Неземная Синтия Хэнд
        Неземная #1
        Шестнадцатилетняя Клара - полукровка, в ее жилах течет кровь ангельских существ. У нее есть высшее предназначение, ради которого она была рождена. Когда Клару начали посещать странные видения, она поняла, что должна спасти загадочного юношу. Вместе с матерью и братом Клара переезжает в маленький городок, чтобы отыскать того парня.

        В новой школе она знакомится с очаровательным Кристианом, удивительно похожим на юношу из видений. Но как ему рассказать, что их свела сама судьба? И почему у Клары не выходит из головы красавец Такер? Когда она бывает рядом с Такером, то чувствует, что хочет открыться ему и поведать обо всем. Сможет ли он принять ее? Но самое главное, что выбрать: исполнить свое предназначение ангела или последовать зову сердца?

        Синтия Хэнд
        Неземная

        Для Джона

        И появились в то время, и после, на земле нефилимы, когда стали ангелы спускаться к дочерям человеческим, а они рожали им детей.
        И с древних времен знали их во всех землях и звали героями.
    Книга Бытия, гл. 6

        Cynthia Hand UNEARTHLY
        

        

        Пролог

        Сначала я вижу парня, стоящего среди деревьев. Он примерно моего возраста, уже не мальчик, но еще и не мужчина. Наверное, ему лет семнадцать. Хотя не знаю, почему я так решила. Я вижу лишь его затылок и темные волосы, вьющиеся у шеи. Солнце палит с такой силой, что вытягивает жизнь из всего на земле. А затем странный оранжевый свет заливает небо на востоке. Воздух наполняет густой запах дыма. И на мгновение меня охватывает такая всепоглощающая скорбь, что тяжело даже вздохнуть. Но я не могу понять ее причины. Я шагаю к парню и открываю рот, чтобы окликнуть его, но тут осознаю, что не знаю его имени. Земля шуршит под ногами. Он слышит мое приближение и начинает оборачиваться. Еще секунда, и я увижу его лицо.
        А затем видение расплывается. И стоит мне моргнуть, как оно исчезает совсем.

        1
        Предназначение

        Когда это происходит в первый раз, если точнее - шестого ноября, я просыпаюсь в два часа ночи. В ушах стоит звон, а перед глазами пляшут крошечные светлячки. Я чувствую запах дыма. Встав с кровати, я обхожу все комнаты, чтобы убедиться, что ничего не горит. Но все в порядке, и мама с братом спокойно спят. К тому же запах скорее напоминает резкий древесный дым от костра. Списав все произошедшее на очередную странность в моей жизни, я пытаюсь уснуть, но ничего не выходит. Поэтому я отправляюсь на первый этаж, в кухню. Но стоит мне остановиться у раковины, набрать в стакан воды и сделать глоток, как я неожиданно оказываюсь посреди горящего леса. И это не сон. Ощущения такие, словно я действительно нахожусь там. Примерно секунд через тридцать я вновь стою на кухне - в луже воды от выпавшего из рук стакана.
        Придя в себя, я тут же бегу будить маму, усаживаюсь в ногах ее кровати и, стараясь сдержать волнение, пересказываю каждую деталь видения. Но их так мало, всего-то огонь и парень.
        - Слишком подробные видения ошеломляют,  - говорит она.  - Вот почему оно приходит к тебе по частям.
        - Ты так же узнала о своем предназначении?
        - Так о нем узнают большинство из нас,  - ловко уклоняясь от моего вопроса, говорит она.
        Мама никогда не упоминает свое предназначение, потому что это одна из запретных тем. И меня всегда бесило, что, несмотря на то что мы близки и всегда были близки, существует огромная часть жизни, которой она отказывается делиться.
        - Расскажи мне о деревьях в своем видении,  - просит она.  - Как они выглядели?
        - Думаю, это были сосны. Я видела иголки, а не листья.
        Она задумчиво кивает, как будто я сказала что-то важное. Но все мои мысли занимают не деревья, а парень.
        - Жаль, что я не увидела его лица.
        - Еще увидишь.
        - Интересно, я должна защитить его?
        Мне нравится мысль стать его спасительницей. У всех, в ком течет ангельская кровь, разное предназначение - кто-то становится посланником, кто-то лишь свидетелем, кто-то призван утешить, кто-то должен совершить поступок, который потянет за собой цепочку других,  - но хранители мне нравятся больше всех. На мой взгляд, они самые ангелоподобные.
        - Не верится, что ты стала достаточно взрослой, чтобы проявилось твое предназначение,  - вздыхает мама.  - Чувствую себя ужасно старой.
        - Но ты действительно стара.
        И с этим не поспоришь, ведь ей больше сотни лет, хотя на вид ей не дашь и сорока. А вот я чувствую себя тем, кто есть на самом деле: глуповатым (хоть и не слишком обычным) шестнадцатилетним подростком, которому приходится ходить в школу по утрам. И пока не ощущаю в себе ангельской крови. Посмотрев на свою красивую жизнерадостную маму, я понимаю, что каким бы ни было ее предназначение, она исполняла его с должной храбростью, настроем и сноровкой.
        - Думаешь…  - начинаю я через минуту, но смолкаю, понимая, как трудно задать вопрос, потому что мне не хочется, чтобы она считала меня трусихой.  - Думаешь, мое предназначение в том, чтобы погибнуть в огне?
        - Клара.
        - Я серьезно.
        - Почему ты так решила?
        - Просто когда я стояла позади парня, то ощутила невероятную скорбь. Но не поняла, что ее вызвало.
        Мама обнимает меня, а затем притягивает к себе, и мне слышно сильное ритмичное биение ее сердца.
        - Может, причина этой скорби в том, что я скоро умру,  - шепчу я.
        Ее руки напрягаются.
        - Это редкость,  - тихо говорит она.
        - Но такое случается.
        - Мы с тобою разберемся с этим.  - Мама крепче прижимает меня к себе и убирает волосы с моего лица, как делала это в детстве, когда меня мучили кошмары.  - А сейчас давай спать.
        Я никогда не чувствовала больше бодрости, чем сейчас, но все же растягиваюсь на кровати, и она накрывает нас одеялом, а затем обнимает меня. Мама теплая, скорее даже горячая, будто и ночью ее согревает солнце. Меня окутывает аромат ее духов, которые часто выбирают пожилые леди: розовая вода и ваниль. И от этого я чувствую себя в еще большей безопасности.
        Но закрыв глаза, я вновь вижу перед собой парня. Он замер в ожидании… меня. И это кажется мне более важным, чем скорбь или вероятность погибнуть в огне. Он ждет меня.

        Когда я просыпаюсь, за окном барабанит дождь, а сквозь жалюзи просачивается светло-серый свет. Стоя у плиты, мама перекладывает яичницу в тарелку. Как и в любой другой день, она уже переоделась и приготовилась к рабочему дню, только ее волосы все еще мокрые после душа. Она напевает что-то себе под нос, выглядя при этом счастливой.
        - Доброе утро,  - выпаливаю я.
        Мама поворачивается, откладывает лопаточку и шагает ко мне, чтобы обнять. В ее улыбке отражается столько гордости, словно я, как и в третьем классе, выиграла районный конкурс по орфографии. Словно она и не ожидала от меня чего-то меньшего.
        - Как ты себя чувствуешь? Справляешься?
        - Да, я в порядке.
        - А что случилось?  - доносится с порога голос моего брата Джеффри.
        Мы с мамой поворачиваемся и видим, что он стоит, прислонившись к косяку, все еще помятый, неумытый и угрюмый после сна. Он никогда не был жаворонком. В его глазах, устремленных на нас, мелькает страх, словно он ожидает услышать плохие новости о том, что кто-то умер.
        - Твоей сестре явилось ее предназначение.
        Мама улыбается, но уже не так радостно, как раньше. Скорее уж настороженно.
        Он оглядывает меня с головы до ног, будто пытается отыскать на моем теле божественный знак.
        - У тебя было видение?
        - Да. О лесном пожаре.  - Я закрываю глаза и вновь вижу холм, заросший соснами, оранжевое небо и клубы дыма.  - И парне.
        - С чего ты решила, что это не сон?
        - Потому что я не спала.
        - И что означает твое видение?  - спрашивает он.
        Все, что связано с ангелами, для него в новинку. Он еще в том возрасте, когда сверхъестественные вещи кажутся крутыми и будоражат воображение.
        - Не знаю,  - отвечаю я.  - Это мне и предстоит выяснить.

        Через два дня видение появляется вновь. Я бегу по внешней дорожке в спортзале Старшей школы Маунтин-Вью, а через мгновение знакомый мне мир - Калифорния, Маунтин-Вью, спортзал - исчезает. И я оказываюсь в лесу. Практически ощущаю вкус огня. Но в этот раз языки пламени танцуют на гребне холма.
        А затем я чуть не врезаюсь в чирлидершу.
        - Смотри под ноги, мужланка!  - вскрикивает она.
        Я отшатываюсь в сторону, чтобы пропустить ее. А сама, тяжело дыша, прислоняюсь к сложенным трибунам и пытаюсь вновь погрузиться в видение. Но это равносильно попыткам вернуться в увиденный сон после того, как окончательно проснулся. Оно исчезло.
        Дерьмо. К тому же меня впервые назвали мужланкой, и в этом нет ничего приятного.
        - Не останавливаемся!  - кричит учительница физкультуры миссис Шварц.  - Нам нужно определить, как быстро вы можете пробежать полтора километра. Клара, тебя это тоже касается.
        Наверное, в прошлой жизни она была сержантом по строевой подготовке.
        - Если ты не уложишься в десять минут, то побежишь снова на следующей неделе!  - кричит она.
        Я вновь начинаю бежать. Стараясь сосредоточиться на поставленной задаче, я не сбавляю темпа, чтобы компенсировать потерянное время. Но мои мысли вновь возвращаются к видению. Силуэты деревьев. Земля под ногами, усыпанная камнями и сосновыми иголками. Парень, стоящий ко мне спиной и не сводящий взгляда с приближающегося огня. И мое сердце, которое вдруг забилось невероятно быстро.
        - Последний круг, Клара,  - говорит миссис Шварц.
        Я ускоряюсь. Почему он стоит там? Даже не закрывая глаза, я вижу его образ, словно тот выжжен на сетчатке. Он удивится, увидев меня? В голове крутится множество вопросов, но самый главный из них: «Кто он?»
        И в этот момент я пробегаю мимо миссис Шварц.
        - Молодец, Клара!  - говорит она. А через мгновение бормочет:  - Не может быть.
        Замедлив шаг, я возвращаюсь к ней, чтобы узнать свое время.
        - Я уложилась в десять минут?
        - Ты пробежала за пять минут сорок восемь секунд.  - В ее голосе слышится невероятное удивление.
        Она смотрит на меня так, словно у нее тоже было видение, только в нем меня взяли в команду по легкой атлетике.
        Ууууупс. Я задумалась и перестала сдерживаться.
        Мне придется придумать убедительное оправдание, если мама об этом узнает.
        - Наверное, вы что-то напутали с секундомером,  - пожав плечами, говорю я.
        Мне остается лишь сохранять спокойствие и надеяться, что она купится на это, хоть мне и придется вновь бежать полуторакилометровку на следующей неделе.
        - Да,  - рассеянно кивнув, соглашается она.  - Должно быть, я неправильно засекла время.

        Вечером, развалившись на диване, я пересматриваю «Я люблю Люси»[1 - «Я люблю Люси» (англ. I Love Lucy)  - американский комедийный телесериал, считающийся одним из самых популярных на телевидении, о домохозяйке Люси, которая мечтает оказаться на сцене.], когда мама возвращается домой.
        - Все так плохо?
        - Это мой запасной вариант, если не получается отыскать «Прикосновение ангела»[2 - «Прикосновение ангела» (англ. Touched by an Angel)  - американский драматический сериал об ангеле Монике, помогающей людям в разных ситуациях.],  - насмешливо отвечаю я.
        Словно угадав мое заветное желание, она достает коробку с мороженым «Бен энд Джерри» из бумажного пакета.
        - Ты богиня,  - говорю я.
        - Не совсем.
        Она показывает мне книгу: «Деревья Северной Америки: иллюстрированный справочник».
        - Может, мои деревья вовсе и не в Северной Америке.
        - Но нам же надо с чего-то начать.
        Мы идем к кухонному столу и склоняемся над книгой, выискивая сосны из моего видения. Если бы кто-то увидел нас, то подумал бы, что мама просто помогает дочери с домашним заданием, а вовсе не о двух полуангелах, которые пытаются разгадать миссию небес.
        - Эти,  - наконец говорю я, ткнув в одну из картинок, а затем с довольным видом откидываюсь на спинку стула.  - Сосна скрученная широкохвойная.
        - Желтоватые скрученные иглы, растущие пучком по две хвоинки,  - зачитывает мама.  - С коричневыми шишками яйцевидной формы?
        - Я не рассмотрела шишки, мам. Просто у них очень похожая форма, и ветви растут с середины ствола,  - отвечаю я, зачерпнув ложкой мороженое.
        - Понятно.  - Она снова переводит взгляд на книгу.  - Похоже, она растет в Скалистых горах и на северо-западном побережье США и Канады. Коренные американцы использовали стволы деревьев для опор своих вигвамов. Отсюда и название[3 - Название разновидности сосны, которую обсуждают герои, на английском звучит Lodgepole pine, что дословно можно перевести «сосна «шест для дома».],  - продолжает мама.  - А еще здесь говорится, что шишкам требуется очень много тепла - как, например, от лесного пожара,  - чтобы раскрыться и выпустить семена.
        - Очень познавательно,  - язвлю я.
        Хотя при мысли о соснах, которые растут только на выжженных участках, мое тело охватывает дрожь волнения. Даже у дерева есть какое-то предназначение.
        - Отлично. Теперь мы примерно знаем, где это произойдет,  - говорит мама.  - И нам остается лишь сузить круг поисков.
        - А что потом?
        Я рассматриваю изображение сосны и вдруг вижу, как ветви словно охватывает пламя.
        - А потом мы переедем.
        - Переедем? Мы уедем из Калифорнии?
        - Да,  - подтверждает мама.
        И, судя по всему, она не шутит.
        - Но…  - бормочу я.  - А как же школа? Мои друзья? Твоя работа?
        - Ты переведешься в новую школу и заведешь новых друзей. Я найду новую работу или попробую работать из дома.
        - А Джеффри?
        Она усмехается и хлопает меня по руке, словно я ляпнула глупость.
        - Конечно же, он поедет с нами.
        - Да уж, он будет в восторге,  - говорю я.
        У Джеффри тут армия друзей, нескончаемая вереница бейсбольных матчей, соревнований по спортивной борьбе, футбольных тренировок и прочего. И впервые я осознаю, что все намного сложнее, чем мне казалось. Мое предназначение изменит все.
        Мама закрывает справочник деревьев и серьезно смотрит на меня с другой стороны кухонного стола.
        - Это очень важно, Клара - говорит она.  - Это видение, это предназначение - цель твоего существования.
        - Я понимаю. Просто не думала, что нам придется переезжать.
        Я смотрю в окно на двор, где играла в детстве, на качели, которые мама так и не снесла, на кусты роз у забора, росшие там всю мою жизнь. А вдалеке виднеются смутные очертания гор, которые всегда казались мне краем мира. Если прислушаться, можно различить грохот поездов «Калтрейн», пересекающих бульвар Шорлайн, и тихую музыку из бара «Великая Америка» в трех километрах отсюда. И мне не верится, что мы когда-нибудь уедем в другое место.
        Мамины губы изгибаются в сочувственной улыбке.
        - Ты думала, что сможешь слетать куда-то на выходные, там исполнить свое предназначение, а потом вернуться?
        - Примерно так.  - Смутившись, я отвожу взгляд в сторону.  - Когда ты расскажешь Джеффри?
        - Думаю, стоит подождать, пока мы не узнаем точное место.
        - Можно я поприсутствую при разговоре? Я захвачу попкорн.
        - Когда-нибудь наступит его черед,  - говорит она, и в ее глазах мелькает печаль от мысли, что мы так быстро взрослеем.  - И когда он получит свое предназначение, тебе тоже придется чем-то поступиться.
        - И мы снова переедем?
        - Мы отправимся туда, куда позовет его предназначение.
        - Это безумие,  - покачав головой, говорю я.  - Настоящие безумие. Ты ведь понимаешь это?
        - Неисповедимы пути, Клара.
        Она выхватывает у меня ложку и выковыривает большой кусок ванильно-солодового мороженого с крендельками и арахисовой помадкой. А затем усмехается и прямо у меня на глазах вновь превращается в озорную, веселую маму.
        - Неисповедимы пути.

        В последующие две недели видение появлялось раз в два-три дня. Я занимаюсь своими делами, а потом бац… оказываюсь на плакате с Медведем Смоки[4 - Медведь Смоки - талисман службы лесного хозяйства США, печатающийся на плакатах с предупреждением об опасности лесных пожаров.]. В какой-то момент я начинаю неосознанно ждать его появления по дороге в школу, в душе, за ланчем. Иногда видения нет, но меня окутывают ощущения. И тогда я чувствую жар и запах дыма.
        Друзья замечают это. А затем дают мне дурацкое прозвище «инопланетянка», подразумевая, что я не от мира сего. Но думаю, могло быть и хуже. Учителя тоже замечают. Но так как к моим оценкам не придерешься, они не обращают внимания, что я большую часть урока пишу в личном дневнике, а не в тетради.
        Если бы вы заглянули в мой личный дневник несколько лет назад, в тот блокнот с мягкой розовой обложкой, с замочком и маленьким золотым ключиком, который я носила на цепочке, чтобы до него не добрался Джеффри, то увидели бы бредни вполне обычной девчонки. Там были рисунки цветов и принцесс, заметки о школе, погоде, понравившихся фильмах, музыке, под которую я танцевала, мечты о том, чтобы сыграть Фею Драже в «Щелкунчике» или чтобы Джереми Морис подослал ко мне одного из своих друзей и они попросили меня стать его девушкой, на что я, конечно же, ответила бы «нет», потому что мне претило отправляться на свидание с трусом, который не смог даже самостоятельно подойти ко мне.
        Лет в четырнадцать я начала вести ангельский дневник. Для этого я выбрала темно-синий блокнот на спирали с изображением невозмутимой женщины-ангела, ужасно походящей на маму, с рыжими волосами и золотыми крыльями, которая стояла на нижней части полумесяца в окружении звезд и лучей света. В нем я записывала все факты и предположения об ангелах и ангельской крови, которыми мама когда-либо делилась со мной. Там же были заметки о моих экспериментах. Например, как я порезала предплечье ножом, чтобы посмотреть, пойдет ли кровь (ее оказалось много) и сколько уйдет времени на заживление (примерно двадцать четыре часа с появления пореза до момента, когда розовый шрам полностью исчез), как я заговорила на суахили[5 - Суахили - один из самых распространенных языков африканского континента.] с мужчиной в аэропорту Сан-Франциско (представьте, как мы оба удивились), или о том, что у меня получилось сделать двадцать пять прыжков grands jetes[6 - Grand Jete en Tournant - прыжок со шпагатом в воздухе с одной ноги на другую.] назад и вперед по танцевальному залу и даже не запыхаться. Тогда-то мама начала мне читать
лекции о том, что необходимо сдерживать себя на людях. И с того времени я стала чувствовать себя не только девочкой Кларой, но и сверхъестественным существом, в котором течет ангельская кровь.
        Сейчас мой дневник (простой, черный, с закладкой и на резинке) заполнен всем, что связано с предназначением: рисунки, заметки, различные детали из видения, по большей части те, что относятся к таинственному парню. Он постоянно присутствует на краешке моего сознания - кроме тех моментов, когда мое сознание полностью им захвачено.
        И с каждым разом я все лучше изучаю его образ. Силуэт его широких плеч, старательно взъерошенные темно-каштановые волосы, настолько длинные, что закрывают уши и спадают на воротник сзади. Парень прячет руки в карманах черной кофты, сшитой из какого-то пушистого материала, возможно флиса. Он стоит, перенеся вес на одну ногу, словно собирается уйти. Он выглядит худым, но при этом мускулистым. Когда он начинает поворачиваться, я вижу едва заметные очертания щеки, и от этого каждый раз мое сердце начинает колотиться, а дыхание сбивается.
        «Что он подумает обо мне?»  - задаюсь я вопросом.
        Мне хочется внушать благоговейный трепет. Когда мы окажемся в лесу, он наконец повернется и посмотрит на меня, мне хочется хоть немного походить на ангела. Выглядеть такой же сияющей и воздушной, как мама. Я знаю, что не уродина. Все, в ком течет ангельская кровь, довольно привлекательны. У меня хорошая кожа, а губы, даже без помады, красивого розового оттенка, поэтому я всегда использую только блеск. А еще я не раз слышала, что у меня красивые колени. Правда, я слишком высокая и чересчур худая, но не как топ-модель, а как аист с руками. К тому же мои глаза, которые иногда становятся серыми, как грозовые тучи, а иногда темно-синими, выглядят чересчур большими для моего лица.
        Да, у меня, несомненно, красивые волосы: длинные, волнистые, ярко-золотистые с красноватым отливом, которые тянутся за мной, как запоздалая мысль. Но вся проблема в том, что они непослушные. И часто путаются. Они цепляются за все, что только можно: попадают в молнии на одежде и в тарелки с едой, захлопываются автомобильными дверями. Ни хвостики, ни косы долго не держатся. Иногда мне кажется, что они какое-то живое существо, которое пытается вырваться на свободу. Стоит мне стянуть их резинкой, как уже через пару секунд они норовят залезть мне в лицо, а через час распадаются вновь. Даже слово «неуправляемые» слишком мягкое для них.
        Уверена, с моим везением мне не удастся спасти парня из горящего леса, потому что я зацеплюсь волосами за ветку в километре от нужного места.

        - Клара, твой телефон звонит!  - кричит мама из кухни.
        Я вздрагиваю и перевожу взгляд на раскрытый передо мной дневник. На странице появился аккуратный скетч парня: его затылок, шея, взъерошенные волосы, ресницы и линия щеки. Не помню, чтобы рисовала его.
        - Хорошо!  - кричу я в ответ.
        А затем закрываю дневник и засовываю его под учебник алгебры. Как только я сбегаю по лестнице, меня окутывает аромат выпечки, словно в пекарне. Завтра День благодарения, и мама напекла пирогов. На ней фартук домохозяйки из пятидесятых годов (который она носит с пятидесятых, хотя тогда, по ее словам, не была домохозяйкой), запорошенный мукой. Мама протягивает мне телефон.
        - Это твой отец.
        Я поднимаю бровь и вопросительно смотрю на нее.
        - Не знаю, зачем он звонит,  - отвечает она и отдает телефон, а затем разворачивается и тактично выходит из комнаты.
        - Привет, пап,  - говорю я.
        - Привет.
        В трубке повисает молчание. Мы обменялись лишь приветствиями, а ему уже больше нечего мне сказать.
        - Так зачем ты звонишь?
        И снова молчание. Я вздыхаю. Годами я репетировала свою речь о том, как злюсь на него за то, что он бросил маму. Мне было всего три года, когда они расстались. Я не помню, из-за чего это произошло. Да и вообще из той жизни я помню лишь несколько фрагментов. Как праздновали день рождения. Как гуляли на пляже. Как он стоял у раковины и брился. И конечно же, прекрасно помню, как он уехал. Я стояла на подъездной дорожке рядом с мамой, которая удерживала на бедре Джеффри и плакала от горя, смотря ему вслед. Никогда не прощу ему этого. Да и много еще чего. Того, что так стремился уехать подальше от нас, что забрался на другой конец страны. Того, что редко звонил и не знал, что сказать во время этих разговоров. Но больше всего - того, как морщится мама, когда слышит его имя.
        Она никогда не рассказывала, что произошло между ними, это такая же запретная тема, как и ее предназначение. Но в одном я уверена точно: мама настолько близка к совершенству, насколько это вообще возможно. В конце концов, она наполовину ангел, хотя папа и не знает об этом. Она красивая, умная и веселая. Очаровательная. А он бросил ее. Бросил нас всех.
        И это, на мой взгляд, делает его настоящим дураком.
        - Я просто хотел узнать, все ли у тебя в порядке,  - наконец говорит он.
        - А почему должно быть по-другому?
        Он кашляет.
        - Ну… жизнь подростка нелегка, верно? Старшая школа. Парни.
        И тут разговор стал не просто необычным, а по-настоящему странным.
        - Верно,  - отвечаю я.  - Она действительно нелегка.
        - Мама говорит, у тебя хорошие оценки.
        - Ты разговаривал с мамой?
        Снова молчание.
        - Как живется в Большом яблоке?[7 - Большое яблоко (англ. The Big Apple)  - самое известное прозвище Нью-Йорка.] - спрашиваю я, чтобы сменить тему разговора.
        - Как и всегда. Яркие огни. Большой город. Вчера видел Дерека Джетера[8 - Дерек Джитер - знаменитый американский бейсболист.] в Центральном парке. Вот такая здесь ужасная жизнь.
        Папа тоже бывает очаровательным. Мне часто хочется разозлиться на него и сказать, что ему не следует даже пытаться сблизиться со мной, но это никогда не выходит. В последний раз мы виделись два года назад. Мне тогда только исполнилось четырнадцать. Всю дорогу - в аэропорту, в самолете, пока шла по терминалу и получала багаж - я репетировала свою речь о том, как ненавижу его. Но стоило мне заметить его фигуру у выхода, как мое тело наполнилось странным счастьем. И я тут же бросилась в его объятия, а затем призналась, что скучала.
        - Я тут подумал. Может, вы с Джеффри приедете в Нью-Йорк на каникулы?  - спрашивает он.
        Я еле сдерживаю смешок от того, насколько «удачное» он выбрал время.
        - Я бы с удовольствием приехала, но у меня есть кое-какие важные дела,  - отвечаю я.
        Например, отыскать, где начнется лесной пожар. И понять, какова истинная причина моего пребывания на земле. Но я никогда не расскажу ему об этом.
        Он снова молчит.
        - Мне жаль,  - говорю я и мысленно удивляюсь тому, что не соврала.  - Я позвоню, если что-то изменится.
        - Мама сказала, что ты сдала экзамен на права.  - Он явно пытается сменить тему.
        - Да, я сдала письменный тест, выполнила параллельную парковку и все остальное. Мне уже шестнадцать. И теперь у меня есть настоящие права. Только вот мама не разрешает мне брать ее машину.
        - Может, пора уже купить собственную.
        У меня невольно открывается рот. Он полон сюрпризов.
        А потом я чувствую запах дыма.
        Но на этот раз он еле ощутим, словно доносится издалека. К тому же я не вижу огня. И парня. Лишь ощущаю жар, прилетевший с порывом ветра, от которого волосы выбиваются из хвоста. Я кашляю и отворачиваюсь в сторону, убирая прядь за ухо.
        И вижу серебристый пикап. Он припаркован на обочине грунтовой дороги в нескольких шагах от меня. На боку большими хромированными буквами написано: «АВАЛАНШ», а задняя часть кузова закрыта тентом. Это пикап парня. Я почему-то уверена в этом. «Посмотри на номер,  - говорю себе я.  - Сосредоточься».
        Номерной знак очень красивый. На фоне изображено голубое облачное небо. С правой стороны нарисована скалистая гора с плоской вершиной, которая выглядит смутно знакомой, а слева черный силуэт ковбоя с шляпой в руке на брыкающейся лошади. Кажется, я уже видела что-то подобное раньше. Я пытаюсь сосредоточиться на цифрах. Сначала мне удается разобрать число, написанное вертикально с левой стороны: «22». А затем еще четыре символа по другую сторону от ковбоя: «99CX».
        Но я не чувствую прилива безмерной радости, которого ожидаю от того, что так легко заполучила важную информацию. Потому что видение еще не закончилось. Я отворачиваюсь от пикапа и быстро направляюсь к деревьям. По земле стелется дым. Где-то неподалеку раздается треск от упавшей ветки. А затем я вижу парня.
        Он так же, как и всегда, стоит ко мне спиной. Но внезапно вершины деревьев охватывает огонь. Опасность так очевидна, так близка.
        И сокрушительная скорбь обрушивается на меня, словно занавес. Горло сжимается, не давая произнести его имя. Я делаю шаг вперед.
        - Клара? Ты в порядке?  - раздается папин голос.
        И я возвращаюсь в реальность. Привалившись к холодильнику, я смотрю в кухонное окно на колибри, которая парит у маминой кормушки, так быстро размахивая крыльями, что они сливаются в размытое пятно. Приблизившись, она делает глоток воды и улетает прочь.
        - Клара?  - В его голосе слышится беспокойство.
        Все еще приходя в себя от шока, я прижимаю телефон ближе к уху.
        - Папа, я перезвоню тебе чуть позже.

        2
        Это Джексон-Хоул

        На дорогах Вайоминга множество указателей. И большинство из них предупреждают о какой-либо опасности: «ОСТОРОЖНО, ОЛЕНИ». «ВОЗМОЖНЫ ОБВАЛЫ». «ВОДИТЕЛИ ПИКАПОВ, ПРОВЕРЬТЕ ВАШИ ТОРМОЗА». «ВОЗМОЖНО ПЕРЕКРЫТИЕ ДОРОГИ». «НА ПРОТЯЖЕНИИ ТРЕХ КИЛОМЕТРОВ ДОРОГУ МОГУТ ПЕРЕСЕКАТЬ ЛОСИ». «ВОЗМОЖНО ОБЛЕДЕНЕНИЕ ДОРОГИ. НЕ ОСТАНАВЛИВАЙТЕСЬ И НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ МАШИНУ НА ОБОЧИНЕ». Весь путь из Калифорнии я еду за маминой машиной вместе с Джеффри, который сидит на пассажирском сиденье и всячески старается не показывать свое беспокойство из-за того, что мы направляемся в какое-то дикое и опасное место.
        Сейчас дорога проходит сквозь лес, состоящий из одних сосен. И это до сих пор не укладывается у меня в голове. Я всматриваюсь во все вайомингские номера на машинах, и на многих из них слева расположена роковая цифра 22. Это число принесло нам немалые хлопоты. Шесть коротких недель мы как сумасшедшие готовились к переезду, продали дом, попрощались со всеми друзьями и соседями, которых я знала всю свою жизнь, упаковали вещи и отправились в место, где никто из нас не знает ни единой живой души: округ Титон в штате Вайоминг, где, если верить Гуглу, проживает двадцать тысяч человек. Это примерно по три человека на каждый квадратный километр.
        А мы едем в эту глушь. И все из-за меня.
        Я никогда не видела столько снега. И это ужасно. Для моего нового «Приуса» (любезно предоставленного старым добрым папой) заснеженные горные дороги - настоящее испытание. Но пути назад нет. Да и парень на заправке заверил нас, что перевал через горы безопасен, если за окном не бушует буря. Так что единственное, что мне остается - вцепиться в руль и постараться не обращать внимания на горный склон, который обрывается в метре от края дороги.
        Я замечаю впереди знак «Добро пожаловать в Вайоминг».
        - Джеффри,  - окликаю я брата.  - Мы почти приехали.
        Но Джеффри не отвечает. Он развалился на пассажирском сиденье, а из его айпода доносится громкая музыка. Чем дальше мы отъезжали от Калифорнии, где остались его спортивные команды и друзья, тем мрачнее он становился. Вот только после двух дней пути мне это уже надоело. Я хватаю провод и выдергиваю один из его наушников.
        - Что?  - ворчит он, глядя на меня.
        - Мы в Вайоминге, придурок. Почти приехали.
        - Уху, черт подери,  - говорит он и вновь засовывает наушник в ухо.
        Он явно ненавидит меня.
        Джеффри был довольно покладистым ребенком, пока не узнал об ангелах. Но я хорошо его понимаю. В одну минуту ты счастливый четырнадцатилетний подросток - много чего умеющий, популярный, веселый - а в другую уже чудак с крыльями. И к этому нужно привыкнуть. Кроме того, прошел лишь месяц после того, как он узнал о моем видении. А мы уже тащим его в какое-то захолустье в Вайоминге, ни много ни мало в январе, посреди учебного года. Когда мама объявила о переезде, он сжал кулаки по бокам, словно собирался кого-то ударить, и закричал:
        - Я не поеду!
        - Нет, поедешь,  - ответила мама, невозмутимо глядя на него.  - И я не удивлюсь, если и твое предназначение окажется в Вайоминге.
        - Мне плевать,  - сказал он.
        А затем повернулся и посмотрел на меня так, что я до сих пор вздрагиваю от одного воспоминания о том взгляде.
        Маме, судя по всему, понравилось в Вайоминге. Она несколько раз моталась туда, чтобы подыскать дом, найти нам с Джеффри новую школу и уладить переход из калифорнийского офиса «Эппл» на удаленную работу, которой она будет заниматься после переезда. Она часами рассказывала о прекрасных пейзажах, которые теперь станут частью нашей повседневной жизни, о свежем воздухе, дикой природе, погоде и о том, как сильно нам понравится снег.
        Вот почему Джеффри едет со мной. Его бесят мамины разговоры о том, какая прекрасная жизнь нас ждет. Когда мы остановились на первую заправку, он вылез из ее машины, схватил рюкзак, а затем завалился в мой «Приус». И все это он проделал молча. Думаю, он решил, что ненавидит ее больше, чем меня.
        Я снова выдергиваю наушник из его уха.
        - Ты же знаешь, что я не так себе все представляла,  - говорю я.  - Мне жаль, что так вышло.
        - Мне плевать.
        Мой телефон начинает звонить. Я копаюсь в кармане и бросаю его на колени Джеффри. Вздрогнув от испуга, он поднимает трубку.
        - Может, ответишь?  - ласково спрашиваю я.  - Я за рулем.
        Он вздыхает, принимает звонок и подносит телефон к уху.
        - Алло,  - говорит он.  - Хорошо.
        Он прерывает разговор.
        - Мама сказала, что мы скоро подъедем к перевалу Титон. Она хочет, чтобы мы остановились на смотровой площадке.
        И как по заказу, дорога делает очередную петлю и перед нами открывается долина у подножия гряды низких склонов и зубчатых бело-голубых гор, в которой нам предстоит жить. Вид настолько поразительный, словно сошел с какого-то календаря или открытки. Мама сворачивает на смотровую площадку, и я аккуратно паркуюсь рядом. Она чуть ли не выскакивает из машины.
        - Думаю, мама ждет, что мы тоже выберемся на улицу,  - говорю я.
        Джеффри не отвечает и лишь сверлит взглядом приборную доску.
        Я открываю дверь и выхожу навстречу горному воздуху. Но ощущения такие, будто я шагаю в морозилку. Я натягиваю на голову капюшон толстовки Стэнфордского университета, которая сейчас кажется слишком тонкой, и засовываю руки в карманы. А каждый мой выдох улетает от меня облачком пара.
        Мама подходит к пассажирской двери «Приуса» и стучит в окно.
        - Вылезай из машины,  - говорит она Джеффри, и в ее голосе слышатся командные нотки.
        Она машет в сторону хребта, где на небольшой деревянной табличке нарисован ковбой, который указывает на долину внизу, а рядом написано: «ПРИВЕТ, НЕЗНАКОМЕЦ. ЭТО ДЖЕКСОН-ХОУЛ. ПОСЛЕДНИЙ УГОЛОК ДИКОГО ЗАПАДА».
        Внизу, по обе стороны от сверкающей реки, построены различные здания. Это Джексон, город, где нам предстоит жить.
        - Там находится Национальный парк Титон и Йеллоустон,  - говорит мама, показывая вдаль.  - Съездим туда весной и все проверим.
        Джеффри тоже подходит к нам. Он не надел куртку, и сейчас на нем только джинсы и футболка, но кажется, ему не холодно. Видимо, злости в нем столько, что даже мороз нипочем. А еще он старательно удерживает равнодушное выражение на лице, пока изучает окрестности. Солнце скрывается за облаком, и долина погружается в тень. Кажется, воздух тут же становится градусов на десять холоднее. Меня вдруг охватывает беспокойство, словно уже сейчас, стоило мне прибыть в Вайоминг, деревья вспыхнут, и мне придется исполнить свое предназначение. От меня так много ожидают здесь.
        - Не волнуйся.  - Мама кладет руки мне на плечи и слегка сжимает их.  - Твое место здесь, Клара.
        - Знаю.  - Я пытаюсь изобразить храбрую улыбку.
        - Тебе понравится местный спорт,  - подойдя к Джеффри, говорит мама.  - Катание на горных и водных лыжах, скалолазание и прочие экстремальные занятия. И я разрешаю тебе попробовать все, что только захочется.
        - Я подумаю,  - бормочет он.
        - Замечательно!  - восклицает она с довольным видом.
        А затем быстро фотографирует нас и поворачивается к машинам.
        - Поехали.
        Я еду следом за ней вниз, в долину, и замечаю еще один знак на обочине: «ВНИМАНИЕ. ВПЕРЕДИ КРУТЫЕ ПОВОРОТЫ».

        Не доезжая до Джексона, мы сворачиваем на Спринг-Галч-Роуд и едем до больших железных ворот с кодовым замком, за которыми виднеется еще одна длинная извилистая дорога. И тут у меня появляется подозрение, что наше скромное жилище будет совсем не скромным. Это же подтверждают большие бревенчатые дома, выглядывающие из-за деревьев. Я сворачиваю следом за мамой на недавно вычищенную дорогу и медленно еду между сосен, берез и осин, пока не оказываюсь на поляне, на которой на небольшом возвышении стоит наш новый дом.
        - Ого,  - уставившись в лобовое стекло, выдыхаю я.  - Джеффри, смотри.
        Дом построен из цельных бревен и речного камня, крышу, как на пряничном домике, укрывает одеяло чистого белого снега, а вдоль края свисают идеальные серебристые сосульки. Он намного больше, чем тот, в котором мы жили в Калифорнии, но почему-то кажется уютнее. Возможно, из-за длинной веранды и огромных окон, сквозь которые открывается потрясающий вид на заснеженный горный хребет.
        - Добро пожаловать домой,  - объявляет мама.
        Она прислонилась к машине и смотрит на нас, пока мы с ошеломленным видом вылезаем на вычищенную круглую площадку. Она так довольна, что нашла для нас этот дом, что чуть ли не пускается в пляс.
        - Наши ближайшие соседи живут в полутора километрах отсюда. Так что этот маленький кусочек леса полностью в нашем распоряжении.
        Легкий ветерок шевелит ветви деревьев, срывая с них снежинки, отчего кажется, будто мы оказались в снежном шаре на каминной полке. Здесь немного теплее. А еще абсолютно тихо. И меня охватывает невероятное спокойствие.
        Кажется, здесь мой дом. От этой мысли я чувствую себя в безопасности. И это приносит некоторое облегчение, потому что после нескольких недель, наполненных тревожными и скорбными видениями, неуверенностью из-за переезда и необходимости оставить все позади, а также безумными сборами, я наконец могу представить, какой будет жизнь в Вайоминге. А не только как я иду навстречу огню.
        Я смотрю на маму. Она буквально светится, с каждой секундой становясь все ярче и ярче, и от нее расходятся низкий гул и волны ангельской радости. Кажется, еще чуть-чуть, и мы увидим ее крылья.
        Джеффри кашляет. Он еще не привык к подобному зрелищу, и это пугает его.
        - Мам,  - зовет он.  - Ты призвала венец.
        Ее сияние тускнеет.
        - Ну и что?  - говорю я.  - Вокруг все равно никого нет. Здесь мы можем быть самими собой.
        - Да,  - тихо соглашается мама.  - На самом деле задний двор прекрасно подходит для тренировок полетов.
        Я с ужасом смотрю на нее. Она пыталась научить меня летать целых два раза, и оба раза закончились полной катастрофой. На самом деле я уже отказалась от мысли о полете и смирилась, что останусь единственной обладательницей ангельской крови, которая привязана к земле. Нелетающей птицей. Что-то типа страуса или, если принять в расчет здешний климат, пингвина.
        - Возможно, здесь тебе придется летать,  - немного натянуто говорит мама.  - Да и тебе, возможно, захочется попробовать,  - повернувшись к Джеффри, добавляет она.  - Держу пари, у тебя получится.
        Мое лицо тут же начинает гореть. Конечно, у Джеффри все получится сразу, хотя я даже не могу оторваться от земли.
        - Пойду посмотрю на свою комнату,  - говорю я и убегаю в дом.

        Днем мы впервые отправляемся на прогулку по Бродвей-авеню в Джексоне. Даже в январе здесь много туристов. Каждые несколько минут мимо нас проезжают дилижансы, а также запряженные лошадьми экипажи, и это не говоря о бесконечной веренице машин. Я не свожу с них взгляда, стараясь разглядеть серебристый пикап с надписью «Аваланш» и номером «99CX».
        - Почему тут так много машин?  - восклицаю я, глядя на проезжающие автомобили.
        - Что бы ты сделала, если бы встретила того парня прямо сейчас?  - спрашивает мама.
        На ней новая ковбойская соломенная шляпа, перед которой она не смогла устоять в первом же сувенирном магазине на нашем пути. Ковбойская шляпа. Мне кажется, мама чуть переборщила с игрой в Дикий Запад.
        - Клара, скорее всего, грохнется в обморок,  - говори Джеффри.
        Он с невероятной скоростью хлопает ресницами и делает вид, что обмахивается веером, а затем в шутку валится на маму, после чего они начинают громко смеяться.
        Джеффри уже купил себе футболку со сноубордистом и подумывает о настоящем, всамделишном сноуборде, который приглядел в витрине одного из магазинов. С тех пор как мы приехали и он увидел, что не все потеряно, у него вновь улучшилось настроение. Он снова ведет себя, как старый Джеффри,  - улыбается, дразнит меня и иногда удостаивает нас целыми фразами.
        - Вы такие смешные,  - закатывая глаза, говорю я.
        А затем направляюсь в сторону небольшого парка, который заметила на другой стороне улицы. Его вход украшает огромная арка из оленьих рогов.
        - Давайте посмотрим, что там?  - предлагаю я маме и Джеффри.
        Заметив, что замигал зеленый, мы поспешно переходим дорогу по пешеходному переходу. А затем с минуту рассматриваем арку из рогов, которые напоминают кости. Небо над нашими головами темнеет от набежавших облаков, и поднимается холодный ветер.
        - Я чувствую запах жаренного на огне мяса,  - говорит Джеффри.
        - Ты настоящий обжора.
        - А что я могу поделать, если у меня метаболизм быстрее, чем у обычных людей? Может, поедим там?
        Он показывает на ковбойский бар «Миллион долларов», у которого собралась очередь.
        - Отличная идея, может, мне еще тебе пива купить?  - спрашивает мама.
        - Давай!
        - Нет.
        Пока они препираются по этому поводу, меня внезапно охватывает желание запечатлеть этот момент, чтобы я могла оглянуться назад и вспомнить, с чего все начиналось. Первый шаг на пути к предназначению Клары. Грудь раздувается от эмоций при этой мысли. Новое начало для всех нас.
        - Простите, мэм, можете нас сфотографировать?  - спрашиваю я у проходящей мимо дамы.
        Она кивает и берет у мамы фотоаппарат. Мы с Джеффри встаем по обе стороны от мамы под аркой. И улыбаемся. Женщина пытается сделать снимок, но ничего не происходит. Мама подходит к ней и показывает, как работает камера.
        И в этот момент вновь выглядывает солнце. Я внезапно осознаю, что происходящее вокруг меня замедляется и распадается на отдельные кусочки: голоса прогуливающихся рядом людей и блеск их зубов во время разговора, рев двигателей и визг тормозов, когда автомобили останавливаются у светофора. Сердце грохочет в груди, словно барабан. Звуки дыхания, которое наполняет и опустошает легкие. Нос свербит от запахов конского навоза, каменной соли, моего лавандового шампуня, маминых ванильных духов, мужского дезодоранта Джеффри и даже от легкого запаха гнили, которая все еще окутывает рога над нами. Из-за стеклянных дверей одной из картинных галерей доносится классическая музыка. Вдалеке лает собака. Где-то плачет ребенок. Мне кажется, на меня обрушилось слишком много, и я сейчас взорвусь, пытаясь принять это. И при этом все невероятно яркое. Позади нас, на дереве в парке, нахохлившись от холода, сидит маленькая птичка. Как я ее увидела, если она у нас за спиной? Но я чувствую на себе взгляд ее выразительных черных глаз. Вижу, как она склоняет голову то в одну, то в другую сторону, наблюдая за мной. А потом
срывается с ветки и взмывает в небо, где исчезает, словно дымка на солнце.
        - Клара,  - настойчиво шепчет Джеффри мне на ухо.  - Очнись!
        Я резко возвращаюсь на землю. Джексон-Хоул. Джеффри. Мама. Дама с фотоаппаратом. И все они смотрят на меня.
        - Что происходит?
        Я ошеломлена и еще не пришла в себя, будто какая-то часть меня все еще парит в небе с птицей.
        - У тебя волосы сияют,  - бормочет Джеффри и отводит взгляд, будто это его смущает.
        Я опускаю взгляд. Дыхание перехватывает. Сияют не то слово. Волосы превратились в радужное золотисто-серебристое буйство цвета и света. Они пылают. Отражают солнечный свет, словно зеркало. Я провожу рукой по теплым, светящимся прядям, и мое сердце, которое так медленно билось несколько мгновений назад, начинает колотиться как сумасшедшее. Что со мной происходит?
        - Мама?  - тихо зову я и смотрю в ее большие голубые глаза.
        Она поворачивается к даме.
        - Какой прекрасный день, правда?  - совершенно спокойно произносит мама.  - Знаете, как говорят: если тебе не нравится погода в Вайоминге, просто подожди десять минут.
        Дама рассеянно кивает, не сводя взгляда с моих сверхъестественно сияющих волос, словно пытается разгадать фокус иллюзиониста. Мама подходит ко мне и быстро собирает мои волосы в кулак, а затем засовывает их за воротник толстовки и натягивает капюшон мне на голову.
        - Постарайся успокоиться,  - шепчет она, вставая между мной и Джеффри.  - Все в порядке. Мы готовы.
        Дама несколько раз моргает и качает головой, словно пытаясь прийти в себя. И теперь, когда мои волосы скрыты под капюшоном, все возвращается в норму, словно ничего необычного и не происходило. Словно нам это показалось.
        - Скажите: «сыр»,  - подняв камеру, говорит дама.
        И я изо всех сил стараюсь натянуть на лицо улыбку.

        Мы отправляемся на ужин в кафе «Пироги и пицца в высоких горах», потому что это ближайшее к нам заведение. Джеффри как ни в чем не бывало сметает кусок за куском, а мы с мамой еле жуем свою пиццу. За столом повисла тишина. Я чувствую себя так, словно меня застукали за чем-то ужасным. Чем-то постыдным. Каждые несколько секунд я поправляю капюшон на голове, не успокаиваясь даже в машине по дороге домой.
        Как только мы доезжаем, мама сразу уходит в свой кабинет и закрывает двери. А мы с Джеффри за неимением других вариантов заваливаемся смотреть телевизор. Но он смотрит не на экран, а на меня, и при этом так, словно я вот-вот вспыхну.
        - Может, перестанешь на меня таращиться?  - наконец не выдерживаю я.  - Мне от этого не по себе.
        - То, что случилось в парке, выглядело так странно. Что ты сделала?
        - Я ничего не делала. Это произошло само по себе.
        В дверях появляется мама в пальто.
        - Мне нужно уехать,  - говорит она.  - Пожалуйста, не выходите из дома, пока я не вернусь.
        И прежде чем мы успеваем что-то спросить, она исчезает.
        - Отлично,  - бормочет Джеффри.
        Я бросаю ему пульт и поднимаюсь в свою комнату. Мне еще нужно распаковать много вещей, но в голове все время возникает тот момент под аркой, когда мне показалось, что весь мир пытается уместиться у меня в голове. А мои волосы! Это что-то сверхъестественное. Когда та дама их увидела, на ее лице появилась сначала озадаченность, затем смущение, а после и вовсе испуг. Словно я была каким-то инопланетным существом, которому самое место в лаборатории, чтобы ученые могли изучить меня под микроскопом. Каким-то уродцем.
        Видимо, я засыпаю. А когда открываю глаза, вижу маму, застывшую в дверях спальни. Она бросает на мою кровать коробку с краской для волос.
        - Закатное солнце,  - читаю я.  - Ты шутишь? Красный?
        - Золотисто-каштановый. Как у меня.
        - Но почему?  - спрашиваю я.
        - Давай нанесем краску,  - говорит она.  - А потом поговорим.

        - С таким цветом меня не пустят в школу!  - хнычу я, пока мама втирает краску мне в волосы.
        Я сижу в ванной на унитазе с опущенной крышкой со старым полотенцем на плечах.
        - А мне нравятся твои волосы. И я бы не делала этого, если бы не считала важным.  - Мама отступает на шаг и осматривает мою голову в поисках мест, которые могла пропустить.  - Отлично. Все готово. Теперь нужно подождать, пока краска впитается.
        - Хорошо. Может, наконец объяснишь мне все?
        Целых пять секунд она нервно переступает с ноги на ногу, но потом опускается на край ванны и кладет руки на колени.
        - То, что произошло сегодня,  - вполне нормальное явление,  - говорит она.
        Этот разговор напоминает мне тот, когда она рассказывала мне про месячные или про секс. Беспристрастно, рассудительно и так доходчиво, будто она репетировала эту речь несколько лет.
        - Что? Ты действительно считаешь это «нормальным»?
        - Хорошо, это не нормально,  - тут же поправляется она.  - Вернее, нормально, но только для нас. По мере того как твои способности станут расти, твоя ангельская сущность начнет проявляться все сильнее.
        - Моя ангельская сущность. Отлично. Будто у меня без этого мало проблем.
        - Все не так плохо,  - говорит мама.  - И скоро ты научишься это контролировать.
        - Я научусь контролировать свои волосы?
        Она смеется.
        - Да, со временем ты научишься скрывать их цвет, приглушать его так, чтобы сделать незаметным для человеческого глаза. Но пока проще их окрашивать.
        Теперь я понимаю, почему она всегда носит шляпы. На пляже. В парке. Практически каждый раз, когда мы выходим из дома, она надевает головной убор. У нее десятки шляп, бандан и шарфов. Я всегда считала, что она делает это потому, что придерживается старых традиций.
        - У тебя тоже так бывало?  - спрашиваю я.
        Она поворачивается к двери, и на ее лице появляется слабая улыбка.
        - Заходи, Джеффри.
        Джефри крадется от двери моей комнаты, где он подслушивал нас. Но чувство вины на его лице быстро сменяется безудержным любопытством.
        - У меня тоже так будет?  - спрашивает он.  - Светящиеся волосы?
        - Да,  - отвечает она.  - Это случается у большинства из нас. Со мной такое произошло впервые где-то в июле тысяча девятьсот восьмого года. Я читала книгу на скамейке в парке. А потом…  - Она поднимает кулак к макушке и раскрывает его, имитируя взрыв.  - Все как будто замедлилось, и ты будто видишь и слышишь то, что не должен. Да?
        Она поворачивается ко мне. Ее глаза насыщенного цвета индиго, как сумеречное небо, и в них виднеются крошечные точки света, словно что-то освещает ее изнутри. Я вижу в них себя. И свое беспокойство.
        - У тебя было так же?  - спрашивает мама.  - Время замедлилось?
        Я киваю.
        Она задумчиво хмыкает и кладет теплую ладонь на мою руку.
        - Бедняжка. Неудивительно, что ты выглядишь такой потрясенной.
        - А что сделала ты, когда это случилось впервые?  - спрашивает Джеффри.
        - Я надела шляпу. В те дни приличные молодые леди носили на улице шляпки. К счастью, к тому времени, когда они вышли из моды, уже изобрели краску для волос. Я двадцать лет была брюнеткой.  - Она морщит нос.  - И мне это не очень нравилось.
        - Но почему так происходит?  - спрашиваю я.  - Из-за чего?
        Мама молчит пару секунд, словно подыскивает слова.
        - Так прорывается венец,  - наконец выдавливает она из себя с таким видом, словно поделилась с нами информацией, которую не следовало разглашать.  - Ну, на сегодня достаточно. Если такое случится снова и на людях, то лучше всего вести себя так, словно ничего не произошло. В большинстве своем люди начнут убеждать себя, что им показалось и это всего лишь игра света или иллюзия. Но на всякий случай, Джеффри, постарайся носить почаще головные уборы.
        - Ладно,  - ухмыляется он.
        Джеффри практически спит в бейсболке «Джайентс»[9 - Сан-Франциско Джайентс (англ. San Francisco Giants)  - профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Главной лиге бейсбола.].
        - И постарайся не привлекать к себе много внимания,  - добавляет она и многозначительно смотрит на него, явно подразумевая его желание быть лучшим во всем: квотербеком, питчером и просто звездным мальчиком.  - Не выпендривайся.
        Он стискивает зубы.
        - Да не вопрос,  - сквозь стиснутые зубы выдавливает он.  - В январе все равно нечем заняться, верно? Отборочные тренировки в футбол были в ноябре. А в бейсбол только весной.
        - Может, это и к лучшему. У тебя будет время привыкнуть к новому месту, прежде чем ты выберешь, каким видом спорта займешься.
        - Ты права. Это к лучшему.
        Лицо Джеффри вновь превращается в угрюмую маску. А затем он разворачивается и уходит в свою комнату, захлопнув за собой дверь.
        - Хорошо, что все решилось,  - повернувшись ко мне, с улыбкой говорит мама.  - Давай смывать краску.

        Мои волосы стали оранжевыми. Цвета морковки. Как только я вижу это, то всерьез задумываюсь о том, чтобы побриться налысо.
        - Мы это исправим,  - стараясь не смеяться, говорит мама.  - Первым же делом займемся этим завтра. Клянусь.
        - Спокойной ночи.
        Я захлопываю дверь перед ее носом, а затем бросаюсь на кровать. И долго оплакиваю свой шанс произвести впечатление на таинственного парня с великолепными волнистыми каштановыми волосами.
        Успокоившись, я переворачиваюсь на спину и слушаю, как ветер стучит в окно. Лес снаружи кажется необъятным и наполненным темнотой. Я чувствую, как горы возвышаются над домом. Со мной происходят вещи, которые невозможно контролировать - я меняюсь и уже не буду такой, как прежде.
        Видение приходит ко мне, как закадычный друг, сметая на пути спальню и перенося меня в наполненный дымом лес. Воздух такой горячий, сухой и тяжелый, что трудно дышать. Серебристый «Аваланш» припаркован на обочине. Не раздумывая, я поворачиваюсь к холмам и следую туда, где, как мне известно, найду парня. Я медленно пробираюсь вперед, когда на меня накатывает скорбь, и она настолько сильна, будто с каждым шагом в сердце врезаются ножи. Глаза наполняются непрошеными слезами. Стерев их, я иду дальше, чтобы добраться до парня, а когда вижу его, останавливаюсь на минутку и наблюдаю за ним. От того, как он стоит там в полном неведении, меня вновь накрывает волной боли и скорби.
        «Я здесь»,  - думаю я.

        3
        Я пережила чуму

        Первое, что бросается мне в глаза, когда я въезжаю на парковку Старшей школы Джексон-Хоул - большой серебристый пикап в дальнем углу. Прищурившись, я пытаюсь рассмотреть номерной знак.
        - Эй!  - вскрикивает Джеффри, когда я чуть не врезаюсь в другой проржавевший синий пикап передо мной.  - Научись водить!
        - Прости.
        Я пытаюсь мимикой и руками извиниться перед парнем, сидящим за рулем синего пикапа, но он кричит что-то из окна, и мне совершенно не хочется знать, что именно, а затем с визгом уносится подальше. Я осторожно паркую «Приус» на свободное место и с минуту пытаюсь взять себя в руки.
        Здание Старшей школы Джексон-Хоул больше похоже не на учебное заведение, а на какой-то отель. Оно большое и кирпичное, а вдоль фасада вместо колонн установлены большие бревна, что придает ему деревенский стиль. Как и все остальное в этом городе, оно словно сошло с открытки. Горящий в окнах свет, посаженные на равном расстоянии деревья, которые прекрасно смотрятся даже без листьев, и конечно же, возвышающиеся позади горы. Даже облака в небе добавляют красоты в эту картину.
        - Увидимся позже,  - говори Джеффри и выскакивает из машины.
        Он хватает свой рюкзак и направляется к школе с таким важным видом, словно все здесь принадлежит ему. Несколько девчонок на парковке провожают его взглядом. Он одаривает их легкой улыбкой, которая тут же порождает шепотки и хихиканье, всегда следовавшие за ним по пятам в нашей старой школе.
        - Это так он не привлекает к себе внимания?  - бормочу я.
        Обновив блеск на губах, я рассматриваю свое отражение в зеркале заднего вида и морщусь от позорного цвета волос. Несмотря на все наши с мамой усилия, они все такие же оранжевые. За последнюю неделю мы красили их пять раз и даже покупали черный цвет, но стоило смыть краску, как волосы вновь становились отвратительного, режущего глаза оранжевого цвета. И теперь это казалось жестокой шуткой.
        - Ты не сможешь всегда полагаться на свою внешность, Клара,  - сказала мама после неудачной попытки номер пять.
        Кто бы говорил. Она-то всегда выглядит великолепно.
        - Я никогда не полагалась на свою внешность, мама.
        - Ну конечно,  - чересчур весело ответила она.  - Ты не тщеславна, но все же знала, что когда ученики в Старшей школе Маунтин-Вью смотрели на тебя, то видели хорошенькую рыжеватую блондинку.
        - Ага, зато теперь я не блондинка и не хорошенькая,  - расстроенно сказала я.
        Да, я ужасно жалела себя. А как иначе, если волосы стали такого ужасного оранжевого цвета?
        Мама аккуратно обхватила рукой мой подбородок и приподняла мою голову, чтобы я посмотрела на нее.
        - Даже если у тебя волосы вдруг станут неоново-зелеными, ты все равно будешь такой же красивой,  - сказала она.
        - Ты моя мама. Тебе по закону положено говорить это.
        - Давай по-другому. Ты приехала сюда не для того, чтобы выиграть конкурс красоты. А для того, чтобы исполнить свое предназначение. Возможно, из-за цвета волос тебе будет сложнее освоиться здесь, чем в Калифорнии. А может, на это есть причина.
        - Ты права. Уверена, на это есть веская причина.
        - По крайней мере, краска скроет сияние. Так что ты можешь не бояться, что кто-то его увидит.
        - Ура-ура.
        - Так что постарайся извлечь из этого пользу, Клара,  - сказала она.
        И вот я здесь, и собираюсь использовать свои возможности по максимуму. Будто у меня есть выбор. Я выхожу из машины и направляюсь в дальний угол парковки, чтобы посмотреть на серебряный пикап. На заднем крыле виднеется надпись: «Аваланш». А на знаке заветный номер: «99CX».
        Он здесь. Я заставляю себя сделать вдох. Он действительно здесь.
        И теперь мне и моим непослушным безумным ярко-оранжевым волосам действительно остается лишь отправиться на уроки. Я смотрю, как школьники маленькими группами исчезают в здании. Они смеются, разговаривают, дурачатся. И никто из них мне не знаком. Кроме одного парня. Хотя он не знает меня. Ладошки становятся потными и липкими. Стая бабочек порхает у меня в животе. Я никогда в жизни так не нервничала.
        «Ты справишься, Клара,  - думаю я.  - По сравнению с ангельским предназначением учеба в школе - легкотня».
        Поэтому я расправляю плечи и, стараясь выглядеть такой же уверенной в себе, как Джеффри, направляюсь ко входу.

        Моя первая ошибка в том, что я решаю, будто за таким красивым фасадом скрывается обычная старшая школа. Как же я не права! Внутри школа выглядит такой же крутой, как и снаружи. Почти во всех классах высокие потолки и окна во всю стену, через которые видно горы. А столовая больше похожа на лыжный домик или на художественный музей. Картины, разрисованные стены и коллажи можно найти практически в каждом уголке и закоулке. Здесь даже пахнет лучше, чем в обычных школах: сосна, мел и ароматная смесь дорогих духов. Моя старая школа в Калифорнии, построенная из шлакоблоков, по сравнению с этим местом кажется тюрьмой.
        А еще я попадаю в край красивых людей. Хотя мне казалось, что я приехала из края красивых людей. Знаете, почему, когда по телевизору показывают школьную фотографию какой-либо знаменитости, она выглядит совершенно обычно и не выделяется среди других учеников? Думаете, почему так? Почему теперь Дженнифер Гарнер выглядит так классно? Да потому что у нее появились деньги. Различные кремы, причудливые стрижки, дизайнерская одежда и персональные тренеры. А вот у детей в Старшей школе Джексон-Хоул уже есть этот лоск знаменитостей. Ну, за исключением нескольких ребят, которые выглядят как настоящие ковбои в шляпах «Стетсон», клетчатых рубашках с жемчужными пуговицами, чересчур узких джинсах «Вранглерс» и потертых сапогах.
        К тому же здесь прекрасная учебная программа. При желании можно записаться в художественный класс, если вы хотите научиться живописи и по окончании поучаствовать в настоящей выставке со своими работами. Еще есть курсы под названием «Мощный спорт», где вас научат ремонтировать мотоцикл, вездеход или снегоход. Здесь можно узнать, как начать свой бизнес, создать проект дома своей мечты, научиться готовить блюда французской кухни или изучить основы инженерного дела. А если вам захочется получить лицензию пилота, в школе можно пройти пару курсов по аэродинамике. Если вы в Джексон-Хоул, мир у вас в кармане.
        И к этому определенно нужно привыкнуть.
        Я надеюсь, что у других студентов мое появление вызовет воодушевление или хотя бы любопытство. Ведь я - «свежее мясо», к тому же из Калифорнии, и, возможно, у меня есть знания о жизни в большом городе, которыми я могу поделиться с местными жителями. И я опять ошибаюсь. В основном они не обращают на меня внимания. После трех уроков (тригонометрии, французского языка и химии) никто даже не пытается заговорить со мной. И от этого мне хочется сесть в машину и уехать обратно в Калифорнию, где я всех прекрасно знаю, а все знают меня. Где в эту самую минуту я могла бы обсуждать с друзьями каникулы и сравнивать расписания. Где осталась бы красивой и популярной. Где шла бы привычная жизнь.
        Но затем я вижу его.
        Он стоит спиной ко мне возле моего шкафчика. И мое тело простреливает электричество, когда я узнаю эти плечи, волосы, форму головы. В мгновение ока меня вновь накрывает видение, и я вижу его в черной флисовой кофте среди деревьев и одновременно в школе в конце коридора, словно видение - тонкая вуаль, прикрывающая реальность.
        Я делаю шаг вперед и открываю рот, чтобы окликнуть его. Но тут же вспоминаю, что не знаю его имени. Только он, как и всегда, будто слышит меня, потому что начинает поворачиваться. Сердце пропускает удар, потому что я не просыпаюсь, как обычно, а вижу его лицо и изогнутый в полуулыбке рот, когда стоящий рядом парень выдает какую-то шутку.
        А затем он поднимает глаза и встречается со мной взглядом. Коридор растворяется. И мы вдвоем оказываемся в лесу. За его спиной с невероятной скоростью в нашу сторону мчится огонь.
        Я понимаю, что должна спасти его. Но вместо этого падаю в обморок.
        Когда я прихожу в себя, то лежу на полу, а рядом, положив руку мне на лоб, сидит девушка с длинными золотисто-каштановыми волосами и что-то говорит таким тихим голосом, словно пытается успокоить взбесившееся животное.
        - Что случилось?
        Я оглядываюсь по сторонам в поисках парня, но его нигде нет. Что-то твердое упирается мне в спину, и я понимаю, что лежу на учебнике химии.
        - Ты упала в обморок,  - говорит девушка, будто я и сама этого не знаю.  - У тебя что, эпилепсия? Было похоже на какой-то припадок.
        Вокруг нас собралась толпа, и я чувствую, как жар приливает к щекам.
        - Все в порядке,  - говорю я и сажусь.
        - Не торопись.
        Девушка вскакивает и протягивает руку, чтобы помочь мне. Я обхватываю ее ладонь и с ее помощью поднимаюсь на ноги.
        - Я немного неуклюжая,  - говорю я, словно это все объясняет.
        - С ней все в порядке. Идите в класс,  - говорит девушка собравшимся школьникам, которые продолжают таращиться на нас.
        - Ты ела сегодня утром?  - спрашивает она у меня.
        - Что?
        - Может, все дело в уровне сахара в крови.  - Она обнимает меня за плечи и ведет по коридору.  - Как тебя зовут?
        - Клара.
        - А я Венди,  - представляется она.
        - Куда мы идем?
        - В медкабинет.
        - Нет,  - возражаю я и вырываюсь из ее рук.  - Я правда в порядке.
        Я выпрямляюсь и пытаюсь улыбнуться.
        Звенит звонок, и коридор внезапно пустеет. Но тут из-за угла медленно появляется полноватая женщина с волосами пшеничного цвета и в синем медицинском халате. А за ней парень. Тот самый парень.
        - Ну вот опять,  - говорит Венди, когда я, пошатнувшись, приваливаюсь к ней.
        - Кристиан!  - вскрикивает медсестра, и они бросаются ко мне.
        Кристиан. Так вот как его зовут.
        Его рука оказывается у меня под коленями, и он поднимает меня на руки. Я инстинктивно обхватываю его плечи, отчего пальцы замирают всего в паре сантиметров от его волос. Меня тут же окутывает его запах - смесь мыла «Айвори» и каких-то чудесных пряных духов. Я так близко, что вижу золотые искорки в его зеленых глазах.
        - Привет,  - улыбнувшись, говорит он.
        И у меня в голове вспыхивает лишь одна мысль: «Боже, помоги мне».
        - Привет,  - покраснев до корней своих рыжих распущенных волос, бормочу я и отвожу взгляд.
        - Держись крепче,  - просит он и уносит меня дальше по коридору.
        Посмотрев ему за плечо, я вижу, как Венди провожает нас взглядом, а затем разворачивается и уходит в другую сторону.

        Когда мы заходим в медкабинет, Кристиан аккуратно опускает меня на кушетку. Я изо всех сил стараюсь не пялиться на него.
        - Спасибо,  - заикаясь, выдавливаю я.
        - Мне несложно.  - На его лице вновь появляется улыбка, и я молча радуюсь, что сижу.  - Ты довольно легкая.
        Мой взбудораженный разум пытается придумать ответ, но ничего не выходит.
        - Спасибо,  - запинаясь, повторяю я.
        - Спасибо, мистер Прескотт,  - говорит медсестра.  - А теперь отправляйтесь в класс.
        Кристиан Прескотт. Его зовут Кристиан Прескотт.
        - Увидимся,  - прощается он и уходит.
        Я машу ему вслед рукой, пока он не заворачивает за угол, чувствуя себя при этом идиоткой.
        - Итак,  - поворачиваясь ко мне, говорит медсестра.
        - Я в порядке. Правда,  - уверяю я.
        Но, похоже, ее не убеждают мои слова.
        - Хотите, я попрыгаю, чтобы доказать это?  - предлагаю я с глупой улыбкой, которую мне не удается стереть с лица.

        В результате я опаздываю на урок углубленного изучения английского языка. Когда учитель, пожилой мужчина с короткой белой бородой, жестом приглашает меня войти, я замечаю, что школьники сидят кружком.
        - Возьмите, пожалуйста, стул. Мисс Гарднер, полагаю?
        - Да.
        Я чувствую устремленные на меня взгляды, когда хватаю стул из дальней части класса и возвращаюсь к кругу. Среди одноклассников я вижу Венди, девушку, которая помогла мне в коридоре. Она немного пододвигается, чтобы я могла сесть рядом с ней.
        - Меня зовут мистер Фиббс,  - представляется учитель.  - И мы сейчас как раз выполняем задание, которое очень вам поможет, поэтому я рад, что вы смогли присоединиться к нам. Каждый должен рассказать о себе три уникальных факта. Если для кого-то из сидящих ваш факт тоже подходит, то он поднимает руку, а вам необходимо рассказать что-то другое. Сейчас мы слушаем Шона, который утверждает, что у него самый… изогнутый сноуборд в округе Титон.  - Мистер Фиббс поднимает кустистые брови.  - А Джексон с этим не согласен.
        - Я катаюсь на прекрасной «Пинк леди»,  - хвастается, судя по всему, Шон.
        - Ну, думаю, это уникальный факт,  - усмехнувшись, говорит мистер Фиббс.  - Итак, Кей, твоя очередь. Представься, пожалуйста, для новенькой.
        Все поворачиваются к миниатюрной брюнетке с большими карими глазами. А она улыбается так, словно привыкла быть в центре внимания.
        - Я Кей Паттерсон,  - говорит она.  - Мои родители владеют самым старым магазином в Джексоне. Еще я множество раз встречалась с Харрисоном Фордом,  - продолжает она.  - Потому что он очень любит наши ириски. Он как-то сказал, что я похожа на Кэрри Фишер из «Звездных войн».
        Ого, сколько тщеславия! Хотя, если надеть на нее белое платье и сделать крендели из косичек по бокам, она действительно сможет сойти за принцессу Лею. Кей очень привлекательна с миленьким личиком, персиково-кремовой кожей и каштановыми волосами, которые спадают на плечи идеальными локонами и вдобавок так блестят, что даже не верится, что они натуральные.
        - И я встречаюсь с Кристианом Прескоттом,  - добавляет Кей.
        После этих слов она мне окончательно разонравилась.
        - Очень хорошо, Кэй,  - говорит мистер Фиббс.
        Следующей отвечает Венди. Ее лицо раскраснелось от смущения из-за того, что приходится рассказывать о себе перед всем классом.
        - Меня зовут Венди Эйвери,  - пожимая плечами, говорит она.  - Моя семья управляет ранчо на окраине Уилсона. Не знаю, что еще во мне такого уникального. Я хочу стать ветеринаром, но это неудивительно, потому что я очень люблю лошадей. А еще я сама шью себе одежду с шести лет.
        - Спасибо, Венди,  - благодарит мистер Фиббс.
        Она откидывается на спинку стула и вздыхает от облегчения. Сидящая по соседству Кей прикрывает зевок рукой. После этого скромного женственного жеста она мне нравится еще меньше.
        В классе повисает тишина.
        «О черт,  - понимаю я.  - Они ждут меня».
        Все факты, которые я придумала, тут же вылетают у меня из головы. А их место занимают те, о которых мне рассказывать нельзя: «Я могу поговорить на любом языке в мире. У меня есть крылья, которые появляются от одной мысли. У меня пока плохо получается летать. Я натуральная блондинка. Я прекрасно умею определять направление, только это никак не помогает с полетами. О, и конечно же, я приехала сюда, чтобы спасти парня Кей».
        - Итак,  - прокашлявшись, начинаю я.  - Меня зовут Клара Гарднер, и я приехала сюда из Калифорнии.
        Одноклассники начинают хихикать, а парень, сидящий на другой стороне круга, поднимает руку.
        - Это один из уникальных фактов мистера Ловетта,  - объясняет учитель.  - Он рассказал нам о нем, когда вас тут не было. Вы удивитесь, но здесь учится много школьников, которые переехали из Золотого штата.
        - Хорошо, давайте попробую еще раз.  - Видимо, тут все дело в конкретике.  - Я переехала сюда из Калифорнии примерно неделю назад, потому что слышала много хорошего о здешних ирисках.
        Все смеются, и даже Кей, которая при этом выглядит довольной. И внезапно я чувствую себя комиком, первая шутка которого оказалась удачной. Но уж лучше так, чем прослыть рыжеволосой мужланкой, которая потеряла сознание посреди коридора на третьей перемене. Так что нужно продолжить шутить.
        - А еще меня почему-то любят птицы,  - продолжаю я.  - Они просто преследуют меня.
        И это правда. Мне кажется, их привлекает запах моих перьев, хотя тут невозможно знать наверняка.
        - Для тебя это не уникальный факт, Анджела?  - спрашивает мистер Фиббс.
        Вздрогнув, я поворачиваюсь направо, и вижу, как черноволосая девушка в фиолетовой тунике и черных легинсах быстро опускает руку.
        - Нет, я просто потягивалась,  - неспешно отвечает она, сверля меня своими серьезными янтарными глазами.  - Но мне нравятся птицы. Это смешно.
        Только в этот раз никто не смеется. Все одноклассники смотрят на меня. Я сглатываю.
        - Что ж, еще один, да?  - с нотками отчаяния говорю я.  - Моя мама программист, а папа профессор физики в Нью-Йоркском университете, но если вы думаете, что я хорошо разбираюсь в математике, то…  - Я строю грустную рожицу.
        Это, конечно, неправда. Я прекрасно знаю математику. Ведь это, по сути, тоже язык. Именно поэтому мама так хорошо понимает, как компьютеры общаются друг с другом. И возможно, это и привлекло ее к папе, который даже без ангельской крови в венах похож на ходячий калькулятор. Нам с Джеффри всегда легко давалась математика. Но мои слова снова не вызывают смеха. Только жалкую ухмылку у Венди. Видимо, мне не суждено стать комиком.
        - Спасибо, Клара,  - говорит мистер Фиббс.
        Последней ученицей, которой предстоит поделиться с нами тремя фактами, оказывается черноволосая девушка, которая пристально посмотрела на меня, когда я упомянула о странностях с птицами. Ее зовут Анджела Зербино.
        - «Розовая подвязка» принадлежит моей матери. Я никогда не видела своего отца. Я пишу стихи,  - заправив челку за ухо, быстро перечисляет она.
        Снова повисает неловкое молчание. Она оглядывает всех присутствующих, словно бросает нам вызов. Но никто не смотрит ей в глаза.
        - Хорошо,  - прочистив горло, говорит учитель и просматривает свои записи.  - Теперь мы узнали друг друга получше. Но как люди на самом деле узнают нас? Какие факты и особенности отличают нас от шести миллиардов людей на этой планете? Ответственен ли за это наш мозг? Неужели каждый человек похож на компьютер, на котором установлено различное программное обеспечение, отвечающее за память, привычки и генетические особенности? Неужели именно от этого зависят наши поступки? Интересно, что бы вы рассказали сегодня, если бы я попросил вас назвать самые определяющие поступки в вашей жизни?
        Перед моими глазами тут же вспыхивает лесной пожар.
        - В этой четверти мы будем много говорить о том, что значит быть уникальным,  - продолжает мистер Фиббс.
        Он встает и, прихрамывая, подходит к маленькому столу в дальней части класса. Взяв стопку книг, он начинает раздавать их нам.
        - Это первая книга, которую мы прочитаем,  - говорит он.
        «Франкенштейн».
        - Он живой!  - вскрикивает парень со сноубордом «Пинк леди», держа книгу так, словно в нее вот-вот ударит молния.
        Кей Паттерсон закатывает глаза.
        - Судя по всему, вы уже слышали о докторе Франкенштейне.
        Мистер Фиббс поворачивается к доске и выводит на ней «Мэри Шелли», а чуть ниже «1817 год».
        - Эту книгу написала девушка чуть старше вас, и в ее основе размышления о борьбе между наукой и природой.
        Учитель рассказывает нам о Жан-Жаке Руссо и о том, как его идеи повлияли на Мэри Шелли, когда она писала эту книгу. Я стараюсь не смотреть на Кей Паттерсон, но не могу не задаться вопросом, как ей удалось подцепить такого парня, как Кристиан. И это приводит меня к мысли, что я знаю о нем лишь то, как выглядит его затылок. И еще что он любит спасать девушек, которые теряют сознание посреди коридора. Поэтому тут же задумываюсь, а какой на самом деле Кристиан.
        Осознав, что я невольно начала грызть ластик на карандаше, я откладываю его в сторону.
        - Мэри Шелли захотелось понять, что делает нас людьми,  - заканчивает он.
        А затем смотрит на меня и встречается со мной взглядом, будто знает, что я не слушала его последние десять минут. Но вскоре отворачивается.
        - Это нам и предстоит выяснить,  - поднимая книгу, говорит он.
        А через мгновение звенит звонок.

        - Если хочешь, во время ланча можешь сесть со мной,  - предлагает Венди, когда мы выходим из класса.  - Ты принесла обед с собой? Или планировала уехать в город?
        - Нет, я думала купить что-нибудь здесь.
        - Ну, сегодня вроде бы дают жареного цыпленка.
        Я морщусь.
        - Но ты всегда можешь купить пиццу или сэндвич с арахисовым маслом. Это наше постоянное меню.
        - Отлично.
        Отстояв очередь и купив еду, я иду к столику Венди, за которым сидят несколько похожих друг на друга девушек и выжидающе смотрят на меня. Венди перечисляет их имена: Линдси, Эмма и Одри. Они выглядят достаточно дружелюбными. Их не назовешь красивыми, к тому же все они в футболках и джинсах, с косичками и хвостиками и без грамма косметики на лице. Но от этого они выглядят милыми. Обычными.
        - Так это твоя компания?  - усаживаясь, спрашиваю я.
        Венди смеется.
        - Мы зовем себя Невидимками.
        - О…  - Я не понимаю, шутит она или нет, поэтому не могу придумать ответ.
        - Мы не чудачки и не вундеркинды,  - говорит Линдси, Эмма или Одри.  - Мы просто, ну, знаешь, будто невидимые.
        - Невидимы для…
        - Популярных ребят,  - говорит Венди.  - Они нас не замечают.
        Отлично. Я великолепно впишусь в их коллектив.
        В столовой я замечаю Джеффри в школьной куртке, который сидит в компании парней. Миниатюрная блондинка не сводит с него обожающего взгляда. Брат что-то говорит, и все за его столом начинают смеяться.
        Невероятно. Прошла только половина уроков, а он уже стал Мистером Популярность. Кто-то двигает соседний стул. Я поворачиваюсь и вижу Кристиана, сидящего на стуле верхом. Наши взгляды встречаются на мгновение. Может, я не такая уж невидимая.
        - Я слышал, ты приехала из Калифорнии,  - говорит он.
        - Да,  - бормочу я и торопливо прожевываю кусок бутерброда с арахисовым маслом.
        Вокруг повисает тишина. Девушки-невидимки смотрят на него широко раскрытыми глазами, так, словно он никогда раньше не появлялся на их территории. На самом деле почти все в столовой смотрят на нас с любопытством и каким-то хищническим блеском в глазах.
        Я отпиваю глоток молока и расплываюсь в улыбке, надеясь, что на губах не осталось крошек.
        - Мы переехали из Маунтин-Вью. Это чуть южнее Сан-Франциско.
        - Я родился в Лос-Анджелесе и прожил там до пяти лет, правда, мало что помню с того времени.
        - Как мило.
        Мой разум лихорадочно ищет интересный ответ на его слова, какой-то способ выяснить, что у нас есть нечто общее. Но ничего не получается. И все, что удается придумать - это нервное хихиканье. Хихиканье, представляете?
        - Меня зовут Кристиан,  - учтиво говорит он.  - У меня так и не получилось представиться раньше.
        - Клара.
        Я протягиваю ему руку, чтобы обменяться рукопожатием, что он, кажется, находит очаровательным. Кристиан обхватывает мою ладонь, и в этот момент видение и реальный мир вновь сливаются воедино. Он одаривает меня своей ошеломляющей кривоватой улыбкой. В реальности. Его теплая рука уверенно сжимает мою. И у меня тут же начинает кружиться голова.
        - Приятно познакомиться, Клара,  - говорит он.
        - Взаимно.
        Он снова мне улыбается.
        «Сексуальный» недостаточно сильное слово для этого парня. Он безумно красив. И дело не только во внешности: в старательно растрепанных волнах темных волос, в четко очерченных бровях, придающих ему серьезный вид, даже когда он улыбается, в глазах, которые, как я заметила, иногда кажутся изумрудными, а иногда карими, в выразительных чертах лица, в изгибе полных губ. Я смотрю на его лицо всего десять минут, а уже одержима его губами.
        - Спасибо за помощь,  - говорю я.
        - Всегда пожалуйста.
        - Кристиан, ты готов идти?  - Кей подходит к нам, кладет руку ему на затылок и собственническим жестом запускает пальцы в его волосы.
        У нее невероятно безразличное выражение лица, словно ей все равно, с кем разговаривает ее парень. Кристиан поворачивается, чтобы посмотреть на нее, и его лицо оказывается практически на уровне ее груди. На шее Кей виднеется блестящий серебряный кулон в виде половинки сердца с инициалами «К.П.». Он улыбается.
        И чары рассеиваются.
        - Да, сейчас пойдем,  - говорит он.  - Кей, это…
        - Клара Гарднер,  - кивает она.  - Мы вместе ходим на английский. Переехала сюда из Калифорнии. Не любит птиц. Плохо разбирается в математике.
        - Да, это если коротко,  - говорю я.
        - Что? Я что-то пропустил?  - смущенно спрашивает Кристиан.
        - Ничего. Просто глупое задание от мистера Фиббса. Нам нужно идти, если мы не хотим опоздать на следующий урок,  - говорит она, а затем поворачивается ко мне и расплывается в улыбке, сверкая идеальными белыми зубами. Держу пари, раньше она носила брекеты.  - Примерно в полутора километрах отсюда есть замечательное китайское кафе, где мы часто обедаем. Можешь сходить как-нибудь туда со своими друзьями.
        Думаю, это означало: «Даже не надейся, что мы подружимся».
        - Мне нравится китайская кухня,  - говорю я.
        Кристиан вскакивает со стула. Кей тут же берет его под руку и, с улыбкой смотря на него из-под ресниц, медленно тянет к выходу из столовой.
        - Приятно было познакомиться,  - отвечает он мне.  - Снова.
        А затем исчезает.
        - Ого,  - выдыхает Венди, которая все это время просидела рядом, не издав и звука.  - Поразительная попытка пофлиртовать.
        - Думаю, на меня снизошло вдохновение,  - слегка ошеломленно говорю я.
        - Ну, не думаю, что в школе найдется много девушек, которых бы не вдохновил Кристиан,  - отвечает она, и остальные начинают хихикать.
        - В восьмом классе я мечтала о том, чтобы он пригласил меня на танцы и меня объявили королевой вечера,  - покраснев, вздыхает девушка, которую вроде бы зовут Эмма.  - Но это давно прошло.
        - Уверена, в этом году на танцах королем станет Кристиан.  - Венди морщит нос.  - А Кей - королевой. Я бы на твоем месте была осмотрительнее.
        - Она настолько ужасна?
        Венди смеется, а потом пожимает плечами:
        - Мы с ней были лучшими подругами в начальной школе, ночевали друг у друга, устраивали чаепития для кукол и все такое. Но как только перешли в среднюю школу…  - Венди печально качает головой.  - Она избалована. Хотя достаточно любезна, если тебе удастся познакомиться с ней поближе. Даже может быть милой. Но у нее есть и плохая сторона.
        Я почти уверена, что уже познакомилась с плохой стороной Кей Паттерсон. Это было заметно по тому, как она старалась, чтобы ее голос звучал легкомысленно и дружелюбно, но все же в нем слышались нотки презрения.
        Я обвожу взглядом столовую и замечаю черноволосую девушку с английского, Анджелу Зербино. Она сидит в одиночестве и читает толстую книгу в черной обложке, а перед ней на столе стоит поднос с нетронутым ланчем. Она поднимает голову и смотрит на меня, а затем едва заметно кивает в знак приветствия. Задержав на мгновение взгляд, я отвожу глаза, после чего она возвращается к чтению.
        - Почему она одна?  - спрашиваю я у Венди, кивнув в сторону Анджелы.
        - Анджела? Она не отщепенка или что-то в этом роде. Просто предпочитает одиночество. Она немного напористая. И при этом сосредоточенная. Она всегда была такой.
        - А что за «Розовая подвязка»? Похоже на… ну, знаешь… место, где…
        Венди смеется.
        - На бордель?
        - Да,  - смутившись, отвечаю я.
        - Это ресторан, в котором показывают различные представления,  - продолжая смеяться, говорит Венди.  - Ковбойские мелодрамы и несколько мюзиклов.
        - Ааа,  - понимающе выдыхаю я.  - Просто, когда она сказала об этом на уроке и добавила, что никогда не видела отца, я слегка смутилась. Ну, знаете, это не то, что хочется знать о своих одноклассниках.
        Теперь все за столом смеются. Я снова смотрю на Анджелу, но она слегка повернулась, и теперь мне не видно ее лица.
        - Она кажется милой,  - добавляю я.
        Венди кивает.
        - Так и есть. Мой брат давно влюблен в нее.
        - У тебя есть брат?
        Она фыркает, словно ей хотелось бы, чтобы это было не так.
        - Да. Вообще-то мы близнецы. Но он настоящая заноза в заднице.
        - Как мне знакомо это чувство.
        Я смотрю на Джеффри и его новых друзей.
        - Помяни черта,  - говорит Венди и хватает за рукав парня, который идет мимо нашего стола.
        - Эй!  - вскрикивает он.  - Чего тебе?
        - Ничего. Я как раз рассказывала новенькой о своем потрясающем брате, а ты тут как тут.  - Она одаривает его ослепительной улыбкой, по которой сразу понятно, что это ложь.
        - Это Такер Эйвери,  - представляет своего брата Венди.
        Они невероятно похожи - те же серо-голубые глаза, тот же загар, те же золотисто-каштановые волосы - только у него короткая стрижка и он примерно на тридцать сантиметров выше сестры. Такер определенно из компании ковбоев, только это не так заметно, как у других, потому что на нем простая серая футболка, джинсы и ковбойские сапоги. Его тоже можно назвать «сексуальным», хотя он отличается от Кристиана - менее утонченный, более загорелый и мускулистый, а на подбородке легкая щетина. Он выглядит так, словно всю свою жизнь работал под палящим солнцем.
        - Это Клара,  - продолжает она.
        - А, та девушка из «Приуса», которая чуть не протаранила мой пикап сегодня утром,  - говорит он.
        - Ох, я сожалею.
        Он осматривает меня с ног до головы, и я чувствую, как краснею, наверное, в сотый раз за день.
        - Ты приехала из Калифорнии?
        Слово «Калифорния» в его исполнении звучит как оскорбление.
        - Такер,  - предупреждающим тоном говорит Венди и дергает его за руку.
        - Вообще-то я сомневаюсь, что твой пикап пострадал бы, если бы я в тебя врезалась,  - парирую я.  - Похоже, его задняя часть так проржавела, что сама вот-вот отвалится.
        Глаза Венди округляются. Кажется, она искренне обеспокоена происходящим.
        А Такер лишь усмехается.
        - Скорее всего, именно этот ржавый пикап вытащит тебя из сугроба во время следующей бури.
        - Такер!  - восклицает Венди.  - Разве тебе не нужно идти на собрание команды по родео?
        Я пытаюсь придумать ответную колкость о том, что мой милый «Приус» ест намного меньше бензина, чем его пикап, и это сэкономит мне невероятно много денег, но ничего не приходит на ум.
        - Ты же сама меня остановила,  - говорит он сестре.
        - Я не думала, что ты будешь вести себя как свинья.
        - Ну простите.  - Он ухмыляется мне.  - Приятно познакомиться, морковка,  - говорит он, глядя на мои волосы.  - Ох, простите, Клара.
        Мое лицо пылает.
        - И мне, любитель ржавых ведер,  - отвечаю я, но он уже отвернулся.
        Отлично. Я не пробыла в школе и пяти часов, а уже нажила себе двух врагов.
        - Я же говорила, что он заноза,  - вздыхает Венди.
        - Мне кажется, ты его перехвалила,  - говорю я.
        И мы обе начинаем смеяться.

        Зайдя в кабинет на следующий урок, я тут же вижу Анджелу Зербино. Она сидит в первом ряду, склонившись над тетрадью. Я занимаю место на несколько рядов дальше и осматриваю класс. На стенах висят портреты английских монархов. На большом столе недалеко от доски стоит модель лондонского Тауэра из палочек для мороженого, а рядом копия Стоунхенджа из папье-маше. Один из углов занят манекеном в кольчуге, а второй - большой деревянной доской с тремя отверстиями: настоящие колодки[10 - Колодки - деревянная конструкция с прорезями для головы и рук, а иногда и для ног. В старину использовались для удержания пленных или заключенных либо как орудие пытки или наказания преступника.].
        Похоже, здесь будет что-то интересное.
        Одноклассники постепенно занимают свои места. А когда звенит звонок, из задней комнаты выходит учитель. Им оказывается тощий парень с длинными волосами, собранными в хвост, и в очках с толстыми стеклами. Но несмотря на это, он выглядит круто в рубашке, галстуке, черных джинсах и ковбойских сапогах.
        - Здравствуйте, я мистер Эриксон. Рад приветствовать вас в третьей четверти на уроке «История Британии»,  - говорит он и поднимает со стола банку, в которой виднеются какие-то бумажки.  - Для начала я предлагаю вам разделиться на граждан Британии. В этой банке лежат три листочка со словом «крепостной». Если вы вытащите один из них, то будете считаться рабом. Постарайтесь смириться с этой участью. Также там есть три листочка со словом «священнослужитель», вытащив которые вы становитесь служителями церкви.
        Он смотрит на дверь за нашими спинами, в которую только что вошел кто-то опоздавший.
        - Кристиан, как мило с твоей стороны присоединиться к нам.
        Мне приходится призвать всю свою силу воли, чтобы не обернуться.
        - Извините за опоздание,  - говорит Кристиан.  - Этого больше не повторится.
        - Конечно, ведь иначе придется провести пять минут в колодках.
        - Сто процентов, больше не повторится.
        - Отлично,  - говорит мистер Эриксон.  - На чем мы остановились? Ах да. Еще здесь лежат пять листочков со словами «лорд или леди», и если вы вытаскиваете один из них - поздравляю, у вас есть земля и, возможно, один или два раба. Три листочка со словом «рыцарь»  - думаю, эту роль объяснять не нужно. И один-единственный листок со словом «монарх». Тот, кому он достанется, станет править всеми.
        Он протягивает банку Анджеле.
        - Я стану королевой,  - говорит она.
        - Посмотрим,  - отвечает мистер Эриксон.
        Достав листок из банки, Анджела читает то, что там написано. И ее улыбка исчезает.
        - Леди.
        - Я бы не стал жаловаться,  - говорит ей мистер Эриксон.  - У вас относительно хорошая жизнь.
        - Конечно, вот только меня в любой момент могут продать человеку, который предложит за меня самую большую сумму.
        - Туше,  - говорит мистер Эриксон.  - Знакомьтесь, леди Анджела.
        Он медленно обходит класс. Он уже знаком с учениками и называет их по именам.
        - Хмм, рыжие волосы,  - подойдя ко мне, говорит он.  - Возможно, вы станете ведьмой.
        Кто-то хихикает у меня за спиной. Я быстро оглядываюсь и вижу несносного брата Венди, сидящего позади меня. Такер одаривает меня дьявольской ухмылкой.
        Я достаю листок. «Священнослужитель».
        - Очень хорошо, сестра Клара. Теперь ваша очередь, мистер Эйвери.
        Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, что Такер достанет из банки.
        - Рыцарь,  - с явным самодовольством читает он.
        - Сэр Такер.
        Листок со словом «монарх» достается незнакомому парню по имени Брейди, который, судя по мускулатуре и тому, как он воспринимает свою роль - будто он заслужил это право, а не получил его случайно,  - явно футболист.
        Последним тянет листок Кристиан.
        - Ах,  - с фальшивой печалью в голосе вздыхает он.  - Я крепостной.
        После этого мистер Эриксон вновь обходит класс с набором игральных костей, которые мы бросаем, чтобы выяснить, выживем или нет после чумы. Самые низкие шансы у крепостных и священников, потому что они ухаживали за больными, но мне повезло. Мистер Эриксон награждает меня ламинированным значком с надписью: «Я пережила чуму».
        Мама явно будет мной гордиться.
        Кристиан не выжил. Он получает значок с черепом и скрещенными костями, на котором написано: «Я погиб во время чумы». Мистер Эриксон записывает его смерть в свою тетрадь, где собирается отслеживать наши новые судьбы, а затем заверяет нас, что обычные правила жизни и смерти не применяются в этой игре.
        Но я все же воспринимаю такую быструю смерть Кристиана как плохой знак.

        Когда мы возвращаемся домой, мама встречает нас у двери.
        - Рассказывай все скорее,  - приказывает она, как только я переступаю порог.  - И в мельчайших подробностях. Он учится в твоей школе? Ты его видела?
        - О, она его видела,  - говорит Джеффри, прежде чем я успеваю ответить.  - Она увидела его и грохнулась в обморок посреди коридора. Все в школе только и говорили об этом.
        Ее глаза расширяются, и она поворачивается ко мне. Я пожимаю плечами.
        - Я же говорил, что так все и будет,  - усмехается брат.
        - Ты гений.
        Мама пытается взъерошить ему волосы, но Джеффри уворачивается.
        - И слишком быстрый для тебя,  - добавляет он.
        - Я приготовила чипсы и сальсу. Они на кухне.
        - Что случилось?  - спрашивает она, когда брат отправляется набивать рот.
        - Джеффри же все рассказал. Я просто потеряла сознание на глазах у всех.
        - О, милая.  - Мама сочувственно надувает губы.
        - Когда я очнулась, рядом сидела девушка. Думаю, мы с ней подружимся. И…  - Я сглатываю.  - Он вернулся с медсестрой, а потом отнес меня в медкабинет.
        У нее отвисает челюсть. Я никогда не видела, чтобы она так удивлялась.
        - Он отнес тебя?
        - Да, как какую-то попавшую в беду девицу.
        Мама смеется. А я вздыхаю.
        - Ты рассказала, как его зовут?  - доносится из кухни голос Джеффри.
        - Отстань!  - кричу я.
        - Его зовут Кристиан,  - отвечает он.  - Можешь в это поверить? Мы приехали сюда, чтобы Клара спасла парня по имени Кристиан.
        - Какая ирония[11 - Имя Кристиан на английском звучит Christian, что можно перевести как «христианин».].
        - Теперь ты знаешь его имя,  - тихо говорит мама.
        - Да.  - Я не могу сдержать улыбку.  - Я знаю его имя.
        - И все это происходит. Кусочки складываются в единую картину.  - Теперь она выглядит серьезной.  - Ты готова к этому, малышка?
        Два года я знала, что мое время придет, а последние недели только об этом и думала. Но готова ли я?
        - Думаю, что да,  - говорю я.
        Надеюсь, что так оно и есть.

        4
        Размах крыльев

        Мне было четырнадцать, когда мама впервые рассказала мне об ангелах. Одним прекрасным утром во время завтрака она объявила, что я не пойду в школу, а вместо этого мы с ней отправимся на прогулку. Высадив Джеффри у школы, мы выехали из Маунтин-Вью и, проехав около пятидесяти километров, очутились в Государственном парке Биг-Бейсин-Редвудс, который расположен в горах недалеко от побережья. Мама припарковалась на главной стоянке, закинула рюкзак на плечо и направилась к вымощенной тропе, бросив напоследок: «Кто последний, тот слабак». Мне пришлось попотеть, чтобы не отставать от нее.
        - Обычно мамы ведут своих дочерей прокалывать уши,  - прокричала я ей вслед.
        На тропе были лишь мы. По земле между секвойями стелился туман. Деревья достигали шести метров в диаметре и оказались такими высокими, что их верхушки было не разглядеть, и я видела лишь небольшие промежутки между ветками, сквозь которые проникали косые солнечные лучи.
        - Куда мы идем?  - с трудом дыша, спросила я.
        - К скале Баззардс-Руст,  - бросила мама через плечо.
        Словно это что-то объясняло.
        Мы проходили мимо пустующих кемпингов, пересекали ручьи, пролезали под поваленными деревьями, которые преграждали тропу. И все это время мама молчала. Так что это совсем не напоминало наши девчачьи вылазки, когда она водила меня на Рыбацкую пристань[12 - Рыбацкая пристань (англ. Fisherman’s Wharf)  - портовый район на северо-востоке Сан-Франциско, одна из главных туристических достопримечательностей города.] или в Дом Винчестеров[13 - Дом Винчестеров - дом-лабиринт, построенный Сарой Винчестер по совету медиума, который сообщил ей, что для того, чтобы избавиться от проклятия, ей нужно построить особый дом, в котором духи не смогут навредить ей. В настоящее время в доме насчитывается около 160 комнат, 13 ванных, 6 кухонь, 40 лестниц. В комнатах 2000 дверей, 450 дверных проемов, около 10 000 окон (до наших дней сохранились витражные окна), 47 каминов и один душ.], или в «ИКЕА». Тишина леса нарушалась лишь нашим дыханием, а также шорохом шагов и казалась такой гнетущей, что мне хотелось громко закричать, чтобы разбить ее вдребезги.
        Пока мы добирались до огромного камня, выступающего из склона горы, словно указательный палец, направленный в небо, мама не произнесла ни слова. Чтобы оказаться на вершине, нам предстояло взобраться по шестиметровой отвесной скале, что она сделала очень легко и даже не оглядываясь.
        - Мама, подожди!  - воскликнула я и бросилась за ней.
        В своей жизни я взбиралась лишь на стену для скалолазания в спортзале и уж точно не на такую высоту. Из-под маминой обуви вниз полетели мелкие камушки. А затем она добралась до вершины и исчезла из виду.
        - Мама!  - закричала я.
        Она посмотрела на меня сверху.
        - У тебя все получится, Клара,  - сказала она.  - Поверь мне. Уверяю, оно того стоит.
        У меня не осталось выбора. Я протянула руку, ухватилась за выступ и начала карабкаться, уговаривая себя не смотреть вниз. Туда, где подо мной обрывалась гора. Я и сама не заметила, как оказалась наверху и встала рядом с мамой, пытаясь отдышаться.
        - Ух ты,  - оглядывая окрестности, сказала я.
        - Потрясающе, правда?
        Под нами простиралась долина секвой, окаймленная горами вдали. Казалось, словно мы очутились на вершине мира, откуда можно было разглядеть все на километры вокруг. Я закрыла глаза и раскинула руки, подставляя тело ветру и вдыхая пьянящее сочетание запахов деревьев, мха и разных трав с примесью земли, воды из ручьев и чистого воздуха. Над лесом медленно кружил орел. Я с легкостью могла представить, как он чувствует себя, паря в бесконечном голубом небе, в котором нет ничего, кроме маленьких облачков.
        - Садись,  - сказала мама.
        Я открыла глаза и, обернувшись, увидела, что она сидит на валуне. Она похлопала рядом с собой, и я приняла ее приглашение. Порывшись в рюкзаке, мама достала бутылку воды, открыла ее и сделала большой глоток, а затем протянула мне. Не сводя с нее взгляда, я утолила жажду. Она выглядела расстроенной и задумчивой, а ее взгляд казался рассеянным.
        - Я что-то натворила?  - спросила я.
        Вздрогнув, мама нервно рассмеялась.
        - Нет, милая,  - сказала она.  - Я просто хочу сказать тебе кое-что важное.
        В голове тут же пронеслись предположения о том, что она собиралась обрушить на меня.
        - Я очень давно хожу сюда,  - сказала мама.
        - Ты кого-то встретила,  - догадалась я. Это казалось самым вероятным.
        - О чем ты?  - спросила она.
        Мама никогда не ходила на свидания, хотя она нравилась мужчинам и они часто провожали ее взглядами. Обычно она говорила им, что у нее нет времени на серьезные отношения. Что она постоянно пропадает на работе, а остальную часть дня тратит на общение с детьми. Мне казалось, она все еще любила папу. Но возможно, мама завела тайного поклонника, о котором и собиралась мне сейчас рассказать. Не удивлюсь, если через пару месяцев в розовом платье и с цветами в волосах буду смотреть, как она выходит замуж за мужчину, которого мне предстоит называть папой. Такое случалось с парочкой моих друзей.
        - Ты привела меня сюда, чтобы рассказать, что встретила мужчину, которого полюбила, и теперь собираешься выйти за него замуж или что-то в этом роде,  - протараторила я, не глядя на нее, потому что мне не хотелось, чтобы она видела, как мне претит эта мысль.
        - Клара Гарднер.
        - Я за тебя рада, правда.
        - Это очень мило, но ты ошибаешься,  - сказала она.  - Я привела тебя сюда, потому что считаю тебя достаточно взрослой, чтобы рассказать тебе правду.
        - Ладно,  - протянула я с тревогой в голосе, так как за этим явно скрывалось что-то значительное.  - Какую правду?
        Мама сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, а затем склонилась ко мне.
        - Когда мне было столько же лет, сколько и тебе, я жила в Сан-Франциско с бабушкой,  - начала она.
        Я уже знала об этом. Ее отец исчез еще до ее рождения, а мать умерла при родах. Мне всегда казалось, что это звучало, как волшебная сказка, словно мама была бедной сироткой из одной из моих книг.
        - Мы жили в большом доме на Мейсон-стрит.
        - Почему ты не возила меня туда?
        Мы бывали в Сан-Франциско два или три раза в год, но она никогда не упоминала об этом доме.
        - Он сгорел много лет назад,  - сказала мама.  - Кажется, там сейчас находится сувенирная лавка. Как бы там ни было, однажды утром я проснулась из-за того, что дом сильно трясся. Мне пришлось ухватиться за столбик кровати, чтобы не слететь на пол.
        - Это было землетрясение?  - предположила я.
        Прожив почти всю свою жизнь в Калифорнии, я наблюдала несколько землетрясений, но ни одно из них не длилось больше нескольких секунд и не причинило никакого реального ущерба, хотя все равно было страшно.
        Мама кивнула.
        - Я слышала, как падали фарфоровые тарелки из буфета и разлетались оконные стекла. А затем раздался громкий треск. Стена в спальне обвалилась, и на меня посыпались кирпичи от дымохода.
        Я в ужасе уставилась на нее.
        - Не знаю, сколько я там пролежала,  - через минуту продолжила мама.  - Но когда вновь открыла глаза, то увидела, что надо мной стоит мужчина. Он наклонился ко мне и сказал: «Успокойся, дитя». А потом поднял меня на руки, и кирпичи соскользнули с моего тела, словно ничего не весили. Мужчина отнес меня к окну. Все стекла разбились, и я видела, как люди выбегали на улицу. Но тут случилось что-то странное - мы оказались в другом месте. Вернее, мы все еще находились в моей комнате, но она выглядела совершенно по-другому. Словно там жил другой человек. Словно землетрясения никогда не было. А за окном было так много света, и он казался таким ярким, что резало глаза.
        - И что случилось потом?
        - Мужчина опустил меня на пол. И я поразилась, что могу стоять. Моя ночнушка выглядела ужасно, а голова кружилась, но в остальном я чувствовала себя хорошо. Я поблагодарила мужчину и замолчала, не зная, что еще сказать. У него были золотистые волосы, которые невероятно сильно блестели на свету. А еще он был высоким, самым высоким мужчиной, которого я когда-либо видела. И при этом самым красивым.
        Она улыбнулась своим воспоминаниям. А я потерла руки, пытаясь успокоить мурашки, побежавшие по телу. Я попыталась представить себе высокого красивого парня с блестящими волосами, похожего на Бреда Питта, который пришел маме на помощь, и тут же нахмурилась. От этой картины мне почему-то стало не по себе.
        - Он ответил: «Не за что, Маргарет»,  - продолжила мама.
        - Откуда он знал твое имя?
        - Я тоже удивилась и спросила его об этом. Мужчина сказал мне, что дружил с моим отцом. Что они служили вместе. И добавил, что наблюдал за мной с самого рождения.
        - Ого. Он словно твой ангел-хранитель.
        - Точно. Словно мой ангел-хранитель,  - кивнула мама.  - Хотя он, конечно, себя так не называл.
        Я, затаив дыхание, ждала продолжения.
        - Но именно им он и был, Клара. Постарайся понять, он действительно был ангелом.
        - Хорошо,  - сказала я.  - Ангел. С крыльями и всем прочим. Я поняла.
        - Я увидела его крылья позже, но в целом ты права.  - Она выглядела невероятно серьезной.
        - Ага,  - буркнула я.
        И представила ангела, каким видела его на витражах в церкви - с нимбом, в пурпурном одеянии и с огромными золотистыми крыльями за спиной.
        - А что случилось потом?  - спросила я, подумав при этом, что не слышала ничего страннее.
        И тогда это произошло.
        - Мужчина сказал мне, что я особенная,  - объявила мама.
        - Что значит - особенная?
        - Он сказал, что мой отец - ангел, а мать была человеком. Поэтому я - Димидиус, полукровка.
        Я не сдержалась и залилась смехом.
        - Да ладно. Ты же шутишь, правда?
        - Нет.  - Она пристально посмотрела на меня.  - Это не шутка, Клара. Это правда.
        Я уставилась на нее. Я всегда верила ей. Больше, чем кому-либо. Насколько я знала, она никогда не лгала мне раньше. Не было даже невинной лжи о зубных феях и прочих существах, о которых рассказывают родители, чтобы заставить детей вести себя хорошо. Конечно, она была моей мамой, но при этом еще была и моей близкой подругой. И как бы слащаво это ни звучало, но так оно и было. А теперь она просила меня поверить во что-то невероятное, что даже не укладывалось в голове. И смотрела на меня так, будто от моей реакции зависело многое.
        - Так ты утверждаешь… ты утверждаешь, что наполовину ангел,  - медленно произнесла я.
        - Да.
        - Мама, ну правда, перестань.
        Мне хотелось, чтобы она рассмеялась, чтобы сказала, что ей приснился сон про ангела, как в «Волшебнике страны Оз», когда Дороти проснулась и поняла, что все приключения оказались реалистичной галлюцинацией после удара по голове.
        - И чем все закончилось?
        - Он вернул меня на землю. И помог мне найти бабушку, которая уже билась в истерике, решив, что меня придавило. А когда огонь охватил наш район, он помог нам добраться до парка «Золотые ворота», где собирали всех выживших. Он провел с нами три дня, а затем исчез на много лет.
        Я молча обдумывала подробности ее истории. Примерно за год до того разговора мы с классом ездили в музей Сан-Франциско, где открыли новую выставку о том сильном землетрясении. Мы рассматривали фотографии разрушенных зданий, канатных дорог, изогнутых рельсов, почерневших от копоти руин домов. Слушали старые записи, на которых люди дрожащими голосами эмоционально рассказывали об ужасной катастрофе.
        В тот год много вспоминали о ней, потому что была столетняя годовщина землетрясения.
        - Там еще начался пожар?  - спросила я.
        - Ужасный пожар. Дом бабушки сгорел дотла.
        - И когда это случилось?
        - В апреле тысяча девятьсот шестого года,  - ответила мама.
        Я почувствовала, как тошнота подкатила к горлу.
        - Значит, тебе сто десять лет?
        - В этом году мне исполнится сто шестнадцать.
        - Не верю - пробормотала я.
        - Да, в это трудно поверить.
        Я встала. Мама потянулась к моей руке, но я отшатнулась в сторону. В ее глазах мелькнула боль. Она тоже поднялась на ноги и сделала шаг назад, давая мне немного пространства. А затем кивнула, словно прекрасно понимала, что я испытываю. Словно знала, как мир рушился вокруг меня.
        Легкие загорелись от нехватки кислорода.
        Она сошла с ума. Это было единственное разумное объяснение. Мама - которая до этого момента казалась мне лучшей матерью на свете, моей личной версией «Девочек Гилмор»[14 - «Девочки Гилмор» (англ. Gilmore Girls)  - американский комедийно-драматический телесериал о матери-одиночке Лорелай Виктории и ее дочери Лорелай «Рори» Ли Гилмор, живущих в маленьком городке.], предметом зависти моих друзей с этими красивыми каштановыми волосами, фантастически молодой кожей и причудливым чувством юмора,  - оказалась сумасшедшей.
        - Зачем? Зачем ты мне это рассказала?  - смаргивая слезы ярости, спросила я.
        - Потому что тебе пора узнать, что ты тоже особенная.
        - Особенная,  - недоверчиво уставившись на нее, повторила я.  - Потому что раз в тебе течет ангельская кровь, то и во мне тоже?
        - Таких, как ты, называют Квартариусами.
        - Я хочу вернуться домой,  - отрешенно сказала я.
        Мне хотелось позвонить папе. Он должен знать, что делать. Мне нужно было найти того, кто поможет маме.
        - Я бы тоже не поверила,  - сказала она.  - Если бы не увидела доказательств.
        Сначала я решила, что солнце вышло из-за облаков и внезапно осветило выступ, на котором мы стояли, но потом медленно осознала, что это свечение было сильнее. Обернувшись, я заслонила глаза рукой от света, источаемого мамой. Казалось, она превратилась в солнце и сияла так ярко, что мои глаза наполнились слезами. Но через мгновение свет потускнел, и я увидела, что у нее есть крылья - огромные белоснежные крылья, которые раскрылись за ее спиной.
        - Это венец,  - сказала она.
        И я поняла ее, хотя слова прозвучали не на английском, а на каком-то странном языке, в котором словно бы две музыкальные ноты повторялись в каждом слоге. И это казалось таким жутким и чужеродным, что у меня волосы на голове встали дыбом.
        - Мама,  - беспомощно выдохнула я.
        Ее крылья распахнулись, словно пытались уловить порыв ветра, а затем взмахнули один раз. Тишину разрезал хлопок, походивший на биение сердца, спрятанного в толще земли. Мои волосы тут же взметнулись за спиной. А мама, продолжая сиять, невероятно грациозно и легко взмыла в небо, пролетела над самыми деревьями и превратилась в маленькое яркое пятнышко на горизонте. Я осталась в одиночестве с открытым ртом на каменном выступе, который теперь стал пустым и безмолвным. А день уже не казался таким ярким, каким был, когда она освещала его.
        - Мама!  - завопила я.
        Развернувшись, она полетела обратно ко мне, но на этот раз медленнее. Зависнув на мгновение у самого края скалы, она неспешно вступила на камень.
        - Я тебе верю,  - сказала я.
        Ее глаза заблестели.
        А я почему-то не могла остановить слезы.
        - Милая,  - сказала мама.  - Все будет хорошо.
        - Ты ангел,  - сдерживая рыдания, выдохнула я.  - А значит, я…
        Я не могла заставить себя сказать это слово.
        - Ты тоже частично ангел,  - сказала она.

        Тем же вечером я заперла дверь, встала посреди спальни и попыталась выпустить крылья. Мама заверила меня, что со временем у меня получится вызывать их и даже летать. Но это пока не укладывалось у меня в голове. И казалось настоящим безумием. Я стояла перед большим зеркалом в одном топике и трусиках и думала о моделях «Викториа’c Сикрет», которые рекламировали нижнее белье в образе ангелов. Крылья за их спиной смотрелись так сексуально. Но мои при этом так и не появились. Поэтому мне внезапно захотелось рассмеяться над этой нелепицей. Я с крыльями, торчащими из лопаток. Частично ангел.
        Меня не удивляло, что в маме текла ангельская кровь, ведь она и вправду была каким-то сверхъестественным существом. Мне всегда казалось подозрительным то, насколько она красива. Ей были несвойственны упрямство, вспышки гнева и сарказм, а скорее грациозность и уравновешенность. Она была настолько идеальной, что это даже раздражало. Я не видела в ней ни одного недостатка.
        «Если, конечно, не считать таковым то, что она обманывала меня всю мою жизнь,  - выплескивая свою обиду, подумала я.  - Разве не существует правила, что ангелы не должны лгать?»
        Вот только она не лгала. Мама ни разу не сказала мне: «Ты же знаешь, что ничем не отличаешься от остальных». Нет, она всегда твердила мне прямо противоположное. Уверяла, что я особенная. Просто до этого момента я ей не верила.
        - У тебя многое получается лучше, чем у твоих сверстников,  - сказала она, когда мы стояли на Баззардс-Руст.  - Ты сильнее, быстрее, умнее. Разве ты этого не замечала?
        - Хм, нет,  - тут же ответила я.
        Хотя не была с ней полностью честна. Меня давно преследовало чувство, что я отличаюсь от других людей. У мамы есть видео, как я хожу по лужайке, хотя мне было всего семь месяцев. И как читаю книгу в три года. Я всегда первая среди одноклассников запоминала таблицу умножения, пятьдесят штатов и так далее. К тому же у меня прекрасная физическая форма. Я всегда была быстра и проворна. Могла высоко подпрыгнуть и далеко метнуть снаряд. А стоило нам на физкультуре начать играть во что-нибудь, меня первой звали в команду.
        И все же я не считала себя вундеркиндом или кем-то подобным. Да и исключительных способностей у меня не было. Я не играла с детства в гольф, как Тайгер Вудс[15 - Элдрик Тонт (Тайгер) Вудс - американский гольфист, многократно побеждавший на различных турах, и первый спортсмен-миллиардер, заработавший большую часть своего состояния на рекламе.], не писала симфонии в пять, не разбиралась в шахматах. Но в целом мне многое давалось легче, чем другим детям. Конечно, я это заметила, но никогда особо об этом не задумывалась. И если честно, я списывала это на то, что не тратила все свое свободное время на просмотр разного дерьма по телевизору. Или на то, что мама - из тех родителей, которые заставляют детей тренироваться, учиться и читать книги.
        А теперь я не знала, что и думать. Мне многое стало понятно. И в то же время я еще больше запуталась.
        Мама улыбнулась.
        - Мы часто делаем только то, что от нас ожидают,  - сказала она.  - Хотя способны на гораздо большее.
        В этот момент у меня так закружилась голова, что мне пришлось сесть. А мама принялась рассказывать мне основы. У нас есть крылья. Мы сильнее, быстрее, умнее. И на многое способны. Что-то насчет языков. И еще пара правил: «Не рассказывать Джеффри - он еще слишком мал. Не рассказывать людям - они тебе не поверят, а даже если и поверят, то не смогут принять это». Шею все еще покалывало от воспоминания о том, как мама сказала «люди», словно это слово внезапно перестало относиться к нам. А потом она рассказала о предназначении и о том, что скоро я узнаю, зачем рождена на свет. И добавила, что хоть это нелегко объяснить, но оно очень важно. Больше мама ничего не сказала и игнорировала мои вопросы, потому что, по ее словам, со временем я многому научусь. На собственном опыте. К тому же существовали и другие вещи, которые мне следовало знать.
        - Почему ты не рассказала мне об этом раньше?  - спросила я.
        - Потому что хотела, чтобы ты как можно дольше жила нормальной жизнью,  - ответила она.  - Чтобы была обычной девушкой.
        Теперь мне уже никогда не стать обычной. Это было очевидно. Я посмотрела на свое отражение в зеркале.
        - Ладно,  - сказала я.  - Покажитесь… крылья!
        Ничего.
        - Быстрее пули!  - выпалила я, уперев руки в бока, как это делает Супермен[16 - Здесь идет отсылка к слогану из мультфильма о Супермене, появившемся в первом мультфильме о нем: «Быстрее пули! Сильнее локомотива! Способен запрыгивать на высотные здания одним прыжком! Удивительный странник с планеты Криптон! Стальной человек - Супермен!»].
        Улыбка в зеркале погасла, а девушка в отражении скептически посмотрела на меня.
        - Ну давайте же,  - разводя руки в стороны, простонала я.
        Сгорбившись, чтобы выставить лопатки как можно сильнее, я зажмурилась и начала старательно думать о крыльях. Представила, как они вырываются из тела, пронзают кожу и распрямляются у меня за спиной, как у мамы на скале. Я открыла глаза.
        Но крылья так и не появились.
        Вздохнув, я плюхнулась на кровать, а затем выключила лампу. На потолке мерцали звезды, которые теперь казались чем-то глупым и детским. Я посмотрела на часы. Уже наступил новый день. А утром в школу. Мне придется пересдавать контрольную по правописанию, которую я пропустила, что казалось мне еще более несправедливым.
        - Квартариус,  - сказала я, вспомнив, как мама назвала тех, в ком текла одна четверть ангельской крови.  - К-В-А-Р-Т-А-Р-И-У-С. Клара - Квартариус.
        Я подумала о странном языке, на котором говорила мама. Она сказала, что он ангельский. Он звучал так поразительно и красиво, как ноты в песне.
        - Покажитесь, крылья,  - сказала я.
        Голос прозвучал странно, и мне показалось, словно следом раздалось более высокое и более низкое эхо. У меня перехватило дыхание.
        Я могла говорить на ангельском языке.
        И тут я почувствовала, как мое тело слегка приподнимается, потому что под спиной вырастают крылья. Они растянулись почти до пяток, сияя белизной даже в темноте.
        - Черт побери!  - воскликнула я и тут же зажала рот обеими руками.
        Опасаясь, что они снова исчезнут, я невероятно медленно поднялась с кровати и включила свет. А затем встала перед зеркалом и впервые посмотрела на свои крылья. Они были настоящим - настоящие крылья с настоящими перьями - весомым, щекочущим и неоспоримым доказательством того, что мама не шутила. И выглядели настолько красивыми, что у меня сжалось сердце.
        Я осторожно прикоснулась к ним. Крылья оказались теплыми и живыми. Я поняла, что могу двигать ими так же, как руками. Словно они действительно были частью меня, еще одной парой конечностей, которые я не замечала до этого мига. А размах их, наверное, составлял три с половиной метра. Они даже не помещались в зеркале.
        «Размах крыльев,  - подумала я и покачала головой.  - Я рассуждаю о размахе собственных крыльев».
        Это безумие.
        Я посмотрела на перья. Некоторые оказались очень длинными, гладкими и острыми, а другие мягкими и округлыми. Самые короткие, примерно с большой палец, росли у самой спины, в месте, где крылья соединялись с телом и были мягкими и пушистыми. Я ухватилась за одно из них, а затем дернула, чтобы вырвать, и почувствовала такую боль, что на глазах выступили слезы. Пристально посмотрев на перо в моей руке, я попыталась осознать, что оно принадлежит мне. Через пару секунд перышко начало медленно исчезать и растворяться в воздухе, пока на ладони ничего не осталось.
        У меня были крылья. И перья. Во мне текла ангельская кровь.
        «Что теперь будет?  - задалась я вопросом.  - Я научусь летать? Буду сидеть на облаке и бренчать на арфе? Начну получать послания от Бога?» Все внутри сжалось от страха. Вряд ли нашу семью можно назвать религиозной, но я всегда верила в существование Бога. Правда, разница между верой и знанием, что Бог существует и у него есть какой-то грандиозный план на меня, просто колоссальна. Мягко говоря, это довольно странно. Мое представление о вселенной и моем месте в ней перевернулось с ног на голову меньше чем за сутки.
        Я не знала, как заставить крылья исчезнуть вновь, поэтому просто сложила их поплотнее за спиной, легла на кровать и положила на них руки. В доме царила тишина. И казалось, будто спали все в мире. Ведь для них ничего не изменилось, только для меня. Но в ту ночь, несмотря на изумление и испуг, я могла лишь попытаться принять эти знания и лежать, нежно поглаживая крылья, пока меня не сморил сон.

        5
        Сексуальная клоунесса

        Мы с Кристианом ходим вместе лишь на один урок, так что привлечь его внимание не просто. Каждый день на истории Британии я сажусь на новое место, в надежде, что он займет соседнее. И трижды за две недели мне везет. Я улыбаюсь ему и здороваюсь. Кристиан улыбается и здоровается в ответ. На мгновение неоспоримая сила притягивает нас друг к другу, как магниты. Но затем он открывает тетрадь и заглядывает под стол, чтобы проверить телефон, давая понять, что на этом наша приятная беседа «о погоде» закончена. И кажется, будто на одном из магнитов поменялись полярности и теперь они отталкивают друг друга. Нет, Кристиан не грубит и не делает гадостей, просто не заинтересован в том, чтобы узнать меня поближе. Да и зачем ему это? Он же не знает о будущем, которое нас ждет.
        Поэтому каждый день на уроке я тайком слежу за ним, стараясь запомнить все, что только можно, вдруг это пригодится мне в дальнейшем. Кристиан любит носить рубашки и при этом застегивает их на все пуговицы, но закатывает рукава до локтя. А еще джинсы «Севен» различных оттенков черного и синего. Он предпочитает тетради из переработанной бумаги и пишет зеленой шариковой ручкой. Стоит мистеру Эриксону обратиться к нему, как Кристиан сразу выдает ответ, а если не знает его, то шутит. Так что он умный, а к тому же скромный и смешной. А еще он любит леденцы. Время от времени он достает из кармана маленькую серебристую жестяную коробочку и засовывает в рот мятную конфету. На мой взгляд, это означает, что он любит целоваться.
        К слову, Кей встречает его у кабинета каждый день. Наверное, она заметила, как новенькая пялилась на ее парня во время разговора в столовой, поэтому не хочет повторения этой ситуации. Так что в моем распоряжении есть лишь драгоценная перемена перед уроком, но пока ничего из того, что я сказала или сделала, не привлекло внимания Кристиана.
        Но завтра День футболок. А значит, надо постараться и найти такую, которая поможет завязать разговор.
        - Не придавай этому такого значения,  - говорит Венди, рассматривая футболки, которые я разложила перед ней в своей спальне.
        Она сидит на полу у окна, поджав под себя ноги. И уже одна эта картина в стиле «Лучшие друзья навсегда» помогает мне принять такое важное решение.
        - На ней должно быть изображение группы?  - спрашиваю я.
        А затем демонстрирую футболку «Дикси Чикс»[17 - «Дикси Чикс» (англ. Dixie Chicks)  - популярное женское кантри-трио.].
        - Только не эту.
        - Почему?
        - Доверься мне.
        Я поднимаю одну из моих любимых зеленых футболок с изображением Элвиса, которую купила в Грейсленде несколько лет назад. Молодого и мечтательного Элвиса, склонившегося над гитарой.
        Венди фыркает.
        Я поднимаю ярко-розовую футболку с надписью: «ВСЕ ЛЮБЯТ КАЛИФОРНИЙСКИХ ДЕВУШЕК». Она мой фаворит, потому что напомнит Кристиану о том, что у нас с ним общего. Вот только вряд ли подойдет к моим ярко-рыжим волосам.
        Венди усмехается.
        - Кажется, брат хотел надеть футболку с надписью: «Возвращайтесь в вашу Калифорнию».
        - Не может быть! Чем ему не нравятся калифорнийцы?
        Она пожимает плечами.
        - Это долгая история. И если коротко, дедушка раньше владел ранчо «Ленивая собака», а теперь им владеет какой-то богатый калифорниец. Родители лишь управляют им. К тому же Такер не умеет сдерживать свою ярость. Плюс ты обидела «Блюбелл».
        - «Блюбелл»?
        - В этих краях нельзя безнаказанно обидеть чей-то пикап.
        Я смеюсь.
        - Ну, ему придется смириться с этим. Вчера он пытался сжечь меня на костре на истории Британии. Я просто спокойно сидела и, как прилежная ученица, писала в тетради, как вдруг Такер поднял руку, а затем обвинил меня в том, что я ведьма.
        - Вот про это я и говорила,  - признает Венди.
        - Объявили общее голосование. Меня спасло от сожжения лишь то, что я монашка. Видимо, придется отплатить ему тем же.
        Меня порадовало, что Кристиан проголосовал «против». Правда, его голос, как крепостного, не имел большого веса. Но это означает, что ему не хочется видеть меня мертвой, пусть и теоретически.
        - Ты же понимаешь, что это лишь подзадорит его?  - спрашивает Венди.
        - Да, но твой брат мне по зубам. К тому же уверена, есть какой-то приз для тех школьников, кто продержится целую четверть. И я точно из их числа.
        Теперь уже смеется Венди.
        - Да, ну Такер тоже.
        - Мне не верится, что ты делила с ним утробу.
        - Иногда, мне и самой в это не верится,  - улыбнувшись, говорит она.  - Но Такер хороший парень. Просто слишком хорошо это скрывает.
        Она смотрит в окно, ее щеки покраснели. Я обидела ее? Несмотря на все ее шутливые высказывания, какой у нее горе-брат, Венди беспокоится о нем? Думаю, мне понятны ее чувства. Я могу издеваться над Джеффри сколько угодно, но стоит кому-то сказать что-то обидное о нем, как они познают силу моего гнева.
        - Так стоит остановиться на Элвисе? У меня заканчиваются варианты.
        - Конечно.  - Она прислоняется к стене и закидывает руки за голову, словно разговор утомил ее.  - Всем на это наплевать.
        - Да, но ты живешь здесь уже целую вечность,  - напоминаю я.  - Ты одна из них. А у меня такое чувство, что стоит мне сделать хоть один неверный шаг, как в мою сторону тут же двинется разъяренная толпа.
        - Да ладно тебе. Ты тоже станешь одной из нас. Я же приняла тебя в свой круг.
        Это так. Две прошедшие недели я обедала за столом Невидимок.
        За это время я выделила для себя два основных лагеря в Старшей школе Джексон-Хоул. Богачи - красивые школьники, которые сорят деньгами, а их родители владеют ресторанами, художественными галереями и отелями. И намного менее заметные и менее выделяющиеся Бедняки - это дети, чьи родители работают на богатых жителей Джексон-Хоула. Чтобы увидеть, чем они отличаются, достаточно взглянуть на Кей с ее безупречными прической и французским маникюром и на Венди, которая хоть и хорошенькая, это бесспорно, но обычно заплетает свои выгоревшие на солнце волосы в простую косу, а ее коротко стриженные ногти давно не покрывались лаком.
        Так где мое место?
        Я быстро поняла, что такой большой дом с видом на горы, как у нас, подразумевает наличие больших денег, о которых мама никогда не говорила в Калифорнии. Похоже, мы в них не нуждаемся. Но нас с Джеффри воспитывали так, что мы даже не догадывались об этом. Мама жила во времена Великой депрессии, и может, именно поэтому настаивала, чтобы мы с братом каждую неделю откладывали часть карманных денег и съедали все, что лежало на тарелке. Она штопала нам носки и одежду, а зимой экономила на тепле, потому что мы всегда могли надеть еще один свитер.
        - Да, ты приняла меня, но я все еще не понимаю почему,  - говорю я.  - Думаю, ты просто чудачка. Или пытаешься приобщить меня к своей тайной лошадиной религии.
        - Черт, как ты догадалась?  - театрально вздыхает она.  - Ты сорвала все мои коварные планы.
        - Я так и знала!
        Мне нравится Венди. Она чудаковатая, добрая и просто хороший человек. И она спасла меня от ярлыка «уродина» или «одиночка», а также от тоски по друзьям в Калифорнии. Когда я звоню им, то кажется, что у нас больше нет тем для разговоров, ведь мне теперь неизвестно, что там происходит. Очевидно, они продолжают жить дальше.
        Но на самом деле не так важно, из какого я лагеря. Моя настоящая проблема не в том, богатая я или бедная, а в том, что большинство учеников в Старшей школе Джексон-Хоул знают друг друга с детского сада. Они сформировали свои круги общения много лет назад. И несмотря на то что мне привычнее держаться в тени, Кристиан - один из Богачей, а значит, и мне нужно присоединиться к ним. Но мне мешают препятствия. Огромные и явные препятствия. Первое - ланч. Все популярные школьники обычно отправлялись в город. Что неудивительно. Если у вас есть деньги и машина, стали бы вы торчать в столовой и есть жареные куриные стейки? Думаю, нет. У меня есть деньги и машина, но в первую неделю учебы меня развернуло на сто восемьдесят градусов на обледенелой дороге по пути в школу. Джеффри сказал, что это понравилось ему больше, чем поездка на любом из аттракционов. Но с тех пор мы ездим на автобусе, а значит, я не могу отправиться в город на обед, если кто-нибудь не подвезет меня. Вот только очереди из желающих что-то не видно. И тут мы подходим ко второму препятствию: я слишком застенчива, по крайней мере с людьми,
которые не обращают на меня особого внимания. В Калифорнии я этого не замечала. Да этого и не требовалось в моей старой школе. Мои друзья сами тянулись ко мне. А здесь все совершенно по-другому, но думаю, тут еще влияет и препятствие под номером три: Кей Паттерсон. Трудно завести друзей, когда самая популярная девочка в школе смотрит на тебя исподлобья.

        На следующее утро Джеффри зашел на кухню в футболке с надписью: «Если бы идиоты могли летать, то это место выглядело бы как аэропорт». Уверена, все в школе посчитают это смешным и ни капли не обидятся, потому что мой брат им нравится. У него все так просто.
        - Привет, не хочешь сегодня сесть за руль?  - спрашивает он.  - Я не хочу тащиться до автобусной остановки. Слишком холодно.
        - Решил умереть сегодня?
        - Конечно. Люблю рисковать. Это помогает держаться в тонусе.
        Я кидаю в него бейгл[18 - Бейгл (англ. bagels)  - выпечка в форме бублика из предварительно обваренного дрожжевого теста.], но он ловит его в воздухе. Я перевожу взгляд на закрытую дверь маминого кабинета. А на его лице появляется полная надежды улыбка.
        - Ладно,  - отвечаю я.  - Пойду разогрею машину.

        - Видишь,  - говорит он, пока мы медленно едем в школу.  - Ты прекрасно справляешься с ездой по снегу. Уверен, скоро ты станешь профессионалом.
        Его любезность кажется мне подозрительной.
        - Так, что случилось?  - спрашиваю я.  - Что ты натворил?
        - Я попал в команду по спортивной борьбе.
        - И как ты это провернул, если отбор проводили в ноябре?
        Он пожимает плечами, будто в этом не было ничего особенного.
        - Я бросил вызов самому лучшему борцу в команде. И выиграл. А это маленькая школа. Им нужны соперники.
        - Мама знает?
        - Я сказал ей, что попал в команду. Она, конечно, не обрадовалась. Но она же не может нам запретить ходить в секции, верно? Я устал от этого дерьма: «Нам нужно залечь на дно, а то вдруг кто-то узнает, что мы отличаемся от всех». Даже если я выиграю бой, вряд ли кто-то скажет: «Ой, что это за парень, он действительно хороший боец, должно быть, он - ангел».
        - Это точно,  - неуверенно соглашаюсь я.
        Но мама не из тех, кто устанавливает правила без причины. Уверена, существует объяснение для ее осторожности.
        - Но дело в том, что мне теперь придется ездить на некоторые тренировки,  - говорит он, неловко ерзая на сиденье.  - Ну, если честно, то на все.
        На минуту в машине повисает тишина, которую нарушает лишь жужжание печки, которая дует нам в ноги.
        - Когда?  - наконец спрашиваю я.
        И мысленно готовлюсь к плохим новостям.
        - В половину шестого утра.
        - Ха.
        - Да ладно тебе.
        - Пусть тебя возит мама.
        - Она сказала, что если я так хочу ходить на тренировки команды по спортивной борьбе, то должен сам решить эту проблему. Взять ответственность на себя.
        - Ну, удачи,  - смеюсь я.
        - Пожалуйста. Это всего на несколько недель. А затем моему приятелю Даррину исполнится шестнадцать, и он сможет забирать меня.
        - Уверена, маме это понравится.
        - Брось, Клара. Ты у меня в долгу,  - тихо говорит он.
        И это действительно так. Ведь из-за меня его жизнь перевернулась с ног на голову.
        Хотя по нему не скажешь, что он страдает.
        - Я тебе ничего не должна,  - говорю я.  - Но… так уж и быть. Только это на шесть недель, а потом ищи себе кого-то другого в качестве шофера.
        Джеффри выглядит по-настоящему счастливым. Возможно, мы с ним вновь станем общаться, как раньше. Разве не это называется «искуплением»? Шесть недель ранних подъемов не такая уж большая цена за то, чтобы он перестал ненавидеть меня.
        - Но есть одно условие,  - говорю я.
        - Какое?
        Я загружаю диск Келли Кларксон.
        - Мы будем слушать музыку.

        Венди надела футболку с надписью: «ЛОШАДЬ СЪЕЛА МОЕ ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ».
        - Ты восхитительна,  - шепчу я, пока мы усаживаемся за наши места на уроке углубленного изучения английского языка.
        Парень, который ей нравится, Джейсон Ловетт, смотрит в нашу сторону с другого конца класса.
        - Не оглядывайся, но твой прекрасный принц пялится на тебя.
        - Заткнись.
        - Надеюсь, он умеет ездить верхом, раз уж вы решили отправиться навстречу закату.
        Раздается звонок, и мистер Фиббс тут же заходит в класс.
        - Десять дополнительных баллов тому, кто первым сможет сказать, из какой книги цитата на моей футболке,  - объявляет он.
        А затем выпрямляется и расправляет плечи, чтобы мы смогли прочитать слова, написанные у него на груди. Все тут же наклоняются вперед и, прищурившись, читают крошечную надпись: «ЕСЛИ НАУКА ЧЕМУ-ТО И УЧИТ, ТО ЛИШЬ ТОМУ, ЧТОБЫ ПРИНИМАТЬ СВОИ НЕУДАЧИ И ПОБЕДЫ С МОЛЧАЛИВЫМ ДОСТОИНСТВОМ И ИЗЯЩЕСТВОМ».
        Это просто. Мы закончили читать эту книгу на прошлой неделе. Я оглядываюсь по сторонам, но никто не поднимает руку. Венди старательно отводит глаза, чтобы мистер Фиббс не спросил ее. А Джейсон Ловетт старательно пытается поймать взгляд возлюбленной. Анджела Зербино, которая обычно раньше всех дает правильный ответ, что-то строчит в блокноте. Вероятно, сочиняет какую-то запутанную и бесподобную поэму о несправедливости жизни. Кто-то сморкается. Какая-то девушка барабанит ногтями по столу. И все молчат.
        - Ну, хоть кто-нибудь?  - удрученно спрашивает учитель.
        Вероятно, ему пришлось постараться, чтобы напечатать эту цитату на футболке, но никто из его учеников не понял, что он взял ее из книги, которую они только закончили читать.
        К черту все. Я поднимаю руку.
        - Мисс Гарднер,  - оживляется мистер Фиббс.
        - Это из «Франкенштейна», верно? Ирония в том, что доктор Франкенштейн говорит это как раз перед тем, как задушить монстра, которого создал. Думаю, в этом много достоинства.
        - Да, это очень иронично,  - усмехается учитель.
        Он отмечает у себя мои десять дополнительных баллов. А я стараюсь выглядеть обрадованной этому.
        Венди кладет мне записку на стол. Улучив момент, я осторожно разворачиваю ее.
        «Заучка. Угадай, кого сегодня нет на уроке?»  - написала она. И пририсовала смайлик. Я вновь осматриваю класс. А потом понимаю, что никто не пытается прожечь дыру у меня в затылке.
        На уроке нет Кей.
        Я расплываюсь в улыбке. Сегодня будет прекрасный день.

        - Я принесла тебе буклет о ветеринарной стажировке, о которой рассказывала,  - говорит Венди, как только звенит звонок на обеденную перемену.
        Она следует за мной, когда я вырываюсь в коридор и спешно спускаюсь по лестнице, чтобы положить учебники в шкафчик. Но ей приходится бежать, чтобы не отстать.
        - Ого, ты что, умираешь с голоду?  - рассмеявшись, спрашивает она, пока я пытаюсь быстро ввести код.  - Сегодня в меню фрикадельки. Они и запеченный картофель - лучшее, что подают здесь за весь год.
        - Что?
        Я отвлеклась, вглядываясь в лица проходящих мимо школьников в поисках знакомых зеленых глаз.
        - Так вот, стажировка проходит в Монтане. Это потрясающе, правда.
        Вот он. Кристиан стоит у своего шкафчика, и Кей нигде не видно. Он надевает кофту - черную флисовую!  - и хватает ключи. Дрожь волнения тут же простреливает мой живот.
        - Я сегодня уеду в город,  - хватая куртку, выпаливаю я.
        Рот Венди вытягивается в удивленную «о».
        - Ты приехала на машине?
        - Да. Джеффри уговорил меня возить его на тренировки ближайшие несколько недель.
        - Круто,  - говорит она.  - Мы можем сходить в кафе «У Бабба». Такер раньше там работал, поэтому мне всегда делают скидку. Там хорошо кормят, поверь мне. Подожди, я схожу за пальто.
        Но Кристиан уже уходит. И у меня нет времени ждать.
        - Вообще-то, Венди, мне нужно на прием к врачу,  - неуверенно выдавливаю я, надеясь, что она не станет меня расспрашивать об этом.
        - Ох,  - выдыхает она.
        Думаю, она не поверила мне.
        - Да, и я не хочу опаздывать.
        Кристиан почти у двери. Я закрываю шкафчик и поворачиваюсь к Венди, стараясь не смотреть ей в глаза. Я ужасная лгунья. Но сейчас нет времени на самобичевание. К тому же это касается моего предназначения.
        - Увидимся после уроков, хорошо? Мне надо идти.
        А затем я поворачиваюсь и практически бегу к выходу.

        Я следую по пятам за серебристым «Аваланшем», стараясь, чтобы между нами всегда оставалась пара машин и Кристиан ничего не заподозрил. Он едет в пиццерию, расположенную в нескольких кварталах от школы. Припарковавшись, он вылезает из машины с парнем, который, если я не ошибаюсь, ходит со мной на английский.
        Я раздумываю, как поступить. Наверное, лучше притвориться, что я случайно наткнулась на них.
        - О, привет,  - изображая удивление в зеркале заднего вида, бормочу я.  - Вы тоже сюда ходите? Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
        Он посмотрит на меня своими бездонными зелеными глазами и скажет «да» хрипловатым голосом, после чего подвинется, чтобы освободить мне место. А стоит мне усесться за стол, как я пойму, что сиденье все еще сохранило тепло его тела. И дело останется за малым - развязать себе язык и сказать что-то невероятно остроумное, чтобы он наконец увидел, какая я на самом деле.
        Конечно, это не самый надежный план, но за такой короткий срок мне больше ничего не приходит в голову.
        Пиццерия переполнена. Я обнаруживаю Кристиана в глубине зала в маленькой круглой кабинке с пятью другими людьми. Там точно нет места для меня, да и пройти случайно мимо не получится, а значит, все тут же разгадают мои намерения. Снова все сорвалось.
        Я отыскиваю крошечный столик в углу, напротив игрового автомата. И сажусь так, чтобы оказаться спиной к Кристиану и его приятелям. Мне не хочется, чтобы они видели мое лицо, хотя я не сомневаюсь, что они с легкостью узнают мои безумные оранжевые волосы, если бросят на меня хотя бы беглый взгляд. Нужно срочно придумать новый план.
        Пока я жду кого-нибудь, кто примет заказ, Кристиан и двое парней вскакивают из-за стола и несутся к игровому автомату, словно маленькие мальчики на перемене. И внезапно они оказываются у меня перед глазами, столпившись вокруг пинбольного автомата. Кристиан закидывает четвертаки. Я смотрю, как он наклоняется к аппарату, его четко очерченные брови сосредоточенно нахмурены, а руки быстро ударяют по кнопкам. Сегодня он надел темно-синюю футболку с длинными рукавами, на которой белыми буквами написано: «Какой у тебя знак?» А ниже нарисована белая полоса, на которой изображены черный ромб, синий квадрат и зеленый круг. Понятия не имею, что это означает.
        - Ну ты чего,  - стонут парни, как кучка сочувствующих пещерных людей, когда Кристиан, судя по всему, пропускает шарик мимо лапок не один или два, а целых три раза. Видимо, пинбол не его любимая игра.
        - Чувак, что с тобой сегодня?  - говорит парень, с которым мы ходим на английский. Вроде бы его зовут Шон, и он пугающе одержим сноубордом.  - Ты проиграл, мужик. Где твои молниеносные рефлексы?
        Кристиан не отвечает ему, а продолжает играть.
        Но через минуту стонет и отворачивается от автомата.
        - Просто куча мыслей в голове,  - говорит он.
        - Ага. Например, как приготовить куриный суп бедной малютке Кей,  - дразнит другой парень.
        Кристиан качает головой:
        - Тебе это покажется смешным, но женщины любят суп. И даже больше, чем цветы. Поверь мне.
        Я пытаюсь собраться с духом и подойти к ним. В Калифорнии все знали, что у меня прекрасно получается играть в пинбол. Я из тех цыпочек, которые невероятно круты в видеоиграх. Это намного лучше, чем подойти к его столу, как потерявшийся щенок. Вот он - мой шанс.
        - Эй,  - восклицает Шон, когда я встаю, чтобы подойти к ним.  - Разве это не клоунесса?
        Кто?
        - О ком ты?  - спрашивает Кристиан.  - Что за клоунесса?
        - Ну, знаешь, новенькая. Та, что приехала из Калифорнии.
        Самое печальное, что мне потребовалась минута, чтобы осознать, что они говорили обо мне. Иногда иметь сверхъестественный слух невероятно отстойно.
        - Она пялится на тебя, чувак,  - говорит Шон.
        Я тут же отвожу глаза, чувствуя, как это прозвище оседает у меня в животе, словно цемент. Клоунесса. Черт возьми. Я больше и носа (или волос) не суну в школу до конца жизни.
        Но это оказывается не единственным ударом.
        - Видел, какие у нее большие глаза? Как у совы,  - говорит другой.  - Эй, Прескотт, может, она влюблена в тебя? Она, конечно, сексуальная, но сразу же видно, что это сумасшедшая цыпочка, тебе так не кажется?
        Шон смеется.
        - Ну ты даешь. Сексуальная клоунесса. Отличное прозвище.
        Я понимаю, что он не пытается высказать мне гадости в лицо, ведь он бы никогда не догадался, что мне прекрасно его слышно на другом конце пиццерии, несмотря на шум. Но его слова отдаются в ушах, словно их произнесли в микрофон. Вспышка обжигающего жара пронзает меня с ног до головы. Желудок сжимается. Мне срочно нужно выбраться отсюда, потому что стоит застрять тут хоть на секунду, как я начну плакать или меня стошнит. Но я скорее умру, чем сделаю что-то подобное на глазах у Кристиана Прескотта.
        - Хватит, парни,  - бормочет Кристиан.  - Уверен, она просто приехала сюда пообедать.
        Да, да. И уже ухожу. Прямо сейчас.

        Тридцать минут спустя я сижу на уроке истории Британии. В этот раз я заняла место подальше от двери. И стараюсь не думать о прозвище «Клоунесса». Жаль, что у меня нет с собой толстовки, чтобы спрятать под капюшоном эти клоунские волосы.
        Мистер Эриксон сидит на краю стола в черной футболке большого размера с надписью: «ЦЫПОЧКИ ЛЮБЯТ ИСТОРИКОВ».
        - Сначала я хочу разделить вас на пары, в которых вы будете выполнять специальный проект,  - открывая классный журнал, объявляет он.  - Вам нужно вместе выбрать тему - все, что связано с историей Англии, Уэльса, Ирландии или Шотландии,  - тщательно изучить ее в течение нескольких месяцев, а затем рассказать все, что удалось узнать, классу.
        Кто-то пинает мой стул.
        Я решаюсь оглянуться через плечо. Такер. Как он умудряется всегда усесться позади меня?
        Я старательно игнорирую его.
        А он снова пинает стул. Как же с ним трудно.
        - У тебя какие-то проблемы?  - шепчу я через плечо.
        - Ты моя проблема.
        - А можно поподробнее?
        Он ухмыляется. И я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не развернуться и не ударить его по голове здоровенным учебником «Оксфордской иллюстрированной истории Британии». Но вместо этого я говорю привычную всем фразу:
        - Отстань.
        - Что-то случилось, сестра Клара?  - спрашивает мистер Эриксон.
        Я подумываю пожаловаться, что Такер не может держать ноги при себе. Но затем чувствую, как взгляды всех в классе устремляются на меня, а это последнее, чего бы мне хотелось. Особенно сегодня.
        - Нет, просто радуюсь возможности поработать над проектом,  - отвечаю я.
        - Приятно, что кто-то радуется на истории,  - говорит учитель.  - Но постарайся сдерживать свои эмоции, пока я не назначу тебе напарника, хорошо?
        «Только не ставь мне в пару Такера»,  - взмолилась я с таким рвением, которого не испытывала в жизни. Интересно, молитвы людей с ангельской кровью важнее, чем молитвы обычных людей? Может, если я закрою глаза и всем сердцем пожелаю попасть в пару с Кристианом, то так и случится? И тогда нам придется тусоваться вместе после уроков, чтобы поработать над проектом. А у меня появится время, когда Кей не сможет нам помешать. Время, чтобы доказать, что я не сумасшедшая цыпочка-клоунесса с совиными глазами. И наконец-то сделать что-то правильно.
        «Пусть это будет Кристиан,  - обращаюсь я к небесам. А затем, подумав, добавляю вежливо:  - Пожалуйста».
        Но Кристиану достается в партнеры король Брейди.
        - Не забывай, что ты крепостной,  - говорит Брейди.
        - Не забуду, сир,  - смиренно отвечает Кристиан.
        - И последняя, но не менее интересная пара. Я подумал, что у сестры Клары и леди Анджелы получится отличный и динамичный дуэт,  - говорит мистер Эриксон.  - А теперь я дам вам несколько минут на общение в парах, чтобы вы могли определить удобное время для работы над проектом.
        Я пытаюсь выдавить улыбку, чтобы скрыть свое разочарование.
        Анджела, как и всегда, сидит в первом ряду. Я пододвигаю соседнюю парту поближе и усаживаюсь рядом.
        - Элвис,  - посмотрев на мою футболку, говорит она.  - Мило.
        - О. Спасибо. Мне твоя тоже нравится.
        На ее рубашке напечатана знаменитая картина французского художника Вильяма Бугро с двумя голыми ангелочками. Мальчик повернулся к девочке и целует ее в щеку.
        - Это же «Il Primo Bacio»? «Первый поцелуй»?
        - Да. Мама каждое лето тащит меня в Италию к своей родне. Я купила эту футболку там за два евро.
        - Круто.
        Я не знаю, что еще сказать. И вместо этого принимаюсь рассматривать ее футболку. На картине у мальчика-ангела крошечные белые крылья. Вряд ли бы они смогли оторвать его пухлое тело от земли. Девочка смотрит вниз, словно думает о чем-то другом, а не о поцелуе. Она выше мальчика, стройнее и выглядит более взрослой. И у нее крылья темно-серые.
        - Я подумала, что мы могли бы встретиться в понедельник в мамином театре-ресторане «Розовая подвязка». Сейчас нет репетиций, поэтому он будет полностью в нашем распоряжении,  - говорит Анджела.
        - Звучит потрясающе,  - с энтузиазмом отвечаю я.  - Значит, в понедельник после уроков?
        - У меня репетиции в оркестре. Мы заканчиваем примерно в семь. Может, встретимся у «Подвязки» в полвосьмого?
        - Отлично,  - соглашаюсь я.  - Буду ждать тебя там.
        Она молча смотрит на меня. Интересно, она с друзьями, кем бы они ни были, тоже называют меня Клоунессой?
        - Ты в порядке?  - спрашивает она.
        - Да, извини.
        Мое лицо так раскраснелось и напряглось, словно кожа сгорела на солнце. Я с трудом выдавливаю скупую улыбку.
        - Просто не самый удачный день.

        Ночью мне снова снится пожар. Все, как и всегда: сосны и осины, жар, приближающееся пламя, Кристиан, стоящий спиной ко мне и смотрящий на него. Воздух наполнен дымом. Я подхожу к нему.
        - Кристиан,  - зову я.
        Он поворачивается ко мне и встречается со мной взглядом. А затем открывает рот, чтобы что-то сказать, и я понимаю, что это станет еще одной подсказкой, чем-то, что поможет понять смысл моего предназначения.
        - Мы знакомы?  - спрашивает он.
        - Мы учимся в одной школе,  - напоминаю я.
        Никакой реакции.
        - Мы вместе ходим на историю Британии.
        По-прежнему ничего.
        - Ты отнес меня в медкабинет в мой первый день в школе. Я потеряла сознание в коридоре, помнишь?
        - Ах да, вспомнил,  - говорит он.  - Как тебя зовут?
        - Клара.
        Сейчас не время напоминать ему о собственном существовании. Огонь все ближе.
        - Я должна вытащить тебя отсюда,  - говорю я и хватаю его за руку.
        Я не знаю, что мне делать. Но понимаю, что мы должны убраться отсюда.
        - Что?
        - Я здесь, чтобы спасти тебя.
        - Спасти меня?  - недоверчиво говорит он.
        - Да.
        Он улыбается, а затем подносит кулак ко рту, пытаясь сдержать смех.
        - Прости,  - выдавливает он.  - Но как ты можешь спасти меня?

        - Это был просто сон,  - говорит мама.
        Она наливает мне чашку малинового чая и садится за кухонный стол. У нее, как и всегда, невозмутимый вид, но сейчас она выглядит слегка усталой и помятой, что неудивительно, ведь на часах четыре утра, а я настолько разнервничалась, что подняла ее с кровати.
        - Сахара?  - предлагает она.
        Я качаю головой.
        - С чего ты решила, что это просто сон?  - спрашиваю я.
        - Потому что твои видения появляются, пока ты бодрствуешь. Некоторым из таких, как мы, снятся вещие сны, но не тебе. К тому же мне почему-то с трудом верится, что Кристиан не помнит твоего имени.
        Я пожимаю плечами. А потом, как и всегда, рассказываю ей все. О том, как меня тянет к Кристиану, о тех редких разговорах перед уроком, о том, что в такие моменты все мысли и слова вылетают у меня из головы. Я рассказываю ей о Кей, о том, как решила напроситься на ланч с Кристианом, а все обернулось против меня. И конечно же, рассказываю про Клоунессу.
        - Клоунесса?  - говорит она со спокойной улыбкой, когда я наконец заканчиваю свой рассказ.
        - Да. Хотя один из парней назвал меня Сексуальной Клоунессой.  - Я вздыхаю и делаю глоток чая, который тут же обжигает мне язык.  - Меня считают какой-то чудачкой.
        Мама слегка пихает меня в бок.
        - Клара! Они назвали тебя сексуальной.
        - Но совсем не в том смысле,  - возражаю я.
        - Хватит жалеть себя. Лучше подумай, как они еще могли тебя назвать.
        - Еще?
        - Они могут придумать тебе другие прозвища. И если ты когда-нибудь услышишь их, то воспримешь совершенно по-другому.
        - Это какие?
        - Тыквоголовая.
        - Тыквоголовая,  - медленно повторяю я.
        - В моем детстве это считалось ужасным оскорблением.
        - Это когда? В начале прошлого века?
        Она наливает себе еще чаю.
        - Меня часто называли Тыквоголовой. А еще Маленькой сироткой Энни[19 - Героиня ссылается на стих «Маленькая сиротка Энни» Дж. У. Райли, в котором рассказывается о девушке сиротке Энни, которая прибиралась в доме, а потом рассказывала расшалившимся детям страшилки про гоблинов.]. И даже Слизняком. Это прозвище я ненавидела больше всего.
        Мне трудно представить ее ребенком, а еще труднее, что ее дразнили другие дети. И я чувствую себя немного (самую капельку) лучше оттого, что меня зовут всего лишь Клоунессой.
        - Хорошо, что еще можно придумать?
        - Ну, например, Морковка. Это очень распространенный вариант.
        - Кое-кто уже называл меня так,  - признаюсь я.
        - Ох… Ну тогда Пеппи Длинный Чулок.
        - О боже,  - смеюсь я.  - Давай еще. Спичка!
        И мы продолжаем обмениваться прозвищами, пока не начинаем истерически хохотать, а в дверях кухни не появляется недовольный Джеффри.
        - Прости,  - продолжая хихикать, говорит мама.  - Мы тебя разбудили?
        - Нет. У меня тренировка.
        Он проходит мимо нас к холодильнику и достает коробку апельсинового сока. Налив полный стакан, Джеффри осушает его в три глотка и ставит на стойку, пока мы пытаемся успокоиться.
        Но как же сложно остановиться. Я поворачиваюсь к маме.
        - Вы, случайно, не родственник Уизли?[20 - Героиня говорит о семье Уизли из серии книг «Гарри Поттер», отличительной чертой которых являются их рыжие волосы.] - спрашиваю я.
        - Неплохо придумано, Имбирная печенька.
        - Да кто так говорит? Может, у тебя рыжанка?
        И мы снова заливаемся хохотом, как пара гиен.
        - Вам двоим нужно поменьше пить кофеина. Клара, ты помнишь, что через двадцать минут тебе нужно отвезти меня на тренировку?  - спрашивает Джеффри.
        - Будет сделано, братишка.
        Он поднимается наверх, а мы наконец успокаиваемся. Мы смеялись так, что у меня разболелись бока и выступили слезы.
        - Мама, ты просто супер,  - говорю я.
        - Хорошо повеселились,  - отвечает она.  - Я давно так не смеялась.
        Мы на мгновение замолкаем.
        - А Кристиан какой?  - спрашивает она так небрежно, словно мы просто болтаем.  - Я уже поняла, что он великолепен и явно стремится погеройствовать, но какой он? Ты никогда этого не говорила.
        Я краснею.
        - Не знаю.  - Я неуверенно пожимаю плечами.  - Он для меня большая тайна, и, похоже, мне предстоит раскрыть ее. Кажется, даже в рисунке на его футболке крылась какая-то загадка. Там была надпись «Какой у тебя знак?», а ниже черный ромб, синий квадрат и зеленый круг. Понятия не имею, что это значит.
        - Хм. Действительно очень загадочно,  - говорит мама.
        Она встает и уходит в свой кабинет на несколько минут, а затем появляется оттуда с улыбкой и листком, на котором что-то напечатано. Моя столетняя мама умеет пользоваться Гуглом получше некоторых школьников.
        - Горные лыжи,  - торжествующе объявляет она.  - Такие знаки размещают на лыжных трассах для обозначения сложности склона. Черный ромб - самые сложные трассы, синий квадрат - нечто среднее, а зеленый круг - самые легкие. Он горнолыжник.
        - Горнолыжник?  - повторяю я.  - Видишь? Я даже не догадывалась об этом. Я знаю лишь, что он левша, любит духи «Наваждение» и рисует на полях тетради, когда на уроке скучно. Но это все. И он не знает меня.
        - Это изменится,  - говорит она.
        - Думаешь? Мне вообще нужно с ним знакомиться? Или просто спасти его? Я все время задаюсь вопросом - почему? Почему он? Множество людей гибнут в лесных пожарах. Может, и не множество, но по человеку в год точно наберется, я уверена. Так почему меня отправили сюда, чтобы спасти его? А вдруг у меня не получится? Что тогда произойдет?
        Мама наклоняется вперед и берет меня за руки. Ее глаза больше не сверкают, а радужки такие темные, что кажутся почти фиолетовыми.
        - Клара, послушай меня. Тебе бы не дали задания, которое тебе не по зубам. Но чтобы его выполнить, тебе придется отыскать скрытые внутри силы и стать лучше. Ты была рождена для этой цели. И Кристиан не какой-то случайный мальчик, с которым тебя невольно свела судьба. Для всего есть причины.
        - Думаешь, Кристиан совершит что-то важное, например, станет президентом или найдет лекарство от рака?
        - Он очень важен,  - улыбнувшись, говорит она.  - И ты тоже.
        Как же мне хочется ей верить.

        6
        Я отправлюсь кататься на лыжах

        Воскресным утром мы едем в Титон-Виллидж - огромный знаменитый горнолыжный курорт, который расположен в нескольких километрах от Джексона. Джеффри дремлет на заднем сиденье автомобиля. Мама выглядит усталой, скорее всего, из-за работы по ночам и чересчур серьезных разговоров с дочерью в предрассветные часы.
        - Нам нужно свернуть перед Уилсоном?  - спрашивает она, вцепившись в руль и прищурившись, словно солнце слепит ей глаза.
        - Да, направо, на триста восьмидесятую трассу.
        - На триста девяностую,  - не открывая глаз, говорит Джеффри.
        Мама сжимает переносицу, несколько раз моргает, а потом кладет руки на руль.
        - Что с тобой?  - спрашиваю я.
        - Голова болит. На работе один проект идет не так, как мне хотелось.
        - Ты много работаешь. Что за проект?
        Она осторожно сворачивает на триста девяностую трассу.
        - Куда теперь?  - спрашивает она.
        Я сверяюсь с распечатанными картами из «МапКвест»[21 - MapQuest - американский картографический сервис.].
        - Прямо, примерно километров восемь, курорт находится слева. Мы его не пропустим.
        За следующие несколько минут мы проезжаем несколько ресторанов, деловых кварталов и ранчо. А затем вдруг открывается вид на горнолыжный курорт. Высокую, заросшую деревьями гору рассекают белые полосы трасс, а к самой вершине тянутся канаты подъемников. Все это выглядит нереально круто. Наверное, так же круто, как Эверест.
        Джеффри садится, чтобы получше все рассмотреть.
        - Какая клевая гора,  - говорит он, словно не может дождаться момента, когда помчится вниз по склону. А затем смотрит на часы.  - Поднажми, мам. Тебе обязательно плестись, как старухе?
        - Тебе нужны деньги?  - спрашивает мама, проигнорировав его замечание.  - Я дала Кларе денег на инструктора.
        - Мне не нужен инструктор. Просто хочется попасть туда до начала нового тысячелетия.
        - Отстань, придурок,  - возмущаюсь я.  - Мы скоро туда доберемся. Осталось ехать чуть больше километра.
        - А можете высадить меня? Я дойду быстрее.
        - Вы оба, успо…  - начинает мама, но тут машину заносит на льду.
        Она жмет на тормоз, но мы, наоборот, набираем скорость и скатываемся с дороги. Под наши с мамой крики машина уезжает в кювет и врезается в сугроб у границы небольшого поля. Мама делает глубокий прерывистый вдох.
        - Не ты ли говорила, что нам понравится зима?  - напоминаю я.
        - Прекрасно,  - саркастично вздыхает Джеффри.
        Он отстегивает ремень безопасности и открывает дверь. Машина зарылась в снег на метр. Он снова смотрит на часы.
        - Просто замечательно.
        - Ты что, опаздываешь на важную встречу?  - спрашиваю я.
        Он с отвращением смотрит на меня.
        - О, так я угадала!  - восклицаю я.  - Ты с кем-то встречаешься. Как ее зовут?
        - Не твоего ума дело.
        Мама вздыхает и включает задний ход. Машина отъезжает сантиметров на тридцать, а затем шины начинают проскальзывать. Она пробует еще раз. Но ничего не меняется. Мы застряли. В сугробе. На виду у всего горнолыжного курорта. Разве может быть что-то более унизительное?
        - Давай вылезу и подтолкну машину,  - предлагает Джеффри.
        - Подожди,  - останавливает мама.  - Кто-нибудь нас вытянет.
        И как по сигналу, на обочине останавливается пикап. Из машины вылезает парень и идет к нам по снегу. Мама опускает окно.
        - Так, так, так, что тут у нас?  - спрашивает он.
        У меня отвисает челюсть. Наклонившись, в окне показывается Такер с улыбкой от уха до уха.
        Ох, это намного унизительнее.
        - Привет, Морковка,  - говорит он.  - Привет, Джефф.
        Он кивает брату так, словно они лучшие друзья. Джеффри кивает в ответ.
        - Кажется, мы не знакомы,  - улыбнувшись, говорит мама.  - Я Мэгги Гарднер.
        - Такер Эйвери.
        - Ты брат Венди.
        - Да, мэм.
        - Нам не помешала бы помощь,  - любезно говорит она, пока я съеживаюсь на сиденье, жалея, что не умерла.
        - Я заметил. Сидите, я все сделаю.
        Он устремляется к пикапу и возвращается с буксировочным тросом, который так быстро цепляет к нижней части нашей машины, словно делал это уже миллион раз. Подъехав поближе к нам, он прикрепляет трос к своему пикапу. А затем аккуратно вытаскивает нас на дорогу. И все это занимает у него от силы минут пять.
        Мама вылезает из машины и жестом показывает мне сделать то же самое. Я смотрю на нее, как на сумасшедшую, но она не отстает.
        - Ты должна поблагодарить Такера,  - шепчет она.
        - Мама.
        - Выходи.
        - Ладно.
        Я вылезаю из машины и вижу, что Такер, опустившись на колени, отцепляет трос от своего пикапа. А затем смотрит на меня с улыбкой на лице, демонстрируя ямочку на левой щеке.
        - Если ты вдруг не поняла, то именно мой ржавый пикап вытащил тебя из сугроба,  - говорит он.
        - Большое спасибо,  - благодарит мама и многозначительно смотрит на меня.
        - Да, спасибо,  - выдавливаю я сквозь стиснутые зубы.
        - Не за что,  - искренне говорит он, и в этот момент я понимаю, что при желании Такер может быть очаровательным.
        - Передавай привет Венди,  - просит мама.
        - Обязательно. Приятно познакомиться, мэм.
        Уверена, если бы на нем была ковбойская шляпа, он бы обязательно ее приподнял. Не говоря больше ни слова, Такер садится в пикап и уезжает.
        Я провожаю его взглядом, а затем смотрю на гору, полностью переосмысливая все, что связано с катанием на лыжах.
        «Но Кристиан - лыжник»,  - напоминаю я себе. Так что и я поеду кататься на лыжах.
        - Какой приятный юноша этот Такер,  - говорит мама, когда мы возвращаемся к машине.  - Почему ты не рассказывала о нем раньше?

        Пятнадцать минут спустя я стою на площадке, где ученики встречаются со своими инструкторами. Вокруг меня куча детишек в шлемах и защитных очках. Мне ужасно неуютно, и я чувствую себя космонавтом, собирающимся сделать первые шаги на чужой планете. У меня на ногах взятые напрокат лыжи и странные лыжные ботинки, которые плотно сжимают ногу, отчего моя походка кажется смешной. И не стоит забывать про другую лыжную экипировку, которую мама убедила меня надеть. Я отказалась от защитных очков, а «прелестную» шерстяную шапку засунула в карман куртки. И все равно от шеи и ниже мое тело так плотно обтянуто одеждой, что даже двигаться сложно, не говоря уж о катании. Мой инструктор, который должен был встретиться со мной в десять утра, опаздывает уже на пять минут. Поэтому мне остается лишь наблюдать, как мой противный братец легко, словно это не сложнее, чем сесть на стул, запрыгнул на подъемник и через несколько минут спустился со склона с таким мастерством, словно родился на сноуборде. А рядом с ним ехала какая-то блондинка. Жизнь - отстой. К тому же у меня замерзли ноги.
        - Извини, что опоздал,  - раздается позади меня громкий голос.  - Мне пришлось вытаскивать из сугроба каких-то калифорнийцев.
        Я не верю своим ушам. Судьба не может быть настолько жестока. Повернувшись, я встречаюсь взглядом с голубыми глазами Такера.
        - Им повезло,  - говорю я.
        Его губы дергаются, словно он изо всех сил пытается не рассмеяться. Похоже, у него хорошее настроение.
        - Значит, ты вытаскиваешь разных идиотов из сугробов и потом учишь их кататься на горных лыжах?  - спрашиваю я.
        Он пожимает плечами.
        - Надо же как-то оплачивать абонемент.
        - И у тебя это хорошо получается?
        - Вытаскивать идиотов из сугробов? В этом я лучший.
        - Ха-ха. Смешно. Нет… учить их кататься.
        - Думаю, ты скоро сама это узнаешь.
        Он начинает урок с того, как ставить лыжи, поворачиваться и останавливаться. При этом относится ко мне так, как к любому другому ученику, и это здорово. Я даже немного расслабляюсь. И стоит мне успокоиться, все кажется довольно простым.
        Но потом он отправляет меня к движущемуся канату.
        - Это не сложно. Ухватись за трос, и он потащит тебя вверх по холму. А как доберешься до вершины, просто отпусти его.
        Судя по его словам, он считает меня идиоткой. Я неуклюже подбираюсь к полосе, которую, волочась по снегу, оставляет толстый черный канат. Потянувшись, хватаюсь за него руками. Меня тянет вперед, и я начинаю падать, но каким-то чудом умудряюсь выровнять лыжи, выпрямиться и доехать до самой вершины холма. По пути я украдкой оглядываюсь через плечо, чтобы посмотреть, смеется ли надо мной Такер. Но это не так. Он напоминает судью на Олимпиаде, который готовится выставить оценку спортсмену. Или скорее парня, который скоро станет свидетелем ужасного несчастного случая.
        На вершине холма я выпускаю из рук канат и стараюсь как можно быстрее убраться подальше, чтобы в меня не врезался тот, кто едет следом. А потом замираю на мгновение и смотрю вниз, на ожидающего Такера. Склон не крутой, и здесь нет деревьев, в которые можно врезаться, что очень успокаивает. Но пугает то, что спуск не заканчивается там, где ждет меня Такер. Он тянется вниз мимо подъемника, здания лыжной базы и маленьких магазинчиков, а затем упирается в парковку. И у меня перед глазами вдруг всплывает картинка, как я лежу под машиной.
        - Ну же!  - кричит Такер.  - Снег не кусается.
        Он думает, что я боюсь. Ладно, я боюсь, но от мысли, что Такер считает меня трусихой, мое тело наполняет решимость. Я аккуратно свожу носки лыж вместе, как он показывал мне, и устремляюсь вниз.
        Холодный воздух ударяет мне в лицо и треплет волосы за спиной, словно знамя. Я переношу вес на одну ногу и медленно скольжу влево. Затем делаю это же с другой ногой и вырисовываю дугу вправо. Повторяя эти нехитрые движения, я качусь вниз с холма. Но через пару секунд решаю выровнять лыжи и набрать скорость, а затем вновь начинаю вырисовывать дуги. И у меня все легко получается. Когда я приближаюсь к Такеру, то распределяю свой вес на обе ноги, а затем развожу пятки шире, как он учил. И останавливаюсь. Проще простого.
        - Может, попробуем по-другому?  - спрашиваю я.  - С прямыми лыжами?
        Он смотрит на меня, сведя брови, и я понимаю, что его хорошее настроение испарилось.
        - Что-то мне не верится, что ты впервые стоишь на лыжах,  - говорит он.
        Я удивленно смотрю в его нахмуренное лицо. Неужели он ожидал, что я разобьюсь на этом холме? Прежде чем возмущаться, решаю посмотреть на других новичков. Они напоминают стаю перепуганных утят и изо всех сил стараются не врезаться в друг друга, отчего кажется, что они мечутся по склону.
        Мне следует соврать Такеру, сказать, что я уже каталась раньше. Это будет незначительная ложь. Но мне не хочется обманывать второго Эйвери на этой неделе.
        - Мне попробовать еще раз?
        - Да,  - говорит он.  - Скатись еще раз.
        На этот раз он поднимается следом за мной, а во время спуска все время едет рядом. От этого я так нервничаю, что пару раз чуть не падаю. Но мысль, какое я испытаю унижение, облажавшись на глазах у Такера, помогает мне удержать равновесие. Когда мы добираемся до подножья, он предлагает подняться вновь, но в этот раз показывает, как скатиться со склона, держа лыжи параллельно, и этот способ нравится мне гораздо больше. Он более изящный. И веселый.
        - За два года работы инструктором ты первая ученица, которая за час так ни разу и не упала,  - говорит он, когда мы спускаемся в пятый раз.
        - У меня отличная координация. Я раньше занималась танцами. В Калифорнии. Балетом,  - объясняю я.
        Он смотрит на меня, сузив глаза, словно не может понять, зачем мне врать о чем-то подобном. Ведь вряд ли я пытаюсь выпендриться. А может, он не в силах смириться с мыслью, что какая-то калифорнийская девчонка хороша в чем-то, кроме походов по магазинам.
        - Ну, вот и все,  - резко говорит он.  - Урок окончен.
        Он поворачивается к лыжной базе.
        - А мне-то что теперь делать?  - кричу я ему вслед.
        - Иди к большому подъемнику,  - отвечает он и уезжает на лыжах прочь.

        Я уже несколько минут стою неподалеку от кресельного подъемника, на котором можно добраться до склона для начинающих, и наблюдаю, как в него садятся люди. Кажется, это достаточно легко. Жаль, что Такер такой придурок. Я бы не отказалась от нескольких советов по этому вопросу. Наконец решившись, я встаю в очередь. А когда подхожу ближе, сотрудник пробивает дырку в моем билете и спрашивает:
        - Ты одна?
        - Да.
        - Одиночка!  - кричит он в сторону очереди.  - У нас здесь одиночка!
        Мне становится невероятно неловко, и я жалею, что не надела очки.
        - Отлично,  - говорит парень у подъемника и машет кому-то рукой.
        Когда через мгновение он указывает на меня, я подкатываюсь к нарисованной на снегу линии, выпрямляю лыжи и нервно оглядываюсь через плечо, на подплывающее ко мне кресло. Почувствовав сильный удар по ногам, я сажусь на подъемник, и он поднимает меня в воздух. А затем, слегка покачиваясь, проворно уносит вверх по склону. Я вздыхаю от облегчения.
        - Все так ужасно, да?
        Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, с кем сижу. И дыхание тут же перехватывает.
        Я сижу на подъемнике с Кристианом Прескоттом.
        - Привет,  - выдавливаю я.
        - Привет, Клара,  - здоровается он.
        Кристиан помнит мое имя. Мне действительно тогда приснился просто сон. Глупый, глупый сон.
        - Хороший денек, чтобы покататься, верно?  - спрашивает он.
        - Да.
        Сердце, как сумасшедшее, грохочет в ушах. Похоже, на подъемнике он чувствует себя как дома. На нем зеленая лыжная куртка, черные лыжные штаны, черная шапка и очки, сдвинутые на голову, а вокруг шеи обмотан пушистый шарф. Кажется, будто он сошел с рекламного плаката горнолыжного курорта. А его глаза на фоне куртки стали еще более насыщенного изумрудно-зеленого цвета. Он так близко, что я чувствую исходящее от его тела тепло.
        - Ты не обедала на днях в «Пицца-Хат»? Я думаю, что видел тебя там?  - спрашивает он.
        Ну почему он задал этот вопрос? Мои щеки тут же краснеют. Уверена, он сейчас смотрит на мои волосы и думает: «Клоунесса, вылитая клоунесса». Почему я не надела ту дурацкую шапку на голову?
        - Да, возможно,  - заикаясь, выдавливаю я.  - Вернее, я была там… и, возможно, ты меня видел. Думаю, так и было. В смысле, я тебя видела.
        - Почему же ты не подошла и не поздоровалась?
        - В следующий раз так и сделаю.
        Я смотрю вниз на землю, надеясь отыскать тему для разговоров, и замечаю его черные модные лыжи с изгибом, которые сильно отличаются от моих.
        - Ты не катаешься на сноуборде?  - спрашиваю я.
        - Я умею,  - говорит он.  - Но мне больше нравятся лыжи. Я в школьной команде. Будешь «Джоли Ранчер»?
        - Что это?
        Он засовывает палки под ноги и снимает перчатки. А затем расстегивает карман куртки и достает пригоршню леденцов.
        - Я всегда таскаю их в карманах, когда катаюсь на лыжах,  - говорит он.
        У меня во рту настоящая пустыня.
        - Конечно, буду.
        - С жгучим перцем или с вишней?
        - С жгучим перцем,  - говорю я.
        Он разворачивает конфету и кладет ее в рот. А мне протягивает вторую. Но у меня такие большие перчатки, что мне ни за что ее не развернуть.
        - Давай я,  - говорит Кристиан, разворачивает конфету и наклоняется ко мне, пока я старательно убираю волосы с лица.  - Открой рот,  - просит он.
        Я слушаюсь, и он очень осторожно кладет конфету мне на язык. На мгновение наши глаза встречаются. А затем он откидывается на сиденье, а я закрываю рот.
        - Спасибо,  - благодарю я, посасывая конфету.
        И тут же начинаю кашлять. Она оказалась очень жгучей. Нужно было выбрать вишню.
        - Не за что.  - Он снова надевает перчатки.
        - Раз ты в школьной команде, то, наверное, приезжаешь сюда тренироваться каждые выходные?  - спрашиваю я.
        - Я приезжаю сюда на выходных, чтобы покататься в свое удовольствие и поучаствовать в заездах, которые здесь проводятся. А в течение недели тренируюсь по вечерам в «Снежном короле».
        - Ого, ты катаешься на лыжах в темноте?
        Он смеется.
        - Конечно, вдоль спуска стоят фонари. Вообще-то мне даже больше нравится кататься вечером. На трассе не так много народа и намного тише. А вдали сверкают огни города. Это очень красиво.
        - Судя по всему, так и есть.
        Несколько мгновений мы оба молчим. Он постукивает своими лыжами друг о друга, и с них вниз на склон летят хлопья снега. Все еще не верится, что мы вдвоем висим в воздухе над горой, находимся так близко и даже болтаем.
        - «Снежный король»  - это горнолыжный курорт в Джексон-Хоуле?  - спрашиваю я.
        - Да. Там всего пять трасс, но он отлично подходит для тренировок. А когда там проводят чемпионат штата, то школьники могут понаблюдать за нами с парковки.
        Я открываю рот, чтобы ответить, что с радостью бы посмотрела, как он катается, но вдруг замечаю, что подъемник приближается к маленькому домику на склоне, где нам нужно спрыгнуть.
        - Вот черт.
        - Что случилось?  - спрашивает Кристиан.
        - Я не знаю, как слезть с этой штуки.
        - Не знаешь…
        - Я сегодня впервые встала на лыжи,  - выдавливаю я, чувствуя, как паника подкатывает к горлу.  - Что мне делать?
        - Нужно задрать носки лыж,  - говорит он.  - Когда мы поднимемся на холм и ты почувствуешь землю под ногами, тут же вставай и откатывайся в сторону, чтобы не помешать тем, кто едет за нами.
        - О боже. Кажется, это была не очень хорошая идея.
        - Расслабься,  - советует он.  - Я помогу тебе.
        До домика остается всего несколько метров. Каждый мускул в моем теле напрягается.
        - Возьми свои палки,  - наставляет Кристиан.
        «Ты сможешь это сделать,  - говорю я себе, просовывая руки в ремешки на рукоятках палок и крепко сжимая их.  - В тебе течет ангельская кровь. Ты сильнее, быстрее, умнее. Хоть раз воспользуйся этим».
        - Подними носки,  - напоминает Кристиан.
        Я так и делаю. Мы скользим вверх по короткой насыпи, а затем, как он и говорил, я чувствую под ногами ровную землю.
        - Вставай!  - приказывает он.
        Я с трудом опираюсь на ноги. Кресло тут же бьет меня по икрам, толкая вперед.
        - Отъезжай в сторону,  - говорит Кристиан, сворачивая влево.
        Я вонзаю палки в снег, толкаюсь изо всех сил и следую за ним. И только потом понимаю, что он хотел, чтобы я свернула влево. Когда Кристиан останавливается и оборачивается, чтобы проверить, как у меня дела, я непроизвольно врезаюсь в него и теряю равновесие. Мои лыжи наезжают на его лыжи, я взмахиваю рукой и хватаюсь за его плечо.
        - Ох!  - вскрикивает он, пытаясь устоять на ногах, но у него ничего не получается.
        Мы проезжаем какое-то расстояние и заваливаемся в сугроб.
        - Прости меня,  - говорю я, развалившись на нем.
        Наши лица оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга. А моя конфетка «Джоли Ранчер» лежит на снегу рядом с его головой. Его шапка и очки слетели, а палок не видно. Я пытаюсь слезть с него, но у меня ничего не получается.
        - Не двигайся,  - уверенно говорит Кристиан.
        И я замираю. Он обнимает меня и аккуратно скатывает с себя. А затем приподнимается, отстегивает с моей ноги лыжу и откатывается в сторону. Перевернувшись на спину, я мечтаю провалиться в глубокую яму и просидеть там до конца учебного года. А может, и до конца жизни. Я закрываю глаза.
        - Ты в порядке?  - спрашивает он.
        Открыв глаза, я вижу склоненное над собой лицо Кристиана, совсем близко. Его дыхание пахнет вишневой конфетой. Позади него из-за облака выглядывает солнце, освещая его своими лучами. И внезапно я вновь чувствую все вокруг. Как сердце перекачивает кровь в теле. Как подо мной медленно тает снег. Как иголки на деревьях колышутся на ветру. Как грохочет подъемник, проезжая мимо столбов. Меня вдруг окутывает запах сосны, смешанный с одеколоном Кристиана и чем-то еще, скорее всего, воском для лыж.
        А Кристиан с прилизанными от шапки волосами и смеющимися глазами завис надо мной на расстоянии вдоха.
        В этот миг я не думаю ни о пожаре, ни о своем предназначении. Ни о том, что мне суждено спасти его. А только о том, как он целуется.
        - Все отлично.
        - Это радует.  - Он убирает прядь с моего лица, скользя голой рукой по моей щеке.  - Было весело,  - говорит он.  - Давно подобного не случалось.
        Сначала я решила, что он говорит о волосах, а потом понимаю, что он имеет в виду падение.
        - Думаю, мне нужно еще попрактиковаться на подъемнике,  - вздыхаю я.
        Он помогает мне сесть.
        - Чуть-чуть,  - говорит он.  - Но для первого раза ты хорошо справилась. Если бы я не встал у тебя на пути, все бы наверняка получилось.
        - Верно. Так, значит, проблема в тебе?
        - Определенно.
        Кристиан поворачивается и смотрит на парня в маленькой будке, который разговаривает по телефону. Вероятно, звонит в лыжную полицию, чтобы они утащили меня с горы.
        - Она в порядке, Джим,  - говорит Кристиан парню. А затем находит мои лыжи и палки, которые, к счастью, не далеко разъехались.  - У тебя была шапка?  - спрашивает он, отыскав и натянув на голову свою, а следом и очки.
        Я качаю головой и, подняв руку, медленно провожу рукой по волосам, которые снова вырвались из-под резинки и теперь свисают на припорошенную снегом спину.
        - Нет,  - отвечаю я.  - У меня не было шапки.
        - Говорят, девяносто процентов тепла у человека выходит через голову.
        - Постараюсь запомнить.
        Он ставит лыжи передо мной и опускается на колени, чтобы помочь мне их застегнуть. Я кладу руку ему на плечо, чтобы не упасть.
        - Спасибо,  - глядя на него сверху вниз, бормочу я.
        Кристиан вновь мой герой. Хотя я приехала сюда, чтобы спасти его.
        - Не за что,  - посмотрев на меня, отвечает он.
        Его глаза сужаются, словно он изучает мое лицо. Снежинка падает ему на щеку и тут же тает. А затем выражение его лица меняется. Кажется, Кристиан неожиданно что-то вспомнил. Он быстро встает и надевает свои лыжи.
        - Там не очень крутой склон для начинающих,  - говорит он, указывая мне за спину.  - Он называется «Винни-Пух».
        - Как мило.
        Мой знак - зеленый круг.
        - Я бы остался, чтобы тебе помочь, но уже опаздываю на соревнования, которые проводят выше на горе. Как думаешь, ты справишься?  - спрашивает он.
        - Конечно,  - отвечаю я.  - На тренировочном склоне у меня все прекрасно получалось. Я сегодня еще ни разу не упала. Ну, до этого момента. А как подняться выше?
        - Чуть подальше есть еще один подъемник.  - Он показывает в сторону, где расположен большой подъемник, который доставляет людей на более крутой склон.  - А чуть выше еще один.
        - Ого,  - выдыхаю я.  - Мы могли бы подняться на самую вершину.
        - Я мог бы. Там нет трасс для новичков.
        Наш особый момент определенно закончился.
        - Верно. Ну, еще раз спасибо,  - переминаясь с ноги на ногу, говорю я.  - За все.
        - До встречи, Клара,  - бросает он через плечо.
        Я провожаю его глазами, пока он подходит к другому подъемнику и грациозно запрыгивает на кресло. Слегка покачиваясь, оно устремляется вверх по склону. А я не свожу с него взгляда, пока его зеленая куртка не исчезает в вышине.
        - До встречи,  - шепчу я.
        Наш первый настоящий разговор. Большой шаг вперед. При этой мысли грудь так распирает от сильного чувства, что на глаза наворачиваются слезы. Это смущение.
        И что-то вроде надежды.

        7
        Сбиться в стадо

        В понедельник, примерно в половине восьмого, я еду в «Розовую подвязку», чтобы встретиться с Анджелой Зербино. В театре совершенно темно. Я стучу, но никто не открывает. Стучу снова и посильнее. А затем достаю телефон, чтобы позвонить Анджеле, но понимаю, что мы так и не обменялись номерами. Дверь открывается так быстро, что мне приходится отпрыгнуть. На меня смотрит невысокая худая женщина с длинными черными волосами. На ее лице явно читается раздражение.
        - Мы закрыты,  - говорит она.
        - Я договорилась встретиться здесь с Анджелой.
        Ее брови взлетают на лоб.
        - Ты подруга Анджелы?
        - Ну…
        - Входи,  - придерживая дверь, говорит женщина.
        Внутри так тихо, что становится не по себе, а еще пахнет попкорном и опилками. Я оглядываюсь по сторонам. На стеклянной витрине с закусками, внутри которой выстроились ряды конфет, стоит древний на вид кассовый аппарат. Стены украшают афиши прошлых постановок театра, в основном в ковбойском стиле.
        - Милое место,  - говорю я.
        И чуть не врезаюсь в столбик ограждения с бархатной веревкой. Мне едва удается спасти его от падения, а то он бы утянул за собой и другие. Съежившись, я поворачиваюсь к женщине, которая смотрит на меня со странным, нечитаемым выражением на лице. Они с Анджелой похожи, только у моей одноклассницы глаза янтарные, а у женщины темно-карие и вокруг рта глубокие морщины, отчего она выглядит старше, чем показалось на первый взгляд. А еще напоминает мне цыганку из старых фильмов.
        - Я Клара Гарднер,  - разволновавшись, говорю я.  - Мы с Анджелой должны подготовить школьный проект.
        Она кивает. А я замечаю, что у нее на шее висит цепочка с большим золотым крестом, на котором распято тело Иисуса.
        - Тебе придется подождать,  - говорит она.  - Анджела скоро придет.
        Я следую за ней через арку в зал. Внутри царит кромешная тьма. Я слышу, как она уходит куда-то вбок, а затем на сцене появляется пятно света.
        - Присаживайся где-нибудь,  - предлагает она.
        Как только мои глаза привыкают к полумраку, я осматриваю зал. Он заполнен круглыми столами, укрытыми белыми скатертями. Я подхожу к ближайшему ко мне и опускаюсь на стул.
        - Вы не знаете, на сколько Анджела задержится?  - спрашиваю я, но женщины уже нет.
        Через пять минут мне уже хочется сбежать отсюда, когда наконец из боковой двери появляется Анджела.
        - Ох, извини,  - выпаливает она.  - На репетиции оркестра немного задержали.
        - На чем ты играешь?
        - На скрипке.
        Я с легкостью могла представить ее со скрипкой под подбородком, играющую какую-нибудь печальную румынскую мелодию.
        - Ты живешь здесь?  - спрашиваю я.
        - Да. В квартире наверху.
        - Вдвоем с мамой?
        - Да,  - рассматривая свои руки, говорит она.
        - Мой отец тоже не живет с нами,  - говорю я.  - Только я, мама и брат.
        Она пару секунд молча разглядывает меня, а затем спрашивает:
        - Почему вы переехали?  - Она садится по другую сторону стола и смотрит на меня своими серьезными медовыми глазами.  - Мне не верится, что вы и вправду сожгли свою старую школу дотла.
        - Что?  - удивляюсь я.
        Она сочувственно смотрит на меня.
        - По школе ходят такие слухи. Говорят, вам пришлось сбежать из Калифорнии, чтобы вас не посадили.
        Я бы рассмеялась, если бы не испытывала такого шока.
        - Не переживай,  - говорит она.  - Скоро все об этом забудут. Так всегда бывает со слухами, которые распускает Кей. Я впечатлена, что тебе удалось так быстро познакомиться с ее плохой стороной.
        - О, спасибо,  - ухмыльнувшись, отвечаю я.  - Если не учитывать мою несомненную любовь к преступной жизни, то мы переехали из-за мамы. Ее тошнило от Калифорнии. Она всегда любила горы и решила, что мы должны расти там, где нельзя увидеть воздух, которым мы дышим. Понимаешь?
        Она улыбается в ответ на мою шутку. Но скорее из жалости.
        Снова повисает молчание.
        - Ладно, хватит болтать,  - разнервничавшись, говорю я.  - Давай обсудим наш проект. Я подумывала рассказать о правлении королевы Елизаветы. Мы могли бы подготовить доклад о том, каково это - быть женщиной-правителем, женщиной, обладающей невероятной по тем временам властью. Уделить больше внимания расширению прав и возможностей женщин.
        По какой-то причине мне кажется, что эта тема очень подойдет Анджеле.
        - Вообще-то у меня возникла другая идея,  - говорит она.
        - И какая?
        - Думаю, мы могли бы рассказать об Ангелах Монса.
        У меня перехватывает дыхание. Если бы я в тот момент пила воду, то наверняка бы выплюнула ее на стол.
        - Что за Ангелы Монса?  - спрашиваю я.
        - Во время Первой мировой войны немцы столкнулись с англичанами, и хотя вторые были в меньшинстве, они победили. После этого появились слухи, что во время битвы англичанам помогали какие-то призраки. Эти таинственные люди стреляли в немцев из луков и стрел. А кто-то даже говорил, что они встали между двумя армиями и сияли каким-то сверхъестественным светом.
        - Как интересно,  - выдавливаю я.
        - Конечно же, это ложь. Какой-то журналист придумал эту историю, но все вышло из-под контроля. Знаешь, ее пересказывали снова и снова, как в наше время обсуждают НЛО.
        - Понятно,  - переведя дыхание, говорю я.  - Похоже, ты уже все продумала.
        Я представляю, как на меня посмотрит мама, когда скажу ей, что собираюсь делать проект по истории Британии об ангелах.
        - Мне кажется, классу понравится,  - говорит Анджела.  - К тому же это точно интересный момент истории, как и хотел мистер Эриксон. И, думаю, мы сможем связать это с сегодняшним днем.
        Я лихорадочно пытаюсь придумать, как потактичнее отвергнуть ее идею.
        - Да, это интересно… Но мне больше нравится идея про Елизавету…  - мямлю я.
        Она улыбается.
        - Что?
        - Видела бы ты сейчас свое лицо,  - говорит она.  - Кажется, ты напугана.
        - Что? Это не так.
        Анджела перегибается через стол.
        - Мне хочется сделать проект об ангелах,  - говорит она.  - Но это же история Британии. Поэтому я отыскала самую интересную английскую историю про ангелов. И окажись она правдой, это бы просто не укладывалось в голове.
        Кажется, мое сердце ускакало в пятки.
        - Ты же сказала, что это выдумка.
        - Да. Но, думаю, им просто хотелось, чтобы все так думали.
        - Им?
        - Тем, в ком течет ангельская кровь,  - говорит Анджела.
        Я встаю.
        - Сядь, Клара. Расслабься.  - А затем добавляет:  - Я все знаю.
        - Что ты знае…
        - Сядь,  - говорит она.
        На ангельском языке. И у меня буквально отвисает челюсть.
        - Как ты…
        - Неужели ты думала, что одна такая?  - усмехается она, смотря на свои ногти.
        Я падаю на стул. Думаю, это настоящее чистосердечное откровение. Я никогда в жизни не думала, что повстречаю обладателя ангельской крови в Старшей школе Джексон-Хоула. Я в шоке. А Анджела так возбуждена, что от нее практически летят искры. С минуту она изучающе смотрит на меня, а потом вскакивает на ноги.
        - Пойдем.
        Она запрыгивает на сцену, продолжая улыбаться, как кошка, которая слопала канарейку. А затем нетерпеливо машет мне рукой, чтобы я последовала за ней. Я встаю и, медленно поднявшись на сцену по лестнице, оглядываю зал.
        - Зачем мы сюда пришли?
        Сняв пальто, Анджела бросает его в темный угол и отходит на несколько шагов. Как только мы оказываемся друг от друга на расстоянии вытянутой руки, она поворачивается ко мне.
        - Отлично,  - говорит она.
        Я начинаю нервничать.
        - Что ты собираешься сделать?
        - Яви свой лик,  - говорит она на ангельском языке.
        Зал озаряет вспышка света, как от фотокамеры. Я моргаю и чуть не падаю, когда внезапно на мою спину обрушивается вес крыльев. Анджела, сияя, стоит передо мной с распростертыми за спиной крыльями.
        - Так это правда!  - взволнованно говорит она.
        В ее глазах блестят слезы. Но затем она слегка хмурит брови, и ее крылья с хлопком исчезают.
        - Теперь ты,  - говорит она.
        - Яви свой лик!  - вскрикиваю я.
        Снова вспышка света, и вот она вновь стоит передо мной с распростертыми крыльями. А через мгновение начинает радостно хлопать в ладоши.
        Я все еще пытаюсь прийти в себя.
        - Как ты узнала?  - спрашиваю я.
        - Я задумалась об этом, когда услышала, как ты говорила про птиц,  - объясняет она.
        Мама точно меня убьет. Она же просила не привлекать внимания.
        - Птицы тоже сводят меня с ума. Но в тот момент я еще не знала, было ли это странным совпадением или нет. А потом до меня дошли слухи, что ты поразила всех своими знаниями на уроке французского языка,  - говорит она.  - Я учу испанский. И у меня с ним нет никаких проблем, потому что я бегло говорю на итальянском из-за того, что бываю в Италии у маминых родственников. Эти языки похожи, относятся к романской семье и так далее. По крайней мере, у меня такая легенда.
        Я не могу перестать рассматривать ее крылья. Мне все еще не верится, что я вижу их на человеке, которого практически не знаю. И это безумный контраст: Анджела с блестящими черными волосами, которые собраны с одной стороны лица, с черной помадой и подводкой вокруг глаз, в черной майке и серых джинсах с дырами на коленках, с фиолетовыми ногтями - и ослепительно-белые крылья, виднеющиеся за ее спиной, которые отражают свет прожекторов на сцене, отчего кажется, будто ее фигуру окутывает божественное сияние.
        - Но я убедилась в этом, когда твой брат победил всю команду по спортивной борьбе,  - говорит она.
        - Всю команду?
        Джеффри рассказал мне совершенно другую историю.
        - Разве ты об этом не слышала? Он подошел к тренеру и попросил, чтобы его включили в команду, но тот сказал, что отбор проводился в ноябре и твоему брату придется подождать до следующего года. И тогда Джеффри сказал: «Разрешите мне сразиться с лучшими парнями в каждой весовой категории. Если они побьют меня, то я приду к вам в следующем году. Но если я их обыграю, то вы разрешите мне попасть в команду». Об этом тут же разнесли по всей школе. У меня первым уроком была физкультура, так что я уже находилась в спортзале, но не обращала на них внимания, пока твой брат не добрался до полусреднего веса. А когда он начал сражаться с чемпионом в тяжелом весе, там собралась уже вся школа. Тоби Джеймсон. Он настоящий монстр. Но, что удивительно, Джеффри быстро разобрался с ним и при этом даже не выглядел уставшим. Когда я это увидела, то поняла, что его точно нельзя отнести к обычным людям. И тогда я решила надеть футболку с ангелами на историю Британии, а затем понаблюдать за тобой. Ты бы видела, каким напряженным и задумчивым становилось твое лицо, когда ты рассматривала изображение. И это рассеяло
последние сомнения.
        - Неужели это настолько очевидно?
        - Для меня, да,  - говорит она.  - Но я этому рада. Я никогда не встречала кого-то, похожего на меня.
        Анджела смеется, и прежде чем я успеваю обдумать ее слова, она подгибает колени, взлетает со сцены, а затем медленно скользит над темным залом и вверх по стропилам.
        - Догоняй!  - кричит она мне.
        Я смотрю ей вслед, представляя, сколько всего переломаю, если попытаюсь последовать за ней.
        - Не думаю, что у вас хватит денег, чтобы заменить все, что я сломаю, если полетаю здесь.
        Она с легкостью опускается на сцену.
        - Я не умею летать,  - признаюсь я.
        - Это тяжело поначалу,  - говорит Анджела.  - Весь прошлый год я лезла по ночам в горы, чтобы спрыгнуть с уступа и поймать ветер. Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы наконец научиться этому.
        От этих слов я впервые чувствую себя не такой неудачницей в полетах.
        - Разве тебя не учила мама?  - спрашиваю я.
        Она с улыбкой трясет головой, словно считает эту идею забавной.
        - Мама такой же обычный человек, как и все. Сама подумай, кто из обладателей ангельской крови назвал бы своего ребенка Анджелой?[22 - Имя героини с английского языка переводится как «ангел».]
        Я сдерживаю улыбку.
        - Может, у нее и не очень богатое воображение,  - говорит Анджела.  - Но она всегда была рядом.
        - Значит ангельская кровь досталась тебе от отца.
        Ее лицо мгновенно становится серьезным.
        - Он был ангелом.
        - Ангелом? Так ты полукровка. Димидиус.
        Она кивает. Значит, она вдвое сильнее меня. И умеет летать. И волосы у нее нормального цвета. Я сейчас лопну от зависти.
        - А тебе все досталось от мамы,  - догадывается Анджела.  - И ты…
        - Я лишь Квартариус. Моя мама - Димидиус, а папа обычный человек.
        Внезапно меня охватывает чувство беззащитности от того, что я стою на сцене с расправленными крыльями, поэтому я складываю их и мысленно приказываю им спрятаться. Анджела делает то же самое, и затем с минуту мы просто смотрим друг на друга.
        - На уроке ты сказала, что никогда не видела собственного отца,  - говорю я.
        Она старательно сохраняет безразличное выражение лица.
        - Конечно, нет,  - ровным голосом говорит она.  - Он из Чернокрылых.
        Я киваю, словно прекрасно поняла, что она имела в виду, хотя это не так. Анджела отворачивается и выходит из круга света на сцене в более темный угол.
        - Мама когда-то была замужем, но ее муж умер от рака, когда ей еще не исполнилось и тридцати. Он был актером, а она - стеснительным художником по костюмам. Тогда театр еще принадлежал ему. У них никогда не было детей. Поэтому после его смерти она отправилась в паломничество в Рим. Мама католичка, так что очень благоговейно относится к этому городу. К тому же там живут ее родственники. Однажды вечером она шла домой с вечерней мессы и увидела, что за ней следует мужчина. Поначалу она пыталась не придавать этому значения, но потом у нее появилось плохое предчувствие. Когда он ускорил шаг, мама побежала и не останавливалась до тех пор, пока не оказалась дома.
        Анджела садится на край сцены, свесив ноги в оркестровую яму. Она опускает глаза и слегка отворачивается. Но ее голос звучит уверенно.
        - Мама думала, что все обошлось,  - говорит она.  - Но в ту ночь ей приснилось, что в изножье ее кровати стоит мужчина. Она говорила… что его лицо напоминало статую Давида, созданную Микеланджело. Такое же бесстрастное и печальное. Мама закричала, но он что-то произнес на незнакомом языке, и ее будто парализовало. Она не могла ни пошевелиться, ни пикнуть. Ни проснуться.
        Я сажусь рядом.
        - А потом он изнасиловал ее,  - бормочет Анджела.  - И мама поняла, что это не сон.
        Она смущенно поднимает глаза, и на ее лице появляется кривая улыбка.
        - Минус в том, что меня нельзя назвать «дитя любви»,  - говорит она.  - Но есть и плюс - я получила все эти удивительные способности.
        - Верно,  - кивнув, соглашаюсь я.
        Такого я еще не слышала. Ангел насилует человека? Даже представить себе этого не могу. Вечер становится все более странным и все больше напоминает «Сумеречную зону»[23 - «Сумеречная зона» (англ. The Twilight Zone)  - американский телевизионный сериал, в котором рассказывались различные фантастические и фантазийные истории с зачастую жуткой или неожиданной развязкой.]. Я пришла сюда, чтобы поработать над проектом для истории Британии, а в итоге сижу на краю сцены с еще одной обладательницей ангельской крови, пока она рассказывает историю своей жизни. Как такое может происходить в реальности?
        - Мне жаль, Анджела,  - говорю я.  - Это… отстойно.
        Она на мгновение закрывает глаза, словно прокручивает все это в своем воображении.
        - Но раз твоя мама человек, а ты никогда не встречалась со своим отцом, то как ты вообще узнала, что в тебе течет кровь ангела?  - спрашиваю я.
        - Об этом мне рассказала мама. Она говорила, что однажды ночью, за несколько дней до моего рождения, к ней явился другой ангел и рассказал об ангельской крови. Поначалу она решила, что ей просто приснился странный сон. Но затем она заметила, что я отличаюсь от других, и сразу же поведала мне обо всем. Мне тогда было десять лет.
        Вряд ли Анджела ожидала услышать что-то подобное от своей мамы. Я тут же вспоминаю, что сама узнала об ангельской крови всего два года назад и как тяжело мне было это принять. Даже не представляю, что бы я сделала, если бы мама вывалила на меня все это еще в детстве. Или если бы узнала, что ее изнасиловали.
        - Ты не представляешь, сколько времени мне потребовалось, чтобы выяснить хоть что-то еще,  - продолжает Анджела.  - Мама знала об ангелах только то, что написано в книгах. Она сказала мне, что я нефилим, про которых упоминается в Книге Бытия, и что я стану великим героем, как во времена Самсона.
        - Тогда забудь о стрижках[24 - Самсон - библейский герой, сверхъестественная сила которого заключалась в его волосах.].
        Рассмеявшись, она проводит пальцами по длинным черным волосам.
        - Но ты же узнала о Димидиусах, Квартариусах и обо всем остальном,  - говорю я.
        - Мне пришлось постараться, чтобы собрать все эти факты. Я считаю себя ангельским историком.
        На мгновение повисает тишина.
        - Мне все еще не верится,  - говорю я.
        - И мне.
        - Но я по-прежнему считаю, что нам следует написать про королеву Елизавету.
        Она смеется. А затем поворачивается ко мне и скрещивает ноги. Мы сидим так близко, что ее колени касаются моих ног.
        - Мы станем лучшими подругами,  - говорит она.
        И я верю ей.

        Мне нужно вернуться домой к десяти. Так что у нас почти не осталось времени на разговоры. Я даже не знаю, с чего начать. В голове вертится множество мыслей. Только в одном я не сомневаюсь - Анджела знает массу всего об ангелах: об их истории, о силе, которой они, по слухам, обладают, об именах и званиях, упоминающихся в литературе и религиозных текстах. Но при этом она почти ничего не знает об ангелах и ангельской крови из того, что можно получить только от себе подобного. А значит, мы многому сможем научиться друг у друга, потому что мама говорит мне только то, что считает совершенно необходимым.
        - Ты все это узнала в Риме?  - спрашиваю я.
        - По большей части,  - отвечает Анджела.  - Рим - отличное место, чтобы изучать ангелов. Город просто наполнен историей. Хотя в прошлом году я повстречала Неосязаемого в Милане и узнала от него больше, чем за все это время.
        - Подожди. Что за Неосязаемый?
        - Не глупи,  - говорит она так, будто я должна сама догадаться.  - Так на латинском называют чистокровных. Если переводить дословно, это означает целое, нетронутое, единое. Ты же знаешь, что есть Неосязаемые, Димидиусы, Квартариусы.
        - Ах да,  - говорю я, будто это вылетело у меня из головы.  - Так ты встретила настоящего ангела?
        - Да. Я видела его, хотя и не должна была. Мы зашли в маленькую неприметную церковь, и я увидела там сияющего мужчину и поздоровалась с ним на ангельском языке. Он посмотрел на меня, а затем схватил за руку, и мы внезапно оказались в другом месте, но при этом было чувство, словно мы все еще оставались в церкви.
        - На небесах.
        Она хмурится и наклоняется ко мне, словно не услышала, что я сказала.
        - Что?
        - Похоже, он вознес тебя на небеса.
        Когда до нее доходит смысл моих слов, ее глаза тут же расширяются.
        - Что ты знаешь о небесах?  - спрашивает она.
        Я краснею.
        - Ну, на самом деле не очень много. Я знаю, что это еще одно измерение, которое существует на земле. Мама говорит, что это напоминает занавес или вуаль. Она как-то бывала там. Ну, то есть ее туда привел ангел.
        - Тебе очень повезло, что у тебя есть мама,  - говорит Анджела с завистью в глазах.  - Ты не представляешь, сколько мне приходится биться, чтобы получить хоть какую-то информацию. А тебе для этого нужно лишь спросить ее.
        - Ну, я могу спросить, но это не означает, что она ответит на мои вопросы,  - слегка смутившись, говорю я.
        Анджела пристально смотрит на меня.
        - Почему?
        - Понятия не имею. Она говорит, что мне нужно все выяснить самой, на своем опыте, или что-то в этом роде. Когда ты чуть раньше сказала, что твой отец был из Чернокрылых, я даже не поняла, что это означает. Я догадываюсь, что это что-то вроде плохого ангела, но мама никогда не упоминала об этом.
        Анджела с минуту обдумывает мои слова.
        - Чернокрылыми называют падших ангелов,  - наконец произносит она.  - Думаю, их свергли с небес давно, еще в самом начале.
        - Начале чего?
        - Времен.
        - О. Верно. У них действительно черные крылья?
        - Думаю, да,  - отвечает она.  - И это их отличительная особенность. Белые крылья у хороших ангелов, а черные - у плохих.
        С ума сойти. И я всего этого не знаю. Я чувствую себя глупо. А еще меня охватывает неприятное любопытство. И страх.
        - И ты просто подходишь к ним и просишь показать крылья?
        - Нужно приказать на ангельском явить свой лик.
        - А они послушаются?  - спрашиваю я.
        - Когда я приказала это тебе, у тебя был выбор?
        - Нет, все произошло само.
        - И для них будет так же. Это что-то вроде инструмента для опознания, который заложен у них в крови,  - говорит Анджела.  - Очень полезный, правда?
        - Откуда ты это знаешь?
        - Мне рассказал Фен. Ангел, которого я встретила в церкви. Он предупредил меня о Чернокрылых.
        Она резко смолкает и опускает глаза.
        - Что?  - осторожно подталкиваю ее я.  - Что он сказал?
        Она на мгновение закрывает глаза, а потом открывает их.
        - Он сказал, что когда-нибудь они могут найти меня.
        - Но зачем им искать тебя?
        Анджела смотрит на меня.
        - Потому что мой отец был одним из них. И еще потому, что они хотят заполучить нас,  - говорит она, и в ее золотистых глазах внезапно начинает сверкать ярость.  - Они создают армию.

        - Мама!  - кричу я, как только за мной закрывается дверь.
        Она выбегает из кабинета с тревогой на лице.
        - Что? Что случилось? Ты ранена?
        - Почему ты не сказала, что между ангелами идет война?
        Она останавливается.
        - Что?
        - В Анджеле Зербино тоже течет ангельская кровь,  - говорю я, все еще пытаясь осознать это.  - И она сказала мне, что между добрыми и злыми ангелами идет война.
        - В Анджеле Зербино течет ангельская кровь?
        - Она Димидиус. И, пожалуйста, ответь на мой вопрос.
        - Ну, дорогая,  - все еще выглядя обескураженной, говорит она.  - Я думала, ты знаешь.
        - А как я должна была это узнать, если ты мне ничего не рассказываешь? Ты никогда мне ничего не рассказываешь!
        - В мире существует добро и зло,  - помолчав несколько секунд, говорит мама.  - Я же тебе говорила.
        Я понимаю, что даже сейчас она тщательно подбирает слова.
        И меня это бесит.
        - Да, но ты никогда не рассказывала мне о Чернокрылых!  - восклицаю я.  - Ты никогда не говорила мне, что они вербуют или убивают всех обладателей ангельской крови, с которыми сталкиваются.
        Она вздрагивает.
        - Значит, это правда.
        - Да,  - подтверждает мама.  - Хотя, думаю, их больше интересуют Димидиусы.
        - Верно, потому что у Квартариусов не так много сил,  - саркастично говорю я.  - И от этого, наверное, мне следует вздохнуть с облегчением.
        - Значит, Анджела Зербино рассказала тебе, что в ее венах течет ангельская кровь?  - вновь уходит от темы мама.  - Когда она тебе это сказала?
        - Только что. Показала мне свои крылья и все прочее.
        - А какого они были цвета?
        - Крылья? Белого.
        - Насколько белыми?  - настойчиво спрашивает мама.
        - Кристально, ослепительно белыми, мам. Почему это так важно?
        - Оттенок наших крыльев показывает наше отношение к свету,  - объясняет мама.  - Конечно же у Белокрылых они белые, а у Чернокрылых - черные. Но у большинства из нас, полукровок и их потомков, они скорее серые.
        - Твои крылья показались мне очень белыми,  - говорю я.
        Меня тут же охватывает желание выпустить крылья и посмотреть, какого они у меня оттенка, чтобы определить свое отношение к небесам. Потому что я и сама этого не знаю.
        - Мои крылья достаточно светлые,  - соглашается мама.  - Но все же темнее свежевыпавшего снега.
        - Ну, у Анджелы они оказались белыми,  - говорю я.  - Полагаю, это означает, что у нее чистая душа.
        Мама подходит к кухонному шкафчику и достает стакан. А затем наполняет его водой из-под крана и медленно, невозмутимо пьет.
        - Чернокрылый изнасиловал ее маму.
        Я пристально смотрю на нее, чтобы увидеть, как она отреагирует на мои слова. Никак.
        - Анджела опасается, что когда-нибудь придут и за ней. Выдела бы ты ее лицо, когда она рассказывала об этом. Ей очень страшно. По-настоящему страшно.
        Мама ставит стакан и смотрит на меня. Кажется, ее совершенно не смутили мои слова. И это пугает меня еще больше. Но тут меня озаряет.
        - Ты уже знала про Анджелу,  - говорю я.  - Откуда?
        - У меня свои источники. К тому же она даже не пытается скрыть свои способности. Для того, кто боится Чернокрылых, она не очень-то осторожна. А решив открыться тебе, она и вовсе поступила безрассудно.
        Я смотрю на нее, и в этот момент до меня доходит, как много мама мне не рассказывает.
        - Ты лгала мне,  - говорю я.  - Я рассказываю тебе все, а ты мне врешь.
        Она встречается со мной взглядом. Ее явно удивили мои обвинения.
        - Это неправда. Просто есть вещи, которые…
        - Сколько потомков ангелов живет в Джексон-Хоуле?
        Кажется, ей не понравился мой вопрос. И видимо, поэтому она на него не отвечает.
        Я подхватываю рюкзак, который бросила на пол кухни, и направляюсь в свою комнату.
        - Подожди,  - восклицает мама.  - Мы еще не закончили разговор.
        - На мой взгляд, тут разговариваю только я.
        - Клара!  - раздраженно кричит она мне вслед.  - Если я тебе что-то не рассказываю, то только ради твоей безопасности.
        - Я этого совершенно не понимаю. Как неведение защитит меня?
        - Что еще сказала тебе Анджела?
        - Ничего.
        Я захлопываю за собой дверь. Снимаю пальто и бросаю его на кровать, борясь с желанием закричать, или заплакать, или и то и другое вместе. Успокоившись, я подхожу к зеркалу и вызываю крылья, а затем выставляю их перед собой, чтобы получше рассмотреть перья. «Они практически белые»,  - думаю я, проводя по ним рукой. Не как свежевыпавший снег, с которым сравнивала мама, но все же белые.
        Хотя и не настолько белые, как у Анджелы.
        Я слышу мамины шаги в коридоре. Она останавливается перед дверью в мою комнату. И я жду, что она постучит или войдет и скажет, что ради моей безопасности больше не хочет, чтобы мы с Анджелой общались. Но она этого не делает. Вместо этого, простояв там пару мгновений, она тихо уходит.

        Подождав несколько минут и убедившись, что мама спустилась вниз, я крадусь по коридору в комнату Джеффри. Он сидит за столом перед ноутбуком и, видимо, с кем-то болтает. Увидев меня, он что-то быстро печатает, а потом вскакивает и смотрит мне в лицо. Я убавляю громкость на музыкальном центре, чтобы хотя бы слышать свои мысли.
        - Ты сказал ей, что скоро вернешься?  - с ухмылкой говорю я.  - Кстати, как ее зовут? И даже не вздумай все отрицать. А то я начну выспрашивать об этом в школе, и все выйдет еще более неловко.
        - Кимбер,  - тут же отвечает он.  - Ее зовут Кимбер.  - Выражение его лица все такое же равнодушное, но уши слегка краснеют.
        - Красивое имя. Кажется, она блондинка?
        - Ты пришла сюда поприкалываться надо мной?
        - Ну, это довольно весело, но я пришла сюда по другому поводу. Я хотела кое-что тебе сказать.
        Я убираю кучу грязного белья с кресла и сажусь. И чувствую, как на мгновение сжимается горло от того, что я собираюсь нарушить мамино правило: «Не рассказывай ничего своим детям». Но мне надоело тыкаться в темноте. Меня охватывает злость. На все вокруг, на свою дерьмовую жизнь и на всех людей в ней. И я не хочу больше сдерживаться.
        - В Анджеле Зербино течет ангельская кровь,  - говорю я.
        - В ком?  - через секунду спрашивает он.
        - Десятиклассница, высокая, длинные черные волосы, как у эмо, золотистые глаза. Всегда ходит одна.
        Он задумчиво смотрит в потолок, словно мысленно рисует образ Анджелы.
        - Откуда ты знаешь, что в ней течет ангельская кровь?
        - Она сама мне об этом сказала. Но это неверный вопрос, Джеффри.
        - То есть?
        - Тебе бы следовало спросить, почему Анджела решила сказать мне, что в ее жилах течет ангельская кровь. И если бы ты задал мне этот вопрос, я бы ответила, что она рассказала мне об этом, потому что знала, что я такая же.
        - Что? Как она об этом узнала?
        - А вот это правильный вопрос,  - говорю я, а затем наклоняюсь вперед.  - Она видела, как ты в прошлом месяце победил всю команду по спортивной борьбе. Видела, как ты сразил Тоби Джеймсона, который весит килограммов девяносто, и даже не вспотел. И она сказала себе: «Ого, этот парень отличный боец, должно быть, он ангел».
        Его лицо бледнеет. И я чувствую легкое удовлетворение. Конечно, я не упоминаю некоторые неприятные детали: о своей глупости про птиц, о французском языке и о том, как пялилась на ее футболку с ангелами, так ловко угодив в ее ловушку. К тому же именно Джеффри сыграл решающую роль. Лишь увидав его на борцовском коврике в тот день, Анджела убедилась, что мы не обычные люди.
        - Ты рассказала маме?
        От одной мысли об этом его лицо слегка зеленеет. Ведь стоит мне это сделать, и для Джеффри наступит конец света. Ни спортивной борьбы, ни бейсбола весной, ни футбола осенью, ничего из того, о чем он мечтал. Скорее всего, его накажут до отъезда в колледж.
        - Нет,  - отвечаю я.  - Хотя рано или поздно она сама начнет задавать вопросы.
        Если подумать, то странно, что она еще этого не сделала. Возможно, ее источники уже сообщили ей обо всем.
        - Но ты расскажешь ей?  - спрашивает он так тихо, что я едва слышу его из-за музыки.
        Выражение его лица такое жалкое, что гнев, который охватывал меня еще несколько мгновений назад, сменяется опустошением и печалью.
        - Нет. Но мне захотелось рассказать тебе. Не знаю почему. Просто захотелось, чтобы ты об этом знал.
        - Спасибо,  - говорит он.
        А затем невесело усмехается.
        - Не благодари. Не за что. Серьезно.  - Я встаю, чтобы уйти.
        - Я чувствую себя обманщиком,  - говорит он.  - Все грамоты и медали, которые я выиграл в Калифорнии, ничего не значат. Как будто я принимал стероиды, сам этого не зная.
        Я прекрасно понимаю, что он имел в виду. Именно поэтому я и бросила балет, хотя и любила его. Вот почему я не стала заниматься им в Джексон-Хоуле. Мне казалось это нечестным, ведь мне с такой легкостью и естественностью давалось то, ради чего другим приходилось много работать. И я решила, что несправедливо лишать их внимания из-за того, что у меня такое огромное преимущество. Поэтому я бросила балет.
        - Но когда я сдерживаюсь, то чувствую себя фальшивкой,  - объясняет Джексон.  - И это еще хуже.
        - Знаю.
        - Я не стану этого делать,  - говорит он.
        Я смотрю в его убийственно-серьезные серые глаза. Он сглатывает, но выдерживает мой взгляд.
        - Я не стану сдерживаться. Не стану притворяться кем-то другим.
        - Даже если это может подвергнуть нас опасности?  - отводя взгляд, спрашиваю я.
        - Какой опасности? Анджела Зербино опасна?
        Я открываю рот, чтобы рассказать ему о Чернокрылых. Что есть плохие ангелы, охотящиеся на таких, как мы, чтобы завербовать или убить. Что есть оттенки серого, о которых мы раньше не знали. Ведь он обязан об этом знать. Но его глаза умоляют не отнимать у него больше ничего.
        Мама сказала нам, что мы особенные, но с этим «подарком» в комплекте идет война между ангелами. Возможно, мне и самой не хочется, чтобы у меня отнимали что-то еще. Возможно, мне не хочется быть удивительной, или летать, или говорить на каком-то странном ангельском языке, или спасать какого-то парня, а вместе с ним и мир. Мне просто хочется быть человеком.
        - Будь острожен.  - прошу я Джеффри.
        - Обязательно,  - отвечает он, а потом добавляет.  - Спасибо… Знаешь, иногда ты бываешь хорошей.
        - Помни об этом, когда в следующий раз вытащишь меня из постели в пять утра,  - устало говорю я.  - Кстати, передавай привет Кимбер.
        А затем возвращаюсь в свою комнату и лежу в темноте, вновь и вновь прокручивая в голове слово «Чернокрылые».

        8
        Девушка и синий квадрат

        Этим утром солнце светит так ярко, что кажется, будто я стою на замерзшем облаке. Хотя на самом деле я замерла в начале спуска под названием «Широкие просторы», обозначенного двумя синими квадратами. Это сложнее, чем зеленый круг, но легче черного ромба. Но я доберусь и туда. При виде такой белой и безмятежной долины с трудом верится, что уже наступил март.
        Я поправляю очки, засовываю руки в крепления лыжных палок и наклоняюсь вперед, чтобы проверить, хорошо ли закреплены ботинки. Все в порядке. Я бросаюсь вниз с горы. В лицо хлещет холодный воздух, но он не мешает мне улыбаться, как идиотке. Это настолько классно, что кажется, будто я лечу. В такие моменты за спиной даже чувствуются крылья, хотя их там и нет. С одной стороны трассы есть участок с буграми, спуск по которым требует особого мастерства, и я устремляюсь к нему. Это настоящее испытание на прочность для коленей и ног. Но я прекрасно с ним справляюсь. Редкие снежинки, с трудом расстающиеся с облаками, опускаются до уровня колен, а затем смешиваются с пушистой снежной дымкой, которая вылетает из-под лыж. Мне нравится кататься с утра пораньше по свежевыпавшему снегу, когда можно проложить свой путь по нетронутому белому полотну.
        Но я пока еще плохо катаюсь на лыжах. И к сожалению, сезон почти закончился. Спуск «Широкие просторы» приводит меня к «Южному поперечному пути»  - трассе, которая проходит почти горизонтально по всему склону. Я выпрямляю лыжи и отталкиваюсь палками, чтобы набрать скорость. Где-то среди деревьев щебечут птицы, но, заметив мое приближение, тут же замолкают. «Путь» привел меня к склону «Варнер», одному из моих любимых, и я на мгновение замираю на самом краю. На холме работники устанавливают ворота для гигантского слалома[25 - Сл?лом - спуск с горы по трассе, размеченной воротами. Гигантский слалом от обычного отличают большая протяженность трасс, перепады высот, размер ворот, а также скорость, которую развивают лыжники.]. Сегодня проводятся состязания.
        А значит, Кристиан появится здесь.
        - Во сколько гонка?  - спрашиваю я у одного из парней.
        - В полдень,  - отвечает он.
        Я смотрю на часы. Почти одиннадцать. Нужно поесть, а затем подняться на вершину «Варнер» на большом подъемнике, чтобы посмотреть гонку.
        В здании лыжной базы я замечаю Такера Эйвери. Он обедает с какой-то девушкой. Это что-то новенькое. Всю зиму я почти каждые выходные приезжала в «Титон-Виллидж» (спасибо маме, что купила мне до смешного дорогущий сезонный абонемент) и каждый раз видела Такера. Обычно это происходило во второй половине дня. После того как он заканчивал свои утренние занятия на тренировочном холме. Но на него трудно наткнуться на горе. Такер предпочитает кататься вне трасс. Я еще не пробовала ничего подобного - для таких спусков, конечно же, нужен партнер, который сможет вызвать помощь, если случится что-то ужасное. Да мне и в принципе не нравится такой экстрим, поэтому пока моя цель - добраться до трасс с черным ромбом. Ничего фантастического. «Титон-Виллидж»  - забавное место, где знаки постоянно вам напоминают, что «ЭТА ГОРА НЕ СРАВНИТСЯ НИ С ЧЕМ, ЧТО ВЫ РАНЬШЕ ИСПЫТЫВАЛИ», и если вы не умеете отлично кататься, то «ВЫ МОЖЕТЕ УМЕРЕТЬ». А на внетрассовых спусках стоят знаки «ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ЗОНА ВЫСОКОГО РИСКА, ГДЕ МОЖНО ВСТРЕТИТЬ МНОЖЕСТВО ОПАСНОСТЕЙ, В ТОМ ЧИСЛЕ ЛАВИНЫ, СКАЛЫ И СКРЫТЫЕ ПРЕПЯТСТВИЯ. ПРИСТУПАЯ К
СПУСКУ, ВЫ ОБЯЗУЕТЕСЬ ОПЛАТИТЬ ВСЕ РАСХОДЫ, ЕСЛИ ВАМ ПОТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩЬ». Нет, спасибо, меня это не прельщает. Я выбираю жизнь.
        Интересно, девушка, которая сейчас обедает с Такером,  - его партнер по внетрассовым спускам? Я делаю несколько шагов в их сторону, чтобы увидеть ее лицо. Это Ава Питерс. Мы ходим с ней вместе на химию. Она определенно из красавиц с большой грудью и невероятно светлыми волосами, которые кажутся почти белыми. Ее отец владеет компанией по организации сплавов по бурным рекам. Я уже не в первый раз вижу Такера с популярными девушками, хотя он сам относится к Беднякам. Я не раз замечала в школе, что он один из тех парней, которые ладят со всеми. Ну, со всеми, кроме меня.
        На глазах Авы чересчур много косметики. Интересно, ему это нравится?
        Прежде чем я успеваю отвести взгляд, Такер поворачивается ко мне и ухмыляется. Я ухмыляюсь в ответ, а затем пытаюсь как ни в чем не бывало подойти к прилавку. Но у меня ничего не получается. В лыжных ботинках ходить просто невозможно.

        Я стою в толпе зрителей у спуска «Варнер» и смотрю, как Кристиан проходит ворота, иногда задевая их плечами. Он грациозно склоняется то в одну, то в другую сторону, его лыжи скользят у самого древка, а колени почти касаются снега. Его движения кажутся невероятно отработанными и выверенными. А губы сосредоточенно поджаты.
        Когда он проносится через финишную черту и встает на место, где участники ожидают итоговых результатов, я подхожу к нему и здороваюсь.
        - Как думаешь, ты выиграешь?  - спрашиваю я.
        - Я всегда выигрываю. Когда не проигрываю. К сожалению, сегодня как раз второй случай.
        Кристиан пожимает плечами, будто это не имеет значения, но по его лицу заметно, что он недоволен своим спуском.
        - По-моему, ты хорошо проехал. Ну, то есть быстро.
        - Спасибо,  - благодарит он.
        Он теребит номер с цифрой «девять», приклеенный на груди. И я тут же вспоминаю номер на его машине: «99СХ».
        - Ты, наверное, мечтаешь попасть на Олимпиаду?
        - Нет,  - покачав головой, отвечает Кристиан.  - Я лишь в лыжной команде, не в клубе.
        Видимо, у меня на лице отразилась растерянность, потому что он улыбается и объясняет:
        - Лыжная команда - это официальная команда школы, которая участвует в соревнованиях с другими командами Вайоминга. А в лыжный клуб ходят крутые ребята, которые ищут себе спонсоров, признание на национальном уровне и все такое.
        - Но разве тебе не хочется завоевать золотые медали?
        - Какое-то время я тоже тренировался в клубе. Но это оказалось чересчур для меня. Слишком много давления. Я не хочу становиться профессиональным горнолыжником. Я просто люблю кататься по склонам. И участвовать в соревнованиях.  - Внезапно на его лице появляется улыбка.  - Скорость очень затягивает.
        Это точно. Я улыбаюсь.
        - Ну, я пока еще учусь спускаться с горы целой и невредимой.
        - И как, получается? Освоила горные лыжи?
        - С каждым днем все лучше и лучше.
        - Скоро доберешься и до скоростных спусков.
        - Да, а потом стану обгонять даже тебя.
        Кристиан смеется.
        - Уверен, ты оставишь меня далеко позади.
        - Точно.
        Он оглядывается по сторонам, словно ждет, что кто-то присоединится к нам. И от этого я начинаю нервничать, словно в любой момент из воздуха может материализоваться Кей и возмутиться, что я стою рядом с ее парнем.
        - Кей тоже катается на горных лыжах?
        - Нет, она отсиживается на лыжной базе,  - усмехнувшись, отвечает Кристиан.  - Если вообще приезжает сюда. Она умеет кататься на горных лыжах, но не любит это делать из-за холода. Она ненавидит горнолыжный сезон, потому что в этот период мы мало видимся по выходным.
        - Это отстой.
        - Да,  - вновь оглянувшись по сторонам, отвечает он.
        - Мы с Кей вместе ходим на английский. Она не часто отвечает на уроках. И меня уже давно интересует, читает ли она книги вообще.
        Да уж, мой рот явно перестал подчиняться моему мозгу. Я смотрю на Кристиана, чтобы понять, обидела ли я его своими словами. Но он снова смеется, только на этот раз дольше и дружелюбнее.
        - Она выбрала предметы с углубленным изучением, потому что решила, что это будет хорошо смотреться в итоговом аттестате. Но на самом деле она не очень любит читать,  - говорит он.
        Мне не хочется думать, что она любит. Не хочется думать о Кей вообще, но раз уж мы заговорили о ней, то я решила задать давно интересовавший меня вопрос:
        - Как давно вы с ней встречаетесь?
        - С начала девятого класса,  - отвечает он.  - Кей чирлидерша, а я тогда играл в футбол, и на матче в честь встречи выпускников она упала во время одного из переворотов. Не помню, как он называется. Обычно эту историю рассказывает Кей. Главное, что она упала и повредила лодыжку.
        - Дай угадаю. Ты унес ее с поля. А потом наступило «долго и счастливо»?
        Смутившись, он отворачивается в сторону.
        - Примерно так и было.
        А затем, как по сигналу, повисает неловкое молчание.
        - Кажется, Кей…  - Мне хочется добавить «милая», но это слово застревает во рту после ее имени.  - Похоже, ты ей очень нравишься.
        С минуту Кристиан молча наблюдает за сноубордистом, который спускается по трассе.
        - Так и есть,  - задумчиво говорит он, словно разговаривает сам с собой, а не со мной.  - Она очень хорошая.
        - Это же отлично,  - выдавливаю я.
        Мне не хочется думать о Кей как о хорошем человеке. Меня вполне устраивает, что я считаю ее злой ведьмой.
        Кристиан прочищает горло, и я понимаю, что уставилась на него своими совиными глазами. Покраснев, я перевожу взгляд на холм и вижу, как сноубордист пересекает финишную черту.
        - Отличный результат!  - кричит Кристиан.  - Ты всех уделал!
        - Спасибо, чувак,  - отзывается сноубордист.
        Он снимает очки. Это Шон Дэвидсон, любитель сноуборда Шон, парень из «Пицца-Хат», который назвал меня клоунессой. Он переводит взгляд с меня на Кристиана, а затем обратно. И я чувствую себя оленем в свете фар.
        - Мне пора,  - говорит Кристиан.  - Гонка окончена. Тренер захочет обсудить результаты на лыжной базе, пересмотреть наши спуски и тому подобное.
        - Хорошо,  - говорю я.  - Было приятно…
        Но он уже сорвался с места, прокладывая себе путь вниз по склону и оставив меня в одиночестве спускаться с горы.

        В конце марта резко потеплело, и снег в долине растаял за пару дней. Лес наполнился полянками красных и фиолетовых цветов. На осинах появились ярко-зеленые листья. А земля, просыпаясь от зимней спячки, наполнилась красками и звуками. Мне нравилось стоять на заднем крыльце и слушать, как ветер шелестит в кронах деревьев, как радостно журчит ручей, протекающий по нашему участку, как поют птицы (а иногда и прилетают ко мне), как общаются между собой бурундуки. Воздух наполнился ароматом цветов и хвои, согретой солнцем. Горы за домом все еще укрывал снег, но определенно чувствовалось наступление весны.
        А вместе с ней вернулись и видения. Всю зиму они скорее напоминали тихое покалывание в голове и с момента переезда появлялись всего дважды. И оба раза это случилось, когда я видела Кристиана в коридоре. Я решила, что получила небольшую передышку, но, видимо, она закончилась.
        Однажды утром по пути в школу ни с того ни с сего (пуф!) я вновь оказываюсь в знакомом лесу и иду сквозь деревья к Кристиану.
        Я окликаю его по имени. Он поворачивается ко мне, и в косых лучах послеполуденного солнца его глаза кажутся золотисто-зелеными.
        - Это ты,  - хрипло говорит он.
        - Это я,  - отвечаю я.  - Я пришла.
        - Клара!
        Я моргаю. И первое что вижу - Джеффри сжимает в руке руль «Приуса». Моя нога все еще слегка давит на газ, а машина медленно съезжает на обочину.
        - Прости,  - выдыхаю я. А затем останавливаюсь и глушу двигатель.  - Джеффри, мне так жаль.
        - Все в порядке,  - бормочет он.  - Это видение, да?
        - Да.
        - Ты же не можешь знать, когда оно появится.
        - Да, но мне следовало подумать, что из-за него моя жизнь может оказаться в опасности. А что, если бы я разбилась? Чем бы помогло тогда видение?
        - Но ты же не разбилась,  - успокаивает он.  - Я был с тобой.
        - И слава богу.
        Он хитро улыбается.
        - Значит, ты разрешишь мне довезти нас до дома?
        Когда я рассказываю маме, что видения вернулись, она вновь поднимает тему полетов. Она так часто использует слово «тренировка», что кажется, будто наш дом превратился в какой-то учебный лагерь. Всю зиму мама пребывала в плохом настроении и большую часть времени проводила в своем кабинете, укутавшись в одеяло и попивая чай. Всякий раз, когда я стучала или заглядывала к ней, она выглядела такой напряженной, будто не хотела, чтобы ее вообще трогали. И, честно говоря, я избегаю ее с того дня, когда поняла, что она специально утаивала от меня информацию.
        Я провожу много времени в «Розовой подвязке» с Анджелой, что не очень нравится маме, но ей приходится держать свое мнение при себе, ведь, по сути, это связано с школьным проектом (и большую часть времени мы действительно готовим презентацию о королеве Елизавете). А по выходным я катаюсь на лыжах. Я говорю ей, что это связано с Кристианом, а следовательно, и с предназначением. И значит, технически это тренировка, верно?
        Так что я очень жалею, что снег на склонах стремительно тает.

        С наступлением теплых деньков Венди не упускает возможности убедить меня покататься на лошади. Поэтому я оказываюсь на ранчо «Ленивая собака», сидя на спине черно-белой кобылы по кличке Сэсси. Венди говорит, что это хороший выбор, потому что лошади уже около тридцати лет и у нее просто не осталось сил брыкаться. Меня это устраивает, хотя я так хорошо себя чувствую в седле, будто каталась всю жизнь.
        - Ты отлично справляешься,  - говорит Венди, наблюдая из-за забора, как я медленно объезжаю круглый загон.  - Ты прирожденная наездница.
        Сэсси шевелит ушами. Вдалеке появляются два всадника, которые скачут галопом к большому красному амбару, стоящему в конце пастбища. До нас доносится их смех.
        - Это папа и Такер,  - говорит Венди.  - Скоро будет готов ужин. Давай заведем Сэсси.
        Я легонько ударяю пятками по бокам кобылы, и она направляется к сараю.
        - Привет!  - восклицает мистер Эйвери при нашем приближении.  - Отлично смотришься на лошади.
        - Спасибо. Я Клара.
        - Знаю,  - говорит мистер Эйвери. Они с Такером очень похожи.  - Последние несколько месяцев Венди постоянно рассказывает о тебе.
        Он улыбается, отчего еще больше становится видно его сходство с Такером.
        - Папа,  - бормочет Венди.
        Она подходит к лошади отца и треплет ее за шею.
        - О господи. Она посадила тебя на старушку Сэсси.
        Ради Венди я пообещала себе стерпеть все, что сегодня наговорит мне Такер. Никаких грубых замечаний. Никаких язвительных ответов. Я стану вести себя, как пай-девочка.
        - А мне она нравится.  - Я наклоняюсь и глажу шею Сэсси.
        - Да мы на ней катаем маленьких детей.
        - Такер, заткнись,  - шипит Венди.
        - Но это правда. По-моему, эта лошадь уже лет пять не может обогнать даже улитку. Кататься на ней все равно что сидеть на стуле.
        Ну все, он нарвался.
        - Хорошая девочка,  - тихо говорю я лошади на ангельском языке.
        Ее уши тут же поворачиваются, чтобы лучше слышать мой голос.
        - Беги,  - шепчу я.
        К моему удивлению, она очень быстро подчиняется. И через несколько секунд мы уже мчимся галопом к дальнему краю пастбища. На мгновение кажется, будто мир замедляется. Горы на горизонте, освещенные заходящим солнцем, приобретают цвет золотистого персика. Я наслаждаюсь прохладным весенним воздухом, ласкающим кожу, ощущением сильного тела лошади подо мной, ее вытянутых ног, которые взметают землю, ее тяжелого дыхания с ароматом сена. Это непередаваемо.
        А затем порыв ветра неожиданно бросает прядь волос мне в лицо, на миг закрывая мне глаза. На меня накатывает паника. И я тут же представляю, как Сэсси сбрасывает меня лицом в кучу навоза, а Такер, хохоча, катается по земле. Я резко вскидываю голову, и волосы слетают с лица. А затем у меня перехватывает дыхание. Мы мчимся прямо к забору, но лошадь даже не думает замедляться.
        - Ты сможешь его перепрыгнуть?  - все так же шепотом спрашиваю я у Сэсси.
        Ведь она довольно стара.
        Почувствовав, как она напрягается подо мной, я возношу короткую молитву и склоняюсь над ее шеей. Мы взмываем в воздух и едва не задеваем забор. А затем приземляемся так тяжело, что у меня клацают зубы. Я разворачиваю лошадь к сараю, слегка натягиваю поводья, чтобы замедлить Сэсси, и мы спокойным шагом возвращаемся к амбару. Такер, Венди и мистер Эйвери смотрят на меня, разинув рты.
        Вот тебе и паинька.
        - Тпру,  - говорю я, натягивая поводья, пока Сэсси не останавливается.
        - Господи!  - вздыхает Венди.  - Что это было?
        - Понятия не имею.  - Я заставляю себя рассмеяться.  - Видимо, лошади захотелось размяться.
        - Это было потрясающе!
        - Думаю, в ней осталось еще немного прыти.  - Я торжествующе смотрю на Такера.
        У него даже дар речи пропал.
        - Это точно,  - говорит мистер Эйвери.  - Не знал, что старушка еще на такое способна.
        - Как давно ты ездишь верхом?  - спрашивает Такер.
        - Она сегодня села в седло впервые. Разве это не удивительно?  - говорит Венди.  - Она прирожденная всадница.
        - Точно,  - бормочет Такер, встречаясь со мной взглядом.  - Прирожденная.

        - Ты уже пригласила Джейсона Ловетта на школьный бал?  - спрашиваю я у Венди через несколько минут, пока мы чистим Сэсси в конюшне.
        Ее лицо немедленно становится цвета свеклы.
        - Это же бал,  - говорит она с наигранной легкомысленностью.  - Разве не он должен приглашать меня?
        - Все знают, что он застенчивый. Его, наверное, пугает твоя ошеломляющая красота. Так что придется тебе спросить его самой.
        - Может, у него есть девушка в Калифорнии?
        - Отношения на расстоянии обречены. Да и ты не знаешь этого наверняка. Спроси его. И тогда узнаешь.
        - Не думаю…
        - Вен, перестань. Ты ему нравишься. Он пялится на тебя на каждом уроке английского. И я уверена, что он тоже тебе нравится. Или тебя смущает, что он из Калифорнии?
        На минуту воцаряется тишина, которую нарушает лишь размеренное дыхание лошади.
        - А что происходит между тобой и моим братом?  - спрашивает Венди.
        Совершенно неожиданный вопрос.
        - Твоим братом? Что значит «происходит»?
        - Ну, все выглядит так, будто между вами что-то происходит.
        - Ты шутишь, да? Ты же знаешь, что нам просто нравится поддевать друг друга.
        - Еще начни отрицать, что он тебе нравится.
        У меня отвисает челюсть.
        - Что? Мне…  - Я замолкаю.
        - Тебе нравится Кристиан Прескотт,  - выгнув бровь, заканчивает она за меня.  - Да, я понимаю. Но он как бог. Ему можно поклоняться, но не встречаться с ним. Такие парни нравятся только на расстоянии.
        Я не знаю, что на это ответить.
        - Венди…
        - Послушай, я не подталкиваю тебя к Такеру. Честно говоря, у меня мурашки бегут по телу от одной мысли, что моя лучшая подруга начнет встречаться с моим братом. Но мне хотелось, чтобы ты знала, если так случится, то я не стану возражать. Я справлюсь с этим. Если решишь с ним встречаться…
        - Но я даже не нравлюсь Такеру,  - бормочу я.
        - Ты ему нравишься.
        - Тебе меня не одурачить.
        - Неужели в начальной школе тебя никогда не пихал мальчик?
        - Такер учится в старшей школе.
        - Поверь, ему самое место в начальной,  - говорит она.
        Я смотрю на подругу.
        - Ты хочешь сказать, что Такер так ужасно себя ведет со мной, потому что я ему нравлюсь?
        - Я почти уверена в этом.
        - Не может быть.  - Я недоверчиво качаю головой.
        - Неужели эта мысль никогда не приходила тебе в голову?
        - Нет!

        Она хмыкает.
        - В общем, знай, я не стану мешать вам. Все в порядке.
        Мое сердце пускается вскачь. Я сглатываю.
        - Венди, мне не нравится твой брат. Не в этом смысле. И уверена, этого никогда не случится. Без обид.
        - Какие могут быть обиды?  - пожав плечами, спрашивает она.  - Я просто хотела, чтобы ты знала, что не стану возражать, если вы с Такером когда-нибудь начнете встречаться.
        - Не будет никаких отношений между мной и Такером. Может, поговорим о чем-нибудь другом?
        - Давай,  - соглашается она, но ее лицо остается задумчивым, словно она хотела бы сказать что-то еще.

        9
        Да здравствует королева!

        - А я сама смогу в него влезть?  - спрашиваю я.
        - Надень все, что сможешь,  - отвечает Анджела.  - А с остальным я тебе помогу.
        Я рассматриваю многочисленные детали платья, которые висят на крючках в гримерке за сценой в «Розовой подвязке». Кажется, сделать это не так просто, как казалось. Может, зря я не согласилась на Ангелов Монса?
        - И как долго мне придется ходить в этом завтра?  - интересуюсь я, натягивая шелковые чулки и подвязывая их лентой под коленом.
        - Недолго,  - успокаивает Анджела.  - Я помогу тебе надеть платье прямо перед уроком, а затем снять после презентации.
        - Уверена, я помру за это время. Мне придется пожертвовать своей жизнью ради хорошей оценки за этот проект.
        - Как благородно с твоей стороны,  - усмехается она.
        Я с трудом влезаю в корсет и нижнюю юбку, состоящую из многочисленных обручей. А потом хватаю вешалку с платьем и отправляюсь на сцену.
        - Думаю, нужно затянуть корсет, пока я не надела все остальное,  - говорю я.
        Она тут же вскакивает, чтобы помочь мне, и тянет за шнурки. У Анджелы есть одна особенность - она никогда ничего не делает наполовину. Поэтому корсет тут же впивается в тело.
        - Не так туго! Мне еще нужно дышать, представляешь?
        - Хватит ныть. Тебе еще повезло, что мы не смогли найти настоящий китовый ус для этой штуки.
        Когда она через несколько минут наконец натягивает на меня платье, я чувствую себя так, будто надела на себя все до единой вещи в «Подвязке». Анджела ходит вокруг меня, поправляя складки, чтобы убедиться, что они лежат правильно. А затем отступает на шаг.
        - Ого, как круто. С макияжем и укладкой ты будешь выглядеть в точности как королева Елизавета.
        - Отлично,  - без энтузиазма бурчу я.  - Я буду выглядеть, как бледное пирожное.
        - Ой, я же забыла о жабо!
        Она спрыгивает со сцены и спешит к картонной коробке на полу. А затем вытаскивает жесткий круглый воротник, похожий на те, что надевают собакам, чтобы они не лизали себя. И еще два поменьше для рук.
        - Ты ничего не говорила про жабо,  - пятясь, возражаю я.
        Анджела прыгает ко мне. За ее спиной возникают крылья. Ей хватает пары взмахов, чтобы с легкостью оказаться на сцене. А затем крылья исчезают.
        - Хвастунья.
        - Стой спокойно.  - Она застегивает последнее жабо у меня на руках.  - Моя мама - гений.
        Как по команде, в зал из вестибюля входит Анна Зербино со стопкой скатертей. Увидев меня, она останавливается.
        - Рада, что все подошло,  - говорит она, с серьезным видом оглядывая меня с ног до головы.
        - Платье великолепно. Спасибо, что сшили его,  - благодарю я.
        Она кивает.
        - Ужин ждет наверху. Сегодня у нас лазанья.
        - Хорошо. И раз уж мы закончили примерку, вытащи меня из него,  - прошу я Анджелу.
        - Не торопись,  - оглядываясь на маму через плечо, говорит подруга.  - Мы еще кое-что не обсудили.
        Она такая предсказуемая. Ее всегда интересуют лишь ангелы.
        - Да ладно тебе,  - шепчу я в ответ.  - Нас же ждет лазанья.
        - Мы сейчас поднимемся, мам,  - объявляет Анджела.
        И старательно делает вид, что поправляет мой воротник, пока ее мама не выходит из зала.
        - Я тут кое-что поняла,  - заявляет она, когда мы остаемся одни.
        - И что же?
        - Ангелы - я имею в виду чистокровные ангелы - все до одного мужчины.
        - Все мужчины?
        - Нет ни одной женщины среди Неосязаемых.
        - Как интересно. А теперь помоги мне снять это платье.
        - И я подумала, что при желании они могут стать женщинами. Уверена, они могут менять свой облик, как оборотни,  - говорит Анджела, и в ее золотистых глазах плещется восторг.
        - А значит, они могут превращаться в кошек, птиц и прочую живность.
        - Да, и не только в них,  - соглашается она.  - У меня возникла еще одна теория.
        - Ну началось,  - застонала я.
        - Я думаю, что все истории о сверхъестественных существах, таких как вампиры, оборотни, призраки, русалки и инопланетяне, могут быть связаны с ангелами. Люди просто не понимали, что встречались с ангелами, которые принимали другую форму.
        У Анджелы часто возникают безумные теории, но их всегда интересно послушать.
        - Потрясающе,  - говорю я.  - А теперь давай поедим.
        - Подожди!  - восклицает она.  - Я же нашла кое-что о твоих волосах.
        - Моих волосах?
        - То сияние, о котором ты мне рассказывала.  - Она подходит к столу, берет блокнот и листает его.  - Это «comae caelestis». Так римляне называли «ослепительные лучи света, исходящие от волос, знак небесного создания».
        - Ты нашла это в интернете?  - потрясенно спрашиваю я.
        Она кивает. Анджела умеет взять крупицу информации, которую я ей дала, и превратить ее в золотую жилу.
        - Мне бы хотелось, чтобы подобное случилось со мной,  - говорит она, задумчиво накручивая прядь блестящих черных волос на палец.  - Держу пари, это что-то невероятное.
        - Скорее уж ошеломительное. И тебе придется красить волосы.
        Анджела пожимает плечами, словно это не такая уж и большая жертва.
        - Что интересного ты расскажешь мне на этой неделе?  - интересуется она.
        - Может, о предназначении?
        Это очень значимая тема, и, наверное, мне следовало рассказать об этом намного раньше. Только я понимала, что тогда мне придется рассказать и о своем предназначении, чего мне не особо хотелось. Но к этому моменту я уже поведала Анджеле обо всем, что знала. И даже принесла свой ангельский дневник, чтобы подруга его почитала. К тому же меня не оставляла надежда, что она благодаря свой бесконечной мудрости уже знает все о предназначении.
        - А что такое «предназначение»?
        Надежды не оправдались.
        - Сначала вытащи меня отсюда,  - ворчу я, указывая на платье.
        Анджела быстро обходит меня, развязывая и распутывая все узелки и кружева. После чего я ухожу в раздевалку и надеваю свою привычную одежду. А когда возвращаюсь, она сидит за одним из столов и барабанит карандашом по блокноту.
        - Итак,  - говорит она.  - Расскажи мне все.
        Я сажусь напротив.
        - У каждого, в ком течет ангельская кровь, есть свое предназначение на земле. Обычно оно приходит в форме видения.
        Анджела яростно строчит в блокноте.
        - Когда это происходит впервые?  - спрашивает она.
        - По-разному, но обычно между тринадцатью и двадцатью годами. Это связано с тем, что в этом возрасте начинают проявляться наши силы. Мое первое видение было лишь в прошлом году.
        - И это всегда лишь одно предназначение?
        - Насколько мне известно, да. Мама постоянно твердит, что это единственное, ради чего мы рождены на свет.
        - А что будет, если ты его не исполнишь?
        - Не знаю,  - отвечаю я.
        - А что будет, когда исполнишь? Ты можешь дальше жить своей нормальной, счастливой жизнью?
        - Не знаю,  - повторяю я. Из меня не очень хороший эксперт.  - Мама ничего мне об этом не говорила.
        - А какое предназначение у тебя?  - продолжая писать, спрашивает она.
        Я молчу, и Анджела поднимает глаза.
        - О, это, наверное, секрет?
        - Понятия не имею. Но это личное.
        - Я понимаю,  - говорит она.  - Можешь не говорить.
        Но мне хочется ей рассказать. Хочется поговорить об этом с кем-нибудь, кроме мамы.
        - Оно связано с Кристианом Прескоттом.
        Анджела кладет карандаш, и на ее лице отражается такое удивление, что мне становится смешно.
        - С Кристианом Прескоттом?  - повторяет она, словно не верит, что это не шутка.
        - Я вижу, как горит лес. И Кристиана, который стоит между деревьев. Думаю, я должна спасти его.
        - Ого.
        - Вот-вот.
        С минуту она молчит.
        - Поэтому ты переехала сюда?  - наконец спрашивает она.
        - Да. В видении появляется пикап Кристиана, и я запомнила номерной знак, а по нему мы определили, что нужно приехать сюда.
        - Ого.
        - Прекрати это повторять.
        - Когда это должно произойти?
        - Мне бы и самой хотелось знать. Во время одного из пожаров - вот и все, что мне известно.
        - Неудивительно, что ты так одержима им.
        - Анджела!
        - Да ладно тебе. Ты пялишься на него на каждом уроке истории Британии. Я думала, что ты сходишь по нему с ума, как и все остальные в школе. Радует, что у тебя для этого есть веская причина.
        - Ладно, хватит болтать об ангелах,  - говорю я, а затем поднимаюсь и направляюсь к двери. Уверена, мое лицо красное, как помидор.  - Не хочу, чтобы лазанья остыла.
        - Ты не спросила, какое у меня предназначение,  - говорит она.
        Я замираю.
        - Ты знаешь свое предназначение?
        - Ну, до этого момента я и не осознавала, что это мое предназначение. Но последние три года мне снится один и тот же сон.
        - И что в нем? Можешь не рассказывать, если не хочешь.
        Она вдруг становится серьезной.
        - Нет, все в порядке,  - говорит Анджела.  - Мне снится большая лужайка. А я быстро, срываясь на бег, пересекаю ее, словно опаздываю куда-то. Это середина утра, и вокруг множество людей с рюкзаками и стаканчиками с кофе, так что, думаю, я нахожусь в колледже или в подобном месте. Я взбегаю по каменным ступенькам к человеку в сером костюме. А затем кладу руку ему на плечо, и он оборачивается.
        Она замолкает, уставившись на темную сцену, будто вновь видит это у себя перед глазами.
        - И что дальше?  - спрашиваю я.
        Она смущенно смотрит на меня.
        - Понятия не имею. Думаю, я должна сообщить ему что-то. Из меня прямо рвутся слова, но я никогда не могу вспомнить какие.
        - Ты все поймешь, когда придет время,  - успокаиваю я.
        Кажется, я стала говорить, как мама.

        «Больше всего в общении с Анджелой мне нравится то, что она напоминает мне - я не одна такая»,  - готовясь ко сну, думаю я. Наверное, странно чувствовать себя одинокой, когда у меня есть мама и Джеффри, но тяжело отделаться от ощущения, что я единственная на земле, у кого есть божественное предназначение. И теперь мне известно, что это не так. К тому же Анджеле, несмотря на ее натуру всезнайки, известно о своем предназначении не больше, чем мне. Вот только никакие исследования и теории не помогут ей в этом. Ей придется подождать ответов. И от одной этой мысли мне становится лучше. Мне уже не кажется, что я настолько отстойная.
        - Привет,  - заглянув в мою комнату, говорит мама.  - Хорошо провела время с Анджелой?  - Она старательно сохраняет безразличное выражение лица, когда речь заходит о подруге.
        - Да, мы закончили наш проект. И завтра представим его классу. Так что, думаю, станем меньше тусоваться.
        - Отлично, значит, у нас появится время на тренировки полетов.
        - Это же потрясающе,  - невозмутимо говорю я.
        Она хмурится.
        - Я рада, что ты узнала об Анджеле.  - Мама заходит в мою комнату и садится рядом со мной на кровать.  - Думаю, тебе повезло, что у тебя есть друг с ангельской кровью.
        - Серьезно?
        - Абсолютно. Единственное, о чем я прошу - будь осторожна.
        - Конечно, ведь все знают, что Анджела настоящая бунтарка.
        - Я понимаю, что тебе нравится общаться с ней,  - говорит она.  - Но обладатели ангельской крови отличаются от людей. Они не такие, как твои друзья. Никогда не знаешь, каковы их истинные мотивы.
        - Не слишком ли ты нагнетаешь?
        - Просто будь осторожней,  - говорит она.
        Мама даже не знает Анджелу. Или ее предназначения. Даже не догадывается, насколько моя подруга умная и веселая, не знает, сколькому я у нее научилась.
        - Мам,  - нерешительно зову я.  - Сколько времени тебе понадобилось, чтобы собрать воедино все кусочки твоего предназначения? Когда ты абсолютно точно узнала, что должна сделать?
        - А я и не узнала.
        На несколько секунд в ее глазах застывает печаль, но потом выражение лица становится настороженным, а тело напрягается. Она считает, что уже сказала слишком много. И не собирается делиться чем-то еще.
        Я вздыхаю.
        - Мама, ну почему ты не можешь просто мне все рассказать?
        - Я имела в виду,  - продолжает она, словно не слыша моего вопроса,  - что никогда не знала этого наверняка. Не было абсолютной уверенности. Все это скорее интуитивно.
        До нас доносится громкая музыка, когда Джеффри выходит из своей комнаты и топает по коридору в ванную. А когда я вновь смотрю на маму, на ее лице отражается та же жизнерадостность, что и всегда.
        - Некоторые вещи приходится принимать на веру,  - говорит она.
        - Я знаю,  - покорно отвечаю я.
        В горле образуется ком. Мне хочется задать ей множество вопросов. Но она никогда не ответит на них. Никогда не впустит меня в свой таинственный ангельский мир. Хотя я не понимаю почему.
        - Мне пора спать,  - говорю я.  - Завтра меня ждет грандиозная презентация проекта на истории Британии.
        - Конечно,  - соглашается она.
        Она такая измученная. Под глазами залегли фиолетовые тени. Я даже замечаю несколько морщинок, которые раньше не видела. Сейчас любой бы дал ей лет сорок пять, что, наверное, не плохо, ведь ей сто восемнадцать. Но я никогда не видела ее в таком состоянии.
        - У тебя все хорошо?  - спрашиваю я и накрываю ее руку своей.
        К моему удивлению, ее кожа холодная и влажная.
        - Да, все в порядке.  - Мама вытаскивает руку.  - Просто выдалась тяжелая неделя.
        Она встает и идет к двери.
        - Выключить свет?
        - Да.
        - Спокойной ночи,  - произносит она и щелкает выключателем.
        На мгновение она задерживается в дверях, и я смотрю на ее силуэт, освещенный лампами в коридоре.
        - Я люблю тебя, Клара,  - говорит она.  - Не забывай об этом.
        На глаза наворачиваются слезы. Почему мы так сильно отдалились за столь короткое время?
        - Я тоже люблю тебя, мама.
        Она закрывает дверь и уходит, а я остаюсь одна в темноте.

        - Еще одну прядь,  - ворчит Анджела.  - Твои волосы такие… раздражающие!
        - А я предупреждала,  - напоминаю я.
        Она распыляет мне на голову очередное ядовитое облачко лака для волос. Я кашляю. А когда глаза перестают слезиться, смотрю на себя в зеркало. И оттуда на меня взирает королева Елизавета. На ее лице нет и тени удовольствия.
        - Думаю, мы действительно получим пятерку.
        - А ты в этом сомневалась?  - поправляя очки на носу, спрашивает Анджела.  - Ты же помнишь, что большую часть презентации я беру на себя? Тебе нужно лишь стоять и смотреть на всех своим величественным взором.
        - Тебе легко говорить,  - ворчу я.  - Это платье весит, наверное, килограммов сорок пять.
        Она закатывает глаза.
        - Подожди-ка,  - говорю я.  - Почему ты надела очки? У тебя же прекрасное зрение.
        - Это мой наряд. Ты играешь королеву, а я прилежную ученицу, которая знает все о Елизаветинской эпохе.
        - Ого. Ты знаешь, что ты чокнутая?
        - Пойдем,  - говорит она.  - Скоро прозвенит звонок.
        Пока мы идем по коридору, остальные ученики расступаются передо мной. А я стараюсь улыбаться, когда они начинают тыкать в меня пальцами и шушукаться. Мы останавливаемся у кабинета истории Британии, и Анджела напоследок поправляет платье.
        - Красивое жабо,  - поддразнивает она.
        - Ты моя должница.
        - Подожди здесь.  - Кажется, она немного нервничает.  - Я объявлю о твоем появлении.
        После того как она проскальзывает в класс, я остаюсь одна в коридоре, прислушиваясь и выжидая своего выхода. Сердце колотится в груди как сумасшедшее. Я слышу голос Анджелы, а затем и мистера Эриксона. Через мгновение класс заливается смехом. Я заглядываю в крошечное окошко в двери. Анджела стоит перед одноклассниками и показывает на плакат, на котором мы написали важные события в жизни королевы Елизаветы. Она объявит о моем появлении после упоминания о смерти королевы Марии. Это произойдет с минуты на минуту. Я делаю глубокий вдох и выпрямляюсь, насколько это возможно в таком тяжелом платье.
        Кристиан тоже в кабинете. Я вижу в окошко, как он сидит в первом ряду, подперев голову рукой.
        У него самый красивый на свете профиль.
        - Позвольте без лишних церемоний представить вам,  - наконец громко произносит Анджела,  - Ее Королевское Величество, королеву Елизавету Первую из династии Тюдоров, королеву Англии и Ирландии… Такер, открой дверь.
        Он послушно выполняет ее требование, и я вплываю в класс, стараясь держаться как можно горделивее. Осторожно, чтобы не запутаться в огромном платье, я проплываю в переднюю часть кабинета и останавливаюсь рядом с Анджелой. Одноклассники дружно охают.
        Конечно, нам бы не удалось полностью скопировать ни одно из платьев с портретов Елизаветы, которые мы распечатали из «Википедии»,  - тех платьев, что инкрустированы изумрудами и рубинами и сшиты из километров дорогих тканей. Но мама Анджелы создала нечто очень похожее: темно-зеленое платье из парчи с серебристым узором, из-под которого выглядывает белая шелковая нижняя рубашка. По краям мы приклеили искусственные жемчужины и драгоценные камни из стекла. Корсет утягивает мою талию, отчего тело сверху напоминает по форме треугольник, а ниже до самого пола опускается пышная юбка. Жабо на шее и запястьях сделано из жесткого белого кружева, также украшенного искусственным жемчугом. И вдобавок лицо напудрено практически добела, что символизирует непорочность Елизаветы, а губы накрашены красной помадой. Анджела разделила мои волосы на прямой пробор и собрала их в замысловатый пучок на затылке, а затем приколола маленькую диадему из проволоки и искусственного жемчуга с крошечным камушком, который свисает прямо по центру лба. Позади к ней прикреплен кусок белого бархата, который свисает мне на спину, как
фата невесты.
        Одноклассники смотрят на меня, как на настоящую королеву Елизавету, перенесшуюся из прошлого. И внезапно я ощущаю себя настолько красивой и сильной, будто кровь королей действительно течет по моим венам. Я больше не Клоунесса.
        - Королева Мария умерла,  - говорит Анджела.  - Да здравствует королева Елизавета!
        Пришла моя очередь. Я закрываю глаза и делаю такой глубокий вдох, сколько позволяет корсет, а затем поднимаю голову и смотрю на класс так, словно здесь собрались мои подданные.
        - Милорды, скорбь о сестре наполняет мое тело,  - говорю я с идеальным британским акцентом.  - А бремя, которое легло на мои плечи, внушает растерянность, но я понимаю, что всего лишь творение Божье, должное повиноваться его воле, поэтому не стану противиться судьбе, а лишь от всего сердца пожелаю получить его помощь и благодать, пока буду служителем его небесной власти на полученном мною посту.
        Все молчат. Я кошусь на Кристиана, который смотрит на меня так, будто видит впервые. Наши взгляды встречаются, и на его лице появляется улыбка.
        И внезапно я чувствую запах дыма.
        «Не сейчас»,  - прошу я, словно видение - это человек, который может меня послушаться. Заготовленные слова вылетают у меня из головы. А перед глазами проступают очертания деревьев.
        «Пожалуйста,  - в отчаянии молю я.  - Уходи».
        Но все бесполезно. Я оказываюсь в лесу с Кристианом. И смотрю в его золотистые глаза. На этот раз он находится так близко, так невероятно близко, что я ощущаю аромат его чудесного мыла и мужественности. Стоит мне протянуть руку, как я коснусь его. И мне этого хочется. Не думаю, что хоть раз в жизни мне хотелось чего-то так же сильно. Но еще я ощущаю, как во мне разрастается настолько сильная и мучительная скорбь, что на глаза наворачиваются слезы. Я почти позабыла об этом чувстве. Опустив глаза, я вижу, что Кристиан держит меня за руку, сжимая ладонь своими длинными пальцами. Его большой палец скользит по моим костяшкам. Я потрясенно втягиваю воздух.
        Что это значит?
        Я моргаю и вновь оказываюсь в классе. Все это время я смотрела на Кристиана. Кто-то хихикает. И все выжидающе смотрят на меня. Я чувствую, как от Анджелы исходят волны напряжения. А также начинающейся паники. Она с самого начала предлагала мне дать листочки с текстом. Может, это была не такая уж плохая идея.
        - Ваше величество?  - зовет меня мистер Эриксон.
        И я неожиданно вспоминаю следующую строчку.
        - Не стоит унывать,  - быстро говорю я, не в силах оторвать взгляд от Кристиана.
        Он улыбается мне, будто мы разговариваем наедине.
        - Я знаю, что у меня тело слабой и немощной женщины,  - продолжаю я.  - Но у меня сердце и чрево монарха.
        - Ура, ура!  - выкрикивает Анджела с широко раскрытыми золотистыми глазами.  - Да здравствует королева!
        - Да здравствует королева!  - повторяет мистер Эриксон, а за ним и весь класс.
        Мне остается только улыбаться. Анджела, обрадовавшись, что моя роль выполнена, приступает к рассказу о подробностях правления Елизаветы. Теперь, как она заговорила, моя задача лишь стоять и демонстрировать свою красоту. И постараться успокоить свое колотящееся сердце.
        - Конечно, долгое время чуть ли не вся Англия пыталась отыскать подходящего мужа для Елизаветы,  - говорит Анджела и косится на мистера Эриксона, словно он должен подтвердить ее правоту.  - Все сомневались, что она сможет править самостоятельно. Но королева оказалась одним из лучших и самых почитаемых монархов в истории. Во время ее правления наступил «золотой век» для Англии.
        - Да, но разве она не умерла девственницей?  - спрашивает Такер от двери.
        Анджела готова к этому вопросу. И тут же начинает рассказывать о королеве-девственнице и о том, как Елизавета использовала этот образ, чтобы сделать ее статус незамужней девы более привлекательным.
        Такер ухмыляется и прислоняется к задней стене.
        - Сэр Такер,  - внезапно перебиваю я Анджелу.
        - Да?
        - Полагаю, вам следует говорить: «Да, ваше величество»,  - говорю я своим самым надменным тоном.
        Я не позволю ему издеваться надо мной перед всем классом.
        - Да, ваше величество,  - саркастично отвечает он.
        - Вам стоит следить за своими словами, мистер Такер, ведь за это легко можно попасть в тюрьму.
        Он усмехается и смотрит на мистера Эриксона.
        - С чего это она мне приказывает? Правитель этого класса Брейди.
        - Сегодня она королева,  - откидываясь на спинку стула, говорит мистер Эриксон.  - На твоем месте я бы послушался ее совета.
        - Можно лишить его титула,  - предлагает Брейди, явно не переживая из-за того, что я захватила его трон.  - Сделай его крепостным.
        - Да,  - поддакивает Кристиан.  - Пусть станет крепостным. Это самая ужасная участь.
        Бедного крепостного Кристиана уже несколько раз убивали на уроках истории Британии. Помимо того, что он погиб от Черной чумы в первый же день, он умирал от голода, ему отсекали руки за кражу буханки хлеба и его на потеху затоптала лошадь хозяина. Поэтому сейчас он Кристиан Пятый.
        - А можно вообще от него избавиться. Бросить в лондонский Тауэр. Или приказать четвертовать. Или растянуть на дыбе. Или применить раскаленную грушу[26 - Груша - орудие пытки, состоящее из винта, к которому прикреплены расходящиеся в стороны лепестки. Данное приспособление вставлялось в отверстие человека, и винт постепенно выкручивался, отчего лепестки раскрывались и разрывали внутренности.],  - с улыбкой говорит мистер Эриксон.
        Трудно не восхититься учителем, который предлагает смерть через применение раскаленной клизмы.
        - Думаю, нам следует проголосовать,  - говорю я, равнодушно глядя на Такера и вспоминая, как он чуть не сжег меня на костре, словно ведьму.
        Месть сладка.
        - Все, кто за смерть еретика сэра Такера, поднимите руку,  - тут же предлагает Анджела.
        Я оглядываю класс и вижу поднятые руки. Все «за». Кроме Такера, который стоит у дальней стены, скрестив руки на груди.
        - Значит, смерть через применение раскаленной груши,  - объявляю я.
        - Сейчас запишу!  - радостно восклицает мистер Эриксон.
        - Раз вопрос решен,  - пристально глядя на меня, говорит Анджела,  - позвольте мне рассказать вам о поражении испанской армады.
        Я бросаю торжествующий взгляд на Такера. И вижу, как один уголок его губ поднимается в полуулыбке. А затем он кивает мне, признавая свое поражение.
        Очко присуждается Кларе. Вперед, девочка!

        - Что это было?  - шипит Анджела, когда мы идем в туалет после урока.
        - Ты про историю с Такером? И не говори. Чего он все время ко мне цепляется?
        - Нет, я про то, как ты отключилась посреди речи, заставляя меня краснеть перед классом.
        - Прости,  - говорю я.  - У меня было видение. Как долго я не реагировала?
        - Секунд десять. Но это были самые долгие десять секунд в моей жизни. Я уже подумывала дать тебе пощечину.
        - Прости,  - повторяю я.  - Но это зависит не от меня.
        - Я понимаю. Все нормально.
        Мы врываемся в женский туалет и заходим в кабинку для инвалидов. Анджела расстегивает платье, а когда я выбираюсь из него, развязывает корсет. Я тут же вздыхаю от облегчения и наконец делаю глубокий вдох.
        - Ты видела лесной пожар?  - спрашивает она, перед этим выглянув за дверь, чтобы убедиться, что мы в туалете одни.
        - В этот раз нет.
        Анджела с хитрой улыбкой протягивает мне свитер.
        - Ты видела Кристиана.
        Я чувствую, как краснеют щеки.
        - Да.
        Осторожно сняв диадему, я протягиваю ее Анджеле, а затем стягиваю нижнюю рубашку через голову.
        - Значит, ты посмотрела на Кристиана в классе, а затем увидела его в будущем. Это настоящее безумие, Клара.
        - Ты мне это говоришь?  - Я натягиваю джинсы и подхожу к зеркалу, чтобы посмотреть, что у меня с волосами.  - Тьфу. Мне же еще надо умыться.
        - И что случилось в будущем?
        - Ничего,  - тут же отвечаю я.  - Ты же сама сказала, что прошло всего секунд десять. Что могло произойти за это время?
        Я поворачиваю кран, а затем опускаю голову, чтобы ополоснуть лицо, и белая пудра растворяется на ладонях, стекая в слив. Вода приятно холодит разгоряченную кожу. Анджела протягивает мне бумажное полотенце, и я вытираю им лицо, а затем и ярко-красную помаду с губ. Она достает расческу из рюкзака и начинает вытаскивать шпильки из моих волос.
        - И совсем ничего нового?  - интересуется она, посмотрев на меня через зеркало.  - Ни одного нового кусочка в видении?
        Я вздыхаю. Что мешает мне сказать ей? Все равно она так или иначе узнает правду. Она очень проницательна и настойчива.
        - Он…  - начинаю я.  - Мы… держались за руки.
        - Серьезно?  - восклицает Анджела.  - Так вы двое полюбите друг друга!
        - Нет!  - протестую я.  - Хотя это возможно. Но я не знаю, кто мы друг другу. Мы же просто держимся за руки. Это ничего не значит.
        - Ну-ну.  - Анджела недоверчиво смотрит на меня, проводя расческой по моим волосам, покрытым лаком.  - Хватить нести чепуху! Ты же по уши втрескалась в него.
        - Да я его почти не знаю. Ай! Поаккуратнее!
        - Ну, я знаю его с детского сада,  - говорит Анджела и, не обращая внимания на мои протесты, продолжает распутывать мои волосы.  - И поверь мне, Кристиан Прескотт такой, каким ты его видишь. Он умный, веселый, милый и, о да, горячее, чем ад в июле.
        - Похоже, это ты в него втрескалась,  - отмечаю я.
        - В восьмом классе нас с ним пригласили на день рождения Авы Питерс. Там играли в бутылочку. И стоило мне ее крутануть, как горлышко указало на Кристиана. Поэтому мы прокрались на заднее крыльцо и поцеловались.
        - И что дальше?  - спрашиваю я.
        - Ну, это было нормально. Но ни искры. Ни химии. Ничего. Казалось, словно я целуюсь с собственным братом. Так что не волнуйся, он весь твой, Клара.
        - Эй, не забывай, что эти видения - моя работа,  - говорю я.  - А не свидания. К тому же он принадлежит Кей, так что хватит этих сумасбродных бесед.
        Она усмехается.
        - Кей хорошенькая. И она достаточно умна, чтобы привлечь его внимание. Но при этом она всего лишь обычная старшеклассница. А ты - ангельское существо. А значит, умнее и привлекательнее ее во всех отношениях. Ты даже генетически лучше нее. Ладно, с волосами у тебя беда. Этот цвет испортил бы кого угодно. Но при этом ты невероятно сексуальная. Как Скарлетт Йоханссон, только грудь поменьше. Поверь, каждый парень в Старшей школе Джексон-Хоула знает тебя.  - А затем добавляет:  - Кроме того, отношения Кристиана и Кей почти закончились.
        - Что ты имеешь в виду? Ты что-то слышала?
        - Нет,  - небрежно взмахнув рукой, отвечает она.  - Просто время пришло, понимаешь? Такого рода отношения имеют свой срок годности.
        - Что это за отношения?
        Она невозмутимо смотрит на меня.
        - Те, что ради физического удовольствия. Неужели ты думаешь, что Кристиана привлекает в Кей ее непревзойденное остроумие? Срок годности их отношений почти истек. Поверь мне,  - говорит она, и уголок ее губ изгибается в злой ухмылке.
        Я молчу, удивляясь, что ее крылья белее моих.
        - Ты знаешь, что ты странная?  - качая головой, спрашиваю я.  - Чудаковатая.
        - Просто подожди, и увидишь, что скоро он станет твоим,  - говорит она.  - В конце концов, он предначертан тебе судьбой.
        Она хлопает ресницами.
        - О, ты правда думаешь, что мое предназначение - найти себе парня? Это, конечно, было бы ужасно мило, потому что я бы не отказалась от помощи на любовном фронте, но тебе не кажется, что мир крутится не вокруг меня, Кристиана и нашей жизни?
        - Все возможно,  - говорит Анджела, и по ее голосу непонятно, шутит она или нет.  - Никогда нельзя знать наперед.

        После школы я жду Венди на парковке. Мы собираемся поехать ко мне домой, чтобы подготовиться к контрольной по творчеству Джейн Остин на уроке мистера Фиббса. Я не могу удержаться и отыскиваю глазами «Аваланш» Кристиана, припаркованный, как всегда, в последнем ряду.
        Венди подходит и тыкает меня в руку.
        - Такер сказал, что ты сегодня была королевой,  - говорит она.
        Я отвожу взгляд от пикапа Кристиана.
        - Да, я стала правителем. В прямом смысле.
        - Жаль, что я не видела тебя в этом платье,  - вздыхает она.  - Тебе надо было позвать меня после ланча. Я бы помогла тебе подготовиться.
        - Ох, еще не хватало, чтобы ты помогала мне готовиться и к истории,  - отвечаю я, пытаясь сделать вид, что просто не хотела ей навязываться.
        Но на самом деле я не знаю, как общаться с ней и Анджелой одновременно. Уверена, нам с Анджелой было бы странно обсуждать такие обыденные вещи, как мальчики и школа, ведь мы привыкли говорить об ангельских вещах. Последние пару недель я чаще всего виделась с Венди на уроках и во время ланча, потому что все еще сижу за столом Невидимок. А после школы встречалась с Анджелой, чтобы подготовиться к презентации по проекту.
        - Готова к встрече с Джейн Остин?  - спрашиваю я.
        - Ты же знаешь, что я без ума от мистера Дарси,  - говорит она.
        - Точно,  - рассеянно отвечаю я, потому что именно в этот момент замечаю Кристиана и Кей.
        Они разговаривают рядом с серебристым пикапом. Кей улыбается. А затем наклоняется и практически повисает на Кристиане. Кажется, его все устраивает. Потому что через мгновение они целуются. Не чмокаются, а просто-таки присасываются друг к другу. Когда Кей обвивает руками его шею, он обнимает ее за талию, после чего притягивает ближе и слегка приподнимает. А затем отступает и, проводя рукой по ее щеке, заправляет прядь волос ей за ухо. Он что-то говорит. И Кей кивает. Через мгновение Кристиан открывает водительскую дверцу, и она забирается внутрь. А он следует за ней и закрывает дверь. Мне не видно, что происходит дальше, но «Аваланш» не двигается с места. Они никуда не уезжают.
        Кристиан и Кей не похожи на тех, у кого истекает срок годности отношений. Они выглядят счастливыми.
        - Ты слушаешь меня?  - громко говорит Венди.
        Я вздрагиваю и смотрю на подругу. Она слегка склонила голову набок, а ее голубые глаза сужены.
        - Прости,  - извиняюсь я и расплываюсь в улыбке.  - Такер сказал тебе, что я приказала казнить его? Как хорошо быть королевой.
        Я ожидаю, что она повеселеет и отпустит какое-нибудь остроумное замечание, но Венди лишь качает головой.
        - Что?
        - У Кристиана есть девушка, если ты не заметила,  - говорит она.  - Забудь уже о нем.
        Мой рот непроизвольно открывается, закрывается и открывается вновь.
        - Зачем так грубить?  - наконец выдаю я.
        - Это правда.
        - Ты ничего об этом не знаешь,  - парирую я.
        - Ну, может, было бы иначе, если бы ты хоть раз потрудилась со мной поговорить,  - скрестив руки на груди, возмущается она.
        - Так вот откуда эта грубость. Ты ревнуешь.
        Она быстро отворачивается, невольно подтверждая, что действительно ревновала к Анджеле и тому, что мы проводили время вместе.
        - Мне просто надоело смотреть, как ты пускаешь слюни на Кристиана Прескотта, словно на кусок мяса.
        Это стало последней каплей в чаше терпения сегодняшнего дня.
        - А тебе-то какое дело, Вен? Это моя жизнь. Почему бы тебе хоть раз не снять маску невидимки и не попытаться устроить свою?
        Она пристально смотрит на меня, и ее лицо начинает медленно краснеть, а глаза блестеть от слез, которым она не позволяет пролиться, так как слишком упряма, чтобы их показать. Но через мгновение она отворачивается. И я вижу, как начинают трястись ее плечи.
        - Вен…
        - Отстань,  - обрывает она меня.  - Я думала, что мы подруги, настоящие подруги, но, видимо, ты просто ждала, пока не найдешь кого-то получше. Как же я ошибалась.
        - Нет, Венди, ты моя подруга,  - говорю я, отступая на шаг.  - Я…
        - Не обижайся, Клара, но иногда мир вертится не только вокруг тебя.
        Я молча смотрю на нее.
        - Я поеду домой на автобусе,  - протискиваясь мимо меня, говорит Венди.

        10
        Урок полетов

        Жаль, что на весенние каникулы я не отправилась в какую-нибудь безумную поездку в Майами или хотя бы просто в путешествие с друзьями. Но Венди по-прежнему не разговаривала со мной (боже, эта девчонка умеет затаить обиду!), а Анджела помогала маме провести весеннюю уборку в «Розовой подвязке». Поэтому мои весенние каникулы состояли из семи веселых дней, проведенных с наказанным Джеффри. Мама лишила его на две недели интернета, телевизора и телефона за то, что он выиграл региональный чемпионат по спортивной борьбе. Мне показалось, что это слишком. Брат бесился от ярости, а мама злилась. И сколько бы я ни грелась на крыльце в лучах солнца, это не помогало изгнать холодную атмосферу в доме. Так что я с радостью возвращаюсь в школу.
        Во время ланча я сижу за столом и жду, когда появится Анджела. А между делом промакиваю жир с пиццы «Пеперони» салфеткой. Тут в столовую, практически вприпрыжку, заходит Венди. Она встает в очередь за рыбой и машет девчонкам за столом Невидимок. На ее лице явно написано: «Не могу дождаться, когда расскажу вам потрясающие новости». Полагаю, это связано с балом.
        Я откусываю кусок не особо вкусной пиццы и напоминаю себе, что не собираюсь идти на танцы. Я предпочитаю остаться дома в обнимку с коробкой мороженого «Бен энд Джерри» и посмотреть телевизор с мамой, которой просто необходим отпуск.
        Вот только почему эти планы так угнетают меня?
        - Ни за что не догадаетесь, что случилось,  - доносится до меня голос Венди, когда она плюхается на свободный стул за столом Невидимок в метре от меня.
        На мгновение наши взгляды встречаются, и я понимаю, что нам обеим хочется поскорее покончить с этой дурацкой ссорой и наконец помириться, чтобы она рассказала мне все свои великолепные новости.
        - Ты пойдешь на школьный бал с парнем?  - спрашивает Эмма.
        Голубые глаза Венди сверкают. Интересно, потребуется ли в этой ситуации победный визг лучшей подруги?
        - Нет,  - говорит она.  - Вернее, да. Я иду с Джейсоном Ловеттом. Но моя великолепная новость не об этом. Я отправляюсь на стажировку!
        - Стажировку,  - протягивает Линдси.
        «Ну конечно! Интернатура в Монтане, о которой она твердила без остановки, с тех пор как узнала об этом! Та, где все преподаватели - ветеринары, закончившие Университет штата Вашингтон. Ну же, народ! И вы называете себя ее друзьями?»  - мысленно возмущаюсь я.
        - Да, в Ветеринарной клинике Олл-Вест,  - объясняет Венди.
        - А, точно,  - невнятно говорит Линдси.  - В Бозмене?
        - Верно,  - с трудом справляясь с восторгом, подтверждает Венди.  - Я бы убила ради этой стажировки. Практически все ветеринары там закончили Университет штата Вашингтон, в который, как вы знаете, я мечтаю попасть.
        Она снова смотрит на меня. И я слегка улыбаюсь ей. Но она тут же отворачивается.
        - Поздравляю!  - практически в унисон говорят девочки за столом.
        - Спасибо.
        Венди выглядит искренне счастливой, гордой и взволнованной от открывающейся перспективы, даже без победного визга.
        - Подожди, так, значит, тебя не будет целое лето?  - нахмурившись, спрашивает Одри.
        - С июня по август.
        - Это все здорово,  - говорит Эмма.  - А теперь расскажи, как Джейсон Ловетт пригласил тебя.
        - Вообще-то я пригласила его сама.  - Даже по голосу слышно, как она краснеет.
        Я наклоняюсь вперед и кладу подбородок на руку, будто мне скучно и я не слушаю, что происходит за их столиком. Я рада за Венди. Джейсон, кажется, хороший парень. Невысокого роста, большие, полные надежды карие глаза, мягкий голос, который, я надеюсь, станет для его же блага чуть более мужественным. И вдобавок он милый. Он явно будет хорошо относиться к Венди.
        Наконец в столовой появляется Анджела. Она бросает коричневый бумажный пакет с ланчем на стол передо мной и садится на стул. А затем бросает взгляд на стол Невидимок, где Венди с подругами продолжает обсуждать, как именно она пригласила Джейсона.
        - Ты должна помириться с ней,  - говорит Анджела.  - Судя по ее волнению, у нее что-то происходит в жизни. И вообще, из-за чего между вами весь сыр-бор?
        - Ну, по большей части из-за того, что она приревновала меня к тебе и тому, что мы тусовались вместе,  - многозначительно говорю я.
        - Ну, тут я ничем не могу вам помочь. Ты же знаешь, какая я потрясающая.
        Я ухмыляюсь.
        - Знаю.
        - О, кстати о потрясающих новостях. Я тут кое-что узнала.  - Она наклоняется вперед, и ее глаза блестят от озорства.  - Я слышала, что Кристиан и Кей не так уж хорошо провели весенние каникулы.
        Я быстро оглядываю столовую. И через секунду нахожу Кристиана за столом в конце зала. Кей нигде не видно. Как и ее подруг. Интересно.
        - Что случилось?
        - Они серьезно поссорились на глазах у сотни гостей на вечеринке. Ходят ужасные слухи, что Кристиан крутил шашни с шайеннской девушкой из лыжной команды на чемпионате штата.
        - И кто же пустил этот слух?
        Она улыбается и смотрит на меня этим раздражающим хитрым взглядом.
        - Видишь, я оказалась права. Слухи или нет, это был лишь вопрос времени…
        В этот момент в столовую заходит Кей Паттерсон.
        На ней юбка, которая наверняка нарушает школьный дресс-код, и косметики больше, чем обычно. Глаза обведены, как у енота, а на губах - темно-красная помада. Ее взгляд тут же отыскивает Кристиана. Он, кажется, полностью поглощен картофельными шариками на своей тарелке, но, судя по его позе, от него не укрылось ее появление. И она это знает. На мгновение мне кажется, что по ее лицу сейчас потекут слезы. Но вместо этого Кей, покачивая бедрами, устремляется к компании восьми- и девятиклассников в углу. Все присутствующие провожают ее взглядами. Она наугад выбирает одного из парней, говорит ему что-то тихим голосом, которому бы позавидовали операторы в сексе по телефону, и проводит рукой по его волосам.
        А затем поворачивается и садится на колени к Джеффри.
        Думаю, после этого челюсти всех школьников падают на пол.
        Это уже выходит за рамки отношений между Кей и Кристианом. В этот момент Кей склоняется к груди Джеффри и что-то шепчет ему на ухо, едва не задевая его губами. Его глаза слегка расширяются, но он явно пытается сохранить хладнокровие. И при этом ничего не делает.
        - Я сейчас вернусь,  - встав, вежливо говорю я Анджеле, словно собираюсь припудрить нос.
        Но у меня перед глазами красная пелена. Я решительно настроена отправиться туда и, призвав всю свою ангельскую суперсилу, врезать по изящному вздернутому носу Кей Паттерсон сразу по нескольким причинам. Ей не стоило выбирать моего младшего брата для своих изощренных игр, да и вообще никому лучше его не трогать.
        - Подожди,  - Анджела хватает меня за руку.  - Успокойся, Клара. Джеффри уже большой мальчик. Он может и сам за себя постоять.
        Но Джеффри выглядит так, будто собирается проглотить собственный кадык.
        - Где Кристиан?  - хрипло спрашивает он.
        - Не знаю,  - мурлычет Кей, будто ей все равно.  - А что?
        Я отрываю взгляд от новой распутной версии Кей.
        Кристиан уже не ест, а собирает тарелки на поднос. А затем встает, относит поднос к столу с грязной посудой, разворачивается и, бросив презрительный взгляд на Кей, направляется к выходу.
        «Молодец»,  - думаю я, когда он распахивает дверь. Она с грохотом захлопывается за ним. В окна видно, как он шагает по главному коридору, а вокруг него, словно дым, клубится ярость.
        - Это твой шанс,  - шепчет Анджела.  - Иди за ним.
        Я могла бы что-нибудь ему сказать. Но что?
        - Он явно хочет побыть один,  - говорю я.  - Ты так не думаешь?
        - Трусиха,  - отвечает она.
        Я со злостью смотрю на нее, и меня окутывает такой гнев, что следующие слова я просто выдавливаю сквозь стиснутые зубы:
        - Не. Надо. Называть. Меня. Трусихой.
        Стряхнув руку Анджелы, я направляюсь прямиком к Кей. И хлопаю ее по плечу.
        - Прости,  - говорю я.  - Что ты творишь?
        Кей поднимает глаза, и я вижу в них расчетливый блеск.
        - У тебя какие-то проблемы, Пеппи?
        Пеппи. Как Пеппи Длинный Чулок. В столовой раздаются смешки. Мама была права. Теперь меня это не смущает, ведь я слышала это оскорбление раньше.
        - Ого. Как ты оригинальна. А теперь будь добра слезь с моего брата.
        Кто-то хватает меня за руку и очень аккуратно сжимает. Я оглядываюсь и вижу, что рядом стоит Венди.
        - Ты не такая, Кей,  - говорит она.
        И это правда. Как бы мне ни хотелось верить, что Кей - воплощение зла, что эта демонстрация показывает ее истинный характер, но она не такая. Это лишь выставленный напоказ жалкий фасад. Так поступает раненое животное, набрасываясь на любого, кто приблизится к нему. И от понимания этого мое желание врезать ей сходит на нет.
        - Я понимаю, что ты расстроена, Кей, но…  - начинаю я.
        - Ничего ты не понимаешь.
        Она отпускает Джеффри и смотрит на меня разъяренными шоколадными глазами. А вот взгляд Джеффри говорит совершенно другое: «Отстань. Ты меня смущаешь. Уходи».
        - Кристиана нет,  - продолжаю я.  - Он ушел. Так есть ли смысл пускать слюни на чужого парня? Ты пытаешься испортить нам аппетит, или как?
        Если мои слова смущают или выбивают из колеи Кей, то лишь на долю секунды.
        - У тебя есть девушка?  - повернувшись к Джеффри, говорит она слащавым голосом.
        Он смотрит на Кей и на ее обведенные черной подводкой глаза, а затем переводит взгляд на Кимбер, которая наблюдала за этим представлением из очереди за пиццей. Она напоминает мне эльфа со сладостей компании «Киблер», а ее белокурые волосы заплетены в косу, которая обернута вокруг головы, как у девушки из рекламы горячего шоколада «Швейцарская Мисс». Но выглядит она чертовски раздраженной. Ее лицо бледное, на щеках расплылось два горячих красных пятна, а глаза сверкают.
        Может, мне и не придется избивать Кей.
        - Да,  - говорит Джеффри, и на его губах появляется подобие улыбки.  - Моя девушка Кимбер Лейн.
        Джеффри и Кимбер обмениваются такими взглядами, что кажется, сейчас заиграет какая-нибудь пошлая музыка. «Ого,  - думаю я.  - Младший братик-то втюрился». Как же это отвратительно.
        - Ну и ладно,  - говорит Кей с наигранным легкомыслием.
        А затем встает, поправляет юбку и, подняв голову, натянуто смеется, словно это была игра, которая быстро перестала ее забавлять.
        - Увидимся позже,  - говорит она Джеффри и вышагивает в сторону двери во главе своей маленькой свиты.
        Они выходят из столовой, и тут же помещение заполняет гомон, когда все школьники начинают одновременно говорить.
        Венди отпускает мою руку.
        - Привет,  - поворачиваясь к ней, говорю я.  - Прости меня за все те глупости, что я наговорила.
        - И меня прости.
        - Потусуемся после уроков?
        Она улыбается.
        - Конечно. С радостью.

        Мы с Венди запираемся в моей комнате и, склонившись над книгами, делаем домашние задания. Мы почти не разговариваем и лишь изредка отрываемся от тетрадей, чтобы улыбнуться или спросить друг друга о чем-то. Правда, я сейчас думаю не об аэродинамике и трех основных законах, которые объясняют, как тело поднимается в воздух. На уроках мы в основном занимаемся числами и высчитываем углы, и это никак не связано с реальными полетами, но по иронии судьбы у меня все прекрасно получается.
        Но я не могу перестать думать о Кристиане. Он так и не появился на истории Британии.
        - Слышала, ты идешь на бал с Джексоном Ловеттом,  - закрывая книгу, говорю я и закрываю учебник, так как все равно не занимаюсь уроками.  - У вас все чики-пуки, или как?
        - Да,  - говорит она со счастливой улыбкой.
        - Что ты наденешь?
        Она прикусывает губу. Видимо, с гардеробом еще ничего не решено.
        - Ты еще не выбрала платье?
        - У меня есть одно,  - говорит она, стараясь, чтобы ее голос звучал бодро.  - Я надеваю его в церковь, но думаю, если его слегка приукрасить, оно подойдет.
        - О нет. Никакого платья для церкви.
        Я вскакиваю и направляюсь в дальний угол гардеробной, где хватаю два вечерних платья, которые надевала на танцы в Калифорнии, а затем марширую обратно. Остановившись, я демонстрирую ей оба наряда.
        - Какое тебе больше нравится?
        Венди старательно отводит глаза.
        - А как же ты?  - заикаясь, выдавливает она.
        - Я не пойду.
        - Не верится, что тебя все еще никто не пригласил.
        Я пожимаю плечами.
        - Почему бы тебе самой кого-нибудь не пригласить? В чем смысл равноправия полов, если мы даже не можем пригласить парня на танцы? Я же позвала Джейсона.
        - Я ни с кем не хочу идти.
        - Ну-ну.
        - Что?
        - Я не стану ничего говорить.
        - Как бы там ни было, Джейсон Ловетт станет твоим прекрасным принцем на школьном балу, и тебе просто необходимо платье Золушки. Так что выбирай.
        Она не сводит взгляда с бледно-розового платья, которое я держу в левой руке.
        - Возможно, оно будет слегка болтаться на тебе,  - говорю я, протягивая ей вешалку.
        - Да? Думаешь, я буду выглядеть в нем смешно?
        - Пойди и примерь.
        Она выхватывает у меня платье из руки и бежит в гардеробную.
        - Ты слишком высокая,  - хнычет она из-за двери.
        - Для этого и нужны туфли на высоком каблуке.
        - И грудь у тебя больше, чем у меня.
        - Не верю.
        Дверь распахивается. И Венди замирает передо мной. Ее золотисто-каштановые волосы струятся за спиной. Конечно, подол платья осел у ног, но это поправимо.
        - Ты выглядишь потрясающе.
        Я роюсь в шкатулке в поисках подходящего ожерелья.
        - Завтра поедем в Джексон и поищем тебе серьги. Жаль, что ближайший торговый центр находится в Айдахо-Фолс. В «Клэрис» лучшая бижутерия для бала. Сколько туда добираться, часа два?
        - Два с половиной,  - отвечает Венди.  - К тому же у меня уши не проколоты.
        - Думаю, я смогу найти картофелину и острую иглу.
        Она резко выдыхает и прикрывает уши руками.
        - Как ты вообще развлекалась, пока я не появилась в твоей жизни?  - спрашиваю я.
        - Гоняла коров.
        Раздается резкий стук в дверь, и в комнату заглядывает мама. Венди мгновенно краснеет до корней волос и пятится к двери в гардеробную, но мама уже заходит в комнату и смотрит на нее.
        - Что это вы тут делаете? Платья примеряете? А почему меня не позвали?  - восклицает она.
        - У нас танцы в следующую субботу. Я же говорила тебе, помнишь?
        - Да,  - отвечает мама.  - А еще помню, что ты не собиралась идти.
        Похоже, она разочарована.
        - Что ты хотела?
        - Напомнить тебе, что мы с тобой хотели сегодня позаниматься йогой.
        Мне требуется секунда, чтобы понять, о чем она говорит.
        - Может, как-нибудь в другой раз,  - запаниковав, отвечаю я.  - Мы немного заняты…
        - Знаю, что вам весело, девочки, но мы договаривались провести немного времени вдвоем.
        - Мне все равно уже пора идти,  - бормочет Венди.  - Нужно еще доделать домашнюю работу.
        - Ты прекрасно выглядишь, Венди,  - улыбаясь, говорит мама.  - Что у тебя с обувью?
        - Думаю, мои черные туфли прекрасно подойдут.
        Мама качает головой.
        - Никаких черных туфель.
        - Мы завтра отправимся искать серьги в Джексон. Заодно поищем и туфли,  - предлагаю я.
        Венди морщится от неловкости. В Джексоне все обувные магазины только для туристов, и там все очень дорого.
        - Или мы можем наплевать на Джексон и пустить в ход тяжелую артиллерию,  - говорит мама.  - Как насчет того, чтобы скатать в Айдахо-Фолс в эти выходные?
        Не знаю уж, подслушивала она, или мы с ней просто на одной волне.
        - Иногда мне кажется, что ты читаешь мои мысли.

        - Знаешь, у Венди не так много денег,  - говорю я маме, когда подруга уезжает домой.
        Солнце садится за горы. Я стою в майке и спортивных штанах на заднем дворе, дрожа от холода и пытаясь обернуть шею шерстяным шарфом.
        - Так что, когда мы поедем в Айдахо-Фолс, не тащи нас в какой-нибудь модный бутик. Это ее смутит.
        - Я планировала заглянуть в «Пейлесс»[27 - Payless ShoeSource - сеть обувных магазинов, в которых продается обувь по низким ценам.],  - чопорно говорит мама.  - Мне показалось, что было бы неплохо устроить девичник. Такого не случалось с тех пор, как мы сюда переехали.
        - Это точно.
        - А еще я подумала, что ты могла бы позвать Анджелу. Она идет с кем-то на танцы?
        Я перестаю теребить шарф и смотрю на нее.
        - Да. Идет.
        - Значит, и ей может что-то понадобиться.
        - Зачем тебе это?
        - Я хочу познакомиться с твоими подругами, Клара. Ты часто приглашаешь Венди, но Анджела здесь ни разу не появлялась. Поэтому мне захотелось с ней встретиться. Давно пора.
        - Да, но…
        - Я знаю, что ты беспокоишься из-за этого, но у тебя нет поводов,  - говорит она.  - Я буду хорошо себя вести.
        На самом деле я беспокоюсь не о маме. Или не только о ней.
        - Хорошо, я спрошу у Анджелы.
        - Замечательно. А теперь снимай шарф,  - просит мама.
        - Но на улице холодно.
        - Он может помешать.
        Она права. Поэтому я отбрасываю шарф в сторону.
        - Что делать дальше? Кстати, я хожу на аэродинамику в школе. И у меня одни пятерки.
        - Аэродинамика работает при полетах на самолете. А тут дело в тебе. Ты должна тренироваться, Клара. Я не приставала к тебе всю зиму, чтобы ты успела свыкнуться с этой мыслью. Но теперь тебе просто необходимо сосредоточиться на своем предназначении, чтобы быть готовой к тому времени, когда начинаются лесные пожары. Осталось всего несколько месяцев.
        - Знаю,  - угрюмо отвечаю я.
        - Так давай приступим.
        - Хорошо, хорошо.
        Я раскрываю крылья за спиной. Давненько я этого не делала. По крайней мере, мне стало проще их вызывать. И теперь даже не приходится произносить слова на ангельском. Я все еще считаю свои крылья прекрасными - мягкие, белые и совершенные, как у совы. Но в данный момент они кажутся огромными и нелепыми, как дрянной реквизит в дешевом фильме.
        - Хорошо, раскинь их,  - говорит мама.
        Я расправляю крылья как можно шире, пока не чувствую, как начинают ныть плечи.
        - Чтобы оторваться от земли, тебе следует расслабиться.
        Она постоянно это твердит. Но я понятия не имею, как это сделать.
        - А сейчас ты обсыплешь меня пыльцой фей и прикажешь думать о хорошем,  - ворчу я.
        - Очисти свой разум.
        - Сделано.
        - Настройся.
        Я вздыхаю.
        - И постарайся расслабиться.
        Я беспомощно смотрю на нее.
        - Попробуй закрыть глаза,  - говорит она.  - Сделай глубокий вдох через нос, а выдох через рот. Представь, что ты становишься легче, а твои кости и вовсе невесомы.
        Я закрываю глаза.
        - Это действительно похоже на йогу,  - говорю я.
        - Ты должна отрешиться от всего, отпустить все, что мысленно тяготит тебя.
        Я пытаюсь очистить свой разум. Вот только вместо этого вижу перед глазами Кристиана. Но не того, каким он предстает в видении в окружении огня и дыма, а того, каким он склонился надо мной на горнолыжном склоне. Его темные густые ресницы. Его глаза с золотистыми искорками, наполненные теплом. Его изогнутые в улыбке уголки губ.
        И от этого мои крылья уже не кажутся такими тяжелыми.
        - Хорошо, Клара,  - говорит мама.  - А теперь попробуй взлететь.
        - Как?
        - Взмахни крыльями.
        Я представляю, что мои крылья ловят воздух, как это делали мамины на скале Баззардс-Руст. Как я взмываю в небо, словно ракета, проносясь мимо облаков и задевая макушки деревьев. Разве может быть что-то чудеснее, чем парить в небе? Чем ответить на зов неба?
        Но у меня получаются лишь жалкие подергивания.
        - Может, тебе стоит попробовать с открытыми глазами,  - смеется мама.
        Я открываю глаза. «Хлопайте»,  - молча приказываю я своим крыльям.
        - Не получается,  - выдыхаю я через минуту.
        Несмотря на холодную погоду, по телу струится пот.
        - Ты слишком много думаешь. Помни, твои крылья, как руки. Ты же не думаешь, как тебе поднять руку, ты просто поднимаешь ее.
        Я впиваюсь в нее взглядом. И стискиваю зубы от бессилия. Но через мгновение мне все же удается медленно взмахнуть крыльями.
        - Молодец,  - говорит мама.  - У тебя получается!
        Только я так и не взлетела. Ноги все еще твердо стоят на земле. Крылья раздувают воздух, отчего волосы летят в лицо, но я не взмываю вверх.
        - Я слишком тяжелая.
        - Ты должна стать легкой.
        - Да знаю!
        Я снова пытаюсь представить Кристиана, его глаза и улыбку, хоть что-то, связанное с ним, но сейчас он возникает перед глазами спиной ко мне. И к нему приближается огонь.
        «Что, если мне не удастся его спасти?  - думаю я.  - Что, если его спасение зависит от моего умения летать? Что, если он умрет?»
        - Ну же!  - кричу я, напрягая все тело.  - Взлетай!
        Я сгибаю колени, подпрыгиваю и замираю в полуметре от земли. Примерно секунд пять я верю, что у меня все получится. Но затем внезапно падаю, нога подгибается, и я подворачиваю лодыжку. Не удержав равновесия, я валюсь на землю, а затем прижимаю конечности и крылья.
        С минуту я просто лежу на мокрой траве, ловя ртом воздух.
        - Клара?  - зовет мама.
        - Не трогай меня.
        - Ты ранена?
        Да, мне больно. И я мечтаю, чтобы мои крылья исчезли.
        - Попробуй снова. Уверена, у тебя все получится,  - говорит мама.
        - Не буду. По крайней мере сегодня.
        Стараясь не встречаться с ней взглядом, я осторожно поднимаюсь на ноги, а затем стряхиваю грязь и траву с штанов.
        - Ты привыкла, что тебе все дается легко. Но над этим придется потрудиться.
        Мне хочется, чтобы она замолчала. На ее лице опять появляется такое выражение, будто я ее подвела, будто она ожидала от меня чего-то большего. В такие моменты чувствую себя полной неудачницей и как человек, ведь благодаря способностям мне следует быть выдающейся - быстрой, сильной, уверенной в себе, готовой выполнить все, о чем меня просят,  - и как ангел. Вот только как обычная девушка я не так уж великолепна. А как ангел - просто бездарна.
        - Клара.  - Мама подходит ко мне, раскрывая объятия, словно стоит нам обняться, как вновь все будет хорошо.  - Попробуй еще раз. У тебя все получится.
        - Перестань вести себя как заботливая мамаша. И просто оставь меня в покое.
        - Дорогая…
        - Оставь меня в покое!  - кричу я.
        В ее глазах мелькает испуг.
        - Ну раз ты так хочешь,  - говорит она.
        А затем поворачивается и быстро уходит к дому. Хлопает дверь. Раздается голос Джеффри на кухне, и она что-то тихо и терпеливо отвечает ему. Я протираю горящие глаза. Мне хочется убежать, вот только некуда. Поэтому я стою, чувствуя, как ноют шея, плечи и лодыжка, и жалею себя, пока на улице окончательно не темнеет. И теперь остается лишь хромать домой.

        11
        Айдахо-Фолс

        В субботу утром Анджела появляется на пороге на целый час раньше, и как только я вижу ее на крыльце, то сразу понимаю, что идея с девичником не самая удачная. Подруга выглядит, как ребенок рождественским утром. Она явно взволнована от предстоящей встречи с моей мамой.
        - Ты обещала вести себя спокойно,  - говорю я, прежде чем впустить ее.  - Вспомни, о чем мы говорили. Все как обычно. Никаких разговоров об ангелах.
        - Хорошо.
        - Я серьезно. Никаких вопросов, связанных с ангелами.
        - Ты мне уже сто раз это говорила.
        - Спроси ее о Перл-Харбор или еще о чем-то таком. Ей это понравится.
        Она закатывает глаза.
        Подруга, кажется, не понимает, что наша дружба во многом зависит от того, насколько невежественной она покажется маме. Если бы мама узнала, что мы с Анджелой каждый день после школы обсуждали не проект, а исследования, вопросы и дурацкие теории об ангелах, то мне, наверное, никогда бы не разрешили ходить в «Розовую подвязку».
        - Может, будет лучше, если ты и вовсе станешь молчать,  - говорю я.
        Она кладет руку на бедро и выразительно смотрит на меня.
        - Ладно, ладно. Иди за мной.
        На кухне мама ставит на стол огромную тарелку с блинами. И улыбается нам.
        - Привет, Анджела.
        - Здравствуйте, миссис Гарднер,  - говорит Анджела почтительным тоном.
        - Зови меня Мегги. Приятно наконец встретиться с тобой лично.
        - Клара так много о вас рассказывала, что кажется, я уже хорошо вас знаю.
        - Надеюсь, только хорошее.
        Я смотрю на маму. Мы едва обменялись парой фраз после неудачного урока полетов. Она улыбается своей фирменной улыбкой, не показывая зубов.
        - Ну, а мне Клара не так много о тебе рассказывала,  - говорит она.
        - Да там и рассказывать-то особо нечего,  - отвечает Анджела.
        - Ох, сколько блинчиков,  - восхищаюсь я.  - Держу пари, Анджела умирает с голоду.
        Мама поворачивается, чтобы достать тарелку из кухонного шкафчика, а я бросаю на подругу предупреждающий взгляд.
        - Что?  - шепчет она.
        Мама совершенно очаровала Анджелу. Подруга не сводит с нее взгляда весь завтрак. И все бы хорошо - странно, но хорошо - если бы после двух съеденных кусочков блинчика она не выпалила бы:
        - А как высоко могут летать обладатели ангельской крови? Как думаете, мы можем улететь в космос?
        Мама смеется, а потом объясняет, что, как бы круто это ни звучало, нам все же нужен кислород для дыхания.
        - Никаких полетов на Луну в стиле Супермена,  - говорит она.
        Они улыбаются друг другу, и это еще больше раздражает меня. Если бы я задала подобный вопрос, мама бы сказала, что не знает ответа, или сменила бы тему. И я прекрасно понимаю, что она делает. Она пытается понять Анджелу. Хочет узнать, что той известно. Вот только мне этого совершенно не хочется.
        Но Анджелу уже не остановить.
        - А свечение?
        - Что за свечение?  - интересуется мама.
        - Ну, когда ангелы начинают озарять все вокруг небесным светом. Что это означает?
        - Мы называем это венцом.
        - И в чем же его значение?  - спрашивает Анджела.
        Мама ставит стакан с молоком на стол и ведет себя так, будто это серьезный вопрос, требующий глубокомысленных размышлений.
        - От него много пользы,  - наконец выдает она.
        - Держу пари, он очень помогает, когда необходим фонарик,  - говорит Анджела.  - И конечно, благодаря этому ты выглядишь как ангел. Никто не усомнится в тебе, если ты покажешь крылья и призовешь венец. Но мы не должны этого делать, верно?
        - Мы никогда не должны раскрываться,  - покосившись на меня, соглашается мама.  - Хотя бывают исключения. Венец оказывает странное воздействие на людей.
        - Какое?
        - Это их пугает.
        Я слегка подаюсь вперед. Мы с Анджелой этого не знали.
        - А, понятно,  - протягивает подруга, и я понимаю, что теперь ее не остановить.  - Но что такое венец? Это же не простое сияние, вряд ли бы оно имело такой эффект.
        Мама откашливается. Она явно чувствует себя некомфортно, потому что раньше никогда об этом не говорила.
        - Ты всегда говоришь, что мне легче станет летать, если я смогу призвать венец,  - встреваю я, не собираясь упускать такой шанс.  - И мне казалось, что это какой-то источник энергии.
        Она едва заметно вздыхает.
        - Это позволяет нам почувствовать связь с Богом.
        Мы с Анджелой обдумываем ее слова.
        - Как бывает, когда люди молятся?  - интересуется подруга.
        - Когда ты призываешь венец, то чувствуешь связь со всем вокруг. Можешь ощутить дыхание деревьев. Пересчитать перья на птичьем крыле. Почувствовать, скоро ли будет дождь. Ты становишься частью той энергии, которая связывает все на земле.
        - А вы научите нас это делать?  - спрашивает Анджела.
        Весь этот разговор явно взрывает ей мозги. Уверена, ей не терпится достать блокнот и все туда записать.
        - Этому нельзя научить. Вы должны сами понять, как достигнуть полного успокоения, как отбросить все, кроме истинной сути, того, что делает вас самими собой. Это не ваши чувства или мысли. Это скрывается глубже.
        - Ох, кажется, это сложно.
        - У меня получилось овладеть венцом только после сорока,  - признается мама.  - А у некоторых обладателей ангельской крови это и вовсе не выходит. Хотя бывают случаи, когда его вызывают сильные чувства или значительные события.
        - Как у Клары с волосами, да? Вы сказали ей, что это было вызвано ее эмоциями,  - говорит Анджела.
        Мама встает из-за стола и подходит к окну.
        - О Боже. Заткнись,  - шепчу я подруге.
        - На подъездную дорожку въехал синий грузовик,  - говорит мама.  - Венди приехала.
        Я оставляю их с Анджелой на кухне, а сама бегу навстречу Венди, которая, не ведая того, спасает меня от разговора об ангелах.

        Ее привез Такер. Он стоит, прислонившись к «Блюбелл», и смотрит на лес. В этот миг на меня неожиданно обрушивается чувство, будто он не должен находиться здесь и разглядывать мой лес, слушать, как журчит ручей, и наслаждаться пением птиц.
        - Привет, Морковка,  - заметив меня, говорит Такер.
        Я оглядываюсь в поисках Венди и замечаю, как она что-то ищет в грузовике.
        - Прекрасный день для шопинга,  - добавляет он.
        Мне кажется, что он смеется надо мной. Но не могу придумать что-то остроумное в ответ и вместо этого выдаю:
        - Ага.
        Венди захлопывает дверь пикапа и шагает к крыльцу. В этот момент из дома выходит Анджела.
        - Привет,  - весело говорит Венди. Она явно решила подружиться со второй моей лучшей подругой.  - Как дела?
        - Отлично,  - отзывается Анджела.
        - Так круто, что мы едем в Айдахо-Фолс. Целую вечность там не была.
        - Я тоже.
        Но Такер не уезжает. Он снова смотрит на лес. И вопреки здравому смыслу я спускаюсь с крыльца и шагаю к нему.
        - Поедешь за платьем для танцев?  - спрашивает он, когда я подхожу ближе.
        - Ну, вроде того. Венди нужно купить туфли. Анджеле - разные украшения, потому что ей платье шьет мама. А я просто еду за компанию.
        - Ты не пойдешь на танцы?
        - Нет.
        Чувствуя себя неуютно, я перевожу взгляд на крыльцо, где Венди с Анджелой делают вид, что увлечены разговором.
        - Почему нет?
        Я выразительно смотрю на него.
        - Тебя никто не пригласил?  - Он всматривается в мое лицо.
        Я качаю головой.
        - Разве есть чему удивляться?
        - На самом деле есть.
        Он потирает затылок и смотрит на лес. А затем откашливается. И на секунду у меня возникает сумасшедшая мысль, что Такер сейчас пригласит меня на танцы. От ужаса сердце сбивается с ритма. Ведь мне придется отказать ему перед Венди и Анджелой, которые хоть и делают вид, что болтают, но я-то знаю, что они следят за нами. А мне не хочется так унижать Такера.
        - Хорошего шопинга,  - вместо этого говорит он.
        - Так и будет.  - Я чуть не смеюсь от облегчения.  - Наверное.
        Он поворачивается и зовет Венди.
        - Мне пора ехать. Подойди на секунду.
        - Клара отвезет меня домой, так что сегодня я больше не нуждаюсь в твоих услугах, Дживс[28 - Реджинальд Дживс - камердинер из цикла романов и рассказов Пэлема Грэнвила Вудхауза «Дживс и Вустер».],  - говорит Венди, словно он ее шофер.
        Такер кивает, берет ее за руку и утягивает к пикапу.
        - Не знаю, сколько стоят туфли на школьный бал, но это явно пригодится,  - тихо говорит он.
        - Такер Эйвери,  - возмущается Венди.  - Ты же знаешь, что я не стану брать у тебя деньги.
        - Ничего не хочу слышать.
        Она фыркает.
        - Ты такой милый. Но это же деньги, заработанные на родео. Я не стану их брать.
        - Я заработаю еще.
        Он протягивает ей деньги, а она выразительно смотрит в ответ.
        - Ладно, ладно,  - ворчит он.
        А затем быстро обнимает ее, садится в машину и разворачивается. Но тут же останавливается и опускает стекло.
        - Повеселитесь в Айдахо. И не задирайте фермеров,  - говорит он.
        - Хорошо. Хотя это не такая уж плохая мысль.
        - Да и еще, Морковка…
        - Что?
        - Если все-таки решишь пойти на танцы, оставь для меня один танец.
        И прежде чем я успеваю осознать его слова, он уезжает.
        - Мужчины,  - вздыхает Анджела рядом со мной.
        - А по-моему, это мило,  - возражает Венди.
        Я взволнованно выдыхаю.
        - Давайте собираться.
        Венди внезапно ахает. И достает из кармана толстовки пятидесятидолларовую купюру.
        - Маленький засранец,  - улыбаясь, говорит она.

        Как только я вижу это платье, то тут же влюбляюсь в него. Если бы я собралась на танцы, то обязательно надела бы его. Только его. Иногда так бывает с платьями. Они будто взывают к тебе. Оно в греческом стиле, без бретелек и с завышенной талией. А от лифа складками тянется лямка через одно плечо. И вся эта красота темно-синего цвета.
        - Какое красивое,  - говорит Анджела, заметив, что я пялюсь на платье уже минут пять.  - Ты должна его примерить.
        - Что? Нет. Я же не пойду на танцы.
        - Ну и что? Мэгги, Венди! Посмотрите, какое Клара нашла платье!  - кричит подруга на весь магазин.
        Они ушли в обувной отдел, чтобы поискать туфли, но немедленно бросают все и возвращаются к нам. И как только подходят, тут же раздаются ахи и вздохи. А затем требования, чтобы я примерила платье.
        - Но я же не пойду на танцы,  - протестую я из примерочной, стягивая футболку.
        - Ты же можешь пойти и без пары,  - доносится голос Анджелы из-за двери.  - Можешь появиться там и одна.
        - Верно. Одиночка на танцах. Чтобы стоять в уголке и смотреть, как другие танцуют. Звучит просто великолепно.
        - Ну, мы знаем как минимум одного человека, который не прочь с тобой потанцевать,  - тихо бормочет Венди.
        - Ты же знаешь, что он только что расстался со своей девушкой,  - говорит мама.
        - Кто, Такер?  - смущенно спрашивает Венди.
        - Нет, Кристиан,  - отвечает мама.
        Сердце замирает, когда Венди и Анджела ничего не отвечают. Я открываю дверь примерочной и выглядываю наружу.
        - Как ты узнала, что Кристиан расстался с Кей?
        Мама с Анджелой переглядываются. Я оставила их наедине утром буквально на пять минут, но подруга, видимо, успела поделиться с мамой своей теорией: «Кристиан и Клара - родственные души». Интересно, что мама думает об этом.
        - Я бы на месте Кристиана вообще не пошла на танцы,  - говорит Венди.  - Для него это будет сродни походу в змеиное гнездо.
        Это правда. На прошлой неделе Кристиан вел себя как-то странно в школе. Ничего особенного, но я так часто слежу за ним, что сразу заметила. На истории Британии он не отпустил ни одной шуточки, к которым все уже привыкли, и ничего не записывал. Да и вообще пропустил два занятия, чего раньше с ним не случалось. Он иногда опаздывает, но всегда приходит на урок. Наверное, он очень расстроился из-за Кей.
        Я натягиваю платье через голову. И оно садится так, словно сшито специально для меня.
        - Выходи уже,  - зовет Анджела.
        Я открываю дверь, делаю несколько шагов и подхожу к зеркалу в полный рост.
        - Жаль, что мои волосы такие рыжие,  - говорю я, убирая непослушную прядь с лица.
        - Ты просто обязана купить это платье,  - заявляет Анджела.
        - Но я же не иду на танцы.
        - Ты должна пойти на танцы и надеть это платье,  - говорит Венди.
        - Согласна,  - поддакивает Анджела.
        - Ты такая красивая,  - шепчет мама, а потом, к моему ужасу, роется в сумочке в поисках салфетки и утирает навернувшиеся слезы.  - Я куплю его,  - заявляет она через несколько секунд.  - Если ты не пойдешь на танцы в этом году, то наденешь в следующем. Оно потрясающее, Клара. В нем твои глаза становятся цвета васильков.
        И вот как с ними спорить? Так что через пятнадцать минут, когда мы вышли из магазина, мои руки сжимали пакет с платьем. Мы решили разделиться. Как сказала мама: «Разделяй и властвуй». Я и Анджела отправились в магазин бижутерии, а мама с Венди в обувной, потому что мама больше всего на свете любит новые туфли. А встретиться все вместе мы должны были у входа в торговый центр через час.
        У меня какое-то странное настроение. Мне смешно, что Анджела и Венди идут на танцы, но единственное, что мы купили сегодня - это мое платье. Хотя я никуда не иду. К тому же меня бесит, что я не могу носить сережки, потому что уши заживают сразу же, как только их проколешь. А все клипсы в магазине мне не нравятся. Я хочу чего-то драгоценного и эффектного к платью, которое даже не планирую надеть.
        Неожиданно на меня накатывает тошнота, и голова начинает кружиться. Поэтому мы с Анджелой останавливаемся у «Время для кренделя» и берем по кренделю с корицей в надежде, что после еды мне станет легче. В торговом центре много народу и все столики заняты, поэтому мы прислоняемся к стене и медленно приступаем к лакомству, наблюдая, как люди заходят и выходят из книжного «Барнс энд Ноубл».
        - Ты злишься на меня?  - спрашивает Анджела.
        - Нет. Почему ты так решила?
        - Ты не сказала мне и пары слов с самого завтрака.
        - Ну, ты не должна была говорить об ангелах, помнишь? Ты обещала.
        - Прости,  - говорит она.
        - Просто постарайся хоть немного сдерживаться. Поменьше смотри на маму, не задавай ей вопросов и тому подобное.
        - Я что, пялюсь?  - Анджела краснеет.
        - Ты похожа на пупса с большими глазами.
        - Прости,  - повторяет она,  - просто твоя мама единственный Димидиус, которого я знаю. И мне хочется побольше узнать о ней.
        - Я же тебе говорила. Она на треть классная тридцатилетняя женщина, на треть спокойное ангельское существо и на треть капризная старая леди.
        - Что-то я не заметила в ней капризной старушки.
        - Поверь мне, она там. А ты на треть сумасшедший подросток, на треть ангел и на треть частный детектив.
        Она улыбается.
        - Я постараюсь хорошо себя вести.
        И в этот момент я вижу его. Человека, который стоит у магазина продуктов здорового питания «Джи-Эн-Си» и смотрит на меня. Он высокий, с темными волосами, собранными в хвост. На нем выцветшие джинсы и свободная коричневая замшевая куртка. Я бы, может, и не обратила на него внимания в этом кишащем людьми торговом центре, если бы не заметила, как пристально мужчина смотрит на нас.
        - Анджела,  - еле слышно зову я, и мой крендель падает на пол.
        На меня обрушивается волна невероятной скорби, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не согнуться под весом внезапно нахлынувших эмоций. Руки тут же сжимаются в кулаки, ногти больно впиваются в ладони, а из глаз текут слезы.
        - Клара, что случилось?  - говорит Анджела.  - Клянусь, я буду вести себя хорошо.
        Я пытаюсь ей ответить. Пытаюсь пробиться сквозь скорбь и собраться с мыслями.
        - Тот мужчина,  - выдавливаю я сквозь слезы.
        Она прослеживает мой взгляд. А затем прерывисто вздыхает и отводит глаза.
        - Пошли,  - говорит она.  - Давай найдем твою маму.
        Она обнимает меня за плечи и быстро уводит прочь. Мы вливаемся в толпу, проталкиваясь сквозь семьи и группы подростков. Анджела вновь оглядывается.
        - Он идет за нами?
        Мой голос чуть громче шепота. Мне кажется, будто я из последних сил пытаюсь удержаться на поверхности темного ледяного водоема и уже настолько продрогла и устала, что в любую секунду могу погрузиться под воду.
        - Я его не вижу,  - отвечает подруга.
        И тут, словно услышав наши молитвы, перед нами возникает мама. Они с Венди выходят из «Пейлесс» с пакетами в руках.
        - А вот и девочки,  - говорит мама, а потом замечает наши лица.  - Что случилось?
        - Можно вас на минутку?
        Анджела хватает маму за руку и оттаскивает от Венди, на лице которой отражается смущение с нотками обиды, пока она смотрит нам вслед.
        - Мы заметили мужчину,  - шепчет Анджела.  - Он смотрел на нас, а Клара… она…
        - Он о чем-то сильно скорбит,  - выдавливаю я.
        - Где?  - требует мама.
        - Позади нас,  - говорит подруга.  - Я потеряла его из виду, но он точно где-то там.
        Мама застегивает молнию на толстовке и натягивает капюшон на голову. А затем возвращается к Венди, стараясь выдавить улыбку.
        - Все в порядке?  - спрашивает Венди.
        - Кларе стало плохо,  - говорит мама.  - Нам нужно вернуться домой.
        Это не ложь. Я едва могу переставлять ноги, пока мы спешим к выходу.
        - Не оглядывайся,  - шепчет мама мне на ухо.  - Давай, Клара, шевели ногами.
        Мы спешно проходим мимо отдела косметики, секции нижнего белья и одежды для официальных мероприятий, откуда начали сегодня шопинг. Не проходит и пары минут, как мы оказываемся на парковке. Как только в поле зрения появляется наша машина, мама устремляется к ней, таща меня за собой.
        - Что происходит?  - спрашивает на бегу Венди.
        - Садитесь в машину,  - приказывает мама, и мы быстро забираемся внутрь.
        И тут же автомобиль срывается с места. Только когда мы отъезжаем на несколько километров от Айдахо-Фолс, грусть постепенно сползает с меня, словно вуаль. Я делаю глубокий судорожный вдох.
        - Ты в порядке?  - спрашивает Венди.
        Она все еще выглядит безумно смущенной.
        - Я просто хочу поскорее попасть домой.
        - У нее дома есть лекарства,  - вмешивается Анджела.  - У нее иногда бывают приступы.
        - Приступы?  - повторяет Венди.  - Ты чем-то болеешь?
        - Ну…
        Мама бросает на Анджелу раздраженный взгляд.
        - Это редкая форма анемии,  - спокойно продолжает та.  - И иногда бывают такие приступы, отчего она чувствует головокружение и у нее подкашиваются ноги.
        Венди понимающе кивает.
        - Как в тот день, когда ты упала в обморок в школе.
        - Точно. Ей нужно принять таблетки.
        - Почему ты мне ничего не сказала?  - спрашивает Венди.
        Она выразительно смотрит на Анджелу, а затем переводит взгляд на меня, словно спрашивая: «Почему ты рассказала ей, а не мне?» На ее лице отражается обида.
        - Да обычно с этим нет никаких проблем,  - говорю я.  - К тому же мне уже гораздо лучше.
        Мы с Анджелой встречаемся взглядами, в которых отражается понимание, что, судя по реакции мамы, у нас очень, очень большие проблемы.

        Когда через три часа мы подъезжаем к дому, перед этим высадив Венди у «Ленивой собаки», мама говорит нам:
        - Отправляйтесь в комнату Клары и сидите там, пока я не вернусь.
        Мы с Анджелой заходим в дом и поднимаемся в мою комнату. И хотя еще не стемнело, я поддаюсь своему желанию и включаю свет.
        Мы садимся на кровать и слышим, как мама стучит в дверь Джеффри.
        - Эй,  - не дождавшись ответа, говорит она.  - Я решила подбросить тебя до кинотеатра в Джексоне, раз уж весь день баловала твою сестру. Мне кажется, это справедливо.
        Когда они уходят, Анджела обнимает меня и накрывает нас одеялом, потому что я не могу унять дрожь. А затем мы принимаемся ждать. Примерно через час до нас доносится хруст гравия из-под колес маминой машины. Хлопает дверь. Тихо скрипит лестница, пока мама поднимается наверх. А потом раздается еле слышный стук.
        - Входи,  - хрипло приглашаю я.
        Она улыбается, когда видит, как мы прижались друг к другу.
        - Зачем ты увезла Джеффри?  - интересуюсь я.  - Что, если этот мужчина там?
        - Я хочу, чтобы вы перестали бояться,  - говорит она.  - Здесь вы в безопасности.
        - Кто это был?  - спрашивает Анджела.
        Мама покорно и устало вздыхает.
        - Это был Чернокрылый. Скорее всего, он случайно там оказался.
        - Падший ангел случайно заглянул в торговый центр в Айдахо-Фолс?  - говорит Анджела.
        - Когда я увидела его, то…  - Я хватаю ртом воздух, когда на меня обрушиваются воспоминания.
        - Ты почувствовала его скорбь.
        - Его скорбь?  - повторяет Анджела.
        - Ангелы не обладают такой свободой воли, как мы с вами. Когда они не выполняют свое предназначение, это причиняет им сильную психическую и физическую боль. Так что все Чернокрылые чувствуют нечто подобное.
        - Но почему ни ты, ни Анджела этого не ощутили?  - спрашиваю я.
        - Некоторые из нас более чувствительны к их присутствию, чем другие,  - говорит она. На самом деле это большое преимущество. Если вдруг они приблизятся, ты сразу же ощутишь это.
        - А что нам делать, если это случится?
        - То же, что и сегодня. Убегайте.
        - Мы не можем сразиться с ними?  - спрашивает Анджела более пронзительным, чем обычно, голосом.
        Мама качает головой.
        - Даже вы?
        - Даже я. Ангелы невероятно могущественны. Поэтому лучшее, что вы можете сделать, это сбежать. И если вам повезет - а нам сегодня определенно повезло,  - то ангел посчитает, что не стоит тратить на вас время.
        На минуту в комнате повисает тишина.
        - Самая надежная защита от них - это не привлекать к себе внимания,  - добавляет мама.
        - Тогда почему ты не хотела, чтобы я о них узнала?  - В моем голосе явно слышится обвинение.  - Почему не хочешь рассказать о них Джеффри?
        - Потому что их притягивает твой разум, Клара. Как только вы узнаете об их существовании, вас становится легче обнаружить.
        Она пристально смотрит на Анджелу, и та, встретившись с ней взглядом на пару секунд, отворачивается и стискивает пальцами край одеяла. Это ведь подруга рассказала мне о Чернокрылых.
        - Мне жаль,  - шепчет Анджела.
        - Все в порядке,  - говорит мама.  - Ты же не знала.

        Через несколько часов я забираюсь к маме в постель. Мне хочется почувствовать себя в безопасности рядом с ней, ведь она всегда излучает тепло, но сегодня это не так. Ее лицо бледное и осунувшееся, будто она устала быть храброй и знающей, пытаясь защитить нас. А ноги словно ледышки. Я прижимаюсь к ним ступнями, надеясь хоть немного согреть ее.
        - Мама,  - говорю я в темноту.  - Я тут подумала.
        - Ой-ой.
        - Когда я чувствую небывалую скорбь в своем видении, это связано с Чернокрылыми?
        Повисает тишина. А потом звучит тихий вздох.
        - Когда ты рассказала о нахлынувшей скорби, мне тоже показалось это возможным.  - Мама обхватывает меня за талию и притягивает к себе.  - Не волнуйся, Клара. Если ты станешь нервничать, это ничем тебе не поможет. Ты еще не знаешь собственного предназначения. Тебе до сих пор известны лишь крохотные кусочки. И мне бы не хотелось, чтобы ты забивала себе голову предубеждениями, прежде чем сама все увидишь.
        Но меня от этих слов вновь пробирает дрожь.

        12
        Заткнись и танцуй

        Понедельник протекает как обычно. Я хожу мимо все тех же учеников по коридорам Старшей школы Джексон-Хоул, посещаю те же скучные занятия (если, конечно, не считать истории Британии, где Кристиан и Брейди рассказывают о шотландском военачальнике Уильяме Уоллесе, которого изображает Кристиан в килте), и довольно скоро Чернокрылый кажется лишь плохим сном, а я вновь чувствую себя в безопасности.
        Но я не собираюсь относиться к произошедшему легкомысленно. Больше никаких игр в «обычную девушку». Я не такая. Во мне течет ангельская кровь. К тому же у меня есть предназначение, которое необходимо выполнить. Мне нужно перестать ныть, увиливать от тренировок и сомневаться во всем. И я так и сделаю.
        В среду после уроков я замечаю Кристиана, замершего у своего шкафчика. Я подхожу к нему и слегка хлопаю его по плечу. Легкая вибрация проносится по моему телу, словно статический разряд. Он оборачивается и смотрит на меня своими зелеными глазами. Похоже, кто-то не в настроении разговаривать.
        - Привет, Клара,  - здоровается он.  - Я могу тебе чем-то помочь?
        - Я думала, что смогу помочь тебе. Тебя не было на уроке на прошлой неделе.
        - Дядя брал меня в поход.
        - Дать тебе мои записи по истории Британии?
        - О, это было бы великолепно,  - говорит он таким тоном, словно ему плевать на историю Британии, но он не хочет огорчать меня.
        Кристиан ведет себя не так, как обычно: ни шуток, ни уверенности, ни легкой щеголеватости в походке. А под глазами и вовсе видны тени.
        Я протягиваю ему тетрадь. И в этот момент мимо нас проходит группа девушек, популярных девушек, подружек Кей. Они перешептываются и бросают на него злобные взгляды. И его плечи тут же напрягаются.
        - Они скоро успокоятся,  - говорю я.  - Сегодня ты у всех на устах, но не пройдет и недели, как все уляжется.
        - Да? Откуда ты знаешь?
        - Ну… Я же королева слухов. Похоже, с тех пор, как я появилась здесь, каждую неделю появляется какой-то новый слух обо мне. Наверное, это связано с тем, что я новенькая. Ты слышал о том, как я соблазнила тренера по баскетболу? Это история моя любимая.
        - Слухи обо мне лживые,  - гневно выпаливает Кристиан.  - Это я бросил Кей, а не она меня.
        - О. По моему опыту, слухи часто…
        - Я пытался поступить правильно, потому что я не тот, кто ей действительно нужен. Просто поступить правильно,  - взрывается он.
        И свирепый блеск в его глазах напоминает мне, как он выглядел в видении - это сочетание силы и уязвимости, которое и делает его невероятно сексуальным.
        - Это не мое дело,  - говорю я.
        - Я не думал, что все обернется так.
        Мы стоим в коридоре, по которому туда-сюда снуют школьники. С потолка, практически до уровня головы Кристиана, свисает баннер про танцы. На нем яркими синими буквами написано: «МИФИЧЕСКАЯ ЛЮБОВЬ». А ниже значится: «Ждем вас в субботу с семи до полуночи». Мифическая любовь.
        И внезапно мысли начинают кружиться в голове на немыслимой скорости, как колесо на «Поле чудес». А затем вспыхивает только одна.
        - Пойдешь со мной на танцы?  - выпаливаю я.
        - Что?
        - Ну, у меня нет пары и у тебя нет пары, так что, возможно, нам стоит пойти вместе.
        Он пристально смотрит на меня. Если мое сердце забьется чуть чаще, то я точно потеряю сознание. Но я все же стараюсь сохранять бесстрастное выражение на лице, будто мне не так уж и важен его ответ.
        - Тебя никто не пригласил?
        И почему это всех так удивляет?
        - Нет.
        В его глазах появляется блеск.
        - Конечно, почему бы и нет? Разве можно отказать королеве Елизавете?  - с улыбкой отвечает он.
        Я не могу удержаться от улыбки.
        - Что ж, значит, в субботу с семи до полуночи.  - Я указываю на баннер.
        Он оборачивается и смотрит на рекламу.
        - Я даже не знаю, где ты живешь,  - говорит Кристиан.
        Я быстро называю свой адрес и начинаю объяснять, как туда добраться, но тут же замолкаю, когда он начинает смеяться. Покачав головой, он достает из шкафчика ручку, а затем хватает меня за запястье, и в тот же миг мою шею колет от электрических разрядов.
        - Напиши мне лучше,  - просит он.
        Разжав мои пальцы, Кристиан выводит на моей ладони зелеными чернилами свой адрес электронной почты.
        - Обязательно,  - обещаю я, и мой голос почему-то звучит до смешного пронзительно и прерывисто.
        Прядь волос падает мне на лицо, и я убираю ее за ухо. Он закрывает ручку и закидывает рюкзак на плечо.
        - Встретимся в семь часов?
        - Договорились,  - отвечаю я.
        Кажется, от его прикосновения в моей голове остались лишь односложные ответы. Возможно, Анджела права. Возможно, то, что мы держались за руки в моем видении, действительно означает, что этот сексуальный парень станет моим. Это не так уж и отстойно.
        - Ладно, мне пора,  - говорит Кристиан, вырывая меня из мыслей.
        Его рот растягивается в полуулыбке, которой он одаривает всех девушек. И на мгновение он вновь кажется самим собой, позабывшим о Кей.
        - Увидимся в субботу,  - добавляет он.
        - До встречи.
        Когда Кристиан уходит, я сжимаю в кулаке руку с адресом. «Я гений,  - думаю я.  - Это просто гениальная идея».
        Я иду на танцы с Кристианом Прескоттом.

        Мама снова плачет. На часах почти семь. Я стою в ее спальне перед зеркалом в полный рост, а она смотрит на меня, и по ее лицу струятся слезы. Она даже не всхлипывает, потому что это было бы слишком унизительно для нее. Но меня это беспокоит. Только что она помогала мне обвязать голову двумя серебряными лентами в греческом, как она уверила меня, стиле, а через мгновение она уже сидит на краю кровати и молча плачет.
        - Мама,  - беспомощно зову я.
        - Я так счастлива за тебя,  - смущенно шмыгая носом, говорит она.
        - Ну-ну. Вижу, как ты счастлива.  - Я не могу избавиться от неприятного чувства, что в последнее время она не в себе.  - Постарайся взять себя в руки. Кристиан будет здесь с минуты на минуту.
        Она улыбается.
        - Серебряный «Аваланш» вывернул из-за деревьев!  - кричит Джеффри.
        Мама встает.
        - Побудь пока здесь,  - вытирая глаза, говорит она.  - Пусть немного подождет.
        Я подхожу к окну и незаметно наблюдаю, как Кристиан подъезжает к дому и паркуется. Он поправляет галстук и проводит рукой по взъерошенным темным волосам, прежде чем направиться к двери. Я в последний раз смотрю на себя в зеркало. «Мифическая любовь» подразумевала, что костюмы должны напоминать мифы о богах и богинях, о Геракле и подобных героях. Так что мое платье в греческом стиле подходит идеально. Я оставила волосы распущенными, и теперь они волнами ниспадают на спину. Скоро их вновь придется красить. Уже виднеются золотистые корни.
        - А вот и она,  - говорит мама, когда я появляюсь на верхней площадке лестницы.
        Они с Кристианом смотрят на меня. Я улыбаюсь и осторожно спускаюсь по ступенькам.
        - Ого,  - выдыхает Кристиан, когда я останавливаюсь перед ним, а затем окидывает взглядом с ног до головы.  - Красиво.
        Я не уверена, говорит ли он о платье или обо мне в целом. Но в любом случае я с ним согласна.
        На нем элегантный черный смокинг, серебристый жилет с галстуком, белая рубашка и все такое. Одним словом, при виде него начинают течь слюнки. Даже мама не может отвести от него взгляда.
        - Отлично выглядишь,  - говорю я.
        - Кристиан рассказал мне, что живет неподалеку,  - делится мама. Ее глаза сверкают, а на лице не осталось и следа слез.  - Как ты сказал? В пяти километрах к востоку отсюда?
        - Примерно так,  - подтверждает он, все еще не сводя с меня взгляда.  - Если по прямой.
        - У тебя есть братья или сестры?  - спрашивает мама.
        - Нет, я единственный ребенок.
        - Нам пора,  - вмешиваюсь я, так как понимаю, что она пытается сложить вместе кусочки моего видения и при этом может испугать Кристиана.
        - Вы так чудесно смотритесь вместе,  - восхищается мама.  - Можно я вас сфотографирую?
        - Конечно,  - соглашается Кристиан.
        Она бежит в свой кабинет за фотоаппаратом. А мы молча ждем ее. От него так потрясающе пахнет - приятная смесь мыла, одеколона и чего-то свойственного только ему. «Феромоны,  - думаю я.  - Но как бы там ни было, это больше, чем просто химия».
        Я улыбаюсь ему.
        - Спасибо, что так терпеливо ко всему относишься. Ты же знаешь, какими бывают мамы.
        Он не отвечает, и на мгновение я задаюсь вопросом, получится ли у нас сегодня улучшить отношения. Потом мама возвращается, и мы встаем у двери, чтобы она нас сфотографировала. Кристиан заводит руку мне за спину, едва касаясь поясницы. По моему телу пробегает легкая дрожь. Каждый раз, когда мы соприкасаемся, между нами что-то происходит. У меня нет этому объяснения, но в такие моменты я чувствую себя сильной и слабой одновременно. Чувствую, как кровь струится по венам, а воздух наполняет и опустошает легкие. Будто мое тело признает его. Не знаю, что это означает, но мне это нравится.
        - Ой, я совсем забыла,  - восклицаю я, когда вспышка гаснет.  - Я же купила тебе бутоньерку.
        И убегаю на кухню, чтобы достать ее из холодильника.
        - Вот она,  - вернувшись, говорю я.
        А затем подхожу к нему, чтобы приколоть бутоньерку - белую розу в окружении зелени - к лацкану его смокинга, но случайно укалываю себя иголкой.
        - Ох,  - вздрогнув, вздыхает он, будто булавка вонзилась в его палец, а не в мой.
        Я приподнимаю руку и смотрю на появившуюся каплю крови.
        Кристиан обхватывает ее ладонью и так внимательно рассматривает, что у меня перехватывает дыхание.
        К такому обхождению можно привыкнуть.
        - Как думаешь, выживешь?  - спрашивает он, встречаясь со мной взглядом.
        И мне приходится закрыть глаза, чтобы успокоить сбившееся дыхание.
        - Думаю, да. Кровь уже остановилась.
        Я забираю у мамы салфетку и, прижав к пальцу, стараюсь не задеть платье.
        - Давай попробуем еще раз,  - говорю я и склоняюсь чуть ниже.
        Пока я пристегиваю бутоньерку, наше дыхание смешивается. И на меня накатывают те же ощущения, что и на горнолыжном склоне, когда мы лежали в снегу на расстоянии вдоха. Словно стоит мне чуть податься вперед, и мы поцелуемся на глазах у мамы. Я быстро отступаю назад, осознавая, что сегодня вечером все пройдет либо очень хорошо, либо очень плохо.
        - Спасибо,  - посмотрев на лацкан пиджака, благодарит он.  - Я купил тебе цветочный браслет, но он остался в пикапе.  - Кристиан поворачивается к маме.  - Было приятно познакомиться, миссис Гарднер.
        - Пожалуйста, зови меня Мэгги.
        Он сосредоточенно кивает.
        - Вернись домой до полуночи,  - добавляет она.
        Я удивленно смотрю на нее. Что за требование? Танцы закончатся лишь в полночь.
        - Пойдем?  - спрашивает Кристиан, прежде чем я успеваю придумать разумный аргумент.
        Он протягивает мне руку, и я кладу сверху ладонь.
        - Конечно,  - отвечаю я, а потом мы выходим из дома.

        У дверей художественного музея Джексона, где проходят танцы, девочкам вручают изящные лавровые венки, листья которых окрашены серебристой краской, а мальчикам - длинные белые полосы ткани, чтобы они перекинули их через плечо и носили как тогу. Теперь мы официально выглядим как древние греки, и нам разрешают войти в вестибюль, где уже вовсю веселятся одноклассники.
        - Может, сначала сфотографируемся?  - спрашивает Кристиан.  - Там не очень большая очередь.
        - Давай.
        Как только мы направляемся в фотозону, начинает играть медленная песня. Джейсон Ловетт приглашает Венди на танец. В моем розовом платье она выглядит настоящей принцессой. Выйдя на танцпол, они обнимаются и начинают неловко раскачиваться под музыку. Это так мило. Еще я замечаю в углу Такера, который танцует с какой-то рыжеволосой незнакомой мне девушкой. Увидев меня, он поднимает руку, чтобы помахать, но потом замечает Кристиана. Его глаза мечутся между нами, словно он пытается понять, что же произошло за эту неделю, ведь еще в прошлую субботу я говорила, что у меня нет пары.
        - Ваша очередь. Вставайте,  - говорит фотограф.
        Мы с Кристианом поднимаемся на установленную платформу. Он встает у меня за спиной и обнимает меня за талию, словно это совершенно естественная для нас поза. Я улыбаюсь, и нас освещает вспышка камеры.
        - Пойдем потанцуем,  - говорит Кристиан.
        Обрадовавшись, я иду вслед за ним на танцпол, укутанный дымкой и усыпанный лепестками белых роз. Он берет меня за руку и кружит, а затем прижимает к себе, продолжая сжимать мои ладони в своих руках. Во мне бурлит столько электрических разрядов, будто я выпила эспрессо.
        - Ты, оказывается, умеешь танцевать,  - говорю я, когда он кружит меня на танцполе, ловко уворачиваясь от других пар.
        - Немного,  - ухмыляется он.
        У Кристиана действительно прекрасно получается вести партнершу, поэтому я расслабляюсь и доверяюсь ему, стараясь смотреть ему в лицо, а не на наши ноги, которые взметают туман и лепестки роз, и не на людей, которые, уверена, наблюдают за нами.
        Я наступаю ему на ногу. Дважды. И это я из нас двоих танцовщица. Мне не хочется смотреть на его лицо. Я все еще не могу привыкнуть, что нахожусь к нему так близко. В голове вдруг всплывает рассказанная мамой история о скульпторе, у которого ожила созданная им статуя. Наверное, примерно те же чувства я испытываю к Кристиану. Его существование кажется невозможным, как будто я сама создала его по мотивам своего видения. Создала парня моей мечты.
        «Но мы не в сказке,  - напоминаю я себе.  - И у меня есть предназначение. Мне нужно попытаться понять, что объединит нас в лесу».
        - Ты говорил, что дядя брал тебя в поход. И как далеко вы отправились?  - спрашиваю я.
        Он выглядит смущенным.
        - Ну, мы не выбирались из Титона. Просто ушли в какое-то захолустье.
        - О, так вы не брали машины?
        - Нет, мы пошли пешком.
        Мой выбор темы явно удивляет его.
        - Мне стало интересно, потому что я хочу и сама отправиться летом в поход. Хочу вкусить походной жизни. Поспать под звездами. Мы никогда не делали этого в Калифорнии.
        - Тогда вы переехали в нужное место,  - говорит он.  - Я знаю несколько книг, которые описывают удивительные места, где можно разбить лагерь.
        Интересно, не окажемся ли мы вместе в одном из походов, когда начнется лесной пожар. Мы танцуем, прижавшись друг к другу, последний припев, но, как только песня заканчивается, тут же неловко отступаем друг от друга.
        - Знаешь, чего мне вдруг захотелось?  - говорю я, чтобы разрушить молчание.  - Пунша.
        Мы подходим к столу с закусками и накладываем на маленькие пластиковые тарелочки несколько оливок, крекеров и немного сыра фета. Я не стала наполнять свою тарелку доверху, потому что не уверена, как это повлияет на мое дыхание. Увидев свободный столик, мы занимаем его. Мой взгляд останавливается на Анджеле, кружащейся в танце с высоким светловолосым парнем, которого я несколько раз видела в школьных коридорах. Кажется, она говорила, что его зовут Тайлер. Кроваво-красное платье, которое сшила для подруги мама, выглядит просто фантастически. Ее золотистые глаза обведены черным карандашом, а стрелки чуть изгибаются вверх, как у древних египтянок. Так как тема этих танцев «Мифическая любовь», уверена, она изображает древнюю богиню. Только Анджела явно из тех, кому требовались жертвоприношения. Она замечает меня и быстро поднимает вверх большой палец, пока кружит вокруг парня, который стоит на одном месте и слегка покачивается в такт музыке.
        - Вы с Анджелой дружите?  - спрашивает Кристиан.
        - Да.
        - Она немного напористая.
        - Ты не первый, кто мне это говорит,  - смеюсь я, потому что он даже не догадывается, насколько напористой может быть Анджела. Слышал бы он, как подруга рассуждала о способностях Неосязаемых читать мысли.  - Думаю, людей пугает, насколько она умна. Так же как их пугаешь ты…  - Я обрываю себя.
        - Что? Ты думаешь, что я пугаю людей? Почему?
        - Потому что ты такой… идеальный, популярный и у тебя прекрасно получается все, за что бы ты ни брался.
        - Идеальный,  - усмехается он, но при этом ему хватает такта выглядеть искренне смущенным.
        - Но на самом деле это раздражает.
        Он смеется. А потом тянется вперед и берет меня за руку, отчего мои нервные окончания вновь встают по стойке «смирно».
        - Поверь мне, я не идеален,  - говорит он.
        И с этого момента вечер проходит прекрасно. Кристиан - потрясающая пара. Он очаровательный, внимательный и заботливый. И к тому же само воплощение сексуальности. Я даже забываю о предназначении на какое-то время. И просто танцую. Позволяю этому магнетическому чувству наполнить тело, пока все остальное не перестает казаться таким уж важным. Я действительно наслаждаюсь жизнью.
        Пока не появляется Кей. И она, конечно же, великолепна в своем платье из лавандового кружева, которое оголяет ее плечи и подчеркивает тонкую талию. Темные волосы слегка присобраны, локоны каскадом спадают на спину, и в них что-то поблескивает на свету. На ее руках белые перчатки до локтя, одной рукой она обвивает талию своего кавалера, смеясь ему в лицо, словно чудесно проводит время. Даже не взглянув в нашу сторону, она утягивает своего спутника на танцпол, как только начинает играть очередная медленная песня.
        Кристиан притягивает меня ближе. Между нашими телами не остается и сантиметра. Кажется, его плечо просто создано для того, чтобы я положила на него голову. И в этот момент на меня обрушивается невероятно яркое видение.

        Я иду по грунтовой дороге через лес. Пикап Кристиана припаркован на обочине. Воздух наполнен дымом, дурманящим мысли. Но я не волнуюсь. Мне хорошо известно, где найти Кристиана. Даже без ориентиров ноги сами несут меня в нужное место. И когда я вижу, как он стоит ко мне спиной в черной флисовой куртке, засунув руки в карманы, меня захватывает знакомая скорбь. Она настолько сильная, что мне трудно дышать. И я чувствую себя такой хрупкой, словно от одного прикосновения разлечусь на миллион осколков.
        - Кристиан,  - зову я.
        Он оборачивается. И в его глазах виднеется смесь грусти и облегчения.
        - Это ты,  - выдыхает он.
        И шагает ко мне. За его спиной огонь облизывает холм. Пламя рвется к нам, но во мне нет и капли страха. Мы с Кристианом идем навстречу друг к другу, пока не оказываемся лицом к лицу.
        - Это я. Я здесь.
        Протянув руку, я обхватываю его ладонь, и этот жест настолько привычный, словно мы провели вместе всю жизнь. Кристиан поднимает вторую руку и касается моей щеки. Его пальцы невероятно горячие, и прикосновение обжигает меня, но я не отстраняюсь. Мы замираем на мгновение, словно время остановилось, словно огонь не подкрадывается к нам. А затем оказываемся в объятиях друг друга. Тела прижимаются теснее, мы как будто становимся единым целым. И через секунду земля уходит у нас из-под ног.

        Я возвращаюсь в реальность, ловя ртом воздух. Кристиан смотрит на меня, широко раскрыв глаза. Мы не движемся в танце, а просто замерли посреди танцпола, уставившись друг на друга. Сердце колотится так сильно, словно пытается выпрыгнуть из груди. На меня накатывает волна головокружения, а ноги так дрожат, что я пошатываюсь. Кристиану приходится поддерживать меня.
        - Ты в порядке?
        Он быстро оглядывается по сторонам, чтобы посмотреть, наблюдает ли кто-то за нами. Так и есть. За его плечом я вижу Кей, которая сверлит меня полным ненависти взглядом.
        - Пойду подышу свежим воздухом.
        Я вырываюсь из его рук и устремляюсь к двери на террасу. На улице стало прохладно. Я прислоняюсь к стене, закрываю глаза и пытаюсь успокоить бешено колотящееся сердце.
        - Клара?
        Я открываю глаза. Кристиан стоит передо мной. У него такой же потрясенный вид, как и у меня, а его лицо выглядит бледным в свете фонарей.
        - Все в порядке,  - уверяю я и улыбаюсь, чтобы доказать это.  - Просто в зале очень душно.
        - Принесу тебе чего-нибудь выпить,  - говорит он, но не двигается с места.
        - Я правда в порядке.
        Я чувствую себя глупо. А затем меня охватывает злость. Не такого предназначения я себе желала. Улететь из леса, сжимая Кристиана в объятиях. И что потом? Моя миссия выполнена, а великолепный Кристиан Прескотт отправится спасать мир. Получите, распишитесь.
        Я ощущаю себя подпоркой.
        - Пойду, принесу пунш,  - говорит Кристиан.
        Я качаю головой.
        - Это была плохая идея.
        - Ты о чем?
        - На самом деле тебе бы хотелось находиться здесь не со мной,  - посмотрев ему в глаза, объясняю я.  - Ты по-прежнему любишь Кей.
        Он не отвечает.
        - Мне казалось, между нами существует какая-то связь, но… Я просто хотела тебе понравиться. У меня никогда не было отношений, как у тебя с Кей.  - К моему ужасу, у меня на глазах выступают слезы.
        - Прости,  - наконец выдавливает он и прислоняется к стене рядом со мной. Его лицо становится необычайно серьезным.  - Ты мне нравишься, Клара.
        От этих эмоциональных американских горок, на которых я катаюсь весь вечер, меня начинает пошатывать. А еще разболелась голова.
        - Ты меня даже не знаешь,  - говорю я.
        - Но с удовольствием узнаю.
        Если бы он только знал, как это важно. Но прежде чем я успеваю что-то сказать, дверь на террасу открывается и перед нами возникает Брейди Хант.
        - Сейчас объявят короля бала,  - выразительно посмотрев на Кристиана, говорит он.
        Но Кристиан колеблется.
        - Иди,  - подталкиваю его я.
        Брейди с любопытством смотрит на меня, а затем возвращается внутрь. Кристиан подходит к двери и придерживает ее для меня, но я качаю головой.
        - Задержусь тут на минутку.
        Я закрываю глаза и не открываю их, пока не слышу, как щелкает дверь. Воздух внезапно ощущается невероятно холодным. Одного за другим мистер Эриксон объявляет королевских придворных, и почти все они из спортивных команд.
        - А королем танцевального вечера становится…  - начинает мистер Эриксон.
        В комнате повисает абсолютная тишина.
        - Кристиан Прескотт.
        Я захожу внутрь и вижу, как мисс Колберт, учительница французского языка, вручает Кристиану золотой скипетр. А он любезно улыбается ей. Ему так хорошо удается справляться с всеобщим вниманием, как какой-то кинозвезде или политику. Возможно, в будущем он станет президентом. Судя по лицу мисс Колберт, ей доставляет огромное удовольствие, что Кристиан опускается перед ней на колено, чтобы она могла водрузить ему на голову венок из золотистых листьев. Поблагодарив ее, он встает и машет толпе.
        А потом отходит в сторонку, чтобы мистер Эриксон мог объявить королеву бала. И в этот момент я начинаю невероятно нервничать. Нет, он не назовет мое имя. Моя кандидатура даже не рассматривалась. Я же всего лишь клоунесса. Но все объявленные фрейлины - подруги Кей. А это означает лишь одно…
        - Королевой танцевального вечера становится Кей Паттерсон,  - говорит мистер Эриксон.
        В зале раздаются громоподобные аплодисменты тех, кто голосовал за нее. Кей подходит к сцене с безмерной грацией и самообладанием. Зажав букет белых роз под мышкой, она склоняет голову, и мистер Эриксон заменяет ее маленький серебристый венок на большой золотой.
        - А теперь, по традиции, объявляется танец короля и королевы.
        Мне на ум приходит несколько совсем не ангельских ругательств. Кей не сводит выжидающего взгляда с Кристиана. Он, в свою очередь, смотрит на пол, словно обдумывая что-то, а затем поднимает глаза, и на его лице вновь появляется улыбка. Когда звучат первые аккорды, он подходит к Кей и берет ее за руку. А она тут же кладет вторую руку на плечо Кристиана. И они начинают свой танец, красиво двигаясь под музыку. Вокруг тут же поднимается возбужденный гомон. Кристиан и Кей снова вместе.
        И лишь у меня такое чувство, будто я очутилась в аду.
        - Привет, Морковка,  - раздается голос.
        Я съеживаюсь.
        - Давай не сейчас, Такер. Мне совсем не хочется сейчас общаться.
        - Потанцуй со мной,  - просит он.
        - Нет.
        - Да перестань. У тебя сейчас такой жалкий вид, пока ты наблюдаешь, как твой кавалер танцует с другой.
        Я поворачиваюсь и сверлю его сердитым взглядом. И только теперь замечаю, как прекрасно он выглядит. Белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, подчеркивает его загар. Смокинг еще сильнее выделяет его широкие и мускулистые плечи. Короткие рыжевато-каштановые волосы причесаны и уложены. А голубые глаза сверкают в свете огней. Я даже ощущаю запах его одеколона.
        - Ладно,  - соглашаюсь я.
        Он протягивает мне руку, и я кладу в нее свою ладонь, а как только мы выходим на танцпол, обнимаю его за шею. Он ничего не говорит, лишь переступает с ноги на ногу, не сводя взгляда с моего лица. Вся злость тут же уходит. Он делает мне одолжение, по крайней мере, так это выглядит. На всякий случай я смотрю на потолок, пытаясь отыскать там ведро со свиной кровью, которой он собирается облить меня.
        - А где твоя спутница?  - спрашиваю я.
        - Ну, это сложный вопрос. Все зависит от того, кого ты имеешь в виду.
        - Ту, с кем ты сегодня пришел.
        - С ней,  - говорит Такер и кивает в сторону рыжеволосой девушки, стоящей у столика с пуншем.
        - И с ней.  - Он косится в сторону диджея, возле которого стоит незнакомая мне брюнетка-старшеклассница и, видимо, делает заявку.
        - И с ней,  - вновь повторяет он, но теперь указывает на блондинку, которая танцует в обнимку со вторым претендентом на звание короля вечера.
        - Ты пришел с тремя девушками?
        - Они из команды по родео,  - говорит он, словно это все объясняет. Их никто не пригласил, и я решил, что единственный мужчина, способный справиться с ними тремя.
        - Ты просто невероятен.
        - А ты пришла с Кристианом Прескоттом,  - возражает он.  - Твоя мечта сбылась.
        Только сейчас это скорее похоже на кошмар. Я бросаю взгляд на Кристиана и Кей через плечо. Как и следовало ожидать, она плачет. Вцепилась руками в плечи Кристиана и всхлипывает.
        Такер поворачивается и прослеживает мой взгляд.
        В этот момент Кристиан наклоняется и что-то шепчет Кей на ухо. Но что бы он ни сказал, ей это явно не нравится, и она начинает плакать еще сильнее.
        - Черт, ни за какие бы деньги я не согласился бы оказаться на его месте,  - говорит Такер.
        Я впиваюсь в него свирепым взглядом.
        - Прости,  - тут же добавляет он.  - Мне следует заткнуться.
        - Так и сделай.
        Он сдерживает улыбку, и мы танцуем в тишине до окончания песни.
        - Спасибо за танец,  - благодарит он.
        - И тебе спасибо,  - говорю я, поглядывая на Кристиана.
        Он обнимает Кей, а она уткнулась в его плечо. Я же молча смотрю на них и не знаю, что делать. Через мгновение Кристиан отстраняется и что-то ласково говорит ей, а затем ведет к столику и выдвигает стул, чтобы она села. Он даже, судя по всему, предлагает ей принести пунша, но Кей лишь отмахивается. Дорожки от туши сохнут у нее на лице, которое выглядит измученным. Поначалу мне кажется, что это очередная выходка, очередное представление распутной мерзавки, но, когда я вижу, как она обмякла в кресле, я верю, что она действительно опустошена.
        Кристиан подходит ко мне, явно чем-то взволнованный.
        - Мне очень жаль,  - извиняется он.  - Не думал, что такое случится.
        - Знаю,  - спокойно говорю я.  - Все в порядке. Где кавалер Кей?
        «Пусть он ее и утешает»,  - думаю я.
        - Он ушел,  - выдает Кристиан.
        - Ушел?  - недоверчиво переспрашиваю я.
        - Поэтому я подумал,  - покраснев, говорит Кристиан,  - что надо отвезти Кей домой.
        Я в шоке смотрю на него.
        - Но я вернусь и заберу тебя,  - быстро добавляет он.  - Ну, как только удостоверюсь, что она добралась до дома в целости и сохранности, тут же приеду и отвезу тебя домой.
        - Я отвезу Клару домой,  - говорит Такер, который все это время стоял позади меня.
        - Нет, это займет всего пару минут,  - расправив плечи, протестует Кристиан.
        - Танцы закончатся через десять минут. И где ей потом тебя ждать, на парковке?  - возражает Такер.
        Я чувствую себя Золушкой, сидящей посреди дороги с тыквой и парочкой мышей в обнимку, пока Прекрасный принц спасает другую цыпочку.
        Кристиана явно гложет чувство вины.
        - Езжай, доставь Кей домой,  - выдыхаю я.  - Меня отвезет Такер.
        - Ты не против?
        - Все в порядке. К тому же мама сказала вернуться домой до полуночи.
        - Я заглажу свою вину,  - говорит он.
        Готова поклясться, сейчас Такер закатывает глаза.
        - Договорились.  - Я поворачиваюсь к брату Венди.  - Мы можем уйти прямо сейчас?
        - Как скажешь.
        Отыскав подруг и попрощавшись с ними, я жду у двери, пока Такер созывает своих спутниц. При виде меня в их глазах мелькает жалость, и на мгновение во мне вспыхивает ненависть к Кристиану Прескотту. Мы впятером втискиваемся в ржавый пикап Такера. Сначала он высаживает блондинку, потому что она живет в Джексоне. За ней рыжую. А потом и брюнетку.
        - Пока, Мелкий,  - выходя из машины, говорит она.
        В машине остались только мы с Такером. Мы в полной тишине выезжаем на Спринг-Крик-Роуд.
        - Так ты… Мелкий, да?  - поддразниваю я через некоторое время, не в силах и дальше терпеть эту тишину.
        - Ага,  - качая головой, говорит он, будто все еще не верит, что его так называют.  - В восьмом и девятом классах меня звали Брат Тук. А теперь просто Мелким. Хотя друзья все еще зовут меня Тук.
        Когда мы подъезжаем к дому, я понимаю, что опаздываю уже на пятнадцать минут. Открыв дверь, я замираю и смотрю на него.
        - Ты можешь… никому в школе не рассказывать об этом ужасе?
        - Они уже и так знают,  - говорит он.  - В Старшей школе Джексон-Хоул все всегда друг про друга все знают.
        Я вздыхаю.
        - Не переживай,  - просит он.
        - Ага, еще скажи, что к понедельнику об этом забудут.
        - Так и будет,  - уверяет он.
        Не понимаю, издевается Такер надо мной или нет.
        - Спасибо, что подвез,  - говорю я.  - Мелкий.
        Он стонет, а потом ухмыляется.
        - Мне было приятно.
        Он такой странный парень. С каждой минутой я узнаю его с новой стороны.
        - До встречи.
        Я выпрыгиваю из пикапа, захлопываю дверцу и шагаю к дому.
        - Эй, Морковка,  - вдруг окликает он.
        Я оборачиваюсь.
        - Перестань уже меня так называть.
        - Тебе же самой это нравится.
        - Это не так.
        - Что ты нашла в Кристиане Прескотте?  - спрашивает он.
        - Не знаю,  - устало отвечаю я.  - Еще вопросы?
        На его щеке появляется ямочка.
        - Нет,  - говорит он.
        - Тогда спокойной ночи.
        - Спокойной ночи,  - прощается он и скрывается в темноте.
        Когда я поднимаюсь на крыльцо, над дверью загорается свет, а в дверях появляется мама.
        - Это же не Кристиан,  - говорит она.
        - Отличное наблюдение.
        - Что случилось?
        - Он влюблен в другую,  - объясняю я и снимаю серебристый венок с головы.

        Позже, когда ночь становится совсем темной, мое видение превращается в кошмар. Я посреди леса. И за мной кто-то следит. Я чувствую на себе взгляд янтарных глаз Чернокрылого. А затем он роняет меня, прижимает к холодной земле, заслоняя своим телом свет. Сосновые иголки впиваются мне в спину. Закричав, я пытаюсь вырваться. И одна рука скользит по его крылу. Когда я стискиваю перья и выдергиваю их, они тут же испаряются. Я продолжаю ощипывать его крылья, ведь каждое перо наполнено злом, пока он внезапно не растворяется в тяжелом облаке дыма. Горло тут же разрывается от кашля, и мне приходится развалиться на земле, чтобы восстановить дыхание.
        Я резко просыпаюсь, запутавшись в одеяле. И тут замечаю, что кто-то стоит над моей кроватью. Я втягиваю воздух, чтобы закричать снова, но ладонь закрывает мне рот.
        - Клара, это я,  - говорит Джеффри, а затем убирает руку и садится на край кровати.  - Я слышал, как ты кричала. Приснился кошмар?
        Сердце колотится так сильно, что напоминает боевой барабан. Я киваю.
        - Хочешь, я позову маму?
        - Нет. Все в порядке.
        - Что тебе приснилось?
        Он до сих пор не знает о Чернокрылых. А если верить маме, стоит мне рассказать брату о них, и он может стать их мишенью. Я сглатываю.
        - Танцы прошли немного не так, как мне хотелось.
        Он хмурится, сведя брови вместе.
        - Тебе приснился кошмар про школьный бал?
        - Ну, это был не очень удачный вечер.
        Джеффри смотрит на меня так, будто не верит, но я слишком устала, чтобы объяснять, что моя жизнь просто разваливается на куски.

        13
        Готичная Динь-Динь

        Мой телефон звонит. Я достаю его из кармана, смотрю на экран, а затем сбрасываю вызов и кладу трубку обратно в карман. Сидящая по другую сторону стола мама удивленно приподнимает брови.
        - Опять Кристиан?
        Я отрезаю кусочек французского тоста и кладу его в рот. Но меня настолько распирает от злости, что я даже не чувствую вкуса. И это еще больше меня бесит, потому что мне нравятся французские тосты.
        - Может, тебе стоит с ним поговорить? Дай ему возможность все исправить,  - просит она.
        Я откладываю вилку.
        - Единственное, что поможет ему все исправить - это машина времени, на которой он сможет вернуться во вчерашний вечер и…
        Мой голос затихает. И что? И повернуться спиной к Кей, пока она летит в пропасть? И вместо этого отвезти меня домой? И поцеловать меня по дороге?
        - Дай мне немного позлиться, ладно? И да, я понимаю, что веду себя по-детски.
        На кухне начинает звонить домашний телефон. Мы с мамой смотрим друг на друга.
        - Я возьму,  - говорит она и встает со стула, чтобы снять трубку со стены.  - Алло,  - произносит мама.  - Прости, но она не хочет с тобой разговаривать.
        Я отодвигаю стул. Мой французский тост уже остыл. Я беру тарелку и иду на кухню. Мама прислонилась к стойке и, кивая, слушает, что он ей говорит. Она явно на его стороне.
        Повернувшись ко мне, она прикрывает микрофон рукой.
        - Я действительно считаю, что тебе следует с ним поговорить.
        Выкинув французский тост в мусорное ведро, я ополаскиваю тарелку в раковине, ставлю ее в посудомойку и вытираю руки кухонным полотенцем. А затем протягиваю руку за телефоном. Удивившись, она отдает мне трубку, и я подношу ее к уху.
        - Клара?  - с надеждой спрашивает Кристиан.
        - Ты не понимаешь намеков?  - говорю я и кладу трубку.
        Мама достаточно умна, чтобы промолчать, пока я, пройдя мимо нее, поднимаюсь по лестнице в свою спальню. Закрыв за собой дверь, я падаю на кровать. Мне хочется кричать в подушку.
        Ни за что не стану девчонкой, которая позволяет какому-то парню обращаться с ней как с дерьмом и при этом заискивает перед ним. Да, я отправилась на танцы с Кристианом Прескоттом. И конечно, этот вечер не должен был стать фееричным. Или романтичным. Ведь по большей части это требовалось для предназначения. Но даже не предполагала, что он закончится тем, что мне придется добираться до дома на пикапе Такера.
        «Все, с меня хватит,  - решаю я.  - С этого дня я стану воспринимать Кристиана только как работу. Отправлюсь в лес, улечу с ним оттуда, а затем брошу там, где он укажет. И на этом все. Никаких объятий. Никаких восторженных взглядов ему в глаза».
        Я прокручиваю в голове последнее видение. И от яркого воспоминания, как его горячая рука прижималась к моей щеке, у меня все сжимается в груди. Я закрываю глаза. И проклинаю тепло, которое зародилось в животе. Проклинаю видения, которые подталкивают меня неизвестно к чему.
        Звонит мой сотовый. Это Анджела.
        - Только ничего не говори,  - подняв трубку, произношу я.
        На другом конце повисает тишина.
        - Ты здесь?
        - Ты же сама велела мне ничего не говорить.
        - Я имела в виду про вчерашний вечер.
        - Ладно. Тогда поговорим о другом. Мама решила поставить мюзикл «Оклахома!» этой осенью в «Подвязке». И я всячески пытаюсь ее отговорить. Да кто слышал об этом мюзикле в Вайоминге?
        - Все только об этом и говорили, да?  - спрашиваю я.  - После того, как мы ушли.
        Она замолкает на минуту, а затем меняет тему:
        - Сегодня хорошая погода. На улице словно лето наступило.
        - Анджела.
        Она вздыхает.
        - Да,  - признается она.
        С моих губ срывается горестный стон.
        - И конечно же, все считают меня полной идиоткой, верно?
        - Ну, я могу говорить только за себя.
        Уверена, она сейчас улыбается. Поэтому на моем лице тоже появляется улыбка.
        - Приходи на ужин,  - говорит она.  - Мама готовит феттучини с соусом «Альфредо». А я найду что-нибудь, что ты сможешь поколотить.
        Мое тело тут же расслабляется от облегчения. Боже, благослови Анджелу. Я бы не выдержала весь день в доме, где постоянно звонит телефон, а мама стоит над душой.
        - Во сколько приехать?
        - А как быстро ты сможешь до меня добраться?  - отвечает она.

        Мы с Анджелой смотрим два фильма подряд в кинотеатре «Титон». Это фильм ужасов и боевик, но именно такое бессмысленное веселье помогает мне вновь прийти в себя. Вернувшись в «Подвязку», мы забираемся на пустую сцену. Я в какой-то степени полюбила это место. Словно это наше с Анджелой тайное убежище, где нас никто не найдет. К тому же у подруги прекрасно получается отвлечь меня от мыслей.
        - Сейчас покажу то, что обязательно поднимет тебе настроение,  - говорит она, когда мы сидим на краю сцены, свесив ноги в оркестровую яму.
        А затем встает и, закрыв глаза, машет крыльями. Мне на плечо падает муха. И я быстро стряхиваю ее. Мухи в театре меня очень пугают. Они подлетают к лампам и опаляют свои крылья, а потом падают сверху и, жужжа, ползают по сцене. Я оглядываюсь на Анджелу. Но ничего нового не вижу.
        - И что я должна увидеть?  - через минуту спрашиваю я.
        Она хмурится.
        - Подожди.
        Еще с минуту ничего не происходит. А затем ее крылья начинают расплываться, как воздух над бетоном в жаркий летний день. Очень медленно они меняют вид, сглаживаясь и принимая другую форму. Анджела открывает глаза. У нее за спиной сейчас крылья огромного мотылька. Они все такие же белоснежные, но более гладкие, разделенные на сегменты и усеянные мелкими чешуйками. Крылья бабочки.
        У меня отвисает челюсть.
        - Как ты это сделала?
        Она улыбается.
        - Цвет изменить не получается,  - говорит она.  - Мне показалось, что фиолетовые крылья будут смотреться круче, но ничего не вышло. Но если постараюсь, могу сделать их похожими на что угодно.
        - А как они ощущаются в таком виде?  - спрашиваю я, наблюдая, как гигантские крылья бабочки, так не похожие на наши покрытые перьями крылья, плавно открываются и закрываются.
        Анджела похожа на готическую фею Динь-Динь.
        - Более хрупкими. И не думаю, что летать на них буду так же. Хотя вообще не уверена, удастся ли мне взлететь. Но это ограничение скорее у меня в голове. Думаю, наши крылья могут становиться такими, как мы захотим. Мы видим крылья, покрытые перьями, потому что именно так изображают ангелов. Но на самом деле они всего лишь инструмент, форму для которого выбираем мы сами.
        Я разглядываю ее. Мне бы никогда не пришло в голову попробовать поменять форму крыльев.
        - Ух ты,  - выдыхаю я, с трудом вернув себе дар речи.
        - Невероятно, правда?
        - Что значит «всего лишь инструмент»? Они выглядят как настоящие,  - говорю я, вспоминая, как ощущались мои крылья на спине - массой мышц, перьев и костей.
        - Ты когда-нибудь задумывалась о том, куда деваются наши крылья, когда мы их прячем?
        Я моргаю.
        - Нет.
        - Думаю, они просто существуют в другом измерении.  - Анджела стряхивает опилки со штанов.  - Смотри.
        Она снова закрывает глаза. И крылья бабочки растворяются, превращаясь в туманную дымку, которая парит вокруг ее головы и плеч.
        - Думаешь, у меня получится так же?
        Я встаю и неуклюже взмахиваю крыльями. Меня охватывает внезапная вспышка ревности. Она намного сильнее меня. И намного умнее. А еще в ней в два раза больше ангельской крови.
        - Не знаю,  - задумчиво произносит она.  - Возможно, способность менять облик я унаследовала от отца. Но скорее всего, мы все можем это делать.
        Я закрываю глаза.
        - Бабочка,  - шепчу я.
        А затем смотрю на свои крылья. Но они все так же покрыты перьями.
        - Ты должна раскрыть свой разум,  - говорит Анджела.
        - Ты говоришь, как Йода[29 - Йода - персонаж из киносаги «Звездные войны», мудрый и великий джедай. В его речи часто нарушен порядок слов, отчего предложения звучат непривычно.].
        - Разум ты свой освободить должен,  - произносит она, старательно подражая Йоде.
        Она поднимает руки над головой и потягивается. Ее крылья исчезают.
        - Это было невероятно круто,  - признаю я.
        - Знаю.
        В этот момент еще одна муха падает мне на рубашку, и после визгов и попыток стряхнуть ее с одежды, во мне расцветает радость от того, что в моей жизни есть такой друг, как Анджела. Она всегда напомнит мне, как здорово обладать ангельской кровью, даже если я чувствую себя уродцем. А еще, хотя бы на минуту, поможет забыть о Кристиане Прескотте.

        Вернувшись домой, я обнаруживаю на крыльце Кристиана. Свет от лампы, словно прожектор, вырисовывает вокруг него желтый круг. В руках он держит кружку с малиновым чаем, который, уверена, ему приготовила мама. Поставив кружку на крыльцо, он вскакивает на ноги. А мне безумно хочется улететь отсюда.
        - Мне очень жаль,  - говорит он с серьезным выражением на лице.  - Я повел себя отстойно. Как дурак. Как идиот.
        Стоит признать, что он выглядит очаровательно, когда в его глазах отражается луна, а с губ срываются эти признания. Но не прекрасно.
        Я вздыхаю.
        - И как давно ты тут торчишь?  - спрашиваю я.
        - Не очень давно,  - говорит он.  - Часа три примерно,  - он указывает на кружку.  - Но благодаря угощениям мне показалось, что прошло всего два.
        Я не собираюсь улыбаться в ответ на его слова, а протискиваюсь мимо него в дом. При виде нас мама подскакивает с дивана и уходит в свой кабинет, за что я ей очень благодарна.
        - Входи,  - приглашаю я, понимая, что он никуда не собирается в ближайшее время.
        Кристиан следует за мной на кухню.
        - Итак,  - начинаю я,  - давай обозначу правила. Мы никогда и не под каким предлогом не будем обсуждать танцы.
        В его глазах вспыхивает облегчение. Я забираю у него кружку и ставлю ее рядом с раковиной. А затем упираюсь руками в столешницу.
        - Давай начнем все сначала,  - стоя к нему спиной, предлагаю я.
        «Это не такая уж плохая идея»,  - думаю я. Никаких видений, никаких ожиданий, никакого унижения. Просто парень повстречал девушку. Просто он и я.
        - Хорошо.
        - Меня зовут Клара.
        Повернувшись, я протягиваю ему руку. Уголок его рта приподнимается в сдержанной улыбке.
        - А я Кристиан,  - бормочет он, беря меня за руку и аккуратно сжимая ее.
        - Приятно познакомиться, Кристиан,  - говорю я, словно он обычный парень.
        Словно я не вижу его стоящим посреди объятого огнем леса, стоит только закрыть глаза. Словно его прикосновение в этот момент не вызывает в теле тоски и дрожи.
        - И мне.
        Мы возвращаемся на крыльцо, но перед этим я завариваю нам по кружке чая и беру для нас одеяла. Усевшись поудобней, мы смотрим на небо, которое будто усеяно бриллиантами.
        - В Калифорнии звезды никогда не светили так ярко,  - говорит он.
        И я с ним полностью согласна.

        К тому времени как мама выходит из кабинета и спокойно (но, думаю, еле скрывая эмоции) объявляет, что уже поздно и завтра нужно идти в школу, так что Кристиану следует отправиться домой, я уже знаю о нем гораздо больше. Знаю, что он живет с дядей и тот владеет «Банком Джексон-Хоула» и парой офисов по продаже недвижимости. Кристиан не стал рассказывать, где его родители, но у меня сложилось впечатление, что их давно нет в живых. Он очень тепло отзывался об экономке Марте, которая живет с ними с тех пор, как ему исполнилось десять. Еще я знаю, что Кристиан любит мексиканскую кухню, горные лыжи и, конечно, играть на гитаре.
        - Хватит уже говорить обо мне,  - через некоторое время возмущается он.  - Давай поговорим о тебе. Почему вы переехали сюда?  - спрашивает он.
        - Ох, ну…  - Я пытаюсь вспомнить заготовленный заранее ответ.  - Из-за мамы. Ей хотелось уехать из Калифорнии. Перебраться туда, где не так людно и можно дышать свежим воздухом. Она решила, что так будет лучше для нас.
        - И как? Ну, тебе действительно тут лучше?
        - В какой-то степени да. Конечно, в школе оказалось тяжело завести новых друзей, да и вообще не просто.  - Я краснею и отвожу взгляд, гадая, не вспоминает ли он сейчас о моем прозвище «Сексуальная клоунесса», которое так популярно среди его приятелей.  - Но мне нравится… Кажется, мое место здесь.
        - Я чувствую то же самое,  - говорит он.
        - Что именно?
        Теперь пришла его очередь смущаться.
        - Просто хочу сказать, что когда переехал сюда, то какое-то время мне было нелегко. Я не вписывался.
        - Но тебе же было всего пять?
        - Да, мне только исполнилось пять, но это ощущалось даже в таком возрасте. Джексон-Хоул своеобразное место во многих отношениях, особенно для тех, кто решает переехать сюда из Калифорнии. Я помню первую увиденную мной метель - мне показалось, что на нас сейчас обрушится небо.
        Я смеюсь и слегка ерзаю, отчего наши плечи соприкасаются. Тело тут же прошибает вспышка притяжения. Даже сквозь одежду. Я отодвигаюсь подальше. «Это работа, Клара,  - говорю я себе.  - Не теряй голову».
        - Но теперь-то ты чувствуешь, что это твое место?  - откашлявшись, спрашиваю я.
        Он кивает.
        - Да, конечно. У меня нет никаких сомнений, что это мой дом.
        После этого Кристиан рассказывает, что подумывает о поездке в Нью-Йорк на все лето, на какую-то стажировку в бизнес-школу для старшеклассников.
        - Я не в восторге от этой идеи, но мне кажется, что лето в Нью-Йорке будет незабываемым,  - говорит он.  - Так что, скорее всего, я уеду.
        - На все лето?  - слегка потрясенно спрашиваю я.
        «Но как же пожар?  - хочется спросить мне.  - Ты не можешь уехать».
        - Дядя,  - начинает он и замолкает на мгновение,  - хочет, чтобы я пошел в колледж на «банковское дело» и когда-нибудь занял его должность в банке. И поэтому он думает, что мне следует получше подготовиться. А я сам не знаю, чего хочу.
        - Понимаю,  - говорю я, думая, что он еще и половины не знает.  - Моя мама такая же. Она всегда говорит, что у меня есть свое предназначение в жизни. То, для чего я рождена. Так что мне просто нужно понять, для чего именно. И это давит на меня. Я очень боюсь ее подвести.
        - Да уж,  - вздыхает он и поворачивается ко мне с такой улыбкой на лице, что мое сердце пытается вырваться из груди.  - Похоже, нам обоим не повезло.

        Оставшиеся недели до каникул пролетают незаметно. Кристиан звонит мне по нескольку раз в неделю, чтобы поболтать. Он садится рядом на каждом уроке истории Британии и постоянно шутит. Пару раз он даже присоединяется ко мне за столиком Невидимок во время ланча, что совершенно выбивает девчонок из колеи. И все это время школа обсуждает, встречаемся мы с ним или нет.
        И это сильно меня удивляет.
        - Я же тебе говорила,  - напоминает Анджела, когда я делюсь с ней этим.  - А я никогда не ошибаюсь, Клара.
        - Это, конечно, мило, но давай сосредоточимся на деле. Я все еще ничего не знаю о пожаре. Не знаю, почему он там окажется в этот день. Не знаю, где это происходит. Я считала, что стоит узнать его получше, и все откроется, но…
        - У тебя еще есть время. Так что просто наслаждайся приятной компанией,  - говорит она.
        Венди, в свою очередь, едва скрывает свое неодобрение моим общением с Кристианом. Впрочем, ей никогда не нравилась мысль о том, что мы начнем встречаться.
        - Я же говорила, что Кристиан словно бог,  - чопорно произносит она.  - А из богов выходят не самые лучшие парни.
        - Если ты снова попытаешься сосватать мне Такера, то лучше побереги силы. Хотя с его стороны было мило отвезти меня домой после танцев.
        - Эй, я на твоей стороне. И если ты так этого хочешь, то я буду поддерживать тебя и Кристиана.
        - Спасибо,  - благодарю я.
        - Даже если и считаю, что ты совершаешь огромную ошибку.
        Вот такие у меня хорошие друзья.
        Я смущена тем, что Кристиан внезапно стал уделять мне так много внимания. Только я решила, что наше общение не должно выходить за рамки ангельского долга, как он, кажется, начал в меня влюбляться. И от этого голова идет кругом. К тому же он ни разу не пригласил меня на свидание. Да и вообще не прикасается ко мне. И я всячески уверяю себя, что это не так уж важно.

        - К дому приближается серебристый «Аваланш»!  - кричит сверху Джеффри.
        - Ты что, теперь дозорный?  - кричу я в ответ.
        - А почему бы и нет?
        - Спасибо за предупреждение.
        Я выхожу на крыльцо и жду, когда Кристиан заглушит двигатель.
        - Привет, незнакомец,  - говорю я.
        Он улыбается.
        - Привет.
        - Не ожидала увидеть тебя здесь.
        - Я хотел попрощаться,  - объясняет он.  - Завтра меня отправляют в Нью-Йорк.
        Кристиан произносит слово «Нью-Йорк» так, словно его отсылают в школу-интернат.
        - Да ладно тебе, уверена, тебя ждет множество приключений в Большом Яблоке. Мой папа живет в Нью-Йорке, но я была там всего раз. А так как ему приходилось работать, то я всю неделю просидела на диване, смотря телевизор.
        - Твой отец живет там? Ты никогда об этом не говорила.
        - Ну, там и не о чем говорить.
        Он пожимает плечами.
        - Как и про моего отца.
        Кристиану явно не нравится эта тема. Интересно, на моем лице появляется такое же выражение, когда я говорю о своем отце? Словно я в порядке и мне все равно, что одному из родителей на меня плевать.
        Я демонстративно надуваю губы.
        - Это отстой. Каникулы начались всего два дня назад, а все уже сваливают отсюда,  - хнычу я.  - Ты, Венди, Анджела и даже мама. На следующей неделе она едет в Калифорнию по делам. Я чувствую себя крысой, которая осталась в одиночестве на тонущем корабле.
        - Мне жаль,  - говорит Кристиан.  - Я буду писать тебе, договорились?
        - Хорошо.
        В его кармане звонит сотовый. Он вздыхает, но не отвечает на звонок. Вместо этого делает шаг ко мне, сокращая расстояние между нами. Это очень напоминает мне сцену из видения. И кажется, сейчас он возьмет меня за руку.
        - Клара,  - говорит он, и в моем имени, слетевшем с его губ, звучат странные нотки.  - Я буду скучать по тебе.
        «А будет ли?»  - задаюсь вопросом я.
        - «Блюбелл» приближается к дому!  - доносится голос Джеффри с верхнего этажа.
        - Спасибо!  - кричу я в ответ.
        - Кто это? Твой брат?  - спрашивает Кристиан.
        - Да, он решил поиграть в сторожевого пса.
        - Что за «Блюбелл»?
        - Ну…
        Проржавевший синий грузовик Такера останавливается позади «Аваланша» Кристиана. Из кабины вылезает Венди. Она явно недовольна и смущена тем, что встретила здесь Кристиана. Но все же пытается улыбнуться.
        - Привет, Кристиан,  - здоровается она.
        - Привет,  - отвечает он.
        - Я хотела заехать,  - говорит Венди.  - Такер повез меня в аэропорт.
        - Ты улетаешь сегодня? Я думала, самолет завтра,  - растерянно говорю я.  - Я даже не завернула твой прощальный подарок. Подожди здесь.
        Я убегаю в дом и возвращаюсь с айподом, который купила для Венди. А затем вручаю его ей.
        - Не смогла придумать, что тебе понадобится на стажировке в ветклинике. На ум приходили только запасные носки. Но надеюсь, тебе позволят там слушать музыку, пока ты работаешь.
        Она выглядит невероятно шокированной, а ее улыбка все еще кажется слегка натянутой.
        - Клара,  - выдыхает она.  - Это же…
        - Я уже записала туда несколько песен, которые тебе нравятся. А еще нашла саундтрек к «Заклинателю лошадей». Я же знаю, что ты практически наизусть выучила этот фильм.
        С минуту она просто смотрит на айпод, а затем сжимает его в руках.
        - Спасибо тебе.
        - Не за что.
        Такер сигналит нам. И у Венди на лице появляется извиняющееся выражение.
        - Прости, но мне пора ехать. А то опоздаем на самолет.
        Мы обнимаемся.
        - Я буду безумно по тебе скучать,  - шепчу я.
        - Там есть телефон-автомат. Я буду звонить тебе,  - обещает она.
        - Обязательно звони. Я чувствую себя такой брошенной.
        Такер высовывает голову из окна.
        - Прости, сестренка, но нам пора. Тебе нельзя опаздывать на самолет.
        - Да, уже бегу.
        Венди обнимает меня напоследок, а затем бросается к пикапу.
        - Привет, Крис,  - говорит Такер.
        - Как дела, брат Тук?  - с улыбкой отвечает Кристиан.
        Такер не выглядит удивленным от такого обращения.
        - Отлично, но я не могу проехать из-за твоей машины. Я, конечно, могу развернуться, но не хочется портить Кларе газон.
        - Подожди секунду.  - Кристиан поворачивается ко мне.  - Мне тоже пора ехать.
        - Неужели ты не можешь задержаться хоть на минутку?  - спрашиваю я, стараясь, чтобы в голосе не звучало мольбы.
        - Нет, мне и правда пора,  - говорит он.
        Кристиан обнимает меня, и в первые две секунды меня охватывает неловкость, будто мы не знаем, куда девать руки, но затем верх берет знакомое притяжение, и наши тела идеально соединяются друг с другом. Я кладу голову ему на плечо, закрываю глаза, и на мгновение мой разум отключается.
        Такер заводит двигатель. И я тут же отстраняюсь.
        - Обязательно звони мне.
        - Я вернусь в начале августа,  - говорит он.  - И мы обязательно встретимся, хорошо?
        - Отличная идея.
        Надеюсь, нет, уверена, что до его возвращения не начнется лесных пожаров. Этого ведь не может произойти, верно? Разве может начаться пожар, если Кристиана не будет в лесу? Можно ли не выполнить своего предназначения из-за того, что его главный герой сопротивляется?
        - Пока, Клара,  - прощается Кристиан.
        Он кивает Такеру и подходит к «Аваланшу». Двигатель с ревом оживает. И на фоне этого серебристого пикапа «Блюбелл» кажется еще более ржавой и потрепанной. Я машу вслед двум машинам, пока они не исчезают в лесу, оставляя меня в облаке пыли. А затем вздыхаю. И все это время меня не покидает мысль, что мы попрощались с Кристианом так, будто больше никогда не увидимся.

        Через несколько дней я помогаю Анджеле собрать вещи для поездки в Италию, где она, как обычно, проведет лето с родственниками мамы.
        - Считай это небольшим тайм-аутом[30 - Тайм-аут - распространенная методика воспитания детей, когда расшалившегося ребенка сажают на стул, ставят в угол или отправляют в комнату, чтобы он успокоился, при этом лишая игрушек и давая время подумать о своем проступке.],  - говорит Анджела при виде моего кислого лица.
        - Тайм-аутом? Я же не ребенок, чтобы ограничивать меня в общении.
        - Временем для размышлений. Чтобы научиться летать, черт возьми, попытаться обрести венец и узнать, на что еще ты способна.
        Я вздыхаю и бросаю пару носков в ее чемодан.
        - Я не такая, как ты, Энджи. И способностей у меня меньше.
        - Да как ты можешь быть в этом уверена?  - возмущается она.  - Трудно что-то узнать, если не попробовать.
        Я меняю тему разговора, приподняв черную шелковую ночнушку, которую она положила в кучу с другой одеждой.
        - А это еще зачем?  - спрашиваю я, расправляя материал.
        Анджела выхватывает ночнушку у меня из рук и, смутившись, запихивает ее на дно чемодана.
        - У тебя есть сексуальный итальянский парень, о котором ты мне никогда не рассказывала?
        - Мне нужно сегодня лечь пораньше. Завтра предстоит долгий перелет.
        - Джованни. Альберто. Марчелло,  - перечисляю я итальянские имена, какие только приходят мне на ум, внимательно наблюдая за реакцией подруги.
        - Заткнись.
        - А твоя мама знает?
        - Нет.  - Она хватает меня за руку и тянет вниз, чтобы усадить на кровать.  - И ты ничего ей не скажешь. Она взбесится.
        - Зачем мне что-то рассказывать твоей маме? Мы с ней почти не общаемся.
        Видимо, там что-то особенное. Анджела обычно болтает о своих парнях, но еще не было ничего серьезного. Я представляю, как она гуляет по римским улицам под руку с темноволосым итальянским парнем и целуется с ним под арками. И начинаю дико завидовать.
        - Не говори никому, пожалуйста.  - Она крепко сжимает мою руку.  - Пообещай мне.
        - Обещаю,  - говорю я.
        Думаю, Анджела слегка мелодраматична. Она отказывается говорить на эту тему и закрывается крепче моллюска, пока я помогаю ей паковать остальные вещи. Она уезжает завтра рано утром в Айдахо-Фолс, чтобы успеть на рейс, поэтому мы прощаемся сегодня. Подойдя к дверям «Подвязки», мы крепко обнимаемся.
        - Я буду очень сильно по тебе скучать,  - говорю я.
        - Не переживай,  - успокаивает она.  - Не успеешь оглянуться, как я уже вернусь. И привезу с собой кучу новой информации.
        - Ладно.
        - Будь осторожна.  - Она шутливо бьет меня по руке.  - И научись уже летать.
        - Обязательно,  - шмыгнув носом, говорю я.
        Лето будет невероятно грустным.

        Следующим вечером после ужина я отправляюсь в Национальный парк Титон. Машину я решаю оставить у озера Дженни. Это маленькое тихое озеро, окруженное деревьями, над которыми возвышаются горы. Несколько минут я просто стою на берегу, глядя, как заходящее солнце отражается в воде, прежде чем скрыться за горизонтом. Над гладью воды скользит белый пеликан. Нырнув в воду, он всплывает на поверхность с рыбой в клюве. Это непередаваемое зрелище.
        Когда окончательно темнеет, я начинаю свой путь.
        Вокруг стоит невероятная тишина. Как будто на земле больше никого не осталось. Пытаясь расслабиться, я глубоко вдыхаю холодный, пахнущий хвоей воздух, позволяя ему наполнить легкие. Мне хочется забыть о проблемах и просто наслаждаться тем, как напрягаются мышцы с каждым преодоленным метром в гору. Я поднимаюсь все выше и выше, пока не оказываюсь над деревьями, ближе к бескрайнему, чистому небу. Стараясь не сбавлять темпа, чтобы не замерзнуть, я отыскиваю хорошее место и останавливаю свой выбор на отвесном склоне. Судя по карте, он называется Инспирейшн-Пойнт. И похоже, это отличное место для моего эксперимента.
        Я подхожу к краю и смотрю вниз. Падать высоко.
        В глади озера отражается луна.
        - Вперед,  - шепчу я.
        А затем расставляю руки в стороны. Призвав крылья, я распрямляю их. И снова смотрю вниз. Ох, не стоило этого делать.
        Я точно полечу, вот только не уверена, что это не убьет меня. Хотя если верить видению, у меня все получится.
        - Это легко,  - потирая руки, говорю я.  - Не так уж это и страшно. Легкотня.
        Я делаю еще один глубокий вдох. И думаю о пеликане, который парил над озером, словно его нес сам воздух. Я расправляю крылья.
        А затем прыгаю.
        И лечу вниз, как камень. Воздух хлещет мне в лицо, выбивая дыхание из легких, отчего я даже не могу закричать. Деревья тянутся ко мне. Я пытаюсь сгруппироваться, чтобы смягчить удар о землю, хотя и понятия не имею, как это делается. Надо было подготовиться получше, но уже поздно возмущаться. Даже если я каким-то чудом выживу при падении, то, скорее всего, сломаю себе что-нибудь о камни. И никто не узнает, что я здесь, никто меня не найдет.
        «Прыгнуть со скалы,  - ругаю я себя.  - Какая замечательная идея, Клара!»
        Но тут мои крылья ловят ветер. И тело дергается, как бывает у парашютистов, когда их парашют наконец раскрывается. Я неловко покачиваюсь в воздухе, пытаясь удержать равновесие. Крылья напрягаются, чтобы выдержать мой вес. А затем ветер уносит меня подальше от Инспирейшн-Пойнт.
        - Я лечу,  - шепчу я.
        И вдруг чувствую невероятную легкость и облегчение от того, что не умру. В теле бурлит адреналин и возбуждение от ощущения холодного воздуха, который удерживает меня в вышине. Это самое невероятное чувство в моей жизни.
        - Я лечу!
        Конечно, на самом деле я не лечу, а скорее парю над верхушками деревьев, как дельтаплан или огромная летающая белка. Думаю, птицы умирают от смеха, наблюдая за моими попытками не разбиться. Так что вряд ли меня можно назвать прекрасным ангельским существом, которое рождено летать в небесах. Но главное, что я не умерла.
        Я хлопаю крыльями, пытаясь подняться выше. Но вместо этого опускаюсь еще ниже, зависая над самыми верхушками, которые практически задеваю ногами. Я пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь из пройденного на уроках аэродинамики, но не могу сопоставить свои знания о самолетах - подъем, тяга, сопротивление - с тем, что делают крылья в этот момент. Полеты в реальности сильно отличаются от математических уравнений. Каждый раз, когда я пытаюсь изменить направление, я начинаю бешено вращаться, а перед глазами проносится вся моя жизнь, пока мне не удается вновь установить контроль. Поэтому я лишь изредка взмахиваю крыльями, чтобы удержаться в воздухе.
        Я направляюсь к озеру. В посеребренной луной водной глади мое отражение кажется белым пятном. И на мгновение я представляю себя пеликаном, парящим над поверхностью. Чуть опустившись вниз, я протягиваю руку и скольжу пальцами по прохладной воде. А затем кружусь в лунном свете. И смеюсь.
        «Я сделаю это,  - говорю я себе.  - Я обязательно спасу его».

        14
        Прыжок с дерева

        Двадцатого июня наступает мой семнадцатый день рождения. Утром я просыпаюсь в совершенно пустом доме. Мама вернулась в Калифорнию на неделю по работе. А Джеффри все это время провел в самоволке. На днях он сдал экзамен по вождению и получил дневные права (когда он узнал, что в Вайоминге разрешено водить машину днем с пятнадцати лет, он еще сильнее полюбил этот штат), поэтому с тех пор я практически его не видела. Он слишком занят поездками по окрестностям Джексона на своем новеньком грузовике - подарке от старого доброго папы. Единственное подтверждение тому, что он еще жив - периодически появляющаяся посуда в раковине.
        По-моему, это будет мой первый день рождения без праздничной вечеринки. Никакого торта. И подарков. Перед отъездом в Калифорнию мама подарила мне ярко-желтый сарафан длиной до пола из шуршащей ткани. Мне он очень понравился, но сейчас, глядя на него в своей спальне, я мгновенно впадаю в депрессию, потому что он идеально бы подошел для дня рождения, или свидания, или вечерней прогулки с друзьями.
        Я отправляюсь вниз, усаживаюсь за кухонный стол, насыпаю хлопья, чувствуя себя еще более несчастной оттого, что в них нет бананов, и включаю телевизор, чтобы посмотреть новости.
        Ведущая рассказывает о том, что в этом году Джексон-Хоул ждет засушливый сезон.
        - В этом году зимой выпало только две трети от нормы осадков,  - говорит она.  - Поэтому во время таяния снега водоемы не наполнились.  - Девушка встает у экрана с изображением озера, демонстрирующего низкий уровень воды.  - Здесь прекрасно видно, до какого уровня в норме поднимается вода. Более светлые камни обычно и составляют береговую линию.
        Повернувшись, ведущая с серьезным видом смотрит в камеру.
        - Пока засуха нам не страшна, но чем больше жарких дней нас ждет, тем суше будет становиться земля. И скорее всего, нас ожидает множество разрушительных пожаров.
        Прошлой ночью я вновь попыталась взлететь, но на этот раз с туристическим рюкзаком. Я не смогла придумать что-то другое, как эквивалент человека. Набив его банками с супом, несколькими литрами воды, а также одеялами и подушками, я оттащила его на задний двор и попыталась поднять в воздух. Но у меня ничего не вышло. И при этом он весил, наверное, вполовину меньше, чем Кристиан. Вот только, несмотря на это, оторваться от земли с ним никак не получалось. Все попытки стать как можно легче, чтобы крылья смогли поднять меня, сходят на нет, когда я беру что-то тяжелое. Я слишком слаба для этого.
        И сейчас, когда я смотрю, как по телевизору показывают кадры лесных пожаров, бушевавших в Джексоне в предыдущие годы, по коже бегут мурашки, словно ведущая говорит именно со мной. Что ж, я получила сообщение. Старайся лучше. Скоро начнется пожар. И мне необходимо быть готовой.
        Все утро я крашу ногти на ногах и смотрю телевизор. Мне следует выбраться из дома, но в голову не приходит ни одного места, где я не почувствую себя еще более жалкой и одинокой.
        Около полудня раздается стук в дверь. И к моему полнейшему удивлению, на крыльце стоит Такер Эйвери с обувной коробкой под мышкой. Его силуэт освещается ярким солнцем.
        Я открываю дверь.
        - Привет.
        - Привет.  - Он поджимает губы, стараясь сдержать улыбку.  - Только встала?
        И в этот момент я осознаю, что на мне надета невероятно дурацкая розовая пижама в клеточку со словом «ПРИНЦЕССА», вышитым слева на груди. Я бы себе такую не купила, но мне нравится, что она теплая и удобная. Я отступаю назад, в дверной проем.
        - Зачем приехал?  - спрашиваю я.
        Он протягивает коробку.
        - Венди хотела, чтобы я вручил тебе это,  - говорит он.  - Сегодня.
        Я осторожно забираю коробку у него из рук.
        - Внутри же нет никаких змей?
        Он ухмыляется.
        - Открой, и узнаешь.
        Я поворачиваюсь и шагаю в дом. Такер не двигается. Забеспокоившись, я смотрю на него. Он явно чего-то ждет.
        - Ты ждешь чаевые?  - спрашиваю я.
        - Конечно.
        - У меня нет налички. Может, войдешь в дом?
        - Я уж думал, ты никогда не предложишь.
        Я взмахиваю рукой, чтобы он следовал за мной.
        - Подожди здесь.
        Я ставлю коробку на кухонный стол и бегу наверх, чтобы надеть джинсы и желто-голубую фланелевую рубашку, но стоит мне заглянуть в зеркало, как я тут же холодею от ужаса. Мои оранжевые волосы напоминают крысиное гнездо. Я отправляюсь в ванную и пытаюсь расчесать их, а потом заплетаю в длинную косу. Затем добавляю на щеки румяна, а на губы - блеск. И я вновь выгляжу прилично.
        Спустившись по лестнице, я обнаруживаю Такера в гостиной. Он сидит на диване, положив ноги в ботинках на кофейный столик. Его взгляд устремлен в окно, где ветер играет с ветвями большой осины, отчего дерево колышется, а каждый листочек на нем дрожит. Я люблю это дерево. И меня нервирует, что Такер сидит там и восхищается им. Мне хочется поместить его в маленькую надежную коробку, где я смогу предсказывать, чего ему хочется, но он отказывается сидеть в ней.
        - Хорошее дерево,  - говорит он.
        К моему удивлению, парень-то оказался наблюдательным.
        - Открой,  - говорит он, так и не посмотрев ни на меня, ни на обувную коробку.
        Я следую его совету и поднимаю крышку. Внутри в белую тонкую бумагу завернута пара туристических ботинок. Их явно носили, потому что на краях и подошве видны потертости, но на вид они чистые и ухоженные. Это дорогие ботинки. Неужели у нас с Венди нога одного размера, хоть я и намного выше нее? А еще меня мучает вопрос, как она смогла купить себе такие отличные ботинки и почему расстается с ними сейчас?
        - Там есть записка,  - говорит Такер.
        Внутри одного ботинка я нахожу карточку размером семь на двенадцать сантиметров, исписанную с обеих сторон неровным почерком Венди. А затем приступаю к чтению.

        Дорогая Клара, мне очень жаль, что я не могу быть рядом в твой день рождения. Пока ты читаешь эту записку, я, скорее всего, убираю лошадиный навоз или делаю что-то более ужасное, так что не слишком там жалей себя! Ботинки - это не подарок. Я их просто одалживаю тебе, так что будь с ними поаккуратней. Мой подарок - это Такер. Но не начинай сразу сходить с ума, а дочитай до конца. В прошлый раз, когда мы разговаривали, мне показалось, что ты чувствуешь себя одинокой и не так уж часто выходишь из дома. Но я не позволю тебе хандрить, ведь ты живешь в самом красивом месте на свете. И никто из живущих здесь не знает эту часть страны лучше Такера. Он великолепнейший гид из всех, что тебе когда-либо удастся встретить. Так что смирись, Клара, надень ботинки и посвяти несколько дней изучению окрестностей вместе с ним. Поверь, это самый лучший подарок из всех, что я могла тебе сделать. Крепко обнимаю.
    С любовью, Венди.

        Я поднимаю глаза. Такер все так же смотрит на дерево. А я не знаю, что сказать.
        - Она еще хотела, чтобы я спел тебе песенку, когда буду вручать подарок.  - Он оборачивается, и на его лице появляется улыбка.  - Но я сказал ей, куда она может засунуть эту идею.
        - Венди написала…
        - Я знаю.
        Вздохнув, словно ему предстоит очень неприятная работа, он встает. А затем смотрит на меня сверху вниз, словно не уверен, что я справлюсь со всем, что он задумал.
        - Что?  - огрызаюсь я.
        - Ты отлично выглядишь, но тебе все же придется вернуться в комнату и надеть костюм.
        - Костюм?  - Его слова никак не увязываются с запиской.
        - Купальный костюм,  - уточняет Такер.
        - Мы идем купаться?  - спрашиваю я, мгновенно усомнившись во всей этой затее с прогулками, что бы там ни задумала Венди.
        Я пристально смотрю на него. Многие девушки пришли бы в восторг, получив Такера Эйвери в подарок, благодаря его голубым, словно небо, глазам, золотистой коже и волосам, а также ямочке на левой щеке. Я тут же представляю, как бы выглядел Такер в большом красном банте на голое тело.
        С днем рождения, Клара.
        И мои щеки внезапно начинают гореть.
        Такер не отвечает на мой вопрос. Думаю, сюрприз запланирован как часть приключения. Он показывает на лестницу. Я улыбаюсь и устремляюсь наверх, пытаясь выбрать, какой из калифорнийских бикини будет менее унизительно смотреться в такой ситуации. Я останавливаю выбор на темно-сапфировом раздельном купальнике, потому что он прикрывает больше, чем другие. Затем поспешно натягиваю джинсы и фланелевую рубашку, хватаю полотенце из шкафа и спускаюсь вниз, где меня ждет Такер и, конечно же, напоминает мне про туристические ботинки.
        После того как мой внешний вид приходит в соответствие со вкусом Такера, мы отправляемся к его пикапу, где он открывает мне дверь, после чего обходит капот и садится сам. В полной тишине мы едем по грунтовой дороге прочь от дома. Я тут же начинаю потеть во фланелевой рубашке. День в самом разгаре, а на голубом небе не видно ни облачка, и хотя на улице не так жарко, как в Калифорнии, но я уже жалею, что не надела что-то полегче. Интересно, нам еще далеко ехать?
        - А здесь есть кондиционер?  - спрашиваю я, чувствуя, как рубашка прилипает к спине.
        Такер переключает передачу, а потом перегибается через меня и опускает пассажирское стекло.
        - Я могла бы и сама это сделать,  - говорю я, уверенная, что он это исполнил лишь для того, чтобы заставить меня потесниться.
        На лице Такера появляется легкая расслабленная улыбка, которая почему-то успокаивает меня, а затем он объясняет:
        - Это очень капризное окно.
        Я высовываю руку из окна и растопыриваю пальцы, словно пытаюсь поймать прохладный горный воздух. Такер начинает тихонько насвистывать какую-то мелодию. И через несколько секунд я узнаю мотив песни «Дэнни Бой»[31 - «Danny Boy»  - одна из самых популярных песен двадцатого века, написанная в 1910 году, которую множество раз исполняли различные музыканты.], которую Венди пела в хоре на Весеннем концерте. У него отлично получается, ему даже удается попадать в ритм и передать настроение.
        Мы сворачиваем на шоссе, ведущее к школе.
        - Куда мы едем?  - интересуюсь я.
        - К Хобеку.
        Я слышала это название в школе и не раз видела указатели на шоссе. Есть каньон Хобек, перевал Хобек и, если я не ошибаюсь, даже развилка Хобек. Вот только знать бы, куда именно мы направляемся. Мы проезжаем мимо школы и полчаса едем по шоссе. Здания давно исчезли, и сейчас нас окружают горы и лес. Через какое-то время мы сворачиваем в крошечный городок с одной-единственной остановкой под названием «ХОБЕК». Сразу за универмагом дорога разветвляется в виде буквы У. Такер сворачивает налево, и мы снова едем в горы, а справа от нас бурлит зеленая река.
        - Это Снейк-Ривер?  - спрашиваю я.
        Стекло по-прежнему опущено, и воздух сильнее треплет мне волосы, когда пикап набирает скорость. Я вновь вытягиваю руку наружу.
        - Нет,  - отвечает Такер.  - Это Хобек.
        Нос заполняет аромат речной воды, мелких сосен, притаившихся на склоне, и полыни, которая растет по обе стороны дороги.
        - Обожаю запах полыни,  - говорю я и делаю глубокий вдох.
        Такер фыркает.
        - Полынь - настоящий сорняк. Она разрастается, словно лесной пожар, высасывая из земли воду и питательные вещества, лишая их остальные растения. Согласен, это крепкое маленькое растение. Но оно серое и уродливое, а еще в нем любят прятаться клещи. Ты когда-нибудь видела клеща?  - Он поворачивается ко мне.
        Видимо, на моем лице отразился ужас, потому что он вдруг неуклюже кашляет и тихо добавляет:
        - У полыни действительно приятный запах.
        Через некоторое время он сворачивает на небольшую заросшую травой дорогу.
        - Приехали,  - повернувшись ко мне, объявляет он.
        Мы паркуемся у старого деревянного забора рядом с большой оранжевой вывеской с надписью: «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. В НАРУШИТЕЛЕЙ БУДЕМ СТРЕЛЯТЬ». Такер приподнимает брови, словно пытается меня запугать. А затем пролезает в щель в заборе и протягивает мне руку. Я обхватываю его ладонь, и он помогает мне пролезть в дыру. По другую сторону оказывается резкий спуск к реке. Заросший полынью холм усыпан пивными банками. Не выпуская моей руки, Такер ведет меня по извилистой тропинке к огромному дереву у кромки воды. И я безумно радуюсь, что надела туристические ботинки.
        Когда мы добираемся до дерева, Такер кладет полотенце у корней и стягивает с себя одежду. Я отворачиваюсь и начинаю медленно расстегивать фланелевую рубашку. «Это очень милый купальник,  - убеждаю я себя.  - Не будь скромницей». Сделав глубокий вдох, я стягиваю рубашку с плеч, а затем быстро скидываю джинсы с ботинками и поворачиваюсь к Такеру. К моему облегчению, он наблюдает за рекой, хотя вполне может незаметно коситься на меня. Его черно-красные купальные шорты доходят до колен. Кожа золотисто-коричневого оттенка. Я быстро отвожу взгляд от его тела и кладу одежду с полотенцем рядом с его вещами.
        - Что теперь?  - спрашиваю я.
        - Мы полезем на дерево.
        Я смотрю на ветви, слегка покачивающиеся на ветру. К стволу прибито несколько досок, чтобы было удобнее карабкаться наверх, а к самой большой ветке, нависающей над рекой, привязан черный длинный канат.
        Видимо, мы будем раскачиваться на веревке и прыгать в воду.
        Я снова смотрю на реку, которая кажется невероятно глубокой, а течение быстрым.
        - Мне кажется, или ты хочешь, чтобы я умерла в свой день рождения?  - дразню я, надеясь, что Такер не заметит мелькнувшего в моих глазах страха.
        Обладатели ангельской крови тоже могут утонуть. Нам не меньше, чем обычным людям, нужен кислород. Хотя не исключено, что дыхание мы можем задерживать на более долгое время.
        От улыбки на его лице появляется ямочка.
        - Хочешь, я залезу первым?
        Не дожидаясь ответа, он взбирается на дерево, при этом у него так проворно это получается, словно он делал это тысячи раз. И это немного успокаивает. За несколько мгновений он оказывается так высоко, что среди листвы можно разглядеть лишь его загорелые ноги и золотистые волосы. А затем он и вовсе исчезает из виду. Неожиданно дергается канат.
        - Залезай,  - требовательно говорит он.  - Здесь хватит места для двоих.
        Я неуклюже взбираюсь на дерево. За пару секунд я умудряюсь содрать кожу на коленке и посадить занозу в ладонь, но при этом не жалуюсь. Меньше всего мне хочется, чтобы Такер Эйвери считал меня ребенком. Перед глазами появляется его рука, и я тут же хватаюсь за нее, а он затаскивает меня на самые высокие ветки.
        С этого места открывается великолепный вид на реку. Я пытаюсь отыскать место, где ее течение замедляется, но ничего подобного не вижу. Такер хватает эластичную веревку, привязанную рядом со мной. А затем поворачивается лицом к солнцу и на минуту закрывает глаза.
        - Это место называется «Солярий»,  - говорит он.
        - На котором мы стоим? На вершине дерева?
        - Да.  - Он открывает глаза, а я стою так близко, что мне видно, как сужаются от света его зрачки.  - Школьники приезжают сюда из поколения в поколение,  - продолжает он.
        - Так вот почему там висит плакат «Частная собственность»,  - обернувшись и посмотрев на дорогу, говорю я.
        - Кажется, владелец этой земли живет в Калифорнии,  - усмехается Такер.
        - И слава богу. Не хотелось бы, чтобы меня подстрелили в мой семнадцатый день рождения.
        - Ничего не случится.  - Он посильнее натягивает веревку и поджимает колени.  - Если не считать того, что ты промокнешь,  - добавляет он и спрыгивает с дерева.
        Веревка пролетает над самой водой, как качели. В самой высокой точке Такер выпускает ее из рук и с криком падает прямо в воду. Веревка возвращается назад, и я, протянув руку, ловлю ее, после чего смотрю вниз. Голова Такера появляется из-под воды. Он поворачивается ко мне и машет рукой, пока течение относит его вниз по реке.
        - Ну же!  - подначивает он.  - Тебе понравится.
        Я делаю глубокий вдох, крепче стискиваю в руках веревку и прыгаю.
        Удивительно, насколько большая разница между падением и полетом. А ведь я испытала и то и другое. Веревка проносит меня над рекой, растягиваясь под моим весом. Я стискиваю зубы, чтобы подавить желание выпустить крылья и взлететь. А затем, вскрикнув, разжимаю руки, потому что понимаю, что если не отпущу веревку, то врежусь в ствол дерева.
        Вода настолько холодная, что у меня перехватывает дыхание. Вынырнув на поверхность, я пытаюсь откашляться. И на мгновение на меня накатывает паника. Я хорошая пловчиха, но в бурлящей реке этого недостаточно. Чаще всего я плавала в бассейнах и на пляжах Тихого океана. И ничто из этого не подготовило меня к тому, что река схватит меня и потянет за собой. Рот снова наполняется речной водой. Она ледяная, с частичками грязи и примесью каких-то минералов. Кашляя, я пытаюсь плыть к берегу, пока меня не унесет вниз по реке настолько, что меня никогда и никто не найдет. Такера нигде не видно, и паника подступает мне к горлу. Я тут же представляю, как по новостям покажут опечаленную маму, Анджелу и Венди, которая будет мучиться от чувства, что именно она во всем виновата.
        Внезапно мою талию обвивает рука. Я резко поворачиваюсь, и мы едва не сталкиваемся лбами с Такером. Он прижимает меня к себе и с силой утягивает к берегу. Он великолепный пловец. Все эти мышцы он заработал не просто так. Стараясь не мешать ему, я просто держусь за его плечи и гребу лишь ногами в нужном направлении. В мгновение ока мы оказываемся на песчаном берегу. Пытаясь отдышаться, я ложусь на спину и смотрю на пушистое белое облако, которое пролетает над нами.
        - Ты очень храбрая,  - просто говорит Такер.
        Я пронзаю его взглядом. Вода стекает с его волос на шею, а глаза кажутся невероятно синими и наполненными весельем. И в этот момент мне безумно хочется ударить его.
        - Это было глупо. Мы оба могли утонуть.
        - Не-а,  - тянет он.  - Течение не особо быстрое. Я видел и посильнее.
        Я сажусь и смотрю на дерево, до которого идти примерно с километр.
        - Думаю, теперь нам предстоит вернуться к дереву.
        Такер усмехается, услышав нотки раздражения в моем голосе.
        - Да.
        - Босиком.
        - Берег песчаный, так что все не так уж и страшно. Замерзла?  - спрашивает он.
        Кажется, стоит мне сказать «да», и он тут же обнимет меня, но на самом деле мне не холодно, к тому же солнце вышло из-за облака, и вода уже почти испарилась с кожи. Просто немного зябко, и прилипает к телу мокрый купальник. Я стараюсь не обращать внимания на мурашки на животе и не думать, что рядом со мной, прикрытой лишь крошечными кусочками ткани, сидит Такер с обнаженной грудью, от которого так и пышет жаром.
        Я с трудом поднимаюсь на ноги и иду по берегу.
        Такер вскакивает и шагает рядом.
        - Прости,  - говорит он.  - Наверное, мне следовало предупредить тебя, что на реке такое бурное течение.
        - Стоило,  - соглашаюсь я.
        Но не чувствую злости на Такера, ведь именно он пришел мне на помощь на танцах. И я этого не забыла. Да и сейчас рядом именно он.
        - Все в порядке.
        - Рискнешь прыгнуть еще раз?  - с улыбкой спрашивает он, демонстрируя мне ямочку на щеке.  - Во второй раз все проходит гораздо лучше.
        - Ты действительно хочешь меня убить.  - Я недоверчиво качаю головой.  - Ты сумасшедший.
        - Летом я работаю в компании «Сплавы по Безумной реке». И провожу на воде по пять дней в неделю, если не больше.
        Может, именно поэтому он не сомневался, что сможет вытащить меня на берег, какой бы плохой пловчихой я ни оказалась? Но что, если бы я как камень пошла на дно?
        - Такер!  - кричит кто-то от дерева.  - Как вода?
        Там собралось примерно четыре или пять человек, которые наблюдают за нашим приближением. Такер машет им рукой.
        - Отлично!  - кричит он в ответ.  - Спокойная и плавная.
        К тому времени, как мы добираемся до дерева, с его верхних веток успевают спрыгнуть два человека. И похоже, ни у кого не возникает проблем с тем, чтобы добраться до берега. Увидев это, я снова решаюсь на прыжок. На этот раз я вновь кричу, когда падаю, а очутившись в воде, тут же бросаюсь к берегу. К четвертому прыжку все страхи позабыты. Я чувствую себя просто непобедимой. И именно поэтому, как мне кажется, такие места притягивают людей.
        - Ты Клара Гарднер, верно?  - спрашивает девушка, которая собирается влезть на дерево.
        Я киваю. Это Ава Питерс, с которой мы вместе ходили на химию, но она все равно представляется мне. Именно ее я как-то видела с Такером на горнолыжной базе.
        - В субботу я устраиваю дома вечеринку. Если хочешь, тоже приходи,  - говорит она таким тоном, словно решила впустить меня в свой круг общения.
        - Ох,  - ошеломленно выдыхаю я.  - Обязательно приду. Спасибо.
        Я благодарно киваю Такеру, а тот кивает в ответ и делает вид, что приподнимает шляпу. А мне в тот момент кажется, что мы вполне могли бы стать друзьями.

        Вечером Такер приглашает меня в бургерную. Даже в таком обыденном месте наш ужин походит на настоящее свидание, отчего мне становится не по себе. Но как только нам приносят заказ и мы приступаем к еде, я понимаю, что она невероятно вкусная, и немного расслабляюсь. За весь день я съела только чашку хлопьев ранним утром, поэтому чувствую себя невероятно голодной. Я набрасываюсь на поджаренное куриное крылышко так, словно никогда не пробовала ничего лучше. Соус, кстати, тоже безумно хорош. Сметя с тарелки четвертинку цыпленка, жареные бобы и большую порцию картофельного салата, я наконец осмеливаюсь поднять глаза. И жду какого-то ехидного замечания о том, что я обжора. Поэтому заранее готовлюсь сказать, что мне просто необходимо немного мяса на костях.
        - Обязательно закажи ванильный пирог с заварным кремом,  - говорит он без тени осуждения. Кажется, в его глазах даже мелькает восхищение.  - Его приносят с долькой лимона, поэтому если сначала откусить лимон, а затем съесть кусочек пирога, то на вкус получится как лимонная меренга.
        - Почему бы просто не заказать лимонную меренгу?
        - Доверься мне,  - просит он, и я понимаю, что это уже случилось.
        - Ладно.
        Я подзываю официанта, а затем заказываю пирог с ванильным кремом. И у него действительно оказывается божественный вкус.
        - Ух, я так наелась,  - признаюсь я.  - Тебе придется отвезти меня домой.
        Слова повисают в воздухе между нами, и с минуту мы просто молчим.
        - Спасибо за сегодняшний день,  - наконец говорю я, с трудом выдерживая его взгляд.
        - Тебе понравилось, как ты провела день рождения?
        - Да. Спасибо, что не подговорил официанта спеть «С днем рождения тебя», когда принес пирог.
        - Венди сказала, что тебе это не понравится.
        Интересно, какую часть этого дня организовала подруга?
        - Что ты делаешь завтра?  - спрашивает он.
        - А что?
        - Завтра у меня выходной, поэтому, если хочешь, мы можем съездить в Йеллоустонский национальный парк, и я покажу тебе окрестности.
        - Я никогда там не бывала.
        - Знаю.
        Думаю, это предложение - просто часть подарка Венди. К тому же посетить Йеллоустон намного круче, чем сидеть дома, переключая каналы, переживать за Джеффри и пытаться поднять в воздух туристический рюкзак размером с Кристиана.
        - Мне бы хотелось посмотреть на гейзер Олд Фейтфул,  - признаюсь я.
        - Обязательно посмотрим.  - Он выглядит подозрительно довольным собой.  - Тогда оттуда и начнем.

        15
        Прогулки с Такером

        Наша поездка омрачается лишь тем, что я по воле случая помогаю туристке, которая потеряла пятилетнего сына, заговорив с ней на корейском языке. И выступаю в роли переводчика во время разговора с рейнджером, после чего они и находят ребенка. Счастливая история, верно? И все бы ничего, но только Такер смотрит на меня, как на мутанта, пока я не объясняю, что у меня в Калифорнии есть друг-кореец, который научил меня своему языку. Я не ожидаю увидеть Такера в ближайшее время, думая, что уже получила свой подарок от Венди. Но в субботу в мою дверь стучат, и передо мной вновь предстает он. А час спустя я оказываюсь в большой надувной лодке с группой туристов из другого штата, чувствуя себя огромным шаром из-за ярко-оранжевого жилета, который нас всех заставили надеть. Такер садится на корму и гребет к порогам, а второй сопровождающий усаживается впереди и выкрикивает приказы. Сильные загорелые руки Такера напрягаются с каждым взмахом веслами. А через мгновение мы попадаем на первые пороги. Лодка кренится, вода брызжет во все стороны, а люди кричат так, будто мы попали на американские горки. И в этот
момент Такер улыбается мне, а я улыбаюсь ему в ответ.
        Вечером он приглашает меня на вечеринку к Аве Питерс и не отходит от меня все время, представляя меня тем, кто меня еще не знает. Я поражена, насколько ко мне меняется отношение, когда люди видят, что мы с ним общаемся. В коридорах Старшей школы Джексон-Хоула все смотрели на меня с настороженным безразличием. В их взглядах не читалось враждебности, но им определенно не нравилось, что я оказалась на их территории. Даже после того как Кристиан стал общаться со мной на виду у всех, мало кто решался заговорить со мной вместо того, чтобы обсуждать меня. Но когда рядом стоит Такер, окружающие действительно разговаривают со мной, и их улыбки становятся искренними. Удивительно, что независимо от того, к какому лагерю они принадлежат и сколько денег зарабатывают их родители, они искренне любят Такера. Парни издалека кричат «Мелкий!», а затем бьются с ним кулаками или стучат по плечу. Девушки обнимают его и тихо приветствуют, все время косясь на меня, вот только в их взглядах виднеется дружелюбие.
        Когда Такер уходит на кухню, чтобы принести мне что-нибудь выпить, Ава Питерс хватает меня за руку.
        - Как давно вы с Такером встречаетесь?  - с хитрой улыбкой спрашивает она.
        - Мы просто друзья,  - выдавливаю я.
        - О.  - Она слегка хмурится.  - Прости, я просто подумала…
        - Подумала о чем?  - спрашивает Такер, внезапно возникнув рядом со мной с красными пластиковыми стаканчиками в каждой руке.
        - Подумала, что вы встречаетесь,  - признается Ава.
        - Мы просто друзья,  - подтверждает он.
        Встретившись со мной взглядом, он через мгновение протягивает мне один из стаканчиков.
        - Что это?
        - Ром с колой. Надеюсь, ты любишь кокосовый ром.
        Я никогда не пила ром. Или текилу, или водку, или виски, или что-либо еще, кроме вина, которое мне разрешили как-то попробовать во время ужина. Мама жила во времена «Сухого закона»[32 - «Сухой закон» в США - запрет на продажу, производство и перевозку алкоголя, действовавший с 1920 по 1933 год на всей территории страны.]. Но сейчас она находится за тысячи километров отсюда и, скорее всего, крепко спит в своем номере в Маунтин-Вью, совершенно не подозревая, что ее дочь отправилась на вечеринку и собирается попробовать крепкий алкоголь.
        А раз она этого не знает, то это никак ей не навредит. Здорово я придумала?
        Я делаю глоток. Но не чувствую ни малейшего намека на кокос или алкоголь. На вкус, как обычная, не раз испробованная кока-кола.
        - Отлично, спасибо,  - благодарю я.
        - Классная вечеринка, Ава,  - говорит Такер.  - Ты действительно хорошо подготовилась.
        - Спасибо,  - невозмутимо отвечает она.  - Я рада, что ты пришел. И ты тоже, Клара. Здорово наконец-то узнать тебя получше.
        - Да,  - соглашаюсь я.  - Это действительно здорово.

        По дороге домой я размышляю о том, насколько Такер отличается от Кристиана. Он популярен не потому, что у него есть деньги (об этом можно говорить наверняка, потому что, несмотря на многочисленные подработки, у него даже нет мобильного телефона) или потому, что он красив (хотя это так, только его сексуальность скорее грубоватая, а у Кристиана - задумчивая). Я согласна с Венди, что Кристиан популярен скорее потому, что он напоминает бога. Красивый, совершенный и немного отрешенный. Рожденный, чтобы ему поклонялись. А Такер популярен, потому что прекрасно умеет находить подход к людям.
        - О чем задумалась?  - спрашивает он, заметив, что я уже давно молчу.
        - Что ты не такой, каким я тебя считала.
        Он смотрит на дорогу, и на его щеке появляется ямочка.
        - И каким же?
        - Грубым деревенщиной.
        - Боже, еще, наверное, и тупым?  - смеясь, говорит он.
        - Как будто ты этого не знал. Да ты сам хотел, чтобы я так думала.
        Он не отвечает. Не наговорила ли я лишнего? У меня никак не получается держать язык за зубами в его присутствии.
        - Ты тоже не такая, как я думал,  - признается он.
        - Что, считал меня избалованной калифорнийской цыпочкой?
        - Я все еще так считаю.
        Я сильно хлопаю его по плечу.
        - Ауч. Ты только что это доказала.
        - И чем же я отличаюсь?  - пытаясь скрыть нервозность, интересуюсь я.
        Удивительно, насколько сильно меня стало заботить, что он обо мне думает. Я смотрю в окно и высовываю руку, пытаясь поймать ветер, пока мы едем мимо деревьев к моему дому. Полная луна над головой окрашивает лес в серебристые тона, как во сне. Громко стрекочут сверчки. Прохладный ветерок шелестит листьями и доносит до нас ароматы сосны. Идеальная ночь.
        - Так ты скажешь, чем я отличаюсь?  - снова спрашиваю я.
        - Это трудно объяснить.  - Такер потирает шею.  - Просто вдруг понял, что в тебе скрывается слишком многое.
        - Хм. Как загадочно,  - говорю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал непринужденно.
        - Ты словно айсберг.
        - Ну, спасибо. Думаю, проблема в том, что ты просто недооценил меня.
        Мы подъезжаем к дому, который кажется темным и пустым, поэтому мне хочется еще посидеть в пикапе. Я не готова к тому, что этот вечер так скоро закончится.
        - Да, ты права,  - отвечает он, а затем заглушает машину и с хмурым видом смотрит на меня.  - Не удивлюсь, если ты полетишь на Луну.
        Я делаю глубокий вдох.
        - Хочешь завтра пособирать со мной чернику?  - спрашивает он.
        - Чернику?
        - В городе ее продают по пятьдесят баксов за четыре литра. Я знаю одну полянку, где ее очень много. И езжу туда несколько раз за лето. Сезон только начался, но стоит такая жара, что ягоды уже должны созреть. Это легкие деньги.
        - Поехали,  - удивляясь самой себе, соглашаюсь я.  - Я не против.
        Он выскакивает на улицу и обходит капот, чтобы открыть мне дверь. А затем протягивает руку и помогает выбраться из машины.
        - Спасибо,  - бормочу я.
        - Спокойной ночи, Морковка.
        - Спокойной ночи, Такер.
        Он прислоняется к пикапу и ждет, пока я зайду в дом. Включив свет на крыльце, я подхожу к окну в гостиной и провожаю взглядом старый грузовик, пока он не скрывается за деревьями. А потом бегу наверх, в спальню, и смотрю, как задние фонари скользят по извилистой дороге к трассе.
        Я замираю перед большим зеркалом на двери шкафа. Девушка, которая смотрит на меня, сегодня плавала на лодке по бурной реке. Ее волосы цвета мандарина, высушенные на ветру, обрамляют лицо. Ее кожа слегка загорела, хотя это не так легко сделать обладателям ангельской крови. А завтра она отправится на склон какой-нибудь горы, где будет охотиться на чернику с настоящим ковбоем родео.
        - Что ты делаешь?  - спрашиваю я девушку в зеркале.
        Но она не отвечает. А лишь смотрит на меня сверкающими глазами, будто знает что-то, чего не знаю я.
        Подруги обо мне не забыли. Анджела время от времени присылает письма на электронную почту, в которых рассказывает о Риме и добавляет какое-нибудь зашифрованное послание о том, что еще удивительного ей удалось узнать об ангелах. Например, когда она пишет: «На улице темно, но мне удалось включить свет». Это скорее всего означает, что она узнала много нового о Чернокрылых. Когда она пишет: «Здесь так жарко, что мне приходится все время переодеваться», то скорее всего говорит о том, что продолжает тренироваться изменять форму крыльев. Но больше она ничего не говорит. За это время она ни словечка не написала о таинственном итальянском любовнике, хотя сама кажется счастливой. Подозреваю, что она очень хорошо проводит каникулы.
        Еще иногда звонит Венди, когда ей удается добраться до телефона-автомата. Ее голос звучит устало, но довольно, ей нравится работать с лошадьми, обучаясь у лучших специалистов. Она ни разу не упоминала Такера и не спрашивала, как мы с ним проводим время. Но думаю, она и так обо всем знает.
        Когда я получаю сообщение от Кристиана, то понимаю, что уже давно о нем не вспоминала. А все потому, что все мои мысли заняты прогулками с Такером. Мне даже видения не приходили в последнее время. На этой неделе я позволила себе позабыть, что в моих венах течет ангельская кровь, побыть обычной девушкой и насладиться совершенно нормальным летом. И это так классно. Но сейчас меня гложет чувство вины, потому что мне следует сосредоточиться на своем предназначении.
        Я читаю его сообщение: «Ты когда-нибудь бывала в месте, которое невозможно не полюбить, но при этом думая лишь о доме?»
        Загадочно. И как обычно, когда дело касается Кристиана, я не знаю, что на это ответить.

        Сначала я слышу, как шуршит гравий под колесами приближающейся машины, а затем открывается гаражная дверь. Мама вернулась. Я быстро обхожу дом, чтобы убедиться, что все прибрано, посуда вымыта, вся одежда спрятана в шкафы, а Джеффри валяется в своей комнате после того, как наелся до отвала. В доме Гарднеров все в порядке. Когда она переступает порог и закатывает огромный чемодан, я сижу за кухонным столом с двумя высокими стаканами чая со льдом.
        - Добро пожаловать домой,  - радостно говорю я.
        Она ставит чемодан и протягивает мне руки. Я спрыгиваю со стула и, смутившись, шагаю в ее объятия. Мама так крепко стискивает меня, что я снова чувствую себя ребенком. В безопасности. Словно тут мне самое место. Как будто все стало непривычным после ее отъезда.
        Она отстраняется и осматривает меня с головы до ног.
        - Ты выглядишь старше,  - говорит она.  - Семнадцать лет тебе к лицу.
        - Я чувствую себя старше. И почему-то сильнее.
        - Понимаю. Но чем ближе исполнение твоего предназначения, тем сильнее ты становишься. Твои силы растут.
        Между нами повисает неловкое молчание. Интересно, какие у меня силы?
        - А еще я научилась летать,  - неожиданно выпаливаю я.
        За две недели, прошедшие с поездки на Инспирейшн-Пойнт, я не раз падала и заработала множество царапин, но наконец-то освоилась. И мне вдруг хочется поделиться этим с ней. Я поднимаю штанину и показываю царапину на голени от макушки сосны, над которой я пролетала слишком низко.
        - Клара!  - восклицает она и пытается изобразить восторг.
        Но я вижу, как она расстроена тем, что ей не удалось поприсутствовать при этом. Словно я малыш, сделавший свои первые шаги, а она это пропустила.
        - Мне проще, когда ты не смотришь,  - объясняю я.  - Меньше давления или чего-то в этом роде.
        - Ну, я знала, что у тебя все получится.
        - Мне очень понравился сарафан, который ты мне подарила,  - пытаясь сменить тему, говорю я.  - Давай отправимся куда-нибудь поужинать, и я надену его.
        - Отличная идея.
        Она выпускает меня из объятий, берет чемодан и тащит его по коридору к своей спальне. Я следую за ней.
        - Как дела на работе?  - спрашиваю я, когда она кладет чемодан на кровать, а затем открывает верхний ящик комода и начинает аккуратно перекладывать белье и носки.
        При виде того, насколько она педантична, как все ее трусики аккуратно сложены и рассортированы по цветам, я качаю головой. В такие моменты мне не верится, что мы родственники.
        - Все проблемы решила?
        - Да. По крайней мере, их стало меньше. Я не зря съездила.  - Она открывает следующий ящик.  - Но мне очень жаль, что я пропустила твой день рождения.
        - Все в порядке.
        - Как ты его отметила?
        Я почему-то опасаюсь рассказывать ей про Такера. О том, как прыгала с дерева и сколько времени провела с ним на этой неделе, путешествуя, собирая чернику, сплавляясь на лодке по бурной реке и разговаривая с незнакомкой по-корейски. Может, я боюсь, что она скажет то, с чем в глубине души я согласна - что Такер отвлекает меня от предназначения. А затем заставит вернуться к миссии «Спасение Кристиана». И тогда мне придется признаться, что хоть я и чувствую себя сильнее и наконец-то научилась летать, но все равно не могу оторвать тяжелый туристический рюкзак от земли. После чего она одарит меня тем самым взглядом и вновь заведет речь о легкости, силе и о том, что стоит мне постараться, и я многого добьюсь. А мне ужасно не хочется всего этого. Во всяком случае, пока. Но и промолчать я не могу.
        - Венди одолжила мне пару туристических ботинок и своего брата, чтобы он отвез меня к дереву на реке Хобек, с которого все прыгают в воду,  - выпаливаю я на одном дыхании.
        Мама с подозрением смотрит на меня.
        - Венди одолжила тебе своего брата?
        - Такера. Он как-то помог нам вытащить машину, когда мы въехали в сугроб, помнишь?
        - А, тот парень, что привез тебя домой с танцев,  - задумчиво произносит она.
        - Да, это он. Спасибо, что напомнила об этом.
        На минуту в комнате воцаряется молчание.
        - Я привезла тебе кое-что,  - наконец говорит она.  - Подарок.
        Она расстегивает один из карманов чемодана и достает что-то темно-фиолетовое. Это тонкая куртка, великолепная вельветовая куртка того же оттенка, что и мамина африканская фиалка, которая растет на подоконнике в кухне. Этот цвет прекрасно подойдет к моим оранжевым волосам и голубым глазам. И безумно мне нравится.
        - Я знаю, что у тебя уже есть парка,  - говорит мама.  - Но я подумала, что тебе не помешает что-нибудь полегче. Кроме того, в Вайоминге никто не скажет, что у тебя много курток.
        - Спасибо. Она мне очень нравится.
        Я протягиваю руку, чтобы взять ее. И как только мои пальцы касаются мягкой бархатистой ткани, я тут же оказываюсь в видении и бреду между деревьями.
        Споткнувшись, я падаю и царапаю ладонь на правой руке. Последний раз у меня было видение несколько недель назад, на танцах, когда я увидела, как улетаю от огня, сжимая Кристиана в объятиях. А теперь я поднимаюсь к нему по склону, который не кажется мне таким уж знакомым. Но главное, что Кристиан все так же ждет меня, и как только я вижу его, то окликаю по имени. А когда он оборачивается, я бегу к нему со всех ног. Я понимаю, что соскучилась по нему, вот только не могу разобрать, чувствую ли я это сейчас или в будущем. Рядом с ним я ощущаю себя цельной. Он всегда смотрит на меня так, будто нуждается во мне. Во мне и ни в ком другом.
        Я беру его за руку. Скорбь никуда не делась, но смешалась с другими чувствами: восторгом, страхом, решимостью и старой доброй похотью. Но все же сильнее всех горе. Ощущение, будто я потеряла нечто самое важное в мире и при этом скоро обрету нечто подобное вновь. Я наклоняю голову и смотрю туда, где соединены наши руки. У Кристиана такая тонкая рука, как у хирурга. Ногти аккуратно подстрижены, кожа гладкая и очень теплая на ощупь. Он поглаживает большим пальцем мои костяшки, заставляя меня дрожать. И тут я кое-что понимаю.
        На мне фиолетовая куртка.
        Я прихожу в себя и вижу, что мама сидит рядом со мной на кровати, обнимая меня за плечи. Она сочувственно улыбается, но в ее глазах застыла тревога.
        - Прости,  - выдыхаю я.
        - Не извиняйся, глупышка,  - говорит она.  - Я знаю, каково это.
        Иногда я забываю, что и у мамы было свое предназначение. Вот только если это произошло примерно в моем возрасте, то случилось лет сто назад. Примерно (я быстро подсчитываю в уме) между тысяча девятьсот седьмым и четырнадцатым годами. Когда дамы носили длинные белые платья и корсеты, мужчины надевали цилиндры и отращивали большие топорщившиеся усы, по улицам ездили запряженные лошадьми экипажи, а Лео ДиКаприо пытался выиграть билет на «Титаник». Я пытаюсь представить себе, как мама падала в обморок от сильных видений, а по ночам долго не могла уснуть, пытаясь собрать все кусочки воедино и понять, что же ей предстояло сделать.
        - Ты в порядке?  - спрашивает она.
        - Я надену эту куртку,  - дрожащим голосом отвечаю я.
        Она лежит на полу возле кровати. Должно быть, выскользнула у меня из рук, когда нахлынуло видение.
        - Хорошо,  - говорит мама.  - Я сразу поняла, что она тебе понравится.
        - Нет. Я про видение. На мне будет эта куртка.
        Ее глаза слегка расширяются.
        - Значит, это скоро случится.  - Она спокойно убирает выбившиеся волосы мне за ухо.  - Кусочки собираются воедино. Уверена, это произойдет в этом году, в сезон пожаров.
        До которого осталось несколько недель. Всего несколько недель.
        - А если я не готова?
        Мама понимающе улыбается. Ее глаза снова блестят от странного внутреннего света. Она поднимает руки и, зевая, потягивается. Теперь она выглядит намного лучше. Не такой уставшей. Не такой расстроенной и обеспокоенной, как до отъезда. Словно готова вскочить и вновь приняться за мое обучение. Словно нет ничего важнее моего предназначения, и она полна решимости помочь мне добиться успеха.
        - Ты успеешь подготовиться,  - говорит она.
        - Откуда ты знаешь?
        - Просто знаю,  - уверенно отвечает мама.

        На следующее утро я тихо спускаюсь по лестнице, быстро накладываю тарелку хлопьев и стоя поедаю их на кухне, ожидая, когда раздастся знакомый рев пикапа Такера. Решив налить себе стакан апельсинового сока, я чуть не подпрыгиваю, когда за спиной раздается голос мамы:
        - Ты рано встала.
        Она разглядывает мой новый прикид в походном стиле: туристические ботинки, водонепроницаемые шорты, спортивную футболку-поло и рюкзак, висящий на одном плече. Уверена, я сейчас выгляжу так, будто только сошла с рекламного плаката одежды «Эдди Бауэр»[33 - «Эдди Бауэр» (англ. Eddie Bauer)  - американский производитель одежды повседневного и спортивного стиля.].
        - Куда собралась?
        - Ловить рыбу,  - проглотив сок, говорю я.
        Ее брови взлетают вверх. Я никогда в жизни не рыбачила. Максимум, что делала - это мариновала стейки из лосося на ужин.
        - С кем?
        - С ребятами из школы,  - внутренне поежившись, говорю я.
        «Ну это же не совсем ложь»,  - успокаиваю я себя. Такер же учится в школе.
        Мама склоняет голову набок.
        - А что это за запах?  - сморщив нос, спрашивает она.
        - Спрей от насекомых.
        Комары мне не страшны, но стоит Такеру забыть побрызгаться спреем, как они тут же налетают на него. Поэтому я тоже использую его в знак солидарности.
        - Им пользуются все,  - объясняю маме.  - Говорят, комары - это птицы штата Вайоминг.
        - У тебя наконец-то получилось приспособиться к жизни здесь.
        - Ну, я и раньше не страдала от одиночества,  - чересчур резко выпаливаю я.
        - Нет. Конечно, нет. Но, кажется, появилось что-то новое. Что-то, изменившее тебя.
        - Не-а.
        Она смеется.
        - Не-а?
        Я краснею.
        - Так все в школе говорят. Я слышу это так часто, что и сама стала так говорить. Да и Джеффри тоже,  - объясняю я.  - Но мне говорят, что моя речь все еще слишком быстрая, чтобы я походила на жителя Вайоминга.
        - Я рада, что ты приспосабливаешься,  - говорит она.
        - Это лучше, чем выделяться из толпы,  - взволнованно говорю я, потому что заметила ржаво-синий пикап, мелькающий между деревьями перед домом.
        - Мне пора бежать, мам.
        Я быстро обнимаю ее. А затем выбегаю за дверь, спускаюсь с крыльца и запрыгиваю в пикап Такера еще до того, как тот успевает затормозить. Вскрикнув от неожиданности, он жмет на тормоз.
        - Поехали.
        Я улыбаюсь ему самой невинной улыбкой. Его глаза сужаются.
        - Что с тобой?
        - Ничего.
        Такер сводит брови. Он всегда знает, когда я вру. И меня раздражает, что так много приходится скрывать от него.
        - Мама вернулась,  - вздохнув, признаюсь я.
        - И ты не хочешь, чтобы она видела нас вместе?  - обиженно спрашивает он.
        Я оглядываюсь через плечо и сквозь боковое стекло пикапа вижу мамино лицо в окне. Я машу ей рукой, а затем вновь поворачиваюсь к Такеру.
        - Что за глупости?  - выпаливаю я.  - На самом деле я просто горю желанием научиться ловить рыбу на мушку. Вот и все.
        Он явно не верит мне, но решает не докапываться. А вместо этого приподнимает «Стетсон», чтобы поприветствовать маму. И она тут же скрывается в доме. Я расслабляюсь. Дело не в том, что мне не хочется, чтобы мама видела нас с Такером вместе. А в том, что она сразу примется расспрашивать его. И обязательно поинтересуется, чем мы с ним вместе занимаемся. Вот только я сама понятия не имею, чем мы занимаемся с Такером Эйвери.

        - Ловить рыбу на мушку легко,  - часа через два говорит Такер, после того как показал мне все приемы рыбной ловли на берегу Снейк-Ривер.  - Тебе просто надо думать, как рыба.
        - Поняла. Думать, как рыба.
        - Не смейся,  - предупреждает он.  - Посмотри на реку. Что ты видишь?
        - Воду. Камни, палки и грязь.
        - Приглядись. Река - это отдельный мир, и быстрый, и медленный, и глубокий, и мелкий, и яркий, и темный. Если ты посмотришь на это как на место, в котором живут рыбы, то тебе станет легче поймать одну из них.
        - Хорошо сказано. Ты что, ковбой-поэт?
        Он краснеет, что мне кажется совершенно очаровательным.
        - На реку смотри,  - бормочет он.
        Я послушно перевожу взгляд. Река действительно похожа на маленький уголок рая. Золотистые лучи солнечного света прорезают воздух, извилистый берег отбрасывает на воду глубокие тени, а осины и тополя шелестят на ветру. Но больше всего внимание привлекает сверкающая река. Она живая, бурлящая и журчащая, а ее зеленые глубины полны тайн. И чудесной, вкусной рыбы.
        - Давай начинать.  - Я поднимаю удочку.  - Клянусь, я думаю, как рыба.
        Такер фыркает и закатывает глаза.
        - Ну что ж, рыба.  - Он показывает на берег.  - Здесь песчаная отмель, где будет удобно стоять.
        - Подожди. Я правильно поняла, что ты хочешь, чтобы мы зашли на середину реки?
        - Да,  - подтверждает он.  - Будет немного холодновато, но, думаю, ты выдержишь. У меня нет болотных сапог твоего размера.
        - И это не одна из твоих уловок, чтобы потом спасти меня?  - Я склоняю голову набок и, прищурившись от солнца, смотрю на него.  - Я не забыла про прыжки с дерева.
        - Не-а,  - с усмешкой говорит он.
        - Ну ладно.
        Я шагаю в реку и тут же резко вдыхаю от холода, но не останавливаюсь, а иду дальше, пока не оказываюсь по колено в воде. Достигнув края узкой песчаной отмели, про которую говорил Такер, я пытаюсь найти устойчивое положение на гладких речных камнях. Холодная вода врезается в мои голые ноги. Я расправляю плечи и перехватываю удочку так, как он показывал мне раньше, затем натягиваю леску и жду, пока Такер подойдет и наденет мушку.
        - Это одна из моих любимых,  - говорит он.  - Серая утренняя поденка[34 - Поденка - отряд крылатых насекомых с прозрачными крыльями и двумя-тремя хвостовыми нитями. Входят в основной рацион многих рыб.].
        Его руки проворно и грациозно прикрепляют крючок с пухом, который по виду напоминает насекомое.
        - Как мило,  - отвечаю я, хотя совершенно не понимаю, о чем он говорит.
        По-моему, приманка похожа на мотылька. Уверена, для рыбы это настоящий деликатес.
        - Все готово.  - Он отпускает леску.  - А теперь попробуй закинуть удочку, как я тебя учил. Отведи ее назад и встряхни, чтобы просушить мушку, а затем закинь ее подальше, чуть левее от себя. Пока делаешь замах, старайся придерживать леску. Но когда мушка опустится на воду, ослабь леску, чтоб приманка словно скользила по поверхности.
        - Взмахнуть, закинуть,  - повторяю я.
        Подняв удочку, я отвожу руку назад, а затем хлестким ударом отправляю мушку в воду.
        - Будь поаккуратнее,  - наставляет Такер.  - Попробуй попасть вон по тому бревну, чтобы рыба подумала, что это вкусный сочный жук.
        - Поняла. Думай, как рыба,  - смущенно хихикая, говорю я.
        И пробую снова. Взмахнуть, закинуть. Взмахнуть, закинуть. Вновь и вновь. Приманка петляет по воде. Кажется, я поняла, как рыбачить, но почему-то за десять минут ни одна рыба не взглянула на мою серую утреннюю поденку.
        - Не получается у меня обмануть рыбу.
        - Ты слишком натягиваешь леску, и мушка просто волочится за ней. Старайся забрасывать не так резко, это же не дворники на машине,  - говорит Такер.  - Тебе нужно замереть на мгновение перед тем, как забросить мушку вперед.
        - Прости.
        Я чувствую, как он наблюдает за мной, и, честно говоря, это мешает мне сосредоточиться.
        У меня отстойно получается ловить рыбу на мушку. И это происходит не потому, что я сдерживаюсь. А потому что я просто неудачница.
        - Это весело,  - говорю я.  - Спасибо, что привел меня сюда.
        - Не за что. Это мое любимое занятие. Ты не поверишь, сколько рыбы я здесь наловил: речную, радужную, озерную форель и лосося Кларка. Хотя последние встречаются все реже, думаю, их выживает радужная форель.
        - Ты отпускаешь рыбу?  - спрашиваю я.
        - Чаще всего да. Так они вырастают и становятся умнее. И в следующий раз для их ловли требуется больше мастерства. Я всегда отпускаю лососей Кларка. А вот радужную форель чаще забираю домой. Тогда мама устраивает рыбный день и обжаривает ее в масле с солью и перцем, а иногда и с кайенским перцем, так, что она тает во рту.
        - Звучит божественно.
        - Ну, может, тебе сегодня удастся что-то поймать.
        - Может быть.
        - У меня завтра выходной,  - говорит он.  - Хочешь, встретимся ранним утром и отправимся посмотреть восход солнца в лучшем месте в Титоне? Это особенный для меня день.
        - Давай.
        Должна признать, что Такер невероятно крутой. Он все время предлагает мне такие варианты, от которых невозможно отказаться.
        - Не могу поверить, что лето скоро закончится. Я думала, что оно будет тянуться бесконечно. О, кажется, я вижу рыбу!
        - Не упусти ее,  - стонет Такер.  - Не размахивай так сильно.
        Он шагает ко мне в тот самый момент, когда я раскручиваю леску. Мушка зацепляется за его ковбойскую шляпу и срывает ее с головы. Выругавшись себе под нос, Такер пытается ухватить ее, но не успевает.
        - Упс! Прости меня.
        Я натягиваю леску и, подхватив шляпу, снимаю ее с крючка. А затем протягиваю ее Такеру, стараясь не рассмеяться. Он с широкой усмешкой забирает ее у меня из рук. И мы вместе начинаем хохотать.
        - Думаю, мне повезло, что это оказалась шляпа, а не мое ухо,  - говорит он.  - Подожди секунду.
        Он заходит в реку в своих болотных сапогах и встает позади меня так близко, что я чувствую, как он пахнет: солнцезащитным кремом и, по неведомой мне причине, печеньем «Орео», а еще спреем от насекомых, речной водой и почти выветрившимся ароматом дезодоранта. Я улыбаюсь, хотя неожиданно начинаю нервничать. Такер протягивает руку и пропускает прядь моих волос между пальцами.
        - Рыжий ведь не твой родной цвет?  - спрашивает он, и у меня внезапно перехватывает дыхание.
        - Что ты имеешь в виду?  - выдавливаю я.
        Мама всегда учила: «Если сомневаешься, отвечай вопросом на вопрос».
        Он качает головой.
        - Твои брови. Они темно-золотистые.
        - Теперь ты рассматриваешь мои брови?
        - Я рассматриваю тебя. Почему ты всегда пытаешься скрыть, насколько красива?
        Он смотрит прямо на меня, но кажется, будто видит меня такой, какая я есть. И в этот момент мне хочется сказать ему правду. Безумное желание, правда? А еще глупое. И плохое. Я пытаюсь отступить назад, но поскальзываюсь на камне и чуть не улетаю головой в реку. От падения меня спасает Такер.
        - Аккуратнее,  - говорит он, обвивая мою талию обеими руками, чтобы поддержать меня.
        А затем притягивает ближе к себе, вставая поперек течения. Ледяной, неослабевающий поток расступается вокруг нас, пытаясь утянуть за собой, пока мы восстанавливаем равновесие в течение нескольких бесконечных секунд.
        - Ты подогнула ноги?  - спрашивает он, практически касаясь моего уха губами.
        Мурашки тут же устремляются вниз по руке. Я слегка поворачиваю голову, чтобы получше рассмотреть ямочку на его щеке. Его пульс учащенно бьется на шее. Теплое тело прижимается к моей спине. А рука обхватывает мою руку на удочке.
        - Да,  - хрипло отвечаю я.  - Все хорошо.
        «Что я творю?  - ошеломленно думаю я.  - Это не просто развлечение. Это уже что-то другое. Мне следует…»
        Но я не знаю, что мне следует сделать. Все разумные мысли давно повылетали из головы.
        - Постарайся в этот раз не поймать мою шляпу,  - откашлявшись, просит он.
        Мы поднимаем удочку, размахиваемся и забрасываем мушку вперед, и все это время меня направляет Такер.
        - Как молоток,  - говорит он.  - Медленно отводишь руку назад, замираешь, а затем,  - Такер замахивается удочкой так, что леска со свистом пролетает над нашими головами и мушка мягко опускается на воду,  - забрасываешь приманку. Как бейсбольной битой.
        Поденка ярко выделяется на фоне темной воды. На мгновение она замирает на месте, а затем ее подхватывает течение, медленно унося дальше. Сейчас, когда она скользит по воде, то действительно напоминает насекомое, и я восхищаюсь ее танцем. Вот только не проходит и пары секунд, как леска натягивается, и движения становятся неестественными, а значит, нужно забросить приманку вновь.
        Вместе с Такером я еще несколько раз пробую забросить удочку, подчиняясь его движениям назад и вперед. Это завораживает. Медленно отводишь руки назад, замираешь, а затем устремляешься вперед. И так снова и снова. Я расслабляюсь рядом с ним и уже почти всем весом опираюсь на него, пока мы забрасываем мушки и ждем, пока рыба всплывет и попытается ее ухватить.
        - Готова попробовать самостоятельно?  - спрашивает он через некоторое время.
        Мне хочется ответить «нет», но на ум не приходит ни одной веской причины.
        И поэтому я просто киваю. Такер отпускает мою руку и отходит к берегу, где поднимает свою удочку.
        - Ты считаешь меня красивой?  - спрашиваю я.
        - Перестань болтать,  - немного грубовато отвечает он.  - Это отпугивает рыбу.
        - Ну и ладно.
        Я прикусываю губу, чтобы не расплыться в улыбке.
        Некоторое время мы рыбачим в тишине, которую нарушают лишь журчание воды и шелест листьев. Такер успевает поймать и выпустить трех рыб. Одну из них он показывает мне - это лосось Кларка с алой полосой под жабрами. А мне так и не удается ничего поймать, прежде чем я выхожу из холодной воды. Усевшись на берег, я пытаюсь растереть ноги. Следует признать очевидное: из меня вышла ужасная рыбачка.
        Знаю, это звучит странно, но я не считаю это чем-то плохим. Мне нравится, что я хороша не во всем. Нравится смотреть, как Такер ловит рыбу, как присматривается к теням и колебаниям воды, как закидывает удочку, рисуя в воздухе идеальную петлю. Он словно разговаривает с рекой. Да и место тут очень красивое.
        А Такер считает красивой меня.

        Вечером я вытаскиваю старый добрый туристический рюкзак на задний двор и вновь пробую поднять его. «Пора возвращаться к реальности,  - говорю я себе.  - К своим обязанностям». Мама сидит в кабинете за компьютером и, как всегда, пьет чай, пытаясь снять стресс. Она провела дома весь день, а все равно выглядит уставшей.
        Я разминаю руки и крылья. А затем закрываю глаза. «Легкой,  - наставляю я себя.  - Будь легкой. Растворись в темноте. Стань частью деревьев, ветра». Я пытаюсь представить лицо Кристиана, но почему-то это выходит с трудом. Я старательно призываю образ его зеленых с золотистыми крапинками глаз, но стоит расслабиться, как он тут же расплывается.
        И вместо этого появляется Такер. Как мы сидим на корточках на склоне горы и наполняем пустые стаканчики из-под мороженого черникой. Его хриплый смех. Его руки на моей талии, прижимающие меня к нему, пока мы стоим в реке. Его теплые голубые глаза, так завораживающие меня.
        - Черт,  - выдыхаю я.
        А затем открываю глаза. Я стала такой легкой, что стою на самых кончиках пальцев. Парю в воздухе.
        «Нет,  - обрываю я себя.  - Это неправильно. Такие чувства должен вызывать во мне Кристиан. Да я даже приехала сюда ради него. Черт побери!»
        Эта мысль еще сильнее портит мне настроение, и я вновь опускаюсь на землю. Но все равно не могу выбросить Такера из головы. А вместо этого вновь и вновь вспоминаю, как мы проводили время вместе.
        «Что ты нашла в Кристиане Прескотте?»  - спросил он меня, когда привез домой после танцев. И кажется, не будь я такой слепой, то поняла бы, что на самом деле он спрашивал: «Почему ты не замечаешь меня?»
        Как же мне знакомо это чувство.
        «Возьми себя в руки,  - говорю я себе.  - И взлети уже наконец».
        Я сжимаю лямки рюкзака в руке, а затем расправляю крылья и пытаюсь взмыть в небо. Я отталкиваюсь изо всех сил, которые набрала за месяцы тренировок. Тело поднимается на полметра над землей, и мне удается удерживать сумку.
        Я взмываю чуть выше, почти достигаю верхушек деревьев. И даже различаю блеск молодой луны. Я стремлюсь навстречу ей, но рюкзак не поддается. Меня начинает пошатывать из стороны в сторону, отчего я отчаянно хлопаю крыльями и выпускаю лямки. Руки так болят, словно сейчас вырвутся из суставов. Силы заканчиваются, и я падаю вниз, врезаясь в сосну на границе двора и выкрикивая ругательства.
        Джеффри стоит у кухонной раковины, когда я, исцарапанная, покрытая синяками и расстроенная до слез, протискиваюсь через заднюю дверь.
        - Классный видок,  - ухмыляясь, говорит он.
        - Заткнись.
        Он смеется.
        - У меня тоже не получается.
        - Не получается что?
        - Поднять что-нибудь тяжелое в небо. Я тут же теряю равновесие.
        Не знаю, следует ли мне чувствовать себя лучше от того, что у него тоже ничего не выходит, или хуже от того, что брат, судя по всему, за мной наблюдал.
        - А ты пробовал?  - спрашиваю я.
        - Постоянно.
        Протянув руку, он вытаскивает шишку из моих волос. В его глазах светятся забота и сочувствие. Из всех, кого я знаю, Джеффри единственный, кто действительно может понять меня. Потому что и сам столкнулся с этим. Или, по крайней мере, столкнется, когда получит свое предназначение.
        - А ты…  - Я замолкаю.
        А затем кошусь на коридор, ведущий к маминому кабинету. Он оглядывается через плечо, после чего смотрит на меня с любопытством.
        - Что?
        - Может, попробуем поднять рюкзак вместе?
        С минуту он обдумывает мое предложение.
        - Почему бы и нет,  - наконец решает он.  - Давай попробуем.
        На заднем дворе так темно, что видно лишь на пару метров вокруг.
        - Днем было бы намного легче,  - говорю я.  - Кажется, я скоро возненавижу тренировки по ночам.
        - А почему ты не тренируешься днем?
        - Ну… потому что люди могут нас увидеть.
        Он хитро улыбается.
        - И что с того?  - спрашивает он.
        - Неужели ты не понимаешь?
        - Да люди даже не поймут, что они видят. К тому же они нечасто смотрят на небо.
        - Что? Это безумие,  - качая головой, говорю я.
        - Это правда. А если тебя и заметят, то решат, что ты просто крупная птица. Например, пеликан.
        - Что-то мне не верится.
        Но тут я вспоминаю, как пролетала над озером Дженни, и мое отражение действительно больше напоминало птицу.
        - Поверь, в этом нет ничего страшного. Мама всегда так делает.
        - Серьезно?
        - Она летает почти каждое утро. С восходом солнца.
        - Никогда этого не замечала.
        Он пожимает плечами.
        - Я рано встаю.
        - Не могу поверить, что я этого не знала!
        - Главное, что мы можем летать днем. Проблема решена. А теперь давай поскорее покончим с этим. У меня еще есть дела.
        - Ну, конечно, есть. Ладно, давай приступим. Яви свой лик!  - восклицаю я.
        Его крылья тут же вспыхивают.
        - Что это было?  - выдыхает он.
        - Этому трюку меня научила Анджела.
        Крылья брата светло-серого цвета и на несколько оттенков темнее моих. Хотя, наверное, беспокоиться не о чем. Мама говорила, что у полукровок крылья разных оттенков серого. К тому же его перья не выглядят темными, скорее уж… грязными.
        - В следующий раз предупреждай, ладно?  - Джеффри складывает крылья, чтобы они не сильно мешали при ходьбе, а затем поворачивается ко мне спиной и направляется к краю лужайки, где я оставила рюкзак. С легкостью подняв его, он возвращается ко мне. Да уж, спортивная борьба явно помогла ему накачать мышцы.
        - Что ж, давай сделаем это.  - Он протягивает мне одну из лямок, и я сжимаю ее в руке.  - На счет «три».
        Я вдруг представляю себе, как мы взлетаем и бьемся головами, поэтому отступаю на шаг назад, натягивая лямку и стараясь оставить между нами как можно больше пространства.
        - Один,  - отсчитывает он.
        - Стой, в каком направлении полетим?
        - Туда.  - Джеффри кивает на северную часть нашего участка, где деревья потоньше.
        - Отличная идея.
        - Два.
        - А как высоко взлетаем?
        - Это нам и предстоит выяснить,  - раздраженно говорит он.
        - Знаешь, сейчас ты говоришь в точности как папа. И мне это не нравится.
        - Три!  - вскрикивает он, а затем сгибает колени, складывает крылья и взмывает вверх.
        Я старательно повторяю за ним.
        Не время колебаться. Мы поднимаемся все выше и выше, стараясь одновременно взмахивать крыльями и удерживая рюкзак между нами. Он слегка покачивается, но пока нам удается его поднимать. За десять секунд мы взлетаем выше деревьев, а затем поворачиваем на север. Я смотрю на Джеффри, и он одаривает меня самоуверенной и самодовольной улыбкой, будто он с самого начала знал, что у нас все получится. Я поражена тем, как легко нам удалось это сделать. Уверена, мы смогли бы поднять что-то вдвое тяжелее. В голове тут же проносятся варианты, что бы это могло означать? Может, раз я не могу поднять Кристиана сама, то мне нужна помощь? Или это против правил?
        - Джеффри, может, в этом все дело?
        - Ты о чем?  - рассеянно переспрашивает он, пытаясь подтянуть рюкзак повыше, чтобы поудобнее его перехватить.
        - Может, это твое предназначение? Может, мы должны сделать это вместе?
        Он выпускает лямку, и рюкзак тут же утягивает меня вниз, поэтому я быстро разжимаю руки. Мы смотрим, как он падает в кусты, растущие среди деревьев.
        - Мое предназначение не в этом,  - спокойно говорит он.
        Его взгляд становится равнодушным и отстраненным.
        - А в чем?
        - Ни в чем. Мир вертится не только вокруг тебя, Клара.
        Венди тоже мне так говорила. И от этих слов мне тут же сводит живот.
        - Прости,  - бормочу я.  - Думаю, я просто обрадовалась мысли, что кто-то сможет мне помочь. Вряд ли у меня получится это сделать самой.
        - Нам придется выполнить предназначение поодиночке.  - Он разворачивается в воздухе и направляется в сторону заднего двора.  - И с этим ничего не поделать.
        Я еще долго смотрю ему вслед, а потом спускаюсь на землю и поднимаю рюкзак. Одна из бутылок треснула, и вода медленно вытекает на сухую землю.

        16
        Как отпугнуть медведей

        Ранним утром звонит мой сотовый. Застонав, я вытаскиваю руку из-под одеяла, на ощупь отыскиваю его на тумбочке и тяну к себе.
        - Алло,  - «жизнерадостно» отвечаю я.
        - Отлично. Ты проснулась.
        Это Такер.
        - Который час?
        - Пять утра.
        - Я убью тебя.
        - Я уже еду,  - говорит он.  - Буду у тебя примерно через полчаса. Решил позвонить, чтобы ты успела собраться и навести марафет.
        - Ты и правда думаешь, что я пойду с тобой в поход с макияжем?
        - Именно это мне в тебе и нравится, Морковка. Ты не привередлива.
        Я кладу трубку. А затем скидываю одеяло и еще с минуту лежу, глядя на потолок. За окном кромешная тьма. Я понимаю, что мне приснился Такер, хотя и не помню подробностей. Что-то связанное с большим красным амбаром на ранчо «Ленивая собака». Зевнув, я заставляю себя встать и одеться.
        Я решаю не принимать душ, чтобы случайно не разбудить маму. Вместо этого умываюсь холодной водой и наношу увлажняющий крем. Мне не нужна косметика. В последнее время кожа сияет сама по себе. Это еще один признак того, что все меняется, а я, как говорила мама, обретаю свои силы. Я слегка подкрашиваю ресницы тушью и наношу блеск на губы, а затем принимаюсь за спутанные волосы, которые каскадом спускаются по спине. На одной из прядей виднеется капля смолы - сувенир со вчерашней прогулки. Следующие пятнадцать минут я пытаюсь от нее избавиться, а когда это удается - приходится попрощаться с пучком волос,  - снаружи доносится шорох шин по грунтовой дороге.
        Я тихо спускаюсь вниз. Джеффри оказался прав. Мамы нет в комнате. Я направляюсь к кухонному столу и пишу ей записку: «Мама, мы с друзьями поехали встречать рассвет. Вернусь позже. Сотовый взяла с собой. Клара».
        А затем выхожу на улицу.
        В этот раз меня охватывает нервозность, но Такер ведет себя как обычно, словно ничего не изменилось, и я невольно задаюсь вопросом, а не показалось ли мне вчера возникшее между нами напряжение. Я расслабляюсь только после того, как мы погружаемся в нашу привычную болтовню. Его улыбка заразительна, но он сидит слева от меня, и мне не видно его ямочку на щеке. Такер едет так быстро, что я хватаюсь за ручку над дверью, когда он сворачивает к Гранд-Титон. Миновав главные ворота, мы мчимся по пустой дороге.
        - И что сегодня за день?  - спрашиваю я.
        - Ты о чем?
        - Ты сказал, что сегодня особенный день.
        - О. Я чуть позже расскажу тебе об этом.
        Мы подъезжаем к озеру Джексон. Припарковавшись, Такер выпрыгивает из машины. А я жду, пока он обойдет капот и откроет мне дверь. Я уже почти привыкла к его джентльменским замашкам и даже начинаю считать их милыми.
        Он смотрит на часы.
        - Нам придется поторопиться,  - говорит он.  - Рассвет через двадцать шесть минут.
        Я наклоняюсь и затягиваю шнурки на ботинках. А затем мы отправляемся в путь. Когда мы углубляемся в лес, Такер идет впереди, а я следую за ним.
        - Какие предметы ты будешь посещать в следующем году?  - спрашивает он через плечо, пока мы поднимаемся на холм по другую сторону от озера.
        - Те же, что и все,  - отвечаю я.  - Высшую математику, углубленный английский, политологию, французский и физику.
        - Физику?
        - Ну, мой папа - профессор физики.
        - Серьезно? Где?
        - В Нью-Йоркском университете.
        Он присвистывает.
        - Довольно далеко отсюда. Когда твои родители разошлись?
        - С чего это ты стал таким болтливым?  - слегка резковато спрашиваю я.
        Почему-то мне неуютно рассказывать что-то столь личное о себе. Словно стоит мне начать, и я уже не смогу остановиться. И я расскажу ему все: об ангельской крови, которой в маме аж половина, а во мне всего четверть, про мои видения, силы, предназначение и Кристиана. Вот только что будет потом? Он в ответ просто расскажет мне о родео?
        Такер останавливается и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Его глаза блестят от озорства.
        - Мы должны разговаривать, чтобы отпугнуть медведей,  - говорит он намного тише, чем раньше.
        - Так дело в медведях.
        - Им не нравится громкий шум. Мне бы не хотелось наткнуться на гризли.
        - И мне тоже.
        Он снова отправляется в путь.
        - Может, лучше ты расскажешь мне, что случилось с твоим дедушкой и из-за чего твоя семья лишилась ранчо,  - выпаливаю я, прежде чем он успевает вновь вернуться к расспросам о моей семье.
        Такер не сбавляет шага, но я практически чувствую, как он напрягается. Вот мы и поменялись ролями.
        - Венди сказала, что именно поэтому ты ненавидишь калифорнийцев. Так что же произошло?
        - Я не ненавижу калифорнийцев. Это же очевидно.
        - Ух, какое облегчение!
        - Это долгая история,  - говорит он. А мы уже почти пришли.
        - Как скажешь. Прости, я не хотела…
        - Все в порядке, Морковка. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, но не сейчас.
        Мы замолкаем, а через мгновение он начинает насвистывать. И нас обоих это вполне устраивает. Вот только отпугнет ли это медведей?

        Несколько минут мы поднимаемся по крутому склону, пока не оказываемся на вершине. Небо окрашено серыми и бледно-желтыми цветами, и на нем выделяются клубки ярко-розовых облаков, зависших прямо над вершинами Титона. Эти величественные пурпурные горные короли пронзают небосвод на самом горизонте. У их ног застыло кристально чистое озеро Джексон, в котором отражается эта великолепная картина.
        Такер смотрит на часы.
        - Восход через шестьдесят секунд. Мы как раз вовремя.
        Я даже не пытаюсь отвести взгляд от гор. Я никогда не видела чего-то столь внушительного и красивого. И в этот момент я чувствую необъяснимую связь с ними, чего не испытывала раньше. Словно они живое существо. От одного взгляда на зубчатые пики на фоне неба меня охватывает умиротворение, какое бывает, когда смотришь, как волны набегают на берег. У Анджелы есть теория, что ангелов привлекают горы, потому что здесь земля ближе к небесам и их разделяет лишь тонкая полоса воздуха. Не знаю, так ли это. Но от одного взгляда на них мне хочется расправить крылья, чтобы посмотреть на землю с высоты птичьего полета.
        - Началось.
        Такер разворачивает меня туда, где солнце поднимается над далекими, менее знакомыми горами. Мы здесь совершенно одни. И солнце встает только для нас. Как только оно поднимается над вершинами, Такер медленно разворачивает меня обратно к хребту Титон, который переливается миллионами золотых искр в глади озера.
        - Ох,  - выдыхаю я.
        - В такие моменты начинаешь верить в Бога, верно?
        Я удивленно смотрю на него. Он никогда раньше не упоминал Бога, хотя я знаю от Венди, что семья Эйвери ходит в церковь почти каждое воскресенье. Но я бы никогда не подумала, что он религиозен.
        - Да,  - соглашаюсь я.
        - А ты знаешь, что название хребта переводится как «грудь».  - Уголок его рта приподнимается в озорной улыбке.  - А Гранд-Титон означает «большая грудь».
        - Как мило, Такер,  - усмехаюсь я.  - Но я знала это. Я же уже три года учу французский. Думаю, французские путешественники просто давно не видели женщин.
        - А мне кажется, они решили пошутить.
        Несколько минут мы стоим бок о бок и в полной тишине смотрим, как солнце все сильнее освещает горы, заигрывая с ними. Легкий ветерок развевает мои волосы, и теперь они касаются плеча Такера. Он смотрит на меня. А затем сглатывает. По-моему, он собирается сказать что-то важное. И сердце тут же подскакивает к горлу.
        - Я думаю, ты…  - начинает он.
        Но тут позади нас раздается какой-то шум в кустах. Мы поворачиваемся.
        И через мгновение на тропу выходит медведь. Его массивные плечи подсвечивают лучи восходящего солнца, когда он замирает и смотрит на нас. А следом из кустов вываливаются два детеныша.
        Это плохо.
        - Не беги,  - предупреждает Такер.
        Да это невозможно. Мои ноги просто примерзли к земле. Краем глаза я вижу, как Такер медленно снимает рюкзак с плеча. Медведица пригнула голову и угрожающе сопит.
        - Не беги,  - повторяет он, на этот раз громче. Я слышу, как он пытается что-то нащупать в своем рюкзаке. Может, он хочет чем-то ударить медведицу?
        Она смотрит на него. И ее тело напрягается, будто она готовится к атаке.
        - Нет,  - бормочу я на ангельском языке и выставляю руку перед собой, словно могу удержать ее подальше лишь силой воли.  - Не подходи.
        Медведица замирает. Она переводит взгляд на меня, и я вижу, что в ее светло-карих глазах не отражается каких-либо чувств или понимания. Только животный разум. Она пристально смотрит на мою руку, а потом встает на задние лапы и пыхтит.
        - Мы не причиним тебе вреда,  - тихо говорю я на ангельском языке.
        Я не знаю, что в этот момент слышит Такер. И поймет ли меня медведица. Но времени на раздумья нет. Да и вдруг это сработает?
        Медведица издает что-то среднее между ревом и лаем. Но я не отступаю и продолжаю смотреть ей в глаза.
        - Уходи отсюда,  - уверенно говорю я.
        Неожиданно во мне зарождается какая-то сила, отчего начинает кружиться голова. А когда я смотрю на свою протянутую руку, то вижу, что кожа начинает слегка светиться.
        Медведица опускается на четыре лапы, а затем поворачивается к детенышам и что-то лает им.
        - Уходи,  - шепчу я.
        И она слушается. Разворачивается к нам спиной и скрывается в кустах, а следом за ней ползут ее детеныши. Она исчезает так же внезапно, как появилась.
        У меня подгибаются колени. И Такер прижимает меня к себе, одной рукой обхватывая меня за поясницу, а второй за шею. Моя голова покоится на его груди. Его сердце колотится, а дыхание прерывается панической дрожью.
        - О боже,  - выдавливает он.
        В одной из рук он сжимает какой-то предмет. Я отстраняюсь, чтобы посмотреть, что это. Такер держит серебристый цилиндр, немного похожий на огнетушитель, только чуть меньше и легче.
        - Это спрей, отпугивающий медведей,  - говорит Такер.
        Его лицо побледнело, а голубые глаза наполнены тревогой.
        - Ох. Так ты мог справиться с ней?
        - Я пытался разобраться, как распылить эту штуку,  - мрачно усмехнувшись, говорит он.  - И не уверен, что успел бы сообразить.
        - Мы сами виноваты.  - Я отступаю и усаживаюсь на каменистую землю у его ног.  - Мы перестали разговаривать.
        - Верно.
        Я не знаю, что он слышал и что подумал об этом.
        - В горле все пересохло,  - говорю я, пытаясь выиграть время, чтобы придумать оправдание.
        Он засовывает цилиндр обратно в рюкзак и достает бутылку с водой, после чего откручивает крышку и опускается на колени рядом со мной. Когда Такер подносит бутылку к моим губам, в его лице все еще виднеется страх, а руки так трясутся, что вода выплескивается мне на подбородок.
        - Ты же сам предупреждал меня насчет медведей,  - заикаясь, говорю я, после того как делаю несколько глотков.  - Нам повезло, что все обошлось.
        - Да. Нам здорово повезло.
        Он поворачивается и смотрит в сторону, куда ушел медведь, а потом вновь поворачивается ко мне. И я вижу, что в его глазах застыл вопрос, на который не могу ответить.

        Мы не говорим о случившемся, а возвращаемся к машине и уезжаем завтракать в Джексон. После этого мы едем домой к Такеру, где садимся на лодку и весь день рыбачим на Снейк-Ривер. Несколько пойманных рыбин Такер отпускает. Но большую радужную форель мы решаем съесть на ужин вместе с рыбой, пойманной накануне.
        И только когда мы оказываемся на кухне, в доме семьи Эйвери, где Такер учит меня потрошить рыбу, он снова вспоминает про случившееся.
        - Как ты отпугнула медведя?  - спрашивает он, когда я стою у кухонной раковины и пытаюсь сделать ровный разрез на рыбьем брюхе.
        - Фу, гадость,  - жалуюсь я.
        Он поворачивается ко мне, и его взгляд становится строгим, как бывает всегда, когда я пытаюсь увильнуть от разговора. Но мне так и не удалось придумать, что ему сказать. Да и какие у меня есть варианты? Сказать правду, что совершенно противоречит правилу «Не рассказывать людям - они тебе не поверят, а даже если и поверят, то не смогут принять это», которое вдолбила мне мама про ангельскую кровь? Или придумать какую-нибудь смехотворную ложь?
        - Я пела медведице,  - пытаюсь воспользоваться вторым вариантом я.
        - Ты разговаривала с ней.
        - Я напевала,  - медленно отвечаю я.  - Только и всего.
        - Не делай из меня дурака,  - говорит он.
        - Я и не делаю. Такер…
        Нож соскальзывает с рыбы. И я чувствую, как он врезается в подушечку на ладони под большим пальцем, разрезая кожу и мышцы. Из раны хлещет кровь. И я инстинктивно зажимаю пальцами рану.
        - И чья была гениальная идея дать мне нож?
        - Ох, ты сильно порезалась. Покажи мне.  - Такер отводит мои пальцы, чтобы прижать полотенце к ране.  - Надави посильнее,  - приказывает он, убирая руку.
        Он выбегает из комнаты. А я старательно зажимаю рану, но кровотечение уже остановилось. И в этот момент меня окутывает странное ощущение, от которого кружится голова. Я прислоняюсь к кухонной тумбе, пытаясь прийти в себя. Ладонь начинает медленно пульсировать, а затем крошечный язычок пламени скользит по руке от локтя до мизинца. Я резко выдыхаю. И ощущаю, как начинает закрываться порез, а мышцы - срастаться.
        Мама была права. Мои силы растут.
        Через мгновение все ощущения исчезают. Я убираю в сторону полотенце и осматриваю ладонь. Сейчас на ней осталась лишь неглубокая царапинка. Видимо, процесс исцеления на этом закончен. Я осторожно сгибаю и разгибаю пальцы.
        Такер появляется на кухне с тюбиком антибактериальной мази и с таким количеством бинтов, что их бы хватило на целую армию. Бросив все это на прилавок, он быстро подходит ко мне. Я туго наматываю полотенце на ладонь и прижимаю ее к груди, не желая показывать ему порез.
        - Я в порядке,  - выпаливаю я.
        - Дай мне посмотреть,  - приказывает он и протягивает ко мне руку.
        - Нет, все в порядке. Это всего лишь царапина.
        - Ты сильно порезалась. Нужно быстро обработать рану.
        Я медленно опускаю руку на его ладонь. Такер осторожно переворачивает ее, чтобы рана оказалась сверху. А затем убирает полотенце.
        - Видишь?  - говорю я.  - Всего лишь царапина.
        Он пристально разглядывает порез. И я понимаю, что невольно затаила дыхание. Поэтому уговариваю себя расслабиться. Мама всегда говорила, что в таких случаях нужно делать вид, словно ничего необычного не произошло. Я смогу объяснить произошедшее. Я обязана это сделать.
        - Ты собираешься погадать мне по руке?  - слегка усмехнувшись, спрашиваю я.
        Его губы кривятся.
        - Я думал, что тебе придется зашивать порез.
        - Нет. Ложная тревога.
        Но он все равно решает поиграть в доктора. Сначала тщательно промывает порез водой, затем наносит мазь, а после тщательно наматывает бинт. Я вздыхаю от облегчения, когда процедура закончена и порез скрывается с его глаз.
        - Спасибо,  - благодарю я.
        - Что с тобой происходит, Клара?  - В его глазах столько страдания и немого укора, что у меня перехватывает дыхание.
        - Что… что ты имеешь в виду?  - заикаюсь я.
        - Ну…  - начинает он.  - Не знаю точно. Я просто… Ты просто…
        Но он так и не находит слов.
        И между нами повисает молчание, самое неловкое молчание в мире во все времена. Я пристально смотрю на него. И внезапно понимаю, как устала от лжи, которую наговорила ему. Такер мой друг, а я вру ему каждый день. Он явно заслуживает лучшего. И в этот момент мне как никогда хочется рассказать ему все. Стоять перед ним и быть самой собой, поделиться своими печалями. Но это против правил. А эти правила сложно нарушить. К тому же я не знаю, какими будут последствия, если сделаю это. Поэтому тихо говорю:
        - Я - это я.
        Он усмехается. А затем берет кухонное полотенце и показывает мне. На белой махровой ткани виднеется ярко-алая кровь.
        - По крайней мере, можно не сомневаться, что в твоих венах течет кровь,  - говорит Такер.  - А это уже что-то. Значит, ты не так уж непобедима, верно?
        - Верно.  - Мой ответ наполнен таким количеством сарказма, который мне удалось отыскать.  - Ты что думал, я - Супергерл? И уязвима только для криптонита?
        - Я уже и не знаю, что думать.
        Он с трудом отводит взгляд от кухонного полотенца и снова смотрит на меня.
        - Ты не… обычная девушка, Клара. Ты пытаешься притвориться ею, но у тебя не получается. Ты говорила с медведем-гризли, и он послушался тебя. А птицы все время следуют за тобой, как в каком-то диснеевском мультике, и какое-то время после твоей поездки в Айдахо-Фолс Венди казалось, будто ты опасаешься, что за тобой кто-то или что-то следит. У тебя прекрасно получается все, за что бы ты ни бралась. Ты катаешься на лошади так, словно родилась в седле, а впервые встав на горные лыжи, съехала со склона, как бывалый спортсмен. К тому же ты прекрасно говоришь на французском, корейском и бог знает еще каких языках. А вчера я заметил, как на солнце сияли твои брови. Да и двигаешься ты настолько изящно, что не верится, будто ты простой человек. Словно ты… нечто большее.
        Сильная дрожь сотрясает мое тело с ног до головы. Такер сумел собрать воедино все факты, но еще не разгадал, кто я на самом деле.
        - А ты не думаешь, что всему этому есть рациональное объяснение?  - спрашиваю я.
        - Если учесть все, что мне известно о твоем брате, то единственное, что приходит в голову - ваша семья участвует в каком-нибудь секретном правительственном эксперименте по скрещиванию генов человека и животного,  - говорит он.  - И сейчас вы прячетесь от ученых.
        Я фыркаю. Это было бы забавно, если бы правда не была еще более странной.
        - Ты же понимаешь, насколько безумно это звучит?
        Вновь повисает тишина. А затем Такер вздыхает.
        - Понимаю. Это и правда безумие. Но мне кажется…  - Он замолкает.
        И в этот момент выглядит таким несчастным, что мое сердце щемит в груди.
        Ненавижу собственную жизнь.
        - Все в порядке, Такер,  - ласково говорю я.  - Просто у нас выдался безумный день.
        Я тянусь к его плечу, но он качает головой. А когда открывает рот, чтобы что-то сказать мне, сетчатая дверь открывается, и в дом входят мистер и миссис Эйвери. Они громко разговаривают, чтобы предупредить нас о своем появлении.
        - Ох, что случилось?  - спрашивает миссис Эйвери, заметив кучу бинтов и тюбик с мазью на столешнице.
        - Я порезалась,  - быстро отвечаю я, избегая взгляда Такера.  - Ваш сын учил меня потрошить рыбу, и у меня соскользнул нож. Но все в порядке.
        - Это хорошо,  - говорит миссис Эйвери.
        - Отличная рыба,  - хвалит нас мистер Эйвери, заглянув в раковину, где лежит большая радужная форель.  - Ты поймала ее сегодня?
        - Нет, эту вчера выловил Такер. А та, что он поймал сегодня, лежит там…
        Такер указывает на холодильник. Мистер Эйвери смотрит на него и одобрительно присвистывает.  - Нас ждет прекрасный ужин.
        - Ты уверен, что хочешь именно рыбу на свой день рождения?  - спрашивает миссис Эйвери.  - Я могу приготовить тебе все, что захочешь.
        - Сегодня твой день рождения?  - выдыхаю я.
        - Неужели он тебе не сказал?  - смеется мистер Эйвери.  - Сегодня ему исполнилось семнадцать. Уже почти мужчина.
        - Спасибо, папа,  - бормочет Такер.
        - Не стоит благодарности, сынок.
        - Почему ты мне не сказал? Я бы купила тебе подарок,  - тихо говорю я.
        - Ты сегодня и так его сделала. Ты подарила мне жизнь. Знаете, что произошло?  - говорит он чуть громче, чем обычно.  - Сегодня мы наткнулись на медведицу с детенышами на гребне холма у залива Колтер-Бей. И Клара спела ей, чтобы она ушла.
        Мистер и миссис Эйвери с ужасом смотрят на меня.
        - Ты спела ей?  - повторяет миссис Эйвери.
        - Вы бы слышали, как ужасно она поет,  - сказал Такер, и все рассмеялись.
        Они решили, что он шутит. Я тоже выдавливаю улыбку.
        - Да. Я ужасно пою,  - соглашаюсь я.

        После того, как мы съедаем пожаренную миссис Эйвери рыбу и мороженое на десерт, Такеру вручают несколько подарков. Большинство из них не для него, а для его призового коня Мидаса[35 - Мидас - мифический древнегреческий царь, которого бог виноделия наградил даром превращать все, к чему он прикоснется, в золото.], на котором он участвует в родео. Забавная кличка, не правда ли? А затем мистер Эйвери хвастается тем, что Такер на Мидасе способен вывести из стада одну-единственную корову.
        - Большинство лошадей для подобных соревнований обучают профессионалы, и они стоят более сорока тысяч,  - говорит он.  - Но не Мидас. Такер воспитывал его сам еще с тех пор, когда тот был жеребенком.
        - Ничего себе.
        Такер выглядит смущенным. Он потирает затылок, как делает всегда, когда ему дико неловко от того, куда зашел разговор.
        - Жаль, что я не бывала на твоих соревнованиях,  - говорю я.  - Держу пари, на это интересно посмотреть.
        - Уверен, в этом году у тебя будет такая возможность,  - говорит мистер Эйвери.
        - Классно!  - восклицаю я, поставив локоть на кухонный стол и опустив на руку подбородок, после чего широко улыбаюсь Такеру. Я понимаю, что мне не стоит дразнить его. Но надеюсь, что если стану вести себя как обычно, то его подозрения рассеются.
        - Пошли в сарай, покажем Мидасу его новую уздечку,  - говорит Такер.
        Он уводит меня из дома в сарай. Как только мы заходим в стойло, конь тут же подходит к нему, настороженно навострив уши. У Мидаса шкура красивого коричневого цвета и большие понимающие карие глаза. Такер поглаживает его морду, а затем надевает новую уздечку, которую подарили родители.
        - Ты должен был мне сказать, что у тебя сегодня день рождения,  - говорю я.
        - Я собирался, но потом нас чуть не съел гризли.
        - Да уж. А как же Венди?  - спрашиваю я.
        - А что с ней?
        - Ну у нее ведь тоже день рождения. Я худшая подруга на свете. Надо было отправить ей что-нибудь. Вы уже обменялись подарками?
        - Пока нет.  - Такер поворачивается ко мне.  - Но она уже сделала мне самый прекрасный подарок.
        От того, как он на меня смотрит, по коже бегут мурашки.
        - Какой?
        - Тебя.
        Я не знаю, что на это ответить. Это лето оказалось совсем не таким, как планировалось. Я не должна сейчас стоять посреди сарая с голубоглазым ковбоем, который смотрит на меня так, словно собирается поцеловать. И мне не следует желать этого поцелуя.
        - Что мы делаем?  - спрашиваю я.
        - Морковка…
        - Не называй меня так,  - дрожащим голосом говорю я.  - Это не я.
        - А кто же ты?
        - Ну, еще час назад ты считал меня каким-то уродцем.
        Он нервно проводит рукой по волосам и смотрит мне прямо в глаза.
        - Я никогда не считал тебя уродцем. Скорее… скорее уж волшебницей или кем-то в этом роде. Мне всегда казалось, что ты слишком совершенна для обычного человека.
        Мне так хочется показать ему, кто я такая. Влететь на сеновал и с улыбкой рассказать всю правду. Мне хочется, чтобы Такер узнал меня настоящую.
        - Я знаю, что наговорил сегодня много глупостей, но ты нравишься мне, Клара,  - говорит он.  - Ты мне действительно нравишься.
        Кажется, он впервые произнес мое имя.
        Вот только в моих глазах видится сомнение.
        - Все в порядке. Ты не обязана мне что-то говорить. Я просто хотел, чтобы ты это знала.
        - Прости,  - отвечаю я.
        Он - мой способ отвлечься. А ведь у меня есть предназначение и долг. Я приехала сюда не ради него.
        - Такер, я не могу. Я должна…
        Его лицо мрачнеет.
        - Скажи мне, что это не из-за Кристиана Прескотта,  - просит он.  - Скажи, что ты забыла этого парня.
        Во мне тут же вспыхивает гнев от того, как снисходительно звучит его голос, словно я какая-то глупая влюбленная девочка.
        - Ты не все обо мне знаешь,  - пытаясь не сорваться, говорю я.
        - Так расскажи мне.
        От его хрипловатого голоса, наполненного эмоциями, по спине бегут мурашки.
        - Нет.
        - Не думаю, что ты хочешь встречаться с Кристианом Прескоттом,  - говорит он.
        - Откуда ты можешь знать, чего я хочу?
        - Знаю. Потому что знаю тебя. Он не в твоем вкусе.
        Я беспомощно смотрю на свои руки, боясь поднять на Такера глаза.
        - Еще скажи, что ты в моем вкусе.
        - Думаю, так и есть,  - соглашается он.
        А затем сокращает расстояние между нами и обхватывает ладонями мое лицо прежде, чем я успеваю подумать о том, чтобы остановить его.
        - Такер, пожалуйста,  - выдавливаю я дрожащим голосом.
        - Я знаю, что нравлюсь тебе, Клара,  - говорит он.  - Уверен в этом.
        Если бы я могла рассмеяться над его словами. Рассмеяться, отступить и сказать, что это глупости и он ошибается.
        - Давай, убеди меня, что это не так,  - бормочет он, и его дыхание скользит по моему лицу.
        Я смотрю ему в глаза и вижу в них обжигающее пламя. Мысли разлетаются. И хотя его губы так близко к моим, он еще сильнее притягивает меня к себе.
        - Такер,  - выдыхаю я, а затем он целует меня.
        Меня уже целовали. Но я никогда не испытывала чего-то подобного. Несмотря на всю свою дерзость, он целует меня с удивительной нежностью. Продолжая сжимать мое лицо в руках, Такер медленно и осторожно прижимается губами к моим губам, словно запоминая, как мне нравится. Мои глаза закрываются. Голова кружится от его запаха: травы, солнца и терпкого дезодоранта. Он снова целует меня, но в этот раз чуть сильнее, а затем отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза.
        Но мне не хочется, чтобы он останавливался. И все остальные мысли просто вылетают из головы. Я открываю глаза.
        - Еще,  - шепчу я.
        Уголок его рта приподнимается, а затем я целую его, но в этот раз не так осторожно. Такер отпускает мое лицо и обхватывает меня за талию, притягивая к себе. Из его рта вырывается тихий стон, и от этого звука я теряю последний разум. Лишаюсь последних здравых мыслей. Поэтому обвиваю руками шею Такера и, не сдерживаясь, целую его. Я чувствую, как колотится его сердце, как учащается его дыхание, как сжимаются его руки вокруг меня.
        И тут я понимаю, что чувствую то же, что и он. Как долго он ждал этого момента. Как ему нравится сжимать меня в своих объятиях. Как он наслаждается запахом моих волос. Как очарован тем, как я смотрела на него сейчас с раскрасневшимся лицом и блестящими от желания глазами. Как любовался моими губами, а сейчас так сходит с ума от их вкуса, что у него слабеют колени. Но ему совсем не хочется выглядеть слабым передо мной. И он отшатывается, его дыхание учащается. А руки опускаются.
        Я открываю глаза.
        - Что случилось?  - спрашиваю я.
        Но из его рта не вылетает и звука. А лицо побледнело, несмотря на золотистый загар. И тут я понимаю, что в темном амбаре вдруг стало слишком светло, и этот свет волнами исходит от меня.
        Я обрела венец. Такер шокированно смотрит на меня. Я чувствую, насколько он потрясен. Свет проникает сквозь одежду, не скрывая ничего от его глаз, оставляя меня практически голой. Я резко выдыхаю. Внутри что-то болезненно скручивается от ужаса, отражающегося на его лице, и от этого сияние тут же гаснет. Но я все еще чувствую его внутри, даже после того, как в амбаре темнеет.
        - Прости,  - говорю я.
        Краски медленно возвращаются на его лицо.
        - Не знаю, что…  - начинает он, но останавливается.
        - Прости. Я не хотела…
        - Кто ты?
        Я вздрагиваю.
        - Я Клара.
        По крайней мере, мое имя не изменилось. Я делаю шаг вперед, чтобы коснуться его лица. Но Такер отшатывается. А потом хватает меня за раненую руку. Я резко выдыхаю, когда он срывает повязку.
        Рана полностью зажила. Даже шрама не осталось. Мы оба смотрим на мою ладонь. И через мгновение он отдергивает руку.
        - Такер…
        - Кто ты?  - вновь требовательно спрашивает он.
        А затем отступает на несколько шагов.
        - Это сложно объяснить.
        - Нет.
        Он вдруг качает головой. Лицо Такера приобретает бледно-зеленоватый оттенок, как будто его сейчас вырвет. Он продолжает пятиться от меня, а как только оказывается у дверей сарая, то разворачивается и убегает к дому.
        А мне остается лишь смотреть ему вслед. Я сильно дрожу и чувствую себя так, словно разорвана на куски. Меня некому отвезти домой. И скорее всего, Такер умчался, чтобы достать дробовик. Поэтому я ухожу. Спотыкаясь, бреду к лесу за ранчо, радуясь, что могу укрыться за деревьями. На улице темнеет. Как только я скрываюсь из виду, мои крылья возникают за спиной сами по себе. Я лечу, не разбирая дороги, пока не чувствую верного направления, и в тот же миг ощущаю, что промокла из-за облаков и так сильно замерзла, что у меня стучат зубы. При этом слезы застилают мне глаза, а паника все не выпускает из объятий.
        Летя домой, я продолжаю плакать. Слезы льются вновь и вновь. Кажется, им просто нет конца.

        Через несколько часов мама заходит в мою комнату, пока я рыдаю в подушку. Все мое тело покрыто порезами, а лицо зареванное. Но стоит ей взглянуть на меня, как она спрашивает:
        - Что случилось с твоими волосами?
        - Что?
        Я отчаянно пытаюсь собраться с мыслями, чтобы понять, сколько из случившегося сегодня рассказывать.
        - Они вновь стали золотистыми. Рыжий полностью исчез.
        - О. Я обрела венец. Должно быть, он стер всю краску.
        - Ты обрела венец?  - переспрашивает она, широко раскрыв глаза.
        - Да.
        - Ох, дорогая. Неудивительно, что ты расстроена. Это невероятное переживание.
        Она и половины не знает.
        - Отдыхай.  - Она целует меня в висок.  - Расскажешь обо всем утром.
        Когда она уходит, я посылаю Анджеле наполненное отчаянием письмо. «SOS,  - пишу я, с трудом заставляя свои пальцы и мозг работать, чтобы напечатать хотя бы несколько строк.  - Позвони мне как можно скорее».
        Мне не с кем здесь поговорить. И некому рассказать о случившемся. И я уже скучаю по Такеру.
        Я поддаюсь желанию услышать его голос и звоню ему. Он отвечает после первого гудка. Но молчит, как и я.
        - Оставь меня в покое,  - произносит он через минуту и вешает трубку.

        17
        Зови меня ангелом

        Проходит три дня, три мучительных дня. Я не звоню ему и не пытаюсь с ним увидеться. А вместо этого вновь и вновь прокручиваю в голове тот поцелуй, пока мне не начинает казаться, что я скоро сойду с ума и повырываю себе все перья. А еще я продолжаю уговаривать себя, что все к лучшему. Ладно, может, и не к лучшему, потому что, по сути, я открылась человеку, а ведь я даже не знаю, какое наказание за этим последует, если об этом когда-нибудь кто-то узнает. Может, и не стоит сожалеть, что Такер отверг меня? Допустим, он знает, что я странная. Сможет ли он это доказать? Нет. Кто-нибудь ему поверит? Скорее всего, нет. Да и вряд ли он станет кому-нибудь рассказывать. А если вдруг он это сделает, то я буду все отрицать. И скорее всего, мы вновь вернемся к тому, что он станет меня обвинять во всем, а я делать вид, что понятия не имею, о чем он говорит.
        Верно.
        Вот только я ужасная лгунья, даже когда лгу самой себе. Мне так хочется, чтобы Анджела перезвонила и я смогла спросить у нее, что мне делать. К тому же, словно бы мыслей, что не отпускают меня днем, недостаточно, он и ночью снится мне.
        Все три ночи подряд я не могу избавиться от чувств, которые нахлынули на меня, когда я залезла в его голову и ощутила то, что чувствовал он. Услышала его мысли, пока он целовал меня. Почувствовала, что он любит меня. А потом чуть не разлетелась на куски, когда его любовь превратилась в страх.
        На третье утро я просыпаюсь со слезами на глазах, но, когда смотрю в потолок, утопая в жалости к себе, меня озаряет.
        Он любит меня. В его голове каждая мысль и отклик рождались из любви. Любви не только к внешности, но и к тому, какая я есть. Безумной, иррациональной (и конечно же, немного похотливой) любви. Он любит меня, и именно это напугало его, когда я засветилась, как рождественская елка.
        Он не знает, кто я, но все же любит меня.
        Меня словно подбрасывает на кровати. Ну почему я не поняла этого раньше? Это же видно, даже если не копаться в его сердце. Но ощутив всю эту любовь, я еще не понимала, что оказалась в его голове. Я даже не сразу заметила, что это не мои собственные чувства. Почему?
        Постойте-ка.
        Просто они мои. Моей ангельской и человеческой частей. Я люблю Такера Эйвери.
        Что ж, видимо, придется рассказать ему об этом.
        И теперь я сижу на тротуаре у офиса компании «Сплавы по Безумной реке», где он сегодня работает, как какая-то жуткая преследовательница, и жду, пока Такер выйдет, чтобы рассказать ему о своей любви. Только его все нет и нет. Я торчу тут уже больше часа, хотя приехала к окончанию рабочего дня, но за это время из дверей появилась лишь блондинка, скорее всего, секретарша.
        - Я могу чем-то помочь?  - спрашивает она.
        - Не думаю.
        Она переступает с ноги на ногу, не зная, как истолковать мой ответ.
        - Ты кого-то ждешь?
        - Такера.
        Она улыбается. Ей явно нравится Такер. Да и кому, находящемуся в здравом уме, он не нравится?
        - Он все еще на реке,  - говорит она.  - Лодка перевернулась. Никто не пострадал, но они немного задерживаются.  - Хочешь, я передам ему по рации, что ты здесь?
        - Нет,  - быстро отвечаю я.  - Просто подожду.
        Я проверяю время каждые десять секунд и задерживаю дыхание, когда мимо проезжает пикап. Несколько раз я порываюсь уйти, уговаривая себя, что это плохая идея, и даже встаю. Но не могу заставить себя сесть в машину. Я просто обязана увидеть его.
        Наконец на стоянку въезжает большой красный грузовик с открытым кузовом, заполненным лодками. Такер сидит на пассажирском сиденье и разговаривает с парнем старше его, которого я уже видела раньше. Он командует во время сплавов. Такер называл его Мерфи, правда, я так и не поняла, фамилия это или имя. Когда мы отправились сплавляться по реке, именно этот парень объяснял нам основные правила и при этом называл их «Законами Мерфи».
        Такер не сразу замечает меня. Он шутит и, как всегда, ухмыляется, сверкая зубами и демонстрируя ямочку. Мерфи в ответ смеется, а затем они выпрыгивают из грузовика и направляются к кузову, чтобы выгрузить лодки. Я встаю, чувствую, что сердце бьется так быстро, словно вот-вот выскочит из груди.
        Мерфи поднимает роликовые ворота гаража и разворачивается к грузовику, а затем замечает меня. Он останавливается и не сводит с меня глаз. Такер в это время с деловым видом отстегивает лодки.
        - Так,  - медленно произносит Мерфи.  - Кажется, эта девушка пришла к тебе.
        Такер замирает на минуту, словно в него выстрелили замораживающим лучом. Мышцы его спины напрягаются, когда он выпрямляется и поворачивается ко мне. На его лице сменяются эмоции: удивление, паника, злость, боль. После чего вновь вспыхивает злость. Его взгляд становится ледяным, а на челюсти дергается мускул.
        Я тут же съеживаюсь.
        - Нужна минутка?  - спрашивает Мерфи.
        - Нет,  - отвечает Такер таким тихим голосом, что это могло бы разбить мне сердце, если бы оно уже не разбилось.  - Давай поскорее покончим с этим.
        Я стою как вкопанная, пока Такер с Мерфи перетаскивают лодки из кузова в гараж, расположенный сбоку от офиса. А затем тщательно осматривают каждую из них, пересчитывают спасательные жилеты и запирают гараж.
        - До встречи,  - говорит Мерфи, запрыгивает в свой джип и уезжает.
        А мы с Такером стоим на парковке и молча смотрим друг на друга. Я все еще не могу подобрать слов. Стоило его увидеть, как все, что я собиралась сказать, вылетело у меня из головы. Он такой красивый, когда стоит, засунув руки в карманы, со все еще влажными волосами и невероятными голубыми глазами. К моим глазам подступают слезы, и я пытаюсь сморгнуть их.
        Такер вздыхает.
        - Что ты хочешь, Клара?
        Так непривычно слышать свое имя из его уст. Я больше не Морковка. Мои волосы вновь стали светлыми. Наверное, даже сейчас он считает, что я не та, за кого себя выдаю.
        - Прости, что солгала тебе,  - наконец говорю я.  - Ты не представляешь, как мне хотелось рассказать тебе правду.
        - Так почему же ты этого не сделала?
        - Это против правил.
        - Какие правила? Какая правда?
        - Если ты меня выслушаешь, я все тебе расскажу.
        - Почему?  - резко спрашивает он.  - Почему ты решила рассказать мне об этом сейчас, если это против правил?
        - Потому что я люблю тебя.
        Ну вот. Я сказала это. Хотя даже самой в это не верится. Люди так небрежно разбрасываются этими словами. Я всегда поеживаюсь, когда слышу, как школьники говорят это друг другу, целуясь в коридорах школы. «Я люблю тебя, детка». «Я тоже тебя люблю». Им всего шестнадцать, но они уже убеждены, что нашли истинную любовь. Я всегда считала, что у меня побольше здравого смысла и совсем другое восприятие.
        И вот она я, говорю это и искренне верю в сказанное.
        Такер сглатывает. Его злость исчезает, но я все еще вижу отголоски страха в его глазах.
        - Мы можем куда-нибудь пойти?  - спрашиваю я.  - Желательно в лес. И я все тебе покажу.
        Конечно же, он раздумывает. А вдруг я инопланетный захватчик, пытающийся заманить его в укромное место и высосать мозги? Или вампир, жаждущий его крови?
        - Я не причиню тебе вреда.
        Не бойся.
        В его глазах вновь вспыхивает злость, словно я только что назвала его слабаком.
        - Хорошо.  - Его подбородок напрягается.  - Но я поведу.
        - Конечно.

        Такер едет целый час, и за это время мы доезжаем до Айдахо и гор над водохранилищем Палисейдс. Между нами повисла такая густая тишина, что мне хочется закашляться. Но мы то и дело косимся друг на друга. Не будь этого напряжения, я бы посчитала нас смешными и жалкими.
        Он сворачивает на грунтовую дорогу, обозначенную знаком «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ», и проезжает мимо бревенчатых хижин, спрятавшихся между деревьями, а затем вверх по склону горы, пока мы не оказываемся у больших сетчатых ворот. Выскочив из машины, Такер вытаскивает ключи и отпирает ржавый металлический замок. После чего возвращается в пикап и въезжает на территорию. Когда мы добираемся до широкой поляны, он паркуется и наконец смотрит на меня.
        - Где мы?  - спрашиваю я.
        - На моей земле.
        - Твоей?
        - Дедушка собирался построить здесь хижину, но потом у него обнаружили рак. Он оставил землю мне. Здесь примерно восемь акров. Именно сюда я бы отправился, если бы мне захотелось спрятать мертвое тело или сделать что-то в этом роде.
        Я сверлю его взглядом.
        - Так ты расскажешь мне?  - спрашивает он.
        Я делаю глубокий вдох и старательно отвожу глаза. Мне хочется все рассказать ему. И всегда хотелось. Но я просто не знаю как.
        - Не знаю, с чего начать.
        - Может, начнешь с того, что ты какое-то сверхъестественное существо, созданное из света?
        У меня перехватывает дыхание.
        - Ты думаешь, я создана из света?
        - Ну, именно это я видел.
        На его лице снова мелькает страх, когда он отводит глаза и слегка отодвигается подальше от меня.
        - Не думаю, что я создана из света. То, что ты видел, называется «венец». Трудно придумать ему объяснение. Это своеобразный способ общения. Он помогает почувствовать связь с окружающим миром.
        - Общения. Ты пыталась так общаться со мной?
        - Не нарочно,  - покраснев, признаюсь я.  - Мне не хотелось, чтобы это произошло. На самом деле со мной никогда раньше такого не происходило. Мама рассказывала, что подобное могут спровоцировать сильные эмоции,  - выпаливаю я.  - Мне жаль. Я не хотела тебя пугать. Венец всегда так действует на людей.
        - И ты не человек,  - говорит он.
        - По большей части, человек.
        Такер прижимается к дверце грузовика и разочарованно вздыхает.
        - Это шутка, Клара? Какой-то фокус?
        - Я нефилим,  - признаюсь я.  - Но мы не очень любим этот термин, потому что на иврите он означает «падшие», а нам не нравится думать о себе, как о падших. Но нас так называют в Библии. Мы же предпочитаем называть себя носители ангельской крови.
        - Ангельская кровь,  - повторяет он.
        - Мама - наполовину ангел. Ее отец был ангелом, а мать человеком. Поэтому я ангел лишь на четверть, ведь мой отец среднестатистический мужчина.
        Слова вылетают прежде, чем я успеваю передумать. И Такер смотрит на меня так, словно у меня выросла вторая голова.
        - Так ты отчасти ангел.
        Его голос звучит так же, как звучал мой, когда мама впервые сообщила мне эту новость. Словно в уме он перебирает список психиатрических больниц в округе.
        - Да. Давай выйдем из машины.
        Его глаза слегка расширяются.
        - Зачем?
        - Потому что ты не поверишь мне, пока я тебе кое-что не покажу.
        - И что же? Вновь засветишься, как в прошлый раз?
        - Нет. Я не стану этого делать.
        Я аккуратно опускаю руку ему на плечо, стараясь успокоить. Но мое прикосновение оказывает противоположный эффект. Такер быстро отстраняется, открывает дверь и выпрыгивает из пикапа, чтобы оказаться как можно дальше от меня.
        Я тоже выхожу из машины. А затем встаю на середину поляны и смотрю на него.
        - Не бойся,  - говорю ему я.
        - Ага. Ведь ты всего лишь покажешь мне, что наполовину ангел.
        - На четверть.
        Я призываю и слегка разворачиваю крылья, чтобы продемонстрировать их. Я не распрямляю их и не взлетаю, как сделала мама, чтобы доказать мне, что все это правда. Думаю, Такеру хватит и того, что он увидит их сложенными у меня за спиной.
        - Черт возьми.  - Он отступает на шаг назад.
        - Знаю.
        - Это не шутка. Не какой-то прикол или фокус. У тебя действительно есть крылья.
        - Да.
        Я медленно подхожу к нему, не желая напугать его, а затем поворачиваюсь спиной, чтобы он мог их внимательно рассмотреть. Такер поднимает руку, будто хочет коснуться крыльев. Я тут же замираю, а сердце пропускает удар. Никто и никогда не прикасался к моим крыльям, поэтому мне интересно, как это будет ощущаться. Но он отдергивает руку.
        - Ты умеешь летать?  - спрашивает он сдавленным голосом.
        - Да. Но по большей части я обычная девушка.
        Я знаю, что он не поверит. Интересно, станет ли он когда-нибудь обращаться со мной, как с нормальной девушкой? Именно это мне и нравится в Такере. Он заставляет меня чувствовать себя нормальной, не заурядной девушкой и не такой, как все, а самой собой, без этих ангельских штучек. И я еле сдерживаю слезы от мысли, что могу лишиться всего этого.
        - Это все? Или ты можешь что-то еще?
        - Не так много из того, что умеют полукровки. Я умею разговаривать на любом языке мира. Думаю, эта способность необходима, чтобы доставлять сообщения в любой уголок Земли.
        - Так вот как ты поняла кореянку в Йеллоустоуне, И именно поэтому тебе удалось отогнать гризли?
        - Да.
        Я смотрю себе под ноги. Мне слишком страшно посмотреть ему в лицо и понять, что все кончено. Мы поцеловались всего три дня назад, но мне почему-то кажется, что это произошло с другим человеком. Какая-то другая девушка стояла в сарае и впервые поцеловалась с Такером. И любит он какую-то другую девушку. Не меня. И от этой мысли я чувствую себя такой жалкой и униженной, что начинаю плакать.
        - Прости,  - выдыхаю я.
        Он молчит. Слезы капают с моего подбородка. Такер медленно и прерывисто вздыхает.
        - Не плачь,  - просит он.  - Это нечестно.
        Я смеюсь и рыдаю одновременно.
        - Все хорошо,  - шепчет он.  - Не плачь.
        Такер смахивает пальцами слезы с моих щек.
        А затем обнимает меня вместе с крыльями и всем остальным. Я обвиваю руками его шею, прижимаюсь лицом к груди и вдыхаю запах реки. Где-то в лесу каркает ворона. Ей отвечает дрозд. А потом мы целуемся, и все вокруг исчезает. Кроме Такера.
        - Ох, подожди,  - отстранившись, говорит он через минуту.
        Я моргаю и в оцепенении смотрю на него. «Пожалуйста, пожалуйста,  - молю я,  - пусть это не окажется тем мгновением, когда он скажет, что передумал».
        - Мне можно тебя целовать?  - спрашивает он.
        - Что?
        - Меня не ударит молния?
        Я смеюсь. А потом наклоняюсь и слегка касаюсь губами его губ.
        Его руки сильнее стискивают мою талию.
        - Молнии нет,  - замечаю я.
        На лице Такера появляется улыбка. Я провожу пальцами по его ямочке. А он приподнимает прядь моих волос (которая выбилась из хвоста) и рассматривает ее на солнце.
        - Совсем не рыжие,  - пожав плечами, говорю я.
        - Мне всегда казалось, что с твоими волосами что-то не так.
        - Так вот почему ты издевался надо мной и называл Морковкой?
        - И при этом думал, что никогда не встречал кого-то красивее тебя.
        Он опускает голову и смущенно потирает затылок, а его щеки становятся красными.
        - Ты прям как Ромео,  - дразню я, краснея и пытаясь скрыть свое смущение.
        Но он снова обнимает меня и проводит руками по моим крыльям. Его прикосновение легкое и едва ощутимое, но от этого накатывает такая волна удовольствия, что колени подгибаются и начинают дрожать. Я наклоняюсь к Такеру и прижимаюсь щекой к его плечу, старательно вдыхая и выдыхая, пока он медленно водит по моим крыльям вверх и вниз.
        - Значит, ты всего лишь ангел,  - бормочет он.
        Я целую его плечо.
        - На четверть ангел.
        - Скажи что-нибудь на языке ангелов.
        - Что именно?
        - Что-нибудь простое,  - говорит он.  - Что-то правдивое.
        - Я люблю тебя,  - не задумываясь, шепчу я, вновь удивляясь, как легко мне даются эти слова.
        Они звучат, как шепот ветра и звезд, как тихая чистая музыка. Его руки сжимаются на моей талии. И я смотрю ему в лицо.
        - Что ты сказала?  - спрашивает Такер, но, судя по блеску в его глазах, он прекрасно меня понял.
        - Ну, знаешь. Что ты мне нравишься.
        - Ну-ну.  - Он целует меня в уголок рта и убирает прядь волос с моего лица.  - Ты мне тоже очень, очень нравишься.

        Что ж, я влюблена. Это настоящее безумие, когда ты забываешь поесть, витаешь в облаках, говоришь по телефону всю ночь напролет, а потом вскакиваешь из постели ранним утром в надежде увидеть своего возлюбленного. Летние дни пролетают незаметно, и каждый день я нахожу в Такере то, из-за чего он мне нравится еще сильнее. Кажется, никто на свете не знает его так же хорошо, как я. Оказывается, он не любит музыку кантри, но терпит ее, потому что считает, что это неотъемлемая часть культуры Дикого Запада. Но, по его признанию, он съеживается каждый раз, когда слышит звон стальных гитарных струн, и мне кажется, это очень забавно. Еще Такер любит «Читос». А также он верит, что одна из величайших трагедий в мире - то, что все меньше и меньше остается нетронутых земель, а на их месте вырастают ранчо и жилые дома. По этой причине он любит и ненавидит «Ленивую собаку». Он то и дело фантазирует о том, чтобы оказаться в прошлом, когда еще не было заборов, и прокатиться по пастбищу, как настоящий ковбой в окружении маленьких собак, которые гоняли скот.
        Такер по-хорошему и уважительно относится к людям. Не любит ругательства. Он добрый. И задумчивый. Любит собирать для меня полевые цветы, которые я потом сплетаю в венок и ношу на голове, чтобы весь день чувствовать их аромат. Он никогда не заостряет внимания на том, что я другая. По правде говоря, Такер почти не вспоминает про ангельскую кровь, хотя иногда я замечаю его любопытные взгляды.
        Мне нравится, как он иногда смущается из-за романтичной чепухи, которую мы говорим друг другу. В такие моменты его голос становится грубым, и он начинает щекотать меня или целует, чтобы заткнуть нас обоих. Боже. Мы постоянно целуемся. Настоящие чемпионы по поцелуям.
        Такер никогда не заходит слишком далеко, хотя иногда мне этого хочется. Он целует, целует и целует, пока у меня не начинает кружиться голова, а тело не становится настолько легким и тяжелым одновременно, что я начинаю стягивать нашу одежду, не желая, чтобы она нам мешала. И тогда Такер стонет, хватает меня за запястья, отстраняется, закрывает глаза и делает глубокий вдох.
        Уверена, он на полном серьезе считает, что если лишит ангела девственности, то проведет вечность в аду.
        - А как же церковь?  - отстранившись и пытаясь восстановить дыхание, спрашивает он меня однажды.
        На дворе первая неделя августа. Мы лежим на одеяле в кузове его пикапа под яркой россыпью звезд. Он целует тыльную сторону моей ладони, а затем переплетает наши пальцы. И на секунду все вылетает у меня из головы.
        - Что?
        Такер смеется.
        - Церковь. Почему твоя семья не ходит в церковь?
        Еще одно качество, которое я люблю в Такере: он невероятно честный и прямолинейный человек. Я смотрю на звезды.
        - Не знаю. В детстве мама возила нас на мессы каждое воскресенье, но, когда мы стали постарше, почему-то перестала.
        Он переворачивается, чтобы смотреть на меня.
        - Но ты же знаешь, что Бог существует. Ну, ты ведь частично ангел. У тебя же есть доказательство этому?
        А что у меня есть? Крылья. Ангельский язык. Венец. Все они дарованы Богом. По крайней мере, так мне говорили. К тому же это кажется наиболее вероятным объяснением.
        - Ну, когда мы призываем венец, то вроде как чувствуем связь с Богом,  - говорю я.  - Но я мало что об этом знаю. Да и чувствовала это лишь один раз.
        - На что это было похоже?
        - Это было нечто прекрасное. Не знаю, как описать словами. Словно я чувствовала все, что чувствовал ты. Как бьется твое сердце, как течет кровь по венам, как наполняются легкие. Будто мы стали одним человеком и от этого испытывали неимоверное… счастье. Ты тоже это ощутил?
        - Не думаю,  - отводя взгляд, признается он.  - Я был безумно счастлив от того, что целую тебя. А потом ты начала сиять все ярче и ярче. И в какой-то момент я понял, что даже не могу на тебя смотреть.
        - Прости.
        - Не извиняйся,  - отвечает он.  - Я рад, что это случилось. Иначе бы я не узнал, кто ты на самом деле.
        - Да? И кто же я?
        - Очень, очень одухотворенная и избалованная калифорнийская цыпочка.
        - Заткнись.
        - Но это же круто. Моя девушка - ангел.
        - Я не ангел. Я не живу на небесах, не играю на золотой арфе и не веду задушевных бесед с Всевышним.
        - Правда? Неужели тебя не приглашали на большой рождественский ужин с Богом?
        - Нет,  - хихикаю я. У нас есть свои традиции, но мы не общаемся с Богом. Мама говорит, что каждый обладатель ангельской крови в конце концов встречается с Богом после того, как выполнит свое предназначение на земле. Лицом к лицу. Я даже себе представить это не могу, так что остается верить ей на слово.
        - Да, но это ожидает всех нас. Разве нет? В том числе и людей.
        - Что?
        - Нам всем предстоит встретиться с Богом. После смерти.
        Я пристально смотрю на него. Я никогда не задумывалась об этом раньше. Поэтому предполагала, что подобная встреча означает обсуждение нашего предназначения. И эта мысль всегда приводила меня в ужас.
        - Верно,  - медленно говорю я.  - Мы все когда-нибудь встретимся с Богом.
        - Значит, стоит и дальше ходит в церковь?
        - Это точно не повредит.
        Я глажу его щеку, наслаждаясь покалыванием его щетины. Мне хочется сказать что-то глубокомысленное о том, как я благодарна, что он принимает меня такой, какая я есть - с крыльями и всем остальным,  - но понимаю, как глупо бы это прозвучало. Поэтому снова думаю про церковь. Как мы с мамой и Джеффри сидели на скамейках, пели и молились вместе со всеми. А на нас падали разноцветные солнечные лучи, проходившие сквозь витражи с изображением ангелов.

        Мы едем в «Блюбелле» по грунтовой дороге, и я стараюсь сохранять целомудренное расстояние между нами, чтобы мы наконец добрались до реки и порыбачили, а не остановились где-то, как в прошлый раз. Но тут Такер чуть сдвигается и, протянув руку, кладет ее мне на колено, отчего по моему телу тут же ползет дрожь.
        - Негодник.
        Я хватаю его за руку и сжимаю в ладони.
        Его большой палец принимается гладить мои костяшки, заставляя мое сердце биться быстрее.
        - Клянусь, иногда ты выбираешь невероятно странные словечки,  - говорит он.
        - Это из-за того, что маме больше ста лет. И к тому же на это влияет то, что я понимаю множество языков,  - объясняю я.  - Это дает мне невероятный словарный запас.
        - Невероятный,  - дразнит он.
        - Этому можно лишь позавидовать. Кстати, ты разговаривал с сестрой в последнее время?
        - Да, пару дней назад,  - отвечает он.
        - Ты собираешься рассказать ей о нас?
        Он хмурится.
        - А почему бы и нет?
        Я улыбаюсь.
        - Конечно, ты можешь ей рассказать. Но я думаю, что она уже и так все знает. Я разговаривала с ней вчера, и она вела себя странно.
        - Значит, ты ей ничего не рассказывала.
        - Нет, я подумала, что это будет странно, если я скажу: «Знаешь, я встречаюсь с твоим братом». Поэтому решила, что будет лучше, если ей расскажешь ты.
        - Я уже рассказал,  - признается он.  - У меня нет секретов от Венди. От нее ничего не скрыть.
        - А…  - я пытаюсь подобрать слова.  - Ты рассказал ей о… Ну, ты знаешь.
        Он бросает на меня притворно-непонимающий взгляд и говорит:
        - Что? Есть еще что-то, чего я не знаю?
        - Просто назови меня утренним ангелом[36 - Героиня поет строчку из популярной в Америке песни «Angel Of The Morning».],  - пою я.
        Он смеется.
        - Конечно же, я не говорил ей. Я даже не представляю, как ей сказать нечто подобное.  - А потом тихо добавляет:  - Но будет трудно удержаться, когда она вернется.
        Я смотрю в окно. Грузовик со свистом проносится мимо сосен, возвышающихся по обе стороны дороги. Между ними виднеются осины, которые уже начали менять цвет. Стоит невероятно жаркая погода, даже по меркам Вайоминга, а воздух сухой и наполнен пылью.
        И тогда я замечаю знакомый пейзаж. Как в каком-то ужасном дежавю.
        Я стискиваю руку Такера.
        - Останови пикап,  - выдыхаю я.
        - Что?
        - Остановись!
        Такер жмет на тормоза, взметая облако пыли. Не дожидаясь, пока пикап полностью остановится, я вылезаю из машины и замираю. А как только пыль оседает, медленно поворачиваюсь.
        И словно в тумане, бреду к обочине, мимо большого серебристого пикапа, который должен стоять здесь. Медленно переставляя ноги, я обхожу его и направляюсь в лес. Я слышу, как Такер зовет меня, но не останавливаюсь. Да и не знаю, смогу ли сделать это, даже если попытаюсь. Я бреду между деревьями. А иногда даже запинаюсь и упираюсь коленом в усеянную иголками землю, но продолжаю идти дальше, не отряхнувшись.
        И наконец останавливаюсь.
        Я на месте. Вот эта маленькая поляна. И холм.
        Воздух наполнен дымом. А небо окрашено в золотисто-оранжевые тона. Кристиан стоит спиной ко мне в черной флисовой куртке, засунув руки в карманы, но его бедра слегка повернуты в сторону. Замерев, он смотрит на вершину холма.
        «О боже,  - думаю я.  - Это пламя». Я делаю шаг. Все вокруг невероятно сухое. Я облизываю губы и смотрю на свои дрожащие руки. Кажется, будто в этот миг я оставляю позади свою жизнь. И от этого становится так грустно, что хочется плакать.
        - Кристиан,  - хрипло зову я.
        Он оборачивается. Но мне трудно понять его выражение лица.
        - Это ты,  - говорит он.
        - Да, я… Я…
        Кристиан шагает ко мне. А я устремляюсь ему навстречу. Не проходит и минуты, как мы оказываемся на расстоянии вытянутой руки друг от друга, и наши взгляды встречаются. У меня такое чувство, будто я под кайфом. Мне так сильно хочется прикоснуться к нему, что физически больно. Я протягиваю руку. А его пальцы обхватывают мою ладонь. Его кожа невероятно горячая, просто обжигающая. Мне даже приходится закрыть глаза на секунду от нахлынувших чувств. А затем меня пронзает очевидная истина.
        Мы принадлежим друг другу.
        Я открываю глаза. Кристиан подходит ближе. Его взгляд скользит по моему лицу, как прикосновение. Он смотрит на мои губы, затем на глаза и снова на губы. После чего поднимает руку и касается моей щеки. И тут я понимаю, что плачу, что слезы давно стекают по лицу.
        - Это действительно ты,  - шепчет он.
        И тут же сжимает меня в объятиях, а в нашу сторону устремляется огонь, быстро расползаясь по земле, словно монстр, преследующий нас. Из его ноздрей вьются облака белого дыма, и на километры вокруг разносится потрескивающий предупреждающий рев. Я прижимаюсь к Кристиану всем телом и, взмахнув крыльями, изо всех сил ударяю по воздуху, чтобы поднять нас в небо.
        Только я не взлетаю. А опускаюсь на лесную подстилку, хватаясь руками за воздух, потому что Кристиана рядом нет.
        И через мгновение все поглощает тьма.

        Я смутно осознаю, что меня куда-то несут. Даже не открывая глаз, я понимаю, что на руках Такера. Это легко определить по присущему только ему запаху. Моя голова покоится на его локте, а руки болтаются на весу.
        Меня посетило видение. Снова. Если то, что произошло сейчас, вообще можно назвать видением. Я не просто видела все, что происходило. Я и вправду очутилась там.
        И очевидно, потеряла сознание. Снова.
        Я пытаюсь пошевелить руками и ногами, а затем слегка приподнять голову, но в ту же минуту начинаю сильно кашлять. Как будто надышалась дыма. Такер тут же останавливается.
        - Слава богу, ты в порядке,  - выдыхает он.
        Не знаю, насколько все далеко зашло, но я чувствую себя совершенно не «в порядке». Я не переставая кашляю, пока не понимаю, что легкие очистились, а затем смотрю в обезумевшие от беспокойства глаза Такера и пытаюсь улыбнуться. Но вместо этого снова начинаю кашлять.
        - Я в порядке,  - говорю я.
        Кхе. Кхе. Кхе.
        - Держись. Мы почти дошли.
        Он снова начинает идти, и через пару минут мы возвращаемся к пикапу. Он открывает заднюю дверь, хватает большое одеяло и расстилает его в кузове, придерживая меня одной рукой. А затем опускает меня и садится рядом.
        - Спасибо,  - хрипло выдавливаю я.  - Ты мой герой.
        И это я его еще недооценила. Хорошо хоть кашель прекратился.
        - Что случилось?
        Я смотрю на небо и на большие пушистые облака, медленно плывущие над нами. По телу пробегает легкая дрожь. Но Такер замечает это.
        - Ты можешь все мне рассказать.
        - Знаю.
        Я смотрю на него. Его великолепные голубые глаза наполнены такой любовью и заботой, что к горлу тут же подступает комок.
        - С тобой все в порядке? Может, отвезти тебя к врачу?
        - Нет, я просто потеряла сознание.
        Он ждет. А я делаю глубокий вдох.
        - У меня было видение,  - объясняю я.
        А потом выкладываю всю историю.
        - Где мы?  - закончив, спрашиваю я.
        Мы сидим в кузове пикапа, а Такер прислонился к борту, пытаясь переварить все, что я ему рассказала. Не знаю, злит ли его то, что Кристиан имеет отношение ко всему этому, или радует, что у моей одержимости им была веская причина.
        Он молчит уже около десяти минут.
        - О чем ты думаешь?  - не выдержав, спрашиваю я.
        - Думаю, что это невероятно.
        Опять это слово.
        - Это наш священный долг, который мы должны выполнить.
        - Верно.
        Конечно же, я не стала рассказывать Такеру досадные мелкие детали, такие, как поглаживания рук, прикосновения к щекам и то, что меня охватило чувство, словно мы с Кристианом принадлежали друг другу во всех отношениях. Потому что я и сама не знала, что об этом думать.
        - Так все-таки где мы?
        - Ты имеешь в виду, что будет с нами дальше? Мне кажется, у нас все в порядке. Ты так не считаешь?
        - Нет. Я имею в виду, где мы находимся. В буквальном смысле.
        - Ааа. Мы свернули на Фокс-Крик-Роуд.
        Фокс-Крик-Роуд. Такое простое, неброское название для такого судьбоносного места. И теперь я знаю, где это произойдет. А еще с кем и как.
        Осталось только выяснить когда. И почему.

        18
        Цель всей моей жизни

        Я сижу в лодке с Такером посреди озера Джексон, когда Анджела наконец перезванивает мне.
        - Так в чем дело?  - спрашивает она, а где-то рядом звенят колокола.  - Пожар уже был?
        - Нет.
        - Вы с Кристианом наконец хоть на что-то сподобились?
        - Нет! Он… Я не… Его нет в городе,  - с трудом собравшись с мыслями из-за волнения, выдавливаю я.
        И смотрю на Такера. Он поднимает брови и беззвучно произносит: «Кто это?» Я в ответ слегка качаю головой.
        - Так в чем же дело?  - нетерпеливо спрашивает она.
        - Я отправила тебе письмо несколько недель назад, а ты лишь сейчас решила мне позвонить?
        - Да у меня интернета не было,  - слегка оборонительно говорит она.  - Я забралась в настоящую глушь. Теперь-то ты в порядке? Проблема решена?
        - Да,  - отвечаю я, все еще не сводя взгляда с Такера.
        Он улыбается.
        - Все в порядке.
        - Так что все-таки случилось?
        - Поплаваем по озеру?  - спрашивает Такер.
        Я снова качаю головой и улыбаюсь, чтобы убедить его, что все в порядке.
        - Давай я перезвоню тебе попозже?  - спрашиваю я Анджелу.
        - Нет, мы поговорим сейчас. Кто это был?
        - Такер,  - отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал так, будто в этом нет ничего странного.
        Такер переползает на мою сторону лодки и опускается на сиденье рядом со мной с такой хитрой улыбкой, что у меня перехватывает дыхание и учащается сердцебиение.
        - Такер Эйвери,  - уточняет она.
        - Да.
        - А Венди с вами?
        - Нет, Венди все еще в Монтане.
        Такер поднимает мою вторую руку и начинает целовать костяшки пальцев. Одну за другой. Задрожав, я пытаюсь вырвать руку, но он не отпускает.
        - Так значит там только Такер,  - говорит Анджела.
        - Верно.  - Я еле сдерживаю хихиканье, когда Такер прикусывает мой палец.
        - И что ты делаешь с Такером Эйвери?
        - Рыбачу.
        Весь день мы медленно кружили по озеру, целовались, брызгая друг в друга водой, поедая виноград, соленые крендельки и сэндвичи с индейкой, а затем снова целовались, прижимаясь и щекоча друг друга, смеясь и, конечно же, опять целуясь. Но приехали-то мы сюда порыбачить. Я отчетливо помню, что несколько мгновений мы держали в руках удочки.
        - Нет,  - тихо говорит Анджела.
        - Что?
        - Что ты делаешь с Такером Эйвери?  - выделяя каждое слово, переспрашивает она.
        Иногда она чересчур умна, что не идет ей во благо.
        Я выпрямляюсь, стараясь отстраниться от Такера.
        - Мне сейчас действительно неудобно разговаривать. Я тебе перезвоню.
        Но она отказывается сдаваться.
        - Ты решила пустить все коту под хвост?  - спрашивает она.  - Ты отвлекаешься на него, хотя должна готовиться. Мне не верится, что ты связалась с Такером Эйвери. А как же Кристиан? А как же твоя судьба, Клара?
        - Я ничего не пускаю коту под хвост.  - Я поднимаюсь на ноги и перехожу на другую сторону лодки.  - И все еще собираюсь сделать то, что должна.
        - Ага. Конечно. Уверена, у тебя все под контролем.
        - Отстань. Ты ничего не знаешь.
        - А твоя мама знает?
        Когда я не отвечаю ей, Анджела издает короткий, горький смешок.
        - Отлично!  - восклицает она.  - Просто превосходно.
        - Это моя жизнь.
        - Согласна. И ты решила ее окончательно испортить.
        Я кладу трубку. А затем поворачиваюсь и встречаюсь взглядом с Такером.
        - Что все это значит?  - тихо спрашивает он.
        Я не рассказывала ему, что в Анджеле тоже течет ангельская кровь, ведь это не мой секрет.
        - Ничего. Просто звонила одна особа, которая должна быть моим другом.
        Он хмурится.
        - Думаю, нам пора возвращаться. Мы уже давно здесь.
        - Давай еще немного побудем здесь,  - умоляю я.
        В небе собираются грозовые тучи. Такер смотрит на них.
        - Нам действительно стоит убраться с озера. Уже начался сезон бурь, и в любое время может начаться гроза. Хотя они длятся всего минут двадцать, но оставляют за собой немало разрушений. Давай возвращаться домой.
        - Нет.
        Я хватаю его за руку и притягиваю к себе, а затем заставляю сесть и сворачиваюсь калачиком рядом с ним. Когда его руки обнимают меня, а тело окутывает знакомый успокаивающий запах, я вновь чувствую себя в безопасности. После чего скольжу губами к пульсирующей вене на его шее.
        - Клара…
        Я прижимаю палец к его губам.
        - Еще чуть-чуть,  - шепчу я.  - Давай еще немного побудем здесь.

        В следующий раз мой телефон звонит, когда я ем свинину с яблоками и укропом - одно из самых впечатляющих блюд мамы. Это нереально вкусно, но мои мысли не о еде. И даже не об Анджеле. Прошло два дня с того разговора на озере, и я изо всех сил стараюсь о нем забыть. Вместо этого я мечтаю о Такере. Последние пару дней он проводил сплавы, чтобы, как он сказал, заработать денег на стейк своей любимой девушке, которую собрался отвезти на ужин в честь месяца, как мы начали встречаться. Мне до сих пор не верится, что мы вместе уже целый месяц. Каждый раз, когда он называет меня своей девушкой, по телу бегут мурашки. Он обещал отвезти меня на танцы и научить танцевать тустеп, ковбойские танцы и многое другое.
        - Может, ответишь?  - выгнув бровь, спрашивает мама с другой стороны стола.
        Джеффри тоже смотрит на меня. А я пытаюсь собраться с мыслями. Но все же достаю из кармана мобильник и смотрю на экран.
        Это неизвестный номер. Любопытство берет верх, и я поднимаю трубку.
        - Алло,  - говорю я.
        - Привет, незнакомка,  - произносит мужской голос.
        Кристиан.
        Я чуть не роняю трубку.
        - Ох, привет. У меня почему-то не записан твой номер. Как твои дела? Как провел лето? Понравилось в Нью-Йорке?
        Кажется, я задаю слишком много вопросов.
        - Там было скучно. Но я уже вернулся.
        - Вернулся?
        - Ну, уже август. И нам скоро в школу. Неужели ты думала, что я не появлюсь здесь? Все-таки у нас выпускной год и все такое.
        - Верно,  - соглашаюсь я и пытаюсь выдавить смешок.
        - Что ж, как уже сказал, я вернулся. И признаюсь, думал о тебе все лето, поэтому хочу пригласить тебя завтра поужинать со мной. На настоящее свидание, если ты вдруг не поняла,  - говорит он нарочито легкомысленным тоном, но в его голосе столько многозначительных оттенков, что мне кажется, будто весь воздух высосали из комнаты.
        Я поднимаю глаза и вижу, что мама и Джеффри внимательно смотрят на меня. Он явно ожидает, что я скажу: «Да. Конечно, я с удовольствием поужинаю с тобой. Во сколько ты заедешь за мной? Мне уже не терпится увидеться». Но я молчу. Да и что я могу сказать? Только если: «Мне очень жаль. Знаю, раньше мне казалось, что я влюблена в тебя. Но все изменилось. И теперь у меня есть парень. А ты упустил свой шанс».
        - Клара?  - зовет он.
        - Я тут. Прости.
        - Ладно…
        - Я не могу встретиться с тобой завтра вечером,  - быстро, но тихо говорю я, хотя знаю, что мама меня услышала.
        У нее прекрасный слух.
        - Ох,  - удивленно вздыхает Кристиан.  - Ничего страшного. А как насчет субботы?
        - Я пока не знаю. Давай я тебе перезвоню?  - струсив, предлагаю я.
        - Конечно,  - говорит Кристиан, стараясь вести себя так, словно ничего страшного не произошло, но мы-то - он, мама, Джеффри и я - знаем, как важна эта встреча.  - У тебя теперь есть мой номер,  - бормочет он и, попрощавшись, кладет трубку.
        Я выключаю телефон. И на минуту за столом воцаряется неловкое молчание. У мамы и Джеффри такие лица, будто я просто сошла с ума.
        - Почему ты отказалась?  - спрашивает мама.
        Вопрос на миллион долларов, на который мне совершенно не хочется отвечать.
        - Я не отказалась. А просто сказала, что не могу встретиться с ним завтра.
        - И почему же?
        - У меня уже есть планы. И своя жизнь, представляете?
        Кажется, маме не очень понравился мой ответ.
        - И что в твоей жизни может быть сейчас важнее, чем Кристиан?
        - Я встречаюсь с Такером.
        Все это время я говорила ей, что гуляю с одноклассниками, и мама мне верила. Она была так загружена и измотана работой, что не обращала на меня внимания.
        - Так позвони ему и отмени все,  - предлагает она.
        - Нет,  - говорю я и качаю головой, чтобы показать, что она не так меня поняла.  - Я встречаюсь с Такером.
        - Это шутка?  - выдыхает Джеффри.
        Знаю, эта реакция вызвана не тем, что брату не нравится Такер, а тем, что никто в моей семье бы и не подумал, что я могла заинтересоваться кем-то, кроме Кристиана. Ведь мы даже переехали сюда из-за него.
        - Нет. Такер - мой парень.
        «Я люблю его»,  - хочется добавить мне, но я понимаю, что сейчас не время для подобных признаний.
        Мама кладет вилку на тарелку.
        - Прости, что не сказала тебе раньше,  - смутившись, говорю я.  - Я думала… не знаю, о чем я думала. И я все равно собираюсь спасти Кристиана, как в том видении.
        «Только не совсем так, как видела это,  - думаю я.  - Без поглаживаний, прикосновений и прочего». Но я обязательно спасу его. Я уже решила это.
        - У меня все лучше и лучше получается летать. К тому же, как ты и говорила, я становлюсь сильнее. Думаю, у меня получится унести его.
        - С чего ты взяла, что твое предназначение - спасти Кристиана?
        - Потому что в видении я уношу его подальше от огня. Не это ли называется спасением?
        - Ты делаешь только это?
        Я отворачиваюсь от ее пронзительного взгляда. «Мы предназначены друг другу»,  - эта мысль засела у меня в голове, как кусок стекла с моего последнего видения. Я снова и снова прокручиваю это в мыслях, пытаясь понять, могла ли неверно истолковать то, что это означало. Я не хочу влюбляться в Кристиана Прескотта. Больше нет.
        - Не знаю,  - отвечаю я,  - но все равно буду там. И спасу его.
        - Ты должна выполнить не какое-то случайное поручение, Клара,  - тихо говорит мама.  - Это твое предназначение, цель твоего существования на земле. И пришло время его исполнить. Вчера в округе Титон объявили повышенную пожароопасность. Огонь может вспыхнуть в любую минуту. Ты должна сосредоточиться. Ты не можешь сейчас позволить себе отвлечься. Мы говорим о твоей жизни.
        - Да,  - вздернув подбородок, соглашаюсь я.  - Это моя жизнь.
        Что-то часто я говорю эту фразу в последнее время.
        Мамино лицо бледнеет, глаза тускнеют, а взгляд застывает. Однажды утром, когда мы были детьми, Джеффри нашел свернувшуюся гремучую змею на нашем заднем дворе. Тогда мама отправилась в гараж и вернулась оттуда с мотыгой. Она приказала нам держаться подальше, а затем замахнулась и одним ударом отрубила змее голову.
        И сейчас у нее такое же выражение лица. Мужественное и решительное. Не передать словами, как это пугает меня.
        - Мама, все в порядке,  - пытаюсь успокоить ее я.
        - Нет, не в порядке,  - невероятно медленно произносит она.  - Ты наказана.

        Той ночью я впервые решаюсь выскользнуть из дома. На самом деле это невероятно просто - нужно лишь открыть окно, вылезти наружу и удержаться на краю крыши пару мгновений, чтобы вызвать крылья и улететь. Но всю свою жизнь я была послушной дочерью и не перечила маме. Я ни разу не пыталась сойти с пути, на который она мне указала. И от этого простой акт неповиновения ложится на сердце таким тяжелым грузом, что трудно даже подняться в воздух.
        Я приземляюсь за окном Такера. Он откинулся на спинку кровати и читает комикс «Люди Икс». И при виде этой картины на моем лице появляется улыбка. Видимо, он подстригся перед нашим завтрашним свиданием, потому что его волосы стали короче, чем вчера. Я тихо стучу по стеклу. Он поднимает глаза и улыбается, показывая, как рад меня видеть. И от этого у меня сжимается сердце. Как же хорошо, что меня не выбрали стать посланником божьей воли. Ненавижу приносить плохие новости.
        Он прячет комикс под подушку и подходит к окну. Ему приходится приложить все свои силы, чтобы открыть раму, потому что от горячего и тяжелого воздуха дерево рассохлось. Его взгляд на мгновение замирает на моих крыльях, и я вижу, как Такер пытается сдержать инстинктивный страх, который испытывает каждый раз, когда сталкивается с фактом, что не все в мире такое, как кажется. А затем тянется и берет меня за руку. Я прячу крылья и пытаюсь улыбнуться.
        - Привет,  - затянув меня к себе в спальню, говорит он.  - Что случилось? Ты выглядишь… расстроенной.
        Он подводит меня к своей кровати, и я тут же сажусь. После чего Такер берет стул и усаживается напротив меня. В его глазах плещется тревога, но внешне он спокоен, словно готовится принять все, что бы я ему ни сказала. «Я с тобой»,  - читается в его взгляде.
        - Ты в порядке?  - спрашивает Такер.
        - Да. Вроде как,  - отвечаю я, а затем решаюсь признаться:  - Но меня не должно быть здесь. Меня наказали.
        Он выглядит смущенным.
        - И надолго?
        - Не знаю,  - жалобно выдавливаю я.  - Мама не сказала. Так что возможно все.
        - Но почему? Что ты натворила?
        - Ну…
        Как объяснить ему, что моя вина лишь в том, что я отказалась пойти на свидание с Кристианом Прескоттом? Что мама наказала меня за утаивание моих отношений с Такером? Хотя, по сути, я их и не скрывала. А просто не говорила ей, потому что знала, как ей это не понравится. Вот только такой реакции я не ожидала.
        - Твоя мама не одобряет отношений со мной?  - спрашивает Такер, видимо, что-то прочитав на моем лице.
        Мне ненавистна боль, которая отражается в его голосе. Ненавистно видеть на его лице маску «Храброго Эйвери». Это несправедливо. Такер из тех парней, о которых мамы мечтают для своих дочерей. Он почтителен, вежлив и зачастую ведет себя по-джентльменски. К тому же не курит, не пьет, а на его теле нет безумного пирсинга или татуировок. Он просто подарок.
        Но маме на это наплевать. Объявив о своем наказании, она призналась, что, будь я обычной девушкой, ей бы и в голову не взбрело возражать против моих отношений с Такером Эйвери. Но я не обычная. И у меня есть предназначение. Которое никак не связано с моим парнем.
        - Это из-за Кристиана?  - интересуется он.
        - Вроде того,  - выдыхаю я.
        - И почему же?
        - Мне следует сосредоточиться на нем. Мама считает, что ты лишь отвлекаешь меня, поэтому и наказала.
        Знаю, он заслуживает объяснения получше, но мне не хочется об этом говорить. Не хочется чувствовать, что я словно бы изменяю ему, хотя, по сути, это не мой выбор. Вот только именно так он на меня сейчас смотрит.
        Несколько мгновений Такер просто молчит.
        - А как считаешь ты?  - наконец спрашивает он.
        Я колеблюсь. Мне не известно ни об одном носителе ангельской крови, который бы не выполнил свое предназначение. Да я вообще о них ничего не знаю. Кажется, в случае неудачи они чахли и умирали. По крайней мере, так говорила мама. С ее слов, наказание всегда было суровым и неизбежным. Ведь именно для этого я появилась на свет.
        - И сама не знаю,  - признаюсь я.
        Только это неверный ответ. Такер протяжно выдыхает.
        - Видимо, нам придется встречаться с другими людьми. По крайней мере, тебе.
        - Что?
        Он отворачивается.
        - Ты бросаешь меня?
        Я смотрю на него, чувствуя, как мое тело сотрясает такая сильная дрожь, словно началось землетрясение. Он выдыхает, проводит пальцами по коротко стриженным волосам и вновь смотрит мне в глаза.
        - Судя по всему, да.
        Я встаю.
        - Такер, нет. Я разберусь с этим. Как-нибудь.
        - Твоя мама не знает, верно?
        - Про что?
        - Она не знает, что ты рассказала мне о себе. Что я знаю об ангельской крови и обо всем, что с ней связано.
        Я вздыхаю и качаю головой.
        - А если она узнает, то тебя ждут большие неприятности.
        - Это не важно…
        - Это важно.  - Он начинает расхаживать по комнате.  - Я не собираюсь портить тебе жизнь, Клара. И стоять на пути у тебя и твоей судьбы.
        - Пожалуйста, не надо.
        - Все будет хорошо,  - говорит он так, словно успокаивает не меня, а себя.  - Может, после пожара, когда ты его спасешь и все закончится, мы сможем вернуться к тому, на чем остановились.
        - Да,  - тихо соглашаюсь я.
        Пройдет всего несколько недель, максимум месяц или два, пока не закончится сезон пожаров, и тогда я выполню свой долг перед Кристианом и смогу вернуться к Такеру. И уже ничто не будет стоять между нами. Только мне и самой в это не верится. Ни капли. В глубине души я знаю, что стоит мне отправиться за Кристианом в лес, и я уже никогда не смогу отыскать дороги в объятия Такера. И наши отношения закончатся раз и навсегда.
        - Мы молоды,  - отвернувшись, говорит он.  - И у нас еще много времени, чтобы влюбиться.

        Два дня я не встаю с кровати. Мир лишился красок, а еда - вкуса. Знаю, это кажется глупым. Подумаешь, какой-то парень. И я не первая, кого бросили. Наверное, мне должно быть легче оттого, что на самом деле Такер не хотел со мной расставаться, а просто пытался поступить правильно. Разве не это говорил Кристиан после того, как бросил Кей? «Я пытался поступить правильно, потому что не тот, кто ей действительно нужен». Вот только мне нужен Такер. И я безумно скучаю по нему.
        На третье утро раздается звонок в дверь. Такое случается редко, поэтому первое, что приходит мне на ум - это Такер. Он передумал и готов бороться за наши отношения. Так как мама отправилась за продуктами, двери бежит открывать Джеффри. Я вскакиваю с кровати, а затем несусь в ванную, чтобы распутать волосы и умыть заплаканное лицо. Натянув какую-то одежду, я замираю у зеркала. После чего тут же переодеваю топ и натягиваю фланелевую рубашку, которая так нравится Такеру, потому что подчеркивает синеву моих глаз. Ту, что надевала, когда он возил меня прыгать с дерева в реку. Конечно, я прекрасно осознаю, что Такер не передумает и это не он, но все равно открываю дверь и выхожу в коридор.
        Это Анджела. Она с улыбкой рассказывает Джеффри об Италии. Она выглядит уставшей, но счастливой. Когда я медленно спускаюсь по лестнице, они оборачиваются ко мне. Помня о нашем последнем разговоре, мне трудно решить, рада ли я этой встрече.
        При виде меня ее улыбка исчезает.
        - Ого,  - выдыхает она, явно пораженная тем, как ужасно может выглядеть человек.
        - Я забыла, что ты должна была вернуться на этой неделе,  - замерев на нижней ступеньке, говорю я.
        - Я тоже рада тебе видеть.  - Уголок ее рта приподнимается. Она подходит ко мне и стаскивает с лестницы. А потом берет в руки прядь волос и поднимает к свету, льющемуся из окон.
        - Ого,  - повторяет она. А затем смеется.  - Этот цвет идет тебе намного больше, чем оранжевый, Клара. А еще у тебя светится кожа.
        Она прижимает руку к моему лбу, словно я больной ребенок.
        - У тебя жар? Что с тобой случилось?
        Я не знаю, что ей ответить. Потому что не заметила того, что она разглядела во мне, когда я смотрела в зеркало несколько минут назад. Я видела лишь свое разбитое сердце.
        - Думаю, это из-за того, что скоро исполнится мое предназначение. Мама говорит, что я становлюсь сильнее.
        - С ума сойти.
        Я не понимаю причин неприкрытой зависти, которая отражается в ее золотых глазах. Да я и не привыкла, что она мне завидует, потому что обычно все наоборот.
        - Ты прекрасна,  - говорит подруга.
        - Она права,  - неожиданно соглашается Джеффри.  - Сейчас ты действительно похожа на ангела.
        Не имеет значения, насколько я сейчас красива, потому что на самом деле я ужасна.
        Слезы начинают струиться по моим щекам.
        - О, Клара…  - Анджела обнимает меня и сжимает в объятиях.
        - Вот только не надо сейчас говорить: «Я же тебя предупреждала».
        - И как давно она в таком состоянии?  - спрашивает подруга у Джеффри.
        - Пару дней. Мама заставила ее расстаться с Такером.
        Все совсем не так, но я не собираюсь его поправлять.
        - Все будет хорошо,  - успокаивает меня Анджела.  - Давай-ка приведем тебя в порядок, потому что, несмотря на сияющую кожу и все прочее, от тебя немного попахивает… Давай ты поешь что-нибудь, и мы немного потусуемся вдвоем. Вот увидишь, к вечеру ты почувствуешь себя лучше.  - Она отстраняется и смотрит на меня, а на ее лице ангельского историка отражается возбуждение.  - Мне не терпится рассказать тебе нечто удивительное.
        Стоит признать, что меня радует ее появление здесь.

        Когда мама возвращается из города, она застает нас с Анджелой в гостиной: подруга красит мне ногти на ногах темно-розовым лаком после того, как я приняла душ. Они обмениваются выразительными взглядами. Мама счастлива, что я наконец вышла из комнаты, а Анджела уверяет, что у нее все под контролем. Признаюсь, я чувствую себя лучше не потому, что подруга утешает меня, а потому, что мне ненавистна одна лишь мысль показать свою слабость перед ней. Она всегда такая сильная, такая сообразительная и сосредоточенная. Всякий раз, когда мы тусуемся вместе, это больше напоминает игру «Правда или вызов», и прямо сейчас она бросила мне вызов перестать хандрить и наконец доказать всем, что в моих венах течет ангельская кровь. Хватит убиваться, как обычный подросток. Пора двигаться дальше.
        - На улице прекрасная погода,  - говорит мама.  - Не хотите сходить на пикник, девочки? Если хотите, могу приготовить вам сэндвичи.
        - Я не могу пойти. Я наказана.
        Злость на маму ни капли не уменьшилась. Ведь из-за нее я потеряла Такера. К тому же мне все еще не верится, что так и должно было быть. На самом деле во всей этой неразберихе, связанной с моим предназначением, с разрушенной личной жизнью, с моими страданиями и, конечно же, с полным непониманием того, как все должно произойти, виновата она. Ведь это мама рассказала мне о божественном долге, который мне предстояло отдать. И предложила переехать в Вайоминг. А еще уверяла и настаивала, что у всего есть причины, даже у ее глупых правил и того, что она ни о чем мне не рассказывает. Это. Все. Ее. Вина. Или Бога, но не могу же я злиться на Всевышнего.
        Анджела, нахмурившись, смотрит на меня, а потом поворачивается к маме и расплывается в улыбке.
        - Отличная идея с пикником, миссис Гарднер. Кажется, нам не помешает выбраться из дома.

        Анджела предлагает поесть на улице, найти какое-нибудь место для пикника в горах или у озера Дженни. Но это выше моих сил. Голову тут же заполняют мысли о Такере. Как только я выбралась из дома, сердце наполнилось немыслимой тоской. И меня посещает идея больше никогда не выходить на улицу. Так что мы идем в «Подвязку». На сцене уже готовы декорации для мюзикла «Оклахома!»: фальшивая кукуруза, сломанная повозка, кусты и желтый фермерский дом. А задник выкрашен в цвет голубого неба. Анджела расстилает посреди сцены одеяло, после чего мы садимся и приступаем к еде.
        - Я изучала Чернокрылых,  - говорит она, откусывая большой кусок от зеленого яблока.
        - Это не опасно? Мама же говорила, что вероятность, что они обнаружат нас, как-то связана с нашим сознанием.
        Подруга пожимает плечами.
        - Не думаю, что это изменило что-то в моем сознании. Я просто узнала о них чуть больше.
        Она достает обычный черно-белый блокнот, которого я не видела у нее раньше. Его страницы полностью исписаны всем, что Анджела узнала об ангелах. У нее аккуратный, красивый почерк, но в блокноте она всегда пишет быстро и размашисто, словно торопится поскорее записать все, что выяснила. Пока подруга листает страницы, я думаю о своем дневнике, который со всей страстью и решимостью начала вести после того, как получила свое первое видение. Я не прикасалась к нему уже несколько месяцев. И сейчас мне от этого по-настоящему стыдно.
        - Вот,  - говорит Анджела.  - Их называют «Moestifere». Скорбящими. В библиотеке Флоренции я наткнулась на одну старую книгу о них. В переводе она называется «Сад демонов».
        - Демонов? Но они же должны быть ангелами.
        - На самом деле демоны - это ангелы,  - объясняет Анджела.  - И тут дело скорее в художественном отличии. Ведь художники всегда изображали ангелов с красивыми белыми крыльями, как у птиц, но, решив изобразить падших ангелов, не стали ограничиваться лишь цветом перьев. Они пририсовали им крылья летучих мышей, а затем к ним добавились рога, хвосты и вилы. Так и появилось известное всем изображение демонов.
        - Но парень, которого мы видели в торговом центре, выглядел как обычный человек.
        - Как я уже говорила, думаю, они могут выглядеть так, как им того хочется. А как еще им добиться того, чтобы к ним относились с должным почтением? Например, если они вдруг начинают рыдать - это явно плохой знак.
        - Мама сказала, что скорбь в моем видении может быть связана с Чернокрылыми.
        На лице Анджелы появляется сочувствие:
        - Видения стали возникать чаще?
        Я киваю. Сейчас они появляются примерно раз в день. Но длятся всего несколько минут. Обычные вспышки, ничего существенного. И ничего нового: «Аваланш», лес, прогулка, огонь, Кристиан, слова, которые мы говорим друг другу, прикосновения, объятия, полет. Но я пытаюсь не обращать на все это внимания.
        - Мама постоянно твердит, что мне нужно больше тренироваться. Но как? Я прекрасно умею летать. И даже поднимаю в воздух тяжелый рюкзак. Но ведь дело же не в моих мышцах. Не они должны становиться сильнее, верно? А как тогда тренироваться? Что мне делать?
        Жуя, подруга с минуту смотрит на мои волосы, а потом говорит:
        - Все дело в твоем разуме. Как говорит твоя мама, ты должна тренироваться отделять себя от всего прочего дерьма, погружаться в саму себя, сосредоточиваться. Мы даже можем делать это вместе.  - Она улыбается.  - Я помогу тебе. Я знаю, что из-за истории с Такером ты чувствуешь себя ужасно, но ты не можешь отказаться от предназначения. Ты же знаешь?
        - Да.
        - Так давай сделаем это,  - говорит Анджела, хлопая в ладоши и подпрыгивая на месте, словно мы собираемся начать прямо сейчас.  - Нельзя терять и минуты. Давай приступим к тренировкам.
        Она, как всегда, права. Времени у нас действительно нет.

        19
        Вельветовая куртка

        Вот и начались тренировки. Каждое утро я встаю с первыми лучами солнца и стараюсь не думать о Такере. Я принимаю душ, расчесываю волосы, чищу зубы и стараюсь не думать о Такере. Затем спускаюсь на кухню и готовлю себе смузи - Анджела приучила меня к сыроедению, потому что это, по ее словам, способствует просветлению ума. И я согласна с ней. Я даже добавляю в коктейль водоросли, что, как ни странно, вновь порождает мысли о Такере. И о рыбалке. И о поцелуях. Когда же это закончится? После завтрака я отправляюсь на крыльцо и медитирую, тщетно стараясь не думать о Такере. Затем захожу в дом и какое-то время зависаю в интернете. Обычно первым делом я смотрю прогноз погоды, скорость и направление ветра и, самое главное, уровень текущей пожароопасности. В последние дни августа он чаще всего желтый или красный. А значит, пожар неизбежен.
        Когда уровень остается желтым, я провожу весь день, летая по лесу с туристическим рюкзаком, каждый раз прибавляя что-то для веса, и стараюсь не думать о Такере в своих руках. Иногда ко мне присоединяется Анджела, и тогда мы летаем бок о бок, сплетая узоры в воздухе. И если я тренируюсь достаточно долго и усердно, то мне удается не думать о Такере по нескольку часов. А иногда возникают видения, и я вовсе забываю о нем на какое-то время.
        Анджела заставила меня записывать все, что мне является. Она даже составила специальную таблицу. В те дни, когда ей не удается присоединиться ко мне, чтобы помочь с тренировками, она звонит мне после ужина и, пока на заднем плане звучит музыка из мюзикла «Оклахома!», допрашивает о том, что было в видении сегодня. А еще подруга купила мне маленький блокнот, который я ношу в заднем кармане джинсов, и как только возникает видение, мне следует все бросить (хотя в такие моменты я и так все бросаю) и записать его. Время. Место. Продолжительность. Каждую деталь, что я запомнила. Каждую мелочь.
        И именно поэтому я начинаю замечать изменения. Поначалу мне казалось, что одно и то же видение приходит мне снова и снова, но как только я начинаю их записывать, то тут же понимаю, что изо дня в день в них появляются небольшие различия. Основные моменты одни и те же: я оказываюсь в лесу, огонь приближается, а как только я нахожу Кристиана, мы улетаем. Каждый раз я в фиолетовой куртке. А Кристиан в черной флисовой толстовке. Эти вещи не меняются раз от раза. Но иногда я поднимаюсь на холм под другим углом, или Кристиан стоит чуть левее или правее от того места, где стоял вчера. Или фразы «Это ты» и «Да, это я» мы произносим по-другому или в другом порядке. Еще я заметила, что скорбь тоже меняется. Иногда я чувствую ее с самого начала. А иногда дохожу до Кристиана, и только потом она обрушивается на меня с силой цунами. Иногда я плачу. А иногда влечение и магнетизм между мной и Кристианом подавляет скорбь. Сегодня мы улетаем в одну сторону, а завтра можем отправиться в другую.
        Я не знаю, как это объяснить. Анджела же считает, что это могут быть различные версии будущего, каждая их которых основана на решениях, принятых мною в тот или иной день. И это заставляет меня задуматься: как далеко распространяется мой выбор? В этом сценарии я актер или марионетка? Думаю, это все же не имеет значения. Ведь это моя судьба.
        В дни, когда объявляют красный уровень тревоги, я облетаю горы возле Фокс-Крик, всматриваясь, не виднеется ли где-нибудь дым. На основе того, где огонь появляется в видении, мы с Анджелой рассчитали, что, скорее всего, он возникнет в горах и пронесется по каньону Смерти (подходящее название, не правда ли?), пока не окажется на Фокс-Крик-Роуд. Поэтому я облетаю район в радиусе тридцати километров. Меня больше не заботит, что кто-то может увидеть меня в небе днем. Несмотря на свое подавленное состояние и жалость к себе, я наслаждаюсь этим. Я быстро полюбила летать при свете дня, когда видно внизу такие нетронутые и первозданные места. Судя по длинной тени, которая скользит за мной по земле, я действительно похожа на птицу. Мне и самой хочется быть птицей.
        И не хочется думать о Такере.

        - Мне жаль, что ты сейчас так несчастна,  - говорит мама однажды вечером, пока я бессмысленно переключаю каналы.
        У меня болят плечи. И голова. Я не ела ничего вкусного уже больше недели. Сегодня утром Анджела придумала «потрясающий» эксперимент - поджечь мой палец спичкой, чтобы проверить, горю ли я. Оказалось, что да. А еще, несмотря на то что я, словно маленький послушный трудяга, благодаря Анджеле делаю все, что мама хотела от меня, мы с ней все еще не помирились. Я не могу ее простить. Хотя и сама уже не понимаю, за что именно.
        - Видела, какая крутая штука? Это крошечный блендер. Он может нарезать чеснок, или превратить в пюре овощи, или смешать «Маргариту», и все это по супернизкой цене. Всего за сорок девять долларов и девяносто девять центов,  - выпаливаю я, не глядя на нее.
        - Отчасти это моя вина.
        Эти слова привлекают мое внимание. И я выключаю телевизор.
        - Да ну?
        - Этим летом я пренебрегала тобой. Позволила тебе ощутить свободу.
        - Ох, так ты виновата в том, что была невнимательна и поэтому не запретила мне встречаться с Такером? Что не затоптала мои чувства к нему, пока они только пробивались из семечка?
        - Да,  - отвечает она, намеренно пропустив мимо ушей мой сарказм.
        - Спокойной ночи, мама,  - прибавляя громкость, говорю я.
        После чего переключаю на новости. И прогноз погоды. Снова жарко и сухо. И сильные ветра. А значит, высокая опасность пожара. К тому же не забывайте про грозы. Скорее всего, в конце недели хватит одной молнии, чтобы спалить весь район. Нас ждут веселые времена.
        - Клара,  - медленно произносит мама, явно не закончив каяться.
        - Я все поняла,  - огрызаюсь я.
        - Да, тебе плохо. Но все же постарайся немного поспать, на случай если завтра придется исполнить свое предназначение.
        Я выключаю телевизор, бросаю пульт на диван, затем встаю и, обойдя ее, направляюсь к лестнице.
        - Прости меня, детка,  - говорит мама так тихо, что меня гложут сомнения, хотела ли она, чтобы я ее услышала.  - Ты не представляешь, как мне жаль.
        Я останавливаюсь на середине лестницы и оборачиваюсь.
        - Так расскажи мне,  - прошу я.  - Если тебе так жаль, расскажи.
        - Что именно?
        - Все. Все, что ты знаешь. Начиная с предназначения. Давай нальем по чашке чая и обсудим, кому и что досталось.
        - Я не могу,  - шепчет она.
        Ее глаза темнеют, а зрачки расширяются, словно мои слова причиняют ей физическую боль. А потом она словно выстраивает стену между нами, потому что на ее лице вновь появляется безразличное выражение. В моей груди что-то сжимается. Отчасти потому, что меня злит, как легко и успешно она отгораживается от меня, а еще оттого, что мне вдруг приходит в голову, что мама так упорно держит меня в неведении лишь из-за того, что не верит, что я смогу принять правду.
        А значит, эта правда довольно ужасна.
        Либо так, либо, несмотря на все слова поддержки, которые она мне говорила, мама совершенно не верит в меня.

        На следующий день объявляют красный уровень тревоги. Утром, остановившись в прихожей, я решаю, надеть ли мне фиолетовую куртку. Вспыхнет ли огонь, если я ее не надену? Неужели все так просто? Может ли моя судьба зависеть от такого простого решения?
        Но я решаю не рисковать. К тому же я не пытаюсь избежать пожара. Мне очень хочется поскорее покончить со всем этим. Да и в небе, среди облаков, очень холодно. Поэтому я надеваю куртку и выхожу на улицу.
        Я уже практически заканчиваю патрулирование, когда на меня накатывает волна скорби.
        Это не обычная печаль. И дело совсем не в Такере, Кристиане или маме. Это не жалость или подростковые капризы. Это чистая, сильнейшая скорбь, словно все, кого я когда-либо любила, внезапно погибли. Она бушует в голове, пока все не начинает расплываться перед глазами. Она душит меня. Я едва могу вздохнуть. И легкость исчезает. Я начинаю падать, отчаянно взмахивая крыльями. Но сейчас я такая тяжелая, что несусь вниз, как камень.
        К счастью, я падаю в лес, а не на камни, где могла бы разбиться или умереть. Тело врезается в верхушку дерева под углом. Правой рукой и крылом я пытаюсь уцепиться за ветку. Раздается громкий щелчок, за которым следует ослепительная и неописуемая боль в плече. Я кричу, видя, как земля устремляется мне навстречу. И стараюсь прикрыть лицо здоровой рукой, пока ветки жалят, хлещут и царапают мою кожу. В метрах шести от травы крылья путаются в ветках, и я зависаю в воздухе.
        Я знаю, что где-то неподалеку Чернокрылый. Несмотря на панику и боль, моих сил хватает на такое маленькое умозаключение. И сейчас только это имеет значение. Так что мне лучше убраться отсюда, и побыстрее. Поэтому я прикусываю губу и пытаюсь вырваться из объятий дерева. Мои крылья действительно застряли, а правое, судя по всему, и вовсе сломано. Мне требуется минута, чтобы вспомнить, что я могу спрятать их, после чего я моментально падаю с дерева.
        Я сильно ударяюсь о землю. И вновь громко кричу. Плечо от встречи с землей простреливает такая боль, что я практически теряю сознание. Я не могу вдохнуть. Или ясно мыслить. Голову все еще окутывает туман скорби. И с каждой секундой мне становится все хуже и хуже, отчего кажется, будто сердце сейчас взорвется от боли.
        А значит, Чернокрылый приближается.
        Я пытаюсь сесть и обнаруживаю, что не могу пошевелить рукой. Она висит как плеть под странным углом. Мне еще никогда не было так больно. Где мои удивительные исцеляющие способности, когда они мне так нужны? Я осторожно встаю на ноги. И замечаю, что по щеке что-то течет. Подняв руку, я касаюсь щеки и вижу на пальцах кровь.
        «Сейчас это не имеет значения,  - думаю я.  - Уходи. Сейчас же».
        От каждого движения трясется плечо и по телу пролетает очередная ударная волна боли. В этот момент мне кажется, что я действительно могу умереть. Нет никакой надежды, света или молитвы на устах. С меня хватит. Мне хочется просто лечь и позволить боли поглотить меня.
        «Нет,  - говорю я себе.  - Чернокрылый близко. Продолжай идти. Переставляй ноги. Выбирайся отсюда».
        Я прохожу еще несколько метров и прислоняюсь к дереву, тяжело дыша и пытаясь собраться с силами. А затем из-за спины ко мне долетает мужской голос, который скользит мимо деревьев, словно его несет ветер. И он определенно не человеческий.
        - Привет, птичка,  - говорит он.
        Я замираю.
        - Это было страшное падение. Ты в порядке?

        20
        Адская боль

        Я невероятно медленно оборачиваюсь. Мужчина стоит в метрах трех и с любопытством смотрит на меня.
        Он безумно привлекательный. И мне не верится, что я не заметила этого в нашу прошлую встречу в торговом центре. Я всегда читала, что все чистокровные ангелы должны быть потрясающе прекрасными, но не осознавала, что это действительно так. Если и существует форма для идеальной мужской фигуры, то этот экземпляр явно отлит из нее.
        Только он не тот, кем кажется. На вид это мужчина среднего возраста, без единой морщинки или изъяна, а его угольно-черные волосы блестят на свету. Вот только он, вероятно, ровесник скалы под моими ногами. И так же, как камень, неподвижно стоит передо мной. Скорбь, которая пронзает каждый мой нерв, не отражается на его лице. Там виднеется лишь слабая улыбка, которую он пытается выдать за сочувственную. Если бы я не знала ничего о нем, то посчитала бы его голос заботливым и решила бы, что мужчина искренне хочет мне помочь. Словно он не большой плохой ангел, который может убить меня одним своим мизинцем, а просто обеспокоенный прохожий.
        Мне не убежать. Это просто невозможно. Да и не улететь тоже. Скорбь поглотила всю мою легкость, как облако, закрывшее солнце. Наверное, я скоро умру. Мне хочется позвать маму. Но я пытаюсь пробраться сквозь скорбь Чернокрылого, которая давит на меня, словно мокрое одеяло, и напомнить себе, что по ту сторону тонкой завесы существует рай. И хотя этот человек, этот самозванец, притворяющийся человеком, может убить мое тело, он не коснется моей души.
        До этого момента я и не понимала, что действительно верю в это. И эта мысль мгновенно придает мне храбрости. Я старюсь не думать о Такере, Джеффри и других людях, которых покину, если встречу сейчас свою смерть. А вместо этого пытаюсь выпрямиться и посмотреть ему в глаза.
        - Кто вы?  - требовательно спрашиваю я.
        Он поднимает бровь.
        - А ты смелая малышка,  - говорит он, еще на шаг приближаясь ко мне.
        Когда он двигается, то воздух вокруг него словно расплывается, но стоит ему остановиться, как все тут же оседает. Чем больше я смотрю на него, тем менее похожим на человека он кажется. Словно передо мной какое-то непонятное существо, пульсирующее от едва сдерживаемой скорби и ярости, которое решило надеть с утра человеческое тело как костюм.
        Он делает еще один шаг ко мне.
        А я отступаю на шаг назад. Это вызывает его тихий смешок, от которого все мое тело с ног до головы дрожит от страха.
        - Меня зовут Сэм,  - представляется он.
        В его голосе слышится легкий акцент, но я не могу определить какой. К тому же он старается говорить низким мелодичным голосом, чтобы успокоить меня.
        На мой взгляд, это совершенно неподходящее имя для существа, окруженного холодной и темной силой, которая расходится от него волнами, как антинебесный лик. И я еле сдерживаюсь от того, чтобы засмеяться. Не знаю, то ли из-за ужасной боли в плече, то ли из-за тяжести его эмоционального багажа, но в голове у меня все начинает расплываться. Мне уже хочется выложить ему любую информацию, а ведь пытка только началась. Я чувствую, как постепенно немеют части тела, словно оно не может справиться с происходящим и по кусочкам отключается от действительности. И это приносит мне огромное облегчение.
        - Кто ты?  - многозначительно спрашивает он.
        - Клара.
        - Клара,  - повторяет он, словно пробуя мое имя на вкус, и кажется, оно ему нравится.  - Думаю, оно тебе подходит. И какой же у тебя уровень?
        В этот момент я благодарна маме за то, что она держала меня в неведении, потому что я даже понятия не имею, о чем он говорит. Наверное, я выгляжу такой же невежественной, какой ощущаю себя сейчас.
        - Кто твои родители?  - уточняет он.
        Я так сильно прикусываю губу, что чувствую вкус крови. И странное давление в голове, словно он пытается вытянуть из меня нужную информацию. Но стоит мне это позволить, как всех, кого я знаю, постигнет смерть. Перед глазами всплывает мамино лицо, и я отчаянно стараюсь думать о чем-то другом. О чем-нибудь еще.
        «Думай о белых медведях,  - говорю я себе.  - Белые медведи живут на Северном полюсе. Детеныши белых медведей бегут за своими мамами по снежной глади. Белые медведи пьют кока-колу».
        Он смотрит на меня.
        «Белые медведи ломают лед, чтобы добраться до детенышей тюленей. У них длинные и острые зубы. А лапы и морды окрашиваются в розовый цвет»,  - продолжаю я.
        - Я могу заставить тебя все рассказать,  - говорит Чернокрылый.  - Но мне будет приятнее, если ты сама это сделаешь.
        «Белые медведи умирают от голода. Они плавают и плавают в поисках суши. Но все же тонут, и их тела покачиваются на волнах. Их мертвые глаза остекленели. Бедные мертвые белые медведи»,  - не сдаюсь я.
        Он делает еще один медленный и неторопливый шаг ко мне. А я беспомощно наблюдаю за ним, мое тело не реагирует на приказ бежать отсюда.
        - Кто твои родители?  - терпеливо повторяет свой вопрос он.
        Сказка про белых медведей закончилась. А давление в голове усиливается. Я закрываю глаза.
        - Мой отец человек, а мама - Димидиус,  - выпаливаю я в надежде, что это удовлетворит его.
        В голове тут же проясняется. И я открываю глаза.
        - Какая большая сила для того, кто обладает такой слабой кровью,  - говорит Чернокрылый.
        Я пожимаю плечами, радуясь, что он не пытается захватить мой мозг. Но где-то в глубине души осознаю, что просто так он от меня не отстанет. Ему нужны имена. Адрес, где мы живем. И все остальное. Ну почему я не могу предупредить маму?
        Постойте-ка, у меня же есть телефон.
        - Да, я слишком незначительная. Почему бы тебе не отпустить меня?  - интересуюсь я, а сама в это время медленно тянусь к карману куртки.
        Хорошо, что мой мобильник в левом кармане, потому что я все еще не могу пошевелить правой рукой. Я нащупываю кнопку с цифрой «два» и долго жму на нее, внутренне съеживаясь от короткого звукового сигнала. Раздаются тихие гудки. А я искренне молюсь, чтобы Чернокрылый не услышал их. И зажимаю пальцами динамик.
        - Я просто хочу побеседовать с тобой,  - ласково говорит он.
        В его речи, как и у мамы, встречаются то вполне привычные слова, то старомодные, словно он сошел со страниц викторианского романа.
        - Алло?  - доносится мамин голос из трубки.
        - Не бойся,  - просит он, подходя ближе.  - Я не собираюсь причинять тебе боль.
        - Клара?  - зовет мама.  - Это ты?
        Мне нужно передать ей сообщение. Нет, не для того, чтобы она бросила все и прилетела сюда спасти меня. Я понимаю, что ей не одолеть падшего ангела. Поэтому собираюсь предупредить ее об опасности.
        - Я просто хочу убраться отсюда,  - говорю я максимально громко и четко, чтобы это не вызвало подозрений Чернокрылого.  - Убраться отсюда и никогда не возвращаться.
        Он делает еще один шаг ко мне, и я внезапно оказываюсь в радиусе его темного венца. Онемение тут же исчезает. И я чувствую такую всепоглощающую и сильную печаль, что становится больно, будто в грудь воткнули нож.
        Как говорила мама? Предназначение ангелов - угождать Богу, а если они идут наперекор, то это причиняет им невероятную эмоциональную и физическую боль?
        Видимо, этот мужчина сильно провинился. Да и сейчас замышляет недоброе.
        - Ты вывихнула плечо,  - замечает он.  - Стой спокойно.
        Его холодные, твердые, как камень, пальцы сжимают мое запястье прежде, чем я успеваю отодвинуться. А затем раздается громкий щелчок, и я кричу, так громко кричу, что лишаюсь голоса. Глаза застилает серая пелена. А ноги подкашиваются, но падший обвивает меня руками и прижимает к своей груди.
        - Все хорошо,  - поглаживая мои волосы, успокаивает он.
        И я позволяю небытию утянуть меня.

        Когда я прихожу в себя, то постепенно осознаю две вещи. Во-первых, боль в руке почти прошла. Во-вторых, я обнимаю Чернокрылого. И прижимаюсь лицом к его груди, а его тело такое непоколебимое и твердое, как будто он из мрамора. Он прикасается к моей коже. Одна его рука поглаживает мою шею, а вторая прижимается к пояснице. Под рубашкой. Его пальцы холодные, как у трупа, отчего по моей коже бегут мурашки.
        Но хуже всего то, что я ощущаю его разум, словно плаваю в ледяном бассейне его сознания. Он явно заинтересовался мной. Считает прелестным ребенком и жалеет, что моя кровь оказалась настолько разбавленной. К тому же я кого-то ему напоминаю. От меня приятно пахнет лавандовым шампунем, кровью и облаками. А еще добротой. Он чувствует, что от меня пахнет добром, и жаждет этого. Как жаждет и меня. И возьмет меня.
        «Еще одна,  - думает он, и ярость прорывается сквозь похоть.  - Как это просто».
        Я застываю в его объятиях.
        - Не бойся,  - повторяет он.
        - Не надо.
        Я упираюсь руками в его каменную грудь и толкаю изо всех сил. Только он не сдвигается даже на сантиметр.
        Вместо этого он опускает меня на землю.
        Я беспомощно колочу его руками. И кричу. Мои мысли разбегаются. Я готова на все: обоссать, облевать, искусать и исцарапать его. Конечно, мне не отбиться, но раз он собирается изнасиловать меня, то я сделаю все возможное, чтобы дать отпор.
        - Сопротивляться бесполезно, птичка.
        Его губы касаются моей шеи. И я проникаю в его мысли. Он совершенно одинок. Отрезан от мира. И никогда не сможет вернуться на небеса.
        Я кричу ему в ухо. Чернокрылый с сожалением вздыхает и зажимает мне рот одной рукой, а второй хватает мои руки и прижимает их к земле над моей головой. Его пальцы, словно холодный металл, впиваются в мою кожу.
        Я чувствую на языке его вкус, который напоминает пепел.
        И все мои смелые мысли о рае меркнут под грузом реальности происходящего.
        - Остановись!  - командует голос.
        Чернокрылый убирает руку с моего рта. Затем встает быстрым плавным движением и поднимает меня на руки, словно тряпичную куклу. Перед нами кто-то стоит. Женщина с длинными рыжими волосами.
        Мама.
        - Привет, Мэг,  - говорит он так, будто она пришла к нему на чашку чая.
        Мама стоит под деревьями в метрах трех от нас, расставив ноги на ширине плеч, словно готовясь к сражению. На ее лице застыло такое свирепое выражение, что она выглядит совершенно по-другому. Я никогда не видела, чтобы ее голубые глаза, которые сейчас устремлены на Чернокрылого, полыхали таким яростным огнем.
        - А я все гадал, что же с тобой случилось,  - говорит он. И вдруг меняется, становясь моложе. Совсем мальчишкой.  - Значит, мне не показалось, что я видел тебя несколько месяцев назад. В торговом центре.
        - Здравствуй, Самджиза,  - отвечает она.
        - Полагаю, это твое?
        Он смотрит на меня сверху вниз. А я все еще ощущаю его мысли. Его желание обладать мной исчезло, как только Чернокрылый увидел маму. Он считает ее невероятно красивой. И он понимает, что именно ее я ему напоминаю. Ее нежную душу. Ее смелость.
        И это так напоминает ее отца.
        - Ты меня удивляешь, Мег,  - дружелюбно говорит он.  - Я бы никогда не подумал, что ты станешь такой заботливой мамочкой. И к тому же так поздно.
        - Убери от нее руки, Сэм.  - Мамин голос звучит так устало, словно он чертовски достал ее.
        Но Чернокрылый лишь сильнее сжимает меня в руках.
        - Что же ты такая непочтительная?
        - Она всего лишь Квартариус, зачем тебе тратить на нее время? Да в ней больше от человека, чем от ангела.
        Мама на мгновение встречается со мной взглядом. У нее явно есть план.
        - Нет,  - сухо отвечает Сэм.  - Я хочу ее. Но готов отпустить, если ты займешь ее место.
        - Отправляйся в ад,  - огрызается она.
        Его гнев, как ядерный гриб, разрастается над нами, хотя выражение его лица не меняется.
        - Как скажешь,  - говорит он.
        Чернокрылый бормочет на ангельском языке какое-то слово, которое я, к своему удивлению, не понимаю, и воздух вокруг нас начинает мерцать и потрескивать. Раздается оглушительный хлопок, скорее даже взрыв. Земля под ногами слегка дрожит, как будто кто-то уронил что-то тяжелое. А затем знакомый мир окрашивается в серые краски.
        Мы оказываемся в месте, которое очень похоже на лес, где мы находились, вот только здесь от него осталась лишь унылая и безнадежная пустошь. Нас окружает тот же пейзаж, тот же склон горы и деревья, но на них нет ни одного листочка или иголочки. Это просто голые серые скрюченные стволы и ветки на фоне размытого, сотрясаемого громом неба. Здесь нет ни цвета, ни запаха, ни звука, лишь редкие раскаты. И ни одной птицы. Свет угасает, отражая заход солнца, и черные грозовые тучи укутывают то, что в привычном мире было идеальным голубым небом.
        Я всегда представляла, что в аду обжигающее пламя, озера из серы и демоны с рогами и горящими глазами, которые пытают души проклятых. Но здесь так холодно, что при дыхании изо рта вылетает облачко пара. Липкий туман окутывает меня и пронизывает до костей. И я сильно дрожу.
        А мама сияет ярче, чем кажется возможным. Мир вокруг все так же черно-белый, но кажется, словно кто-то добавил контраста на полную. Ее кожа стала невероятно белой. А волосы - чернильно-черными.
        Сэм ослабляет хватку на моей руке, потому что мы оба знаем - мне некуда бежать. Здесь он выглядит более расслабленным. И к тому же стал больше, выше и мускулистее, если это возможно. Более сильным. Его глаза блестят. Он прикрывает их на мгновение, делает глубокий вдох, словно наслаждается воздухом, а затем за его спиной появляются крылья. Они огромные - гораздо больше, чем у мамы или меня,  - и маслянисто-черные, словно позади Сэма разверзлась черная дыра, которая поглощает весь свет.
        На лице Чернокрылого появляется грустная улыбка. Он явно гордится собой. Переход в ад с того места, где мы находились, нелегкое дело, а ему очень хотелось произвести впечатление на маму.
        - Ты еще больший дурак, чем я думала,  - выпаливает мама.
        Похоже, ее это ни капли не впечатлило.
        - Ты не сможешь удерживать нас здесь.
        Какая отличная новость.
        - Ты забываешь, кто я, Маргарет.
        Его совершенно не раздражают ее дерзкие ответы, а скорее очаровывают. Он такой терпеливый. И гордится этим. Чернокрылый знает, что она боится. Поэтому выжидает, когда ее маска спокойствия треснет.
        - Нет,  - тихо отвечает мама.  - Это ты забываешь, кто я, Хранитель.
        Я чувствую, как его тело мгновенно пронзает сильный страх. Он опасается не мамы, а кого-то другого. Даже двоих. Я вижу их расплывчатый образ в отдалении. Двое мужчин с белоснежными крыльями. Один с ярко-рыжими волосами и сверкающими голубыми глазами. Второй - блондин с золотистой кожей, от которого так и пышет свирепостью, хотя мне и не видно его лица.
        Но это лишь подтверждает пылающий меч в его руках.
        - Кто они?  - шепчу я, прежде чем успеваю остановить себя.
        Сэм хмуро смотрит на меня.
        - Что ты сказала?
        Он вновь вторгается в мой разум, и на мгновение я чувствую сильное давление, а затем все резко обрывается, словно между моими и его мыслями захлопнулась дверь. Чернокрылый резко отшатывается от меня, как будто прикосновение вдруг стало обжигающим. И после разрыва контакта я уже не ощущаю его мыслей. А печаль и гнев уменьшаются наполовину. Я снова могу двигаться. Дышать. И сбежать.
        Но мои мысли сейчас о другом. Я всаживаю ему в стопу каблук - хотя вряд ли это причинило ему серьезный вред - и бросаюсь вперед, прямо к маме. Она протягивает мне руку, и я хватаюсь за нее. Притянув к себе, мама не спешит отпустить мою руку. Чернокрылый рычит, и от этого звука волоски на коже встают дыбом. А на его лице явно читается желание нас уничтожить.
        Он расправляет крылья. И облака над нами начинают потрескивать от переполняющей их энергии. Мама сжимает мою руку.
        «Закрой глаза!»  - приказывает она, не говоря ни слова.
        Не знаю, что шокирует меня больше: то, что мама может мысленно общаться со мной, или то, что она думает, будто я закрою глаза в такой момент. Но она не ждет, пока я послушаюсь. Проходит мгновение, и все вокруг заливает яркий свет. И в тех местах, где он соприкасается с окружающим миром, вновь появляются намеки на тепло и цвета.
        Венец.
        Чернокрылый прикрывает глаза и медленно отступает. Его лицо искажается от боли. Она настолько сильная, что в этот раз у него не получается скрывать свои чувства.
        «Не смотри на него. Закрой глаза»,  - вновь приказывает мама.
        И в этот раз я не смею ослушаться.
        «Хорошая девочка,  - снова раздается в голове ее голос.  - А теперь призови свои крылья».
        «Я не могу. Одно из них сломано».
        «Это не имеет значения».
        И я вновь доверяюсь ей. Тело простреливает такая боль, что у меня перехватывает дыхание, и мне приходится сдерживаться, чтобы не открыть глаза. Но через мгновение все проходит. Крылья окутывает жар, согревая мышцы, сухожилия и кости, а затем, как и с порезом на ладони, боль исчезает. И не только она. Еще царапины на руках и лице, синяки, боль в плече. Все растворяется. Я полностью исцелилась. Все еще напугана, но зато исцелена. И вновь ощущаю тепло.
        «Мы все еще в аду?»  - спрашиваю маму.
        «Да. Я не могу вернуть нас на землю. У меня не хватит на это сил. Мне понадобится твоя помощь».
        «Что нужно сделать?»
        «Подумай о земле. О зеленых лесах и лугах. О цветах и деревьях. О траве под ногами. О том, что ты больше всего любишь».
        Я представляю себе осину, растущую под окном нашего дома. Как она шелестит и дрожит на ветру, отчего тысячи маленьких зеленых полупрозрачных листочков пускаются в пляс вместе с ней. Я вспоминаю папу. Как он вырезал из старых кредитных карт что-то наподобие бритвы и как мы вместе брились по воскресеньям, только он использовал настоящий станок, а я подражала ему с пластиковым. И всегда встречалась взглядом в запотевшем зеркале с его теплыми серыми глазами. Потом мысленно переношусь к дому, и нос тут же заполняет запах кедра и сосны, который окутывает тебя, как только переступаешь порог. Вспоминаю вкус печально известного маминого кофейного кекса. И как коричневый сахар тает у меня на языке. А еще Такера. Как мы стоим так близко друг к другу, что даже дышим одним воздухом. Такер.
        Земля под ногами дрожит, но мама крепко сжимает мою руку.
        «Идеально. Можешь, открыть глаза,  - говорит она.  - Но не отпускай мою руку».
        Я моргаю от яркого света. Мы снова на земле и стоим почти на том же самом месте. А вокруг нас виднеется венец, как какое-то небесное силовое поле. Я улыбаюсь. Такое чувство, будто мы отсутствовали несколько часов, хотя я знаю, что прошло всего несколько минут. Как же приятно видеть цвета! Ощущение, словно я очнулась от кошмара и все вернулось на круги своя.
        - Ты еще не победила,  - произносит знакомый равнодушный голос.
        Моя улыбка тут же исчезает. Сэм все еще стоит в нескольких шагах от нас за пределами венца, но не сводит с нас холодного и спокойного взгляда.
        - Ты не сможешь удерживать венец вечно,  - говорит он.
        - Мне хватит и нескольких часов,  - отвечает мама.
        От этих слов Сэм вновь начинает нервничать. И быстро осматривает небо.
        - Мне не обязательно прикасаться к тебе.
        Он протягивает к нам руку ладонью вверх.
        «Приготовься улететь»,  - раздается мамин голос в голове.
        Над ладонью Чернокрылого начинает виться дым. А затем появляется маленький огонек. Он смотрит на маму, отчего она сильнее впивается в меня пальцами. Через мгновение он поворачивает руку, и огонек соскальзывает с его руки на землю. Пламя быстро цепляется за сухой кустарник, после чего бежит от кустов вверх по стволу ближайшего дерева. Посреди разгорающегося огня и клубов дыма стоит совершенно невредимый Сэм. Уверена, нам на такое везение рассчитывать не следует. Но стоит мне об этом подумать, как он выходит из-за стены дыма, сверля взглядом маму.
        - Я всегда считал тебя самой красивой из нефилимов,  - говорит он.
        - Как иронично, ведь я всегда считала тебя самым уродливым из ангелов.
        Отличный ответ. Надо будет потом похвалить ее.
        Вот только у Чернокрылых, видимо, отсутствует чувство юмора.
        Неожиданно из его руки вырывается пламя и врезается в мамину грудь, мгновенно перескакивая на волосы. Сияние, исходящее от нас, тут же гаснет. А через мгновение падший оказывается возле нас и обхватывает рукой мамино горло. Сэм поднимает маму вверх, отчего ее ноги беспомощно болтаются над землей, а крылья хлопают за спиной. Я пытаюсь вырвать руку, чтобы наброситься на него, но она все так же крепко удерживает меня. Закричав, я ударяю его свободной рукой, дергаю за запястье, но ничего не помогает.
        - Нет больше счастливых мыслей,  - говорит он.
        В его обращенном на нее взгляде появляется печаль. И меня вновь окутывают его чувства. Сэм сожалеет, что приходится убивать маму.
        Он вновь видит ее с коротко стриженными каштановыми волосами, с сигаретой в руках и ухмылкой на лице. Он хранил этот образ в своем сознании почти сотню лет. И до сих пор искренне верит, что любит ее. Любит, но все равно собирается задушить.
        Ее губы начинают сиять. И я снова кричу.
        «Успокойся»,  - вновь раздается в голове мамин строгий голос, несмотря на то что она выглядит так, будто от смерти ее отделяет всего пара секунд.
        Крик тут же обрывается. Но в ушах все еще звенит.
        «Мама, я так люблю тебя»,  - с трудом сглотнув, выдавливаю я.
        «Я хочу, чтобы ты сейчас подумала о Такере».
        «Мама, прости меня».
        «Сейчас же!  - настаивает она. Хлопки ее крыльев становятся все слабее, а затем крылья и вовсе прижимаются к спине.  - СЕЙЧАС ЖЕ закрой глаза и подумай о Такере!»
        Я зажмуриваюсь и пытаюсь сосредоточиться на Такере, но в голове лишь мысли о том, какой слабой стала мамина хватка и что никто не спешит нам на помощь.
        «Подумай о чем-то хорошем,  - слышится ее шепот в моей голове.  - Вспомни тот момент, когда вы любили друг друга».
        И именно так я и поступаю.

        - Что сказала рыба, когда ударилась о бетонную стену?  - спрашивает меня Такер.
        Мы сидим на берегу ручья, и он привязывает мушку к моей удочке. На нем ковбойская шляпа и красная клетчатая фланелевая рубашка, надетая поверх футболки. И это очень ему идет.
        - И что же?  - интересуюсь я, с трудом сдерживая смех, хотя он еще не дошел до самой шутки.
        Такер ухмыляется. Он настолько великолепен, что мне все еще не верится, что он мой.
        Он любит меня, и я люблю его. А ведь это редкий и прекрасный дар.
        - Бам!  - говорит он.

        Я громко смеюсь, вспоминая этот момент. И позволяю напитаться восторгом, который испытывала в тот момент. А еще тем, что почувствовала в амбаре, когда прижалась к нему телом и губами, когда ощутила единение с ним и всем живым на земле.
        И вдруг осознаю, чего хотела от меня мама: чтобы я помогла ей обрести венец. А для этого мне нужно отбросить все, кроме своей сути. Той части, что связана с окружающим нас миром. Той части, что питает мою любовь. Вот этот ключевой момент. Вот чего не хватает для обретения венца. И почему я засияла, когда впервые поцеловалась с Такером. Нет ничего важнее любви. Любовь. Любовь.
        «Молодец,  - звучит мамин голос в голове.  - У тебя получилось».
        Я открываю глаза, и мне приходится моргать несколько раз, чтобы привыкнуть к яркому свету, который исходит от меня. Разносится от меня. Я вспыхнула, словно фонарь, и сияние дрожит и искрится, как бенгальские огоньки на День независимости.
        Чернокрылый вздрагивает. Я все еще сжимаю его запястье, и в этом месте его кожа рассыпается, словно сквозь фальшивую оболочку и этот человеческий костюм мне удается добраться до того существа, которое скрывается под ними. Кончики моих пальцев искрятся от жара.
        - Нет,  - недоверчиво шепчет Сэм.
        Он отпускает маму, и она оседает на землю лицом вниз. Я выпускаю ее руку и хватаю падшего за ухо, чего тот совершенно не ожидает. Он пытается вырваться, но я с легкостью удерживаю его. Его огромная сила померкла. Я сильнее стискиваю пальцы, и с его губ срывается болезненный стон. Его тело окутывает белый дым, как будто он испаряется, как кубик сухого льда.
        А через мгновение ухо отделяется от его тела.
        Я так потрясена этим, что чуть не теряю венец. И тут же отбрасываю это ужасное ухо в сторону, отчего оно разлетается на мелкие частицы, как только касается земли. Я снова тянусь к падшему, пытаясь схватить его за шею, но ему удается увернуться. Кожа на его руке, которую я так и не выпустила, тоже растворяется, как пепел под дождем. Нет. Как пыль. Пыль на ветру.
        - Отпусти,  - говорит он.
        - Отправляйся в ад.
        Я отталкиваю его подальше. И он отшатывается.
        В воздухе появляется рябь, а через мгновение Чернокрылый исчезает с порывом холодного ветра.
        Мама кашляет. Я опускаюсь на колени и медленно переворачиваю ее. Она открывает глаза и смотрит на меня, а затем пытается что-то сказать, но ей не удается произнести ни звука.
        - О, мама,  - выдыхаю я, разглядывая темные синяки на ее горле.
        Среди них даже можно разглядеть отпечаток руки. Венец начинает угасать.
        Она тянется к моей руке, и я сжимаю ее ладонь.
        «Не отпускай венец,  - мысленно просит она.  - Поделись им со мной».
        Я склоняюсь ниже, освещая ее своим сиянием. И ее раны на голове и шее медленно исчезают. А сгоревшие волосы отрастают вновь. Она делает глубокий вдох, как пловец, перед тем как нырнуть в воду.
        - Слава богу,  - почувствовав невероятное облегчение, говорю я.
        Она садится. И пристально смотрит за мое плечо на что-то у меня за спиной.
        - Нужно выбираться отсюда,  - говорит она.
        Я поворачиваюсь. Огонь, который вспыхнул по вине Чернокрылого, превратился в настоящий, потрескивающий, дикий и необузданный лесной пожар, пожирающий все на своем пути. В том числе и нас, если мы задержимся здесь хотя бы пару секунд.
        Я поворачиваюсь к маме и помогаю ей медленно подняться на ноги. Она двигается так осторожно, что напоминает мне старушку, которая пытается выбраться из инвалидного кресла.
        - Ты в порядке?
        - У меня почти не осталось сил. Но я смогу взлететь. Давай убираться отсюда.
        Держась за руки, мы взмываем по спирали в небо. А когда оказываемся достаточно высоко, я вижу, как далеко расползся огонь. От внезапно налетевшего ветра стена пламени становится вдвое больше, чем минуту назад, и неуклонно движется вниз по склону горы в каньон Смерти.
        Я уже видела этот пожар. И узнала бы его где угодно.
        - Полетели,  - говорит мама.
        Мы направляемся к дому. И пока мы летим, я пытаюсь осознать, что это огонь из моего видения, а значит, мне предстоит отправиться спасать Кристиана. Забавно, что в видении не было и намека на Чернокрылого. Или ад. Или множество других вещей, которые бы могли пригодиться.
        - Милая, остановись,  - просит мама.  - Мне нужна передышка.
        Мы опускаемся на берег небольшого озера.
        Мама тут же садится на поваленный ствол дерева. Она с трудом дышит оттого, что пришлось улететь так далеко и так быстро. «Неужели повреждения от Чернокрылого оказались сильнее, чем смог исцелить мой венец?  - задаюсь вопросом я.  - Неужели она умрет?»
        Я вдруг вспоминаю про свой телефон, поэтому достаю его из кармана, чтобы позвонить в Службу спасения.
        - Не надо,  - говорит мама.  - Со мной все в порядке. Просто нужно немного передохнуть. Отправляйся на Фокс-Крик-Роуд.
        - Но ты же ранена.
        - Я же сказала, что со мной все в порядке. Иди.
        - Сначала я помогу тебе добраться домой.
        - На это нет времени.  - Она отталкивает меня.  - Ты и так уже задержалась. Иди к Кристиану.
        - Мама…
        - Иди к Кристиану,  - повторяет она.  - Сейчас же.

        21
        Дым застилает глаза

        Я лечу к Фокс-Крик-Роуд. Я так измотана случившимся, что просто доверилась крыльям, которые, кажется, прекрасно знают, куда меня нести. И через несколько минут я опускаюсь на дорогу в том месте, где обычно начинается мое видение.
        Я оглядываюсь по сторонам. Но нет ни серебристого «Аваланша», ни оранжевого неба, ни огня. Все выглядит совершенно обычно. Скорее даже мирно. Среди ветвей поют птицы, а листья тихо шелестят на осинах. И даже не верится, что может что-то случиться.
        Еще рано.
        Я знаю, что огонь по другую сторону горы, но он неуклонно подбирается к этому месту. И скоро доберется сюда. Так что мне нужно лишь немного подождать.
        Я схожу с дороги, сажусь под деревом и пытаюсь собраться с мыслями. Но их очень много. «Зачем Кристиан приедет сюда?  - задаюсь вопросом я.  - Что он забыл на Фокс-Крик-Роуд?» Почему-то у меня не получается представить его в болотных сапогах, пытающегося словить рыбу на мушку. Этот образ совершенно ему не подходит.
        «Что-то здесь не так,  - размышляю я.  - В видении я не сижу под деревом, выжидая, когда Кристиан появится. Он приходит первым. Когда я оказываюсь на дороге, грузовик уже припаркован на обочине, а когда захожу в лес, Кристиан уже стоит там. И смотрит на огонь».
        Я перевожу взгляд на часы. Но стрелки застыли и показывают одиннадцать сорок две. Я вышла из дома примерно в десять утра, а упала, наверное, в половине одиннадцатого. Так что в одиннадцать сорок две…
        В одиннадцать сорок две я гостила в аду. Так что даже не представляю, сколько сейчас времени.
        Не стоило слушать маму. У меня еще много времени в запасе. Я могла бы отвезти ее домой или в больницу. Так почему она настаивала, чтобы я ушла? Почему захотела остаться одна? Сердце сжимается от страха при мысли, что она не сказала мне, как на самом деле ей плохо, и, не в силах и дальше это скрывать, заставила меня уйти. Я представляю, что она лежит на берегу озера, а вода плещется у ее ног. И умирает. Умирает в одиночестве.
        «Перестань,  - ругаю я себя.  - Тебе еще нужно выполнить предназначение».
        Долгие месяцы вновь и вновь ко мне приходили видения, а я пыталась разобраться в них, и вот наконец я здесь. Но все еще не знаю, что и как мне делать. И к тому же не могу избавиться от ощущения, что уже что-то делаю не так. Возможно, если бы я отправилась на свидание с Кристианом, то случилось бы что-то важное, из-за чего он отправился бы сюда сегодня. Может, я уже провалила свою задачу.
        Я стараюсь отогнать эти мрачные мысли и прислоняюсь головой к стволу дерева. Но тут звонит мой телефон, а на экране высвечивается неизвестный номер.
        - Алло?
        - Клара?  - произносит знакомый встревоженный голос.
        - Венди?
        Выпрямившись, я тру лицо. На меня накатывает странное чувство оттого, что приходится вести обычный разговор в такой момент.
        - Ты дома?
        - Нет,  - отвечает она.  - Я прилечу только в пятницу. Но я звоню не поэтому. Такер с тобой?
        - Нет,  - замешкавшись, говорю я.  - Мы расстались. И не виделись уже неделю.
        - Мама говорила. Но я надеялась, что вы помирились или что-то в этом роде, поэтому он проводит с тобой свой выходной.
        Я оглядываюсь по сторонам. Воздух становится плотнее. И чувствуется явный запах дыма. Огонь приближается.
        - Мама позвонила мне, когда увидела новости. Родители сейчас в Шайенне на аукционе, и они не знают, где он.
        - Что за новости?
        - Ты не слышала про пожары?
        Значит, в новостях уже рассказывают про пожар. Неудивительно.
        - Что там говорят? Насколько он большой?
        - Какой именно?  - растерянно спрашивает она.
        - Что?
        - Разгорелось два пожара. Один довольно близко от нас и сейчас движется по каньону Смерти. А второй в Айдахо. Возле Палисейдса.
        Меня тут же охватывает ледяной, врезающийся в тело ужас.
        - Два пожара,  - ошеломленно повторяю я.
        - Я звонила домой, но Такер не взял трубку. Думаю, он мог отправиться на прогулку. Он любит порыбачить недалеко от каньона Смерти. И на Палисейдсе. Я надеялась, что ты с ним.
        - Мне жаль.
        - Просто у меня плохое предчувствие.  - Кажется, она вот-вот заплачет.
        У меня тоже появляется плохое предчувствие. Очень, очень плохое предчувствие.
        - Ты уверена, что его нет дома?
        - Он мог пойти в амбар,  - говорит она.  - Там не слышно телефон. Я оставила миллион сообщений на автоответчике. Но может, ты проверишь, там ли он?
        Но я не могу. Не могу уйти отсюда, когда огонь подобрался так близко, да и Кристиан может появиться в любую минуту.
        - Я не могу,  - беспомощно признаюсь я.  - Может, чуть позже.
        На минуту повисает молчание.
        - Мне очень жаль, Венди. Я постараюсь найти его, как только освобожусь.
        - Хорошо,  - отвечает она.  - Спасибо тебе.
        Она вешает трубку. И с минуту я стою, глядя на телефон. Мысли разбегаются. Желая убедиться, я звоню Такеру домой и мучительно вслушиваюсь в длинные гудки, но как только срабатывает автоответчик, кладу трубку.
        Сколько времени мне понадобится, чтобы слетать до ранчо «Ленивая собака» и вернуться? Минут десять? Пятнадцать? Оно недалеко отсюда. Я начинаю расхаживать по траве. Все внутри сводит от нехорошего предчувствия. Такер пропал. У него явно неприятности. А я просто стою здесь и жду непонятно чего.
        «Надо проверить ранчо. Постараюсь долететь туда очень быстро, а затем вернусь сюда»,  - решаю я.
        А затем призываю крылья и еще с минуту стою посреди Фокс-Крик-Роуд, пытаясь принять правильное решение.
        «Никто не говорил, что не придется чем-то пожертвовать. И в этот момент ты должна находиться здесь»,  - твердит голос разума.
        Но я не слушаю его. И с удивлением понимаю, что уже лечу к дому Такера, бешено хлопая крыльями.
        «Все будет хорошо,  - успокаиваю я себя.  - Время еще есть. Я просто найду его и вернусь».
        А затем приказываю себе заткнуться, сосредоточиться на полете и перестать думать о том, что это означает, о Такере и Кристиане, и о выборе, который делаю.
        Я добираюсь до ранчо «Ленивая собака» всего за несколько минут. И громко зову Такера, еще не опустившись на землю. Его грузовика нет на подъездной дорожке. На месте, где он обычно паркуется, я нахожу только масляное пятно, раздавленные сорняки и маленькие полевые цветы, отчего все обрывается внутри.
        Его здесь нет.
        Я бегу в амбар. Он выглядит так же, как и всегда: все на своих местах, стойла вычищены, а сбруя блестит на колышках. Вот только Мидаса нет. Ни коня Такера, ни уздечки, которую ему подарили на день рождения, ни седла, которое обычно стоит у дальней стены. Выйдя во двор, я замечаю, что фургон для лошадей тоже исчез.
        Он там. На лошади. Далеко от телефонов, радио и новостей.
        Небо окрашивается в знакомый золотисто-оранжевый цвет. Огонь приближается. Мне нужно вернуться на Фокс-Крик-Роуд. Я понимаю, что настал момент истины. Я должна была прилететь сюда в поисках Такера, но на этом все. Сейчас на Фокс-Крик-Роуд уже припаркован серебристый пикап, а Кристиан стоит на холме и ждет меня. Ждет, пока я спасу его.
        И внезапно вспыхивает видение. Я стою на краю дороги и смотрю на серебристый «Аваланш» Кристиана, собираясь отправиться к нему. Руки так сильно сжимаются в кулаки, что ногти впиваются в ладони, ведь я знаю, что Такер в ловушке. Я прекрасно вижу это в своем сознании. Вот он прижался к шее Мидаса, оглядываясь вокруг в поисках выхода из ада, который сейчас настигнет его, и высматривая меня. Он шепчет мое имя. А потом, сглотнув, опускает голову и поворачивается к коню, чтобы ласково погладить его по шее. Я смотрю, как он смиряется со своей смертью. И через несколько минут огонь настигнет его. А я в этот момент далеко и делаю первые шаги к Кристиану.
        Теперь мне понятно, откуда взялась скорбь в видении. Она никак не связана с Чернокрылым. Это мое горе. И осознание этого поражает меня с такой силой, словно кто-то ударил меня бейсбольной битой по груди. Глаза тут же наполняются жгучими слезами.
        Такер умрет. Это мое испытание.
        Рыдая, я возвращаюсь к «Ленивой собаке». А затем перевожу взгляд на небо, где на востоке собираются грозовые тучи, обещая выплеснуть на землю еще одну адскую напасть.
        «Ты ненормальная, Клара».
        - Это несправедливо,  - яростно шепчу я.  - Ты должен любить меня.
        - Что сказала рыба, когда ударилась о бетонную стену?
        - И что же?
        - Бам!
        Я люблю его. Он принадлежит мне, а я - ему. Он спас меня сегодня. Любовь к нему. И я не могу взять и оставить его умирать.
        И не буду.
        - Черт подери, Такер.
        Я взмываю в небо и несусь к Айдахо. Интуиция подсказывает мне, что он возле Палисейдса. На своей земле. По крайней мере, это станет отправной точкой.
        Я лечу прямиком к озеру и замечаю второй пожар. Он огромен. Выжженная полоса тянется от самого озера, и теперь огонь прокладывает себе путь вверх по склону горы. Но он ползет не по земле, а по верхушкам деревьев, поэтому пламя, потрескивая, взмывает вверх по меньшей мере метров на тридцать. А клубы дыма заполняют небо. Это настоящий ад.
        Не раздумывая, я лечу прямо в него. Земля Такера прячется где-то за деревьями. Пламя создает свой собственный ветер, который сильным непрерывным потоком устремляется мне навстречу, отчего приходится тратить еще больше сил, чтобы лететь в нужном направлении. Я спускаюсь ниже, под клубы дыма, и пытаюсь разглядеть дорогу. Но ничего не вижу. Поэтому просто устремляюсь вперед, надеясь, что мое ангельское чутье каким-то образом приведет меня в нужное место.
        - Такер!  - зову я.
        Крыло цепляется за ветку, и я, потеряв равновесие, падаю на землю. В самый последний момент мне удается выпрямиться и после тяжелого приземления устоять на ногах. Кажется, я уже недалеко. Мы приезжали с Такером на его землю за это лето, наверное, раз пять, и эти окрестности выглядят знакомыми. На мгновение дым рассеивается, и я вижу очертание дороги, которая петляет вверх по склону. Понимая, что мне вряд ли удастся взлететь, потому что здесь слишком много препятствий, я выбегаю на дорогу и несусь вперед.
        - Такер!
        «Может, его и вовсе здесь нет?  - думаю я и начинаю кашлять от того, что легкие заполняются дымом. К тому же еще и глаза слезятся.  - Может, я ошиблась? Может, пока я брожу тут, он обедает в бургерной?»
        Я тут же отбрасываю внезапно возникшие сомнения. Он где-то здесь, просто не слышит меня. Не знаю почему, но я уверена, что найду его именно здесь, поэтому не удивляюсь, когда выхожу на поляну на окраине его земли и вижу припаркованный там пикап с прицепом.
        - Такер!  - вновь хрипло кричу я.  - Такер, ты где?
        Но ответа все нет. Я оглядываюсь по сторонам, выискивая хоть какой-то намек на то, куда он ушел. И нахожу на окраине поляны слегка притоптанную тропу. А затем замечаю в пыли следы конских копыт.
        Я поворачиваюсь к дороге. Огонь уже подобрался к подножию хребта. Я слышу, как он подбирается ближе, треща, хлопая и щелкая горящими ветвями. Животные разбегаются во все стороны: кролики, белки и даже змеи. Дым ползет ко мне навстречу по земле, как ковер.
        Мне нужно найти Такера. Сейчас же.
        После того, как я оказалась перед огнем, мне видно гораздо лучше, но все равно вокруг слишком много дыма. Я планирую над тропой, постоянно выкрикивая его имя и вглядываясь сквозь деревья.
        - Такер!  - зову я снова и снова.
        - Клара!
        Наконец я замечаю его. Он несется на Мидасе ко мне навстречу так быстро, насколько позволяет этот крутой склон. Мы одновременно спускаемся на тропу и бежим навстречу друг другу сквозь дым. Такер спотыкается, но не сбавляет шага. И через мгновение мы оказываемся в объятиях друг друга. Такер прижимает меня к себе - с крыльями и всем остальным - а его губы прижимаются к моему уху.
        - Я люблю тебя,  - выдыхает он.  - Я думал, что уже никогда не смогу сказать тебе об этом.
        Он отворачивается и сильно кашляет.
        - Нужно уходить,  - отстранившись, говорю я.
        - Да, но огонь заблокировал все пути. Я пытался отыскать лазейку, но Мидас не смог отыскать дороги.
        - Нам придется улететь отсюда.
        Он смотрит на меня непонимающим взглядом.
        - Подожди, а как же Мидас?  - спрашивает он.
        - Такер, нам придется оставить его.
        - Нет, я не могу так с ним поступить.
        - Нам придется это сделать. Нужно уходить прямо сейчас.
        - Я не могу оставить здесь коня.
        Я понимаю чувства Такера. Мидас - его самое ценное достояние во всем мире, его самый верный друг, который сопровождал на всех родео и аттракционах много лет. Но у нас нет выбора.
        - Мы умрем здесь, если не улетим,  - глядя в глаза Такеру, говорю я.  - Мне не унести его. Но я могу унести тебя.
        Он резко оборачивается и бежит к Мидасу. На мгновение мне кажется, что Такер сейчас запрыгнет в седло и попытается ускакать отсюда. Но он лишь отстегивает уздечку и бросает ее на тропу.
        Ветер меняется, и кажется, будто гора сделала вдох. Огонь быстро перепрыгивает с ветки на ветку, и в любую минуту мы окажемся в ловушке.
        - Такер, полетели!  - кричу я.
        - Беги!  - кричит он на Мидаса.  - Спасайся отсюда!
        Он хлопает коня по крупу, и тот, пронзительно заржав, уносится вверх по склону. Я подбегаю к Такеру и сжимаю руки у него под мышками.
        «Пожалуйста,  - молю я, хотя и знаю, что у меня нет права просить Бога о милости.  - Дай мне сил».
        Я напрягаю все мышцы тела, рук, ног, крыльев и отчаянно тянусь к небу. Мы отталкиваемся в порыве чистой воли и летим сквозь дым и верхушки деревьев, отдаляясь от земли. Такер крепко сжимает меня в объятиях, прижимаясь лицом к моей шее. И мое сердце переполняется любовью к нему, а тело покалывает от новой незнакомой энергии, отчего я поднимаю Такера с такой легкостью и грациозностью, какой не бывало раньше. Я даже не ожидала, что это так просто. Как будто нас несет ветер.
        Такер вздыхает. Несколько секунд мы наблюдаем за Мидасом, который скачет по склону горы, и я чувствую печаль, окутывающую Такера из-за потери этого прекрасного коня. Когда мы поднимаемся над лесом, то видим, что огонь неуклонно ползет в гору. Не знаю, выживет ли Мидас. С высоты все выглядит еще ужасней. Поляна на земле Такера, где я впервые показала ему свои крылья, уже охвачена пламенем. А «Блюбелл» полыхает, выпуская в небо черные клубы дыма.
        Я разворачиваюсь и уношу нас подальше от горы, где можно будет вдохнуть свежего воздуха и лететь более спокойно. Три зеленые пожарные машины несутся по шоссе навстречу пожару, оглушая округу сиренами.
        - Берегись!  - кричит Такер.
        Мимо проносится вертолет, так близко, что мы чувствуем, как его лопасти рассекают воздух. Он выливает воду прямо на пламя, а затем разворачивается и вновь уносится к озеру.
        Такер дрожит в моих руках. Я крепче сжимаю его в объятиях и направляюсь в ближайшее безопасное место.
        Опустившись на задний двор моего дома, я отпускаю Такера, и мы, не удержавшись, падаем на траву. Он перекатывается на спину и, тихо застонав, закрывает глаза. Тело наполняет такое облегчение, что мне хочется смеяться. Сейчас меня заботит лишь то, что он в безопасности. Он жив.
        - Твои крылья,  - говорит он.
        Через плечо я вглядываюсь в свое отражение в окне. Девушку, смотрящую на меня, окутывает дымка силы, как тротуар в жару. И вдруг я замечаю в ней то существо, которое скрывалось в Чернокрылом. Ее глаза затуманены печалью. А наполовину сложенные за спиной крылья темно-серого цвета. Это заметно даже в отражении стекла.
        - Что с ними?  - спрашивает Такер.
        - Мне нужно идти.
        Только я произношу эти слова, как к дому подъезжает мама на «Приусе».
        - Что случилось?  - спрашивает она.  - Я слышала по радио, что пожар только что прошел через Фокс-Крик-Роуд. Где…
        И тут она замечает Такера, стоящего на коленях в траве. Ее улыбка исчезает. А в широко раскрытых глазах отражается шок.
        - Где Кристиан?  - спрашивает она.
        Я не могу встретиться с ней взглядом. Ведь она сказала, что пожар миновал Фокс-Крик-Роуд. Мама быстро подходит ко мне, хватает меня за крыло и поворачивает его, чтобы получше рассмотреть на свету.
        - Что ты наделала, Клара?
        - Я должна была спасти Такера. Иначе бы он погиб.
        Она выглядит невероятно ранимой, потерянной, опустошенной и сломленной в этот момент. А в ее глазах плещется безнадежность. Она закрывает их на мгновение, но затем открывает вновь.
        - Отправляйся и найди его,  - говорит она.  - Я позабочусь о Такере. Лети!
        И, поцеловав меня в лоб, словно прощаясь со мной навсегда, мама поворачивается к дому.

        22
        Да прольется дождь

        Я опоздала и прекрасно осознаю это.
        Огонь уже побывал здесь.
        Я приземляюсь на то место, где обычно начинается мое видение. Но сейчас оно выжжено, и вокруг все черно. Не осталось ничего живого. Вместо деревьев лишь обгоревшие стволы. Серебристый «Аваланш» припаркован на обочине, но сейчас он обуглен и опустошен огнем, а в небо все еще устремляется черный дым.
        Я несусь вверх по склону к месту, где Кристиан обычно дожидается меня. Но его там нет. Поднявшийся ветер швыряет мне в лицо горячий пепел. Сейчас лес больше напоминает ад, потому что знакомый пейзаж окрашен лишь в черный цвет. Вокруг царит невероятная пустота, лишенная всего прекрасного и хорошего. Ни цвета, ни звука, ни надежды.
        Его здесь нет.
        От осознания этого я чувствую невероятную тяжесть на сердце. Я не исполнила свое предназначение. И к тому же все мои мысли занимал лишь Такер. Я спасла его, потому что не представляла жизни без него на этой земле. Не хотела испытывать боль потери. Я такая эгоистка. А теперь Кристиана нет. Мама говорила, что он, скорее всего, важен для всего человечества. Его ждали великие дела. Что-то более значительное, чем моя жизнь, или жизнь Такера, или что-то еще. У него было собственное предназначение. А теперь все полетело коту под хвост.
        - Кристиан!  - хрипло кричу я, и звук эхом отражается от почерневших стволов.
        Но ответа нет.
        Несколько минут я пытаюсь отыскать его тело. Интересно, мог ли огонь оказаться настолько горячим, что от него остался лишь пепел? Я возвращаюсь к пикапу. Ключи все еще торчат в замке зажигания. И это единственный признак, что он был здесь. Я в оцепенении брожу по сожженному лесу. Огненно-красный шар солнца прячется за горизонт. Горы окутывает темнота.
        Грозовые тучи, надвигающиеся с востока, обрушивают с неба потоки воды, как из крана. За несколько минут я промокаю до нитки. Дрожащая. Одинокая.
        Я не могу вернуться домой. Не думаю, что смогу вынести разочарование на мамином лице. Да и жить с этим. Замерзшая и промокшая, я бреду по лесу. Мокрые пряди волос липнут к лицу и шее. Поднявшись на вершину хребта, я смотрю на огонь, полыхающий вдали, и языки пламени, что лижут небо. Отчасти это красиво. Оранжевое сияние. Танцующий дым. И грозовые облака, которые освещают округу маленькими вспышками молний то там, то тут. Холодные капли струятся по лицу, смывая сажу. Наверное, они всегда ходят парой. Красота и смерть.
        Позади меня раздается какой-то шорох. Я поворачиваюсь и вижу Кристиана, выходящего из-за деревьев.
        Время - забавная штука. Иногда, особенно на уроках французского, или пока ждешь, что рыба клюнет, оно ползет бесконечно. А иногда ускоряется, и дни пролетают, как одно мгновение. Я помню случай в первом классе. Я стояла посреди детской спортивной площадки начальной школы, а рядом бегали несколько третьеклассников. Они казались мне невероятно взрослыми. «Когда-нибудь, очень, очень скоро я окажусь в третьем классе»,  - думала я. С того времени прошло уже больше десяти лет. А кажется, будто всего несколько дней, и все происходило совсем недавно. Время летит незаметно. Как лето с Такером. Или месяцы с моего первого видения до сегодняшнего дня.
        А иногда время вовсе замирает.
        Мы с Кристианом смотрим друг на друга как зачарованные, словно опасаемся, что стоит одному из нас пошевелиться, как второй исчезнет.
        - Ох, Клара,  - шепчет он.  - Я думал, ты умерла.
        - Ты думал, я…
        Он касается пряди моих мокрых волос. У меня неожиданно начинает кружиться голова. Я истощена и безумно растеряна. А ноги норовят подкоситься. Кристиан обхватывает меня за плечи, чтобы удержать от падения. Я закрываю глаза. Он настоящий. Он жив.
        - Ты промокла,  - замечает он.
        А затем стягивает с себя черную флисовую кофту, которая ненамного суше, и набрасывает мне на плечи.
        - Почему ты здесь?  - шепчу я.
        - Я думал, что должен спасти тебя от огня.
        От моего пристального взгляда Кристиан начинает краснеть.
        - Прости,  - говорит он.  - Наговорил тебе тут полной чепухи. Я хотел сказать…
        - Кристиан…
        - Я очень рад, что ты не пострадала. Давай отведу тебя домой, пока ты не простудилась и не заболела.
        - Подожди,  - дергая его за руку, прошу я.  - Пожалуйста.
        - Я знаю, что тебе это кажется странным…
        - Я не считаю это странным,  - настаиваю я.  - Ну, кроме той части, где ты сказал, что должен спасти меня.
        - А что не так?
        - Это я должна была спасти тебя.
        - Что? Теперь уже я ничего не понимаю,  - признается он.
        - Только если…
        Я отступаю на несколько шагов, и Кристиан следует за мной. Но я останавливаю его дрожащей рукой.
        - Не бойся,  - бормочет он.  - Я не причиню тебе боли. Я бы никогда не причинил тебе вреда.
        - Яви свой лик,  - шепчу я.
        Лес озаряет короткая вспышка света. И когда мои глаза привыкают, я вижу Кристиана, стоящего среди почерневших стволов. Он кашляет и смотрит себе под ноги, словно ему стыдно. А из-за его лопаток торчат большие крылья цвета слоновой кости с черными точками, словно кто-то забрызгал их краской. Через мгновение он аккуратно складывает их за спиной.
        - Как ты это сделала?
        - В твоем видении мы встречались там?  - интересуюсь я, указывая на Фокс-Крик-Роуд.  - Ты говоришь: «Это ты», а я отвечаю: «Да, это я», и мы улетаем?
        - Откуда ты знаешь?
        Я призываю свои крылья. Конечно, мои перья потемнели, и я понимаю, что это для него означает, но Кристиан заслуживает знать правду.
        Его глаза расширяются, и он удивленно вздыхает, как делает иногда перед тем, как засмеяться.
        - В тебе тоже есть ангельская кровь.
        - Первое видение появилось в ноябре,  - говорю я, не в силах сдержать поток слов, рвущийся из меня.  - Вот почему мы переехали сюда. Я должна была найти тебя.
        Кристиан ошеломленно смотрит на меня.
        - Но это моя вина,  - через мгновение признается он.  - Это я не появился тут вовремя. Я не ожидал, что вспыхнут два пожара. И не знал, от какого именно должен тебя спасти.  - Он обводит меня взглядом.  - Поначалу я не понимал, что это ты. Просто не узнал тебя с этими рыжими волосами. Как же глупо. Я всегда чувствовал, что с тобой что-то не так, но в моем видении у тебя всегда были светлые волосы. Какое-то время в моих видениях я лишь слышал, что кто-то подходит ко мне сзади, а когда пытался повернуться, тут же возвращался в реальность. Лишь на танцах ко мне пришло видение, где удалось четко разглядеть твое лицо.
        - Это не твоя вина, Кристиан. Меня тоже здесь не было. Я не успела спасти тебя.
        Мой голос звучит громко и пронзительно в пустом сгоревшем лесу. Я закрываю глаза ладонями, стараясь сдержать слезы.
        - Но меня не нужно было спасать,  - ласково говорит он.  - Может, мы и не должны были спасать друг друга.
        «А в чем же тогда наше предназначение?»  - задаюсь вопросом я.
        Опустив ладони, я вижу, как Кристиан подходит ко мне и протягивает руку. Сейчас мы не в видении, но он все еще кажется мне красивым, несмотря на промокший от дождя и покрытый пеплом вид. Он берет меня за руки.
        - Мне все еще не верится, что ты жив,  - качая головой, выдыхаю я.
        Он сжимает мои руки, а затем притягивает в свои объятия.
        - Знаешь, меня тоже радует эта новость.
        Одной рукой он медленно поглаживает мои крылья, посылая дрожь по телу. А затем отстраняется и, подняв руку к лицу, всматривается в нее. Его ладонь совершенно черная. Я встречаюсь с ним взглядом.
        - Твои крылья покрыты сажей,  - смеется он.
        Я обхватываю его ладонь и провожу по ней пальцем, на котором, конечно же, остается след сажи и дождя. Кристиан вытирает руку о джинсы.
        - И что же нам теперь делать?  - спрашиваю я.
        - Предлагаю сыграть свои роли до конца.
        Он снова смотрит мне в глаза, а затем переводит взгляд на мои губы. Тело вновь сотрясает дрожь, как при землетрясении. Облизнув свои губы, он возвращается к глазам. Кристиан явно собирается задать мне свой вопрос.
        И это может стать моим вторым шансом. Ведь раз никто из нас не нуждался в спасении, то наше предназначение совершенно в другом. Что тогда остается? Видимо, нам и правда организовали какое-то небесное свидание. А для этого не нужен пожар. Мы можем воспроизвести видение здесь и сейчас.
        - Это всегда была ты,  - говорит он и склоняется ко мне, отчего я чувствую его дыхание на своем лице.
        Я тону. И желаю, чтобы он поцеловал меня. Мне хочется все исправить. Хочется, чтобы мама гордилась мной. Хочется сделать то, что должна. Хочется любить Кристиана, если ради этого я родилась на свет.
        Он тянется ко мне.
        - Нет,  - шепчу я, не в силах говорить громче.
        Я отстраняюсь. Ведь мое сердце больше не принадлежит мне. Оно отдано Такеру. И я не желаю притворяться, будто это не так.
        - Я не могу.
        Кристиан тут же отступает.
        - Хорошо,  - говорит он и откашливается.
        Я делаю глубокий вдох, пытаясь прочистить мысли. Дождь наконец прекратился, и наступила ночь. Мы оба сейчас промокшие, замерзшие и растерянные. Продолжая удерживать его за руку, я крепче сжимаю пальцы.
        - Я люблю Такера Эйвери,  - объясняю я.
        Он выглядит таким удивленным, будто ему и в голову не приходило, что я могла в кого-то влюбиться.
        - Ох. Прости.
        - Все в порядке. Пожалуйста, не извиняйся. Ведь ты же и сам любишь Кей, верно?
        Его кадык дергается.
        - Я чувствую себя глупо. Как будто это какая-то глупая шутка. И уже не знаю, что думать.
        - Я тоже.
        Я отпускаю его руку. А затем расправляю крылья и, пару раз взмахнув ими, поднимаюсь с вершины холма над выжженным лесом. Кристиан с минуту смотрит на меня, но потом присоединяется ко мне. Пока я наблюдаю, как он парит в небе с этими прекрасными пятнистыми крыльями, по спине ползут мурашки, а в и без того потрясенном мозге возникает смятение.
        «У тебя большие неприятности, Клара»,  - шепчет мне сердце.
        - Полетели,  - говорю я, когда мы вместе зависаем над Фокс-Крик-Роуд.  - Следуй за мной.

        Несколько минут мы стоим у входной двери. Уже стемнело. На крыльце горит свет. Мотылек вновь и вновь бросается на стекло в каком-то лишь ему понятном танце. Я складываю крылья и прячу их, а затем поворачиваюсь к Кристиану. Наших крыльев больше не видно, но он все равно выглядит так, словно хотел бы улететь и никогда не возвращаться. Притвориться, что ничего не произошло. Что пожара не было. Что мы все еще остаемся в неведении, и все не так уж и плохо.
        - Все будет хорошо.
        Я не знаю, кого пытаюсь в этом уверить: себя или Кристиана.
        Мы стоим у моего дома, красивого, уединенного бревенчатого дома, в который я влюбилась восемь месяцев назад. Но почему-то я чувствую себя здесь чужой, словно впервые вижу это темное крыльцо. За последние несколько часов изменилось очень многое. Мой разум заполнен всем, что я видела и пережила: сражением с падшим ангелом, лесным пожаром и различными последствиями моих поступков. Кристиан жив и стоит рядом со мной, но выглядит таким же нервным, как и я. Он покрыт сажей, но все равно очень красив. Он оказался таким, каким я совершенно не ожидала. Но мне не удалось выполнить свое предназначение. И я не знаю, что теперь меня ждет и с какими последствиями мне предстоит встретиться лицом к лицу.
        Из-за спины до нас доносятся шорохи, и мы с Кристианом оборачиваемся, вглядываясь в сгущающуюся тьму. Из-за деревьев к нам летит фигура. Не знаю, известно ли Кристиану о существовании Чернокрылых, но мы инстинктивно тянемся друг к другу, словно опасаемся, что это наши последние секунды на земле.
        Но это всего лишь Джеффри. Он приземляется на самой границе лужайки и оглядывается по сторонам, будто высматривает, не преследует ли его кто-то. С одного его плеча свисает рюкзак, и он прижимает к себе его рукой, чтобы тот не мешал крыльям. Повернувшись, брат обводит взглядом подъездную дорожку. А затем снова поворачивается к нам спиной, отчего на мгновение скрывается за своими крыльями. Вот только они стали черными, как уголь.
        - Это твой брат?  - спрашивает Кристиан.
        Услышав вопрос, Джеффри поворачивается к нам и слегка приседает, словно готовясь к драке. Когда он замечает нас на крыльце, то поднимает руку, чтобы прикрыть глаза от яркого света, и, прищурившись, пытается разглядеть нас.
        - Клара?  - окликает он.
        И это напоминает мне те дни, когда он в детстве боялся темноты.
        - Это я. Ты в порядке?  - спрашиваю я.
        Сделав несколько шагов к нам, Джеффри попадает в круг света. Его лицо светится бледным овалом в темноте. А от одежды пахнет горелой древесиной.
        - Кристиан?  - спрашивает он.
        - Собственной персоной,  - отвечает Кристиан.
        - Ты сделала это. Ты спасла его,  - говорит брат, и в его голосе явно слышится облегчение.
        Я не могу отвести взгляда от его черных крыльев.
        - Джеффри, где ты был?
        Он взлетает на крышу и осторожно приземляется перед широко раскрытым окном своей спальни.
        - Искал тебя,  - прервав тяжелую тишину, говорит он и исчезает в комнате.  - Не говори ничего маме.
        Я смотрю на темное небо, на котором не видно ни звездочки.
        - Давай зайдем в дом, пока ничего не случилось,  - предлагаю я Кристиану.
        - Подожди.
        Он поднимает руку, словно собирается коснуться моего лица. Я вздрагиваю, и он замирает. Его пальцы отделяет от моей щеки всего пара сантиметров, но сейчас мы стоим в той же позе, что я видела множество раз в видениях. И мы оба это знаем.
        - Прости,  - говорит он.  - У тебя тут пятно.
        Он делает вдох, словно еще раз все хорошенько обдумывает, а затем его рука касается моей щеки. Большим пальцем он гладит мою щеку, вытирая пятно.
        - Вот здесь. Уже все.
        - Спасибо,  - покраснев, говорю я.
        И в этот момент распахивается входная дверь, а с порога на нас смотрит Такер. Он обводит взглядом меня, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, а затем Кристиана и руку, которая все так же парит возле моего лица. Озабоченное и любящее выражение лица тут же становится мрачным, с нотками смиренной решимости, которую я уже видела у него, когда он решил расстаться со мной.
        Я отскакиваю от Кристиана.
        - Такер. Как же хорошо, что ты здесь.
        Я бросаюсь в его объятия. И он крепко сжимает меня в своих руках.
        - Я не мог уйти,  - объясняет он.
        - Знаю.
        - Нет, я буквально не мог уйти. Меня некому было подвезти.
        - А где мама?
        - Спит на диване. Несмотря на синяки, ей вроде не так уж плохо. Но она не особо горела желанием со мной общаться.
        Кристиан откашливается, словно ему некомфортно находиться здесь.
        - Мне пора,  - говорит он.
        Я медлю. Мне хотелось привести его сюда, чтобы усадить рядом с мамой на диван и попытаться разобраться в происходящем. Но сейчас это невозможно сделать.
        - Поговорим позже,  - предлагает он.
        Я киваю.
        Кристиан тут же разворачивается и спускается по ступенькам с крыльца.
        - Как ты доберешься до дома?  - спрашивает Такер.
        Кристиан на мгновение встречается со мной взглядом.
        - Я позвоню дяде,  - медленно отвечает он.  - Доберусь до трассы, а там он меня подберет. Мы живем неподалеку.
        - Хорошо,  - говорит Такер, хотя явно сбит с толку.
        - Увидимся позже,  - напоследок бросает Кристиан, а затем разворачивается к нам спиной и скрывается в темноте.
        Я затаскиваю Такера в дом, пока он не увидел, как Кристиан взмывает в небо.
        - Так значит, ты все-таки успела вытащить его из огня?  - спрашивает Такер, когда я закрываю дверь.
        - Это долгая история, в которой я еще не до конца разобралась. К тому же она не только обо мне.
        - Но все закончилось? Ну, пожар же прошел. Ты выполнила свое предназначение?
        Это слово все еще врезается в меня, словно нож.
        - Да. Все закончилось.
        И это правда. Лес сгорел в пожаре. И видений больше не будет. Но тогда почему меня гложет чувство, будто я лгу ему?
        - Спасибо, что спасла мне жизнь,  - говорит Такер.
        - Не смогла удержаться от этого,  - пытаюсь пошутить я.
        Но никто из нас не улыбается. И никто не спешит признаваться в любви, хотя нам обоим этого хочется. Вместо этого я предлагаю доставить его домой.
        - Снова полетим?  - нерешительно спрашивает он.
        - Я думала, мы поедем на машине.
        - Отлично.
        Он наклоняется и пытается быстро, по-джентльменски, чмокнуть меня в губы. Но я не позволяю ему отстраниться. А вместо этого хватаю за футболку и прижимаюсь губами к его губам, пытаясь наполнить этот поцелуй всеми своими чувствами, страхами и такой сильной любовью, что она может причинить боль. Такер стонет и, запустив руки мне в волосы, пылко отвечает мне, пока я не упираюсь спиной в дверь. Меня потрясывает, но я не уверена, моя ли это дрожь или его. Лишь знаю, что не хочу отпускать его снова.
        За его спиной громко кашляет мама. Такер отступает от меня и пытается перевести дыхание. Я встречаюсь с ним взглядом и ободряюще улыбаюсь.
        - Привет, мама,  - говорю я.  - Как ты себя чувствуешь?
        - Я в порядке, Клара,  - отвечает она.  - А как ты?
        - Все хорошо.  - Я поворачиваюсь и смотрю на нее.  - Я собиралась отвезти Такера домой.
        - Отличная идея,  - соглашается она.  - Но затем сразу же возвращайся.

        Высадив Такера, я возвращаюсь обратно и сразу же отправляюсь принять душ. Я выкручиваю краны на полную и встаю под воду. Когда она начинает струиться по моим волосам и лицу, я наконец позволяю себе заплакать, пока тяжесть в груди не уменьшается. И только потом призываю крылья и тщательно смываю с них сажу. Отчего вокруг ног собирается маленький водоворот из серой воды. Я мылю перья, пока они не становятся чище, но они все равно остаются не такими белыми, как раньше. Интересно, станут ли они когда-нибудь такими же яркими и красивыми?
        Когда горячая вода заканчивается, я вытираюсь полотенцем и не спеша расчесываю волосы. Но так и не могу заставить себя посмотреть в зеркало. Вместо этого ложусь в кровать, и хотя чувствую, что сил не осталось совсем, все равно не могу заснуть. Через какое-то время я сдаюсь и спускаюсь на первый этаж. Открыв холодильник, я разглядываю продукты, но в итоге решаю, что не голодна. Попытка посмотреть телевизор тоже не увенчалась успехом. А отсветы экрана на стенах и вовсе пугают, хотя я и понимаю, что в комнате никого нет.
        Кажется, у меня появилась боязнь темноты.
        Я отправляюсь в мамину комнату. Мне казалось, что она начнет расспрашивать меня обо всем по возвращении от Такера, но к тому времени мама уже вновь уснула. Я тихо захожу в ее спальню и просто смотрю на нее, желая находиться поближе к ней, но при этом боясь разбудить. Луч света из коридора падает на нее. Свернувшись калачиком посреди огромной кровати и положив одну руку под голову, она выглядит невероятно слабой и маленькой. Я делаю шаг вперед и касаюсь ее плеча, которое, к моему удивлению, снова холодное. Она хмурится.
        «Уходи»,  - слышу я ее голос.
        Обидевшись, я отступаю обратно. Она злится из-за того, что произошло сегодня? Что я выбрала Такера?
        «Пожалуйста»,  - просит она.
        Я не понимаю, произносит ли мама слова вслух или они просто отдаются у меня в мыслях. Зато уверена в одном - она разговаривает не со мной. Ей снится сон. Когда я вновь прикасаюсь к ней, то чувствую ее эмоции: гнев и страх. И тут же вспоминаю ее образ, который столько лет хранил Чернокрылый - короткие каштановые волосы, яркая помада, свисающая с губ сигарета и понимающая ухмылка. Тогда она не боялась его. Да и вообще ничего не боялась. Эта молодая версия мамы мне незнакома. Интересно, узнаю ли я ее когда-нибудь и поделится ли она со мной своими секретами, раз мое предназначение выполнено?
        Она вздыхает. Я натягиваю одеяло ей на плечи и убираю прядь волос с ее лица. А затем тихо выскальзываю из комнаты. Когда я возвращаюсь на кухню, то понимаю, что стоит мне постараться, и я смогу почувствовать ее эмоции. «Это что-то новенькое»,  - думаю я. Но очень походит на то, как я ощутила все мысли Такера, когда мы поцеловались, или Чернокрылого, когда он удерживал меня. Я мысленно тянусь к маме и легко нахожу ее, а затем касаюсь ее сознания. Это удивительно и в то же время страшно. Я скольжу вверх по лестнице к комнате Джеффри и теперь чувствую его. Он спит, и в его снах тоже ощущается страх и что-то наподобие стыда. А еще тревога. И от этого я вновь начинаю за него волноваться. Я не знаю, где он пропадал во время пожара и что он сделал такого, что это не отпускает его.
        Подойдя к раковине, я набираю воды в стакан и медленно пью. В воздухе все еще ощущается запах дыма и горелой древесины. И от этого я вновь вспоминаю о Кристиане. «В пяти километрах к востоку отсюда по прямой»,  - говорил он. Пять километров - это не так уж и далеко. Я представляю, как скольжу к его дому мимо деревьев, еле касаясь травы, словно натягиваю нитку между двумя жестяными банками, создавая свой самодельный телефон.
        Мне хочется ощутить то, что сейчас чувствует он.
        И у меня получается. Я нахожу его. И почему-то уверена, что это именно Кристиан, а не кто-то другой. Он не спит. И тоже думает обо мне. Думает о том, как погладил мою щеку, чтобы стереть пятно сажи, как моя кожа ощущалась под его пальцами, как я смотрела в этот момент на него. Он смущен, раздражен и расстроен. И больше не понимает, чего от него ждут.
        Зато понимаю я. Мы не просили об этом, но были для этого созданы. И теперь должны слепо следовать правилам, которые нам никто не объяснил, позволить какой-то великой силе спланировать нашу жизнь, указывать нам, кого любить и о чем мечтать, если мы вообще на это осмелимся.
        Вот только когда мы с Кристианом улетали, под нами не было огня. За нами не гнались языки пламени. Мы не спасали друг друга. Да и не влюблены мы вовсе. Мы изменились. И попали в какую-то космическую петлю. Как бы теперь понять, попала ли я в немилость, или для меня готовят какой-то план Б? А может, мне и не стоит этого знать.
        Ведь главное сейчас то, что нам уже никак не изменить прошлое.

        Благодарности

        Эту книгу мы готовили к выходу всей деревней. Поэтому я хочу поблагодарить: блестящую, трудолюбивую команду «HarperCollins», особенно Кейт Джексон и Сьюзен Катц, за их энтузиазм и помощь Кларе и ее миру; Сашу Иллингворт, которая превратила мой незамысловатый маленький рассказ в такую великолепную и блестящую книгу; Кэтрин Уоллес, за всю ее закулисную тяжелую работу; и многих других, кто помог появиться этой книге на свет. Отдельное спасибо хочу сказать Фаррин Джейкобс. Я родилась под счастливой звездой, раз судьба свела меня с таким мудрым и вдумчивым редактором. Я обожаю все цветные карандаши Фаррин, и даже синие.
        Спасибо Кэтрин Фоссет, лучшему агенту, которого только может пожелать писатель, за то, что она помогла сделать мой путь к осуществлению мечты таким гладким.
        Спасибо маме Кэрол Уэр за то, что не спала по ночам, слушая мою новую главу, и за то (благослови ее Господь), что всегда хвалила меня. Спасибо папе Родни Хэнд за то, что всегда искренне поддерживал мое желание стать писателем, хотя и был уверен, что мне придется жить впроголодь.
        Спасибо Джоан Кремер, моему любимому соавтору. Благодаря тебе писать эту книгу было очень весело.
        Спасибо моей лучшей подруге Линдси Террелл за то, что стала моим маяком любви и здравомыслия в это безумное время.
        Спасибо моим первым читателям: Кристин Нака, Кали Ловетт, Робин Марушия, Эми Йовелл и Мелиссе Стокхэм. Вы мои самые преданные болельщицы и создательницы самой смешной коллекции арахиса.
        Спасибо моим читательницам в Старшей школе Бишоп Келли и в особенности Виктории Эйджи и Кэти Далримпл. Вы невероятно крутые.
        Спасибо дружелюбным и так много знающим рейнджерам в Национальном парке Титон, а также ученикам и сотрудникам Старшей школы Джексон-Хоула, и в особенности Гэри Эллиоту, уже бывшему директору. Вы так радушно приняли меня и так терпеливо отвечали на мои бесконечные вопросы. Без вас мир Клары не получился бы таким реалистичным.
        Спасибо Шеннон (и Эмили!) Филдс за то, что заботились о моем сыне, чтобы я могла работать.
        Спасибо моим удивительным и талантливым ученикам в «Pepperdine», которым всегда интересно послушать последние книжные новости и которые помогают мне писать более достоверные истории и каждый день радоваться этому.
        И последнее, но не по значимости, спасибо мне хочется сказать моему мужу Джону Струлоффу. Ты стал моим соучастником, редактором, первой аудиторией и группой поддержки. Твоя помощь просто неоценима. И конечно же, спасибо моему сыну Уиллу, благодаря которому я начала писать об ангелах.
        notes

        Примечания

        1

        «Я люблю Люси» (англ. I Love Lucy)  - американский комедийный телесериал, считающийся одним из самых популярных на телевидении, о домохозяйке Люси, которая мечтает оказаться на сцене.

        2

        «Прикосновение ангела» (англ. Touched by an Angel)  - американский драматический сериал об ангеле Монике, помогающей людям в разных ситуациях.

        3

        Название разновидности сосны, которую обсуждают герои, на английском звучит Lodgepole pine, что дословно можно перевести «сосна «шест для дома».

        4

        Медведь Смоки - талисман службы лесного хозяйства США, печатающийся на плакатах с предупреждением об опасности лесных пожаров.

        5

        Суахили - один из самых распространенных языков африканского континента.

        6

        Grand Jete en Tournant - прыжок со шпагатом в воздухе с одной ноги на другую.

        7

        Большое яблоко (англ. The Big Apple)  - самое известное прозвище Нью-Йорка.

        8

        Дерек Джитер - знаменитый американский бейсболист.

        9

        Сан-Франциско Джайентс (англ. San Francisco Giants)  - профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Главной лиге бейсбола.

        10

        Колодки - деревянная конструкция с прорезями для головы и рук, а иногда и для ног. В старину использовались для удержания пленных или заключенных либо как орудие пытки или наказания преступника.

        11

        Имя Кристиан на английском звучит Christian, что можно перевести как «христианин».

        12

        Рыбацкая пристань (англ. Fisherman’s Wharf)  - портовый район на северо-востоке Сан-Франциско, одна из главных туристических достопримечательностей города.

        13

        Дом Винчестеров - дом-лабиринт, построенный Сарой Винчестер по совету медиума, который сообщил ей, что для того, чтобы избавиться от проклятия, ей нужно построить особый дом, в котором духи не смогут навредить ей. В настоящее время в доме насчитывается около 160 комнат, 13 ванных, 6 кухонь, 40 лестниц. В комнатах 2000 дверей, 450 дверных проемов, около 10 000 окон (до наших дней сохранились витражные окна), 47 каминов и один душ.

        14

        «Девочки Гилмор» (англ. Gilmore Girls)  - американский комедийно-драматический телесериал о матери-одиночке Лорелай Виктории и ее дочери Лорелай «Рори» Ли Гилмор, живущих в маленьком городке.

        15

        Элдрик Тонт (Тайгер) Вудс - американский гольфист, многократно побеждавший на различных турах, и первый спортсмен-миллиардер, заработавший большую часть своего состояния на рекламе.

        16

        Здесь идет отсылка к слогану из мультфильма о Супермене, появившемся в первом мультфильме о нем: «Быстрее пули! Сильнее локомотива! Способен запрыгивать на высотные здания одним прыжком! Удивительный странник с планеты Криптон! Стальной человек - Супермен!»

        17

        «Дикси Чикс» (англ. Dixie Chicks)  - популярное женское кантри-трио.

        18

        Бейгл (англ. bagels)  - выпечка в форме бублика из предварительно обваренного дрожжевого теста.

        19

        Героиня ссылается на стих «Маленькая сиротка Энни» Дж. У. Райли, в котором рассказывается о девушке сиротке Энни, которая прибиралась в доме, а потом рассказывала расшалившимся детям страшилки про гоблинов.

        20

        Героиня говорит о семье Уизли из серии книг «Гарри Поттер», отличительной чертой которых являются их рыжие волосы.

        21

        MapQuest - американский картографический сервис.

        22

        Имя героини с английского языка переводится как «ангел».

        23

        «Сумеречная зона» (англ. The Twilight Zone)  - американский телевизионный сериал, в котором рассказывались различные фантастические и фантазийные истории с зачастую жуткой или неожиданной развязкой.

        24

        Самсон - библейский герой, сверхъестественная сила которого заключалась в его волосах.

        25

        Сл?лом - спуск с горы по трассе, размеченной воротами. Гигантский слалом от обычного отличают большая протяженность трасс, перепады высот, размер ворот, а также скорость, которую развивают лыжники.

        26

        Груша - орудие пытки, состоящее из винта, к которому прикреплены расходящиеся в стороны лепестки. Данное приспособление вставлялось в отверстие человека, и винт постепенно выкручивался, отчего лепестки раскрывались и разрывали внутренности.

        27

        Payless ShoeSource - сеть обувных магазинов, в которых продается обувь по низким ценам.

        28

        Реджинальд Дживс - камердинер из цикла романов и рассказов Пэлема Грэнвила Вудхауза «Дживс и Вустер».

        29

        Йода - персонаж из киносаги «Звездные войны», мудрый и великий джедай. В его речи часто нарушен порядок слов, отчего предложения звучат непривычно.

        30

        Тайм-аут - распространенная методика воспитания детей, когда расшалившегося ребенка сажают на стул, ставят в угол или отправляют в комнату, чтобы он успокоился, при этом лишая игрушек и давая время подумать о своем проступке.

        31

        «Danny Boy»  - одна из самых популярных песен двадцатого века, написанная в 1910 году, которую множество раз исполняли различные музыканты.

        32

        «Сухой закон» в США - запрет на продажу, производство и перевозку алкоголя, действовавший с 1920 по 1933 год на всей территории страны.

        33

        «Эдди Бауэр» (англ. Eddie Bauer)  - американский производитель одежды повседневного и спортивного стиля.

        34

        Поденка - отряд крылатых насекомых с прозрачными крыльями и двумя-тремя хвостовыми нитями. Входят в основной рацион многих рыб.

        35

        Мидас - мифический древнегреческий царь, которого бог виноделия наградил даром превращать все, к чему он прикоснется, в золото.

        36

        Героиня поет строчку из популярной в Америке песни «Angel Of The Morning».