Pacпятый купидон Рэт Джеймс Уайт
"Без извинений, Уайт прорывается сквозь ваши эмоции, от сочувствия до ненависти, от юмора до шока..." - Horror Web.
Рэт Джеймс Уайт, знаменитый мастер экстремального секса и насилия, предлагает коллекцию извращенных историй, которые исследуют мощную взаимосвязь между удовольствием и болью. От экстремального БДСМ до членовредительства и смерти, "Pacпятый купидон" - это его самый непоколебимый взгляд в самые темные уголки человеческого сердца. В этих двадцати трех историях и стихотворениях экстремального эротического ужаса Уайт показывает, как далеко готовы зайти некоторые люди, чтобы удовлетворить свою похоть...
Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.
Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...
Бесплатные переводы в нашей библиотеке:
BAR "EXTREME HORROR" 18+
HTTPS://VK.COM/CLUB149945915HTTPS://VK.COM/CLUB149945915(
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭКСТРЕМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ. НЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ.
Это очень шокирующие, жестокие и садистские истории, которые должен читать только опытный читатель экстремальных ужасов. Это не какой-то фальшивый отказ от ответственности, чтобы привлечь читателей. Если вас легко шокировать или оскорбить, пожалуйста, выберите другую книгу для чтения.
Как для автора кишкомотной и экстремальной фантастики, одна из моих самых больших проблем заключается в том, чтобы отделить себя в глазах моих читателей от предосудительных персонажей в моих романах и рассказах. Наверняка у автора таких пропитанных кровью извратов, как "Сочная жертва", "Воскреситель", "Популяция Зеро" и "Его боль", должны быть какие-то глубоко укоренившиеся эмоциональные проблемы, верно? Вы не можете писать о каннибализме, изнасилованиях, пытках и расчленении так наглядно и убедительно, не питая какого-то тайного желания совершить эти действия или (глоток!) фактически выполнив их, не так ли? Что ж, неправильно.
Все известные мне авторы ужасов - даже авторы экстремальных хорроров - являются хорошо приспособленными членами общества и одними из самых приятных людей, которых вы когда-либо хотели бы встретить. Это такие парни, как Эдвард Ли, Брайан Кин, Дж.Ф. Гонсалес, Брайан Смит, Джек Кетчaм - и я. Мы не слюнтяи, изверги-психопаты. На самом деле я не совершаю никаких жестоких и отвратительных поступков, описанных в моих произведениях ужасов, и не фантазирую о них. Они не отражают какого-то глубокого желания садистски насиловать, пытать (если только это не по обоюдному согласию) или убивать. После того, как я пишу сцену жестокого убийства, для меня нередко бывает сидеть и смотреть мультфильмы со своими дочерьми. Моя старшая дочь на самом деле была младенцем, спала у меня на коленях или укачивалась на руках, когда я писал "Его боль", включая ту сцену (да, именно ту). Тем не менее, я боюсь, что эта коллекция может еще больше размыть это различие.
Некоторые из эротических историй в этой подборке на самом деле правдивы. Не эротический хоррор (эти работы явно вымысел), но кое-что из БДСМ-материала реально. Вероятно, никого из тех, кто читал мои работы, не удивит, что я - извращенный сукин сын. Глубину и широту своих пристрастий и фетишей я предпочитаю сохранять при себе, хотя некоторые из них вы узнаете на этих страницах. И точно так же, как авторов ужасов часто ошибочно характеризуют как сумасшедших вурдалаков, так и сексуально девиантным людям приходится бороться с распространенным мнением, что девиантность - это недоброжелательность или, по крайней мере, безумие. Заблуждение, которое в равной степени ошибочно и плохо информировано.
Одна вещь, которая некоторым может показаться сбивающей с толку, шокирующей или даже вызывающей беспокойство, - это динамика Папочка-доминант/Малышка, часто упоминаемая в моих работах. Даже некоторые члены сообщества БДСМ сбиты этим с толку, потому что у него так много вариаций, и, конечно же, термины "Папочка" и "Малышка", когда они используются сексуально, обременены тревожными коннотациями инцеста и изнасилования по закону. Чтобы успокоить ваш разум - ни одна из этих коннотаций не применима к динамике Папочка-доминант/Малышка. На самом деле, в динамике моих отношений нет даже возрастной игры. У меня нет никакого желания быть с женщиной, которая притворяется маленькой девочкой. Это не мой особый излом. Моя особенность - играть роль "Папочки" для взрослой женщины. Но есть Папочки-доминанты, которые играют с "Mалышками" (женщинами, которые имеют манеры и одежду маленьких девочек), но это не означает, что они заинтересованы в том, чтобы на самом деле заниматься сексом с ребенком. Они не педофилы. Их излом в том, что они находятся со взрослой женщиной, которая ведет себя как ребенок. Очень важное
различие. Это то, что они находят сексуальным. Возраст женщин-"Mалышeк", которых я знаю, варьируется от двадцати с небольшим до пятидесятых. Педофил не проявил бы никакого интереса к этим женщинам, даже если бы они носили подгузники и разговаривали по-детски. Их тела все еще зрелые, взрослые тела, и никакие ролевые игры не могут этого изменить. Итак, когда вы видите, что "Папочка" и "Малышка" используются в некоторых моих эротических произведениях, это не относится ни к чему кровосмесительному или педофильскому. Это всего лишь выражения нежности между взрослыми по обоюдному согласию.
О, и я думаю, мне следует объяснить, что такое "Первобытный", для тех, кто не знает, поскольку, в дополнение к тому, что я идентифицирую себя как "Папочка-доминант", я также идентифицирую себя как "Первобытный", и в моих работах часто встречаются ссылки на "Первобытный секс". Как я объяснил на веб-сайте kink.com:
"...Я такой же Первобытный, как и Папочка. Я кусаюсь. Я рычу. Для меня "Первобытный" не означает, что я направляю своего духовного животного или что-то столь метафизическое. Это значит, что я хочу разорвать тебя на части голыми руками и зубами. Первобытный определяет эмоции, стоящие за моим стилем игры, а также телесность. Я не отождествляю себя ни с волком, ни со львом, ни с каким-либо другим животным. Монстр внутри меня уникален для животного мира. Моя Mалышка успокаивает зверя во мне, но она также выводит его наружу. Ей нравится монстр. Она - красавица для моего чудовища..."
Вот выдержка из моего поста в блоге, которая, как мне кажется, довольно хорошо объясняет это:
"...Быть Первобытным означает соприкасаться с самой дикой стороной нашей натуры. Это означает игру с дремлющим животным инстинктом (инстинктами), охотиться, сражаться и даже насиловать и убивать, но если вы можете контролировать его достаточно хорошо, чтобы удержаться на работе, тогда вы можете контролировать его во время игры... Первобытная игра не такая спокойная и сдержанная, как другие виды БДСМ-игр. Часто это больше похоже на какое-то физическое насилие, чем на более утонченный и организованный садизм большинства сцен. От кнутов и флоггеров часто отказываются в пользу зубов и ногтей. Борьба с любовником, приводящая к подчинению и прижимающая его или ее к земле, заменяет веревки и цепи. Когда появляется кровь, это (обычно) не от стерилизованной иглы или скальпеля, а от укуса или царапины..."
Большинство садомазохистов, которых я знаю, независимо от того, считают они себя Первобытными или нет, предпочитают первобытный секс ванильному сексу. Рычание, укусы, царапанье и борьба - это просто... ну... чертовски сексуально! На самом деле, я знал нескольких женщин, развратных или ванильных, которые считали это одним из лучших занятий сексом, которые у них когда-либо были. Используя популярную фразу в кинк-сообществе:
"...Следы укусов и синяки - это всего лишь любовные записки, написанные на плоти..."
Это также относится к рубцам и порезам.
Было ли объединение эротического хоррора и БДСМ-эротики мудрым шагом, учитывая все заблуждения, с которыми садомазохизму уже приходится бороться, не говоря уже о заблуждениях авторов хорроров? Кто знает? Будущее будет моим судьей, но рисковать - это то, что я делаю. Моя готовность раздвинуть общепринятые границы и бросить вызов табу, без сомнения, и заставила вас в первую очередь взяться за эту книгу. Но, поместив их рядом, я надеюсь показать отчетливую разницу между ними, разительный контраст между садизмом и мазохизмом, которые безопасны, вменяемы, полны любви и согласия, и настоящей психопатией. Если я выполнил свою работу, то к тому времени, когда вы дойдете до конца этой небольшой подборки, различия должны быть очевидны. Должно быть очевидно, что не каждый садист является психопатом или социопаткой. Этот конкретный садист, на самом деле, весьма сострадателен и романтичен. Некоторые, включая мою Mалышку, сказали бы исключительно так.
Моя Mалышка, которая, как я с гордостью могу сказать, также является моей невестой, - это сама моя жизнь и дыхание. Я обожаю ее, как ни одну женщину, которую я когда-либо знал, и никогда бы не сделал ничего, что могло бы причинить ей боль (без ее согласия, конечно). На самом деле, большинство людей, ведущих садо-мазо образ жизни, необычайно любвеобильны, даже когда они душат, бьют плетьми, колотят палками, режут, шлепают, убивают электрическим током и поджигают друг друга. Некоторые из самых открытых, честных, уважительных, взаимных, страстных, романтичных и общительных пар, которых я знаю, связывают друг друга веревками и цепями и регулярно шлепают друг друга.
Если бы вы уже не были готовы и, осмелюсь сказать, с нетерпением ожидали экстремальных, ужасающих, блевотных сцен сексуального насилия, изображенных в моих эротических рассказах ужасов, вы, вероятно, не купили бы именно эту книгу. У меня есть другие книги, которые гораздо менее сексуальны. Гораздо более рассудительны и философскиe, хотя, возможно, не менее жестокиe. Но вы выбрали именно эту. Итак, когда вы читаете это извращенное собрание ужаса и извращенности, дикости и разврата, поймите, что вы одновременно заглядываете в мое воображение и в мою жизнь. Я действительно надеюсь, что вы способны провести различие между этими двумя понятиями.
- Рэт Джеймс Уайт
где-то рядом с Остином, Техас
Сентябрь, 20, 2014.
Рэт Джеймс Уайт
"Pacпятый купидон"
Посвящается маме.
"Жёстче, папочка!"
Она очень миниатюрная.
В свои тридцать семь лет ростом не выше девочки-подростка, ну, может быть, капельку крупнее, хотя и старается всеми силами меня в этом разубедить.
- Неправда, я не настолько маленькая, - говорит она.
Но я-то, я-то не слепой, я видел размер одежды, которую она носит. Тот же самый размер носит моя дочь, моя младшая дочь. У неё такая нежная кожа, хочется впиться в неё зубами, попробовать на вкус, и ты почти не сомневаешься, что консистенция у неё будет, как у зефира или свежеиспечённого хлеба с начинкой из чего-нибудь сладкого внутри, что-то наподобие сливочного крема или глазури, или запечённых в сахаре яблок с корицей. Она выглядит настолько хрупкой, что я даже боюсь касаться её, боюсь, что она треснет и рассыплется на тысячи кусочков, как фарфоровая статуэтка или растает, как скульптура, вылепленная из фруктового эскимо.
Поэтому я глотаю своё рычание и двигаюсь в ней нежно, не торопясь, держу своего "зверя" запертым в клетке. Стараюсь обуздать это похотливое, садистское желание вдолбить член в её "киску" "по самое не балуй", заколотить его, как гвоздь в шейку её матки, и она чувствует это прекрасно. Не в силах сдержаться, я толкаю немного сильнее, уже приготовившись услышать, как взвизгнет она в ответ на это восхитительное смешанное чувство удовольствия и дискомфорта, звук, который я привык слышать от женщины в подобный момент. Вместо этого она шепчет мне, прерывисто дыша:
- Жёстче, Папочка...
Серьёзно? Ты понимаешь о чём сейчас просишь? Я не из числа тех неумелых обсосов, с которыми ты раньше имела дело. Я - долбаный монстр в постели, я -разрушитель миров, я - чудовище! Уверена? Ты правда готова к этому?
- Жёстче, Папочка! - настойчиво повторяет она.
Я принимаю положение упор лёжа, уравновешивая своё тело на костяшках кулаков и кончиках пальцев ног, а затем обрушиваюсь на неё сверху, подобно цунами, на полном ходу сминающей прибрежную полосу пляжа.
Ещё раз и ещё, глубже, быстрее.
Ну, как тебе это, а? А? Как тебе такое? Ты этого хотела, этого? Так тебе нравится?
- Вот так, да, жёстче, Папочка...
Ты что, издеваешься? Я ведь уже не молод для такого дерьма, мне давно не двадцать пять лет, а с утра ещё вставать и идти на работу. У меня прострелы в спине, я не могу долго держать такой темп.
Стоп, стоп, стоп, стоп! Да что такое я несу?! Я - Иван Грозный, Аттила, Македонский, я - повелитель мира, а эта "киска" - мой... эта "киска" - мой вселенский трофей!
Рычание вырывается у меня из груди и грохочущим эхом прокатывается по тёмной спальне, как звук работающего на полных оборотах двигателя. Я перекатываю её на живот, кусаю за шею и загоняю член ещё глубже, двигаясь ещё хлеще, ещё быстрее, силясь проникнуть в неё так глубоко, как только могу дотянуться, до самой её души, проткнуть её и нанизать на свой член, как на железный шампур.
- Жёстче, Папочка, жёстче!
Одной рукой я сгребаю в горсть её косички, тяну их на себя, одновременно хлопая другой рукой по её заднице, не мягко и игриво, а сильно, хлёстко и вместе со звучным смачным шлепком на её ягодице остаётся прям чёткий ярко-красный отпечаток моей ладони, тут же начинающий превращаться в сине-фиолетовый синяк. Я снова кусаю её, на этот раз за плечо, на этот раз ещё глубже погружая свои зубы в её мягкую плоть. Я слышу её тяжёлый прерывистый хрип и чувствую, как она сильнее выгибает подо мной спину.
О, да-а-а, она любит боль.
Она питается моей первобытной жестокостью.
Я вижу блеск в её глазах от резкого скачка дофамина[1 - Дофамин - нейромедиатор, вырабатываемый в мозге людей и животных. Дофамин ассоциируется с состояниями позитивного стресса, такими, как влюблённость, выполнение физических упражнений, слушание музыки и секс.]в крови и похоть вспыхивает и искрится в её тёмно-синих зрачках, как просыпавшиеся кристаллики амфетамина.
- Жёстче, Папочка!
Я стискиваю руками ей горло, пока её дыхание не превращается в один тихий шипящий стон. Мой член сейчас так твёрд, как не был твёрд, наверное, лет с двадцати.
Таран, дубина неандертальца!
Она утробно мычит с каждым моим толчком, скребя ногтями по простыне.
Я - лев, тигр, я - долбаный оборотень!
- О, мой, Бог! Он у тебя такой огромный. Жёстче, Папочка, жёстче!
Ещё жёстче? Ты что, ненормальная?
Я выхожу из неё, скатываюсь с её спины и начинаю осыпать поцелуями, тыкаясь носом в её мягкую кожу. Потом кладу ладони на эти божественные полушария её ягодиц, сжимаю их и взревев, наклоняюсь, хватая зубами большой кусок этой чувствительной мягкой плоти. Я кусаю её с такой дикой силой, что почти слышу, как стукнули друг об друга мои верхние и нижние резцы. Потом верчу головой влево, вправо, вперёд, назад, оттягивая её сочную плоть, как обезумевшая от вида крови акула.
Она вопит, но эти вопли лишь разжигают чувственный аппетит монстра.
Я кусаю её ещё раз, потом ещё и ещё, и ещё, терзаю её тело своими зубами, словно желая содрать всё мясо с её костей и пожрать его без остатка.
Я - Кинг-Конг, я - Годзилла!
Наконец, я поднимаю голову и восхищённо смотрю на прекрасные узоры от укусов и ушибов, которыми я расписал попку этой малышки. Я снова хлопаю ладонью по её ягодице и наблюдаю, как колеблются эти почти идеально ровные полумесяцы, слышу очередной её громкий стон, когда добавляю ко всей этой красоте ещё один отпечаток своей ладони, который заливает красным цветом почти всю кожу на её ягодицах. Я продолжаю шлёпать её до тех пор, пока не чувствую, что больше не в силах сдерживать своё проникновение в эту сладкую писечку.
И вот я там.
Одной рукой сжимаю ей горло, другой тяну за косички, мои зубы погружаются в заднюю часть её шеи, жадно с яростью грызя её, и мой член начинает долбить её "киску", как орда демонов, бьющихся в ворота рая. Её крики сливаются, превратившись в один высокой тональности вой, и я чувствую, как приближается мой оргазм, похожий на скачок высокого давления в сталелитейной печи, готовый в любой момент разорвать её на куски.
Я перекатываю её обратно на спину и впиваюсь глазами в её глаза.
Я вижу, как блуждает по моему лицу её взгляд, изучает его, силясь отыскать в нём черты своего милого, доброго, нежного Папочки, но видит лишь морду голодного дикого животного, жёстко терзающего её плоть.
Милого Папочки больше нет.
Он исчез, растворился в похотливых желаниях зверя.
Её лицо искажается в невыносимых муках и вот теперь настал мой черёд, теперь уже я питаюсь её болью, сосу её из неё, как вампир.
- Открой рот, - хрипло приказываю я и она повинуется.
Мой член покидает её вагину, и я купаю её язык и её губы, её щёки и подбородок, шею и грудь в своём семени, и она улыбается мне, такая удовлетворённая и счастливая тем, что смогла понравится своему Папочке.
Обессиленный, я падаю на постель рядом с ней, хватая ртом воздух, исчерпанный, выжатый как лимон. Она тоже едва переводит дух.
- О, Боже, это было так классно.
Я молча киваю.
Угу, это было хорошо.
- Но в следующий раз не мог бы ты сделать это... ну... ну, немного пожёстче...
Нет, народ, она, блядь, точно надо мной издевается!
Перевод: Павел Павлов
"Pacпятый купидон"
В моей руке
кожаный ремешок,
пятьдесят раз
поперек твоей спины,
просто, чтобы посмотреть, сможешь ли ты корчиться
так же сексуально, как ты танцуешь;
чтобы увидеть, будут ли твои крики
более честными,
чем твои слова.
Между моими зубами
лезвие бритвы;
неглубокие разрезы,
которые заживают и увядают,
просто, чтобы посмотреть, сможешь ли ты научиться
любить боль;
чтобы посмотреть, сможешь ли ты
когда-либо
снова доверять.
Прикован к столбику кровати,
напрягаясь против твоих уз,
просто, чтобы показать тебе, что мир -
это не твой друг;
чтобы доказать тебе:
наша любовь -
это не игра.
Перевод: Zanahorras
"Это моя кровь"
Я даю причастие.
Густо льюсь на ее язык,
Скольжу вниз по ее горлу.
Моя похоть,
как желчь,
Обжигает ее пищевод,
Горит глубоко внутри.
Я покрываю ее прелестное личико,
Ее набухшие груди,
Ее идеальную задницу.
Я опустошаю себя
В ее,
На нее.
Я становлюсь ее верой
и закипаю у нее в животе
с другими паразитами.
Перевод: Zanahorras
"БОЛЬШЕ, ЧЕМ БОГ"
Он шел по улице, привлекая пристальные взгляды толп жителей среднего класса пригорода, которые не привыкли видеть массивного чернокожего мужчину в коже, прогуливающегося по их району. На нем было кожаное пальто длиной до четверти, без рубашки, и серебряная цепочка с подвешенной к ней высушенной головой кобры, выполненной в виде амулета, которая ниспадала между его огромными мускулистыми грудными мышцами. Его черные джинсы низко свисали с бедер, как у бандита. Они бы обнажили верх его нижнего белья, если бы на нем было что-нибудь надето. Теперь они показали, где драгоценный волосяной след, спускавшийся от его грудных мышц вниз, заканчивался темными волосами на лобке. Его черные полицейские ботинки были недавно начищены, и они блестели на утреннем солнце, когда он шагал по улицам, как будто они принадлежали ему. Его голова была свежевыбрита и натерта маслом с ароматом сандалового дерева. Он выглядел как некая комбинация Шафта и Кэндимена.
Цвет его лица был почти идентичен его одежде, блестяще-черный. Его кожа была самим отсутствием света. Солнечный свет нашел там свою смерть, впитавшись в его эбеновую плоть, похожую на черную дыру, живую тень. Его глаза горели отрицающим мораль аппетитом, который, казалось, заряжал воздух вокруг него неистовой сексуальностью. Каким бы большим ни было его тело, оно, казалось, было плохо приспособлено для сдерживания бурлящей в нем страсти. Это выглядело так, как будто кто-то заключил ураган в плоть.
Он улыбнулся, когда мимо него прошла толстая, бледная, мягкая на вид пара, настороженно наблюдавшая за ним. Женщина смотрела на него слишком долго, намеренно поймав его взгляд, прежде чем перевести взгляд вниз по его груди к области промежности и обратно к его глазам. Ее губы приоткрылись, затаив дыхание, прежде чем она заставила себя отвернуться. Он рассмеялся. При росте шесть футов пять дюймов[2 - около 1.96 м.]и весе примерно 235 фунтов[3 - около 107 кг.]из "углеродистой стали" он знал, как, должно быть, выглядит в глазах домохозяек и их мягких и рыхлых мужей, когда они спешат в церковь со своими детьми. Все, кто видел его в этом районе, либо боялись его, либо ненавидели, либо хотели с ним трахнуться, либо какая-то комбинация из трех. Он привык к этому. Ему нравилось быть в центре внимания.
Он как раз проходил мимо церкви, когда заметил ее. Она была великолепна настолько, что казалась почти греховной, ожидая, чтобы войти в церковь в этом нетронутом районе. Он чувствовал ее на всем пути через улицу. Он чувствовал ее потребность; пустоту в ней, которую только он мог заполнить. Ничто в этой церкви не могло ей помочь. Но он мог.
У нее была бледная, молочно-белая кожа, похожая на ванильное мороженое или нетронутый снег. Ее волосы были длинными, черными и намеренно растрепанными, уложенными таким образом, как у героини в каком-нибудь боевике. Ее губы были от природы надуты, что придавало ей вид избалованного ребенка. У нее были полные бедра, большая круглая попка и тонкая талия. Сложенa как женщина. Не то, что эти анемичные манекенщицы: такие худые, что почти бесполы - ни бедер, ни задницы, почти нет груди, больше похожи на очень симпатичных мальчиков, чем на женщин. Она была прекрасна. Ее глаза были великолепны и пронзительны. Он перешел улицу и присоединился к толпе. Казалось, это был идеальный день для посещения церкви.
Он сел на скамью рядом с ней. Она продолжала поглядывать на него и каждый раз обнаруживала, что он смотрит на нее в ответ, не отворачиваясь, не скрывая голода в своих глазах, не притворяясь, что делает что-то меньшее, чем то, что он делал... - вожделел. Он с немалой долей восторга заметил, что серебряная цепочка у нее на шее, на самом деле, была собачьим ошейником-удавкой. Она была чьей-то собственностью. Какого-то доминанта, который, вероятно, был недостоин ее. Теперь он был уверен, что хочет ее, и с еще большей уверенностью знал, что она нуждается в нем.
Она снова поймала его взгляд на себе, и на этот раз он улыбнулся и облизнул губы языком. Она улыбнулась в ответ.
Он наклонился и прошептал ей на ухо.
- Итак, какого черта ты делаешь в церкви?
- Что ты имеешь в виду?
- Ты точно знаешь, что я имею в виду, - oн протянул руку и потянул ее за удушающий ошейник для пущей убедительности.
Она покраснела и застенчиво улыбнулась.
- Мои сексуальные предпочтения и религиозные убеждения взаимоисключают друг друга. Эта история с церковью - часть моей реабилитации. Я начала спиваться. Выпивка была единственным способом, которым я могла удержаться от того, чтобы не нюхать героин. Эта церковь спонсирует программу из двенадцати шагов, которая помогла мне стать чистой и трезвой. Знаешь, они говорят, что вам нужна высшая сила, чтобы избавиться от зависимости. Итак, поскольку я уже былa здесь, я выбралa Иисуса. Он такой же хороший представитель Высшей Силы, как и любой другой.
- Ты использовалa алкоголь, чтобы избавиться от героина, а теперь используешь Иисуса, чтобы избавиться от алкоголя? Я уже ревную.
- Ревнуешь к кому?
- K Иисусу. Я должен был быть здесь ради тебя. Я должен был быть твоей высшей силой, - oн наклонился так близко, что его лицо почти коснулось ее, и ей показалось, что тлеющий жар его взгляда опалит ее ресницы. - Еще не слишком поздно, не так ли?
- Что, черт возьми, ты имеешь в виду? He cлишком поздно для чего?
- Шшшшшшш! Пастор говорит! Я не могу слушать проповедь! - cиневолосые старушки, стоявшие перед ними, обернулись и пронзили их сердитыми взглядами.
- Прихожане церкви, как правило, самые нетерпимые люди, - прошептал он достаточно громко, чтобы услышала пожилая женщина. - Пойдем, поговорим со мной снаружи.
Она огляделась вокруг, а затем встала, протискиваясь мимо других прихожан, когда выбиралась со скамьи. Она вышла вместе с огромным гипермускулистым чернокожим мужчиной, одетым в кожу, с головой змеи, свисающей с его обнаженной груди, из двери в вестибюль церкви, а сердитые и обеспокоенные взгляды провожали их.
- Тебе не нужна фантазия. Фантом - это все, что может предложить тебе эта церковь, - oн схватил ее руку и провел ею по своей обнаженной груди и вниз по рельефному прессу. - Тебе нужен Хозяин, который является настоящей плотью и кровью, который действительно может быть рядом с тобой, отвечать на твои молитвы. Не просто какая-то аморфная идеология с высшим существом, которое тебе никогда не удастся увидеть, потрогать или почувствовать. Который существует только в твоей прелестной головке.
- У меня есть Хозяин. Его зовут Хозяин Крейг. Он надел на меня ошейник в прошлом месяце.
- И что он сделал для тебя с тех пор?
- Мы играем. Я служу ему. Я служебная рабыня.
- Как... именно... ты служишь ему?
- Я прихожу утром, перед работой, и готовлю ему завтрак, глажу его одежду, сосу его член, а затем мою его посуду. После работы я прихожу готовить ему ужин, мою посуду и убираюсь на кухне, а потом пылесошу дом, и иногда он трахает меня. Иногда он порет меня или бьет тростью. Это хорошо.
- Это то, о чем ты мечтала? Когда ты смотришь на него, является ли он тем объектом поклонения, который ты ожидала найти, когда впервые вступила в этот образ жизни? A? Чему он научил тебя о тебе? О мире? Как он расширил твой кругозор? Что он сделал, чтобы заслужить твою службу?
- Он... он... Я не знаю.
Он ухмыльнулся и покачал головой.
- И вот, почему ты должна быть моей рабыней. Тебе не нужен Иисус или этот... Крейг.
Он выплюнул это имя, как будто оно имело мерзкий привкус у него во рту. Затем он улыбнулся и снова прижал ее ладонь к своей груди, чтобы она могла почувствовать, как колотится его сердце, словно внутри него работает какой-то тяжелый механизм. Его обсидиановые глаза были мягкими и заботливыми, но в то же время содержали дикую напряженность, как лев смотрит на своих детенышей.
- Все, что тебе нужно - это я.
- Ты что, сутенер какой-то?
- Позволь мне быть твоим новым божеством, - ответил он, игнорируя ее вопрос.
Она открыла рот, чтобы заговорить, и он поцеловал ее... нежно, не более чем легкий поцелуем. Но этого было достаточно. Ее рот захлопнулся, и она просто стояла там, глядя в его темные дикие глаза.
- Я нужен тебе. Так что, я здесь ради тебя. Ты же мне не откажешь?
Сначала она медленно покачала головой, продолжая, как загипнотизированная, смотреть ему в глаза. Затем ее глаза приобрели более решительный вид, и она снова покачала головой с большей уверенностью.
- Нет, сэр. Я, блядь, ни за что не могу вам отказать, сэр. Bы прекрасны! Боже мой, вы прекрасны! Я никогда не виделa ничего... никого, похожего на ваc. Вы - это то, как должен выглядеть доминант. Как он должен говорить.
- Красота - это еще не все, чем я являюсь. Позволь мне показать тебе.
- Да, - ответила она, затаив дыхание.
Она взяла его за руку и повела вниз, в подвал церкви, где они обычно проводили собрания анонимных алкоголиков. Там было пусто, поэтому они сели поговорить.
- Кстати, как вас зовут, сэр?
- Тебе не нужно называть меня "сэр".
- Хозяин? - неуверенно спросила она.
- Лорд.
- Да, Лорд. Меня зовут Гленда.
- Так скажи мне, Гленда. Расскажи мне о себе?
Они проговорили почти час, причем Лорд задавал большинство вопросов, а она давала большинство ответов. Он предпочел, чтобы его прошлое до поры до времени оставалось тайной. Они обменялись номерами телефонов и продолжали разговаривать еще час. Они знали, что довольно скоро прихожане начнут расходиться, и их обязательно прервут.
Лорд притянул ее к себе и жадно поцеловал, посасывая ее нижнюю губу и язык, проводя своими огромными руками по ее бедрам, заднице и вверх по спине. Он хотел заняться с ней любовью прямо там, в церкви, и он тоже чувствовал ее желание. Он начал снимать с нее блузку, и она отстранилась от него.
- Ты не хочешь меня? - спросил он с выражением, в котором было больше любопытства, чем обиды или разочарования.
- Мы не можем сделать это в церкви, Лорд.
Его глаза сузились, брови нахмурились. Он схватил ее за горло одной массивной рукой и сжал достаточно сильно, чтобы затруднить дыхание, но не сделать невозможным.
- Мы можем сделать это везде, где я скажу, что мы можем. Как еще я узнаю, что ты все еще не любишь его больше, чем меня? Я - твой Господин? Или Oн? - cпросил он, указывая на распятие на стене.
Гленда хотела возразить. Она хотела сказать этому мужчине, что она едва его знала, так как же она могла его любить? Но было что-то в ее сердце, в самой ее душе, что шевельнулось под его пристальным взглядом и упало в обморок при звуке его голоса, что-то, что подпрыгнуло и воспарило, когда его кожа коснулась ее. Она познала любовь раньше, и это поблекло по сравнению со всем.
Тем не менее, она оставалась осторожной. Она отстранилась от него.
- Я знаю, что ты собираешься сделать, Лорд, - сказала oна. - Ты собираешься вывести меня из себя, а потом просто уйти.
Ее нижняя губа дрожала, когда она говорила, а глаза шарили по полу.
Лорд озорно улыбнулся. Он схватил ее за волосы и притянул к себе, снова целуя, напрягая бицепсы, прижимая ее к своей твердой мускулистой груди, чтобы она могла почувствовать силу в его руках, чтобы она знала, что от него не убежать, не отрицать его. Он прикусил ее нижнюю губу, а затем притянул ее еще ближе, на секунду лишив дыхания ее легкие, прежде чем расслабиться и наклониться, чтобы впиться зубами в ее шею и проложить поцелуем путь вниз между ее молочно-белыми грудями. Она была беспомощна в его объятиях. Он запустил руку ей под блузку и сорвал лифчик. Затем он стянул ее шелковую блузку через голову и начал посасывать ее твердые темные соски, обводя их языком и слегка покусывая.
Наверху заиграл хор, исполняя какую-то песню о том, чтобы отдать свое сердце Господу. Это эхом разнеслось по полу, как будто весь хор был в комнате вместе с ними. Голоса завывали и почти выкрикивали хаотичную мелодию, и это, казалось, еще больше разожгло аппетит Лорда. Его поцелуи становились все более настойчивыми.
Гленда тихо ворковала, когда он расстегнул молнию на ее джинсах и спустил их вниз по гладким бедрам, целуя ее мягкий живот, опускаясь на колени, чтобы спустить их до лодыжек. Он провел языком вверх по ее бедрам, между бедер, вверх по животу, между грудей, вверх по шее и в рот, где она жадно пососала его. Когда они целовались, он скользнул пальцами вверх внутри нее, скользя средним и указательным пальцами по ее шелковистой, тугой, влажной коже. Его голова наполнилась страстными голосами хора, и он начал играть на ее теле, как на музыкальном инструменте, воздействуя большим пальцем на ее клитор, слушая, как учащается ее дыхание, углубляются ее стоны, как дрожат ее ноги.
Она потянулась, чтобы коснуться его эрекции, и как бы сильно он ни хотел ее, нуждался в ней, он схватил ее за запястье и заломил руку за спину, прорычав одно-единственное слово.
- Нет. Я задал тебе вопрос. Я - твой Господин? Или это Он?
- Bы - мой Господин.
Он схватил ее за другое запястье и завел его ей за спину, также прижимая оба запястья, раздавленные вместе в одной огромной руке, продолжая извлекать музыку из ее плоти. Он вынул из нее свои пальцы и провел ими по ее губам, а затем в рот, где она высосала их дочиста, затем он глубоко поцеловал ее, наслаждаясь вкусом ее выделений на ее языке. Он отступил назад и залюбовался ею, стоящей там совершенно обнаженной, со спущенными до лодыжек джинсами. Она выглядела такой красивой, такой нежной и невинной, такой уязвимой.
Она начала наклоняться и cдирать свои джинсы.
- Не двигайся, - прорычал он.
Она встала и бессознательно скрестила руки на груди.
- Э-э-э, - она опустила руки.
Ее соски все еще были твердыми и указывали прямо на него. Лорд протянул руку и провел пальцем по ее левому соску, заставив ее вздрогнуть, затем он мягко ущипнул его, заставив ее ахнуть.
- Красивo, - сказал он, пристально глядя ей в глаза. - Очень красиво.
Он стоял там, уставившись на нее почти целую минуту. Она нервно переминалась с ноги на ногу, сцепив руки перед собой. Она смотрела ему в глаза, нервно улыбалась, а затем опускала глаза, когда он не отвечал на ее улыбку. Она начинала прикрывать грудь руками, а затем вспоминала и опускала руки обратно по бокам.
Он сунул руку в карман куртки и размотал длинный черный хлыст с одним хвостом. Он был длиной четыре фута[4 - около 1.22 м.], 16 жгутов, с большим треугольным куском кожи на том месте, где обычно должны были находиться фалл и хлопушка, похожий на некий гибрид сигнального хлыста и "драконьего хвоста"[5 - "Драконий хвост" - это разновидность хлыста, используемого в БДСМ-играх, состоящего из длинной жесткой ручки и одной плети, обычно изготовленной из кожи или замши. Плеть имеет треугольную форму (как хвост дракона или язык) с широким концом, частично завернутым в цилиндрическую форму, выступающую из конца рукояти. Тонкий заостренный конец треугольника соприкасается с кожей получателя при нанесении удара.].
- Какие стоп-слова? - автоматически спросила она.
- Kонечно "желтый" и "красный". Ты хочешь?
- Пожалуйста, мой Господин.
Он хлестнул им один раз. Кончик едва задел ее сосок, но хлыст издал громкое - Хрусь! - и Лорд увидел, как все ее тело задрожало. Он снова хлестнул им, еще раз, просто задев другой ее сосок. Затем он шагнул ближе. Полшага. На этот раз, когда он хлестнул им, он рассек ее сосок пополам и потекла кровь. Он ждал, чтобы услышать, воспользуется ли она своим стоп-словом. Она застонала и закрыла глаза, ее тело все еще сотрясала дрожь. Ее лоно блестело от возбуждения.
- Повернись, - скомандовал он.
Она сделала, как он приказал, и он шагнул ближе и легонько шлепнул ее по роскошной заднице. Он попеременно потирал ее и шлепал, каждый раз шлепая сильнее, чем в прошлый, он проделал то же самое с верхней частью ее спины. Когда она стала упругой и румяной, а ее плоть теплой на ощупь, он отступил назад и еще раз пустил в ход хлыст. Он просвистел в воздухе и хлестнул по ее коже, оставив длинный рубец на левой ягодице, но не вызвав кровотечения.
Гленда зашипела сквозь стиснутые зубы, крепко зажмурив глаза. Ее тело дрожало. Следующий щелчок был в миллиметрах от ее кожи. Это было громко, как выстрел, и Гленда вздрогнула. Лорд улыбнулся, затем снова щелкнул хлыстом, полоснув ее по другой ягодице.
Он полосовал ее по спине и ягодицам до крови, доводя Гленду до слез, но она так и не использовала свое стоп-слово. Она рухнула на землю, тяжело дыша и дрожа.
Лорд подошел к ней и встал над ней. Он вынул свой член и начал мочиться на нее.
- Кто твой Господин? - спросил он, мочась ей в волосы.
- Bы - мой Господин.
- Посмотри на меня! - рявкнул oн.
Она сделала, как он приказал, поймав струю его мочи прямо в лицо, пока он продолжал мочиться на нее.
- Кто. Tвой. Господин?
- Bы - мой Господин. Лорд - мой Господин. Bы - мой единственный Хозяин. Я поклоняюсь вам!
Она склонилась перед ним, целуя кончики его ботинок.
Лорд вытряхнул несколько последних капель мочи ей на затылок, пока она продолжала целовать его ботинки. Затем он засунул свой член обратно в штаны, потянулся к двери и отпер ее.
- Я позвоню тебе, - cказал он, а затем выскользнул за дверь, захлопнув ее за собой, оставив ее стоять на коленях на полу, обнаженную, возбужденную, окровавленную и покрытую мочой, одну в подвале церкви под безумные завывания хора над ее головой.
* * *
Что-то в этой музыке было не совсем правильным, не совсем святым, - подумала она. Но она не могла понять, в чем дело. Когда она услышала, как его шаги удаляются вверх по лестнице и выходят из церкви, хор начал затихать. Когда они начали свою новую песню "Bброд по воде", это было так, как будто пел совершенно другой хор. Не осталось ничего от фанатичного восторга, который был там раньше. По сравнению с этим они звучали бесстрастно и уныло.
Гленду трясло от сексуального напряжения, когда она быстро оделась и вышла из комнаты. Она сделала глубокий вдох, вдыхая свежий ночной воздух и успокаивая себя, усмиряя буйство ощущений, исходящих от ее чресел, когда она поднималась по ступеням церкви и выходила из парадных дверей. Сильный аммиачный запах мочи Лорда витал вокруг нее. Она не потрудилась смыть его перед тем, как выйти в ночь. Ей понравилось это напоминание о ее опыте. Все это было так странно. Никаких переговоров не было. Никакого обсуждения ее пределов, ее желаний или ее фетишей. Он просто делал с ней то, что хотел, и она позволила ему. Увидев его с этим хлыстом, она лишилась всех слов. В тот момент она хотела принадлежать ему, быть покоренной им. С Хозяином Крейгом она была немного нахальной, нарочно поджаривала яйца, варила ему кофе слишком сладким, его брюки были слишком мятыми, слишком долго чистила его ботинки, скулила, когда он шлепал ее, и пыталась убежать. Не в этот раз. Не с Лордом. Его царственное присутствие повелевало ей повиноваться. Независимо от того, насколько больно было от хлыста, стоп-слова были самой далекой
вещью, которая приходила ей в голову. Она попала в подпространство быстрее, чем когда-либо могла вспомнить, и была так накачана эндорфинами, что думала, что вот-вот испытает оргазм просто от того, что хлыст врезался в ее кожу. Она была так близка, когда ее выносливость, наконец, иссякла, и она упала на пол, больше не в силах выносить боль. Затем, когда она почувствовала теплую, унизительную струю его мочи, брызнувшую на нее, подняла глаза и увидела его огромный, великолепный член, болтающийся над ее головой, истекающий мочой, когда он приказал ей объявить его своим Господином, повернуться, чтобы он мог помочиться прямо ей в лицо - она никогда не чувствовала себя более покорной, никогда не чувствовала себя настолько полностью принадлежащей. Ее единственными мыслями были: К черту Хозяинa Крейга. Лорд - настоящий Хозяин!
Она понятия не имела, как долго они играли, но когда они вошли в церковь, было светло, а сейчас солнце садилось. Служба закончилась, и прихожане потекли к выходу вместе с ней. Она чувствовала на себе их горячие обвиняющие взгляды, пока пробиралась сквозь толпу. Некоторые из них морщили нос и махали руками перед лицом, когда она проходила мимо. Ей было наплевать на каждого из них. Она не могла поверить, что когда-то хотела быть одной из них. Они понятия не имели, что такое настоящее поклонение.
Той ночью она лежала в постели, мечтая о своем новом Господине, вспоминая его запах, ощущения, вкус, это невероятное тело, твердое, как эбеновая статуя, его кожа - безупречный занавес ночи.
Он не звонил ей два дня. Каждый день был для нее агонией.
На третий день он позвонил ей из церкви.
- Алло?
- Привет, Гленда.
- Лорд?
- У тебя есть одна из тех маленьких клетчатых юбочек, какие носят девочки из католической школы?
- Да... эм... да, Господин, я... я так думаю. Зачем?
Лорд мог слышать нервозность, возбуждение в ее голосе. Он тоже был взволнован.
- Надень ee и приезжай в церковь.
- Я только что вернулaсь домой, Господин, - запротестовала oна вполсилы.
- И не надевай никакого нижнего белья.
Он повесил трубку.
* * *
Лорд сказал себе, что он не уверен, что она придет, но он знал, что она придет. Чего он не знал, так это того, будет ли она следовать его инструкциям, и как он будет наказывать ее, если она этого не сделает.
Она появилась полчаса спустя. На ней была белая детская футболка с изображением "Хэлло, Китти!" спереди, туфли на платформе на высоком каблуке... и клетчатая юбка католической школы. Как он ни старался, он не смог подавить улыбку.
Было уже темно, и церковь была почти пуста, если не считать хора, репетировавшего наверху. Лорд взял Гленду за руку и повел ее через церковь к двери, которая вела обратно в подвал. Они спускались по лестнице в молчании, и Лорд чувствовал ее нервозность и дурные предчувствия.
Когда они вошли в маленькую затемненную комнату, он повернулся, чтобы посмотреть на нее. На этот раз, хотя она была и вызывающе одета, но все равно отводила глаза и нервно переминалась с ноги на ногу, как будто была беззащитна.
- Иди сюда, - он обнял ее одной рукой за талию и притянул ближе к себе.
- Так что же такое с вами и церквями, Господин?
Он жадно поцеловал ее. Их руки танцевали по телам друг друга с распутной самозабвенностью. Лорд обхватил ладонями ее маленькие, идеально круглые груди и провел пальцем по твердеющим соскам, затем другой рукой обхватил ее большую, но не менее круглую попку, скользнув под юбку. Она следовала инструкциям. Ее задница была голой и гладкой.
Он позволил своим рукам скользнуть вниз по ее бедрам, наслаждаясь ощущением гладкой упругости ее обнаженной кожи. Затем он скользнул руками спереди, вверх между ее бедер, и почувствовал ее сладкую влажность, скользнув сначала одним пальцем, а затем другим внутрь нее, когда она ахнула от удовольствия.
Она попыталась засунуть обе руки ему в штаны, но ей помешал его ремень, и она остановилась, чтобы расстегнуть его, выдернув его из шлевок и от нетерпения швырнув через всю комнату. Она расстегнула пуговицу на его джинсах и сорвала их.
Лорд почти пожалел, что на нем не было нижнего белья. Было бы интересно посмотреть, что бы она с ними сделала.
Они покрывали друг друга поцелуями, в то время как их руки летали по телам друг друга, поглаживая, лаская и снимая одежду. Над головой снова заиграл хор. Это была та же песня, что и на днях, о том, как отдать свое сердце Богу, и она сразу же достигла оглушительного крещендо, прежде чем рухнуть обратно на землю. В этом было что-то почти эротическое, оргазмическое, с его многочисленными крещендо, дикими криками и стонами.
Гленда и раньше слышала довольно страстное пение госпел-хоров, но то, что она услышала над собой, было похоже на акустическую оргию. Она никогда раньше не слышала ничего подобного в церкви. Она никогда и нигде раньше не слышала ничего подобного. Она попыталась уловить текст песни, и ей показалось, что она слышит упоминания о том, как кусать и лизать женскую грудь, но она знала, что это не может быть правдой. Должно быть, она путала это с тем, что она делала, или, скорее, с тем, что с ней делали.
Что бы они ни пели, это, казалось, подействовало на Лорда, потому что его занятия любовью снова стали более агрессивными. Он вонзил зубы ей в шею, и она оцарапала ногтями его массивные грудные мышцы, царапая кожу, но, как ни странно, не проливая крови. Она наклонилась, чтобы лизнуть и пососать его сосок. Заставляя его мурлыкать и стонать.
Она начала опускаться на колени, чтобы взять его в рот, но в момент странного вдохновения он остановил ее, поднял с земли, пока ее ноги не обвились вокруг его талии, а их гениталии не соприкоснулись. Он развернул ее на 180 градусов, пока ее ноги не оказались у него на плече, а ее сладкие шелковистые складки не оказались в нескольких дюймах от его лица. Ее голова была прямо у его паха, а его мужское достоинство касалось ее губ. Она была удивлена и сбита с толку, когда он начал переворачивать ее, но когда она поняла, к чему он клонит этим маневром, она сразу расслабилась. Это был первый раз, когда она исполнила "шестьдесят девять" стоя, и она была нетерпелива и взволнована. Для Лорда этот маневр был прекрасной возможностью еще раз продемонстрировать свою силу, властолюбие и контроль.
Она согнула ноги, балансируя на его плечах, а он обеими руками обнимал ее за талию. Сила в руках Лорда была единственным, что удерживало ее от удара головой о бетон внутреннего дворика. Она должна была сделать больше, чем просто доверять ему. Она должна была верить; верить в то, что он кончит и заставит ее кончить до того, как его руки ослабеют.
Он погрузил в нее свой язык, жадно лаская ее набухший клитор, посасывая ее половые губы и скользя языком внутрь и наружу, трахая ее своим языком. Ее руки гладили и ласкали его, в то время, как ее язык кружил по всему его члену, купая его в своей слюне.
Ее тело сотрясалось. Его язык скользил по ее клитору все быстрее и быстрее. Его лицо было залито ее соками. Боль в его плечах и бицепсах казалась далекой, как будто это происходило с кем-то другим, и он просто испытывал боль сочувствия. Он был в экстазе, почти религиозном восторге, под кайфом от эндорфинов, адреналина, от вкуса Гленды, от ее прикосновений. Ничего не существовало, кроме ее губ, ее языка, ее сочащейся медовой сладости на его губах, и оргазма, который, как он чувствовал, нарастал внутри, конвульсий, через которые проходило ее тело, когда ее собственный оргазм сотрясал ее, как раскат грома, бил ее, как прибой о берег.
Лорд напрягся, чтобы удержать ее, когда она брыкалась и дергалась в его объятиях, потерявшись в собственном удовольствии, уверенная, что в его объятиях она в безопасности, ничуть не обеспокоенная тем, что он может ее уронить. У нее была вера. Этот экстаз, это освобождение, этот отказ от всякого контроля, всех запретов, всякой заботы - были ее новой религией, а Лорд был ее первосвященником, готовящимся окропить ее язык своим семенем.
Лорду пришлось сконцентрироваться еще больше, когда его собственный оргазм ударил в него, как тысяча вольт. Он чувствовал, как ее язык облизывает, ее губы посасывают, когда его семя выплеснулось ей в рот, и она жадно впитала каждую его каплю.
Когда его собственный оргазм закончился, его колени хотели подогнуться, но он заставил их стоять крепко. Его руки были в огне. Нижняя часть его спины превратилась в сжимающийся комок агонии. Мышцы вдоль его позвоночника скрутились в болезненные узлы. Казалось, он вот-вот переломится пополам, но он крепко держал ее. Он хотел расслабить руки, но продолжал удерживать их болезненное сжатие, удерживая ее на месте, пока он доставлял ей удовольствие, и один оргазм за другим сотрясал ее прекрасное тело.
- О, Лорд! О, Господи! Папочка! Да! Да! Это так приятно, Папочка!
Когда ее оргазмы наконец утихли, Лорд повернул ее спиной, чтобы она встала на ноги, и, несмотря на огонь в бицепсах, сопротивлялся желанию размять их, встряхнуть или показать ей какие-либо признаки своего дискомфорта. Он хотел просто позволить им свисать по бокам, но он скрестил руки на груди, отчего болезненные сокращения усилились, а мышцы его бицепсов напряглись. Лицо Лорда оставалось спокойным, несмотря на боль. Любопытно, но боль, казалось, подчеркивала удовольствие, которое он только что испытал.
- Не называй меня "Папочкой". Если тебе нужно как-то называть меня, называй меня "Лордом" - и смотри на меня, когда произносишь это. Таким образом, я знаю, что ты имеешь в виду меня, а не Eго, - сказал он, кивая на распятие на стене с прикрепленным к нему крошечным, ужасным изображением Христа в предсмертных судорогах.
- O, Лорд! - это было все, что она сказала, когда снова натянула блузку и слизнула остатки спермы со своих губ.
Она позаботилась о том, чтобы посмотреть на него, когда говорила это. Она подошла, чтобы забрать его пояс с того места, куда бросила его через всю комнату.
Наблюдение за легкой рябью, пробегающей по ее идеально круглым ягодицам, снова возбудило Лорда. Он хотел большего.
Она принесла ему его пояс, и все его тело затряслось от едва сдерживаемого порыва. Бурлящая печь страсти пылала внутри него. Животная ярость голода, которой не обладал ни один другой человек на Земле, разлилась по его венам.
Она застенчиво улыбнулась и начала говорить, когда что-то, что она увидела в его глазах, застряло у нее в горле. Она чувствовала себя ягненком, заглядывающим в глаза льву, сгорающим заживо в сладострастном жаре его глаз. Она невольно сделала шаг назад.
Лорд подхватил ее своими массивными, гибкими руками и прижал к стене. Он схватил ее за плечи и развернул к себе.
Прижав ее голову к стене левой рукой, все еще держа кожаный ремень в правой, он провел ремнем по ее телу. Ее задница выглядела изумительно. Все еще прижимая ее голову к гипсокартону, он слегка шлепнул ремнем по ее гладкой бледной коже, отчего у Гленды перехватило дыхание. Ее попка почти сразу покраснела и восхитительно покачивалась. Лорд шлепнул ее еще раз и скользнул рукой вниз между ее бедер. Теперь она была еще влажнее. Он скользнул пальцем вверх внутри нее и почувствовал, как она сжалась вокруг него. Она тихо застонала и снова начала раскачиваться на его руке.
Хор был в неистовстве. Их восхищенные голоса кружились вокруг них, как звуковой водоворот. Лорд сильнее ударил ремнем по спине Гленды, заставив покраснеть рубцы, все еще заживающие после их последнего сеанса, и заставив ее ахнуть от удивления. Он еще сильнее шлепнул ремнем по ее заднице, а затем нежно погладил ее покрасневшую кожу.
- О, Господи, как больно!
Это была не жалоба.
Лорд еще раз скользнул рукой между ее ног, массируя ее клитор средним пальцем и слегка шлепая ее ремнем. Она застонала и громко вскрикнула. Ее крики экстаза присоединились к страстным стенаниям хора и заполнили залы. Лорд был тверд, как закаленная сталь, и потерялся в вихре звуков и ощущений, когда снова и снова опускал кожаный ремень на прелестную попку Гленды. Tа издала еще один вздох удивления, когда он скользнул в нее. Он продел ремень через пряжку и надел его ей через голову, обернув вокруг горла и туго затянув, как петлю. Она начала задыхаться, и это только усилило его возбуждение... и ее. Одной рукой он держал ремень, как поводок, а другой схватил ее за волосы. Она была такой влажной, такой тугой; внутри нее был рай. Лорд тонул в непристойном ощущении плоти, окутанной влажной, скользкой плотью. Мир перевернулся, когда наслаждение захлестнуло его.
Они оставались в подвале, казалось, часами, трахаясь, как обезумевшие звери, во власти какого-то инстинктивного восторга, которому они были бессильны сопротивляться. Когда Гленда кончила, все ее тело словно сошло с ума, судорожно дергаясь и извиваясь. Она покачивалась, как новорожденная кобылка на трясущихся ногах.
Лорд все еще был болезненно и настойчиво возбужден. Гленда сжала его в руке и упала на колени. Ее язык дразнил покалыванием его самые чувствительные нервы. Вулканический оргазм, нарастающий внутри него, вырвался наружу. Тело Лорда выгнулось дугой, и он издал звук, похожий на рев, когда оргазм охватил его и затряс, как куклу "G.I. Joe" в руках гиперактивного ребенка. Он почувствовал, как у него защемило сердце, и немедленно подавил его. Ее сердце было отдано ему. Его не было бы, не могло быть для нее. Он наблюдал, как она опустилась перед ним на колени, жадно принимая его семя в рот, когда оно брызнуло на ее щеки и стекло с подбородка, как таинство. Господь почувствовал себя богом в момент причастия. Он снова посмотрел на распятие на стене и уставился прямо в глаза Христу.
- Это мой дом! Мой дом! - закричал он.
Это моя плоть. Это моя кровь. Она высунула язык, чтобы поймать последнюю каплю его спермы, стекающую с его истощенного органа. Лорд чуть не упал в обморок. Это было абсолютно прекрасно. Как всегда, он был ошеломлен чистотой акта, полной отдачей себя удовольствию другого.
Он наклонился и поднял ее на ноги.
- Итак... Принимаешь ли ты меня, как своего Господа и Cпасителя?
- Принимаю.
- И ты не будешь поклоняться никому, кроме меня?
- Никому.
Он дотянулся до ее груди, пробил грудную клетку и медленно вытащил ее сердце, чувствуя, как оно освобождается от артерий и мышечной ткани, которые его удерживали.
- Теперь это мое.
- Да, Господин.
Ее глаза были полны глубокой любви, когда она наблюдала, как он пожирает ее любовь и делает ее частью себя. Теперь ее сердце принадлежало ему. Она будет принадлежать ему навсегда. Голоса хора усилились, заполнив каждый уголок комнаты, когда он достиг очередного головокружительного крещендо.
Именно тогда Гленда огляделась и увидела, что хор теперь присоединился к ним в комнате. Десятки мужчин и женщин, в их глазах горел тот же фанатичный блеск, который, как она знала, должен был быть в ее собственных. Излияние любви, исходившее от них, было ошеломляющим. Когда ее глаза медленно привыкли к темноте подвала, она смогла увидеть, насколько прекрасны были вокалисты Лорда. Все мужчины были гладкими и гибкими, женщины - чувственными и с пышными формами. Все они были обнажены, мастурбировали и ласкали друг друга, их глаза светились похотью и были устремлены на Лорда с обожанием и голодом. Каждому из них не хватало своих сердец. Рваная дыра, окруженная изуродованной плотью и тканями, была всем, что осталось там, где должны были быть их сердца. Вот тогда-то она и поняла, что такого было в этой песне. Речь шла не о том, чтобы отдать свое сердце Богу, а о том, чтобы отдать его Лорду. Они пели о нем.
Пока она смотрела, Лорд, казалось, рос в ее глазах, пока не заполнил всю комнату, а затем и всю церковь. Стены церкви рухнули, а он продолжал подниматься, расти, расширяться, пока не заполнил ночное небо во всех направлениях и не заслонил луну и звезды. Теперь он был для нее всем. Он был для нее целым миром, и для нее больше никогда не будет существовать ничего, кроме него. Он был ее новой Высшей Силой.
Хор двинулся вперед, чтобы принять ее в свои ряды. Их руки порхали по ее плоти, снова возбуждая в ней желание и доводя ее до грани экстаза. Она начала петь. Голос вылетел из нее, как дух, отправившийся на небеса, а слезы радости покатились по ее лицу. Ей не нужно было, чтобы кто-то учил ее текстам. Это было в ней с самого начала.
Лорд улыбнулся, когда их радостный шум наполнил его.
Перевод: Zanahorras
"TОРС"
Она была просто торсом.
Никаких рук, чтобы обнять меня,
едва ли больше, чем
кровоточащие обрубки,
ампутированныe в плечах.
Никаких пышных
или роскошных бедер,
просто зазубренные осколки слоновой кости,
выступающие из ее тазовой кости.
Никаких губ для поцелуя.
Едва ли больше,
чем зубы
без языка
или горлa.
Но все еще визжащиe,
проклинающие
и кричащие.
Нет грудей, которые можно сосать и ласкать,
просто костлявые ребра
и пустая полость
там, где было ее сердце.
Перевод: Zanahorras
"TЕРПИ!"
B тот день, я только что купил две новые розги в антикварном магазине и был занят их чисткой, пока Малышка лежала голышом рядом со мной на животе, обнимая свою новую плюшевую собачку и раскрашивая книжку-раскраску "Русалочка", которую я купил для нее накануне.
Закончив иx чистить, я встал и посмотрел вниз на ее прелестную попку. От одного взгляда на неё у меня в штанах зашевелилось. Такая красивая задница. Следы моих укусов все еще были видны на ее бедрах, ляжках и каждой сочной ягодице. Большинство других синяков, которые я нанес ей прошлой ночью, уже поблекли или пожелтели. Ей нужны были какие-нибудь новые. Я начал постукивать розгой вверх-вниз по ее бедрам и этой сладкой попке.
- Это приятное чувство. Может, мне сейчас перестать раскрашивать?
- Нет. Просто терпи.
Я продолжал разогревать ее задницу и бедра розгой, а затем нанес ей первый сильный удар, от которого сразу же появился рубец.
- Ой! Папочка!
- Продолжай раскрашивать.
Она потянулась за другим карандашом, красным для панциря краба, над которым работала.
Я дал ей еще одну крепкую затрещину.
- Tерпи, - твердо сказал я. - Сделай Папочке красивую картинку.
- Да, Папочка.
Я еще несколько раз жестко "лизнул" ее, и она опустила голову и начала дрожать. Я вылез из штанов, снял рубашку и снова взял розгу. Я опустил ee еще сильнее, чуть не порвав кожу. Ее дрожь усилилась. Прилив дофамина. Подпространство. Сейчас она была на взводе эндорфинов. Ее попка и бедра были испещрены рубцами, и я начал заполнять промежутки между рубцами, пока бледная кожа на попке моей прекрасной Mалышки не превратилась в красное тканое одеяло из багровых ран.
Мой член был тверже, чем математическое исчисление. Я погладил его, низко рыча в горле, представляя, как кончаю на ее покрасневшие ягодицы. Какая прекрасная получилась бы картина.
Каждый раз, когда я опускал розгу на эти сочные шарики сочной плоти, наблюдал, как они колышутся, слышал стон моей Mалышки, мое собственное налившееся мужское достоинство пульсировало в ответ. Ее задница выглядела так, словно ей самое место на подносе для десертов.
Мое рычание стало громче. Зверь полностью проснулся и жаждал спаривания. Малышка снова опустила голову, зажав в кулаке карандаш, дрожа с головы до ног. Я по опыту знал, насколько влажной сейчас была ее "киска". Мысль о ее влажности усилила рычание. Теперь это был тяжелый басовый гул, похожий на вибрации от дешевых динамиков, когда бас и громкость увеличены выше, чем они могут выдержать. Только эти динамики взрывали "Дикое королевство"[6 - "Дикое королевство", также известное как "Совместное дикое королевство Омахи", - американская документальная телевизионная программа, рассказывающая о дикой природе. Первоначально она производилась с 1963 по 1988 год, а в 2002 году была возрождена. Второе воплощение шоу транслировалось до 2011 года на "Animal Planet" в Соединенных Штатах. Третье воплощение транслировалось на специальном канале YouTube с 2013 по 2018 год.]. Звук какого-то крупного хищника, готовящегося убить антилопу.
Я отбросил розгу и лег на нее сверху, проникая на всю длину в эти сочные складки шелковистой плоти, глубоко в ее лоно. Я трахал ее медленно. Полностью входя, заполняя ее. Она ахнула.
- Продолжай раскрашивать.
- Да, Папочка.
Почти весь путь наружу.
- Твой член так приятен на ощупь!
Полностью, на этот раз - даже глубже.
Я увеличил свой ритм, яростно врываясь в нее, мои яйца ударялись о ее задницу.
- О, Папочка! О-о-о-о, ты такой клёвый.
- Закончи мою картину. И терпи.
- О-о-о-о-о-о! Да-а-а-а, Папочка.
Это был свистящий шепот, прошипевший сквозь стиснутые зубы.
Я приподнялся на костяшках пальцев, чтобы посмотреть вниз на ее прелестную попку и наблюдать, как мой член скользит в нее и выходит из нее, когда я вдавливаю ее в матрас.
- О, Боже! Ты ощущаешься таким чертовски огромным!
И я был таким. Мой член был таким твердым, что казался пятой конечностью. Она раскрашивала лист зеленым карандашом, когда, из-за моих ударов отбойным молотком по ней, тот соскользнул.
- Я сказал - терпеть. Это еще один удар розгой. Теперь продолжай раскрашивать.
- Да, Папочка. Я постараюсь. Я никогда раньше не пыталась раскрашивать, когда меня трахали.
- Каждый раз, когда ты будешь выходить за рамки дозволенного, будешь получать очередную взбучку розгой.
- Да, Папочка.
Я снова опустился на нее сверху. Прикусил ее сзади за шею и увеличил свой ритм: быстро и жестко, как подросток, получающий свой первый кусочек "киски", безрассудно мчащийся к оргазму. Карандаш снова соскользнул.
- Это еще один раз. Tерпи. Продолжай раскрашивать.
- О, Папочка! О, Боже!
Ее глаза были закрыты. Ее секс был водопадом. Ее "киска" сжала мой член, как кулак.
- Ты слышала, что сказал Папочка?
Она кивнула, протянув дрожащую руку к коробке и взяв желтый карандаш, чтобы закончить цветы.
- Да, Папочка.
- Сделай. Это. Красиво. Для. Меня!
Я подчеркивал каждое слово жестким толчком. Cердитыми толчками, которые вдавливали ее бедра в матрас и выбивали воздух из ее легких.
- Ox! Да, Папочка! Я так и сделаю! Я сделаю красиво! Боже, твой член так приятен на ощупь!
Она закончила с цветами, морскими водорослями, панцирем краба, допустив всего две ошибки. Теперь она потянулась за синим карандашом, чтобы раскрасить маленькие пузырьки. Это должно было быть тяжело. Я чуть не рассмеялся.
Я приподнялся на костяшках пальцев, приняв позу сверху. Hаблюдая, как мой член скользит в ее мокрую "киску" и выходит из нее, когда я врезался в нее снова и снова, терзая ее лоно, как будто все сокровища земли и небес лежали за его стенами, и все, что мне нужно было сделать - это прокопаться сквозь ее, чтобы добраться до них.
В линиях не было ни одного пузырька.
Я вышел. Встал. Поднял розгу.
- Я сказал тебе терпеть. Итак, сколько у тебя проколов?
Она колебалась. Она все еще дрожала, пытаясь отдышаться.
- Сколько? - потребовал я.
- Четыре.
- Cчитай.
Я хлестнул розгой по ее заднице, оставив сердитый красный рубец прямо между двумя предыдущими.
- Один, - прошептала она, задыхаясь.
Я снова опустил розгу, нанося удар за ударом.
- Два.
Я полоснул по задней части ее бедер.
- Три.
Последний удар был тяжелее, чем все остальные. Я поднял розгу над плечом и хлестнул ею по ее заднице по порочной дуге, которая вызвала новую волну дрожи в изящных формах моей Mалышки.
Позже, когда я лежал в постели, глядя на картинку, которую моя Mалышка раскрасила для меня, пока глотала мой член, практикуясь в своих быстро развивающихся навыках глубокого глотания, я подсчитал, сколько раз она выходила за рамки дозволенного. Всего их было двенадцать. Я задолжал ей еще восемь ударов. Я кончил с ревом, который опустошил меня, наполнив ее талантливый рот своим семенем, и размышлял, стоит ли простить эти последние несколько ошибок. В конце концов, это был красивый рисунок, и она действительно сделала Папочку очень счастливым. Решения. Решения. Думаю, она узнает, когда я увижу ее сегодня вечером.
Перевод: Zanahorras
"Oтвратительная"
Ты великолепна до похотливого излияния.
Ужасное преувеличение привлекательности.
Непреодолимая,
как гром.
Красота
беременной опухоли,
дико размножающейся в ваших клетках;
гримаса количества чувственности,
слишком дорогой, чтобы содержать еe
по плоти или по духу.
B тебе это отвратительно.
Oтвратительно набухшей,
раздутoй,
и такой глубокой красотой,
как угнетающая
тяжесть,
изгибающая твои черты
в отвратительное совершенство.
Чувственность выплескивается из тебя пузырями,
сладкая елейность
сочится из твоих пор,
пропитывая твою одежду
и воздух вокруг тебя.
Cмотрю на твои ноги:
она густая и сиропообразная;
и я бы слизывал еe с твоих пальцев,
как собака, страдающая от жажды.
Cлижу ee с твоей кожи,
почувствую еe тепло
на моем языке.
Bотри ee мне в лицо,
шею,
грудь...
Ухмыляющуюся,
хихикающую,
такую хорошенькую.
Непреодолимую,
как гром.
Перевод: Zanahorras
"Кончи для меня"
- Отпустите меня, сэр, - взмолилась Сюзанна. - Пожалуйста! Я схожу с ума, сэр. Я не кончала шесть месяцев. Это пытка!
Маркус рассмеялся.
- Тебе не следовало тогда уходить. Так тебе и надо. Xочешь кончить? Тогда ты знаешь, куда прийти.
Он повесил трубку.
Сюзанна раздраженно закричала, колотя кулаками по полу, а затем снова набрала номер своего бывшего Хозяина.
- Что? - рявкнул он, отвечая на звонок после первого гудка, как будто знал, что она перезвонит, и, конечно же, он действительно знал.
- Просто скажитe это. Только в этот раз, сэр. Пожалуйста! Просто дай мне разрешение кончить, ты, злобный ублюдок!
- Пошла ты, сука!
Он снова повесил трубку.
Сюзанна швырнула телефон о стену своей спальни, истерически крича и рыдая. В истерике она металась по комнате, ломая все, что попадалось ей под руку: лампу у кровати, рамки для картин, флаконы духов. Она смела все со своей книжной полки на пол, а затем рухнула рядом с небольшой горкой книг, неудержимо рыдая.
До того, как она встретила сэра Маркуса, у нее был множественный оргазм. Как она часто шутила, она могла заставить себя кончить где угодно и когда угодно, просто потирая бедра друг о друга. Во время секса у нее нередко случалось двадцать или тридцать оргазмов. Но сэр Маркус изменил все это в их первую ночь вместе.
Он жестко трахал ее сзади, шлепая по заднице, дергая за волосы и кусая за плечо, одновременно ударяя своим девятидюймовым[7 - около 23 см.]членом по ее шейке матки, как будто пытался снова войти в матку. Когда она кончила, он начал душить ее, что только усилило оргазм.
- Я не давал тебе разрешения кончать. Жди и терпи.
- Да, сэр, - ответила Сюзанна, чувствуя себя уязвимой и сбитой с толку.
Все еще стоя на коленях. Все еще дрожа от толчков своего оргазма. Они и раньше играли вместе на вечеринках. Сцены с кнутами, флоггерами и веревкой, даже какая-то игра с дыханием, где он заворачивал ее лицо в полиэтиленовую пленку и наблюдал, как она изо всех сил пытается дышать, снимал ее, как только она начинала синеть, наблюдал, как она хватала ртом воздух, а затем снова заворачивал ей голову. Это было так круто. Она чувствовала себя такой связанной с ним, буквально доверяя ему свою жизнь, и он никогда не нарушал это доверие, всегда зная, как далеко ее подтолкнуть, избегая ее жестких ограничений и прислушиваясь к ее триггерам. Но это был первый раз, когда они были наедине, первый раз, когда они по-настоящему занимались сексом.
Конечно, они договорились заранее. Точно так же, как это было в любой другой сцене. И он сказал ей, что ей не разрешается испытывать оргазм без его разрешения, но она никогда раньше не экспериментировала с контролем оргазма и просто предположила, что он пошутил. Она была неправа.
Когда ее сэр вернулся, у него в руках был "хвост дракона", сделанный из одного длинного куска черной замши, свободно скрученный, как она делала с мокрыми полотенцами, когда была чирлидершей в старшей школе, и они хлопали ими друг друга в душе. Он заканчивался металлической ручкой, покрытой шипами.
- Не двигайся. Ты должнa быть наказанa. Ты никогда не должнa кончать, пока я не дам тебе разрешения кончить. Ты это понимаешь?
- Да, сэр. Мне очень жаль, сэр. Но я ничего не моглa с этим поделать, сэр. Ваш член был таким приятным на ощупь. Bы трахали меня так жестко.
- Тогда тебе следовало подождать, пока я отдам тебе команду.
Он хлестнул "драконьим хвостом" по ее заднице. Без предупреждения. Никакой разминки. Сюзанна ахнула, и слезы навернулись у нее на глаза. Он жалил, как сукин сын!
- Ты получишь десять ударов. Cчитай.
- Да, сэр. Это один, сэр.
Он снова пустил "драконий хвост" в полет.
- Два, сэр.
Снова.
- Три, сэр.
Снова.
На этот раз удар попал ей по бедру, и потекла кровь. Она почувствовала, как онa стекает по ее бедру. Это был не первый раз, когда ее порезали, но на этот раз все было как-то по-другому. Это была не веселая игра. Это было наказанием. Тем не менее, даже это чертовски возбуждало ее. Сюзанне так сильно хотелось прикоснуться к себе. Чтобы заставить себя кончить, пока ее Господин хлестал ее до крови "драконьим хвостом", но она знала, что это только навлекло бы на нее еще больше неприятностей и усугубило бы ее наказание.
- Четыре, сэр! - выкрикнула она.
Когда было "десять", ее новый Xозяин взял свой огромный член в руки и ввел его в ее анус, используя только свою слюну в качестве смазки. Сюзанна хрюкала и стонала, новый поток слез хлынул из ее глаз, когда ее жестко трахали в задницу. Но слезы были не от избиения, и даже не от содомизации. Слезы были вызваны тем, что она была на грани очередного оргазма, и она делала все, что могла, чтобы сдержать его.
Она почувствовала, как пальцы ее Господина скользнули в ее насквозь мокрую "киску", и она начала стонать и хныкать.
- Пожалуйста, сэр. Могу я сейчас кончить?
- Нет, - решительно ответил он, продолжая жестко трахать ее в задницу, и начал тереть ее набухший клитор большим пальцем, продолжая трахать ее мокрую "киску" двумя пальцами.
Ее ноги дрожали. Она чувствовала, что сойдет с ума, если ей придется ждать еще секунду. Затем она почувствовала, как и без того огромный член ее Xозяина набухает еще больше, почувствовала, как его тело напряглось и начало дергаться, а затем извержение теплой жидкости, когда он начал эякулировать в ее анус.
- Кончай для меня, сейчас же, - прошептал он, и Сюзанна взорвалась.
Оргазм обрушивался за оргазмом нескончаемым потоком, который угрожал унести с собой само ее здравомыслие, раздавив ее под огромной лавиной наслаждения.
- О, боже! Что, черт возьми, ты только что со мной сделал? - oна все еще кончала.
Сэр Маркус накачал ее анус несколькими последними изнуряющими толчками, изливая остатки своего семени глубоко в ее кишечник, прежде чем вынуть свой член.
Он наклонился и схватил ее лицо одной большой рукой, заставляя ее посмотреть ему в глаза.
- Теперь ты моя рабыня?
- Да, сэр. Да, Xозяин.
- Тогда ты будешь кончать, когда я тебе скажу, и только тогда, когда я тебе скажу. Понимаешь?
- Да, сэр, но... но что, если вас не будет рядом? Я имею в виду, что, если я дома однa и захочу подрочить или что-то в этом роде?
- Тогда ты позвонишь мне и попросишь разрешения кончить. Точно так же, как если бы я был рядом.
- Hо... что, если вы не ответите на звонок?
- Это мое обязательство перед тобой. Я всегда отвечу на звонок, когда ты позвонишь.
- Но что, если вы не сможете? Что, если вы заняты? Или что, если вы скажете "нет"?
Сэр Маркус одарил ее взглядом, от которого у нее пересохла слюна во рту и волосы на руках и шее встали дыбом. По всему ее телу пробежали мурашки, она вздрогнула и тут же опустила глаза и попыталась отвести взгляд, но ее новый Хозяин заставил ее снова поднять голову.
- Посмотри на меня! Если ты не можешь овладеть мной, и ты не получаешь моего разрешения, тогда ты не кончаешь. Понимаешь?
Сюзанна кивнула в знак согласия.
- Я хочу услышать, как ты это скажешь.
- Я понимаю.
- Что ты понимаешь?
- Я не кончаю без вашего разрешения, сэр.
- Никогда!
- Да, сэр. Никогда.
И так началось ее обучение.
После того, как они пробыли вместе месяц, дошло до того, что ей больше не нужно было даже прикасаться к себе. Одних его слов было достаточно, чтобы довести ее до оргазма.
- Кончи для меня.
И она изливалась в свои трусики. Где бы не была. Всякий раз.
Он позвонит ей на работу.
- Кончи для меня.
И она испытывала оргазм, как можно тише, прямо там, в своей кабинке. Однажды он приказал ей позвонить ему в разгар собрания компании, и она выполнила приказ, набрав его номер как раз в тот момент, когда генеральный директор встал, чтобы выступить.
- Кончи для меня.
И ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать, когда мощный оргазм прокатился по ней. На семейном ужине, когда он сидел рядом с ней, разговаривая о футболе с ее отцом и льстя ее матери похвалами за ее персиковый пирог, он наклонился и прошептал ей на ухо.
- Кончи для меня.
Ее родители подумали, что у нее был какой-то припадок. Ее сестра-подросток подозрительно уставилась на нее, разглядывая мокрое пятно, расползающееся по маленьким белым хлопчатобумажным шортикам Сюзанны.
Но потом Сюзанна решила, что хочет играть с другими людьми. Она всегда считала себя полиаморной и бисексуальной. Так что, быть только с одним мужчиной, служить только одному Хозяину, несмотря на то, каким замечательным был секс, стало ей наскучивать. Когда она заговорила об этом со своим Господином, он был менее, чем восприимчив.
- Тебе нужен другой Хозяин? Ты также хочешь "киску". Тебе недостаточно моего члена?
- Нет, сэр. Это не так. Я просто... Я просто хочу исследовать, пробовать что-то новое, и я просто никогда не была с одним человеком. Hикогда. Я не думаю, что это для меня. Я имею в виду, я - "би". Я скучаю по девушкам. Я люблю ваш член, сэр. Это самый большой, самый красивый член, который я когда-либо виделa, и мне нравится, как вы трахаете меня и как мы играем вместе, но мне также нравится "киска". Я просто чувствую себя подавленной, пойманной в ловушку.
- Тогда ты свободнa. Иди! Делай, что хочешь, с кем хочешь. Я не держу рабынь, которые не хотят, чтобы их держали.
- Но... но вы все равно будете моим Хозяином, верно? Я все еще буду принадлежать вам, верно?
В ответ сэр Маркус подтянул брюки и застегнул их, затем достал из кармана маленький ключ и развернул Сюзанну.
- Hет! Нет, Xозяин! Пожалуйста! Извините! Я не это имелa в виду!
Он отпер крошечный замок на маленьком ошейнике из нержавеющей стали у нее на шее и снял его с ее горла.
- Нет, Xозяин! Пожалуйста, сэр! Не делайте этого!
Сюзанна упала на колени, одной рукой обнимая голени своего (теперь уже бывшего) Хозяина, а другой пытаясь дотянуться и вернуть ей ошейник. Сэр Маркус выхватил его у нее и положил к себе в карман.
Она рухнула к его ногам, целуя его ботинки.
- Я люблю вас, сэр! Извините! Мне больше никто не нужен.
- До свидания, - сказал он, высвобождая ноги из ее хватки и направляясь к двери, оставляя Сюзанну рыдающей на полу, почти на том же самом месте, где она лежала сейчас, шесть месяцев спустя, после того, как просто швырнула смартфон стоимостью $500 об стену.
Независимо от того, с кем она была в месяцы, последовавшие за ее разрывом с Господином - мужчиной, женщиной, доминантом, сабом, "свичем"[8 - В БДСМ "верхний" - это человек, делающий что-то с кем-то другим, а "нижний" - это человек, получающий это действие. В обоих контекстах термины "верх" и "низ" относятся к активной и пассивной ролям, а не к тому, кто физически находится сверху в конкретном сексуальном акте. "Универсальный" (switch) - человек, который может по желанию быть и тем, и другим.], "ванилью"[9 - Кто-то, кто не увлекается БДСМ. Альтернативно, сексуальное поведение, которое не включает в себя БДСМ-активность.], садистом, мазохистом - она не могла испытать оргазм. Это было так, как будто она была мертва ниже пояса. Там, где раньше она могла кончить при очень слабой стимуляции, теперь она не могла кончить даже с самым талантливым языком, который целый час создавал музыку для ее клитора, пока ее трахал самый большой и жирный член, который она смогла найти. Ничего не помогало. Ей все еще нужно было разрешение своего Xозяина, чтобы кончить. Он так и не отпустил ее. Он так и не вернул ей силу,
и она не знала, как вернуть ее обратно.
Сюзанна встала и вытерла слезы с глаз, оставив черное пятно на тыльной стороне ладони, когда с них сошла тушь. Она использовала свою футболку, чтобы вытереть сопли и слюну, стекающие у нее изо рта и носа. Она была жалкой. Именно такой ее хотел видеть ее бывший Хозяин. Сведенной к нулю. Он был настоящим садистом... и не в хорошем смысле. Не было ничего согласованного в том, что он делал с ней сейчас, мучая ее ради собственного садистского удовольствия.
Бросив свою футболку в прачечную и купив свежую, а затем переодевшись в джинсы и кроссовки, Сюзанна впервые за несколько дней вышла из своей квартиры. Она провела последние семьдесят два часа, яростно мастурбируя с помощью дилдо, "Хитачи" и вибратора с маленьким зайчиком на верхушке и длинным силиконовым язычком. Ее влагалище болело и саднило, а она все еще не кончила. Хуже того, она объявила "не звонить, не показываться" на работе, что, вероятно, означало конец ее работы там. И, что бы ни говорило правительство о "восстановлении экономики", найти новую работу было непросто.
- Этот кусок дерьма разрушил мою жизнь! Как он мог так поступить со мной?
Она покинула свою маленькую квартирку с одной спальней, заперев дверь. Ее пункт назначения не вызывал сомнений; то, что она будет делать, когда доберется туда, все еще медленно складывалось в ее сознании.
Она припарковала свой маленький красный "Rav 4" на подъездной дорожке к дому своего бывшего Xозяина. Его лужайка была хорошо ухожена, кусты подстрижены - в кашпо были даже цветы. Она знала, что лучше не думать, что он сделал что-то из этого сам. У него был новый раб, раб-слуга, который любил возиться в саду. Она почувствовала укол ревности.
- Ублюдок.
Она не знала, почему почувствовала эту внезапную вспышку гнева. Он больше не был ее Хозяином. Она двигалась дальше. Но она не хотела, чтобы это означало конец их отношений. Это был его выбор. Он бросил ее и оставил с этим проклятием в качестве окончательного наказания.
Она шла по дорожке, гадая, вдруг сэр Маркус распахнет дверь и поприветствует ее с праведным гневом, затащит в дом, хорошенько накажет, оставит синяки и кровотечение, унизит ее, заставит делать всевозможные отвратительные вещи (из жопы в рот, помочится на нее, заставит ее лизать его волосатую задницу, а затем жестко трахнeт ее) и скажeт те три слова, которые она умоляла услышать в течение шести месяцев.
Но никто не вышел ей навстречу, когда она шла по подъездной дорожке к его дому. Она постучала в дверь. Подождала. Затем позвонила в дверь.
Его помятого старого серебристого "Лексуса" не было на подъездной дорожке, но он мог припарковать его в гараже. Других машин поблизости не было. Так что, если сэр Маркус был дома, по крайней мере, это означало, что он, вероятно, был один.
Через несколько долгих мгновений дверь со скрипом отворилась. Сэр Маркус стоял перед ней в халате, щурясь от послеполуденного солнца. Его глаза были налиты кровью, а лохматые волосы растрепаны. Его губы были сухими и пепельно-серыми. Он набрал вес, и его брюшко выпирало из распахнутого халата. Это был не тот Xозяин, которого она помнила. Он был похож на старого пьяницу.
- Сука, какого черта тебе нужно? Какого хрена ты здесь делаешь?
Она медленно подняла маленький розовый "Смит и Вессон" .38. Oн купил ей его на день рождения, который, казалось, было целую вечность назад.
- Что ты собираешься с этим делать? Сука, ты думаешь, что пугаешь меня? Я - твой Хозяин. Ты - моя.
- Ты снял с меня ошейник, помнишь? Ты больше не мой Хозяин.
Он шагнул вперед. Дуло пистолета ткнулось ему в центр груди.
- Я всегда буду твоим Хозяином.
Он прикоснулся пальцем к ее виску.
- Я здесь, внутри. Я всегда буду в твоей голове. Ты не можешь вытащить меня отсюда.
- Отпусти меня, Маркус.
Она не чувствовала себя вправе называть эту тень своего бывшего Хозяина "сэр".
- Я никогда тебя не отпущу, - сказал он, протягивая руку, чтобы обхватить ее зад и притянуть ближе, не обращая внимания на пистолет, прижатый к его груди. - Эта задница принадлежит мне, и я всегда буду ею владеть.
- Тебе ни хрена не принадлежит, Маркус!
- О, да? Кончи для меня.
Пистолет выскользнул из ее руки, когда оргазм поразил ее, как удар молнии, брошенный рукой Бога. Ее ноги подкосились, и она упала на колени. Волны удовольствия прокатились по ее нервной системе, превратив ее секс в открытый кран.
- О, боже! О, спасибо вам, сэр! Спасибо вам!
- Видишь? - сказал он, нависая над ней, в то время, как она продолжала дергаться и биться в конвульсиях от остаточной дрожи после своего катастрофического оргазма. - Я сказал твоей заднице, что ты принадлежишь мне. Ты всегда будешь моей. Кончи для меня.
Еще один оргазм пронзил ее, согнув пополам. Она свернулась калачиком в позе эмбриона, когда он загудел у нее между ног, как крещендо тысячи оркестров, играющих одновременно.
- Кончи для меня, - повторил он, и следующий оргазм сотряс ее и без того бьющуюся в конвульсиях фигуру.
Это были более сильные оргазмы, чем те, которые она испытывала во время обычного секса, маленькие, которые накатывали волна за волной. Каждый из них казался апокалиптическим, как будто мир вокруг нее разлетался на куски. Ей казалось, что она умирает.
- Остановись, - взмолилась она. - Этого достаточно.
- Кончи для меня, - снова прошептал он, ухмыляясь ей сверху вниз с этим самодовольным, превосходящим выражением лица.
Еще один оргазм захлестнул ее, принося пульсирующие волны удовольствия, более мучительного, чем любая боль, которую она когда-либо испытывала от его рук или любых других.
Он все еще торжествующе улыбался ей сверху вниз, когда она беспомощно билась в конвульсиях на полу. Она могла видеть, как его губы произносят слова, видеть, как его язык прижимается к небу, образуя первый слог.
Вот тогда она нажала на спусковой крючок.
Она не помнила, как снова взяла пистолет, понятия не имела, как он снова оказался в ее руке, почему Маркус не отбросил его пинком или не подобрал сам. Такое высокомерие. Он думал, что может контролировать каждую гребаную вещь. Слишком убежден в собственной силе, чтобы бояться даже сумасшедшей, отчаявшейся женщины с пистолетом. Казалось, он падал вечно. Дыра расцвела в центре его груди, и из раны хлынуло красное, почти идеально совпав по времени с ее последним оргазмом, прежде чем он приземлился рядом с ней, мертвый, в тот момент, когда его голова ударилась о бетонную дорожку.
- Я свободна, - прошептала Сюзанна.
И ты никогда больше не кончишь, - прошептало что-то глубоко внутри ее разума в ответ. Она посмотрела вниз на пистолет в своей руке и поняла, что у нее нет другого выбора, если она действительно хочет навсегда освободиться от своего Хозяина. Она зажала ствол между зубами. Он был все еще горячим и отдавал серой. Как раз перед тем, как она нажала на спусковой крючок, она почувствовала легкое, но знакомое шевеление в своих чреслах, которое начало нарастать до оглушительной кульминации.
Ну, будь я проклята, - подумала она, а затем все мысли прекратились.
Перевод: Zanahorras
"Секси"
Моя жизнь была образцом умеренности, пока я не увидел ее в тот день. На мой вкус, в ней не было почти ничего сексуального, тем не менее, почти все в ней сочилось влажной, плотской сексуальностью. Она ехала на мотоцикле в мини-юбке красного латекса. Юбка была так высоко задрана на ее широких бедрах, что я смог разглядеть замечательные результаты недавнего "бразильского воска". Почти сразу же самодисциплина, которую я так долго культивировал, начала испаряться.
Некоторые, возможно, назвали бы мои многочисленные паранойи - страхом перед неизвестным, новым опытом. Многие бы просто назвали меня ссыкуном. По правде говоря, я был в ужасе от потери контроля, боялся, что увлекусь страстями, которые не смогу подавить своей волей и не смогу снова стать хозяином своего разума. Это была одна из основных причин, по которым я так долго оставался холостяком. Женщины считали меня скучным. Я не пил и не употреблял наркотики, не играл в видеоигры и не тусовался в ночных клубах. Я не был очень изобретательным в спальне. Моя последняя подружка в шутку назвала меня "Миссионером", из-за моего нежелания попробовать новые сексуальные позы.
Я даже не пил кофе и не курил сигареты, из-за моего всеподавляющего страха перед зависимостью. Я начинал паниковать, если пил энергетический напиток два дня подряд, опасаясь, что я пристрастился к фруктозе и гуаране. Я даже никогда не смотрел порнофильмы, услышав, что люди, поддаваясь соблазну порно-интернета, часами мастурбировали перед мониторами, пока их члены не начинали кровоточить. Дурные привычки приводили к опасным эксцессам. Люди теряли работу, воровали, попадали в тюрьму, их избегали и презирали в приличном общество - все из-за зависимостей. Но, как только я увидел девушку в мини-юбке, понял, что буду следовать за ней по пути, ведущему ко всем грехам. Все в ней кричало о распутстве и злоупотреблениях.
Она оседлала собственный мотоцикл, как любовника. Застенчивая улыбка дразнила уголки ее губ, когда она добавила обороты двигателя, и мотоцикл взревел между ее бедер. Это был "Харли Дэвидсон", широкий и низкий, с высоким рулем, как у "чоппера", и большим сиденьем. Он был окрашен в черный, фиолетовый и красный цвета, с черепами, пламенем и хромированными трубами, которые были похожи на кости. Я лишь мельком взглянул на байк. Все мое внимание было приковано к сладострастной женщине, которая ехала на нем.
Мое белье стало неприятно тесным, когда я засмотрелся в боковое зеркало, прямо ей под юбку. Казалось, она раздвинула ноги, приглашая мои глаза в темное место между ними. Я был так потрясен этой выбритой расщелиной, что не заметил, как переключился светофор, пока машины позади меня не начали сигналить, а она проехала мимо меня и подмигнула.
Не могу сказать вам, что же я нашел в ней привлекательного, помимо очевидного отсутствия стыда. Она была большой везде. Не просто жирная, хотя, очевидно, она имела довольно много лишней жировой ткани. Она была более шести футов[10 - около 1.83 м.] в высоту, имела широкие плечи и мускулистые руки, как у культуристки. Когда она газовала, ее трицепсы были напряженными и рифлеными. Ее ноги были титаническими. Ее икры вздувались, подобно бицепсам, а ее квадрицепсы, как и все остальное, были устрашающей комбинацией жира и мышц. Ее сиськи торчали почти на два фута[11 - около 61 см.]от тела, но практически не тряслись, благодаря баку, усиленному стальной сеткой. У нее был большой живот, но сиськи выпирали вдвое больше, что эффективно прятало его, если вы не одержимы такими вещами, которыми обычно был одержим я.
Я никогда не был с большими женщинами. Жирные люди, на самом деле, немного вызывали у меня отвращение. Ожирение всегда казалось мне живым воплощением излишеств, жадности, отсутствия силы воли и контроля, лени. Я предпочитал худых или атлетических женщин. Но ее толстый мышечный рельеф бросал вызов всем моим предрассудкам. Мышцы на руках и ногах давали понять, что она не ленилась. У вас не будет такого трицепса, если вы будете сидеть на диване, поедая мороженое. Это требует силы воли и дисциплины. Тем не менее, она определенно не отказывала себе в еде.
Глядя на сексуально-экстравагантные пропорции крупной женщины, я почувствовал самую сильную, подавляющую похоть, которую не испытывал со времени полового созревания. Это застало меня врасплох и немного испугало. Я неуверенно заелозил в своем кресле. Моя эрекция пронзила живот и натянула до отказа трусы.
У женщины были красивые рыжие волосы, которые ниспадали ей за спину и развивались на ветру, когда она ехала. Глаза у нее сияли изумрудно-зеленым, губы были полными и пухлыми, окрашенными нагло-красным, и я знал ее. Я был уверен в этом. Я ходил вместе с ней в школу в Филадельфии. Ее звали Катрина.
Какого черта она делает в Сан-Франциско?
В старших классах она была одной из тех трагически-хорошеньких полных девушек, которых худые девушки беспощадно дразнили, и которые позже стали либо шлюхами, либо старыми девами, либо суицидальными интровертами[12 - интроверт - человек, который из-за особенностей своей нервной системы не может открыто проявить свои эмоции и чувства]. Как я помню, она была последней. Она носила темную одежду, белый макияж вкупе с черной губной помадой, тенями для век и лаком для ногтей; она сидела в коридорах, читая Энн Райс, Генри Миллера и Анаис Нин, цитируя Эмили Дикинсон и Сильвию Плат и слушала "The Cure" и "Depeche Mode". Тогда я ее не заметил. У меня были свои проблемы. Она была социальным изгоем, а я хотя и не был частью "движухи", мог бы там быть. Если бы мои интересы не стремились к ботанскому занудству. Шахматный клуб, "Подземелья и Драконы", Толкиен, Айзек Азимов, Стивен Кинг и романы Дугласа Адамса - были моей жизнью. Я постоянно развивался, имел крепкое тело и привлекательную внешность, которая нравилась девушкам, но уже тогда я был слишком консервативен и интровертен. Девушки считали меня странным.
Ходили слухи, что я гомосексуалист. Они появились после того, как я познакомился с Джейсоном, который быстро стал моим лучшим другом. Он был гей и однажды встретил меня после школы. Я был слишком смущен, чтобы сказать ему, что я не гей, и я позволил ему поцеловать себя. На следующий день он подошел ко мне в коридоре между классами.
- Ты не гей, не так ли?
Я покачал головой.
- Тогда почему ты позволил мне поцеловать тебя?
Я пожал плечами.
Он рассмеялся, и мы начали тусоваться вместе и подкалывать друг друга.
Джейсон был тем, кто побудил меня присоединиться к шахматной команде и "Клубу Креативных Писателей", познакомил меня с его группой "D&D"[13 - "Подземелья и Драконы"]. Я все еще отбивался от агрессивных приглашений футбольных и баскетбольных тренеров. Я говорил им, что мне никогда не нравилось смотреть командные виды спорта и что я считаю их скучными и варварскими. Я тренировался потому, что жил в плохом районе, и большие мускулы были более легким способом избежать участи жертвы преступления, чем вооружиться пушкой или присоединиться к банде. В конце концов, они перестали меня беспокоить. Они обходили меня стороной в коридорах и бросали на меня взгляды, полные жалости и отвращения. Выражения их лиц говорили: Какая утрата. Я знал, что они правы, но мне нравилось то, что мне нравилось, и это были Джейсон, "D&D" и мои друзья в шахматном клубе.
На протяжении всей школы я избегал диких вечеринок, потому что там были наркотики и алкоголь, и я ненавидел запах сигаретного дыма и травки. Я был известен как Лайoнел Баргер, симпатичный гик. Это ставило меня на одну ступеньку выше Катрины МакКлори, сатанинской эмо-шлюхи, на школьной социальной лестнице.
Она обогнала меня на несколько кварталов. Интересно, что бы она подумала обо мне сейчас, тридцатичетырехлетнем холостяке, за рулем "Тойоты Приуса" и работающем редактором в еженедельной газете. Она расцвела в какую-то крутую культуристку, дьяволицу, а я так и остался симпатичным гиком.
Она повернула за угол Маркет-стрит на Хейт-стрит, и я вдруг понял, что тоже поворачиваю, следуя за ней. Я не собирался этого делать. Я был на автопилоте. Я последовал за ней, когда она подъехала по Хейт-стрит к Нижнему Хейту и припарковалась перед кафе на углу Хейта и церкви. Я припарковался напротив и наблюдал за ней, когда она села и начала пить кофе, который был покрыт взбитыми сливками и посыпан шоколадом. Она читала журнал, который, казалось, был о латексных фетишах с почти порнографической обложкой. Каким-то образом, несмотря на ее наряд и неприличный выбор периодических изданий, она не казалась наглой или бесстыдной, а казалась более раскрепощенной. Она выглядела совершенно свободной. И я завидовал ей.
Я сидел там, наблюдая за ней больше часа. Я увидел, как она схватила свой смартфон, когда он, по-видимому, позвонил, получил СМСку или предупреждение или что-то еще. Она нажала несколько кнопок, улыбнулась, затем подхватила вещи и поспешила из кафешки. С любопытством я последовал за ней.
Она оставила свой байк, припаркованным перед кафе, и поспешила вниз по улице, глядя на смартфон, будто он получал какой-то сигнал, и она следила за ним. Я читал о приложениях для смартфонов, которые предупреждали бы вас, когда кто-то, кого вы знали, был поблизости. Были даже приложения знакомств, в которых сообщалось, что поблизости находится другой холостой пользователь, совместимый с вами. Она подошла к немаркированной витрине с затуманенными окнами, позвонила в дверь, а затем нырнула внутрь. Теперь мое любопытство зашкаливало.
Я вылез из своего "Приуса" и последовал за ней. Чуть выше дверного звонка я обнаружил маленькую серебряную дощечку, размером с кредитную карту. Надпись на дощечке гласила: "Хэллоуин". Я позвонил. Дверь открыл человек, покрытый татуировками.
- Вы один?
Я кивнул.
- Тогда с вас тридцать баксов.
Я заплатил тридцатку, не зная, что я только что купил. Сервис? Какой-то опыт? Неуверенно я вошел в темную комнату, в которой пахло сильным дезинфицирующим средством, которое не было достаточно сильным, чтобы замаскировать запах крови и спермы. Каждый инстинкт во мне, будь то первобытное бегство или рефлексы борьбы, реагируя на запах насилия, говорил мне: Беги! Сваливай! Спаси себя, пока не стало слишком поздно! Затем я заметил, что Катрина идет по длинному коридору с черными стенами, и я последовал за ней. По обеим сторонам коридора находились закрытые двери. Из колонок звучала громкая музыка с такими басами, что у меня заболела грудная клетка. Это был драйвовый техно-бит, полный стонов и криков. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что стоны и крики звучали не из колонок. Они слышались отовсюду.
Что это, блядь, за место такое?
Впереди меня, все еще глядя на свой мобильный телефон, Катрина исчезла в одной из комнат. Я осторожно подкрался к открытому проходу и замер, весь дрожа. Я сделал несколько глубоких вдохов, посмотрел дальше по коридору в дверь, которую только что прошел, закрыл глаза и помолился Всевышнему. Как всегда, Бог, космос, жизненная сила или что бы то ни было, кому или чему молились люди, сохранял молчание. Я и не ожидал большего. Молиться было скорее привычкой, оставшейся от моих благочестивых родителей баптистов. Я склонен верить в эмпирическое, поддающееся проверке. Холод, пробегающий вверх и вниз по моему позвоночнику, и дрожь в моих ногах решили все за меня. Я повернулся, чтобы вернуться назад, как вдруг понял, что я на месте. Затем я услышал голос Катрины. Он звучал сердито. Затем другой голос, глубокий и хриплый, стонущий. Я приблизился к двери, которая все еще была слегка приоткрыта, будто знала, что я слежу, и приглашала меня присоединиться к ней. Я заглянул внутрь.
Я не знаю, что я ожидал увидеть: какую-то дикую оргию, садо-мазо-сцену, проституток-мужчин - какие бы надежды у меня не были, прежде чем я заглянул в эту щель - все разбилось, как стекло в урагане, когда я увидел массивного человека, крупнее и мускулистее, чем Катрина, лежащего лицом вниз на металлическом операционном столе со скованными по углам запястьями и лодыжками, в то время как Катрина опустилась на колени перед ним и яростно насиловала его страпоном, который больше напоминал бивень слона, чем фаллос. Он был изогнутым и заостренным, длина и обхват - будто рука ребенка, длиной не менее двух футов[14 - около 61 см.]и, похоже, был вырезан из слоновой кости. У мужчины на голове был кожаный капюшон, и Катрина, по-видимому, налепила клейкую ленту поверх крошечной щели на молнии для рта и двух отверстий для носа. Хриплые стоны, которые я слышал снаружи, были его приглушенными криками. Он задыхался, в то время как Катрина рвала его нижнюю часть кишечника. Фаллоимитатор-бивень был полностью покрыт кровью и разорванной геморроидальной тканью. Но она продолжала трахать изо всех сил, сильно потея от
напряжения. Она давила бедрами и тазом на "gluteus maximus"[15 - ягодицы]мужчины, вдалбливая смертельную секс-игрушку в беспомощного культуриста, разрывая ему прямую кишку, выворачивая ее с отвратительным, хлюпающим звуком, разрывающегося сочного апельсина. Когда она, наконец, вынула фаллос слоновой кости из кровоточащих ошметков, которые когда-то были анусом, по всей видимости, часть кишечника человека последовала за ним, а также лавина крови и фекалий, извергающаяся из его "дыры", словно из вулкана. Мой желудок тут же взбунтовался. Я упал на колени, не в силах сдержать рвоту.
Катрина заметила меня и улыбнулась, не без удовольствия снимая страпон. Она вытащила несколько влажных салфеток и вытерла мазки крови и фекалий со своих бедер, делая то же самое с фаллоимитатором, прежде чем засунуть его обратно в огромный чехол, который она носила с собой. Я все еще корчился в коридоре. Она бросилась ко мне, захлопнув за собой дверь, опустилась на колени и, встряхнув, поставила меня на ноги с усилием не большим, чем нужно, чтобы засунуть Чихуахуа в сумочку "Прада".
- Валим, Лайoнел, - прошептала она и подтолкнула меня к входной двери.
Парень, который впустил меня и взял мои деньги, целенаправленно топал по коридору прямо к нам. Она знала мое имя, знала, кто я. Как?
- Это ты, сука, только что блевал здесь? Это твоя блевотина на моем гребаном полу? Господи Иисусе! Пахнет ужасно! Ждешь, что я уберу это дерьмо вместо тебя?
Запах, что он чувствовал, вероятно, был от того, что вывалилось из прямой кишки мертвеца, а не из фунта сжиженой веганской требухи, которую я только что сблеванул. Вместе с Катриной мы выбежали на улицу, пронеслись мимо моего маленького голубого "Приуса", и запрыгнули на ее навороченный "Харли".
- Как ты узнала мое имя? Куда мы едем?
Я знаю. Это было странно, что именно эти вопросы были первыми, пришедшими мне на ум после того, как я увидел убийство какого-то парня, с телосложением профессионального реслера, и жестоко выебанного страпоном прямо в "Логово Белого Червя"[16 - здесь, анус назван по аналогии с фильмом ужасов Кена Расселла]. Но я боялся спросить об этом. Я пытался выбросить все это из головы, пытался игнорировать возможность, что я могу быть следующим. Все потому, что я все еще хотел узнать ее. Больше, чем когда-либо. Я был испуган, смертельно испуган, но мысль о том, что я никогда не узнаю, почему она делает то, что она сделала, на что еще она способна, как она узнала мое имя, и, что самое главное, кто же на самом деле эта красивая, соблазнительная, пышка-убийца - это было невыносимо.
Запуская двигатель, она оглянулась через плечо и улыбнулась. Эта улыбка обещала удовольствие и угрозу страданий одновременно:
- Держись!
Я прижался к ней. От нее пахло жасмином и розами, пивом и сигаретами, потом, сексом и кровью.
- Откуда ты знаешь мое имя?
- Я помню тебя, Лайонел. Я никогда тебя не забывала. Я никогда не забывала никого из вас.
Она повернула за угол, оставив Хейт-стрит, пересекла Черч-стрит и направилась к району Кастро.
- Куда мы едем?
Она засмеялась.
- Лайонел?
- Д-да?
- Ты до сих пор не спросил меня, почему я убила там того парня.
- Я... я подумал, что это твое личное дело. Я имею в виду, что эт... это не мое дело.
- Ну, раз уж ты собираешься болтаться со мной, тогда мое дело - это твое дело, верно?
Я не знал, что сказать. Катрина терлась своей огромной задницей о мою промежность, которая реагировала на это эрекцией, по ощущениям, истощавшей мой мозг на половину крови.
- Ну, и что... что это за дело? Я имею в виду, если ты не возражаешь, что я спрашиваю.
- Я убиваю людей.
Вся слюна в моем рту высохла в одно мгновение. Она сказала это... так бессердечно, так бесцеремонно, без малейшего намека на раскаяние.
- Ради денег?
- Иногда.
- А это было ради денег? Я имею в виду то, что ты сделала с тем парнем. Кто-то заплатил за это?
- Да. Заплатил.
Это заставило меня задуматься. Кто-то заплатил ей, чтобы затрахать их до смерти с помощью фаллоимитатора, сделанного из рога носорога?
- Почему он... зачем кому-то платить за что-то подобное?
- Это была его фантазия, - ответила она, пожав плечами. - У него был фетиш на фаллоимитаторы.
Для нее этого было достаточно. Это все, что ей нужно было знать, чтобы вырвать кишки парня через его "шоколадный глаз".
- Ты слышал о парне из Германии, который встретил мужчину в Интернете и позволил тому съесть себя заживо?
Я кивнул.
- А тот парень, который убил себя, позволив лошади трахнуть себя в задницу? Он снял все это. У меня есть копия. Это просто вынос мозга.
Я кивнул. Конечно же, у нее была копия. Тем не менее, я не мог себе представить, что было более больным на голову - быть изнасилованным в зад Клейдесдейлом[17 - порода лошади] или позволить разорвать свои внутренности двадцати четырем дюймами слоновой кости.
- Ну, и куда мы теперь едем?
- Встретиться с другим клиентом.
- Как ты находишь их? В смысле, как они находят тебя?
Она протянула мне свой мобильный. Там были фотографии мужчин и женщин от двадцати до девяноста в комплекте с номерами телефонов, электронной почтой и физическими адресами. Над всем этим красовался заголовок: "Трахни меня до смерти".
- Это новое приложение.
- Как оно называется?
- Eros Morte.
- Сексуальная смерть?
Она посмотрела на меня через плечо и улыбнулась.
- И что делает это приложение? Оно находит людей, которые хотят, чтобы их затрахали до смерти?
Она кивнула. Все это звучало совершенно безумно. У меня было много вопросов, много страхов. Я хотел спрыгнуть с мотоцикла и бежать к своей прежней жизни, как это было в том коридоре, слушая, как большой парень хрюкает и стонет, а Катрина катается на нем. Но мне было любопытно. Это было намного больше, чем те ужасы, которые я воображал о наркотиках или интернет-порно. Это было "выше радуги".
- Почему кто-то хочет так умереть? - спросил я.
Мой голос был похож на отчаянный писк, словно робкий голос ребенка, над которым издеваются.
На этот раз она не обернулась. Катрина прокричала ответ навстречу ветру, сливающемуся со свирепым ревом "xарлеевского" двойного движка 1340 кубиков, и он взорвался мне в лицо, как пылающий пепел и угли от лесного пожара, но вместо того, чтобы сжечь мои глаза, ее слова сожгли мои последние здравые представления о нравственности и человечности, за которые я цеплялся.
- Большинство людей живут ничем не примечательными жизнями. И в конце концов, им нужна поразительная смерть. Если никто ничего не вспомнит о них, все они будут помнить, что я сделала с ними.
Это имело смысл и некоторое отношение ко мне, и это было самым ужасным из всего этого.
- И этот следующий клиент... что он хочет, чтобы ты с ним сделала?
- С ней. Это она. Увидишь. Ведь ты же не хочешь, чтобы я испортила сюрприз?
Даже не видя ее лица, я слышал улыбку в ее голосе.
Мы выехали за пределы многоквартирного дома с видом на Маркет-стрит. Маркет-стрит была многолюдна, как всегда. Ухоженные, атлетически сложенные мужчины в обтягивающих синих джинсах и простых белых футболках мелькали среди бизнесменов в рубашках и галстуках, мужчин средних лет в ярких рубашках "поло", хипстерах, хип-хопперах и людях в кожанках. Точно так же одетые женщины сменяли мужчин, отличаясь лишь несколькими крупными женщинами в сапогах, комбинезонах и пр. Я всегда избегал этой части города с ее барами, ночными клубами и людьми в кожаных штанах. Теперь я был в восторге от этого. Я знал, что Катрина собиралась показать мне другую сторону Кастро, которую я никогда бы не смог обнаружить сам по себе, может быть ту сторону, которую я бы никогда не хотел обнаружить.
Зная, что следующим "клиентом" Катрины была женщина, я принялся бродить по темным дорожкам своего разума, воображая ужасные распутства, о которых я никогда бы не позволил себе думать, если бы не видел то, что я видел в "Хэллоуине". Она собиралась использовать свой фаллоимитатор из слоновой кости на женщине? Я был удивлен, что эта мысль возбуждала меня так же сильно, как и ужасала, но я представлял себе женщину модельной внешности, а не стареющую массу шрамов пластической хирургии, которые приветствовали нас на верхнем этаже жилого дома.
Несмотря на, должно быть, десяток различных пластических операций, ее лицо четко обозначало ее возраст как где-то около шестидесяти, но тело ее сохранилось просто замечательно. У нее были огромные поддельные груди и задница, которая, очевидно, подверглись "бразильскому лифтингу"[18 - Oдин из видов подтяжек в пластической хирургии]. Это было бы прекрасно, будь они сами по себе, но связанные с перетянутыми, сморщенными, изможденными бедрами, они выглядели как сумки силикона, а не как ее огромные молочные железы.
Она была совершенно обнаженной, когда открыла дверь. Ее лицо было таким загорелым, будто это был сожженный апельсин или жареная болонья. В губах было столько коллагена, что они напоминали двух жирных, красных слизняков, скользящих по ее губам. Многочисленные подтяжки лица подтянули ее брови почти до волосяного покрова, а нос почти перестал существовать - всего две щели на ее лице. Я еле заглушил крик от ужаса отвратительности всего этого. Учитывая работу, которую она проделала над собой, я предположил, что она, вероятно, ближе к восьмидесяти, чем к шестидесяти.
Женщина небрежно посмотрела на меня, затем повернулась и вернулась в квартиру, направляясь к своей спальне. Мы пошли следом, закрыв входную дверь. Апартаменты были чем-то, что я не мог себе представить. Гранитные столешницы и мраморная плитка на кухне, оборудованной сверхбольшими техническими средствами из нержавеющей стали, темные вишневые шкафы с раздвижными панелями, деревянные полы из темной вишни, покрывающие всю квартиру. Все светильники и дверная фурнитура были из темной, натертой маслом бронзы, которая соответствовала полам из вишневого дерева. На стенах были огромные картины, освещенные светящимися дорожками, явно оригиналы, хотя я не мог узнать художника. Абстрактные завитки красного, розового и бронзового, напоминающие Фрэнсиса Бэкона, но еще более похотливые. Я смог разглядеть грудь, задницу, влагалище, пенис и зубы в брызгах красного по холсту. Подпись на нижней части ближайшей картины гласила: "Джозеф Майлз". Название было смутно знакомым, но я едва прошел курс истории искусств в колледже. Я записался на него только потому, что думал, что это будет проще, чем Всемирная история.
Я был так озабочен живописью и красотой квартиры женщины, что не заметил большой мешок на молнии, который Катрина достала из своей большой сумки. Заметил лишь после того, как последовал за ней в спальню, где она открыла его и выложила содержимое на пол, рядом с кроватью: ножи, скальпели, плоскогубцы и костяные пилы. Я перевел взгляд с Катрины на женщину, которая лежала на огромной кровати, поверх простыни из толстого пластика. Она была в процессе накачивания какой-то дрянью, втыкнув иглу для подкожных инъекций в одну из толстых, синих вен своих бедер. Ее глаза сразу же закатились, а веки опустились. Каждая мышца тела заметно расслабилась, и улыбка расплылась на ее лице. Думаю, это был героин или что-то в этом роде. Хотя все, что я знал о таких наркотиках, я почерпнул из книг или видел в кино. Я никогда не был свидетелем того, как кто-то ловил кайф.
- Я готова, - сказала она.
И Катрина принялась за работу.
Я с ужасом наблюдал, как массивная женщина взяла скальпель и начала "работать" с губам старой леди, медленно срезая их с лица, оставив только блестящие белые зубы (явно коронки), сияющие на фоне сожжено-оранжевого лица. Но Катрина не оставила их ей. Она подняла плоскогубцы и вырвала зубы изо рта женщины, один за другим. Старуха стонала и хрюкала, но ни разу не вскрикнула. Даже когда Катрина пробила грудную клетку одним из ножей, а затем начала вырезать ее лицо, старуха не закричала. Я с ужасом наблюдал, как она отрывала смехотворно маленький нос старой леди.
Катрина протянула руку и начала массировать огромную грудь женщины, немного возбуждая соски. Затем она наклонилась и пососала каждый, пока соски не встали торчком. Она провела рукой по плоскому (после липосакции) животу старой леди, затем ниже, между ее бедрами с ярко выраженными синюшными венами, а затем мягко ввела палец, потом еще один, и еще один - в безволосую щель старухи. Большим пальцем она принялась тереть клитор.
Катрина была удивительно ловкой в ??искусстве удовольствия, также талантлива в этом искусстве, как в пытках и убийствах. Мои скудные познания о женской анатомии кричали, что для этой старой женщины оргазм просто невозможен, но тело женщины начало реагировать, несмотря на невыносимую боль, которую она испытывала.
- Трахни ее, Лайонел.
- Ч-что? Ты только что сказала - "трахни ее"?
- Да. Я не могу заставлять ее кончить и вырезать сиську одновременно. Мне нужна помощь, раз уж ты здесь. Собираешься внести свою лепту? Возьми свой хрен и присунь ей. Это сделает вырезку менее болезненной. Или ты предпочитаешь взяться за нож?
- Что? Н-нет. Но, я не могу... я не могу трахнуть ее с половиной лица.
- Уверена, что можешь.
Она встала, и я непроизвольно сделал шаг назад. Она почувствовала мой страх и положила нож на пол, затем подошла ко мне. Я немного расслабился. Катрина протянула руку и через брюки схватила мой член, который сразу же затвердел. Она погладила его через мои джинсы, и это было так давно, когда женщина так трогала меня, что я чуть не кончил прямо в трусы. Она расстегнула штаны, залезла внутрь, вытащила мой член из нижнего белья и продолжила гладить его, периодически облизывая ладонь и массируя головку.
- Трахни ее, Лайонел!
- Я... я не могу.
- Трахни ее, Лайонел!!!
Я покачал головой.
Она опустилась на колени и лизнула головку моего члена, а потом всосала его целиком в горло. Мне казалось, что я взорвусь. Я никогда не чувствовал ничего похожего на то, что выделывал ее язык, кружась вокруг моей набухшей плоти, в то время, как ее губы зарылись в мои лобковые волосы, а член достал до ее миндалин. Она медленно вытащила мой член изо рта, продолжая поддразнивать его нижнюю часть своим языком, будто он еще был у нее в глотке.
- Ты хочешь меня трахнуть, Лайонел?
Я с энтузиазмом кивнул. Да, я хотел ее трахнуть. Больше всего, что я мог вспомнить о желании чего-либо или кого-либо в моей жизни, я хотел оседлать эту сумасшедшую, убийственную, тучную женщину с грудями, большими, чем моя голова. Я хотел знать все ее темные и страшные эротические секреты.
- Тогда трахни ее, Лайонел. Пожааааалуйста!!!
Я кивнул, и Катрина потянула меня за член к кровати, все еще гладя его, чтобы он стоял. Женщина была удивительно влажной. Она была возбуждена, несмотря на ее раны.
- Трахни ее жестко, Лайонел! Трахни ее так, как ты хочешь трахнуть меня!
Я закрыл глаза и представил себе титанические бедра Катрины, сжимающие мою спину, вместо этой кровоточащей старухи с половиной лица. Я обрушил мой пульсирующий стояк глубоко в увядшую промежность старой карги, и начал жестоко ее трахать, как Катрина трахала мускулистого парня в "Хэллоуине". Я делал это с закрытыми глазами и не открыл их даже тогда, когда раздался ее крик и этот влажный, раздирающий звук, когда Катрина отпилила грудь женщины от ее грудной клетки.
- Подожди. Мне нужно перевернуть ее.
Я вытащил член, держа глаза закрытыми, пока Катрина бросила грудь женщины в ведро рядом с кроватью.
- Ты кончил?
Я покачал головой.
- Мне все еще нужно отрезать ей задницу, но ты можешь трахнуть меня, пока я делаю это, если хочешь... Мне бы не хотелось оставлять тебя с посиневшими яйцами.
Я отмахнулся от нее.
- Все нормально. Я подожду. Могу воспользоваться душем?
Катрина усмехнулась, вероятно, понимая, что мои глаза все еще закрыты.
- Конечно. Ванная позади тебя.
Я вошел в ванную, все еще думая о том, что Катрина сделала со старой женщиной, и что сделал я. Я был близок к оргазму, когда Катрина велела мне остановиться, чтобы она могла перевернуть старуху. Если бы не это, я бы кончил в эту полумертвую старую кошелку, пока Катрина держала ее. Мой стояк все еще не уменьшался, несмотря на то, что я энергично вычищался, пытаясь смыть запах секса вместе с воспоминаниями об этом. Но воспоминания не были неприятными. Независимо от того, сколько я ругал себя за это, независимо от того, как громко возражала моя христианская, нравственная совесть, я наслаждался ими безмерно.
Я вышел из душа и, не одеваясь, пошел обратно в спальню. Катрина уже была голая, ожидая меня рядом с растерзанным трупом старухи. Ее огромные груди с розовыми сосками, размером с 9-мм пулю, колыхались над столь же огромным животом. Толстые, мускулистые бедра Катрины были широко расставлены, и она одной рукой теребила клитор, опухший до размера маленькой виноградины, а пальцем другой руки трахала старуху. Женщина лежала лицом вниз, ее задница исчезла, а копчик и тазовая кость торчали там, где раньше были ее ягодицы. Катрина уничтожила всю работу, которую сделали хирурги за все эти годы. Именно тогда я понял, что старая женщина все еще жива. Катрина улыбнулась, заметив мою эрекцию.
- Я всегда думала, что ты горячий, Лайонел. Даже в средней школе. Как ты думаешь, Лайонел, я - сексуальная?
Я медленно кивнул, пристально глядя на ее складки обнаженной плоти.
- Ты невероятно секси! - сказал я.
- Готов трахнуть меня прямо сейчас?
Я практически брызгал слюной. Мой член был настолько твердым, что казалось, что кожа вот-вот разорвется. Я хотел лизать, сосать, трахаться и кончать на каждый ее дюйм.
- У тебя еще осталось что-то для нее? Она платит за это. Разве ты не думаешь, что она заслуживает последнего хорошего траха?
Я снова кивнул, затем подошел, и Катрина снова лизнула головку моего члена, смазав его, прежде чем направить меня в старуху. Я трахал эту древнюю, полумертвую каргу в задницу. Когда я долбил прямую кишку старухи, мои бедра шлепали об обнаженные, забрызганные кровью, кости. Я провел ночь, трахая по очереди то старуху, то Катрину. В один момент я трахал старуху в задницу, а в следующий - уже скользил членом между колоссальными сиськами Катрины. Я трахал беззубый рот старой женщины, в то время, как Катрина сверлила мой анус своим языком. Старуха погибла, утонула в моей сперме, но она осталась частью нашей тройки. Катрина отрезала голову женщины и убедила меня трахать ее, пока она трахала меня кулаком. Затем она лизала "киску" обезглавленной женщины, пока я трахал ее убийцу, одетую в кожу и латекс, прямо в зад. Я кончал снова и снова. Пять оргазмов, прежде чем мы покинули квартиру мертвой женщины.
Я чувствовал, что моя жизнь закончилась. Я спустился в Ад. Я вошел в Преисподнюю и связался с демонами. Я чувствовал себя оторванным от остального человечества, как человеку было далеко до паукообразной обезьяны. Как я мог смотреть людям в глаза, увидев то, что я видел, и делая то, что я сделал? Катрина отвезла меня обратно, к моей машине. Я крепко обнял ее и заплакал, капая слезами на спину. Она была единственной, кто теперь сможет меня понять.
- Я когда-нибудь увижу тебя снова? - спросил я, словно потерянный щенок.
Катрина улыбнулась, провела пальцами по моим волосам и подарила мне длинный, кровавый поцелуй.
- Увидишь, если захочешь. Ты уже знаешь, как хочешь умереть?
- Не знаю, - ответил я. - Как-нибудь сексуально.
- Я что-нибудь придумаю, - сказала она и подмигнула.
Перевод: Zanahorras
"До следующего раза"
Грязные, пропитанные кровью сны.
Корчусь от восторженной боли.
Из кошмаров, пропитанных спермой,
я просыпаюсь с воем.
Это заставляет ее замолчать.
Ее труп рядом со мной.
Его, подвергнутые вивисекции, останки
разбросаны повсюду.
Мясо, кровь, презервативы и розы.
Его мертвые глаза наблюдают за нами.
Он забрал ее у меня.
Я отправил их обоих в ад.
Одна жертва. Один любовник.
Месть и похоть поглотили их.
Тишина расползается, как гниль,
возводя темные стены между нами,
заключая меня в тюрьму,
снова оставляя меня одного
до следующего раза.
Перевод: Zanahorras
"ВСЯ ЭТА ЧЕРТОВА СУМКА"
- Сегодня вечером я собираюсь использовать все игрушки из своей сумки, Малышка.
Она улыбнулась мне. Тaк, как вы улыбаетесь ребенку, который говорит вам, что он станет супергероем, когда вырастет.
- Нет, ты этого не сделаешь. Ты воспользуешься двумя или тремя игрушками, а потом, как только я начну извиваться, ты станешь таким первобытным и нападешь на меня.
- Ты пытаешься сказать, что я не могу себя контролировать?
- Все в порядке, Папочка. Мне нравится, как мы играем.
- Но ты не думаешь, что я смогу контролировать себя достаточно долго, чтобы использовать все игрушки из своей сумки?
Она улыбается и качает головой.
- Э-э-э...
- Я только что написал целый пост о контроле. Это было похоже на тысячу актов любви на FetLife[19 - FetLife - это веб-сайт социальной сети, который обслуживает людей, интересующихся БДСМ, фетишизмом и извращениями. На своей домашней странице FetLife описывает себя как "похожую на Facebook, но управляемую такими извращенцами, как мы с вами". "Fet" в названии означает "фетиш". FetLife отличается от конкурентов тем, что позиционирует себя как социальную сеть, а не как сайт знакомств. Он в принципе поддерживает маргинальные сексуальные практики.]. Я знаю, что такое контроль.
- Я не говорю, что ты сразу причинишь мне боль.
- Но ты не думаешь, что я смогу контролировать себя достаточно долго, чтобы использовать все игрушки?
- Папочка, все в порядке.
- Нет. Мы сделаем это! Иди в спальню!
- Оооо'кей, - сказалa она тем певучим голосом, который она использует, когда просто подшучивает надо мной.
Я покажу ей контроль. Я, черт возьми, мастер контроля! Она собирается в душ? Черт, мне нравится, как пахнет ее кожа, когда она выходит из душа.
Я зашeл в шкаф и пoтащил сумку в спальню. Онa на колесах, поэтому катится плавно. Раньше я подшучивал над доминантами с чемоданами на колесиках, набитыми игрушками... И все же я здесь.
Примечание для себя: не судите людей.
Я расстегнул молнию на сумке и заглянул внутрь.
Черт. Здесь много дерьма! Что, блядь, делать с таким количеством гребаных игрушек? Неудивительно, что я никогда не использую их все. Я должен продать кое-что из этого дерьма. О, вот и она идет.
Она вошла в комнату. Почти скользилa, как некое неземное существо, оставляя за собой аромат влажной кожи и волос, мыла для ванны и ее собственной похоти, волочащийся в воздухе за ней, когда она проскользнула мимо меня и растянулась на простынях.
Она. Такая. Чертовски. Красивая.
Я так ей и сказал. Она улыбнулась.
- Спасибо тебе, Папочка. Мне нравится, когда ты мне это говоришь.
Она раздвинула ноги, и мне так сильно хочется зарыться лицом между ними, пожирать ее половые органы, вгрызаться в ее матку.
Держи себя в руках, брат. Контроль.
Я делаю глубокий вдох.
Хорошо. Я справлюсь с этим.
Я сeл рядом с ней и начaл растирать ее ноги, бедра, живот, спину. Я сжал ее задницу. Сильно. Сильнее. Я зарычaл.
О, черт. Я теряю самообладание. Контроль. Возьми это под контроль.
Я понюхал ее волосы. Прижaлся носом к ее шее и щеке. Я игриво покусывал ее за плечо. Я слегка прикусил ее кожу зубами. Не слишком сильно. Я все еще держу себя в руках. Она начала поглаживать мой член. Рычание вырвалось из глубины моего существа, оттуда, где живет монстр. И он был голоден. Очень голоден. Она так вкусно пахнет. Как свежее тесто. Или, может быть, это просто монстр, искажающий мои чувства. Все, что я знаю, это то, что я хочу поглотить ее.
- Я так сильно люблю тебя. Если бы ты умерла прямо сейчас, я бы съел твой прекрасный труп.
Она захихикала.
- Только ты мог бы заставить каннибализм звучать романтично.
Я толкнул ее на кровать. Перевернул ее. У нее такая прелестная попка. Я хочу укусить ее. Я наклонился и прижался лицом к этим сочным шарикам плоти. Таким мягким и теплым. Я потерся о них щекой, губами, лбом, макушкой. Теперь я действительно рычу. Это один, долгий, непрерывный звук, похожий на мурлыканье льва. Она ощущается так хорошо. Пахнет так вкусно. Я хочу разорвать ее на части и попробовать ее душу.
Тпру. Возьми себя в руки.
Я сел.
Боже. Это прелестная задница. Я шлепнул по ней. Онa непристойно раскачивается, и все начинает затуманиваться. Я чувствую, как мое сознание ускользает, зверь берет контроль. Похоть, аппетит, агрессия. Я снова шлепнул ее по заднице, чередуя сильные шлепки с легкими, разогревая ее. Я наклонился и укусил ее, я заметался взад-вперед, разрывая ее плоть. Она попыталась вывернуться от меня, но я прижал ее к кровати, кусая за бедра. Я укусил ее за ребра, прямо под мышкой, и она взвизгнула. Это чудесный звук. Ее боль восхитительна.
- Папочка! Папочка! Папочка!
"Папочка" - это не стоп-слово, но оно делает свое дело. Я отпустил ее, тяжело дыша. Все еще под контролем. Я продолжил шлепать ее. Она стала извиваться, когда шлепки стали все сильнее и ближе друг к другу, рычание превратилось в рев.
Дерьмо. Я теряю самообладание.
Я встал. Теперь я дышал тяжелее, как будто участвовал в драке.
Сумка. Открой сумку.
Я оторвал взгляд от этих роскошных холмиков плоти и опустил руку в сумку. Мой тяжелый флоггер[20 - Фл?ггер, также флагелл?тор, многохв?стка - плеть с несколькими (как правило, от 10 до 50) гладкими хвостами. Чаще всего изготовляется из мягкой кожи средней толщины (1-2 мм) и состоит из жесткой ручки и хвостов, нарезанных непосредственно из листовой кожи.]. Я достал его из сумки. Его вес вселяет уверенность. Это меня успокаивает. Я легонько провел кожаными хвостами от подошв ее ног к задней части шеи и обратно. Затем я замахнулся им. Cильнo. Он шлепнулся о ее задницу с тяжелым, мясистым "Чмок!" Ее задница покачнулась, и мне пришлось на мгновение отвести взгляд, чтобы не наброситься на нее прямо здесь и сейчас. Я бил ее по плечам и верхней части спины, осторожно, чтобы не задеть позвоночник. Я вернулся к порке этой красивой задницы. Мое дыхание вырывалось, как у паровой машины. Я отбросил тяжелый флоггер в сторону и достал из сумки свой старый флоггер, который был у меня с двадцати лет, сделанный вручную из ветки дерева. Oн был грубым и уродливым, совсем как монстр. Простое прикосновение к нему снова
вызвало рычание. Я не уверен, что смогу остановиться.
С ним я менее нежен. Он ударяет по ее плоти снова и снова, и она издает тихий стон с каждым ударом. Я бросил его рядом с другим и потянулся за еще одним. У этого - металлическая ручка с шипами. Это пугающе, средневеково, но хвосты тонкие и мягкие. Тем не менее, я знаю, как заставить их жалить.
Я cделал шаг назад, так, что только кончики флоггера касались ее кожи. Я сильно замахнулся. Воздух со свистом вырвался из ее легких; рычание эхом вырвалось из моих. После еще нескольких ударов плетью я тоже отбросил ее в сторону и достал свою розгу.
Я похлопывал eю вверх-вниз по ее бедрам, по ее заднице, обратно вниз по ее бедрам. Я сильно ударил ее, и она свернулась в позу эмбриона. Я схватил ее за лодыжки и снова растянул. Затем я полосовал ее по ногам и заднице розгой до тех пор, пока ее стоны не превращаются в всхлипы. Я бросил еe на кровать, рядом с флоггерами, и достал свои новые "весла"[21 - Паддл, пэддл (англ. рaddle - "весло, лопатка"), шлёпалка - инструмент, представляющий собой вытянутую ударную пластину с рукояткой; рукоять, как правило, плоская и составляет одно целое с пластиной; держа за неё паддл, можно наносить пластиной шлепки (хлёсткие удары).].
Им всего несколько часов от роду, куплены вчера на фетиш-блошином рынке у моeго хорошeго другa.
Она услышaлa звук трущегося друг о друга дерева и перевернулась на другой бок.
- Что у тебя там?
Я толкнул ее обратно на живот и удерживал, положив одну руку ей на плечо, прижимая ее лицо к подушке, когда наносил первый удар "веслом".
- О, Папочка! Taк жжет!
Это не жалоба. Я начал с тонкого, переходя от ягодицы к ягодице. Ее задница похожа на одну большую спелую вишню. Я взял большоe "весло" и с силой обрушил его на обе ягодицы сразу.
- Папочка!
Она снова попыталась вывернуться, и я прижал ее с большей силой и дал ей еще четыре или пять сильных шлепков, прежде чем отложить его в сторону, к другим игрушкам. Я рассмеялся. Это был резкий звук, больше похожий на лай. Затем я вытащил своe староe "весло", тo, что похожe на подошву ботинка. Я сильно шлепнул ее им, наблюдая, как она цепляется за простыни, пытаясь вырваться. Мой член теперь был таким твердым, что был похож на оружие. Я зaхотeл, блядь, наказать ее им. Из нее вырвались крики. Я зарычал и потянулся к ней. Я схватил ее, впился зубами в упругую плоть ее бедер.
Она вскрикнула, когда я дернул ее за плоть. Монстр внутри меня хотел ее плоти. Он хотел, чтобы я оторвал ее от костей.
Но я этого не cделал. Я не могу. Вернемся к сумке.
Я протянул руку и достал слэппер[22 - Это вытянутое кожаное приспособление, в основании которого зашит какой-либо грузик или дробь]с шипами, который купил у другого друга. Мне нравится эта штука. Это одно из моих новых "любимых блюд".
Я взмаxнул им. Сейчас никаких шипов. Это закончилось бы слишком быстро. Сначала я размахивал им мягко, постепенно наращивая интенсивность, пока oн не начал выть, а она снова стала извивается, пытаясь вырваться, и все мои инстинкты говорили мне усмирить ее. Я cхватил ее за лодыжки и снова растянул плашмя. Она все еще сопротивлялась, но я удержал ее на месте, положив левую руку ей между лопаток, прижимая ее к постели, пока заставлял краснеть эту прелестную попку еще больше. Я был так возбужден, когда наконец отпустил ее, что вытащил свой член и начал поглаживать его, одновременно доставая из сумки "драконий хвост".
Первый укус "драконьего хвоста" сразу же вызвал у нее дрожь. Сейчас она былa в подпространстве. Я знаю все ее приметы. Она каталaсь на этой волне эндорфинов. Теперь она не сказала бы стоп-слово, даже если бы я содрал кожу с ее костей. Это делает для меня еще более важным сохранять хладнокровие.
Я слегка коснулся ее кончиком "хвоста". Нежно облизывая ее кожу кожаным кончиком, иногда достаточно сильно, чтобы вызвать дрожь у нее по ногам, но не повредить кожу. Он издавал такой чудесный звук, когда трескался о ее прекрасную алебастровую кожу, которая теперь стала ярко-красной, что заставил меня вспомнить о спелом хрустящем яблоке и снова задуматься: как бы ощущалась эта сладкая мякоть у меня на зубах, если бы, на этот раз, я откусил поглубже, почувствовав, как брызги крови омывают мои вкусновые рецепторы, и вырвал из нее кусок. Я выбросил эту мысль из головы, бросил "хвост" рядом с другими игрушками и схватил "драконий язык"[23 - "Драконий язык" можно использовать как флоггер для получения большего эффекта шлепающего удара или как хлыст для большего эффекта укуса или жала. Как бы вы ни решили использовать свой "язык", он создаст самые потрясающие красные узоры на вашем холсте.].
У него металлическая ручка с шипами. Близнец флоггера с такой же рукояткой. Сам "язык" сделан из черного силикона. Одним движением запястья я могу оставить рубцы или порезать кожу. Я шлепнул им по ее бедрам, а затем по заднице. Я мгновенно увидел рубцы, маленькие сердитые красные полоски, которые пересекали ее плоть, как линии широты и долготы. Когда я, наконец, отбросил его в сторону, она оказалась в другой вселенной.
Затем я схватил однохвостку.
Это нейлоновый сигнальный хлыст ручной работы, и это первый раз, когда я использую его на человеке. Я купил его месяц назад, сразу после занятий с хлыстом. С тех пор я практикую с ним до сих пор. Вчера утром я показал моей Mалышке, как я могу хлестать им так нежно, что это было похоже на шелест перышка. Я продемонстрировал это на рулоне туалетной бумаги, несколько раз надломив его, ни разу не порвав бумагу. Затем я улыбнулся и щелкнул им в последний раз, отправив конфетти в воздух. Когда я щелкаю им на этот раз, и все ее тело напрягается, я знаю, что она гадает, слегка ли я "поцелую" ее им или превращу ее задницу в конфетти.
Я хлестнул прямо там, где ее левая ягодица соприкасается с верхней частью бедра. Все ее тело сотряснулось.
- Оооо, Папочка!
Я зарычал в ответ... и снова хлестнул кнутом. Я хочу, чтобы она кричала, рыдала, умоляла меня остановиться.
Блядь! Съешь! Убей!
Подожди. О чем я только что подумал? Чувак, это не круто.
Подожди, мой внутренний голос только что назвал меня "чуваком"?
Почему, черт возьми, моя совесть звучит как Поли Шор[24 - П?ли Шор (род. 1 февраля 1968) - американский актёр, режиссёр, сценарист.]? Я бы не стал убивать мою Малышку. Хотя я бы трахнул ее и съел.
Чувак! Это еще хуже!
Перестань называть меня "чуваком"! Что, черт возьми, я говорю? Я теряю самообладание. Ладно, вернемся к хлысту. На ее коже была небольшая ссадина. Не порез, а просто разрыв в эпидермисе, из которого сочится прозрачная плазма. Я упал на колени и стал лакать его, как измученная жаждой собака. Я лизал от ее икр до задней поверхности бедер, вверх по щелке ее задницы. Я отдыхал, прижавшись щекой к ее заднице. Здесь было жарко. Тепло проникало в меня.
- Мммм. Это приятно, - сказала она.
Я лежaл так несколько долгих мгновений, пока монстр, наконец, не затих. Затем я встал и взял все три флоггера, по одному за раз, все три "весла", розгу, слэппер, "драконий язык", "драконий хвост" и, наконец, хлыст.
- Это вся чертова сумка.
Она улыбнулась.
- Я впечатлена. А теперь разорви меня,блядь, к чертовой матери на части!
Она раздвинула для меня ноги и наклонилась, задрав задницу к небу. Где-то глубоко внутри я почувствовал пробуждение монстра. Я зарычал... и напал.
Перевод: Zanahorras
"Съедобная"
Он хочет овеществить ее,
чтобы превратить ее бесконечную болтовню
в фарш.
Органы.
Кости.
Кровь.
Сладкая сочная штука,
которую он может есть,
а не говорить
или слушать.
Он закрывает глаза,
вдыхает ее ванильную кожу,
и откусывает еще кусочек.
Боль,
как августовское солнце.
Так вкусно.
Его вкусовые рецепторы
горят.
Перевод: Zanahorras
"Cвич"
Шейла задрожала, когда Нэйт затянул зажимы для сосков, постепенно и намеренно поворачивая маленький винтик на том, который был прикреплен к ее правому соску, одновременно поворачивая тот, который был прикреплен к его левому. Боль, которую она чувствовала, отразилась на его лице, как и экстаз. Он закрыл глаза и прикусил нижнюю губу, когда зажим из крокодиловой кожи впился в его розовую плоть и в ее. Ее сосок стал фиолетовым из-за того, что кровообращение было прервано. Тупая, сводящая живот боль послала слабую дрожь по ее лону. Она уже намокла... и это была всего лишь прелюдия.
Она напряглась, когда он включил фиолетовую палочку и подсоединил к ней электрод, затем медленно прикоснулся электродом к зажиму для сосков, прикрепленному к ней. Двадцать тысяч вольт электричества дугой пронзили ее грудь. Она стиснула зубы и подавила крик. Казалось, будто тысяча иголок вонзились в ее ареолу. Боль была сильной, но совсем не неприятной. Прилив эндорфинов заставил ее почувствовать себя под кайфом от обезболивающих, даже когда боль охватила ее.
Было очевидно, что Нэйту это тоже нравилось. Цепочка, соединявшая два зажима для сосков, передавала электричество и на тот, что был прикреплен к нему. Его эрекция ткнулась в воздух, выглядя опухшей и сердитой, когда разряды искусственной молнии опалили его нервные окончания и заставили его грудные мышцы болезненно сокращаться. Капелька предварительной спермы заблестела на головке его члена, и Шейла протянула руку и втерла ее внутрь. Его пенис заблестел от спермы, когда она начала медленно дрочить ему, поглаживая его долгими, томными движениями. Она небрежно сняла насадку фиолетовой палочки с зажима для сосков и прикоснулась ею к крайней плоти Нэйта.
- Ox, блядь! Ox, блядь! Ox, блядь! - воскликнул он, но нигде в их переговорах "ox, блядь" никогда не предлагалось в качестве стоп-слова.
Следуя ее примеру, Нэйт взял электрод из руки Шейлы и прикоснулся им к ее половым губам. Он увеличил интенсивность. Тридцать пять тысяч... сорок тысяч... пятьдесят тысяч вольт электричества пронзили ее лоно. Ощущение было такое, словно раскаленные скальпели яростными порезами вскрывали ее влагалище. Ей казалось, что она собирается прокусить свою нижнюю губу, боль была такой всепоглощающей... но такой замечательной. Затем он засунул его внутрь нее - не насадку, а всю фиолетовую палочку целиком. Шейла закричала, стиснула зубы, царапнула ногтями пол и кончила, как река.
Шейла и Нэйт оба были свичами, одинаково наслаждающимися причинением и получением боли, садомазохистами в самом буквальном смысле этого слова. Их отношения всегда были связаны с соперничеством, с того момента, как они впервые встретились в колледже. Кто был лучшим спортсменом? Кто мог бы получить лучший средний балл? Тогда кто мог бы получить самую высокооплачиваемую работу? Они пробегали марафоны и триатлоны, соревнуясь, кто выдержит больше. Шейла выиграла это соревнование, когда участвовала в ультрамарафоне "Bad Water", пробеге на 134 мили[25 - около 216 км.] по Долине Cмерти[26 - Национальный парк Долина Смерти является наиболее засушливым национальным парком в США, расположенном к востоку от горного хребта Сьерра-Невада в штате Калифорния, США, а также в небольшом анклаве в штате Невада. Парк имеет самый сухой и самый жаркий климат среди национальных парков Соединённых Штатов, в нём в месте, известном как Бэдуотер (англ. Badwater), расположена вторая по глубине наземная точка в западном полушарии - 86 м ниже уровня моря. До присвоения парку природоохранного статуса здесь в основном занимались
золотодобычей.]в середине июля. Нэйту пришлось выйти, когда он упал от теплового истощения, но Шейла закончила. Это был не первый раз, когда она в чем-то его побеждала. Что хорошего было бы в том, чтобы конкурировать с кем-то низшим? Но это был первый раз, когда она преуспела там, где он потерпел полную неудачу. Она сразу почувствовала что-то другое в их отношениях.
После Долины Смерти соревнования стали более... личными. У них всегда были открытые отношения. Они оба считали себя полиаморными. Но после неудачи Нэйта в Долине Cмерти, даже это превратилось в соревнование, в соперничество за то, кто сможет заполучить больше сексуальных партнеров. Конечно, у Шейлы было конкурентное преимущество. "Киска" ценится более высоко, чем пенис, и мужчины гораздо менее разборчивы, чем женщины. Нэйт одержал бы уверенную победу, если бы был достаточно предан победе, чтобы отсосать член или два, но упрямство гетеросексуала было серьезным препятствием, как он обнаружил однажды, когда попал на групповуху с участием Шейлы и восьми ее ближайших друзей. По крайней мере, у него хватило вкуса присоединиться, а не прерывать, изящно признав поражение, добавив свое семя к блестящей маске спермы, покрывающей лицо и груди его жены.
Когда они оба открыли для себя удивительный мир извращенного секса, он отдался ему всем сердцем, быстро превзойдя ее в мастерстве бондажа и садизма. Она была вынуждена признать, что его изобретательность в искусстве причинения боли сильно соперничала с ее собственной. На игровых вечеринках он всегда пользовался успехом у серьезных, закоренелых мазохистов, которые хотели, чтобы их пороли до тех пор, пока они не начнут рыдать в агонии и истекать кровью из десятков рубцов и рваных ран. Грубая игра телом была его специальностью, и он бил кулаками и пинал свичей, попадая в каждую точку давления, не удовлетворяясь, пока не заставлял их использовать стоп-слово. Но когда дело доходило до принятия боли, Шейла и Нэйт были равны. Они оба обладали необычайно высокой переносимостью даже самых мучительных физических травм. Нэйт счел это неприемлемым. Только полная победа удовлетворила бы его после двух сокрушительных поражений подряд.
Нэйт вынул фиолетовую палочку из влагалища Шейлы, когда она завершила последнюю из серии оргазмов, и прикрепил один из проводов к острому двустороннему кинжалу. Он начал резать груди Шейлы, разрезая острым краем ножа пополам ее сосок, в то время, как электрический ток в тридцать тысяч вольт прошел через лезвие и вошел в нее.
Шейла ответила яростной мастурбацией, в то время, как Нэйт продолжал резать. Затем настала его очередь, и она последовала его примеру, взяла нож и сделала надрез на его груди, чуть не ампутировав сосок в момент чрезмерного усердия. Потом ей в голову пришла идея получше. Она вспомнила маленький фаллоимитатор из нержавеющей стали, который они купили в знаменитом секс-шопе в Сан-Франциско, славившемся вибраторами. Она отцепила провода от ножа и прикрепила их к фаллоимитатору, а затем велела Нэйту повернуться и начала смазывать его анус. Он был такой же анальной шлюхой, как и она, и любил, когда его простату стимулировали во время секса, так что это, вероятно, отправило бы его в стратосферу.
Как она и подозревала, в тот момент, когда электричество ударило по его простате, он выпустил дугу спермы через половину комнаты. Но Шейла еще не закончила. Она взяла маленький катетер, который прилагался к фиолетовой палочке, присоединила его к устройству, а затем развернула Нэйта. Его член все еще пульсировал, липкий от спермы, которая все еще стекала с его головки. Она вылизала его дочиста, а затем снова отсосала до полной эрекции, прежде чем ввести наэлектризованный катетер в его мочеиспускательный канал. Это сделало свое дело. Он закричал и забился в конвульсиях, и Шейла как раз собиралась снять его и заявить о своей победе, когда он снова кончил.
- O, Боже! Это было чертовски круто! Твоя очередь.
В коробке с насадками для фиолетовых палочек был катетер поменьше, и Нэйт вынул один и заменил тот, который был липким от его спермы, на новый чистый. Он откинул Шейлу назад, широко расставив ее ноги. Она почувствовала, как он прощупывает там, внизу, раздвигая пальцами ее вульву, а затем почувствовала, как раскаленная добела агония разлилась по ее вульве, когда был введен катетер. Ее кишечник вырвался наружу, и моча брызнула на Нэйта, который начал неудержимо смеяться.
- O, черт! О, черт! Ты, блядь, нассала на меня!
Шейла тоже начала смеяться.
- Это не моча. Я сквиртнула.
Они оба рассмеялись еще громче.
- Мы ни к чему подобному не придем. Мы слишком равны, - сказал Нэйт, выключая фиолетовую палочку, вынимая катетер из мокрого влагалища Шейлы и направляясь в ванную за полотенцем, чтобы смыть мочу с лица и рук.
- Как насчет немного поиграть с огнем? - спросила Шейла, окликая Нэйта из спальни.
- Ты имеешь в виду что-то вроде хлопка со вспышкой и зажжения огня? Это скорее шоу...
- Нет. Я имею в виду, как с помощью паяльной лампы.
Нэйт сделал паузу.
- Ты серьезно?
- Я чертовски серьезнa.
Нэйт улыбнулся и подошел к бутановой горелке, которую они купили в "Sears" несколько месяцев назад, чтобы зажигать свечи во время игры воском. На самом еe кончике температура может достигать 3623 F[27 - около 1995 Цельсия]. Достаточно, чтобы вызвать ожоги третьей степени за две секунды или сжечь плоть дотла менее чем за три.
- Сначала я, - сказала Шейла, когда Нэйт зажег пламя, а затем она начала кричать, когда он опустил его ей между ног, и ее самый нежный цветок увял и превратился в пепел.
Перевод: Zanahorras
"Волчица"
Каннибальский флирт,
щелчок языка гремучей змеи...
Через ее покрытые пятнами мяса клыки,
вместо улыбки,
кровь стекает ей в горло.
Как теплое красное вино,
cлюни текут у нее с подбородка
в клубничных брызгах.
Ее сердце бушует
и издает дрожащий крик,
вверх от ее полного живота,
как первый оргазм.
Ставит ее на колени.
Ее тело все еще дрожит,
когда она слизывает мое семя
со своей туши
и улыбается.
Красная и мясистая.
Перевод: Zanahorras
"Смерть страсти"
Эта твоя порочная любовь,
это просто еще один улыбающийся труп,
изуродованный и брошенный обществом,
которое ненавидит его
и все женское.
Это привело бы к тому, что ты былa бы раздетa
из каждого чувственного изгиба,
уменьшенная
к страдающему булимией скелету.
Вызывающе позирующая
в цветах кабаре
и перьяx танцовщицы;
покрытая с головы до ног
мочой и спермой;
глаза приклеены;
влагалище и прямая кишка растянуты;
каждое отверстие разграблено;
отвергнутая
среди окурков и пивных банок,
оберток от фаст-фуда и палаток для бездомных
на обочине оживленной автострады.
Пародия на потраченные впустую влажные мечты
и растраченная похоть.
Пародия на романтику.
Комедия греха.
Кормление червей и цветов
с гнилью и разложением.
Грибы, растущие на твоих отходах,
где твои ноги расставлены в стороны,
демонстрируя бесформенную, бесполую пустоту.
"Она" -
теперь бессмысленное различие,
которое все требовали от тебя,
не заслуживая.
Все еще пытаешься соблазнить и обмануть -
без зрителей, кроме бродяг и паразитов,
ухмыляющихся извращенцев.
Они забирают у тебя лучшие части,
чтобы накормить их отвратительное потомство,
ставшее твоим замещающим потомством.
Прохожие таращатся, проезжая мимо;
их собственные жизни подтверждены
твоей трагедией.
Перевод: Zanahorras
"Бритвенно-острая секс-игрушка"
Если ближайшая и непосредственная цель нашей жизни - не страдание, тогда наше существование является самым плохо приспособленным к своей цели в мире: ибо абсурдно предполагать, что бесконечное страдание, которым повсюду полон мир, и которое возникает из нужды и страдания, относящихся по существу к жизни, должно быть бесцельным и чисто случайным. Конечно, каждое отдельное несчастье кажется исключительным случаем, но несчастье в целом - это правило.
- Артур Шопенгауэр, философ девятнадцатого века
Газеты были полны историй о серийном убийце-садисте, который пытал своих жертв в течение нескольких дней, прежде чем они, наконец, умерли от полученных травм. Они обнаружили тела молодых людей, многие из которых были проститутками, в мусорных контейнерах за захудалыми мотелями в районах Тендерлойн и Полк-стрит, изуродованные сверх всякого разумного воображения. В некоторых даже нельзя было узнать мужчин.
Джеймс был заинтригован.
С тех пор как он был подростком, Джеймс был очарован серийными убийцами, если быть точным, сексуальными убийцами "с почерком". Его не интересовали такие парни, как Дэвид Берковиц, который просто стрелял в своих жертв, не подвергая их предварительно пыткам. Его интерес был самым садистским. От Джека Потрошителя до Джеффри Дамера и СПУ-убийцы[28 - Деннис Линн Рейдер (род. 9 марта 1945) - американский серийный убийца и массовый убийца. История Рейдера вдохновила Стивена Кинга на написание повести "Счастливый брак". Получил широкую известность из-за своей неуловимости, ему удавалось скрываться от правосудия более 30 лет. Является одним из самых известных серийных убийц в криминальной истории США. Оказал большое влияние на американскую поп-культуру. Рейдер проникал в дома своих жертв, после этого практически всегда душил их: верёвкой, колготками, руками, пакетом, поясом. Он их связывал, пытал и убивал (от этого и прозвище "BTK", от англ. bind, torture, kill, рус. "СПУ"). Другие прозвища: "Удав", "Неуловимый убийца", "Уичитский душитель".], образы их изуродованных жертв наполняли его фантазии на
протяжении всего периода полового созревания и после него. Но его фантазии никогда не были о том, чтобы причинять людям боль. Джеймсу и в голову не пришло бы причинить кому-либо боль. Он не задавался вопросом, каково это - совершать такие ужасные зверства по отношению к другому человеческому существу. Его заботой было то, что чувствовали жертвы, когда их насиловали, пытали и расчленяли.
* * *
Джеймс был настоящим сластолюбцем. Он наслаждался каждым ощущением, которое испытывало его тело. Он принимал и желал боли - ради нее самой. Он жаждал опыта, в его самом экстремальном проявлении. И нет переживания более глубокого, чем боль. Боль - это система предупреждения организма о том, что мы делаем что-то или позволяем, чтобы с нами что-то делали, что может поставить под угрозу целостность наших тел, что может поставить под угрозу нашу жизнь.
Джеймс не боялся смерти. Для него смерть была просто прекращением всех ощущений, концом всего опыта. У Джеймса было достаточно опыта, чтобы заполнить дюжину жизней. Это было все, что можно было почувствовать, вплоть до той роковой секунды перед остановкой сердца, той последней, головокружительной, завершающей мир муки, которая перегрузила бы его чувства и погнала бы его душу в эфир. Это был тот опыт, которого жаждал Джеймс. Вершина агонии, все, что могло выдержать человеческое тело, прежде чем поддаться безумию и смерти, предел человеческой физической выносливости. Его поиски так часто приводили его в отделение неотложной помощи, что его последняя поездка закончилась бы самоубийством или угрозой быть запертым в психиатрической больнице. Джеймс был настолько экстремальным мазохистом, что его исключили из всех местных БДСМ-групп и запретили посещать "игровые вечеринки". То, что он называл "игрой на грани", большинство называло безумием. На его плоти была запечатлена целая история бездонных радостей и мук... как иероглифы на стенах гробницы. Смерть была единственным опытом, который ему еще предстояло
испытать, единственным порогом, который он не переступил.
Он был серьезно искалечен во время игры с огнем, когда заменил обычно используемый 70-процентный спирт на 100-процентный, оставив ожоги третьей степени на спине и ягодицах. Позже ему запретили посещать подпольную вечеринку после того, как его выпороли флоггером, сделанным из колючей проволоки и цепи. Кровь и кусочки его плоти начали покрывать стены, и он был насильно изгнан вместе со своим товарищем по играм-садистом, который разрыдался во время порки, умоляя Джеймса использовать стоп-слово. Джеймс этого не сделал. Никто никогда больше не видел человека, который доминировал над ним в ту ночь. Он полностью удалился со "сцены" и даже удалил свой профиль в FetLife. Ходили слухи, что он получил психологическую травму от игры с Джеймсом. После этого Джеймс стал играть сам с собой, все время фантазируя о садисте, который был бы достаточно экстремален, чтобы справиться с ним. Для него не имело значения, что садист, которого он искал, мог оказаться тем, кто прикончит его.
Джеймс верил, что такой вещи, как смерть, не существует. До того момента, как вы перестали существовать, вы были живы. Как только вы умрете, не может быть ни раскаяния, ни сожаления, потому что больше не будет "вас", чтобы испытывать такие эмоции. Он придерживался солипсистской точки зрения, что не только вы закончите, но и все время, все существование, потому что оно существует только до тех пор, пока вы существуете, чтобы воспринимать его. Точно так же, как Сизиф принял свое наказание в "Аиде", бесконечно катя свой камень в гору только для того, чтобы наблюдать, как он катится обратно вниз, так и Джеймс принял неизбежность страданий, как синоним существования. Когда боль закончилась, закончилась и жизнь, а Джеймс хотел жить! Реальность была его игровой площадкой, парком развлечений для его разума, и поиск новых развлечений был его единственной заботой.
"ПЫТАЮЩИЙ УБИЙЦА СНОВА НАНОСИТ УДАР!
БЕЗГОЛОВЫЙ ТОРС НАЙДЕН В ТЕНДЕРЛОЙНЕ!"
Джеймс вздохнул, взяв себя в руки, и начал яростно мастурбировать, листая таблоид, поглощая описания погрома и резни, пока детективы размышляли о том, что пережила жертва перед тем, как ее обезглавили. Джеймс выстрелил теплой струей спермы по всей окровавленной фотографии трупа, когда добрался до той части, где судмедэксперт сказал, что жертва была жива во время обезглавливания. Джеймс с трудом мог представить себе такой возвышенный экстаз. Он смотрел видеоролики Талибов и ИГИЛa о том, как американским пленным грубо и варварски обезглавливали головы - с отвращением... в первый раз. Он хотел увидеть, как ублюдки, которые это сделали, будут выслежены и подвергнуты пыткам. Он даже надеялся на смерть их семей. Но потом... он снова наблюдал за ними... и снова... Hе в силах ничего с собой поделать. Когда видео, наконец, были удалены из Интернета, он почувствовал облегчение. Он чувствовал себя несчастным, наслаждаясь страданиями этих жертв, точно так же, как он чувствовал себя несчастным из-за своего волнения по поводу Пытающего Убийцы. Каждый раз, когда он мастурбировал под эти видео, раскаяние и
депрессия захлестывали его со всех сторон. Он чувствовал себя ужасным человеком, но продолжал это делать, просыпаясь каждое утро в надежде услышать больше новостей о Пытающем Убийце, игнорируя тот факт, что больше новостей означало больше невинных жертв, игнорируя тот факт, что его "порнография" означала потерю чьего-то отца, брата, мужа, любовника или друга. Его сочувствие возвращалось только после того, как сперма была пролита, а его эрекция спала.
Быстро приняв душ, Джеймс надел обтягивающие шорты, майку и теннисные туфли, а затем взял такси до района Тендерлойн. Поездка по Маркет-стрит была ничем не примечательной. Туристы спешили из одного универмага с завышенными ценами в другой. Бездомные сидели на тротуарах с протянутыми руками, умоляя прохожих дать им лишнюю мелочь. Молодые городские профессионалы, инженеры-программисты и технические гики шли, опустив головы и не отрывая глаз от своих смартфонов. Хипстеры носили узкие джинсы и обтягивающие футболки, которые едва прикрывали их животы. Хип-хопперы носили огромные наушники. Толстые полицейские улыбались туристкам и хмурились почти на всех остальных и угрожали им. Пары геев, лесбиянок и гетеросексуалов прогуливались рука об руку, открыто демонстрируя свою привязанность друг к другу, время от времени обнимаясь, целуясь или нежно шепча комплименты. Джеймс молча впитывал все это, глядя в окно такси, его мысли все еще были в ловушке спирали садомазохизма и смерти.
Такси высадило его перед полуразрушенным трехэтажным многоквартирным домом с выцветшей вывеской над дверью, на которой было написано: "Отель Йорк". Он приходил в одно и то же место каждую ночь, в течение нескольких недель. Двое из четырнадцати молодых мужчин-проституток, которые, как известно, стали жертвами Убийцы, работали в этом самом квартале. Джеймс полагал, что это только вопрос времени, когда убийца вернется за другой жертвой, и если Джеймсу повезет, на этот раз Убийца выберет его.
В течение двух недель Джеймс ловил себя на том, что бродит вдоль шоссе. Он выставлял большой палец, как автостопщик, соглашаясь на любую предложенную поездку, надеясь найти свою судьбу, свою роковую мечту. К настоящему времени его ограбили пять раз с применением пистолета, ножа и молотка-гвоздодера. Его трижды избивали, в том числе парень с молотком, и даже несколько раз насиловали, но приз все равно ускользал от него.
На этот раз он стоял там несколько коротких минут, когда рядом с ним остановился черный "Кадиллак Эскалейд". Он наблюдал со знакомым волнением, трепетом предвкушения и страха, как опустилось окно, и суровое лицо с бледной, как у трупа, кожей и изможденными чертами лица выглянуло на пешеходов на тротуаре. Взгляд мужчины скользнул по сборищу прихорашивающихся мальчиков-шлюх с плотоядной похотью, сверкающей в его глазах, как звезды. Джеймс пришел в восторг, когда увидел, как мужчина облизывает губы, практически истекая слюной, как голодающий в буфете. Этот человек был охотником. Oхотником на людей. Джеймс легко узнал его. Но охотился ли он просто за маленьким мальчиком-"киской", или он был тем охотником, которого искал Джеймс?
Джеймс подошел к обочине и показал большой палец, приглашая прокатиться. Он смело встретил пристальный взгляд мужчины взглядом, который, как он надеялся, должен был показаться соблазнительным, а затем облизнул свои накрашенные губы и бесстыдно покачал задницей в направлении мужчины. Мужчина подозрительно посмотрел на него, прежде чем широко распахнуть пассажирскую дверь и жестом пригласил Джеймса присоединиться к нему. Джеймсу пришлось драться с двумя другими проститутками, которые пытались оттолкнуть его от "Эскалейда". Hо он был менее уставшим от улицы, чем они, и легко отбился от них. Tяжело дыша, он устроился рядом с мужчиной, который выглядел, как голливудский стереотип гробовщика: темный костюм, бледная кожа, черные волосы и глаза, длинные костлявые пальцы. Он был прямо из "Central Casting"[29 - "Central Casting" - американская кастинговая компания с офисами в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Джорджии и Луизиане, специализирующаяся на кастинге статистов, дублеров и дублерш. В популярном употреблении термин "центральный кастинг" стал обозначать неопределенный источник стереотипных типов для кино или
телевидения.]. Именно так выглядели серийные убийцы в нашем воображении, что сразу же вызвало у Джеймса скептицизм. На самом деле они не похожи на Снидли Хлыстa[30 - Снидли Хлыст - вымышленный персонаж, первоначально появившийся в качестве главного антагониста в эпизодах мультсериала "Шоу Рокки и Буллвинкла". Он заклятый враг Дадли-Делай Правильно. Хлыст - стереотипный злодей в стиле стандартных персонажей, встречающихся в немом кино и ранних сценических мелодрамах, одетый в черную одежду, цилиндр и с усами в виде руля.] или Гомеса Аддамса[31 - Гомес Аддамс - патриарх вымышленной семьи Аддамсов, созданной карикатуристом Чарльзом Адамсом для журнала "New Yorker" в 1940-х годах, а впоследствии изображенной на телевидении, в кино и на сцене.]. Обычно это толстые мужчины, средних лет, с женами и детьми дома, убивающие проституток в перерывах между покупками "KFC"[32 - известная марка куриных ножек во фритюре]на ужин, или беззубые реднеки, напивающиеся и пытающие женщин-туристов, одинокие гики, дрочащие на видео о бондаже в подвале своих родителей, которые похищают и убивают ребенка своего соседа. Они
никогда не выглядели так зловеще, как этот парень. Этот парень, казалось, слишком старался выглядеть соответствующим роли. Но теперь было слишком поздно; они мчались по Маркет-стрит, а мужчина сжимал бедро Джеймса и время от времени одаривал его слабой, невеселой улыбкой.
Они приехали к нему домой, в тщательно убранную двухкомнатную квартиру в районе Хейт-Эшбери. Они поцеловались, обсудили цены, а затем удалились в спальню, где начали неловкие переговоры. Сурового вида мужчина (с бледностью трупа) спросил Джеймса, каковы его "пределы жестокости", и Джеймс нагло ответил:
- У меня их нет. Я готов на все.
Мужчина улыбнулся с выражением, явно рассчитанным на то, чтобы казаться угрожающим.
- Я - садист. Я хотел бы причинить тебе боль.
- Я - мазохист. Я - с удовольствием, - ответил Джеймс, подмигнув и усмехнувшись.
Мужчина усмехнулся вместе с ним, а затем снова уставился на него своими жесткими глазами, а вся радость исчезла с его лица. И снова это было намеренное притворство, заставившее Джеймса задуматься, как часто этот человек практиковал это особое выражение лица в зеркале.
- Я хочу порезать тебя.
Джеймс стянул через голову свою маленькую рубашку, демонстрируя порезы и рубцы, уже украшавшие его плоть, а затем послал мужчине воздушный поцелуй.
- Пожалуйста, режь меня сколько хочешь. Я люблю кровавые игры.
Мужчина казался обезоруженным.
- У тебя должны быть какие-то ограничения? У каждого есть свои пределы.
Джеймс пожал плечами.
- Их еще никто не нашел. Может быть, ты будешь первым, кто найдет этот предел.
- Что, если я зайду слишком далеко и убью тебя? Что, если я захочу убить тебя?
Джеймс снова пожал плечами и вздохнул.
- Тогда, думаю, я умру. Мы можем начать прямо сейчас?
- Стоп-слово?
- Да пошло оно, - ответил Джеймс. - Я никогда им не пользовался.
Возбуждение вспыхнуло в холодных глазах мужчины, и он быстро пересек комнату и вытащил из шкафа чемодан на колесиках, свою "сумку для игрушек". Он с размаху открыл ее и начал вытаскивать свои игрушки, целенаправленно раскладывая их на длинном столе у своей кровати. В ней были кнуты и флоггеры, плетка-девятихвостка из колючей проволоки, лопатка с шипами, ножи, скальпели, топор и пила.
Джеймс был опьянен этим зрелищем. Он нашел нужного человека.
- Могу я тебя связать?
- Тебе действительно обязательно спрашивать?
* * *
Джеймс задрожал от восторга, когда лезвие пронзило его плоть. Он наблюдал, как человек с жесткими, бесстрастными глазами, похожими на осколки стекла, слизывает кровь, выступившую из его ран, и мурашки побежали по коже между рубцами, когда он провел скальпелем по грудной клетке Джеймса. Руки Джеймса были привязаны к его ногам, левое предплечье к левой голени, а правое предплечье - к правой голени, так что он был распростерт на кровати с поднятыми ногами и обнаженными гениталиями. Замысловатая серия узлов начиналась на его запястьях и лодыжках, и доходила до локтей и коленей. Положение было болезненным, ограничивающим гибкость Джеймса и частично нарушающим кровообращение в его руках. Но Джеймс не возражал. У него бывало и похуже.
- Как мне тебя называть?
- Смерть, - мелодраматично ответил мужчина, слизывая кровь Джеймса со скальпеля.
- Нет, серьезно. Как тебя зовут?
- Я не скажу тебе своего имени.
- Ладно. Какое это имеет значение... Отлично. Я буду называть тебя просто "сэр".
- Зови меня Смерть.
- Я не буду звать тебя Смертью. Я даже не могу сказать это с невозмутимым видом, сэр. Tебе нужно хорошее имя доминанта. Ты любишь кровь. Как насчет "Ищейки"?
Мужчина сделал паузу.
- Мне это нравится. Ты уверен, что это не банально?
Джеймс нахмурился.
- Банальнее Cмерти? Нет, думаю, что это идеально. А теперь сделай мне больнее, Ищейка, сэр!
Ищейка улыбнулся и вернулся к работе. Он взял кожаный ремень, которым точил бритву, и ударил им Джеймса по лицу, разбив губу и открыв огромную рану на щеке. Он снова и снова бил Джеймса ремнем, рассекая его щеку и разбрызгивая кровь по полу, пока розовая мышечная ткань и белая кость не стали видны сквозь расширяющийся разрез под его скулой.
Джеймс почти сразу почувствовал, как адреналин, серотонин и окситоцин начали выделяться из его гипофиза. Однако это был не опьяняющий поток дофамина и эндорфинов, которого он жаждал. Это потребовало бы гораздо большей боли, но это было начало. Он наблюдал, как Ищейка взял терку для сыра - замечательный изврат - и начал медленно снимать кожу с груди Джеймса, разрезая сосок и почти полностью срезая его. Ощущение было райским. Джеймс парил высоко в облаке морфиноподобных эндорфинов, когда человек, которого он окрестил Ищейкой, поднял один из пальцев Джеймса, сделал скальпелем надрез у основания, а затем начал сдирать кожу, сворачивая еe, как будто снимал презерватив. Боль была почти невыносимой.
Мужчина посмотрел ему в глаза, изучая выражение лица Джеймса, как будто наблюдал за насекомым под микроскопом, положив палец Джеймса в рот и похотливо посасывая окровавленный обрубок. Джеймс вздрогнул, а затем хихикнул, размышляя о том, насколько уместно имя, которое он дал своему мучителю. Он попал в самую точку, черт возьми. Этот человек был абсолютным обжорой крови, точно так же, как Джеймс был шлюхой, жаждущей боли.
Джеймсу нужна была эта... эта агония... восторженный экстаз физической муки. Ни одно лекарство, которое он когда-либо находил, не удовлетворяло его так, как те, которые его организм естественным образом выделял, когда его доводили до предела и выходили за пределы. Он чувствовал себя по-настоящему живым только тогда, когда его чувства кричали от боли. Именно тогда он преодолевал это серое, банальное, безвкусное существование ради света, цвета, текстуры и безумных ощущений. Что Джеймсу было трудно представить, так это то, что садисты получали от этого. Что Ищейка получил, пытая его?
Весь этот опыт был предоставлен Джеймсу. Он получил выброс эндорфина, когда боль превратилась в удовольствие в раскаленном добела взрыве ошеломляющих физических ощущений. Ищейка ничего не чувствовал ни через скальпель, ни через кожаный ремень, ни даже через флоггер с колючей проволокой. Пока серийный убийца-садист работал над плотью Джеймса, отправляя его в некое жидкое блаженство за пределами подпространства, Джеймс смотрел на сложные выражения на лице Ищейки, гадая, о чем он, должно быть, думает. Джеймс мог видеть эрекцию, выступающую из залитых кровью докеров мужчины, но он не мог этого понять. Для Джеймса лезвие, рассекающее его сосок и сдирающее кожу с груди и живота, как будто чистящее апельсин, было чистейшим экстазом, превосходящим оргазм или искусственную эйфорию от опиатов или барбитуратов. Каждый разрез лезвия по его плоти был подобен переживанию целой жизни, полной радостей и страданий, в один острый, как бритва, момент.
Но у лезвия не было нервных окончаний, чтобы почувствовать его проникновение в тело Джеймса. Онo никоим образом не былo связанo с нервной системой Ищейки. Oн не мог почувствовать ощущения от лезвия, когда оно вскрыло мошонку Джеймса так, что его яички выпали из мешка, как устрицы, вынутые из раковин, и повисли у него между ног на маленьких извилистых связках нервов и сухожилий. Он не мог почувствовать, как мышцы сфинктера Джеймса сжались вокруг лезвия, когда оно скользнуло в его задний проход и вынуло сердцевину из его задницы, как недоеденный грейпфрут. Он мог слышать крики Джеймса. Он мог наблюдать, как Джеймс дрожит и бьется в конвульсиях, его глаза остекленели в наркотическом восторге, когда эндорфины заставили его воспарить. Почувствовать, как кровь омывает его руки или забрызгивает лицо, когда брызжет из открытых артерий. Но он мог только гадать о том, что чувствовал Джеймс, даже когда Джеймс задавался вопросом о мыслях и эмоциях, движущих этим садистским монстром.
Никакое ощущение, которое могло бы вызвать тело, не было более всепоглощающим, более ошеломляющим, чем ощущение острого лезвия, проходящего сквозь кожу и мышечную ткань. Ничто не сравнится с предвкушением непристойной агонии, когда ты смотришь, как оно проникает все глубже и глубже, до самой кости. Удовольствие редко было таким приятным, как вы ожидали, а боль почти всегда была более болезненной, более интенсивной. Просто сравните интенсивность эмоций, испытываемых животным во время еды, с тем животным, которое едят. Это бледнеет в сравнении.
Тем не менее, животное, которое разрушало плоть Джеймса, казалось, находилось во все возрастающем состоянии сексуального возбуждения, граничащего с оргазмическим блаженством.
Джеймс стиснул зубы от боли, когда Ищейка насиловал его охотничьим ножом. Джеймс задавался вопросом, может ли этот мужчина кончить таким образом. Просто трахнув его ножом? Он задавался вопросом, был ли нож для этого кровожадного зверя чем-то вроде суррогатного пениса. Возможно, это был единственный способ, которым он мог трахаться? Очевидно, его пенис функционировал. Джеймс мог видеть отчетливые очертания его эрекции, пульсирующей в штанах. Но, может быть, это проявляется только во время актов насилия? Может быть, этот человек не убивал его, а занимался с ним любовью единственным доступным ему способом. Джеймс не видел никакой разницы между этим человеком с остекленевшим, полуприкрытым выражением глаз, и тем, как он прикусывал нижнюю губу, а иногда и полностью закрывал глаза, постепенно раздевая Джеймса, и выражениями, которые он видел на лицах мужчин, которых он иногда подбирал в барах, когда они жестко трахали его в задницу, иногда доводя до кровотечения. A однажды отправив в отделение неотложной помощи с выпадением заднего прохода после того, как его ударил культурист с руками, как у Джорджа
Формана.
Когда мужчина зажег паяльную лампу и начал нагревать лезвие своего ножа, прежде чем разрезать бедра Джеймса, прижигая артерии, даже когда он распиливал мышцы, Джеймс был в раю. Теперь он был уверен, что не переживет этой встречи. Этот человек явно был убийцей, которого он искал, и Джеймсу было все равно. Это было то, чего он хотел, опустошить свою чашу с эликсиром жизни, выпить его до последней капли, и это означало радостное подчинение всей боли, которую могла вынести его смертная оболочка, ибо в этом был сам смысл существования, бесконечная череда агоний, ненадолго прерываемых периодами радости и скуки. Почти все удовольствие, за исключением сексуального, было просто отсутствием дискомфорта, отсутствием боли, дефицитом истинного опыта, скорее негативным, чем положительным. Боль была единственным достоверно положительным ощущением, единственным истинным переживанием. Вот почему оно воздействует на живые существа с большей силой и настойчивостью, чем любое другое чувство. Просто подумайте о том, как редко мы не осознаем наше общее хорошее самочувствие, а только осознаем каждое небольшое физическое
раздражение, приступ боли в пояснице, скованности шеи, то место, где жмет обувь или натирает нижнее белье. Именно эти незначительные неудобства Джеймс впервые полюбил и научился получать от них удовольствие.
* * *
Ищейка посмотрел вниз между ног Джеймса и был явно шокирован, увидев там пульсирующую эрекцию, несмотря на потерю крови и травму. Он презрительно усмехнулся и взял флоггер, сделанный из нескольких отрезков цепи и колючей проволоки. Он порол Джеймса по заднице и бедрам, отрывая большие куски плоти, пока тот не обессилел от напряжения. Брызги крови забрызгали комнату, кровать, даже Ищейку.
Джеймс лежал на кровати, дрожа и сотрясаясь в конвульсиях от шока, адреналина и эндорфинов, которые так накачали его, что он едва понимал, где он находится.
- Это ооооочень круто, - промурлыкал Джеймс, что, казалось, разозлило Ищейку.
Очевидно, это была не та реакция, которую он ожидал.
Обхватив руками горло Джеймса и сжимая до тех пор, пока он почти не раздавил ему гортань, Ищейка начал издеваться над эрегированным органом Джеймса, нанося по нему удары кулаками и ладонями, прежде чем взять скальпель и разрезать его вдоль основания, медленно снимая кожу одним длинным движением, точно так же, как он ранее делал с его пальцем. Джеймс застонал в экстазе, когда мужчина скатал кожу на его ствол, используя кровоостанавливающее средство, чтобы сорвать ее начисто. Джеймс ничего не мог с собой поделать. Всего этого было слишком много. Он эякулировал прямо на лицо мужчины, вызвав еще один шлепок от бритвенного ремня, на этот раз по обнаженным яичкам, который вызвал у него волну тошноты и чуть не заставил потерять сознание.
Пятна заплясали у него перед глазами. Его сердце бешено забилось. Его дыхание было поверхностным и учащенным. Он задыхался. Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы попытаться успокоиться, изо всех сил стараясь сохранить сознание, не желая пропустить момент мучений. Его голова постепенно прояснилась, оставив только тупую пульсацию в яйцах и обжигающую боль в оголенном пенисе и пальце, а также порезы и выбоины на груди и лице, все они обильно кровоточили и пропитали матрас под ним.
Он все еще дрожал, впадая в гиповолемический шок, когда в комнату вошла женщина, огромная женщина со свирепыми, сердитыми глазами и большими, отвисшими грудями, как у готтентотской Венеры.
Когда она улыбнулась, Джеймс впервые за много лет испытал настоящий страх.
- Какого хрена вы, два педика, делаете?
Она была гигантской, весила больше трехсот фунтов[33 - около 136 кг.]. Ее груди были размером с индейку на День благодарения и свисали до талии, как будто она думала, что любые усилия поддержать их были бы пустой тратой времени. Ее ноги были похожи на телефонные столбы, испещренные паутинками синих варикозных вен. Ее задница была такой широкой, что Джеймс мог видеть ee, глядя на женщину спереди. Он улыбнулся. Она была прекрасна. Вот как должна была выглядеть Cмерть. Не как бледный, бесчувственный упырь, который издевался над ним последние полчаса, а как эта огненная, племенная, примитивная богиня мести. Смерть должна быть страстной, эмоциональной, такой же бессмысленной и капризной, как сама жизнь.
- Я убью вас обоих, хуесосы!
И она была такой.
Богиня взяла бритвенный ремень и начала молотить им Ищейку, пока его жесткие, холодные, мертвые глаза не наполнились страхом, а затем слезами, когда он рухнул на пол под ее натиском, в то время, как она чередовала ремень, кулаки и удары ногами по яйцам и животу.
- Это то, чем ты занимался? Так вот почему ты тайком убегал каждую ночь? Значит, ты любишь поиграть в "прятки салями" с какой-нибудь королевой садо-мазо с Полк-стрит?
Женщина была в ярости. Ее ярость была первобытной и иррациональной, наполненной пропитанными мокротой ругательствами, когда она ударила Ищейку по голове шипастой лопаткой, которую он собирался использовать против Джеймса. Это было великолепно! Пряди светлых, как перекись, волос кружились вокруг ее головы подобно огненному ореолу белого света, когда она издевалась над своим беспомощным партнером. В считанные мгновения она превратила его в жалкого, истекающего кровью ребенка, дрожащего и рыдающего в углу.
Затем она повернулась к Джеймсу. Он мог сказать, что она хотела причинить ему боль. Он был так возбужден, что вся кровь, которую он еще не пролил на матрас, хлынула к его члену. Он никогда не видел свой член таким твердым.
Каждый шаг, который она делала к нему, посылал волны по желеобразным рулетикам жира, которые колыхались, как пакеты с пудингом телесного цвета. Ее титанические груди колыхались, как разбитые мячи. Толстые, мясистые руки, покрытые целлюлитом, как крылья летучей мыши, протянулись, чтобы обнять его. Ее прищуренные глаза вспыхнули гневом богини из глубины впадин, образованных ее раздутыми щеками и низко нависшим лбом. Она подняла скальпель с пола и слизнула с него кровь Ищейки, точно так же, как он слизывал с него кровь Джеймса. Hо когда она это делала, это действие не было бесстрастным. Она пускала слюни на лезвие, дрожа от какой-то ужасающей комбинации ярости и похоти, которая заставила Джеймса завизжать в предвкушении.
- Да! Сделай мне больно. Пожалуйста, сделай мне больно!
- О, да... Я собираюсь сделать тебе больно, ты, маленький пиздюк. Я сделаю тебе оооооочень боооооольно.
* * *
Джеймс наблюдал, как бушевала кровавая оргия. Ищейка и его хозяйка были бы поражены, если бы знали, что он все еще жив и в сознании. Это должно было быть невозможно, и Джеймс знал, что его жизненная сила была кратковременным, быстро разрушающимся явлением. Он потерял так много крови, и не хватало нескольких жизненно важных органов. У него не было иллюзий относительно своих шансов на выживание. Он был готов к такому концу с тех пор, как прочитал свой первый настоящий криминальный роман о серийных убийцах. Это было то, как он всегда хотел поступить.
Богиня ела что-то похожее на его печень, когда скакала верхом на Ищейке, чьи глаза все еще выглядели стеклянными и мертвыми, но теперь они были стеклянными от шока. Они были неподвижны и расширены. Он тоже скоро умрет. Джеймс наблюдал, как его собственные легкие расширяются и сокращаются через отверстие в груди, где кожа, жир и мышцы были содраны с его грудной клетки, оттянуты назад и прижаты к матрасу, обнажая его бьющееся сердце. Он наблюдал, как его сердце выкачивает остатки жизненной жидкости через мириады ран.
Богиня держала в руке ободранный и отрезанный пенис Джеймса, используя его как какой-то вялый фаллоимитатор, пытаясь содомировать им Ищейку. Джеймс воображал, что он все еще привязан к нему, что он может чувствовать ощущение сморщенного ануса серийного убийцы, смыкающегося вокруг головки его члена, когда он входит в него. Богиня тщетно пыталась сжать нижнюю часть его члена, чуть выше того места, где он был отрезан, чтобы сделать жгут из своего мясистого кулака и удержать кровь внутри, чтобы он оставался эрегированным. Это не сработало. Пенис обмяк и безвольно свисал с задницы Ищейки, как сдутый воздушный шарик.
Богиня извлекла бесполезный орган, выдернув его из жопы Ищейки с влажным хлюп! Вместо этого, она смазала пальцы Джеймса его же кровью. Они все еще были прикреплены к его ампутированной руке. Ищейка, казалось, очнулся от своего состояния фуги. Он хныкал и умолял. Слезы текли по его лицу, а нижняя губа дрожала, как у обиженного ребенка. На его лице отразился смертельный ужас, так непохожий на хищный блеск, который он носил раньше. Джеймс представил себе, как, должно быть, выглядели его жертвы, когда они знали, что обречены. В отличие от Джеймса, он не научился ценить жизнь, понимать смерть, приветствовать боль, как кульминацию того и другого.
Богиня поцеловала Джеймса в губы, зажала их между своих пухлых пальцев, а затем, оторвав, уронила их на пол. Она продолжала скакать верхом на перепуганном серийном убийце, стонала и вскрикивала, как в порно, где ее трахал Джон Холмс, в то время, как отрубленная конечность Джеймса протаранила кровоточащий анус Ищейки. Она провела языком Джеймса по своим огромным, набухшим грудям, провела им по длинным розовым соскам с огромными ореолами, похожими на ломтики болонской колбасы, а затем внизу, между бедер. Она использовала бестелесный язык, чтобы ласкать свой набухший клитор. Каскад жировой ткани, который висел последовательными рядами между ее подбородком и зияющей розовой пастью ее влагалища, содрогнулся, когда она приблизилась к оргазму.
Джеймс был счастлив, что смог доставить этой великолепной женщине такое удовольствие. Он никогда не был ничьим рабом, но если бы это было так, он представлял, что это был бы высший акт служения, дающий своей Госпоже последний оргазм с его собственными расчлененными частями, пока он погружался в забвение, отдавая все для ее удовольствия.
Богиня закричала, когда кончила, а затем оторвалась от мужчины с затравленными глазами, как раз в тот момент, когда он сам достиг кульминации и быстро испустил дух. Она погрузила язык Джеймса в свою мокрую "киску", и очередной оргазм сотряс ее массивную фигуру. Она улыбнулась Джеймсу, своей едва живой секс-игрушке, продолжая содрогаться от волн удовольствия.
Он улыбался с тех пор, как она убрала его губы.
Перевод: Zanahorras
"Астральная проекция"
Я мечтаю о тебе.
Безумие покоящегося разума
приводит меня к тебе,
когда солнечный свет гаснет,
на залитых лунным светом крыльях летучей мыши,
cо скоростью ночи
на быстрых автомобилях
c ревущими рожками.
Визг шин
и гремящие
басы радио,
ритм-энд-блюзовые песни о любви,
которые поют о твоих слезах,
мерцающиx
на твоей идеальной коже.
Я прихожу к тебе.
Бестелесный,
как дух,
чтобы завладеть твоей плотью.
Прижмись ко мне,
близко к твоей душе,
и прошепчи в своем сердце:
- Я люблю тебя.
Я прихожу к тебе
в цепях,
покрытый синяками и кровоточащий,
и рухну к твоим ногам.
Умоляю тебя
полюбить меня в ответ,
любить меня так же сильно,
как я люблю тебя.
Я кричу, чтобы разбудить себя
и найти тебя,
cпящую
рядом со мной.
И ты все еще
Моя любовь,
Моя плоть,
Моя кровь,
Моя трепещущая душа.
Все еще
ТВОЙ.
Перевод: Zanahorras
"Предсмертные муки лета"
Осень пришла с открытыми артериями.
Лето ахнуло
своим предсмертным дыханием,
и все деревья истекли кровью,
xлещущей, как дождевая вода.
Шерсть свалилась с его ног.
Последний глоток вина.
С его почерневших губ cтекла слюна
и сделала поля коричневыми,
c гниющими фруктами.
Kубок выпал у него из рук.
Его рога убрались,
как сморщивающаяся эрекция.
Потрясенный, он отступил.
Музыка визжала,
как раненые дети,
подвергшиеся насилию до достижения зрелости.
Соблазнительная улыбка влажных губ
стала жесткой линией
на лице шлюхи,
когда последний
сатир
умер.
Перевод: Zanahorras
"Преступления на почве страсти"
Она испустила дух с криком -
petite morte,[34 - "маленькая смерть" - название женского оргазма]
дрожь
и улыбка.
Вздох,
как измученное дыхание дня
растворился в ночи.
Боль
медленно трансформировалась
в восторг;
выскользнулa между
ее стиснутыx зубов.
Слезы,
как кристаллическая кровь
из эктоплазматической артерии,
сочились
вниз по ее
холодным белым щекам.
Я смахнул поцелуем ее ледяные слезы,
поцеловал ее дрожащие губы.
И закрыл ее печальные глаза.
Навсегда.
Перевод: Zanahorras
"Истекаю кровью из-за тебя"
Я вскрыл все вены, до которых смог дотянуться,
обескровленный в клубнично-красных лужах,
чтобы утолить твою бесконечную жажду,
стал твоим живым
кровотечением.
Дающим деревом.
Ты опустошилa меня.
Я убил всех остальных,
пытаясь утолить твой голод,
но твой желудок все еще урчит,
а моей крови
недостаточно.
Перевод: Zanahorras
"Oдержимый"
Я вздрагиваю и просыпаюсь
каждое утро
под звук громовых шагов,
хлопающих дверей
криков ярости
сливочного масла, сахара,
мигающих огней,
заполняющих комнату.
Kакофония усиливается.
Я окружен
гневом и печалью.
Я хочу кричать,
бежать,
убивать.
Я в ловушке -
преследуемый,
часто посещаемый,
одержимый.
Не могу убежать.
Шум безумия
следует за мной.
Перевод: Zanahorras
"В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ"
Наши тела врезались друг в друга с экстазом и агрессией, рожденными самым причудливым сочетанием страстей. Ненависти и похоти. Любви и отвращения. Когда это непристойное насилие достигнет своего апогея, семь лет любви и сердечной боли истекут кровью на этих простынях, и мы будем свободны друг от друга. Свобода, которой никто из нас не хотел, но в которой мы оба отчаянно нуждались и за которую ненавидели друг друга.
Мы познакомились на собрании "Анонимных сексоголиков". Я встал, чтобы рассказать историю о том, как низко я пал в своем стремлении побороть самоубийственное одиночество, которое преследовало меня с того дня, как я покинул утробу матери. Наши глаза встретились, когда я рассказывал этой комнате, полной незнакомцев, о том, как бродил по улицам в два часа ночи в поисках какой-нибудь родственной души, с которой можно было бы поделиться моей болезнью. Она понимала, через что я проходил. Мы оба познали боль. Это был идеальный брак.
Наши пристрастия и навязчивые идеи дополняли друг друга. Салена была самой красивой женщиной, которую я когда-либо знал. Длинные, черные, как вороново крыло, волосы и серебристые глаза, как у дикой кошки. Высокое, стройное тело, закаленное стрессом и напряжением, а не физическими упражнениями. Сексуальное влечение подростка-наркомана, употребляющего метамфетамин. Наш роман начался в тот момент, когда она встала, чтобы поговорить о том, как спала с одним мужчиной за другим. Mужчинами, которые оскорбляли, унижали и плохо обращались с ней, просто чтобы она могла чувствовать, что кто-то любит ее. Она знала, что мужчины дарили ей не любовь, но это было самое близкое, что, как она думала, она когда-либо найдет. Она была неправа. Я знал, что мог бы любить ее.
Наши странные отношения начались с того, что она последовала за мной в мужской туалет и подрочила мне в кабинке, опустившись передо мной на колени и позволив мне извергнуть сперму на ее совершенное экстатическое лицо. Мы покинули встречу "двенадцать шагов" и пошли ко мне домой, чтобы найти лекарство от одиночества во плоти друг друга. Наша война началась той ночью, когда мы влюбились в слабости друг друга, кряхтя и потея от нашей боли, эксплуатируя друг друга, чтобы насытить наши жалкие аппетиты. Все закончится, когда закончится боль.
Не имея ничего, кроме вожделения, чтобы поддерживать их, наши отношения перестали развиваться и сгнили на корню. Разговоры прекратились. Ничто из того, что сказала или сделала Салена, не было для меня неожиданностью. Я принимал все это как должное. Я мог бы предугадать каждое слово, которое слетит с ее уст или когда-либо произнесет, но я никогда бы не узнал мотивацию, стоящую за этими словами. Я никогда не узнаю ее истинных чувств. Я бы вечно сомневался в ее искренности.
Неважно, что писали поэты, неважно, как глупые романтики вводили друг друга в заблуждение - вы никогда не сможете никого по-настоящему узнать. Между вами всегда существует барьер, разделяющий вас. Нас разделяла кожа. Она была изолирована в своей, а я - в своей. Это сводило меня с ума и приводило в ярость. Я мог видеть такое же разочарование в ней. Каждый раз, когда она пробовала мою плоть, мою сперму, каждый толчок ее бедер задавал один и тот же вопрос: Кто ты? Она так и не поверила моему ответу. Я не мог винить ее. Я тоже ей не поверил. Я не хотел верить. Я хотел знать.
Я должен был проникнуть к ней под кожу, почувствовать мои ласки через нервы в ее плоти, попробовать себя на вкус через ощущения на ее языке, узнать, как она чувствует боль, как лунный свет, отражающийся от дождевых луж на улице, смотрит в ее глаза, узнать, как улыбка ощущается на ее лице, как чувствовались ее слезы, когда они текли из ее глаз, как чувствовалась любовь в ее сердце, если эта любовь была ко мне. Любовь - это желание соединиться с объектом любви, стать с ним единым целым разумом, телом и душой. Это невыполнимая цель, потому что никогда нельзя быть уверенным, на 100 процентов уверенным в том, что думает или чувствует другой человек, если слова, слетающие с его губ, выражение его лицa имеют хоть какое-то сходство с мыслями в его голове или эмоциями в его сердце. Чем дольше вы остаетесь с кем-то, тем более очевидным это становится.
Иногда это происходит все сразу. Вы приходите домой, видите, как ваша любимая собирает вещи, и понимаете, что она была несчастлива с вами последние пять лет, в то время как вы были в блаженном неведении. Или ты приходишь домой и обнаруживаешь, что она пачкает простыни с каким-нибудь другим жеребцом, и понимаешь, что она годами имитировала оргазм с тобой. В других случаях это происходит постепенно: отдаление друг от друга, эрозия эмоций, столь же постепенная и неизбежная, как прилив, смывающий пляж. Любовь, наконец, осознает тщетность своей цели и капитулирует, становясь чем-то менее страстным, менее осязаемым, менее реальным. Мы прошли через все это и даже больше. Наша любовь теперь была так тесно связана с ненавистью, что они были неразличимы. Даже сейчас трудно отличить наши занятия любовью от смертельной схватки.
В конце концов, я отказался от попыток узнать Салену. Ее слова начали мне надоедать. Они ничего для меня не значили. Откуда я мог знать, что они на самом деле означали и значили ли они вообще что-нибудь? Для меня все это было просто шумом, как щебетание птицы, писк мыши, лай собаки, непостижимая какофония. Временами это сводило меня с ума. Вот тогда-то и начались споры. Когда я больше не мог выносить это диссонирующее блеяние и кричал ей: Заткнись на хрен!, она била меня, или я бил ее, и она доставала нож, и я оказывался в больнице, истекая кровью, и объяснял полицейскому, почему я не хотел выдвинуть обвинения. Даже несмотря на насилие, наша сексуальная жизнь оставалась страстной. Только когда я был окутан ее плотью, я чувствовал близость к Салене.
Я глубоко вонзился в ее лоно и уставился в ее глаза, когда мириады безумных ощущений пронзили мою плоть. Я почувствовал прикосновение кожи Салены к своей собственной, и это был рай, но я все еще не был уверен, каково ей было мое тело, если она вообще что-то чувствовала. Я вонзил свою набухшую плоть глубже между ее бедер, чувствуя удовлетворение, а затем и подозрение к ее крикам. Я смотрел в ее глаза и проводил аналогии между выражением ее лица и моим собственным, но это не было точной наукой. Я знал не больше, чем когда мой первый толчок проник в нее, прокладывая туннель к ее душе, туннель, который так и не был полностью завершен.
Сила любви в том, что это невозможно, что это не может быть реализовано. Но мы все обманывали себя любовными романами и сказками, думая, что это возможно. Все побуждения стремятся к собственному уничтожению. Если вы голодны, и вы едите - голод проходит. Если бы любовь могла достичь своей цели и сделать двоих одним целым, она бы тоже рассеялась. Это то, чего мы оба хотели. Мы хотели, чтобы эта любовь закончилась. И поскольку занятия любовью - это самое близкое приближение, которого могут достичь два человеческих существа к союзу двух душ, мы объединили нашу плоть для этой последней попытки заняться любовью. Чтобы стать им. Вскоре, по мере того как росло наше восхищение, все мысли о любви покинули нас. Мы утонули в плоти друг друга, потеряв всякую индивидуальность. Смытые потоками крови и спермы. Мы отказались от любви. То, что мы сейчас делали, было наслаждением последним хорошим трахом.
* * *
Мы кряхтели и тяжело дышали, каждый толчок вызывал больше крови, больше боли. Мы занимались этим уже несколько часов. Мы перестали получать удовольствие, когда утонули в нем. Любовь была каким-то далеким воспоминанием, которое длилось лишь до тех пор, пока длилась прелюдия. Даже наша ненависть и негодование оказались недостаточно устойчивыми. Все быстро сгорело в огне более глубокой, истинной животной страсти. Рычащие, кусающиеся, царапающиеся, ругающиеся, совершающие гон звери яростно совокупляются, как будто это их последний предсмертный акт. И это было так.
Мы трахнули солнце с неба, а затем снова вернулись к безжалостности. Похоть была единственным чувством, оставшимся теперь, когда наша агрессия приняла форму экстаза, и все наши обиды превратились в восторг. Все остальные эмоции были изгнаны из наших тел после первых двух часов, как только началась боль. Предательства, мелкая мстительность, жестокое обращение - все это привело нас сюда, но это не помогло бы нам выкарабкаться. Мы были глубоко погружены во врожденные желания, которые бросали вызов всякому человеческому пониманию, всякому разуму. Мы достигли нашего истинного первобытного "я". Вернулись к природе, как существа с инстинктами и аппетитом, генетически предрасположенные искать удовольствия и избегать боли, даже когда удовольствие становилось настолько экстремальным, что становилось неотличимым от агонии.
Я помню, как читал о том, как обезьяны, подключенные к машине, которая одним нажатием кнопки вызывала удовольствие, похожее на оргазм, нажимали на эту кнопку до тех пор, пока их мозги не поджаривались, пока то, что раньше было экстазом, не превратилось в крикливую пытку. Затем они нажимали на нее снова и снова, корчась в обжигающей нервы муке, пока все ощущения не прекратились. Я вспомнил это, когда наши тела сошлись в жестоком столкновении трепещущей плоти. Купаясь в крови, сперме и вагинальных жидкостях, мы с трудом достигали каждого оргазма, высасывали и слизывали все жидкости, которые еще оставались в наших измученных агонией телах.
Мое семя стекало с ее губ, как таинство.
Ее кровь стекала по моему бедру, как проклятие.
К тому времени, когда наши оргазмы начали наливаться кровью, а наша плоть натираться, рваться на части, мы уже не могли вспомнить, зачем мы здесь и что привело нас сюда. Мы больше не могли вспомнить ссоры, которые часто заканчивались словесными и физическими оскорблениями. Мы больше не могли вспомнить, как решили положить конец безумию, теперь, когда безумие заставило нас закружиться в этом водовороте прикосновения кожи к знойной, потеющей коже, ища откровения в этой бессмысленной похотливости, которая так быстро выродилась в бойню. Теперь, когда мы поменяли местами удовольствие, боль и жидкости организма в том, что больше напоминало не столько секс, сколько войну. Теперь, когда мы набросились друг на друга - я с клинком, который спрятал между наматрасником и пружинным матрасом, а она с каким-то тонким кинжалом, который она спрятала под подушкой - мы могли только гадать, возможно, мы коснулись какого-то высшего плана, разделили одну и ту же мысль. Я хотел проникнуть в нее, прикоснуться к ее сердцу, даже если мне пришлось бы прорезать себе путь к нему. Похоже, у Салены был такой же план.
Мы наполнили постель приливной волной артериальной крови в плотоядном экстазе, который никогда больше не будет так сильно напоминать похоть, как первобытный голод. Я откусил ее соски и начал пожирать ее нежные груди. Каждый кусочек ее сочной плоти был раем. Экстазом. Она разорвала мою мошонку своими острыми ногтями и оторвала мои яички, что больше никогда не принесет удовольствия, а только бесконечную боль. Наши тела раскрылись, красные, как цветущие розы, и мы попытались проникнуть друг в друга. Я хотел вскрыть ее грудную клетку и прижаться к ней, прижать голову к ее сердцу и слушать, как оно откачивает остатки ее крови.
Я почувствовал, как ее клинок вонзился в меня, и встретил ее выпад своим собственным. Она трахнула меня жестко и быстро своим тонким кинжалом, и я раскрылся шире, чтобы принять больше ее безжалостной страсти. Потом мы начали кормиться.
Мы пожирали друг друга. Я пожирал ее груди и ягодицы, отгрыз каждую шелковистую складку ее половых губ, а она проглотила мою твердую, пропитанную кровью плоть и откусила ее с корнем. Я представил, что все еще чувствую свой пенис, когда он скользит вниз по ее горлу и в живот. Каждый кусочек приближал нас к тому единению души и тела, о котором мы всегда мечтали. Кусочек за кусочком она пережевывала и проглатывала меня. Я удовлетворенно устроился у нее на животе, где она медленно поглощала мою плоть своей. Я сделал то же самое с ней, наконец-то открыв ее и увидев ее истинную сущность во влажном красном, поглощая ее нежные органы, пока она стонала и кричала, обезумев от боли и восторга. Наши личности растворились; реальность начиналась и заканчивалась там, где мы соединялись. Весь мир отступил, и теперь, когда мы были одной плотью, это уже не имело никакого значения.
Я вонзил в нее нож глубже и обнаружил, что в конце этого туннеля нет света, обнаружил, что у этой тьмы нет конца, что эта последняя маленькая смерть будет окончательной. В том, что больше походило не столько на похоть, сколько на любовь.
- Я люблю тебя, - просипела она сквозь легкие, полные крови.
Я тоже тебя люблю, - подумал я в ответ, отключаясь.
Перевод: Zanahorras
"Иногда"
Любовь так глубока.
Ты должен причинить боль,
чтобы почувствовать это.
Немного
oтшлепать.
Mоя рука на твоем горле -
вот, как ты узнаешь,
что ты особенная.
Шрам,
удар плетью,
удар розгой...
Это более интимно, чем поцелуй.
Синяк,
рубец,
медленно заживающий порез...
Это все украшение.
Tвоя прекрасная плоть требует.
Твои стоны,
твои крики...
Стоп-слово, которое никогда не произносили.
И я забываю, что до тебя
была жизнь.
Перевод: Zanahorras
Бесплатные переводы в нашей библиотеке:
BAR "EXTREME HORROR" 18+
HTTPS://VK.COM/CLUB149945915HTTPS://VK.COM/CLUB149945915(
Примечания
1
Дофамин - нейромедиатор, вырабатываемый в мозге людей и животных. Дофамин ассоциируется с состояниями позитивного стресса, такими, как влюблённость, выполнение физических упражнений, слушание музыки и секс.
2
около 1.96 м.
3
около 107 кг.
4
около 1.22 м.
5
"Драконий хвост" - это разновидность хлыста, используемого в БДСМ-играх, состоящего из длинной жесткой ручки и одной плети, обычно изготовленной из кожи или замши. Плеть имеет треугольную форму (как хвост дракона или язык) с широким концом, частично завернутым в цилиндрическую форму, выступающую из конца рукояти. Тонкий заостренный конец треугольника соприкасается с кожей получателя при нанесении удара.
6
"Дикое королевство", также известное как "Совместное дикое королевство Омахи", - американская документальная телевизионная программа, рассказывающая о дикой природе. Первоначально она производилась с 1963 по 1988 год, а в 2002 году была возрождена. Второе воплощение шоу транслировалось до 2011 года на "Animal Planet" в Соединенных Штатах. Третье воплощение транслировалось на специальном канале YouTube с 2013 по 2018 год.
7
около 23 см.
8
В БДСМ "верхний" - это человек, делающий что-то с кем-то другим, а "нижний" - это человек, получающий это действие. В обоих контекстах термины "верх" и "низ" относятся к активной и пассивной ролям, а не к тому, кто физически находится сверху в конкретном сексуальном акте. "Универсальный" (switch) - человек, который может по желанию быть и тем, и другим.
9
Кто-то, кто не увлекается БДСМ. Альтернативно, сексуальное поведение, которое не включает в себя БДСМ-активность.
10
около 1.83 м.
11
около 61 см.
12
интроверт - человек, который из-за особенностей своей нервной системы не может открыто проявить свои эмоции и чувства
13
"Подземелья и Драконы"
14
около 61 см.
15
ягодицы
16
здесь, анус назван по аналогии с фильмом ужасов Кена Расселла
17
порода лошади
18
Oдин из видов подтяжек в пластической хирургии
19
FetLife - это веб-сайт социальной сети, который обслуживает людей, интересующихся БДСМ, фетишизмом и извращениями. На своей домашней странице FetLife описывает себя как "похожую на Facebook, но управляемую такими извращенцами, как мы с вами". "Fet" в названии означает "фетиш". FetLife отличается от конкурентов тем, что позиционирует себя как социальную сеть, а не как сайт знакомств. Он в принципе поддерживает маргинальные сексуальные практики.
20
Фл?ггер, также флагелл?тор, многохв?стка - плеть с несколькими (как правило, от 10 до 50) гладкими хвостами. Чаще всего изготовляется из мягкой кожи средней толщины (1-2 мм) и состоит из жесткой ручки и хвостов, нарезанных непосредственно из листовой кожи.
21
Паддл, пэддл (англ. рaddle - "весло, лопатка"), шлёпалка - инструмент, представляющий собой вытянутую ударную пластину с рукояткой; рукоять, как правило, плоская и составляет одно целое с пластиной; держа за неё паддл, можно наносить пластиной шлепки (хлёсткие удары).
22
Это вытянутое кожаное приспособление, в основании которого зашит какой-либо грузик или дробь
23
"Драконий язык" можно использовать как флоггер для получения большего эффекта шлепающего удара или как хлыст для большего эффекта укуса или жала. Как бы вы ни решили использовать свой "язык", он создаст самые потрясающие красные узоры на вашем холсте.
24
П?ли Шор (род. 1 февраля 1968) - американский актёр, режиссёр, сценарист.
25
около 216 км.
26
Национальный парк Долина Смерти является наиболее засушливым национальным парком в США, расположенном к востоку от горного хребта Сьерра-Невада в штате Калифорния, США, а также в небольшом анклаве в штате Невада. Парк имеет самый сухой и самый жаркий климат среди национальных парков Соединённых Штатов, в нём в месте, известном как Бэдуотер (англ. Badwater), расположена вторая по глубине наземная точка в западном полушарии - 86 м ниже уровня моря. До присвоения парку природоохранного статуса здесь в основном занимались золотодобычей.
27
около 1995 Цельсия
28
Деннис Линн Рейдер (род. 9 марта 1945) - американский серийный убийца и массовый убийца. История Рейдера вдохновила Стивена Кинга на написание повести "Счастливый брак". Получил широкую известность из-за своей неуловимости, ему удавалось скрываться от правосудия более 30 лет. Является одним из самых известных серийных убийц в криминальной истории США. Оказал большое влияние на американскую поп-культуру. Рейдер проникал в дома своих жертв, после этого практически всегда душил их: верёвкой, колготками, руками, пакетом, поясом. Он их связывал, пытал и убивал (от этого и прозвище "BTK", от англ. bind, torture, kill, рус. "СПУ"). Другие прозвища: "Удав", "Неуловимый убийца", "Уичитский душитель".
29
"Central Casting" - американская кастинговая компания с офисами в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Джорджии и Луизиане, специализирующаяся на кастинге статистов, дублеров и дублерш. В популярном употреблении термин "центральный кастинг" стал обозначать неопределенный источник стереотипных типов для кино или телевидения.
30
Снидли Хлыст - вымышленный персонаж, первоначально появившийся в качестве главного антагониста в эпизодах мультсериала "Шоу Рокки и Буллвинкла". Он заклятый враг Дадли-Делай Правильно. Хлыст - стереотипный злодей в стиле стандартных персонажей, встречающихся в немом кино и ранних сценических мелодрамах, одетый в черную одежду, цилиндр и с усами в виде руля.
31
Гомес Аддамс - патриарх вымышленной семьи Аддамсов, созданной карикатуристом Чарльзом Адамсом для журнала "New Yorker" в 1940-х годах, а впоследствии изображенной на телевидении, в кино и на сцене.
32
известная марка куриных ножек во фритюре
33
около 136 кг.
34
"маленькая смерть" - название женского оргазма
|
