вполне дружелюбный, но просто он слишком силен, а это мне не нравится. И именно сейчас нам предоставляется самая подходящая возможность схватить его, потому что он просто стоит там и ждет, что ему будут аплодировать или что-нибудь в этом роде. Так что давайте вытряхнем душу из этого ублюдка, а потом все обсудим и посмотрим, какая складывается ситуация.
        - Ей-богу, я - за! - восклицает Фред. Другие выказывают свое одобрение.
        - Молодцы, ребята! - кричит Герби. - Давайте прямо сейчас накинемся на этого чужака и схватим его.
        Итак, они трогаются с места, но неожиданно, в последний момент, вмешивается Старый Док. Он говорит:
        - Погодите, ребята, так делать нельзя. Прежде всего у нас же есть законы...
        - Плевать я на них хотел, - говорит Фред (прирожденный смутьян, к тому же с некоторой придурью).
        - ...и, не говоря уж о законах, это может просто представлять слишком большую опасность для вас.
        - Мы с Фредом не из пугливых, - говорит доблестный Герби. - Может, вам. Док, лучше сходить в кино или еще куда. А этим займутся настоящие парни.
        - Я не имел в виду непосредственную опасность для нашей жизни, презрительно говорит Старый Док. - Я страшусь разрушения нашего города, гибели наших близких, уничтожения нашей культуры.
        Герби и Фред останавливаются.
        - Да о чем вы говорите. Док! Всего-то один вонючий инопланетянин. Пырнуть его ножом - так небось загнется не хуже нашего.
        - Дураки! Schlemiels! [1 - Schlemiels! (евр.) - обормоты] - громогласно негодует мудрый Старый Док. - Конечно, вы можете его убить! Но что будет потом?
        - А что? - спрашивает Фред, прищуривая свои выпученные серо-голубые глаза.
        - Идиоты! Cochons! [2 - Cochons! (фр.) - свиньи!] Думаете, у этих инопланетян только один корабль? Думаете, они не знают, куда отправился этот парень? Вы же должны соображать, что там, откуда он прилетел, полно таких кораблей и что там будут не на шутку обеспокоены, если его корабль не объявится в срок; и наконец, вы должны соображать, что, когда они выяснят причину задержки, они разъярятся, кинутся сюда и разнесут здесь все в пух и прах.
        - С чего это я должен так предполагать? - спрашивает слабоумный Фред.
        - Потому что сам ты на их месте поступил бы точно так же, верно?
        - Может, в таких условиях я так бы и поступил, - говорит Фред с глуповатой ухмылкой. - Да, как раз такую штуку я и мог бы сделать. Но послушайте, авось они-то этого не сделают?
        - Авось, авось, - передразнивает Старый Док. - Знаешь, малыш, мы не можем ставить все на карту, рассчитывая на твое дурацкое "авось". Мы не можем позволить себе убить этого инопланетного парня, надеясь на то, что авось его соплеменники не сделают того, что сделал бы на их месте любой нормальный человек, а именно - не сотрут нас в порошок...
        - Что ж, возможно, этого делать нельзя, - говорит Герби. - Но, Док, что же нам можно сделать?
        - Просто подождать и выяснить, что ему нужно.
        Согласно достоверным данным сцены, очень похожие на эту, разыгрывались, по крайней мере, раз тридцать или сорок. Обычно результатом их была политика ожидания. Иногда посланца Земли убивали до того, как будет услышан голос здравого смысла, но за подобный риск Джексону и платили.
        Всякий раз, когда убивали посланца, следовало возмездие, быстрое и ужасное в своей неотвратимости. Конечно, делалось это не без сожаления, потому что Земля была крайне цивилизованным местом, где привыкли уважать законы. А ни одна цивилизованная нация, придерживающаяся законов, не любит пачкать руки в крови. Люди на Земле в самом деле считают геноцид делом весьма неприятным, и они не любят читать о нем или о чем-либо подобном в утренних газетах. Конечно же, посланников нужно защищать, а убийство должно караться - это все знают. Но все равно неприятно читать о геноциде, попивая свой утренний кофе. Такие новости могут испортить настроение на весь день. Три-четыре геноцида, и человек может так рассердиться, что отдаст свой голос другому кандидату.
        К счастью, основания для подобных неприятностей возникали не часто.
        Инопланетяне обычно соображали довольно быстро. Несмотря на языковой барьер, они понимали, что убивать землянина просто нельзя.
        А затем, позже, они понемногу усваивали все остальное.
        Горячие головы спрятали свои ножи. Все улыбались, только Джексон скалился, как гиена. Инопланетяне грациозно жестикулировали руками и ногами. Возможно, это означало приветствие.
        - Что же, очень приятно, - сказал Джексон и, в свою очередь, сделал несколько изящных телодвижений. - Ну вот я и чувствую себя как дома. Почему бы вам теперь не отвести меня к своему вождю, не показать мне город и все такое прочее? Потом я засяду за этот ваш язык, разберусь с ним, и мы немножко потолкуем. А после этого все будет идти как нельзя лучше. En avant! [3 - En avant! (фр.) - вперед]
        С этими словами Джексон быстро зашагал в направлении города. Немного поколебавшись, его новоявленные друзья последовали за ним.
        Все шло по плану.
        Джексон, как и все другие специалисты по установлению контактов, был на редкость одаренным полиглотом. Основным оборудованием ему служила его собственная эйдетическая память и обостренный слух, позволяющий различать тончайшие оттенки звучания. Что еще более важно, у него были поразительные способности к языкам и сверхъестественная интуиция на значение слов. Когда Джексон сталкивался с непонятным языком, он быстро и безошибочно вычленял значащие единицы - основные "кирпичики" языка. В предложении он с легкостью выделял информационную часть, случаи модального употребления и эмоциональную окраску. Его опытное ухо сразу же различало грамматические явления. Приставки и суффиксы не затрудняли его; порядок слов, высота тона и удвоение были детской игрой. О такой науке, как лингвистика, он знал не слишком много, но ему и не нужно было много знать. Джексон был самородком. Наука о языке была разработана для того, чтобы описывать и объяснять то, что он и без нее интуитивно понимал.
        До сих пор он еще не сталкивался с языком, которого он не смог бы выучить. Он не допускал даже мысли о его существовании. Своим друзьям из Клуба Раздвоенного Языка в Нью-Йорке он часто говорил так:
        - Знаете, братва, ничего такого трудного в этих инопланетных языках нет. По крайней мере в тех, с которыми я сталкивался. Говорю вам это совершенно откровенно. Хочу сказать вам, ребята, что человек, который может изъясняться на кхмерском языке или сиукском наречии, не встретит слишком много затруднений там, среди звезд.
        Так оно и было до сих пор...
        Когда они прибыли в город, Джексону пришлось вынести множество утомительных церемоний. Они растянулись на три дня - явление вполне закономерное, ведь не каждый день приходилось принимать гостей из космоса. Поэтому, совершенно естественно, каждый мэр, губернатор, президент и ольдермен, а вдобавок еще и их жены хотели пожать ему руку. Их вполне можно было понять, но Джексон терпеть не мог пустой траты времени. Его ждала работа, временами не очень приятная, и чем раньше он за нее возьмется, тем скорее кончит.
        На четвертый день ему удалось свести на нет официальную дребедень. Именно в этот день Джексон всерьез взялся за местный язык.
        Язык, как скажет вам любой лингвист, - несомненно, самое прекрасное из всех существующих творений человека. Но прекрасное нередко таит в себе опасность.
        Язык можно удачно сравнить со сверкающей, вечно меняющейся поверхностью моря. Никогда не знаешь, какие скалы могут прятаться в его ясных глубинах. Самые прозрачные воды скрывают самые предательские мели.
        Джексон был готов к любым трудностям, но поначалу он их не встретил. На основном языке (хон) этой планеты (На) говорило подавляющее большинство ее обитателей ("Эн-а-То-На" - буквально: людей с планеты На, или наянцев, как для себя окрестил их Джексон). Язык хон показался ему несложным. Каждому понятию соответствовало лишь одно слово или словосочетание, и в этом языке не было слияния, соположения или агглютинации. Сложные понятия выражались через сочетания простых слов ("космический корабль" у наянцев звучал как "хопа-айе-ан" - корабль, летающий во внешнем небе). Таким образом, у хана было очень много общего с такими земными языками, как китайский и аннамитский. Высота тона служила не только для различения омонимов, но также могла иметь и позиционное употребление, где она выражала оттенки "воспринимаемого реализма", физического недомогания и три категории предвкушения чего-то приятного. Все это было умеренно интересным, но не представляло особой сложности для знающего лингвиста.
        Конечно же, заниматься языком вроде хона было довольно нудным делом, потому что приходилось учить на память длинные описки, слов. Но высота тона и порядок слов были вещами довольно любопытными, не говоря уже о том, что без них невозможно было понять ни одного предложения. Так что в целом Джексон был вполне доволен и впитывал язык, как губка воду.
        Прошло около недели, и для Джексона наступил день законной гордости. Он смог сказать своему наставнику:
        - С прекрасным и приятным добрым утром вас, самый достойный уважения и почитаемый наставник; и как ваше благословенное здоровье в этот чудесный день?
        - Примите мои самые ирд вунковые поздравления! - ответил наставник с улыбкой, полной глубокого тепла. - Дорогой ученик, ваше произношение великолепно! В самом деле, решительно горд нак! И вы понимаете мой родной язык почти совсем ур иак тай.
        Джексон весь просиял от похвал доброго старого наставника. Он был вполне доволен собой. Конечно, он не понял нескольких слов: ирд вунковые и ур нак хай звучали немного знакомо, но гор нак было совершенно неизвестным. Однако ошибки для любого новичка были делом естественным. Того, что он знал, было достаточно, чтобы понимать наянцев и чтобы они понимали его. Именно это и требовалось для его работы.
        В этот день он вернулся на свой корабль. Люк оставался открытым со дня его прилета, но Джексон не обнаружил ни одной пропажи. Увидев это, он с сожалением покачал головой, но не позволил себе из-за этого расстраиваться. Наполнив карманы различными предметами, он неторопливо зашагал назад, в город. Он был готов приступить к заключительной, наиболее важной части своей работы.
        В центре делового района, на пересечении улиц Ум и Альретто, он нашел то, что искал: контору по продаже недвижимости. Он вошел, и его провели в кабинет мистера Эрума, младшего компаньона фирмы.
        - Замечательно, просто замечательно! - сказал Эрум, сердечно пожимая ему руку. - Для нас это большая честь, сэр, громадное, истинное удовольствие. Вы собираетесь что-нибудь приобрести?
        - Да, именно это я и хочу сделать, - сказал Джексон. - Конечно, если у вас нет дискриминационных законов, которые запрещают вам торговать с иностранцами.
        - Здесь у нас не будет никаких затруднений, - заверил его Эрум. Напротив, нам доставит подлинное ораи удовольствия видеть в наших деловых кругах человека вашей далекой славной цивилизации.
        Джексон подавил усмешку.
        - Тогда единственная трудность, которую я могу себе представить, - это вопрос законного платежного средства. Конечно же, у меня нет ваших денег; но у меня много золота, платины, бриллиантов и других предметов, которые на Земле считаются ценными.
        - Здесь они тоже ценятся, - сказал Эрум. - Вы сказали "много"? Мой дорогой сэр! У нас не будет никаких затруднений. "И никакая благл не омрачит наш мит и агл", как сказал поэт.
        - Именно так, - ответил Джексон. Эрум употреблял незнакомые ему слова, но это не имело значения. Основной смысл был достаточно ясен. - Итак, не подобрать ли нам для начала какой-нибудь заводик? В конце концов, должен же я буду чем-то занимать свое время. А потом мы сможем подыскать дом.
        - Это просто замечатник, - весело сказал Эрум. - Позвольте мне только прорэйстатъ свои списки... Да, что вы скажете о фабрике бромикана? Она в прекрасном состоянии, и ее можно легко перестроить на производство вора или использовать как она есть.
        - А велик ли спрос на бромикан? - спросил Джексон.
        - Ну конечно же, велик, даю свой мургентан на отсечение! Бромикан совершенно необходим, хотя его сбыт зависит от сезона. Видите ли, очищенный бромикан, или ариизи, используется в производстве протигаша, а там, конечно же, урожай собирают к периоду солнцестояния. Исключением являются те отрасли этой промышленности, которые переключились на переватуру тикотена. Они постоянно...
        - Очень хорошо, достаточно, - прервал его Джексон. Ему было все равно, что такое бромикан, и он не собирался иметь с ним никакого дела. Его устраивало любое предприятие, лишь бы оно приносило доход.
        - Я куплю ее, - сказал он.
        - Вы не пожалеете об этом, - заметил Эрум. - Хорошая фабрика бромикана - это гарвелдис хагатис, ну прямо многофой.
        - Да, конечно, - согласился Джексон, сетуя в душе на скудость своего словарного запаса. - Сколько она стоит?
        - Что вы, сэр, цена пусть вас не беспокоит. Только сначала вам придется заполнить олланбритную анкету. Всего несколько скенных вопросов, которые никого не нагут.
        Эрум вручил Джексону бланк. Первый вопрос гласил: "Эликировали ли вы когда-либо машек силически? Укажите даты всех случаев. Если таковые отсутствуют, укажите причину установленного трансгрешального состоя".
        Джексон не стал читать дальше.
        - Что значит, - спросил он Эрума, - эликировать машек силически?
        - Что это значит? - неуверенно улыбнулся Эрум. - Ну, только то, что написано. По крайней мере, мне так кажется.
        - Я хотел сказать, - поправился Джексон, - что я не понимаю этих слов. Не могли бы вы мне их объяснить?
        - Нет ничего проще, - ответил Эрум. - Эликировать мошек - это почти то же самое, что бифурить пробишкаи.
        - Что, что? - спросил Джексон.
        - Это означает - как бы вам сказать... эликировать - это очень просто, хотя, быть может, закон на это смотрит иначе. Скорбадизирование - один из видов эликации, и то же самое - гарирование мунрава. Некоторые говорят, что, когда мы дрорсически дышим вечерним субсисом, мы фактически эликируем. Я лично считаю, что у них слишком богатое воображение.
        - Давайте попробуем "машек", - предложил Джексон.
        - Непременно, - ответил Эрум с непристойным смехом. - Если б только было можно, а? - И он игриво ткнул Джексона в бок.
        - Хм, да, - холодно произнес Джексон. - Быть может, вы мне объясните, что такое, собственно, "машка"?
        - Конечно. В действительности такой вещи не существует, - ответил Эрум. - По крайней мере, в единственном числе. Говорить об одной машке было бы логической ошибкой, понимаете?
        - Поверю вам на слово. Тогда что такое машки?
        - Ну, во-первых, это объект эликации, а во-вторых, это полуразмерные деревянные сандалии, которые служат для возбуждения эротических фантазий у религиозных фанатиков Кьютора.
        - Это уже кое-что! - воскликнул Джексон.
        - Только если это в вашем вкусе, - ответил Эрум с заметной холодностью.
        - Я имел в виду - для понимания вопроса анкеты...
        - Конечно, извините меня, - сказал Эрум, - но, видите ли, здесь спрашивается, эликировали ли вы когда-нибудь машек силически. А это уже совершенно другое дело.
        - В самом деле?
        - Конечно же! Это определение полностью меняет значение.
        - Этого-то я и боялся, - сказал Джексон. - Я думаю, вы можете объяснить мне, что означает слово силически?
        - Несомненно! - воскликнул Эрум. - Наш с вами разговор - с известной долей беленного воображения - можно назвать силически построенным разговором.
        - А, - произнес Джексон.
        - Именно так, - сказал Эрум. - Силически - это образ действия, способ. Это слово означает: "духовно ведущий вперед путем случайной дружбы".
        - В этом уже больше смысла, - сказал Джексон. - В таком случае когда силически эликируют машек?
        - Я очень боюсь, что вы на ложном пути, - сказал Эрум. - Определение, которое я вам дал, верно только для описания разговора. А когда говорят о мошках - это нечто совершенно другое.
        - А что оно значит в этом случае?
        - Ну, оно означает - или, вернее, оно выражает случай продвинутой и усиленной эликации машек, но с определенным нмогнетическим уклоном. Лично я считаю это выражение несколько неудачным.
        - А как бы вы это сформулировали?
        - Я бы это так прямо и сказал, и к черту ложную стыдливость, - твердо заявил Эрум. - Я просто взял и сказал бы: "Данфиглирили ли вы когда-либо вок незаконным, аморальным или инсиртисным образом, с согласия брахниана или без такового? Если да, укажите время и причину. Если нет, сообщите мотивы и неугрис крис".
        - Вот так бы вы это и сказали, да? - проговорил Джексон.
        - Конечно, - с вызовом ответил Эрум. - Эти анкеты предназначены для взрослых, не так ли? Так почему же не взять и не назвать спиглер спиглер [4 - спиглер спиглер - простейший случай удвоения (множественное число, выражается путем повтора слова в единственном числе)] своими спеями? Все когда-нибудь данфиглярят вок, ну и что из того? Ради бога, это ведь ничьих чувств не оскорбляет. Я хочу сказать, что, в конце концов, это касается только самого человека и старой кривой деревяшки, поэтому кому какое до этого дело?!
        - Деревяшки? - повторил Джексон.
        - Да, деревяшки. Обыкновенной старой, грязной деревяшки. По крайней мере, так бы к ней и относились, если бы люди не вкладывали в это до нелепости много чувства.
        - Что они делают с деревом? - быстро спросил Джексон.
        - Делают? Ничего особенного, если присмотреться. Но для наших так называемых интеллигентов религиозная атмосфера слишком много значит. По-моему, они не способны отделить простую исконную сущность - дерево - от того культурного вольту рнейсса, который окружает его на праздерхиссе, а также в некоторой степени и на ууисе.
        - Интеллигенты - они все такие, - сказал Джексон. - Но вы-то можете отделить ее, и вы находите...
        - Я не нахожу в этом ничего такого, из-за чего стоило бы волноваться. Я в самом деле так думаю. Я хочу сказать, что если смотреть на вещи правильно, то собор - это всего лишь куча камней, а лес - скопление атомов. Почему же данный случай мы должны рассматривать по-другому? Я думаю, что на самом деле мошек можно силически эликироватъ без всякого дерева. Что вы на это скажете?
        - Я поражен, - сказал Джексон.
        - Поймите меня правильно! Я не утверждаю, что это легко, естественно или хотя бы верно. Но все равно это же возможно, черт возьми! Ведь можно заменить его на кормную грейти, и все равно все получится! - Эрум замолчал и фыркнул от смеха. - Выглядеть вы будете глупо, но все равно у вас все получится.
        - Очень интересно, - сказал Джексон.
        - Боюсь, я несколько погорячился, - сказал Эрум, отирая пот со лба. - Я не очень громко говорил? Как вы думаете, мог меня кто-нибудь услышать?
        - Конечно, нет. Все это было очень интересно. Сейчас я должен уйти, мистер Эрум, но завтра я вернусь, заполню анкету и куплю фабрику.
        - Я придержу ее для вас. - Эрум поднялся и горячо пожал Джексону руку. - И еще я хочу вас поблагодарить. Нечасто удается поговорить так свободно и откровенно.
        - Наша беседа была для меня очень поучительной, - сказал Джексон. Он вышел из кабинета Эрума и медленно зашагал к своему кораблю. Он был обеспокоен, огорчен и раздосадован. В здешнем языке все было почти совсем понятно, но это "почти" раздражало его. Как же это ему не удалось разобраться с этой силической эликацией машек!
        - Ничего, - сказал он себе. - Джексон, малыш, сегодня вечером ты все выяснишь, а потом вернешься туда и мигом покончишь с их анкетами. Так что, парень, не лезь из-за этого в бутылку.
        Он это выяснит. Он просто-таки должен это выяснить, потому что он должен стать владельцем какой-нибудь собственности.
        В этом заключалась вторая половина его работы.
        На Земле многое изменилось с тех скверных старых времен, когда можно было открыто вести захватнические войны. Как гласили учебники истории, в те далекие времена правитель мог просто послать свои войска и захватить то, что он хотел. И если кто-нибудь из его соотечественников набирался смелости спросить его, почему ему этого хочется, правитель мог приказать отрубить ему голову, бросить в темницу или завязать в мешок и кинуть в море. И при всем этом он даже вины за собой не чувствовал, потому что он неизменно верил, что он прав, а они - нет.
        Эта политика, суть которой определялась термином "d'toit de seigneur" [5 - "d'toit de seigneur" (фр.) - право повелителя], была одной из самых ярких черт "laissez - faire capitalism" [6 - "laissez - faire capitalism" (фр.) - капиталистического свободного предпринимательства], в атмосфере которого жили древние.
        Но с медленной сменой веков неумолимо происходили и культурные перемены. В мир пришла новая этика; медленно, но верно впитало в себя человечество понятия честности и справедливости. Правителей стали выбирать голосованием, и они должны были руководствоваться желаниями своих избирателей. Справедливость, милосердие и сострадание завоевали человеческие умы. Эти принципы сделали людей лучше, и все дальше в прошлое уходил старый закон джунглей и звериная дикость, которые царили на Земле в те древние времена до реконструкции.
        Те дни ушли навсегда. Теперь ни один правитель не мог ничего захватить просто так; избиратели ни за что не потерпели бы этого.
        Теперь для захвата надо было иметь предлог.
        К примеру, гражданин Земли, который совершенно законным и честным образом владеет собственностью на другой планете, срочно нуждается в военной помощи. Он запрашивает ее с Земли, чтобы защитить себя, свой дом, свои законные средства существования.
        Но сначала надо эту собственность иметь. Он должен по-настоящему владеть ею, чтобы защитить себя от жалостливых конгрессменов и газетчиков, которые носятся с инопланетянами и всегда, стоит Земле прибрать к рукам другую планету, затевают расследование.
        Обеспечить законное основание для захвата - вот для чего существовали специалисты по установлению контактов.
        - Джексон, - сказал себе Джексон, - завтра ты получишь эту бромикановую фабричонку, и она станет твоей без всяких закавык. Слышишь, парень? Я это серьезно тебе говорю.
        Назавтра незадолго до полудня Джексон вернулся в город. Нескольких часов напряженных занятий и долгой консультации со своим наставником хватило для того, чтобы он понял, в чем его ошибка.
        Все было довольно просто. Он всего лишь немного поторопился, предположив, что в языке хон употребление корней имеет неизменный, крайне изолирующий характер. Исходя из уже известного, он думал, что для понимания языка важны только значение и порядок слов. Но это было не так. При дальнейшем исследовании Джексон обнаружил в языке хон некоторые неожиданные возможности: к примеру, аффиксацию и элементарную форму удвоения. Такая морфологическая непоследовательность была для него неожиданностью, поэтому вчера, когда он столкнулся с ее проявлениями, смысл речи стал ускользать от него.
        Новые формы выучить было довольно легко. Но его беспокоило то, что они были совершенно нелогичны и их существование противоречило самому духу хона.
        Ранее он вывел правило: одно слово имеет одну звуковую форму и одно значение. Но теперь он обнаружил восемнадцать важных исключений - сложных слов, построенных различными способами, и к каждому из них - ряд определяющих суффиксов. Для Джексона это было так же неожиданно, как если бы он натолкнулся в Антарктике на пальмовую рощу.
        Он выучил эти восемнадцать исключений и подумал, что, когда он в конце концов вернется домой, он напишет об этом статью.
        И на следующий день Джексон, ставший мудрее и осмотрительнее, твердым, размашистым шагом двинулся назад в город.
        В кабинете Эрума он с легкостью заполнил правительственные анкеты. На тот первый вопрос, "эликировали ли вы когда-либо машек силически", он мог честно ответить "нет". Слово машка во множественном числе в своем основном значении соответствовало слову женщина в единственном числе. Это же слово, употребленное подобным же образом, но в единственном числе, означало бы бесплотное состояние женственности.
        Слово эликация, конечно же, означало завершение половых отношений, если не употреблялось определяющее слово силически. Тогда это безобидное слово приобретало в данном контексте взрывоопасный смысл.
        Джексон мог честно написать, что, не будучи наянцем, он никогда подобных побуждений не имел.
        Это было так просто. Джексон был недоволен собой - он ведь мог разобраться в этом сам.
        На остальные вопросы он ответил легко и вернул бланк Эруму.
        - Право же, это совершенно скоу, - сказал Эрум. - Теперь нам осталось решить всего лишь несколько простых вопросов. Первым из них можно заняться прямо сейчас. Потом я организую короткую официальную церемонию подписания акта передачи собственности, вслед за чем мы рассмотрим несколько других небольших дел. Все это займет не более дня или около того, и тогда вы станете полновластным владельцем фабрики.
        - Да, да, малыш, это замечательно, - сказал Джексон. Проволочки не волновали его. Напротив, он ожидал, что их будет намного больше. На большинстве планет жители быстро понимали, что к чему. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что Земля хочет получить то, что ей нужно, но желает, чтобы это выглядело законно.
        Почему именно законно - догадаться было тоже не слишком сложно. Подавляющее большинство землян было идеалистами, и они горячо верили в принципы правды, справедливости, милосердия и тому подобное. И не только верили, но и позволяли себе руководствоваться этими благородными принципами в жизни. Кроме тех случаев, когда это было неудобно или невыгодно. Тогда они действовали сообразно своим интересам, но продолжали вести высоконравственные речи. Это означало, что они были лицемерами, а такое понятие существовало у народа любой планеты.
        Земляне желали получить то, что им было нужно, но они еще и хотели, чтобы все это хорошо выглядело. Этого иногда трудно было ожидать, особенно когда им было нужно не что-нибудь, а чужая планета. Но, так или иначе, они обычно добивались своего.
        Люди многих планет понимали, что открытое сопротивление невозможно, и поэтому прибегали к тактике проволочек.
        Иногда они отказывались продавать, или им без конца требовались всякие бумажки, или им нужна была санкция какого-нибудь местного чиновника, которого никогда не было на месте. Но посланец парировал каждый их удар.
        Они отказываются продавать собственность по расовым мотивам? Земные законы особо воспрещают подобную практику, а Декларация Прав Разумных Существ гласит, что каждое разумное существо вольно жить и трудиться там, где ему нравится. За эту свободу Земля стала бы бороться, если бы ее кто-нибудь вынудил.
        Они ставят палки в колеса? Земная Доктрина о временном характере частной собственности не допустит этого.
        Нет на месте нужного чиновника? Единый Земной Закон против наложения на имущество косвенного ареста в случае отсутствия недвусмысленно запрещал такие порядки. И так далее, и тому подобное. В этой борьбе умов неизменно побеждала Земля, потому что того, кто сильнее, обычно признают и самым умным.
        Но наянцы даже не пытались сопротивляться, а это в глазах Джексона заслуживало самого глубокого презрения.
        В обмен на земную платину Джексон получил наянскую валюту - хрустящие бумажки по 50 врсо. Эрум просиял от удовольствия и сказал:
        - Теперь, мистер Джексон, мы можем покончить с делами на сегодняшний день, если вы соблаговолите тромбрамктуланчирить, как это принято.
        Джексон повернулся, его глаза сузились, уголки рта опустились, а губы сжались в бескровную полоску.
        - Что вы сказали?
        - Я всего лишь попросил вас...
        - Знаю, что попросили! Но что это значит?
        - Ну, это значит... значит... - Эрум слабо засмеялся. - Это означает только то, что я сказал. Другими словами, выражаясь этиболически...
        Джексон тихо и угрожающе произнес:
        - Дайте мне синоним.
        - Синонима нет, - ответил Эрум.
        - И все-таки, детка, советую тебе его вспомнить, - сказал Джексон, и его пальцы сомкнулись на горле наянца.
        - Стойте! Подождите! На по-о-мощь! - вскричал Эрум. - Мистер Джексон, умоляю вас! Какой может быть синоним, когда понятию соответствует одно, и только одно слово - если мне дозволено будет так выразиться.
        - За нос меня водить! - взревел Джексон. - Лучше кончай с этим, потому что у нас есть законы против умышленного сбивания с толку, преднамеренного обструкционизма, скрытого сверхжульничества и прочих ваших штучек. Слышишь, ты?
        - Слышу, - пролепетал Эрум.
        - Тогда слушай дальше: кончай агглютинировать, ты, лживая скотина. У вас совершенно простой, заурядный язык аналитического типа, который отличает лишь его крайне изолирующая тенденция. А в таком языке, приятель, просто не бывает столько длинных путаных сложных слов. Ясно?
        - Да, да! - закричал Эрум. - Но поверьте мне, я ни в коей мере не собираюсь нумнискатерить! И не нонискаккекаки, и вы действительно должны этому дебрушили.
        Джексон замахнулся на Эрума, но вовремя взял себя в руки. Неразумно бить инопланетян, если существует хоть какая-нибудь возможность того, что они говорят правду. На Земле этого не любят. Ему могут срезать зарплату; если же по несчастливой случайности он убьет Эрума, его можно поздравить с шестью месяцами тюрьмы.
        Но все же...
        - Я выясню, лжете вы или нет! - завопил Джексон и стремглав выскочил из кабинета.
        Он бродил почти час, смешавшись с толпой в трущобах Грас-Эс, тянущихся вдоль мрачного, зловонного Унгпердиса. Никто не обращал на него внимания. По внешности его можно было принять за наянца, так же как и любой наянец мог сойти за землянина.
        На углу улиц Ниис и Да Джексон обнаружил веселый кабачок и зашел туда.
        Внутри было тихо, одни мужчины. Джексон заказал местное пиво. Когда его подали, он сказал бармену:
        - На днях со мной приключилась странная история.
        - Да ну? - сказал бармен.
        - В самом деле, - ответил Джексон. - Понимаете, собирался заключить очень крупную сделку, а потом в последнюю минуту меня попросили тромбрамктуланчирить, как это принято.
        Он внимательно следил за реакцией бармена. На флегматичном лице наянца появилось легкое недоумение.
        - Так почему вы этого не сделали? - спросил бармен.
        - Вы хотите сказать, что вы бы на моем месте...
        - Конечно, согласился бы. Черт побери, это же обычная катанприптиая, ведь так?
        - Ну да, - сказал один из бездельников у стойки. - Конечно, если вы не заподозрили, что они пытались нумнискатерить.
        - Нет, я не думаю, что они пытались сделать что-нибудь подобное, упавшим, безжизненным голосом проговорил Джексон. Он заплатил за выпивку и направился к выходу.
        - Послушайте! - крикнул ему вдогонку бармен. - Вы уверены, что они не нонискаккекаки?
        - Как знать, - сказал Джексон и, устало ссутулясь, вышел на улицу.
        Джексон доверял своему природному чутью как в отношении языков, так и в отношении людей. А его интуиция говорила ему, что наянцы вели себя честно и не изощрялись перед ним во лжи. Эрум не изобретал новых слов специально, чтобы запутать его. Он и правда говорил на языке хон как умел.
        Но если это было так, тогда хон был очень странным языком. В самом деле, это был совершенно эксцентричный язык. И то, что происходило с этим языком, не было просто курьезом, это было катастрофой.
        Вечером Джексон снова взялся за работу. Он обнаружил дополнительный ряд исключений, о существовании которых он не знал и даже не подозревал. Это была группа из двадцати девяти многозначных потенциаторов, которые сами по себе не несли никакой смысловой нагрузки. Однако другие слова в их присутствии приобретали множество сложных и противоречивых оттенков значения. Свойственный им вид потенциации зависел от их места в предложении.
        Таким образом, когда Эрум попросил его "тромбрамктуланчирить, как это принято", он просто хотел, чтобы Джексон почтительно поклонился, что было частью обязательного ритуала. Надо было соединить руки за головой и покачиваться на каблуках. Это действие следовало производить с выражением определенного, однако сдержанного удовольствия, в соответствии со всей обстановкой, сообразуясь с состоянием своего желудка и нервов, а также согласно своим религиозным и этическим принципам, памятуя о небольших колебаниях настроения, связанных с изменениями температуры и влажности, и не забывая о таких достоинствах, как терпение и снисходительность.
        Все это было вполне понятно. И все полностью противоречило всему тому, что Джексон уже знал о языке хон.
        Это было даже более чем противоречиво; это было немыслимо, невозможно и не укладывалось ни в какие рамки. Все равно что увидеть в холодной Антарктике пальмы, на которых вдобавок растут не кокосы, а мускатный виноград.
        Этого не могло быть - однако так оно и было.
        Джексон проделал то, что от него требовалось. Когда он кончил тромбрамктуланчирить, как это принято, ему осталась только официальная церемония и после этого - несколько мелких формальностей.
        Эрум уверил его, что все это очень просто, но Джексон подозревал, что так или иначе, а трудности у него будут.
        Поэтому-то он и уделил подготовке целых три дня. Он усердно работал, чтобы в совершенстве овладеть двадцатью девятью потенциаторами-исключениями в их наиболее употребимых положениях и безошибочно определять, какой потенциирующий эффект они оказывают в каждом из этих случаев.
        К концу работы он устал как собака, а его показатель раздражимости поднялся до 97,3620 по Графхаймеру. Беспристрастный наблюдатель мог бы заметить зловещий блеск в его серо-голубых глазах.
        Он был сыт по горло. Его мутило от языка хон и от всего наянского. Джексон испытывал головокружительное ощущение: чем больше он учил, тем меньше знал. В этом было что-то совершенно ненормальное.
        - Хорошо, - сказал Джексон сам себе и всей Вселенной. - Я выучил наянский язык, я выучил множество совершенно необъяснимых исключений, и вдобавок к тому я выучил ряд дополнительных, еще более противоречивых исключений из исключений.
        Джексон помолчал и очень тихо добавил:
        - Я выучил исключительное количество исключений. В самом деле, если посмотреть со стороны, то можно подумать, что в этом языке нет ничего, кроме исключений.
        Но это, - продолжал он, - совершенно невозможно, немыслимо и неприемлемо. Язык по воле божьей и по самой сути своей систематичен, а это означает, что в нем должны быть какие-то правила. Только тогда люди смогут понимать друг друга. В том-то и смысл языка, таким он и должен быть. И если кто-нибудь думает, что можно дурачиться с языком при Фреде К.Джексоне...
        Тут Джексон замолчал и вытащил из кобуры бластер. Он проверил заряд, снял оружие с предохранителя и снова спрятал его.
        - Не советую больше пороть галиматью при старине Джексоне, пробормотал старина Джексон, - потому что у первого же мерзкого и лживого инопланетянина, который попробует сделать это, будет трехдюймовая дырка во лбу.
        С этими словами Джексон пошагал назад в город. Голова у него шла кругом, но он был полон решимости. Его делом было отобрать планету у ее обитателей - причем законно, а для этого он должен понимать их язык. Вот почему так или иначе он добьется ясности. Или кого-нибудь прикончит.
        Одно из двух. Что именно, сейчас ему было все равно.
        Эрум ждал его в своем кабинете. С ним были мэр, председатель совета города, глава округа, два ольдермена и член правления бюджетной палаты. Все они улыбались - вежливо, хотя и несколько нервно. На буфете были выставлены крепкие напитки. В комнате царила атмосфера товарищества поневоле.
        В целом все это выглядело так, как будто в лице Джексона они приветствовали нового высокоуважаемого владельца собственности, украшение Факки. С инопланетянами такое иногда бывало: они делали хорошую мину при плохой игре, стараясь снискать милость землян, раз уж их победа была неизбежной.
        - Ман, - сказал Эрум, радостно пожимая ему руку.
        - И тебе того же, крошка, - ответил Джексон. Он понятия не имел, что означает это слово. Это его и не волновало. У него был большой выбор других наянских слов, и он был полон решимости довести дело до конца.
        - Ман! - сказал мэр.
        - Спасибо, папаша, - ответил Джексон.
        - Ман! - заявили другие чиновники.
        - Очень рад, ребята, что вы к этому так относитесь, - сказал Джексон. Он повернулся к Эруму. - Вот что, давай-ка закончим с этим делом, ладно?
        - Ман-ман-ман, - ответил Эрум. - Ман, ман-ман.
        Несколько секунд Джексон с изумлением смотрел на него. Потом он спросил, сдержанно и тихо:
        - Эрум, малыш, что именно ты пытаешься мне сказать?
        - Ман, ман, ман, - твердо заявил Эрум. - Ман, ман ман ман. Ман ман. Он помолчал и несколько нервно спросил мэра: - Ман, ман?
        - Ман... ман ман, - решительно ответил мэр, и другие чиновники закивали. Все они повернулись к Джексону.
        - Ман, ман-ман? - с дрожью в голосе, но с достоинством спросил его Эрум.
        Джексон потерял дар речи. Его лицо побагровело от гнева, а на шее начала биться большая голубая жилка. Он заставил себя говорить медленно и спокойно, но в его голосе слышалась бесконечная угроза.
        - Грязная захудалая деревенщина, - сказал он, - что это, паршивцы, вы себе позволяете?
        - Ман-ман? - спросил у Эрума мэр.
        - Ман-ман, ман-ман-ман, - быстро ответил Эрум, делая жест непонимания.
        - Лучше говорите внятно, - сказал Джексон. Голос его все еще был тихим, но вена на шее вздулась, как пожарный шланг под давлением.
        - Ман! - быстро сказал один из ольдерменов главе округа.
        - Ман ман-ман ман? - жалобно ответил глава округа, и на последнем слове его голос сорвался.
        - Так не хотите нормально разговаривать, да?
        - Ман! Ман-ман! - закричал мэр, и его лицо от страха стало мертвенно-бледным.
        Остальные обернулись и тоже увидели, что Джексон вытащил бластер и прицелился в грудь Эрума.
        - Кончайте ваши фокусы! - скомандовал Джексон. Вена на шее, казалось, душила его, как удав.
        - Ман-ман-ман! - взмолился Эрум, падая на колени.
        - Ман-ман-ман! - пронзительно вскричал мэр и, закатив глаза, упал в обморок.
        - Вот сейчас ты у меня получишь, - сказал Эруму Джексон. Его палец на спусковом курке побелел.
        У Эрума стучали зубы, но ему удалось сдавленно прохрипеть: "Ман-ман-ман?" Лотом его нервы сдали, и он стал ждать смерти с отвисшей челюстью и остекленевшим взором.
        Курок сдвинулся с места, но внезапно Джексон отпустил палец и засунул бластер назад в кобуру.
        - Ман, ман! - сумел выговорить Эрум.
        - Заткнись! - оборвал его Джексон. Он отступил назад и свирепо посмотрел на съежившихся наянских чиновников.
        Ах, как бы ему хотелось всех их уничтожить! Но этого он сделать не мог. Джексону пришлось в конце концов признать неприемлемую для него действительность.
        Его мозг полиглота проанализировал то, что услышало его непогрешимое ухо лингвиста. В смятении он понял, что наянцы не разыгрывают его. Это был настоящий язык, а не бессмыслица.
        Сейчас этот язык состоял из единственного слова "ман". Оно могло иметь самые различные значения, в зависимости от высоты тона и порядка слов, от их количества, от ударения, ритма и вида повтора, а также от сопровождающих жестов и выражения лица.
        Язык, состоящий из бесконечных вариаций одного-единственного слова! Джексон не хотел верить этому, но он был слишком хорошим лингвистом, чтобы сомневаться в том, о чем ему говорили его собственные чувства и опыт.
        Конечно, он мог выучить этот язык.
        Но во что он превратится к тому времени?
        Джексон устало вздохнул и потер лицо. То, что случилось, было в некотором смысле неизбежным: ведь изменяются все языки. Но на Земле и на нескольких десятках миров, с которыми она установила контакты, этот процесс был относительно медленным.
        На планете На это происходило быстрее. Намного быстрее.
        Язык хон менялся, как на Земле меняются моды, только еще быстрее. Он был так же изменчив, как цены, как погода. Он менялся бесконечно и беспрестанно, в соответствии с неведомыми правилами и незримыми принципами. Он менял свою форму, как меняет свои очертания снежная лавина. Рядом с ним английский язык казался неподвижным ледником.
        Язык планеты На был точным, невероятным подобием реки Гераклита. "Нельзя дважды вступить в одну и ту же реку, - сказал Гераклит, - ведь в ней вечно текут другие воды".
        Эти простые слова Гераклита как нельзя более точно определяли сущность языка планеты На.
        Это было плохо. Но еще хуже было то, что наблюдатель вроде Джексона не мог даже надеяться зафиксировать или выделить хотя бы одно звено из динамично движущейся цепи терминов, составляющих этот язык. Ведь подобная попытка наблюдателя сама по себе была бы достаточно грубым вмешательством в систему языка; она могла изменить эту систему и разрушить ее связи, тем самым вызывая в языке непредвиденные перемены. Вот почему, если из системы терминов выделить один, нарушатся их связи, и тогда само значение термина, согласно определению, будет ложным.
        Сам факт подобных изменений делал недоступным как наблюдение за языком, так и выявление его закономерностей. Все попытки овладеть языком планеты На разбивались об его неопределимость. И Джексон понял, что воды реки Гераклита прямиком несут его в омут "индетерминизма" Гейзенберга. Он был поражен, потрясен и смотрел на чиновников с чувством, похожим на благоговение.
        - Вам это удалось, ребята, - сказал он им. - Вы побили систему. Старушка Земля и не заметила бы, как проглотила вас, и тут уж вы ничего бы не смогли поделать. Но у нас люди большие законники, а наш закон гласит, что любую сделку можно заключить только при одном условии: при уже налаженном общении.
        - Ман? - вежливо спросил Эрум.
        - Так что я думаю, друзья, это значит, что я оставлю вас в покое, сказал Джексон. - По крайней мере, до тех пор, пока не отменят этот закон. Но, черт возьми, ведь передышка - это лучшее, чего только можно желать, не так ли?
        - Ман ман, - нерешительно проговорил мэр.
        - Ну, я пошел, - сказал Джексон. - Я за честную игру... Но если я когда-нибудь узнаю, что вы, наянцы, разыгрывали комедию...
        Он не договорил. Не сказав больше ни слова, он повернулся и пошел к своей ракете.
        Через полчаса корабль стартовал, а еще через пятнадцать минут лег на курс.
        В кабинете Эрума чиновники наблюдали за кораблем Джексона, который сверкал, как комета, в темном вечернем небе. Он превратился в крошечную точку и пропал в необъятном космосе.
        Некоторое время чиновники молчали; потом они повернулись и посмотрели друг на друга. Внезапно ни с того ни с сего они разразились смехом. Они хохотали все сильнее и сильнее, схватившись за бока, а по их щекам текли слезы.
        Первым с истерией справился мэр. Взяв себя в руки, он сказал:
        - Ман, ман, ман-ман.
        Эта мысль мгновенно отрезвила остальных. Веселье стихло. С тревогой созерцали они далекое враждебное небо, и перед их глазами проходили события последних дней.
        Наконец молодой Эрум спросил:
        - Ман-ман? Ман-ман?
        Несколько чиновников улыбнулись его наивности. И все же никто не смог ответить на этот простой, но жизненно важный вопрос. В самом деле, почему? Отважился ли кто-нибудь хотя бы предположить ответ?
        Эта неопределенность не только не проливала света на прошлое, но и ставила под сомнение будущее. И если нельзя было дать правильного ответа на этот вопрос, то не иметь вообще никакого ответа было невыносимо.
        Молчание затянулось, и губы молодого Эрума скривились в не по возрасту циничной усмешке. Он довольно грубо заявил:
        - Ман! Ман-ман! Ман?
        Его оскорбительные слова были продиктованы всего лишь поспешной жестокостью молодости; но такое заявление нельзя было оставить без внимания. И почтенный первый ольдермен выступил вперед, чтобы попробовать дать ответ.
        - Ман ман, ман-ман, - сказал старик с обезоруживающей простотой. - Ман ман ман-ман? Ман ман-ман-ман. Ман ман ман; ман ман. Ман, ман ман ман-ман ман ман. Ман-ман? Ман ман ман ман!
        Вера, прозвучавшая в этих словах, тронула Эрума до глубины души. Его глаза неожиданно наполнились слезами. Позабыв об условностях, он поднял лицо к небу, сжал руку в кулак и прокричал:
        - Ман! Ман! Ман-ман!
        Невозмутимо улыбаясь, старик ольдермен тихо прошептал:
        - Ман-ман-ман, ман, ман-ман.
        Как ни странно, эти слова и были правильным ответом на вопрос Эрума. Но эта удивительная правда была такой страшной, что, пожалуй, даже к лучшему, что, кроме них, никто ничего не слышал.
        Паломничество на Землю
        Альфред Саймон родился на Казанге-4, небольшой сельскохозяйственной планете неподалеку от Арктура, и здесь он водил свой комбайн по пшеничным полям, а в долгие тихие вечера слушал записи любовных песенок Земли.
        Жилось на Казанге неплохо. Девушки тут были миловидны, веселы, не ломаки, отличные товарищи, верные подруги жизни. Но совершенно не романтичны! Развлекались на Казанге открыто, живо, весело. Однако, кроме веселья, ничего больше не было.
        Саймон чувствовал, что в этом спокойном существовании ему чего-то не хватает. И однажды он понял, чего именно.
        На Казангу прибыл в своем потрепанном космолете, груженном книгами, какой-то торговец. Он был тощий, белобрысый и немного не в своем уме. В его честь устроили празднество, потому что на дальних мирах любили новинки.
        Торговец рассказал все последние слухи: о войне цен между Детройтом-2 и Детройтом-3, о том, как ловят рыбу на Алане, что носит жена президента на Морации и как смешно разговаривают люди с Дорана-5. И, наконец, кто то попросил:
        - Расскажите нам о Земле.
        - О! - сказал торговец, подняв брови. - Вы хотите услышать про планету-мать? Что ж, друзья, такого местечка во вселенной, как старая Земля, нигде нет. На Земле, друзья, все дозволяется, ни в чем отказа нет.
        - Ни в чем? - переспросил Саймон.
        - Вы специализируетесь на сельском хозяйстве? Ну, а Земля специализируется на всяких несообразностях... таких, как безумие, красота, война, опьянение, непорочность, ужас и тому подобное. И люди отправляются за десятки световых лет, чтобы попробовать эти продукты.
        - И любовь? - спросила одна из женщин.
        - Конечно, милая, - ласково сказал торговец. - Земля - единственное место в Галактике, где до сих пор существует любовь! На Детройте-2 и Детройте-3 попробовали практиковать любовь, но нашли ее слишком дорогим удовольствием. На Алане решили не смущать умы, а импортировать ее на Морацию и Доран-5 просто не хватило времени. Но, как я уже говорил, Земля специализируется на несообразностях, и они приносят доход.
        - Доход? - переспросил толстый фермер.
        - Конечно! Земля - старая планета, недра и почва ее истощены. Колонии ее ныне независимы, на них живут трезвые люди вроде вас. Они хотят выгодно продавать свои товары. Так чем же еще может торговать старушка Земля, как не пустяками, ради которых стоит жить?
        - А вы любили на Земле? - спросил Саймон.
        - Любил, - с какой-то угрюмостью ответил торговец. - Любил, а теперь путешествую. Друзья, эти книги...
        За непомерную цену Саймон приобрел сборник древней поэзии и, читая его, мечтал о страсти под сумасшедшей луной, о телах, прильнувших друг к другу на темном морском берегу, о первых лучах солнца, играющих на запекшихся губах любовников, оглушенных громом прибоя.
        И это возможно было только на Земле! Потому что, как говорил торговец, детям Земли, разбросанным по дальним краям, приходилось слишком много работать, чтобы заставить чужую землю давать им средства к существованию. На Казанге выращивали пшеницу и кукурузу, а на Детройте-2 и Детройте-3 выросли заводы. Добыча рыбы на Алане славилась на весь Южный звездный пояс. На Морации водились опасные звери, а дикие просторы Дорана-5 еще только предстояло покорить. И все было так, как тому и следовало быть.
        На новых мирах жизнь вели суровую, тщательно распланированную, безупречную. Но что-то было потеряно в мертвых пространствах космоса. Только Земля знала любовь.
        Вот почему Саймон работал, копил и мечтал. И на двадцать девятом году жизни он продал ферму, уложил чистые рубашки в удобный чемоданчик, надел свой лучший костюм и пару крепких башмаков и оказался на борту лайнера "Казанга-Метрополия".
        В конце концов он прибыл на Землю, где мечты его должны были непременно осуществиться, ибо это гарантировал закон.
        Он быстро прошел таможенный осмотр на нью-йоркском космодроме и пригородной подземной доехал до Таймс-сквер. Здесь он вышел на поверхность, мигая от яркого солнца и крепко стискивая ручку чемоданчика, так как его предупредили о карманниках и иных обитателях города.
        Затаив дыхание, он с удивлением осматривался. Первое, что его поразило, это великое множество заведений с аттракционами в двух, трех, четырех измерениях, на вкус любых зрителей. И каких аттракционов!
        Справа от него надпись на огромном шатре возвещала: "ДОКУМЕНТАЛЬНЫЕ КАДРЫ О СЕКСУАЛЬНОЙ ПРАКТИКЕ ЖИТЕЛЕЙ ЗЕЛЕНОГО АДА! ПОТРЯСАЮЩИЕ РАЗОБЛАЧЕНИЯ!"
        Ему захотелось войти. Но на другой стороне улицы показывали военный фильм. Реклама кричала: "ПОПИРАТЕЛИ СОЛНЦ! ПОСВЯЩАЕТСЯ СОРВИГОЛОВАМ ИЗ КОСМИЧЕСКОГО ФЛОТА!" А дальше манила картина: "ТАРЗАН СРАЖАЕТСЯ С ВАМПИРАМИ САТУРНА!"
        Он вспомнил, что в книгах говорилось о Тарзане как о языческом герое Земли.
        Все это было удивительно, но впереди его ожидало еще столько необыкновенного!
        Саймон не знал, с чего начать. Вдруг он услышал позади дробный грохот пулеметной очереди и резко обернулся.
        Это был всего-навсего тир, длинное, узкое, весело раскрашенное помещение с высокой стойкой. Управляющий тиром, смуглый толстяк с ямочкой на подбородке, сидел на высоком табурете и улыбался Саймону:
        - Попытайте счастья?
        Саймон вошел и увидел, что в противоположном конце тира на изрешеченных пулями табуретах сидели четыре весьма легко одетые женщины. На лбу и на груди каждой из них было нарисовано по "яблочку".
        - Разве вы стреляете настоящими пулями? - спросил Саймон.
        - Конечно, - сказал управляющий. - На Земле существует закон, запрещающий рекламировать товар, который фирма не может продать. Настоящие пули и настоящие девчонки! Становитесь и хлопните одну!
        - Давай, дружище! Держу пари, что тебе в меня не попасть! - крикнула одна из женщин.
        - Ему не попасть даже в космолет! - подзадоривала другая.
        - Где ему! Давай, дружище!
        Саймон провел рукой по лбу и попытался вести себя так, словно в том, что он увидел, не было ничего удивительного. В конце концов это Земля, где все дозволено, когда того требуют интересы коммерции.
        - А есть тиры, где стреляют в мужчин? - спросил он.
        - Конечно, - ответил управляющий. - Но вы не охотник до мужчин, не правда ли?
        - Конечно, нет!
        - Вы инопланетец?
        - Да. А как вы узнали?
        - По костюму. Я всегда узнаю по костюму. - Толстяк закрыл глаза и заговорил нараспев: - Встаньте, встаньте сюда, убейте женщину! Не сдерживайте своих импульсов! Нажмите на спусковой крючок, и вы почувствуете, как застарелый гнев улетучивается! Это лучше массажа! Лучше, чем напиться допьяна! Становитесь, становитесь и убейте женщину!
        - А вы так и остаетесь мертвой, когда вас убивают? - спросил Саймон одну из девушек.
        - Не говорите глупостей, - сказала девушка.
        - Но.
        - Бывает и хуже, - добавила девушка, пожав плечами.
        Саймон было спросил, что же бывает хуже, но управляющий перегнулся к нему через стойку и сказал доверительно:
        - Слушай, парень. Погляди, что у меня есть.
        Саймон заглянул за стойку и увидел небольшой автомат.
        - До смешного дешево, - сказал управляющий. - Я тебе дам пострелять из автомата. Стреляй, куда хочешь, разнеси вдребезги все оборудование, изрешети стены. Сорок пятый калибр, вот такая дыра от каждой пули. Уж когда стреляешь из автомата, то действительно чувствуешь, что стрельба идет по-настоящему.
        - Неинтересно, - твердо сказал Саймон.
        - Могу предложить гранату, даже две. Осколочные, конечно. Если ты действительно хочешь.
        - Нет!
        - За хорошую цену, - сказал управляющий, - ты можешь застрелить меня, если уж у тебя такой вкус, хотя, я думаю, тебя не это интересует.
        - Нет! Никогда! Это ужасно!
        Управляющий посмотрел ему прямо в глаза:
        - Не в настроении сейчас? Ладно. Мое заведение открыто круглые сутки. Увидимся позже, парень.
        - Никогда! - сказал Саймон, выходя из тира.
        - Мы ждем тебя, милый! - крикнула вслед ему одна из женщин.
        Саймон подошел к стойке с напитками и заказал стаканчик кока-колы. Он увидел, что руки его дрожат. Усилием воли заставив себя успокоиться, он стал потягивать напиток. Саймон напомнил себе, что не следует судить о Земле по нормам поведения на собственной планете. Если людям на Земле нравится убивать и жертвы не возражают, то к чему протестовать? Или надо?
        - Привет, малый! - донесся сбоку голос, который вывел его из задумчивости.
        Саймон обернулся и увидел коротышку с серьезным и многозначительным выражением лица, который стоял рядом, утопая в большом, не по росту плаще.
        - Не здешний? - спросил коротышка.
        - Да, - ответил Саймон. - А как вы узнали?
        - По ботинкам. Я всегда узнаю по ботинкам. Как тебе нравится наша планетка?
        - Она... необычна, - осторожно сказал Саймон. - Я хочу сказать, что не ожидал... ну...
        - Конечно, - сказал коротышка. - Ты идеалист. Стоило мне бросить взгляд на твое честное лицо, и я увидел это, дружище. Ты прибыл на Землю с определенной целью. Я прав?
        Саймон кивнул.
        - Я знаю твою цель, - продолжал коротышка. - Тебе хочется принять участие в войне, которая для чего-то там спасет мир, и ты прибыл как раз туда, куда надо. У нас во всякое время ведется шесть основных войн, и каждый может в любой момент сыграть важную роль в одной из них.
        - Простите, но...
        - Как раз сейчас, - внушительно сказал коротышка, - угнетенные рабочие Перу ведут отчаянную революционную борьбу. Достаточно одного человека, чтобы перетянуть чашу весов! Ты, дружище, и можешь стать этим человеком! - Увидев выражение лица Саймона, коротышка быстро поправился: Но можно привести немало доводов и в пользу просвещенной аристократии. Мудрый старый правитель Перу (правитель-философ в глубочайшем, платоновском смысле этого слова) очень нуждается в твоей помощи. Его небольшое окружение - ученые, гуманисты, швейцарская гвардия, дворянство и крестьяне - тяжко страдает от заговора, вдохновленного иностранной державой. Один человек...
        - Меня это не интересует, - сказал Саймон.
        - Может, тебя влечет к мелким группам вроде феминистов, сторонников "сухого закона" или обращения серебряной монеты? Мы можем устроить...
        - Я не хочу войны, - сказал Саймон.
        - Мне понятно твое отвращение, - сказал коротышка, быстро закивал головой. - Война ужасна. В таком случае ты прибыл на Землю ради любви.
        - А как вы узнали? - спросил Саймон.
        Коротышка скромно улыбнулся.
        - Любовь и война, - сказал он, - вот основные предметы земной торговли. Испокон веков они приносят нам отличный доход.
        - А очень трудно найти любовь? - спросил Саймон.
        - Ступай к центру, это в двух кварталах отсюда, - живо ответил коротышка. - Мимо не пройдешь. Скажи там, что тебя прислал Джо.
        - Но это невозможно! Нельзя же так выйти и...
        - Что ты знаешь о любви? - спросил Джо.
        - Ничего.
        - Ну, а мы знатоки в этом деле.
        - Я знаю то, что говорят книги, - сказал Саймон. - Страсть под сумасшедшей луной...
        - Конечно, и тела, прильнувшие друг к другу на морском берегу.
        - Вы читали эту книгу?
        - Это обыкновенная рекламная брошюрка. Мне надо идти. В двух кварталах отсюда.
        И, вежливо поклонившись, Джо исчез в толпе.
        Саймон допил кока-колу и побрел по Бродвею. Он крепко задумался, но потом решил не делать преждевременных выводов.
        Дойдя до 44-й улицы, он увидел колоссальную, ярко сверкавшую неоновую вывеску. На ней значилось: "ЛЮБОВЬ, ИНКОРПОРЕЙТЕД".
        Более мелкие неоновые буквы гласили: "Открыто круглосуточно!"
        И еще ниже: "На втором этаже".
        Саймон нахмурился, страшное подозрение пришло ему в голову. Но все же он поднялся по лестнице и вошел в небольшую со вкусом обставленную приемную. Оттуда его послали в длинный коридор, сказав номер нужной комнаты.
        В комнате был красивый седовласый человек, который встал из-за внушительного письменного стола, протянул Саймону руку и сказал:
        - Здравствуйте! Как дела на Казанге?
        - А как вы узнали, что я с Казанга?
        - По рубашке. Я всегда узнаю по рубашке. Меня зовут мистер Тейт, и я здесь, чтобы сделать для вас все, что в моих силах. Вы...
        - Саймон. Альфред Саймон.
        - Пожалуйста, садитесь, мистер Саймон. Хотите сигарету? Выпить что нибудь? Вы не пожалеете, что обратились к нам, сэр. Мы старейшая фирма в области любовного бизнеса, и гораздо более крупная, чем наш ближайший конкурент "Страсть, анлимитед". Более того, стоимость услуг у нас более умеренная, и товар вы получите высококачественный. Позвольте спросить вас, как вы узнали о нас? Вы видели нашу большую рекламу в "Таймсе"? Или...
        - Меня прислал Джо, - сказал Саймон.
        - А, энергичный человек! - сказал мистер Тейт, весело покрутив головой. - Ну, сэр, нет причин откладывать дело. Вы проделали большой путь ради любви, и вы будете иметь любовь.
        Он потянулся к кнопке, вделанной в стол, но Саймон остановил его, сказав:
        - Я не хочу быть невежливым, но...
        - Я вас слушаю, - сказал мистер Тейт с ободряющей улыбкой.
        - Я не понимаю этого, - выпалил Саймон, сильно покраснев. На лбу его выступили капельки пота. - Кажется, я попал не туда. Я не для того проделал путь на Землю, чтобы... Я хочу сказать, что на самом деле вы не можете продавать любовь. Ведь не можете? Что угодно, но только не любовь! Я хочу сказать, что это не настоящая любовь.
        - Что вы! Конечно, настоящая! - приподнявшись от удивления со стула, сказал мистер Тейт. - В этом-то все и дело! Сексуальные удовольствия доступны всякому. Бог мой, это же самая дешевая штука во всей вселенной после человеческой жизни. Но любовь - редкость, любовь - особый товар, любовь можно найти только на Земле. Вы читали нашу брошюру?
        - Тела на темном морском берегу? - спросил Саймон.
        - Да, она самая. Я написал ее. В ней говорится о чувстве, не правда ли? Это чувство нельзя испытывать к кому угодно, мистер Саймон. Это чувство можно испытать только по отношению к тому, кто любит вас.
        - И все же, разве вы предлагаете настоящую любовь? - задумчиво произнес Саймон.
        - Конечно, настоящую! Если бы мы продавали поддельную любовь, мы бы так ее и называли. Законы в отношении рекламы на Земле очень строги, уверяю вас. Можно продавать что угодно, но не обманывать потребителей. Это вопрос этики, мистер Саймон!
        Тейт перевел дух и продолжал более спокойно:
        - Нет, сэр, здесь нет никакой ошибки. Мы не предлагаем заменителей. Это то самое чувство, которое воспевали поэты на протяжении тысячелетий. С помощью чудес современной науки мы можем предоставить это чувство в ваше распоряжение, когда вам будет угодно, в приятной упаковке и за смехотворно низкую цену.
        - Я думал, что оно более... неожиданное.
        - В неожиданности есть своя прелесть, - согласился мистер Тейт. Наши исследовательские лаборатории работают над этой проблемой. Поверьте мне, нет ничего такого, что наука не могла бы создать, пока существует спрос.
        - Мне все это не нравится, - сказал Саймон, встав со стула. - Лучше я пойду посмотрю кино.
        - Погодите! - закричал мистер Тейт. - Вы думаете, что мы пытаемся навязать вам что-то. Вы думаете, что мы познакомим вас с девушкой, которая будет вести себя так, словно любит вас, а на самом деле притворяется. Так?
        - Возможно, что и так.
        - А вот как раз и не так! Во-первых, это было бы слишком дорого. Во-вторых, амортизация девушки была бы колоссальной. Жизнь, исполненная лжи такого масштаба, привела бы ее к тяжелому психическому расстройству.
        - Тогда как же вы делаете это?
        - Мы используем наши научные знания законов человеческого мышления.
        Для Саймона это было китайской грамотой. Он двинулся к двери.
        - Одно слово, - сказал мистер Тейт. - На вид вы смышленый молодой человек. Неужели вы не сможете отличить настоящую любовь от подделки?
        - Конечно, смогу.
        - Вот вам и гарантия! Если вы будете не удовлетворены, не платите нам ни цента.
        - Я подумаю.
        - Зачем откладывать? Ведущие психологи говорят, что настоящая любовь укрепляет нервную систему и восстанавливает душевное здоровье, успокаивает ущемленное самолюбие, упорядочивает баланс гормонов и улучшает цвет лица. В любви, которую мы продаем вам, есть все: глубокая и постоянная привязанность, несдерживаемая страсть, полная преданность, почти мистическое обожание как ваших недостатков, так и достоинств, искреннее желание делать приятное. И в дополнение ко всему этому только фирма "Любовь, инкорпорейтед" может продать вам ослепительный миг любви с первого взгляда!
        Мистер Тейт нажал кнопку. Саймон не мог бы ничего сказать о ее лице глаза его застлали слезы. И если б его спросили о ее фигуре, он убил бы спрашивающего.
        - Мисс Пенни Брайт, - сказал мистер Тейт, - познакомьтесь с мистером Альфредом Саймоном.
        Девушка пыталась заговорить, но не могла произнести ни слова. И Саймон тоже лишился дара речи. Стоило ему взглянуть на нее, и он понял все. Он сердцем чувствовал, что любим по-настоящему, беззаветно.
        Они сразу же рука об руку вышли, сели в реактивный вертолет и приземлились у маленького белого коттеджа, который стоял в сосновой роще на берегу моря. Они разговаривали, смеялись и ласкали друг друга, а позже в зареве лучей заходящего солнца Пенни показалась Саймону богиней огня. В голубоватых сумерках она взглянула на него своими огромными темными глазами, и ее знакомое тело снова стало загадочным. Взошла луна, яркая и сумасшедшая, превратившая плоть в тень...
        И, наконец, наступил рассвет, забрезжили слабые и тревожные лучи солнца, играя на запекшихся губах и телах, прильнувших друг к другу, а рядом гром прибоя оглушал, доводил до безумия.
        В полдень они вернулись в контору фирмы "Любовь, инкорпорейтед". Пенни стиснула его руку и исчезла за дверью.
        - Это была настоящая любовь? - спросил мистер Тейт.
        - Да!
        - И вы полностью удовлетворены?
        - Да! Это была любовь, самая настоящая любовь! Но почему она настаивала на том, чтобы мы вернулись?
        - Наступило постгипнотическое состояние, - сказал мистер Тейт.
        - Что?
        - А чего вы ожидали? Всякий хочет любви, но немногие могут заплатить за нее. Пожалуйста, вот ваш счет, сэр.
        Саймон раздраженно отсчитал деньги.
        - В этом не было необходимости, - сказал он. - Я, безусловно, заплатил бы за то, что нас познакомили. Где она теперь? Что вы с ней сделали?
        - Пожалуйста, попытайтесь успокоиться, - уговаривал мистер Тейт.
        - Я не хочу успокаиваться! - кричал Саймон. - Я хочу видеть Пенни!
        - Это невозможно, - ледяным тоном произнес мистер Тейт. - Будьте любезны, прекратите эту сцену.
        - Вы хотите выкачать из меня побольше денег? - вопил Саймон. - Ладно, я плачу. Сколько я должен заплатить, чтобы вырвать ее из ваших лап?
        Саймон выхватил бумажник и швырнул его на стол. Мистер Тейт ткнул в бумажник указательным пальцем.
        - Положите это к себе в карман, - сказал он. - Мы старая и уважаемая фирма. Если вы еще раз повысить голос, я буду вынужден удалить вас отсюда.
        Саймон с трудом подавил гнев, сунул бумажник в карман и сел. Глубоко вздохнув, он спокойно сказал:
        - Простите.
        - Так-то лучше. Я не позволю кричать на себя. Но если вы будете благоразумны, я могу выслушать вас. Ну, в чем дело?
        - Дело? - снова повысил голос Саймон. Потом постарался взять себя в руки и сказал: - Она любит меня.
        - Конечно.
        - Тогда как же вы могли разлучить нас?
        - А какое отношение имеет одно к другому? - спросил мистер Тейт. Любовь - это восхитительная интерлюдия, отдохновение, полезное для интеллекта, для баланса гормонов, для кожи лица. Но вряд ли кто-нибудь пожелал бы продолжать любить, не так ли?
        - Я пожелал бы, - сказал Саймон. - Эта любовь необыкновенная, единственная...
        - Вы, конечно, знаете о механике производства любви?
        - Нет, - сказал Саймон. - Я думал, эта была... естественная.
        Мистер Тейт покачал головой.
        - Мы отказались от процесса естественного выбора много веков тому назад, вскоре после Технической революции. Он слишком медленен и для коммерции непригоден. К чему он, если мы можем производить любое чувство путем тренировки и стимулирования определенных мозговых центров? И какой результат? Пенни влюбляется в вас по уши! Ваша собственная склонность (как мы прикинули) именно к ее соматическому типу сделала чувство полным. Мы всегда пускаем в ход темный морской берег, сумасшедшую луну, бледный рассвет...
        - И ее можно заставить полюбить кого угодно? - медленно произнес Саймон.
        - Можно убедить полюбить кого угодно, - поправил мистер Тейт.
        - Господи, как же она взялась за эту ужасную работу? - спросил Саймон.
        - Как обычно. Она пришла и подписала контракт. Работа очень хорошо оплачивается. И по истечении срока контракта мы возвращаем ей первоначальную индивидуальность. Неизменившуюся! Но почему вы называете эту работу ужасной? В любви нет ничего предосудительного.
        - Это была не любовь!
        - Нет, любовь! Товар без подделки! Незаинтересованные научные фирмы провели качественный анализ, сравнив ее с естественным чувством. Все проверки показали, что наша любовь более глубока, страстна, пылка, полна.
        Саймон зажмурился, потом открыл глаза и сказал:
        - Послушайте. Мне наплевать на ваш научный анализ. Я люблю ее, она любит меня, а все остальное не имеет значения. Позвольте мне поговорить с ней! Я хочу жениться на ней!
        От отвращения у мистера Тейта сморщился нос.
        - Полноте, молодой человек! Вы хотите жениться на такой девушке! Если ваша цель - брак, то такими делами мы тоже занимаемся. Я могу устроить вам идиллическую женитьбу по любви почти с первого взгляда на девственнице, обследованной чиновником правительственного надзора...
        - Нет! Я люблю Пенни! Позвольте хоть поговорить с ней!
        - Это совершенно невозможно, - сказал мистер Тейт.
        - Почему?
        Мистер Тейт нажал кнопку на своем столе.
        - Что вы еще выдумали? Мы уже стерли предыдущее внушение. Пенни теперь любит кого-нибудь другого.
        И тогда Саймон понял. До него дошло, что даже в этот момент Пенни глядит на другого мужчину с той страстью, которую познал он сам, испытывает к другому мужчине ту полную и безбрежную любовь, которую незаинтересованные научные фирмы сочли более сильной, нежели старомодный, коммерчески невыгодный естественный выбор, и проводит время на том темном морском берегу, который упомянут в рекламной брошюре...
        Он бросился вперед, чтобы задушить мистера Тейта, но два дюжих служителя ворвались в комнату, схватили его и повели к двери.
        - Помните! - крикнул ему вслед Тейт. - Это ни в коем случае не обесценивает того, что вы пережили!
        При всей своей озлобленности Саймон понимал, что Тейт сказал правду.
        Потом он очутился на улице.
        Сначала у него было одно желание - бежать с Земли, где коммерческих несообразностей больше, чем может позволить себе нормальный человек. Он шел очень быстро, и ему казалось, что Пенни шла рядом и ее лицо было удивительно красивым от любви к нему, и к нему, к нему, и к тебе, и к тебе.
        - Попытаете счастья? - спросил управляющий.
        - А ну-ка, поставьте их! - сказал Альфред Саймон.
        Тело
        Открыв глаза, профессор Мейер увидел беспокойно склонившихся над ним трех молодых хирургов. Внезапно ему пришло в голову, что они действительно должны быть очень молоды, чтобы решиться, на что решились; молоды и Дерзки, не обременены закостенелыми штампами и мыслями; с железной выдержкой, железным самообладанием.
        Его так поразило это откровение, что лишь через несколько секунд он понял, что операция прошла успешно.
        - Как вы себя чувствуете, сэр?
        - Все хорошо?
        - Вы в состоянии говорить, сэр? Если нет, качните головой. Или мигните.
        Они жадно смотрели.
        Профессор Мейер сглотнул, привыкая к новому небу, языку и горлу. Наконец он произнес очень сипло:
        - Мне кажется... Мне кажется...
        - Ура! - закричал Кассиди. - Фельдман, вставай!
        Фельдман соскочил с кушетки и бросился за очками.
        - Он уже пришел в себя? Разговаривает?
        - Да, он разговаривает! Фредди, мы победили!
        Фельдман нашел свои очки и кинулся к операционному столу.
        - Можете сказать еще что-нибудь, сэр? Все, что угодно.
        - Я...Я...
        - О боже, - выдохнул Фельдман. - Кажется, я сойду с ума.
        Трое разразились нервным смехом. Они окружили Фельдмана и стали хлопать его по спине. Фельдман тоже засмеялся, но затем зашелся кашлем.
        - Где Кент? - крикнул Кассиди. - Он удерживал осциллограф на одной линии в течении десяти часов.
        - Отличная работа, черт побери! Где же он?
        - Ушел за сэндвичами, - ответил Люпович. - Да вот он.
        - Кент,все в порядке!
        На пороге появился Кент с двумя бумажными пакетами и половиной бутерброда во рту. Он судорожно сглотнул.
        - Заговорил?! Что он сказал?
        Раздался шум, и в дверь ввалилась толпа людей.
        - Уберите их! - закричал Фельдман. - Где этот полицейский? Сейчас никаких интервью!
        Полицейский выбрался из толпы и загородил вход.
        - Вы слышали, что говорят врачи, ребята?
        - Нечестно, это же сенсация!
        - Его первые слова?
        - Что он сказал?
        - Он действительно превратился в собаку?
        - Какой породы?
        - Он может вилять хвостом?
        - Он сказал, что чувствует себя отлично, - объявил полицейский, загораживая дверь.
        - Идем, идем, ребята.
        Под его растопыренными руками прошмыгнул фотограф. Он взглянул на операционный стол и пробормотал:
        - Боже мой!
        Кент закрыл рукой объектив, и в этот миг сработала вспышка.
        - Какого черта?! - взревел репортер.
        - Вы счастливейший обладатель снимка моей ладони, саркастически произнес Кент. - Увеличьте его и повесьте в музее современных искусств. А теперь убирайтесь, пока я не сломал вам шею.
        - Идем, ребята, - строго повторил полицейский, выталкивая газетчиков. На пороге он обернулся и посмотрел на профессора Мейера.
        - Просто не могу поверить! - прошептал он и закрыл за собой дверь.
        - Мы кое-что заслужили! - воскликнул Кассиди.
        - Да, это надо отметить!
        Профессор Мейер улыбнулся - внутренне, конечно, так как лицевая экспрессия была ограничена. Подошел Фельдман.
        - Как вы себя чувствуете, сэр?
        - Превосходно, - осторожно произнес Мейер. - Немного не по себе, пожалуй...
        - Но вы не сожалеете? - перебил Фельдман.
        - Еще не знаю, - сказал Мейер. - Я был против из принципа. Незаменимых людей нет.
        - Есть. Вы. - Фельдман говорил с горячей убежденностью. - Я слушал ваши лекции. О, я не претендую на понимание и десятой части, математическая символика для меня только хобби. Но ваши знаменитые...
        - Пожалуйста, - выдавил Мейер.
        - Нет, позвольте мне сказать, сэр. Вы продолжаете труд, над которым бился Эйнштейн. Никто больше не в состоянии закончить его. Никто! Вам нужно было еще пару лет существовать в любой форме. Человеческое тело пока не хочет принимать гостя, пришлось искать среди приматов...
        - Не имеет значения, - оборвал профессор. - В конце концов, главное - интеллект. У меня слегка кружится голова...
        - Помню вашу последнюю лекцию в Гарварде, - сжав руки, продолжал Фельдман. - Вы выглядели таким старым! Я чуть не заплакал - усталое изможденное тело...
        - Не желаете выпить, сэр? - Кассиди протянул стакан.
        Мейер засмеялся.
        - Боюсь, мои новые формы не приспособлены для стаканов. Лучше блюдечко.
        - Ох, - вырвалось у Кассиди. - Правильно! Эй, несите сюда блюдечко!
        - Вы должны нас простить, сэр, - извинился Фельдман. Такое ужасное напряжение. Мы сидели в этой комнате почти неделю, и сомневаюсь, что кто-нибудь из нас поспал восемь часов за это время. Мы чуть не потеряли вас...
        - Вот! Вот блюдечко! - вмешался Люпович. - Что предпочитаете, сэр? Виски? Джин?
        - Просто воду, - сказал Мейер. - Мне можно подняться?
        - Позвольте... - Люпович легко снял его со стола и опустил на пол. Мейер неуверенно закачался на четырех ногах.
        - Браво! - восторженно закричали врачи.
        - Мне кажется, завтра я смогу немного поработать, сказал Мейер. - Нужно придумать какой-нибудь аппарат, чтобы я смог писать. По-моему, это не сложно. Очевидно, возникнут и другие проблемы. Пока мои мысли еще не совсем ясны....
        - Не торопитесь.
        - О, только не это! Нам нельзя потерять вас.
        - Какая сенсация!
        - Мы напишем замечательный отчет!
        - Совместно, или каждый по своей специализации?
        - И то, и другое. Они никогда не насытятся. Это же новая веха в...
        - Где здесь ванная? - спросил Мейер.
        Врачи переглянулись.
        - Зачем?
        - Заткнись, идиот. Сюда, сэр. Позвольте я открою вам дверь.
        Мейер следовал за ними по пятам, всем существом ощущая легкость передвижения на четырех ногах. Когда он вернулся, горячо обсуждались технические аспекты операции.
        - ... никогда не повторится.
        - Не могу с тобой согласиться. Все, что удалось однажды...
        - Не дави философией, детка. Ты отлично знаешь, что это чистая случайность. Нам дьявольски повезло.
        - Вот именно. Био-электрические изменения необратимы...
        - Он вернулся.
        - Ему не следует много ходить. Как ты себя чувствуешь, миляга?
        - Я не миляга, - прорычал профессор Мейер. - И между прочим, гожусь вам в дедушки.
        - Простите, сэр. Мне кажется вам лучше лечь.
        - Да, - произнес Мейер. - Мне что-то нехорошо. В голове звенит, мысли путаются...
        Они опустили его на кушетку, обступили тесным кольцом, положив руки друг другу на плечи. Они улыбались и были очень горды собой.
        - Вам что-нибудь надо?
        - Все что в наших силах...
        - Вот, я налил блюдце воды.
        - Мы оставили пару бутербродов.
        - Отдыхайте, - сказал Кассиди.
        Затем он непроизвольно погладил профессора Мейера по длинной, с атласной шерстью, голове.
        Фельдман выкрикнул что-то неразборчивое.
        - Я забыл, - смущенно произнес Кассиди.
        - Нам надо следить за собой. Он ведь человек.
        - Конечно, я знаю. Просто я устал... Понимаете, он так похож на собаку, что невольно...
        - Убирайтесь отсюда! - приказал Фельдман. - Убирайтесь! Все!
        Он вытолкал их из комнаты и вернулся к профессору Мейеру.
        - Могу я что-нибудь для вас сделать, сэр?
        Мейер попытался заговорить, утвердить свою человеческую натуру, но слова давались с большим трудом.
        - Это никогда не повторится, сэр. Я уверен. Вы же... вы же профессор Мейер!
        Фельдман быстро натянул одеяло на дрожащее тело Мейера.
        - Все в порядке, сэр, - проговорил он, стараясь не смотреть на трясущееся животное. - Главное - это интеллект! Мозг!
        - Разумеется, - согласился профессор Мейер, выдающийся математик. - Но я думаю... не могли бы вы меня еще раз погладить?
        Академия
        Инструкция к пользованию измерителем вменяемости "Кэгилл-Томас", серия ДМ-14 (модель с ручным управлением).
        "Производственная компания "Кэгилл-Томас" рада познакомить вас с новейшим измерителем вменяемости. Этот прекрасный, надежный прибор настолько малогабаритен, что превосходно вписывается в интерьер любой спальни, кухни, кабинета, а во всем остальном он является точной копией стационарного измерителя "К-Т", применяемого в большинстве учреждений, на общественном транспорте, в местах отдыха и развлечений и т. п. Фирма не пожалела усилий, чтобы снабдить вас наилучшим из всех возможных измерителей по самой низкой из всех возможных цен.
        1) Действие. В правом нижнем углу прибора находится выключатель. Переведите его в позицию "включен" и выждите несколько секунд, пока прибор не нагреется. Затем переведите выключатель из позиции "включен" в позицию "работа". Выждите еще несколько секунд, затем снимайте показания.
        2) Отсчет показаний. На передней части прибора, над выключателем, имеется прозрачное окошко со шкалой, отградуированной от единицы до десяти. Цифра, на которую указывает черная стрелка, характеризует ваше психическое состояние, сравнивая его с современной статистической нормой.
        3) Цифры 0-3. В вашей модели, как и во всех измерителях вменяемости, за нуль принимается теоретически идеальное психическое состояние. Любая цифра выше нуля считается отклонением от нормы. Однако нуль - это не действительная, а скорее статистическая категория. Для нашей цивилизации диапазон вменяемости колеблется от нуля до трех. Всякое показание прибора в этих пределах считается нормальным.
        4) Цифры 4-7. Эти цифры соответствуют допустимому пределу отклонения от нормы. Лица, зарегистрированные в данной зоне шкалы, должны немедленно явиться на консультацию к терапевту.
        5) Цифры 8-10. Лицо, получающее показания свыше 7, считается потенциально опасным для окружающих. У него почти наверняка запущенный невроз или даже психоз. По закону такой гражданин обязан встать на учет и в течение испытательного срока снизить показания до цифры меньше семи. (Длительность испытательного срока определяется законодательством каждого штата.) Если это не удается, гражданин обязан подвергнуться хирургическому изменению личности или добровольно пройти курс лечения в Академии.
        6) Цифра 10. Под цифрой "десять" на шкалу прибора нанесена красная черта. Если стрелка переходит за эту черту, не может быть и речи об обычных платных терапевтических методах лечения. Такой гражданин обязан безотлагательно подвергнуться хирургическому изменению личности или немедленно пройти терапевтический курс лечения в Академии.
        Предостережение:
        А Измеритель вменяемости - не диагностическая машина. Не пытайтесь самостоятельно решать вопрос о своем здоровье. Цифры от 0 до 10 не свидетельствуют о характере заболеваний - неврозе, психозе и т. п., а только говорят об их интенсивности. Шкала интенсивности характеризует лишь потенциальную способность данного индивидуума причинить вред социальному порядку. Невротик определенного типа может оказаться потенциально опаснее психотика, что и зарегистрирует любой измеритель вменяемости, Для дальнейшего диагностирования обращайтесь к терапевту.
        Б. Показания от нуля до десяти являются приближенными. Для получения показаний с точностью до 1030 пользуйтесь стационарной моделью.
        В. Помните: вменяемость отдельной личности - дело каждого из нас. После периода великих мировых войн мы шагнули далеко вперед - исключительно из-за того, что положили в основу нашей цивилизации концепции социального душевного здоровья, индивидуальной ответственности и сохранения status quo. Поэтому, если ваш показатель выше трех, обращайтесь за медицинской помощью. Если он выше семи, вы обязаны получить медицинскую помощь. Если вы перешагнули за десять, не дожидайтесь разоблачения и ареста. Ради спасения цивилизации отдайтесь добровольно в руки властей.
        С наилучшими пожеланиями, компания "Кэгилл-Томас".
        Мистер Фирмен понимал, что после завтрака надо тотчас же идти на работу. При сложившихся обстоятельствах всякую задержку могли истолковать в неблагоприятном смысле. Он даже надел скромную серую шляпу, поправил галстук, двинулся к двери и взялся было за дверную ручку, но решил дождаться почты.
        Недовольный собой, он отошел от двери и принялся расхаживать по комнате. Ведь он знал, что будет дожидаться почты; зачем же прикидываться, будто собираешься уходить? Неужто нельзя быть честным с самим собой, даже сейчас, когда так важна собственная честность?
        Черный спаниель Спид, свернувшийся на кушетке, с любопытством посмотрел на него. Фирмен потрепал пса по голове, потянулся за сигаретой, но передумал. Он опять потрепал Спида, и пес лениво зевнул.
        Фирмен передвинул лампу, которую вовсе не нужно было передвигать, вздрогнул без всякой причины и снова принялся расхаживать по комнате.
        Он неохотно признался себе, что у него нет настроения выходить из квартиры, - по правде говоря, он даже боится выйти, хотя ему ничто не угрожало. Он попытался убедить себя, что сегодня всего лишь обычный день, такой же, как вчерашний и позавчерашний. Ведь если человек в это поверит, по-настоящему поверит, события будут отодвигаться в бесконечность и с ним ничего не случится.
        Кстати, почему сегодня обязательно должно что-то случиться? У него ведь еще не кончился испытательный срок.
        Ему послышался какой-то шум возле наружной двери, и он поспешно открыл ее. Он ошибся, почта еще не пришла. Однако домовладелица тоже открыла дверь - ее квартира находилась на этой же площадке - и поглядела на него бесцветным недружелюбным взглядом.
        Фирмен закрыл дверь и обнаружил, что у него дрожат руки. Он решил, что не мешает провериться. Он вошел в спальню, но там хлопотал рободворецкий, выметавший горстку пыли на середину комнаты. Кровать Фирмена была уже застелена; кровать жены нечего было стелить, так как там почти неделю никто не спал.
        - Мне уйти, сэр? - спросил рободворецкий. Фирмен ответил, не сразу. Он предпочитал проверяться в одиночестве. Разумеется, рободворецкий не человек. Строго говоря, механизмы - предметы неодушевленные, однако казалось, что этот робот наделен каким-то подобием души. Как бы то ни было, неважно, останется он или уйдет, потому что в схеме всех личных роботов встроены измерители вменяемости. Этого требовал закон.
        - Как хочешь, - сказал наконец Фирмен. Рободворецкий всосал в себя горстку пыли и бесшумно выкатился из комнаты.
        Фирмен подошел к прибору, включил его и привел в действие. Он угрюмо следил за тем, как черная стрелка медленно ползла мимо двойки и тройки нормы, мимо шестерки и семерки - отклонений, - к 8,2, где в конце концов замерла.
        На одну десятую выше, чем вчера. На одну десятую ближе к красной черте.
        Фирмен рывком выключил прибор и закурил сигарету. Он вышел из спальни медленно и устало, словно было не утро, а конец рабочего дня.
        - Почта, сэр, - плавно подкатившись к нему, возгласил рободворецкий. Фирмен выхватил из протянутой руки робота пачку писем и просмотрел их.
        - От нее ничего, - невольно вырвалось у него.
        - Мне очень жаль, сэр, - быстро откликнулся рободворецкий.
        - Тебе жаль? - Фирмен с любопытством взглянул на механизм. - Почему?
        - Я, естественно, заинтересован в вашем благополучии, сэр, - заявил рободворецкий. - Так же как и Спид, в меру своего понимания. Письмо от миссис Фирмен способствовало бы подъему вашего морального состояния. Нам жаль, что оно не пришло.
        Спид тихо гавкнул и склонил морду набок. Сочувствие машины, жалость животного, подумал Фирмен. И все-таки он был благодарен обоим.
        - Я ее ни в чем не виню, - сказал он. - Нельзя было полагать, что она станет терпеть меня вечно. - Он выждал, надеясь, что робот посулит ему возвращение жены и скорое выздоровление. Однако рободворецкий молча стоял возле Спида, который тем временем успел снова заснуть.
        Фирмен еще раз просмотрел корреспонденцию. Там было несколько счетов, какое-то объявление и маленький негнущийся конверт. На нем значился обратный адрес Академии, поэтому Фирмен торопливо вскрыл его.
        Внутри конверта была открытка с надписью:
        "Дорогой мистер Фирмен, Ваше прошение о приеме рассмотрено и удовлетворено. Мы будем рады принять Вас в любое время. С благодарностью, дирекция".
        Фирмен покосился на открытку. У него в мыслях не было добиваться приема в Академию. Ни к чему в мире душа у него не лежала меньше.
        - Это жена придумала? - спросил он.
        - Не знаю, сэр, - отозвался рободворецкий. Фирмен повертел в руках открытку. Он, конечно, всегда имел смутное представление о том, что существует Академия. О ней невозможно было не знать, так как она оказывала влияние на все сферы жизни. На самом же деле об этом важнейшем учреждении он знал очень мало - на редкость мало.
        - Что такое Академия? - спросил он.
        - Большое и приземистое серое здание, - ответил рободворецкий. Расположено в юго-западной части города. До него можно добраться самыми различными видами общественного транспорта.
        - Но что она собой представляет?
        - Государственная лечебница, - пояснил рободворецкий, - доступная каждому, кто изъявит желание письменно или устно. Более того, Академия существует как место добровольного пребывания всех людей, у которых показания измерителя превышают десять, - на выбор, взамен хирургического изменения личности.
        Фирмен в изнеможении вздохнул.
        - Все это мне известно. Но какова ее система? Что там за лечение?
        - Не знаю, сэр, - сказал рободворецкий.
        - Какой процент выздоравливающих?
        - Сто процентов, - без запинки ответил рободворецкий.
        Фирмен припомнил нечто, показавшееся ему странным.
        - Постой-ка, - сказал он. - Из Академии никто не возвращается. Так ведь?
        - Нет никаких сведений о лицах, которые вышли бы из Академии, после того как очутились в ее стенах, - ответил рободворецкий.
        - Почему?
        - Не знаю, сэр.
        Фирмен смял открытку и бросил в пепельницу. Все это было весьма странно. Академия так хорошо известна, все с ней так свыклись, что никому и в голову не приходит расспрашивать. В его воображении это место всегда рисовалось каким-то расплывчатым пятном, далеким и нереальным. То было заведение, в которое отправляешься, перевалив за цифру "десять", так как не хочешь подвергаться лоботомии, топэктомии и прочим операциям, ведущим к необратимой утрате личности. Но, разумеется, стараешься не думать о том, что можешь перевалить за десять, так как самая эта мысль не что иное, как признание своей душевной неуравновешенности, и потому не размышляешь о том, какой выбор тебе предоставят, если это случится.
        Впервые в жизни Фирмен пришел к выводу, что ему не нравится вся система. Придется навести кое-какие справки. Почему из Академии никто не выходит? Почему так мало известно о тамошних методах лечения, если они действительно эффективны на сто процентов?
        - Пожалуй, пойду на работу, - сказал Фирмен. - Приготовь мне что-нибудь на ужин.
        - Слушаю, сэр. Всего хорошего, сэр. Спид вскочил с кушетки и проводил его до двери.
        Фирмен опустился на колени и погладил лоснящуюся черную голову.
        - Нет, парень, ты оставайся дома. Сегодня не придется зарывать в землю кости.
        - Спид никогда не зарывает костей, - вмешался рободворецкий.
        - Это верно.
        Нынешние собаки, так же как их хозяева, не испытывают неуверенности в завтрашнем дне. Нынче никто не прячет костей.
        - Пока.
        Он прошмыгнул мимо хозяйской двери и выскочил на улицу.
        Фирмен опоздал на работу почти на двадцать минут. Войдя в двери, он позабыл предъявить обследующему механику удостоверение о прохождении испытательного срока. Гигантский стационарный измеритель вменяемости обследовал Фирмена, стрелка скакнула выше семи, зажглись красные сигнальные лампы. Резкий металлический голос из громкоговорителя прогремел: "Сэр! Сэр! Ваше отклонение от нормы вышло за пределы безопасности! Вам следует безотлагательно обратиться к врачу!"
        Фирмен быстро выхватил из бумажника испытательное удостоверение. Однако и после этого машина продолжала добрых десять секунд упрямо рявкать на него. Все в холле пялили на него глаза. Мальчишки-рассыльные застыли, довольные, что оказались свидетелями скандала. Бизнесмены и конторские девушки начали перешептываться, а два полисмена из Охраны вменяемости многозначительно переглянулись. Рубашка Фирмена пропиталась потом и прилипла к спине. Он подавил желание броситься вон и подошел к лифту. Лифт был почти полон, и Фирмен не мог заставить себя войти.
        Он взбежал по лестнице на второй этаж и вызвал лифт. К тому времени как Фирмен попал в агентство Моргана, ему удалось овладеть собой. Он показал удостоверение измерителю вменяемости, стоящему у самой двери, платком вытер с лица пот и прошел внутрь.
        В агентстве все уже знали о происшествии. Это было видно по общему молчанию, по тому, как отворачивались все лица. Фирмен быстрым шагом прошел в свой кабинет, закрыл дверь и повесил шляпу.
        Он уселся за письменный стол, все еще слегка взбудораженный, исполненный негодования против измерителя вменяемости. Если бы только можно было расколотить эти проклятые штуки! Вечно суют нос в чужие дела, оглушительно гудят прямо в уши, выводят из равновесия...
        Тут Фирмен поспешно оборвал собственную мысль. В измерителях нет ничего плохого. Мысль о них как о сознательных преследователях - одно из проявлений паранойи и, возможно, симптом его, Фирмена, нынешнего патологического состояния. Измерители - это всего лишь орудия человеческой воли. Общество в целом, напомнил он себе, нуждается в защите от личности, точно так же как человеческое тело нуждается в защите от дисфункции любой из его частей.
        При самой нежной привязанности к своему желчному пузырю ты без сожаления пожертвуешь им, если он способен причинить вред всему организму.
        Фирмен смутно сознавал шаткость подобной аналогии, но решил не думать над этим. Надо побольше узнать об Академии.
        Закурив сигарету, он набрал номер Терапевтической справочной службы.
        - Чем я могу вам помочь, сэр? - откликнулся приятный женский голос.
        - Мне бы хотелось получить кое-какую информацию относительно Академии, сказал Фирмен, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Академия пользовалась такой известностью, так прочно вросла в повседневную жизнь, что его слова были равнозначны вопросу, какое в стране правительство.
        - Академия помещается...
        - Я знаю, где она помещается, - прервал Фирмен. - Мне бы хотелось выяснить, какие лечебные процедуры там назначают больным.
        - Такой информацией мы не располагаем, сэр, - после паузы ответила женщина.
        - Нет? А я полагал, что все данные о платной терапии доступны широкой публике.
        - Практически так оно и есть, - медленно проговорила женщина. - Но Академия - это не платная лечебница в общепринятом смысле слова. Там действительно взимают плату, однако, с другой стороны, туда принимают больных и на благотворительных началах, совершенно бесплатно. Кроме того, Академию отчасти субсидирует правительство.
        Фирмен стряхнул пепел с сигареты и нетерпеливо возразил:
        - Мне казалось, что все правительственные начинания известны широкой публике.
        - Как правило, известны. За исключением тех случаев, когда подобная осведомленность может оказаться вредной для широкой публики.
        - Значит, подобная осведомленность об Академии оказалась бы вредной? торжествующе воскликнул Фирмен, чувствуя, что наконец-то добрался до сути дела.
        - Ax, что вы, сэр! - От изумления голос женщины стал пронзительным. - Я вовсе не это имела в виду! Я просто излагала вам общие правила об отказе в информации. Академия, хотя она и предусмотрена законом, в известной степени оказалась поставленной над законом. Такое правовое положение объясняется тем, что Академия добилась стопроцентного излечения.
        - Где я могу увидеть хоть одного излеченного? - спросил Фирмен. Насколько я понимаю, никто из них никогда не выходил из Академии.
        Тут-то они и попались: думал Фирмен: ожидая ответа. Ему показалось, будто в трубке послышался какой-то шепот. Внезапно над ухом раздался мужской голос, громкий и звучный.
        - Говорит начальник отдела. У вас возникли затруднения?
        Услышав энергичный голос невидимого собеседника, Фирмен едва не выронил трубку. Ощущение торжества, развеялось, и он пожалел о том, что позвонил сюда. Однако он принудил себя добавить:
        - Мне нужна кое-какая информация об Академии.
        - Местонахождение...
        - Да нет же! Я имею в виду действительную информацию! - с отчаянием сказал Фирмен.
        - С какой целью вы желаете получить эту информацию? - спросил начальник отдела, и в его голосе внезапно зазвучали вкрадчивые, почти гипнотические нотки опытного терапевта.
        - Для осведомления, - не задумываясь ответил Фирмен. - Поскольку Академия - это вариант лечения, доступный мне в любое время, я хотел бы узнать о ней побольше, чтобы сделать правильный выбор.
        - Весьма правдоподобно, - заметил начальник отдела. - Однако вдумайтесь. Нужны ли вам полезные, деловые сведения? Такие, что будут способствовать вашему единению с обществом? Или ваша просьба продиктована праздным любопытством, поскольку вы подвержены беспокойству и другим, еще более серьезным комплексам?
        - Я спрашиваю, потому что...
        - Как ваша фамилия? - неожиданно спросил начальник отдела. Фирмен промолчал.
        - Каков уровень вашей вменяемости? Фирмен по-прежнему молчал. Он старался понять, засечен ли уже номер его телефона, и склонялся к мысли, что уже засечен.
        - Вы сомневаетесь в том, что Академия приносит неизмеримую пользу?
        - Нет.
        - Вы сомневаетесь в том, что Академия способствует сохранению status quo?
        - Нет.
        - Тогда в чем же дело? Почему вы отказываетесь назвать свою фамилию и уровень вменяемости? Почему испытываете необходимость в более полной информации?
        - Благодарю вас, - пробормотал Фирмен и повесил трубку. Он сообразил, что телефонный звонок был роковой ошибкой. То был поступок восьмерочника, а не нормального человека. Начальник отдела, обладая профессионально развитым восприятием, сразу понял это. Разумеется, начальник отдела не станет давать такую информацию восьмерочнику. Фирмен знал; что тот, кто надеется когда-либо вернуться к статистической норме, должен куда тщательнее следить за своими поступками, анализировать их, отдавать себе в них отчет.
        Он все еще сидел у телефона, когда послышался стук; дверь отворилась, и вошел его начальник, мистер Морган. Это был высокий человек, богатырского сложения, с круглым, сытым лицом. Он остановился перед столом Фирмена, барабаня пальцами по пресс-папье и глядя смущенно, как пойманный вор.
        - Мне уже доложили об инциденте внизу, - сказал он, не глядя на Фирмена и энергично постукивая пальцами.
        - Минутная слабость, - автоматически ответил Фирмен. - Вообще-то мой уровень начинает улучшаться.
        Говоря это, он не смел взглянуть Моргану в глаза. Оба напряженно уставились в противоположные углы комнаты. Наконец их взгляды скрестились.
        - Послушайте, Фирмен, я стараюсь не вмешиваться в чужие дела, - заговорил Моргая, садясь на уголок стола Фирмена. - Но черт побери, дружище, вменяемость - это вопрос, который затрагивает всех. Все мы под Богом ходим. - Эта мысль, казалось, укрепила Моргана в его убеждении. Разгорячившись, он подался к собеседнику. - Вы знаете, на мне лежит ответственность за множество сотрудников. За последний год вы третий раз находитесь на испытании. - Он заколебался. - Как это началось?
        Фирмен покачал головой.
        - Не знаю, мистер Морган. Жил себе помаленьку, тихо и спокойно - и вдруг стрелка полезла вверх. Подумав, мистер Морган тоже покачал головой.
        - Не может быть, чтобы так сразу, ни с того ни с сего. Вы проверяли мозговую ткань?
        - Меня заверили, что никаких органических изменений нет.
        - Лечились?
        - Чего только не перепробовал, - сказал Фирмен. - Электротерапия, психоанализ, метод Смита, школа Раннеса, Девиа-мысль, дифференциация...
        - И что вам сказали? - спросил Морган. Фирмен вспомнил нескончаемую вереницу терапевтов, к которым он обращался. Его обследовали со всех точек зрения, разработанных психологией. Его усыпляли наркотиками, подвергали шоку и обследовали, обследовали... Однако все бурные усилия сводились к одному...
        - Не разобрались.
        - Неужели они вовсе ничего не могли сказать?
        - Во всяком случае немногое. Врожденное беспокойство, глубоко скрытые комплексы, неспособность внутренне принять status quo. Все сходятся на том, что я негибкий тип. На меня не подействовала даже реконструкция личности.
        - А как прогноз?
        - Не слишком благоприятен. Морган встал и принялся расхаживать по кабинету, заложив руки за спину.
        - Фирмен, я думаю, это вопрос вашего внутреннего отношения к миру. Действительно ли вы хотите стать винтиком в нашем слаженном механизме?
        - Я испробовал все...
        - Конечно. Но хотели ли вы измениться? Приобщение! - воскликнул Морган и стукнул о ладонь кулаком, будто припечатал это слово. - Хотите ли вы приобщиться?
        - Едва ли, - ответил Фирмен с искренним сожалением.
        - Взять хоть меня, - серьезно сказал Морган, широко расставив ноги перед столом Фирмена. - Десять лет назад это агентство было вдвое больше нынешнего и продолжало расти! Я работал как одержимый, увеличивал фонды, умножал ценные бумаги, вкладывал капитал, расширял дело и делал деньги, деньги и снова деньги.
        - И что же случилось?
        - Неизбежное. Стрелка подпрыгнула с двух и трех десятых до семи с гаком. Я встал на дурной путь.
        - Закон не воспрещает делать деньги, - заметил Фирмен.
        - Безусловно. Но существует психологический закон против тех, кто делает их слишком много. Современное общество к таким вещам не приспособлено. Из расы вытравили почти всю жажду конкуренции, всю агрессивность. В конце концов скоро будет сто лет, как установлен status quo. Все это время не было ни новых изобретений, ни войн, ни существенных изменений. Психология нормализует человечество, искореняя безрассудные элементы. Так вот, с моими склонностями и способностями это было все равно что... все равно что играть с младенцем в теннис. Меня невозможно было удержать.
        Лицо Моргана раскраснелось, дыхание стало прерывистым. Он овладел собой и продолжал более ровным тоном:
        - Понятно, мои поступки были продиктованы патологическими причинами. Жаждой власти, чрезмерным конкурентным азартом. Я прошел Подстановочную терапию.
        Фирмен заметил:
        - Не вижу ничего ненормального в желании расширить свое дело.
        - Боже правый, дружище, да неужели вы ничего не смыслите в Социальной вменяемости, в Ответственности и Укладе стабильного общества? Я был на пути к обогащению. Разбогатев, я мог бы основать финансовую империю. Все вполне законно, понимаете ли, но ненормально. И кто знает, до чего бы я докатился? Быть может, в конечном итоге - до косвенного контроля над правительством. Я бы захотел изменить психологическую политику в соответствии со своими аномалиями. Представляете, к чему бы это привело?
        - И вы приспособились, - сказал Фирмен.
        - Я мог выбирать между Хирургией мозга, Академией и приспособлением. К счастью, я нашел выход своим склонностям в спортивной борьбе. Я облагородил свои эгоистические комплексы, направив их на благо человечества. Однако вот к чему я клоню, Фирмен. Ведь я приближался к красной черте. Но я приспособился, прежде чем оказалось слишком поздно.
        - Я бы с радостью приспособился, - ответил Фирмен, - если бы знал, что со мной происходит. Беда в том, что диагноз неизвестен.
        Морган долго молчал, что-то обдумывая. Наконец он сказал:
        - Мне кажется, вам нужен отдых, Фирмен.
        - Отдых? - Фирмен мгновенно насторожился. - Вы хотите сказать, что я уволен?
        - Нет, разумеется, нет. Я хочу быть справедливым и поступать как порядочный человек. Но у меня здесь хозяйство. - Неопределенный жест Моргана означал - агентство, здание, город. - Безумие подкрадывается незаметно. На этой неделе у нескольких наших сотрудников уровень повысился.
        - И очаг инфекции - это я.
        - Мы должны подчиняться правилам, - сказал Морган, распрямляясь перед столом Фирмена. - Жалованье вам будет поступать до тех пор, пока... пока вы не примете какое-либо решение.
        - Спасибо, - сухо произнес Фирмен. Он встал и надел шляпу.
        Морган положил руку ему на плечо.
        - Вы не задумывались об Академии? - негромко спросил он. - Я хочу сказать, если больше ничего не поможет.
        - Раз и навсегда - нет! - ответил Фирмен, заглянув прямо в маленькие голубые глазки Моргана. Морган отвернулся.
        - У вас, по-моему, необъяснимое предубеждение против Академии. Откуда оно? Ведь вы знаете, как организовано наше общество. Вы же не думаете, что в нем дозволят что-нибудь идущее вразрез с общим благом?
        - Едва ли, - согласился Фирмен. - Но почему об Академии так мало известно?
        Они прошли сквозь анфиладу безмолвных кабинетов. Никто из людей, с которыми Фирмен был так давно знаком, не оторвался от работы.
        Морган открыл дверь и сказал:
        - Вам все известно об Академии.
        - Мне не известно, как там лечат.
        - А все ли вы знаете об остальных видах лечения? Можете ли рассказать о Подстановочной терапии? О психоанализе? Или о Редукции О'Гилви?
        - Нет. Но у меня есть общее представление об их воздействии.
        - Оно есть у всех, - торжествующе подхватил. Морган, но тут же понизил голос. - В том-то и загвоздка. Очевидно, Академия не дает такой информации, потому что это нанесло бы вред самой терапии. Но здесь нет ничего странного, не так ли?
        Фирмен обдумывал эту мысль, следуя за Морганом в холл.
        - Готов согласиться, - сказал он. - Но объясните, почему из Академии никто никогда не выходит? Не поражает ли вас это зловещее обстоятельство?
        - Никоим образом. Вы очень странно смотрите на вещи. - Разговаривая, Морган нажал кнопку и вызвал лифт. - Будто стараетесь открыть тайну там, где ее и в помине нет. Я могу допустить, что их метод терапии требует пребывания пациента в стенах Академии. В изменении окружающей среды нет ничего странного. Это делается сплошь да рядом.
        - Если это правда, почему бы им так и не сказать?
        - Факты говорят сами за себя.
        - А где же доказательства стопроцентного излечения? - спросил Фирмен.
        В этот момент прибыл лифт, и Фирмен вошел в него. Морган сказал:
        - Доказательство в том, что они это утверждают. Терапевты не лгут. Они не способны на ложь, Фирмен!
        Морган хотел было сказать что-то еще, но дверцы Лифта захлопнулись. Лифт устремился вниз, и Фирмен с содроганием осознал, что лишился работы.
        Странное это ощущение - остаться без работы. Идти было некуда. Частенько он ненавидел свою работу. Бывало, по утрам он стонал при мысли о том, что предстоит провести еще один день на службе. Но теперь, оказавшись не у дел, он понял, как важна была для него работа, она придавала ему солидность и уверенность в себе. "Человек - ничто, - думал он, - если ему нечего делать".
        Он бесцельно обходил квартал за кварталом, пытаясь поразмыслить. Однако он был неспособен сосредоточиться. Мысли упорно ускользали, увертывались от него; мимолетными наплывами их вытесняло лицо жены. Но даже о ней он не мог толком подумать, потому что на него давил большой город - городские лица, звуки, запахи.
        Единственный план действия, который пришел ему в голову, был невыполним. "Беги, - подсказывали смятенные чувства. - Беги туда, где тебя никогда не разыщут. Скройся!"
        Но Фирмен знал, что это не выход. Бегство явилось, бы чистейшим уходом от действительности и доказательством отклонения от нормы. В самом деле, откуда бы он сбежал? Из самого здравого, наиболее совершенного общества, когда-либо созданного человеком. Только безумец способен бежать отсюда.
        Фирмен стал замечать встречных. Они казались счастливыми, исполненными нового духа Ответственности и Социальной вменяемости, готовыми пожертвовать былыми страстями во имя новой эры покоя. Это славный мир, чертовски славный мир. Отчего Фирмен не может в нем ужиться?
        Нет, может. За многие недели у Фирмена впервые забрезжила вера в себя, и он решил, что как-то приспособится.
        Если бы только знать как.
        После многочасового гуляния Фирмен обнаружил, что голоден.
        Он зашел в первый подвернувшийся ресторанчик. Зал был переполнен рабочими: Фирмен забрел почти к самым докам.
        Он сел у стойки и заглянул в меню, повторяя себе, что необходимо все обдумать. Надо должным образом оценить свои поступки, тщательно взвесить...
        - Эй, мистер!
        Он поднял глаза. На него свирепо уставился лысый, заросший щетиной буфетчик.
        - Что?
        - Убирайтесь-ка подобру-поздорову.
        - Что случилось? - спросил Фирмен, стараясь подавить внезапно охвативший его панический страх.
        - Мы тут психов не обслуживаем, - сказал буфетчик. Он ткнул пальцем в сторону настенного прибора, который регистрировал состояние каждого посетителя. Черная стрелка забралась чуть повыше девяти. - Убирайтесь вон.
        Фирмен бросил взгляд на других людей у стойки. Они сидели в ряд, одетые в одинаковые коричневые спецовки из грубого холста. Кепки были надвинуты на брови, и каждый, казалось, был всецело погружен в чтение газеты.
        - У меня испытательное...
        - Убирайтесь, - повторил буфетчик. - По закону я не обязан обслуживать всяких девяточников. Это беспокоит клиентов. Ну же, пошевеливайтесь.
        Рабочие по-прежнему сидели чинным рядом, недвижно, не глядя в сторону Фирмена. Фирмен почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. У него появился внезапный импульс - вдребезги разбить лысый, лоснящийся череп буфетчика, врезаться с ножом мясника в рядок прислушивающихся людей, окропить грязные стены их кровью, крушить, убивать. Но агрессивность - реакция нежелательная и, безусловно, патологичная. Он преодолел нездоровый импульс и вышел на улицу.
        Фирмен продолжал прогулку, борясь с желанием пуститься наутек: он ожидал, когда же логика подскажет ему, что делать дальше. Однако мысли все больше путались, и, когда наступили сумерки, Фирмен готов был свалиться от изнеможения.
        Стоя на узенькой, заваленной гниющим мусором улочке в районе трущоб, в окне второго этажа он заметил вывеску, сделанную от руки: "Дж. Дж. Флинн, терапевт-психолог. Может быть, мне удастся вам помочь". При мысли о всех высокооплачиваемых специалистах, к которым он обращался, Фирмен криво усмехнулся. Он пошел было прочь, но повернул и поднялся по лестнице, ведущей в приемную Флинна. Опять он был недоволен собой. Увидев вывеску, он в тот же миг понял, что пойдет к этому врачу. Неужели он никогда не перестанет лукавить с самим собой?
        Кабинет Флинна был тесен и плохо освещен. Со стен облупилась краска, в комнате застоялся запах немытого тела. Флинн сидел за деревянным неполированным письменным столом и читал приключенческий журнальчик. Он был маленького роста, средних лет и уже начинал лысеть. Он курил трубку.
        Фирмен собирался начать с самого начала, но неожиданно для себя выпалил:
        - Послушайте, у меня страшные неприятности. Я потерял работу, от меня ушла жена, я испробовал все существующие методы терапии. Что вы можете сделать?
        Флинн вынул изо рта трубку и взглянул на Фирмена. Он осмотрел его костюм, шляпу, туфли, как бы прикидывая их стоимость, затем спросил:
        - А что сказали другие врачи?
        - Их слова сводились к тому, что мне не на что надеяться.
        - Конечно, так они и говорят, - подхватил Флинн, быстро произнося слова высоким и четким голосом. - Эти модные молодчики слишком легко сдаются. Однако надежда есть всегда. Разум - странная и сложная штука, друг мой, и то и дело...
        Флинн неожиданно умолк и печально, иронически ухмыльнулся:
        - Ах, да какой в этом толк? У вас уже появился обреченный взор, никуда не денешься. - Он выколотил трубку и устремил отсутствующий взгляд в потолок. Вот что, я для вас ничего не могу сделать. Вы это знаете, и я это знаю. Зачем вы сюда пришли?
        - Надо полагать, в поисках чуда, - ответил Фирмен, устало опускаясь на деревянный стул.
        - Многие ищут, - словоохотливо сказал Флинн. - Видно, мой кабинет - самое подходящее место для поисков, не правда ли? Вы посещали фешенебельные приемные модных специалистов. Помощи там не получили. Поэтому уместно и пристойно, если захудалый терапевт добьется того, что не удалось знаменитостям. Что-то вроде поэтической справедливости.
        - Вот-вот, - одобрил Фирмен со слабой улыбкой. - Поэтической справедливости.
        - Я не так уж бездарен, - заверил его Флинн, набивая трубку табаком из потрепанного зеленого кисета. - Но истина кроется в том, что чудеса стоят денег, всегда стоили и всегда будут стоить. Если вам не могли помочь светила, то я и подавно не могу.
        - Спасибо за правду, - сказал Фирмен, но не сделал никакой попытки встать.
        - По долгу терапевта, - медленно произнес Флинн, - напоминаю вам, что Академия открыта в любое время дня, - Как же можно туда обращаться? - спросил Фирмен. - Ведь я о ней ничего не знаю.
        - Никто не знает, - ответил Флинн. - Тем не менее я слышал, что там излечивают решительно всех.
        - Смерть - тоже излечение.
        - Но нецелесообразное. Кроме того, уж очень оно противоречит духу времени. При таком варианте Академией должны были бы заправлять невменяемые, а как раз им-то это и запрещено.
        Тогда почему же оттуда никто не выходит?
        - Не спрашивайте меня, - сказал Флинн. - Может быть, никто не хочет оттуда выходить. - Он затянулся. - Вам нужен совет, О' кей. Деньги есть?
        - Найду, - осторожно ответил Фирмен.
        - Отлично. Мне не полагается этого говорить, но... Бросьте искать лекарства! Пойдите домой. Отправьте рободворецкого за двухмесячным запасом продуктов. Спрячьтесь до поры до времени.
        - Спрятаться? Зачем?
        Флинн метнул на него бешеный взгляд.
        - Затем, что вы изводите себя, пытаясь вернуться к норме, и добиваетесь только ухудшения. Такие случаи я наблюдал сотнями. Перестаньте думать о вменяемости и невменяемости. Отлежитесь спокойненько месяц-другой, отдыхайте, читайте, толстейте. Тогда и посмотрим, как у вас пойдут дела.
        - Знаете, - сказал Фирмен, - по-моему, вы правы. Я в этом уверен! Но не уверен, можно ли возвращаться домой. Сегодня я кое-куда звонил... У меня есть деньги. Не могли бы вы спрятать меня здесь, у вас? Спрячьте, пожалуйста!
        Флинн встал и боязливо выглянул из окна на улицу.
        - Я и так наговорил слишком много. Будь я помоложе... нет, не могу! Я дал вам безумный совет! Я не могу вдобавок совершить безумный поступок!
        - Извините, - сказал Фирмен. - Мне не следовало вас просить. Но я и вправду очень вам благодарен. Честное слово.
        Он встал.
        - Сколько я вам должен?
        - Ничего вы не должны, - ответил Флинн. - Желаю вам поправиться.
        - Спасибо.
        Фирмен поспешно спустился по лестнице и подозвал такси. Через двадцать минут он был дома.
        Когда Фирмен подходил к своей квартире, на лестничной площадке было до странности тихо. У хозяйки дверь была закрыта, но у него создалось впечатление, что дверь закрылась перед самым его приходом и хозяйка притаилась за ней, прижав ухо к тонкому слою дерева. Он ускорил шаг и вошел в квартиру.
        В квартире тоже было тихо. Фирмен пошел на кухню. Рободворецкий стоял у плиты, а Спид свернулся клубком в углу.
        - Добро пожаловать, сэр, - приветствовал Фирмена рободворецкий. - Не угодно ли присесть, а я подам ужин.
        Фирмен сел, продолжая строить дальнейшие планы. Надо продумать массу деталей, но в главном Флинн прав. Спрятаться - это именно то, что нужно. Исчезнуть с глаз долой.
        - Завтра утром тебе первым делом надо будет сходить за покупками, - сказал Фирмен рободворецкому.
        - Слушаю, сэр, - ответил рободворецкий, ставя перед ним тарелку с супом.
        - Нам понадобится уйма продуктов. Хлеб, мясо... Нет, лучше покупай консервы.
        - Какого рода консервы? - спросил рободворецкий.
        - Любого, лишь бы они составили полноценный рацион. И сигареты, не забудь про сигареты! Дай мне, пожалуйста, соли.
        Рободворецкий стоял у плиты не двигаясь, а Спид тихонько заскулил.
        - Рободворецкий! Пожалуйста, соли.
        - Мне очень жаль, сэр, - сказал рободворецкий.
        - Что значит - тебе жаль? Подай мне соль.
        - Я больше не могу вам повиноваться.
        - Почему?
        - Только что вы перешли красную черту, сэр. Вы теперь десяточник.
        Какое-то мгновение Фирмен бессмысленно смотрел на рободворецкого. Потом бросился в спальню и включил измеритель. Черная стрелка медленно подползла к красной черте, дрогнула и решительно перевалила за нее.
        Он стал десяточником.
        Но это неважно, убеждал он себя. В конце концов, количество не перешло в новое качество. Не превратился же он внезапно в чудовище. Он все объяснит рободворецкому, убедит...
        Фирмен опрометью выскочил из спальни.
        - Рободворецкий! Выслушай меня...
        Он услышал, как хлопнула входная дверь. Рободворецкий ушел.
        Фирмен побрел в столовую-гостиную и сел на кушетку. Естественно, рободворецкий ушел. Роботы оборудованы встроенными приборами для контроля душевного состояния. Если их хозяева перешагивают за красную черту, роботы автоматически возвращаются на завод. Ни один десяточник не может распоряжаться сложным механизмом.
        Однако еще не все пропало. В доме есть еда. Он ограничит себя жесткой нормой. Со Спидом будет не так одиноко. Может быть, ему и потребуется всего-то несколько дней.
        - Спид!
        В квартире не слышалось ни звука.
        - Поди сюда, псина.
        По-прежнему ни звука.
        Фирмен методически обыскал всю квартиру, но пса нигде не было. Он, наверное, ушел вместе с рободворецким.
        В одиночестве Фирмен пошел на кухню и выпил три стакана воды. Он взглянул на ужин, приготовленный рободворецким, и принялся было хохотать, но тут же опомнился.
        Надо сматываться, да поживее. Нельзя терять ни минуты. Если поспешить, то, может, что-нибудь и выйдет. Куда-нибудь, в любое место. Теперь каждая секунда на счету.
        Однако он все стоял на кухне, тупо уставясь в пол и дивясь, почему его покинул пес.
        В дверь постучали.
        - Мистер Фирмен!
        - Нет, - сказал Фирмен.
        - Мистер Фирмен, вы должны немедленно съехать.
        Это была домовладелица. Фирмен открыл ей дверь.
        - Съехать? Куда?
        - Это меня не касается. Но вам нельзя здесь больше оставаться, мистер Фирмен. Вы должны съехать.
        Фирмен вернулся в комнату за шляпой, надел ее, огляделся по сторонам и вышел, Дверь он оставил открытой.
        На улице его поджидали двое. В темноте трудно было разглядеть их лица.
        - Куда вы хотите отправиться? - спросил один из них.
        - А куда можно?
        - На Хирургию или в Академию.
        - Тогда в Академию.
        Они усадили его в машину и быстро отъехали. Фирмен откинулся на спинку сиденья, слишком измученный, чтобы о чем-то думать. Он чувствовал на лице прохладный ветерок, да и легкое покачивание машины было приятно. Однако поездка казалась нескончаемо долгой.
        - Приехали, - сказал наконец один из сопровождающих. Они остановили машину и ввели Фирмена в комнатку, где не было мебели. Лишь в центре стоял письменный стол с дощечкой "Дежурный по приему". Навалившись на стол, там сладко похрапывал какой-то человек.
        Один из конвоиров Фирмена громко кашлянул. Дежурный тотчас вскочил, выпрямился и стал протирать глаза. Он нацепил очки и сонно посмотрел на вошедших.
        - Который? - спросил он.
        Два конвоира указали на Фирмена.
        - Ладно. - Дежурный потянулся, раскинув тощие руки, потом открыл большой черный блокнот. Он набросал несколько слов, вырвал листок и вручил конвоирам Фирмена, Те сразу ушли.
        Дежурный нажал некую кнопку и энергично почесал в затылке. - Сегодня полнолуние, - сказал он Фирмену с видимым удовлетворением.
        - Что? - переспросил Фирмен.
        - Полнолуние. Таких, как ты, больше всего привозят в полнолуние, во всяком случае, мне так кажется. Я подумываю написать на эту тему диссертацию.
        - Больше всего? Чего больше? - опять переспросил Фирмен, который еще не пришел в себя, попав в стены Академии.
        - Не будь таким тупицей, - строго сказал дежурный. - Во время полнолуния к нам поступает больше всего десяточников. Не думаю, чтобы здесь существовала какая-то корреляционная зависимость, но... ага, вот и охранник.
        На ходу завязывая галстук, к столу подошел охранник в форме.
        - Отведи его в 312-АА, - сказал дежурный. Когда Фирмен пошел к двери вслед за охранником, дежурный снял очки и снова повалился на стол.
        Охранник вел Фирмена по запутанной сети коридоров с частыми дверями. Коридоры, казалось, возникали сами по себе, так как от них под всевозможными углами шли ответвления, а некоторые отрезки изгибались и петляли, как улицы древних городов. По пути Фирмен заметил, что двери не были пронумерованы в последовательном порядке. Он прошел 3112, потом 25Р, потом 14. И был уверен, что мимо номера 888 проходил трижды.
        - Как вы здесь не заблудитесь? - спросил он охранника.
        - Это моя работа, - ответил тот не без учтивости.
        - Особой системы тут не видно, - заметил Фирмен.
        - Ее и не может быть, - сказал охранник почти доверительным тоном. - Ведь здесь по проекту намечалось гораздо меньше палат, но после началась лихорадка. Больные, больные, каждый день все новые больные, и ни намека на передышку. Так что пришлось разбить палаты на меньшие и проделать новые коридоры.
        - Но как же врачи находят своих пациентов? - спросил Фирмен.
        Они подошли к 312-АА. Не отвечая, охранник отпер дверь, а когда Фирмен переступил порог, закрыл ее и запер на ключ.
        Палата была очень мала. Там стояли кушетка, кресло и шкафчик; эта немудреная мебель занимала всю клетушку.
        Почти сразу Фирмен услышал за дверью голоса. Мужской голос сказал: "Согласен, пусть кофе. В кафетерии через полчаса". В замке повернулся ключ, и Фирмен не расслышал ответа. Внезапно раздался взрыв смеха.
        Низкий мужской голос произнес:
        - Ну да, и еще сотню, и тогда нам придется в поисках мест лезть под землю!
        Дверь отворилась, и в палату, все еще слегка улыбаясь, вошел бородач в белом пиджаке. При виде Фирмена лицо его приняло профессиональное выражение.
        - Прилягте, пожалуйста, на кушетку, - сказал он вежливо, но с несомненной властностью.
        Фирмен ни единым жестом не показал, что собирается повиноваться.
        - Раз уж я здесь, - сказал он, - может быть, вы мне объясните, что все это значит?
        Бородач принялся отпирать шкафчик. Он бросил на Фирмена усталый, но в то же время насмешливый взгляд и поднял брови.
        - Я не лектор, а врач, - ответил он.
        - Я понимаю. Но ведь...
        - Да-да, - сказал врач, беспомощно пожимая плечами. - Я знаю. Вы вправе спросить и все такое. Ей-богу, вам должны были это разъяснить до того, как вы сюда попали. Это просто не моя работа.
        Фирмен продолжал стоять. Врач сказал:
        - Будьте умницей, ложитесь на кушетку, и я вам все расскажу.
        Он снова отвернулся к шкафчику.
        У Фирмена мелькнула мысль - не попытаться ли скрутить врача, но он тут же сообразил, что, должно быть, до него об этом думали тысячи десяточников. Наверняка существуют какие-то меры предосторожности. Он улегся на кушетку.
        - Академия, - заговорил врач, не переставая копошиться в шкафчике, - это закономерное порождение нашей эпохи. Чтобы понять ее, надо сначала понять свои век. - Врач выдержал драматическую паузу и со смаком продолжал:
        - Вменяемость! Однако с вменяемостью, особенно с социальной вменяемостью, неразрывно связано чудовищное напряжение. Как легко повредиться в уме! И, единожды повредившись, человек начинает переоценивать ценности, у него появляются странные надежды, идеи, теории, потребность действия. Все это само по себе может и не быть патологией, но в результате неизбежно вредит обществу, ибо сдвиг в каком бы то ни было направлении опасен для стабильного общества. Ныне, после тысячелетий кровопролития, мы поставили перед собой цель защитить общество от патологической личности. Поэтому каждая личность должна избегать тех умственных построений, тех безмолвных решений, которые делают ее потенциально опасной, грозят переменами. Подобное стремление к стабильности, являющейся нашим идеалом, требует чуть ли не сверхчеловеческой силы и решимости. Если в вас нет этих качеств, вы кончите здесь.
        - Мне все же не ясно... - начал Фирмен, но врач его перебил:
        - Отсюда очевидна необходимость Академии. На сегодняшний день по-настоящему гарантирует вменяемость лишь хирургическая операция мозга. Однако человеку неприятна даже мысль об этом - только дьявол мог предложить такой выбор. Государственная хирургия мозга приводит к гибели первоначальной личности, а это самая страшная смерть. Академия старается ослабить напряжение, предлагает другую альтернативу.
        - Но что это за альтернатива? Почему вы скрываете?
        - Откровенно говоря, большинство предпочитает оставаться в неведении. Врач запер шкафчик, но Фирмену не было видно, какие инструменты он оттуда достал. - Поверьте мне, ваша реакция нетипична. Вы предпочитаете думать о нас как о мрачной, таинственной, грозной силе. Это из-за вашего безумия. Здравомыслящие люди считают нас панацеей, приятно-туманным избавлением от жестокой определенности. Они верят в нас, как в Бога. - Врач тихонько хмыкнул. - Большинству людей мы представляемся раем.
        - Почему же вы храните свои методы в тайне?
        - Откровенно говоря, - ласково ответил врач, - даже райские методы лучше не рассматривать слишком пристально.
        - Значит, все это обман? - воскликнул Фирмен, пытаясь сесть. - Вы хотите меня убить!
        - Ни в коем случае, - заверил врач и мягким движением заставил его лечь.
        - Так что же вы собираетесь делать?
        - Увидите.
        - А почему отсюда никто не возвращается?
        - Не желают, - ответил врач. Прежде чем Фирмен успел шевельнуться, врач ловко всадил ему в руку иглу шприца и впрыснул теплую жидкость.
        - И помните, - сказал он, - надо защищать общество от личности.
        - Да, - сквозь дремоту отозвался Фирмен, - но кто защитит личность от общества?
        Очертания предметов в палате расплылись, и, хотя врач что-то ответил, Фирмен не расслышал слов - знал только, что они мудры, уместны и очень истинны.
        Придя в себя, он заметил, что стоит на огромной равнине. Всходило солнце. В тусклом свете к ногам Фирмена льнули клочья тумана, а трава под ногами была мокрой и упругой.
        Фирмен вяло удивился, увидев, что рядом, по правую руку от него, стоит жена. Слева к его ноге прижался чуть дрожащий Спид. Удивление быстро развеялось, потому что перед битвой здесь, возле хозяина, и полагалось быть жене и псу.
        Впереди движущийся туман распался на отдельные фигурки, и Фирмен узнал их, когда они приблизились.
        То были враги! Процессию возглавлял рободворецкий; в полутьме он мерцал зловещим нечеловеческим блеском. Там был и Морган, который, обращаясь к начальнику отдела, истерически вопил, что Фирмен должен умереть; а запуганный Флинн, бедняга, прятал лицо, но надвигался на него. Там была и домовладелица, которая пронзительно кричала: "Нет ему жилья!" А за ней шли врачи, дежурные, охранники, а за ними шагали миллионы в грубых рабочих спецовках; кепки у них были надвинуты на глаза, газеты скатаны в тугую трубочку.
        Фирмен подобрался в ожидании решительного боя с врагами, которые его предали. Однако в мозгу шевельнулось сомнение. Наяву ли все это?
        Внезапно он с отвращением увидел как бы со стороны свое одурманенное наркотиками тело, лежащее в нумерованной палате Академии, в то время как дух его невесть где сражается с тенями.
        Я вполне нормален! В минуту полного просветления Фирмен понял, что надо бежать. Не его удел - бороться с призрачным противником. Надо вернуться в настоящий мир. Status quo не будет длиться вечно. Что же станется с человечеством, из которого вытравили силу, инициативу, индивидуальность?
        Из Академии никто не выходит? А вот он выйдет! Фирмен попытался вырваться из-под власти наркотического бреда, он почти ощущал, как ворочается на кушетке его никому не нужное тело, как он стонет, заставляя себя встать...
        Но призрачная жена схватила его за руку и указала вдаль. Призрачный пес зарычал на надвигающегося противника.
        Мгновение было безвозвратно упущено, хотя Фирмен этого так никогда и не понял. Он позабыл о своем решении вырваться, позабыл о земле, позабыл о правде, и капли росы окропили его ноги, когда он ринулся в жестокую схватку с врагом.
        Жертва космоса
        Хэдвелл пристально смотрел на планету. Радостная дрожь пробежала по его телу. Это был прекрасный мир зеленых полей, красных гор и беспокойных серо-голубых полей. Приборы быстро собрали необходимую информацию и доложили, что планета пригодна для жизни человека.
        Хэдвелл вывел корабль на орбиту и открыл свою записную книжку.
        Он был писателем, автором книг "Белые тени астероида Белта", "Сага глубокого космоса", "Записки межпланетного бродяги" и "Терира - планета загадок!"
        Он записал в свой блокнот: "Новая планета, манящая и загадочная, находится прямо передо мной. Она бросает вызов моему воображению. Что я найду там? Я, звездный скиталец. Какие странные загадки ждут меня под зеленым покровом? Есть ли там опасности? Найдется ли там тихое место для утомленного читателя?"
        Ричард Хэдвелл был худым, бледным, рыжеволосым молодым человеком высокого роста. От отца он получил в наследство порядочное состояние и приобрел Космическую Шхуну класса Дубль-Си. На этом стареньком лайнере он путешествовал последние шесть лет и писал восторженные книги о тех местах, где побывал. Но его восторг, в основном, был притворный. Эти планеты были не очень привлекательны.
        Хэдвелл заметил, что все туземцы - неимоверно глупые, уродливые грязные дикари, их пища - невыносима, а о каких-либо манерах не могло быть и речи. Но, несмотря на это, Хэдвелл писал романтические произведения и надеялся их когда-нибудь напечатать.
        Планета была небольшая и красивая. Крупных городов на ней не было. Обычно на таких планетах Ричард жил в маленьких деревеньках с домами, крытыми соломой.
        "Может быть, я найду их здесь", - сказал Хэдвелл сам себе, когда корабль начал спускаться.
        Рано утром Катага и его дочь, Мел, перешли через мост и отправились к Песчаной Горе, чтобы собрать с деревьев цветы. Нигде на Игати не было таких больших цветов, как на Песчаной Горе. И это неудивительно, ведь гора была символом Тэнгукэри, улыбающегося бога.
        Позже, днем, они встретили Брога, довольно скучного, погруженного внутрь себя юношу.
        Мел чувствовала, будто что-то очень важное должно произойти. Она работала, как во сне, медленно и мечтательно двигаясь. Ее волосы развевались на ветру. Все предметы казались ей наполненными тайным смыслом. Она внимательно посмотрела на деревню, маленькую группу хижин вдоль реки, и с восхищением обратила свой взор вперед, на Башню, где происходили все игатианские свадьбы, и дальше - туда, где раскинулось море.
        Высокая и стройная, она была самой красивой девушкой на Игати; даже старый священник был с этим согласен. Она желала быть в центре драматических событий. Однако дни в деревне проходили за днями, а она жила, собирая цветки под жаркими лучами двух солнц. И это казалось несправедливым.
        Ее отец работал энергично. Он знал, что скоро эти цветки будут бродить в бочках. Лэд, священник, произнесет душеспасительную речь, и когда все эти формальности будут позади, вся деревня, включая собак, сбежится на попойку.
        Эти мысли подгоняли его работу. Кроме того, Катага разрабатывал хитроумный план, чтобы не потерять свой престиж.
        Брог выпрямился, вытер лицо концом своего пояса и поглядел на небо, желая найти там признаки дождя.
        - Ой! - воскликнул он.
        Катага и Мел взглянули вверх.
        - Там! - завопил Брог. - Там, там!
        Высоко над ними медленно опускалось серебристое пятнышко, окруженное красными и зелеными струями огня. Оно увеличивалось в размерах и скоро превратилось в большой шар.
        - Пророчество! - благоговейно прошептал Катага. - Сейчас, после стольких веков ожидания!
        - Побежали, расскажем в деревне! - закричала Мел.
        - Подожди, - сказал Брог и ударил ногой о землю. - Я увидел это первым, поняла?
        - Конечно, ты первый, - нетерпеливо воскликнула Мел.
        - И так как я увидел это первым, - закончил Брог, - я сам принесу эту новость в деревню.
        Брог хотел того, о чем мечтали все люди на Игати. Но называть желаемое своим именем считалось непристойным. Несмотря на это, Мел и ее отец его поняли.
        - Что ты думаешь по этому поводу? - спросил Катага у Мел.
        - Я думаю, что он заслуживает этого, - ответила та.
        Брог потер руки.
        - Может быть, ты хочешь, Мел? Может, ты это сделаешь сама?
        - Нет, - сказала Мел. - Об этих вещах надо рассказать священнику.
        - Пожалуйста! - воскликнул Брог. - Лэд может сказать, что я еще не достоин. Пожалуйста, Катага! Сделай это сам!
        Катага понял, что его дочь будет стоять на своем, и вздохнул.
        - Извини, Брог. Если бы это было только между нами... Но Мел очень щепетильна в этих вопросах. Пусть решает священник.
        Брог кивнул в полном отчаянии. Сфера снижалась, она садилась недалеко от деревни. Три игатианина подхватили свои мешки и пошли домой.
        Они дошли до моста, который пролегал над беснующейся речкой. Сначала переправился Брог, потом Мел. Катага достал нож, который был заткнут у него за пояс.
        Когда он достал нож, Мел и Брог не заметили этого. Они были заняты тем, что старались сохранить равновесие на раскачивающемся и уходящем из-под ног сооружении.
        Мост был сделан из виноградных лоз, и когда Катага проходил его середину, он схватил рукой основную лозу, на которой держалась вся конструкция. В одно мгновение он нашел место, которое наметил несколько дней назад. Он быстро полоснул по нему ножом. Еще два-три удара - и лоза лопнет под тяжестью человеческого тела. Но на сегодня этого достаточно. Довольный собой, Катага спрятал нож и поспешил за Мел и Брогом.
        Когда по деревне прошел слух о пришельце, вся она преобразилась. Мужчины и женщины не могли говорить ни о чем кроме этого события, импровизированные танцы начались перед Гробницей Инструментов.
        Но когда старый священник, хромая, вышел из Храма Тэнгукэри, они прекратились.
        Лэд, священник, был долговязым, истощенным, старым человеком. После многих лет службы его лицо стало похоже на улыбку бога, которому он служил. На его лысой голове красовалась лента с перьями, а в руке он держал тяжелую булаву.
        Люди столпились перед ним. Брог стоял около священника, потирая руки.
        - Мой народ, - начал Лэд. - Сбылось старое игатианское пророчество. Огромная блестящая сфера спустилась с небес, как и было предсказано. Внутри сферы должно быть существо, похожее на нас, и оно будет посланцем Тэнгукэри.
        Люди одобрительно закивали головами. Лица всех выражали восхищение.
        - Посланец свершит великие дела. Он свершит такие поступки, о которых мы доныне и не подозревали. И когда он закончит работу и решит отдохнуть, он получит заслуженную награду. Голос Лэда перешел в шепот. - Награда будет тем, о чем мечтают и молятся все люди на Игати. Это будет последний подарок, который Тэнгукэри отдаст тому, кто принесет успокоение ему и всей деревне.
        Священник обернулся к Брогу.
        - Ты, Брог, - сказал он, - первый, кто заметил пришествие Посланца. Ты принес радостную весть в деревню. - Лэд развел руки в объятия. - Друзья! Брог достоин награды!
        Большинство с ним согласилось. Только Васси, богатый купец, нахмурился.
        - Это несправедливо, - сказал он. - Мы трудились для этого всю жизнь и делали богатые подарки храму. Брог недостаточно усердно трудился для того, чтобы получить награду. Кроме того, он родился в бедной семье.
        - Это точно, - согласился священник, а Брог тяжело вздохнул. - Но подарки Тэнгукэри предназначены не только для богатых. Их может получить беднейший гражданин Игати. Если Брог не будет награжден, то могут ли надеяться на награду остальные?
        Люди согласно зашумели, и глаза Брога наполнились благодарностью.
        - Стань на колени, Брог, - сказал священник. Его лицо излучало доброту и любовь.
        Брог стал на колени. Жители деревни затаили дыхание.
        Лэд поднял свою тяжелую дубину и изо всех сил ударил Брога по голове. Брог упал, скрючился и испустил дух. На его лице застыло приятное выражение блаженства.
        - Как это прекрасно! - завистливо прошептал Катага.
        Мел дотронулась до его руки.
        - Не беспокойся, папа. Когда-нибудь и ты получишь свою награду.
        - Надеюсь. - Ответил Катага. - Но как я могу надеяться? Вспомни Рия. Этот старик отдал все силы ради насильственной смерти. ЛЮБОЙ насильственной смерти. И что же? Он умер! Так какая же смерть ждет меня?
        - Ну, всегда бывают два-три исключения.
        - Я могу назвать еще дюжину, - сказал Катага.
        - Постарайся не думать об этом, папа, - попросила Мел. - Я знаю, что ты умрешь прекрасно, как Брог.
        - Да, да... Но если ты так думаешь, то Брог умер слишком просто, - глаза его засветились, - Я хочу чего-то действительно большого, чего-то болезненного, сложного и прекрасного, как божий посланец.
        Мел оглянулась.
        - Это выше твоих сил, папа.
        - Это правда, - согласился Катага. - О да, однажды... - он улыбнулся сам себе.
        Действительно, однажды один интеллигентный и смелый человек взял дело в свои руки и подготовил свою собственную смерть, вместо того, чтобы кротко ждать, пока священник не успокоит уставший мозг. Называйте это ересью, или как-нибудь еще, но что-то, спрятанное глубоко внутри, говорило Катаге, что человек имеет право умереть так приятно и своеобразно, как он хочет.
        Мысль о наполовину перерезанной лозе принесла Катаге удовлетворение. Какая радость, что он не умеет плавать!
        - Пойдем, - сказала Мел, - пригласим посланца.
        Они последовали за остальными к равнине, где приземлилась сфера.
        Ричард Хэдвелл откинулся на спинку своего мягкого пилотского кресла и вытер пот со лба. Последние туземцы уже покинули корабль, но Ричард слышал, как они поют и смеются, возвращаясь в деревню, которую уже накрыли вечерние сумерки. Пилотская кабина была полна запахов меда, цветов и вина.
        Хэдвелл улыбнулся, что-то вспомнив, и взял записную книжку. Выбрав ручку, он написал:
        "Как хорошо на Игати, планете великолепных гор и беснующихся горных рек, огромных пляжей, покрытых черным песком, зеленеющих джунглей и огромных цветочных деревьев в пышных лесах."
        "Неплохо", - подумал про себя Хэдвелл. Он поджал губы и продолжил:
        Люди здесь принадлежат к миловидной гуманоидной расе с желтовато-коричневым цветом кожи, приятным для созерцания. Они встретили меня цветами и танцами. Они пели много песен, выражая свою радость. Я никогда не слышал ранее такого чудного языка. Скоро я чувствовал себя как дома. Они добрые люди с хорошим чувством юмора, вежливые и смелые. Живут они в согласии с природой. Какой это прекрасный урок для Цивилизованного Человечества.
        Сердце так и тянется к ним и к Тэнгукэри, их главному божеству. Есть маленькая надежда, что Цивилизованное Человечество, со своими орудиями убийства и уничтожения, не придет сюда чтобы стереть с лица Игати эту чудесную цивилизацию.
        Хэдвелл выбрал самое большое перо и написал:
        ЗДЕСЬ ЕСТЬ ДЕВУШКА ПО ИМЕНИ МЕЛ...
        Со вздохом отложив перо, он взял прежнее и, зачеркнув написанное, продолжил:
        Черноволосая девушка по имени Мел, вне всякого сомнения красавица, подошла ко мне и заглянула в душу своими глубокими глазами."
        Он подумал и снова зачеркнул фразу. Нахмурившись, он перебрал в голове несколько вариантов:
        ... Ее прозрачные коричневые глаза обещали множество приятных минут...
        ... Ее маленький ротик немного дрожал, когда я...
        ... Ее маленькая ручка на мгновение легла на мою ладонь...
        Он скомкал лист. Пять месяцев безделья сказывались сейчас на его работе. Поэтому он решил вернуться сначала к главной статье, а Мел оставить на потом. Он написал:
        Есть множество вариантов, как сочувственный наблюдатель может помочь этим людям. Но так велико искушение НЕ ДЕЛАТЬ НИЧЕГО, потому что велик страх повредить их культуру. Однако их культура достаточно высока и сильна. Постороннее вмешательство не причинит ей ничего, кроме вреда. Это я говорю совершенно точно.
        Он захлопнул книжку и спрятал свои ручки.
        На следующий день Хэдвелл принялся за дело. Он увидел, что многие игатиане страдают от эпидемий малярии, которую переносили москиты. Благодаря разумному сочетанию лекарств он смог остановить развитие болезни в большинстве случаев. Затем он группа поселян очистила под его руководством водоемы со стоячей водой, где размножались москиты.
        Когда он вернулся к своей лечебной работе, ему стала помогать Мел.
        Красивая игатианка быстро освоила навыки медсестры, и Хэдвелл нашел, что ее помощь неоценима.
        Вскоре все тяжелые болезни в деревне были вылечены. Поэтому Хэдвелл начал проводить свое время в солнечном леске неподалеку от селения. Там он отдыхал и работал над своей книгой.
        Тем временем Лэд собрал селян чтобы решить, как быть дальше с Хэдвеллом.
        - Друзья, - сказал старый священник, - наш друг Хэдвелл сделал много хорошего для нас. Он поправил наше здоровье, поэтому он достоин подарка Тэнгукэри. Сейчас Хэдвелл устал и думает, лежа на солнышке, как бы еще помочь нам. Сейчас он ждет награды, за которой пришел.
        - Это невозможно, - сказал Васси. - Чтобы посланец получал награду? Я думаю, священник много на себя берет...
        - Почему ты такой жадный? - спросил Жул, ученик священника. - Неужели посланец Тэнгукэри не достоин награды насильственной смерти? Хэдвелл достоин больше кого бы то ни было! Намного больше!
        - Ты прав, - неохотно согласился Васси. - В таком случае, я думаю, мы заткнем ему под ноготь ядовитую иглу.
        - Может быть, это достаточно для купца, - съязвил Тгара, каменотес, - но не для Хэдвелла. Он достоин смерти вождя! Я думаю, что мы его свяжем и разведем у него под ногами маленький костер.
        - Подожди, - сказал Лэд, - посланец заслужил Смерть Знатока. Привяжем его к большому муравейнику, и муравьи перегрызут ему шею.
        Раздались возгласы одобрения. Тгара сказал:
        - И пока он будет жить, все жители деревни будут бить в старинные священные барабаны.
        - И для него будут устроены танцы, - сказал Васси.
        - И великолепная попойка, - добавил Катага.
        Все согласились, что это будет приятная смерть. Поскольку были обсуждены последние детали, народ начал расходиться. Все хижины, кроме Гробницы Инструментов, стали украшаться цветами. Женщины смеялись и пели, готовясь к смертельному пиру.
        Только Мел была несчастна. С опущенной головой она шла через деревню, на холмы к Хэдвеллу.
        Хэдвелл разделся до пояса и нежился под лучами двух солнц.
        - Привет, Мел, - сказал он. - Я слышал барабаны. Что-нибудь случилось?
        - Скоро будет праздник, - ответила Мел, присаживаясь около него.
        - Это хорошо. Можно, я поприсутствую? Мел медленно кивнула.
        Ее сердце таяло при виде такой уверенности. Посланец бога имел правильное представление о древних традициях, которые гласили, что человек не властен сам распоряжаться своей смертью. Люди в то время были еще не в состоянии пересмотреть их. Но, конечно, посланец Тэнгукэри разбирался в этом лучше.
        - Когда праздник начнется?
        - Через час, - сказала Мел. Она прилегла рядом с Хэдвеллом. На душе лежала какая-то тяжесть. Она даже не представляла почему. Беспокойный взгляд осматривал чужую одежду, его рыжие волосы.
        - Это хорошо, - промолвил Хэдвелл. - Да, это неплохо...
        Слова замерли на губах.
        Из-под приспущенных век он глядел на красивую игатианку и любовался тонкой линией ее плеч, ее длинными темными волосами. В волнении он вырвал пучок травы.
        - Мел, - сказал он, - Я...
        Он замолчал. Внезапно она кинулась в его объятия. - О, Мел! - Хэдвелл! - заплакала она и прижалась к нему. В следующее мгновение она снова сидела возле него и беспокойно смотрела в его глаза.
        - Что случилось? - удивленно спросил Хэдвелл.
        - Хэдвелл, есть ли еще что-нибудь, что ты можешь сделать для нашей деревни? Что-нибудь! Мы высоко ценим твою помощь!
        - Конечно, - ответил Хэдвелл. - Но сначала, пожалуй, я немного отдохну.
        - Нет! Пожалуйста! - Мел умоляюще посмотрела на него. Помнишь, ты хотел заняться ирригацией? Ты можешь приступить к ней сразу, сейчас же?
        - Ну, если ты очень хочешь, - недоуменно начал Хэдвелл, хотя...
        - О, милый! - она вскочила на ноги. Хэдвелл потянулся за ней, но она отскочила подальше.
        - Сейчас нет времени! Я должна спешить обратно и рассказать об этом в деревне!
        И она побежала от него, а Хэдвелл остался гадать о странном поведении этих игатиан и, в частности, игатианок.
        Мел прибежала обратно в деревню и нашла священника в Храме. Ее рассказ о новых планах божьего посланца был быстр и сбивчив.
        Старый священник пожал плечами.
        - Тогда церемония должна быть отложена. Но скажи мне, дочь моя, почему тебя это так волнует?
        Мел смутилась и не ответила.
        Священник улыбнулся. Но затем его лицо снова стало строгим.
        - Я понял, но послушай меня, дочь моя. Не противопоставляй свою любовь желаниям Тэнгукэри и старинным обычаям деревни.
        - Конечно! - откликнулась Мел. - Просто я думала, что Смерть Знатока не совсем подходит для Хэдвелла. Он заслуживает большего. Он заслуживает Максимум!
        - Ни один человек не заслуживал Максимум уже шестьсот лет, - задумчиво ответил священник. - Никто со времен героя и полубога В'Ктата, спасшего Игати от ужасных Хуэлвских Чудовищ.
        - Но Хэдвелл достоин его! - закричала Мел, - Дай ему время, не мешай ему! Он докажет это!
        - Может быть, - согласился священник. - Это было бы великолепно для нашей деревни... Но представь, Мел! Это может отнять у него всю жизнь!
        - Но лучше все-таки дать ему шанс, - попросила Мел.
        Старый священник сжал в руке свою дубину и задумался.
        - Может быть, ты и права, - сказал он медленно. - Да, пожалуй, ты права. Внезапно он вскочил и уставился на нее. Но скажи мне правду, Мел. Ты действительно хочешь подарить ему Максимальную Смерть? Или ты просто хочешь сохранить его для себя?
        - Он должен получить ту смерть, которую он заслужил, - тихо молвила Мел. Но она не смогла взглянуть в глаза священнику.
        - Я удивляюсь, - сказал старик. - Я удивляюсь, что у тебя за сердце. Я думал, оно противится всякой ереси. Ведь ты свято чтила наши обычаи.
        Мел хотела ответить, но ей помешал купец Васси, который в это время вбежал в Храм.
        - Идемте скорее! - закричал он. - Фермер Иглай! ОН НАРУШИЛ ТАБУ!!!
        Толстый веселый фермер умер страшной смертью. Он совершал свой обычный рейс от дома к центру деревни и проходил под старым колючим деревом. Без всякой на то причины дерево упало прямо на него. Колючки пронзили его насквозь во многих местах. Но он умер с улыбкой на устах.
        Священник оглядел толпу, собравшуюся у тела. Несколько человек еле сдерживали улыбки. Лэд обошел вокруг ствола и оглядел его. Там было несколько следов, оставленных пилой. Они охватывали ствол со всех сторон и были прикрыты смолой. Священник обернулся к толпе.
        - Подходил ли Иглай к дереву раньше? - спросил он.
        - Конечно, - ответил один фермер. - Он обычно завтракал в тени этого дерева.
        Теперь все улыбались в открытую, выказывая этим удовольствие при виде успехов Иглая. Отовсюду неслись фразы:
        - Я все время удивлялся, почему он завтракает именно тут.
        - Он никогда не делил ни с кем стол, ссылаясь на то, что любит одиночество.
        - Ха-ха!
        - Он, должно быть, все время пилил.
        - Целыми месяцами. Но все-таки добился своего.
        - Довольно умно с его стороны.
        - Он был простым фермером, и никто не назовет его святым, но он умер прекрасной насильственной смертью, которую сам же и подготовил.
        - Послушайте меня, люди! - закричал Лэд. - Иглай совершил святотатство! Только священник может даровать смерть!
        - Что могут сделать священники, сидя в своих храмах, проворчал кто-то.
        - Нет, это все-таки святотатство, - выкрикнул кто-то из толпы. - Иглай умер хорошей смертью. Это несправедливо.
        Старый священник с досадой обернулся. Он ничего не мог поделать. Если бы он вовремя заметил Иглая, он бы принял меры. Иглай бы умер другой смертью. Он бы скончался у себя в постели "от старости". Но сейчас уже поздно было об этом думать. Фермер умер, и сейчас, наверное, уже шел по дороге к Рокечангу. Провожать фермера в последний путь было не обязательно, и Лэд обратился к толпе:
        - Видел ли кто-нибудь, как он пилил дерево?
        Если кто и видел это, то все-таки не признался. На этом все и закончилось. Жизнь на Игати считалась тяжким бременем для людей.
        Через неделю Хэдвелл писал в своем дневнике:
        Наверное, нигде нет такого народа, как игатиане. Я живу с ними, ем и пью с ними и смотрю на их обычаи и традиции. Я знаю и понимаю их. Они так удивительны, что об этом стоит поговорить.
        ИГАТИАНЦЫ НЕ ЗНАЮТ, ЧТО ТАКОЕ ВОЙНА!!! Представьте это себе, Цивилизованные Люди! Никогда в их летописях и устных преданиях не упоминается о войнах. Они даже не могут представить себе их! И это чистая правда. Я старался описать войну Катаге, отцу прекрасной Мел. Тот развел руками и спросил: "Война - это когда несколько человек убивают других?"
        Я ответил, что это только часть войны, и что на войне тысячи людей убивают себе подобных.
        - Тогда, - удивился Катага, - в одно и то же время одинаково умирают тысячи людей?
        - Правильно, - ответил я.
        Он долго думал над этим, а потом повернулся ко мне и сказал:
        - Это нехорошо, когда много людей умирают одинаково в одно и то же время. Это не удовлетворит их. Каждый человек должен умирать своей особенной индивидуальной смертью.
        Осознай, Цивилизованное Человечество, эту простодушную реплику. И пойми горькую правду, которая скрывается за этими наивными словами. Правду, которую должны понять все.
        Более того, эти люди не ссорятся между собой, не знают кровавых междоусобиц, никогда не совершают преступлений и убийств.
        Вот вывод, к которому я пришел: они не знают насильственной смерти, за исключением, конечно, несчастных случаев. К сожалению, они случаются слишком часто, но это не из-за дьявольской натуры человека, а по вине природы. Несчастный случай не остается незамеченным. Он часто предотвращается Лэдом, здешним священником, с которым я подружился.
        Это прекрасный человек.
        А теперь я перейду к самой удивительной новости.
        Хэдвелл улыбнулся, на мгновение задумался, а затем снова вернулся к своим записям. Мел согласилась стать моей женой!
        Как только я захочу, начнется свадьба. Уже все готово для этого. Я считаю себя самым счастливым человеком, а Мел - самой красивой девушкой во Вселенной. И самой необычной.
        Она очень сознательная, может быть, даже немного больше, чем надо. Она просила меня помогать деревне, и я стараюсь, как могу. Я уже многое сделал. Я переделал их ирригационную систему, собрал несколько урожаев, научил их обрабатывать металл и сделал много-много других полезных дел. Но она требует от меня еще и еще.
        Я сказал ей, что я тоже имею право на отдых. Я жажду долгого приятного медового месяца с этой девушкой, а затем год или около того собираюсь отдохнуть, прежде чем продолжать работу. За это время я закончу мою книгу.
        Мел не понимает меня. Она старается убедить меня в том, что я ДОЛЖЕН закончить работу. Также она все время говорит о какой-то церемонии с названием "Максимум", если я правильно перевел.
        Но мне кажется, что я сделал достаточно, и я не хочу больше работать без перерыва.
        Этот "Максимум" должен начаться как только мы поженимся. Я думаю, что это какая-то награда, которую люди хотят дать мне за работу. Я постараюсь обязательно получить ее.
        Это, должно быть, очень интересная штука.
        В день свадьбы вся деревня под руководством Лэда отправилась к Башне, где игрались все игатианские свадьбы. По случаю праздника мужчины одели головные уборы из перьев, а женщины понавешали на себя ожерелья из ракушек, янтаря и цветных камушков. Четыре здоровых крестьянина в центре процессии тащили на себе странного вида аппараты. Хэдвелл видел только их блеск и решил, что это обязательные принадлежности свадебной церемонии.
        Когда они переходили мост, Катага бросил взгляд на подрубленную лозу.
        Башней оказался огромный выступ черной скалы, одна сторона которой выдавалась далеко в море. Хэдвелл и Мел стали возле нее, лицом к священнику. Все замерли, когда Лэд поднял руку.
        - О, Великий Тэнгукэри! - прокричал священник. - Благослови посланника своего, Хэдвелла, который спустился к нам с неба в сияющей колеснице и сделал для Игати столько, сколько не делал для нее до этого ни один человек. И благослови дочь твою, Мел. Научи ее почитать память мужа и уважать честь своего рода, о Великий Тэнгукэри!
        Во время этой речи священник печально глядел на Мел, а она - на него.
        - Нарекаю вас, - сказал Лэд, - мужем и женой.
        Хэдвелл подхватил новобрачную в объятия и поцеловал ее. Катага хитро улыбнулся.
        - А теперь, - промолвил священник возвышенным тоном, - я хочу сообщить тебе хорошую новость, Хэдвелл. Великую новость.
        - О? - сказал Хэдвелл в предвкушении приятного.
        - Мы наградим тебя. И наградим по заслугам - по Максимуму.
        - Не стоит благодарности, - сказал Хэдвелл.
        Лэд подал знак рукой. Из толпы вышли те четверо, неся на спине какой-то предмет, который Хэдвелл видел раньше. Теперь он рассмотрел, что это была похожая на большую кровать платформа, сделанная из древнего черного дерева. Вся поверхность была покрыта какими-то иглами, крючками, острыми шипами терновника и колючими панцирями ракушек. Там же были и другие предметы, назначения которых Хэдвелл не понимал.
        - Никогда за шестьсот лет, - сказал священник, - этот станок не доставался из Гробницы Инструментов. Никогда, со времен В'Ктата, героя-бога, спасшего игатиан от уничтожения. Но он будет применен для тебя, Хэдвелл!
        - Я не достоин, - промолвил Хэдвелл, начиная подозревать неладное.
        Толпа неодобрительно зашумела.
        - Поверь мне, - ласково сказал Лэд, - Ты достоин. Ты принимаешь Максимум, Хэдвелл?
        Хэдвелл растерянно глянул на Мел. Но он не смог прочитать никакого ответа на ее красивом лице. Он глянул на священника. Его лицо было бесстрастно. Люди вокруг как будто вымерли. Хэдвелл перевел взгляд на станок. Его вид явно не понравился ему. Вдруг в голову пришла страшная догадка.
        Этот станок, вероятно, использовался раньше для казни. Все эти иглы и крючки... Но для чего были остальные предметы? С трудом Хэдвелл смог придумать их назначение. Перед ним стояли игатиане, а сзади нависла скала. Хэдвелл снова взглянул на Мел.
        Любовь и колебание на ее лице были явны. Глянув на поселян, он заметил, что они доброжелательно настроены. О чем он беспокоился? Они не сделают ему ничего плохого, после того как он сделал столько сделал для деревни.
        Станок наверняка носит символическое значение.
        - Я принимаю Максимум, - обратился Хэдвелл к священнику.
        Жители деревни возликовали. Их радостный рев потряс башню. Они плясали вокруг него, смеялись и пожимали руку.
        - Церемония начнется сегодня, - прокричал священник, - в деревне. Перед статуей Тэнгукэри.
        Тут же все пошли за священником обратно в деревню. Хэдвелл и его нареченная теперь были в центре.
        Вскоре они пересекли мост. Хэдвелл заметил, что какой-то человек идет медленнее других, но не обратил на это внимания. Впереди была деревня и алтарь Тэнгукэри. Священник заспешил к нему.
        Вдруг сзади послышался пронзительный вопль. Все повернулись и помчались к мосту.
        Катага, отец Мел, отстал от процессии. Когда он достиг середины моста, того места, где подрезал лозу, то срезал ее до конца, а затем принялся за вторую. Мост не выдержал, и Катага упал в реку.
        Хэдвелл с ужасом смотрел на это. Он мог поклясться, что Катага, падая вниз, в пенящиеся буруны, улыбался.
        Это была ужасная смерть.
        - Он умеет плавать? - спросил Хэдвелл.
        - Нет, - ответила девушка. - Он отказался учиться...
        Белая пенящаяся вода пугала Хэдвелла больше всего на свете, но отец его жены был в опасности. Надо было действовать. Он нырнул в ледяную воду. Катага еще трепыхался, когда он достиг его. Хэдвелл схватил старика за волосы и потащил, но течение подхватило их и понесло обратно на стремнину. Хэдвелла могло размозжить о первую же скалу, но он греб что было сил.
        Жители деревни бежали вдоль берега, стараясь как-то помочь им. Хэдвелл яростно заработал свободной рукой. Подводный камень оцарапал его бок, и силы начали покидать спасателя. К тому же в этот момент игатианин очнулся и начал яростно сопротивляться.
        Из последних сил Хэдвелл подгреб к берегу. Игатиане подхватили обоих и вынесли на песок.
        Их отнесли в деревню. Когда Хэдвелл немного пришел в себя, он повернулся к Катаге и улыбнулся.
        - Как дела? - спросил он.
        - Паразит! - сказал Катага. Он злобно взглянул на Хэдвелла и сплюнул.
        Хэдвелл почесал затылок.
        - Может быть, он не в себе? Давайте отложим ненадолго Максимум!
        Вокруг раздались удивленные голоса селян.
        - Как? Отложить Максимум?!
        - Такой человек!
        - Он немного нервничает после того, как вытащил бедного Катагу из воды...
        - Помешать смерти собственной жены! - раздались удивленные восклицания.
        - Такой человек, как он, - возмущался купец Васси, - вообще недостоин смерти!
        Хэдвелл не понял, почему селяне не одобряют его поступок и обратился к священнику.
        - Что все это значит? - спросил он.
        Лэд, поджав губы и побледнев, посмотрел на него и не ответил.
        - Разве я не достоин церемонии Максимума? - спросил Хэдвелл, повысив голос.
        - Ты заслуживаешь его, - сказал священник. - если кто-нибудь из нас ее заслужил, так это ты. Но это все теоретически. Есть еще принципы добра и гуманности, которые дороги Тэнгукэри. По этим принципам ты совершил ужасное античеловеческое преступление, вытаскивая Катагу из воды. Я боюсь, что теперь церемония невозможна.
        Хэдвелл не знал, что сказать. Оказывается, существовало какое-то табу, которое не позволяло вытаскивать утопающих... Но как он мог знать об этом? Почему это маленькое спасение закрыло им глаза на все его предыдущие добрые дела?
        - А что вы можете предложить мне теперь? - спросил он. - Я люблю вас, люди, я хочу жить здесь, с вами. Я могу сделать для вас еще многое.
        Глаза священника наполнились состраданием. Он поднял свою дубину и хотел уже бить, но был остановлен криками толпы.
        - Я ничего не могу поделать, - сказал он, - Покинь нас, посланец бога. Уходи от нас, Хэдвелл, который недостоин умереть.
        - Ладно! - внезапно разгорячился Хэдвелл. - Я покидаю этот мир грязных дикарей, я не желаю оставаться здесь, раз вы меня гоните. Я ухожу. Мел, ты идешь со мной?
        Девушка вздрогнула и посмотрела сначала на Хэдвелла, а потом на священника. Наступила минута тишины. Затем священник проворчал:
        - Вспомни своего отца, Мел. Вспомни честь своего народа.
        Мел гордо подняла голову и сказала:
        - Я знаю, где мое место. Ричард, дорогой, пойдем.
        - Правильно, - сказал Хэдвелл.
        Он направился к своему кораблю. Мел последовала за ним. Старый священник закричал в отчаянии:
        - Мел! - это был душераздирающий вопль, но Мел даже не вздрогнула. Она взошла на корабль, и за ней закрылся шлюз.
        Через минуту красное и голубое пламя объяло сферу. Она взлетела, набирая скорость, поднялась вверх и исчезла.
        В глазах старого священника стояли слезы. Через час Хэдвелл говорил:
        - Дорогая, я возьму тебя на Землю, планету, откуда я прилетел. Я уверен, что тебе там понравится.
        - Хорошо! - сказала Мел, глядя в иллюминатор на бесчисленные звезды.
        Где-то там, среди них, был ее дом, утраченный теперь ею навсегда. Она любила свой дом, но у нее не было больше шансов на возвращение. Женщина летела с любимым мужчиной.
        Мед верила Хэдвеллу. Она дотронулась рукой до кинжала, спрятанного в ее одежде. Этот кинжал мог принести ужасно мучительную, медленную смерть. Это была фамильная реликвия на тот случай, если поблизости не будет священника. Его использовали только для того, кого любили больше всего на свете.
        - Я чувствую, что придет мое время, - сказал Хэдвелл. - с твоей помощью я свершу великие дела. Ты будешь гордиться мной.
        Мел поняла, что он имел в виду. "Когда-нибудь, - думала она, - Хэдвелл загладит свою вину перед ее отцом." Может быть, это будет через год. И тогда она подарит лучшее, что может подарить женщина мужчине - МУЧИТЕЛЬНУЮ СМЕРТЬ!
        Раздвоение личности
        Эверетт Бартолд застраховал свою жизнь. Но сперва он поднатаскался в страховом деле, уделив особое внимание разделам: "Нарушение договорных обязательств", "Умышленное искажение фактов", "Мошенничество во времени" и "Выплата страховых премий".
        Прежде чем оформлять полис, Бартолд посоветовался с женой. У Мэвис Бартолд - худощавой, красивой, нервной женщины - повадки были вкрадчивые, кошачьи.
        - Ничего не выйдет, - тотчас же заявила она.
        - Дело верное, - возразил Бартолд.
        - Тебя упрячут под замок, а ключ забросят подальше.
        - Никогда в жизни. Все будет разыграно как по нотам, лишь бы ты не подвела.
        - Меня привлекут как соучастницу, - сообразила жена. - Нет уж, уволь.
        - Дорогая, насколько мне помнится, тебе давно нужно манто из натурального мексиканского эскарта.
        Глаза Мэвис блеснули, супруг нащупал уязвимое место.
        - И мне пришло в голову, - без нажима продолжал Бартолд, - что ты бы получила удовольствие от гардероба "Летти Дет", ожерелья из руумов, виллы на Венерианской Ривьере и...
        - Хватит, дорогой!
        Миссис Бартолд давно подозревала, что в этом тщедушном теле бьется отважное сердце. Бартолд был приземист, начинал лысеть, отнюдь не поражал красотой, глаза его кротко смотрели из-под роговых очков. Однако душе его впору было обитать в мускулистом теле какого-нибудь пирата.
        Бартолд занялся последними приготовлениями. Он пошел в лавочку, где рекламировались одни товары, а продавались другие. Он оставил там несколько тысяч долларов и ушел, крепко сжимая в руке коричневый чемоданчик.
        Бартолд сдал чемоданчик в камеру хранения, собрался с духом и предстал перед служащими корпорации "Межвременная Страховка".
        Целый день его выстукивали и выслушивали врачи. Он заполнил кучу бланков, и, наконец, его привели в кабинет окружного директора мистера Гринза.
        Гринз оказался рослым приветливым человеком. Он быстро прочел заявление Бартолда и кивнул.
        - Отлично, отлично, - сказал он. - Все как будто в порядке.
        - Кажется, да, - ответил Бартолд, несколько месяцев подряд изучавший стандартный бланк фирмы.
        - Выписываем полис на страхование жизни, - пояснил мистер Гринз. Длительность жизни измеряется исключительно в единицах субъективного физиологического времени. Полис служит гарантией на протяжении 1000 лет по обе стороны Настоящего. Но не дальше.
        - Мне и в голову не пришло бы забраться дальше, - вставил Бартолд.
        - Ив полисе имеется известная статья о раздвоении личности. Понятны ли вам ее условия и смысл?
        - Пожалуй, - ответил Бартолд, затвердивший эту статью слово в слово.
        - Значит, все в порядке. Распишитесь вот здесь. И здесь. Спасибо, сэр.
        Бартолд вернулся на службу - он заведовал сбытом в компании "Алпро Мэньюфэкчеринг" (игрушки для детей любого возраста) - и тут же во всеуслышание заявил, что намерен незамедлительно заняться сбытом в Прошлом.
        - Слабовато у нас с реализацией во времени, - сказал он. - Поеду-ка я сам в Прошлое, лично налажу там сбыт.
        - Чудесно! - вскричал директор компании "Алпро", мистер Карлайл. - Я уже давненько об этом подумываю, Эверетт.
        - Знаю, что подумываете, мистер Карлайл. Ну а я, сэр, принял решение совсем недавно. "Поезжай-ка сам, - сказал я себе, да погляди, что там происходит". Я все приготовил и готов ехать хоть сейчас.
        Мистер Карлайл похлопал его по плечу.
        - Вы лучший заведующий сбытом из всех, кто служил когда-либо в "Алпро", Эверетт. Очень рад, что вы приняли такое решение. Да, между прочим, - мистер Карлайл лукаво усмехнулся. - Есть у меня адресок в Канзас-сити 1895 года, может быть, он вас заинтересует. Нынче таких уже не повстречаешь. А в Сан-Франциско 1850 года я знаю одну...
        - Нет, спасибо, сэр.
        - Чисто по-деловому, а, Эверетт?
        - Да, сэр, - ответил Бартолд с добродетельной улыбкой. - Чисто по-деловому.
        Вертолетом Бартолд добрался до центрального выставочного зала фирмы "Темпорал Моторс" и приобрел флипер класса "А".
        - Вы не пожалеете, сэр, - говорил продавец, снимая ярлык с поблескивающей машины. - Мощная штучка! Двойной импеллер, регулируемая прицельная высадка в любом году. Никакой опасности стазиса.
        - Прекрасно, - сказал Бартолд. - Значит, можно садиться.
        - Конечно, сэр. Темпорометр стоит на нуле, он будет регистрировать ваши маршруты во времени. Вот список запретных временных зон. Проникновение в запретную зону карается по всей строгости федерального закона На темпорометре будет зафиксировано даже самое кратковременное пребывание в запретной зоне.
        Бартолд забеспокоился. Продавец, конечно, ничего не подозревает. Но с какой стати он все время разглагольствует о запретах и нарушениях?
        - По инструкции, я должен разъяснить вам закон, - жизнерадостно продолжал продавец. - А еще, сэр, предельная дальность путешествия во времени - тысяча лет. Путешествия на большее расстояние дозволяются лишь с письменного разрешения Государственного Департамента.
        Бартолд принужденно улыбнулся, пожал продавцу руку, сел в машину и нажал кнопку "старт".
        Его окутало серое небытие. Бартолд думал о мелькающих мимо годах бесформенных и бесконечных, о серых мирах, о серой Вселенной...
        Однако философствовать было некогда. Бартолд открыл коричневый чемоданчик и вынул оттуда стопку бумажных листов с машинописным текстом. Бумаги, составленные неким агентством частного сыска времени, содержали всеобщую историю рода Бартолдов вплоть до родоначальника.
        Бартолду нужен был Бартолд. Но не всякий. Нужен был мужчина лет 38, холостой, не поддерживающий связи с родней, не имеющий ни близких друзей, ни ответственной работы. А самое лучшее - вовсе никакой работы.
        Нужен был такой Бартолд, которого никто бы не хватился и не стал бы разыскивать, если бы он вдруг исчез.
        В роду Бартолдов почти все мужчины в возрасте 38 лет были женаты. Некоторые не дожили до этих лет. У тех немногих, что остались живыми и холостыми, были добрые друзья и любящие родственники, Оставшиеся после отбора кандидатуры можно было пересчитать по пальцам. Бартолд ехал проверить эти кандидатуры в надежде отыскать подходящую...
        Серая мгла расступилась. Бартолд увидел булыжную мостовую. Мимо прогромыхал чудной автомобиль на неимоверно высоких колесах; за рулем сидел человек в соломенной шляпе.
        Бартолд высадился в Нью-Йорке 1912 года.
        Первым в списке значился Джек Бартолд, прозванный друзьями "Джеки-Бык" бродячий печатник с рыскающими глазами и зудом в ногах. В 1902 году Джек бросил жену с тремя детьми и вернуться к семье не собирался. Бартолд смело мог считать его холостым. Он кочевал из типографии в типографию, нигде не задерживаясь подолгу. Теперь, в 38 лет, он работал где-то в Нью-Йорке.
        Бартолд начал с района Бэттери. В одиннадцатой по счету типографии на Уотер-стрит он разыскал нужного человека.
        - Вам Джека Бартолда? - переспросил старенький метранпаж. - Конечно, он в цехе. Эй, Джек! К тебе приятель!
        У Бартолда зачастил пульс. Из темных закоулков типографии к нему направился человек. Он хмуро подошел вплотную.
        - Я Джек Бартолд, - сказал он. - Тебе чего? Бартолд поглядел на родича и грустно покачал головой. Этот Бартолд явно непригоден.
        - Ничего, - ответил он. - Ровным счетом ничего.
        Он круто повернулся и ушел из типографии. Джеки-Бык, который при росте пять футов восемь дюймов весил двести девяносто фунтов, почесал в затылке.
        - Какого дьявола, что это значит? - спросил он. Эверетт Бартолд вернулся в машину и задал ей новый маршрут. "Очень жаль, - подытожил он мысленно, - но разжиревший Бартолд не вписывается в мои планы".
        Следующая остановка была сделана в Мемфисе 1869 года. Одетый в подобающий костюм, Бартолд отправился в отель "Дикси Белл" и спросил у дежурного, как повидать Бена Бартолдера.
        - Да как вам сказать, сэр, - ответил старик-дежурный, - ключ у меня, значит, его, стало быть, нет. Может, найдете его в салуне, тут на углу, в компании таких же никудышных людишек!
        Бартолд проглотил оскорбление и двинулся в салун. Вечер только начинался, но газовый свет уже пылал вовсю. Кто-то бренчал на банджо, у бара за стойкой красного дерева не было ни одного свободного места.
        Бартолд сразу узнал того, кого искал. Бена Бартолдера он ни с кем не мог бы спутать.
        Тот был точной копией Эверетта Бартолда. А за этой-то жизненно важной особенностью и охотился Бартолд.
        - Мистер Бартолдер, - сказал он, - нельзя ли нам перекинуться словечком с глазу на глаз?
        - Почему бы нет? - ответил Бен Бартолдер. Бартолд отвел его к свободному столику. Родственник уселся напротив и устремил на Бартолда внимательный взгляд.
        - Сэр, - сказал Бен, - между нами имеется поразительное сходство.
        - Воистину, - согласился Бартолд. - Это одна из причин моего появления.
        - Есть и другие?
        - Сейчас к ним перейдем. Не хотите ли выпить? Бартолд заказал спиртного и подметил, что Бен держит правую руку под столом, на коленях. Бартолд заподозрил, что рука сжимает пистолет. Время такое, что северянам приходится быть начеку. Когда подали выпивку, Бартолд сказал:
        - Будем говорить без обиняков. Вас не привлекает крупное состояние?
        - Кого оно не привлекает?
        - Даже если ради него надо совершить долгий и трудный путь?
        - Я приехал сюда из Чикаго, - сказал Бен, - и могу прокатиться еще дальше.
        - А если дойдет до того, чтобы нарушить кое-какие законы?
        - Вы убедитесь, сэр, что Бен Бартолдер готов на все, была бы ему выгода.
        - Есть где-нибудь место, где нам наверняка не помешают?
        - Мой номер в отеле.
        - Так пойдемте.
        Собеседники встали. Бартолд посмотрел на правую руку Бена и ахнул.
        У Бенджамина Бартолдера не было кисти правой руки.
        - Потерял под Виксбургом, - объяснил Бен, перехватив потрясенный взгляд Бартолда. - Но ничего. С любым готов драться - один на один одолею его левой рукой и обрубком правой.
        - Ничуть не сомневаюсь, - растерянно откликнулся Бартолд. - Восхищен вашим мужеством, сэр. Подождите меня здесь. Я... я сейчас вернусь.
        Бартолд стремительно проскочил сквозь входной турникет салуна и сразу бросился к флиперу.
        Калека не вписывался в его планы.
        Бартолд перенесся в Пруссию 1676 года. Располагая привитым под гипнозом знанием немецкого языка и одеждой соответствующего фасона, он бродил по пустынным. улицам Кенигсберга в поисках Ганса Берталера.
        Стоял полдень, но улицы были диковинно, до жути безлюдны. Бартолд все шел да шел, и в конце концов повстречался с монахом.
        - Берталер? - призадумался монах. - А-а, вы о старике Оттс-портном! Он теперь живет в Равенсбрюке, добрый господин.
        - Это, наверное, отец, - возразил Бартолд. - А я ищу сына, Ганса Берталера.
        - Ганса... Конечно! - Монах энергично закивал. потом метнул на Бартолда ехидный взгляд. - А вы уверены, что вам нужен именно он?
        - Совершенно уверен, - сказал Бартолд.
        - Вы найдете его у собора, - ответил монах. - Пойдемте, я и сам туда направляюсь.
        Бартолд последовал за монахом. Берталер был наемным солдатом, воевал по всей Европе. Таких у собора не найдешь... Разве что, подумал Бартолд, сгоряча ударился в религию...
        - Вот и пришли, господин, - сказал монах, останавливаясь перед благородным, устремленным ввысь зданием. - А вот и Ганс Берталер.
        Бартолд увидел на ступенях собора человека в лохмотьях. Рядом лежала бесформенная шляпа: а в шляпе - два медяка и хлебная корка.
        - Нищий, - брезгливо пробормотал Бартолд, - Но все же, не исключено...
        Он пригляделся внимательнее и заметил пустые, бессмысленные глаза, отвисшую челюсть, подергивающиеся губы.
        - Душераздирающее зрелище, - сказал монах, - В битве со шведами Ганса Берталера ранило в голову, к с тех пор он так и не пришел в себя.
        Бартолд кивнул, оглянулся на пустынную соборную площадь, на безлюдные улицы.
        - А где все? - спросил он.
        - Да неужто вы не знаете, господин? Все бежали из Кенигсберга, кроме него да меня. Ведь здесь Великая Чума!
        Бартолд в ужасе отшатнулся и побежал по пустынным улицам назад, к флиперу, антибиотикам и любому другому году.
        Предчувствуя неотвратимый крах, промчался Бартолд сквозь годы в Лондон конца XVI века. И в таверне "Медвежонок", что близ Грейт-Хергфорд Кросса, осведомился о некоем Томасе Бартале.
        - Это зачем же вам понадобился Бартал? - спросил трактирщик на таком варварском наречии, что Бартолд с трудом понял смысл вопроса.
        - У меня к нему дело, - ответил Бартолд на гипноусвоенном староанглийском языке.
        - Быть того не может! - трактирщик смерил взглядом Бартолда, оценил кружевную пену брыжжей. - Да неужели вы не шутите?
        Посетители обступили Бартолда. не выпуская из рук оловянных кружек, и на фоне лохмотьев он разглядел блеск смертоносного металла.
        - Фискал, а?
        - Какого шута здесь делать фискалу?
        - Может, слабоумный?
        - Безусловно, иначе не пришел бы сюда один.
        - И просит, чтобы мы выдали ему беднягу Тома! Трактирщик с ухмылкой наблюдал за тем, как толпа оборванцев надвигается на Бартолда, как оловянные кружки вот-вот будут пущены в ход вместо палиц, Бартолда прижали к стене.
        - Я не фискал! - воскликнул он.
        - Бабушке своей расскажи!
        Тяжелая кружка грохнулась о дубовую панель у него над головой.
        Бартолда осенило: он сдернул с головы шляпу, разукрашенную перьями.
        - Посмотрите на меня!
        Оборванцы уставились на него во все глаза.
        - Ну вылитый Том Бартал! - охнул кто-то.
        - Но Том ведь даже не заикался, что у него есть брат! - заметил другой.
        - Мы близнецы, - поспешно разъяснил Бартолд. - Нас разлучили, едва мы появились на свет. Лишь месяц назад я узнал, что у меня есть брат-близнец. И вот я здесь, чтобы познакомиться с ним.
        Для Англии XVI века история была вполне правдоподобная, да и сходства не приходилось отрицать. Бартолда усадили за стол и поставили перед ним кружку с элем.
        - Ты опоздал, парень, - сказал ему дряхлый одноглазый нищий. - Отменно он работал, лихой был гарцовщик...
        Бартолд вспомнил, что так в старину называли конокрадов.
        - ...но его схватили в Эйлсбери, и пытали его, и судили вместе с пиратами, и, что еще хуже, признали виновным.
        - Какой же у него приговор? - спросил Бартолд.
        - Суровый, - сказал коренастый вор. - Сегодня его повесят на Рынке Строптивых.
        На мгновение Бартолд замер. Потом спросил:
        - А брат действительно похож на меня?
        - Как две капли воды! - вскричал трактирщик. - Удивления достойно, прямо глазам не верится. Тот же лик, тот же рост, тот же вес - все одинаковое!
        Остальные закивали в знак согласия. И Бартолд, столь близкий к цели, решил идти ва-банк. Во что бы то ни стало ему нужен был Том Бартал!
        - Слушайте меня внимательно, друзья, - сказал он. - Вы ведь не очень-то любите фискалов и законы Лондона, правда? А я во Франции слыву богачом. большим богачом. Хотите отправиться туда вместе со мной и жить, как бароны? Тише, тише, - я не сомневаюсь, что хотите. Что ж, это можно, друзья. Но надо взять и моего брата.
        - Это как же? - удивился плечистый лудильщик - Его же сегодня повесят!
        - Разве вы не мужчины? - сказал Бартолд, - Разве вы не вооружены? Разве не пойдете на риск ради богатства и Привольной жизни?
        ...На Рынке Строптивых собралась сравнительно небольшая кучка зевак, ибо казнь была мелкая и незначительная. Но все же хоть какое-то развлечение, и люди азартно улюлюкали, когда повозка с приговоренным прогромыхала по булыжной мостовой и остановилась у подножья виселицы.
        Палач уже взошел на помост, уже окинул толпу взглядом сквозь прорези в черной маске, и теперь проверял прочность веревки. Два констебля провели Тома Бартала вверх по ступенькам, подвели к палачу, протянули руки к веревке...
        Бартолд, разинув рот, смотрел на осужденного. Бартал был похож на Бартолда точь-в-точь, если не считать одной мелочи.
        Щеки и лоб у Бартала были изрыты оспинами.
        - Самое время нападать, - сказал трактирщик. - Вы готовы, сэр? Сэр! Эй!
        Он обернулся через плечо и увидел, что шляпа с перьями скрывается из виду в переулке.
        В глубокой меланхолии возвращался Эверест Бартолд к флиперу. Рябой никак не вписался бы в его планы.
        Все понапрасну - ни одного пригодного Бартолда. Теперь он приближался к тысячелетнему барьеру.
        Дальше забираться нельзя... Во всяком случае, по закону.
        Но не может он вернуться с пустыми руками, да и не желает.
        Есть же где-то во времени какой-нибудь Бартолд, пригодный для дела!
        Он раскрыл коричневый чемоданчик и вынул оттуда маленький тяжелый аппарат. Там, в Настоящем времени, Бартолд выложил за него несколько тысяч долларов.
        Он старательно наладил аппарат и подключил к темпорометру.
        Теперь Бартолд волен странствовать во времени, где заблагорассудится хоть среди неандертальцев. Темпорометр этого не отметит.
        На какой-то миг Бартолду захотелось отказаться от своей затеи, вернуться к безопасности, к жене, к работе. Уж очень это страшно - ринуться через грань тысячелетия...
        Он прибыл в Англию 662 года, к окрестностям древней крепости Мейден-Касл. Флипер он спрятал в лесной чаще, а сам в простом одеянии из грубого холста направился к крепости.
        Он обогнал двоих голых по пояс путников, что-то распевающих по-латыни. Тот, что шел сзади, хлестал переднего кожаной плетью. А потом они поменялись местами, даже не сбившись с ритма ударов.
        - Прошу прощения, сэры... Но путники даже не удостоили его взглядом. Бартолд зашагал дальше, утерев пот со лба. Немного погодя он поравнялся с человеком в накидке, с арфой на одном боку и мечом на другом.
        - Сэр, - обратился к нему Бартолд, - не знаете ли, где мне разыскать родича, на днях прибывшего сюда? Звать его Коннор Лох мак Байртр.
        - Знаю, - ответил незнакомец.
        - Где? - спросил Бартолд.
        - Перед тобой, - ответил незнакомец. Он мгновенно отступил на шаг, сбросил арфу на траву и выхватил меч из ножен.
        Бартолд смотрел на Байртра как зачарованный. Под длинными волосами он увидел точную и несомненную копию собственной физиономии.
        Наконец-то кандидатура найдена!
        Однако кандидатура явно не намеревалась вступать в сотрудничество. Медленно наступая с мечом наголо, Байртр приказал:
        - Сгинь, демон, иначе разрублю на куски!
        - Я не демон! - обиделся Бартолд. - Я твой родич!
        - Лжешь, - непреклонно заявил Байртр. - Я долго странствовал по свету, это верно, и давненько не был дома. Однако я наперечет помню всех членов семьи. Ты не из них. Значит, ты демон, а обличье мое принял в колдовских целях.
        - Погоди! - взмолился Бартолд. - Ты никогда не задумывался о будущем?
        - О будущем?
        - Да, о будущем!
        - Слыхал я о том чудном времени, хоть сам и живу только сегодняшним днем, - проговорил Байртр и медленно опустил меч. - Знавал я одного чужеземца, трезвый он называл себя корнуэльцем, а пьяный - фоторепортером из "Лайфа". Ходит, бывало, повсюду, щелкает какой-то игрушкой да что-то себе под нос бормочет. Накачаешь его медом - он и расскажет тебе про облик грядущего.
        - Вот и я оттуда, - сказал Бартолд. - Я твой дальний родич из будущего. А прибыл я для того, чтобы предложить тебе несметное богатство!
        Байртр проворно сунул меч в ножны.
        - Это весьма любезно с твоей стороны, родич, - сказал он вежливо.
        - Иди со мной, - распорядился Бартолд и повел его к флиперу.
        В коричневом чемоданчике лежало все необходимое. Бартолд лишил Байртра сознания с помощью микрошприца. Затем, приставив ко лбу Байртра электроды, гипнотически привил ему краткий курс всемирной истории, достаточное знание английского языка и некоторые представления об американских обычаях.
        Гипнообучение длилось почти двое суток. Тем временем Бартолд специальным аппаратом пересадил кожу со своих пальцев на пальцы Байртра. Теперь отпечатки у обоих стали идентичны.
        Затем, то и дело сверяясь со списком, Бартолд наделил Байртра кое-какими недостающими особыми приметами и избавил его от кое-каких излишних. Процесс электролиза скомпенсировал то обстоятельство, что Бартолд начинал лысеть, а его родич - нет.
        Когда все было закончено, Байртр застонал, схватился за свою гипнофаршированную голову и сказал на современном английском языке:
        - Ну и ну! Чем это ты меня оглушил?
        - Не тревожься, - ответил Бартолд. - Займемся-ка делом.
        Он вкратце изложил свой план обогащения за счет корпорации "Межвременная Страховка".
        - А там и вправду заплатят? - спросил Байртр.
        - Заплатят, если не смогут оспорить претензию.
        - И такие огромные деньги?
        - Да. Я проверял заранее. Страховая премия за раздвоение личности фантастически высока.
        - Этого я по-прежнему не понимаю, - сказал Байртр. - Что такое раздвоение личности?
        - Так бывает, - объяснил Бартолд, - если путешественник в Прошлое пересек зеркальную трещину в фактуре времени. Это случается чрезвычайно редко. Но уже когда случается... В Прошлое, сам понимаешь, отправлялся один, а вернулись два абсолютно одинаковых человека. Каждый считает, что он-то и есть подлинный, первоначальный, что только ему принадлежит право на собственность, службу, жену и так далее. Кто-то один должен отречься от всех прав и отправиться жить в Прошлое. Другой остается в родном времени, но живет в вечном страхе, с вечной тревогой и чувством вины.
        - Гм, - Байртр задумался. - И часто оно случалось, это самое раздвоение?
        - За всю историю путешествий во времени - раз десять, не больше. Есть меры предосторожности: принято держаться подальше от Узлов Парадокса и соблюдать тысячелетнее ограничение.
        - Ты заехал дальше, чем на тысячу лет, - вставил Байртр.
        - Я пошел на риск и выиграл.
        - С такими деньгами я мог бы стать бароном, - мечтательно проговорил Байртр. - А в Ирландии, пожалуй, даже королем! Я к тебе присоединяюсь.
        - Прекрасно. Распишись вот здесь.
        - А что это? - спросил Байртр, хмуро поглядев на казенного вида бумагу, подсунутую Бартолдом.
        - Всего-навсего обязательство: получив с "Межвременной Страховки" должную компенсацию, ты тотчас же вернешься в Прошлое, в любую эпоху по собственному усмотрению, и откажешься от всех и всяческих прав на Настоящее. Подпишись "Эверетт Бартолд". Дату я проставлю попозже, - Ты все предусмотрел, а? вздохнул Байртр.
        - Старался уберечь себя от досадных неожиданностей. Мы отправляемся на мою родину, в мою эпоху, и я намерен там и остаться. Пошли. Тебе надо постричься и вообще привести себя в порядок.
        Рука об руку двойники зашагали к флиперу.
        Открыв дверь, Мэвис пронзительно вскрикнула, всплеснула руками и упала в обморок.
        Позднее, когда мужья привели ее в чувство, она в какой-то степени овладела собой.
        - Получилось, Эверетг! - сказала она. - Эверетт!
        - Это я, - отозвался Эверетт. - Познакомься с моим родичем Коннором Лох мак Байртром.
        - Невероятно! - вскричала миссис Бартолд.
        - Значит, мы похожи? - спросил ее супруг.
        - Неразличимо! Просто неразличимо!
        - Отныне и присно, - повелел Бартолд, - считай нас обоих Эвереттом Бартолдом. За тобой будут следить сыщики и следователи страховой фирмы. Помни: твоим супругом может быть любой из нас или оба вместе. Обращайся с нами совершенно одинаково.
        - Как хочешь, дорогой, - с напускной застенчивостью проворковала Мэвис.
        - Разумеется, кроме того... то есть кроме как в сфере... сфере... черт возьми, Мэвис, неужели ты сама не разбираешься, кто из нас - я?
        - Конечно, разбираюсь, милый, - проворковала Мэвис. - Жена везде узнает своего мужа.
        С приходом двух Эвереттов Бартолдов в помещении "Межвременной Страховки" воцарились ужас, смятение, страх и бестолковая лихорадка телефонных звонков.
        - Первый случай подобного рода за пятнадцать лет, - сообщил мистер Гринз. - О господи! Вы, конечно, согласны на детальный осмотр?
        Их ощупывали и мяли врачи. Врачи обнаружили расхождения, каковые скрупулезно перечислили, обозначив их длинными латинскими терминами. Однако все эти расхождения не выходили из нормального диапазона отклонений, какие бывают у темпоральных двойников.
        Инженерно-технические работники "Межвременной Страховки" выверили темпорометр, установленный на флипере. Они осмотрели приборы управления - на них были заданы эпохи: Настоящее, 1912, 1869, 1676 и 1595. На перфоленте был пробит и 662 год - год запретный, - но, как показывал темпорометр, эта команда не была исполнена. Бартолд объяснил, что случайно задел не те кнопки, а потом счел за благо оставить все как есть.
        Подозрительно, но не дает оснований отказать в выплате премии.
        Мистер Гринз предложил компромиссное решение, которое оба Бартолда отвергли. Он предложил два других, которые постигла та же участь.
        Последняя беседа состоялась в кабинете Гринза. Два Бартолда расселись по обе стороны письменного стола, и вид у них был такой, будто вся эта история им наскучила.
        - Хоть убейте, не понимаю, - сказал Гринз. - Для эпох, по которым перемещались вы, сэр, и вы, сэр, вероятность попадания в зеркальную трещину составляет примерно одну миллионную!
        - Видимо, эта одна миллионная себя и показала, - заметил Бартолд, а Байртр кивнул.
        - Но как-то все кажется не... ну да ладно, чему быть, того не миновать. Вы уладили вопрос о своем дальнейшем сосуществовании?
        Бартолд протянув Гринзу документ, подписанный Байртром еще в 662 году.
        - Отбудет он, незамедлительно после получения компенсации, - Вас это устраивает, сэр? - обратился Гринз к Байртру.
        - Еще бы, - ответил Байртр. - Все равно, мне здесь не по нутру.
        - То есть как это, сэр?
        - Я хочу сказать, - заторопился Байртр, - мне всегда хотелось оторваться от общества, знаете, такая у меня затаенная мечта - жить в укромном месте, на природе, среди простых людей и так далее...
        - Понятно, - с сомнением в голосе произнес мистер Гринз. - А вы разделяете зги чувства, сэр? - обратился он к Бартолду.
        - Безусловно, - категорически заявил Бартолд - У меня точно те же затаенные мечты. Но кто-то из нас вынужден остаться - из чувства долга, знаете ли, - так вот, остаться согласился я.
        - Понятно, - повторил Гринз; хоть тоном он ясно показывал, что ему решительно ничего не понятно. - Гм. Хорошо. Вам сейчас выписывают чеки - вам, сэр, и вам, сэр. Можете получить завтра же с утра... Конечно, если до тех пор нам не представят доказательств вашей недобросовестности.
        Бартолд схватил Байртра за руку и потащил к вертолету-автомату, причем сознательно не сел в первый же свободный.
        Он нажал клавишу управления, потом посмотрел назад - нет ли погони. Потом обшарил кабину вертолета, проверяя, нет ли скрытой кинокамеры или звукозаписывающей аппаратуры. И лишь после этого заговорил с Байртром.
        - Ты безнадежный кретин! Эта шуточка может обойтись нам в целое состояние! Гринз, несомненно, держит нас теперь под наблюдением. Если заметят хоть что-нибудь - что-нибудь опровергающее наши права на премию, - это будет значить Каторжный Планетоид.
        - Нам надо держаться начеку, - здраво рассудил Байртр.
        - Рад, что ты это понимаешь, - отозвался Бартолд. - Вечером поиграем в картишки, поболтаем, попьем кофе и вообще все проделаем так. будто мы оба Бартолды. Утром я поеду за чеками.
        - Годится, - согласился Байртр. - С удовольствием вернусь. Не понимаю, как ты тут терпишь вокруг себя сталь и камень. Нет уж, я - в Ирландию. Стану ирландским королем!
        - Не загадывай, рано еще.
        Бартолд отпер дверь, и они вошли в дом.
        - Здравствуй, милый, - произнесла Мэвис, глядя в пространство между ними.
        - Ты уверяла, что всегда узнаешь меня, - сухо прокомментировал Бартолд.
        - Конечно, узнаю, дорогой! - Мэвис одарила его нежной улыбкой. - Просто мне не хотелось обижать бедного мистера Байртра. Тебе кто-то звонил, милый. И еще позвонят. Котик, я тут проглядывала рекламные объявления о мехе эскартов. Полярный марсианский эскарт чуть дороже простого канального, но...
        - Кто-то звонил? - перебил ее Бартолд. - Кто же?
        - Не назвался. Зато он гораздо прочнее, и мех отличается радужным блеском, исключительно...
        - Мэвис! Что ему было нужно?
        - Что-то такое в связи с раздвоением личности, - ответила жена. - Но там ведь все улажено, не правда ли?
        - Ничего не улажено, пока у меня на руках нет чека, - обозлился Бартолд. А теперь повтори слово в слово, что он тебе сказал.
        - Да сказал, что звонит насчет твоей так называемой претензии к корпорации "Межвременная Страховка"...
        - Так называемой? Прямо сказал "так называемой"?
        - Слово в слово. Так называемой претензии к корпорации "Межвременная Страховка". Сказал, что непременно должен переговорить с тобой, и срочно, до наступления утра, Бартолд почернел.
        - И он сказал, что перезвонит попозже?
        - Он сказал, что явится лично.
        - Что такое? - всполошился Байртр. - Что это значит? Не иначе как страховой сыщик!
        - Вот именно, - подхватил Бартолд. - По-видимому, он напал на какой-то след. В дверь позвонили.
        - Открывай, Бартолд! - прогремел чей-то голос. - Не пытайся увильнуть!
        - Нельзя ли его умертвить? - осведомился Байртр.
        - Слишком сложно! Идем! Через черный ход!
        - Но зачем?
        - Там стоит флипер. Бежим в Прошлое! Неужто не понимаешь? Будь у него в руках полновесные доказательства, он бы давно передал их корпорации. Значит, он только подозревает. Может быть, надеется расколоть нас своими вопросами. Если не попадаться ему на глаза до утра, то мы в безопасности!
        - А как же я? - всхлипнула Мэвис.
        - Заморочь ему голову, - отмахнулся от нее Бартолд и поволок Байртра через черный ход к флиперу.
        Черт возьми! Инженеры и техники страховой компании изъяли из машины темпорометр.
        Все пропало? Без темпорометра флипер недвижим. На какой-то миг Бартолд обезумел от страха, но тут же взял себя в руки и решил, что надо как-то выпутываться.
        На приборах оставался фиксированный маршрут. Настоящее время и годы 1912, 1869. 1676, 1595 и 662. Поэтому даже без темпорометра во все эти эпохи можно попасть, управляя флипером вручную.
        Бартолд быстро нажал кнопку "1912" и взялся за рычаги управления. До него донесся вопль жены, И крик незнакомца:
        - Стой! Стой, тебе говорят! - кричал незнакомец.
        И флипер ринулся в путь сквозь годы, Бартолд с Байртром пошли в салун, заказали по кружке пива (десять центов за кружку) и налегли на бесплатную закуску.
        - Чертов сыщик, и надо же ему было совать нос куда не просят, пробормотал Бартолд - Ну, теперь-то мы от него оторвались. Придется уплатить солидный штраф за вождение флипера без темпорометра. Но теперь это мне по карману.
        - Для меня все это чересчур стремительно, - пожаловался Байртр. Он покачал головой и пожал плечами. - Я только хотел спросить, каким образом бегство в Прошлое поможет нам получить завтра утром чеки в твоем Настоящем. Но теперь я и сам догадался.
        - Конечно. Считается-то объективное время. Если скроемся в Прошлом часов на двенадцать, то прибудем в мою эпоху через двенадцать часов после отправления. Так исключается возможность накладки - прибытия в самый миг отправления или даже раньше. Обычные правила движения.
        - А где мы сейчас?
        - В Нью-Йорке 1912 года. Довольно занятная эпоха.
        - Я хочу домой. А что это за люди в синем?
        - Полисмены, - ответил Бартолд. - Они, по-видимому; кого-то разыскивают.
        В салун вошли два усатых полисмена, а за ними следом - необычайно толстый человек в одежде, заляпанной типографской краской.
        - Вот они! - взревел Джеки-Бык Бартолд - Хватайте этих близнецов, начальники!
        - В чем дело? - осведомился Эверетт Бартолд.
        - Это ваш экипаж стоит на улице?
        - Да, сэр, но...
        - Все ясно, У меня ордер на арест вас обоих. Так и сказано "в сверкающем новом экипаже". И вознаграждение обещано, кругленькая сумма, - Этот малый заявился прямехонько ко мне, - сказал Джеки-Бык. - Я ему говорю, дескать, рад буду помочь... а надо бы дать ему раза, интригану вшивому, сукину...
        - Начальники; - всполошился Бартолд, - мы ни в чем не виноваты!
        - В таком случае, вам нечего опасаться. А теперь следуйте за мной.
        Бартолд увернулся от полисмена, огрел Джеки-Быка по физиономии и выскочил на улицу. Байртр отдавил каблуком ногу одному полисмену, другого стукнул под ложечку, отпихнул в сторону Джеки-Быка и устремился вслед за Бартолдом.
        Они прыгнули во флипер, и Бартолд нажал кнопку "1869".
        Флипер спрятали на извозчичьем дворе и пошли в близлежащий парк. Расстегнули рубашки и разлеглись на травке.
        - Откуда сыщику известен наш маршрут? - спросил Байртр.
        - Сыщик знает, что у нас нет темпорометра, поэтому нам доступны только эти годы.
        - Значит, и здесь опасно, - заключил Байртр. - Возможно, он нас ищет.
        - Возможно, - устало согласился Бартолд. - Но ведь он нас пока не нашел! Еще несколько часов - и мы в безопасности.
        - Вы убеждены в этом, джентльмены? - раздался вкрадчивый голос.
        Бартолд поднял голову и увидел Бена Бартолдера, а в левой, здоровой руке у него - маленький пистолет.
        - Значит, и вам он предлагал вознаграждение! - воскликнул Бартолд.
        - Еще как предлагал! И это, смею вас уверить, было весьма заманчивое предложение. Но меня оно не волнует.
        - Не волнует? - переспросил Байртр.
        - Ничуть. Меня волнует только один вопрос. Я бы хотел знать, кто из вас оставил меня с носом вчера вечером, в салуне?
        Бартолд и Байртр посмотрели друг на друга, потом на Бена Бартолдера.
        - Никто не смеет безнаказанно оскорблять Бена Бартолдера. Пусть у меня всего одна рука, я потягаюсь с любым двуруким! Так вот, мне нужен тот, вчерашний. А другой пусть уйдет с миром.
        Бартолд и Байртр встали. Бартолдер отошел назад, так, чтобы оба оставались под прицелом.
        - Который из вас, джентльмены? Я не из терпеливых.
        Он стоял перед ними, вызывающе покачиваясь на носках, злобный и ядовитый, как гремучая змея.
        Бартолд в отчаянии только удивлялся, отчего Бен Бартолдер еще не выстрелил, отчего просто-напросто не уложил их обоих.
        Но потом решил эту загадку и тотчас же разработал единственно возможный план действий.
        - Эверетт, - окликнул он Байртра.
        - Что, Эверетт? - отозвался тот.
        - Сейчас мы повернемся к нему спиной и направимся к флиперу.
        - А пистолет?
        - Он не станет стрелять. Ты идешь?
        - Иду, - процедил Байртр сквозь зубы.
        - Стой! - заорал Бен Бартолдер. - Стой, стрелять буду!
        - А вот не будешь! - огрызнулся Бартолд на ходу. Они успели выйти в переулок и приближались к цели.
        - Не буду? Думаешь, побоюсь?
        - Не в этом дело, - разъяснил Бартолд, подходя к флиперу. - Просто у тебя не такой характер, чтобы застрелить совершенно невинного человека. А ведь один из нас невиновен!
        - Плевать! - взвыл Бартолдер. - Который из вас? Признайся, трус несчастный! Который? Вызываю на честный бой. Признайтесь, иначе обоих пристрелю на месте!
        - А что скажут ребята? - парировал Бартолд. - Скажут, что у однорукого сдали нервишки, и он убил двух безоружных чужаков!
        Они забрались в машину и захлопнули дверцу. Бартолдер спрятал пистолет в карман.
        - Ладно же, мистер, - сказал Бен Бартолдер. - Ты был здесь дважды, и, сдается мне, не миновать тебе третьего раза. Я подожду. В следующий раз ты от меня никуда не денешься.
        Он повернулся и зашагал прочь.
        Надо было уносить ноги из Мемфиса. Но куда податься? Бартолд и думать не желал о Кенигсберге 1676 года и Черной Смерти. Лондон 1595 года кишел преступниками - дружками Тома Бартала, и каждый из них с восторгом перережет глотку Бартолду как предателю.
        - Пропадать, так с музыкой, - решил Бартолд. - Поехали в Мэйден-Касл.
        - А если он и туда заберется?
        - Не заберется. Закон запрещает путешествия на расстояния свыше тысячи лет. А страховому сыщику и в голову не придет нарушить закон.
        И вот наконец над зеленеющими полями взошло солнце, теплое и желтое.
        - Он не появлялся, - сообщил Байртр, Бартолд вздрогнул и проснулся.
        - Чего?
        - Протри глаза! Мы спасены. Ведь в твоем Настоящем уже утро? Значит, мы выиграли, и я буду королем Ирландии!
        - Да, мы выиграли, - согласился Бартолд. - Черт!
        - Что случилось?
        - Сыщик! Гляди, вон он!
        - Ничего я не вижу. Тебе не показалось?.. Бартолд ударил Байртра камнем по затылку. Потом нащупал его пульс. Ирландец остался жив, но несколько часов проваляется без сознания. Когда он придет в себя, у него не будет ни спутника, ни королевства.
        "Очень жаль", - подумал Бартолд. Но при сложившихся обстоятельствах возвращаться вместе с Байртром рискованно. Проще одному зайти в "Межвременную" и взять чек, выписанный на имя Эверетта Бартолда! А через полчасика зайти еще раз и взять другой чек, выписанный на имя Эверетта Бартолда.
        И выгоднее!
        Флипер остановился во дворе дома Бартолдов. Эверетт Бартолд быстро поднялся по ступенькам и забарабанил кулаками в дверь.
        - Кто там? - отозвалась Мэвис.
        - Это я! - закричал Бартолд. - Все в порядке, Мэвис, - все удалось как нельзя лучше!
        - Кто? - Мэвис открыла дверь, посмотрела на него и взвизгнула.
        - Успокойся, - сказал Бартолд. - Я знаю, ты страшно переволновалась, но теперь все кончено. Схожу за чеком, а потом мы с тобой...
        Он осекся. Рядом с Мэвис на пороге появился мужчина - низкорослый, лысеющий, с невзрачным лицом, с глазами, кротко поблескивающими из-под очков в роговой оправе.
        Бартолд уставился на Бартолда, возникшего рядом с Мэвис.
        - За мной гнался... - начал было он.
        - За тобой гнался я, - перебил его двойник. - Разумеется, переодетый, ведь ты нажил во времени кучу врагов. Кретин, почему ты удрал?
        - Принял тебя за сыщика. А почему ты за мной гнался?
        - По одной-единственной причине.
        - По какой же?
        - Мы могли бы сказочно разбогатеть, - сказал двойник. - Нас было трое ты, Байртр и я; мы могли втроем прийти в "Межвременную" и потребовать премии за растроение личности!
        - Растроение личности! - ахнул Бартолд. - Такое мне и не снилось!
        - Нам бы выплатили чудовищную сумму. Неизмеримо больше, чем за простое раздвоение. Мне на тебя глядеть тошно.
        - Что же, - сказал Бартолд, - сделанного не исправишь. По крайней мере, получим премию за простое раздвоение, а там уже решим...
        - Я получил оба чека и расписался за тебя. Ты, к сожалению, отсутствовал.
        - В таком случае, отдай мою долю.
        - Не говори глупости, - поморщился двойник.
        - Она моя! Я пойду в "Межвременную" и расскажу..
        - Там тебя и слушать не станут. Я подписал твой отказ от всех прав. Тебе нельзя даже находиться в Настоящем, Эверетт.
        - Не поступай со мной так! - взмолился Бартолд.
        - Это почему же? А как ты поступил с Байртром?
        - Да не тебе, черт побери, меня судить! - вскричал Бартолд. - Ведь ты это я!
        - Кому же и судить тебя, как не тебе самому? Бартолду нечем было крыть. Он обратился к Мэвис.
        - Дорогая, - сказал он, - ты твердила, что всегда узнаешь своего мужа. Разве сейчас ты меня не узнаешь?
        Мэвис попятилась к двери. Бартолд заметил, что на шее у нее сверкает ожерелье из руумов, и больше ничего не стал спрашивать.
        Во дворе приземлился полицейский вертолет. Из него выскочили трое полисменов.
        - Этого-то я и опасался, - сказал им двойник. - Мой двойник, как известно, сегодня утром получил свой чек. Он отказался от всех прав и отбыл в Прошлое. Я подозревал, что он вернется и потребует чего-нибудь еще.
        - Больше он вас не потревожит, сэр, - пообещал один из полисменов. Он повернулся к Бартолду:
        - Эй, ты! Полезай в свой флипер и убирайся прочь из Настоящего. Еще раз увижу - буду стрелять без предупреждения!
        Бартолд умел проигрывать.
        - Да я бы с радостью отбыл. Но мой флипер нуждается в ремонте. На нем нет темпорометра.
        - Об этом надо было думать до того, как ты подписал отказ, - заявил полисмен. - Пошевеливайся!
        - Умоляю! - сказал Бартолд.
        - Нет, - ответил Бартолд.
        И Бартолд знал, что на месте своего двойника он ответил бы точно так же.
        Он сел во флипер, захлопнул дверцу. И в оцепенении стал мысленно перебирать возможные варианты (если их позволительно назвать "возможными").
        Нью-Йорк 1912 года? Но там полиция и Джеки-Бык. Мемфис 1869 года? Бартолдер ждет не дождется его третьего визита. Или Кенигсберг 1676 года? Чума! Или Лондон 1595 года? Там головорезы - дружки Тома Бартала. Мэйден-Касл 662 года? А как быть с разъяренным Коннором Лох мак Байртром?
        "На сей раз, - подумал Бартолд, - пусть место само меня выбирает".
        И, зажмурившись, ткнул кнопку наугад.
        Зацепка
        На звездолете главное - сплоченность экипажа. Личному составу полагается жить в ладу и согласии - иначе недостижимо то мгновенное взаимопонимание, без которого порой никак не обойтись. Ведь в космосе один-единственный промах может оказаться роковым.
        Не требует доказательств та истина, что даже на самых лучших кораблях случаются аварии, а о заурядном нечего и говорить - он долго не продержится.
        Отсюда ясно, как потрясен был капитан Свен, когда за четыре часа до старта ему доложили, что радист Форбс наотрез отказывается служить вместе с новеньким.
        Новенького Форбс в глаза не видел и видеть не желает. Достаточно, что он о нем наслышан. По словам Форбса, здесь нет ничего личного. Отказ мотивирован чисто расовыми соображениями.
        - Ты не путаешь? - переспросил капитан старшего механика, когда тот принес неслыханную весть.
        - Никак нет, сэр, - заверил механик Хао, приземистый китаец из Кантона. - Мы пытались уладить конфликт своими силами. Но Форбс ни в какую.
        Капитан Свен грузно опустился в мягкое кресло. Он был возмущен до глубины души. Ему-то казалось, что расовая ненависть отошла в далекое прошлое. Столкнувшись с ее проявлением в натуре, он растерялся, как растерялся бы при встрече с моа или живым комаром.
        - В наш век, в наши дни - и вдруг расизм? - кипятился Свен. - Безобразие, форменное безобразие. Чего доброго, следующим номером мне доложат, что на городской площади сжигают ведьм или где-нибудь затевают войну с применением кобальтовых бомб!
        - Да ведь до сих пор никакого расизма не было в помине, возразил Хао. - Для меня это полнейшая неожиданность.
        - Ты же у нас не только по званию старший, но и по возрасту, - сказал Свен. - Неужто не пытался урезонить Форбса?
        - Я с ним не один час беседовал, - ответил Хао. Напоминал, что китайцы веками люто ненавидели японцев, а японцы - китайцев. Если уж нам удалось преодолеть взаимную неприязнь во имя Великого Сотрудничества, то отчего бы и ему не попытаться?
        - И пошло на пользу?
        - Как об стену горох. Говорит, это совсем разные вещи.
        Свен свирепо откусил кончик сигары, поднес к ней огонек и запыхтел, раскуривая.
        - Да черт меня побери, если я у себя на корабле стерплю такое. Подыщу другого радиста.
        - Не так уж это просто, сэр, - заметил Хао. - В здешней-то глуши.
        Свен насупился в раздумье. Дело было на Дискайе-2, захолустной планетенке в созвездии Южного Креста. Сюда корабль доставил груз (запасные части для машин и станков), здесь взял на борт новичка, назначенного Корпорацией, невольного виновника переполоха. Специалистов на Дискайе пруд пруди, но все больше по гидравлике, горному делу и прочей механике. Единственный же на планете радист вполне доволен жизнью, женат, имеет двоих детей, обзавелся на Дискайе домом в озелененном пригороде и о перемене мест не помышляет.
        - Курам на смех, просто курам на смех, - процедил Свен. - Без Форбса мы как без рук, но новичка я здесь не брошу. Иначе Корпорация наверняка меня уволит. И поделом, поделом. Капитан обязан справляться с любыми неожиданностями.
        Хао угрюмо кивнул.
        - Откуда родом этот самый Форбс?
        - С фермы, из глухой деревушки в гористой части США. Штат Джорджия, сэр. Вы о таком случайно не слыхали?
        - Слыхал вроде бы, - скромно ответил Свен, в свое время прослушавший в университете Упсалы спецкурс "Регионы и их отличительные особенности": в ту пору он стремился возможно лучше подготовиться к капитанской должности. - Там выращивают свиней и земляные орехи.
        - И мужчин, - дополнил Хао. - Дюжих, смекалистых. Населения в штате раз, два - и обчелся, а между тем уроженцев Джорджии встретишь на любом пограничном рубеже. За ними упрочилась слава непревзойденных молодцов.
        - Знаю, - огрызнулся Свен. - Форбс у нас тоже парень не промах. Одна вот беда - расист.
        - Случай с Форбсом нетипичен. Форбс вырос в малочисленном, уединенном сообществе, вдали от главного русла американской жизни. Развиваясь, такие сообщества - а они есть по всему миру - всячески цепляются за причудливые старинные обычаи. Вот как сейчас помню, в одной деревушке Хонаня...
        - А все же с трудом верится, - перебил Свен механика, который собрался было пуститься в пространные рассуждения о быте китайской деревни. - Оправдания тут неуместны. Всюду, в любом сообществе, сохранилось наследие прошлого - остатки расовой вражды. Однако каждый, вливаясь в главный поток земной жизни, обязан стряхнуть с себя пережитки прошлого. Другие-то стряхнули! Почему же Форбс не может? С какой стати он перекладывает на нас свои заботы? Неужто слыхом не слыхал о Великом Сотрудничестве?
        Хао пожал плечами.
        - Может, вы сами с ним поговорите, капитан?
        - Непременно. Только сначала с Ангкой.
        Старший механик покинул мостик. Свен оставался погружен в глубокое раздумье, но вот раздался стук.
        - Входи.
        Вошел боцман Ангка. Это был высоченный, безукоризненного сложения африканец с кожей цвета спелой сливы. Чистокровный негр из Ганы, он великолепно играл на гитаре.
        - Надо полагать, ты в курсе дела? - начал Свен.
        - Загвоздка получается, сэр, - отозвался Ангка.
        - Загвоздка? Катастрофа! Сам ведь понимаешь, как опасно поднимать звездолет с планеты, когда на борту такой кавардак. А до старта меньше трех часов. Немыслимо выходить в рейс без радиста, но и новенький нам позарез нужен.
        Ангка стоял в бесстрастном ожидании. Свен стряхнул с сигары дюймовый столбик пепла.
        - Послушай, Ангка, ты ведь понимаешь, зачем я тебя вызвал.
        - Догадываюсь, сэр, - ухмыльнулся Ангка.
        - Вы ведь с Форбсом не разлей вода. Не мог бы ты на него повлиять?
        - Пытался, капитан, честное слово, пытался. Но вы же сами знаете, каковы уроженцы Джорджии.
        - К сожалению, не знаю.
        - Отличные ребята, сэр, но упрямы как ослы. Уж если им что втемяшится в башку, то хоть кол на ней теши. Я ведь с Форбсом двое суток только об этом и толкую. Вчера вечером упоил его в стельку... Исключительно для пользы дела, сэр, - спохватился Ангка.
        - Неважно. И что же?
        - Поговорил с ним как с родным сыном. Напомнил, до чего славно мы тут сработались, до чего весело развлекаемся в каждом астропорту. Какая это великая честь - участвовать в Сотрудничестве. "Берегись, Джимми, - говорю, - будешь стоять на своем, так все испортишь. Ты ведь не хотел бы все испортить, правда?" Он пустил слезу, точно маленький, капитан.
        - Но не передумал?
        - Твердил, что никак не может. Что уговаривать бесполезно. Мол, есть в Галактике одна, и только одна, раса, с которой он служить не станет, и дело с концом. Мол, иначе его бедный папочка в гробу перевернется.
        - Может, еще одумается, - сказал Свен.
        - Постараюсь переубедить его, но навряд ли удастся.
        Ангка вышел. Свен подпер щеку могучим кулаком и вновь покосился на судовой хронометр. Меньше трех часов до старта!
        Сняв трубку внутреннего телефона, Свен попросил через городскую сеть соединить его с диспетчером астропорта. Услышав голос диспетчера, капитан сказал:
        - Прошу разрешения задержаться на денек-другой.
        - К сожалению, это не в моей власти, капитан Свен, вздохнул диспетчер. - Позарез нужна стартовая площадка. Мы ведь принимаем не более одного звездолета сразу. А через пять часов ожидается рудовоз с Калайо. У них наверняка горючее на исходе.
        - Вечно оно у них на исходе, - буркнул Свен.
        - А мы давайте вот как условимся. Если у вас серьезная механическая неисправность, мы подгоним два-три подъемных крана, переведем ваш корабль в горизонтальное положение и откатим с площадки. Однако до тех пор, пока мы его вновь поставим на ножки, много воды утечет.
        - Спасибо, не стоит. Буду стартовать по расписанию.
        Он дал отбой. Нельзя задерживать корабль без уважительной причины. За это Корпорация с капитана голову снимет, и ежу ясно.
        Оставался единственно доступный путь. Удовольствие маленькое, но ничего не попишешь. Капитан встал, отбросил давно погасшую сигару и спустился с мостика.
        Он заглянул в судовой лазарет. Там, закинув ноги на стол, сидел доктор в белоснежном халате и читал немецкий медицинский журнал трехмесячной давности.
        - Добро пожаловать, кэп. Хотите глоточек коньяку в чисто медицинских целях?
        - Не откажусь, - ответил Свен.
        Молодой доктор щедрой рукой плеснул две порции из бутылки, на этикетке которой красовалось: "Возбудитель сенной лихорадки".
        - Для чего такой мрачный ярлык? - удивился Свен.
        - А чтоб команда не прикладывалась. Лучше уж пускай у кока воруют лимонный экстракт.
        Доктора звали Абу-Факих. Был он родом из Палестины, недавно окончил медицинский институт в Вифлееме.
        - О Форбсе слыхали? - приступил к делу Свен.
        - А кто не слыхал?
        - Хотел у вас спросить как у единственного медика на борту: вы прежде не замечали у Форбса признаков расовой вражды?
        - Ни разу, - без колебаний ответил Абу-Факих.
        - Не ошибаетесь?
        - В таких вещах мы, палестинцы, разбираемся, нутром их чуем. Уверяю вас, для меня поведение Форбса - полнейшая неожиданность. Разумеется, с тех пор я неоднократно беседовал с ним.
        - Какой же вы сделали вывод?
        - Форбс честен, расторопен, прямодушен, простоват. Унаследовал отжившие предрассудки в виде старинных традиций. Сами знаете, у выходцев из Горной Джорджии сохранился целый арсенал местных обычаев. Эти обычаи всесторонне изучены антропологами островов Самоа и Фиджи. Вам не доводилось читать "Достижение совершеннолетия в Джорджии"? или "Народные обычаи Горной Джорджии"?
        - Времени не остается на такое чтение, - проворчал Свен. - У меня с кораблем хлопот по горло, не хватало еще вникать в психологию каждого члена команды.
        - Да, пожалуй, кэп, - сказал доктор. - Хотя эти книги есть в судовой библиотеке, вдруг вам вздумается полистать. Ума не приложу, чем тут помочь. Процесс переориентации долог. К тому же я терапевт, а не психиатр. Есть во Вселенной раса, с представителями которой Форбса никто не принудит служить, поскольку они вызывают в нем прилив первозданной расовой ненависти. По нелепой случайности ваш новенький принадлежит именно к этой расе.
        - Оставлю Форбса в порту, - внезапно решил капитан. - С рацией справится офицер связи. А Форбс пускай садится на любой другой звездолет и отправляется к себе в Джорджию.
        - Не советовал бы.
        - Почему же?
        - Форбс - любимец команды. Все осуждают его за дурацкое упрямство, но, если он не пойдет вместе со всеми в рейс, на борту воцарится уныние.
        - Опять незадача. - Свен задумался. - Опасно, крайне опасно. Но черт побери, не могу же я оставить в порту новичка! Да и не желаю! Кто здесь, в конце концов, главный - я или Форбс?
        - Вопрос чрезвычайно интересный, - подхватил Абу-Факих и поспешно увернулся от бокала, которым запустил в него разъяренный капитан.
        Свен отправился в судовую библиотеку, где перелистал "Достижение совершеннолетия в Джорджии" и "Народные обычаи в Горной Джорджии". От этого ему легче не стало. С секунду поразмыслив, он бросил взгляд на часы. Два часа до старта! Чуть ли не бегом капитан устремился в штурманскую рубку.
        В рубке единовластно распоряжался венерианин Рт'крыс. Он стоял на табурете разглядывая какие-то вспомогательные приборы. Тремя руками он сжимал секстан, а ногой - самой ловкой конечностью - протирал зеркала. При виде Свена венерианин из уважения к начальству окрасился в коричневато-оранжевые тона, после чего вновь обрел повседневный зеленый цвет.
        - Как дела? - спросил Свен.
        - Нормально, - ответил Рт'крыс. - Если, конечно, не считать истории с Форбсом.
        Он пользовался карманным звукоусилителем, поскольку голосовые связки у венериан отсутствуют. Первые модели таких усилителей резали слух и отдавали металлическим звоном; однако с тех пор их усовершенствовали, и ныне типичные "голоса" венериан звучат как мягкий вкрадчивый шепот.
        - О Форбсе-то я и зашел посоветоваться, - признался капитан. - Ты ведь не землянин. Если на то пошло, даже не гуманоид. Я и подумал: вдруг тебя осенит свежая идея. Вдруг я что-нибудь упустил.
        Помолчав, Рт'крыс посерел: это был цвет нерешительности.
        - Боюсь, от меня вам маловато будет пользы, капитан Свен. У нас на Венере никогда не бывало расовых проблем. Разве что вы усматриваете некую аналогию с положением саларды...
        - Не совсем, - перебил Свен. - Там скорее религиозный уклон.
        - К сожалению, больше ничего в голову не приходит. А вы не пробовали образумить Форбса?
        - Нет, но ведь все остальные пробовали.
        - У вас должно лучше получиться, капитан. Вы - носитель символа власти, вам удастся вытеснить из Форбсова сознания отцовский символ. А заполучив такое преимущество, внушите Форбсу, какова истинная подоплека его эмоциональной реакции.
        - У расовой вражды не бывает никакой подоплеки.
        - Это с точки зрения формальной логики. А вот если оперировать общечеловеческими понятиями, то удастся отыскать и саму подоплеку, и решение проблемы. Постарайтесь выяснить, чего именно боится Форбс. Быть может, поставленный лицом к лицу с собственными побудительными мотивами, он опомнится.
        - Учту твои советы, - с сарказмом, который не дошел до венерианина, поблагодарил Свен.
        Прозвучал условный звонок внутреннего коммутатора:
        старший помощник вызывал капитана.
        - Капитан! Диспетчер запрашивает, стартуем ли мы по расписанию.
        - Стартуем, - сказал Свен. - Готовить корабль.
        И положил трубку.
        Рт'крыс залился пунцовым окрасим. У венериан это все равно что у землян - приподнятые брови.
        - И так и так скверно, черт бы побрал все на свете! проговорил Свен. - Спасибо, что дал хоть какой-то совет. Теперь примусь за Форбса.
        - А кстати, - остановил капитана Рт'крыс, - он-то к какой расе принадлежит?
        - Кто именно?
        - Новенький, тот, с кем не желает служить Форбс.
        - Я почем знаю? - неожиданно взорвался Свен. По-твоему, мне на мостике только и дел, что зазубривать расовую принадлежность новеньких?
        - А ведь это может иметь решающее значение.
        - С какой стати? Допустим, Форбсу не угодно служить с монголом или с пакистанцем, ньюйоркцем или марсианином. Велика ли разница, на какой именно расе зациклился больной, незрелый мозг?
        - Всего наилучшего, капитан Свен, - пожелал Рт'крыс вдогонку.
        Представ на мостике перед капитаном, Джеймс Форбс откозырял, хотя на корабле у Свена подобные формальности не соблюдались. Радист вытянулся по стойке "смирно". Это был высокий стройный юноша с взъерошенной шевелюрой и фарфорово-белой, усыпанной веснушками кожей. Все черты его лица свидетельствовали о податливости, уступчивости, обходительности. Решительно все... кроме глаз темно-синих, глядящих в упор на собеседника.
        Свен растерялся, не зная, с чего начать. Но первым заговорил Форбс.
        - Сэр, - сказал он. - С вашего позволения, мне здорово неудобно перед вами. Вы хороший капитан, сэр, лучше не бывает, да и с командой я сдружился. Теперь я себя чувствую как последний негодяй.
        - Так, может, одумаешься? - В голосе Свена послышались слабые нотки надежды.
        - Хотел бы я одуматься, сэр, право же, хотел. Да мне для вас головы не жаль, капитан, вообще ничего на свете не жаль.
        - Ни к чему мне твоя голова. Мне надо только, чтобы ты сработался с новичком.
        - А вот это как раз не в моих силах, - грустно произнес Форбс.
        - Это еще почему, пропади все пропадом? - взревел капитан, напрочь позабыв о своем намерении проявить себя тонким психологом.
        - Да вам просто не понять нашу душу, душу ребят вроде меня, выходцев из Горной Джорджии, - пояснил Форбс. - Так уж мне блаженной памяти папочка заповедал. Бедняга в гробу перевернется, если я нарушу его последнюю волю.
        Свен проглотил рвущуюся на язык многоэтажную брань и сказал:
        - Тебе ведь самому ясно, в какое положение ты меня ставишь. Что же ты теперь предлагаешь?
        - Только одно, сэр. Мы с Ангкой вместе спишемся с корабля. Лучше уж нехватка рук, капитан, чем недружная команда, сэр.
        - Как, и Ангка туда же? Постой! Он-то против кого настроен?
        - Ни против кого, сэр. Просто мы с ним закадычные друзья, вот уж пять лет скоро, как повстречались на грузовике "Стелла". Теперь мы с ним неразлучны: куда один, туда и другой.
        На пульте управления у Свена вспыхнул красный огонек знак того, что корабль готов к старту. Свен не обратил на это никакого внимания.
        - Не могу же я остаться без вас обоих, - сказал Свен. Форбс, ты почему отказываешься служить с новичком?
        - По расовым мотивам, сэр, - коротко ответил Форбс.
        - Слушай меня внимательно. Ты служил под моим началом, а ведь я - швед. Разве тебя это не смущало?
        - Нисколько, сэр.
        - Судовой врач у нас - палестинец. Штурман и вовсе с Венеры. Механик - китаец. В команде собраны русские, меланезийцы, ньюйоркцы, африканцы - всякой твари по паре. Все расы, вероисповедания и цвета кожи. С ними-то ты уживался?
        - Ясное дело, уживался. Нас, уроженцев Горной Джорджии, - с раннего детства готовят к тому, чтоб мы уживались с любыми расами. Это у нас в крови. Так мой папаша уверял. Но служить с Блейком я, хоть убейте, не стану.
        - Кто это - Блейк?
        - Да новенький, сэр.
        - Откуда же он родом? - насторожился Свен.
        - Из Горной Джорджии.
        На миг оторопевшему Свену почудилось, будто он ослышался. Он вытаращил глаза на Форбса - тот, оробев, ел капитана глазами.
        - Из гористой части штата Джорджия?
        - Так точно, сэр. Кажется, откуда-то неподалеку от моих краев.
        - А он белый, этот Блейк?
        - Само собой, сэр. Белый англо-шотландского происхождения, точь-в-точь как я.
        У Свена возникло ощущение, будто он осваивает неведомый мир, - мир, с каким не доводилось сталкиваться ни одному цивилизованному человеку. Капитан с изумлением обнаружил, что на Земле попадаются обычаи куда диковиннее, чем где-либо в Галактике. И попросил Форбса:
        - Расскажи-ка мне о ваших обычаях.
        - А я-то думал, про нас, выходцев из Горной Джорджии, все досконально известно, сэр. В наших краях принято по достижении двадцати лет уходить из отчего дома и больше домой не возвращаться. Обычай велит нам работать бок о бок с представителями любой расы, жить бок о бок с представителями любой расы... кроме нашей.
        - Вот как, - обронил Свен.
        - Новичок-то, Блейк, тоже из Горной Джорджии. Ему бы сперва проглядеть судовой реестр, а уж после наниматься на корабль. На самом-то деле он один кругом виноват, и если ему плевать на вековой обычай, то я тут ни при чем.
        - Но почему же все-таки вам запрещено служить с земляками? - не отставал Свен.
        - Неизвестно, сэр. Так уж повелось от отца к сыну, с незапамятных времен.
        Свен пристально посмотрел на радиста: в капитанском мозгу забрезжила догадка.
        - Форбс, ты можешь словами передать, как относишься к чернокожим?
        - Могу, сэр.
        - Так передай.
        - В общем, сэр, по всей Горной Джорджии считается, что чернокожий для белого - лучший друг. Я ничего не говорю, белые совсем не против китайцев, марсиан и прочих, но вот у чернокожих с белыми как-то особенно лихо все выходит...
        - Давай-давай, - подбодрил Свен.
        - Да ведь это трудно толком объяснить, сэр. Просто-напросто... словом, чернокожий и белый как-то особенно удачно друг к другу притираются, входят в зацепление, словно хорошие шестерни. Между чернокожим и белым какая-то особая слаженность.
        - А знаешь, - мягко проговорил Свен, - ведь когда-то, давным-давно, твои предки считали чернокожих неполноценным народом. Издавали всякие законы, по которым чернокожему категорически воспрещалось общаться с белым. И продолжали в таком же духе еще долго после того, как во всем остальном мире с этим предрассудком было покончено. Вплоть до Злосчастного Испытания.
        - Это ложь, сэр! - вспыхнул Форбс. - Простите, я не обвиняю во лжи вас лично, сэр, но ведь это неправда. У нас в Джорджии всегда...
        - Могу доказать; так утверждают книги по истории и антропологии. В библиотеке у нас тоже найдутся кое-какие, если только тебе не лень покопаться!
        - Уж янки понапишут!
        - Там есть и книги, написанные южанами. Все это правда, Форбс, но стыдиться здесь нечего. Просвещение приходит к людям долгими и мучительными путями. Твои предки обладали многими достоинствами, ты вправе ими гордиться!
        - Но если все было так, как вы объясняете, - нерешительно произнес Форбс, - отчего же все переменилось?
        - Вот об этом как раз можно прочитать в одном исследовании по антропологии. Ты ведь знаешь, что после Злосчастного Испытания ядерного оружия над Джорджией выпали обильные радиоактивные осадки?
        - Так точно, сэр.
        - Но ты едва ли знаешь, что в ту пору лучевая болезнь стала с особой беспощадностью косить население так называемого "Черного Пояса". Да, жертвами болезни становились и многие белые. Но вот чернокожие в той части штата вымерли почти начисто.
        - Этого я не знал, - покаянно прошептал Форбс.
        - Уж поверь мне на слово, до Испытания случалось всякое и расовые бунты, и линчевания, и взаимная неприязнь между белыми и чернокожими. Но вдруг чернокожих не стало: их истребила лучевая болезнь. В результате у белых, особенно в малых населенных пунктах, появилось нестерпимое чувство вины. А самые суеверные из белых терзались мучительными угрызениями совести из-за массового вымирания чернокожих. Для таких белых вся цепь событий явилась тяжелым ударом, ведь люди - то они были религиозные.
        - Какая им разница, если они ненавидели чернокожих?
        - В том-то и дело, что вовсе не ненавидели! Опасались смешанных браков, экономической конкуренции, изменений в общественной иерархии. Однако о ненависти и речи не было. Напротив. В ту пору твои земляки утверждали (и при этом нисколько не кривили душой), будто куда лучше иметь дело с негром, чем с "либералом"-северянином. Отсюда вытекало множество конфликтов.
        Форбс кивнул в напряженной задумчивости.
        - В изоляте - в сообществе вроде того, где ты родился, тогда же возник обычай трудиться вдали от дома, с представителями любой расы, кроме земляков. Здесь всему подоплекой комплекс вины.
        По веснушчатым щекам Форбса градом катился пот.
        - Прямо не верится, - пробормотал радист.
        - Форбс, разве я тебе хоть раз в жизни солгал?
        - Никак нет, сэр.
        - Значит, поверишь, если я поклянусь, что все рассказанное мною - правда?
        - По... постараюсь, капитан Свен.
        - Теперь ты знаешь, откуда пошел обычай. Будешь служить с Блейком?
        - Навряд ли у меня получится.
        - А ты попробуй.
        Прикусив губу, Форбс беспокойно заерзал.
        - Попробую, капитан. Не знаю, выйдет ли, но попробую. И сделаю это ради вас и ради своих товарищей, а не из-за того, что вы мне тут наговорили.
        - Постарайся, - сказал Свен. - Больше от тебя ничего не требуется.
        Форбс кивнул и поспешно спустился с мостика. Тотчас же Свен сообщил диспетчеру, что готов стартовать.
        Внизу, в кубрике, Форбса познакомили с новичком по фамилии Блейк. Долговязому черноволосому новичку было там явно не по себе.
        - Здорово, - сказал Блейк.
        - Здорово, - откликнулся Форбс.
        Каждый робко шевельнул ладонью, словно намереваясь обменяться рукопожатием, но ни тот, ни другой не довершили жеста.
        - Я из-под Помпеи, - заявил Форбс.
        - А я из Альмиры.
        - Почти что соседи, - убито сказал Форбс.
        - Это уж точно, - согласился Блейк.
        Наступило молчание. После долгих раздумий Форбс простонал:
        - Не могу я, ну никак не могу. - И двинулся было прочь из кубрика. Но вдруг остановился и, обернувшись, выпалил: - А ты чистокровный белый?
        - Да нет, не так чтоб уж очень чистокровный, - степенно ответил Блейк. - По матери я на одну восьмую индеец племени чероки.
        - Ты чероки, это точно?
        - Он самый, не сомневайся.
        - Так бы сразу и говорил! Знал я одного чероки из Альтахачи, его звали Том Сидящий Медвежонок. Ты ему случайно не родня?
        - Едва ли, - признался Блейк. - У меня-то в жизни не бывало знакомых чероки.
        - Да мне что, мне без разницы. Надо было сразу объяснить людям, что ты чероки. Идем, покажу тебе твою койку.
        Когда часов через семь после старта, о случившемся доложили капитану Свену, тот был совершенно ошеломлен.
        Как же так? - ломал он голову. Почему восьмушка крови индейцев-чероки превращает американца в чероки? Неужели остальные семь восьмых не пересиливают?
        И пришел к выводу, что американцы, особенно из южных штатов, - народ непостижимый.
        Язык любви
        Однажды вечером после лекций Джефферсон Томс зашел в автокафе выпить чашечку кофе и позаниматься. Усевшись за столик и аккуратно разложив перед собой учебники по философии, он заметил девушку, подающую команды роботам-официантам. У незнакомки были дымчато-серые глаза, волосы цвета ракетной струи и изящная, с приятными округлостями фигура. У Томса перехватило дыхание; ему вспомнились осень, вечер, дождь и горящие свечи.
        Так к Джефферсону Томсу пришла любовь. Предлогом для знакомства послужила жалоба на нерасторопность официанта. Но стоило богине приблизиться к его столику, как Томс словно онемел. С трудом придя в себя, он назначил ей свидание.
        Дорис (так звали девушку) пришелся по душе коренастый, темноволосый студент, и она без колебаний согласилась с ним встретиться. Вот с этой минуты и начались все беды Джефферсона Томса.
        Любовь, невзирая на усвоенное на занятиях философское отношение к жизни, несла с собой не только радости, но и хлопоты. В век, когда космические корабли летали во все концы Вселенной, болезни были излечены раз и навсегда, а войны считались неким анахронизмом - единственной нерешенной проблемой по-прежнему оставалась любовь.
        Старушка Земля пребывала в отличной форме. Города сияли пластиком и металлом. Сохранившиеся с былых времен леса превратились в ухоженные зоны отдыха, где можно было приятно провести время, не опасаясь нападения диких животных и ядовитых насекомых. Представителей фауны благополучно переселили в особые зоопарки, в которых были воссозданы естественные условия их обитания.
        Научились управлять и климатом Земли. Фермеры получали требуемое количество осадков ежедневно между тремя и половиной четвертого утра; публика собиралась на стадионах, чтобы полюбоваться закатом солнца; а раз в году на специальной арене можно было увидеть ураган, входивший в программу празднования Всемирного Дня Мира.
        Только в любви все еще царила полная неразбериха, и это страшно огорчало Томса.
        Начать хотя бы с того, что он не знал, как говорить с возлюбленной. Фразы типа: "Я тебя люблю", "Я тебя обожаю", "Я от тебя без ума" были слишком банальными и малоубедительными. Они не только не передавали всей глубины и трепетности его чувств, а скорее принижали их. Ведь каждый шлягер, каждая дешевая мелодрама были полны таких же точно выражений. К тому же люди без конца употребляли эти слова в обычных житейских ситуациях, говоря, что они любят свиные отбивные, обожают закаты и без ума от тенниса.
        Возмущению Томса не было границ. Он поклялся, что никогда не будет говорить о своей любви так, как люди говорят об отбивных. Но, к своему огорчению, не мог придумать ничего нового.
        Тогда Томс решил обратиться за советом к профессору философии.
        - Мистер Томс, - начал профессор, усталым жестом сняв с носа очки, - к сожалению, любовь, как ее принято называть, все еще неуправляемая сфера нашей жизни. На эту тему не было написано ни одного сколько-нибудь солидного научного труда, кроме малоизвестного Языка Любви Тианской цивилизации.
        Ждать помощи было неоткуда. Томс продолжал размышлять о любви и мечтать о Дорис. Долгие, мучительные вечера на веранде ее дома, когда тени от виноградных лоз падали на ее лицо, делая его неузнаваемым, Томс пытался объясниться со своей возлюбленной. А так как он не мог позволить себе выражать свои чувства избитыми фразами, то речь его получалась довольно цветистой.
        - Я чувствую к тебе то же, - говорил он, - что звезда к своей планете.
        - О, как величественно, - отвечала она, польщенная сравнением столь космического масштаба.
        - Нет, не так, - поправился Томс. - То, что я испытываю к тебе, гораздо выше, больше. Вот, послушай, когда ты идешь, ты похожа на...
        - На кого, милый?
        - На выходящую на просеку олениху, - хмурясь, отвечал Томс.
        - Как симпатично!
        - При чем здесь симпатично. Мне хотелось выразить присущую юности некоторую нескладность, угловатость движений...
        - Но, дорогой, - возразила она. - Я вовсе не нескладна. Мой учитель танцев...
        - Нет, ты меня не поняла. Я имел в виду не просто нескладность, а такую, которую...
        - Я все поняла, - заверила она.
        Но Томс знал, что это было неправдой.
        С гиперболами пришлось покончить. Вскоре он пришел к тому, что ему нечего было сказать Дорис, потому что все известные слова даже отдаленно не напоминали то, что он чувствовал.
        В их разговорах стали возникать неловкие, напряженные паузы.
        - Джефф, - настаивала она, - скажи что-нибудь.
        Томс пожал плечами.
        - Даже, если это не совсем то, что ты думаешь.
        Томс вздохнул.
        - Пожалуйста, - взмолилась она, - ну хоть что-нибудь, только не молчи. Я так больше не могу.
        - Вот, черт...
        - Да, - встрепенулась она, и лицо ее оживилось.
        - Нет, я не то хотел сказать, - выговорил Томс, погружаясь в мрачное молчание.
        Наконец он сделал ей предложение. Джефферсон был почти готов признать, что "любит" ее, но не захотел заострять на этом внимание. Объяснил он это тем, что супружество должно быть построено на правде, иначе оно обречено. Если он с самого начала извратит и обесценит свои чувства, то что же будет потом?
        Дорис с сочувствием отнеслась к его откровениям, но отказалась выйти за него замуж.
        - Девушке нужно говорить, что ты ее любишь, - заявила она. - Ей нужно повторять эти слова сто раз в день, Джефферсон, и даже тогда будет недостаточно.
        - Но я в самом деле люблю тебя, - возразил Томс. - Вернее, я хотел сказать, что чувствую что-то похожее на...
        - Прекрати, надоело.
        Не зная, что предпринять, Томс вспомнил о Языке Любви и отправился к профессору расспросить о нем поподробнее.
        - Говорят, - начал профессор, - что жители Тианы-2 придумали особый язык для выражения любовных эмоций. Фраза "Я тебя люблю" - совершенно немыслима для тианцев. Они могут дать точную характеристику испытываемого ими в данную минуту чувства, причем слова эти никогда не повторятся ни в одной другой ситуации.
        Томс кивнул, и профессор продолжал.
        - Конечно же, тианцы не остановились на теории. Они разработали методику ухаживания и технику любовной игры, достигнув в этом совершенства. Считают, что в сравнении с ними все, созданное в этой области другими народами, выглядит просто жалким любительством.
        Профессор смущенно кашлянул.
        - Это как раз то, что мне нужно, - возликовал Томс.
        - Все это забавно, но не более, - заметил профессор. - Какими бы уникальными не были их приемы, они, я уверен, не имеют никакого практического смысла. Что же касается самого языка, то строй его таков, что на нем можно общаться только с одним человеком. По мне это выглядит пустой тратой времени и сил.
        - Труд во имя любви, - заявил Томс, - самый достойный труд на свете, ибо в награду ты пожнешь богатый урожай чувств.
        - Должен заметить, что сравнение ваше не слишком удачно, мистер Томс. Кстати, а к чему столько разговоров на эту тему?
        - Потому, что любовь - единственное, ради чего стоит жить, - убежденно проговорил Томс. - И если для этого требуется всего-навсего изучить специальный язык, то это не так уж много. Скажите, а далеко ли до Тианы-2?
        - Порядочно, - ответил профессор, еле заметно улыбнувшись. - К тому же путешествие может оказаться напрасным. Ведь тианцы все до одного вымерли.
        - Вымерли? Но отчего? Эпидемия или вторжение инопланетян?
        - Это все еще одна из загадок Вселенной, - нехотя ответил профессор.
        - И что же, язык безвозвратно утерян?
        - Не совсем так. Двадцать лет назад один землянин по имени Джордж Вэррис отправился на Тиану и научился Языку Любви у последних, оставшихся в живых тианцев. Вэррис написал отчет о своей поездке. Правда, мне и в голову никогда не приходило его почитать.
        Томс отыскал имя Вэрриса в справочнике Знаменитых Межпланетных Исследователей. Он считался первооткрывателем Тианы. В его послужном списке числились и другие планеты, но он сохранил верность Тиане, вернувшись на нее после смерти ее обитателей и решив посвятить себя всестороннему изучению их культуры.
        Получив информацию, Томс начал долго и напряженно думать. Путешествие на Тиану было не из легких - оно отнимало массу времени и средств. К тому же была вероятность, что он не застанет Вэрриса в живых или тот не захочет передать ему свой опыт. Все это напоминало игру в лотерею.
        - Стоит ли любовь таких жертв? - спросил себя Томс и ответил утвердительно.
        Итак, продав суперсистему, устройство памяти, учебники по философии и несколько акций, оставшихся в наследство от деда, он купил билет до Крантиса-4 - ближайшей к Тиане планеты, до которой летали рейсовые межпланетные корабли. Собравшись в дорогу, он отправился попрощаться с Дорис.
        - Когда я вернусь, - сказал он, - я смогу сказать тебе, как я, я имею в виду точную степень, в общем, Дорис, когда я выучу язык и приемы тианцев, я буду любить тебя так, как не любили еще ни одну женщину в мире.
        - Ты в самом деле хотел это сказать? - спросила она, и глаза ее засияли.
        - Не совсем. Ведь слово "люблю" не может выразить то, что я чувствую. Но чувствую я что-то очень близкое к любви.
        - Я буду ждать тебя, Джефф, - пообещала она. - Только, пожалуйста, возвращайся скорее.
        Джефферсон Томс кивнул, смахнул слезу, обнял Дорис и, не сказав более ни слова, поспешил на космодром.
        Через час он уже летел на корабле.
        Четыре месяца спустя, преодолев множество препятствий, Томс ступил на Тиану. Космодром находился на окраине города. Юноша медленно брел по широкой, пустынной автостраде. По обеим сторонам ее высились небоскребы, верхние этажи которых терялись в заоблачных высях. Зайдя в одно из зданий, Томс увидел массу каких-то сложных приборов и сверкающие пульты управления. С помощью тиано-английского словаря он разобрал надпись над фронтоном: Консультативная Служба по Проблемам Любви Четвертой Категории Сложности.
        Все дома внутри походили один на другой; они были заставлены оборудованием, вокруг которого валялись обрывки перфолент. Томс миновал Институт Изучения Запоздалых Нежностей, удивленно разглядывал двухсотэтажное здание Обители для Эмоционально Глухих и им подобные заведения. Постепенно до него начал доходить смысл происходящего.
        Это был целый город, отданный изучению проблем любви.
        Размышления Томса были внезапно прерваны. Он остановился перед входом в гигантское здание, чья вывеска гласила: Служба Помощи по Общим Вопросам Любви. Навстречу ему из мраморного вестибюля вышел старик.
        - Кто ты? - неприветливо спросил он.
        - Я Джефферсон Томс, землянин. Я прилетел сюда, чтобы изучить Язык Любви, мистер Вэррис.
        Лохматые белые брови старика удивленно приподнялись. Это был тщедушный, сгорбленный, морщинистый человечек с согнутыми подагрой трясущимися коленями. Только глаза его были на удивление молоды и блестящи и буравили юношу насквозь.
        - Полагаете, что, изучив язык, вы снискаете большую популярность у женщин? - спросил Вэррис. - Пустые надежды. Знание, конечно, дает определенные преимущества. Но, к сожалению, обладает рядом существенных недостатков. Тианцы испытали это на собственной шкуре.
        - Какие недостатки вы имеете в виду?
        Вэррис усмехнулся, обнажив единственный торчавший во рту желтый зуб.
        - Мне будет трудно вам это объяснить, пока вы не проникнете в существо дела. Как известно, только знание помогает нам понять всю ограниченность наших возможностей.
        - Но я все равно хочу изучить язык, - сказал Томс.
        Вэррис задумчиво на него посмотрел.
        - Это вовсе не так просто, как ты думаешь, Томс. Язык Любви и вытекающая из него определенная манера поведения сложны не меньше, чем операция на мозге или юридическая основа деятельности акционерных обществ. Это требует работы, каторжной работы, не говоря уже о таланте.
        - Я не боюсь работы. А способности, мне кажется, у меня есть.
        - Так думает большинство, - сказал Вэррис, - и при этом глубоко заблуждается. Но оставим этот разговор. Я долго не видел здесь ни одной живой души, поэтому рад тебе. А в остальном, поживем - увидим.
        Они вошли в здание, которое Вэррис считал своим домом. Он поместил юношу в Комнате Первой Проверки, бросив на пол спальный мешок и поставив рядом походную плитку. Здесь, под сенью огромных счетных машин, начались их занятия.
        Вэррис оказался педантичным педагогом. Вначале, с помощью портативного Семантического Дифференциатора, он научил Томса улавливать тончайшие токи, возникающие в присутствии объекта будущей любви, распознавать едва ощутимые напряжение и неловкость первых минут знакомства.
        Об этих неясных ощущениях, учил Вэррис, ни в коем случае не следует говорить прямо, ибо так можно только погубить зарождающееся чувство. Следует выражать свои мысли иносказательно, используя сравнения, метафоры, гиперболы, прибегая, если потребуется, даже к невинной лжи. Полунамеки создают атмосферу таинственности и закладывают фундамент будущей любви. Мысль, увлеченная игрой, уносится вдаль, растворяется в шуме прибоя и рокоте волн, взбирается на угрюмые черные скалы, бродит среди изумрудно-зеленых лугов.
        - Какие прекрасные образы, - восторженно воскликнул Томс.
        - Это только несколько примеров, - ответил Вэррис, - а ты должен знать их все.
        Итак, Томс с головой ушел в работу, запоминая целые страницы с описаниями чудес природы, адекватных им любовных переживаний и случаев, когда эти описания могут быть использованы. Язык Любви был очень точен. Каждый объект или явление природы, соответствующее определенному любовному чувству, было пронумеровано, помещено в определенный раздел каталога и снабжено подходящим прилагательным.
        Когда Томс запомнил весь список, Вэррис начал натаскивать его по восприятию любви. Юноша изучал микроскопические оттенки чувства. Некоторые из них показались Томсу до того нелепыми, что он рассмеялся.
        Старик сделал ему строгое замечание.
        - Любовь - дело серьезное, Томс. Что смешного находишь ты в том, что на чувства часто оказывают влияние скорость и направление ветра?
        - Мне это кажется просто глупым, - признался Томс.
        - То, над чем ты смеялся, еще не самое странное из того, что тебе придется услышать, - сказал Вэррис и привел другой пример.
        Томс вздрогнул.
        - Не может быть. Это же абсурд. Да все знают...
        - Но если все все знают, то почему до сих пор не выведена формула любви? Узость людского мышления, Томс, узость мышления и нежелание взглянуть правде в глаза. Правда, если тебе угодно пойти по стопам большинства...
        - Нет, - ответил Томс. - Я пересмотрю свои взгляды. Пожалуйста, продолжайте.
        Со временем Томс выучил слова, означавшие первое пробуждение интереса, ведущие шаг за шагом к прочной привязанности. Он понял, что обозначает последняя и запомнил три слова, ее определяющие.
        Следующим этапом было знакомство с физическим аспектом любви.
        Здесь язык был более точен, без символики; он основывался на чувствах, вызываемых конкретными словами и действиями.
        Крошечный черный прибор поведал Томсу о тридцати восьми различных ощущениях, вызываемых прикосновением руки; Томс мог теперь безошибочно находить особо чувствительное место, размером с десятицентовик, расположенное под правой лопаткой.
        Он освоил абсолютно новую методику проникающих прикосновений, способных воздействовать на партнера как бы изнутри, доводя его до умопомрачения.
        При этом его убедили в преимуществах сохранения собственного душевного равновесия.
        Томс узнал о физической стороне любви много такого, о чем он только смутно догадывался, а также массу того, о чем никто никогда не догадывался.
        Открытие это повергло его в ужас. Томс считал себя неплохим любовником. Теперь он понял, что был абсолютным нулем, а все его старания напоминали заигрывания влюбленного бегемота.
        - А что ты ожидал? - спросил Вэррис. - Для того, чтобы стать экспертом в любви, нужно потратить не меньше сил, чем при изучении любого другого предмета. Ну как, ты еще не передумал?
        - Напротив, - воодушевился Томс. - Потом, когда я стану профессионалом, я смогу...
        - Хватит об этом, - отрезал старик. - Вернемся к нашим занятиям.
        Темой следующего урока была Цикличность Любви. Любовь, как узнал Томс, была динамична, подвержена постоянным взлетам и падениям и подчинялась определенным правилам, среди которых существовало пятьдесят два основных, триста шесть второстепенных, четыре общих исключения и девять частных.
        Томс выучил их не хуже собственного имени.
        Вскоре он подошел к изучению Теневой Стороны Любви. Он обнаружил, что каждой фазе любви соответствует определенная фаза ненависти; последняя, в свою очередь, является проявлением одной из форм любви. Томс понял, в чем заключается ненависть, как важна она для любви, придавая той законченность и остроту, и что даже такие понятия, как безразличие и отвращение, порождаются любовью, занимая в ней свое особое место.
        Вэррис подверг юношу десятичасовому письменному экзамену, который тот с достоинством выдержал. Томс горел желанием продолжать учебу, но учитель заметил, что у ученика дергается левый глаз и дрожат руки.
        - Тебе нужен немедленный отдых, - решил Вэррис.
        Томс и сам уже подумывал об этом.
        - Пожалуй, вы правы, - сказал он с плохо скрываемым интересом. - Может, отправиться на Цитеру-5 на несколько недель?
        Вэррис, зная дурную славу Цитеры, цинично ухмыльнулся.
        - Хочешь попрактиковаться?
        - Допустим. Что в этом плохого? Знания для того и даются, чтобы их можно было применять на практике.
        - Верно, но только после того, как ты полностью ими овладеешь.
        - Но я уже все знаю. Будем считать, что это "производственная" или дипломная практика, как вам будет угодно.
        - Никаких дипломов не будет, - отрезал Вэррис.
        - Какого черта? - взорвался Томс. - Мне самому охота поэкспериментировать. Страшно интересно, что получится. Особенно, Подход 33-ЦВ. В теории звучит отлично. Интересно, каково это будет на практике? Поверьте, для лучшего усвоения теории нет ничего лучше опытов...
        - Ты, что, приехал сюда с единственной целью стать суперсоблазнителем? - с явным отвращением спросил Вэррис.
        - Конечно, нет, - ответил Томс, - но немного практики ничуть...
        - Сосредоточив свои знания на поиске механизма чувственности, ты обеднишь себя. Только любовь придаст истинный смысл твоим действиям. Ты достаточно много знаешь, чтобы удовлетворяться столь примитивными радостями.
        Заглянув в себя, Томс понял, что Вэррис был прав, но упрямо продолжал стоять на своем.
        - Я бы хотел сам убедиться и в этом тоже.
        - Можешь отправляться, я тебя не держу, - сказал Вэррис. - Но знай, обратно я тебя не приму. Я не хочу, чтобы меня обвинили в том, что я осчастливил Галактику новым Дон-Жуаном.
        - Ладно. Оставим это. Давайте продолжать занятия.
        - Нет. Ты только посмотри на себя. Еще несколько таких изнурительных уроков, и ты навсегда утеряешь способность любить. А это было бы весьма печально.
        Томс вяло согласился.
        - Я знаю одно отличное место, - вспомнил Вэррис, - чудесное место, где можно было бы отвлечься от любви.
        Они сели в допотопный космолет Вэрриса и через пять дней приземлились на маленькой планете, у которой даже не было названия. Старик привел юношу на берег бурной огненно-красной реки, по которой неслись хлопья зеленой пены. Деревья, росшие по берегам, были низкорослые, причудливо изогнутые и алые. Даже трава была необычной - голубой и оранжевой.
        - Какое странное место, - Томс удивленно оглядывался.
        - Это единственный в этой части Галактики уголок, где ничто не напоминает о земном, - поспешил объяснить Вэррис. - Поверь мне, я знаю, что говорю.
        Томс подумал, не сошел ли старик с ума. Но вскоре он понял, что имел в виду Вэррис.
        Многие месяцы Джефферсон Томс изучал человеческие чувства и поступки; человеческий дух витал над ним, проникая в его мысли во сне и наяву. Томс жил и дышал работой, жадно вбирая в себя знания, точно губка воду. Временами напряжение становилось невыносимым. Поэтому планета с красной рекой, алыми, причудливо изогнутыми карликами-деревьями и сине-оранжевой травой, где все было так необычно и ничто не напоминало о Земле, - стала для него местом истинного отдохновения.
        Томс и Вэррис разделились, потому что даже общество друг друга стало им в тягость. Юноша проводил дни, бродя по берегу реки, дивясь на цветы, которые начинали стонать при его приближении. По ночам в небе играли в салочки три ущербные луны, а восходящее солнце ничуть не походило на желтое, земное.
        В конце недели посвежевшие и отдохнувшие Томс и Вэррис возвратились в Джисел, столицу любви Тианы-2.
        Томс изучил пятьсот шесть оттенков Истинной Любви, от зарождения первого робкого чувства до испепеляющей страсти такой силы, что только пяти мужчинам и одной женщине удалось ее испытать, причем самый стойкий из них прожил после этого не более часа.
        С помощью блока крошечных калькуляторов он просчитал фазы нарастания любовного чувства.
        Потом он познал тысячу ощущений, которые способно испытывать человеческое тело; он узнал, что надо сделать, чтобы довести эти ощущения до невыносимых, терпимых и, наконец, приятных.
        Его обучили таким вещам, которые до него никто не осмеливался и, к счастью, еще долго не осмелится произнести вслух.
        - Теперь, - сказал однажды Вэррис, - ты знаешь все.
        - Все?
        - Да, Томс. У сердца больше нет от тебя секретов, как, впрочем, и у души, мозга и прочих органов. Ты познал Язык Любви. Теперь ты можешь возвращаться к своей подруге.
        - Ура! - закричал Томс. - Теперь я знаю, что ей сказать.
        - Пошли мне открытку, - попросил Вэррис. - Дай знать, как идут дела.
        - Непременно, - пообещал Томс. Он горячо поблагодарил своего учителя и отправился на Землю.
        Преодолев длинный и трудный путь, Джефферсон Томс спешил к дому Дорис. Лоб его покрылся испариной, руки тряслись. Несмотря на волнение, Томс точно определил свое состояние - Вторая Стадия Волнения в Предвкушении Встречи, дополненного легкими мазохистскими обертонами. К сожалению, даже точность формулировки не помогла успокоиться - все-таки это была его первая "производственная" практика. А вдруг он чего-нибудь не доучил?
        Он позвонил в дверь. Когда она открылась, Томс увидел Дорис. Она была еще прекраснее, чем прежде - с дымчато-серыми глазами, волосами цвета ракетной струи, с едва заметными, но приятными округлостями фигуры. Томс почувствовал, как к горлу его подступил комок, и он неожиданно вспомнил осень, вечер, дождь и горящие свечи.
        - Я вернулся, - прохрипел он.
        - О, Джефф, - чуть слышно прошептала она.
        Томс стоял, точно громом пораженный, не в состоянии вымолвить ни слова.
        - Я так давно тебя не видела, Джефф, что стала подумывать, а правда ли все то, что мы говорили тогда друг другу? Теперь я точно знаю.
        - Ты знаешь?
        - Да, мой родной! Я ждала не напрасно. Я прождала бы еще сотню, нет, тысячу лет! Я люблю тебя, Джефф.
        Она бросилась к нему.
        - А теперь ты скажи, Джефф, - попросила она. - Говори же.
        Томс посмотрел на нее, ощутил волнение, оценил его по классификационной шкале, выбрал подходящее определение, проверил его, потом еще раз. После целого ряда оценок и тщательного обдумывания, убедившись в абсолютной верности выбора и приняв во внимание климатические условия, фазы луны, скорость и направление ветра, солнечные пятна и другие природные факторы, оказывающие большое влияние на чувства, он сказал:
        - Дорогая моя, ты мне очень нравишься.
        - Джефф! Неужели это все, что ты можешь сказать? Ведь Язык Любви...
        - Язык Любви - дьявольски точная штука, - словно бы извиняясь, сказал Томс. - Мне жаль, но фраза "Ты мне очень нравишься" абсолютно точно выражает то, что я чувствую.
        - О, Джефф.
        - К сожалению, это так, - промямлил он.
        - Пошел ты к черту, Джефф!
        За этим последовала бурная сцена, и они расстались. Томс отправился путешествовать.
        Он работал то там, то здесь. Был клепальщиком на Сатурне, чистильщиком на Хелг-Винос-Трайдере, фермером в кооперативе на Израиле-4. Несколько лет он слонялся без дела по планетам Далмианской системы, живя большей частью подаянием. Позже, на Новилоцессиле он встретил симпатичную шатенку, поухаживал за ней, потом женился и обзавелся хозяйством.
        Друзья говорят, что Томсы довольно счастливы, хотя в их доме все чувствуют себя несколько неуютно. Место, где они живут, само по себе неплохое, если бы не бурная красная река неподалеку, делающая людей раздражительными. А разве можно привыкнуть к алым деревьям, оранжево-синей траве, стонущим цветам и трем ущербным лунам, играющим в салочки на чужом небе?
        Правда, Томсу все это нравится. Что же касается миссис Томс, то она во всем согласна с мужем.
        Томс написал письмо на Землю своему бывшему профессору философии, рассказав, что он открыл причину гибели Тианской цивилизации, по крайней мере для себя. Вся беда научных исследований состоит в том, что они тормозят естественный ход вещей. Тианцы, он в этом убежден, были так заняты теоретическими выкладками на тему любви, что им было просто некогда ею заниматься.
        Как-то раз он послал короткую весточку Джорджу Вэррису. В ней он сообщил, что женился, найдя девушку, к которой он чувствовал "относительно глубокую симпатию".
        - Вот счастливчик, - позавидовал Вэррис, прочитав открытку. - "Смутное влечение" - это все, что мне удалось испытать в жизни.
        Хранитель
        Он приходил в сознание медленно, понемногу начиная ощущать боль во всем теле. В животе что-то болезненно пульсировало. Он попробовал вытянуть ноги.
        Ноги ничего не коснулись, и он вдруг понял, что его тело не имеет никакой опоры.
        Я мертвец, - подумал он, - свободно парящий в пространстве.
        Парящий? Он открыл глаза. Да, он именно парил. Прямо над ним находился потолок... а может быть, пол? Он едва удержался от крика, моргнул - и словно прозрел, увидев наконец, что его окружает.
        Было ясно, что он находится в космическом корабле. Кабина напоминала поле боя: вокруг дрейфовали ящики и приборы, явно вырванные со своих мест каким-то внезапным резким толчком. По полу тянулись обгоревшие провода. Выдвижные ящики стеллажа у стены сплавились в единый монолит.
        Он озирался по сторонам и ничего не узнавал. Похоже, все это он видит впервые. Вытянув руку, он оттолкнулся от потолка и поплыл вниз. Затем, оттолкнувшись от пола, попробовал ухватиться за настенный поручень. А ухватившись, попытался собраться с мыслями.
        - Всему этому, несомненно, есть логическое объяснение, - произнес он вслух, чтобы услышать собственный голос. - Осталось только вспомнить - какое.
        Вспомнить...
        Как его имя?
        Он не знал.
        - Эй! - крикнул он. - Есть здесь кто-нибудь?
        В узком проходе гулко прозвучало эхо. Ответа не было.
        Уворачиваясь от дрейфующих ящиков, он пролетел через кабину - и спустя уже полчаса убедился, что на корабле, кроме него, никого нет.
        Он снова вернулся в нос корабля, где находился длинный пульт с установленным перед ним мягким креслом. Он пристегнулся ремнями к креслу и принялся изучать пульт.
        Над пультом помещались два экрана, большой и малый. Под большим располагались две кнопки: "передний обзор" и "задний обзор". Под кнопками имелась откалиброванная шкала. Малый экран не имел никакой маркировки.
        Не найдя других элементов управления, он нажал кнопку переднего обзора. Экран прояснился, показав черное пространство со светящимися точками звезд. Он долго изумленно разглядывал их, наконец повернулся к экрану спиной.
        Во-первых, - подумал он, - необходимо собрать воедино все, что я знаю, и посмотреть, какие из этого можно сделать выводы. Итак...
        - Я - человек, - сказал он. - Нахожусь в космическом корабле, в космосе. Мне известно, что существуют звезды и планеты. Теперь посмотрим дальше...
        Его познания в астрономии оказались ничтожными, в физике и химии - и того меньше. Из английских писателей ему удалось припомнить лишь Тройдзела, популярного романиста. Он знал имена авторов некоторых исторических книг, однако начисто забыл их содержание.
        А еще он знал, что название этому - амнезия.
        Внезапно он испытал огромное желание увидеть себя, взглянуть на свое лицо. Тогда наверняка вернутся и память и самосознание. Он снова поплыл по кабине, разыскивая зеркало.
        Обнаружив еще один стеллаж с выдвижными ящиками, он стал поспешно открывать их один за другим, выбрасывая содержимое в невесомость. В третьем ящике он нашел бритвенный футляр с маленьким стальным зеркальцем и принялся озабоченно изучать свое отражение.
        Бледное вытянутое лицо не правильной формы. Черная щетина на подбородке. Бескровные губы.
        Лицо незнакомца.
        Стараясь не поддаваться панике, он бросился обыскивать кабину в надежде отыскать какой-нибудь ключ к разгадке тайны собственного "я". Он торопливо хватал пролетающие мимо ящики и рылся в них, однако не находил ничего, кроме запасов съестного.
        Тогда он остановился и внимательно оглядел всю кабину.
        В углу плавал листок бумаги с обгоревшими краями. Он поймал его.
        "Дорогой Рэн, - начиналась записка, - химики очень торопились и делали проверку пентина наспех, в последнюю минуту. Похоже, существует большая вероятность потери памяти. Она может быть вызвана сильнодействием препарата и околошоковым состоянием после того, что ты перенес, - неважно, сознаешь ты это или нет. Они поставили нас в известность только сейчас! Я наскоро пишу тебе весточку за четырнадцать минут до времени "ноль" как напоминание в том случае, если они окажутся правы.
        Во-первых, не ищи никакого управления кораблем. Все автоматизировано или, по крайней мере, должно быть автоматизировано - если эта груда склеенного картона выдержит. (Не вини техников, у них практически не было времени закончить работу и отправить корабль до вспышки.) Твой курс выбирается с помощью автоматической системы планетарной селекции тютелька в тютельку.
        Не думаю, что ты способен забыть теорию Маргелли, но если ты все же ее забыл, не бойся, что приземлишься у каких-нибудь восемнадцатиголовых разумных сороконожек. Ты достигнешь планеты с гуманоидной жизнью, потому что она обязательно должна быть гумоноидной.
        Ты, возможно, окажешься немного побитым после старта, но пентин поможет тебе выкарабкаться. Если кабина будет в беспорядке, то лишь потому, что мы не имели времени проверить все допуски на прочность.
        Теперь насчет твоей миссии. Сразу же обратись к помощи проектора номер один, что в пятнадцатом ящике. Предохранительная защита установлена на самоуничтожение после одного просмотра - убедись, что ты понял это. Миссия чрезвычайной важности, док, и каждый мужчина и женщина Земли с тобой. Не дай нам потерпеть крах".
        Под текстом стояла подпись какого-то Фреда Андерсона.
        Рэн - если записка предназначалась ему, то он и есть Рэн - осмотрелся в поисках пятнадцатого ящика. И сразу увидел, где тот находился. Ящики с одиннадцатого по двадцать пятый оказались искорежены и оплавлены, а их содержимое погибло.
        Теперь лишь обгорелый листок бумаги связывал его с прошлым, друзьями и всей Землей. И хотя потеря памяти все же имела место, ему стало заметно легче оттого, что этому нашлось объяснение.
        Но в чем же дело? Почему корабль отправляли в такой спешке? Отчего в корабль поместили именно его? И почему его одного?
        Да и эта миссия чрезвычайной важности... Если она жизненно необходима, почему ее не обезопасили лучшим образом?
        В записке оказалось больше вопросов, чем ответов. Нахмурившись, Рэн снова подплыл к пульту. И опять посмотрел на экран с видом звездного неба, пытаясь понять причину.
        Может, все дело в страшной болезни, а он единственный, кто не заразился? И тогда построили корабль и отправили его в космос. А миссия? Контакт с другой планетой, поиск противоядия и доставка его на Землю...
        Бред.
        Он снова оглядел пульт и нажал кнопку заднего обзора.
        И едва не потерял сознание. Слепящий, обжигающий глаза свет заполнил все поле экрана. Он поспешно уменьшал изображение, пока наконец не уяснил, что это. И в письме упоминалась вспышка.
        Теперь Рэн знал точно, что Солнце превратилось в Новую звезду, а Земля уничтожена.
        Часов на корабле не оказалось, и доктор Рэн понятия не имел, сколько времени длился его полет. Потрясенный случившимся, он летал и летал по кораблю, то и дело возвращаясь к экрану.
        Корабль набирал скорость, а Новая становилась все меньше и меньше.
        Рэн ел и спал. Он облазил весь корабль, забирался в самые укромные уголки. На пути все время попадались плавающие в невесомости ящики, он подтягивал их к себе и осматривал содержимое.
        Прошли дни - или недели?
        Спустя некоторое время Рэн постарался соединить известные ему факты в единое целое. Имелись, конечно, пробелы и вопросы, к тому же, возможно, он что-то неверно понял - но начало было положено.
        Итак, его выбрали, чтобы отправить в корабле в космос. Не как пилота, поскольку корабль был полностью автоматизирован, а по какой-то иной причине. Б Письме его назвали "док". Возможно, это означало, что он доктор.
        Вопрос: доктор чего?
        Он не знал.
        Создатели корабля понимали, что Солнце превращается в Новую, и, очевидно, не имели возможности спасти значительную часть населения Земли. И тогда они пожертвовали собой и всеми остальными, чтобы спасти его.
        Опять вопрос: почему именно его?
        На него возложена миссия чрезвычайной важности. Такой важности, что буквально все, без исключения, было подчинено ей, и даже гибель самой Земли отходила на второй план по сравнению с ее завершением.
        И снова вопрос: в чем заключается эта миссия?
        Доктор Рэн просто представить себе не мог что-либо столь важное. И даже не догадывался, что бы это могло быть.
        Тогда он попытался подойти к проблеме с другой стороны.
        Что бы он сделал в первую очередь, спрашивал он себя, если бы знал, что в ближайшее время Солнце превратится в Новую, а он имеет возможность спасти лишь ограниченное число людей?
        Он послал бы несколько пар мужчин и женщин - ну хотя бы одну пару, надеясь возобновить род человеческий.
        Но, очевидно, лидеры Земли не видели подобного решения проблемы.
        Прошло время, сколько - неизвестно, и малый экран ожил. На нем загорелась надпись: "Планета. Контакт через 100 часов".
        Рэн сел перед пультом и стал наблюдать. Он ждал долго, до тех пор пока не изменились цифры: "Контакт через 99 часов".
        Оставалась еще уйма времени. Он поел и решил навести порядок на корабле.
        Устанавливая ящики в сохранившиеся ячейки стеллажей, он обнаружил тщательно упакованный и накрепко перевязанный аппарат, в котором сразу узнал проектор. На боку аппарата была выгравирована большая цифра "2".
        Запасной, - сообразил Рэн, и его сердце учащенно забилось. Почему же он раньше не подумал об этом? Он приставил к глазам окуляр и нажал кнопку.
        Просмотр пленки занял больше часа. Фильм начался с поэтического обзора Земли; города, поля, леса, реки, океаны, люди, животные и многое другое было показано в коротких сюжетах. Фильм шел без звукового сопровождения.
        Потом камера переключилась на обсерваторию, визуально объясняя ее назначение. Было показано, как обнаружили солнечную нестабильность; на экране появились лица астрофизиков, открывших ее.
        Затем показали, как в невероятной спешке строили корабль. Рэн увидел себя: как он поднялся на борт, улыбнулся в камеру, пожал чью-то руку и исчез внутри корабля. Здесь фильм заканчивался. После этого ему сделали инъекцию, задраили дверь и отправили корабль в полет.
        Начался другой ролик.
        "Привет, Рэн, - раздался голос. Появилось изображение крупного спокойного мужчины в костюме. Он прямо с экрана смотрел на Рэна. - Не могу упустить возможности снова поговорить с тобой, доктор Эллис. Сейчас ты в глубоком космосе и несомненно уже видел Новую, уничтожившую Землю. Должен сказать, что ты остался один.
        Но долго ты не будешь одиноким, Рэн. Как полномочный представитель народа Земли, я воспользовался последней возможностью пожелать тебе удачи в твоей великой миссии. Я не должен повторять, что все мы с тобой. Не чувствуй себя одиноким.
        Ты, конечно, видел фильм в проекторе номер один и имеешь полное представление о своей миссии. Эта часть пленки - с моим изображением - будет автоматически уничтожена в нужный момент. Естественно, пока мы не можем посвятить неземлян в нашу маленькую тайну.
        Они и сами вскоре узнают. Ты можешь объяснить им всем, что останется на пленке. Таким образом ты расположишь их к себе. Только не упоминай о нашем величайшем открытии и технологии его применения. Если они захотят иметь сверхсветовой двигатель, скажи, что не знаешь принципа его действия, поскольку он был изобретен лишь за год до превращения Солнца в Новую. Объясни им, что любое вмешательство в конструкцию корабля приведет к разрушению двигателей.
        Счастливо, доктор. И удачной охоты".
        Лицо исчезло, и аппарат загудел сильнее, уничтожая запись последнего ролика.
        Рэн аккуратно упаковал проектор, уложил его в ящик, ящик установил на стеллаж и вернулся к пульту.
        Надпись на экране сообщала: "Контакт через 97 часов".
        Он уселся в кресло и попытался систематизировать факты с учетом новых данных. Ему пришлось поднапрячься, прежде чем он вспомнил - правда, весьма смутно - великую и миролюбивую цивилизацию Земли, которая была почти готова отправиться к звездам, когда обнаружили нестабильность Солнца.
        Сверхсветовую скорость открыли слишком поздно. Несмотря на все это, Рэна решили послать в космос на спасательном корабле. Только его - по какой-то необъяснимой причине. Видимо, порученное ему дело считалось куда более важным, чем любые попытки спасти человеческую расу в целом.
        Он должен войти в контакт с разумной жизнью и поведать им о Земле. В то же время ему следует воздерживаться от любого упоминания о величайшем открытии и полученной в результате технологии.
        Кем бы они ни были.
        А затем он должен исполнить свою миссию, Он чувствовал, что вот-вот сорвется. Он не .мог вспомнить... Ну почему эти дураки не выгравировали инструкцию на бронзе?
        В чем же может состоять его миссия?
        И снова надпись на экране: "Контакт через 96 часов".
        Доктор Рэн Эллис вжался в кресло пилота и заплакал: планам Земли не суждено сбыться.
        Приборы огромного корабля сделали необходимые измерения, определили пробы и доложили обстановку. Малый экран ожил: "Хлорсодержащая атмосфера. Жизнь отсутствует".
        Информация была передана в корабельные селекторы. Одни цепи замкнулись, другие разомкнулись - и вот избран новый курс, и корабль снова начал разгон.
        Доктор Эллис ел, спал и размышлял.
        Подлетели еще к одной планете. Она тоже так же изучена и отвергнута.
        Продолжая размышлять, доктор Эллис сделал одно не слишком значительное открытие.
        Оказывается, он обладал фотографической памятью. Он обнаружил это, вспоминая фильм. Он мог восстановить в памяти любой эпизод длившейся больше часа ленты, каждое лицо, каждое движение.
        Он поэкспериментировал над собой и понял, что данная способность постоянна. Поначалу это немного беспокоило его, пока он не догадался, что, видимо, сей фактор и сыграл роль при отборе. Фотографическая память давала полное преимущество в изучении нового языка.
        Вот уж ирония судьбы, - подумал он. - Великолепная память при полном ее отсутствии.
        И третья планета была отвергнута.
        В попытках разгадать суть своей миссии Эллис рассматривал самые разнообразные варианты, которые только приходили в голову.
        Сооружение гробницы Земле? Возможно. Но к чему же тогда крайняя необходимость, подчеркнутая важность?
        А возможно, он послан в качестве учителя. Последний благородный жест Земли, дабы наставить некоторые обитаемые планеты на путь мира и согласия.
        Но при чем здесь доктор, для такой-то работы? Да это и не логично. На подобную науку у людей уходят тысячелетия, а не несколько лет. И кроме того, данное предположение вовсе не соответствует характеру двух посланий. Оба: и тот, что в фильме, и написавший записку - казались весьма практичными людьми и не вписывались в образ альтруистов.
        Вот и четвертая планета, попавшаяся на пути, была проверена и отвергнута.
        И что, - размышлял доктор Эллис, - считалось "великим открытием"? Если не сверхсветовая скорость - то что? Скорее всего, какое-нибудь философское знание. Путь, которым человечество может прийти к миру и жить в нем, или нечто вроде этого?
        Но тогда почему ему не полагалось о нем упоминать?
        На экране появились данные о содержании кислорода на пятой планете. Поначалу Эллис проигнорировал данное сообщение, но вдруг заметил, что в глубине корпуса корабля загудели генераторы.
        На экране высветилась надпись: "Приготовиться к посадке".
        Сердце Эллиса сжалось, и ему на миг стало трудно дышать.
        Вот оно. Страх рос по мере увеличения гравитации. Он старался перебороть этот ужас, но безуспешно. И когда корабль пошел на снижение и ремни ощутимо врезались в тело, он закричал.
        На большом экране появилось изображение зелено-голубой кислородсодержащей планеты.
        И тут Эллис вспомнил:
        "Резкий выход из глубокого космоса в планетарную систему подобен родовому шоку". - Обычная реакция, - сказал он себе, - любой психиатр легко установит над ней контроль.
        Психиатр!
        Доктор Рэндольф Эллис. Психиатр. Теперь он знал, что он за доктор. Он напрягал всю свою память в поисках дополнительной информации. Безрезультатно.
        Зачем Земля отправила в космос психиатра?
        Доктор Эллис потерял сознание, когда корабль с пронзительным воем вошел в атмосферу.
        Его обнаружили сразу же после приземления. Расстегнув ремни, Эллис включил обзорные экраны. К кораблю неслись какие-то машины, битком набитые существами.
        На первый взгляд, человекоподобными. Пришло время принимать решение, от которого будет зависеть вся его жизнь на этой планете. Что он должен делать?
        Немного подумав, Эллис решил импровизировать. Тем более что, пока он не выучит язык, никакое общение невозможно.
        А уж после он может сказать, что послан с Земли, чтобы... чтобы...
        Что?
        Придет время, и он придумает - что. Взглянув на выведенную на экран информацию, Эллис обнаружил, что воздух планеты пригоден для дыхания.
        Открылся шлюз, и доктор Рэндольф Эллис вышел наружу.
        Корабль произвел посадку на континент, называемый Крелд; тамошние жители звались крелданами. В политическом отношении планета достигла стадии единого мирового правительства, но так недавно, что ее обитателей пока еще разделяли по прежним политическим системам.
        Благодаря фотографической памяти у Эллиса не возникло трудностей при изучении крелданского языка, основу которого составляли ключевые слова. Крелдане, по-видимому происходившие от схожего с человеком корня, казались не более необычными, чем иные представители его собственной расы. Эллис не сомневался, что это было предусмотрено создателями корабля, системы которого не воспринимали других разумных существ. Чем больше он размышлял об этом, тем быстрее росла эта уверенность.
        Эллис учился, изучал и думал. Как только он достаточно овладеет языком, ему предстоит встреча с правящим Советом. Именно этой встречи он боялся и оттягивал ее, как мог. Но время аудиенции все-таки настало.
        Его провели через залы здания Совета, и он оказался у двери главного зала заседаний. Эллис вошел, держа под мышкой проектор.
        - Добро пожаловать, - сказал ему председатель Совета.
        Эллис поздоровался и представил свои фильмы. После того как их посмотрели все, обсуждение началось.
        - Значит, вы - последний представитель своей расы? - спросил председатель.
        Эллис кивнул, глядя прямо в дружелюбное, изборожденное морщинами, старческое лицо.
        - Почему ваш народ послал именно вас? - поинтересовался один из членов Совета. - Почему не послали двоих: мужчину и женщину?
        Именно этот вопрос, - подумал Эллис, - я постоянно задаю себе сам.
        - Я не могу объяснить психологию моей расы в нескольких словах, - ответил им он. - Ответ - в самом смысле нашего существования.
        Ложь, подумал он про себя. Однако как еще он должен был ответить?
        - И все же вам придется объяснить нам психологию своей расы, - заявил член Совета.
        Эллис кивнул, глядя поверх голов членов Совета. Он понимал, какой эффект произвел на них прекрасно подготовленный фильм. Они должны быть счастливы, что имеют дело с последним представителем такой великой расы.
        - Мы очень заинтересованы вашими достижениями в области сверхсветовых скоростей, - сказал еще один член Совета. - Вы сможете нам помочь овладеть этим знанием?
        - Боюсь, что нет, - ответил Эллис. Он уже выяснил, что их уровень технологии предшествовал атомной и отставал от земной на несколько столетий. Я не ученый и не знаю ни конструкции, ни принципа действия подобного двигателя. Это была наша последняя разработка.
        - Мы и сами сможем разобраться с ним, - заявил член Совета.
        - Не уверен в мудрости подобного решения, - ответил Элдис. - Мой народ не считал благоразумным предоставлять вашей планете технологическую продукцию, превосходящую имеющийся уровень технических достижений. При постороннем вмешательстве двигатели переключатся на режим самоуничтожения.
        - Вы сказали, что вы не ученый, - вежливо сменил тему разговора пожилой председатель. - Тогда позвольте узнать, кто вы?
        - Психиатр, - ответил Эллис.
        Беседа продолжалась несколько часов. Эллис увиливал, хитрил и выдумывал, пытаясь скрыть пробелы своей памяти. Совет хотел знать обо всех периодах жизни Земли, об уровне развития психологии и общества. Их поразила земная методика исследования преднового состояния звезды. Они хотели знать, с какой целью послали именно его. И наконец, будучи обречена, не имела ли его раса склонности к самоубийству.
        - Мы еще о многом побеседуем с вами, - сказал председатель Совета, заканчивая заседание.
        - Буду счастлив рассказать все, что знаю, - ответил Эллис.
        - Похоже, этого будет не так уж много, - заметил один из членов Совета.
        - Элгг, не забывайте, что этот человек испытал огромное потрясение, проговорил председатель. - Вся его раса уничтожена. И я не уверен, что мы способны помочь ему оправиться. - Он повернулся к Эллису. - Вы, уважаемый, оказали нам неизмеримую помощь. Например, теперь мы знаем о возможности управлять энергией атома и можем вести целенаправленные исследования в данной области. Конечно, правительство должным образом оценит вашу помощь. Чем бы вы хотели заняться?
        Эллис задумался.
        - Не хотели бы вы возглавить проект музея - мемориала Земли? Монумента вашему великому народу?
        В том ли моя миссия? - подумал Эллис и отрицательно покачал головой.
        - Я врач, уважаемый. Психиатр. Не мог бы я оказаться полезным в этом качестве?
        - Но ведь вы не знаете нашего народа, - заботливо проговорил председатель. - У вас уйдет вся жизнь на изучение природы наших трудностей и проблем до уровня, дающего право на практику.
        - Верно, - согласился Эллис. - Но наши расы очень похожи. И развитие наших цивилизаций шло сходными путями. Поскольку я представляю более развитые психологические традиции, мои методики могут оказаться полезными для ваших врачей.
        - Конечно-конечно, доктор Эллис. Я не смею ошибиться, недооценив представителя вида, совершившего межпланетный перелет. - Пожилой председатель печально улыбнулся. - Я лично представлю вас руководителю одной из наших клиник. - Председатель поднялся с места. - Пойдемте со мной.
        С бьющимся сердцем Эллис последовал за ним. Его миссия должна быть каким-то образом связана с психиатрией. Иначе зачем же послали именно психиатра? Но он до сих пор не имел понятия, что ему следовало делать. И что самое скверное - он практически ничего не мог вспомнить из того, что называлось профессиональным знанием.
        - Думаю, это забота тестирующей аппаратуры, - заявил врач, глядя на Эллиса поверх очков. Врач был молод, круглолиц и горел желанием учиться у старшей земной цивилизации. - Вы можете предложить какие-то усовершенствования?
        - Мне нужно более подробно ознакомиться с установкой, - ответил Эллис, следуя за врачом по длинному бледно-голубому коридору.
        Тестирующая аппаратура поражала абсолютной бессмысленностью.
        - Мне даже не стоит говорить, как я рад этой возможности, - сказал врач. Я нисколько не сомневаюсь, что вы, земляне, раскрыли многие тайны мозга.
        - О да, - согласился Эллис.
        - А там, внизу, у нас палаты, - сообщил врач. ~ Хотите посмотреть?
        - Отличная мысль.
        Сердито теребя губу, Эллис шел за врачом. Память не возвращалась. В настоящий момент его познания в психиатрии были не больше, чем у рядового обывателя. Если вскоре ничего не произойдет, он будет вынужден признаться, что у него амнезия.
        - В этой палате, - сказал врач, - мы содержим несколько тихих больных.
        Эллис зашел за ним в палату и взглянул в пустые бессмысленные лица троих пациентов.
        - Кататоник, - пояснил врач, указывая на первого. - Не думаю, что вы лечите таких. - И непринужденно улыбнулся.
        Эллис не ответил. Ему вдруг вспомнилось ...
        "Разве это этично?" - спросил доктор Эллис, но не здесь, а в похожей палате на Земле.
        "Конечно, - ответил кто-то. - Мы же не трогаем нормальных. Но идиоты, абсолютно безнадежные психи, которые никогда не смогут воспользоваться своим разумом, - совсем другое дело. Не следует считать, что мы их обворовываем. Это, скорее, милосердие..."
        Вот и все, больше ничего Эллис не помнил, даже с кем он разговаривал. С другим врачом, наверное. Они обсуждали какой-то новый метод работы с душевнобольными. Новый метод лечения? Возможно. Причем сильнодействующий, судя по удовлетворению говорившего.
        - Вы нашли способ лечения подобных случаев? - спросил луноликий врач.
        - Да, конечно, - ответил Эллис, унимая нервную дрожь в руках.
        Врач отступил на шаг и уставился на Эллиса.
        - Но это невозможно! Вы не можете исправить мозг, имеющий органические нарушения, износ или явный недостаток развития...
        Эллис едва сдержался.
        - Слушайте меня, я вам правду говорю, доктор. Эллис посмотрел на больного, лежащего на первой кровати.
        - Пришлите ко мне ассистентов, доктор. Врач поколебался немного - и быстро вышел из палаты.
        Склонившись над кататоником, Эллис взглянул ему прямо в глаза. Он был уверен в том, что делает, но все же протянул руку и коснулся лба больного.
        В мозгу Эллиса что-то щелкнуло, и кататоник мгновенно потерял сознание. Эллис подождал, однако больше ничего не происходило. Тогда он подошел к другому больному и повторил процедуру.
        Этот тоже потерял сознание. То же самое случилось и с третьим.
        Врач вернулся с двумя помощниками и вытаращил от удивления глаза.
        - Что произошло? - спросил он. - Что вы с ними сделали?
        - Не знаю, воздействуют ли наши методы на ваших людей, - резко ответил Эллис. - Пожалуйста, оставьте меня ненадолго одного, совсем одного. Мне необходимо сосредоточиться...
        И отвернулся от больных.
        Врач хотел что-то сказать, но передумал и тихо вышел из палаты вместе с ассистентами.
        От волнения Эллиса прошиб пот. Он прощупал пульс у первого больного. Есть. Эллис принялся расхаживать по палате.
        Он явно обладал какой-то силой. Он способен наносить удар по всей психической поверхности. Отлично. Итак, нервы - соединения. Сколько же нервных связей в мозгу человека? Какая-то невероятная цифра, десять в двадцать пятой степени. Нет, кажется, неверно. Но все равно цифра фантастическая.
        Что это значит? А это значит, что он уверен в себе.
        Первый больной застонал и сел. Эллис подошел к нему. Человек поднял голову и снова застонал. Возможно, Земля нашла ответ - безумие. И в качестве последнего дара Вселенной его послали, чтобы исцелять..
        - Как вы себя чувствуете? - спросил он у пациента.
        - Неплохо, - ответил тот... по-английски!
        - Что вы сказали?
        От удивления у Эллиса перехватило дыхание. Он решил, что произошла мыслепередача. Передал ли он больному знание английского? Посмотрим, не переключение ли это нагрузки от поврежденных нервных связей к незадействованным...
        - Я чувствую себя отлично, док. Классная работа. Мы были не совсем уверены, что эта обмотанная проволокой картонка, именуемая кораблем, выдержит и не распадется на части, но, как я тебе уже говорил, это было лучшее, что мы могли сделать при данных...
        - Кто вы?
        Больной встал с кровати и посмотрел по сторонам.
        - Все аборигены ушли?
        - Да.
        - Я - Хайнс. Землянин. Что с тобой, Эллис?
        - А эти двое...
        - Доктор Клайтель.
        - Фред Андерсон.
        Назвавшийся Хайнсом внимательно осмотрел свое тело.
        - Мог бы подыскать мне носителя получше, Эллис. По старой дружбе. Впрочем, неважно. Что случилось, дружище?
        Эллис рассказал про потерю памяти.
        - Память мы тебе вернем, не волнуйся, - заявил Хайнс. - Великолепное ощущение - снова иметь тело. Владеть им.
        Тут открылась дверь, и в комнату заглянул молодой врач. Увидев пациентов, он не смог сдержать удивления.
        - Вы сделали это! Вы способны...
        - Доктор, пожалуйста, - оборвал его Эллис. - Не надо шуметь. Должен попросить не тревожить нас хотя бы час.
        - Конечно-конечно, - с уважением произнес врач и закрыл за собой дверь.
        - Как это оказалось возможным? - спросил Эллис.. глядя на троих пациентов. - Я не понимаю...
        - Великое открытие:
        - пояснил Хайнс, - Неужели не помнишь? Ты работал над ним. Нет? Андерсон, объясни.
        К Эллису очень медленно подошел третий пациент. Тут Эллис заметил; что прежде ничего не выражавшие лица больных начали приобретать осмысленные выражения.
        - Разве не помнишь, Эллис, исследования личностных факторов?
        Эллис отрицательно помотал головой.
        - Ты искал наименьший общий знаменатель человеческой жизни и личности. Источник оных, если желаешь. А исследования начались почти век назад, когда Оргель обнаружил, что личность не зависит от тела, хотя тело и оказывает определенное воздействие на нее. Теперь вспомнил?
        - Нет. Продолжай.
        - Проще говоря, ты и еще тридцать человек из вашей группы выяснили, что минимальная, бесконечно малая частица личности является независимой и нематериальной субстанцией. Ты назвал ее М-молекулой. И она представляет собой ментальную модель.
        - Ментальную?
        - То есть нематериальную, - пояснил Андерсон. - И может быть передана от одного носителя к другому.
        - Как вещь, - пробормотал Эллис.
        Заметив в дальнем углу палаты зеркало, Андерсон решил изучить свое новое лицо. Увидев отражение, он вздрогнул и вытер с губ слюну.
        - Древние мифы об обиталище духа не так уж далеки от истины, - заметил доктор Клайгель. Из всех троих он оказался единственным, кто носил новое тело с непринужденностью. - Всегда находились люди, обладающие способностью отделять свои души от тел. Астральная проекция и тому подобное. Однако до недавнего времени не представлялось возможным локализовать личность, пока не была использована процедура инвариантного разделения и ресинтезирования.
        - То есть это означает, что вы бессмертны? - спросил Эллис.
        - Ну нет, - заявил Андерсон, снова подходя к Эллису. Он корчил гримасы, пытаясь удержать непроизвольное слюновыделение своего носителя. - Личность тоже имеет ограниченное время жизни. Оно, конечно, больше срока службы тела, но пока еще ограничено.
        Ему наконец удалось унять слюну.
        - Однако личность может сохраняться в бездействии неопределенно долгое время.
        - А существует ли лучшее место для хранения нематериальной молекулы, чем твой собственный мозг? - вставил Хайнс. - Твои нервные соединения дали приют всем нам, Эллис. Словно множество комнат. Ведь количество связей в человеческом мозгу измеряется десятью в ...
        - Я помню, - сказал Эллис. - И начинаю понимать.
        Теперь он знал, почему выбрали его. Для такой работы необходим именно психиатр, имеющий доступ к носителям. И готовили его особым способом. Ну и, конечно, крелданам не полагалось знать о миссии и о М-молекуле. Они могли бы весьма недружелюбно отнестись к своим собратьям, хоть и душевнобольным, узнай они о том, что их телами обладают земляне.
        - Смотрите-ка! - воскликнул Хайнс. Он, как зачарованный, глядел на загнутые назад пальцы. Хайнс обнаружил, что его носитель обладает вдвойне большим по сравнению с человеческой рукой количеством суставов. Остальные двое изучали свои тела примерно так, как человек - лошадь. Они загибали руки, напрягали мышцы, пробовали ходить.
        - Но, - произнес Эллис, - как раса будет... я имею в виду женщин.
        - Надо заполучить побольше носителей обоих полов, - пояснил Хайнс, все еще пробуя согнуть пальцы. - Ты станешь величайшим врачом этой планеты, и всех душевнобольных начнут направлять только к тебе. Естественно, мы все будем хранить в тайне. Никто не проболтается раньше времени. - Он замолчал и усмехнулся. - Эллис, ты понимаешь, что это означает? Земля не погибла! Она будет жить снова!
        Доктор Эллис кивнул. И все же ему было трудно отождествить крупного вежливого Хайнса из фильма со стоявшим перед ним визгливым пугалом. Нужно время, чтобы привыкнуть.
        - Пора приниматься за дело, - заявил Андерсон. - После того как ты обслужишь всех дефективных на этой планете, мы перезаправим корабль и снова отправим тебя.
        - Куда? - спросил Эллис. - На другую планету?
        - Конечно. Здесь едва наберется около нескольких миллионов носителей, поскольку нормальных людей мы не трогаем.
        - Только? Так сколько же людей во мне хранится?
        Из холла послышались голоса.
        - Ты действительно сундук, - ухмыляясь, проговорил Хайнс. - Быстро по койкам, парни, - я, кажется, слышу голос врача. Сколько, спрашиваешь? Население Земли насчитывало порядка четырех миллиардов. И все в тебе.
        Наконец-то одни
        Корабль, отправлявшийся раз в год на Ио, занял стартовую позицию и полчища андроидов приступили к завершению наземной подготовки. Собравшаяся поглазеть на это событие толпа в предвкушении развлечения все более уплотнялась. Прозвучал горн, пронзительно завизжала предупредительная сирена. Из последних не задраенных иллюминаторов посыпались конфетти, продолговатые ленты серебристого и алого цвета.
        - Всем провожающим покинуть борт корабля! - раздался из громкоговорителей зычный голос капитана - разумеется, человека.
        В центре всего этого оживления стоял с лоснящимся от пота лицом Ричард Арвелл. Груда багажа, скопившегося вокруг него, с каждой минутой все более увеличивалась. Дорогу к кораблю ему преграждал невысокий, смешной на вид, правительственный чиновник.
        - Нет, сэр, я никак не могу позволить вам сделать это, - не без пафоса произнес чиновник.
        Пропуск Арвелла был подписан и завизирован, билет оплачен, документы в полном порядке. Чтобы добиться этого, ему пришлось выстоять перед доброй сотней дверей, объясняться с сотней невежд и, тем не менее, удалось добиться своего. А теперь, в самом конце восхождения к успеху, удача вроде бы от него отвернулась.
        - Мои документы в полном порядке, - настаивал Арвелл с наигранным спокойствием.
        - На вид они действительно в порядке, - спокойно возразил чиновник. Только вот цель вашего вылета настолько абсурдна...
        В это мгновение робот-носильщик неуклюже подхватил ящик с андроидом Арвелла.
        - Осторожнее! - крикнул Арвелл.
        Робот с грохотом уронил ящик на землю.
        - Идиот! Дурак неумелый! Неужели нельзя было сделать хоть одного толкового робота, который бы следовал указаниям? - обратился Арвелл к чиновнику.
        - Именно этот вопрос в один прекрасный день задала моя жена, ответил чиновник, сочувственно улыбаясь. - Как раз тогда, когда наш андроид...
        - Грузить все это в корабль, сэр? - спросил робот.
        - Пока нет, - ответил чиновник.
        - Всем посторонним покинуть корабль! Последнее предупреждение! прогремели громкоговорители.
        Чиновник снова уставился в бумаги Арвелла.
        - Так вот. Все дело в месте назначения. Вы действительно желаете отправиться на один из астероидов, сэр?
        - Именно так, - ответил Арвелл. - Я намерен обосноваться на одном из астероидов. Как раз об этом и говорится в моих документах. Соблаговолите подписать их и пропустить меня на корабль.
        - Но ведь на астероидах никто не живет. Там нет поселений.
        - Я знаю.
        - На астероидах, по сути, нет ни единого человека.
        - Верно.
        - Вы будете совершенно один.
        - Я хочу быть один, - с жаром произнес Арвелл.
        Чиновник недоверчиво глянул на него.
        - Примите во внимание связанный с этим риск. В наше время никто никогда не остается один.
        - Я останусь. Как только вы подпишете мои бумаги, - взмолился Арвелл. Взглянув на корабль, он увидел, что все иллюминаторы уже закрыты и задраены. - Пожалуйста!
        Чиновник заколебался. Документы, несомненно, были в полном порядке. Но оставаться одному - совершенно одному было опасно. Это было равносильно самоубийству.
        Однако, и этого нельзя было отрицать, нарушения законов здесь не было никакого.
        Не успел он нацарапать свою подпись, как Арвелл закричал:
        - Носильщик! Носильщик! Грузите все это в корабль! Поторапливайтесь! И осторожней с андроидом!
        Робот-носильщик поднял ящик так резко, что Арвелл услыхал, как стукнулась о боковину голова андроида. Он вздрогнул, но сейчас было не время выговаривать роботу - закрывалась последняя дверь.
        - Подождите! - закричал Арвелл и бегом пустился по бетонной площадке. Робот-носильщик громыхал вслед за ним. - Подождите! - снова закричал он, поскольку корабельный андроид продолжал методично закрывать дверь, не обращая внимания на распоряжения Арвелла, не подкрепленные корабельным начальством. Пришлось вмешаться одному из людей, членов экипажа корабля, и процесс закрытия двери приостановился. Арвелл с разбегу влетел внутрь корабля, за ним вдогонку через дверной проем пролетел багаж, и дверь закрылась.
        - Ложитесь! - закричал кто-то из экипажа - человек. - Пристегнитесь. Выпейте вот это. Мы отправляемся.
        Как только корабль задрожал и начал подниматься, Арвелл ощутил ни с чем не сравнимое хмельное чувство огромного удовлетворения. Он все-таки добился своего, победил, и скоро, очень скоро, будет один.
        Однако треволнения Арвелла не закончились даже в космосе. Ибо капитан корабля, высокий седеющий мужчина, наотрез отказался высадить его на астероиде.
        - У меня это никак не укладывается в голове. Вы хотя бы ведаете, что творите? Я прошу вас пересмотреть свое решение.
        Они сидели в мягких креслах в уютной каюте капитана. Арвелл чувствовал себя невыносимо уставшим. Его раздражало самодовольное, ничем не примечательное лицо шкипера. На какое-то мгновение он даже задумался о том, а не придушить ли этого человека. Однако, в этом случае, ему уже ни за что не видать столь желанного уединения. Каким-то образом он должен убедить и этого последнего угрюмого идиота, стоящего у него на пути.
        За спиной капитана бесшумно возник робот-стюард.
        - Не угодно ли выпить, сэр? - раздался резкий металлический голос робота. От неожиданности капитан едва не подпрыгнул.
        - Неужели обязательно нужно шнырять у меня за спиной? - возмутился капитан, обращаясь к роботу.
        - Простите, сэр, - ответил робот. - Не угодно ли выпить, сэр?
        Оба человека взяли бокалы.
        - Почему, - задумчиво произнес капитан, - эти машины нельзя надлежащим образом вышколить?
        - Я и сам не раз задумывался над этим, - сказал Арвелл.
        - Вот этот робот, - продолжал капитан, - в высшей степени квалифицированный слуга. И, тем не менее, у него выработалась нелепая привычка шнырять у людей за спиной.
        - А для моего андроида, - заметил Арвелл, - присуща очень неприятная дрожь левой руки. Нарушение координации, отставание по фазе одних движений от других. Так, во всяком случае, объяснили мне эту особенность механики. Один даже обещал попытаться устранить.
        Капитан пожал плечами.
        - Может быть, новые модели лишены... - он безнадежно махнул рукой. И поднес бокал к губам.
        Арвелл отпил немного из своего бокала и решил, что атмосфера взаимопонимания в конце концов установилась. Он доказал капитану, что вовсе не сумасшедший. Напротив, его воззрения вполне обычны. Теперь самое время воспользоваться преимуществами сложившейся ситуации.
        - Надеюсь, сэр, - сказал он, - астероид не доставит вам особых хлопот.
        Капитан поморщился от досады.
        - Мистер Арвелл, вы упрашиваете меня совершить по сути антиобщественный поступок. Для меня, как для человеческого существа, сам факт вашей высадки на астероиде будет чем-то вроде проявления собственной несостоятельности. В нашу эпоху никто не бывает одиноким. Мы держимся все вместе, жмемся друг к другу. Многолюдье обеспечивает нам ощущение покоя и безопасности. Мы поддерживаем друг друга.
        - Совершенно верно. Но необходимо также допускать и возможность индивидуальных различий. Я - один из тех немногих, которые искренне хотят уединения. Из-за этого я могу казаться чудаком. Но, разумеется, к моим желаниям следует относиться с уважением.
        - Гмм, - капитан серьезно взглянул на Арвелла. - Вам просто кажется, что вы хотите уединения. А приходилось ли вам испытывать его хоть раз по-настоящему?
        - Нет, - признался Арвелл.
        - О, тогда вы и понятия не имеете об опасностях, присущих этому состоянию. Разве не лучше было бы, мистер Арвелл, в полной мере пользоваться преимуществами нашей эпохи?
        Капитан стал разглагольствовать о Великом Мире, который длится уже более двухсот лет, и о психологической стабильности, благодаря которой он существовал. Слегка раскрасневшись, он горячо защищал взаимовыгодный симбиоз между человеком, этим организовавшемся в общество животным, и его творениями, безупречно функционирующими машинами. Он напомнил о величайшей задаче человечества - организации функционирования своих созданий с наибольшей эффективностью.
        - Все это верно, - согласился Арвелл, - но не для меня.
        - А вы пытались подступиться к этому? - хитро улыбаясь, спросил капитан. - Вы испытывали глубокое волнующее чувство взаимного сотрудничества? Чувство удовлетворения, которое приносит руководство сельскохозяйственными андроидами, когда они возделывают пшеничные поля, управление андроидами, орудующими под водой? Какая важная, полезная задача! Даже наиболее простая задача - быть надсмотрщиком, ну, скажем, над 20 или 30 фабричными роботами, и то позволяет испытать при ее решении чувство глубокого удовлетворения. И этим чувством можно поделиться и в еще большей степени усилить его посредством контактов со своими собратьями-людьми.
        - Все это не доставляет лично мне ни малейшего удовлетворения, сказал Арвелл. - Все это не для меня. Я хочу провести остаток своих дней в одиночестве, читая книги и размышляя на своем крохотном астероиде.
        Капитан устало потер веки.
        - Мистер Арвелл, я не сомневаюсь в том, что вы в здравом уме, и поэтому являетесь хозяином своей судьбы. Я не могу остановить вас. Но все-таки подумайте! Одиночество опасно для современного человека. Невероятно опасно, хотя это не сразу заметно. По этой причине люди научились избегать его.
        - Для меня оно не опасно, - произнес Арвелл.
        - Остается только надеяться, - сказал капитан. - Я от души желаю вам успеха.
        Наконец была пройдена орбита Марса и начался пояс астероидов. С помощью капитана Арвелл выбрал подходящих размеров каменную глыбу. Корабль выровнял свою скорость со скоростью астероида.
        - Вы продолжаете настаивать на том, что четко представляете себе, что именно хотите сделать? - спросил капитан на прощание.
        - Безусловно! - воскликнул Арвелл, едва сдерживая волнение от того, что столь желанное одиночество совсем уже рядом.
        В течение нескольких следующих часов члены экипажа, облаченных в скафандры, переносили пожитки Арвелла с корабля на астероид и закрепляли их на поверхности. Они смонтировали генераторы воды и воздуха, и выложили запасы основных компонентов для производства пищи. В самом конце они надули прочный купол из пластика, внутри которого предстояло жить Арвеллу, и перешли к распаковке андроида.
        - Поосторожней с ним, - предупредил Арвелл.
        Неожиданно ящик выскользнул из неловких рук робота и начал медленно уплывать прочь.
        - Зацепите за него трос! - крикнул капитан.
        - Быстрее, - взвизгнул Арвелл, наблюдая за тем, как его бесценная машина уплывает в безвоздушное пространство.
        Один из членов команды - человек - выстрелил гарпун с тросом и начал притягивать к себе колотившийся по корпусу корабля ящик. Без дальнейших задержек он был прикреплен к астероиду. Теперь, наконец, Арвелл был полностью готов к вступлению во владение своей собственной крохотной планетой.
        - Я хочу, чтобы вы еще разок серьезно задумались над этим, - мрачно сказал капитан. - Над опасностью одиночества.
        - Все это предрассудки, - резко огрызнулся Арвелл, сгорая от нетерпения остаться одному. - Никакой такой опасности не существует.
        - Я вернусь с дополнительным грузом провизии через шесть месяцев. Поверьте мне, опасность существует. Ведь совсем не случайно современный человек избегает...
        - Мне можно идти? - оборвал капитана Арвелл.
        - Пожалуйста. Желаю удачи.
        Одетый в скафандр. С гермошлемом на голове, Арвелл оттолкнулся от корабля в направлении своего крохотного островка в космосе и уже с него наблюдал за отлетом. Когда корабль стал светящейся точкой не больше обычной звезды, он принялся за обустройство. Прежде всего, разумеется, андроид. Он надеялся, что несмотря на грубое обращение, андроид не получил каких-либо повреждений. Арвелл быстро вскрыл ящик и активировал механизм. Стрелка прибора на лбу андроида показывала, что накопление энергии идет нормально. Вполне нормально.
        Арвелл осмотрелся. Астероид представлял собой вытянутую черную скалу. На нем находились все припасы Арвелла, андроид, пища и книги. Со всех сторон был беспредельный космос, холодный свет звезд, тусклое солнце и абсолютно черная ночь.
        Он слегка вздрогнул и отвернулся.
        Андроид теперь был активирован полностью. Впереди было немало работы. Но Арвелл, как очарованный, еще раз взглянул на окружавшее его космическое пространство.
        Корабль, эта едва различимая звездочка, скрылся из вида. Впервые Арвелл испытывал то, о чем раньше имел только смутное представление. Он испытывал уединение. Уединение полное и абсолютное. Из глубины ночи, которой теперь никогда не будет конца, на него безжалостно глядели алмазные точки звезд. Вокруг не было ни единого человека - для него лично человеческая раса перестала существовать. Он был один.
        От этого можно было сойти с ума.
        Арвелл был в восторге.
        - Наконец-то я один! - крикнул он звездам.
        - О, да, - произнес андроид, резко вскакивая на ноги и бросаясь к нему. - Наконец-то мы одни!
        Мусорщик на Лорее
        - Совершенно невозможно, - категорически заявил профессор Карвер.
        - Но ведь я видел своими глазами! - уверял Фред, его помощник и телохранитель. - Сам видел, вчера ночью! Принесли охотника - ему наполовину снесло голову, - и они...
        - Погоди, - прервал его профессор Карвер, склонив голову в выжидательной позе.
        Они вышли из звездолета перед рассветом, чтобы полюбоваться на обряды, совершаемые перед восходом солнца в селении Лорей на планете того же названия. Обряды, сопутствующие восходу солнца, если наблюдать их с далекого расстояния, зачастую очень красочны и могут дать материал на целую главу исследования по антропологии; однако Лорей, как обычно, оказался досадным исключением.
        Солнце взошло без грома фанфар, вняв молитвам, вознесенным накануне вечером. Медленно поднялась над горизонтом темно-красная громада, согрев верхушки дремучего леса дождь-деревьев, среди которых стояло селение. А туземцы крепко спали...
        Однако не все. Мусорщик был уже на ногах и теперь ходил с метлой вокруг хижин. Он медленно передвигался шаркающей походкой - нечто похожее на человека и в то же время невыразимо чуждое человеку. Лицо мусорщика напоминало стилизованную болванку, словно природа сделала черновой набросок разумного существа. У мусорщика была причудливая, шишковатая голова и грязно-серая кожа.
        Подметая, он тихонько напевал что-то хриплым, гортанным голосом. От собратьев-лореян мусорщика отличала единственная примета: лицо его пересекала широкая полоса черной краски. То была социальная метка, метка принадлежности к низшей ступени в этом примитивном обществе.
        - Итак, - заговорил профессор Карвер, когда солнце взошло без всяких происшествий, - явление, которое ты мне описал, невероятно. Особенно же невероятно оно на такой жалкой, захудалой планетке.
        - Сам видел, никуда не денешься, - настаивал 6Фред. - Вероятно или невероятно - это другой вопрос. Но видел. Вы хотите замять разговор - дело ваше.
        Он прислонился к сучковатому стволу стабикуса, скрестил руки на впалой груди и метнул злобный взгляд на соломенные крыши хижин. Фред находился на Лорее почти два месяца и день ото дня все больше ненавидел селение.
        Это был хилый, неказистый молодой человек, "бобрик" невыгодно подчеркивал его низкий лоб. Вот уже почти десять лет Фред сопровождал профессора во всех странствиях, объездил десятки планет и насмотрелся всевозможных чудес и диковин. Однако чем больше он видел, тем сильнее укреплялось в нем презрение к Галактике как таковой. Ему хотелось лишь одного: вернуться домой, в Байону, штат Нью-Джерси, богатым и знаменитым или хотя бы безвестным, но богатым.
        - Здесь можно разбогатеть, - произнес Фред тоном обвинителя. - А вы хотите все замять.
        Профессор Карвер в задумчивости поджал губы. Разумеется, мысль о богатстве приятна. Тем не менее профессор не собирался прерывать важную научную работу ради погони за журавлем в небе. Он заканчивал свой великий труд - книгу, которой предстояло полностью подтвердить и обосновать тезис, выдвинутый им в самой первой своей статье, - "Дальтонизм среда народов Танга". Этот тезис он позднее развернул в книге "Недостаточность координации движений у рас Дранга". Профессор подвел итоги в фундаментальном исследовании "Дефекты разума в Галактике", где убедительно доказал, что разумность существ внеземного происхождения уменьшается в арифметической прогрессии, по мере того как расстояние от Земли возрастает в геометрической прогрессии.
        Тезис этот расцвел пышным цветом в последней работе Карвера, которая суммировала все его научные изыскания и называлась "Скрытые причины врожденной неполноценности внеземных рас".
        - Если ты прав... - начал Карвер.
        - Смотрите! - воскликнул Фред. - Другого несут! Увидите сами!
        Профессор Карвер заколебался. Этот дородный, представительный, краснощекий человек двигался медленно и с достоинством. Одет он был в форму тропических путешественников, несмотря на то что Лорей отличался умеренным климатом. Профессор не выпускал из рук хлыста, а на боку у него был крупнокалиберный револьвер - точь-в-точь как у Фреда.
        - Если ты не ошибся, - медленно проговорил Карвер, это для них, так сказать, немалое достижение.
        - Пойдемте! - сказал Фред.
        Четыре охотника за шрэгами несли раненого товарища к лекарственной хижине, и Карвер с Фредом зашагали следом. Охотники заметно выбились из сил: должно быть, их путь к селению длился не день и не два, так как обычно они углубляются в самые дебри дождь-лесов.
        - Похож на покойника, а? - прошептал Фред.
        Профессор Карвер кивнул. С месяц назад ему удалось сфотографировать шрэга в выигрышном ракурсе, на вершине высокого, кряжистого дерева. Он знал, что шрэг - это крупный, злобный и быстроногий хищник, наделенный ужасающим количеством когтей, клыков и рогов. Кроме того, это единственная на планете дичь, мясо которой не запрещают есть бесчисленные табу. Туземцам приходится либо убивать шрэгов, либо гибнуть с голоду.
        Однако, как видно, этот охотник недостаточно ловко орудовал копьем и щитом, и шрэг распорол его от горла до таза. Несмотря на то что рану сразу же перевязали сушеными листьями, охотник истек кровью. К счастью, он был без сознания.
        - Ему ни за что не выжить, - изрек Карвер. - Просто чудо, что он дотянул до сих пор. Одного шока достаточно, не говоря уж о глубине и протяженности раны...
        - Вот увидите, - пообещал Фред.
        Внезапно селение пробудилось. Мужчины и женщины, серокожие, с шишковатыми головами, молчаливо провожали взглядами охотников, направляющихся к лекарственной хижине. Мусорщик тоже прервал работу, чтобы поглядеть. Единственный в селении ребенок стоял перед родительской хижиной и, засунув большой палец в рот, глазел на шествие. Навстречу охотникам вышел лекарь Дег, успевший надеть ритуальную маску. Собрались плясуны-исцелители - они торопливо накладывали на лица грим.
        - Ты думаешь, удастся его залатать, док? - спросил Фред.
        - Будем надеяться, - благочестиво ответил Дег.
        Все вошли в тускло освещенную лекарственную хижину.
        Раненого лореянина бережно уложили на травяной тюфяк, и плясуны начали перед ним обрядовое действо. Дег затянул торжественную песнь.
        - Ничего не получится, - сказал Фреду профессор Карвер с бескорыстным интересом человека, наблюдающего за работой парового экскаватора. Слишком поздно для исцеления верой. Прислушайся к его дыханию. Не кажется ли тебе, что оно становится менее глубоким?
        - Совершенно верно, - ответил Фред.
        Дег окончил свою песнь и склонился над раненым охотником. Лореянин дышал с трудом, все медленнее и неувереннее...
        - Пора! - вскричал лекарь. Он достал из мешочка маленькую деревянную трубочку, вытащил пробку и поднес к губам умирающего. Охотник выпил содержимое трубочки. И вдруг...
        Карвер захлопал глазами, а Фред торжествующе усмехнулся. Дыхание охотника стало глубже. На глазах у землян страшная рваная рана превратилась в затянувшийся рубец, потом в тонкий розовый шрам и, наконец, в почти незаметную белую полоску.
        Охотник сел, почесал в затылке, глуповато ухмыльнулся и сообщил, что ему хочется пить, и лучше бы ему выпить чего-нибудь хмельного.
        Тут же, на месте, Дег торжественно открыл празднество.
        Карвер и Фред отошли на опушку дождь-леса, чтобы посовещаться. Профессор шагал словно лунатик, выпятив отвислую нижнюю губу и время от времени покачивая головой.
        - Ну так как? - спросил Фред.
        - По всем законам природы этого не должно быть, ошеломленно пробормотал Карвер. - Ни одно вещество на свете не дает подобной реакции. А прошлой ночью ты тоже видел, как оно действовало?
        - Конечно, черт возьми, - подтвердил Фред. - Принесли охотника голова у него была наполовину оторвана. Он проглотил эту штуковину и исцелился прямо у меня на глазах.
        - Вековая мечта человечества, - размышлял вслух профессор Карвер. Панацея от всех болезней.
        - За такое лекарство мы могли бы заломить любую цену, - сказал Фред.
        - Да, могли бы... а кроме того, мы бы исполнили свой долг перед наукой, - строго одернул его профессор Карвер. Да, Фред, я тоже думаю, что надо получить некоторое количество этого вещества.
        Они повернулись и твердым шагом направились обратно в селение. Там в полном разгаре были пляски, исполняемые представителями различных родовых общин. Когда Карвер и Фред вернулись, плясали сатгохани - последователи культа, обожествляющего животное средней величины, похожее на оленя. Их можно было узнать по трем красным точкам на лбу. Своей очереди дожидались дресфейд и таганьи, названные по именам других лесных животных. Звери, которых тот или иной род считал своими покровителями, находились под защитой табу, и убивать их было строжайше запрещено. Карверу никак не удавалось найти рационалистическое толкование обычаев туземцев. Лореяне упорно отказывались поддерживать разговор на эту тему.
        Лекарь Дег снял ритуальную маску. Он сидел у входа в лекарственную хижину и наблюдал за плясками. Когда земляне приблизились к нему, он встал.
        - Мир вам! - произнес он слова приветствия.
        - И тебе тоже, - ответил Фред. - Недурную работку ты проделал с утра.
        Дег скромно улыбнулся.
        - Боги снизошли к нашим молитвам.
        - Боги? - переспросил Карвер. - А мне показалось, что большая часть работы пришлась на долю сыворотки.
        - Сыворотки? Ах, сок серей! - Выговаривая эти слова. Дег сопроводил их ритуальным жестом, исполненным благоговения. - Да, сок серей - это мать всех лореян.
        - Нам бы хотелось купить его, - без обиняков сказал Фред, не обращая внимания на то, как неодобрительно насупился профессор Карвер. - Сколько ты возьмешь за галлон?
        - Приношу вам свои извинения, - ответил Дег.
        - Как насчет красивых бус? Или зеркал? Может быть, вы предпочитаете парочку стальных ножей?
        - Этого нельзя делать, - решительно отказался лекарь. - Сок серей священен. Его можно употреблять только ради исцеления, угодного богам.
        - Не заговаривай мне зубы, - процедил Фред, и сквозь нездоровую желтизну его щек пробился румянец. - Ты, ублюдок, воображаешь, что тебе удастся...
        - Мы вполне понимаем, - вкрадчиво сказал Карвер. - Нам известно, что такое священные предметы. Что священно, то священно. К ним не должны прикасаться недостойные руки.
        - Вы сошли с ума, - шепнул Фред по-английски.
        - Ты мудрый человек, - с достоинством ответил Дег. - Ты понимаешь, почему я должен вам отказать.
        - Конечно. Но по странному совпадению, Дег, у себя на родине я тоже занимаюсь врачеванием.
        - Вот как? Я этого не знал!
        - Это так. Откровенно говоря, в своей области я слыву самым искусным лекарем.
        - В таком случае ты, должно быть, очень святой человек, - сказал Дег, склонив голову.
        - Он и вправду святой, - многозначительно вставил Фред. - Самый святой из всех, кого тебе суждено здесь видеть.
        - Пожалуйста, не надо, Фред, - попросил Карвер и опустил глаза с деланным смущением. Он обратился к лекарю: - Это верно, хоть я и не люблю, когда об этом говорят. Вот почему в данном случае, сам понимаешь, не будет грехом дать мне немного сока серей. Напротив, твой жреческий долг призывает тебя поделиться со мной этим соком.
        Лекарь долго раздумывал, и на его почти гладком лице едва уловимо отражались противоречивые чувства. Наконец он сказал:
        - Наверное, все это правда. Но, к несчастью, я не могу исполнить вашу просьбу.
        - Почему же?
        - Потому что сока серей очень мало, просто до ужаса мало. Его еле хватит на наши нужды.
        Дег печально улыбнулся и отошел.
        Жизнь селения продолжалась своим чередом, простая и неизменная. Мусорщик медленно обходил улицы, подметая их своей метлой. Охотники отправлялись лесными тропами на поиски шрэгов. Женщины готовили пищу и присматривали за единственным в селении ребенком. Жрецы и плясуны каждый вечер молились, чтобы поутру взошло солнце. Все были по-своему, покорно и смиренно, довольны жизнью.
        Все, кроме землян.
        Они провели еще несколько бесед с Дегом и исподволь выведали всю подноготную о соке серей и связанных с ним трудностях.
        Растение серей - это низкорослый, чахлый кустарник. В естественных условиях оно растет плохо. Кроме того, оно противится искусственному разведению и совершенно не выносит пересадки. Остается только тщательно выпалывать сорняки вокруг серей и надеяться, что оно расцветет. Однако в большинстве случаев кусты серей борются за существование год-другой, а затем хиреют. Лишь немногие расцветают, и уж совсем немногие живут достаточно долго, чтобы дать характерные красные ягоды.
        Из ягод серей выжимают эликсир, который для населения Лорея означает жизнь.
        - При этом надо помнить, - сказал Дег, - что кусты серей встречаются редко и на больших расстояниях друг от друга Иногда мы ищем месяцами, а находим один-единственный кустик с ягодами. А ягоды эти спасут жизнь только одному лореянину. от силы двум.
        - Печально, - посочувствовал Карвер. - Но, несомненно, усиленное удобрение почвы...
        - Все уже пробовали.
        - Я понимаю, - серьезно сказал Карвер, - какое огромное значение придаете вы соку серей. Но если бы вы уделили нам малую толику пинту-другую, мы отвезли бы его на Землю, исследовали и постарались синтезировать. Тогда вы получили бы его в неограниченном количестве.
        - Но мы не решаемся расстаться даже с каплей. Вы заметили, как мало у нас детей?
        Карвер кивнул.
        - Дети рождаются очень редко. Вся жизнь у нас - непрерывная борьба нашей расы за существование. Надо сохранять жизнь каждому лореянину, до тех пор пока на смену ему не появится дитя. А этого можно достигнуть лишь благодаря неустанным и нескончаемым поискам ягод серей. И вечно их не хватает. - Лекарь вздохнул. - Вечно не хватает.
        - Неужели этот сок излечивает все? - спросил Фред.
        - Да, и даже больше. У того, кто отведал серей, прибавляется пятьдесят лет жизни.
        Карвер широко раскрыл глаза. На Лорее пятьдесят лет приблизительно равны шестидесяти трем земным годам.
        Серей - не просто лекарство, заживляющее раны, не просто средство, содействующее регенерации! Это и напиток долголетия!
        Он помолчал, обдумывая перспективу продления своей жизни на шестьдесят лет, затем спросил:
        - А что будет, если по истечении этих пятидесяти лет лореянин опять примет серей?
        - Не известно, - ответил Дег. - Ни один лореянин не станет принимать серей вторично, когда его и так слишком мало.
        Карвер и Фред переглянулись.
        - А теперь выслушай меня внимательно, Дег, - сказал профессор Карвер и заговорил о священном долге перед наукой. Наука, объяснил он лекарю, превыше расы, превыше веры, превыше религии. Развитие науки превыше самой жизни. В конце концов, если и умрут еще несколько лореян, что с того? Так или иначе, рано или поздно им не миновать смерти. Важно, чтобы земная наука получила образчик сока серей.
        - Может быть, твои слова и справедливы, - отозвался Дег, - но мой выбор ясен. Как жрец религии саннигериат, я унаследовал священную обязанность охранять жизнь нашего народа. Я не нарушу своего долга.
        Он повернулся и ушел. Земляне вернулись в звездолет ни с чем.
        Выпив кофе, профессор Карвер открыл ящик письменного стола и извлек оттуда рукопись "Скрытые причины врожденной неполноценности внеземных рас". Любовно перечитал он последнюю главу, специально трактующую вопрос о комплексе неполноценности у жителей Лорея. Потом профессор Карвер отложил рукопись в сторону.
        - Почти готова, Фред, - сообщил он помощнику. - Работы осталось на недельку - ну, самое большее, на две!
        - Угу, - промычал Фред, рассматривая селение через иллюминатор.
        - Вопрос будет исчерпан, - провозгласил Карвер. - Книга раз и навсегда докажет прирожденное превосходство жителей Земли. Мы неоднократно подтверждали свое превосходство силой оружия, Фред, доказывали его и мощью передовой техники. Теперь оно доказано силой бесстрастной логики.
        Фред кивнул. Он знал, что профессор цитирует предисловие к своей книге.
        - Ничто не должно стоять на пути великого дела, - сказал Карвер. - Ты согласен с этим, не правда ли?
        - Ясно, - рассеянно подтвердил Фред. - Книга прежде всего. Поставьте ублюдков на место.
        - Я, собственно, не это имел в виду. Но ты ведь знаешь, что я хочу сказать. При создавшихся обстоятельствах, быть может, лучше выкинуть серей из головы. Быть может, надо ограничиться завершением начатой работы.
        Фред обернулся и заглянул хозяину в глаза.
        - Профессор, как вы думаете, сколько вам удастся выжать из этой книги?
        - А? Ну что ж, последняя, если помнишь, разошлась совсем неплохо. На эту спрос будет еще больше. Десять, а то и двадцать тысяч долларов! - Он позволил себе чуть заметно улыбнуться. - Мне, видишь ли, повезло в выборе темы. На Земле широкие круги читателей явно интересуются этим вопросом, что весьма приятно для ученого.
        - Допустим даже, что вы извлечете из нее пятьдесят тысяч. Курочка по зернышку клюет. А знаете ли вы, сколько можно заработать на пробирке с соком серей?
        - Сто тысяч? - неуверенно предположил Карвер.
        - Вы смеетесь! Представьте себе, что умирает какой-нибудь богач, а у нас есть единственное лекарство, способное его вылечить. Да он вам все отдаст! Миллионы!
        - Полагаю, ты прав, - согласился Карвер. - И мы внесли бы неоценимый вклад в науку. Но, к сожалению, лекарь ни за что не продаст нам ни капли.
        - Покупка - далеко не единственный способ поставить на своем. - Фред вынул револьвер из кобуры и пересчитал патроны.
        - Понятно, понятно, - проговорил Карвер, и его румяные щеки слегка побледнели. - Но вправе ли мы...
        - А вы-то как думаете?
        - Что ж, они безусловно неполноценны. Полагаю, я привел достаточно убедительные доказательства. Можно смело утверждать, что в масштабе Вселенной их жизнь недорого стоит. Гм, да... да, Фред, таким препаратом мы могли бы спасать жизнь землянам!
        - Мы могли бы спасти собственную жизнь, - заметил Фред. - Кому охота загнуться раньше срока?
        Карвер встал и решительно расстегнул кобуру своего револьвера.
        - Помни, - сказал он Фреду. - мы идем на это во имя науки и ради Земли.
        - Вот именно, профессор, - ухмыльнулся Фред и двинулся к люку.
        Они отыскали Дега вблизи лекарственной хижины. Карвер заявил без всяких предисловий:
        - Нам необходимо получить сок серей.
        - Я вам уже объяснял, - удивился лекарь. - Я рассказал вам с причинах, по которым это невозможно.
        - Нам нужно во что бы то ни стало, - поддержал шефа Фред. Он выхватил из кобуры револьвер и свирепо взглянул на Дега.
        - Нет.
        - Ты думаешь, я шутки шучу? - нахмурился Фред. - Ты знаешь, что это за оружие?
        - Я видел, как вы стреляете.
        - Ты, может, думаешь, что я постесняюсь выстрелить в тебя?
        - Я не боюсь. Но серей ты не получишь.
        - Буду стрелять! - исступленно заорал Фред. - Клянусь, буду стрелять!
        За спиной лекаря медленно собирались жители Лорея. Серокожие, с шишковатыми черепами, они молча занимали свои места; охотники держали в руках копья, прочие селяне были вооружены ножами и камнями.
        - Вы не получите серей, - сказал Дег.
        Фред неторопливо прицелился.
        - Полно, Фред, - обеспокоился Карвер, - тут их целая куча... Стоит ли...
        Тощее тело Фреда подобралось, палец побелел и напрягся на курке. Карвер закрыл глаза.
        Наступила мертвая тишина.
        Вдруг раздался выстрел.
        Карвер опасливо открыл глаза.
        Лекарь стоял, как прежде, только дрожали его колени. Фред оттягивал курок. Селяне безмолвствовали. Карвер не сразу сообразил, что произошло. Наконец он заметил мусорщика.
        Мусорщик лежал, уткнувшись лицом в землю, все еще сжимая метлу в вытянутой левой руке; ноги его слабо подергивались. Из дыры, которую Фред аккуратно пробил у него во лбу, струилась кровь.
        Дег склонился над мусорщиком, но тут же выпрямился.
        - Скончался, - сказал лекарь.
        - Это только цветочки, - пригрозил Фред, нацеливаясь на какого-то охотника.
        - Нет! - вскричал Дег.
        Фред посмотрел на него, вопросительно подняв брови.
        - Отдам тебе сок, - пояснил Дег. - Отдам тебе весь наш сок серей. Но вы оба тотчас же покинете Лорей!
        Он бросился в хижину и мгновенно вернулся с тремя деревянными трубочками, которые сунул Фреду в ладонь.
        - Порядочек, профессор, - сказал Фред. - Надо сматываться.
        Они прошли мимо молчаливых селян, направляясь к звездолету. Вдруг мелькнуло что-то яркое, блеснув на солнце.
        Фред взвыл от боли и выронил револьвер. Профессор Карвер поспешно подобрал его.
        - Какой-то недоносок зацепил меня, - сказал Фред. - Дайте револьвер!
        Описав крутую дугу, у их ног зарылось в землю копье.
        - Их слишком много, - рассудительно заметил Карвер. Прибавим шагу!
        Они пустились к звездолету и, хотя вокруг свистели копья и ножи, добрались благополучно и задраили за собой люк.
        - Дешево отделались, - сказал Карвер, переводя дыхание, и прислонился спиной к люку. - Ты не потерял сыворотку?
        - Вот она, - ответил Фред, потирая руку. - Черт!
        - Что случилось?
        - Рука онемела.
        Карвер осмотрел рану, глубокомысленно поджал губы, но ничего не сказал.
        - Онемела, - повторил Фред. - Уж не отравлены ли у них копья?
        - Вполне возможно, - допустил профессор Карвер.
        - Отравлены! - завопил Фред. - Глядите, рана уже меняет цвет!
        Действительно, по краям рана почернела и приобрела гангренозный вид.
        - Сульфидин, - порекомендовал Карвер. - И пенициллин. Не о чем беспокоиться, Фред. Современная фармакология Земли...
        - ...может вовсе не подействовать на этот яд. Откройте одну трубочку!
        - Но, Фред, - возразил Карвер, - наши запасы сока крайне ограничены. Кроме того...
        - К чертовой матери! - разъярился Фред. Здоровой рукой он взял одну трубочку и вытащил пробку зубами.
        - Погоди, Фред!
        - Еще чего!
        Фред осушил трубочку и бросил ее на пол. Карвер с раздражением произнес:
        - Я хотел только подчеркнуть, что следовало бы подвергнуть сыворотку испытаниям, прежде чем пробовать ее на землянах. Мы ведь не знаем, как реагирует человеческий организм на это вещество. Я желал тебе добра.
        - Как же, желали, - насмешливо ответил Фред. - Поглядите лучше, как действует это лекарство.
        Почерневшая рана снова приобрела цвет здоровой плоти и теперь затягивалась. Вскоре осталась лишь белая полоска шрама. Потом и она исчезла, а на ее месте виднелась упругая розовая кожа.
        - Хорошая штука, а? - шумно радовался Фред, и в голосе его чуть заметно проскальзывали истеричные нотки. - Действует, профессор, действует! Выпей и ты, друг, живи еще пятьдесят лет! Как ты думаешь, удастся нам синтезировать эту штуку? Ей цена - миллион, десять миллионов, миллиард! А если не удастся, то всегда есть добрый старый Лорей! Можно наведываться каждые полсотни годков или около того для заправки! Она и на вкус приятна, профессор. Точь-в-точь как... что случилось?
        Профессор Карвер уставился на Фреда широко раскрытыми от изумления глазами.
        - В чем дело? - с усмешкой спросил Фред. - Швы, что ли, перекосились? На что вы тут глазеете?
        Карвер не отвечал. У него дрожали губы. Он медленно попятился.
        - Какого черта, что случилось?
        Фред метнул на профессора яростный взгляд, затем бросился в носовую часть звездолета и посмотрелся в зеркало.
        - Что со мной стряслось?
        Карвер пытался заговорить, но слова застряли в горле. Не отрываясь следил он, как черты Фреда медленно изменяются, сглаживаются, смазываются, словно природа делает черновой набросок разумной жизни. На голове у Фреда проступали причудливые шишки. Цвет кожи медленно превращался из розового в серый.
        - Я же советовал тебе выждать, - вздохнул Карвер.
        - Что происходит? - испуганно прошептал Фред.
        - Видишь ли, - ответил Карвер, - должно быть, тут налицо остаточный эффект серей. Рождаемость на Лорее, сам знаешь, практически отсутствует. Даже при всех целебных свойствах серей эта раса должна была давным-давно вымереть. Так и случилось бы, не обладай серей и иными свойствами способностью превращать низшие формы животной жизни в высшую - в разумных лореян.
        - Бредовая идея!
        - Рабочая гипотеза, основанная на утверждении Дега, что серей - мать всех лореян. Боюсь, что в этом кроется истинное значение культа зверей и причина наложенных на них табу. Различные животные, наверное, были родоначальниками определенных групп лореян, а может быть, и всех лореян. Даже разговоры на эту тему объявлены табу; в туземцах явно укоренилось ощущение глубокой неполноценности, оттого что они слишком недавно вышли из животного состояния.
        Карвер устало потер лоб.
        - Можно предполагать, - продолжал он, - что соку серей принадлежит немалая роль в жизни всей расы. Рассуждая теоретически...
        - К черту теории, - буркнул Фред, с ужасом обнаруживая, что голос его стал хриплым и гортанным, как у лореян. - Профессор, сделайте что-нибудь!
        - Не в моих силах что-либо сделать.
        - Может, наука Земли...
        - Нет, Фред, - тихо сказал Карвер.
        - Что?
        - Фред, прошу тебя, постарайся понять. Я не могу взять тебя на Землю.
        - Что вы имеете в виду? Вы, должно быть, спятили!
        - Отнюдь нет. Как я могу привезти тебя с таким фантастическим объяснением? Все будут считать, что твоя история - не что иное, как грандиозная мистификация.
        - Но...
        - Не перебивай! Никто мне не поверит. Скорее поверят, что ты необычайно смышленый лореянин. Одним лишь своим присутствием, Фред, ты опровергнешь отправной тезис моей книги!
        - Не может того быть, чтоб вы меня бросили, - пролепетал Фред. - Вы этого не сделаете.
        Профессор Карвер все еще держал в руках оба револьвера. Он сунул один из них за пояс, а второй навел на Фреда.
        - Я не собираюсь подвергать опасности дело всей своей жизни. Уходи отсюда, Фред.
        - Нет!
        - Я не шучу. Пошел вон, Фред.
        - Не уйду! Вам придется стрелять!
        - Надо будет - выстрелю, - заверил его Карвер. - Пристрелю и выкину.
        Он прицелился.
        Фред попятился к люку, снял запоры, открыл его.
        Снаружи безмолвно ждали селяне.
        - Что они со мной сделают?
        - Мне, право, жаль, Фред, - сказал Карвер.
        - Не пойду! - взвизгнул Фред и обеими руками вцепился в проем люка.
        Карвер столкнул его в руки ожидающей толпы, а вслед ему сбросил две оставшиеся трубочки с соком серей.
        После этого Карвер поспешно задраил люк, не желая видеть дальнейшее.
        Не прошло и часа, как он уже вышел из верхних слоев атмосферы.
        Когда он вернулся на Землю, его книгу "Скрытые причины врожденной неполноценности внеземных рас" провозгласили исторической вехой в сравнительной антропологии. Однако почти сразу пришлось столкнуться с кое-какими осложнениями.
        На Землю вернулся некий капитан-астронавт по фамилии Джонс, который утверждал, что обнаружил на планете Лорей туземца, во всех отношениях не уступающего жителю Земли. В доказательство своих слов капитан Джонс проигрывал магнитофонные записи и демонстрировал киноленты.
        В течение некоторого времени тезис Карвера казался сомнительным, пока Карвер лично не изучил вещественные доказательства противника. Тогда он с беспощадной логикой заявил, что так называемый сверхлореянин, это совершенство с Лорея, этот, с позволения сказать, ровня жителям Земли, находится на самой низшей иерархической ступени Лорея: он - мусорщик, о чем ясно говорит широкая черная полоса на его лице.
        Капитан-астронавт не стал оспаривать это утверждение. Отчего же, заявлял Карвер, этому сверхлореянину, несмотря на все его хваленые способности, не удалось достигнуть хоть сколько-нибудь достойного положения в том жалком обществе, в котором он живет?
        Этот вопрос заткнул рты капитану и его сторонникам и, можно сказать, вдребезги разбил их школу. И теперь во всей Галактике мыслящие земляне разделяют карверовскую доктрину врожденной неполноценности внеземных существ.
        Запах мысли
        По-настоящему неполадки у Лероя Кливи начались, когда он вел иочтолет-243 по неосвоенному звездному скоплению Пророкоугольника. Лероя и прежде-то удручали обычные трудности межзвездного почтальона: старый корабль, изъязвленные трубы, невыверенные астронавигационные приборы. Но теперь, считывая показания курса, он заметил, что в корабле становится невыносимо жарко.
        Он подавленно вздохнул, включил систему охлаждения и связался с Почтмейстером Базы. Разговор велся на критической дальности радиосвязи, и голос Почтмейстера еле доносился сквозь океан статических разрядов.
        - Опять неполадки, Кливи? - спросил Почтмейстер зловещим голосом человека, который сам составляет графики и свято в них верует.
        - Да как вам сказать, - иронически ответил Кливи. - Если не считать труб, приборов и проводки, все прекрасно, вот разве изоляция и охлаждение подкачали.
        - Действительно, позор, - сказал Почтмейстер, внезапно преисполняясь сочувствием. - Представляю, каково тебе там.
        Кливи до отказа крутанул регулятор охлаждения, отер пот, заливающий глаза, и подумал, что Почтмейстеру только кажется, будто он знает, каково сейчас его подчиненному.
        - Я ли снова и снова не ходатайствую перед правительством о новых кораблях? - Почтмейстер невесело рассмеялся. Похоже, они считают, будто доставлять почту можно на любой корзине.
        В данную минуту Кливи не интересовали заботы Почтмейстера. Охлаждающая установка работала на полную мощность, а корабль продолжал перегреваться.
        - Не отходите от приемника, - сказал Кливи. Он направился в хвостовую часть корабля, откуда как будто истекал жар, и обнаружил, что три резервуара заполнены не горючим, а пузырящимся раскаленным добела шлаком. Четвертый на глазах претерпевал такую же метаморфозу.
        Мгновение Кливи тупо смотрел на резервуары, затем бросился к рации.
        - Горючего не осталось, - сообщил он. - По-моему, произошла каталитическая реакция. Говорил я вам, что нужны новые резервуары. Сяду на первой же кислородной планете, какая подвернется.
        Он схватил Аварийный Справочник и пролистал раздел о скоплении Пророкоугольника. В этой группе звезд отсутствовали колонии, а дальнейшие подробности предлагалось искать по карте, на которую были нанесены кислородные миры. Чем они богаты, помимо кислорода, никому не ведомо. Кливи надеялся выяснить это, если только корабль в ближайшее время не рассыплется.
        - Попробую З-М-22, - проревел он сквозь нарастающие разряды.
        - Хорошенько присматривай за почтой, - протяжно прокричал в ответ Почтмейстер. - Я тотчас же высылаю корабль.
        Кливи ответил, что он сделает с почтой - со всеми двадцатью фунтами почты. Однако к этому времени Почтмейстер уже прекратил прием.
        Кливи удачно приземлился на З-М-22, исключительно удачно, если принять во внимание, что к раскаленным приборам невозможно было прикоснуться, размякшие от перегрева трубы скрутились узлом, а почтовая сумка на спине стесняла движения. Почтолет-243 вплыл в атмосферу, словно лебедь, но на высоте двадцати футов от поверхности отказался от борьбы и камнем рухнул вниз.
        Кливи отчаянно силился не потерять остатки сознания. Борта корабля приобрели уже темно-красный оттенок, когда он вывалился из запасного люка; почтовая сумка по - прежнему была прочно пристегнута к его спине. Пошатываясь, с закрытыми глазами он пробежал сотню ярдов. Когда корабль взорвался, взрывная волна опрокинула Кливи. Он встал, сделал еще два шага и окончательно провалился в небытие.
        Когда Кливи пришел в себя, он лежал на склоне маленького холмика, уткнувшись лицом в высокую траву. Он пребывал в непередаваемом состоянии шока. Ему казалось, что разум его отделился от тела и, освобожденный, витает в воздухе. Все заботы, чувства, страхи остались с телом; разум был свободен.
        Он огляделся и увидел, что мимо пробегает маленький зверек, величиной с белку, но с темно-зеленым мехом.
        Когда зверек приблизился, Кливи заметил, что у него нет ни глаз, ни ушей.
        Это его не удивило - напротив, показалось вполне уместным. На кой черт сдались белке глаза да уши? Пожалуй, лучше, что белка не видит несовершенства мира, не слышит криков боли. Появился другой зверь, величиной и формой тела напоминающий крупного волка, но тоже зеленого цвета. Параллельная эволюция? Она не меняет общего положения вещей, заключил Кливи. У этого зверя тоже не было ни глаз, ни ушей. Но в пасти сверкали два ряда мощных клыков.
        Кливи наблюдал за животными с вялым интересом. Какое дело свободному разуму до волков и белок, пусть даже безглазых? Он заметил, что в пяти футах от волка белка замерла на месте. Волк медленно приближался. На расстоянии трех футов он, по-видимому, потерял след - вернее, запах. Он затряс головой и медленно описал возле белки круг. Потом снова двинулся по прямой, но уже в неверном направлении.
        Слепой охотился на слепца, подумал Кливи, и эти слова показались ему глубокой извечной истиной. На его глазах белка задрожала вдруг мелкой дрожью: волк закружился на месте, внезапно прыгнул и сожрал белку в три глотка.
        Какие у волков большие зубы, безразлично подумал Кливи. И в тот же миг безглазый волк круто повернулся в его сторону.
        Теперь он съест меня, подумал Кливи. Его забавляло, что он окажется первым человеком, съеденным на этой планете.
        Когда волк ощерился над самым его лицом, Кливи снова лишился чувств.
        Очнулся он вечером. Уже протянулись длинные тени, солнце уходило за горизонт. Кливи сел и в виде опыта осторожно согнул руки и ноги. Все было цело.
        Он привстал на одно колено, еще пошатываясь от слабости, но уже почти полностью отдавая себе отчет в том, что случилось. Он помнил катастрофу, но так, словно она происходила тысячу лет назад: корабль сгорел, он отошел поодаль и упал в обморок. Потом повстречался с волком и белкой.
        Кливи неуверенно встал и огляделся по сторонам. Должно быть, последняя часть воспоминаний ему пригрезилась. Его бы давно уже не было в живых, окажись поблизости какой-нибудь волк.
        Тут Кливи взглянул под ноги и увидел зеленый хвостик белки, а чуть поодаль - ее голову.
        Он лихорадочно пытался собраться с мыслями. Значит, волк и в самом деле был, да к тому же голодный. Если Кливи хочет выжить до прихода спасателей, надо выяснить, что тут произошло и почему.
        У животных не было ни глаз, ни ушей. Но тогда каким образом они выслеживали друг друга? По запаху? Если так, то почему волк искал белку столь неуверенно?
        Послышалось негромкое рычание, и Кливи обернулся. Менее чем в пятидесяти футах появилось существо, похожее на пантеру - на зеленовато-коричневую пантеру без глаз и ушей.
        Проклятый зверинец, подумал Кливи и затаился в густой траве. Чужая планета не давала ему ни отдыха, ни срока. Нужно же ему время на размышление! Как устроены эти животные? Не развито ли у них вместо зрения чувство локации?
        Пантера поплелась прочь.
        У Кливи чуть отлегло от сердца. Быть может, если не попадаться ей на пути, пантера...
        Едва он дошел в своих мыслях до слова "пантера", как животное повернулось в его сторону.
        Что же я сделал? - спрашивал себя Кливи, поглубже зарываясь в траву. Она не может меня учуять, увидеть или услышать. Я только решил ей не попадаться.
        Подняв морду кверху, пантера мерным шагом затрусила к нему.
        Вот оно что! Животное, лишенное глаз и ушей, может обнаружить присутствие Кливи только одним способом.
        Способом телепатическим!
        Чтобы проверить свою теорию, Кливи мысленно произнес слово "пантера", отождествляя его с приближающимся зверем. Пантера яростно взревела и заметно сократила разделяющее их расстояние.
        В какую-то ничтожную долю секунды Кливи постиг многое. Волк преследовал белку при помощи телепатии. Белка замерла - быть может, отключила свой крохотный мозг. Волк сбился со следа и не находил его, пока белке удавалось тормозить деятельность мозга.
        Если так, то почему волк не напал на Кливи, когда тот лежал без сознания? Быть может, Кливи перестал думать - по крайней мере перестал думать на той длине волн, какую улавливает волк? Но не исключено, что дело обстоит гораздо сложнее.
        Сейчас основная задача - это пантера.
        Зверь снова взвыл. Он находился всего лишь в тридцати футах от Кливи, и расстояние быстро уменьшалось. Главное не думать, решил Кливи, не думать о... думать о чем-нибудь другом. Тогда, может быть, пан... ну, может быть, она потеряет след. Он принялся перебирать в уме всех девушек, которых когда-либо знал, старательно припоминая мельчайшие подробности.
        Пантера остановилась и в сомнении заскребла лапами по земле.
        Кливи продолжал думать: о девушках, о космолетах, о планетах и опять о девушках, и о космолетах, и обе всем, кроме пантеры.
        Пантера придвинулась еще на пять футов.
        Черт возьми, подумал он, как можно не думать о чем-то? Ты лихорадочно думаешь о камнях, скалах, людях, пейзажах и вещах, а твой ум неизменно возвращается к.., но ты отмахиваешься от нее и сосредоточиваешься на своей покойной бабке (святая женщина!), старом пьянчуге отце, синяках на правой ноге. (Сосчитай их. Восемь. Сосчитай еще раз. По-прежнему восемь.) А теперь ты поднимаешь глаза, небрежно, видя, но не признавая п... Как бы там ни было, она все же приближается.
        Пытаться о чем-то не думать - все равно, что пытаться остановить лавину голыми руками. Кливи понял, что человеческий ум не так-то просто поддается бесцеремонному сознательному торможению. Для этого нужны время и практика.
        Ему осталось около пятнадцати футов на то, чтобы научиться не думать о п...
        Ну что ж, можно ведь думать о карточных играх, вечеринках, о собаках, кошках, лошадях, овцах, волках (убирайтесь прочь!), о синяках, броненосцах, пещерах, логовах, берлогах, детенышах (берегись!), п-панегириках, и эмпириках, и мазуриках, и клириках, и лириках, и трагиках (примерно 8 футов), обедах, филе - миньонах, фиалках, финиках, филинах, поросятах, палках, пальто и п-п-п-п...
        Теперь пантера находилась в каких-нибудь пяти футах от него и готовилась к прыжку. Кливи был больше не в состоянии изгонять запретную мысль. Но вдруг в порыве вдохновения он подумал: "Пантера-самка!"
        Пантера, все еще напрягшаяся для прыжка, с сомнением повела мордой.
        Кливи сосредоточился на идее пантеры-самки. Он и есть пантера-самка, и чего, собственно, хочет добиться этот самец, пугая ее? Он подумал о своих (тьфу, черт, самкиных!) детенышах, о теплом логове, о прелестях охоты на белок...
        Пантера медленно подошла вплотную и потерлась о Кливи. Он с отчаянием думал о том, какая прекрасная стоит погода и какой мировой парень эта пантера - такой большой, сильный, с такими огромными зубами.
        Самец замурлыкал!
        Кливи улегся, обвил вокруг пантеры воображаемый хвост и решил, что надо поспать. Пантера стояла возле него в нерешительности. Казалось, чувствовала, что деле неладно. Потом испустила глубокий горловой рык, повернулась и ускакала прочь.
        Только что село солнце, и все вокруг залила синева. Кливи обнаружил, что его сотрясает неудержимая дрожь и он вот-вот разразится истерическим хохотом. Задержись пантера еще на секунду...
        Он с усилием взял себя в руки. Пора серьезно поразмыслить.
        Вероятно, каждому животному свойствен характерный запах мысли. Белка испускает один запах, волк - другой, человек третий. Весь вопрос в том, только ли тогда можно выследить Кливи, когда он думает о каком-либо животном? Или его мысли, подобно аромату, можно засечь, даже если он ни о чем особенном не думает?
        Пантера, видно, учуяла его лишь в тот миг, когда он подумал именно о ней. Однако это можно объяснить новизной: чуждый запах мыслей мог сбить пантеру с толку в тот раз.
        Что ж, подождем - увидим. Пантера, наверное, не тупица. Просто такую шутку с нею сыграли впервые.
        Всякая шутка удается... однажды.
        Кливи лег навзничь и воззрился на небо. Он слишком устал, чтобы двигаться, да и тело, покрытое кровоподтеками, ныло. Что предстоит ему ночью? Выходят ли звери на охоту? Или на ночь устанавливается некое перемирие? Ему было наплевать.
        К черту белок, волков, пантер, львов, тигров и северных оленей!
        Он уснул.
        Утром он удивился, что все еще жив. Пока все идет хорошо. В конце концов денек может выдаться недурной. В радужном настроении Кливи направился к своему кораблю.
        От почтолета-243 осталась лишь груда искореженного металла на оплавленной почве. Кливи нашел металлический стержень, прикинул его на руке и заткнул за пояс, чуть ниже почтовой сумки. Не ахти какое оружие, но все-таки придает уверенность.
        Корабль погиб безвозвратно. Кливи стал бродить по окрестностям в поисках еды. Вокруг рос плодоносный кустарник. Кливи осторожно надкусил неведомый плод и счел, что он терпкий, но вкусный. Он до отвала наелся ягод и запил их водой из ручейка, что журчал неподалеку в ложбинке.
        Пока он не видел никаких зверей. Как знать, сейчас они, чего доброго, окружат его кольцом.
        Он постарался отвлечься от этой мысли и занялся поисками укрытия. Самое верное дело - затаиться, пока не придут спасатели. Он блуждал по отлогим холмам, тщетно пытаясь найти скалу, деревце или пещерку. Дружелюбный ландшафт мог предложить разве что кусты высотою в шесть футов.
        К середине дня он выбился из сил, пал духом и лишь тревожно всматривался в небо. Отчего нет спасателей? По его расчетам, быстроходное спасательное судно должно прибыть за сутки, от силы за двое.
        Если Почтмейстер правильно указал планету.
        В небе что-то мелькнуло. Он взглянул вверх, и сердце его неистово заколотилось. Ну и картина!
        Над ним, без усилий балансируя гигантскими крыльями, медленно проплыла птица. Один раз она нырнула, словно провалилась в яму, но тут же уверенно продолжила полет.
        Птица поразительно смахивала на стервятника.
        Кливи побрел дальше. Еще через мгновение он очутился лицом к лицу с четырьмя слепыми волками.
        Теперь по крайней мере с одним вопросом покончено. Кливи можно выследить по характерному запаху его мыслей. Очевидно, звери этой планеты пришли к выводу, будто пришелец не настолько чужероден, чтобы его нельзя было съесть.
        Волки осторожно подкрадывались. Кливи испробовал прием, к которому прибег накануне. Вытащив из-за пояса металлический стержень, он принялся воображать себя волчицей, которая ищет своих волчат. Не поможет ли один из вас, джентльмены, найти их? Еще минуту назад они были тут. Один зеленый, другой пятнистый, третий...
        Быть может, эти волки не мечут пятнистых детенышей. Один из них прыгнул на Кливи. Кливи огрел его стержнем, и волк, шатаясь, отступил.
        Все четверо сомкнулись плечом к плечу и возобновили атаку.
        Кливи безнадежно попытался мыслить так, как если бы его вообще не существовало на свете. Бесполезно. Волки упорно надвигались. Кливи вспомнил о пантере. Он вообразил себя пантерой. Рослой пантерой, которая с удовольствием полакомится волком.
        Это их остановило. Волки тревожно замахали хвостами, но позиций не сдали.
        Кливи зарычал, забил лапами по земле и подался вперед. Волки попятились, но один из них проскользнул к нему в тыл.
        Кливи подвинулся вбок, стараясь не попадать в окружение. Похоже было, что волки не слишком-то поверили спектаклю. Быть может, Кливи бездарно изобразил пантеру. Волки больше не отступали. Кливи свирепо зарычал и замахнулся импровизированной дубинкой. Один волк стремглав пустился наутек, но тот, что прорывался в тыл, прыгнул на Кливи и сбил его с ног.
        Барахтаясь под волками, Кливи испытал новый прилив вдохновения. Он вообразил себя змеей - очень быстрой, со смертоносным жалом и ядовитыми зубами.
        Волки тотчас отскочили. Кливи зашипел и изогнул свою бескостную шею. Волки яростно ощерились, но не выказали никакого желания наступать.
        И тут Кливи допустил ошибку. Рассудок его знал, что надо держаться стойко и проявлять побольше наглости. Однако тело поступило иначе. Помимо своей воли он повернулся и понесся прочь.
        Волки рванулись вдогонку, и, бросив взгляд кверху, Кливи увидел, что в предвкушении поживы слетаются стервятники. Он взял себя в руки и попытался снова превратиться в змею, но волки не отставали.
        Вьющиеся над головой стервятники подали Кливи идею. Космонавт, он хорошо знал, как выглядит планета сверху. Кливи решил превратиться в птичку. Он представил себе, как парит в вышине, легко балансируя среди воздушных течении, и смотрит вниз на землю, которая ковром расстилается все шире и шире.
        Волки пришли в замешательство. Они закружились на месте, стали беспомощно подпрыгивать в воздух. Кливи продолжал парить над планетой, взмывая все выше и выше, и в то же время медленно пятился назад.
        Наконец он потерял волков из виду, и наступил вечер. Кливи был измучен. Он прожил еще один день. Но, по-видимому, все гамбиты удаются лишь единожды. Что он будет делать завтра, если не придет спасательное судно?
        Когда стемнело, он долго еще не мог заснуть и все смотрел в небо. Однако там виднелись только звезды, а рядом слышалось лишь редкое рычание волка да рев пантеры, мечтающей о завтраке.
        ... Утро наступило слишком быстро. Кливи проснулся усталый, сон не освежил его. Не вставая, Кливи ждал.
        - Где же спасатели? Времени у них было предостаточно, решил Кливи. - Почему их еще нет? Если будут слишком долго мешкать, пантера...
        Не надо было так думать. В ответ справа послышался звериный рык.
        Кливи встал и отошел подальше. Уж лучше иметь дело с волками...
        Об этом тоже не стоило думать, так как теперь к реву пантеры присоединилось рычание волчьей стаи.
        Всех хищников Кливи увидел сразу. Справа из подлеска грациозно выступила зеленовато-желтая пантера. Слева он явственно различил силуэты нескольких волков. Какой-то миг он надеялся, что звери передерутся. Если бы волки напали на пантеру, Кливи удалось бы улизнуть...
        Однако зверей интересовал только пришелец. К чему им драться между собой, понял Кливи, когда налицо он сам, во всеуслышание транслирующий свои страхи и свою беспомощность?
        Пантера двинулась вперед. Волки остановились на почтительном расстоянии, по - видимому, намеренные удовольствоваться остатками ее трапезы. Кливи опять было попробовал взлететь по-птичьи, но пантера после минутного колебания продолжила свой путь.
        Кливи попятился к волкам, жалея, что некуда влезть. Эх, окажись тут скала или хотя бы приличное дерево...
        Но ведь рядом кусты! С изобретательностью, порожденной отчаянием, Кливи стал шестифутовым кустом. Вообще-то он понятия не имел, как мыслит куст, но старался изо всех сил.
        Теперь он цвел. А один из корней у него слегка расшатался. После недавней бури. Но все же, если учесть обстоятельства, он был отнюдь не плохим кустом.
        Краешком веток он заметил, что волки остановились. Пантера стала метаться вокруг него, пронзительно фыркнула и склонила голову набок.
        Ну право же, подумал Кливи, кому придет в голову откусить ветку куста? Ты, возможно, приняла меня за что-то другое, но на самом деле я всего-навсего куст. Не хочешь ведь набить себе рот листьями? И ты можешь сломать зуб о мои ветки. Слыханное ли дело, чтобы пантера поедала кусты? А ведь я и есть куст. Спроси у моей мамаши. Она тоже куст. Все мы кусты, исстари, с каменноугольного периода.
        Пантера явно не собиралась переходить в атаку. Однако не собиралась и удалиться. Кливи не был уверен, что долго протянет. О чем он теперь должен думать? О прелестях весны? О гнезде малиновок в своих волосах?
        На плечо к нему опустилась какая-то птичка.
        Ну не мило ли, подумал Кливи. Она тоже думает, что я куст. Намерена свить гнездо в моих ветвях. Совершенно прелестно. Все прочие кусты лопнут от зависти.
        Птичка легонько клюнула Кливи в шею.
        Полегче, подумал Кливи. Не надо рубить сук, на котором сидишь...
        Птичка клюнула еще раз, примериваясь. Затем прочно стала на перепончатые лапки и принялась долбить шею Кливи со скоростью пневматического молотка.
        Проклятый дятел, подумал Кливи, стараясь не выходить из образа. Он отметил, что пантера внезапно успокоилась. Однако когда птичка долбанула его шею пятнадцатый раз, Кливи не выдержал: он сгреб птичку и швырнул ею в пантеру.
        Пантера щелкнула зубами, но опоздала. Оскорбленная птичка произвела разведочный полет вокруг головы Кливи и упорхнула к более спокойным кустам.
        Мгновенно Кливи снова превратился в куст, но игра была проиграна. Пантера замахнулась на него лапой. Он попытался бежать, споткнулся о волка и упал. Пантера зарычала над его ухом, и Кливи понял, что он уже труп.
        Пантера оробела.
        Тут Кливи превратился в труп до кончиков горячих пальцев. Он лежал мертвым много дней, много недель. Кровь его давно вытекла. Плоть протухла. К нему не притронется ни одно здравомыслящее животное, как бы голодно оно ни было.
        Казалось, пантера с ним согласна. Она попятилась. Волки испустили голодный вой, но тоже отступили.
        Кливи увеличил давность своего гниения еще на несколько дней и сосредоточился на том, как ужасно он неудобоварим, как безнадежно неаппетитен. И в глубине души - ой был в этом убежден - искренне не верил, что годится кому бы то ни было на закуску. Пантера продолжала пятиться, а за нею и волки. Кливи был спасен! Если надо, он может теперь оставаться трупом до конца дней своих.
        И вдруг до него донесся подлинный запах гниющей плоти. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что рядом опустилась исполинская птица!
        На Земле ее назвали бы стервятником.
        Кливи едва не расплакался. Неужто ему ничто не поможет? Стервятник подошел к нему вперевалочку. Кливи вскочил и ударил его ногой. Если ему и суждено быть съеденным, то уж, во всяком случае, не стервятником.
        Пантера с быстротой молнии явилась вновь, и на ее глупой пушистой морде, казалось, были написаны ярость и смятение.
        Кливи замахнулся металлическим стержнем, жалея, что нет поблизости дерева - забраться, пистолета - выстрелить или хоть факела - отпугнуть...
        Факел!
        Кливи тотчас же понял, что выход найден. Он полыхнул пантере огнем в морду, и та отползла с жалобным визгом. Кливи поспешно стал распространяться во все стороны, охватывая пламенем кусты, пожирая сухую траву.
        Пантера стрелой умчалась прочь вместе с волками.
        Пришел его черед! Как он мог забыть, что всем животным присущ глубокий инстинктивный страх перед огнем! Право же, Кливи будет самым огромным пожаром, какой когда-либо бушевал в этих местах.
        Поднялся легкий ветерок и разнес его огонь по холмистой земле. Из-за кустов выскочили белки и дружно понеслись прочь. В воздух взмыли стаи птиц, а пантеры, волки и прочие хищники бежали бок о бок, забыв и помышлять о добыче, стремясь лишь уберечься от пожара - от него, Кливи!
        Кливи смутно сознавал, что отныне стал настоящим телепатом. С закрытыми глазами он видел все, что происходит вокруг, и все ощущал почти физически. Он наступал гудящим пламенем, сметая все на своем пути. И чувствовал страх тех, кто поспешно спасался бегством.
        Так и должно быть. Разве благодаря сообразительности и умению приспособиться человек не был всегда и везде царем природы? То же самое и здесь. Кливи торжествующе перепрыгнул через узенький ручеек в трех милях от старта, воспламенил группу кустов, выбросил струю пламени...
        Тут он почувствовал первую каплю воды.
        Он все горел, но одна капля превратилась в пять, потом в пятнадцать, потом в пятьсот. Он был прибит водой, а его пища - трава и кусты - вскоре промокли насквозь.
        Он начинал угасать.
        Это просто нечестно, подумал Кливи. По всем правилам он должен был выиграть. Он дал планете бой на ее условиях и вышел победителем... лишь для того, чтобы слепая стихия все погубила.
        Животные осторожно возвращались.
        Дождь хлынул, как из ведра. У Кливи погас последний язычок пламени. Бедняга вздохнул и лишился чувств...
        - ...Чертовски удачная работа. Ты берег почту до последнего, а это признак хорошего почтальона. Может, удастся выхлопотать тебе медаль.
        Кливи открыл глаза. Над ним, сияя горделивой улыбкой, стоял Почтмейстер. Кливи лежал на койке и видел над собой вогнутые металлические стены звездолета.
        Он находился на спасательном судне.
        - Что случилось? - прохрипел он.
        - Мы подоспели как раз вовремя, - ответил Почтмейстер. Тебе пока лучше не двигаться. Еще немного - и было бы поздно.
        Кливи почувствовал, как корабль отрывается от земли, и понял, что покидает планету З-М-22. Шатаясь, он подошел к смотровому окну и стал вглядываться в проплывающую внизу зеленую поверхность.
        - Ты был на волосок от гибели, - сказал Почтмейстер, становясь рядом с Кливи и глядя вниз. - Нам удалось включить увлажняющую систему как раз вовремя. Ты стоял в центре самого свирепого степного пожара из всех, что мне приходилось видеть.
        Глядя вниз на безупречный зеленый ковер, Почтмейстер, видно, усомнился. Он посмотрел еще раз в окно, и выражение его лица напомнило Кливи обманутую пантеру.
        - Постой... А как получилось, что на тебе нет ожогов?
        Лавка миров
        Добравшись до конца длинной, доходившей до плеч гряды серого щебня, Уэйн очутился перед Лавкой миров. Он сразу узнал ее по описаниям друзей. Это была маленькая лачуга, сооруженная из поломанных досок, листа оцинкованного железа, остатков автомобильного кузова и потрескавшихся кирпичей. Снаружи все это было неровно вымазано бледно-голубой краской.
        Уэйн оглянулся на длинную каменистую тропку, чтобы убедиться, что за ним никто не следит. При мысли о собственной дерзости его бросило в жар. Он крепче зажал в руках сверток, открыл дверь и быстро прошел внутрь.
        - Доброе утро, - сказал хозяин.
        Он тоже был именно таким, каким его описывали: высокий старик с хитро прищуренными глазами и угрюмым ртом. Звали его Томпкинс. Он восседал в древней качалке, на спинке которой примостился сине-зеленый попугай. В лавке были еще стул и стол. На столе лежал заржавленный шприц.
        - Я узнал о вашей лавке от друзей, - сказал Уэйн.
        - Тогда вам известно, сколько я беру, - сказал Томпкинс. - Принесли?
        - Да, - сказал Уэйн, приподняв сверток. - Но я хотел бы узнать...
        - Все они одинаковы, - сказал Томпкинс, обращаясь к попугаю. Попугай мигнул. - Валяйте, спрашивайте.
        - Мне хотелось бы знать, что на самом деле происходит в это время.
        Томпкинс вздохнул:
        - Происходит вот что. Вы мне платите. Я делаю вам укол, от которого вы засыпаете. Затем с помощью кое-каких приспособлений, которые у меня за стеной, я освобождаю ваше сознание.
        Кончив, Томпкинс усмехнулся, и Уэйну показалось, что его молчаливый попугай тоже усмехнулся.
        - А потом?
        - Ваше сознание, освобожденное от тела, сможет выбрать любой из бесчисленных миров-вероятностей, которые постоянно существуют вместе с Землей.
        Широко улыбнувшись, Томпкинс приподнялся в своей качалке. В его голосе послышалось вдохновение.
        - Да, да, мой друг, хотя вы, наверное, и не подозревали этого, наша потрепанная Земля с момента своего рождения из огненного чрева Солнца сама начала порождать альтернативные миры-вероятности. Любые крупные или ничтожные события отражаются в несметном числе миров. И Александры Македонские и амебы - все создают эти миры; велик или мал камень, брошенный в воду, от него все равно расходятся круги. Каждый предмет отбрасывает тень, не правда ли? Земля, друг мой, существует в четырехмерном пространстве, и видимое материальное отражение Земли в любой данный момент является лишь ее трехмерной тенью. Миллионы, миллиарды Земель! Бесконечный ряд Земель! Ваше сознание, освобожденное мною, сможет выбрать любой из этих миров и на некоторое время поселиться в нем.
        У Уэйна было неприятное чувство, будто перед ним балаганный зазывала, рекламирующий чудеса. И все же, напомнил он себе, за свою жизнь он насмотрелся такого, чему раньше ни за что бы не поверил. Ни за что! Поэтому возможно, что чудеса, о которых рассказывал Томпкинс, тоже могут осуществиться. Уэйн сказал:
        - Мои друзья еще говорили...
        - Что я отъявленный мошенник? - перебил его Томпкинс.
        - Некоторые из них намекали на это, - осторожно заметил Уэйн. - Но я стараюсь не быть предубежденным. Они еще рассказывали...
        - Я знаю, о чем рассказывали ваши друзья; они рассказывали вам об удовлетворении желания. Именно об этом вы хотели услышать?
        - Да, - сказал Уэйн. - Они говорили мне, что, чего бы я не пожелал... чего бы ни захотел...
        - Вот именно, - сказал Томпкинс. - Именно так, а не иначе. Можно выбирать из бесконечного множества существующих миров. Ваше сознание выбирает, руководствуясь только желанием. Главное - то, в чем заключается ваше сокровеннейшее желание. Если вы втайне мечтаете совершить убийство...
        - Нет, нет, ни в коем случае! - воскликнул Уэйн.
        - ...тогда вы попадете в мир, где разрешается убивать, где вы будете купаться в крови, - где вы превзойдете самого маркиза де Сада, или Цезаря, или любого другого вашего идола. А вдруг вы стремитесь к власти? Тогда вы изберете мир, где вы будете богом в буквальном смысле. Может быть, кровожадным Джаггернаутом или всемудрым Буддой.
        - Я очень сомневаюсь, что я...
        - Есть и другие желания, - продолжал Томпкинс. - Все, что может родить воображение ангела или дьявола. Половые извращения, обжорство, пьянство, любовь, слава - все что вы пожелаете.
        - Поразительно! - сказал Уэйн.
        - Да, - согласился Томпкинс, - конечно, мой краткий перечень не исчерпывает всех возможностей, всех комбинаций и трансформаций желаний. Вполне возможно, что вам захочется скромного, мирного, пасторального существования среди идеализированных туземцев на одном из островов Южных морей.
        - Это больше по мне, - робко засмеялся Уэйн.
        - Но кто знает? - сказал Томпкинс. - Вы можете даже и не подозревать о своих действительных желаниях. Вы можете даже хотеть собственной смерти.
        - И так часто бывает? - озабоченно спросил Уэйн.
        - Иногда.
        - Я бы не хотел умереть, - сказал Уэйн.
        - Так почти никогда не бывает, - сказал Томпкинс, глядя на сверток, который Уэйн держал в руках.
        - Если так... Но откуда я знаю, что все это правда? Плата чрезвычайно высока, мне придется отдать все, что у меня есть. А кто вас знает, дадите мне снотворного, и все мне приснится. Отдать все, что у меня есть, за... дозу героина и набор красивых фраз.
        Томпкинс успокаивающе улыбнулся:
        - Испытываемые ощущения не похожи на то, что дают одурманивающие средства; не похожи они и на сновидение.
        - Если это правда, - слегка раздраженно сказал Уэйн, почему нельзя навсегда остаться в мире своей мечты? - Я работаю над этим, - сказал Томпкинс. - Вот почему я беру такую высокую плату - чтобы достать материалы, чтобы экспериментировать. Я пытаюсь найти способ сделать трансформацию устойчивой. Пока мне не удается ослабить путы, привязывающие человека к Земле и влекущие его назад. Даже великие мистики не смогли порвать этих пут, не прибегая к смерти. Но я не теряю надежды.
        - Если вы добьетесь успеха, это будет великим событием, вежливо заметил Уэйн.
        - Безусловно! - выкрикнул Томпкинс с неожиданной страстью. - Тогда я превратил бы свою несчастную лавку во врата спасения! Трансформация стала бы бесплатной, бесплатной для всех! Каждый смог бы тогда отправиться в мир своей мечты, в мир, для которого он создан, и оставить эту проклятую Землю крысам и червям...
        Томпкинс оборвал себя на середине фразы и неожиданно заговорил с ледяным спокойствием:
        - Однако я увлекся. Пока я еще не нашел способа бегства с Земли, по надежности не уступающего смерти. Возможно, мне это никогда не удастся. А пока я вам предлагаю съездить в отпуск, переменить обстановку, ощутить другой мир, взглянуть на собственные мечты. Вам известно, сколько я беру. Я возмещу плату, если то, что вы будете ощущать, вас не удовлетворит.
        - Вы очень добры, - с искренним чувством сказал Уэйн. Но есть еще одно обстоятельство, о котором рассказывали мне друзья. Я имею в виду сокращение жизни на десять лет.
        - Здесь ничего не поделаешь, - сказал Томпкинс, - и этого не возместишь. Мой метод требует колоссального напряжения нервной системы, что, естественно, ведет к сокращению продолжительности жизни. Это одна из причин, по которым наше так называемое правительство объявило мой метод незаконным.
        - Однако оно не слишком строго следит за соблюдением запрета, - заметил Уэйн.
        - Верно. Официально мое изобретение запрещено как вредное мошенничество. Но чиновники тоже люди. Им тоже хочется покинуть Землю, как и всем другим.
        - Отдать все, - задумчиво проговорил Уэйн, крепко сжимая в руках сверток. - И вдобавок потерять десять лет жизни! За исполнение моих тайных желаний... Вы знаете, я должен это хорошенько обдумать.
        - Думайте сколько влезет, сказал Томпкинс безразличным тоном.
        Уэйн думал не переставая, пока возвращался домой. Он все еще думал, когда поезд прибыл в Порт-Вашингтон на Лонг-Айленде. Сидя за рулем машины на пути от станции домой, он вспоминал хитрое морщинистое лицо Томпкинса и думал о мирах - вероятностях и об исполнении желаний.
        Однако размышления эти пришлось оставить, как только он вошел в дом. Его жена Джейнет хотела, чтобы он построже поговорил с прислугой, которая снова начала выпивать. Сыну Томми потребовалось помочь с парусной лодкой, которую нужно было спускать на воду на следующий день. А его маленькой дочке не терпелось рассказать, как она провела день в детском саду.
        Уэйн вежливо, но строго поговорил с прислугой. Он помог Томми нанести еще один слой медно-рыжей краски на днище парусника и выслушал рассказ Пегти о ее приключениях на детской площадке.
        Позже, когда детей уложили и они остались одни в гостиной, Джейнет спросила, нет ли у него неприятностей на работе.
        - Неприятностей?
        - Ты чем-то озабочен, - сказала Джейнет. - Что-нибудь произошло?
        - Да нет, все было как обычно...
        Он ни за что не расскажет ни Джейнет, ни вообще кому бы то ни было, что он брал выходной и ездил в эту сумасшедшую Лавку миров к Томпкинсу. Не собирался он обсуждать и право каждого человека хоть раз в жизни исполнить свои самые сокровенные желания. Джейнет с ее прямолинейностью и здравым смыслом никогда этого не понять.
        В конторе наступили горячие дни. На Уолл-стрит царила паника из-за событий на Среднем Востоке и в Азии, и биржа на это реагировала. Уэйн углубился в работу. Он старался не думать об исполнении желаний ценою всего, чем он обладал. Бред! Старый Томпкинс, верно, выжил из ума!
        С субботы на воскресенье он уходил в плаванье с Томми. У старого парусника был неплохой ход и швы в днище почти не пропускали воду. Томми попросил купить новые гоночные паруса, но Уэйн ему отказал. Может быть, в следующем году, когда цены установятся. Пока же придется обойтись старыми.
        Иногда вечером, когда дети спали, они с Джейнет отправлялись на паруснике. В проливе Лонг-Айленд в такие часы было спокойно и прохладно. Парусник скользил среди мигающих бакенов, держа курс на большой желтый диск луны.
        - Тебя что-то беспокоит, я чувствую, - сказала Джейнет.
        - Милая, не надо!
        - Ты от меня что-то скрываешь?
        - Нет, ничего.
        - Правда? Тогда обними меня крепче. Вот так...
        Парусник плыл некоторое время никем не управляемый.
        Исполнение всех желаний...
        Но наступила осень, и парусник нужно было поднимать на берег. Биржа несколько стабилизировалась, но тут Пегти подхватила корь. Томми хотел узнать разницу между обычными бомбами, атомными бомбами, водородными бомбами, кобальтовыми бомбами и всеми другими видами бомб, о которых писали газеты. Уэйн объяснил как мог. Потом от них неожиданно ушла прислуга.
        Тайные желания - это, конечно, здорово. Допустим, он действительно хотел кого - нибудь убить или поселиться на острове в Южных морях. Но у него были еще и обязанности. У него двое маленьких детей и чудесная жена, которой он не стоит. Вот, может быть, ближе к рождеству...
        Однако зимой из-за короткого замыкания начался пожар в пустой спальне для гостей. Пожарники потушили огонь. Ущерба особого не было, и никто не пострадал. Но о Томпкинсе пришлось на время забыть. В первую очередь нужно было заняться ремонтом спальни, ведь Уэйн очень гордился своим старинным домом.
        Из-за международной обстановки конъюнктура была неопределенной. По бирже ползли слухи - а как там русские, арабы, греки, китайцы... И потом - межконтинентальные ракеты, атомные бомбы, спутники... Уэйн проводил на работе целые дни, а иногда оставался и по вечерам. У Томми началась свинка. Нужно было перекрыть крышу. Вскоре пришла пора позаботиться и о весеннем спуске на воду парусника.
        Прошел год, а у него не было времени подумать о тайных желаниях. Возможно, в будущем году... А тем временем...
        - Ну как? - спросил Томпкинс. - Чувствуете себя нормально?
        - Да, вполне, - сказал Уэйн.
        Он встал и потер лоб.
        - Хотите, чтобы я возместил плату? - спросил Томпкинс.
        - Нет. Ощущение было вполне удовлетворительным.
        - Иначе и быть не могло, - сказал Томпкинс, подмигнув попугаю с грязной ухмылкой. - Так что же вы выбрали?
        - Мир недавнего прошлого, - сказал Уэйн.
        - Многие выбирают то же самое. Определили свое тайное желание? Что это было - убийство? Или остров в южных морях?
        - Я бы предпочел не говорить об этом, - сказал Уэйн вежливо, но твердо.
        - Многие не желают говорить со мной об этом, - угрюмо сказал Томпкинс, - Будь я проклят, если понимаю, почему так.
        - Потому что... В общем, по-моему, мир тайных желаний является как бы священным, что ли, для каждого человека. Не обижайтесь... Как по-вашему, сможете ли вы когда-нибудь сделать так, чтобы это было навсегда? Я имею в виду выбор того или иного мира.
        Старик пожал плечами.
        - Я пытаюсь. Вы узнаете, если мне это удастся. Все узнают.
        - Да, видимо, так.
        Уэйн развязал сверток и выложил содержимое на стол. В свертке были пара армейских сапог, нож, два мотка медной проволоки и три небольшие банки мясных консервов.
        На мгновение в глазах Томпкинса вспыхнул огонек.
        - Вполне достаточно, - сказал он. - Спасибо.
        - До свидания, - сказал Уэйн. - Вам спасибо.
        Уэйн вышел из лавки и быстрым шагом направился туда, где кончалась каменистая гряда. За ней, насколько хватало глаз, простиралась плоская буро-серо-черная равнина, усыпанная щебнем. От горизонта к горизонту тянулись искореженные трупы городов, расщепленные стволы деревьев и поля мягкого белого пепла, который был когда-то человеческой плотью.
        - Что ж, - сказал Уэйн вслух, - по крайней мере мы заплатили за все сполна.
        Этот год в прошлом стоил ему всего состояния да десяти лет жизни в придачу. Был ли это сон? Все равно, он стоил этого! Но сейчас ему нужно выбросить из головы мысли о Джейнет и детях. С этим покончено, если только Томпкинс не усовершенствует свое изобретение. Теперь следует позаботиться о собственном существовании.
        С помощью наручного счетчика Гейгера он обнаружил среди щебня дезактивированный проход. Успеть бы в убежище до наступления темноты, пока еще не вышли крысы. Если он не поторопится, то опоздает на вечернюю раздачу картофеля.
        «Извините, что врываюсь в ваш сон...»
        Прошлой ночью мне приснился очень странный сон. Чей-то незнакомый голос сказал:
        - Извините, что врываюсь в ваш сон, но у меня к вам совершенно неотложное дело. Помочь мне можете только вы - больше никто.
        Мне приснилось, что я ответил:
        - Не нужно извиняться, сон все равно был так себе, и если я могу вам чем-то помочь...
        - Вы, и только вы, - произнес голос. - В противном случае я и мой народ обречены на гибель.
        - О Господи, - вымолвил я.
        Звали его Фрока, и принадлежал он к очень древнему роду. С незапамятных времен соплеменники его жили в широкой долине, окруженной гигантскими холмами. Они всегда жили мирно, по образцовым законам, а детей воспитывали с любовью и снисхождением. У них даже были свои выдающиеся художники. И хотя некоторые из них питали слабость к крепким напиткам, а иногда - правда, крайне редко, кто-то умирал насильственной смертью, они считали себя добрыми и достойными уважения мыслящими существами, которые...
        - Послушайте, - перебил я его, - может быть, перейдем прямо к делу, вашему неотложному делу?
        Фрока извинился за многословие, но объяснил, что в его мире всякое прошение должно предваряться обширным изложением моральных достоинств просителя - такова существующая норма.
        - Ладно, - успокоил я его. - Давайте перейдем к делу.
        Фрока перевел дух и начал. Он рассказал мне, что около ста лет назад (по их представлениям о времени) с небес спустилась невиданных размеров желто-красная колонна. Приземлилась она в третьем по величине городе, неподалеку от памятника Неизвестному Богу у городской ратуши.
        Колонна представляла собой цилиндр не правильной формы и имела две мили в диаметре. Вопреки всем законам природы она вдруг поднялась вверх и стала недосягаемой для приборов, потом снова опустилась на прежнее место. Тогда они попытались воздействовать на колонну с помощью холода, тепла, бактерий, протонной бомбардировки, любого приемлемого средства, наконец, - все безрезультатно. Полная ужасающего величия, она простояла не двигаясь ровно пять месяцев, двенадцать часов и шесть минут.
        Потом без всякой видимой причины колонна начала двигаться в северо-западном направлении. Средняя скорость движения составляла 78,881 мили в час (по их представлениям о скорости). Она вспахала поверхность на участке 183,223 мили длиной и 20,011 мили шириной, после чего неожиданно исчезла.
        Для изучения этого невероятного события собрался симпозиум, на который были приглашены все светила науки. В заключительном документе они заявили, что событие это не поддается объяснению, является уникальным и скорее всего в будущем не повторится.
        Однако ровно через месяц оно повторилось, на сей раз цилиндр опустился около столицы. Совершая частые беспорядочные движения, он переместился на расстояние 820,331 мили от места приземления. Причиненный ущерб был огромен, он не поддавался никакому учету. Было унесено несколько тысяч жизней.
        Спустя два месяца и один день колонна появилась снова, и на этот раз пострадали все три главных города.
        Теперь всем стало ясно, что непонятое и, может быть, не поддающееся пониманию явление представляет угрозу не только для жизни каждого в отдельности, но и для всей цивилизации в целом, ставит на грань гибели весь народ.
        Естественно, мысль о возможной трагедии наполнила души граждан отчаянием. Волна всеобщей истерии сменялась волной всеобщей апатии.
        Четвертый удар был нанесен к востоку от столицы в пустынной местности. Ущерб оказался минимальным, но в народе поднялась паника, настоящая паника, в результате чего многие покончили жизнь самоубийством. Положение усугубилось до крайности. На помощь, наряду с истинными науками, были призваны псевдонауки. Рассматривались любые теории и предложения, кто бы их ни выдвигал - будь то биохимик, гадалка или звездочет. Хватались даже за явно бредовые идеи, особенно после того, как в одну кошмарную летнюю ночь красивый древний город Рас вместе с двумя пригородами подвергся полному уничтожению.
        - Извините, - прервал его я. - Все это, безусловно, очень грустно, но я что-то не пойму, какой помощи вы ждете от меня.
        - Я как раз собирался к этому перейти, - ответил голос.
        - Тогда продолжайте, - разрешил я. - Только советую вам не очень тянуть резину, потому что я, кажется, скоро проснусь.
        - Мою роль в этой истории объяснить довольно трудно, - продолжал Фрока. По профессии я бухгалтер. Однако у меня есть ряд хобби - на досуге я шутки ради разрабатываю способы, которые расширяют возможности нашего мозга. Недавно я проводил эксперименты с одним химическим элементом, мы называем его "кола". Он обладает способностью вызывать глубокое просветление...
        - У нас такие химикалии тоже имеются, - вставил я.
        - Значит, вы меня понимаете! Так вот, во время путешествия - вам этот термин должен быть знаком, - находясь, так сказать, под воздействием препарата, я вдруг увидел и понял... на меня снизошло откровение... Но это так трудно объяснить.
        - Ничего, ничего, смелее, - поторопил я, - давайте самую суть.
        - В общем, - произнес голос, - я понял, что мой мир существует на многих уровнях - на атомном, податомном, в вибрационных плоскостях, он имеет бессчетное множество уровней действительности, и все они являются составной частью других уровней существования.
        - Мне это известно, - начиная нервничать, сказал я. - Недавно я выяснил, что все сказанное вами относится и к моему миру.
        - Итак, - развивал свою мысль Фрока, - мне стало ясно, что один из наших уровней находится под внешним воздействием.
        - А если конкретнее? - попросил я.
        - В соответствии с моей гипотезой вмешательство происходит на молекулярном уровне.
        - Поразительно! - воскликнул я. - И что же, вы смогли выявить природу этого вмешательства?
        - Мне кажется, что да, - ответил голос. - Но у меня нет никаких доказательств. Все это чисто интуитивно.
        - Я и сам верю в интуицию, - подбодрил я его. - Так что выкладывайте ваши соображения.
        - Сейчас, - неуверенно произнес голос. - Одним словом, я пришел к выводу (чисто интуитивно), что мой мир - это микроскопический паразит на вашем теле.
        - Выражайтесь, пожалуйста, яснее!
        - Хорошо. Я обнаружил, что" в одном из аспектов, в одной из плоскостей действительности, мой мир существует между костяшками указательного и среднего пальцев вашей левой руки. Он находится там вот уже несколько миллионов лет по нашему летосчислению. Разумеется, для вас это всего несколько минут, У меня нет никаких доказательств, и я, конечно, ни в чем вас не обвиняю...
        - Ничего, ничего, - успокоил его я. - Значит, вы говорите, что ваш мир расположен между костяшками указательного и среднего пальцев левой руки? Прекрасно. И чем же я могу вам помочь?
        - Видите ли, не знаю, верна ли моя догадка... Я предположил, что недавно вам потребовалось почесать руку как раз в зоне расположения моего мира.
        - Почесать руку?
        - Полагаю; что так.
        - И вы считаете, что несущая разрушения и смерть огромная красноватая колонна - это один из моих пальцев?
        - Именно.
        - И вы хотите, чтобы я прекратил чесаться.
        - Только около этого места, - торопливо произнес голос. - Мне ужасно неловко, что приходится обращаться к вам с такой просьбой, я делаю это лишь в надежде спасти свою цивилизацию от полного уничтожения. Прошу меня извинить...
        - Не надо извиняться, - остановил я его. - Мыслящие существа ничего не должны стесняться.
        - Спасибо вам на добром слове, - поблагодарил голос, - Ведь все-таки мы, нечеловекообразные паразиты, чего-то требовать от вас не вправе.
        - Все мыслящие существа должны держаться вместе, помогать друг другу, сказал я. - Вот вам слово чести, - никогда до конца дней моих я не буду чесать между костяшками большого и указательного пальцев левой руки.
        - Указательного и среднего пальцев, - поправил он.
        - Я вообще не буду чесать между костянками пальцев левой руки! Торжественно клянусь вам в этом и обещаю, что пока я жив, слово не нарушу.
        - Сэр, - взволнованно произнес голос, - вы спасли мой мир. Никакими словами не выразить степень моей благодарности. И все же скажу, что я безмерно вам благодарен.
        - Ну что вы, что вы, не стоит, - сказал я. Голос окончательно смолк, и я проснулся. Вспомнив удивительный сон, я открыл аптечку и перебинтовал костяшки пальцев левой руки. Я уже хожу с бинтом целую неделю и, несмотря на позывы, не чешу левую руку и даже не мою ее.
        В конце следующей недели я бинт сниму. Я прикинул, что по их летосчислению это обеспечит им полный покой на двадцать-тридцать миллиардов лет, что вполне достаточно для любой цивилизации.
        Но сейчас меня беспокоит другое. Дело в том, что недавно у меня возникло какое-то интуитивное чувство опасности. Причина - землетрясение в районе Сан Андреас Фолт, а также возобновившаяся вулканическая деятельность в центральной части Мексики. В общем, когда я эти события сопоставляю, меня охватывает настоящий страх.
        Поэтому извините, что я врываюсь в ваш сон, но у меня к вам совершенно неотложное дело. И помочь мне можете только вы - больше никто...
        Мнемон
        То был великий день для нашей деревни - к нам пришел Мнемон. Но сперва мы этого не знали, потому что он утаил от нас свою личность. Он сказал, что его зовут Эдгар Смит и что он мастер по ремонту мебели. Мы поверили ему, как верили всем. До тех пор мы не встречали человека, который что-либо скрывал.
        Он пришел в нашу деревню пешком, с рюкзаком и ветхим чемоданчиком. Он оглядел наши лавки и дома. Он приблизился ко мне и спросил:
        - Где тут полицейский участок?
        - У нас его нет, - сказал я.
        - В самом деле? Тогда где местный констебль или шериф?
        - Люк Джонстон девятнадцать лет был у нас констеблем, сказал я. - Но Люк умер два года назад. Мы, как положено, сообщили властям, только на его место никого не прислали.
        - Значит, вы сами себе полиция?
        - Мы живем тихо, у нас в деревне все спокойно. Почему вы спрашиваете?
        - Потому что мне надо, - не очень любезно ответил Смит. - Скудные знания не столь опасны, как абсолютное невежество, правда ведь? Ничего, мой пустолицый юный друг. Мне нравится ваша деревня. Мне нравятся деревянные дома и стройные вязы.
        - Стройные что? - удивился я.
        - Вязы, - повторил он, указывая на высокие деревья по обеим сторонам Главной улицы. - Разве вам не известно их название?
        - Оно забыто, - смущенно проговорил я. - Многое потеряно, а многое спрятано. И все же нет вреда в названии дерева. Или есть?
        - Никакого, - сказал я. - Вязы.
        - Я останусь в вашей деревне на некоторое время.
        - Будем очень вам рады. Особенно сейчас, в пору уборки урожая.
        Смит гордо взглянул на меня.
        - При чем тут уборка урожая? Уж не принимаешь ли ты меня за сезонного сборщика яблок?
        - Мне это и в голову не приходило. А чем вы занимаетесь?
        - Ремонтирую мебель, - сказал Смит.
        - В такой деревне, как наша, у вас не много будет работы, - заметил я.
        - Ну тогда, может быть, найду еще что-нибудь, к чему приложить руки. - Он неожиданно усмехнулся. - Пока что мне надо бы найти пристанище.
        Я привел его к дому вдовы Марсини, и он снял у нее большую спальню с верандой и отдельным входом.
        Его появление вызвало целый поток догадок и слухов. Миссис Марсини уверяла, что вопросы Смита о полиции доказывают, что он сам полицейский. "Они так работают, - говорила она. - Лет пятьдесят назад каждый третий был полицейским. Вашим собственным детям арестовать вас было что плюнуть. Даже легче".
        Но другие утверждали, что это было очень давно, а сейчас жизнь спокойная, полицейского редко увидишь, хотя, конечно, где-то они есть.
        Но зачем тут появился Смит? Некоторые считали, что он пришел, чтобы забрать у нас что-то. "Какая еще может быть причина прийти в такую деревню?" А другие говорили, что он пришел нам что-то дать, подкрепляя свою догадку теми же соображениями.
        Но точно мы ничего не знали. Оставалось только ждать, пока Смит не решит открыться.
        Судя по всему, человек он был во многом сведущий и немало повидавший. Однажды мы поднялись с ним на холм. То был разгар осени, чудесная пора. Смит любовался лежащей внизу долиной.
        - Этот вид напоминает мне известную фразу Уильяма Джеймса, - сказал он. - "Пейзаж запечатлевается в человеческой памяти лучше, чем что-либо другое". Подходит, верно?
        - А кто это - Уильям Джеймс? - спросил я.
        Смит посмотрел на меня.
        - Разве я упомянул чье-то имя? Извини, друг, обмолвился.
        Но это была не последняя "обмолвка". Через несколько дней я указал ему на уродливый склон, покрытый молодыми елочками, кустарником и сорной травой.
        - Здесь был пожар пять лет назад, - объяснил я.
        - Вижу, - произнес Смит. - И все же... Как сказал Монтень: "Ничто в природе не бесполезно, даже сама бесполезность".
        Как-то, проходя по деревне, он остановился полюбоваться пионами мистера Вогеля, которые все еще цвели, хотя время их давно миновало, и обронил:
        - Воистину у цветов глаза детей, а рты стариков.
        В конце недели кое-кто из нас собрались в задней комнате магазина Эдмондса и стали обсуждать мистера Эдгара Смита. Я упомянул про фразы, сказанные им мне. Билл Эдмондс вспомнил, что Смит ссылался на человека по имени Эмерсон, который утверждал, что одиночество невозможно, а общество фатально. Билли Фарклоу сообщил, что Смит цитировал ему какого-то Иона Хиосского: "Удача сильно разнится от Искусства, но все же создает подобные творения". Но жемчужина оказалась у миссис Гордон; по словам Смита, это была фраза великого Леонардо да Винчи: "Клятвы начинаются, когда умирает надежда".
        Мы смотрели друг на друга и молчали. Было очевидно, что мистер Эдгар Смит - не простой мебельщик.
        Наконец я выразил словами то, что все мы думали.
        - Друзья, - сказал я. - Этот человек - мнемон.
        Мнемоны как отдельная категория выделились в течение последнего года Войны, Покончившей Со Всеми Войнами. Они объявили своей целью запоминать литературные произведения, которым грозила опасность быть затерянными, уничтоженными или запрещенными.
        Сперва правительство приветствовало их усилия, поощряло и даже награждало. Но после Войны, когда началось правление Полицейских Президентов, политика изменилась. Была дана команда забыть несчастливое прошлое и строить новый мир. Беспокоящие веяния пресекались в корне.
        Здравомыслящие согласились, что литература в лучшем случае не нужна, а в худшем - вредна. В конце концов, к чему сохранять болтовню таких воров, как Вийон, и шизофреников, как Кафка? Необходимо ли знать тысячи различных мнений, а затем разъяснять их ошибочность? Под воздействием таких влияний можно ли ожидать от гражданина правильного и лояльного поведения? Как заставить людей выполнять указания?
        А правительство знало, что, если каждый будет выполнять указания, все будет в порядке.
        Но дабы достичь этого благословенного состояния, сомнительные и противоречивые влияния должны быть уничтожены. Следовательно, историю надо переписать, а литературу ревизовать, сократить, приручить или запретить.
        Мнемонам приказали оставить прошлое в покое. Они, разумеется, возражали. Дискуссии длились до тех пор, пока правительство не потеряло терпение. Был издан окончательный приказ, грозящий тяжелыми последствиями для ослушников. Большинство мнемонов бросили свое занятие. Некоторые, однако, только притворились. Эти некоторые превратились в скрывающихся, подвергаемых гонениям бродячих учителей, когда и где возможно продающих свои знания.
        Мы расспросили человека, называющего себя Эдгаром Смитом, и тот признался, что он мнемон. Он преподнес нашей деревне щедрый дар:
        два сонета Уильяма Шекспира;
        жалобы Иова богу;
        один полный акт пьесы Аристофана.
        Сделав это, он стал предлагать свой товар на продажу жителям деревни.
        Мистер Огден обменял целую свинью на две строфы Симонида.
        Мистер Веллингтон, затворник, отдал свои золотые часы за высказывание Гераклита и посчитал это удачной сделкой.
        Старая миссис Хит поменяла фунт гусиного пуха на три станса из поэмы "Аталанта в Калидонии" некоего Суинберна.
        Мистер Мервин, хозяин ресторана, приобрел короткую оду Катулла, высказывание Тацита о Цицероне и десять строк из гомеровского "Списка кораблей". Это обошлось ему недешево.
        Мне не на что было покупать. Но за свои услуги я получил отрывок из Монтеня, фразу, приписываемую Сократу, и несколько строк из Анакреонта.
        Неожиданным посетителем оказался мистер Линд, пришедший однажды морозным зимним утром. Мистер Линд был самым богатым фермером в округе и верил только в то, что мог увидеть и пощупать. Меньше всего мы ожидали, что его заинтересуют предложения Мнемона.
        - Так вот, - начал Линд, маленький, краснолицый человек, быстро потирая руки, - я слышал о вас и ваших незримых товарах.
        - А я слышал о вас, - как-то странно произнес Мнемон. - У вас ко мне дело?
        - О, да! - воскликнул Линд. - Я желаю купить эти старые чудные слова.
        - Я поражен, - сказал Мнемон. - Кто мог представить себе такого добропорядочного гражданина, как вы, в подобной ситуации - покупающим товары не только незримые, но и нелегальные.
        - Я делаю это для своей жены, которой в последнее время нездоровится.
        - Нездоровится? Неудивительно, - сказал Мнемон. - И дуб согнется от такой работы.
        - Эй вы, не суйте нос в чужие дела! - яростно проговорил Линд.
        - Это мое дело, - возразил Мнемон. - Люди моей профессии не раздают слова налево и направо. Каждому получателю мы подбираем соответствующие строки. Если мы ничего не можем найти, то ничего и не продаем.
        - Я думал, вы предлагаете свой товар всем покупателям.
        - Вас дезинформировали. Я знаю одну пиндарическую оду, которую не продам вам ни за какие деньги.
        - Как вы со мной разговариваете!
        - Я разговариваю, как хочу. Если вам не нравится, обратитесь в другое место.
        Мистер Линд гневно сверкнул глазами и побагровел, но ничего не мог сделать. Наконец он произнес:
        - Простите. Не продадите ли вы что-нибудь для моей жены? На прошлой неделе был ее день рождения, но я только сейчас вспомнил.
        - Замечательный человек! - сказал Мнемон. - Сентиментальный, как норка, и такой же любящий, как акула. Почему за подарком вы обратились ко мне? Разве не лучше подойдет новая маслобойка?
        - О нет, - проговорил Линд тихим и грустным голосом. - Весь месяц она лежит в постели и почти ничего не ест. По-моему, она умирает.
        Мнемон кивнул.
        - Умирает! Я не приношу соболезнований человеку, который довел ее до могилы, и не питаю симпатии к женщине, выбравшей себе такого мужа. Но у меня есть то, что ей понравится и облегчит смерть. Это будет стоить вам тысячу долларов.
        - О боже! Нет ли у вас чего-нибудь подешевле?
        - Конечно, есть, - ответил Мнемон. - У меня есть невинная комическая поэма на шотландском диалекте без середины; она ваша за две сотни. И есть "Ода памяти генерала Китченера", которую я отдам вам за десять долларов.
        - И больше ничего?
        - Для вас больше ничего.
        - Что ж... я согласен на тысячу долларов, - сказал Линд. - Да! Сара достойна и большего!
        - Красиво сказано, хотя и поздно. Теперь слушайте внимательно.
        Мнемон откинулся назад, закрыл глаза и начал читать.
        Линд напряженно слушал. И я тоже слушал, проклиная свою нетренированную память и молясь, чтобы меня не прогнали из комнаты.
        Это была длинная поэма, очень странная и красивая. Она все еще у меня...
        Мы - люди. Необычные животные с необычными влечениями. Откуда в нас духовная жажда? Какой голод заставляет человека обменивать три бушеля пшеницы на поэтическую строфу? Для существа духовного это естественно, но кто мог ожидать этого от нас? Кто мог представить, что нам недостает Платона? Может ли человек занемочь от отсутствия Плутарха, умереть от незнания Аристотеля?
        Не стану отрицать. Я сам видел, как человека отрывали от Стриндберга.
        Прошлое - частица нас самих, и уничтожить эту частицу значит поломать что-то и в нас. Я знаю мужчину, обретшего смелость только после того, как он услышал об Эпаминонде, и женщину, ставшую красавицей после того, как она услышала про Афродиту.
        У Мнемона был естественный враг в лице нашего учителя, мистера Ваха, учившего всему по утвержденной программе. И еще был враг - отец Дульсес, заботившийся о наших духовных потребностях в лоне Всеобщей Американской Патриотической Церкви.
        Мнемон пренебрегал этими авторитетами. Он говорил нам, что многое, чему они учат, ложно. Он утверждал, что они извращают смысл знаменитых высказываний, придавая им противоположное значение.
        Мы слушали его, мы размышляли над его словами. Медленно, болезненно, мы начали думать. И при этом - надеяться.
        Неоклассический расцвет нашей деревни был бурным, ярким и неожиданным. Однажды ранним весенним днем я помогал с уроками сыну моего соседа. У него оказалось новое издание "Общей истории", и я просмотрел главу "Серебряный век Рима". И вдруг понял, что там не упоминается Цицерон. Его не внесли даже в алфавитный указатель. Я еще подумал: интересно, в каком преступлении он уличен?
        А потом, внезапно, все кончилось. Трое пришли в нашу деревню, в серых мундирах с латунными значками, в тяжелых черных ботинках. Их лица были широкими и пустыми. Они повсюду ходили вместе и всегда стояли рядом друг с другом, вопросов не задавая и ни с кем не разговаривая. Они знали точно, где живет Мнемон, и, сверившись с планом, направились туда.
        Эти трое находились у него в комнате, наверное, минут десять. Затем снова вышли на улицу. Их глаза бегали; они казались испуганными. Они быстро покинули нашу деревню.
        Мы похоронили Смита на высоком холме, возле того места, где он впервые цитировал Уильяма Джеймса, среди поздних цветов с глазами детей и ртами стариков.
        Миссис Блейк совершенно неожиданно назвала своего младшего Цицероном. Мистер Линд зовет свой яблоневый сад Ксанаду. Меня самого считают приверженцем зороастризма, хотя я и не знаю-то ничего об этом учении, кроме того, что оно призывает человека говорить правду и пускать стрелу прямо.
        Но все это - тщетные потуги. А правда в том, что мы потеряли Ксанаду безвозвратно, потеряли Цицерона, потеряли Зороастра. Что еще мы потеряли? Какие великие битвы, города, мечты? Какие песни были спеты, какие легенды сложены? Теперь - слишком поздно - мы поняли, что наш разум как цветок, который должен корениться в богатой почве прошлого.
        Мнемон, по официальному заявлению, никогда не существовал. Специальным указом он объявлен иллюзией - как Цицерон. Я - тот, кто пишет эти строки, - тоже скоро перестану существовать. Буду запрещен, как Цицерон, как Мнемон.
        Никто не в силах мне помочь: правда слишком хрупка, она легко крушится в железных руках наших правителей. За меня не отомстят. Меня даже не запомнят. Уж если великого Зороастра помнит всего один человек, да и того вот-вот убьют, на что же надеяться?!
        Поколение коров! Овцы! Свиньи! Если Эпаминонд был человеком, если Ахилл был человеком, если Сократ был человеком, то разве мы люди?..
        Предварительный просмотр
        В одно прекрасное сентябрьское утро Питер Гонориус, разбирая почту, обнаружил директиву местного Отдела родственных уз, безоговорочно требовавшую, чтобы он женился до 1 октября. В противном случае он-де проявит неуважение к государственной и местной Инструкциям по моногамии и понесет наказание вплоть до заключения в Лунавилле сроком от одного до пяти лет.
        Гоиориус пришел в ужас: в августе он заполнил формуляр на Продление статуса, который к сегодняшнему дню должны рассмотреть в установленном порядке. Это дало бы ему шесть дополнительных месяцев для селекции невесты. Теперь же у него оставались жалкие две недели на то, чтобы либо подчиниться директиве, либо погасить все и отчалить в Мексику. А уж в 2038 году это было не самой желанной альтернативой.
        Проклятье!
        В тот же день за завтраком Гонориус обсудил ситуацию со своим другом графом Унгерфьордом. - Черт побери, это несправедливо с их стороны! - заявил Гонориус. - Кто-то там, в верхах, преследует меня. Но за что? Я не бунтовщик какой-нибудь. Я не хуже других знаю, что брак - это непременная сделка между индивидом и обществом, фундамент, на котором покоится государственная безопасность. Дьявол, да я же хочу жениться! Я просто еще не подобрал себе пару.
        - Может быть, ты излишне суетлив? - предположил Унгерфьорд. Он был женат уже почти месяц. Взаимоотношения полов не представляли для него проблемы.
        Гонориус покачал головой.
        - Сейчас я готов на все, лишь бы не допустить несчастья. Вся беда в том, что, несмотря на компьютеризованную картотеку и ультрасовременную технологию электронного сватовства, никогда заранее не скажешь, ту женщину ты выбрал или нет. А когда поймешь на собственной шкуре, уже слишком поздно что-либо менять.
        - Да, - самодовольно согласился Унгерфьорд, - именно в такой ситуации как раз и оказывается большинство.
        - Неужели нет исключений?
        - Собственно говоря, существует один способ избавиться от неуверенности. Я сам воспользовался им. Именно так я нашел Джейни. Я не упоминал о нем ранее, потому что, как мне известно, ты не очень-то склонен нарушать закон.
        - Разумеется, я стараюсь вести высоконравственный образ жизни, - сказал Гонориус. - Но ведь дело-то действительно очень серьезное, и я готов проявить гибкость. Кого я должен убить?
        - Так далеко мы еще не зашли, - успокоил Унгерфьорд. Он нацарапал на бумаге несколько строчек. - Отправляйся-ка вот по этому адресу и поговори с мистером Фьюлером. Он возглавляет Тайную компьютерную службу. Скажи ему, что тебя послал я.
        Во времена, к которым относятся наши события, Тайная компьютерная служба размещалась в нескольких пыльных конторских помещениях в запустелом районе Линкольновского центра, где скрывалась под вывеской "Оптовая торговля б/у матчастью и матобеспечением". Секретарша Фьюлера, миловидная энергичная молодая женщина по имени Дина Гребс, провела Гонориуса в кабинет шефа. Фьюлер оказался низкорослым, пухленьким, лысеющим, дружелюбным, краснощеким человечком с умными карими глазами и обезоруживающими манерами. Он отделал свой кабинет под гостиную в английском стиле, но добился лишь того, что комната стала походить на уголок мебельного магазина.
        - Вы обратились как раз туда, куда нужно, - заверил Фьюлер, едва познакомившись с ситуацией. - Государство требует, чтобы мы сочетались браком ради стабильности общества. Общеизвестно, что большинство недовольных, бунтовщиков, психопатов, растлителей малолетних, поджигателей, социал-реформистов, анархистов и тому подобных личностей - это одинокие, неженатые типы, которым нечем заняться и которые способны лишь заботиться о собственной персоне и замышлять свержение существующего строя. Таким образом, бракосочетание есть обязательный акт лояльности по отношению к правительству. И разумеется, никто не будет оспаривать ни этот, ни любой другой вывод Национальной палаты матерей. Все мы признаем необходимость брака. В качестве единственного условия мы выдвигаем лишь то, чтобы он был надежным или по крайней мере терпимым, поскольку такое положение дел лучше удовлетворяет нуждам как индивидуума, так и государства.
        - Да! - сказал Гонориус. - Именно поэтому я пришел к вам. Какие у вас есть практические...
        Но фьюлера не так-то просто было лишить слова.
        - Что нам необходимо - так это научные методы освобождения брака от фактора неопределенности. Компьютеризованного сватовства недостаточно: нам нужен способ, который позволил бы взглянуть на фактический итог предполагаемого брака, и только после этого мы могли бы решать, вступать нам в брак или нет. Мы должны видеть, как эта штука работает, прежде чем заводить музыку в доме на шестьдесят или семьдесят лет.
        - Если бы! - сказал Гонориус. - Но это невозможно. Или у вас, по счастью, имеется талантливая цыганка с исправным хрустальным шаром?
        - Выход есть! - сказал Фьюлер улыбаясь.
        - Что, кто-нибудь изобрел машину времени?
        - Да, только вы знаете ее под другим именем. Она называется "Синтезатор и имитатор политических факторов".
        - Я слышал о нем, - сказал Гонориус. - Это тот самый сверхкомпьютер, спрятанный под горой в Северной Дакоте, который вечно высчитывает, что именно одна данная страна собирается сотворить с какой-нибудь другой данной страной. Но я не понимаю, что этот компьютер может сказать о моей будущей жене, если только она не окажется генералом или кем-нибудь еще в этом роде.
        - Вдумайтесь, мистер Гонориус! Есть машина, созданная специально для того, чтобы предсказывать и имитировать взаимодействия между различными группами и подгруппами людей. А что если мы используем ее в целях предсказания и имитации возможных взаимодействий двух индивидуумов?
        - Это было бы великолепно, - сказал Гонориус. - Но СИПФ охраняется тщательнее, чем Форт-Нокс.
        - Мой мальчик, караулить золото просто, намного сложнее таить информацию, даже если сверху взгромоздить гору! В руках и продажных операторов и операторов - идеалистов уже сам канал ввода данных - канал, от которого зависит информационное питание имитатора, - может вдруг превратиться в канал вывода данных. Я, конечно, ни словом не намекну, как осуществляется программирование: у нас свои методы. Я только скажу, что имитатор может выстроить картину вашего возможного будущего брака с любой женщиной, какую не пожелаете, и сымитировать конечный результат только для вас одного.
        - Не пойму, как вы подберетесь к имитатору ближе чем на десять миль.
        - А нам и не нужно подбираться. Мы завладеем терминалом.
        Гонориус тихонько присвистнул, переводя дыхание. Он был в восхищении от хладнокровной наглости этого человечка.
        - Мистер Фьюлер, когда я могу начать?
        Вопрос о гонораре был быстро улажен, и Фьюлер сверился с расписанием.
        - Поскольку ваше дело не терпит отлагательств, я могу выделить для вас десять минут машинного времени послезавтра. Приходите сюда в полдень, мисс Гребс проводит вас к терминалу и проинструктирует, что нужно делать. Не забудьте принести с собой карточки данных на вас и на ваших предполагаемых жен!
        К условленному часу Гонериус все обстоятельно подготовил. В конвертике он принес карточки данных на пятнадцать кандидаток. Этих особ рекомендовала ему Служба компьютеризованного сватовства - первоклассное агентство с Мэдисон-авеню, сотрудники которого любовно отобрали пятнадцать претенденток из Национального объединения резерва одиноких женщин Америки (НОРОЖА), основываясь на их ответах на 1006 тщательно составленных вопросов. Эти женщины были известны Гонориусу только по номерам: анонимность сохранялась вплоть до того момента, когда жених получал разрешение на моногамный брак. Все эти женщины добровольно избрали статус "мгновенной доступности": единственное, что требовалось от Гонориуса, - это засвидетельствовать свою готовность жениться на любой из них. (Из карточки данных Гонориуса явствовало помимо прочего, что он высокого роста, с пышной шевелюрой, привлекателен, имеет ровный характер, добр к детям и мелким животным, зарабатывает тридцать пять тысяч долларов в год, будучи самым молодым президентом фирмы "Глип электронике" за всю ее историю, и перед ним открыты поистине неограниченные
перспективы. Большинство кандидаток мечтали урвать жениха именно с такой спецификацией, Гонориус являл собой пример добрачного заблуждения, впасть в которое жаждали многие женщины.)
        Мисс Гребс привела Гонориуса на старую автомобильную стоянку на Декальб-авеню. Терминал компьютера был спрятан там в кузове мебельного фургона. Два техника, переодетые бродягами, ввели Гонориуса в затемненную клетушку внутри фургона, где мягко, словно бы разговаривая сам с собой, гудел терминал. Техники усадили Питера в большое командное кресло и укрепили у него на лбу и запястьях психометаллические электроды.
        Мисс Гребс взяла карточки.
        - Сегодня у нас хватит времени только на одну из них, сказала она. - Перед вами пройдут события пяти лет жизни, но они будут спрессованы в десять минут реального времени, так что держитесь! С какой карточки начнем?
        - Неважно, - сказал Гонориус. - Они все похожи. Я имею в виду карточки. Начните с верхней.
        Мисс Гребс ввела карточку в терминал. Аппарат нежно заурчал, и Гонориус ощутил покалывание на дне глазных яблок. Мир вокруг затуманился. Когда в глазах прояснилось, он увидел себя со стороны и рядом с собой - прелестную миниатюрную девушку с длинными черными волосами.
        Это была Мисс 1734-АВ-2103Ц.
        Информация подавалась в форме сериала из отдельных кадров и монтажных кусков. Он увидел себя и 1734-ю за обедом в затейливом итальянском ресторанчике, а затем Они прогуливались рука об руку по Бликер-стрит. Вот Они на Вашингтон-сквер у фонтана. Она играет на гитаре и поет народную песню. Как Она прелестна! И как же Они были счастливы! Вот Они лежат рядышком перед крохотным камином в небольшой квартирке на Гей-стрит. Ее волосы уже расчесаны на прямой пробор. Вот Она в солнцезащитных очках читает сценарий: Она собирается сниматься в кино! Но из этого ничего не вышло, и в следующем эпизоде Они уже живут в сногсшибательной квартире в Саттон-Плейсе, и Она угрюмо жарит Ему на обед рубленные бифштексы. (Они поссорились: между Ними царило молчание - Он читал свой "Уоллстритджорнэл", а Она листала книги по астрологии.) А вот Они живут в Коннектикуте в прекрасном старом доме, окруженном щербатым забором из врытых в землю рельсов, большую солнечную детскую Они превратили в кладовку. Той зимой Он много катался на лыжах в одиночку, а Она изучала тантры в кружке буддистов в Мэриленде. Когда Она вернулась, у Нее
была уже короткая стрижка и Она умела бесконечно долго сидеть в безупречной позе лотоса. Ее немигающие глаза смотрели сквозь Него, и Она теперь считала, что плотская любовь - нежелательный отвлекающий момент при увеличении мандалической созерцательности. Годом позже Они уже не жили вместе. Она удалилась в буддийскую общину близ Скенектади, а Он нашел себе девушку в Братлборо.
        На этом с Мисс 1734 было покончено. Следующий сеанс имитатора должен был состояться через три дня.
        Вторая кандидатка, Мисс 3543, была высокой, стройной, веселой девушкой с рыжеватыми волосами и очаровательной россыпью веснушек на переносице. Они с Гонориусом обзавелись хозяйством в Малибу, где Она каждый день играла в теннис и читала журналы по украшению интерьера. Как же Она была прекрасна, когда подавала ему салат "Уолдорф" возле жаровни с раскаленными углями. Они жарили мясо на решетке, а у ног Его резвился кокер-спаниель! Потом Они оказались уже в Париже - спаниель превратился в таксу с тоскливыми глазами, а Она до полусмерти напилась на Монпарнасе и кричала Ему что-то очень оскорбительное. Потом были подобные сцены в Риме, Виллафранке, на Ивисе. Теперь Она пила не переставая, и Они вроде взяли на воспитание ребенка, но зато лишились таксы, а потом у Них был уже другой ребенок и две кошки, а затем Они наняли экономку, чтобы та управлялась со всем этим хозяйством, пока 3543-я лечилась от алкоголизма в одной очень хорошей клинике на озере Грисон. И вот они в Лондоне. Она теперь неизменно трезва. Это высокая, тощая, серьезная женщина, у которой очень забавная манера складывать губки, когда Она
раздает брошюрки по сциентологии на Трафальгарской площади. Этими брошюрками и закончились пять лет жизни с Мисс 3543.
        Все, что Гонориус мог припомнить о третьей кандидатке, укладывалось в образ очаровательной застенчивой девушки, которая скрашивала долгие сумеречные вечера в Истгемптоне своим прелестным, исполненным эротики молчанием. Спустя два года в номере-люкс отеля "Скотовод" в Талсе Он уже вопил на Нее: "Ну, скажи хоть что - нибудь, манекен! Хоть что-нибудь! Христом богом прошу, говори!" Кандидатка номер четыре к двадцати семи годам обнаружила в себе скрытый талант и стала звездой скоростного бега на роликовых коньках. Номер пять была особой с суицидальными наклонностями. Впрочем, Она так никогда и не собралась осуществить задуманное. Или то был номер шесть?
        К 29 сентября, просмотрев четырнадцать вариантов потенциальной брачной жизни, Гонориус встревожился и впал в уныние. Он отправился на последний сеанс в состоянии тяжкой подавленности, почти примирившись с мыслью заключить брачный союз с номером одиннадцать: Вечное Хихиканье плюс два Брата-Тупицы. По крайней мере это был не самый гибельный вариант.
        По соображениям безопасности терминал перевели с автомобильной стоянки на Декальб-авеню в ванную комнату в конце того же коридора, куда выходили и двери конторы Фьюлера. Гонориус подключился и увидел, как Он гуляет по пляжу острова Мартас-Виньярд вместе с 6903-й, миловидной девушкой с каштановыми волосами, которая напоминала ему кого-то из прежней жизни. Вот Они прогуливаются по мосту Джорджа Вашингтона, счастливые, полные неведения о том, что уготовано им впереди. Вот Они едят козий сыр и пьют вино на известняковой скале, выдающейся далеко в Эгейское море. Вот Они посреди обширной каменистой равнины, у горизонта вздымаются горы, увенчанные белыми шапками. Тибет? Перу? А вот Майами: на Ней - Его непромокаемый плащ, и Они бегут смеясь под дождем. А потом Они оказались уже вовсе непонятно где, в каком-то маленьком белом домике, и видно было, что Они любят друг друга, и Он ходил взад-вперед по гостиной, баюкая на руках ребенка, мающегося животиком. На этом пятилетний период закончился.
        Гонориус сражу же помчался в контору Фьюлера.
        - Фьюлер! - закричал он. - Наконец-то я нашел ЕЕ! По-моему, я без памяти влюбился в 6903-ю!
        - Поздравляю, мой мальчик, - сказал Фьюлер. - А то я уже начал было беспокоиться. Когда ты хочешь заключить Моногамное соглашение?
        - Немедленно! - заявил Гонориус. Включите Машину государственного архива! 6903 - очень симпатичный номер, не правда ли? Хотел бы я знать, как ее зовут.
        - Я выясню это сию же минуту, - сказал Фьюлер. - Ты же знаешь, у нас тут Тайная компьютерная служба. Сейчас мы наберем этот номер и введем его в процессор... Так, это мисс Дина Гребс, проживающая по адресу: 4885 Рейлроуд-стрит, Флашинг, Куинс, Лонг-Айленд, Нью-Йорк.
        - Кажется, я уже где-то слышал это имя, - сказал Гонориус.
        - И я, - сказал Фьюлер. - Есть в нем что-то навязчиво знакомое. Гребс, Гребс...
        - Вы звали меня, сэр? - спросила Гребс из соседней комнаты.
        - Это ты?! - воскликнул Фьюлер.
        - Это она! - вскричал Гонориус. - То-то я думаю, почему она мне так знакома. Она и есть 6903-я!
        Потребовалось какое-то время, чтобы Фьюлер переварил услышанное. Наконец, он сурово спросил:
        - Мисс Гребс, соизвольте объяснить мне, каким образом ваша карточка данных попала в набор селекционных кандидатур для мистера Грнориуса?
        - Я объясню это мистеру Гонориусу наедине, - ответила она дрожащим, но достаточно дерзким голосом.
        Фьюлер вышел, и Гонориус с Гребс встретились взглядами.
        - Так будьте добры объяснить, почему вы это сделали, мисс Гребс? - сказал Гонориус.
        - Ну, вы ведь и на самом деле очень заманчивый жених, сказала Дина Гребс. - Но, по правде, я влюбилась в вас с первого же взгляда, в тот самый день, когда вы впервые пришли сюда. Я сразу увидела, что мы идеально подходим друг к другу. Чтобы понять это, мне незачем было обращаться к самому сложному компьютеру в мире. Но ваша аристократическая матримониальная служба даже не стала бы обрабатывать мои данные, а вы сами на меня ни разу толком не взглянули. Вы были нужны мне, Гонориус, поэтому я и сделала все необходимое, чтобы заполучить вас, и мне нечего стыдиться!
        - Понятно, - сказал Гонориус. - Должен сказать вам, что, на мой взгляд, у вас нет никаких достаточно веских законных оснований, чтобы претендовать на меня. Однако я без всяких возражений рассчитаюсь с вами наличными - в пределах разумной суммы - в уплату за потраченные вами время и усилия.
        - Я не ослышалась? - изумилась Гребс. - Вы предлагаете мне деньги, чтобы я больше не задерживала вас?
        - Конечно, - сказал Гонориус. - Я хочу, чтобы все было по честному.
        - Красота! - воскликнула Гребс. - Ну нет, если вы хотите от меня избавиться, это вам не будет стоить ни цента. В сущности, вы меня уже потеряли.
        - Постойте-ка, - сказал Гонориус, - я протестую, чтобы вы разговаривали со мной таким тоном. Ведь потерпевшая-то сторона - я, а не вы.
        - Вы - потерпевшая сторона? Я в вас влюбляюсь, мошенничаю, совершаю ради вас одно должностное преступление за другим, строю из себя дурочку у вас на глазах, а вы тут стоите и твердите, будто вы - потерпевшая сторона?!
        - Но вы пытались заманить меня в ловушку! Наверное, вы и в карточках данных что - нибудь подтасовали, ведь так?
        - Так! Уверена, что любая из кандидаток подойдет для такого тупицы, как вы! Рекомендую номер третий - ту, что вечно молчит как рыба. По крайней мере при этом варианте вы иногда будете побеждать в семейных спорах.
        Гонориус промычал что-то невнятное, более всего похожее на проклятье, и придвинулся к Дине. Гребс замахнулась на него кулаком. Гонориус схватил ее за запястье, и они внезапно обнаружили, что если они еще и не в объятьях друг друга, то уж определенно в тесном контакте. Тяжело дыша, они посмотрели друг другу в глаза.
        Любовь - то потаенное неформальное чувство, что составляет суть моногамного поведения, - это сила, с которой следует считаться, но которую никогда нельзя предсказать заранее. Любовь вытесняет все прочие установки и отменяет все прежние обязательства. Но почему-то широко распространено мнение, будто единственное, чего еще не хватает любви, - это закрытых предварительных просмотров, которые позволили бы предвосхитить все грядущие радости и печали, и уж тогда вовсе без помех закрутятся шестеренки сложного механизма автоматизированного спаривания, от которого зависит процветание и стабильность государства.
        Позже Гонориус спросил Дину:
        - Слушай, а наше собственное-то будущее было на самом деле? Или ты намудрила и со своей карточкой тоже?
        - Поживем - увидим, - ответила Дина.
        Впоследствии она так отвечала на этот вопрос еще много-много раз.
        Человек по Платону
        Благополучно посадив корабль на Регул-V, члены экспедиции разбили лагерь и включили ГР-22-0134, своего граничного робота, которого они называли Максом. Робот этот приводился в действие голосом и представлял собой двуногий механизм, предназначенный для охраны лагеря от вторжения неземлян в случае, если экспедиции где-нибудь придется столкнуться с неземлянами. Первоначально в строгом согласии с инструкцией Макс был серо-стального цвета, но во время бесконечного полета его покрасили нежно-голубой краской. Высота Макса равнялась одному метру двадцати сантиметрам, и члены экспедиции постепенно уверовали, что он - добрый, разумный металлический человек, железный гномик, нечто вроде миниатюрного Железного Дровосека из "Волшебника Изумрудного города".
        Разумеется, они заблуждались. Их робот не обладал ни одним из тех качеств, которые они ему приписывали. ГР-22-0134 был не разумнее жнейки и не добрее автоматической расточной линии. В нравственном отношении его можно было сравнивать с турбиной или радиоприемником, но никак не с человеком.
        Маленький нежно-голубой Макс с красными глазами безостановочно двигался по невидимой границе лагеря, включив свои. электронные органы чувств на максимальную мощность. Капитан Битти и лейтенант Джеймс отправились на реактивном вертолете обследовать планету и должны были отсутствовать около недели. Лейтенант Холлорен остался в лагере охранять оборудование.
        Холлорен был коренастым крепышом с бочкообразной грудью и кривыми ногами. Он был веселым, веснушчатым, закаленным, находчивым человеком и большим любителем соленых выражений. Позавтракав, он провел сеанс связи с вертолетом, потом раскрыл шезлонг и уселся полюбоваться пейзажем.
        Регул-V - прелестное место, если вы питаете страсть к унылым пустыням. Вокруг лагеря во все стороны простиралась раскаленная равнина, состоявшая из песка, застывшей лавы и скал. Кое-где кружили птицы, похожие на воробьев, а иногда пробегали животные, напоминавшие койотов. Между скалами там и сям торчали тощие кактусы.
        Холлорен встал с шезлонга:
        - Макс, я пойду прогуляюсь. В мое отсутствие ты остаешься в лагере за главного. Робот прервал обход.
        - Слушаюсь, сэр. Я остаюсь за главного.
        - Не допускай сюда никаких инопланетян, особенно двухголовых с коленями навыворот.
        - Я учту ваше указание, сэр, - когда речь шла об инопланетянах, Макс утрачивал чувство юмора. - Вы знаете пароль, мистер Холлорен?
        - Знаю, Макс. А ты?
        - Мне он известен, сэр.
        - Отлично. Ну, бывай.
        И Холлорен покинул пределы лагеря.
        Побродив часок по очаровательным окрестностям и не обнаружив ничего интересного, Холлорен направился обратно к лагерю. Он с удовольствием отметил про себя, что ГР-22-0134 совершает свой бесконечный обход границы лагеря. Это означало, что там все в порядке.
        - Эгей, Макс! - крикнул он. - Писем для меня не поступало?
        - Стой!!! - скомандовал робот. - Пароль!!
        - Не валяй дурака. Макс. Мне сейчас не...
        - СТОЙ!!! - загремел робот, когда Холлорен собрался было переступить границу.
        Холлорен остановился как вкопанный. Фотоэлектрические глаза Макса вспыхнули, и негромкий двойной щелчок возвестил, что он привел в боевую готовность оружие малого калибра. Холлорен решил действовать осторожнее.
        - Я стою. Моя фамилия Холлорен. Ну как, все в порядке, Макс?
        - Пожалуйста, назовите пароль.
        - "Колокольчики", - ответил Холлорен. - Ну, а теперь с твоего разрешения...
        - Не пересекайте границы, - предупредил робот. - Пароль неверен.
        - Как бы не так! Я же сам тебе его давал.
        - Это прежний пароль.
        - Прежний? Да ты лишился своего электронного рассудка! - воскликнул Холлорен. - "Колокольчики" - единственный верный пароль, и никакого нового пароля у тебя быть не может, так как...
        Разве что...
        - Робот терпеливо ждал, пока Холлорен взвешивал эту неприятную мысль и, наконец, высказал ее вслух:
        - Разве что капитан Битти дал тебе новый пароль перед отлетом. Так оно и было?
        - Да, - ответил робот.
        - Мне следовало бы это сообразить, - сказал Холлорен, но он был раздосадован. Такие промашки случались и прежде, но в лагере всегда был кто-нибудь, кто помогал исправить положение.
        Впрочем, оснований для тревоги не было. Если подумать хорошенько, ситуация складывалась довольно занятная. И найти выход ничего не стоило. Достаточно было немного поразмыслить.
        Холлорен, разумеется, исходил из того, что ГР-22-0134 способны хотя бы немного поразмыслить.
        - Макс, - начал Холлорен. - Я понимаю, как это произошло. Капитан Битти дал тебе новый пароль, но не сказал мне об этом. А я затем усугубил допущенный им промах, не проверив, как обстоит дело с паролем, прежде чем вышел за границу лагеря. Робот ничего не сказал, и Холлорен продолжал:
        - В любом случае эту ошибку легко поправить.
        - Искренне надеюсь, что это так, - ответил робот.
        - Ну конечно же, - заявил Холлорен без прежней уверенности. - И капитан, и я, давая тебе новый пароль, всегда следуем определенным правилам. Сообщив пароль тебе, он тут же сообщает его мне устно, но на всякий непредвиденный случай - вроде того, что произошел сейчас, он его записывает.
        - Разве? - спросил робот.
        - Да-да, - ответил Холлорен. - Всегда. Неукоснительно. И значит, в этот раз тоже. Ты видишь палатку позади себя?
        - Робот навел один глаз на палатку, не спуская второго с Холлорена.
        - Да, я ее вижу.
        - Отлично. В палатке стоит стол. На столе лежит серый металлический зажим.
        - Правильно, - сказал Макс.
        - Превосходно. В зажиме помещен лист бумаги. На нем записаны наиболее важные данные: частота, на которой подается сигнал бедствия, и тому подобное. В верхнем углу листка, обведенный красным кружком, написан текущий пароль.
        Робот выдвинул свой глаз, сфокусировал его, затем вернул в обычное положение и сказал Холлорену:
        - Все, что вы сказали, совершенно верно, но никакого отношения к делу не имеет. Мне нужно, чтобы вы знали пароль, а не то, где он находится. Если вы можете назвать пароль, я должен впустить вас в лагерь. Если вы его не знаете, я не должен вас туда пускать.
        - Это же идиотизм! - закричал Холлорен. - Макс, педантичный ты болван! Это же я, Холлорен! И ты прекрасно это знаешь! Ведь мы все время были вместе с того самого дня, когда тебя включили! Так будь добр, перестань изображать Горация на мосту и впусти меня в лагерь.
        - Ваше сходство с мистером Холлореном действительно фантастично, - признал робот. - Но у меня нет ни приборов, ни права, чтобы идентифицировать вашу личность, и мне не разрешается действовать на основании только моих восприятии. Единственное приемлемое для меня доказательство - это пароль.
        - Холлорен подавил ярость и сказал нормальным тоном:
        - Макс, старина, похоже, что ты намекаешь, будто я инопланетянин.
        - Поскольку вы не называете пароля, - ответил Макс, - я обязан исходить именно из этой предпосылки.
        - Макс, - закричал Холлорен, делая шаг вперед, - Во имя всего святого!
        - Не подходите к границе, - сказал робот. Его глаза пылали. - Кем бы и чем бы вы ни были - назад!
        - Ладно-ладно, я отойду, - быстро сказал Холлорен. - Не нервничай.
        Он отошел от границы и подождал, пока глаза робота не погасли. Потом сел на камень. Ему нужно было серьезно подумать.
        Была уже почти середина тысячечасового регулийского дня. Двойное солнце стояло в самом зените - два белых пятна в тускло-белом небе. Они медленно плыли над темным гранитным ландшафтом, сжигая все, на что падали их лучи.
        Изредка в сухом раскаленном воздухе устало пролетала птица. Небольшие зверьки быстро шмыгали из одной тени в другую. Животное, похожее на россомаху, грызло колышек палатки, но маленький голубой робот не обращал на него ни малейшего внимания. Человек сидел на камне и смотрел на робота.
        Холлорен, которого уже начинала мучить жажда, попытался проанализировать свое положение и найти выход.
        Ему хотелось пить. Скоро вода станет для него насущной необходимостью. А затем он умрет из-за отсутствия воды.
        Нигде вокруг не было пригодной для питья воды, кроме как в лагере.
        Воды в лагере было много, но пройти к ней, минуя робота, он не мог.
        По расписанию Битти и Джеймс выйдут на связь с ним через три дня, но если он не ответит, это их вряд ли встревожит короткие волны капризничают даже на Земле. Еще одну попытку они сделают вечером, а потом на следующее утро. Не получив ответа и тогда, они вернутся в лагерь.
        Итак, на это потребуется четыре земных дня. А сколько он сможет протянуть без воды?
        Ответ зависел от скорости, с которой его организм теряет воду. Когда общая потеря жидкости достигнет десяти-пятнадцати процентов его веса, он впадет в шоковое состояние. Это может произойти с катастрофической внезапностью. Известны случаи, когда кочевники-бедуины, оставшись без воды, погибали через сутки. Потерпевшие аварию автомобилисты на американском Юго-Западе, пытаясь выйти пешком из пустыни Бейкер или Мохаве, иногда не выдерживали и двенадцати часов.
        Регул-V был знойным, как Калахари, а влажность на нем была меньше, чем в Долине Смерти. День на Регуле-У был равен почти тысяче земных часов. Сейчас был полдень, и впереди его ждало пятьсот часов непрекращающегося зноя без возможности укрыться в тени.
        Сколько он сможет продержаться? Один земной день. По самому оптимистическому подсчету - не больше двух. Следовательно про Битти и Джеймса надо забыть. Ему необходимо добыть воду из лагеря, и как можно скорее. Значит, он должен придумать, как войти туда вопреки роботу.
        Он решил пустить в ход логику.
        - Макс, ты должен знать, что я, Холлорен, ушел из лагеря, и что я, Холлорен, вернулся через час, и что это я, Холлорен, стою сейчас перед тобой и не знаю пароля.
        - Вероятность того, что ваше утверждение верно, весьма высока, - признал робот.
        - Но в таком случае...
        - Но я не могу действовать, исходя из вероятности или даже почти полной уверенности. В конце концов я был создан специально для того, чтобы иметь дело с инопланетянами, несмотря на весьма малую вероятность того, что я встречусь с ними.
        - Не можешь ли ты хотя бы принести мне канистру с водой?
        - Нет, это значило бы нарушить приказ.
        - Когда это тебе отдавали приказы насчет воды?
        - Прямо мне их не отдавали. Но такой вывод проистекает из основных заложенных в меня инструкций. Мне нс полагается оказывать помощь или содействие инопланетянам.
        После этого Холлорен произнес очень много слов очень быстро и очень громким голосом. Это были сугубо земные идиомы, однако Макс игнорировал эти определения, поскольку они были тенденциозными и бессодержательными. Некоторое время спустя инопланетянин, который называл себя Холлореном, скрылся из виду за кучей камней. Спустя несколько минут из-за кучи камней вышло, насвистывая, некое существо.
        - Привет, Макс, - сказало существо.
        - Привет, мистер Холлорен, - ответил робот.
        Холлорен остановился в десяти шагах от границы.
        - Ну, я побродил немножко, - сказал он, - но ничего интересного тут нет. В мое отсутствие что-нибудь произошло?
        - Да, сэр, - ответил Макс. - В лагерь пытался проникнуть инопланетянин.
        Холлорен поднял брови.
        - Неужели?
        - Да, сэр.
        - И как же выглядел этот инопланетянин?
        - Он выглядел очень похожим на вас, мистер Холлорен.
        - Боже великий! - воскликнул Холлорен. - Так как же ты сообразил, что он - не я?
        - А он пытался войти в лагерь, не сказав пароля. Этого подлинный мистер Холлорен, разумеется, не стал бы делать.
        - Разумеется, - сказал Холлорен. - Отлично, Макси. Нам надо будет следить, не появится ли этот тип еще раз.
        - Слушаюсь, сэр. Благодарю вас, сэр.
        Холлорен небрежно кивнул. Он был доволен собой. Он сообразил, что Макс по самой своей конструкции должен будет рассматривать каждую встречу совершенно обособленно и действовать, исходя только из данных обстоятельств. Иначе и быть не могло, поскольку Максу не разрешалось рассуждать, опираясь на предыдущий опыт.
        В сознании Макса были запрограммированы определенные предпосылки. Он исходил из того, что земляне всегда знают пароль. Он исходил из того, что инопланетяне никогда не знают пароля, но всегда пытаются проникнуть в лагерь. Поэтому существо, которое не пытается проникнуть в лагерь, тем самым должно быть свободно от инопланетянского навязчивого желания входить в лагерь, а потому его можно рассматривать как землянина до тех пор, пока не будет доказано обратное.
        Холлорен решил, что это очень недурное логическое построение для человека, организм которого уже потерял несколько процентов жидкости, а потому можно было надеяться, что и остальная часть его плана окажется не менее удачной.
        - Макс, - сказал он, - во время моих обследований местности я сделал одно довольно неприятное открытие.
        - А именно, сэр?
        - Я обнаружил, что мы разбили лагерь на краю разлома в коре этой планеты. Ошибки здесь быть не может.
        - Нехорошо, сэр. А велик ли риск?
        - Еще бы! А чем больше риск, тем больше работы. Нам с тобой, Макси, придется перенести весь лагерь на две мили к западу. И немедленно. А потому бери канистры с водой и следуй за мной.
        - Есть, сэр, - ответил Макс. - Как только вы смените меня с поста.
        - Ладно, сменяю, - ответил Холлорсн. - Пошевеливайся.
        - Не могу, - сказал робот. - Вы должны сменить меня с поста, назвав пароль и указав, что он отменяется. Тогда я перестану охранять данные границы.
        - У нас нет времени на формальности, - сказал Холлорен сквозь зубы. - Новый пароль - "треска". Пошевеливайся, Макс. Я чувствую содрогания почвы
        - Я ничего не чувствую.
        - Еще бы ты чувствовал! - огрызнулся Холлорен. - Ты же всего только ГР-робот, а не землянин со специальной тренировкой и точно настроенным сенсорным аппаратом. Ах, черт, снова! Уж на этот-то раз ты его почувствовал?
        - Да, кажется, почувствовал.
        - Ну, так берись за дело.
        - Мистер Холлорен, я не могу. Я физически неспособен покинуть свой пост, пока вы меня не смените. Прошу вас, сэр, смените меня.
        - Не волнуйся так, - сказал Холлорен. - Пожалуй, мы не будем переносить лагерь.
        - Но землетрясение...
        - Я только что произвел новые расчеты. У нас гораздо больше времени, чем я предполагал сначала. Я схожу погляжу еще раз.
        Холлорен скрылся за скалами, где робот не мог его видеть. Сердце его часто билось, а кровь, казалось, еле текла по жилам. Перед глазами плясали радужные пятна. Он поставил диагноз - легкий тепловой удар, и заставил себя посидеть неподвижно в небольшом кружке тени под скалой.
        Медленно тянулись часы бесконечного дня. Бесформенное белое пятно двойного солнца сползло на дюйм ближе к горизонту. ГР-0134 бдительно охранял границы лагеря.
        Поднялся ветер. Он достиг почти ураганной силы и начал швырять песок в немигающие глаза Макса. Робот неутомимо двигался по окружности. Ветер замер, и среди скал ярдах в двадцати от Макса появилась какая-то фигура. Кто-то следил за ним - Холлорен или инопланетянин? Макс не желал размышлять. Он охранял свою границу.
        Маленький зверь, похожий на койота, опрометью выбежал из-за скал и зигзагом проскочил почти у самых ног Макса. Большая птица спикировала прямо на него. Раздался пронзительный визг, и брызги крови упали на одну из палаток. Птица тяжело взмыла в воздух, сжимая в когтях бьющееся тело.
        Макс не обратил на это происшествие ни малейшего внимания. Он наблюдал за человекообразным существом, которое, пошатываясь, брело к нему со стороны скал. Существо остановилось.
        - Добрый день, мистер Холлорен, - сразу же сказал Макс. - Боюсь, мне следует упомянуть, сэр, что у вас заметны явные признаки обезвоживания. Это состояние ведет к шоку, потере сознания и смерти, если не будут немедленно приняты необходимые меры.
        - Заткнись, - сказал Холлорен хриплым голосом.
        - Слушаюсь, мистер Холлорен.
        - И перестань называть меня мистером Холлореном.
        - Но почему, сэр?
        - Потому что я не Холлорен. Я - инопланетянин.
        - Неужели? - сказал робот.
        - Или ты сомневаешься в моей правдивости?
        - Ну, ваше ничем не подтверждаемое заявление...
        - Неважно. Я дам тебе доказательство. Я не знаю пароля. Слышишь? Каких еще доказательств тебе надо?
        Робот продолжал колебаться и Холлорен добавил:
        - Мистер Холлорен велел мне напомнить тебе твои собственные основополагающие определения, в соответствии с которыми ты исполняешь свою работу, а именно: землянин это разумное существо, которое знает пароль. Инопланетянин - это разумное существо, которое не знает пароля.
        - Да, - с неохотой согласился робот. - Для меня все определяется знанием пароля. И все же я чувствую, что тут что-то не так. Предположим, вы мне лжете.
        - Если я лгу, то отсюда следует, что я - землянин, который знает пароль, - объяснил Холлорен, - и опасности для лагеря нет. Но ты знаешь, что я не лгу, потому что тебе известно, что никакой землянин не станет лгать, когда речь идет о пароле.
        - Но могу ли я исходить из такой предпосылки?
        - А как же иначе? Ни один землянин не захочет выдать себя за инопланетянина, верно?
        - Конечно, нет.
        - А пароль - единственное точное различие между человеком и инопланетянином?
        - Да.
        - Следовательно, тезис можно считать доказанным.
        - Но все-таки я не уверен, - сказал Макс, и Холлорен сообразил, что робот считает себя обязанным не доверять инопланетянину, даже если инопланетянин всего лишь пытается доказать, что он - инопланетянин.
        Холлорен выждал, и через минуту Макс сказал:
        - Хорошо, я согласен, что вы - инопланетянин. А потому я отказываюсь допустить вас в лагерь.
        - Я и не прошу, чтобы ты меня туда допускал. Вопрос заключается в том, что я пленник Холлорена, а ты знаешь, что это означает.
        Фотоэлектрические глаза робота быстро замигали.
        - Я не знаю, что это означает.
        - Это означает, объявил Холлорен, - что ты должен выполнять все приказы Холлорена, касающиеся меня. А он приказывает, чтобы ты задержал меня в пределах лагеря и не выпускал оттуда, пока он не отдаст другого распоряжения.
        - Но мистер Холлорен знает, что я не могу впустить вас в лагерь! - вскричал Макс.
        - Конечно. Но Холлорен приказывает, чтобы ты взял меня под стражу в лагере, а это совсем другое дело.
        - Разве?
        - Конечно. Ты же должен знать, что земляне всегда берут под стражу инопланетян, которые пытаются ворваться в их лагерь.
        - Кажется, я что-то такое слышал, - сказал Макс. - Но все-таки впустить вас в лагерь я не могу. Зато я могу сторожить вас здесь, прямо перед лагерем.
        - От этого мало толку, - угрюмо сказал Холлорен.
        - Мне очень жаль, но ничего другого я предложить не в состоянии.
        - Ну ладно, - ответил Холлорен, садясь на песок. Следовательно я твой пленник.
        - Да.
        - Тогда дай мне воды напиться.
        - Мне не разрешается...
        - Черт побери, ты, несомненно, знаешь, что с пленными инопланетянами предписывается обращаться со всей вежливостью, положенной их рангу, а также снабжать их всем, что необходимо для жизни, в соответствии с Женевской конвенцией и прочими международными соглашениями.
        - Да, я об этом слышал, - сказал Макс. - А какой у вас ранг?
        - Джемисдар старшего разряда. Мой серийный номер двенадцать миллионов двести семьдесят восемь тысяч ноль тридцать один, и мне требуется вода немедленно, потому что я без нее умру.
        Макс задумался на секунду, а потом сказал:
        - Я дам вам воды, но только после того, как напьется мистер Холлорен.
        - Но ведь ее, наверное, хватит на нас обоих? - спросил Холлорен, пытаясь обязательно улыбнуться.
        - Это должен решить мистер Холлорен, - твердо объявил Макс.
        - Ну ладно, - сказал Холлорен, поднимаясь на ноги.
        - Погодите! Остановитесь! Куда вы идете?
        - Вон за те скалы, - ответил Холлорен. - Настал час моей полуденной молитвы, которую я должен творить в полном одиночестве.
        - Но что если вы сбежите?
        - Чего ради? - спросил Холлорен, удаляясь. - Холлорен просто поймает меня еще раз.
        - Верно, верно, этот человек - гений, - пробормотал робот.
        Прошло всего несколько минут. Внезапно из-за скал появился Холлорен.
        - Мистер Холлорен? - спросил Макс.
        - Да, это я, -весело ответил Холлорек. - Мой пленник прибыл сюда благополучно?
        - Да, сэр. Он вон за теми скалами. Молится.
        - Это ничего, - сказал Холлорен. - Вот что, Макс. Когда он оттуда выйдет, непременно напои его.
        - С радостью. После того, как вы напьетесь, сэр.
        - Черт, да я совершенно не хочу пить. Последитолько, чтобы этот бедняга инопланетянин получил свою воду.
        - Я не могу, пока не увижу, что вы напились вдосталь. Состояние обезвоживания, о котором я упомянул, сэр, заметно усилилось. В любой момент у вас может наступить коллапс. Я требую, я умоляю вас, напейтесь.
        - Ну ладно, хватит ворчать. Принеси мне канистру.
        - Ах, сэр!
        - А? Ну что еще?
        - Вы знаете, что я не могу покинуть границу.
        - Да почему же?
        - Это противоречит инструкции. А кроме того за скалами инопланетянин.
        - Я посторожу за тебя, Макс, старина. А ты будь умницей и принеси воды.
        - Вы очень добры, сэр, но я не могу этого допустить. Ведь я - робот ГР, сконструированный специально для охраны лагеря. Я не имею права возлагать эту ответственность ни на кого - даже на землянина или другого робота ГР до тех пор, пока они не назовут пароль и я не сменюсь с поста.
        - Знаю, знаю, - пробормотал Холлорен. - С какой стороны ни возьмись, результат один.
        Он с трудом поплелся к скалам.
        - Что случилось? - спросил робот. - Что такого я сказал?
        Ответа не было.
        - Мистер Холлорен? Джемисдар - инопланетянин?
        Ответа по-прежнему не последовало. Макс продолжал охранять границы лагеря.
        Холлорен был измучен. Горло саднило от пустых разговоров с глупым роботом, а все тело болело от бесчисленных ударов двойного солнца. Это был уже не солнечный ожог - Холлорен почернел, обгорел, превратился в жареного индюка. Боль, жажда и утомление вытеснили все остальные чувства, кроме злости. Он злился на себя за то, что попал в такое нелепое положение и не сумел предотвратить своей гибели ("Холлорен? Ах да, бедняга не знал пароля и умер от жажды всего в сотне шагов от воды и палаток. Печальный, нелепый конец...").
        И теперь его поддерживала только злость. Только она заставляла его вновь взвешивать положение и искать возможности проникнуть в лагерь.
        Он уже убедил робота, что он - землянин. Затем он убедил робота, что он - инопланетянин. Ни то, ни другое не помогло ему проникнуть в лагерь.
        Что еще он может сделать?
        Холлорен перекатился на спину и уставился в пылающее белое небо. В нем плавали черные точки. Галлюцинация? Нет, это кружили птицы. Они забыли про свою обычную добычу и ждали, чтобы он совсем обессилел - вот тогда они устроят настоящий пир...
        Он заставил себя сесть. Теперь, сказал он себе, ты взвесишь все и найдешь зацепку.
        С точки зрения Макса все разумные существа, знающие пароль - земляне. А все разумные существа, не знающиедароля, - инопланетяне.
        Это означает...
        На мгновение Холлорену показалось, что он нашел ключ к разгадке. Но ему было трудно сосредоточиться. Птицы спускались все ниже. Из-за скалы выскользнул койот и понюхал его ботинок.
        Забудь все это. Сосредоточься. Превратись в логически мыслящий автомат.
        В конце концов Макс глуп. Его сконструировали не для того, чтобы он разоблачал обманщиков, если не считать одной очень узкой области. Его критерии... архаичны, как в анекдоте о Платоне, который назвал человека двуногим существом без перьев, а Диоген ощипал петуха и заявил, что он точно соответствует этому определению, после чего Платон внес уточнение, добавив, что человек - это двуногое существо без перьев и с плоскими ногтями.
        Но какое отношение все это имеет к Максу?
        Холлорен яростно тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться. Но перед ним по - прежнему вставал человек по Платону - шестифутовый петух без единого перышка на теле и с очень плоскими ногтями.
        Макс уязвим. У него должно найтись слабое место. В отличие от Платона он не может вносить уточнения в свои определения. Он не в состоянии отойти от них, как в от всего того, что из них логически вытекает.
        - Черт побери! - сказал Холлорен вслух. По-моему, я-таки нашел способ.
        Он попытался обдумать его подробнее, но обнаружил, что на это у него уже нет сил. Оставалось только одно: попробовать, а там будь что будет.
        - Макс, - сказал он шепотом, - вот идет ощипанный петух, а вернее, нсощипанный петух. Сунь-ка это в свою космологию и прожуй хорошенько.
        Он сам хорошенько не понимал, что, собственно, хочет сказать, но твердо знал, что сейчас сделает.
        Капитан Битти и лейтенант Джеймс вернулись в лагерь в конце третьего земного дня. Холлорена они нашли без сознания. Это было следствием большого обезвоживания и солнечного удара. В бреду он кричал, что Платон пытался не пустить его в лагерь, и тогда Холлорен превратился в шестифутового петуха без плоских ногтей и тем посрамил ученого философа и его дружка робота.
        Макс напоил его, завернул в мокрое одеяло и соорудил над ним светонепроницаемый тент из двух слоев пластика. Дня через два Холлорен должен был совсем оправиться.
        Но перед тем, как потерять сознание, он успел написать на листке:
        "Без пароля не мог вернуться. Сообщите, чтобы завод ввел в роботов ГР аварийный контур", Битти не мог добиться от Холлорена никакого толку, а потому стал расспрашивать Макса. Он узнал все подробности о том, как Холлорен ушел на разведку, и про многочисленных инопланетян, которые выглядели точно так же, как Холлорен, и о том, что говорили они и что говорил Холлорен. Это-то было понятно: Холлорен отчаянно искал способа проникнуть в лагерь.
        - Но что произошло после этого? - спросил Битти. - Как он все-таки проник в лагерь?
        - Он не "проник", - ответил Макс. - Он просто вдруг уже был там.
        - Но как он прошел мимо тебя?
        - Он не проходил. Это было бы невозможно. Просто мистер Холлорен был уже внутри лагеря.
        - Я не понимаю, - сказал Битти.
        - Говоря откровенно, сэр, я тоже не понимаю. Боюсь, что на ваш вопрос может ответить только сам мистер Холлорен.
        - Ну, когда еще Холлорен начнет разговаривать! - сказал Битти. - Но если он нашел способ, наверное, и я сумею его найти.
        Битти и Джеймс долго ломали голову над этой задачей, но так и не нашли ответа. Для этого они недостаточно отчаялись и недостаточно озлились, и мысли их шли совсем не по нужному пути. Чтобы понять, каким образом Холлорен проник в лагерь, необходимо было посмотреть на заключительные события глазами Макса.
        Жара, ветер, птицы, скалы, солнца, песок. Я игнорирую все постороннее. Я охраняю границы лагеря от инопланетян.
        Что-то приближается ко мне со стороны скал, из пустыни. Это большое существо, волосы свисают с его головы, оно бежит на четырех конечностях.
        Я приказываю ему остановиться. Оно рычит на меня. Я снова приказываю остановиться, более резко, я включаю мое оружие, я угрожаю. Существо рычит и продолжает ползти к лагерю.
        Я вспоминаю инструкции, чтобы спланировать дальнейшее поведение.
        Я знаю, что люди и инопланетяне - это две категории разумных существ, характеризующиеся способностью мыслить, что подразумевает способность выражать мысли с помощью речи. Это способность неизменно пускается в ход, когда я приказываю остановиться.
        Люди, когда у них спрашивают пароль, всегда отвечают правильно.
        Инопланетяне, когда у них спрашивают пароль, всегда отвечают неправильно.
        И инопланетяне, и люди, когда у них спрашивают пароль, всегда отвечают - правильно или неправильно.
        Поскольку это всегда так, я должен сделать вывод, что любое существо, которое мне не отвечает, вообще неспособно отвечать и его можно игнорировать.
        Птиц и пресмыкающихся можно игнорировать. Это большое животное, которое ползет мимо меня, тоже можно игнорировать. Я не обращаю внимания на это существо, но я включил все мои органы чувств на полную мощность, потому что мистер Холлорен где-то ходит по пустыне, а кроме того, там молится инопланетянин - джемисдар.
        Но что это? Мистер Холлорен чудесным образом вернулся в лагерь, он стонет, страдая от обезвоживания и солнечного удара.
        Животное, которое проползло мимо меня, исчезло бесследно, а джемисдар, по - видимому, все еще молится среди скал...
        Терапия
        2 мая 2103 года Элвуд Кэсвел быстро шагал по Бродвею с заряженным револьвером в кармане пиджака. Он не имел намерения пускать его в ход, но опасался, что все же может это сделать. Такое предположение не было лишено оснований, потому что Кэсвел страдал манией убийства.
        Был мягкий туманный весенний день, в воздухе пахло дождем и цветущим кизилом. Кэсвел сжимал револьвер в потной ладони и пытался придумать хотя бы один веский аргумент, чтобы не убивать человека по фамилии Мэгнесен, который на днях сказал, что Кэсвел чудесно выглядит.
        «Какое дело Мэгнесену, как я выгляжу? Проклятые любопытные, лезут не в свои дела, всегда все портят…»
        Кэсвел был невысокого роста холерик с сердитыми воспаленными глазами, челюстями бульдога и волосами цвета имбиря. Каждый встречал людей подобного типа; забравшись на ящик из-под дезинфицирующих средств, они произносят речи перед толпой вышедших на обеденный перерыв служащих и иронически настроенных студентов, выкрикивая лозунги вроде: «Марс для марсиан, Венера для венерианцев!»
        Однако, по правде говоря, Кэсвела не интересовало тяжелое социальное положение населения других планет. Он работал кондуктором ракетобуса нью-йоркской корпорации «Рэпид транзит». Он не лез в чужие дела. К тому же он был абсолютно сумасшедшим.
        К счастью, бывали моменты, когда он понимал это, по крайней мере половиной своего сознания.
        Пот лил с Кэсвела градом, пока он шел по Бродвею к Сорок третьей улице, где находился магазин «Домашние терапевтические приборы». Скоро закончится рабочий день и его друг Мэгнесен возвратится в свою небольшую квартиру, совсем недалеко от дома Кэсвела. Как легко, как приятно было бы небрежно войти, обменяться одной-двумя фразами и затем…
        Нет! Кэсвел глотнул воздуха и напомнил себе, что у него нет настоящего желания никого убивать. Убивать нехорошо. Его посадят за решетку, друзья его не поймут, да и мама никогда этого не одобрит.
        Однако эти аргументы были слабыми, слишком заумными и совсем не убедительными. От фактов не скроешься: он хочет убить Мэгнесена.
        Разве такое сильное желание может быть нехорошим? Или даже нездоровым?
        Да, может! Со сдавленным стоном Кэсвел пробежал последние несколько шагов к магазину «Домашние терапевтические приборы».
        Обстановка внутри магазина сразу принесла облегчение. Свет был мягким, шторы - спокойных тонов, и даже выставленные здесь мерцающие терапевтические машины не слишком бросались в глаза. Вот где приятно просто прилечь на ковер под сень терапевтических машин в твердой уверенности, что тебя ожидает избавление от всех неприятностей.
        Светловолосый продавец с длинным породистым носом бесшумно (но не вкрадчиво) подплыл к нему и негромко спросил:
        - Не нужна ли помощь?
        - Терапию! - пробормотал Кэсвел.
        - Разумеется, сэр, - обаятельно улыбнулся продавец, разглаживая лацканы пиджака. - Мы для этого и существуем. - Он пристально посмотрел на Кэсвела, быстро поставил в уме диагноз и постучал по сверкающему белизной и медью аппарату. - Вот это, - сказал продавец, - новый Алкоголеразгрузитель фирмы «ИБМ», рекламируется самыми популярными журналами. Привлекательное дополнение к мебели, согласитесь, что он украсит любую квартиру. Внутри имеется телевизор.
        Ловким движением узкой кисти продавец открыл Алкоголеразгрузитель, показав телеэкран размером 52 дюйма.
        - Мне нужно… - начал Кэсвел.
        - Терапию, - закончил за него продавец. - Конечно. Я хочу только подчеркнуть, что эта модель никогда не поставит в неудобное положение вас, ваших друзей или близких. Обратите внимание на утопленную шкалу желаемой интенсивности потребления спиртного. Видите? Если не хотите совсем воздерживаться, можете установить любое из следующих делений: «много», «умеренно», «в компании» или «для аппетита». Это новинка, уникальная в механотерапии.
        - Я не алкоголик, - с достоинством сказал Кэсвел. - Корпорация «Нью-Йорк рэпид трэнзит» не нанимает алкоголиков.
        - Понимаю, - сказал продавец, недоверчиво глядя на слезящиеся глаза Кэсвела. - Вы, кажется, человек нервный. Быть может, портативный успокаиватель фирмы «Бендикс»…
        - Нервы тут тоже ни при чем. Что у вас есть против мании убийства?
        Продавец пождал губы.
        - Шизофренического или маниакально-депрессивного происхождения?
        - Не знаю, - признался Кэсвел, несколько растерявшись.
        - В общем, это не имеет значения, - сказал продавец. - Моя собственная теория. За время работы в магазине я пришел к выводу, что рыжие и блондины предрасположены к шизофрении, а брюнеты - к маниакальной депрессии.
        - Интересно. Вы давно здесь работаете?
        - Неделю. Итак, сэр, вот что вам нужно.
        - Что это?
        - Рекс-Регенератор, созданный фирмой «Дженерал моторс». Красив, не правда ли? Вписывается в любой интерьер, внутри отлично оборудованный портативный бар. Ваши друзья, семья, родственники никогда не догадаются…
        - Излечит ли он манию убийства? - спросил Кэсвел. - Сильную.
        - Вне всякого сомнения. Это совсем не то, что маленькие 10-амперные аппараты для невротиков. Это стационарная 25-амперная машина с большим запасом прочности, предназначенная для действительно тяжелых, застарелых случаев.
        - Как раз то, что у меня, - сказал Кэсвел с простительной гордостью.
        - Эта малютка все из вас вышибет. Большие, сверхпрочные подшипники! Мощная система охлаждения! Абсолютная изоляция! Диапазон чувствительности более…
        - Я беру его, - сказал Кэсвел. - Сейчас же. Заплачу сразу.
        - Отлично. Я только позвоню на склад…
        - Я могу взять этот, - сказал Кэсвел, вынимая бумажник. - Хочу побыстрее его испробовать. Вы знаете, я собираюсь убить моего друга Мэгнесена.
        Продавец сочувственно щелкнул языком:
        - Вам этого не захочется… Плюс пять процентов налог. Благодарю вас, сэр. Подробную инструкцию вы обнаружите внутри.
        Кэсвел поблагодарил его, обхватил Регенератор обеими руками и поспешил к выходу.
        Вычислив свою комиссию, продавец улыбнулся про себя и закурил. Однако неожиданно появившийся из своего кабинета управляющий - крупный представительный мужчина в пенсне - испортил все удовольствие.
        - Хэскинс, - сказал управляющий, - по-моему, я уже советовал вам избавиться от этой нечистоплотной привычки.
        - Да, мистер Фолансби, простите, сэр, - извинился Хэскинс, гася сигарету. - Я немедленно воспользуюсь Деникотинизатором с витрины. Совершил довольно выгодную продажу, мистер Фолансби. Один из больших Рекс-Регенераторов.
        - Вот как? - Новость произвела на управляющего впечатление. - Не часто нам удается… подождите! Не хотите ли вы сказать, что продали демонстрационную модель?
        - А что… вы знаете, боюсь, что да, мистер Фолансби. Покупатель очень спешил. А разве…
        Фолансби всплеснул руками и схватился за голову.
        - Хэскинс, я вас предупреждал. Я наверняка вас предупреждал! Демонстрационный Регенератор был марсианской моделью. Для механотерапии марсиан.
        - Ага, - сказал Хэскинс. Он подумал мгновение. - Понимаю.
        Фолансби смотрел на своего подчиненного в зловещем молчании.
        - Но какое это имеет значение? - быстро спросил Хэскинс. - Машина ведь не различает. Мне думается, она будет лечить манию убийства, даже если пациент и не марсианин.
        - У марсианской расы никогда не проявлялось склонности к убийству. Марсианский вариант Регенератора не способен даже понять такое. Безусловно, Регенератор попытается провести лечение. Он обязан. Но от чего он будет лечить?
        - Понимаю, - сказал Хэскинс.
        - Беднягу надо остановить, прежде чем… вы сказали, у него мания убийства? Я ни за что не ручаюсь! Его адрес, скорее!
        - Видите ли, мистер Фолансби, он так спешил…
        Управляющий долго смотрел на продавца, не веря своим ушам.
        - Вызывайте полицию! Свяжитесь с отделом безопасности «Дженерал моторс»! Разыщите его!
        Хэскинс бросился к двери.
        - Стойте! - крикнул управляющий, натягивая плащ. - Я с вами!
        Элвуд Кэсвел возвратился домой на таксокоптере. Он втащил Регенератор в гостиную, придвинул его к кушетке и окинул оценивающим взглядом.
        - А продавец прав, - сказал он наконец. - Действительно, подходит к обстановке.
        С эстетической точки зрения Регенератор оказался удачным приобретением.
        Кэсвел полюбовался им еще немного, а затем пошел на кухню приготовить себе бутерброд с курицей. Он ел медленно, не спуская глаз с точки, находившейся несколько выше и левее кухонных часов.
        «Будь ты проклят, Мэгнесен! Грязный, лживый, коварный, враг всего чистого и непорочного на земле…»
        Вынув револьвер из кармана, он положил его на стол и повертел в разные стороны своим негнущимся пальцем.
        Пора начинать терапию.
        Если бы не…
        Кэсвел с беспокойством почувствовал, что не хочет избавиться от желания убить Мэгнесена. Что будет с ним, если он лишится этой потребности? Жизнь потеряет смысл, содержание, весь вкус и остроту. Она станет бесконечно нудной.
        Кроме того, Мэгнесен принес ему большое личное горе, о котором не хотелось вспоминать.
        Айрин!
        Его бедная сестра, обесчещенная сладкоречивым и хитрым Мэгнесеном, погубленная и брошенная. Разве может быть более убедительная причина, чтобы взять револьвер…
        С трудом Кэсвел вспомнил, что у него никогда не было сестры. Теперь самое время приступить к терапии. Он прошел в гостиную и вынул инструкцию, засунутую в вентиляционное отверстие аппарата. Развернув ее, он прочел:
        «Для пользования Регенератором модели Рекс:
        1. Поставьте Регенератор рядом с удобной кушеткой (удобную кушетку можно приобрести за дополнительную плату в любом магазине „Дженерал моторc“).
        2. Воткните вилку в комнатную розетку.
        3. Наденьте раздвижной контактный обруч на голову. Вот и все! Ваш Регенератор сделает все остальное! Никаких языковых барьеров и проблем диалекта, потому что Регенератор общается методом Непосредственного Чувственного Контакта (патент заявлен). Единственное, что от вас требуется, - довериться аппарату.
        Вы не должны испытывать смущение или стыд. У всех есть проблемы, иногда посложнее ваших! Регенератор не интересуется вашей нравственностью или этическими принципами, поэтому не считайте, что он вас судит. Он лишь пытается помочь вам стать здоровым и счастливым.
        Как только Регенератор соберет и обработает достаточное количество информации, он начнет лечение. От вас самих зависит продолжительность сеансов. Приказываете вы! И, конечно, вы вправе прервать сеанс в любой момент.
        Вот и все! Просто, не правда ли? А теперь включайте ваш Регенератор фирмы „Дженерал моторс“ и становитесь нормальным!»
        - Ничего сложного, - сказал себе Кэсвел.
        Он подвинул Регенератор ближе к кушетке и включил его. Взял обруч, начал надевать его на голову, остановился.
        - Я чувствую себя так глупо! - хихикнул он.
        Неожиданно он закрыл рот и вызывающе взглянул на черную, поблескивающую никелировкой машину.
        - Так, значит, ты считаешь, что можешь сделать меня нормальным, а?
        Регенератор не отвечал.
        - Ладно, попробуй. - Он натянул обруч на голову, лег на кушетку и скрестил руки на груди.
        Ничего не произошло. Кэсвел устроился поудобнее. Почесал плечо и немного передвинул обруч. Ничего. Мысли его начали расползаться.
        «Мэгнесен! Ты наглый высокомерный урод, отвратительный…»
        - Добрый день, - прозвучал в его голове голос. - Я ваш механотерапевт.
        Кэсвел виновато заерзал.
        - Здравствуйте. Я тут просто… ну, вы понимаете… вроде как бы…
        - Понимаю, - успокаивающе сказала машина. - Ведь мы все, так или иначе… В данный момент я изучаю ваше подсознание с целью синтеза, диагноза, прогноза и лечения. Я обнаруживаю…
        - Да?
        - Один момент. - Регенератор молчал несколько минут. Потом неуверенно сказал: - Весьма необычный случай,
        - Правда? - спросил довольный Кэсвел.
        - Да. Коэффициенты похожи на… я, правда, не уверен… механический голос аппарата стал затухать. Индикаторная лампочка замигала и погасла.
        - Эй, в чем дело?
        - Какая-то путаница, - ответила машина. - Однако, - продолжала она окрепшим голосом, - необычайная природа симптомов не может поставить в тупик квалифицированную терапевтическую машину. Любой симптом, как он ни причудлив, является всего лишь сигналом, признаком внутреннего несоответствия. А все симптомы можно объяснять на основе общепринятой и доказанной теории. Поскольку теория эффективна, симптомы должны с нею согласовываться. Будем исходить из этой предпосылки.
        - А вы уверены, что делаете то, что нужно? - спросил Кэсвел, у которого кружилась голова.
        Сверкнув индикатором, машина отрезала:
        - Современная механотерапия - точная наука, не допускающая каких-либо значительных ошибок. Начнем со словесных ассоциаций.
        - Валяйте, - сказал Кэсвел.
        - Жилище?
        - Дом.
        - Собака?
        - Кошка.
        - Флифл?
        Кэсвел замешкался, пытаясь сообразить. Чем-то это слово напоминало марсианское, но могло быть и венерианским или…
        - Флифл? - повторил Регенератор.
        - Марфуш, - сымпровизировал Кэсвел.
        - Громкий?
        - Сладкий.
        - Зеленый?
        - Мама.
        - Тханагойес?
        - Патаматонга.
        - Арридес?
        - Нексотесмодрастика.
        - Чтиспохельгноптецес?
        - Рагамару латасентрикпропатрия! - выкрикнул Кэсвел. Это был набор звуков, которым можно гордиться. Человек средних способностей не смог бы их произнести.
        - Гм, - сказал Регенератор. - Закономерности совпадают. Так и должно быть.
        - Какие закономерности?
        - У вас, - сообщила ему машина, - классический случай фим-мании, осложненной сильной дварк-наклонностью.
        - Неужели? Мне казалось, что у меня мания убийства.
        - Этот термин не имеет смысла, - строго сказала машина. - Поэтому я отвергаю его как бессмысленный набор звуков. Теперь учтите: фим-мания совершенно нормальна. Никогда этого не забывайте. Правда, в раннем возрасте она обычно уступает место ховендиш-отвращению. Индивидуумы, не обладающие этой естественной реакцией на внешнюю среду…
        - Я не совсем понимаю то, что вы говорите, - признался Кэсвел.
        - Прошу вас, сэр, давайте сразу договоримся. Вы - пациент. Я механотерапевт. Вы обратились ко мне, чтобы излечиться от недуга. Однако вы не можете рассчитывать на помощь, если сами не будете прилагать соответствующие усилия.
        - Ладно, - сказал Кэсвел. - Я попробую.
        До сих пор он наслаждался сознанием собственного превосходства. Все, что говорила машина, казалось забавным. Пожалуй, он даже мог бы указать механотерапевту на некоторые его неточности.
        Теперь же ощущение благополучия улетучилось, уже в который раз, и Кэсвел почувствовал себя одиноким, ужасно одиноким и потерянным, рабом своих желаний, ищущим хотя бы немного тишины и спокойствия.
        Он вынесет что угодно, лишь бы вновь обрести равновесие. Сурово он напомнил себе, что не имеет права критиковать механотерапевта. Эти машины знают свое дело, у них громадный опыт. Он будет стараться, каким бы нелепым ни казался ему, дилетанту, этот способ лечения.
        Одно ясно, подумал Кэсвел, угрюмо укладываясь на кушетку, механотерапия гораздо труднее, чем он предполагал.
        Поиски исчезнувшего покупателя были недолгими и безрезультатными. Его не было на многолюдных улицах Нью-Йорка, и никто не помнил рыжего человечка с воспаленными глазами, тащившего на себе черную терапевтическую машину.
        Такое зрелище было слишком обычным.
        Вскоре после срочного телефонного вызова явились четверо полицейских во главе с встревоженным молодым лейтенантом - детективом по фамилии Смит.
        Едва Смит успел спросить: «А почему вы не удосужились повесить ярлыки на товары?» - как его прервали.
        Оттолкнув полицейского, стоявшего у дверей, в комнату вошел мужчина. Он был высокий, угловатый и некрасивый, с глубоко запавшими бледно-голубыми глазами. Мятый и нечищеный костюм висел на нем, как гофрированное железо.
        - Что вам нужно? - спросил лейтенант Смит.
        Некрасивый мужчина отогнул лацкан пиджака и показал блестящий серебряный значок.
        - Я Джон Рэт из отдела безопасности «Дженерал моторс».
        - А… виноват, сэр, - сказал лейтенант Смит, отдавая честь. - Я не думал, что вы так быстро прибудете на место.
        Рэт издал неопределенный звук.
        - Вы проверили отпечатки пальцев, лейтенант? Покупатель мог дотронуться до другой терапевтической машины.
        - Я сейчас же этим займусь, сэр, - сказал Смит. Нечасто случалось, чтобы оперативный работник «Дженерал моторс», «Дженерал электрик» или «ИБМ» прибывал для личного расследования на место. Если участковый полицейский проявит расторопность, то его могут перевести в Индустриальную Полицию…
        Рэт повернулся к Фолансби и Хэскинсу и окинул их взглядом, пронизывающим и безличным, как луч радара.
        - Выкладывайте все по порядку, - сказал он, вынимая из бесформенного кармана записную книжку и карандаш.
        Он слушал рассказ в зловещем молчании. Наконец он захлопнул записную книжку, сунул ее обратно в карман и сказал:
        - Терапевтические машины должно оберегать, как святыню. Дать покупателю не ту машину - значит не оправдать оказанное вам доверие, нарушить Общественные Интересы и очернить добрую репутацию Компании.
        Управляющий согласно закивал, свирепо глядя на несчастного продавца.
        - Марсианский вариант машины, - продолжал Рэт, - вообще не должен был находиться на витрине.
        - Я объясню, как это получилось, - поспешно сказал Фолансби. - Нам нужна была демонстрационная модель, и я написал в Компанию письмо с просьбой…
        - Это, - безжалостно перебил его Рэт, - может быть расценено как грубое и преступное ротозейство.
        Управляющий и продавец обменялись испуганными взглядами. Они вспомнили об исправительной колонии «Дженерал моторс» возле Детройта, где нарушители законов Компании коротали время в угрюмой тишине, занимаясь монотонным вычерчиванием микросхем для карманных телевизионных приемников.
        - Правда, это вне моей компетенции, - сказал Рэт. Он обратил свой сумрачный взгляд на Хэскинса: - Вы уверены, что покупатель не назвал своего имени?
        - Нет, сэр. То есть да, я в этом уверен, - ответил Хэскинс дребезжащим голосом.
        - Упоминал ли он вообще какие-нибудь имена?
        Хэскинс закрыл лицо руками. Потом вскинул голову и с жаром произнес:
        - Да! Он хотел кого-то убить! Своего друга!
        - Кого? - переспросил Рэт с леденящим спокойствием.
        - Фамилия его друга… дайте мне подумать… Магнетон! Вспомнил! Магнетон! Или Моррисон? О боже…
        На железном лице Рэта отразилось гофрированное презрение. Люди бесполезны в качестве свидетелей. Хуже, чем бесполезны, потому что они могут направить по ложному следу. В смысле надежности лучше всего роботы.
        - Неужели он не упомянул ничего существенного?
        - Дайте мне подумать! - сказал Хэскинс, лицо которого перекосило от напряжения.
        Рэт ждал.
        Фолансби откашлялся.
        - Я тут подумал, мистер Рэт. Насчет этой марсианской машины. Она ведь не будет лечить земную манию убийства, как таковую?
        - Конечно нет. Мания убийства не известна на Марсе.
        - Согласен. В таком случае, что она сделает? Не откажется ли она лечить эту болезнь как не знакомую ей? Тогда покупатель просто вернет Регенераторе жалобой, и мы…
        Рэт покачал головой.
        - Рекс-Регенератор обязан проводить лечение, если он обнаружил признаки психоза. По марсианским стандартам, ваш покупатель тяжело болен, он ненормальный, какова бы ни была действительная причина его болезни.
        Фолансби снял пенсне и начал быстро протирать стекла.
        - Что же будет делать машина?
        - Она будет лечить его от марсианской болезни, наиболее близкой к данному случаю. Можно предположить, что от фим-мании с различными осложнениями. Что же касается последствий лечения, то я ничего не могу сказать. Да и вряд ли кто-либо другой может, потому что таких случаев еще не было. Грубо говоря, альтернатива такова: либо пациент сразу отвергнет терапию и при этом мания убийства останется, либо он пройдет курс марсианской терапии и излечится.
        Лицо Фолансби просветлело:
        - Значит, исцеление возможно!
        - Вы не поняли, - сказал Рэт. - Он излечится… от несуществующего марсианского психоза. Излечить то, чего на самом деле нет, значит создать фантастическую систему галлюцинаций. Машина сработает наоборот: она создаст психоз, вместо того чтобы ликвидировать его.
        Фолансби застонал и прислонился к Психосоматике фирмы «Белл».
        - В результате, - заключил Рэт, - больного убедят, что он марсианин. Нормальный марсианин, естественно.
        Хэскинс неожиданно закричал:
        - Вспомнил! Вспомнил! Он говорил, что работает в «Нью-Йорк рэпид трэнзит»! Я это ясно помню!
        - Это уже шанс, - сказал Рэт, протягивая руку к телефону.
        Хэскинс с облегчением вытер потное лицо.
        - И я вспомнил другое, что поможет нам еще больше.
        - Что именно?
        - Покупатель сказал, что он одно время был алкоголиком. Я уверен в этом, потому что сначала он заинтересовался Алкоголеразгрузителем «ИБМ», пока я его не отговорил. Он был рыжий, а вы знаете, у меня есть теория насчет рыжих и алкоголизма. Согласно ей…
        - Отлично, - сказал Рэт. - Алкоголизм должен быть у него в анкете. Это резко сужает сферу поисков.
        Когда он набирал номер «Рэпид транзит», его некрасивое тяжелое лицо казалось почти симпатичным. Приятно для разнообразия убедиться в том, что люди еще способны запоминать существенные детали.
        - Но, конечно, вы помните свою горику? - спрашивал Регенератор.
        - Нет, - устало отвечал Кэсвел.
        - Тогда расскажите мне о ваших юношеских переживаниях в форастрийском флипе.
        - Никогда не было ничего подобного.
        - Гм. Блокировка, - пробормотала машина. - Чувство обиды. Подавление. Вы уверены, что не помните свою горику и что она для вас означала? Все прошли через это.
        - Только не я, - сказал Кэсвел, сдерживая зевоту.
        Механотерапия продолжалась уже почти четыре часа - и без всякой видимой пользы. Сначала он по своей инициативе рассказал о детстве, об отце с матерью, о старшем брате. Однако Регенератор попросил его отбросить эти фантазии. Отношение пациента к воображаемому родителю, или сиблингу, объяснил он, носит фиктивный характер и имеет второстепенный психологический интерес. Самое важное - чувства пациента, открытые и подавленные, которые он испытывает к своей горике.
        - Послушайте, - запротестовал Кэсвел, - я даже не знаю, что такое горика.
        - Нет, вы знаете. Вы лишь не хотите себе в этом признаться.
        - Не знаю. Объясните мне.
        - Лучше, если бы вы сами мне рассказали.
        - Каким образом? - разозлился Кэсвел. - Я ведь не знаю!
        - Что такое, по-вашему, горика?
        - Это лесной пожар, - сказал Кэсвел. - Таблетка соли. Бутыль денатурата. Маленькая отвертка. Уже тепло? Записная книжка. Пистолет…
        - Эти ассоциации не лишены смысла, - заверил его Регенератор. - Ваши попытки выбирать их наугад свидетельствуют о наличии внутренней закономерности. Вспоминаете?
        - Так что же все-таки, черт побери, такое горика? - рявкнул Кэсвел.
        - Дерево, кормившее вас в грудном возрасте, возможно, вплоть до полового созревания, если мои предположения относительно вас правильны. Неумышленно горика подавила ваше естественное отвращение к фим-мании. Это в свою очередь вызвало ощущаемую вами потребность дварковать кого-нибудь влендишным способом.
        - Никакое дерево меня не вскармливало.
        - Вы не помните об этом?
        - Конечно нет, этого никогда не было.
        - Вы уверены?
        - Абсолютно.
        - Неужели у вас нет ни малейшего сомнения?
        - Нет! Никакая горика меня не вскармливала. Послушайте, я имею право прервать сеанс в любой момент, не так ли?
        - Безусловно, - сказал Регенератор, - хотя сейчас это нежелательно. Вы проявляете чувства гнева, обиды, страха. Произвольно отвергая…
        - К черту, - сказал Кэсвел и сдернул обруч с головы.
        Тишина была прекрасной. Кэсвел встал, зевнул, потянулся и помассировал затылок. Он посмотрел на гудящую черную машину долгим и враждебным взглядом.
        - Тебе и насморка не вылечить, - сказал он ей.
        Разминая затекшие суставы, он прошелся по комнате и вернулся к Регенератору.
        - Чертов обманщик! - крикнул он.
        Он отправился на кухню выпить пива. Револьвер еще лежал на столе, тускло поблескивая.
        «Мэгнесен! Гнусная, вероломная дрянь! Воплощение дьявола! Мерзкое, злое чудовище! Кто-то должен тебя уничтожить, Мэгнесен! Кто-то…»
        Кто-то? Он сам должен это сделать. Ему одному известна неизмеримая глубина развращенности Мэгнесена, его порочности, его отвратительного честолюбия.
        «Да, это мой долг», - подумал Кэсвел. Но, как ни странно, эта мысль не доставила ему удовольствия. Все-таки Мэгнесен его друг.
        Он встал, готовый действовать. Засунул револьвер в правый карман пиджака и посмотрел на кухонные часы. Почти половина седьмого. Мэгнесен, наверно, уже дома, обедает, ухмыляется, обдумывая свои планы. Самое время его пристукнуть.
        Кэсвел большими шагами прошел к двери, отворил ее, собираясь выйти, и остановился.
        Ему пришла в голову мысль, мысль столь сложная, столь значительная, со столь далеко идущими последствиями, что он был потрясен до глубины души. В отчаянии Кэсвел пытался отогнать эту мысль. Однако навечно выгравированная в его памяти, она не исчезала.
        В этих условиях для него оставалось лишь одно. Он вернулся в гостиную, сел на кушетку и натянул обруч на голову.
        - Да? - спросил Регенератор.
        - Черт побери, это удивительно, - сказал Кэсвел. - Вы знаете, я, кажется, действительно вспоминаю свою горику!
        Джон Рэт вызвал по телевидео «Нью-Йорк рэпид трэнзит», где его немедленно соединили с мистером Бемисом, полным загорелым мужчиной с внимательными глазами.
        - Алкоголизм? - переспросил Бемис, когда ему объяснили, в чем дело. Незаметным движением он включил магнитофон. - Среди наших служащих? Нажав ногой на кнопку в полу, Бемис дал сигнал тревоги в отделы Охраны, Рекламы, Взаимоотношений с другими компаниями и Психоанализа. Сделав это, он с серьезным видом посмотрел на Рэта. - Уважаемый сэр, это исключено. Между нами, почему «Дженерал моторс» этим заинтересовалась?
        Рэт горько усмехнулся. Этого можно было ожидать. У «Рэпид трэнзит» и «Дженерал моторс» в прошлом имелись разногласия. Официально между обеими гигантскими корпорациями существовало сотрудничество. Однако на практике…
        - Дело касается Общественных Интересов, - сказал Рэт.
        - Разумеется. - Бемис едва заметно усмехнулся. Взглянув на селекторную доску, он увидел, что несколько сотрудников Компании подслушивают разговор. Если повести себя правильно, можно рассчитывать на повышение по службе. - Видимо, имеются в виду Общественные Интересы «Дженерал моторс»? - продолжал Бемис с вежливым ехидством. - Я полагаю, это намек на то, что нашими ракетобусами управляют пьяные водители?
        - Совсем нет. Меня интересует лишь один случай предрасположения к алкоголизму, одна индивидуальная скрытая форма…
        - Исключено. Мы в «Рэпид трэнзит» не берем на работу людей хотя бы с малейшей склонностью такого рода. Я вам советую, сэр, вычистить собственный дом, прежде чем заниматься инсинуациями!
        Бемис выключил телевидео.
        Обвинить его, во всяком случае, ни в чем не смогут.
        - Тупик, - с досадой сказал Рэт. Он повернулся и крикнул: - Смит! Обнаружили отпечатки пальцев?
        Подскочил лейтенант Смит, без пиджака и с засученными рукавами.
        - Ничего существенного, сэр.
        Рэт стиснул тонкие губы. Почти семь часов прошло с тех пор, как покупатель унес марсианскую машину. Неизвестно, какой ущерб уже нанесен. Покупатель будет вправе подать на Компанию в суд. Но дело не в компенсации; любой ценой нужно спасти репутацию фирмы.
        - Простите, сэр, - сказал Хэскинс.
        Рэт не слышал. Что делать? «Рэпид трэнзит» отказывается помочь. Разрешит ли командование вооруженных сил перебрать все личные дела по телосложению и пигментации?
        - Сэр, - снова сказал Хэскинс.
        - Что вам?
        - Я вспомнил фамилию друга покупателя. Мэгнесен.
        - Не ошибаетесь?
        - Нет, - сказал Хэскинс, и в его голосе впервые за много часов прозвучала уверенность. - Я позволил себе, сэр, заглянуть в телефонную книгу. В Манхэттене лишь один человек с такой фамилией.
        Рэт угрожающе посмотрел на него из-под косматых бровей:
        - Хэскинс, я надеюсь, что вы не ошибаетесь. Очень надеюсь.
        - Я тоже, сэр, - признался Хэскинс, чувствуя, как у него начинают трястись колени.
        - Потому что в противном случае, - сказал Рэт, - я… Ладно. Пошли!
        Под полицейским эскортом они прибыли по адресу через пятнадцать минут. Это был старинный дом из темного песчаника, на одной из дверей второго этажа висела табличка с фамилией Мэгнесен. Они постучали.
        Дверь отворил коренастый мужчина лет тридцати, коротко подстриженный и без пиджака. Он слегка побледнел при виде стольких людей в форме, но не испугался.
        - Что это значит? - вызывающе спросил он.
        - Ваша фамилия Мэгнесен? - рявкнул лейтенант Смит.
        - Ага. Что стряслось? Если вы насчет того, что мой стерео якобы слишком громко играет, так эта старая ведьма внизу…
        - Можно войти? - спросил Рэт. - Дело серьезное.
        Мэгнесен, казалось, не был расположен их пускать, но Рэт отстранил его и прошел внутрь, сопровождаемый Смитом, Фолансби, Хэскинсом и небольшим отрядом полицейских. Мэгнесен повернулся к ним, недовольный и сбитый с толку. Сцена явно произвела на него сильное впечатление.
        - Мистер Мэгнесен, - обратился к нему Рэт самым приятным тоном, на который был способен. - Надеюсь, вы извините нас за вторжение. Уверяю, что дело касается Общественных Интересов, а также ваших собственных. Есть ли среди ваших знакомых маленький, рыжеволосый человек сердитого вида, с воспаленными глазами?
        - Да, - медленно и осторожно сказал Мэгнесен.
        Хэскинс испустил вздох облегчения.
        - Пожалуйста, сообщите нам его фамилию и адрес, - попросил Рэт.
        - Это, наверно… постойте! А что он сделал?
        - Ничего.
        - Тогда зачем он вам нужен?
        - Объяснять некогда, - сказал Рэт. - Поверьте, что это и в его интересах. Как его фамилия?
        Мэгнесен испытующе смотрел на некрасивое, но честное лицо Рэта.
        Вмешался лейтенант Смит.
        - Давай, выкладывай, Мэгнесен. Тебе же будет лучше. Фамилию - и быстро.
        Это был неверный подход. Мэгнесен закурил сигарету, пустил струю дыма в Смита и спросил:
        - А разрешение у тебя есть, приятель?
        - Еще бы, - сказал Смит, двинувшись вперед. - Я тебе сейчас покажу разрешение, умник.
        - Прекратите! - приказал Рэт. - Лейтенант Смит, благодарю вас за помощь. Вы свободны.
        Рассерженный Смит удалился со своим отрядом.
        Рэт сказал:
        - Прошу прощения, Смит был излишне усерден. Лучше я вам расскажу все по порядку.
        Он кратко изложит всю историю с покупателем и марсианской терапевтической машиной.
        После этого рассказа Мэгнесен стал еще подозрительнее:
        - Вы хотите сказать, что он собирается убить меня?
        - Вот именно.
        - Это ложь! Я не знаю, кто вы такой, мистер, но вам никогда не удастся меня в этом убедить. Элвуд мой лучший друг, с самого детства. Мы вместе служили в армии. Ради меня Элвуд руку себе отрежет. И я сделаю для него то же самое.
        - Да, да, - нетерпеливо сказал Рэт. - Во вменяемом состоянии. Однако ваш друг Элвуд… Кстати, это его имя или фамилия?
        - Имя, - насмешливо сказал Мэгнесен.
        - Ваш друг Элвуд душевнобольной.
        - Вы его не знаете. Этот парень любит меня, как родного брата. Послушайте, что Элвуд сделал? Задолжал или что-нибудь в этом роде? Я могу помочь.
        - Идиот! - закричал Рэт. - Я пытаюсь спасти вашу жизнь, а также и разум вашего друга!
        - Но откуда я знаю? - взмолился Мэгнесен. - Вы, парни, сюда врываетесь…
        - Вы должны мне поверить, - сказал Рэт.
        Мэгнесен внимательно посмотрел на Рэта и нехотя кивнул.
        - Его зовут Элвуд Кэсвел. Он живет по этой же улице в доме 341.
        Человек, отворивший дверь, был невысокого роста, рыжий и с воспаленными глазами. Его правая рука была засунута в карман пиджака. Он казался очень спокойным.
        - Вы Элвуд Кэсвел? - спросил Рэт. - Вы купили сегодня утром Регенератор в магазине «Домашние терапевтические приборы»?
        - Да, - сказал Кэсвел. - Прошу вас.
        В небольшой гостиной они увидели черный Регенератор, который стоял у кушетки, поблескивая никелированными частями. Он был выключен.
        - Вы им пользовались? - с тревогой спросил Рэт.
        - Да.
        Фолансби сделал шаг вперед.
        - Мистер Кэсвел, не знаю, как это произошло, но мы совершили ужасную ошибку. Регенератор, приобретенный вами, - марсианский вариант, предназначенный для лечения марсиан.
        - Я знаю, - сказал Кэсвел.
        - Знаете?
        - Разумеется. Это быстро выяснилось.
        - Ситуация была опасной, - сказал Рэт, - особенно для человека с вашими… ээ… неприятностями.
        Незаметно для Кэсвела он внимательно изучал его. Тот вел себя нормально, но внешность часто обманчива, особенно у душевнобольных. У Кэсвела была мания убийства, нет оснований считать, что она исчезла бесследно.
        И Рэт пожалел, что так рано отослал Смита и его отряд. Присутствие вооруженных полицейских иногда успокаивает.
        Кэсвел прошел в другой угол комнаты, где стояла терапевтическая машина. Одна рука у него была все еще в кармане, другую он любовно положил на Регенератор.
        - Бедняга, он старался изо всех сил, - сказал он. - Конечно, он не мог излечить то, чего не было. - Он усмехнулся. - Правда, ему это почти удалось!
        Следя за выражением лица Кэсвела, Рэт сказал подчеркнуто небрежным голосом:
        - Рад, что все обошлось, сэр. Компания, разумеется, компенсирует потерянное время и нанесенный вам моральный ущерб…
        - Разумеется, - сказал Кэсвел.
        - …и мы немедленно заменим этот Регенератор нормальной земной моделью.
        - В этом нет необходимости.
        - Нет?
        - Нет. - В голосе Кэсвела звучала твердость. - Терапия, начатая машиной, побудила меня провести глубокий самоанализ. В момент полного проникновения в собственное сознание мне удалось переоценить и отбросить мое намерение убить бедного Мэгнесена.
        Рэт недоверчиво наклонил голову.
        - Вы не испытываете сейчас такой потребности?
        - Нисколько.
        Рэт насупился, хотел что-то сказать, но остановился. Он повернулся к Фолансби и Хэскинсу:
        - Заберите машину. Я с вами еще поговорю в магазине.
        Управляющий и продавец подняли Регенератор и вышли.
        Рэт сделал глубокий вдох:
        - Мистер Кэсвел, я бы вам весьма рекомендовал принять бесплатно новый Регенератор от Компании. Без правильного лечения методом механотерапии сохраняется опасность возобновления процесса.
        - В данном случае опасности нет, - мягко, но твердо сказал Кэсвел. Благодарю вас за заботу, сэр. Спокойной ночи.
        Рэт пожал плечами и направился к двери.
        - Погодите! - крикнул Кэсвел.
        Рэт обернулся. Кэсвел вытащил руку из кармана. В руке был револьвер. Рэт почувствовал, как струйки пота стекают под мышками. Он прикинул расстояние между собой и Кэсвелом. Слишком далеко.
        - Возьмите, - сказал Кэсвел, протягивая револьвер рукояткой вперед. Мне это больше не понадобятся.
        Рэт с равнодушным выражением лица принял револьвер и засунул его в свой бесформенный карман.
        - Спокойной ночи, - сказал Кэсвел. Он закрыл за Рэтом дверь и запер ее.
        Наконец он остался один.
        Кэсвел прошел на кухню. Откупорил бутылку пива, сделал большой глоток и сел за кухонный стол. Он не спускал глаз с точки, находившейся немного выше и левее стенных часов.
        Он должен разработать свой план сейчас. Времени терять нельзя.
        «Мэгнесен! Злое чудовище, срубившее горику Кэсвелов! Мэгнесен! Человек, который тайно собирается заразить Нью-Йорк отвратительной фим-манией! О, Мэгнесен, желаю тебе долгой-долгой жизни, полной мучений, которые я тебе принесу! И для начала…»
        Кэсвел улыбнулся, представив, как он будет дварковать Мэгнесена влендишным способом.
        notes
        Примечания
        1
        Schlemiels! (евр.) - обормоты
        2
        Cochons! (фр.) - свиньи!
        3
        En avant! (фр.) - вперед
        4
        спиглер спиглер - простейший случай удвоения (множественное число, выражается путем повтора слова в единственном числе)
        5
        "d'toit de seigneur" (фр.) - право повелителя
        6
        "laissez - faire capitalism" (фр.) - капиталистического свободного предпринимательства