МАСТЕР ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЙ
Глава 1
Если входит человек, одетый как пугало и ведущий себя так, будто заведение принадлежит лично ему, он наверняка космонавт.
Это объясняется очень просто. Профессия заставляет его чувствовать себя владыкой всего сущего. Когда он ступает на Землю, ему кажется, что все вокруг - обычные крестьяне. А что касается мешковатости его костюма, то от человека, который девять десятых всего времени проводит в космической униформе и гораздо больше привык к глубокому космосу, чем к обществу цивилизованных людей, трудно ожидать изысканного вкуса в одежде. Он не успевает еще коснуться земли, как становится жертвой сладкоречивых портняжек, которые так и вьются вокруг каждого космопорта в надежде отоварить еще одного простака "самым что ни на есть лучшим земным платьем".
Я легко определил, что этого широкоплечего парня одевал Омар Палаточник: накладные плечи, делавшие его еще более широким; брюки, настолько короткие, что, когда он сел, из-под них показались волосатые ноги; морщинящая сорочка, которую с таким же успехом можно было бы напялить на корову.
Но я, естественно, держал эти мысли при себе, а тем временем заказал ему выпивку на последние пол-империала, рассчитывая, что выгодно вкладываю свой капитал. Я-то прекрасно знал, как космонавты распоряжаются деньгами.
- Горячих двигателей! - произнес я, когда мы с ним чокнулись.
Этот тост был моей первой ошибкой в отношении Дэка Бродбента.
Вместо того чтобы ответить "Свободного космоса!" или "Удачной посадки!", как полагалось, он окинул меня быстрым взглядом и мягко заметил:
- Прекрасный тост, но, к сожалению, не по адресу. В жизни не отрывался от земли-матушки.
После этого мне представилась еще одна прекрасная возможность придержать язык за зубами. Космонавты не так уж часто заглядывали в бар "Каса Маньяна" - отель был не в их вкусе, да к тому же далековато от порта.
И когда один из них появляется здесь в земной одежде, тихо усаживается в темный уголок и утверждает, что он не космонавт, - это его дело. Я и сам выбрал себе это место с тем, чтобы можно было наблюдать, не будучи замеченным, - я иногда одалживал небольшие суммы то там, то сям - ничего, конечно, страшного, но лучше не нарываться на неприятные разговоры. Я должен был сообразить, что у него тоже имеются свои причины сидеть здесь, и отнестись к этому с уважением.
Но мои голосовые связки как будто жили своей собственной, обособленной жизнью, дикой и вольной.
- Не надо вешать мне лапшу на уши, дружище, - ответил я и добавил: - Если вы наземник, то я мэр Тихо-Сити. Готов побиться об заклад, что вами выпито на Марсе больше, чем на Земле.
Я обратил внимание на то, как забавно он поднимает <%-
2>стакан, - в его движениях сказывалась глубоко укоренившаяся привычка к слабой гравитации.
- Ну ты, потише, - огрызнулся он, почти не двигая губами. - Почему ты так уверен, что я летал? Ты ведь не знаком со мной.
- Прошу прощения, - сказал я. - Вы можете быть кем вам угодно. Но у меня, слава Богу, есть еще голова на плечах. Вы выдали себя с того самого момента, как вошли.
Он выругался про себя.
- Но чем? - спросил он.
- Можете не беспокоиться. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь, кроме меня, заметил это. Просто я подмечаю такие вещи, на которые большинство людей не обращает внимания.
Я вручил ему свою визитку, может быть немного самодовольно. На свете есть только один Лоренцо Смайт, акционерная компания из одного человека.
Да, я "Великий Лоренцо" - стерео, развлекательные программы, камерные выступления - "выдающийся подражатель и мастер перевоплощений".
Он пробежал карточку глазами и сунул ее в нарукавный карман.
Это обеспокоило меня, так как карточки стоили мне денег - прекрасная имитация ручной гравировки.
- Кажется, теперь я понимаю, - тихо произнес он. - Но чем мое поведение все-таки отличается от обычного?
- Я покажу вам, - сказал я. - Сейчас я пройду к двери так, как ходят наземники, а на обратном пути сымитирую вашу походку. Смотрите.
Я проделал все это, причем, возвращаясь к столику, немного утрировал его манеру ходьбы, чтобы он мог заметить разницу нетренированным взглядом: ступни мягко скользят по полу, как по плитам корабельной палубы; тело немного наклонено вперед и уравновешивается седалищем; руки, всегда готовые схватиться за что-нибудь, вытянуты вперед и не касаются тела. Было еще с дюжину деталей, которые просто невозможно описать словами. Короче говоря, чтобы так ходить, нужно быть космонавтом с его всегда напряженным телом и безотчетным балансированием. Все это приходит только за долгие годы пребывания в пространстве. Горожанин всю жизнь шляется по гладкой земле, по ровным полам при нормальной гравитации. Его не подстерегают на каждом шагу неожиданности. Другое дело - космонавт.
- Ну как, поняли, что я имел в виду? - спросил я, опускаясь на стул.
- Боюсь, что да, - кисло согласился он. - Неужели я действительно хожу таким образом?
- Увы.
- Хм... Может, мне стоит взять у вас несколько уроков?
- Это не худший вариант, - согласился я.
Некоторое время он сидел, разглядывая меня, затем начал говорить, видимо изменив решение. Он сделал знак бармену, и тот вновь наполнил наши стаканы. После этого он залпом выпил свою порцию, расплатился за все и гибким движением соскользнул со стула.
- Подожди меня, - тихонько предупредил он.
После того как он заказал для меня выпивку, отказать ему я уже не мог. Да, честно говоря, и не хотел. Он заинтересовал меня. Он понравился мне, несмотря на то что наше знакомство длилось не более десяти минут. Он относился к тому типу крупных, располагающих к себе некрасивых нескладех, которых обожают женщины и уважают мужчины.
Он пересек зал своей гибкой походкой и прошел мимо столика у самых дверей, за которым сидело четверо марсиан. Мне никогда не смириться с мыслью, что какая-то штуковина, больше всего похожая на бревно, увенчанное тропическим шлемом, может быть уравнена в правах с человеком. Я просто видеть не могу, как эти существа отращивают свои псевдоконечности, похожие на змей, выползающих из нор. Мне не нравится их способность смотреть одновременно во всех направлениях, не поворачивая головы, - если, конечно, допустить, что у них вообще есть голова. И я совершенно не выношу их запаха.
Меня никак нельзя обвинить в расовых предрассудках. Для меня совершенно не имеет значения, какого цвета у человека кожа, к какой расе он относится или какую религию исповедует. Люди всегда были для меня людьми, а вот марсиане - какими-то предметами, даже не животными. Если бы пришлось выбирать, то я скорее согласился бы, чтобы со мной рядом жил африканский кабан, чем марсианин. Тот факт, что их свободно пускают в рестораны, посещаемые людьми, кажется мне совершенно возмутительным.
Но, к сожалению, существует договор, с которым приходится считаться.
В момент моего появления в баре этих четверых здесь не было - я бы непременно их учуял. По той же самой причине они наверняка отсутствовали здесь и несколько минут назад, когда я подходил к дверям, демонстрируя Дэку Бродбенту его походку. А теперь они, откуда ни возьмись, стояли на своих подставках вокруг стола и пытались изображать из себя завсегдатаев подобных заведений. И хоть бы вентиляция заработала сильнее!
Даровая выпивка не очень-то соблазняла меня - я просто хотел дождаться своего нового знакомого, вежливо поблагодарить его и уйти. Тут я внезапно припомнил, что, уходя, он бросил пристальный взгляд в сторону марсиан. Может быть, его уход был как-то связан с ними? Я взглянул на них снова, пытаясь определить, наблюдают ли они за нашим столиком, но разве можно сказать, куда марсианин смотрит или о чем он думает?
Кстати, это мне в них тоже очень не нравится.
Несколько минут я просидел, вертя в руке стакан и теряясь в догадках относительно столь неожиданного поведения моего космического приятеля. У меня были все основания предполагать, что его расположение способно достигнуть размеров обеда, а если мы станем друг другу достаточно "симпатико", как говорят в Мексике, мне даже может обломиться небольшой денежный заем.
Ближайшие перспективы меня ожидали самые никудышные, могу признаться честно. Последние два раза, когда я пытался дозвониться до своего агента, его автосекретарь просто записывал мое сообщение на пленку, а если у меня сегодня не окажется монеты для подкормки ненасытной двери номера, то мне негде будет переночевать. Вот как низко упали мои акции: дожил до того, что вынужден жить в каморке с автоматической дверью.
В самый разгар моих грустных самопризнаний меня тронул за локоть официант:
- Вас вызывают, сэр.
- А? Спасибо, приятель. Принесите, пожалуйста, аппарат сюда, к столу.
- Очень жаль, сэр, но его нельзя принести. Это прямо по коридору, кабина номер двенадцать.
- Вот как? Ну спасибо, - ответил я.
Я постарался придать голосу побольше искренности, раз уж мне было нечего дать ему на чай. Продвигаясь к выходу <%2>из бара, я постарался обойти далеко стороной столик марсиан.
Теперь я понял, почему нельзя было принести аппарат на стол: номер двенадцать оказался кабиной повышенной безопасности, защищенной от подглядывания, подслушивания и многого другого.
Изображения не было, и оно не появилось даже тогда, когда я закрыл дверь кабины. Экран оставался молочно-белым до тех пор, пока я не сел и мое лицо не оказалось напротив передающего устройства. Только тогда молочная пелена на экране растаяла и я увидел лицо своего нового знакомого.
- Прошу прощения, что побеспокоил, - быстро сказал он, - но я очень торопился и не мог объяснить всего. Я хотел бы попросить вас сейчас же прийти в комнату номер две тысячи сто шесть отеля "Эйзенхауэр".
Объяснять он и сейчас ничего не стал.
"Эйзенхауэр" - такой же не подходящий для космонавта отель, как и "Каса Маньяна". Я просто сердцем почуял беду. Ну в самом деле, не будешь же приглашать первого встречного, с которым познакомился в баре несколько минут назад, в свой номер, да еще так настойчиво, - по крайней мере если он одного с тобой пола.
- С какой целью? - спросил я.
Лицо космонавта приняло выражение человека, который привык, чтобы ему подчинялись беспрекословно. Я изучал его с профессиональным интересом: это выражение довольно-таки сильно отличалось от выражения гнева. Оно больше походило на грозовую тучу, набегающую перед бурей.
Но Бродбент быстро взял себя в руки и спокойно ответил:
- Лоренцо, у меня нет времени на пространные объяснения. Вам нужна работа?
- Вы собираетесь предложить мне работу по профессии? - медленно спросил я.
Какое-то мгновение мне казалось, что он предлагает мне... Ну, в общем, вы понимаете - ту еще работенку. До сих пор мне удавалось сохранять профессиональную гордость невзирая на пращи и стрелы яростной судьбы.
- Конечно же, по профессии, - быстро ответил он. - Причем требуется актер самой высокой квалификации.
Я постарался, чтобы чувство облегчения никак не проявилось на моем лице.
То, что я согласился бы на любую профессиональную работу, было сущей правдой. Я бы с удовольствием исполнил даже роль балкона в "Ромео и Джульетте", но незачем показывать свою заинтересованность.
- А какого рода работа? - поинтересовался я. - У меня много предложений.
Но он не клюнул на удочку:
- Я не могу излагать детали по фону. Вы, наверное, не в курсе, но это факт: с помощью специального оборудования можно подслушивать даже самые надежно защищенные линии. Так что поторапливайтесь!
Чувствовалось, что я ему очень нужен, следовательно, мне заинтересованность выказывать было ни к чему.
- Послушайте, - запротестовал я. - За кого вы меня принимаете? За мальчика на побегушках, который готов <%-
2>разбиться в доску, лишь бы ему доверили что-нибудь поднести? Я - Лоренцо!
Я гордо вскинул голову и принял оскорбленный вид.
- Что вы конкретно можете мне предложить?
- Хм... Но, черт возьми, я не могу рассказать этого по фону! Сколько вам обычно платят?
- Что? Вы имеете в виду мой профессиональный оклад?
- Да!
- За одно выступление? Или за неделю, или стоимость длительного контракта?
- Нет. Сколько вы берете в день?
- Минимальная сумма, которую я получаю за одно вечернее выступление, - сотня империалов.
Это было сущей правдой. Конечно, иногда мне приходилось играть в кое-каких скандалезных и глупых постановках, но я получал за это ничуть не меньше обычной платы. У каждого человека свой уровень запросов. Я считаю, что лучше поголодать, чем соглашаться на нищенскую плату.
- Прекрасно, - быстро отозвался он. - Сотня империалов наличными окажется у вас в руке, как только вы окажетесь у меня в номере. Но поторопитесь!
- А?
Я вдруг с огорчением понял, что с таким же успехом мог бы запросить и двести, и даже двести пятьдесят.
- Но я еще не принял вашего предложения.
- Это не имеет значения. Мы обговорим детали, когда вы появитесь у меня. Сотня ваша, даже если вы откажетесь. Если же вы согласитесь, ну, скажем, можете назвать эту сумму премиальной и не входящей в плату за работу. Так идете вы, наконец, или нет?
Я склонил голову:
- Конечно, сэр. Потерпите немного.
К счастью, отель "Эйзенхауэр" был расположен неподалеку от "Каса". К счастью потому, что мне нечем было даже заплатить за проезд. Однако хотя искусство ходить пешком почти утрачено, я владею им в совершенстве, и это дало мне возможность немного привести в порядок мысли. Уж кто-кто, а я-то вовсе не был дураком. Я прекрасно понимал, что если один человек с такой навязчивостью пытается всучить другому деньги, то настало время изучить карты, ибо здесь явно скрыто что-то или незаконное, или опасное, или то и другое вместе. Конечно, меня мало волновала законность. В этом вопросе я был полностью согласен с Бардом: закон часто оказывается идиотом. Тем не менее я старался ходить только по правой стороне улицы.
На сей раз я счел, что располагаю достаточным количеством информации, выбросил все из головы и, перебросив плащ через правую руку, шел, наслаждаясь мягкой осенней погодой и разнообразными запахами большого города.
Добравшись до отеля, я решил пренебречь главным входом и поднялся на двадцать первый этаж, воспользовавшись лифтом. Я отчего-то почувствовал явную нежелательность быть узнанным кем- либо из моих поклонников.
Мой космический странник впустил меня в номер.
- Однако вы заставляете себя ждать, - заметил он.
- Неужели? - отозвался я как ни в чем не бывало.
Я окинул взглядом его апартаменты. Номер был из дорогих, как я и ожидал, но в нем царил ужасный беспорядок: там и сям виднелись пустые стаканы и кофейные чашки, причем и тех и других было не меньше чем по дюжине. Не нужно было обладать богатым жизненным опытом, чтобы сообразить, что я - последний, но отнюдь не единственный визитер. На диване, уставясь на меня, лежал еще один <%4>человек, которого я сразу про себя определил как космонавта.
Я вопросительно взглянул на хозяина, ожидая, что мне представят незнакомца, но никакого представления не последовало.
- Ну наконец-то вы явились. Тогда давайте приступим к делу.
- Разумеется. Что наводит на воспоминания, - добавил я, - о какой-то премии или отступных...
- Ах да!
Он повернулся к человеку на диване:
- Джок, заплати ему.
- За что?
- Заплати ему!
Теперь я точно знал, кто здесь хозяин, хотя, как я понял позже, Дэк Бродбент не так уж часто давал понять это.
Другой быстро поднялся, все еще недовольно хмурясь, и отсчитал мне полусотенную и пять десяток. Я сунул деньги в карман не пересчитывая и произнес:
- Я к вашим услугам, джентльмены.
Верзила пожевал свою нижнюю губу:
- Прежде всего я хотел бы, чтобы вы поклялись даже во сне никогда не упоминать об этой работе.
- Если моего обычного слова недостаточно, то и клятва ни к чему.
<%2>Я обратился к человеку, вновь растянувшемуся на диване:
- Нас, кажется, не представили. Меня зовут Лоренцо.
Он взглянул на меня и отвернулся. Мой знакомый из бара поспешно вставил:
- Имена роли не играют.
- Вот как?
Мой отец, достойнейший человек, умирая, взял с меня слово никогда не делать трех вещей: не мешать виски с чем-либо, кроме воды, игнорировать анонимные письма и, наконец, никогда не иметь дела с человеком, который отказывается назвать свое имя.
- Счастливо оставаться, господа.
Я направился к двери, чувствуя, как сотня империалов греет мне бок.
- Подождите!
Я остановился.
- Вы совершенно правы, - продолжал он. - Меня зовут...
- Шкипер!
- Оставь, Джок. Меня зовут Дэк Бродбент, а это - Жак Дюбуа. Вон как он набычился на меня. Мы оба - классные пилоты: любые корабли, любые ускорения.
Я поклонился.
- Лоренцо Смайт, - честно сказал я. - Жонглер и имитатор, член "Клуба Ягнят".
Про себя я отметил, что давно пора платить в клуб членские взносы.
- Вот и отлично. Джок, попробуй для разнообразия улыбнуться. Лоренцо, так вы согласны держать наше дело в тайне?
- Слово джентльмена. Мы же приличные люди.
- Независимо от того, беретесь вы за эту работу или нет?
- Независимо от того, приходим мы к соглашению или нет. Я честный человек, и если меня не будут пытать, то ваши сведения в полной безопасности.
- Я прекрасно знаю, какое воздействие на мозг оказывает неодексокаин, Лоренцо. Никто не требует от вас невозможного.
- Дэк, - вмешался торопливо Дюбуа, - это неправильно. Нам следует по крайней мере...
- Заткнись, Джок. До гипноза дело еще не дошло. Лоренцо, мы хотим попросить вас сыграть роль одного человека. Причем сделать это необходимо так, чтобы ни одна живая душа - понимаете, ни одна - не догадалась, что это подмена. Согласны вы на такую работу?
Я нахмурился:
- Сначала вам следовало бы поинтересоваться, могу ли я сделать это и хочу ли я сделать это. Какова цель подобного представления? Расскажите поподробнее.
- К подробностям мы перейдем позже. Грубо говоря, это обычная роль двойника известного политического деятеля. Сложность заключается в том, что двойник должен добиться полного сходства с оригиналом, чтобы ему удалось ввести в заблуждение людей, хорошо знающих это лицо, и не выдать себя даже при личной беседе. Это не просто прием парада с трибуны или награждение медалями юных скаутов.
Он пристально взглянул на меня:
- Нужно быть настоящим артистом, чтобы так перевоплотиться.
- Нет, - быстро сказал я.
- Но почему? Ведь вы даже не знаете, что от вас требуется. Если вас мучает совесть, то уверяю: ваши действия не причинят вреда человеку, роль которого вам предстоит сыграть, и вообще чьим-либо законным интересам. Пойти на эту подмену нас вынуждает необходимость.
- Нет.
- Но почему, Господи? Вы даже не представляете, сколько мы вам заплатим.
- Деньги роли не играют, - твердо сказал я. - Я актер, а не двойник.
- Не понимаю. Множество актеров с удовольствием зашибают деньгу, публично появляясь вместо знаменитостей.
- Таких людей я считаю проститутками, а не коллегами. Позвольте я объясню вам свою точку зрения. Разве достоин уважения человек, пишущий книги за другого? Можно ли уважать художника, который позволяет кому-то подписывать свою картину за деньги? Но вы, вероятно, чужды мира искусства, сэр, поэтому я попробую пояснить все это на другом примере, более вам понятном. Смогли бы вы за деньги взяться управлять кораблем, в то время как кто-то другой будет разгуливать по палубе в вашей форме и, совершенно не владея вашим высоким мастерством, публично называться пилотом- асом? Ну как?
- А сколько за это заплатят? - фыркнул Дюбуа.
Бродбент грозно взглянул на него.
- Кажется, я начинаю понимать вас.
- Для художника, сэр, самое важное - это признание. Деньги же просто презренный металл, с помощью которого он может спокойно творить.
- Хм. Хорошо. Следовательно, просто за деньги вы этого делать не хотите. Может быть, вас интересует что-нибудь другое? А если бы вы убедились, что это необходимо и что никто иной не проделает это лучше, чем вы?
- Допускаю такую возможность, хотя и не представляю подобных обстоятельств.
- А вам ни к чему их представлять, мы сами вам все объясним.
Дюбуа вскочил с дивана:
- Но, Дэк, послушай, нельзя же...
- Отстань, Джок! Он должен знать.
- Он все узнает, но не здесь и не сейчас. А ты не имеешь никакого права все выкладывать ему, подвергая тем самым опасности других. Ведь ты не можешь за него ручаться.
- Я иду на сознательный риск.
Бродбент повернулся ко мне.
Дюбуа схватил его за плечо и снова развернул лицом к себе.
- Сознательный риск, черт бы тебя побрал, да? Я давно тебя знаю, но на этот раз, прежде чем ты откроешь рот... в общем, после этого один из нас точно уже ничего никому не расскажет.
Бродбент был удивлен. Он холодно улыбнулся Дюбуа.
- Джок, сынок, ты, кажется, считаешь себя достаточно взрослым, чтобы справиться со мной?
Дюбуа, видимо, уступать не собирался.
Бродбент был выше его на целую голову и тяжелее килограммов на двадцать. Я поймал себя на том, что Дюбуа сейчас мне симпатичен. Меня всегда очень трогала беззаветная отвага котенка, природная храбрость боевого петуха, решимость слабого человека сражаться до последнего, но не быть сломленным. А так как я был уверен, что Бродбент не собирается убивать его, то следовало ожидать, что Дюбуа сейчас окажется в роли боксерской груши.
У меня и в мыслях не было вмешиваться в их ссору. Любой человек имеет право сам решать, где, когда и кем ему быть битым.
Я чувствовал, что напряжение возрастает. Вдруг Бродбент весело расхохотался и хлопнул Дюбуа по плечу со словами:
- Молодец, Джок!
Потом он повернулся ко мне и тихо сказал:
- Извините, мы на несколько минут оставим вас в одиночестве. Нам с другом нужно кое-что обсудить.
В номере имелся укромный уголок, оборудованный фоном и автографом.
Бродбент взял Дюбуа за локоть и отвел туда. Там у них завязался оживленный разговор.
Иногда подобные уголки не полностью гасят звук, но "Эйзенхауэр" был отелем высокого класса и все оборудование в нем работало отлично. Я видел, как шевелятся губы беседующих, однако до меня не доносилось ни звука.
Зато губы мне было действительно хорошо видно. Бродбент расположился ко мне лицом, а Дюбуа я мог видеть в зеркале на противоположной стене.
Выступая в качестве знаменитого чтеца мыслей, я не раз с благодарностью вспоминал своего отца, лупившего меня до тех пор, пока я в совершенстве не овладел безмолвным языком губ. Читая мысли, я всегда требовал, чтобы зал был ярко освещен, и надевал очки, которые... Одним словом, я читал по губам.
Дюбуа говорил:
- Дэк, ты проклятый, глупый, непечатный, преступный и совершенно невозможный кретин. Ты что, хочешь, чтобы остаток своих дней мы провели на Титане, пересчитывая скалы? Это самодовольное ничтожество сразу же наложит в штаны.
Я чуть не пропустил ответ Бродбента.
В самом деле: "самодовольный", ничего себе! Я, конечно, не считал себя бесталанным, но в то же время чувствовал, что человек я, в принципе, скромный.
Бродбент:
- Как говорится, крупье, безусловно, мошенник, но, к сожалению, это единственное казино в городе. Джок, никто больше нам помочь не сможет.
Дюбуа:
- Ну хорошо, тогда привези сюда дока Скортиа, загипнотизируйте его, вколите ему порцию веселящего, но не посвящайте во все подробности, пока с ним не все ясно и пока мы на Земле.
Бродбент:
- Но Скортиа сам говорил мне, что мы не можем рассчитывать только на гипноз и лекарства. Для наших целей этого недостаточно. Нам требуется его сознательное содействие, разумное сотрудничество.
Дюбуа фыркнул:
- Да что там разумное! Ты посмотри на него. Ты когда-нибудь видел петуха, разгуливающего по двору? Да, он одного роста с шефом, и комплекция, и форма головы у него почти такие же, но этим сходство исчерпывается. Он не выдержит, сорвется и испортит все дело. Ему не под силу сыграть такую роль. Это просто дешевый актеришка.
Если бы великого Карузо обвинили в том, что он сфальшивил, он не был бы более оскорблен, чем я. Но в тот момент я безмолвно призвал в свидетели Бербеджа и Бута, что это вопиющее по своей несправедливости обвинение.
Я безмятежно продолжал полировать ногти, сохраняя деланное спокойствие, однако решил про себя, что, когда мы с Дюбуа познакомимся поближе, я заставлю его сначала смеяться, а потом плакать, и все это на протяжении двадцати секунд. Я выждал еще несколько мгновений, а затем встал и направился в звукоизолированный уголок.
Увидев, что я собираюсь войти, они сразу же замолчали. Тогда я тихо сказал:
- Ладно, джентльмены, я передумал.
Дюбуа облегченно вздохнул:
- Так вы согласны на эту работу?
- Я принимаю предложение. И не нужно ничего объяснять. Дружище Бродбент убеждал меня, что мне не придется вступать в сделку со своей совестью, и у меня нет оснований не доверять его словам. Как я понял, ему необходим актер. <%4>Все остальное - не моя забота. Одним словом, я согласен.
Дюбуа переменился в лице, но ничего не сказал. Я ожидал, что Бродбент будет доволен и с его души упадет камень, но он выглядел обеспокоенным.
- Хорошо, - согласился он, - тогда давайте обсудим все до конца, Лоренцо. Я не могу точно сказать, как долго мы будем нуждаться в ваших услугах. Но, конечно, мы займем вас не более чем на несколько дней. За это время вам придется сыграть свою роль только один или два раза.
- Это не имеет значения, если у меня будет достаточно времени войти в нее - перевоплотиться. Но скажите хотя бы приблизительно, на сколько дней я вам понадоблюсь? Должен же я известить своего агента!
- О нет! Ни в коем случае!
- Так каков же все-таки срок? Неделя?
- Наверное, меньше, иначе мы пропали.
- Что?
- Да нет, это я так. Вам достаточно будет ста империалов в день?
Я поколебался, вспомнив, с какой легкостью он воспринял мою минимальную цену за небольшое интервью, и решил, что сейчас самое время сделать широкий жест.
Я попросту отмахнулся от него:
- Сейчас не стоит об этом. Надеюсь, ваш гонорар будет соответствовать уровню моего представления.
- Хорошо.
Бродбент нетерпеливо повернулся к Дюбуа:
- Джок, свяжись с Полем, затем позвони Лэнгстону и скажи ему, что мы приступаем к выполнению плана "Марди Грас". Пусть он синхронизируется с нами. Лоренцо...
Он зн<173>ком велел мне следовать за ним и направился в ванную. Там он открыл небольшой ящичек и спросил:
- Можете ли вы как-нибудь использовать этот хлам?
Да, это действительно был хлам - что-то вроде очень дорогого и непрофессионального набора косметики из тех, которые обычно покупают юнцы, горящие желанием стать великими актерами.
Я взглянул на все это с легким недоумением:
- Если я правильно понял вас, сэр, вы предлагаете мне немедленно начать работу по перевоплощению? И вы даже не дадите мне времени на изучение прообраза?
- Что? Нет, я просто хотел попросить вас изменить лицо, чтобы вас не узнали, когда мы будем выходить из отеля. Я думаю, это вполне возможно.
Я холодно заметил, что быть узнаваемым публикой - это ноша, которую вынуждены нести все знаменитости, и даже не стал добавлять, что большое количество людей наверняка сразу узнает Великого Лоренцо, если он появится в общественном месте.
- О'кэй. В таком случае измените свою физиономию так, чтобы вас не узнали даже самые горячие поклонники, - сказал он.
Он быстро вышел.
Я тяжело вздохнул и стал рассматривать детские игрушки, которые он определенно считал орудиями моего искусства: жирный грим, годный разве что для клоуна; вонючие резиновые накладки; фальшивые волосы, как будто вырванные с мясом из ковра, устилающего гостиную тетушки Мэгги. Зато ни единой унции силикоплоти, ни одной электрощетки и вообще никаких современных орудий моего ремесла. Но подлинный художник может творить чудеса даже с помощью горелой спички или того, что можно найти на любой кухне, и, конечно, с помощью своего гения. Я подрегулировал освещение и углубился в творческие размышления.
Существует несколько способов изменять внешность так, чтобы не быть узнанным.
Самый простой - это отвлечь от лица внимание. Оденьте на человека форму, и его наверняка никто не приметит.
Можете ли вы, например, восстановить в памяти лицо последнего встреченного вами полисмена? А смогли бы вы узнать его потом, переодетым в штатское?
На том же принципе основан метод привлечения внимания к какой-нибудь одной черте лица. Приделайте человеку огромный нос, да еще, например, обезображенный
Однако я решил не применять этот прием, так как рассудил, что мой работодатель высказал желание, чтобы меня не заметили совсем, а не приметили из-за какой-нибудь уродливой черты, хотя и не узнали бы в лицо. Это уже гораздо труднее: стать заметным несравненно проще, чем незаметным. Мне необходимо было такое самое что ни на есть обычное лицо, не поддающееся запоминанию, как лицо бессмертного Алека Гиннесса. К несчастью, аристократические черты моего лица слишком изысканны, слишком приятны - большое неудобство для характерного актера. Мой отец, бывало, говаривал: "Лорри, уж больно ты смазливый! Если ты вовремя не избавишься от лени и не изучишь как следует наше ремесло, тебе придется, видно, лет пятнадцать болтаться в дилетантах, причем будучи уверенным, что ты настоящий актер, а потом остаток жизни прозябать в фойе, продавая пирожные зрителям. "Балбес" и "Красавчик" - это два наиболее оскорбительных прозвища в шоу-бизнесе, а ты, к сожалению, являешься и тем и другим". После этого он обычно снимал ремень и начинал развивать мою сообразительность.
Папаша был психологом-практиком, уверенным в том, что постоянный массаж ягодичной мышцы с помощью ремня весьма способствует оттоку лишней крови из мальчишеских мозгов. Может быть, конечно, теория и была довольно шаткой, но результаты оправдывали метод.
Когда мне стукнуло пятнадцать, я мог стоять на голове на тонкой проволоке и декламировать страницу за страницей Шекспира и Шоу или устроить целое представление из прикуривания сигареты.
Я пребывал в состоянии глубокой задумчивости, когда Бродбент вновь заглянул в ванную.
- Боже милостивый! - воскликнул он. - Вы еще даже не начинали?
Я холодно взглянул на него:
- Я предполагал, вам требуется лучшее, на что я способен, а в таком случае спешка может только повредить. Как вы думаете, сможет даже отличный кулинар придумать новое блюдо, сидя на несущейся галопом лошади?
- Черт их дери, этих лошадей!
Он взглянул на часы:
- У вас в распоряжении остается шесть минут. Если вы за это время ничего не способны сделать, то нам придется положиться на удачу.
Еще бы! Конечно, я предпочел бы побольше времени, но в искусстве быстрой трансформации я едва ли не превзошел своего отца. "Убийство Хью Лонга" - всего за семь минут пятнадцать частей, а я однажды успел сыграть эту вещь, обогнав его на десять секунд.
- Стойте там, где стоите, - бросил я ему. - Сейчас я буду готов.
Затем я быстро загримировался под Бенни Грея, неприметного ловкого человека, который совершает убийство за убийством в "Доме без дверей": два быстрых мазка для придания безвольности очертаниям моих щек от крыльев носа к уголкам рта, легкие тени под глаза, намек на мешки и фактор номер пять - землистого цвета грим поверх всего. Процедура заняла у меня никак не больше двадцати секунд. Я мог бы проделать все это во сне.
Постановка "Дом без дверей" с моим участием шла на подмостках девяносто два раза, прежде чем ее отсняли на пленку.
Затем я повернулся лицом к Бродбенту, и тот ахнул:
- Боже милостивый! Я глазам своим не верю!
Я оставался Бенни Греем и не улыбнулся в ответ на возглас восхищения. Чего Бродбент не мог понять, так это того, что жирный крем совсем не нужен. Конечно, он немного облегчает дело, но я-то использовал его в основном потому, что он ждал этого - будучи дилетантом, Дэк, естественно, полагал, что искусство перевоплощения заключается в основном в гриме и пудре.
Он все продолжал таращиться на меня.
- Послушайте, - сказал он наконец, - а не могли бы вы сделать что-нибудь в этом роде со мной? Но только быстро.
Я уже готов был ответить "нет", когда сообразил, что это отличная возможность продемонстрировать свой талант. У меня возникло непреодолимое желание сказать ему, что если бы он попал в руки моего отца, то уже через пять минут смог бы смело водить за нос простачков на барахолке, но потом я решил не поддаваться этому искушению.
- Вы просто хотите, чтобы вас не узнали? - спросил я.
- Вот-вот! Нельзя ли меня как-нибудь перекрасить, приделать фальшивый нос или что-нибудь в этом духе?
Я покачал головой:
- Что бы мы ни сделали с вашим лицом при помощи грима, вы все равно будете выглядеть как ребенок, переодетый для маскарада. Вы не умеете играть, да и возраст у вас уже не тот. Нет, ваше лицо мы трогать не будем.
- Как? Но ведь если мне привесить этот клюв...
- Слушайте меня внимательно. Уверяю вас: все, что может дать нос, - это привлечь к себе внимание. Устроит вас, если какой- нибудь знакомый, увидев вас, скажет: "Ба, этот парень сильно смахивает на Дэка Бродбента. Конечно, это не он, но здорово похож". А?
- Думаю, да. Особенно если он уверен, что это не я. Предполагается, что я сейчас на... В общем, в настоящий момент меня на Земле не должно быть.
- Он будет совершенно убежден, что это не вы. - Мы изменим вашу походку. Она - самая характерная ваша черта. Если вы будете ходить иначе, то любой и каждый просто подумает, что лицезреет здорового, широкоплечего парня, немного смахивающего на вас.
- О'кэй. Покажите мне, как нужно ходить.
- Нет, этому вы никогда не научитесь. Мне придется вынудить вас ходить так, как я считаю нужным.
- Как это "вынудить"?
- А мы насыпем горсть камешков или чего-нибудь в этом роде в носки ваших туфель. Это заставит вас больше опираться на пятки и ходить выпрямившись. Вы не сможете ходить скользящей кошачьей походкой космонавта. А плечи вам придется скрепить какой-нибудь лентой, чтобы она напоминала вам о том, что их нужно немного развести назад. Думаю, этого будет достаточно.
- Вы полагаете, меня не узнают только потому, что я буду ходить иначе?
- Конечно. Ваши знакомые не смогут понять, почему они уверены, что это не вы, - подсознательность убеждения в этом отметет все их сомнения. О, я, конечно, немного подправлю ваше лицо просто для того, чтобы вы увереннее себя чувствовали, но, в общем-то, это необязательно.
Мы вернулись в комнату. Я, естественно, оставался Бенни Греем. После того как я вхожу в роль, вернуться в свое нормальное состояние я могу только сознательным усилием.
Дюбуа разговаривал с кем-то по фону. Он поднял глаза. Когда он увидел меня, у него отвалилась челюсть. Пулей выскочив из отгороженного уголка, он резко спросил:
- Кто этот тип и куда делся актер?
На меня он взглянул только раз, и больше я его внимания не удосужился. Бенни Грей такой бесцветный, отталкивающий человечек, что и смотреть-то на него особого желания не возникает.
- Какой актер? - отозвался я ровным голосом Бенни.
Дюбуа снова взглянул на меня и начал было уже отворачиваться, но тут обратил внимание на одежду. Бродбент расхохотался и хлопнул его по плечу.
- А ты еще говорил, что он не умеет играть! - Он резко переключился: - Ты со всеми успел связаться, Джок?
- Да. - Дюбуа еще раз взглянул на меня, совершенно пораженный, и отвел глаза.
- О'кэй. Через четыре минуты нам нужно уходить. Ну, теперь посмотрим, как быстро ты расправишься со мной, Лоренцо.
Дэк уже снял один ботинок, блузу и задрал сорочку так, чтобы я мог скрепить его плечи, как вдруг над входом загорелся сигнал и зазвенел звонок. Дэк замер на месте.
- Джок, разве мы ждем кого-нибудь?
- Может быть, это Лэнгстон? Он сказал, что, возможно, успеет зайти до того, как мы смоемся отсюда. - Дюбуа направился к двери.
- Нет, это не Лэнгстон. Должно быть, это...
Я не успел расслышать, кого Бродбент назвал в качестве нежданного гостя, как Дюбуа открыл дверь.
В дверном проеме возвышался похожий на гигантскую поганку марсианин.
Какое-то время я мог смотреть только на него, поэтому не сразу заметил человека, стоящего за его спиной. Не заметил я и боевого жезла, зажатого в псевдоконечности марсианина.
Парочка вплыла в комнату, и дверь закрылась.
Марсианин проскрипел:
- Добрый день, джентльмены. Собираетесь куда-нибудь?
Я прямо-таки оцепенел и как будто прирос к месту от острого приступа ксенофобии. Дэк был не в счет из-за полуснятой одежды. Но зато малыш Джок Дюбуа действовал с тем простым героизмом, который сделал его моим возлюбленным братом, к сожалению покойным. Он всем телом бросился на боевой жезл, прямо на него, не предприняв даже малейшей попытки увернуться.
Должно быть, он был мертв еще до того, как его тело коснулось пола. В животе его зияла дыра, в которую спокойно можно было засунуть кулак.
Перед смертью он успел вцепиться в псевдоконечность марсианина и, падая, потянул ее за собой. Она вытянулась, как резиновая, и затем с треском оборвалась у самого основания, а несчастный Джок продолжал сжимать жезл своими мертвыми руками.
Человек, который вошел в номер вслед за этой вонючей, омерзительной штуковиной, прежде чем выстрелить, был вынужден сделать шаг в сторону. И вот тут-то он допустил ошибку. Ему сначала надо было пристрелить Дэка, а потом меня. Вместо этого он выстрелил в мертвого Джока, а уж второго выстрела ему сделать не пришлось. Дэк разрядил свою пушку прямо в его лицо. Мне и в голову не приходило, что Дэк вооружен.
Обезоруженный марсианин даже не пытался бежать.
Дэк вскочил на ноги, приблизился к марсианину и сказал:
- А, Рррингриил. Я вижу тебя.
- Я вижу тебя, капитан Дэк Бродбент, - проскрежетал марсианин и спросил: - Ты скажешь моему гнезду?
- Я скажу твоему гнезду, Рррингриил.
- Я благодарю тебя, капитан Дэк Бродбент.
Дэк вытянул свой костлявый указательный палец и ткнул им в ближайший к нему глаз марсианина. Проткнув мозговую полость, он отдернул руку. Весь палец был измазан чем-то похожим на зеленоватый гной.
Агонизирующие псевдоконечности чудовища втянулись обратно в ствол, но и после смерти марсианин продолжал стоять на своем основании. Дэк поспешил в ванную. Я слышал, что он моет руки. Я же продолжал стоять на месте, как и мертвый Рррингриил, будучи не в силах сделать ни шагу.
Дэк вышел из ванной, вытирая руки о рубашку, и сказал:
- Нужно уничтожить все следы. У нас совсем мало времени.
Он сказал это так, будто нам предстояло просто подмести полы.
В одном сбивчивом предложении я попытался высказать ему, что совершенно не собираюсь принимать в этом участия, что нам следует вызвать копов, что я хочу смыться отсюда до того, как приедет полиция, что он может отправляться со своей проклятой работой к чертовой бабушке и что, если бы у меня были крылья, я бы с удовольствием выпорхнул в окно.
Дэк просто отмахнулся от меня:
- Не суетись, Лоренцо. Время теперь работает против нас. Помоги лучше отнести тела в ванную.
- Что? Боже милостивый! Давайте просто запрем номер <%2>и смотаем удочки. Может быть, никто и не свяжет это с нами.
- Вполне вероятно, - согласился он. - Ведь никто не знает о нашем местонахождении. Однако легко можно установить, что Рррингриил убил Джока, а вот этого нельзя допустить. По крайней мере сейчас.
- Как это?
- Мы не можем позволить, чтобы в печать проникло
<%2>сообщение об убийстве человека марсианином. Так что заткнись и помоги мне.
Я заткнулся и помог ему. Мне пришлось вспомнить, что Бенни Грей был худшим из психопатов с садистскими наклонностями, которому особое удовольствие доставляло расчленять тела своих жертв. Я позволил Бенни Грею оттащить оба человеческих тела в ванную, где Дэк с помощью жезла разделывал Рррингриила на мелкие кусочки. Первый разрез он сделал очень осторожно, немного ниже мозговой полости, поэтому грязи почти не было. Я даже не мог ничем помочь ему. Мне казалось, что мертвый марсианин воняет еще хуже, чем живой.
Люк мусоросжигателя был скрыт в ванной за стенной панелью прямо позади биде. Если бы не табличка со знаком "Радиация", найти его было бы весьма сложно. После того как мы спустили туда останки марсианина - я настолько собрался с духом, что даже смог помочь, - Дэк приступил к решению гораздо более грязной проблемы выпускания крови и расчленения человеческих трупов с помощью жезла, проделывая все это, естественно, в ванной.
<%2>Просто удивительно, сколько крови в человеке. Мы постоянно держали краны открытыми, но тем не менее все кругом было в крови. Когда подошла очередь останков бедного Джока, у Дэка опустились руки. Слезы застили ему глаза, он почти ничего не видел. Поэтому я отстранил его, дабы он не отхватил собственные пальцы, и предоставил Бенни Грею возможность заняться любимым делом.
Когда я все закончил, следы пребывания в номере еще двух человек и чудовища были полностью уничтожены. Я тщательно обтер ванную и выпрямился. Дэк уже стоял в дверях, спокойный, как всегда.
- Я проверил, чистый ли пол, - сказал он. - Может, конечно, криминалист с соответствующим образованием и сумел бы восстановить картину произошедшего, но мы будем надеяться на то, что никто ничего не подозревает. Давай-ка скорее выбираться отсюда. Нам нужно наверстать по крайней мере минут двенадцать. Пошли!
У меня не было сил спрашивать, куда и зачем.
- Хорошо. Давайте закончим с вашими ботинками.
Он отрицательно покачал головой:
- Это будет мешать мне. В данной ситуации скорость более важна, чем опасность быть узнанным.
- Я в ваших руках.
Я последовал за ним к выходу. Он вдруг остановился и сказал:
- Кругом могут быть другие. В таком случае старайтесь стрелять первым. Больше, к сожалению, ничего не остается. - В руке он сжимал прикрытый плащом боевой жезл марсианина.
- Марсиане?
- Или люди. Или и те и другие.
- Дэк, интересно, был ли Рррингриил среди тех марсиан в баре?
- Конечно. Иначе мне не понадобилось бы уходить оттуда и вызывать вас к себе по фону. Они выследили или вас, или меня. Кстати, вы не узнаете его?
- Боже, конечно, нет. Эти чудовища, по мне, все совершенно одинаковые.
- А они утверждают, что это мы на одно лицо. Эти четверо были Рррингриил, его парный брат Ррринглатх и еще двое из их гнезда или из расходящихся линий. Ну хватит. В общем, если увидите марсианина, стреляйте. У вас есть оружие?
- Есть. Знаете что, Дэк, мне не совсем понятен смысл происходящего, но пока эти чудовища против вас, я с вами. Я презираю марсиан.
Он был потрясен:
- Вы сами не ведаете, что говорите. Мы вовсе не сражаемся с марсианами. Эти четверо просто ренегаты.
- В самом деле?
- Конечно! Порядочных марсиан много, да большинство. Черт возьми, даже Рррингриил во многих отношениях был не таким уж плохим. Мы с ним в свое время славно игрывали в шахматишки.
- Ах вот как! В таком случае я...
- Бросьте. Вы слишком глубоко увязли в этой истории. А теперь - шагом марш к лифту. Я прикрою тыл.
Я заткнулся. Я действительно увяз по самые уши. Это было бесспорно.
Мы спустились вниз и подошли к скоростной линии подземки. Там как раз стояла двухместная пустая капсула. Дэк так быстро впихнул меня внутрь, что я даже не успел заметить, какую комбинацию он набрал. Но я не очень удивился, когда исчезла перегрузка, вызванная ускорением, и перед нами появилась надпись: "Космопорт Джефферсона. Освободите капсулу".
Мне было ясно одно: чем дальше мы от отеля "Эйзенхауэр", тем лучше. За те несколько минут, которые мы провели в капсуле, в голове у меня возник план действий - приблизительный, неточный, подлежащий изменению по ходу дела в соответствии с обстоятельствами, как иногда говорится, но все же план. Охарактеризовать его можно было одним словом: "Затеряйся!"
Еще сегодня утром я пришел бы к выводу, что такой план очень трудно осуществить. В нашем обществе человек без денег беспомощен, как дитя.
Но с сотней кредиток в кармане я мог смыться далеко и быстро. Я не чувствовал себя чем-либо обязанным Дэку Бродбенту. По каким-то ему одному ведомым причинам, не имеющим ко мне ни малейшего отношения, он чуть было не дал мне погибнуть, сделал меня соучастником сокрытия преступления, а теперь вынуждает меня скрываться от правосудия. Пока мы избежали вмешательства полиции; следовательно, улизнув от Бродбента, я мог бы постараться забыть обо всем, отнестись к тому, что произошло, просто как к кошмарному сну. Вряд ли кто-либо стал бы связывать это дело со мной, если бы оно раскрылось. К счастью, джентльмен всегда носит перчатки, и свои я снимал только раз для того, чтобы нанести грим, и еще раз, когда делал эту ужасную уборку.
Несмотря на бурный прилив юношеского героизма, который я ощутил, решив, что Дэк борется против марсиан, я, в общем-то, остался совершенно безразличным к его планам. Когда же я узнал, что в большинстве своем марсиане ему симпатичны, то едва проклюнувшиеся теплые чувства к нему сразу покинули меня. А уж к его работе по перевоплощению я не стал бы прикасаться ни за какие коврижки. К черту Бродбента!
Я хотел от жизни одного - иметь достаточно денег для того, чтобы душа не расставалась с телом и чтобы свободно совершенствоваться в своем искусстве. Игра в дурацкие казаки- разбойники совершенно меня не привлекала. На мой взгляд, все это было похоже на очень плохое театральное представление.
Космопорт Джефферсона, казалось, был создан специально для того, чтобы мне легче было осуществить свой план. <%2>Заполненный народом, беспорядочно сновавшим во всех направлениях, опутанный паутиной скоростных дорог, он дал бы мне прекрасную возможность (если бы, конечно, Дэк отвернулся хоть на полсекунды) мгновенно смотать удочки и быть где-нибудь на полпути к Омахе. Там бы я залег на несколько недель, а затем связался со своим агентом и узнал, не пытался ли кто-нибудь разыскать меня.
Дэк, видимо, догадывался о моих намерениях - из капсулы мы выбрались одновременно, иначе я бы просто захлопнул дверь и тут же умчался. Я сделал вид, что ничего не замечаю, и держался возле него как привязанный. Мы поднялись в центральный зал, который находился под самой поверхностью земли. Пройдя мимо касс Панамериканских и Американских Линий, Дэк решительно направился через зал ожидания к кассам компании "Диана Лтд", и я подумал, что он собирается купить билеты на рейсовый лунник.
Каким образом он был намерен протащить меня на борт без паспорта и свидетельства о прививках, я даже представить себе не мог, но у меня были основания предполагать, что необходимые для этого средства у него имеются.
Я решил попытаться исчезнуть, когда он вытащит бумажник, - человек, считающий деньги, всегда на некоторое время полностью отвлекается, и таким образом в моем распоряжении будет несколько секунд.
Но мы прошли мимо касс "Дианы" и вошли в проход, над которым висела табличка "Частные стоянки". Людей здесь почти не было, нас окружали только ровные стены. Я с огорчением понял, что упустил свой шанс там, в главном зале, с его суетой и неразберихой.
Я приостановился:
- Дэк, мы летим куда-нибудь?
- Естественно.
- Дэк, вы с ума сошли. У меня нет никаких документов. У меня нет даже туристской визы на посещение Луны.
- Они не понадобятся.
- Вы так считаете? Меня задержит иммиграционное управление, а потом здоровенный мясистый коп начнет задавать мне вопросы.
Лапища размером с доброго кота опустилась на мое предплечье.
- Не будем терять времени. Зачем вам проходить через иммиграцию, если вы, с официальной точки зрения, никуда не отбываете, а я никогда не прибывал на Землю? Так что поспешайте, старина.
Я довольно мускулист и не так уж тщедушен, но ощущение у меня было такое, будто робот дорожной полиции вытаскивает меня из опасной зоны.
Я увидел надпись "Мужской" и предпринял отчаянную попытку вырваться.
- Дэк, пожалуйста, всего на полминуты. Не допустите же вы, чтобы взрослый человек наделал в штаны?
Он усмехнулся:
- С чего бы это? Ведь вы посетили подобное заведение, когда уходили из отеля. - Он даже не замедлил шага и ни на йоту не ослабил хватку.
- Понимаете, у меня что-то с почками.
- Лоренцо, старина, шестое чувство всегда подсказывает мне, когда кто-нибудь хочет сделать ноги. Знаете, как я поступлю сейчас? Видите того копа впереди?
В конце коридора, у самого выхода к частным стоянкам, отдыхал блюститель порядка, задрав ноги на стол.
- Я вдруг почувствовал муки совести. Я просто должен сейчас же кому-нибудь рассказать о том, как вы убили марсианина, находившегося на Земле с визитом, и двух сопровождавших его людей, о том, как вы навели на меня оружие и силой заставили помочь вам избавиться от трупов, а еще о том, как...
- Вы с ума сошли!
- Совершенно вне себя от душевных терзаний и ужаса, приятель.
- Но ведь на самом деле все было не так!
- Да неужели? Мне кажется, что мой рассказ будет звучать более убедительно, чем ваш. Я-то ведь знаю о вас достаточно, а вы обо мне - ничего. Например...
Он упомянул пару деталей из моего прошлого, которые - я мог бы поклясться в этом - давно похоронены и забыты. Ну ладно, я действительно пару раз спекульнул акциями, хотя это и против семейных традиций, но ведь надо же человеку как-то зарабатывать на хлеб насущный. Однако история с Бебе... это уж просто нечестно. Я ведь тогда и понятия не имел, что она несовершеннолетняя. А что до счета из отеля, то ведь это просто дико - рассматривать неплательщика наравне с вооруженным грабителем, - просто-таки какой-то провинциальный подход к законам у этих ребят из Майами-Бич.
Разумеется, если бы у меня были деньги, я бы обязательно заплатил. А взять, к примеру, несчастный случай в Сиэтле... Так ведь я все время и пытаюсь сказать, что Дэк, конечно, знает удивительно много о моем прошлом, но трактует мои поступки весьма своеобразно. Ведь я...
- Так вот, я и говорю, - продолжал тем временем Дэк, - мы сейчас подойдем к нашему уважаемому жандарму и облегчим душу. Ставлю семь против двух, что знаю, кого из нас первым отпустят на поруки.
Мы отправились дальше и прошли мимо копа, занятого разговором с дежурной, сидевшей за барьером. Они даже не обратили на нас внимания.
Дэк вытащил из кармана две карточки, на которых значилось: "Пропуск на поле. Разрешение на обслуживание, стоянка К-127", и сунул их в монитор. Через несколько мгновений на экране появилась надпись, рекомендовавшая нам взять машину на верхнем уровне, код Кинг-127.
Дверь распахнулась, давая нам пройти, и сразу же закрылась за нами, а механический голос произнес:
- Соблюдайте, пожалуйста, осторожность, строго следуйте указаниям предупредительных надписей, чтобы не подвергнуться радиоактивному облучению. Администрация космопорта не несет ответственности за несчастные случаи на взлетном поле.
Усевшись в машину, Дэк набрал на пульте совершенно другой код. Машина развернулась и въехала в подземный туннель. Меня теперь мало интересовало, куда мы направляемся. Я мог больше не трепыхаться.
Как только мы вышли из машины, она развернулась и отправилась в обратном направлении. Передо мной была лестница, конец которой исчезал где-то в стальном потолке над нами. Дэк подтолкнул меня к ней.
- Поднимайтесь первым.
Забравшись наверх, я увидел круглый люк с надписью "Радиационная опасность. Оптимальное время - 13 секунд". Надпись была сделана мелом.
Я остановился. Детей я, конечно, заводить не собирался, но я не дурак. Дэк улыбнулся и сказал:
- Ну что? Вы забыли одеть свои освинцованные штаны? Открывайте люк и сразу же по лестнице поднимайтесь на корабль. Если не будете чухаться по пути, на все уйдет не больше десяти секунд.
Кажется, я проделал это гораздо быстрее. Футов десять мне пришлось подниматься под открытым небом, а затем я нырнул во входной люк корабля. По-моему, я несся, перепрыгивая через три ступеньки.
Корабль показался мне довольно маленьким.
По крайней мере рубка управления была очень тесной, а снаружи осмотреть корабль я не успел. Единственными кораблями, на которых я когда-нибудь летал, были рейсовые лунники "Евангелина" и ее близнец "Габриэль". Это случилось в тот год, когда я неосторожно принял предложение выступить на Луне вместе с несколькими другими артистами. Наш импресарио придерживался мнения, что жонглирование, хождение по канату и акробатические номера при лунном тяготении, которое составляет всего одну шестую земного, пройдут куда успешнее. Все это было бы верно, если бы нам дали возможность свыкнуться с местными особенностями, но в контракте, к сожалению, времени на это не предусматривалось. Чтобы вернуться на Землю, мне пришлось прибегнуть к услугам Фонда нуждающихся актеров. При этом я оставил на Луне весь свой гардероб.
В рубке находились два человека: один лежал на противоперегрузочной койке, поигрывая какими-то переключателями, второй совершал непонятные манипуляции с отверткой. Тот, что лежал на койке, взглянул на меня и ничего не сказал. Второй повернулся, на лице его отразилось беспокойство.
Он с тревогой спросил, игнорируя меня:
- Что с Джоком?
Дэк как будто вылетел из люка позади меня.
- Сейчас нет времени, - рявкнул он. - Вы компенсировали его вес?
- Да.
- Нам дали взлет? Кто разговаривал с диспетчерской?
Человек на койке лениво отозвался:
- Я сверяюсь с ними каждые две минуты. Все в порядке. Осталось сорок семь секунд.
- Брысь с койки! Быстро! Мне еще нужно проверить приборы. Рэд!
Рэд лениво выбрался из койки, и Дэк шумно плюхнулся в нее. Второй человек устроил меня в койке второго пилота и пристегнул ремнем. Затем он повернулся и направился к люку. Рэд последовал за ним, но у выхода остановился.
- Билеты, пожалуйста! - добродушно обратился он к нам.
- О дьявольщина!
Дэк ослабил ремень, полез в карман, вытащил два полевых пропуска, с помощью которых мы попали на борт, и вручил их Рэду.
- Благодарствуйте! - ответил Рэд. - Увидимся в церкви. Ну, горячих вам двигателей и всего такого.
Он с ленивым изяществом исчез. Дэк ничего не сказал ему вслед. Его взгляд был сосредоточен на циферблатах <%-
2>компьютера, и он что-то осторожно подстраивал и регулировал.
- Двадцать одна секунда! - сообщил он мне. - Никакого предупреждения не будет. Убедитесь, что руки находятся внутри койки и что тело расслаблено, и ничего не бойтесь.
Я сделал то, что мне было сказано, и принялся ждать. Мне казалось, что прошли целые часы, напряжение внутри меня росло и становилось чуть ли не физически ощутимым. Наконец я не выдержал и спросил:
- Дэк...
- Заткнись!
- Я только хотел узнать, куда мы летим.
- На Марс.
Тут я увидел, как его большой палец нажимает на красную кнопку, и потерял сознание.
Глава 2
Ну что смешного в том, что человеку плохо? Этих болванов с желудками из нержавеющей стали очень веселили мои страдания. Пари держу, они посмеялись бы, даже если бы их бабушка сломала обе ноги.
Конечно же, как только прекратилось ускорение и корабль перешел в свободный полет, от невесомости меня затошнило. Но это продолжалось совсем недолго, потому что желудок мой был почти пуст. Я ничего не ел с самого утра. Я чувствовал себя совершенно несчастным из-за предстоящего длительного перелета на этот ужасный Марс. С межпланетным кораблем мы состыковались всего через час сорок три минуты, но мне, убежденному наземнику, это было как тысяча лет в чистилище.
Правда, надо отдать должное Дэку: он не смеялся. Дэк был профессионалом и отнесся к реакции моего организма со снисходительностью медсестры с рейсового корабля, а вовсе не так, как отнеслись бы к этому тупоголовые и горластые болваны, которые в качестве пассажиров шляются взад-вперед на лунниках.
Моя бы воля, и эти здоровенные жеребцы быстренько очутились бы в открытом космосе, не успел бы корабль лечь на орбиту. И пусть бы они там в вакууме вволю посмеялись.
Когда мы почти вплотную подошли к межпланетнику, находившемуся на орбите около Земли, в моей голове царил полнейший хаос. К сожалению, я еще не успел к этому времени прийти в себя настолько, чтобы проявлять интерес к чему бы то ни было.
Сдается мне, если бы кто-нибудь сообщил жертве космической болезни, что его расстреляют на рассвете, то в ответ он услышал бы только: "Вот как? Не будете ли вы так добры передать мне вон тот пакет?"
Наконец я оклемался настолько, что желание умереть сменилось у меня желанием выжить во что бы то ни стало. Дэк почти все время был с кем-то на связи, причем связь, по-видимому, осуществлялась в очень узком диапазоне, - Дэк постоянно корректировал положение корабля, как стрелок поправляет ружье, когда трудно прицелиться. Я не слышал, что он говорит, и не мог видеть его губ, так как он низко склонился над переговорным устройством.
Когда он наконец оторвался от коммуникатора и закурил, я, подавив желудочные спазмы, которые возникли у меня от одной мысли о запахе табачного дыма, спросил:
- Дэк, не настала ли пора рассказать мне о том, что меня ожидает?
- У нас будет уйма времени по пути на Марс.
- Вот как? Черт бы вас взял с вашей высокомерностью, - слабо возмутился я. - Я вовсе не хочу на Марс. Я и не подумал бы принимать ваше сумасшедшее предложение, если бы знал, что придется туда лететь.
- Успокойтесь. Лететь вам необязательно.
- Что?
- Выходной люк прямо позади вас. Можете отправляться на все четыре стороны. Только не забудьте захлопнуть люк за собой.
Я даже не удосужился ответить на это идиотское предложение.
Он тем временем продолжал:
- Но если вы не можете дышать пустотой, то самое простое для вас - это отправиться на Марс, а я уж позабочусь, чтобы вы целым и невредимым вернулись на Землю. "Пострел" - так именуется наша посудина - вот-вот состыкуется с межпланетным кораблем "Ва-банк". Через семнадцать секунд после этого он стартует к Марсу, потому что мы должны быть там в среду.
<%-3>Я с раздражительным упрямством больного человека ответил:
- Я не собираюсь ни на какой Марс. Я намерен остаться на этом корабле. Кто-то ведь должен отвести его обратно и посадить на Землю. Я так понимаю?
- Верно, - согласился Бродбент. - Но вас-то на нем не будет. Те трое, которые, как предполагают в космопорте Джефферсона, должны находиться на этом кораблике, сейчас находятся на борту "Ва-банка". А "Пострел", если вы заметили, трехместный. Боюсь, что экипажу довольно затруднительно будет предоставить вам место. И кроме того, как вы собираетесь пройти иммиграционный контроль?
- Мне наплевать! Я хочу обратно на твердую землю!
- И в тюрьму по обвинению во всем, начиная с незаконного выхода в космос и кончая убийствами и грабежом на космических линиях? В конце концов стражи порядка придут к выводу, что вы занимаетесь контрабандой, и поселят вас в какой-нибудь тихой комнате, где введут иглу под глазное яблоко и выведают все, что им нужно. Они отлично знают, какие вопросы следует задавать, и вам придется на них ответить. На меня все свалить вы не сможете, ибо старина Дэк Бродбент уже давным-давно не был на Земле, что подтвердят совершенно безупречные свидетели.
Представив подобную картину, я снова почувствовал себя плохо. Виноваты в этом были и страх, и остаточные явления космической болезни.
- Так ты, значит, собираешься выдать меня полиции? Ты, грязный, вонючий... - Я запнулся, не в силах подыскать подходящее ругательство.
- Э нет! Знаете что, старина, я бы, конечно, мог отвесить вам сейчас оплеуху за подобные высказывания, но я этого не сделаю. Отдайте себе отчет: парному брату Рррингриила Ррринглатху определенно известно, что старина Гриил в ту дверь войти-то вошел, а вот обратно уже выбраться не смог. Так вот именно он и наведет ищеек. Парный брат - это такое родство, которое нам не понять, потому что мы не размножаемся делением.
Меня никогда не интересовало, каким образом размножаются марсиане - как кролики, или аист приносит их в маленьком черном узелке. В общем, по словам Дэка выходило, что мне никогда не вернуться на Землю. Об этом я и заявил ему.
Он отрицательно покачал головой:
- Это не так. Положитесь на меня, и мы вернем вас столь же чисто и аккуратно, как доставили сюда. Вы выйдете из ворот космопорта с пропуском, в котором будет указано, что вы - механик, которого вызвали в последнюю минуту устранить мелкое повреждение. Кроме того, вы ведь будете загримированы, а на плече у вас будет висеть сумка с инструментами. Такому актеру, как вы, не составит особого труда сыграть роль механика, не так ли?
- А? Ну конечно! Но...
- Вот то-то и оно! Держитесь за старого дока Дэка: он о вас позаботится. Для того чтобы провезти меня на Землю, а потом нас с вами отправить сюда, понадобились усилия восьми членов гильдии, и мы можем проделать все это еще раз. Но если космические братья не будут помогать вам, то ваши шансы равны нулю.
Он улыбнулся:
- В глубине души
Я пытался успокоить свой желудок и собраться с мыслями.
- Дэк, это что, какая-то контрабандная операция? Потому что...
- О нет! Если, конечно, не считать контрабандной перевозку вашей милости.
- Я только хотел сказать, что, с моей точки зрения, контрабанда не является преступлением.
- С вами согласятся многие. Естественно, не считая тех, кто наживается на введении ограничений в торговле. Работа же ваша - это действительно работа по перевоплощению, Лоренцо, и вы как раз тот человек, который нам нужен. Ведь я не случайно натолкнулся на вас в том баре. Вас выслеживали в течение двух дней. И как только я ступил на Землю, я пошел туда, где вы обычно бываете.
Он нахмурился:
- Хотел бы я быть уверен, что наш почтенный противник преследовал меня, а не вас.
- Почему?
- Если они следили за мной, то, следовательно, пытались выяснить, чт<200> я собираюсь предпринять. Тогда все в порядке, так как все уже было ясно и мы знали, что мы враги. Но если они следили за вами, то, значит, они были осведомлены, что мне нужен актер.
- Но откуда они могли узнать это? Если только вы сами им не рассказали.
- Лоренцо, это очень крупное дело, гораздо крупнее, чем вы можете вообразить. Я даже сам не представляю до конца его масштабов. И чем меньше вы до поры до времени знаете о нем, тем лучше для вас. Пока я могу сообщить вам следующее: в большой компьютер Бюро переписи населения в Гааге были заложены основные характеристики личности одного человека, и машина сравнила их с характеристиками всех ныне живущих актеров. Это сделали по возможности скрытно, но кто-нибудь мог догадаться о цели операции и проговориться. Отбор кандидатур производился очень строго. Лицо, роль которого нужно сыграть, и исполнитель роли должны быть похожи во всем; воплощение должно быть идеальным.
- О! И машина поведала вам, что этим требованиям соответствую именно я?
- Да. Вы и еще один человек.
Мне еще раз представилась хорошая возможность придержать язык за зубами. Но я просто не мог сдержаться, как будто от этого зависела вся моя жизнь. В некотором смысле так оно и было. Мне не терпелось узнать, кто же тот второй актер, которого сочли способным сыграть роль, для исполнения которой требовался талант моего уровня.
- А тот, второй, кто он?
Дэк искоса взглянул на меня. Я видел, что он колеблется.
- М-м-м... Один парень по имени Орсон Троубридж. Вы знаете его?
- Эту деревенщину-то?
Я пришел в такую дикую ярость, что даже забыл о тошноте.
- Как? Я слышал, это очень талантливый актер.
Мысль, что кто-то посчитал Троубриджа способным сыграть роль так же, как я, вызвала у меня приступ негодования.
- Этот рукомахатель? Этот пустомеля?
Я остановился, подумав, что более приличествует не понос<221>ть, а просто игнорировать таких коллег, если их так можно назвать. Но этот кривляка был так низкопробен, что... Судите сами. Даже если по роли Троубриджу предстояло поцеловать руку даме, то он непременно портил все дело, целуя вместо этого свой большой палец.
Самовлюбленный пустозвон, позер, фальшивый актеришка - разве мог такой человек по-настоящему
И скажите на милость, по какой-то иронии судьбы его дурацкая жестикуляция и напыщенная декламация прекрасно оплачивались, в то время как настоящие артисты голодали.
- Дэк, я не понимаю, как вы могли подумать, что он подходит для этого!
- Да мы, в общем-то, и не хотели его брать: сейчас он связан долгосрочным контрактом, поэтому его внезапное исчезновение могло породить ненужные слухи. К нашему счастью, вы оказались в это время "на свободе". Как только вы согласились на наше предложение, я велел Джоку отозвать ребят, которые пытались договориться с Троубриджем.
- Я думаю!
- Но, видите ли, Лоренцо, я считаю своим долгом сообщить вам: пока вы сматывали обратно свои кишки, я связался с "Ва- банком" и приказал им просигналить на Землю, чтобы там снова взялись за Троубриджа.
- Что?
- Вы же сами напросились на это, помощник. Понимаете, у нас принято, что если человек взялся отвести корабль с грузом на Ганимед, то он или доставит его туда в целости и сохранности, или погибнет, пытаясь сделать это. Он не меняет вдруг решения, не идет на попятный, когда корабль уже загружен. Вы сказали, что согласны на предложение, причем без всяких "если", "и" или "но". Вы согласились безоговорочно. Несколькими минутами позже при первой же опасности вы не выдерживаете. Затем вы пытаетесь бежать от меня в космопорте. Да что там говорить, всего десять минут назад вы чуть ли не плача требовали доставить вас обратно на Землю. Может быть, вы действительно способны сыграть лучше, чем Троубридж, - по крайней мере мне это не известно, - но зато я отлично знаю, что нам нужен человек, на которого можно положиться в любой ситуации. Мне почему-то сдается, что Троубридж как раз такой человек. Поэтому, если нам удастся договориться с ним, мы заплатим вам, не посвящая в детали операции, и отправим обратно. Понимаете?
Я понял его даже слишком хорошо.
Хотя Дэк и не употреблял этого выражения, но из его слов явно следовало, что и как актер, и как товарищ я никудышен.
Самое неприятное состояло в том, что он оказался прав, хотя это и была очень жестокая для меня правда. Я не мог <%-
2>сердиться на него. Я мог только стыдиться своего собственного поведения. Конечно, это было сущим идиотизмом - принимать предложение, не имея представления о характере работы, но ведь я согласился играть для них, причем не ставя никаких условий и совершенно безоговорочно. Теперь я пытался пойти на попятный, как неопытный актер, который вдруг почувствовал страх перед сценой.
"Спектакль должен продолжаться" - древнейшая заповедь шоу- бизнеса. Может быть, это и не совсем справедливо, но многое из того, что делает человек, не поддается логическому объяснению.
Мой отец свято соблюдал эту заповедь.
Я собственными глазами видел, как он сыграл целых два акта с прорвавшимся аппендиксом. Потом он еще много раз выходил на сцену кланяться и только после этого дал увезти себя в больницу, и теперь у меня перед глазами стояло его лицо, лицо настоящего актера, презрительно взиравшего на <%2>предателя, готового дать публике разойтись несолоно хлебавши.
- Дэк, - сказал я, - простите меня. Я был не прав.
Он пристально взглянул на меня:
- Так вы будете играть?
- Да.
Я сказал это совершенно искренне. Но тут я вдруг вспомнил об одной вещи, которая могла сделать мое выступление столь же невозможным, как невозможна для меня была, например, роль Белоснежки в "Семи гномах".
- Видите ли, играть-то я хочу, но есть одна загвоздка.
- Какая? - спросил он презрительно. - Может быть, опять ваш проклятый характер?
- Нет. Вот вы тут упомянули, что мы летим на Марс. Скажите, Дэк, мне, наверное, придется играть в окружении марсиан?
- Что? Конечно. А чего же вы ожидали? Ведь это Марс.
- Дело в том, Дэк, что я органически не переношу марсиан! Их присутствие меня буквально бесит и выводит из равновесия. Я, конечно, попытаюсь справиться с собой, но может случиться так, что я выйду из образа.
- Вот оно что! Если вас беспокоит только это, то можете даже не думать о таких пустяках.
- Но я не могу не думать. Это выше моих сил.
- Я же сказал: "Забудьте!" Старина, мы прекрасно осведомлены об этих довольно диких взглядах, мы знаем о вас буквально все. Лоренцо, ваша боязнь марсиан так же смешна и неразумна, как детский страх перед пауками и змеями. Но мы предвидели это и позаботились обо всем. Так что можете не тревожиться.
- Ну что ж, тогда все в порядке.
Он не очень-то убедил меня, но зато подковырнул словом "дикие". В самом деле, уж чьи-чьи, а мои взгляды назвать дикими очень трудно! Поэтому я промолчал.
Дэк опять поднес микрофон ко рту и произнес в него, уже не стараясь говорить тише:
- "Одуванчик" вызывает "Перекати-поле". План "Клякса" отменяется. Продолжаем выполнение плана "Марди Грас".
- Дэк... - позвал я его, когда он кончил говорить.
- Потом, - отмахнулся он. - Пора переходить к сближению. Стыковка может получиться не очень аккуратной, но времени на ювелирную работу у нас нет. Поэтому помолчите и не отвлекайте меня.
Стыковка действительно вышла неаккуратной. К тому времени, как мы оказались на межпланетном корабле, я уже просто рад был снова очутиться в невесомости. Острый приступ тошноты куда хуже постоянного подташнивания при космической болезни. Но в невесомости нам пришлось пробыть не более пяти минут. Те трое, которые должны были сменить нас на борту "Пострела", уже стояли наготове у переходного люка, когда Дэк и я вплыли в шлюз "Ва- банка". В следующие несколько секунд я немного растерялся. Видно, я действительно закоренелый наземник, потому что в невесомости легко теряюсь, будучи не в состоянии отличить, где пол, а где потолок.
В это время кто-то рядом спросил:
- А где же он?
- Здесь! - ответил Дэк.
Тот же голос в недоумении переспросил:
- Этот, что ли? - Спрашивающий как будто не верил своим глазам.
- Да, - ответил Дэк. - Просто он загримирован. Так что все в порядке. Помогите мне впихнуть его в пресс.
Кто-то ухватил меня за руку и, протащив по узкому коридору, втянул в какое-то помещение. У одной из стен были расположены два противоперегрузочных устройства, или "пресса для яблок", - похожие на ванны гидравлические танки, распределяющие давление равномерно и применяемые на кораблях с высоким ускорением. Я никогда раньше не видел их, но в одном фантастическом опусе "Путешествие на Землю" мы использовали в качестве декорации нечто похожее.
Над танками на стене была сделана по трафарету надпись: "Внимание! Ускорение свыше трех "же" без противоперегрузочного костюма воспрещается. Согласно приказу..." Я продолжал вращаться, и на этом месте надпись исчезла из моего поля зрения - я так и не успел дочитать ее до конца. Дэк и еще кто-то принялись устраивать меня в прессе, торопливо пристегивая ремнями, и тут вдруг раздался вой сирены. Из динамика послышался голос, повторявший:
- Красное предупреждение! Двойное ускорение! Три минуты!
Затем снова завыла сирена.
Краем уха я уловил, как Дэк спросил напарника:
- Проектор установлен? Ленты готовы?
- Конечно!
- Где шприц?
Дэк повернулся ко мне и сказал:
- Понимаете, дружище, мы собираемся сделать вам укол. Ничего страшного. Частично он состоит из нульграва, остальное - стимулятор. Потому что вам придется бодрствовать и изучать роль. Может быть, сначала вы почувствуете легкое жжение в глазных яблоках и небольшой зуд, но вреда вам это не причинит.
- Подождите, Дэк! Я...
- Нет времени! Мне еще нужно раскочегарить эту кучу хлама.
Он резко оттолкнулся и исчез за дверью, так и не выслушав моих возмущенных воплей. Его напарник закатал мой левый рукав и, приложив к сгибу локтя инъекционный пистолет, всадил мне дозу раньше, чем я успел это осознать.
Тут снова послышалось:
- Красное предупреждение! Двойное ускорение! Две минуты.
Я попытался оглядеться, но лекарство сделало меня еще более неуклюжим.
Глазные яблоки действительно стало жечь, а заодно и зубы, к тому же нестерпимо зачесалась спина, но ремни мешали мне дотянуться до нее - может быть, это и спасло меня от перелома руки в начале ускорения.
Сирена смолкла, и из динамиков послышался уверенный баритон Дэка:
- Последнее красное предупреждение! Двойное ускорение! Одна минута! Бросьте карты и примостите поудобнее свои жирные задницы. Мы начинаем топить печку.
На этот раз вместо сирены раздались звуки аркезяновской "К звездам", опус 61, си мажор. Это была более чем спорная версия Лондонского симфонического, в которой "панические" четырнадцатитактные нотки были заглушены литаврами. В том состоянии, в котором я пребывал тогда, измученный, растерянный и получивший дозу, я уже никак не реагировал на музыку: нельзя ведь намочить реку.
В дверь вплыла русалка. Никакого чешуйчатого хвоста у нее, естественно, не было, но походила она именно на русалку. Когда мое зрение пришло в норму, я рассмотрел, что это девушка - весьма привлекательная на вид, с прекрасно развитой грудью и одетая в футболку и шорты. То, как уверенно она вплыла в дверной проем, неопровержимо свидетельствовало о том, что невесомость не была для нее в новинку. Она без улыбки взглянула на меня, устроилась в соседнем прессе и положила руки в подлокотники, даже не удосужившись пристегнуться ремнями. Музыка как раз подошла к раскатистому финалу, и тут я почувствовал тяжесть.
В двойном ускорении, в общем-то, нет ничего страшного, особенно если тело плавает в жидкости. Пленка, прикрывавшая пресс сверху, постепенно натягивалась, удерживая мое тело в одном и том же положении. Я просто ощущал тяжесть и небольшую затрудненность дыхания.
Вы, конечно, слышали истории про пилотов, которые при десятикратном ускорении еще ухитрялись управлять кораблем. Я ничуть не сомневаюсь, что все это - сущая правда, но даже двойное ускорение в "прессе для яблок" делает человека вялым и не способным двигаться.
Только через некоторое время я понял, что голос из динамика обращается ко мне:
- Лоренцо, как вы себя чувствуете?
- Все в порядке.
Эти три слова потребовали от меня такого напряжения, что пришлось жадно хватать ртом воздух. Собравшись с силами, я спросил:
- Сколько же это протянется?
- Около двух дней.
Видимо, я застонал, потому что Дэк рассмеялся.
- Держись, приятель. Когда я первый раз летел на Марс, полет занял тридцать семь недель, причем все это время мы пробыли в невесомости на эллиптической орбите. По мне, так сейчас у нас просто увеселительная прогулка: всего пару дней при двойном ускорении и еще некоторое время при одном "же" в период торможения. Да с вас просто деньги надо брать за такое удовольствие.
Я начал, было, выражать свое мнение по поводу его сомнительного чувства юмора, но вовремя вспомнил о находившейся рядом со мной девушке. Папаша говаривал, бывало, что женщина может простить многое, вплоть до оскорбления действием, но ее очень легко смертельно обидеть словом.
Прекрасная половина рода человеческого в этом отношении очень чувствительна, что довольно странно, если принять во внимание ее крайнюю практичность в остальных вопросах.
Во всяком случае с тех пор, как тыльная сторона ладони моего отца разбила мне в кровь губы, с них никогда не срывалось грубое слово, если оно могло достигнуть ушей женщины.
Отец вполне мог соперничать с самим профессором Павловым в выработке условных рефлексов.
Тут Дэк заговорил снова:
- Пенни, ты здесь, моя милая?
- Да, капитан, - ответила девушка.
- О'кэй. Тогда можешь со своим подопечным приступить к выполнению домашнего задания. Я присоединюсь к вам, как только закончу дела в рубке.
- Хорошо, капитан.
Она повернула ко мне голову и сказала мягким, хрипловатым контральто:
- Доктор Кэпек хотел, чтобы вы для начала расслабились и в течение нескольких часов посмотрели пленки. Я буду отвечать на возникшие у вас вопросы.
Я вздохнул:
- Слава тебе Господи! Наконец-то хоть один человек выразил готовность отвечать на вопросы!
Она ничего не сказала и, с некоторым усилием подняв руку, тронула какой-то переключатель. Свет в помещении погас, и перед моими глазами возникло озвученное стереоизображение. Я сразу узнал того, кто был в центре, как узнал бы его, впрочем, и любой из миллиардов подданных Империи. Тут только я понял, как грубо и жестоко Дэк Бродбент провел меня.
Это был Бонфорт. Тот самый достопочтенный Джон Джозеф Бонфорт, бывший Верховный Министр, глава лояльной оппозиции и глава коалиции экспансионистов, наиболее любимый и наиболее ненавидимый человек во всей Солнечной системе.
Мое потрясенное сознание заметалось в поисках разгадки и наконец пришло к единственному, как мне показалось, логическому выводу. На жизнь Бонфорта покушались трижды. По крайней мере так утверждали средства массовой информации.
Два раза из трех он спасался просто чудом. А если предположить, что никакого чуда не было? Может быть, все попытки были успешными, просто милый старый дядюшка Джо Бонфорт каждый раз оказывался совсем в другом месте?
Этак можно извести кучу актеров.
Глава 3
Я никогда не совался в политику. Отец не раз предупреждал меня: "Держись от этого подальше, Ларри. Известность, которая приобретается таким путем, нехорошая известность. Простой народ ее не любит". Я никогда не участвовал в выборах, даже после того как была принята поправка девяносто восьмого года, дававшая право голоса людям кочевых профессий, к которым, естественно, относился и я.
Тем не менее если у меня и были какие-либо политические симпатии, то уж никак не к Бонфорту. Я считал его опасным человеком и вполне возможным предателем человеческой расы.
Поэтому мысль о том, что меня должны убить вместо него - как бы это выразиться? - была мне неприятна.
Но зато какая роль!
Как-то раз мне довелось исполнять главную роль в "Л'Эглс", да еще я играл Цезаря в двух пьесах, вполне достойных его имени.
Но сыграть такую роль в жизни... Что ж, теперь я могу понять, как один человек ложится вместо другого под гильотину только ради любви к искусству.
Я стал гадать, кто же из моих собратьев не смог устоять <%-
2>перед искушением в трех предыдущих случаях. Одно было ясно: все они являлись настоящими артистами, а их полная безвестность более всего способствовала успеху перевоплощения.
Я попытался припомнить, когда состоялись покушения на жизнь Бонфорта и кто из моих коллег умер или пропал из поля зрения в то же время. Однако усилия мои не увенчались успехом. И не только потому, что я не был в курсе всех перипетий современной политической жизни, но и потому, что актеры вообще имеют обыкновение довольно часто выпадать из поля зрения. В нашей профессии даже лучших из нас подстерегает множество случайностей.
Тут я поймал себя на том, что внимательно слежу за прототипом.
Я понял, что смогу сыграть его.
Дьявол, да я смог бы сыграть его, даже если бы одна нога у меня была в ведре, а за спиной горела сцена.
Начнем с того, что никаких проблем с телосложением не было. Мы с Бонфортом могли спокойно обменяться платьем, при этом на нем не образовалось бы ни единой морщинки. Эти наивные конспираторы, которые завлекли меня сюда обманом, сильно преувеличивали важность физического сходства, потому что оно ничего не решает, если не подкреплено искусством, и вовсе не обязательно, если актер достаточно компетентен.
Я, конечно, готов допустить, что в определенном смысле такое сходство можно даже приветствовать, и им просто повезло, что их глупая игра с машиной совершенно случайно кончилась выбором действительно настоящего артиста, да еще такого, который габаритом и телосложением является близнецом политикана. Профиль Бонфорта очень походил на мой, даже руки его были так же длинны, узки и аристократичны, как мои, а руки гораздо выразительнее лица.
Что касается легкой хромоты, возможно явившейся результатом одного из покушений, - то это сущая ерунда! Понаблюдав за ним несколько минут, я уже знал, что смогу встать из танка (при нормальном притяжении, естественно) и пройтись точно так же, даже не акцентируя на этом своего внимания. А то, как он поглаживает подбородок, начиная говорить, - едва заметная привычка, - вообще не представляло для меня трудности. Такие вещи впитывались в мое подсознание, как вода в песок.
Бонфорт был примерно лет на пятнадцать или двадцать старше меня, но играть роль человека более пожилого, чем ты, значительно легче, чем более молодого. В любом случае возраст для актера является вопросом просто внутреннего отношения. Он не имеет ничего общего с естественным процессом старения.
Я мог бы сыграть его на сцене или прочитать вместо него речь уже минут через двадцать. Но, как я понял из намеков Дэка, этого было явно недостаточно. Возможно, мне придется иметь дело с людьми, которые хорошо знали его, да еще в интимной обстановке. Это уже значительно сложнее.
Кладет ли он сахар в кофе, а если кладет, то сколько? В какой руке он держит сигарету и каким образом? На последний вопрос я почти сразу получил ответ и поместил его глубоко в сознании. Мой прообраз закурил, и у меня не осталось никаких сомнений в том, что он стал отдавать предпочтение спичкам и старомодным дешевым сигаретам задолго до того, как озаботился судьбами так называемого прогресса.
Хуже всего то, что человек не определяется просто суммой каких-то качеств, черт и привычек. Мало того, эти черты и привычки воспринимаются окружающими субъективно. Следовательно, для полного успеха степень моей имперсонации должна быть разной для разных людей, для каждого из знакомых человека, роль которого мне придется играть. Это не просто трудно, это статистически невозможно. Именно мелочи и могут подвести. Какие взаимоотношения были у моего героя с неким Джоном Джонсом, с сотней, с тысячей других Джонов Джонсов?
Откуда это знать двойнику?
Обычная игра на сцене является отвлеченным процессом, нацеленным на воплощение главной идеи действия. В искусстве же имитации актер должен помнить прежде всего о деталях. В противном случае рано или поздно найдется человек, которому не удастся затуманить мозги и который выведет вас на чистую воду.
Потом я обреченно вспомнил, что мое представление, возможно, будет продолжаться столько времени, сколько потребуется снайперу, чтобы прицелиться в меня.
И все же я по-прежнему внимательно изучал человека, место которого мне предстояло занять. Да и что мне оставалось делать?
Вдруг открылась дверь, и я услышал, как Дэк, в своей обычной манере, еще с порога проорал:
- Кто-нибудь есть дома?
Зажегся свет, изображение побледнело, и у меня возникло такое ощущение, как будто я пробудился ото сна.
Я повернул голову. Девушка пыталась приподняться со своего гидравлического ложа, а Дэк стоял в обрамлении дверного проема.
Я взглянул на него и удивленно спросил:
- Как ты ухитряешься стоять?
Какая-то часть моего мозга в это время, работая совершенно независимо от меня, отмечала то, как он стоит, и укладывала информацию в папку с надписью "Как человек стоит при двойном ускорении".
Он улыбнулся мне:
- А что такого? На мне специальный корсет.
- Уф!
- Вы тоже можете встать, если хотите. Обычно мы не рекомендуем пассажирам вставать из противоперегрузочных танков, если ускорение больше полутора "же", - слишком велика вероятность, что какой-нибудь олух свалится с копыт долой и сломает ногу. Правда, однажды я видел действительно крепкого человека, который телосложением напоминал штангиста. Так тот выбрался из пресса при пятикратном ускорении и принялся ходить. Конечно, после этого он был уже ни на что больше не годен. А двойное ускорение - это почти ничего, вроде как несешь кого-то на закорках.
Он взглянул на девушку:
- Ну как, Пенни, просвещаешь его потихоньку?
- Пока он ничего не спрашивал.
- Вот как? Лоренцо, а мне почему-то казалось, что вы из тех людей, которые хотят знать все.
Я попытался пожать плечами.
- Я пришел к выводу, что все знать вовсе не обязательно, особенно если жить остается слишком мало, чтобы насладиться этим знанием.
- Что? Отчего прокисло молоко, старина?
- Капитан Бродбент, - твердо начал я. - В выражении моих чувств меня сковывает присутствие леди. Только из-за этого я не имею возможности по достоинству охарактеризовать ваших предков, ваши привычки, мораль и дальнейшую судьбу. Будем считать, что мне известно, в какую авантюру вы обманом вовлекли меня. Я понял это, как только узнал, кого мне предстоит сыграть. Я хотел бы задать вам только один вопрос: кто собирается убить Бонфорта? Ведь даже глиняный голубь имеет право знать, кто в него стреляет.
Тут я впервые увидел Дэка по-настоящему изумленным. Он вдруг так расхохотался, что два "же" оказались непосильными и для него. Он сполз по стене вниз и продолжал хохотать, сидя на полу.
- Не вижу ничего смешного, - сердито заявил я.
Дэк перестал смеяться и вытер слезы.
- Лорри, старина, неужели вы всерьез могли подумать, что я собираюсь использовать вас в качестве подсадной утки?
- Это очевидно.
Я поведал ему свои соображения насчет предыдущих покушений.
У него хватило ума не рассмеяться вновь.
- Понимаю. Значит, вы решили, что вас ждет что-то вроде работы отведывателя пищи при дворе какого-нибудь средневекового короля? Придется попытаться рассеять ваши подозрения. Мне кажется, навязчивая мысль о том, что вас вот-вот сожгут на месте, не способствует вхождению в образ. Так вот, слушайте. Я с шефом уже шесть лет, и за все это время, я точно знаю, он ни разу не воспользовался двойником. Зато мне лично довелось присутствовать при двух попытках покушения на его жизнь. При одной из них я сам застрелил наемного убийцу. Пенни, ты дольше знакома с шефом. Прибегал ли он когда-либо раньше к услугам двойника?
Девушка холодно посмотрела на меня:
- Никогда. Даже мысль о том, что шеф позволил бы кому-нибудь подвергнуться опасности вместо себя... это... Я просто обязана дать пощечину человеку, который посмел заподозрить его в этом.
- Тише, Пенни, - мягко сказал Бродбент. - Вам обоим еще предстоит много дел, к тому же работать вам придется вместе. Кроме того, его версия не так уж глупа, по крайней мере для человека непосвященного. Кстати, Лоренцо, позвольте представить вам Пенелопу Рассел. Она личный секретарь шефа и тем самым ваш наставник номер один.
- Счастлив познакомиться с вами, мадемуазель.
- К сожалению, не могу сказать этого про себя!
- Перестань, Пенни, или мне придется отшлепать тебя - учти, при двойном ускорении. Лоренцо, я должен признать: работа Джона Джозефа Бонфорта не так безопасна, как езда в инвалидном кресле. Да, черт возьми, всем известно, что было предпринято несколько попыток прикрыть его страховой полис. Но на сей раз не этого приходится опасаться. Дело в том, что по причинам политического свойства, которые станут вам понятны через некоторое время, ребята, играющие против нас, не осмелятся убить шефа или вас, когда вы окажетесь в роли его двойника. Играют они действительно грубо, сами знаете, и при малейшей возможности укокошили бы меня или даже Пенни. Если бы они смогли достать сейчас вас, то тоже убили бы. Но стоит вам появиться на людях в роли шефа, как вы окажетесь в полной безопасности. Обстоятельства таковы, что они не посмеют тронуть вас и пальцем.
Он пристально посмотрел на меня:
- Ну?
Я покачал головой:
- Не понимаю.
- Со временем поймете. Это очень сложный вопрос, в котором следует учитывать марсианский взгляд на вещи. Поверьте мне на слово. Пока. Когда мы прибудем на место, вам многое станет ясно.
И все же мне это было не по душе. До сих пор Дэк не обманывал меня в открытую. По крайней мере поймать его на этом мне до сих пор не удалось. Но я знал по собственному печальному опыту, что он прекрасно может лгать, попросту утаивая истину.
Я сказал:
- Судите сами. У меня нет никаких оснований верить вам или этой юной леди, прошу прощения, мисс. Но, хотя лично я и не симпатизирую мистеру Бонфорту, у него репутация человека болезненно, даже оскорбительно честного. Когда я смогу побеседовать с ним? Когда мы доберемся до Марса?
Угловатое, располагающее к себе лицо Дэка вдруг стало печальным.
- Боюсь, что это невозможно. Разве Пенни не сказала вам?
- Не сказала чего?
- Понимаете, старина, шефа похитили. Именно поэтому мы и вынуждены прибегнуть к услугам двойника.
У меня нестерпимо разболелась голова - может быть, от двойной тяжести, а может быть, оттого, что за короткое время я пережил столько потрясений.
- Теперь вы знаете, - продолжал Дэк, - вы понимаете, почему Джок Дюбуа не хотел говорить вам этого до тех пор, пока мы не выйдем в космос. Это самая крупная сенсация с того времени, как на Луну ступила нога человека, и мы делаем все возможное, чтобы никто ничего не узнал. Мы очень рассчитываем на ваши услуги, пока не найдем шефа и не вернем обратно. К тому же вы уже начали вживаться в образ. На самом деле этот корабль называется не "Ва- банк". Это "Том Пэйн" - личная космическая яхта шефа и его передвижная канцелярия. А "Ва-банк" крутится на орбите вокруг Марса, посылая в эфир позывные "Томаса Пэйна", причем знают об этом только двое - его капитан и первый помощник. Тем временем "Томми" сломя голову мчится к Земле, чтобы найти замену шефу. Ну как, начинает доходить, старина?
Я ответил, что пока, мол, еще не очень.
- Мне не совсем понятно, капитан: если политические противники Бонфорта похитили его, то зачем держать факт похищения в секрете? Вам, скорее, следовало бы объявлять об этом на каждом перекрестке.
- На Земле - да. В Новой Батавии - тоже да. И на Венере да! Но здесь мы имеем дело с Марсом. Вы знаете предание о Кккахграле Младшем?
- Боюсь, что нет.
- Вам следует ознакомиться с ним. Это позволит вам понять, что движет марсианами. Вкратце оно гласит следующее: этот самый Ккках, живший тысячи лет назад, должен был явиться в определенное время в одно место, чтобы быть удостоенным высокой чести - что-то вроде посвящения в рыцари. Не по своей вине, с нашей точки зрения, он не смог явиться вовремя. Поэтому единственно правильным, по марсианским понятиям, было казнить его. Но, учитывая его молодость и прежние заслуги, некоторые радикалы стали выступать за то, чтобы ему предоставили возможность начать все сначала. Но Кккахграл и не подумал согласиться. Он настоял на том, чтобы ему разрешили самому определить свою дальнейшую судьбу, и по своей же собственной просьбе он был казнен. Представьте себе, это сделало его воплощением, святым покровителем пристойности на Марсе.
- Но ведь это сущее безумие!
- Вы так считаете? Марсиане - очень древняя раса, которая выработала целую систему юридических премудростей на любой случай. Одним словом, марсиане - самые великие из всех мыслимых формалистов. По сравнению с ними древние японцы с их "гири" и "гиму" - отъявленные анархисты. Марсиане не оперируют понятиями "правильно" и "неправильно". Их полностью заменяют понятия "пристойность" и "непристойность" - в квадрате, в кубе, да к тому же еще и приправленные черт знает чем. Почему я все это вам рассказываю? Потому что шефа на днях должны были принять в гнездо самого Кккахграла Младшего. Теперь-то вы понимаете?
Нет, я решительно не понимал. На мой взгляд, этот Кккахграл напоминал одного из самых отвратительных персонажей из "Ле Гран Гвиньоль".
Бродбент между тем продолжал:
- Это достаточно просто. Шеф, несомненно, является крупнейшим специалистом по марсианским обычаям и психологии. Он посвятил их изучению многие годы. В среду в Лакус Соли в полдень по местному времени состоится обряд принятия его в гнездо. Если шеф окажется на месте и правильно пройдет все положенные церемонии, то все отлично. Если же его там не будет, - причем вопроса, почему его там нет, просто не возникнет, - его имя на Марсе смешают с грязью в каждом гнезде от полюса до полюса, и тогда величайший межпланетный и межрасовый политический успех из достигнутых когда-либо обернется крупнейшим поражением. Более того, эксцесс приведет к тяжелым последствиям. На мой взгляд, самой безобидной реакцией марсиан явится отказ даже от нынешнего ограниченного сотрудничества с Землей. Еще более вероятно, что произойдут волнения, в ходе которых погибнут люди, возможно все люди, находящиеся сейчас на Марсе. Тогда верх возьмут экстремисты из партии Человечества, которые станут проводить свою политику. Марс присоединят к Империи, но только после того, как будет убит последний из марсиан. И все это явится следствием
отсутствия Бонфорта на церемонии принятия в гнездо. Марсиане очень серьезно относятся к таким вещам.
Дэк вышел так же внезапно, как и появился, и Пенелопа Рассел снова включила стереопроектор. Я с раздражением сообразил, что мне следовало спросить его, почему враги не могут просто убить меня, если все, что требуется, чтобы опрокинуть политическую тележку с яблоками, - это не дать Бонфорту самому или мне в его обличье попасть на какую-то варварскую церемонию марсиан. Но спросить я забыл. Возможно, я просто подсознательно боялся ответа.
Через некоторое время я уже опять изучал Бонфорта, следя за его движениями и жестами, пытаясь прочитать его мысли, воспроизводя в уме интонации его голоса и все глубже и глубже погружаясь в эту отрешенную, теплую бездну артистического творчества. Я уже "обрел его лицо".
Вывела меня из забытья та сцена, где Бонфорта окружают марсиане и касаются его своими псевдоконечностями. Я так глубоко вжился в происходящее на экране, что почувствовал их прикосновения и исходивший от них невыносимый запах.
Я издал сдавленный возглас и замахал руками:
- Уберите это!
Зажегся свет, и изображение исчезло.
Мисс Рассел смотрела на меня.
- В чем дело?
Я попытался прийти в себя и унять дрожь.
- Мисс Рассел, извините меня, но, пожалуйста, не
<%2>показывайте мне больше ничего такого. Я
Она окинула меня брезгливым взглядом.
- А я ведь предупреждала их, - медленно сказала она, - что этот смехотворный план не сработает. - В ее голосе звучало презрение.
- Мне очень жаль. Но я не властен над своими чувствами.
Она ничего не ответила и молча выбралась из "пресса для яблок". Двигалась она далеко не с той легкостью, с какой передвигался Дэк, но все же справлялась с перегрузкой неплохо. Так ничего и не сказав, она вышла, закрыв за собой дверь.
Обратно мисс Рассел не вернулась. Вместо нее появился <%-
2>человек, облеченный в конструкцию, напоминающую детскую подставку на колесиках, с помощью которой малышей учат ходить.
- Ну, как мы себя чувствуем, молодой человек? - проворковал он.
На вид ему можно было дать лет шестьдесят, и, на мой взгляд, он был несколько полноват. Почувствовав профессиональную ласковость в его вопросе, я уже мог утверждать, не заглядывая в диплом, что передо мной врач с его характерными повадками у постели больного.
- Здравствуйте, сэр. Как поживаете?
- Спасибо, ничего. Конечно, чем меньше ускорение, тем лучше, - ответил он.
Он указал глазами на сложное сооружение, в которое был буквально вплетен.
- Как вам нравится мой корсет на колесах? Конечно, он не слишком эстетичен, но зато снимает с моего бедного больного сердца часть нагрузки. Да, кстати, чтобы мы могли обращаться друг к другу по имени: меня зовут доктор Кэпек, я личный врач мистера Бонфорта. Кто вы такой, мне известно. Так что там у вас за затруднения с марсианами?
Я попытался объяснить ему все понятно и без лишних эмоций.
Доктор Кэпек кивнул:
- Капитану Бродбенту следовало предупредить меня. Тогда я изменил бы последовательность вашего приобщения к программе. Капитан - весьма знающий молодой человек, но только в своей области. В остальном он сначала действует руками, а уж потом головой. Он бывает настолько легкомыслен время от времени, что это пугает меня. К счастью, он совершенно безвреден. Мистер Смайт, я хотел попросить у вас разрешения провести с вами сеанс гипноза. Даю слово врача, что это будет сделано единственно с целью избавить вас от неприятных ощущений, связанных с марсианами, и что я никоим образом не намерен вмешиваться в ваш внутренний мир.
Он вытащил старомодные карманные часы, которые являлись непременным атрибутом его профессии, и измерил мой пульс.
Я ответил:
- Доктор, я всецело в вашем распоряжении, но, уверяю, ничего из этого не выйдет. Я не поддаюсь гипнозу.
Сам я изучил искусство гипноза, когда готовил номер с чтением мыслей, но мои учителя так и не смогли загипнотизировать меня самого. Немного гипноза вовсе не вредно в таком выступлении, особенно если местная полиция не поднимает слишком много шума из- за того, что нарушены правила, которыми медицинская ассоциация буквально обложила нас.
- Вот как? В таком случае попробуем прибегнуть к другой тактике. Прошу вас, расслабьтесь, устройтесь поудобнее, и мы поговорим о том, что вас беспокоит.
Часы он продолжал держать в руке, вертя их так и сяк и покачивая на длинной цепочке, хотя давно измерил мой пульс. Я хотел попросить его убрать их, так как блеск отраженного ими света слепил мне глаза, но решил, что это, должно быть, что-то вроде нервного тика, которого он за собой не замечает, да и вообще вряд ли стоило обращать внимание на подобные мелочи.
- Я расслабился, - заверил я Кэпека. - Спрашивайте меня о чем угодно. Или можем попробовать свободные ассоциации - если хотите, конечно.
- Попытайтесь представить, что вы плаваете в жидкости, - мягко сказал он. - Ведь двойное ускорение заставляет вас чувствовать тяжесть во всем теле, не так ли? Я обычно стараюсь перенести ее во сне. При такой нагрузке кровь отливает от мозга, очень хочется спать. Они собираются снова включить двигатели. Нам всем нужно заснуть. Нам будет тяжело. Нам нужно будет поспать...
Я хотел было посоветовать ему убрать часы, иначе они вылетят и разобьются, но вместо этого неожиданно уснул.
Проснувшись, я увидел, что соседний противоперегрузочный танк занят доктором Кэпеком.
- С добрым утром, юноша! - приветствовал он меня. - Немного утомила меня процедура знакомства с состоянием вашего здоровья, и я решил прилечь здесь, чтобы немного перераспределить нагрузку.
- А мы что, снова на двойном ускорении?
- Что? О да! На двойном.
- Прошу прощения, я отключился. Сколько времени я спал?
- Совсем недолго. Как вы себя чувствуете?
- Прекрасно. Я замечательно отдохнул, в самом деле.
- Это часто дает подобный эффект. Я имею в виду ускорение. Может, хотите продолжить просмотр лент?
- Как скажете, доктор.
- О'кэй.
Он протянул руку, и комната погрузилась во мрак.
Вдруг меня пронзила мысль, что он снова собирается показывать мне марсиан. Я попытался приказать себе не впадать в панику.
Кроме того, я решил помнить о том, что на самом деле их здесь нет. И правда, ведь это всего-навсего их изображения, отснятые на пленку. Конечно, они не должны действовать на меня. В тот раз я просто растерялся от неожиданности.
И действительно, у меня перед глазами появились объемные изображения марсиан, как с мистером Бонфортом, так и без него.
Я обнаружил, что способен разглядывать их совершенно равнодушно, не испытывая при этом страха или отвращения.
Вдруг я понял, что смотреть на них доставляет мне даже удовольствие.
Я издал какой-то возглас, и Кэпек тут же выключил проектор.
- Что-нибудь случилось?
- Доктор, вы загипнотизировали меня!
- Вы, кажется, не имели ничего против.
- Но меня невозможно загипнотизировать!
- Очень прискорбно.
- Значит, вам удалось воздействовать на меня внушением? Я не такой уж кретин, чтобы не понимать этого, - сказал я с удивлением и добавил: - Давайте попробуем еще раз те кадры? Я никак не могу поверить тому, что вы со мной сотворили.
<%4>Он вернул пленку назад, и я снова смотрел и удивлялся.
Марсиане, если отнестись к ним без всяких предрассудков, вовсе не омерзительны, более того, они даже симпатичны. Их необычная грация чем-то сродни изяществу китайских пагод. Они, конечно, внешне ничем не походят на людей, но ведь на людей не похожи и райские птички, а ведь райские птички - самые прелестные из живых существ.
Я начал осознавать, что псевдоконечности марсиан могут быть очень выразительными. Их неловкие движения ассоциировались с неуклюжей дружелюбностью щенков.
Теперь я понял, что всю жизнь смотрел на марсиан сквозь искаженную призму ненависти и страха.
"Конечно, - думал я, - мне еще придется привыкать к их вони, но..." И тут я вдруг обнаружил, что обоняю их, чувствую запах, который ни с чем невозможно перепутать, и он ни в малейшей степени не кажется отвратительным. Он даже нравится мне.
- Доктор, - поспешно позвал я, - этот ваш проектор, наверное, имеет "приставку запахов", не так ли?
- А? Нет, думаю, что нет. Совершенно точно. Она слишком громоздкая, чтобы можно было разместить ее на яхте.
- Но я явственно ощущаю запахи.
- Так и должно быть. - На его лице отразилось легкое смущение. - Молодой человек, я сделал одну вещь, которая, надеюсь, не причинит вам никаких неудобств.
- Сэр?..
- Роясь в вашей черепушке, мы обнаружили, что ваше отрицательное отношение к марсианам во многом связано для вас с запахом их тела. У меня не было времени всерьез заняться этим, поэтому пришлось придумывать что-то на скорую руку. Я попросил Пенни - это та девушка, которая была с вами, - одолжить мне немного своих духов. И теперь, боюсь, юноша, марсиане будут пахнуть для вас, как парижский парфюмерный магазин. Будь у меня время, я бы, конечно, использовал какой-нибудь более простой, но приятный запах, например земляники или свежеиспеченного пирога с вареньем, но пришлось сымпровизировать.
Я принюхался. Да, запах действительно напоминал благоухание дорогих духов и все же, черт бы его побрал, несомненно, был запахом марсиан.
- Мне нравится этот запах.
- А он и не может вам не нравиться.
- Вы, должно быть, извели весь флакон с духами. Воздух насквозь пропитан ими.
- Что? Вовсе нет. Просто полчаса назад я немного поводил пробкой от флакона у вас под носом, а потом вернул флакон Пенни, и она унесла его.
Он потянул носом воздух.
- Запаха совершенно не чувствуется. Кстати, духи называются "Вожделение джунглей". На мой взгляд, в них многовато мускуса. Я обвинил Пенни в том, что она собирается свести с ума весь экипаж, но она только посмеялась надо мной.
Он потянулся и выключил стереопроектор.
- На сегодня достаточно. Я хочу предложить вам кое-что более полезное.
Как только исчезло изображение, вместе с ним ослаб, а затем совсем развеялся аромат духов - совершенно так же, как это бывает при выключении "приставки запахов". Я вынужден был признаться сам себе, что запах существует только у меня в голове, - правда, в это верилось с трудом.
Когда через несколько минут вернулась Пенни, она благоухала, как марсианин.
Кажется, я начинал влюбляться в этот запах.
Глава 4
Мое образование продолжилось в гостиной мистера Бонфорта. Я не спал, если не считать сна под гипнозом, и, казалось, совершенно не нуждался в отдыхе. Со мной постоянно находились или доктор Кэпек, или Пенни, которые очень помогали мне. К счастью, Бонфорт, как всякий крупный политический деятель, был множество раз сфотографирован и отснят на кинопленку. К тому же большим подспорьем для меня стало содействие хорошо знавших его людей. Материала мне вполне хватало. Проблема состояла только в том, чтобы узнать, какой его объем я могу усвоить бодрствуя и под гипнозом.
Не знаю, в какой момент я почувствовал симпатию к Бонфорту. Кэпек заверил меня - и я ничуть не усомнился в его искренности, - что он не внушил мне этого под гипнозом. Доктор был человеком исключительно щепетильным в вопросах профессиональной этики; он прекрасно понимал всю ответственность врача и гипнотерапевта.
Я склонен полагать, что эта симпатия - неизбежная спутница роли; я даже думаю, что, если бы мне пришлось играть Джека Потрошителя, он бы тоже начал нравиться мне.
Посудите сами. Чтобы вжиться в роль, актер на время должен полностью отождествить себя со своим героем. А у человека выбор только такой: либо он нравится сам себе, либо кончает жизнь самоубийством. Третьего не дано.
Говорят: понять - значит простить, а я начал понимать Бонфорта.
Во время торможения мы получили тот отдых при одном "же", который обещал Дэк. Мы ни на мгновение не оказались в невесомости. Вместо того чтобы включить тормозные двигатели, чего, как мне кажется, космонавты очень не любят делать, Дэк заставил корабль описать стовосьмидесятиградусную кривую при сохраняющемся ускорении.
Маневр оказал очень странное воздействие на чувство равновесия. Кажется, это воздействие называется то ли Кориолановым, то ли Кориолисовым.
Мои знания о космических кораблях весьма ограниченны. Насколько мне известно, те из них, которые взлетают с поверхности планеты, являются самыми настоящими ракетами, но космонавты называют их "чайниками" из-за выбрасываемой ими активной струи воды или водорода. Они не считаются кораблями с атомными двигателями, хотя и в них нагрев производится с помощью атомного реактора. Настоящие же корабли, такие, как, например, "Том Пэйн", приводятся в действие с помощью E, равного mc2, а может быть, равного Ec2 - ну, в общем, того, что изобрел Эйнштейн.
Дэк, как мог, постарался объяснить мне все это, и, несомненно, человеку, интересующемуся подобными вещами, послушать его было бы очень интересно.
Но лично мне совершенно непонятно, зачем настоящему джентльмену знать такие вещи. По-моему, каждый раз, когда эти ученые ребята придумывают что-то новенькое, жизнь становится намного сложнее. И что было плохого в том, как мир был устроен раньше?
В течение тех двух часов, которые мы находились при одинарном ускорении, я дебютировал в роли Бонфорта. В его каюте я переоделся в его платье и основательно поработал над лицом. Мои наставники старались звать меня "мистер Бонфорт", "шеф" или (это относится к доктору Кэпеку) просто "Джозеф" - для того, чтобы помочь мне вжиться в образ.
Игру не поддержала только Пенни, которая просто не захотела называть меня "мистером Бонфортом". Она пыталась перебороть себя, но безуспешно. Мне стало ясно как божий день, что она молча и безнадежно любит своего босса. Поэтому я вызывал у нее легко объяснимую и вполне естественную неприязнь. Это было тяжело для нас обоих, так как я находил ее весьма привлекательной. Ни один мужчина не смог бы спокойно работать в присутствии женщины, глубоко презирающей его. Я же, со своей стороны, не чувствовал к ней особой симпатии, мне было жаль ее, даже несмотря на то, что все это меня решительно раздражало. Наконец мы достигли стадии генеральной репетиции. На борту "Тома Пэйна" не все знали, что я не Бонфорт. Не могу сказать точно, кто догадывался о подмене, а кто нет, но мне было позволено расслабляться и задавать вопросы только в присутствии Пенни, Дэка и доктора Кэпека. Главный делопроизводитель Бонфорта мистер Вашингтон наверняка знал о подмене, но ни разу не дал понять этого. Он был худощавым, зрелых лет мулатом с твердо сжатыми губами святого. Еще двое посвященных находились на борту "Ва-банка" и
прикрывали нас, посылая сообщения для прессы и текущие указания. Это были Билл Корпсмен, отвечавший у Бонфорта за связь со средствами массовой информации, и Роджер Клифтон. Даже не знаю, как определить то, чем занимался Клифтон. Политический заместитель? Министр без портфеля? Вы, наверное, помните, когда Бонфорт был Верховным Министром? Но пост еще ни о чем не говорит. В общих чертах распределение обязанностей между шефом и его заместителем можно описать так: Бонфорт разрабатывал политическую линию, а Клифтон осуществлял надзор и контроль за проведением ее в жизнь.
Эта маленькая группа знала все, а если в курсе дела был кто- то еще, то сообщать об этом мне сочли нецелесообразным. Остальной персонал, состоящий на службе у Бонфорта, и экипаж "Тома Пэйна" наверняка отметили некоторую странность происходящего, но об истинном положении дел они не догадывались.
Входящим на корабль меня видело множество людей, но только в образе Бенни Грея. К тому времени, когда они снова увидели меня, я уже был "Бонфортом".
Кто-то предусмотрительный догадался запастись приличными гримерными принадлежностями, но я ими почти не пользовался. Грим можно заметить на близком расстоянии. Даже силикоплоть не совсем похожа на кожу. Я удовольствовался тем, что немного оттенил лицо несколькими мазками семиперма и постарался придать ему бонфортовское выражение. Мне пришлось пожертвовать значительной частью своей шевелюры, после чего доктор Кэпек умертвил корни волос. Это меня мало беспокоило. Актер всегда может воспользоваться париком, а я был совершенно убежден, что за эту работу получу столько, что смогу весь остаток дней своих провести в праздности, если, конечно, пожелаю.
С другой стороны, я иногда начинал опасаться, что "остаток дней" окажется не таким уж длинным, - вы, вероятно, помните старинную поговорку о парне, который слишком много знал, и ту, в которой говорится, что лучше всего хранят тайну покойники. Но, честно говоря, мало-помалу я начал доверять людям, с которыми меня свела судьба.
Это были просто замечательные люди.
Они сами по себе рассказали мне о Бонфорте больше, чем его записанные на фон и отснятые на пленку выступления. Постепенно я начал понимать, что масштабность политической фигуры определяется значительностью и степенью сработанности сгруппировавшейся вокруг нее команды. Если бы сам Бонфорт не был приличным человеком, он никогда не окружил бы себя подобными людьми.
Самым сложным препятствием для меня в работе над образом оказался марсианский язык. Как и большинство актеров, я в свое время нахватался достаточно марсианского, венерианского, внешнеюпитерианского и так далее, чтобы пробормотать несколько слов, необходимых по роли, перед камерой или на сцене. Но эти дрожащие согласные марсианского языка я не в состоянии был воспроизвести. Голосовые связки человека не так гибки, как тимпаны марсиан, по крайней мере на мой взгляд, к тому же фонетическая передача этих звуков привычными нам буквами, например "ккк", "жжж" или "ррр" имеет с подлинным звучанием этих фонем так же мало общего, как звук "г" с тем звуком со щелчком и с придыханием, с которым банту произносят слово "гну". По-моему, марсианское "жжж" больше всего напоминает веселое приветствие, принятое в Бронксе.
К счастью, Бонфорт не отличался особыми способностями к языкам, а я ведь профессионал и могу имитировать любой звук, начиная с визжания пилы, напоровшейся на гвоздь в бревне, и кончая беспокойным кудахтаньем курицы, которую потревожили во время высиживания яиц. Мне надлежало овладеть марсианским в той степени, в которой владел им Бонфорт, а он приложил много усилий для пополнения багажа своих лингвистических знаний: каждое слово и фраза, произнесенные им по-марсиански, были тщательно записаны на пленку и отсняты, чтобы он мог изучать свои ошибки.
Вот и мне пришлось изучать его ошибки. Проектор перенесли в офис и рядом со мной усадили Пенни, в обязанности которой входило менять бобины и отвечать на вопросы.
Все человеческие языки подразделяются на четыре морфологических типа: флективные, такие, как, например, англо- американский; корневые, или изолирующие, как китайский; агглютинативные, как тюркские, и полисинтетические (инкорпорирующие), как эскимосский. К этим типам, само собой, мы теперь прибавили инопланетные - подчас такие диковинно-чуждые, с огромным трудом воспринимаемые и с человеческой точки зрения совершенно невозможные, как венерианский. К счастью, марсианский язык во многом доступен для усвоения. Марсианский базисный, или торговый, язык позиционен и оперирует только самыми простыми синтаксическими конструкциями вроде приветствия "Я вижу тебя". Высший марсианский полисинтетичен и чрезвычайно стилизован. Он включает в себя огромный набор идиоматических выражений, употребление которых жестко регламентируется ситуацией, и обслуживает чрезвычайно замысловатую, но подчиненную строго установленному порядку систему общественных отношений. Эта разновидность языка оказалась почти непосильной для Бонфорта. Пенни сказала, что он еще мог расшифровать различные комбинации точек, которые марсиане
используют в качестве письменности, и довольно бегло, но что касается разговорного высшего, то на нем он едва мог произнести несколько сотен фраз.
Боже, сколько мне пришлось потрудиться, чтобы овладеть тем немногим, что он знал!
Пенни пребывала в еще большем напряжении, чем я. Хотя Дэк тоже немного говорил по-марсиански, львиная доля нагрузки по обучению меня языку пала на ее плечи, так как <%2>капитану приходилось большую часть времени сидеть в рубке у приборов: смерть Джока лишила его надежного помощника.
На протяжении последних нескольких миллионов миль, отделявших нас от Марса, Дэк ни разу не наведался к нам.
Я посвятил все это время изучению ритуалов, сопровождающих обычно церемонию принятия в гнездо. Само собой, не без помощи Пенни.
К концу путешествия я как раз завершил подготовку своей официальной благодарственной речи в адрес оказавших мне "высокую честь" марсиан. Она, конечно, напоминала речь еврейского юноши, принимавшего на себя обязанности мужчины, но была в то же время гораздо более выразительна и стройна, чем монолог Гамлета. Я прочитал ее с характерными для Бонфорта ошибками в произношении и мимикой. Закончив, я спросил:
- Ну как?
- Очень хорошо, - серьезно ответила Пенни.
- Спасибо, Завиток!
Это оригинальное обращение было подхвачено мной при просмотре одной из бобин с уроками языка. Так Бонфорт называл свою секретаршу, когда приходил в хорошее расположение духа. Войдя в роль, я употребил это прозвище почти непроизвольно.
- Никогда не смейте называть меня так!
Я посмотрел на нее с откровенным недоумением и, все еще продолжая играть, спросил:
- Но почему же, Пенни, деточка моя?
- Не смейте называть меня деточкой! Вы мошенник, болтун, актеришка!
Она вскочила и бросилась было бежать куда глаза глядят. Оказалось, что это дверь. Она остановилась у нее, отвернувшись от меня и уткнувшись лицом в ладони. Плечи ее вздрагивали от рыданий.
Я сделал над собой нечеловеческое усилие и вышел из образа: втянул живот, заставил лицо изменить выражение и заговорил своим собственным голосом:
- Мисс Рассел!
Она перестала всхлипывать, обернулась ко мне и застыла в немом изумлении.
Я добавил, все еще оставаясь самим собой:
- Идите сюда и присядьте.
Мне показалось, что она собирается отказаться, но потом <%-
2>она, видимо, передумала, медленно вернулась к своему креслу и села, сложив руки на коленях. Лицо ее все еще сохраняло обиженно-надутое выражение маленькой девочки.
Выдержав многозначительную паузу, я тихо произнес:
- Да, мисс Рассел, я актер. Но разве это дает вам право оскорблять меня?
Теперь ее лицо выражало просто упрямство.
- Я нахожусь здесь именно для того, чтобы выполнять работу актера. Вам это хорошо известно. Вы также знаете, что я был завлечен сюда обманом. Никогда в жизни, будучи в здравом уме, я не согласился бы на такое дело сознательно. Я ненавижу эту работу гораздо сильнее, чем вы ненавидите меня за то, что мне приходится выполнять ее. К сожалению, я не столь оптимистичен, как капитан Бродбент, и даже не надеюсь сохранить свою шкуру непопорченной, а ведь шкура у меня только одна. Я догадываюсь, почему вы с таким трудом выносите меня. Но разве вы не понимаете, что значительно осложняете мне работу?
Она что-то пробормотала. Я резко бросил:
- Говорите!
- Это нечестно! Это непорядочно!
Я вздохнул:
- Разумеется. Поэтому позовите сюда капитана Бродбента и все расскажите ему. Надо кончать с этой затеей.
Она вздрогнула и, подняв ко мне лицо, быстро сказала:
- О нет! Этого ни в коем случае нельзя делать.
- Почему? Гораздо лучше сразу отказаться от задуманного, чем тянуть кота за хвост и в конце концов с треском провалиться. Я не могу выступать в таких условиях. Согласитесь сами...
- Но мы должны! Это необходимо!
- А что за необходимость, мисс Рассел? Какие-нибудь политические интриги? Но я слишком далек от политики; сомневаюсь, чтобы и вы интересовались ею по-настоящему глубоко. Так зачем же нам тянуть эту волынку?
- Затем, чтобы он... - Она запнулась, будучи не в состоянии говорить из-за вновь подступивших к горлу рыданий.
Я встал, приблизился к ней и положил руку ей на плечо.
- Я понимаю. Если мы не сделаем этого, тогда то, на что ваш шеф положил многие годы своей жизни, пойдет прахом. Сейчас он не в состоянии выполнять свои обязанности и его друзья самостоятельно пытаются спасти ситуацию. Потому что его друзья верны ему. И тем не менее вам больно видеть кого-то на месте, которое по праву принадлежит ему. Кроме <%2>того, вы почти обезумели от мрачных мыслей и тоски. Не так ли?
- Да. - Ответ был едва различим.
Я взял ее за подбородок и приподнял ее голову.
- Я знаю, почему вам так трудно видеть меня на его месте. Вы любите его. Но ведь я изо всех сил стараюсь во имя него. К черту, женщина! Или ты, издеваясь надо мной, хочешь сделать мой труд шестикратно сложней?
Мисс Рассел была потрясена. В какой-то момент мне даже показалось, что она собирается дать мне пощечину. Но она только растерянно пробормотала:
- Простите меня, пожалуйста. Клянусь, этого больше не повторится никогда!
Я отпустил ее подбородок и с нажимом в голосе сказал:
- Тогда приступим к работе.
Она не пошевелилась.
- Умоляю вас, простите меня.
- Пустяки, мисс Рассел. Ведь вы поступали так потому, что вами двигала любовь и тревога за любимого человека. Не беспокойтесь. Давайте лучше вернемся к работе. Я должен досконально выучить речь, а остались считанные часы.
Пенни взяла бобину и включила проектор. Я еще раз просмотрел выступление Бонфорта, затем, отключив звук и оставив одно изображение, произнес речь сам, проверяя, совпадает ли мой голос с движением его губ. Пенни наблюдала за мной, то и дело переводя взгляд с моего лица на изображение и обратно. На лице ее застыло изумление. Наконец я решил, что добился желаемых результатов, и выключил проектор.
- Ну как?
- Превосходно!
Я улыбнулся хорошо знакомой ей улыбкой.
- Спасибо, Завиток.
- Не за что, мистер Бонфорт.
Двумя часами позже мы встретились с "Ва-банком".
Как только два корабля состыковались, Дэк привел ко мне в каюту Роджера Клифтона и Билла Корпсмена.
Я знал их по фотографиям. Я встал и сказал:
- Хэлло, Родж. Добро пожаловать, Билл.
Приветствие мое было теплым, но вполне обыденным. Ведь по идее, эти люди не виделись с Бонфортом в течение лишь тех нескольких дней, которые занял короткий прыжок до Земли и обратно. Я шагнул им навстречу и протянул руку. В это время корабль шел с небольшим ускорением, переходя на более устойчивую орбиту, чем та, на которой находился "Ва-банк".
Клифтон бросил на меня короткий взгляд, затем подыграл мне.
Он вынул изо рта сигару, пожал мою руку и тихо ответил:
- Рад видеть вас, шеф.
Он был невысок, лыс, средних лет и очень походил на юриста или, скорее, на игрока в покер.
- Случилось что-нибудь за время моего отсутствия?
<%2>- Нет. Обычная рутина. Я передал Пенни все материалы.
- Прекрасно.
Я повернулся к Биллу Корпсмену и протянул ему руку.
Он не пожал ее. Вместо этого он подбоченился и присвистнул:
- Чудеса, да и только! Я начинаю верить, что у нас есть шансы провернуть все как надо.
Он окинул меня оценивающим взглядом с головы до ног и добавил:
- Повернитесь-ка, Смайт. А теперь пройдитесь. Я хочу посмотреть, как вы ходите.
Я понял, что действительно испытываю раздражение, которое наверняка испытал бы и Бонфорт, если бы столкнулся с такой непозволительной наглостью, и это, конечно, отразилось на моем лице.
Дэк тронул Корпсмена за рукав и быстро сказал:
- Перестань, Билл. Ты помнишь, о чем мы с тобой договорились?
- Чушь собачья! - отмахнулся Корпсмен. - Каюта полностью звукоизолирована. Я просто хотел убедиться, что он подходит нам. Кстати, Смайт, как ваш марсианский? Загните-ка нам что-нибудь.
Я ответил ему одним многосложным словом на высшем марсианском, которое означало приблизительно следующее: "Правила хорошего тона требуют, чтобы один из нас вышел отсюда!", но по сути своей являлось своеобразным вызовом, уведомляющим гнездо о вынесении ему оскорбленной стороной смертного приговора.
Не думаю, чтобы до Корпсмена дошел подлинный смысл высказывания, так как он заявил с довольной ухмылкой:
- Надо отдать вам должное, Смайт. У вас здорово получается.
Но Дэк понял все. Он взял Корпсмена под руку и сказал:
- Билл, я же просил вас прекратить. Вы находитесь на моем корабле, и я приказываю вам. Мы начинаем игру прямо с этого момента и ни на секунду не прекращаем ее.
- Будьте благоразумны, Билл, - вклинился Клифтон. - Мы же все согласились с тем, что необходимо сразу играть всерьез. Иначе кто-нибудь может оступиться.
Корпсмен взглянул на него, затем пожал плечами:
- Хорошо. Я просто хотел проверить. Ведь, кроме всего прочего, это была моя идея.
Он криво улыбнулся мне и выдавил:
- Здравствуйте, мистер Бонфорт. Очень рад, что вы вернулись.
Слово "мистер" прозвучало в его исполнении почти издевательски, но я невозмутимо ответил:
- И я рад, что вернулся, Билл. Имеете ли вы сообщить мне что-нибудь особо важное перед тем, как мы сядем?
- Как будто нет. Пресс-конференция состоится в Годдард-Сити сразу после церемонии.
<%2>Я видел, что он наблюдает за моей реакцией на его слова.
Я кивнул:
- Очень хорошо.
- Родж, как это понимать? - торопливо вмешался Дэк. - Разве есть такая необходимость? И вы дали свое согласие?
Корпсмен повернулся к Клифтону.
- Я как раз хотел добавить, - продолжил он, - пока шкипер не заболел от волнения: я могу сказать ребятам, что во время церемонии шеф схватил острый ларингит, или можно ограничить конференцию письменными вопросами, поданными заранее. Я напишу на них ответы, пока будет длиться церемония. Учитывая, что дублер как две капли воды похож на шефа, можно рискнуть. Как вы насчет этого, мистер Бонфорт? Думаете, справитесь?
- Не вижу особенных препятствий, Билл.
Я решил, что если уж мне удастся провести марсиан без сучка без задоринки, то с толпой земных корреспондентов я смогу беседовать хоть целую вечность, пока им не надоест слушать. Теперь я хорошо усвоил бонфортовскую манеру говорить и, по крайней мере в основных чертах, представлял себе его политические взгляды и оценки. К тому же совсем не обязательно вдаваться в подробности, отвечая на вопросы.
Клифтон тем не менее выглядел обеспокоенным. Не успел он заговорить, по корабельной сети оповещения раздался голос:
- Капитана просят пройти в рубку. Минус четыре минуты.
Дэк быстро сказал:
- Ну, давайте пока сами. Я должен загнать эти сани в сарай, ведь у меня никого не осталось, кроме молодого Эпстейна, - и ринулся к двери.
- Эй, шкип! - окликнул его Корпсмен. - Я еще хотел сказать... - Он вскочил и помчался вслед за Дэком, даже не удосужившись попрощаться.
Роджер Клифтон прикрыл за ним дверь, подошел ко мне и медленно спросил:
- Ну что? Рискнете с пресс-конференцией?
- Это зависит от вас. Я просто хочу, чтобы все вышло как надо.
- В таком случае я склонен рискнуть. Разумеется, в использовании метода письменных вопросов. Я сам предварительно проверю ответы, подготовленные Биллом, прежде чем вы зачитаете их корреспондентам.
- Очень хорошо, - согласился я. - Если появится такая возможность, дайте их мне минут за десять до конференции. Тогда вообще никаких затруднений не будет. Я очень быстро все запоминаю.
Клифтон изучающе смотрел на меня.
- Я совершенно уверен в этом, шеф. Так и сделаем. Я попрошу Пенни передать вам бумаги сразу после церемонии. Тогда вы сможете под благовидным предлогом удалиться в мужскую комнату и там изучать их сколько потребуется.
- Отлично. Это меня устраивает.
- Я рад. Должен сказать, что, увидев вас, я стал чувствовать себя гораздо увереннее. Чем я могу быть еще вам полезен?
- Думаю, ничем, Родж. А впрочем, скажите: о нем что-нибудь слышно?
- О нем? В общем, и да и нет. Он все еще в пределах Годдард- Сити. Мы уверены в этом. С Марса его не увозили. Мы заблокировали все входы и выходы, так что если у них и было такое намерение, то они не в состоянии его осуществить.
- Вот как? Насколько мне известно, Годдард-Сити не так уж велик. Кажется, что-то около сотни тысяч жителей? Разве не стоило попытаться отыскать Бонфорта? В чем же загвоздка?
- Загвоздка в том, что мы пока не можем обнародовать факт его исчезновения. Но как только состоится церемония принятия в гнездо, мы тихонечко уберем вас с глаз долой, а затем объявим о похищении так, будто оно только что произошло, и заставим местные власти разобрать город по бревнышку. Правда, все члены городского совета - ставленники партии Человечества, но им придется сотрудничать с нами - после церемонии, разумеется. И сотрудничество это будет самым что ни на есть искренним, потому что они наверняка постараются найти шефа до тех пор, пока на них не налетело все Кккахгралово гнездо и не разнесло город в щепки.
- О, мне, видно, еще многое предстоит узнать об обычаях марсиан и их психологии.
- Как и всем нам.
- Родж, а почему вы так уверены, что он все еще жив? Разве тем, кто его похитил, не было бы удобнее просто убить его?
Я вспомнил события в номере отеля. К горлу подступила тошнота. Теперь-то я знал, как, оказывается, просто избавиться от тела, если не быть слишком обремененным предрассудками.
- Понимаю, что вы хотите сказать. Это, знаете ли, тесно связано с марсианским представлением о пристойности. - Он употребил марсианское выражение.
- Смерть - по их понятиям - единственное извинение невыполненному обязательству. Если бы его просто убили, он был бы принят в гнездо посмертно, а затем гнездо и, возможно, все остальные гнезда Марса задались бы целью отомстить за его смерть. Эти странные создания могут остаться совершенно равнодушными к гибели или уничтожению человечества, но убийство конкретного человека за то, что он должен стать членом гнезда, - вот это для них совсем другой коленкор. Тут уже оказывается затронутым вопрос пристойности и обязательств - реакция марсиан на подобные ситуации настолько автоматическая, что сильно смахивает на инстинкт. Конечно, это не инстинкт, ведь марсиане - высокоцивилизованные существа. Но иногда они бывают ужасны. - Он нахмурился и добавил: - Иногда я жалею, что покинул свой Сассекс.
Предупредительный сигнал прервал наш разговор и заставил поспешить к койкам. Дэк провернул все на высшем уровне. Как только мы перешли в свободный полет, нас встретила челночная ракета из Годдард-Сити. Вниз мы отправились впятером. Это было также заранее спланировано, так как Резидент-уполномоченный выразил горячее желание подняться к нам на борт, чтобы встретить меня. Отказаться от этой идеи его заставила только радиограмма Дэка, в которой говорилось, что нами будут заняты все свободные места в челноке.
Во время спуска я пытался получше разглядеть поверхность планеты, так как видел ее всего однажды из иллюминатора "Тома Пэйна". Предполагалось, что я неоднократно бывал на Марсе, поэтому мне нельзя выказывать чрезмерное любопытство, подобно обыкновенному туристу. Однако мои попытки рассмотреть что-либо оказались безуспешными. Пилот развернул челнок так, что из иллюминаторов ничего не было видно, а потом, когда мы повернулись к поверхности боком, настала пора надевать кислородные маски.
Эти ужасные маски чуть не испортили все дело. Мне никогда не приходилось пользоваться ими. Дэк этого не предусмотрел, а я не сообразил, что маска может стать целой проблемой. Раньше мне несколько раз приходилось пользоваться космическим дыхательным аппаратом и аквалангом, и я думал, что маска от них мало отличается. Как оказалось, я сильно заблуждался.
Модель, которой отдавал предпочтение Бонфорт, оставляла рот свободным. Это была модель "Вольный ветер" компании "Мицубиси", подающая обогащенный воздух прямо в ноздри, - носовой зажим, патрубки в ноздрях, трубки, идущие от ноздрей за спину к сгущающему устройству... Я готов согласиться, что это замечательный аппарат, если к <%-3>нему привыкнуть. Он дает возможность разговаривать, есть, пить и так далее. Но лучше бы дантист засунул мне в рот обе руки.
Сложность состояла в том, что приходилось сознательно контролировать движения мышц рта. В противном случае вместо речи раздавалось шипение закипающего чайника, потому что проклятая штука работала на разнице давлений. К счастью, пилот сразу же установил в салоне марсианское давление, как только я успел надеть маску, дав мне тем самым минут двадцать на то, чтобы я свыкнулся с ней.
Тем не менее некоторое время я был полностью уверен, что дело швах, и все из-за какого-то глупого устройства.
Я стал усиленно вдалбливать себе, что пользовался этой штукой сотни раз и привычен к ней, как к зубной щетке. В конце концов я убедил себя в этом.
Дэк сумел оградить меня от часовой беседы с Резидентом- уполномоченным на борту челнока, но совсем избавиться от его общества нам не удалось. Он встречал нас на взлетном поле. Время поджимало, пора было ехать в город, и это дало мне возможность избежать тесных и длительных контактов с другими официальными лицами. Конечно, странно и противоестественно, когда человек начинает чувствовать себя в большей безопасности среди марсиан, чем среди других людей.
Но еще более странным было оказаться на Марсе.
Глава 5
Мистер Бутройд, Уполномоченный, был ставленником партии Человечества, как, впрочем, и весь его персонал, за исключением технических специалистов гражданских служб. Дэк поставил шестьдесят против сорока за то, что Бутройд не имеет ни малейшего отношения к заговору. Капитан считал его глуповатым, но честным. По той же самой причине Дэк и Родж Клифтон отказывались верить в причастность к похищению и Верховного Министра Квироги. Они подозревали, что это дело рук тайной террористической группы, существующей внутри партии Человечества и именующей себя "Людьми действия"; а уж она, по мнению моих товарищей, тесно связана с некоторыми уважаемыми денежными мешками, которые крепко держатся за свои прибыли.
После того как мы приземлились, произошла одна вещь, которая заставила меня задуматься, так ли уж честен и глуп этот Бутройд, как полагает Дэк. Ничего страшного, конечно, не произошло, но момент был из тех, которые пробивают бреши даже в самом лучшем перевоплощении. Так как я считался Очень Важным Гостем, Уполномоченный явился встречать меня, но поскольку в настоящее время я не занимал никакого официального поста, кроме поста члена Великой Ассамблеи, и путешествовал в качестве частного лица, мне не оказали никаких официальных почестей. Бутройд был один, если не считать его помощника да еще маленькой девочки лет пятнадцати.
Я знал его по фотографиям и по рассказам Роджа и Пенни, которые постарались выложить мне о нем все, что им было известно. Я обменялся с Уполномоченным рукопожатием, осведомился, не беспокоит ли его больше синусит, поблагодарил за приятное время, которое я провел на Марсе в прошлый раз, а затем поговорил с его помощником как мужчина с мужчиной - в той доверительной манере, в которой Бонфорт был так силен. Потом я повернулся к юной леди. Я слышал, что у Бутройда есть дети и что у него должна быть девочка примерно этого возраста. Но я не знал, а может быть, ни Родж, ни Пенни также не знали, встречался Бонфорт с ней когда- нибудь или нет.
Бутройд сам помог мне:
- Вы еще не знакомы с моей дочерью Дейдрой, не так ли? Она уговорила меня взять ее с собой.
Ни на одной из пленок, которые я рассматривал, не было показано, как Бонфорт обращается с маленькими девочками, поэтому мне просто следовало быть вдовцом лет около шестидесяти, у которого нет ни собственных детей, ни даже племянников, равно как и опыта общения с девочками-подростками, но зато есть богатейший опыт общения с самыми различными взрослыми людьми. Поэтому я стал вести себя с ней, как будто ей по крайней мере в два раза больше лет, чем на самом деле. Я даже поцеловал ей руку.
Она вспыхнула, но на ее лице отразилось удовольствие.
Бутройду, кажется, тоже польстил мой жест. Он сказал:
- Ну что же ты? Не стесняйся, попроси. Другого случая у тебя не будет.
Она еще больше покраснела и произнесла:
- Сэр, не могли бы вы дать мне автограф? У нас в школе все девочки собирают их. У меня есть даже автограф мистера Квироги. И мне очень хочется иметь ваш.
Она достала небольшой блокнот, который до этого держала за спиной.
Я почувствовал себя как водитель коптера, у которого потребовали права, а он забыл их дома в других брюках. Я многому научился за это время, но мне даже в голову не приходило, что когда-нибудь мне придется подделывать подпись Бонфорта. Черт возьми, человек просто не в состоянии за два с половиной дня освоить все!
Но Бонфорт просто не мог отказать ребенку в такой пустяковой просьбе, а я был Бонфортом. Поэтому я весело улыбнулся и спросил:
- Так у тебя уже есть подпись Квироги?
- Да, сэр.
- Просто автограф?
- Да. И еще он приписал: "С наилучшими пожеланиями".
Я подмигнул Бутройду:
- Вы только подумайте, а! Просто "С наилучшими пожеланиями"! Молодым леди я всегда пишу не меньше чем "С любовью". Знаете, что я сделаю? - Я взял блокнот у нее из рук и стал рассматривать его.
- Шеф, - нервно сказал Дэк, - у нас очень мало времени.
- Успокойтесь, - ответил я ему, не поднимая глаз. - Когда дело касается юной леди, вся марсианская нация может подождать.
Я протянул блокнот Пенни.
- Будьте добры, запишите размеры этого блокнота, а потом напомните мне послать фотографию, которая точно подойдет сюда, - с автографом, разумеется.
- Да, мистер Бонфорт.
- Устроит вас это, мисс Дейдра?
- Еще бы!
- Отлично! Очень приятно было познакомиться. Теперь, капитан, мы можем трогаться. Мистер Уполномоченный, не наша ли это машина?
- Ваша, мистер Бонфорт, - подтвердил Бутройд и с кривой улыбкой покачал головой: - Боюсь, что вы обратили в свою веру члена моей семьи. Вернее, не в веру, а в вашу экспансионистскую ересь. Отличная работа! Подсадные утки и все такое прочее.
- Это научит вас впредь не брать дочь с собой в дурную компанию.
Я еще раз обменялся с ним рукопожатием.
- Спасибо, что встретили нас, мистер Уполномоченный. К сожалению, нам следует торопиться.
- Да, конечно. Приятно было повидаться с вами.
- Спасибо, мистер Бонфорт! - сказала Дейдра.
- Вам спасибо, моя дорогая!
К машине я направился не спеша, чтобы не показаться суетливым или нервным. Вокруг кишели фотографы, репортеры новостей, операторы из стерео и прочая корреспондентская братия.
Билл удерживал наиболее ретивых в стороне от нас. Когда мы подошли к машине, он помахал нам рукой и крикнул:
- Увидимся позже, шеф!
Он снова принялся что-то растолковывать представителям средств информации.
Вокруг царила суматоха, обычная в таких случаях и для земных портов. После того как Бутройд не заметил подмены, насчет других людей я мог не опасаться, хотя здесь, на поле, несомненно, присутствовали те, кто знал о ней.
Я попросту постарался забыть об этих людях. Они не могли причинить нам никакого вреда, не поставив под удар самих себя.
Машина оказалась "роллсом аутлендером" с регулируемым внутри салона давлением. Маску, однако, я снимать не стал, потому что другие этого не сделали. Я сел справа, Родж пристроился рядом со мной, Пенни рядом с ним, а Дэк обвил своими длинными ножищами одно из откидных сидений. Водитель взглянул на нас через перегородку и тронулся с места.
Родж тихо сказал:
- Я уже начинал беспокоиться.
- Беспокоиться не о чем. А теперь давайте посидим тихо. Я хочу освежить в памяти речь.
На самом деле я просто хотел спокойно поглазеть на марсианский ландшафт.
Речь я и без того знал назубок. Водитель вез нас вдоль северного края поля, мимо множества стоянок. Я видел рекламы торговых компаний "Бервийс", "Диана Аутлайнз Лтд", "Трех планет" и "И.Г.Фарбениндустри". Марсиан кругом было почти столько же, сколько и людей. У большинства землян сложилось ошибочное мнение, что марсиане медлительны, как улитки. Это действительно так, но только на нашей планете, где притяжение сильнее привычного им. В родном мире они скользят на своих основаниях, как плоские камешки по воде.
Справа от нас к югу от взлетного поля уходил за горизонт Большой Канал. Противоположного берега его видно не было.
Впереди лежало гнездо Кккаха - чудесный город. Я всматривался в него. Сердце мое замирало от его нежной, хрупкой красоты. В этот момент Дэк резко рванулся вперед.
Мы уже миновали космопорт с его довольно оживленным движением, когда навстречу нам выскочила какая-то машина. Я заметил ее, но не придал этому особого значения.
Дэк, в отличие от меня, видимо, был все время настороже. Когда встречная машина почти поравнялась с нашей, он распахнул дверцу в перегородке, отделявшей нас от водителя, перегнулся через его голову и схватил руль управления. Машина сделала резкий вираж вправо, едва не врезавшись во встречную, затем влево, чудом не вылетев с дорожной полосы. Нам явно повезло, потому что в этом месте шоссе проходило по берегу канала.
Два дня назад в отеле "Эйзенхауэр" я оказался для Дэка весьма дрянным помощником. Тогда я был безоружен, да и не ждал беды.
Сегодня я также не был вооружен, даже ядовитых зубов, на худой конец, в моем арсенале не оказалось. Но зато я не растерялся. Находясь в неудобной позе, Дэк был вынужден полностью переключить свое внимание на управление машиной. Водитель, сначала ошеломленный внезапным натиском Дэка, теперь опомнился и пытался оторвать его руки от баранки.
Я нагнулся к нему, обхватил левой рукой за горло, а указательный палец правой руки сунул ему под ребро.
- Только пошевелись, и ты свое схлопочешь! - Голос принадлежал злодею из "Джентльмена из второго рассказа", линия диалога была позаимствована оттуда же.
Мой противник сразу сник.
- Родж, что они делают? - быстро осведомился Дэк.
Клифтон оглянулся:
- Они разворачиваются.
- О'кэй. Шеф, держите этого малого на мушке, пока я не пересяду за руль, - распорядился капитан, уже перебираясь на переднее сиденье. Проделывал он это с большим трудом из-за длинных ног и тесноты в кабине. Наконец он уселся в кресло водителя и с облегчением произнес:
- Вряд ли что-нибудь на четырех колесах сможет на прямой дороге догнать "роллс".
Дэк вдавил в пол педаль акселератора, и огромная машина рванулась вперед.
- Ну как там, Родж?
- Они только что развернулись.
- Отлично. А что мы будем делать с этим субчиком? Вышвырнуть его, что ли?
Моя жертва пискнула и сдавленным голосом прочирикала:
- Я ни в чем не виноват!
Я надавил пальцем сильнее, и он притих.
- О, разумеется, ты не виноват. Все, что ты намерен был проделать, - это устроить маленькое столкновение, чтобы мистер Бонфорт опоздал на церемонию. Если бы я не заметил, что ты притормаживаешь, заботясь о сохранности своей шкуры, это могло бы сойти тебе с рук. Не вышло, а?
Он повернул так резко, что взвизгнули шины, а гироскоп зажужжал, стараясь вновь привести машину в горизонтальное положение.
- Как дела, Родж?
- Они отстали.
- Вот так-то!
Дэк не стал сбавлять скорость. Мы делали добрых три сотни километров в час.
- Интересно, собираются ли они обстрелять нас? Что ты на это скажешь, милейший? Уж тебя-то они наверняка спишут за ненадобностью.
- Я не понимаю, о чем вы все время толкуете. У вас еще будут неприятности!
- Да что ты? Надеешься, что поверят такой отпетой тюремной пташке, как ты, а не четырем уважаемым людям? Или, может, ты и не шофер вовсе? Во всяком случае мистер Бонфорт предпочитает, чтобы я вел его машину, поэтому ты, что совершенно естественно, был рад сделать приятное мистеру Бонфорту.
В этот момент машину тряхнуло так, что мы едва не пробили головой крышу.
- Мистер Бонфорт! - умоляюще пролепетал мой пленник, но мольбы его повисли в воздухе.
Через некоторое время Дэк задумчиво протянул:
- Пожалуй, шеф, нет смысла выкидывать его на полном ходу. Лучше мы отвезем вас, а затем займемся им вплотную в каком-нибудь укромном местечке. Думаю, что если его хорошенько расспросить, он поведает много интересного.
Водитель попытался вырваться. Я сильнее сжал его горло и снова ткнул пальцем в бок. Конечно, палец не так уж похож на дуло пистолета, но кто же станет проверять?
Он расслабился и угрюмо пробормотал:
- Не будете же вы вводить мне наркотики?..
- Господи, конечно, нет! - оскорбленным тоном ответил Дэк. - Это противозаконно. Пенни, душечка, у тебя есть булавка?
- Конечно, капитан. - Пенни, как, впрочем, и меня, явно озадачил вопрос Дэка, но она, судя по голосу, не была испугана.
- Отлично! Парень, тебе когда-нибудь загоняли булавки под ногти? Говорят, это снимает даже гипнотическую установку молчать. Действует непосредственно на подсознание. Беда только в том, что пациент издает при этом самые непривлекательные звуки. Вот потому-то мы и собираемся отвезти тебя куда-нибудь в дюны, где ты своими криками не потревожишь никого, кроме песчаных скорпионов. После того как ты все нам расскажешь, мы отпустим тебя с миром и позволим вернуться в город. Но - теперь слушай особенно внимательно - если ты окажешься приятен в общении и добровольно согласишься поделиться интересующими нас сведениями, твои усилия будут вознаграждены. Мы разрешим тебе взять с собой кислородную маску.
Дэк замолчал. Несколько мгновений не было слышно ничего, кроме свиста разреженного марсианского воздуха, рассекаемого корпусом нашего "роллса".
На Марсе человек без кислородной маски способен пройти в лучшем случае сотни две ярдов, и то при том условии, что он находится в хорошей форме.
Помнится, я как-то читал о своеобразном чемпионе, который прошел около полумили, прежде чем отдал концы. Я взглянул на спидометр и увидел, что мы уже в двадцати трех километрах от Годдард-Сити.
Пленник обреченно прохныкал:
- Честное слово, я ничего не знаю. Мне заплатили просто за то, чтобы я устроил столкновение.
- Мы попытаемся подстегнуть твою память.
Ворота марсианского города были уже прямо перед нами. Дэк начал тормозить.
- Здесь вам выходить, шеф. Родж, будет лучше, если ты возьмешь свой пистолет и избавишь шефа от обузы.
- Верно, Дэк.
Родж перебрался поближе ко мне и тоже ткнул водителя под ребра указательным пальцем. Я вернулся на свое место.
Дэк остановил машину у самых ворот.
- На четыре минуты раньше срока, - заключил он удовлетворенно.
- Отличная машина. Хотел бы я иметь такую. Родж, подвинься, ты мешаешь.
Клифтон откинулся назад, и Дэк со знанием дела ударил водителя ребром ладони пониже уха. Тот обмяк.
- Это должно надолго успокоить его. Нам нежелательно, чтобы на глазах у всего гнезда произошло что-нибудь непредвиденное. Как у нас со временем?
Мы все взглянули на часы. В запасе оставалось еще три с половиной минуты.
- Вы должны появиться точно в назначенное время, <%2>секунда в секунду, понимаете? Ни до, ни после, а тик в тик.
- Понятно, - хором ответили мы с Клифтоном.
- Чтобы дойти до ворот, потребуется около тридцати секунд. Как вы желаете распорядиться тремя оставшимися минутами?
Я вздохнул:
- Попытаюсь привести в порядок нервы.
- С вашими нервами и так все в порядке. Вы не растерялись. Примите мои поздравления, старина. Через два часа вас отправят домой, а куча денег будет припекать вас сзади. Сейчас требуется последнее усилие. Надеюсь на это.
- Я тоже надеюсь. Все складывалось очень непросто. Как вы считаете, Дэк?
- Да, это точно.
- Можно вас на минутку?
Я вылез из машины и поманил его за собой. Отойдя на несколько шагов, я спросил:
- Что будет, если я допущу какую-нибудь оплошность - там, внутри?
- Что? - Дэк был заметно удивлен. Потом он рассмеялся как-то даже слишком сердечно: - Вы не ошибетесь. Пенни сказала мне, что вы знаете роль от и до.
- Да, но попытайтесь представить себе невозможное.
- Вы не ошибетесь, повторяю. Мне понятны ваши опасения. Я чувствовал себя точно так же, когда в первый раз самостоятельно сажал корабль на Землю. Но как только я начал снижение, я так углубился в дело, что у меня просто не было времени ошибаться.
Нас окликнул Клифтон. В разреженном воздухе голос его прозвучал непривычно высоко.
- Дэк, вы следите за временем?
- У нас его целая куча. Больше минуты.
- Мистер Бонфорт!
Это была Пенни. Я подошел к машине. Она вышла и протянула мне руку.
- Удачи вам, мистер Бонфорт!
- Спасибо, Пенни.
Родж пожал мне руку, а Дэк похлопал по плечу.
- Тридцать пять секунд. Пора!
Я кивнул и пошел к воротам. Когда я подошел к ним
<%2>вплотную, у меня оставалось в запасе всего лишь две секунды.
Массивные ворота распахнулись передо мной.
Глубоко вздохнув и недобрым словом помянув кислородную маску, я шагнул на сцену.
Неважно, сколько раз вам приходилось делать это. Все равно, каждый раз, когда поднимается занавес и начинается премьера, у вас перехватывает дыхание и замирает сердце. Конечно, вы назубок знаете роль. Конечно, перед спектаклем вы попросили режиссера рассчитать все поточнее. Конечно, позади много репетиций. И все же, когда вы выходите на сцену и знаете, что на вас устремлены тысячи пар глаз, которые так и ждут, чтобы вы заговорили, чтобы вы сделали что-нибудь, может быть, даже что-нибудь сверхъестественное... дружище, вы чувствуете все это.
Вот зачем на свете существуют суфлеры.
Когда я вошел в ворота и увидел своих зрителей, мне захотелось повернуться и бежать куда глаза глядят.
Впервые за тридцать лет во мне проснулся страх перед сценой.
Передо мной простиралась огромная площадь, буквально запруженная марсианами. Их были тысячи и тысячи. Они походили на плотно посаженную спаржу. Я знал, что первым делом должен медленно пересечь площадь по осевой линии и вступить на дорожку, ведущую во внутреннее гнездо.
Я не мог сделать ни шагу.
Тогда я сказал себе: "Послушай, дружок, ведь ты - Джон Джозеф Бонфорт. Ты и прежде бывал здесь десятки раз. Эти марсиане - твои друзья. Ты здесь находишься и потому, что сам этого захотел, и потому, что этого захотели они. Так что давай-ка двигай потихонечку вперед. Тум-тум-тум! Вот и невеста!"
Кажется, я снова стал Бонфортом.
Я стал дядюшкой Джо Бонфортом, единственным желанием которого было проделать все без сучка без задоринки на благо и во имя народа своей родной планеты и друзей марсиан. Я сделал глубокий вдох и двинулся вперед.
Именно этот глубокий вдох и спас меня. Я почувствовал <%-
2>знакомое благоухание. От тысяч марсиан, собравшихся вместе, пахло так, как будто кто-то пролил целую цистерну "Вожделения джунглей". Уверенность в том, что я действительно обоняю знакомый запах, заставила меня обернуться и посмотреть, не следует ли за мной Пенни.
Я все еще ощущал ее теплую руку в своей.
Я шел через площадь, стараясь передвигаться со скоростью, с которой обычно передвигаются по своей планете марсиане.
Толпа сомкнулась в том месте, где я стоял. Вполне возможно, что дети убегут от старших и начнут вертеться вокруг меня. Под детьми я подразумевал марсиан, только что прошедших стадию деления.
Они вдвое меньше по весу и росту, чем взрослые. Их никогда не выпускают за пределы гнезда, поэтому люди обычно склонны забывать, что на свете существуют маленькие марсиане. Отделившейся особи требуется около пяти лет, чтобы набрать нормальный вес, полностью развить мозг и восстановить прежние воспоминания. А пока этого не произошло, марсианин - совершеннейший идиот, который учится быть слабоумным. Перераспределение генов и регенерация, которые следуют за соединением и делением, надолго выводят его из строя. На одной из бобин Бонфорта как раз и была записана лекция на эту тему, сопровождаемая не очень качественной любительской стереосъемкой.
Дети, эти добродушные идиоты, полностью освобождены от всех требований пристойности и от всего, что с этим связано. Среди марсиан малыши пользуются необычайной любовью.
Двое детишек совсем маленького роста и похожие друг на друга как две капли воды выбежали из толпы и заметались передо мной, словно глупые щенки посреди улицы с оживленным движением.
Если бы я не остановился, я сбил бы их с "ног".
Я, естественно, остановился. Они вплотную приблизились ко мне, теперь уже окончательно преградив мне путь.
Вытягивая свои псевдоконечности, малыши принялись что- то оживленно чирикать друг другу. Я ничего не мог понять.
Осмелев, они начали хватать меня за одежду и запускать лапки в мои нарукавные карманы.
Марсиане тесно обступали меня, и я не мог обойти детишек стороной. Я находился между двух огней. Детишки были так милы, что моя рука непроизвольно потянулась в карман за конфетой, которой, конечно же, там не было и в помине, но тут я вспомнил о жестко установленном регламенте церемонии.
Если я не успею вовремя добраться до внутреннего гнезда, я совершу тот самый классический грех, из-за которого прославился Кккахграл Младший.
Малыши, казалось, и не собирались уступать мне дорогу. Один из них обнаружил мои часы.
Я вздохнул, и меня снова захлестнула волна запаха. Тогда я принял решение.
Я был уверен, что ласкать детей принято во всей Галактике и что это вполне согласуется даже с нормами марсианской пристойности. Я опустился на одно колено, став таким образом одного роста с ними, и несколько мгновений поласкал их, пошлепывая и поглаживая.
Затем я поднялся и осторожно произнес:
- Ну вот и все. Теперь я должен идти.
Этой фразой исчерпывался почти весь мой словарный запас основного марсианского.
Дети опять было прильнули ко мне, но я осторожно отстранил их и пошел вперед, поторапливаясь, чтобы наверстать потерянное время. Никто не выстрелил мне в спину из жезла. Поэтому я начал надеяться, что допущенное мной нарушение правил пристойности было не таким уж серьезным.
Добравшись до спуска, ведущего во внутреннее гнездо, я углубился под землю.
Церемония принятия в гнездо изобилует множеством ограничений. На нем могут присутствовать только члены гнезда. Это чисто семейное мероприятие.
Судите сами: мормону не возбраняется иметь друзей, но разве дружеские отношения играют какую-либо роль в храме Солт-Лейк- Сити? Конечно же, нет. Марсиане очень часто наносят визиты в другие гнезда, но ни один из них никогда не заходит в чужое внутреннее гнездо. Даже ближайшие друзья лишены этой привилегии.
Я не имею права подробно описывать церемонию принятия в гнездо, как ни один член масонской организации не вправе описывать ритуалы своей ложи посторонним. Замечу только, что ход ее непреложен и каждый раз воспроизводится во всей своей неизменности.
Мой поручитель - старейший марсианский друг Бонфорта Кккахррреаш - встретил меня и погрозил мне жезлом. Я потребовал, чтобы он убил меня, если я в чем-то провинился. По правде говоря, я не узнал его, хотя и видел его изображение. Но это просто должен был быть он - того требовал ритуал.
Дав понять, что я искренний приверженец всех четырех главных добродетелей, - почитаю мать, храню верность домашнему очагу, выполняю гражданские обязанности и никогда не пропускаю уроки в воскресной школе, - я получил разрешение ступить на территорию гнезда. Ррреаш повел меня по всем инстанциям, где мне задавали положенные вопросы, а я давал на них отрепетированные ответы.
Каждое слово, каждый жест обеих сторон были стилизованы, как классическая китайская пьеса, что неизмеримо увеличивало мои шансы остаться неразоблаченным.
В большинстве случаев я не понимал, о чем меня спрашивают, а в половине случаев не понимал собственных ответов. Я просто точно знал, где, когда и как меня должны спросить и что я должен ответить. Усложняло мне задачу то, что марсиане предпочитают неяркий свет, и я был вынужден передвигаться почти вслепую, как крот.
Как-то раз мне пришлось играть с Хоуком Мэнтеллом незадолго до его смерти, когда он уже был глух как пень. Вот это был актер! Потеряв слух окончательно, он перестал пользоваться слуховым аппаратом. Некоторые реплики он читал по губам, но это не всегда было возможно. Поэтому он сам руководил постановкой и скрупулезно точно рассчитывал все действие. Я видел, как он, произнеся свою реплику, уходил, а затем возвращался из-за кулис, отвечая на реплику партнера, которой он не слышал, ориентируясь исключительно по времени.
Церемония очень напоминала мне тот спектакль. Я твердо знал свою роль и вдохновенно играл ее.
Правда, полностью отдаться стихии игры мне мешали постоянно направленные на меня жезлы. Я убеждал себя, что друзья марсиане не станут сжигать меня из-за небольшого промаха. Ведь, кроме всего прочего, я был просто глупым человечком, которого они удостоили великой чести и которого, в случае чего, можно просто выставить пинком в зад.
Тем не менее мне не доставляло большого удовольствия находиться у них на мушке.
Мне казалось, что прошла уйма времени с момента моего появления в гнезде. Ощущение, конечно, было обманчивым, потому что вся церемония по канону занимает ровно одну девятую часть марсианских суток. Словом, в конце концов <%4>мы приступили к ритуальной трапезе. Не знаю, чт<200> мы ели, да, может, это к лучшему. Во всяком случае я не отравился.
По завершении трапезы старшие произнесли речь. Я, в свою очередь, в ответной речи дал высокую оценку факту принятия меня в гнездо, после чего мне присвоили гнездовое имя и вручили жезл. Я стал марсианином.
Я понятия не имел, как пользоваться жезлом, а новое мое имя напоминало звук, издаваемый испорченным краном, но зато отныне я являлся законным членом самой аристократичной семьи на Марсе. Это произошло ровно через пятьдесят два часа после того, как поиздержавшийся служитель Мельпомены в угоду своей прихоти поставил на последние пол-империала выпивку незнакомцу в баре "Каса Маньяна".
Случившееся, на мой взгляд, еще раз доказывает, что от незнакомцев следует держаться подальше.
Обратно я возвращался со скоростью, какую только способен был развить.
Дэк заранее заготовил для меня речь, в которой я приводил веские доводы в пользу того, что мне просто необходимо срочно удалиться. Меня отпустили. И тут я почувствовал себя совсем неуверенно, потому что в своих действиях мне нечем было больше руководствоваться. Я хочу сказать, что мое поведение, в принципе, и дальше должно было определяться обычаями, но я их, к сожалению, не знал. Поэтому я попросту произнес свои извинения и удалился. Ррреаш и один из старших отправились со мной. По пути мне посчастливилось поиграть еще с двумя малышами, хотя, возможно, это была все та же знакомая мне парочка. Когда мы достигли ворот, провожатые попрощались со мной на скрипучем английском, и дальше я пошел один. Я смог перевести дух только тогда, когда за мной закрылись ворота.
"Роллс" стоял на прежнем месте.
Я заторопился к машине. Дверца приоткрылась, и я с удивлением обнаружил, что в салоне сидит одна Пенни.
Это обстоятельство отнюдь не огорчило меня.
Я горделиво воскликнул:
- Хэй, Завиток, я сделал это!
- Я знала, что вы справитесь.
Я отдал ей шутливый салют жезлом и произнес:
- Зовите меня просто Кккахжжеррр. - Я совершенно заглушил первый слог в своем новом имени остальными звуками.
- Не шутите так, - нервно сказала Пенни.
Усевшись рядом с ней на переднее сиденье, я спросил:
- Пенни, вы случайно не знаете, как пользоваться этой штукой?
Наступила реакция; я чувствовал себя изнуренным, но веселым. Все, что мне сейчас требовалось, - это три внушительных глотка чего-нибудь забористого и толстенный бифштекс, а уж потом можно было бы спокойно сидеть и ждать, как откликнется критика.
- Нет. Но обращайтесь с ним осторожно.
- Кажется, нужно просто нажать на него в этом месте.
Что я и сделал. В крыше появилась аккуратная двухдюймовая дырочка, после чего машина перестала быть герметичной.
Пенни ахнула.
Я виновато пробормотал:
- Прошу прощения. Лучше отложу-ка я его в сторону, пока Дэк не научит меня, как с ним обращаться.
Она сглотнула.
- Ничего страшного, только не направляйте его куда попало.
Пенни тронула машину с места в карьер, и я понял, что Дэк не единственный, кто любит полихачить за рулем.
Из отверстия, проделанного мной, раздавался свист.
Я поинтересовался:
- Куда мы, собственно, торопимся?
Мне требовалось некоторое время, чтобы повторить ответы корреспондентам на пресс-конференции.
- Вы взяли с собой ответы? А где все остальные?
Я совершенно забыл о том, что с нами был еще захваченный водитель. Мысли о нем напрочь вылетели у меня из головы, как только распахнулись ворота гнезда.
- Они не смогли вернуться сюда.
- Пенни, что произошло? В чем дело?
Я начинал сомневаться, что мне удастся провести пресс- конференцию без посторонней помощи. Конечно, я мог рассказать собравшимся немного о церемонии, хотя мне и не следовало бы делать этого...
- Это из-за мистера Бонфорта. Мы нашли его.
Глава 6
До сего момента я не замечал, что она ни разу не назвала меня "мистером Бонфортом". Конечно же, к чему называть меня так, раз я больше им не был? Я снова стал Лорри Смайтом, актером, которого наняли, чтобы он сыграл роль Бонфорта.
Вздохнув, я откинулся назад и постарался расслабиться.
- Так, значит, все позади, и с этим покончено...
Я почувствовал, что с моих плеч свалилась тяжеленная ноша. Я даже не представлял, как тяжела она была, до тех пор пока не избавился от нее. Даже моя "больная" нога перестала болеть.
Я похлопал Пенни по руке, сжимавшей баранку, и произнес своим собственным голосом:
- Я рад, что все позади. Но мне будет очень вас не хватать. Вы настоящий друг. К сожалению, все когда-нибудь кончается и расстаются даже лучшие друзья. Надеюсь, мы еще когда-нибудь увидимся.
- Я тоже надеюсь.
- Наверное, Дэк придумал что-нибудь, чтобы спрятать меня на некоторое время, а потом протащить на борт "Тома Пэйна"?
- Не знаю.
В ее голосе промелькнули какие-то странные нотки. Я быстро взглянул на нее и заметил, что она плачет. Сердце у меня екнуло. Пенни плачет? Из-за предстоящей разлуки со мной? Хотя я и не мог поверить этому, в глубине души я страстно желал, чтобы именно Лорри Смайт оказался причиной ее слез. Глядя на мои утонченные черты и изящные манеры, можно подумать, что я неотразим в глазах женщин, однако, если признаться честно, слишком многие из них легко уклонялись от моих чар. Для Пенни это, очевидно, вообще не составляло ни малейшего труда.
- Пенни, что значат эти слезы, милая? - тревожно спросил я. - Вы разобьете машину.
- Я ничего не могу с собой поделать.
- Может быть, вы все-таки расскажете мне, в чем дело? Вы сообщили, что он найден, и все.
Внезапно у меня зародилось страшное подозрение.
- Скажите, он жив?
- Да, он жив, но они изувечили его.
Она снова принялась всхлипывать, и мне пришлось перехватить руль.
Пенни быстро взяла себя в руки:
- Простите.
- Может быть, лучше мне повести машину?
- Все будет в порядке. Кроме того, вы не умеете водить. Я имею в виду, не должны уметь.
- Что? Не говорите глупостей. Я прекрасно справлюсь с управлением, а остальное больше не имеет значения.
Тут я замолк, поняв вдруг, что "остальное", напротив, может еще иметь значение. Если с Бонфортом обошлись настолько круто, что это нельзя скрыть, то он не в состоянии появиться в таком виде на людях, во всяком случае всего через пятнадцать минут после принятия в гнездо Кккаха. Вероятно, мне все же придется провести пресс-конференцию и публично откланяться, в то время как на борт "Тома Пэйна" будут доставлять не меня, а Бонфорта.
Что ж, хорошо, я готов сделать это последнее усилие перед тем, как опустится занавес.
- Пенни, может быть, Дэк и Родж хотели, чтобы я не выходил из роли еще некоторое время? Нужно мне выступать перед репортерами или нет?
- Я не знаю. У нас не было возможности обсудить это.
Мы уже проезжали мимо взлетного поля космодрома, и впереди виднелись гигантские купола Годдард-Сити.
- Пенни, притормозите немного. Давайте поговорим толком. Должен же я решить, что мне делать дальше.
Водитель разговорился. Я не стал спрашивать Пенни, была ли к нему применена игольно-ногтевая терапия. После этого его отпустили с богом, оставив ему маску. Остальные ринулись назад в Годдард-Сити. Машину вел Дэк.
Я почувствовал радость от того, что находился в это время совсем в другом месте. По моему мнению, космонавтам нельзя разрешать водить что-либо помимо космических кораблей.
Они отправились по адресу, который указал им водитель, - в старый город, под центральный купол. Я сообразил, что это, видимо, был район притонов, без которого не обходится ни один портовый город с тех пор, как древние финикийцы обогнули Африканский рог. В таких местечках обычно гнездятся уволенные с кораблей, проститутки, мошенники, грабители и прочий сброд - в общем, полисмены решаются ходить там только попарно.
<%-3>Как оказалось, сведения, которые удалось вытянуть из водителя, были верными, но устаревшими. В комнате определенно содержался узник: постель была порядком измята - с нее явно не вставали на протяжении по крайней мере недели, кофейник еще не успел окончательно остыть, а на полке нашлась старомодная вставная челюсть, завернутая в полотенце, которая, по утверждению Клифтона, принадлежала Бонфорту. Но самого Бонфорта не было, равно как и его похитителей.
Покидая комнату, они горели желанием привести в действие первоначальный план, согласно которому следовало объявить во всеуслышание о похищении, совершенном якобы сразу же после церемонии посвящения, и нажать на Бутройда, угрожая ему тем, что, если он не примет надлежащих мер, им придется обратиться к гнезду Кккаха. Однако очень скоро они все же нашли Бонфорта, просто наткнулись на него на улице, когда уже собирались уходить из старого города.
Это был оборванный старый калека с недельной давности бородой, грязный и не совсем в своем уме. Мужчины не узнали его, узнала его Пенни.
В этом месте своего рассказа она снова разрыдалась, и мы чуть не налетели на гусеничный тягач, который тащил в доки космопорта какой-то груз.
Логичным было бы предположить следующее: ребята из той машины, которая безуспешно пыталась сбить нас, обо всем доложили своим таинственным боссам, а те, в свою очередь, пришли к выводу, что похищение больше не может служить их целям. Внимательно выслушивая все доводы, которые мне приводили, я все же никак не мог понять, почему Бонфорта просто не убили. Позже я понял: то, что с ним сделали, было гораздо более хитрым ходом и более жестоким, чем простое убийство.
- Где он теперь? - спросил я.
- Дэк отвез его в отель для космонавтов в третьем куполе.
- Мы едем туда же?
- Я не знаю. Родж только сказал, чтобы я подхватила вас, <%-
2>а потом они исчезли за служебной дверью отеля. Нет, я думаю, нам не следует появляться там. Я просто не знаю, что делать.
- Пенни, остановите машину.
- Что?
- Машина наверняка оборудована фоном. Мы не сдвинемся с места, пока точно не выясним, что нам делать дальше, или не рассчитаем сами наших дальнейших шагов. Но в одном я уверен: мне не следует выходить из образа до тех пор, пока Дэк или Родж не решат, что мне пора удалиться в тень. Ведь кто-то же должен выступить перед корреспондентами. Кто-то же должен официально отбыть с Марса на "Томе Пэйне". Вы уверены, что мистер Бонфорт не в состоянии проделать все это?
- Что вы говорите? Боже, конечно, нет! Если бы вы видели его!..
- Упаси Господи. Я верю вам на слово. Все в порядке, Пенни. Я снова "мистер Бонфорт", а вы - моя секретарша. Будем исходить из этого с данного момента.
- Да, мистер Бонфорт.
- Теперь попытайтесь связаться по фону с капитаном Бродбентом, будьте добры.
Телефонного справочника в машине не оказалось, поэтому ей пришлось сначала обратиться в "Справочное".
В конце концов удалось связаться с клубом космонавтов.
- Клуб пилотов. Говорит миссис Келли.
Я мог слышать и ту и другую сторону.
Пенни прикрыла микрофон рукой:
- Называть мне себя или нет?
- Играйте в открытую. Нам нечего скрывать.
- Это секретарь мистера Бонфорта, - твердо сказала она. - Его пилот случайно не у вас? Капитан Бродбент.
- Я его знаю, дорогуша.
В трубке послышался крик:
- Эй, вы, курицы, не видели, куда девался Дэк?
И после небольшой паузы:
- Он в своем номере. Сейчас я ему позвоню.
Через некоторое время Пенни сказала:
- Капитан, с вами хочет поговорить шеф. - Она передала мне трубку. - Шеф у аппарата, Дэк.
- О, где вы находитесь, сэр?
- Все еще в машине. Пенни встретила меня. Билл, кажется, назначил пресс-конференцию? Где она состоится?
Дэк поколебался.
- Я рад, что вы позвонили, сэр. Билл отменил ее. Ситуация... Словом, все изменилось.
- Пенни так мне и сказала. Я только рад этому. Я сильно устал, Дэк, и решил, что мы стартуем уже сегодня. Меня целый день беспокоит нога. Я просто предвкушаю тот момент, когда окажусь в невесомости и дам ей возможность отдохнуть по-настоящему.
Сам я, в отличие от Бонфорта, ненавидел невесомость.
- Может быть, вы или Родж принесете за меня извинения Уполномоченному и все такое прочее?
- Мы обо всем позаботимся, сэр.
- Отлично. Как скоро будет готов челнок?
- "Пикси" всегда готова принять вас на борт. Если вы подъедете к воротам номер три, я позвоню и за вами пришлют машину.
- Отлично. Отбой.
- Отбой, сэр.
Я вернул трубку Пенни, чтобы она положила ее на место.
- Завиток, я не знаю, прослушивается фон или нет. Вполне вероятно, что даже машина прослушивается. Если верно хотя бы одно из двух, то они могут узнать две вещи: где находится Дэк, а следовательно, где находится Он, и второе - что собираюсь делать я. Это наталкивает вас на какие-нибудь мысли?
Она задумалась, затем достала свой секретарский блокнот и написала на чистой странице: "Нам нужно избавиться от машины".
Я кивнул, затем взял у нее блокнот и написал: "Далеко ли отсюда до ворот номер три?"
Она ответила: "Вполне можно добраться пешком".
Машину мы оставили на частной стоянке какого-то видного лица неподалеку от одного из складов. Конечно, через некоторое время ее вернут туда, где она должна находиться. Сейчас такие мелочи нас не волновали.
Молча выбравшись из нее, мы направились вперед.
Мы прошли уже метров пятьдесят, когда я внезапно остановился. Что-то было не так. И, конечно же, не погода. День был прекрасный, в чистом пурпурном марсианском небе ярко светило солнце. Люди, двигавшиеся мимо нас кто в машинах, кто пешком, не обращали на нас никакого внимания. Ну разве что пялили глаза на хорошенькую девушку, но уж никак не на меня.
И все же я чувствовал себя не в своей тарелке.
- Что с вами, шеф?
- А? Я понял наконец, в чем дело!
- Сэр?
- Я перестал быть "шефом". Не в его характере пробираться вот так, тайком. Мы возвращаемся, Пенни.
Она, не сказав ни слова, последовала за мной обратно к машине. На этот раз я сел сзади и напустил на себя побольше величественности. Мой личный шофер доставил меня к воротам номер три.
Это были не те ворота, через которые мы покидали космопорт. Наверное, Дэк выбрал их потому, что через них в основном проходил груз, а не пассажиры. Пенни, не обращая ни малейшего внимания на предупредительные надписи, подогнала огромный "роллс" прямо к воротам. Портовый полисмен попытался остановить ее, на что она холодно ответила:
- Машина мистера Бонфорта. Будьте добры, позвоните <%2>в офис Уполномоченного, чтобы за ней прислали кого-нибудь.
Полисмен как будто растерялся, окинул быстрым взглядом заднее сиденье, кажется, узнал меня и отдал честь. Я дружески помахал ему рукой, когда он предупредительно распахнул дверцу машины.
- Наш лейтенант всегда очень придирчив по части того, чтобы у ограды не парковались машины, - извиняющимся тоном произнес он, - но я надеюсь, что все будет в порядке, мистер Бонфорт.
- Я и мой секретарь отбываем, - сказал я. - За мной прислали машину?
- Сейчас узнаю у караульного, сэр.
Полисмен удалился.
На мой взгляд, он был как раз тем достаточным количеством публики, которая могла бы подтвердить, что мистер Бонфорт подъехал на правительственной машине и отбыл на свою личную яхту. Я, как Наполеон свой маршальский жезл, сунул под мышку марсианский и захромал вслед за полицейским. Пенни поспешила за мной.
Коп перекинулся несколькими словами с привратником, а затем, улыбаясь, обернулся к нам.
- Вас уже ждут, сэр.
- Весьма признателен. - В душе я поздравлял себя с точным расчетом времени.
- Э-э-э... - Коп явно был возбужден и торопливо добавил, понизив голос: - Я сам экспансионист, сэр. Большое дело вы сегодня сделали. - Он с почтением поглядел на жезл, торчавший у меня из-под мышки.
Я точно знал, как повел бы себя Бонфорт в такой ситуации.
- Благодарю вас. Дай Бог вам кучу детей. Мы должны действовать в твердом большинстве.
Он захохотал гораздо сильнее, чем это могло быть вызвано моей шуткой.
- Здорово сказано! Ничего, если я передам ваше пожелание другим?
- Конечно, ничего.
Мы двинулись вперед, но тут привратник тронул меня за рукав.
- Ваш паспорт, мистер Бонфорт.
Надеюсь, выражение моего лица не изменилось.
- Пенни, достаньте наши паспорта.
Она холодно бросила караульному:
- Обо всех формальностях позаботится капитан Бродбент.
Привратник взглянул на нас и отвел глаза.
- Наверное, так оно и есть, но я обязан проверить ваши документы и записать серийные номера.
- Разумеется. Что ж, думаю, тогда нужно связаться с капитаном Бродбентом и попросить его подъехать. Кстати, назначено ли моему челноку время старта? Может быть, вы свяжетесь с диспетчерской?
Пенни, казалось, была вне себя от ярости:
- Мистер Бонфорт, но ведь это просто смешно! Мы никогда раньше не подвергались подобной проверке. Во всяком случае на Марсе!
Коп торопливо сказал:
- Конечно, все в порядке, Ханс. Ведь это же не кто-нибудь, а сам мистер Бонфорт.
- Да, но...
Я вмешался со счастливой улыбкой на лице:
- Мы можем все уладить очень просто. Если вы... как ваше имя, сэр?
- Хэзлвонтер, Ханс Хэзлвонтер, - неохотно признался он.
- Так вот, мистер Хэзлвонтер, если вы свяжетесь с господином Уполномоченным Бутройдом, я поговорю с ним, и мы избавим моего пилота от необходимости выбираться сюда, к тому же сэкономим время.
- Ох, мне бы не хотелось делать этого. Может, я лучше свяжусь с начальником порта? - с надеждой в голосе предложил привратник.
- Знаете что, дайте мне номер мистера Бутройда. Я сам переговорю с ним.
На этот раз в моем голосе появились ледяные нотки - интонация занятого и важного человека, который пытался быть демократичным, но которого вывела из себя бюрократическая мелочность нижестоящих.
Это подействовало. Он поспешно сказал:
- Я уверен, что документы в порядке, мистер Бонфорт. Просто у нас, сами знаете, правила и все такое.
- Знаю. Благодарю вас.
Я направился к воротам.
- Мистер Бонфорт, смотрите! Вон там!
Я оглянулся. Расстановка точек над "и" и перекладин над "т" отняла у нас времени ровно столько, сколько его потребовалось газетчикам, чтобы настичь нас. Один из них, припав на колено, уже наводил на меня свой стереоаппарат.
Подняв голову, он сказал:
- Держите жезл так, чтобы его было видно.
Его коллеги, увешанные различного вида оборудованием, скапливались вокруг нас с Пенни. Кто-то взобрался на крышу нашего "роллса". Еще кто-то тянул к моему лицу микрофон, а один из корреспондентов издали наставил на меня микрофон, похожий на ружье.
Я рассердился, как женщина из высшего света, имя которой напечатали в колонке светской хроники петитом, но, к счастью, я помнил, как должен себя вести. Я улыбнулся и пошел медленнее. Бонфорт всегда учитывал то, что на экране движение кажется более быстрым.
- Мистер Бонфорт, почему вы отменили пресс-конференцию?
- Мистер Бонфорт, есть сведения, что вы собираетесь предложить Великой Ассамблее предоставить имперское гражданство марсианам. Не могли бы вы сказать что-нибудь определенное по этому поводу?
- Мистер Бонфорт, когда вы собираетесь выносить на <%-
2>голосование вопрос о доверии существующему правительству?
Я поднял руку с зажатым в ней жезлом и улыбнулся.
- Пожалуйста, задавайте вопросы поочередно. Кто первый?
Конечно же, они заговорили все одновременно, и, пока они бурно оспаривали пальму первенства, я выиграл еще несколько мгновений.
Тут подоспел Билл Корпсмен.
- Ребята, имейте совесть. У шефа был тяжелый день. На все вопросы отвечу я.
Я махнул ему рукой.
- В моем распоряжении есть еще несколько минут, Билл. Джентльмены, хотя мне и пора отбывать, я все же постараюсь удовлетворить ваше любопытство. Насколько мне известно, нынешнее правительство не намерено предпринимать никаких шагов для изменения существующего гражданского статуса марсиан. Поскольку я в настоящее время не занимаю никакого официального поста, мое мнение, естественно, может быть только сугубо личным. Подробности советую узнать у мистера Квироги. Что же касается доверия правительству, то могу сказать только, что мы не станем ставить вопрос на голосование, пока не будем уверены в своей победе, - ну, в этом-то вы осведомлены не хуже меня.
Кто-то спросил:
- Вам не кажется, что это просто слова?
- А я и не собирался изрекать откровения, - возразил я.
Я подсластил горькую пилюлю лучезарной улыбкой.
- Пожалуйста, задавайте вопросы, входящие в мою компетенцию, и получите исчерпывающие ответы. Спросите меня, например, что- нибудь вроде: "Перестали ли вы бить свою жену?", и я наверняка отвечу вам чистую правду.
Тут я поколебался, вспомнив, что Бонфорт известен своей честностью по отношению к прессе.
- Но я не собираюсь водить вас за нос. Все вы знаете, почему я оказался сегодня здесь. Давайте-ка я лучше подробно проинформирую вас об этом, и потом вы сможете цитировать то, что я скажу, сколько вашей душе будет угодно.
Я покопался в памяти и состряпал кое-что из тех речей Бонфорта, которые мне доводилось слышать.
- То, что произошло сегодня, ни в коем случае не честь, оказанная одному человеку. Это... доказательство того, что две великие расы могут пониманием преодолеть полосу отчуждения, разделяющую их.
Я помахал марсианским жезлом.
- Человечество устремляется все дальше в глубины космоса, и в какой-то момент мы неизбежно обнаружим - мы уже сейчас начинаем понимать это, - что нас отнюдь не большинство. Если мы хотим преуспеть в освоении просторов Вселенной, мы должны идти к звездам с открытым сердцем и вести дела с их обитателями только честно. Я слышал такие разговоры, что, мол, марсиане добьются превосходства на Земле, дай им только волю. Уверяю вас, это совершеннейшая чушь. Земля очень мало устраивает марсиан во всех отношениях. Так что давайте защищать то, что мы действительно можем потерять, не позволяя ненависти и страху ослепить нас. Ничтожествам никогда не покорить звездных просторов, поэтому души наши должны быть широкими, как космос.
Один из репортеров вопросительно поднял бровь:
- Мистер Бонфорт, сдается мне, вы уже говорили то же самое в феврале.
- Вы услышите от меня то же самое еще и в следующем феврале, и в марте, и во все остальные месяцы. Лишний раз повторить истину никогда не помешает.
Я обернулся к привратнику и добавил:
- Прошу меня извинить: мне пора идти, а то я опоздаю к старту.
Я повернулся и прошел в ворота. Пенни поспешила за мной.
Мы забрались в небольшую освинцованную машину космодрома, и дверь ее со вздохом закрылась за нами. Машина была автоматической, поэтому мне не пришлось играть еще и роль водителя.
Я откинулся на спинку сиденья и расслабился.
- Уф-ф-ф!
- Это было изумительное зрелище, - серьезно заявила Пенни.
- Я испугался только тогда, когда меня поймали на том, что я повторяю прошлую речь.
- Но вы здорово вывернулись. Это было самое настоящее вдохновение. И вы говорили в точности, как он.
- Пенни, скажите, был там кто-нибудь, кого мне следовало называть на "ты" или по имени?
- Пожалуй, нет. Может быть, одного или двух, но вряд ли они ожидали от вас этого в такой неразберихе.
- Меня застали врасплох. Черт бы побрал этого привратника с его проклятыми паспортами! Кстати, Пенни, я почему-то думал, что их носите вы, а не Дэк.
- А у Дэка их и нет. Каждый из нас ходит со своим паспортом.
Она полезла в сумочку и извлекла из нее небольшую книжечку.
- Мой всегда у меня с собой, но я не решилась доставать его.
- Что?
- Дело в том, что паспорт был у него, когда его похитили. Мы не осмелились просить о выдаче дубликата, по крайней мере до настоящего времени.
Тут я почувствовал, что измотан вконец.
Поскольку ни Дэк, ни Родж никаких инструкций мне не давали, я продолжал свою игру в течение всего подъема и перехода на "Тома Пэйна". Мне это было совсем нетрудно. Я просто сразу прошел в каюту владельца яхты и несколько часов провел там, грызя ногти и пытаясь представить себе, что сейчас делается внизу, на поверхности планеты.
В конце концов с помощью таблеток от тошноты я ухитрился провалиться в некоторое подобие сна, что оказалось ошибкой с моей стороны, так как мне тут же стали сниться самые немыслимые кошмары. В них присутствовали и репортеры, гневно указывавшие на меня пальцем, и копы, грубо хватавшие меня за плечо и волочившие куда-то, и марсиане, прицеливавшиеся в меня из своих жезлов. Все они знали, что я обманщик, и не могли решить только одного - кому выпадет честь разорвать меня на куски и спустить в туалет.
Разбудил меня предстартовый сигнал. В ушах зазвучал густой голосище Дэка:
- Первое и последнее красное предупреждение! Одна третья "же". Одна минута.
Я быстренько добрался до койки и расположился на ней. Когда начался разгон, я почувствовал себя значительно лучше: одна третья часть земного притяжения - это не так уж много, примерно такое же притяжение, насколько я помню, на поверхности Марса; самое главное, что этого притяжения оказалось достаточно, чтобы привести в порядок мой желудок и сделать пол обычным, нормальным полом.
Минут через пять в дверь постучали и вошел Дэк, не дожидаясь, пока я сам открою ему.
- Как вы себя чувствуете, шеф?
- Привет, Дэк. Очень рад снова увидеть вас.
- А я рад, - устало сказал он, - что в конце концов вернулся.
Взглянув на мою койку, он спросил:
- Ничего, если я прилягу?
- Ради Бога!
Он улегся на койку и тяжело вздохнул:
- Совсем замотался! Кажется, дрых бы целую неделю. Да, пожалуй, не меньше.
- Да и я бы не отказался. Эх! Ну как, доставили его на борт?
- Конечно. Хотя это было весьма нелегко.
- Я думаю! Впрочем, в таком небольшом порту, как этот, подобную операцию, наверное, провернуть проще, чем в большом. Здесь не нужны ухищрения, к которым вы прибегали на Земле, чтобы отправить меня в космос.
- Что? Вовсе нет. Здесь все устроить гораздо сложнее.
- В самом деле?
- Но это же очевидно. Здесь все знают друг друга и слухи быстро распространяются.
Дэк криво усмехнулся:
- Мы доставили его на борт в контейнере для перевозки марсианских креветок. Пришлось даже заплатить пошлину.
- Дэк, как он?
- Ну... - Дэк нахмурился: - Док Кэпек сказал, что он полностью оправится и что это только вопрос времени, и при этом с яростью добавил: "Ух, если бы я только мог добраться до этих крыс!" Если бы вы видели, что они с ним сделали, вы бы заорали от ужаса и негодования. А мы вынуждены оставить их в покое ради него же самого. - Дэк и сам уже кричал во все горло.
Я мягко сказал:
- Из рассказа Пенни я понял, что его искалечили. Насколько тяжелы повреждения?
- Что? Вы совсем не так поняли. Кроме того, что он был дьявольски грязен и нуждался в бритье, никаких физических повреждений у него не было.
Я недоумевающе смотрел на него.
- Я думаю, что они его били. Чем-то вроде бейсбольной биты...
- Лучше бы, если так! Что значат две-три сломанные кости? Нет, все дело в том, что они надругались над его умом!
- Ох... - Мне вдруг стало плохо. - Промывание мозгов?
- И да и нет. Вытянуть из него какие бы то ни было политические секреты даже не пытались, потому что у него их не было. Он всегда играл в открытую, и все это знали. Поэтому его просто держали под контролем, чтобы он не пытался сбежать. Док считает, что ему ежедневно вводили минимальную дозу, как раз достаточную для того, чтобы поддерживать его в нужном состоянии, и делали так до самого последнего момента. А отпуская, ему влепили такую лошадиную дозу, что от нее и слон превратился бы в ненормального. Лобные доли его мозга, должно быть, пропитаны этой дрянью, как губка.
Тут я почувствовал себя совсем дурно и про себя поблагодарил судьбу за то, что ничего не ел. Как-то раз мне довелось кое-что прочесть на эту тему. С тех пор вопрос о наркотиках и их применении стал вызывать во мне ярость, удивляющую меня самого.
На мой взгляд, в игре человеческой личностью есть что-то невероятно аморальное и низменное. По сравнению с ней убийство есть преступление чистое и естественное, просто маленький грешок.
"Промывание мозгов" - термин, который дошел до нас из последнего периода Темных Веков. Тогда этот метод применяли для того, чтобы сломить волю человека и подавить его личность путем физических страданий и жестоких пыток.
Но инквизиторские процедуры занимали подчас слишком много времени, поэтому несколько позже открыли более быстрый путь для достижения той же самой цели. Теперь ничего не стоило превратить человека в бездумного раба за считанные секунды, просто введя ему одно из производных кокаина в лобные доли мозга.
Эта омерзительная практика сначала получила применение в психиатрии, в лечении буйных душевнобольных. В то время это было несомненным достижением, так как избавляло врачей от необходимости прибегать к лоботомии. Лоботомия в нынешнем представлении - такой же анахронизм, как и "пояс верности". Она представляла собой такое вмешательство скальпеля нейрохирурга в мозг человека, которое приводило к разрушению личности оперируемого, но не убивало его.
Применяли лоботомию довольно широко, совсем как когда-то избиение с целью изгнания дьявола.
В то время "промывание мозгов" с помощью наркотиков стало очень популярным и отточенным. Когда появились на исторической сцене банды Братьев, они довели этот способ до совершенства: им удавалось, вводя человеку мизерные дозы наркотика, делать его "очень склонным к подчинению", а буквально начиняя несчастную жертву этим зельем - превращать ее в кучу инертной протоплазмы.
Делалось все это якобы во имя священной заботы о благе ближнего.
О "благе", естественно, забывали, если "ближний" не изъявлял добровольного желания делиться своими секретами и отказывался быть покладистым.
В таких случаях хорошего эффекта добивались, вводя ему иглу рядом с глазным яблоком и впрыскивая чего следует прямо в мозг.
Омлета не сделаешь, не разбив яйца, - примерно так обычно рассуждают все негодяи.
Конечно, уже давным-давно наркотическое вмешательство в работу мозга признано совершенно незаконным, не считая, разумеется, некоторых видов лечения, где без него не обойтись. Этим методом нередко пользуются уголовные элементы, да и копы иногда закрывают глаза на закон, потому что это верный способ развязать язык преступнику, не оставляя на его теле никаких следов.
Жертве можно даже приказать забыть все, чему ее подвергали.
Большую часть всего этого я знал и до того, как Дэк рассказал мне, что сделали с Бонфортом, а остальное я вычитал в корабельной "Энциклопедии Батавии" в статье "Психическое интегрирование", а также "Пытки".
Я потряс головой и попытался отогнать кошмары.
- И все-таки: он оправится или нет?
- Док говорит, что наркотик не меняет структуру мозга, он просто парализует его. Он утверждает, что кровь со временем вымывает и уносит из мозга эту дрянь, затем она попадает в почки и выводится из организма. Но на все это требуется время.
Дэк взглянул на меня:
- Шеф...
- А? По-моему, настало время отбросить всех этих "шефов", не правда ли? Ведь он вернулся.
- Как раз об этом-то я и хотел с вами поговорить. Не могли бы вы еще некоторое время побыть в его роли?
- Зачем? Сдается мне, здесь нет никого, перед кем нужно было бы ломать комедию.
- Не совсем так. Лоренцо, нам удалось сохранить операцию в полной тайне. Вот вы, вот я. - Он отогнул два пальца. - А вот это док, Родж, Билл и, разумеется, Пенни. Там, на Земле, еще остался человек по имени Лэнгстон, но вы его не знаете. Думаю, Джимми Вашингтон тоже что-то подозревает, но он так скрытен, что, наверное, не сказал бы правильного времени даже собственной матери. Мне не известно, сколько человек принимало участие в похищении, но я уверен, что немного. Во всяком случае заявить о себе они не осмелятся. Самое смешное, что им теперь не доказать факт похищения Бонфорта, даже если бы они и захотели. Но дело вот в чем. Здесь, на "Томми", есть экипаж и несколько посторонних людей. Старина, как насчет того, чтобы вам еще немножко побыть шефом и постараться каждый божий день показываться на глаза членам команды и Джимми Вашингтону с его девочками, - только до тех пор, пока Он не поправится, а?
- Я, в общем-то, не вижу особых причин отказываться. А сколько времени займет выздоровление?
- Думаю, что к моменту возвращения на Землю все будет в порядке. Мы постараемся добираться как можно медленнее, с небольшим ускорением. Вы останетесь довольны.
- О'кэй, Дэк. И знаете, не нужно платить мне за это особо. Я согласен продолжать начатое дело просто потому, что всем сердцем ненавижу "промывание мозгов".
Дэк вскочил и от души хлопнул меня по плечу:
- Мы с вами слеплены из одного теста, Лоренцо. А о плате не беспокойтесь. Вас не обидят.
Тут же его поведение изменилось.
- Отлично, шеф. Утром увидимся, сэр.
Одно неизбежно тянет за собой другое. Мы перешли на более удаленную орбиту, где нас уже наверняка не достанут жадные до информации журналисты, если они захотят, воспользовавшись челноком, нанести нам визит.
Я проснулся в невесомости, выпил таблетку и ухитрился даже кое-как позавтракать.
Вскоре после завтрака пришла Пенни.
- Доброе утро, мистер Бонфорт.
- Доброе утро, Пенни. - Я кивнул головой в направлении гостиной: - Есть какие-нибудь новости?
- Нет, сэр, все по-прежнему. Капитан шлет вам свое приветствие и приглашает к себе, если вас это не затруднит.
- Отчего же? Нисколько не затруднит.
Пенни проводила меня до капитанской каюты. Дэк был там. Он восседал на стуле, обвивая его ногами, чтобы удержаться на месте. Родж и Билл сидели на койке, пристегнувшись к ней ремнями.
Увидев меня, Дэк сказал:
- Спасибо, что пришли, шеф. Нам нужна ваша помощь.
- Доброе утро. А что, собственно, произошло?
Клифтон ответил на мое приветствие в обычной своей уважительной манере. Корпсмен только кивнул.
- Дело в том, что, если мы хотим благополучно завершить задуманное, вам придется сказать еще одну речь, - обрадовал меня Дэк.
- Как? Я полагал...
- Секундочку. Оказывается, средства массовой информации ожидали от вас сегодня большой речи, касающейся вчерашнего события. Я думал, что Родж отменит ее, но Билл уже написал текст. Дело только за вами: готовы ли вы выступить?
Беда с этими кошками! У них обязательно когда-нибудь появляются котята.
- Где? В Годдард-Сити?
- О нет. Прямо у вас в каюте. Мы отошлем ее на Фобос, там ее запишут и передадут на Марс и заодно по линии срочной связи в Новую Батавию, а уж оттуда ее ретранслируют на Венеру, Ганимед и так далее. Таким образом, за какие-нибудь четыре часа она облетит всю Солнечную систему, при этом вам не придется даже носа высунуть из своей каюты.
В подобной масштабности была какая-то притягательность. Мои выступления никогда не транслировались еще на всю систему, если не считать одного раза. Но тогда мое лицо всплыло на экране только на двадцать семь секунд: это была эпизодическая роль. А тут такая прекрасная возможность!
Дэк решил, что я собираюсь отказаться, и поспешил добавить:
- Если вам трудно, мы можем записать вашу речь здесь, на борту "Томми", а потом просмотрим ее и заменим неудачные места.
- Ну хорошо. Где текст, Билл?
- У меня.
- Позвольте мне ознакомиться с ним.
- Что вы имеете в виду? У вас еще будет куча времени изучить его.
- Он что, у вас не с собой?
- Нет, отчего же. С собой.
- Тогда позвольте мне прочитать его.
Корпсмен забеспокоился:
- Вы получите его за час до записи. Такие вещи лучше читать без особой подготовки, с листа.
- Давно известно, что из всех экспромтов самые удачные - заранее подготовленные, Билл. Это мой хлеб, так что я знаю лучше.
- Но ведь еще вчера вы прекрасно справились на взлетном поле вообще без подготовки. Сегодняшняя речь почти то же самое, и мне хотелось бы, чтобы вы преподнесли ее слушателям примерно так же, как свое вчерашнее выступление корреспондентам.
Чем больше отнекивался Билл, тем сильнее проступала во мне личность Бонфорта. Наверное, Клифтон заметил, что я вот-вот рассержусь и начну метать громы и молнии, потому что он быстро сказал:
- О, ради Бога, Билл, дай ты ему речь.
Корпсмен фыркнул и бросил мне листки.
В невесомости бумаги не упали вниз, зато разлетелись по всей комнате. Пенни торопливо собрала их, сложила по порядку и вручила мне. Я поблагодарил ее и, ничего больше не сказав, углубился в чтение.
Быстро пробежав глазами текст, я поднял голову.
- Ну как? - спросил Родж.
- Здесь рассказ минут на пять о принятии в гнездо, а остальное - аргументы, свидетельствующие о правильности политики экспансионистов. В общем, почти то же, что было в речах, которые мне показывали раньше.
- Правильно, - согласился Клифтон. - Принятие в гнездо - это крюк, на котором держится все остальное. Как вы, наверное, знаете, мы собираемся поставить вопрос о вотуме доверия.
- Понимаю. И вы не можете упустить случая ударить в барабан. Может, это, конечно, и неплохо, но...
- Что "но"? Что-нибудь не так?
- Нет, просто дух, в котором выдержана речь... В нескольких местах придется заменить кое-какие выражения. Он бы так не выразился.
С уст Корпсмена сорвалось слово, которое не следовало бы произносить в присутствии леди. Я холодно взглянул на него.
- Послушайте, Смайт, - продолжал он. - Кто лучше знает, как выразился бы в этом случае Бонфорт? Вы или человек, который вот уже четыре года пишет за него все речи?
<%2>Я пытался сдержаться. Его слова отчасти были справедливы.
- И тем не менее, - ответил я, - место, которое прилично смотрится в печатном тексте, может не прозвучать как следует в речи. Мистер Бонфорт - блестящий оратор, теперь я это знаю. Его не грех поставить в один ряд с Черчиллем, Уэбстером и Демосфеном, умевшими выражать великое через простое. А теперь давайте возьмем хотя бы вот это слово "бескомпромиссность", которое вы употребили дважды. Я бы еще, пожалуй, и воспользовался им, потому что испытываю слабость к многосложным словам и люблю, знаете ли, показать свою эрудицию, но мистер Бонфорт наверняка сказал бы вместо этого "глупость", "ослиное упрямство" или "каприз". И сказал бы он так потому, что в этих словах, естественно, больше чувства, и выражено оно сильнее.
- Вы бы лучше думали о том, как прочитать речь, а уж о словах позвольте беспокоиться мне.
- Вы, видимо, не поняли меня, Билл. Меня совершенно не волнует политический аспект этой речи. Мое дело - максимально точное подражание оригиналу. Я не могу вложить в уста своего героя слова, которые ему не свойственны. В противном случае я рискую выглядеть так же ненатурально и противоестественно, как козел, говорящий по-гречески. А вот если я прочитаю речь в его обычной манере, это уже само по себе будет эффектно. Ведь мистер Бонфорт, как я уже отмечал, великий оратор.
- Послушайте, Смайт, вас наняли не для того, чтобы писать речи. Вас наняли для того, чтобы...
- Спокойно, Билл! - прикрикнул на него Дэк. - И да<%2>вай-ка поменьше этих "Смайтов". Родж, ну а ты что скажешь?
- Как я понимаю, шеф, - сказал Клифтон, - вы возражаете только против некоторых выражений?
- В общем-то, да. На мой взгляд, еще следовало бы вырезать нападки личного характера на мистера Квирогу и откровения на тему о том, кто стоит у него за спиной. Все это звучит тоже как-то не по-бонфортовски.
Лицо Клифтона приняло смущенное выражение.
- Вообще-то, это место вставил я сам, но, может быть, вы и правы. Он всегда дает людям возможность додумать кое-что самим. - Помолчав немного, он продолжил: - Хорошо, внесите сами все изменения, которые считаете необходимыми. После этого мы запишем ваше выступление и посмотрим его. Если понадобится, подправим кое-что, в крайнем случае можем даже вообще отменить его "по техническим причинам". - Он мрачно улыбнулся: - Да, Билл, именно так мы и сделаем.
- Проклятье, но это совершенно вопиющий...
- Нет, именно так нам и следует поступить, Билл.
Корпсмен резко встал и вышел из каюты.
Клифтон тяжело вздохнул:
- Билл всегда с трудом воспринимал мысль о том, что кто-то, кроме мистера Бонфорта, может давать ему указания. Но человек он очень способный. Шеф, когда вы будете готовы к записи?
- Не знаю. Думаю, буду готов, когда нужно.
Пенни вместе со мной вернулась в кабинет.
Когда она закрыла дверь, я сказал:
- Пенни, детка, с час или около того вы мне не понадобитесь. Если вам не трудно, зайдите к доку и попросите у него пару таблеток. Они могут мне понадобиться.
- Да, сэр.
Она поплыла к двери.
- Шеф...
- Да, Пенни?
- Я хочу сказать вам: не верьте, что Билл готовил для него все речи.
- А я и не верю. Ведь я слышал его выступления и читал опус Корпсмена.
- О, Билл, конечно, иногда писал всякую мелочь, как и Родж, впрочем. Даже я частенько занималась этим. Он готов был использовать любую идею, откуда бы она ни исходила, если она нравилась ему. Но если он произносил речь, то это была речь целиком его собственная, от первого слова и до последнего.
- Я это знаю, Пенни. Жаль только, что речь по случаю
<%2>завершения сегодняшней церемонии он не написал заранее.
- Просто постарайтесь сделать все, что в ваших силах.
Я стал стараться. Начал я с того, что заменил гортанными германизмами "брюшные" латинские выспренности, которыми можно было вывихнуть челюсть. Но очень скоро я вышел из себя, побагровел и порвал свои наброски в клочки. Только импровизация может доставить удовлетворение актеру... И как же редко приходится ему иметь с ней дело!
В качестве слушателя я выбрал только Пенни и добился от Дэка обещания, что меня никто не будет подслушивать, хотя я подозреваю, что эта здоровенная орясина обманула меня и подслушивала сама. Через три минуты после того как я начал говорить, Пенни разрыдалась, а к тому времени, когда я закончил (двадцать восемь с половиной минут - ровно столько, сколько было отведено для передачи), она сидела уже неподвижно в каком-то странном оцепенении. Боже упаси, я вовсе не позволил себе никаких вольностей с прямой и ясной доктриной экспансионизма в том виде, в котором она была провозглашена ее официальным пророком Достопочтенным Джоном Джозефом Бонфортом. Я просто немного видоизменил облик его заветов, воспользовавшись главным образом выражениями из его прямых речей.
И вот ведь что странно: я верил каждому слову из того, что говорил.
Ну, братцы, я вам доложу, и речь же у меня получилась!
Оценить мои старания собрались все, включая Джимми Вашингтона, присутствие которого держало в узде Билла Корпсмена.
Когда запись кончилась, я спросил:
- Ну как, Родж, будем вырезать что-нибудь?
Тот вынул изо рта сигару и ответил:
- Нет. Если хотите, чтобы все было в порядке, послушай<%-
2>тесь моего совета, шеф: пустите ее в том виде, в каком она есть.
Корпсмен молчаливо удалился, но зато мистер Вашингтон подошел ко мне со слезами на глазах. Слезы в невесомости выглядят очень странно - им некуда течь.
- Мистер Бонфорт, это было превосходно!
- Спасибо, Джимми.
Пенни вообще не могла произнести ни слова.
После просмотра я отключился. Удачное представление всегда основательно выматывает меня.
Я спал больше восьми часов - до тех пор, пока меня не разбудила корабельная сирена. Засыпая, я привязался к койке - ненавижу плавать во сне по всей каюте - и теперь мог позволить себе оставаться на месте и не двигаться. Но меня встревожила сирена, поэтому я поспешил связаться с рубкой, не дожидаясь второго предупреждения.
- Капитан Бродбент?
- Секунду, сэр, - услышал я голос Эпстейна.
Почти сразу мне ответил сам Дэк:
- Да, шеф? Мы стартуем по расписанию, в точности как вы распорядились.
- Что? Ах да, конечно.
- Думаю, что мистер Клифтон скоро будет у вас.
- Отлично, капитан.
Я откинулся на койку и стал ждать.
Как только мы стартовали, в каюту вошел Родж Клифтон. Он выглядел очень обеспокоенным. Я пытался понять, в чем причина. Его лицо выражало и триумф, и растерянность, и смущение.
- Что случилось, Родж?
- Шеф, они хотят нанести нам удар! Правительство Квироги подало в отставку!
Глава 7
Спросонья я все еще туго соображал.
Чтобы хоть немного прийти в себя, я помотал головой.
- Отчего вы так обеспокоены, Родж? Ведь вы, кажется, настойчиво добивались именно этого?
- Да, конечно. Но... - Он запнулся.
- Но что? Я не понимаю. Вы все годами работали и строили планы, как свалить правительство Квироги. И вот вы добились своего, а выглядите, как невеста, которая перед самой свадьбой начинает подумывать, не бросить ли ей всю эту затею. Почему? Нехорошие дяди ушли, и теперь божьи дети вновь обретут кров над головой. Разве не так?
<%2>- Э-э-э... К сожалению, вы слишком далеки от политики.
- Вам должно быть известно, что меня излечила от увлечения ею должность разведчика в вашей группе скаутов.
- Так вот, видите ли, главное в политике - точно выбрать время.
- Мой отец говорил то же самое. Если я правильно вас понял, вы бы предпочли, чтобы Квирога по-прежнему находился у власти. Ведь вы сами сказали "нанести удар".
- Позвольте я объясню. Да, мы в самом деле добивались того, чтобы на голосование был вынесен вопрос о доверии правительству. Мы выиграли бы его, и это привело бы к назначению новых выборов. Мы ждали только благоприятного момента, гарантирующего нас от случайностей.
- Ах вон оно как! А сейчас вы не уверены, что победите? Вы думаете, Квирогу изберут вновь и он еще пять лет будет возглавлять правительство, или, по крайней мере, его будет возглавлять сторонник партии Человечества?
Клифтон задумался:
- Нет. Я думаю, у нас довольно много шансов на победу.
- Что? Может быть, я все еще не проснулся? Разве вы не хотите победить?
- Конечно, хотим. Но разве вы не понимаете, что означает для нас эта отставка?
- К сожалению, нет.
- Так вот, правительство, стоящее у власти, может в течение конституционного срока своего правления, измеряющегося периодом в пять лет, в любое время назначить выборы. Обычно оно предпринимает такой шаг тогда, когда наступает самый благоприятный момент. Но никто не стал бы подавать в отставку перед самыми выборами, если только не оказано какое-то давление извне. Понимаете?
Хотя я и был полным профаном в политике, я не мог не согласиться, что ситуация складывалась действительно довольно странная.
- Кажется, понимаю.
- В данном случае правительство Квироги назначило всеобщие выборы, а затем подало в отставку полным составом, оставляя Империю в состоянии безвластия. В такой ситуации монарх должен назначить кого-то, кто сформировал бы временное правительство, которое вело бы дела Империи до выборов. В соответствии с буквой закона, монарх имеет право назначить любого из членов Ассамблеи, но фактически выбора у него нет. Когда правительство подает в отставку в полном составе - подчеркиваю, не просто перетасовывает портфели, а уходит в отставку целиком, - монарх должен назначить составителем "временного правительства" лидера оппозиции. Подобная система до сих пор предохраняла кабинеты от искушения сделать отставку просто красивым жестом. В прошлом неоднократно испытывались другие методы, иногда при этом правительства менялись часто, как нижнее белье, но наша система гарантирует наличие ответственного правительства.
Я так старался успеть понять его объяснения, что чуть было не пропустил мимо ушей его последние слова:
- Таким образом, естественно, император неизбежно вызовет мистера Бонфорта в Новую Батавию.
- Что? Новая Батавия? Ну, знаете ли!
Я вдруг вспомнил, что никогда в жизни не был в столице Империи. В тот единственный раз, когда я посетил Луну, превратности моей профессии лишили меня и денег, и возможности совершить побочную экскурсию.
- Так вот почему мы стартовали! Ну что ж, в принципе, я не возражаю. У вас, надеюсь, всегда найдется возможность спровадить меня домой, на Землю, даже если "Томми" и не скоро окажется там?
- Что? Бога ради, не беспокойтесь вы о такой ерунде. Когда надо будет, капитан Бродбент сумеет найти десяток способов доставить вас обратно на Землю.
- Прошу прощения. Я совсем забыл, что у вас сейчас на уме более серьезные проблемы, Родж. Конечно, теперь, когда моя работа закончена, мне бы страшно хотелось вернуться домой. Но я с радостью подожду сколько нужно на Луне, хоть несколько дней, хоть даже месяц. Спешить мне некуда. И большое спасибо вам за то, что вы не сочли за труд сообщить мне последние новости.
Я следил за его лицом.
- Родж, вы чертовски обеспокоены.
- Разве вы не понимаете? Император вызывает мистера Бонфорта. Сам Император! Понимаете? А мистер Бонфорт не в состоянии сейчас появляться на людях. Они сделали рискованный ход и, возможно, объявят нам мат!
- Как? Минуточку. Не спешите. Я вижу, к чему вы клоните, но, дружище, смотрите сами: мы еще далеко от Новой Батавии, мы от нее в сотне миллионов миль, или в двухстах миллионах, или что-то в этом роде. А к тому времени, когда мы прибудем на место, док Кэпек поставит его на ноги. Разве нет?
- Мы все очень надеемся на это.
- Но вы не уверены?
- Мы не можем быть уверены до конца. Кэпек говорит, что о действии таких огромных доз нет клинических данных. Все зависит от особенностей организма человека и от того, какой именно наркотик ему введен.
Тут я внезапно вспомнил, как один подмастерье всучил мне слабительное прямо перед представлением. Это, конечно, не помешало мне с блеском доиграть роль до конца, что еще раз доказало превосходство разума над бренным телом. Негодяя я потом уволил.
- Родж, видимо, они вкатили ему последнюю дозу не из простого садизма. Вероятно, они хотели создать подобную ситуацию.
- Я тоже так думаю. И Кэпек.
- <%2>Хэй! В таком случае это значит, что за спиной похитителей стоит сам Квирога и что
Родж покачал головой:
- Совсем не обязательно. И вряд ли возможно. Но это действительно говорит о том, что силы, которые контролируют "Людей действия", также контролируют и деятельность партии Человечества. К сожалению, никогда ничего вменить им в вину не удастся - они недосягаемы. Наверняка именно они шепнули на ушко Квироге, что настала пора ложиться на спину и подгибать лапки, и заставили его сделать это. Скорее всего, - добавил он, - ему даже не стали объяснять, почему избран именно этот момент.
- Черт возьми! Вы хотите сказать, что самый могущественный человек Империи сдался так легко только потому, что кто-то за сценой приказал ему?
- Боюсь, что именно так и обстоит дело.
Я помотал головой:
- Вот уж действительно: политика - грязная игра!
- Нет, - твердо возразил Клифтон. - Нет такого понятия "грязная игра". Просто иногда встречаются бесчестные игроки.
- Не вижу разницы.
- Разница огромная. Квирога - человек ординарный и является куклой - так мне кажется - в руках негодяев. А Джон Джозеф Бонфорт - личность во всех отношениях выдающаяся, и его не сделать марионеткой. Когда он был еще простым последователем, он искренне верил в правоту дела. Когда он стал вождем, он покорил народ своей убежденностью и повел его за собой.
- Прошу прощения, - смущенно сказал я, - кажется, я кое-что представлял себе неверно. Так что же нам теперь делать? Надеюсь, Дэк все рассчитал и мы не прибудем в Новую Батавию раньше, чем мистер Бонфорт будет в состоянии предстать перед императором?
- Мы не можем тянуть. Конечно, ускорять корабль более чем вдвое не обязательно. Никто и не ожидает, что человек в возрасте Бонфорта станет подвергать свое сердце излишним перегрузкам. Но и задерживаться особенно не следует. Когда за вами посылает император, надлежит являться вовремя.
- Как вас понимать?
Родж, ничего не отвечая, смотрел на меня. Я уже начинал испытывать некоторое неудобство.
- Родж, только, ради Бога, не надо говорить глупости! Я не хочу больше иметь с этим ничего общего. Я закончил свою работу, разве что могу еще несколько раз показаться на корабле. Грязная она или нет, но политика не моя игра. Заплатите мне и доставьте меня домой, и я обещаю, что никогда даже близко не подойду к избирательной урне.
- Может быть, вам и не придется ничего делать. Доктор Кэпек почти наверняка успеет привести его в норму. Даже если ему это не удастся, для вас не составит особого труда... В общем, уверяю вас: аудиенция у императора совсем не то, что церемония на Марсе.
- Император! - почти выкрикнул я.
Как и большинство американцев, я не понимал преимуществ монархического правления и в глубине души не одобрял его.<%-3>
Зато я испытывал необъяснимый, просто постыдный страх перед коронованными особами. Кроме того, отношения между Америкой и Империей сложились весьма своеобразные.
Когда мы получили особый статус по договору, который давал нам право на полноценное участие в голосовании и в прочих делах Империи, была заключена договоренность о том, что наши собственные органы власти, конституция и тому подобное никаким изменениям не подвергнутся, а также негласно было решено, что ни один из членов императорской семьи никогда не ступит на землю Америки. Может быть, это очень плохо. Может быть, если бы мы были более привычны к монархам, они не производили бы на нас такого подавляющего впечатления. Во всяком случае, примечательным является то, что не кто иной, как американские женщины, больше всех остальных стремятся быть представленными ко двору.
- Успокойтесь, - сказал Родж. - Возможно, вам вообще ничего не придется делать. Просто мы должны быть готовы ко всему. Я как раз хотел объяснить вам, что "временное правительство" не облечено особыми полномочиями. Оно не принимает никаких законов и не производит изменений политического курса. Об организационной стороне дела позабочусь я. От вас требуется только появиться перед императором Виллемом да еще, возможно, провести заранее подготовленную пресс-конференцию или две - в зависимости от того, сколько времени уйдет у Него на выздоровление. До сих пор вы успешно справлялись с гораздо более трудными задачами. А платить мы вам будем независимо от того, понадобятся ваши услуги или нет.
- Черт побери! Разве плата имеет сейчас какое-нибудь значение? Как тут не заговорить словами знаменитого в <%-
2>театральной истории персонажа: "Выпустите вы меня отсюда!"
Роджу помешал ответить мне вошедший без стука Билл Корпсмен. Он окинул нас испытующим взглядом и коротко спросил у Клифтона:
- Ну как, ты сказал ему?
- Да, - ответил Родж. - Но он хочет выйти из игры.
- Что? Чепуха!
- Это не чепуха, - ответил я, - и, между прочим, Билл, на той двери, в которую вы только что вошли, есть прекрасное местечко, куда следует стучать. Существует, знаете ли, такой обычай - прежде чем входить в комнату к другому человеку, спрашивать на то разрешения. Хотелось бы, чтобы вы не упускали впредь этого из виду.
- Разрази меня гром! Мы очень торопимся. Что это еще за чушь насчет вашего отказа?
- Это вовсе не чушь. Просто это не та работа, на которую я соглашался вначале.
- Ерунда! Может быть, вы безнадежно глупы и ничего не понимаете, Смайт, но вы уже слишком глубоко увязли во всем этом, чтобы идти теперь на попятный. Это будет по меньшей мере неразумно.
Я приблизился к нему и схватил его за ворот.
- Вы, кажется, угрожаете мне? Если так, то давайте выясним отношения за дверью.
Он сбросил мою руку.
- На корабле? Вы что, действительно того, а? Неужели до вашей недалекой башки не доходит, что события, возможно, вами же и вызваны?
- Что вы хотите этим сказать?
- Он имеет в виду, - ответил Клифтон, - что отставка правительства Квироги, по его мнению, вызвана речью, которую вы прочитали сегодня утром. Возможно, кстати, что он и прав. Но это, Билл, к делу не относится, и постарайтесь быть повежливее, прошу вас. Взаимными оскорблениями мы ничего не добьемся.
Меня несказанно удивило предположение, что своей речью я мог вызвать падение правительства Квироги. Я даже забыл о возникшем было у меня намерении избавить Корпсмена от лишних зубов. Неужели они действительно считают, что такое возможно? Конечно, речь сама по себе была неплохая, но могла ли она вызвать такой резонанс?
Если в самом деле так, то хорошенькую же службу она сослужила мне!
Я с недоумением спросил:
- Билл, насколько я понимаю, моя речь вам не понравилась именно тем, что оказалась чересчур действенной?
- Что? Ну нет! Это вообще была дрянная речь.
- Вот как? Но она не может быть одновременно и хорошей, и плохой. Или вы хотите сказать, что какая-то дрянная речь могла так напугать партию Человечества, что та враз ушла от дел? Вы это хотите сказать?
Корпсмен растерялся, собрался было что-то ответить и тут заметил издевательскую улыбку Клифтона.
Он смешался, опять порываясь что-то сказать, но в конце концов пожал плечами и произнес:
<%2>- Хорошо, милейший, вы доказали, что вы правы. Отставка правительства Квироги, конечно же, никак не связана с вашей речью. Тем не менее нам есть еще чем заняться. Так что там насчет того, что вы не хотите внести свою долю усилий в наше общее дело?
Я возмущенно взглянул на него, но сдержался - опять влияние Бонфорта. Я настолько сжился с ролью, что редко стал проявлять свои собственные эмоции.
- Билл, здесь опять налицо противоречие. Вы ясно дали понять, что считаете меня просто наемным работником. В таком случае у меня больше нет перед вами никаких обязательств. Я выполнил то, что обещал. И вы не можете нанять меня на другую работу без моего согласия. А его вы не получите.
Он начал было что-то говорить, но я оборвал его:
- Все. А теперь уходите. Вам здесь больше делать нечего.
Он, казалось, был удивлен:
- Что вы о себе возомнили? Кто дал вам право здесь распоряжаться?
- Никто. И сам я никто, как вы изволили выразиться. Но это моя личная каюта, которую предоставил мне капитан. Поэтому лучше покиньте ее своим ходом, чтобы мне не пришлось вам помогать. Мне не нравятся ваши манеры.
Клифтон спокойно добавил:
- Лучше тебе уйти, Билл. Это действительно его каюта, по крайней мере в настоящее время. Так что тебе лучше покинуть ее подобру-поздорову. - Родж поколебался и добавил:
- Думаю, мне стоит составить тебе компанию. Кажется, мы зашли в тупик. С вашего разрешения, шеф...
- Конечно.
Я сел и несколько минут размышлял.
Мне было очень обидно, что Корпсмену удалось спровоцировать меня на перепалку, - она была слишком дешевой. Но припомнив все подробности, я сделал вывод, что расхождения во взглядах с ним никоим образом не повлияли на мое решение, ведь я принял его еще до прихода Корпсмена.
В дверь сильно постучали. Я спросил:
- Кто там?
- Капитан Бродбент.
- Входите, Дэк.
Он вошел, сел, и несколько минут после этого, казалось, его занимали только собственные ногти. Потом он поднял голову и спросил:
- А вы не изменили бы своего решения, если бы я распорядился посадить мерзавца в карцер?
- А что, на вашем корабле есть карцер?
- Нет. Но не составляет труда соорудить его на скорую руку.
Я пристально вгляделся в его лицо, пытаясь угадать, какие мысли скрываются за этим выпуклым лбом.
- Вы что, действительно посадили бы Билла в карцер, если бы я захотел?
Он подумал, затем, подняв бровь, весело усмехнулся:
- Нет. Грош цена капитану, который вынужден прибегать к подобным мерам. Такого приказа я бы не выполнил, даже если бы его отдал Он!
Дэк кивнул в сторону каюты, в которой находился Бонфорт.
Некоторые решения человек должен принимать самостоятельно.
- Это верно.
- Я слышал, что вы уже приняли решение?
- Точно.
- Вот как? А я пришел, старина, чтобы засвидетельствовать свое уважение к вам. Когда мы с вами встретились впервые, я решил, что вы просто дешевый фигляр и лицедей, у которого нет ни грамма совести и таланта. Я здорово ошибался.
- Спасибо.
- Поэтому я не собираюсь вас разубеждать. Только скажите мне: стоит ли нам обсудить все стороны этого дела? Или вы уже обо всем хорошенько подумали?
- Я уже решил, Дэк. И это не просто упрямство.
- Может быть, вы и правы. Прошу прощения. Значит, остается только надеяться, что шеф оправится к моменту прибытия на Луну.
Он поднялся:
- Кстати, Пенни хотела бы повидаться с вами, если вы отказываетесь окончательно.
Я печально усмехнулся:
- Вы уверены, что правильно установили последовательность? Может быть, сейчас в самый раз доктору Кэпеку приступить к выкручиванию мне рук?
- Он пропустил свою очередь. У него очень много хлопот с мистером Бонфортом. Впрочем, он просил вам кое-что передать.
- В самом деле?
- Он сказал, что вы можете проваливать ко всем чертям. Из его уст это звучало, конечно, гораздо цветистее, но смысл был примерно таков.
- Ах вот как? В таком случае передайте ему, что в аду я займу для него местечко поближе к огню.
- Ничего, если к вам зайдет Пенни?
- Конечно. Но можете предупредить ее: она только напрасно потеряет время. Ответ будет прежним: "Нет!"
Решение я все-таки переменил. Какие, к черту, могут быть споры, когда одна из сторон в качестве самого убедительного аргумента использует "Вожделение джунглей"? И не то чтобы Пенни прибегла к запрещенным приемам, нет, она даже слезинки не уронила, да и я не позволил себе ничего лишнего, просто в конце концов я начал признавать справедливость кое-каких ее доводов, а потом и доводы стали больше не нужны. С Пенни нельзя ходить вокруг да около. Она из тех женщин, которые считают своим долгом всех спасать и всем помогать, и ее искренность оказалась заразительна.
Занятия по вхождению в образ, сопровождавшие мой путь на Марс, были детской забавой по сравнению с тем сложнейшим курсом обучения, который я прошел, направляясь в Новую Батавию.
Ролью я в основном овладел.
Теперь я должен был как можно больше узнать о человеке, который служил прообразом для меня. Передо мной стояла нелегкая задача оставаться Бонфортом при любых обстоятельствах. На приеме у императора в Новой Батавии меня будут окружать сотни, а может быть, и тысячи людей.
Родж предполагал по возможности оградить меня от общения с ними ссылками на мою занятость и постоянную загруженность работой, но тем не менее встречаться с людьми <%4>мне придется - крупный политический деятель есть крупный политический деятель, и никуда от этого не денешься.
Рискованное представление, которое я собирался дать, делал возможным только бонфортовский ферли-архив, считающийся лучшим из всех когда-либо существовавших.
Ферли был политическим менеджером еще в двадцатом веке - кажется, при Эйзенхауэре, и метод, который он разработал с целью облегчить политическим деятелям процесс личного общения со множеством людей, был так же революционен, как, например, в военном деле изобретенное немцами командование боевыми действиями с помощью генерального штаба. Однако никогда раньше я даже не слышал о такой штуке, пока Пенни не показала мне архив Бонфорта.
Ферли-архив являлся по сути дела собранием сведений о разных людях. Между прочим, искусство политики есть не что иное, как люди. В архиве скапливались сведения о всех или почти о всех тех тысячах людей, с которыми Бонфорт имел дело за свою долгую политическую деятельность. Каждое досье содержало в себе и то, что он сам узнал о человеке во время личной встречи с ним, - все что угодно, как бы незначительны эти сведения ни были. Обычно всякие пустяки и являются для человека самым главным: имена и прозвища, уменьшительные имена жен, детей, домашних животных, хобби, любимые блюда и напитки, предрассудки, чудачества. За всем этим обязательно следовали указания на дату и место встречи, а также замечания о последующих встречах с данной персоной.
Иногда в архиве удавалось найти и фото соответствующего лица. Здесь не было и не могло быть "малозначительных сведений" о людях, с которыми сталкивался Бонфорт.
Сюда же стекалась и информация, полученная из других источников. Ее объем зависел от политической значимости персоны. Порой эта сторонняя информация складывалась в биографическую статью, насчитывающую до тысячи слов и более.
И Пенни, и Бонфорт постоянно носили при себе портативные диктофоны.
Когда Бонфорт бывал один, он при любой возможности надиктовывал свои впечатления на пленку - в комнатах отдыха, во время переездов и так далее. Если с ним была Пенни, то он диктовал непосредственно в мини-диктофон, вмонтированный в наручные часы. Возможно, Пенни даже не приходилось переносить все это на бумагу, так как две девицы Джимми Вашингтона обычно изнывали от безделья.
Когда Пенни показала мне ферли-архив целиком (а он был очень велик - в основном микрофильмы, и, если даже считать, что в каждой катушке содержалось по десять и более тысяч слов, то уже можно представить себе, как обширны были связи мистера Бонфорта) и сообщила мне, что все это - сведения о знакомых мистера Бонфорта, я восстонал. Это значит, что я издал нечто среднее между восклицанием и стоном, обильно приправив его выразительной жестикуляцией.
- Помилуй Бог, дитя мое! Я же говорил, что никогда не смогу сделать того, что от меня требуется. Разве в силах человеческих запомнить все это?
- Конечно, нет.
- Но ведь вы сами только что сказали: это то, что он помнил о своих друзьях и знакомых.
- Не совсем так. Я сказала, что это то, что он хотел бы помнить. Но поскольку это невозможно, он и прибегал к помощи архива. Не волнуйтесь. Запоминать вам вообще ничего не придется. Я просто хотела, чтобы вы знали о существовании такого архива. Я никогда не забывала позаботиться о том, чтобы у шефа перед приходом посетителя выдалась пара минут на изучение соответствующего досье. Так что, если появится необходимость, я и вас обеспечу необходимыми материалами.
Я просмотрел одно из досье, которое Пенни зарядила в просмотровое устройство на столе, - кажется, на мистера Сондерса из Претории, Южная Африка. У него был бульдог Буллибой, несколько разновеликих отпрысков, и он любил виски с лимонным соком и содовой.
- Пенни, неужели вы хотите сказать, что мистера Бонфорта интересовала подобная чепуха? На мой взгляд, в этом есть что-то непристойное.
Вместо того чтобы рассердиться на меня за нападки на ее идола, Пенни серьезно кивнула:
- Когда-то я тоже так думала. И, как и вы, заблуждалась. Вам приходилось когда-нибудь записывать номер телефона вашего друга?
- Что? Конечно.
- Разве это аморально? Разве вы извиняетесь при этом перед ним, что не можете просто запомнить его телефон?
- Хорошо. Сдаюсь. Вы меня убедили.
- Эти сведения он держал бы в голове, если бы имел феноменальную память. А уж коли этого не дано, то фиксировать их в архиве не более нечестно, чем записывать в записную книжку день рождения друга. Архив как раз и есть гигантская записная книжка. Но это еще не все. Вам приходилось когда-нибудь встречаться с действительно важной персоной?
Я задумался. Пенни явно не имела в виду кого-либо из великих артистов.
Да и вряд ли она вообще подозревала об их существовании.
- Однажды я разговаривал с президентом Уорфилдом. Мне тогда было лет десять или одиннадцать.
- Вы помните какие-нибудь подробности?
- Конечно, а как же! Он спросил: "Как это ты сподобился сломать руку, сынок?", а я ответил: "Упал с велосипеда, сэр". Тогда он сказал: "Со мной так тоже раз было, только я сломал ключицу".
- А как вы думаете, помнил бы он обстоятельства этой встречи, если бы был жив?
- Конечно, нет!
- А почему нет? У него вполне могло быть заведено на вас досье в ферли-архиве. В архив включают материалы и на мальчиков, потому что они через некоторое время вырастают и становятся мужчинами. Дело в том, что такие видные политические фигуры, как президент Уорфилд например, встречаются с огромным количеством людей и, естественно, запомнить всех не в состоянии. Каждый же из этой безликой массы помнит о встрече с неординарной личностью, и помнит в подробностях. Но ведь для каждого человека самой важной персоной является он сам, о чем никогда не следует забывать. Поэтому политическому деятелю необходимо иметь возможность вспомнить о других людях те самые мелочи, которые они сами помнят о нем. Это исключительно важно, по крайней мере в политике.
Я попросил Пенни поставить катушку со сведениями об императоре Виллеме. Материал оказался бедноват, что обеспокоило меня поначалу. Но потом я решил, что это свидетельствует о том, что Бонфорт не был близко знаком с императором и встречался с ним только на редких официальных приемах, ведь первый свой срок в качестве Верховного Министра Бонфорт отбыл еще при прежнем императоре Фредерике. Биография в досье отсутствовала, имелась только приписка: "См. "Дом Оранских"". Я не стал - просто времени не было - погружаться в дебри имперской и доимперской истории; кроме того, я всегда получал в школе по этому предмету "хорошо" и "отлично". Сейчас я хотел бы узнать об императоре только то, что знал о нем Бонфорт и не знали остальные.
Мне пришло в голову, что ферли-архив может выдать мне сведения обо всех находящихся на корабле, - как-никак, это люди из окружения Бонфорта. Я спросил об этом Пенни.
Она как будто ничуть не удивилась.
Скоро подошла моя очередь удивляться.
Оказалось, что на "Томе Пэйне" находятся шесть членов Великой Ассамблеи. Конечно, Родж, Клифтон и сам Бонфорт, но и в досье Дэка были такие строки: "Бродбент, Дэриус, Достопочтенный член Великой Ассамблеи, представляющий Лигу Вольных Путешественников, член ее Президиума". Далее было отмечено, что он получил степень доктора физических наук, девять лет назад занял второе место в соревнованиях по стрельбе из пистолета на Имперских Играх и успел уже опубликовать три книги стихов под псевдонимом Эйси Уилрайт. Я поклялся себе, что никогда больше не буду судить о людях по их наружности.
Была тут и приписка Бонфорта от руки: "Практически неотразим в глазах женщин; неравнодушен к ним, в свою очередь".
Пенни и доктор Кэпек также оказались членами парламента. Даже Джимми Вашингтон, как выяснилось, состоял в нем, представляя в своем лице какой-то "тихий" район, что-то вроде Лапландии, включающий, видимо, всех северных оленей и, конечно же, Санта Клауса. Он также являлся приверженцем Первой Истинной Библейской Церкви Святого Духа, о которой я никогда не слышал; последнее занятие очень отвечало его облику священнослужителя.
С особенным интересом я прочитал про Пенни, "Достопочтенную мисс Пенелопу Талиаферро Расселл".
Она имела степень магистра гуманитарных наук по государственному управлению, полученную в Джорджтаунском университете, и степень бакалавра гуманитарных наук университета Уэллесли. Меня это мало удивило. В Великой Ассамблее она представляла не относящихся ни к каким избирательным районам женщин, то есть еще один "тихий" избирательный участок, - теперь- то я в этом разбирался и для меня не было секретом, что пять шестых этих дамочек состоят членами партии экспансионистов.
Ниже шли: размер ее перчаток, другие ее размеры, ее любимые цвета (по части одежды я, кстати, мог бы ей кое-что посоветовать), любимые духи (конечно же, "Вожделение джунглей") и множество других мелочей, большая часть которых была совершенно невинна. Все эти сведения дополнял оригинальный комментарий: "Болезненно честна, считает довольно плохо, гордится собственным чувством юмора, которое у нее совершенно отсутствует, соблюдает диету, но безумно любит вишни в сахарной пудре, покровительствует всему живому, обожает печатное слово в любой форме". Далее почерком Бонфорта было приписано: "Ах, Завиток! Опять подглядываешь, я же вижу".
Возвращая материалы Пенни, я осведомился у нее, видела ли она собственное досье. Она посоветовала мне не совать нос не в свое дело, потом покраснела и извинилась.
Большую часть времени у меня отнимало изучение различных сведений из архива, но я также не забывал совершенствовать свое внешнее сходство с Бонфортом. Я тщательнейшим образом воссоздал морщинки, добавил две родинки и уложил немногие оставшиеся волосы с помощью электрической щетки. Впоследствии мне, конечно, будет довольно хлопотно вернуть себе настоящее лицо, но это сравнительно небольшая цена за грим, который нельзя смыть ацетоном и которому не страшны носовые платки и салфетки. Я даже сделал шрам на ноге, руководствуясь снимком, который доктор Кэпек выудил из истории болезни. Если бы у Бонфорта была жена или любовница, то она, наверное, затруднилась бы определить по внешним признакам, где настоящий Бонфорт, а где его двойник. Гримировка оказалась делом очень хлопотным, но зато отныне я мог больше не беспокоиться о внешнем виде и целиком посвятить себя самому трудному - проникновению в то, о чем Бонфорт думал и во что верил, иначе говоря - в политику партии экспансионистов. Можно сказать, Бонфорт в большой степени олицетворял собой эту партию, будучи не просто ее лидером, но и ее теоретическим
основоположником и вдохновителем. Когда партия формировалась, экспансионизм был не более чем "Манифестом предназначения", хрупкой коалицией разношерстных групп, объединяла которые только общность взгляда на то, что границы в пространстве являются единственно важным вопросом будущности человечества.
Бонфорт разработал этическую сторону проблемы экспансионизма и выдвинул идею о том, что имперское знамя должно олицетворять свободу и равные для всех права. Он не уставал твердить, что человеческая раса никогда не должна повторять ошибок, допущенных белыми в Африке и Азии.
Меня очень смутил тот факт, что экспансионизм в ранней своей истории провозглашал те же идеи, что и нынешняя партия Человечества. Мне, человеку мало искушенному в таких делах, никогда и в голову не приходило, что политические курсы партий со временем изменяются так же сильно, как и люди. Я имел, правда, смутное представление о том, что партия Человечества начинала свой путь как составная часть экспансионистского движения, но никогда не задумывался об этом.
Сейчас я понял неизбежность этого процесса. Все политические партии, которые не отличались достаточной дальновидностью и прозорливостью, под давлением объективных причин исчезли с политической арены, а единственная партия, которая стояла на верном пути, раскололась надвое.
Но я забегаю вперед. Мое политическое образование не было таким последовательным и логичным. Первое время я просто старался поднахвататься бонфортовских выражений. По правде говоря, я набрался этого вполне достаточно еще по дороге на Марс, но тогда меня в основном интересовало, к<173>к он говорит, теперь же я старался усвоить, чт<200> он говорит.
Бонфорт был прирожденным оратором в полном смысле этого слова, но иногда в споре он позволял себе отпускать весьма ядовитые замечания. Взять хотя бы речь, с которой он выступил в Новом Париже по поводу шума, поднятого в связи с подписанием договора с марсианскими гнездами, известного под названием "Соглашение Тихо". Именно этот договор привел к его уходу с поста. Ему удалось протащить соглашение через парламент, но наступившая затем реакция была такова, что вызвала вотум недоверия. Тем не менее Квирога не осмелился денонсировать договор. Я с особенным интересом слушал эту речь, так как сам не одобрял соглашение. Идея того, что марсиане на Земле могут быть наделены теми же правами, что и земляне на Марсе, казалась мне абсурдной до тех пор, пока я не побывал в гнезде Кккаха.
"Уважаемый оппонент, - говорил Бонфорт с раздражением в голосе, - известно ли вам, что лозунг так называемой партии Человечества "Пусть люди управляют людьми и ради людей" не что иное, как повторение бессмертных слов Линкольна? Но в то время как голос продолжает оставаться голосом Авраама, рука оказывается рукой ку-клус-клана. Ведь подлинный смысл этого, на первый взгляд довольно невинного, лозунга таков: "Пусть всеми расами Вселенной управляют только люди на благо привилегированного меньшинства". Уважаемый оппонент может возразить мне, что, мол, нам самим Богом предназначено нести свет к звездам, одаривая дикарей достижениями нашей цивилизации. Но ведь это социологическая школа дядюшки Римуса: "Холосые неглы поют бозественные гимны, а сталый Масса лубит их!" Картина, конечно, трогательная, да больно уж рама тесновата. В ней не поместились ни кнут надсмотрщика, ни бараки рабов, ни позорный столб".
Я почувствовал, как становлюсь если не экспансионистом, то по крайней мере бонфортистом. Я не уверен, что меня убедила логика его слов: они были и не такими уж логичными. Просто я находился в том состоянии духа, когда жадно впитывают то, что слышат. Я хотел проникнуться его мыслями, чтобы при случае суметь сказать что-либо подобное.
У меня перед глазами был человек, который знал, чего он хочет и - что встречается гораздо реже - почему он этого хочет. Это производило на меня огромное впечатление и вынуждало меня пересмотреть собственные взгляды.
Для чего я живу на свете? Конечно, ради своего ремесла! Я впитал его с молоком матери, я любил его, я пожертвовал бы всем (это, конечно, может показаться смешным) во имя него. Кроме того, это был единственный доступный мне способ зарабатывать на жизнь. Что же еще?
На меня никогда не производили особо сильного впечатления формальные школы этики. Когда-то я затратил немало времени на знакомство с ними (общественные библиотеки - очень удобный вид отдыха для актера, оказавшегося на мели), но потом я понял, что они так же бедны витаминами, как поцелуй тещи. Дай любому философу достаточное количество времени и бумаги, и он тебе докажет все, что угодно.
То же презрение я испытывал и к наставлениям, которые так часто любят давать детям. Большинство из них - самая настоящая чушь, а те немногие, которые действительно что-то из себя представляют, обычно сводятся к избитой прописной истине, которая гласит, что "хороший мальчик" - тот, кто не будит маму по ночам, а "добропорядочный мужчина" - тот, кто имеет солидный счет в банке. Нет уж, увольте!
Тем не менее даже у собак есть определенные правила поведения. А что же есть нравственность для меня?
Как я веду себя и как оцениваю свое поведение?
"Представление должно продолжаться..." Я всегда верил в этот принцип и жил по нему. Но почему представление должно продолжаться, особенно когда становится ясно, что оно просто ужасно? А потому, что ты уже дал согласие участвовать в нем, потому что этого ждет публика, она заплатила за развлечение и вправе ждать от тебя, что ты выложишься на всю катушку. Ты обязан сделать это ради нее. Ты обязан сделать это также ради режиссера, менеджера, продюсера и остальных членов труппы, и ради тех, кто учил тебя ремеслу, и ради тех, бесконечные вереницы которых уходят в глубь веков, к театрам под открытым небом с каменными скамейками, и даже ради комедиантов, которые, сидя на корточках, развлекали своими россказнями разношерстную толпу на древних рынках... "Благородное происхождение обязывает..."
Я пришел к выводу, что то же самое справедливо для любой профессии. "Око за око". "Строй на ровном месте и на должном уровне". "Клятва Гиппократа". "Поддерживай команду до конца". "Честная работа за честную плату". Такие вещи непреложны. Они всегда были основополагающими нравственными принципами в цивилизованном обществе и доказали право на свое существование, пройдя сквозь множество столетий и достигнув отдаленнейших уголков Галактики.
Я вдруг понял, что имел в виду Бонфорт. Если существуют этические понятия, которым не страшны пространство и время, то они должны быть равно справедливыми и для людей, и для марсиан.
Они оказались бы таковыми на любой планете, вращающейся вокруг любого из солнц. И если люди не будут руководствоваться ими, им никогда не покорить звезд.
Ценой экспансии являлась добродетель.
"Не уступай ни в чем ни на йоту" - подобная философия не могла оказаться действенной на широких космических просторах.
Но Бонфорта никак нельзя было обвинить в мягкотелости. "Я не пацифист. Пацифизм - это сомнительного свойства доктрина, приверженцы которой пользуются благами, предоставляемыми им обществом, не желая за них платить, да еще и претендуют при этом на терновый венец мучеников. Господин спикер, жизнь принадлежит тем, кто не боится ее потерять. Этот билль должен пройти!" - С этими словами он встал и пересел на другое место в знак одобрения возможного применения силы при урегулировании разногласий, которое его партия на съезде решительно отвергала.
Или еще: "Признавайте свои ошибки, всегда признавайте свои ошибки! Ошибается иногда каждый, но тот, кто отказывается признать собственную ошибку, будет не прав всегда! Упаси нас Бог от трусов, которые боятся сделать выбор. Давайте встанем и сосчитаем, сколько нас". (Эти его слова прозвучали на закрытом собрании партии, но Пенни все же записала их на свой мини- диктофон, а Бонфорт сохранил запись. У него вообще очень сильно было развито чувство ответственности перед историей. Он всегда очень аккуратно хранил все материалы. Если бы не эта его черта, мне почти не с чем было бы работать.)
Я пришел к заключению, что Бонфорт - человек моего склада, личность. Играть роль такого человека доставляло мне удовольствие.
Насколько я помню, я не спал ни минуты с того самого момента, как пообещал Пенни, что появлюсь на аудиенции, если сам Бонфорт окажется не в состоянии сделать это. Я, естественно, собирался спать: какой смысл выходить на сцену с опухшими от бессонницы глазами? Но потом я так увлекся изучением материала, что спать я не стал. Удивительно, сколько можно сделать, если работать по двадцать четыре часа в сутки и если никто не мешает, а наоборот, все стараются помочь чем только можно.
Незадолго до прилунения ко мне в каюту вошел доктор Кэпек и заявил:
- Закатайте-ка левый рукав.
- Зачем это? - спросил я.
- А затем, что мы не хотим, чтобы вы, представ перед <%-
2>императором, шлепнулись в обморок от переутомления. После укола вы будете спать до самой посадки, и тогда я дам вам стимулирующее.
- Что? Значит, вы пришли к выводу, что он не придет в себя в ближайшее время?
Кэпек, так ничего и не ответив, сделал мне укол. Я попытался дослушать речь, которую поставил незадолго до этого, но заснул, должно быть, в считанные секунды.
Следующее, что я услышал, был голос Дэка, настойчиво повторявший:
- Проснитесь, сэр, пожалуйста, проснитесь. Мы совершили посадку в Липперши.
Глава 8
Поскольку Луна лишена атмосферы, в принципе, межпланетный корабль может совершить на ней посадку. Но "Тому Пэйну" на роду было написано всегда оставаться в космосе и обслуживаться только на орбитальных станциях. Посадить его на поверхность планеты удалось бы только в колыбель. Жаль, что я спал, когда это все- таки произошло, потому что я слышал, будто поймать яйцо тарелкой, не разбив его, гораздо легче. Дэк был одним из немногих пилотов, мастерство которых позволяло им совершить такую посадку.
Мне даже не удалось взглянуть на "Томми" в его колыбели. Все, что я смог увидеть, - это внутренние стенки туннеля-рукава, который сразу же подсоединили к шлюзу нашего корабля, а позже - пассажирскую капсулу, стремительно умчавшую нас в Новую Батавию. Эти капсулы развивают такую скорость, что при небольшой лунной гравитации где-то в середине пути ее пассажиры оказываются в состоянии невесомости.
Сначала мы направились в покои, отведенные главе лояльной оппозиции под официальную резиденцию вплоть до окончания выборов. Их роскошь поразила меня, и я даже представить себе не мог, какой же должна быть в таком случае резиденция Верховного Министра. Мне представляется, что лунная столица - самый пышный город из когда- либо существовавших. К сожалению, почти все его великолепие скрывают недра. Правда, это сравнительно небольшой недостаток, если вспомнить, что Новая Батавия - единственный город во всей Солнечной системе, способный выдержать прямое попадание термоядерной бомбы. При этом, конечно, неизбежно кое-что пострадало бы - в основном немногочисленные постройки, находящиеся на поверхности. В покоях Бонфорта имелась верхняя комната, расположенная в склоне горы, и с ее балкона, прикрытого полусферическим прозрачным защитным колпаком, были отлично видны звезды и сама матушка-Земля. Чтобы попасть в спальню и кабинеты, нужно было на лифте спуститься вниз сквозь тысячефутовую толщу скал.
Мне не удалось подробно осмотреть апартаменты, так как меня сразу же стали облачать к аудиенции. У Бонфорта не было прислуги даже на Земле, но Родж настоял на том, что он должен помочь мне - хотя, честно говоря, только мешал - навести окончательный лоск.
Одежда представляла собой древнее придворное платье для официальных приемов: бесформенные брюки с трубообразными штанинами; дурацкий камзол с раздвоенными фалдами на спине, напоминающими молоток-гвоздодер (причем и брюки, и камзол были отвратительного черного цвета); сорочка, состоящая из твердого накрахмаленного нагрудника, воротничка с "крылышками" и белого галстука-бабочки. Сорочка Бонфорта хранилась в собранном виде - похоже, одеваясь, он не пользовался ничьей помощью, а вообще-то полагалось одевать каждый элемент отдельно, а галстук следовало завязывать так, чтобы видно было, что он завязан от руки. Впрочем, трудно ожидать, чтобы один и тот же человек одинаково хорошо разбирался и в политике, и в старинной одежде.
Хотя одеяние было весьма уродливым, оно создавало прекрасный фон для ленты ордена Вильгельмины, разноцветной диагональю пересекавшей мою грудь. Я посмотрелся в высокое зеркало и остался доволен. Яркая полоса на фоне мертвенно-черного и белого выглядела очень впечатляюще. Костюмчик, конечно, был мрачноват, но он придавал своему хозяину достоинство и неприступную величественность, столь свойственную метрдотелям. Я пришел к выводу, что своим видом должен доставить удовольствие монарху.
Родж Клифтон вручил мне свиток, содержащий имена тех, кого я прочил в состав нового кабинета. Во внутренний карман моего камзола он вложил обычный лист с отпечатанными фамилиями будущих министров, дубликат которого был заранее послан Джимми Вашингтоном в Императорский Государственный Секретариат сразу же после нашей посадки. Аудиенция являлась исключительно формальной процедурой: император должен был выразить мне свое глубокое удовлетворение тем фактом, что именно я займусь формированием нового кабинета, а мне надлежало верноподданнейше представить свои соображения насчет его состава. Считалось, что названные мной кандидатуры должны оставаться в секрете <%2>до тех пор, пока они не будут милостиво одобрены монархом.
На самом же деле выбор давным-давно был сделан. Родж и Билл, разрабатывая состав кабинета министров, получили согласие каждого по специальной государственной линии связи.
Я, в свою очередь, тщательнейшим образом изучил ферли-досье на каждую из кандидатур. Конечно, список все-таки был секретен в том смысле, что средства массовой информации получат возможность ознакомиться с ним только после аудиенции.
Я взял в руки свиток и свой марсианский жезл.
Роджер ужаснулся:
- Великий Боже! Не с этим же представать пред очи императора!
- А почему бы и нет?
- Это же оружие!
- Это церемониальное оружие. Родж, ведь любой герцог и даже любой паршивый баронет будут при своих шпагах. А при мне пусть будет эта штуковина.
Он покачал головой:
- Это ритуальное требование. Разве вы не знаете, отчего так повелось? По официальной исторической версии, шпаги символизировали обязанность придворных защищать своего повелителя лично и собственным оружием. А вы - простолюдин, и по традиции должны представать перед императором безоружным.
- Нет, Родж! О, я, конечно, сделаю, как вы считаете нужным, но, по-моему, вы упускаете шанс поймать лису за хвост. Мы можем устроить прекрасное представление!
- Не понимаю...
- Судите сами: узнают ли на Марсе, что я на аудиенцию явился с жезлом? Я имею в виду гнезда.
- Думаю, да.
- Наверняка. Я уверен, что стереоприемники есть в каждом гнезде. Во всяком случае в гнезде Кккаха в них не было недостатка. Марсиане так же тщательно следят за новостями Империи, как и мы. Разве не так?
- Так. По крайней мере старшие.
- Если я явлюсь с жезлом, они узнают об этом; если я появлюсь без него, они тоже узнают. А ведь сей предмет имеет для них большое значение. Это связано с правилами пристойности. Ни один взрослый марсианин никогда не появится вне гнезда без своего жезла, или даже внутри гнезда на какой-нибудь церемонии. Думаю, марсиане и раньше представали перед императором, причем со своими жезлами, не так ли? Готов побиться об заклад, что так оно и было.
- Да, но ведь вы...
- Вы забываете, что теперь я марсианин.
Лицо Роджа прояснилось. Я тем временем продолжал:
- Я не просто Джон Джозеф Бонфорт. Я Кккахжжеррр из гнезда Кккаха. Появившись на официальной церемонии без жезла, я совершу более чем непристойный поступок, и, честно говоря, не могу представить, что произойдет, когда гнезда узнают об этом. Я просто еще недостаточно хорошо изучил обычаи марсиан. А теперь давайте рассмотрим вопрос с другой точки зрения. Я иду по центральному проходу к императору с жезлом в руке, и тогда я - марсианский гражданин, который вот-вот будет назначен Его Императорским величеством Премьер-Министром. Как по-вашему, какое впечатление это произведет на гнезда?
- Да, боюсь, что я плоховато продумал этот вопрос, - медленно ответил он.
- Я бы тоже не подумал об этом, если бы не был поставлен перед необходимостью решать, иметь при себе жезл или нет. Но неужели вы полагаете, что мистер Бонфорт не учел бы всех тонкостей данной ситуации? Родж, мы поймали тигра за хвост, и теперь единственное, что нам остается, - это вскочить ему на спину и мчаться вперед. Мы не можем отступать.
В этот момент появился Дэк, принял мою сторону и даже, казалось, был удивлен, что Клифтон мог иметь другое мнение.
- Конечно, Родж, мы порождаем совершенно новый прецедент, но мне кажется, что он не последний в нашей эпопее.
Заметив, как я держу жезл, он в ужасе вскричал:
- Эй, осторожнее! Вы что, собираетесь убить кого-нибудь или продырявить стену?
- Да нет, я ведь ничего не нажимаю.
- Да будет благословен Господь за его маленькие милости! Он у вас даже не поставлен на предохранитель. - Дэк осторожно взял жезл у меня из рук. - Поворачивайте вот это кольцо, а рычажок отгибайте в гнездо. Вот теперь жезл стал просто палкой. Поняли?
- О, прошу прощения.
Меня доставили во дворец и с рук на руки передали в распоряжение конюшего императора Виллема, полковника Патила, индуса со льстивым выражением лица, с прекрасными манерами и в роскошном мундире имперских космических войск. Его поклон был тщательно рассчитан. В нем отражалось и то, что меня собираются назначить Верховным Министром, и то, что я им еще не назначен, что я с иерархической точки зрения выше его, но все же человек гражданский, а также то, что на плече его красовался императорский аксельбант.
Он взглянул на мой жезл и мягко заметил:
- Это ведь марсианский жезл, не так ли, сэр? Очень интересно... Вам, наверное, лучше оставить его здесь? Он будет в полной сохранности.
Я ответил:
- Я возьму его с собой.
- Сэр?.. - Он недоумевающе поднял брови, ожидая, что я тут же исправлю свою очевидную ошибку.
Я порылся в любимых бонфортовских штампах и выбрал один из них, с помощью которого он любил дать понять, что настаивает на своем.
- Дружище, вы уж вяжите по-своему, а я буду вязать так, как привык.
Лицо индуса сразу потеряло всякое выражение.
- Очень хорошо, сэр. Прошу вас сюда, пожалуйста.
У входа в тронный зал мы остановились. Трон, расположенный на возвышении в дальнем конце зала, был пуст.
Вдоль стен огромного помещения толпилась знать и придворные. Видимо, Патил подал какой-то незаметный сигнал: не успели мы подойти, как грянул гимн Империи. Все застыли. Патил оцепенел, как внезапно выключенный робот, я замер в усталой неподвижности, приличествующей утомленному человеку моего возраста, который считается с этикетом, потому что должен. Застывшие придворные походили на манекены в витрине роскошного магазина. Остается только надеяться, что мы недаром тратим кругленькие суммы на содержание двора. Что ни говори, а все эти вельможи в роскошных одеяниях и копьеносцы являли собой весьма живописную картину.
С последними звуками торжественного гимна откуда-то сзади появился и сам Виллем - принц Оранский, герцог Нассау, Великий Герцог Люксембургский, Глава рыцарей Священной Римской империи, Верховный Адмирал Имперских Сил, Советник марсианских гнезд, покровитель бедноты, Божьей милостью Король низин, Император планет и межпланетного пространства.
Появившись, он сразу сел на трон.
Лица его я разобрать не мог, но вся атмосфера церемонии совершенно неожиданно вызвала у меня в душе симпатию к этому человеку. Я больше не чувствовал враждебности к системе монаршей власти.
Как только император сел, гимн кончился. Он кивнул собравшимся в ответ на их приветствие, и толпа придворных ожила.
Патил ретировался, и я, зажав жезл под мышкой, начал свое длинное шествие, немного прихрамывая невзирая на слабое притяжение. Путь к трону очень напомнил мне путь во внутреннее гнездо Кккаха, с той лишь разницей, что сейчас я не так сильно волновался. Мне было просто тепло, и в ушах раздавался какой-то звон. Я ковылял под аккомпанемент патриотических мелодий Империи: "Христианский король" сменялся "Марсельезой", за ним следовал "Звездный стяг" и так далее.
Дойдя до первого возвышения, я поклонился, затем у второго, а потом у третьего (уже у самых ступенек трона) отвесил низкие поклоны. На колени я не вставал. Вставать на колени надлежало только аристократам, а обычные подданные обычно разделяли суверенность со своим повелителем. Иногда в театре по незнанию представляют коленопреклонение обязательным для всех, поэтому Родж прежде всего убедился, что я понимаю толк в придворном этикете.
- Аве, император! - Будь я голландцем, я бы сказал "Rex", но я родился американцем.
Мы обменялись с королем несколькими фразами на школьной латыни. Он спросил меня о цели визита, а я напомнил ему, что он сам призвал меня пред очи свои, и так далее.
После этого он перешел на англо-американский, на котором говорил с легким акцентом.
- Ты верно служил нашему отцу. Мы надеемся, что ты так же верно будешь служить и нам...
- Желание моего короля - мое желание, Ваше величество.
- Приблизься.
Может, я немного и переборщил, но ступеньки были довольно высокими, а нога моя и в самом деле разболелась: психосоматическая боль ничем не легче настоящей. Я чуть не упал.
Виллем мгновенно вскочил с трона и поддержал меня за руку.
По залу пронесся ропот.
Он улыбнулся мне и тихонько произнес:
- Спокойно, старина. Постараемся сделать представление покороче.
Император подвел меня к скамеечке, расположенной перед троном, и я уселся на нее довольно неприлично - на мгновение раньше, чем он сам вернулся на место. Затем он многозначительно протянул руку, и я передал ему свиток.
Развернув лист, он сделал вид, что внимательно изучает его.
В зале звучала негромкая музыка, и двор потихоньку развлекался сам собой. Женщины смеялись, благородные джентльмены отпускали в их адрес комплименты, мелькали веера. Почти никто не двигался с места, но никто и не стоял неподвижно. Меж придворными сновали маленькие пажи, похожие на микельанджеловских херувимов, предлагавшие присутствующим подносы со сладостями. Один из них с поклоном протянул поднос Виллему, и тот взял с него конфету, не отрываясь от свитка. Затем паж обратился ко мне, и я последовал примеру монарха, понятия не имея, прилично это делать или нет. В руке у меня оказалась шоколадная конфета без начинки. Такие замечательные конфеты умеют делать лишь в Голландии.
Через некоторое время я понял, что многих придворных знаю по фотографиям.
На приеме присутствовало большинство ничем не занятых аристократов Земли, включая даже членов королевских фамилий, пребывающих здесь под прикрытием своих герцогских или графских титулов.
Говорили, что Виллем вынужден содержать их, чтобы придать блеск двору. Некоторые считали, что он специально приблизил их к себе, чтобы иметь возможность держать подальше от политики и других вредных занятий. Скорее всего, в какой-то степени верно и то, и другое предположение. Были здесь и дворяне некоролевского происхождения, представлявшие с дюжину наций. Некоторым из них действительно приходилось работать, чтобы прокормиться.
Я поймал себя на том, что пытаюсь оттопырить губы по- габсбургски и по-виндзорски задрать нос.
Наконец Виллем опустил свиток. Музыка и разговоры мгновенно прекратились.
В мертвой тишине он произнес:
- Твои предложения полностью удовлетворяют нас. Мы утверждаем список.
- Вы очень милостивы, Ваше величество.
- Мы известим тебя о назначении кабинета.
Он склонился ко мне и прошептал:
- Не вздумайте спускаться по ступенькам спиной вперед. Я сейчас исчезну.
- О, вы очень великодушны, сир, - прошептал я в ответ.
Он встал (следом за ним вскочил и я) и быстро удалился, шурша мантией. Я обернулся и заметил несколько удивленных взглядов, устремленных на меня. Но тут снова заиграла музыка, и я получил возможность ретироваться, в то время как придворные вновь занялись светскими разговорами.
Не успел я выйти из зала, как возле меня появился Патил:
- Прошу вас, сэр. Сюда, пожалуйста.
Представление окончилось, теперь мне предстояла настоящая аудиенция.
Патил провел меня по пустынному коридору и распахнул передо мной небольшую дверь. Мы оказались в обычном кабинете. Единственное, что в нем было королевского, - это укрепленный на стене щит с гербом Дома Оранских с их бессмертным девизом: "Воздвигаю!" Посреди комнаты стоял большой письменный стол, заваленный бумагами. На нем, прижатый грузом в виде двух металлических детских башмачков, лежал оригинал списка, копия которого находилась у меня в кармане. На стене в медной раме висел групповой портрет покойной императрицы с детьми. У одной из стен стоял диванчик, а рядом с ним располагался небольшой бар. В кабинете была еще и пара кресел, а кресло-качалка стояло у письменного стола. Остальная мебель вполне могла бы находиться в кабинете какого-нибудь частного врача.
Патил оставил меня одного, выйдя и закрыв за собой дверь. У меня не хватило времени даже решить, удобно будет или нет, если я сяду, так как почти в тот же миг в кабинет вошел император, воспользовавшись дверью в противоположной стене.
- Привет, Джозеф! - бросил он мне. - Подожди еще минутку.
Он быстро прошел через кабинет и исчез за третьей дверью.
За ним следовала пара слуг, на ходу раздевавших его.
Вскоре он вернулся, застегивая манжеты.
- Ты прошел кратчайшим путем, а мне пришлось добираться кружным. Хочу заказать дворцовому инженеру проект сквозного туннеля из тронного зала сюда, в кабинет. Клянусь, я так и сделаю. А то приходится каждый раз проходить три стороны квадрата по коридорам, где довольно часто попадаются люди. А я разодет, как попугай, черт знает во что.
Он доверительно добавил:
- Под этими глупыми тряпками я никогда не ношу ничего, кроме нижнего белья.
- Вряд ли, - заметил я, - существует что-либо более неудобное, чем обезьяний фрак, который сейчас на мне, сир.
Он пожал плечами.
- Тем более нам обоим следует отвлечься от условностей и неприятных моментов нашей работы. Ты еще не налил себе?
Он взял со стола список членов кабинета министров.
- Тогда налей и себе, и мне.
- Что вы будете пить, сир?
- А? - Он поднял глаза и внимательно посмотрел на меня. - Как обычно, скотч со льдом, конечно.
Я ничего не сказал и налил два стакана, добавив в свой немного воды.
По спине у меня пробежал холодок: если Бонфорт знал, что император всегда пьет скотч со льдом, то это должно было быть отмечено в досье. Но там этого не было.
Виллем взял свой стакан, пробормотав: "Горячих двигателей", и продолжил изучение списка.
В конце концов он поднял голову и спросил:
- Ну и что же ты думаешь насчет этих ребят, Джозеф?
- Сир, само собой, это только костяк кабинета.
По возможности мы постарались распределить по два портфеля в одни руки, а сам Бонфорт должен был, кроме поста премьера, занимать еще и пост министра обороны и финансов. В трех случаях мы назначили министрами заместителей министров, ушедших в отставку, - министра по делам исследований, населения и внеземных территорий. Люди, которые со временем должны будут занять посты в постоянном кабинете, требовались нам сейчас для проведения предвыборной кампании.
- Да, второй состав... А что ты можешь сказать насчет этого Брауна?
Я сильно удивился. Я понимал так, что Виллем должен был принять список без каких-либо комментариев. Самое большее, чего я мог опасаться, - это недолгой болтовни с ним о совершенно посторонних вещах. Болтовни я не боялся. Человек часто заслуживает репутацию блестящего собеседника только тем, что дает другим выговориться до конца.
Лотар Браун был из тех людей, которых обычно называют "молодой, подающий надежды государственный деятель". Сведения о нем я почерпнул из ферли-досье и из рассказов Роджа и Билла. Он вышел на политическую арену уже после того, как Бонфорт лишился поста, и никогда еще не занимал министерского кресла.
До сих пор он играл в партии только второстепенные роли. Билл утверждал, что Бонфорт собирался помочь ему быстро продвинуться по служебной лестнице и что для него прекрасной возможностью опробовать крылышки будет пост министра внешних сношений.
Родж Клифтон, казалось, не одобрял этого назначения. Сначала он внес в список Энджела Хесус де ла Торре-и-Переза, бывшего заместителя министра. Но Билл заметил, что если парень не подходит для государственной деятельности, то самое лучшее проверить это сейчас, во временном правительстве, где он не сможет нанести особого вреда. И тогда Клифтон сдался.
- Браун? - отозвался я. - Ну что ж, это подающий надежды юноша. Очень талантлив.
Виллем ничего не сказал и снова углубился в изучение списка. Я лихорадочно пытался вспомнить, что было еще написано в досье Брауна. Талантливый... трудолюбивый... аналитический ум... Было там что-нибудь сказано о его отрицательных качествах? Нет, разве что "чересчур приветлив". Но приветливость не порочит человека. Бонфорт не отметил в нем таких достоинств, как верность и честность. Может быть, это и ничего не означало, потому что ферли-досье не собрание заметок о характере человека, а собрание сведений о нем.
Император отложил список:
- Джозеф, ты собираешься включить марсианские гнезда в состав Империи?
- Что? Конечно, но только после выборов, сир.
- Перестань. Ты прекрасно знаешь, что я не ожидаю от тебя этого до выборов. А разве ты забыл, как выговаривается "Виллем"? Слышать "сир" из уст человека, который старше тебя на шесть лет, да еще в подобной обстановке, просто странно.
- Хорошо, Виллем.
- Мы с тобой оба знаем, что, в принципе, я не должен вмешиваться в политику. Но мы также знаем, что это неумно. Джозеф, ты ведь многие годы с тех пор, как лишился поста, провел, пытаясь добиться того, чтобы гнезда изъявили желание войти в состав Империи. - Он указал на мой жезл. - Мне кажется, что тебе это наконец удалось. Теперь, если вы победите на выборах, ты постараешься убедить Великую Ассамблею предоставить мне право провозгласить присоединение марсиан. Так?
Я немного подумал.
- Виллем, - сказал я медленно, - вам прекрасно известны наши намерения. У вас, видимо, есть какие-то причины вновь поднимать этот вопрос?
Он поболтал виски в стакане и уставился на меня с видом зеленщика из Новой Англии, который собирается отказать одному из своих клиентов на лето.
- Никак вы ждете от меня конкретных предложений? Но конституция предусматривает совершенно противоположное. Это вы должны давать мне советы, а не я вам.
- Я с радостью последую вашему совету, Виллем. Но не обещаю последовать ему непременно.
Он рассмеялся:
- Вы вообще чертовски редко раздаете обещания. Хорошо, представим, что вы победили на выборах и снова стали премьер- министром, но с перевесом таким небольшим, что вам с большим трудом удалось добиться успеха в голосовании за принятие гнезд в состав Империи. В этом случае я не советовал бы вам поднимать вопрос о вотуме доверия. Если вы проиграете, то лишитесь всего. Лучше вам постараться отбыть весь срок.
- Почему, Виллем?
- Потому что мы оба - терпеливые люди. Понимаете? - Он указал на герб: - "Воздвигаю!" - это не просто пышный девиз. Не пристало королю стремиться к пышности. Его дело - оберегать, предупреждать, разнимать. С конституционной точки зрения для меня не имеет значения, удержитесь вы у власти или нет. Но для меня имеет значение единство Империи. Мне кажется, что, если у вас ничего не получится с марсианским вопросом сразу же после избрания, вам следует выждать некоторое время, потому что ваша политика во многих других отношениях обещает быть очень популярной. Когда вы сможете рассчитывать на получение гарантированного большинства голосов, в один прекрасный день вы явитесь ко мне и уведомите, что я могу добавить ко всем своим прочим титулам еще и титул "император Марса". Поэтому не торопитесь.
- Я подумаю, - осторожно сказал я.
- Подумай. Кстати, как насчет отмены ссылки?
- Мы собираемся сделать это сразу же после выборов. - На этот вопрос я мог отвечать твердо, зная, как Бонфорт ненавидел нынешнюю каторжную систему.
- В таком случае вам не избежать нападок.
- Ну и пусть. Мы наберем достаточно голосов.
- Рад слышать, что вы сохранили силу своих убеждений, Джозеф. Мне тоже никогда не импонировало то, что знамя Оранских развевается над кораблем со ссыльными. А торговлю вы собираетесь сделать полностью свободной?
- После выборов - да.
- И как же вы собираетесь возместить убытки?
- Мы уверены, что свободное предпринимательство и торговля начнут развиваться так быстро, что это сразу же компенсирует недостачу таможенных пошлин.
- А что, если это будет не так?
Что будет, я не знал. Моя подготовка не включала в себя эту тему, а экономика всегда была для меня сплошной загадкой.
Я улыбнулся:
- Виллем, я обязательно обращу внимание на данную проблему. Но вообще-то программа нашей партии зиждется на идее, что свобода торговли, свобода перемещений, всеобщее равенство и право на гражданство, общая платежная система и минимум ограничений пойдут на благо не только подданных Империи, но и на благо самой Империи. Если понадобятся средства, мы их изыщем, но не ценой раздробления Империи на мелкие округа.
Все, сказанное мной, за исключением самой первой фразы, было подлинно бонфортовским, только слегка приспособленным к данным условиям.
- Прибереги свои речи для избирательной кампании, - проворчал монарх. - Я просто спросил.
Он снова взял в руки список:
- Ты уверен, что все эти люди будут на своем месте?
Я протянул руку, и он передал мне документ. Проклятье, да ведь ясно как божий день: император старается иносказательно, не нарушая конституционной морали, подвести меня к мысли, что Браун не годится. Но, клянусь антрацитом ада, у меня не было абсолютно никаких оснований перекраивать список, который в поте лица составляли Родж с Биллом. С другой стороны, список был составлен не Бонфортом. Он представлял собой то, что, по их мнению, составил бы Бонфорт, будь он в здравом уме.
Мне вдруг очень захотелось попросить перерыва и осведомиться у Пенни, что она думает по поводу Брауна.
Вместо этого я потянулся, взял со стола ручку и вычеркнул из списка фамилию "Браун", вписав вместо нее "де ла Торре" печатными буквами. Имитировать почерк Бонфорта я еще не решался.
Император только и сказал:
- Вот теперь это вполне приличная команда. Удачи тебе, Джозеф. Она тебе еще пригодится.
На этом аудиенция как таковая закончилась. Я начал подумывать о том, что мне пора уносить ноги, но нельзя же просто так уйти от монарха: это одна из прерогатив, которую они за собой сохранили. Его величество пожелал показать мне свою мастерскую и новую модель поезда.
На мой взгляд, он многое сделал, чтобы возродить это древнее увлечение, хотя, с моей точки зрения, подобное занятие не для взрослого человека. Но я, конечно, рассыпался в вежливых похвалах по адресу его нового игрушечного локомотива.
- Если бы не обстоятельства, - сказал император, - я мог бы стать отличным механиком, может быть даже главным, или машинистом.
Он встал на четвереньки и заглянул во внутренности игрушечного двигателя.
- Но превратности высокого рождения помешали мне заняться любимым делом.
- Вы серьезно думаете, что предпочли бы подобную работу своему нынешнему положению?
- Не знаю. То, чем я занимаюсь, тоже неплохо - все-таки король. Рабочий день недолог, а плата сравнительно хорошая, да и застрахован я вполне удовлетворительно, если не принимать во внимание возможность революции, - моя династия всегда была на них везуча. Однако большая часть того, что я должен делать, невыносимо скучна. С этим справился бы любой второсортный актер.
Он взглянул на меня:
- Я избавляю тебя от множества утомительных и скучных церемониальных обязанностей, по крайней мере стараюсь, сам знаешь.
- Знаю и очень высоко ценю.
- Только однажды за очень длительное время мне представилась возможность повлиять на ход истории. К счастью, толчок пришелся в правильном направлении, во всяком случае я считаю его правильным. Быть королем вообще очень хлопотное занятие, Джозеф. Никогда не соглашайся на это.
- Боюсь, что уже поздновато, даже если бы я и захотел.
Он что-то подправил в игрушке.
- Подлинное мое предназначение - это не дать тебе сойти с ума.
- Что?
- А что тут такого? Ситуационный психоз<%-3> - профессиональное заболевание глав государств. Мои предшественники по королевскому ремеслу, те, кто действительно правил, почти все были немножечко не того. А возьми, к примеру, хотя бы ваших американских президентов. Их положение иногда оказывалось таковым, что их убивали еще во время первого срока. А вот мне не нужно ничем управлять. Для этого у меня есть профессионалы вроде тебя. Но и ты не испытываешь гнетущего влияния власти: тебе или кому-нибудь еще в твоей шкуре всегда можно тихонечко уйти, пока дело не приняло совсем уж плохой оборот, а в это время старый император - он почти всегда старый, потому что мы обычно восходим на трон тогда, когда прочие люди уходят на пенсию, - император всегда тут как тут, олицетворяя собой преемственность власти, символизируя собой государство, в то время как вы, профессионалы, заняты тем, что выбираете нового на место прежнего.
Он печально закрыл глаза:
- Моя работа, конечно, не такая уж увлекательная, но полезная.
Потом он еще немного рассказал о своих игрушечных поездах, и мы вернулись в кабинет. Я решил, что теперь-то уж он меня отпустит.
И действительно, он участливо спросил:
- Наверное, тебе пора снова браться за работу? Перелет, надо думать, был довольно тяжелым?
- Да нет, не очень. Я все время работал.
- Так я и подозревал. Кстати, кто вы такой?
Потрясения бывают разные: полисмен внезапно хлопает вас сзади по плечу, вы делаете шаг по лестнице, а следующей ступеньки нет, ночью вы вываливаетесь из кровати во сне, муж вашей любовницы внезапно возвращается домой - я бы предпочел сейчас испытать любые из этих потрясений в любой комбинации, только бы не слышать заданного мне простейшего вопроса. Я изо всех сил постарался сделаться еще более похожим на Бонфорта.
- Сир?..
- Да перестаньте, - нетерпеливо отмахнулся он. - Сами понимаете, по роду своей деятельности должен же я пользоваться привилегиями. Скажите мне правду. Я уже примерно час назад догадался, что вы не Джозеф Бонфорт, хотя вам наверняка удалось бы провести и его собственную мать. У вас даже жесты точь-в-точь как у него. Но кто вы такой?
- Меня зовут Лоренс Смит, Ваше величество, - понуро сказал я.
- Не теряйте присутствия духа, милейший. Если бы я захотел, я вызвал бы стражу давным-давно. Надеюсь, вас послали не для того, чтобы убить меня?
- Нет, сир. Я ваш верноподданный.
- Странная у вас манера выражать преданность своему монарху. Ну хорошо. Налейте себе еще, садитесь и все мне расскажите.
Я выложил ему абсолютно все, до самой последней подробности.
На это ушло значительно больше одного стакана, и в конце рассказа я уже чувствовал себя значительно лучше. Он страшно рассердился, когда я поведал ему о похищении, но когда я описал ему, что похитители сделали с сознанием Бонфорта, гневу его не было предела. Он разъярился так, что даже лицо его потемнело.
Наконец он тихо спросил:
- Значит, он все-таки придет в себя через несколько дней?
- Так утверждает доктор Кэпек.
- Не позволяйте ему работать вплоть до окончательного выздоровления. Это просто бесценный человек. Да вы и сами прекрасно знаете. Он один стоит шести таких, как вы и я. Так что продолжайте свою игру до тех пор, пока он не поправится. Он нужен Империи.
- Да, сир.
- Перестаньте вы твердить "сир" да "сир". Раз уж вы взялись за дело, так играйте свою роль до конца. Называйте меня просто "Виллем". А знаете, как я раскусил вас?
- Нет, си... Виллем.
- Бонфорт звал меня Виллемом уже лет двадцать. Мне сразу показалось странным, что он перестал называть меня по имени в личной беседе, хотя бы даже и по официальному делу. Правда, тогда я еще ничего не заподозрил. Хотя ваша игра и была превосходной, она все же навела меня кое на какие мысли. А когда мы пошли смотреть мои поезда, я убедился окончательно, что передо мной другой человек.
- Прошу прощения, но почему?
- Потому что вы были вежливы, друг мой! Я и раньше имел обыкновение показывать ему свои игрушки, и он всегда становился просто груб, считая мое увлечение совершенно непотребным времяпрепровождением для взрослого человека. Наши перепалки превращались в целое маленькое представление, от которого мы оба получали большое удовольствие.
- О! Я не знал этого.
- Откуда вам знать?
Тогда я еще подумал, что должен был знать, однако понадеялся на это проклятое ферли-досье. Только позже я понял, что досье четко выполняло свою функцию в полном соответствии с задачами, возложенными на весь ферли-архив. Ведь он должен был дать возможность известному человеку помнить о менее известных людях. Но ведь императора-то никак нельзя было назвать малоизвестной личностью.
Конечно же, Бонфорт никогда и не подумал бы заносить в досье сугубо личные сведения о Виллеме. Он наверняка счел бы просто непорядочным делать заметки интимного свойства о своем монархе там, куда мог сунуть нос любой из его клерков.
Я не понял совершенно очевидной вещи, хотя, даже если бы я и понял ее, досье бы от этого полнее не стало.
Император тем временем продолжал:
- Ваша работа просто изумительна. Вам блестяще удалось провести марсианские гнезда. Я не удивляюсь, что вы после этого решили попытаться обвести вокруг пальца и меня. Скажите, мог я когда-нибудь видеть вас по стерео или еще где-нибудь?
Когда император захотел узнать мое настоящее имя, я, конечно же, представился. Теперь же я довольно стыдливо назвал свой сценический псевдоним.
Он сначала молча уставился на меня, затем всплеснул руками и воскликнул:
- Да что вы говорите?
Я был тронут:
- Неужели вы слышали обо мне?
- Слышал о вас? Да ведь я один из самых горячих ваших поклонников! - Он еще раз пристально вгляделся в меня: - Нет, вы все-таки как две капли воды похожи на Бонфорта. Даже не верится, что на самом деле вы - Лоренцо.
- Но это действительно так.
- Я верю. А помните мюзикл, где вы играли бродягу? Сначала вы там пытаетесь подоить корову, но куда там! В конце концов вы едите из кошачьего блюдечка, но даже кошка отгоняет вас прочь.
Я сказал, что помню.
- Пленку с этим мюзиклом я истер до дыр. Эта вещь заставляет меня и смеяться, и плакать одновременно.
- Так и должно быть, - скромно заявил я и признался, что своего героя постарался скопировать с одного великого артиста прошлого столетия. - Но вообще-то я предпочитаю драматические роли.
- Такие, как эта?
- Не совсем. Этой ролью я уже сыт по горло. Надолго меня не хватит.
- Да, похоже на то. Ладно, тогда скажите Роджеру Клифтону... Нет, не говорите ему ничего. Лоренцо, я думаю, никому не следует знать о нашем с вами разговоре. Если вы расскажете о нем Клифтону, даже передадите ему, что я просил не беспокоиться, он все равно будет волноваться. А ведь ему многое предстоит сделать. Так что давайте никому ничего не скажем, хорошо?
- Как пожелает мой император.
- Бросьте, прошу вас. Мы просто будем держать это дело в тайне, потому что так лучше. Жаль, я не могу навестить больного дядюшку Джо. Хотя вряд ли я смог бы ему чем-нибудь помочь. Правда, некоторые считают, что прикосновение монарха творит чудеса. Итак, будем держать языки за зубами и делать вид, что я вас не раскусил.
- Да, Виллем.
- А теперь, полагаю, вам пора идти. Я и так держу вас очень долго.
- Сколько вам будет угодно.
- Наверное, придется позвать Патила, чтобы он вас проводил? Или вы знаете дорогу? Нет, секундочку.
Он стал лихорадочно рыться в ящике стола, шепча себе под нос:
- Опять эта девчонка наводила тут порядок. А нет, вот он.
Он извлек из ящика небольшой блокнот.
- Может быть, мы больше не встретимся никогда, так не будете ли вы любезны оставить мне свой автограф на память?
Глава 9
Роджа и Билла я застал нетерпеливо грызущими ногти в верхней комнате Бонфорта.
Не успел я появиться на пороге, как Корпсмен бросился ко мне:
- Где вы, черт вас возьми, пропадаете?
- У императора, - холодно отрезал я.
- Вы проторчали у него раз в пять или шесть дольше, чем следовало бы.
Я даже не подумал отвечать ему. После того спора по поводу моей речи Корпсмен и я продолжали сотрудничать, но это был (если так можно выразиться) брак по расчету, а не по любви. Мы работали вместе, однако топор войны не спешили зарывать в землю. Я вполне мог ожидать, что он еще вонзится мне между лопаток. Каких-либо специальных шагов к примирению с Корпсменом я не делал, да и не видел в этом необходимости. Сдается мне, родители зачали его на каком-нибудь маскараде.
Того, что я поссорюсь с кем-либо из остальных членов нашей команды, я даже представить себе не мог.
Единственно приемлемой формой поведения с моей стороны Корпсмен считал лакейскую. Шляпа в руках и только: "Да, сэр", "Нет, сэр". Но на это я бы ни за что не пошел, даже ради примирения с ним. Я был профессионалом, выполнявшим сложнейшую работу. А мастера своего дела не входят с черной лестницы. К ним обычно относятся с уважением.
Поэтому я просто проигнорировал его слова и спросил Роджа:
- Где Пенни?
- С ним. Сейчас там она, Дэк и док.
- Его уже перенесли сюда?
- Да. - Клифтон смущенно добавил: - Мы положили его в комнате, которая предназначается для жены обладателя этих апартаментов. Она находится рядом с вашей спальней. К сожалению, это единственное место, где мы можем обеспечить ему полный покой и необходимый уход. Надеюсь, вы ничего не имеете против?
- Конечно, нет.
- Вас это ничуть не стеснит. Две спальни, как вы, наверное, уже заметили, соединяются между собой гардеробной, но дверь в нее мы заперли. Она совершенно звуконепроницаема.
- Отлично. Как он себя чувствует?
Клифтон нахмурился:
- В общем, намного лучше. Б<200>льшую часть времени он в полном сознании. - Он поколебался: - Если хотите, можете зайти к нему.
Некоторое время я молчал.
- А что думает доктор Кэпек по поводу его первого возможного появления на людях?
- Трудно сказать. Всему свое время.
- Но все-таки? Дня три-четыре? На мой взгляд, это достаточно короткий срок, чтобы можно было отменить все встречи, и тогда я потихоньку ушел бы в тень. Родж, не знаю, как бы это лучше объяснить... Поверьте, я с огромным удовольствием посетил бы его, чтобы выразить свое уважение, однако я считаю, что такой визит крайне нежелателен до тех пор, пока я не появлюсь в его роли последний раз. Встреча с ним может повредить моей работе.
Однажды я уже сделал ужасную ошибку, пойдя на похороны собственного отца. После этого в течение многих лет я представлял себе его только лежащим в гробу. Лишь со временем я стал вспоминать его таким, каким он был при жизни, - мужественным, властным человеком, который всегда направлял меня твердой рукой и учил мастерству. Поэтому у меня были основания ожидать подобные последствия от встречи с Бонфортом. До сих пор мне приходилось играть роль здравствующего человека в расцвете сил - именно таким я видел его на экране. Я боялся, что если я увижу его больным, то воспоминание об этом будет неотступно преследовать меня и мешать делать мне свое дело.
- Я не настаиваю, - ответил Клифтон. - Вам виднее. Мы, конечно, можем держать вас подальше от публики, но я бы хотел, чтобы вы сыграли роль до конца и были в состоянии выступать до тех пор, пока он не поправится.
Я чуть было не ляпнул, что и император говорил мне то же самое. Но вовремя спохватился. Признаться, потрясение от того, что император раскусил меня, сильно выбило меня из колеи. Вспомнив об императоре, я вспомнил и еще об одном деле.
Я вынул из кармана список кандидатов в состав нового кабинета и вручил его Корпсмену.
- Это одобренный Его величеством вариант для репортеров, Билл. В списке есть одно изменение. Браун заменен на де ла Торре.
- Что?
- Хесус де ла Торре вместо Лотара Брауна. Так пожелал император.
Клифтон был удивлен. Корпсмен был одновременно и удивлен, и рассержен.
- Какая, собственно, ему разница? У него, черт побери, нет никакого права вносить изменения.
Клифтон огорченно произнес:
- Билл прав, шеф. Как юрист, специальностью которого является конституционное право, я могу подтвердить вам, что одобрение списка императором является актом чисто номинальным. Вам не следовало разрешать ему изменять что-либо.
Мне дико захотелось устроить им скандал, и только спокойствие Бонфорта удержало меня от этого. У меня был очень трудный день: несмотря на замечательное представление, меня постигла неудача. Я боролся с непреодолимым желанием заявить Роджу и Биллу, что, если бы император не был по-настоящему большим человеком, подлинным королем в самом лучшем смысле слова, мы все сейчас попали бы в ужасный переплет, и только потому, что они не сумели снабдить меня всей необходимой информацией.
Вместо этого я раздраженно произнес:
- Изменение внесено, значит, так тому и быть.
Корпсмен возопил:
- Это вы так думаете! А я уже два часа назад передал журналистам первоначальный вариант списка. Теперь вам придется обращаться к ним и ставить все на свои места. Родж, может быть, тебе лучше связаться с дворцом и...
- Тихо! - прикрикнул я.
Корпсмен сразу заткнулся. Тогда я тоже немного сбавил тон.
- Родж, возможно, вы и правы с точки зрения закона. Я не знаю. Я знаю только одно: император поставил кандидатуру Брауна под сомнение. А теперь, если кто-нибудь из вас горит желанием пойти к императору и поспорить с ним, - милости прошу. Но сам я никуда идти не собираюсь. Я намерен сейчас же выбраться из этого анахронического камзола, сбросить туфли, крепко-крепко поддать, а потом лечь спать.
- Постойте, шеф, - запротестовал Клифтон. - Вы еще должны выступить с пятиминутной речью по всемирной сети для обнародования состава нового кабинета.
- Сами обнародуйте. Ведь вы мой первый заместитель.
Он растерянно заморгал:
- Хорошо.
Корпсмен продолжал настаивать:
- Так как же с Брауном? Ведь ему уже обещали этот пост.
Клифтон задумчиво посмотрел на него:
- Что-то я не припомню такого обещания, Билл. Его, как и остальных, просто спросили, хочет ли он и впредь заниматься государственной деятельностью. Ты это имеешь в виду?
Корпсмен замялся, как актер, который нетвердо заучил роль:
- Пожалуй. Но ведь это граничит с обещанием.
- Нет, до того, как сделано публичное заявление, не граничит.
- Но ведь я уже сказал, что публичное заявление было сделано еще два часа назад.
- Билл, боюсь, тебе придется снова пригласить репортеров и сообщить им, что произошло недоразумение. Или я могу созвать их и сказать, что по ошибке им был вручен первоначальный вариант списка, не одобренный окончательно мистером Бонфортом. Но мы должны исправить положение до того, как состав кабинета будет объявлен по всемирной сети.
- Ты что же, хочешь сказать, что это ему сойдет с рук?
Под "ним", как мне кажется, Билл скорее подразумевал меня, нежели Виллема, но Родж понял вопрос по-своему:
- Да, Билл, сейчас не время вызывать конституционный кризис. Овчинка выделки не стоит. Так кто же объявит о недоразумении? Ты или я?
Корпсмен нахмурился, пожал плечами и сказал:
- Ладно, я сделаю это. Только я должен предварительно убедиться в том, что все сформулировано как надо. Не приведи Бог дать повод для кривотолков.
- Спасибо, Билл, - ласково ответил Родж.
Корпсмен собрался уходить. Я окликнул его:
- Билл, раз уж вы собираетесь встретиться с репортерами: у меня для них есть еще одно заявление.
- Какое еще заявление?
- Ничего особенного. - Дело было в том, что я безумно устал от роли и того напряжения, которое постоянно испытывал, играя ее. - Просто скажите им, что мистер Бонфорт простудился и врач предписал ему некоторое время полежать в постели и отдохнуть. Я безумно устал.
Корпсмен фыркнул:
- Лучше я назову это "пневмонией".
После его ухода Родж повернулся ко мне и сказал:
- Не расслабляйтесь, шеф. В нашем деле несколько дней могут решить очень многое.
- Родж, я действительно начинаю сдавать. Можете отметить это во время вечерней передачи.
- Вот как?
- Я намерен перейти на постельный режим. В самом деле, почему Бонфорт не может заболеть и оставаться в постели до тех пор, пока не окрепнет и не сможет начать заниматься делами? Ведь с каждым моим появлением на людях увеличивается вероятность моего разоблачения, а еще этот идиот Корпсмен постоянно выискивает, к чему бы придраться. Актер не может играть с полной отдачей, если кто-то постоянно бухтит ему под руку. Так что давайте на этом закончим представление и опустим занавес.
- Успокойтесь, шеф. Отныне я постараюсь держать Корпсмена подальше от вас. Здесь, на Луне, мы вполне можем не мозолить друг другу глаза, не то что на корабле.
- Нет, Родж, я уже решил. Я не собираюсь покидать вас. Я останусь здесь до тех пор, пока мистер Бонфорт сам не сможет встречаться с людьми, - на случай экстренной необходимости. - Тут я смущенно вспомнил, что император просил меня не отступать и выразил уверенность в том, что я доведу дело до конца. - Но меня действительно лучше держать в тени. Ведь до сих пор все шло нормально, не правда ли? О, кому-то наверняка известно, что на церемонию принятия в гнездо явился не Бонфорт, но они не осмелятся заявить об этом в открытую, равно как и не смогут что- либо доказать. Те же самые люди, возможно, подозревают, что и сегодня на аудиенцию явился двойник, но они уже не уверены в этом, ведь нельзя полностью сбросить со счетов возможность того, что Бонфорт оправился достаточно быстро и смог лично предстать перед императором. Правильно?
Клифтон внезапно смутился:
<%-4>- Боюсь, они полностью уверены в том, что вы двойник, шеф.
- Что?
- Мы немного приукрасили состояние дел, чтобы не нервировать вас. Док Кэпек с самого начала был уверен, что только чудо может укрепить его настолько, чтобы он смог сегодня лично явиться на аудиенцию. Это стало ясно при самом же первом осмотре. И тот, кто так накачал его, тоже прекрасно это знает.
Я нахмурился:
- Значит, вы и раньше обманывали меня, когда расписывали, как прекрасно он себя чувствует? Что с ним на самом деле, Родж? Только не лгите.
- Я говорил сущую правду, шеф. Именно поэтому я и предложил вам повидаться с ним, хотя, признаюсь, был рад, что вы отказались от встречи. - Подумав, он добавил: - Может быть, вам действительно стоит повидаться с ним и поговорить?
- Нет.
У меня были достаточно веские причины избегать этой встречи. Раз мне наверняка еще придется появляться под видом Бонфорта, так пусть уж хоть подсознание не сыграет со мной какую-нибудь дьявольскую шутку. Я должен был исполнять роль совершенно здорового человека.
- Родж, но ведь то, что вы сейчас сказали, только подтверждает мою правоту. Если уж они даже сегодня были совершенно уверены, что во дворце присутствовал двойник, то мне не стоит рисковать появляться где-нибудь еще раз. Сегодня они оказались застигнутыми врасплох, а может быть, просто не имели возможности разоблачить меня при сложившихся обстоятельствах. Но в дальнейшем они могут придумать что-нибудь такое, что полностью вскроет подлог, и тогда... Ведь подобные игры стары как мир. - Я немного помолчал. - Согласитесь, Родж: в данной ситуации мне весьма полезно "поболеть" некоторое время. Билл прав: пусть лучше это будет "пневмония".
Сила самовнушения оказалась такова, что на следующее утро я проснулся с насморком и болью в горле. Доктор Кэпек нашел время заняться мной, поэтому к вечеру я снова почувствовал себя человеком. Тем не менее он издал бюллетень о состоянии моего здоровья, который гласил, что "мистер Бонфорт подхватил вирусную инфекцию".
Учитывая то, что лунные города были полностью герметичными и снабжались кондиционированным воздухом, никто особенно не опасался инфекционных заболеваний, тем не менее ни одна живая душа даже не попыталась посетить меня. Четыре дня я ничего не делал, только читал книги из личной библиотеки Бонфорта.
Хранились там и некоторые его бумаги. Я просмотрел их и сделал открытие, что статьи политиков и экономистов могут быть увлекательными. Раньше я как-то этого не замечал. Император прислал мне цветы, выращенные в дворцовой оранжерее (может быть, они действительно предназначались мне? Ну да ладно).
Я бездельничал и наслаждался роскошью быть Лоренцо или даже просто Лоренсом Смитом. Я заметил, что стоило кому-нибудь войти, как я мгновенно входил в роль. Происходило это автоматически, и я ничего не мог с собой поделать, хотя понимал, что ко мне никто, кроме Пенни, Дэка и доктора Кэпека, войти не может.
Оказывается, даже приятное ничегонеделание со временем надоедает. На четвертый день я устал от своей комнаты больше, чем когда-то уставал от долгого ожидания в приемных продюсеров. Да еще почти полное одиночество...
Кэпек заходил очень редко, и всегда только для исполнения своих профессиональных обязанностей, а визиты Пенни были очень короткими, и я легко мог пересчитать их по пальцам одной руки. К тому же она перестала называть меня "мистер Бонфорт".
Когда ко мне явился Дэк, я очень обрадовался:
- Дэк, что новенького?
- Практически ничего. Разрываюсь между текущим ремонтом "Томми" и помощью Роджу в его закулисных махинациях. Да... чтобы провести эту кампанию, ему придется, видимо, пожертвовать желудком. Всякая палка имеет два конца.
Он сел.
- Политика!..
- Дэк, скажите, как вы оказались замешанным в это дело? Я всегда считал, что космонавты так же аполитичны, как и актеры. А уж вы в особенности не похожи на человека, занимающегося политикой.
- С космонавтами дело обстоит непросто. Они и интересуются политикой, и в то же время нет. Их совершенно не волнует, как действует вся эта чертова кухня, пока они могут спокойно перебрасывать какой-нибудь хлам с планеты на планету. Но ведь груз нужно иметь, а иметь груз - значит иметь торговлю, а выгодная торговля - это свободная торговля, при которой экипаж любого корабля может лететь, куда ему вздумается, не опасаясь всяких там таможенных глупостей и районов с ограниченным допуском. Свобода! И вот тебя уже засосало, ты по уши увяз в политике. Что до меня, так я начал с участия в движении "за продолжительные перевозки", добиваясь того, чтобы при грузообмене между тремя планетами пошлина не взималась дважды. И, конечно же, это требование оказалось в программе мистера Бонфорта. Одно потянуло за собой другое, и вот я уже шкипер его яхты на протяжении последних шести лет, а заодно представляю в Ассамблее своих коллег. - Он вздохнул: - Впрочем, я и сам не очень-то понимаю, как все это произошло.
- Никак вы собираетесь уйти с политической арены? Вы, конечно, не стали выставлять свою кандидатуру на переизбрание?
Он непонимающе уставился на меня:
- Что? Да ведь тот, кто не занимается политикой, просто не живет по-настоящему!
- Но ведь вы сами сказали...
- Я знаю, что я сказал. Да, политика - трудное и иногда грязное занятие. Она требует от человека полной отдачи и самопожертвования. Но она же - единственный спорт для взрослых людей. Все остальные игры - для детей. Абсолютно все. - Он поднялся: - Ну, мне пора.
- О, посидите еще.
- Не могу. Завтра мне предстоит помогать Роджу в Ассамблее. Я и так слишком задержался у вас.
- Вот как?
Я знал, что нынешняя Ассамблея перед роспуском должна собраться в последний раз, чтобы утвердить временное правительство. Но меня это не сильно беспокоило. Всем было известно, что решение Ассамблеи явится формальным актом, вроде утверждения состава кабинета императором.
- Так он сам решил взяться за это?
- Нет. Но можете не беспокоиться. Родж извинится перед собравшимися за ваше отсутствие и попросит принять его <%-
2>полномочия без возражений. Потом он зачитает речь Верховного Министра при вступлении на пост (Билл как раз сейчас пишет ее). Затем, уже от своего собственного имени, он предложит утвердить состав правительства. Подождет. Возражений, естественно, не последует. Голосование. Принято единогласно - и все стремглав разбегаются по домам и начинают сулить своим избирателям по две женщины в каждой постели и по сотне империалов каждый понедельник. Рутина! - Усмехнувшись, он добавил: - Ах да! Потом еще несколько членов партии Человечества в знак своей симпатии пошлют корзину с цветами, которая ослепит всех своим великолепием. Конечно, с б<200>льшим удовольствием они послали бы цветы на похороны Бонфорта. - Он нахмурился.
- Неужели это и в самом деле так просто? А что, если Роджу откажут в предоставлении особых полномочий? Я думал, что в Ассамблее нельзя выступать от чьего-либо имени.
- Вообще-то это так. Или являйся сам, или тебе не очень-то нужно. Но тут все дело в парламентской механике. Если они не одобрят его полномочий завтра, то просто придется подождать, пока они не созреют и не проголосуют единогласно, чтобы начать гипнотизировать уже своих избирателей. В общем-то, эта Ассамблея и так мертва, как привидение Цезаря, но ее еще нужно похоронить конституционно.
- Хорошо. Но предположим все-таки, что какой-нибудь идиот будет против...
- Таких не найдется. В противном случае наступит конституционный кризис. Но этого не произойдет.
Некоторое время мы оба молчали.
Дэк как будто бы раздумал уходить.
- Дэк, если я появлюсь на Ассамблее и прочитаю речь, это намного облегчит дело?
- Что? А я думал, все решено. Вы же пришли к выводу, что выступать публично больше не следует, если не возникнет крайней необходимости. И, в принципе, я согласился с вами. Это старая басня о лисице и кувшине.
- Да, но мне ведь нечего опасаться. Все роли распределены заранее, все расписано как по нотам. Может ли случиться так, что возникнет неожиданная ситуация, с которой я не смогу совладать?
- Нет. Правда, после речи вам полагается выступить перед корреспондентами, но я думаю, что ваше недавнее недомогание будет вполне уважительной причиной для отказа от этого. Мы можем вывести вас через аварийный выход и тем самым полностью оградить от встречи с представителями прессы. Впрочем, не они являют собой главную опасность. - Он усмехнулся: - Никогда нельзя исключать вероятность того, что какому-нибудь безумцу может прийти в голову прихватить с собой на галерею для посетителей оружие. Мистер Бонфорт так и называл ее - "галерея для стрельбы по живым мишеням", - с тех пор как его ранили выстрелом оттуда.
Я вдруг почувствовал сильную боль в ноге.
- Вы что, пытаетесь напугать меня?
- Нет.
- В таком случае это довольно забавный способ подбадривания. Дэк, будьте откровенны. Вы хотите, чтобы я выступал завтра, или нет?
- Конечно, хочу! А иначе с чего бы мне торчать тут у вас, когда и так дел невпроворот? Ради того, чтобы чесать языком?
Спикер ударил в гонг, капеллан прочитал молитву, в которой нашли отражение взгляды всех конфессий, и наступила тишина. Пустовало более половины депутатских мест, зато галерея кишмя кишела туристами.
Звук церемониального гонга разнесся по залу, многократно усиленный с помощью электроники. Затем его сменил традиционный стук в дверь. Пристав со своей дубиной устремился туда. Трижды император требовал, чтобы его впустили, и трижды ему было отказано. Тогда он обратился со своей просьбой к парламенту. Ему позволили войти. Пока Виллем не занял своего места позади стола спикера, мы все стояли. Он был в мундире Верховного Адмирала и пришел один, без всякого сопровождения.
Когда все уселись, я сунул жезл под мышку и, встав со своего места в первом ряду, произнес речь, обращаясь исключительно к спикеру и совершенно не обращая внимания на императора. Это была не та речь, которую написал Корпсмен. Его писанина отправилась в мусорную корзину, как только я пробежал ее глазами. Билл сочинил обычную рекламную пустышку, уместную лишь для избирательной кампании. Здесь это не годилось.
Моя речь была короткой и нейтральной. Я составил ее, пользуясь материалами других выступлений Бонфорта по сходному поводу. В ней я горой вставал за хорошие дороги, хорошую погоду и за то, чтобы все так же любили друг друга, как мы, добрые демократы, любим своего монарха, а он любит нас. Это была настоящая лирическая поэма, написанная белым стихом, примерно из пяти сотен слов. Там, где мне приходилось сбиваться с Бонфорта, я начинал импровизировать.
Галерею пришлось призвать к порядку.
Родж встал и предложил утвердить кандидатуры людей, выдвинутых мною в состав нового кабинета. Ожидание. Против никого. Клерк возвещает, что все согласны. Пока я шел вперед, сопровождаемый с одной стороны членом своей партии, а с другой - членом оппозиции, я успел заметить, что многие парламентарии нетерпеливо поглядывают на часы, прикидывая, успеют ли они на полуденный челнок.
Затем я выразил покорность своему монарху, строго придерживаясь церемониальных канонов, поклялся расширять права и привилегии Великой Ассамблеи, защищать свободы граждан Империи, где бы они ни находились, а заодно и исполнять обязанности Верховного Министра Его величества.
Мне казалось, я говорю легко и бойко, как в гостях, и только через некоторое время я заметил, что надрываюсь так, что почти ничего не вижу.
Когда я закончил, Виллем тихо сказал мне:
- Отличное представление, Джозеф.
Не знаю, ко мне ли он обращался, или к своему старому другу, да меня это и не слишком заботило. Я не стал вытирать слезы. Они все еще катились по моим щекам, когда я повернулся к Ассамблее. Подождав, пока удалится Виллем, я распустил собрание.
В этот день "Диана Аутлайнз Лтд" пустила целых четыре чартерных челнока. Новая Батавия опустела. В городе остался только двор и около миллиона мясников, булочников и гражданских служащих. Да еще временное правительство.
Переборов свою "простуду" и появившись перед Великой Ассамблеей, я решил, что скрываться больше нет смысла. Да и не мог я, будучи Верховным Министром, не вызывая пересудов, вдруг исчезнуть с горизонта. В качестве главы партии, разворачивающей политическую кампанию накануне выборов, я просто должен был встречаться с самыми разными людьми. Поэтому я делал все, что было необходимо делать, и каждый день требовал отчета о состоянии здоровья Бонфорта. Самочувствие его улучшалось, хотя и довольно медленно. Кэпек дал мне знать, что, если возникнет неотложная необходимость, Бонфорт может появиться публично в любое время, правда это крайне нежелательно, так как он за время болезни потерял более двадцати фунтов веса и все еще плоховато координировал движения.
Родж выбивался из сил, стараясь обезопасить нас обоих. Теперь мистер Бонфорт знал, что вместо него используют двойника. Сначала его охватил приступ негодования, но потом он подчинился неизбежности и даже одобрил действия своих помощников. Родж вел кампанию, консультируясь с шефом только по вопросам высшей политики, передавая затем его советы мне, а я, если того требовали обстоятельства, высказывал суждения Бонфорта публично.
Оберегаем я был просто потрясающе.
Увидеть меня было просто невозможно.
Мой офис по-прежнему находился рядом с офисом лидера оппозиции - переезжать в апартаменты, предназначенные для Верховного Министра, мы не стали (хотя вполне имели на это право), сославшись на то, что правительство все-таки является временным. Попасть в мой кабинет можно было только из других комнат, а чтобы добраться до меня от наружного входа, необходимо было преодолеть пять проверочных постов. Мой круг общения ограничивался только несколькими доверенными лицами, которых проводили туннелем в кабинет Пенни, а уже оттуда - ко мне.
Все это было сделано для того, чтобы я успевал изучить ферли-досье посетителя до встречи с ним. Я даже мог позволить себе держать досье перед глазами во время визита, так как часть поверхности моего стола представляла собой не что иное, как экран, скрытый от взгляда посетителя, а если тот имел привычку во время беседы расхаживать по кабинету, мне ничего не стоило выключить экран.
Тот же экран имел и другое назначение. Так, например, Родж мог, проводив посетителя ко мне, обосноваться в кабинете Пенни и написать мне записку, которая тут же появлялась на экране передо мной. Содержание подобных записок подчас было весьма оригинальным: "Зацелуйте его до смерти и ничего определенного не обещайте", или: "Все, чего он на самом деле добивается, - это того, чтобы его жена получила место при дворе. Пообещайте ему это и гоните прочь", или даже: "А с этим полегче. Он представляет "трудный" округ и гораздо умнее, чем хочет показаться. Направьте его ко мне, и я постараюсь все уладить".
Не знаю, кто же на самом деле руководил правительством. Может быть, какие-нибудь высокопоставленные лица? Каждое утро на моем столе появлялась гора бумаг. Я расписывался на них бонфортовской подписью, и Пенни сразу же уносила их. Я никогда не успевал прочитать их. Меня просто поражали масштабы имперской бюрократии. Однажды, перед тем как идти на какое-то собрание, Пенни решила показать мне "кусочек архива" (так она выразилась) - мили и мили разнообразных досье.
Хранилище больше всего напоминало гигантский улей, в сотах которого хранились микрофильмы. Между стеллажами были проложены движущиеся дорожки, чтобы клерку не приходилось тратить целый день на поиски одного-единственного досье.
Пенни с гордостью сообщила мне, что показала всего лишь один из секторов архива, а весь архив занимает площадь, сравнимую только с площадью зала заседаний Великой Ассамблеи. Когда я услышал это, я в глубине души порадовался, что мое увлечение государственной деятельностью - явление временное, можно сказать хобби.
Необходимость встречаться с людьми воспринималась мной как неизбежное зло. К этим своим обязанностям я относился откровенно формально, так как решения в итоге принимал либо Родж, либо сам Бонфорт. Мне же оставалось только выступать с речами перед избирателями. Был пущен слух о том, что "вирусная инфекция" дала осложнение на сердце и что мой личный врач порекомендовал мне на время кампании оставаться в условиях слабого притяжения Луны. Я не горел желанием совершать предвыборный вояж по Земле, еще меньше мне хотелось посещать Венеру. Ведь стоило бы мне появиться в толпе, как меня тут же вывели бы на чистую воду. Мне не помог бы никакой ферли-архив. К тому же я не сильно стремился стать легкой добычей заплечных дел мастеров из "Людей действия". Я даже думать боялся о том, что бы я мог рассказать, если бы мне в лобные доли мозга впрыснули небольшую дозу неодексокаина.
Квирога мотался по Земле с континента на континент, выступая и по стерео, и публично перед огромными толпами избирателей. Но Роджа Клифтона, судя по всему, это совсем не беспокоило. Он даже как-то заявил: "Личными выступлениями новых голосов не получишь. От этих речей Квирога только сам устанет. На подобные встречи приходят лишь убежденные сторонники". Я искренне надеялся на то, что он знает, что говорит.
Кампания была довольно короткой. На нее отводилось всего шесть недель с того момента, как Квирога подал в отставку. Поэтому я выступал почти каждый день: иногда по всеобщей сети (в этом случае и нам, и партии Человечества выделялось одинаковое по продолжительности время), а иногда мои речи записывались на пленку и прокручивались на собраниях избирателей.
Процедура подготовки речей была разработана до мелочей: я получал первоначальный вариант речи - скорее всего от Билла, хотя я его практически не видел, и переделывал его на свой лад. Родж забирал отредактированный мной вариант и через некоторое время возвращал его мне - чаще одобренным. Иногда в нем присутствовали исправления, сделанные рукой самого Бонфорта, правда почерк его был довольно неразборчивым.
Все написанное им самим я никогда не подвергал сомнению, остальное же правил безжалостно. Когда сам готовишь текст своего выступления, обычно приходят в голову более живые и яркие обороты. Постепенно я начал вникать в сущность его исправлений: почти всегда он старался придать большую жесткость выражениям ("Пусть они знают, что мы им спуску не дадим!").
Со временем правки стало меньше. Кажется, у меня н<173>чало получаться.
Я так до сих пор и не виделся с Бонфортом. Я чувствовал, что не смогу играть его роль, если увижу его больным и немощным.
Я был не единственным из его дружной команды, кто не посещал его. Кэпек запретил Пенни ходить к нему ради ее же блага. Но тогда я этого не знал. Я видел только, что она стала раздражительной, рассеянной и печальной после нашего прибытия в Новую Батавию. Под глазами у нее появились круги - как у енота. Я решил, что эти симптомы вызваны изнурительностью предвыборной кампании и тревогой за здоровье Бонфорта.
Прав я оказался лишь отчасти. Кэпек тоже обратил внимание на ее состояние и принял меры: расспросил ее под легким гипнозом, а затем вежливо запретил видеться с Бонфортом до тех пор, пока я не окончу свое дело и не буду отправлен домой.
Бедная девочка просто-таки сходила с ума из-за того, что, посетив тяжелобольного человека, которого она безнадежно любила, вынуждена была почти сразу же переходить к совместной работе с человеком, который являлся почти точной его копией, однако находился в полном здравии. Кажется, она начинала меня ненавидеть.
Добрый старый док Кэпек добрался до корней недуга, сделал ей успокоительное постгипнотическое внушение и стал держать ее от комнаты больного подальше.
Естественно, ставить в известность меня об этом не посчитали необходимым. Однако я не мог не отметить, что Пенни постепенно становилась прежней - дружелюбной и невероятно работоспособной, - какой я ее знал по "Тому Пэйну".
Это имело для меня колоссальное значение. По крайней мере дважды мне наверняка не удалось бы выбраться из опасной ситуации, если бы не Пенни. Была одна разновидность собраний, которые я вынужден был посещать, - собрания исполнительного комитета избирательной кампании. Так как партия экспансионистов была партией меньшинства и представляла собой всего лишь наиболее могущественную фракцию коалиции, состоящей из нескольких партий, объединенных руководством Джона Джозефа Бонфорта, мне приходилось выступать на подобных собраниях вместо него и вешать лапшу на уши политическим боссам. К таким собраниям меня готовили с особой тщательностью, и Родж на всем их протяжении обычно ни на миг не отходил от меня, чтобы иметь возможность дать мне знать, если я начну отходить от темы. Мое присутствие на этих сборищах было обязательно.
За две недели до выборов нам предстояло на очередном собрании выделить надежные округа. Обычно стабильно поддерживали организацию от тридцати до сорока участков. Именно их и можно было использовать для выдвижения нужных кандидатов (например, Пенни гораздо больше пользы принесла бы, если бы получила право выступать в качестве официального лица перед Ассамблеей, присутствовать на закрытых партийных встречах и так далее). Бонфорт сам был выдвинут одним из таких участков, что избавляло его от необходимости проводить предвыборную кампанию. Клифтон выдвигался таким же образом. Если бы понадобилось, то же самое могли бы провернуть и с Дэком, но его и так прекрасно поддерживали собратья по гильдии. Родж намекнул даже мне, что, если я когда-нибудь пожелаю быть избранным в Ассамблею, ему стоит только словечко шепнуть, и мое настоящее имя появится в очередном списке членов парламента.
Некоторые из таких "дырок" приберегались на всякий случай, чтобы в последний момент удалось сделать необходимые перестановки или чтобы дать возможность какой-либо из тягловых лошадей партии выдвинуть свою кандидатуру на министерский пост.
На мой взгляд, вся эта кухня отдавала благотворительностью.
Коалицию раздирали внутренние распри, и Бонфорт был просто вынужден постоянно примирять враждующие стороны, занимаясь подготовкой представляемого на рассмотрение исполнительному комитету списка кандидатов. Список всегда предъявлялся перед изданием бюллетеней, чтобы комитет имел возможность, в случае необходимости, внести в него свои изменения.
Занимаясь подготовкой материалов к своему очередному выступлению, я вызвал Пенни и велел ей гнать в шею любых посетителей.
Как нам стало известно, Квирога, выступая в Австралии, сделал в Сиднее одно очень неосторожное заявление, значительно ослабившее его позиции. Это был очень удобный момент заставить экс-премьера покорчиться.
Я пробовал свои способности, пытаясь написать ответное выступление самостоятельно, не дожидаясь, пока мне представят проект. У меня были все основания рассчитывать, что мой вариант Бонфорт одобрит полностью.
Работа моя была в разгаре, когда в кабинете неожиданно появились Родж и Дэк.
- Послушайте-ка вот это место, - обратился я к ним и прочитал абзац, который должен был стать ключевым. - Ну как?
- Это просто-таки пришпилит его задом к двери, - одобрил мои старания Родж. - Мы тут принесли список. Не хотите ли взглянуть? У нас в распоряжении около двадцати минут.
- Ах да, ведь еще это чертово собрание... А зачем мне, собственно, любоваться им? Или вы что-нибудь хотите мне сказать по его поводу?
Тем не менее я взял список и просмотрел его. Большинство кандидатов я знал - кого по ферли-досье, кого по личным встречам. Знал я и причины, по которым каждый из них попал в этот список.
И тут мне в глаза бросилось одно имя: "Корпсмен, Уильям Дж.".
Я поборол в себе прилив благородного негодования и спокойно сказал:
- Вижу, и Билл попал сюда, Родж.
- Да. Мы с этим вопросом и пришли к вам. Видите ли, шеф, мы все прекрасно знаем о том, что между вами пробежала кошка. И не виним вас, нет: виноват сам Билл. Но есть в этом деле и другая сторона. Может быть, вы еще не поняли, но у Билла сильнейший комплекс неполноценности. Он чувствует себя ниже всех нас из-за того, что не занимает никакого официального положения. Мысль об этом постоянно грызет его. Мы намерены излечить его от этого комплекса, сделав парламентарием.
- Вот как?
- Да. Ведь именно этого он всегда добивался. Понимаете, все мы являемся членами Великой Ассамблеи - я имею в виду тех, кто работает плечом к плечу с вами. Все, кроме Билла. И я сам слышал, как он однажды после третьего стакана признался, что чувствует себя просто наемным рабочим. Это страшно угнетает его. Вы ведь не против, правда? Это будет сравнительно небольшая цена за искоренение всяких трений в ядре нашей партии.
Теперь я окончательно взял себя в руки.
- Это не мое дело. Да и с чего бы мне возражать, если таково желание мистера Бонфорта?
Я заметил, что Родж и Дэк переглянулись. Тогда я добавил:
- Ведь он хочет этого, не так ли, Родж?
Дэк сердито произнес:
- Скажи ему, Родж.
Родж медленно сказал:
- Мы с Дэком сами так решили. Мы считаем, что так будет лучше.
- Следовательно, мистер Бонфорт не давал "добро" на это? Вы не спрашивали у него?
- Нет, не спрашивали.
- Шеф, его нельзя беспокоить пустяковыми проблемами. Ведь он измученный, старый, больной человек. Я вообще старался обращаться к нему только по вопросам большой политики, а к ним данный вопрос никак не относится. Решение его целиком и полностью в сфере нашей компетенции.
- Тогда почему вас интересует мое личное мнение?
- Ну, нам казалось, что вы должны быть в курсе. Мы полагали, что вы одобрительно отнесетесь к нашему намерению.
- Я? Но вы просите меня принять решение, как будто я сам мистер Бонфорт. А я им не являюсь. - Я побарабанил по столу совсем как Бонфорт. - Мне не известно, как распределяются между вами полномочия. Очевидно одно: вы должны были либо спросить согласия у него, либо самостоятельно принять решение, но совершенно незачем впутывать в это дело меня.
Родж пожевал свою сигару, а затем произнес:
- Хорошо. Как вам будет угодно.
- Нет!
- Что вы этим хотите сказать?
- Только то, что сказал. Вас интересовало мое мнение, следовательно, вы в чем-то сомневаетесь. Поэтому, если вы хотите, чтобы я, как Бонфорт, представил это имя комитету, пойдите и спросите у самого Бонфорта.
Они оба сели и некоторое время молчали. Наконец Дэк вздохнул и сказал:
- Расскажи ему все до конца. Или я сам расскажу.
Я ждал.
Клифтон вынул сигару изо рта:
- У шефа, мистера Бонфорта, четыре дня тому назад был удар. Поэтому его ни в коем случае нельзя сейчас беспокоить.
Я оцепенел и стал про себя напевать одну старую песенку о башнях с вершинами, подпирающими облака, о роскошных дворцах и так далее.
Придя в себя, я спросил:
- А что с его разумом?
- Кажется, он находится в полном сознании, но совершенно измучен. Видимо, неделя в заключении подкосила его больше, чем мы думали. Он впал в коматозное состояние на двадцать четыре часа. Сейчас его вывели из комы, но у него парализована вся левая половина лица и частично левая сторона тела.
- Что говорит доктор Кэпек?
- Он надеется, что как только гематома в мозгу рассосется, все болезненные явления исчезнут. Но шефу все же придется в дальнейшем избегать перенапряжения. Понимаете, в настоящее время он действительно болен. Так что остаток кампании нам придется провести, рассчитывая только на собственные силы.
Я испытал такое же чувство утраты, как и тогда, когда умер мой отец. Я никогда не видел Бонфорта и никогда не получал от него ничего, кроме нескольких исправлений в тексте речей, но все это время я учился у него. Ведь именно то, что он находился в двух шагах от меня за запертой дверью, и позволяло мне успешно работать.
Я сделал глубокий вдох, выдохнул и сказал:
- О'кэй, Родж. Постараемся.
- Спасибо, шеф. - Он встал. - Что ж, нам пора на собрание. А как насчет этого? - указал он на список.
- О!
Я постарался пораскинуть мозгами. А может быть, Бонфорт и не был бы против того, чтобы Корпсмену предоставили право называться "Достопочтенным", без которого Биллу не было в жизни счастья? Бонфорт никогда не мелочился в таких вещах. В одном из своих трудов по политике он писал: "Я не могу назвать себя высокоинтеллектуальным человеком. Если я и обладаю каким-либо талантом, то это талант находить способных людей и давать им возможность проявить себя".
- Сколько лет Билл состоял при нем? - внезапно спросил я.
- Что? Около четырех лет. Может быть, чуть больше.
Значит, Бонфорт был доволен его работой.
- Но ведь за это время уже прошли одни всеобщие выборы. Почему же еще тогда его не провели в парламент?
- Не знаю. Этот вопрос почему-то не поднимался.
- А когда Пенни стала членом парламента?
- Три года назад на дополнительных выборах.
- Вот вам и ответ, Родж.
- Не понимаю.
- Бонфорт мог бы сделать Билла членом Великой Ассамблеи в любое время, но предпочел этого не делать. Так что внесите вместо него кого-нибудь другого. В дальнейшем, если мистер Бонфорт пожелает, он может устроить специально для Билла еще одни дополнительные выборы - конечно, после выздоровления.
Выражение лица Клифтона осталось прежним. Он просто взял список и сказал:
- Хорошо, шеф.
Вечером того же дня Билл ушел от нас.
Скорее всего, Клифтон сообщил ему, что номер не прошел. Но когда Родж доложил мне об уходе Билла, мне чуть не стало худо. Я понял, что своим упрямством, возможно, поставил всех под удар. Так я ему и сказал. Он покачал головой, не соглашаясь со мной.
- Но ему же все известно! Ведь с самого начала это был его план. Сами подумайте, какой воз всякой грязи он может притащить за собой в лагерь Человечества.
- Не думайте об этом, шеф. Билл, может быть, и вошь (иначе я не могу назвать человека, который бросает все в самый разгар кампании, ведь даже вы так не поступили), но он не крыса. В его профессии не принято выдавать секреты своей фирмы, даже если приходится ссориться с ней навсегда.
- Надеюсь, что вы правы.
- Сами увидите. Не тревожьтесь. Продолжайте работать спокойно.
Прошло несколько дней. Я начал думать, что Родж знал Билла лучше, чем я.
Никаких известий о Корпсмене не было, равно как и от него; кампания шла полным ходом, как обычно, становясь все напряженнее. Не было никаких намеков на то, что наша афера разоблачена. Я воспрял духом и с жаром принялся составлять речи, стараясь выложиться в них полностью. Иногда мне в этом помогал Родж, а иногда он просто одобрял написанное мной. Самочувствие мистера Бонфорта постепенно улучшалось, но Кэпек предписал ему полный покой.
Роджу пришлось отправиться на Землю - дыры в заборе нельзя залатать, не выходя из дома.
Голоса постепенно набирались, поэтому надобность в <%2>моих публичных выступлениях постепенно уменьшалась. Однако я был вынужден по-прежнему устраивать пресс-конференции. Дэк и Пенни помогали мне готовиться к ним. Само собой, теперь мне было гораздо легче. На большинство вопросов я уже мог отвечать не задумываясь.
В тот день, когда ожидалось возвращение Роджа, планировалась обычная еженедельная встреча с представителями прессы. Я, конечно, надеялся, что он вернется до ее начала, но мог вполне и сам провести ее без посторонней помощи.
Пенни первой вошла в зал, неся с собой необходимые материалы. Вдруг я услышал, как она слабо вскрикнула.
И тогда я увидел, что за дальним концом длинного стола восседает Билл.
Я, как обычно, окинул взглядом собравшихся и сказал:
- Доброе утро, джентльмены.
- Доброе утро, господин министр, - ответило мне большинство из них.
Я добавил:
- Доброе утро, Билл. А я и не знал, что вы сегодня будете присутствовать. Кого вы представляете?
Наступила полная тишина. Все уже знали, что Билл ушел от нас.
Он ухмыльнулся и ответил:
- Доброе утро, мистер Бонфорт. Я представляю синдикат Крейна.
Тут я почувствовал, как надвигается что-то плохое. Стараясь не доставлять ему удовольствия заметить, что я заподозрил неладное, я спокойно заметил:
- Прекрасное место. Надеюсь, вам платят достаточно? Однако перейдем к делу. Сначала вопросы в письменном виде. Они уже у вас, Пенни?
Я быстро покончил с письменными вопросами, давая на них ответы, которые у меня было время обдумать.
Заняв свое место за столом, я сказал:
- У нас осталось немного времени, джентльмены. У кого еще есть вопросы?
Мне задали несколько вопросов. Только однажды я вынужден был ответить "Комментариев не последует" - такой честный ответ Бонфорт всегда предпочитал уклончивому. После этого я взглянул на часы и подытожил:
- Пожалуй, на сегодня все, джентльмены.
Я приподнялся с кресла.
- Смайт! - крикнул Билл.
Я выпрямился, даже не взглянув в его сторону.
- Я к вам обращаюсь, господин обманщик Бонфорт-Смайт! - злобно продолжал он, еще больше повышая голос.
На сей раз я взглянул на него с удивлением, приличествующим, на мой взгляд, важной политической фигуре, не привыкшей выслушивать оскорбления.
Билл указывал на меня пальцем, лицо его побагровело.
- Ты самозванец! Ты дешевый актеришка! Ты обманщик!
Корреспондент лондонской "Таймс", сидевший справа от меня, тихо спросил:
- Может быть, вызвать охрану, сэр?
- Не стоит, - ответил я. - По-моему, он безобиден.
Билл истерично рассмеялся:
- Значит, я безобиден, да? Сейчас посмотрим.
- Нет, лучше я все-таки вызову охрану, - настаивал корреспондент.
- Не нужно, - резко повторил я. - Довольно, Билл. Лучше тебе уйти по-хорошему.
- Конечно! Только этого ты и ждешь!
Он принялся торопливо выкладывать всю историю. Правда, он ни словом не обмолвился о похищении и не отметил, какую роль сам сыграл в этой афере, но зато дал понять, что ушел от нас потому, что не хотел быть замешанным ни в чем подобном. Подмену Бонфорта он связал с его болезнью, сильно упирая на то, что мы же его и опоили чем-то.
Я терпеливо внимал оратору. Сначала большинство репортеров просто слушали, храня на лицах выражение, свойственное людям, оказавшимся свидетелями чужой семейной ссоры. Затем потихоньку кое-кто начал что-то записывать, некоторые достали магнитофоны.
Когда он закончил, я спросил:
- У тебя все, Билл?
- Кажется, этого вполне достаточно.
- Даже более чем достаточно. Мне очень жаль, Билл. Все, джентльмены. Мне пора возвращаться к работе.
- Один момент, господин министр! - крикнул кто-то. - Собираетесь ли вы давать опровержение?
Еще кто-то добавил:
- Будете ли вы подавать в суд за клевету?
Сначала я ответил на последний вопрос:
- Нет, в суд я подавать не буду. Нельзя же подавать в суд на душевнобольного.
- Это я-то душевнобольной? - взвыл от негодования Билл.
- Успокойся, Билл. Что касается опровержения, то я не намерен его давать. Я заметил, что некоторые из вас делали заметки. Так вот: даже если кто-либо из ваших издателей решится опубликовать подобный бред (в чем я сильно сомневаюсь), мое опровержение только придаст совершенно анекдотическому событию, свидетелями которого вы стали, особую пикантность. Вам никогда не приходилось слышать историю об одном профессоре, который сорок лет угробил на то, чтобы доказать, что "Одиссея" была написана Гомером, но не тем, а другим - греком, тоже носившем имя Гомер?
Послышался вежливый смех. Я тоже улыбнулся и повернулся, намереваясь уйти.
Билл вскочил со своего места и, подбежав ко мне, схватил меня за руку.
- Шуточками тебе не отделаться!
Представитель "Таймс" - кажется, его фамилия была Акройд - оттащил его от меня.
- Благодарю вас, сэр, - сказал я и, уже обращаясь к Корпсмену, добавил: - Что вы хотите от меня, Билл? Видит Бог, я изо всех сил старался уберечь вас от ареста.
- Если хочешь, можешь позвать охрану, мошенник! И тогда мы посмотрим, кто из нас дольше просидит в тюрьме. Посмотрим, что будет, когда у тебя возьмут отпечатки пальцев!
Я вздохнул и мысленно подвел итоги своей жизни.
- Кажется, это перестает быть шуткой. Джентльмены, думаю, следует положить конец представлению. Пенни, деточка, попросите кого-нибудь, чтобы послали за необходимыми для снятия отпечатков пальцев инструментами.
Я чувствовал, что иду ко дну, но, черт возьми, даже если ты понял, что попал в Биркенхедский водоворот, до самого конца стой за штурвалом. Это последнее, что ты обязан сделать. Даже злодеи обычно предпочитают умереть красиво.
Но Билл не стал ждать. Он схватил стакан, который стоял передо мной на столе, - я несколько раз вертел его в руках.
- К черту инструменты! Этого вполне достаточно.
- Билл, я уже неоднократно советовал вам воздерживаться от грубых выражений в присутствии леди. А стакан можете оставить у себя.
- Именно так я и намерен поступить.
- Отлично. А теперь уходите. Если вы не уйдете добровольно, я буду вынужден вызвать охрану.
Он вышел. Все молчали. Тогда я сказал:
- Позвольте я представлю свои отпечатки каждому из вас.
- О, я совершенно уверен, что никому из нас они не нужны, - поспешно заявил Акройд.
<%-3>- Нет, отчего же! Вам наверняка понадобятся доказательства.
Я настаивал, потому что это было в духе Бонфорта. Кроме того, нельзя быть слегка беременным или чуть-чуть разоблаченным, а я не хотел отдавать своих друзей на растерзание Биллу. Это было последнее, что я мог для них сделать.
На глазах у всех я снял отпечатки со своих пальцев. У Пенни оказалась под рукой копировальная бумага, еще у кого-то - один из тех "вечных" блокнотов с пластиковыми листами, которые прекрасно хранят отпечатки. Затем я пожелал всем присутствующим всего доброго и удалился.
Дотащиться мы смогли только до кабинета Пенни. Там она сразу же упала в обморок. Я перенес ее в свой офис, уложил на кушетку, а сам после этого сел за письменный стол и несколько минут потратил на то, чтобы унять дрожь в коленях.
В течение дня состояние наше нисколько не улучшилось. Мы честно пытались заниматься какими-то делами. Посетителям Пенни отказывала под тем или иным предлогом. Вечером мне предстояло выступать с речью, и я уже начал серьезно подумывать, не отменить ли мне ее. Стереоприемник я целый день держал включенным, но не услышал ни слова о произошедшем на утренней пресс-конференции. Я понял, что, прежде чем сделать сегодняшнее событие достоянием выпуска новостей, тщательно проверяют отпечатки моих пальцев, ведь я по-прежнему оставался Верховным Министром Его Императорского величества, и серьезные доказательства моей виновности были просто необходимы. Потом я решил все-таки выступить с речью, раз уж я написал ее и время выступления было заранее назначено. Я даже не имел <%-3>возможности посоветоваться с Дэком. Он находился в Тихо-Сити.
Это была лучшая из моих речей. Произнося ее, я сам себе напоминал комика, пытающегося успокоить публику в горящем театре. Как только выключился записывающий аппарат, я уткнулся лицом в ладони и заплакал.
Пенни утешающе похлопывала меня по плечу. После пресс- конференции мы с ней больше не обсуждали того, что произошло.
Вскоре прибыл Родж и сразу же явился ко мне.
Монотонным, безжизненным голосом я поведал ему всю эту грязную историю. Он слушал, пожевывая потухшую сигару. Лицо его оставалось бесстрастным.
Свой рассказ я закончил извиняющимся тоном:
- Я просто должен был дать им свои отпечатки, Родж. Вы же сами понимаете! Лавировать не в правилах вашего шефа.
- Не волнуйтесь, - сказал Родж.
- Что?
- Я сказал "не волнуйтесь". Когда поступит ответ из Бюро идентификации в Гааге, вас будет ждать маленький, но приятный сюрприз, а нашего общего друга Билла - большой, но не столь приятный. Если он получил часть своих иудиных сребренников авансом, то, скорее всего, ему придется расстаться с ними. Надеюсь, его заставят сделать это.
Я прекрасно понял, что Родж имел в виду.
- О! Но, Родж, они ведь на этом не остановятся. Есть множество других возможностей. Общественная безопасность... Да и вообще куча других инстанций.
- Вы думаете, мы не все предусмотрели? Шеф, я так и знал, что подобное может рано или поздно произойти. С того самого момента, как Дэк объявил о претворении в жизнь плана "Марди Грас", началась кампания по заметанию следов. Везде. Тогда я почему-то решил, что Биллу об этом знать необязательно.
Он пососал свою потухшую сигару, вынул ее изо рта и повертел в руках.
- Бедняга Билл...
Пенни ахнула и снова упала в обморок.
Глава 10
Наконец настал самый последний день.
О Билле мы больше ничего не слышали. Из пассажирских списков стало известно, что он улетел на Землю через два дня после своего фиаско. Возможно, в новостях и упоминали об инциденте на пресс- конференции, однако я, во всяком случае, ничего не слышал. Да и в выступлениях Квироги я не уловил ни малейшего намека на что- нибудь подобное.
Здоровье мистера Бонфорта постепенно улучшалось, и вскоре стало ясно, что после выборов он вполне сможет приступить к своим обязанностям. Кое-какие следы паралича еще оставались, но мы уже знали, как сохранить это в тайне: сразу после избрания он отправится на отдых. Это обычная практика всех политических деятелей. Отдых будет проходить на борту "Томми" - вдали от всего. Там меня приведут в естественный вид и забросят обратно на Землю, а у шефа произойдет легкий удар, как следствие перенапряжения во время кампании.
После этого Роджу снова придется заняться кое-какими отпечатками пальцев, но, в принципе, с этим можно будет подождать с год или даже больше.
В день выборов я был счастлив, как щенок в кладовке для обуви. Близился конец представления; правда, мне предстояло еще сделать кое-что. Я уже записал две пятиминутные речи для передачи в эфир.
В одной из них я выражал удовлетворение победой, в другой великодушно смирялся с поражением. Как только вторая речь была записана, я обнял Пенни и поцеловал. Она не сильно сопротивлялась.
Что мне осталось сделать, так это выступить в роли еще раз, но теперь уже перед самым взыскательным зрителем. Мистер Бонфорт пожелал оценить работу своего двойника. Я не имел ничего против.
Теперь, когда все было позади, увидеться с ним я и сам хотел. Я находил забавным сыграть для него его же самого, понимая, однако, что делать мне это придется всерьез, как и положено в настоящей комедии.
Решено было собраться в верхней комнате, потому что мистер Бонфорт уже несколько недель не видел неба и соскучился по нему.
Здесь нам предстояло узнать о результатах голосования и либо отметить наш успех, либо поклясться в следующий раз не допустить поражения. В заключительной части этого представления я участвовать не собирался. Это была первая и последняя в моей жизни политическая кампания, и с меня было довольно политики. Изнурительный шестинедельный спектакль, в котором мне пришлось сыграть главную роль, равнялся по напряжению примерно пятистам обычным представлениям. А это ведь немало.
Бонфорта подняли наверх в кресле-каталке на лифте.
<%2>Я держался в тени, пока его поудобнее устраивали на кушетке. Я уважал естественное человеческое стремление не выказывать слабости перед посторонним человеком. Кроме того, я хотел соответствующим образом обставить свой выход.
Когда я увидел его, то удивился настолько, что чуть не вышел из образа. Как он был похож на моего отца!
Это было чисто "семейным сходством": мы с ним гораздо более походили друг на друга, чем каждый из нас в отдельности на моего отца, но сходство было несомненным. К тому же его подчеркивал возраст: Бонфорт выглядел действительно старым. Я даже не мог представить себе, скольких лет жизни стоило ему это похищение. Он страшно исхудал, а волосы его совсем поседели.
Для себя я отметил, что во время предстоящих каникул в космосе я должен буду помочь привести его в подходящий для обратной замены вид. Доктор Кэпек наверняка сумеет нагнать ему недостающий вес, а если даже и не сумеет, то есть много эффективных способов сделать так, чтобы человек выглядел гораздо более полным, чем он есть на самом деле. Волосами Бонфорта я могу заняться сам. Сообщение, правда несколько запоздалое, о постигшем его ударе поможет объяснить изменения во внешности, однако надо будет постараться скрыть их тщательнее, чтобы вновь не возникли слухи о подмене.
Все это откладывалось где-то в дальних уголках моего сознания. Я был переполнен впечатлениями. Человек, полулежавший передо мной, был тяжело болен, тем не менее от него веяло силой, мужественной силой духа. Я испытывал примерно такое же благоговейное, почти священное чувство, какое обыкновенно охватывает простого смертного у подножия гигантской статуи Авраама Линкольна. Глядя на Бонфорта, укрытого пледом, с бездействующей левой стороной тела, я вспомнил еще один памятник - памятник раненному Льву из Люцерна. Бонфорт, даже будучи беспомощным, олицетворял собой те же силу и достоинство.
"Гвардия умирает, но не сдается".
Когда я вошел, он взглянул на меня, и на его лице появилась теплая, дружелюбная, даже ласковая улыбка, которой мне стольких трудов стоило овладеть. Он сделал мне знак, чтобы я приблизился. Я улыбнулся ему в ответ той же самой улыбкой и подошел к кушетке. Его рукопожатие оказалось неожиданно сильным.
С теплотой в голосе он сказал:
- Рад наконец увидеть вас.
Речь его была немного неразборчивой, и теперь я отчетливо видел, что левая половина его лица безжизненна.
- Для меня также большая честь и счастье познакомиться с вами, сэр!
Чтобы не расслабить при этих словах левую часть лица, мне пришлось сделать над собой значительное усилие.
Он окинул меня взглядом с ног до головы и улыбнулся:
- Такое впечатление, что вы меня уже видели раньше.
Я тоже оглядел себя:
- Я старался сделать все как можно лучше, сэр.
- Старался! Да ведь вы все сделали просто замечательно! Более чем странно видеть самого себя со стороны.
Тут я с жалостью понял, что он не сознает полностью, как теперь выглядит. То, как выглядел я, и было для него его собственной внешностью, и любое изменение казалось ему
<%4>временным, преходящим, не заслуживающим внимания и имеющим причиной исключительно болезнь. Он продолжал:
- Вас не затруднит несколько раз пройтись по комнате, сэр? Я хочу посмотреть на себя... на вас... на нас. Хочется хоть раз побыть зрителем на собственном спектакле.
Я прошелся по комнате, что-то сказал Пенни (бедное дитя совершенно ошалело переводило взгляд с шефа на меня и обратно), взял со стола газету, почесал ключицу и потер подбородок, вытащил из-под руки жезл и поиграл им.
Он с восхищением наблюдал за мной.
Заметив это, я решил выступить на "бис". Я встал на середину ковра и произнес одну из его лучших речей, стараясь не повторять ее слово в слово, а немного изменять. Я заставлял слова перекатываться и грохотать, как любил это делать он сам. Закончил я свое выступление его собственными словами: "Раба нельзя освободить, если только он не добьется освобождения сам; нельзя и свободного человека сделать рабом, его можно только убить!"
После этих слов воцарилось молчание, взорванное затем бурей рукоплесканий.
Даже сам Бонфорт хлопал здоровой ладонью по кушетке и кричал: "Браво!"
Это были единственные аплодисменты, которые я сорвал, играя эту роль. Но мне было вполне достаточно и их.
Бонфорт велел мне взять кресло и подсесть к нему. Я заметил, что он смотрит на жезл, и вручил его ему.
- Он стоит на предохранителе, сэр.
- Я знаю, как им пользоваться.
Он внимательно осмотрел жезл и вернул мне.
Я подумал, что он, возможно, захочет оставить его у себя. Но раз так, значит, мне придется отдать его Дэку, чтобы потом он сам вручил его законному владельцу.
Бонфорт попросил меня рассказать о себе, потом заметил, что самого меня он никогда на сцене не видел, но зато видел моего отца в роли Сирано.
Ему приходилось делать колоссальные усилия, чтобы говорить внятно. От этого речь его казалась затрудненной.
Потом он спросил меня, что я собираюсь делать в дальнейшем. Я ответил, что никаких определенных планов на этот счет у меня нет.
Он с пониманием кивнул и сказал:
- Посмотрим. У нас есть для вас местечко. Нужно кое-что сделать.
При этом он ни словом не обмолвился о плате, и я был горд этим.
Постепенно начали поступать сведения об итогах голосования, и он повернулся к стереоприемнику. Сообщения, естественно, приходили и раньше. Голосование началось сорок восемь часов назад, так как сначала свой выбор делали жители внешних миров, а Земля голосовала всегда в последнюю очередь. Да и на самой Земле этот процесс обычно длился почти тридцать часов из-за разницы во времени, вызванной вращением планеты.
На сей раз по стерео передавали обнадеживающие сведения о победах в очень важных для нас округах. Уже вчера, после завершения выборов во внешних мирах, мы получили заметное преимущество, но Родж разочаровал меня, заявив, что это ровным счетом ничего не означает. Внешние миры всегда изобиловали экспансионистами. Решающим было то, что думают те миллиарды людей, которые никогда не покидали родной планеты.
Но для нас имел значение и каждый голос обитателей внешних миров.
Аграрная партия Ганимеда победила в пяти из шести избирательных округов.
Эта партия входила в нашу коалицию, хотя какой-либо серьезной роли в ней не играла. Положение на Венере было более сложным, так как венериане разбились на множество группировок, раздираемых просто непостижимыми для землянина религиозными противоречиями. Тем не менее у нас были основания рассчитывать, что голосование на Венере завершится в нашу пользу. Голоса землян, живущих на Венере, несомненно, будут отданы за нас. Имперская установка на то, что местные жители могут выдвигать в Ассамблею только людей, была одной из множества несправедливостей, против которых выступал Бонфорт. Это тоже должно было содействовать нашему успеху. Правда, неизвестно еще, скольких сторонников в результате этой политики мы лишились на Земле.
Поскольку марсианские гнезда посылали в Ассамблею только своих наблюдателей, единственными голосами, о которых мы беспокоились, были голоса землян. Но, честно говоря, ни на что особенное мы здесь не рассчитывали.
Дэк склонился над большой таблицей рядом с Роджем. Тот на листе бумаги что-то высчитывал по одному ему понятным формулам. В данный момент более дюжины гигантских электронных мозгов по всей Солнечной системе было занято теми же подсчетами, но Родж предпочитал свою собственную методику. Однажды он сказал мне, что может просто пройтись по избирательному округу, "разнюхивая обстановку", а затем определить количество голосов, отданных за наших кандидатов, с точностью до двух процентов. Я думаю, что это сущая правда.
Док Кэпек сидел позади всех, сложив руки на животе и расслабившись, как червяк. Пенни сновала взад-вперед по комнате, то нервно сгибая что-то в руках, то разгибая. Кроме того, она обеспечивала нас напитками. На меня и мистера Бонфорта она старалась не смотреть.
До сих пор мне ни разу не приходилось бывать на вечере, посвященном выборам.
Он явно отличался от любого другого официального мероприятия. Оказывается, такой вечер пронизан теплым, странным чувством удовлетворения от усталости. Все, что можно, уже сделано, и теперь даже не имеет особого значения результат голосования. С вами ваши друзья и товарищи, вас не грызут беспокойство и тревога, царит лишь всеобщая приподнятость.
Не знаю, проводил ли я когда-нибудь время столь же приятно, как в этот вечер.
Родж поднял голову, взглянул сначала на меня, а затем на мистера Бонфорта.
- Континент колеблется. Американцы "пробуют воду ногой", прежде чем встать на нашу сторону. Их волнует только один вопрос: "Глубоко или нет?"
- Родж, вы уже можете сделать прогноз?
- Пока нет. О, у нас, конечно, достаточно мест в Великой Ассамблее, но их количество может колебаться на дюжину в ту или другую сторону. - Он поднялся: - Пойду-ка я прошвырнусь к ребятам.
Вообще-то следовало пойти мне, поскольку я был "мистером Бонфортом".
В ночь выборов глава партии непременно должен появиться в ее штаб-квартире, но я до сих пор этого не сделал, поскольку мою игру там легко могли раскусить. Во время кампании оправданием моего отсутствия служила моя "болезнь", сегодня же просто не стоило рисковать, поэтому вместо меня и пошел Родж, чтобы пожимать руки, улыбаться налево и направо и милостиво позволять девочкам, на хрупкие плечи которых легла вся тяжесть бумажной работы во время кампании, вешаться себе на шею и всхлипывать от умиления.
- Я вернусь примерно через час.
Вначале банкет планировалось проводить внизу и пригласить на него весь персонал, в том числе Джимми Вашингтона. Но в таком случае приходилось лишать мистера Бонфорта возможности присутствовать на нем, поэтому в конце концов решили устроить вечеринку в узком кругу. Впрочем, персонал сейчас наверняка тоже праздновал.
Я встал:
- Родж, я спущусь вместе с тобой и поблагодарю Джимми и его гарем.
- Что? Может, вам лучше этого не делать?
- Но ведь я должен сделать это, не так ли? К тому же в этом нет ничего опасного или рискованного.
Я повернулся к мистеру Бонфорту:
- Как вы считаете, сэр?
- Я обязательно сходил бы к ним.
Мы спустились на лифте вниз, прошли через вереницу пустующих помещений и наконец, миновав кабинет Пенни, попали в самый настоящий бедлам.
Гремел стереоприемник, включенный по случаю торжества на полную мощность, на полу валялся всякий мусор, а присутствующие пили, курили или делали и то и другое одновременно. Даже у Джимми Вашингтона в руке был стакан. Подняв его, он слушал сообщение о ходе голосования. Он не выпил ни глотка. Он вообще никогда не пил и не курил. Наверняка кто-то просто всучил ему этот стакан, а он не стал сопротивляться. Джимми всегда умел удачно вписаться в любую компанию.
В сопровождении Роджа я обошел всех с поздравлениями и добрался до Джимми. Я поблагодарил его с сердечностью в голосе и посетовал на то, что чувствую себя совершенно разбитым, в связи с чем вынужден удалиться к себе и прилечь. Я попросил Джимми извиниться перед присутствующими от моего имени.
- Хорошо, сэр. Вам действительно следует подумать немного и о себе, господин министр.
<%-4>Я вернулся наверх, а Родж отправился поздравлять остальных.
Когда я вошел в комнату, Пенни прижала палец к губам, делая мне знак не шуметь. Бонфорт, кажется, заснул, поэтому стерео немного приглушили.
Дэк по-прежнему находился у приемника, записывая на лист бумаги все новые цифры. Кэпек сидел совершенно неподвижно. Он только кивнул мне и приветственным жестом поднял свой стакан.
Пенни налила мне порцию скотча с водой, и я, взяв стакан, вышел на балкон. Над моей головой нависала чуть ущербная Земля, окруженная россыпями звезд, похожих на бриллианты в витрине Тиффани. Я увидел Северную Америку и попытался на глаз установить местонахождение родного захолустья, покинутого мною несколько недель назад.
Через некоторое время я вернулся в комнату. Ночь на Луне - слишком впечатляющее зрелище. Родж возвратился незадолго до меня и, не говоря ни слова, снова засел за свои вычисления. Я заметил, что Бонфорт проснулся.
Наступал критический момент, и все притихли, чтобы дать возможность Роджу и Дэку спокойно продолжать работу. Мы все довольно долго сидели в полном молчании. Наконец Родж отодвинулся от стола.
- Вот и все, шеф, - сказал он, не оборачиваясь. - Мы своего добились: перевес минимум в семь мест, скорее всего в девятнадцать, а возможно, что и в тридцать.
После недолгого молчания Бонфорт тихо спросил:
- Ты уверен?
- Абсолютно. Пенни, переключи на другой канал. Посмотрим, что там происходит.
Я подошел к Бонфорту и сел рядом с ним. Говорить я не мог. Он дотянулся до меня и похлопал меня по руке чисто отеческим жестом, а затем мы снова уставились на экран.
Диктор передавал информационное сообщение:
- ...сомнений в этом нет. Электронный мозг сказал "да". Кюриак сказал "возможно". Партия экспансионистов одержала решительную...
Пенни переключила на другой канал.
- ...остается на своем посту еще на пять лет. Мистер Квирога отказывается давать какие-либо комментарии, но его генеральный представитель в Нью-Чикаго заявил, что нынешнюю ситуацию нельзя недооце...
Родж встал и направился к фону. Пенни полностью приглушила звук. Диктор продолжал шевелить губами, скорее всего он повторял все то же, что мы уже слышали, только другими словами.
Родж вернулся, и Пенни снова включила звук. Диктор еще некоторое время говорил, затем замолчал: кто-то подсунул ему листок бумаги. Он пробежал его глазами, и на его лице засияла широченная улыбка.
- Друзья и сограждане! Сейчас вы увидите выступление Верховного Министра.
На экране появилась запись моей победной речи.
Я сидел, упиваясь ею. Меня обуревали самые разнообразные чувства, но все они были приятными, болезненно приятными. Я немало потрудился над этой речью и сознавал, что справился со своей задачей успешно. Я ощущал себя усталым, распаренным, но торжествующим. В общем, все было как надо.
"Верховный Министр" как раз призывал с экрана: "Так давайте же все вместе двинемся вперед, неся с собой свободу для всех", когда я вдруг услышал позади себя какой-то шорох.
- Мистер Бонфорт, - окликнул я. - Док! Док! Сюда! Скорее!
Мистер Бонфорт пытался дотянуться до меня правой рукой и старался сказать мне что-то, но тщетно. Его многострадальный организм в конце концов изменил ему окончательно, и даже его могучая воля не могла заставить слабеющее тело подчиняться.
Я склонился над ним, пытаясь поддержать в нем хоть искорку жизни, но он угасал слишком быстро. Дыхание его стало слабеть и скоро прервалось совсем.
Дэк и Кэпек спустили его тело на лифте вниз. Я ничем не мог им помочь.
Родж подошел ко мне и похлопал меня по плечу, успокаивая, потом тоже ушел.
Пенни спустилась вниз вслед за остальными. Оставшись один, я снова вышел на балкон. Я почувствовал острую необходимость в глотке "свежего воздуха". Я знал, конечно, что это был тот же самый нагнетаемый машинами воздух, что и в комнате. Но на балконе он казался свежее.
Они убили его. Враги убили Бонфорта так же верно, как если бы всадили ему нож между лопаток. Несмотря на все наши усилия, на нашу рискованную, но успешную игру, им удалось в конце концов все-таки прикончить его.
Самое подлое из убийств!
Я чувствовал, как что-то во мне умирает. Я оцепенел от горя. Я видел, как "я" умираю. Перед глазами у меня снова стояла сцена отцовской смерти.
Теперь я понимал, почему так редко удается спасти одного из сиамских близнецов. Я был опустошен.
Не знаю, сколько я простоял в полном оцепенении.
Я очнулся, когда сзади раздался голос Роджа:
- Шеф...
Я обернулся.
- Родж, - поспешно сказал я, - не называйте меня больше так. Прошу вас!
- Шеф, - настойчиво повторил он, - вы ведь знаете, что вам предстоит сделать? Не так ли?
Я почувствовал дурноту. Лицо Роджа расплывалось перед моими глазами.
Я не понимал, о чем он говорит, я просто знать не желал, о чем он там болтает.
- Что вы имеете в виду?
- Шеф, человек умирает, но представление продолжается. Вы не можете все бросить и уйти.
У меня страшно стучало в висках, пульсирующая пелена застилала глаза. Казалось, что Родж то надвигается на меня, то удаляется, а голос его настойчиво продолжал:
- ...лишить его возможности завершить начатое. Поэтому вам придется сделать это за него. Вы должны воскресить его!
Я встряхнул головой и попытался собраться с мыслями и ответить.
- Родж, вы сами не понимаете, что говорите. Это же нелепо. Смешно, наконец! Ведь я не государственный деятель. Я обычный актер! Я умею строить рожи и заставлять людей смеяться. Это единственное, на что я гожусь.
К своему собственному ужасу, я вдруг понял, что говорю голосом Бонфорта.
Родж пристально взглянул на меня:
- По-моему, до сих пор вы справлялись неплохо.
Я попытался изменить голос и восстановить способность контролировать ситуацию.
- Родж, вы сейчас возбуждены. Когда вы успокоитесь, вы сами поймете, что говорили вздорные вещи. В одном вы правы: представление должно продолжаться. Но не по вашему сценарию. Самое правильное - единственно правильное, я бы сказал, - вам самому взять дело в свои руки. Вы победили на выборах, получили необходимое большинство, так пользуйтесь же своей властью и претворяйте программу в жизнь.
Он взглянул на меня и печально покачал головой:
- Если бы это только было возможно, я бы с радостью так и поступил, но увы. Шеф, вы помните эти проклятые заседания исполнительного комитета? Ведь это только вы не давали им передраться. Единство коалиции зиждется исключительно на личном влиянии и твердом руководстве ее лидера. И если вы не пойдете с нами дальше, все, ради чего он жил, ради чего он умер, рассыплется в прах.
Мне нечего было возразить. Скорее всего он был прав; я и сам за последнее время начал немного разбираться в подводных течениях политики.
- Родж, даже если это и так, все равно: то, что вы предлагаете, неосуществимо. До сих пор нам удавалось не провалить представление благодаря тому, что я появлялся на людях только в случае крайней необходимости. Да и то нас едва не разоблачили. Но продолжать эту опасную игру неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом - если я правильно понял вас... нет, нет, этого мне не осилить. Это невозможно. Я не способен на это.
- Способны!
Он наклонился ко мне и настойчиво произнес:
- Мы уже обсудили все за и против, и мы не хуже вас представляем все опасности. Но ведь у вас будет возможность врасти в образ. Для начала - две недели в космосе, черт возьми, да хоть месяц, если потребуется! И все это время вы будете учиться: его журналы, детские дневники, записные книжки - вы просто насквозь пропитаетесь его духом. А мы поможем вам.
Я молчал.
Он продолжал:
- Послушайте, шеф, вы знаете, что крупный политический деятель - это не одиночка, это коллектив, сплоченный общими убеждениями. Наша команда потеряла своего капитана, и теперь нам нужен другой капитан. Но ведь команда-то вся в сборе.
Кэпек стоял на балконе. Я не заметил, когда он вернулся.
Я обратился к нему:
- Вы тоже так считаете?
- Да.
<%-3>- Вы
- Я не стал бы утверждать столь категорично, - медленно произнес Кэпек. - Я думаю, что вы сами так решите. Но я, черт возьми, не собираюсь быть вашей совестью. Я верю в свободу воли, каким бы неуместным ни казалось подобное утверждение в устах медика.
Он повернулся к Клифтону:
- Лучше нам сейчас оставить его одного, Родж. Теперь ему все известно. Принимать решение должен он сам.
Они вышли, однако в одиночестве я не остался. Появился Дэк. К моему облегчению, он не стал называть меня "шеф".
- Хэлло, Дэк!
- Привет.
Он немного помолчал, покуривая и глядя на звезды, затем повернулся ко мне.
- Старина, мы с вами прошли кое через что на п<173>ру. Я знаю, чт<200> вы из себя представляете, и с радостью помогу вам деньгами или кулаками в любое время и даже не спрошу, зачем вам понадобилась моя помощь. Если вы решите уйти, я не скажу вам ни слова и ничего плохого о вас не подумаю. Вы сделали все, что было в ваших силах.
- Спасибо, Дэк.
- Еще пару слов - и я исчезаю. Вы должны понять только одно: ваш уход будет означать, что тот грязный негодяй, который ввел ему эту дрянь, одержал в конечном итоге победу.
Он вышел.
Меня раздирали самые противоречивые чувства, и я дал волю жалости к самому себе.
Ведь это же просто нечестно! Я имел полное право жить <%-
2>своей собственной жизнью. Сейчас я находился в расцвете сил,
<%-3>меня наверняка ожидал величайший профессиональный триумф.
Жестоко было требовать, чтобы я добровольно согласился заживо похоронить себя, возможно на годы, выдавая себя за другого человека. За это время публика забудет меня, продюсеры и агенты вычеркнут мое имя из своих записных книжек и, скорее всего, будут уверены, что я давно умер.
Это было нечестно. Это было слишком!
В конце концов я немного успокоился и на некоторое время перестал думать обо всем этом. В небе по-прежнему висела огромная и прекрасная мать-Земля, неизменно величественная. Интересно, какие проводятся торжества по поводу выборов там? Я нашел в небе и Марс, и Юпитер, и Венеру. Ганимед, конечно, виден не был, равно как и далекий Плутон.
Бонфорт называл их "мирами надежды".
Но он был мертв. Его больше не было.
Его лишили священного права на жизнь. Его не стало.
И на меня собирались возложить тяжелое бремя его возрождения, надеясь с моей помощью вновь заставить его жить.
Способен ли я на такое? Смогу ли я стать таким же, как он? Чего бы хотел от меня он сам, если бы был жив? Как бы он поступил, окажись на моем месте? Не раз во время кампании я задавал себе вопрос: а что бы сделал в данной ситуации Бонфорт?
Почувствовав движение позади себя, я обернулся и увидел Пенни. Я устало спросил:
- Это они послали вас ко мне? Наверное, они решили, что вы сможете уговорить меня...
- Нет.
Больше она ничего не сказала, да, кажется, и не ждала ответа от меня. Друг на друга мы не смотрели. Молчание затягивалось. Первым прервал его я:
- Пенни, а если я попробую, вы поможете мне?
Она порывисто обернулась ко мне:
- Да, конечно же, шеф! Я с радостью буду помогать вам!
- Ну что ж, тогда я попытаюсь, - неуклюже выдавил я.
Все это я написал двадцать пять лет тому назад, чтобы немного привести в порядок свои расстроенные чувства.
Я честно пытался излагать только правду и ни в коем случае не преувеличивать своей роли в вышеописанных событиях, так как эти записи предназначены только для меня самого, да еще для моего врача доктора Кэпека. Конечно, странно сейчас, через четверть века, перечитывать эти глуповатые и немного напыщенные строки, написанные совсем еще молодым человеком.
Теперь я уже с трудом осознаю, что когда-то я в самом деле был им. Моя жена Пенелопа утверждает, что помнит его даже лучше, чем я, и что никого, кроме него, она никогда не любила. Так что время меняет нас.
Я обнаружил, что "помню" ранний период жизни Бонфорта лучше, чем свою жизнь в качестве склонной к патетике персоны Лоренса Смита или, как он любил величать себя, "Великого Лоренцо".
Дает ли это мне основание считать себя сумасшедшим? Или шизофреником?
Даже если это и так, то толика безумия для выполнения своей роли мне просто необходима, потому что для того, чтобы дать возможность жить Бонфорту, нужно полностью подавить в себе того актера.
Безумен я или нет, но я точно знаю, что когда-то он существовал, и я был им.
Как актер, он так и не добился успеха, настоящего успеха. Мне даже кажется, что иногда его охватывало самое настоящее отчаяние. И последняя выходка вполне отвечала его характеру. У меня до сих пор хранится пожелтевшая от времени вырезка из газеты, в которой говорится, что его нашли мертвым в комнате одного из отелей в Джерси-Сити. Причина смерти - чересчур большая доза снотворного, возможно принятая им в результате утраты последних надежд, так как его агент заявил, что несчастный не имел никаких предложений вот уже на протяжении нескольких месяцев.
<%-3>Лично я считаю, что не следовало писать о том, что он остался без работы; не говоря уже о том, что это было самой настоящей клеветой, это было еще и как-то не по-доброму, что ли.
Дата опубликования заметки доказывает, что ни в Новой Батавии, ни где-либо еще, кроме Джерси-Сити, во время избирательной кампании ..15 года быть он не мог.
Наверное, мне лучше сжечь ее, хотя сейчас в живых уже не осталось почти никого из тех, кто знал правду. Только Дэк, да Пенелопа, да еще люди, которые убили плоть Бонфорта.
С тех пор я три раза становился Верховным Министром, и нынешний срок скорее всего последний для меня.
Первый раз меня свалили после того, как мы все-таки протащили неземлян - венериан, марсиан и обитателей Внешнего Юпитера - в Великую Ассамблею.
Но неземляне входят в нее и до сих пор, а я вновь был избран.
Люди не могут переварить сразу много реформ. Время от времени им нужен отдых.
Но реформы-то остаются! А люди - люди всегда с трудом воспринимают любые изменения, да и ксенофобия имеет очень глубокие корни.
Но мы усовершенствуемся; иначе и быть не может, если мы хотим выйти к звездам.
Снова и снова я спрашивал себя: как бы поступил Бонфорт?
Я не уверен, что мои ответы всегда были правильными, хотя я и уверен, что я самый крупный в Системе специалист по Бонфорту.
Но, исполняя его роль, я всегда старался ей соответствовать.
Давным-давно кто-то - Вольтер? - в общем кто-то, сказал: "Если бы Сатана когда-нибудь занял место Бога, он наверняка счел бы необходимыми и атрибуты божественности".
Я никогда не испытывал сожалений по поводу утраченной профессии.
В определенном смысле я и не расставался с ней.
Виллем был прав. Актер играет с вдохновением и без аплодисментов, если пьеса хорошая.
Я постарался, как мне кажется, создать идеальное произведение искусства.
Может быть, это мне и не совсем удалось, но мой отец, я уверен, оценил бы это как "хорошее представление".
Нет, я ни о чем не жалею, хотя прежде, конечно же, я и был счастливее; по крайней мере спал я крепче. Но я испытываю огромное удовлетворение от того, что отдал свою жизнь на благо восьми миллиардов людей.
Может быть, конечно, их жизни и не имеют космического значения, но у них есть чувства. Они могут страдать.