Мистер Скелмерсдейл в стране фей Герберт Уэллс
Рассказы
Герберт Уэллс
«Мистер Скелмерсдейл в стране фей»
- Вот в этой лавке служит один парень, ему довелось побывать в стране фей, - сказал доктор.
- Чепуха какая, - ответил я и оглянулся на лавку. Это была обычная деревен ская лавчонка, она же и почта, из-под крыши тянулся телеграфный провод, у двери были выставлены щетки и оцинкованные ведра, в окне - башмаки, рубахи и консервы.
Помолчав, я спросил:
- Послушайте, а что это за история?
- Да я-то ничего не знаю, - ответил доктор. - Обыкновенный олух, деревен щина, зовут его Скелмерсдейл. Но тут все убеждены, что это истинная правда.
Вскоре я снова вернулся к нашему разговору.
- Я ведь толком ничего не знаю да и знать не хочу, - сказал доктор. - Я нак ладывал ему однажды повязку на сломанный палец - играли в крикет холостяки против женатых - и тогда в первый раз услышал эту чепуху. Вот и все. Но по этому как- никак можно судить, с кем мне приходится иметь дело, а? Веселенькое занятие
- вбивать в голову такому народу современные принципы санитарии!
- Что и говорить, - посочувствовал я, а он начал рассказывать, как в Боунаме собирались чинить канализацию. Я давно заметил, что наши деятели здравоохранения больше всего заняты подобными вопросами. Я опять выразил ему самое искреннее сочувствие, а когда он назвал жителей Боунама ослами, добавил, что они «редкие ослы», но и это его не утихомирило.
Некоторое время спустя, в середине лета, я заканчивал трактат о Патологии Духа - мне думается, писать его было еще труднее, чем читать, - и непреодолимое желание уединиться где-нибудь в глуши привело меня в Бигнор. Я поселился у одного фермера и довольно скоро в поисках табака снова набрел на эту лавчонку.
«Скелмерсдейл», - вспомнил я, увидев ее, и вошел.
Продавец был невысокий, но стройный молодой человек, светловолосый и румя ный, глаза у него были голубые, зубы ровные, мелкие и какая-то медлительность в движениях. Ничего особенного в нем не было, разве что слегка грустное выражение лица. Он был без пиджака, в подвернутом фартуке, за маленьким ухом торчал каран даш. По черному жилету тянулась золотая цепочка от часов, на ней болталась сог нутая пополам гинея.
- Больше ничего не угодно, сэр? - обратился он ко мне. Он говорил, склонясь над счетом.
- Вы мистер Скелмерсдейл? - спросил я.
- Я самый, - ответил он, не поднимая глаз.
- Это правда, что вы побывали в стране фей?
Он взглянул на меня, сдвинув брови, лицо стало раздраженным, угрюмым.
- Не ваше дело! - отрезал он, с ненавистью посмотрел мне прямо в глаза, потом снова взялся за счет.
- Четыре… шесть с половиной шиллингов, - сказал он, немного погодя. - Благо дарю вас, сэр.
Вот при каких неблагоприятных обстоятельствах началось мое знакомство с мис тером Скелмерсдейлом.
Ну, а потом мне удалось завоевать его доверие, хоть это и стоило долгих тру дов.
Я снова встретил его в деревенском кабачке, куда заходил вечерами после ужина сразиться в бильярд и перекинуться словечком с ближними своими, общества которых днем я старательно избегал, что было весьма на пользу моей работе. С великими ухищрениями я сначала уговорил его сыграть партию в бильярд, а потом вызвал и на разговор. Я понял, что страны фей лучше не касаться. Обо всем остальном он рассуждал благодушно и охотно и казался таким же, как все, но стоило завести речь о феях, и он сразу мрачнел: это была явно запретная тема. Только раз слышал я, как при нем в бильярдной намекнули на его приключения, да и то это был какой-то батрак, тупой детина, который ему проигрывал. Скелмерсдейл сделал подряд несколько дуплетов, что по бигнорским понятиям было явлением из ряда вон выходящим.
- Эй, ты! - буркнул его противник. - Это все твои феи тебе подыгрывают.
Скелмерсдейл уставился на него, швырнул кий на стол и вышел вон из бильярдной.
- Ну что ты к нему прицепился? - упрекнул задиру какой-то почтенный стари чок, с удовольствием наблюдавший за игрой. Со всех сторон послышалось неодобри тельное ворчание, и самодовольная ухмылка исчезла с лица остряка.
Как было упустить такой случай?
- Что это у вас за шутки насчет страны фей? - спросил я.
- Никакие это не шутки, молодому Скелмерсдейлу не до шуток, - заметил поч тенный старичок, отхлебнув из своего стакана.
А какой-то низенький краснолицый человечек оказался более словоохотливым.
- Да ведь не зря поговаривают, сэр, что феи утащили его к себе под Олдинг тонский Бугор и держали там три недели кряду.
Тут собравшихся словно прорвало. Стоит одной овце сделать шаг, и за ней потянется все стадо. Скоро я уже знал, хоть и в общих чертах, о приключении Скелмерсдейла. Раньше, до того как поселиться в Бигноре, он служил в точно такой же лавчонке в Олдингтон-Корнер, там-то все и произошло. Мне рассказали, что однажды он отправился на ночь глядя на Олдингтонский Бугор и пропал на три недели, а когда он вернулся, «манжеты были чисты, как будто только вышел за порог», а карманы набиты пылью и золой. Возвратился он угрюмый, подавленный, долго не мог прийти в себя и никак от него нельзя было добиться, где он пропа дал. Одна девушка из Клэптон-хилла, с которой он был помолвлен, старалась у него все выпытать, но он упорно молчал, да к тому же еще, как она выразилась, просто
«нагонял тоску», и по этим причинам она вскорости ему отказала. А потом он неос торожно кому-то проговорился, что побывал в стране фей и хочет туда вернуться, и, когда об этом все узнали и с деревенской бесцеремонностью стали над ним поте шаться, он вдруг взял расчет и сбежал от насмешек и пересудов в Бигнор. Но что все-таки с ним приключилось в стране фей, этого не знала ни одна душа. Посети тели кабачка плели кто во что горазд - так разбредается во все стороны стадо без пастуха. Один говорил одно, другой - другое. Рассуждали они об этом чуде с видом критическим и недоверчивым, но было заметно, что на деле они склонны многому верить. Я счел нужным высказать разумный интерес и вполне обоснованное сомнение:
- Если страна фей лежит под Олдингтонским Бугром, что же вы ее не отроете?
- Вот и я про это толкую, - подхватил молодой батрак.
- Уж не один брался под тем Бугром копать, не раз принимались, - мрачно заметил почтенный старичок, - да только вот похвалиться нечем…
Их единодушная, хотя и смутная вера подействовала на меня, я понимал: здесь что-то кроется, - и это еще больше разжигало мое любопытство, не терпелось узнать, что же на самом деле произошло. Но рассказать обо всем мог лишь один человек, сам Скелмерсдейл; и я взялся за многотрудную задачу - нужно было сгла дить первое неблагоприятное впечатление, которое я произвел на него, и добиться, чтобы он сам, по своей воле заговорил со мной откровенно и не таясь. Тут свою роль сыграло и то, что я был не простым деревенским жителем. Человек я по натуре приветливый, работы никакой вроде бы не делаю, ношу твидовые куртки и брюки гольф, и в Бигноре, естественно, меня сочли за художника, а там, как это ни странно, художника ставят неизмеримо выше, чем приказчика из бакалейной лавки. Скелмерсдейл, как и вообще многие из ему подобных, - изрядный сноб; вспылив, он сказал мне дерзость, но только когда я вывел его из себя, и сам, я уверен, потом раскаивался, и я знал, что ему очень льстит, когда все видят, как мы вместе про гуливаемся по улице. Пришло время, и он довольно охотно согласился зайти ко мне выпить
стаканчик виски и выкурить табачку, и вот тогда-то меня осенила счаст ливая догадка: здесь не обошлось без сердечной драмы. Я, зная, как откровенность располагает к откровенности, рассказал ему пропасть интересных и поучительнейших случаев из моей жизни, вымышленных и подлинных. И во время третьего, если не ошибаюсь, визита, после третьей рюмки виски, когда я поведал ему, присочинив немало чувствительных подробностей, об одном весьма мимолетном увлечении моей юности, лед был сломан - под влиянием моего рассказа мистер Скелмерсдейл разотк ровенничался.
- И со мной так же вышло, - сказал он. - В Олдингтоне. Это вот и чудно. Сперва мне было вроде ни к чему, она по мне страдала. А потом стало все наобо рот, да только уж было поздно.
Я удержался от расспросов, последовал еще один намек, и вскоре стало ясно как день, что ему просто не терпится поговорить о своих приключениях в стране фей, тех самых, о которых так долго из него нельзя было вытянуть ни слова. Как видите, моя хитрость удалась: поток откровенных излияний сделал свое дело. Скел мерсдейл уже не опасался, что я, как все посторонние люди, не поверю ему, стану над ним насмехаться, теперь он увидел во мне возможного наперсника. Он томился желанием показать, что и он многое пережил и перечувствовал, и совладать с собой он был не в силах.
Поначалу он изводил меня намеками, так и подмывало спросить обо всем в упор и добраться наконец до самой сути, но я опасался поспешностью испортить дело. Только после того, как мы встретились еще раз-другой и я полностью завоевал его доверие, я сумел постепенно выведать у него многое, вплоть до мелочей. В сущ ности, я выслушал, и не один раз, почти все, что мистер Скелмерсдейл, рассказчик весьма неважный, вообще способен изложить. Итак, я подхожу к истории его приклю чений и буду рассказывать все по порядку. Случилось ли это в действительности, был ли это сон, игра воображения, какая-то странная галлюцинация, судить не берусь. Но я ни на минуту не допускаю мысли, чтобы он мог все это выдумать. Этот человек глубоко и искренне верит, что все на самом деле произошло именно так, как он рассказывает; он явно не способен лгать столь последовательно, сочинять такие подробности, ему верят наивные, но и весьма проницательные деревенские жители, и это - лишнее доказательство его правдивости. Он верит - и никто пока что не сумел поколебать его веру. Что до меня, то мне больше нечего сказать в подтверждение
рассказа, который я передаю. Я уже не в том возрасте, когда убеж дают или что-то доказывают.
По его словам, он заснул однажды вечером часов в десять на Олдингтонском Бугре - вполне вероятно, что это случилось в Иванову ночь, а может, неделей раньше или позже, он над этим не задумывался - был безветренный ясный вечер, всходила луна. Я не поленился три раза взобраться на этот Бугор после того, как выведал у мистера Скелмерсдейла его тайну, и однажды пошел туда в летние сумерки, когда луна только что поднялась и все, наверное, выглядело так же, как в ту ночь. Юпитер в своем царственном великолепии блистал над взошедшей луной, а на севере и северо-западе закатное небо зеленело и сияло. Голый и мрачный Бугор издалека отчетливо вырисовывается на фоне неба, но вокруг на некотором рассто янии густые заросли кустарника, и, пока я поднимался, бесчисленные кролики, мель кавшие, как тени, или вовсе невидимые в темноте, выскакивали из кустов и стрем глав пускались наутек. Над самой вершиной - над этим открытым местом - тонко гудело несметное полчище комаров. Бугор, по-моему, - искусственное сооружение, могильник какого-нибудь доисторического вождя, и уж, наверное, никому не удава лось найти лучше
места для погребения, откуда бы открывался такой необъятный простор. Гряда холмов тянется к востоку до Хайта, за нею виден Ла-Манш, и там, милях в тридцати, а то и дальше, мигают, гаснут и снова вспыхивают ярким белым светом маяки Гри Не и Булони. К западу, как на ладони, вся извилистая долина Уилда - ее видно до самого Хиндхеда и Лейт-хилла, а на севере долина Стауэра разрезает меловые горы, уходящие к бесконечным холмам за Уайем. Посмотришь на юг
- Ромнейские топи расстилаются у ваших ног, где-то посредине Димчерч, и Ромни, и Лидд, Гастингс на горе и совсем вдали, там, где Истборн поднимается к Бич Хед, снова громоздятся в дымке холмы.
Вот здесь и бродил Скелмерсдейл, горюя из-за сердечных невзгод. Шел он, как он говорит, «не разбирая дороги», а на вершине решил сесть и подумать о своем горе и обиде и, сам того не заметив, уснул. И очутился во власти фей.
А расстроился он по пустякам: повздорил с девушкой из Клэптон-хилла, своей невестой. Дочь фермера, рассказывал Скелмерсдейл, из «очень почтенной семьи» - словом, прекрасная для него пара. Но и девица и поклонник были слишком молоды и, как всегда бывает в этом возрасте, ревнивы, нетерпимы до крайности, полны без рассудного стремления искать в другом одни лишь совершенства - жизнь и опыт, к счастью, быстро от этого излечивают. Почему, собственно, они поссорились, я не имею представления. Может быть, она сказала, что любит, когда мужчины носят гетры, а он в тот день гетры не надел, а может, он сказал, что ей другая шляпка больше к лицу, - словом, как бы эта ссора ни началась, она перешла в нелепую перебранку и закончилась колкостями и слезами. И, наверное, он совсем сник, когда она, вся заплаканная, удалилась, наградив его обидными сравнениями, ска зав, что вообще никогда его не любила и что уж теперь-то между ними все кончено. Вот этой ссорой были заняты его мысли, и в горестном раздумье он поднялся на Олдингтонский Бугор, долго сидел там, пока неизвестно почему его не сморил сон.
Проснулся он на необычно мягкой траве - никогда раньше такой не видывал, - в тени густых деревьев, их листва заслонила небо. Вероятно, в стране фей неба вообще не бывает видно. За все время, что мистер Скелмерсдейл там провел, он единственный раз увидел звезды в ту ночь, когда феи танцевали. И мне думается, вряд ли это было в самой стране фей, скорее, они водили свои хороводы в поросшей тростником низине, неподалеку от Смизской железнодорожной ветки.
И все же под сенью этих развесистых деревьев было светло, среди листвы и в траве поблескивали бесчисленные светлячки, мелкие и очень яркие. Мистер Скелмер сдейл превратился в совсем крошечного человечка - это было первое, что он осоз нал, а потом он увидел вокруг целую толпу созданий, которые были еще меньше, чем он. Он рассказывал, что почему-то совсем не удивился и не испугался, сел поудобнее в траве и протер глаза. А вокруг толпились веселые эльфы - он заснул у них во владениях, и они утащили его в страну фей.
Я так и не смог добиться, какие они из себя, эти эльфы: язык у мистера Скел мерсдейла бедный, невыразительный, наблюдательности никакой - он почти не запомнил мелких подробностей. Одеты они были во что-то очень легкое и прекрас ное, но это не были ни шелк, ни шерсть, ни листья, ни цветочные лепестки. Эльфы стояли вокруг, ждали, пока он совсем проснется, а вдоль прогалины, как по аллее, озаренной светлячками, шла к нему со звездой во лбу Царица фей, главная героиня его воспоминаний и рассказов. Кое-что о ней мне все-таки узнать удалось. На ней было прозрачное зеленое одеяние, тонкую талию охватывал широкий серебряный пояс. Вьющиеся волосы были откинуты со лба, и не то чтобы она была растрепана, но кое-где выбивались непослушные прядки, голову украшала маленькая корона с одной-единственной звездой. В прорезях рукавов иногда мелькали белые руки, и у ворота, наверное, платье слегка открывало точеную шею, красоту которой он мне все описывал. Шею обвивало коралловое ожерелье, на груди был кораллово-красный цветок. Округлые, как у ребенка, щеки и подбородок, глаза карие, блестящий и ясный, искренний и
нежный взгляд из-под прямых бровей. Мистер Скелмерсдейл запомнил все эти подробности - можете себе представить, как глубоко врезался ему в память образ красавицы. Кое-что он пытался выразить, но не сумел. «Ну, вот как-то так она ходила», - повторил он несколько раз, и я представил себе ее дви жения, излучавшие сдержанную радость.
И с ней, с этим восхитительным созданием, отправился мистер Скелмерсдейл, желанный гость и избранник, по самым сокровенным уголкам страны фей. Она встре тила его приветливо и ласково - слегка, должно быть, пожала ему руку обеими руками, обратив к нему сияющее лицо. Ведь лет десять назад, юношей, мистер Скел мерсдейл был, видимо, совсем недурен собой. И потом, наверное, повела его прога линой, которая вся искрилась огнями светлячков.
Из маловразумительных и невнятных описаний мистера Скелмерсдейла трудно было понять, где он побывал и что видел. Бледные обрывки воспоминаний смутно рисуют какие-то необычайные уголки и забавы, лужайки, где собиралось вместе множество фей, «мухоморы, от них такой шел свет розоватый», диковинные яства - он только и мог про них сказать: «Вот бы вам отведать!», - волшебные звуки «вроде как из музыкальной шкатулки», которые издавали, раскачиваясь, цветы. Была там и широкая лужайка, где феи катались верхом и носились друг с другом наперегонки «на букаш ках», однако трудно сказать, что подразумевал мистер Скелмерсдейл под «букашка ми»: каких-то личинок, быть может, или кузнечиков, или мелких жучков, которые не даются нам в руки. В одном месте плескался ручей и цвели огромные лютики, там феи купались все вместе в жаркие дни. Кругом в чаще мха резвились, танцевали, ласкали друг друга крошечные создания. Нет сомнения, что Царице фей мистер Скел мерсдейл очень полюбился, нет сомнений и в том, что сей юноша решительно вознаме рился устоять перед искушением. И вот пришло такое время, когда, сидя с ним на
берегу реки, в тихом и укромном уголке («фиалками там здорово пахло»), она приз налась ему в любви.
- Голос у нее стал тихий-тихий, шепчет что-то, взяла меня, знаете, за руку и подсела поближе, и такая ласковая и славная, я прямо чуть совсем голову не поте рял.
Похоже, что, к несчастью, он слишком долго не терял головы. Благоухали фиалки, пленительная фея была с ним рядом, но мистер Скелмерсдейл понимал, как он выразился, «куда ветер дует», и поэтому деликатно намекнул, что у него есть невеста.
А фея перед тем говорила ему, что нежно его любит, что среди других парень ков, его товарищей, он ей милее всех и, что бы он ни попросил, все она исполнит
- даже самое заветное его желание.
Мистер Скелмерсдейл, который, должно быть, упорно отводил взгляд от ее губок, произносивших эти слова, сказал, что ему бы не помешал небольшой капи талец - он хочет открыть свою собственную лавку. Могу себе представить слегка удивленное выражение ее карих глаз, о которых он столько мне говорил, но она, видимо, все поняла и стала подробно расспрашивать, какая у вето будет лавка, «и этак посмеивалась» все время. Вот и пришлось сказать правду о помолвке и о невесте.
- Все как есть? - спросил я.
- Все, - отвечал мистер Скелмерсдейл. - И кто такая, и где живет, и все вообще без утайки. Словно что меня заставило говорить, правда.
- Все тебе будет, что ни попросишь, - сказала Царица фей. - Считай, что твое желание выполнено. И непременно будут у тебя деньги, раз ты этого хочешь. А теперь вот что: ты должен меня поцеловать.
Мистер Скелмерсдейл притворился, что не слышал ее последних слов, и сказал, что она очень добрая. И что он даже не заслужил такой доброты. И…
Царица фей вдруг придвинулась к нему еще ближе в шепнула: «Поцелуй меня!»
- И я, дурак набитый, послушался, - сказал мистер Скелмерсдейл.
Поцелуи, как я слыхал, бывают разные, и этот совсем, наверное, не походил на звучные проявления нежности, которые ему дарила Милли. В этом поцелуе было что- то колдовское, и, безусловного той минуты все переменилось. Во всяком случае, об этом событии он рассказывал подробнее всего. Я пытался вообразить, как это было на самом деле, воссоздавал в уме эту волшебную картину из путаницы намеков и жестов, но разве могу я описать, какой мягкий свет пробивался сквозь листву, как все вокруг было прекрасно, удивительно, как волнующе и таинственно молчал ска зочный лес. Царица фей снова в снова расспрашивала его о Милли: и какая она, и очень ли красивая - все ей надо было знать подробнее. Кажется, на вопрос, хороша ли собой Милли, он ответил «ничего себе». А затем после одного такого разговора фея поведала ему, что, когда он спал при свете луны, она увидела его и влюби лась, и как его унесли к ним, в страну фей, и она мечтала, не зная ничего о Милли, что, может быть, и он полюбит ее. Но раз уж ты любишь другую, сказала она, то побудь со мной хоть немного, а потом ты должен возвратиться к своей Милли. Она так
говорила, а Скелмерсдейл уже был во власти ее чар, но с присущим ему тугодумием все не мог отрешиться от прежнего. Воображаю, как он сидел в странном оцепенении среда этой невиданной красоты в все твердил про Милли и про лавку, которую он заведет, и что нужна лошадь и тележка… И, должно быть, много дней тянулась эта канитель. Я так и вижу - крошечная волшебница не отходит от него ни на шаг, все старается его развлечь, она слишком беспечна, чтобы понять, как тяжко ему приходится, и слишком полна нежности, чтобы его отпустить. А он, понимаете, следует за ней по пятам, настолько поглощенный удивительным новым чувством, что ничего вокруг не замечает, а между тем земные заботы по-прежнему владеют им. Трудно, пожалуй, невозможно передать словами лучезарную прелесть маленькой феи, светившуюся в корявом и сбивчивом рассказе бедняги Скелмерсдейла. Мне, по крайней мере, она сияла чистым блеском сквозь сумбур неуклюжих фраз, как светлячок в спутанной траве.
А тем временем прошло, должно быть, немало дней, и он многое видел - и один раз, как я понял, феи даже танцевали при лунном свете, водили хороводы по всей лужайке возле Смиза, - но вот всему пришел конец. Она привела его в большую пещеру, «такой там красный ночник горел» и громоздились один на другом сундуки, сверкали кубки и золотые ларцы и - тут мистер Скелмерсдейл никак не мог оши биться - высились горы золотых монет. Маленькие гномы хлопотали среди этих сокро вищ, они поклонились и отступили в сторону. Царица фей обернулась к нему, и глаза ее заблестели.
- Ну вот, - сказала она, - ты такой славный, так долго со мною пробыл, и пора уж тебя отпустить. Ты должен вернуться к своей Милли. Ты должен вернуться к своей Милли, а я свое обещание не забыла, сейчас тебе дадут золота.
- Она словно бы задохнулась, - рассказывал мистер Скелмерсдейл. - А я чувст вую, - он коснулся груди, - будто все у меня тут замерло. Бледнею, дрожу, а ска зать ничего не могу, нечего мне сказать.
Он помолчал.
- А потом? - спросил я.
Описать эту сцену было ему не под силу. Я узнал только, что на прощание она его поцеловала.
- И вы ничего не сказали?
- Ничего, - отвечал он. - Стоял, как теленок. Она лишь разок обернулась, улыбается словно и плачет - мне видно было: глаза блестят, а потом пропала, а вся эта мелюзга забегала вокруг меня, и суют мне золото в руки, и в карманы, и за шиворот.
И лишь когда Царица фей исчезла, мистер Скелмерсдейл все понял и осознал. Он вдруг стал отшвыривать золото, которым его осыпали, и закричал, что ему ничего не надо. «Не нужно мне вашего золота, - говорю. - Я не ухожу. Я останусь. Хочу с вашей госпожой еще раз поговорить». Кинулся было за ней, а они меня не пускают. Да, упираются мне в грудь ручонками, толкают назад. И все суют и суют мне золото, из рук уж падает, из карманов высыпается.
- Не нужно мне золота, - говорю им. - Мне бы только вашей госпоже еще хоть словечко сказать.
- И удалось вам с ней поговорить?
- Куда там, драка началась.
- Так ее больше и не увидели?
- Не пришлось. Когда их расшвырял, уже ее не было.
И он кинулся ее искать - из этой пещеры, залитой красным светом, но длинному сводчатому переходу, пока не очутился посреди мрачной и унылой пустоши, где роились блуждающие огни. А вокруг, насмехаясь, плясали эльфы, и гномы из пещеры мчались за ним по пятам с руками, полными золота, они швыряли ему золото вслед и кричали: «Прими от феи ласку! Прими от феи злато!»
Когда он услышал эти слова, его охватил страх, что все кончено, и он стал громко звать ее по имени, вдруг пустился бежать, от входа в пещеру вниз по склону, продираясь сквозь боярышник и терновник, и все громко звал ее и звал. Эльфы плясали вокруг, щипали его, царапали - он ничего не замечал, и блуждающие огни вились над головой, кидались ему в лицо, а гномы неслись следом и кричали:
«Прими от феи ласку! Прими от феи злато!» Он бежал, и за ним гналась эта странная орава, сбивала его с пути, он то проваливался по колено в болото, то спотыкался о сплетенные толстые корни и вдруг зацепился ногой за один из них и упал.
Упал ничком, перевернулся на спину - и в тот же миг увидел, что лежит на Олдингтонском Бугре и вокруг ни души - лишь звезды над головой.
По его словам, он тут же сел, чувствуя, что продрог, все тело затекло, а одежда намокла от росы. Занимался бледный рассвет, повеяло холодным ветерком. Он было подумал, что все это ему пригрезилось в каком-то небывало ярком сне, но сунул руку в карман и увидел, что карман набит золой. Сомневаться не приходилось
- это волшебное золото, которым его одарили. Он чувствовал, что весь исщипан, исколот, хотя на нем не было ни царапины. Таким было внезапное возвращение мис тера Скелмерсдейла из страны фей в этот мир, где обитают люди. Ему казалось, что прошла одна только ночь, но, вернувшись в лавку, он обнаружил, что, к всеобщему изумлению, пропадал целых три недели.
- Господи! И намучился я тогда!
- Почему?
- Объяснять нужно было. Вам, думаю, ни разу не приходилось объяснять такое.
- Ни разу, - сказал я.
Он некоторое время бубнил о том, кто и как себя вел. Лишь одного имени не упомянул.
- А Милли? - спросил я наконец.
- Мне, по правде, и видеть ее не хотелось, - последовал ответ.
- Она, должно быть, изменилась?
- Все изменились. Навсегда изменились. Такие стали здоровенные, неуклюжие. И вроде очень горластые. А когда утром солнце, бывало, встанет, так мне аж глаза резало.
- Ну, а Милли?
- И видеть-то ее не хотелось.
- А когда увидели?
- Она мне повстречалась в воскресенье, из церкви шла. «Ты где пропадал?» - спрашивает, а я гляжу - быть ссоре. Мне-то было наплевать, пусть ссора. Я вроде ее и не замечаю, хоть она тут рядом и говорит со мной. Словно ее и нет. Сообра зить не мог, чем это она мне раньше приглянулась. Иногда, если подолгу ее не видел, будто возвращалось старое. А когда увижу, тут словно та, другая, придет и заслонит ее… Ну, да и Милли не очень-то убивалась.
- Вышла замуж? - спросил я.
- За двоюродного брата, - ответил мистер Скелмерсдейл и некоторое время пристально изучал узор на скатерти.
Когда он снова заговорил, было ясно, что от первой любви не осталось и следа, наша беседа вновь возродила в его сердце образ Царицы фей. Он опять при нялся говорить о ней. Он открыл мне необычайные секреты, странные любовные тайны
- повторять их было бы предательством. И вот что казалось мне самым порази тельным во всей этой истории: сидит маленький франтоватый приказчик из бакалейной лавки, рассказ его окончен, на столе перед ним рюмка виски, в руке сигара - и от него ли я слышу горестные признания, пусть теперь уже и притупилась эта боль, о безысходной тоске, о сердечной муке, которая терзала его в те дни?..
- Не ел, - рассказывал он. - Не спал. В заказах ошибался, сдачу путал. Все о ней думал. И так по ней тосковал! Так тосковал! Все там пропадал, чуть не каждую ночь пропадал на Олдингтонском Бугре, часто и в дождь. Брожу, бывало, по Бугру, снизу доверху облазал, кличу их, прошу, чтобы пустили. Зову. Чуть не плачу. Опо лоумел от горя. Все повторял, что, мол, виноват. А по воскресеньям и днем туда лазал и в дождь и в ведро, хоть и знал не хуже вашего, что ничего днем не вый дет. И еще старался там уснуть.
Он неожиданно замолчал и отхлебнул виски.
- Все старался там уснуть, - продолжал он, и, готов поклясться, у него дро жали губы. - Сколько раз хотел там уснуть. И, знаете, сэр, не мог - ни разу. Я думал: если там усну, может, что и выйдет… Но сижу ли там, бывало, лягу ли - не заснуть, думы одолевают и тоска. Тоска… А я все хотел…
Он тяжело вздохнул, залпом допил виски, неожиданно поднялся и, пристально и неодобрительно разглядывая дешевые олеографии на стене у камина, стал застеги вать пиджак. Маленький блокнот в черной обложке, куда он заносил ежедневно заказы, выглядывал, у него из нагрудного кармана. Он застегнулся на все пуго вицы, похлопал себя по груди и вдруг обернулся ко мне.
- Ну, - сказал он, - пойду.
Во взгляде, во всем его облике сквозило что-то такое, чего он не мог пере дать словами.
- Заговорил вас совсем, - промолвил он уже в дверях, слабо улыбнулся и исчез с моих глаз.
Такова история приключений мистера Скелмерсдейла в стране фей, как он сам мне ее рассказал.
|
