Моя душа темнеет Кирстен Уайт
Трилогия Завоевателя #1
Брат и сестра Раду и Лада растут вдали от родного дома, в плену властителей Османской империи. Они - пешки в чужой игре, заложники, которыми легко шантажировать. Меч занесен над их головами и рано или поздно будет опущен…
Ладе не быть нежной принцессой. Чтобы выжить и защитить младшего брата, ей нужно действовать быстро и беспощадно.
Кирстен Уайт
Моя душа темнеет
Kiersten White
AND I DARKEN
This edition is published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency
Эта книга - вымысел. Все события, диалоги и персонажи, представленные в романе, за исключением нескольких известных исторических фигур, являются плодом авторской фантазии. В сценах с участием исторических личностей диалоги также являются придуманными и не отражают реальных событий.
Использование этих образов не делает повествование менее вымышленным. Во всех прочих случаях любые совпадения с реально живущими или жившими людьми, фактами их биографии или местами проживания являются совершенной случайностью.
Text Jacket art
***
КРИСТЕН УАЙТ - автор фантастических романов, триллеров и книг о паранормальных явлениях. Его произведения не раз становились бестселлерами и выдвигались на различные литературные премии. «Моя душа темнеет», первая часть эпической саги, мгновенно завоевала сердца читателей и попала в топ-лист престижного рейтинга Goodreads Choice Award в категории “историческое фэнтези».
***
Посвящается Ною
Te iubesc[1 - Я тебя люблю (рум.). - Прим. пер.]
***
1
1435 год. Сигишоара, Трансильвания
Тяжелые брови Влада Дракулы сдвинулись, предвещая бурю, когда врач сообщил, что его жена произвела на свет девочку. Его предыдущие дети - один, теперь уже совсем взрослый, от первой жены, и даже родившийся в прошлом году внебрачный ребенок от любовницы, - были мальчиками. Он и не думал, что его семя настолько ослабло, что способно сотворить девчонку.
Он толкнул дверь и вошел в крошечную, тесную и душную спальню. Там пахло кровью и страхом, и он с отвращением поморщился.
Их дом в цитадели Сигишоары, стоявший на тесной площади у главных ворот, возле переулка, провонявшего человеческими испражнениями, был весьма далек от того, чего он заслуживал. Наличие прислуги в количестве десяти человек было скорее данью традиции, говорящей о его статусе. Он был военным губернатором Трансильвании, но ему полагалось стать правителем всей Валахии.
Может быть, поэтому он оказался проклят девчонкой. Еще одно оскорбление его чести. Он состоял в Ордене Дракона, одобренном самим папой римским. Он должен был быть воеводой, князем-главнокомандующим, но престол занимал его брат, а сам он управлял саксами, незаконно осевшими на его земле.
Скоро он продемонстрирует ему свою честь на острие сабли.
Василиса лежала в постели, мокрая от пота, и надрывно стонала. Несомненно, слабое семя, укоренившееся в ее утробе, происходило от нее. При виде жены его желудок скрутило. В этот момент ничто - ни манеры, ни внешний вид - не выдавали в ней княгиню.
Няня держала на руках маленького краснолицего монстра. Он громко вопил. Имени для девочки у Влада не было. Василиса наверняка выбрала бы имя, прославляющее ее род, но Влад ненавидел членов молдавской королевской семьи, из которой она происходила, ведь родство с ними не дало ему никакого политического преимущества. Он уже назвал своего внебрачного сына в честь себя, Владом. И дочку назовет так же.
- Ладислава, - объявил он. Это была женская форма имени Влад. Уменьшительная. Ослабленная. Если Василисе хотелось дать ребенку сильное имя, ей стоило родить ему сына. - Давайте помолимся о том, чтобы она выросла красавицей, и мы бы извлекли из нее хоть какую-то пользу, - сказал он. Ребенок завопил еще громче.
***
Королевские груди Василисы представляли собой слишком большую ценность, чтобы из них сосали молоко. Подождав, пока Влад уйдет, кормилица приложила новорожденную к своим простым титькам. После собственного ребенка, мальчика, у нее оставалось много молока. Малышка присосалась с неожиданной яростью, и няня придумала для нее собственную молитву. Пусть она вырастет сильной. Пусть вырастет ловкой. Она взглянула на княгиню - пятнадцатилетняя, нежная и хрупкая, как подснежник, та лежала на кровати увядшая и сломленная.
А она пусть будет безобразной.
2
Влад не нашел времени на то, чтобы присутствовать при рождении своего второго ребенка от Василисы. Мальчик родился через год после своей сестры, будто торопясь прийти за ней в этот мир.
Няня обмыла новорожденного и протянула его матери. Он был крошечный, безупречный, с губками, похожими на бутон розы, и копной темных волос. Василиса лежала в постели, неподвижная, с остекленевшим взглядом. Ее глаза были устремлены в стену, и она даже не повернулась к сыну. Маленькая Лада теребила няню за юбку, насупившись и требуя внимания. Няня поднесла малыша к сестренке.
- Братик, - мягко сказала она.
Малыш заплакал, слабый и сдавленный звук его голоса встревожил няню. Лада нахмурилась еще больше. Пухлой ручкой она прикрыла ему рот. Няня быстро отдернула новорожденного, и Лада подняла глаза наверх. Ее лицо исказила ярость.
- Мой! - крикнула она.
Это было ее первое слово.
Пораженная няня рассмеялась и опустила малыша еще раз. Лада внимательно смотрела на него до тех пор, пока он не перестал плакать. Потом, довольная, протопала прочь из комнаты.
3
Если бы Василиса видела, что ее дочь возится на полу с собаками и сыном няни, Богданом, няня потеряла бы работу. Однако с тех пор, как четыре года назад родился Раду, Василиса ни разу не выходила из своих покоев.
Раду досталась вся красота, которую их отец желал бы для дочери. У него были густые ресницы, пухлые губы и мягкие кудри оттенка саксонского золота.
Богдан закричал, когда Лада (Ладислава, которой уже исполнилось пять лет и которая отказывалась отзываться на свое полное имя) укусила его за бедро. Он ударил ее кулаком. Она ударила его еще сильнее, и он позвал на помощь.
- Если даже ей вздумается съесть твою ногу, ей это позволено, - сказала няня. - Прекрати кричать, иначе я отдам ей и твой ужин.
Как и у брата, у Лады были большие, но близко посаженные глаза, а густые сросшиеся брови придавали ее лицу недовольный вид. Вечно спутанные волосы были такими темными, что по сравнению с ними кожа казалась болезненно бледной. У нее был крючковатый длинный нос, тонкие губы, мелкие и - если судить по возмущенным крикам Богдана - очень острые зубы.
Она росла непокорным, жестоким и самым подлым ребенком, о котором няне когда-либо приходилось заботиться. А еще она была няниной любимицей. По всем правилам девочке полагалось быть послушной, тихой, пугливой и жеманной. Ее отец был обессилевшим тираном, жестоким в своей немощи, и его по несколько месяцев кряду не бывало дома. Ее мать, хоть и жила с ними, тоже отсутствовала - погруженная в себя, забытая в собственном доме, никак не способная себе помочь. Родители Лады являлись яркими представителями целого региона - особенно родной земли няни, Валахии.
Но в Ладе она заметила искру, страстный, яростный огонек, который было не спрятать и не потушить. Вместо того чтоб искоренять это пламя ради уготованного Ладе будущего, няня, напротив, только раздувала его. Это дарило ей странное ощущение надежды.
Если Лада была колючим сорняком, пробившимся посреди пересохшего и потрескавшегося русла реки, то Раду был нежной, благоухающей розой, способной расти лишь в идеальных условиях и увядающей в любых других. Вот и сейчас он кричал из-за того, что няня замешкалась и не успела вовремя сунуть ему в рот ложку с жидкой кашей, подслащенной медом.
- Сделай так, чтобы он замолчал! - Лада взобралась на самую крупную гончую отца, которая с возрастом стала седой и терпеливой.
- И как же мне это сделать?
- Задуши его!
- Лада! Прикуси язык. Это твой брат.
- Он - червяк. Мой брат - Богдан.
Няня нахмурилась и вытерла лицо Раду передником.
- Богдан не твой брат. Я скорее лягу с собаками, чем с твоим отцом, подумала она.
- Он мой брат! Ты мой брат. Скажи, что ты мой брат. - Лада запрыгнула Богдану на спину. Хотя он был на два года старше и гораздо выше, она прижала его к земле, воткнув локти промеж лопаток.
- Да, да! Я твой брат! - запричитал он, то ли хихикая, то ли хныча.
- Выброси Раду вместе с помоями!
Вопли Раду усилились, предвещая истерику. Няня закудахтала, зацокала языком и взяла его на руки, хотя он для этого был уже слишком большим. Он засунул ручонку под ее кофту и ущипнул кожу, рыхлую и морщинистую, как старое яблоко. Иногда ей тоже хотелось, чтобы он поскорее замолчал, но когда он говорил, это всегда получалось у него так мило, что заставляло забыть обо всех его скандалах. Он даже пах очень сладко, как будто мед прилипал к его губам и пропитывал их своим ароматом.
- Будь хорошим мальчиком, - сказала няня, - и тогда поедешь кататься на санках с Ладой и Богданом. Хочешь?
Раду покачал головой. Его нижняя губа задрожала, предрекая новую волну слез.
- Или мы сходим к лошадкам.
Он медленно кивнул, и няня облегченно вздохнула. Она осмотрелась и заметила, что Лады нет.
- Куда она подевалась?
Глаза Богдана округлились от страха. Он уже не знал, чьего гнева боится больше - своей матери или маленькой Лады.
Встревожившись, няня перенесла Раду на бедро. Его ножки болтались и с каждым няниным шагом бились о ее ноги. Она прошла по коридору к узкой лестнице, ведущей к спальням.
- Лада, если ты разбудишь маму, будет…
Она остановилась и прислушалась. Ее лицо, вслед за лицом Богдана, исказилось от ужаса. Из гостиной в передней части дома доносились голоса. Низкие. Мужские. Они говорили на турецком, на языке османского народа, так часто становившегося их врагом.
Значит, Влад был дома, а Лада…
Няня побежала по коридору, ворвалась в гостиную и обнаружила там Ладу, стоящую в центре комнаты.
- Я убиваю неверных! - рычала девочка, размахивая маленьким кухонным ножом.
- Правда? - Влад обратился к ней на языке саксов, языке, наиболее распространенном в Сигишоаре. Саксонский язык няни был очень примитивен, а Василиса, бегло говорившая на нескольких языках, со своими детьми не общалась. Лада и Раду говорили только на валашском.
Лада не поняла вопроса и замахнулась на Влада ножом. Влад поднял бровь. На нем был дорогой плащ, на голове - замысловатая шапка. Лада не видела отца почти год. Она его не узнала.
- Лада! - прошептала няня. - Иди скорее сюда!
Лада уверенно стояла на упругих ножках, вытянувшись во весь свой маленький рост.
- Это мой дом! Я - Орден Дракона! Я убиваю чужаков!
Один из трех мужчин, сопровождавших Влада, пробормотал что-то по-турецки. Няня почувствовала, как на ее лице, шее и спине выступил пот. Неужели они убьют ребенка за то, что он им угрожает? Неужели ее отец это допустит? Или они убьют ее саму за то, что она не в состоянии уследить за Ладой?
В ответ на выходку дочери Влад снисходительно улыбнулся и поклонился трем мужчинам. Они кивнули и вышли из гостиной, не глядя ни на няню, ни на ее непослушную подопечную.
- Скольких чужаков ты убила? - голос Влада, на этот раз в мелодично-романтической тональности валашского, прозвучал плавно и холодно.
- Сотни. - Лада указала ножом на Раду, который спрятал лицо, прижавшись к няниному плечу. - А этого я убила сегодня утром.
- А теперь убьешь меня?
Лада замешкалась и чуть опустила руку. Она смотрела на своего отца, и узнавание проступало на ее лице, как капли молока, падающие в чистую воду. Быстрым, змеиным движением Влад выхватил нож из ее ладони, схватил ее за лодыжку и поднял в воздух.
- А теперь, - сказал он, держа ее вниз головой, - как ты думаешь, сможешь ли ты убить того, кто больше, сильнее и умнее тебя?
- Ты сжульничал! - глаза Лады сверкнули так, что няня окостенела от ужаса. Этот взгляд предвещал войну, разрушение или огонь. Чаще всего все сразу.
- Я выиграл. И это главное.
Вскрикнув, Лада выкрутилась и ударила отца по руке.
- Клянусь Богом! - Он уронил ее на пол. Она скрутилась в шар, откатилась подальше от него, присела на корточки и, взглянув на него, оскалилась. Няня съежилась, ожидая, что Влад разгневается и побьет Ладу. Или побьет ее за то, что ей не удалось воспитать его дочь смиренной и покорной.
Но вместо этого он рассмеялся:
- Моя дочь - дикарка.
- Мне так жаль, мой господин. - Няня опустила голову, подавая Ладе отчаянные знаки. - Она переволновалась, увидев вас впервые после столь долгой разлуки.
- Что с их образованием? Она не говорит по-саксонски.
- Нет, мой господин. - Это было правдой лишь отчасти. Лада подхватила саксонские ругательства и частенько выкрикивала их из окна людям на оживленной площади. - Она немного знает венгерский. Но здесь некому заниматься их образованием.
Он цокнул языком, его умные глаза стали задумчивыми.
- А этот каков? Тоже свиреп? - Влад наклонился туда, откуда, наконец, выглянул Раду.
Раду тотчас же залился слезами, снова уткнулся в нянино плечо и сунул руку под ее чепец, стремясь зарыться в ее волосы.
Губы Влада скривились от отвращения.
- Этот весь в мать. Василиса! - позвал он так громко, что Раду от ужаса замолчал и теперь только икал и сопел. Няня не знала, оставаться ей или уходить, но ее еще никто не отпускал. Лада не обращала на нее внимания и продолжала настороженно следить за отцом.
- Василиса! - снова прорычал Влад. Он протянул руку, намереваясь схватить Ладу, но на этот раз она была готова. Она резко отскочила и забралась под полированный стол. Влад постучал по нему костяшками. - Отлично. Василиса!
Его жена, спотыкаясь, вошла в комнату - с распущенными волосами, в одном халате. Она похудела. Скулы выпирали под потухшими пустыми глазами. Рождение Лады едва не убило ее, а Раду выкачал из нее всю жизнь, которая еще в ней теплилась. Она уныло осмотрелась: залитый слезами Раду, Лада под столом, и ее муж, наконец-то вернувшийся домой.
- Да? - спросила она.
- Так ты встречаешь своего мужа? Правителя Валахии? Князя? - он торжественно улыбнулся, отчего его длинные усы приподнялись и обнажили губы.
Василиса напряглась.
- Они сделали тебя князем? А как же Александру?
- Мой брат мертв.
Няня подумала, что Влад совсем не похож на человека в трауре.
Взглянув, наконец, на свою дочь, Василиса позвала ее:
- Ладислава, вылезай оттуда. Твой папа вернулся.
Лада не пошевелилась.
- Он не мой отец.
- Достань ее оттуда, - шикнула Василиса на няню.
- Ты что, не можешь справиться с собственным ребенком? - голос Влада был чистым, как голубое небо в морозных глубинах зимы. Зубастое солнце, как они называли такие дни.
Няня еще больше сжалась и повернулась так, чтобы скрыть Раду от взгляда Влада. Василиса отчаянно озиралась по сторонам, но выхода из комнаты не было.
- Я хочу домой, - прошептала она. - В Молдавию. Пожалуйста, отпусти меня.
- Умоляй.
Изможденное тело Василисы содрогнулось. Она встала на колени, склонила голову и взяла ладонь Влада.
- Пожалуйста, пожалуйста. Умоляю тебя. Отпусти меня домой.
Свободной рукой Влад погладил длинные засаленные волосы Василисы. Потом схватил их, наклонив ее голову набок. Она закричала, но он тянул все сильнее и заставил ее встать. Приблизив рот к самому ее уху, он произнес:
- Ты - самое слабое существо, которое я когда-либо встречал. Ползи обратно в свою нору, спрячься там. Ползи! - Он швырнул ее вниз, и она, рыдая, выползла из комнаты.
Няня уставилась на искусно вытканный ковер, покрывавший каменный пол. Она ничего не сказала. Ничего не сделала. Она молилась о том, чтобы Раду молчал.
- Ты, - Влад указал на Ладу. - Вылезай. Сейчас же.
Девочка вылезла из-под стола, продолжая смотреть на дверь, за которой только что скрылась Василиса.
- Я - твой отец. Но эта женщина не твоя мать. Твоя мать - Валахия. Твоя мать - та самая земля, на которую мы сейчас отправляемся, земля, князем которой я являюсь. Понимаешь?
Лада посмотрела в глаза отца, глубоко посаженные, выкованные годами коварства и жестокости. Она кивнула и протянула руку.
- Дочь Валахии хочет получить обратно свой нож.
Влад улыбнулся и отдал ей нож.
4
1446 год, Тырговиште, Валахия
Раду ощутил во рту вкус крови. Она смешалась с солеными слезами, стекавшими по его щекам.
Андрей и Арон Данешти избили его. Снова. Сапогами в живот. Раду откатился набок и свернулся в клубок, стремясь сделаться как можно меньше. Сухие листья и камешки, покрывающие лесную землю, царапали щеки. Здесь его никто не услышит.
Он привык, что его не слышат. Никто не слышал его в замке, в котором, спустя шесть лет, он по-прежнему чувствовал себя как дома лишь в своей комнате, с няней. Его учителя были вовлечены в постоянное противостояние с Ладой, и образцовое поведение Раду часто оставалось незамеченным. Лада или все время была на занятиях, или уходила с Богданом, и у нее никогда не было на него времени. Из-за их старшего сводного брата, Мирчи, Раду приходилось искать потайные места, прячась от его грубых насмешек и еще более грубых кулаков. А его отец, князь, неделями не замечал его присутствия.
Давление нарастало стремительно, и Раду уже не знал, чего он боится больше - что отец больше никогда не обратит на него внимания или что все-таки обратит.
Он знал, что безопаснее оставаться незамеченным.
К сожалению, сегодня ему это не удалось. Арон Данешти рассмеялся, и его смех отзывался больнее, чем его сапоги.
- Ты визжишь, как поросенок. Сделай-ка так еще!
- Прошу! - Раду прикрыл голову руками, когда Арон ударил его по щеке. - Прекрати, прекрати.
- Мы здесь для того, чтобы стать сильнее, - сказал Андрей. - А нет никого слабее тебя.
Раз в месяц все мальчишки в возрасте от семи до двенадцати лет из боярских семей (словом бояре обозначалась знать, и Лада всегда произносила его, насмешливо скривив губы) уходили далеко в лес. Это была традиция, над которой большинство взрослых снисходительно посмеивались. Они называли это игрой. Тем не менее, все они, напряженно прищурившись, следили за тем, чей сын выйдет первым, делая вид, что он тут просто гуляет, а не устал и испугался, как обычный мальчик.
Представители рода Данешти, которые последние пятнадцать лет обменивались правом на трон с династией Басарабов, особенно интересовались тем, как справятся Арон и Андрей, оба на год старше Раду. Захватчиков Дракулешти они не любили.
Раду, сын князя из династии Дракулешти, был самым маленьким мальчиком и самой главной мишенью. Он никогда не побеждал. И сегодня впервые задумался о том, сможет ли вообще вернуться. От страха у него перехватило дыхание, воздух выходил резкими короткими рывками.
Андрей схватил Раду, впился пальцами в его руку и заставил встать. Он произнес ему прямо в ухо, обжигая его своим горячим дыханием:
- Моя мама говорит, что твой отец хотел бы, чтобы ты не родился. Ты тоже этого хочешь?
Арон ударил его в живот, и Раду задохнулся от боли.
- Скажи это, - радостно приказал Андрей. - Скажи, что ты хотел бы никогда не родиться.
Раду зажмурился.
- Я хотел бы никогда не родиться.
Арон ударил его.
- Я же сказал! - вскричал Раду, закашлявшись и отчаянно глотая воздух.
- Знаю, - сказал Андрей. - Ударь его еще.
- Мой отец…
- Что твой отец? Что он сделает? Напишет султану и попросит у него разрешения нас наказать? Попросит мою семью пожертвовать в казну, чтобы он, наконец, смог позволить себе купить плетку, и отхлестал нас? Твой отец - никто. Как и ты.
Раду сжался перед новым ударом, но крик Арона заставил его открыть глаза. Арон топтался по кругу, отчаянно пытаясь отбиться от Лады. Ее здесь не должно было быть, но почему-то ее присутствие никого не удивило. Она запрыгнула мальчишке на спину, обхватила его руками и прижала его руки к бокам. За спутанной гривой сестры Раду не видел ее лица, но затем Арон повернулся боком, и Раду заметил, что Лада впилась зубами в его плечо.
Андрей оттолкнул Раду и бросился выручать двоюродного брата. Лада отпустила Арона, спрыгнув с его спины и присев. Она прищурилась. Андрею было одиннадцать, как и Ладе, но он был выше. Арон, спотыкаясь, подошел к дереву и прижался к нему, всхлипывая и потирая плечо.
Лада улыбнулась Андрею, обнажив перепачканные кровью зубы.
- Ты дьяволица… я…
Лада выпрямилась и наотмашь ударила Андрея по носу. Он вскрикнул, упал на колени и захныкал. Лада подошла к нему и ударила в бок, опрокинув на спину. Он смотрел на нее снизу вверх и давился струящейся из носа кровью. Она поставила ногу на его горло и надавила так, что его глаза выпучились в паническом ужасе.
- Убирайся из моего леса, - прорычала она.
Она убрала ногу и наблюдала исподлобья, как Андрей и Арон, поддерживая друг друга, побежали прочь. Всю их браваду как ветром сдуло.
Раду утерся рукавом, размазав по лицу кровь и грязь, и посмотрел на Ладу, она стояла в луче света, просачивающегося сквозь брешь в густых ветвях. Впервые в жизни он был благодарен за ее жестокий характер, за странное, инстинктивное умение наносить вред другому наименьшими усилиями. Он так устал и был так напуган, а она его спасла.
- Спасибо, - он направился к ней, пошатываясь и раскрыв объятия. Когда ему было больно, няня прижимала его к себе, ограждая от внешнего мира. Он хотел - и нуждался - в этом сейчас.
Лада ударила его в живот. От боли он согнулся вдвое и упал на колени. Она присела рядом и схватила его за уши.
- Не благодари меня. Я лишь научила их бояться меня. Как это помогло тебе? В следующий раз ты ударишь первым, ты ударишь сильнее, ты покажешь, что твое имя означает страх и боль. И меня здесь не будет, чтобы тебя спасти.
Раду затрясся, изо всех сил стараясь не расплакаться. Он знал, что Лада ненавидит, когда он плачет, но она сделала ему больно. И поставила перед ним невыполнимую задачу. Другие мальчики были выше, злее, быстрее. Ладе удавалось их побеждать, но он этого умения был начисто лишен.
Весь долгий и унизительный путь обратно, когда он шел вслед за сестрой, Раду думал, как ему стать таким, как она. Бояре в ожидании сидели под шатрами и сплетничали, а слуги обмахивали их опахалами. Мирча беседовал с Владом Данешти и, увидев разбитое лицо Раду, явно обрадовался. Вероятно, он бы с удовольствием добавил еще пару ударов.
За спиной Лады Раду шагал гораздо увереннее, но все равно все взгляды были прикованы к ней. Бояре изумились, увидев княжескую дочку, горделиво выходящую из леса. Никто не удивился тому, что Раду перепачкан и окровавлен, хотя он и не был окровавлен настолько, как Арон и Андрей. Торопясь поскорее убежать от Лады, братья Данешти заплутали в лесу, и их пришлось искать.
После этого лесные состязания были отменены, а у боярских семей появился повод перешептываться о дочери князя. Она всегда опережала мальчишек своего возраста в навыках верховой езды и открыто требовала, чтобы ее обучали всему, чему обучают ее брата. Вместо того чтобы наказывать Ладу, их отец смеялся и гордился дочерью, дикой и яростной, как кабан. Если бы Раду вышел из леса победителем - заметили бы его?
Раду подслушивал эти разговоры, прячась за гобеленами, укрываясь в темных углах. Он видел, что Арон и Андрей посматривают на него и даже спустя две недели все еще жаждут застать в одиночестве. Лишь в окружении взрослых Раду мог, оставаясь в безопасности, улыбаться и общаться, пуская в ход все свое обаяние.
Лада была права. Она его не спасла. Взгляды врагов, когда они замечали его, красноречиво об этом свидетельствовали.
Поэтому он ждал, прятался и наблюдал. И потом, одним хрустящим осенним вечером, пошел в атаку.
- Привет, - сказал он. Его голос бы так светел и радостен, что вполне мог бы осветить сумерки.
Мальчик-слуга испугался и подпрыгнул, как от удара.
- Могу я вам чем-то помочь? - Его рубашка была заношена почти до дыр. Раду окинул взглядом острые линии его ключиц, длинные и тощие руки. Они, наверное, были ровесниками, но жизнь Раду была куда менее суровой. По крайней мере, еды всегда хватало.
Раду улыбнулся:
- Хочешь поесть?
Мальчик удивленно вытаращил глаза и кивнул.
Раду не понаслышке знал, каково это - когда никому нет до тебя дела. Служка Эмиль занимал такое низкое положение, что бояре, на которых он работал, его не замечали. Раду повел его в кухню.
***
По замку прокатилась волна краж. После каждого приема, на котором присутствовали боярские семьи, кто-нибудь замечал пропажу ожерелья, драгоценных перстней или памятного кулона. Это бросало тень на князя, и Влад объявил, что, кто бы ни стоял за этими преступлениями, он будет публично выпорот плетками и заключен в тюрьму навсегда. Между бояр пошли злобные и возмущенные пересуды, а Влад стал подозрительным и укрывался в замке, неся на плечах груз стыда за то, что он не в состоянии контролировать происходящее в его собственном доме.
Несколько недель спустя Раду стоял среди толпы, когда Арона и Андрея привязывали к столбу в центре площади. Их лица были мокрыми от слез и соплей.
- Зачем им было красть эти вещи? - с любопытством спросила наблюдавшая за ними Лада.
Раду пожал плечами:
- Все пропавшие драгоценности слуга обнаружил под их кроватями.
Слуга, который больше не умирал с голоду и который считал Раду своим лучшим и единственным другом на свете. Раду улыбнулся. Не было ни одной серьезной причины ждать так долго, откладывая наказание врагов и продлевая позор отца. Но предвкушение было сладким. А теперь наконец реванш.
Лада повернулась к нему, с подозрением сдвинув брови:
- Это сделал ты?
- Можно побить кого-либо, и не прибегая к кулакам, - Раду ткнул ее пальцем в бок.
Она рассмеялась, приведя его в изумление. Он выпрямился и горделиво усмехнулся: ему удалось удивить и развеселить Ладу. Она никогда не смеялась - только над ним. Наконец-то он сделал что-то правильно!
Началась порка.
Улыбка Раду завяла и умерла. Он отвел взгляд в сторону. Теперь он был в безопасности. И Лада гордилась им, чего прежде никогда не случалось. Он старался думать только об этом и не обращать внимания на то, как больно скрутило его живот, когда Арон и Андрей взвыли от боли. Он хотел, чтобы рядом оказалась его няня, обняла и утешила его, и от этого ему тоже стало стыдно.
Лада наблюдала за поркой оценивающим взглядом.
- И все же, - сказала она, - кулаки быстрее.
5
1446 год. Куртя-де-Арджеш, Валахия
В самый разгар лета двенадцатого года жизни Лады, когда чума налетела с настойчивым гудением тысяч черно-синих мух, Влад увез Ладу и Раду из города. Мирча, их мучитель и старший брат, находился в Трансильвании, смягчая конфликты. Лада была в восторге от того, что у всех на виду скакала верхом рядом с отцом. Раду, няня и Богдан ехали вслед за ними, а чуть поодаль скакали стражники отца. Влад указывал на различные приметы сельской местности: едва заметную тропу, взбиравшуюся вверх по склону горы, на древнее кладбище с гладкими камнями на могилах давно позабытых людей, на фермеров, рывших канавы, чтобы наполнить их водой из реки для своих посевов. Она впитывала его слова с большей жаждой, чем иссохшая земля.
Ненадолго остановившись в маленьком зеленом городке Куртя-де-Арджеш, они отдали дань уважения храму, которому ее отец оказывал свое покровительство. Обычно Ладу нервировали религиозные догматы. Она посещала церковь вместе с отцом, но делала это исключительно для поддержания престижа семьи и выполнения политического долга - чтобы быть на виду. От монотонного пения священников клонило в сон, воздух был спертым, свет - тусклым: ему никак не удавалось пробиться внутрь сквозь грязные окна. Они были православными, но ее отец имел политические связи с папой римским через Орден Дракона, так что было еще важнее, чтобы она стояла ровно, слушала священника и делала абсолютно все, что полагалось, поскольку это должны были увидеть другие.
Это было представление, набившее Ладе оскомину.
Однако здесь, в этом храме, имя ее отца было выгравировано на стене. Оно было покрыто золотом и располагалось рядом с массивной мозаикой, изображавшей Христа на кресте. Здесь она почувствовала себя сильной. Как будто сам Бог знал имя ее семьи.
Однажды она построит свою церковь, и Бог увидит и ее.
Они продолжали путешествие вдоль реки Арджеш, то узкой и неистово бурлящей, то широкой и спокойной и гладкой, как стекло. Она змейкой петляла через всю страну, до самых гор. Все вокруг было такого глубокого зеленого цвета, что казалось черным. Темно-серые валуны образовывали крутые склоны, и внизу под ними пробирался Арджеш.
Здесь было свежее, чем в Тырговиште: прохладу хранили камни и мхи. Нависающие горы были такими высокими, что солнце освещало группу путешественников всего несколько часов в день, а все остальное время их путь пролегал в сумерках. Всюду пахло хвоей, древесиной и гнилью - но даже запах гниения здесь был благородным и здоровым, в отличие от мрачной гнили Тырговиште.
Однажды вечером, когда их путешествие подходило к концу, отец дотянулся до вечнозеленого дерева, росшего на краю валуна. Он отломал ветку, понюхал ее и с улыбкой передал Ладе. Эта улыбка наполнила ее счастьем, и у нее закружилась голова, как от горного воздуха. Она никогда не видела такой спокойной улыбки на лице отца, и, поскольку она была обращена к ней, сердце Лады радостно затрепетало.
- Это дерево - мы, - сказал он и поскакал вперед.
Лада потянула за вожжи и остановила лошадь, кроткое темно-бурое создание. Она внимательно рассмотрела дерево, выжимающее жизнь из камня. Оно было узловатое и невысокое, но зеленое, и росло вбок, в нарушение всех законов гравитации. Оно выживало там, где больше ничто не смогло бы существовать.
Лада не знала, имел ли ее отец в виду их двоих или всех жителей Валахии. В ее душе эти две вещи соединились и стали неразделимы. Это дерево - мы, подумала она, поднося к носу ароматную ветку. Мы бросаем вызов смерти, чтобы расти.
В тот вечер они прибыли в деревню, зажатую между рекой и горами. Дома были простыми и бесхитростными, не сравнить с их замком. Но по дорожкам бегали и играли дети; то там, то тут мелькали яркие вспышки цветов. Куры и овцы бродили без привязи.
- А как же воры? - спросил Раду. В Тырговиште их животных держали на привязи, и кто-то обязательно присматривал за ними все время.
Няня махнула рукой:
- Здесь все друг друга знают. Кто будет воровать у соседа?
- Да, потому что их немедленно разоблачат и накажут, - сказала Лада.
Раду насупленно улыбнулся ей:
- Потому что им друг на друга не наплевать.
Им подали еду - теплые круглые буханки ржаного хлеба, курицу, подпаленную снаружи и ошпаренную изнутри. Может быть, дело было в долгой дороге, или в том, как благоухало все вокруг, но Лада подумала, что даже у пищи здесь более насыщенный и настоящий вкус.
На следующее утро Лада проснулась рано. Солома из ее койки прошла сквозь сорочку и впивалась в спину. Няня храпела, Богдан и Раду свернулись калачиком в углу, как щенки, а Лада выскользнула через окно.
Их домик, уютный, опрятный и самый красивый в деревне, стоял на опушке леса, и Ладе понадобилось всего несколько шагов, чтобы окунуться в новый, тайный мир, наполненный пробивающимся сквозь зелень светом и неустанным гудением невидимых насекомых. Земля под босыми ногами была по-утреннему влажной. По ней ползали полосатые слизняки размером с указательный палец. Завитки тумана стелились между деревьями, будто приветствуя девочку. Она карабкалась вверх по опасной тропе, мало-помалу продвигаясь к вершине ближайшей скалы из серого камня.
Там, наверху, Ладу ждали руины, давно разрушенная древняя крепость. Она дразнила ее, проступая сквозь туман, и Лада шла на ее зов, не до конца понимая, что с ней происходит.
Он должна была до нее добраться.
Лада спустилась в неглубокий овраг, затем тропинка вела резко вверх к каменистой вершине. Ноги скользили, и девочка, тяжело дыша, прижималась лицом к скале. Она заметила вбитые в камень заржавевшие остатки колышков, которые когда-то давно держали мост. Лада схватилась за один, потом за другой и, наконец, перелезла через полуразрушенную стену крепости.
Она прошлась по фундаменту, осколки кирпичей и крошки известкового раствора впивались в ее стопы. В тех местах, где стена упала, не оставалось ничего, кроме каменной платформы, свисающей над открытым пространством. Ее сердце восторженно забилось, когда она посмотрела вниз на Арджеш, теперь похожий на крошечный ручеек, и на деревню, домики которой казались отсюда камушками. Солнечный свет позолотил гребень горного хребта напротив и упал прямо на нее. Он превращал пылинки в воздухе в золото, а туман - в сверкающие радугой капли. Колосовидный пурпурный цветок, растущий на старом фундаменте, привлек ее взгляд. Она сорвала его, подняла к свету и прижала к щеке.
Ее охватил восторг, понимание того, что это мгновение, эта гора, это солнце созданы для нее. Что-то подобное, то же ликование, и жжение, и легкость в груди она ощущала, когда отец был ею доволен. Но сегодняшнее чувство было новым, более сильным и безграничным. Валахия - ее земля, ее мать - приветствовала ее. Вот, наверное, какое ощущение должна была дарить церковь. В церковных стенах она никогда не ощущала ничего божественного, но на этой вершине, на этом просторе, она ощутила мир, осмысленность бытия и свое предназначение. Это была слава Божья.
Это была Валахия.
Ее земля.
***
Когда солнце почти пересекло ущелье и готовилось уйти за гору, Лада начала спускаться обратно. Путь вниз оказался тяжелее, чем подъем, ноги чувствовали себя менее уверенно, а цель уже не была такой манящей.
Войдя в деревню, со стертыми ногами и умирающая с голоду, она получила сильный нагоняй от обезумевшей от волнения няни. Раду хмурился и говорил, что теперь весь день насмарку, и даже Богдан дулся на нее за то, что она не взяла его с собой.
Но ей до них не было никакого дела. Ей не терпелось рассказать отцу, что она почувствовала на вершине горы, как ее мать Валахия обняла ее и наполнила светом и теплом. Чувства переполняли ее, и она знала, что отец ее поймет. Знала, что он будет ею гордиться.
Но он даже не заметил ее отсутствия, а за ужином сидел хмурый и жаловался на головную боль. Лада спрятала под стол цветок, который носила с собой весь день. Позднее в тот же вечер она вложила его в книжечку про святых, которую няня взяла для нее в дорогу, рядом с веткой вечнозеленого дерева.
На следующий день отец отбыл куда-то по делам.
***
И все же это лето было лучшим в жизни Лады. С отъездом отца отчаянное желание ему угодить покинуло ее. Она плескалась в реке с Богданом и Раду, карабкалась по скалам и забиралась на деревья, дразнила деревенских детишек, и они дразнили ее в ответ. Они с Богданом создали тайный язык, примитивную версию их родного наречия, смешав латынь, венгерский и саксонский. Когда Раду просился с ними поиграть, он отвечали ему на своем искаженном, замысловатом языке. Он часто плакал от досады, но это лишь служило доказательством того, что они правильно сделали, не приняв такого капризного малыша в свою игру.
Как-то раз, взобравшись на склон горы, Богдан объявил, что намерен жениться на Ладе.
- Зачем нам жениться? - спросила Лада.
- Потому что с остальными девчонками скучно. Я ненавижу девчонок. Всех, кроме тебя.
Лада уже понимала, смутно и со страхом, что ее будущее так или иначе связано с замужеством. Ее мама уже давно вернулась в Молдавию (или сбежала туда, в зависимости от того, какие слухи приходилось слышать Ладе), и рядом не было никого, у кого она могла бы об этом спросить. Даже няня только цокала языком и говорила: Довлеет дневи злоба его, из чего Лада заключила, что брак - это зло.
Порой она представляла себе темный силуэт у алтарного камня. Стоит взять его за руку и он возьмет от нее все, что ему нужно. Она загоралась ненавистью при одной мысли об этом человеке, который только и ждет, чтобы заставить ее ползать.
Но это был Богдан. Она подумала, что если и выйдет за кого-нибудь замуж, то за него.
- Хорошо. Но только если мы договоримся, что я всегда буду главной.
Богдан рассмеялся.
- А разве сейчас это не так?
Резко толкнув Богдана в плечо, Лада поспешно стерла из памяти видение о темной фигуре у алтаря. Здесь, на этой горе, все было идеально.
- Мы поженимся прямо сейчас.
- Как?
- Дай мне руку.
Он повиновался и зашипел от боли, когда она провела по его ладони кинжалом. То же самое она проделала и со своей рукой, потом быстро схватила его ладонь и прижала к своей. Теплая влага смешалась между их маленькими, грязными ладошками.
- На этой горе, с моей матерью Валахией в качестве свидетельницы, я становлюсь женой Богдана отныне и навсегда.
Он ухмыльнулся, и его большие уши покраснели в лучах заходящего солнца.
- На этой горе, с матерью Лады, глядящей на нас из деревьев и камней в качестве свидетельницы, я женюсь на Ладе отныне и навсегда.
Она плотнее сжала его руку.
- И я главная.
- И ты главная. - Они разжали ладони, и Богдан сел на землю, озадаченно и разочарованно нахмурившись.
- И что теперь?
- Откуда мне знать? Я еще никогда не выходила замуж.
- Нам надо поцеловаться.
Равнодушно пожав плечами, Лада приблизила свои губы к губам Богдана. Прикоснувшись к ним, она почувствовала, что его губы мягкие, сухие и теплые, а черты лица на таком близком расстоянии размылись, и он стал выглядеть так, будто у него три глаза. Она рассмеялась, и он тоже. Остаток дня они провели, прижимаясь нос к носу и рассказывая друг другу, как ужасно они выглядели с одним глазом, или с тремя, и описывая все остальные трюки их зрения.
Они больше никогда не говорили о своем браке, но прошло несколько недель, прежде чем их ладони зажили.
После бесконечной череды солнечно-зеленых дней, они наконец вернулись в Тырговиште. Но ощущения, что они вернулись домой, у них не было. Лада тосковала по тому, что оставила в путешествии. Когда-нибудь она вернется на Арджеш, заново отстроит крепость на горе и станет жить в ней с отцом и Богданом. Может быть, даже и с Раду.
Там будет лучше, чем в Тырговиште. Где угодно будет лучше, чем в Тырговиште.
6
1447 год. Тырговиште, Валахия
Раду, все еще не слишком рослый в свои одиннадцать, ударил по заледеневшей снежной корке. Он замерз, устал и злился. Проносясь мимо него, Лада и Богдан радостно вскрикивали; старый металлический щит с трудом выдерживал их двоих. Они подпрыгивали на кочках холма и останавливались только на берегу реки. Потом поднимались оттуда целую вечность, волоча за собой тяжелый краденый щит. Раду разок попытался помочь им затащить его, но они на него даже не взглянули.
Лада и Богдан втаскивали щит обратно на холм, собираясь скатиться еще раз, и болтали на своем тайном языке. На языке, который, как они думали, Раду не понимает.
- Только взгляни на него, - рассмеялся Богдан. Его дурацкие оттопыренные уши побагровели от холода. - По-моему, он сейчас заплачет.
- Он всегда плачет, - ответила Лада, даже не потрудившись посмотреть на Раду.
От этих слов в глазах у Раду закололо от слез. Он ненавидел Богдана. Не будь здесь этого болвана, Лада бы каталась с холма вместе с Раду. И с Раду делилась бы своими секретами.
Он пошел прочь через сугробы. Солнце отражалось от снега и слепило глаза. Если они заметят его слезы, он скажет, что это от света. Но они все поймут. У берега река замерзла - насколько он видел вдаль, всюду был лед. Неподалеку играли дети, его ровесники. Он пошел в их сторону, стараясь делать вид, что направляется куда-то по своим делам.
Ему хотелось, чтобы они позвали его играть.
Ему хотелось этого так сильно, что от этого желания ему было больнее, чем от замерзших пальцев.
- У меня есть медовый пирог. Его получит тот, кто осмелится дойти до середины реки, - объявил самый старший мальчик. Вместо ботинок его босые ступни были завернуты в тряпки, но его горделивой осанке позавидовал бы любой боярский ребенок.
- Лжец, - ответила маленькая девочка с длинными косами, выбивавшимися из-под шали, повязанной на голове. - У тебя никогда не бывает еды, Костин.
Мальчишка с вызовом вскинул голову.
- Я могу пройти дальше, чем любой из вас, - с гордостью заявил он. - А вы? Кто из вас самый смелый?
- Я, - выпалил Раду. И тотчас же об этом пожалел. Осторожный от природы, он всегда боялся боли и старался не рисковать. Именно из-за этого Лада и Богдан так часто над ним смеялись. Он никогда бы не решился пройтись по замерзшей реке.
Он уже было отступил назад, как услышал за спиной радостный возглас Богдана. И решительно шагнул вперед.
Дети оглянулись, только теперь заметив его. Костин прищурился, разглядывая дорогую одежду и кожаные сапоги Раду. Раду хотел быть его другом. Даже более того: сам до конца не осознавая, Раду хотел быть Костиным. Он хотел открыто смотреть людям в глаза, без страха, без стыда, независимо от своего положения.
Костин приподнял верхнюю губу, и Раду охватил внезапный страх, гораздо больший, чем страх перед замерзшей рекой. Он испугался, что Костин проигнорирует его или велит ему уйти. Он боялся, что дети посмотрят на него и поймут, что он не стоит потраченного времени.
- Если ты пройдешь дальше меня, получишь мои сапоги, - отчаянно выпалил Раду.
Костин лукаво поднял брови.
- Клянешься?
- Всеми святыми.
Дети, казалось, были поражены этим внезапным и неуместным заявлением Раду. Это была очень серьезная клятва, ведь святых было больше, чем Раду мог запомнить. И он знал, что нельзя упоминать их при таких обстоятельствах. Раду расправил плечи, подражая агрессивной позе Костина.
- А что ты получишь, если пройдешь дальше меня? - по тону Костина было понятно, что он считает это невозможным.
Раду улыбнулся и повторил слова Костина, заведомо лживые:
- Медовый пирог.
Костин кивнул, и они шагнули на реку. У берега лед был матово-белым и испещрен вмерзшей мелкой галькой. Раду нерешительно передвинул ногу, пытаясь понять, насколько скользкие у него сапоги.
Усмехнувшись, Костин заскользил вперед, передвигая завернутые в тряпье ноги так уверенно, как будто делал это уже сотни раз. Наверное, так оно и было.
Внимательно наблюдая за Костином, Раду двигался следом. У него стало получаться лучше, но он по-прежнему сильно отставал. Это было хорошо. Раду не собирался обыгрывать мальчика, потому что был уверен, что никакого медового пирога у него нет. Раду заметил, что люди, если их ожидания не сбываются, испытывают либо стыд, либо злобу. Он подозревал, что Костин относится к тем, кто начинает злиться, а ему хотелось быть его другом, а не врагом.
К тому же дома его ждала вторая пара сапог. Няня хотя и отругает его, но отцу ничего не скажет. А после хорошего нагоняя она всегда была с ним особенно добра и нежна.
Они отошли от берега реки на несколько метров, как вдруг возле них раздался громкий хруст. От ужаса Раду застыл на месте.
Костин оглянулся. Его темные глаза сверкали, подбородок был горделиво поднят.
- Середина вон там, трус. - Он сделал еще несколько шагов и с громким треском провалился под лед.
- Костин! - закричал Раду, шагнув к краю полыньи. Мальчик вынырнул и стал искать, за что ухватиться. Раду лег на живот и быстро пополз вперед. Он уже почти дотянулся до руки Костина, но тут лед затрещал и под ним.
Кто-то схватил его за лодыжку и потянул назад.
- Подожди! - закричал он, протягивая руки Костину. Мальчику уже удалось выкарабкаться до уровня живота, но он никак не мог вытащить из воды вторую половину тела. Он тянулся к Раду, но было слишком поздно. Кто-то оттащил Раду назад. Глаза Костина распахнулись от ужаса, а лицо побелело.
- Подожди, подожди! Ему надо помочь! - Раду дергал ногами, стараясь освободиться, но тут его схватили и за другую лодыжку и уверенно потянули к берегу. Он ударился подбородком о лед, прикусил язык, пошла кровь. Его выбросили на берег, и Лада наотмашь ударила его по лицу.
- О чем ты думал? - кричала она.
- Нужно его вытащить!
- Нет!
- Он утонет! Пусти!
Она схватила его за воротник и встряхнула.
- Ты мог погибнуть!
- Он умрет!
- Он - никто! Твоя жизнь стоит сотни таких, как его, понимаешь? Никогда больше не рискуй ею ради других.
Она все продолжала и продолжала его трясти. Его голова болталась, и он не видел реки, не видел, выбрался Костин или нет. Он слышал, как кричали другие дети, но их голоса доносились как будто издалека, а его сердце колотилось так бешено, что он не мог разобрать их слов. Наконец, Раду взглянул на Ладу, ожидая увидеть на ее лице гнев, но вместо этого увидел… нечто удивительное. В ее глазах сверкали слезы, за которые она его непременно высмеяла бы.
- Никогда больше так не делай. - Она встала и помогла ему подняться. Богдан взял его за другую руку, и они повели его прочь. Раду попробовал оглянуться, но Лада обхватила рукой его шею и заставила смотреть вперед. Он ожидал, что она пойдет впереди или что наорет на него. Но вместо этого весь этот долгий путь домой по морозу она шла рядом и молчала.
- Он в порядке, - наконец сказала она в ответ на всхлипывания Раду. - Он выбрался.
- Правда? - Раду перестал хлюпать носом и задрожал от радости.
Лада указала на щит.
- Сядь.
Она заставила Богдана усадить Раду. Она назвала Богдана ослом, тупицей и еще столькими забавными прозвищами, что Раду забыл лицо Костина и расхохотался. В тот вечер, когда они ужинали напротив огня, она сидела рядом с ним, донимала и подкалывала его, сотрясаясь в беззвучном смехе.
Когда она решила, что он уснул, она забралась в его комнату. Раду всегда спал плохо, часто просыпался и все время о чем-то тревожился. Но теперь он лежал так тихо, как только мог, и следил за своим ровным дыханием. Ему было интересно, что она сделает.
Она долго сидела у кровати. Потом положила руку на его плечо и прошептала:
- Ты - мой.
Раду вспомнил, каким был голос Лады, когда она сказала, что Костин выбрался из воды. В ее тоне не было убежденности. Он был уверен, что она солгала. Он уснул, окутанный теплой безопасной близостью Лады и раздираемый чувством вины за то, сколько счастья принес ему этот день.
Которым он был полон и сейчас.
7
Весной после того, как она едва не потеряла Раду на замерзшей реке, Лада лежала на спине и смотрела на зелень листвы над головой. Ветки были переплетены так плотно, что свет едва просачивался сквозь шелестящие листья. Их наставник что-то монотонно бормотал - сегодня была латынь - и Раду послушно за ним повторял. Ему уже было почти двенадцать, а ей - скоро тринадцать. Течение времени и прибавление лет к ее имени наполняло ее ужасом. Она была недостаточно взрослой. Все еще нет. И ей предстоял еще долгий путь.
Но после семи лет обучения, семи лет, проведенных в этом городе, в этом замке, она умела читать, писать и говорить на латыни не хуже других. Это был язык договоров, писем и Бога, формальный и жесткий в ее устах. Валашский считался языком простолюдинов - устным, а не письменным.
Но как же сладко было на нем говорить!
- Ладислава, - окликнул ее наставник. Это был молодой человек, гладко выбритый: он не владел землей, и поэтому ему не позволялось отращивать бороду и усы. Лада его на дух не переносила, но ее отец настоял на том, чтобы она обучалась вместе с Раду. Влад сказал буквально следующее: Обучать червя-нытика - пустая трата времени. Но, по крайней мере, мы можем подключить к процессу Ладу, мозг которой стоит того, чтобы его обтесать. Жаль только, что она девчонка.
Умнее, сильнее, выше. Лада не забыла, какие критерии ее отец перечислил тогда, много лет назад, когда она не смогла его побороть. С тех пор ею владело страстное желание завоевать его любовь и показать, что она способна быть и умнее, и сильнее, и выше. Это была ее цель. Она не сомневалась, что, если ей удастся этого добиться, отец станет смотреть на нее с еще большей любовью и гордостью, чем он смотрел на ее старшего брата, Мирчу. Ему уже исполнилось двадцать, он был взрослым мужчиной и наследником отца. Мирча сопровождал Влада, когда приходилось воевать, смягчал напряжение между боярскими семьями, принимал пищу с отцом, разрабатывал планы с отцом, скакал верхом рядом с отцом. Он был правой рукой Валахии. И именно эта его рука так любила потянуть за волосы, ущипнуть и найти самые разные способы сделать больно тому, кого больше никто не замечал.
Однажды он станет князем.
Если сумеет прожить так долго.
Но прежде, пока не стало слишком поздно, Лада займет место Мирчи в сердце отца. В тот день, когда он вернул ей нож и объявил дочерью Валахии, он впервые по-настоящему увидел ее, и воспоминание об этом доставляло ей и радость, и боль.
Она повторила последнюю фразу, которую учитель произнес на латыни, а затем для верности произнесла ее на венгерском и турецком.
- Очень хорошо. - Наставник поерзал, устраиваясь на деревянном стуле, который принес с собой. - Хотя нам было бы гораздо удобнее заниматься в помещении.
Ее последний учитель отшлепал ее за то, что она попросилась на улицу. В ответ она разбила ему нос. Новый наставник ограничивался деликатными предложениями, которые чаще всего игнорировались.
- Это моя страна, - Лада встала и вскинула руки над головой, несмотря на тугие рукава, стеснявшие ее движения. Она не любила заниматься в замке. Каждый день она заставляла их выезжать верхом за пределы обнесенного стеной внутреннего города. Они следовали мимо скромных домиков и лачуг, затем через грязные и убогие пригороды столицы, пока не оказывались в освежающе зеленых предместьях. Лошадей выпускали гулять в поля, расцвеченные вспыхивающими то тут, то там пурпурными цветами, а она и Раду постигали науку под сенью березовой рощи.
- Страна не твоя, - шурша палочкой, Раду выводил на земле латинские слова.
- Разве это не Валахия?
Раду кивнул. Его нос перепачкался в грязи, из-за чего ее брат выглядел маленьким и смешным. Это разозлило Ладу. Он всегда был с ней, приложением к ее жизни, и она никогда не могла понять, как к нему относиться. Порой, когда на его лице появлялась улыбка, яркая, как отражающееся от ручья солнце, или когда она видела, как он расслабляется во сне, ее переполняло неподвластное ей чувство боли. Оно ее пугало.
- Сядь прямо. - Она взяла его за подбородок и потерла его нос своей рубахой так яростно, что он вскрикнул и попытался вырваться. Она крепче схватила его подбородок. - Это Валахия, а я - дочь Валахии. Наш отец - правитель Валахии. Это моя страна.
Раду наконец перестал сопротивляться и уставился на нее. Его огромные глаза наполнились слезами. Ее брат был таким очаровательным, что женщины на дороге останавливались, чтобы с ним поворковать. Когда на его щеках появлялись ямочки от улыбки, повар давал ему добавку любого блюда, какого бы он ни пожелал. А когда Лада видела, что его обижают, ей хотелось его защитить, и это ее злило. Он был слабым, и защищать его - тоже казалось слабостью. Мирча такой слабостью точно не страдал.
Она отпустила подбородок Раду и почесала затылок. В прошлом месяце Мирча так сильно дернул ее за волосы, что на голове осталось лысое место, которое только теперь начало зарастать. Пусть девчонки знают свое место, прошипел он.
Лада подняла лицо навстречу лучу солнца, пробивавшемуся сквозь листву. Вот оно. Мое место. Ей дал его отец, и Валахия всегда будет принадлежать им. Раду ударил ногой по каракулям в грязи.
- Не все хотят, чтобы страна нашей.
- Не могли бы мы вернуться к… - начал наставник, но Лада подняла руку, заставив его замолчать.
Опустившись на корточки, она подняла с земли круглый камень, как раз по размеру своей ладони. Увесиситый. Тяжелый. Размахнувшись, она запустила камень в воздух. Послышался глухой удар, за ним резкий гневный вскрик, затем - смех. Богдан встал с того места, где полз по земле, подкрадываясь к ним.
- Будь незаметнее, Богдан, - усмешка Лады превратилась в улыбку. - Подойди, сядь. Раду как раз издевается над латынью.
- У Раду отлично получается, - возразил наставник и нахмурился, глядя на Богдана. - А меня наняли не для того, чтобы я обучал сына няньки.
Лада наградила его своим самым холодным и высокомерным взглядом:
- Вас наняли для того, чтобы вы делали, что вам велят.
Наставник, который очень любил свой прямой и безупречный нос, тяжело вздохнул и продолжил урок.
***
- А теперь на венгерском, - приказала Лада Богдану, быстро и уверенно шагая по коридору. Тырговиште был устроен как великий византийский город: в центре - замок, вокруг него - имения бояр, за ними - дома ремесленников и прислуги, сумевшей заработать себе покровительство, а далее, за массивными каменными стенами - все остальные. В городе дома были выкрашены в яркие оттенки красного и синего, желтого и зеленого. Роскошные цветники и журчащие фонтаны услаждали взгляд. Но всюду проникал запах человеческих испражнений, а кварталы нищих и немощных подползали, казалось, все ближе к цитадели. Лада даже видела, как они строят свои хибары вплотную к стене.
Ладе и Раду не дозволялось находиться за пределами Тырговиште. Каждый раз, когда нужно было уехать из города, их сажали вместе и поспешно провозили по улицам, и им удавалось заметить лишь очертания развалюх, осунувшиеся лица и подозрительные взгляды.
Они жили в замке, который, несмотря на все усилия, не мог тягаться с роскошью Константинополя. В нем было темно и тесно. Стены были толстыми, окна - узкими, коридоры - запутанными. Конструкция замка доказывала, что бассейны, сады и люди в ярких нарядах - ложь. Тырговиште не был блестящей Византией. Да и Византия больше не была Византией. Как и все остальные государства, расположенные так близко к Османской империи, Валахия стала маршевым полигоном для более сильных армий, тропой, которую снова и снова попирали ноги солдат.
Лада приложила руку к стене и ощутила холод, никогда не покидавший эти камни. Замок был одновременно и мишенью, и ловушкой. Здесь она никогда не чувствовала себя в безопасности. По раздраженному тону и напряженному поведению отца она понимала, что он тоже ощущал угрозу. Она страстно хотела жить в другом месте, на лоне природы, под защитой гор, где подбирающихся к ним врагов было бы видно за несколько миль. Где-то, где ее отец смог бы расслабиться и нашел бы время с ней поговорить.
Мимо прошли двое янычар. Это были элитные османские воины, которых мальчишками взяли из других стран в качестве оброка и обучили служить султану и его богу. Янычары о чем-то непринужденно беседовали и смеялись, отчего дрожали их парадные шапки, красно-коричневые с белыми отворотами. Ее отец стремился к тому, чтобы замок был символом власти и силы, но отказывался видеть истинный символизм Тырговиште. Он не давал им власти - а давал власть другим над ними. Они были здесь в заточении, они были заключенными, зависевшими от требований влиятельных боярских семей. Хуже того, несмотря на помазание ее отца в крестоносцы папой римским, они все еще оставались вассальным государством Османской империи. Ради того, чтобы занять свой престол, ее отец пожертвовал богатства, жизни и свою собственную честь османскому султану, Мураду.
На языке их венгерских соседей с запада Богдан рассказывал Ладе, как прошел его день. Время от времени поправляя его произношение, она распахнула дверь и вошла в главный зал. Она мельком взглянула на двух янычар, которые стояли здесь, прислонившись к стене. Они были как камешек в туфле - постоянно мешали.
У Болгарии и Сербии были схожие договоренности с султаном - они откупались от Османской империи деньгами и мальчиками, получая взамен стабильность. Но в отличие от них Венгрия и Трансильвания оказывали сопротивление, не желая становиться вассалами. Напряжение у границ требовало постоянного внимания Влада, заставляло его неделями отсутствовать дома и награждало болями в желудке, от которых он становился раздражительным и злым.
Лада ненавидела османов.
Один из янычар поднял густую бровь. Он выглядел как болгарин или серб, но заговорил по-турецки:
- Какая уродина эта девчонка. Князю повезет, если он найдет ей пару. Или непритязательный женский монастырь.
Лада шла дальше, будто ничего не слыша, но Богдан остановился. Он рассердился. Воин заметил, что мальчик все понял, и с интересом шагнул в их сторону:
- Ты говоришь по-турецки?
Лада схватила Богдана за руку и ответила с идеальным произношением:
- Тому, кто собирается командовать придворными псами, приходится учить турецкий.
Солдат рассмеялся:
- Ты будешь чувствовать себя с ними как дома, маленькая сучка.
Лада достала кинжал прежде, чем это успели заметить солдат и его компаньон. Рост не позволял ей дотянуться до шеи мужчины, поэтому она удовольствовалась тем, что яростно полоснула по его руке. Воин закричал от боли и удивления, отпрыгнул назад и завозился, пытаясь достать саблю.
Лада подала знак, и Богдан бросился на ноги солдата, опрокинув его. Теперь он лежал на полу, и его шея была легкой мишенью. Лада прижала нож к его шее под подбородком и взглянула на другого солдата. Это был бледный, худощавый юноша - почти еще мальчик - с проницательными карими глазами. Одну руку он держал на сабле, клинке с длинным изогнутым лезвием, так любимом османами.
- Только дурак станет нападать на дочь князя в ее собственном доме. Двое солдат против беззащитной девочки, - сказала Лада, сверкнув зубами. - Очень невыгодно для договоров.
Худой солдат убрал руку с сабли и отступил. Его улыбка была такой же кривой и угрожающей, как и его оружие. Он уважительно поклонился.
Богдан вскочил с пола, дрожа от ярости. Глядя на него, Лада покачала головой. Не стоило его в это впутывать. У Лады было чувство власти - тонкие нити, соединявшие всех вокруг нее. Она умела затягивать и закручивать эти нити, пока они не перекрывали ее врагам кислород.
Или пока не рвались.
В ее распоряжении было несколько нитей. Она хотела иметь их все. У Богдана не было почти ни одной, и те немногие нити, которыми он обладал, были даны ему от рождения просто за то, что он - мальчик. Уже за одно это люди уважали его больше, чем его мать, няню. Лада смотрела на легкость, с которой жизнь приветствовала Богдана, - и от зависти у нее сводило челюсть.
Она надавила на кинжал еще раз, но недостаточно сильно, чтобы проткнуть кожу. Потом встала и оправила платье.
- Вы - рабы, - сказала она. - Вы ничего мне не сделаете.
Глаза тощего солдата задумчиво сузились, когда он взглянул через плечо Лады - на Богдана. Она взяла своего друга за руку и вышла с ним из зала.
Богдан кипел от злобы.
- Надо рассказать твоему отцу.
- Нет!
- Но почему? Он должен знать, как они тебя оскорбили!
- Да ведь мы же их даже не замечаем! Они - ничтожнее грязи. Ты же не станешь злиться на грязь за то, что она прилипла к твоим ботинкам. Ты смахнешь ее и больше о ней не вспомнишь.
- Твой отец должен знать.
Лада нахмурилась. Она вовсе не боялась наказания за свой поступок. Она боялась, что ее отец узнает, что думают о ней янычары, и поймет, что они правы. Что она - девчонка. Что ее ценность меньше, чем у придворных псов, и что единственное, что с ней можно сделать - удачно выдать замуж. Ей приходилось быть самой умной, постоянно удивлять и радовать его. Она боялась, что в тот день, когда она перестанет его впечатлять, он вспомнит, что его дочь - пустое место.
- Нас накажут? - лицо Богдана, такое же знакомое и любимое, как ее собственное, озабоченно сморщилось. Он рос не по дням, а по часам, и теперь был гораздо выше ее. Сколько она себя помнила - он всегда был на ее стороне. Он был ее - товарищем по играм, доверенным лицом, братом по духу, если не по крови. Ее мужем. Сильным и надежным там, где Раду проявлял слабость. Она дернула его за большое ухо. Они торчали в обе стороны, как ручки кувшина, и были для нее дороже всех драгоценностей в замке.
- Янычары имеют столько власти, сколько мы позволим им иметь. - Она сказала это в утешение, но вспомнила изогнутую саблю над троном ее отца. Подарок султана Владу. В ней было и обещание, и угроза, как и в большинстве предметов в Тырговиште.
На следующее утро Лада проснулась поздно. Ее глаза опухли от сна, а голова гудела от кошмаров. Она услышала странный звук, какой-то икающий стон, раздававшийся из-за двери ее спальни. Разъяренная, она вышла в комнату, соединявшую ее покои с комнатой Раду - туда, где спала их няня.
Обхватив себя руками, няня сидела на стуле и раскачивалась из стороны в сторону. Источником шума оказалась она. Раду гладил ее по спине и выглядел потерянным.
- Что стряслось? - спросила Лада, и паника пчелиным роем поднялась в ее груди.
- Богдан. - Раду беспомощно развел руками. - Янычары забрали его.
Лада выбежала из комнаты и ринулась в кабинет отца. Он сидел, склонившись над картами и бухгалтерскими счетами.
- Отец! - Крик получился отчаянным и сдавленным. Детским. Все ее усилия, направленные на то, чтобы заставить его видеть в ней нечто большее, чем просто девочку, рухнули от одного этого слова. Но она не могла молчать. Он поможет. Он все уладит. - Янычары забрали Богдана!
Ее отец поднял глаза, опустил перо и вытер пальцы о белый платок. На платке образовались черные пятна, и отец пренебрежительно бросил его на пол. И произнес размеренным тоном:
- Янычары сказали мне, что у них возникли проблемы с одним из придворных псов. Их солдат был ранен. Они потребовали, чтобы мы предоставили им замену, кого-то, кто бы говорил по-турецки. Большая удача для сына няни, не правда ли?
Губы Лады задрожали. Это чувство, которое рождалось в ее сердце, когда на нее смотрел отец - эта бешеная, отчаянная гордость, - свернулось и скисло. Он знал, что Богдан значил для нее. Знал, но позволил янычарам забрать ее самого дорогого друга.
Ему было все равно. А теперь он просто наблюдал за ее реакцией.
Она сжала трясущиеся руки в кулаки и кивнула.
- Теперь следи за тем, чтобы псы вели себя как полагается. - Взгляд ее отца пронзил ее насквозь, выпустив пчел и образовав внутри звенящую пустоту. Она поклонилась и жесткой походкой вышла из кабинета. Там она прижалась к стене и плотно вдавила глаза кулаками, пытаясь затолкнуть слезы как можно глубже.
Это была ее вина. Она могла бы пройти мимо янычар. Раду бы прошел. Но не она. Ей захотелось бросить им вызов, поиздеваться над ними. И один из них - тот худощавый - по одному взгляду на нее понял, как причинить ей боль.
Все ее тонкие нити оборвались и опутали ее сердце, сжав его слишком сильно. Ошиблась она, но отец ее предал. Он мог бы сказать нет - должен был сказать нет, должен был их остановить, должен был показать янычарам, что это он, а не они управляют Валахией.
У него был выбор, но он решил этого не делать.
Она вспомнила грязный платок. Запачканный и выброшенный, забытый и не нужный теперь, когда он перестал быть девственно чистым. Ее отец был расточительным. Ее отец был слабым.
Богдан заслуживал лучшей доли.
Она заслуживала лучшей доли.
Валахия заслуживала лучшей доли.
Она мысленно вернулась обратно к своей любимой горе, взобралась на вершину, почувствовала, как ее приветствует солнце. Она никогда не отбросит свою страну так, как это сделал отец. Она ее защитит.
Сдавленный всхлип вырвался наружу. Что она могла поделать? У нее не было власти.
Пока, поклялась она. У нее не было власти пока.
8
Раду всегда ненавидел Богдана. Ненавидел за то, что тот украл у него время и внимание Лады. Ненавидел, за то что Богдан таскал его за волосы и за уши и смеялся, когда Раду обдирал себе колени и не мог удержаться от слез.
Но больше всего Раду ненавидел Богдана за то, что тот его почти не замечал.
А теперь Богдан украл у Раду няню, оставив лишь пустую оболочку. Богдан сам виноват, что ушел. Но, вместо того чтобы просто исчезнуть, ему непременно нужно было разрушить все на своем пути.
Комнаты Раду превратились в душную гробницу Богдана. Няня рыдала, сидя на своем стуле, и который день не притрагивалась к корзинке с шитьем. Ладе было еще хуже. Обычно, когда что-то шло не так, как ей нужно, она превращалась в яростный поток, в разрушительный шторм, который сметал все на своем пути и затухал так же быстро, как и разгорался.
Однако потеряв Богдана, Лада молчала. Смотрела перед собой. Была неподвижна.
Это пугало Раду.
Он забился в угол конюшни, в темное место, где его могли найти, только если бы начали искать. Но Раду никогда никто не искал. Заметив на ладони паука, Раду поднял руку и мягко перенес насекомое на деревянную балку, в безопасное место.
Двое янычар расслабленной походкой вошли в конюшню и ввели вспотевших и дрожащих лошадей. Прищурившись, Раду наблюдал за тем, как они ловко обтерли животных, напоили и задали им свежего корма.
Когда Мирча возвращался с поездки верхом, он спрыгивал вниз, бросал поводья слуге и выходил из конюшни. Еще Мирча хлестал своих лошадей, и борозды на их боках выдавали его любимчиков. Раду видел, как однажды, когда рядом не было ни одного конюха, Мирча спрыгнул с коня, у которого из глубокого пореза на ноге сочилась кровь, и просто ушел.
Раду хотелось бы ненавидеть всех янычар из солидарности с Ладой, но ему нравилось, как они заботятся о своих животных. Еще ему нравились их забавные шапки, и то, что они никогда не ходили поодиночке. Он ни разу не встречал янычара без сопровождения.
Двое мужчин все время переговаривались низкими, приглушенными голосами.
- Ты заметил здесь новое животное? - спросил один, стоявший спиной к Раду.
Другой янычар, молодой человек с рябой кожей и темными глазами, покачал головой.
- Робкое создание. Думаю, он очень ценной породы, но его еще никто не удосужился вывести поскакать. Жаль.
- Ты имеешь в виду бледного? Кудрявого? С большими глазами? Который прячется в углу?
Раду охватил страх. Они его заметили. Что они с ним сделают?
- Да, того самого! Кажется, он немного грустит. Может быть, если бы он подружился с другими животными… - янычар выпрямился и повернул голову, улыбаясь и глядя на то место, куда спрятался Раду. У него были добрые глаза. - Не хочешь помочь нам с лошадьми?
Раду не пошевелился.
- Этот конь очень ласковый. Видишь? - Янычар ткнулся носом в морду лошади. Она фыркнула ему в лицо, и оба янычара рассмеялись. - Выходи, познакомься со своим товарищем по конюшне.
Раду встал, робко прижимаясь к дверям стойла и ища глазами выход.
Янычары протянули ему щетку с жесткой щетиной.
- Вот, возьми, сделай доброе дело. Нам приходится наклоняться слишком низко, чтобы добраться до нижних частей. Помоги нам, чтобы мы не ломали наши несчастные спины. Они и без того жутко ноют.
Раду взял щетку. Она оказалась тяжелой. Он нерешительно потянулся к лошади и слегка коснулся ее. Его учили ездить верхом, но обучением занимался Мирча, поэтому Лада вела себя как дикарь и постоянно соревновалась, а на Раду все время орали. У него до сих пор оставался след на шее - в том месте, по которому Мирча однажды хлестнул плеткой. Мирча тогда сказал, что хотел ударить лошадь.
Янычар с добрыми глазами положил ладонь поверх кисти Раду и стал показывать, как чистить коня, с какой силой нажимать.
- Похоже, ты не конюх.
Раду покачал головой, не поднимая глаз.
- О, я знаю, что это за юное создание! - усмехнулся янычар с рябой кожей. У него не хватало нескольких зубов. - Они что, держат всех маленьких князей в конюшне? Какие странные обычаи в Валахии! Ты любишь овес?
Раду понимал, что его дразнят, но, кажется, его дразнили по-доброму. С ним как будто играли. Он улыбнулся в ответ.
- Я предпочитаю пироги.
Янычары рассмеялись. Один потрепал его по плечу. Когда это делал Мирча, это было похоже на замаскированный удар, а теперь напоминало поглаживание.
Раду помог янычарам выполнить оставшуюся часть работ, задал несколько вопросов, но больше слушал. Напоследок они сказали, чтобы он ждал их здесь на следующий день немного раньше, чтобы помочь с выездкой лошадей. Обратно в свои комнаты он почти летел, задыхающийся и счастливый. К счастью, Лады нигде не было видно. Няня сидела на своем обычном месте. Раду забрался на стул и обнял ее, обхватив за шею. Она вздохнула, не глядя на него.
- А ты знала, - сказал Раду, с такой же осторожностью, с какой пересаживал на балку паука, - что янычары занимают очень престижное место в Османской империи?
Няня нахмурилась и впервые за несколько дней взглянула на него.
- Им дают образование, тренируют. Им даже платят. Все ими восхищаются. Я разговаривал с одним сегодня, и он сказал, что мать отдала его янычарам, желая спасти от жизни, в которой его ждали бы только страдания. Он сказал… - Раду сделал паузу, и его голос стал мягче. - Он сказал, что он благодарен. Что это лучшее, что могло с ним произойти. У него всегда было вдоволь еды, множество друзей и деньги, чтобы потратить на что угодно. Он сказал, что теперь он умнее и сильнее, чем мог когда-либо стать. Он говорит, что молится каждый день, испытывая к матери благодарность и любовь.
Ничего такого янычары не говорили. Но няня сжала руку Раду так сильно, что стало больно. Он не отстранился. Она кивнула и вытерла слезы:
- Будь добр, передай мне корзину для шитья.
Раду сел поудобнее и стал смотреть, как ее дрожащие руки становятся увереннее с каждым стежком.
***
Воздух был тяжелым и густым от влаги. Раду шел по мощеной тропе к конюшням позади замка. Он весело напевал себе под нос, но его пение резко оборвалось, когда кто-то шлепнул его по затылку.
- Куда идешь? - спросил Мирча.
Раду не ответил. Молчание было лучшей тактикой в общении с Мирчей.
За спиной Мирчи внезапно возник их отец, и Раду отступил еще дальше в сторону. Он не помнил, когда разговаривал с отцом в последний раз. Карие глаза Влада скользнули по нему, будто не замечая. Затем Влад моргнул и наконец-то сфокусировал взгляд на младшем сыне.
- Раду. - В его голосе чувствовался вопрос, как будто он собирался что-то сказать, но не помнил, что.
За ним подоспели несколько бояр, по большей части из рода Данешти, их давние соперники. С ними был и Андрей, нервный и замкнутый, каким он теперь был всегда. Одетые для верховой езды, они остановились и уставились на Раду.
Раду хотел бы, чтобы они были женщинами. С женщинами было гораздо проще. Мужчины были жесткими и грубыми и безразличными к быстрой, лучезарной улыбке. Лада бы знала, что делать. Лада бы бросила на них сердитый взгляд и задрала нос, чтобы ни один из них и подумать не посмел, что они лучше ее. Раду выпрямился и представил, что он - это она.
- Мальчишка умеет ездить верхом? - спросил один из самых пожилых бояр Данешти, утомленно, но с легким вызовом.
Отец бросил на Раду жесткий взгляд.
- Конечно, умеет.
Раду поспешил за отцом и братом. Он беспокоился, что его не пригласят и накажут, но еще больше он беспокоился о том, что случится, если он поедет с ними и не справится.
Его друзья-янычары ждали его в дальней части конюшни. Лазарь, тот, что с щербатой улыбкой и смешливый, заметил, как перепуган Раду, и быстро оценил ситуацию. С ними Раду ездил верхом почти каждый день, под их шутливым попечительством он он не только освоился в седле, но даже стал ловким наездником. А еще он, возможно, рассказал им слишком много о своей семье. Пока выводили лошадей, приготовленных к прогулке, он стоял, понурив голову. Для него лошади приготовлено не было, и всем стало ясно, что он не должен был участвовать в поездке. Или вообще хоть в чем-то участвовать.
Он смотрел, как его отец садится в седло. Ему стыло стыдно, из глаз грозили политься слезы. Тогда Лазарь прокашлялся и сказал:
- Ваша лошадь. - Он протянул ему вожжи и уважительно поклонился, как будто Раду был чем-то большим, чем просто позабытым всеми мальчиком.
Раду взял поводья и улыбнулся, но быстро спохватился и поддержал формальный тон Лазаря.
- Благодарю, - сказал он и запрыгнул в седло так плавно и отлаженно, как только мог, выпрямился и направил своего коня вперед, желая поравняться с лошадью Мирчи. Чтобы пальцы не дрожали, он крепко сжал кожаные ремни. Отряд двинулся к лесу. Проезжая по полю, всадники держались вместе.
Его отец оглянулся и, как будто снова удивившись существованию Ралу, оценил его великолепную форму. Грудь Раду наполнила гордость от того, что он здесь, скачет верхом рядом с отцом и старшим братом, возглавляя группу бояр. Он на своем месте. Он поднял подбородок выше и поймал взгляд отца, предвкушая улыбку.
- Не опозорь меня, - сказал отец ровным тоном и, не удостоив Раду больше ни одним взглядом, погнал коня вперед.
Грудь Раду больно сжалась. Вся его гордость и надежда свернулись и опали где-то в животе. Оставшуюся часть поездки они, взмокнув, пробирались среди деревьев, кишащих насекомыми. Он перестал подгонять свою лошадь и отстал, оказавшись в хвосте группы рядом с самыми незнатными боярами, которые ворчали и сплетничали, не обращая на него никакого внимания.
Ветки дважды хлестали Раду по лицу, оставляя после себя острую боль. Но он ни разу не вскрикнул и продолжал держаться в седле прямо. Он прислушивался к разговорам вокруг и понимал, что недовольство слишком часто было направлено на главу группы.
Он никого не опозорил. Он оставался незамеченным и невидимым.
Вероятно, это было самое меньшее и самое большее, что он мог сделать для своего отца.
9
Лада задыхалась в замке. Все вокруг было пропитано тревогой и страхом. Люди собирались в темных углах и шептались. Ее отец закатывал один банкет за другим, стараясь ублажить бояр, которые все более открыто проявляли свою враждебность. Куда бы она ни пошла, за ней следили. Богдан был своего рода щитом - всегда рядом, всегда послушный. Смириться с его потерей было тем труднее, что она к тому же потеряла любовь и уважение, которое испытывала к отцу.
Она поняла, как мало на самом деле ее отец думал о Валахии. Все, что он делал, он делал для себя, стремясь защитить свою власть любой ценой. Защита и броня, которую, как она себе представляла, давала ей его любовь, оказалась сорвана, а без нее она чувствовала себя голой и ранимой. Каждый день был наполнен риском, каждая улыбка и разговор таили в себе опасность. Один неверный шаг - и она тоже могла оказаться выброшенной. Отец по-прежнему относился к ней благосклонно, и она подозревала, что по-своему он ее любит, но его любовь была такой же ничтожной и хрупкой, как его бесконечные лживые политические обещания.
Этим летом ей исполнится тринадцать. Ее мама в тринадцать лет вышла замуж.
Во рту Лада постоянно ощущала железистый привкус крови. Это был вкус поражения. Однажды вечером она шла по коридорам в сторону кухни, и один боярин толкнул ее и даже не извинился. Она чувствовала себя мелкой и незначительной.
Она и была мелкой и незначительной.
Она поспешила в сад за замком, окунула голову в фонтан и промыла водой рот, пытаясь избавиться от неприятного привкуса. Ее внимание привлекли сдавленные крики. Она отлично знала этот звук, потому что обычно сама и была его причиной. Лютое чувство обладания вскипело в ее груди, и она метнулась через сад, приближаясь к Раду и к его обидчику.
Мирча держал Раду за шею и толкал вниз, все глубже погружая в безжалостные шипы густых розовых кустов. Мирча был сильным и коренастым, как отец, но растительность у него на лице все еще оставалась жидкой. Иногда Лада заставала его над отражением в воде: он стоял и оттягивал свои редкие усы, как будто заставляя символ своего статуса расти быстрее.
- Что ты слышал? - шипел Мирча, не замечая, что за ним наблюдают. Он надавил еще сильнее, и Раду закричал.
- Ничего, ничего, - настаивал Раду.
Лада бесшумно достала кинжал, который всегда носила под поясом, и спрятала его за спиной.
- Так вот ты где, - сердито сказала она. - Отец тебя ищет.
Мирча обернулся. Его лицо было таким открытым и радостным, будто он занимался чем угодно, но не пытал своего брата.
- Неужели?
- Что-то насчет бояр, - Лада подняла свободную руку и пренебрежительно махнула. Это была хорошая ложь. Всегда было что-то насчет бояр, что требовалось обсудить. Она сорвала цветок розы и поднесла его к лицу. Она ненавидела этот аромат, их сладость была слишком хрупкой. Она хотела иметь сад вечнозеленых растений. Сад камней. Сад сабель. Она заговорщицки улыбнулась Мирче.
- Кажется, он злится.
- Он всегда злится.
- Наверное, ему шапка жмет.
- Наверное, его шаровары слишком малы.
- Может быть, - сказала Лада, заметив, что Мирча ослабил хватку и что Раду хватало ума стоять, не шелохнувшись. - А может быть, слишком мало то, что у него в шароварах.
Мирча отпустил Раду, запрокинул голову и расхохотался. Он похлопал Ладу по плечу и крепко сжал его.
- Будь осторожна, сестрица. У тебя грязные шуточки.
Он отвесил Раду пинок и поспешил мимо них в замок. В основе натуры Мирчи лежала подлость. Лада видела, как он мучает охотничьих собак, причиняя им боль без причины. Она этого не понимала. Зачем делать что-то просто так, без цели? Она его не любила, но испытывала перед ним здоровый страх.
- Пошли, - Лада освободила Раду из кустов. Его рукава были все в прорехах от шипов. Судя по его крикам, его коже тоже досталось. Она тянула его за собой. Они вышли из сада и через ворота вошли в брошенную конюшню, пустую и пропахшую гниющим сеном. Всех лишних лошадей, которые у них оставались, продали, чтобы покрыть растущие долги отца. Большую часть основной конюшни занимали кони янычар, кони бояр, кони должников.
- Если Мирча найдет отца, он поймет, что я солгала. - Лада села на землю, подмяв под себя юбки.
Раду вытер нос рукавом.
- Почему ты мне помогла?
- Почему тебе все время требуется помощь? - Она сердито заставила его сесть рядом и внимательно осмотрела его лицо. Раны были поверхностные, ничего серьезного. Она вырвала несколько шипов из его рук, не обращая внимания на его всхлипы. Она никогда не была нежна с Раду, но все, что она делала - она делала ради его блага. Он был слишком хрупким для этого мира, и чем скорее он изменится, тем проще станет его жизнь. - Что так разозлило Мирчу?
Раду отодвинулся от нее подальше.
- Ничего.
Она схватила его за подбородок и заставила посмотреть на нее. Заблудившийся луч света упал на его уши, и у нее все больно сжалось внутри при мысли о потере Богдана и своем одиночестве. Вздохнув, она обняла Раду и придвинулась к нему. Смог бы их отец выслать и Раду? Позволил бы Мирче, старшему и главному любимцу, убить его?
Бледный весенний день был свеж, и из-за влажных волос Лада покрылась мурашками.
- Держись подальше от Мирчи, - сказала она. - Он подлее отцовского сокола, и гораздо глупее.
Раду подавил смешок.
- И гораздо уродливее.
- И паршивее.
Некоторое время они сидели молча и дышали в унисон, когда Раду снова заговорил.
- Я прятался за портьерой. И слышал, как он разговаривал с боярином из рода Данешти.
За пятнадцать лет до того, как их отец занял трон, десять князей сменили друг друга на троне. Престол по очереди занимали представители двух ветвей: рода Басарабов, теперь вышедшего из конкуренции за неимением наследников нужного возраста, и рода Данешти. Семье Данешти не нравились узурпаторы Дракулешти, поначалу дядя Лады и Раду, Александру, а теперь их отец. И, как доказала история, позиция князя в Валахии была очень шаткой.
- Почему он разговаривал с Данешти?
Раду заерзал, и Лада осознала, что сжимает его плечо так сильно, что ему больно. Она отпустила его, и он сказал:
- Ходят слухи о боярской коалиции. Они упомянули Хуньяди.
Лада вздрогнула. Хуньяди был военным предводителем Трансильвании и Венгрии, стран, граничивших с ними на западе и постоянно сдвигавших свои границы. Если ее отец только клялся победить османов, Хуньяди это сделал. Он разбивал султана несколько раз.
Лада не могла решить, что думать о Хуньяди. Он чувствовала, что он был угрозой власти отца, но видела, что Хуньяди был человеком, каким должен был быть ее отец. При любой возможности она подслушивала, крала письма отца и карты с комментариями и изучала стратегии Хуньяди. Он был восхитителен. Как бешеный пес, он кидался в драку в самый неожиданный момент, а потом исчезал, чтобы позже совершить еще один набег на врага. Он обычно побеждал османов, даже при недостатке воинов и оружия.
Он состоял в союзе с Дракулешти, но был опасен, и ему явно не нравилось лицемерие ее отца.
- Я думала, бояре поддерживают связи с османцами. Они подстрекали отца просить их помощи.
- Большинство бояр недовольно. Они видят, насколько успешны кампании Хуньяди против султана, и хотят союзничать только с ним. Ходят разговоры о помолвке.
Лада окоченела.
- Кто? - спросила она, хотя знала ответ.
- Матьяш, сын Хуньяди.
Резкая боль под ногтями заставила Ладу осознать, что она впилась ногтями в подгнивший деревянный пол так сильно, что щепки врезались в ладонь. Ее выдадут замуж ради выгоды. А когда этот союз провалится, как терпели неудачу все брачные союзы, ее оттеснят в сторону. Отправят в монастырь, бросят и удалят от жизни.
В голове Лады возник образ их матери, почти забытой с тех пор, как она их оставила. Память об этой женщине вызывала у нее отвращение. Бессильная. Сломленная. Ее брачный союз рухнул, и теперь она живет, заключенная в чьем-то чужом доме, в другой стране.
Лада еще сильнее прижала руку к щепкам. Теплые капли крови выступили на ладони, поверх шрама, оставшегося от игры с Богданом. Счастливого брачного союза равных людей для нее не будет, никто не согласится отдать бразды правления в ее руки.
- Я никогда не выйду замуж.
Раду внимательно посмотрел на ее раскрытую ладонь и попытался выдернуть из нее занозы. Лада не сопротивлялась. Он обращался с ее ранами гораздо мягче, чем она с его.
- Откуда ты все это знаешь? - с удивлением спросила она. Она полагала, что Раду проводит все дни в мечтаниях. В его больших глазах чаще всего читалась приятная пустота, как будто он не замечал лиц и не слышал разговоров вокруг себя. Пока Лада сосредоточилась на тактиках и Хуньяди, она упустила из виду интриги бояр. Теперь она поняла, что это была ошибка.
- Люди забывают о том, что я слушаю. А я всегда слушаю.
- Мы должны рассказать отцу о планах Мирчи.
Раду замолчал и повесил голову. Ладе не нужно было видеть выражение его лица, чтобы понять его мысли. Он испугался.
- Он рассердится. А Мирча меня убьет. Я боюсь умирать.
- Все когда-нибудь умирают. Я не позволю Мирче тебя убить. Если кто-то тебя и убьет, так это я. Понял?
Раду кивнул и прильнул к ее плечу.
- Ты будешь меня защищать?
- Вплоть до того дня, когда я тебя убью, - она ткнула его пальцем бок, в то место, где он больше всего боялся щекотки, и он вскрикнул, то ли от боли, то ли смеясь. Он бросил на нее взгляд, который она хорошо знала: тот же голодный и отчаянный взгляд, которым она смотрела на отца. Раду любил ее и хотел, чтобы она чувствовала то же самое. Впервые с той минуты, когда его ввели в ее жизнь, безмятежного, красивого и никчемного, она сочла Раду интересным. Возможно, даже полезным. Даже более того: в отсутствие Богдана она почувствовала, будто кто-то ей снова принадлежит.
10
Царапины на лице и руках Раду после нападения Мирчи в саду побледнели и превратились в тонкие красные линии. Он солгал няне, сказав, что споткнулся и упал в кусты. Если бы он рассказал о Мирче, это ни к чему бы не привело.
Но на этот раз… на этот раз это, возможно, и помогло бы ему достичь своей цели. Лада велела ему поговорить с отцом. И он мог это сделать.
Он собирался это сделать.
Раду вышагивал по их комнатам. Информация, которой он обладал, о том, что Мирча готовит заговор с боярами, нанесет вред всем врагам Раду. В первую очередь достанется Мирче. О, Раду был бы счастлив увидеть, как тот лишится благосклонности отца. А члены семьи Данешти были главными зачинщиками сговора, так что если бы их наказали или изгнали, это бы навредило Андрею и Арону.
Конечно, теперь Андрей и Арон избегали его, как избегали почти всех. После их ложного преступления и реального наказания они стали при дворе изгоями. Но Раду до сих пор боялся, что когда-нибудь они ему отомстят. Он попросил няню договориться о том, чтобы мальчика-слугу, который ему помогал, отправили с семьей в Трансильванию, дабы он не смог раскрыть жульничество Раду. Он обманывал себя, уговаривая, что Эмилю там будет лучше, но понимал, что поступил жутко эгоистично.
Но выше всех остальных стремлений - желания навредить Мирче, наказать Данешти - стояло одно: если Раду героически раскроет заговор, отец, наконец, его заметит. Он поймет, что Раду умен, что Раду полезен. И Лада будет им гордиться.
Лада вошла в их комнаты и посмотрела на него:
- Сядь. У меня от тебя голова кружится.
Он был слишком возбужден, чтобы садиться.
- Я расскажу отцу о Мирче и сговоре бояр. Он будет так мною гордиться!
- Он разгневается.
- Но не на меня!
- Думаешь, он скажет тебе спасибо? И нежно обнимет, встревоженный вестью о том, что его собственный сын замышляет что-то против него? Ты - глупец.
Хрупкая надежда Раду таяла на глазах. Он покачал головой.
- Он будет рад узнать! Он меня поблагодарит!
- Мы никогда не можем предсказать, как отреагирует наш отец. - Лада посмотрела в угол, где под стулом стояла нянина корзинка для штопки. Няня постоянно штопала носки Богдана, ругая его за то, что он так быстро их изнашивает. Теперь этой задачи перед ней больше не стояло.
Раду охватили темные мысли.
- Ты ревнуешь. Ты хочешь, чтобы отец видел только тебя.
Лада с горечью рассмеялась.
- Я не хочу быть человеком, который откроет отцу глаза на заговор, лишающий его остатков власти. А ты - давай, действуй. - Она, громко топая, вышла из комнаты.
***
Раду нашел ее позже в тот же день. Она стояла на узком забранном стеной карнизе, окружавшем башню.
- Ты сказал ему? - спросила она, не глядя на брата.
Раду не ответил.
- Трус. - Но она встала так, чтобы он уместился рядом с ней. - Мы найдем способ раскрыть правду, не вмешивая тебя в это дело. Ты же не хочешь, чтобы отец счел тебя соучастником.
- Но как?
- Нужно немного подождать. У нас есть информация, а значит, есть власть. Мы должны подумать о… - она осеклась и прищурилась, разглядывая что-то вдали.
По главной улице, в окружении солдат скакал мужчина. Когда он приблизился, Раду заметил, что он улыбается, подняв одну ладонь в знак дружбы. Его свита, мрачные и суровые воины, руки которых нависли над саблями, выглядели менее приветливо. Несколько флагов, которые Раду не распознал, безвольно свисали на флагштоках в тылу группы.
- Кто это такой?
- Хуньяди, - сказала Лада, и это слово сорвалось с ее губ как ругательство.
Они наблюдали за происходящим с башни и, хотя Раду знал, что должен ненавидеть Хуньяди, он ощущал благоговение. Хуньяди въезжал в чужое королевство, но люди, мимо которых он проезжал, улыбались и кланялись. Когда отец Раду скакал верхом, он сутулился и сильно наклонялся вперед. Чтобы быстрее добраться до цели или чтобы сделаться более трудной мишенью - Раду точно не знал. Хуньяди сидел в своем седле прямо, расправив плечи, выпятив грудь навстречу миру, бросая вызов стрелам убийц.
- Мы опоздали, - сказала Лада. - Теперь твоя информация ничего не стоит.
Веки Раду отяжелели от стыда. Ему никогда не удавалось быть полезным своему отцу, и теперь он снова потерпел неудачу из-за своего малодушия и промедления.
Лада повернулась к двери.
- Что ж, посмотрим, какую судьбу сулит нам гроза Трансильвании.
Лада бросилась вниз по ступеням башни и влетела в главный зал прежде, чем туда успел войти Хуньяди. Раду, спотыкаясь, старался от нее не отставать. Она замерла на пороге, а Раду прокрался мимо нее, в темный угол, в котором часто стоял незамеченным. Она больно ткнула его локтем в бок, и он посторонился, освобождая для нее место.
Через несколько минут в зал примчался их отец. Его шапка сидела криво, а усы были завиты наспех: Раду ощутил запах масла. Он сел на свой богато украшенный трон и поправил шапку, все еще тяжело дыша.
Он вспотел.
В этот момент Раду понял, что его отец больше не управляет Валахией. Возможно, он никогда ею не управлял. Горький вкус ароматизированного масла отца осел на языке Раду, когда Янош Хуньяди уверенно вошел в зал.
- Он великолепен, - прошептал Раду.
- Он - конец всех нас, - ответила Лада.
***
Когда отец вытянул его из постели, Раду был уверен, что ему это снится. В полусне, при свете свечей он поспешно оделся. Его отец что-то бормотал, произносил странные, непонятные слова. Он знал, что это сон, потому что прежде отец никогда не бывал в его комнате, никогда не помогал ему одеваться и не спрашивал, не замерзнет ли он. Раду было двенадцать лет, и он был достаточно взрослым, чтобы одеваться самостоятельно, но он принял помощь отца.
Он не станет добровольно прерывать этот сон, ни за что.
И только когда они вышли на улицу, и ночной воздух резко ударил им в лицо, а Мирча привел лошадей - только тогда Раду запаниковал. Его и Ладу подняли в седла, хотя они умели делать это сами. Неподалеку ждали несколько янычар, над головами их коней поднимались мягкие белые облака пара.
- Куда мы едем? - прошептал Раду. Никто не просил его вести себя тихо, но все вокруг покрывала завеса таинственности и угрозы, и он не хотел ее нарушать.
Никто не ответил.
Лошади двинулись вперед. В центре отряда катилась телега, доверху забитая припасами, а вокруг скакали янычары. Раду оглянулся и увидел Мирчу, который стоял с факелом и глядел им вслед. Он оставался здесь. Он улыбался.
Раду вздрогнул. Ему не было страшно, пока он не увидел торжество на лице Мирчи. А то, что делало его брата таким счастливым, не предвещало ничего хорошего.
Волнение улеглось, и Раду задремал в седле. Несколько раз он резко пробуждался от того, что начинал соскальзывать с лошади. В один из разов его удержала чья-то рука, и он обнаружил рядом с собой Лазаря, который держал и свои поводья, и поводья Раду. Успокоенный, Раду плотнее завернулся в плащ и растворился в убаюкивающем цоканье копыт и поскрипывании кожи.
***
Они разбили лагерь после восхода солнца. Отряд был маленьким. Несколько янычар, пара слуг, извозчик, управлявший телегой, Лада и отец.
Раду потер затекшую шею и вдруг осознал, что с ними нет няни.
- Лада! - он потянул ее за рукав, прервав ее яростную попытку заплести волосы в косу. - Они забыли няню!
Она посмотрела на него. Ее глаза покраснели от усталости. Она осторожно осмотрела лагерь, следя за движениями солдат.
- Она не поехала.
Раду с трудом сглотнул. В горле образовался болезненный ком. Он еще ни разу, ни на один день не оставался без своей няни. Здесь, с отцом, и без няни? У него возникло такое же ощущение, как тогда, на льду, когда он почувствовал, как лед шевелится под ним, угрожая утопить в холодном кошмаре.
- Как долго нас не будет дома?
Лада шагнула мимо него, вырывая свой сверток с вещами из рук Лазаря.
- Это мое, - огрызнулась она. - Никогда не прикасайтесь к моим вещам. - Она развернулась и прошествовала прочь, к палатке отца.
Лазарь преувеличенно низко поклонился и подмигнул Раду.
- Какая милашка твоя сестра.
Губы Раду впервые за весь день растянулись в улыбке.
- Вам стоит на нее взглянуть, когда она хорошо выспится.
- Тогда она добрее?
- О нет, гораздо хуже.
Лазарь рассмеялся, и Раду стало легче. Лазарь подал знак, чтобы он следовал за ним, и Раду пошел помогать янычарам выгружать вещи и разбивать скромный, но удобный лагерь.
***
Они провели в путешествии больше дней, чем Раду мог сосчитать. Поначалу он беспокоился, думая о том, как отец относится к его времяпрепровождению, но отец почти не разговаривал ни с ним, ни с Ладой. Он носил свою тревогу в сумраке нахмуренных бровей и закутывался в нее плотнее, чем в плащ. Он бормотал что-то, словно заучивая какую-то речь, и отмахивался от всех, кто пытался приблизиться.
Ничто не мешало Раду свободно ехать с янычарами. Он любил их непрерывные шутки, хвастливые истории, простоту и спокойствие, с которым они держались в седле, как будто бы они не убегали (Раду подозревал, что именно это и стало причиной их поездки, хотя никто ему этого не говорил), а отправились в увлекательное путешествие.
- Твоя сестра ездит верхом как мужчина, - заметил однажды один из янычар, спокойный болгарин со старым шрамом на подбородке, когда они проезжали по каменистой долине.
Раду пожал плечами.
- Они пытались научить ее ездить как леди, но она отказалась.
- Я мог бы научить ее ездить верхом как леди, - сказал болгарин изменившимся тоном. Другие янычары рассмеялись, и Раду неловко заерзал, уверенный, что что-то упустил, но не понимая, что именно.
- Слишком молода, - пренебрежительно заметил Лазарь.
- Слишком уродлива, - добавил другой солдат.
Раду свирепо огляделся, но он точно не знал, кто это произнес. Он перевел взгляд на сестру: она ехала верхом, высокая, горделивая и одинокая.
- Она одолеет в бою любого из вас. - Солдаты рассмеялись, а Раду нахмурился. - Я серьезно. Каждого из вас.
- Она - девочка, - произнес болгарин, как будто и говорить тут было больше не о чем.
- Шшш… - Лазарь покачал головой. - Думаю, никто ей об этом не сказал. Мы же не хотим, чтобы она узнала об этом от нас. - Он усмехнулся Раду, как будто приглашая разделить его шутку, и Раду улыбнулся, хотя на этот раз эта улыбка янычарам стоила ему немалых усилий.
***
После этого случая Раду почти всегда скакал рядом с Ладой. Она делала вид, что не замечает его, но рядом с ним ее плечи были немного более расслаблены. Ее ладони часто подбирались к маленькому кожаному мешочку, завязанному вокруг шеи и заправленному за воротник. Раду хотелось узнать, что в нем, но он понимал, что лучше не спрашивать.
Они шли на юг, через Болгарию, старательно обходя города и предпочитая им долины и крутые перевалы. Раду собрал достаточно информации и догадался, что они направляются в Эдирне, столицу Османской империи. Чем ближе к ней они подходили, тем глубже погружался в плащ их отец. Он говорил только тогда, когда это было необходимо, и бросал тяжелые, тревожные взгляды на Ладу и Раду поверх вечернего костра.
- Я отправлю их назад, - сказал он спустя несколько ночей путешествия. - Не хочу, чтобы они были со мной. Из-за них мы едем слишком медленно, а у мальчишки не хватит сил на весь путь. Он всегда был слишком слабым.
Раду не понимал, о ком говорит отец, пока все янычары не обернулись и не уставились на него и Ладу. Что он сделал не так? Раду никому не говорил о том, как тоскует по дому и как жаждет оказаться рядом с няней. И совершенно точно никто не видел, как первые две ночи он тихонько проплакал. Он ехал верхом, не жалуясь, помогал разбивать и собирать лагерь и вообще все делал правильно!
Он ожидал, что Лада поспорит с отцом и скажет, что Раду справится, но она молчала и не сводила глаз с огня. Их отец смотрел куда угодно, только не на них, и его лицо было маской во тьме.
Лазарь положил ладонь на плечо Раду.
- Раду в полном порядке. Он ездит верхом как бывалый солдат. Кроме того, мы не сможем выделить для них охрану. Гостеприимство султана не сравнится ни с чем. Вы же не хотите лишить своих детей возможности испытать на себе его щедрость.
Отец Раду фыркнул и отвернулся, глядя в ночь.
- Хорошо. Мне все равно.
Он ушел в свою палатку и до конца поездки не смотрел на них и не разговаривал с ними. Раду пытался спросить об этом Ладу, но она тоже молчала и выглядела очень озабоченной.
Когда они, наконец, поднялись на вершину холма и увидели распростершуюся перед ними Эдирне, сердце Раду наполнилось радостью и изумлением. Здания в городе были из белого камня, а крыши - красные. Вдоль улиц зеленели деревья, а сами улицы вели через весь город к зданию со шпилем, таким высоким, что Раду удивился, как он не царапает небесную синеву. На его крыше было несколько куполов, и другой, более короткий шпиль поднимался, приветствуя их отряд.
По соседству располагалось большое представительное здание, со стенами в красно-белую полоску из чередующихся кирпича и камня, но Раду не мог отвести взгляд от шпилей, так доверчиво тянущихся к небу.
Они прибыли на место.
11
1448 год. Эдирне, Османская империя
Влад шел за султаном Мурадом, слегка сгорбившись от частых поклонов. Лада наблюдала за происходящим с рассеянной отрешенностью. Раду был рядом. Он прильнул к ней, как малое дитя. Ей приходилось отрывать его ладонь от своей руки, потому что он мял рукав ее платья из дорогой ткани. Он считал их путешествие игрой и подружился с солдатами. С вражескими солдатами. Раду был глупцом. Они совершали не путешествие, а побег. Оставив трон в алчных руках Мирчи.
Мирчи, который давно заискивал перед боярами и Хуньяди. Мирчи, который пообещал нести титул князя, ожидая возвращения отца.
Лада не сомневалась, что для возвращения ее отцу потребуется армия, и не только против бояр и Хуньяди.
Несколько драгоценных часов Лада лелеяла надежду встретить здесь Богдана, но надежда испарилась. Их провели в комнаты, приготовленные только для них. Роскошные, благоухающие и устланные подушками тюрьмы, которые последние два дня им не разрешалось покидать. Влад непрерывно расхаживал взад-вперед, бормоча и репетируя речи. Его шелковая нижняя рубаха пропиталась потом. Раду смотрел в окно. Оно было обрамлено металлической рамой, которая извивалась, как виноградная лоза. Лада наблюдала за отцом. Его нити оборвались. Оставалась лишь одна. Одна-единственная нить, которую он отчаянно надеялся обмотать вокруг султана и его сомнительной поддержки.
Лада потянула Раду за руку, заставляя идти быстрее. Она боялась, что они отстанут от группы взрослых. Совсем не такого поведения Лада ожидала от Влада Дракулы. От ее отца. От дракона. Дракон не ползал на брюхе перед врагами, умоляя о помощи. Дракон не клялся избавить мир от неверных, чтобы потом пригласить их в свой дом. Дракон не бежал из своей страны среди ночи, как преступник.
Дракон сжег бы все вокруг себя дотла.
Группа остановилась на балконе с видом на площадь, покрытую плиткой ярко-синего и желтого цветов, выложенной спиралями. Эдирне была красива - украшенная орнаментами, величавая, ошеломляюще элегантная. Лада тешила себя, представляя, как сравняет ее с землей.
- Тогда все решено, - сказал султан, не глядя на ее отца. Его глаза были темными точками под ухоженными бровями, поседевшими от возраста. Он купался в шелках, а голова была завернута в громадный тюрбан. Он провел ладонью по бороде; на пальцах сверкнули кольца с драгоценными камнями. - Я отправлю вас назад с охраной из янычар и полной поддержкой Османского трона. Вы будете платить ежегодную дань в размере десяти тысяч золотых дукатов и пяти сотен янычарских рекрутов за честь нашей протекции. Дайте гарантию, что наши интересы будут защищаться вдоль ваших венгерских и трансильванских границ.
Лада перестала слушать, когда отец поклонился и принялся поспешно давать обещания и благодарить. Султан ушел, оставив одного из своих советников, Халил-пашу, чтобы обсудить последние детали договора.
Ей было уже все равно. Несмотря на всю свою красоту, Эдирне была враждебной и холодной, а земля под Ладой - чужой и равнодушной. Пять раз в день голос под ее окном выкрикивал песню на незнакомом языке, и звуки этой песни, от которой было никуда не деться, ранили ее как клинок. Раду приходил в восторг каждый раз, когда начиналось пение. А Лада затыкала уши.
Валахия была где-то там, далеко. Ее Валахия. И хотя она презирала отца за его слабость, но эта слабость, по крайней мере, вернет ее обратно домой.
Несколько солдат вытащили в центр площади двух связанных мужчин. Лада заметила в земле углубления и то, что плитки между ними были перепачканы чем-то темным. Заключенных положили на землю рядом с отверстиями. На площадь вышел мужчина, одетый в свободное лиловое платье, с ярко-красным, украшенным перьями тюрбаном. За ним следовало много солдат, которые несли два длинных заостренных кола.
- Ах. - Халил-паша прервал Влада, бесконечно восхвалявшего султана. Хотя ее отец был князем, а Халил-паша - скорее османским эквивалентом знати, этот мужчина вел себя так, будто Влад должен относиться к нему с почтением. Что Влад и делал.
Халил-паша махнул рукой в сторону двора.
- Вот главный садовник.
Лада подумала, что неправильно перевела его слова. Мужчина совсем не походил на садовника, да и цветов на пустой площади не было.
Халил-паша не сводил глаз с площади.
- В качестве еще одной благосклонности наш двор возьмет под свой надзор образование ваших детей.
Кровь отхлынула от отцовского лица.
- Вы слишком добры. Я не могу принять такое предложение.
- Учить их - радость для нас.
Влад посмотрел на площадь, где с двоих связанных мужчин сорвали одежду. Он поймал вопросительный взгляд Лады, и его глаза распахнулись с выражением, какого она в них прежде не замечала.
- Тогда Раду, - поспешно выпалил он. - Девочка должна пойти в монастырь. Она слишком своевольна и упряма, чтобы учиться. Кроме того, образование женщин - пустая трата времени.
При других обстоятельствах подобное утверждение привело бы Ладу в ярость, но теперь она была расстроена выражением его лица. В прошлом году она подошла к скотобойне, привлеченная шумом свиней. Она думала, что они визжат только тогда, когда их убивают, но они начинали визжать и закатывать от ужаса глаза уже почуяв запах крови своих однопометных сородичей.
Именно такое выражение проступало сквозь сдержанные черты ее отца, выдаваемое лишь белками вокруг темной радужной оболочки.
- Гм-м… - Халил-паша задумчиво погладил густую бороду. - Нам бы не хотелось, чтобы несчастливый брак продвинул ваше верноподданство на запад. Вы уже не единожды забывали свои обещания. Кроме того, девочка отлично говорит по-турецки. Я заметил, что она понимает все наши разговоры. В ее образование было вложено время и внимание. И очень много любви. Наши дети - самые ценное, что у нас есть, не правда ли? Султан хотел Раду, но я настаиваю на том, чтобы мы занялись образованием их обоих.
Отец резко сглотнул и долго смотрел ей в глаза. Затем отвернулся и кивнул.
- Тогда все решено, - сказал Халил-паша. - Мы оставим Раду и Ладиславу у нас, и они будут в безопасности до тех пор, пока вы не забываете служить нашим интересам на троне Валахии.
Раду посмотрел на Ладу, пытаясь вникнуть в то, что только что услышал. Лада отлично поняла, что сказал мужчина. Их жизни имели ценность лишь до тех пор, пока их отец выполняет то, что ему говорят. И вместо того чтобы просто взять Раду, Халил-паша понял, чем ее отец дорожит по-настоящему.
Все эти годы, в течение которых она с трудом добивалась любви и признания отца, привели ее сюда.
И сделали заключенной.
Все нити были в руках османов, и петлю из них они накинули на шею Влада. Лада знала, что ее брак, ее будущее было инструментом для торгов, но она никогда не задумывалась о том, что предметом торга и обмена может быть сама жизнь. И что ее отец на это согласится.
- Ах! Они готовы. Ваше образование начинается прямо сейчас, молодые люди. Смотрите, садовник пресекает измену.
Они смотрели, как главный садовник сделал в теле каждого мужчины надрез и ловким и привычным движением вставил в них длинные и толстые деревянные палки. Мужчин подняли в воздух, а колья установили в отверстиях в земле. Лада наблюдала за тем, как мужчины под собственным весом медленно сползали вниз, а колья пробирались все выше вдоль их позвоночника, пока, наконец, не вышли наружу через горло.
Она продолжала смотреть, но теперь под другим углом. Ей нужно было взглянуть на это иначе. Мужчины перед ней были не настоящие. Они не имели значения. Все происходящее было нереальным. Их крики отвлекали, но она пыталась думать. Она должна была сосредоточиться на своих нитях. Она схватилась за мешочек на шее и не отрываясь смотрела на мужчин, пока они не смазались, превратившись в нечеткие силуэты. Там, на площади, они были не реальными.
Она чувствовала, что Раду крепко сжимает ее руку. Слышала его взволнованное дыхание, прерываемое всхлипами. Она видела мучение на лице отца. Какие бы коварные сделки он ни планировал с этим новым договором, он больше не имел власти. Он совершил роковую ошибку, любя своих детей - по крайней мере, Ладу - достаточно сильно для того, чтобы их смогли использовать против него.
Любовь и жизнь - это то, что в погоне за властью может быть даровано и отнято в мгновение ока. Отказаться от своей жизни она не могла. А вот от любви…
Лада отпустила руку Раду.
Она отодвинулась от него на шаг и наблюдала, как садовник завершил свою работу.
***
Лада ненавидела себя за то, что любила поесть. Изысканные мясные блюда, сдобренные обжигающими специями, жареные овощи, свежие фрукты - каждый кусочек, которым она наслаждалась, ощущался как измена. Она должна скучать по всему, что было в Валахии. Она должна ненавидеть все, что есть в Эдирне.
Но - ох! - какими же сладкими были фрукты! Должно быть, в ней все же оставалось что-то от Евы.
Здешняя одежда тоже была необыкновенного качества. Легкое платье энтари надевали поверх струящихся юбок и тканых туник. Все наряды были яркими и мягкими и почти не сковывали движений, в отличие от фасонов в Тырговиште. В этой одежде было проще двигаться. В ней было легче дышать.
Дышать здесь должно было быть труднее, ведь этот воздух вдыхали ее враги. Лада сопротивлялась, как могла: носила волосы распущенными, а не элегантно прикрытыми, как было принято, продолжала обуваться в свои сапоги из Валахии и никогда не снимала с шеи драгоценный крошечный мешочек, держа его возле сердца.
Никакие яства и наряды не могли заменить того, что она оставила в Валахии, и она не собиралась забывать свою страну.
Она пробиралась сквозь чащу дат, повторяя их так громко, как только могла, чтобы помешать учителю. В этот момент он объяснял им военную структуру империи. Это было куда лучше религиозных тем, но все же довольно нудно.
- А чем спаги отличаются от янычар? - на лбу Раду от усердия выступили морщины. Он всеми силами пытался разобраться с поступающей информацией.
Наставник явно скучал. Он всегда выглядел либо скучающим, либо озлобленным. Это было единственное, что, по мнению Лады, их объединяло.
- Сипахи - это местные гарнизоны, граждане Османской империи. Это не регулярные войска. Их вызывают, когда мы в них нуждаемся. Местные вали маленьких областей или беи крупных городов руководят ими, как назначено султаном. Янычары - это регулярные войска; их единственная роль - быть солдатами.
- Рабами, - поправила Лада.
- Им дают образование, им платят, их тренируют, и они - лучшие в мире воины.
- Рабы, - повторила Лада, не меняя интонации. Раду заерзал рядом с ней, но она на него не смотрела.
- Янычары могут подняться до ослепительных высот. Выдающихся воинов мы признаем и награждаем. Некоторые янычары даже становятся беями. Как Искандер-бей, который… - наставник умолк, как будто ощутив во рту неприятный вкус.
Лада села ровно, наконец-то заинтригованная.
- Кто такой Искандер-бей?
- Это плохой пример. Я совсем забыл о последних событиях. Он был фаворитом султана, его повысили до бея и передали ему город Крую в Албании, на его родине. Но с тех пор… он отказывался сотрудничать. Это глубочайшее предательство и очень постыдный поступок.
Лада рассмеялась:
- То есть ваш султан выучил его и натренировал, а теперь он использует эти знания для борьбы с вами? По-моему, он - замечательный пример.
Их наставник с выражением отвращения на лице откинулся на стуле и уставился на Ладу. Раду нервно игрался с пером.
- Давайте продолжим. Повторите пять столпов ислама.
- Нет. Мне очень нравится эта тема. Я хочу узнать больше об Искандер-бее.
Наставник достал деревянный прут и угрожающе хлестнул им себя по ноге. Руки Лады были бордовыми от ушибов и желтыми в тех местах, которые еще не были покрыты свежими синяками. Несомненно, это было ненадолго. Она откинулась назад и томно потянулась.
- Похоже, нам следует зайти в темницу, - прорычал наставник.
- Похоже, следует. - В дополнение к просмотру публичных казней наставник часто водил Ладу и Раду в тюрьмы и камеры для пыток. В сырых и душных коридорах казематов они проводили едва ли не больше времени, чем в своих комнатах.
Раду постоянно болел. Под запавшими глазами темнели тени. Он почти ничего не ел, и его мучили кошмары.
Лада от таких зрелищ не страдала. Иногда она давала знать своим учителям, когда тот или иной метод пытки оказывался менее эффективным, чем остальные. Наставники скрежетали зубами и шептались, что у нее нет души.
У нее была душа. По крайней мере, она была в этом уверена. Но в первый же день, глядя на главного садовника, она научилась смотреть на людей так, как это делал султан. Как на предметы. Их можно было толкать, тащить, кормить и мучить голодом, пускать им кровь и убивать самыми разными способами, в зависимости от того, какой тип власти ты хочешь использовать или приобрести. Порой какие-то образы - глаза на грязном, искаженном яростью лице, глаза, глядящие на нее в упор или пара ног, слишком маленьких для того, чтобы принадлежать взрослому, торчащая из темного угла, - производили на нее впечатление. Мучали ее и не отпускали. Проникали за шторы, которые она плотно задернула над этой частью своего разума.
Но она умела освобождаться от этих видений. Она должна была от них освобождаться. Потому что если ей не было дела до того, что ей показывают, или как ее ранят, то этим мужчинам, этим нелепым наставникам, этому мрачному двору, оставался лишь один способ ею управлять: убив ее.
Сделать это прямо сейчас им не разрешалось, иначе бы наставник задушил ее очень давно.
- Пришло время продолжить наши занятия. Повторите пять столпов ислама, - потребовал учитель.
Лада зевнула.
Раду заговорил вместо нее, дав исчерпывающий и безукоризненный ответ. Их православное воспитание заключалось в посещении служб в дворцовой часовне раз в неделю. Ладе регулярные богослужения казались невыносимыми, но этой весной она к своему удивлению вспоминала то время с тоской.
Ее отец старательно делал пожертвования в пользу церкви, надеясь купить милость Божью точно так же, как покупал расположение бояр и султанов. В результате их пригласили провести неделю в монастыре на острове посреди озера Снагов. Лодка отчалила от большой земли, и Лада испытала странное чувство освобождения. Умиротворения. На острове были лишь молчаливые монахи, гораздо менее устрашающие, чем патриархи или священники, искусно прикрывающиеся торжественностью и традициями. Она гуляла одна, по всему побережью острова, воспринимая воду как барьер между нею и давлением Тырговиште. Ее крошечная келья в самом сердце монастыря была украшена образами святых и Христа, которые безучастно смотрели на нее из позолоченных рам. Ей не было до них никакого дела, им не было дела до нее, и она спала так крепко, как никогда прежде.
Здесь же покоя не было, как и возможности укрыться от мира. Лада страстно его хотела. Вместо этого ее заставляли изучать религию, как будто это был такой же предмет, как иностранные языки или история. Это мучило и бесило ее. Христианство, по крайней мере, активно отговаривало их от самостоятельного прочтения Библии - ее изучение было сферой духовенства. Единственное, что требовалось от Лады - притворяться, что она слушает.
Здесь она отказывалась даже притворяться. Наставник устало кивнул, выслушав ответ Раду, и выпрямил спину. Его глаза снова заблестели.
Лада делала вид, что этого не замечает, но каждый ее нерв был напряжен: она ждала, какое наказание за дерзость придумает их учитель.
- Ладислава дала неверный ответ. - Наставник поднял руку, на его пальцах сверкнули толстые и тяжелые перстни. Он резко ударил Раду по лицу. Голова Раду метнулась в сторону, и он упал со стула, вскрикнув от неожиданности и боли.
Лада готова была его убить. Она не мешкая отрезала бы ему руку за то, что он ударил ее брата. Она бы…
Она овладела собой прежде, чем наставник поднял на нее глаза. Его грудь высоко вздымалась, глаза сверкали. Он ждал ее реакции. Если она убьет его, они убьют ее, и не останется никого, кто будет защищать глупого, беспомощного Раду. Ее глупого, беспомощного Раду. А если она разозлится, наставник поймет - все они поймут, - как ею управлять. Точно так же, как они поняли, как управлять ее отцом. Точно так же, как янычары поняли, что можно сделать ей больно, забрав у нее Богдана.
Она бесстрастно подняла брови.
- Каковы пять столпов ислама? - спросил наставник, когда Раду снова сел на стул. В глазах мальчика стояли слезы, на лице застыло выражение ужаса.
Лада улыбнулась и покачала головой.
Наставник снова ударил Раду.
Раду лежал на земле и, задыхаясь, скороговоркой отвечал на вопрос. Разбитая и опухшая губа искажала его слова, а Лада не сводила глаз с лица наставника. Она продолжала мило улыбаться, ее руки расслаблено лежали на коленях, она полностью себя контролировала. Контроль - это власть. У нее никто этого не отнимет. Наконец, наставник поймет, что она позволит ему ударить Раду снова, снова и снова.
И только тогда Раду будет в безопасности.
12
Раду свернулся калачиком, прислонившись к двери Лады. Он убаюкивал свою руку, на его ладони вздулись рубцы. Его губа стала заживать, но лишь потому, что в последнее время наставник уделял особое внимание его рукам.
Как она могла так поступить?
Как могла допустить, чтобы его избивали по ее вине?
Она всегда была его защитницей. Даже будучи жестокой, она никогда не позволяла другим делать ему больно. Несмотря на все, что они видели с тех пор, как прибыли в Эдирне, Раду никогда по-настоящему не боялся и не чувствовал себя одиноким, потому что он знал - знал! - что Лада убережет его от любой настоящей опасности.
Он плакал, потому что рядом не было никого, кто мог бы его увидеть. Соленые слезы разъедали раненую губу.
Может быть, она знала? Может быть, она поняла, что он заинтересовался исламом, что он восхищен исламом и даже молится тайком? Наверняка причина в этом. Она бы не позволила избивать его по другой причине. Каждый раз, когда наставник спрашивал про ислам, она отказывалась отвечать, хотя знала, что из-за этого пострадает Раду.
Он хотел ей сказать, ему нужно было ей сказать, что он сожалеет. Что прекратит изучать ислам. Но…может быть, ему удастся объяснить ей, что он чувствует. Что основы этой религии кажутся ему гораздо более осмысленными, чем бесконечный ряд святых и икон, который был у них в Тырговиште. Он никогда толком не понимал, что слышал в церкви, латынь была настолько формальным языком, что создавала барьер между ним и Богом. В религии всюду были барьеры между Раду и Богом - между ними стоял Христос, первородный грех и сама его душа.
Бог всегда казался ему похожим на отца - далекий, непостижимый, осуждающий. Раду боялся, что, как всегда, что бы он ни делал, этого не хватит, чтобы завоевать любовь вездесущего и непознаваемого Бога.
Ислам казался ему осмысленным, нравился своей щедрой простотой. Но если Ладе хотелось, чтобы он ненавидел ислам, он будет его ненавидеть. Чтобы вернуть свою защитницу, он сделает что угодно.
Он утер слезы, пряча свою слабость, и открыл дверь.
Одетая лишь в одну длинную рубаху, Лада сгорбилась у камина. Он был обрамлен не камнем, как камины в Тырговиште, а белым изразцом с повторяющимся узором с восьмиконечной звездой. Было тепло, но Лада зачем-то разожгла яркий огонь. Она закидывала в него свое ночное облачение. Рядом с ней на полу лежали одеяла с ее кровати. На них были красные пятна.
- Лада? - Раду вошел в комнату и огляделся в поисках ее противника, в поисках ее ран. - Что случилось?
Она обернулась к нему. Ее взгляд был диким, а глаза полны слез.
- Убирайся! - крикнула она.
- Но…
- Убирайся вон!
Пошатнувшись, как от удара, Раду выбежал из ее комнаты, затем пробежал насквозь их общие покои. Он бежал и не останавливался, пока не выбрался из бесконечного лабиринта дворца и не оказался на улице в толпе людей.
Он потерялся.
Он продолжал идти, бесцельно бродя по кругу, ошеломленный и оцепеневший. Раздался знакомый призыв к молитве, на этот раз ближе от Раду, чем когда-либо. Он резко остановился и, наконец, взглянул вверх, увидев башни и шпили мечети. Они рвались в небо, но он не мог за ними последовать: сердце тянуло его к земле, будто было налито свинцом.
На его плечо мягко опустилась чья-то ладонь. Он вздрогнул и съежился от страха.
Мужчина - на его голове был завернут простой белый тюрбан, а одежда была из дорогой ткани, но практичного покроя - наклонился так, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами Раду. Увидев разбитое лицо Раду, мужчина на мгновение удивленно распахнул глаза, но затем улыбнулся. Он вряд ли был старше Мирчи, но у него было доброе лицо, и от того оно казалось мудрым.
- Тебе помочь?
Раду покачал головой, затем кивнул, после чего снова покачал головой.
- Помолишься вместе со мной?
Прежде Раду никогда не молился - по крайней мере, так. Он видел, как это делает учитель, но наблюдать за ним было неловко и казалось навязчивым, поэтому Раду обычно отворачивался. Однако с тех пор, как они приехали в Эдирне, ему всегда хотелось зайти в мечеть.
- Я не умею, - сказал Раду, опустив глаза и стыдливо покраснев.
- Мы положим наши коврики сзади. Ты можешь смотреть на меня. - Он повел Раду вверх по лестнице. Там был фонтан с прозрачной водой. Мужчина остановился и какими-то особыми движениями омыл руки. Он улыбнулся и кивнул, глядя на руки Раду. Раду осторожно повторил за ним.
Покончив с этим, мужчина отстегнул со спины коврик. Раду запаниковал, потому что у него коврика не было, но мужчина передал свой коврик Раду, а сам достал себе один из груды потрепанных. Не поднимая глаз, Раду вошел вслед за ним в просторное помещение, в котором мужчины сидели рядами в спокойной сосредоточенности.
Мужчина отвел Раду в угол и показал, куда положить коврик. Раду скопировал его позу и встал на колени. Он нервничал и жалел о том, что пришел сюда. В помещении находились самые разные мужчины, старые и молодые, в очень дорогих одеждах и в донельзя поношенных и заштопанных. Каждому здесь были рады, каждому находилось место. Но они узнают, что у него нет права здесь находиться. Возможно, они его тоже побьют.
Началась молитва.
Раду в изумлении наблюдал за тем, как мужчины закрыли глаза и стали совершать одни и те же движения. Они молились вместе, их тела и голоса превратились в единое целое.
Ничего красивее он в жизни не видел.
Впервые ему захотелось не наблюдать, а стать частью происходящего. Одним глазом подсматривая за движениями своего друга, Раду присоединился к молитве. Вскоре он потерялся в ее ритме и почувствовал умиротворение от того, что стал крошечной частью целого. Слова, которые он понимал лишь отчасти, все равно пробуждали в нем чувства и устремлялись ввысь, увлекая за собой его разбитую и раненую душу.
Когда молитва закончилась, он смотрел вверх, вверх, вверх. Высоко над ним парил потолок, испещренный бесчисленными точками звезд, которые увлекали, завораживали взгляд, пока, наконец, не выпускали его в открытый минарет. Навстречу небесам.
- Ты в порядке?
Раду испуганно посмотрел на своего друга, протер глаза и улыбнулся.
- Да. Спасибо.
Мужчина протянул руку, помогая Раду подняться. Они вернули на место коврик, который мужчина брал напрокат, и вышли на улицу.
- Как тебя зовут? - спросил мужчина.
- Раду Драгвлия.
- А я - Кумал Вали. Пойдем, пообедаешь со мной. У тебя такой вид, будто тебе нужно с кем-то поговорить.
Закоулками Кумал вывел Раду к району с высокими и узкими каменными домами. Они стояли достаточно близко от дворца, чтобы считаться важными, но недостаточно близко, чтобы составлять часть дворцового ансамбля. Раду понял, что вали - это не имя мужчины, а скорее его титул. Он точно был важной персоной, возможно, другом султана.
В дверях их встретил слуга. Он поклонился и взял коврик Кумала.
- Мой друг Раду присоединится к нам, - сказал Кумал. Они прошли за слугой в комнату в задней части дома. Сквозь остекленные стены открывался вид на скромный, но ухоженный садик. Там стоял низкий стол, окруженный подушками. Кумал сел и жестом предложил Раду последовать его примеру.
Сидя за столом напротив Кумала, незнакомого человека, Раду вдруг встревожился и подумал, не совершил ли ужасную глупость. Никто не знал, где он находится. Хуже того - он даже не знал, позволено ли ему покидать дворец. А Кумал был должностным лицом. Вдруг Раду накажут? Или убьют?
Кумал оторвал кусок теплого хлеба и передал его Раду. Не поднимая глаз, он заговорил:
- Я бы хотел узнать, кто тебе сделал больно и могу ли я чем-то помочь.
Раду покачал головой и встал.
- Мне нужно идти.
- Пожалуйста, останься. Если ты не можешь говорить о том, что произошло, тогда давай поговорим о чем-нибудь другом. Тебе понравилась молитва?
Раду медленно сел обратно и закрыл глаза, пытаясь вспомнить свои ощущения.
- Молитва была… чудесная.
- Я тоже так считаю. Я всегда с нетерпением жду, когда окажусь в городе и смогу помолиться вместе со всеми моими братьями.
- Вы живете не здесь?
- Нет, у меня имение за городом. Я нечасто бываю в Эдирне, из-за домашних обязанностей у меня мало свободного времени. Вот и сегодня вечером я уезжаю.
Раду сник. Он не имел права ожидать от Кумала большего, но краткие мгновения надежды, которые он ощущал в его присутствии, казались теперь жестоким поддразниванием.
- Ты не осман.
Раду покачал головой:
- Я из Валахии.
Кумал задумчиво нахмурился.
- Однако ты не янычар.
- Мой отец - Влад Дракул, правитель Валахии. Он оставил здесь меня и мою сестру для… образования.
Кумал понимающе кивнул, но там, где Раду боялся увидеть злость или насмешку, была лишь симпатия.
- Ясно. Судя по всему, твои учителя используют не самые щадящие методы.
Раду смущенно поднес руку к его лицу.
Кумал взял его ладонь и сжал ее, а потом опустил руку, заставив Раду взглянуть на него.
- Пожалуйста, не суди о моей стране по жестокости нескольких человек. И хотя есть только один Бог и лишь один Пророк, мир праху его, все взаимодействуют с ним по-разному. Существуют самые разные уровни веры и практики, как и во всех остальных сферах жизни. Но у тебя есть выбор.
- Я не вижу, чтобы мне оставили хоть какой-то выбор.
Кумал кивнул.
- Тебе так кажется. Но выбор у тебя есть всегда. Ты можешь найти успокоение и утешение в Боге. Ты можешь быть храбрым и сострадательным. Ты можешь научиться находить красоту и счастье везде, где они есть. - Он улыбнулся. - Но я думаю, ты это уже знаешь. Надеюсь, ты не утратишь это свойство и пронесешь в себе через годы, потому что ты способен привнести в этот мир очень многое, Раду.
Девушка скользнула на подушку напротив Раду. Ее глаза сияли, а пухлые губы имели идеальную круглую форму. Ее одежда была такой же красивой, как она сама, а ее волосы покрывал яркий желтый шарф. Она робко улыбнулась ему и взяла кусочек хлеба.
- Мой брат читает тебе лекции?
Раду покачал головой, уставившись в свою тарелку.
- Нет.
- Отлично. Он так любит читать лекции. Я - Назира.
Кумал положил руку ей на плечо.
- Назира - моя самая младшая сестренка.
- И самая любимая.
- И самая любимая. - Кумал рассмеялся. Тут вернулся слуга и разложил на столе поджаренную дичь, овощи и охлаждающий соус. После трапезы Кумал пообещал отвести Раду обратно ко дворцу. Потом они с Назирой стали по очереди рассказывать забавные истории, и Раду смеялся с ними, чувствуя себя частью их компании.
Ощущая живущее в них тепло, Раду понял, насколько холодно в его сердце, но он сумел взять и припасти частичку этого тепла для грядущих дней, когда, он знал, оно ему очень понадобится.
13
Лада не знала, как долго еще сможет красть постельное белье. Раду жаловался, что с его кровати сняли все, оставив лишь одно одеяло. Ей приходилось сидеть и спиной подпирать дверь, чтобы не дать ему войти и обнаружить сворованные вещи, пока она разрывала постельное белье на удобные куски, пытаясь остановить поток.
В комнате было душно. Запах горящей одежды не выветривался весь месяц, а теперь кровь вернулась снова.
Когда няня сказала, что не стоит беспокоиться о замужестве до тех пор, пока у нее не начнутся месячные, она расслабилась. Пока однажды утром не проснулась вся в крови, в доме врага. Она жила в страхе, что однажды все раскроется. Всех слуг она отгоняла от двери своей комнаты то криком, то кулаками. Никто не должен был ничего узнать.
Но это был лишь вопрос времени. В двери, которая вела в ее комнату и в смежную крошечную комнатушку Раду, не было замка.
Однако Лада никогда не плакала.
Раду думал, что его плач - его тайна, но каждую ночь она слышала его сквозь тонкую перегородку между их комнатами. Иногда она ненавидела его за то, что он плачет, а иногда за то, что не может к нему присоединиться.
Он выглядел счастливым лишь тогда, когда убегал на молитву, и это приводило Ладу в ярость. Она беспощадно пилила его за это, но он ее не слушал. Наконец, она обрекла себя на полное молчание. Если она перестанет обращать на это внимание, возможно, он прекратит молиться.
Дни проходили в изнуряющей череде уроков и уроков. Сегодня они смотрели, как разбойника с большой дороги подвесили на большой металлический крюк, воткнув его ему между ребрами. Знали ли вы, раздались в ее памяти напевные слова наставника по истории, что в Османской империи почти нет преступлений? Наши дороги безопаснее, наши дома надежнее, чем в таких ничтожных и крошечных странах, как ваша. Наш народ любит своего султана.
Лада знала, что в Тырговиште и в других городах ее страны много преступников. Но вместо этого она заявила, что, возможно, османская преданность была результатом того, что плотные тюрбаны на голове сдавливали мозг.
Когда вор завершил свой долгий, наполненный агонией процесс отхождения в мир иной, его тело сняли с крюка, чтобы отвезти на большую дорогу. Там к его телу собирались прибить табличку с перечислением всех его преступлений. У Лады заныли ноги. Она устала от таких уроков. Учиться было больше нечему. Султан контролировал все. Если ты противоречил султану, ты умирал. Люди повиновались не из любви, а потому, что наказание следовало незамедлительно, было суровым и публичным. Это было эффективное правосудие. Оно было даже достойно восхищения. Султан ни перед кем не унижался, ему не приходилось заигрывать и потакать капризам своих подчиненных, как часто делал ее отец.
Раду выглядел так, будто его вот-вот снова вырвет, поэтому Лада вытолкала его, вконец измученного, через коридоры на улицу. Она уже исследовала территорию дворца настолько, насколько это им позволялось. Они прошли мимо мечети, минареты которой тянулись вверх, стремясь пронзить небо. Ей бы хотелось, чтобы они действительно проделали в небе дыру и чтобы сквозь нее на весь этот город излился божий гнев. Тогда бы они увидели, чей бог настоящий.
А может, и нет. Она была не в Валахии, и бога, с которым она выросла, здесь не было. Возможно, небесный гнев османского бога обрушится на нее.
Они прошли через высокую стену, окружавшую пышный сад. Деревья приветственно склонили свои тяжелые зеленые ветви. Лада увидела фиговое дерево, сплошь покрытое спелыми фруктами, до которых было никак не дотянуться. Ее желудок заурчал. Был Рамадан, и она с Раду вынуждены были соблюдать пост. Лада при любой возможности воровала пищу и прятала ее в тайные места, но большую часть времени ходила голодная от рассвета и до заката. В углу, где стена примыкала к невысокому зданию, росла древняя виноградная лоза. Лада взобралась по ней на стену.
- Пора возвращаться, - заныл Раду, озираясь по сторонам. Он тревожно потер ребра, представляя, как крюк пронзит его мышцы и органы. Со времени их приезда Раду похудел, и не только от поста. Его скулы сильно выпирали, отчего глаза казались еще больше.
- Отлично. Жди там. Один.
Он вскарабкался вслед за ней, от спешки едва не рухнув со стены. Они переползли на ветку, спустились вниз по дереву и спрыгнули на землю.
В саду пахло как-то особенно. Едкое благоухание зелени незаметно переходило в сладкий аромат какого-то цветка. Мечеть возвышалась над ними, будто наблюдая. Но извилистые тропинки, вдоль которых росли деревья и дикие изгороди, превращали садик в укромный уголок. Лада сорвала несколько плодов инжира, один из них протянула Раду. Он отказался, и она швырнула его ему в голову.
Впившись зубами в свой инжир, она провела пальцами по разросшимся восковым листьям нестриженой живой изгороди и представила, что она в Валахии.
Раду услышал это первым.
- Послушай, - прошептал он. - Кто-то плачет.
- И это не ты. Какое чудо!
Он посмотрел на нее и настороженно двинулся вперед. Недовольно фыркнув, Лада поспешила за ним. Как бы Раду ни боялся нарушить закон, он был глупцом, и из-за него их могли поймать. Она завернула за угол и схватила его за кафтан, останавливая. Мальчик лет двенадцати или тринадцати сидел у зеркальной глади бассейна и плакал.
- Тебе больно? - спросил Раду.
Мальчик поднял голову. Его темные глаза обрамляли такие густые ресницы, что они улавливали слезы и задерживали их. Его руки были покрыты ужасными бордовыми отметинами и синяками. На лице тоже виднелись следы наказания. На щеке красовался кровоподтек.
Раду снял свой кафтан и смочил его в бассейне. Он осторожно положил влажную ткань на руки мальчика, приглушая боль. Лада никогда не позволяла ему делать это для нее и уж точно никогда не делала этого для него.
Мальчик наблюдал за действиями Раду, выпрямив спину и наклонив лицо с длинным прямым носом. Его полные губы искривились от боли.
- Мой наставник, - сказал он. - Отец разрешил ему наказывать меня за непослушание.
Раду опустил руку в воду и приложил ладонь к щеке мальчика. Мальчик выглядел ошеломленным. Он смотрел на Ладу выжидательно и властно, как будто приглашая тоже о нем позаботиться. Она скрестила руки на груди и взглянула на него сверху вниз, сморщив свой крючковатый нос.
- Если ты слишком слаб, чтобы терпеть боль, и слишком глуп, чтобы ее избежать, значит, ты заслуживаешь еще большей боли.
Ноздри мальчика раздулись от ярости.
- Кто ты такая?
Лада прислонилась к дереву, сорвала еще один инжир и откусила так много и так неряшливо, как только могла.
- Я - Лада Драгвлия, дочь Валахии.
- Вы должны соблюдать пост.
Она выплюнула сочную кожуру к его ногам и откусила еще.
Он задумчиво нахмурился.
- Я могу сделать так, что вас за это убьют.
Раду задрожал и съежился.
- О! Вставай, Раду. - Лада схватила его за рубаху и потянула вверх. - Он - глупый мальчишка. Если даже наставникам разрешено его бить, маловероятно, чтобы ему подчинялся главный садовник. Скорее всего, он такой же избалованный узник, как и мы. - Она не испытывала к мальчику ни малейшей симпатии. Он напоминал ей ее саму, беспомощную и юную, и это жутко ее раздражало.
Мальчик встал и топнул ногой.
- Я не раб. Это мой город!
Лада презрительно фыркнула.
- А я - королева Византии! - она развернулась и потянула за собой Раду.
- Я вас еще увижу! - крикнул мальчик. Это был не вопрос, а распоряжение.
- Я спалю твой город дотла! - крикнула Лада через плечо. Услышав это, мальчик удивленно рассмеялся. Лада была поражена, заметив, что ее губы ответили первой за несколько недель улыбкой.
***
Лада яростно оттирала кровь от ночной сорочки.
Проклиная свою мать за то, что та родила ее девчонкой.
Проклиная своего отца за то, что он оставил ее здесь.
Проклиная свое тело за то, что оно делало ее такой уязвимой.
Она была так увлечена потоком проклятий, что не услышала, как отворилась дверь.
- Ох! - воскликнула служанка, хрупкая и подвижная, как птичка.
Лада в ужасе подняла на нее глаза. Свидетельство ее женской зрелости было зажато в ее руках, красные пятна как неоспоримое доказательство. Ее засекли. Она представила себя ползущей и рыдающей. Вот что такое быть женой. Вот что ей предстоит.
А теперь эта служанка, эта шпионка, узнала, что она достаточно взрослая, чтобы выйти замуж.
Лада с ревом набросилась на девушку и ударила ее по голове. Служанка упала на пол, закрываясь от пинков и громко крича. Лада не остановилась. Она била, пихала и кусала, выкрикивая непристойности на всех известных ей языках.
Ее пытались оттащить чьи-то руки, а знакомый голос отчаянно умолял прекратить, но она не останавливалась. Она не могла остановиться. Она лишилась последнего клочка своей свободы, и все из-за шпионских глаз служанки.
В конце концов два дворцовых стражника сумели ее оттащить. Раду смотрел на нее в ужасе, как маленький зверек, загнанный в свою норку. Лада не отвечала на его вопросы. Это не имело значения. Ничто больше не имело значения.
***
Лада ожидала наказания, поэтому приглашение присоединиться к женщинам за вечерней трапезой стало для нее неожиданностью. Лысый мужчина с узкими плечами сопроводил ее в секцию дворца, которую она еще ни разу не посещала.
Она вошла в изысканные покои. Увидев ее, две женщины встали. Одна из них была молодой, возможно, всего на несколько лет старше Лады. Ее волосы были украшены ярким синим шарфом, а нижнюю часть лица закрывала вуаль. Большие глаза сияли, в них играла улыбка.
Лада вздрогнула, когда женщина бросилась вперед, но та лишь взяла ее ладони в свои и сжала их.
Она говорила по-турецки.
- Ты, должно быть, Ладислава. Бедное дитя. Проходи, садись. Я - Халиме. А это Мара.
Лада позволила подвести себя к подушкам, разложенным вокруг стола, и стала рассматривать другую женщину. Она сидела с прямой спиной, затянутая в корсет, ее платье с четкой структурой контрастировало с текучими слоями шелка Халиме. Волосы второй женщины были темно-коричневые, аккуратно причесаны и завиты в стиле сербской знати.
- Зачем меня вызвали? - спросила Лада, настолько безучастным тоном, насколько позволяло ее смущение.
- Никто не знает, что с тобой делать, - холодно произнесла Мара и прищурилась. - Когда они поняли, за что ты избила несчастную девочку, мужчины отказались обсуждать эту тему. Нас попросили поговорить с тобой о твоих женских выделениях.
- Ты поняла, что с тобой происходит? - Халиме наклонилась вперед, ее глаза сверкали сочувствием. - Ты, наверное, так перепугалась! Я знала, что у меня вот-вот начнутся месячные, и все равно при виде крови едва не потеряла сознание! А ты одна, и с тобой лишь твой брат. Тебе нужно встречаться с нами, позволить нам обучить тебя и помочь тебе, - она восторженно хлопнула в ладоши. - Будет весело!
Лада напряженно продолжала стоять на одном месте, у стола.
- Мне от вас ничего не нужно.
- О, но у тебя наверняка есть вопросы! Не бойся. Ты нас не смутишь. Мы ведь обе замужем.
- Именно этой участи я стараюсь избежать, - пробормотала Лада.
- Значит, ты глупая, - ответила Мара.
- О, Мара, будь добра! Она не понимает. Это так чудесно - быть женой! Мурад такой внимательный, и о нас заботятся лучше, чем мы могли надеяться. - В голосе Халиме не было ни намека на притворство. Ее слова были такими же честными, как и ее огромные, глупые глаза.
- Вы замужем за Мурадом? - спросила Лада, почувствовав горечь на языке.
- Мы обе, - счастливо улыбнулась Халиме. Лада в ужасе взглянула на Мару.
Улыбка Мары была как жестокая зима по сравнению с яркой весной Халиме.
- Да. Мы обе его жены, наряду с другими женами и многочисленными наложницами.
Лада с отвращением отшатнулась.
- Какая мерзость!
- Если мне не изменяет память, - заметила Мара, - у твоего отца есть еще сын, от любовницы.
Лада не ответила, но выражением своего лица подтвердила слова Мары. О другом Владе никогда не говорили, но Лада знала, что он существует.
Халиме пылко жестикулировала, как будто хотела выдернуть мысли из головы Лады и выровнять их, придав им более приятные формы.
- Так уж здесь заведено. Мужчинам дозволено иметь несколько жен, если они в состоянии их обеспечить. У султана есть традиция держать гарем. Мы все любимы и окружены заботой. Быть женой - огромная честь!
Мара глотнула чая из хрупкой чашечки, которая резко отличалась от всех, что Лада видела до сих пор. И вдруг заговорила на венгерском:
- Халиме - идиотка.
Халиме наклонила голову набок.
- Что?
Мара продолжила.
- Она - ребенок. Она считает себя принцессой из сказки. То, что Мурад из всего гарема выбрал ее в жены - самое большее, о чем могла мечтать такая девушка, как Халиме. И я не знаю, придушить мне ее или делать все, что в моих силах, чтобы она продолжала витать в своих сверкающих фантазиях.
Заинтригованная откровенностью Мары, Лада ответила по-венгерски:
- А что насчет вас?
- Я здесь по той же причине, что и ты. Мой брак с Мурадом - гарантия перемирия с моим отцом и Сербией. Благодаря моему присутствию здесь Сербия остается свободной.
Лада усмехнулась.
- Но Сербия несвободна.
Мара приподняла бровь:
- А что, по-твоему, свобода?
- Право распоряжаться собой! Право не быть обязанной другой нации за свою безопасность.
- Каждая страна обязана своей безопасностью другим странам. На то и существуют договора и границы.
- Но это другое!
- Почему же?
- Вы! Вас не должны заставлять выходить замуж! Это нечестно.
Халиме предупредительно кашлянула, уголки ее губ сползли вниз.
- Может, нам стоит поговорить на языке, который понимают все? Чтобы никому не было обидно?
Мара продолжила говорить, не обращая на нее внимания.
- Гм-м… А что, как ты думаешь, произошло бы со мной, останься я в Сербии? Меня бы выдали замуж за другого мужчину, и тоже не спросив. Я презираю своего мужа и всю эту империю, но здесь, по крайней мере, я приношу какую-то пользу. Брак Халиме и Мурада принес ей безопасность и заботу. Благодаря моему браку с Мурадом вся Сербия получила безопасность и заботу. Да, это несправедливо. Но это куда важнее справедливости. Ты любишь Валахию?
Подозревая в вопросе подвох, Лада нахмурилась. Она знала, к чему это приведет, но отвечать нужно было честно:
- Да.
- А я люблю Сербию. Находясь в ссылке, я служу своей стране и своей семье. Нам всем следует делать все, что в наших силах, Ладислава. Таков был мой вклад.
Халиме очаровательно прокашлялась еще раз.
- А теперь мы готовы поговорить по-турецки? Я придумала, какой совет дать Ладиславе!
Лада с трудом заталкивала в себя еду, наблюдая за этими двумя разновидностями жен. Она никогда не станет такой, как Халиме - благодарной и наивной. Но может ли она стать такой, как Мара - смирившейся с судьбой, которую не выбирала, ради защиты своей страны?
Халиме продолжала восторженно щебетать, обсуждая сущие пустяки с такой сказочной радостью, что Лада почти поняла, почему Маре хотелось ее защитить. В этой беззаботности и глупости было нечто успокоительное. Лада наслаждалась язвительными, колкими комментариями Мары, часто отпускаемыми на языке, которого Халиме не понимала. Может быть, Лада попросит о встрече с ними снова. Будет приятно иметь возможность общаться с кем-то помимо Раду и ненавистных учителей.
Халиме была на середине длиннющего рассказа:
- …и Эмина, ты знаешь, моя любимая подруга, она вошла в гарем по своей воле! Это был почти скандал. Она ушла из семьи и пришла прямо сюда! Конечно, они были вынуждены ее принять, ведь семья не взяла бы ее обратно, так что…
- Что? - в замешательстве спросила Лада. - Просто потому, что она зашла в гарем?
- О да! Вот почему мы встретились с тобой здесь. Если ты войдешь в здание гарема, ты технически станешь собственностью султана! Так и должно быть, знаешь ли. Для защиты родословной.
Заметив выражение ужаса на лице Лады, Мара мрачно улыбнулась. Завершив трапезу, она чопорно промокнула салфеткой рот. И снова заговорила по-венгерски:
- Тебе полезно бывать с нами. Попробуй быть такой, как эта красавица-идиотка. Чем раньше ты прекратишь бороться, тем проще тебе будет жить. В этом твое предназначение.
Лада встала так резко, что едва не упала назад.
- Нет!
Отвернувшись, она избежала тяжелого и понимающего взгляда Мары, но еще долго ощущала на плечах его тяжесть.
14
Мужчина был толстым.
Тонкие бордовые линии сосудов расчерчивали его лицо, паутинкой обрамляли нос. Водянистые глаза, безвольный подбородок, вспухшие пальцы вокруг слишком плотно сидящих колец.
Он трясся от возраста, болезни или нервов. Лада тряслась от ярости.
Раду молча молился любому богу, который мог бы его услышать, о том, чтобы из-за нее их обоих не убили. Он понятия не имел, из-за чего она набросилась на эту несчастную служанку, но она привлекла к себе внимание официальных лиц, продемонстрировав, что она - проблема. Теперь они стояли в одном из роскошных залов суда во дворце. В одном этом помещении было больше шелка и золота, чем во всем замке Тырговиште. Рядом стояли разные сановники и о чем-то тихо переговаривались, ожидая своей очереди поговорить с Халил-пашой, ужасным человеком, заставившим Ладу и Раду впервые в жизни наблюдать посажение на кол. При других обстоятельствах Раду ухватился бы за эту возможность послушать и понаблюдать, но сейчас ему было дурно от страха, и он смотрел только на Ладу. Если бы только здесь был Кумал, если бы только он жил в столице! Раду знал, что он бы помог.
Но у них не было ни друзей, ни союзников. Не было помощи.
Лада не оглядывалась по сторонам. Она смотрела прямо на Халил-пашу, который завершал договор ее помолвки с сидящим рядом с ней османом.
- Твой отец будет доволен, - сказал Халил-паша, улыбнувшись Ладе тонкими губами. - Для рода Дракулешти это огромная честь - выйти замуж здесь.
Будущий шурин Раду выводил свою подпись. Перо царапало бумагу и покрывало ее чередой клякс и пятен, похожих на сосуды на его лице.
Лада заговорила спокойно и отчетливо, и в зале суда все смолкли от удивления. Никто не ожидал, что девочка заговорит. Возможно, ей это не позволялось. Но Раду знал, что Ладе все равно.
- В нашу первую брачную ночь, - сказала она, - я отрежу твой язык и проглочу его. Оба языка, которые произнесут нашу супружескую клятву, будут принадлежать мне, и я буду состоять в супружестве сама с собой. Скорее всего, ты захлебнешься собственной кровью и умрешь, что будет очень плачевно, но я буду одновременно и мужем, и женой, а не вдовой, требующей сочувствия.
Суженый Лады остановил перо, с него закапали чернила. Чернильное пятно стекло на мраморный пол. Халил-паша смотрел на нее, выпучив глаза, и его тонкогубая улыбка сменилась выражением настороженной задумчивости.
Раду неверной походкой направился к ним, отчаянно ища способ разрядить обстановку. Затем кто-то рассмеялся, нарушив тишину. Раду обернулся и с удивлением заметил рыдающего мальчика из сада, который стоял у двери рядом с тощим и длинным мужчиной в очках.
Раду искал этого мальчика взглядом каждый раз, когда они выходили на улицу или оказывались среди придворных. Но за последние два месяца, которые прошли с момента знакомства с ним, он ни разу его не встречал. Это не останавливало его, и он продолжал искать друга глазами.
Однако теперь надежды у Раду уже не осталось.
Мальчик прошептал что-то своему компаньону, и тот нахмурился за очками. Он пробормотал что-то в ответ, но мальчик затряс головой, с радостным оживлением глядя на Ладу. Она холодно смотрела на него.
Раду думал, кого из них убьют первым - Ладу или его. Что будет хуже - смотреть, как казнят Ладу и ждать своей участи или… нет, вторым быть хуже. Он надеялся, что они убьют его первым. Возможно, это было неблагородно, но ведь это Лада во всем виновата.
Сухопарый мужчина направился к двум солдатам, на головах которых были коричневатые шапки цилиндрической формы, с длинными полями из белой материи, что указывало на их ранг янычар. Раду всегда внимательно присматривался к янычарам, надеясь обнаружить среди них Лазаря, но этот город определенно отказывал ему в друзьях. Затем мужчина и мальчик из сада развернулись и вышли из зала суда. Раду провожал их взглядом, пока они не скрылись из виду.
Суженый Лады напоминал одну из рыб, которых они держали в фонтанах вокруг замка Тырговиште. Он то открывал рот, то закрывал, то снова открывал. Он пожал плечами, глядя на Халил-пашу, и прочистил горло.
- Возможно, султан… возможно, другой договор… я никогда не стал бы оспаривать решение султана, но все же…
Он был взволнован, слегка рассержен, но, судя по лицам собравшихся в зале, никто не воспринял угрозу Лады всерьез.
Раду же знал, что она отвечает за каждое свое слово.
Рядом с ней появились солдаты.
- Она пойдет с нами.
Лада подняла на своего суженого спокойный взгляд. Он начал расплываться в пренебрежительной, самодовольной ухмылке - но сила ее взгляда остановила его улыбку на полпути, сделав его похожим на слабоумного. Его глаза расширились, и стало ясно, что до него дошло: она не шутит.
Он отступил.
Лада вышла из комнаты вслед за солдатами, даже не взглянув на Раду. Халил-паша проводил их взглядом, и что-то в его глазах подсказало Раду: он знал о происходящем больше, чем они. И был недоволен.
- Подождите! - побежал Раду, пытаясь их догнать. Он в мольбе протянул руки. - Пожалуйста, она не имела в виду ничего дурного. В Валахии существует такой обычай… чтобы будущие супруги… угрожали друг другу. Это проявление симпатии. Во время помолвки наших родителей мама сказала отцу, что вынет из него внутренности и станет носить их на шее вместо украшений.
Двое солдат уставились на Раду, поверив в неправдоподобную ложь, слетевшую с его уст. Лада с трудом подавила смешок. Как ей удавалось оставаться такой спокойной?
Прекрати, умолял он ее каждый вечер. Прекрати их злить. Не вынуждай их причинять нам боль. Это твоя ошибка. Из-за тебя нас убьют.
Наконец, она огрызнулась: никто тебя не убьет.
Но если они убьют тебя, я останусь один. И мне захочется умереть.
Ему совсем не хотелось умирать, но ему определенно не хотелось умирать вторым. Раду встретил взгляд сестры, напоминая ей о ее измене, причинявшей ему столько горя. Она не могла вести себя вежливо даже для того, чтобы спасти им жизнь.
Она заговорила на валашском языке, спокойно и не обращая внимания на свой вооруженный эскорт и на то, что ее, возможно, ждет верная смерть.
- Халил-паша - вот причина, по которой я здесь в заточении. Я не позволю ему забрать у меня остатки моей свободы. Я не считаю, что политический брак - моя судьба. Этот брак означает, что меня отбросят в сторону и забудут, а я лучше умру, чем соглашусь быть забытой.
- Я никогда этого не допущу, - сказал Раду, но он не знал, что имел в виду - что никогда не позволит ей умереть или что никогда не позволит ей стать забытой.
Ему бы хотелось иметь больше двух вариантов.
- У нас есть приказ отвести ее в южное крыло, - произнес один из янычар. - Можешь пойти с нами, если хочешь.
Раду посмотрел на солдат и одарил их улыбкой такой же лучезарной, как летнее солнышко. Он пошел рядом с ними, спросил, из какого они региона, вовлек их в беседу. Вскоре он уже знал, как их зовут, род их обязанностей и что они собирались съесть в тот день на ужин. Их руки ни разу не шелохнулись в сторону сабель, висевших у них на боку, а их болтовня оставалась легкой и дружелюбной. Раду делал это для того, чтобы они оставались спокойными и не спровоцировали сестру на совершение очередного глупого поступка.
Лада шла за ними и благодарно молчала.
Солдаты велели им дожидаться на позолоченной скамье возле массивных медных дверей. И ушли.
Раду опустился на скамью, облегченно протирая ладонями глаза.
- Если они оставляют нас здесь, значит, ты не умрешь.
- Как ты это делаешь?
- Делаю что?
- Заставляешь людей разговаривать с тобой. Это потому, что ты мальчик?
Раду знал, что она завидовала его способности добиваться расположения людей. Она выглядела резкой, непокорной и коварной. У нее было лицо лисицы, ворующей птицу из курятника. У Раду было личико ангела. Но ему стало больно от того, что она решила, что это трюк, хитрый прием. Любил ли его кто-нибудь по-настоящему, или она была права? Может быть, его лицо и язык лишь одурманивали людей, заставляя поверить в то, что он им нравится?
Раду раздраженно посмотрел на золоченый потолок.
- Люди отвечают на доброту, Лада. Они верят улыбке больше, чем обещанию, что ты заставишь их поперхнуться собственной кровью и умереть.
Лада фыркнула.
- Да, но мое обещание искреннее твоих улыбок.
Конечно, она была права. Прошла целая вечность с тех пор, как он улыбался искренне, а не отчаянно и лживо. Он вздохнул, стараясь не обижаться и не злить сестру.
- Но об этом никто не знает.
- Когда-нибудь об этом узнают, Раду. Когда-нибудь…
Они испуганно вздрогнули, когда дверь за их спинами открылась. В коридор вышел долговязый мужчина в мягкой коричневой одежде, непривычно аскетичной для двора. Даже его тюрбан выглядел скорее удобным, нежели нарядным. Он посмотрел на них пронзительным взглядом, увеличенным линзами очков. Раду еще никогда ничего подобного не видел. Фрагменты стекла были ровно отрезаны, идеально отполированы и балансировали на переносице мужчины благодаря тонкой полоске металла, которая соединяла оба фрагмента и прижимала их к лицу.
- Вы можете войти, - сказал он, указал на дверь и ушел.
Раду и Лада вошли. Эти апартаменты так же разительно отличались от их скудно обставленных комнат, как Эдирне отличалась от Тырговиште. Над головой парил потолок ярко-синего цвета с надписями золотым шрифтом, завивающимся по краям. В свисающих канделябрах свечи горели даже днем. Окна, в рост Раду и даже выше, сужались кверху и были забраны витыми металлическими решетками. Шелк синего, красного и фиолетового оттенков - цветов богатства - устилал все вокруг. Пол под ногами сверкал такой чистотой, что Раду видел в нем отражение своего лица. Посреди комнаты журчал фонтан, а вдоль стен стояли низкие скамьи с подушками. Рядом с фонтаном на одной из дюжины роскошных подушек восседал мальчик.
Он радостно захлопал в ладоши и встал.
- Вот вы и здесь!
- Где мы? - спросила Лада.
- В моих покоях!
- А кто ты такой, чтобы пользоваться таким уважением дьявола?
Раду ткнул ее локтем. Мальчик озорно улыбнулся.
- Я - сын самого дьявола. Мехмед Второй, сын Мурада.
- Матерь божья! - выдохнул Раду, схватился за живот и низко поклонился. Он надеялся увидеть этого мальчика снова, часто думал о нем с момента их встречи, представлял, как они подружатся. И вот это случилось. Лада угрожала ему, оскорбила его отца, и, несомненно, продолжит делать и то, и другое. Страх Раду сменился усталой покорностью. Лада его погубит, и эта смерть будет быстрой и скорой.
- Я велел привести вас сюда, - Мехмед пренебрежительно махнул рукой. Раду взглянул вперед из-под опущенных ресниц и увидел за этой залой еще одну огромную комнату и несколько дверей.
- Да, поздравляю, - сказала Лада. Она не двинулась с места с того самого момента, как узнала, что они находятся в покоях сына султана. Она стояла, широко расставив ноги, и в этой позе не было ни уважения, ни почтения. - Но почему мы здесь?
- Потому что я ненавижу Халил-пашу и своего кузена.
Лада раздраженно покачала головой.
- И кто же твой кузен?
Раду вздрогнул от ее тона и выпрямился. Не было никакого смысла продолжать кланяться, если Лада собиралась обречь их обоих на верную смерть.
- Кто? Твой суженый, кто же еще? Мужчина, язык которого ты собираешься отрезать и проглотить. - Мехмед откинулся на бархатную подушку, огромную, как лошадь, и расхохотался. - Я думал, он описается! Его так унизили! Да и кто - девчонка! Он - гадкий и подлый. Я еще никогда так не веселился, как сегодня.
- Я думал, Ладу накажут, - Раду с надеждой сделал шаг вперед.
Мехмед покачал головой и закинул ногу на другую подушку.
- Нет. Я потребовал, чтобы ее - и тебя тоже, полагаю, - привели ко мне. Меня отправляют обратно в Амасью управлять этим городом. Подозреваю, это делается скорее для того, чтобы убрать меня отсюда, потому что отец не может найти мне применения, а мой наставник, мулла Гюрани, - тот, что впустил вас сюда, - не ладит с Халил-пашой.
Лада нетерпеливо притоптывала. Раду ущипнул ее, но она резко убрала его руку.
Мехмед щелкнул пальцами.
- Ах, да! Почему вы здесь: я попросил, чтобы вы отправились со мной в Амасью в качестве моих компаньонов.
Лада села на подушку, ближайшую к двери, и вздохнула:
- Значит, меня все же накажут.
- Она не имела этого в виду! - Раду посмотрел на нее во все глаза, потом перевел взгляд на Мехмеда, стараясь не выдавать своей надежды, написанной у него на лице. Прочь отсюда! Прочь от учителей и главного садовника! С Мехмедом, с мальчиком из сада, который, возможно, в итоге станет его другом. Ему болезненно и страстно хотелось узнать Мехмеда поближе. Даже теперь, когда он уже знал, кто он такой.
Мехмед улыбнулся.
- По-моему, именно это она и имела в виду. Но я не возражаю. Твоя сестра кажется мне очень забавной.
Раду сел на подушку рядом с Мехмедом, выпрямил спину и сложил руки перед собой.
- В таком случае будь начеку. Она ненавидит забавлять.
Лада злобно и метко кинула подушку Раду в лицо. Мехмед наблюдал за ними с явным восторгом. Раду не знал, как относиться к этому новому развитию событий, но позволил окрепнуть взошедшему внутри ростку надежды. Он улыбнулся Мехмеду, на этот раз совершенно искренне.
15
Амасья, Османская империя
Новый город, новый наставник. Жизнь Лады, казалось, представляла собой нескончаемый парад занудных мужчин, вбивавших в ее голову разные сведения. Однако могло быть и хуже. Это мог бы быть бесконечный парад занудных женщин. Халиме, видевшая мир в радостных цветах, и нависшая над ней Мара, настаивавшая на том, что она смирилась со своей участью. Вышивание вместо истории, услужливость вместо языков. Но, по крайней мере, если бы она училась вышивке у Халиме, не было бы надобности вырезать ножом глаза муллы Гюрани.
Мулла Гюрани, безучастный учитель Мехмеда, либо не осознавал, либо не беспокоился о том, что большую часть времени Лада проводит либо в праздных мечтаниях, либо мысленно швыряя ему в лицо очки. Она подозревала, что если бы он об этом знал, выражение его лица не изменилось бы. Это был мужчина, начисто лишенный страстей. Он не бил Ладу за непослушание. К счастью, он и Раду не избивал за ее проступки. Облегчения она не испытывала: она знала, что им наверняка удастся найти иной способ сделать ей больно. Им это всегда удавалось.
Во время их первого урока, когда Раду лихорадочно старался не отставать, а Мехмед по памяти читал целые разделы Корана, Лада говорила только по-валашски. Мулла Гюрани взглянул на нее, бесстрастный за своими ненавистными очками, и сообщил ей, что его единственный долг - обучать Мехмеда.
И, добавил он равнодушным тоном, я не думаю, что женщины способны учиться. Все дело в форме их головы.
После этого Лада училась превосходно. Она выучивала наизусть больше разделов Корана, чем оба мальчика вместе взятые, и зачитывала их вслух, смешно копируя интонацию муллы Гюрани. Она решала все теоремы и практические задания по математике и алгебре. Она знала историю Османского государства и все поколения рода Мехмеда не хуже его самого. Мехмеду почти исполнилось тринадцать. Он был младше Лады, но старше Раду. Он был третьим сыном. Его родила наложница, а отец благоволил к двум старшим сыновьям, что обрекало Мехмеда на пересуды и стыд. Узнать об этом было тяжело, и Лада упорно работала над собой, чтобы не привязаться к Мехмеду или не начать его жалеть.
Большинство предметов были ей неинтересны, но вот сведения о прошлых битвах, исторических союзах и приграничных спорах она ловила на лету.
Какое-то время она боялась, что мулла Гюрани своим оскорблением хотел с помощью хитрости вовлечь ее в учебу, но он оставался таким же невозмутимым, как и прежде, не радовался ее внимательности, никогда не поддавался на ее издевки. Зато Мехмед очень огорчался каждый раз, когда она превосходила его в учебе. Для нее это превратилось в новую цель.
Каждый день она ждала, что ее начнут бить, что ее и Раду постигнут какие-нибудь новые ужасы, что откроется истинная причина, по которой их привезли в Амасью. Напряжение делало ее молчаливой и угрюмой. А Раду тем временем потихоньку набирал вес. Лада перестала слышать его плач по ночам. Она замечала, какой спокойной становится его жизнь, и ненавидела его за это. Это означало, что какой бы урок ни ждал их впереди, он будет гораздо хуже.
В конце концов, Мехмед был сыном Мурада. А не их другом. Он был тем, кто захватил их в плен и держал в неволе.
После основных предметов мулла Гюрани всегда разговаривал с Мехмедом о Пророке, о предназначении османцев, заключающемся в том, чтобы раз и навсегда свергнуть Византию и Константинополь. Лада мрачнела при упоминании о том, что таинственный бог, парящий над всеми, выбирает султана, чтобы распространить мусульманскую религию по всему миру. Она такого бога никогда не видела, как и никаких доказательств его существования. Османцы были успешными потому, что были организованными, богатыми и потому, что их было много.
Почти каждый день после обеда, уставшая от учебы и вымотанная неотступной тревогой о том, какие новые испытания придумает для них султан, Лада уходила, оставляя Раду кивать, соглашаться и повторять все подряд, как щенок за своими хозяевами. Амасья была не похожа на Валахию, но она была ей ближе, чем Эдирне. Город стоял на каменистых холмах, у его подножия лениво извивалась полноводная зеленая река. Многие здания, в том числе крепость, в которой жили Лада и Раду, были высечены прямо в склоне горы. За крепостью, на холме, в одичалых садах росли яблони.
Лада забавлялась, лежа на спине и бросая кинжал вверх, пытаясь зацепить яблоко. Иногда ей это удавалось. Иногда нож падал обратно и едва не пронзал ее. Она одинаково радовалась и тому, и другому исходу. Сам факт, что ей снова было разрешено носить при себе кинжал, говорил о том, какой незаметной и незначительной она стала.
В Амасье даже самые свежие и хрустящие яблоки казались ей рыхлыми и горькими на вкус.
Именно в этом фруктовом саду она лежала однажды ранней осенью, когда свет вокруг стал таким низким и золотистым, таким густым, что она подумала, что сможет испробовать его на вкус. Он будет не таким, как яблоки в неволе. Он будет на вкус, как дом. Дом.
Лада подняла привязанный к шее мешочек, сняла его через голову и прижала к носу. Она убедила себя в том, что по-прежнему ощущает запах вечнозеленой веточки и цветка, которые от времени высохли, раскрошились и превратились в пыль. Она положила их в мешочек в ту ночь, когда они бежали из Валахии, и с тех пор всегда носила при себе.
Мимо прошли двое янычар, не заметив ее. Они шутили, и хотя говорили по-турецки, один из них сохранил валашский акцент. Лада встала, прошмыгнула от одного дерева к другому, следуя за солдатами к их баракам - скоплению приземистых каменных строений вокруг грязного двора. Там раздавался лязг ударяющихся друг о друга сабель и взрывы хохота. Лада наблюдала, выглянув из-за стены.
Ее грубо схватили за плечи и вытолкнули вперед на открытое пространство.
- Шпион! - выкрикнул сипловатый голос, в котором еще можно было расслышать звонкие ноты юности. - Или вор!
К ужасу Лады, не меньше дюжины янычар обернулись посмотреть, в чем дело. С выражением живейшего любопытства на лицах, они столпились полукругом.
- Это не шпион, - сказал низенький, с грудью как бочонок, мальчик со сросшимися в единую линию бровями. - Юный зилот держит ее в качестве наложницы.
- Не слишком она хорошенькая для шлюхи. - Солдат позади нее вытянул прядь ее волос. Она вывернулась, схватила его за запястье и закрутила его руку ему за спину, намереваясь положить на лопатки. Этому трюку она научилась под жестким попечительством Мирчи и довела до совершенства, практикуясь на Богдане и Раду. Солдат злобно выругался и попробовал ее оттолкнуть, но она скрутила его еще крепче и нажала на сустав. Он взвизгнул от боли.
- Ты красивее меня, - она надавила на его руку еще сильнее. - Может, предложишь себя в качестве шлюхи?
- Помогите! - выдохнул воин. Лада с вызовом подняла голову, стиснула зубы и увидела, что остальные янычары радостно ухмыляются. Солдат со сросшейся бровью, на вид не старше восемнадцати-девятнадцати лет, рассмеялся и вышел вперед, снисходительно похлопав по голове своего плененного товарища.
- Бедный Иван! Что, маленькая девочка над тобой издевается? - Он обхватил рукой шею Ивана. Лада отпустила его, и другой солдат скрутил Ивана, прижав к земле и усевшись ему на спину. Иван яростно брыкнулся, но тщетно.
- Ты уже знакома с Иваном. А я - Николае. И ты - из Валахии!
Лада кивнула, осознав, что именно в голосе Николае она уловила валашские нотки.
- Ладислава Драгвлия.
Произнося вслух свое имя, Лада ощутила боль. Им не позволяли писать отцу, и от него они писем не получали. Она не знала, известно ли ему, где они находятся и что они покинули Эдирне.
Она не знала, интересует его это или нет.
Раду продолжал беспокоиться об их няне. Она потеряла сына, а теперь и работу в этой убогой империи. Лада не знала, удалось ли ей найти другую работу. Она надеялась, что удалось. Она была уверена, что отцу вряд ли придет в голову позаботиться о женщине, вырастившей его детей. Но она никогда не говорила этого Раду. Разговоры о няне не пошли бы ему на пользу.
Ладе не нравилось неприятное чувство, которое возникало у нее каждый раз при воспоминании о женщине, подарившей ей столько тепла и так редко слышавшей слова благодарности. Если она когда-нибудь вернется в Валахию, она это исправит.
- Дочь дракона? - рассмеялся Николае, но его смех звучал по-доброму и не был похож на насмешку. - Неудивительно, что Ивану с тобой не справиться. Что привело тебя сюда, маленький дракон?
- Точно не разврат, - она пнула распростертого на земле Ивана.
- Я бы побоялся тащить дракона в свою постель. Наверное, маленький зилот тоже боится.
- Мулла Гюрани - твой зилот? А я-то думала, что он сделан из пергамента, а не из плоти.
Николае рассмеялся, качая головой.
- Нет, «юный зилот» - это наше прозвище Мехмеда. - Остальные солдаты закивали и обменялись кривыми усмешками.
Хотя она по своему опыту знала, что янычарам пристойное поведение не свойственно, она была удивлена услышать столь явную издевку над сыном их султана. Она усвоила это как информацию, которую однажды надеялась применить с пользой для себя.
- Я здесь с братом. Мы - компаньоны Мехмеда, учимся вместе с ним.
- Тогда вы, должно быть, помираете со скуки. Идем. - Николае встал и потащил за собой Ивана. - Посмотришь, как я научу Ивана уважать студентов.
***
Бесконечно тянулся очередной скучный вечер. Лада выглянула в окно, надеясь ощутить ветерок, который бы охладил кожу. Теперь Мехмед редко общался с ней, разве только смотрел на нее, когда она превосходила его во время уроков. Она часто ловила на себе его сосредоточенный взгляд, как будто он хотел, чтобы она выполнила какое-то таинственное задание. Она всегда отвечала на его взгляд своим самым решительным взглядом.
Раду всюду следовал за Мехмедом, как комнатная собачонка. Даже теперь он сидел на полу у ног Мехмеда, старательно вникая в тексты, которые Мехмед изучал уже сотню раз.
- Видишь, вот здесь, - Мехмед указал на один абзац. - Пророк, мир праху его, говорит о человеке, который завоюет Константинополь и станет замечательным предводителем. - Взгляд Мехмеда устремился вдаль и смягчился.
- Но ведь были же попытки, - сказал Раду.
- Да. Даже мой отец пытался. Но сейчас он утомлен борьбой с поползновениями его брата завладеть троном и тем, что приходится тратить свое царствование на сохранение того, что у нас уже есть. Он любит рассуждать и философствовать, но бессилен разглядеть зов долга, которым наделяет его вера. Мои старшие братья могли бы отозваться на этот призыв, но они совсем не религиозны. Пророк, мир праху его, распорядился, чтобы у нас было не государство, а империя. Нам суждено стать гораздо более великими, чем мы есть, но мой отец отказывается…
Лада вышла из комнаты, хлопнув дверью. Она впадала в ярость, слушая их болтовню о славе османов и их предназначении - распространиться по всему миру. Османы как яд уже просочились в ее мир, отделив ее от всего, что она любила. Насколько далеко они зайдут? Она промчалась через крепость в небольшой арсенал. Он был заброшен, большая часть действующего оружия хранилась в казармах, но здесь оставалось несколько предметов, которыми она могла свободно пользоваться.
- Ты в порядке?
Она обернулась, с удивлением увидев в проеме двери Мехмеда.
- Что ты здесь делаешь?
- Ты выглядела расстроенной, когда уходила.
Лада рассмеялась, и ее смех получился таким же горьким, как кожура яблок Амасьи.
- Я выглядела расстроенной? Прости меня, что я не радуюсь, слушая, как ты превозносишь достоинства своей славной империи и какое благо ты совершишь, распространив ее влияние с помощью сабли.
Брови Мехмеда, такие же ухоженные, как у его отца, тяжело нависли над глазами.
- Ты видела мою страну. Где нищие, страдающие и голодающие на улицах? Где преступники? Раду рассказал мне, что ночью на улицы Тырговиште лучше не выходить - на тебя нападут воры или убийцы. А в Эдирне каждый может гулять и не бояться нападения.
- Да, но…
- И наши дороги безопасны для торговли, а это значит, что у наших жителей есть то, что им нужно купить или продать и жить тем, что у них есть. Они защищены от бедности и голода.
- Но вы угнетаете тех, кто не верит в вашего бога!
Мехмед раздраженно покачал головой.
- Мы не поступаем так, как поступают твои драгоценные христиане, вырезая других христиан, вера которых отличается от вашей. Да, мы требуем платы. Такова цена безопасности. Но мы позволяем всем людям под нашей властью верить во все, во что им вздумается, до тех пор, пока они тем самым не нарушают мир.
- Я здесь в качестве примера мира, который насаждает твой отец, свободы, которую он предоставляет другим. Мой отец свободен управлять своим народом, пока управляет им так, как нравится султану! В противном случае пострадают его дети.
- Ты знаешь, что за человек твой отец?
Лада отвернулась от Мехмеда, пряча покрасневшие от стыда щеки.
- Это человек, который обещает папе римскому бороться с неверными, а потом заключает с ними мир. Это человек, который бросает своих детей под саблю, чтобы вернуть себе призрачную власть. Да, я знаю, что он за человек. Он из тех людей, с которыми твой отец так любит иметь дело. Они оба - дьяволы.
- Благодаря нам твоя страна остается в безопасности!
Лада резко повернулась, пересекла комнату и прошипела Мехмеду в лицо:
- Я предпочту, чтобы моя страна сгорела, чем увидеть, как она благоустраивается под правлением османов. Не все в мире следует переделывать по вашему образцу. Если бы мы не были так заняты, постоянно защищая границы и оправляясь от вреда, причиненного нам армиями других стран, мы бы и сами о себе позаботились!
Озадаченный Мехмед отступил назад.
- Значит, ты не ненавидишь меня из-за твоего отца?
Лада опустила плечи, отяжелевшие от усталости.
- Мой отец слаб. Валахия заслуживает лучшего правителя.
- Возможно, ты заслуживаешь лучшей страны, чем Валахия.
- Нет. - Лада почувствовала, как в ее груди вновь разгорелся огонь, уничтожив усталость и страх. Она слишком долго находилась вдали от своей земли. Иногда она задумывалась над тем, правильно ли она ее помнила. Но теперь, здесь, она поняла, что так по-настоящему и не покинула ее. Валахия пульсировала в ее жилах. - Я люблю Валахию. Она принадлежит мне, а я принадлежу ей. Это моя страна, и она всегда будет моей, и я буду ненавидеть любого короля или султана или бога или пророка, который объявит, что кто-то другой имеет на нее право.
- Пожалуйста, не говори этого о Пророке, мир праху его. - Голос Мехмеда звучал мягко. Он не требовал - он просил. - Почему ты отказываешься слушать то, чему обучает нас мулла Гюрани?
Лада взглянула на стену с тренировочными саблями. Хотя Мехмед подшучивал над тем, что она так много времени проводит с янычарами, каждый свободный час она наблюдала за их каждодневной муштрой и упражнениями. Спустя несколько недель Николае даже разрешил ей к ним присоединиться, исправлял ее движения, смеялся над ее ошибками, но все больше восхищался ее яростью и стремлением к победе.
Ты знаком с Богданом из Валахии? Спросила она его сразу, как только набралась смелости. Эти слова ужалили ее, едва слетев с языка, уничтожая притаившуюся в них надеждой.
Моего брата зовут Богдан, ответил он.
И моего двоюродного брата! - сказал болгарин.
И моего отца! - добавил серб.
Николае улыбнулся, как будто извиняясь, и Лада проглотила боль, причиненную ей именем Богдана. И пошла сражаться.
Сейчас, проигнорировав Мехмеда, она выбрала затупленную саблю, такую же изогнутую, как та, что висела над троном ее отца. Даже от одного ее вида в груди разгорелся пожар. Она взвесила ее, проверяя баланс. Ладе нравилось разозлиться перед тем, как начать бой с Николае. Ярость вытесняла все, что накопилось внутри - сомнение, страх, смущение - не оставляя пространства ни для чего другого. Она никогда не чувствовала себя более сильной, чем когда была в гневе с саблей в руках.
- Остановись, - сказал Мехмед, настигая ее у стены. - Ты не ответила на мой вопрос.
- Ты можешь поклоняться своему пророку, но он не мой пророк и никогда им не будет. Вера - это слабость. - Она не станет сломя голову бросаться в ислам, как Раду. Но и православие, в котором она выросла, она не любила. Религия была самым последним средством. Лада видела, что ее применяли в качестве оружия. Если ей придется ею воспользоваться, она это сделает, но никогда не позволит, чтобы религия использовала ее.
Мехмед взял ее за руку и развернул, чтобы она оказалась лицом к нему.
- Ты ошибаешься, Лада. Вера - это не слабость. Вера - это самая великая сила, какой мы можем обладать.
- Может ли вера вернуть меня обратно в Валахию?
- Вера может показать тебе, что есть более важные вещи.
Лада фыркнула:
- Если ты хочешь, чтобы кто-то слушал твои глупые бредни, ступай к Раду. У меня есть дела поважнее.
Она открыла дверь, но Мехмед опередил ее и загородил проход.
- Мы не закончили разговор!
Лада оцепенела.
- Ты приказываешь мне остаться? А если я откажусь? Велишь меня избить? Выпороть? Все это и многое другое я видела при дворе твоего отца. Я тогда не склонилась перед твоим богом или султаном, не сделаю этого и теперь. Зачем ты привез меня сюда, Мехмед? Управлять мною тебе не удастся.
Мехмед помрачнел. Он опустил руку, и линия его спины, такая ровная, изогнулась.
- Я никогда не хотел быть твоим хозяином. У меня есть слуги. И учителя, и телохранители, и отец, который меня презирает. Я хочу, чтобы ты… была моим другом.
Такого Лада услышать не ожидала. Она ухватилась за ответ.
- Почему тебе этого хочется?
- Потому что. - Мехмед опустил глаза. - Потому что ты не говоришь мне того, что, по твоему мнению, я хочу слышать.
- Скорее уж я скажу тебе то, чего ты слышать не хочешь.
Глаза Мехмеда вспыхнули и встретились с ее глазами. Его взгляд был глубоким и голодным. Его пухлые губы скривились в улыбке, сменив выражение его лица с высокомерного на шаловливое.
- Именно этим ты мне и нравишься.
Лада раздраженно фыркнула.
- Отлично. Ну и что же должен делать друг?
- У меня никогда его не было. Я надеялся, что ты знаешь.
- Значит, ты еще глупее, чем кажешься. Раду - вот человек, который заводит себе друзей. А я - человек, вызывающий в людях желание меня выпороть.
- Помню, ты дала мне совет, который помог мне избежать порки. Кажется, это неплохая основа для дружбы. - Он протянул ей руку.
Лада задумалась. Какие нити будут сотканы из этого соглашения? Однажды она уже отдала свое сердце другу, и потеря Богдана едва не сломила ее. Но Мехмед не был сыном няни.
- Твой отец воспротивится нашей дружбе. Он не был к нам добр в Эдирне.
- Мне все равно, что думает мой отец. Ты, наверное, уже заметила, что никто не следит за тем, что я тут делаю. На Амасью никто не обращает внимания. Как и на меня. Я волен делать, что мне вздумается.
- Тебе повезло.
- Но повезло ли мне настолько, чтобы назвать тебя своим другом?
- Ладно, хорошо. - Лада расслабилась. Она наконец поняла, что наказания, которого она ждала все это время, не будет. Они не были свободны от Мурада, но они были далеко от его глаз. Пока этого было достаточно.
- Хорошо. Как твой друг я должен сказать тебе, что я жутко ревную тебя ко времени, что ты проводишь в компании янычар. Я хочу, чтобы ты перестала с ними тренироваться.
- А я как твой друг должна сказать тебе, что мне нет никакого дела до твоей жалкой ревности. Я опаздываю на тренировку. - Ногой, как крючком, она зацепила лодыжку Мехмеда, врезалась в его плечо своим плечом, опрокинула его и повалила на землю.
Он яростно прошипел, брызгая слюной:
- Я - сын султана!
Она разрезала воздух саблей перед его горлом, открывая дверь.
- Нет, Мехмед, ты - мой друг. А я - ужасный друг.
Его смех сделал ее шаги - всегда напористые и целеустремленные - почти легкими.
16
Осень никак не хотела остывать. Каменные стены крепости захватывали в ловушку горячие лучи солнца и удерживали тепло. Раду представлял себе, что мерцающий воздух - это печь и что скоро он сгорит живьем. Мулла Гюрани, который всегда казался чем-то большим, чем просто человеком, теперь приблизился к статусу бога: он совсем не потел, расхаживая перед ними взад-вперед и читая вслух книгу о жизни Пророка, мир праху его.
Но было богохульством представлять богом кого-то, кроме Бога. Раду закрыл глаза и стер эту мысль, стараясь привести разум в созвучие с наставником, с Богом, с тем, что ему нравилось изучать.
Если бы только не это ужасное пекло.
Мехмед осел со стула вниз, повалившись на пол. Раду и мулла Гюрани бросились к нему.
- Тебе нехорошо? - спросил учитель, одну ладонь прижав к щеке Мехмеда, другую - к его лбу.
Мехмед широко раскрыл глаза:
- Нам нужно продолжить обучение.
- Нет. - Мулла Гюрани выпрямился и помог Мехмеду встать на ноги. - Ты перегрелся. Нельзя допустить, чтобы тебе стало хуже. Я настаиваю, чтобы ты лег в постель и оставался в ней до конца дня.
Мехмед слабо кивнул:
- Хорошо.
- Я позову стражу, чтобы тебя проводили.
- Нет, нет. Раду меня отведет. - Мехмед протянул руку. Раду закинул ее себе за плечи и обхватил Мехмеда за талию.
Мулла Гюрани смотрел им вслед, и его глаза под очками тревожно блестели. Когда они были в коридоре, Раду повернул к покоям Мехмеда, через две двери от них. Он шел так медленно, как только мог, неся на своих плечах большую часть веса Мехмеда. Когда они оказались почти у двери, Мехмед оглянулся. А потом отскочил от Раду так быстро, что тот потерял равновесие, лишившись своей ноши.
Глаза Мехмеда радостно засияли:
- Бежим! - сказал он и помчался по коридору.
Раду побежал за ним и догнал его в тот момент, когда Мехмед проскочил через боковую дверь, которая вела на балкон с видом на увядающий сад.
- Что ты делаешь? - спросил он, встревоженно ища на лице Мехмеда признаки недомогания. - Тебе нужно в постель!
Мехмед рассмеялся и покачал головой.
- Нет, мне нужно вырваться из этой ужасной, раскаленной тюрьмы.
Раду задохнулся от удивления:
- Ты обманул муллу Гюрани!
Мехмед порозовел от стыда:
- Да. Но если бы я отпросился, он бы во мне сильно разочаровался. Я буду заниматься всю ночь, чтобы нагнать материал. Ты можешь позаниматься вместе со мной. Но сейчас слишком жарко, мой мозг плавится, и пора отсюда выбираться.
Он взобрался на каменные перила, спрыгнул и оказался на ближайшем дереве. Подмигнув Раду, он спустился по нему на землю.
Раду призадумался. Он не хотел вести себя плохо, привлекать к себе внимание или вообще делать что-то, за что его могли наказать.
Но было слишком жарко, чтобы беспокоиться.
Он повторил движения Мехмеда, сам удивившись легкости, с какой ему удалось спуститься. Лада постоянно заставляла его чувствовать себя слабым и неуклюжим, но Мехмед не сомневался, что Раду сможет, и поэтому с ним Раду было проще не отставать.
Они побежали, низко пригнувшись к земле и едва сдерживая смех. Неподалеку нашлось место, где поверх стены росло дерево. Раду встал на колени и поддержал Мехмеда, чтобы тот дотянулся до ветки. Мехмед вскарабкался на стену и протянул руку вниз, помогая Раду подняться. Они вдвоем спрыгнули на землю по ту сторону стены. Там было заметно прохладнее. Плотная горная порода и многочисленные деревья делали свое дело, давая отпор солнцу.
Не успели они отойти, как услышали какой-то тихий звук, за которым последовал поток брани.
На валашском.
- Лада, - прошептал Раду.
Мехмед прижал палец к его губам, и они с преувеличенной осторожностью поползли вперед. Лада стояла в центре небольшой поляны, спиной к ним, рядом с ней лежал колчан со стрелами. Она пометила цели на дереве на расстоянии, непростом даже для опытного лучника. Она оттянула тетиву, затем отпустила. Стрела пролетела мимо дерева и приземлилась на расстоянии вытянутой руки от него.
Лада затопала ногами и разразилась такой бранью, какой Раду еще не слышал. Мехмед не понимал, что она говорила, но понял, какой ненавистью и проклятьями Лада осыпала собственную голову. Раду понимал каждое слово, и ему стало интересно, когда это сестра решила, что не приемлем никакой другой результат, кроме идеального. Ему захотелось подойти к ней, обнять и сказать, что все хорошо. Что у нее еще есть время научиться и что она отлично справляется со многими другими задачами. Он хотел, чтобы она перестала говорить такие ужасные вещи, перестала так думать.
Мехмед же задумал другое. Он прокрался вперед, схватил колчан и с радостным воплем бросился бежать.
Лада оглянулась, пронзив их убийственным взглядом.
Раду тоже побежал.
Он догнал Мехмеда, подгоняемый знанием о том, что их ожидает в случае, если Лада их поймает. Мальчишки стремглав неслись через деревья, уклоняясь от низких веток и перепрыгивая через бревна. Лада следовала за ними по пятам.
Раду выбежал из рощи, вдруг встал как вкопанный и выкинул руку в сторону, чтобы остановить Мехмеда. Они оказались на краю обрыва, под ним виднелась небольшая зеленая заводь, зажатая между отвесной скалой и россыпью валунов. По валунам стекал тонкий ручеек, наполняя бассейн. Здесь было тихо и спокойно, и лишь их тяжелое дыхание нарушало тишину.
Лада догнала их и подняла кулаки, намереваясь немедленно пустить их в ход.
- Стой! - сказал Раду. - Здесь обрыв над водой!
С торжествующим криком она толкнула мальчишек прямо в воду.
Раду, отплевываясь, выплыл на поверхность и сразу стал искать взглядом Мехмеда. Бассейн был неглубокий - его ноги касались дна, - но он боялся, что Мехмед ударился головой или сломал себе шею или получил еще какие-нибудь смертельные травмы.
Но Мехмед плыл на спине, подложив руки за голову, и смеялся.
- А что, спасибо тебе, Лада! Это настоящее чудо в такой жаркий день, как сегодня.
Взревев, она прыгнула вниз и с громким всплеском вошла в воду ровно между ними. После того как она отомстила им, снова и снова засовывая их головы под воду, несмотря на их попытки этого избежать, она подплыла к выступающему из воды валуну и вскарабкалась на него. С довольным видом она запрокинула голову, и солнце коснулось ее охлажденного водой лица. Кажется, она уже полностью забыла того демона, заставлявшего ее ненавидеть себя среди деревьев. Благодаря Раду. От прилива гордости он горячо зарделся даже в ледяной воде.
- Я и не знал, что здесь есть водоем, - сказал Мехмед. - Наверное, никто этого не знает. Хотя есть одна история…
- Расскажи! - Раду плеснул в него водой.
Мехмед заговорил низким голосом, медленно, смакуя рассказ.
- Однажды, давным-давно, жил великий король, у которого была единственная дочь. Звали ее Ширин, и о ее красоте ходили легенды.
Лада фыркнула, как лошадь. Раду посмотрел на нее.
- Ширин жила по другую сторону этой горы. Однажды она отправилась на прогулку со своими служанками на эту сторону горы за яблоками. Говорили, что яблоки здесь слаще, потому что яблони пьют прозрачную ледяную воду из ручья несравненной чистоты. Юноша по имени Ферхат из простой семьи увидел ее и в тот же момент понял, что никогда не полюбит другую. Он подарил Ширин бушель яблок, которые собрал для себя, и когда их ладони соприкоснулись, он понял, что и она чувствует то же самое.
Лада демонстративно зевнула.
- Но она была принцессой, а он был никем. Однако он отправился по ту сторону горы и попросил ее руки. Ее отец был ошеломлен, но он заметил чувства дочери и дал Ферхату невыполнимое задание: если Ферхат перенесет поток ручья на королевскую сторону горы, то сможет жениться на Ширин. Ферхат перепробовал множество способов. Он высекал ирригационные каналы, но вода, едва покинув свой источник, тотчас мутнела и загнивала. Он переносил воду в гигантских сосудах, но она выплескивалась или высыхала прежде, чем ему удавалось доставить ее до места. Наконец, отчаявшись быть рядом с Ширин, он начал копать. Он врезался все глубже и глубже в гору, ведя ручей за собой, работая во тьме, зная, что свет его любимой светит с другой стороны.
Но королю это не нравилось. Он услыхал об успехах Ферхата и знал, что, если Ферхату удастся добиться своего, ему придется жить со стыдом, отдав свою драгоценную дочь простолюдину. Поскольку отказаться от своего слова он не мог, король отправил слугу, чтобы тот распространил слух, будто Ширин умерла. Ферхат, который, спотыкаясь, вышел из горы после бесчисленных часов работы в темноте, был встречен вестью о том, что свет, к которому он прорывал проход, угас навсегда.
Охваченный отчаянием, он убежал обратно в свой тоннель и бился головой о его стены до тех пор, пока не погиб. Ширин, умирающая с горя и обманутая своим отцом, исчезла. Говорят, она ушла в горы в поисках Ферхата, и больше ее никто не видел. Вместе они составляют сердце этой горы, и это сердце до сих пор бьется и дает жизнь источнику, такому чистому, какой была их любовь.
- Как красиво, - сказал Раду, проводя ладонями по воде против течения, как будто она несла наследие влюбленных, поддерживая их на поверхности.
- Это полная чепуха, - сказала Лада. - Они оба умерли ни за что.
Мехмед нахмурился:
- Они умерли за любовь!
- Они потратили свои жизни впустую.
- Не впустую. - Раду улыбнулся, неуверенно и робко. - Я бы прорыл тоннель сквозь гору ради каждого из вас.
Лада рассмеялась:
- Тогда ты тоже дурак, потому что ты не можешь жениться ни на одном из нас.
Ее слова больно ужалили его после его искреннего признания и напомнили Раду о том, почему он ей больше не доверял.
- Я не это имел в виду!
Мехмед положил руку ему на плечо, и от его улыбки рана от насмешки Лады затянулась.
- Я знаю, что ты имел в виду. Думаю, этот водоем такой же древний и чистый, как эта история.
- Значит, он будет нашим, - лучезарно улыбнулся Раду.
- Нашим секретом, - согласился Мехмед.
Раду нырнул под воду. Все его тело улыбалось и было согрето теплом благодарной молитвы за благодать обладания красивой и безопасной тайной и за то, что есть кто-то, с кем он мог ее разделить.
17
Лада проснулась от того, что чья-то ладонь зажала ей рот.
Руками она нанесла два стремительных удара, целясь в почки. Напавший откатился в сторону.
- Лада! Остановись!
Она села в постели и прищурилась, вглядываясь в темноту.
- Мехмед?
Он застонал.
- Что ты делаешь в моей комнате?
- Мы хотим улизнуть из дома.
В темноте она разглядела вторую фигуру, Раду. Рассерженная, Лада повалилась обратно в постель и перевернулась на живот. Но это не помогло. Вспышка тревоги, разбудившая ее, прогнала остатки сна, и она знала, что пройдет несколько часов, прежде чем сон вернется. Кроме того, ей было… любопытно.
- Хорошо. - Она откинула одеяла и набросила на плечи халат поверх ночной рубахи. Застегнув халат, она нетерпеливым жестом пригласила Мехмеда и Раду вести ее вперед.
Вместо того чтобы выйти через дверь, они взобрались на ее кровать и вылезли через узкое окно. Крепость в Амасье была старая, массивная и приземистая. Ее опоясывала стена, которую во многих местах почти поглотили деревья и камни. За годы она обросла некоторыми усовершенствованиями: добавили несколько балкончиков, не сочетающуюся по стилю башню и крыло, в котором жили Лада и Раду. А еще крепость недавно покрасили в белый цвет с синими полосками, а на башне нарисовали завитки.
Лада старалась как можно реже бывать в крепости, предпочитая проводить время с янычарами или среди деревьев на горе. Мехмед редко покидал пределы крепости. Если они трое и убегали, то днем к бассейну, но теперь было слишком холодно, чтобы купаться даже днем, а уж тем более среди ночи.
Они шли вдоль линии деревьев, огибая опушку леса, бежали вдоль протекавшей внизу реки. Когда они удалились от крепости на приличное расстояние, тропинка стала подниматься. Они двигались по каменистой почве, покрытой низкорослыми, пожухлыми кустами, с трудом угадывая путь в темноте.
- Куда вы меня ведете, идиоты?
- Терпение, Лада, - сказал Мехмед.
- Я начну спать с кинжалом.
- Будь у тебя кинжал, ты бы меня зарезала!
- Верно. И смогла бы поспать еще немного.
Раду усмехнулся.
- Хочешь сказать, что сон в обнимку с телом подарил бы тебе сладкие сны.
Мехмед указал вперед, на вырисовывавшиеся в темноте неясные очертания. Лада решила, что это выделяются более крупные валуны на склоне горы, но, обойдя вокруг, она заметила, что кто-то тщательно придал им форму и вырезал в самой горе. Тоннель Ферхата к Ширин! Ее охватил восторг, она ощутила вкус холодной и чистой воды и услышала звук бьющихся сердец.
Затем она поняла, что находилось перед ней на самом деле.
Могилы.
- Чьи они? - спросила она, пытаясь скрыть свое странное и неуместное разочарование. Она провела ладонью по одному из надгробий. Там было что-то выгравировано, настолько нечетко, что она едва это ощущала.
- Пантеон королей, которые правили этой землей более тысячи лет назад.
- Как их звали?
- Никто не помнит.
Она приложила ладонь к холодному известняку одной из гробниц. Никто не помнил имен королей, но они все еще были здесь, возвышаясь над своей страной и присматривая за ней.
Мехмед разложил плащ и лег на спину, жестом предложив Ладе и Раду последовать его примеру. Раду тут же лег справа от Мехмеда. Лада продолжала стоять на месте.
- Давай же, - сказал Мехмед. - Я привел тебя сюда не для того, чтобы показать могилы. На них мы можем посмотреть в другой раз, когда будет светло.
Вздохнув достаточно громко, чтобы он услышал, Лада легла слева от Мехмеда, устав от того, что он постоянно просит, а она постоянно подчиняется.
Но тут все ее мысли поглотило необъятное небо. Пространство над ее головой было переполнено светом, а звезды рассыпались по нему, ошеломляющие и прекрасные. На мгновение у Лады закружилась голова: она, не мигая, смотрела вверх и чувствовала, будто падает в небо, к звездам. Тут она заметила яркую вспышку света с огненным хвостом. Раду задохнулся от восторга. Еще одна звезда упала, сверкнув в темноте перед тем, как исчезнуть.
Мехмед прошептал, как будто боясь разрушить заклинание:
- Мулла Гюрани сказал, что это случится сегодня ночью.
- Как он узнал? - спросил Раду.
- Это происходит раз в несколько лет. У него есть книги, в которых указано, с какой частотой это случается. Сегодняшнюю ночь он проводит наверху, в башне, записывая падающие звезды, чтобы изучить их в будущем.
- Почему он тебе так нравится? - спросила Лада, и эта чудесная ночь высосала весь яд из ее вопроса.
Мехмед долго молчал, прежде чем ответить:
- Помнишь тот день, когда вы увидели меня в саду? Мулла Гюрани - и есть тот наставник, который меня избил.
- Тебе следовало его убить, - сказала Лада.
Мехмед мягко рассмеялся.
- Это звучит странно, но я рад, что он меня ударил. До него никто, ни наставники, ни няни не оказывали мне сопротивления. Они позволяли мне буянить и нести чушь, позволяли их терроризировать. Я давил, а они отступали. Отец меня почти не замечал, мама не утруждала себя даже тем, чтобы поужинать со мной. Никому не было дела до того, кем я был или кем стал.
Ладе хотелось спрятаться от того, что грозило вонзиться ей в сердце и от чего ей становилось не по себе, но камней за ее спиной не было.
- А потом появился мулла Гюрани. В первый день, когда он меня ударил, я не мог в это поверить. Мне захотелось его убить. Но то, что он сказал на следующий день, изменило меня навсегда. Он сказал, что я рожден для великих свершений, помещен в этот мир рукой Бога, и он никогда не позволит мне об этом забыть. - Мехмед пожал плечами, и одно его плечо прижалось к плечу Лады. - Мулле Гюрани было не все равно, кем я был и кем стану. С тех пор я старался его не разочаровывать.
Лада с трудом сглотнула. В ее горле образовался болезненный комок. Она не могла винить Мехмеда за то, что он привязался к человеку, который увидел его, который выдвигал к нему высокие требования и помогал достичь большего. Жизнь без цели была одинока и холодна.
Она разжала кулак, сжимавший мешочек у нее на сердце, и хриплым голосом сказала:
- И все-таки он самый скучный из всех живущих на земле.
Мехмед засмеялся. Раду, напротив, оставался отстраненным и молчаливым.
Вспышки света продолжали пронзать небо и порой пролетали так быстро, что Лада не успевала проследить их путь. Мехмед протянул руки ладонями кверху к Дракулешти по обеим сторонам от него. Раду взял его за руку. Лада не пошевелилась, но когда Мехмед опустил ладонь на ее руку, не отстранилась.
Раду поднял свободную руку, как будто желая поймать падающую звезду.
- Так грустно, что им приходится умирать.
Глаза Лады так долго оставались открытыми, что наполнились слезами, и одна слезинка выползла из уголка ее глаза и скатилась в волосы. Эта ночь, здесь, с Мехмедом и Раду, под открытым небом, казалась ей сном, который она боялась спугнуть. Но звезды были настоящими, и она не хотела упустить ни одну из них.
- Если бы они не сгорали, мы бы и не знали, что они там были.
- Я рад, что мы здесь, - сказал Мехмед.
Лада раскрыла рот, чтобы согласиться, но в ужасе прикусила язык. Она не была рада. Она не могла быть рада. Радоваться - означало предать себя и свой дом, это было бы величайшей подлостью, какую она только могла совершить. Чем раньше ты прекратишь бороться, раздался в ее голове голос Мары, тем проще тебе будет жить.
Жить здесь становилось проще. Она не должна была этого допустить.
- Я хочу домой, - сказала она, села и вытащила руку из-под ладони Мехмеда. Место, согретое его ладонью, неприятно охладил ветер.
- Может, останемся еще ненадолго? А потом пойдем обратно.
- Нет! Я хочу домой. В Валахию.
Мехмед медленно сел, уставившись на землю. Раду не двигался и молчал.
- Почему ты хочешь вернуться? - спросил Мехмед.
Лада издала сдавленный смешок. Как она могла только что ощущать с ним близость, если он задает такие вопросы? Он ее совсем не знал.
- Потому что там мое место. Ты сам сказал, что никого не волнует, что ты делаешь. Отправь меня обратно.
Он встал и повернулся к ней спиной.
- Не могу.
- Можешь! Разве твой отец хоть раз интересовался нами? Или кто-то еще? Никто и не помнит о нашем существовании! Мы - пустое место. - Как же мало значила Валахия! О них забыли даже как о предмете шантажа.
- Мой отец рассердится.
- Ему будет все равно. А если и рассердится - что с того? Он ведь не отправит тебя к главному садовнику. Он уже прогнал тебя сюда. Что еще он может сделать?
- Довольно! Я же сказал, что не могу.
- Не можешь или не хочешь? - Лада встала, качая головой. Она не хотела этого, не хотела испытывать чувства к Мехмеду или переживать из-за него. - Тебе так отчаянно хочется иметь друзей, что ты будешь держать нас в плену?
- Да не нужны вы мне! Никто мне не нужен!
- Тогда докажи это и отправь меня домой!
Мехмед подошел к ней, и его лицо оказалось так близко, что она видела его глаза в темноте.
- У меня нет власти! Это ты хочешь услышать, Лада? Я не смогу достать для тебя лошадь и провизию, а уж тем более обеспечить тебе безопасное путешествие в Валахию. Никому нет дела до того, что я тут делаю, потому что я не могу ничего сделать! Если тебе так хочется уйти от меня, сделай это сама! - Мехмед повернулся и исчез в темноте.
- Да что с тобой такое? - спросил Раду, едва сдерживая слезы. - Почему ты разрушаешь все хорошее, что у нас здесь есть?
- Потому что, - сказала Лада безразличным тоном. Она внезапно ощутила жуткую усталость, потянувшую ее к земле. - У нас ничего нет. Неужели ты этого не видишь?
- У нас есть Мехмед!
Лада взглянула вверх. Звезды в ночи были неподвижны, тихи и холодны. Огонь покинул небо.
- Этого мало, - сказала она.
18
Раду сидел за спиной Лады, расчесывая ее волосы и призывая их к покорности. Лада зашипела на него и шлепнула по рукам.
- Сиди тихо, - сказал Раду, не обращая внимания на шлепок. Они сидели у самого камина, а толстый ковер под ними почти не спасал от пронизывающего холода горы, на которой стояла крепость.
Дверь их смежной комнаты резко распахнулась. На пороге стоял Мехмед, бледный, с округлившимися от ужаса глазами. Раду затрепетал от радости: этой зимой Мехмед их почти не навещал, после того, как Лада так жестоко повела себя тогда ночью на горе. Теперь Лада обучалась одна. Хотя Раду посещал уроки вместе с Мехмедом, их отношения стали формальными. Раду ненавидел дистанцию, возникшую между ними, и ненавидел Ладу за то, что она стала ее причиной.
Но восторг Раду быстро улетучился, когда он понял, что что-то не так. Он положил щетку для волос и бросился к Мехмеду. Проводив его до подушки, Раду налил воды в чашку и протянул ее Мехмеду.
- Что стряслось? В чем дело?
- Мои братья, - сказал Мехмед, рассеянно глядя в чашку. - Мои старшие братья мертвы. Оба. Уже много месяцев. Никто мне не говорил.
- О, Мехмед, мне так жаль! - Раду обнял Мехмеда за плечи и прижал к себе. Мехмед немного расслабился. Эта близость после долгих недель охлаждения наполнила Раду таким восторгом, что его хватило бы, чтобы обогреть всю комнату.
- Ты вообще знал своих братьев? - Лада вызывающе вскинула голову, играя со своими волосами, непривычно аккуратно причесанными.
Мехмед покачал головой.
- Нет, почти не знал. Их матери были важными женами. Их растили, готовя занять престол. - Мать Мехмеда была наложницей, рабыней. Мехмед говорил о ней нечасто, но когда говорил, Раду слушал его с завистью. Он скучал по своей няне. И по образу матери.
Лада села ровно, внезапно почувствовав интерес.
- А теперь?
- Теперь они мертвы. И мой отец, наконец, заключил мир с Хуньяди. Он устал, его сердце на пределе, и ему хочется лишь одного - удалиться в свое имение в Анатолии и провести там остаток дней, забывшись, беседуя и выпивая со своими философами. - Мехмед указал на пачку пергамента, которую сжимал в руке. Лада встала и взяла ее, изучая содержимое. Голова Мехмеда продолжала лежать на плече у Раду. Раду стоял так неподвижно, как только мог, хотя уставшие мышцы умоляли его сменить позу. Но он боялся, что малейшее его движение спугнет Мехмеда, как птичку.
Лада опустилась на ближайшую подушку и перечитала письмо.
- Он отрекся от трона. В твою пользу. Он передает тебе титул султана под знаменем нового мира.
Пол ушел у Раду из-под ног. В комнате царила тишина, но в его ушах засвистел ветер. Мехмед - его Мехмед - получает трон Османской империи, одной из величайших держав мира. Этот титул возлагают на его плечи как драгоценное, священное облачение. Чем это обернется для Раду и Лады? Позволят ли им остаться с Мехмедом?
Или это означает, что Мехмед отправит их обратно в Валахию?
Раду был не уверен, что ему этого хочется.
- Я был третьим в роду. Никто и не предполагал, что я стану наследником. Кроме того, я слишком юн. Мне всего двенадцать! - Рука Мехмеда задрожала. Вода выплеснулась из чашки.
Раду мягко забрал у него чашку и поставил на стол. Затем сжал руки Мехмеда.
- Что ты собираешься делать?
- Ничего я не могу сделать.
Лада встала, швырнула пергамент на пол и растоптала его. Раду было страшно, а Лада была в ярости.
- Очень даже можешь! Ты можешь перестать сидеть здесь, дрожа от страха. Ты можешь встать, почувствовать себя главным, надеть свои лучшие одежды и отправиться в Эдирне, как султан.
Мехмед поднял голову и встретил ее взгляд. В его глазах стояли слезы.
- Ты не понимаешь. Придворные - они никогда меня не примут. Я не должен был стать султаном. Они меня сожрут. У меня нет союзников, ни одного человека на моей стороне.
Лада злобно улыбнулась и произнесла своим самым насмешливым тоном:
- Значит, я все-таки была права. Я-то думала, что вера - твоя величайшая сила.
Лицо Мехмеда стало каменным.
- Моя вера и есть моя сила.
- Значит, на твоей стороне твой бог. Что сможет против этого двор, полный психопатов и соперников? Завернись в броню своей веры. Займи свой трон.
Мехмед оттолкнул руки Раду и встал, расправив плечи и выпрямив спину. Он посмотрел на Ладу сверху вниз. За тощим телом, за лицом, которое только начинало превращаться в мужское, Раду увидел сияние того, кем мог бы стать Мехмед. Он вздрогнул.
- Я буду султаном, - прорычал Мехмед. - Заняв трон, я стану рукой Господа на земле. Я осуществлю предназначение, предсказанное Пророком Мухаммедом, мир праху его, и вы узнаете, что он был прав. - Он снова ссутулился, и огонь в его голосе угас. - Но мне нужно больше времени. Я не хочу просто занять трон. Я хочу распоряжаться им.
- Как, по их мнению, ты должен руководить страной? - спросил Раду и тотчас же добавил, боясь обидеть Мехмеда. - Ты станешь великим правителем. Это правда: рука Бога дарует тебе трон. - Сказав это, Раду понял, что так оно и есть. Он видел, каким Мехмед был и каким мог стать. Мехмед был умным и искренним, талантливым и сильным. Когда они молились вместе, Раду ощущал молитву глубже, чем когда молился в одиночестве, как будто душа Мехмеда была сильнее, чем душа любого вокруг.
Лада барабанила пальцами по подбородку:
- Думаю, мы можем помочь. Твой отец отрекается от трона из-за мира с Хуньяди, да?
Мехмед кивнул, нахмурился и с любопытством посмотрел на Ладу. Раду закрыл лицо руками и застонал. Он слишком хорошо знал свою сестру. Ничего хорошего ее помощь, какой бы они ни была, не предвещала.
- Отлично, султан Мехмед. Пойдем и потребуем твой трон. - На лице Лады заиграла улыбка, которой позавидовал бы волк. - Твой отец чувствовал себя в такой безопасности, что отрекся от трона только из-за мира? Значит, заняв престол, мы развяжем войну.
19
Яношу Хуньяди, воеводе Трансильвании.
Пишу вам во имя нашего общего интереса - разгромить неверных турок и защитить христианскую неприкосновенность Трансильвании, Валахии и самого Константинополя. Я - дочь Влада Дракулы, князя Валахии. Последние несколько лет меня держали при османском дворе в качестве заложницы, обеспечивая верность моего отца.
Живя здесь, я узнала множество тайн. Я жажду искоренения чумы ислама на земле, и вы можете мне в этом помочь. Мурад отказался от трона, передав бразды правления своему младшему сыну, Мехмеду. Мехмед - импульсивный и неопытный, зилот, одержимый взятием Константинополя. Он не пользуется уважением солдат и не имеет власти над своим народом. Нанесите удар сейчас. Нанесите мощный удар. Обезопасьте наши границы, оттесните неверных назад, выдавите их мерзость из всех христианских стран.
Я сделаю все, что в моих силах, чтобы раздуть распри и спровоцировать восстание внутри Мехмедовых границ. Я доверяю вам стать Борцом Христа над ними. Соберите все силы для крестового похода, какого еще не видел мир.
Я с нетерпением жду того дня, когда меня выпустят из этой клетки с гадюками, и я смогу присоединиться к вам, чтобы защитить Валахию, Трансильванию и благословенный Константинополь.
Ладислава Драгвлия, дочь дракона
Лада уперлась коленом в живот Николае, едва не угодив ему в пах. Он отклонился в сторону, и она чуть не потеряла равновесие. Она укрепила свое преимущество, нанося по нему удары своей деревянной тренировочной саблей до тех пор, пока он не выронил свой клинок и, спотыкаясь, не попятился назад. Чтобы борьба не теряла накала, она отшвырнула в сторону и свое оружие.
Она была в ярости, что пришлось вернуться в Эдирну, ненавидела это чувство, будто живет в клетке, ненавидела еще больше с тех пор, как в Амасье ей на мгновение показалось, что она свободна. Свобода в этих землях была ложью, искрящейся фантазией, убаюкивающей, заставляющей принять и забыть.
Она не была здесь свободна и никогда не будет.
Она не видела Халиме и Мару и даже не знала, живут ли они по-прежнему в столице или Мурад забрал жен с собой. Ради Халиме она надеялась, что он их забрал, а ради Мары - что не забрал.
Она не горела желанием ни видеться с ними, ни размышлять над вопросами, которые они подняли.
А пока она и Раду жили в ожидании. Мехмед с облегчением рассмеялся, прочитав письмо Лады к Хуньяди. Раду тоже смеялся, бросая из-за спины Мехмеда перепуганные взгляды на сестру. Он чувствовал, что каждое ее слово - правда.
Но до тех пор, пока они не узнали, заглотнул Хуньяди наживку или нет, нависнет ли над империей угроза войны и отвлечет ли Мурада от раннего отхода от дел - до тех пор Мехмед был султаном. За две недели с тех пор, как они прибыли в Эдирне с новым султаном, Лада не видела его ни разу. Его поглотили придворные дела, он тонул в ядовитом потоке врагов и союзников. Скорее первых, чем последних. Новый юный правитель не был угоден никому.
Лада не сомневалась, что под давлением он даст слабину, но, несмотря на его махинации с целью заманить отца обратно, Мехмед дорос до своего положения. Он ни под кем не прогибался и открыто встречал любой вызов, был готов учиться и получать опыт.
Но теперь все двери к нему были закрыты. Лада иногда скучала по нему, но и ненавидела его за это. Она правильно сделала, что оттолкнула его от себя. Доверяя ему, она бы в конечном итоге себе навредила.
Она опустила кулак на голову Николае. Он вскинул руку, чтобы блокировать удар, и она нанесла смертоносный укол деревянным кинжалом.
Николае рассмеялся, театрально пошатнулся и упал.
- Убит, в который раз, от руки самой уродливой девчонки в истории мироздания. - Тут он резко умолк, его лицо исказила гримаса боли.
Лада ударила его в живот.
- Я не девчонка. Кто следующий?
Другие янычары, собравшиеся свободным кольцом вокруг Лады и Николае, топтались на месте и избегали смотреть ей в глаза. Николае с трудом приподнялся и оперся на локоть.
- Да неужели? Трусы!
- У меня до сих пор синяки с прошлой драки.
- Мне больно сидеть.
- Она использует грязные приемы.
Иван даже не ответил, так и не простив Ладу за то, что она одолела его в день их знакомства. Он отказывался с ней драться и чаще всего игнорировал ее присутствие.
Лада рассмеялась, обнажив острые зубы.
- Если на поле боя честь будет значить для вас так много, вы погибнете с лезвием между ребер, зато спокойные за то, что боролись по правилам. - Она подобрала свою затупленную учебную саблю, лежавшую под ногами янычар, и рассекла ею воздух на уровне их шей.
- Лучше я погибну здесь от твоей руки, чем на поле боя во имя маленького зилота, - сказал Николае. Другие янычары загудели в знак согласия. Они стали все откровеннее роптать на Мехмеда, на свою службу, на свое жалованье. От Лады не ускользнуло и то, что они даже не боялись, что их кто-нибудь услышит. Очевидно, их не пугала ни расправа, ни выговор.
- Что здесь происходит? - На тренировочную площадку широкими шагами вошел невысокий мужчина с пронзительными темными глазами. Одно его ухо представляло собой искалеченный, покрытый рубцами и шрамами обрезок. Янычары встали в строй и замолчали.
- Мы тренировались, господин. - Николае смело смотрел прямо перед собой, как будто, если не смотреть на Ладу, было больше шансов, что командир ее не заметит.
Она встретила взгляд мужчины, не опуская глаз.
- Я тренируюсь с янычарами.
- С каких пор?
- Уже несколько месяцев. Я приехала сюда с ними из Амасьи.
- В Эдирне порядки гораздо строже, чем на окраинах. Вам нужно уйти. - Он отвернулся, показывая, что разговор окончен.
- Нет.
Он поднял голову:
- Нет?
- Нет. Я никому не мешаю, и вы, мужчины, можете спокойно со мной сражаться, разумеется.
Мужчина повернулся к Николае.
- Покажи этой девчонке, что ей не место на поле с янычарами.
Николае поморщился и потер шею.
- Я обязан это сделать, Ильяш?
- Это что, прозвучало как просьба?
- Но я только что с ней боролся. Пусть теперь подерется кто-нибудь другой.
На лице Ильяша отразилось сомнение, и он указал на другого янычара. Это был валашец, так что Ладе он сразу понравился. Обреченно вздохнув, Матей выступил вперед и взял учебную саблю. С ним Лада еще ни разу не сражалась. Янычары из Эдирне держались от нее подальше, смущенные и настороженные, в то время как янычары из Амасьи к ней уже привыкли.
Матей находился в отличной форме. Его точные движения дополняло ладное, сильное тело. Лада обезоружила его и уложила на землю за шесть движений. На следующего янычара ей потребовалось четыре приема. Третий янычар оказался более неуступчивым, и прошла целая минута, прежде чем он тоже был побежден.
- Довольно! - Ильяш достал саблю и вышел в центр учебного круга.
Лада атаковала первой - она всегда атаковала первой. Он ответил, заблокировав ее удар с такой силой, что вполне мог бы переломать ей кости. Он предугадывал все ее движения, считывая ее с такой же легкостью, с какой Раду считывал эмоции людей.
После нескольких ее неудачных атак Ильяш поймал конец сабли Лады и вырвал ее из ее рук. Лада не отступила: с громким криком она навалилась на него, минуя его саблю, достала из ножен на запястье кинжал и прижала его к шее Ильяша.
Он ударил ее головой и опрокинул на землю.
Над ней простиралось яркое синее небо. Ильяш возник в поле ее зрения, протянул ей руку. Она взяла ее, и он подтянул ее вверх. Она изо всех сил старалась не качаться, хотя у нее раскалывалась голова.
Ильяш посмотрел на нее.
- Продолжай. - И ушел.
- Я проиграла, - сказала Лада, прижав руку к голове.
- Нет, - ответил Николае, обхватив рукой ее плечи. - Я уверен: это означает, что ты выиграла.
- Лада!
Она с сердитым видом обернулась и увидела бегущего к ней Раду. Он с трудом переводил дыхание. Она приняла боевую позу, ожидая увидеть за его спиной противника, и готовая убить любого, кто бы за ним ни гнался. Но он подбежал и схватил ее за плечи. В его глазах она прочла то ли панику, то ли восторг, то ли и то, и другое.
- Хуньяди. Папа римский. Они объявили крестовый поход. Они уже выступили.
Лада недоуменно моргнула. Даже когда она писала письмо Хуньяди, она сомневалась, что ее послушают. Должно быть, они уже замышляли нападение, ожидая удобного случая. И вот такой случай представился. Она запрокинула голову и расхохоталась. Получился сдавленный, лающий звук, вроде тех, что издают бездомные собаки, скитающиеся по улицам Тырговиште. - Хуньяди! Крестовый поход!
Матей выкрикнул команду, и янычары ровным строем направлялись к казармам за дальнейшими указаниями. Раду продолжал сильно сжимать плечи Лады. Лада взглянула в его лицо, в котором были и опьянение, и страх.
- Что? Это ведь то, чего мы хотели. Чего хотел Мехмед. Это заставило Мурада снова занять трон.
Раду покачал головой.
- Нет, это еще не все… Наш отец… отправляет войска. Мирча возглавляет контингент валахов.
На короткий, торжественный момент сердце Лады радостно забилось от гордости за отца. Наконец он нашел в себе стержень, выдвинулся на защиту своего народа, против…
Против страны, которая держала их жизни в качестве дополнительной подстраховки.
- Он пожертвовал нами, - прошептал Раду.
Лада сжала рукоять эфеса учебной сабли так, что у нее свело пальцы. Слова Мары о долге перед своей страной были бессмысленны, если твоя страна была безразлична к своему долгу перед тобой.
- Он пожертвовал нами много лет назад. Но будь я проклята, если позволю ему нас убить. - Она бросила саблю, схватила Раду за руку и потянула к главному крыльцу дворца. У нее раскалывалась голова и уже вскочила шишка от удара Ильяша, но думать о боли было некогда.
- Мехмед не позволит им нас убить. Он теперь султан. - Голос Раду звучал так, будто он пытался убедить самого себя.
Лада издевательски фыркнула, усмехнувшись.
- Мы создали эту ситуацию для того, чтобы его отец снова стал султаном. Мехмеду недолго осталось править. Мы убежим. Прямо сейчас. Мы можем скрыться во время путаницы, вызванной передвижением войск.
- Без припасов? Без денег? Даже если мы выберемся из города, нам никак не удастся вернуться в Валахию.
Лада резко остановилась перед входом в их покои во дворце. По ним расхаживал Мехмед, сложив руки за спиной, с озабоченным выражением лица. С ним было несколько стражников и Халил-паша, главный советник, которого он унаследовал от своего отца. Человек, который отвечал за то, чтобы Лада оставалась пленницей. Если Халил-паша был здесь, значит, Мехмед проиграл спор в защиту Лады и Раду. Ее пальцы потянулись к ножнам на запястьях, откуда она никогда не убирала кинжалы.
Мехмед поднял голову, выражение его лица не изменилось. Лада вызывающе задрала подбородок. Если ее и Раду накажут за действия отца, она не сдастся без боя. Первый, кто притронется к Раду, погибнет.
- А, вот и вы! - Мехмед поспешил к Ладе и Раду, рукой подзывая их к себе. - Можете быть свободны, Халил-паша. - Значит, стражники предназначались не Ладе и не Раду. Но Лада не расслаблялась.
Пожилой мужчина прищурился.
- Нам нужно многое обговорить.
- Я же сказал: вы свободны!
Лада с интересом заметила насмешливое выражение, пробежавшее по лицу Халил-паши, и нотки раздражения в голосе Мехмеда. Это не был тон человека, обладающего властью.
Она встретила хитрый и проницательный взгляд Халил-паши. Когда он выходил, она почти видела нити, хвостом следующие за ним и цепляющиеся за все, мимо чего он шел. Мехмед был султаном, но у него не было власти.
Их проводили в новые покои Мехмеда, еще более роскошные и умопомрачительные, чем прежние. Он приказал стражникам оставаться снаружи, закрыл двери и упал на подушку.
- Он не придет.
- Что? - Лада шла по периметру комнаты, вдоль золотых узоров на стенах.
- Мой отец. Он отказался прийти руководить армией. Он говорит, что я теперь султан, и это моя работа. Я сделаю это, если должен, и постараюсь исполнить это как можно лучше. Но я не готов встретиться с Хуньяди!
Раду торопливо заговорил высоким голосом, испытывая облегчение от того, что они по-прежнему в безопасности. Пока.
- Лада расскажет тебе о тактике Хуньяди. Она его изучала.
Глаза Лады пронзили Раду, как нож.
- Да, и я могу рассказать тебе, что у него и его армии есть благословение Бога и рвение возрожденного крестового похода. Что он использует телеги в качестве мобильных баррикад, что он хорошо организован, стремителен и жесток. Что они годами ждали этой возможности объединиться и что они налетят на твои владения как полчища саранчи. И я могу сказать тебе, что твои янычары - солдаты, которые должны повиноваться тебе без вопросов, - обзывают тебя за твоей спиной и жалуются на низкое жалованье и плохое обращение. Думаю, у сипахов ты пользуешься не б?льшей популярностью. - Сипахам было что терять под началом неудачливого султана. У них была земля и богатство, престиж и влияние. А у янычар не было ничего, кроме их жизней и жалованья.
Мехмед в отчаянии вскинул руки.
- Я знаю, что я не готов дать отпор Хуньяди! Это никогда не входило в мои планы. Мне нужен мой отец!
В конце фразы его голос сорвался, и Лада с болью поняла, что он был брошен на растерзание волкам точно так же, как были брошены она и Раду. Его отец оставил его, принес его в жертву так же уверенно, как это сделал их отец. Если их не проглотит эта война, то проглотят люди вроде Халил-паши.
Лада вздохнула. Она сидела рядом с Мехмедом, откинувшись назад и любуясь великолепием резной геометрии потолка.
- Твой отец говорит, что ты султан.
Мехмед раздраженно щелкнул языком.
- Да, в этом-то и проблема.
- Это и есть решение. Если ты султан, он должен подчиняться твоим приказам. Прикажи ему прийти и возглавить твою армию. А если ты не султан, пусть приходит и сам командует своей армией.
Улыбка расплылась по лицу Мехмеда.
- Лада! По-моему, я тебя люблю.
Она припечатала его плечо кулаком, и он сгорбился, бросив на нее оскорбленный взгляд.
- Как ты осмеливаешься меня бить!
- Очень даже осмеливаюсь. А теперь иди, пиши свое послание. Крестовый поход не ждет, и вам обоим тоже ждать не следует.
Мехмед пошел готовить свои письменные принадлежности, а Раду остановился посреди комнаты, заламывая руки.
- А что насчет нашего отца? Что нам сказать?
- Мы не будем ничего говорить. Не будем ничего делать. Ты же не станешь будить спящего медведя, чтобы спросить у него, чем он займется, когда ты его разбудишь.
- Думаю, у меня есть идея. Как сделать так, чтобы мы остались в безопасности.
Лада пренебрежительно усмехнулась.
- За нашу безопасность отвечаю я. Помнишь, что я сказала тебе в конюшне, когда над тобой издевался Мирча?
Наконец на озабоченном лице Раду проступила улыбка. Она осветила его лицо, сделав его таким прекрасным, что оно вполне могло бы посоперничать с потолком.
- Ты никому не позволишь меня убить.
- Эта честь принадлежит мне и только мне.
Раду расслабился и плюхнулся на подушку, широко раскинув руки. Во многих вопросах он оставался таким ребенком! Ладе хотелось, чтобы так оно и было.
Или чтобы он уже избавился от этого навсегда.
Она не могла решить, что выбрать, и это терзало ее.
Только когда Раду отвернулся и больше на нее не смотрел, Лада перестала улыбаться и задумчиво нахмурилась. Ей нужно обезопасить их от ярости Мурада. Она должна повернуть правление Мехмеда им на пользу, но пока не знала, как.
20
- Куда идешь? - спросил Раду, хотя знал ответ.
Лада как раз натягивала сапоги. Под юбки она надела шаровары, из-за чего юбки сидели на ней ужасно, и произнесла, как отговорку, придуманную задним числом.
- Тренироваться.
- Несмотря на то что все янычары ушли на войну?
- Несколько человек осталось.
Раду нахмурился.
- Ты так сдружилась с янычарами. Я тебя почти не вижу. - Он постарался убрать из голоса мольбу, но ему было одиноко. Мехмед был постоянно занят, и Раду боялся снова стать помехой, как тогда, когда росли Лада и Богдан. Стоило Мехмеду позвать его, Раду появлялся без вопросов и без промедления. Но если Мехмед подолгу не вспоминал о нем, Раду сникал, безразличный ко всему.
Лада не ответила, и Раду не упустил возможности ее подколоть.
- Ты помнишь тот раз, когда мы сюда приехали?
- Конечно, помню. Прошло всего несколько недель. Ты что, глупый?
- Нет, я имею в виду первый раз, когда мы приехали сюда. С отцом.
Лада затихла. Они никогда не говорили о своем отце, ни друг с другом, ни с другими. Напряжение, которое ощущал и Раду, отразилось на лице Лады, как будто одно упоминание о нем могло кому-нибудь напомнить о том, что его договор с османами разорван ценой жизни Лады и Раду.
- Ты тогда все время на меня сердилась.
- Я всегда на тебя сержусь, Раду. Скажи, что ты имеешь в виду.
- Ты сердилась на меня за то, что я подружился с врагом. Ездил верхом с янычарами, разговаривал с ними. Мне просто кажется… забавным то, что теперь они - твои любимые компаньоны.
По лицу Лады пронесся целый шквал эмоций. Раду показалось, что он заметил в нем и чувство вины, хотя последовавший за ним гнев был куда привычнее. Наконец, она насмешливо выпалила:
- Я не обязана отвечать тебе. Иди, пресмыкайся перед их богом. У меня, по крайней мере, в руках сабля.
Дверь громко захлопнулась, обозначив ее уход. Раду вздохнул и потер лоб, не понимая, чего он хотел достичь, подколов сестру. Чтобы она прекратила тренироваться с янычарами? Или чтобы она признала, что начинает считать это место домом? Потому что если она это признает, то и он, наконец, получит право это сделать.
Его охватило острое чувство несправедливости - что она могла ненавидеть их и наслаждаться их обществом одновременно. Если кто-то и заслуживал дружить с янычарами, так это он. Он так больше и не встретил Лазаря и часто думал о том, как сложилась его судьба. Ему хотелось, чтобы он был рядом, шутил и помог Раду найти место, где он мог бы пригодиться, как тогда в конюшнях.
Его душа шипела и брызгала, как свеча со догорающим фитилем, и Раду отправился на поиски муллы Гюрани. Наставник находился в своих покоях и был поглощен учебой. Он оценивающе оглядел Раду и произнес:
- Давай пройдемся.
Лада любила повторять, насколько скучен мулла Гюрани, утверждая, что он - внебрачный сын пастуха, который слишком сильно влюбился в овцу. Она зубрила его уроки по ночам с такой поглощающей монотонностью, что Раду умолял ее прекратить, боясь, что ее версия заменит то, что выучил он.
Рядом с муллой Гюрани Раду всегда было уютно, от его аскетизма веяло надежностью и спокойствием. Они остановились у фонтана, и Раду выболтал все, в чем не мог признаться Ладе. Он был близок к тому, чтобы рассказать ей и даже подумал, что если он представит это как тайный план ради спасения их жизней, она согласится. Но он, как обычно, был один наедине со своими мыслями.
- Я хочу обратиться в ислам.
Мулла Гюрани невозмутимо кивнул, как будто Раду говорил о погоде.
- Никто не должен узнать. Я имею в виду - это возможно? Как будто это свершится только между мною и Богом?
- Настоящее обращение всегда происходит только между человеком и Богом.
Раду облегченно провел ладонью по лбу. Он боялся, что, если Лада узнает, что он сделал это достоянием общественности, это уничтожит их и без того хрупкий союз. Какой бы она ни была, Лада - это его семья, его детство, его прошлое. Им нужно держаться друг друга.
Мимо прошел мужчина, в официальной, но незнакомой одежде. Он был худым, с ярко выраженным животиком, как будто его сердцевина была луковицей, проросшей тонкими ветвями. На его лице не было волос, и оно было не гладко выбритым, а именно безволосым. Мулла Гюрани склонил голову, и мужчины обменялись приветствиями. Безволосый мужчина посмотрел на Раду, как будто ожидая, что его ему представят.
- Раду - один из моих учеников. Раду, это - главный евнух, - сказал мулла Гюрани.
Раду знал, что это какой-то титул, но не знал, какой уровень уважения он должен продемонстрировать. Смущенный, он спросил:
- А что такое евнух?
В первый раз на его памяти мулле Гюрани стало не по себе.
Однако главный евнух жестом подозвал Раду к себе.
- Пройдись со мной, и я тебе все расскажу.
***
Раду стоял по шею в воде, потом опустился на колени, оставив над водой только глаза и нос. Обступивший его пар застилал сине-белые узоры кафеля, и все вокруг слилось в дурманящие пятна жара и цвета. В Валахии они купались только летом, когда оставались на берегах Арджеша. Остальное время мылись в одежде в тазах. Ванные были роскошью османов, и он этой роскошью наслаждался.
Ладу такие удобства не были доступны. Хотя в дворцовой ванне были определенные часы, выделенные для женщин, Лада ими не пользовалась. Существовала и отдельная ванная для женщин, но она находилась в гаремном комплексе. Лада, конечно, не могла и не собиралась туда заходить. Раду слышал рассказы о женщинах, которые входили в гарем для того, чтобы развестись с мужьями. Главный евнух знал столько историй, сколько не знал ни один житель города, и Раду любил их слушать.
Ладу это не интересовало. Все свободное время она проводила с солдатами, в окружении их грубых шуток и дурных ароматов. Раду свое время посвящал изучению священных писаний и наставлений Пророка. Ощущение, которое ему дарили священные слова, он мог сравнить разве что с долгими вечерами, когда он сидел у огня со своей няней, защищенный и огражденный от мира. Он не мог точно описать это чувство и изо всех сил скрывал его от Лады, но, услышав призыв к молитве, он каждый раз чувствовал себя как дома.
Он хотел еще раз все обдумать и подучить слова обращения, которые он столько раз произносил в своем сердце, но никогда - вслух, поэтому был рад, что выдалась возможность побыть одному в купальне. Он всегда приходил сюда в самое неудобное время, чтобы избежать толпы. У него начали расти волосы в новых местах, а ноги болели и ныли каждую ночь, растягиваясь и отвоевывая его у детства. Кроме того, теплая вода оказывала любопытный эффект на его мужской орган. Он этому очень радовался, но предпочитал переживать это в одиночестве.
Бедные евнухи. Главный евнух рассказал ему, что оказаться кастрированным и проданным - таково было единственное будущее, какое могли предложить ему родители. Раду считал, что это не слишком гуманно. Да, главный евнух отвечал за целый гарем, получал власть и доступ к внутренним процессам империи, но какой ценой!
Раду закрыл глаза, отпустив все накопившееся внутри напряжение. Его руки расслабленно лежали на поверхности воды.
Тут кто-то схватил его за щиколотки и утащил под воду.
Раду запаниковал и стал пинаться, испуганно и отчаянно, вспомнив времена, когда Мирча держал его голову в фонтане, пока у него не темнело в глазах, а легкие едва не взрывались от нехватки воздуха. В голову Раду прокралась ужасная мысль. Что, если Мирчу убили в бою, и он прислал свой дух, чтобы захватить с собой Раду?
От его крика по воде пошли пузыри. Ступня Раду уперлась в чье-то плечо, и он выгнулся и освободился. И, отплевываясь, вынырнул из воды.
Рядом с ним неожиданно возник Мехмед. По его лицу стекала вода, а белые зубы сверкали. Это Мехмед подшутил над ним, а не Мирча. Смех Мехмеда эхом разошелся по комнате и заполнил ее так, что они оказались завернуты в этот смех, как в кокон.
Раду казалось, что он как будто вдыхает смех Мехмеда. Теплый и звучный, он наполнил его легкие и осел на коже.
- Ты меня напугал. - Его онемевший язык отказывался повиноваться. Он не видел Мехмеда много дней, а наедине с ним не бывал уже несколько недель.
- Да, я заметил. - Губы Мехмеда скривились в игривой усмешке. - Ты выглядел так, будто вот-вот уснешь. Я испугался, что ты утонешь.
- Ну, тогда спасибо за то, что не дал мне утонуть, утащив меня под воду в попытке меня утопить.
Мехмед церемонно поклонился. Он выглядел легкомысленным и веселым, а его щеки алели ярче, чем могли алеть от жара. На войне все было не совсем гладко, несмотря на то, что его отец время от времени брал бразды правления в свои руки.
- Хорошие новости? - Грудь Раду наполнилась надеждой. Это было странное чувство, и он не знал, что с ним делать. Надеялся ли он, что войска Мехмеда одержат победу? Было ли это предательством - зная, что войска возглавляет его брат? В случае победы османов возрастет ли вероятность того, что Ладу и Раду убьют за измену отца? Видя облегчение, сияющее в черных глазах Мехмеда, Раду знал, на что он надеялся: он надеялся на лучшее для своего друга. Чем бы это ни было чревато для него.
Мехмед вскинул руки и по-детски радостно хлопнул в ладоши. С тех пор, как они вернулись в Эдирне, с ее политикой, обязательствами и войной, Мехмед держался твердо и прямо, как кол. Раду рассмеялся, увидев, что его друг расслабился и снова стал собой.
- Мой отец одержал победу в Варне. Крестовый поход разгромлен. Хуньяди бежал как пес, а голова венгерского короля теперь путешествует на острие копья моего отца!
Раду улыбнулся так искренне, как только смог, но его ум продолжал тревожиться о том, что это может означать и чем может обернуться для него.
- Твоего отца там не было, - задумчиво добавил Мехмед.
Раду приложил руку к груди и произнес самым будничным и шутливым тоном, усилием воли подавив в себе все, что чувствовал на самом деле:
- Моего отца, труса? Он пропустил сражение, в котором поддерживал обе стороны? Я ошеломлен.
- О судьбе Мирчи мне ничего не известно.
- Его судьба мне безразлична, - заявил Раду, но его голос предательски дрогнул.
Мехмед положил ладонь на плечо Раду, и это прикосновение одновременно и утешило, и взволновало его. Раду вдруг почувствовал себя настоящим - таким, каким всегда хотел быть.
- Все образуется, - сказал Мехмед. - Появится новый договор. А мой отец желает, чтобы я оставался на троне. Я… я думаю, что готов. Знаю, наш план был не таков, но последние недели изменили ход моих мыслей. Я этого хочу. По-моему, я могу быть султаном.
В конце фразы его голос слегка поднялся, как будто скрывая вопрос.
- Думаю, - сказал Раду и положил ладонь на плечо Мехмеда, - ты будешь величайшим султаном всех времен.
- Лада в меня не верит, - на губах Мехмеда появилась кривая усмешка. - Она не верит ни в кого, кроме себя.
Раду покачал головой, думая о пространстве между ними и о том, что их тела соединяет вода. В это мгновение он чувствовал себя таким спокойным и счастливым, и ощущал с Мехмедом такую близость, какой не ощущал ни с кем другим.
- Я верю в тебя достаточно, чтобы хватило на нас двоих. - Раду знал, что Мехмед справится. И он будет рядом, поможет ему. Лада тоже поможет, хоть и говорит, что ненавидит жизнь в Эдирне. Их мир и их будущее представлялось ему парящим потолком мечети. Устремленным вверх.
Мехмед торжественно кивнул.
- Не беспокойся об отце. Пока я на троне, вы под моей защитой. Я позабочусь о том, чтобы вас никто не тронул.
Раду с облегчением закрыл глаза. Наконец-то он был кому-то дорог настолько, что тот стремился его защитить. Кто-то, обладавший для этого необходимой властью. Это было утешение совсем другого толка, чем обещание Лады, что если его кто-то и убьет, то только она сама. Отведя взгляд в сторону и стараясь скрыть волнение, а также слезы, скопившиеся в уголках глаз, Раду кивнул.
- Но… может быть, ты сделаешь так, чтобы наш отец не узнал, что мы в безопасности.
Брови Мехмеда вопросительно поднялись.
- Он не заслуживает того, чтобы его успокаивали. Пусть считает, что он нас убил. Пусть отравится чувством вины, если он вообще способен его испытывать.
- Хорошо. Хотя я рад слабости твоего отца. Если бы не его слабость, я был бы лишен твоей дружбы. И дружбы Лады.
Раду лучезарно улыбнулся.
- Я тоже рад.
Он не успел заметить, как серьезное выражение лица Мехмеда сменилось озорным, прежде чем лодыжка Мехмеда зацепилась за лодыжку Раду, и Мехмед сунул голову под воду.
Раду закашлялся и встал на ноги, а Мехмед, громко смеясь, отошел от него по воде. Раду погнался за Мехмедом, и в это мгновение пар, такой густой, что казался живым, расступился, явив его взору мужчину, незамеченным сидящего в углу ванной.
Мужчина наблюдал за ними.
Пар снова закрыл его, но Раду успел разглядеть его лицо. Халил-паша. Смех Мехмеда продолжал звенеть в купальне, и его эхо отскакивало от стены к потолку и обратно, звуча как набат.
21
- И Хуньяди бежал, - сказала Лада, скакавшая верхом рядом с Николае. - Как заяц от ястреба.
Она задумчиво покачала головой.
- Венгерский король погиб, и теперь всюду хаос. Наверное, у Хуньяди есть все шансы занять престол.
- Думаешь, он хочет править Венгрией?
Лада фыркнула.
- Нет, он хочет защитить Европу просто из любви к ней и во имя Христа. Конечно, он хочет править. - Она откинулась в седле и прищурилась от солнца. Как здорово, что янычары вернулись! Без них она едва не сошла с ума от безделья. Однако она не знала, на какой исход надеяться. Желать победы османам? Или Хуньяди и ненавистному Мирче?
Теперь это не имело значения, поскольку все уже было решено. В связи с гибелью нескольких ключевых персон Ильяш возглавил более крупную армию, в которую входили войска янычар, сопровождавшие Мехмеда из Амасьи. В имперских войсках насчитывалось несколько тысяч янычар, и всего несколько сотен воинов, расквартированных с Мехмедом в Амасье. Ильяшу повезло с этим продвижением по службе, но Лада знала, что он предназначен для более великих задач.
- Хотелось бы мне там быть, - сказала Лада.
Николае мрачно рассмеялся.
- А мне бы не хотелось. Но если бы ты там была, маленький дракон, то на чьей стороне бы боролась?
- На моей собственной.
- А что это за сторона?
Их отец убил Ладу и Раду дважды: первый раз - оставив их здесь, и второй раз - нарушив договор, защищавший их жизни. Она не стала бы за него бороться. И уж точно не выступила бы на стороне Мирчи, презренного червя. А Хуньяди убила бы сразу, как только он попался бы ей на глаза.
Нет. Она покрутила головой, надеясь размять затекшую шею. Хуньяди не виноват, что ее отец сделал Валахию такой слабой, что Хуньяди нашел там точку опоры и вынудил ее отца повернуться к султану.
Тогда на стороне Мехмеда? Он был ее союзником в мире, жаждущем ее смерти. Его смех, сияние темных глаз, его пальцы, дергающие ее за волосы. Он был ее другом.
А еще он был правителем страны, державшей ее в плену.
Наконец, ее задумчивые черные глаза взглянули на Николае:
- На моей стороне.
Она привязала свою лошадь, пока янычары - люди Ильяша и несколько других отрядов - дрессировали своих коней, отрабатывая боевое построение. Ладу никогда не приглашали поучаствовать в таких тренировках, поскольку ее участие не приносило пользы. В тренировках с оружием и в вольном бою отрабатывались личные навыки, но когда сотни мужчин двигались и сражались как один, это было действом, в котором для нее не оставалось места. Она присела на корни дерева в тени на опушке леса, глядя в сторону от войск.
- …кажется достаточно справедливым, - сказал проходящий мимо мужчина.
- Мне он нравится больше, чем наш последний командир. Он был болгарин. Не выношу болгар.
- Я болгарин, ты, грубиян.
- И тебя я не выношу.
Они рассмеялись, и первый снова заговорил:
- Они что, действительно оставят на троне щенка?
Лада попробовала рассмотреть лица мужчин, но дерево закрывало обзор. Ее первым желанием было встать и защитить Мехмеда. Но что она скажет? Что Мехмед - ее друг? Вряд ли они приняли бы это в качестве доказательства его лидерских качеств.
- Насколько я слышал, да. Мурад вернулся на покой.
- Всего ничего на троне, а мы уже успели повоевать с крестоносцами. Сколько еще кампаний мы должны выиграть, чтобы его защитить?
- Они платят нам недостаточно для того, чтобы мы защищали этого щенка.
- Они платят нам безбожно мало. На прошлой неделе Исмаэль открыто говорил о восстании с личными стражниками султана.
- Что они говорят?
- Ничего не говорят. А еще они не позволяют говорить другим. Если нам удастся заполучить на нашу сторону нескольких официальных лиц повыше рангом, мы сможем…
Они отошли в сторону, и окончания фразы Лада не расслышала. Их жалобы стали уже привычным делом, хотя масштаб недовольства оказался куда больше, чем она думала. Янычары были привилегированным классом, образованным и получающим жалованье, но они оставались рабами. Ей было интересно, сколько реальной силы скрывалось за их словами, а сколько - пустого нытья.
Позже к ней присоединился Николае. Завершив все свои дела, они ехали верхом позади войск. Он перевел лошадь на медленный шаг, увеличив расстояние между ними и остальной частью войска.
Когда он заговорил, то в его голосе не было обычного шутливого тона.
- Я здесь с тех пор, как мне исполнилось семь. Меня тренировали вместе с другими моими братьями, представителями многих наций, находящихся под гнетом османов. Мы боролись, истекали кровью, погибали за страну, которая не является нашей, и слушались приказов на языке, на котором наши матери никогда с нами не говорили. Нас обучали религии, которая позволяет делать из нас рабов лишь потому, что мы не родились с нею. - Он замолчал. Копыта лошадей отбивали нестройный ритм. - И все же здесь мне живется лучше, чем жилось бы на родине. Я обучен и натренирован лучше, чем любой, с кем мне придется сразиться. Я сыт и хорошо одет, и мне есть куда развиваться. Пока меня не разобьют у стен города, который должен был быть моим союзником, или пока я не погибну от сабли кузена, которого я никогда не знал. Мы - самая ценная сила в этой империи, и мы существуем здесь, потому что мы на самом деле не часть империи. Почти каждый день я думаю о том, что обязан жизнью османам. На поле в Варне я осознал, что не хочу отдать за них жизнь. Но глубоко в своем сердце я знаю, что я солдат, и я не хочу заниматься ничем другим.
- Он покачал головой, тяжело вздохнул и поднял руки вверх, ладонями кверху. - Хотел бы я быть таким уверенным, как ты, Лада, и знать, где моя сторона.
Она посмотрела на его раскрытые ладони, готовые принять ее ответ.
- Прислушайся к своему сердцу, которое знает, что ты - солдат, и скажи: какой язык в нем бьется?
Николае опустил глаза. Выражение его лица стало мягким и отрешенным:
- Валашский.
Она протянула руку и сжала его ладонь.
- Мы на одной стороне.
Он обхватил пальцами ее пальцы, поднял глаза и улыбнулся:
- Лучше бы нам никому об этом не говорить, учитывая, как глубоко мы находимся на вражеской территории.
Лада освободила руку и взялась за поводья. - Пока. - Она пустила лошадь галопом и помчалась мимо солдат. Ее волосы развевались на ветру. Она спешила домой. В Эдирне, поправила она себя, проклиная свой предательский разум. Возможно, она все же не была до конца уверена, на чьей она стороне.
***
Несмотря на разрешение Ильяша, командиры в Эдирне были более строгими, чем полководцы в Амасье, и очень часто Ладе не позволяли тренироваться с людьми Николае. Она пошла в свои покои, где с удивлением увидела Раду, погруженного в беседу с муллой Гюрани, которого она не видела последние три месяца с тех пор, как они уехали из Амасьи.
Брат поднял на нее глаза, и чувство вины пробежало по его лицу, как прячущееся за облако солнце.
- Лада! Я думал, ты с янычарами.
- Нас что, снова заставляют терпеть его уроки? - нахмурилась она. Из-за войны и бесконечных обязанностей Мехмеда как султана у нее с Раду до сих пор не возобновились регулярные занятия. Она хотела бы продолжить изучение истории, логики и стратегии, но совсем не скучала по невыносимым рассуждениям муллы Гюрани об исламе.
Мулла Гюрани медленно поднял брови, отяжелевшие от презрения.
- Я здесь по просьбе твоего брата. А ты можешь отправляться куда угодно.
- О чем это он? - огрызнулась Лада, секретности ради перейдя на валашский.
Раду пожал плечами и опустил голову набок, как будто зажимал что-то между ухом и плечом.
- Знаешь своего врага?
Застигнутая врасплох, Лада рассмеялась резким, лающим смехом.
- Тебе придется узнать этого врага достаточно хорошо за нас обоих. - Она насмешливо поклонилась учителю и отправилась в свою комнату. Это освободило ее от невыносимого голоса муллы Гюрани, но ей по-прежнему было нечем заняться и некуда деться.
Она легла на кровать, и скука смежила ее глаза сном. Во сне она увидела Амасью, заводь и как она купалась в ней с Раду и Мехмедом, как над их головами падали и сгорали звезды. Она проснулась с именем Мехмеда на языке и почти физически ощущая боль от его отсутствия в своей жизни.
Она выбежала из их покоев, прежде чем Раду успел спросить, куда она направляется, прежде чем она успела признаться ему - и самой себе, - как сильно ей хотелось хотя бы на несколько мгновений оказаться наедине с Мехмедом как с другом, а не как с султаном.
В коридорах дворца она чувствовала себя невидимкой. Здесь было очень мало женщин. В Тырговиште женщины во дворце всегда были на виду и были куда менее изолированы от придворной жизни. Иногда она думала о том, как сложилась бы ее судьба, если бы ее мать не сбежала. Был бы у нее союзник? Друг? Сумела бы ее мать воспротивиться желанию отца оставить их здесь?
Вероятнее всего, нет. Ее мать была недостаточно сильной, чтобы оставаться с ними, а уж тем более, чтобы обеспечить их безопасность.
Не исключено, что Лада чувствовала бы себя более сильной, если бы рядом с ней по этим коридорам шла еще одна женщина. Смеющаяся Халиме либо суровая Мара. Может быть, они и обучили бы ее чему-нибудь. Мужчины здесь или смотрели мимо нее, как на пустое место, или смотрели так жестко, что она понимала, что они совсем не видят ее. От этого в ней возникало желание иметь в руке оружие, корону вместо перепутанных кос, или даже бороду - хоть что-то, что заставило бы их увидеть ее настоящую.
Или, возможно, глядя на нее и ничего не видя, они отлично понимали, кем она является уже сейчас.
Она не была уверена, что стража пустит ее к Мехмеду. Они никогда не приходила без приглашения. Она не знала, что будет делать, если ее заставят уйти. Но не успела она прождать несколько взволнованных ударов своего сердца, как охранники ее впустили.
Мехмед поднял взгляд от своего стола, встал, и его глаза заблестели. Лада почувствовала, как ее отпускают напряжение и страх невидимки.
Мехмед к ней неравнодушен.
- Чем обязан честью? - спросил он, закидывая руку за спину в преувеличенно вежливом поклоне.
- Будь осторожен, не то собью тебе тюрбан. - Она прошла мимо него, уселась на его стул и сделала вид, что изучает бумаги. Она не хотела, чтобы он заметил, какой польщенной, какой счастливой она была в его присутствии. Ему не требовался еще один человек для подпитки его эго: Раду делал это за весь род Дракулешти. Лада подняла несколько листов - это были записи, бухгалтерские отчеты и карты. Подробные списки войск и провизии, сил янычар, коней, телег, оружия. Счета. Карты… Константинополя.
Она постучала пальцем по одной из бумаг.
- Ты был занят.
Он наклонился над ней, благоговейно проведя пальцем по краю карты.
- Я - султан, Лада.
- Я заметила.
Он усмехнулся, и это стерло с его лица царственную взрослость, которую он пытался придать своему лицу с помощью сдержанного угрюмого вида.
- Мой отец вернулся на покой. Я считал, что я не готов, но престол - мой, несмотря ни на что. И я сделаю все, чтобы быть его достойным.
Лада пожала плечами и отодвинулась от Мехмеда, подальше от безумной энергетики его тела. Его присутствие так влияло на нее лишь из-за того, что последние три месяца она его почти не видела. Или, возможно, из-за того, что она не могла не замечать, что он стал выше, красивее… Нет. Нужно сосредоточиться на чем-то другом. На чем угодно.
- Константинополь? Так скоро?
Он стал ходить взад-вперед по комнате.
- С Венгрией и Хуньяди у нас пятилетний мирный договор. Еще никогда мои границы не были такими мирными. Вот почему я здесь. Вот для чего я был рожден.
- Твой отец в начале своего правления пытался сделать то же самое, и это принесло ему одни неприятности.
Складочка залегла между идеальными бровями Мехмеда.
- У него было слишком много фронтов. Его братья претендовали на то, что принадлежало ему, пытались украсть земли. Ему приходилось решать проблемы дома.
- Твои советники тебя поддерживают?
Морщина на его лице стала глубже.
- Не все, нет. Но я - султан. Они должны следовать за мной.
- Султан, который позвал своего отца, чтобы сражаться в его первой битве.
Лицо Мехмеда исказилось яростью.
- Это была твоя идея! Если ты…
Лада услышала звук прежде, чем сообразила, что что-то не так. Инстинкт, выработавшийся за все те дни, когда за ней охотился Богдан, тело, без устали тренируемое, чтобы не поддаться отчаянию и одиночеству. Внезапное ощущение неправильности происходящего, на которое она не сразу обратила внимание.
Она подалась вперед и схватила Мехмеда как раз в тот момент, когда кинжал пролетел там, где только что была его грудь. Кинжал рассек ей плечо, с лязгом ударился о стену и упал. Лада и Мехмед тяжело повалились на пол, Мехмед испустил беззвучный стон. Лада перекатилась вперед, схватила кинжал, повернулась и метнула его сразу, как только заметила движущуюся цель.
Мужчина увернулся от смертельного удара, и кинжал сверкнул рядом с ним. Его лицо было закрыто темной тканью, на нем была самая простая одежда.
Их противник достал другой кинжал и стал, осторожно припадая к земле, прокрадываться в сторону, чтобы найти лучший угол для атаки. Лада подтолкнула своего друга к столу.
- Спрячься за ним! - крикнула она.
Мужчина перекладывал кинжал из одной руки в другую, расслабленно и неспешно. Мехмед заполз под стол и позвал стражу.
Кажется, убийцу это не встревожило.
При взгляде на Ладу его глаза окружили морщинки от улыбки. Он прицелился кинжалом в нее, затем посмотрел в сторону Мехмеда. Лада бросилась вперед и навалилась на него со всей силой, на какую была способна. Он был крепкий, худой и гибкий, но она была коренастой и крепко стояла на ногах. Она ударила его прямо в солнечное сплетение, и воздух разом покинул его легкие, когда она прижала его к полу. Он выпустил кинжал, и тот укатился прочь, недосягаемый для них обоих.
Ладе удалось застигнуть убийцу врасплох, но она знала, что он быстро придет в себя. Лада стала бить его в лицо, снова и снова, но угол был неудобным, и она не могла вложить в удар столько силы, сколько было нужно. Он схватил ее за запястья и потащил в сторону; его руки сжимали ее так крепко, что было не вырваться. Тут ее лицо оказалось рядом с его, и она ударила лбом ему в нос и впилась зубами в его щеку, в место, открывшееся из-под тряпки на голове.
Он вскричал и отпустил ее запястья. Откатившись в сторону, она нашла кинжал и обернулась к нему. Он поднялся на ноги и уклонился от ее первого удара, двигаясь с ней в танце, который она столько раз отрабатывала с Николае. Танце, движения которого были известны им обоим. Даже окровавленный и ошеломленный, он был сильнее ее.
А помощь все не шла.
Ее натренированность шла ей во вред, все ее приемы и выпады встречали отпор, а все ее смертельные удары не попадали в цель. В один из таких приемов он схватит ее руку и завладеет кинжалом, а после убьет и ее, и Мехмеда.
На нее накатила волна отчаяния. Глаза убийцы загорелись триумфом, как предзнаменование смерти. Он точно знал, что она будет делать дальше. Ему оставалось лишь продержаться дольше, чем она. Она была девочкой и ребенком. Он был сильнее, быстрее и…
С яростным воплем Лада отмахнулась от своих заученных на тренировках движений. Она набросилась на него как дикий кабан, воплощая собой гнев и животный инстинкт. Он не знал, где ставить блокировки, поскольку ее удары не имели никакой системы, а в движениях не было изящества. Она ударила его по лицу, а когда он схватил ее запястья, укусила его ладонь и сжала челюсти, достав зубами до кости. Она не разжимала зубы, когда он пытался ее стряхнуть, и колотила кинжалом в его бок снова и снова, последовав за ним, когда он упал в попытке освободиться. Она не слезала с него, продолжая пронзать его кинжалом, не думая о том, куда попадает, не стараясь вонзать лезвие точно и аккуратно. Животный крик, приглушенный его ладонью, вырвался из ее груди.
- Лада!
Задыхаясь и дрожа, она моргнула и осмотрелась. Ее челюсть не разжималась, мышцы свело так, что она подумала, не останется ли ладонь этого мужчины у нее во рту навсегда. Наконец, содрогнувшись от боли, она вытащила зубы из чужой плоти, и рука убийцы упала на пол. Только тогда она почувствовала, что ее рот полон крови, только тогда поняла, что сидит на теле мужчины.
На трупе.
Она едва поднялась на ноги, но тут же снова упала и поползла от изувеченного тела.
Мехмед прикоснулся к ней и повернул ее лицо к себе.
- Ты ранена?
Она покачала головой, потом кивнула, потом снова замотала головой. Она не знала, ранена она или нет. Ее тело дрожало, ее тело онемело. Она смотрела вниз на свои окровавленные руки и не чувствовала их.
- Лада. Лада. Лада.
Она снова посмотрела на Мехмеда. Он был единственным в комнате, на ком она могла сосредоточиться, единственным, что имело смысл.
- Мои стражники так и не пришли.
Она знала, что это было важно, знала, что она это знала перед тем, перед… этим. Перед кровью. Так много крови…
- Думаешь, они мертвы? - Мехмед шагнул в сторону двери. Ему не следовало туда выходить. Она знала, что не следовало, но не помнила, почему.
Вдруг все встало на свои места.
- Стой! Нам надо уходить. Другим путем. Стража либо мертва, либо участвует в заговоре.
Мехмед покачал головой.
- Они - янычары. Они бы никогда…
- Он был янычаром.
- Что?
Стуча зубами, Лада стянула маску с лица мужчины. Она его не узнала и была за это благодарна судьбе. Но она понимала, какой противник оказался перед ней.
- То, как он боролся. Я билась с десятками янычар. Он проходил обучение у янычар. Нам нужно сейчас же выбраться отсюда и спрятаться до тех пор, пока мы не будем знать, кому доверять.
Мехмед дрожал так же сильно, как и она.
- Кому я могу доверять? - прошептал он.
Лада протянула ему руку. Он ее сжал.
22
При других обстоятельствах выражение крайнего замешательства на лице Лады обрадовало бы Раду. Она всегда была так уверена в себе, что эту картину, когда она стояла посреди комнаты, оцепеневшая, обхватившая себя руками, как будто защищаясь, с блуждающим взглядом, он оценил по достоинству.
Но она была вся в крови, а челюсть Мехмеда тряслась так, что он не мог говорить, и их внешний вид был демонстрацией того, как Раду всегда чувствовал себя внутри.
Но в данный момент он не мог позволить себе думать о своем внутреннем мире. Он был нужен им.
- Пора уходить в другое место, - сказал Раду. - Всем известно, что мы - друзья Мехмеда. Если есть еще убийцы, и они станут его искать, то придут сюда.
Лада с мольбой в глазах покачала головой:
- Не могу придумать, куда идти.
Если, как предполагали Мехмед и Лада, за покушением стояла группа янычар, оставаться во дворце было небезопасно. Они не могли узнать, кто это придумал - были ли это сами солдаты или же они выполняли чей-то приказ. Вдруг они побегут за помощью к советнику или к паше, а вместо этого окажутся в лапах того, кто приказал убить Мехмеда?
Нет, им требовалось безопасное место. Тайное. Место, куда больше никто бы не пришел, но куда они сами могли попасть очень быстро. Поэтому просто убежать не представлялось возможным. Мехмед был султаном, и если они сбегут, он потеряет все.
Где может спрятаться султан?
Раду щелкнул пальцами:
- Гарем!
Выражение ужаса на лице Лады стало еще более выразительным.
Мехмед нахмурился.
- Но они и туда могут нагрянуть.
- Там ведь твоя мать, да?
Мехмед кивнул:
- Но мы почти не общаемся.
Политика гарема была такой же сложной и запутанной, как политика двора, если не хуже. Несмотря на то что гарем был самостоятельным сообществом, женщины могли оказывать невероятное влияние на самых могущественных мужчин империи, что превращало их в политическую силу, с которой стоило считаться. Самой влиятельной женщиной в гареме - и, следовательно, в империи, - была мать султана. Раду никогда с ней не встречался, но главный евнух отмечал ее тонкий ум.
- В случае твоей смерти твоя мать потеряет больше всех, поэтому она тебя защитит, - сказал Раду. - Охранники там - евнухи, а не янычары. Мы будем в безопасности, и ты сможешь начать расследование.
Мехмед сжал его плечо.
- Да! Спасибо, Раду!
- Нет! - Лада покачала головой, ее взгляд стал диким. - Я не могу туда пойти! Если женщина войдет в гаремный комплекс, она становится собственностью султана!
Мехмед высунулся из окна, через которое они пролезли, желая убедиться, что путь свободен.
- Я сделаю так, что на тебя это не распространится, Лада, и…
- Это неважно! Все узнают, на меня повесят ярлык твоей наложницы, и…
Раду взял ее руку, которая все еще висела в воздухе, обвинительно указывая на Мехмеда, и сжал ее ладонь.
- И на тебе нельзя будет жениться? Какая трагедия! Я-то знаю, как ты мечтаешь выйти замуж за какого-нибудь второстепенного представителя османской знати, милая сестрица.
Она, наконец, взглянула ему в глаза. Ее взгляд был по-прежнему лихорадочным и бешеным.
- Но я буду принадлежать ему.
- Думаю, наш Мехмед достаточно умен для того, чтобы никогда от тебя ничего не требовать, верно?
Непринужденно произнеся эти слова, Раду с игривой улыбкой повернулся к Мехмеду. Возможно, все дело было том, что в комнате было темно, или в том, что они пережили столь бурную ночь, но на лице Мехмеда застыла гримаса… разочарования? Боли? Затем вымученная, искусственная улыбка пробилась на его лицо, и он кивнул. Грудь Раду в этот момент сжалась от тревоги, страха и пронзительной, горькой ревности.
Он подавил ее. Их преследовали убийцы. Лада зарезала человека. Нужно было спешить. Он молча произнес молитву и пошел первым, медленно спустившись по резной каменной стене дворца на землю. Мехмед следовал за ним, дальше - Лада. Раду прокладывал путь, крался через сады, выбирая самые густые тени.
- Откуда ты так хорошо знаешь дорогу к гарему? - удивился Мехмед. - По-моему, ты чувствуешь себя более уверенно, чем я.
Раду вспыхнул и почувствовал желание защититься, хотя в тоне Мехмеда не было ничего обвинительного.
- Я знаком с главным евнухом. У него удивительная коллекция карт, и я иногда к нему захожу. Ты знал, что он родился в Трансильвании?
Тон Мехмеда был напряженным, но довольным:
- Знал, и, если честно, это же относится к трети самых влиятельных мужчин в моем правительстве.
- О. Верно. - Хотя именно Раду придумал для них лучший способ оказаться в безопасности, все равно все всегда знали больше него. Он остановился у ворот охраны, у бокового входа в обширный гаремный комплекс. На посту стоял евнух, в темноте ночи его белый тюрбан выделялся ярким пятном. Во время своего первого прихода сюда Раду попробовал заметить разницу между евнухами и некастрированными мужчинами, но кроме как по голосу, который у евнухов был не таким низким, как у других мужчин, но все же не таким высоким, как у женщин, он не мог отличить одного от другого.
Стражник, которого Раду уже видел, поднял голову и с любопытством посмотрел на Раду, прежде чем заметил за его спиной Мехмеда. Он поклонился до земли, затем замер, готовый выполнить любые указания.
Мехмед не удостоил его взглядом и прошел мимо. Раду кивнул, и мужчина посмотрел ему вслед. Мехмед без стука вошел во внешние покои главного евнуха.
Несмотря на поздний час они прождали в комнате не более минуты, прежде чем к ним вышел главный евнух. Это был мужчина лет сорока, с морщинистой кожей и размытыми чертами, как будто его лицо так и не решило, кем хочет стать. Он поклонился Мехмеду, затем выпрямился и улыбнулся Раду, после чего скользнул взглядом по запятнанной кровью одежде Лады.
- Чем могу служить вам, мой султан?
- Мне нужно увидеться с валиде-султан. И переночевать здесь.
- Конечно. Чью компанию вы предпочитаете?
Раду потребовалось время, чтобы осознать, как непринужденно главный евнух задал этот вопрос. И еще мгновение - чтобы понять, что это означает. Его лицо вспыхнуло от смущения и любопытства. Это что же - Мехмед приходил сюда регулярно? И наслаждался преимуществами своего положения как султана? Сколько наложниц он успел собрать за столь короткий срок? Была ли у него жена? В исламе существовали правила касательно того, сколько жен позволено иметь мужчине, но для султанов делались исключения.
И каково это было - быть с ним? Любили ли они его? Ждали ли целыми днями в надежде его увидеть?
Раду взглянул на Ладу, чтобы узнать, задается ли она теми же вопросами. Она нахмурилась и, не мигая, смотрела на дальнюю стену. Они протерли ее лицо и руки, но следы крови все еще оставались. Она выглядела дикой и яростной и совсем не была похожа на наложницу. По крайней мере, она выглядела не так, как, по мнению Раду, должны выглядеть наложницы.
Раду представлял наложниц такими, какой была его няня - по-матерински нежными и ласковыми, вечно занятыми шитьем или какими-то домашними хлопотами. Он знал, что их предназначение в другом, но каждый раз, когда он пытался представить себе это, картина выходила туманной и скомканной.
В голосе Мехмеда чувствовалось напряжение.
- Не этой ночью. Я здесь по делам. Приготовьте комнату и для моих спутников. Ладе потребуется ванная.
- Должен ли я попросить прислугу проводить ее в новую комнату?
- Нет! - воскликнул Мехмед так резко, что главный евнух вздрогнул. - Нет. Она здесь в качестве гостьи, а не в качестве… жительницы. Засели нас в крыло для охраны.
- И никому не сообщайте, что мы здесь, - добавил Раду, не зная, дозволено ли ему говорить, но боясь, что Мехмед из-за рассеянности забудет об этом упомянуть.
Мехмед бросил на него благодарный взгляд.
- Да. Мое дело касается только валиде-султан, и никто - даже мои стражники, если будут спрашивать - не должен знать, что мы здесь.
Главный евнух кивнул, затем еще раз поклонился и вышел из комнаты заниматься приготовлениями. Плечи Мехмеда поникли. Он закрыл лицо руками и опустил голову. Лада обнаружила засохшую кровь на ладони и теперь с остервенением оттирала ее о свои юбки. Кажется, тот факт, что ее юбки были покрыты пятнами крови, ее не беспокоил. Раду стоял между нею и Мехмедом, не зная, что каждому из них нужно, но подозревая, что им обоим нужно одно и то же.
Он подошел к Мехмеду, а не к сестре, и обнял султана за плечи. Мехмед с признательностью прижался к нему. Раду посмотрел на Ладу и вытянул свободную руку вперед. Она посмотрела на нее взглядом, тяжелым от изнеможения и чего-то еще, подозрительно похожего на печаль. Не успела она пошевелиться, как вернулся главный евнух. Мехмед выпрямился и отошел от Раду, а Лада опять уперлась взглядом в стену.
- Следуйте за мной, - объявил главный евнух, и Раду снова оказался в самом конце процессии, где на него не попадало даже пятно света от лампы евнуха.
23
У матери Мехмеда был такой чувственный взгляд, что Ладе стало не по себе.
В этой наполненной ароматами и устланной подушками комнате Ладу не покидало чувство неловкости. Валиде-султан занимала здесь слишком много места, со своими шелками, вуалью и колышущимися украшениями. С заботливым выражением лица и расчетливой улыбкой она возлежала на нескольких подушках с такой искусностью, какой бы позавидовала любая янычарская сабля.
Если Халиме и Мара были разными сезонами, то Хюма была самой природой.
- Садитесь. - Голос ее звучал мягко, но по тому, как сузились ее глаза, стало ясно, что возражений она не потерпит. Мехмед перестал расхаживать по комнате и сел напротив нее. Судя по всему, он чувствовал себя так же неловко, как и Лада. Он никогда по-настоящему не знал свою мать и теперь пришел к ней просить защиты. Это был не идеальный вариант развития их отношений.
Лада вспомнила ощущение, когда кинжал встретил сопротивление плоти, неподатливой кости, заставившей его сменить курс, - кинжал, который всегда ищет большего и стремится проникнуть все глубже и глубже.
Не идеально. Ничто вокруг не было идеальным. Она приняла ванну, и ее волосы еще не успели высохнуть, но руки казались липкими, и она никак не могла избавиться от яркого металлического привкуса во рту.
Однако Раду, казалось, был очарован валиде-султан и рад возможности ее увидеть. Он сидел рядом с ней с выражением восхищения и почтения на лице. Как будто почувствовав его восторг, валиде-султан повернулась к нему. Ее губы, такие же, как у Мехмеда, растянулись в улыбке, напомнившей улыбку их няни. Мехмеду она так не улыбалась.
- Ты поступил очень мудро, приведя их сюда. Ты Раду, правильно? - Она села, наклонилась вперед и рукой приподняла его подбородок. - Красивый, - пробормотала она. Ее взгляд скользнул в сторону Лады, которая гордо выпрямила спину и вызывающе вскинула голову. Она знала, что проиграет это сравнение. В улыбке валиде-султан стало меньше материнской нежности, и что заняло ее место, Лада не знала.
- Валиде-султан, - сказала Лада, нахмурившись при мысли о шоу, которое им предстояло выдержать, - нам нужно…
- Можете называть меня Хюма. Вы оба. - Она повернулась к Мехмеду, снова удобно устроилась на подушках и подперла ладонью очаровательную щечку. - А ты можешь называть меня мамой. - Легкий звенящий смех слетел с ее губ, как будто монетки упали в колодец.
- У нас нет времени…
Хюма подняла руку, отяжелевшую от золотых украшений, и прервала Мехмеда.
- У нас нет времени паниковать и проявлять слабость. У нас есть все время этого мира, чтобы позволить вам насладиться столь заслуженным отпуском, используя все удовольствия гарема. Если новый султан решит всю неделю развлекаться со своими женщинами, никто его за это не осудит. И никто ему не помешает. И никто к нему не придет. И никто никогда не узнает, насколько слабая и хрупкая на самом деле его власть и что его лишь чудом не убили в самом начале правления.
- Но убийца…
- Его не существует. Убийства не произошло. Никто и пытаться не станет отнять жизнь у султана, поскольку, признав, что покушение имело место и едва не увенчалось успехом, мы подтвердим возможность того, что Османская империя просуществует и без тебя в ее главе. - Ее глаза, подведенные черным, прищурились. - Понимаешь? Ты здесь не прячешься. Ты гуляешь и упиваешься женщинами. Ты наслаждаешься своей властью.
Мехмед кивнул.
На лицо Хюмы вернулась радостная и милая маска.
- Я уже отправила главного евнуха, чтобы он сообщил пашам и визирям о ваших занятиях. Молва распространится. У нас есть столько времени, сколько нужно.
Это была хорошая ложь. А чтобы быть хорошей, лжи следовало быть правдоподобной. Ладе не хотелось размышлять о том, почему в эту ложь так легко поверят, о том, сколько времени Мехмед уже провел здесь, о том, сколько женщин дожидались своей очереди. Ни о чем таком ей думать не хотелось.
Это отрицание реальности делало ее слабой. И все же она отступала, когда ее разум пытался в это вникнуть.
Хюма встала, окутав себя шорохом шелков и сладким облаком аромата. Но у этого аромата был резкий оттенок, привкус, от которого в глазах у Лады защипало, а голова закружилась.
- А теперь идите в свои комнаты. Скоро к вам заглянут слуги.
Мехмед раскрыл рот, будто собираясь возразить. Хюма подняла одну идеально очерченную бровь.
- Позволь своей матери об этом позаботиться, мой драгоценный сын. - Эти мягкие и утешительные слова были произнесены тоном, который пронзал, как игла.
С притворным безразличием Мехмед прошел мимо нее. За ним последовал Раду. Лада тоже встала, чтобы идти, но Хюма уверенно подняла руку и преградила ей путь.
- Поешь со мной.
- Я бы предпочла вернуться в свою комнату.
Хюма провела пальцем вниз по линии бедра, лениво разглаживая материю платья.
- Это не предложение.
Лада сделала шаг вперед, но Хюма сжала ее запястье. Хюма рассмеялась, и в ее смехе Лада услышала все секреты, которые были ей недоступны.
- Ладислава Драгвлия, дочь Влада, отправившего все свои силы, в том числе своего сына, на войну в Варну, тем самым лишив законной силы свой договор с османами и сделав жизни своих детей крайне уязвимыми. Ладислава, до которой в целом мире нет никому дела, кроме ее красавца-брата и бессильного султана. Маленькая Лада, которая находится в моем доме под моей защитой, сядь.
Лада вспомнила ощущение кожи и сухожилий между зубами, сопротивление, наткнувшееся на решимость ее челюсти. На одно короткое, головокружительное мгновение она подумала, не броситься ли ей на Хюму и не искусать так же, как обидчика Мехмеда.
Но вместо этого она села.
- Хорошая девочка. - Хюма хлопнула в ладоши, и три восхитительных цветка в девичьем обличье вошли в комнату, расставили перед ними еду и напитки и молча выплыли прочь. Лада смотрела на девушек и думала: Это девушки Мехмеда? Он был здесь? Сорвал ли он эти цветы?
Глядя на выставленные перед ней яства, Хюма высунула заостренный красный язык и облизнула зубы. Ладе она напомнила змею, и Лада смутилась. Женщины были садом, а мужчины были змеями. Няня объяснила ей, как мужчина и женщина встречаются в брачной постели, когда она была еще совсем маленькой, как раз в то время, когда ее религиозные наставники повторяли ей историю об Адаме и Еве. Обе эти версии перемешались в ее голове, ведь именно мужчины и их змеи убедили Еву потерять ее красивый, идеальный сад.
Никакой сад не переживет вторжения змеи. Все будет потеряно и отныне будет принадлежать змее всегда.
Теперь, конечно, Лада знала больше, почерпнув знания из грубых шуток и выразительных историй янычар. Но они лишь подтвердили то, что ее интерпретация все это время была верной.
Но вот перед ней Хюма, и она не была садом. Она была змеей.
- Мурад любил, чтобы девочки были совсем юными. Я несколько лет почти ничего не ела, чтобы оставаться маленькой и недоразвитой. - Она подняла куриную ножку, поджаренную и сдобренную молотым перцем. Впившись в нее зубами, она закатила глаза и замурлыкала от удовольствия. - Я думала, что умру от голода прежде, чем смогу забеременеть наследником. Но потом драгоценный Мехмед завелся у меня во чреве, и я снова смогла питаться.
Лада отломила кусок хрустящей лепешки и крошила ее на мелкие кусочки, глядя, как Хюма наслаждается едой. Юные цветы еще несколько раз приносили еду, подливали Хюме вино и даже вытирали ей рот.
- Тебе понравились девочки, - сказала Хюма. Лада снова сосредоточила свое внимание на женщине. Она-то думала, что Хюма так занята поглощением пищи, что ее мысли и взгляд могут блуждать где угодно.
- Зачем они закрывают лица? Неужели вашему богу ненавистен даже сам вид женщин?
Хюма рассмеялась.
- Ты неправильно поняла. Женщины должны скрывать свое тело, да. А сокрытие лица - это символ статуса. Только женщины, которые настолько хорошо обеспечены, что могут позволить себе не заниматься низкооплачиваемой работой, имеют право носить паранджу. Эти девочки ее заслужили. Это признак привилегии.
- Привилегии? Они рабыни!
Хюма рассмеялась.
- Как и я, дорогая. Меня продали маленькой девочкой и привели в гарем в качестве прислуги.
Лада нахмурилась.
- Вы должны были бороться с ними. Вам следовало бежать.
- Куда? Я злилась, много лет подряд. И боялась. Но существует много способов быть могущественной. Есть власть в спокойствии. Есть сила в том, чтобы наблюдать, ждать, говорить нужные вещи в нужном месте нужному человеку. Есть сила в том, чтобы быть женщиной - и, да, есть сила в этих телах, на которые ты так насмешливо смотришь. - Хюма провела одной рукой по своим пышным грудям, по животу и остановилась на бедре. - Когда у тебя есть то, что хочет кто-то другой, в этом всегда скрыт элемент власти.
- Но ее можно у вас отнять. - Лада достаточно повидала мужчин и мир, чтобы знать, что женское тело - не источник силы.
- Или ее могут дать в обмен на более важные вещи. Эти девочки, мои служанки, это понимают. Они неглупы. Они потратят годы на движение вверх, пытаясь добраться до положения, которое даст им хоть какую-то власть. Умные добьются большего, чем просто красивые.
Под ее внимательным взглядом Лада покраснела. Кусочки лепешки посыпались в тарелку. Она чувствовала себя неловкой, неуклюжей и более безобразной, чем когда-либо. Она всегда знала, что она не красавица и что никто не испытает восхищения от одного только взгляда на нее, но это никогда ее не огорчало. Но Хюма использовала свое лицо в качестве оружия и инструмента так, как Лада никогда не умела. Лада никогда не думала о том, что, родись она более привлекательной, она бы заполучила больше нитей власти.
Лада вызывающе вскинула голову.
- Я могу быть сильной, ни от чего не отказываясь. Я спасла Мехмеда.
Хюма взяла с тарелки финик и откусила кусочек.
- Ммм. Да, ты его спасла. И это была отличная работа. Но ты ведь не думаешь, что ты - единственная женщина, которой пришлось убить, чтобы его защитить, правда?
Лада в замешательстве нахмурилась и тут же об этом пожалела. Хюма, судя по всему, получала информацию отовсюду. Длинными пальцами она копалась в душе Лады, просто глядя на ее лицо.
Хюма откинулась на подушки и поднесла ладонь ко лбу. Рукав задрался, обнажив длинный белый изгиб руки.
- Это была такая трагедия, когда старший брат Мехмеда заболел и умер столь внезапно. Погиб в расцвете сил! А потом второго брата Мехмеда и его двоих сыновей убили неизвестные. О, какое горе. У Мурада остался лишь один сын подходящего возраста, чтобы унаследовать империю, если вдруг Мурад погибнет в бою! - Выражение поддельной печали Хюмы переросло во что-то более мрачное и злое. - Или если вдруг он решит освободить трон и просто бросить своего единственного оставшегося наследника на съедение волкам. Мурад поставил под угрозу все, над чем я работала.
Лада пыталась напряженно соображать.
- Но вы не можете покинуть гарем! Как вам удалось это провернуть?
- Ты заметила мужчин, которые здесь работают?
Лада покачала головой.
- Так оно и должно быть. Мои драгоценные евнухи, от них всем становится не по себе. Мужчины не могут находиться рядом с ними, не представляя себе, что им пришлось претерпеть, чтобы стать такими, какие они есть. Евнухи - рабы, такие же, как и я, но они тоже принесли себя в жертву. У них забрали что-то ценное и невосполнимое и, таким образом, создали для них источник силы. В этой стране они повсюду, в каждом зажиточном хозяйстве. Они - клерки, стражники, они - мои. - Хюма села, и это движение оказалось таким резким и внезапным на фоне ее ленивых, сладострастных поз, что Лада отпрянула назад.
- Тебе вот это, - Хюма указала на комнату, на здание и, наконец, на себя, - кажется тюрьмой. Но ты ошибаешься. Это мой двор. Это мой трон. Мое королевство. А ценой стали моя свобода и тело. - Ее тонкие брови поднялись, на губах заиграла улыбка, но глаза оставались жесткими. - Так что возникает вопрос, Дочь Дракона: чем пожертвуешь ты? Что ты позволишь у себя отнять в обмен на то, чтобы у тебя тоже появилась власть?
Это были совсем не те разговоры, которые вела с ней Мара. Тут речь шла не о том, чтобы пожертвовать собой ради общей цели, а о том, чтобы пожертвовать частью себя для достижения личных целей.
- Я - ничего. Я… я… - заикнулась она.
- Ты готова принести в жертву моего сына?
- Что? Нет! Я защитила его! Я…
- Готова ли ты пожертвовать тем, какой, по твоему мнению, должна быть твоя жизнь, ради того, какой она могла бы быть? Готова ли ты править на стороне моего сына? - Хюма замолчала, затем, увидев мученическое выражение на лице Лады, рассмеялась. - Значит, это не твоя цель. Отлично. Ты можешь идти. Но я хочу, чтобы ты подумала, чем можно пожертвовать ради будущего, в котором никто не посмеет тебя тронуть? Я хочу, чтобы ты подумала о Мехмеде и о его будущем. - Она пренебрежительно махнула рукой, и Лада выбежала прочь.
24
Весь страх, который в темноте казался таким всепоглощающим, улегся на следующий день, когда яркое солнце осветило дворец, привычно пробуждающийся для дел и хлопот.
Хюма наказала Раду и Ладе вести себя так, будто ничего не изменилось, но не привлекать к себе внимания.
Раду судорожно вздохнул и стал прокрадываться вдоль стены к комнатам Мехмеда. Он решил вернуться на место, где произошло покушение на убийство. Наверное, это была плохая идея. Если в коридоре окажутся стражники, он развернется и побежит. Сделает вид, что заблудился. Помолится о том, чтобы это были не те люди, которые участвовали в заговоре, тем более что Мехмед не знал, кто дежурил в тот день, а расспрашивать было неуместно.
Но Раду хотелось быть храбрым. Что, если в панике Лада и Мехмед что-то упустили из вида? Вот бы ему войти, вот бы обыскать…
Одно лишь слово труп заставило его остановиться. Но он справится. Хюма хотела сделать вид, будто ничего не произошло. Раду хотелось узнать, почему это произошло. Если он обнаружит какую-нибудь важную подсказку, то на этот раз именно он станет тем, кто спасет Мехмеда. Раду хоть и увел Мехмеда в безопасное место, но спасла его Лада.
Это беспокоило его больше, чем должно было. И делало его безрассудным.
Он свернул за угол и заметил, что извилистый коридор возле покоев Мехмеда совершенно пуст.
Раду не знал, лежит ли труп там, где его оставили, обнаружили его или нет. Хюма оповестила всех о том, что Мехмед развлекается в гареме. Может быть, с тех пор еще никто не побывал в покоях Мехмеда. Чувствуя тошноту от страха и нездорового любопытства, Раду проскользнул в двери, мимо приемной Мехмеда в его кабинет. Затаив дыхание, он вошел внутрь.
На сверкающей плитке пола не было видно ни капли крови. Ни кинжала. Ни безжизненного тела убийцы.
Кто-то все убрал. Ничто не указывало на то, какое зверство здесь произошло.
Но нет - кое-что все же изменилось. Ковер, один из любимых ковров Раду, в радостных синем и желтом цветах, исчез. Единственным свидетельством преступления было отсутствие вещей, которые должны были здесь находиться: труп, кровь, ковер и Мехмед.
Раду подошел к письменному столу, благоговейно ощупывая на ходу предметы. Чернильница. Карта Константинополя с пометками, нанесенными компактным, энергичным почерком Мехмеда. Несколько брошюр религиозной тематики, которые Раду надеялся взять на время. Тяжелая книга в кожаном переплете, детально повествующая о жизни Александра Великого.
Шуршание входной двери повергло Раду в панику. Он метнулся в сторону и спрятался за столб, как раз перед тем, как дверь в кабинет открылась.
Незваный гость шагал тихо, но уверенно. Раду услышал, как перекладывают какие-то предметы, потом - как разворачивают упрямый и жесткий лист пергамента. Некто вышел так же стремительно, как и вошел. Подождав несколько секунд, пока угомонится его сердце, Раду покинул свое убежище и вернулся к столу. Все было на месте.
Все, кроме карты Константинополя с аккуратными пометками Мехмеда.
Не раздумывая, Раду выбежал из покоев и, разглядев какое-то движение за дальним углом, бросился туда. Он повернул за угол и увидел фигуру - мальчика, возможно, лет шестнадцати, в обычной одежде прислуги, который шел смиренной, но целенаправленной походкой. Именно так двигался бы и Раду, если бы ему нужно было куда-то попасть, не привлекая к себе внимания.
Он скопировал походку мальчика, не выпуская его из поля зрения, но оставаясь достаточно далеко, чтобы тот его не заметил. Он последовал за вором и вышел с территории дворца на ближайшую улицу, где роскошные, величественные дома нависали над булыжной мостовой, желая заполучить больше пространства. Вор прошел среди людей, которые входили и выходили из ворот первого особняка. Раду подхватил корзину, лежавшую на камнях рядом с входом, и сунул ее под мышку, радуясь тому, что на нем была простая одежда, а не один из шикарных нарядов, подаренных Мехмедом.
Вор вошел в дом через боковую дверь. Он знал, куда идет. Раду последовал за ним через оживленную кухню, где едва не упустил свою добычу. Они прошли через задний коридор и поднялись вверх по узкой потайной лестнице для прислуги. Стены давили, ступени были неровными, а воздух спертым от тесноты. Собираясь преодолеть еще один лестничный пролет, Раду в полутьме увидел, как распахнулась какая-то дверь. Войдя через нее, он оказался в другом мире. Яркий свет заливал широкий коридор с высокими потолками. Пестрые тканые ковры покрывали пол, а в промежутках между ними сияла плитка. Скульптуры и керамика подчеркивали красоту и изысканность бирюзовых стен. Безупречно блестящие зеркала в металлической оправе висели через регулярные интервалы, создавая впечатление, будто за этим коридором есть другие.
Все двери были закрыты. Вора и след простыл.
Раду едва не вернулся обратно к лестничной клетке, как вдруг заметил, что одна из тяжелых деревянных дверей слегка приоткрыта. Он осторожно подкрался к ней. Если его поймают, он никак не сможет объяснить свое присутствие здесь.
- …убрано, как вы и предполагали, - сказал голос, который Раду не узнал и который, как он решил, принадлежал слуге.
- Маленький поросенок, - прорычал более глубокий голос, который явно принадлежал человеку постарше. Зашуршал шероховатый пергамент, затем наступила тяжелая тишина. Раду нервно всматривался в коридор, но он по-прежнему был пуст.
- Заносчивый дьявол, - произнес пожилой мужчина, сдобрив свои слова отборными ругательствами. - Он думает, что разгромит стены города? Что в этом его божественное призвание? Да избавит нас Бог от слуг, таких, как эти.
Послышался шелест пергамента и скрип пера. Спина Раду покрылась потом. Сделав глубокий вдох, он заглянул в дверную щель и встал так, чтобы было удобнее все разглядеть. Вот спина слуги. А за столом сидел мужчина. Он запечатывал письмо, капая на него воском.
Халил-паша.
Халил-паша прижал к воску перстень и передал письмо слуге.
- Проследи, чтобы было доставлено.
Раду рванул со своего наблюдательного пункта под дверью обратно к лестничной клетке. Он дышал поверхностно и тревожно и, спрятавшись в темном углу на лестнице, стал ждать.
Дверь открылась, и Раду испуганно и торопливо бросился на слугу. Мальчишка схватился за рубаху Раду, но его пальцы не нашли, за что уцепиться, и он с глухим ударом повалился на спину на ступени узкой лестницы. Стукнувшись головой о стену, он катился вниз, пока его тело не остановилось в неловкой позе, под кривым углом.
Раду ждал. Он вздохнул один раз, два, три, но эти вздохи наполнили его легкие не воздухом, а страхом. Слуга не пошевелился, не закричал и не позвал на помощь, и тогда Раду бросился к нему. Письма в его руках не было, все оказалось напрасным, он убил его и теперь…
Мальчик едва заметно пошевелился и слабо застонал. Раду вознес хвалу небесам, обыскал одежду слуги… да! Письмо! Он сунул его в свой камзол и поспешил вниз по лестнице, едва не путаясь в собственных ногах. Остановившись на несколько мгновений внизу, он успокоил дыхание и невозмутимо вошел в кухню. Тело кричало и призывало бежать, но он шел размеренным шагом, с удовлетворенно-равнодушным выражением лица, пока, наконец, не вынырнул во двор на солнечный свет и не вышел через ворота. Он разрешил себе побежать лишь тогда, когда увидел перед собой территорию дворца.
Вспышка темных волос и знакомая энергичная походка бросились ему в глаза. Задыхаясь от облегчения, он сменил направление, врезался в Ладу и едва не сбил ее с ног.
- Что с тобой? - спросила она, схватила его за плечи и вернула равновесие им обоим.
- Я только что был в… кто-то заходил в покои Мехмеда, и они украли… вот письмо! - он взмахнул им перед лицом Лады. Раздраженно нахмурившись, она выхватила письмо из его рук и двинулась прочь. Он последовал за ней, заглядывая через ее плечо.
- Прекрати! - огрызнулась она. - Это все равно что размахивать флагом, на котором написано: я виновен!
Он старался подражать ее походке и смотреть только вперед. Когда они подошли к гарему, евнух впустил их, и они вернулись в комнату Лады. Мебель в ней почти отсутствовала. Раду увидел лишь простую кровать и обыкновенный стул, в углу - ночной горшок и маленький умывальный таз на низком столике.
- Моя комната уютнее, - заметил Раду.
- Конечно, уютнее. - Лада села на кровать и положила письмо рядом с собой. - Ты нравишься Хюме. Ты всем нравишься.
Раду не терпелось узнать, что было в письме, не терпелось сказать Ладе, как хорошо он все устроил. Это будет важно. Это должно быть важно. А вдруг письмо не содержало в себе ничего серьезного? Что, если он напал на слугу из-за письма к дальнему родственнику? О покушении на убийство Халил-паша не сказал ни слова. Слуга, возможно, взял то, что принадлежало Халил-паше.
Боясь оказаться неправым, равно как и боясь оказаться правым, Раду медлил.
- Что ты делала на улице?
- Заходила к Николае. Он ничего не слышал о покушении на жизнь Мехмеда. Ильяш продолжает командовать своими людьми как обычно.
- Но нам велели держать это в…
Лада подняла ладонь, призывая к тишине.
- Николае умеет молчать. Мы можем ему доверять. Он удивился, узнав о покушении, но мою теорию о том, что это был янычар, принял спокойно. Недовольство распространяется среди мужчин, как зараза. Николае даже слышал, как о ненависти к Мехмеду говорили несколько чорбаджи… - Заметив озадаченное лицо Раду, она раздраженно фыркнула. - Чорбаджи - это командиры янычар. Я слышала разговоры простых янычар, но когда возмущаются чорбаджи - это уже серьезно. Но Николае не знает, кто за всем этим стоит.
Раду поднял письмо, его рука дрожала.
- Может быть, мы найдем ответ здесь.
Лада сломала печать и раскрыла письмо. Чернила были такими свежими, что Раду уловил их запах. Его глаза сразу скользнули к подписи.
- Халил-паша, - Лада выплюнула его имя как ругательство. Она склонилась над письмом и даже не оттолкнула Раду локтем. - Он пишет в Константинополь. Заверяет их, что Мехмед никогда не поведет против них войска османов.
- Но он не может этого обещать! Мехмед решил… - Раду замолчал.
Лада бросила на него взгляд, ставший тяжелым от внезапного прозрения. - Он может это обещать. Мехмед не может повести османские войска против них, если он мертв.
Раду встал.
- Нужно кому-то сообщить! Халил-пашу арестуют и…
- Кто его арестует? Янычары султана? Они ненавидят Мехмеда. Нам неизвестно, кто из них знал о покушении, сколько их и насколько высокое положение они занимают. Да и кто нам поверит? Здесь ничего не говорится об убийстве Мехмеда или о том, что попытка уже состоялась. Это неубедительное свидетельство против влиятельного человека.
- Мы обязаны что-то сделать!
Лада нахмурилась.
- Если бы Мурад вернулся, как предполагалось, ничего этого бы не случилось!
- Мехмед не оставит трон. Сейчас он хочет править. Должен быть другой способ ему помочь.
Лада сложила письмо и стала с отсутствующим видом хлопать им по ноге.
- Чем бы ты пожертвовал ради власти?
- Что?
Лада подняла на него глаза и сдвинула брови. Она усиленно размышляла.
- Ради власти Халил-паша готов убить Мехмеда. Ради власти янычары откажутся от своего долга перед престолом. Все хотят пожертвовать Мехмедом. Мы должны придумать, как сделать это первыми.
Раду в ужасе отпрянул назад.
- Мы должны его защитить! Я не позволю тебе им пожертвовать! - Он повернулся, чтобы уйти. Лада схватила его за руку, но он рывком освободился и положил ладонь на дверную ручку. Лада повалила его на пол и уперлась коленом в его спину.
- Замолчи и слушай меня! Кем-то нужно пожертвовать, и этот кто-то - Мехмед. Сейчас мы принесем в жертву трон Мехмеда, чтобы он остался жив и занял его позже. Оставшись на престоле, он погибнет. Мы будем держать его в безопасном месте до тех пор, пока он не станет старше. Умнее. Сильнее. Когда он вступит на престол не как бессильное дитя, но как его любимая рука Бога на Земле.
- Не смейся над ним!
- Мы потеряем все, Раду. - Голос Лады дрожал, и Раду испугался, что если сейчас взглянет на ее лицо, то увидит, что она плачет. Этого он боялся больше всего на свете - того, что Лада сломается. Мужчина, которого она убила, нападение - все это прошло мимо него. Произошедшее казалось ему далеким и нереальным. Но он знал, что плачущая Лада - это конец его миру. Если уж Лада не может быть сильной, как он может надеяться стать сильным сам?
Она продолжила:
- Мехмед - наша единственная защита. Думаешь, я хочу видеть его слабым? Если Мехмеда не будет на троне, нас настигнет расправа за преступления отца.
- Значит, мы ему поможем! Мы придумаем, как расправиться с Халил-пашой!
- Мы будем рисковать жизнью Мехмеда. Следующая попытка убийства окажется успешной. - Она тяжело навалилась на него и убрала колени с его спины. - Наша жизнь перестала принадлежать нам в ту самую минуту, когда отец привез нас сюда. Я не могу… - Она замолчала, и ее голос стал мягче. Она запустила пальцы в его кудри и потянула их, как делала всегда, когда они были маленькими, но только на этот раз сделала это мягко. - Я не стану рисковать жизнью Мехмеда в надежде на то, что это пойдет нам на пользу.
- Это неважно. Мехмед никогда не откажется от трона. - Если бы Лада видела его в тот день в ванной, видела его радость и решимость, она бы поняла. Мехмед был султаном и отдавался своим новым обязанностям с такой же страстью, с какой брался за все, что вызывало его интерес. Лада отодвинулась и прислонилась спиной к двери. Раду последовал за ней и сел, прижавшись плечом к ее плечу. - Если мы попросим его отречься, если скажем ему, что он не может оставаться султаном, он нас никогда не простит. Мы потеряем его дружбу и его доверие.
- Значит, мы сделаем так, чтобы трон у него забрали. В противном случае он погибнет. Престол и его гордыня - или его жизнь, Раду.
Раду подумал о своем друге, о пламени, которое пылало в его груди и разгоралось все сильнее по мере того как он работал, стараясь утвердиться в своем предназначении. Он подумал, что произойдет, если у него все это отнимут самым унизительным образом, какой только можно представить.
Он представил, как Мехмед исчезнет из этого мира навсегда.
Он прислонился головой к тяжелой деревянной двери. Это сломает Мехмеда. Но спасет его.
- Как мы это сделаем?
Лада приложила ладонь к тому месту, где в ножнах висела бы сабля, если бы она тренировалась с янычарами.
- Думаю, у меня есть идея.
***
- Ты хочешь, чтобы я что? - спросила Хюма. Она рассмеялась, но ее взгляд оставался жестким.
- Привели янычар к восстанию.
- Зачем мне это делать? Это дестабилизирует весь город.
- Точно. - Лада сидела неподвижно и спокойно, но Раду знал, чего ей это стоило. Он заметил, как дергается ступня Лады, видневшаяся из-под юбок. - Они уже возбуждены настолько, что готовы к восстанию. Если вы подкупите кого-нибудь достаточно высокого ранга, чтобы он раздул мятеж, солдаты за ним последуют. Когда Мехмед придет к вам за советом, как ему быть, скажите ему, чтобы он поднял жалованье.
Хюма нахмурилась.
- Я знакома с командиром янычар, Казанци Доганом. Он бы с этим справился. Но это опасная затея. Эти деньги поступают из налогов, которые мы получаем от очень богатых и влиятельных людей. Они не обрадуются, узнав, что Мехмед тратит эти средства на выполнение требований янычар, вместо того чтобы управлять ими.
- Если достаточное количество недовольных визирей, пашей, беев и вали попросят Мурада снова занять трон, даже ему придется прислушаться.
Элегантная рука Хюмы рассекла воздух.
- Нет. Я придумаю что-нибудь другое. Я не хочу, чтобы Мурад вернулся. Сумятица возникла лишь из-за того, что у янычар есть другой вариант. Если бы Мурад умер, им бы пришлось принять Мехмеда. - Она встала и начала ходить по комнате. - Если бы Мурад умер, меня бы назначили регентшей до тех пор, пока Мехмед не повзрослеет. У меня бы появилась поддержка. Думаю, я могла бы опереться на Казанци Догана, но Халил-паша… - Она тяжело села, изящество вдруг покинуло все ее движения. - Нет. Он никогда меня не поддержит. Если с Мурадом что-то случится, Халил-паша устроит так, что регентом объявят его. А как только трон окажется в его руках, мы все погибнем.
Лада пылко согласилась.
- Мурад нам нужен. Если он не вернется, Мехмед умрет.
- Нет! Со временем все увидят, что из него выйдет хороший султан.
Раду протянул ей письмо, которое показалось ему гораздо более тяжелым, чем обычное письмо из пергамента.
- У нас нет времени.
Хюма ознакомилась с текстом, и уголки ее губ резко опустились. Вокруг глаз собрались морщинки.
- Константинополь. Проклятый город.
- В этом-то все и дело, - подхватила Лада. - Янычары не хотят там сражаться и боятся, что Мехмед поведет их штурмовать стены этого города. Халил-паша, судя по всему, находится в контакте с Константинополем, и этот город жаждет смерти Мехмеда. А Мехмед не станет скрывать своих целей, так что убедить его врагов в том, что ему стоит сохранить жизнь, не удастся.
Хюма прошептала:
- Должен быть другой способ. Я так долго и так тяжело трудилась, чтобы оказаться здесь.
- Дело ведь не в вас, - огрызнулась Лада.
Лицо Хюмы окаменело. Раду в отчаянии подался вперед. Он должен был ее убедить.
- Сын, лишенный престола, для вас ценнее, чем мертвый сын. Сейчас мы сохраним ему жизнь, а потом, став старше, он сможет править по-настоящему. С вами как с самой влиятельной валиде-султан в истории империи.
Несколько бесконечных мгновений Хюма не шевелилась. Затем ее лицо смягчилось.
- Хорошо. Я запущу этот процесс. А теперь уходите, - смиренно сказала она.
Раду облегченно вздохнул. Когда они с Ладой встали, чтобы идти, Хюма добавила своим привычным чувственно-озорным тоном:
- Вы двое - очень хорошие друзья моего сына.
Раду засиял. Они сделали правильный выбор. Но Хюма продолжила:
- И очень, очень плохие. Молитесь, чтобы он никогда не узнал о том, что вы сегодня сделали.
***
Две недели спустя Лада, Раду и Мехмед ехали в повозке мимо тлеющих руин зданий, сгоревших во время мятежа. Из Эдирне. В Амасью.
Они задумчиво смотрели на проплывающие мимо сельские пейзажи. Их увозили прочь от всего, о чем так мечтал Мехмед.
Мурад вернулся на трон. Раду и Лада не видели его и не упоминали его имени, боясь даже шепотом говорить о том, что он сделает, когда вспомнит, чем обязан их отцу. Им оставалось лишь одно: исчезнуть, стать незаметными и надеяться, что никому не придет в голову, что они уже должны быть мертвы.
Раду и Лада сидели рядом со своим единственным другом. Раду с облегчением думал о том, что в их новой жизни уже не будет такого давления. Они возвращались в Амасью. Там они были счастливы. Наверное, смогут быть счастливы снова.
Но теперь у них с Ладой был общий секрет их бегства, о котором Мехмед никогда не узнает. Их тайна была глубже и темнее лесного омута. Лада взяла ладонь брата и сжала ее, и эта хватка была такой же болезненной, как их новый союз.
Они предали Мехмеда.
25
1451 год. Амасья, Османская империя
Лада кричала, ее голос разносил ветер, подхватывая его за ней, как шлейф. Она сильнее разогнала лошадь. Ее добыча была рядом, почти в пределах досягаемости, но они уже приближались к лесу, а как только они войдут в лес, она ее потеряет. Она этого не допустит.
Последний рывок - и она уже была на расстоянии вытянутой руки от другой лошади. Она перекинула ногу через седло, удерживая равновесие на боку. Выкрикнув боевой клич, она спрыгнула со своего коня и врезалась в Раду.
Он вскричал от неожиданности, а она стала искать, за что уцепиться. Завернув свою руку в его плащ для опоры, она перекинула верхнюю часть тела через седло и схватила поводья. Лишенная равновесия, лошадь резко отпрянула в сторону и остановилась так внезапно, что Лада и Раду повалились на землю.
- Что ты творишь? - крикнул Раду, отпихивая ее. Она перекатилась на спину. Над ней сияло яркое синее небо.
Она рассмеялась.
- Ты что, растеряла последние остатки разума? Ты могла убить нас обоих!
Все еще задыхаясь от смеха, Лада потрепала Раду по щеке.
- Но я выиграла.
- Ты… - Он ткнул ушибленным пальцем в ее руку. - Ты… - Наконец, приведя в порядок дыхание, Раду покачал головой и улыбнулся. - Ты жульничала.
- Жульничества не существует. Есть только победители и проигравшие. Я - победитель.
- А если бы мы оба погибли?
- Если бы ты погиб первым, я бы все равно считала себя победителем.
То ли вздохнув, то ли усмехнувшись, Раду поспешил к своей лошади, которая стояла поблизости и все еще испуганно таращила глаза. Раду заговорил с ней низким, мягким голосом, поглаживая ее длинную бархатистую морду. Лада огляделась в поисках своей лошади. Она тоже находилась рядом, под пологом деревьев, и смотрела на них.
Скорее всего, пряталась от нее, умная тварь.
Раду успокоился и собрал обеих лошадей, затем протянул руку Ладе. И снова она с изумлением и ревностью отметила, что его ладонь больше ее. Ростом она достигала его подбородка, если вставала на мысочки. За последние два года ее брат превратился в мужчину. Он вырос быстрым, стройным и сильным. Херувимская пухлость его щек постепенно растаяла, обнаружив под собой скулы и крепкую челюсть. Никаких детских черт, способных уравновесить огромные глаза, не осталось, и теперь они занимали пол-лица. Под густыми бровями глаза обрамляли пушистые темные ресницы. Длинные непослушные кудри Раду связывал в хвост.
- Ах, - пробормотала она, запустив пальцы в его кудряшки. - Ты такой милашка. Как хрупкий мотылек под моим сапогом.
- Ах, - ответил он, потянув прядь ее густых и жестких волос. - Ты такая сумасшедшая. Как бешеный пес, которого нужно осадить.
Обратно к крепости они ехали шагом, по тропе, извивавшейся вдоль берегов реки. Когда они проезжали через город, некоторые торговцы и лавочники радостно махали Раду, и он останавливался, чтобы осведомиться о заболевших детях, выражал надежду на богатый урожай и обсуждал другие обыденные вещи, казавшиеся Ладе пустыми и скучными. Никто не здоровался с Ладой и даже не замечал ее присутствия.
Без Раду она бы сошла с ума от этой жизни. Они сильно сблизились за два года с тех пор, как бежали из Эдирне. Кровь и тайны объединяли их, и они понимали, что, кроме друг друга, у них никого нет.
Это что-то да значило.
Мехмед был третьим членом их союза. Он видел в них верных друзей и единственных своих сторонников. Лада знала больше, чем он, и чувство вины делало ее мягче и разрушало гнев, который она хранила так долго.
Здесь они были в безопасности. И это тоже что-то да значило.
Однако последние полгода оказались самыми скучными в ее жизни. Началась еще одна война против Хуньяди, и каждый, кто хоть что-то значил, ушел на войну. Даже Мехмеда призвали.
Кто-то выкрикнул ее имя, отчего она замерла и резко осадила лошадь. Она обернулась и увидела Николае, который скакал к ней и улыбался привычной легкой улыбкой, несмотря на огромный шрам, который шел от лба, через переносицу и на левую щеку.
- Лада! Соскучилась по мне?
Она нахмурилась и почесала подбородок.
- А ты разве уезжал? Я что-то не заметила.
- Ты каждую ночь рыдала перед сном.
- Я наслаждалась благословенной тишиной, которая воцарилась после твоего ухода.
Он хлопнул ее по плечу, продолжая лучезарно улыбаться, и она, наконец, позволила себе улыбнуться в ответ. На самом деле она была очень рада.
- Расскажи мне все. В том числе то, как это произошло, - сказала она, кивнув на его шрам.
- Это? Прощай, мое прекрасное лицо. Разве это не трагедия?
- Ты должен быть благодарен судьбе. Впервые в жизни у тебя две брови вместо одной.
Николае откинул голову назад, и его раскатистый смех заполнил всю площадь.
- Мой маленький дракон, ты всегда отыщешь в жизни светлую полосу. Идем. Выпьем.
Раду поехал с ними, держась рядом с лошадью Николае. Его глаза прощупывали улицу, а тело было напряжено. Он привстал в стременах, как будто стоя мог заставить материализоваться то, что так жаждал увидеть.
- Все возвращаются?
Лада и Николае обменялись понимающими взглядами. Она владела собой, но на самом деле ей отчаянно хотелось проехаться по всему городу, чтобы отыскать Мехмеда первой. Где он был? Был ли он в безопасности? Не ранили ли его, как Николае?
Николае попытался потрепать Раду по голове, но уже не смог до него дотянуться.
- Мехмед остановился в Эдирне. Не знаю, когда твой хозяин вернется, щеночек. Скажи, Лада, тебе удалось привить ему хорошие манеры, пока Мехмеда не было рядом?
- Увы, все попытки провалились. Он заливает свой коврик каждую ночь - и мочой, и слезами.
- Так приятно видеть, что ты вернулся невредимым, Николае, - сухо заметил Раду. Он махнул и ускакал прочь, оставив Ладу и Николая наедине. Он бы в этом ни за что не признался, но он уехал для того, чтобы не делать того, что они собирались делать дальше, и утаить тот факт, что готовился соблюдать Рамадан. Как будто бы Лада об этом не знала.
Лада и Николае сели в дальнем конце маленькой таверны, которую часто навещали янычары. За небольшую дополнительную плату хозяин частенько забывал о запрете на спиртное. Лада выслушала несколько историй, в том числе о постыдном бегстве Хуньяди, прежде чем, наконец, задала единственный вопрос, ответ на который хотела услышать.
- Как дела у Мехмеда? - спросила она, изобразив невинное любопытство. За последние два года они уйму времени потратили на изучение тактики, анализ прошлых битв, сбор сведений, касающихся всего, что могло представлять угрозу Османской империи. После унизительного свержения с трона Мехмед был полон решимости больше никогда не попадать в подобную ситуацию.
И после того, как она предала Мехмеда, а ее собственный отец предал ее, Лада сделала все, что в ее силах, чтобы ему помочь.
- Юный зилот удивил всех нас, - Николае поднял кружку и улыбнулся, из-за чего его шрам на щеке стал похож на змейку. - Те из нас, кто оказался на правом фланге под его командованием, понесли наименьшие потери. Он знал свое дело и выполнял его на совесть. Даже лучше, чем наш отец султан.
Лада заслонила лицо тяжелой кружкой, чтобы скрыть предательскую улыбку.
- Осторожно, Николае. Это было очень похоже на похвалу.
- Будь я проклят, если когда-нибудь назову его отцом, но из твоего Мехмеда теперь может выйти пристойный султан. Если только он не прольет всю нашу кровь у стен Константинополя.
Обрадованная новостями о триумфе Мехмеда, Лада расслабилась и стала наслаждаться историями Николая о кампании и неправдоподобными байками о резне, крови и личных подвигах. К ним присоединились еще несколько янычар, которые не были набожными, любили выпить и всегда старались рассесться в темных уголках. Вскоре помещение было забито, все сидели плотно плечо к плечу, осоловелые от спиртного и долгого путешествия.
- Но ты так и не рассказал, как тебе удалось наконец получить две брови, - напомнила она, едва Николае завершил свой шутливый рассказ о том, как он пытался вытянуть саблю из упрямых бедер венгерского солдата, пока его не настиг орущий трансильванец.
- Ах, это. Я по уши втюрился в лагерную швею. - Николае жестом указал на свой пах. - Ей все время приходилось подгонять стандартную униформу под мое массивное хозяйство, пока, в конце концов, она не израсходовала на это весь свободный материал. Ее ножницы оказались очень острыми.
Помещение содрогнулось от взрыва хохота. Лада закатила глаза, радуясь, что в помещении довольно темно и никто не заметит, что она покраснела от смущения. Обычно она избегала подобных мужских разговоров, опасаясь последствий, но она так соскучилась по ним, что теперь не хотела упустить ни одной похабной шуточки. Она насмешливо фыркнула.
- Скорее уж она перепутала, приняв твое хозяйство за одну из своих тонких иголок.
Николае расхохотался так громко, как никогда в жизни, да еще и несколько раз ударил ее по плечу. Она откинулась назад, потянулась и усмехнулась своему другу.
- Могу показать тебе его, если хочешь. - Николае широко развел руки. - Ты легко теряешь сознание?
- У меня не очень хорошее зрение. Мне потребуются какие-нибудь линзы, чтобы разглядеть столь крошечный предмет.
Несколько солдат ударили по столу, а один даже упал со стула, то ли напившись вусмерть, то ли от хохота. Иван, который невзлюбил Ладу, когда она победила его в борьбе в тот день, когда познакомилась с Николаем, наклонился вперед.
- А вот эти предметы не такие уж и маленькие. - Он вытянул руку, схватил левую грудь Лады и больно сжал ее.
Не успела она отреагировать, как Николае оттолкнул Ивана, приложил его головой об стол и скинул на пол. Вмяв лицо Ивана в утрамбованный грязный пол, Николае прорычал:
- Лада - одна из нас. А мы не обращаемся друг с другом в такой манере. Понял?
Иван прорычал в знак согласия. Николае вернулся за стол и улыбнулся своей легкой улыбкой, но тяжелая тишина отравила атмосферу. Такого с Ладой никогда прежде не случалось, но она подозревала, что была обязана этим Николае. Сколько времени он пресекает эти попытки? Сколько всего ему пришлось сказать вдали от ее ушей? То, что Николае приходилось ее защищать, свидетельствовало о том, что она не одна из них, и никогда ею не будет, несмотря на все его заверения. Она чувствовала это, она знала, что никогда не станет их ровней. Она всегда будет сама по себе.
Взгляд Ивана, когда он с трудом поднялся с пола, обещал ей неспокойное будущее.
На его взгляд она ответила, не мигая.
26
Раду смотрел, как к крепости приближается караван, и ждал, задохнувшись от радостного возбуждения. В центре каравана двигалась прекрасная повозка, с двадцатью янычарами и парой конных евнухов, что показалось Раду странным. Однако присутствие евнухов объяснилось, когда дверь повозки отворилась, и показался другой член семьи султана, а не тот, с кем Раду так отчаянно жаждал воссоединиться.
Из повозки вышла Хюма. Отвращение отразилось на ее лице, когда она осмотрела лежащую под ними и жмущуюся к реке Амасью. Раду, вспомнив, какой была их последняя встреча, исполнился тревоги.
- Раду! Ну надо же, как ты вырос! - Она протянула руки, и Раду взял ее руки в свои, не зная точно, как ее приветствовать.
- Отлично выглядите.
Она рассмеялась, низким и хриплым смехом, как дыхание, наполненное дымом.
- Внешность обманчива. Он не со мной, так что прекрати смотреть через мое плечо.
Раду улыбнулся фальшивой улыбкой.
- Что привело вас в Амасью, если вы вернулись не с Мехмедом? - Ему хотелось лишь одного: спросить у нее, когда вернется Мехмед и почему он задерживается. Но он чувствовал, что сохранять спокойствие очень важно.
- Я здесь по семейным делам.
- Но… Мехмед еще в Эдирне? Какие семейные дела у вас тут без него?
Хюма на мгновение задержала взгляд на его лице, затем рассмеялась.
- Ты действительно почти ничего не знаешь о жизни моего сына? Сладкий мальчик. - Она потрепала его по щеке. Ее ладонь была сухой и мягкой. - Пойдем, проводи меня внутрь. Мы все нагоним. Позови свою очаровательную сестру, чтобы мы воссоздали наш счастливый союз.
- Она, должно быть, с янычарами. С тех пор как они вернулись, я ее почти не вижу.
Хюма издала странный горловой звук, но ничего не сказала. После того как она заселилась в одни из самых лучших покоев в крепости, Раду пошел искать Ладу. Он мог бы послать за ней, но ему не хотелось оставаться одному в компании Хюмы. Тайна между Ладой и ним ощущалась как бремя, но, тем не менее, это был союз. А с присутствием здесь Хюмы он стал похож на угрозу.
Прибывшие с Хюмой янычары разгружали вещи.
- Можешь показать нам казармы? - спросил один из них.
- Я как раз туда иду. Следуйте за мной. - Он повернулся, чтобы показать солдату дорогу, но застыл на месте, пытаясь вспомнить, откуда он его знал. У мужчины было круглое лицо, полные губы и редкие зубы. Это предвещало грузное тело, но у мужчины, напротив, было худощавое телосложение и длинные конечности. Теперь Раду был почти с него ростом, и он понял, что мужчина на самом деле гораздо моложе, чем он его помнил.
Лазарь озадаченно улыбнулся.
- Мы знакомы?
- Я искал тебя с тех самых пор, как мы приехали сюда! Поверить не могу! - Раду схватил Лазаря за плечи, и лицо янычара осветилось теплой, открытой улыбкой, когда-то давно дарившей Раду успокоение и уют.
- Маленький мальчик из конюшен! Не может быть!
- Что ты здесь делаешь?
- Меня перевели в отряд Ильяша. Нас всех перевели.
- Как здорово! Я так рад тебя видеть. Правда. - Раду не мог отвести взгляда от лица Лазаря, не мог поверить, что его друг, потерянный так много лет назад, вернулся. Это слегка смягчило острую боль от разочарования и несбывшейся надежды на возвращение Мехмеда.
- Обычно мое присутствие не вызывает такой радости. Мне даже захотелось снова исчезнуть из твоей жизни на несколько лет, просто для того, чтобы удивить тебя еще раз. - Лазарь обхватил Раду рукой за плечи, и они вместе пошли к казармам.
Вскоре Лазарю пришлось уйти, чтобы решить логистические задачи, но он пообещал, что они будут часто видеться. Возбужденный от радости, Раду нашел Ладу. Его настроение резко испортилось, когда он вспомнил, зачем он ее искал.
- Хюма приехала, - сказал он без предисловий.
Лада вздрогнула и отложила в сторону саблю, которую затачивала.
- Мехмед?
- Нет. Она хочет нас видеть.
- Я не хочу ее видеть.
- Лада, - сказал Раду, и Лада покорно опустила голову. Она, как и Раду, знала, что Хюма всегда могла получить от них все, что хотела.
Когда Раду и Лада вошли в гостиную, Хюма сидела, держа в руках огромный лоскут с искусной вышивкой. Она подняла голову и широко улыбнулась.
- Лада, дорогая! У тебя есть нити?
Раду не понял, почему Лада расхохоталась так невесело, на грани истерики.
- Нет, - ответила она, качая головой. - У меня нет нитей. Ни одной.
В ответ на выходку Лады Хюма лишь подняла бровь и смерила ее взглядом с ног до головы, будто Лада была крошкой на полу.
- Вижу, ты не оставила стремления стать мужчиной.
- У меня нет желания быть мужчиной, - огрызнулась Лада, овладев собой.
- Однако ты носишь шаровары и тренируешься с янычарами.
- Да, потому что в противном случае я буду сидеть в этой комнате вместе с вами, невидимая, поглощенная шитьем и стареющая. Как странно, что я выбрала другой путь.
Хюма щелкнула языком.
- В том, чтобы быть женщиной, заключена огромная власть. Ты упускаешь свои возможности. Я бы могла сделать с тобой очень многое, если бы ты мне позволила.
Лада повернулась, чтобы уйти, но Хюма похлопала ладонью по месту рядом с собой. Лада нахмурилась, ссутулилась и прислонилась к стене, глядя на Хюму прищуренными глазами.
- О чем вы хотели поговорить, Хюма? - спросил Раду. Чем дольше она находилась здесь, не называя им причину, тем больше он нервничал. Почему Мехмед до сих пор не вернулся? Не случилось ли чего в Эдирне? А вдруг Хюма приехала сюда, чтобы рассказать им, что их заговор был раскрыт, и Мехмед их ненавидит?
Раду сжал кулаки так, что побелели костяшки.
Хюма не обратила на него внимания, подбирая цветные нитки, тянувшиеся из ее вышивки.
- Скажите, вы когда-нибудь слышали о Феодоре Византийской?
Лада с раздражением посмотрела на Хюму.
- Она что, тоже умела вышивать?
- Нет, она была проституткой.
Раду сидел на скамье рядом с Хюмой, смущенный, но заинтригованный. Судя по началу истории, Хюма не собиралась рассказать им, что Мехмед хочет их убить за то, что они отняли у него престол.
- Она жила около тысячи лет назад в Византии, когда Византия была еще Византией, а не одиноким тоскливым городом, цепляющимся за жизнь внутри своих стен. Ее отец дрессировал медведей, а мать была актрисой. - Хюма произнесла слово актриса с понимающей ухмылкой, подразумевающей все остальные обязанности, которые выполняла актриса. - Феодора пошла по ее стопам и стала довольно успешной во всем, за что бралась. Существует несколько интересных историй об ее ранней жизни. Но я их опущу, потому что они непристойны для смешанной компании. - Она взглянула на Раду, который смотрел в сторону, изо всех сил стараясь не покраснеть. Он не понимал, почему она считала приемлемым поделиться этими историями с Ладой, но не с ним.
- Зачем вы нам это рассказываете? - безразличным тоном спросила Лада.
- Делаю тебе одолжение. Будь снисходительна. Через много лет Феодора, в конце концов, приняла христианство и стала жить честной, но простой жизнью. Она пряла шерсть рядом с дворцом. Именно там она повстречала Юстиниана. Императора Юстиниана. Возможно, его привлек ее ум, скромное происхождение, ее… опыт. Забыв обо всем, он в нее влюбился. Он отменил правила, не позволявшие ему жениться на актрисе, и ее короновали императрицей. Не супругой императора, как вы могли подумать. А полноценной императрицей, полноценной партнершей своего мужа. Представьте себе. - Хюма замолчала, ее взгляд смягчился и устремился вдаль. Затем она снова стала собой. - Прежде она развлекала мужчин со сцены и за кулисами, а теперь правила всей Византией. Она подавила мятеж тогда, когда ее муж бы сбежал, усовершенствовала законы для всех женщин и помогла отстроить самый красивый кафедральный собор в мире - Святую Софию. Он по сей день стоит в Константинополе как свидетельство того, что Феодора и ее супруг сделали вместе. - Хюма наклонилась вперед. - Она никогда не брала в руки сабли, но тридцать тысяч предателей умерли по ее
приказу. Она была проституткой, склонявшейся перед каждым мужчиной с достаточным количеством монет, а потом женщиной, которая ни перед кем не склонялась. Думаете, она сделала все это, одеваясь в шаровары?
- Ей все же потребовался мужчина, - сказала Лада, глаза которой превратились в узкие щелочки.
Хюма обнажила зубы в предательском подобии улыбки.
- Ты отлично поняла эту историю. - Она закашлялась, сухо и громко, и прошло некоторое время, прежде чем она снова смогла заговорить.
- Может, вам что-нибудь принести? - спросил Раду.
Она махнула рукой.
- Я понимаю твою позицию лучше, чем ты думаешь, - сказала она Ладе. - Но ты сдерживаешь Мехмеда. Прими решение, Лада. Если не хочешь выходить замуж за моего сына, отпусти его.
Лада встала и прошипела:
- Я его не держу!
Раду тоже не мог поверить в то, что услышал.
- Разговоров о женитьбе не было, на ком бы то ни было! - Он посмотрел на Ладу, ожидая подтверждения. Их на свете только трое, так есть и так было всегда. Не было такой любви между Ладой и Мехмедом, какую бы не разделяли Раду и Мехмед. Нет, он бы это заметил. А Раду и Мехмед являли собой союз верного братства, который, несомненно, делал их более близкими, чем любой союз, который Мехмед разделял с Ладой.
Хюма покачала головой.
- Мехмед хотел вернуться в Амасью немедленно. Я убедила его остаться в Эдирне, чтобы обрасти связями, создать основу для своей власти. С тех пор, как он ушел, мало что изменилось. У меня нет ничего, даже уважения мужа, - она выплюнула это слово как сгнивший финик, - и обещания сына, что он когда-нибудь станет способен удержать трон, который я для него охраняла. Ему следовало бы использовать для своей выгоды его успех против Хуньяди, а не умирать от тоски и стремиться вернуться в это заброшенное место. Но он был так счастлив здесь со своими дорогими, верными друзьями, что он не обращает внимания на по-настоящему важные вещи. Поэтому говорю тебе еще раз: отпусти его на свободу.
Холодная ярость Лады была почти ощутима.
- Простите мне мое замешательство. Свобода - это не то, с чем я хорошо знакома.
- Это глупо. - Раду вытянул вперед руки и попытался говорить легко и непринужденно. - Все это время Мехмед учился, готовясь править. И нам никогда его от этого не удержать. Вы же знаете, что мы бы сделали - что мы сделали - все, чтобы его защитить.
- О да, знаю. Но он этого не знает, не так ли? И если я вдруг заподозрю, что вы двое стоите у меня на пути, я уберу вас, не колеблясь.
В жилах Раду похолодела кровь. Несомненно, Хюма бы их убила. А еще хуже то, что она могла бы сказать Мехмеду правду о том, как он лишился трона. Тогда они потеряют его навсегда. Раду не представлял себе жизни без него.
Хуже того - он прекрасно представлял себе жизнь без Мехмеда. Он провел так все годы своего детства, и ему никак не хотелось вновь погружаться в эти одиночество и холод, даже если рядом с ним будет Лада.
Хюма встала, уронив драгоценный лоскут ткани на пол.
- Меня ждут дела. Не забудьте то, о чем мы говорили. - Уходя, она наступила на вышивку, как будто сотни часов кропотливой работы над стежками ничего не значили.
27
Через две недели после неприятной встречи с Хюмой и ее скорого отъезда в столицу, целый месяц спустя после того, как янычары вернулись, а Мехмед - нет, Лада снова находила любые отговорки, чтобы не тренироваться с солдатами Николае. Все изменилось. Прежде она прилагала все усилия, чтобы доказать, что она самая быстрая, самая умная, самая беспощадная. Но после развратного нападения Ивана и защиты Николае она увидела, что все это не имело смысла. Она никогда не станет лучшим янычаром, потому что она никогда не станет янычаром. Она никогда не станет могущественной сама по себе, потому что навсегда останется женщиной.
Она думала, что возвращение солдат положит конец безделью и меланхолии, мучавшей ее в течение полугодовалого отсутствия Мехмеда, но оно только усугубило ее. Даже Раду стал рассеянным и раздраженным. Он боялся, что Мехмед никогда не вернется, боялся, что Хюма сообщит ему то, что еще долго будет удерживать его вдали от них.
Солнце нещадно палило, и Лада разделась до нижнего белья. Она привыкла носить длинные туники, подвязанные поясом, надевая под них свободные шаровары. Хюма этого не одобряла, но если это и шокировало кого-то в крепости или в деревне, никто не утруждался - или не осмеливался - в этом признаться. Еще у нее были новые кожаные манжеты, которые она носила на запястьях, и в каждой из них был спрятан кинжал. Она расстегнула застежки и положила манжеты поверх одежды, рядом с сапогами. Наконец, она развязала белый шарф, который стягивал ее безнадежно спутанные волосы. Она расправила шарф перед собой и посмотрела на него. И задумалась, не потому ли она всегда выбирает белый цвет, что он напоминает ей шапку янычар.
Но ни один шарф не мог выглядеть в точности так, как их шапка.
Сделав глубокий вдох, она скользнула в омут, притаившийся между камней и спрятанный за деревьями. Вода была темно-зеленой и такой ледяной, что у нее перехватило дыхание, а пальцы онемели.
Эта заводь по-прежнему оставалась их тайной, местом, которое они ощущали полностью своим. Когда они вернулись в Амасью, Мехмед был таким печальным, таким разочарованным. Он не хотел упускать трон. Поэтому Лада и Раду предприняли все возможные усилия, чтобы его развлечь. Они придумали игру: нужно было улизнуть от охранников Мехмеда и добежать до заводи. Эта затея шла на пользу им всем. Но после отъезда Мехмеда Раду отказался посещать это место. Лада здесь с тех пор тоже не была, боясь здешнего покоя и одиночества.
До сегодняшнего дня. Куда бы она ни шла, сколько бы людей ее ни окружало, она теперь всегда знала, что она одна. Точно так же она была одна и в прекрасном дворце.
Она закрыла глаза и поплыла на спине. Она держалась на воде так, что снаружи оставалось лишь ее лицо, а жаркие лучи солнца казались еще более горячими в сравнении с ледяной водой. Ее груди колыхались под прилипшей нижней рубахой. Она находила их и забавными, и неудобными. Лада почти не вытянулась вверх, зато стала плотнее и крепче, а ее груди стали мягкими и пышными. Они мешали ей сражаться, и из-за них она была вынуждена заново учиться метать кинжал и стрелять из лука. Но ей от них было никуда не деться - вот и сейчас они свободно колыхались на воде.
Порой они ее пугали.
Соски как будто жили своей, отдельной жизнью. Иногда они были плоскими и маленькими. Иногда набухали и становились выпуклыми. Она подозревала, что теперь это случилось из-за холодной воды, хотя подобное происходило и при других обстоятельствах. Няня бы ей это объяснила.
Или Хюма. Но она скорее отрезала бы себе грудь, чем спросила у Хюмы совета касательно своего тела.
Иногда она думала, каково это было бы - иметь маму. Помогла бы она пережить Ладе мучительное первое кровотечение, успокоила бы и убедила, что нет, она не умирает? Помогла бы скрывать улики дольше, чем это получилось у нее одной?
Нет. Ее мама в ужасе отползла бы прочь или переложила эти обязанности на няню.
Лада погрузила лицо в воду. Мама. Няня. Даже подруга. Возможно, если бы в ее жизни было больше женщин, физические и социальные ограничения в жизни женщины не приводили бы ее в такую ярость.
Она подумала о вышивании. О тяжелых, многослойных юбках, о тесных туфлях. Об опущенных глазах и жеманных улыбках. О своей матери. О Хюме, Халиме и Маре. О бесчисленных способах быть женой, бесчисленных способах быть женщиной.
Нет, будь рядом с ней женщины - это ничего бы не изменило.
И она все еще могла научиться стрелять из лука лучше всех, да будут прокляты ее груди. Она положила на них ладони и сжала так сильно, что стало больно, пытаясь понять, чего хотел Иван. Что привлекательного в этих бугорках из плоти? Тут Лада вскрикнула: сверху на нее упало тело, увлекая ее под воду. Она резко вынырнула на поверхность, откашливаясь.
И увидела улыбающееся лицо Мехмеда в сантиметрах от своего лица.
Ярость от того, что на нее напали, улетучилась - ее унес ручей, смыв с лица и волос. Мехмед изменился. За месяцы своего отсутствия он резко повзрослел. И если Раду, возмужав, стал еще красивее, то Мехмед стал более жестким на вид. Недоступным. Это был уже не плачущий у фонтана мальчик, а султан - такой, каким он должен был быть.
Но сейчас, рядом с ней, жесткие черты его лица смягчились и стали близкими и знакомыми, особенно когда он улыбнулся так, как улыбался мальчишкой. Его губы были мягкими, пухлыми и зовущими, но в глазах сквозило лукавство.
Лада смотрела на его рот и не могла отвести взгляд.
- Скучала по мне? - поддразнил он ее.
Ее шепот слетел с губ прежде, чем она успела обуздать свои чувства.
- Да.
Он обхватил руками ее талию, как делал прошлым летом, когда играл с нею, возился и таскал ее. Но на этот раз он оставил руки там. Сквозь тонкую материю рубахи она ощущала их тепло. Его голос стал сиплым и более низким, чем прежде.
- Я тоже по тебе скучал.
Он притянул ее к себе, и внутри Лады началась война. По привычке она хотела оттолкнуть его, осадить остроумной, резкой фразой, придумать, что делать со своими бесполезными руками, которые беспомощно висели на воде по обеим сторонам от нее.
Слова Хюмы эхом раздались в ее голове. Отпусти его. Действительно ли она его держала?
Хотела ли она этого?
Как будто в ответ на ее отчаяние, ее руки сами поднялись и обхватили голову Мехмеда, запутавшись в его мокрых волосах. Ее губы, с которых никогда не капало ничего, кроме яда, нашли его губы и заполыхали сладким огнем, ставшим началом чего-то нового и дикого. Его губы ответили на поцелуй и раскрылись, его зубы нашли ее, его язык встретил ее.
Это было похоже на борьбу.
На падение.
На смерть.
- Мехмед? - позвал Раду. Его голос звучал приглушенно и размыто, как будто голова Лады все еще находилась под водой. Лада с Мехмедом прекратили свое сладкое сражение, и она вдруг заметила, что ее ноги обхватывают его талию, его ладони сжимают ее бедра, а их тела плотно прижаты друг к другу.
Она оттолкнула его, погрузилась в воду и уплыла на другую сторону бассейна как раз в тот момент, когда Раду возник из-за деревьев и прыгнул в омут между ними. Он отряхнулся. Вода стекала с его волос, в них сверкали капельки солнца. Он радостно рассмеялся. Смех Мехмеда получился не таким искренним. Его взгляд пронзал глаза Лады. Его брови приподнялись, то ли спрашивая, то ли обещая - она точно не знала.
- Мехмед вернулся! - закричал Раду.
- Думаю, она заметила, - сказал Мехмед.
- Лада, - Раду подплыл к ней и играючи толкнул в плечо. - Вода не такая уж холодная. Почему ты дрожишь?
Лада оторвала свой взгляд от Мехмеда.
- Просто так.
28
Раду засмеялся и бросил свою деревянную учебную саблю.
- Я закончил.
Лазарь улыбался озорной улыбкой, хотя на его лбу и над верхней губой выступили капли пота.
- У тебя неплохо получается. - Он поправил свою длинную белую шапку, из-под которой выбилось несколько прядей темных волос.
Лазарь был частью одного из самых счастливых фрагментов в жизни Раду, и радость, которую он приносил, могла посоперничать разве только с радостью от того, что месяц назад вернулся Мехмед. Хотя по предложению Мехмеда Раду тренировался с янычарами уже несколько лет, именно появление среди них знакомого лица сделало эту обязанность такой приятной. Лазарь всегда вызывался добровольцем, когда Раду приходил в казармы в поисках партнера. Ловкий в бою и щедрый на шутки, Лазарь и тут оставался таким же ярким пятном, каким был в Тырговиште. Теперь десятилетняя разница в возрасте была совсем не так заметна, чем когда Раду был мальчиком.
Лазарь положил свою саблю рядом с саблей Раду.
- Скоро ты даже сестренку свою превзойдешь.
Раду прислонился к стене и покачал головой.
- Только постарайся сделать так, чтобы она этого не услышала, иначе она начнет тренироваться еще больше. Я и так ее почти не вижу.
Лазарь поднял смоляную бровь.
- Это плохо?
- Она - моя семья.
- Да, несчастное ты создание.
Раду рассмеялся и потянулся к ведру с водой. Он глотнул немного и смочил водой шею. Лазарь наклонился, взял ведро, снял шапку и опрокинул его себе на голову.
Раду отпрыгнул, но все же успел промокнуть.
- Безрукий недотепа!
Лазарь улыбнулся, и его лицо стало по-мальчишечьи озорным. Он прятал ведро за спиной.
- Тогда подойди и возьми его.
Что-то в его голосе заставило Раду остановиться, и где-то внутри него, между сердцем и ребрами, возникла странная гудящая пустота. Но вдруг кто-то выкрикнул его имя, он обернулся и у дальней стены тренировочного корпуса увидел Мехмеда.
- Мехмед! - отозвался Раду, сияя. После столь долгого расставания он теперь радовался Мехмеду каждый раз. Лицо Мехмеда всегда удивляло его, как вопрос, на который Раду все никак не мог найти ответ.
Мехмед взволнованно размахивал руками.
- Сегодня за ужином мы примем дервиша, аскета, который прибыл сюда из Индии. Вот ты удивишься, когда увидишь его ноги! И его лицо - он и правда святой! Иди, помойся и приходи в мои покои.
Раду кивнул, заразившись восторгом Мехмеда. С тех пор как в прошлом году умер мулла Гюрани, Мехмед все больше искал носителей особых форм религиозного самовыражения: дервишей, которые давали обет бедности и странствовали по миру, учеников, которые постигали науки, стремясь лучше понять слова Пророка, и даже наставников, которых считали еретиками. Мехмед никогда не довольствовался слепым следованием ритуалам ислама. Это была одна из черт, которая так нравилась Раду. Учеба рядом с ним всегда превращалась в приключение.
Попрощавшись с Мехмедом, Раду повернулся к Лазарю и, охваченный радостным предвкушением, пошел в его сторону. Лазарь прищурился и натянуто улыбнулся.
- Будь осторожен, братик.
Раду остановился, прекратив собирать раскиданное оружие.
- Что ты имеешь в виду?
- Есть некоторые вещи, которых желать не принято. Но всегда находятся люди, которые обходят это правило и смотрят в другую сторону. А еще есть вещи, которых хотеть невозможно. Даже само желание, если его заметят не те люди, приведет тебя к гибели. - Он многозначительным и тяжелым взглядом посмотрел на то место, где только что стоял Мехмед. - Будь осторожнее.
Раду стало трудно дышать, а сердце заколотилось так часто, что он подумал, что умрет. Что видел Лазарь? О чем он подозревал? Мог ли он, просто глядя на Раду, заметить, что с ним что-то не так, даже если сам Раду не понимал, что именно в нем не так? Все, что он знал, так это то, что в Мехмеде есть свет, притяжение, огонь, и что Раду чувствовал себя по-настоящему живым лишь тогда, когда находился рядом с ним.
Так что же было не так?
Лазарь прикоснулся длинными пальцами к спине Раду и оставил их там на несколько невыносимо долгих мгновений. Кровь бешено стучала в висках Раду.
- Дай мне знать, если вдруг захочешь… поговорить.
Раду посмотрел ему вслед, на пропитанную потом тунику, прилипшую к его широким плечам, и понял, что больше никогда, никогда не будет искать компании Лазаря. Потому что каким бы ни был этот секрет, каким бы ни был этот вопрос, который, как теперь знал Раду, он не понимал, что бы ни означала эта ноющая, непонятная пустота внутри него, ответ казался куда более пугающим, чем вопрос.
***
Два дня спустя воспоминание о разговоре с Лазарем доставляло такое же неудобство, как если бы кто-то сыпал песок на обгоревшую на солнце кожу. Раду сидел в саду, забившись в самый дальний угол крепости и спрятавшись в прохладной, густой тени плакучего дерева. Может быть, стоит попросить Мехмеда отправить Лазаря в другой регион? Он знал, что Мехмед выполнит его просьбу. Но что если Мехмед спросит о причинах? Что он ответит? Он ведь уже признался Мехмеду, как рад снова видеть своего бывшего янычарского защитника.
Нужно успокоиться. Мехмед - его друг. Его дорогой друг, единственный. Возможно, у Лазаря никогда не было такого друга, как Мехмед. Возможно, он не понимал, что чувствует Раду. Было очень глупо со стороны Лазаря предположить, что есть что-то неправильное, что-то опасное в том, чтобы любить Мехмеда больше всех на свете. Мехмед был наследником престола! Всем следовало его любить.
Мехмед привнес в его жизнь спокойствие и надежду, помог вскормить божье семя, зароненное добротой Кумала в тот момент, когда Раду столь отчаянно в этом нуждался. Конечно, Раду ценил Мехмеда больше всех остальных. Он даже любил его больше, чем Ладу, что наполняло его чувством вины. Но Лада позволяла причинять ему боль по ее вине - давно, во времена их первого османского наставника. Раду никак не мог забыть, как она сидела, откинувшись на спинку стула, с бесстрастным выражением лица, когда его били за то, что она отказывалась отвечать. Мехмед такого бы не допустил.
Его любовь к Мехмеду была осмысленной.
Почему тогда взгляд Лазаря до сих пор заставляет его чувствовать, что с ним что-то не так?
Его отвлек звук шагов, громко скрипящих на засыпанной гравием тропинке. Хорошо укрытый в своем убежище, он стал смотреть сквозь завесу листвы. Лада металась из стороны в сторону, поворачивала то туда, то сюда, как будто ее тело было вовлечено в спор, и ни одной из сторон никак не удавалось одержать верх. Спустя несколько минут яростных колебаний, в течение которых было безжалостно обезглавлено целая клумба цветов, Лада резко остановилась. Но не так, как делала это всегда, чтобы замереть и понаблюдать. На этот раз она, остановившись, стала задумчивой и безмятежной. Ее рука, обычно такая напряженная, мягко и плавно коснулась ее губ. Лада с наслаждением закрыла глаза.
Раду затаил дыхание, глядя на нее и не понимая, что происходит в ее голове. Прошло очень много времени с тех пор, когда ему в последний раз хотелось узнать, о чем она думает. В большинстве случаев ему этого не хотелось. Но в это мгновение она превратилась из решительной и жестокой сестры в…
Девушку.
Вот в чем дело. Лада выглядела как девушка.
Он резко выдохнул, сдержав удивленный смех. Его сестра в мгновение ока превратилась из девушки обратно в хищницу. Ее глаза нашли источник звука, и в обеих руках сверкнули кинжалы.
- Кто здесь? - спросила она, широко расставив ноги и найдя баланс.
- Пожалуйста, не убивай меня. - Раду раздвинул листву и сложил руки в насмешливой мольбе.
- Ты за мной следишь? - В ее резком тоне звучала паника, как будто ее застали за чем-то плохим.
Но нет - дело было не в этом. В детстве Раду приходилось заставить ее за самыми ужасными занятиями. Однажды он увидел ее в конюшне, когда она душила Влада Данешти, невыносимого сынка бояр-соперников. Когда Раду вскрикнул от неожиданности, Лада просто подняла на него глаза и спокойно сообщила, что Влад сказал ей, что она стоит меньше, чем внебрачный сын их отца. Она наказывала его, и ей было интересно узнать, сколько времени придется его душить, пока он не потеряет сознание.
Застигнутая врасплох, она отпустила побагровевшего и кашляющего мальчишку. Он убежал, рыдая, и больше никогда с ними не играл. Но вспоминая сосредоточенное, задумчивое выражение на лице Лады, Раду время от времени задумывался о том, что было бы, если бы он там не появился? Продолжила бы она душить мальчишку с целью узнать, через какое время он умрет?
Но сейчас Лада была в ярости, и любопытство Раду возросло. Он замаскировал его умиротворенным выражением, в котором смешивались страх и смущение.
- Я не знал, что ты здесь, пока ты не закричала, - сказал он. Большие глаза, пухлые губы, поднятые вверх руки. Это было выражение, которое бессчетное число раз спасало его от беды. Его глаза и без того были огромными, а когда он невинно их распахивал, никто не верил, что он способен на обман. Что бы он ни делал - воровал еду из кухни, попадался за подслушиванием, нарушал протокол янычар: огромные глаза и смущенные извинения работали всегда.
Лада должна была об этом знать и не позволить обвести себя вокруг пальца, но ее плечи расслабились, и она убрала кинжалы.
- Что ты здесь шатаешься без дела?
Он придержал для нее ветки. Она постояла в нерешительности, затем залезла к нему под дерево. Было тесно, но они оба поместились, прижавшись спинами к стволу. Здесь было свежо и пахло зеленью.
- Здесь уютно, - сказал он.
Лада кивнула, неохотно соглашаясь.
- Это место такое… скрытое. Безопасное. - Она говорила по-валашски, играя с кожаным мешочком, который всегда висел у нее на шее. Раду слышал, что она разговаривает на их языке с Николае, но после того как много лет назад она позволила их первому османскому учителю его избить, он отказывался говорить с ней на валашском. Теперь язык их общего детства наполнил Раду необычным и потрясающим чувством близости.
- Я никогда не бывала в этом саду, - призналась она.
Раду осторожно постучал по кинжалу у нее на запястье, стараясь не спугнуть это драгоценное и хрупкое мгновение.
- Хорошо, что ты пришла подготовленной, потому что в этих садах часто встречаются убийцы и воры.
Лада резко ткнула его локтем в ребра. Зная ее, это было почти объятие. За месяцы отсутствия Мехмеда они сблизились. Теперь они сидели, спрятавшись в листве и разговаривая на языке их детства, и Раду подумал, как они могли допустить, чтобы между ними возникла такая дистанция, и возможно ли ее, наконец, сократить.
С тропинки донесся чей-то голос.
- Мехмед, - прошептал Раду.
Лада раздраженно перешла на турецкий язык. Драгоценное мгновение растаяло.
- Конечно, это Мехмед. Но куда он идет? Он сказал мне, что сегодня у него совет по налогам для провинций.
Раду нахмурился.
- А мне он сказал, что встречается с предводителями янычар, чтобы обсудить бюджет.
Они ждали, напряженно вглядываясь, высматривая объект своих желаний. Он прошел мимо в компании незнакомого мужчины. Но Раду узнал свободную белую одежду и бритую голову. Евнух. Поравнявшись с деревом, Мехмед рассмеялся, и на секунду Раду даже решил, что он их заметил и смеется над тем, какое странное место они себе выбрали. Но он продолжал идти рядом с евнухом. Их расслабленная походка и отсутствие церемонности между ними свидетельствовали о том, что они общаются довольно близко.
Когда мужчины вышли из сада, Лада выбралась из-под дерева и поспешила за ними. Раду старался не отставать. Он никогда не выходил через калитку в дальней стороне сада. Лада остановилась, осторожно огляделась и открыла калитку. Тропа извивалась вдоль задней части крепости, все еще огороженная стеной, узкая и необычайно интимная.
Они свернули за угол, и Лада остановилась так резко, что Раду в нее врезался. Перед ними стояло здание, какого Раду прежде никогда не видел. Судя по лицу Лады, она тоже удивилась его существованию. Стены вокруг него были высокими и обвиты плющом, но входные ворота были широко распахнуты. За ними они увидели часть роскошного сада, полнившегося всем, что только можно представить, в котором на деревьях наливались спелостью фрукты, а цветы окрашивали каждый кусочек буйством красок.
Раду ощутил негодование и обиду за то, что Мехмед скрывал от них лучшую часть сада, пока не увидел, что в саду ожидают несколько женщин. Они и сами были как цветы - нарядные, яркие и прекрасные такой же преходящей красотой. У одной из них, у той, что стояла в центре, на руках был ребенок.
Пока Раду пытался осознать, что это Мехмед уверенно подходит к женщине и берет на руки ребенка, что это Мехмед смеется и подкидывает малыша, как будто взвешивает на руке поросенка на рынке, Мехмед запечатлел восхищенный поцелуй на лбу малыша, ворота закрылись и отрезали их от яркой мечты. Раду не знал точно, то ли лязгнули ворота, то ли зазвенело у него внутри.
- Ты знал? - Голос Лады донесся издалека, как будто из-под воды, из пещеры, глубины которой никогда не увидят света.
- Нет.
Прошла целая вечность, прежде чем Раду заметил, что солнце садится, а он по-прежнему стоит один и глядит на ворота и на тайну Мехмеда, которую рассмотрел за ними. Мехмеда, оставившего его по эту сторону ворот.
***
В ту ночь Раду и Лада сидели одни в покоях Мехмеда. Они ждали его, хотя уже давно миновал тот час, когда они обычно собирались на поздний ужин. Они не разговаривали и не смотрели друг на друга. Раду завернулся в удушливое одеяло страдания и боли. Как мог Мехмед так поступить? Как он мог стать отцом?
Ужаснее всего для Раду было то, что Мехмед не рассказал ему об этом. Вот что вызвало это ужасное, царапающее чувство.
Понимающая улыбка Лазаря.
Дверь открылась, и Раду издал возглас облегчения. Мехмед пришел, он все объяснит, все вернется на свои места и станет так, как прежде. Раду поймет, что ему чувствовать.
Лада тоже встала и подалась вперед. Ее лицо было непроницаемой маской.
Лицо Мехмеда напоминало пустыню во время песчаной бури. Все его черты смыло выражение дикой ярости. Он бросил тяжелый лист пергамента к их ногам.
Лада подобрала его, нахмурилась, и ее лицо тоже исказил гнев.
- Что это такое? Ты что, смеешься надо мной?
Мехмед покачал головой.
- Уверяю тебя, я поражен не меньше остальных. - Он поднял руку и дотронулся до Лады, как будто успокаивал испуганную лошадь. Раду переводил взгляд с одного на другого. В этой сцене было что-то необычное, что-то новое. Что-то, что он упустил, погрязнув в волнах своего замешательства. Что это было? Что произошло?
В панике Раду попробовал вырвать пергамент у Лады, но она его крепко держала.
Мехмед криво усмехнулся и добавил тем же тоном:
- Это от моего отца. Судя по всему, меня приглашают на собственную свадьбу.
29
Эдирне, Османская империя
Золото было везде.
На пальцах, толстых и тонких, в носах, длинных и коротких, в ушах, на лбах, на шеях и запястьях, золото на руках, золото на щиколотках. Больше всего золота было на паре хрупких щиколоток, которые виднелись из-под вышитых золотом шелков, на паре слабых щиколоток, которые никогда бы не удержали свою владелицу в сражении и не спасли бы в погоне.
У Ситти-хатун, невесты Мехмеда, были отвратительные щиколотки.
Прошло всего два дня свадебной церемонии, которой предстояло продлиться месяц, а у Лады уже разболелась голова от резких духов, жирной пищи и громкой музыки. Ей хотелось взять у музыканта арфу и, как из лука, выстрелить из нее в бьющиеся золотые сердца всех присутствующих.
У нее не было ни минуты, чтобы поговорить с Мехмедом, она ни разу не оставалась с ним наедине после того случая в омуте, с тех пор, как они поцеловались, с тех пор, как все перепуталось и перевернулось с ног на голову. А Мехмед улыбался, смеялся и сидел со своей невестой с тощими щиколотками, рядом со своей до боли красивой невестой, оставляя обуглившееся дупло там, где он воспламенил что-то глубоко в Ладе.
Молодой человек, изогнутый и сверкающий, как сабля янычар, стоял на помосте и читал стихи. Его голос был текуч, как река. Он утягивал Ладу за собой, вовлекал в свое течение и кружил ее, пока его истории о доблести, любви и победе не наполнили ее легкие настолько, что она не смогла больше дышать.
Чтобы смыть этот вкус поэтической страсти, Лада взяла кубок с красным вином у слуги с кротким взглядом и разом осушила его. Ее удивило, что на свадьбе подавали вино, ведь религиозный Мехмед совсем не пил. Но она была очень, очень рада, что вино все же подавали.
В другом конце комнаты, похожей на пещеру, под мерцающим шелковым пологом, облокотившись на бархатные подушки, возлежали Мехмед и его невеста. Это было живое сердце империи, ее пульсирующая основа, питаемая любовью и восхищением подвыпивших гостей.
Лада скорее бы истекла кровью, чем порадовалась за него.
- Лада! - лицо Раду было таким же ясным, как лампы над ее головой. - Можно с тобой потанцевать? Нам нужно поговорить!
- Скорее уж я позволю главному садовнику вывести меня прогуляться во двор, - огрызнулась она.
Раду изменился в лице.
- Но мне нужно кое о чем тебя спросить.
Молодая женщина нарочно прошла рядом с ними, глядя на Раду сквозь густые ресницы и улыбаясь с такой притворной застенчивостью, что это выглядело почти неприличным. Лада заметила, что Раду успел потанцевать почти с каждой присутствующей здесь женщиной. В Амасье он ни за кем не ухаживал, но там и возможности такой не было. Ладу замутило от выпитого на пустой желудок вина.
Если Раду требовался ее совет касательно того, как ухаживать за османскими женщинами, он мог бы найти советчика получше.
- Я уверена, что ты и сам отлично справишься, - насмешливо произнесла она.
Раду скорчил обиженную гримасу, но потом овладел собой и ушел. Расстроенная из-за него, расстроенная из-за себя, Лада повернулась, чтобы бежать, и нос к носу столкнулась с Хюмой. Ее губы были накрашены ярко-красным цветом, который идеально сочетался с оттенком ее платья. Она выглядела как сверкающая рана.
- Пойдем со мной, - сказала Хюма, протянув руку.
Нахмурившись, Лада позволила Хюме взять себя под локоть и отвести в дальний угол комнаты, в который меньше всего проникал свет со свисающих канделябров. Свечей горело так много, что потолок потемнел от копоти, и эти узоры двигались и переплетаясь, оставляя после себя грязь.
А может быть, просто Лада слишком много выпила.
- Ты выглядишь расстроенной, детка.
Лада горько рассмеялась, теребя свою одежду. Каждый день на этой неделе ее одевали служанки. Хотя она пыталась отвоевать себе право носить такую же одежду, как у янычар, ее снабдили драпированными платьями и шелковыми туфлями. Сегодня вечером ее платье было таким темно-красным, что казалось черным, с более глубоким вырезом, чем ей бы хотелось, и белым поясом. Ее волосы были причесаны и убраны назад; косы и локоны спускались вниз по спине. Но, по крайней мере, на ней были ее сапоги.
Хюма провела пальцем по ее ключице.
- Здесь не хватает ожерелья, чтобы привлечь внимание. - Она указала на груди Лады.
Лада мысленно запустила в Хюму стрелу из ладана.
Но взглянув в лицо женщины, Лада поняла, что Хюма тоже не рада здесь очутиться. Лада полагала, что Хюма будет испытывать восторг от своей роли матери жениха, будет гордиться собой и радоваться новой власти. Она не хотела, чтобы Мехмед женился на Ладе - и вот, он женится на другой.
Но вместо этого Хюма оглядела комнату, прищурившись и поджав губы.
- Примите мои поздравления, - сказала Лада.
Хюма фыркнула и резко махнула рукой.
- Давай не будем притворяться. Со мной никто по этому поводу не советовался. Это политический союз, выбранный Мурадом для обеспечения безопасности на восточных границах. Странный поступок, учитывая то, что вскоре он собирался снова отказаться от трона - теперь, когда Мехмед повзрослел.
Лада взглянула на комнату свежим взглядом. Здесь не было ни одного учителя Мехмеда, ни одного из его любимых святых. Ни одного, с кем он успел поработать в тот короткий срок, когда был султаном. Однако Казанци Доган, возглавивший мятеж, был здесь. Мехмед бы его точно не пригласил. Нити власти исходили не из бьющихся сердец новобрачных, как она прежде считала. Они исходили от… Мурада.
- Но я думала, что с этим браком… и что у Мехмеда наследник…
Хюма мрачно рассмеялась.
- Ребенка от наложницы вряд ли можно считать гарантией. А брак с туркменским кланом, с которым мы уже заключили союз? Это поступок рассчитан на укрепление, а не на созидание. Не на то, чтобы расширяться или создавать власть и связи для Мехмеда. Это укрепит Мурада и не даст никаких преимуществ Мехмеду. Ребенок и невеста не играют никакой роли. Они ничего не меняют.
Что-то в груди Лады расслабилось. В душной комнате стало легче дышать.
Хюма посмотрела туда, где отец Ситти-хатун, слегка опьяневший, возбужденно беседовал с несколькими пашами, которые смотрели через его плечо туда, где бы им гораздо больше хотелось оказаться в этот момент.
- Ты знаешь, что два месяца назад у Мурада родился сын? - спросила Хюма. - Это такое счастье, что он произвел на свет еще одного мальчика. - Хюма замолчала, и Лада услышал жуткий скрежет, который, как она предполагала, исходил от зубов Хюмы. - Он нарочно устроил эту свадьбу так скоро, чтобы все узнали о новом наследнике от самого Мурада. Разве не похоже, что, пользуясь мощной поддержкой верного ему Халил-паши, Мурад решил подождать еще пару десятков лет в пользу более уступчивого наследника?
- Все это не для Мехмеда. - Лада устало прислонилась к стене, увидев, наконец, что на самом деле представлял собой этот праздник. Она знала, что должна чувствовать боль, должна беспокоиться за Мехмеда, злиться на него, но она не ощущала ничего, кроме огромного облегчения. Этот мир, эта сверкающая поэма могущества и власти, в которой для нее не нашлось слов - все это было не его. Знал ли он об этом сам?
- Нет. Мурад напоминает всем нам о том, что он по-прежнему силен, в том числе и как мужчина, и что он никуда не уходит. Что Мехмед принадлежит ему и что… - Хюма остановилась и закашлялась. Внутри нее что-то заклокотало. Это был тот же кашель, что и во время ее приезда к ним в Амасью, только еще более сильный.
Хюма достала из рукава платок и вытерла лицо. Слой пудры стерся, обнажив темные круги под глазами и впадины там, где прежде красовались полные щеки. Ее губы растянулись над зубами, и вся их чувственная полнота исчезла в гримасе ненависти.
- Меня лишили всего, что я построила, всего, к чему я стремилась. Я не могу с этим смириться. Я взяла от него все, что могла, и все же он взял больше. - Она следила взглядом за Мурадом, как будто выслеживала добычу, которая находилась слишком далеко, чтобы ее можно было убить.
В этот момент Хюма перестала представлять для Лады угрозу. Она стала ее сестрой. Мурад взял их обеих, принудил жить в стране, в которой они не хотели, жизнью, какой они не хотели.
- Мы его убьем, - прошептала Лада.
- Я пыталась.
- Я это сделаю.
Хюма задумчиво наклонила голову и вздохнула.
- Нет. Я не сомневаюсь в том, что ты смогла бы вонзить нож ему меж ребер, но тебе потом не остаться в живых. Для тебя это не победа. Останься с Мехмедом. Он - наша самая большая надежда. Нужно защитить нашу инвестицию. - Она приложила сухую и холодную ладонь к щеке Лады, ее лицо стало почти нежным. - Выходи за него замуж тоже, если хочешь. Я была неправа, когда отговорила тебя. Добивайся для себя жизни, какой хочешь, любыми способами. Никто за тебя этого не сделает.
Она кивнула в сторону молодых людей в тюрбанах и плащах, которые стояли толпой возле шатра Мехмеда. Раду стоял в центре этой группы и смеялся, резко выделяясь даже сквозь дымку от ладана.
- Взгляни на своего брата. Люди готовы вырвать собственные сердца, чтобы освободить место для него. Ему никогда не придется марать руки.
Она вытянула руки перед Ладой и улыбнулась.
- Но руки, окрашенные в красный цвет, делают то, что нужно. - Она выпрямилась, вернув совему лицу привычное выражение игривой чувственности, хотя эта маска смотрелась на ней уже не так гармонично, как в последний раз, когда Лада ее видела. Затем багряным облаком уплыла прочь.
***
Время бежало незаметно. К Мехмеду было по-прежнему не подобраться. Шла четвертая неделя свадебных гуляний, и Лада не знала, как они все еще не умерли от чрезмерной радости. Даже Раду сейчас мог бы послужить для нее подходящим отвлечением, но он всегда был либо окружен людьми, либо его просто не было видно. Она не знала, куда он исчезал. Возможно, на празднования по поводу этого празднества, где еще более нарядные люди старались оказаться поближе к нему и к его сладкой лести.
Лада все продолжала думать о том, что сказала Хюма. Еще никогда положение Мехмеда не было столь опасным. Лада отчетливо помнила, что произошло, когда они были в Эдирне в последний раз. Она до сих пор порой просыпалась с привкусом крови во рту, чувствуя кость на зубах, а ее рука судорожно нащупывала кинжал и не находила его.
Николае, только что освободившийся от дежурства, вздохнул. Он шел рядом с ней. В казармах было темно, и они остановились перед входом, прислонившись к стене. В ночи тяжело висел аромат цветов, но здесь Лада хотя бы могла дышать. Темнота нравилась ей куда больше, чем весь этот искусственный, вымученный свет свадебной бессмыслицы.
Николае снял белую янычарскую шапку и протер взмокшие от пота волосы.
- Я понимаю, почему тебя тревожит безопасность Мехмеда. Я с тобой согласен. Но есть разница между тем, когда Мехмед был здесь в последний раз, и сегодняшним днем.
- И в чем же разница?
- Прежде он находился под охраной старых янычарских войск. У них была постоянная дислокация в городе. У них была своя собственная политика, собственное верноподданство, и ни одно из них к нему не относилось, что делало его уязвимым. Теперь он под нашей защитой. Мы с ним уже долгие годы. И он уже не ненавистный зилот, не щенок, которого мы не уважали и не стремились защитить. Мы боролись под его началом, а теперь будем бороться за него. В наши рядах нет места предателю. Ты же это знаешь, Лада. - Он хлопнул ее по плечу. - Пусть Мехмед лучше волнуется о том, как порадовать свою юную невесту. А мы будем беспокоиться о том, как его защитить.
- А о чем беспокоиться мне?
- Ни о чем! Отправляйся спать, маленький дракон. Это приказ. - Он вошел в казармы, присоединился к своим товарищам-солдатам и оставил Ладу одну наедине с ее тревогами. Они были плохими спутниками: изводили ее придирками, тянули за волосы и нашептывали ей в уши страшные вещи.
Мехмед умер. Мехмед влюбился. Мехмед забыл о ее существовании. Все забыли о ее существовании. Она продолжает жить в мире, которого ни чуточку не беспокоит, жива она или нет. Продолжает существовать в мире, в котором ее больше никто никогда не поцелует.
Лада беспокоилась о том, будет ли она поцелована снова! Вот что сделал с ней Мехмед, его проклятые губы и язык!
Ей нужна была работа, что-то настоящее, что-то, на чем она могла бы сосредоточиться, куда могла бы направить свою энергию. Николае не думает, что Мехмеду угрожает опасность, потому что не понимает, какую угрозу Мехмед представляет для некоторых людей. Мурад вернулся, в стране воцарилась стабильность, все счастливы. Но пока Мехмед жив, существует вероятность того, что он взойдет на престол. Кому это угрожает в первую очередь?
Халил-паше.
Халил-паша! Лада примерилась к нему как к новой цели. Он всегда был угрозой и, вероятно, стоял за первым покушением на убийство. Конечно, он до сих пор был опасен. Лада последовала бы за ним, ходила бы за ним по пятам, разглядела бы любую угрозу прежде, чем она бы успела настигнуть Мехмеда. Ей, вдохновленной своим новым предназначением, больше нельзя было терять ни минуты. Она остановилась у здания гарема, освещенного как костер в ночи, и попросила у евнуха, охранявшего ворота, разрешения поговорить с Хюмой. Лада не видела ее на празднованиях в тот день, а все многочисленные гости, должно быть, уже разошлись по домам и улеглись в постели.
Евнух нахмурился, разглядывая ее:
- Хюме нездоровится.
- Она будет рада меня видеть.
Он покачал головой, его бледная кожа тускло выделялась в полоске света, выливающейся из окон.
- Она никого не принимает. Я могу ей что-нибудь передать.
Лада поникла. Она опоздала. Но нет. Ей не нужно разрешение Хюмы или ее советы.
- Не подскажете, где живет Халил-паша?
За долгие годы службы евнух научился не выказывать никаких эмоций на любую просьбу, и теперь с безразличным видом объяснил, как пройти к большому поместью Халил-паши.
Лада вылетела с территории дворца как тень и помчалась в ближайший квартал, где жили самые богатые и самые влиятельные паши и визири. Дом Халил-паши был массивным и высоким, как свидетельство его влияния и того, каким уважением он пользовался во время правления Мурада. Пройдя мимо ворот, Лада нашла узкую аллею между стеной Халил-паши и следующей огороженной территорией, а на аллее - место, в котором ей удалось взобраться по камням и перелезть в поместье Халил-паши. Спрыгнув вниз, она тихо поползла вперед. Каменная плитка под ней все еще пахла разогретой солнцем пылью.
С задней стороны здания доносились громкие голоса. Скользя вдоль стены, Лада свернула за угол и увидела внутренний дворик. Лампы, развешанные, как бусины, раскачивались над толпой людей, все еще многочисленной и плотной, несмотря на поздний час. Это была не такая масштабная вечеринка, как свадьба - скорее всего, какое-то более интимное мероприятие. Лада не знала, что делать дальше. Она напрасно тратила время. Она посмотрела в сторону главного дома, который, вероятнее всего, был сейчас почти пуст.
Вернувшись обратно к стене здания, она обнаружила маленькую дверцу, возле которой были небрежно расставлены корзины с грудами кожуры от овощей и мусорными отходами. Внутрь шел узкий коридор, который выводил в суетливую, заполненную паром кухню, в глубине ночи выжимавшей из себя последние силы. Справа находилась узкая лестница. Лада поднялась по ней на следующий этаж и открыла дверь. Здесь коридор был широким, с высокими потолками и толстыми коврами. Лада пошла по нему, не зная, чего ищет, но отчаянно желая что-то найти.
Тут чей-то низкий смех сообщил ей о том, что она не одна. Она остановилась, как вкопанная, когда двое мужчин, один из которых смотрел на нее, а другой - в сторону, вышли из комнаты.
Она встретилась взглядом с Раду.
Его лицо окаменело от ужаса, но тут же расслабилось, и Раду улыбнулся. Он положил руку на спину своего спутника и указал на что-то в противоположном от Лады направлении.
- Ты когда-нибудь замечал этот портрет паши? Он выглядит так, будто его нарисовал слон. Очень старый и больной слон.
Другой мужчина рассмеялся, не оборачиваясь, и Раду в панике взглянул на Ладу, указывая ей на лестницу для прислуги.
Она сбежала по ней прежде, чем Раду и его друг дошли до портрета, и покинула территорию Халил-паши прежде, чем на нее обрушилась волна унижения. Она ничего не нашла. Хуже того - ее застигли врасплох. Раду. Что он там делал? Почему вел себя так, будто хорошо знал этот дом? Как будто был там частым гостем?
Она вернулась во дворец. Вместо того чтобы пойти в свою комнату, она пошла в комнату Раду и стала по ней расхаживать, как зверь в клетке. Наплывы ярости и замешательства сменяли друг друга, боролись в ней, то разжигая подозрение, то подавляя его. Наконец, когда она уже думала, что сойдет с ума, вернулся Раду. Он закрыл за собой дверь и прислонился к ней, устало потирая голову. Лада раскрыла рот, чтобы отругать его, но он ее опередил.
- О чем ты думала, Лада?
- Что значит - о чем я думала? Я думала о том, что Халил-паша уже напал на Мехмеда однажды в прошлом и способен сделать это еще раз!
- Да! Но чего ты пыталась добиться, рыская ночью в его доме?
- Я… я подумала, что если смогу поймать его прежде… если смогу что-нибудь обнаружить, чтобы мы узнали… - Она остановилась. Она не знала, чего надеялась добиться. Ей просто хотелось действовать, хотелось что-то делать. Хотелось чем-то заниматься, а не стоять в комнате, наполненной сияющими незнакомцами, и глядеть на Мехмеда рядом с другой женщиной.
- Ты заметила, кто входит в ближайший круг Халил-паши? - Раду поднял брови и стал ходить вокруг нее. - Кто был на мероприятии, кто с кем разговаривал, кто подолгу беседовал с Халил-пашой?
Лада усмехнулась.
- Из засады ничего не было видно.
- Конечно, не видно. Чтобы все разузнать, нужно приглашение. Нужно подружиться со всеми пашазадасами, особенно с сыном Халил-паши, Салихом. Нужно сделать так, чтобы тебя любили и доверяли настолько, чтобы позволили войти в реки влияния, окружающие Халил-пашу.
- Значит, теперь ты его друг, так? Ты забыл, что он пытался сделать?
Раду вскинул руки и тяжело сел на кровать.
- Он никогда со мной не говорил. Сомневаюсь, что он даже знает, кто я такой. Но благодаря его сыну меня пускают в его дом. Приглашают на собрания. Я могу вертеться вокруг Халила, могу слушать, смотреть, выдавать ложные секреты за настоящие, следить за жизнью и планами этого негодяя. Ты кралась по его коридорам как вор, а я сидел в его личном кабинете как любимый друг его среднего сына, о котором так часто забывают.
- Ты никогда мне об этом не рассказывал.
- Я пытался. Ты мне не позволяла.
Это правда. Лада была так погружена в свою печаль, охвачена такой ревностью из-за того, что Раду выглядел таким счастливым, что оттолкнула его в ту ночь, когда он хотел потанцевать с ней и поговорить. Но это случилось месяц назад. Откуда ей было знать, что он затевает такое?
- Ты… Это так не похоже на тебя. Я никогда не думала, что ты на такое способен.
Раду фыркнул.
- В прошлый раз ты остановила кинжал, а я узнаю о нем до того, как он доберется до Мехмеда.
Лада покачала головой, не в силах до конца поверить в его слова. Раду пришел к тому же выводу, что и она: Халил-паша все еще представляет угрозу Мехмеду, и вместо того чтобы бегать по ночам, карабкаться по стенам, бесцельно шататься по дому, он придумал свой способ защитить Мехмеда. Способ, которым Лада, несмотря на все свои тренировки и всю свою ярость, не смогла бы овладеть. Не удивительно, что он не посвятил ее в свои планы.
- Я могу чем-то помочь? - прошептала она.
Раду ответил устало:
- Не стой у меня на пути.
Лада, спотыкаясь, вышла за дверь. Раду поспешно выкрикнул извинение, но она не обернулась. Она прошла по коридорам, которые, к счастью, оказались пустыми, в свою комнату, закрыла за собой дверь и свернулась калачиком в постели.
Ей захотелось увидеть сон про Валахию.
Но даже это ей не удалось.
30
Раду любил танцевать.
Музыка, ритм, пронизывающий все тело, от головы до ног, когда он вращался по зале в идеальной гармонии с другими парами. Было что-то до боли правильное в том, чтобы двигаться вместе, направляемыми звуками, где каждый являлся частью чего-то большего и забывал о своей индивидуальности ради того, чтобы создать нечто прекрасное. Во время движения он больше ни о чем не думал и ничего не чувствовал. Это напоминало молитву.
Одна песня плавно перетекала в другую, и Раду успел потанцевать почти с каждой женщиной при дворе. Комплимент, очаровательная улыбка, заверение в том, что она лучшая партнерша из всех. Возвращая их мужьям, Раду непременно отмечал неповторимый вкус мужчины и то, как ему повезло владеть самым необыкновенным бриллиантом в этой зале.
Нравиться было так легко - и так приятно.
И так полезно, подумал он, улыбаясь и принимая приглашение от сына Халил-паши, Салиха, составить ему компанию за приватным ужином.
Развлечений было много, и они были легкими и доступными. Чаще всего Раду удавалось подавить в себе отчаянное желание поговорить с Мехмедом, быть рядом с ним, убедиться в том, что он еще может быть частью его новой жизни, в которой Мехмед стал мужем и отцом. Когда Раду был занят, ему удавалось довести шум своих мыслей о Мехмеде от оглушительно гула трубы к мягкому шепоту флейты.
Девушка с полными губами, лицо которой светилось так же мягко и сладко, как луна, улыбнулась Раду из другого конца залы. Он ее не узнал, но в ней было что-то знакомое. Он пересек комнату, подошел к ней и поклонился.
- Ты меня не помнишь, - сказала она.
- Меня нужно высечь за то, что я позабыл такое лицо.
Она рассмеялась.
- Твои слова сладкие как мед, и в них так же мало сути. Я - Назира, сестра Кумала.
Раду выпрямился и с восторгом огляделся.
- Кумал тоже здесь?
- Нет, он ненавидит столицу. Я здесь со своим дядей, и только на одну ночь. Я хотела посмотреть на это. - Он указала на комнату, на сверкающий декаданс.
- Ах, - разочарованно протянул Раду. Он так давно ждал случая поблагодарить Кумала за доброту, проявленную в столь трудные времена, за то, что научил его молиться тогда, когда ему не оставалось ничего другого. Он снова поклонился и протянул руку. - Не хотите ли потанцевать?
Назира кивнула, и они присоединились к другим танцующим парам. Раду продолжал время от времени украдкой посматривать на шатер Мехмеда. Он мечтал о том, чтобы Мехмед увидел его, поднялся с места и присоединился к шумному веселью.
Назира танцевала очень мило, а в конце поблагодарила его, загадочно улыбаясь. Раду видел, что после она больше ни с кем не танцевала и держалась рядом с морщинистой старой женщиной.
Только он собирался пойти на встречу с Салихом и еще несколькими сыновьями влиятельных пашей, как заметил в огромном помещении одну неподвижную фигуру: это была Лада. Она стояла, ссутулившись и припав к стене рядом с высокими позолоченными дверьми. Раду заметил, что из-под платья виднеются не ее любимые янычарские сапоги, а пара красиво вышитых туфель.
Она не была похожа на человека, который втайне мечтал кого-то убить. Она не была похожа на человека, который на что-то надеялся. Она выглядела так, как выглядел Раду, когда увидел сына Мехмеда.
Его сердце пронзил кинжал жалости. Он пытался смягчить свои слова неделю назад в ту ночь, когда она едва не испортила все, рискуя попасться за шпионажем, но она убежала прежде, чем он успел извиниться и успокоить ее. И какая-то часть его, плотный, темный клочок подлости, закопанный глубоко в груди, радовалась этому. Тому, что она почувствовала себя ненужной. Почувствовала себя неудачницей. Поняла, что он может сделать то, чего она никогда не сможет.
Но теперь, глядя на нее, он ощутил прилив сочувствия. Он пересек комнату, обмениваясь приветствиями и обещаниями потанцевать позже, и подошел к ней.
- Лада?
Она моргнула и медленно перевела на него взгляд.
- Что, - сказала она тоном, лишенным всякой интонации, всякого чувства.
- Хочешь потанцевать?
Ее лоб ожил, и на лице появилось выражение, слегка напоминавшее прежнюю Ладу.
- Ты так сильно меня ненавидишь?
Он рассмеялся.
- Это может быть весело.
- Да, я обожаю позориться на глазах у сотни незнакомых людей.
- Ты не можешь танцевать хуже, чем жена Неби-паши. Она грациозна, как беременная свиноматка.
Лада фыркнула.
- Да, а я грациозна, как пронзенный копьем и медленно умирающий кабан.
- Даже пронзенный копьем и умирающий кабан все еще способен убить человека.
Это, наконец, заставило ее улыбнуться, но она сразу посерьезнела.
- Давай же. Помнишь, как мы танцевали, когда были детьми?
- Я помню, как бросала тебя на землю и тыкала лицом в кучу золы из очага.
- Точно! А помнишь, сколько времени ты тренировалась с янычарами?
- Да, училась сражаться.
- Сражение - это тот же танец! Только в конце я остаюсь целым и невредимым. - Раду протянул руку и, к его удивлению и радости, она ее взяла.
Как ни странно, Лада танцевала очень изящно. Ее движения не были красивы, но в них сквозила плавность и сила, приковывавшая к себе взгляд. Долгие годы тренировок научили ее инстинктивно ощущать свое тело и его движение сквозь пространство. Выражение лица у нее было такое, будто она вот-вот убьет своего партнера - но это ничего, Раду к этому привык.
А если честно, он по этому скучал.
Двигаясь по кругу с другими парами, они оказались рядом с супругой Неби-паши. Раду бросил на нее многозначительный взгляд, потом поднял брови, взглянув на Ладу, и она рассмеялась так резко и громко, что ее смех не заглушила даже музыка. Он с трудом не рассмеялся сам.
Танец закончился, и Лада прижалась головой к его плечу, продолжая смеяться.
- Ты был прав! Она двигается как беременная свиноматка.
Раду серьезно кивнул.
- Каждая партнерша здесь обладает собственной фермерской ценностью, а я проделал круги с каждой из них.
- Скажи мне, что за животное Хюма.
- Кошка со слабыми бедрами, слишком гордая, чтобы перестать бегать за мышами.
Лада захихикала, пряча лицо за его плечом.
- А жена Халил-паши?
- Гусыня со скверным характером и хлопающими плоскими лапами.
- А как насчет дорогой невесты Мехмеда? Какое она животное?
- Да, - прервал ее низкий голос. - Кто моя невеста?
Лада дернулась и отскочила от Раду. Они оба смотрели в пол, чтобы не встречаться взглядом с Мехмедом. Впервые за все время празднеств Раду оказался так близко к нему. От гостей Мехмеда всегда отделяла плотная ткань или кольцо сановников, и он всегда находился рядом с Ситти-хатун.
- Прими наши поздравления со свадьбой, - сказал Раду.
- Не надо.
Раду поднял глаза, пораженный резким тоном Мехмеда.
- Пожалуйста, только не вы. Я больше не могу выносить этот…
- Он махнул рукой, указывая на комнату и всех, кто в ней находился. - Только не говорите, что этот кошмар украл у меня моих единственных друзей.
Лада молчала, глядя на Мехмеда глазами, которые казались темнее угольных жаровен.
Раду попытался улыбнуться.
- Может, она - певчая птица?
Мехмед презрительно фыркнул.
- Раз ты так считаешь, значит, ты ни разу не слышал ее голос. Нет, моя драгоценная невеста - это загнанная в угол, никому не нужная мышь, которая пищит, дрожа от страха.
Возможно, клочок подлости в груди Раду и не рассосался, поскольку, услышав это, он разбух от радости.
- Зато она милашка, - сказал он, то ли чтобы побороть собственную низость, то ли в надежде услышать возражения.
- Она - пустое место. - Мехмед повертел головой в обе стороны и потянулся. В его движениях чувствовалась злая энергия. - Мне хочется танцевать.
Раду взглянул на помост, на котором в шатре все еще сидела невеста Мехмеда, одинокая и покинутая. Казалось, она плачет.
- Не думаю, что Ситти-хатун хочет…
- Не с ней, - перебил его Мехмед. Он протянул руку Ладе. Раду изумленно посмотрел на него, а через пару секунд увидел, что Лада делает то же самое. Только она смотрела на его руку не в смущении. Она смотрела на нее с яростью.
- Сейчас? - Ее голос дрожал от сдерживаемых эмоций. - Сейчас тебе захотелось потанцевать? Сейчас ты хочешь со мной поговорить? Угли в ее глазах вспыхнули и превратились в пламя. Раду привычно отступил назад, но вместо того чтобы нанести удар, Лада развернулась и выбежала из комнаты.
- Что я такого сделал? - спросил Мехмед, сдвинув брови.
Раду почесал затылок. Он не знал, почему Лада отреагировала так бурно, но у него долго не было возможности поговорить с Мехмедом, и теперь он ее не упустит.
- Мы… видели тебя. Перед тем, как сюда приехать. В гареме.
Лицо Мехмеда не дрогнуло.
- С твоим… ребенком.
Мехмед закрыл глаза и тяжело вздохнул.
- Ах, да. Мой сын. - Он положил руку на плечо Раду. Все приветствия, танцы, дружеские прикосновения, которыми обмениваются люди во время прятной беседы, показались сном. Прикосновение Мехмеда было похоже на пробуждение. - Это странно, не правда ли?
Раду с облегчением вздохнул и улыбнулся. Мехмед понимал его чувства, когда они были вместе! Это было нормально, это было взаимно, они могли бы…
- Все забывают, что я уже отец.
Раду едва заметно выдохнул и понял, что ошибся.
- Да. Это странно.
- Я смотрю на ребенка, и он кажется мне таким чужим. Это все равно что спать в чужой постели. - Мехмед убрал руку с плеча Раду и поднял обе ладони вверх. - Но, как бы сказал мой отец, это мой долг.
- Как и Ситти-хатун.
- Да, как и Ситти-хатун. Я буду счастлив, когда это, наконец, закончится, мы вернемся домой, и все снова станет, как прежде.
Коротко кивнув, Мехмед с рассеянным видом отошел в сторону. Раду продолжал следить за ним, как за небесным светилом. Поэтому когда Мехмед незаметно выскользнул из залы в тот момент, когда внимание всех гостей было приковано к поэту, начавшему читать стих, это заметил только Раду.
Он знал, что Мехмеду не следует находиться одному. Никогда. Выйдя за дверь, Раду уловил взмах пурпурного плаща, когда его друг свернул за угол. Мехмед не предложил Раду последовать за ним - значит, ему нужно было побыть в одиночестве. Поэтому Раду последовал за ним, тихо и на приличном расстоянии. Он так старался не упустить Мехмеда и в то же время оставаться незамеченным, что даже не осознавал, куда направляется Мехмед, пока не свернул в очередной коридор и не увидел, как он стучит в дверь Лады.
- Открой!
- Убирайся к дьяволу!
- Нам нужно поговорить!
- Мне от тебя ничего не нужно!
Мехмед приложил голову к двери и глубоко вздохнул. Когда он снова заговорил, его голос стал тише и мягче, и Раду пришлось напрячься, чтобы разобрать слова. То же самое наверняка делала и Лада за тяжелой деревянной дверью.
- Я не знал о ребенке, пока не вернулся, после того как встретил тебя в бассейне. А потом не знал, как тебе сказать. Я до сих пор не сказал. Я понятия не имею, как к этому относиться. Это… долг. Это то же самое, что сидеть на бесконечных совещаниях, выслушивать жалобы пашей и разбирать мелочные ссоры янычар со спагами.
Мехмед остановился, будто прислушиваясь к чему-то, потом покачал головой.
- Она отвратительная. А гарем… я… это не настоящее, Лада. Я прихожу туда, и они порхают, как призраки, как картинки. Среди них нет ни одной, которая бы для меня что-то значила. - Он снова замолчал, прислонив ладонь к двери. - Ты - единственное, что есть настоящего в моей жизни.
Услышав это, Раду задохнулся от физической боли. Но стон его агонии заглушил звук открывающейся двери. Мехмед вошел внутрь и притянул Ладу к себе, его губы слились с ее губами, а руки погрузились в ее волосы, и он держал ее очень крепко, а затем они, спотыкаясь, зашли в комнату Лады и закрыли за собой дверь.
Раду неверным шагом дошел до двери. У него подкашивались ноги. Ему хотелось быть там, внутри. Он хотел быть тем единственным, что было настоящего в жизни Мехмеда, так же как Мехмед был единственным в жизни Раду.
Он хотел…
Нет, пожалуйста, нет.
Да.
Он хотел, чтобы Мехмед посмотрел на него так, как он смотрел на Ладу.
Он хотел быть Ладой.
Нет, не хотел. Он хотел быть собой, и он хотел, чтобы Мехмед любил его за то, что он - это он. На его вопрос, на вопрос Мехмеда, наконец, нашелся ответ, и он пронзил Раду так внезапно и резко, что он тяжело осел на пол и задрожал.
Он не хотел этого ответа.
31
Хотя Мехмеду пришлось уйти слишком скоро, чтобы его отсутствие не обнаружилось, Лада продолжала ощущать на себе его руки и губы.
Она не знала, что это значило и какой процесс они запустили. Но Хюма была права: взгляд, который Мехмед бросил на нее, уходя, заставил ее почувствовать себя более могущественной, чем когда-либо.
Они увидятся снова на празднике поздно вечером. А до этого мужчины пойдут в баню, а женщины соберутся на ужин в тесном кругу.
Лада не планировала туда идти, но ей было слишком тесно в своей комнате, как и в своей коже. Нужно было чем-то заняться, куда-то себя деть, иначе она бы взорвалась. Меньше всего ей хотелось оказаться рядом с Николае и янычарами, а Раду, как назло, в его покоях не было. Поэтому она пошла на встречу, завернувшись в свою тайну, как в самую плотную броню.
Увидев во главе стола Ситти-хатун, хрупкую, идеальную и совершенно несчастную, Лада едва не рассмеялась. Ее соперница была слаба и недостойна даже насмешки.
Лада увидела знакомое лицо и опустилась на подушку рядом с Марой. Мара задумчиво нахмурилась, а потом улыбнулась.
- Ладислава. Ты подросла.
Лада чувствовала, что лишь за один этот вечер преодолела целый жизненный этап. Она предусмотрительно выпрямила уголки губ, которые поползли вверх от приятных воспоминаний.
- Да. И ты отлично выглядишь. Где Халиме? - Лада огляделась и не нашла ее. В дверях комнаты стояли евнухи, а на встрече присутствовали почти все жены и наложницы Мурада.
У Лады сжалось все внутри, когда она подумала, что, по крайней мере, несколько из этих женщин принадлежат Мехмеду.
Нет. Она отказывалась об этом думать. Если они сидят здесь, значит, они такие же, как Ситти-хатун: их жизнь - сплошные обязательства, которые сильнее их. У них нет выбора, нет желаний. В отличие от нее.
Мара грустно улыбнулась.
- Ты не слышала? Халиме родила ребенка, меньше двух месяцев назад. Она до сих пор не выходит в свет.
Лада не смогла сдержать удивленный возглас:
- Младший сын Мурада - от Халиме?
- О да. Она сильно болела все девять месяцев, что носила его, а потом едва не умерла в родах. Он - самый уродливый младенец из всех, которых я видела в своей жизни. Он только и делает, что плачет. Халиме никогда не была счастливее.
Лада тихо рассмеялась.
- Бедная счастливая Халиме. А ты? Ты счастлива?
Мара выпила глоток вина. У большинства окружавших их женщин бокалов не было, но Мара не скрывала, что пьет вино.
- В Сербии мир. Муж моего присутствия не требует. У меня все хорошо. И у тебя тоже.
Лада вспыхнула, опустила глаза и стала играть с тарелкой. Неужели прикосновения Мехмеда так заметны на ее коже, что их видят все?
- Что ты имеешь в виду?
- Ты больше не то жалкое, перепуганное создание, каким была, когда мы виделись в последний раз. Ты перестала бороться.
Слова Мары задели Ладу, и ей страстно захотелось возразить. Но это была правда. Взгляд Лады остановился на пустом месте сбоку от Ситти-хатун. Она заметила, как все женщины вокруг говорили с ней, ничего не говоря. Даже среди людей Ситти оставалась одинокой. Ее выменял ее отец. Ладе стало ее немного жаль. Так поступали отцы. Дочерям оставалось лишь пытаться выжить любыми возможными способами.
Она повернулась обратно к Маре и сказала правду:
- Я больше не знаю, против чего воевать.
Мара подняла бокал.
- Пусть твоя капитуляция сделает тебя счастливой. - Она осушила бокал. - Как и всех нас.
***
Черепахи с огромными свечами, которые таяли и капали на их спины, кружили по саду. Пятна света медленно ползали по траве, освещая то одну группу людей, то другую. Это было похоже на обрывки разговоров, которые подслушиваешь, проходя мимо. Окружавшие их цветы, черные в ночи, внезапно загорались яркими пятнами, чтобы потом снова превратиться а темные силуэты.
Когда одна из черепах медленно проползла мимо Лады, она почувствовала, будто восстает из тьмы пылающим клеймом. Однако внутри она горела гораздо ярче: она знала, что Мехмед рядом. Приведенная в смятение вопросами Мары, за ужином она выпила слишком много вина. Она не хотела вопросов ночью. Ей хотелось чего-то простого. Чего-то физического. Чего-то осязаемого.
Зазвучала песня. Певец рассказывал историю Ферхата и Ширин.
Стоя в одиночестве, неподвижная, как гора, Лада позволила свече раскрыть ее местоположение. Она не сводила глаз с той поляны, откуда, как она чувствовала, на нее смотрел Мехмед, даже если она его больше и не видела. При воспоминании о его улыбке улыбка тронула ее губы, и она отступила в тень, погружаясь все глубже в потайные уголки сада, куда черепахи еще не успели проложить свой неторопливый путь.
Здесь даже музыка приглушалась темнотой. Мелодия долетала сюда обрывками, скрученная и разорванная ветром. Лада чувствовала, что она здесь одна. Но это уединение больше не было отчаянием, а скорее предвкушением. Мехмед выйдет из павильона, в котором проводил время с Ситти-хатун, и найдет ее. Она чувствовала это всем своим существом. Это было глупо и безрассудно, а оттого еще лучше. Лада не хотела быть осторожной, не хотела думать о будущем. Сегодня ночью будущее ограничивалось тем моментом, когда он за ней последует.
Она нашла укромное место под деревом, ветви которого сгибались аркой, создавая крышу, и прижалась к стволу, наслаждаясь прикосновением коры к коже. Прежде она всегда использовала свое тело как инструмент и не умела ценить кожу.
- Лада, - позвал Мехмед. Это был хриплый шепот, подхваченный тяжелым ночным воздухом и преследуемый ароматом затоптанных цветов.
Она различала его силуэт на фоне далекой освещенной праздничной поляны. Он ее искал и сворачивал то туда, то сюда. Головокружительный трепет охватил Ладу, когда она увидела, как отчаянно он ее ищет.
Память последних нескольких недель была еще такой острой, что она не стала его подзывать. Пусть ждет, пусть ищет, пусть будет один. Она выйдет к нему тогда, когда сама решит, так же как ранее в ее спальне он смог прикоснуться к ней лишь после того, как она ему разрешила.
Мехмед повернул голову в ее сторону и неуверенно пошел вперед. Затем протянул руку сквозь мрак и, не промахнувшись, нашел ее лицо.
- Как ты понял, что я здесь? - спросила она, разочарованная и возбужденная одновременно.
Мехмед приглушенно рассмеялся.
- С тактической точки зрения это лучшая часть сада. Твоя спина защищена, зато у тебя прекрасный обзор, и ты, оставаясь незамеченной, видишь все, что происходит. Конечно, ты здесь.
Лада рассердилась на свою предсказуемость, но эта злость улетучилась, как только губы Мехмеда жадно и страстно прильнули к ее губам. Он надавил на нее своим телом, прижав к дереву. Она схватила его за плечи и перевернула. Теперь он оказался вдавленным в ствол. Он улыбнулся, не отнимая губ от ее рта, и она прикусила его нижнюю губу, достаточно сильно для того, чтобы он вздрогнул. Он запутался пальцами в ее волосах и прижал ее к себе еще сильнее, оставив ее рот и найдя губами шею. Куда бы он ни прикоснулся, это место начинало гореть лихорадочным огнем, полным и боли, и нежности. Он обхватил ладонями ее запястья и вдруг остановился.
- А это что такое? - пробормотал он, уткнувшись в ее шею и нащупав кожаные ремни под ее рукавами.
Биение ее сердца было таким же громким, как и дыхание, и Лада закрыла глаза, чтобы задержать дыхание и сосредоточиться на…
Вдруг за ее спиной послышался шорох. Она поспешно прикрыла ладонью рот Мехмеда, приглушив его тяжелое дыхание. Она повернулась к нему спиной и прищурилась, вглядываясь в ночь.
Какая-то темная фигура подкрадывалась к ним в ночи. На голове этого человека не было янычарской шапки, а по его походке Лада поняла, что перед ней слуга. Слуги ходили смиренно, опустив плечи. Этот мужчина явно что-то искал. Блуждающий луч света упал на его ладонь, и в ней сверкнул какой-то металлический предмет.
Лада достала из ножен оба кинжала. Мужчина находился прямо напротив них и нагнулся, чтобы заглянуть под ветки.
Лада выскочила и одной рукой крепко стиснула ладонь, сжимавшую оружие, в то время как ее второй кинжал влажно вошел в свою цель. Одно бесконечное мгновение охотник молчал, а затем, испустив в ночь наполненный агонией крик, упал на землю. Лада стояла над ним, глядя на то, как из его шеи вытекает, пульсируя, его жизнь. Он дернулся два раза - и на том месте, где всего несколько мгновений назад стоял мужчина, не осталось никого.
Только тогда Лада заметила, что вокруг так светло, что она видит темно-красную кровь своей жертвы. Она подняла голову. Праздничная черепаха, наконец, добралась и до глубин сада. Лада была хорошо освещена. Игриво поблескивал ее кинжал, рука была перемазана кровью, а рядом с ней стоял Мехмед.
- Лада? - спросил он, не сводя глаз с трупа.
Все гости вечеринки, включая самого Мурада, в ужасе смотрели на нее.
32
- Ты уверен, что все в порядке? - Салих настороженно наклонился вперед. В его глазах с опущенными уголками, из-за чего он вечно казался печальным, мелькнуло беспокойство. Ему было восемнадцать - всего на два года больше, чем Раду. Он был добр, заботлив и всегда рад провести время в компании Раду.
Раду кивнул, не в силах очнуться от своих грез.
Губы Мехмеда.
Руки Мехмеда.
Сердце Мехмеда.
Отданные Ладе, а не ему. Ладе, которая не могла любить другого, если от этого зависела ее жизнь. Ладе, которая забирала себе все внимание отца и предпочитала Богдана собственному брату. Ладе, которая всю его жизнь обрекала Раду на побои и одиночество. Ладе, холодной, жестокой и преданной лишь самой себе.
Ладе, которая даже не была красивой.
- Разве я не красивый? - отчаянно выпалил Раду.
Салих поднял брови, и выражение его лица с этой смесью удивления и грусти стало почти комичным.
- Ты… ты - красивый.
- Разве я не заслуживаю любви?
Удивление на лице Салиха переросло в страх.
- Заслуживаешь.
Раду опустил голову. Что он знал о любви? Это была не та любовь, о которой он слышал, не любовь, воспеваемая поэтами и прославляемая в рассказах. Это было что-то… другое. Что-то, для чего у него не было слов. Да и с кем ему было говорить? Кто мог рассказать ему, как любить другого мужчину?
Или как перестать любить?
Дрожащими пальцами Салих легко коснулся плеча Раду.
- Раду, я…
Их прервал слуга, постучавший в дверь. Раду устало взглянул на худого, смазливого мальчика, которому он вчера заплатил. Вчера, когда его еще волновала интрига. Когда он еще считал себя защитником Мехмеда.
Вчера, до того, как мир рухнул.
- Салих, к вам кое-то пришел, - слуга склонился в ожидании.
Салих поморщился от досады.
- Прости, я…
- Иди, - сказал Раду, глядя в пол. Их тарелки с едой (к своей он почти не притронулся) стояли остывшие и забытые. - Буду ждать тебя в кабинете твоего отца. У него есть книга о Пророке, мир праху его, и я хочу на нее взглянуть.
- Я быстро.
Салих вышел из комнаты, а Раду поплелся по коридору к кабинету Халил-паши. Его шаги были такими же тяжелыми и медленными, как удары его сердца. Он не чувствовал себя ни отважным, ни умным. Все его усилия оказывались совершенно напрасными. Как и его любовь к Мехмеду. Как и его жизнь.
Он не потрудился закрыть за собой дверь. Он медленно вытащил стул из-под массивного деревянного письменного стола, инкрустированого тонкими узорами и жемчужными завитками. Что он надеялся найти? Все это не имело значения. Лучше просто взять книгу о Пророке, мир праху его. Бог - единственное, что оставалось у Раду. Единственное, что он не мог потерять.
Единственное, чего Лада не могла его лишить.
Его колени неуклюже дернулись под столом и громко стукнулись об него. Проклятие застыло на его губах: он что-то сломал. Раду опустился на пол и посмотрел на стол снизу. Фальш-панель, сдвинутая его коленом, скрывала что-то интересное.
Раду вытащил ее и достал толстую стопку пергаментов. Они были исписаны текстами на латыни, плотный почерк аккуратно заполнял все страницы. Он пробежал их глазами так быстро, как только мог, позабыв об отчаянии. Первые письма касались мужчины по имени Орхан - это были какие-то требования и разрешения. Раду не знал, кто это такой, но на всякий случай запомнил информацию. Он перелистывал страницы и резко остановился в самом конце, увидев короткое послание. Оно было подписано Константином XI.
Императором Константинополя.
Из коридора донеслись шаги. Охваченный паникой, Раду засунул письма обратно в потайное отделение и быстро задвинул панель. Она легла неровно, но у него не было времени ее поправлять. Он бросился в другой конец комнаты и встал напротив книжной полки, стараясь стереть с лица виноватое выражение.
Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась, но он не осмеливался обернуться. Если он никогда не обернется, то никогда не увидит, что его засекли.
На его плечо легла чья-то рука. Не тяжелая и властная, а мягкая.
- Раду, - сказал Салих, и его голос был таким же неуверенным, как и его прикосновение.
Раду обернулся. Его дыхание было прерывистым, губы растянулись в притворной улыбке. Салих стоял близко, очень близко, на расстоянии одного неровного вздоха.
Не успел Раду сформулировать вопрос, как его губы накрыли губы Салиха.
Раду вздрогнул, ошарашенный и смущенный этим натиском. Салих обхватил руками его талию и притянул к себе, отчаянно и жадно целуя. Наконец, Раду сообразил, что происходит. Он поднял руки, не зная, что с ними делать. Он положил их на плечи Салиха и оттолкнул его.
Салих посмотрел на него с таким отчаянием, что оно пронзило Раду до глубины души. Желание и страсть были такими первобытными и грубыми и такими очевидными, что причиняли боль.
Вот что увидел Лазарь во взгляде Раду, когда он смотрел на Мехмеда. Раду накрыла волна унижения и отчаяния. Должно быть, все уже знали. Если это было так заметно, то и Мехмед наверняка понимал, что он чувствует, знал, какой он, даже когда сам Раду этого не знал.
Лада, наверное, тоже обо всем догадалась.
Вспыхнувший гнев поглотил стыд. Раду прищурил глаза и посмотрел прямо на Салиха. Грустного, одинокого Салиха. Салиха, который хотел его.
Он прильнул к губам Салиха с такой яростью, что его губы больно вжались в зубы Салиха. Салих выдохнул и раскрыл рот, а Раду схватил его за затылок, подсунул пальцы под тюрбан и впился ими в его волосы. Салих шарил руками по тунике Раду, развязывая пояс на талии. Он приподнял тунику Раду и провел ладонью от его живота до груди.
Раду не знал, было ли это желание, злость или брезгливость или все сразу. Он ненавидел Салиха за то, что тот его хочет, ненавидел себя за то, что ему это нравилось, ненавидел Мехмеда и больше всего - Ладу.
Он поцеловал Салиха еще глубже, еще отчаяннее.
Ручка на двери щелкнула, и Салих отскочил от Раду с выражением ужаса на лице. Раду отвернулся к книжной полке, наугад достал какую-то книгу и раскрыл ее посередине. Перед ним оказалась страница с арабской вязью и позолоченными краями.
- Салих? - послышался недовольный низкий голос. - Что ты здесь делаешь?
Раду обернулся и увидел Халил-пашу. Пожилой мужчина вспотел и задыхался. Он инстинктивно взглянул сначала на стол, затем снова на сына.
- Мы искали книгу, - сказал Сатих.
Халил-паша, наконец, заметил Раду. Он все понял.
Тень изумления медленно прошлась по его лицу, а губы скривились в гримасе отвращения. Смятая туника Раду. Раскрасневшиеся губы Салиха. Еще никогда в жизни Раду не чувствовал себя таким грязным. Их с Салихом внешний вид не оставлял никаких сомнений в том, чем они только что занимались.
- Это мой личный кабинет! - взревел Халил-паша.
- Я знаю! Мне очень жаль. Я думал, что вы на садовой вечеринке. Она так быстро закончилась?
Халил-паша пренебрежительно махнул рукой, но в его голосе чувствовалось напряжение.
- Произошло убийство. Мехмедова шлюха убила одного из гостей.
Раду громко захлопнул книгу. Халил-паша перевел взгляд на него, но Раду не мог вести себя подобающе. Там была лишь одна женщина, способная кого-то убить. Только Лада.
- Подожди-ка. Я тебя знаю. - Халил-паша прищурился и наконец-то всмотрелся в лицо Раду. - Ты вырос. Ты дружил с Мехмедом, когда тот был султаном. - Наконец, он понял все. - Твоя сестра… Теперь я ее вспомнил.
Раду с трудом сглотнул.
- Мне нужно идти. Простите, что прервал ваш вечер. - Раду наклонил голову и, не глядя на Салиха, вышел из кабинета.
***
Вначале он пошел в комнату Лады, но там было пусто. Широкие коридоры дворца тоже пугали своей зловещей пустотой. Раду свернул за угол и направился к покоям Мехмеда, когда едва не врезался в Лазаря.
Он схватил солдата за руку.
- Где Лада? Что случилось?
Лазарь нахмурился.
- Она в большой беде. Не вмешивайся в это.
- Где?
Он вздохнул.
- Идем со мной.
Они поспешили по коридорам и вошли в какую-то комнату, которая два дня назад была заполнена яствами, напитками и светом.
Теперь в ней шел суд.
Лада, прямая и непреклонная, стояла в одном углу. Мурад в окружении нескольких стражников стоял в другом конце комнаты и кивал, а разъяренный мужчина в итальянском наряде кричал и указывал на Ладу.
Мехмед стоял в центре залы и смотрел на отца. В его взгляде Раду заметил и бурлящий гнев, и с трудом скрываемый страх. Тот, кто его совсем не знал, решил бы, что ему скучно. Но Раду понимал каждое выражение, каждое изменение в его лице.
Раду скрестил руки на груди, как будто мог защитить свое сердце и не дать ему разорваться от горечи и ненависти. Лазарь положил руку ему на плечо.
- Пойдем отсюда, - прошептал он. - Привлекать к себе внимание опасно.
- Не сейчас. - Раду проскользнул вдоль стены и скрылся в толпе перешептывающихся людей. Создавалось впечатление, будто все гости свадебного торжества перекочевали сюда, чтобы увидеть, чем закончится вечеринка, принявшая столь неожиданный оборот.
Лада была одна. Ее юбки покрывали темно-коричневые ржавые пятна. Одна ее рука тоже несла на себе доказательство ее вины. Она не старалась спрятать ее или стереть засохшую кровь. Она открыто смотрела перед собой, как будто ей не терпелось как можно скорее вернуться к своей работе убийцы.
Раду знал, что на ее месте он бы рыдал и представлял собой самое жалкое зрелище. Он видел Ладу, когда она убила в первый раз - видел, какой подавленной и потрясенной она была. Сейчас она смотрела в пустоту, но по выражению ее глаз, как и в случае с Мехмедом, никто бы не догадался, как она расстроена.
Раду ее знал. Он понимал.
Он все еще ее ненавидел.
- Довольно. - Мурад махнул рукой и остановил нескончаемый поток громких итальянских слов. - Мехмед, скажи мне, что произошло.
Мехмед ответил сквозь зубы:
- Я не знаю, отец.
- Что ты делал в той части сада?
- Мне нужен был глоток свежего воздуха. От духов Ситти-хатун меня тошнит.
По толпе зрителей прошла волна: многих возмутили жестокие слова Мехмеда в отношении своей невесты. Брови Мурада опустились еще ниже.
- А что делала она в той части сада?
Губы Мехмеда дернулись, и он вызывающе поднял брови. Все в зале одновременно вдохнули, придя к одному и тому же заключению.
Лицо Мурада побагровело от гнева. Он, пошатываясь, прошел через весь зал и встал перед Ладой. На несколько дюймов выше, он угрожающе навис над нею. Она не пошевелилась.
- Что вы делали так глубоко в саду?
Раду было непонятно, почему Мурад направил свою злость на Ладу, а не на Мехмеда, ведь это сын поставил его в затруднительное положение.
Раду с болью в душе желал узнать правду, хотя ему отчаянно хотелось другого. Лада ответила просто:
- Я пошла за Мехмедом.
- Зачем вы это сделали?
- Чтобы его защитить.
- На его собственном свадебном торжестве? Какая опасность ему, по-вашему, грозила?
Каменное выражение на лице Лады сменила гримаса отвращения. Лада подняла одну бровь.
- Нож в темноте. Вот какое несчастье я предотвратила.
- У убитого вами мужчины мы не нашли никакого ножа.
- К моменту прибытия янычарской охраны к телу успели подойти несколько человек. Любой мог забрать оружие, - заметил Мехмед.
Мурад повернулся к Мехмеду.
- Этот мужчина на тебя напал?
- Он меня искал.
- Думаешь, тебя не могли разыскивать на твоем собственном празднике, кроме как с целью убить?
- Я не настолько популярен, - сухо ответил Мехмед.
Лицо Мурада потемнело. Он указал пальцем на Ладу:
- Зачем вы убили этого мужчину?
- Я увидела, как он крадется к Мехмеду. Увидела блеск металла в темноте. Я без колебаний сделала все, чтобы защитить Мехмеда, как я уже делала прежде.
Мурад наклонил голову.
- Что вы имеете в виду?
Раду съежился от ужаса и увидел, как побледнела Лада. Покушение на убийство Мехмеда во время его султанства было тайной. Ей нельзя было упоминать о нем сейчас. Она потрясла головой и пробормотала:
- То есть… как меня учили во время тренировок.
- Тренировок?
- Я - яны… - она осеклась, так же шокированная тем, что собиралась произнести, как и все присутствующие. Все тренировки этого мира не сделают из нее янычара. Она никак не смогла бы объяснить, зачем убила мужчину.
- Вы не янычар. Кто вы?
Лада взглянула на Мурада с холодной яростью и дрожащим голосом произнесла:
- Вы не помните?
Раду тяжело прислонился к стене и рассмеялся беззвучным, горьким смехом. Человек, укравший их, человек, в страхе перед которым они прожили все эти годы, человек, разрушивший их жизни, их даже не помнил. Вот и стало ясно, благодаря чему им удалось выжить: не благодаря Мехмеду, не благодаря милости Божьей, а благодаря оплошности человека, у которого было слишком много других дел, чтобы за ними следить.
- Я знаю, кто она такая. - Толпа расступилась, пропуская Халил-пашу. Он осмотрелся, и Раду понял, кого он искал. Он отступил назад, и Лазарь встал перед ним, заслонив его от взгляда Халил-паши. - Это Ладислава Драгвлия, дочь Влада, коварного воеводы Валахии. Предателя и нарушителя закона. Разве условия его княжения не подразумевали преданность вам? В обмен на жизни его детей?
Мехмед выступил вперед.
- Сейчас речь не об этом! Мы говорим о покушении на мою…
Халил-паша пренебрежительно махнул рукой и продолжил:
- Сколько раз к настоящему времени Валахия шла против наших интересов? Может быть, нам стоит воспользоваться этой возможностью и напомнить Владу о последствиях его неверности?
Холодное озарение опустилось на Раду как первый осенний иней. Халил-паша не хотел, чтобы инцидент в саду продолжили расследовать. Он отвлекал Мурада, вынеся на обсуждения более глобальную тему - тему предательства их отца. Он стремился устранить девочку, которая уже дважды успела ему помешать, предотвратив то, что, по мнению Раду, было попытками Халил-паши не допустить восхождения Мехмеда на трон.
Сегодня ночью Лада умрет.
Мурад изучающе смотрел на нее, и в его памяти снова всплыла битва на Косовом поле. Теперь, несомненно, это воспоминание было наполнено валашскими солдатами, которые бросили ему вызов - и вот перед ним стояла Лада, представлявшая всю страну.
Раду шагнул к двери. У него были подарки от Мехмеда и от других людей, вещи, которые можно было продать. У него был конь и одежда для странствий. Он мог незаметно выскользнуть в ночь и исчезнуть. Он посмотрел на Мехмеда, который смотрел на Ладу.
Только на Ладу.
Невыносимая горечь, такая тяжелая, что он ощутил ее вкус, накрыла Раду волной, и он повернулся, чтобы уйти. Но, уходя, взглянул на Ладу. И увидел в ней не девушку, которую выбрал Мехмед, и не девушку, которая каждый раз отказывалась быть для него утешением и опорой. Он увидел на ее лице то же выражение, какое было у нее много лет назад, когда она выползла на лед, чтобы его спасти. Тогда он решил, что это была ярость. Теперь он понял, что это - ужас и неповиновение перед лицом собственного всепоглощающего страха.
Он повесил голову. Назло смерти она вышла ради него на лед. И он знал, что она без промедления сделает это снова.
- Как я мог о тебе забыть? - спросил Мурад у Лады тоном, балансирующим между злобой и весельем.
Раду выступил вперед, стряхнув с себя руку Лазаря, и рассмеялся, будто все это было лишь забавной дружеской игрой. Он сделал это как раз вовремя: все обернулись, посмотрели на него и не услышали, как зарычала Лада, из последних сил сдерживая смертоносную злобу.
Раду лучезарно улыбнулся и поклонился.
- Мой султан, жемчужина Анатолии, сосуд власти, избранный и любимый Богом, это такая честь! Заверяю вас, мы о вас никогда не забывали. - Он выпрямился, и великодушная улыбка осветила его лицо. - Простите мне мою наглость, но я перенял у янычар традицию считать вас отцом. И много лет ждал возможности вас поблагодарить.
Брови Мурада поднялись и спрятались под тюрбан.
- Поблагодарить меня?
- За то, что вы спасли нас. Дали нам образование, вывели из тьмы и - самое главное - привели нас к Господу.
- О чем ты говоришь? - выпалил Халил-паша.
- Несколько лет назад мы с сестрой перешли в ислам. В моей жизни эта религия стала величайшим источником света и радости. Без щедрости нашего отца, султана, я бы так и остался в тени. Разумеется, я говорю за нас обоих.
Лицо Лады побагровело от ярости. Раду улыбнулся ей и незаметно подмигнул. Если она сейчас все испортит, они оба погибнут.
Мурад повернулся к Ладе, и на протяжении одного жуткого мгновения она стояла молча и неподвижно. Затем, напрягая каждый мускул, утвердительно кивнула.
- Но что с их отцом? - Голос Хахил-паши напоминал голос капризного ребенка, готового впасть в истерику.
Раду улыбнулся.
- Вы не общались с ним с тех пор, как три года назад он совершил предательство?
Мурад покачал головой, все еще с настороженным выражением лица.
На этот раз Раду рассмеялся так громко, что его смех разлился по всему залу, демонстрируя всем присутствующим его радость.
- Значит, все это время он считал, что мы уже умерли! Какое подходящее наказание для столь коварного неверного! Надеюсь, каждый его день был агонией, а каждая ночь - мучением. Может быть, теперь вы сообщите ему, что мы живы, счастливы и хорошо устроены у нас дома? Представьте, как заноет его сердце. Сообщите ему о нашем обращении в ислам - и вы убьете его одним махом. - Раду радостно хлопнул в ладоши. - Простите. Я перегнул палку. Конечно, это ваше дело, Ваше Великолепие, как обращаться с этим мужчиной. Просто я так благодарен судьбе, что получил возможность поблагодарить вас лично за все, что вы нам дали. Моя жизнь наполнена вашей милостью и щедростью. - Он поклонился, на этот раз еще ниже, и с благоговением поднял глаза.
Мурад улыбался. Мехмед перехватил взгляд Раду, и Раду прочел в нем облегчение и благодарность. Смотреть на Ладу Раду не решался, боясь снова привлечь к ней всеобщее внимание. Это было его показательное выступление, и все должны были смотреть только на него.
Разыгрывать это представление было легко, ведь, несмотря на ненависть к Мураду, он считал эту страну своим домом. И он действительно обратился в ислам, свидетелем чему был мулла Гюрани. Благодаря исламу он приобрел дом, место, которому мог принадлежать, и мир - в тот момент, когда ничто не могло его дать.
Ну, почти ничто. Он отвел взгляд от Мехмеда. У него все еще оставался Бог.
Мурад задумчиво улыбнулся.
- Тебя я больше не забуду.
- Это самая великая честь из всех, что можно себе представить - остаться в вашей памяти навсегда, - Раду поклонился снова. Мурад прошествовал мимо него, прикоснулся ладонью к его голове и вышел из комнаты. Раду выпрямился и встретил хитрый взгляд Халил-паши.
- Может показаться, - сказал Халил-паша, так тихо, что его слышал только Раду, - что султан совершенно забыл о том, что твоя сестра убила на вечеринке гостя.
Раду понимающе улыбнулся, как будто он и Халил-паша тревожились об одном и том же. Он знал о Халил-паше лишь немногое, но это он собирался использовать в своей игре без остатка.
- Возможно, это и к лучшему, что никто не собирается глубже вникать в произошедшее.
Голос Халил-паши стал настороженным:
- Что ты имеешь в виду?
- Это - свадьба. Это праздник. Нужно как можно скорее миновать этот инцидент, помолиться о душе несчастного мужчины и жить в ожидании того дня, когда Мехмед снова вернется в провинцию, далекую и забытую.
С ворчанием, похожим на согласие, Халил-паша вышел из зала. За ним последовали остальные присутствующие, которые уже поняли, что дальше не произойдет ничего интересного. Если кого-то из них и беспокоило отсутствие наказания за убийство человека, никто в этом не признался.
Лада окликнула Раду. Она стояла, наморщив лоб и вытянув к нему руки. Мехмед смотрел на Раду, ожидая, что он подойдет к ним обсудить случившееся.
Раду развернулся и вышел.
33
Лада со вздохом облегчения надела сапоги. Их пребыванию здесь не было конца. После своего проступка на прошлой неделе она старалась не высовываться. Мехмеда постоянно окружала стража. Возможно, Мурад все же не забыл, что кто-то пытался его убить.
Если на самом деле так и было.
Лада была уверена, что видела блеск оружия, но гостя никто не опознал, а список приглашенных оказался сумбурным. Отчасти из-за этого расследование прекратилось. Все понимали, что об убитом никто не спросит. Его не должно было быть на празднике, и никто не собирался выяснять, по какой причине он там все же присутствовал.
Но факт был в том, что Лада убила его прежде, чем успела убедиться, что он преследует Мехмеда.
Она нахмурилась, затягивая пояс на тунике. Если мужчина был невиновен, она сожалела об убийстве, но не сомневалась, что поступит так же снова.
Оставив часть вещей слугам, чтобы они их упаковали, она пересекла коридор и подошла к комнате Раду. В отличие от нее он был у всех на виду и внезапно стал еще большим любимчиком двора. За всю неделю Лада так и не смогла с ним поговорить. Он больше не проводил время в компании со вторыми сыновьями и мелкими придворными сошками. Прошлым вечером на празднике он был рядом с Мурадом, с гордостью выступая в роли давно пропавшего сына. Лада в это время стояла в углу, а Мехмед сидел в изгнании в своей шелковой тюрьме с увядающей Ситти-хатун.
Лада постучала в дверь, и Раду ее открыл, все еще в ночной одежде.
- Поторопись! Мы уезжаем через час. Обратно в Амасью. Наконец-то! - Она решительно прошла мимо него и села на смятую постель. - Я буду так счастлива, когда этот кошмар закончится.
Во взгляде Раду сквозило напряжение и энергия, к которым она не привыкла. Обычно он улыбался или говорил что-то веселое, пытаясь развеять ее дурное настроение. Теперь же смотрел выжидающе и не по-доброму.
Лада нахмурилась и заерзала на кровати.
- Это ты меня избегаешь. Я собиралась тебя поблагодарить. Ты так здорово все провернул с Мурадом. Но как ты осмелился сказать, что я обратилась в ислам? Мне хотелось тебя убить! - Это все, что она смогла из себя выжать, хотя отлично понимала, что без блестящего вмешательства Раду была бы уже мертва. Она могла бы найти в себе немного благодарности, но вместо этого чувствовала раздражение, злость и даже ревность. Среди этих людей Раду чувствовал себя в своей стихии, а Лада была от своей стихии далека, как никогда.
Выражение лица Раду не изменилось. Лада встала и вскинула руки.
- Ну чего ты хочешь?
- Я знаю, - сказал он.
- Что ты знаешь?
- О тебе и Мехмеде. - Он произнес имя Мехмеда так, как произносил его всегда - как молитву. Но на этот раз в его голосе звучало отчаяние и страсть. Лада повернула голову, взяла свечу из подсвечника и стала играть с огнем.
- Что, по-твоему, ты знаешь?
- Ты его не заслуживаешь.
Прихлопнув свечу, Лада выпалила:
- А что если это он меня не заслуживает? Ничего этого я не просила! Как ты можешь осуждать меня за то, что я обрела хоть какое-то счастье в… - Она замолчала, вглядываясь в лицо брата. Оно было открытым и простым, как звезды на ясном ночном небе. Возможно, оно было таким всегда. Она села на кровать. Весь огонь и все желание бороться оставили ее.
Она слышала подобные слухи. Шутки и похабные истории Николае и янычар о мужчинах, которые любили других мужчин, как женщин. Ладе это всегда казалось бессмысленным, но она никогда никого не любила так, как, она знала, ее брат любил Мехмеда.
Всегда любил.
Чувство беспомощности и одиночества, не покидавшие ее с тех пор, как ее забрали из Валахии, внезапно пронзили сердце как кинжал. Каково это было - хотеть кого-то так сильно, как она хотела чего-то, и знать, что этот кто-то никогда не захочет тебя?
- Мне очень жаль, - сказала она, не шевелясь и не показывая никаких эмоций, потому что не знала, как говорить о том, что только что поняла.
Мучения Раду были настолько осязаемы, что душили ее даже из другого конца комнаты.
- Ты его не любишь.
Лада покачала головой. Она не знала, что у нее было с Мехмедом, но знала, что это спасает ее от отчаяния. Она от этого не откажется.
- Он мне не безразличен.
- Тебе не безразлично то, что ты чувствуешь благодаря ему. Ты не можешь его любить.
Поглощенный своими чувствами, Раду задрожал и сжал кулаки. Эта любовь приносила одну боль. И Лада, возможно, снова собиралась сделать ему больно. Это будет не в первый раз, когда она позволяла его бить, якобы защищая его.
Она заговорила, и каждое ее слово хлестало по сердцу Раду, как плеть. Она говорила правду, горькую правду.
- Он никогда тебя не полюбит. Никогда не будет смотреть на тебя так, как смотрит на меня. Этого ты точно не получишь, Раду.
Они застыли на месте и смотрели друг на друга в упор. Наконец, Раду сполз на пол, подтянул длинные ноги к груди и закрыл лицо руками.
- У тебя нет такой любви, какую ты могла бы ему дать, а у меня нет такой любви, какую он мог бы принять. И что нам теперь делать?
Лада наклонилась вперед и вытянула ладонь. Потом сжала ее в кулак. Она не могла его утешить, не могла ему помочь. Ему придется стать сильнее. Это был единственный выход.
- Вставай. Хватит себя жалеть. Мы уезжаем, и там все станет, как прежде.
- Мы никогда не сможем вернуться. - Раду поднял на нее пустые глаза, и эта истина прозвенела в ее голове, как звонок. Он был прав. Не было возврата от чувств Раду, не было возврата от того, чему Лада позволила свершиться между нею и Мехмедом. Возможно, это было ошибкой.
- Одевайся! - выпалила она, ошеломленная и злая.
- Нет. - Его лицо стало отчужденным и твердым.
- Мы не станем тебя ждать.
- Я не еду.
Рассерженная, Лада стала наугад вытаскивать одежду из огромного шкафа.
- Ты никому не нужен. Что ты будешь делать? Останешься здесь?
- Да. - Он встал, выпрямился и подошел к ней вплотную. Он был гораздо выше ее, и ей, чтобы встретиться с ним взглядом, пришлось откинуть голову назад. Он смотрел на нее сверху вниз, и младший брат, которого она всю жизнь тащила за собой, бесследно исчез. - Вы оба были так заняты изучением тактики и сражений, что так и не поняли, как теряются и обретаются троны. Это происходит через слухи, в словах и письмах, которые передаются по темным углам, через тайные союзы и через подкуп. Думаешь, я бесполезен? Я способен провернуть такое, о чем ты и не мечтаешь!
Лада отшатнулась в сторону. Его слова попали в то слабое место, к которому она старалась не прикасаться.
- Но… нам нужно держаться вместе. Мы - это все, что мы можем противопоставить этой империи.
Раду открыл дверь и посмотрел поверх ее головы.
- Ты ошибаешься, полагая, что мы оба видим в ней врага.
С яростью и отвращением она выпалила:
- Как ты можешь так думать? Мы - валахи!
- Ты - валашка. А я у себя дома. Убирайся!
Лада больше не нашлась, что сказать. Ей хотелось его ударить, прижать к полу и держать, пока он не уступит, как она делала, когда они были детьми. Но перед ней уже был не ребенок, которого она знала. А незнакомый мужчина. Где-то в пути она потеряла Раду и теперь не знала, как его вернуть.
Она молча прошла мимо него, и он захлопнул дверь, едва не ударив ее.
Час спустя она с удивлением обнаружила себя скачущей верхом. Мехмед, не пожелав воспользоваться своей огромной каретой, скакал рядом с ней. Он выглядел расслабленным и счастливым, как будто с его плеч сняли тяжкий груз.
Лишь когда они въехали в сельскую местность, он стал озадаченно оглядываться по сторонам.
- А где твой брат?
Лада подумала, что сердце Раду разбилось бы, узнай он о том, что прошло так много времени, прежде чем человек, которого он ценил больше всех на свете, заметил его отсутствие.
Лада подумала о том, как Раду разбил ее сердце.
- У меня нет брата, - сказала она, погнала лошадь галопом и оставила отряд позади.
***
Амасья ощущалась как пара сапог, из которых она выросла. Они стали малы и жали, стирая кожу до крови. Все, что здесь было уютного и безопасного - все исчезло.
- Осторожно! - крикнул Николае, когда Лада с громким стуком ударила в бок деревянной учебной саблей одного недавно взятого янычара. Это был серб, ее ровесник, но насколько же более юным он выглядел! Она ненавидела его за юность, за счастливый и легкий смех. Она ненавидела их всех. Она развернулась и снова ударила его. Он закричал и бросил саблю, отступая.
- Успокойся. - Николае поднял руки. Лада бросила ему свою саблю. Он рассмеялся и поймал ее. - По-моему, мы договорились, что свою ярость ты прибережешь для Ивана?
Остальные солдаты рассмеялись. Иван сердито посмотрел исподлобья и злобно ударил янычара, с которым боролся в углу.
Не обращая ни на кого внимания, Лада вышла, громко топая ногами. Она снова тренировалась с янычарами и погрузилась в их рутину, но каждую ночь они уходили в казармы, а она отправлялась в свою пустую комнату.
Мехмед уходил куда хотел, когда был не с ней, а он никогда не был с ней достаточно долго для того, чтобы ей стало легче.
А Раду здесь вообще не было.
Она взобралась на каменную стену вокруг крепости, спрыгнула на землю и направилась по склону горы в рощу. Здесь она до сих пор чувствовала себя почти как дома, здесь ее окружал тяжелый аромат хвойных иголок под ногами, прогретая солнцем пыль, прохладные тени. Она сделала глубокий вдох, но вдруг поперхнулась от внезапно охватившего ее страха: а что, если дом пахнет совсем по-другому? Что, если этот запах вытеснил ее воспоминания о родной земле?
Она устало села под дерево, подтянула колени к подбородку и открыла мешочек на шее. Она боялась заглянуть в него и увидеть, что внутри только пыль и никакого запаха. А еще хуже - что там запах, который она не узнает.
Возможно, Раду был прав. Возможно, Амасья теперь была домом, и с этим нужно смириться.
Звук прыжка она услышала за секунду до того, как ощутила резкий удар в голову. Перед глазами все поплыло. Она упала на землю, прижавшись лицом к твердым камням и острым иголкам. Последовал новый удар, на этот раз в живот, из-за которого у нее перехватило дыхание, а изо рта вырвался хрип. Она запаниковала, умоляя свои легкие работать.
Она потянулась за кинжалом на запястье, но тут на ее кисть опустился сапог, приковав ее к земле.
- Мне знакомы твои фокусы, маленькая шлюшка.
Несмотря на шум в голове, Лада узнала голос. Она сделала вдох, благодарная телу за то, что оно снова включилось в работу.
- Иван? - Он навис над ней и против солнца был похож на темное пятно. Он опустился на колени, сел на нее, прижал ее ноги своими, а ее руки поднял над ее головой. Его лицо было так близко, что она разглядела на щеках оспенные шрамы и темные корни волос под кожей.
- Думаешь, ты особенная? Ты - ничто. - Он плюнул ей в лицо, и теплая липкая слюна стекла по ее виску в волосы. - Ты - шлюха, а шлюхи годятся лишь для одного. Тебе следует знать свое место. - Ударив ее наотмашь по лицу, он схватил ее запястья одной огромной рукой, а другой полез в свои шаровары.
Лада пыталась вывернуться, но он всем весом давил на ее ноги. Оглушенная постоянными ударами в голову, она до конца не верила в реальность происходящего. Она не здесь. Этого не происходит. Иван ее не бьет.
- Тебе никогда не стать одной из нас, - сказал он и поднес лицо к ее лицу так близко, что она могла видеть только его, затем развязал ее тунику и ухватился за нижнее белье.
Лада ударила его головой в нос. Воспользовавшись мгновением замешательства, она приподнялась, заставив его слегка качнуться, и высвободила одну ногу. Этой ногой она ударила его в промежность. Иван взвыл от боли и откатился в сторону. Он с трудом встал на ноги, и Лада запрыгнула на его спину, обхватила ногами талию и одной рукой сжала горло. Другой рукой она надавила на свою ладонь, чтобы усилить хватку. Иван отшатнулся назад и врезался в ствол дерева, но она удержалась на его спине. Он схватил ее руку и попытался оттянуть. Она нанесла три резких удара пяткой в его живот и пах.
Наконец, он споткнулся и упал на колени.
- Я - не одна из вас, - сказала Лада ему прямо в ухо. - Я - лучше вас.
Иван упал вперед, и Лада вместе с ним, не ослабляя хватку, хотя мышцы умоляли ее об обратном. Она оставалась на нем еще долго после того, как он перестал шевелиться. А потом слезла с него и ушла прочь.
Это был третий мужчина, которого она убила.
На этот раз ее руки были чисты.
Мехмед ждал Ладу в ее комнате. Проходя мимо него, она стянула с себя тунику и бросила ее в камин. Угли охватили ее и стали медленно сжирать. Туника почернела и вспыхнула.
- В лесу за стеной крепости труп, - сообщила Лада, глядя на то, как туника, замаранная прикосновениями Ивана, превращается в пепел.
- Что? - Мехмед собирался обнять Ладу за бедра, но его руки повисли в воздухе.
Она повернулась к нему. В ее глазах пылал огонь, уничтожавший память обо всем, что она только что видела.
- А еще я хочу возглавить собственный контингент янычар.
34
Раду никогда не представлял, несколько это одиноко - всем нравиться.
На вечернем празднике он сидел всего на расстоянии трех гостей от Мурада. Это было почетное место, делавшее Раду очень заметным - и желанным - для всех присутствующих здесь пашей, их сыновей пашазаде, гостей-вали, местных предводителей сипахов, всеми средствами сражающихся за положение со своими соперниками - лидерами янычар, и даже для нескольких влиятельных беев. Людей, которые по самому праву рождения были важнее его.
Но он был здесь, а они - нет, и им всем хотелось знать, почему.
Раду улыбался, широко и невинно распахнув глаза, как будто радовался всему, что видел вокруг. Однако слева от него сидел Халил-паша, и думать о чем-то другом было трудно.
Халил оставил на время поджаренную дичь с нежным кремовым соусом и начал разговор:
- Ты не навещал моего сына Салиха с тех пор, как месяц назад уехал твой дорогой друг Мехмед.
Раду едва не подавился куском мяса. В этом предложении было столько ловушек, столько тем, от которых следовало уклониться или повернуть в нужном направлении. Халил-паша смотрел на него с подозрением, а Халил-паша был самым опасным человеком в Эдирне. Раду пожал плечами и улыбнулся смущенно и как будто с сожалением:
- Я заметил, что у нас с Салихом… разные интересы.
Взгляд Халил-паши стал жестким, когда он взглянул в сторону Салиха. Юноша сидел за дальним концом стола, его было едва видно. На каждом мероприятии, которое они посещали, Салих пытался поймать взгляд Раду и уже несколько раз присылал ему приглашение в гости, но Раду чувствовал, что более человечно поступать так, нежели дать ему надежду на то, что между ними возможны отношения.
- Да, интересы Салиха весьма своеобразны. - Подытожил Халил-паша, возвращаясь к еде. Затем небрежным, но опасным как нож тоном, осведомился: - Как дела у твоего друга Мехмеда? Что о нем слышно?
Раду вздохнул и с притворно-виноватым видом посмотрел в направлении Мурада:
- Моя дружба с Мехмедом не очень хорошо сказывается на моем характере. Мне стыдно за себя.
Халил-паша наклонился ближе. - Вот как?
- Уезжая, он обвинил меня в том, что я использовал дружбу с ним, чтобы стать ближе к его отцу, и… боюсь, он не ошибся. Я благодарен за доброту, которой одарил меня Мехмед, но я никогда не разделял его терпимости к радикальным воззрениям на ислам и никогда не поддерживал его нелепые военные амбиции. Однако, - продолжал Раду, задумчиво покачивая головой, - сейчас он уже не так ими одержим. Думаю, время в деревне положительно повлияло на его темперамент. Но наш султан - ученый и философ высшего разряда, и я давно лелеял мечту приблизиться к нему, чтобы впитать хоть малую толику его мудрости.
Халил-паша что-то задумчиво пробурчал, но потом, переварив слова Раду, нахмурился. Раду вернулся к своей трапезе.
Тем временем по другую сторону стола начал разгораться спор, и вскоре стал таким громким, что Раду уловил некоторые слова. Одно слово, Скандербег, постоянно повторялось.
- Кто этот Скандербег, о котором они говорят? - спросил Раду, наклонившись к Халил-паше.
- Ты разве не слышал? Когда-то он был фаворитом Мурада, хотя изначально он - Искандер-бей. Албанский янычар, который упрямо поднимался по служебной лестнице, пока Мурад не сделал его беем Круи. А Скандербег отплатил Мураду за его щедрость тем, что предал его и объявил эту часть Албании своей собственностью. Мы уже дважды предпринимали попытки завладеть ею, но нам каждый раз давали отпор. - Он сделал паузу и улыбнулся Раду ядовитой улыбкой. - Любимчики могут пасть очень низко.
Мурад заерзал на своем стуле, его лицо покраснело. Он, как и Раду, наверняка услышал, о чем идет спор, и явно чувствовал себя неуютно.
Раду понял, что это прекрасный момент, чтобы еще больше втереться в доверие к Мураду, и встал.
Все взгляды обратились на него. Он кивнул Мураду:
- Если позволите, отец мой, я прочту поэму о славе вашего правления. Я ее сам сочинил.
Это было одним из множества орудий в его арсенале. Он надеялся не доставать его из ножен как можно дольше, приберечь на крайний случай, но Мурад оказался в очень неловкой ситуации. Султан засиял и жестом предложил Раду подняться на платформу в углу залы.
Раду повторял это стихотворение так часто, что рассказал бы его даже ночью. Лучшие фрагменты он украл из знаменитых арабских поэм и собрал их как строящий гнездо ворон. Язык был плотным и цветистым, преувеличенно восторженным. Мурад слушал с восхищением и расцвел, когда его королевство сравнили с океаном, а его потомков с могущественной рекой.
Пока Раду декламировал бесконечные стансы, он заметил, что еду убрали, и мужчины начали передвигаться по зале. Пока Мурад сидел, недосягаемый и неприкосновенный, почти все присутствующие любого положения и ранга потянулись к Халил-паше выразить свое уважение. Он сидел в самом центре своей широкой паутины. Паутины влияния.
Раду улыбнулся и заговорил с еще большим упоением, пытаясь скрыть отчаяние при виде своего врага-паука и удивляясь, как он мог надеяться его победить.
***
Молитва почти не приносила Раду утешения. Он пять раз в день заходил в ошеломительно красивую мечеть и молился там в окружении своих братьев, но все равно чувствовал себя одиноким. С тяжелым сердцем и повесив голову, он устало поднялся по ступеням мечети. Вечер уже поглотил большую часть голубизны неба. Если он потеряет свою веру, что ему останется?
- Раду?
Он поднял голову и увидел мужчину, который смотрел на него, разведя руки, с выражением радостного изумления на лице.
- Неужели это тот юный потерянный мальчик, с которым я молился так давно?
Раду узнал мужчину, и ему сразу стало тепло, как от солнца.
- Кумал?
Рассмеявшись, мужчина широко раскинул руки и обнял Раду. Это были первые искренние физические прикосновения с той ужасной ночи с Салихом. Что-то разжалось в груди Раду, и он крепко обнял Кумала и прижался к нему.
Голос Кумала был таким же ласковым, как и его прикосновения.
- Значит, ты все еще в поисках?
- Думаю, да.
- Пойдем, перекусим. - Не снимая руки с плеча Раду, Кумал повел его, как в прошлый раз, когда Раду был на несколько лет моложе. Они нашли трактир, в котором подавали ужин. Перед ними появились тарелки с пряным мясом, от которого поднимался ароматный пар.
- Где ты был? - спросил Раду. - При дворе я тебя не видел.
- Я нечасто сюда приезжаю. В моем поместье много дел, а я всегда предпочитал исполнять свои обязанности там, чем проводить время здесь.
Раду кивнул. Он слишком часто видел, как борются между собой вали и беи, как местные управляющие пренебрегают своими обязанностями в надежде получить больше.
Блаженная улыбка Кумала осветила своим светом их тусклый уголок.
- А сейчас я только что вернулся из умры в Мекку.
Раду наклонился вперед, завороженный лучезарностью Кумала.
- Ты совершил паломничество в Мекку? Умру, а не хадж? Значит, ты сделал это раньше! - Хадж, путешествие к месту рождения Пророка в Мекке, был одним из пяти столпов ислама. Наряду с молитвами, соблюдением поста во время Рамадана, дарения милостыни нищим и утверждения, что нет другого Бога, кроме Бога, это составляло простейшую основу жизни мусульманина. Раду знал о паломничестве очень мало и сомневался, что сможет его совершить. Но здесь, перед ним, сидел человек, который помог ему по-настоящему обрести себя в исламе, который выполнил хадж и вернулся, чтобы и дальше поклоняться своему богу. - Я так мало знаю об умре. Расскажи мне все.
Кумал рассказал Раду о долгом путешествии, в котором было все - и изнеможение, и радость. О городе Мекка, по которому гулял Пророк, мир праху его, и в котором находилось святилище Кааба. Это было самое священное место на земле, место, к которому были устремлены все молитвы. И Кумал там был! Во время умры он исполнял ритуалы в честь Ибрахима, его жены Хаджар и их сына Исмаила.
К тому времени, когда Кумал закончил свой рассказ, Раду снова овладела усталость и скука.
- Возможно, это то, что мне нужно. Может быть, если бы я пошел в Мекку, если бы увидел это…
Кумал ласково улыбнулся.
- Когда-нибудь ты туда пойдешь, и это путешествие благословит твою жизнь. Но это тебя не излечит - твои проблемы все равно останутся с тобой. Постарайся прежде найти мир там, где находишься - а потом совершишь паломничество, чтобы прославить этот мир.
Раду покачал головой.
- Я не знаю, как обрести мир в этом городе.
- Значит, проблема в тебе. Мир нельзя найти ни в этом городе, ни в каком-либо другом. Даже в Мекке нельзя. Мир можно найти только здесь. - Он указал на сердце Раду.
Раду положил ладонь на грудь и почувствовал под ней биение своей жизни. Пульс, который так долго стучал во имя Мехмеда.
- Думаю, проблема в моем сердце.
Кумал заплатил за обед и встал.
- Я хочу, чтобы ты навестил меня в моем вилайете. Может быть, твое сердце исцелится там.
***
В покоях Раду его ожидал евнух с запиской от Хюмы. Она просила к ней зайти. Евнух стоял, молчаливый и невозмутимый, и Раду понял, что усталость в качестве извинения не примут ни евнух, ни Хюма. Поэтому Раду последовал за евнухом в гарем.
Покои Хюмы были уже не теми роскошными комнатами, которые она занимала прежде. Эти располагались в боковом крыле и имели узкие окна. Вдвоем в них было уже тесно. Раду сел на скамью с подушками возле стены. Хюма, кожа которой приобрела слегка желтоватый оттенок, сидела на высоком стуле напротив него. Их колени почти соприкасались.
- Вы в порядке? - спросил Раду.
- Я хочу, чтобы ты убил Халил-пашу.
Раду от удивления закашлялся.
- Вы хотите, чтобы я сделал что?
Хюма заерзала на своем сидении и прищурилась, что никак не сочеталось с ее невинной улыбкой.
- Я знаю, что ты чувствуешь к моему сыну.
Раду захотелось немедленно уйти, но он подавил в себе это желание. Он не сомневался, что Хюма способна разглядеть смысл в самом мельчайшем жесте.
- Он - мой друг.
- Не лги мне. Ты любишь его, как цветок любит солнце.
- Я не знаю, что…
Она рассекла рукой воздух, отметая все его возражения.
- Такое случается. Ты не первый. Тебе известно, что у некоторых султанов были гаремы с мужчинами?
Слишком поздно Раду осознал, что его глаза выдали все.
Хюма откинулась на спинку стула, довольная собой.
- Я могу тебе помочь. Тебе не стоит отчаиваться и думать, что у твоей любви нет будущего.
Раду покачал головой, и возражения, готовые сорваться с его губ, оказались поглощены темной надеждой, которую она в нем пробудила. Неужели у него может быть с Мехмедом что-то большее?
Хюма глотнула воды из простой керамической чашки и посмотрела на нее с отвращением.
- Я тебе помогу, - повторила она, не поднимая головы, - когда Халил-паша будет мертв.
35
Вести об испытании Лады разнеслись по всему городу. Зрители стояли вдоль дальнего края поля, сидели в тени деревьев на стульях, принесенных слугами, или на земле, если у них не было слуг - и таких было большинство.
- Это смешно. - Лада упрямо сложила руки на защищенной броней груди. Под туникой у нее была надета кольчуга, тяжелые кольца которой покрывали ее тело. Головного убора на ней не было, хотя все мужчины позади нее носили янычарские шапки.
Мехмед улыбнулся и помахал собравшейся толпе. И сказал ей едва слышно, краешком рта:
- Пожалуйста, постарайся ничего не испортить. Помни, что я - не единственная власть. Если Ильяш решит доложить об этом моему отцу, мои руки окажутся связанными. Этот Ильяш даже согласился испытать твою сноровку, что свидетельствует о масштабах твоей репутации среди местных гарнизонов.
Лада посмотрела через широкое поле в ту сторону, где стоял Ильяш-бей, предводитель личного гарнизона Мехмеда. Он являлся хорошим дополнением к их силам в этом регионе и разрешал ей тренироваться с янычарами. Она его уважала, она им даже восхищалась.
Но он, скорее всего, сомневался, сможет ли она командовать мужчинами. Он позволил ей набрать отряд из двадцати человек и сразиться с его двадцатью воинами.
В арсенале обеих сторон имелись притупленные сабли и стрелы с завернутыми в ткань наконечниками, покрытыми мукой, чтобы было видно, что они попали в цель. Однако у людей Ильяша была легкая кавалерия, которая должна была послужить в этом сражении дополнительной преградой, часто встречающейся на пути янычар.
До Лады донесся далекий смех зрителей, когда Мехмед подошел к ним и объявил начало схватки. Ильяш оставался на своем месте: неподвижный, он ждал, чтобы Лада сделала первый шаг.
- Пора, - сказала она.
Николае с отвращением вскинул руки.
- Это безумие, Лада! Я не позволю этому сражению испортить мою репутацию.
- Ты обещал! - крикнула она, хватая его за плечо.
Он высвободился, бросил саблю на землю и пошел обратно к крепости. Половина ее воинов последовали за ним и скрылись в пятнистых тенях деревьев.
- Трусы! - Она подняла саблю Николае и швырнула ее им вслед. - Псы! Ползите на своих животах по собственной рвоте!
Тяжело дыша, она повернулась к оставшимся мужчинам, которые переминались с ноги на ногу и избегали смотреть ей в глаза.
- Поднять щиты! - скомандовала она. Ее губы превратились в тонкую беспощадную линию. Они встали в ряд, плечом к плечу, выставив перед собой сабли, и медленно двинулись вперед. Несколько стрел врезалось в них и упало на землю. Толпа рассмеялась, издевательски свистя и глумясь над отрядом.
Ильяш покачал головой и нерешительно поднял руку, приказывая своим мужчинам приготовиться к бою.
Ему помешал дождь из стрел, посыпавшихся из-за спин зрителей. Стрелы попали в бока почти всех лошадей. Не успел Ильяш сообразить, что происходит, или убрать воинов, вышедших из игры, как на них обрушился новый град из стрел. Одна стрела попала в его грудь, другие уничтожили оставшихся лошадей и оставили в живых лишь горстку мужчин. Пока они обсуждали, стоит ли им стрелять поверх голов зрителей в сторону спрятавшихся стрелков, воины Лады опустили щиты и обнажили луки. Из них ее воины стреляли по «оставшимся в живых» до тех пор, пока не осталось ни одного врага.
Зрители больше не смеялись.
Ильяш вышел вперед и встретился с Ладой посреди поля. Его лицо было невозмутимо, но в глазах едва уловимо светилась гордость, а усы подергивались над губами.
- Это было… неожиданно. Ты застала нас врасплох.
Николае, ухмыляясь, широкими шагами вышел из тени деревьев, повернулся к зрителям и энергично поклонился.
- Большое спасибо за вашу помощь!
- Мы не рассчитывали на толпу, - кивнула Лада, глядя на зрителей.
- Однако тебе удалось использовать их как щит. Это восхитительно. Но и вызывает вопросы. Что, если бы я, не испытывая угрызений совести, стал бы палить по невинным зрителям?
Лада пожала плечами.
- Это было бы на твоей совести, а не на моей. Кроме того, я отлично знаю, Ильяш: ты честный мужчина.
Он рассмеялся.
- А ты?
- А я не мужчина.
Мехмед подошел к ним, сияя.
- Блестящее сражение!
Ильяш кивнул и нахмурился.
- А теперь перейдем к более серьезному вопросу: ты можешь командовать этими людьми. Но они тебя знают. Они тебе доверяют. Как ты думаешь, последует ли за тобой в сражении добровольно гарнизон, если воины не будут тебя знать? Или группа кадетов аджами, только что окончивших обучение? Я говорю это не для того, чтобы тебя обидеть, но чтобы выяснить, насколько это практично - передать тебе право командования. Боюсь, у тебя не получится, а янычары будут сбиты с толку.
- Согласна, - Лада натужно улыбнулась к удивлению Мехмеда, который никак не ожидал, что она станет это обсуждать. - Позволь мне командовать пограничной группой янычар. Позволь отобрать их лично, по одному. Я возьму только тех мужчин, которые не станут сомневаться в моих приказах и не побоятся последовать за женщиной. Позволь натренировать их так, как, по моему мнению, должна быть натренирована личная стража Мехмеда. Уже дважды я видела, как жизнь Мехмеда оказывалась под угрозой. У меня было бы преимущество, владей я группой, которая и мыслит шире, и действует, выходя за рамки привычных движений янычар. Мы увидим то, чего не увидит никто другой. А если люди будут презирать моих солдат за то, что ими руководит женщина - хорошо, - она указала на мужчин, оттирающих муку от своих коней, - я смогу использовать это себе во благо.
Ильяш прищурился и сник под грузом ее предложения. Ему придется согласиться. Лада этого заслуживала. Она нуждалась в этом. Наконец, когда она уже подумала, что сейчас выхватит саблю и ударит Ильяша по голове, чтобы заставить его говорить, он кивнул.
- Отлично. Можешь владеть янычарами, которых выберешь сама. На отбор у тебя есть столько времени, сколько потребуется. Будешь докладывать мне ежеквартально, но размещай и тренируй своих мужчин так, как считаешь нужным.
Качая головой и не веря до конца в то, на что он только что согласился, Ильяш развернулся и пошел к своим воинам.
- Мне ты так никогда не улыбаешься, - заметил Мехмед, глядя на Ладу.
Она повернулась к нему и прикрыла ладонью рот, который выдал ее, показав, что ее разрывает от счастья. За спиной Мехмеда она заметила толпу зрителей, в том числе несколько хрупких цветов из гарема и стражников-евнухов. Ее ладонь опустилась, забрав с собой и улыбку.
- Ты этого еще ни разу не заслужил, - сказала она.
Он приложил ладонь к сердцу и, шатаясь, отступил назад, как будто его ранили. Затем выпрямился, и его взгляд стал тяжелым от тоски:
- Пойдем в мои комнаты.
Она подошла к нему ближе, чем было уместно, полностью отдавая себе отчет в том, сколько любопытных глаз следит за ними с поля. Включая женщин, которые знали Мехмеда с той стороны, которую ей еще предстояло для себя открыть.
- Мне надо работать.
Она повернулась, подняла руку и приказала своим мужчинам следовать за ней. Николае пошел рядом. - Мы сделали это, - прошептала она и снова улыбнулась.
- Ты сделала это. - Он ткнул локтем в ее закрытый кольчугой бок. - С чего начнем?
- Мне нужны валахи. Только валахи.
Николае поднял брови.
- Почему?
- Если Ильяш спросит, для чего это нужно, скажи - для того, чтобы я могла отдавать команды на языке, непонятном врагу.
- А если я спрошу?
- Потому что я не доверяю людям, которые забывают о том, что они были рождены не для этого.
Николае обернулся и посмотрел на Мехмеда, наблюдавшего за ними. Его голос был легким, как летний бриз, но в нем ощущался привкус дыма от лесного пожара.
- А что с мужчиной, который был рожден для этого?
Лада не оглянулась. Часть ее доверяла Мехмеду больше, чем кому-либо. Часть ее хотела уйти от Николае и встретиться с Мехмедом в его покоях. Сделать его своим любовником и перестать существовать в этом промежуточном состоянии, мучительном для них обоих. Принять легкую жизнь, в которой она будет принадлежать ему.
А другая ее часть хотела его за это зарезать.
- У меня нет ответа, - честно сказала она.
36
Раду сбежал из города.
До дома Кумала было полдня езды, и чем больше Раду удалялся от Эдирне, тем легче ему дышалось. Но он знал, что Кумал был прав, сказав, что уезжать в другое место - не выход. Вернувшись в Эдирне, Раду найдет там все то же самое. Любой покой, какой он здесь обретет, будет мечтой, недолговечной и преходящей.
Но сейчас вокруг были холмистые поля и чистые, аккуратные домики. Здесь было очень легко забыть о том, что Хюма предложила ему невозможное, что ему не нужно придумывать, как убить Халил-пашу, что Лада не разбила в очередной раз его сердце, что Мехмед никогда не будет принадлежать ему так, как хотелось бы.
Но еще больнее было думать о том, что существовал шанс, что однажды Мехмед смог бы ему принадлежать.
Хотя Раду не отправлял предупредительной записки, торопясь поскорее убраться из Эдирне, Кумал ждал его у ворот своего вилайета. Он поприветствовал Раду как брата, расцеловал в обе щеки и повел лошадь, пока Раду шел следом, разминая затекшие ноги.
У Кумала был красивый дом, возведенный вокруг центрального дворика с фонтаном. В то время как в Эдирне все здания соперничали за взгляды прохожих, всячески привлекая к себе внимание, дом Кумала был простым и чистым: деревянные панели на стене, шерстяные ковры на плиточном полу. Лишь в длинной гостиной присутствовало украшение в виде орнамента: под потолком по стене шел золотой арабский шрифт со стихами из Корана.
Настало время молитвы. Кумал расстелил два коврика, и они помолились вместе. После молитвы Раду еще постоял какое-то время на коленях, пытаясь удержать это ощущение.
- Меня ждут дела, - сказал Кумал. - Не стесняйся, осмотрись. А вечером встретимся и вместе поужинаем. - По-дружески сжав плечо Раду, Кумал удалился.
Раду бродил по одноэтажному дому, уважительно обходя запертые двери. Он немного посидел во внутреннем дворике, наслаждаясь томными низкими лучами вечернего солнца, которые отскакивали от белых каменных стен. Затем зашел за дом и оказался в садах. Они были такими же аккуратными и ухоженными, как и все вокруг, но в отличие от всего остального они были устроены сложнее. Высокие, подстриженные изгороди формировали лабиринт с фрагментами из ярко цветущих растений, приветствующих весну. В центре, возвышаясь над садом, стояло большое дерево.
Раду пошел по лабиринту, пытаясь отыскать дорогу к дереву. Тут до его слуха донеслось шуршание, и две девочки выпрыгнули на тропинку прямо перед ним, смеясь и держась за руки. Их волосы спутались, а глаза сияли.
- О! - рассмеялась Назира. Она выпрямилась и отошла от своей спутницы. Другая девочка шагнула назад, опустила глаза и поспешно убрала волосы обратно под платок. - Привет! Там была… - Назира задыхалась, ее пухлые губы широко улыбались. - Там была пчела. Мы убегали от нее.
- Вас укусила пчела?
- Да! Много раз! Это было чудесно! - сказала Назира и на мгновение плотно сжала губы, после чего прыснула от смеха. Ее спутница ударила ее локтем в бок и, опустив голову, быстро ушла.
Раду не помнил, чтобы Назира когда-либо вела себя так странно, но ее веселье оказалось заразительным.
- Это моя служанка, Фатима. - Назира наклонилась и посмотрела мимо Раду вслед уходящей девушке. - Идем, я покажу тебе оставшуюся часть сада. - Она взяла Раду за руку и повела его, счастливо щебеча. В самом центре двора, прямо напротив дерева, Раду увидел качели. Они крепились к двум веткам, а деревянное сиденье было слишком мало для взрослого.
Раду вдруг понял, что не знает, женат ли Кумал и есть ли у него дети. И тут же спросил об этом у Назиры.
Уголки ее очаровательных губ опустились, она покачала головой и подошла к качелям, обхватив ладонью одну из веревок.
- Были. Его сын, Ибрахим, очень любил эти качели. Он умер четыре года назад. Ему было всего три года. А на следующий год его жена, Ине, умерла в родах. Осталась маленькая девочка. Мы боролись за нее три дня, после чего она последовала за своей матерью.
Раду стало до боли жаль Кумала. Он так многого лишился. Но ведь именно три года назад они познакомились.
- Когда он нашел меня в Эдирне…
- Мы приезжали туда, чтобы выразить соболезнования родным Ине.
- То есть он тогда был в глубоком трауре. - И все же Кумал нашел время, чтобы одарить сочувствием и добротой потерянного мальчика. - Твой брат - хороший человек.
- Лучший из всех, кого я знаю.
Они сидели, погрузившись в уютную тишину и думая о потере Кумала, после чего пошли к дому. Назира с удовольствием поддразнивала его, но в ее манере было что-то, что возвышало его, заставляло почувствовать себя лучше, чем он был на самом деле. В отличие от манеры Лады, которая принижала его.
Такого прекрасного ужина у него не было уже несколько лет. Еда была самой обыкновенной, но здесь не было политики, не было страха, не было лжи. Ему не нужно было прикидываться кем-то другим, не нужно было завоевывать чье-то расположение.
- Я так рада, что ты приехал, Раду, - непривычно серьезным тоном сказала Назира. - Хорошо, что здесь появился человек, способный показать моему брату, как должна выглядеть одежда. Я все время пытаюсь ему помочь, но этого недостаточно.
Кумал закатил глаза.
- Избавь меня от такой заботливой сестры.
- Я с радостью заберу ее у тебя, - сказал Раду и тут же вспыхнул, осознав, что его слова могут быть неверно истолкованы. - То есть как сестру. Она гораздо лучше моей сестры. Она ни разу не опрокидывала меня на землю, не заламывала руки и не била меня с целью выяснить, кто сильнее.
Назира махнула рукой.
- О! Все поединки, кто сильнее, мы оставим на время после ужина.
Упоминание о Ладе выдернуло Раду из настоящего момента, и с этой минуты он присутствовал на ужине в качестве наблюдателя, десертным фруктом на тарелке, ставшим вдруг приторно-сладким.
Они завершили трапезу, и в проеме двери появилась Фатима. Назира извинилась и ушла, а Кумал и Раду отправились в гостиную.
- Теперь я понимаю, почему ты так редко приезжаешь в Эдирне.
Кумал улыбнулся.
- Здесь я очень счастлив. Хоть и беспокоюсь за Назиру. Она взрослеет. Мне нужно прикладывать больше усилий, чтобы подыскивать для нее достойную пару, но она не показывает никакого интереса, а я, эгоист, мечтаю продержать ее здесь, со мной, как можно дольше. Но я знаю, что для нее было бы лучше удачно выйти замуж и завести семью. Если я умру, мое имение отойдет обратно империи, а она останется ни с чем. Однако она утверждает, что не хочет уходить.
Раду кивнул.
- Я ее понимаю. Если бы я мог всегда жить рядом и в любой момент просить твоего совета, я бы никогда не ушел.
- Какой совет нужен тебе сейчас?
Раду вздохнул, подумав обо всем, что довлело над ним и о том, каким безвыходным казалось ему его положение.
- Как ты поступаешь, столкнувшись с проблемой, у которой нет решения?
Кумал нахмурился.
- Что ты имеешь в виду?
- Я имею в виду, что в некоторых ситуациях легкого выбора не существует. Тогда каким будет правильный выбор? Совершить зло ради блага или избежать зла, зная, что тебе позволено закончить плохо? - Раду даже не знал, какой итог ему ближе. Убить Халил-пашу? Лгать и путать людей, пользуясь своим положением в столице, в попытке помочь Мехмеду? То, как он думал о Мехмеде и что чувствовал по отношению к нему не казалось злом, но он подозревал, что это есть зло, поскольку никто об этом не говорил, а Хюма вела себя так, будто это давало ей над ним власть.
- По-моему, твоя жизнь слишком сложна.
Раду опустил голову и закрыл лицо руками.
- Я не знаю, что делать.
- У меня в вилайете на попечении много людей. Порой принятое мною решение сказывается на ком-то негативно. Возможно, одному фермеру хочется увеличить свой доступ к воде, но, удовлетворив его просьбу, я отниму воду у других трех семей, которым она нужна для полива урожая. Я отказываю первому фермеру в возможности расширить свое хозяйство и заработать больше денег, но избавляю три другие семьи от голодной смерти. В какие-то годы мне приходилось увеличивать налоги, чтобы сделать запасы на зиму, что является бременем для моих людей. Зато мы смогли продержаться в суровые времена. Мне приходилось забирать отцов из семей из-за совершенного ими преступления и лишать семью кормильца ради того, чтобы обезопасить остальных моих людей. - Он вздохнул. - Это всегда непросто. Я пытаюсь построить лучшее будущее, какое только в моих силах, где большинству людей будет хорошо. Порой я стою перед очень трудным выбором, но стараюсь принимать решения с молитвой и храня в сердце мысль о благоденствии моих людей. Я совершал ошибки, но сожаление о них вдохновляет меня на то, чтобы действовать более вдумчиво, более
тщательно все взвешивать и быть более добрым и щедрым в своих поступках.
Раду поблагодарил его, хотя так и не нашел выхода из своего тупика. Как ему поступить: стараться делать добро себе - или другим? Что, если Халил-паша думал, что он делал добро, не позволяя Мехмеду занять трон? То, как Мехмед представлял себе будущее, шло вразрез с тем, каким это будущее видели, скажем, жители Константинополя. Чье мнение было более ценным? Кто был прав?
И сможет ли он когда-нибудь стать таким щедрым, чтобы пожелать своей сестре обрести счастье с мужчиной, которого они оба любили?
***
После нескольких благословенных дней мирного отдыха в доме Кумала Раду так и приблизился к решению ни одной из своих проблем. Эдирне манила его обратно.
Пообещав вскоре приехать снова, он вернулся в город и узнал, что Мурад, все еще довольный его поэмой, проявил щедрость и назначил Раду командующим маленькой пограничной группой янычар. Ошеломленный, Раду поспешил в казармы, чтобы встретиться со своими людьми. Он был хорошим наездником, отлично обращался с луком и стрелами и неплохо владел саблей, но он никогда не думал о том, чтобы командовать людьми. Ему казалось странным, что из-за поэмы Мурад решил, что Раду - такой молодой - способен управлять солдатами.
Его поприветствовала знакомая фигура.
- Лазарь, - сказал Раду. Он до сих пор не знал, как вести себя с этим мужчиной, которому был известна самая глубокая тайна его сердца.
Лазарь поздоровался с Раду с оживленной формальностью, затем поклонился, пятясь назад с ядовитой усмешкой.
- Я знал, что правильно сделал, оставшись в Эдирне. Я попросил, чтобы меня взяли в твой пограничный отряд.
- Я понятия не имею, что делать, - признался Раду.
- Поэтому я и здесь. - Лазарь представил Раду пятидесяти мужчинам под его командованием, и страх Раду перед другими солдатами развеялся. Лазарь оставил фамильярность, с которой обычно общался с Раду, и говорил четким, командным голосом, обращаясь к Раду ровно с таким количеством уважения, какое требовалось в данной ситуации. Раду стоял прямо и серьезно кивал, пытаясь запомнить имена.
После того как обход был завершен и мужчины разошлись кто куда, Лазарь вышел с Раду к более крупным штабам янычар по дороге к дворцу.
- Ты справишься. Я займусь ежедневной организацией и тренировками. Эта позиция служит больше для порядка, но тебя любят. Люди счастливы, что у них есть ты.
Раду кивнул. - Я рад.
Лазарь склонился к нему ближе. - Я тоже счастлив, что ты у меня есть.
Раду прокашлялся, не зная точно, был ли в этих словах подтекст, когда его внимание привлек человек в шапке, свернувший за угол перед ними. Он ускорил шаг и подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Халил-паша пожимает руку другому мужчине. После этого они удалились в комнату.
- Кто это был с Халил-пашой? - спросил он у Лазаря.
- Казанци Доган, командующий всеми войсками янычар. Уверен, ты с ним когда-нибудь встретишься.
- Халил-паша часто сюда приходит?
Лазарь пожал плечами.
- Я видел его несколько раз. - Он помолчал и задумчиво прищурил глаза. - Хочешь, чтобы я проследил за ним и узнал, как часто он здесь бывает?
- Да. И с кем еще Казанци Доган встречается помимо янычар.
Лазарь приложил кулак к груди и ушел.
Раду вернулся во дворец, погруженный в свои мысли. Паутина Халила охватывала всех вокруг. Визирей, пашей, беев, обе главные ветки военной силы, с местными предводителями сипахов и их региональными силами, янычар с Казанци Доганом. А в центре всего, жирный и смертоносный, восседал паук Халил-паша.
Если они убьют его, как этого хочет Хюма, паутина останется - все нити власти, стянутые в один узел и направленные против Мехмеда. Кто знает - вдруг место Халил-паши займет другой, еще более опасный паук?
Нет. Хюма ошибалась. Вначале следовало уничтожить паутину. Это сделает паука беспомощным.
37
Лада и Николае лежали на животе, выглядывая из-за живой изгороди на расстилавшийся под ними город. Деревянные домики над рекой теснились и толкались вдоль берегов, выраставших прямо из воды. Амасья относительно недавно вошла в состав Османской империи, а ее длинная, запечатленная в рассказах история оставила на память о себе римские могилы, бросавшие тень на ноги Лады. Последний раз здесь, наверху, она была с Мехмедом и Раду. Они смотрели на небо и мечтали о звездах.
А сейчас она смотрела вниз и видела огни.
- Мы можем использовать реку, - размышлял Николае на валашском языке, как того требовала Лада. - Ночью поплыть вниз на лодке, поджигая дома. Это отвлечет всех местных жителей и многих солдат.
- Кто здесь управляет сипахами?
За ее спиной Петру, молодой валашец, лишь недавно прошедший подготовку, насмешливо фыркнул:
- Сипахи! Ленивые и жирные свиньи! Зачем о них вообще беспокоиться?
Лада выбрала его потому, что его привезли из Валахии в относительно позднем возрасте - к тому времени, когда он попал к османцам, ему исполнилось четырнадцать. Но он был заносчивым и тупоголовым, с подлой прожилкой, чем напоминал Ладе ее брата Мирчу. Иногда из-за этого он нравился ей еще больше.
Но большую часть времени ей хотелось столкнуть его с обрыва.
- А кто тебе сказал, что сипахи - ленивые, толстые свиньи? Ты с ними сражался?
- Зачем мне с ними сражаться? Мы с ними на одной стороне.
Лада и Николае переглянулись. Возможно, Петру придется уволить из ее отряда.
- А сипахам запрещается отращивать бороды?
Петру усмехнулся.
- Нет.
- А все же тебе разрешают носить только усы.
- Если ему когда-нибудь удастся ими обзавестись, - сказал Матей, жилистый мужчина с постоянно голодным взглядом, которого Лада завербовала из воинской части в Эдирне. Петру запустил в него камнем. В общей сложности у Лады было десять мужчин в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Выбор валахов был невелик: османцы предпочитали брать рекрутов других национальностей, потому что из них выходили более покладистые и умные солдаты.
Глупцы. Лада оглянулась, размышляя, какие дома можно было бы взорвать запасами янычарского пороха, чтобы эффективнее всего заблокировать подъезд к крепости.
- Сипахам разрешено жениться и заводить детей?
- Нет.
- Еще одно условие, с которым наш Петру никак не справится, - весело заметил Николае.
Лада подождала, пока стихнет хохот.
- Являются ли сипахи рабами, которых вырвали из родной земли и привели сюда, чтобы они служили другому хозяину и другому богу?
Ответом ей было молчание.
- Сипахи злятся, что мы становимся сильнее. Они злятся, что мы хорошо организованы, умеем сражаться, что мы близки к султану и его наследникам. Даже не думай, что ты на их стороне, потому что они - не на твоей. Они воюют, стремясь завоевать земли, престиж и богатство. Мы воюем потому, что нам не остается ничего другого.
Помолчав несколько мгновений, она продолжила.
- Кто организовывал оборону города?
- За оборону города отвечают сипахи, - сосредоточенно ответил Петру, который подполз ближе к ней, чтобы лучше взглянуть на город.
Лада проследила за змеевидной линией реки.
- Отрежь голову сопернику в бою - и перед тобой останется лишь беспомощное тело.
Матей, сидя на упавшем надгробном камне, продолжал затачивать кинжал о точильный камень.
- Буду рад отрезать головы нескольким сипахам, но не уверен, что у меня хватит времени поджечь ночью город.
- Планировать воображаемые атаки - моя любимая учебная игра. - Николае потянулся и перевернулся на спину. - Это так расслабляет.
Лада поднялась на ноги, стряхнула пыль с туники и поправила белую шапку, которую теперь носила.
- Ильяш-бей на дежурстве?
Штефан, спокойный мужчина, лицо которого напоминало безоблачное небо - лишенное всяческих эмоций и непригодное для прочтения - кивнул. Говорил он мало, но Лада заметила, что его разум напоминает муравейник, который постоянно добывает фрагменты информации и питается ими.
Она кивнула в ответ.
- Хорошо. Пора убить Мехмеда.
Николае тяжело вздохнул.
- Вот это уже не так расслабляет. - Но остальные мужчины начали собираться, на их лицах отражалось радостное предвкушение. Спускаясь вниз по склону горы к крепости, они составляли план действий. Штефан побежал вперед узнать, внутри Мехмед или снаружи. Об этом он всегда мог заключить лишь по присутствию стражи на определенных участках.
Если Мехмед снаружи, они подкрадутся и под прикрытием стрел возьмут штурмом стену. Если он внутри, Матей и трое других воинов подойдут как можно ближе, надеясь, что никто не заметит, что они не на службе, а Николае в это время вычислит местоположение Мехмеда и подаст сигнал с орудийной башни, на которой он находился. Это позволит Ладе, Петру и четырем другим солдатам легко и достаточно быстро вскарабкаться по внешним стенам крепости.
Чтобы подойти на нужное расстояние, им требовался всего один человек. Один выстрел, один удар кинжала, один шанс - вот и все, что было нужно, чтобы убить наследника.
Штефан встретил их у кривой сосны, которая росла в стороне на камнях. Лада всегда назначала своим воинам встречу возле этой сосны, хотя она и отравляла ее сердце воспоминаниями о недавнем счастье.
Лицо Штефана было непроницаемым, как обычно. Но в его позе было что-то настолько вызывающее, что у Лады по коже побежали мурашки. Он еще не заговорил, а она уже знала, что он скажет. Но хуже всего было то, что он догадывался, что это ее расстроит.
- Янычары у ворот гарема, два евнуха на посту у дверей.
Ее мужчины разом выдохнули, то ли от облегчения, то ли от разочарования. Голос Николае звучал нарочито весело.
- Значит, на сегодня игра закончилась. Нападать на гарем мы не будем.
- Почему нет? - челюсть Лады свело так, что стало больно. Она сосредоточилась на этой особенной, конкретной боли. С тех пор как она начала тренировать мужчин, она почти не виделась с Мехмедом. А когда они встречались - это всегда были темные углы, тайные поцелуи, отчаянные объятия.
- Потому что… - сказал Николае, повесив это слово в воздухе как приманку, надеясь, что Лада, как рыба, заглотит ее и избавит его от необходимости объяснять. Она приманку не заглотила. - Потому что, - повторил он со вздохом, - стены слишком высокие, на окнах толстые решетки, а двери охраняют стражники. Мы уже продумывали это прежде, Лада, и всегда получалось, что единственный способ - ждать, пока он выйдет. Войти внутрь мы не можем.
- Ты не можешь войти внутрь, - сказала Лада. - Штефан, ты узнаешь эту стражу?
Он покачал головой.
- Отлично. Значит, они тебя не узнают. Мне нужны юбки, энтари и вуаль.
Петру разинул рот от удивления и стал похож на рыбу, которую так надеялся поймать Николае.
- Юбки? Зачем?
Лада жестом предложила им следовать за ней.
- Потому что в юбках можно спрятать огромное количество оружия и потому что Штефан скоро преподнесет подарок от султана.
Николае догнал ее на пути к зданию, которое выделили ей для гарнизона. Это была еще одна помеха для их с Мехмедом встреч: Лада жила во временных казармах вместе со своими воинами. Она никогда не оставалась в одиночестве. Потому что если бы она оказалась одна, не осталось бы никаких преград, никаких препятствий, ничего, что могло бы им помешать…
Он был в гареме.
- Лада, - Николае говорил так тихо, что другие их не слышали. - Это не очень хорошая идея. Думаю, нам стоит подождать. Можно поймать его на выходе. На этот случай у нас есть план действий.
- Это хороший, а значит, очевидный план действий. Следовательно Ильяш уже мог о нем догадаться. Мой план куда лучше.
Он схватил ее за руку.
- Лада, остановись.
Она развернулась и посмотрела в его лицо. Она полыхала гневом, из-за чего казалась выше и сильнее.
- Не говори мне, что мне делать.
Он вскинул руки в воздух.
- Не уверен, что гарем - лучшее место для тебя.
На его лице было написано такое беспокойство, что ей захотелось рвать на себе волосы. А потом задушить волосами его. Она презрительно усмехнулась.
- Думаешь, я не знаю, что там происходит? Боишься, это ранит мои чувства?
- Нет! Клянусь, я не считаю тебя слишком чувствительной. - Он ухмыльнулся, и его шрам сморщился. - Но я беспокоюсь о твоей… репутации. Женщины, которые входят в гарем, оттуда не выходят. Они остаются там навсегда.
Взмахнув рукой, она как будто поймала витавший в воздухе намек. Она знала, что он старается сказать ей что-то более важное, и что она с этим не согласится.
- Я собираюсь туда войти не как женщина. А как убийца. Так что нам нечего бояться.
Спустя несколько минут она была с ног до головы укрыта нарядами со свадьбы Мехмеда. Она не успела надеть и половины вещей, приготовленных для нее по случаю празднования свадьбы, но прилежный слуга упаковал все эти вещи и отправил их с ней назад. И хотя наряды были сильно измяты, она все же выглядела как женщина. А в вуали совсем не была похожа на себя.
Было решено, что с ней пойдет только Штефан. Если стражников будет больше, это вызовет подозрения. Поэтому он без церемоний сопроводил Ладу к воротам гарема и передал ее ближайшему евнуху.
- Подарок от матери Мехмеда, - сказал он.
Евнух равнодушно кивнул и провел Ладу прямо мимо двух стражников-янычар в гарем.
Дверь захлопнулась за ее спиной, и Лада подпрыгнула от неожиданности. Звук был таким формальным, таким окончательным. Ее сердце бешено колотилось, а дыхание было поверхностным и неравномерным. Она следовала за евнухом по извилистым коридорам, стараясь их запомнить. Всюду было чисто и светло. Сверкающая кафельная плитка с замысловатыми узорами заманивала их все дальше.
Евнух открыл дверь в маленькую комнату для ожидания.
- В течение часа к вам подойдут, помогут разместиться и введут в курс дела. - Он вышел, не сказав больше ни слова, и закрыл за собой дверь.
Он ее не запер.
И это вроде бы не имело значения, но Лада пришла в ярость. Это всего лишь дверь, твердила она себе. И полная неспособность евнуха увидеть в женщине потенциальную угрозу.
Она взяла один из своих кинжалов и вонзила его в диван. Проведя им вдоль, она сделала неровный разрез. Затем убрала кинжал в чехол, закрепила вуаль и вышла в коридор. Она отлично справилась бы с этой миссией, не позволяя тому факту, что она внутри гарема Мехмеда, отвлечь ее.
Ей захотелось пройти дальше. Она взяла большую вазу с ароматным букетом и пошла, вытянув ее аккуратно перед собой, как будто у нее была цель. Нести куда-то букет цветов казалось вполне логичным занятием в этой позолоченной птичьей клетке.
Пройдя мимо нескольких закрытых дверей и свернув в три отдельных коридора, Ладу испытала прилив отчаяния. Наверное, Мехмед завершит здесь свои дела и уйдет прежде, чем она даже успеет его найти. И что она потом скажет своим мужчинам?
До ее слуха донесся плач младенца. Она свернула в сторону, пошла на резкий, похожий на ослиный, крик, пока не дошла до комнаты с широко распахнутыми резными деревянными дверями.
Она проскользнула внутрь и шмыгнула влево, где напротив большого, раскрытого окна стояла красивая ширма. Она умудрилась протиснуться между ширмой и стеной: звуки ее шагов заглушал плач ребенка.
Смех Мехмеда пронесся по комнате, непосильной тяжестью упав на плечи Лады.
- Я что - неправильно его держу? Я ему не нравлюсь.
- Конечно, нравишься! - Голос женщины был приторно-сладким. Лада почувствовала, как он застрял у нее в ушах. Она знала, что сколько бы она их ни терла и ни мыла, ей не избавиться от него никогда. - Он сильный, видишь?
- Мой маленький Бейязит. Будь сильным во время моего отсутствия. Я скоро вернусь.
Слова Мехмеда были пропитаны нежностью, и Ладе захотелось, чтобы все было не так. Она думала, что самое худшее, что может произойти - это обнаружить его с другой женщиной, но это…
Она не знала, как злиться на ребенка.
Но все же ей это удалось.
- Ты надолго уезжаешь? - спросила женщина.
- До тех пор, пока мы не разгромим Скандербега. Тебе что-нибудь нужно?
- Нет! О нас очень хорошо заботятся. Будь осторожен!
- Прощай, мой мальчик!
Лада с удовлетворением отметила, что с наложницей Мехмед разговаривал таким же тоном, как и с любым слугой. Но он совершенно точно испытывал какие-то чувства к ребенку. А его ему подарила наложница.
Младенческий крик стих в коридоре. Лада услышала, как кто-то встал. Она вышла из-за ширмы, все еще держа в руках вазу.
Мехмед скользнул по ней взглядом, направляясь к двери. Она запустила вазу ему в голову. Он увернулся, ваза врезалась в стену, острые осколки застекленной керамики рассыпались по полу, залитые водой и рассыпанными цветами.
Побагровев от гнева, он взглянул на нее.
- Да что ради всего…
Она сорвала с себя вуаль. Через мгновение ярость на его лице сменилась улыбкой. Он рассмеялся и покачал головой.
- Что ты здесь делаешь, Лада?
Она закрыла дверь. Его глаза вспыхнули надеждой, и он шагнул к ней.
Она увернулась от его рук.
- Я могла тебя убить.
- Во что бы то ни стало - убей меня. - Он снова потянулся к ней, и его улыбка была абсолютно безмятежной. Прошло уже несколько дней с тех пор, как им ненадолго удалось остаться наедине.
Только не здесь, подумала она. Где угодно, только не здесь.
- Скандербег? - спросила она, сменив тему. Искандер-бей был одним из любимых янычар Мурада, а теперь стал одним из любимых янычар Лады. Уже несколько лет он был колючкой в боку империи, и, используя то, чему научился у них, продолжал держать их в безвыходном положении.
Лада изучила все его сражения с такой же страстью, с какой Мехмед изучал ислам.
Лицо Мехмеда стало непроницаемым.
- Да, мой отец объявил о начале новой кампании. Я поеду вместе с ним и буду командовать флангом в осаде.
Грудь Лады взорвалась от радости. Она могла бы проявить себя, показать своих мужчин, и… она могла поехать, наконец-то увидеть что-то еще, пусть даже и не свой дом.
- Когда мы выезжаем?
Мехмед избегал смотреть ей в глаза. Он наклонился и поднял несколько цветов, осторожно, чтобы не порезаться об острые края разбитой вазы. - Я выезжаю сегодня вечером.
Лад поспешила к двери.
- Мы будем готовы через час, я…
Мехмед схватил ее за руку и притянул к себе.
- Ты не едешь.
- Я… что? Мы готовы. Мои мужчины готовы. Нас мало, но мы можем осуществлять разведку, а я могу…
- Ты остаешься здесь!
Лада убрала его руку и отступила на шаг назад.
- Почему?
Он с неожиданной нежностью посмотрел на сломанные цветы в своей руке.
- Мне нужно оставить в городе кого-то, кому я доверяю.
- С этим справится кто угодно! В городе ничего ценного не останется!
Взгляд Мехмеда стал тяжелым. Наконец, он посмотрел ей в глаза.
- Ничего ценного?
Лада все поняла. Она вырвала цветы у него из рук и швырнула их на пол.
- Я не собираюсь оставаться здесь, чтобы присматривать за твоим щенком! Я тебе не няня!
Мехмед обескураженно заморгал, потом покачал головой.
- Лада, я говорил не о моем сыне. Думаешь, он здесь единственная ценность, которой я дорожу?
- Тогда кто?
- Ты! Я не возьму тебя на войну! Ты понятия не имеешь, какие там условия и как легко там погибнуть.
- Я умею за себя постоять.
- А я? Что я буду делать, если с тобой что-то случится? Я должен тебя охранять!
Она толкнула его в грудь. Он зашатался, и осколки вазы захрустели под его ботинками.
- Меня не нужно охранять! А потом ты скажешь, что хочешь держать меня за этими стенами, в надушенных и набитых подушками комнатах, держать меня здесь. Я не твоя наложница, Мехмед!
- Я прошу не этого! - Он вскинул руки, нервно шагая по кругу. - Ты мне дорога. Что плохого в том, что я хочу тебя защитить?
- Если бы я нуждалась в защите или если бы мне хотелось, чтобы меня защищали, я была бы такой же женщиной, как и все в этом доме! А я не такая, как они.
- Нет, не такая! Я люблю тебя, Лада! - Он закрыл глаза и заговорил тише, пытаясь овладеть собой. - Пожалуйста, позволь мне любить тебя. Ты - самый дорогой человек в моей жизни. Ты и твой брат - единственные люди, которые знают меня по-настоящему.
Лада вздрогнула, и Мехмед, уловив ее реакцию, вопросительно поднял брови. Он не понимал, о чем она говорит. Лада не рассказывала ему о своей последней ссоре с Раду и о том, что с тех пор, как они расстались, она ничего о нем не слышала. Мехмед не замечал истинной природы любви Раду - и того, как сильно Лада скучала по брату.
- Пожалуйста, - сказал Мехмед. - Я уже потерял Раду, отпустив его к моему отцу. Он редко пишет, а когда пишет, то так, будто обращается к незнакомцу. Я не могу потерять и тебя.
- Ты не можешь потерять то, чем не обладаешь. Возьми меня с собой.
С разочарованным рычанием он сорвал с ее волос вуаль и бросил на землю.
- Ты выглядишь смешно. Доспехи идут тебе куда больше, чем шелка.
Лада прикоснулась ладонью к его щеке. Его кожа была мягкой и горячей, как всегда, как будто он горел ярче остальных.
- Возьми меня с собой, и я буду носить доспехи все время, - промурлыкала Лада так нежно, что ее голос стал так похож на голос Хюмы, и Лада испугалась саму себя. Она притянула его голову вниз и поцеловала его, воспламеняясь от огня, пылающего внутри него.
Он обхватил ее за талию и прижал к себе, разделяя ее страсть. Она коснулась бедром его паха и почувствовала, что он стал твердым. Это и испугало ее, и возбудило: позволить этому случиться было в ее власти. Он застонал. Его поцелуй становился все более глубоким и неистовым.
- Лада, - повторял он, целуя ее шею, ухо, волосы. - Лада, Лада…
- Возьми меня с собой, - шепнула она ему на ухо.
Он зарылся лицом в ее волосы и обнял так крепко, что она поняла, что выиграла. Затем покачал головой.
- Нет.
Она вскрикнула и оттолкнула его. Он упал, и его туфли промокли в воде. Она достала кинжал, нагнулась и разрезала его пояс. Сминая шелк в ладони, она смотрела на него сверху вниз.
- Тебе нужно меня защищать? А кто будет защищать тебя? Я снова убила тебя под носом у твоей стражи.
Несмотря на грозный вид Лады Мехмед лег на спину и расхохотался.
- Лада, ни один человек в мире не будет столь упорно и изобретательно пытаться меня убить, как ты! - Он протянул к ней руки, в его черных глазах пылала мольба. - Давай, проведи эти несколько часов со мной. Я соскучился по тебе.
Она нагнулась вперед, не даваясь ему в руки.
- Тебе стоило бы привыкнуть к этому чувству.
Выйти оказалось проще, чем войти, хотя для остальных женщин, попавших в гарем, все было наоборот. На улице она прошла мимо перепуганного Ильяша и бросила кушак Мехмеда к его ногам.
- Мы снова его убили. Вы проиграли. Постарайся привезти его обратно живым из Албании.
Она кивнула ждущему Штефану, показывая, что и последняя их игра увенчалась успехом. Она вспомнила свои грубые слова, сказанные напоследок Мехмеду, и ее сердце больно сжалось. Если Мехмед погибнет, то получится, что в их последнюю встречу он признался ей в любви, а она ответила жестокостью. Он никогда не узнает, что она чувствовала к нему - что он мучил ее, что был яркой звездой на темном небосклоне ее жизни.
Но он заслуживал умереть в незнании, ведь он оставил ее здесь.
А себя она простить никогда не сможет.
38
1451 год. Круя, Албания
Раду думал о том, что с новыми доспехами и оружием, с личным слугой, палаткой, съестными припасами и великолепным конем он был богаче, чем когда-либо за последние годы, в течение которых ничем не владел. Но он бы предпочел, чтобы это новообретенное процветание было результатом чего-то другого, а не выхода на войну на стороне Мурада.
А еще он знал, что где-то среди палаток, среди тысяч других воинов, Мехмед движется к той же цели.
Если бы он остался в Эдирне, то оказался бы в полном одиночестве, поскольку все паши, пашазаде, янычары и друзья, которых он приобрел за последнее время, ушли на осаду албанских владений Скандербега. Ему бы оставалось гораздо больше времени на размышления, ведь не нужно было бы каждый день хитрить, шпионить и устанавливать связи. Он бы не думал ни о ком, кроме Мехмеда.
Это был не лучший сценарий. Он заметил, что постоянно всматривается в бесконечное море лиц - ожидая, тоскуя и надеясь хотя бы мельком увидеть в толпе своего друга.
Но силы Мурада и Мехмеда находились в разных концах процессии, и Раду и Мехмеда разделял целый день пути. Одна только организация перемещения такого количества человек и снаряжения была достойна восхищения: телеги с провизией и лошади, за которыми следовали солдаты, а также несколько сотен женщин, которые путешествовали вместе с мужчинами и предлагали различные… услуги.
Мурад с удовольствием заметил, что Раду побледнел, услышав предложение воспользоваться женщинами.
- Ты поистине преданный сын Бога.
Раду не знал, смеяться ему или плакать.
За три дня до прибытия к цели, городу Круя, Раду скакал впереди с Лазарем и разведчиками под его командованием. Холмистый и мягкий зеленый ландшафт начал проявлять признаки цивилизации. Раду остановил лошадь и поглаживал ее длинную черную шею, ожидая, пока его нагонит Лазарь.
- Что здесь произошло? Здесь прежде уже шли бои? - Раду смотрел на обширные, волнистые окрестные поля, сгоревшие и мертвые.
Лазарь покачал головой.
- Боже правый! Это приветственный подарок Скандербега. Отсюда и до самого города мы не найдем ничего съестного.
- Он сжег свою собственную землю? - Раду пытался представить, сколько плодородной земли было уничтожено. Стояло лето, и это означало, что Скандербегу придется уничтожить все посевы, оставив народ без всякого урожая к моменту его сбора.
- А еще на всякий случай он наверняка отравил все колодцы и пруды.
- А народ? Что будут делать люди, когда с осадой будет покончено?
Лазарь пожал плечами.
- Это не наша забота.
Он поскакал обратно к главному корпусу солдат докладывать о том, что они только что обнаружили. Раду медленным шагом направил коня вперед, глядя на опустошенную землю. Конечно, это сильно осложнит осаду. В дополнение к своим припасам они рассчитывали по дороге брать скот и продукты. Воевать станет труднее, придется выделить людей, чтобы они охраняли телеги с припасами, ставшими теперь на вес золота. И расходы на осаду возрастут до астрономических величин.
Раду навсегда запомнил каменный фундамент, обугленные деревянные стены и черные руины того, что когда-то было домом. Их войска не стали бы сжигать дома мирных граждан. И, овладев городом, они бы позволили всем на территории Скандербега продолжать жить так, как они жили прежде, поклоняться тем богам, каким они поклонялись. Овладев городом, они обеспечили бы людям безопасность и процветание.
Раду не знал, скольким Скандербег готов был пожертвовать и сколько всего уничтожить во имя защиты своего народа.
К тому времени как они подъехали к стенам Круи, Раду жутко устал - и от езды в седле, и от похода. На то, чтобы разбить и организовать лагерь, ушла неделя. Они находились в зоне видимости города, но вне досягаемости пушечных ядер. Воины Раду поставили палатку с внешнего края от просторного павильона Мурада, который располагался в самом центре лагеря и был защищен тысячами людей вокруг него. Теперь в лагере османцев было больше населения, чем в любом городе в нескольких днях ходьбы отсюда, включая Крую.
Раду командовал пограничными войсками. Их роль заключалась в том, чтобы уничтожать линии противника, не задействованные в осаде. Он лично помогал везде, где только мог, старался не мешать там, где помочь не мог, и со смесью гордости и страха наблюдал за тем, как их лучшие силы двинулись вперед осаждать предателя Скандербега.
Пять раз в день Раду раскладывал коврик и молился, посылая отдельную просьбу Богу о том, чтобы осада завершилась как можно быстрее.
***
Раду шел по периметру лагеря. С момента их прибытия сюда прошло три недели, но осада не продвинулась ни на шаг. Они отправили партии разведчиков, чтобы те нашли источники питьевой воды в городе и перекрыли их, сделав непригодными. Они пытались подкупить командующего городом, но получили резкий отпор. Стены Круи маячили вдалеке, нерушимые и насмешливые.
- Это осада, - повторял Лазарь, пожимая плечами. - Игра требует ожидания.
Раду игра не интересовала. Его воинов использовали очень мало. За все это время они лишь один раз сопроводили кортеж с припасами и несли дежурство по две ночи подряд каждую неделю. Прежде он боялся участвовать в осаде, а теперь скучал. Ожидание сводило с ума.
Он вздохнул и отошел от лагеря достаточно далеко, чтобы огни не мешали ему видеть в темноте. Он мог бы остаться в палатке, но его мужчины были здесь, за пределами лагеря, - значит, он тоже должен быть здесь. Это было честно.
Язид, молодой янычар, оказавшийся рядом с ним, прошептал.
- Что болтается на бедре у мужчины и хочет проникнуть в дырку, в которую уже проникало много раз?
Кто-то раздраженно зарычал. Лазарь шикнул на Язида, чтобы тот заткнулся. Раду вспыхнул, радуясь, что его никто не видит. Он уже снискал себе репутацию как слишком деликатного по этим вопросам, и ему было интересно, что мужчины говорят о нем за его спиной.
Его внимание привлек странный щелкающий звук. Он прищурился, вглядываясь в темноту.
- Ложись! - Лазарь хлопнул его по спине, прижимая к земле. Что-то пронеслось над их головами.
Раду выполз из-под Лазаря, потрясенный и испуганный. Если бы не Лазарь, он был бы мертв. Его непреодолимо тянуло убежать. Все это было не для него. Если бы здесь оказалась Лада, она бы…
Нет. Он будет нести ответственность. Он будет командовать своими людьми.
- Ко мне! - крикнул он. - Арбалеты! В линию, поднять щиты!
Он вытянул щит перед собой, напрягая все тело и нагнувшись к земле. Лазарь стоял рядом, прижимая свой щит к щиту Раду. Остальные воины присоединились к ним так быстро, что его сердце наполнилось гордостью. Они двинулись вперед как один, уверенно и бодро, к тому месту, откуда продолжали стрелять невидимые враги.
Но они не встретили ни одного из них.
Люди Скандербега уже исчезли в темноте, какой бы ни была цель их вылазки. Воины Раду осторожно разбили свою линию, напряженно прислушиваясь и вглядываясь во мрак.
- Ключ. - Пробормотал Язид, выдергивая арбалетную стрелу, застрявшую в его щите. - Ответ - ключ. Хотя, по-моему, стрела арбалета тоже подошла бы.
Лазарь стоял рядом с Раду, но от этого Раду не чувствовал себя лучше. Кажется, все остальные уже успокоились, привычные к реалиям сражения. Раду был мокрым от холодного пота, его сердце никак не могло угомониться. Он всегда понимал, что на них нападут, но это была лишь теория. Прежде он не знал этого так, как уже знал сейчас.
Он шел, неожиданно осознавая каждую часть своего тела, как будто был голым. В который раз он чувствовал себя слишком маленьким и слишком слабым, мальчиком, испуганным непредсказуемыми вспышками ярости Мирчи. Только теперь у него не было замка, чтобы укрыться в нем, и не было штор, чтобы спрятаться за ними.
И он нес ответственность за множество других жизней помимо своей собственной.
39
Через три месяца после ухода янычар у солдат Лады наконец-то появилась цель ожидания. Они ожидали прибытия партии пороха на корабле. Обычно они с ним дела не имели, но поскольку остальные янычары находились на осаде Круи, им предстояло решить, как им воспользоваться. Можно было разместить его на складе и ждать возвращения Ильяша. Несомненно, у него на примете были специальные люди, которых бы обучили стратегиям и правилам применения пороха.
Но Ильяша здесь не было.
Раду был далеко и пытался укрепить свои позиции в политике, от Мехмеда не пришло ни одного письма, и Ладе хотелось сжечь все вокруг.
Она ждала у ворот в крепость, когда перед ней остановилась повозка. С нее слезла хмурая и сутулая женщина.
- Где командир?
- Я командир.
Спину женщина так и не распрямила, зато ее брови поползли вверх. - Ты. - Она взглянула на военный костюм Лады, но ее взгляд вопросительно задержался на ее груди.
Лада подавила желание скрестить руки на груди, чтобы ее прикрыть.
- Да.
- Вот уж не ожидала такого увидеть.
Пожав плечами, Лада ответила:
- Могу сказать то же самое.
Женщина улыбнулась, обнажив прорехи между зубов. - Мы на войне. Снова. Моего мужа и сыновей призвали воевать наши лидеры сипахи. У нас есть уникальные способности.
- У нас?
- Я знаю о порохе столько же, сколько и мой муж.
- Однако же на войну вас не взяли, - нахмурилась Лада, прошла вперед и стала осматривать бочки в телеге. - Вас это злит?
- Конечно же, злит. Теперь мне приходится одной выполнять работу, которую прежде выполняли муж и трое сыновей.
- Нет, я имею в виду другое: вы можете сражаться, как и они. Они не должны были вас оставлять, как будто от вас нет никакой пользы.
- Уф. Мы, как и мужчины, взвалили на свои плечи ношу ради нашей империи. Кто еще будет следить за порядком, пока солдаты обмениваются непристойностями и соревнуются, кто дальше пописает?
Лада рассмеялась, удивившись сама себе.
- Вы бы не сказали этого в моем присутствии, будь я мужчиной.
- Я перевожу порох и учу дураков, как на нем не подорваться. Я говорю что угодно в присутствии кого угодно.
Тут к ним подбежал Николае, едва сдерживая радостную дрожь.
- Что мы взорвем в первую очередь? - Его глаза светились так, что могли бы поджечь порох и без огня.
Женщина вздохнула.
- Меня зовут Тохин. Давайте уже начнем наш вводный курс. Судя по всему, на этот раз мне понадобится больше времени, чем обычно, чтобы научить вас, дураков, как не убить самих себя.
- Тохин, я так рада, что вы у нас есть! - Лада удивилась, насколько искренне она это сказала.
***
Тохин напоминала Ладе няню, только у нее в отличие от няни Лады кончики пальцев были обожжены и представляли собой толстые мозоли, и она была специалистом по использованию пороха в боевых целях. В ней присутствовала прямолинейность, граничащая с неприкрытой враждебностью, что напоминало Ладе, как ее няня ворчала себе под нос, когда думала, что ее никто не слышит. Глаза Тохин порой одобрительно блестели, когда она видела, как Лада командует своими мужчинами, и этот блеск переносил Ладу в те времена, когда она сидела у камина, и ей расчесывали волосы.
Если бы только эта женщина пришла с Богданом.
Или с Раду.
Потренировавшись несколько дней с небольшим количеством пороха, воины Лады научились его паковать, устанавливать фитиль таким образом, чтобы осталось достаточно времени убежать прежде, чем он взорвется, и ухаживать за ним. Теперь они были готовы к настоящему уроку. Они пешком поднялись по склону горы и спустились в узкий каньон, подальше от жилых домов. Каждый мужчина нес порцию пороха, и они по очереди, потея и выкрикивая проклятия, тащили чрезвычайно тяжелую маленькую пушку.
Лада представляла себе, что поднимается к Мехмеду, чтобы сражаться вместе с ним. А потом она представила, как целится пушкой прямо в его сердце.
Она не знала, что из этого доставит ей большее удовольствие.
Добравшись, наконец, до нужной точки, они установили пушку. - Арбалеты мне нравятся больше, - сказал Петру, надувшись и растирая руки.
Тохин шлепнула его по затылку.
- Мысли шире, дурачок.
Сценарий был очень прост: вражеская армия наступает на них через ущелье. Им нужно произвести из пушки как можно больше залпов, чтобы подорвать воображаемых солдат.
Лада знала, что воздействие пушки будет скорее психологическим. Артиллерия, достаточно легкая для того, чтобы ее можно было легко транспортировать, не нанесет ущерба больше, чем любимый Петру арбалет, но грохот пушки можно использовать в качестве запугивания, чтобы разорвать строй не привыкших к ней солдат и вызвать отступление.
Но все же пушка требовала огромных усилий, а отдача была относительно невелика. Лада стояла сзади, когда Матей и Штефан устанавливали угол ствола пушки под руководством Тохин. Ущелье было узким, а его склоны - крутыми и почти голыми. Если по ним станет спускаться армия, ей не останется другого пути, кроме как вперед, к ним, или обратно - но только чтобы попытаться снова.
Лада взглянула на верхушку каньона с каждой стороны, отметив для себя выступающие камни. А что, если там вообще некуда идти?
- Остановитесь, - сказала Лада. - Я могу уничтожить целую армию всего двумя взрывами.
Тохин разочарованно вздохнула.
- Вы, солдаты, всегда преувеличиваете ущерб. Пороха недостаточно, и вы погибнете, если останетесь близко, желая подпалить пушку под приближающейся армией.
- Не под армией. - Луч солнца ослепил Ладу, упав на нее сквозь щель между камнями у нее над головой. - А над армией.
***
Тохин и Лада сидели на дне каньона на куче камней, скатившихся сюда сверху.
Если бы сражение было настоящим, все было бы гораздо сложнее. Пришлось бы рассчитывать время до секунды и долго ждать, пока в ущелье зайдет вся армия противника. Главное было как следует спрятаться - ведь если бы противник сумел одним выстрелом убрать солдат, оставшихся, чтобы запалить фитиль, это уничтожило бы весь замысел.
Но план сработал. С помощью пороха они вызвали лавину на обоих склонах ущелья, полностью заблокировав из него выход. Склоны были крутыми, спрятаться на них было негде - поэтому даже малочисленный отряд Лады легко уничтожил бы, одного за другим, несколько сотен оказавшихся в ловушке солдат.
- У тебя светлая голова, - сказала Тохин. Янычары Лады уже приступили к долгому и тяжкому процессу спуска пушки, с которой они еще ни разу не воевали на горе.
- Чтобы все получилось, нужны особые условия.
- Да, но все же. Ты придумала использовать окружающий ландшафт в качестве оружия, а большинству людей это и в голову бы не пришло. Ты же слышала, что сказал тот дурачок, у которого голова тверже камня. Он не способен мыслить ни о каком другом оружии, кроме того, что держит в руках.
- И все же, какой бы умной я ни была, я воюю с воображаемым противником в ущелье за крепостью, которую никто и никогда не станет брать штурмом.
- Ты бы предпочла оказаться на поле в Круе? Бросать своих солдат на стену, которая все никак не сдвинется с места? Смотреть, как они заболевают один за другим и заживо сгнивают?
Ладе стало не по себе. Из осады вестей не приходило, и она думала, что там все в порядке.
- Там болезни?
- В таком громадном лагере? Конечно. Там всегда все болеют.
- У вас есть от них известия?
Тохин кивнула.
- Муж и один из сыновей мне написали. С начала осады они так и не продвинулись. А болезнь опустошает лагерь гораздо быстрее, чем они предполагали.
- А что с… - Лада заставила себя замолчать. Вопреки своей воле она представила себе Мехмеда, как он лежит на койке, чахнет и уходит в себя. Все это время она думала, что он воюет с саблей в руке, командует людьми, творит великие дела и даже не хочет - и не нуждается - в том, чтобы она была рядом. Но она не ожидала, что помимо противника у него есть еще один враг - болезнь.
Лада прокашлялась, пытаясь избавиться от комка в горле.
- Еще новости есть?
- Нет. Они будут долбить стену до тех пор, пока она не разрушится или пока не наступит зима, и тогда вернутся домой. С победой или поражением - результат будет один и тот же. Мужчины возратятся, и у меня станет меньше работы, зато больше ртов, которые нужно кормить.
- Зачем они так себя мучают? Чем так ценна Круя? Неужели она так важна для империи, что стоит такого риска? - Лада встала и начала расхаживать туда-сюда. Страх за Мехмеда она использовала как фитиль, чтобы разжечь свою ярость. - Проклятые идиоты!
- Дело не в Круе, - сказала Тохин.
- Конечно, нет. Все дело в гордыне Мурада! Он не может смириться с тем, что его протеже его предал, и поэтому рискует жизнью Мехмеда… - Лада остановилась и глубоко вздохнула. - Он рискует жизнью тысяч людей, чтобы отомстить одному человеку.
- Дело и не в Скандербеге, - Тохин подняла руку, отрезав аргумент, который вертелся у Лады на языке. - Да, он хочет сделать Скандербега примером, наказать его. Но что, по твоему мнению, произойдет в других приграничных городах, если Мурад не возьмет Крую?
- Они вернутся к своим законным правителям! Но он обманывает самого себя. Ему там нечего делать.
- А что, если он отпустит Крую? Если даст свободу всем вассальным государствам и вернется к границам Османской империи, какими они были до того, как мы начали вторгаться в Европу, - что тогда?
- Я не понимаю вопроса.
- На чем нам остановиться? Может, нам тогда бросить все города и уйти обратно в пустыни на востоке? И продолжать бесцельно скитаться там верхом, как делали наши предки?
- Конечно, нет.
- Значит, мы не уходим. Ты оставляешь нам первые завоеванные нами территории - какая щедрость с твоей стороны. Думаешь, Хуньяди будет удовлетворен? Думаешь, Византия скажет нам спасибо и станет счастливо жить на своем клочке земли? Думаешь, папа римский перестанет призывать к крестовым походам?
- Я не думаю…
- Когда в истории границы оставались неподвижными? Нашли люди пришли с востока, убегая от разорения. Они увидели города и стены и захотели ими обладать. Поэтому они их взяли. Если бы они их не взяли, они бы погибли. Тогда пришел бы кто-то другой и завладел бы этими городами вместо них.
- Так защищай то, что тебе принадлежит! Зачем это отдавать?
- Круя наша. Скандербег наш. Если мы не будет двигаться вперед, сражаться, защищать свое и пытаться овладеть чужим - это сделают за нас другие. Так устроен мир. Ты можешь быть агрессором и бороться с крестоносцами на их собственной земле, или можешь сидеть дома и ждать, когда они придут к тебе. И они придут. Они придут с огнем, болезнями, с саблями, кровью и смертью. Слабость - непростительная роскошь.
Лада вспомнила, как Хуньяди въехал в столицу ее отца, как в свою. Ее отец был слабым, он пытался просто сохранить то, что имел и избегал войны. Из-за этого страдала вся Валахия.
Тохин продолжала.
- Мурад затевает войны с другими странами для того, чтобы здесь, в империи, мы продолжали жить. Мы расширяемся, потому что если мы этого не будем делать - мы умрем. А за нашу жизнь отвечает Мурад.
Лада смотрела на сломанную пушку.
- За право жить слишком часто приходится платить смертью.
Тохин встала, и ее суставы громко хрустнули.
- Вот почему ты стала поставщиком смерти. Ты скармливаешь смерти как можно больше людей, чтобы она была сыта и довольна и больше на тебя не смотрела.
Поставщик смерти. Эта фраза вертелась у Лады в голове по пути к крепости. Границы и нападения, осады и болезни. Поставщики смерти.
Она молилась о том, чтобы Мехмед не стал одним из тех, кого скормят смерти, чтобы удерживать ее подальше от сердца Османской империи.
40
Язид, заметив в своей груди торчащее древко стрелы, удивился этому больше, чем кто-либо другой.
Он посмотрел на Раду с полуулыбкой, как будто стрела положила конец шутке, которую он успел рассказать лишь до середины. Он упал с коня и запутался под колесами телеги с провизией, ехавшей позади него.
- Засада! - крикнул Лазарь.
Это должен был выкрикнуть Раду. Но он продолжал смотреть на то место на спине лошади, где только что сидел Язид. На пустое место.
Рядом с его лицом пролетела стрела, так близко, что он ощутил движение ветра. Вслед за ней последовали две другие, огненные, предназначенные явно не для него. Они нашли свою более крупную цель в дереве и парусине телеги.
Спереди и сзади кортежа из двадцати телег послышались крики, и Раду понял, что нападению подвергся весь караван. Деревья росли близко от дороги и давили на них как гигантские пальцы, готовые утащить их в глубины леса и душить там в мрачной зелени и приглушенном пении птиц, пока снова не наступит тишина.
Криков было очень много.
На Раду обрушился поток воды. Кто-то выплеснул на телегу ведро с водой, но промахнулся, попав в Раду. Тут его внимание привлекло какое-то движение среди деревьев, и он спрыгнул с лошади, с криком обнажил саблю и ринулся на врага.
Противник махнул рукой, вскрикнул, закатил глаза и…
И Раду увидел у своих ног тело и свою саблю, красную от крови. Раду запрокинул голову и издал победоносный рев. Он видел, как среди деревьев мужчины убегают прочь от него, прочь от каравана из телег. Они победили.
Он победил.
На этот раз рядом не было никого, чтобы его защитить, и все же он…
Он посмотрел вниз.
Врагом, страшной угрозой, с которой он покончил одним махом, оказался мальчик. У него были шишковатые запястья и острые локти. Его глаза, широко раскрытые и удивленные при виде смерти, занимали половину изможденного лица, свидетельствуя о голоде и отчаянии. И о том, как мало лет было прожито.
Раду опустился на колени и протянул руку. Его ладонь зависла над отверстием, которое он проделал, чтобы лишить этого мальчика жизни. Ему уже приходилось запускать во врагов стрелы и, возможно, убивать, но такое произошло впервые. Еще никогда он не видел перед собой столь спокойного и холодного лица, на котором застыл вопрос зачем.
- Раду?
На его плечо опустилась ладонь.
- Раду, ты не ранен?
Раду дернул плечом и скинул ладонь.
- Я пойду вперед с разведкой.
Он неверной походкой вернулся к лошади, галопом обогнал караван, обогнал строй, обогнал последних разведчиков, стоящих на коленях возле одного из своих погибших. Все они остались далеко позади, а он все глотал и глотал воздух и все никак не мог надышаться.
Впервые его жизнь оказалась в опасности, и рядом не было никого, чтобы его спасти. Он спас себя сам.
Но никто не спас того мальчика в лесу, и Раду горько плакал о нем, желая, чтобы его спасли.
***
Раду бросил карты и устало потер лицо.
- Мы можем сжечь деревья.
- Какие деревья? - Лазарь откинулся назад, вытянул длинные ноги и задорно улыбнулся. В шатре Раду он проводил больше времени, чем в своем собственном. Осаде не было конца, и границы между чинами стерлись. Они были здесь уже пять месяцев.
- Все деревья. Все деревья отсюда до Италии. Все деревья, в которых может спрятаться Скандербег и его проклятые люди вдоль всех дорог, по которым ездят наши караваны с провизией.
- Ты разве не слышал? Венецианцы объявили, что больше не будут поставлять нам съестные припасы.
Раду вздохнул и прислонился к толстому столбу посреди палатки.
- По крайней мере, это решит проблему охраны телег. Если у нас нет провизии, люди Скандербега не смогут напасть и украсть припасы.
- Зима почти наступила. Мы замерзнем прежде, чем умрем от голода, если тебе от этого легче.
- Ты опоздаешь к женщинам в лагере, - напомнил Раду. Большую часть свободного времени Лазарь проводил с проститутками, сопровождавшими солдат. Вначале Раду делал вид, что ничего не замечает, но теперь не церемонился в этом вопросе, как и во многих остальных.
- Иногда мне хочется, чтобы они по мне соскучались. Я очень щедр на любовь. У меня ее хватит на всех. - Он забрался на койку Раду и разлегся на ней с притворно невинным видом. Он становился все более дерзким и открыто подшучивал над Раду, когда они оставались наедине, и Раду не знал, что делать. Лазарь ему нравился, он ценил его дружбу и советы, но…
Сегодня ему не хотелось об этом думать. Чтобы не смотреть на Лазаря, он вышел на улицу в ночь. В воздухе тяжело пахло дымом, и Раду вдохнул его полной грудью. Он был уверен, что дым заполнил все его существо, и он уже никогда не учует другие запахи.
Аккуратные ряды палаток, которые они расставили пять месяцев назад, распались и представляли собой хаотичный лабиринт вперемешку с грязными трясинами и мусорными кучами. Раду старался не заходить в самые грязные части лагеря и обходил стороной костры, вокруг которых сидели мужчины, прищурившись и сжав кулаки.
Шатер Кумала возвышался посреди лагеря как больной гриб. Раду зашел внутрь, кивнув помрачневшим слугам. Воздух в шатре был спертым и пропитан едва уловимым кисловатым запахом болезни. Оказывается, он все же способен ощущать что-то кроме дыма.
Раду тихо подошел к кровати Кумала и присел на ковер рядом с ним. Лицо Кумала осунулось, а веки над глазами стали такими тонкими, что Раду мог разглядеть каждую тонкую вену. В таком тесном лагере болезнь распространялась стремительно, каждый день поражая все новых солдат. Кумал, по крайней мере, мог позволить себе умирать вдали от посторонних глаз.
Кумал поднял горячую, сухую руку, и Раду взял ее в свою.
- Как ты сегодня, друг мой?
Губы Кумала с трудом раскрылись. Он попытался улыбнуться.
- Хорошо, - отрывисто произнес он.
Раду вымученно улыбнулся в ответ.
- Тебе что-нибудь нужно? Воды?
Кумал покачал головой.
- Мне нужно обещание.
Раду щелкнул языком.
- Прости, но тележка с провизией, которая везла обещания, была перехвачена по пути Скандербегом на прошлой неделе. Так что обещаний у нас совсем нет.
В груди Кумала зарокотал хохот.
- Я серьезно. Пообещай мне кое-что.
- Все, что угодно.
- Позаботься о Назире.
Раду моргнул и посмотрел вверх на суконный потолок шатра, теперь почерневший от дыма, перепачканный и истерзанный, как и все вокруг.
- Она очень расстроится, когда мы вернемся, если узнает, что ты пытался от нее избавиться.
Кумал сжал руку Раду так крепко, что Раду удивился: он не думал, что в его друге оставалось еще столько силы.
- Обещаю, - сказал Раду. - Я о ней позабочусь.
Кумал облегченно вздохнул, и его расслабленное тело под одеялом стало почти плоским и совсем не похожим на тело взрослого человека. Раду посидел с ним еще час, но они больше не разговаривали.
Выйдя от Кумала, Раду решил пройтись. Погруженный в свои мысли, он подходил все ближе и ближе к краю лагеря. Он встал с внешней стороны последнего ряда беспорядочных палаток и стал смотреть на темную линию стены. Этой проклятой стены.
Три раза они штурмовали ее напрямую, и всякий раз получали отпор.
Им так и не удалось обнаружить источник питьевой воды города.
Они даже пытались снова подкупить городскую управу, но тщетно.
Послышался громкий грохот, и земля под его ногами содрогнулась. Завиток пыли поднялся к небу, заслонив звезды. Раздались крики, но не было ни привычного звона металла, ни лошадиного ржания, что говорило бы о внезапной атаке диверсионной группы. Случилось что-то необычое, что-то плохое.
Раду побежал вперед, на ходу обнажая саблю. Он спотыкался в темноте и закрыл нос рукой, чтобы не вдыхать пыль, которая, как смерть, висела в воздухе, готовая забрать их всех.
Слева к нему присоединился другой мужчина.
- Нет, нет, нет! - кричал он.
Раду споткнулся и больно ударился о холодную землю, едва не пронзив себя собственной саблей. Он знал этот голос. И руку, которая вытянулась вперед, чтобы его поднять.
- Идем, мы должны помочь! Тоннели обрушились!
В темноте Мехмед его не узнал. Но Раду узнал бы его везде. Он взял руку и сжал ее, будто она была его якорем в этом мире. Но уже через мгновение Мехмед растворился в ночи впереди него.
Раду не знал, как поступить. Если он сейчас вернется в лагерь, Мехмед никогда не узнает, что он здесь был. Они не поговорят. Раду погрузится в привычную монотонность дней с привкусом крови. Но нет: даже когда Мехмед не присутствовал в его жизни, он оставался солнцем в центре его вселенной. Раду по-прежнему вращался вокруг Мехмеда, даже когда его не было рядом.
Раду побежал вперед и догнал Мехмеда, который остановился на краю провалившейся линии в земле. Обрыв простирался от того места, где они стояли, до центральных пролетов стены.
Мехмед встал на колени и в отчаянии опустил голову. Несколько человек бегали вдоль линии и отчаянно взывали, но было очевидно, что, кто бы ни находился внутри тоннеля, он уже никогда не выйдет наружу.
Раду опустился на колени рядом с Мехмедом и положил руку на его плечо. Мехмед удивленно поднял глаза, но что бы он ни собирался сказать, слова замерли у него на устах, как только он искоса взглянул на Раду. Не сказав ни слова, он порывисто обнял Раду и зарылся лицом в его плечо. Земля снова зашаталась под Раду, или внутри Раду, под грохот обрушившихся обещаний, данных самому себе.
Мехмед.
Его Мехмед.
Он положил ладонь на шею Мехмеда, удерживая его рядом с собой.
- Я потерпел неудачу. Они все погибли, а я проиграл.
Раду покачал головой и прижался щекой к макушке Мехмеда.
- Мы все потерпели неудачу. Это не твоя вина.
- Но это был мой план. Моя идея спасти осаду.
- Никто не может ее спасти. Не бери на себя ответственность за безрассудство твоего отца. Учись на его ошибках.
Мехмед закивал в его плечо, затем выпрямился. Он крепко стиснул плечи Раду, как будто боялся, что Раду исчезнет. Разве он мог исчезнуть? Мехмед был его солнцем. Он всегда будет к нему возвращаться.
- Как ты здесь?
- Я пришел с твоим отцом. Я был здесь все время.
Удивление на лице Мехмеда сменилось болью. Даже в темноте он выглядел бледным и измученным. Он или выздоравливал, или заболевал. Раду захотелось провести пальцами по его щекам, прикоснуться к нему, вылечить его.
- Почему ты не нашел меня раньше? - спросил Мехмед.
- Я… - Потому что я люблю тебя. Потому что не могу быть рядом из страха, что ты, наконец, увидишь, что написано в моем сердце. Потому что я не в силах вынести твою боль. - Я не мог искать тебя, не выдав своих истинных целей пребывания в ближайшем окружении твоего отца. Они должны думать, что я к тебе равнодушен.
- Я не понимаю.
- Я шпионю для тебя, Мехмед. Изучаю, как все устроено в городе, прослеживаю линии взяток, выявляю заговоры и раскрываю подкупы. Когда ты снова взойдешь на престол, я смогу обеспечить тебя тем, чего у тебя не было прежде. Союзниками. Информацией. Планами.
Мехмед опустил руки.
- Поэтому ты ушел?
Раду кивнул, вздрогнув от горького холода, охватившего его без прикосновений Мехмеда.
- Ты ушел, чтобы мне помочь. А не потому, что ненавидишь меня.
Голос Раду задрожал - так сильно ему хотелось, чтобы Мехмед услышал и понял его слова:
- Я бы никогда не возненавидел тебя.
Мехмед притянул его ближе к себе, их лбы соприкоснулись. Лоб Мехмеда был горячим от лихорадки.
- Тоска по тебе разбила мне сердце, Раду.
Закрыв глаза, Раду задрожал и выдохнул:
- Мне тоже.
- Ты - мой лучший, мой самый верный друг. Ты вернешься со мной? Пойдем домой!
Раду почти сказал да, когда Мехмед добавил:
- Ладе ты тоже нужен.
Раду опустил голову и плотнее прижался к голове Мехмеда, затем выпрямился и отпрянул назад.
- Как поживает моя сестра?
- Она дышит огнем и писает уксусом.
- Как всегда.
Мехмед мрачно рассмеялся.
- Как всегда. Боюсь, она никогда не простит меня за то, что я не взял ее с собой. Но тут не место для женщины.
- Лада не женщина.
- Как бы то ни было, я не мог подвергнуть ее такой опасности. Но ты! Все это время ты мог бы быть рядом!
Раду слегка отодвинулся, увеличив расстояние между ними. Он не знал, радоваться ему тому, что Мехмед взял бы его с собой, в отличие от Лады, или прийти в отчаяние от того, что Лада была ему слишком дорога, чтобы ею рисковать, в отличие от Раду. С тех пор, как он оказался здесь, Раду пережил слишком многое. Он никогда не станет прежним. Он слишком многое потерял. Но Мехмед этого не понимал.
- Я должен оставаться с твоим отцом. - Раду поднялся, и колени едва не подвели его, подкосившись так, что он едва не упал на землю, к Мехмеду. Он сделал над собой усилие и встал так же прямо и высоко, как неприступный город за их спинами. - Иначе… - Иначе он не сможет восстановить брешь, которую предательский валун пробил в стене вокруг его сердца. - Иначе весь мой труд окажется напрасным, а я намереваюсь быть для тебя самым полезным Драгвлией. - Он заставил себя улыбнуться. - Лада уже опередила меня на два покушения на убийство. Мне нужно постараться ее догнать, - добавил он нарочито легким тоном.
Мехмед тоже поднялся на ноги.
- Ты говоришь, что должен все это сделать. Но чего ты хочешь?
Раду протянул руку и дотронулся до Мехмеда, до кромки его туники. За спиной Мехмеда он увидел бегущую к ним группу янычар.
Раду улыбнулся своей самой лучшей, самой невинной улыбкой. Улыбкой без коварства, улыбкой, которая говорила: Поведай мне свои тайны, ничего плохого не случится, улыбкой, которая говорила: Для меня не существует ничего, кроме того, что ты видишь, поверь мне, поверь мне. - То, чего мне хочется, не имеет значения. Важно подготовить для тебя путь, который позволит тебе стать таким султаном, которым, как мы оба знаем, ты можешь быть. Ты будешь рукой Господа на Земле, а я сделаю все, чтобы это сбылось.
***
Раду вернулся в лагерь один, думая о том, что Скандербега, в конечном счете, можно было понять. Потому что не существовало ничего, чем бы он не пожертвовал ради Мехмеда.
Включая себя самого.
Лазарь встал, когда Раду вошел в шатер. Раду не ожидал увидеть его снова этой ночью.
- Что стряслось? Ты выглядишь так, будто увидел дьявола, - встревоженно сказал Лазарь.
Раду покачал головой и сел, желая остаться, наконец, в одиночестве, чтобы подумать о Мехмеде и предаться своей изысканной боли.
- Не дьявола. Мехмеда.
Лазарь горько улыбнулся.
- По-моему, разницы нет. Как он?
- Он выглядит больным. Осада выкачала из него все соки.
- Как и следовало ожидать.
Раду свернулся калачиком на кровати и отвернулся, а Лазарь мягко прикоснулся к его плечу. Его ладонь не горела и не жгла так, как ладонь Мехмеда.
- Ты его все еще любишь?
- Всегда буду.
- А твоя сестра?
Раду вздрогнул, вспомнив, как старался Мехмед защитить Ладу. И пожалел, что рассказал Лазарю о том, что между Мехмедом и Ладой есть нечто, чего он так страстно желает.
- Пожалуйста, Лазарь, замолчи.
Лазарь убрал руку, и Раду услышал, как он роется в его ящиках рядом с маленьким письменным столом.
- Я пишу за тебя отчеты. Это займет некоторое время. Ты не против?
Раду что-то проворчал и махнул рукой. Ему хотелось остаться одному, но не хотелось самому писать отчеты. Лазарь часто делал это для него, собирая информацию, а Раду лишь ставил свою подпись. Через несколько минут Лазарь опустился на колени рядом с Раду, держа стопку бумаг так, чтобы Раду было видно лишь то место, в самом низу, где нужно поставить подпись.
Раду не колеблясь подписал все отчеты. После этого Лазарь, наконец, ушел, а Раду зарылся лицом в одеяло. Его сердце билось, охваченное печалью, радостью и тоской по Мехмеду, Мехмеду, Мехмеду.
41
- Чего бы я только не отдал за бродячую банду варваров! - Николае вздохнул, лежа на спине в центре тренировочной площадки. Грязь под ним была утрамбована десятками ног. Из низких деревянных стен круга торчали колышки, на которых висело снаряжение тренировавшихся здесь мужчин.
Как и во все дни на протяжении последних шести месяцев, колышки были пусты.
Тохин уехала вскоре после того, как они взорвали каньон. Ей предстояло добраться до других сторожевых застав, научить других солдат. Лада по ней скучала. Особенно она скучала по взрывам. Но пороха было так мало, что они не могли себе позволить с ним тренироваться.
Лада изнывала от безделья. Сегодня Петру и Матей дежурили со Штефаном. Лада не знала, где находятся остальные солдаты, и ее это не волновало. За неимением сипахов и комендантов вали, им приходилось выполнять самую грязную работу. На прошлой неделе они расследовали кражу свиней с местной фермы. Вор, которого поймали с поличным, оказался дыркой в заборе и полянкой трюфелей в лесу.
Ее ненависть к Мехмеду за то, что он оставил ее здесь, угасла, потушенная страхом, принесенным вестями Тохин об осаде. Она все чаще ловила себя на том, что думает о нем с сочувствием. Даже с нежностью. Представляет себе, что бы она делала, будь он здесь. И тут же пыталась вырезать эти образы из своей головы самым острым кинжалом. Он может обходиться без нее - значит, и она может обходиться без него. У него все будет хорошо. Без нее.
Она стояла над Николае и смотрела на него сверху вниз.
- Тебе хочется меня поцеловать? - спросила она.
Николае издал странный звук, как будто вот-вот задохнется.
- Что?
- Тебе хочется меня поцеловать? - Она ничего не чувствовала, глядя на Николае, но и к Мехмеду до того, как они поцеловались, она не пылала страстью. Возможно, для того, чтобы вырвать его из ее сердца, нужно было найти ему замену. Николае она считала в общем и целом более чем сносным, и приказы он выполнял исправно.
- Пожалуйста, пойми, что я говорю это с самыми лучшими намерениями, - сказал он, встал и отошел от нее, не сводя взгляда с ножа, с которым она играла. - Но я скорее заведу отношения со своей лошадью. И, боюсь, лошади это понравится больше, чем тебе.
Лада задрала подбородок вверх.
- Твоя лошадь заслуживает лучшего.
- Мы оба с этим согласны. - Заметив, что в ближайшую минуту его точно не зарежут, Николае присел на стену рядом с ней. Его отказ Ладу не расстроил - значит, поцелуй с ним не решил бы ее проблем.
- Ты для меня как сестра, - сказал он. - Блистательная и вспыльчивая сестра, которая временами внушает мне ужас, и за которой я последую на край земли, отчасти из-за уважения, а отчасти потому, что я не знаю, что ты со мной сделаешь, если я не послушаюсь.
Она кивнула.
- Я способна на страшные вещи.
Николае рассмеялся.
- Самые ужасные.
- А потом украду твою любовницу-лошадь, чтобы тебе досадить.
- Твоя жестокость не знает границ.
Лада встала и потянулась, жалея, что некуда пойти. Она больше не уходила в лес, как прежде. Призрачный голос теперь преследовал ее, нашептывая в ухо шлюха, а запах грязи вызывал в памяти картины, которые она хотела бы позабыть навсегда.
- Пойду, осмотрю территорию, - сказала она.
Николае кивнул, но тут его радостное лицо посерьезнело.
- То есть ты поняла: я последую за тобой на край света.
Непривычное тепло наполнило душу Лады. Она отвернулась, пытаясь скрыть улыбку.
- Конечно, последуешь.
Она направилась к массивным парадным воротам крепости, впервые за несколько недель ощущая радость бытия. Что бы ни случилось, у нее оставались ее воины. Ее командование. А этого было не так уж и мало.
Посыльный, на плаще которого осела пыль многих миль и многих дорог, подъехал к воротам на уставшей лошади. Он снял с плеча сумку и протянул ее вперед.
- Письма из Албании.
- Я возьму. - Лада схватила сумку и позвала слугу. Они стали перебирать письма. Большинство из них были адресованы слугам, родственники которых обслуживали солдат. Несколько писем пришло ее воинам от друзей из осады. Они не получали вестей уже больше месяца, и Лада сдерживала себя изо всех сил, чтобы не вскрыть эти письма.
Затем она обнаружила письмо, адресованное ей. Ее сердце сжалось и взлетело так высоко, что стало трудно дышать. Неужели Мехмед, наконец, ей написал?
Не сказав слуге ни слова, она вернулась в свою комнату в казармах, положила письмо на стол и стала ходить вокруг него, глядя на него с подозрением, как будто оно вот-вот исчезнет. Что в нем написано? Что она хочет, чтобы в нем было написано? Что он мог ей сказать спустя столько времени, чтобы она его простила?
Ничего. Он не мог сказать ничего.
Она сломала печать, с силой оторвала край бумаги и раскрыла письмо, быстро пробежав глазами текст. Письмо было не от Мехмеда.
Почерк был незнакомым, но подпись внизу страницы принадлежала Раду.
Лада тяжело осела на кровать. В состоянии паники ей было трудно сосредоточиться на словах. Раду в осаде? Как? Почему? Он вместе с Мехмедом?
Странное чувство пронзило ее, разрывающая на части ревность к Раду за то, что он был там, куда ей был запрещен доступ, с Мехмедом. Наверное, Мехмед взял его с собой из Эдирне. Скрежеща зубами, Лада принялась читать. Письмо было коротким, всего несколько строк. Он приветствовал ее без вступления и без объяснения, а просто сообщал, что осада - это сущий ад и что скоро все закончится. Затем…
Лада остановилась и уронила письмо на пол. Потом подняла его и внимательно перечитала каждое слово, будто это могло изменить смысл написанного.
«Болезнь сжирает всех вокруг. Пусть это останется между нами, но Мехмед тоже заболел. Не думаю, что он поправится или переживет дорогу домой. Когда его не станет, ты окажешься в милости Мурада, который по-прежнему хочет видеть тебя мертвой. Без защиты Мехмеда ты окажешься в большой опасности. Мне страшно за тебя. Что бы ни случилось между нами, я не смогу жить, если не предупрежу тебя. Собирайся и беги, потому что сейчас этого никто не заметит».
Когда его не станет.
А не если.
Когда.
Лада посмотрела на дату - письмо было написано больше месяца назад. Это означало, что Мехмед, возможно, уже мертв, и был мертв все это время. Лада вспомнила весь яд, который в себе держала, всю горечь и злобу. Ее последние слова, обращенные к нему. Ее мысль о том, что когда он вернется, она все равно не признается ему в своих чувствах. Она согнулась пополам, держась за живот и едва сдерживая вопль, готовый вырваться из ее груди.
Она отправила Мехмеда на смерть, не сказав ему ничего, кроме грубых и обидных слов. Хуже того - это была смерть, которую даже она была бы не в силах предотвратить. Она не смогла бы одолеть чуму саблей, не смогла бы остановить убийственную болезнь кинжалом, каким бы ловким и острым он ни был.
Она упала на свою койку и свернулась калачиком, не в силах представить себе мир без Мехмеда. Раду был прав - в таком мире ей не найдется места. Самому Раду это не грозило, поскольку он нашел для себя другую роль, другое место.
И он это заслужил. Все, чем она владела на данный момент - ее дом, ее воины, сама ее жизнь - было у нее благодаря заботе Мехмеда. Все ее нити вели обратно к нему, а с его смертью все они оборвутся.
Скатившись с койки на пол, она подобрала письмо и стала перечитывать его снова и снова, страстно желая изменить его смысл. Потом положила пергамент на стол, громко хлопнув по нему ладонью, и воткнула в него кинжал так неистово, что лезвие вошло в деревянный стол по самую рукоятку.
***
Неделю спустя Лада была почти готова к отъезду. Она украдет лошадь. Собственной лошади у нее, как у янычара, не было, но несколько животных оставались в крепостных конюшнях. Еще два дня - и она отсюда уедет. Как было бы хорошо, если бы она принимала от Мехмеда дорогие подарки! А так у нее ничего не было, кроме янычарского жалованья. Она сходила к казначею, чтобы раньше срока забрать свою зарплату, но упрямый старый кретин не захотел нарушать план выплат. Если она украдет значительную сумму, это привлечет внимание, так что Лада была вынуждена ждать.
Ожидание было невыносимым.
Все ее воины замечали, как сильно изменилось ее поведение, но никто из них не понимал, почему. Николае нервничал больше остальных, и Лада боялась, что он узнал о смерти Мехмеда из своего письма или догадывался о ее намерении сбежать.
Пока она смотрела на солнце, умоляя его поскорее сесть, чтобы она смогла улизнуть, Николае осмелился положить руку на ее плечо. Остальные янычары ушли на ужин. Она не заметила, что он остался.
- Давай поговорим, - серьезно произнес он. - О том, что тебя беспокоит.
Она повернулась к нему, подозрительно прищурившись.
- Почему ты думаешь, что меня что-то беспокоит?
- Всю эту неделю ты была…
- Что? - Что он заметил? Рассказал ли другим мужчинам? Она не знала, кому доверять, и чем меньше людей знали о ее планах, тем лучше.
Он пожал плечами.
- На тренировке ты едва не сломала руку Петру. А вчера вообще пропустила все занятие. Ты либо не отвечаешь на наши вопросы, либо грубо огрызаешься. Прости. Я подумал - я не знал, что это серьезно. - Он переминался с ноги на ногу и теребил свой воротник. - Если хочешь, то есть если это для тебя важно, мы можем попробовать поцеловаться.
Лада посмотрела на него, не веря своим ушам. Затем, устав от напряжения прошедшей недели, закинула голову и расхохоталась. Смех изливался из нее горным потоком; она смеялась так, что упала на землю, больно ударившись животом.
Николае нахмурился и слегка подтолкнул ее ногой. - Это самый оскорбительный отказ от предложения наладить романтические отношения, который я когда-либо получал. А это кое-что значит, поскольку отказов я получал много.
- Ты идиот, - выдохнула она. - Ты невыносимый высокомерный осел. Думаешь, я так обезумела из-за тебя?
Он присел рядом с ней.
- Да, ты права. Пока во мне осталось хоть немного достоинства, не могла бы ты сказать, что произошло на самом деле?
Она вздохнула, вытерла слезы с глаз и села так, что их плечи соприкасались. Она знает Николае. Она может ему доверять.
- Я уезжаю. - И тут же поправилась, скорчив гримасу: - Убегаю.
- Почему?
- Раду написал из осады. Мехмед болеет… вернее, болел.
Она попыталась проглотить боль, которая разрослась в горле как раковая опухоль, но она не сдвинулась с места. Письмо было аккуратно сложено и спрятано под рубахой, возле свисавшего с шеи мешочка, у самого сердца.
- Он умирает. Или уже умер. Он - человек, благодаря которому у меня есть хоть какая-то свобода и власть. Если он умрет, я это потеряю. - Она указала на площадку для тренировок и на маленькое здание, которое ей разрешалось использовать в качестве личной казармы. - Мурад любит Раду, но все равно хочет моей смерти, и никто его не остановит. Никому не будет до меня никакого дела. Поэтому я уезжаю.
- Ну, наконец-то!
Лада повернулась к нему, удивленная.
- Что ты имеешь в виду?
- Удивительно, что тебе понадобилось столько времени, чтобы решиться на побег! Я никогда не понимал, что тебя здесь держит, ведь у тебя есть ум и способности, которые бы позволили тебе сбежать много лет назад!
- Я… не могла. Если бы я могла, я бы попыталась…
Николае поднял брови, и шрам на его лбу съежился.
- Ты имеешь доступ к деньгам и лошадям. Ты умеешь охотиться, выслеживать, сражаться. Приложив немного усилий и разработав план, ты могла бы пересечь границу и отправиться домой в любое время!
Лада прислонилась к стене. У нее закружилась голова. Николае был прав. Сегодняшний день ничем не отличался от любого другого за последние два или три года. Разве что…
Мехмед.
Она оставалась здесь из-за него.
- У меня нет дома, в который я могла бы вернуться, - сказала она, стараясь не смотреть в глаза Николае, чтобы он ненароком не догадался о ее истинных мотивах. - Наш отец дважды предал и бросил Раду и меня. Первый раз - когда оставил нас здесь, а второй - когда подписал наш смертный приговор, нарушив свой контракт. Он был… - Она закрыла глаза, и ей стало больно при воспоминании о том, как она жаждала его внимания, как старалась заработать его одобрение. - Он никогда не был великим человеком, и теперь я это понимаю. Если я к нему вернусь, он найдет другой способ обменять меня на крохи власти, которые тут же промотает. - Это была правда. Если она вернется домой в Валахию, ее выдадут замуж прежде, чем она успеет показать отцу, что выросла и стала такой, какой он и не мечтал ее видеть.
- Тогда поедем куда-нибудь еще.
Лада вытаращила глаза.
- Поедем?
- Это место не было веселым до твоего появления, и станет еще менее веселым после твоего ухода. Я же сказал: я последую за тобой на край света. Хотя я бы предпочел, чтобы край света находился скорее ближе, чем дальше, поскольку верховая езда больно натирает одно мое драгоценное место.
- Я не могу просить тебя поехать со мной.
- Ты не можешь просить меня остаться.
- У тебя здесь работа. Деньги. Уважение.
- Я - раб, получающий жалованье. Мы оба это знаем.
Лада кивнула, и волна облегчения согрела ее как камин в вечернее время. Как же будет хорошо, если Николае поедет с ней!
- Тебе следует спросить у других солдат, - сказал Николае.
Она покачала головой.
- Чем больше людей мы с собой возьмем, тем выше шансы, что нас раскроют. Я не стану рисковать их жизнями. И я сомневаюсь, что они согласятся бежать.
- Думаю, ты удивишься. Ты умеешь выбирать солдат.
- Я подумаю. У нас есть два дня. Приготовь все необходимое.
Он встал, протянул ей руку и помог подняться, а потом надолго сжал ее ладонь в своей.
- На край света, - сказал он.
- На край света. - Сдержанно улыбнувшись, она повернулась, чтобы уйти.
- Лада? Что касается Мехмеда - мне очень жаль. Я знаю, как он тебе был дорог.
Она споткнулась и едва не упала.
- Это так странно, - сказала она, и ее глаза заблестели. - Потому что я сама этого не знаю. - У нее были лишь ее чувства, то есть смесь злости, горечи, ревности, желания и сочувствия, и она понимала, что ей никогда не удастся распутать эту смесь и узнать, что находится в ее центре.
Она пошла в свою бывшую комнату в крепости посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь ценного. В комнате все было по-прежнему, так, как в тот день, когда она отсюда ушла. На всем лежал ровный слой пыли. Здесь было пусто. Пустое прошлое, пустое будущее, и не осталось никого, кому она была бы небезразлична.
- Отправляйся ко всем чертям, Мехмед! - вскричала она, обезумев от горя и ярости. Это он во всем виноват. Она осталась ради него, позволила ему усыпить ее разум и наполнить ее чувством, будто у нее есть опора, безопасность и будущее. Но, как обычно, ее жизнь зависела от мужчин. И Мехмед покинул ее, как и отец.
- И куда же это мне отправиться?
Лада резко развернулась. Ее сердце заколотилось барабанной дробью. Мехмед стоял, опершись о дверной проем, и его новое, незнакомое, утомленное осадой лицо освещала радость. Он выглядел изможденным, осунувшимся, его щеки впали, а темные круги под глазами свидетельствовали о долгих неделях почти без сна. Он подошел к ней, раскрыв объятия.
- Ты умер! - Она оттолкнула его, всматриваясь в его лицо. Он изменился, но это был он. Живой. Здоровый.
- Да неужели? Какая жалость. Мне так хотелось выжить, чтобы снова быть с тобой. Хотя я и боялся, что ты меня убьешь.
Она притянула его к себе и позволила себя обнять, дрожа и не веря своему счастью.
- Я получила письмо. В нем говорилось… я думала, что ты умер. - Она вытащила письмо и протянула его Мехмеду. Нахмурившись, Мехмед прочел его, и линия между бровями стала еще глубже.
Ей нравилась эта линия. Она думала, что потеряла ее навсегда. Облегчение и радость боролись в ней с яростью. Когда он уехал, она осталась ни с чем и больше не могла делать вид, что у нее здесь своя жизнь. Но теперь он вернулся. И это… поставило ее в тупик.
- Почерк не Раду, но подпись его. Кто бы это ни написал, это был точно не он. Кто-то хотел, чтобы ты ушла. - Мехмед продолжал озабоченно смотреть на письмо, будто оно могло раскрыть свои секреты. - Кому это было на руку?
Несколько мрачных мгновений - самых мрачных в ее жизни, даже худших, чем когда она считала Мехмеда погибшим - Лада размышляла, не затеял ли это все сам Раду. У нее было то, чего хотел он. Это был идеальный способ избавиться от нее, не убивая.
Но нет. Это не мог быть он. Что бы между ними ни произошло, Раду не мог ей так навредить. Сама она никогда бы так с ним не поступила, а Раду не мог быть более жестоким, чем она.
Мехмед продолжал.
- Это должен быть человек из его ближайшего окружения. Кто-то с доступом к его подписи. - Он посмотрел на нее, будто ожидая ответа.
- Тебе лучше знать, - огрызнулась она, выпрыснув весь яд, оставшийся от долгих месяцев ожидания и одной недели скорби. - Я находилась здесь, где ты меня и оставил. В то время как Раду был с тобой.
Мехмед покачал головой.
- Он с моим отцом. Я видел его всего однажды. Он командует небольшим отрядом подчиняясь напрямую султану.
- Тогда это мог быть кто угодно. Я не являюсь фавориткой ни твоего отца, ни Халил-паши, ни кого-либо еще. Мое отсутствие никого бы не расстроило.
- Меня бы расстроило. Каждую минуту каждого дня.
- Правда?
Взгляд Мехмеда стал тяжелым от страстного желания.
- Правда.
Она отвернулась.
- Я собиралась уходить.
Он притянул ее ближе и зарылся лицом в ее волосы.
- Я запрещаю.
- Ты ничего не можешь мне запретить. - Но это прозвучало глухо и принужденно. За прошлую неделю она поняла, какая жизнь ждет ее без него: жизнь, в которой нет ничего, кроме украденной лошади, единственного верного друга и мрачного и холодного будущего.
От ее волос он перешел на ее ухо, пройдясь по нему губами и обдав жаром своего дыхания. Ее тело ответило, несмотря на ее решение наказать его и быть злой.
Он все еще хотел ее, а теперь она знала, каким мимолетным и драгоценным даром это было для женщины - быть желанной и получать за это власть. Потеряв это, она была готова бежать, но теперь…
Она бы никогда не призналась в этом Николае, и едва бы призналась себе, но она бы осталась ради Мехмеда. Она бы осталась, чтобы и дальше испытывать эти чувства, которые испытывала, когда он смотрел на нее или прикасался к ней губами. Она бы осталась ради власти, которую получала за это.
Его губы нашли ее, и она страстно ответила на поцелуй. Она трогала его лицо, волосы, плечи, руки, потому что он был здесь, живой, и это был первый раз, когда мужчина, которого она любила, к ней вернулся. Она не потеряла жизнь, которую здесь построила, не потеряла нитей безопасности и власти, которыми обладала. Она не потеряла его.
- Скажи, что ты моя. - Он прошелся губами по ее шее. Она изогнулась дугой, вонзив пальцы в его спину.
- Я твоя, - прошептала она, и эти слова пронзили ее, как кинжал. Не успели они слететь с ее губ, как Мехмед украл их, накрыв своими губами.
42
Караван шел медленнее, чем остальная часть армии, по грязным следам десятков тысяч солдат, проигравших эту войну.
Раду не торопился догонять армию.
Возмущенный своим поражением, Мурад позволил ему по дороге домой возглавить личный состав Кумала. Они все еще надеялись довезти его живым. Хотя Раду знал, что это назначение никак не поможет ему достичь своих целей и не ускорит восхождение Мехмеда на престол, он не мог бросить Кумала. Только не его. Кумал шел на поправку, но по-прежнему был настолько слаб, что Раду боялся, что он не перенесет столько длительного путешествия.
Кумал помог Раду разобраться в своей душе, и теперь он не бросит Кумала, не лишит его своей заботы.
Раду остановил лошадь и поднял руку, призывая следовавших за ним воинов остановиться. Он вел своих янычар, число которых сократилось до четырех несчастных душ, и сипахов Кумала. Он не знал, сколько солдат Кумала погибло, но не сомневался, что, задержись они здесь еще на какое-то время, никто из них бы не выжил.
Группа всадников, по численности примерно равная их группе, преградила им путь. Держа руку на эфесе сабли, Раду выехал им навстречу. Лазарь тронулся с места, чтобы последовать за ним, но Раду покачал головой. От группы всадников отделился один мужчина и поехал навстречу Раду. Издалека тот казался очень юным, но, когда он подъехал ближе, Раду заметил, что он просто гладко выбрит. Глубокие морщины вокруг глаз выдавали его возраст, и Раду стало интересно, кто же он такой и почему пошел против обычая и не стал отращивать усы или бороду как знак своего статуса.
Всадник мрачно улыбнулся и поднял руку в приветствии. Хотя на нем была одежда, напоминавшая местную, он заговорил на идеальном турецком:
- Здравствуй, пес султана. Ты потерял своего хозяина?
Раду прищурился. В лице мужчины было что-то знакомое. Он понял - он видел его портрет, только с годами его лицо сильно постарело.
Скандербег.
Раду оглянулся. Телега с Кумалом стояла посреди дороги, как жирный жук, громоздкая, неуклюжая и беззащитная. Хотя их силы были примерно равны, Раду знал, что караваном можно завладеть за несколько мгновений, поскольку преимущество всегда на стороне нападающего. Ему было, что защищать, а им было нечего терять.
Тяжело вздохнув, он повернулся обратно к Скандербегу.
- Мой друг болен.
Скандербег задумчиво посмотрел вдаль.
- Вся моя страна больна. - Его взгляд остановился на Раду, изучая его одежду, шапку, лошадь. - Как тебя зовут?
- Раду.
- Просто Раду? У тебя нет семьи?
Раду хмуро улыбнулся. - Отец продал меня в качестве залога за безопасность трона Валахии. Вот почему я на него не претендую.
Скандербег кивнул.
- Понимаю. Иногда нам нужно рассчитывать на самих себя, время от времени. Тебе нужно найти себе новое имя. - Имя Скандербег представляло собой искаженный вариант прозвища, которое ему дали османцы - Искандер - и титула бей, полученного им и отвергнутого.
Губы Скандербега скривились в игривой усмешке.
- Например, Раду Красивый.
- Я подумывал о том, чтобы назвать себя Раду Изможденный.
- Гм-м. Да. - Скандербег потер себе щеки, разглядывая мужчин за спиной Раду. - Кто тебя сопровождает?
- Его зовут Кумал. Он - вали провинциальной области в нескольких часах езды от Эдирне. Он не богат и не является особым фаворитом султана, а из родственников у него только младшая сестра, у которой в случае его смерти ничего не останется. А он, вероятнее всего, умрет прежде, чем будет предложен выкуп.
Скандербег рассмеялся.
- Понимаю. Зачем же ты рискуешь жизнью, сопровождая повозку с телом, которое не имеет никакой ценности?
- Он был добр ко мне тогда, когда это не могло принести ему никакой выгоды.
Удовлетворенно хмыкнув, Скандербег вытащил из седла помятую металлическую флягу, сделал глоток и вытер губы. Он выглядел расслабленным и явно не собирался бросаться в атаку. Глядя на мужчин Скандербега, Раду заметил, что они сидят, ссутулившись, и смотрят на опустошенные и сгоревшие поля. Раду подумал, не они ли все это подожгли.
- Кажется, победа вас не очень радует, - сказал Раду.
- Ах, да, моя победа. - Скандербег оскалил зубы и широко развел руки. - Я остаюсь хозяином истерзанной и сожженной земли, моя казна пуста, мои люди больны, а поля уничтожены. Но моя гордость осталась нетронутой! Моя проклятая гордость и свобода моего народа не наполнят их желудки этой долгой зимой. Некоторые победы - это скорее поражения, надевшие не тот наряд. - Он сплюнул на землю. - Как ты думаешь, сколько людей мы потеряем, если моя гордыня потребует совершить еще один акт неповиновения нашему султану?
- Я потеряю своего друга. Даже если вы не заберете Кумала, промедление и лишения приведут его к смерти. Мои мужчины очень устали и злятся из-за поражения, чувствуя себя униженными. Твои ожесточены ценой, которую пришлось заплатить за победу. Подозреваю, что ты уедешь прочь, как всегда, но не заработаешь при этом ничего кроме янычарской крови, перемешанной с кровью твоих собственных людей, чтобы оросить твои мертвые поля. Я тоже вряд ли выживу, и это меня огорчает.
Скандербег задумчиво кивнул.
- Ты говоришь, он добрый человек?
- Самый добрый из всех, кого я знаю.
- Тогда хорошо. Мы опаздываем на ужин. Передай от меня привет Мураду, Раду Красивый.
Раду сделал все, чтобы облегчение, разлившееся по его телу, не отразилось на лице. В знак уважения он слегка наклонил голову и направил лошадь вперед, в то время как Скандербег отъехал в сторону, приказав своим людям сделать то же самое.
Всю следующую милю Раду сидел напряженный, ожидая, что вот-вот в его спину вонзится стрела. Но стрела так и не прилетела. Он молча произнес благодарственную молитву доброте Кумала, которая в очередной раз спасла ему жизнь.
***
Мурад не перестал пить. Все с таким старанием избегали разговоров об этом, что не могли говорить ни о чем другом.
Однажды поздно ночью Раду шел по улицам Эдирне. Зимняя стужа глубоко проникла в камни города, излучая холод и вытягивая тепло из его костей. Люди были похожи на здания: они жались друг к другу, смотрели из-под полуприкрытых век, подозрительные и злые от холода.
Он останавливался везде, где собирался народ - в мечетях, постоялых дворах, на рынках. Тон пересудов был один и тот же. Казармы янычар, обычно неистово шумные во время трапезы, были такими же тихими, как скованные морозом деревья. Раду проскользнул в них в своей янычарской шапке и сел в конце стола, повесив голову над тарелкой.
- …собирается охранять свою землю и свой доход? После того, как сипахи потерпели неудачу в осаде? А наше жалованье остается прежним. Ему следовало бы пожить на свою заработную плату, чтобы дать нам часть того, что…
- …болен, моя девочка говорит, что ему недолго осталось. Что будет с нами? Если мы не смогли взять город Скандербега, только представь, что сделает с нашими рядами осада Константинополя. А я лучше уйду, чем буду служить под маленьким зилотом…
Ничего нового. Вздохнув, Раду отодвинул тарелку и вышел обратно в ночь, глядя на небо. Тяжелые облака давили на Эдирне, неясно вырисовываясь вдали и отрезая город от звезд. Возможно, и к лучшему. Раду сомневался, что в сегодняшних звездах можно было увидеть добрые предзнаменования.
Во дворце воздух был кислым и спертым, как в могиле. Раду старался не шуметь, прокрадываясь мимо дверей, где всегда жаждали его присутствия, к своей комнате.
Его сапоги тяжело упали на пол напротив камина. Пламя было невысоким, но достаточно сильным, чтобы прогревать комнату.
Он так устал.
Мурад призывал его к себе в любое время дня и ночи, часто требуя, чтобы они не ложились спать до рассвета. Раду читал свою поэму так много раз, что часто просыпался с головной болью и сухостью во рту от того, что повторял ее во сне.
Если в мире есть хоть какое-то милосердие, то сегодня ночью Мурад о нем не вспомнит.
На прикроватном столике лежала пачка писем. Он перебрал их, не обращая внимания на приглашения от разных знакомых, которые продолжали делать вид, будто его возвращение - повод устроить праздник. После Круи у него не осталось сил притворяться, будто ему нравятся вечеринки. Он видел, как погибают люди.
Он убивал людей.
А теперь он снова находился в исходной точке, ни на шаг не приблизившись к тому, чтобы помочь Мехмеду. А Мехмед был так же далек, как всегда.
Раду остановился, увидев письмо, написанное нетвердым почерком, и раскрыл его.
Письмо было от Кумала. Раду откинулся назад и радостно улыбнулся. Кумал выздоравливал и набирался сил. Но фраза в конце письма удивила и встревожила Раду.
Надеюсь, что весной я буду чувствовать себя настолько хорошо, что смогу побывать на твоей свадьбе с Назирой, на этом радостном событии, которым мы насладимся в тепле взаимной симпатии. А до тех пор, мой дорогой брат, береги себя.
Раду рассмеялся, не веря своим глазам. Вероятно, Кумал считал, что тот факт, что он выжил, не отменяет договора, заключенного на смертном одре. Но Раду не мог сразу же ответить Кумалу, что это невозможно. Он не хотел, чтобы разочарование подорвало слабое здоровье его друга.
Раду не знал, имел ли он право жениться. Янычарам жениться не позволялось, но он, несмотря на командирский чин, был не совсем янычаром. Он подозревал, что это зависело от прихоти султана. Брак с Назирой не давал никакого политического преимущества, поскольку положение Кумала зависело от милости столицы, и они не были богаты. Назира могла найти себе партию получше - пашазаде или другого вали. Почему Кумал захотел для нее именно этого?
Тут он все понял, и его пронзила горечь. Для своей сестры Кумал хотел самого лучшего, то есть он хотел для нее того, что, по его мнению, могло сделать ее счастливой. Ее милое внимание, застенчивые улыбки, радостный блеск в глазах, когда он заходил к ним в гости - Раду выбрал не Кумал. Его выбрала Назира.
Но разве он мог отдать свое сердце Назире, если оно было до краев наполнено Мехмедом? Она была чиста и открыта. Ему нужно убедить Кумала в том, что Назира заслуживала большего, чем он мог ей дать.
Раду вздрогнул, услышав легкий стук в дверь. Мальчик-слуга, широко раскрыв глаза, смущенно поклонился.
- Султан просит вашего присутствия.
Раду вздохнул.
- Конечно, просит. - Он улыбнулся слуге улыбкой осажденного, и лицо мальчишки просветлело. - Ты в последние дни хотя бы немного спал?
Мальчишка покачал головой.
- Никто из нас не спал. Он хочет, чтобы горели все свечи, чтобы все постоянно пели, требует еды и вина в любое время суток. - Он бросил взгляд через плечо, раздираемый радостью от того, что говорил о султане в таком тоне, и страхом от того, что его могут за этим поймать.
Раду улыбнулся, чтобы успокоить мальчика.
- Думаю, он боится темноты. Кто приходит к нему, когда меня здесь нет?
Мальчишка скорчил гримасу.
- Его часто навещает Халил-паша. На прошлой неделе он ударил меня за то, что я пролил каплю супа на его ботинок.
- О! Как я его ненавижу! Он ужасный человек. - Раду достал из кошелька монетку и протянул ее мальчику. - Как тебя зовут?
Мальчик поклонился и пропищал.
- Амал.
- Амал, мне очень жаль, что тебе приходится работать так много за столь низкое жалованье. Как только Халил-паша окажется здесь, найди меня, и я дам тебе еще одну монетку в качестве вознаграждения за ту боль, которую тебе причиняет его присутствие.
Мальчик закивал так энергично, что Раду испугался, как бы большая голова Амала не отвалилась от его тощей шеи.
Если Халил-паша уселся как птица-падальщик и ждет смерти Мурада, чтобы извлечь из нее максимальную выгоду, Раду должен его опередить.
43
Лада лежала, вытянувшись, поперек постели Мехмеда.
- Нет, нет, нет. - Она оттолкнула его руку от того места, куда она указывала на карте Константинополя и близлежащих районов. - Твой отец видел только стену, поэтому и проиграл.
- Но если мы не возьмем стену, то не возьмем и город!
- Забудь о стене. Стена - это твой последний шаг. Если хочешь завладеть городом, что тебе нужно в первую очередь?
Мехмед нахмурился, глядя на карту и продолжая неосознанно водить пальцами по стене вокруг города. Но потом его взгляд сменил направление, а выражение лица стало задумчивым. Он провел линию от стены к проливу Босфор. Это была точка, через которую все корабли провозили съестные припасы, солдат и помощь из Европы.
- Нужно перерезать горло, - сказал он. Он соскочил с кровати, схватил чернильницу и перо. По одну сторону узкого отрезка находилась башня, построенная его пра-прадедушкой Баязидом, крайняя точка османской земли перед Византией. Он нарисовал такую же башню на другой стороне - на стороне Византии. А потом провел линию по разделявшей их воде.
Лада захлопала в ладоши, и этот резкий звук наполнил комнату эхом.
- Откажи им в помощи. Встречай их на море и на земле. Заставь их биться с тобой на всех фронтах, растяни их в самую тонкую линию - и где-нибудь она прорвется. Стучи в каждую дверь - тебе нужно, чтобы открылась лишь одна из них.
Улыбка Мехмеда потухла, его руки благоговейно зависли над картой. Иногда они так же касались Лады, и она ощутила в груди странную ревность к тому, что он смотрел на город с таким же уважительным голодом.
- Если я проиграю, - сказал он, - это будет конец.
Лада рассмеялась.
- Тогда не пытайся, барашек. Держись своего стада. Охраняй свои границы. Никто не говорил, что ты обязан взять Константинополь. Это всего лишь мечта.
Мехмед поднял на нее глаза, и в них вспыхнул огонь.
- Это не просто моя мечта.
Она закатила глаза.
- Да, я наслышана о твоем драгоценном пророчестве.
- Я говорю не об этом. Вся моя страна была основана на мечте. Меньше двух сотен лет назад мы были племенем, бегущим от монголов. У нас не было своего дома. Но наш предводитель, мой предок Осман Гази мечтал о том, чтобы мы стали чем-то большим. Он увидел, как из груди великого шейха поднялась луна и опустилась в его грудь. Из его пупа выросло дерево, и его ветки разрослись вширь, прикрывая собой весь мир. Тогда он понял, что его потомки, его странствующий, бездомный народ станет править миром. Разве то, как далеко мы продвинулись, не доказывает истинность его видения? Я унаследовал это, Лада. Это призвание и мечта, от которой я не могу отказаться. Помочь разраститься дереву моя задача, и я должен.
Ладе хотелось поиздеваться над ним, хотелось поспорить, но ее душа ей этого не позволила. Она разделяла эту идею о том, что есть что-то, что намного больше тебя, что-то всеобъемлющее, от чего невозможно отказаться. Она знала, что Мехмед никогда не будет цельным, не будет самим собой без этого города, который он должен был завоевать, как знала и то, что она сама никогда не будет цельной без своей страны.
Мехмед наклонился к ней.
- Я могу это сделать. Мы можем это сделать. Вместе.
- Нельзя всегда получать все, что хочется, как бы сильно мы этого ни хотели, - прошептала она.
Неверно истолковав ее настроение, Мехмед запрыгнул на кровать, зарылся лицом в ее груди и попытался просунуть руку ниже по ее животу. Она, как всегда, схватила его пальцы и скрутила их так сильно, что он взвыл от боли и оставил свою попытку.
- Ты жестокая, - сказал он, подняв ее волосы к своему носу и спрятав в них лицо.
- Хочешь сейчас об этом поговорить? - В вопросе его гарема они пришли к подобию соглашения: Лада делала вид, что гарема не существует, а Мехмед о нем никогда не упоминал. Но она все еще отказывалась дать ему все, чего он хотел. Она знала, что сохранить невинность - единственный способ защитить себя и не позволить своему сердцу полностью растаять в мужчине.
А еще она боялась, что как только она допустит его к себе, он перестанет видеть в ней Ладу и отделается от нее так же, как от матери своего сына. Еще больше она боялась, что у нее родится ребенок, порвав ее изнутри. Она не хотела ничего менять. Ей нравилось проживать эти холодные зимние дни, лежа с ним в постели и прижавшись к нему, охраняя их уютный тайный союз. Но ей пришлось признаться себе в том, что с каждым днем ей все меньше хотелось сдерживать его натиск.
Она выползла из теплого кокона его постели. Ей вдруг стало страшно, что если она не вырвется на свободу прямо сейчас, то станет другой и не узнает саму себя.
- Куда ты идешь? - Мехмед протянул руки, чтобы схватить ее, но она ловко увернулась.
- На тренировку.
- Ты - самый смертоносный воин во всех янычарских полках. Чему еще ты собираешься сегодня научиться?
Не ответив, она выскочила из комнаты и побежала к казармам. Николае лежал на земле и играл в кости с Петру, по лицу которого можно было догадаться, что дела у него плохи.
- Ах, - сказал Николае, подняв глаза. - Она соблаговолила к нам зайти! Чем мы обязаны такой чести?
- Так ты обращаешься к своему предводителю? - Ее слова заставили Петру обратить на нее внимание. Он встал, высокий и прямой, и наклонил голову.
Николае не спешил. Он сначала потянулся, и лишь затем поднялся.
- Я просто не понял, что должен следовать за тобой. - Он сказал это легким тоном, но его слова попали точно в цель. Он был готов с нею убежать. С тех пор их отношения изменились, но она заполняла свое время Мехмедом и делала вид, что ее это не волнует.
- Когда мне нужно будет куда-нибудь идти, - сказала она, вызывающе вскинув голову и выдерживая его взгляд, - ты будешь первым, кого я возьму с собой.
Он вздохнул, подняв изуродованную шрамом бровь.
- Надеюсь.
- Нет, мы можем…
В казармы, тяжело дыша, влетел Мехмед. За ним шел перепуганный мальчик.
- Скажи ей, - приказал он мальчику.
Мальчик с большой головой на тонкой шее заговорил:
- Мурад не проживет и недели. Халил-паша собирается настроить город против вас прежде, чем вы придете претендовать на престол. Уезжайте прямо сейчас. Возьмите с собой только тех, кому полностью доверяете. Входите незаметно. Он сторожит все ворота. Я буду ждать мальчика обратно с новостями от вас. Мои руки в шрамах от кустов роз. Преданный вам Раду.
Мехмед смотрел на нее.
- Что означает последнее предложение?
- Кто-то ввел меня в заблуждение, выдав себя за Раду в предыдущем письме. Но о розах точно никто не знает, кроме нас. Это послание от Раду, в этом нет сомнений. - Лада замолчала, и ей стало больно при мысли о брате. - Собери людей. Мы уезжаем прямо сейчас. Захвати лишних лошадей.
- А Ильяш? - спросил Мехмед.
- Ты ему доверяешь?
- Доверяю.
Лада кивнула.
- Силы Ильяша слишком многочисленны. Мы должны доставить тебя во дворец так, чтобы никто не заметил. Пусть выступает со своими войсками через два дня после нашего ухода. А мы поскачем без промедления и только с моими людьми.
- Мы играем с Эдирне в «Атакуй город»? - спросил Петру, и его глаза загорелись.
Лада не смогла сдержать улыбку, чувствуя его возбуждение и радость, и продемонстрировала свои крошечные острые зубы.
- Да. Мы тайно проникнем в столицу.
- Но если мы разделимся, - сказал Матей, сидя на корточках у огня, на котором готовились зайцы, пойманные Штефаном, - то станем более уязвимыми. Мехмеда знают в лицо. Нам понадобятся все глаза и сабли, какие у нас есть.
Петру, Николае, Штефан и Матей, первые янычары Лады, собрали совет. Остальные ее воины разбрелись по ближайшему лесу вздремнуть после обеда. Они выбрали хорошее время: большую часть пути им предстояло проскакать ночью, объезжая все попадавшиеся на пути города.
- Мы не можем войти в город как янычары. - Николае указал на свою шапку. - Нас остановят, станут задавать вопросы. И уж точно все заметят отряд янычар под предводительством женщины.
Лада зарычала и топнула о землю.
- Почему это я должна быть женщиной?
- Да, почему ты должна? - шутливо спросил Мехмед.
- Я никогда не думаю о тебе как о женщине, - сказал Петру, настолько искренне, что Мехмед расхохотался.
- Штефан, дай мне твой нагрудник.
С невозмутимым видом Штефан медленно расстегнул нагрудник. Большинство воинов носили кольчугу, поскольку она меньше сковывала движения, но Штефан всегда выбирал нагрудник из цельного металла.
Лада взяла его и закрепила на себе. Он сжал ее груди, как тиски, но боль была терпимой. Она достала из костра ветку, подождала, пока она остынет, и провела углем черту вдоль верхней губы и под нижней губой.
- Если мы приедем под покровом ночи, я сойду за мужчину.
- Но все равно останешься янычаром, - сказал Николае.
Амал, крошечный и липнущий к их группе, заговорил так тихо, что Лада едва могла его расслышать.
- На слуг никто не смотрит.
Лада раскрыла рот, чтобы возразить, но поняла, что все это время на него почти не смотрела. Даже лошадь у него была старая и неприметная. Не удивительно, что Раду выбрал его, а не кого-то более сильного и быстрого. Амал был самым безобидным и незаметным посыльным.
Мехмед нахмурился.
- То есть я войду в свой город, притворившись слугой?
Николае улыбнулся своей самой легкой улыбкой, но Лада знала его достаточно хорошо, чтобы почувствовать, что под ней не было привычной теплоты.
- Кто такой султан, как не слуга своего народа?
Лада отдала нагрудник Штефану и повернулась к Амалу.
- Как быстро ты сможешь раздобыть для меня подходящую одежду?
Он робко улыбнулся, побежал и скрылся за деревьями в направлении дороги.
Они поели, и мужчины освободились от своей военной формы. Они сложили янычарские шапки в кучу, которая тускло светилась в сумерках, напоминая груду черепов. Они прихватили с собой вещи, которые бы не указывали на их ранг. Их головы покрывали простые тюрбаны, и в темноте их могли бы принять за слуг. При условии, что их не будут тщательно проверять и ощупывать: ведь тогда под слоем простой одежды обнаружится неуместная кольчуга.
Однако у Лады не было другой одежды кроме униформы и нелепого платья, благодаря которому ей несколько месяцев назад удалось проникнуть в гарем. Это платье она оставила в Амасье. Она не хотела бы играть эту роль снова, даже ради безопасности Мехмеда.
Она как раз собиралась сдаться и придумать, как взобраться на стены, когда вернулся запыхавшийся Амал, сжимая в руках сверток темно-коричневой одежды.
- Отличная работа! - похвалила Лада, прикрыв кольчугу простым платьем с кушаком. Она перевязала волосы шарфом и натянула его на лоб.
Николае закашлялся, стараясь не расхохотаться.
- Тебе не мешало бы побриться.
Она нахмурилась, но вспомнила, что забыла стереть с лица уголь.
- Ты прав: бородатая женщина привлечет к себе внимание, - сухо сказала она и стерла уголь.
К тому времени как все приготовились к отъезду, стемнело. Они остановились в двух километрах от города, решив дальше продвигаться группами по три или четыре человека, а затем встретиться в постоялом дворе, который все знали. Лада смотрела, как ее воины расходятся, пока рядом с ней не осталось никого кроме Штефана, Николае и Мехмеда. Амал пошел вперед, чтобы предупредить Раду об их приближении. Вместо пароля он должен был сказать Раду, что только глупец примет щит за сани.
- Чувствую себя вором, - сказал Мехмед, когда они крадучись шли среди деревьев вдоль дороги, до последнего стараясь не выходить на свет.
- Мы и есть воры, - ответила Лада и остановилась, увидев городские стены. - Сейчас мы крадем твой город.
44
Аман отделился от стены за постоялым двором. Лицо высокого молодого человека было таким бледным, а глаза такими безжизненными, что Раду вздрогнул.
- Раду, - сказал мужчина. Это было больше похоже на утверждение, чем на вопрос.
Раду кивнул. Амала он с собой не взял, чтобы оградить мальчика от любой дальнейшей опасности.
- По-моему, за мной следят. - Хотя тропа, по которой он шел, была извилистой, и он шел своей обычной, беззаботной походкой, эхо шагов - и порхание плаща - преследовали его всю дорогу.
Мужчина указал на дорогой шерстяной плащ Раду, который тот натянул вместе с капюшоном, укрываясь от вечернего холода. Раду развязал его и передал Аману. Постучав два раза в неприметную дверь, мужчина накинул на плечи плащ, выровнял осанку и походку, чтобы быть похожим на Раду, и направился в конец аллеи. Дверь открылась, и Раду нырнул вовнутрь. Николае притянул его к себе и поспешно обнял, улыбаясь немного более напряженно, чем обычно, но все же с облегчением после утомительного путешествия.
- Заходи, у нас есть комната. - По шаткой лестнице вдоль задней части здания он проводил Раду наверх. Они миновали кухню, и яркая вспышка очага и звуки готовящейся пищи сначала усилились, затем стихли. - Мы поставили одного человека в главном коридоре, чтобы следить за входом.
- Вы выбрали хорошее время. - Раду хотел сказать что-нибудь еще, чтобы прогнать болезненный ком, нараставший в горле, и трепетание в груди, от которого становилось трудно дышать, но не смог вымолвить ни слова.
Сейчас он встретится с Мехмедом.
И Ладой.
Николае открыл дверь в гостиную на втором этаже, в которой было так много мужчин, как деревьев в лесу. Они все, как один, повернулись в его сторону и взялись за оружие. Увидев Николае, мужчины расслабились. Раду видел их как в тумане, страстно желая разглядеть среди них лишь одного…
Мехмед. Он стоял, склонившись над грубым деревянным столом. Свет от лампы падал на его лицо, зажигая его глаза теплым и мягким светом. Он указывал на фрагмент пергамента, и его длинные пальцы рисовали в воздухе над картой интриги и заговоры.
Рядом с ним была Лада. Она стояла, насупившись, и хотя была в этой комнате самой низкой, ей каким-то непостижимым образом удавалось занимать здесь больше всего места. На ней была женская одежда, что выглядело нелепо и неуместно.
Она подняла глаза первой. Что-то пробежало по ее лицу, и Раду инстинктивно вжал голову в плечи, готовясь принять удар. Только после того как она опустила взгляд и более не обращала на него внимания, он осознал, что вначале на ее лице отразилась ярость, а затем - печаль.
Мехмед выпрямился и заметил его, и Раду тут же забыл обо всем. Мехмед облегченно вздохнул, улыбнулся, подошел к Раду и обнял его. Раду закрыл глаза и на мгновение обнял Мехмеда в ответ. Он боялся, что, задержавшись дольше, выдаст себя. Он отступил назад, держа руки на плечах Мехмеда, чтобы между ними сохранялась дистанция.
- Ты в порядке?
Мехмед кивнул, указывая на низкую скамью вдоль стены комнаты. Он сел, и Раду присел рядом, развернувшись к нему.
- Мой отец? - спросил Мехмед.
- Я очень удивлюсь, если он доживет до завтрашнего вечера. Он уже третий день без сознания.
- А наш противник? - спросила стоявшая рядом Лада. Ее руки были плотно прижаты к груди, и она, обращаясь к Раду, смотрела поверх его головы.
- Силы Халил-паши разбросаны по всему городу, они караулят все входы. Дворец охраняется, как обычно. Провести Мехмеда внутрь незамеченным будет очень нелегко.
Лада нахмурилась еще больше.
- Что этот Халил замышляет? Он не может претендовать на престол. Даже если люди и настороженно относятся к Мехмеду как наследнику, они не передадут трон паше.
- У него есть брат, - напомнил Раду.
- Он еще ребенок!
- Если со мной что-то случится, - сказал Мехмед, - Халил-паша назначит себя великим визирем и станет править как регент на стороне моего брата, пока тот не повзрослеет. А вероятнее всего, и после того, как тот повзрослеет. Я не очень хорошо знаю маму мальчика, но у нее недостаточно власти, чтобы стать его регентшей.
- Но если Халил-паша тебя не убьет, у него не появится такой возможности, - заметила Лада.
Раду покачал головой.
- Нет. Он найдет иной способ. - Он откинулся назад, закрыл глаза и стал рыться в памяти в поисках малейшего намека на грандиозные планы Халил-паши. Он вспомнил ту ночь, ту жуткую ночь с Салихом. Там было письмо из Константинополя. В нем упоминалось какое-то имя. Но какое? Раду приложил ладонь ко лбу, пытаясь воссоздать текст письма, но единственное, о чем он мог думать - так это о поцелуе, которого он хотел, но не получил, и поцелуе, которого не хотел, но все же отдал.
Затем он вспомнил.
- Орхан! Имя Орхан тебе о чем-нибудь говорит? Я видел его в письме от Константина Халил-паше.
Взгляд Мехмеда стал напряженным.
- Он - самозванец, якобы претендент на мой трон по другой линии. Мы подозреваем, что он нам даже не родственник, но Константин уже много лет выдвигает его против нас. Мой отец каждый год платит налог за его содержание, чтобы Константин не отправил его сюда и не случилась беда. Халил-паша намеревается настроить город против меня и ввести сюда Орхана в качестве султана. Если ему удастся сохранять положение неустойчивым, он сможет удержать Эдирне, начать гражданскую войну и уберечь Константинополь. Интересно, сколько они заплатили этой змее.
Раду побледнел.
- Погибнет множество османцев. Как он может не думать о том, какой ценой достанется ему эта гражданская война?
Лада взяла со стола кинжал.
- Все просто. Сегодня ночью мы убьем Халил-пашу. Ильяш с янычарами прибудет сюда через два-три дня, и город будет наш.
- Это не просто, - возразил Раду.
Лада насмешливо фыркнула, но Мехмед отвернулся от нее и посмотрел на Раду. Лада отпрянула, как от удара, ее лицо помрачнело.
- Тогда скажи мне, - попросил Мехмед. - Что мы должны сделать?
Раду просветлел:
- У меня есть идея.
***
- Я всегда считал, что красный идет мне куда больше, чем голубой, - сказал Николае. Его рот и нос скрывала вуаль, а руками он придерживал струящиеся юбки.
- Мы никому об этом не скажем, - прорычал Мехмед. Если кто-нибудь станет слишком внимательно разглядывать новых наложниц, то, конечно, будет напуган, увидев их лица.
Лада молча ждала, когда последние из ее мужчин поднимутся по стене и спрыгнут в освещаемые снегом сады гаремного комплекса. В общей сложности она привела сюда четверых воинов: Матея, Николая, Штефана и Петру. Раду не смог достать больше женской одежды, да и чем меньше был их отряд, тем меньше была вероятность привлечь к себе внимание. Другие солдаты вышли из города ожидать прибытия Ильяша.
Когда все перебрались через стену, Лада затащила веревку обратно, свернула ее в кольцо и засунула себе под пояс. Раду нехотя наблюдал за тем, как Мехмед ловит каждое ее движение, не сводя с нее глаз.
- Они будут смотреть на Хюму, - сказал Раду. Чтобы пробраться в гарем, он солгал насчет встречи с больной Хюмой, но на самом деле они ее в свой план не включали. Она была слишком непостоянной, непредсказуемой, и слишком очевидным вариантом. - Самый короткий путь отсюда до дворца пролегает через покои султана. Для нас это лучшая исходная точка. - Раду потер подбородок и улыбнулся. - Всем известно, что я - фаворит Мурада. Следуйте за мной. И старайтесь выглядеть как женщины.
- И как мне это сделать? - пробормотал Петру.
- Брать пример с Лады? - предложил Матей. К счастью, едва сдерживаемый смех воинов скрыли вуали, а Лада сделала вид, что ничего не заметила. Но по тому, как она поджала губы, Раду понял, что ей это становилось в тягость.
- Идите короткими шагами, - объяснила Лада. - Изогните тело, насколько это возможно. Скруглите плечи, вертите бедрами. Идите так, будто у вас между ног ничего нет, что для Николая и Петру не составит труда.
Раздался взрыв грубого хохота.
- И перестаньте смеяться и разговаривать, - добавил Раду, качая головой. Он двинулся вперед, уверенно возглавляя процессию. Когда они подошли к решетке ворот, он кивнул стражнику.
Евнух оглянулся и поднял брови.
- Врачи посоветовали нам пробудить чувства Мурада, чтобы помочь ему прийти в себя. Я подумал, ну… - Раду застенчиво улыбнулся, указав на стоявших позади него женщин.
Евнух открыл ворота, и они прошли. Раду молча молился о том, чтобы евнух не стал разглядывать «женщин» или их ноги. Найти для янычар башмаков он не смог, а их кожаные сапоги вряд ли могли сойти за повседневную обувь женщин, всю свою жизнь проводивших в одном здании и в окружающих его садах.
Следующая дверь была входом в приватные покои Мурада, в которых несли дежурство несколько янычар. Обливаясь под одеждой потом, Раду дал им такое же объяснение, снабдив его такой же понимающе-смущенной улыбкой. В ответ они лишь пожали плечами. Судя по всему, янычарам надоело охранять едва живого султана.
И вот они оказались внутри.
- Хочешь на него взглянуть? - спросил Раду, остановившись перед дверью в спальню Мурада. Он нервно посмотрел в коридор, уверенный, что с минуты на минуту янычары осознают свою ошибку и ворвутся сюда с саблями. Или придет врач и забьет тревогу. Или тут окажется сам Халил-паша.
Но пока они были одни.
Мехмед посмотрел на комнату своего отца и покачал головой.
- У меня нет для этого повода.
У Раду возникло странное желание подойти к Мураду и отдать ему дань уважения. Каким бы он ни был и что бы он ни сделал, Мурад был причиной, по которой они здесь находились. А этого Раду ни за что бы не изменил. Мурад забрал очень многое, зато подарил ему Мехмеда и ислам.
Раду положил ладонь на плечо Мехмеда и крепко его сжал. Затем провел группу через роскошную комнату в боковое помещение, которым пользовались очень редко. Оно было слишком тесным, чтобы здесь можно было развлекаться, а поскольку Мурад умирал, посетителей было мало, и они жались к главным комнатам.
Тихо закрыв за собой дверь, мужчины стали избавляться от маскировки, некоторые с большим рвением, чем другие.
- Ты симпатичнее, когда твое лицо скрывает вуаль, - признался Николае Петру, когда молодой человек сорвал с себя верхнюю одежду.
- А ты симпатичнее, когда держишь рот на замке, - парировал Петру.
Их отношения были пропитаны легкостью и абсолютным доверием, поскольку они знали друг о друге все. Возможно, они даже не нравились друг другу, но не сомневались, что, если придется, они защитят другого ценой своей жизни.
Раду подумал, каково это - просто дружить: без страхов, без запутанных и нежеланных эмоций. Кумал был для него больше наставником, нежели другом: он был старше и не мог считаться ему ровней. Раду доверял Лазарю, но в последнее время чувствовал себя рядом с ним неуютно и вынужден был постоянно защищаться. Остальных своих солдат он держал на расстоянии из страха, что они разглядят в нем то, что разглядел в нем Лазарь, Хюма и Лада. И чего до сих пор не разглядел Мехмед.
Раду не знал, радоваться ему или страдать от острой, как нож в сердце, боли, вызванной тем, что Мехмед был не в состоянии догадаться о чувствах Раду по одним только его глазам.
- И что теперь? - Мехмед посмотрел на Раду.
Раду почувствовал, как его грудь наполнилась гордостью, а плечи выпрямились, завоевывая себе больше пространства.
- А теперь я пошлю за командиром янычар.
Лада покачала головой.
- Слишком рискованно.
- Да. Но еще более рискованно оставлять городских янычар за пазухой у Халил-паши. Если он увидит нас сегодня, он может нас предать. Но если мы не убедим его поддержать Мехмеда, нам придется сражаться с ним на улицах города.
- Я согласен, - сказал Мехмед.
***
Заманить командира янычар в покои Мурада оказалось проще простого. Раду не сказал слуге, кто просит его присутствия. Казанци Догану не терпелось увидеть Раду, поскольку во время осады он общался с ним так много, что они стали близки. Раду улыбнулся и махнул рукой, приглашая следовать за ним.
К его чести, Казанци Доган умело справился с шоком, когда открыл дверь и увидел Мехмеда, сидящего на искусно позолоченном стуле, в темно-бордовой одежде и темно-красном тюрбане. Он держал саблю так же непринужденно, как дышал.
- Заходи, - сказал Мехмед.
В знак признательности Казанци Доган наклонил голову и вошел в комнату. Его глаза бегали туда-сюда, осматривая мрачные лица стоявших вдоль стен воинов. Лада сидела в углу, закинув одну ногу на скамью, а другой свободно покачивая. Она завязала плотный узел и уронила аркан, позволив ему небрежно свисать над полом, как будто позабыв о нем.
Раду ощутил к ней прилив нежности, который перекрыл даже гнев. Порой она была действительно великолепна.
- Я не знал, что вы прибыли в город, - сказал Мехмеду Казанци Доган.
- Да. Удивительно, что никто не счел нужным сообщить мне о том, что мой отец при смерти. Но поскольку все мы стоим на пороге больших перемен, нам с вами необходимо прийти к соглашению.
Казанци Доган ничего не ответил.
- Во время моего прошлого правления у ваших людей были проблемы с дисциплиной. Вам удалось взять их под контроль?
Лицо Казанци Догана предательски покраснело.
- Мои янычары делают для империи больше, чем любые другие солдаты. Это моя работа - следить за тем, чтобы они были под контролем.
- Разумеется. Напомните мне о структуре войск.
Нахмурившись, Казанци Доган объяснил, что он - главнокомандующий и что ему докладывают командиры каждой дивизии и гарнизона. Мехмед задумчиво кивал.
- И ты предан султану и никому больше?
Казанци Доган с легкостью ответил:
- Да.
- Но султан не командир. Командир - ты.
- Да.
Мехмед кивнул.
- Это хорошо, что ты действуешь отдельно от сипахов и их бесконечных политических интриг. Своих янычар я ценю превыше всего. Так скажи мне: что я могу сделать, чтобы помочь тебе руководить твоими людьми?
На лице Казанци Догана появилось хитрое выражение.
- Мы устали, сир. Осада против Скандербега была долгой и утомительной. Многие мои люди переболели и лишь недавно пришли в норму. Существует опасение, что… - Он остановился, осторожнее подбирая слова, - …что, когда вы взойдете на престол, их тут же бросят в очередную затяжную осаду.
Мехмед удивленно наклонил голову.
- У меня нет никакого желания идти против Скандербега. Это были раздоры моего отца, а не мои.
- Не Скандербега.
Наигранное смущение на лице Мехмеда едва не заставило Раду улыбнуться.
- А кого мне еще осаждать? У меня уже есть империя, которой нужно уделять внимание, а мне потребуется время, чтобы научиться лучше ею управлять. И в этом я буду зависеть от янычар, ведь они - мои руки. Это мой единственный план на будущее.
Казанци Доган непроизвольно хмыкнул.
- Как ты думаешь, мой отец хорошо управлял империей? - Мехмед улыбнулся, увидев тревогу на лице Казанци Догана. - Ну же. Он умирает. Это не предательство - обсудить, что мы сможем сделать лучше. Например, что твои люди думают по поводу жалованья?
Казанци Доган прочистил горло.
- Было несколько жалоб. Мы в поте лица стараемся во благо империи и знаем, что других оплачивают более щедро.
- Согласен. Первым делом я решу финансовые вопросы, определю, где неправильно используются налоги, и все возможные резервы направлю на повышение янычарского жалованья. Я бы хотел, чтобы вы подумали над тем, какая сумма будет справедливой, но щедрой. Для меня важно, чтобы твои солдаты - и ты - знали, что никто не ценит вас и не сможет заботиться о вас так, как я. - Улыбка исчезла с лица Мехмеда, и его глаза стали такими же острыми, как и его тон. - Никто не сможет предложить вам того, что предложу я. А если кто-нибудь попробует это сделать, это будет измена.
Казанци Доган наклонился ниже в знак уважения. - Я с нетерпением жду возможности послужить вам, когда вы станете нашим султаном.
- Вашим отцом.
- Да. Нашим отцом.
Мехмед кивнул.
- Я доверяю вам и прошу сохранить нашу встречу в тайне. Я пока не готов заявить о своем присутствии здесь. Я бы хотел иметь в своем распоряжении больше времени, чтобы в одиночестве оплакивать надвигающуюся кончину моего отца. Если кто-нибудь меня обнаружит, я буду знать, кто меня предал.
Казанци Догана нервно сглотнул.
- Да, мой отец.
Мехмед улыбнулся и великодушно раскрыл объятия.
- Не могу дождаться, чтобы посмотреть, как вы возглавляете армию. Как только мой отец скончается, мы с вами договоримся об условиях повышения жалованья, и вы объявите об этом своим людям.
Казанци Доган поклонился еще раз и ушел в сопровождении Матея.
- Думаешь, сработало? - спросил Мехмед, озабоченно сдвинув брови.
Раду рухнул в кресло, устав от напряжения, сковавшего его тело сразу после прибытия предводителя янычар. - Он не глуп. Он знает, что ты можешь предложить ему больше, чем Халил-паша. И он говорил искренне, когда упомянул об усталости своих солдат. Ему хочется избежать мятежей и затяжной гражданской войны. Сейчас союз с тобой принесет ему большую выгоду.
- Согласен, - сказал Мехмед, встал и потянулся. - Как только я уверенно займу трон, мы его убьем.
Раду метнул на него потрясенный взгляд, а Лада невозмутимо кивнула, затягивая петлю.
- И что теперь? - спросил Петру.
- Теперь будем ждать, когда прибудет Ильяш, а мой отец умрет.
***
Оба события произошли на следующий день. Амал принес известие со стены о том, что Ильяш прибыл со своим войском и легко прошел через ворота, когда стражники пытались преградить им путь. Мехмед наблюдал за ними с башни над комнатой отца. Процессия белых шапок на улицах города представляла собой невиданное зрелище.
- Все кончено? - спросил он.
Раду не понял, о чем он говорит, а Петру кивнул.
- Ваш отец умер.
- Тогда я выйду навстречу своим людям. - Мехмед отвернулся от окна. Его тюрбан, расшитый металлическими нитями, поблескивал в лучах света. На нем было темно-бордовое одеяние, традиционный цвет римских императоров, а на груди висело тяжелое золотое ожерелье, украшенное сверкающими рубинами.
Они выехали из дворца. Их встретили янычары Казанци Догана, а по мере того, как они подъезжали к большой площади в центре города, чтобы встретиться там с Ильяшем, янычар вокруг становилось все больше. Мехмед скакал спереди, подняв саблю. Колокола трезвонили, распространяя весть о смерти его отца. Проехав с парадом вокруг всего города, он вернулся во дворец.
Халил-паша ожидал в тронном зале. Его лицо искажала гримаса ненависти. Мехмед уверенно подошел к нему и сжал его плечи. Лада стояла прямо за спиной Мехмеда, опустив саблю. Злоба на лице Халил-паши мгновенно сменилась неприкрытым ужасом. Это была идея Раду, великий план, стоявший за всеми их тайными маневрами.
- Халил-паша, советник моего отца, которому он доверял больше всех, самый мудрый человек в нашей великой империи. - Мехмед повернулся к собравшейся толпе знати, в которой кто-то еще продолжал спешно оправлять свои наряды. - Халил-паша будет служить мне великим визирем и поможет мне вступить в новую эру мира и процветания ради славы османцев!
Толпа возликовала. На смену ужасу на лице Халил-паши пришел скепсис, а затем его губы скривила лукавая, победоносная улыбка лисы, укравшей добычу у другого хищника. Но лиса не заметила окруживших ее псов Раду, которые вели лису туда, куда им было нужно.
Бедная лиса, подумал Раду.
45
Мехмеду вручили саблю его предка Османа Гази. Он с благоговением подержал ее перед собой, затем убрал в ножны и повесил на талию. Теперь он был носителем того, о чем мечтала его страна на протяжении всей своей истории.
Наблюдавшая за этим Лада не знала, что чувствовать. Это был не тот Мехмед, который пылко говорил о мечте, когда они были одни. Этот Мехмед был завернут в шелка и окутан броней, его голову закрывал тюрбан, а выражение лица было острым, как сталь, и таким же непроницаемым. Он стоял на возвышении, отделенный от всех остальных. Рядом находился мужчина, единственная роль которого заключалась в том, чтобы носить подставку для ног Мехмеда и подавать ее, как только она потребуется. Еще был специальный мужчина, ответственный за тюрбаны Мехмеда. Слева стоял слуга с духами и веером на случай, если вдруг какой-нибудь скверный запах осмелится приблизиться к неприступному султану.
Потому что именно таким и стал Мехмед.
Бесконечные церемонии, перечисление всех визирей по именам, выражение признания и подношение подарков… Мехмед оставался на месте, но при этом отдалялся от Лады все больше и больше.
Лада думала о том, сможет ли прибор для обнаружения яда уловить клокочущую ревность, заполнившую ее вены, пока она стояла на страже и смотрела, как мечта Мехмеда пускает корни.
***
Лада не предполагала, что ее ждет еще более ненавистное и неприятное задание, помимо наблюдения за бесконечной коронацией. Мехмед, расположившись во внешних покоях Мурада, встречался с каждой женой и наложницей отца. По требованию Лады у каждой двери дежурил стражник, и кто-то из ее людей находился в комнате с Мехмедом неотлучно.
Сегодня была ее очередь охранять Мехмеда. Женщины, смущенно опустив плечи, входили одна за другой, начиная с тех, что лишь недавно превратились из служанок в полноценных жительниц гарема, и Ладе пришлось признать реальность этой стороны султанства. Ее ладонь не отпускала рукоятку сабли. Хотя она точно не знала, кого хочет убить.
Очередная дрожащая наложница ушла, и ее место заняла знакомая Лады. Мара по-прежнему носила одежду, не подходящую ко двору - пышное платье со сложной вышивкой, без вуали. Ее волосы были зачесаны назад и тщательно завиты. Во всем ее облике не было ни намека на османский стиль. Она не поклонилась Мехмеду, а лишь вопросительно подняла бровь. - Доброе утро, - произнесла она по-латыни, в отличие от других женщин, говоривших по-турецки.
Он улыбнулся, явно пораженный.
- Мара Бранкович.
- Моя слава шествует впереди меня. - Разложив юбки, она с достоинством села на диван сбоку от Мехмеда, а не напротив него.
- Я рад, что вы в порядке.
- Вдовство идет мне на пользу.
Лада прыснула со смеху. Мара удостоила ее взглядом и холодно улыбнулась.
Мехмед прокашлялся, пытаясь вернуть себе внимание Мары.
- Я не знаю, что с вами делать. - Большинство других женщин были отправлены в разные имения, в зависимости от их положения в гареме и от того, кому они приходились родственницами. Дочери из знатных семей были отпущены домой, некоторых из них Мехмед и их отцы уже собрались выдать замуж. Как раз в этот момент Раду по просьбе Мехмеда обсуждал брак одной из наложниц с каким-то известным пашой. Женщины переходили из рук в руки, как разменные монеты.
Пальцы Лады крепче сжали эфес сабли.
- Я получила предложение от Константина, - сказала Мара.
Мехмед не смог скрыть удивления.
- Константина?
- Полагаю, он считает, что это смягчит ваш союз с моим отцом и Сербией, поскольку мой отец остался в стороне от конфликта в Варне во многом благодаря моему влиянию. Учитывая ваше недавнее восхождение на престол, вам сейчас было бы крайне нежелательно потерять Сербию в качестве вассального государства. Европа многого от вас не ждет.
Мехмед кивнул, теперь уже прилагая все усилия к тому, чтобы его лицо оставалось невозмутимым.
- Я поражен дерзостью Константина. И его скоростью. И я восхищен вашей мудростью, подсказавшей вам рассказать мне об этом.
Лада чувствовала, что Мара что-то замышляет. Она была слишком умна, чтобы упустить удобный случай.
Мара пожала плечами и наклонила голову.
- Бог меня освободил. Я больше не выйду замуж. Я уже написала Константину отказ, который я подпишу и отправлю по пути домой в Сербию.
У Мары не было сабли, но она успешно использовала в качестве оружия себя. Мехмед не мог ей навредить, не рискуя потерять союз с ее отцом. А если бы он ее разозлил, это могло бы укрепить связи Константинополя с другими союзниками. Мару нельзя было использовать никаким образом, кроме выбранного ею самой.
Ладу вдруг охватила яростная зависть. Терпение Мары окупилось: она написала свою собственную судьбу, свободная от мужчин, пытавшихся решить ее судьбу за нее.
Мехмед встал и с уважением наклонил голову. - Я немедленно отдам все необходимые распоряжения. Завтра утром вы отправитесь в путь с подарками для вас и вашего отца и с обновленным мирным договором, который вы передадите вместе с моим благословением.
Мара поднялась с дивана и присела в изящном реверансе. На этот раз ее улыбка, обращенная к Ладе, была искренней. Затем Мара вышла из комнаты, не поблагодарив Мехмеда за освобождение, которое она организовала своими силами.
- Я буду по ней скучать, - сказала Лада.
Мехмед рассмеялся.
- Я не удивлен. Она всегда была самой грозной из всех жен моего отца.
- Только мы вспомнили про грозных жен… - Лада кивнула в сторону двери, где, опираясь на евнуха, ждала Хюма.
- Наложницей, а не женой. - Голос Хюмы дрожал, чего с ней прежде никогда не случалось. Ее кожа приобрела неприятный желтоватый оттенок, а полное тело, которым она так гордилась, растаяло. Платье висело на ней, как на вешалке.
- Мама. - Мехмед встал, чтобы помочь ее усадить. - Тебе не обязательно было приходить.
- Конечно же, я пришла. Ты мой сын. Султан.
Лада ожидала уловить в ее тоне гордость или даже торжество, но Хюма произнесла эти слова так, будто от них у нее стало горько во рту.
- Твое будущее не вызывает вопросов, - настаивал Мехмед. - Ты остаешься здесь, во дворце.
- Мое будущее тревожит меня меньше всего. Нам нужно обсудить кое-какие планы. Мы помогли тебе занять трон. Теперь мы должны убедиться в том, что ты его удержишь.
Мехмед покачал головой и взял ее ладони в свои.
- Тебе не стоит об этом беспокоиться. Я хочу, чтобы ты занялась своим здоровьем.
Как будто не слыша его, она продолжала. - С Орханом мы пока ничего сделать не можем, но есть еще маленький Ахмет, твой сводный брат. Он - угроза, о которой не стоит забывать.
Мехмед отодвинулся от нее.
- Я отдам распоряжение, чтобы его отправили в имение за городом, где он будет в безопасности.
Хюма закашлялась. Что-то задребезжало и загрохотало между ее сморщенных грудей.
- В безопасности? Ты хочешь, чтобы твой ближайший соперник и претендент на престол оставался в безопасности?
- Он - ребенок.
- Таковым он будет не всегда. Вспомни об отце, о том, сколько лет он потратил на борьбу с братьями. Они едва не разорвали империю на куски. Нельзя допустить, чтобы подобное случилось с тобой и Ахметом!
Мехмед рассердился. Он отпустил ее ладони и встал.
- Никаких мы не существует, мама. Я отдаю себе отчет в опасностях, которое таит в себе будущее. Я сделаю так, чтобы Ахмет жил в безопасности - подальше отсюда, от всех, кому захочется использовать его против меня, подальше от своей несчастной матери Халиме и от всех, кто ставит его интересы выше моих собственных. Он будет расти заключенным. Прости, но я не хочу больше об этом говорить.
Лицо Хюмы дышало такой же яростью, как и лицо Мехмеда, и Лада вдруг поняла, как они похожи. В их лицах была сила, а в их глазах что-то такое, что пронзало все, на что падал их взгляд.
Затем Хюма поникла, отдавшись своей болезни и усталости.
- Хотя бы скажи мне, что у тебя готов план для Халиме. Найди ей хорошее применение.
Мехмед потер переносицу.
- Да, да. Скоро я с ней встречусь. Думаю, я отдам ее за Ишак-пашу. Я отправляю его в Анатолию, где он станет новым бейлербеем. Я хочу убрать его подальше от Халила. Вместе они слишком сильны.
- Это мудрое решение. Однако я все же считаю, что Халил послужил бы тебе лучше, будучи посаженным на кол. - Хюма встала и вытянула руку. Сопровождавший ее евнух поспешил к ней. - На твоем месте я бы поступила с маленьким Ахметом иначе. Но ты должен делать то, что считаешь нужным.
- Так я и поступлю.
Хюма ушла, и Мехмед вздохнул.
- Тяжело видеть ее такой слабой.
- По-моему, она никогда не была слабой. Она наводит на меня такой же страх, как и всегда. И… она права. - Губы Лады скривились. Ей было неприятно соглашаться с Хюмой. Ей даже было жаль Халиме. - Если Константинополь шантажирует тебя дальним кузеном, только представь, что они сделают, добравшись до родного сына Мурада. Халил попытается его использовать.
- Я буду держать его подальше от Халила. А к тому времени, как Ахмет подрастет, мы уже разделаемся с этим гнусным пашой.
- Визирем, - поправила его Лада. - Помни, это была идея Раду. Если бы ты послушал меня, Халил был бы мертв.
- Знаю, знаю. Но мы должны смотреть далеко вперед. Мы строим основу. Нужно учитывать каждый камень. Сначала мы разберем стену, которую возвел Халил, а потом уже уберем его самого. Иначе брешь заполнится новыми камнями, а стена будет по-прежнему на моем пути. Раду прав.
- А что мудрейший Раду думает об Ахмете? Кто он - камень или брешь, которая ставит под угрозу все здание?
Мехмед не ответил.
46
Придворный писец нервно барабанил перепачканными чернилами пальцами по своим ногам. Его голос дрожал, и он запинался, как будто разучился говорить.
- Вы хотите взглянуть на налоговые записи?
Лицо Мехмеда представляло собой маску терпения.
- Да. Я хочу видеть отчетность о налоговых поступлениях.
Раду было жаль клерка, над бровями которого скопился пот. Он подозревал, что этого мужчину еще ни разу в жизни не вызывали к султану.
- Какие налоги вас интересуют?
Мехмед не улыбался.
- Все.
- Вс… все?
- Все. Я хочу проследить путь каждой монеты, упавшей в казну, и каждой монеты, покинувшей ее. Я хочу видеть, что делает каждое государство и каждый город, кто за это отвечает, как они тратят мое золото и что могут мне предоставить в ответ. Хочу видеть жалованья. Довольствия. Платежи иностранным государствам. Платежи, сделанные вассальными государствами.
- Но… пройдут недели, прежде чем я соберу достаточно данных, чтобы все проверить, и это будет очень трудоемкий процесс.
- Тогда вам лучше к нему приступить. Прямо сейчас.
Мужчина выскочил из комнаты, как будто слова Мехмеда хлестали его по пяткам. Мехмед вздохнул и потер лоб.
- Мы потеряли так много времени! На то, чтобы навести порядок, у меня уйдут месяцы, а то и годы. Когда я думаю о том, как далеко бы продвинулся, если бы мой отец не вернулся на трон, если бы меня не отослали обратно в Амасью…
Раду чувствовал ярость Мехмеда, и язык прилип к его небу. Хотя они никогда об этом не говорили, Раду часто думал о том, не жалеет ли и Лада об их поступке. Возможно, имелся другой выход. Способ, который позволил бы Мехмеду остаться на троне в первый раз, когда он его унаследовал. Они были напуганы. Они были детьми. И они приняли решение, повлиявшее на будущее Мехмеда, не посоветовавшись с ним.
- Ты в порядке? - спросил Мехмед.
- Да! Да. Просто я нервничаю. Сегодня я встречался с Кумалом и Назирой.
- Почему ты из-за этого нервничаешь?
Раду внезапно осознал, что хотя они с Мехмедом встречались каждый день, они не вернулись к той легкости общения, которая была у них прежде, когда они рассказывали друг другу все. У Раду было слишком много тайн, которые он не мог позволить себе раскрыть. Поэтому он старался говорить как можно меньше. Это было легко. Мехмед всегда был окружен людьми. Даже сейчас в комнате присутствовали двое стражников и приземистый мужчина с толстыми пальцами, державший подставку для ног Мехмеда. Их присутствие не располагало к интимности, и если прежде это огорчило бы Раду, то теперь шло ему наруку.
- Я разве тебе не говорил? Кумал хочет, чтобы я женился на Назире.
Мехмед откинулся на спинку стула, как будто получив пощечину. Мужчина с подставкой для ног метнулся к нему, но Мехмед махнул рукой.
- Жениться на ней? Ты меня оставишь?
В груди Раду что-то затрепетало - то ли надежда, то ли ее более мрачная, более отчаянная сестра, отчаяние. Возможно, удивление и досада Мехмеда объяснялись ревностью.
- Мне нельзя жениться? Я знаю, что янычарам нельзя, но я не уверен, кем я здесь являюсь.
Лицо Мехмеда смягчилось.
- Ты - мой друг, а не раб. Если хочешь на ней жениться… - Мехмед умолк и посмотрел на Раду так пристально, что Раду стало трудно дышать.
- Я ее не люблю. - Слова вырвались из него, как галька в бурном ручье - холодные и дребезжащие. Он не знал, куда они приземлятся, но продолжил говорить. - Я о ней забочусь, и Кумал был ко мне очень добр. Но я не уверен, что я хорошая пара для Назиры. Она вполне может выйти замуж за кого-то выше званием и лучше устроить свою жизнь. А мой первый долг - мой единственный долг - всегда быть рядом с тобой. Этого у меня никто не отнимет.
Тебя у меня никто не отнимет.
Пожалуйста, подумал Раду, пожалуйста, пойми меня.
Мехмед распахнул глаза, задумался на мгновение и улыбнулся.
- Тогда решай сам. Кумал-вали - хороший человек. Я сделаю его Кумал-пашой. Ты волен поступать как хочешь, главное, чтобы Назира знала, что ты нужен мне.
Раду сжал кулаки за спиной, чтобы не видел Мехмед, так крепко, что стало больно.
- Никакое другое место меня не интересует.
Раду хотелось сказать еще многое, но слова застряли у него в горле. Раду знал, что если он начнет говорить, то не сможет остановить поток искренности, и он потопит его.
Поэтому он поклонился и вышел из комнаты, прерывисто дыша, с колотящимся сердцем.
Любовь - это чума.
***
Он встретил Назиру и Кумала в том же саду, в котором впервые увидел Мехмеда.
Когда они подошли, Раду стоял напротив фонтана и думал: если бы он не повстречал здесь плачущего мальчика, смог бы он полюбить Назиру?
- Раду!
Он обернулся, все еще плутая в прошлом, и обнял Кумала. Его друг сильно похудел. Затяжная борьба со смертью углубила тени под его глазами и провалы на щеках. Но он был жив.
- Я так рад, что у тебя все в порядке. - Раду легко обнял его и отпустил.
- Все это только благодаря тебе.
Раду повернулся к Назире. Поверх черных волос она надела розовый, как восход солнца, шарф. Внешние уголки ее темных, мягких глаз рвались вверх, придавая лицу приятно-насмешливое выражение. Ее губы были такими полными, что составляли почти круг, но она разделила их и улыбнулась.
- Раду.
Раду поклонился. Он был счастлив видеть ее, но не знал, как с ней обходиться. Если прежде их связывали легкие дружеские отношения, и они даже были как брат и сестра (как Раду представлял себе нормальных сестер, не таких, как Лада), то теперь их разделяла пропасть, и он не знал, что с ней делать - преодолеть ее или бежать от нее. Он хотел бы, чтобы она была ему сестрой. А она хотела большего.
- Какой интересный куст там, наверху, - указал Кумал, излучая радость. - Пойду, взгляну на него.
Раду не вынес бы, если бы остался сидеть у фонтана, поэтому он повел Назиру к каменной лавочке под раскидистым деревом. Его ветви оголились, готовясь к зиме. Они сели, скрытые от посторонних взглядов. Раду не знал, о чем говорить.
Глядя прямо перед собой, Назира произнесла.
- Я хочу за тебя замуж.
Ее прямолинейность обескуражила Раду, привыкшего к изворотливым беседам при дворе.
- Я… ты очень… видишь ли, я…
Она повернулась к нему и улыбнулась, положив ладонь на его руку.
- Раду, милый Раду. Когда ты смотришь на меня, в твоих глазах нет огня, нет голода. Я долго наблюдала за мужчинами и за тем, как они смотрят на женщин. Ты не смотришь на меня как на женщину, которую желаешь.
Бутон страха широко распустил свои лепестки.
- Ты очень красивая, я…
Она сжала его ладонь и покачала головой.
- Голод мне не нужен. Вот почему я выбрала тебя. Ты добрый и умный и ты… один. По-моему, тебе всегда придется быть одному. - В ее голосе звучал осторожный вопрос, а глаза всматривались в его в поисках правды, которую он не хотел, чтобы они там нашли. - Ты помнишь наш танец?
Раду покачал головой.
- На свадьбе Мехмеда и Ситти-хатун.
- Ах, да.
- Половина женщин в зале наблюдали за твоими движениями, жаждали твоего внимания, ожидали своей очереди. А ты не смотрел ни на одну из них. И тогда я все поняла. Я поняла, каково этого - смотреть на то, чем ты вроде бы должен хотеть обладать, и ничего не чувствовать. - Немного помолчав, она прошептала. - Я тебя понимаю.
Раду почувствовал, что его глаза наполнились слезами.
- Понимаешь?
- Понимаю. Став твоей женой, я буду ожидать с твоей стороны только дружбы. Больше ничего. - Она посмотрела на землю, и ее щеки порозовели. - И я попрошу тебя, чтобы моя служанка, Фатима, была со мной. Всегда.
- Фатима. - Раду откинулся назад, припоминая. Как взгляд Назиры всегда следовал за служанкой, куда бы она ни пошла. День, когда он застал их в саду, задыхающихся и возбужденных и растрепанных из-за того, что за ними гналась пчела.
Облако открыло солнце, и они окунулись в тепло и свет. Вместе с солнцем пришла удивительная ясность. Раду улыбнулся.
- Ты была счастлива, что тебя тогда, в саду, укусила та пчела. Тогда ты нашла свое счастье.
Она кивнула.
- Нашла. Пожалуйста, помоги мне его защитить. Позволь мне быть твоим другом, верным другом, который знает и любит тебя.
Раду прислонился лбом к ее лбу и закрыл глаза. Его помимо воли захлестнула волна зависти. Назира нашла свое счастье, и, чудесным образом, Фатима чувствовала то же самое. Но его горечь смыла искренняя любовь к Назире. У нее было то, чего, как он боялся, никогда не будет у него, и он сделает все, чтобы ей помочь.
- Назира, стать твоим мужем для меня - огромная честь.
Она рассмеялась от облегчения и, с трудом сдерживая слезы, обняла его за шею.
- Спасибо, спасибо, миленький Раду. Спасибо тебе.
Он нежно поцеловал ее в лоб.
Когда они подошли к Кумалу, он с тревогой посмотрел в ее заплаканное лицо, но потом увидел, что они держатся за руки.
- Брат! - Он обнял их обоих. Назира дрожала, улыбаясь и плача, а Кумал приступил к обсуждению свадебных планов.
- Мы можем пригласить султана! - предложил он.
- Нет! - выпалил Раду, слишком поспешно и слишком громко. Назира понимающе подняла брови. Раду едва заметно кивнул, так, что это движение уловила лишь она. Она сжала его руку, и он удивился, почувствовав, как это приятно, когда тебя понимают.
На этот раз Раду следил за тем, чтобы его голос звучал спокойно и беспристрастно.
- Он сейчас так загружен! Он будет чувствовать себя виноватым, если не сможет прийти. Лучше его не приглашать. Я попрошу его выделить мне имение поблизости, но не в городе. Поближе к тебе. Назира будет дышать свежим воздухом, а я легко смогу ездить из нашего дома к султану для выполнения своих обязанностей. Я бы хотел жениться со скромной церемонией и как можно скорее.
- Я тоже этого хочу, - слегка покраснев, сказала Назира, затмевая своим сиянием солнце.
Кумал добродушно рассмеялся.
- Судя по всему, вы оба прекрасно знаете, чего хотите.
- Знаем, - согласился Раду. Но иметь это было суждено лишь одному из них.
47
Жуткая усталость охватила Ладу. Тело с трудом двигалось, а голова отказывалась соображать. Николае прочесывал ряды янычар из Эдирне в поисках валашских рекрутов, чтобы забрать их себе. Штефан занимался обучением тех, кого они уже нашли. Петру и Матей были больны, и Ладе пришлось взвалить на себя двойную ночную смену. Теперь, наконец, рассвело, и она мечтала лишь о том, как бы поскорее добраться до постели.
Это было странно - стоять посреди комнаты Мехмеда и охранять его, пока он спал. Он умолял ее лечь с ним в постель, поддразнивал ее и флиртовал, но Лада напомнила ему о том, что она - единственное, что стоит между ним и ножом во мраке.
И что если он не замолчит и не уснет, то этим ножом воспользуется она.
Нести дежурство в его спальне было неудобно, как и наблюдать за ним во время коронации. Мехмед был здесь, рядом, но каким же он был далеким! Недостижимым. Его лицо во время сна, как и во время коронации, было чужим.
Только это и удерживало Ладу в течение самых долгих и одиноких ночных часов от того, чтобы не разбудить его - просто чтобы посмотреть, как изменится его взгляд, когда он увидит ее, как его губы станут выговаривать слова и озвучивать желания. Она любила ту, кем являлась, когда он смотрел на нее, желал ее. Но она ему не далась. И теперь, когда ее собственный сон был так близко, она с досадой обнаружила, что перед дверью в ее комнату стоит какая-то женщина.
- Лада? - Круглое лицо женщины было приветливо-сладким, как слива, как и ее губы. Ее глазам, слишком большим и водянистым, не доставало энергии и силы.
- Что?
- Это… это я. Назира.
Лада нахмурилась. Ее мозг отказывался соображать. Женщина выглядела знакомой.
- На свадьбе Мехмеда я танцевала с Раду.
- Все танцевали с Раду.
Девушка рассмеялась. Это вышло у нее так легко, как будто это был просто рефлекс мышц, которого Лада была лишена.
- Да, это верно. Раду обо мне не упоминал?
В глазах Лады мелькнула красная вспышка, все ее мускулы напряглись. Что это - какая-то проверка? Ловушка? Кто-то узнал о чувствах Раду к Мехмеду? Если про это пронюхает Халил, то попытается использовать себе во благо. Лада так просто брата не предаст.
- Раду и я редко разговариваем. Мы оба очень заняты.
- О, простите. Однако вы наверняка знакомы с моим братом, Кумалом.
Лада поняла, кто перед ней, и окончательно проснулась. Она никогда не обращала внимания на женщин, бесцельно слоняющихся при дворе, но Кумала она помнила. Кумала, вора душ. Мужчину, который доставил Раду к самому сердцу мусульманского бога.
- Я его знаю.
Видимо, не заметив озлобленности в голосе Лады, Назира улыбнулась.
- Судя по всему, Раду с вами еще об этом не говорил, но мы… мы завтра женимся.
- Вы завтра что?
- Мы решили совсем недавно, и нам захотелось пожениться быстро, без суеты. У нас так много других важных дел, и Раду должен помогать Мехмеду.
Лада пошатнулась, как будто спешилась после долгой прогулки верхом, и земля продолжала под ней колебаться.
- Он женится на тебе.
- Мы не стремимся соблюсти все традиции, но сегодняшний день я хотела бы провести в купальнях с моей кузиной и тетей. И с вами, разумеется. Вы - его единственный член семьи. - Выражение смущения и ужаса на лице Лады она ошибочно приняла за невысказанный вопрос о ванных. - Таков обычай - проводить день перед свадьбой в купальнях. Раду зарезервировал для нас одну из дворцовых купален, так что нас никто не побеспокоит. И я надеялась, что, раз уж мы станем сестрами, вы к нам присоединитесь.
Что это была за женщина? Вначале ее брат передал душу Раду чужому богу, а теперь, когда Раду стал ухом султана, она налетела на него, чтобы жениться? Лада знала, что Раду ее не любит, и подозревала, что ее брат неспособен любить никого кроме Мехмеда. Зачем же он согласился на этот брак? Неужели у них есть над ним какая-то власть, неужели они его шантажируют?
Если с помощью Раду Назира надеялась подобраться к Мехмеду, Ладе потребуется как можно больше информации. Она будет работать утонченно, как Раду. Он был не единственным, кто мог играть в эту игру. Она заскрипела зубами и притворно улыбнулась:
- Дай мне пару минут, чтобы переодеться.
***
Лада следовала за Назирой по аллее, над которой аркой изгибались темно-зеленые виноградные лозы, блестящие и невосприимчивые к первым зимним заморозкам. Она ни разу не бывала в купальнях, предпочитая мыться в интимной обстановке, а не проводить время в компании других женщин. Снаружи здание выглядело простым, даже аскетичным. Но как только они зашли внутрь, перед ними открылся новый мир. Повторяющийся цветочный мотив выкрашенных вручную изразцов поднимался по стенам к потолку в ярко-красных и желтых тонах, с темно-синими акцентами.
Высоко расположенные окна впускали свет, который прорезывал пар, клубами висевший в воздухе. Назира радостно поприветствовала нескольких женщин, они обменялись поцелуями. Кажется, все были очень рады и удивлены, отмечая, с какой скоростью совершилась помолвка и как повезло Назире, заполучившей самого красивого мужчину в Эдирне.
Ладе стало интересно, что разобьется первым - ее череп или изразцовые плитки, если она начнет биться о них головой.
Ее улыбка по ощущениям напоминала агонию.
Слуга проводил женщин в приготовленную для них часть здания, с ковриками для одежды и длинными, мягкими покрывалами, чтобы заворачиваться в них во время раздевания. Лада замешкалась в задних рядах, не понимая, как Раду удавалось общаться так непринужденно. Что ей теперь делать - включиться в разговоры или оставаться незаметной и просто слушать?
Другие женщины легко выскользнули из одежды, смеясь, разговаривая и чувствуя себя совершенно расслабленными. Они не стыдились своих тел и ничуть не смущались. Когда почти все женщины опустились в воду, Лада поспешно сдернула с себя одежду, спрятав под ней кожаный мешочек, который носила на шее. Потом тут же погрузилась в купальню, чтобы не проходить вдоль нее голой.
Она стояла в воде, крепко обхватив руками грудь и надеясь, что кто-нибудь очень быстро произнесет что-то жизненно важное, и она сможет уйти.
Вода и правда хорошо подействовала на ее изможденные и напряженные мышцы, но она чувствовала себя более чем голой. Она ощущала себя выставленной напоказ и жутко ранимой. Она страстно хотела иметь при себе оружие, кольчугу, хоть что-то, что бы стояло между ее кожей и остальным миром.
Лада медленно подошла к другим женщинам. Ее волосы плыли за ней, как хвост. Но вместо того чтобы говорить о пользе Раду в столице или его связях с Мехмедом, женщины говорили о его глазах. Улыбке. Очаровании и доброте. У каждой из них находилась история о том, как Раду помог им или кому-то из их знакомых. Или просто одарил уместной шуткой, захватывающей историей, поразительным мгновением великодушия.
Острая боль в груди Лады напомнила ей о том, как она тоскует по Раду. Как ей его не хватает. Она не знала мужчину, о котором они говорили, и подумала, что ей хотелось бы с ним познакомиться.
Возможно, она ошибалась. Возможно, Раду любил Назиру. Возможно, его чувства к Мехмеду перешли в другое русло и устремились на эту миловидную пустую девочку. Очевидно, Лада не знала его так хорошо, как его знал весь город.
Но нет. То, как Раду смотрел на Мехмеда и как упорно держался рядом с ним - все это не изменилось. Остальной мир был для Раду лишь дополнением. Значение имел только Мехмед.
Когда-то значение для него имела Лада. Как она это утратила?
Назира рассмеялась, и Лада вспомнила. Кумал дал ее брату молитву и забрал его. А теперь на него претендует и Назира. Она подвинулась ближе к девушке, которую от нее частично закрывали две широкоплечие тетушки.
- Мы поделимся с тобой парой секретов, - сказала одна, шепелявя в том месте, где у нее не хватало переднего зуба, - чтобы красота Раду не пропала даром.
Другая тетка многозначительно рассмеялась.
- Красота не поможет, если он окажется плохим учеником.
- Тшшш! - сказала Назира, покрасневшая то ли от жаркой ванны, то ли от смущения. Она закрыла лицо ладонями и покачала головой.
- Ой, да ладно уж, ты скоро станешь женой! Ты должна знать, что мужья совершенно бесполезны, если только у них нет четкой инструкции. Особенно в том, как доставить удовольствие женщине.
Лада отпрянула назад, чувствуя себя неловко, как никогда в жизни. Если они сейчас заговорят о змеях и садах, о том, что женщина ответственна за то, чтобы обеспечить безопасную гавань мужскому семени…
- Пожалуйста, тетушки, вы ее пугаете! - вступилась за Назиру одна из замужних кузин, хотя она тоже смеялась, совершенно не смущаясь затронутой темы. - Подождите, когда пройдет ее первая брачная ночь, и она немного расслабится. Тогда и расскажете ей, как доставить удовольствие мужчине и как получить свое удовольствие женщине.
- Вот так да! - воскликнула шепелявая тетка. - Сколько времени прошло после твоей свадьбы, прежде чем ты пришла ко мне, заплаканная, и пожаловалась, как ты несчастна из-за его ночных потуг?
Кузина рассмеялась.
- Пять жутких лет. Двое орущих младенцев, которых я подарила ему, не получив взамен ни одной ночи удовольствия. Ты права, бедной Назире я такого не пожелаю.
Назира плеснула на них водой.
- Хватит! Если у меня возникнут вопросы, я напишу вам деликатное письмо. Я верю в щедрость Раду и в его способности.
Лада закашлялась, и все головы повернулись в ее сторону.
- О, Лада! Прости! - воскликнула Назира. - Нам не следовало забывать о том, что Раду - твой брат.
Пробормотав что-то похожее на извинение, Лада побежала к своему коврику, натянула одежду прямо на мокрое тело и аккуратно надела на шею мешочек. Ничего полезного для себя она в этой купальне не найдет.
Но когда она спешила в свои покои, и шаровары липли к ее ногам, в голове продолжала звучать фраза, откровение, которое было дороже любого политического заговора: женщина может получать удовольствие, как и мужчина.
***
- Он женился на ней? Уже? - Мехмед встал, потом сел обратно, потом снова встал. - Но мы говорили об этом всего три дня назад! И он даже не хотел на ней жениться! Он попросил выделить ему скромное имение, но когда я согласился, я не думал… Женился?
- Видимо, все меняется. - Лада пыталась затащить Раду в угол и поговорить с ним до свадьбы, но он ее к себе не подпустил. Он смотрел на нее огромными глазами, глупо улыбался и просто повторял снова и снова, что Назира станет отличной женой. Лада была вынуждена наблюдать за церемонией, проходившей на турецком языке. Раду отдался не только другому богу, но и другому языку.
Во время церемонии Назира смущенно улыбалась. Рядом стояла ее служанка. В конце Раду и Назира едва прикоснулись друг другу, как двое невинных детей, игравших в женитьбу. Лада была приглашена на празднование в городской дом Кумала, но она боялась, что не сможет вести себя воспитанно. Только не с этим мужчиной. Никогда.
Раду только успел кивнуть и пожелать ей удачи, как она сообщила ему, что уходит. И теперь он был женат.
- Это не имеет никакого смысла, - сказал Мехмед. - Что Кумал-паша получит от союза с Раду?
Лада фыркнула.
- Разве это не очевидно? Кумал теперь паша. Раду пользуется твоим расположением. Кумал хочет быть ближе к тебе. Нужно за ним понаблюдать.
Мехмед покачал головой.
- Кумала с Халил-пашой ничто не связывает. Я проверил все налоги и счета вилайета Кумала. Его дела безупречны. Он и его люди вели себя достойно во время осады Скандербега. Он знает, что я ценю его и доверяю ему, и он уважает меня, не надеясь извлечь из этого никакой выгоды. Но Назира - его младшая сестра. Возможно, он ее балует и потому позволил ей самой выбрать себе пару.
Ладе не хотелось, чтобы это оказалось правдой. Ей хотелось, чтобы за этим стояла темная цель, чтобы у нее появилась причина их ненавидеть, повод их наказать. Но Раду был умен. Если бы он оказался в беде, то обратился бы к Мехмеду, если не к Ладе.
- Может быть… может, она и правда его любит. - Лада знала, что Раду Назиру не любит. Не исключено, что это делало его счастливым и могло бы пойти ему на пользу - возможность сосредоточиться на ком-то другом кроме Мехмеда.
Мехмед покачал головой.
- Конечно, она его любит. Его полгорода любит. Но в том, что он согласился, нет никакого смысла. Он ее не любит.
Лада посмотрела на него, пытаясь понять, есть ли в его словах дополнительный смысл, дополнительное знание, но так и не разобрала.
Он смотрел на стену, погрузившись в свои мысли.
- И она не сможет сделать его счастливым.
Лада вспомнила разговор в купальне.
- А как насчет Назиры?
- Гмм? - Мехмед, наконец, посмотрел на нее, но все еще отсутствующим взглядом. - Что насчет нее?
- Почему это ее обязанность - сделать его счастливым? А что Раду сделает для того, чтобы осчастливить ее?
Он пренебрежительно махнул рукой.
- Быть ее мужем. Обеспечивать ее. Дать ей… детей. - Он поджал губы, как будто это слово было неприятным на вкус. Как будто он сам не сделал того же самого.
- Дети - ее награда за то, что она его терпит?
- Терпит его? Да ей несказанно повезло!
- Признайся, - сказала Лада. Ее мысли о змеях и садах, о семени и долге теперь помутнели из-за окутанных завитками пара, невероятных картин того, как получить наслаждение помимо поцелуев. - Что ты делаешь, чтобы доставить удовольствие твоим женщинам?
Губы Мехмеда стали напряженными, а глаза проницательно прищурились.
- Мои женщины? О чем ты говоришь?
- Твой гарем. Они существуют для того, чтобы служить тебе. Они дарят тебе сыновей. - Она выплюнула это слово. - А что ты делаешь для них?
- Я не желаю обсуждать это с тобой. Ты же знаешь, что я должен…
- Я говорю не о том, что ты должен! Они тебе нравятся? Ты их любишь? Которая из них твоя любимица?
- Я не знаю! Они… это другое! Это как человек, который носит за мной стул. Он не приятен мне и не неприятен. Он здесь, чтобы выполнять определенную работу. Почему ты об этом заговорила?
- Потому что я хочу узнать, задумывался ли ты когда-нибудь, хотя бы раз, о том, чтобы доставить удовольствие им! Или же это просто сделка, часть работы султана? Они для тебя как стулья?
Его брови соединились, на лице появилось страдальческое выражение.
- Какой ответ ты хочешь получить, Лада? Какой тебе больше понравится?
Она дала задний ход.
- Не знаю.
Он шагнул вперед, сократив расстояние между ними, глядя в пол и произнося слова непривычно неуверенным тоном. - Если бы ты захотела… я бы сделал все, что ты захотела, все, что тебе нужно для того, чтобы мы были вместе. Все, что угодно…
Раздался резкий стук, и Николае распахнул дверь. Лада виновато отскочила от Мехмеда. Николае усмехнулся, почуяв атмосферу в комнате.
- Нам не нужно менять стражу еще целый час, когда ты будешь сопровождать меня до королевской казны, - огрызнулся Мехмед, садясь на место.
Николае глубоко поклонился.
- Мое предвкушение так сильно, что я физически не способен ждать так долго. Но я пришел не за вами, отец мой. Лада, у меня для тебя сюрприз. Идем!
- Принеси его сюда, - нахмурился Мехмед.
Николае пожал плечами, но испуг на его лице не смог скрыть ликования, когда он вышел за дверь.
В комнату вошел мужчина, широкоплечий, неторопливый и коренастый, как бочка. На нем был костюм янычара. Лада уже собиралась закричать на Николае, что новый рекрут не стоил того, чтобы прерывать ее разговор с Мехмедом, когда она увидела то, что не в силах была скрыть никакая шапка.
Два оттопыренных уха, как ручки кувшина.
Она улыбнулась так, будто вся Валахия протянула к ней руку, маня ее домой.
- Лада, - сказал Богдан.
Она побежала и бросилась на него. Он уверенно обхватил ее талию руками и закружил по комнате. Она зарылась лицом в его шею, не в силах поверить, что это происходит на самом деле. Богдан, ее Богдан, потерянный для нее так много лет назад.
Живой. Здесь. Ее.
- Кто ты? - спросил Мехмед.
Не опуская Ладу на пол, Богдан ответил голосом, который был гораздо ниже того, что она знала, но таким родным, что она снова почувствовала себя ребенком.
- Я ее муж.
Лада рассмеялась и шлепнула его по затылку. Он отпустил ее, но она продолжала держать руку на его плече. Ей хотелось убедиться, что он настоящий и не собирается никуда уходить.
- Не уверена, что наш брак к чему-то обязывал. - Она взяла его ладони в свои. Его короткие пальцы были покрыты мозолями, лицо стало более широким, а черты более привлекательными. Он был крепким, здоровым и сильным, точно таким, каким она его себе и представила бы, позволь она своему сердцу это сделать.
- Не могли бы вы, пожалуйста, все объяснить? - спросил Мехмед. Его лицо было таким же ледяным и ровно подогнанным, как плитки на полу.
- Это Богдан. Мой самый старый друг. Его мать была моей няней, и мы росли, издеваясь над ней и Раду. Наши пути разошлись очень давно. Я думала, что потеряла его навсегда! О, Богдан! - Она прикоснулась ладонью к его щеке, укололась о щетину и вспомнила, сколько времени они потеряли.
- Ты понятия не имеешь, сколько Богданов я перебрал, пока не нашел нужного, - заметил Николае.
Лада не смогла сдержать улыбки.
- Спасибо.
- Он станет отличным дополнением к нашим войскам. Он достаточно большой, чтобы усесться на Петру, когда тот станет слишком назойливым.
- Значит, вы закончили? - спросил Мехмед, подняв бровь.
Улыбка Лады потухла. Да что это с ним такое? Почему он не видел, как она счастлива, воссоединившись с Богданом? Она поймала его взгляд, когда он метнулся к тому месту, где на плече Богдана все еще лежала ее рука.
Не убирая руки, Лада вызывающе вскинула голову.
- Богдан, это Мехмед, султан.
Богдан поклонился, как было принято, но в его движениях было что-то такое, что сделало его поклон похожим на отговорку. Как будто он и так собирался поклониться, а Мехмед случайно оказался поблизости.
Лада потянула его за руку.
- Идем, я покажу тебе…
- Я хочу, чтобы ты сопроводила меня к казне, - сказал Мехмед.
- Что?
- Там есть некоторые счета, о которых мне хочется узнать твое мнение.
- Но Николае…
- Николае сможет показать… Богдану, не так ли?.. где расположены казармы. Идите сейчас же.
- Нет! Пусть они остаются.
Богдан стоял неподвижно. Его лицо не выдавало никаких эмоций. Глаза Николае предупреждающе расширились.
- Лада, - прошептал он одними губами.
Она поняла, что просила их напрямую проигнорировать приказ Мехмеда. Ее Мехмеда, но их султана, их «отца». Если бы они ей повиновались, их могли бы убить за измену. Она знала, что Мехмед так не поступит, но не могла просить Николае и Богдана исполнять ее требование, а не требование Мехмеда.
- Идите, - процедила она сквозь зубы. - Увидимся позже.
Она посмотрела им вслед, а потом всю дорогу до сокровищницы шла на пять шагов впереди Мехмеда. Она кипела от гнева.
- Лада, - сказал он.
Она не обернулась.
Когда они дошли до казны, Мехмед погрузился в холмы пергамента: квитанции, накладные, договора. Она стояла у двери и делала вид, что караулит опасность, а на самом деле направляла всю свою энергию на то, чтобы просверлить Мехмеду спину.
Наконец, служители ушли.
- В чем дело? - спросила Лада.
- Ты о чем? - спросил Мехмед, не поднимая головы.
- Ты притащил меня сюда, хотя знал, что я не хотела идти. Я не видела Богдана много лет - считала, что он погиб - а ты решил, что сопроводить тебя к казне для меня сейчас важнее?
- Прости, но знакомство с твоим мужем застало меня врасплох.
Лада ответила, брызгая слюной:
- Он не… это была детская игра. - Она посмотрела на него сверху вниз. - К тому же, ты не в том положении, чтобы жаловаться. Как поживает Ситти-хатун?
Мехмед сорвался со стула и схватил ее за плечи прежде, чем она успела пошевелиться. Она напряглась, но его лицо смягчилось, его хватка ослабла, а одна рука поднялась, чтобы прикоснуться к ее лицу.
- Прости. Я не видел тебя такой счастливой целых… Я удивился, вот и все. Я не знал, как реагировать. Я рад, что ты нашла своего друга.
Лада кивнула, все еще настороженная.
- Иди, поговори с ним, нагони время. А потом, вечером, приходи в мои покои на ужин, и обо всем мне расскажешь. - Он улыбнулся, и у нее не было времени разглядеть, была ли это искренняя улыбка или улыбка султана, поскольку он наклонился и прижался губами к ее губам. Мягкая настойчивость его губ пленила ее, и она ответила на поцелуй.
Они не оставались наедине с тех пор, как вернулись в Эдирне. Ее руки и губы дали ей понять, как она по нему изголодалась. Он отступил назад к стулу, сел на него и притянул ее к себе. Она села к нему на колени и обхватила его ногами. Она чувствовала, как ускоряется пульс на его шее, по мере того как он прижимает ее все ближе к себе. Его руки блуждали по ее телу, оставляя на нем ожоги и переходя на новое место сразу после того, как она успевала осознать, где они только что были.
Стук в дверь Лада услышала как будто сквозь воду, и потребовалось еще несколько мгновений, прежде чем она поняла, что это означает.
Она отпрянула, задыхаясь.
Мехмед зло улыбнулся и поправил на ней тунику.
- Тебе надо идти.
- Мне надо идти, - эхом повторила она.
- Увидимся вечером.
Она плыла в красной дымке желания, размышляя о том, какого наслаждения можно достичь, если твой партнер этого хочет. Пройдя один коридор, она все же вспомнила о Богдане. Заподозрив, что Мехмед сделал это специально, чтобы убедиться, что она будет думать только о нем, она побежала в то крыло дворца, где жили ее мужчины.
Она бегала из комнаты в комнату. Их ряды сильно пополнились благодаря усердию Николае, и она встретила на своем пути много незнакомых лиц, пока, наконец, не нашла нужную комнату.
Николае стоял и непринужденно беседовал с Богданом, пока тот раскладывал вещи по пустым полкам шкафа.
Лада замерла на пороге. Восторг от первой встречи улегся, и теперь она не знала, как к нему обращаться. Они больше не были детьми, которые вместе росли. Каким он стал за последние годы?
Какой за последние годы стала она?
Она окоченела от внезапного ужаса, представив себе, что бы Лада, оказавшаяся здесь впервые, подумала о нынешней Ладе.
Богдан взглянул на нее без всякого выражения.
- Так вот, значит, какую жизнь ты себе здесь устроила. - Хотя в его тоне не было ни нотки осуждения, Лада ощетинилась. Она не обязана извиняться. Ни перед Богданом, ни перед собой прежней.
- Да. Я руковожу лучшими войсками во всей империи.
- Я вижу. И ты отвечаешь перед султаном.
Она скрестила руки на груди.
- Я отвечаю перед самой собой.
- Тогда почему ты все еще здесь? Почему не возьмешь, что сможешь унести, и не уйдешь отсюда? - Он напряженно всматривался в ее лицо, как будто пытаясь отыскать в нем то, чего там уже не было.
- Я… это не так просто.
Николае криво усмехнулся, и его шрам сморщился.
- Мы уже собирались уйти, однажды. Но она передумала.
- Я не передумала! Я осталась из других соображений. Кроме того, если бы мы тогда ушли, ты бы оказался здесь, а меня бы уже не было. Как бы мы нашли друг друга снова?
Богдан кивнул, проглотив эту правду так легко, как пес проглатывает брошенную ему кость.
- Тогда давай уйдем сейчас.
- Куда?
- В Валахию.
- Я не могу туда вернуться. Мой отец меня продал, Богдан. Он привез меня сюда и использовал мою жизнь для того, чтобы купить свой трон. Там для нас ничего нет. Я никогда не вернусь к своему отцу. - Сколькому бы и ни научилась, какой бы сильной, умной, жестокой или любимой ни стала, - ее отец продолжал управлять ее жизнью. - Лучше султан, чем мой отец, - прошептала она.
- Отцы не живут вечно, - сказал Богдан, вздрогнув. Но для слова отец он использовал турецкое слово. Слово, которым янычары называли султана.
48
Возвращаясь в город после короткого свадебного отпуска, Раду проходил мимо хрупкого на вид, самого юного солдата из отряда Лады. Что-то в нем зацепило Раду. Его лицо было таким мягким, а тело таким неуклюжим. Он казался здесь лишним.
Большинство людей Лады Раду не интересовали, но он не мог не соглашаться с тем, что они - лучшие защитники Мехмеда. В каждом из них присутствовала порция дикой и беспощадной решимости, составлявшей суть его сестры. Порой Николае или кто-то из солдат приветствовал Раду на валашском. Он всегда отвечал по-турецки.
Мехмед сидел и слушал, как Ишак-паша говорит о состоянии финансов в регионах Амасьи и Анатолии, куда его вскоре должны были направить бейлербеем, местным управляющим. Раду сказал Мехмеду, что Ишак-пашу и Халил-пашу нужно разделить, и Мехмед его послушал. Раду не терпелось узнать, что решили за несколько дней его отсутствия. Он так тревожился и так хотел скорее вернуться, что Назира и Фатима подшучивали над ним, глядя, как он то и дело оглядывается по пути в Эдирне.
Раду посмотрел на Мехмеда. В его глазах он заметил странную тоску и печаль, но она ушла так же быстро, как и появилась, и он продолжал кивать.
Справа от Мехмеда находился Халил-паша. Великий Визирь Халил, напомнил себе Раду.
Как только Ишак-паша умолк, Мехмед поднялся.
- Раду? Так быстро вернулся? Как ты смог оставить свою милую невесту?
Раду разрумянился от смущения. Робкая, понимающая улыбка была уже не более, чем игрой мышц, но Раду к этому привык.
- Благодарю тебя, султан, за красивое имение. Моя жена не помнит себя от радости, и ей не терпится превратить его в наш дом. Я лишь путался у нее под ногами, и меня выгнали до тех пор, пока она не сделает все так, как ей угодно.
Мужчины понимающе рассмеялись. Кумал мягко улыбался. Раду в очередной раз задумался о том, известна ли ему истинная причина его женитьбы на Назире. Но у него не хватало смелости спросить. Если Кумал ни о чем не догадывается, то что он подумает о Раду, узнав об этом?
Мехмед указал на стул рядом со своим. Раду сел, мечтая о том, чтобы расслабиться и закрыть глаза.
Дом был уютным. Уединенное имение, достаточно большое, чтобы в нем разместилась женщина со служанкой. Неподалеку - деревня, в которой можно было приобрести все, чем их не обеспечивал сад и скотный двор. Назира плакала от счастья, когда за руку с Фатимой переходила из комнаты в комнату. У Раду была отдельная спальня, теплая и светлая. Он сомневался, что в нее будет наведываться кто-то, кроме него. Назира была ему дорога, но ее счастье было настолько полным, что угрожало загубить его душу. Он не хотел, чтобы зависть бросала хоть какую-то тень на ее жизнь с Фатимой. А ему находиться так далеко от Мехмеда было невыносимо.
Так же, как теперь было невыносимо находиться так близко к нему.
Подошедший к двери паж прервал обсуждение планов по урожаю. Мальчик поклонился, дрожа всем телом, и доложил о прибытии посланника из Константинополя.
Брови Мехмеда взлетели вверх, но это так и осталось единственной его заметной реакцией. Другие мужчины в комнате ахнули от изумления и стали приглушенно перешептываться. Многие страны присылали посыльных с подарками или поздравлениями, но увидеть послан из Константинополя они никак не ожидали.
Мехмед незаметно взглянул на Раду. Раду кивнул в сторону Халила.
Мехмед повернулся к Халилу и спросил непринужденно и легко.
- Что бы вы мне посоветовали? Принять их незамедлительно или заставить ждать?
Халил выпятил грудь, как крошечная птаха, щебетаньем провозглашающая свою важность для этого мира.
- Полагаю, будет мудрее принять их прямо сейчас, султан.
- Отлично. Проводите их сюда.
Вошли трое мужчин. На них были красные сапоги и одежда из парчи ярко-желтого, синего и зеленого цветов, каждый слой которой предусмотрительно обнаруживал под собой следующий слой, в безвкусной демонстрации богатства. Это была очень дорогая и аккуратно простроченная одежда, символ статуса. Очевидно, византийцы делали все, чтобы за один раз показать максимальное количество нарядов. Их головы покрывали огромные, похожие на паруса шляпы, и каждый мужчина что-то держал в руках.
Халил встал.
- Представляю вам султана, Тень Бога на земле, Славу Османской империи Мехмеда Второго.
Трое мужчин уважительно поклонились, хотя и не сняли шляп.
- Мы прибыли от Константина Одиннадцатого Драгаша Палеолога, императора Византийского, Цезаря Рима, с подарками и прошениями.
Им предложили пройти дальше. Подарок Мехмеду в честь его восхождения на трон представлял собой инкрустированную драгоценными камнями книгу, красиво украшенную узорами из золотых листьев. Полюбовавшись ею, Мехмед передал книгу Раду.
Как всегда, Раду восторженно задрожал, открывая книгу. В замке Тырговиште книг водилось немного, а богатая Османская империя могла похвастать огромной коллекцией книг. Этот том, написанный на латыни, рассказывал историю святого Георгия, убивающего дракона.
Эту историю Раду знал с детства. Праведный рыцарь, блуждающий по языческой земле, обнаружил королевство, которое держал в страхе злобный дракон. В тот день жребий пал на королевскую дочь - ее предстояло скормить дракону. Поклявшись ее спасти, святой Георгий вступил в схватку с драконом и приручил его. Он отвел принцессу и дракона обратно в город и держал все королевство в заложниках под угрозой смерти, пока все его жители не обратились в христианство. Выполнив свою святую миссию, святой Георгий наконец убил дракона.
Эта книга была умело завуалированной угрозой. Раду поднял взгляд на посланников и увидел одного из них, юношу с чистыми серыми глазами. Юноша пристально смотрел на Раду, а заметив его взгляд, вспыхнул и отвернулся.
- Какой интересный выбор книги, - с довольным видом заметил Мехмед.
Письмо от Константина зачитали вслух, и слова в нем были такими же вычурными и витиеватыми, как обложка книги. Вначале Раду пытался вникнуть в смысл письма, но в нем было так много похвалы, что вскоре он потерял интерес и позволил убаюкивающим фразам проноситься мимо ушей. Письмо напоминало службу в церкви его детства - влюбленной в свой голос, холодный и недостижимый.
И снова он заметил, что на него смотрит юноша с серыми глазами. Раду не знал, что это значит. Может быть, юноша тоже пытался внимательно слушать, как и Раду.
Затем имя Орхан вырвало его из странного обмена пристальными взглядами, которым он забавлялся.
Константин не стал тянуть время и напомнил Мехмеду об угрозе со стороны его претендента на трон. Хуже того, он имел наглость попросить Мехмеда повысить выплаты Константинополю за содержание Орхана.
Мехмед сидел, подперев голову рукой и ожидая, пока главный посыльный не закончит читать письмо.
- Вот это да! - сказал он так спокойно, будто говорил о погоде. - Создается впечатление, что Орхан - дорогой гость.
Никто не засмеялся. Напряжение в комнате стало почти осязаемым, как будто все вдохнули и отказывались сделать выдох. Посыльные побледнели. Самый молодой из них теперь уставился в одну точку на стене. Их лица сохраняли бравое выражение, но под шляпами сверкал пот, предательски показывая, как сильно они нервничали, придя к новому султану с таким требованием.
Мехмед повернулся к Халилу.
- У вас больше опыта отношений с Византией, чем у меня. Это требование законно?
Халил поднял дрожащую руку и прикоснулся к своей брови.
- Да. - Он кивнул сам себе, как будто подбадривая свой голос звучать более уверенно. - Да, я думаю, что условия вполне разумные. Если мне позволено дать совет вашей светлости, я бы сказал, что нам следует выполнить эту просьбу. Будет гораздо лучше, если Орхан останется там, где он есть, а мы продемонстрируем Константинополю свою преданность.
Мехмед повернулся обратно к посыльному.
- Отлично. Халил, мой уважаемый визирь, позаботится о том, чтобы вы удобно расположились здесь на ночь. Завтра мы отправим вас домой с новостями для нашего союзника, Константина, открывая новую эру добрых отношений между нашими великими империями.
На этот раз поклоны посыльных были менее формальны, а их движения быстры и резки от облегчения. Сероглазый юноша в последний раз поймал взгляд Раду. Быстрая загадочная улыбка скользнула по его губам. Раду ощутил где-то внутри ответное волнение. Затем Халил вывел посыльных в коридор. За ними следовали его главные советники.
Раду потряс головой, пытаясь прояснить свои мысли. Он все никак не мог нагнать то, что пропустил, отдыхая за городом. А эти перемены предвещали большое и интересное развитие событий.
Мехмед отпустил почти всех, оставив подле себя Раду, Кумала, Ильяша, предводителя сипахов в Эдирне, и Казанци Догана. По совету Раду Мехмед решил до поры до времени не трогать Казанци Догана. Они знали, что его можно подкупить, а им нужен был любой союзник, какого они могли заполучить.
Откинувшись на спинку стула и вытянув руки за головой, Мехмед зевнул.
- Друзья мои, - сказал он, - я бы хотел обсудить с вами наше морское ведомство.
- Какое морское ведомство? - спросил Раду.
- Именно так. - Улыбка Мехмеда напоминала хищную рыбу, разрезающую воду. - Принесите мне отчеты о кораблях, которые у нас есть, и, что еще важнее, о кораблях, которых у нас нет. И сделайте это тайно.
Мужчины были достаточно благоразумными, чтобы с помощью мимики скрыть свое любопытство.
Мехмед отпустил их, приказав солдату Лады ждать за дверью. Как только они остались одни, тоска и боль, которые Раду увидел, едва войдя в комнату, снова вернулись на лицо Мехмеда.
- В чем дело? - спросил Раду, пытаясь побороть страх. - Ты злишься на меня? Прости, что я не предупредил тебя о свадьбе. Я сам не понимаю, как это произошло так быстро. Но Назира…
- Нет, нет. Дело не в этом. Я рад за тебя. - Мехмед рассеянно ходил взад-вперед. - Она очень мила, и вместе вы - отличная пара. А ты по-прежнему будешь со мной. - Он остановился и поднял глаза. В глубине его глаз мелькнуло опасение и печаль. - Ты будешь по-прежнему здесь.
- Конечно.
- Я завишу от тебя. Я доверяю тебе так, как никому другому.
Раду улыбнулся и поднес ладонь к сердцу.
- А я тебе.
- Ты помнишь юношу из твоего детства? Друга Лады? Богдана?
Раду сморщился от отвращения.
- Да. Они постоянно надо мной издевались. Он был болваном.
Мехмед нахмурился.
- Он здесь.
- Что? Здесь?
- Николае нашел его.
Грудь Раду сжалась от ужаса, и он вдруг снова стал восьмилетним мальчишкой, слишком робким, слишком плаксивым, слишком легкой добычей. Богдан заставлял его надевать нянин платок, насмехаясь и повторяя, что если Раду ее так сильно любит, то вполне может ею стать. Но хуже всего был страх, что, няня, что бы ни случилось, всегда будет любить Богдана больше. Как бы сильно Раду не мечтал о другом, Богдан оставался сыном няни, а Раду - ее подопечным, ее обязанностью.
Тот день, когда Богдана забрали, был одним из самых счастливых дней его детства, поскольку он подарил ему неограниченный доступ к сердцу няни.
И к сердцу Лады.
Но сейчас Лада ему не принадлежала, и уже долгое время. У нее был Мехмед. А теперь и Богдан к ней вернулся. От паники Раду стало трудно дышать.
- Я его ненавижу. - Раду съежился, понимая, что следовало бы более тщательно подбирать слова. Но на лице Мехмеда отразилось торжество, как будто он был с ним полностью согласен.
Затем Мехмед снова резко дернулся с места и отошел от Раду.
- У меня новости из Валахии. Они пришли с опозданием, когда я уже стал беспокоиться, почему не получаю оттуда подарков и посыльных в связи с моей коронацией. - Он прекратил ходить туда-сюда. - Ваш отец скончался.
Раду понял его слова, но в них не было смысла. Он потряс головой, пытаясь ее прочистить. Его отец. Громкий смех наполнил комнату, и лишь приложив пальцы к своим губам, Раду понял, что смеялся он.
- Знаешь, я даже не могу вспомнить, как он выглядел. Только помню, что я чувствовал.
Мехмед взял Раду за руку.
- И что же ты чувствовал?
- Как будто я - ничто. - Раду не мог отвести взгляда от руки Мехмеда на его руке. - А теперь он - ничто.
Несколько секунд Мехмед молчал. Раду знал, что он должен горевать или задавать вопросы, но он не испытывал ничего, кроме громадного облегчения. Влада в этом мире больше не существовало, и Раду не считал, что это плохо.
- Тебе хочется узнать, как это произошло?
Раду хмыкнул в знак согласия.
- Это был Хуньяди, по наводке бояр. Мирчу они тоже убили.
- Бедный Мирча. Я уверен, что это его очень разозлило.
Лицо Мехмеда приблизилось к лицу Раду, помешав ему смотреть в потолок. Его брови озабоченно сдвинулись.
- Ты в порядке?
Раду приложил ладонь ко лбу, радуясь такой непривычной легкости.
- По-моему, да.
- Я говорю тебе об этом потому… потому что ты - наследник престола. Ты - следующий в очереди. И, как султан, учитывая, что Валахия - вассальное государство, если это то, чего ты хотел…
Раду почувствовал, как весь мир снова навалился на него всем своим грузом. Валахия, с ее бесконечными темными лесами и злобными кулаками под каждым деревом, с фонтанами, которые вместо красоты приносили судорожные и кашляющие брызги, с зимами, такими же холодными, как пренебрежение отца. Валахия, в которой Лада будет снова с Богданом, не нуждаясь в нем, не видя его, не заботясь о нем. Валахия, без мечетей, без призывов к молитве, без Бога, который бы помнил и заботился о нем.
Валахия, в которой нет Мехмеда.
Он схватил Мехмеда за плечи.
- Я знаю, что это помогло бы тебе - иметь на валашском троне кого-то, кому ты можешь доверять. И я хочу служить тебе, сделать все, что в моих силах, чтобы помочь тебе овладеть Константинополем и стать султаном, которого ждала твоя империя. Я сделаю все, что смогу. Но, умоляю, не проси меня об этом. Мне ничего не нужно от Валахии, и ей никогда ничего не нужно было от меня. Мой дом - здесь, рядом с тобой. Пожалуйста, не отсылай меня.
Лицо Мехмеда смягчилось, и он обнял Раду. Раду прерывисто дышал, вдыхая запах Мехмеда и успокаиваясь.
- Ничего не говори Ладе, - сказал Мехмед. Раду кивнул в его плечо, и этот момент длился гораздо дольше, чем было безопасно, потому что он никак не мог отойти.
49
Кожа Лады была слишком тесной.
Она не могла растянуться, чтобы вместить в себя все, что было нужно.
Лада чесалась, фантомные ощущения бегали по ее шее, а мышцы отчаянно дергались.
Богдан шел по одну сторону от нее, Николае по другую, как буферы против вечернего холода. Это была ее первая свободная ночь за неделю. Мехмед требовал ее присутствия каждый час бодрствования, постоянно придумывая предлоги, зачем она ему нужна - чаще всего в качестве охраны. Или почему ему нужен ее совет. Или почему она просто ему нужна.
Эти особые встречи, когда она была просто нужна, наполняли ее таким глубоким и низким огнем, что она вздрогнула.
- Ты в порядке? - спросил Николае.
Лада пошла быстрее.
Богдан находился рядом, и это казалось правильным, будто все вернулось на круги своя. Он легко попадал в ее шаг, был ее тенью, ее правой рукой. Он был ее - как всегда, даже спустя столько лет.
Но она изменилась. Она выросла, исказилась, стала кем-то другим. И Лада, которая была с Богданом, была уже не той Ладой, что была с Мехмедом.
Николае и Богдан смотрели на нее, как будто чего-то ожидая. Ожидая чего? Ей хотелось огрызнуться, ударить их, заставить уйти с их постоянным невысказанным вопросом: почему?
Почему она все еще здесь?
Когда она была с Мехмедом наедине, этого вопроса не существовало, но как только он уходил, он покрывал ее как фурункулы, как зудящие раны на душе. Почему она все еще здесь? Куда подевалась та девочка, которая была дочерью дракона? Неужели все кончено? И она достигла вершины своего потенциала? Став командующей над пятьюдесятью мужчинами, на службе у мужчины, которого она любила и который управлял ненавистной ей империей?
- Чего вы от меня хотите? - прорычала она.
Богдан и Николае остановились, в замешательстве глядя на нее.
- Ты о чем? - спросил Николае.
Она ткнула пальцем в его грудь.
- Перестань разговаривать со мной. Перестань смотреть на меня. Перестань ждать, что я приму решение.
Губы Николае раскрылись в робкой, недоуменной улыбке.
- Если бы я понимал все, что ты говоришь, я бы приложил все усилия, чтобы тебе подчиниться. А так я боюсь, что направлю нас к торговцу, у которого есть запас сока, который хранился слишком долго и из-за этого скис.
Они остановились, глядя на оранжевую дымку, осветившую ночь.
Огонь.
Четыре года назад Лада ходила по этим улицам, представляя, как обрушит на них огненный поток. Сейчас ее сердце возликовало: ей захотелось подойти ближе, найти огонь и накормить его.
- Это дым? - спросил Николае.
Лада побежала, ловко огибая торговцев, которые убирали на ночь свои прилавки. Богдан и Николае следовали за ней по пятам. Чем ближе они подходили к огню, тем труднее становилось пробираться вперед. Побледневшие от ужаса люди разбегались кто куда. Наконец, они ворвались на главный рынок.
В центре площади к небу жадно тянулся огромный костер, бросая во все стороны искры. Лада подумала, не пропустила ли она какой-нибудь фестиваль.
А потом увидела, что подкармливало огонь. И кто.
Обезумевшие янычары бегали туда-сюда, голыми руками круша прилавки торговцев и бросая их в костер. Они сосредоточились вокруг боковых улиц и перегородили их. Николае поддержал Ладу, и она вскарабкалась по стене ближайшего здания. Она увидела, что еще несколько костров горят вдоль улиц, ведущих к окраинам города.
- Они отходят от дворца. - Она спрыгнула вниз. - Как это произошло?
Богдан пожал плечами.
- Мятеж. С тех пор, как умер Мурад, все только о нем и говорят.
- Но Мехмед собирается повысить жалованье! Перед тем, как стать султаном, он заключил соглашение с Казанци Доганом.
- Я о повышении ничего не слышал. Если они о нем и договорились, то воинам никто об этом не сказал.
Лада не знала, кем стал Богдан за то время, что они прожили врозь. Он не проявлял никаких эмоций. Она ударила кулаком в стену.
- Казанци Доган нас предал. Он не мог помешать Мехмеду занять трон, зато решил сыграть за обе стороны.
- Поэтому они поджигают здания. Возможно, сражаются на улицах с сипахами. - Николае посмотрел на огонь, и его глаза вспыхнули. - Мехмед поднимет им жалованье, и все уладится.
- В этом нет никакого смысла. - Лада смотрела, как распространяется огонь, уходя все дальше от дворца. Чего Казанци Доган хотел достичь, позволив своим людям поднять восстание? Он уже знал, что Мехмед повысит жалованье. Может быть, он пытался добиться еще большего повышения, но…
- Костры, - сказала она, и ее сердце бешено заколотилось. - Они привлекают солдат, чтобы те с ними боролись.
- Да. - Николае произнес это слово так, будто разговаривал с ребенком. - Костры необходимо тушить, иначе сгорит весь город.
- Поиграй со мной в «Убей султана», Николае. Подумай. Костры уходят все дальше от дворца. Солдаты уходят все дальше от дворца. Все взгляды уходят дальше от дворца.
Николае все понял, и шрам между его бровей разгладился.
- Они собираются убить Мехмеда.
- Сегодня вечером там Петру и Матей. Других мужчин я плохо знаю. Они могут быть в заговоре. Нужно скорее добраться до Мехмеда.
- Улицы перекрыты, - сказал Богдан. Если у него и было мнение касательно того, на чьей стороне им следовало сражаться, то он его не высказывал. Но он был прав. Все улицы, ведущие обратно к дворцу, были заполнены восставшими янычарами.
- У меня есть только кинжалы. - Лада с надеждой взглянула на Николае, но он пожал плечами, показывая пустые ладони. - У тебя нет ничего?
- Не все мы спим вооруженными, Лада.
- Как же нам пройти сквозь этих людей?
Богдан двинулся к частично разобранному прилавку. Возле него стояло несколько восставших янычар, но они увидели его шапку и кивнули, подбадривая. Через прилавок Богдан дотянулся до тяжелой деревянной двери здания, к которой тот примыкал. Он открыл дверь, схватил за ее верхний край и сорвал с петель.
- Такого валаха я еще не встречал, - заметил Николае.
Богдан повернул дверь в сторону, держась за щеколду, как за ручку. Разгадав его замысел, Лада рассмеялась и встала за дверью рядом с Богданом. К ним присоединился и Николае.
С ревом, заглушающим огонь, Богдан ринулся вперед. Лада толкала дверь, приравниваясь к его шагу. Она ощутила удар, когда они с шумом врезались в мужчин, не успевших достаточно быстро убраться с их пути. Николае споткнулся, перекатился и снова поднялся на ноги, сжимая в руке саблю. Богдан не сбавлял скорости. Он расчищал им путь с помощью мощных и разрушительных ударов деревянной двери.
Лада обернулась и увидела, что их преследуют двое мужчин. Она метнула один из своих кинжалов и услышала глухой удар и крик. Резко остановившись, она прыгнула, перекувырнулась, оказалась под саблей второго мужчины и выхватила оружие из ослабевших пальцев первого солдата.
Звон металла о металл придал ей сил. Она обнажила зубы в улыбке и с криком бросилась на противника. Он целился в ее голову, и она упала на колени. Горячий фонтан крови подтвердил ее точное попадание в подколенные сухожилия.
Добивать солдата было некогда. Она помчалась догонять Богдана и Николае. Они увязли в толпе перепуганных жителей и группы янычар. Янычары кричали. Казалось, они были сбиты с толку и ничего не знали о восстании.
Богдан отбросил дверь в сторону и стал распихивать людей, расчищая дорогу Ладе.
- Если вам нужен мятеж, бегите туда! - крикнула Лада, указывая в нужном направлении. - Честь и слава тем, кто защитит султана вместе со мной! Мы идем туда!
Наконец-то оставив за собой рукопашную схватку, она вырвалась и побежала что было мочи. Она даже не оглянулась посмотреть, вдохновил ли ее призыв других воинов. Но по звукам шагов поняла, что рядом с ней не только Богдан и Николае.
Ворота дворца были распахнуты настежь. Их никто не охранял.
- Не доверяйте никому! - крикнула Лада. - Ни янычарам, ни кому-либо еще! Обезоружьте всех, обезопасьте все двери! - Дюжина мужчин вошли с ней в главную дверь, держа наготове сабли.
Она побежала к боковому входу, которым пользовалась кухонная прислуга. Резко отворив дверь, она приготовилась дать отпор, но там никого не было. Она пронеслась через кухню и вверх по лестнице, спрятанной за пыльным, изношенным гобеленом. Николае и Богдан следовали за ней по пятам.
- Откуда ты о ней знаешь? - спросил Николае.
- Она ведет напрямую в покои султана.
У Лады не было времени испытывать смущение от того, что она призналась в своем знании секретных путей к спальне Мехмеда. Этой лестницей пользовались кухонные слуги, чтобы никто не мог подобраться к его пище в период между тем моментом, как ее пробовали на наличие яда и тем, когда она доставлялась султану. По ней Лада спускалась вниз и крала еду, когда они задерживались до поздней ночи, разговаривая… и не только.
В коридоре за толстыми каменными стенами, изолировавшими их от всего, что происходило в других комнатах дворца, царила жуткая тишина. От волнения Лада едва могла дышать, и перед ее глазами проносились картины того, что могло ожидать ее в конце.
Мехмед умирает.
Мехмед умер.
Пурпурный наряд Мехмеда пропитан темно-красной кровью.
Темные глаза Мехмеда почернели навеки.
Лада знала, что никто и никогда не будет смотреть на нее так, как смотрел он. Если она этого лишится…
- Или они уже в комнате, и мы опоздали, - сказала она, задыхаясь, - или мы еще успеваем добраться до его покоев и остановить их. Здесь. - Она открыла потайную дверь, которая вела в большой зал с внешней стороны покоев Мехмеда. - Оставьте здесь караул! - Она не стала ждать, пока Николае или Богдан согласятся, вернулась в коридор и побежала к входу в комнаты Мехмеда. Если он погиб, она должна об этом знать. Она должна сделать так, чтобы они заплатили. Она навалилась плечом на дверь, спрятанную за гобеленом в одной из гостиных Мехмеда. Затем пробежала сквозь нее, сорвав гобелен с подвесной штанги.
Мехмед встал, раскрыв рот от удивления.
Немного дальше она разглядела Раду. Высокий и худой янычар держал его за руку и что-то нашептывал ему на ухо. Никто не паниковал, никто не умер.
Рядом с Мехмедом стоял Ильяш, а не Казанци Доган.
Лада в изнеможении припала к стене, и облегчение лишило ее всего огня, который гнал ее сюда. Помимо двери в коридор, в котором стояли Раду и янычар, единственным входом в гостиную были тот, через который вошла она, и балкон. Им придется перебраться в более безопасное место. Она закрыла потайную дверь и придавила ее штангой от гобелена.
- Что все это значит? - недоверчиво спросил Мехмед.
- Мятеж. Янычары. Я подумала… я испугалась, что это способ нас отвлечь. Что они пытались убить тебя.
- Бог мой! - сказал Ильяш. В его голосе не было паники, только жуткая усталость. Он подошел к тяжелой двери в коридор и, кивнув янычару с Раду, закрыл и запер ее.
Лада подошла к двери, качая головой.
- Нужно перебраться в более надежное место, в другую комнату. Без балкона. Кто-то может подняться или запрыгнуть с балкона в спальню Мехмеда.
Ильяш вздохнул, достал кинжал и вонзил его Ладе в бок.
50
- Янычары восстали? - встревоженно спросил Раду.
- Судя по всему, да, - спокойно ответил Лазарь, метнув взгляд на запертую дверь, отделяющую их от Мехмеда.
- Но мы повышаем им жалованье!
Лазарь поднял одну бровь.
- Мы?
Раду покачал головой.
- Мехмед. Перед смертью Мурада он встречался с Казанци Доганом. Они обо всем договорились. - Устраивать мятеж сейчас было совершенно бессмысленно. Солдатам платили бы больше, чем когда-либо. Что упустил Раду? Почему ему не удалось предугадать этот ход Халил-паши?
- Все обязательно разъяснится, - Лазарь облизал губы и вздрогнул, когда до них донесся стук в дверь, ведущую в покои Мехмеда из коридора.
- Это Петру? - Раду поспешил к двери. Ильяш отправил Петру и Матея в коридор, чтобы обсудить с Мехмедом секретные планы. - Почему внешняя дверь заперта?
- Должно быть, Ильяш запер ее после их ухода. И правильно сделал. Так безопаснее. - Лазарь раскачивался с пятки на носок, его взгляд порхал между двумя запертыми дверьми как мотылек, бьющийся о стеклянную лампу. - Может, нам стоит заглянуть в покои Мехмеда. Выгляни с балкона, посмотри, что происходит на улицах города.
Стук усилился, к нему добавились крики. Раду запаниковал.
- Думаешь, восставшие добрались до дворца? Что же нам делать?
- Помощь скоро подоспеет. - Лазарь взял Раду под локоть и потянул его в другой конец покоев. - Нам очень нужно проверить спальню Мехмеда.
- Кажется, Николае кричит. Нужно их впустить.
- Нет! Если мятеж уже здесь, им нужно защитить дверь. Нам следует разместиться в спальне Мехмеда на случай, если кто-то решит проникнуть через нее.
- Подожди. - Раду высвободил руку. - Дай подумать. Нужно увести Мехмеда в более безопасное место. В комнате, в которой они находятся, тоже есть балкон. Это небезопасно, и с ним там только Лада и Ильяш.
Стук перешел в ритмичное хлопанье. Кто-то пытался выломать дверь. Раду по-прежнему слышал крик Николае. Все это было лишено логики. Если на них напали, то он был бы мертв, а не кричал.
В гостиной Лада визжала от ярости и боли. Стена пошатнулась, когда в нее кто-то врезался.
Мехмед.
Раду подбежал к двери и стал выкручивать ручку, но безрезультатно.
- Помоги мне! - крикнул он, судорожно ища какой-нибудь инструмент, чтобы отпереть замок. Холл был заставлен роскошной мягкой мебелью с множеством подушек. Здесь не было никаких приспособлений, ни перьев, ничего - одни только золотые безделушки. В ножнах Раду был кинжал, но он был слишком толстым, чтобы пролезть в замочную скважину.
- Раду.
- Нужно взломать дверь.
- Раду.
- Почему во всей этой чертовой комнате нет ничего подходящего? - крикнул Раду и перевернул мягкую подставку для ног.
Лазарь схватил его за запястье и повернул к себе лицом.
- Пожалуйста, выслушай меня. - Он говорил низким голосом и слишком спокойно. Лазарь не понимал, в какой беде они оказались - даже Раду этого не понимал. До них отовсюду доносились крики, шум и грохот. Он должен был добраться до Мехмеда.
Лазарь его не отпускал.
- Ты ничего не сделаешь.
- О чем ты говоришь? Мы можем что-нибудь сделать! Мы должны, мы…, - Раду остановился. На лице Лазаря не было страха, а лишь сочувствие. И печаль.
Раду не сомневался, что кричал Николае, а вторил ему Петру. Они звали Ладу, просили их впустить. Они никогда бы это не сделали, находись вражеские силы снаружи.
- Ты выманил меня из комнаты. - Сказал Раду, и его сердце упало под давлением тяжелой, как свинец, открывшейся правды. - Ты не ждал, что придет помощь. Ты рассчитывал, что она не придет.
- Позволь мне все объяснить.
Раду высвободил свое запястье и метнулся к двери, за которой люди Лады пытались проникнуть внутрь. Она была заперта на щеколду, которую было легко поднять изнутри.
Лазарь настиг его сзади. Голова Раду ударилась о кафельный пол, из глаз посыпались искры.
- Пожалуйста, - сказал он, наступив коленом на спину Раду. - Я пытался уберечь тебя.
Раду сплюнул кровь из рассеченной губы.
- Уберечь меня?
- Никто не ожидал, что ты окажешься здесь сегодня вечером. Ты должен был остаться со своей невестой. Когда Ильяш сказал мне, что ты вернулся, я попросил его позволить мне быть здесь, чтобы удержать тебя подальше от резни.
Раду зажмурился от боли и отчаяния. Он попытался подняться на дрожащих руках, но не смог.
- Почему Ильяш нас предал?
- Он нас защищает. Ты - не янычар. Тебе не понять. У нас нет ничего, кроме друг друга. Никому больше нет до нас никакого дела, никто больше не ценит нас и не думает о нас иначе как о телах, которые можно бросить на врага во имя султана.
Услышав приглушенный звук сабель из комнаты Мехмеда, Раду зарыдал.
Лазарь наклонил голову и прижал ее к спине Раду.
- Мне очень жаль. Я знаю, как ты за него переживаешь. Я знаю. Но у стен Константинополя он прольет нашу кровь. Ильяш этого не допустит. Он - наш отец, а не Мехмед. Все так и будет.
- Нет!
- Тогда скажи мне. Пообещай, что Мехмед нас не убьет. - Лазарь подождал, но Раду ничего не ответил. Он знал, что сердце Мехмеда нацелено на Константинополь. - Он жаждет его, как дракон жаждет сокровищ, - лишь для того, чтобы обладать, утолить свой голод. Он никогда не будет удовлетворен. Ты видел, какой получилась осада Круи. Но даже она покажется отпуском по сравнению с Константинополем. Мы все погибнем, и никто не станет по нам горевать. Это мои братья, Раду. - Голос Лазаря надломился, и сквозь тунику Раду ощутил его теплые слезы. - Они - единственная семья, которая у нас есть. Если ты об этом задумаешься, то поймешь. И простишь меня. Я люблю тебя, Раду. Пожалуйста, прости меня за это. Я бы пожертвовал всем ради своей семьи. И ты тоже.
Раду перестал сопротивляться и поник, лежа на полу. Тело Лазаря тяжело давило на его спину, как в ночь дозора в Круе, когда Лазарь навалился на него, спасая ему жизнь.
Лада бы умерла, защищая Мехмеда. Мехмед бы умер. Но Лазарь был прав. Если Мехмед останется жить, множество янычар - его друзей и товарищей - погибнет. Просто ради того, чтобы он овладел городом, не представляющим никакой опасности. Просто потому, что это было его мечтой, потому, что когда-то давно об этом упомянул Пророк, мир праху его.
Раду повернул голову, пытаясь взглянуть на Лазаря. Продолжая держать Раду прижатым к полу, Лазарь сместил свой вес так, чтобы их глаза встретились.
- Мне очень жаль, - сказал Раду. Лазарь спасал его так много раз - спас его, ребенка, своей добротой, спас на поле боя, спас сегодня. - Я тоже люблю тебя, друг мой.
Лицо Лазаря осветилось надеждой.
На эту надежду Раду ответил ударом кинжала. Его рука была свободна ровно настолько, чтобы вонзить кинжал в живот Лазаря.
Лазарь откатился в сторону, схватившись руками за рану. Сквозь пальцы сочилась яркая кровь. Раду, встав на колени, склонился над ним. Он отбросил саблю Лазаря в другой конец комнаты и прижался лбом ко лбу своего друга:
- Мне очень, очень жаль.
Лазарь лениво и криво улыбнулся. Эта улыбка разбила сердце Раду.
- Ты всегда выбирал его.
- Я всегда буду выбирать его, - прошептал Раду.
И он вскочил, оставив Лазаря умирать в одиночестве. Дверь в коридор не поддавалась, несмотря на продолжающийся натиск мужчин Лады. Раду крикнул им, чтобы они остановились, и подставил плечо под щеколду. Из-за ударов дверь перекосилась, и Раду закричал от ярости, оттягивая ее изо всех сил. Наконец, щеколда выскользнула и дверь открылась.
Раду помчался в спальню Мехмеда.
- Мехмед там! - крикнул он, указывая на запертую гостиную.
Он осмотрел спальню. Его руки были в крови, а ум кристально чист. На штанге висели длинные шторы. Раду отошел назад, разбежался и прыгнул, ухватившись за штангу и раскачиваясь на ней, пока штанга не оторвалась от стены с металлическим лязгом.
Он отнес штангу на балкон. До комнаты, в которой находились Лада и Мехмед, было слишком далеко. Они еще живы. Им не позволено быть мертвыми.
Перепрыгнуть с одного балкона на другой не представлялось возможным; расстояние было слишком велико. Раду перебросил штангу через пространство между балконами, успев поймав штору. Штанга упала на каменный пол другого балкона, штора натянулась. Раду дернул ее и взмолился богу.
Штанга зацепилась за каменные перила.
Обмотав ткань вокруг одной руки, Раду взобрался на край перил и прыгнул. Повиснув на руке, он едва не выдернул кисть из сустава. Он вскричал от боли и стал подтягиваться вверх, не обращая внимания на протестующие мышцы, пока свободной рукой не нащупал край балкона. Последнее усилие - и он вскарабкался наверх.
Он стоял в темноте, вглядываясь в ярко освещенную комнату. Там творился настоящий кошмар. Мехмед лежал в углу, безоружный. Чтобы его прикончить, хватило бы одного удара. Этого до сих пор не произошло исключительно благодаря чудесным способностям Лады. Она носилась по всей комнате, уворачивалась, вертелась и кричала. Ее сабля со скрежетом скрещивалась с саблей Ильяша, отбивая каждую его атаку.
Начало этой истории Раду пропустил, зато мог стать свидетелем ее окончания.
Лада истекала кровью. Каждый ее шаг оставлял красный след на нежных цветочных узорах плиточного пола. Она поддерживала правую руку и дышала тяжело и часто. Ильяшу оставалось только ждать, и они оба это знали. Она боролась, из последних сил, а он порхал вокруг нее с легкостью партнера по танцам.
Раду пока никто не заметил. Он потянулся за своей саблей…
У него не было сабли.
Или кинжала.
Он так отчаянно стремился поскорее пробраться в эту комнату, что не подумал о том, что будет делать, когда в ней окажется. При мысли о том, что все кончено, у него опустились руки. Он убил своего самого старого друга. А теперь, в отместку, судьба заставит его наблюдать за тем, как будет убит его единственный член семьи и его единственная любовь. А он будет стоять здесь, безоружный и бесполезный. Все его остроумие и очарование в конечном итоге ни к чему не привели. Но, по крайней мере, он умрет рядом с Мехмедом. Он сделал шаг вперед, едва не споткнувшись о штору.
Штанга!
Раду вытащил ее из перил, а штору выбросил.
Лада поскользнулась на собственной крови и упала, прижав саблю. Ильяш поднял лезвие. Вот-вот он убьет или Ладу, или Мехмеда. Раду не знал, кого из них Ильяш заколет первым, и не мог защитить их обоих сразу.
Он выбрал Ладу. Вскричав, Раду выбежал вперед и заслонил сестру, выставив перед собой штангу. Сабля Ильяша обрушилась на нее с такой силой, что едва не выбила ее из рук Раду. Лада пнула Ильяша по колену, заставив его отшатнуться.
Лада посмотрела на Раду, изумленно вытаращив глаза. Затем снова сосредоточилась на сражении.
- Заставь его повернуться спиной к балкону, - прошипела она.
Лада поднялась, а Раду прошел сбоку, намереваясь встать между Ильяшем и Мехмедом. Лада ринулась на Ильяша, размахивая саблей в столь предсказуемом приеме, что даже Раду его бы заблокировал. Ильяш воспользовался ее открытостью и заполнил собой пространство, которое она покинула.
Пространство прямо напротив балконной двери.
Сабля Ильяша рассекла воздух. В самый последний момент Лада упала на пол с криком:
- Сейчас!
Раду обхватил штангу на уровне плеча и ринулся вперед со всей силой, на какую был способен. Штанга уперлась в Ильяша, застав его врасплох. Он пошатнулся, но на то, чтобы столкнуть его с балкона, Раду не хватило движущей силы.
Тут рядом возникла Лада. Она схватила край штанги и толкнула ее, как дверь, повиснув справа, чтобы лишить Ильяша равновесия. Ноги Ильяша уперлись в перила балкона, и Лада последовала за колебанием штанги.
Ильяш упал.
Но Лада не смогла остановиться, по инерции двигаясь вперед, и опрокинулась вслед за ним за ограду.
На мгновение мир рухнул, безжизненно повиснув в безвоздушном пространстве вокруг Раду. Но затем он почувствовал, что штанга крутится в его руках. Он сжал ее плотнее, повернув так, чтобы она оказалась у него под мышкой.
- Скорее! - вскричала Лада голосом девочки, с которой он вырос, девочки, которая всегда предпочитала быть жестокой, а не испуганной. Девочки, которой сейчас было страшно. - Я ее не удержу!
Раду надавил на штангу, используя перила в качестве точки опоры. Металл изогнулся, но оказался достаточно крепким, чтобы затащить Ладу обратно. Как только она оказалась на уровне балкона, Раду бросился вперед и схватил ее покрытые кровью руки. Он затащил ее в комнату и упал на пол, а она поверх него.
От потери крови и пережитого страха ее трясло так, как никогда в жизни.
- Ты меня спас, - сказала она.
- Конечно, спас.
Она покачала головой.
- Не когда я падала, а когда мы оба лежали на полу перед Ильяшем. Ты выбрал меня, а не Мехмеда.
- Ты - моя семья, - прошептал он. В конце концов, Лазарь был прав.
Он держал ее, гладил ее волосы и плакал. Наконец, дверь открылась, и мужчины Лады ворвались в комнату с далеким и приглушенным ревом.
51
Ильяш не погиб от падения, хотя Лада подозревала, что он бы предпочел умереть. Она удивилась, узнав, что Казанци Догана оправдали благодаря информации, которую тюремные стражники выжали из Ильяша. Казанци Доган не участвовал в заговоре и не планировал убийство Мехмеда, а лишь хотел захватить Эдирне в качестве залога для еще большего повышения жалованья.
Осуществить свой замысел Ильяшу было очень просто: он ходил по дворцу, отдавая янычарам приказ бежать в город и разжигать костры. О том, зачем это было нужно, знали только он и его пособники-янычары.
Лада заерзала на своем сиденье. Ноющая боль в боку не прекращалась ни на секунду, независимо от того, двигалась она или нет, занималась чем-то или вообще ничего не делала. Она чувствовала, что сама не своя, у нее болела голова и она быстро уставала. Но она шла на поправку.
Она посмотрела на Раду. Его взгляд блуждал по внутреннему двору.
Главный садовник установил кол и насадил на него Ильяша. Ильяша, который разрешил ей тренироваться с его людьми. Ильяша, который дал ей шанс проявить себя и который гордился тем, что она показала. Ильяша, который дал ей ответственность и власть в империи, в которой она так и осталась бы незаметной.
Ильяша, который ранил ее кинжалом.
Она не знала, на что надеяться - на то, что он умрет быстро или что помучается в своей агонии. Его сообщнику повезло больше: он истек кровью и умер прямо на полу, пока врач сшивал Ладу черными нитками.
- Ты оказал ему услугу, - сказала она Раду так тихо, что ее не услышали ни Мехмед, ни собравшиеся официальные лица. Великий Визирь Халил был здесь. На этот раз он в заговоре не участвовал. Но он также отвечал за замену личного состава тюремных стражников, вытягивающих информацию.
- Кому я оказал услугу? - безжизненно спросил Раду, не глядя на нее.
- Янычару, которого ты убил. Сообщнику.
Раду скорчился от боли.
- Лазарь. Его звали Лазарь.
- Ты его знал?
Раду не ответил. Лада пожалела, что не знает, что говорят в таких случаях, не знает, как люди утешают друг друга. Будь на ее месте Раду, он нашел бы, что сказать.
- Он был первым человеком, которого ты убил?
- Нет. Но это был первый раз, когда я совершил убийство.
Лада фыркнула.
- Он был изменником, а ты избавил его от агонии отстроченной смерти. Он такого даже не заслужил.
- Он пришел, чтобы защитить меня, - горько усмехнулся Раду. - Он беспокоился, как бы мне не причинили вред.
Лада взяла Раду за руку и удивилась, что он позволил это сделать. Она крепко сжала его ладонь.
- Ты спас всех нас.
- Однажды ты сказала мне, что одни жизни ценнее других. Сколько еще смертей случится, пока наши жизни не перестанут перевешивать другие?
Лада не знала, что ответить.
***
После казни Ильяша появилась официальная версия произошедшего. Согласно ей, янычары подняли мятеж без причины, просто потому, что привыкли это делать. Тем же вечером Мехмед велел уволить Казанци Догана и публично высечь, пока кожа на его спине не превратится в кровь. Он объявил о всеобщем повышении жалованья для янычар, а также о грандиозной военной реформе. Мехмед готовился стать военным главнокомандующим, чтобы все нити власти сосредоточились в его руках.
Через несколько дней после нападения Лада окрепла настолько, что смогла присоединиться к Мехмеду в его размышлениях по поводу изменения структуры войск. Раду был уже с ним. Он выглядел встревоженным и нервно ходил взад-вперед, неподвижно глядя перед собой.
Лада вспомнила лес на склоне горы в Амасье, в который она больше не могла ходить, и ей стало жаль Раду. Она как раз собиралась предложить им перейти в сад, когда они все с изумлением увидели евнуха, сопровождавшего Халиме.
- Халиме-хатун, - объявил евнух. Она поклонилась и, увидев Ладу, робко улыбнулась. Успел позабыть, какая она миловидная, Лада поспешно подавила в себе приступ зависти. Мехмед не захочет женщину, родившую сына от его отца.
Мехмед встал, скрыв свое замешательство за радостным тоном.
- Халиме, чему я обязан честью?
- Вы посылали за мной. Обсудить мое будущее, как сказал посыльный.
- Ах, да, - Мехмед кивнул и предложил ей сесть. Когда она повернулась к нему спиной, он бросил на Ладу и Раду озадаченный взгляд. - Да, ваше будущее. У вас все хорошо?
- Да, спасибо.
- А маленький Ахмет?
Ее лицо озарила живая радость.
- Он очень энергичный. Кажется, они с Баязидом примерно одного возраста.
При упоминании сына Мехмеда Лада почувствовала резкую боль, перекрывшую боль в боку. Она неловко заерзала, желая, чтобы Халиме поскорее ушла.
- О! - Халиме смущенно закрыла рот ладонью. - Я не поздравила с рождением Мустафы. Двое сыновей. Какая удача!
- Еще один сын? - выпалила Лада, не успев сдержаться. Эти слова ранили ее больнее, чем Ильяш.
Еще один сын.
Зачатый после их первого поцелуя, после того, как Мехмед позволил ей почувствовать себя единственной на свете.
Еще один сын.
Раду стал олицетворением притворного восторга.
- На радостях вы, наверное, просто забыли об этом упомянуть.
Мехмед прокашлялся, пряча от них глаза.
- Да, Гульсе пришлось остаться в Амасье. Для нее было небезопасно ехать сюда сразу после родов. Я получил весть только вчера. Как вы узнали?
Халиме заговорщицки наклонила голову.
- Мне сказала Хюма. Она все знает.
- Да, это так. Боюсь, я не смогу сообщить вам ничего официального. Если я могу как-то помочь вам устроить ваше будущее, пожалуйста, дайте мне знать. Вы можете оставаться здесь, сколько захотите. Это ваш дом.
Лада удивилась, почему он до сих пор не отослал Ахмета подальше и не отделил его от матери. Но даже эту мысль быстро затмила другая. Гюльса. Какая она? Как выглядит? Когда Мехмед ее навещал? О чем он думал, погружая свое семя в еще одну женщину?
Халиме мило поклонилась, обрадованная тем, что разговор закончился. После ее ухода Лада не спускала глаз с двери. Она тонула в омуте несчастья и не могла смотреть на Мехмеда. Как она может продолжать делать вид, что гарема не существует, если его жительницы все продолжают рожать ему сыновей?
Все молчали.
В проеме двери, будто привлеченная неотступными мыслями Лады о гареме, появилась Хюма.
- Мама. - Мехмед произнес это слово скорее устало, чем почтительно. - Я за тобой не посылал.
- Так же как ты не посылал за мной, когда Ильяш пытался тебя убить.
- Откуда ты… - Мехмед вздохнул и потер лоб. - Я об этом позаботился.
- Нет, глупый мальчик. Ты не позаботился. Это я обо всем позаботилась.
Измождение Мехмеда сменилось с трудом скрываемой яростью.
- Что ты имеешь в виду?
- Когда ты, наконец, поймешь, что тобой не дорожат потому, что есть выбор? Если тебя можно кем-то заменить, они будут пытаться сделать это снова и снова. И для этого хватит одного удара клинка, одной отравленной порции пищи, одного мгновения, когда ты не начеку - и моя жертва окажется напрасной.
- Это не твоя забота.
- Это моя единственная забота! Но не тревожься, мой глупенький малыш. Я сделала то, чего не смогли все твои стражники. Я сделала тебя незаменимым.
Лада выпрямилась. В ее голове вдруг всплыли все ее прежние разговоры с Хюмой. Боль непоправимой ошибки скрутила ее желудок и не отпускала его. «Мехмед не посылал за Халиме», - догадалась она.
Хюма пренебрежительно подняла изможденные плечи.
- Пока она встречалась с султаном, ее сына утопили.
Мехмед рванул через всю комнату и прижал мать к стене.
- Что ты сделала?
- То же, что и всегда. Защитила тебя.
- Нет. Нет. Скажи, что ты не… он ведь ребенок.
- Он был угрозой. А теперь этой угрозы нет.
В течение одного бесконечного мгновения Лада думала, что Мехмед убьет мать. Затем он отпустил ее, шатаясь, вернулся назад и рухнул в кресло.
- Он был ровесником Баязида.
- Я сделала то, чего ты делать не хотел. Я защитила твое наследие. Теперь ты свободен быть султаном, которым был рожден. Султаном, которого я родила. Моим сыном. Моей империей.
- Убирайся вон.
- Нам нужно обсудить…
Мехмед встал. Ярость и отчаяние покинули его, и он смотрел на мать сверху вниз со всей своей ледяной властностью.
- Стража! - приказал он.
Штефан, дежурный янычар, стоял рядом, весь обратившись во внимание.
- Пожалуйста, проводите Хюму в ее покои. Возьмите с собой столько людей, сколько потребуется. Проследите за тем, чтобы она не разговаривала ни с одним из своих слуг, и запретите евнухам с ней общаться. Я отдам все необходимые распоряжения.
Хюма дрожала. Ее тонкие пожелтевшие губы оттянулись, обнажив серые десны и черные дыры вместо зубов.
- Что ты делаешь? Ты не можешь меня отослать! Я - валиде-султан, мать султана!
- Нет, - сказал Мехмед. - Ты меня предала. Ты - никто.
- Предала тебя? Ты понятия не имеешь, что я для тебя сделала! Сколько раз я спасала тебе жизнь. Если ты считаешь, что люди, которые действуют за твоей спиной с целью оставить тебя в живых - изменники, тогда отошли и их! - Костлявым, скрученным пальцем она указала на Ладу и Раду.
Мехмед с отвращением махнул Штефану. Тот взял Хюму под руку и вывел ее, ошеломленную и дрожащую, из комнаты. Лада подумала, что они спасены, но тут Мехмед повернулся к ним.
- О чем она говорила? Что вы оба сделали?
Раду выглядел как кролик, попавший в западню. Лада понимала его страх. Мехмед никогда бы не простил их, узнай он о том, что в первый раз потерял трон из-за них. А у Хюмы теперь не было причин утаивать это от него. У нее больше не было рычагов воздействия, и Лада не сомневалась, что она попытается потопить вместе с собой и всех остальных.
Глаза Раду наполнились слезами, и он обреченно опустил голову. Он больше не был незнакомым мужчиной. Он был мальчиком на льду, мальчиком в лесу, мальчиком в колючках.
Он был ее родным Раду.
- Раду тут ни при чем, - сказала Лада. - Это случилось, когда ты занял трон в первый раз. Я убила янычара и поняла, что покушениям на тебя не будет конца. Раду не сомневался, что ты сможешь быть султаном. Он был глупым и недальновидным, поэтому я пошла к Хюме. Это я придумала спровоцировать восстание янычар и с помощью Халила вернуть твоего отца обратно на престол.
Лада с болью наблюдала, как шок и ярость сделали столь любимое ею лицо Мехмеда далеким и неприступным. Но она не отвела взгляд.
- Как ты могла? Халил получил столько власти! Я потерял столько лет…
Лада выше задрала голову.
- Я сделала это, чтобы спасти тебе жизнь. Я бы сделала то же самое снова.
Мехмед сел, отказываясь на нее смотреть.
- Я не могу… не могу думать об этом сейчас. Только не после того, что произошло. Ахмет. Маленький Ахмет. - Его лицо посерело, как будто он отложил все мысли о предательстве Лады до тех пор, пока сумеет в них разобраться.
Раду положил ладонь на плечо Мехмеда, но посмотрел на Ладу.
- Спасибо, - произнес он одними губами.
Она не приняла ни этого слова, ни безграничной благодарности, отражавшейся в его глазах. Она была ему обязана. Для него не было ничего важнее доверия Мехмеда. Возможно, было бы гуманнее разрушить это одобрение и заставить Мехмеда прогнать Раду. Возможно, тогда Раду освободился бы от своей тяжкой ноши, любви. Но принять на себя весь удар было так легко, что она даже не колебалась.
- Они решат, что это я приказал его убить, - продолжал Мехмед, как всегда не замечая чувств Раду. - Халиме была со мной, когда это произошло. Я должен сказать им, что это Хюма, что это не…
- Нет, - сказала Лада. - Они будут думать, что это твой приказ, что бы ты ни говорил. Если ты объявишь, что это сделала твоя мать, они решат, что ты убийца и лгун.
- И что мне делать?
Лада задумалась, что бы сделала она. Настало время заменить интриги силой. Никто не будет сомневаться, что за это ответственен султан.
- Узаконь это. Ты ведь знаешь, что сделали братья твоего отца. Войны, которые они вели, до сих пор - открытые раны. В конце концов, твоему отцу пришлось их всех убить. Издай указ, согласно которому султан вместе с коронацией получает право убивать своих братьев ради безопасности империи.
Впервые Мехмед посмотрел на нее с неподдельным ужасом. Она сделала над собой усилие, чтобы не отступить назад и не показать своего страха. Страха, что за это короткое мгновение между ее предложением и признанием в измене она потеряла его любовь.
Она не проявит слабость, не постарается избежать его осуждения. Она не такая.
- Думаешь, моя мама была права, что поступила так? - спросил Мехмед.
- Я думаю… - Лада оттолкнула от себя образ окрыленной надеждами и счастливой Халиме, которая сияла, говоря о своем сыне. Сыне, которого убивали как раз в тот момент, когда она о нем говорила. Знает ли она уже, что у нее отняли весь ее мир? - Я думаю, что иногда, ставя на весы народ против жизни одного человека, нужно принимать невозможные решения. Хюма приняла решение. Правильно это ли нет - обсуждению не подлежит. Дело сделано.
- Издавая такой указ, я обрекаю на смерть одного из своих сыновей.
Лада об этом не подумала и съежилась, почувствовав на себе обвинительный взгляд Мехмеда. Вдобавок ко всему он решит, что она настолько чудовищна, что желает смерти его сыновьям. Она покачала головой.
- Не издав такой закон, в будущем ты спровоцируешь гражданскую войну, которая унесет жизни тысяч твоих граждан.
- Это жизни людей, Лада, - произнес Раду. - Как вы можете так рассуждать?
Лада встала, прижав ладонь к ране в попытке облегчить невыносимую боль.
- Потому что рассуждать так - единственный способ не сойти с ума.
- А как насчет наших душ? - прошептал Мехмед.
Прежде чем выйти, Лада задержалась у двери.
- Души и престолы несовместимы.
***
В тот вечер она сидела рядом с Богданом. В казарменной столовой они были одни. После покушения на убийство она с ним не разговаривала и даже ни разу его не видела. Впервые с того дня она нашла в себе силы прийти поужинать со своими воинами, но большинство из них были на дежурстве. Мехмед доверял им более, чем когда-либо, и теперь они были постоянно заняты.
- Как ты? - спросил Богдан.
Лада закатила глаза, сожалея, что недостаточно сильна, чтобы наказать его физически за столь глупый вопрос.
- Неделю назад меня пырнул ножом и избил наставник, которому я доверяла.
Он ответил таким же тоном:
- Я там был.
Лада не знала, испугался он или разозлился при мысли о том, что она может умереть сразу после того, как они наконец-то воссоединились. Но лицо Богдана оставалось совершенно невозмутимым.
Богдан был дураком, если считал, что она оплакивает смерть сводного брата Мехмеда. Убийство мальчика не привело ее в восторг, однако она не стала бы притворяться, что не видит в действиях Хюмы разумного зерна. Это было бы лицемерием и даже неуважением.
- Все уже об этом знают, да? - спросила она. Раду в записке сообщил ей, что Мехмед собирается издать братоубийственный указ, но она думала, что это будет только завтра. Ее задело то, что Мехмед не спросил ее совета.
Лада боялась, что пройдет целая вечность, прежде чем он сможет простить ее за все, что всплыло на поверхность. Что она будет делать все это время?
Богдан пожал плечами.
- Мне сказал Петру.
Лада нахмурилась.
- Петру сегодня не дежурил. Как он узнал об Ахмете?
- Кто такой Ахмет?
- Сводный брат Мехмеда.
- О чем ты говоришь?
- А ты о чем говоришь?
- Твой отец. - Богдан замолчал. Его челюсть стала каменной. - Они тебе не сказали.
Лада смотрела в лицо Богдана, но не видела его. Она не видела ничего. - Мой отец мертв?
- Мне очень жаль. Петру думал, что ты уже знаешь. Хуньяди и бояре убили твоего отца. И Мирчу.
Лада кивнула. Ее голова раскачивалась вверх-вниз по своей воле, а уши заполнил рев. Рев, похожий на тот, когда ветер спешит вдоль берегов реки Арджеш и тянет за собой растущее у камня дерево.
- Когда?
- Петру подслушал Мехмеда и Раду неделю назад. Прямо перед восстанием.
- Неделя. - Ее рука потянулась к мешочку на шее - но он исчез.
Она этого даже не замечала, не проверяла с того дня, как сразилась с Ильяшем.
Мешочек исчез.
52
Все, чего хотелось Раду, - это спать, но стук никак не прекращался. Пошатываясь, он подошел к двери и резко отворил ее, готовый наорать на любого, кто там окажется. На пороге стояла его сестра, хотя гораздо больше она была похожа на призрак.
- Наш отец умер, - сказала Лада, устремив на Раду огромные и пустые глаза.
Раду тяжело прислонился к дверному проему, и Лада медленно вплыла в его комнату. Он запер за ней дверь.
- Почему ты мне не сказал?
Раду был рад, что в комнате темно, и он не видит ее лица.
- Я не знал, как сказать. - Он взял ее руку; в его ладони она казалась холодной и крошечной. - Мне очень жаль. Я знаю, ты его любила.
- Я его не любила. Я его боготворила. А потом он предал нас, оказавшись человеком - никчемным, жалким человеком. Он оставил нас здесь ни с чем и сделал для нас невозможным возвращение домой.
- Я его боялся.
Лада резко рассмеялась.
- Братишка, ты всех боялся.
- Это верно.
- Мирчу тоже убили.
- Да. - Раду вспомнил, как искренне горевал Мехмед после убийства своего маленького сводного брата. Думая о смерти Мирчи, Раду ничего похожего не чувствовал. Возможно, с ним было что-то не так. Ему хотелось узнать, горевала ли по Мирче Лада, но он ее об этом не спросил.
- Помнишь то лето? Когда отец вывез нас за город? - спросила Лада.
- Да. Меня так сильно покусали жуки, что я с трудом передвигался.
- Я думала, что он увидит меня. Я думала, что если мы уехали из Тырговиште, подальше от глупого Мирчи, если мы оставили позади бояр и их беспрестанные ссоры, он увидит, какой я стала. Увидит, что я готова на все, чтобы ему понравиться. Как-то раз я решила, что он это заметил. Это был самый счастливый день моей жизни. А потом он уехал, как всегда.
- Он любил тебя.
- Ты говоришь так уверенно. Откуда тебе знать?
- Потому что он пытался тебя спасти, в тот день, когда султан потребовал оставить нас у него.
- Он не смог.
- Но хотя бы попробовал. Ради меня он даже не старался.
Немного помолчав, Лада громко рассмеялась.
- Я все время думаю о том, как Мирча злится, что его убили.
- Я тоже об этом думаю!
Они посмеялись, а потом в комнате стихло. Они стояли рядом, окутанные теплом и безопасностью разделенного детства. Они думали о том, что у них было, о том, что они потеряли и что могли понять только они.
- У меня для тебя кое-что есть. - Раду залез в коробку на прикроватном столике и достал оттуда медальон. - В ту ночь, когда врач сшивал тебе спину, я нашел твой маленький медальон. Тот, что ты всегда носила на шее. Он сломался, но… я сохранил то, что было внутри, и попросил починить его для тебя.
Он протянул ей металлический медальон, тяжелый и холодный.
Шмыгнув носом и вздохнув, Лада повесила медальон на шею и прижала к груди.
- Спасибо. В последнее время я потеряла слишком многое.
Она приникла головой к его плечу. Раду знал, что кое-что она потеряла лишь ради его спасения. Как она делала всегда, по-своему. Он вздохнул и приготовился сказать, что ему очень жаль. Что он любит ее. Что он ее понимает.
- Трон твой, - сказала Лада, нарушив паузу и снова опустив на Раду ночь со всеми ее темными страхами.
- Нет.
- Твой. - Она заговорила громче, с таким волнением и огнем, который мог гореть только в Ладе. - Нас здесь больше ничто не держит. Ты никому ничем не обязан, никому ничего не должен. Ты можешь потребовать титул князя. Мехмед тебя поддержит, он будет рад. Мы можем вернуться в Валахию, вместе, сильные, и никто нам не скажет…
- Нет! Лада. Нет. Я не хочу возвращаться.
- Но там наш дом.
Раду покачал головой и присел на край кровати.
- Мой дом здесь.
- Ты имеешь в виду, Мехмед здесь. - В ее тоне не было осуждения, но то, как она это сказала, больно ужалило Раду.
- Да. - Он не стал этого отрицать, но и не хотел называть ей другие причины. Мечети, с их куполообразными башнями, наполнявшими его несказанно приятным чувством того, насколько он ничтожно мал. Молитвы в полной гармонии и единении с окружающими его братьями. Возможность иметь свое место, жизнь, работу, положение, которым он дорожил. И - да - делать все это, находясь рядом с Мехмедом. Даже если он никогда не получит столько Мехмеда, сколько ему нужно.
Как будто уловив ход его мыслей, Лада сказала:
- Он никогда не полюбит тебя так, как ты любишь его.
Раду рассмеялся, но смех получился скрипучим.
- Думаешь, я этого не знаю? Но это лучше, чем все, на что мы можем надеяться в Валахии. Как ты этого не понимаешь? У тебя есть он, Лада. У тебя есть его сердце, его глаза и его душа. Я видел, как ты ждешь, чтобы он посмотрел на тебя, как ты наслаждаешься его вниманием. Ты делаешь вид, что не любишь его, но меня не обманешь. - Он помолчал. Затем, не в силах остановиться, раздраженно добавил. - Никто никогда не полюбит тебя так, как он - как равную, - и ты это знаешь. Ты от этого не откажешься. Ты не сможешь.
Она ощетинилась. Раду увидел, как ее пальцы сжались в кулаки, готовые к бою.
- Я смогу. Я уже начала. Он никогда не простит меня за предательство.
Раду вспомнил, как она избивала сыновей бояр в лесу под Тырговиште. Эти кулаки не давали спуску никому. А он вдруг сделал ее любовь к Мехмеду преградой, которую нужно преодолеть. Подшучивая над ней, что она не сможет уйти, он гарантировал то, что именно это она и сделает. При этой мысли его сердце болезненно сжалось.
Возможно, он знал это всегда.
- Поедем со мной, - приказала она. - Я не поеду домой без тебя. - Она помолчала, а потом добавила таким отчаянным и мягким тоном, что Раду пришел в замешательство. - Ты же выбрал меня.
Он выбрал ее. И Лада очень давно ни о чем таком его не просила. Она была его сестрой и умоляла выбрать ее снова. Но существовала вероятность того, что, если Лада уедет, Мехмед, наконец, выберет его.
- Я дома, Лада. - Раду лег в постель и отвернулся от нее.
53
Лада не знала, что ее ждет, но была уверена в одном: будет больно и придется быть сильной.
Она надела кольчугу и янычарскую форму, все, кроме шапки. Распустила перепутанные кудри, в нарушение и янычарских, и женских обычаев. На ее бедре висела сабля, а на запястьях - кинжалы.
Ее хребет был сталью. Сердце - броней. Глаза - огнем.
Рядом с ней были Богдан и Николае. Богдан - как напоминание о том, что она оставляла позади и могла обрести снова. Николае - как напоминание о том, что она - командир, и ее солдаты готовы за ней последовать.
Мехмед изумленно взглянул на Ладу, когда она вошла в приемную. Он сидел за столом в позолоченном кресле, одетый в красивый бордовый наряд. Слуга, отвечавший за подставку для ног, стоял рядом и ждал. Раду за спиной Мехмеда переминался с ноги на ногу и избегал смотреть ей в глаза.
Мехмед не ожидал ее появления и вопросительно поднял брови.
- Оставьте нас, - сказал он, и слуги тут же исчезли.
Лада стояла, широко расставив ноги.
- Сделай Раду князем Валахии.
Раду покачал головой, отвернувшись от нее к окну.
Отчаяние на лице Мехмеда сменилось равнодушием. Как давно он знал об ее отце и скрывал от нее? Почему? Однако Лада не собиралась задавать ему такие вопросы. Так она показала бы свою слабость. Она пришла требовать, а не спрашивать.
- Зачем мне это делать? - спросил Мехмед.
- Прежде чем идти на Константинополь, тебе нужно добиться максимальной стабильности. Тебе разве не хватило проблем с Валахией, вступившей в союз с Венгрией, Трансильванией и Молдавией? Сделай Раду князем - и получишь гарантию, что ни один договор с Валахией не будет нарушен.
Мехмед откинулся на спинку кресла и потянулся, став похожим на гибкого и хитрого кота.
- Он не хочет становиться воеводой. Есть другой способ укрепить союз с Валахией.
Нет! Лада надеялась, что Мехмед не поддерживает контакт с семьей Данешти. Если они уже согласились с ним работать, ее положение будет безнадежно ослаблено.
- Ты не можешь доверять боярам Данешти.
- Роду Данешти? Нет! Я намереваюсь вступить с союз с родом Дракулешти.
Лада разочарованно заворчала.
- Мирча мертв, и трон может занять только Раду.
- Он - не единственный Дракулешти. - Губы Мехмеда скривились в сдержанной улыбке, которая вот-вот грозила прорваться. - А трон - не единственный способ укрепить союз.
- Что… - Лада все поняла и ахнула от ужаса. - Нет.
Мехмед встал, обошел стол и встал перед ней. Он взял ее за подбородок и приподнял ее лицо ближе к своему.
- Выходи за меня, Лада. Это отличное решение.
Лада рассмеялась.
Мехмед улыбался все шире, пока он не осознал, что ее смех - не сладкий бриз восторга, а жестокий пустынный ветер, несущий колючий песок.
- Я никогда не выйду замуж.
- Почему? Будь рядом со мной. Управляй вместе со мной моей империей!
- Мне не нужно ни клочка Османской империи.
В глазах Мехмеда вспыхнула ярость, и он отпустил ее подбородок.
- За что ты так ненавидишь мою страну? Разве ты не была здесь счастлива?
- Ты меня вообще знаешь? Я нигде не была счастлива - только в Валахии.
Его лицо помрачнело, и он ткнул в нее пальцем:
- Ты была счастлива со мной.
Она, наконец, поняла, что была не так уж и самоотверженна, когда взяла на себя всю ответственность и уберегла Раду. Где-то глубоко в душе она надеялась, что он ее не простит и ей не придется выбирать между тем, уйти от него или остаться с ним.
Любовь - это слабость, ловушка. Она узнала об этом от отца в свой первый день в Эдирне, но ей почему-то не удалось избежать этих уз. Мехмед и Раду стояли напротив, поймав ее в западню и не выпуская из силка. Она это понимала, и все равно мысль о том, что она их потеряет, вызывала у нее ужас.
Лада превратила свое лицо в камень, а сердце - в гору. Гору, которую никогда ничто не пронзит, чтобы запустить в нее холодный и чистый ручей.
- Меня здесь ничто не держит.
Мехмед закрыл глаза, и гнев и боль покинули его лицо, уступив место отчаянной мольбе. За последние годы он отлично научился использовать эмоции в качестве инструмента. Как же они все повзрослели!
- Ты три раза спасала мне жизнь. Без тебя я был бы мертв. Ты нужна мне.
- Откажись от Константинополя.
- Что?
Лада невозмутимо пожала плечами.
- Твоей жизни угрожает лишь одно: твоя бездумная решимость взять Константинополь. Тебе хочется овладеть этим городом, без всякого на то права, без всякой причины. Перестань о нем думать, и твои враги перестанут тебя убивать.
- Ты же знаешь, что я не могу! - Он соединил руки за спиной и стал мерить комнату шагами. - Эта идея манит меня, дразнит меня. Пророк, мир праху его, предрек, что он будет нашим, и я, султан, должен - должен - позаботиться о том, чтобы его пророчество сбылось. Как мой народ был создан для более великих дел, чем кочевать по пустыням на лошадях, так и я создан для более великих свершений, чем просто поддерживать и сохранять увядающую, свободную от обязательств империю. Мы станем жемчужиной этого мира, на зависть всей Европе, новому Риму. Я буду тем, кто установит этот порядок. Я должен показать миру, какой у меня народ. В этом мое призвание. Я не могу от него отказаться.
Лада кивнула, прикрыв глаза. Ее веки отяжелели под весом будущего, маячившего перед ней.
- Мы отлично друг друга понимаем. Я не могу отказаться от Валахии. Не могу отвернуться от своего дома, какие бы лакомые куски ни падали мне со стола другого хозяина. Я пришла сюда не по своей воле, Мехмед. И жила здесь заключенной.
- Но теперь я прошу тебя! Останься! Выбери меня.
- Чтобы сидеть здесь одной, когда ты будешь уходить в военные походы? Ты не возьмешь меня в Албанию, ты не возьмешь меня в Константинополь. Я буду ненавидеть тебя за это, и яд отравит наши отношения, а я превращусь в одну из твоих невидимых жен, став такой же пленницей, какой когда-то сделал меня твой отец. Если ты попробуешь меня удержать, я буду тебя ненавидеть, и ты потеряешь меня навсегда. Ты уже знаешь, что не можешь мною управлять. Я доказала это в последний раз, когда ты был на троне.
Разрываемый страданием и яростью, Мехмед остановился напротив Лады и схватил ее за плечи.
- Что мне еще сделать?
В этот момент Лада увидела свое будущее. В прошлом она хваталась за все нити, какие только предоставляли ей окружающие мужчины. Отец. Ильяш-бей. Мехмед. Но теперь у нее был нож, и она могла перерезать их все.
Она не обязана была довольствоваться тем, что ей предлагали.
Она собиралась взять то, что принадлежало ей по праву.
При мысли об этом ее лицо засияло как солнце на вершине горы много лет назад.
- Я хочу Валахию.
- Что?
- Сделай меня воеводой.
Мехмед нахмурился.
- Но это титул для князя.
- Тогда сделай меня княжной. Ты же знаешь, я смогу. Отправь меня с войсками янычар, дай мне поддержку империи.
Мехмед пренебрежительно поднял руку, но его голос звучал неуверенно.
- Они тебя никогда не примут.
- Я их заставлю. - Она ждала новых возражений, но они не последовали, поэтому она продолжала настаивать. - Отправь меня туда княжной, продемонстрировав свои мирные намерения. Никто не увидит в этом проявления силы и агрессии. Они поймут, что ты хочешь стабильности, а не власти. Я передам от тебя договоры Хуньяди и всем, кто тебе противостоял. Я распространю весть о мирном Мехмеде, который хочет сохранить то, что у него есть, и ничего больше. А ты спокойно сосредоточишься на Константинополе.
Мехмел заговорил мягким, наполненным страданием голосом. Он не повернулся к ней, не посмотрел на нее.
- Но я потеряю тебя.
Лада всегда знала, что вернуться домой - значит оставить Мехмеда, но только сейчас поняла, насколько это реально. На этот раз ее не гнали, не заставляли уйти. Это был ее выбор - потерять его, и это показалось ей невозможным. Наконец, Раду встретил ее взгляд, и она, протянув руку, обратилась к нему с немой мольбой. Она не могла, не хотела потерять их обоих.
Он покачал головой.
Слова Хюмы, произнесенные много лет назад, пробились сквозь ее броню и пронзили сердце. Чем нужно пожертвовать, чтобы обеспечить себе будущее, в котором никто не сможет к тебе прикоснуться? Теперь Лада точно знала, от сколького ей придется отказаться, ведь она собиралась вырезать свое сердце и оставить его здесь.
Двое мужчин, единственные два человека, которые присутствовали в ее жизни неизменно, оставались в этой империи. Раду и Мехмед дали ей то, чего она не могла дать себе сама, и видели ее такой, какой ее больше не видел никто. Она понимала, что такой, какая она есть на самом деле, ее больше никто не увидит. Они смотрели на уродливую и злобную Ладу и видели драгоценность. А она смотрела на них и видела Раду, своего брата, свою кровь, свою ответственность, и Мехмеда, единственного мужчину, равного ей и великого настолько, что он оказался достойным ее любви.
Перед ней развернулось одно будущее - мрачное, холодное и неизвестное, наполненное насилием, болью и борьбой. За ним, как маяк, мелькало другое будущее - рядом с ее братом и мужчиной, который знал ее и все же любил.
Лада вырезала свое сердце и принесла его в жертву. Она заплатит любую цену, какую ни попросит ее мать Валахия.
- Сделай меня княжной, - повторила она. На этот раз она ничего не чувствовала.
54
Она ушла, а Раду еще долго обнимал и утешал Мехмеда, пока тот рыдал. Радость, наполнившая Раду, напоминала удар в живот, и он надеялся, что память о ней, как кровоподтеки, останется с ним надолго.
- Никогда не покидай меня. - Голос Мехмеда, захлебывающегося своим горем, все же прозвучал как приказ.
Раду закрыл глаза.
- Я тебя никогда не покину. - Мехмед был в его руках, но он знал, что Лада - единственный человек в его сердце. Раду всегда думал, что его собственное сердце наполнено лишь Мехмедом, но Лада, оставив его раз и навсегда, вырвала кусок его сердца, оставив на этом месте залитую болью брешь.
Он сказал, что здесь его дом. Это была одновременно и правда, и ложь. Потому что Лада тоже была его домом, и теперь она ушла.
Призыв к молитве просочился сквозь стены, и мужчины упали на колени. Раду отдал Богу все - свою боль, страх, горечь утраты, свои тайны. Свое бескрайнее, бездонное одиночество.
С молитвой к Мехмеду вернулось спокойствие. Его лицо стало твердым, как сабля предков. Раду вышел за ним на балкон, и они устремили свои взгляды в темноту за городом. Мехмед смотрел на север, в сторону Валахии, куда ушла Лада и ее отряд.
Раду положил руку на его плечо. Чтобы быстро превозмочь боль, Мехмеду нужно было сосредоточиться на чем-то другом. Раду мягко повернул его голову на восток.
В сторону Константинополя.
55
Штормовые облака, сопровождавшие их весь долгий путь, наконец, рассеялись. Все вокруг темнело и мрачнело, непрерывно меняч палитру облаков, и после этого безупречно синее небо казалось каким-то ненастоящим. Как обещание, даже менее ценное, чем бумаги и договора, которые Лада везла в своих сумках.
Они смотрели поверх бескрайней замерзшей долины на горы, угрожающие поглотить все вокруг.
- Валахия. - Голос Николае звучал изумленно; в нем не осталось места насмешке.
- Дом, - пробурчал Богдан.
Штефан, Петру, Матей и остальные мужчины - ее мужчины - присоединились к ним, глядя на свое прошлое, которое превратилось в их будущее. Благодаря Ладе.
Николае на мгновение оставил уважительный тон и с усмешкой сказал, глядя на Ладу:
- Ну что, ты готова, Лада Драгвлия, дочь дракона?
В ее сердце вспыхнул огонь, и израненная душа распахнулась, как крылья, накрыв тенью всю страну. Это была ее страна. Не из-за отца. Не из-за Мехмеда. А потому, что сама земля признала ее своей.
- Не Драгвлия, - сказала она. - Лада Дракула. Я больше не дочь дракона. - Она вскинула голову, всматриваясь в горизонт. - Я и есть дракон.
Действующие лица
СЕМЬЯ ДРАКУЛЕШТИ, ВАЛАШСКАЯ ЗНАТЬ
ВЛАД ДРАКУЛ: военный губернатор Трансильвании, воевода Валахии, отец Лады и Раду, отец Мирчи, муж Василисы
ВАСИЛИСА: мать Лады и Раду, княгиня Молдовы
МИРЧА: старший сын Влада Дракулы и его первой, умершей, жены
ЛАДА: дочь и второй законный ребенок Влада Дракулы
РАДУ: сын и третий законный ребенок Влада Дракулы
ВЛАД: незаконный сын Влада Дракулы от любовницы
АЛЕКСАНДРУ: брат Влада Дракулы, воевода Валахии
ВАЛАШСКИЙ ДВОР И СЕЛЬСКАЯ МЕСТНОСТЬ
НЯНЯ: мать Богдана, ухаживала за Ладой и Раду
БОГДАН: сын няни, друг Лады
АНДРЕЙ: ребенок бояр из соперничающего рода Данешти
АРОН: ребенок бояр из соперничающего рода Данешти
КОСТИН: мальчик без ботинок на замерзшей реке
РОД ДАНЕШТИ: род конкурентов, претендентов на валашский престол
ЛАЗАРЬ: янычарский солдат, служащий в Валахии, друг Раду
ДВОР В ЭДИРНЕ
МУРАД: османский султан, отец Мехмеда
ХАЛИМЕ: одна из жен Мурада, мать маленького Ахмета
АХМЕТ: сводный новорожденный брат Мехмеда
МАРА БРАНКОВИЧ: одна из жен Мурада, дочь сербского короля
ХЮМА: одна из наложниц Мурада, мать Мехмеда
МЕХМЕД: третий, нелюбимый сын султана
СИТТИ-ХАТУН: дочь важного эмира, первая жена Мехмеда
ГЮЛЬСА: наложница Мехмеда, мать его второго сына
БАЯЗИД: первый сын Мехмеда
МУЛЛА ГЮРАНИ: наставник Мехмеда
ХАЛИЛ-ПАША: важный советник при османском дворе
САЛИХ: второй сын Халил-паши, друг Раду
КУМАЛ: благочестивый вали небольшой области под Эдирне
НАЗИРА: младшая сестра Кумала
ФАТИМА: служанка Назиры
АМАЛ: юный слуга во дворце
ВОЕННЫЕ ПЕРСОНАЖИ ОСМАНСКОЙ ИМПЕРИИ
ИЛЬЯШ: командир янычар
КАЗАНЦИ ДОГАН: военный предводитель янычар
ИВАН: янычар с отвратительным характером
МАТЕЙ: опытный валашский янычар
НИКОЛАЕ: валашский янычар и ближайший друг Лады
ПЕТРУ: юный валашский янычар
ШТЕФАН: загадочный валашский янычар
ТОХИН: специалист по пороху
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ФИГУРЫ, СОСТОЯЩИЕ В ОППОЗИЦИИ К СУЛТАНУ
КОНСТАНТИН: император Константинополя
ОРХАН: мнимый наследник османского трона, используемый Константинополем в качестве рычага давления
СКАНДЕРБЕГ: Искандер-бей, также известный как Скандербег, бывший янычар и фаворит Мурада, теперь защищающий от османцев албанский город Крую
Глоссарий
БЕЙ - губернатор
БЕЙЛЕРБЕЙ - губернатор крупной провинций
БОЯРЕ - валашская знать
НАЛОЖНИЦА - женщина, которая принадлежит султану и не является его законной женой, но может производить на свет законных наследников
ДЕРВИШ - религиозный аскет (чаще всего проповедующий суфизм), давший клятву бедности
ДРАКУЛ - дракон, а также черт, поскольку эти понятия являлись взаимозаменяемыми
ЭМИР - предводитель туркменских племен, союзников Османской империи на Востоке
ЕВНУХ - кастрированный мужчина; евнухов высоко ценили в качестве слуг и престижных рабов
ХАДЖ - религиозное паломничество в Мекку, один из пяти основных столпов ислама
ГАРЕМ - группа женщин, состоящая из жен, наложниц и служанок, принадлежащих султану
ЯНЫЧАР - представитель элитной силы воинов-профессионалов, которых мальчиками забирали из другой страны, обращали в ислам, давали им образование, обучали военному ремеслу и воспитывали в верности султану
ОРДЕН ДРАКОНА - рыцарский орден, утвержденный Папой Римским
ПАША - представитель знати в Османской империи, назначаемый султаном
ПАШАЗАДЕ - сын паши
СИПАХИ - командующий тяжелой кавалерией вооруженных сил Османской империи, которого призывали во время войны
ВОЕВОДА - военачальник и князь Валахии
ВАЛИ - местный губернатор, назначаемый султаном
ВАЛИДЕ-СУЛТАН - мать султана
ВАССАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО - страна, которой разрешается сохранять правление, но которая подчиняется Османской империи и выплачивает ей оброк деньгами и рабами для армии
ВИЛАЙЕТ - небольшая область, управляемая вали
ВИЗИРЬ - представитель высшей знати, обычно советник султана
ВАЛАХИЯ - вассальное государство Османской империи, граничащее с Трансильванией, Венгрией и Молдовой
Примечание автора
Хотя в основе данной книги лежат реальные исторические фигуры, я дала волю воображению, заполнила пробелы, придумала новых персонажей и события, перенесла временные границы и, что самое главное, из Влада Цепеша сделала Ладу Цепеш.
Каждая книга с исторической подоплекой - это грандиозное и непосильное начинание. Поскольку историю пишут победители - и те, кто сильно пострадал от этих победителей, - главные фигуры в записях, дошедших до наших дней, часто либо канонизируются, либо демонизируются.
Влад Цепеш был национальным героем, борцом за свободу и блестящим военачальником. Или же он был психически больным человеком, порочным деспотом, загубившим десятки тысяч людей и буквально поддерживавший себя на их костях.
Такие же разные свидетельства мы находим и о Мехмеде-Завоевателе. История и любит его, и ненавидит. Кем он был - невероятно набожным и вдумчивым правителем, почти святым, или жестоким хищником, обожавшим разрушение и дебош.
В своей книге я постаралась достичь золотой середины. Во время работы с историческими источниками я отказывалась от свидетельств, занимавших крайнюю позицию, и пробовала сосредоточиться на истине. Существовало двое мужчин, с рождения наделенных огромной властью, и они делали все необходимое для сохранения и расширения своей власти. Центральным аспектом моих исследований стало то, какой путь совершают люди, чтобы достичь точки, на которой они считают возможным оправдывать самые жуткие поступки во имя добра. Что ими двигало, какие побуждения? Какие камни, заложенные в детстве, становятся основой, на которой строятся наследия?
Но все же эта книга - художественный вымысел. Я решила сделать Влада Цепеша девочкой потому, что для меня как рассказчика это был более интересный угол зрения. Раду Красивый - это скорее примечание в рассказах о Владе, но я сделала все, чтобы вдохнуть в него жизнь. Мехмед-Завоеватель - почитаемый национальный турецкий герой, а Стамбул по сей день остается свидетельством его величия и дальновидности. Я сделала все, чтобы отдать этому дань уважения, признавая все же, что он существовал на самом деле.
Как бы развивались отношения между тремя героями при Османском дворе, нам неизвестно. Я написала вымышленную историю, в которой их молодые жизни шли параллельно, и между ними возникали те или иные отношения. Если вам захочется больше узнать о Владе, Раду, Мехмеде и их времени, а также о невероятном наследии османцев, советую обратиться в вашу местную библиотеку.
Хотя персонажи данной книги имеют дело с религией, в особенности с исламом, и испытывают к нему самые разные чувства, я с огромным уважением отношусь к богатой истории и прекрасному наследию этой религии. Мнения отдельных персонажей о трудностях веры, как ислама, так и христианства, не отражают моих собственных воззрений.
Трактовка имен собственных и географических названий различается в зависимости от языка и меняется с течением времен. Любые ошибки или несоответствия принадлежат мне. Хотя главные герои говорят на нескольких языках, я приняла редакторское решение представить все основные термины и названия на английском.
Благодарность
Эта книга не появилась бы на свет без моего неповторимого мужа. Любовь Ноа к Восточной Европе и ее истории, а также к арабским странам, исламу и Среднему Востоку, питала и вскармливала эту идею, пока она не созрела, превратившись в рассказ. Мой муж был бесценным источником информации. А еще он очень красивый, и мне явно повезло, что я стала его женой.
Отдельную благодарность я выражаю моему агенту, Мишель Вольфсон, за то, что она никогда не раздумывает, когда я сообщаю ей, что хочу делать дальше. Она была самой большой поклонницей Лады - и моей тоже.
Не знаю, как отблагодарить моего блестящего редактора, Уэнди Лоджиа. Она всегда хвалила эту книгу и сразу поняла, какая она и какой должна стать. Ее рука, направлявшая меня, присутствует на каждой странице, и я безмерно благодарна судьбе за возможность с ней работать. Вся команда издательства «Delacorte Press» - мечта любого писателя. Отдельная благодарность Элисон Импи за восхитительный дизайн обложки, Хизер Келли за роскошный внутренний дизайн и Коллиин Феллингэм и Хизер Локвуд Хьюс за то, что им удалось выловить из рукописей все мои ошибки.
Ни одной моей книги не появилось бы без моих лучших друзей и партнеров по критике, Натали Уиппл и Штефани Перкинс. Натали разглядела меня сквозь отвратительный первый вариант книги, а Штефани спасала меня на протяжении всей крупномасштабной редактуры. Спасибо вам, спасибо, спасибо. Я вас люблю.
Наконец, с бесконечной благодарностью я обращаюсь к своей семье, за то, что вы всегда поддерживаете и вдохновляете меня. И последняя по списку, но первая благодарность в моем сердце обращена моим трем прекрасным детям: ради вас я бы пробила гору.
notes
Примечания
1
Я тебя люблю (рум.). - Прим. пер.
|
