Безмолвные Дилан Фэрроу
        Безмолвные #1
        Сто лет назад на мир, в котором живет Шай, обрушилась таинственная болезнь: чернила распространялись по венам, убивая людей. Поселения вымирали быстрее, чем успевали понять от чего. Тогда могущественными магами - бардами - было принято решение запретить слова, которые несут угрозу.

        Прошло много лет, но болезнь так и не исчезла. А Шай начала замечать странные вещи вокруг себя. Стоило ей закончить вышивку, как неподалеку она материализовывалась. Испугавшись, что это симптомы болезни, девушка решает рассказать обо всем бардам. Но маги уверены, что она здорова. А на следующий день Шай находит свою мать с кинжалом в груди… В деревне убеждены, что женщина погибла из-за несчастного случая, хотя все указывает на убийство. Не зная, кому доверять, Шай отправляется на поиски правды, но лишь сталкивается с новой ложью, и от нее уже невозможно сбежать…

        Дилан Фэрроу
        Безмолвные

        Эта книга представляет собой художественное произведение. Все персонажи, организации и события, изображенные в этом романе, либо являются плодом воображения автора, либо используются в вымышленных образах.

        Dylan Farrow
        Hush
        

        

        Отрывок из Манифеста Высшего совета

        Процесс всегда начинается одинаково: в венах на запястьях появляется темнеющая синева. Это общеизвестный факт. Далее проявляются следующие симптомы: поверхностное дыхание, кашель, лихорадка и мышечная боль. После заражения может пройти один или два дня, прежде чем потемнение вен распространится по всему телу. На этом этапе склеры глаз покрываются пятнами. Далее пигментация достигает конечностей, которые становятся темнее грозовой тучи. На последних стадиях вены становятся крайне чувствительны, пульсируя, они готовы взорваться в любой момент.
        В самых тяжелых случаях вены лопаются под кожей.
        В конце концов боль становится невыносимой, сопровождаясь бредом и паранойей различной степени. Согласно распространенному высказыванию одного барда, «они боятся даже больше, чем мы».
        Нынешняя эпоха безвозвратно запятнана смертью и хаосом; наши улицы, поля и дома пропитаны отвратительным, гнилостным зловонием болезни. Облако дыма от тысяч погребальных костров, от домов, которые мы должны сжечь, чтобы очиститься от болезни, поднимается над Монтаной.
        Чтобы остановить развитие этой трагедии, надо понять ее истоки.
        Болезнь, именуемая «Смерть Индиго» или «скверна», впервые была зарегистрирована в сельском поместье на юго-западе. Казалось, заражение распространялось вместе с молвой, и не успевало известие дойти до очередной деревни, как там уже вспыхивала болезнь. Она распространилась так быстро, что всего за несколько дней случаи массового заражения были зафиксированы во всех уголках Монтаны. Все, у кого обнаруживались признаки заболевания, немедленно помещались в карантин, но изоляция больных не могла остановить рост смертей. Всюду царило смятение. Мы были нацией, охваченной болью, страхом и хаосом.
        Среди живущих сегодня есть те, кто еще помнит мрачные процессии врачей в масках, ведущих через сельскую местность караваны синих трупов к их последнему костру.
        Только после тщательного исследования барды Высшего совета обнаружили истинную природу врага:
        чернила.
        Мы охотно использовали их - в наших рассказах, письмах и новостях. Они были в наших домах, мы передавали их нашими руками и распространяли, несмотря на все предупреждения.
        Но вместе мы поднимемся над прахом наших павших и откроем новую эру спокойствия и процветания в Монтане. Пришло время присоединиться к Высшему совету, чтобы обезопасить себя от повторения этой трагедии в будущем. Тирания Смерти Индиго может быть свергнута.
        Наша история показывает, что бдительность и осторожность равносильны выживанию. Выжгите чернила с этой страницы. Отворачивайтесь от запретных слов, ядовитых историй и смертоносных символов. Очистите страну от этой пагубной заразы.
        Присоединяйтесь к нам.

* * *

        Шай сидела под старым деревом возле дома, где умирал ее брат.
        До нее доходили лишь самые громкие, самые пронзительные скорбные вопли, но они стихали по мере того, как он слабел. Брат все еще с ней, но скоро должен был уйти.
        Перед ней стояла корзина с тряпьем. Она запустила в нее руку, разрывая ткань на длинные куски, и горе сжало ей горло. Как только на дереве появятся ленты, извещая о смерти Кирана, все узнают, что Смерть Индиго пришла за ее семьей.
        Она подумала о синих венах, ползущих по коже брата, и содрогнулась. Старшие не позволяли ей приближаться к нему, но через приоткрытую дверь спальни она видела явные признаки обострения болезни. Она слышала звуки, которые он издавал, в основном крики боли и яростный кашель.
        Он был совсем еще ребенком, младше ее на три года. Это казалось несправедливым.
        В животе у нее все скрутило, когда она встала, готовясь взобраться на дерево, и в этот момент из дома донесся долгий, пронзительный вопль. Единственными звуками на многие мили вокруг оставались леденящие кровь крики Кирана и успокаивающий голос Ма, которые ветер уносил вниз по серому склону горы.
        Шай сунула ленты, которые она сделала, в карман и начала взбираться на дерево. Устроившись в развилке ствола, она стала привязывать темно-синие ленты к ветвям. Блеклое зимнее солнце выглянуло из-за туч, и корявые тени от ветвей деревьев легли на их дом.
        Шай вздрогнула. Тени походили на зараженные вены.
        Со своего места на дереве Шай увидела вдали трех мужчин верхом на лошадях, которые быстро поднимались по тропе. Она никогда не видела таких красивых лошадей, хотя слышала об этих существах, разительно отличающихся от деревенских лошадей. Все в Монтане знали историю первого всадника: давным-давно, за много веков до того, как пришла болезнь, он приручил дикого коня, который, как говорят, был рожден от солнца. На его спине он скакал сквозь пустую тьму нерожденного мира, создавая жизнь словами, слетавшими с его губ. Там, где он ступал, земля обретала бытие и цвет.
        Гривы и хвосты лошадей развевались, двигаясь словно под водой, и блестели даже в угасающем свете. Столь красивые животные могли принадлежать только Высшему совету.
        Барды пришли, чтобы сжечь ее дом.
        Хотя их лица скрывали капюшоны, Шай могла поклясться, что видела, как под их тенью губы бардов мерно шевелятся. Ветер дул все сильнее, пока они приближались, и вопли усилились, вторя его лихорадочным порывам. Ветка качнулась под ее рукой, и Шай потеряла равновесие. Она скользнула вниз, выпустив ветвь.
        Все, что она увидела, когда падала, был безумный танец лент, яростных и диких, бьющихся на ветру.

        Глава 1

        Щелк. «Щелк, щелк, щелк». Мои глаза резко открываются, я лежу в своей постели. Тонкое одеяло подо мной скомкано. Тот же сон, воскрешающий день, когда все это произошло, пять лет назад.
        Темная фигура стоит надо мной, щелкая пальцами.
        - Просыпайся, соня!
        - Шшш,  - шепчу я,  - потише, а то разбудишь Ма,  - ей нужен сон еще больше, чем мне.
        Фиона фыркает, отступая от кровати в полосу серого рассвета, льющегося из окна. При свете она не такая страшная. Высокая, стройная, светловолосая, с высокими скулами, какие во всей Монтане не найти, она словно пятнистый солнечный свет под деревом - прекрасна так, что сама не может этого видеть. Мои родители были оба темноволосые, невысокие и коренастые. У меня никогда не было шанса вырасти такой высокой и красивой, как Фиона. Однако ни одного из них не смущали тысячи веснушек на лице - это, казалось, было моей уникальной чертой.
        Моя подруга пожимает плечами.
        - Почему-то я сомневаюсь в этом, особенно если она спит так же крепко, как ты.
        Я бросаю взгляд на маму. Она спит под одеялом на кровати напротив - хрупкая фигура, ее ребра мягко поднимаются и опускаются с каждым вздохом. Возможно, Фиона права. Мама спит как убитая.
        - Что ты здесь делаешь?  - я стягиваю с ног рваное одеяло и начинаю массировать рану в плече.
        - Сегодня первая четверть луны, помнишь?
        Отец Фионы продает шерсть наших овец и платит нам едой из своего магазина. Они одна из немногих семей в городке, которая продолжает общаться с нами с тех пор, как болезнь коснулась нас. И вот каждый месяц в первую четверть луны Фиона заезжает к нам, и мы обмениваемся скудными товарами, которые позволяют нашим семьям выжить.
        - Но почему так рано?  - я подавляю зевок. Мои ноги болят, а когда я опускаю их на холодный пол, то чувствую, как они дрожат от усталости. Прошлой ночью я не могла заснуть, даже после долгого дня в поле - темные сны бродили по краю сознания, полные тихих шепотов и теней. Я просидела несколько часов, щурясь на свое рукоделие при слабом свете полумесяца, струящемся через окно, и пыталась шить, чтобы отвлечься.
        Фиона следует за мной в другой конец комнаты, где висит моя одежда. Простая белая рубашка, выцветшая зеленая юбка, вышитая шерстяными нитками, порванная и перепачканная по подолу, и жилет на подкладке из мягкого кроличьего меха - далеко не прекрасный, на самом деле совсем наоборот, но это все, что у меня есть. Я предпочитала работать в брюках, пока не выросла из них несколько лет назад (я носила их до момента, когда подшивать стало уже невозможно). Теперь казалось легче носить юбку, завязывая ее узлами выше колен, если становилось жарко или земля под ногами была неровной.
        Фиона вежливо отворачивается, пока я снимаю ночную рубашку, закатывая глаза из-за моей стеснительности. Одевшись, я выпроваживаю ее из спальни и как можно тише закрываю за собой скрипучую дверь.
        - Папа хочет, чтобы я вернулась в магазин до открытия,  - говорит Фиона, наблюдая за моими руками - мозолистыми и огрубевшими от прядения,  - пока я укладываю мотки пряжи в корзину,  - сегодня прибудут барды.
        Барды. Внезапно мне кажется, что дом заледенел. Старейшины города говорят, что есть сила в словах, что некоторые фразы могут изменить мир вокруг вас. То же относилось к названию болезни. Цвета индиго избегали, как будто один его вид или звук самого слова мог вызвать новую волну болезни. Теперь его называли - когда этого невозможно было избежать - проклятым цветом.
        Только барды могут безопасно использовать слова в своих рассказах. Все в Монтане знают, что любой дурак может вызвать катастрофу, произнеся нечто запретное.
        Некоторые считают, что мой брат был одним из этих дураков.
        Говорят, болезнь началась с написанного слова. Опустошение, которое она произвела, обернулось с тех пор ужасом перед любым словом, написанным или произнесенным. Одного неосторожного высказывания может оказаться достаточно, чтобы снова началась пандемия.
        Этого было достаточно, чтобы Ма перестала говорить после смерти Кирана.
        Знакомое чувство страха змеится внутри.
        Барды приезжают раз или два в год, отправляя письменное предупреждение, которое ворон доставляет деревенскому констеблю в лучшем случае за день до их прибытия. Констебль, в свою очередь, созывает жителей и собирает скудные плоды труда Астры, готовясь к встрече бардов. Барды собирают десятину для Высшего совета и - если пожелают - могут провести обряд благословения земли и ее народа.
        Но они редко бывают довольны. Подношения Астры скудны: охапка шерсти, несколько пучков светлой пшеницы. Шкура и рога оленя, если повезет.
        Благословения в Астре не проводились при моей жизни, но самый старший из старейшин, дедушка Куинн, часто рассказывает об одном. Тогда после ухода бардов его семейная пшеничная ферма дала урожай, которого хватило на шесть недель.
        Последний раз я видела бардов издалека в день смерти Кирана. После этого мама запретила мне смотреть на них - это были последние слова, которые она произнесла вслух. Но у меня в любом случае нет времени следить за ними, когда они приезжают. Безжалостное солнце иссушает землю, и мне часто приходится отгонять наше стадо на много миль от дома, чтобы убедиться, что оно сыто. В прошлом месяце мы потеряли из-за голода трехнедельного ягненка.
        Теперь я понимаю, почему Фиона пришла так рано. Если скудные мотки пряжи из шерсти наших овец хоть немного увеличат городскую десятину, возможно, барды помогут покончить с засухой. Астра не видела дождя почти девять месяцев.
        - С тобой все в порядке?  - тихо спрашивает Фиона.
        Я отрываю взгляд от пряжи и смотрю на нее. В последнее время меня преследуют странные мысли. Вещи, которые я не могу объяснить. Сны, которые больше похожи на ужасные предсказания. Я просыпаюсь с растущим страхом, что со мной что-то явно не так.
        - Я в порядке,  - слова тяжело слетают с губ.
        Фиона, прищурившись, смотрит на меня большими зелеными глазами.
        - Лгунья,  - прямо говорит она.
        Я делаю глубокий вдох, когда отчаянная, глупая идея зарождается в моей голове. Бросив быстрый взгляд на закрытую дверь спальни, я хватаю в одну руку корзинку с пряжей и тащу Фиону из дома.
        Солнце едва коснулось неба, когда мы выходим наружу, и воздух все еще холодный и сухой. Окружающие горы прорезают темную зубчатую линию вдали и отбрасывают на долину завесу прозрачных теней, туман поднимается от увядшей травы.
        Я молча веду Фиону вдоль дома. Несмотря на холод, моя кожа кажется горячей. У меня голова идет кругом. Я боюсь, что если я повернусь и Фиона увидит мое лицо, пусть даже на мгновение, она каким-то образом узнает правду.
        Я, возможно, была в серьезной опасности, и, находясь рядом со мной, она тоже оказывалась под угрозой.
        Это началось около года назад, сразу после моего шестнадцатилетия. Я вышивала один из маминых платков, черные птицы кружились по ткани, когда я подняла голову и увидела стаю птиц, образующих стрелу в небе. Вскоре после этого случая, когда я вышивала на наволочке зайца с белым хвостом, одна из соседских охотничьих собак выбежала на пастбище перед домом с окровавленным белым зайцем в зубах.
        Теплое покалывание начинало наполнять мои пальцы всякий раз, когда я шила. Совсем небольно, но странно.
        Я провела бессчетное количество ночей, лежа без сна, уставившись на суровые деревянные балки потолка, пытаясь понять, схожу ли я с ума или проклята - или и то и другое одновременно. Только одно я знала наверняка: тени болезни уже падали на нас. Мы были затронуты ею, и неизвестно, какая еще беда могла произойти с нами из-за этого контакта. С тех пор, как я обнаружила, что мои вышитые фантазии эхом отдаются в окружающем мире, молчание мамы делалось все более и более давящим. Дом отзывается на все невысказанные слова.
        Потеря. Истощение. Гложущий голод, день за днем.
        Утренний воздух вызывает во мне дрожь, пробуждая ледяной страх внутри. Когда мы подходим к сараю, я наконец отпускаю Фиону, но не могу удержаться от настороженного взгляда через плечо. Маленький серый деревянный домик тихо застыл в утреннем тумане, такой, каким мы его оставили.
        - Что на тебя нашло, Шай?  - Фиона приподнимает бровь, она подозревает что-то, но и заинтригована одновременно.
        - Фиона,  - начинаю я, сильно прикусывая губу, когда понимаю, что не знаю, как это сказать,  - мне нужна небольшая помощь.
        Это первая правдивая вещь, которая приходит мне на ум.
        Ее взгляд смягчается.
        - Конечно, Шай. Что угодно.
        Мне хочется подавиться словами. Я пытаюсь представить, что может случиться, если я просто объясню ей правду. Я могу быть проклята болезнью, поэтому хочу спросить, могут ли барды вылечить меня.
        Наибольший риск - потерять подругу, которая испугается, что я навлеку на нее проклятие, и весь город узнает об этом через день. Ее родители откажутся от всех сделок с мамой, никто не будет покупать нашу шерсть, а моя семья начнет голодать.
        Даже произносить такое запрещено; любое слово, вызывающее злобные мысли, никогда не должно быть произнесено. Считается, что такие слова таят в себе проклятия как для говорящего, так и для тех, кто их слышит. Слова могут вызвать к существованию само отрицательное событие.
        Но при самом худшем раскладе, я распространю свое проклятие на самого дорогого друга.
        Я не могу так рисковать.
        Глядя на милое, нетерпеливое лицо Фионы, я знаю, что не могу рисковать потерять и ее тоже.
        - Могу я доставить шерсть твоему отцу?  - говорю я вместо того, что собиралась.  - Мне нужно, чтобы ты привела стадо на северное пастбище, пока меня не будет. Они не должны слишком упрямиться сегодня, и я дам тебе все инструкции. Ты же много раз видела, как я это делаю.
        Фиона морщит лоб.
        - И это все? Да, конечно. Но почему?
        Мое сердце начинает тяжело биться в груди. Я делаю глубокий вдох, прислонясь к грубой обшивке сарая, чтобы успокоиться и очистить голову от рассеянных мыслей, раздраженная тем, как ужасно это у меня получается.
        - О, я знаю, что происходит,  - лукавая улыбка появляется в уголках губ Фионы, и мое сердце внезапно замирает.  - Ты ведь собираешься повидаться с Мадсом?
        - Да!  - я вздыхаю с облегчением.  - Именно.
        Никто не станет спрашивать, почему я неожиданно поехала в город встретиться с Мадсом, а если бы и спросили, их подозрения были бы далеки от тех, о которых я беспокоюсь.
        - Шай, тебе не нужно смущаться,  - Фиона смеется.  - Я все прекрасно понимаю.
        Я выдавливаю легкий и, надеюсь, убедительный смешок, хотя скорее может показаться, что у меня перехватило дыхание.
        - Спасибо. Я твой должник.
        - Уверена, что-нибудь придумаю.  - Она наклоняется и обнимает меня. Я испытываю искушение отстраниться, будто даже мое прикосновение может заразить ее. Но вместо этого я позволяю ее запаху, в котором смешались свежий укроп, ежевика и прохлада струящейся воды, окружить меня, и чувствую себя в этот момент не проклятой, а счастливой.
        Мы с Фионой всегда странно смотрелись как две подруги. Я низкая, она высокая. Я темноволосая, она светловолосая. У меня широкие плечи и крепкое строение, она стройная и хрупкая. У нее есть поклонники, а у меня - овцы. Ну, овцы и коровы. Но все это к лучшему. Фиона преданная, заботливая и готова мириться со всеми моими капризами. Она из тех людей, которые с радостью помогут и ничего не ждут взамен. Она заслуживает большего, чем мои секреты.
        - Он обожает тебя, тебе не кажется?  - спрашивает Фиона, отстраняясь. Ее лукавая улыбка превратилась в широкую ухмылку.  - Я никогда не думала, что ты выйдешь замуж раньше меня.
        Я искренне рассмеялась.
        - Давай не будем заходить так далеко!
        Если у Фионы и есть недостаток, это ее любовь к сплетням. А молодые люди, как правило, ее любимая тема. Если бы столько же их обращало внимание на меня, сколько на нее, это могла бы быть и моя любимая тема. Мадс, кажется, единственное исключение во всей Астре.
        Он поцеловал меня однажды, в прошлом году, после неудачного праздника урожая. На следующий день констебль объявил, что засуха вернулась, и Мадс с отцом уехали на три недели на охоту. Мы никогда не говорили о поцелуе. Даже сейчас я не совсем уверена, что чувствую по этому поводу. Может быть, первый поцелуй не вызывает особого восторга, и люди просто лгут об этом, чтобы остальные чувствовали себя лучше.
        Но Мадс - это наименьшая из моих забот. Я лишь надеюсь, что смогу скрывать эту маленькую ложь достаточно долго, чтобы добраться до городка и вернуться, пока Фиона или мама не узнали настоящую причину - или любопытные соседи не заподозрили неладное. В Астре меня может разглядывать кто угодно. Обычно так и происходит.
        - Обещаешь, что расскажешь мне все, когда вернешься?  - спрашивает Фиона, вонзая в меня этими словами нож еще глубже.
        - Обещаю,  - я избегаю ее взгляда.  - Давай покажу, что делать со стадом, пока меня не будет.
        Фиона послушно следует за мной мимо обветшалого сарая к воротам. Как и дом, он посерел от времени, соломенная крыша истрепалась. Удивляет, что он еще держится, хоть и едва-едва. Но еще больше поражает, что ему удается держать снаружи хищников и воров.
        Овцы радостно блеют и трутся о стены, пока я отпираю и открываю дверь. Они, не задерживаясь в воротах, выходят на пастбище.
        К счастью, сегодня они, похоже, настроены дружелюбно и держатся вместе, когда спускаются в долину. Только Имоджен немного медлительна, но я прощаю ей это. Она должна родить на этой неделе. Если она принесет нам еще одного ягненка, можно потратить время, ожидая, пока она догонит остальных.
        Мы ведем овец на вершину холма в восточной части долины, которую не видно из нашего дома. Но прежде я поворачиваюсь и беру Фиону за руки.
        - Что?  - спрашивает она с растерянным видом.
        - Чуть не забыла. У меня есть кое-что для тебя,  - я лезу в карман и достаю свою последнюю вышивку - носовой платок, выкрашенный в красный цвет смесью свеклы и лепестков, пришитыми темными цветами, напоминающими глаза. Один из моих странных снов, но он, конечно, не может сбыться.
        - Это прекрасно,  - шепчет она.
        Это еще одна особенность Фионы. Она любит все, что я вышиваю, даже странные и тревожные образы. Иногда мне кажется, она видит мир так же, как я. Но иногда я думаю, она любит мои творения именно потому, что видит мир совсем иначе.
        Потому что для нее все кажется простым. Для нее солнце - это свет, а не бедствие. Для нее ночь - покрывало из звезд, а не полоса страха и тишины. Чего я не могу ей сказать - чего не могу понять сама,  - иногда я боюсь, что эта темнота поглотит меня целиком.

        Глава 2

        Большинству путешественников приходится преодолевать коварный перевал, чтобы добраться до городка, но от нашего дома всего час ходьбы на север вдоль берега высохшего пруда. Идти этим путем достаточно легко, хотя местность вокруг немного унылая. Без дождей пыльный пейзаж потускнел, стал размыто-бурым. Пруд давно высох, и теперь это темная впадина посреди долины - шрам на коже земли, напоминающий о том, что когда-то здесь было.
        Тошнота подкатывает к горлу, когда я приближаюсь к городу, а в глазах все расплывается, как будто меня поразила солнечная лихорадка. Высокие сторожевые башни надвигаются все ближе, зловещие и неподвижные. Каждый шаг в сторону их теней только усиливает мое беспокойство.
        Даже если я поговорю с бардами, каковы шансы, что они не казнят меня за дерзость? Что, если они найдут во мне след Смерти Индиго и изгонят мою семью? Снова сожгут наш дом? Холодный озноб волнами накатывает на меня, когда я вспоминаю рассказы о наказаниях бардов. Мать Фионы однажды видела, как бард запечатал женщине рот, что-то прошептав ей на ухо.
        Чтобы успокоить бешено колотящееся сердце, я пытаюсь вспомнить мамин голос. Если я сконцентрируюсь, смогу услышать его теплое дрожание: глубокое и нежное, как летний ветер, отдающийся эхом в колодце. Перед тем как замолчать, она рассказывала мне и Кирану длинные сказки на ночь - истории о месте, спрятанном за облачными вершинами гор, где мы все однажды отдохнем. Рассказы о Гондале, стране волшебства и красоты, где цветы растут вдвое выше человеческого роста, где говорят птицы и жужжат пчелы, где деревья, со стволами такими толстыми, что в них можно устроить дом, устремляются к небу.
        Мы с Кираном внимательно слушали, лежа в одинаковых кроватях, которые папа соорудил для нас. У меня в изголовье было вырезано маленькое сердечко, а у Кирана - звезда. Мама сидела на табурете между нами, ее лицо освещала мерцающая золотая свеча, и она рассказывала нам о бардах Монтаны. Словами барды могут заманить удачу в сети жизни. Их слова могут заставить замолчать твое сердцебиение и открыть миру твои самые сокровенные тайны.
        Это было счастливое время, и длилось оно до тех пор, пока миф о Гондале не был признан нечестивым, а барды начали проводить рейды, забирая любые истории или иконографию Гондала из домов и общественных мест, и само слово было запрещено.
        Гондал - не более чем сказка, хотя и опасная. В детстве я, конечно, не понимала этого, но теперь знаю. Такие сказки коварны и не имеют места в реальности.
        «Ей не следовало рассказывать нам эти истории,  - сердито думаю я.  - Если бы она этого не сделала, Киран был бы жив».
        Мои пальцы чешутся от желания взяться за шитье, чтобы успокоиться, но вместо этого я делаю глубокий вдох, надеясь прогнать ядовитые мысли прочь. Наконец Астра открывается передо мной, раскинувшись по другую сторону перевала.
        Из всех жителей местности мы с мамой живем дальше всех от ее центра. Констебль счел это необходимым после того, что случилось с Кираном. Тот день, когда мама взяла меня за руку и мы ушли в горную долину, где с тех пор и живем, все еще в моей памяти. Воспоминание, как стучал молоток констебля, когда он прибивал над нашей дверью почерневший знак - посмертную маску, рот и пустые глазницы, обозначающие болезнь, постоянное напоминание о том, что мы потеряли. Добрые люди Астры могут не беспокоиться, что наше несчастье заразит их, если останутся в стороне. Впрочем, это не имеет значения. Ма не покидала дом с тех пор, как умер Киран, разве что только когда работала на нашей земле.
        С последнего подъема перед перевалом я едва различаю скопление крыш, сгрудившихся на продуваемой всеми ветрами равнине. Здесь встречаются табуны диких лошадей, которые нападают на все, что по глупости приближается к ним. До болезни эта бесплодная сельская местность считалась одной из плодороднейших в округе. Теперь голая пыльная земля тянется на многие мили, кое-где отмеченная давно погибшими деревьями. На западе высохшая река прорезает землю неровной линией, словно зияющая рана. Мост через реку был разобран на дрова во время особенно жестокой зимы, осталась лишь скелетообразная дорожка из растрескавшегося камня и извести.
        Астра - это группа маленьких домиков, сбившихся вместе, и их число уменьшается каждый раз, когда сюда приходит очередная банда разбойников. Деревня приютилась одна на пыльной равнине, затененная неумолимыми вершинами гор. В последние десятилетия были возведены стена и сторожевая башня, возвышающиеся над домами. Это оказалось разумным вложением денег: деревня, перестав быть легкой мишенью, стала намного безопаснее.
        Простые деревянные и каменные дома побелили, когда пандемия закончилась, чтобы придать видимость чистоты. Краска посерела и теперь, отслаиваясь, обнажает грязный материал под ней в подобии старого лоскутного одеяла. Маленькие вспышки цвета отчаянно пытаются пробиться сквозь эту серость: линия ставен, когда-то выкрашенных в ярко-красный цвет, ставший ржавым и потертым, стена, покрытая увядшим плющом, оконные коробки, заполненные мертвыми сорняками. Можно заметить, что когда-то Астра была милым городком, но нищета и болезнь пронеслись по его узким улочкам.
        Сто лет назад, когда Смерть Индиго впервые опустошила горы, раздутые синие тела усеивали улицы. Но Высший совет спас Монтану от наихудшей судьбы, и на несколько десятилетий Смерть Индиго полностью исчезла. Однако люди пренебрегали их правилами. Они тайком проносили чернила в свои города, приглашали болезнь войти в их дома. И волна пандемии снова обрушилась на них.
        И это произойдет вновь, если мы не будем осторожны.
        Барды оберегают нас и благословляют. Несмотря на суровые наказания, мы обязаны им жизнью. Их слова могут вырвать дыхание из легких человека, если он произнесет что-то, что может вызвать Смерть Индиго. Но они также могут вдохнуть жизнь в того, кто находится на грани смерти, если человека считают достаточно добродетельным.
        Кирану повезло меньше. Как и многим другим. Есть вещи, которые даже Высший совет не может сделать. Но я никогда не осмелилась бы сказать об этом вслух.
        Окраины деревни почти безлюдны. Когда я иду между рядами обшарпанных дощатых домов, все, что я слышу,  - это рев кошки где-то поблизости. Должно быть, все уже собрались на рыночной площади.
        Музыка доносится из центра, и оживленная мелодия отдается призрачным эхом по пустым улицам. Я следую за звуками, кутаясь в шаль, чтобы скрыть свое лицо. У меня сжимаются зубы при мысли, что люди в толпе узнают меня - сверкающие глаза, шепот проклятий,  - но все же ускоряю шаг и спешу к рыночной площади.
        Завернув за угол заброшенной кузницы, я вижу первые знаки подготовки к прибытию бардов - их инспекции, хотя никто не осмеливается назвать это так. Дедушка Куинн играет на своей ржавой флейте, его жена дирижирует. Городские дети подпевают музыке. Перекрывая мелодию, кто-то выкрикивает указания, а группа молодых людей вывешивает из окон узкие транспаранты. Цвета потускнели от старости, а ткань истрепалась, и кажется, что их сдует при первом же сильном ветре.
        Под своими флагами наиболее зажиточные семьи Астры открыли различные лавки и киоски, чтобы продемонстрировать лучшие из своих товаров. Среди них отец Фионы, высокий и светловолосый, как и его дочь, торопливо возводит потрепанный навес над скромной грудой овощей, которые он разложил вокруг перевернутой корзины, пытаясь создать видимость изобилия. Мое сердце сжимается от жалости - и страха. Даже отец Фионы, один из самых зажиточных людей деревни, изо всех сил старается, чтобы добыть пищу. Скоро все погрузят на телегу и отправят в Высший совет.
        Если только барды не окажутся недовольны.
        По другой стороне улицы девушки моего возраста спешат к площади в своих лучших одеждах, каждая несет блюдо с фруктами и кувшин с драгоценной водой. У меня сжимается горло. Я узнаю некоторых из них, хотя и надеюсь, что они не узнают меня. Сопровождающие девушек старейшины суетятся, поправляя их прически и платья, ворча: «Стой прямо» или «Обязательно улыбнись». Самых красивых ставят вперед, перед толпой, где они с большей вероятностью привлекут внимание бардов. Один из старейшин громко комментирует отсутствие Фионы, и у меня по спине пробегает холодная дрожь.
        Возбуждение деревни едва ли может оттенить общее отчаяние. Это всего лишь легкая завеса, чтобы скрыть последствия засухи и нехватку пожертвований для Высшего совета. Интересно, достаточно ли этого, чтобы обмануть бардов?
        Опустив голову, я пробиваюсь сквозь толпу, используя локти, каждым шагом приближаясь к центру площади. Я плотнее закутываюсь в шаль, но люди вокруг слишком поглощены происходящим, чтобы заметить меня.
        Атмосфера гнетущая, лица людей напряжены под вымученными улыбками. Наша деревня давала очень мало даже до засухи, но констебль Данн говорит, что в этом году дела идут лучше. По словам Фионы, он заверяет, что в этом году мы получим благословение. Наши беды закончатся. Голод закончится.
        Я осмеливаюсь иногда бросать взгляд по сторонам: многие люди одеты в лохмотья, а лица у них такие же изможденные и высохшие, как и у меня. Узел в моем животе затягивается туже. По краю площади люди толпятся так плотно, что я не могу разглядеть, что происходит в центре.
        Я хмурюсь и пытаюсь протолкнуться дальше. В толпе трудно маневрировать, и я попадаю в ловушку далеко от того места, где хотела бы быть. Я приподнимаюсь на цыпочки, из-за плеча человека, стоящего передо мной, едва различая происходящее на площади.
        Констебль Данн стоит у подножия лестницы ратуши, его худощавая фигура напряжена от волнения. Черепица и дубовые панели - когда-то прекрасные - сняты со здания. Данн смотрит на площадь. Он был лидером Астры, сколько я себя помню. Он высок и силен для своих лет, но в его глазах читается усталость, когда он следит за бардами. Проходит несколько минут, прежде чем он торопливо расправляет плечи, разглаживает поношенное пальто и поднимает руку.
        Музыка становится громче, и люди совершенно замолкают. На другой стороне площади толпа расступается.
        Барды уже прибыли.
        Мое сердце подпрыгивает, и мне требуется время, чтобы найти слово для чувства, которое переполняет мою грудь. Надежда.
        На площадь выступают три внушительные фигуры, и в толпе воцаряется тишина. Их длинные черные пальто вышиты золотом, в соответствии с цветами Высшего совета, и идеально скроены, подчеркивая резкие линии и идеальную осанку. На правом плече - герб Высшего совета, щит и три меча. Великолепие их одежды резко контрастирует с лохмотьями, в которые одет окружающий их сброд. Насколько я могу разглядеть, под темными капюшонами, их лица неподвижны и бесстрастны.
        Констебль Данн приветствует их глубоким почтительным поклоном, который барды игнорируют. Он неловко выпрямляется и подает знак процессии девушек с корзинами.
        Музыка набирает обороты: сначала дрожа, но постепенно играя все увереннее. Легкая, праздничная мелодия наполняет воздух, девушки выстраиваются вокруг бардов. Они начинают радостный танец, подбрасывая в воздух кусочки раскрашенной ткани, имитирующей лепестки цветов. Они натянуто улыбаются бардам и расходятся веером, каждая занимает позицию, которая успешно скрывает все, что может выглядеть чем-то отличным от совершенства. Одна девушка проводит ногой, обутой в тонкий башмачок, по темному пятну на земле. Кровь, понимаю я, пролилась во время последнего визита бардов. Мой желудок сжимается.
        Затем купцы и торговцы провозят свои тщательно подготовленные товары через площадь. Они выстраиваются в линию, каждый кланяется бардам, прежде чем отступить назад. Три фигуры в черном обмениваются взглядами, прежде чем идти осматривать то, что предлагает им деревня. Все, кажется, замолкают, затаив дыхание, пока барды переходят от телеги к телеге.
        Через некоторое время, которое показалось вечностью, они поворачиваются, чтобы посовещаться с констеблем Данном, пока толпа наблюдает. Данн сжимает челюсти. Его широкий лоб морщится, блестя от пота. Люди начинают тихонько перешептываться, шепот перемещается от передних рядов к задним, словно ветер над травой.
        - Ты что-нибудь слышала?
        - Возможно, они проявят милосердие…
        «…Самая низкая производительность среди деревень в регионе,  - слышу я, как женщина рядом говорит своему стареющему отцу.  - Барды снова откажут нам в своих благословениях».
        Кто-то всхлипывает, прижимая ко рту носовой платок.
        - Мы недостойны этого.
        Констебль умоляет бардов, но они, кажется, даже не слышат, что он говорит. Отчаяние нарастает в толпе с каждой секундой. Странно видеть, как почтенный констебль Данн, обычно уравновешенный и надежный человек, так беспомощно съеживается.
        Если самый важный человек в деревне не может заставить их слушать, то какие у меня шансы?
        Мои безумные мысли обрываются, когда один из бардов, высокий мужчина с плечами еще шире, чем у Данна, делает шаг вперед с поднятой рукой. Призыв к тишине. Толпа немедленно повинуется.
        - Добрые люди Астры,  - обращается он к нам. Хотя он не пытается кричать, я отчетливо слышу его - как будто он стоит рядом со мной. У него глубокий, звучный голос, с легким, изысканным акцентом, который я никогда раньше не слышала.  - Как всегда, Высший совет скромно склоняется перед вашей щедростью. Нам очень больно, что ваша десятина не соответствует духу, в котором она дается.
        У меня внутри все переворачивается. Поток голосов начинает подниматься из толпы, но бард обрывает их, поднимая руку выше. Его глаза щиплет от гнева.
        - К сожалению, это еще один визит, который разочаровал нас,  - визит в Астру. Милостью лорда Катала, Высший совет может предложить столько же, сколько вы даете взамен.
        Он подходит к тележке отца Фионы и берет сморщенную репу. Из-за этого тщательно выстроенная композиция падает, переворачивая корзину. Другой бард берет яблоко и поворачивает его, показывая отметину, темнеющую на кожуре плода. Бард прищелкивает языком и качает головой. Отец Фионы стоит неподвижно, его лицо пепельно-серое.
        - У других деревень за равнинами достаточно обильные урожаи, здесь же урожай скуден,  - темноволосый бард продолжает, аккуратно кладя репу обратно на тележку.  - Мы хотим помочь вам. На самом деле хотим. Но здесь явно что-то не так. Астра почему-то не может дать много.
        Констебль Данн прочищает горло.
        - Это из-за засухи. Ничего нет из-за нее…
        - Пожалуйста, проявите милосердие! Мы не выживем без благословения,  - женщина рядом со мной завывает, прерывая речь констебля. По ее лицу текут слезы.
        Бард снова призывает к тишине, и толпа подчиняется, воздух наполняется невысказанными мольбами.
        - Как я уже сказал,  - голос барда становится тверже,  - есть причина, по которой Астра одна испытывает такие трудности. Ответственная сторона.
        Он делает паузу, оглядывая собравшихся. Я уверена, что его взгляд, направленный из-под капюшона, встречается с моим,  - и прерывисто выдыхаю, когда он минует меня, продолжая изучать толпу.
        - Я призываю всех, у кого есть информация, сделать шаг вперед. Кто-нибудь из ваших знакомых произнес запретное слово? Использовал или хранил чернила? Удерживал запрещенные предметы?
        Женщина рядом со мной резко вздыхает.
        Констебль Данн делает шаг вперед и слабо кивает.
        - Сейчас самое время все рассказать. От этого зависит судьба Астры.
        Многолюдная площадь погружается в тишину, но жители Астры не смотрят на бардов - они смотрят друг на друга. Их глаза широко раскрыты и полны страха. Это жестоко. Я знаю: это те же взгляды, что вынудили мою мать и меня покинуть наш дом. Может быть, они ищут кого-то, кого я знаю?
        Мороз пробирает меня насквозь. Может быть, они ищут меня?
        Маленький мальчик выходит на середину площади и молча идет к барду. Я узнаю его по копне темных спутанных волос. Младший внук дедушки Куинна.
        Высокий бард наклонился, чтобы дать ребенку возможность прошептать ему что-то на ухо. Буря поднимается у меня в голове.
        Он что, шепчет мое имя?
        Сердцебиение глухо отдается в ушах, становясь быстрее и громче, когда бард снова выпрямляется. Он отсылает ребенка, ласково похлопав его по плечу.
        - Старейшина деревни, известный как Куинн, обвиняется в распространении слухов о Гондале,  - говорит бард, аккуратно складывая руки за спиной.  - Пожалуйста, сделайте шаг вперед.
        Мои кулаки разжимаются. Из задних рядов толпы доносятся звуки драки, смешанные с мольбами, и дедушку Куинна грубо хватают и тащат вперед. Его толкают к ногам барда, где он съеживается, его старое тело сильно дрожит. К горлу подступает желчь, но я не могу отвести глаз. Я верю в это, но все еще в шоке. От его предательства. От того, что он мог быть таким глупым. Мог рисковать всеми нами.
        - Пожалуйста, добрые барды…
        - Молчать!  - в голосе барда слышится гнев.
        - Делай, что он говорит,  - я не могу не пожелать про себя. К счастью, старик молча падает.
        - За преступление произнесения запрещенных выражений ты приговариваешься к молчанию. Твой язык заплатит долг Высшему совету.
        С непроницаемым выражением лица Данн кивает группе, которая вывела Куинна вперед. Они колеблются, бросая взгляды друг на друга, пока самый большой из них не набрасывается на Куинна.
        Его движения напоминают мне кошку, впивающуюся когтями в мышь. Куинн, обернувшись к внуку, бросает через плечо водянистую улыбку, но молчит, пока они тащат его к обветшалой ратуше.
        Только когда он исчезает в тени здания, его крик пронзает тишину.
        Констебль Данн бросается закрывать двери. С грохотом они отделяют Куинна от толпы так же резко, как острый клинок отделяет мясо от кости.
        Констебль Данн поворачивается к бардам, крепко сжав руки.
        - Что же, благородные барды, удаления этого пятна будет достаточно, чтобы снять порчу с нашей деревни и вернуть благосклонность Высшего совета?
        Бард бесстрастно смотрит на Данна.
        - Сегодня Астра продемонстрировала впечатляющую преданность Высшему совету,  - отвечает он,  - потребовалась большая храбрость, чтобы такой молодой человек рассказал это все. За ваши старания мы дадим благословения.
        Этой новости достаточно, чтобы напряженность в воздухе полностью исчезла. Из толпы доносятся радостные возгласы, обещания обильного урожая, захватывающих дух праздников - и клятвы искоренить предателей. Бард коротко кивает в знак одобрения, прежде чем отступить, чтобы подготовить благословение.
        Я делаю глубокий вдох, поднимаясь на цыпочки, чтобы увидеть их - и чтобы не упасть в обморок из-за тесноты, в которой оказалась.
        Воздух трещит от энергии, когда мой взгляд задерживается на бардах. Три черно-золотые фигуры стоят лицом друг к другу, свив пальцы перед грудью.
        Они стоят настолько прямо, что выглядят сделанными из камня. Но их губы безмолвно двигаются, грубая энергия собирается в пространстве между ними, тянется к ним через это безмолвное пение. Ветер крепчает. Мне кажется, что ткань мира с каждой секундой стягивается вокруг. Притяжение становится сильнее, когда их губы двигаются быстрее.
        Над головой раздается гулкий раскат грома. Сотни благоговейных лиц одновременно смотрят вверх, рты открываются от изумления, когда люди видят темное облако, появившееся над Астрой.
        Затем капля воды, сверкая, как драгоценный камень, падает на деревню. В течение одного вдоха за этой каплей следует еще одна, и еще, и еще.
        Дождь.

        Глава 3

        Толпа разражается радостными возгласами. Мы смотрим в небо, позволяя благословенному дождю литься по нашим щекам. Мне кажется, что я плачу,  - возможно, так оно и есть. Я всю жизнь знала о величии бардовских сил, но никогда не видела их в действии. Такие чистые, такие животворящие.
        Люди начинают танцевать, их кожа блестит от дождя, и я выдыхаю благоговейный вздох. Надежда переполняет меня.
        Так как все увлечены дождем, у меня есть шанс получить аудиенцию у бардов, как только церемония благословения будет закончена.
        Внезапно чья-то рука срывает с меня шаль.
        - Ты.
        Жар узнавания проходит через меня волной тошноты.
        Мой старый сосед - добрый человек, который однажды сунул мне в руку корзинку с клубникой,  - сердито смотрит на меня. Головы поворачиваются, рты открываются, когда жители деревни осознают, кто я. Девушка, к которой прикоснулась болезнь.
        - Как ты смеешь показываться здесь? Как раз тогда, когда мы наконец-то заслужили благословение?
        Молодой человек злобно смотрит на меня:
        - Они должны утащить тебя с дедушкой Куинном!
        - Бедствие,  - шипит женщина.
        Кто-то с силой толкает меня на колени в грязь. Другой плюет в меня. Прежде чем я успеваю полностью прийти в себя, пинки, шипение и насмешки отталкивают меня назад, подальше от бардов. Все, что я могу сделать,  - это перебраться через улицу и забиться в угол.
        Несмотря на дрожь, я с трудом поднимаюсь на ноги, натягиваю на голову шаль и убегаю, стараясь не выдать навернувшиеся на глаза слезы.
        Я хочу убежать домой, свернуться калачиком рядом с мамой и мечтать, как она споет мне колыбельную. Даже мечтать о Гондале, этой прекрасной ядовитой лжи. Мифе, которым жили мы с братом и который в конце концов смог его убить…
        Это стоило дедушке Куинну его языка.
        Но пути назад нет - не тогда, когда темнота ждет меня каждую ночь, когда я все яснее убеждаюсь, что что-то пожирает меня: проклятие, пятно, метка, которая указывает на того, кто обречен сам или обречен причинять боль другим.
        Наконец, я выхожу из толпы, тяжело дыша. В этом хаосе никто не последовал за мной. Их внимание поглощает дождь. Я стискиваю зубы и отряхиваю грязь с одежды. Сердце колотится, а комок в горле словно душит меня.
        Дыши же. Дыши, напоминаю я себе. Должно же быть что-то, что я могу сделать, чтобы привлечь внимание бардов.
        Я бросаю взгляд на людей, все еще ликующих и празднующих, милосердно забыв обо мне.
        Вспышка света на узкой дорожке между домами привлекает мое внимание. Потом еще одна. Прищурившись, я смотрю в ту сторону и вижу: огромный конь вскидывает голову, отчего на его золотой уздечке вспыхивает свет.
        У меня перехватывает дыхание. Внезапно мне снова одиннадцать лет, и я вплетаю ленты смерти Кирана в ветви деревьев.
        Лошади бардов нетерпеливо топчут землю, словно мгновение назад вышли из моей памяти.
        Я крадусь прочь, пока не достигаю края площади, где могу обогнуть здание, добравшись до лошадей. Их владельцы должны будут вернуться к ним в какой-то момент.
        Три изящных животных даже не привязаны к коновязи; они покорно ждут своих хозяев там, где их оставили. Это черные кобылы, почти устрашающие своей красотой, совсем не похожие на старых кляч, которых я видела в деревне или на фермах. Их темные умные глаза следят за мной, когда я приближаюсь, словно оценивая меня.
        Ближайшая даже наклоняет голову, любопытствуя.
        - Привет,  - шепчу я, и лошадь качает головой, словно в знак приветствия. На меня накатывает волна спокойствия, и впервые с тех пор, как я покинула ферму - с тех пор, как солгала Фионе,  - я могу дышать ровно. Свет падает на золотую уздечку кобылы, и когда ее грива падает со лба, открывается маленькая белая звездочка.
        Я ставлю корзинку с шерстью, которую все это время крепко сжимала, у ног и медленно протягиваю руку. После любопытного фырканья кобыла позволяет мне провести пальцами по отметине на ее лбу и вниз по черной мягкой морде. Она ржет, наклоняя голову, чтобы я могла почесать ее за ухом.
        Вблизи бросается в глаза невероятная деталь ее уздечки - она переливается под дождем. Налобный ремень уздечки и вожжи украшает тонкая филигрань форм, которые я не узнаю, и маленькие белые камни. Мне не нужно знать, как они называются, чтобы понять, что один из этих сверкающих камней стоит вдвое больше, чем вся Астра. Я пробегаю пальцами по гравировке и драгоценностям, ожидая, что от моего прикосновения все это великолепие исчезнет.
        Твердая рука в перчатке внезапно обхватывает мое запястье и тянет назад. Развернувшись, я задыхаюсь, когда буря черного и золотого закрывает мне поле зрения. Дрожа, я оказываюсь лицом к лицу с бардом из Высшего совета.
        Он больше не бесстрастен - огонь, кажется, танцует в темноте его глаз, заставляя их вспыхнуть под капюшоном. Низким голосом, таящим опасность, он шепчет: «Руки прочь, воришка».
        Когда чувствительность возвращается в мои руки после шока, в запястье появляется тупая боль от хватки барда. Не настолько сильной, чтобы оставить след, но достаточной, чтобы напомнить мне, что все может стать хуже, если я сделаю какую-нибудь глупость. Мой взгляд падает на мокрые булыжники.
        Он отпускает меня.
        - Ну и что? Тебе нечего сказать в свое оправдание?
        Его голос звенит в воздухе между нами. Глубокий и резонирующий, но есть странное, потустороннее эхо, которое несется под поверхностью, отдельный звук, вплетенный в слова, который держит меня приросшей к месту. Я вспоминаю, как цеплялась за мамины юбки, когда Клэр, булочница, пела на рынке в сумерках, а ее муж играл на струнном инструменте, названия которого я так и не узнала. Теперь голос барда создает свой собственный аккомпанемент. С каждым словом я чувствую покалывающий жар на коже лица и шеи, воздух вокруг нас сжимается и становится тяжелым, как будто вот-вот разразится буря.
        Это ощущение рассеивается, как только он перестает говорить, и я ощущаю холод.
        Я стараюсь не морщиться, когда мой взгляд поднимается от его прекрасно начищенных кожаных ботинок. Золотая отделка его мундира ведет от элегантных брюк к безупречно чистому пиджаку того же цвета, украшенному двумя рядами блестящих золотых пуговиц по обе стороны груди. Он стоит неестественно прямо, не мигая, глядя мне в глаза, а капли дождя падают ему на лицо. Вблизи он кажется еще более могущественным, необычным и гораздо более опасным, чем я себе представляла.
        - Я…  - теперь, когда передо мной настоящий бард, я, кажется, потеряла разум. Я с трудом сглатываю и делаю еще одну попытку.  - С-сэр…  - Он сэр? Сэр бард? Или мне сказать господин? В спешке я даже не подумала, как правильно обращаться к барду. Унижение захлестывает меня.
        Бард издает звук, похожий наполовину на стон, наполовину на вздох раздражения. Он отводит меня в сторону, легко, словно отдергивает занавеску - словно я невидимка,  - и отпускает мое запястье, сосредоточив свое внимание на кобыле.
        - А что я тебе говорил насчет того, чтобы не подпускать к себе посторонних?  - он гладит ее по шее.  - Ты слишком доверчива,  - в его суровом голосе слышится мягкость.
        Я ощущаю, как мое лицо заливается краской от нахлынувших на меня смешанных чувств - сначала стыда за собственную неуклюжесть, потом возмущения тем, что он ценит животное выше человека, стоящего рядом, и, наконец, ярости на себя, ведь мне не удается найти слов, чтобы сказать то, зачем я пришла.
        Бард откидывает плащ и тянется к седлу, чтобы забраться в него. Он даже не смотрит в мою сторону.
        Все мои эмоции сливаются в одну решимость. Единственная возможность быстро ускользает.
        - Подождите,  - слово срывается с моих губ, грубое и неуклюжее,  - я … я не вор,  - прежде чем успеваю передумать, я в отчаянии хватаюсь за край его плаща, когда он садится верхом.
        Капюшон падает на плечи, открывая его взгляд, удивленный и оскорбленный одновременно. Мое бешено колотящееся сердце не успокаивается от того, что бард на самом деле довольно красив. Его густые, черные как вороново крыло волосы, аккуратно зачесанные назад, бросаются в глаза. У него бледная кожа и мягкие черты лица, подчеркнутые высокими угловатыми скулами и квадратной челюстью.
        Его рот дергается, и я думаю о словах, хранящихся в его горле, о том, что они похожи на змеиный яд - каждое из них обладает силой исцелять или убивать.
        В животе у меня что-то тошнотворно сжимается, но я продолжаю:
        - Простите, но я должна попросить вас об одолжении.
        - Одолжение?  - он говорит с нарочитой медлительностью, как будто не уверен, что я понимаю, о чем прошу.
        «Помогите мне»,  - хочу я сказать. Но по выражению его лица становится до боли ясно: я - ничто. Как глупо было думать, что возвышающийся передо мной бард снизойдет, чтобы помочь такой жалкой крестьянке, как я. Что ему будет не все равно.
        Я думаю о дедушке Куинне, которого затащили в тень ратуши, о жале лезвия, когда оно прижалось к его языку. Если я больна - будь я проклята,  - я должна это исправить. Пока еще кто-нибудь не пострадал. Это правильный поступок.
        - Думаю я… Думаю, что я проклята болезнью,  - шепчу я,  - я смиренно прошу вашего благословения на исцеление.
        Выражение лица барда остается неизменным, когда его взгляд опускается туда, где мой кулак все еще сжимает подол его пальто. Я быстро отпускаю его.
        К моему удивлению, он спешивается с раздраженным вздохом. Отвернувшись от лошади, он тянется ко мне и берет мою ладонь в свои руки, затянутые в перчатки. Он поворачивает мое запястье, оттягивает рукав и начинает изучать мою кожу. Ищет пятно? Я удивляюсь. Зубами он срывает свою перчатку и засовывает ее в карман пальто. Его пальцы нежно прижимаются к моей коже. Его тепло удивляет меня. Я судорожно сглатываю.
        - И почему же конкретно,  - тихо спрашивает он, впиваясь взглядом в мою ладонь,  - ты думаешь, что проклята Смертью Индиго? Ты делилась запрещенными историями? Или у тебя есть чернила?
        - Нет, сэр,  - мое сердце колотится быстрее, чем я думала. Интересно, чувствует ли он пульс на моем запястье?  - Но мой брат…  - я резко останавливаюсь, когда из-за угла раздается голос.
        - Равод!  - Я могу только наблюдать, разинув рот, как из-за угла появляются два барда и направляются к своему спутнику. Бард отпускает мою руку и делает шаг назад. Мне требуется несколько долгих секунд, чтобы понять, Равод - это имя красивого темноволосого барда.  - Я должен был догадаться, что вы отправились на поиски какой-нибудь девицы, с которой можно было бы поболтать.
        Говоривший снимает капюшон и оказывается чуть старше Равода, с копной ярко-рыжих волос и щетиной на белых щеках. У него обветренный вид, как у некоторых пастухов, которые ходят по земле со своими стадами - этот бард, вероятно, видел всю Монтану. Это он обращался к толпе.
        Третий бард не снимает капюшона. Но когда он приближается, я задыхаюсь.
        Этот бард вовсе не он, а она. Молодая женщина, возможно, всего на несколько лет старше меня, с темной кожей и волосами. Невероятно бледные, янтарные глаза светятся под тенью капюшона.
        Я никогда раньше не слышала о женщинах-бардах, не говоря уже о том, чтобы встретить одну из них. Говорят, что женщины редко обладают даром, и еще реже способны контролировать его. Она должна быть особенно могущественной. Но прежде чем я успеваю понять, что это значит - благоговейный трепет и смятение перед этим,  - ее рука предупреждающе тянется к поясу, где поблескивает нож.
        Равод наклоняется ко мне.
        - Не приходи к нам больше,  - шепчет он.
        Мои мысли путаются от его близости. Он гораздо привлекательнее любого юноши в Астре. «Включая Мадса»,  - виновато думаю я. Он смотрит мне прямо в глаза, и я улавливаю слабый запах кедра на его униформе.
        - Но…
        - Я сказал, иди,  - шипит он, прежде чем одним быстрым движением снова вскочить на лошадь. Лошадь встает на дыбы, и я в растерянности отшатываюсь, понимая, что лучше не испытывать судьбу. Три барда обмениваются несколькими словами, а потом поворачиваются ко мне спиной и галопом скачут прочь. Я оглядываюсь вокруг, моргая, ошеломленная и переполненная эмоциями. Они ушли. Место, где стоял Равод, опустело, как будто его никогда и не было.
        Даже дождь прекратился. Благословение, дарованное бардами, ушло вместе с ними, оставив меня одну без ответов, без малейшего доказательства, что мои усилия не были напрасны, что барды вообще появлялись в Астре, за исключением мокрой одежды, прилипшей к коже.

        Глава 4

        Ма сидит за прялкой, спиной ко мне, ее руки ловко перебирают волокна пряжи, с которой она работает, пока я готовлю ужин. В любую другую ночь это создавало бы уют. Звуки вращающегося колеса, равномерный стук ножа о разделочную доску и ветер, бьющийся о стены дома, сливались обычно в естественный ритм. Но в этот вечер прялка скрипит слишком громко. А молчание Ма кричит еще громче.
        Она знает, куда я ходила сегодня? Сообщил ли ей кто-нибудь из жителей деревни? Может, это лишь мое воображение?
        Может, это все дождь. Теперь, когда он закончился, мы не знаем, когда он пойдет снова, да и пойдет ли вообще. Многие в городе, вероятно, задаются тем же вопросом.
        С годами я поняла, что молчание мамы говорит на своем собственном языке. Я вздрагиваю, надеясь, что семья дедушки Куинна научится понимать это со временем. Но сегодня тело моей матери пытается выразить что-то, что я не могу расшифровать. Тяжесть в ее плечах и волнение в том, как она постукивает по педали. Сегодня вечером ее длинные пальцы соскользнули трижды. Они никогда не соскальзывали прежде.
        Я беспокоюсь, не чувствует ли она тоже, что со мной что-то происходит.
        Время проходит в напряженном, прерывистом молчании: скрип колеса, шуршание салата и ветер на деревянных стенах нашего дома. Тишина заставляет мои мысли возвращаться к бардам. К Высшему совету. Равод - его темные волосы, мягкость, с которой он говорил со своей лошадью, и то, как резко он изменился, заставив меня уйти. Смятение переполняет меня, разбавленное лишь гневом - барды призваны защищать нас. Он должен был помочь мне.
        Сколько бы раз я ни напоминала себе не думать, я продолжаю гадать, ждет ли меня ответ, где-нибудь далеко отсюда. Может, мне не суждено остаться в этом доме. Нет, если из-за меня болезнь может вернуться в нашу деревню. Или если я собираюсь закончить, как дедушка Куинн.
        Я оглядываюсь, и сгорбленная спина мамы напоминает мне, что она не сможет управлять фермой самостоятельно. Нам достаточно тяжело и вдвоем.
        Возвращайся к работе, Шай. Я беру нарезанную морковь и несу ее к большому черному котлу, кипящему на огне. Отработанным движением я кидаю ее внутрь и стараюсь не забрызгать себя кипящим бульоном. По крайней мере, я могу приготовить приличное рагу.
        Занимаясь готовкой, я посматриваю на Ма, ее внимание полностью сосредоточено на прядении. От этого зрелища мое сердце еще сильнее сжимается. Я пробую тушеное мясо, чтобы проверить, готово ли оно. Мягкое и водянистое, как обычно.
        Я опускаюсь на корточки, чтобы заглянуть в один из нижних шкафов, и прячу лицо, смахивая слезы, пока ищу соляной мешок, который почти пуст. Большего мы себе позволить не можем. Если мы истратим все, на следующую зиму нам придется обходиться без вяленого мяса; не будет соли, чтобы сохранить его.
        Знакомая рука ложится на мое плечо. Легкое пожатие. Я люблю тебя.
        Я оборачиваюсь и смотрю на Ма, которая кладет щепотку соли на ладонь, крошечная, знакомая улыбка дергает уголок ее рта.
        Иногда я забываю, что мама понимает меня так же, как я ее. Она слышит то, что я не говорю. То, что я хочу сказать.
        Она обнимает меня, и я издаю рыдание - короткое и приглушенное, когда я прижимаюсь к ее груди. Крепко обняв меня, она отстраняется. Свободной рукой она убирает прядь песочно-каштановых волос с моего лба, ее пальцы любовно задерживаются на моих веснушках. Она думает, что они прекрасны, но мы не согласны в этом вопросе.
        - Знаю, знаю,  - я не могу удержаться от улыбки, повторяя то, что она всегда говорила мне, когда я была маленькой девочкой.  - Это поцелуи фей.
        Ма жестом приглашает меня следовать за ней к деревянному стулу у камина. Она садится, предлагая мне сделать то же самое.
        Когда я была намного младше, мы обычно сидели вот так после обеда. Папа курил трубку, а Киран играл с игрушечными бардами, которых лепил из глины. Мама заплетала мне волосы. Как и старые сказки на ночь, это было время тепла и безопасности. Традиция исчезла после смерти папы и Кирана, но время от времени Ма возобновляет ее только для нас двоих - когда знает, что мне это нужно больше всего.
        Дрожь в ее пальцах исчезает, когда она нежно расчесывает мои волосы. Они не особенно красивы, как густые волны Фионы, но достаточно длинные, чтобы сформировать из них прическу, что, я думаю, нравится Ма. Когда я была маленькой, она вплетала мне в косу полевые цветы.
        Огонь согревает нас, ее руки собирают мои волосы, и приходят образы - не сны, конечно, но что-то большее, чем воспоминания. Почему-то голоднее и страшнее, прорываясь сквозь меня, как буря тьмы - стук копыт, табун лошадей на пыльной дороге. Маленький мальчик плачет. Синие вены.
        Я сижу на коленях у мамы, зажмурив глаза, пока огонь не догорает до угольков и тушеное мясо не перестает дымиться. Тихое сопение позади меня сообщает, что она заснула. Я сажусь и поглаживаю замысловатую косу, которую она заплела, стараясь не разбудить ее.
        Откинувшись в кресле, она выглядит умиротворенной, чего не бывает днем. Гусиные лапки у глаз и тонкие морщинки на лбу смягчены, что делает ее более похожей на женщину из моего детства. Я стягиваю одеяло со спинки стула и накрываю ее, прижимаясь поцелуем к серебряной пряди волос на ее виске. Она тихонько похрапывает, но не шевелится.
        Как ни странно, этот храп - единственное, что я слышала от нее за последние годы, и я жду, не услышу ли его снова. Но Ма поворачивает голову, и ее дыхание успокаивается.
        Я чувствую укол грусти в груди. Она заслуживает лучшего, чем это. Она заслуживает знать, что со мной происходит, но не может.
        Однако я не единственная в доме храню секреты.
        Однажды ночью, когда я не могла уснуть после смерти Кирана, я наблюдала из-под одеяла, как мама осторожно вытащила маленький предмет, спрятанный под кроватью, и убаюкала его, прежде чем спрятать снова. Слабая тень от ее свечи легла на мою кровать, когда она оглядела меня и нежно поцеловала мои волосы, прежде чем снова лечь и заснуть.
        Я тихонько подхожу к деревянной раме ее кровати и опускаю руку, нащупывая пальцами маленькую дырочку в матрасе. Я достаю матерчатый мешочек размером с мою ладонь. На нем странные символы, искусно вышитые на ткани, но в остальном он очень простой. Я вытряхиваю содержимое, и маленький, но тяжелый каменный талисман соскальзывает в мою руку.
        Тайное сокровище моей матери: маленький золотой бычок, центральная фигура в истории Гондала. Я не помню того дня, но однажды утром Киран пришел с ним домой, заявив, что его подарил ему проезжавший через город торговец. Ма хотела выбросить его - годом раньше барды начали совершать рейды, охотясь за запрещенными предметами вроде этих, чтобы уничтожить их. Когда она сказала нам, что сожгла его, Киран был безутешен. Но однажды ночью он пробрался ко мне в постель и раскрыл ладонь, чтобы показать вола. Странный материал не воспламенится, сказал он. Вместо этого золото засияло еще ярче.
        Теперь Ма прячет фигурку, храня ее, несмотря на риск.
        Я осторожно переворачиваю фигурку в руке, ощущая ее вес. При ближайшем рассмотрении я вижу крошечные зеленовато-золотые прожилки в камне, мерцающие даже в полутьме. Такого камня в Монтане не найти. Киран сказал, что это сделано в Гондале. С таким же успехом он мог бы сказать, что она упала с неба. Гондал - это ложь, не более чем красивая история.
        Я закрываю глаза, и передо мной вспыхивает образ Кирана, лежащего в постели. Он на ранней стадии болезни, его каштановые волосы прилипли ко лбу от пота. Крупные вены на шее только начинают темнеть. Он хватает ртом воздух после каждого приступа кашля, каждый следующий более жестокий, чем предыдущий.
        - Не беспокойся обо мне, Шай. Я силен, как бык,  - сказал он мне, прежде чем меня унесли из комнаты, чтобы я никогда больше его не видела.
        Долгое время я могу только стоять на месте, зажмурив глаза, пока жгучая боль в груди не утихает. Сколько бы времени ни прошло, потеря Кирана отдается жестокой болью в моем сердце.
        Я осторожно кладу быка обратно в тайник, закрываю за собой входную дверь и спускаюсь по деревянному крыльцу на дорогу. Я стираю пыль с железной маски смерти, которая висит над нашей дверью,  - на всякий случай.
        После короткого дождя в воздухе пахнет свежестью. В темноте легче представить себе Астру такой, какой она была когда-то,  - тени скрывают сухие трещины в земле, бесплодные поля и животных, чьи кости торчат под острыми углами. Луна ярко светит над головой, освещая небо, покрытое мерцающими звездами. Раскинувшаяся чернота напоминает мне рассказы о Гондале, окаймленном с одной стороны огромным пространством сверкающей голубой воды, о котором говорят, что оно бесконечно, прекрасно и смертоносно. Это вызывает во мне страх, но также и другое чувство, которое я жажду понять.
        Сухая трава хрустит под тонкой подошвой моих ботинок. Когда я прохожу мимо сарая, меня преследует шорох овец во сне.
        На опушке сосновой рощи я взбираюсь на массивный валун, к которому мы с Мадсом приходили считать звезды. Деревья в этом месте давно мертвы, оставив после себя только искореженные скелеты своих прежних «я»,  - поэтому здесь достаточно места, чтобы охватить взглядом небо. Тощие почерневшие ветви деревьев - еще одно напоминание, что земля вокруг умирает, что мы можем стать следующими, если не будем осторожны. Я подтягиваю колени к подбородку и смотрю на долину.
        В лунном свете она кажется больше; сфера слабо мерцающих огоньков над ней. Внизу, на западе, долина окаймлена клочками синеватой травы. Вся она окружена заснеженными горами, по другую сторону которых лежит Астра, раскинувшаяся на равнине, по другую сторону перевала. Лунный свет достаточно ярок, чтобы ясно видеть мой дом дальше по склону холма и дорогу, ведущую к центру Астры. С другой стороны, за высохшим прудом и редеющим лесом, где папа обычно охотился, простирается пастбище.
        Мои пальцы тянутся к иголкам, спрятанным в кармане. Я стараюсь не думать о потертости ткани или нитки, когда вытаскиваю свою последнюю работу, и вскоре моя игла мчится по ткани, подстраиваясь под скорость моих мыслей. Непрошеные образы проскальзывают в сознании каждый раз, когда я думаю, что прогнала их прочь. Пальцы движутся сами по себе, тюльпаны, которые я вышиваю, превращаются во взрывающиеся солнца, за ними встают зубчатые горные вершины, затем золотые фигуры, начертанные на уздечках лощадей бардов, и еще больше форм, напоминающих клыки. Я вздрагиваю, вспоминая что-то на краю сна, который я видела, но не могу полностью вспомнить что.
        Шорох в кронах деревьев.
        Я задыхаюсь и чуть не роняю нитку. Я вглядываюсь в темноту. Слева от меня настороженно стоят деревья. Я ищу движение - волк в высокой траве, клыки на моей вышивке оживают.
        - Веснушка? Что ты делаешь здесь так поздно?
        Значит, не волк. На какое-то безумное мгновение я представляю себе стройную фигуру Равода, грациозно появляющуюся из-за деревьев. Мое дыхание прерывается, я вспоминаю свет, мерцающий в его черных волосах, идеальный изгиб его плеч и то, как его глаза встретились с моими.
        Но только один человек в мире осмеливается называть меня Веснушкой.
        - Мадс?
        Мадс ступает в пятно лунного света. Его волосы, которые кажутся почти серебряными, беспорядочно падают на его лицо. На лбу бисеринки пота, рубашка расстегнута на шее. Годы, которые он провел, измельчая древесину на мельнице его отца, наделили его мускулистым телосложением, широкими плечами и большими руками. В нем нет ничего от грации Равода - его походка скорее неуклюжая. По словам Фионы, он не самый красивый мальчик в Астре, но у него приятная улыбка. Думаю, я согласна с ее оценкой.
        Мне трудно четко определить, что я чувствую к Мадсу. Я действительно не уверена, люблю ли его или хочу любить, потому что считаю, что должна. Я не могу позволить себе роскошь выбирать партнера, как это делает Фиона. Мадс - единственный парень в Астре, достаточно сумасшедший, чтобы подойти ко мне.
        Хотя у него и в самом деле очень приятная улыбка.
        Я смущенно кусаю губы. Пялиться на мальчиков - это больше подходит Фионе.
        - Я слышал, что случилось на рынке,  - говорит он.
        - Дедушка Куинн,  - бормочу я.
        - Нет. Я слышал, что с тобой случилось,  - говорит он, наклоняясь вперед.
        Я вздрагиваю, вспоминая, как чьи-то руки толкали меня на землю. Мадс продолжает:
        - Я проходил мимо твоего дома, чтобы проверить тебя. Когда тебя там не оказалось, у меня было такое чувство, что ты могла прийти сюда.
        - Я не хотела будить маму,  - говорю я, быстро пряча свое рукоделие обратно в карман. Мадс никогда не понимал моего увлечения вышиванием или образами, которые я сплетала с помощью иголки и нитки. «Слишком странно для меня»,  - говорил он.
        Мадс всегда был рядом, сколько я себя помню. Когда мы были младше, мы часто играли вместе с Кираном. После смерти моего брата он был одним из немногих детей, кто мог приблизиться ко мне, не считая Фионы. Другие мальчишки в деревне высмеивали его за это - всюду, куда бы я ни шла, они рисовали в пыли знак болезни, тот самый, что висит над нашей дверью,  - но Мадсу было все равно. Хотя он никогда не мог заставить других принять меня, даже несмотря на общение со мной, его очень любили. Мадс никогда ни о ком не говорит плохо, к моему большому разочарованию.
        - В этом районе видели волков. Что бы ты сделала, если бы повстречала их?
        - Шумела бы, бросала камни и защищала место, где стояла,  - с готовностью отвечаю я.  - Как ты меня учил.
        Он смеется.
        - Что ж, я рад, что могу быть тебе полезен. Здесь свободно?
        Я подвигаюсь, чтобы освободить место рядом с собой. Он легко взбирается на валун и садится, оставляя между нами расстояние в ладонь. Близко, но уважительно. Его вежливость может вывести из себя. Когда я думаю о Фионе и ее свите поклонников, мне становится интересно, испытывает ли Мадс ко мне какие-то чувства. Но почему он держится на расстоянии? Потому что я не такая красивая, как она? Может быть, он просто добрый?
        Когда я смотрю на его лицо, его улыбка нежна и немного застенчива. У меня перехватывает дыхание. Мы с Мадсом уже сто лет не сидели так близко. И никогда так поздно ночью. Когда мы так одиноки.
        Между нами повисает тяжелое молчание, когда большая ладонь Мадса накрывает мою.
        Он прочищает горло.
        - Твои волосы красиво выглядят.
        Свободной рукой я касаюсь замысловатой косы, которую заплела Ма.
        - Спасибо.
        Мадс быстро отводит взгляд, пожевывая губу. Глубоко вздохнув, он снова поворачивается ко мне, в его лице что-то изменилось, но я не могу определить, что именно.
        - Я беспокоился о тебе,  - тихо говорит он, наклоняясь ближе. От его близости по моей коже пробегает теплая дрожь.  - Веснушка,  - говорит он, глядя мне в глаза,  - что-то происходит. Я же вижу. Что случилось?
        Я отрицательно качаю головой.
        - Ничего,  - это неправда, но я не знаю, как все объяснить. Не пока я ощущаю жар его ладони, лежащей поверх моей. Давление и страх этого дня, еще живущие в моей груди,  - из-за всего этого мне трудно подобрать слова. Он хмурит брови. Его это не убедило.
        - Ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной, правда?  - говорит он.  - Если тебя что-то беспокоит.
        - Я знаю, Мадс,  - мне удается улыбнуться ему.
        - Послушай,  - он берет мою руку.  - Засуха закончилась. Мы заслужили благословение от бардов. Будущее не так мрачно, как кажется.
        Он делает паузу, и я пытаюсь впитать его надежду. Ощущение безопасности от ощущения его руки, сжимающей мою. В его глазах появляется легкость, которой не коснулись ни отчаяние, ни болезнь, ни смерть. Я жажду увидеть в них свое отражение - но не могу, как ни стараюсь.
        - Имей хоть немного веры, Веснушка,  - безумная улыбка, кончики его мозолистых пальцев дотрагиваются до моего подбородка, когда он наклоняется ближе.
        Его теплое дыхание касается моих губ, и мое сердце бьется так же быстро, как и бегут мысли. Кончик его носа соприкасается с моим. Его губы находят мою щеку. Это не так уж неприятно.
        Возможно, этого недостаточно. Я поворачиваюсь к нему, и наши губы встречаются. На мгновение мне кажется, что валун начал быстро вращаться, и мои руки тянутся к его шее. Я не уверена, чувствую ли я это потому, что целуюсь с Мадсом, или потому, что меня вообще целуют. Я почти уверена, что делаю все неправильно. Я осторожно открываю рот.
        Мадс резко вздыхает, и морщинка на его лбу снова появляется, когда он отодвигается назад. Ночной воздух внезапно становится немного холоднее, выветривая тепло его губ, и мои глаза широко открываются от удивления.
        - Что?  - я хмурюсь, но в глубине души чувствую страх, не понял ли он вдруг, что я не стою того, чтобы обращать на меня внимание, что все правы и он должен держаться от меня подальше.
        Я этого не хочу. Мне нравится, когда он рядом. Он важен для меня, даже если я не совсем уверена в своих чувствах к нему.
        Мои руки опускаются, мысли дико мечутся. Я прижимаю колени к груди, словно создавая барьер между нами.
        Мадс качает головой.
        - Я хочу сделать все правильно. Не торопиться. С доверием. Ты слишком важна для меня.
        Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю. Я расстроена не из-за Мадса. Не совсем.
        - Все в порядке,  - отвечаю я, избавляя его, как я надеюсь, от необходимости поддержать меня улыбкой,  - ты тоже важен для меня.
        - Тогда что же происходит на самом деле?
        Сегодня я уже солгала Фионе. И маме тоже. Возможно, действительно пришло время довериться кому-то. А кто может быть лучше Мадса?
        - Я…  - я с трудом сглатываю.  - Может, и так…  - Его глаза темнеют от беспокойства.  - Сегодня я попросила бардов об одолжении. Вылечить меня.  - Заканчиваю я быстро.
        - Ты серьезно?
        Когда я молчу, он хмурится еще сильнее. Я только однажды призналась Мадсу в своих страхах - в ту ночь, когда он впервые поцеловал меня. Он уверял меня, что я все выдумываю, что болезнь никогда больше не коснется ни меня, ни моей семьи. Что он никогда не позволит этому случиться.
        - О чем ты только думала? Ты не можешь просто так…
        - Я знаю,  - перебиваю я. Разочарование в Мадсе и в себе наполняет меня, оставляя во рту едкий привкус. Я делаю глубокий вдох, но даже это внезапно кажется утомительным.  - Я знаю,  - повторяю я, на этот раз тише.  - Это было глупо.
        - Это на тебя не похоже,  - замечает Мадс с явным неодобрением в голосе.  - Что на тебя нашло, Шай?
        Мадс никогда не называет меня по имени, если только он не расстроен. Разочарование превращается в жаркий огонь в груди.
        - Я не знаю, Маддокс,  - я вырываю у него свою руку и слезаю с валуна.  - Я лишь хотела найти ответы на некоторые вопросы сама.
        - Какие ответы? С тобой все в порядке. Ты боишься болезни только потому, что потеряла Кирана. Но с тех пор смерть здесь не появлялась. Прошли годы. Ты в порядке.
        Мадс с жалостью смотрит на меня сверху вниз.
        - Почему бы не доверять тому, что ты уже знаешь?
        - Потому что я ничего не знаю,  - горячо отвечаю я.
        - Твоя жизнь прекрасна. У тебя есть дом, ты можешь жить в нем, одежда на твоем теле и еда на столе. Твоя мама любит тебя,  - говорит Мадс раздражающе спокойно, спускаясь вниз и становясь рядом со мной. Он кладет руки мне на плечи. Его теплые ладони - единственное, что удерживает меня от падения на землю.
        - Я люблю тебя. Разве этого недостаточно?
        Шок заглушает мой гнев и разочарование.
        - Ты любишь меня?
        Его улыбка отвечает на мой вопрос.
        Но все, что я могу сделать, это стоять, крепко сжав кулаки. Он не понимает горя от потери кого-то из-за болезни, он не знает, как это - жить, когда одно событие запятнало всю твою семью. Страх и неуверенность от осознания того, что с тобой что-то глубоко не так, и невозможность поговорить с кем-то. Он не знает, каково это - жить с кем-то, кто настолько сломлен печалью, что даже не хочет говорить. Это моя реальность, и он не может себе представить, почему я хочу что-то сделать, чтобы исправить это.
        Он любит меня.
        Но он меня не знает.
        Мадс, должно быть, замечает нерешительность в моих глазах, потому что делает резкий шаг в сторону, его взгляд устремлен на что угодно, но не на меня.
        - Уже поздно, и нам обоим нужно отдохнуть. Позволь мне проводить тебя домой.
        - Я не хочу домой, Мадс,  - звучит печально, как бедная замена «я тоже люблю тебя». Слеза катится по щеке, и я стираю ее тыльной стороной руки.  - Даже думать о возвращении не могу.
        - Ты не можешь оставаться здесь одна всю ночь.
        - Ты можешь остаться со мной?  - я с надеждой смотрю на него. Он, наверное, единственный человек, которого я могу вынести в данный момент.
        Кончики ушей Мадса краснеют, и он издает неловкий, застенчивый смешок.
        - Не могу,  - говорит он хриплым голосом.  - Мне нужно домой. Завтра важная работа.
        У меня вырывается вздох. Я стараюсь не задохнуться от боли.
        - Делай то, что должен. Я останусь здесь еще немного.  - Его брови встревоженно поднимаются.  - Обещаю, скоро вернусь домой.
        - Будь осторожна, Веснушка,  - он нежно целует меня в лоб, а потом поворачивается и спускается с холма в долину. Я смотрю, пока не теряю его из виду в темноте.

        Глава 5

        Я больше не могу сидеть спокойно, но и домой тоже не хочу идти. Изнеможение пронизывает меня до костей. Но я слишком боюсь того, что случится, когда я усну.
        Я иду вверх по склону в противоположном, куда ушел Мадс, направлении. Рациональная часть меня говорит бежать за ним и дать ему тот ответ, который он хочет. Но что-то более сильное тянет вперед - ночное небо, темнота, выжженная сообщениями звезд, которые я не могу расшифровать.
        Не знаю, как долго буду идти. Луна стоит высоко над головой, когда я выхожу на небольшую поляну. Она находится гораздо глубже в лесу, чем я предполагала. Мои ноги болят после подъема в гору, и я почти падаю на землю, поросшую редким мхом.
        Рука тянется в карман, пальцы пробегают по нитке. Я чувствую ее, этой ниткой я вышила желтые лепестки маленького тюльпана, похожие на множество солнц. Это успокаивает меня.
        Я смотрю на небо, желая, чтобы оно было зеркалом или даже дверью в будущее, описанное Мадсом. Но когда я закрываю и открываю глаза, все, что возможно различить,  - море черноты, на горизонте которого медленно сгорают ответы, искрящиеся в его глубине.

* * *

        Мой сон глубокий, без сновидений и тяжелый, словно зимний плащ, который накинули на меня. Я открываю глаза и щурюсь от лучей утреннего солнца, пробивающихся сквозь корявые, голые ветви деревьев над головой. Я не осознаю, что заснула, пока не чувствую, как у меня сводит шею, когда я пытаюсь поднять голову.
        «Пора домой, а то мама решит, что я сбежала»,  - думаю я, стряхивая с юбки листья. Я лишь надеюсь, что она еще не проснулась и не заметила моего отсутствия. Если потороплюсь, то, возможно, успею даже позавтракать, прежде чем выпущу овец на пастбище.
        Я поворачиваюсь к дому, но вдруг мое внимание привлекает вспышка цвета. Несколько желтых тюльпанов решительно поднимаются из засушливой земли. Сердце громко стучит в ушах, когда я достаю из кармана свое рукоделие. Точная копия вышивки, вплоть до деталей. Один цветок плохо сформирован, лепестки вырываются из стебля, как будто взрывы.
        У меня трясутся губы, я дрожу. Внутренности словно закованы в холодные кандалы.
        Чтобы проверить свою догадку - и отчаянно надеясь, что ошибаюсь,  - я выдергиваю ткань из обруча для вышивания и сжимаю ее. Я разрываю вышивку снова и снова, пока клочки не начинают сыпаться сквозь мои дрожащие пальцы.
        Цветы на моих глазах опускают головки, а потом засыхают, рассыпаясь в пыль, и от ярко-желтых лепестков остается только воспоминание.
        Неожиданно по долине разносится крик - крик животного, знакомый, хотя я и не могу его узнать. Волк?
        Звук затихает, но мне становится не по себе. Я отрываюсь от того, что сделала, мои шаги переходят в бег, и я мчусь по неровной тропинке, ведущей домой. Ботинки несколько раз соскальзывают. Я спешу, съезжая вниз по рыхлой земле, падая и скользя. Платье и руки становятся грязными, под ногти набивается грязь. Каждый раз я быстро вскакиваю, стараясь бежать с большей осторожностью. Земля под ногами не твердая, она крошится и покрыта изломами, словно ее недавно перекопали, и я вспоминаю, как барды принесли с собой мимолетное заклинание дождя. Могло ли это привести к разрушению склона?
        Я тороплюсь дальше, минуя валун, на котором сидела вчера, и направляюсь через долину к дороге. Что-то не так. Мне нужно вернуться домой. К маме.
        Я резко останавливаюсь, когда в поле зрения появляется дом, биение сердца и сбитое дыхание нестройно отдаются в груди.
        Дверь приоткрыта, в пыли перед ней виднеется пятно чего-то темного, похожего на чернила.
        Дверь медленно покачивается на петлях.
        Каждый шаг к дому кажется медленным и тяжелым, но наконец я оказываюсь перед дверью, вглядываясь в темноту внутри.
        Я судорожно сглатываю, прежде чем войти.
        - Ма?  - кричу я, ожидая, пока глаза привыкнут к тусклому свету. Я знаю, что она не ответит, но все еще ожидаю увидеть ее у плиты, готовящей завтрак. Вместо этого меня сбивает с ног сильный незнакомый запах. Я инстинктивно прикрываю нос и рот, переступая через порог.
        Я едва узнаю наш дом.
        Мебель, которая не сломана, перевернута. На полу валяются кастрюли и разбитые тарелки. Пряжа и шерсть. Обломки маминого ткацкого станка и прялки. Все забрызгано темно-красным.
        Только это не чернила. Это кровь.
        Я стою среди обломков, потрясенная настолько, что не могу пошевелиться. Когда я наконец пытаюсь сдвинуться с места, мои ноги дрожат. Я делаю всего пару шагов в глубь дома, когда вижу ее.
        Несколько мгновений я ожидаю, что проснусь в лесной роще или в своей постели.
        Это не может быть правдой.
        Но чем дольше я смотрю, тем больше осознаю происшедшее.
        Ма.
        Она не двинется.
        Кровь не исчезнет.
        Жизнь не будет идти, как шла.
        Я не проснусь, потому что не сплю, это реально, и…
        Я отрываю взгляд, все мое тело дрожит. Прислоняюсь к стене, чтобы удержаться на ногах. Если я упаду на колени, то вряд ли когда-нибудь смогу подняться. Взглядом обвожу комнату, пытаясь найти что-нибудь, на чем можно сосредоточиться.
        И тут в глубине комнаты вижу, что тюфяк маминой кровати, где был устроен ее тайник, разорван. Кажется, будто он взорвался.
        Я шагаю вперед, спотыкаясь об опрокинутые стулья и обломки прялки. Пальцами случайно задеваю брызги крови на стене.
        Сухой всхлип вырывается из моей груди, когда я добираюсь до кровати.
        Последнее, что помню,  - как запихиваю фигурку быка в мешок и прячу обратно в тайник. Затем выхожу из дома, протерев нашу метку болезни. И закрываю дверь.
        Вроде все так и было.
        Наконец, я падаю, даже не чувствуя удара, который приходится на коленные чашечки, рукой я отчаянно ищу мешок внутри тайника. Ничего. Куда бы я ни дотянулась, как бы ни выворачивала руку, внутри матраса только грубая солома.
        Нет.
        На меня накатывает волна тошноты.
        Мешок и каменный бык исчезли.
        Отступив назад, я осматриваю пол вокруг тайника, стараясь не дать панике поглотить меня.
        Кто-то нашел каменного быка.
        Вот почему это произошло.
        Мысли расплываются.
        Неужели я оставила его там, где его можно было увидеть?
        Я отчаянно пытаюсь, но не могу вспомнить.
        Это твоя вина, Шай.
        Болезнь. Проклятие. Моя просьба к бардам.
        Я бросаюсь к входной двери, и меня рвет в траву, все тело ломит, холодный пот прошибает меня. Не могу дышать. Не понимаю, что течет по щекам - слезы или пот. Я едва могу повернуть голову и посмотреть на наш дом - сердце сжимается. Все разрушено.
        Разум отказывается сосредоточиться на том единственном, что, я знаю, правда.
        Ма. Распростертая на полу, вся в крови, с кинжалом, торчащим из груди. Что ты наделала, Шай?

        Глава 6

        Где-то на краю моего поля зрения вспыхивают звезды, кажется, они пронзительно кричат в небе. Мои мысли - хаотичный водоворот темных туч, волчий вой и холодный ветер. Я дрожу так сильно, что даже не замечаю, как падаю на колени во дворе. Грубая серость рассвета смешивает все вокруг, превращая в туман. Не могу дышать. Не могу дышать. Сейчас умру. Умру прямо здесь.
        - Шай! Что случилось?
        До меня доносится далекий мужской голос, слышится рычание собак. И что-то ужасное - пронзительный, резкий звон, становящийся все громче и громче.
        Я хватаюсь за голову и покачиваюсь на мертвой траве.
        Ма. Сочащаяся кровь. Ее остекленевшие глаза. Ее одеревеневшие руки.
        Звон продолжается.
        Не могу пошевелиться. Не могу дышать.
        Чья-то рука обхватывает мое предплечье и тянет вперед, в реальность. Я борюсь, пока голос не прорывается сквозь звон.
        - Ты в безопасности. Все нормально. Я рядом, я здесь.
        Внезапно звон прекращается. У меня болит горло. Я с ужасом осознаю, что кричала. Это был ужасный, отдающийся эхом звук.
        Лицо констебля Данна резко фокусируется передо мной. Его широкий лоб блестит от пота, мелкими белыми бусинками переливаясь в утреннем свете.
        - Хорошо. Мне нужно, чтобы ты сделала глубокий вдох. Ты можешь это сделать?  - его голос слегка отдается эхом, но звучит совсем рядом. Я киваю.
        Мое дыхание сбивается, когда я втягиваю воздух в легкие.
        На ощупь она холодная и жесткая…
        Ма.
        Меня снова и снова трясет.
        Констебль Данн вздыхает и проводит рукой по лицу.
        - Ты останешься здесь, поняла? Я сейчас вернусь.
        Данн медленно поднимается на ноги.
        Остаться здесь? А куда же мне идти? Я почти смеюсь, но слишком ослабела. Я приваливаюсь к стене дома.
        Тяжелые ботинки Данна переступают порог, собаки не отстают. Мои руки немеют, когда я вспоминаю, кто находится внутри.
        Моя мать, убитая и окровавленная, лежит на полу. Тусклый свет отражается от рукояти богато украшенного кинжала, торчащего из ее груди.
        Я сжимаю челюсти, чтобы не затрястись снова. Крепко зажмуриваюсь.
        Когда открываю глаза, из темноты дома появляется констебль Данн. Он держит золотой кинжал, переворачивая окровавленное оружие, изучая его. Свет ослепительно вспыхивает на гравировке рукояти. Я щурюсь, рассматривая странные символы, выгравированные сбоку. Это что, буквы? Взгляд Данна также задерживается на символах, а потом он вытирает кровь и надежно закрепляет кинжал на поясе. Собаки собираются вокруг, рыча и принюхиваясь.
        Данн подходит ко мне, его лицо пепельно-серое.
        - Какая трагедия,  - бормочет он.
        Трагедия. Слово эхом отдается во мне. Я боюсь, что меня снова стошнит.
        - Кто мог это сделать?  - я едва могу разобрать собственные слова.
        Данн прочищает горло, присаживаясь рядом.
        - Похоже, это дело рук бандитов. Кто бы это ни был, они ушли,  - говорит он,  - и, судя по всему, очень спешили. Я был недалеко от вас у фермы Рида, когда мы услышали крики. Я ехал так быстро, как только мог,  - он ругается,  - я просто не так быстр, как раньше, Шай. Прости меня.
        Он достает из кармана платок и протягивает мне.
        Я беру его и прижимаю к щекам, ожидая, что польются новые слезы, но их нет. Я слишком потрясена, чтобы плакать. Как будто упала с огромной высоты, так что воздуха в легких совсем не осталось.
        Платок становится грязным, и я вспоминаю, как скользила и падала, спускаясь с холма. Должно быть, констеблю я показалась диким зверем, вышедшим из леса.
        - А что теперь будет?  - спрашиваю я. От этих слов у меня перехватывает горло. Я ошеломленно моргаю, глядя на него. Солнце пронзает горизонт, слишком ярко.
        Собаки бегают кругами, обнюхивают траву и лают как сумасшедшие. Я не могу думать ясно, совсем не могу думать. Мне и так приходится постоянно напоминать себе не забывать дышать.
        - Теперь…  - констебль Данн сжимает челюсти, когда он оглядывается на дом.  - Я заберу тебя в Астру. Ты ведь дружишь с мисс Фионой из лавки, верно? Я объясню ситуацию ее отцу. Ты сможешь остаться с ними, пока все не уладится,  - он ждет моего согласия.
        - Вы хотите, чтобы я ушла,  - ошарашенно спрашиваю я,  - когда где-то здесь уб…  - я не могу этого сказать. Страх обвивается вокруг сердца. Убийца. Запретное слово. Я отрицательно качаю головой. Я слишком много должна сделать. Починить сломанные вещи в доме. Очистить кровь. Приготовить траурные ленты. Похоронить маму.
        Но, посмотрев на лицо Данна, я не решаюсь продолжить.
        - Я должен быть с тобой откровенен, Шай. Оставлять тебя здесь не очень хорошо ни для меня, ни для тебя.
        Я пристально смотрю на него.
        - Не очень хорошо?  - что может быть хуже того, что уже произошло?
        - Я имею в виду слухи, которые ходят по деревне,  - уклончиво отвечает он, искоса поглядывая на меня,  - ну, то, что они говорят… о тебе. Тебе и твоей семье.
        Что мы уроды. Что мы прокляты. Что я проклята…
        Внезапно я понимаю, хотя темнота, заключенная в этом, настолько ужасна, что я едва не падаю в обморок.
        - Вы думаете, что это я…  - у меня не хватает слов, и я машу рукой в сторону двери,  - что это сделала я?
        - Конечно, нет, Шай,  - говорит он, и я прерывисто дышу,  - но существуют определенные процедуры,  - он засовывает большие пальцы за пояс,  - мы не можем контролировать то, что думают другие. Эти правила созданы, чтобы защитить тебя. Конечно, тебя можно понять,  - он протягивает руку,  - мы устроим тебя поудобнее. И я сообщу о смерти. Мы разберемся с этим, Шай. Справедливость восторжествует.
        Он хочет взять меня за руку.
        - Нет,  - я отшатываюсь, подальше от него,  - нет, я не могу, я не уйду. Овцы… ферма…
        - Шай,  - говорит он сердито. Я никогда раньше не спорила с констеблем, и резкость в его тоне пугает меня. Я замираю, глядя на него, чувствуя себя загнанным в ловушку диким зверем. Все, чего я хочу,  - запереться в своем доме. Вернуться туда, где безопасно.
        Только там небезопасно.
        Тело мамы, лежащее по полу.
        Он видит мою нерешительность и резко надвигается на меня, хватая за руку. Собаки поднимают лай, и в хаосе шума я впадаю в панику.
        - Нет! Стоп!  - Не знаю, что на меня нашло, но я не позволю, чтобы меня увели в Астру. По лицу текут неудержимые слезы.  - Вы не можете забрать меня отсюда! Вы не можете заставить меня бросить ее!
        Я смутно осознаю, что он заломил мне руки за спину и держит так, хотя я продолжаю сопротивляться. Даже когда я разражаюсь рыданиями.
        - Не делай этого, Шай. Не спорь со мной,  - он говорит тихо, у самого моего уха. Я слышу в его голосе шепот угрозы, смешанной с добротой.  - Я делаю это для тебя,  - говорит он,  - для Астры, для справедливости,  - он тянет меня прочь.
        Я пытаюсь вырваться в последний раз, вопль вырывается из горла, когда я наваливаюсь всем весом своего тела на его руки.
        - Ма!  - я кричу, но уже слишком поздно. Он хватает меня за талию и тащит прочь от дома.
        Все, что мне остается,  - следить за тем, чтобы не упасть, пока мы, шатаясь, спускаемся по склону, а я теряю из виду дом и ферму.
        Все, что я когда-то любила, пропало.

* * *

        Дни сливаются в тумане. Меня поселили в доме Фионы, ее семья встретила меня с распростертыми объятиями и сочувственными словами, но я едва слышу их. Слова - это слишком тяжело. Мама Фионы заставляет меня заниматься починкой, штопкой и другими бессмысленными делами - но не существует лечебной мази от темной, гноящейся боли, которая живет в моей душе. Время идет либо слишком медленно, либо слишком быстро, в зависимости от того, как много я думаю о смерти мамы. В голове снова возникают образы - ее тело на полу, кровь на стенах. Разговор с бардом на рынке - с Раводом, который на мгновение показался мне добрым. Это ли подвергло нас опасности в первую очередь? Мой разговор с Мадсом, наш поцелуй. Я заснула, пока мама была дома одна. Я могла бы что-нибудь сделать. Могла бы остановить их. И надд всеми воспоминаниями - образ гондальского быка.
        Неужели я его потеряла?
        Констебль знал бы, если смерть моей матери была бы официальным наказанием за хранение контрабанды - если только кто-то еще не захотел избавить город от моей проклятой семьи, взяв на себя эту работу. Каждый раз, когда я прихожу к этому выводу, меня охватывает паника. Я здесь не в безопасности. Это мог быть кто угодно. Нас учат доносить друг на друга, отворачиваться от тех, кого мы любим.
        Но хуже всего - ужас, бесконечные догадки, чувство вины, недоумение - боль в груди. Я физически ощущаю, что мое сердце разбито.
        Возможно, так оно и есть.
        Я вкладываю всю свою энергию, помогая семье Фионы в магазине, чтобы не зацикливаться на своем горе, но жалость на их лицах слишком очевидна, чтобы выносить все это. И как бы я ни старалась, с наступлением темноты сны всегда находят меня, дикие и полные ужаса.
        Единственное занятие, которое меня успокаивает,  - рукоделие - воплощение странных и навязчивых образов моих снов в вышивках. Но даже это кажется чем-то греховным, как будто частью проклятия. Я боюсь того, что это может значить.
        Вот почему, когда я слышу, как Фиона просыпается - мне стелят спальный мешок у камина в ее спальне,  - я прячу шитье под подушку, чтобы она не видела.
        Она садится на кровати и улыбается. На это больно смотреть - нарисованная, вынужденная улыбка.
        - Ты можешь сегодня хоть немного позавтракать?
        Я заставляю себя улыбнуться в ответ.
        - Конечно,  - ее семья полностью игнорирует меня, весело болтая за столом, за исключением Фионы и ее отца, который коротко кивает в мою сторону, когда я сажусь.
        Немного неприятно слышать такой шум во время еды. За эти годы я так привыкла есть в уютном молчании с мамой. Иногда я говорила, как прошел мой день, или рассказывала ей об овцах, но только чтобы мы снова погрузились в привычную тишину. В семье Фионы все наоборот - шутки, споры, истории и сплетни сопровождают еду. Это напоминает мне о времени, которое было так давно, что теперь это лишь фрагмент воспоминаний, хранящийся в самых дальних уголках сознания. До смерти Кирана, когда папа был рядом, а мама не молчала. Воспоминание о семье, которую я когда-то знала.
        С каждым утром я становлюсь все более далекой от этого. Интересно, буду ли я когда-нибудь чувствовать себя нормальной, как они. Мне все больше и больше кажется, что я никогда не была нормальной и никогда не буду.
        Хорошо, что Фиона и ее семья позволили мне остаться, я благодарна им. Но я постоянно напоминаю себе, что мне здесь не место. Доброта Фионы этого не изменит. Пока я живу здесь, я стараюсь быть полезной. Вот и все. Остальное зависит от меня.
        Большая часть моей работы по дому не позволяет мне находиться в передней части магазина, где Фиона работает продавцом, поэтому я почти не вижу ее в течение дня. Ее отец любит держать ее у прилавка, потому что она красивая и дружелюбная. Он думает, что это делает людей более сговорчивыми и они покупают больше. Возможно, он прав. Фиона умеет обращаться с людьми. Многие из клиентов - красивые парни из деревни, которые останавливаются здесь только для того, чтобы поговорить с ней.
        Хотя мои мысли охвачены ужасом темноты и сомнений, один вопрос прожигает насквозь - где Мадс? Почему он не пришел?
        Я ненавижу, что не знаю ответа. Ненавижу, что продолжаю гадать - это все, что я делаю. Я люблю Фиону, ее нежную мягкость, ее солнечную улыбку, ее бесконечную уверенность - но именно Мадс всегда помогал мне чувствовать себя уверенно, ощущать стабильность.
        Но Мадса нигде не видно. Он не заходил в магазин, хотя должен знать, где я сейчас живу. Должно быть, кто-то рассказал ему, что случилось. В таком месте, как Астра, секреты имеют обыкновение быстро всплывать наружу.
        Почему-то не могу поверить, что остальной мир не изменился навсегда, как изменилась я. Что смерть моей матери не расколола небеса, не заставила птиц плавать, а рыб летать.
        Я прерывисто вздыхаю, неся тяжелый мешок с мукой в заднюю часть лавки. Меня в основном отправляют на склад, где я провожу инвентаризацию и взвешиваю товары, чтобы их можно было перенести в магазин и продать. В тех редких случаях, когда мне разрешают войти в магазин, я расставляю товары по полкам. Мне не положено ни с кем разговаривать, хотя не похоже, чтобы кто-то особенно хотел завязать разговор с местным изгоем, но я следую четким указаниям держаться подальше от посторонних глаз и избегать неприятностей.
        Моя единственная надежда - Данн найдет убийц Ма и накажет их. Я цепляюсь за эту мысль, когда все вокруг кажется мне особенно мрачным. По крайней мере, я добьюсь справедливости. Ма добьется справедливости.
        - Шай,  - приветствует меня Хьюго, отец Фионы, входя в кладовую,  - когда ты закончишь взвешивать рис, ты можешь пойти в лавку и положить его на полку.
        Я киваю, наблюдая, как он и его старший сын Томас раскладывают сегодняшнюю доставку и уходят, не сказав больше ни слова. С каждым днем поставки становятся все меньше, хотя и раньше они были не очень большими. Самой трудной работой до сих пор было держать полки наполненными.
        Я высыпаю последнюю порцию риса из пакета в контейнер поменьше. Когда его распродадут и съедят, в городе больше не останется риса. После, и это не займет много времени, у нас закончится зерно.
        Астра медленно умирает с голоду. Я выкидываю эту мысль из головы и беру контейнеры с рисом.
        Утреннее солнце, льющееся из больших витринных окон, заливает магазин. Я моргаю, давая глазам время привыкнуть. Сегодня магазин кажется больше, так как товары распродаются, а заменить их становится нечем. Все большие участки пыльного коричневого пола и полок обнажаются, когда клиенты приходят и уходят, понемногу забирая все. Хьюго прикладывает доблестные усилия, чтобы сохранить приличный вид магазина, он тщательно вычищен и опрятен, но интересно, что произойдет, когда на полках не останется ничего.
        Мои мысли обрываются, когда я вижу отца Мадса на другом конце магазина. И сердце начинает бешено колотиться. Он укладывает свои скудные покупки в рюкзак и не замечает моего приближения.
        - Простите, сэр,  - осмеливаюсь я похлопать его по плечу. Он оборачивается и, кажется, не рад меня видеть. Проклятая девчонка, с которой его сын проводит слишком много времени,  - мне было интересно, где именно…
        - Маддокс ушел к бардам.
        У меня вырывается слабый вздох.
        - Но зачем?
        Отец почесывает бороду и вздыхает.
        - Думаю, из-за тебя.
        - Из-за меня?  - прежде чем я успеваю произнести хоть слово или спросить, когда он вернется, отец Мадса резко поворачивается и уходит.
        Я стою, не в силах двинуться от шока, пока клиент грубо не отталкивает меня с дороги. Я отхожу в сторону и кладу рис на полоку.
        - Что она здесь делает?  - я слышу, как женщина шипит через прилавок Фионе, расплачиваясь за маленький пакетик степной муки.  - Разве эта благотворительность не продолжается уже достаточно долго?
        - Шай теперь наша семья. Это и ее дом тоже.
        Женщина расплачивается с Фионой, раздраженно фыркая, и уходит. Когда Фиона ловит мой взгляд, я опускаю глаза. Стыд обжигает мне лицо. Потому что это правда - ее семья относилась ко мне, как к родной, пусть даже остальная Астра хотела бы, чтобы меня тоже нашли мертвой.
        Но Мадс пошел к бардам ради меня. У меня кружится голова даже от малейшего проблеска надежды. Возможно, существует какой-то шанс добиться справедливости. Если я подожду еще немного, все будет хорошо.
        Это, конечно, благородный поступок. Вероятно, я все это время видела его в неверном свете.
        Я могу влюбиться в человека, который ищет справедливости ради меня.
        Внезапно все ужасные чувства, которые душили меня, начинают понемногу отступать, уступая место чему-то другому: легкому трепету в груди. Шепоту веры.
        - Шай, иди посмотри на это!  - лицо Фионы светлеет, когда она машет мне рукой из-за прилавка. В руке у нее изящный серебряный гребень для волос, инкрустированный цветным стеклом. Он похож на бабочку, пойманную в полете, и отражает свет, когда Фиона наклоняет его в руке. Шепот веры наполняет меня простой радостью от осознания его красоты.  - Мисс Инес только что обменяла его на мешок степной муки. Сказала, что гребень хранился в ее семье в течение шести поколений.
        - Должно быть, она уже обменяла свои манеры,  - бормочу я, и Фиона хихикает. Кончики моих пальцев скользят по гребню. Изящный узор далеко не так хорош, но он немного напоминает мне узор на уздечке, которую я видела на лошади Равода. Я не могу удержаться от того, чтобы представить, как гребень будет выглядеть в моих волосах.
        - Папа не любит, когда я меняю продукты на что-то чисто декоративное,  - говорит Фиона,  - но я не могла устоять. Это слишком красиво.
        - Но это явно дорого. Стоит гораздо больше, чем мешок муки.
        Фиона закатывает глаза и подражает глубокому деловому голосу Хьюго, что всегда заставляет меня смеяться.
        - Людям нужны практичные вещи,  - говорит она. Затем, посерьезнев, добавляет:  - Мы не можем его перепродать. Любой посмотрит на это и скажет, что серебра недостаточно, чтобы сделать из него что-нибудь полезное. И все равно, насколько это красиво.
        - Ты должна сохранить его,  - говорю я.
        Фиона тихо улыбается, любуясь крошечным гребнем.
        - Может быть, сейчас,  - говорит она,  - даже если нет повода носить его, это приятное напоминание. Мы должны держаться за красивые вещи, пока они у нас есть.
        Ее слова заставляют меня вспомнить о маме. Ее улыбке. Ее нежных руках. Ее теплых объятиях. Прекрасные вещи, которые я не смогла удержать.
        Что бы сделала мама, если бы была здесь?
        Я беру у Фионы гребень и втыкаю ей в волосы. Он ловит свет среди золотых волос Фионы, как будто всегда был там.
        Мне удается улыбнуться.
        - Идеально.

* * *

        В конце дня перед закрытием магазина Фиона подметает пол. Я потягиваюсь, тело болит от того, что приходится стоять часами,  - эта работа отличается от фермерства, она по-своему утомительная. Я сдерживаю зевок, Фиона заканчивает вытирать пыль с прилавка и подходит к полкам. Я уже представляю, как свернусь калачиком на кровати, закрою глаза и отгорожусь от остального мира, когда дверь магазина открывается.
        Все во мне опускается.
        - Констебль Данн, всегда рада вас видеть!  - даже я слышу напряжение в голосе Фионы, когда она украдкой смотрит на меня. Это то, о чем я думаю?
        Данн снимает широкополую шляпу.
        - Добрый вечер, Фиона,  - он даже не потрудился повернуться ко мне.  - Шай.
        Это не сулит ничего хорошего. Я откладываю в сторону метлу и подхожу к нему.
        - Есть новости?  - спрашиваю я.  - Вы нашли убийцу?
        Он теребит шляпу, и я считаю секунды, пока он наконец не поднимает взгляд на меня.
        - Это опасное слово, Шай. Мы не знаем, что произошло той ночью. Мы не можем делать поспешных выводов.
        - Поспешные выводы? Я видела кинжал! Весь пол был в крови!
        - Послушай, Шай…
        - Я не знаю, что вы нашли или не нашли, но вам нужно продолжать поиски.  - Мой мозг начинает лихорадочно работать. Фиона подходит ко мне и обнимает за плечи.  - А как насчет следов на дороге? Или на кинжале? Конечно, они должны быть…
        - Шай,  - его голос спокоен, но тверд,  - все кончено.
        Фиона сжимает мое плечо, но я вырываюсь, мои глаза блестят от ярости.
        - Я не понимаю. Вы обещали мне, констебль. В тот день. Вы меня уверяли,  - это были лживые слова,  - я думала, вы человек слова. Или это неправда?
        Фиона задыхается.
        - Будь осторожна, малышка,  - произносит Данн сквозь зубы.  - Возможно, наша доброта заставила тебя забыть о том, где твое место. Тебе нужно оставить все, что произошло, позади.  - Данн надевает шляпу. Я сжимаю ручку метлы, чтобы за что-нибудь держаться. Костяшки пальцев белеют.  - Я знаю, это трудно. И это не то, что ты хочешь услышать. Но больше ничего сделать нельзя,  - он поворачивается, чтобы уйти.
        - Значит, слово «справедливость» в этом городе означает «сдаться»?  - кричу я ему в спину.  - Значит, теперь мне остается потерять надежду? Притворяться, что мамы и Кирана никогда не было? Забыть?
        - Прошло почти две недели, а новых зацепок нет. Больше я ничего не могу сделать,  - говорит Данн,  - пора начинать двигаться вперед. У тебя еще много всего впереди. Это то, чего хотела бы твоя мама.
        Я чуть не сломала метлу, так сильно вцепилась в нее.
        - Как вы смеете предполагать, чего бы она хотела,  - шиплю я тихо.
        - Оставь его в покое,  - говорит Фиона, следя, как дверь широко распахивается и снова закрывается. Когда становится ясно, что он ушел, она теребит меня за плечо, чтобы снять напряжение.
        - Шай, ты не можешь бросаться такими обвинениями.
        Я бросаю метлу на пол и кладу голову на руки, навалившись на стойку. В голове стучит, и я никак не могу выкинуть из головы слова Данна, которые привели меня в бешенство.
        Я провожу руками по волосам, и мне кажется, что стены магазина нависают надо мной.
        - А почему бы и нет?  - хотя мои глаза открыты, я вижу лишь темноту.  - Мне больше нечего терять.
        Как только я это говорю, мне хочется взять свои слова обратно. Увидев вспышку боли на лице Фионы, я почти готова извиниться.
        Но все дело в словах. Как только ты их произнесешь, пути назад уже не будет. Остаток вечера мы не разговариваем.

        Глава 7

        Мои сны полны кошмаров. Шепот в темноте и глаза, нацеленные на меня, словно у хищника, готового напасть. Мое тело становится тяжелым и вялым, я не могу ни бежать, ни сражаться. Я могу только слабо сопротивляться, но чем больше я пытаюсь, тем ближе подкрадывается тьма, ее когти все глубже погружаются в мою кожу, пока я не падаю в чернильную черноту.
        Я приподнимаюсь на локтях. Бешено колотящееся сердце замедляется, когда я успокаиваюсь. Я лежу в постели у камина в комнате Фионы.
        Пламя догорело, оставив тлеющие угли; должно быть, уже далеко за полночь.
        Сев поудобнее, я протираю глаза. Лоб покрыт холодным потом, а руки болят: я сжимаю кулаки во сне.
        - Это то, чего хотела бы твоя мама,  - безжалостно повторяет эхо, но я знаю, это неправда.
        Не раздумывая, я сбрасываю с ног старое одеяло и поднимаюсь, хватая одежду и обувь. Я жду, пока не окажусь по другую сторону двери, прежде чем надеть все и тихо спуститься по лестнице.
        Мне нужно вернуться домой, я должна увидеть все своими глазами. Может быть, я найду какую-нибудь зацепку, которую упустил Данн.
        Я спускаюсь в магазин, направляясь к двери. Я вернусь до рассвета. Они даже не узнают, что я уходила.
        - Шай,  - я замираю, когда слышу за спиной удивленный голос Фионы,  - куда это ты собралась?
        Я поворачиваюсь к Фионе и даже в тусклом свете вижу, что ее лицо заметно омрачено беспокойством. Не знаю, что ей сказать. Дни, проведенные в магазине, кажутся мне непроглядным туманом. Я словно брожу с завязанными глазами в шторм.
        Фиона была единственным человеком, который удерживал мою голову над безжалостными волнами горя, угрожающими уничтожить меня. С моей стороны слишком эгоистично заставлять ее волноваться.
        - Я…  - я поднимаю голову, чтобы встретиться с ней взглядом, когда она подходит ближе,  - я хотела увидеть свой дом.
        Рыдание вырывается из моего горла, и Фиона обнимает меня, пока я даю волю слезам.
        - Шай,  - говорит она, нежно поглаживая мои растрепанные волосы,  - тебе там нечего искать, кроме еще большего горя. Не наказывай себя так.
        В темноте магазина она долго держит меня, прежде чем отпустить. Я вытираю глаза тыльной стороной ладони.
        - Я чувствую себя такой бесполезной. Я этого не вынесу,  - говорю я наконец,  - в этом нет никакого смысла.
        - Это понятно,  - голос Фионы успокаивает.  - Все это нелегко и несправедливо. Но ничто не может изменить произошедшего. Все, что ты можешь сделать, двигаться вперед.
        Я чувствую укол негодования от ее слов. Кто-то входит в мой дом, убивает мою мать и исчезает, а я должна забыть об этом и жить дальше?
        - Я не могу,  - качаю я головой,  - это еще не все. Есть человек, у которого была причина убить маму.
        - Даже если это было бы правдой, разве это не еще одна причина не ввязываться? Ты должна быть благодарна, что осталась жива.
        Я смотрю на нее, и меня охватывает холод.
        - Что ты хочешь этим сказать?
        - Ничего,  - быстро отвечает она,  - я рада, что ты в безопасности, вот и все, и хочу, чтобы так и оставалось.
        - Ты думаешь, что проклятие на нашей семье реально, не так ли?  - мой голос повышается.
        - Шай, успокойся. Я ничего такого не говорю…
        - Не говоришь? А что, если это случилось бы с твоей матерью?  - я никогда раньше не повышала голос на Фиону. Разочарование и чувство вины скручиваются внутри, терзая сердце.
        В глазах Фионы мелькает какое-то незнакомое выражение.
        - Не надо,  - ее голос становится ровным,  - не надо так говорить. Это опасно.
        - Думаешь, я этого не знаю? Мою мать убили!  - мои кулаки сжимаются по бокам, ногти впиваются в ладони.
        Она задыхается. «Убийство». Это запретное слово. Я думала об этом - много раз за последние недели. Но никогда, никогда не произносила это вслух. Как только слово вылетает у меня изо рта, я жалею, что не могу забрать его обратно. Оно висит в воздухе между нами, уродливое и невидимое, и я вздрагиваю, внезапно чувствуя тошноту. Может, она права.
        Может, я представляю опасность для всех - включая ее.
        - Я больше не могу,  - говорит Фиона в оглушительной тишине,  - не могу ничего не делать, если ты собираешься подвергнуть риску меня и мою семью.
        Я замираю. Лишенная дара речи.
        - Прости, я не хотела…
        - Нет, Шай. Ты хотела,  - шипит Фиона,  - ты ведешь себя как капризный ребенок. Так ты благодаришь нас за все, что мы для тебя сделали?  - ее глаза сверкают холодным огнем, когда она смотрит на меня. Я никогда не видела Фиону такой. Я не представляю, как реагировать.
        - Я не пытаюсь никому навредить. Я просто…
        - Может, и не намеренно,  - Фиона обрывает меня,  - но это твоя вечная проблема, Шай. Ты никогда ничего не продумываешь. Ты слишком настойчива. Твой гнев сжигает тебя заживо. Ты подожжешь всю деревню. И я не могу стоять и смотреть, как это происходит.
        Мое дыхание вырывается сквозь зубы.
        - Если ты хочешь спрятаться, прекрасно. Но не жалуйтесь, что я хочу поступить правильно. Есть вещи поважнее, чем покорно подчиняться правилам.
        - Важнее, чем твоя жизнь? Твоя безопасность? Твое счастье?  - ее голос срывается. Она выглядит так, будто вот-вот заплачет, и в ее дрожащем голосе звучит невысказанный вопрос: «Важнее меня?»
        - Правда,  - тихо говорю я.  - Правда гораздо важнее.
        Я поворачиваюсь и бросаюсь в темноту, оставляя ее позади.

* * *

        Воздух сегодня свежий и холодный. Я вяло обнимаю себя за плечи, но мне не согреться. Холод лишь на мгновение заставляет меня забыть о ссоре с Фионой.
        Астра выглядит призрачно в бледном свете полной Луны, жители мирно спят за затемненными окнами своих домов.
        Гнев потрескивает в груди, когда слова Фионы снова всплывают в памяти. Я проклята, и она каким-то образом знает об этом. Я представляю для нее опасность. Она не хочет, чтобы я была рядом. Никто не хочет.
        Когда я наконец взбираюсь на холм и мой дом появляется в поле зрения, низкий серый силуэт в темноте, смесь эмоций переполняет меня, тошнота и страх затмевают привычные чувства безопасности и дома. И сильнее всего ранит пронзительная боль - я скучаю по маме. Я так скучаю по ней, что боюсь, как бы это чувство не прорвалось сквозь стенки грудной клетки и не вырвалось в ночь, как дикий зверь.
        Громкий шорох раздается позади меня, и я задыхаюсь, боясь, что каким-то образом, только подумав, вызвала дикого зверя. Я поворачиваюсь.
        - Здесь кто-то есть?  - говорю я, готовясь закричать, представляя убийцу Ма, выпрыгивающего на меня из темноты.
        Я отхожу от края дороги, направляясь к лесу. Снова хруст веток.
        Я замираю, мое тело напряжено. Если кто-то здесь, чтобы закончить работу, я, по крайней мере, хочу увидеть его лицо, прежде чем умру. Хочу знать.
        - Черт… Черт возьми!  - Мадс спотыкается. Ветки и листья украшают его волосы, а щека исцарапана.
        Мой гнев и страх быстро сменяются облегчением. Мадс отряхивается. Кончики его ушей ярко-красные.
        - Веснушка,  - он смущенно морщится,  - прости, что меня так долго не было, я…
        Я бросаюсь вперед и обнимаю его, как будто от этого зависит моя жизнь. Его удивление тает, и он притягивает меня ближе, нежно целуя в макушку.
        - Ты вернулся,  - говорю я, не веря своим глазам. Я изучаю его лицо, пытаясь понять, не изменился ли он, не принес ли новостей от бардов, которые готовы помочь мне. Эта мысль вновь пробуждает надежду в моей груди.  - Твой отец сказал, куда ты уехал, но я не была уверена, что смогу в это поверить. Ты их нашел? Ты добрался до Высшего совета? Что случилось? И что ты здесь делаешь посреди ночи?
        - По одному вопросу зараз,  - говорит он, и у него вырывается тихий смешок. Он прочищает горло.  - Да, я ходил к бардам - они остановились недалеко отсюда.
        В темноте он выглядит странно - как знакомый мне Мадс, но с каким-то таинственным блеском в глазах. Он, кажется, нервничает, его взгляд бегает по сторонам, как будто кто-то может наблюдать из-за деревьев. И все же он, кажется, тоже рад меня видеть. Улыбка пытается пробиться в уголке его рта.
        - И что же? Что ты узнал? Знают ли они правду? Они знают, кто убийца?
        - У… бийца?  - он запинается и выглядит искренне смущенным.
        - Конечно! А кто же еще? Они ведь должны были помочь, верно? Они знают все. Наверняка у них есть сведения о том, что произошло? Ты знаешь, кто убил мою мать?
        Я уже второй раз за ночь произношу запретное слово «убийство», и Мадс выглядит так, будто я его ударила. Я делаю шаг назад, надеясь, что пространство между нами немного ободрит его.
        - Мне очень жаль, Мадс. Я слишком тороплюсь. Пожалуйста, не волнуйся. Я хочу знать все.
        - Ну…  - начинает он. И вдруг меня охватывает паника. Может, он не узнал правды и не хочет разочаровывать меня. Или он знает, но боится, что правда сломает меня. Но я должна знать.
        Прежде чем я успеваю прервать его, он выуживает что-то из кармана и делает шаг ко мне.
        - Я ходил к бардам. Просить их благословения.
        - Благословения?  - я в замешательстве. Они уже подарили нашей деревне благословение.
        В очередной раз за сегодняшний вечер выражение его лица меняется, и я задаюсь вопросом, собирается ли он засмеяться, заплакать или поцеловать меня.
        - Их разрешения, на самом деле. И они его дали.
        Я ошеломленно смотрю, как Мадс опускается передо мной на одно колено.
        Он протягивает мне маленькую коробочку. Внутри находится простая обручальная брошь, выполненная в традиционной форме ворона. Она сияет в лунном свете.
        Мои пальцы скользят по ее полированным краям, замирая на распростертых крыльях. Существует легенда о вороне, который пролетел над горными землями и принес бардам весть о болезни, опустошившей наши земли. Это символ новых начинаний.
        Смысл поступка Мадса становится ясен еще до того, как он начинает объяснять.
        - Мне жаль, что меня не было рядом, когда ты нуждалась во мне, Шай. Я хочу загладить свою вину. Я хочу провести остаток жизни рядом с тобой. Как твой муж. И обещаю… Я буду защищать тебя от всех, кто может швырнуть камни или проклятия. Любой, кто может плохо о тебе отзываться. Любой, кто смотрит на тебя неправильно. Я буду сражаться за тебя до самой смерти,  - в тишине стрекочут сверчки.  - Ты выйдешь за меня?
        Проходит неприятная минута, я стою молча. Одна минута превращается в две.
        Ты слишком долго стоишь и ничего не говоришь! Отвечай ему! Но я не могу пошевелиться. Я не могу найти слов в водовороте чувств, который захлестнул все рациональные мысли.
        Мадс, стоя на коленях, с нетерпением ждет ответа. Его мягкие голубые глаза полны тепла и надежды. Его улыбка каким-то образом делает лунный свет ярче.
        Я не осмеливалась даже думать о подобном. Всегда существовала причина не делать этого. Мы слишком молоды. Проклятие моей семьи. Забота о маме. Я была его девушкой лишь на мгновение, но никогда навсегда.
        И все же он делает предложение. Именно на это я и надеялась. Не так ли?
        Это мой шанс оставить все позади. Я могла бы выйти замуж за Мадса и жить с ним в деревне, меня бы больше не избегали. Это было бы трудно, но мы могли бы работать вместе и строить будущее. Иметь детей. Стать семьей. Со временем, уверена, я влюблюсь в него по-настоящему, как он того заслуживает.
        Но я не влюблена в него.
        И это только часть проблемы.
        Передо мной проплывают смутные образы мамы, папы и Кирана. Отец упал на колени на пастбище, хватая ртом воздух, его сердце отказало. Темно-синие вены на шее Кирана. Богато украшенный золотой кинжал, торчащий из груди Ма. Дом, в котором я жила, пропитанный болезнью, кровью и смертью.
        Могу ли я просто повернуться спиной ко всем оставшимся без ответа вопросам и притвориться, что все в порядке?
        - Я не могу,  - мой голос срывается на шепот. Разочарование обрушивается на меня. Он не ходил к бардам за ответами. Он думает, что помогает мне, но это не так, он не может, он не понимает. Совсем как Фиона.
        Глаза Мадса на долю секунды расширяются, но он не отводит от меня взгляда. Улыбка сползает с его лица, и я так отчаянно хочу пережить его боль, переложив ее на свои плечи. Чем дольше я пытаюсь призвать на помощь слова, тем больше теряюсь. В конце концов, расплачивается за это Мадс.
        - Мне очень жаль, Мадс,  - говорю я,  - но я еще многого не поняла. Я должна выяснить, что случилось с мамой. Мне нужны ответы.
        Он пропускает мои слова мимо ушей, потом медленно кладет коробку в карман и встает на ноги.
        - Найти ответы. Точно,  - шепчет он.  - Забудь, что я сказал. Я всего лишь пытался помочь. Довольно глупо с моей стороны, не так ли?
        - Мадс, пожалуйста. Пожалуйста, остановись,  - слезы щиплют уголки моих глаз.
        Он выглядит потрясенным. Сломленным.
        - Мне очень жаль, Мадс.
        Он отворачивается и смотрит в землю. Его дыхание становится тяжелым, как будто он бежал.
        - Не волнуйся. Я… я понимаю.
        Он переминается с ноги на ногу, словно отчаянно хочет убежать от меня. Для Мадса такие проблемы, как моя, следует отодвинуть подальше, чтобы они никому не причинили вреда. Но они все еще там. Я не могу вести себя так, будто убийцы Ма не существует. Что моя жизнь не была затронута болезнью. Что мои вышивки не преследуют меня и не играют со мной в странную игру. Но я знаю, как думает Мадс: зачем что-то исправлять, когда проблему можно игнорировать или отбиваться грубой силой?
        Для него правда не настолько важна, чтобы за нее бороться. Но это важно. Так и должно быть.
        - Мадс…
        - Не надо,  - он делает маленький шаг назад, затем еще один,  - тебе не нужно ничего объяснять. Мне следовало бы подумать лучше.
        Это не то, чего он хотел. Он пошел к бардам, думая, что их одобрение порадует меня. Он думал, что мы будем строить планы и давать обещания. Вместо этого мы стоим на противоположных сторонах грунтовой дороги в неловком молчании. Никто из нас не хочет показывать, что земля рушится под нашими ногами.
        Я говорю себе больше не извиняться, это не поможет.
        - Прости,  - все равно повторяю я.
        - Да,  - он вздыхает,  - ты меня тоже.
        Не говоря больше ни слова, он поворачивается и уходит. Я смотрю, как он исчезает в темноте, и закрываю лицо руками. Как мне удалось потерять и Фиону, и Мадса в одну ночь?
        Без утешительных слов Фионы, без тепла Мадса, без нежных рук мамы, заплетающих мне волосы, я чувствую себя страшно одинокой.
        Тонкий серый свет освещает вершины гор. Рассвет. Эта бесконечная ночь подошла к концу. Я чувствую, как у меня вырывается вздох облегчения. Холодный воздух наполняет мои легкие, укрепляя решимость.
        Я не буду прятаться от прошлого. Сегодня я следую тому курсу, который наметила сама.
        Я переступаю порог своего старого дома. Смотрю на узкие комнаты, низкие стены, крошечные кровати, потемневший камин. Комнаты были убраны. Нет никаких следов насилия. Кто это сделал? Констебль? Убирал ли он вещи по доброте душевной или для того, чтобы все это исчезло, как будто ничего и не было?
        Едва дыша, я тихо двигаюсь по комнате, касаясь каждой поверхности, как будто надеясь, что след духа Ма все еще витает здесь. Тишина, кажется, готова поглотить меня целиком.
        Наконец я выхожу наружу в ранний свет и направляюсь вверх по холму к северному пастбищу. Наше стадо овец исчезло, как будто его никогда и не было, хотя я чувствую знакомые запахи. Шерсть, сено и потертая кожа. Я вдруг понимаю, что констебль, должно быть, продал их. Мне даже не пришло в голову спросить, что он сделал с овцами. И не должны ли деньги с продажи перейти мне. Хуже всего, что мне не пришло в голову попрощаться с ними.
        Одно за другим я произношу их имена в пыльном воздухе сарая. Когда заканчиваю, закрываю за собой дверь и смотрю на деревню и на соседний лес, который начинает просыпаться с криками птиц.
        - Пожелай мне удачи, Ма,  - шепчу я в безмятежное новое утро. Где бы она ни была, я могу только надеяться, что она слышит.

        Глава 8

        К тому времени, как я добираюсь до сторожевой башни, солнечный свет начинает пробиваться через ее крышу, делая башню похожей на факел, сжигающий темноту.
        В Астре есть только небольшая добровольческая дружина, которая ответственно несет свою вахту в две смены, утреннюю и ночную. Данн предпочитает, чтобы его можно было легко найти, если он кому-то понадобится, поэтому придерживается жесткого графика. Прищурившись, я различаю очертания его кабинета, расположенного на вершине сторожевой башни.
        Пока улицы пусты, я могу спокойно пройти по деревне. Но даже за час до того, как деревня проснется, я чувствую на себе тяжесть взглядов ее жителей. Я ускоряю шаг, спеша по главной улице на окраину Астры.
        Стражники расхаживают на границе деревни, не дальше пятидесяти футов от башни, наблюдая за единственной дорогой, ведущей в деревню и из нее. Я вздрагиваю, рывком открывая железную дверь в основании башни. Внутри - узкий вестибюль со ступенями, ведущими наверх; под лестницей висит паутина и стоит наполовину заполненный ящик с припасами для ополченцев. Воздух сухой и немного затхлый. Я смотрю вверх по спирали, ведущей на вершину. Сторожевая башня выглядит изнутри еще выше.
        Рукой я держусь за стену, чтобы не упасть, пока поднимаюсь наверх. Каждый раз, когда я прохожу виток, убежденная, что, должно быть, дошла до верха, я обнаруживаю новый поворот лестницы. На каждом уровне есть небольшая оконная щель для лучников и арбалетчиков. Когда я отваживаюсь выглянуть наружу, на меня накатывает головокружение и жуткое ощущение силы. Это место похоже на Высший совет Астры, наблюдающий за нами.
        Думаю, Данн может видеть сверху весь путь до моего дома. Ноги начинают болеть, и пот покрывает шею. Я начинаю сомневаться, есть ли у башни вообще вершина, когда оказываюсь на маленькой площадке.
        Я делаю глубокий вдох и стучу в дверь.
        - Входите,  - голос Данна доносится изнутри. Я толкаю тяжелую дверь, и она со скрипом открывается.
        Кабинет Данна - маленький и тесный, освещен солнцем из четырех больших окон, из которых открывается вид на все стороны света. Восточное окно практически слепит - солнце только что взошло. Я щурюсь, входя. Различаю полки и ящики, стеклянную витрину и несколько картин в рамках на стенах.
        - Ну, это неожиданно,  - Данн хмурится и встает со своего места. Его обветшалый стол выглядит потертым в солнечном свете.
        - Констебль, прошу прощения за вторжение,  - говорю я, быстро моргая, чтобы привыкнуть к свету,  - после нашего разговора у меня появилось еще несколько вопросов… нашего вчерашнего разговора.
        Губы Данна сжимаются в тонкую линию. Я ожидаю, что он мне откажет.
        - Да, конечно. Мой долг - развеять все твои сомнения,  - Данн жестом указывает на стул перед столом.  - Пожалуйста, присаживайся.
        Я сажусь, и Данн вслед за мной.
        - А теперь,  - говорит он, опершись на локти,  - что тебя беспокоит, Шай?
        - Что ж…  - я замолкаю, наконец-то получше разглядев комнату. Картины на стене - вовсе не картины. Я чувствую, как моя кожа дрожит, покрываясь мурашками, будто вот-вот готова выскочить за дверь без меня.
        Это бумага, покрытая чернилами.
        Письмена.
        Мой взгляд обегает комнату, находя повсюду странные символы. Витрина полна бутылок с жидкостью различных оттенков синего и черного. Полки завалены тонкими прямоугольными кожаными коробками. Холодный ужас пробирает меня до костей, и я пытаюсь понять, почему констебль Данн хранит эти опасные предметы.
        - Шай.  - Голос Данна заставляет меня отвлечься и посмотреть ему в глаза. Костяшки моих пальцев побелели от того, что я вцепилась в деревянные подлокотники кресла.  - Сосредоточься.
        - Что… что все это значит?  - мой голос дрожит.
        - Это контрабанда, Шай. Я держу все на виду, чтобы знать, что искать, и чтобы помочь другим идентифицировать письмена, если они утверждают, что видели их.
        Я медленно киваю, от вида чернил на стенах мои мысли путаются.
        - Как часто вы находите контрабанду?  - вопрос раздается прежде, чем я успеваю решить, хочу ли знать ответ.
        - К счастью, все меньше и меньше,  - говорит он,  - барды проводят зачистку каждые несколько месяцев, чтобы забрать наиболее опасные предметы и уничтожить их. Но ты проделала весь этот путь не для того, чтобы обсуждать содержимое моего кабинета, не так ли?
        - Нет, сэр,  - я качаю головой, заставляя себя сосредоточиться.  - Я хочу, чтобы вы передумали закрывать дело моей матери.
        - Понимаю,  - Данн стискивает пальцы,  - то, что случилось с твоей матерью, было трагедией. Но я думаю, все предельно ясно, не так ли?
        Я хмурюсь.
        - Прошу прощения?
        - Такие вещи случаются, Шай.
        - Это… такие вещи случаются?  - повторяю я изумленно.  - Кто-то…  - я чуть снова не говорю «убит», но останавливаюсь.  - Кто-то хотел смерти моей матери!
        Данн бросает на меня испепеляющий взгляд.
        - Шай, о чем ты говоришь? Твоя мать погибла во время оползня. Никто не хотел ничего подобного, поверь мне.
        Я смотрю на констебля, мой рот открывается и закрывается, а мысли хаотично сталкиваются. Передо мной возникает распухшее лицо Ма, выкрашенное навечно в красный цвет.
        - Оползень?  - я в растерянности, не знаю, о чем он говорит.  - Никакого оползня не было.
        - Конечно, был. После дара дождей, принесенного нам благословением бардов, сухая почва на вашем северном пастбище не выдержала. Твоя мать, должно быть, из-за слабости попала под камни у подножия склона.
        Я ошеломлена и сбита с толку. Вспоминаю благословение, краткое заклинание дождя. Пытаюсь вспомнить оползень, но не могу. Мой разум полностью стер воспоминания? Или это еще одно доказательство моего проклятия?
        - А я, нет… Я ничего такого не помню. И мою мать не нашли снаружи - она была в нашем доме. Она…
        - Шай. Ты через многое прошла. Когда я нашел тебя, ты кричала во всю глотку и была дезориентирована. Ты была вся в грязи. Может, травма заставляет память играть с тобой злые шутки? Рисовать страшные картины с оружием, чтобы можно было обвинить кого-то?
        Свалить вину на кого-то другого? Как будто это моя вина. Так ли это? Темный страх проскальзывает в меня, и я не могу избавиться от него.
        - Вы, должно быть, ошибаетесь,  - выдавливаю я.  - Констебль, вы слышали крик из нашего дома. Вы видели, как я бежала к дому, и пошли за мной. Я видела, как вы убрали кинжал, орудие убийства, из моего дома!  - мой гнев заставляет меня вскочить на ноги.  - Разве вы не помните кинжал?
        Данн молчит, не сводя с меня прищуренных глаз.
        - Какой кинжал?
        - Золотой! На рукояти была гравировка! На лезвии символы,  - я указываю на пергамент на стене,  - точно такие же! Оно…  - я растерянно замолкаю. Выражение лица Данна не изменилось.  - Как же вы не помните? Почему вы мне не верите?
        - Я верю, что ты в это веришь,  - спокойно отвечает Данн. Его слова - словно нож, вонзившийся мне в живот.  - Шай, возможно, тебе нужно думать, что твоя мама была убита, чтобы смириться с реальностью ее смерти.
        Я отрицательно качаю головой.
        - Нет,  - говорю я,  - я точно знаю, что видела.
        Но даже сейчас, когда говорю это, вспоминаю, какой рыхлой была почва под моими ногами, когда я бежала домой в то утро, как я падала, спеша скорее добраться до дома. Дверь была приоткрыта… Я видела это, клянусь…
        Я вдруг с ужасом вспоминаю, как была вся в грязи - грязь запеклась под ногтями, застряла в плетении грязной косы, когда констебль нашел меня.
        - Это невозможно, Шай.
        Данн встает со стула. Он смотрит на меня, как на маленькое существо, брошенное умирать на обочине дороги, и указывает на окно позади себя:
        - Посмотри, если нужно.
        Я подхожу к выходящему на восток окну. Астра раскинулась подо мной на равнине. Мои глаза находят главную дорогу, ведущую к перевалу, потом знакомую тропинку, отходящую к моему дому. Она огибает старый колодец и поднимается в гору мимо фермы Рида.
        Над ней возвышается холм с нашим северным пастбищем, где, конечно же, виднеется коричневая полоса, груда щебня и камней - явное свидетельство небольшого оползня.
        Моя челюсть отвисает, пока я пытаюсь примирить то, что вижу, с тем, что помню. Нет, это невозможно. Я уверена, что видела. Разве нет?
        Данн подходит ко мне и кладет на плечо руку, что, я уверена, он считает проявлением доброты. Как он сделал перед тем, как увести меня из дома.
        - Астра наполнена грехом,  - голос Данна звучит мрачно.  - Мы стараемся изо всех сил. Много работаем. Подчиняемся правилам. Но здесь кроется глубоко посеянное зло. Вот почему несчастья преследуют нас, вот почему неурожай и барды не проявляют к нам своей благосклонности.
        Я чувствую приступ гнева. Несчастье следует за нами. Он имеет в виду: несчастье следует за мной. Барды даровали благословение, чтобы помочь городу. То же благословение вызвало эрозию почвы на нашей земле. Это не может быть совпадением, не так ли?
        - Мою маму убили,  - яростно шепчу я, не в силах избавиться от образов - таких же кристально чистых и резких, как в тот момент, когда я впервые увидела их. Это было реально. Я знаю, так и было, что бы он ни говорил. Слезы щиплют глаза.  - Это правда!
        - А я говорю, это просто невозможно,  - Данн массирует переносицу.  - Кроме того, если бы то, что ты говорила, было правдой и речь шла о кинжале с выгравированными на нем письменами, Высший совет позаботился бы об этом. Лорд Катал относится к этим вопросам очень серьезно.
        Я делаю паузу, позволяя его словам проникнуть внутрь.
        - Высший совет так бы и сделал…  - я делаю глубокий вдох.
        Здесь так много лжи, что требуется минута, чтобы мои мысли встали на свои места, но, когда это происходит, я чувствую себя еще более смущенной. Мои мысли возвращаются к запретной фигурке, спрятанной в нашем доме. Кинжал, который убил маму. Контрабанда в этой комнате, которую барды собирают каждые несколько месяцев.
        - Шай?
        То, что я говорю,  - правда. Я знаю. Все мои инстинкты кричат, что что-то не так… А это значит: констебль лжет. Он что-то скрывает. Для кого-то.
        - Пора оставить прошлое позади,  - я поворачиваю голову к Данну. Его глаза резко сужены, что делает морщины на лице еще более суровыми,  - нет ничего хорошего, что один из жителей деревни разгуливает с такой тревожной историей,  - слова Данна кружатся вокруг, угрожающе давя на меня со всех сторон.  - Мы же понимаем друг друга?
        - Да, констебль Данн.
        Мне нужно выбраться из башни, спуститься на землю, где я смогу дышать, где мир снова обретет смысл. Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но твердая рука хватает меня за запястье. Данн слегка приподнимает мой рукав и осматривает запястье.
        Никаких темных вен.
        - Передай Хьюго, что я зайду проверить,  - говорит он с мрачной ноткой в голосе.
        Я вылетаю из комнаты, и чем дальше я удаляюсь от проклятых вещей, загромождающих кабинет констебля, тем светлее становится воздух. Спуск по бесконечной башенной лестнице проходит гораздо быстрее, чем подъем, и вскоре я вырываюсь наружу, не обращая внимания на замешательство стражников, мимо которых я мчусь к центру Астры.
        Головоломка начинает складываться по кусочкам. Здесь происходит нечто большее. И если констеблю Данну нельзя доверять, мы все в большей опасности, чем думаем.
        Мне нужно найти кого-нибудь, кого угодно, кто будет слушать.

        Глава 9

        Когда я врываюсь в магазин, там уже полно народу, и дверь распахивается с такой силой, что маленькие жестяные колокольчики чуть не падают. Я игнорирую взгляды, которые бросают на меня, когда я подхожу к Фионе за стойкой. Какой-то парнь стоит там, болтая с ней, но он вздрагивает и уходит, когда видит меня. Должно быть, у меня дикий взгляд, даже Фиона приподнимает бровь, но ничего не говорит.
        - Мне нужно с тобой поговорить. Один на один. Это очень важно.
        Я все ей выложу. Больше никаких секретов. Больше никакой лжи. Я должна ей доверять. Если кто и поймет, так это Фиона.
        Но Фиона молчит.
        - А, Шай, вот и ты,  - голос Хьюго доносится от входа в кладовую. Кажется, он раздражен,  - ты заставила нас поволноваться.
        - Сэр…  - я смотрю на Фиону, надеясь, что она, как всегда, поможет. Ее взгляд прикован к полу.
        - Нам нужно обсудить наше соглашение,  - говорит Хьюго, присоединяясь к дочери за стойкой, его тон не меняется,  - хоть я и благодарен тебе за помощь в последние несколько недель, мы думаем, что пришло время тебе найти новое жилье.
        - Мы?  - переспрашиваю я спокойно. И на секунду забываю, зачем вообще ворвалась в магазин.  - Фиона?  - пожалуйста, посмотри на меня.  - Фиона, я знаю, что у нас были разногласия, но …
        - Ничего личного, ты же понимаешь,  - обрывает меня Хьюго,  - но благополучие моей семьи должно быть превыше всего.
        - Я бы никогда не причинила вреда вашей семье,  - парирую я, глядя, как Фиона ныряет за прилавок.
        - Тогда ты понимаешь, почему мы должны просить тебя уйти.
        Хьюго кивает, когда Фиона появляется снова. Она ставит перед собой мой старый рюкзак, набитый вещами, старательно избегая моего взгляда.
        В магазине воцаряется полная тишина. Я прерывисто вдыхаю, остро осознавая теперь, что принимала защиту Фионы как должное.
        - Фиона, пожалуйста, ты должна мне поверить…  - начинаю я, но она отстраняется.
        Я делаю глубокий вдох. Может, ее отец послушает.
        - Хьюго. Сэр. Меня беспокоит безопасность Астры. Дело закрыли, уб…
        - Я не потерплю таких слов в своем магазине!  - лицо Хьюго покраснело, он трясет кулаком.  - Шай, с твоей стороны было бы разумно немедленно уехать, прежде чем я буду вынужден доложить о твоем поведении.
        Ошеломленная, я беру рюкзак. Последнее, что я вижу, когда выхожу из магазина,  - Фиону, с застывшими от ужаса глазами. Страх колотится у меня в груди.
        Никто не хочет слушать. Правда - слишком большой риск, который грозит разрушить стабильность.
        Солнце стоит высоко в небе, люди идут по своим делам, занятые и целеустремленные. Почти невозможно поверить, что всего несколько часов назад улица была темной и пустынной.
        Шум деревенской суеты мешает мне думать, превозмогая боль, которая лежит на плечах.
        Мне нужно добраться до Мадса. Часть меня предпочла бы забраться в нору и прятаться там до конца жизни, чем встретиться с ним лицом к лицу, но он единственный человек, которому я могу доверять. Конечно, он поймет, если я объясню.
        Чем ближе я подхожу к дому Мадса, тем сильнее сжимается узел у меня в животе. От волнения начинает звенеть в ушах.
        Мельница стоит у высохшего русла реки и похожа на большой дом без стен. Визг устройства, которое перемещает огромные пласты дерева через пилу, достигает моих ушей задолго до того, как я подхожу к мельнице. Я вижу отца Мадса на платформе, так что Мадс, должно быть, на заднем дворе, вручную поворачивает мельницу. Лишившись возможности использовать течение реки, они делают все вручную. Когда он не нужен на мельнице, Мадс со старшим братом отправляются на охоту, чтобы прокормить семью.
        Сделай я прошлой ночью другой выбор, этот дом стал бы моим новым домом. Я проглатываю эту мысль, и она застревает в горле.
        Я выбираю путь вдоль берега реки. Мадс находится внизу, вращая большое колесо, он толкает планки, которые прежде вращал поток воды. Кольцо от пота темнеет на воротнике его льняной рубашки. Я останавливаюсь как вкопанная, борясь с желанием поздороваться или убежать. Я не хочу видеть разочарование в его глазах. В голове мелькают воспоминания прошлой ночи - выражение неуверенности и надежды на его лице. Его нетерпение, когда он опустился передо мной на колени. То, как на его плечи, казалось, положили груз, после того как в темноте я забрала у него надежду.
        Не знаю, кто из нас в итоге был более разочарован. Я верила, что он пошел к бардам, чтобы открыть правду о смерти моей матери, чтобы восстановить справедливость в моей семье. Он хотел помочь, но не так, как ждала я. Больно думать, что он, вероятно, никогда не понимал меня - не так, как мне было нужно.
        Мадс меняет позицию и замечает меня. Он колеблется, прикрывая глаза от солнечного света. Должно быть, он видит, в каком я состоянии, потому что кричит отцу:
        - Делаю небольшой перерыв, па!
        - Пять минут,  - ворчит отец.
        Мадс поправляет воротник, прежде чем повернуться ко мне. Боль на его лице очевидна, как рассвет. Я прикусываю губу, стараясь заглушить мысли о побеге. Он - моя последняя надежда.
        - Что тебе нужно, Шай?  - он убирает с глаз мокрые от пота волосы. Его голос звучит резко. Прямо.
        Шай. Не Веснушка. Интересно, ушла ли навсегда та часть нашей жизни - наша дружба - вместе с прозвищем, которое он придумал для меня?
        Я делаю глубокий вдох.
        - Мне нужна твоя помощь. Мне очень жаль, но это так… Я не знаю, куда еще пойти.
        Его бровь дергается, но лицо остается бесстрастным.
        - Ты это серьезно?
        - Ну конечно же. Иначе я бы и не спрашивала.
        У него вырывается печальный смешок. Звук, который он издает, когда не совсем верит в услышанное.
        - Нет, ты серьезно?  - повторяет он, его голубые глаза сузились, сверкая холодным светом.  - Ты ведь помнишь прошлую ночь? С какой стати…  - он вздыхает, разочарованно проводя рукой по волосам. И бормочет себе под нос: «Надо было лучше подумать».
        - Знаю, что не имею права ни о чем тебя просить,  - говорю я,  - но в деревне творится что-то ужасное, и Фиона мне не верит, а констебль Данн отказывается выслушивать доводы разума…
        - Послушай. Понимаю, что тебе больно, Шай. Правда понимаю, очень понимаю. Поверь мне. Я просто хочу…
        Он подумал, что я здесь, чтобы пересмотреть его предложение, осознаю я с острой болью. Он давно меня любит.
        - Мадс…
        - Нет, дай мне закончить. Гоняясь за ответами и не любя то, что находишь, ты не имеешь права выкорчевать мою жизнь,  - говорит он.
        Я растерянно моргаю.
        - Дело не только в этом. Гораздо в большем. Констебль Данн…
        - Шай. Стоп. Я понимаю, что поиски смысла жизни отнимают у тебя все силы, но у меня есть работа,  - он фыркает, раненый зверь, набрасывающийся на меня. Мучительное молчание тянется между нами, прежде чем до меня доходит: он может поверить констеблю Данну. Он может подумать, что я сошла с ума. Или выдумываю все. Что ее смерть была трагическим несчастным случаем - ужасным, да, но не преступлением.
        - Я не лгала, когда говорила, что ты мне не безразличен,  - говорю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал.  - Ты очень важен для меня. Ты все еще мой друг.  - Он вздрагивает при этом слове, как будто я ударила его в открытую рану.  - Ты должен понять. Я не могу игнорировать это. Я не могу успокоиться и игнорировать то, что нависло надо мной.
        - Есть вещи, которых ты не понимаешь, Шай. У меня есть и другие обязательства. И я думаю, что нам обоим сейчас не помешает немного свободы друг от друга.
        Другие обязанности. Его семья. Ферма. Еще две недели назад это были и мои обязательства. Я не могу винить ни его, ни Фиону. Я никогда раньше не видела, как преданность может держать людей живущими в тумане лжи, отделенными от правды, от того, что правильно.
        По моей щеке катится слеза. Я могу лишь молча наблюдать, как он отворачивается от меня и возвращается к работе.

* * *

        Ноги сами уводят меня от реки и ведут обратно к дороге. Я не знаю, что и думать. Все, что когда-то было для меня важно, исчезло. Не только моя семья, Фиона и Мадс, но и мои убеждения: если я буду держать голову опущенной и следовать за остальными, все будет хорошо. Барды благословят нас. Мир не будет безопасным или легким, но… правильным.
        Сначала я иду бесцельно, но как только замечаю тропинку, ведущую в горы, начинаю решительнее прокладывать путь вперед. Мысли о смерти и тьме исчезают, и я сосредотачиваюсь на том, чтобы делать шаг за шагом.
        Я достигаю края оползня, который видела с башни. Глубоко вздохнув, взбираюсь на обломки и продолжаю идти. Здесь двигаться труднее, и я несколько раз чуть не падаю - каждый раз спотыкаюсь, представляя, как мама умирает под камнями. Но этого не было.
        Холодный ветер дует через горный перевал, и я дрожу. Руки ныряют в карманы, и я чувствую толчок удивления, когда пальцы касаются знакомого предмета. Счастливые слезы щиплют глаза, когда я вытаскиваю обруч для вышивания. Маленький носовой платок, который я не могла заставить себя начать.
        Я ставлю рюкзак и сажусь на землю, радуясь рукоделию. Пальцы двигаются сами по себе, продевая нитку в иголку и пропуская ее через ткань. Я работаю медленно, усердно, мое тело расслабляется. Маленькие красные цветы распускаются, как капли крови, один за другим.
        Если никто в Астре не ответит на мои вопросы, я найду кого-нибудь другого, кто ответит. Эта мысль пугает меня. Все, что я когда-либо знала, находится здесь. Я могу не соглашаться с ними, но здесь есть люди, которых я люблю.
        Даже если эти люди отвернулись от меня. Какой бы курс я сейчас ни избрала, я должна смириться, что буду действовать в одиночку.
        Я вспоминаю, что узнала в башне констебля.
        Барды тайно приезжают сюда каждые несколько месяцев, чтобы забрать контрабанду у Данна. Ма была убита кинжалом с надписью - запрещенным предметом,  - и фигурка гондальского быка была украдена из нашего дома. Убийство и воспоминания констебля о случившемся засыпал оползень - как грязь и щебень засыпали крошечные побеги, которые начали пробиваться в маленьком саду у подножия холма.
        Существует только одно место, которому подчинены силы, которые действовали здесь.
        Высший совет.
        Барды знают, кто убил мою мать.
        Мысль, гораздо более зловещая, следует за этой, как змея в воде: что, если это был один из них?
        Когда я наконец отрываюсь от вышивки, перевал заполнен красными цветами, растущими из мертвой коричневой земли. Я смотрю, как цветы качаются на ветру под теплым сиянием умирающего солнца, точно такие же, как на пяльцах.
        Все снова возвращается к моему проклятию.
        Я так и не нашла ответов на этот вопрос. Но искала их у тех же самых людей.
        Полагаю, это все объясняет.
        Если Высший совет - единственное место, где есть ответы для меня, то именно туда я должна пойти.

        Глава 10

        Я никогда не выходила за пределы Астры. Мало кто выходил, разве что те, кто охотится или торгует с соседними городами. Мы знаем, что нужно оставаться на месте. А непосильные условия работы означают, что мы не можем представить, как уйдем отсюда. Один день потерянного труда может стоить средств к существованию или даже жизни.
        Но мне нечего терять.
        Пробираясь по деревне, я оглядываюсь, гадая, не в последний ли раз вижу все это. Вечер клонится к закату, когда я прохожу мимо мельницы, а потом мимо дома, где живет Фиона. Мадс, вероятно, заканчивает работу. Фиона сидит за ужином с семьей. Я чувствую жгучую боль глубоко в груди. Я буду скучать по ним.
        Надеюсь, они тоже.
        Я удваиваю скорость, во второй раз за сегодняшний день направляясь к сторожевой башне. Башня в заходящем солнце отбрасывает на улицу длинную тень. Большие деревянные ворота, ведущие из Астры, вырисовываются передо мной. Всю жизнь я представляла, что эти ворота не пускают остальной мир к нам - теперь мне кажется, что они загоняют меня в ловушку.
        Я впиваюсь ногтями в ладони, чтобы не дрожали руки. Стражники сурово смотрят на меня, когда я приближаюсь к воротам. Я заставляю себя посмотреть в глаза ближайшему из них.
        - Чего ты хочешь?  - спрашивает стражник. Он явно придает какое-то значение моему появлению, что облегчит мою задачу. Я делаю глубокий вдох.
        - Сегодня твой счастливый день,  - говорю я, удивляясь тому, как спокоен мой голос,  - я ухожу.
        Стражники обмениваются взглядами в замешательстве.
        - Что значит «ухожу»?
        - Ты сошла с ума или просто хочешь умереть? На дорогах полно волков и бандитов,  - предупреждает второй стражник.
        Я не двигаюсь с места и не позволяю себе отвести взгляд.
        - Если вы узнаете мое лицо, наверняка знаете, что я проклята болезнью. Я решила пожертвовать собой ради блага Астры.
        Это не совсем противоречит действительности. Астре, вероятно, будет лучше без меня. И если моя догадка верна, жизнь в деревне станет лучше, когда правда откроется.
        Если я смогу его разоблачить.
        Второй стражник бросает взгляд на своего товарища.
        - Это та самая пастушка, у которой брат умер от болезни.
        - Я знаю, кто она,  - шипит первый стражник,  - никогда не упоминай эту чертову штуку, идиот.
        Мне и в голову не приходило использовать страх, который я вызывала у жителей деревни, против них самих, и это приносит мне небольшое удовлетворение. Я смотрю, как стражники нервно переминаются с ноги на ногу.
        - Знаете… Держу пари, как только я уйду, начнется ливень. Дождь будет идти неделями. Вы двое станете героями.
        Второй охранник уступает первому.
        - Возможно, именно из-за нее мы и страдаем.
        - Это твоя собственная глупая голова заставляет тебя страдать,  - вмешивается первый,  - но,  - вздыхает он,  - вряд ли кто-то будет скучать по ней.
        - Правда. Наверное, спасибо,  - я морщусь, наблюдая, как они идут к воротам и начинают поворачивать колесо, которое открывает их. Створки ворот со скрипом раздвигаются, открывая дорогу, исчезающую за темнеющим горизонтом.
        Стражники с жалостью смотрят на меня, когда я, вздрогнув, переступаю границу деревни.
        Так вот на что это похоже, думаю я. Быть свободной.

* * *

        Я не учла, что ночь наступит так быстро. Будто сильный порыв ветра погасил солнце, как только я потеряла Астру из виду. Серо-черные бездны земли, пространства и неба раскрываются вокруг, как голодные пасти. Тонкий полог звезд кажется таким далеким. Это напоминает мне легенды о Гондале - стране, где у каждой звезды есть свое имя. Люди следуют за указателями, которые они создают в темноте, и никогда не теряются. Может, в какой-то другой форме - ветра, брызг дождя или звездного света - моя семья нашла свой путь в то царство. Место, где нет ни опасности, ни страха.
        Звезды над головой не обладают никакими историями и мало что делают, чтобы помочь осветить путь впереди. Света едва хватает, чтобы видеть на несколько футов вперед. Кажется, будто я нахожусь на грани и вот-вот упаду за край мира. Судя по тому, что я слышала, ближайшая деревня находится достаточно далеко, и ее не видно с узкой горной дороги даже при дневном свете. Между этой деревней и нами - открытые поля, усеянные скалами и низкими деревьями, похожими в темноте на скелеты.
        Высший совет находится невероятно далеко. Дни, даже недели пути. Я двигаюсь вперед только потому, что пути назад нет. Единственный выбор - справедливость. Я узнаю правду, даже если умру пытаясь.
        Ноги болят, челюсти сжаты от холода. Далекий одинокий вой эхом разносится по бесплодной земле. Я вздрагиваю, стягивая жилет на груди, когда за первым раздается следующий. Вскоре какофонию звуков заполняет ночь. Койоты? Волки? Я останавливаюсь, чтобы оценить, насколько они могут быть близко.
        Говорят, что быстрее волка только ветер, а быстрее ветра только первый всадник, который ехал на своем черном жеребце через пустой мир и говорил о нем, дерево за деревом, гора за горой, пока не появилась Монтана.
        Я приседаю и роюсь в грязи в поисках камня, достаточно большого, чтобы использовать его в качестве оружия.
        Как учил Мадс.
        Я крепко зажмуриваюсь, желая изгнать из памяти его образ. Через некоторое время поиска в темноте я нахожу зазубренный камень чуть больше моего кулака и крепко сжимаю его.
        Можно было спланировать все лучше.
        Это твоя вечная проблема, Шай. Ты никогда ничего не продумываешь. Я затыкаю уши, чтобы не слышать голос Фионы. Эти воспоминания приносят лишь большую душевную боль.
        Вой звучит тревожно близко. Я думаю найти укрытие - большой валун или дерево, на которое можно взобраться, чтобы держаться на безопасном расстоянии от хищников, которые бродят по долине. Но вокруг ничего нет.
        Вдруг я замечаю движение тени. И бросаюсь бежать.
        Дыхание становится тяжелым, и вой странно затихает. Они преследуют меня? Дорога изгибается вдоль выступа крутого утеса, и когда я прижимаюсь к нему, то вижу яркое мерцание.
        Поначалу оно выглядит словно упавшая звезда, крошечная, застрявшая в подлеске на склоне. Я, ускоряя шаг, следую по дороге, которая, изгибаясь, спускается вниз, но вдруг чувствую, что почва осыпается под ногами, и, боясь упасть, останавливаюсь.
        Я не могла себе представить ничего подобного. Небольшое скопление домов. Деревня, еще более крошечная, чем Астра. Скорее аванпост, судя по его местоположению. Стражи не видно, и я удрученно понимаю, что это, скорее всего, заброшенная армейская станция. Интересно, барды здесь когда-нибудь останавливаются? Но приземистые маленькие навесы выглядят так, будто вот-вот рухнут, и я чуть не задыхаюсь от испуга, когда какое-то облезлое животное - возможно, кошка, но такая костлявая, что ее можно принять за ласку,  - перебегает мне дорогу.
        В конце улицы стоит большое здание. В отличие от других, внутри там горит свет. Одинокая свеча. Надежда и ужас ведут войну в груди, пока я крадусь ближе, словно мотылек, привлеченный светом.
        Вывески нет, но здание должно быть чем-то вроде постоялого двора; кажется, на крыше торчит дымоход, слишком большой для жилого дома или магазина. С паническим чувством, заставляющим мои руки дрожать, я дергаю ручку двери, и она поддается, открываясь в пыльную прихожую. Прищуриваюсь, чтобы разглядеть ее. На полу лежит истрепанный ковер, на котором вытканы узоры из коней и мечей. С одной стороны - дремлющий камин, обугленный до черноты, как выжженная рана в стене. А в углу за столом, заваленным грязными пустыми чашками, сидит человек.
        Я вздрагиваю, но понимаю, что он спит в своем кресле, струйка слюны стекает по его подбородку. Свеча, которую я видела издалека, догорает на краю стола. Странное зрелище, как будто этот человек годами ждал чьего-то прихода. Внезапно у меня возникает волнующая, иррациональная мысль, что он ждал меня. Словно какого-то спасителя..
        - Сэр?
        Мужчина фыркает и снова погружается в сон, и я сомневаюсь, а произнесла ли я это вслух.
        - Здравствуйте,  - я пытаюсь еще раз, скорее, чтобы проверить реальность своего голоса, чем разбудить его. Но он спит крепче, чем Ма когда-то.
        Позади него на стене какие-то тени - ряд крючков, на каждом висит простой железный ключ. Я отодвигаюсь от спящего трактирщика - вот кем он должен быть, рассуждаю я - и направляюсь к стене. Было бы так легко взять один и прокрасться в комнату… может, я найду такую, где будет настоящая кровать. Я могла бы уйти утром, прежде чем кто-нибудь догадается. Ноги и голова отяжелели. Если бы я могла отдохнуть хотя бы несколько часов. Только до рассвета…
        Я протягиваю руку и, нащупав крючок, выдергиваю ключ. Он скользит в моей ладони с тихим звоном, когда…
        Вой прорывается сквозь тишину. Прямо за дверью.
        Я в испуге оборачиваюсь и замираю, прижавшись спиной к стене, крючки впиваются мне в шею. Это не вой. Не совсем. Вой и улюлюканье… И хриплый смех.
        Это не волки, а люди.
        Я прячусь в тени, крепко сжимая ключ в кулаке, когда дверь распахивается.
        - Что? Что?  - старик за столом вздрагивает и наконец просыпается.  - Что это такое?
        Трое дюжих мужчин в пыльной, заношенной одежде и лоскутных доспехах неторопливо входят внутрь, первый из них держит в гигантском кулаке раскачивающийся фонарь. Каждый хорошо вооружен разнообразными клинками и арбалетами. За ними следуют два огромных рычащих пса, гораздо крупнее, чем собаки констебля Данна. Они выглядят дикими.
        - Успокойтесь, сэр,  - смеется один из вошедших. Он кладет мясистую руку на плечо старика и сжимает его.
        Трактирщик сопротивляется, и прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, мужчина уже размахивается ржавым ножом и полосует им по горлу старика. Трактирщик задыхается, тело его содрогается, на лице застыло удивленное выражение. Брызги крови разлетаются из раны, и он с тошнотворным стуком падает на стол.
        Я кричу. Время замедляется, и все они улыбаются почти одновременно. Их зубы демонстрируют различные оттенки мутно-желтого цвета. Я хочу исчезнуть.
        Я слышала истории о бандитах и ворах, которые рыщут по дорогам. Но никогда не думала столкнуться с ними лицом к лицу, и уж точно не представляла, что они могут быть такими ужасными.
        «Беги! Тебе нужно бежать!»  - думаю я, но ноги приросли к полу.
        - Смотрите, ребята!  - стоящий посередине мужчина, который, кажется, является лидером, тянет время.
        - Может, мы все-таки повеселимся в этом захолустном городишке!
        - Кто вы такие? Что вам здесь нужно?  - спрашиваю я, стараясь казаться храбрее, чем чувствую себя на самом деле.
        Мужчина смеется, и из глубины его горла вырывается ужасный протяжный звук.
        - Кто мы? Мы скромные сборщики налогов,  - он угрожающе наклоняется ко мне; ухмылка почти расплывается на его грязном лице,  - а твой старый па, видишь ли, задерживает выплаты. Мы не можем с этим мириться, так ведь?
        Они знают, что я боюсь. Они знают, что одержали верх. Я лихорадочно оглядываюсь, и мой взгляд падает на маленькую деревянную шкатулку, спрятанную под старым стулом в углу.
        Если они возьмут деньги, то уйдут. Мое сердце грохочет, когда я указываю на стул.
        - Там. Вот где он держит деньги,  - говорю я, надеясь, что не ошибаюсь,  - возьмите их и уходите.
        - Умная девочка,  - говорит вожак, поднимая шкатулку и передавая ее товарищу справа,  - приятно иметь с тобой дело.
        Я чувствую, как волна облегчения захлестывает меня, когда они поворачиваются и направляются к двери. Чувствительность начинает возвращаться в мои пальцы. Я делаю выдох.
        Они вдруг останавливаются у двери. Вожак ухмыляется, повернувшись ко мне.
        - Сожгите здесь все, ребята.

* * *

        Яркое пламя факела освещает жестокую радость на его лице. Не оглядываясь, мужчина, который держит факел, роняет его на ковер. Он мгновенно воспламеняется и заливает пол красным жаром. Мужчины исчезают за дверью, теряясь за поднимающейся стеной огня, и я думаю, что не все истории правдивы. Есть нечто, что движется быстрее ветра, даже быстрее первого всадника. И это пламя.
        Я закрываю нос и рот, когда дым начинает клубиться по комнате. Иду в глубь комнаты, мои глаза щиплет, но я различаю вторую дверь. Я бросаюсь к этой двери и давлю на нее плечом. Но она не поддается.
        Я собираюсь и переношу весь свой вес в ноги. Моя нога ударяет о дверь чуть ниже ручки, и я слышу, как скрипят петли.
        Огонь поглощает пространство, в котором я стояла всего за несколько секунд до того, как ввалиться в кухню. Раздается оглушительный грохот - рушится потолок в главной комнате. Я спешу в заднюю часть кухни, маленькая задняя дверь выводит меня к грудам щебня и грязи.
        Холодный ночной воздух обжигает лицо, и я отчаянно вдыхаю его, падая на колени и делая огромные судорожные вдохи.
        Но сквозь треск горящего дерева я все еще слышу лай и вой собак.
        Вдруг у меня кровь стынет в жилах. В темноте неподалеку кто-то есть. Я различаю силуэт человека с арбалетом.
        Ноги не слушаются меня, когда я поворачиваюсь, чтобы бежать. Впереди я вижу первые проблески серого света на горизонте. Я заставляю себя бежать в сторону рассвета, мое сердце бешено колотится.
        - Вот ты где.
        В голове возникает острое, щемящее ощущение, и горизонт отступает передо мной. Кто-то хватает меня за волосы и тянет назад. Я бью ногами и кричу. Кто-то грубо поворачивает мою голову. И я оказываюсь лицом к лицу с вожаком разбойников. Он насмехается надо мной. От его дыхания разит кислым ликером.
        - Своевольная ты девчонка, не так ли? Мне это нравится,  - он смеется.
        Я стискиваю зубы и борюсь, используя каждую частицу силы, которой обладаю, чтобы освободиться от его железной хватки. Я извиваюсь во всех направлениях. Он продолжает смеяться, словно кот, играющий с мышью.
        Он хватает меня за подбородок. Быстро вскинув голову, я впиваюсь зубами в его руку, в чувствительный участок плоти между большим и указательным пальцами. Медный привкус крови наполняет рот.
        Его рука вырывается, в эту секунду я бью его локтем в лицо, и он кричит, но продолжает цепляться за меня.
        Что-то острое упирается мне в бедро, и я вспоминаю, что у меня в кармане лежат вышивальные иглы, завернутые в маленький шерстяной моток.
        Свободной рукой мне удается достать одну из них, сжимая ее в кулаке. Я бью вверх, посылая острие иглы прямо в его плечо.
        Он кричит, называя меня словом, которое я никогда не слышала, но могу предположить, что оно запрещено. Он выпускает меня, и я, не задумываясь, убегаю.

        Глава 11

        Говорят, первый всадник принес свет и смысл в мир хаоса и тьмы. Жаль, что он не мог сделать его чуть менее коварным.
        Большую часть дня я брожу, заблудившись в лесу, и наконец натыкаюсь на узкий горный ручей, я падаю на колени, брызгая холодной водой лицо, и жадно пью.
        Я борюсь с мыслью, что Фиона была права, и сгибаюсь пополам от внезапного приступа голода. Если бы я осталась, то не была бы теперь голодной и потерянной.
        Я иду вдоль ручья, не зная, как далеко отклонилась от дороги. Паника подступает к горлу, но я сдерживаю ее, помня, что дорога таит в себе столько же опасностей, как и дикая природа, а может, и больше.
        Вечером я замечаю какое-то движение неподалеку - три вороны с карканьем слетают с ветвей, и я слышу грохот колес повозки. Я бегу на звук, высокая сухая трава царапает ноги через порванную юбку.
        Я резко останавливаюсь и прячусь за дерево. Я наткнулась на узкую проселочную дорогу. Из-за поворота выезжают три вороные лошади, их золотистые украшения блестят в вечернем свете. Два всадника впереди везут алые знамена, а третий управляет элегантным фургоном, переполненным едой, тканями и ценностями.
        Барды везут десятину. Мое сердце бешено колотится.
        Я сомневаюсь, что смогу рассчитывать на их милосердие, прося их довезти меня до Высшего совета. Я крестьянка, и к тому же могу нести на себе проклятие болезни. Но если я буду быстра и очень осторожна… фургон, который они сопровождают, кажется достаточно просторным для одного дерзкого безбилетника.
        Я прячусь в кустах, не смея даже дышать, пока лошади не поравняются со мной. Ни один из бардов не показался мне знакомым. Это не те, кого я видела в городе.
        И снова меня захватывает красота лошадей и их всадников, как в тот день в Астре. Кажется, это было так давно. Их черная одежда украшена вышивкой золотой нитью по капюшону, воротнику и запястьям. Позы бардов царственны, повелительны, но непринужденны. Гул силы, кажется, стоит в воздухе вокруг них; он проникает глубоко в мои кости.
        К счастью, они меня не замечают. Я сглатываю нервный комок в горле. Лошади проходят мимо, фургон следует за ними.
        Как только задние колеса оказываются рядом, я выскальзываю на дорогу и бегу. Я протягиваю руку, пальцы охватывают держатели у задней двери, и прежде чем фургон начинает тащить меня по дороге, я отталкиваюсь обеими ногами и подтягиваюсь вверх. Инерции достаточно, чтобы я влетела внутрь фургона.
        Мое падение смягчает мягкая подстилка из сена.
        Мне удается протиснуться за большой бочонок, как раз когда бард, везущий фургон, оглядывается назад.
        - Что-то случилось?  - я слышу, как спрашивает один из всадников впереди.
        - Мне показалось, я что-то слышал.
        - Должно быть, ударились о камень. Чертовы дороги здесь - просто кошмар.
        Я тихо вздыхаю.
        Покачивание фургона несколько успокаивает мои нервы, но ощущение, что путешествие далеко не окончено, гложет меня. Если повезет, эти барды направятся прямо в Высший совет.
        А это значит, мне придется продумать следующий шаг. Как остаться в живых. Как найти правду.
        Я закрываю глаза и думаю о маме. Ее рука на моем плече - как одно прикосновение может передать так много всего. Будь терпелива, или сильна, или спокойна.
        Ма, которая умерла и ушла. Убита тайно, а ее смерть погребена под лавиной лжи.
        Кто это сделал? И почему? Потребность знать - холодный огонь, горящий в груди. Я найду человека, который забрал у меня маму. Я посмотрю ему в глаза и удостоверюсь, что он знает, ему не сойдет с рук это убийство. И я потребую объяснить почему.
        Этот человек находится в Высшем совете. Я чувствую себя увереннее, чем когда-либо. С каждым поворотом колес фургона я становлюсь все ближе к цели, и невидимая нить затягивается все туже внутри меня.
        И все же, несмотря на мой страх и даже трепет от осознания, что я нахожусь на пути к правде,  - усталость от путешествия наконец-то настигает меня. Легкие все еще болят из-за густого дыма сгоревшего трактира. Ноги ослабли, стопы онемели. Надвигается вечер; небо в просветах листвы деревьев над головой уже превратилось из золотисто-голубого в пыльно-лавандовое. Воздух стал прохладнее. Даже резкие толчки дороги не могут помешать мне уплыть прочь в изнеможении.

* * *

        Не знаю, как долго спала, но я просыпаюсь, когда фургон резко встряхивает. После этого езда становится более плавной. Я прислушиваюсь, но барды никак не комментируют эту перемену.
        Я отваживаюсь выглянуть из-за бочки, дрожа от перепада температуры. Солнце клонится к закату, и становится холоднее. Дорога впереди вымощена серебристым камнем и ведет к горному хребту, который в два раза выше того, что граничит с Астрой. По белой линии мой взгляд тянется вверх вдоль извилистой тропинки между зелеными соснами, которые становятся белыми, по мере того как узкая дорога взбирается вверх и в поле зрения появляется заснеженная вершина.
        Сначала кажется, что шпили и сверкающие парапеты парят высоко надо мной, как будто они находятся среди облаков. Только когда ветер меняется, я вижу, что гора и замок - это одно целое. Замок вырезан из белого камня, более ослепительного, чем само солнце, и изысканно украшен сияющим золотом, а большая его часть теряется в облаках. Я продолжаю моргать, не представляя, как то, что я вижу, может быть реальным.
        Мосты пролегают между башнями, изящно изгибаясь друг над другом. Ближе к основанию замок рассекает огромный ревущий водопад; он переливается через край скалы. Чем ближе мы подъезжаем, тем больше деталей можно различить; статуи, резьба и изысканные опоры мостов бросаются в глаза, сверкая в умирающем солнечном свете.
        Что-то сжимается у меня в груди, и мне хочется броситься на землю и заплакать. Я выросла, слушая истории об этом, но никогда не представляла, что нечто столь великолепное может существовать на самом деле.
        Но это реально. Здесь, прямо передо мной.
        Чистая красота будоражит что-то глубоко внутри, и мои глаза горят от слез.
        Высший совет.
        И убийца моей матери, возможно, ждет внутри.

* * *

        Пока фургон приближается к замку, я нахожу более подходящее укрытие под грудами тряпья у заднего сиденья. Пробегая пальцами по ткани, я задаюсь вопросом, в какой деревне она могла быть сделана. Это, безусловно, не идет ни в какое сравнение с грубой шерстью, производимой Астрой.
        - Стой, во имя Высшего совета!  - раздается глубокий голос.
        Фургон останавливается. Я глубже вжимаюсь в ткань, прикрывая рот, чтобы не было слышно ни звука. Я не могу позволить, чтобы меня поймали. Не тогда, когда я так близко.
        - Это десятина из Тарантона?  - спрашивает другой голос.
        - Из Валморна,  - я слышу, как бард возвышает голос.  - Неужели вы не можете определить по всему этому жалкому тряпью?
        Несколько мужчин смеются. Даже их смех звучит напыщенно. Но я хмурюсь.
        Мне требуется секунда, чтобы осознать что-то, когда я смотрю на ткань, которая прекраснее, чем все, что я видела в своей жизни. Мое возмущение и удивление быстро сменяются облегчением - не похоже, что они будут проверять десятину.
        - Ты же знаешь, как лорд Катал любит наряжать свои маленькие трофеи,  - раздается голос.  - Скоро швей будет больше, чем вас, бардов.
        - Скорее всего, хорошеньких женщин,  - усмехается бард,  - не то чтобы я жалуюсь.
        - Жаль, что дамы не умеют лучше благословлять,  - вставляет другой,  - было бы неплохо иметь их побольше в наших рядах.
        Мужчины продолжают подшучивать, а я кусаю руку, подавляя вздох. За все эти годы я слышала лишь слабые шепотки о Катале, могущественном и загадочном хозяине Высшего совета, а заодно и всей Монтаны. Странно слышать, как о нем говорят так небрежно. Теперь он больше похож на реального человека, чем на мифическую фигуру.
        Разговор заканчивается на легкой ноте, один из сопровождающих бардов отпускает шутку, что десятина из Тарантона потерялась. Я все еще обдумываю услышанное - пренебрежительную, саркастическую манеру бардов разговаривать друг с другом. Я ожидала чего-то более возвышенного. Мои мысли путаются, когда фургон, качнувшись, снова движется вперед.
        Огромные ворота замка сделаны из кованого золота и открываются без единого звука. Я крепко сжимаю ткань, пока костяшки пальцев не становятся белыми, как камень замка. У меня не так много времени, прежде чем фургон будет разгружен и меня обнаружат. Сердце нервно колотится в груди.
        Я отваживаюсь выглянуть из фургона, и от роскоши вокруг голова идет кругом. У меня уже кружится голова, а это всего лишь въезд. Один только двор, размером с Астру, вымощен замысловатой разноцветной мозаикой. Два изящных полукруга из топиариев всевозможных форм тянутся по бокам, а за ними - арки и лестницы, ведущие к роскошным балконам с видом на водопады.
        Вдоль верхних стен замка ряды и ряды фигур, одетых в черное, маршируют друг за другом.
        Барды.
        Когда я вижу сразу столько людей, страх и благоговение пронзают меня острым кинжалом. Я думала, что три барда были устрашающими, но аура важности, которой они обладают, кажется, только усиливается, чем больше их становится вокруг. В груди что-то слегка сжимается, когда я вспоминаю тонкие черты лица барда, с которым я разговаривала в Астре. Равод, с его поразительными черными как вороново крыло волосами.
        Не теряя времени, я быстро сбрасываю с себя ткань, дрожа от холодного ветра, и перепрыгиваю через борт фургона, когда он проезжает под тенью элегантной арки. Неуклюже приземлившись на колени и забравшись в тень, я прислоняюсь спиной к изогнутой стене из холодного белого известняка. И лихорадочно оглядываюсь - мне нужно спрятаться, чтобы дождаться ночи. С другой стороны арки есть дверь; я вздыхаю и спешу к ней. К счастью, она открывается от одного моего прикосновения, и я оказываюсь в холле, моргая, чтобы привыкнуть к темноте.
        Я осторожно пробираюсь внутрь, стараясь ступать легко. Холл ведет в большую круглую комнату. Я замираю, сбитая с толку. Когда мы приблизились к замку, он показался мне гораздо массивнее, чем оказался внутри. Здесь гораздо темнее, холл освещен лишь несколькими железными канделябрами, ни всплесков солнечного света на фоне падающей воды, ни мерцающих позолоченных перил. Тем не менее очевидно, что есть комнаты наверху, и я еще не понимаю, как они все связаны. Комнаты, где убийца может скрываться, занятый своей повседневной жизнью.
        Две лестницы вьются по периметру комнаты, встречаясь на большой площадке наверху. Как бы все здесь ни пугало меня, я заставляю себя сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться.
        Я должна найти лорда Катала и обратиться к нему. Он поможет. Он должен. Он единственный, кто может это сделать.
        Оцепеневшая и ошеломленная, я представила, что, возможно, когда-нибудь смогу вернуться домой к Мадсу и Фионе. Не как проклятая Шай, а как та, кто вдохновила лидера бардов устранить опасность, грозящую людям Астры, и восстановить безопасность и справедливость на нашей земле. Я должна попытаться.
        Быстро и бесшумно я поднимаюсь по лестнице - клянусь, с каждым шагом ступеней становится все больше. Я дергаю золотую ручку на верхней площадке, и она поддается, но чтобы открыть тяжелую дубовую дверь, требуется немало силы.
        Я открываю дверь и задыхаюсь от ужаса. Я очутилась в казарме гвардейцев, и семнадцать человек в доспехах смотрят прямо на меня.

        Глава 12
        - Стойте! Отпустите меня! Уберите от меня свои руки!  - я напрасно кричу, когда двое сильных мужчин тащат меня к воротам.
        Я делаю все, что в моих силах, чтобы замедлить их. Повисаю на их руках, вонзаю пятки в землю, извиваюсь, борюсь и брыкаюсь… И все же они тянут меня за собой почти без усилий. Барды прервали свои занятия, с любопытством наблюдая за суматохой. Они смотрят на меня в моей простой, изорванной одежде так, будто я крыса, а не девушка.
        - Я требую разговора с лордом Каталом!  - кричу я наконец, и охранники смотрят на меня, как будто я рассказала фантастическую шутку.
        - О, конечно. Мы займемся этим для вас, миледи,  - говорит один, давясь смехом.
        Я рычу, поворачиваясь в сторону и цепляясь ногой за ногу охранника, заставляя его спотыкаться. Короткая заминка дает мне шанс освободиться и броситься назад к замку, но я подскальзываюсь на холодном камне.
        Я падаю на колени, ползу на четвереньках, но чья-то рука в перчатке хватает меня за лодыжку, а другая прижимает к земле. Острые иголки, выпавшие из клубка шерсти, в кармане впиваются мне в бедро. Мои руки грубо заломлены за спину, а голова опущена вниз. Пол холодит щеку, и я вскрикиваю от боли.
        - Что это за шум?  - суровый, властный голос раздается по всему двору. Хватка охранника ослабевает, и я неуклюже переворачиваюсь на живот. Мужчины по обе стороны от меня низко кланяются.
        В поле моего зрения появляется пара безукоризненно начищенных кожаных сапог, отделанных золотом на пятке и носке. Я не замечаю двух красивых, хорошо одетых дам на заднем плане. Одно только присутствие этого человека привлекает всеобщее внимание.
        Я громко сглатываю, мой взгляд блуждает вверх по более блестящей, белой версии униформы бардов. Она идеально подходит к его атлетическому сложению, бархатистый малиновый плащ с меховой подкладкой наброшен на широкое плечо. Наряд, созданный для красоты, а не из соображений практичности, в отличие от всего, что я когда-либо видела. Мои глаза наконец останавливаются на лице мужчины, и я задыхаюсь.
        Лорд Катал отвечает мне пронзительным взглядом серых глаз. Он, кажется, обладает одновременно юношеской энергией и зрелой мудростью. В его волосах сплетаются различные оттенки серебра. Тонкая щетина оттеняет подбородок, усиливая суровость. Как и замок, он очаровательно красив, на него трудно смотреть и трудно отвести взгляд.
        Он кивает мне, почти смеясь, прежде чем обратиться к своим людям.
        - Значит, у нас незваный гость, не так ли?  - его голос полон властности. У него манера говорить, будто он тщательно взвешивает свои слова, прежде чем произнести их, его зубы при этом сверкают белизной.
        - Эта крестьянка забрела в казарму, ваша светлость,  - с готовностью отвечает один из стражников.
        - Мы не знаем, как она сюда попала…
        - Это очевидно,  - обрывает его лорд Катал, пренебрежительно махнув рукой.  - Удвойте наши силы безопасности у ворот и проследите, чтобы это больше не повторилось.
        - А девушка, ваша светлость?
        Катал наклоняет голову, наблюдая за мной. Выражение его лица совершенно непроницаемо.
        - Избавьтесь от нее,  - говорит он наконец.
        - Нет!  - я кричу, но Катал подает знак своим людям, и они грубо ставят меня на колени.
        Вот оно. Я зря зашла так далеко.
        Это твоя вечная проблема, Шай. Ты никогда ничего не продумываешь. Фиона была права.
        Как же я тоскую по ней сейчас. По Мадсу. По всем, кто мог бы защитить меня. Но уже слишком поздно.
        Кровь стучит в моем теле, как электрические разряды, и я могу умереть от одного страха. Пальцы, руки, грудь и горло горят, пока все, что есть во мне, кричит, чтобы предотвратить катастрофу.
        - Ма,  - кричу я. Это непрошеный, глубокий зов кого-то, кто никогда не вернется, по крайней мере, в этой жизни.
        Но, может быть, в другой. Может, это правда, и мы встретимся в Гондале. Гондал. Моя последняя мысль, запретная. Как уместно.
        Я слышу, как клинок со скрежетом вылетает из ножен.
        Все, кажется, происходит замедленно: сверкание клинка стражника, смех бардов, блеск нарядов Катала, когда тот начинает отворачиваться.
        В это застывшее мгновение я впервые осознаю, что такое смерть - когда увидела бардов, въезжающих в деревню утром, когда Киран был унесен смертью. Внезапно я оказываюсь не во дворе замка, а падаю с дерева рядом с нашим домом, и единственное, что вижу,  - ленты смерти цвета индиго, которые я вплела в ветви, колышущиеся на ветру. Слишком яркое солнце и слишком темные ленты, дикие и рвущиеся.
        Время размораживается, если оно вообще остановилось.
        Крик вырывается из моего горла, и руки взлетают вверх, чтобы закрыть лицо, как раз в тот момент, когда лезвие опускается вниз и…
        Удар.
        Я прерывисто вздыхаю, опуская руки. Я не слышу ничего, кроме стука крови в ушах. Во дворе стало так тихо, что падение булавки отдалось бы эхом, как гром.
        Мой палач растерянно смотрит на свою руку. В ней больше нет клинка.
        Только иссиня-черная лента, колышущаяся на холодном горном ветру. Развевается, как тонкий флаг. Лента смерти.
        Наконец, ошеломленная тишина обрывается, он роняет ее на землю. Лента со звоном падает, возвращаясь к своей первоначальной форме.
        Я замираю, втягивая дрожащий глоток воздуха.
        Стражник вскакивает, чтобы поднять клинок, но Катал подходит ближе и ставит сапог на упавший меч. Он внимательно изучает меня.
        - Ну что же. Похоже, у нас все-таки есть дело,  - говорит он,  - поднимайся.
        Я пытаюсь заговорить, но мой голос такой хриплый, что я едва ли могу выдавить хоть слово. Я не уверена в том, что сейчас произошло. Чудесное благословение. Это могла быть только работа Катала, чтобы спасти меня… но он приказал меня убрать. Зачем вдруг проявлять милосердие? Он пристально смотрит на меня, ожидая, пока я встану, и я, шатаясь, встаю на ноги, неуверенная, что под пристальным взглядом Катала смогу долго оставаться в вертикальном положении.
        - Твое имя?  - спрашивает он. Его голос звучит небрежно, но в нем слышится скрытое любопытство, которого раньше не было.
        - Шай, ваша светлость,  - я стараюсь сделать неуместный реверанс,  - из деревни Астра.
        Он тихонько смеется - он что, смеется надо мной? Я не уверена. Этот мелодичный звук и тень улыбки на его лице только добавляют ему магнетизма. Трудно поверить, что всего несколько секунд назад он без всяких угрызений совести приказал своим людям убить меня.
        - Возможно, Шай, будет лучше, если мы поговорим наедине,  - говорит Катал. Он обвел взглядом собравшихся часовых и бардов, которые со смесью удивления и безразличия смотрели на мой танец со смертью. Катал жестом указывает в сторону.
        - Идем,  - говорит он, поворачиваясь на каблуках и направляясь к главному входу в замок. Две прекрасные дамы делают глубокий реверанс и уходят, подчиняясь взмаху руки Катала.
        Все еще дрожа, я иду за главой Высшего совета.

* * *

        Катал молча ведет меня вверх по лестнице. Я настолько ошеломлена, что едва могу рассмотреть детали интерьера, хотя вижу, что замок внутри холодный и скромный. Я слышала, что барды ведут жизнь, полную лишений и ограничений; интересно, поэтому ли обширные комнаты замка лишены украшений? И все же это кажется странным контрастом с бело-золотым великолепием, которое он представляет снаружи.
        Катал бросает взгляд через плечо, не сбавляя шаг.
        - Ты с равнин, не так ли?
        - Да, господин,  - отвечаю я,  - если позволите спросить…  - я делаю паузу, чтобы набрать побольше воздуха в легкие,  - откуда вы знаете?
        - Ты, кажется, запыхалась. Здесь воздух разряжен,  - говорит он,  - со временем привыкнешь.
        - Ах,  - выдыхаю я, когда мы достигаем конца лестницы, еще немного, и я задохнусь.
        Катал больше ничего не говорит, продолжая идти по свободному коридору со стеклянным потолком, в который льется яркий солнечный свет. Внезапно он поворачивается к темной деревянной двери, по бокам которой стоят два охранника. Они слегка кланяются, открывая ее. Я следую за Каталом внутрь.
        Здесь монашеская простота декора исчезает, и мы словно вступаем в совершенно другой мир. Я следую за ним в великолепную гостиную с большими окнами, выходящими в сад с замысловатым лабиринтом живой изгороди. Богато украшенные предметы заполняют пространство, вместе с невероятными произведениями искусства. Портреты людей с крупными чертами лица, кажется, склонились над комнатой, у них высокие лбы и светлые волосы, как и у Катала. В центре комнаты - диван и роскошные кресла, обрамляющие стол красного дерева с блестящим золотым чайным сервизом на нем, отполированным до блеска. За диваном стоит массивная белокаменная статуя первого всадника. Вся комната имеет тревожную атмосферу излишества, но каждый отдельный предмет кричит о ценности и странной красоте.
        Я ловлю свое отражение в витиеватом зеркале на стене и слегка морщусь. С трудом различаю, что у меня на лице - грязь или веснушки. Мои волосы из светло-каштановых превратились в темные, покрытые грязью и пылью. Я чувствую себя как дикий зверь, попавший в это прекрасное место, где мне не дозволено быть.
        - Пожалуйста, садись,  - Катал жестом указывает на диван и садится в одно из кресел. Я поспешно повинуюсь, стараясь не думать о грязи, которую оставлю после себя,  - надеюсь, ты примешь мои самые искренние извинения за то недоразумение, которое произошло снаружи.
        Мой рот открывается, закрывается и снова открывается, как будто им управляет кто-то другой.
        В любом другом контексте я могла бы воскликнуть, что произошло недоразумение, но приказ убить меня - это нечто совершенно иное. Я сжимаю зубы, настороженно оглядывая Катала.
        - Я… То есть…  - я заикаюсь,  - вы слишком добры, господин. Я благодарна, что вы сохранили мне жизнь. Потому что кое-что случилось. В моей деревне. И…  - слова кончаются. Катал очень внимательно наблюдает за мной. Его взгляд удерживает меня на месте, как будто превращая меня в камень.
        - Не торопись. Ты пробудила во мне интерес,  - уголок его губ приподнят кверху,  - прийти сюда - уже своеобразный подвиг.
        - Вы так думаете?
        Я обрываю себя, пока он не передумал. Его взгляд не отрывается от меня.
        - Шай, не так ли? Ты знаешь, сколько бардов у меня здесь, в Высшем совете?  - спрашивает он, не обращая внимания на мой вопрос.  - Сотни,  - он наклоняется вперед, сцепив пальцы на коленях,  - и сколько из этих сотен, по-твоему, женщины?
        - Я не могу…  - я качаю головой,  - я бы не осмелилась знать такие вещи.
        - Шесть.
        Мои брови поднимаются.
        - Во всем Высшем совете?
        Катал кивает.
        - Благословение - это непредсказуемая сила, которую трудно контролировать и еще труднее контролировать мастерски. На место каждого барда приходятся десятки претендентов, которые не могут противостоять такой силе. Их умы разбиваются вдребезги,  - он делает паузу.  - Такие случаи, к сожалению, чаще встречаются среди тех немногих женщин, которые, как мы обнаружили, обладают даром.
        - Даром?  - повторяю я, не совсем понимая, почему Катал так говорит.
        Другой уголок его рта приподнимается:
        - Все начинается с тепла в кончиках пальцев. Небольшая дрожь, которая распространяется по рукам и плечам, достигая лихорадочной частоты в сердце, которая привязывает тело к моменту времени, когда реальность и истина существуют вместе.
        Пока он говорит, я опускаю взгляд на свои руки.
        Моя вышивка. Мои сны. Мое проклятие.
        Я снова смотрю на Катала, и он мудро улыбается, как будто видит то, что я все еще пытаюсь осмыслить.
        - Разве не поэтому ты здесь? Я думаю, ты знаешь, о чем я говорю, Шай.
        - Я… я пришла сюда только потому, что…  - я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить нервы,  - у меня есть основания полагать, что один из ваших бардов причастен к смерти моей матери.
        Выражение его лица меняется, и он слегка прищуривается, глядя на меня, а его черты изменяются с добрых на суровые.
        - Неужели это так?  - он говорит медленно, не столько спрашивая, сколько утверждая.
        Я слегка киваю, мое тело начинает дрожать. Я медленно выдыхаю. Если я хочу заручиться его помощью, нужно быть храброй. Он хмурится, но в одно мгновение строгость исчезает с его красивого лица.
        - Как тревожно.
        Надежда пронзает мою грудь, и я поднимаю глаза, надеясь услышать больше.
        - Значит ли это… Вы мне поможете?
        - Как я уже упоминал, среди бардов были случаи безумия. К сожалению, это часто случается с теми, кто обладает наибольшей властью. В истории бардов - это документально подтвержденный факт, и мы хотели бы иметь возможность изменить его.
        - Так… вы думаете, это возможно? Может ли кто-то из Высшего совета… являться…  - я не могу заставить себя сказать это. Я не хочу снова рисковать, произнося запретное слово. Вместо этого я останавливаюсь и говорю осторожно:  - Вы думаете, что один из них мог сделать это?
        - Мы не можем быть уверены. Но я займусь твоим делом, даю слово.
        Я падаю на колени.
        - О, благодарю вас, милорд,  - мне хочется плакать, так сильна во мне вспышка облегчения и радости. Наконец-то кто-то мне поверил.
        Его пальцы осторожно касаются моего плеча. Это прикосновение вызывает во мне одновременно тепло и холод. Я смотрю вверх.
        - Шай,  - тихо произносит он, и на его лице появляется тень улыбки,  - но сначала у меня есть более важное дело.
        - О,  - я стараюсь не выглядеть такой удрученной, какой себя чувствую.
        - Я должен устроить тебя. И, конечно же, дать тренера.
        - О, я… Что? Тренера?
        Широкая улыбка озаряет его лицо, и он смеется.
        - Ты все еще не понимаешь, не так ли?
        Я сажусь на пятки, смущенная, но внимательно слушаю. Он собирается помочь. Он мне верит. Одно это дает мне ощущение парения, будто я могу достичь чего-то. Он проявил ко мне милосердие, выслушал меня. Наконец-то кто-то прислушался к моим словам.
        Я жду, пока он объяснит, что имеет в виду.
        - Это ты, Шай. Лента во дворе. Благословение.  - Да, я понимаю, чудесный акт его милосердия… он объяснит, почему в конце концов сжалился надо мной, почему сохранил мне жизнь.  - Это было невероятное благословение для такой молодой девушки.
        - Для кого-то да…  - я все еще пытаюсь понять его.
        - Ты одна из тех редких жемчужин, Шай. Тех, кто родился с даром, но кто еще не может его контролировать. Он дремлет, но появляется. К счастью, ты пришла в нужное место.
        О чем он говорит? Он описывает дар благословения, силу, которой обладают только они…
        - Бард,  - говорит он, заканчивая мою мысль,  - хотела бы ты им стать, Шай?
        Катал встает и протягивает мне руку. Его касание сильное, но нежное.
        - При должном обучении ты могла бы стать бардом Высшего совета.
        - Я?
        Я смотрю на его руку, потом в глаза. Все странные и тревожные события последних месяцев - даже лет - нахлынули на меня. Все это время мне казалось, словно мне снился темный и странный сон. А мои иглы старались показать мне, каким может быть мир…
        Возможно, мои руки и были благословением.
        Все это время я думала, что болезнь однажды пришла за нами и что она придет снова за мной. Что со мной, со всей моей семьей что-то не так. Проклятие. Я верила, как и другие, что тень болезни нависла над нами, ожидая своего часа.
        Могу ли я действительно быть тем, кого Катал видит во мне?
        - У тебя огромный талант, Шай. Оттачивай его, тренируйся, контролируй, и однажды ты станешь невероятным бардом,  - он замолкает, его глаза мрачно сужаются,  - неосвоенный дар - это опасность. С твоей силой нельзя шутить, и тебе предстоит пройти долгий путь, чтобы полностью раскрыть свой потенциал. Но есть и опасность поддаться безумию - возможно, она появится гораздо раньше, чем ты думаешь.
        Меня охватывает облегчение. Я не знаю, как благодарить его, и боюсь, что все это окажется каким-нибудь диким, фантастическим сном, который обернется рельностью моего уродства, как только я проснусь.
        - Вы делаете предложение так, что от него сложно отказаться, лорд Катал.
        - Боюсь, это одна из привилегий моего положения,  - Катал улыбается.
        Внезапный стук в дверь возвращает меня к реальности, хотя Катал, кажется, не придает значения этому вмешательству.
        - Войдите,  - говорит он.
        Дверь бесшумно открывается, и в гостиную входит бард, останавливаясь на почтительном расстоянии от Катала и кланяясь. У меня замирает сердце, когда я узнаю его густые черные волосы, изящные скулы и точеный подбородок.
        Равод.
        - Именно тот, кого я надеялся увидеть,  - говорит Катал, когда Равод поднимает голову. Глаза барда встречаются с моими.
        - Ваша светлость,  - говорит Равод, его взгляд быстро скользит по мне, прежде чем обратиться к Каталу,  - я пришел доложить, что моя вербовочная группа готова отбыть по вашему приказу.
        - Отложи этот приказ, Равод,  - отвечает Катал,  - похоже, на этот раз я выполнил за тебя твою работу.
        Равод хмурится. На мгновение его реакция напоминает мне Мадса. Я вздрагиваю, вспоминая того, кого я так глубоко ранила.
        - Я не понимаю.
        Катал указывает на меня изящным жестом, и я замечаю, что Равод смотрит на меня с выражением полнейшей апатии. Неужели он все-таки не узнает меня?
        - Эта молодая леди - Шай,  - говорит Катал,  - ваш новый рекрут.

        Глава 13

        Равод, скованно шагая, ведет меня по прохладным, гулким коридорам замка. Замок кажется все темнее, его переходы все извилистей, чем дальше мы углубляемся.
        Сначала мы проходим через зал с величественным куполом, на котором изображено ночное небо, а горящие свечи представляют звезды. По залу разбросаны изображения лошадей, мечей и солдат. Мы проходим через двухъярусную базилику, уставленную статуями, от которой расходятся закрытые сады, где барды расхаживают, склонив головы, а некоторые, опустившись на колени, ухаживают за растениями. Мы идем по узкой каменной дорожке одного из садов, и я восхищаюсь виноградными лозами, которые вьются вокруг колонн, покрытые синими цветами, мерцая в умирающем солнечном свете. Не в силах сдержаться, я осторожно касаюсь нежных лепестков.
        Равод замедляет шаг и останавливается в нескольких шагах впереди. С долгим тяжелым вздохом он оборачивается и смотрит на меня оценивающим взглядом.
        - Извини,  - быстро бормочу я,  - я не хотела нас задерживать.
        Губы Равода сжимаются, и он делает шаг ко мне, сложив руки на груди.
        - Я же просил тебя не искать нас,  - он узнал меня.
        Я почти забыла о странной, едва уловимой силе его голоса. При этих словах слабое электрическое покалывание проходит вдоль моих ребер, от боков к центру груди.
        Я улыбаюсь с надеждой.
        - Ты помнишь меня?
        - Это не так…  - Равод откашливается, но его точеное лицо остается невозмутимым,  - должен ли я предположить, что ты простодушна или просто плохо слышишь? Ты явно сделала все возможное, чтобы проигнорировать конкретную и очень простую инструкцию.
        Ярость заливает мои щеки, поднимаясь от шеи.
        - Я пришла, потому что в моей деревне случилось что-то ужасное,  - я неровно дышу и, наверное, должна остановиться, но слишком зла на его оскорбление, что я глупая девчонка, которая следовала за ним весь этот путь, несмотря на его предупреждения.  - Может показаться неожиданностью, но я пришла сюда не потому, что мне так захотелось. Ты не можешь представить, с какими трудностями я столкнулась, покидая дом и во время путешествия сюда…
        - Я много путешествовал по Монтане, так что в общем-то могу представить,  - говорит Равод, только разжигая гнев в моей груди.
        Я решительно продолжаю говорить, прерывая его:
        - …весь этот путь по небезопасной местности для аудиенции с любым бардом, который будет меня слушать, и…
        - Очень хорошо, я согласен. Ты высказала свою точку зрения,  - Равод поднимает руку, прерывая меня. Он замолкает, изучая мое лицо.  - Ты яростная, правда?  - говорит он, хотя ничто на его лице не выдает, что он нашел мои слова волнующими. У меня покалывает кожу от того, как он это произносит, и я смотрю на него.
        - Я хочу сказать, что не просто заскочила к вам на чай,  - говорю я, скрещивая руки на груди.
        К моему удивлению, он улыбается и смеется так тихо, что я почти не слышу.
        - Ты такая забавная. Посмотрим, как долго это продлится.
        - Что ты хочешь этим сказать?  - спрашиваю я, когда Равод начинает удаляться. Я бегу, чтобы догнать его.
        - Обычно, когда мы получаем рекрута с чувством юмора, происходит одно из двух,  - говорит Равод, его темные глаза устремлены вперед, пока мы продолжаем идти через сады,  - либо он бросает эту привычку, либо умирает.
        - Это что, угроза?  - сад начинает казаться призрачным и серым в сгущающихся сумерках, и я вдруг понимаю, как холодно здесь, в высоких горах. Я обхватываю себя руками.
        Равод бросает взгляд на меня и отводит глаза.
        - Необязательно,  - он добавляет тише,  - ты, должно быть, дала какие-то обещания. Лорд Катал обладает особым даром чувствовать такие вещи.
        - Что ты имеешь в виду?  - спрашиваю я, хмурясь на Равода, который упрямо продолжает смотреть в сторону.
        - Любопытство. Еще одна черта, которую нужно искоренить,  - заявляет Равод. Мы подошли к большим кованым воротам на краю сада. Два стражника кланяются ему и пропускают нас.
        - Я скажу только одно, и надеюсь, что на этот раз ты прислушаешься ко мне,  - кивает он, когда мы проходим мимо них,  - будь осторожна с Каталом. Служи ему. Повинуйся ему. Но будь очень осторожна, разговаривая с ним.
        - Но почему?  - вопрос обжигает, и я не могу не задать его, однако Равод бросает на меня мрачный взгляд, говорящий, что не стоит испытывать судьбу.
        Ворота выводят нас на ровное поле, окруженное с одной стороны стеной замка, а с другой - горами. Я никогда не видела таких скал - величественных, массивных, устрашающих, смертоносных. Издалека я слышу грохот водопадов, он звучит для меня как стук тысячи копыт.
        Бард идет по прямой дорожке, пересекая поле в направлении звука, к великолепному, ужасающему краю. За его спиной в темнеющем небе клубятся облака. Даже в этот поздний час я вижу, как группы бардов разбиваются на пары, тренируясь. Одни оттачивают боевое мастерство с помощью клинков и арбалетов, другие маршируют в строго организованном строю. Некоторые сидят в тихой медитации. Четвертая группа собралась вокруг пожилого барда, который, кажется, читает какую-то лекцию, но они слишком далеко, чтобы услышать.
        - Это тренировочные площадки,  - объясняет Равод,  - в ближайшем будущем ты будешь проводить здесь большую часть своего времени.
        Я стою в благоговейном страхе, впитывая все это. Запах горного ветра и свежескошенной травы наполняет мои легкие. Когда он говорит, что я буду тренироваться здесь, я все еще не могу поверить. У меня есть дар, и меня завербовали. Это за пределами того, что я когда-либо могла себе представить, и когда я смотрю на всех этих бардов, то задаюсь вопросом, было ли это моей судьбой, причиной всех моих страданий - быть приведенной сюда. Странная мысль, и она приходит вместе с надеждой и страхом.
        Я не могу забыть, почему оказалась здесь. Один из этих бардов, здесь, на этом поле, одна из этих движущихся теней на фоне наступающей темноты, может оказаться убийцей моей матери. Возможно, хотя я ненавижу так думать, это может быть Равод. Я едва сдерживаю дрожь.
        - Твои дни будут распределены и расписаны в соответствии с тем, какие таланты мы увидим у тебя,  - говорит он, и я сосредотачиваюсь на его словах,  - и, когда ты пройдешь проверку, будет составлена программа твоего начального обучения. У каждого барда есть свое место и цель, таким образом мы обеспечиваем порядок как здесь, в Высшем совете, так и во всей Монтане.
        - А чем занимаешься ты?  - спрашиваю я с неподдельным любопытством. Широкие плечи барда под плащом напряжены; его так трудно понять, что желание знать, о чем он думает, странно поглощает.
        Возможно, он что-то скрывает.
        Равод смотрит на меня, приподняв бровь.
        - Я вижу, ты уже решила проигнорировать мой совет насчет излишнего любопытства,  - говорит он.
        - И ты отклоняешь мой вопрос,  - парирую я.  - Я видела, как ты собирал десятину с моей деревни и упоминал о вербовке лорда Катала, так что рискну предположить, что ты какой-нибудь вербовщик?
        Он издает лающий смех, но резкость звука компенсируется блеском его удивленной улыбки. На его щеках появляются две ямочки. Я чувствую, как красный жар поднимается в кончиках моих ушей. Несколько бардов с любопытством поглядывают на нас, прежде чем вернуться к своим занятиям.
        - Вербовщик. Очень хорошо, давай назовем это так,  - веселье Равода исчезает, как будто он смущен. Но удовольствие, как резкий всплеск солнца, оставляет ощущение тепла на моей коже. Я смотрю, как его взгляд скользит по тренировочной площадке.  - Если хочешь знать, Катал оказывает мне честь, давая присматривать за другими бардами. Я иду туда, где он нуждается во мне, чтобы обеспечить порядок.
        - Звучит сложно,  - говорю я,  - если все барды знают, что ты докладываешь о них Каталу, разве ты не чувствуешь недоверия?
        - Их доверие не имеет значения,  - отвечает Равод,  - они знают свой долг, а я знаю свой.
        Я морщу лоб, почувствовав холод в его голосе.
        И оглядываюсь на бардов на тренировочной площадке. Очевидно, что среди них существует подобие товарищества. Свободные от занятий барды перешептываются друг с другом и смеются, но почему-то между ними царит тот же безличный тон, который удивляет меня в поведении Равода. Вспоминая время, когда я впервые увидела, как он общается со своими товарищами в Астре, я думаю, что и тогда было то же.
        - Это крыло бардов.  - голос Равода прерывает мои размышления, когда мы достигаем другого конца тренировочной площадки и снова входим в замок. Металлические жаровни освещают пространство внутри, и залы кажутся здесь более старыми, как будто застывшими во времени.
        Равод останавливается в центре главного зала, указывая на дверь слева.
        - Трапезная. Еда подается на рассвете, в полдень и на закате,  - его палец указывает на дверь в противоположном конце,  - скрипторий. Единственный во всей Монтане.
        Скрипторий. Я никогда не слышала этого слова, но он произносит его с абсолютным почтением.
        Будто видя мое замешательство, он добавляет:
        - Это хранилище письменных знаний Высшего совета. Именно здесь старшие барды учатся искусству письменного повествования.  - Мои глаза расширяются от ужаса, но он продолжает:  - Как бард, ты в конце концов будешь обучена письменному слову. Это одна из наших многочисленных обязанностей по поддержанию порядка в Высшем совете.
        Холодный ужас сжимает мое горло. Воспоминания вещей, которые констебль Данн хранил в своем кабинете, мелькают у меня в голове, и я не могу сдержать дрожь. Я прерывисто выдыхаю, понимая, что незаметно отошла от двери скриптория.
        - Так барды защищают Монтану,  - говорит он с неожиданной мягкостью,  - мы должны знать об опасности, если хотим защитить от нее других.
        Он замолкает, и даже в тусклом свете я чувствую, как его глаза скользят по моему лицу. Он, вероятно, недоумевает, почему Катал оставил меня и как я смогу когда-нибудь доказать, что достойна учиться у него и других бардов.
        Честно говоря, у меня те же вопросы. Я бы хотела свернуться калачиком и заставить все исчезнуть. Слишком много для меня. Не знаю, какой исход более ужасен - то, что я разочарую всех, или наоборот. Обе возможности ощущаются как тяжелые камни, тянущие меня на дно темного океана.
        - Следуй за мной,  - говорит Равод наконец, ведя меня через богато украшенную арку в длинный коридор,  - я покажу тебе твою комнату.
        Я иду следом за ним, зная, что, как бы мне ни было страшно, у меня нет выбора.
        Слабый звук песнопений разносится по Крылу бардов. Медленный, глубокий, монотонный звук, одновременно красивый и завораживающий и такой тихий, что мне приходится напрягаться, чтобы услышать его.
        - Что это за звук?  - спрашиваю я.
        - Старшие барды постоянно творят благословение, чтобы защитить Высший совет,  - объясняет Равод,  - если ты станешь достаточно опытной, начнешь слышать его отовсюду в замке.
        - Потрясающе,  - шепчу я,  - чтобы стать таким могущественным, нужна целая жизнь.
        Равод не отвечает, вместо этого сворачивает за угол в короткий коридор, вдоль которого тянутся простые деревянные двери.
        - Это женские спальни,  - говорит он,  - поскольку женщин так мало, у каждой своя комната.
        Я с удивлением смотрю на закрытые двери. Другие женщины.
        Я хочу постучать в каждую дверь и встретиться с ними. Возможно, тогда я не буду чувствовать себя такой запуганной и одинокой. Он подходит к одной из крайних дверей, достает из замка маленький бронзовый ключик и протягивает мне.
        - Знаю, как плохо ты справляешься с инструкциями, но поверь мне, лучше не терять это.
        Я беру ключ и крепко сжимаю его. Не уверена, что он дразнит меня; выражение его лица остается обычным - смертельно серьезным.
        Равод открывает дверь и жестом приглашает меня войти, оставаясь на пороге со скрещенными на груди руками.
        - Надеюсь, тебе понравится.
        Вероятно, по высоким стандартам это скромная комната, но это самая большая комната, в которой мне когда-либо приходилось жить. Как и в остальной части Крыла бардов, стены и потолок здесь каменные, но есть прекрасное окно с видом на тренировочную площадку и уютная маленькая кровать, застеленная хрустящими льняными простынями. Здесь также есть комод, письменный стол и стул, все из богатого темного дерева. Смежная дверь ведет в простую, но элегантную ванную комнату. Я ахаю, когда замечаю свой камин. Я бросаюсь к каждой вещи, пробегая пальцами по каждой поверхности, хотя бы для того, чтобы убедиться, что все это реально. Эта комната размером почти с весь мой дом в Астре.
        - Это все для меня?  - слова вырываются изумленным шепотом.
        - В сундуке для тебя приготовлена тренировочная одежда,  - Равод игнорирует мой вопрос, указывая на сундук.  - Ты должна будешь надеть ее завтра, когда явишься с докладом. Мы можем переделать ее для тебя позже. Также там есть отдельная ванная комната…
        - Ты что, собираешься стоять в дверях и все это объяснять?  - спрашиваю я, поворачиваясь к барду, который не двигается с места с тех пор, как я вошла в комнату. На его лице появляется выражение удивления из-за моего вопроса, и слабый румянец окрашивает его щеки.
        - Войти было бы крайне неприлично,  - говорит он еще более суровым тоном, чем прежде. Он указывает на камин,  - и, пожалуйста, не поджигай спальню. Такое случалось раньше.
        Я закатываю глаза.
        - Я знаю, как правильно разжечь камин.
        - Не с помощью благословения,  - поправляет меня Равод,  - что, кстати, тебе строго-настрого запрещено практиковать в одиночку.
        Мой нос начинает подергиваться от негодования, когда сказанное начинает укладываться у меня в голове. Ты можешь это сделать? Или думаешь, я смогу это сделать?
        - Ты теперь в Высшем совете. Таковы правила, и ты будешь им подчиняться,  - глаза Равода вспыхивают, и его молчание подчеркивает, что эта тема не подлежит дальнейшему обсуждению. Прежде чем я успеваю спросить что-нибудь еще, он делает шаг назад в холл.
        - Твоя аттестация начнется завтра на тренировочной площадке. Явись к Кеннану утром после завтрака,  - он закрывает дверь. Вслед за щелчком я слышу его шаги, удаляющиеся по коридору, оставляя меня одну.
        Солнечный свет почти исчез из окна, я снимаю рюкзак с плеча и на мгновение расслабляюсь. Насколько могу. Только вчера вечером я чуть не попала в плен к бандитам. Всего несколько дней назад я была в Астре.
        Мысли начинают бешено крутиться, и я останавливаю их быстрым движением головы. Я зажигаю факел на стене, прежде чем отважиться войти в ванную.
        Механизмы, которые подают воду в ванну, сначала сбивают меня с толку, и я еще больше удивляюсь, когда вода, льющаяся из одного из кранов, оказывается горячей, согретой огнем, хотя мой очаг в настоящее время холодный. Действие благословения или часть механики замка? И интересно, есть ли на самом деле какая-то разница? Это место, кажется, пронизано чудесами, наполовину сотворенными руками, наполовину волшебством.
        Я размышляю, пока не обжигаю руку, и наконец мне удается разобраться, как наполнить ванну приятной теплой водой. Дома мы умываемся холодной колодезной водой из ведра - а в конце лета, если есть вода в крошечном ручье, протекающем вдоль южной части пастбища, мы можем искупаться там. Это редко бывает приятно, холодная вода, тяжелая от минералов, жжет мою потрескавшуюся кожу и заставляет дрожать. В особых случаях Фиона купалась в кислом молоке, которое, по ее словам, смягчает грубость мозолей. Это самая прекрасная вещь, о которой я когда-либо слышала.
        До сих пор.
        Когда я опускаюсь в медную ванну, меня охватывает восхитительное, успокаивающее ощущение. Я чувствую, будто трудности моего путешествия сползают с моих плеч, как змеиная кожа. Закрываю глаза, и на короткое мгновение я в безопасности. Там, где и должна быть. Мы с Фионой никогда не ссорились. Мадс никогда не делал мне предложения. Ма никогда не умирала. Проклятие никогда не касалось меня.
        Открываю глаза. Это не проклятие. Это дар.
        Я смотрю на руки. Как это возможно, что все это время я обладала способностью благословения, даром бардов и не знала об этом? Мы слышали о бардах, прочесывающих окрестности в поисках юношей, которые проявляют признаки обладания даром. Но известно, что дар проявляется невероятно редко, особенно у девочек. Никто не знает, есть ли он в крови, он такой же случайный, как и редкий. Как удар молнии. Насколько мне известно, никто в Астре никогда не был завербован бардами.
        Тяжесть сегодняшних открытий - и путешествие, которое привело к ним,  - наконец, обрушивается на меня такой мощной волной усталости, что я едва не всхлипываю.
        Требуется несколько попыток, прежде чем мне удается покинуть объятия теплой воды. Камни под ногами тоже теплые, с удивлением замечаю я. Под полом, должно быть, система отопления. Большое полотенце, висящее на соседнем крючке, мягче, чем любая одежда, которую я когда-либо носила. Я вытираюсь и оборачиваю его вокруг, направляясь обратно в спальню.
        Моя спальня - странная мысль. Я никогда раньше не спала в комнате одна. Это возбуждает и немного пугает одновременно.
        Я вытряхиваю рюкзак на кровать и ищу ночную рубашку. Мой рот кривится, когда я роюсь в своих немногочисленных вещах. Я представляю, как Фиона упаковывает их для меня, вероятно, не в силах дождаться, когда я уйду.
        Когда я нахожу ночную рубашку, я слишком сильно тяну ее со дна мешка, и когда она высвобождается, слышу слабый стук об пол.
        Я поворачиваюсь, бросая хмурый взгляд вниз, и чувствую, что мышцы моего лица расслабляются.
        Передо мной мерцает маленький серебряный гребень, инкрустированный цветным стеклом в форме бабочки. Тот, который я закалывала в волосы Фионы. Крошечное напоминание о прекрасных вещах, которые у нас есть; любовь далекого друга, несмотря ни на что.
        Укол тоски по Фионе смягчается, когда я переворачиваю гребень в руке, позволяя ему поймать свет факела.
        Чего бы я только не отдала, чтобы поделиться с ней своими новостями. Я представляю, как ее глаза вылезают из орбит от недоверия, и практически слышу: «Ты? Бард? Это невероятно, Шай, я хочу знать все!»
        Печаль пронзает меня, и я отворачиваюсь к окну, чтобы посмотреть в темноту.
        Резкий стук в дверь едва не заставляет меня выронить обернутое вокруг полотенце. В отчаянии я натягиваю ночную рубашку.
        Неужели кто-то действительно стучит в этот час? Может, они ошиблись дверью? В одно мгновение тоска, которая поглотила меня, превращается в дрожь страха. Я не должна забывать, что убийца мамы может скрываться за этой дверью.
        Разве убийцы стучат?
        Кто бы это ни был, стук повторяется.
        Я пересекаю нагретый пол и тихо подкрадываюсь к двери. Морщу лоб, когда наклоняюсь ближе к темному дереву.
        - Кто там?  - мой голос слегка дрожит.
        - Это Равод,  - его голос доносится из-за двери приглушенно, но можно сказать безошибочно, это он. Я задерживаю дыхание.
        - Равод?  - я открываю дверь, смущенная, что так скоро вижу вновь высокого красивого барда. Его волосы и форма безупречны, а лицо остается бесстрастным, когда я открываю дверь чуть шире. Он не делает попытки переступить порог моей комнаты, и его нежелание смотреть на меня в ночной рубашке граничит с комизмом. Его забота о приличиях в равной степени приводит в бешенство и очаровывает.
        - Катал был недоволен, что тебя не накормили должным образом,  - констатирует Равод.  - Прошу прощения за оплошность. Я принес тебе это.
        Он протягивает мне маленький льняной мешочек, в котором лежит самое красное яблоко, какое я когда-либо видела, мягкий кусок хлеба и свежий сыр. Даже самая обычная еда в замке более изысканна, чем все, что я могла получить в Астре.
        Мой желудок громко настаивает, чтобы я согласилась.
        - Большое тебе спасибо.
        Равод коротко кивает.
        - Надеюсь, остаток ночи будет приятным,  - говорит он,  - если больше ничего не нужно, я уйду.
        - Подожди,  - я останавливаю его коротким прикосновением к предплечью, и мои щеки вспыхивают, когда он убирает руку,  - мне нужно кое-что узнать,  - шепчу я.
        Я еще не знаю, стоит ли ему доверять. Он может оказаться убийцей, за которым я сюда приехала. Но я ловлю себя на том, что отчаянно хочу дать ему шанс доказать ложность своих подозрений.
        Равод ничего не говорит, только приподнимает бровь, напоминая мне, что он говорил о любопытстве. С усилием я решительно смотрю ему в глаза.
        - А барды когда-нибудь убивали людей?
        Выражение лица Равода быстро меняется, изображая удивление, шок, гнев и, наконец, что-то, что я не могу точно определить. Он делает шаг ближе ко мне, стараясь держать расстояние между нами. Я улавливаю слабый аромат кедра, который замечала раньше в Астре.
        - Не знаю, как я могу выразиться яснее. Разве ты не поняла меня, когда я в первый раз велел тебе подавить свое любопытство?
        - Пожалуйста, Равод, я…  - я замолкаю, не зная, как заставить его понять, насколько мне нужно доверять ему, и чтобы он доверял мне,  - мне нужна твоя помощь. Кто-то убил мою мать,  - настаиваю я,  - думаю, это был бард.
        Равод не сводит с меня глаз, наклоняется чуть ближе и понижает голос до шепота.
        - Ты действительно не понимаешь, да?  - он говорит, и его голос звучит низко и тревожно. Отзвуки посылают волны тепла и холода сквозь меня.  - Не принимай мою учтивость за доброту. Мне нет дела до твоих проблем. Мне все равно, почему ты здесь. Я тебе не друг. Ты здесь не ради дружбы,  - он смотрит мне в глаза. В слабом свете они кажутся еще темнее. Опасно, больно. Я сглатываю.  - Ты здесь, чтобы служить Высшему совету, и все на этом. Все в замке обязаны служить Каталу, включая и меня. Наша преданность и наши жизни принадлежат Высшему совету, и только ему.
        - Но…
        Он обрывает меня.
        - Я скажу это только один раз. Никогда больше не говори мне или кому-либо еще об этом.
        Он отстраняется, впиваясь в меня горящими глазами. Факел в стене рядом с нами вспыхивает, освещая его лицо, но все закончилось так быстро, что мне это могло лишь показаться.
        Не знаю, злиться, бояться или что-то еще. Мне нужно знать, что он скрывает. Мне нужно знать, что заставляет этого молодого человека, который редко проявляет хоть какие-то эмоции, вдруг стать таким напряженным. Он бросает взгляд на факел, и на долю секунды на его лице появляется ужас. Я не уверена, из-за того, что он сказал, или из-за того, что не сказал.
        Он уходит так же быстро, как и появился, и как только он исчезает из виду, я быстро запираю дверь на засов.
        Мои руки дрожат, и я случайно роняю мешок с едой, которую мне принес Равод, яблоко катится по полу. Воспоминание о его голосе эхом отдается в ушах. Я приседаю на корточки, собираю все, но только для того, чтобы уронить во второй раз.
        Как бы я ни устала, не думаю, что смогу заснуть сегодня. Не со всеми вопросами, проносящимися в моей голове,  - воспоминаниями о констебле и позолоченном кинжале с инкрустированными буквами. Образами моей прошлой жизни, фрагментированными и яркими.
        Не вспоминая о предупреждениях Равода. Его темные глаза встретились с моими. Его слова.
        Никогда больше не говори об этом вслух, ни мне, ни кому-либо другому.
        Позже я беспокойно лежу в постели, простыни мягко касаются моей кожи, и одно становится очевидным: я не собираюсь подчиняться ему. Особенно когда так очевидно, что он знает больше, чем говорит. Страшная тайна трепещет за его словами, за этим пронзительным, печальным взглядом.
        Я здесь не для того, чтобы молчать и бояться.
        Я здесь, чтобы получить ответы.

        Глава 14

        На следующее утро я торопливо иду по коридорам Крыла бардов, все еще застегивая рубашку. Тренировочная одежда бардов - простая черная рубашка, штаны и сапоги, но ткань гораздо мягче, чем я привыкла. В Астре такая считалась бы роскошью.
        Иглы у меня в кармане. Они напоминают мне о доме, о том, кто я, и, зная, что они рядом, я чувствую себя немного сильнее.
        Несмотря на тревожную ночь - мои сны были наполнены темными фигурами, скрывающимися в ночи, сверкающими ножами и предательскими оползнями,  - глубоко в моей груди живет твердая решимость. Если найти убийцу Ма означает стать бардом, я буду лучшим бардом, которого они когда-либо видели.
        Мне нужна только зацепка. Воспоминание о кровавом кинжале мелькает у меня в голове. Я проклинаю себя, что позволила констеблю унести его. Но все же я помню кинжал кристально ясно.
        До убийства - меня бросает в дрожь, как только я вспоминаю это слово - в Астре было три барда. Обветренный рыжеволосый мужчина, таинственная женщина с темной кожей и бледными янтарными глазами. И Равод. Мне нужно выяснить, кому из них принадлежал кинжал, если таковой у кого-то из них имелся.
        Этого не достаточно, чтобы обнаружить убийцу, я понимаю. Мне нужны неопровержимые доказательства. Что-то, что Катал не сможет игнорировать.
        Я переверну весь этот замок вверх дном, если понадобится.
        Для мамы.
        Я останавливаюсь перед трапезной и делаю глубокий вдох, прежде чем подойти к большим двойным дверям.
        Часовые замка по обе стороны от входа толкают тяжелые дубовые створки, прежде чем я успеваю прикоснуться к ним. Я не привыкла, чтобы люди открывали мне двери. Замешательство, должно быть, написано на моем лице; я слышу несколько громких смешков, когда, спотыкаясь, вхожу в зал.
        Трапезная огромная. Хотя и похожа на остальную часть крыла бардов. Когда я присматриваюсь, то вижу, что она вырезана внутри горы. Колонны, окна и витиеватая резьба на сводчатом потолке - все из одного камня. Длинные ряды темных деревянных столов и скамеек заполняют пространство, и одетые в черное и золото барды и их ученики толпятся вокруг. Они бросают мрачные взгляды в мою сторону.
        К этому, по крайней мере, я привыкла.
        Я замолкаю, гадая, каков здесь протокол.
        - Садитесь, миледи,  - говорит мне улыбающаяся девушка в отглаженной черно-белой униформе,  - я принесу вам завтрак.
        Я благодарно киваю служанке - радуясь, что вижу еще одно женское лицо в этом море мужчин, и пытаюсь найти место подальше от других бардов. Их взгляды ясно дают понять, что я не могу присоединиться к ним.
        Я оглядываюсь в поисках других женщин-бардов, на тот случай, если они так же одиноки, как и я. Мой рот кривится от разочарования, когда я вижу двух других по разные стороны толпы, смеющихся и обедающих со своими коллегами-мужчинами. Одна из них, вероятно, вдвое старше меня и вдвое меньше ростом, с длинными каштановыми волосами, частично сбритыми, и замысловатой красной татуировкой, похожей на ветви, вьющиеся по лицу. Другая выделяется из своего окружения благодаря копне белых волос, заплетенных в замысловатые косы с набором огненных бусин. Она намного старше, возможно, чем многие из бардов, и сидящие за ее столом заметно нервничают в ее присутствии. Она не произносит ни слова. И ей не требуется, и так ясно, что ей не нравится, когда ее беспокоят.
        Должны быть еще четыре, включая женщину, которую я видела в Астре, но я их не вижу.
        Возможно, они путешествуют по Монтане, собирая десятину, или находятся где-то еще в замке. Я делаю глубокий вдох. Похоже, мой первый официальный завтрак пройдет в одиночестве.
        Пока слуги суетятся вокруг бардов, я ищу место где-нибудь в уединении. К счастью, конец ближайшего стола свободен. Примерно в десяти футах от меня сгрудилась группа пожилых бардов, которые либо игнорируют меня, либо не замечают.
        Я тебе не друг. Ты здесь не ради дружбы.
        Голос Равода эхом отдается в моей голове, и я опускаю взгляд на руки, сцепленные на коленях.
        Часть меня знает, что я пришла сюда не с надеждой на доброту. Но это знание не уменьшает боли от того, что на меня смотрят и относятся с презрением, как в Астре.
        Передо мной оказывается тарелка с едой, а служанка тепло улыбается мне. Она довольно молода, вероятно, на пару лет моложе меня, но высокая. Ее голова покрыта тугими, дикими кудрями цвета свежевспаханной земли. Она широко улыбается, показывая щель между передними зубами. Это первый луч приветливости, который я получила с тех пор, как попала в это змеиное логово.
        Внезапно слезы угрожают захлестнуть меня, и все, чего я хочу, это чтобы мама обняла меня, а папа спел мне. Я больше не могу этого выносить. Я цепляюсь за клубок шерсти в кармане, зажав иголки между пальцами,  - единственная вещь, которая привязывает меня к дому, к прошлому. К той, кто я есть.
        - Вы здесь недавно, миледи?  - служанка кладет вилку и нож по обе стороны тарелки. Я киваю. Большее, боюсь, заставит меня разрыдаться.
        - Я служила в замке всю свою жизнь. Знаю каждое лицо в этом зале.  - Она наклоняется и заговорщицки шепчет мне на ухо:  - Поверь мне, каждый из них выглядел так же, как ты сейчас, когда это был его первый день тренировок.
        - Спасибо,  - мой голос немного дрожит.
        Девушка широко улыбается, и я понимаю, насколько она молода на самом деле. Вероятно, она выросла здесь. Ей может быть лишь одиннадцать или двенадцать. Ребенок в замке, где прячется убийца. От этой мысли меня бросает в дрожь.
        - Просто делаю свою работу,  - говорит она, слегка пожимая плечами.
        - Тебе здесь нравится?
        Девушка выглядит слегка озадаченной моим вопросом, но ее веселая улыбка не меняется.
        - Ну, да! Высший совет - самое красивое место в мире, не так ли? Мне очень повезло служить здесь,  - она делает паузу,  - я никогда не покидала замок. Я слышала от бардов, что там все… плохо,  - она делает легкий кивок куда-то за пределы трапезной.
        - Это совершенно другой мир,  - слова сами слетают с моих губ. Сердце болезненно сжимается, когда я вспоминаю нищету и голод в Астре, бесплодные пыльные дороги, терзаемые бандитами, и деревни, разрушенные их жестокостью и варварством.
        - Но я родом из одной из самых бедных деревень. Я слышала, что большая часть Монтаны красива и процветает. Каждый год моя деревня стремилась жить по стандартам, установленным другими деревнями, и каждый год это удается с трудом.
        - Хорошо, что ты благополучно добралась сюда,  - девушка глубокомысленно кивает, хотя очевидно, что она понятия не имеет, как близко я подошла к тому, чтобы вообще не быть здесь,  - это первый раз за долгое время, когда они приводят девушку,  - добавляет она,  - но я уверена, что ты справишься гораздо лучше, чем последняя.
        - А что случилось с …..  - прежде чем я успеваю закончить, она, кажется, осознает свое неосторожное замечание и убегает.
        Я помню, что сказал вчера Катал. На каждого барда в Высшем совете приходятся десятки претендентов, которые не могут противостоять силе дара. Их умы разбиваются вдребезги. Такие случаи, к сожалению, более распространены среди немногих женщин, которые, как мы обнаружили, обладают даром.
        Неужели меня ждет такая судьба?
        Моя рука дрожит так сильно, что вилка со звоном падает на пол. Шум заставляет ближайшую группу бардов посмотреть в мою сторону.
        Стараясь вести себя тихо и незаметно, я опускаю голову под стол. К счастью, столовые приборы в замке такие же блестящие, как и все остальное, и я вижу, как вилка блестит на полу в нескольких футах от меня.
        Опершись одной рукой о стол, я тянусь к вилке. Пальцы касаются края, отталкивая ее еще дальше. Застонав, я проскальзываю под стол, даже не подумав попросить у одного из слуг новую.
        Теперь, когда я стою на четвереньках под столом, я тяжело вздыхаю и хватаю свою своенравную вилку.
        В глаза мне бросается вспышка золота.
        Через мгновение я стою у своего дома и смотрю, как констебль Данн выносит из дома нож, которым была убита Ма. Он блестит на солнце.
        Только вот сейчас я в замке. А блеск исходит от рукояти такого же кинжала, торчащего из сапога барда, который сидит всего в нескольких футах от меня.
        Пол подо мной очень холодный. Я несколько раз моргаю, но золотая рукоять все еще на месте.
        Я сильно кусаю губу, подползая поближе, чтобы лучше рассмотреть. Моя вилка крепко зажата в руке, как спасательная палочка, когда я проползаю под столом. Я вижу только ноги и большие черные сапоги владельца кинжала.
        Протягиваю к нему свободную руку. Крошечные, изящные символы ни с чем не спутаешь. Кончики моих пальцев касаются холодного металла.
        Владелец ножа ерзает на стуле, и я отстраняюсь, стиснув зубы и затаив дыхание. Он выходит из-за стола. Я карабкаюсь вперед.
        Слишком поздно. Кинжал исчезает из виду.
        Я сажусь на корточки, мои мысли скачут.
        Еще одна вспышка.
        Я поднимаю глаза и замечаю еще один золотой нож, засунутый в другой сапог дальше по длинному столу. И еще один. И еще один.
        С того места, где я сижу, я насчитываю шестнадцать одинаковых ножей, засунутых в черные сапоги.
        Я тяжело сглатываю, пятясь к своему месту.
        Может, я и не нашла того самого кинжала, который убил маму, но факт остается фактом: это был кинжал, принадлежавший барду.
        Это всего лишь кинжал. Рассуждаю я. Может быть, его украл вор и проник в дом…
        Нет. Еще один кусок головоломки встает на свое место, когда я с шумом возвращаюсь на свое место. Оползень. Вор не стал бы прикрывать свое преступление благословением. Только бард может это сделать.
        Мне нужно выяснить, кто из бардов потерял свой кинжал. И надеяться, что при этом он не умрет и не сойдет с ума.
        Я делаю глубокий вдох, трясу головой, чтобы прояснились мысли, и намеренно сосредотачиваю все свое внимание на восхитительно пахнущей еде передо мной.
        Теплые маслянистые булочки, свежие фрукты, овсянка, яйца и колбаса, дымящиеся на тарелке. В кружке темная, горячая жидкость с горьковатым, землистым ароматом. Сейчас я съем за один раз больше, чем за целый день в Астре.
        Испуганная, но взволнованная, я делаю глоток напитка. Он резко обжигает язык чем-то кислым, оставляя слизкий привкус. Я давлюсь и решаю, что придется потрудиться, чтобы привыкнуть к вкусу. Сейчас я слишком голодна, чтобы беспокоиться об этом. Вместо этого я накалываю на вилку как можно больше еды и с энтузиазмом набрасываюсь на нее. Горячая пища тает на языке, перекатываясь и растворяясь в холодной шевелящейся массе.
        Задыхаясь, я выплевываю на стол кучку корчащихся личинок.
        Я в ужасе смотрю на нее, готовая выплюнуть остатки скудного содержимого своего желудка, пока не слышу, как тихий шепот превращается в хриплый смех за столом напротив. Подняв глаза, я вижу барда, возможно, лет на пять старше меня, наблюдающего за мной, а его губы незаметно шевелятся. Его окружают еще четверо, и все они таращатся в мою сторону с разными вариациями одной злобной ухмылки.
        Я оглядываюсь на стол и вижу лишь кучку пережеванной пищи.
        Я моргаю. Но все еще чувствую тошнотворное, отвратительное ощущение личинок на языке.
        Еда снова выглядит нормальной, но я боюсь откусить хоть кусочек.
        - Она действительно нервничает.  - Я делаю вид, что не слышу этого замечания.
        - Это первый признак, что она собирается сорваться,  - вмешивается другой.  - Держу пари на свою стипендию, что она не протянет и месяца.
        Моя рука тянется к иглам, крепко сжимая их, в то время как другие взволнованно делают ставки. Очень скоро от того, продержусь ли я три недели или целый месяц, зависит большая сумма.
        Я смотрю на еду, аппетит пропал. Жестокая шутка. По крайней мере, никто в Астре не знал, как исполнять благословение, думаю я, пока барды поблизости смеются надо мной.
        - А ты как думаешь, Равод?
        Я не видела, как он вошел в трапезную; была слишком занята, пытаясь поесть. Наши взгляды встречаются, и я вспоминаю вчерашний вечер. Его предупреждение. То, как его глаза встретились с моими. Вчера он казался враждебным, напряженным, почти пугающим. И все же, клянусь, в его тоне было что-то еще - покровительственное. То же я часто чувствовала в Мадсе, но в другой форме. В нем есть гнев и обида, и он хорошо их охраняет. Глядя, как он проходит мимо, что-то трепещет в моей груди. Надеюсь, что он остановится, чтобы поговорить со мной. Чтобы извиниться за прошлую ночь или объясниться. Может, присядет, чтобы составить мне компанию.
        Даже не сбавляя шага, Равод проплывает мимо и кладет несколько монет на стол своих товарищей.
        - Одна неделя,  - говорит он.
        Мой ужас и тошнота превращаются в мучительное унижение. Даже Равод думает, что я долго не протяну.
        - А как насчет тебя, Найл?  - остальные обращаются к рыжеволосому барду, которого я видела в Астре.
        Найл переводит взгляд на меня и морщится, изучая мое лицо. Его глаза такого же цвета, как трава на тренировочной площадке,  - ярко-зеленые. Губы сжаты в тонкую линию.
        Я выдерживаю взгляд, изо всех сил стараясь не моргать, пока он не отворачивается.
        - Я не трачу свое время на глупости,  - говорит он, прежде чем пройти дальше.
        Барды игриво ухмыляются в спину Найлу, прежде чем заняться подсчетом ставок. По крайней мере, деньги отвлекли их.
        Я прерывисто выдыхаю.
        Возможно, именно это и делает с людьми Высший совет: лишает сострадания и уничтожает доброту, пока не останется ничего, кроме чувства долга. Я отодвигаю тарелку и поднимаюсь на ноги.
        В таком месте легко сойти с ума. Замок, где все не так, как кажется, где даже собственным чувствам нельзя доверять.
        И только когда я встаю - не в силах рискнуть откусить хоть кусочек,  - я снова бросаю взгляд на Найла, который садится рядом с Раводом. Он не носит кинжал в сапоге, как другие.
        В моей груди вспыхивает жар.
        Это может ничего не значить.
        Но он был там за день до того, как убили маму. Когда я нашла ее с кинжалом в груди.
        У меня есть первая зацепка.
        Я просто должна следовать за этой зацепкой и не попасться.

        Глава 15

        Тренировочные площадки купаются в теплом солнечном свете. Людей еще больше, чем вчера, с наступлением нового утра замок оживает. Радужные капли росы льнут к траве, колышутся, как волны, когда ветер проносится над горой.
        Я останавливаюсь у края, высматривая моего таинственного тренера. Интересно, каковы шансы, что он не будет такими же холодным и враждебным, как другие барды?
        - Ты…  - за моей спиной раздается холодный, враждебный голос. Я чуть не смеюсь; не знаю, почему я надеялась на обратное.
        Я оборачиваюсь, и у меня перехватывает дыхание, когда я узнаю ее светлые глаза и темную кожу: женщина, которую я увидела в Астре. Она на две головы выше меня, руки в перчатках уперты в бока, лицо хмурое. Ее темные волосы собраны в строгий пучок с крошечными косичками сбоку. Я поражена, насколько она великолепна.
        - Вы Кеннан?  - спрашиваю я, и мой голос звучит тише, чем я бы хотела.  - Мне велели ждать вас.
        Кеннан пристально смотрит на меня своими пронзительными глазами и натянуто кивает.
        - Совершенно верно, крестьянка. Я буду оценивать тебя в течение недели,  - ее рот кривится, как будто она попробовала что-то кислое. Неприкрытая ненависть сочится из каждого ее слова.
        Ставка Равода начинает приобретать больший смысл.
        - Сначала я подготовлю препятствия,  - говорит Кеннан. Уголок ее рта дергается в хитрой ухмылке, когда она оглядывает меня с головы до ног,  - начнем с пятого уровня.
        Нервный смех вырывается у меня прежде, чем я успеваю его остановить.
        - Есть какая-нибудь причина, по которой мы отказываемся от уровней с первого по четвертый?
        Кеннан отпускает слугу и поворачивается ко мне, явно не в восторге.
        - У тебя есть неделя, чтобы убедить меня, что ты стоишь того, чтобы остаться здесь. И лучше не знать, что мы делаем с теми, кого считаем недостойными остаться. Я предлагаю тебе соответствующим образом исправить свой тон.
        - Извините,  - бормочу я, и меня охватывает ужас. Что происходит с теми, кого считают недостойными? Теми, кто узнал секреты бардов и потом их изгнали… Ничего хорошего можно не ждать.
        Кеннан смотрит на тренировочную площадку, словно обращаясь к невидимой аудитории.
        - В течение недели тебя будут проверять физически и духовно, чтобы определить, достойна ли ты этого звания.
        - Как мне доказать, что я достойна?  - мой голос - это робкий писк.
        - Благословляй только по команде,  - отвечает Кеннан, размахивая одной рукой, и я поражаюсь изяществу ее движений, тому, как ее рука в белой перчатке трепещет, как голубка.
        - Цель моих оценок не в том, чтобы научить тебя,  - продолжает Кеннан,  - но определить, стоишь ли ты, чтобы тебя учить. Тесты определят твои способности. Установят базовую линию.
        Я пытаюсь сглотнуть. Кеннан уже переключила свое внимание на поле. Она достает маленький белый кусочек мрамора из сумки, которую носит на плече, и кладет его на землю. Я в замешательстве смотрю на нее - это что, какой-то ритуал? Но она нахмурилась и что-то бормочет себе под нос. Я наклоняюсь, и мне кажется, что она произносит слово «часть». Земля дрожит, будто от камня исходят вибрации.
        - Что вы делаете?  - спрашиваю я. Она поворачивается и смотрит на меня.
        - Это,  - отвечает она, жестом приглашая меня повернуться.
        Земля буквально раскололась, образовав неглубокую пропасть. Она раздвинула землю.
        Благословением.
        Я так ошеломлена, что не замечаю, как она достает из сумки еще что-то: пару блестящих золотых обручей. Она протягивает их мне.
        - Ты будешь носить их на лодыжках.
        Я перевожу взгляд с обручей на Кеннан и обратно, прежде чем взять их из ее рук. Они из чистого золота и гораздо тяжелее, чем кажутся.
        - Я…
        - Сейчас,  - приказывает она.
        Я ворчу, застегивая их на лодыжках.
        - И что теперь?
        - Теперь прыгай,  - говорит она. Мне требуется секунда, чтобы понять, о чем она просит,  - она хочет, чтобы я перепрыгнула через пропасть, с утяжелением на ногах. Это кажется невозможным, хотя до меня постепенно доходит, что, когда она имела в виду препятствия, она имела в виду буквальные препятствия.
        Объясняя, она добавляет:
        - Благословение - это сочетание физического и умственного овладения телом и его окружением. Только когда твой ум синхронизирован с твоей физической формой, ты можешь начать общаться за пределами твоего тела, с землей. В конце концов, если твое благословение достаточно сильно, оно соединится с энергией воздуха, неба и всего сущего.
        Я смотрю на нее с благоговением.
        - Я думала, вы ничему меня не будете учить.
        Ядовитый взгляд - ее ответ. Появляется слуга и подает ей дымящуюся чашку чая на подносе. Она осторожно делает глоток, прежде чем заговорить, полностью игнорируя мои слова.
        - Мы начинаем с физических задач, выходящих за пределы естественных возможностей твоего тела,  - говорит она,  - ты наращиваешь силу тела и разума. Барду требуется и то, и другое, чтобы проникнуть в царство возможностей и изменить его.
        Честно говоря, я понятия не имею, о чем она говорит, но, судя по ее пристальному взгляду, у меня нет другого выбора, кроме как делать то, что она говорит. Кеннан смотрит на меня поверх своей чашки. Ее глаза сверкают жестоким весельем.
        Я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к пропасти, которая, кажется, зияет еще шире, чем когда я смотрела на нее в последний раз. И, сделав шаг назад, я пытаюсь бежать, прыгать, левитировать…

* * *

        Прошло всего два дня, и я не могу больше терпеть. Вчера я бросалась в бесконечно глубокую канаву около семидесяти пяти раз. Обучение - это не столько испытание, сколько метод пытки. Я наполовину убеждена, что Кеннан просто пытается убить меня. Я вся в синяках, и мои ноги ноют от боли еще больше, чем когда я скользнула в ванну прошлой ночью. Она даже завязала мне глаза, видимо, чтобы помочь сосредоточиться, сказав что-то о том, что наша сила исходит из нашего самоконтроля. Но паника, когда я вслепую пробиралась вперед, была еще больше - уверена, мои крики и стоны были слышны по всему замку.
        И все же за весь день никто не пришел мне на помощь. Несмотря на утреннее унижение, я все еще надеялась, что появится Равод и прикажет Кеннан быть со мной помягче, но за весь день я так и не увидела его. В конце концов мы закончили тест, когда я уже наполовину рыдала и не могла подняться.
        - Сдаюсь,  - выдохнула я, ползая на окровавленных коленях, мои новые черные брюки были испорчены. Кеннан наклонилась, чтобы осмотреть меня, и я инстинктивно схватила ее за руки. Она посмотрела на свои перчатки, покрытые грязью, и вспыхнула, мгновенно отпустив меня.
        Сегодня я проснулась с новыми и не менее ужасными проблемами. Впервые научившись держать посох - что было бы захватывающе, если бы Кеннан снова не завязала мне глаза, требуя, чтобы я «прислушивалась к движению воздуха вокруг». Я слышала только, как посох Кеннан описывал вокруг меня большие дуги, пока я не выронила свое оружие и не рухнула на землю, закинув руки за голову и всхлипывая.
        Все идет не очень хорошо.
        И что хуже всего, я так занята тренировками, что у меня не было ни времени, ни желания продолжать расследование. Я больше ничего не узнала о Найле, который к этому моменту, вероятно, заказал новый кинжал, и я никогда не узнаю, пропадал ли у него кинжал вообще.
        Я не хочу обращаться к Каталу, пока у меня нет доказательств, но я сделаю это, если придется. Он сказал, что поможет. Я просто должна доказать, что достойна.
        Но мне кажется, что выполнять благословения по команде - невозможно. Сказать, что Кеннан - суровый надсмотрщик, значит ничего не сказать. Как будто вся ненависть ко мне, которая существует в мире, сосредоточилась в одном человеке.
        И она действительно ненавидит меня.
        Вот почему сегодня вечером, даже если все, чего я хочу,  - это провалиться в темный, бесконечный сон без сновидений, я этого не делаю. Мои пальцы болят, и жалят мозоли, натертые до крови от работы с посохом и от падений на руки. Прикосновение нити, проходящей через пальцы, расслабляет меня. Я пытаюсь представить картину, которая понравилась бы Фионе. Я думаю о розах.
        К рассвету я сшила пару тонких перчаток, таких же, как у Кеннан. Лозы нежных роз обвиваются вокруг пальцев. Несмотря на мое мастерство, не уверена, что когда-либо делала что-то настолько же красивое. Я могу только надеяться, что небольшой акт доброты смягчит ее.
        Может, она сжалится надо мной; может, как женщина, поймет, как сильно я нуждаюсь здесь в друге. Как мы должны помогать друг другу, когда никто другой не хочет.

* * *

        Я жду Кеннан у балкона, выходящего на утес, где-то внизу раскинулась Монтана. Даже горы, окаймлявшие пустоши у нас дома, не поднимаются так высоко в небо - я едва вижу их вдалеке. Скорее всего, тоска по дому заставила меня искать что-то знакомое, чтобы зацепиться взглядом.
        В Монтане много коричневого цвета. Не темного, насыщенного цвета почвы, а увядшего и пыльного. Низкие холмы усеяны тонкими деревьями, разделены извилистыми дорогами, которые, кажется, никуда не ведут.
        Если Гондал существует, в каком направлении он лежит? За суровыми, холодными горами на западе? Или через пустоши на юге? В сказках он был зеленым и ярким. Такой была бы вся Монтана, если бы мы не позволили Смерти Индиго опустошить страну. Трудно представить теперь такое место.
        Мне вообще не следовало представлять себе Гондал. Я делаю глубокий вдох и выдох, чтобы очистить мысли.
        Холодный утренний ветер хлещет по склону горы через тренировочную площадку, когда Кеннан приближается. Она останавливается передо мной и делает знак слуге.
        - Осталось пять дней, крестьянка,  - говорит она, и воздух вокруг нас становится холоднее,  - если только ты не собираешься избавить меня от хлопот и сдаться. Как бы ни было захватывающе смотреть, как ты терпишь неудачу, меня ждет более важная работа.
        Я делаю глубокий вдох, готовясь произнести слова, которые репетировала накануне вечером.
        - Кеннан, мне кажется, мы с вами не так начали,  - говорю я, вытаскивая из-за спины вышитые перчатки и протягивая их ей с легким росчерком.
        - Это для вас. Пусть это будет предложением мира?
        Глаза Кеннан быстро расширяются и сужаются, когда она делает шаг ко мне и осторожно берет перчатки.
        - Это для меня?  - спрашивает она.
        Я нетерпеливо киваю
        - Я сама все вышивала. Это что-то вроде хобби…
        Я замолкаю на полуслове, когда Кеннан вертит их в руках. Как и всех бардов, ее невозможно понять.
        Она делает шаг ко мне, и я думаю, что, возможно, она собирается обнять меня, хотя это было бы так странно, что я стою, замерев, когда она приближается. Молниеносным движением она щелкает перчатками по запястью и с силой бьет меня по лицу. Я отшатываюсь, слезы наворачиваются на глаза.
        - Иногда мягкие вещи причиняют больше боли, чем твердые.  - Самое странное, что за яростью в ее глазах я вижу что-то похожее на боль, но она продолжает:  - Жало жалит сильнее, когда не ждешь.
        Не говоря больше ни слова, она швыряет перчатки через балкон, след от удара на моей щеке мгновенно вспыхивает, когда они исчезают внизу.
        Она быстро поворачивается и направляется к винтовой наружной лестнице, которая ведет через несколько террас, прежде чем спуститься на тренировочное поле. Я иду за ней, чувствуя себя униженной, злой и преданной.
        Возможно, именно это она и имела в виду.
        - Сегодня мы проверим твой фокус,  - говорит она, как будто я никогда и не предлагала ей перчатки. Я ошеломленно смотрю, как она идет к дальней стороне плащадки.
        - И это все, что вы хотите сказать?  - Часы, которые я могла провести отдыхая, я проводила за работой над этими перчатками.
        Кеннан поворачивается ко мне, сверкая глазами.
        - Я не собираюсь извиняться за то, что ты подлизываешься. Мое время очень ценно. Перестань тратить его впустую.
        - А я и не подли…  - я останавливаюсь, Кеннан уходит дальше. Я пытаюсь сдерживаться, но не могу удержать приступ ненависти в груди.
        Я не позволю себе стать как Кеннан.
        Я думаю о маме. О ее нежных руках и терпеливой улыбке. Это возвращает мне равновесие, и я выравниваю шаг.
        Лестница в склоне горы вьется вниз от тренировочной площадки к алькову под ней. Я ищу перила или что-нибудь, за что можно было бы ухватиться, но их нет; тогда я стараюсь не думать о головокружительном падении. Лестница широкая и, вероятно, совершенно безопасная. Кеннан легко скользит по ней.
        Здесь устроен полигон для стрельбы из лука, надежно спрятанный на скале с каменным барьером, воздвигнутым для защиты от воющих горных ветров. Кеннан делает знак слугам, обслуживающим стрельбище. Они спешно расходятся.
        Я сжимаю челюсти, гадая, какую пытку она придумала сегодня.
        Вскоре одетые в черное и белое слуги возвращаются, один с арбалетом, другой с колчаном стрел. Два других толкают огромное, богато украшенное зеркало.
        - Предыдущие испытания были мерой твоей выносливости и силы воли,  - прерывает молчание Кеннан, и ее голос резким эхом отдается от каменных стен,  - сегодня мы проверяем твою сосредоточенность. Твоя задача - попасть в яблочко. Она кивает на зеркало, которое помещено в центре круга, блокируя цель,  - ты должна сделать это, не потревожив стекло.
        Слуга быстро устанавливает болт на место и кладет арбалет в мои руки. Он тяжелее, чем кажется.
        Я никогда раньше не держала арбалет в руках, но мы с Мадсом наблюдали за стрельбой ополченцев с вершины холма за мельницей. Я немного пошатываюсь, пока мне не удается более или менее воспроизвести позу, которую я помню. Слуга молча поправляет меня, прежде чем отступить назад.
        - Я не знала, что барды используют арбалеты,  - говорю я.
        - Барды обучены владеть разнообразным оружием,  - отвечает Кеннан,  - универсальность очень важна.
        - Как кинжалы?  - спрашиваю я, стараясь говорить непринужденно.
        Я внимательно наблюдаю за лицом Кеннан, но ее единственная реакция - слегка нахмуренные брови.
        - Мы обучены для ближнего и дальнего боя,  - говорит она.
        - Но почему?  - вопрос раздается прежде, чем я успеваю его обдумать.
        - Есть много вещей, которые могут угрожать нашей стране, как изнутри, так и извне,  - говорит Кеннан - Как барды, мы должны быть готовы встретить любую угрозу и победить.
        - Как вторжения? Восстания?
        Взгляд Кеннан становится ледяным.
        - Есть ли смысл в этих бессмысленных расспросах?
        - Я только что заметила, что у всех бардов золотые кинжалы,  - я пожимаю плечами, надеясь, что это выглядит небрежно,  - наверное, это оружие они выбрали.
        - Дерзкое предположение,  - голос Кеннан звучит мрачно-покровительственно.
        Я испытываю удачу. Возможно, мне удастся задать последний вопрос, но только если я тщательно взвешу свои слова.
        - Тогда зачем их вообще носить?
        Кеннан закатывает глаза.
        - Кинжалы носят церемониальный характер. Катал вручает их нам по завершении обучения, когда мы формально вступаем в ряды бардов. Если ты так сильно этого хочешь, я предлагаю тебе пройти тест.
        Я послушно киваю и убираю руку с арбалета, позволяя ему ненадолго опуститься на землю. Это позволяет мне на мгновение взглянуть на ботинки Кеннан. Церемониальный золотой кинжал отсутствует.
        Это может быть совпадением, рассуждаю я, поднимая арбалет, чтобы прицелиться. Что-то скручивается внутри меня. Возможно, я ошибалась насчет Найла, ношение кинжала - это требование. Убийцей Ма могла оказаться Кеннан - или Равод. Или кто-то другой, кого они втроем прикрывают.
        Мое дыхание становится тяжелым, когда я пытаюсь направить арбалет. Образ Равода, вонзающего золотой кинжал в грудь моей мамы, вспыхивает в моем сознании. У меня дрожат руки. Я не понимаю, почему меня так беспокоит возможность того, что он может быть преступником.
        Арбалет выстреливает случайно, и я задыхаюсь, зажмурив глаза, когда болт вылетает с пугающей скоростью. Когда я открываю глаза, болт торчит из земли в нескольких футах от меня.
        - Наверное, я слишком надеялась, что ты во что-нибудь попадешь,  - усмехается Кеннан. Она делает знак слуге перезарядить арбалет.
        Я хочу объяснить, что арбалет слишком тяжелый. Мои руки начали уставать просто от удержания этого аппарата вертикально. Взгляд в сторону Кеннан дает понять, что это не самая лучшая идея. Я проглатываю слова, а слуга поднимает болт и снова заряжает арбалет.
        Я поднимаю оружие на уровень глаз. Мышцы рук напрягаются под тяжестью навалившегося на них груза, и мне трудно удержаться на ногах.
        Благословение. Мне нужно что-то сказать, как-то передвинуть зеркало для четкого выстрела в цель. Или я должна заставить болт облететь вокруг него? Я прикусываю губу, пытаясь побороть неуверенность, мои руки начинают трястись еще сильнее.
        Я нажимаю на курок.
        Стрела летит быстрее, чем мои мысли. Я не успеваю сообразить, что делать, как она рикошетом отскакивает от витиеватой серебряной рамы зеркала и, не причинив ей вреда, отлетает в сторону. Слуга послушно спешит за ней.
        Я опускаю арбалет. Мои ноющие руки благодарны, но я морщусь. Может, людей сводит с ума не умение благословлять, а тренировки.
        Проходят часы. Мои руки и ноги онемели. Расходуя стрелу за стрелой. Большинство пролетают мимо. Одна разбивает зеркало в верхнем левом углу. Кеннан потягивает чай, принесенный слугой.
        Я делаю передышку между перезарядками, чтобы немного размять шею. В глазах стоят красноватые блики. Мой пульс учащается, когда я перевожу взгляд, стараясь не поворачивать голову, чтобы Кеннан не увидела, что я отвлеклась.
        Найл идет в дальний конец стрельбища и быстро исчезает за дверью, которая почти теряется в тени.
        Когда слуга в сотый раз перезаряжает арбалет, я понижаю голос до шепота.
        - Куда ведет эта дверь?  - я наклоняю голову.
        - Это мужская казарма, миледи,  - так же тихо отвечает слуга.
        Мужские казармы. Если мне понадобится больше информации о Найле, я, скорее всего, найду ее именно там. Мой мозг лихорадочно работает - как заставить Кеннан освободить меня на этот день.
        Я отваживаюсь бросить взгляд в ее сторону. Кеннан опускает чашку на блюдце, злобно сверкая глазами.
        - Ты не закончишь, пока я не скажу,  - ее голос раскалывает тишину, как удар хлыста. Я тяжело дышу сквозь зубы и поднимаю арбалет. Боль в моих руках возобновляется.
        Возможно, я могла бы просто убежать и надеяться на лучшее…
        Ты никогда ничего не продумываешь. Голос Фионы шепчет у меня в голове. Я незаметно киваю. Я в замке. Импульсивные выходки здесь мне не помогут. Я не могу позволить себе рисковать.
        Если я хочу проникнуть в мужскую казарму, мне нужен план.

        Глава 16

        Я натягиваю старую белую рубашку поверх тренировочного костюма и заправляю волосы за воротник. Небольшая маскировка, но вполне достаточно, чтобы сойти за слугу. А слуги невидимы для бардов. Если те и смотрят на них, то так же, как смотрят на всех простолюдинов - с холодной отстраненностью.
        Солнце еще не взошло, когда я пробираюсь по темным коридорам. Факелы уже догорели, часовые сменяют друг друга. Те немногие, кого я вижу, слишком погружены в утреннюю дымку, чтобы заметить странное поведение заблудшего слуги. И это хорошо, потому что я обнаруживаю, что плутаю в темных коридорах, проходя мимо тех же бра и закрытых дверей, мимо которых я проходила всего несколько минут назад.
        Когда Равод вел меня в мою комнату, планировка замка казалась обширной, но логичной. Но в одиночестве, в пыльной тишине раннего утра, стены вокруг, кажется, колеблются и сдвигаются, и беспокойство начинает дрожать внутри. Вероятно, это была не такая уж и хорошая идея. Раздается мерный гул пения - некоторые охранники, должно быть, никогда не отдыхают, потому что, когда все остальное молчит, можно услышать их пение независимо от часа дня или ночи.
        Я стараюсь внимательнее прислушиваться к ритму, чтобы успокоить свой ум, но тихий звук сопения прорывается сквозь пение. Тихий всхлип. Крик о помощи, почти неслышный, как будто приглушенный дверью где-то далеко в коридоре.
        Киран. Это плачет Киран. Он совсем один и нуждается во мне. Глупо, но я не могу избавиться от этой мысли.
        Я спешу по коридору и толкаю дверь, откуда доносится звук, но там никого нет. Звук пропадает, и я остаюсь одна в пустом холле. Мне остается только гадать, не померещилось ли мне это в моем одиночестве. Мой брат. Киран. Мертв уже почти пять лет.
        Что с тобой, Шай?
        Эмоции сжимают мне горло, когда я толкаю другую дверь. Я выхожу на одну из террас, выходящих на тренировочную площадку. Я вздыхаю с облегчением и хватаюсь за перила балкона, пытаясь взять себя в руки.
        Тренировочная площадка в этот час выглядит как призрачное, исчезнувшее озеро. В угасающем угольном небе все еще мерцают несколько звезд.
        Я соскальзываю по лестнице с террасы и выхожу на площадку; мои ноги почти сводит, когда я пытаюсь пробежать через нее. Я слишком измучена и истощена, чтобы сделать что-то большее, чем совершить легкую пробежку вниз к стрельбищу, лестница, ведущая вниз по склону утеса, выглядит еще более предательски в предрассветной темноте. Мне кажется, что я спускаюсь в бездну тумана.
        Я занимаю место, которое ранее заметила за одной из мишеней, вне поля зрения, но с четким обзором двери в казарму. Я успокаиваю дыхание и жду. Дверь открывается вскоре, и барды выходят, некоторые в одиночку, другие небрежно болтая друг с другом, по пути в трапезную на завтрак, давая мне достаточно времени, чтобы осмотреться.
        Рыжие волосы Найла сразу заметны, слегка растрепаны после сна. Он зевает.
        - Снова возвращаешься в поле?  - спрашивает его бард.
        - Ты же меня знаешь,  - смеется в ответ Найл, поправляя сумку на плече,  - я не могу оставаться в замке слишком долго, не хочу сойти с ума.
        Значит, он покинет замок, чтобы собрать больше десятины или рекрутов. Или причинить еще больший вред другим невинным жертвам.
        Я рискнула выглянуть из-за мишени, наклонив голову, чтобы взглянуть на ноги Найла.
        Кинжала по-прежнему нет.
        Судя по тому, что я видела, барды выставляют кинжал напоказ почти как знак почета. То, что Кеннан и Найл отказываются носить их, независимо от причины, в лучшем случае необычно, а в худшем - запретно.
        Я ныряю обратно в укрытие, ожидая, пока шум в столовой утихнет. Когда последние несколько бардов проскользнули через дверь, я жду еще несколько минут, чтобы убедиться, что дорога чиста.
        Дверь в казарму не заперта. Попасть внутрь оказывается самой легкой частью плана. Теперь я должна найти комнату Найла и все, что может послужить доказательством, прежде чем кто-нибудь найдет меня. Возможно, он ведет список своих деяний и побед. Может, я найду окровавленный рукав или гондольского быка, которого забрали из нашего дома. Что-то. Что-нибудь.
        Дверь ведет в большую общую комнату из темного камня. Удобные кресла и несколько столов, заваленных кубками, бутылками вина и картами, заполняют пространство. Эти помещения гораздо больше, чем те, где живут женщины, что вполне логично, ведь нас совсем немного. Воздух здесь пахнет пеплом и мускусом. На стенах висят чучела голов различных животных. Олень, койот, волк, даже горный лев. Голова льва висит на самом видном месте, над большим каменным камином.
        Лестница ведет на площадку в дальнем конце комнаты, и я поднимаюсь наверх, стараясь ступать тихо на случай, если там кто-то еще есть. Когда я достигаю вершины, передо мной возникает еще одна дверь.
        На секунду я разрываюсь между огромным удовлетворением от того, что мне удалось добраться до казармы, и тревожной неуверенностью, найду ли я когда-нибудь здесь то, что ищу,  - слишком много всего нужно искать. Основное пространство комнаты отведено под военные двухъярусные кровати, расставленные широкими рядами. В изножье каждой кровати стоит сундук для личных вещей. Дальше - каменные кабинки, каждая с матерчатой перегородкой.
        Сейчас я рада, что не мужчина.
        Стряхнув рассеянность, я начинаю ходить между рядами коек. Нервы и разочарование плотно скручиваются в животе. У меня мало времени.
        В дальнем конце комнаты есть еще один камин. Эта комната не освещена, и я не сразу замечаю маленькую фигурку служанки в черно-белой одежде, которая, склонившись над ним, энергично подметает.
        Мое сердце замирает, и я крепко сжимаю иголки, стараясь не дышать. Я делаю шаг назад, но, к моему удивлению, каблук моего ботинка натыкается на ближайший столбик кровати. Звук с таким же успехом мог быть гудком, пронзающим воздух, и я, спотыкаясь, падаю на пол между кроватями.
        Я опоздала. Служанка спешит ко мне. На щеке у нее темное пятно пепла, но я сразу узнаю молодую девушку с темными вьющимися волосами и щелью между передними зубами. Ту самую, которая подавала мне завтрак целую вечность назад, в мой первый день.
        - С вами все в порядке, милорд?  - спрашивает она, протягивая мне руку, чтобы помочь подняться. Я неохотно позволяю ей поднять меня на ноги. Несмотря на хрупкое телосложение, она гораздо сильнее, чем кажется.
        - Я в порядке,  - ворчу я,  - не хуже, чем всю эту проклятую неделю…
        - О, миледи! Я вас не узнала!  - ее глаза расширяются от шока, брови хмурятся.  - Вы не должны быть здесь! Это не…
        - Это не совсем правильно, я знаю.
        - Мне здесь разрешено только подметать камины,  - говорит она,  - у меня могут быть большие неприятности, если мы не уйдем до того, как вернутся лорды-барды.
        - Мне нужно найти комнату Найла,  - говорю я, надеясь, что она окажется достойной доверия,  - я зайду и выйду, обещаю.
        Девушка неуверенно хмурится.
        - Найл? Это тот, что постарше, рыжеволосый?  - Я киваю.  - О, вы совершенно не в том месте! Но…  - она замолкает, приподняв одну бровь,  - зачем вы ищете его комнату?
        Я молчу, покусывая губу. Сердце начинает колотиться, когда я думаю о проходящих секундах.
        - Это действительно важно,  - настойчиво говорю я,  - мне нужно, чтобы ты мне доверяла, хорошо?
        Девушка задумывается. Ее глаза сужаются, и она почесывает затылок. Секунды, кажется, превращаются в часы, пока она смотрит на меня сверху вниз, оценивая.
        - Только один раз, я полагаю,  - говорит она наконец. Не дожидаясь моего ответа, она направляется к передней части комнаты, жестом приглашая следовать за ней.
        - Подожди,  - говорю я,  - спасибо. Мне нужно знать - как тебя зовут?
        Девушка краснеет.
        - Я…  - она колеблется, и я задаюсь вопросом, не сделала ли я что-то неподобающее, спросив имя служанки.  - Имоджен,  - тихо говорит она.
        - Меня зовут Шай,  - я неуверенно улыбаюсь, идя за ней.  - Спасибо, что доверяешь мне, Имоджен.
        - Мы женщины - мы должны доверять друг другу, верно?  - она улыбается через плечо, и я чувствую, что мне тепло с ней. Именно такая мысль и пришла мне в голову.  - Я не часто нарушаю правила. Это немного волнующе, не так ли?
        - Думаю, что да,  - признаюсь я.
        Мы проходим кровать за кроватью, и я понимаю, что есть одна вещь, в которой я никогда не признаюсь,  - мысль, что я так близко от того места, где спит Равод, заставляет меня нервничать. В некоторых комнатах есть небольшие личные штрихи, украшения, цветы в вазах или картины на стенах. Интересно, что покажет комната Равода? Может, он любит искусство или коллекционирует что-то странное и непонятное. Под его правильной, достойной внешностью скрывается нечто большее, и мне не терпится узнать, что же.
        Я заставляю себя смотреть вперед. Я здесь не ради Равода, даже если ему каким-то образом удается проникнуть в мои мысли в самый неподходящий момент.
        У Имоджен слегка пружинистая походка, и когда мы подходим к передней части комнаты, ее кудрявые волосы радостно подпрыгивают и она поворачивает направо, ведя меня к комнатам бардов.
        - Только младшие барды спят на койках. У старших здесь свои комнаты,  - объясняет она, останавливаясь и указывая на задернутый бархатный занавес,  - это комната Найла.
        - Еще раз спасибо,  - говорю я, слегка касаясь ее тонкого плеча в надежде, что смогу как-то передать свою искренность через руку,  - тебе лучше убраться отсюда, вдруг возникнут какие-то проблемы.
        Имоджен наклоняет голову.
        - А как насчет тебя?
        - Я справлюсь. Я не хочу, чтобы тебя наказали из-за меня, если что-то пойдет не так,  - я не могу не чувствовать, что защищаю ее.
        - Знаешь, мне уже почти тринадцать. Я сама могу о себе позаботиться,  - говорит Имоджен, выпрямляясь во весь рост, почти такой же, как у меня.
        Я вздыхаю, но понимаю, что у меня нет времени спорить. Я быстро киваю и прячусь за занавеской.
        В комнате темно, и мои глаза медленно привыкают. В конце концов я вижу лампу на столе и умудряюсь зажечь ее, посылая повсюду тени, мерцающие в темноте.
        Комната Найла гораздо меньше моей, в ней едва хватает места для односпальной кровати и комода, оба безукоризненно чистые и аскетичные. Они резко контрастируют со столом, втиснутым в заднюю часть, загроможденным до такой степени, что почти невозможно понять, что это письменный стол.
        Я останавливаюсь как вкопанная, когда узнаю разбросанные по поверхности предметы. У меня перехватывает дыхание, кровь стынет в жилах.
        Документы… птичье перо… книги… чернила.
        Я стискиваю зубы, делая неуверенный шаг вперед и вспоминая, что Равод сказал мне, когда я только прибыла.
        В этом нет ничего необычного. Некоторые барды учатся читать и писать.
        Сделав еще один маленький шажок, я стою перед столом. На столе разложено все, чего меня когда-либо учили бояться. Внезапно я радуюсь, что пропустила завтрак. Я не уверена, что мой желудок смог бы справиться с этим зрелищем.
        Моя рука дрожит, когда я тянусь к стопке бумаг. Я не узнаю ни одного символа на них, но есть несколько диаграмм, которые я, возможно, смогу понять.
        Рисунки в первой стопке дают мало информации. Многие из них выглядят как поперечные срезы различных органов и частей тела, что мало помогает успокоить мой желудок. Многие слова на этих страницах зачеркнуты и исправлены, но я больше ничего не могу понять.
        Вторая стопка, более аккуратно сложенная и рассортированная, спрятана в обложке одной из книг. Я хватаю разбросанные бумаги, боясь прикоснуться к самой книге. И вздыхаю с облегчением, когда страницы высвобождаются и ничего не происходит.
        Я так дрожу, что мне приходится сесть на кровать, чтобы успокоиться, пока я просматриваю бумаги.
        Они очень разные, но я сразу узнаю, что это такое - карты. Тонкие символы покрывают каждую страницу, детализация кропотливая, и каждый ориентир тщательно помечен. У Найла был вид путешественника, но, очевидно, он также страстный картограф. Это наброски мест, по которым он путешествовал: скальные образования, лесистые рощи, горные хребты - все они прорисованы с безупречной точностью, почти с любовью.
        Я ловлю себя на том, что смотрю на картину долины, окруженной горами, по которой бежит грунтовая дорога. Это так напоминает мне о доме. Если бы только на тропинке был маленький домик…
        Мои руки резко сжимают бумагу.
        Там есть дом. Мой дом. Пространство, которое он занимает в остальной части рисунка, невелико, но детали безошибочны. Там есть круг и несколько слов со стрелкой, указывающей прямо на мой дом.
        Следующий лист бумаги - еще одна карта, на этот раз Астры. Я бы узнала ее где угодно. Я могу пройти по дороге через ворота мимо башни констебля, через центр мимо лавки Фионы и вверх по холму к мельнице семьи Мадса. На севере - перевал, ведущий к моему дому, отмеченный красным крестом, похожим на брызги крови.
        Кровь стучит в ушах, отдаваясь эхом среди тяжелых, приближающихся шагов. Я вскакиваю на ноги, складываю бумаги с изображением моего дома, засовываю их в карман, а остальные быстро запихиваю обратно в книгу, где их нашла. Я подхожу к занавеске.
        Мне нужно выбраться отсюда. Сейчас.
        Мое бедро ударяется о маленький столик, когда я спешу уйти, опрокидывая пустую бутылку из-под бренди. Она оглушительно разбивается о каменный пол.
        - Что это было?  - из коридора доносится чей-то голос. Я пригибаюсь, чтобы спрятаться, пытаясь собрать осколки и забросить их под кровать, морщась, когда острый край режет мой палец.
        Я бросаюсь назад к занавеске, мое сердцебиение отдается эхом в ушах.
        - Доброе утро, милорд!  - голос Имоджен останавливает меня. Звук шагов снаружи затихает.  - Так скоро вернулись?
        - Я кое-что забыл,  - я сглатываю, узнав голос Найла.
        Я оглядываюсь по сторонам, отчаянно ища, где бы спрятаться. Холодный пот выступает на лбу, когда я не вижу выхода. Стол слишком маленький. Кровать слишком низкая. Угол слишком открыт.
        Если бы только я могла выполнить благословение. Я сгибаю пальцы, пытаясь заставить себя почувствовать странное ощущение, которое всегда приходит случайно.
        Ничего. Шаги приближаются.
        - Вообще-то, милорд,  - прерывает его голос Имоджен,  - я видела мышь в коридоре. Не поможете ли вы мне избавиться от нее? Я обещаю, что это не займет много времени.
        Наступившая тишина грозит вдавить меня в пол.
        - Ладно,  - вздыхает Найл.  - Давай сделаем это быстро.
        Шаги Имоджен и Найла затихают за углом, и я медленно выдыхаю.
        Я быстро и бесшумно выскальзываю из казармы. Мне определенно нужно вышить что-нибудь приятное для Имоджен.

* * *

        К тому времени, как я приближаюсь к тренировочной площадке, солнце уже взошло, и я чувствую, что после набега на мужскую казарму сил у меня не осталось. Я пытаюсь избавиться от усталости, глубоко вдыхая холодный утренний воздух. Мой желудок раздраженно урчит, напоминая, что я пропустила завтрак.
        Я засовываю пальцы в карман, прикасаясь к бумагам, которые украла из комнаты Найла. По крайней мере, я на шаг ближе.
        Я останавливаюсь на обычном месте на краю тренировочной площадки, где я встречалась с Кеннан каждый день на этой неделе. Я забыла, прошло пять дней или шесть. Они все начали кровоточить вместе, и я не знаю, прогрессирую ли я или барахтаюсь на месте. Кеннан невозможно понять, и я не чувствую себя ближе к овладению своей собственной силой - если она у меня действительно есть.
        - Ты все еще здесь?  - глубокий мелодичный голос пугает меня. Я оборачиваюсь и вижу, что Равод стоит рядом, скрестив руки на груди, и в уголках его рта играет непонятная улыбка. Интересно, осознает ли он, что его слова возымели обратный эффект? Чем больше он насмехается надо мной или предостерегает, тем решительнее я становлюсь. Я хочу видеть выражение его лица, когда докажу, что он не прав.
        - Приготовься проиграть пари, Равод,  - говорю я, довольная тем, что говорю более уверенно, чем чувствую. Я даже рада, что он здесь. И любопытно, где он был всю неделю,  - я никуда не поеду.
        Взгляд Равода блуждает по моему лицу, то ли удивленно, то ли со скептицизмом.
        - Посмотрим,  - он морщит лоб.  - Что случилось?
        Я следую за его взглядом, он смотрит на длинный порез, идущий вдоль моего пальца. У меня перехватывает дыхание, когда я вспоминаю о ране, которую получила, роясь в комнате Найла.
        - Случайность,  - я сжимаю руку, как будто уберу рану с глаз долой и он каким-то образом забудет, что видел ее.
        - Тебе, наверное, стоит что-нибудь на нее надеть,  - говорит Равод,  - ты же не хочешь, чтобы произошло заражение.
        Прежде чем я успеваю ответить, он достает из мешочка на поясе маленький пузырек.
        - Могу я?..
        Я позволяю ему взять меня за руку, возможно, слишком поспешно. Его пальцы теплые сквозь ткань перчаток.
        - Ты просто носишь с собой дезинфицирующее средство?  - спрашиваю я.
        - Моя мать была врачом в…  - он резко обрывает себя, переворачивает мою руку и прикладывает ткань с несколькими каплями холодной жидкости к моей ране. Его темные глаза спокойны и сосредоточенны, более магнетичны, чем обычно. Лекарство жжет, и моя рука вздрагивает в его руке. Он нежно сжимает мою ладонь, чтобы я не потревожила рану,  - я немного помогал ей в клинике. Старые привычки умирают с трудом, полагаю. Стой спокойно, чтобы лекарство проникло внутрь.
        - Ты тоже хотел стать врачом?  - я не могу не задавать вопросы. Это первый раз, когда он откровенен со мной.
        Равод пожимает плечами.
        - Возможно, в конце концов я бы стал работать в клинике. Но у меня определенно нет подобающих доктору манер.
        - Как твой пациент, думаю, ты поступил правильно,  - я улыбаюсь.  - Твоя мать… Похоже, она действительно замечательный человек.
        Едва заметная улыбка появляется в уголках его рта.
        - Была,  - шепчет он,  - такой она и была… теперь ее нет.
        Его рука дрожит на моей, как маленькое раненое лесное существо. Я боюсь, что он снова замкнется, его взгляд прикован к тому месту, где наши руки встречаются, будто для него такое совсем чуждо.
        - Я тоже потеряла маму,  - тихо говорю я,  - знаю, как это больно.
        Его глаза встречаются с моими, слегка расширяясь от эмоций. Я не уверена, из-за того ли, что я сказала ему прошлой ночью, или из-за какой-то старой обиды, но он заставляет себя отвести взгляд, прочищая горло.
        - Не только смерть,  - шепчет он. Его голос едва слышен из-за ветра в горах,  - есть много причин, почему кто-то, кто дорог тебе, больше не может быть рядом.
        - Значит, когда ты берешь с собой лекарство, чувствуешь, что она все еще с тобой?
        Он резко опускает мою руку и убирает пузырек обратно в сумку. Я зашла слишком далеко.
        - Это должно предотвратить инфекцию и образование рубцов,  - говорит он,  - в будущем тебе следует быть осторожнее.
        Он бросает взгляд в сторону: приближается Кеннан. Он кивает ей, прежде чем уйти, и пока я смотрю, как его высокая фигура удаляется, мне требуется вся сила воли, чтобы не последовать за ним.
        Даже если я не нахожу его занимательным, с кем угодно в мире было бы приятнее проводить время, чем с Кеннан.
        - Я решила попробовать другой подход сегодня,  - говорит Кеннан без предисловий, как я и ожидала от нее,  - пошли со мной.
        Она почти не сбавляет шаг, уводя меня с тренировочной площадки обратно к главному входу в крыло бардов. На этот раз она ведет меня мимо знакомых мест к большим воротам в глубине, которые ведут в темный туннель.
        Порыв холодного ветра проходит сквозь камень, и я вздрагиваю. Только тусклый огонь факелов освещает путь, затрудняя шаги по неровной земле. После нескольких резких поворотов Кеннан останавливается у второй калитки и распахивает ее.
        Я спускаюсь по маленькой узкой лестнице. И оказываюсь в коридоре, вырубленном в камне за южным водопадом, который заканчивается ужасающей пропастью. Водопад - гигантский занавес, окутанный белым туманом, закрывающий туннель. Факелы здесь не горят из-за паров в воздухе. Пространство освещено маленькими люминесцентными камнями, расположенными по стенам в подобии змеиной чешуи. Каждый из них - как бледно-янтарный глаз девушки, это заставляет меня чувствовать, что вокруг десятки ненавидящих меня Кеннан.
        - Прекрасное место,  - выдыхаю я.
        - Рада, что ты так думаешь,  - говорит она,  - если сегодняшний день хоть чем-то похож на предыдущие в этой бесконечной недели, мы пробудем здесь довольно долго.
        Я не хочу признавать, но Кеннан, наверное, права.
        - Вы ведь не попросите меня спрыгнуть со скалы, правда?  - неуверенно спрашиваю я.
        - Твоя задача проста,  - она кивает на водопад,  - раздели воду.
        - Что?  - переспрашиваю я, поворачиваясь к стене падающей воды.  - Я думала, что все задания нужны для раскрытия моих природных способностей. Вы говорили, что благословение - это углубление того, что мы уже знаем и можем сделать. Но сделать так, чтобы вода разделилась? Это…  - я хочу сказать, это невозможно. Но Кеннан заставила землю задрожать и расступиться. Это тоже казалось невозможным. Тем не менее ее задание на уровне эксперта барда, а не тест для новичка, как я.
        Кеннан вздыхает, словно читая мои мысли.
        - Вода уже имеет желание течь, но она также обладает способностью принимать любую форму, которую ты ей придаешь, в отличие от воздуха, который уплывает, или земли, которая от природы застенчива и сопротивляется изменениям. Благословение - акт изменения того, на что способен мир вокруг. Вода - самая легкая стихия для управления,  - она говорит так, словно это обычные факты, такие же простые, как голубое небо,  - даже самые ничтожные из бардов способны справиться с этим,  - она прислоняется к стене пещеры,  - к счастью, ты сильно понизила планку моих ожиданий,  - она делает паузу,  - погрузись в воду.
        Я нервно подхожу к краю. Она хочет, чтобы я нырнула в водопад? Течение выглядит смертельно опасным, а я даже не умею плавать…
        Я поворачиваюсь к ней, на моем лице, вероятно, читается явный ужас, потому что она смеется.
        - Нет, не тело. Погрузи свой разум в воду. Почувствуй, что он ощущает. Заставь воду расступиться. Заставь ее сделать то, что она уже хочет сделать - освободить место. Подчиниться твоим прикосновениям.
        Пока Кеннан объясняет, ее лицо преображается. Исчезает ее обычная суровость, и на ее месте появляется что-то другое, почти напоминающее мягкость, как будто она говорит о старом друге, а не о водопаде. Но это скоро проходит, и она снова хмурится.
        Я хмурюсь в ответ, сначала на Кеннан, а потом на водопад, но оба игнорируют меня. Наконец я делаю глубокий вдох.
        Если даже самый ничтожный бард может это сделать, так ли это трудно?

* * *

        Время проходит странно быстро, и усталость берет верх.
        Кеннан устраивается в укромном уголке пещеры, пока я пытаюсь разделить воду. Простая попытка закончить одну мысль ощущается, будто я должна вытащить ее на поверхность темного болота. Большую часть времени она выскальзывает и падает обратно на дно, теряясь в темной воде.
        - Еще раз.
        Ее голос - как гвозди, вбиваемые в основание моего черепа; я слишком устала, чтобы думать.
        - Я с тобой разговариваю, крестьянка,  - ее губы изгибаются.  - Еще раз.
        - Вы говорите, что вода так впечатлительна,  - мой голос слышится как шепот, я хватаюсь за раскалывающуюся голову. Голос отдается эхом в пульсе воды, твердом биении, которое я не в силах контролировать,  - но то, что она - нечто текучее, не делает ее послушной.
        - Неужели?  - любопытство расцветает на лице Кеннан. Она по-прежнему хмурится и скрещивает руки на груди, но я вижу, как расслабляются костяшки ее пальцев.  - Бросаешь вызов моему опыту, крестьянка? Неужели твои десять минут опыта дают тебе такое богатство знаний, в которые я почему-то не посвящена?
        - Конечно, нет,  - я стискиваю зубы, чтобы звук воды не одолел меня,  - я просто….  - а что, если я все неправильно поняла? Я смотрю на поток падающей воды, чувствую ее силу, когда она ускользает от меня. Образы Астры проносятся в голове: толпа людей, кричащих и толкающих друг друга при появлении бардов. Притягиваемые грациозной силой, с которой двигаются их тела.
        - Если я не смогу заставить воду изменить курс…  - бормочу я. Мои пальцы сжимают иглы, спрятанные в карманах. В конце коридора нависают рыхлые куски большой скалы, едва держащиеся под потоком воды, бегущей по ним. Я стучу, стучу, стучу иглой, стук в моей голове соединяется с шумом воды, когда я перевожу идею в слова.
        - А что, если у нее был стимул двигаться?  - я подхожу ближе, пока не оказываюсь прямо под скалой, и провожу пальцами по воде. Я представляю себе громкий раскат грома, приносящий живительный дождь, который барды принесли в Астру, изменив фокус внимания толпы, которая замерла, чтобы посмотреть вверх и засвидетельствовать чудо.
        Кеннан задыхается, и я чувствую, как ее ногти впиваются в мою шею, дергая меня назад. Я кричу, шатаясь и падая на колени.
        Но над моей головой громко раскатывается гром. Туча продолжает расти, и кусок скалы, под которым я была, врезается точно в то место, где я стояла, преграждая течение воды.
        Я в ужасе отползаю в сторону, и вода катится по обеим сторонам скалы, меняя курс и брызгая мне под ноги.
        Я это сделала.
        По крайней мере, я так думаю.
        - Ты пытаешься покончить с собой?  - разъяренное лицо Кеннан выводит меня из транса. Ее щеки пылают, и она что-то вытирает с рук. Мою кровь?  - Ты глупая, безрассудная.
        - Но я это сделала,  - я даже не пытаюсь подняться с мокрой земли. Я наслаждаюсь, позволяя прохладной воде успокоить боль в висках. Смех вырывается из меня, когда я вижу зияющую дыру, оставленную камнем.  - Я… Я сделала это!
        - Чуть не убив себя в процессе,  - ярость в ее голосе пугает меня,  - ты должна научиться держать себя в руках. Если ты не можешь контролировать себя, то не можешь надеяться контролировать что-то еще,  - она показывает на водопад.  - Цель состояла не в том, чтобы вызвать обрушение скалы. Ты должна была сосредоточиться на воде.
        - Сделать это по-другому не получалось,  - я выдерживаю ее взгляд и встаю, чувствуя себя храброй. В ярости Кеннан есть что-то еще, похожее на страх. Я пытаюсь понять его, возможно, здесь нужен иной образ мышления.
        В мгновение ока Кеннан оказывается рядом, ее когтистые пальцы тянутся ко мне, готовые вырвать мой предательский язык. Я вздрагиваю, готовясь к ее возмездию.
        Звук хлопков прорывается сквозь наше напряжение и заставляет Кеннан замереть, ее руки в сантиметре от моей шеи.
        Кто-то здесь… аплодирует?
        Из тени пещеры выходит фигура.
        Катал.
        - Браво, Шай,  - он улыбается мне,  - на меня это произвело должное впечатление.
        Кеннан молча отстраняется, она убирает руки за спину и кланяется. Катал хмуро смотрит на нее. Я падаю на колени, слишком усталая, чтобы стоять.
        Катал оценивающе смотрит на водопад. Его элегантная одежда и острые глаза мерцают на свету.
        - Благодарю вас, Кеннан, за то, что уделили мне время,  - говорит он,  - но полагаю, ваши услуги больше не требуются.
        Кеннан пытается возразить, но Катал делает шаг вперед, полностью сосредоточившись на мне.
        - А теперь, если вы будете так добры, я хотел бы поговорить с моим новым бардом наедине.

        Глава 17

        Он знает. Знает, что я пробралась в комнату Найла.
        И он слышал, что я проваливаю тестирование. Он понимает, что совершил ужасную ошибку. Он, наконец, видит правду - я не одарена, а проклята - и теперь я заплачу за это. Меня вышвырнут или показательно накажут.
        Он еще думает, не казнить ли меня.
        Я не могу перестать дрожать. Я потираю руки, стараясь сохранять спокойствие, и иду за Каталом. Чем дальше мы продвигаемся, тем оживленнее становится в замке, слуги и стражники снуют туда-сюда. Они нервно поглядывают на проходящего мимо Катала, словно опасаясь, что он может оценить их работу. Ясно, что я не единственная на грани нервного срыва.
        Катал замедляет шаг, когда к нам приближается камергер, заламывая руки и говоря что-то. В нескольких шагах позади я слышу их разговор, но это, кажется, не беспокоит Катала. Спокойствие не оставляет его ни на секунду, как обычно.
        - Это просто ужасно, ваша светлость,  - камергер почти обезумел,  - за все мои годы я никогда не видел такой пыльной галереи!
        - Уверен, это абсолютная трагедия. Однако меня больше интересует вопрос нашей безопасности,  - отвечает Катал,  - в рапорте, который мне дали, говорилось, что наших охранников будет недостаточно.
        - Для таких больших свит, как свита посла Рихтера и архиепископа, да,  - отвечает камергер, все больше волнуясь, если это вообще возможно,  - у нас просто не хватает охраны для праздника такого масштаба!
        - Силы извне,  - предлагает Катал,  - обычных кандидатов должно хватить.
        Камергер театрально кланяется и уходит. Катал оглядывается на меня, обезоруживающе улыбаясь.
        - Испытания и невзгоды, связанные с тем, чтобы устроить бал для иностранных сановников,  - он смеется. На мгновение я забываю, что у меня могут быть большие неприятности.
        Мы достигаем цели слишком быстро, и мои опасения снова накатывают на меня волной. Замок, похоже, может расширяться и сжиматься, или, может, мое волнение заставляет время мчаться вперед. Прежде чем я успеваю собраться с мыслями, перед нами открывается массивная дверь.
        - Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее,  - Катал жестом приглашает меня пройти дальше, когда я переступаю порог гостиной. Потолок представляет сложный стеклянный купол, который, кажется, заманивает золотой солнечный свет в комнату. Элегантные оранжерейные орхидеи, расположенные вокруг зон отдыха, дополняют иллюзию, что мы сидим на открытом воздухе.
        Мой взгляд обегает пространство, я пытаюсь понять, где мы находимся, стараясь не отвлекаться на великолепие.
        - Спасибо,  - я слегка прикусываю губу и опускаюсь на одну из подушек. Она такая мягкая, что мне хочется раствориться в ней. Через купол над головой я вижу, что облака приобрели розовый оттенок. Должно быть, я весь день боролась с водопадом.
        - Сначала о главном,  - говорит он,  - у меня к тебе очень важный вопрос, Шай, если ты позволишь,  - Катал, с серьезным выражением, грациозно усаживается напротив. Я напрягаюсь, готовясь к неизбежному. Ты - сплошное разочарование, Шай. Подделка.  - Ты любишь оливки?  - спрашивает он. На его губах играет легкая улыбка.
        Я так поражена, что чуть не подскакиваю.
        - Я не уверена, что пробовала,  - неловко отвечаю я.
        - Нам придется это изменить,  - говорит он. Я слегка дрожу, не зная, как себя чувствовать. У меня неприятности или нет?  - У тебя есть любимая еда? Я могу послать за ней. Ты, должно быть, голодна.
        - Голодна,  - я хмурюсь, что делает его улыбку шире.
        - Не стесняйся просить все, что хочешь. Для меня большая честь предоставить это тебе,  - говорит Катал,  - может быть, утка? Лосиный сыр? И то и другое?
        - И то и другое?
        - И то и другое, верно,  - он дважды хлопает в ладоши, и слуга, прячущийся поблизости, убегает.
        Он по-мальчишески улыбается мне.
        - Я знаю, что ты смеешься надо мной, Шай. Я это ценю.
        - Теперь мне интересен этот лосиный сыр,  - признаюсь я.
        - Любопытство и чувство юмора,  - Катал смеется,  - редкие черты характера у барда. Держись за них.
        Мои брови взлетают вверх. Равод утверждал обратное. Я прикусываю язык, чтобы не спросить почему. Равод также сказал мне быть осторожной с Каталом, но я начинаю сомневаться и в этом тоже. Общество Катала - самое приятное, какое можно найти в замке.
        - Милорд, зачем вы пригласили меня сюда?  - выпаливаю я. Не знаю, имею ли я в виду именно эту минуту, или здесь скрывается более важный вопрос - почему он вообще поверил в меня, считая, что из всех претендентов именно я могу быть бардом.
        Появляется слуга с подносом, полным гладкого коричневого миндаля, блестящих оливок, влажных сыров, разноцветных фруктов и всевозможных деликатесов, которые я никогда не ела. Он кланяется, ставит перед нами поднос и уходит.
        - Мне кое-что пришло в голову,  - говорит Катал, и я нервно сглатываю. Мне хочется проглотить еду, но горло сжимается от страха.  - Я внимательно наблюдал за твоим тестированием. Я, мягко говоря, недоволен.
        Мне вдруг становится так не по себе, что я боюсь разрыдаться.
        - Я… Простите,  - говорю я, собираясь с духом.
        - Что? Не надо извиняться. Я не сержусь на тебя. Меня не устраивает, как Кеннан проводила твои тесты.
        - Мои тесты? Как?  - у меня бешено бьется сердце. Возможно, эта встреча - обсуждение не меня, а Кеннан. Видел ли он, какой жестокой она была?
        - В своих ежедневных отчетах она писала, что твои таланты в лучшем случае скудны,  - продолжает он,  - но я считаю, что это ложь.
        Я молча смотрю на него. Когда я больше не в силах смотреть ему в глаза, отвожу взгляд и понимаю, что в комнату вошла Имоджен и начала тихонько вытирать пыль с пьедестала, на котором стояла богато украшенная статуя. Я вздрагиваю, когда вижу ее лицо. Она слегка подмигивает мне.
        Катал спокойно наблюдает за мной.
        - Во время последнего теста я заметил, что Кеннан сделала многое, чтобы подкосить тебя,  - по-моему, это преуменьшение,  - в пещере я видел это своими глазами. Знаю, что она делала с тобой.
        Я молчу, внимательно наблюдая за Каталом. Крошечная обезоруживающая улыбка продолжает играть в уголках его рта. Катал так отличается от всех остальных в замке. Он открыт и честен, в то время как остальные замкнуты, враждебны. Мои глаза обжигают непрошеные слезы, и я вспоминаю пари, резкие слова Равода, когда я только приехала, и ненависть в глазах Кеннан.
        - Не понимаю,  - я хмурюсь.
        Катал машет рукой. Имоджен выскальзывает из комнаты, и мы снова остаемся одни.
        - Кеннан выполняла контрблагословение,  - говорит он.
        - Что?
        - Она притворялась, что пьет чай, чтобы скрыть движение губ, но с того места, где я стоял, было очевидно, что она делает. Она делала свои благословения, чтобы помешать тебе пройти тест. Довольно искусно, но это к делу не относится. Похоже, ей угрожает твой дар.
        От того, что он говорит, у меня внутри все переворачивается. Возможно, Катал все еще верит в меня, но Кеннан была не просто жестокой, она намеренно заставила меня потерпеть неудачу. Не знаю, злиться ли на нее или бояться того, что это означает для нее или для меня. Мне не следует переживать из-за того, как она относится ко мне, но это все-таки вызывает у меня дрожь беспокойства. Будет ли она наказана?
        Катал откидывается на спинку дивана.
        - Расслабься, Шай. То, что ты смогла сегодня сделать, показывает, насколько лучше ты владеешь даром, чем доносила Кеннан.
        - Знаю, что Кеннан не очень-то меня любит, но зачем ей это делать?
        - Если бы кто-нибудь занялся этим, мне было бы очень интересно узнать ответ и на этот вопрос.  - Я хмурюсь, не в силах понять тон Катала.  - Тем не менее я могу с полной уверенностью сказать, что в будущем все будет совсем по-другому. Тебе будет предоставлен новый тренер. Кто-то, кто не будет настолько мелочным, чтобы саботировать твой прогресс. Тебе и так есть о чем беспокоиться,  - его тон меняется,  - в конце концов, не все опасности, связанные с работой барда, приходят извне. Некоторые лежат внутри.
        - Безумие,  - говорю я с легкой дрожью в голосе, как будто произнесение этого слова громче навлечет его на меня. Катал кивает.
        - Я вижу в тебе себя, Шай. Возможно, это то, что заставляет меня помочь тебе полностью раскрыть свой потенциал. Я хочу, чтобы ты добилась успеха,  - он вздыхает, его взгляд пронзает меня насквозь,  - я тоже понимаю, что значит быть другим. Быть отрезанным от остального мира. Находиться в одиночестве,  - его голос слегка дрожит на последнем слоге. Мое тело расслабляется. Я чувствовала то же самое в Астре.
        - Дома все думали, что я проклята,  - тихо говорю я,  - они ненавидели меня. У меня было очень мало друзей, которые относились ко мне как к человеку.
        Катал мрачно улыбается.
        - Иногда быть необыкновенным - значит быть необыкновенно одиноким.
        Странно думать, что у меня есть что-то общее с лордом Высшего совета. Еще более странно, что он считает меня необыкновенной.
        Катал наклоняется вперед и смотрит на меня с серьезным выражением. Его полупрозрачные серые глаза изучают меня.
        - Смерть твоей матери, должно быть, очень тяжела для тебя,  - говорит он.
        На глаза наворачиваются слезы, и я быстро смахиваю их.
        - Мне бы хотелось побольше узнать о твоем доме,  - говорит он.
        - Не представляю, как такое место, как Астра, может вас заинтересовать,  - признаюсь я,  - это всего лишь маленькая деревушка на равнине. Большинство из нас - простые деревенские жители, живущие своей жизнью.
        Уголок рта Катала приподнимается вверх.
        - Простые деревенские жители не часто покидают свои простые деревни,  - замечает он,  - тем более проникают в мой замок и становятся бардами. У меня сложилось отчетливое впечатление, что в тебе есть гораздо больше, чем ты показываешь, Шай. Мне бы очень хотелось услышать всю историю целиком,  - Катал морщится.  - Я не собираюсь совать нос в чужие дела. Тебе не нужно делиться тем, чем ты не хочешь. У меня нет никакого желания ставить тебя в неловкое положение.
        - Нет,  - перебиваю я,  - я не испытываю дискомфорта.  - По правде говоря, сейчас я боюсь только одного: Катал поймет, что я не так интересна, как он думает, и откажется мне помогать.
        - Замечательно,  - кажется, Катал вздохнул с облегчением,  - мое любопытство может кого-то отпугнуть.
        - По моему опыту, любопытство и неприятности часто идут рука об руку,  - я позволяю себе усмехнуться, вспоминая приключения, которые привели меня сюда.
        - Тогда побалуй меня,  - говорит Катал,  - начни с самого начала.
        Я делаю глубокий вдох и не успеваю опомниться, как уже делюсь всем, начиная с моего воспитания в Астре, случайных благословений, которые я делала с помощью своей вышивки, моего предположения, что проклята, и заканчивая благословениями, которые видела в Астре. Потом я описываю убийство Ма и странное прикрытие. Высказываю подозрения, что тут замешан бард. Я продолжаю описывать, как покинула Астру, и мое путешествие. Катал выслушивает все это с восторженным вниманием.
        Когда я заканчиваю, его глаза широко раскрыты и внимательно блестят.
        - Так… вы мне верите?  - спрашиваю я.
        На его лице появляется выражение, которое я не могу понять. Его темные брови нахмурены, губы сжаты в тонкую линию.
        - Каждому слову,  - произносит он медленно. Искренне.
        Я вздыхаю с облегчением. Воздух в моих легких становится легче. Негодование после разговора с констеблем Данном и Фионой о смерти мамы проходит. Не важно, что они решили считать меня сумасшедшей. Катал - тот, кого мне нужно было убедить. Его мнение - единственное, что имеет значение. И он мне верит.
        Я чувствую жжение в уголках глаз. На этот раз я даже не моргаю. Так долго я держала все в тайне, потому что боялась. Мне было так страшно…
        Катал встает, когда я поднимаю руки, чтобы вытереть слезы. Он элегантно обходит вокруг стола и опускается передо мной на колени, нежно беря за руки. Я ощущаю, что его аристократические пальцы мягкие и теплые, когда он проводит по моим костяшкам.
        Папа так держал меня за руки, когда я была маленькой девочкой. Если я поцарапаю колено, играя, или ввяжусь в драку с Кираном. Руки разные, но ощущение одно.
        - Плачь, если тебе нужно, Шай,  - мягко говорит Катал,  - ты через многое прошла.
        Я шмыгаю носом, и слеза падает мне на колени.
        - Спасибо,  - шепчу я.
        Как только мое дыхание успокаивается, он отпускает мои руки и встает. Он начинает медленно расхаживать по комнате, задумчиво потирая темную серебристую щетину на подбородке.
        - Есть сотни бардов,  - говорит он,  - каждый из них способен скрыть содеянное. Но есть способ открыть истину и добиться справедливости, которую ты ищешь. Это потребует терпения. И мне понадобится твоя помощь.
        Меня захлестывает волна благодарности. Он долго смотрит мне в глаза, не мигая, а потом отводит взгляд.
        - Но почему именно я?  - наверняка есть кто-то более опытный, на кого он может положиться.
        - У меня есть небольшой дар к распознаванию талантов,  - он качает головой,  - то, что ты сделала у водопада, скажем так, совсем другое. Вдохновленное. Как в тот день, когда ты приехала. В тебе есть что-то особенное, Шай. И наша задача требует кого-то особенного.
        Я думаю, это комплимент, но не могу не опасаться, что он заблуждается, веря в мой талант. Я почти ничего не показала на тестах. Но если Кеннан действительно сдерживала меня, есть шанс, что я не знаю своих собственных сил, как говорит Катал.
        - Что мне нужно сделать?
        Когда он снова говорит, его голос едва ли выше шепота.
        - Тебе нужно будет найти Книгу дней,  - говорит он,  - и я научу тебя читать ее, понимать и использовать.

        Глава 18

        Тихий, бледный рассвет предвещает новый день. Новый старт. Купаясь в розовато-сером сиянии утра, я почти уверена, что вчерашний день был сном.
        Книга дней.
        Я вспоминаю напряженный взгляд Катала. Убежденность в его голосе. Это хранилище всей истины, принесенной на нашу землю первым всадником. На ее страницах записано все, что мы знаем. Ткань, на которой формируется вся реальность.
        При этих словах меня пробрала дрожь. Конечно, я слышала об этой книге. Кто не слышал? Это часть почти каждой легенды. Вся история. Все будущее. Само существование. Творение, созданное благословением, настолько великое, что находится за пределами человеческого понимания.
        Но никто никогда не видел этой книги. Она так же фантастична, как Гондал.
        Когда я сказала это, Катал ухмыльнулся.
        - Безопаснее,  - сказал он,  - чтобы мир поверил, что книга ненастоящая, чем понял, что такая сила, такое величие существуют. Наша обязанность - защищать ее. Людям не всегда можно доверять правду. Начались бы бунты. Массовые беспорядки. Бедные и голодные пытались бы прибрать книгу к рукам, уничтожить ее или, что еще хуже, использовать. Представьте себе, что вся власть в Монтане оказалась бы не в тех руках.
        Ужасная мысль. Может ли это быть правдой? Зачем ему выдумывать что-то подобное? Правителю Монтаны, лидеру бардов Высшего совета. И он верил в меня. Хотел помочь мне.
        - Правда о твоей матери ждет тебя на страницах этой книги,  - сказал он.
        По словам Катала, Книга дней находится где-то под замком, в лабиринте, защищенном древней силой. Только невероятно одаренный бард может пройти сквозь заклинания защиты к его сердцу.
        - Я сделал все, что мог,  - сказал он.  - Благословения, помещенные в лабиринт, не похожи ни на что из того, что мы сейчас практикуем. Последняя попытка добраться до книги чуть не убила меня. Во время долгого выздоровления я понял, это не то, что я могу сделать сам. Я должен довериться кому-то. Достаточно смелому, чтобы противостоять большой силе, и достаточно умному, чтобы преодолеть все препятствия. Необычайно одаренному. Вроде тебя.
        Я осматриваю плащадку в поисках своего нового тренера, и меня шатает от мысли, что я, прямо в этот самый момент, нахожусь над таким мощным источником силы и истины. Как я ни стараюсь сосредоточиться на чем-нибудь другом, мысли возвращаются ко вчерашнему дню.
        Может ли эта книга действительно дать мне ответы? Большую часть ночи я не могла заснуть, пытаясь представить себе такое.
        Книги - это зло. Писать опасно.
        - Ты все еще здесь,  - голос вырывает меня из задумчивости. Я резко оборачиваюсь. Равод. В груди все сжимается, дыхание вырывается из легких.
        - Да, все еще,  - прочищаю горло,  - приношу свои соболезнования по поводу проигрыша пари.
        - Ужасно,  - Равод качает головой,  - я собирался потратить деньги на что-нибудь глупое и легкомысленное. Надеюсь, ты довольна, что твое здравомыслие стоило мне причудливой шляпы.
        - А что случилось с «искоренением чувства юмора», Равод?  - спрашиваю я, прищурившись.
        - Кто сказал, что я шучу?  - уголки его губ приподнимаются, а темные глаза мерцают. Даже самый слабый намек на улыбку на его лице заставляет меня ощутить тепло. Но прежде чем я успеваю расслабиться в дружеской атмосфере, он машет рукой и поворачивается.
        - Но сегодня у нас другая задача,  - Равод оглядывается через плечо.  - Готова?
        - Готова?  - повторяю я в замешательстве.  - Я должна встретиться со своим новым тренером.
        Равод кивает.
        - И вот я здесь.
        - Подожди,  - у меня перехватывает дыхание. Я качаю головой, начиная все сначала,  - ты мой новый тренер?
        - Не надо так расстраиваться,  - говорит он.  - Катал подумал, что тебе будет удобнее тренироваться с кем-то из знакомых. Он очень заинтересовался тобой.
        - Это он заинтересовался, к твоему сведению,  - не понимаю, почему мне нужно объясняться с Раводом.
        - Избавь меня от подробностей. Я знаком с твоей способностью следовать инструкциям,  - говорит он.  - Катал предложил сменить темп твоих занятий.  - Интересно, что еще ему передал Катал?
        - Куда мы идем?  - спрашиваю я, понимая, что мы вовсе не направляемся на тренировочную площадку.
        - Вот увидишь,  - он жестом приглашает меня следовать за ним обратно в крыло бардов.
        Равод молча ведет меня вниз в глубь горы по многочисленным проходам, очень похожим на те, что вели в пещеру с водопадом. Я слышу отдаленный рев бьющейся воды.
        Мы подходим к воротам в задней части главного двора. Солнце уже начало подниматься над вершинами гор, заливая мрамор золотистым светом.
        - Я выбрал лошадей,  - говорит Равод. Он останавливается в центре двора,  - чтобы поехать в пустоши у озера.
        - Мы покидаем замок?  - я останавливаюсь рядом. Меня охватывает паника. Там бродят бандиты. Что, если я потеряю Равода из виду и снова окажусь в опасности? Глупо, но страх подавляет мои чувства.
        Начинает казаться, что двор, хотя и красивый, душит меня. Кустарник выглядит большим и зловещим. Пустые взгляды изящных статуй заполняют все пространство, не оставляя места для дыхания. Я задыхаюсь, хватая ртом воздух, уверенная, что моя грудь вот-вот разорвется.
        - Сделай глубокий, медленный вдох,  - голос Равода звучит мягко. Его доброту трудно воспринимать после мучений с Кеннан.  - Это нормально - быть испуганной. Ничего страшного, если иногда нужно остановиться и подышать.
        Требуется секунда, чтобы вспомнить, как дышать. Мое сердце замедляется. Двор расширяется.
        - Спасибо,  - бормочу я, откидывая назад потные пряди волос,  - как будто на меня все навалилось сразу.
        Взгляд Равода задерживается на мне, и я замираю. Выражение его лица открытое и теплое. Это почти заставляет меня снова потерять способность дышать.
        Звук копыт заставляет меня повернуть голову, к нам приближаются два конюха, каждый ведет красивую лошадь. Холодная маска Равода мгновенно возвращает на место. Он шагает к большой черной кобыле, той самой, с которой мы познакомились в Астре. Увидев его, она радостно ржет.
        Я сажусь на другую лошадь, гнедого мерина. Равод достает из кармана кусочек яблока и скармливает его своей кобыле, прежде чем сесть в седло с непринужденной грацией.
        - Ну что, поедем?  - спрашивает он, направляясь к главным воротам. Я смотрю на него, тяжело вздыхаю и следую за ним.

* * *

        Спуск с горы занимает меньше времени, чем я помню, но, возможно, это всего лишь мои нервы. Мы с Раводом погрузились в тишину, слышны только свист ветра на склоне и стук подков по дороге.
        Солнце достигает своего пика к тому времени, когда мы спускаемся на равнину. Я ожидаю, что равнина будет такой же, какой я ее оставила: сухой и пыльной. Но подавляю вздох, увидев, что лежит передо мной.
        Коричневая трава и тусклые камни разбросаны вдоль тропинки, впереди стоят несколько серых скелетообразных деревьев. Пустота кажется еще более леденящей, чем на тренировочной площадке высоко наверху.
        Равод сворачивает с дороги, и я следую за ним. Я внимательно наблюдаю, как он делает глубокий, спокойный вдох и выдох. Мертвенный простор, кажется, не беспокоит его. Я начинаю задаваться вопросом, была ли идея покинуть замок его собственной.
        Равод останавливается и спешивается, и я делаю то же. Ноги болят, когда я опускаюсь на землю.
        Я почти забыла, насколько обширны равнины. Но, как ни странно, отсюда, окутанный облаками, замок кажется больше, чем когда-либо. Его величие на расстоянии создает резкий контраст.
        - Что здесь произошло? Знает ли об этом Катал?  - конечно, если бы он это знал, то поручил бы бардам прийти и поработать с их благословениями, чтобы исправить все. Этот участок земли находится так близко к замку, что я удивляюсь, как не заметила его, когда приехала сюда. Я еще больше удивлена, что Катал - или кто-то еще - был не против подобного. Место совершенно не пригодно для жизни, как будто здесь давным-давно взорвалось мощное оружие, иссушившее корни растений. Это даже хуже, чем высохшие пастбища в Астре. А все знают, что у нас одна из самых бедных деревень в Монтане. Мы - проклятие для нашей великой нации.
        - Катал в курсе,  - отвечает Равод, и я с трудом понимаю жесткость его тона.
        - Как можно это терпеть?  - гнев закручивается во мне, когда моя лошадь робко обнюхивает землю в поисках чего-нибудь съестного. Но там нет ничего, кроме пыли.  - Жить в роскоши, зная, что такие места существуют?
        - Мы здесь не для того, чтобы обсуждать бардов,  - говорит Равод, нахмурившись.
        - Знаю, как тебе нравится быть отчужденным и загадочным, но не мог бы ты объяснить мне, что мы здесь делаем?  - спрашиваю я, глядя на него.
        Брови Равода удивленно взлетают вверх.
        - Загадочным? Неужели?
        - Ты же не собираешься оспаривать, что держишься в стороне?  - я, в свою очередь, поднимаю бровь.
        Равод закатывает глаза.
        - Я могу быть общительным, когда того требует ситуация.
        - Значит, никогда?  - я не могу удержаться, чтобы не улыбнуться, когда дразню его. Впервые за долгое время я чувствую себя комфортно. Даже весело.
        В уголках тонкого рта Равода мелькает тень улыбки - ровно настолько, чтобы вновь появились ямочки на щеках. Это зрелище - крошечная вспышка молнии в моей груди.
        - Я не всегда был бардом. Я даже не всегда жил в Монтане…  - он замолкает, его веселье исчезает, его взгляд становится далеким. Он смотрит поверх мертвого пейзажа, выражение его лица меняется, становясь задумчивым и тоскливым. Я молча смотрю на него, гадая, куда он ушел от меня, и жалея, что не могу пойти с ним.
        - Равод?  - я подхожу ближе.  - Ты слышишь?
        Он качает головой, возвращаясь в настоящее.
        - Извини,  - говорит он.
        Я должна спросить.
        - О чем ты думал сейчас?
        - Я думал о своем…  - он прочищает горло.  - О том месте, где я вырос.
        - Где ты вырос?
        Определенно неправильный вопрос. Он снова надевает привычную непроницаемую маску.
        - Мы должны сосредоточиться на текущей задаче,  - говорит Равод,  - я хочу видеть, что приходит к тебе естественным путем, без моей подсказки.
        - Я могу исполнить любое благословение?  - спрашиваю я.
        - Да, если это относится к делу,  - отвечает Равод.  - Посмотрим, как ты превратишь пустошь в луг.
        - В луг?  - я нерешительно делаю шаг вперед. Яркий солнечный свет размывает равнины.  - Но как? Здесь ничего нет.  - Кеннан всегда заставляла меня превращать или черпать из того, что уже было на месте. Возможно ли вообще создать что-то новое?
        Я закрываю глаза, ощущая окружающий мир таким, каков он есть. Мысленно возвращаюсь назад, вспоминая все уроки, полученные за последнюю неделю, чтобы использовать свою способность изменять реальность.
        Теперь, когда Кеннан не вмешивается в мои благословения, начать становится немного проще. Ощущение, что я пробираюсь через мутное болото, чтобы сосредоточиться, исчезло; мои мысли кристаллизуются с большей легкостью.
        Однако от посеянных ею семян сомнения избавиться не так-то просто. Я начинаю ощущать тепло в своих пальцах, но не более того. Я не могу усилить его. Я почти боюсь попробовать, беспокоясь, что только настраиваю себя на очередную неудачу. Я сгибаю пальцы, перемещая свой вес.
        То, о чем просит Равод, кажется еще более впечатляющим, чем разделение воды в пещере. Это заставляет меня подумать о Кеннан как о разумном учителе..
        - Сосредоточься на том, что ты пытаешься сделать,  - слышу я голос Равода и открываю глаза,  - если тебе нужен луг, постарайся думать о чем-нибудь, что напоминает тебе луга.
        - Тебе не кажется, что это немного окольный путь? Почему бы просто не подумать о луге?
        - Слишком буквально.  - Он качает головой.  - Такое мышление порождает иллюзии, не более того. Устные благословения непостоянны, но все же изменяют истину того, что нас окружает. Привязывание благословения к чему-то реальному даст ему основу в реальности.
        Я обдумываю его слова и снова закрываю глаза. Мое дыхание замедляется; сердцебиение меняется и синхронизируется с течением всего вокруг. Слушаю ветер в мертвой траве и чувствую землю под ногами. Зацикливаюсь на этом моменте, прежде чем потянуться к своему разуму, чтобы связать все воедино.
        Мне нужно придумать что-нибудь, что напомнило бы мне луга. Живя в Монтане всю жизнь, я ни разу не видела лугов. Единственная причина, по которой я вообще знаю о них,  - это истории, которые рассказывали мама и папа.
        Они описывали зеленые поля, усыпанные яркими полевыми цветами, где над головой парят птицы, а галантные юноши ухаживают за прекрасными девушками. Может, истории были слишком причудливы, чтобы иметь основу в реальности, но память заставляет кончики моих пальцев снова согреться.
        Потом все останавливается. Я раздраженно рычу на себя.
        - Попробуй еще раз,  - голос Равода спокоен и терпелив,  - ты можешь это сделать.
        Его мягкое поощрение - желанная перемена после бесцеремонного подхода Кеннан. С небольшим усилием мне удается подавить раздражение и попробовать еще раз.
        Равод говорит, что мне нужно придумать что-то, что напоминает мне луг. Я ломаю голову.
        Луг. Солнечный свет. Тепло. Красота.
        Перед моим мысленным взором возникает образ. Я вспоминаю непринужденную грацию, заразительную улыбку и смех, похожий на звон колокольчиков.
        - Фиона.
        Волна тепла проходит сквозь меня, начиная с кончиков пальцев. Я открываю глаза.
        Я вздрагиваю, когда тусклые цвета вокруг взрываются ярким зеленым цветом. Цветы всех форм и сортов распускаются у моих ног и расходятся от меня по кругу. Над головой в воздухе парит стая голубей.
        Я надеялась вызвать небольшой клочок зеленой травы и цветов, но новая жизнь уже протянулась почти до дороги. Я ахаю, поворачиваясь к Раводу с ликующей ухмылкой.
        Миндалевидные глаза Равода широко раскрыты и, не мигая, встречаются с моими. Ветер мягко откидывает назад его волосы, отбрасывая тонкие черные пряди на лоб.
        И он улыбается.
        Радость поднимается в моей груди. Он без усилий прекрасен, даже больше, чем трепещущий луг, каскадом спускающийся по равнине. Боль, которая проникает глубоко в мое сердце.
        Чувства проносятся сквозь меня, безрассудные и хаотичные, как прыжок со скалы без оглядки. Я могла бы начать танцевать, но была в шаге от того, чтобы разрыдаться. Эта мысль ледяным прикосновением будит каждый нерв в моем теле. Чем дольше я смотрю на него, тем глубже проникает боль в мою грудь. Есть что-то уникальное, особенное в нем. Это тревожащая энергия, не похожая ни на что, что я чувствовала к Мадсу.
        Мадс… укол вины пронзает меня. Прошло уже несколько дней с тех пор, как я думала о нем.
        Небо темнеет, и вспышка боли пронзает мой череп, когда я теряю концентрацию. Прежде чем успеваю опомниться, раскат грома сотрясает воздух, заставляя меня вздрогнуть. Темные тучи сгустились там, где несколько мгновений назад небо было чистым.
        Что-то не так.
        Мой прекрасный луг умирает.
        Зелень отступает в черные, увядшие стебли. Они рассыпаются и опадают, когда еще один раскат грома эхом отдается над головой.
        Голуби кричат от боли, сталкиваясь друг с другом. Их движения хаотичны - как будто они обезумели и пытаются умереть.
        Их тела падают с тошнотворными ударами. Хрупкие маленькие тела лежат разбитые на почерневшей земле. Я вскрикиваю от страха и пытаюсь бежать. Но Равод ловит меня, удерживает на месте.
        Я кричу, и этот образ выжигает мне глаза, даже когда закрываю их. Делаю один хриплый вдох за другим.
        - Прости,  - шепчу я. Это все, что я могу сделать.
        - Тебе не за что извиняться,  - он шепчет себе под нос слова, которые возвращают все на свои места вокруг. Исправляют мою ошибку. Равнины остались такими же, какими были когда-то. Бесплодными.  - Я знаю, это трудно, но ты должна была увидеть. Последствия, когда мы теряем контроль. Любое благословение может обернуться катастрофой, если ты не будешь осторожна. Ты должна понимать, что у наших благословений есть пределы. Если равновесие сдвигается слишком далеко в одном направлении, его уже не вернуть.
        Я тяжело сглатываю, сбитая с толку и настолько потрясенная, что боюсь упасть в обморок. Волна головокружения захлестывает меня, и колени подкашиваются.
        Равод неловко прижимает меня к своей груди, и внезапно все, что существует в мире,  - это тепло его тела и приглушенное, ровное биение его сердца у моего уха. Быть так близко к нему, словно стоять посреди костра, одновременно тепло и удушливо. Он держит меня, будто не знает, что делать дальше. Его глаза - буря, происходящая где-то в прошлом, а я застряла где-то посередине.
        - Что с тобой случилось, Равод?  - я дышу, наклоняя свое лицо к нему.
        Мой вопрос невинен, но этого достаточно, чтобы его стены снова опустились. Он ослабляет объятия, отталкивая меня.
        - Мы должны вернуться. Тебе нужно отдохнуть.  - В том, как он отводит глаза, ощущается боль. Вспышка чувства, которое мне хорошо знакомо. Та же боль, которую я испытала после смерти мамы. И тогда я понимаю, что права. Он потерял что-то важное, и он никогда не будет прежним.

* * *

        Обратный путь кажется сложнее; лошадей труднее направлять. Может, это всего лишь усталость в глубине души - шок от того, что я пережила. Необъятный взлет и падение.
        Облака вздымаются, солнце садится, отражаясь от склонов горы вспышками, и я снова думаю о своем разговоре с Каталом. О Книге дней.
        Если он прав, если это действительно так, то, возможно, она может сделать больше, чем рассказать об убийце Ма.
        Поможет нам изменить такие вещи, как это бесплодное место. Поможет всей Астре.
        Что, если мы перепишем мир?
        Идея настолько дикая, что у меня кружится голова. Когда мы проходим через ворота внутреннего двора, Равод спешивается первым и смотрит, как я следую за ним, его темные глаза следят за каждым моим движением.
        Я хочу доверять ему. Хочу больше всего на свете.
        Я прикусываю губу, когда вижу рукоять золотого кинжала, выглядывающего из его сапога, и вспоминаю о бумагах, которые нашла.
        Равод не убийца моей мамы. Мне не нужна Книга дней, чтобы знать это. Я чувствую так глубоко и знаю, что не могу ошибаться.
        Но он все же мог что-то знать об этом.
        - Тебе надо пойти в трапезную и что-нибудь съесть. Тебе нужно поддерживать свои силы,  - он уже начал уходить.
        - Подожди,  - кричу я. Равод поворачивается, слегка нахмурившись. Сердце колотится, когда я решаюсь, действуя прежде, чем успеваю подумать:  - Прежде чем ты уйдешь,  - моя рука тянется в карман, вытаскивая бумаги, которые я взяла из комнаты Найла,  - ты должен это увидеть.
        Он хмурится сильнее, когда забирает у меня бумаги. Его темные глаза внимательно изучают содержимое. Через некоторое время, которое кажется вечностью, вновь смотрит на меня.
        - Где ты их взяла?  - спрашивает он. Его мелодичный голос сочится гневом. У меня покалывает кожу на затылке. Может, он знает, для чего они нужны.
        Есть только один способ выяснить.
        С глубоким вздохом я отвечаю:
        - Возможно, я просто должна показать тебе.

        Глава 19
        - Ты заходила в мужскую казарму?
        Стоя перед дверью в конце стрельбища, я морщусь и пожимаю плечами.
        - Мне нужны были ответы,  - говорю я,  - и я нашла их. Думаю.  - Он поймет, когда увидит: карты, запрещенные письмена.
        - Тебе не следовало идти сюда без сопровождения,  - Равод проводит рукой по волосам. Его волнение на самом деле немного милое.  - И то, что ты обнаружила, в лучшем случае слегка подозрительно.
        - Теперь меня нужно сопровождать, не так ли?  - парирую я.  - Так что пошли.
        Тяжело вздохнув, Равод толкает дверь и ведет меня внутрь. Как и прежде, казармы пусты, все заняты делами. Он следует за мной, пока я иду по пути, ведущему в комнату Найла, который Имоджен показала мне. Мои ноги помнят дорогу, сердце бешено бьется в груди.
        - Что там написано? В бумагах, которые я нашла,  - спрашиваю я Равода, обернувшись. Я не могу смотреть ему в глаза. У меня дрожат руки.
        - Долготы и широты разных мест,  - отвечает Равод,  - это координаты направлений.
        - И это все?  - беспокойство бушует во мне. Я ошибаюсь, подозревая что-то большее?  - Но зачем Найлу понадобилось знать, как добраться до моего дома?
        Равод пожимает плечами.
        - В отличие от произнесенного слова, все, что написано чернилами, является постоянным. Это может быть благословение. Или кто-то, сверяясь с картами Найла, искал место для возможной крепости или убежища для бардов.
        - Это не совпадение,  - твердо говорю я, чувствуя, как внутри закипает гнев. Я останавливаюсь возле комнаты Найла, положив руку на плечо Равода. Он напрягается от прикосновения, и я убираю руку; его тепло остается со мной. Я успокаиваюсь и смотрю на него.  - Моя мать была убита в этом доме кинжалом барда, сразу после того, как ваша группа ушла. Убийца - бард, либо Найл, либо Кеннан. Если ты мне не веришь, иди и посмотри сам.
        Равод выдерживает мой взгляд, и я могу поклясться, что в его глазах мелькает страх, он вздыхает и исчезает за занавеской в комнате Найла.
        Наблюдаю за занавеской несколько минут, едва осмеливаясь дышать. Мои ногти впиваются в ладони, а зубы скрежещут. Там должно быть что-то, что подтверждает мои подозрения.
        Сердце подпрыгивает, когда шуршит занавеска и с мрачным видом появляется Равод. Я выжидающе смотрю на него. Должно быть, он что-то нашел…
        Словно предвидя мой вопрос, он качает головой.
        - Нет…  - плохое чувство поднимается внутри, когда я проталкиваюсь мимо него в комнату Найла.
        Там чисто. Все карты, книги и чернила исчезли. Не осталось даже намека на то, что я когда-то там нашла. Должно быть, он избавился от всего после того, как нашел разбитую бутылку. Я стою в шоке, чувствуя, как вся кровь в моем теле вытекает из моих ног в пол.
        Нежная рука на моем плече заставляет обернуться. Лицо Равода, как всегда, непроницаемо.
        - Ну же, Шай. Пора уходить,  - он говорит так, словно я маленький ребенок.
        Как будто он жалеет меня.
        Он мне не верит.
        - Нет, это неправильно!  - восклицаю я.  - Здесь были книги!  - Я стараюсь, чтобы мой голос не дрожал.  - Чернила! Бумаги и…  - я замираю под холодным взглядом Равода и наконец закрываю лицо руками.
        Не могу собрать волю в кулак, чтобы протестовать, когда Равод провожает меня из казармы на тренировочную площадку. Он подводит меня к одной из мраморных скамеек по периметру и жестом приглашает сесть.
        Мое тело покачивается, ноги ослабевают, и я благодарна за возможность сесть. Между трудностями дня и шоком из-за того, что комнаты Найла пусты, одна мысль все время всплывает из глубин, как зловещая насмешка…
        Что, если я схожу с ума?
        Земля на пастбищах моей матери. Констебль насмешливо смотрит на меня. Мадс и Фиона отворачиваются от меня. Их уверенность, что я навлекаю опасность на них и на себя.
        Неужели все, что я делала, было отражением безумия внутри, разрушительной силой дара, необузданной и дикой?
        Я даже не замечаю, что слезы текут по лицу, пока Равод осторожно не похлопывает меня по плечу. Мой взгляд упрямо прикован к ногам. Но я замечаю, как он наклоняется вперед.
        - Ты не должна позволять себе так расстраиваться,  - говорит он. Это нож в живот. Он говорит совсем как Мадс. Это приводит меня в бешенство.
        - Если я закроюсь и не буду пытаться разобраться в произошедшем, как ты, моя мать умрет ни за что,  - говорю я, смело поднимая на него глаза,  - она заслуживает лучшего.
        - Если бы мне было все равно, я бы ничего не сказал,  - ровным голосом отвечает Равод. Мой гнев исчезает, проносясь сквозь сердце.  - Ты моя подопечная. Я отвечаю за твое благополучие.
        Я моргаю. Ко мне возвращается здравый смысл. Конечно, это единственная причина, по которой он должен заботиться обо мне. Делаю глубокий вдох.
        - Просто…  - я пристально смотрю на него. Я хочу, чтобы он понял, что чувствую, как он меня интересует. Хочу выразить словами те бесформенные чувства, которые переполняли меня там, на лугу,  - ты не безразличен мне, действительно,  - это все, что мне удается сказать.
        - Очень тактично,  - говорит Равод с легким кивком, когда слышит мое признание.
        Я быстро отвожу взгляд. Мои чувства все еще ощущаются сырыми и новыми. Я заставляю себя посмотреть на него, чтобы заставить понять, что я имею в виду. Он невинно смотрит на меня, и я поднимаю бровь.
        Пустое выражение, застывшее на лице Равода, сменяется недоумением, как будто я только что вручила ему топор и попросила отрубить себе руку.
        Он резко встает и делает два неторопливых шага от скамейки, прежде чем остановиться. И поворачивается, склонив голову набок. Тысячи мыслей мелькают в его глазах в быстрой последовательности.
        Я молчу, застыв на месте. Он прерывисто вздыхает.
        - Я сообщу Каталу, что конфликт интересов мешает мне продолжать твое обучение, и попрошу работу в другой части замка, чтобы ты могла разобраться с этими чувствами,  - говорит он холодным властным голосом,  - мне очень жаль, Шай. Я ценю твою честность.
        Не говоря больше ни слова, он исчезает на тренировочной площадке.
        С каждым его шагом пустота в моей груди становится все больше. Я жду, пока он скроется из виду, чтобы наконец дать волю слезам.

* * *

        К наступлению ночи в замке царит праздник. Иностранные сановники, о которых упоминал Катал, прибывают в экипажах под мерцающими звездами, одетые в потрясающие костюмы и платья, словно возникшие из маминых сказок.
        Бурлящая деятельность позволяет мне оставаться незамеченной, когда я возвращаюсь в свою спальню. Никто не хочет смотреть на одинокую ученицу бардов со слезами на глазах, когда вокруг столько красивых людей, на которых можно глазеть.
        Я слышу, как издалека играет элегантная мелодия. Музыка легкая и бодрящая, совершенно не сочетающаяся с болью в моей груди. Я благодарна судьбе, что у меня нет звания и я не обязана участвовать в охране бала. Не думаю, что смогла бы вынести присутствие людей после того дня, который у меня был.
        Мне нужно только постараться не развалиться на части до того, как я достигну уединения в своей комнате.
        Я хочу разозлиться. Найти Равода, Кеннан и Найла и кричать на них до посинения.
        Навряд ли это как-то помогло. Но такое чувство, что я бьюсь головой о стену с тех пор, как приехала сюда, не добившись абсолютно ничего.
        Мое внимание привлекает быстрое движение. Я поворачиваю голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как Имоджен исчезает за углом.
        Странно, что она не со всеми присутствующими на балу. Разговор, который я слышала между Каталом и камергером, казалось, указывал, что на этом мероприятии требовалась каждая свободная пара рук.
        Я смотрю ей вслед через холл. Она украдкой оглядывается по сторонам.
        И понимаю, что крадусь за ней.
        На мгновение забыв о своих проблемах, проскальзываю за ней, держась на безопасном расстоянии в тени. Замок - это, безусловно, скопище тайн. Даже у маленькой Имоджен, по-видимому, есть что-то.
        С другого конца зала я наблюдаю, как Имоджен останавливается перед статуей барда. Я щурюсь в темноте, пытаясь разглядеть все получше. Она быстро переминается с ноги на ногу и сцепляет пальцы перед собой.
        Слабые шаги в соседнем коридоре возвещают о прибытии нового гостя.
        - Вот ты где!  - Имоджен вздыхает. В поле зрения появляется силуэт мускулистой фигуры в форме охранника.  - Поторопись, пока они не поняли, что мы пропали.
        Охранник отвечает, но его голос слишком тих, чтобы разобрать слова. Кажется, они не обмениваются ничем, кроме слов.
        Когда охранник поворачивается, я замечаю блеск голубых глаз под квадратным лбом. Черты, которые напоминают мне Мадса.
        Как глупо с моей стороны. Мадс далеко, в Астре, работает на мельнице вместе с отцом. Наверное, давным-давно выбросил меня из головы. Или, по крайней мере, вспоминает не слишком нежно. Так мне и надо. Я - девушка, которая разбила его сердце.
        Вполне уместно, что сегодня именно меня отвергли. Чувство вины перед Мадсом наказало меня еще раньше, когда испортило мое благословение на пустоши. Должно быть, поэтому я вижу его черты в лице случайного стражника.
        Так много осталось нерешенным. Я, наверное, подумала о Мадсе, потому что отчаянно нуждаюсь в ком-то знакомом в этом недружелюбном месте.
        Музыка затихает и меняется. Начинается медленная, грустная баллада, сопровождаемая пением на языке, которого я никогда не слышала. Охранник бросается прочь. Имоджен выжидает минуту, прежде чем последовать за ним.
        Меня качает, тело внезапно становится тяжелее. Усталость берет верх над всеми моими чувствами, очищая мои мысли, пока все, что осталось,  - желание рухнуть в постель и проснуться через несколько дней.
        Я делаю глубокий вдох и продолжаю путь в свою комнату.

* * *

        В ту ночь сны уносят меня в темные места. Преследующие воспоминания. Старые раны.
        Я просыпаюсь несколько раз, запутавшись в простынях, и могу поклясться, что слышу шаги за дверью, сопровождаемые тихим стуком. Я хочу ответить. Я жажду, чтобы это был Равод, принесший другой ответ. Если он пришел поговорить о том, что произошло раньше, я не уверена, что смогу контролировать себя. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу холодное безразличие в его глазах, а потом он уходит, и мои руки дрожат.
        Возможно, приезд сюда был ошибкой. Я думаю о пустых бесплодных полях. О словах Катала о Книге дней. Вещи в комнате Найла исчезли, как будто их никогда и не было. Я представляю голубые глаза Мадса, так сильно желая найти кого-то близкого в этом месте.
        Я снова и снова думаю о Раводе. Боль, которую он пытается скрыть, и напряженность в голосе, выдающая его.
        Катастрофа. Женщины-барды считаются самыми изменчивыми, уязвимыми к эмоциям и желаниям. Я стою на острие ножа.
        Безумие. Это слово преследует меня, когда я бросаюсь на простыни, мечтая, чтобы это были руки Равода, мечтая убежать, перемотать время назад и остановить боль.
        Наконец, я хватаюсь за иглы на прикроватном столике. Странное утешение - держать их рядом.
        И снова погружаюсь в сон.
        Мне кажется, что через несколько мгновений я снова слышу стук в дверь. Наконец встаю, чтобы открыть, но там никого нет. И все же шепот кружится вокруг в неподвижном воздухе коридора. Я поворачиваюсь и бегу по коридорам замка, а они перемещаются и меняются, вращаясь по кругу. Арка за аркой. Лестничные клетки, потайные двери и еще несколько коридоров.
        Я вздрагиваю, понимая, что заблудилась. Толкаю дверь, и это вовсе не комната, а магазин Фионы. Нет. Я поворачиваюсь и продолжаю бежать по лабиринту. В другой комнате меня ждет Мадс. Он сидит в кожаном кресле, закинув ногу на ногу, и строгает деревяшку. Он смотрит на меня и неодобрительно качает головой. У него черные глаза. Я кричу, и он превращается в пепел.
        И вдруг я снова в своем доме, где Киран лежит, умирая, в постели, темно-синие вены обвивают его лицо. Ма тянется к нему, и мне хочется закричать, обнять их обоих, заморозить время и остаться здесь навсегда, пока я не потеряла Кирана. Но земля уже грохочет подо мной, громоподобно и страшно, и в окно я вижу лавину из камней и грязи. Стены рушатся вокруг нас, и я смотрю, как их обоих поглощает оползень. Я не могу их спасти. Меня отбрасывает назад, и мы разделяемся.
        Снова кричу, отлетая назад, но не находя земли.
        Горячая вспышка паники. Я пытаюсь пробудиться, но безуспешно. Обычный трюк с зажмуриванием глаз не работает. Когда я пытаюсь, возвращаюсь на тренировочную площадку.
        Равод стоит передо мной так же, как и сегодня днем. Но ужас запечатлен на его прекрасных чертах, когда он смотрит на меня. Я открываю рот, чтобы заговорить, и один за другим, каждый бард в замке появляется позади него, обвиняюще глядя на меня.
        Земля под ногами начинает дрожать. Это происходит снова. Как будто лавина, проклятие, безумие преследовали меня.
        - Шай,  - шепчет Равод, но его голос громче, чем звук сотрясающейся под нами горы,  - что ты наделала?  - говорит он.
        Толчки швыряют меня обратно за край утеса, и я изо всех сил цепляюсь за край, это уже слишком, и я падаю, и водопад оказывается повсюду, поглощая меня.
        Я резко открываю глаза в темноте. Пытаюсь дышать.
        Я сижу в постели, дрожа, вся в поту. Оглядываю комнату, такую прекрасную. Теперь я не могу не чувствовать, как стены сжимаются вокруг меня.
        - Это был всего лишь сон,  - шепчу я, отчаянно пытаясь успокоить нервы и замедлить сердцебиение.
        Но ничего не получается. Я все еще слышу крики и раскаты грома в ушах. Я тру глаза, пытаясь стряхнуть оцепенение сна, и вот тогда слышу это. Пронзительные крики доносятся снаружи.
        Я сбрасываю одеяло, торопливо натягиваю форму, сапоги и открываю дверь.
        Некоторые барды вышли из своих спален и стоят, прислушиваясь, в холле. Я уже видела двух: женщину с красной татуировкой и пожилую женщину с бусинками в седых волосах. Я замечаю Кеннан у входа в зал.
        - Что происходит?  - говорит она. Она выглядит испуганной. Под глазами темные круги.
        Гора содрогается от толчка и замирает. Кеннан бросается бежать по коридору. Прежде чем успеваю подумать о том, что делаю, я понимаю, что преследую ее.
        Дыхание тяжело вздымается в груди, я пытаюсь не отставать, но Кеннан бежит очень быстро. Она, должно быть, выполняет приказ, раз заставляет себя двигаться так быстро. Я пытаюсь поспевать за ней, но голова гудит, и я слишком запыхалась. Продолжаю держать ее стройную фигуру в поле зрения, пока несусь по коридорам и зворачиваю за повороты. Она широко распахивает дверь на тренировочную площадку и исчезает снаружи. Я проталкиваюсь следом, прежде чем дверь успевает закрыться.
        Спотыкаясь, я выхожу в свет полной луны и опускаюсь на колени, чтобы отдышаться. Когда я смотрю вверх, дыхание, которое мне наконец удалось восстановить, оставляет меня.
        Я никогда не видела на тренировочной площадке столько людей. Каждый бард в замке, должно быть, здесь. Все смотрят на замок с разной степенью тревоги и потрясения.
        - Гражданская башня…  - слышу я, как в толпе кто-то ахает.
        Кто-то произносит:
        - Трагедия…
        - Семьи наших слуг…
        Я оборачиваюсь и смотрю, всепоглощающий ужас охватывает меня. Рухнуло целое крыло замка. Словно на него наступил огромный невидимый гигант.
        - Всем рассредоточиться и искать выживших!
        Я не могу пошевелиться.
        Кошмар еще свеж в памяти. Следствие того, что я позволяю своим эмоциям взять над собой верх.
        Я позволила этому случиться.
        Это моя вина. Если вера Катала в мою силу реальна, так и есть.
        Вчерашняя пустошь. Именно об этом Равод и пытался меня предупредить.
        Я делаю единственное, что приходит мне в голову. Бегу, спасая свою жизнь.

        Глава 20

        Мир замолкает, когда я убегаю, отключаясь от всего. Я способна думать только о том, что мне нужно убраться отсюда как можно дальше. Я даже не знаю, куда направляюсь, я позволяю своим ногам доставить меня туда, куда они захотят. Делать безрассудные вещи, не подумав… Это, по крайней мере, у меня хорошо получается.
        Я чувствую горячее дыхание на затылке, когда бегу, спотыкаясь, через позолоченные залы назад, откуда пришла. Не вижу происходящего вокруг, только путь впереди. Когда я оглядываюсь через плечо, вижу позади себя фигуры, которые невозможно разглядеть в темноте. Как будто меня преследуют призраки людей, которые были в башне, когда она рухнула. Семьи слуг. Может, даже семья маленькой Имоджен. Я мысленно вижу ее лицо, ее открытую, дружелюбную нежность, переходящую в горе и обвинения. Не могу этого вынести. Я никогда не хотела причинить боль ни ей, ни кому-либо другому. Фиона была права. Я подвергаю опасности всех, кто меня окружает.
        К тому времени, как я добираюсь до главного двора, голоса, зовущие меня, превращаются в глухое эхо.
        Все в панике бегут. Вопят. Может, они кричат на меня, а может, просто потерялись в хаосе рухнувшей башни. Все, что находится за пределами моего тела, кажется темным и тяжелым, окутанным смертью. Я могу только бежать, надеясь спастись.
        Кованые железные ворота главного входа возникают впереди, запирая меня здесь. У меня не хватит силы, чтобы перелезть через них.
        Но у меня есть возможность благословения.
        Мое тело становится теплым, когда я сосредотачиваюсь. Мне хватает концентрации, чтобы направить свой страх на барьер впереди.
        - Исчезни!  - кричу я.
        Ворота исчезают из реальности, и я выхожу на дорогу. Мне не нужно оглядываться, чтобы увериться, изменилось ли что-то,  - я переступаю порог.
        Мысль спуститься с горы в пустоши только усиливает мою панику. Я не могу туда вернуться. Вместо этого я бегу в противоположном направлении, вверх по горе. Воздух быстро становится холоднее, чем дальше я удаляюсь от замка. Несколько снежинок касаются моей кожи, пока я поднимаюсь выше в холодные горы. Почти свободна.

        Это недолгая победа. Я спотыкаюсь о камень на дороге. Паника - вот все, что я чувствую, когда меня бросает вперед и я теряю контроль над своим телом.
        Я качусь, съезжая с дороги там, где она изгибается вниз по склону горы.
        Я ударяюсь о землю, перекатившись через край. Туман эмоций смягчает боль, к которой я обычно более чувствительна, если меня так избивают.
        Интересно, умру ли я на дне? Темный холод окутывает меня.

* * *

        Я перестаю двигаться. Мир все еще кажется зыбким, но я могу поднять голову и вижу, что упала в сугроб, а не умерла.
        Ледяные камни вонзаются в меня сквозь одежду, а воздух обжигает кожу, как хрупкое стекло. Я выше в горах. Пустоши остались далеко внизу, я больше не вижу их за зубчатыми вершинами.
        Я не помню, как потеряла сознание, но, должно быть, потеряла; солнце уже взошло над вершинами окружающих меня гор. Возможно, уже прошел день или несколько. Время ощущается нечетко и с трудом поддается измерению.
        Передо мной на снегу сидят три белых стервятника. Они наблюдают за мной со смутным разочарованием, прежде чем улететь в поисках лучшей еды.
        Я провожаю их взглядом, пока они не исчезают вдали. Опустив взгляд, я вижу небольшую тропинку, вьющуюся между горами.
        Мои мышцы пульсируют, когда я выталкиваю себя из снега. Холод проникает под одежду до самых костей, приглушая самую сильную боль, но я все еще чувствую себя так, словно свалилась с горы.
        В течение нескольких минут я просто сижу и жду, пока мир перестанет шататься. Позади меня - отвесная скала, по которой я скатилась вниз. Темное пятно крови осталось на одном из ближайших камней, и я, морщась, дотрагиваюсь до виска. Кончики пальцев окровавлены. К счастью, рана начала струпиться, и немного снега - это все, что мне нужно, чтобы очистить ее.
        Я оглядываюсь вокруг. Возвращаться тем же путем, каким я пришла,  - невозможно. Я не смогла бы взобраться на такой склон без снаряжения, даже если бы чувствовала себя полной сил.
        Вероятно, это даже к лучшему, думаю я. В замке, наверное, уже пришли к выводу, что именно я вызвала обвал. Они, конечно, ждут, что я пошла в направлении пустошей. И будут искать меня там. У меня больше шансов спастись, если я продолжу забираться глубже в горы.
        Вспышка ясности помогает мне успокоиться. Но мне необходимо сделать несколько глубоких вдохов, чтобы решиться и встать на ноги. В голове стучит, и все тело болит.
        Я осторожно пробираюсь по сугробу на узкую горную дорогу. Когда я была младше и через Астру проходило больше путешественников, я слышала о таких тропах, настолько коварных, что иногда только горные козлы могли пройти по ним. Это казалось почти таким же невероятным, как и существование Гондала.
        Я очищаю голову от мыслей, чтобы сосредоточиться на пути передо мной. Малейшая оплошность в лучшем случае швырнет меня лицом в землю, в худшем - я упаду в пропасть. Развлечение далеко не приятное, но это даже лучше, чем темная, мутная пустота моего сознания.
        Опустив голову, я ставлю одну ногу перед другой. Иногда шаги даются легче, иногда сложнее. Несколько раз я чуть не поскальзываюсь на темном льду.
        Когда я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, то обнаруживаю, что оглядываюсь назад вопреки здравому смыслу. Ударная волна тепла, от шока, который я переживаю, почти размораживает замерзшее тело. Холод отпускает меня.
        Замок ясно виден вдали, чистый и белый на фоне ясного голубого неба и золотых лучей солнца. Сияющим маяком надежды и порядка, каким он всегда был.
        Я даже различаю башню, которая рухнула прошлой ночью, она стоит как ни в чем не бывало. Моя челюсть дрожит, зубы стучат, но не от холода.
        Башня превращается в руины, облако пыли и смерти поднимается над шпилями замка и - все снова возвращается к жизни. Я моргаю один раз… дважды… но ничего не меняется.
        Вот оно. Безумие, которому я всегда была обречена поддаться. Наконец оно добралось до меня. Одно я знаю точно: мне как никогда нужно уйти из замка. Навсегда. Прежде чем я смогу причинить вред кому-то.
        Прежде чем Равод узнает и потеряет ко мне то немногое уважение, которое у него осталось.
        Прежде чем Катал поймет, что его вера в меня была мечтой.
        Я зажмуриваюсь и поворачиваюсь к дороге. Опускаю голову и делаю шаг.
        Не знаю, прошли ли минуты или часы, когда я вижу движение на дороге впереди.
        Барды в черных плащах патрулируют путь. Один верхом на лошади отдает приказы двум пешим, но остальные - я насчитала шестерых - стоят на разной высоте над утесом. Они смотрят на дорогу в обоих направлениях, как будто что-то ищут.
        Или кого-то.
        Я невольно вздрагиваю, пробираясь по тропе, стараясь не выглядывать из-за выступа скалы. Укрывшись от внимательного взгляда командующего, я прижимаюсь спиной к холодному камню и пытаюсь расслышать, о чем они говорят.
        - …здесь в основном тихо. Не так уж много караванов в это время года,  - сообщает пеший бард.
        - Пусть так и будет,  - отвечает командующий,  - по крайней мере, пока ситуация не разрешится.
        Ситуация? Я беззвучно повторяю это слово. Они говорят о башне? Эти люди здесь, чтобы найти меня? Вернуть в Высший совет? Или они убьют меня здесь и оставят мой труп стервятникам?
        Земля подо мной слегка покачивается. С усилием я прислоняюсь к скале, стараясь сохранять спокойствие.
        - В деревне говорят, что отряд Кроуэлла держит ситуацию под контролем. Если мы сведем трафик к минимуму, им понадобится всего день, может быть, два, чтобы закончить,  - подхватывает другой бард.
        Я выдыхаю воздух. Они только следят за движением транспорта. Возможно, есть шанс, что я смогу проскользнуть незамеченной. Я должна действовать быстро.
        Выйдя из-за выступа, я придаю своему лицу, как надеюсь, совершенно нейтральное выражение. Барды наконец замечают меня, когда я подхожу ближе, но их взгляды становятся безразличными, когда они видят тренировочную форму, которую я ношу.
        - Изложи свое дело,  - приказывает бард верхом, холодно глядя на меня сверху вниз.
        Я прочищаю горло, готовясь ответить кратко, как принято среди бардов.
        - Меня послали с сообщением для Кроуэлла,  - говорю я более уверенно, чем чувствую себя.
        - Он на дороге, наблюдает за операциями в деревне. Действовать осторожно,  - бард кивает в сторону.
        Я прохожу мимо остальных ровной походкой, стараясь не обращать внимания, как сильно бьется сердце. Когда дорога огибает скалу и группа исчезает из виду, я чуть не падаю на колени от напряжения, вызванного этой игрой.
        Если я остановлюсь в деревне, смогу смешаться с бардами и раздобыть кое-какие припасы.
        Я снова теряю счет времени, следуя по тропе, которая петляет вокруг гор; она опасно сужается, когда я меньше всего этого ожидаю. Я вся дрожу, когда заворачиваю за очередной поворот и наконец вижу впереди деревню.
        Неожиданный всплеск цвета. Яркие знамена и флаги всех форм и размеров развеваются на ветру. Каменные дома, построенные в скалах горы, выкрашены в яркие цвета, а узкие улочки внизу заполнены оживленным рынком.
        Самое соблазнительное - это дым, радостно поднимающийся из труб, обещание тепла.
        С удвоенной энергией я иду дальше, мечтая найти убежище, где смогу перестать дрожать и собраться с мыслями. Мой пустой желудок громко напоминает мне, что еда - это тоже необходимость.
        Когда я приближаюсь к окраине деревни, на меня налетает порыв ледяного ветра, несущего с собой отвратительную вонь, заставляя меня замереть. Я прикрываю нос и рот рукой, пытаясь защититься от нее, когда иду через главные ворота.
        Я помню этот запах. В моем доме, когда я нашла маму на полу.
        Смерть имеет очень характерный запах.
        Разноцветные знамена развеваются над головой, но когда я поворачиваюсь к узкой грунтовой дороге, ведущей в деревню, мне приходится несколько раз моргнуть. Празднично украшенные деревья, знамена и фонари исчезли.
        Когда я поворачиваюсь, чтобы идти вперед, все выглядит по-другому. Как будто я прошла через иллюзию и теперь нахожусь в настоящей деревне. Это пугает. Гораздо больше, чем Астра. Группы грязных людей толпятся вокруг скудных костров или в самодельных палатках. Некоторые ранены и больше не встанут. Люди входят и выходят из полуразрушенного здания, которое выглядит готовым соскользнуть прямо со скалы. На выцветшей матерчатой вывеске, висящей снаружи, изображены бочонок пива и кружки, указывающие, что здесь находится таверна. По обе стороны двери стоят два барда. Они, кажется, охраняют здание, но их глаза настороженно скользят по людям снаружи.
        Я не видела этого с дороги. Могла ли я не заметить этого в своем стремлении найти убежище?
        Что-то здесь не так.
        Или со мной что-то не так.
        Я отгоняю эту мысль, заставляя себя сосредоточиться.
        Знаю, что лучше не задавать вопросов бардам и не раскрывать своей игры. Вместо этого я решительно шагаю к двери. Они разрешают мне войти, напряженно кивая.
        Моя радость от тепла внутри недолговечна. Даже хотя я чувствую, как чувствительность возвращается в мое тело, внутри все сжимается.
        Таверна, по-видимому, была переделана в штаб бардов. Ставни закрыты и заперты на засов. Единственный естественный свет исходит из узких щелей в неровных досках, подсвечивая пылинки в воздухе. Если бы не слабый свет нескольких свечей, комната была бы почти погружена в темноту.
        Несколько бардов разрабатывают стратегию, склонившись над столом, заваленным картами. Другая группа готовится к смене караула.
        Беженцы жмутся по углам. Большая группа людей держит молодого человека, лежащего на доске,  - над ним проводят операцию, извлекая стрелу из плеча. Он воет от боли, когда его прижимают к доске. Его крики заглушают шепот, звучащий из разных концов комнаты. Никто не беспокоится о присутствии бардов. И те отвечают взаимностью.
        Пока все сосредоточены на своей работе и проблемах, я легко проскальзываю в темный угол.
        Мое тело покалывает от тепла, и я не спускаю глаз с происходящего в таверне. Это не мешает ей наклоняться из стороны в сторону, как будто мы плывем по морю. Движение медленное, и меня начинает подташнивать.
        Я закрываю глаза и прижимаюсь к стене. Дерево впивается в ладони, возвращая меня в настоящее.
        Шатание прекращается. Я открываю глаза, надеясь, что мне удалось предотвратить худшее из безумий.
        Как всегда, я ошибаюсь.
        Замешательство быстро сменяется холодным, пронизывающим страхом, когда я смотрю на таверну. Все ставни открыты, заливая помещение теплым, ярким солнечным светом. Со стропил свисают знамена всех мыслимых цветов. Посетители болтают за столиками, а симпатичная темноволосая женщина суетится, подавая еду и напитки. Зал битком набит завсегдатаями, поющими и произносящими тосты.
        Это ведь не по-настоящему, правда?
        Я открываю и закрываю глаза, как будто пытаюсь пробудиться от сна - или кошмара,  - но комната только быстро меняется, изображая попеременно эти две обстановки. В одно мгновение она наполняется ужасом, а в следующее - смехом.
        Дрожа, я иду вдоль стены к двери и, не теряя времени, распахиваю ее и выскакиваю наружу, в порыв холодного горного воздуха.
        Я прикрываю глаза рукой. Я не хочу ничего видеть, когда выхожу на дорогу и бегу так быстро, как только могу. Мне нужно уйти отсюда. Куда-то далеко, подальше от бардов, от Высшего совета. Я чувствую, как мой разум распадается с каждым испуганным шагом, который я делаю.
        Опять этот запах. Зловоние смерти. Я чувствую, как он проникает в мою одежду, волосы, легкие. Душит меня.
        Я убираю руку от глаз, когда что-то врезается мне в бок, сбивая с ног. Когда я поднимаю глаза, ничего нет.
        Я растянулась посреди улицы горной деревни. Никто на оживленном рынке, кажется, не замечает меня, они просто живут своей жизнью. Вверху на ветру весело развеваются разноцветные знамена… Ветер, который несет запах разложения. Как дым, но огня я не вижу.
        Я встаю на ноги, потирая плечо, в которое меня ударили. Оно все еще болит от удара, но так ли это?
        Под ботинком хрустит, когда я делаю шаг вперед. Посмотрев вниз, я вижу битое стекло из окна, мимо которого проходила. Я поднимаю глаза и вижу окно, нетронутое, с маленькой коробочкой голубых и желтых цветов на подоконнике. Когда я смотрю вниз, стекла уже нет.
        Я снова смотрю в окно. Цветы - увядшие черные стебли. Оконное стекло разбито, по краям разбитого стекла запеклась темная кровь.
        Шум рынка сменяется криками и паникой. Деловые лавочники и покупатели превращаются в толпы грязных, голодных нищих, бунтующих на улице. Вдали полыхают костры. В воздухе клубится дым. Тела лежат на дороге.
        Не отсюда ли шел запах смерти? Теперь я чувствую только запах ладана и свежеиспеченного хлеба.
        Во всем этом мелькает скрытое течение, слабый звук монотонного пения. Черные плащи скользят в уголках моих глаз, исчезая за зданиями или на крышах, видимые лишь на долю секунды, прежде чем исчезнуть из поля зрения.
        Барды здесь творят благословения, но я не знаю, что реально, а что лишь иллюзия.
        Быстро оглядываясь по сторонам, я обнаруживаю, что нахожусь на краю кровавой реальности. С одной стороны - шумный рынок, а с другой - бунты и голод, существующие одновременно независимо друг от друга. Крики боли смешиваются со звуками торговцев, предлагающих свой товар. Аромат благовоний и выпечки смешивается с запахом крови и дыма.
        Некоторые жители деревни живут обычной жизнью; другие - в кошмарном сне и начинают пробираться мимо меня, когда я становлюсь частью их жестокой реальности.
        - Осторожно!  - кто-то кричит, врезаясь в меня.
        Другой крестьянин, чье лицо измазано жиром, останавливается как вкопанный.
        - Она одна из них,  - кричит он.
        Внезапно безумная толпа деревенских жителей, с зловонным дыханием и открытыми язвами на руках, собирается вокруг, хватая меня, пытаясь сорвать плащ.
        Я хочу закричать, и, возможно, мне это удается, но звук поглощается хаосом шума и криков, я почти сбита с ног.
        Земля сдвигается. Я не могу удержать равновесие, зрение затуманивается.
        Я слышу, как мое имя выкрикивают издалека.
        Колени подгибаются, и я чувствую, что падаю, не в силах остановиться.
        - Бегите! Уходим отсюда!  - люди кричат друг другу, когда я падаю на неровную землю.
        Яростное ржание лошади приглушается.
        Я чувствую, как чья-то рука обхватывает меня и тянет вверх.
        Последнее, что я вижу,  - Катал, его лицо искажено тревогой.

        Глава 21

        Голова тяжелая. Все во мне онемело. Поднимать веки - тяжелая работа, я вижу только яркое пятно передо мной.
        Мне кажется, я лежу. Или плыву. Я не удивлюсь, если узнаю, что меня подвесили к потолку за пальцы ног. Ничто не кажется нормальным.
        - Шай?  - голос Катала.  - Шай, ты меня слышишь?
        Я пытаюсь перевести дыхание, чтобы ответить, но у меня получается только бессвязно шептать. Лицо Катала то появляется, то исчезает из фокуса. По его краям пляшет ореол света.
        Он снова говорит, но слова звучат слишком далеко, чтобы их можно понять. Усилие, которое требуется, чтобы слушать, утомительно, и мои глаза закрываются.
        Я не могла умереть, потому что внезапно чувствую острую боль, исходящую из позвоночника. Она мчится вдоль каждой вены, проникая глубоко в кости. Она пульсирует там, а потом медленно затихает.
        Я все еще жива. Теплая вода окружает меня. Я слышу голоса. Далекие, но становящиеся все ближе.
        - …рада, что она жива,  - Имоджен - отстраненно думаю я.
        - Есть вещи и похуже смерти,  - говорит другой,  - просто оглянись вокруг.
        - Где я?  - мой голос кажется чем-то отдельным от меня.
        - Ты находишься в…
        Третий голос прерывает.
        - Чем меньше она знает, тем лучше. Успокой ее, чтобы мы могли вымыть ее и уложить обратно в постель, как велел Катал.
        - Но…  - похоже, Имоджен колеблется.
        - Просто успокой ее, чтобы мы могли сделать свою работу и убраться отсюда!  - командует второй голос.
        Я пытаюсь дышать сквозь панику, это снова вызывает боль.
        - Имоджен?  - я пытаюсь дотянуться до нее, до чего-нибудь знакомого. Но едва могу пошевелить пальцами.
        - Все в порядке, Шай,  - я различаю Имоджен среди размытых фигур, быстро движущихся передо мной,  - ты в безопасности. С тобой все будет в порядке, обещаю,  - ее лицо оказывается рядом с моим,  - с тобой все будет в порядке…  - ее голос - последний звук, который я слышу, прежде чем упасть во тьму.
        Когда Киран умер, я помню, как он приходил в себя и терял сознание вот так. Это же происходит со мной? Я умираю?
        У меня болезнь?
        Мои глаза резко открываются в темноту, как будто я их вообще не открывала. Боль исчезла, сменившись жгучим жаром. Капелька пота медленно стекает с линии моих волос на бровь.
        Меня давит жестокая тяжесть и гнетущая темнота, но я могу слегка повернуть голову. Прохладное прикосновение подушки к моей щеке.
        Где-то впереди я вижу маленький квадрат света и смутный силуэт человека. Он поворачивается и уходит. Слабые шаги удаляются, и я против воли закрываю глаза.
        - Шай?  - снова голос Катала. Тыльная сторона его ладони прохладная и сухая на моем влажном лбу. Ма обычно проверяла температуру Кирана таким образом.
        Возможно, я скоро увижу их…
        - Шай,  - пальцы щелкают перед моими глазами.
        Фиона, должно быть, будит меня, чтобы я могла поехать в город и посмотреть на бардов…
        - Шай.
        Я открываю глаза. Не к тьме и не к Фионе, а к Каталу. Я вижу его более отчетливо. Его брови нахмурены, но серые глаза, как всегда, ласковы.
        - Ты проснулась. Это большое облегчение.
        - Я чувствую себя ужасно,  - не знаю, говорю ли я о своем срыве или о моем нынешнем состоянии, или о том и о другом одновременно. Мой голос - не более чем хриплый шепот, который болезненно скрежещет по стенкам горла.
        Катал морщится.
        - К сожалению, этого следовало ожидать. Ты прошла через настоящее испытание. Я боялся, что ты не выживешь.
        - Что со мной происходит?
        - Ты заболела лихорадкой. Такие вещи обычно случаются, если идти в горы без надлежащего снаряжения. Боюсь, ты слишком далеко зашла в своем обучении.
        Такого тона я уже давно не слышала. Папа и мама говорили так, когда разочаровывались во мне. Прежде чем папа умер и мама замолчала. Давно утраченная связь неожиданно успокаивает.
        - Простите,  - шепчу я.
        - Бред привел тебя опасно близко к критической точке,  - продолжает Катал,  - если бы ты осталась в горах, то умерла бы от холода или сошла с ума. Я не могу сказать, что могло случиться первым.  - Он прерывает свою лекцию, глубоко вздыхает и качает головой.  - Полагаю, теперь это не имеет значения. Я просто рад, что с тобой все в порядке,  - его точеное лицо сурово, будто он корит меня за то, что я чуть не умерла.
        - Я…  - мой голос затихает. У меня ограниченная энергия для самовыражения,  - спасибо, что помогли мне.
        Катал уходит из поля зрения, и на мгновение кажется, что он что-то пишет. Но он быстро возвращается.
        - Я сделал только то, что должен был,  - говорит он наконец,  - отдохни немного. Я навещу тебя снова, как только смогу.
        Я медленно киваю, моя усталость берет верх. Я засыпаю под звуки удаляющихся шагов Катала. Когда звук затихает, я понимаю, что так и не спросила его, где нахожусь.

* * *

        Меня будят приглушенные голоса в темноте. Я не могу разобрать слов, но это похоже на спор.
        Мои глаза распахиваются, квадрат света становится менее расплывчатым. В двери комнаты прорезано маленькое окошко, и в потоке света я вижу профиль мужчины, разговаривающего с кем-то вне поля моего зрения.
        - Равод?
        Его тонкие черты искажены яростью, когда он говорит с другим человеком, подчеркивая каждое неразборчивое предложение жестами. Закончив, он смотрит в окно, и его глаза встречаются с моими.
        - Шай! Ты меня слышишь?
        - Я тебя слышу…  - я пытаюсь дотянуться до него, но моя рука слишком тяжела, чтобы поднять ее, и я обнаруживаю, что веки также слишком тяжелы, чтобы держать их открытыми.
        Должно быть, это сон, потому что, когда я снова открываю глаза, его там нет - только тоска и горе, такие сильные, что я боюсь, как бы они не поглотили меня. Мне снился Равод, и я отчаянно хочу верить, что он скучает по мне. Что он хочет быть рядом со мной так же сильно, как я хочу быть рядом с ним.
        Должно быть, так оно и есть.

* * *

        Туман некоторое время не спадает. Время от времени он расчищается, но моя голова все еще кажется забитой камнями и щебнем, и когда я пытаюсь собрать силы, чтобы отодвинуть их в сторону, я вспоминаю о вине, которая лежит под ними. Я бы предпочла быть похороненной заживо, чем испытывать то, что чувствую сейчас. Что я сделала.
        Не знаю, сколько времени прошло, когда я слышу, как открывается дверь. Тихие шаги приближаются ко мне. Я слышу звон столового серебра о фарфор. Мой желудок громко сжимается. Не могу вспомнить последний раз, когда я что-нибудь ела.
        - Ты голодна?  - Имоджен сидит на краю моей кровати с миской дымящегося супа.
        - Умираю с голоду,  - отвечаю я, пытаясь выдавить улыбку.
        - Это хороший знак! Моя мама всегда говорила, что хорошая еда - лучшее лекарство,  - Имоджин помешивает суп, прежде чем дать мне ложку, и я хочу спросить о ее матери. Интересно, похожа ли она на нее?
        Но мой голос слишком слаб.
        И все же я с надеждой замечаю, что сегодня она не такая расплывчатая. Но в комнате по-прежнему темно, слишком темно, чтобы разглядеть что-то еще, кроме лица Имоджен и тарелки супа. Единственный свет исходит из окна в двери, и он очень слабый.
        - Что это за место?  - наконец шепчу я.
        Имоджин колеблется, покусывая нижнюю губу.
        - Замок,  - наконец отвечает она.
        - Я так и поняла,  - отвечаю я, пристально глядя на молодую служанку. Ее обычно бодрое поведение сменяется тревогой. Я тщательно формулирую свой следующий вопрос.  - Имоджен, а где именно в замке?
        Миска, которую она держит в руках, дрожит, отчего бульон покрывается рябью. Я боюсь, что она может уронить ее.
        - Я не должна говорить,  - тихо отвечает она,  - пожалуйста, не проси меня об этом.
        Я оставляю этот вопрос и позволяю Имоджен закончить кормить меня. Когда она встает, чтобы уйти, сон снова овладевает мной.

* * *

        Когда я открываю глаза, то с удивлением ясно вижу Катала. Он сидит в кресле рядом с моей кроватью, освещенный лучами рассветного солнца, пробивающимися сквозь открытое окно, рама которого украшена полевыми цветами. Я не вижу того, что находится за ярким окном.
        Комната небольшая, но уютная. Как будто ее вытащили из загородного коттеджа. Стены побелены штукатуркой с нарисованными синим трафаретными тюльпанами, обвивающими стены, как гирлянды. Это напоминает мне кое-что, что я могла бы вышить еще в Астре. Деревянная дверь с маленьким окошком выкрашена в веселый, контрастный красный цвет, как в сарае. Несколько картин в простых деревянных рамах, изображающих приятные пасторальные сцены, украшают стены. Моя кровать вырезана из сосны, как это было дома. Здесь гораздо лучше, чем в Астре.
        - Кажется, ты сегодня чувствуешь себя лучше,  - замечает Катал.
        Я изо всех сил стараюсь кивнуть.
        - Хорошо. Потому что мне нужно кое о чем с тобой поговорить,  - вот оно. Наказание. Признание того, что я сделала.
        - Конечно,  - нервно отвечаю я.
        Он слегка наклоняется вперед, его глаза становятся серьезными.
        - Почему ты убежала после падения башни?
        - Я…  - нет смысла лгать. Он все видит насквозь,  - мне приснилось, что там был оползень, как дома,  - я сглатываю комок в горле,  - и я проснулась от звуков обвала и его последствий…  - Я замолкаю, позволяя Каталу сделать из этого такой вывод, какой он пожелает.
        Он хмурится.
        - Ты подумала, что несешь за это ответственность?
        - Да,  - мой голос дрожит и срывается, моя грудь - клубок горя и вины; я не знаю, как распутать все это.
        - Успокойся, Шай. Ты ничего такого не делала,  - отвечает Катал,  - я уже знаю личность преступника, и справедливость восторжествует.
        Меня захлестывает волна облегчения.
        - О.
        - Но я хочу, чтобы ты пообещала мне не быть такой безрассудной в будущем. Ты должна более тщательно обдумывать свои действия. Представь себе, что подумали бы люди, увидев барда, бегающего по улицам, выглядящего, как сумасшедший.
        - Обещаю,  - отвечаю я, чувствуя всю тяжесть его слов. Да, меня пощадили, но и предупредили,  - я все прекрасно понимаю. Спасибо, Катал. За все.
        - Тебе не нужно благодарить меня, я просто хочу, чтобы ты была в безопасности,  - голос у него тихий и серьезный,  - мне нравится думать, что если бы у меня была дочь, она была бы похожа на тебя,  - я ловлю себя на том, что улыбаюсь, когда он кладет теплую руку мне на голову и поднимается с кресла,  - поспи немного,  - он стоит, нависая надо мной,  - ты восстановила большую часть своих сил, но не все. Должно пройти немного времени, прежде чем твое официальное обучение возобновится. А у тебя еще много дел.
        - Я не забыла о Книге дней, честное слово. Я найду ее и правду о смерти моей мамы,  - говорю я.
        Катал кивает.
        - Всему свое время. Я тебе кое-что принес. Подарок,  - он наклоняется вперед и кладет мне на колени маленькую прямоугольную коробочку. Она завернута в красивую зеленую бумагу.  - Давай, открой ее,  - подсказывает он мне с усмешкой. Что бы это ни было, он, кажется, очень хочет, чтобы я это увидела. Я улыбаюсь в ответ, осторожно разворачивая бумагу, не желая повредить ее.
        - Я действительно ценю, но вам не нужно было ничего мне дарить…  - я резко останавливаюсь, когда книга падает мне на колени и знакомый скручивающий ужас сжимает сердце.
        - Ты это ненавидишь. Я знаю,  - говорит Катал,  - но я надеялся помочь тебе преодолеть страх перед написанным словом, научив тебя читать, пока ты выздоравливаешь. Во всяком случае, это поможет скоротать время,  - он берет книгу и показывает мне обложку,  - конечно, если ты не против.
        Я вглядываюсь в обложку, мой взгляд скользит по буквам и стилизованному значку герба бардов. Это старая книга, много раз перечитанная и очень любимая. Улыбка Катала нежна, и наблюдение за тем, как он спокойно обращается с книгой, помогает мне снять свою оборону. Он выжидающе поднимает на меня свои глаза.
        - Читать? Я?  - бессвязные слова вырываются шепотом. Это противоречит всему, чему меня когда-либо учили. Маленький прямоугольный предмет дрожит в моих руках так сильно, что падает на колени. Я инстинктивно отшатываюсь. Книга давит мне на колени, как тяжелый груз. Я не могу говорить, вместо этого молча качаю головой.  - Нет, не могу,  - говорю я ему,  - это слишком опасно.
        Я хочу сказать, и мне кажется, он видит в моих глазах, что я в ужасе. Он берет мои руки в свои, нежно сжимая, как делал это раньше, когда мы встречались.
        - Дыши, Шай. Посмотри на меня.
        Усилием воли я подчиняюсь. Я отрываю взгляд от книги, лежащей перед Каталом. Его взгляд непоколебим, и эта уверенность помогает растопить холодный страх внутри.
        - Ты мне доверяешь?  - спрашивает он.
        Я киваю без колебаний. Его честность и поддержка сковали меня. Его руководство было для меня маяком в темноте.
        - Я никогда не хотел бы причинить тебе вред, Шай,  - говорит он,  - если ты не хочешь учиться читать, я не стану просить тебя об этом. Я не буду судить о твоем решении. Я никогда больше не буду поднимать эту тему, если ты так хочешь. А теперь сделай вдох.
        Я делаю, как он говорит, глубоко вдыхаю через нос и медленно выдыхаю через рот. Я повторяю этот процесс, сосредотачиваясь на тепле руки Катала и спокойствии в его взгляде, пока не чувствую, что мои мысли прояснились.
        - Вы думаете, это поможет мне найти убийцу Ма? И Книгу дней?  - спрашиваю я.
        Он кивает.
        - Я так думаю. И понимаю твое беспокойство. Но я также думаю, что ты отлично подготовлена, чтобы преодолеть свой страх. Гораздо лучше, чем ты думаешь.
        Я на мгновение зажмуриваюсь. Книга, лежащая у меня на коленях, кажется немного легче. Наконец, я киваю в ответ.
        - Я сделаю это,  - говорю я,  - научите меня.
        Катал ободряюще улыбается. Его светлые глаза слегка мерцают, когда он отпускает мои руки с последним, нежным пожатием.
        - Я очень горжусь тобой, Шай,  - говорит он,  - и само собой, ты не должна пытаться читать или писать без меня.
        - Конечно.
        - Обычно только самые старшие барды обучаются чтению и письму,  - говорит Катал,  - но я доверяю тебе. Я верю в тебя. Ты справишься с этим.
        - Неужели?
        Он кивает.
        - Я не раздаю это знание с легкостью. Я делаю это для тебя, потому что ты доказала свою правоту. Ты самый сильный, самый упорный человек, которого я когда-либо встречал. Я хочу помочь тебе развить в себе эти качества. Я…  - он поймал себя на том, что увлекается, и глубоко вздохнул,  - теперь я верю без тени сомнения, что именно ты найдешь Книгу дней. Мы исправим ошибки прошлого и откроем новую зарю для Монтаны. Вместе.
        Лицо у него серьезное. Искреннее. Он один верит в меня. Эта уверенность каким-то образом заставляет меня хотеть верить в себя так же сильно, как и он, чтобы доказать, что я достойна такой веры. Я проглатываю остатки страха.
        - Я готова,  - я еще сильнее приподнимаюсь на подушке.
        - Отлично,  - его ухмылка становится шире,  - эта книга - манифест Высшего совета. Мы используем его как букварь, чтобы научить старших бардов читать. Я хочу, чтобы у тебя была моя копия, которую я использовал… Не скажу сколько.
        Я смеюсь, и Катал открывает книгу на первой странице, поворачивая ее, чтобы показать мне. Проходят часы, пока он терпеливо знакомит меня с буквами, акустикой и строительными блоками чтения и письма. К тому времени, как он заканчивает урок, у меня голова идет кругом от символов и звуков. Дневной свет умирает в окне, когда он, наконец, позволяет мне заснуть.
        Мое выздоровление растягивается на несколько дней, но силы постепенно возвращаются. Каждый день меня будит Катал, он сидит в кресле рядом с моей кроватью. Мы продолжаем наши уроки, делая перерывы, чтобы поболтать о моем детстве или съесть роскошную еду, принесенную слугами. Он иногда достает маленькую позолоченную записную книжку и пишет в ней.
        - Напоминания,  - всегда говорит он.
        Я ловлю себя на том, что с нетерпением жду его визитов и даже уроков, и грустно, когда он объявляет, что они подошли к концу.
        Впервые за долгое время я испытываю чувство безусловного товарищества, и мое сердце переполнено.

* * *

        Тук-тук-тук.
        В темноте я открываю глаза и слышу какой-то звук за окном. Я поворачиваю голову, щурясь, пытаясь приспособиться, чтобы видеть. Тук-тук-тук.
        Звук стал громче, настойчивее. Я сажусь, стряхивая с головы пелену сна. Я откидываю одеяло и, спотыкаясь в темноте, иду на звук.
        В окне бледный свет. Достаточно, чтобы увидеть…
        Тук-тук-тук!
        Я отшатываюсь, внезапно полностью проснувшись. Равод находится по другую сторону стекла.
        - Равод!
        Я прислоняюсь к стене, мои ноги дрожат от того, что я долго ими не пользовалась, потом я подхожу ближе, прижимая руки к окну и поднимая его, но оно не поддается. И никакой защелки я не могу найти. Стекло запечатано.
        С гибкой грацией он поворачивается и легко приземляется на подоконник. Мои глаза расширяются в тусклом свете. Он спустился по веревке вниз от… куда-то.
        В окно я не вижу ничего, кроме отвесной каменной стены. Присев на подоконник, Равод наклоняется и произносит:
        - С тобой все в порядке?
        Я киваю.
        Равод кивает в ответ, с некоторым облегчением оглядываясь вокруг. Признаться, я чувствую прилив сил при мысли, что он беспокоится обо мне. Я даже тронута его странной манерой показывать это, приходя вот так.
        Равод прислоняется к стеклу, выдыхая на поверхность туман. Кончиком указательного пальца он начинает рисовать фигуру.
        Нет, не фигуру. Букву. И еще одну. Мне требуется немного времени, чтобы следовать за ним, произнося буквы так, как учил меня Катал. Запомни разницу между прописными и строчными буквами… твердые и мягкие гласные… контекст…
        Когда он заканчивает, на стекле остается одно-единственное слово.
        Опасность.
        Я хмуро смотрю на него, ничего не понимая. Какая опасность? И откуда Равод знает, как писать? Неужели это сон?
        Дверь за моей спиной с грохотом распахивается. Свет заливает комнату и заслоняет Равода. Я резко оборачиваюсь.
        Здесь, должно быть, какая-то ошибка. Это не моя комната.
        Причудливые декорации и уютная атмосфера исчезли. Здесь только простая кровать, маленький табурет и тумбочка. Стены белые, обитые тканью. Я подношу руку ко лбу, волнуясь и чувствуя головокружение.
        Это что, тюрьма?
        Незнакомый бард властно стоит в дверях, его силуэт вырисовывается на фоне яркого света снаружи.
        - Вы свободны для выписки,  - говорит он.
        Я сглатываю растущий комок в горле и снова смотрю в окно.
        Равод исчез, если он вообще там был.
        - Пойдем, у меня не весь день впереди,  - голос барда звучит громко, но поглощается мягкими стенами.
        Я делаю шаг к двери. Крошечные волоски на моих руках и затылке встают дыбом. Я обнимаю себя за грудь поверх простой ночной рубашки. Пол холодит босые ноги.
        Бард молчит, когда я прохожу мимо него в длинный каменный коридор. Металлические двери с маленькими окошками тянутся вдоль стен, освещенные витыми металлическими жаровнями. Я слышу слабые звуки стонов, бормотания. Крики.
        - Что это за место?  - мой голос дрожит.
        - Лазарет замка,  - коротко отвечает бард.  - Считай, что тебе повезло. Большинство людей Катал не выпускает отсюда.
        Он ведет меня мимо дверей. Барды патрулируют коридор, периодически останавливаясь, чтобы посветить фонариком внутрь каждой двери и проверить обитателей.
        Сколько бардов здесь заперто? Я отгоняю эту мысль, но на смену ей приходит другая, гораздо более зловещая.
        Уютная комната из прошлого была не чем иным, как благословением. Такова реальность. Катал солгал мне.

        Глава 22

        Прошло уже два дня с тех пор, как меня выпустили из лазарета, но мне сказали оставаться в моей комнате, все еще требуя, чтобы я отдыхала. Ужас безумия продолжал течь по моим венам, страх рос тем сильнее, чем сильнее становилось тело и чем яснее окружающие вещи. Мой разум обострился; туман рассеялся. И все же я с уверенностью знала: то, что я испытала во время срыва, как и последующие события, были различными степенями безумия, подкрадывающегося ко мне. Поэтому я подчинилась правилам и держалась особняком. Я действительно старалась отдыхать, сдержать и успокоить свои мысли.
        Я чувствовала себя более осторожной - и более одинокой. Никто не пришел проведать меня - ни Катал, ни Равод, ни даже Имоджен.
        Я не только одинока, но и неугомонна. Несмотря на желание оставаться в безопасности и не привлекать больше внимания, я не могу сдержать свое неистовое любопытство, когда я думаю обо всем, что произошло.
        Катал сказал, что знает, кто стоит за обвалом. Что это не моя вина. Но он также солгал, не сказав, что поместил меня в лазарет для сумасшедших бардов. Но он не освободил бы меня, если бы я была виновата.
        Тогда кто же?
        План медленно вылупляется, пока я прохаживаюсь по своей комнате. Это твоя проблема, Шай. Ты не думаешь, прежде чем действовать. Что ж, это скоро изменится. В конце концов, у меня нет ничего, кроме времени, чтобы подумать.

* * *

        Разрушенное крыло оцеплено как «запретная зона», пока идет реконструкция. В последние несколько ночей, под покровом темноты, когда легче передвигаться по замку незамеченной, я пробиралась туда, пытаясь понять, что же произошло. Охранники, которые патрулируют периметр, довольно часто отдыхают. Похоже, никто не ожидает нарушения правил в самом сердце Высшего совета, бастионе порядка Монтаны.
        Сразу после того, как солнце опускается за горизонт, звонит колокол к обеду, и я занимаю свою позицию, прячась в тени. Через несколько минут из ворот замка выходят трое охранников. Медленно досчитав до тридцати, я вижу группу бардов, направляющихся в крыло бардов из мужской казармы. Два охранника должны свернуть за угол направо…
        Сейчас.
        Пригнув голову, я проскальзываю за ними и направляюсь в противоположном направлении, вверх по ступенькам к разрушенному крылу. Пару дней назад я подслушала разговор охранников, что внутри крыла нет охраны. Но я не могу не задаться вопросом почему. Неужели ничего не сделали, чтобы восстановить его? Конечно, в распоряжении Катала есть инженеры и рабочие. Это только укрепляет мою теорию, что происходит что-то еще.
        Вблизи повреждения выглядят еще хуже. Осколки мрамора и известняка отбрасывают длинные, неровные тени вниз по склону горы. Они напоминают мне о чем-то, что я видела во сне однажды, очень давно. Ветер усиливается, темнота манит меня ближе. Как будто приглашение… или вызов.
        - Проклятые барды должны патрулировать развал, который сами и устроили,  - раздается голос в тишине.
        Я подавляю вздох и быстро скольжу вокруг большой горы мусора.
        - Не надо так говорить. Ты не знаешь, кто тебя слышит,  - отвечает второй охранник, когда патруль равняется с моим укрытием,  - не знаю, как тебе, а мне нужна эта работа.
        - Да, да. Мы все знаем о твоем больном отродье.
        - Прости, я тебе не надоел?  - их шаги останавливаются прямо по другую сторону моего укрытия.
        - Просто радуйся, что у него нет болезни,  - отвечает первый охранник,  - и да, это так же скучно, как и в первые пятьдесят раз, когда мне пришлось услышать об этом.
        - Могло бы быть и хуже. Ты мог бы застрять в развалинах у черного входа вместе с сержантом Кимблом,  - ворчит первый охранник.
        - Ненавижу этого парня.
        - Я знаю. Ты ненавидишь всех.
        Я смотрю на них, пока они поглощены своим обсуждением. Мой единственный выход отрезан, пока они стоят на моем пути.
        Хотя упоминание о черном входе было довольно интересным.
        - У Бэкдора меньше смен. К полуночи я могу быть свободен от дежурства, и мне придется только пару часов выносить отвратительное пение Кимбла,  - говорит первый охранник - невысокий, приземистый человек, чей грубый голос соответствует его телосложению. Он отвернулся от меня, в то время как его высокий и долговязый молодой компаньон грозит раскрыть меня, если я попытаюсь пошевелиться.
        Я мысленно благодарю, что они дали мне такую полезную информацию, легкая улыбка касается моих губ, когда они наконец уходят, и я могу безопасно повернуть обратно на тренировочную площадку.
        Позже вечером, когда смена поменяется, я найду этот черный вход и наконец-то увижу, что скрывается под обломками.

* * *

        Наступает вечер, и крыло бардов почти пустует. Большая часть бардов находится в трапезной, наслаждаясь ужином.
        Кажется, все, кроме Равода. Мое сердце бешено колотится, когда я вижу его стоящим у двери. Его глаза сузились, а руки скрещены на груди в его обычной позе. Он рассеянно постукивает двумя пальцами по бицепсу.
        - Шай,  - говорит он, выглядя удивленным, когда я подхожу ближе.  - Нам нужно поговорить,  - тихо добавляет он.
        Я открываю и закрываю рот. Он беспокоился обо мне? Почему он тогда не пришел проведать меня? Я внутренне содрогаюсь, вспоминая его лицо, появившееся в окне лазарета. Должно быть, мне померещилось, ведь я все-таки была в лазарете.
        - Что-то случилось?  - спрашиваю я.
        Равод опускает руки, явно раздосадованный моим ответом. Его глаза быстро обегают коридор. Я никогда не видела его таким взволнованным.
        - Равод!  - знакомый резкий оклик обрывает его прежде, чем он успевает заговорить.
        Кеннан бежит к нам, ее взгляд прикован к Раводу, и она полностью игнорирует меня.
        Глаза Равода встречаются с моими на долю секунды, прежде чем он поворачивается к Кеннан. В одно мгновение его напряжение и паранойя растворяются в обезоруживающей улыбке.
        - Я могу что-нибудь сделать для тебя, Кеннан?  - спрашивает он.
        - Не прикидывайся дурачком,  - хмурится Кеннан. В отличие от меня, Равод кажется невозмутимым. Он смотрит на нее со своим обычным холодным безразличием, пока она продолжает:  - Я больше не буду тебя прикрывать. Если бы Катал поручил расследование мне, у нас уже был бы подозреваемый. Вместо этого ты даже не потрудишься присутствовать на заседании Катала, и меня обвинят в твоей некомпетентности.
        - Но я думала, он уже знает, кто виноват,  - вмешиваюсь я, прежде чем успеваю подумать.
        Кеннан поворачивается ко мне, глаза ее полыхают огнем.
        - Никому нет дела до того, что ты думаешь.
        - В этом нет необходимости,  - говорит Равод, поднимая руку между мной и Кеннан. Он бросает на меня предупреждающий взгляд, прежде чем повернуться к ней.  - Я понимаю твое разочарование, Кеннан. Я был занят и все объясню Каталу. Даю тебе слово.
        Кеннан явно не закончила с ним. Ее рот сжимается в тонкую линию, когда она подходит ближе к Раводу. Она немного ниже ростом, но ее поза более угрожающая.
        - Ты получил свою шикарную работу только из-за моего несчастья,  - кипит она,  - я вдвое больше бард, чем ты. Не забывай об этом.
        - Не так давно, насколько я помню,  - отвечает Равод,  - тебе разрешили вернуться на службу. И я предлагал тебе принять предложение.
        Кеннан уже готова возразить, но тут ее взгляд падает на меня, и она отступает, не желая высказывать свои обиды в моем присутствии.
        Бросив последний свирепый взгляд, она исчезает в трапезной.
        Равод вздыхает и поворачивается ко мне.
        - Я должен доложить Каталу, иначе возникнут новые подозрения,  - он понижает голос,  - я найду тебя завтра.
        Я смущенно киваю, и он кладет руку мне на плечо. Он собирается сказать что-то еще, когда видит, что у меня перехватывает дыхание от его прикосновения. Он поспешно убирает руку и быстро и бесшумно покидает крыло бардов, оставляя мое плечо покалывающим от тепла там, где коснулся меня.
        Мне приходится трясти головой, чтобы прийти в себя. Мои мысли тут же возвращаются к тому, что сказала Кеннан. Что за несчастье заставило ее отказаться от должности Равода? Я прищуриваюсь, глядя на дверь в трапезную, как будто она каким-то образом позволит мне заглянуть в мысли Кеннан.
        Вы свободны для выписки… Голос эхом отдается в моей памяти. Вам разрешили вернуться на службу…
        Кеннан была в лазарете?

* * *
        - Чего ты хочешь?
        Я не ожидала, что Кеннан окажет мне теплый прием, когда я опустилась напротив нее, но я надеялась, что неожиданность может немного приглушить ее гнев.
        - Я только хочу поговорить,  - говорю я, подавляя страх. Я не могу позволить ей взять надо мной верх.
        - Мне нечего тебе сказать.
        - Поэтому слушайте,  - я поражена тем, как ровно звучит мой голос, учитывая, какой страшной я нахожу Кеннан,  - если вы дадите мне шанс, то обнаружите, что у нас гораздо больше общего, чем кажется.
        Кеннан издает звук отвращения.
        - У меня больше общего с дерьмом под моими сапогами.
        - Я знаю, что вы сделали, Кеннан,  - говорю я в упор.
        Она поворачивается и смотрит на меня. Страх мелькает в ее глазах и исчезает, сменившись твердостью.
        - Контрблагословения,  - говорю я,  - Катал мне все рассказал. Вы пытались уничтожить меня. Почему?
        Кеннан усмехается и отворачивается.
        - Ты получила то, что хотела, не так ли? Внимание Катала? Так какое это имеет значение?
        - Почему вы меня ненавидите?  - вопрос вылетает из моего рта. Я не могу понять всю глубину ее ненависти ко мне.
        - Знаешь, что я ненавижу?  - Кеннан хлопает ладонями по столу, отчего чашка начинает дребезжать на блюдце.  - Я ненавижу видеть, как чахнет реальный потенциал.
        Она имеет в виду свой или мой?
        - Это все из-за власти?
        - Конечно,  - она говорит так, будто это самая очевидная вещь в мире.  - Настоящая сила неуловима. Что-то, о чем ты ничего не знаешь.
        Горечь вспыхивает в моих глазах, быстро превращая мой страх в гнев.
        - Неуловима? Не заставляйте меня смеяться. Вы были со мной не деликатны. Знаете, мы могли бы стать друзьями.
        - Я знаю достаточно,  - с готовностью отвечает Кеннан,  - ты думаешь, Катал не делал то же самое со мной, когда я была новенькой? Ты думаешь, он не отшвырнет тебя, как только появится следующий?
        - Если Катал так благоволит ко мне,  - замечаю я, стараясь говорить медленно и размеренно,  - зачем он отправил меня в лазарет?
        Несколько бардов неподалеку неловко ерзают на своих местах, услышав это слово. Кеннан замолкает, на долю секунды ее глаза расширяются.
        - Вы знаете, о чем я говорю, Кеннан,  - я смотрю ей прямо в глаза через стол,  - именно из-за этого несчастья вы потеряли место Равода. Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказала, что другие думали, что вы слишком неуравновешенная, чтобы справиться с этим.
        Кеннан открывает рот, чтобы ответить, но тут же захлопывает его. Ее глаза опасно сужаются, ладони так сильно прижаты к поверхности стола, что пальцы дрожат.
        - Что бы вы ни пытались сделать, все обернулось против вас,  - я внимательно наблюдаю за ней, как будто она - змея, готовая напасть.
        - Да. У нашего дара есть пределы,  - тихо говорит Кеннан,  - пока. Но за этими пределами существует возможность. Знания. Решения… Сила. Только по этим причинам эти ограничения стоит испытать на прочность. Нет такого риска, на который не стоило бы идти.
        - Вы говорите о чем-то определенном.
        Кеннан кивает. Все ее тело пылает энергией, которую я никогда раньше у нее не видела.
        - Одного благословения недостаточно. Не тогда, когда там так много всего,  - говорит она.  - Не только очистить эти земли от болезни, но и сделать так, чтобы ее никогда больше не было. Я попыталась добраться до этого, и, возможно, потерпела неудачу, но не в следующий раз.

        Не вдаваясь в подробности, Кеннан встает со своего места, оставляя чай и недоеденную еду. Пока служанка поспешно убирает все, я смотрю на пустое место, которое она оставила, погруженная в свои мысли.
        Дело не только в накоплении силы, она хочет применить эту силу. Она хочет стереть болезнь. Катал говорил о заговоре против него одного из бардов. И если Катал взял Кеннан под свое крыло, как сделал это со мной, возможно, он также поделился с ней секретом обретения такой силы.
        Истина начинает проявляться: все возвращается к Книге дней.

        Глава 23

        Я жду, пока в замке воцарится тишина, прежде чем пойти к развалинам. Пока я иду по извилистым лабиринтам коридоров, в моей голове крутится разговор с Кеннан.
        Знает ли она о Книге дней?
        Пыталась ли найти ее?
        Следующая мысль: не она ли вызвала обрушение башни? Могла ли она искать книгу, когда это случилось?
        Чувство поглощает меня, как жар далекого пламени,  - я приближаюсь к чему-то. Я чувствую, как истина мерцает на моей коже, но я еще не вижу ее.
        Я прохожу мимо выхода, который ведет к водопаду, самому дальнему, который я когда-либо видела, и оказываюсь на неизведанной территории.
        Я роюсь в кармане, вытаскивая крошечную катушку темной нити, которая имитирует цвет земли. Я быстро привязываю один конец к резьбе у земли и немного расслабляюсь, прежде чем идти вперед. Если я не буду натягивать нить, никто никогда ее не увидит.
        Надеюсь, я не заблужусь.
        Несколько тяжелых шагов пронзают тишину. Мое тело застывает от страха. Я напрягаю слух. Шаги и… пение?
        Кто-то поет очень, очень плохо. Я съеживаюсь, когда далекий голос срывается на высокой ноте. Что-то подсказывает, что я нашла сержанта Кимбла.
        Я убеждаюсь, что нить ослаблена, и скольжу в тень, выглядывая из-за угла.
        Два стражника стоят перед черными коваными воротами, защищающими вход в большую пещеру. Дородный охранник, который, как я полагаю, и есть сержант Кимбл, мучительно фальшиво напевает. Его спутник стоит рядом, потирая виски под шлемом и морщась.
        Я считаю секунды про себя. Если те охранники были правы, их смена должна была смениться в течение нескольких минут.
        Наконец сержант Кимбл заканчивает свою песню и оценивающе смотрит на товарища. На его лице появляется выражение ожидания. Его напарник медленно убирает руки с висков, словно удивляясь тишине.
        - Так вот как ты оцениваешь музыкальный талант своего старшего офицера, Абернети?  - сержант Кимбл толкает локтем своего спутника.
        - Это так… очень хорошо, сэр,  - кротко отвечает другой охранник. Похвала, кажется, успокаивает Кимбла,  - но я думаю, что на сегодня мы закончили.
        - Жаль, акустика здесь поистине бесподобна.
        - Действительно,  - другой охранник уводит сержанта от ворот.
        Когда их шаги замолкают вдали, я быстро подхожу и нажимаю на задвижку, но ворота не поддаются.
        - Конечно, заперто,  - бормочу я себе под нос. Я хватаюсь за железные прутья и в отчаянии трясу.
        Шаги. Следующая смена уже в пути.
        Я делаю глубокий вдох и пытаюсь ощутить себя в окружающей обстановке, как это было на пустошах. Но я не могу сосредоточиться, грохот сердца отвлекает. Приближаются охранники.
        - Откройся,  - быстро бормочу я, мои руки дрожат, теплое чувство быстро исчезает. Катушка с нитками выскальзывает из кармана и со звоном падает на землю. Мой голос дрожит. Благословение не удалось.
        - Ты это слышала?  - спрашивает голос в отдалении.
        Если я сейчас не сдвинусь с места, все будет напрасно. Меня бросает в дрожь оттого, что я снова окажусь в лазарете. Или еще хуже. Каково будет наказание за то, что бард слишком часто сует свой нос туда, куда не следует?
        - Откройся!  - ничего.
        Я делаю несколько шагов от ворот, сжимая кулаки и отпуская их.
        Это нормально, если иногда нужно остановиться и подышать. Голос Равода звучит мягко и успокаивающе, несмотря на приступ паники.
        Моя нога цепляется за нитку, и я обматываю ее на руку, сжимая так крепко, что костяшки пальцев побелели. Я закрываю глаза и сжимаю челюсти сильно, как только могу, вцепившись в щеколду. Я сосредотачиваюсь на укусе, который напоминает мне о Кеннан, ударе перчаток по моей щеке.
        Я натягиваю нитку все туже и туже, представляя, что замок у меня в руках, а металл так погнулся, что больше не может держаться.
        - Открывайся,  - нить врезается мне в кожу. Я сжимаю пальцы, глядя на тонкую красную полоску, которая просачивается через них.
        Лязг металла заставляет мои глаза вспыхнуть. Замок искорежен, как будто его растянули в стороны. Раздается щелчок, и ручка опускается. Я врываюсь в ворота, бесшумно закрывая их за собой.
        Из темноты на другой стороне я вижу, как замок возвращается к нормальному состоянию, когда благословение затихает. К тому времени, как появляются охранники, меня как будто и не было.

* * *

        От вида обломков рухнувшей башни у меня перехватывает дыхание. Каждый мой шаг грозит ослабить поврежденную структуру.
        Я ухитряюсь зажечь один из факелов у входа, который заливает все вокруг скудным светом. Мусор усеивает пол, большая часть потолка провалилась, и тонкий слой пыли осел повсюду.
        И все же, увидев все собственными глазами, я не могу избавиться от своих подозрений. Здесь что-то скрывается. Так и должно быть.
        Я начинаю осторожно прочесывать завалы, пытаясь обнаружить что-нибудь необычное. В основном я вижу только личные вещи. Подарки на память.
        Конечно, ничего даже отдаленно похожего на Книгу дней. Возможно, для начала это было бы слишком легко.
        Мои мысли блуждают, пока я продолжаю поиски в куче обломков. Одного благословения недостаточно. Не сейчас, когда вокруг столько всего. Слова Кеннан вызывают беспокойство. Не только очистить эти земли от болезни, но и сделать так, чтобы ее никогда больше не было. Я попыталась добраться до этого, и, возможно, потерпела неудачу, но не в следующий раз.
        Я вспоминаю Мадса, Фиону, маму и свой дом в Астре. Непосильную работу, которую мы выполняли, чтобы удовлетворить требования бардов, доказать, что мы достойны.
        Мы были проклятием для этой великой нации. Или нам напоминали об этом при каждом удобном случае.
        Я прислоняюсь к потрескавшейся стене. Не только Астра страдает. Все, кто живет в Монтане.
        Так вот почему Катал хочет получить Книгу дней? Чтобы исправить то, что было разрушено?
        Это ткань, на которой формируется вся реальность… Голос Катала эхом отдается в моей голове.
        Я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, чтобы расчистить себе путь, мысли путаются. Если вся реальность написана на этих страницах, можно ли ее изменить? Может ли кто-то воплотить в реальность то, чего раньше не было?
        Или написать кому-нибудь в ответ?
        Лицо Ма вспыхивает в моей памяти, и непрошеные слезы щиплют уголки глаз.
        - Прекрати, Шай,  - шепчу я,  - по одному вопросу зараз. Сосредоточься.
        Катал хочет, чтобы книга не попала в чужие руки. Я хочу, чтобы сейчас появился Катал и успокоил меня, как он всегда это делает.
        Но проходят минуты в темных развалинах, а я все еще одна.
        Я добралась до другой стороны разрушенного крыла, но мои поиски ничего не дали. Я машинально провожу по щекам, как делала в детстве, когда пыталась стереть веснушки. Мои плечи опускаются, когда горечь наполняет рот.
        Здесь ничего нет.
        Подавленная, я пробираюсь обратно. Обратный путь кажется короче. Маленькая милость.
        Обходя упавшую балку, я ловлю краем глаза сияние. Наклонив голову, я изучаю его источник.
        Этой двери раньше не было, не так ли? Я тру глаза, убежденная, что мне мерещится. Но я бы заметила такую дверь. Она простая и деревянная, почти как дверь моего дома в Астре… Ничего похожего на богато украшенные позолоченные декорации, к которым я привыкла в замке.
        И я определенно заметила бы бледно-голубой свет, исходящий из-под нее.
        Я подхожу ближе, провожу рукой по поверхности дерева. Оно твердое. И она все еще здесь несколько мгновений спустя, так что это не благословение. Это что-то совсем другое.
        Я дергаю дверную ручку, и она легко поворачивается. Прежде чем я успеваю прислушаться к голосу здравого смысла, я вхожу в открытую дверь.

* * *

        Рев водопада приветствует меня
        Это не может быть правдой. Как я оказалась в пещере с водопадом? Так же невозможно, как солнечный свет, льющийся сквозь бурлящую воду.
        Но вот оно. Прямо передо мной.
        Я разворачиваюсь, протягиваю руку к двери, но пальцы касаются только грубо обтесанного камня, преграждающего мне путь. Дверь полностью исчезла.
        Я так устала от превращений, что схожу с ума. Я закрываю глаза.
        Но что, если мой разум не играет со мной злую шутку? Что, если это все-таки скрытый путь к Книге дней?
        Я подозрительно смотрю на водопад, прежде чем подойти ближе.
        У нашего дара есть пределы… но за этими пределами существует возможность. Знания. Решения… Сила. Я слышу голос Кеннан, будто она стоит рядом со мной, но когда я оглядываюсь, я так же одна в пещере, как и раньше.
        Возможно, это не Кеннан сейчас говорит со мной.
        Рев водопада приветствует меня.
        Я сосредотачиваюсь и удерживаю свои мысли от того, чтобы обрушиться, как водопад передо мной. Какая бы сила здесь ни работала, она отличается от всего, с чем я сталкивалась раньше.
        Но, может быть, она просто что-то похожее. Я помню, как впервые оказалась здесь - с Кеннан. То, как она потягивала свой чай, когда мешала мне своим контрблагословением. Я сужаю глаза и делаю шаг вперед. Не отвлекаясь, я направляю свое внимание на течение. Используя пальцы как проводник, я очень тихо бормочу.
        Трепет тепла проносится сквозь меня, когда вода повинуется приказу, разделяясь в центре, как занавес. Но вместо скалы он открывает остальную часть прохода.
        Я стараюсь не упасть, когда иду к нему. Пещера заканчивается серией ступеней, ведущих к точной копии стрельбища. Заряженный арбалет, зеркало и мишень выстроились в линию, как будто ожидая меня.
        Мое обучение. Может быть, это и есть истинная цель теста? Найти кого-то, кто мог бы ориентироваться здесь?
        Неужели Катал все спланировал? Так вот к чему он меня готовил? Кеннан, должно быть, пыталась мешать мне, чтобы она могла добраться сюда первой.
        Я взваливаю арбалет на руки, слегка напрягаясь под его тяжестью. Я стала сильнее, чем тогда, когда впервые появилась в замке. Я чувствую прилив уверенности, которой мне так не хватало в первый раз, когда я попыталась бросить себе этот вызов.
        Я делаю глубокий вдох и сосредотачиваюсь на зеркале.
        - Исчезни,  - тихо бормочу я, нажимая на спусковой крючок. Засов отлетает, и я отступаю на два шага назад, но не отрываю взгляда от своего отражения. Оно на мгновение исчезает из реальности. Ровно настолько, чтобы болт прошел насквозь.
        Когда зеркало появляется снова, я слышу удовлетворительный звук бьющейся за ним мишени.
        Я подхожу к дальнему краю стрельбища, чтобы осмотреть свою работу. Болт торчит из верхнего края мишени. Еще чуть-чуть - и я бы промахнулась.
        За мишенью появилась еще одна дверь, точно такая же, как в развалинах.
        Чувствуя себя увереннее, я толкаю дверь. Желудок сжимается, когда меня окутывает слишком знакомый запах.
        Смерть. Теперь я узнаю ее запах где угодно.
        Замок исчез. Я стою у себя дома, в Астре. У моих ног лежит тело мамы, разбитое и окровавленное. Нет никакого света, кроме свечения золотого кинжала в ее груди.
        Ма.
        Я в ужасе качаю головой, делая шаг назад, потом еще один. Это не может быть правдой.
        - Это никогда не было частью моего обучения!  - я кричу, как будто отрицание заставит все исчезнуть.
        Никто не отвечает.
        Каждый мускул в моем теле дрожит. Мама умерла. Невозможно, чтобы она была здесь.
        Но каждый раз, когда я моргаю, вот она, разбитая на полу. Ее остекленевшие глаза остановились на чем-то над ней. Я не могу этого вынести. Я не могу смотреть ей в лицо.
        Я бросаюсь к двери, но ее уже нет.
        Я бегу вдоль стен комнаты, ища выход, но все окна исчезли. Независимо от того, куда я поворачиваюсь, комната переориентируется так, что я оказываюсь лицом к телу в центре, так же, как и в моей памяти.
        - Стой!  - я выплескиваю всю свою ярость, разочарование, страх и отчаяние в благословение. Ничего не происходит.
        - Дверь!
        Нет ответа.
        - Что угодно!  - я стучу по стенам. У меня голова идет кругом. Я не могу дышать. Я вижу лишь, как бегу, падаю в мягкую грязь, оползень покрывает все.
        Маленькие точки плавают в углах моего поля зрения. Я сейчас упаду в обморок.
        Я должна восстановить контроль. Это невыполнимая задача, запах, вид и тишина врезаются в меня. Я задыхаюсь от собственного дыхания, мое лицо залито слезами.
        - Это не по-настоящему,  - говорю я,  - всего лишь иллюзия.
        Мое обучение требовало благословений, чтобы преодолеть препятствия, с которыми я столкнулась. Это место должно работать по тому же принципу.
        Я должна держать себя в руках, чтобы не стать жертвой собственной слабости.
        Мне нужно попробовать что-то еще.
        Сглотнув комок в горле, я заставляю себя приблизиться к телу, к Ма, пока не оказываюсь прямо перед ней. Я медленно опускаюсь на колени.
        И кладу руки на рукоять кинжала, вытаскиваю его. Руки дрожат, когда я отбрасываю его в сторону.
        Когда я снова смотрю на маму, ее глаза открыты. Она жива. Я ахаю.
        Нет. Это все еще только иллюзия.
        Она выжидающе смотрит на меня. У меня дрожит челюсть. Я жажду прикоснуться к ней, заключить в объятия. В ее глазах горит огонь, и я знаю, чего она хочет, но не уверена, что смогу заставить себя сказать это.
        Ее рука в моей. Холодная, но твердая. Я всхлипываю, крепко сжимая ее, прижимая костяшки пальцев к своему лбу, и слезы текут из моих глаз.
        Легкая ободряющая улыбка тронула уголок ее рта, и она кивает мне. Скажи это, говорят мне ее глаза. Все нормально.
        Не отводя от нее взгляда, я направляю свою энергию на благословение.
        - Отдыхай с миром,  - шепчу я ей в волосы. Я целую ее голову один раз и нежно укладываю обратно, приглаживая волосы, чтобы они аккуратно лежали под ней,  - я люблю тебя, мама,  - я сжимаю ее руку, когда ее глаза закрываются. Я держу ее, не смея моргнуть. Я впитываю каждую секунду ее жизни, пока она не обмякнет в моих объятиях, ее последнее объятие, ее способ сказать «Прощай, Шай», и затем она скользит в эфир.
        Когда я поднимаю глаза, входная дверь снова появляется. Дом такой, каким я его помню. Я встаю и оглядываюсь в последний раз. Моя рука застывает на дверной ручке.
        Дальше - Книга дней. Я это знаю. Чувствую это. Делаю глубокий вдох и открываю дверь.

        Глава 24

        Я снова в недрах замка, где-то глубоко под ним, в темноте пещер. Все, что было до этого, осознаю я, закрывая дверь в дом моего детства и наблюдая, как он исчезает в стене, было наполовину реальным, наполовину иллюзорным. Произведение какого-то древнего благословения, помещенного в лабиринте.
        Я подхожу все ближе.
        И поднимаюсь по узкой винтовой каменной лестнице, освещенной мерцающими факелами. Тени пляшут на серых стенах, чудовищно искажаясь за каждым углом.
        Лестница никак не заканчивается, и я ловлю себя на том, что задаюсь вопросом, что контролирует замок. Эта книга? Или сам замок? Здесь действует очень странная сила.
        Мои ноги болят, когда я достигаю вершины. Передо мной арочный дверной проем.
        Может быть, это оно? Эта книга здесь?
        Честно говоря, я ожидала немного больше блеска для легендарной книги, которая, как говорят, составляет всю реальность. Я тянусь к двери, но она заперта. Я оглядываю лестничную площадку. Здесь нет ничего, кроме тишины. Слишком просто. Благословение легко откроет дверь. Слишком легко.
        Может, это еще один тест? Я напрягаюсь при этой мысли. Что бы это ни было, я справлюсь. Я не уверена, верю ли я в это или просто пытаюсь успокоить себя.
        Дверь громко скрипит на петлях, и я подпрыгиваю, когда она ударяется о стену.
        Пространство внутри заполнено густой темнотой. Мне требуется несколько мгновений, чтобы привыкнуть к отсутствию света - если не считать одинокой полоски лунного света, просачивающейся сквозь сводчатое окно. Пылинки разлетаются и падают.
        Я рисковала жизнью, пробираясь сюда, прошла через все испытания, снова пережила смерть матери… для кладовки?
        Я нахожусь в одной из башен замка. Здесь несколько столов, заваленных бумагами и ржавыми предметами, которые я не могу распознать. Тяжесть приковывает меня к месту, когда мой взгляд достигает полок вдоль стен; они заполнены странными вещами. Тонкий слой пыли покрывает все. Это напоминает мне кабинет констебля Данна.
        Блестящие капли пота вдоль линии волос и шеи.
        Уходи, отчаянно требует здравый смысл.
        Я резко поворачиваюсь к двери. Она все еще там. Я колеблюсь в нескольких дюймах от выхода. Дверь не исчезает.
        Она позволяет мне уйти. Значит, это не проверка.
        Во мне закипает горячий гнев. Я так сильно устала. Слезы наполняют глаза. Я думала, что в кои-то веки все делаю правильно.
        - Чего ты от меня хочешь?  - я кричу от ярости, пиная ближайший ко мне металлический стол. Боль пронзает пальцы ног и проникает в лодыжку. Стол трясется, дребезжит его содержимое. В воздух поднимается пыль. Она клубится в луче света, просачивающегося через окно, прежде чем осесть. Я кашляю и дергаю себя за воротник мокрой рубашки. Мне необычайно тепло.
        В воздухе стоит странный запах. Я снова кашляю, пытаясь определить, что это такое. Он тяжелый. Дымчатый. Я откуда-то знаю этот запах.
        Я прищуриваюсь, глядя на стол, провожу пальцем по пыли и рассматриваю ее внимательно.
        Пепел.
        Горящая деревня на пустыре мелькает передо мной. Это иллюзия. Я щурюсь в темноте и всматриваюсь в комнату. Стиснув зубы, я сосредотачиваюсь на полу, отгоняя воспоминания. Проблески истины, пробивающиеся сквозь иллюзию.
        Я бегу, чтобы схватить факел с верхней ступеньки лестницы. Пламя вдыхает новую жизнь в освещенное пространство, внося ясность.
        Все углы комнаты обуглены и почернели. Разбросаны остатки деревянной мебели. Уродливые следы ожогов - как старых, так и новых - покрывают самодельную металлическую мебель. Когда я подхожу ближе, свет отражается в странных предметах, которые я видела раньше.
        Должно быть, здесь был какой-то пожар; возможно, люди спаслись.
        Я подхожу ближе к полке, где рядами стоят каменные таблички с выгравированными на них буквами и стилизованными существами. Тут также находится странная машина, ее заводные внутренности вырваны; и шар, окруженный кольцами с тонкими кристаллами на них.
        Во всех этих вещах есть много общего: гравюры похожи одна на другую, и что-то в них вызывает во мне тревогу. Мой пульс трепещет, и рукав задевает небольшую стопку бумаг, которые, кажется, не покрыты пеплом, как все остальное в комнате. Я неловко беру их в руки. Они, должно быть, размещены здесь недавно.
        Чернильные пометки на страницах выглядят торопливыми, как будто у кого-то не хватало времени. Катал велел мне не практиковаться в чтении без него. Его предупреждение поднимает страх перед этими бумагами, от чего у меня трясутся руки. Как и книга, которую он мне дал, бумага кажется невероятно тяжелой.
        Но если здесь есть ключ, я должна его найти. Решимость и несколько глубоких вдохов в конце концов заглушают мой страх.
        Мои навыки чтения все еще слабые, и незнакомые каракули на страницах трудно расшифровать. Я щурюсь, выговаривая слова.
        Тест… один: тот самый… что-то нечитаемое… это практика… тик… союзник… в… перемирие… стол…
        Кто это написал? Я долго вглядываюсь в заостренный торопливый почерк, пытаясь найти что-нибудь знакомое, но безуспешно. Я видела почерк Найла, и это не то. Буквы Равода на окне в санатории были круглее и мягче.
        Остается только каждый второй бард, придворный или слуга в замке… Или даже Катал. Я роюсь в бумагах, ищу… что-то.
        Тест пятый… шесть… семь… до двенадцати часов дня. Кто бы это ни был, они пошли на многое, чтобы уничтожить содержимое этой комнаты. Некоторые их методы были поразительно изобретательны. Я продолжаю просматривать содержимое, надеясь найти что-нибудь полезное.
        Катал не должен знать, что я здесь натворила…
        Значит, это не он.
        Думаю, Равод подозревает…
        И не он тоже.
        Я не знаю, кто это.
        Я вытираю пот со лба и опускаю бумаги.
        Что-то крошечное - резкий отблеск света в коробке - привлекает мой взгляд. Я направляюсь к этому свету.
        На столе стоит деревянная шкатулка с бронзовыми петлями и блестящей бронзовой застежкой. Я открываю ее. Внутри я нахожу зверинец крошечных каменных животных - ворона, волка. Они прелестны и любовно вырезаны, не больше детских игрушек.
        Я замираю. Материал и манера до боли знакомы. Я узнаю мерцающие прожилки на поверхности металла.
        У меня перехватывает дыхание, когда, словно во сне, я вижу маленького каменного бычка. Как у Кирана.
        Нет. Это не просто маленькая статуэтка, как у Кирана, а та же самая. Я в этом уверена. Камень в моей руке кажется теплым, будто он тоже узнает меня.
        Внезапно я понимаю.
        Вся эта комната заполнена гондольскими идолами. Кто-то пытался сжечь эти запрещенные предметы.
        Ма тоже однажды пыталась сжечь бычка Кирана. Тогда это тоже не сработало.
        У меня голова идет кругом. Убийца Ма забрал это из моего дома, а значит, они знали, что нам есть что скрывать. Но они тоже были в этой комнате. Мое дыхание становится прерывистым. Я все ближе подхожу к истине и вдруг начинаю бояться, что же она принесет.
        Свет мигает, отвлекая мое внимание от вопросов. Я сжимаю быка в кулаке и быстро поворачиваюсь к двери.
        Фигура в плаще движется как тень, поднимающаяся в темноте. Капюшон скрывает его лицо. В одной руке он держит незажженный факел, а в другой - канистру с маслом.
        Может, это убийца Ма? Я отпрянула назад, крепко сжимая фигурку быка.
        - Кто ты такой?  - мой голос срывается, когда я отступаю назад, опрокидывая предметы и бумаги. Они с грохотом падают на землю.
        Человек игнорирует меня и что-то бормочет себе под нос. Факел вспыхивает с новой силой. Прежде чем я понимаю, что происходит, он выливает масло на пол, и тошнотворный ядовитый запах проникает в комнату.
        Я пытаюсь бежать, но порыв ветра швыряет меня на полку, опрокидывая ее содержимое на пол.
        Кем бы ни был этот бард, он очень сильный. Слишком.
        Я испускаю стон и падаю на пол. Схватившись за живот от боли, я смотрю на барда, стоящего надо мной. Одним быстрым движением он выхватывает быка из моих рук и пинает меня в живот.
        Ударная волна боли проходит сквозь меня, и я сгибаюсь пополам. Бард роняет факел. Ярко-оранжевые языки пламени лижут края металлических полок и столов. Не пройдет много времени, прежде чем маленькое пространство будет поглощено.
        Я задыхаюсь от дыма, как и в тот раз в горящем трактире, который подожгли бандиты. Густой дым обвивается вокруг моего горла, как змея.
        Бард оборачивается. Мои руки хватаются за ближайший предмет - деревянный ящик, в котором хранились фигурки животных. Он горит.
        Я изо всех сил швыряю его в удаляющуюся фигуру. Он сильно бьет барда по левой руке, рассекая перчатку. Бард взвизгивает от боли и исчезает на лестнице.
        У меня кружится голова, когда огонь подползает ближе к тому месту, где я лежу. Я в ловушке. Пламя лижет подошву моего сапога, а дым сильнее сдавливает горло, и я теряю сознание.

* * *
        - Шай! Просыпайся. Ты меня слышишь? Шай!
        Глубокий голос прорывается сквозь темноту моего сознания. Мои глаза распахиваются. Вспышка холодного воздуха обжигает, и я зажмуриваюсь. Я отчаянно кашляю и отползаю подальше.
        - Отойди от меня!  - я кричу.  - Не прикасайся ко мне!
        Все, что я вижу и чувствую,  - горящая комната. Бард возвращается, чтобы прикончить меня. Жара. Бык Кирана…
        - Спокойно, спокойно,  - нежная рука на моем плече опускает меня.  - Ты в безопасности. Ты вдохнула немного дыма.
        Расплывчатое лицо Равода нависает надо мной, его брови плотно сдвинуты. Мы на одной из крыш замка.
        - Ты спас мне жизнь?  - мой голос неприятно скрипит, как будто песок застрял в груди.  - Как я сюда попала?
        Равод протягивает мне металлическую флягу.
        - Поспокойнее. Сначала выпей это.
        - Что это?
        - Вода,  - говорит он,  - и я не хочу больше ничего слышать, пока ты не выпьешь все до дна.
        Я повинуюсь без дальнейших уговоров, и мы погружаемся в уютное молчание. Я то потягиваю воду, то кашляю под пристальным взглядом Равода.
        Мои глаза медленно привыкают, и наше местоположение наконец-то становится мне понятно. Мы находимся в задней части замка, с видом на горы и элегантный сад внизу. Над головой звезды начинают уступать место сероватому свету рассвета.
        Он отражается от кожи Равода, и кажется, что он сделан из лунного света. Если не считать темного пятна сажи на щеке. Края его одежды опалены.
        Я допиваю воду и возвращаю ему флягу.
        - Как ты меня нашел?  - спрашиваю я. Он кивает, снимает с пояса вторую флягу и протягивает мне.  - Спасибо,  - говорю я.
        - Пей.
        Я задумчиво делаю глоток воды, но опускаю флягу, когда моя озадаченность, наконец, прорывается на поверхность.
        Равод неловко переминается с ноги на ногу.
        - Я шел в спальню, но когда открыл дверь, она каким-то образом оказалась на лестнице в разрушенной башне,  - он делает тревожную паузу,  - я уже собирался повернуть назад, когда услышал твой голос. Ходит слух, легенда на самом деле, что замок приведет некоторых людей туда, куда им нужно идти,  - он делает паузу, кусая губы.  - Похоже, я как раз успел вовремя. Еще немного - и ты могла бы получить серьезные травмы. Или еще хуже,  - его голос срывается на последнем слове.
        Я долго молчу.
        - Дай мне взглянуть на твою руку,  - наконец говорю я,  - левую.
        - Но зачем?
        - Пожалуйста, я должна это увидеть.
        Мне нужно знать, что это не он устроил пожар.
        Равод медленно показывает мне руку в перчатке. В его глазах столько вопросов, но я не могу смотреть на него.
        Равод ни о чем меня не спрашивает, выставляя обе руки. Его перчатка не повреждена.
        - Сними свою перчатку.
        Он знает. Его рука безупречна. Я быстро перевожу взгляд на его рот. Он не использует благословение.
        Он не тот, кто напал на меня в башне.
        При этом осознании я чувствую, что падаю в пропасть.
        - Я была так близко,  - шепчу я.
        - Что там произошло?  - спрашивает Равод.
        Я шмыгаю носом, что перерастает в новый приступ кашля, и делаю еще несколько глотков воды, прежде чем ответить.
        - Там был еще один бард, но я не видела его лица. Он или она подожгли комнату. Я не могла сопротивляться. Мне удалось только швырнуть в него горящим деревом. Очевидно, это не очень помогло.
        Его тело напрягается.
        - Кто бы он ни был, я найду этого барда. Это нарушение всего, за что мы выступаем.
        - Здесь гораздо больше, чем нападение злого барда,  - я спокойно смотрю на него.
        - В башне были кое-какие вещи,  - говорит Равод,  - Мне бы не хотелось думать, что ты замешана в этом деле.
        - Если ты думаешь, что это так, зачем спас меня?  - спрашиваю я.  - Я была там в поисках ответов, не более и не менее.
        Губы Равода сжимаются в тонкую линию, и он отворачивается, задумчиво глядя на горы.
        - Я верю тебе,  - медленно произносит он. Его голос спокоен, как будто он какое-то время сдерживался, чтобы не сказать эти слова.  - Я долго не хотел этого делать. Но как только ты указала на трещины, я не мог не заметить, насколько они глубоки на самом деле,  - говорит он, делая паузу,  - и я все время знал, что они там, просто не хотел их видеть.
        - Равод, ты ни в чем не виноват,  - я осторожно кладу руку ему на плечо. Он вздрагивает, и я думаю, что он собирается отстраниться, но он немного расслабляется.
        - Башня рушится, бард пытается убить тебя, Катал поместил тебя в лазарет…  - он шепчет, и произнесение этих слов, кажется, наконец позволяет ему понять, что они означают. Его лицо искажается от отвращения.  - Шай, Монтана умирает. Для этого должна быть причина.
        Равод прав. Мир - это беспорядок. Но, может быть, еще не поздно все изменить.
        - Нам нужно найти Книгу дней,  - говорю я,  - она может все исправить.
        Равод бросает на меня печальный взгляд.
        - Книга дней - это миф, Шай. Сказка на ночь. Если кто-то из бардов сказал тебе, что это правда, значит, он тебя обманул.
        - Катал рассказывал мне об этом,  - отвечаю я,  - он хочет найти ее и думает, что я смогу сделать это для него.
        Равод замолкает. Тишина между нами становится невыносимо тяжелой.
        - Зачем она нужна Каталу?  - наконец спрашивает он.
        - Я…  - мое сердце колотится тошнотворными толчками,  - Катал никогда не объяснял почему. Он просто сказал, что это поможет мне узнать правду об убийстве моей матери.
        Я не боюсь этого слова, когда говорю его.
        Равод вздрагивает, но ничего не говорит. Его темные глаза ищут что-то на горизонте.
        - Могу я задать тебе один вопрос?  - его голос такой низкий.
        - Конечно, что угодно.
        Он не спрашивает сразу, и я начинаю сомневаться, не передумал ли он вообще спрашивать. Когда он наконец это делает, то не сводит глаз с одной точки вдалеке. Мне приходится напрягаться, чтобы услышать его.
        - Допустим, ты узнаешь правду о своей матери. Что же тогда?
        Я была так поглощена выяснением правды, что не думала, что произойдет потом.
        - Думаю, я пойму, когда узнаю.
        - А что, если тебе не понравятся ответы, которые ты получишь?
        - А что может быть хуже, чем вообще ничего не знать?  - возражаю я.
        Он обдумывает это. Легкий ветерок пробегает мимо, отбрасывая прядь черных волос ему на лоб. С усилием я сопротивляюсь желанию убрать ее со лба.
        - Я так и не узнал, что случилось с моими родителями,  - признается он,  - мой отец не был добрым человеком. В худшем случае моя мать брала его гнев на себя, чтобы я не пострадал. Так продолжалось долгие годы. Однажды ночью, когда мне было около шести лет, это было самое худшее, что я когда-либо видел. Я сидел в углу, стараясь не слушать, но начертил их контуры в пыли на полу, а потом зачеркнул. Когда я поднял глаза, их уже не было. Больше я их никогда не видел,  - его лицо бесстрастно, но когда он наконец смотрит на меня, в его глазах появляется глубокая печаль,  - это было мое первое благословение.
        Его родители. Он их тоже потерял.
        Мое сердце разрывается, когда я осознаю то, что он сказал. Я вижу следы испуганного маленького мальчика на лице молодого человека передо мной. Все встает на свои места. Почему он так осторожен, так сдержан. Почему он не использует благословения.
        - Это…  - я замолкаю, не зная, что сказать,  - ты не должен был проходить через это.  - Равод отрывает от меня взгляд.
        - Я говорю это не для жалости. Я хочу, чтобы ты поняла, что я доверяю тебе,  - говорит он,  - знаю, это не то, что ты хочешь услышать от меня. Но это правда.
        Я убираю руку с его плеча. Холод окутывает меня, а разочарование обволакивает, как щит. То же разочарование, которое пронзает меня каждый раз, когда Равод оставляет меня, закрывая любую возможность понять его. Мне удается улыбнуться, вспоминая со смешанным чувством неловкости и душевной боли, как я призналась ему в своих чувствах… И его отказ. Но даже если моя привязанность к нему односторонняя, я все равно благодарна Раводу за то, что он решил довериться мне.
        - Шай,  - медленно произносит он,  - нужно много мужества, чтобы говорить про то, что ты хочешь. Я не…  - он замолкает, делая глубокий вдох,  - я еще не такой человек.
        - Может быть, я окажу на тебя хорошее влияние,  - я лучезарно улыбаюсь,  - но плохое более вероятно.
        Я толкаю его в руку, смех в моей груди вызывает кашель. Он слегка хмыкает, указывая на флягу с водой, из которой я с благодарностью делаю еще несколько глотков.
        - Равод?  - спрашиваю я после того, как заканчиваю.
        - Да?
        - Ты сказал, что замок ведет людей туда, куда им нужно,  - я пытаюсь собраться с мыслями,  - может быть, он привел нас в башню по какой-то причине.
        - Полагаю, это возможно,  - выражение лица Равода - дикая смесь эмоций, которые я не могу понять,  - это место, как я понял, совсем не то, чем кажется,  - он делает паузу,  - оно гораздо опаснее.

        Глава 25

        Когда я возвращаюсь в свою комнату, мои мысли похожи на осколки разбитого стекла, разбросанные по полу.
        Я невольно вздрагиваю, когда сажусь в постель, даже завернувшись в одеяло и подтянув ноги к подбородку, я не могу согреться. Равод велел мне отдохнуть и залечь на дно, пока не он выяснит, кто был со мной в башне.
        Но я не могу отдыхать. Мне было достаточно времени в лазарете.
        Моя рука тянется к прикроватному столику, к серебряному гребню, который дала мне Фиона. Поднимая его, я представляю, что она держит меня за руку. Я мысленно представляю ее и Мадса, ободряюще улыбающихся мне, дающих мне силы, как могут только мои самые близкие друзья.
        Я осторожно поправляю гребень в волосах. Как хорошо, что у меня есть частичка дома в таком месте, как это.
        Моя храбрость ослабевает, когда мои мысли возвращаются к барду, который напал на меня. Он убил маму, он пытался убить меня. Если я буду сидеть здесь без дела, только вопрос времени, когда он поймет, что я выжила, и попытается снова. В следующий раз мне может не повезти. Равод мог и не оказаться там, за дверью, чтобы спасти меня.
        Книга дней находится где-то в этом замке, и больше, чем когда-либо, если я хочу иметь шанс противостоять своим врагам, я должна найти ее.
        Но как это сделать? Эта мысль постоянно возвращается ко мне.
        Закусив губу, я вспоминаю слова Равода.
        Ходит слух, что замок ведет людей туда, куда им нужно… Может, есть вероятность, что он приведет меня туда, куда я хочу попасть.
        Я отбрасываю одеяло в сторону. Простого благословения недостаточно, чтобы преодолеть запутанность древних сил, действующих здесь. Если я хочу заставить замок слушать меня, я должна придумать соответствующее благословение.
        Мой взгляд падает на иголки и нитки, брошенные в углу.

* * *

        Я вышивала благословения в Астре, даже не думая об этом. Я могу вышить их здесь. Я приношу свои припасы к кровати, продеваю нитку в иголку и освобождаю место на простыне. Если я не могу найти дверь, может быть, я смогу привести ее к себе.
        Я делаю глубокий вдох, сосредотачиваясь, прежде чем вонзить иглу в простыню, вкладывая все свои мысли и энергию в благословение.
        Пальцы становятся теплыми, затем горячими, когда я вплетаю дверь в ткань. Воздух потрескивает от энергии. В стене напротив начинает вырисовываться силуэт двери; она застряла в туманном пространстве между мыслью и реальностью.
        Я чувсвую рывок, сопротивление моему шитью, когда замок сопротивляется мне. Я почувствовала нечто подобное в первый раз, когда попыталась использовать свой дар, пока Кеннан использовала ее контрблагословения. Тогда я еще не понимала, что происходит. На этот раз я знаю, что нужно блокировать его, как бы трудно это ни было.
        Моя игла раскаляется докрасна от напряжения, которое я испытываю, творя благословение и борясь с тем, что мне противостоит. Мои пальцы горят, и мне нужны все силы, чтобы не сдаться. Я стискиваю зубы от боли. Я не остановлюсь.
        Пронзительный звон в моих ушах достигает внезапно страшной высоты. С обжигающим ощущением в пальцах игла разлетается на мелкие кусочки. Кровь капает с моих пальцев. Когда я поднимаю глаза, дверь, которую я пыталась вызвать, исчезает.
        - Нет!  - кричу я.
        Я размахиваю руками, и комната качается. Вдыхаю и выдыхаю, пытаясь восстановить дыхание. Я и не подозревала, сколько сил трачу на неудачные благословения. Без иглы и без двери я отстаю еще на шаг.
        Я должна попробовать что-то еще. Должно быть что-то, что я могу использовать, чтобы вернуть дверь, и нет времени, чтобы тратить его впустую.
        Натягивая сапоги, я выхожу в коридор.
        Я так погружена в свои мысли, что почти не замечаю света, льющегося из соседней двери. Я останавливаюсь как вкопанная.
        Может, я попрошу одну из женщин-бардов одолжить мне иголку? Если кто-то не спит в этот час, стоит попробовать.
        Я стараюсь взять себя в руки и стучу.
        После долгой тишины я слышу шаги. Дверная ручка поворачивается, и появляется знакомое лицо. Удивление она тут же маскирует хмурым взглядом.
        - Чего ты хочешь?
        Конечно, это комната Кеннан. Или я была бы не я.
        - Простите, что тревожу так поздно, но я…  - тревога пронзает меня насквозь. Левая рука. Под припаркой, которую она наложила, виден след ожога.
        У меня кровь стынет в жилах. Она бросается закрывать дверь, но я успеваю просунуть ногу между дверью и косяком, чтобы увидеть знакомого каменного быка, лежащего на ее кровати.
        - Ты…  - я едва могу дышать. Я распахиваю дверь с силой, о которой даже не подозревала, подпитываемая ужасом и всепоглощающей яростью. Глаза Кеннан округляются. Она делает шаг назад.
        - Правильно,  - Кеннан усмехается, и ее лицо расплывается в злобной улыбке,  - ты наконец-то догадалась?
        Я молчу, надвигаюсь на нее и сжимаю кулаки. Когда я подхожу достаточно близко, я бью ее по лицу так сильно, как только могу. Мой кулак становится окровавленным, и я вздрагиваю.
        Кеннан падает на стену, схватившись за нос.
        - Почему ты убила мою мать?  - мой голос низкий и угрожающий. Чужой. Мне требуется вся сила воли, чтобы не бить ее до тех пор, пока она никогда не встанет.
        Кровь стекает по носу Кеннан и капает ей в рот, покрывая ее зубы, когда она рычит на меня.
        - Она сказала, что он настоящий,  - рычит она.
        Кеннан быстро вскакивает на ноги, ударяя меня в грудь. Что-то тошнотворно хрустит. Я вижу пятна, когда падаю. Даже гнев не может удержать меня от падения на пол. Кеннан убегает.
        Задыхаясь от ее удара, я трачу все силы, чтобы просто продолжать дышать.
        Я беспомощно смотрю, как убийца моей матери исчезает в коридоре.

        Глава 26

        Это была Кеннан. Несколько минут я ошеломленно лежу на полу. Место рядом со мной забрызгано кровью Кеннан, и от этого зрелища во мне закипает гнев. Этого недостаточно. Она заслуживает, чтобы истекать кровью, как Ма, и даже это может быть слишком хорошо для нее.
        Схватившись за ребра, я с трудом поднимаюсь на ноги и сажусь на край кровати. Я сжимаю челюсти, дыша сквозь боль, и обыскиваю ее комнату. Несмотря на недавние разоблачения, я должна найти иглу, прежде чем меня обнаружат. Кеннан, возможно, уже вызвала охрану, которая спешит сюда. Кто знает, какую ложь она готова выдать, чтобы спасти себя.
        Мои руки лихорадочно перебирают скудное содержимое ящиков. Комната Кеннан безукоризненно опрятна. К счастью, в ящике прикроватного столика я нахожу небольшой швейный набор. Я засовываю его в карман и направляюсь к двери.
        Мой разум пытается соединить убийцу Кеннан с безжалостным тренером Кеннан. Женщина, с которой я так старалась найти общий язык, довериться ей. Трудно представить себе Кеннан, даже самую суровую, убийцей. Мне трудно обвинить в этом кого-то, кого я знаю, независимо, насколько сильно я не люблю этого человека. Убийцы были страшными персонажами из поучительных историй. Они казались почти такими же воображаемыми, как Гондал.
        Гондал! Я снова перевожу взгляд на стол. Я хватаю быка Кирана, сжимая его изо всех сил.
        Я ковыляю обратно в свою комнату, запирая за собой дверь.
        Вырываю нить из своей неудавшейся вышивки, готовясь начать все сначала. Я сосредотачиваюсь на Книге дней, вытесняя из головы все остальное.
        Игла пролетает сквозь ткань. Начинается благословение, более плавное и непосредственное.
        Краем глаза я наблюдаю за стеной, когда дверь начинает проявляться. Я сосредотачиваюсь на конечном результате - желая, чтобы дверь появилась, ловко сшивая сопротивление, которое я встречаю.
        Игла раскаляется докрасна, но на этот раз я быстрее. Я заканчиваю последний стежок. Игла щелкает, обжигая мне пальцы. Я лихорадочно смотрю на дверь, которая то появляется, то исчезает из виду.
        Пока, в конце концов, она не проявляет себя в реальности.
        - Вот так-то лучше,  - шепчу я, ни к кому конкретно не обращаясь, и встаю с кровати, сжимая в кармане маленького каменного бычка. На счастье.
        Я открываю дверь.

* * *

        Коридор, в котором я нахожусь, темный, прорезанный в камне горы, как и нижние пещеры. Такие же светящиеся камни украшают стены. Я делаю осторожные шаги, продвигаясь все глубже. Я не теряю бдительности. Замок позволяет учиться отличать реальность от иллюзии.
        Я вижу впереди слабый прямоугольный свет, углы двери. Она легко открывается, и я погружаюсь в свет.
        Я в трапезной - или, по крайней мере, в комнате, которая выглядит точно так же. Я вижу ряды длинных столов, все пустые. Мои шаги эхом отдаются в пространстве. Все так, как и должно быть, за исключением одного…
        Завесы света окутывают комнату, обволакивая и искажая все в ней. Они перемещаются и мелькают. Я должна закрыть глаза и снова открыть их, чтобы полностью понять это. Существуют разные версии пространства, разные версии реальности. Безграничные возможности. Это как стоять в комнате, сделанной из зеркал.
        Когда я смотрю на свои руки, покрывало света мерцает на моей коже. Это не иллюзия, не совсем так. Я нахожусь в той же трапезной, но на другом уровне, доступном только через измененную реальность моего благословения.
        Вокруг меня слабые следы движения. Призрачные силуэты людей движутся в различных слоях реальности. Если я попытаюсь смотреть на них прямо, они исчезнут, но я могу следить за ними на периферии своего зрения.
        Этот лабиринт не является отдельным пространством внутри замка; он находится в отдельном измерении. Как будто две истины - или даже безграничные истины - могут существовать одновременно. Вот почему никто не мог его найти. Он везде и нигде одновременно. Мы находимся в нем, и он прячется от нас на каждом шагу. Никому и в голову не пришло заглянуть себе под нос. И мне тоже.
        Спрятано на самом видном месте. Интересно, Книга дней все эти годы пряталась в этом измерении?
        - Произошли еще три беспорядка…  - я слышу незнакомый голос, который то появляется, то исчезает. Я оглядываю комнату в поисках источника звука.
        - Наши силы и ресурсы слишком истощены…  - другой голос. Он достигает меня через всю комнату, через все измерения, пока не исчезает.
        - С каждой собранной нами десятины мы получаем все меньше и меньше…  - третий голос.
        Около дюжины старых бардов, включая Найла, сгрудились вокруг карты Монтаны в конце комнаты. Они быстро мелькают и исчезают из поля зрения. Когда я подхожу ближе, образы несколько сгущаются. Фигуры все еще неземные, но более прочно закрепленные передо мной.
        - При таком темпе мы не сможем долго поддерживать свою численность,  - говорит один бард, скрестив руки на груди,  - мы выжимаем кровь из камня.
        - Мы не можем потерять лицо или отступить. Хаос будет только распространяться,  - парирует Найл, получая несколько кивков от своих коллег,  - мы контролируем их. Соберите дополнительную информацию из деревень, которые еще не пострадали от голода. Им просто нужна правильная мотивация.
        - А когда голод опустошает все вокруг? Тогда что же нам делать? Как вы предлагаете их мотивировать?  - первый бард пытается контролировать свой голос.
        - Как всегда,  - с готовностью отвечает Найл,  - наши агенты в деревнях будут распространять слухи, контролировать и проверять поток информации. Будем держать людей в надлежащем страхе.
        - Вы рискуете вызвать всеобщую панику,  - замечает другой,  - люди уже напуганы.
        - Тогда они еще больше захотят удвоить свою десятину в обмен на нашу благосклонность, не так ли?
        Я сжимаю кулаки. Не так давно я была одной из тех людей, о которых так небрежно говорят, которыми они манипулируют, контролируют и вымогают десятину.
        Видение исчезает так же быстро, как и появилось. Я с отвращением отворачиваюсь.
        Дверь, через которую я входила в комнату, как и следовало ожидать, исчезла. Но вместо того, чтобы поймать меня в ловушку, ее место заняли несколько других.
        Это действительно лабиринт, думаю я, наблюдая, как двери меняются местами и перестраиваются. Нет никакой закономерности, только случайные движения. Я не знаю, как выбрать дверь, которая ведет к Книге дней.
        Если только это не имеет значения.
        Ходит слух, что замок приведет людей туда, куда им нужно.
        - Хорошо, замок,  - Я беру себя в руки и подхожу к ближайшей двери.  - Делай, что хочешь.

* * *

        Я почти сразу жалею об этих словах, спотыкаясь на неровном полу. Здесь очень мало света. Густой воздух заставляет меня чувствовать себя так, будто я иду под водой. Я в призрачных недрах замка. Место, освещенное жаровнями, отбрасывающими колеблющиеся тени на каменные стены и толстые металлические двери.
        Лазарет.
        Выглядит еще страшнее, чем я помню. Я использую призрачные фигуры, которые мерцают в этом измерении, чтобы направлять меня. Их движение смешивается с леденящими кровь криками, исчезающими в пространстве, где сталкиваются существования.
        Коридор выходит в большую круглую комнату. Здесь чисто и все залито ослепительно-ярким светом на фоне побеленных стен. Здесь крики звучат громче всего.
        На полу странные отверстия, и я отпрыгиваю назад, когда моя нога хлюпает по темно-красной жидкости, стекающей в них. Пожалуй, больше всего тревожат аппараты, установленные в центре. Каждый из них отличается от других, они, очевидно, могут удерживать человека, но невозможно сказать, какова цель этих пугающих машин. Когда я снова поднимаю глаза, силуэты людей мелькают и искажаются внутри комнаты. Они лежат на кроватях, их руки и ноги связаны металлическими кандалами. Разинутые рты открыты, крики эхом отдаются по стенам.
        Такова ли была моя судьба, если бы меня не выпустили? Дрожь проникает глубоко в мои кости. К горлу подступает желчь, но я проглатываю ее.
        В центре комнаты появляются призрачные фигуры, парящие над кроватями. Их лица закрыты масками.
        - Еще одна смерть? Несчастный. Приготовь следующую,  - говорит высокий мужчина молодой женщине,  - Катал хочет получить полный отчет к восходу солнца. Вы получили результаты последнего теста?
        Мое сердце сжимается от ужаса. Катал отвечает за это?
        - Данные неубедительны, сэр,  - отвечает она,  - до сих пор нет доказательств, что барда можно избавить от дара. Или что он может быть привит искусственно.
        Мужчина пожимает плечами.
        - Если это можно сделать, это повысит эффективность. Вот что интересует Катала. Если нет, тогда мы будем знать окончательно и сможем искать другие пути.
        - По крайней мере, в испытуемых недостатка нет,  - я почти ощущаю отвращение в голосе молодой женщины.
        - Они же барды. Они отдали свои жизни за Высший совет,  - говорит он с благоговением,  - они выполняют свой долг так же, как и мы. Сбросьте устройства и принесите следующего.
        Мое дыхание вырывается неуверенно, скрежеща в горле, все еще сыром от дыма, когда фигуры рассеиваются в другом измерении.
        Поворачиваясь, я чувствую, как меня качает, словно замок невероятно искривляется вокруг меня, так же, как это бывает во сне. На этот раз я в гостиной Катала.
        Темно, только слабый свет одного факела и тонкая ткань призрачного измерения, в котором я нахожусь, освещают комнату. Листья экзотических растений, углы статуй и мебели заставляют все вокруг казаться неестественным и вытянутым.
        Дверь тихо открывается, и я поворачиваюсь на звук, ожидая увидеть Катала. Я морщусь, когда вместо этого оказываюсь лицом к лицу с Кеннан.
        Во мне вспыхивает гнев. Если бы только я не была поймана в ловушку на призрачном плане и могла снова ударить ее за то, что она сделала с моей матерью. А в третий раз за себя и за все, через что она заставила меня пройти.
        Я киплю, наблюдая, как она на цыпочках ходит вокруг мебели, бросая вокруг себя осторожные взгляды.
        Дверь снова открывается, на этот раз громче. Я замираю на мгновение, пока не вспоминаю, что меня не видно. Кеннан проскальзывает за один из лежаков, проворная, как кошка.
        - Выходи оттуда, Кеннан, это всего лишь я,  - Найл входит в комнату.  - Я вижу, ты опять взялась за старое.
        Кеннан выходит из укрытия и смотрит на своего приятеля. У меня внутри все переворачивается, когда я смотрю на них. Возможно, они были сообщниками все это время.
        - Держись от меня подальше,  - говорит Кеннан,  - это Катал ослабил конструкцию под башней той ночью. Я докажу это.
        - Не смей сваливать эту трагедию на лорда Катала,  - Найл грозно смотрит на нее,  - даже если бы у тебя были хоть какие-то доказательства, никто не поверит женщине с известной историей…
        - Я знаю, что я видела!  - резко перебивает его Кеннан.
        Найл усмехается.
        - Тебе так кажется? Ты действительно так думаешь?
        - Я…  - впервые я вижу, как Кеннан колеблется. Затем все снова погружается во тьму.
        Высший совет должен был стать бастионом истины и порядка. Так нам всегда говорили. Может быть, лабиринт пытается запутать меня? Я не хочу верить, что Катал способен на такие зверства. Я не хочу верить, что кто-то, замаскированный под мантией праведности, может быть настолько злым.
        Сколько бардов отправил Катал, чтобы найти Книгу дней? Скольких бардов постигла печальная участь?
        Я следующая?
        Я отступаю назад, лихорадочно ища глазами дверь. Бежать. Несколько появляются, как и раньше. Я бросаюсь к ближайшей и быстро прохожу сквозь нее.
        Неужели я обречена на безумие?
        Поддаться безумию снова кажется милосердием. Все лучше, чем правда.
        Я бегу.
        Я нахожу еще комнаты. Опять коридоры. Опять темнота. Куда бы я ни повернулась, везде призраки замка. Дверь за дверью, дверь за дверью…
        Мое сердце бешено колотится в груди. Я останавливаюсь, обнаружив себя в коридоре женского общежития бардов. Там, откуда я начала.
        Двери никуда не ведут, кроме как по кругу. Вот как другие оказались в ловушке. Как я могу оказаться в ловушке, если ничего не придумаю.
        Раньше я доверяла дверям. И Высшему совету. Я позволила им провести меня.
        Но, возможно, мне следует действовать решительно.
        Я закрываю глаза, сосредотачиваюсь, но едва могу нормально думать. У меня кружится голова от разочарования, от усталости, от страха.
        Я прижимаюсь к каменной стене и опускаюсь на пол. Я хочу плакать, но ничего не получается. Не знаю, как это сделать. Я больше не знаю, что реально.
        Меня охватывает паника, что все это - кошмар и я все еще стою в дверях своего дома в Астре, крича от ужаса из-за смерти мамы. Что я несусь вниз в пропасть неопределенности и никогда, никогда не перестану падать.
        Должно быть, это и есть безумие. Хуже, чем смерть.
        Катал сказал, что лабиринт чуть не убил его. Теперь я понимаю, что он имел в виду. Смерть, или вечная ловушка в этом бесконечном кошмаре, начинает казаться реальной и пугающей возможностью.
        Мое тело болит под тяжестью всего, что со мной случилось. Я не могу перестать дрожать - даже когда слышу тихий звук, доносящийся до меня как будто издалека.
        Я щурюсь. Имоджен стоит в конце коридора, окруженная тенью. Ее локоны свободно упали на лицо. Издалека она кажется крошечной, и я вспоминаю, как она молода - не намного старше, чем была я, когда потеряла Кирана.
        Откуда она знает? Почему она всегда появляется, когда я чувствую себя одинокой, когда я нуждаюсь в ней?
        - Меня зовут Имоджен,  - сказала она. Как мою любимую овцу из дома.
        Это обрушивается на меня, как тысяча валунов.
        Она тоже ненастоящая. Она - благословение. Не более чем иллюзия. Она - это я. Я помладше. Плод моего отчаяния.
        - Нет,  - бормочу я, стараясь говорить спокойно,  - ты ненастоящая,  - мой голос царапает мне горло,  - я одна.
        Она осторожно подходит ближе.
        Ее лицо наполовину скрыто тусклым светом. Она тянется ко мне. Ее рука касается моего плеча, и я вздрагиваю. Ее прикосновение кажется реальным. Я так растеряна, так напугана, так ошеломлена, что не знаю, что и думать.
        Она опускается передо мной на колени. Вблизи она не похожа на меня. Ее глаза потемнели. Вместо множества веснушек у нее под глазом только маленькая родинка. Ее волосы стали еще более дикими.
        Я моргаю.
        - Шай,  - тихо говорит она,  - ты не одна такая.
        - Этого не может быть…  - говорю я, не желая доверять ей, не готовая доверять ничему,  - ты всего лишь благословение. Плод моего воображения.
        Она качает головой.
        - Ну, это неожиданно,  - выпаливает она. Это так прямолинейно, что я почти смеюсь.
        И задумываюсь.
        - Как ты здесь оказалась? Почему ты всегда появляешься именно тогда, когда я в тебе нуждаюсь?
        Имоджен вздыхает и отводит взгляд. Когда она снова смотрит на меня, я вижу намек на улыбку в ее глазах.
        - Он велел мне следить за тобой. Чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.
        - Он?  - она говорит о Катале? Раводе?
        - Все, что я могу сказать, это то, что я знаю, насколько ты сильна, Шай. Я видела это собственными глазами,  - она осторожно протягивает руку и убирает упавшие мне на лицо волосы,  - тебе действительно следует больше доверять себе.
        Прежде чем я успеваю ответить, она исчезает из виду, и я остаюсь одна в лабиринте.
        Слова Имоджен вплетаются в мои мысли. Она права. Я так беспокоилась, чтобы заставить Катала поверить мне. Желая, чтобы Равод поверил мне. Я никогда не пыталась поверить в себя.
        Я помню все, что произошло,  - все, чему я была свидетелем. Я мысленно повторяю историю маминой смерти, вспоминаю, как констебль лгал и изменял историю произошедшего, как он давил на меня и заставлял бояться, что другие обвинят меня. Выражение лица Фионы, даже когда она протягивала мне сумку,  - ее страх, что я говорю правду.
        Мадс тоже. Он посоветовал мне перестать бороться, перестать искать ответы. И вовсе не потому, что он считал меня сумасшедшей. Он боялся того, что я обнаружу.
        Этого недостаточно, чтобы вернуться обратно. Я должна знать. Я думаю о тех, кого послали сюда бесцельно бродить, пока они не сойдут с ума. С трудом поднимаясь на ноги, я прижимаю ладони к стенам. Я закрываю глаза и перевожу дыхание.
        - Истина.
        Ткань реальности отзывается серией слабых импульсов, искажаясь от жара в моих пальцах. Лабиринт под поверхностью кажется удивленным этим словом, как будто его никогда не просили об этом.
        Но я не спрашиваю, я говорю.
        Я крепче упираюсь ногами в землю, сопротивляясь потоку, который связывает меня на спектральном плане, отталкивая все мои чувства и запирая себя на месте. Я делаю глубокий вдох, позволяя течению омыть меня.
        Я закрепляю свое благословение в реальности, как учил меня Равод, вызывая в памяти убийство мамы, событие, которое поставило меня на путь поиска ответов. Это дает мне ясность. Мой гнев на несправедливость ее смерти стягивает нити моих намерений вместе. Я вплетаю в себя всю боль и трудности, которые мне пришлось пережить на этом пути, создавая оплот против набегающих на меня волн.
        - Меня никто не тронет,  - мое благословение - это крик против нарастающего прилива,  - я хочу знать правду.
        Течение разбухает так, что наступает переломный момент… и резко останавливается. Прямо передо мной в стене появляется проход, и камень крошится. Это не очередная призрачная дверь. Вокруг него нет ни проблеска иллюзии, ни мерцания. Она настоящая.
        Дрожь пробегает по воздуху. Электрический ток. Трещина, проходящая сквозь ткань лабиринта. Я закрываю глаза.
        Когда я открываю их, я стою на том же месте, но уже не в промежуточном плане существования.
        Передо мной - дверь в Книгу дней. Наконец.

        Глава 27

        Я ожидала большего, ведь здесь хранится вся запись реальности. Вместо этого я оказываюсь в маленькой каменной комнате, расположенной под куполом, из которого льется лунный свет на подиум в конце короткого лестничного пролета.
        Пылинки белой пыли плывут в свете, потревоженные впервые за многие века. Три статуи, изображающие людей в мантиях, с книгой в руках, стоят на страже по периметру. Они вырезаны из того же зеленоватого камня, что и остальная часть комнаты. Одна статуя поддерживает куполообразный потолок. Простота поразительна.
        Что-то в этой комнате кажется окончательным. Как будто замок наконец-то опустил стены своих иллюзий.
        Ноги дрожат с каждым шагом, который я делаю к подиуму. Я сглатываю комок в горле.
        Достигаю вершины и смотрю на подиум. Книга дней…
        - Разве нет?
        Пустота.
        Я глупо смотрю вокруг. Лишь пара разорванных страниц. Я наклоняюсь, удерживаясь на подиуме, но мне хочется закричать.
        Кто-то пришел сюда до меня. Как такое могло случиться?
        Я трогаю бумаги, переворачиваю их. Я моргаю, когда вижу свое имя, написанное торопливым почерком…

        Шай,
        Прости меня. Это было необходимо.
        Р.

        Свинцовое разочарование в моей груди неловко шевелится. Я слишком устала, чтобы понять, что это значит.
        Равод первым нашел лабиринт. Он его разгадал. Он украл Книгу дней.
        Мой палец двигается по написанным им словам, когда я читаю их снова и снова.
        Простить его? Это было необходимо? Это что, шутка?
        На второй разорванной странице есть символы, которые слишком выцвели, чтобы их разглядеть…
        Я беру страницу в руки, рассматривая чуть ближе в ярком лунном свете.
        Линии перемещаются по странице, как вода, образуя символы, которые я не узнаю. Чем дольше я смотрю, тем более странной она мне кажется. Изображения дрейфуют из стороны в сторону, как будто они плавают в пруду. Постепенно они образуют глиф, который принимает форму быка. Рядом с ним появляются буквы.
        Гондал.
        Это что, клочок бумаги из Книги дней?
        За моей спиной раздаются шаги.
        Я засовываю записку и обрывок книги в нагрудный карман и разворачиваюсь.
        - Привет, Шай.
        Катал.
        Он выходит на свет. Полдюжины вооруженных охранников и еще четверо бардов толпятся вокруг него.
        - Катал,  - я не знаю, как начать объяснять. И должна ли я что-то объяснять.
        - Ты мне очень помогла. Я возьму ее,  - говорит он, поднимаясь по ступенькам навстречу мне. На его лице появляется волчья ухмылка предвкушения. Он шагает к трибуне, отталкивая меня в сторону.
        И смотрит на пустую поверхность и снова на меня. Растерянность отражается на его лице.
        - Книга пропала,  - говорю я.
        Он грубо хватает меня за шиворот.
        - Где она?  - шипит он. Его лицо застыло, на нем нет и следа дружелюбия, которое он проявлял ко мне раньше.
        Я могу только стоять, пораженная, в его железной хватке. Это не может быть Катал. Он мой союзник. Мой наставник. Катал был первым человеком в замке, во всем мире, который поверил мне, когда никто другой не поверил бы. Кажется совершенно невероятным, что этот человек, глядящий на меня сверху вниз,  - тот же, кто поддерживал меня, верил в меня, помогал мне…
        Использовал меня.
        Все во мне сжимается.
        Это и есть настоящий Катал. Человек, который оставляет Монтану страдать, в то время как сам пышно обедает в своем замке, бросая подачки сановникам, чтобы скрыть правду. Который посылает бардов, чтобы вселить страх и отчаяние в своих подданных, одновременно лишая их ресурсов. А когда барды выходят из-под его контроля, он заключает их в тюрьму и проводит над ними эксперименты.
        Это человек, который посылал бесчисленных бардов умирать в поисках Книги дней. Включая меня.
        Мы никогда не были союзниками. Я была еще одним винтиком в его машине. Еще один инструмент, чтобы использовать и выбросить.
        Я была полной дурой.
        Мой гнев пылает во мне, раскаленный докрасна. Возможно, я совершила ошибку, доверившись ему, но он недооценивает меня.
        Я все еще жива и могу бороться, чтобы все исправить. Я выдерживаю его взгляд. Что-то глубоко внутри делает меня храброй.
        - Там, где за это нельзя убивать невинных людей,  - вру я. А потом плюю ему в лицо.
        Катал отскакивает, резко дернув рукой, чтобы сбросить меня с лестницы. Я приземляюсь на бедро, морщась. Он достает из кармана платок, вытирает лицо и спускается следом за мной, вновь обретя хладнокровие.
        - В моем распоряжении есть много способов убедить тебя в своей правоте,  - говорит он,  - если понадобится, я применю силу.
        Стражники наваливаются на меня, крепко хватают за плечи и поднимают на ноги.
        - Я тебе ничего не скажу,  - огрызаюсь я.
        Он смотрит на меня отсутствующим взглядом, вся теплота и фамильярность исчезли. Я чувствую себя так, словно ножи вонзились в меня, пронзая глубже, чем любое оружие. Видеть его таким, холодным, расчетливым деспотом, еще больнее, когда это направлено против меня.
        Я доверяла ему.
        - Подождите, милорд,  - бард быстро подбегает к краю подиума. В углу торчит обрывок ткани, оторванный от подола бардовского мундира, слегка подпаленный по краям и измазанный пеплом.
        Я надеюсь, что они не знают достаточно, чтобы связать это с Раводом.
        - Хм,  - бард отдает обрывок Каталу. Он сжимает его в кулаке.
        - Обыщите территорию. Сейчас.  - Несколько бардов уходят немедленно, как только Катал набрасывается на меня.  - Я дам тебе время подумать,  - предупреждает он,  - но не слишком много. Я не из тех, кто терпит такое предательство, Шай.
        - Это вы меня предали!  - я пытаюсь вырваться из рук охранников.  - Вы говорили, что я вам как дочь!  - я задыхаюсь от слов.  - Вы заставили меня поверить…  - я пытаюсь найти хоть какой-то признак сочувствия в его лице, хоть какое-то признание того, что он сделал. Он холодно смотрит на меня в ответ.  - Неужели все, что вы мне рассказали, было ложью?
        Он делает вид, что размышляет, его рот изогнулся в злобной улыбке.
        - Катал - мое настоящее имя,  - говорит он наконец.
        Я бьюсь всем весом о руки, удерживающие меня, крича наполовину от боли, наполовину от ярости.
        - Чем больше я тебе говорил, чем больше ты верила, тем больше это становилось правдой,  - Катал пожимает плечами,  - и в глубине души ты хотела именно этого, не так ли?
        - Вы - чудовище,  - мои слова скрежещут сквозь зубы.
        Катал только закатывает глаза.
        - Осторожнее, Шай. У тебя не так много времени, чтобы тратить его на борьбу.
        - Что вы имеете в виду?
        Его ответ - короткий кивок в сторону моих рук.
        Мое сердце замирает, когда я смотрю на них. Кончики пальцев стали темными, болезненно синими, и вены начали проступать под кожей.
        Болезнь.

        Глава 28

        С начала появляется ноющая тяжесть лихорадки. Затем ощущение, что тебя растягивает во все стороны на твердой, плоской поверхности.
        Я изо всех сил пытаюсь сохранить сознание, когда меня куда-то кидают.
        Я снова в лазарете? Я пытаюсь наброситься на кого-то, но мне удается лишь извиваться в крепкой хватке прижимающих меня рук.
        Твердая, но удивительно нежная.
        - Осторожно, не надо ее обижать,  - говорит один из охранников.
        Этот голос мне так же знаком, как и мой собственный. Даже в разгар нарастающей лихорадки я могу узнать его. Мне кажется, что я уже целую вечность не слышала его, но это безошибочно он.
        Я с трудом открываю глаза. Моя голова падает набок, и я вижу вспышку серебристых светлых волос. Широкие плечи и мускулистые руки…
        Еще одна хитрость. Я не могу доверять ничему, что вижу в этом замке.
        Последнее, что я слышу,  - звук захлопнувшейся железной двери. Это вызывает боль в каждом мускуле тела. Приступ кашля мучительно затягивает меня в темно-синюю бездну.

* * *
        - Ну, я уж точно не думала, что все так обернется,  - этот голос - первый звук, который я слышу за целую вечность.
        Я поворачиваюсь в его сторону. Мне кажется, что затылок скрежещет о камень.
        Я жду, пока пульсация в моем черепе прекратится, прежде чем открыть глаза. И испытываю странное облегчение, когда узнаю, что нахожусь не в лазарете, а в обычной тюрьме. Моя камера примерно вдвое меньше спальни и построена из темного камня. Единственный проем - зарешеченная железная дверь.
        За ней виднеется силуэт женщины. Ее руки вцепились в решетку. На одной виднеется след от ожога.
        - Кеннан?  - когда я говорю, воздух проходит по темным венам в моем горле. Я совсем не похожа на себя.  - Что ты здесь делаешь?
        Я чувствую себя глупо, спрашивая такое. Я знаю, почему она здесь. Она пришла позлорадствовать. Или прикончить меня.
        - Ты должна была быть там,  - говорит Кеннан без предисловий,  - в доме. Со своей матерью. Тебя ожидала та же участь.
        - Пришла закончить то, что начала?  - я хриплю. Усилия достаточно, чтобы вызвать приступ кашля.
        Кеннан качает головой.
        - Я не это имела в виду.
        - Я устала от загадок,  - я делаю неглубокие вдохи.
        - Отлично,  - говорит Кеннан, вынимая из кармана листок бумаги и разворачивая его.  - Хочешь загадку? Реши это.
        - С чего ты взяла, что я тебе помогу?  - я чуть было не плюнула в нее.
        - Потому что здесь ответ, который мы обе ищем,  - в голосе Кеннан звучит нехарактерное для нее отчаяние.
        Я свирепо смотрю на нее, но она не двигается. С усилием я пытаюсь сесть. Каждая косточка в моем теле горит, когда я поднимаюсь с каменной кровати и ковыляю к двери своей камеры.
        Кеннан даже не вздрагивает, когда я беру бумагу между синим большим и указательным пальцами. Я наклоняю ее к свету, исходящему из холла, единственному освещению, которое мне предоставляется.
        Это одна из карт Найла, детальное изображение моего дома и окружающей долины. Только там, где когда-то было пастбище, нарисован оползень.
        - Найл вызвал оползень?  - я хмурюсь.  - Почему? Чтобы скрыть, что ты убила мою мать?
        Кеннан пристально смотрит на меня, ее бледные глаза задумчивы. Ее губы слегка кривятся, прежде чем она отвечает.
        - Я…  - она делает паузу,  - я думаю, что убила твою мать.
        Ей повезло, что она находится по другую сторону железной двери, а у меня нет сил на то, чтобы сделать благословение. Мне требуется вся моя сила, чтобы просто удержаться на ногах.
        - Что, ты не уверена?  - спрашиваю я сквозь стиснутые зубы.  - Мне кажется, такое стоит помнить.
        - Именно так я и думала,  - тихо говорит Кеннан,  - я пыталась выяснить правду. Я хотела все исправить. Я думала, что ответы будут в Книге дней. Я…  - она отворачивается,  - это не имеет значения. Но ты заслуживаешь знать.
        - Ты просто молодец, Кеннан,  - киплю я от злости,  - ты определенно казалась очень раскаивающейся, когда выполняла все эти контрблагословения и мучила меня во время тренировок.
        - Ты…  - она резко замолкает, прежде чем оскорбление, которое она придумала, может вырваться наружу. Она делает глубокий вдох и начинает снова:  - Если бы ты потерпела неудачу, то была бы в безопасности. Я сделала это, чтобы защитить тебя, чтобы держать тебя подальше от этого.
        Правда ее слов оглушает.
        - Спрятать от Катала,  - шепчу я.
        - А от кого же еще?  - Кеннан закатывает глаза.  - Знаешь, он сделал то же самое со мной. Играл на всех моих слабостях, притворялся, что он мой единственный друг. Это был спектакль. Он хочет получить Книгу дней, и ему все равно, кого он уничтожит в процессе. Я едва выбралась из лабиринта, спасая свою жизнь.
        Все мое тело дрожит.
        - Даже если это правда, почему я должна доверять тебе после того, что ты сделала с моей мамой?
        - Может, ты заткнешься на пять секунд? Я пытаюсь все исправить,  - огрызается Кеннан. Ее тон не отличается от обычного, но выражение ее глаз изменилось, выражая сожаление.
        Я удерживаю равновесие, крепче сжимая рукой решетку.
        - Тогда сделай это. Скажи то, ради чего сюда пришла,  - я вздыхаю. Если она будет продолжать в том же духе, болезнь заберет меня прежде, чем я добьюсь успеха в разговоре с ней.
        Она делает глубокий вдох.
        - Десятина была только частичной причиной, по которой нас послали в Астру,  - говорит Кеннан.  - Катал сказал мне, что это задание освободит меня от моей неудачи с Книгой дней. Мы выслеживали бродячего барда, который ускользал от нас задолго до того, как я пришла в замок. Наши часовые в пустошах обнаружили информацию, которая заставила нас поверить, что она скрывается в Астре.
        - Она?
        Кеннан наклоняет голову.
        - Разве ты не знала, что твоя мать была бардом?
        Я замираю. Вопрос повисает в воздухе, как грозовая туча, готовая вот-вот разразиться. Ма? Бард?
        - Нам с Найлом было поручено задержать ее. Она сопротивлялась,  - продолжает Кеннан.  - Последнее, что я помню, это как потянулась к твоей матери, но какой-то голос швырнул меня к стене. Я не знаю, чей он был. Когда я пришла в себя, Найл тащил меня из дома, обещая никому не рассказывать о том, что я сделала.
        - И ты ему поверила?
        - Не знаю,  - говорит она. Мгновение проходит между нами в молчании.  - Но с тех пор мне каждую ночь снились кошмары. Я видела ужасные вещи,  - ее лицо искажает страдание, боль, которую я хорошо знаю с тех пор, как приехала в замок. Безумие, которое просачивается внутрь, и страх, что ты ничего не можешь сделать, чтобы его контролировать.
        - Похоже, ты понимаешь, что я имею в виду,  - добавляет она.
        - Безумие,  - говорю я, кивая.
        Кеннан замолкает, многозначительно глядя мне в глаза.
        - Только я не думаю, что это правда.
        - С чего бы…  - я замолкаю под пристальным взглядом Кеннан. Это ужасная мысль, но, возможно, она права.
        Я вспоминаю, что сказал Катал. Чем больше я говорю тебе, чем больше ты веришь, тем больше это становится правдой. Безумие и мысль, что женщины каким-то образом более восприимчивы к нему, были просто еще одной ложью, чтобы контролировать нас.
        - Ты действительно думаешь, что это невозможно, после всего, что ты видела?
        Я делаю глубокий вдох, приводя в порядок бегущие в голове мысли.
        - Так… зачем ты хотела найти Книгу дней?
        - Я думала, что смогу вернуть все на круги своя. Отменить, что произошло,  - признается Кеннан,  - стереть свои ошибки.
        - Ты сказала, что моя мама говорила с тобой,  - говорю я,  - ты сказала мне: «Она сказала, что он настоящий»?
        Кеннан вздрагивает, но едва заметно кивает.
        - Гондал.
        Я раскрываю рот, не в силах вымолвить ни слова.
        - Она сказала, что помогла людям найти его. Что они живут там свободно от Высшего совета,  - она колеблется,  - а ты не знала?
        Я недоверчиво качаю головой. Мысль, что Ма заговорила, да еще с Кеннан, должна быть какой-то жестокой шуткой. Но когда я вспоминаю время, проведенное с мамой, и ее молчание после смерти Кирана, я задаюсь вопросом, знала ли я когда-нибудь свою мать вообще.
        - Зачем говорить это сейчас?
        - Мне вовсе не обязательно любить тебя, чтобы знать, что ты поступаешь правильно.
        Я падаю назад, не в силах больше сдерживаться. Тишина, растягиваясь, причиняет боль.
        - И я устала прятаться. Эта вина…  - Кеннан морщится,  - из-за этого мне трудно понять себя. Чем дольше я держусь за это, тем больше теряю. Может, я и не убивала твою мать…
        - Но ты ее и не спасла.
        Кеннан поднимает на меня глаза. Впервые я вижу всю чудовищность боли, которую она несет. Она хорошо это скрывала.
        - Я не буду просить прощения, которое не в твоей власти дать,  - говорит она,  - но я хотела бы искупить свое ужасное действие - или бездействие,  - если ты позволишь.
        Я выдерживаю ее взгляд. Ее светлые глаза смотрят на меня, не мигая. Возможно, я никогда не пойму Кеннан, но я не сомневаюсь в ее искренности.
        - И как ты собираешься это сделать?
        - Я собираюсь вытащить тебя отсюда,  - отвечает Кеннан. Прежде чем я успеваю ответить, она поворачивается и исчезает из виду. Как только она уходит, появляются два охранника и молча занимают позиции по обе стороны двери.
        Я делаю неровный, тяжелый вдох. Мне неприятно признаваться в этом даже самой себе, но все это время я ждала появления Равода, чтобы он сообщил мне, что не он украл книгу и все это не было подстроено. Хотела бы я понять. Зачем и куда он ее унес?
        Я смотрю на свои трясущиеся руки, потемневшие от болезни. Закатав рукава, я вижу, что вены простираются выше локтей. Они горят под моей кожей, на ногах, спине, на изгибе челюсти. Может быть, не имеет значения, спасусь я или нет.
        Моя судьба предрешена.

        Глава 29

        Трудно сказать, сколько времени проходит в крошечной камере без окон. Часы могут проходить в бредовом сердцебиении или целая вечность между приступами кашля.
        В те короткие мгновения, когда мой разум проясняется, меня преследуют слова Кеннан. Ма вывозила бардов из страны. Она скрывала от меня свое прошлое всю жизнь. Мое сердце разрывается от того, что я не могу спросить ее почему.
        Закрывая глаза, я вижу Равода. Его слова запечатлелись в самых глубоких уголках моего сознания.
        А что, если тебе не понравятся ответы, которые ты найдешь? Его голос отдается эхом.
        Я достаю обрывок Книги дней - к счастью, меня никогда не обыскивали - и поворачиваю его к свету. Охранники не любят смотреть на меня. Каждый раз, когда я кашляю, они вздрагивают. Они боятся, что я могу заразить и их.
        Чернила мерцают, плавно перемещаясь по бумаге, создавая символы и значки, которые я не могу прочитать. Я наблюдаю за их перемещением в течение нескольких минут, задаваясь вопросом, что это за язык.
        Я вытаскиваю быка Кирана из нагрудного кармана, сравнивая его с быком, который проявился на странице. Они почти идентичны.
        Как будто бумага чувствует фигурку быка в моей руке, ее линии растворяются в узоре, тенясь к нему. Горы, скалы… путь.
        Нет. Карта.
        Она прокладывает курс через горы. Мой взгляд блуждает, обводя дома, пещеры, переходы. Изображения мерцают, рядом с каждым незнакомые буквы и символы полумесяца.
        Медленно линии составляют небольшой дом, окруженный овцами в горной долине. Мой дом. Рядом с ним формируются буквы. Те же символы.
        Прежде чем я успеваю пожелать, чтобы образ моего дома оставался еще немного, он исчезает. За ним следует еще несколько десятков мест, и все они ведут на восток. Наконец я вижу дом, спрятанный среди деревьев в далеком бесплодном лесу за пустошами. Символ. И странное, но приятное чувство, резонирующее глубоко внутри. Рядом с каждым символом начинают формироваться буквы.
        Безопасность.
        Строки сдвигаются в последний раз, растворяясь в слове…
        Гондал.
        Я задыхаюсь и перехожу на резкий кашель, который сотрясает все тело, сжимая легкие.
        Дрожа, я сажусь. Мои синие пальцы сильно трясутся, когда я сжимаю клочок бумаги.
        Мама была бродячим бардом. Она и мой отец содержали убежище для беженцев, бежавших в Гондал. Бегство из Высшего совета. Спасаясь от лжи, смерти и тирании. Она умерла за это.
        Я прерываю ход мыслей, когда дверь камеры со стуком открывается. Я быстро прячу бумагу в карман, когда высокая фигура показывается в дверях. Сердце яростно протестует против границ, установленных грудной клеткой, стуча громче, чем я когда-либо слышала.
        В тусклом свете я различаю форму охранника. Мой взгляд поднимается вверх, останавливаясь на голубых глазах, которые, как мне показалось, я когда-то вообразила.
        - Привет, Веснушка.

* * *

        Мой голос не спешит повиноваться мне.
        - Мадс?  - имя вырывается у меня шепотом.
        Он подходит ближе, и на его губах появляется подобие улыбки.
        - Думаю, все это довольно неловко,  - он останавливается, когда видит, как я вздрагиваю,  - я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль.
        - Как ты здесь оказался?  - спрашиваю я, несколько раз переводя взгляд с знака на его груди на лицо.  - Почему ты здесь?
        Мадс вздыхает, сохраняя дистанцию между нами. Даже в тусклом свете я вижу знакомую теплоту в его глазах.
        - Моя семья пережила тяжелые времена некоторое время назад. Мой отец просил у Верховного совета отсрочки, но это стоило немалой платы - моей секретной помощи бардам,  - признается Мадс мягким голосом.  - В мои обязанности входило докладывать о том, что происходит в Астре.
        Между нами зияет огромная пропасть. Так много изменилось с тех пор, как я думала, что мы были просто обычными людьми.
        - Почему ты ничего не сказал?
        - Я пытался, больше раз, чем ты можешь себе представить.
        - Но ты этого не сделал.
        Мадс закусывает нижнюю губу.
        - Я не мог, только моя семья могла знать,  - он понижает голос,  - наверное, я просто думал, что однажды ты станешь такой же…
        Его слова сливаются в тяжелую тишину. Мы оба знаем, чем должно было закончиться это предложение.
        - Как много ты знаешь?  - наконец спрашиваю я.  - О моей маме? Обо мне?
        - Клянусь, я ничего не знал,  - говорит Мадс.
        Я всегда считала его ужасным лжецом, но теперь я в этом не уверена. После всего, через что я прошла, мое доверие стоит очень дорого.
        - Даже когда они отказались дать свое благословение на мое предложение, они не стали объяснять дальше.
        - Они отказались?  - я хмурюсь.
        Мадс выглядит смущенно, он потирает затылок.
        - Это было то, чем я на самом деле планировал никогда с тобой не делиться,  - он делает паузу,  - всю жизнь мне твердили, что я поступаю правильно. Я думал, что строю жизнь, которой могу гордиться. Я знаю, что это слабое оправдание.
        - Мы все думали, что поступаем правильно,  - бормочу я. Разве я не скрывала правду от Мадса все это время?
        - Это не значит, что все в порядке,  - Мадс качает головой,  - я должен был быть рядом с тобой. Мне следовало прислушаться к тебе. Я должен был помочь. Вместо…  - он вздыхает,  - даже не знаю. Может, я и не смог бы ничего изменить. Но я даже не пытлася, и буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
        - Что заставило тебя передумать?  - спрашиваю я, глядя на него снизу вверх, и слезы начинают катиться из глаз.
        - Я думал, ты сбежала в пустоши,  - говорит Мадс,  - только когда Имоджен рассказала мне, что случилось, я понял, ты здесь.
        Я моргаю.
        - Имоджен?  - спрашиваю я.  - Откуда ты знаешь Имоджен?
        - Мы были друзьями некоторое время, с тех пор как я начал работать в замке,  - отвечает Мадс,  - когда я узнал, что ты здесь, я попросил ее присмотреть за тобой.
        Я вспоминаю, что сказала Имоджен, когда я проходила испытание в лабиринте. Он велел мне следить за тобой. Чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.
        Это был Мадс.
        - Это она свела меня с твоим другом,  - продолжает Мадс,  - она мне очень помогла.
        - Моим другом?
        - С твоим тренером. Высокой девушкой? С жуткими, бледными глазами? Кажется, ее звали Кендра?
        - Кеннан,  - я решаю не задерживаться на деталях моих отношений с ней.
        - Она мне все рассказала. Кое-что из этого было… трудно слышать.  - Мадс морщится.  - Но начинаешь с того, что отказались верить в ложь. Кеннан увидела ложь. А теперь и я тоже.
        Я хмурюсь.
        - Что именно ты видишь?
        - В Монтане за каждым пристально следят. Ты же знаешь,  - говорит Мадс,  - оказывается, люди вроде меня, которые наблюдают за происходящим, в конечном итоге уничтожают людей вроде тебя, которые осмеливаются задавать вопросы. Я не хочу быть частью чего-то, что может причинить тебе боль.
        Медленно, словно приближаясь к раненому дикому зверю, Мадс опускается передо мной на колени и без колебаний берет меня за руки. Он даже не смотрит на темно-синие вены, его взгляд прикован к моему лицу. Нежность и прикосновение больших мозолистых пальцев до боли знакомы. Я так по нему скучала.
        - Итак, Веснушка…  - он понижает голос до шепота,  - ты готова к побегу из тюрьмы?

* * *

        Должна признаться, во всех сценариях, которые я рассматривала, я ни разу не представляла, что Кеннан и Мадс объединятся, чтобы вытащить меня из замка.
        Я не могу удержаться от улыбки, и улыбка также касается уголков губ Мадса. В последний раз я видела такую улыбку, когда мы были детьми и пробирались на кухню его матери, чтобы украсть немного свежеиспеченного печенья. На следующий день Киран заболел, и долгое время я по глупости думала, что причиной тому была моя кража печенья.
        Горько-сладкое воспоминание исчезает, когда Мадс нежно сжимает мои руки и встает, подняв палец, чтобы дать мне знак подождать. Не то чтобы у меня был большой выбор, я не думаю, что смогу идти без посторонней помощи. Вены на ногах обжигают при каждом движении.
        Мадс идет к двери, лукаво подмигивая мне. Охранники не обращают на него никакого внимания, пока он не сжимает руку в кулак и не выбивает ближайшего одним быстрым ударом. Второй охранник едва успевает среагировать, как Мадс разворачивается и бьет его ногой в живот. Удар отбрасывает его назад, и его голова соприкасается со стеной. Мадс вздрагивает от этого звука, но его внимание быстро возвращается ко мне.
        У меня отвисает челюсть.
        - Кто ты такой?
        - За время, проведенное здесь, я пару раз ввязывался в драку,  - Мадс морщится.  - Это было впечатляюще?
        - Нет, если нас поймают,  - говорю я. Он смеется и помогает мне подняться.
        - Тогда нам лучше поторопиться,  - говорит Мадс.
        Я шаркаю рядом с ним, прикусив губу, чтобы отогнать боль, распространяющуюся по всему телу. Темные вены, кажется, растягиваются тем сильнее, чем больше я напрягаюсь, сдерживая каждое мое движение.
        - Мадс, буду с тобой откровенна…  - я вздрагиваю, каждый шаг становится более болезненным, чем предыдущий, а мы даже не дошли до входа в тюремный блок,  - я не знаю, как долго смогу продержаться.
        - Всего лишь немного еще,  - отвечает Мадс,  - не сдавайся, Веснушка.
        Вера в его голосе дает мне достаточно сил, чтобы идти дальше. Тюремный уровень состоит из камер с железными решетками, идентичных моей, построенных из грубого камня и освещенных мерцающими факелами. Здесь тихо и пустынно, в отличие от лазарета, воспоминания о котором вызывают у меня тошноту.
        В конце коридора Мадс достает из-за пояса связку ключей и вставляет один из них в дверь.
        - Так… все эти охотничьи поездки?  - спрашиваю я.
        - Я был здесь,  - Мадс напряженно кивает,  - я никогда не собирался лгать тебе.
        Я мысленно возвращаюсь к тому балу, когда последовала за Имоджен. Я отмахнулась от того, что видела, больше не доверяя собственному разуму. Но это был Мадс. Он был здесь, пытаясь помогать мне, несмотря ни на что.
        - Все в порядке, Мадс,  - говорю я, нежно сжимая его руку.
        Он не совсем успокоился, но не стал спорить, когда щелкнул замок и дверь распахнулась.
        - Я определенно не собираюсь возвращаться сюда после этого,  - его рот кривится.
        - Ты и я, мы оба.
        Мадс кладет мою руку себе на плечо и помогает идти вперед.
        - Я знаю, как выбраться из замка, но будет трудно пройти мимо всех незамеченными.
        Коридор приводит нас в роскошный холл, но более тихий, чем главная часть замка. Окна расположены высоко, так что мы должны быть на одном из нижних уровней, прямо над пещерами.
        Мадс тянет меня в темный альков, за статую, как раз в тот момент, когда меня охватывает приступ кашля. Я едва успеваю подавить его, когда мимо нас проходит патруль стражников. Кажется, что проходят часы, прежде чем они исчезают за углом.
        - По моей команде,  - говорит Мадс одними губами,  - сейчас же.
        Холл ведет к большой мраморной лестнице, спиралью поднимающейся в замок. Стены увешаны знаменами с эмблемой Высшего совета, и золотая нить ловит свет, идущий из замысловатых круглых окон, которые поднимаются вместе со ступенями. Даже мысль, чтобы взобраться на них, кажется мне смертным приговором.
        Мы ныряем под лестницу, прижимаясь друг к другу, как можно глубже в тень. Патруль вернулся, но его неспешный темп говорит, что мое исчезновение еще не обнаружено. Я с трудом сдерживаю кашель, пока шаги не затихают на лестнице.
        Мадс гладит меня по спине, когда на меня нападает еще один сильный приступ. Я чувствую, как вены все глубже вплетаются в мое тело, обжигая и душа изнутри.
        - Вот что случилось с Кираном,  - непрошеная мысль поднимается в голове. Он никогда не показывал, как это больно на самом деле. Он был таким храбрым, и я никогда по-настоящему не понимала его до этого самого момента.
        Кашель утихает, сменяясь дрожью от лихорадки. Сильные руки Мадса обнимают меня, и я падаю на него.
        - Мадс, если я не выберусь отсюда …
        - Не надо,  - его голос звучит мягко, но с оттенком страха. Он крепче прижимает меня к себе.
        - Все будет хорошо, Веснушка.
        - Ты не боишься заболеть?  - спрашиваю я.
        - Мой папа всегда говорит, что никто не может благополучно добраться до своей могилы,  - отвечает Мадс,  - я попытаю счастья.
        Я улыбаюсь, прислушиваясь к ровному биению его сердца.
        - Спасибо, Мадс.
        - Это самое меньшее, что я могу сделать,  - говорит он,  - если бы я был бардом, я бы использовал заклинание, чтобы исцелить тебя.
        - Это не так…
        Это не совсем так работает. Устное благословение не имеет постоянства, как символы в Книге дней или в моем шитье. Или писании, держу пари.
        Моя память возвращает меня в хранилище, когда Катал оттолкнул меня в сторону. Его грубая хватка на моем воротнике. Холодная пустота в глазах, когда он насмехался надо мной. В тот же миг маска доброты была сброшена. Образ появляется непрошеным в моем сознании, но ясным, как кристалл.
        Я делаю все возможное, чтобы изгнать боль из сердца. Разрушенное доверие. Ложь, что он заботился обо мне. Выражение его лица, когда он больше не притворялся, что я что-то значу; темнота в голосе, когда он бросил меня в камеру. Это хуже, чем боль болезни. От этой боли я никогда не избавлюсь, по крайней мере, не полностью, не надолго.
        Если я проживу так долго.
        Я бы не удивилась, если бы узнала, что это он заразил меня.
        - Мадс…  - шепчу я. Мои глаза расширяются. Правда была здесь все это время.
        Я отстраняюсь от него, поднимая руки. Они стали еще темнее, чем раньше. Движение моих пальцев посылает ударные волны вверх по рукам. Я тихо охаю от боли.
        - Что случилось, в чем дело?  - Мадс выглядит испуганным.
        - Прикосновение к чернильным страницам не заразило меня. Катал записал это в меня,  - я дрожу, только отчасти от лихорадки, вспоминая записную книжку, в которой Катал писал, сидя у моей постели в лазарете,  - я видела, как он это сделал.
        Мадс переводит взгляд с моих рук на лицо. Я вижу, как он борется с недоверием,  - и не виню его. Если у Катала есть сила, чтобы заразить кого-то болезнью, с кем еще он это сделал?
        Я снова смотрю на руки. Благословение Катала сильно и запечатлено в реальности чернилами. Но это все же только благословение… а я - бард.
        - Исцеляйся.
        Мое благословение произносится шепотом, но несет в себе каждую унцию сосредоточенности и силы, которые я могу сконцентрировать внутри.
        - Исцеляйся,  - яростно повторяю я.
        Медленно вены начинают отходить, боль утихает до тупой пульсации. Я не вылечилась. Мне нужно будет продолжать противодействовать письменному благословению Катала, возможно, всегда. И я даже не знаю, как долго продлятся мои контрблагословения. Но я буду жить, а это больше, чем десять минут назад.
        Мадс смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я хватаю его за руку и вытаскиваю из-под лестницы.
        - Поторопись,  - говорю я,  - у нас мало времени.

* * *

        Никто на верхних этажах и глазом не моргнет, увидев барда и охранника, выходящих из нижнего этажа. Даже если бард несколько растрепан и потеет от волнения. Рядом со мной Мадс выглядит удивительно собранно. Но его лоб морщится. Только я могу распознать его манеру скрывать свое беспокойство.
        - Может, нам бежать отсюда?  - шепчет он.
        - Слишком очевидно,  - говорю я,  - нам нужно ускользнуть незамеченными, а у нас мало времени.
        - Шай, у нас нет выбора.
        Паника подступает ко мне, но, к счастью, двор у входа в замок кажется пустынным.
        Мадс крепко сжимает мою руку, когда мы бежим к воротам.
        - Куда-то собрался?  - спрашивает знакомый ровный голос, останавливая нас на полпути.
        У меня перехватывает дыхание, когда Найл небрежно встает перед нами, преграждая путь к воротам. Мадс встает передо мной, но я удерживаю его.
        - Дай мне пройти,  - говорю я,  - обещаю, что покину замок и никогда не вернусь.
        Найл поднимает бровь.
        - Я так не думаю.
        Он вдруг оказывается прямо передо мной, его рука в перчатке сжимает мою шею.
        - Мне показалось, что ты мне знакома,  - говорит он,  - бродячий бард из Астры. Ты - пропавшая дочь.
        - Не трогай ее!  - Мадс рычит, пытаясь оттолкнуть Найла.
        - Прочь.  - Найл пренебрежительно машет рукой. Его благословение отталкивает Мадса на несколько футов назад, сбивая с ног. Это дает Найлу достаточно времени, чтобы вытащить клинок из сапога и приставить его к моей шее. Он бросает на Мадса предупреждающий взгляд. Губы Мадса сжаты в тонкую линию, руки подняты в защитном жесте.
        - Кеннан не убивала мою мать, не так ли?  - тихо спрашиваю я.
        Он издает резкий смешок.
        - У Кеннан не хватило мужества исполнить свой долг. Она не могла справиться с ответственностью,  - усмехается Найл.  - Как ты думаешь, почему ее отправили в лазарет? Она струсила. Она пыталась спасти жизнь твоей матери,  - он замолкает с опасной улыбкой,  - я не разделяю этих оговорок. Я - бард Высшего совета, и я отдам свою жизнь за Катала.
        Ярость, которую я направляла на Кеннан, возвращается стократно, все мое тело хочет атаковать.
        Лезвие на несколько дюймов приблизилось к моему горлу.
        Прежде чем я успеваю подумать, я изо всех сил толкаю Найла коленом в живот. Он сгибается пополам и спотыкается. Это дает Мадсу достаточно времени, чтобы схватить его за руку и вырвать нож.
        Когда они сцепляются, я отступаю назад, с тревогой ища оружие. Единственные вещи в моих карманах - фрагмент Книги дней и бык Кирана.
        Я держу страницу перед собой, расстроенная, что не могу помочь. Капля крови падает с моей шеи с мягким шлепком на страницу, а затем еще одна. Еще две. Должно быть, Найл порезал меня ножом, а я не заметила. Капли крови образуют тонкую линию. Это почти похоже на начало фигурки из палочек.
        Мне вспоминается ужасная история Равода о том, что случилось с его родителями. На что было способно его благословение.
        Я погружаю палец в кровь, сосредоточившись на лице Найла. Моя ярость. Дрожа, я довожу фигурку до конца.
        И двумя быстрыми движениями перечеркиваю ее.
        Холодный порыв горного ветра проносится по двору. Я смотрю поверх края страницы.
        Мадс на середине замаха, но его удар не попадает по цели. Найл пропал.
        Мадс озадаченно смотрит на меня.
        Волна тошноты грозит сбить меня с ног.
        - Я объясню позже,  - хриплю я, чувствуя, как ужас подступает к горлу. Я сделала что-то ужасное. Возможно, мне придется сделать еще больше, прежде чем все это будет закончено.
        Но сейчас нет времени думать об этом. Я хватаю Мадса за руку, и мы мчимся вперед к воротам. Мадс толкает одного охранника на другого, вызывая достаточное замешательство, чтобы мы могли пройти. Еще одно быстрое благословение превращает металлические ворота позади нас в раскаленные докрасна, когда они захлопываются, удерживая наших преследователей и запечатывая им путь.
        Мы с Мадсом бежим вниз по склону горы. Я слышу крики охранников вдалеке, когда мы с Мадсом наконец-то выбираемся на свободу.

        Эпилог

        Закат отбрасывает на пустоши оранжевое сияние, а мы удаляемся от замка. Я не замечаю, что задыхаюсь, пока Мадс не замедляет шаг и я не останавливаюсь рядом с ним.
        Воспоминание о том, что я сделала с Найлом, вспыхивает во мне с приступом тошноты, и я спотыкаюсь. Но я сделала, что должна была сделать. Он убил маму, так же мало заботясь о ее жизни.
        Я не стану им. Это произойдет только тогда, когда я перестану беспокоиться о том, что совершила. Часть меня знает, что я буду бороться с этим в течение долгого времени. Может быть, всю оставшуюся жизнь.
        Я поворачиваюсь к Мадсу, крепко держа его за руку.
        - Ты в порядке?  - спрашиваю я.
        - Мы… мы сделали это,  - выдыхает он между вдохами. Он стоит на коленях, тяжело дыша,  - мы действительно сделали это. Не думаю, что с тех пор я так бегал…
        - Со времен великого печенья?  - я заканчиваю его предложение. Воспоминания об украденном печенье и детском смехе согревают меня.
        - Ты это тоже помнишь, да?  - улыбка озаряет его лицо.  - Я полагаю, что с таким опытом, как этот, неудивительно, что нам удалось это провернуть.
        Я не могу не улыбнуться в ответ, несмотря на то, что мы не можем останавливаться надолго.
        - Уверена, что твоя мама будет рада видеть тебя дома после всего этого.
        Ухмылка Мадса дрогнула.
        - Да, наверное, ты права,  - но один взгляд выдает его,  - так и будет,  - Мадс признается с кривой улыбкой,  - и она будет так же счастлива видеть меня, как и после того, как мы украли печенье, на которое она полгода копила продукты.
        - Значит ли это…  - я делаю паузу,  - ты не вернешься в Астру?
        Мадс делает глубокий вдох и выпрямляется. Он смотрит куда-то вдаль за моей спиной.
        - Нет,  - отвечает он с улыбкой.  - Нет, мы не вернемся.
        Я хмуро смотрю на него.
        - Мы?
        - Шай!  - где-то вдалеке раздается чей-то голос, и я уверена, что слышу его. Обернувшись, я вижу, на что уставился Мадс. Мое сердце подпрыгивает от радости.
        - Фиона?
        Фиона приближается верхом, ее руки крепко обнимают Кеннан за талию.
        Когда Кеннан подъезжает ближе, Фиона выглядит неуверенной. Ей требуется секунда, чтобы решиться и броситься ко мне. Сила объятий Фионы почти опрокидывает нас обеих.
        - Ты действительно здесь,  - я цепляюсь за нее, боясь, что она ненастоящая. Когда я отстраняюсь, то понимаю, что плачу.
        - Шай, мне так жаль. Я так ужасно поступила с тобой. Я…
        - Не думай об этом,  - оборвала я ее. Я снова крепко обнимаю ее, зная, что мое сердце простило ее задолго до этого момента.  - Я так рада тебя видеть.
        - Я так скучала по тебе,  - говорит Фиона. В ее глазах стоят слезы счастья.  - Когда ты уехала, я была уверена, что больше никогда тебя не увижу… подожди,  - она замолкает, эмоции переполняют ее голос,  - позволь мне начать сначала. Когда ты ушла, я…
        - Фиона,  - я улыбаюсь,  - ты что, это репетировала?
        - Непрерывно,  - вмешивается Кеннан,  - сейчас даже я, наверное, смогу произнести эту речь.
        - Тогда не обращай внимания на речь,  - говорит Фиона,  - все, что я хочу сказать, это то, что потеря тебя разбила мне сердце. Все в деревне говорили, что ты мертва. Я…  - она делает глубокий вдох,  - не буду лгать, я боролась с тем, что ты сказала. Но ты всегда была права. Я снова и снова жалела, что не могу вернуться в прошлое и выслушать тебя, вместо того чтобы прогнать прочь. Я сказала себе, что сделаю все, чтобы вернуть тебя. Когда Мадс рассказал мне всю правду о том, что ты жива, но попала в беду… Я знала, что должна сделать. Даже если это означало оставить мою семью. Но, Шай, ты тоже моя семья. Итак, я здесь, чтобы помочь.
        - Фиона.  - У меня такое чувство, что сердце вот-вот разорвется, даже когда моя радость вступает в войну с беспокойством. Я вытаскиваю ее серебряный гребень из своих спутанных волос и осторожно заправляю его в ее золотые локоны.
        - Ты сохранила гребень,  - Фиона задыхается.
        - Конечно, сохранила. Это напоминало мне о том, что действительно важно,  - я беру ее руки в свои, немного отрезвев,  - но, Фиона, ты должна знать, что дальше все будет только хуже. Ты многого не знаешь. Возможно, ты не захочешь этого знать.
        - Очень мило, что ты беспокоишься, но я уже приняла решение. У меня было много времени, чтобы добраться до этой точки,  - говорит Фиона,  - и твоя подруга все мне объяснила.
        - Мы не друзья,  - хором говорим мы с Кеннан.
        - Важно то, что мы знаем правду,  - говорит Фиона,  - или, по крайней мере, мы знаем достаточно. Мы собираемся все исправить.
        - Наш приоритет - найти Книгу дней,  - говорит Кеннан,  - это будет нелегко.
        - Верно,  - соглашаюсь я,  - но я знаю, у кого она есть. И мне кажется, я знаю, где мы его найдем,  - я вытаскиваю страницы, вырванные из книги, которую оставил Равод. Даже сейчас его исчезновение причиняет боль. Надеюсь, с ним все в порядке, где бы он ни был.
        Гондал. Место вне мира. Безопасное убежище, где-то за горизонтом. Место, куда, как я представляла, отправился Киран, когда он умер. Место, которое не является суеверием, иллюзией или мифом.
        Вот куда мы направляемся.
        В место, которое реально.