Человек, который никому не нравился Карел Чапек

        Рассказы из одного кармана #10 Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.

        Карел Чапек


        Человек, который никому не нравился



        - А в чем же дело?  - спросил Колда.

        - Господин Колда,  - сказал Пацовский вахмистру Колде,  - у меня тут кое-что есть для вас.
        Пацовский во времена Австро-Венгерской монархии тоже был полицейским и даже служил в конной полиции, но после войны никак не мог приспособиться к новым порядкам и ушел на пенсию. Малость поосмотревшись, он наконец арендовал деревенскую гостиницу под названием «На вышке». Гостиница была, конечно, где-то на отшибе, но теперь это как раз начинает нравиться людям: всякие там загородные прогулки, сельский пейзаж, купание в озерах и разные такие вещи.

        - Господин Колда,  - сказал Пацовский,  - я тут чего-то не возьму в толк. Остановился у меня один гость, некий Ройдл, живет уже две недели, и ничего ты о нем не скажешь: платит исправно, не пьянствует, в карты не играет, но… Знаете что,
        - вырвалось у Пацовского,  - зайдите как-нибудь взглянуть на него.

        - В том-то и загвоздка,  - продолжал Пацовский огорченно,  - что я и сам не знаю. Ничего, кажется, особенного в нем нет, но как бы это вам сказать? Этот человек мне не нравится, и баста.

        - Ройдл, Ройдл,  - вслух размышлял вахмистр Колда.  - Это имя мне ничего не говорит. Кто он?

        - Не знаю,  - сказал Пацовский.  - Говорит, банковский служащий, но я не могу из него вытянуть название банка. Не нравится мне это. С виду такой учтивый, а… И почта ему не приходит. Мне кажется, он избегает людей. И это мне тоже не нравится.

        - Как это - избегает людей?  - заинтересовался Колда.

        - Он не то чтобы избегает,  - как-то неуверенно продолжал Пацовский,  - но… скажите, пожалуйста, кому охота в сентябре сидеть в деревне? А если перед гостиницей остановится машина, так он вскочит даже во время еды и спрячется в свою комнату. Вот Оно как! Говорю вам, не нравится мне этот человек.
        Вахмистр Колда на минутку задумался.

        - Знаете, господин Пацовский,  - мудро решил он.  - Скажите-ка ему, что на осень вы свою гостиницу закрываете. Пусть себе едет в Прагу или куда-нибудь еще. Зачем нам держать его здесь? И дело с концом.
        На следующий день, в воскресенье, молодой жандарм Гурих, по прозвищу Маринка или Паненка, возвращался с обхода; по дороге решил он заглянуть в гостиницу. И прямо из леса черным ходом направился во двор. Подойдя к двери, Паненка остановился, чтобы прочистить трубку, и тут услышал, как во втором этаже растворилось со звоном окно и из него с шумом что-то вывалилось. Паненка выскочил во двор и схватил за плечо человека, который ни с того ни с чего вздумал прыгать из окна.

        - Что это вы делаете?  - укоризненно спросил жандарм. У человека, которого он держал за плечо, лицо было бледно и невыразительно.

        - Разве нельзя прыгать?  - спросил он робко.  - Я ведь здесь живу.
        Жандарм Паненка не долго обдумывал ситуацию.  - Может быть, вы тут и живете,  - сказал он,  - но мне не нравится, что вы прыгаете из окна.

        - Я не знал, что это запрещено,  - оправдывался человек с невыразительным лицом.  - Спросите господина Пацовского, он подтвердит, что я здесь живу. Я Ройдл.

        - Может быть,  - произнес жандарм.  - Тогда предъявите мне ваши документы.

        - Документы?  - неуверенно спросил Ройдл.  - У меня нет с собой никаких документов. Я попрошу их прислать.

        - Мы уж сами их запросим,  - сказал Паненка не без удовольствия.  - Пройдемте со мной, господин Ройдл.

        - Куда?  - воспротивился Ройдл, и лицо его стало просто серым.  - По какому праву… На каком основании вы хотите меня арестовать?

        - Потому что вы мне не нравитесь, господин Ройдл,  - заявил Паненка.  - Хватит болтать, пошли.
        В жандармском участке сидел вахмистр Колда в теплых домашних туфлях, курил длинную трубку и читал ведомственную газету. Увидев Паненку с Ройдлом, он разразился страшным криком:

        - Мать честная, Маринка, что же вы делаете? Даже в воскресенье покоя не даете! Почему именно в воскресенье вы тащите ко мне людей?

        - Господин вахмистр,  - отрапортовал Паненка,  - этот человек мне не понравился. Когда он увидел, что я подхожу к гостинице, то выпрыгнул во двор из окна и хотел удрать в лес. Документов у него тоже нет. Я его и забрал. Это какой-то Ройдл.

        - Ага,  - сказал Колда с интересом,  - господин Ройдл. Так вы уже попались, господин Ройдл.

        - Вы не можете меня арестовать,  - беспокойно пробормотал Ройдл.

        - Не можем,  - согласился вахмистр,  - но мы можем вас задержать, не правда ли? Маринка, сбегайте в гостиницу, осмотрите комнату задержанного и принесите сюда его вещи. Садитесь, господин Ройдл.

        - Я… я отказываюсь давать какие-либо показания… - заикаясь, произнес расстроенный Ройдл.  - Я буду жаловаться. Я протестую.

        - Мать честная, господин Ройдл,  - вздохнул Колда.  - Вы мне не нравитесь. И возиться с вами я не стану. Садитесь вон там и помалкивайте.
        Колда снова взял газету и продолжал читать.

        - Послушайте, господин Ройдл,  - сказал вахмистр немного погодя.  - Что-то у вас не в порядке. Это прямо по глазам видно. На вашем месте я бы рассказал все и обрел наконец покой. А не хотите - не надо. Дело ваше.
        Ройдл сидел бледный и обливался потом. Колда посмотрел на него, скорчил презрительную гримасу и пошел поворошить грибы, которые у него сушились над печкой.

        - Послушайте, господин Ройдл,  - начал опять Колда после некоторого молчания.  - Пока мы будем устанавливать вашу личность, вы будете сидеть в здании суда, и никто там не станет с вами разговаривать. Не сопротивляйтесь, дружище!
        Ройдл продолжал молчать, а Колда что-то разочарованно ворчал и чистил трубку.

        - Ну, хорошо,  - сказал он.  - Вот посмотрите: пока мы вас опознаем, может, и месяц пройдет, но этот месяц, Ройдл, вам не присчитают к сроку наказания. А ведь жаль зря просидеть целый месяц.

        - А если я признаюсь,  - нерешительно спросил Ройдл,  - тогда…

        - Тогда сразу же начнется предварительное заключение, понимаете?  - объяснил Колда.
        - И этот срок вам зачтут. Ну, поступайте как знаете. Вы мне не нравитесь, и я буду рад, когда вас увезут отсюда в краевой суд. Так-что, господин Ройдл…
        Ройдл вздохнул, в его бегающих глазах появилось горестное и какое-то загнанное выражение.

        - Почему?  - вырвалось у него,  - почему все мне говорят, что я им не нравлюсь?

        - Потому что вы чего-то боитесь,  - наставительно сказал Колда,  - вы что-то скрываете, а это никому не нравится. Почему вы, Рейдл, никому не смотрите в глаза? Ведь вам нигде нет покоя. Вот в чем дело, господин Ройдл.

        - Роснер,  - поправил бледный человек удрученно. Колда задумался.

        - Роснер, Роснер, подождите. Какой это Роснер? Это имя мне почему-то знакомо.

        - Так ведь я Фердинанд Роснер!  - выкрикнул человек.

        - Фердинанд Роснер,  - повторил Колда.  - Это уже мне кое-что напоминает. Роснер Фердинанд…

        - Депозитный банк в Вене,  - подсказал вахмистру бледный человек.

        - Ага!  - радостно воскликнул Колда.  - Растрата! Вспомнил! Дружище, ведь у нас уже три года лежит ордер на ваш арест. Так, значит, вы Роснер,  - повторил он с удовольствием.  - Что же вы сразу не сказали? Я вас чуть не выставил, а вы Роснер! Маринка!  - обратился Колка к входящему жандарму Гуриху,  - ведь это Роснер, растратчик.

        - Я попрошу… - сказал Роснер и как-то болезненно вздрогнул.

        - Вы к этому привыкнете, Роснер,  - успокоил его Колда.  - Будьте довольны, что все уже выяснилось. Скажите, бога ради, милый человек, где же вы все эти годы прятались?

        - Прятался,  - горько сознался Роснер,  - или в спальных вагонах, или в самых дорогих отелях. Там тебя никто не спросит, кто ты и откуда прибыл.

        - Да, да,  - сочувственно поддакнул Колда.  - Я понимаю, это действительно огромные расходы!

        - Еще бы,  - с облегчением произнес Роснер,  - разве я мог заглянуть в какой-нибудь плохонький отель, где, того и гляди, нарвешься на полицейскую облаву? Господи! Да ведь все это время я вынужден был жить не по средствам! Дольше трех ночей нигде не оставался. Вот только здесь… но тут-то вы меня и сцапали.

        - Да, жаль, конечно,  - утешал его Колда.  - Но ведь у вас все равно кончались деньги, неправда ли, Роснер?

        - Да,  - согласился Роснер,  - Сказать по правде, больше я все равно бы не выдержал. За эти три года я ни с кем по душам не поговорил. Вот только сейчас. Не мог даже поесть как следует. Едва взглянет кто, я уже стараюсь исчезнуть. Все смотрели на меня как-то подозрительно,  - пожаловался Роснер.  - И все казалось, что они из полиции. Представьте себе, и господин Пацовский тоже.

        - Не обращайте на это внимания,  - сказал Колда.  - Пацовский тоже бывший полицейский.

        - Вот видите!  - проворчал Роснер.  - Попробуй тут скройся! Но почему все смотрели на меня так подозрительно? Разве я похож на преступника?
        Колда испытующе поглядел на него.

        - Я вам вот что скажу, Роснер,  - произнес он.  - Теперь уже нет. Теперь вы уже выглядите совсем как обычный человек. Но раньше вы мне, приятель, не нравились. Я даже не знаю, что всех против вас так восстанавливало… Но,  - решительно добавил Колда,  - Маринка сейчас отведет вас в суд. Еще нет шести часов, и сегодняшний день вам зачтут. Не будь сегодня воскресенья, я бы сам вас отвел. Чтобы вы знали, что… что против вас мы ничего не имеем. Все это было из-за вашей необщительности, Роснер. А теперь все в порядке. Маринка, наденьте ему наручники!

        - Знаете, Маринка,  - заявил вечером Колда,  - я вам скажу, мне этот Роснер понравился. Очень милый человек, не правда ли? Я думаю, больше года ему не дадут.

        - Я попросил,  - сказал жандарм Паненка, краснея,  - чтобы ему принесли два одеяла. Он ведь не привык спать на тюремной койке.

        - Это хорошо,  - заметил Колда.  - А я скажу надзирателю, чтобы он поболтал с ним немного. Пусть этот Роснер снова почувствует себя среди людей.

1928